Затесь Региональный литературно-художественный альманах

Я призван был воспеть твои страданья,

Терпеньем изумляющий народ...
Николай НЕКРАСОВ
2011
№1

Издание Красноярского к луба почитателей В.П. Ас тафьева «Затесь»

СОДЕРЖАНИЕ

Свет имени
КОЛОНКА РЕДАКТОРА. «Я спешу к вам, родные мои!»..................................................................................................... 3
Виктор АСТАФЬЕВ. Прощаюсь...................................................................................................................................................................... 6
Владимир УСОЛЬЦЕВ. В тот час, когда с землёю небо говорит.
Виктор Астафьев как продолжатель традиций русского космизма....................................................................................... 7
Михаил УСПЕНСКИЙ. Золотое русское слово. К годовщине кончины писателя.......................................... 12
Валентин КУРБАТОВ. Издатель жизни. Памяти Геннадия Сапронова....................................................................... 14
Марина МАЛИКОВА. Над Матёрой цветы. Стихи................................................................................................................... 17
Антонина ПАНТЕЛЕЕВА. Солнечная родня. Записки из Овсянки................................................................................ 18
Владимир СКИФ. У Астафьевых в доме, как в поле, светло... Стихи............................................................. 26
Уроки русского
Валентин КУРБАТОВ. Было утро................................................................................................................................................................ 28
Татьяна АКУЛОВСКАЯ. Непридуманные рассказы............................................................................................................. 31
Фазиль ИРЗАБЕКОВ. Высокий смысл привычных слов. Главы из будущей книги....................................36
Ян ЧЖЭН. Читаю студентам «Последний поклон». Из записок китайского русиста..........................39
Дмитрий СИВИРКИН. Что такое Русская земля? Стихи....................................................................................................42
Виктор АСТАФЬЕВ. Молитва о русском народе.................................................................................................................. 46
И это всё о нём. Дневники. Воспоминания
Лидия РОЖДЕСТВЕНСКАЯ. Мой Астафьев ......................................................................................................................................48
Виктор АСТАФЬЕВ. На вдохновенной яростной волне..............................................................................................51
Лидия РОЖДЕСТВЕНСКАЯ. «Мне необыкновенно повезло...» Слово писателя об учителе.............52
Валентина ШВЕЦОВА. Рядом с Виктором Петровичем. Дневник 2000-2001 гг..........................................55
Георгий ВАСИЛЬЕВ. Мы прошли одной дорогой – фронтовой........................................................................66
Лариса КИРИЛЛОВА. «Всю правду о войне знает только Бог...»......................................................................69
Сергей СТАВЕР. С ним мы стали лучше и чище...................................................................................................................71
Марина МАЛИКОВА. Нам бы вернуться к его высоте .................................................................................................72

1
 Валентина МАЙСТРЕНКО. Астафьев – в нескольких словах....................................................................................74
Сергей ПРОХОРОВ. К истокам. На малой родине – в Овсянке...........................................................................................76
Сибирская школа. Изобразительное искусство. Литература. Театр. Кино. Музыка.
Герман ПАШТОВ: «Здесь смерть соседствует с любовью».
Виктор Астафьев – в иллюстрациях.............................................................................................................................................................80
Анатолий ЗОЛОТУХИН: «Игрушки для взрослых и детей».......................................................................................90
Николай ГАЙДУК. Русские берега. Стихи..........................................................................................................................................92
Эдуард РУСАКОВ. Подарок для дедушки. Чайки над кладбищем.
Слуга народа. Рассказы.............................................................................................................................................................................. 101
Александр ЩЕРБАКОВ. Разве знали, разве ведали... Стихи .................................................................................... 105
Максим АНТИПОВ. Погорелец. Князь-целитель. Кусочек лёгкого. Рассказы................................... 107
Анатолий ТРЕТЬЯКОВ. А всё же хорошо в провинции... Стихи............................................................................ 116
Василий ЦВЕТКОВИЧ. Эх, жизнь моя, копейка! Стихи ................................................................................................... 118
Андрей КУЛЬБА. Мы сидели вкруг стола. Стихи. Ворона без сыра. Рассказ-быль.......................... 120
Светлана СОРОКИНА. Мягче пуха – твёрже камня.
Герои астафьевских рассказов на красноярской сцене............................................................................................................ 121
Марина БРУСНИКИНА: «Это абсолютно родной для меня человек».
Герои астафьевских рассказов на московской сцене ................................................................................................................. 123
Дмитрий РОЩИН. В родовом имении писателя. Новый телефильм об Астафьеве............................... 124
Аделя БРОДНЕВА. Не забывай моё весеннее тангО...
Лирический дневник «весёлого солдата»............................................................................................................................................. 125
Галина ШЕЛУДЧЕНКО. Песни сердца моего. Воспоминания ...................................................................................... 139
Владимир ПОРОЦКИЙ – Виктор АСТАФЬЕВ. Ах, осень,осень! Романс.................................................................... 144
Маргарита ПЕТРОВА – Нина ГУРЬЕВА. «Горечь калины». Песня................................................................................. 149
Александр ШЕМРЯКОВ – Анатолий ТРЕТЬЯКОВ. Астафьев из Сибири родом. Песня........................... 153
У астафьевских родников
Сергей КУЗИЧКИН. Звонки из детства. Знакомьтесь: «Енисейка»............................................................................. 156
Марина ПАНФИЛОВА. Открываем Россию. Репортаж..................................................................................................... 157
Татьяна ГУБАРЕВА. Вдохновлённые писателем. Дороги юных астафьеведов............................................ 161
Виктория УТКИНА. Тыл – это тот же фронт.............................................................................................................................. 165
Александр ЩЕРБАКОВ. Дезертир по имени Борзя. Отрывок из повести «Свет всю ночь»............... 169
Post SCRIPTUM. Фирменный почтовый поезд «Затесь». Письма и комментарии.............................. 171
НАШИ АВТОРЫ ......................................................................................................................................................................................................... 176

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
ВАЛЕНТИНА МАЙСТРЕНКО

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ: Аделя БРОДНЕВА (Красноярск), Николай ДРОЗДОВ (Красноярск),

Валентин КУРБАТОВ (Псков), Игорь МИНДАЛЁВ (Красноярск), Антонина ПАНТЕЛЕЕВА (Красноярск),
Герман ПАШТОВ (Красноярск), Валентина ШВЕЦОВА (Дивногорск).

Ответственный секретарь и литературный редактор Валентина МАЙСТРЕНКО

Научный консультант Антонина ПАНТЕЛЕЕВА
Дизайн, компьютерая вёрстка Константин ПОБЕДИН
Корректор Антонина ПАНТЕЛЕЕВА

Журнал подготовлен к печати издательством «Енисейский благовест» (Красноярск)

Поддержка на сайте www.enisey.name
2
«Я спешу к вам, родные мои!»
КОЛОНКА РЕДАКТОРА
В
от и еще на один шажок продвинулись, выбира-
ясь из темного леса по астафьевским зарубкам.
Он их затесями называл. Помните? «...Но затеси,
беленькие, продолговатые, искрящиеся медовыми
капельками на темных стволах кедров, елей и пихт...
вели и вели меня вперёд». Пусть и этот первый вы-
пуск астафьевского альманаха станет для нашей
читателей такой вот солнечной капелькой, разго-
няющей беспросветную тьму , которую на нас на-
гоняют со всех сторон вот уже два десятка лет.
И совсем невыносимо было бы в этой темени,
кабы не свет, что исходит от золотого русского
слова. Таким было слово Виктора Петровича Аста-
фьева, который собрал нас вот сейчас, объединил,
таких разных, под «сводами» альманаха, как когда-
то собирал нас со всей страны в Овсянку на «Лите-
ратурные встречи в русской провинции». Он и сей-
час печётся о нас. 10 лет назад Россия простилась
с Астафьевым, проводила его в последний земной
путь, благословив на пути высокие, небесные. Но
Виктор Петрович по-прежнему с нами.
«Я спешу к вам, родные мои!..» – однажды вос-
кликнул писатель. – «Спешу, спешу, минуя кровопро-
лития и войны; цехи с клокочущим металлом; ум-
ников, сотворивших ад на земле; мимо затаенных
врагов и мнимых друзей; мимо удушливых вокзалов;
мимо житейских дрязг; мимо газовых факелов и ма-
зутных рек; мимо вольт и тонн; мимо экспрессов и
спутников; мимо волн эфира и киноужасов.
Сквозь всё это! Туда, где на истинной земле жили
воистину родные люди, умевшие любить тебя про-
сто так, за то, что ты есть, и знающие одну-един-
ственную плату – ответную любовь».
Он и сейчас спешит к нам. К ребятишками, кото-
рые почему-то с радостью ходят по его дорогам и
пишут удивительные сочинения на астафьевские
темы, вы о них прочитаете здесь. К молодым худож-
никам, которые берутся иллюстрировать его про-
изведения, не страшась даже такого неподъемного
вроде для молодого ума романа, как «Прокляты и
убиты», их иллюстрации вы увидите здесь. К поэтам,
которых вечно жалел за их тяжкий крест этого веч-
ного слышания музыки небесных сфер и отчаянные
попытки изложить неизреченное в словах.
Поднимет ветер вдруг перо гусиное,
И чудится, что в небе голубом
Незримый кто-то пишет над Россиею –
О милом, добром, вечном и родном!
Вы прочтете здесь многие удивительные по-
этические строки, духовно сродные астафьевским,
стихи и прозу молодых авторов. Когда-то Виктор
Петрович с опаской и любопытством ждал: что же
создадут новые литераторы, выросшие на асфаль-
те? «И люди, русские люди, как же они-то. Уронят
ли семя своё на... железо, на кирпич, на цемент. И
познают ли радость цветения, без которого сама
жизнь уже не жизнь», – печаловался он за русский
народ. Да, у нынешнего молодого поколения очень
многое отняли: отняли цветущую живую землю,
заменив ее асфальтом, отняли прошлое родного
Отечества и чувство гордости за него, сшибли
нравственные вехи, которые не позволяли сбиться
на вековых путях России многим русским писате-
лям. Но читаешь альманах, страницу за страницей,
и по прочтении видишь: не согнулось под жестоки-
ми ударами нашего неласкового времени старшее
поколение, да и меньшие держат удар.
Наше время называют временем бесконечных
разочарований и потерь. Но в том-то и дело, что
не только потерь. Мы живем во времена обрете-
ния веры – православной веры, которая тысячу
лет держала Русскую землю, приумножая ее силу
и славу. На целый век наш народ насильно отлу-
чили от нее. И вот сейчас мы заново ее обретаем.
И с этим обретением происходит на наших глазах
чудо: оторванная от Книги номер один (Библия так
и переводится – Книга) русская литература, точнее,
та ветвь, что припала к ней, как к чистому источ-
нику, зазеленела! Сам Христос стал обетованной
цветущей землей для этих поколений, выросших на
асфальте. Вот откуда эта сила духа!
Нет, не понять иноплеменцам, где им,
Склепавшим нам могильные кресты,
Что всё отдав, мы вновь разбогатеем
Богатством нашей русской нищеты.
И нас, небережливых, бестолковых,
Несведущих в расчетах и рублях,
На сто полей нас хватит Куликовых,
На сто побед в великих тех полях.
Много горькой правды разлито по страницам
этого издания, но и света много. Света, которого так
ждут наши читатели.
В Санкт-Петербурге в церкви Спаса Нерукотво-
ренного – в храме, где отпевали Александра Серге-
евича Пушкина, рядом с именем великого русского
поэта звучит на вечном поминовении имя великого
русского писателя Астафьева. При рождении ему
день в день дали по святцам имя святого воина
Виктора, и он исполнил свой воинский долг спол-
на. Вся жизнь его была сражением – великим сра-
жением за души человеческие и за русский народ.
Сражение продолжается. Читайте!
Валентина МАЙСТРЕНКО
Поддержка альманаха на сайте
затесь.рф
3
 Отсутствие памяти делает человека обыкновенным смертным, а не раз-
умным существом, которому почти доступно было таинство мироздания.
Виктор Астафьев

Пусть имя посветит подольше

Приветное слово

З
абвение тропится проверить свою силу на старых именах. Оно почти управилось с советской лите-
ратурой, лукаво смешав Кочетова и Абрамова, Бубеннова и Тендрякова. Яшина и Маркова. Теперь вот
принимается потихоньку за Виктора Петровича, за Белова, за Носова.
Нарочно загляните в книжные магазины. Энергичные ребята и девчата нового времени и постмодер-
нисткой хватки торопятся взять числом, выставляя боевые ряды Сорокина и Пелевина, Прилепина и Вик.
Ерофеева, Рубиной и Улицкой. Словно не доверяют длительности дня и памяти (минута да моя!) и благо-
родству своих товарищей (зазеваешься и съедят!). Книжки торопятся одеться броско – рынок встречает
по одёжке – и старики в своих «крестьянских» обложках просто от человеческой неловкости не встанут
в этот ярмарочный ряд. Достоинство не пустит.
Но, слава Богу, хоть по русским окраинам культура не забывает себя, и выходят потихоньку книги, аль-
манахи и журналы несуетной старой породы и держат родное слово в достоинстве и наследованной
чистоте. «Затесь» помнит, откуда вышла, и бережет святое имя Виктора Петровича. И, уходя всё дальше
(время просит своего слова – его не остановишь), с каждой новой «затесью» держит свет имени, с кото-
рым вышла в путь. И пусть оно посветит подольше.
Валентин КУРБАТОВ,
член правления Союза писателей России
Псков

Альманах издан на личные средства Петра Михайловича

ГАВРИЛОВА, генерального директора ФГУП «Горно-химический
комбинат» (предприятие Госкорпорации «Росатом»), получен-
ные им за Премию ГК «Росатом»: «Научный руководитель победи-
теля в конкурсе молодых ученых организаций атомной отрасли»

Благодарность
Красноярский клуб почитателей Виктора Петровича Астафьева
«Затесь», редколлегия регионального литературно-художествен-
ного альманаха «Затесь» выражает сердечную благодарность
генеральному директору Железногорского горно-химического
комбината Петру Михайловичу ГАВРИЛОВУ за бесценную по-
мощь в издании альманаха. Ваша любовь к астафьевскому слову
деятельна, умножение памяти о великом русском писателе – па-
триотично и целительно для людей и для нашей многострадаль-
ной матушки России. Низкий поклон Вам, Пётр Михайлович! И,
как говаривали в старину, многая лета!

Красноярский клуб почитателей

Виктора Петровича Астафьева «Затесь»

Редколлегия регионального литературно-

художественного альманаха «Затесь»

Красноярск
Свет имени

Спасибо Господу, что пылинкой высеял меня на эту

землю. Спасибо судьбе за то, что она... подарила мне въяве
столько чудес, которые краше сказки.

Виктор Астафьев
 Свет имени

Прощаюсь
Виктор АСТАФЬЕВ

Я
как-то утром или ночью, может быть, осенью
(весной не хочется) остановлюсь в пути и по-
верну обратно. Туда, откуда я пришел. Куда
пойду уж безвозвратно, простившись с вами, люди,
навсегда. Но не с природой, всех нас породнив-
шей. И пусть меня поднимут на увал, на тот увал,
что ждет меня давно, за милою моей деревней. За
бабушкиным огородом.
Пусть по распадку, где ходил я с ней по зем-
лянику, поднимут меня те, кого любил я и кому
дорог. И пусть не плачут обо мне. Пусть словом
или песнею пом нут – и я ее услышу. Ведь гово-
рят, что после смерти люди еще два дня слышат,
но уж ответить не могут. Услышу из земли, сам
став землею. Но перед тем, как стать землею, по-
следней каплей крови с родиной поделюсь, по-
следний вздох пошлю в природу. И если осенью
увидите на дереве листок вы самый яркий, так,
значит, капелька моя в листе том растворилась, и
ожила природа красотою, которой отдал я всего
себя и за которую немало слез я пролил, немало
мук принял и кровь не раз пролил.
Прощаюсь с вами, мои слезы, мои муки, кровь
моя. Прощаюсь, веря, что, рожденный в муках
и живший муками, не мучаю я вас своим про-
щаньем. Прощайте, люди! Я домой вернулся, я к
матери моей вернулся, к бабушке, ко всей род-
не. Не будьте одиноки без меня. Жизнь коротка.
Смерть лишь бесконечна. И в этой бесконечно-
сти печальной мы встретимся и никогда уж не
простимся. И горести, и мук не испытаем, и муки
позабудем, и путь наш будет беспределен.
Прощайте, люди! Умолкаю, слившийся с при-
родой. Я слышу новое зачатье жизни; дыханье
жаркое, шепот влюбленных... И не хочу печалить
их собою, дарю им яркий листик древа моего. И
мысль последнюю, и вздох, и тайную надежду,
что зачатая ими жизнь найдет мир краше, совре-
менней. И вспомнит, может быть, да и помянет
добрым словом, как Кобзаря, лежащего на бе-
регу Днепра, меня над озаренным Енисеем, и в
зеркале его мой лик струею светлой отразится. И
песнь, мной не допетая, там зазвучит.
Прощаюсь я с собой без сожаленья и улетаю
ввысь, чтоб в землю лечь на высоте. Иду! Иду! Вы
слышите, меня природа кличет! И голос матери
звучит в ней, удаляясь. И звуки умолкают в тём-
ной дали. Покой и мрак, который долго снился,
не так уж страшен. Страшнее жизнь бывает...
Приветствую тебя, мое успокоенье! Фото Сергея Прохорова
6
 Свет имени

В тот час,
Владимир УСОЛЬЦЕВ

когда с землёю небо говорит

Виктор Астафьев как продолжатель традиций русского космизма
Владимир Андреевич – профессор кафедры менеджмента и внешнеэкономической деятельности пред-
приятия Уральского государственного лесотехнического университета. В 2010 году в Екатеринбурге
вышел в свет его энциклопедический труд «Русский космизм и современность». Книга направлена на
осмысление прошлого и будущего, как нашей страны, так и цивилизации в целом, и спроецирована на
современные проблемы человечества – экологические, гносеологические, космологические. Явление рус-
ского космизма было великой интуицией и великим предчувствием космической эры человечества. Явля-
ясь неотъемлемой часть мирового космизма, оно несет на себе печать национальной самобытности
России. Его адепты, опережавшие свое время и не признанные им, прошли в XX веке каждый своей «дорогой
на Голгофу». Сохранив лучшие традиции русской духовности, они передали эстафету в век XXI-й. В чис-
ло писателей, которые духовно связаны с идеями русского космизма, В.А. Усольцев включает и Виктора
Петровича Астафьева. Читайте об этом в статье, специально написанной для альманаха «Затесь».

Смерть и бессмертие «мораль смертного человека». На отношении лю-

дей друг к другу и к природе «лежит печать неми-
В истории цивилизации выделяют две духовные нуемой гибели человечества». Вот эту-то мораль,
революции: первая, принесшая миру Христа, про- которая строится под знаком конечности чело-
изошла в конце I тысячелетия до нашей эры, а вто- веческого состояния, а не под знаком вечности,
рая, эволюционно связанная с первой, пришлась и ставит под сомнение русский космизм. Виктор
на конец II тысячелетия от Р. Х. Открыв эпоху антро-
Астафьев, прошедший Великую Отечественную во-
покосмического мировоззрения, эта вторая духов- йну и знавший о смерти не понаслышке, адресует
ная революция на рубеже XIX и XX столетий берёт персонажу «Царь-рыбы» следующее свое размыш-
свое начало в России в период, который принято ление: «Смерть у всех одна, ко всем одинакова, и
называть Серебряным веком. Это был пик расцвета освободиться от нее никому не дано. И пока она,
русской культуры, породивший созвездие гениев, смерть, подстерегает тебя в неизвестном месте,
которые сформировали своеобразное интеллек- с неизбежной мукой и существует в тебе страх от
туальное течение мысли, или, по выражению Н. Н. нее, никакой ты не герой и не бог…».
Моисеева, «умонастроение», получившее опреде- И далее: «От чего-то ж тужатся иные люди хоть
ление русского космизма. на неделю, хоть на день, хоть на часок отдалить
Для чего живет человек, есть ли в его существо- смерть. На преступление иные идут ради этого,
вании какая-то высокая цель, которой он должен других людей пытаются вместо себя вперед высу-
подчинять свою повседневную де-
ятельность? Казалось бы, всё про- Может, я и думал песней, звучал на ветру вместе со всеми буду-
сто: люди «после выполнения своей щими братьями, ещё не ощущая их, несясь вместе с ними каплей
биологической миссии – воспроиз- дождя, белой снежинкой, диким семечком, проблеском света над
ведения – они просто как будто бы землёй.
обязаны умирать». Закон отрицания Виктор Астафьев
отрицания? Тем не менее, тема смер-
ти, бессмертия и смысла жизни, эта нуть, да не выходит, не получается пока – от смер-
«вечная» проблема, испокон веков занимала людей ти не загородиться, не откупиться… Разучились
и представляет один из основных вопросов фило- люди в суете думать о смерти, готовиться заранее
софии. Смерть противна самой натуре человека. к вечному кочевью; нет его – вызнали шибко ум-
Человек интуитивно понимал, что века, на протя- ные люди, каждый со школы знает: смерть – темень,
жении которых шла эволюция, потрачены зря, если прах, тлен; умирать – значит пропасть насовсем,
жить ему всего 50-70 лет. Умирая, человек уносит с сгнить, червям себя скормить. Легче ли вот стало
собой огромный, невосполнимый опыт. «Прав был людям от этого знания? Вопрос! Большой вопрос и
тот, кто сказал: смерть каждого человека делает и смутный. Потеряв веру в бессмертие, не потеряли
нас с вами, всё человечество беднее. Поэтому не ль они вместе с нею и себя?».
спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Русский психиатр и один из первых русских кос-
тебе», – пишет В.Ф. Купревич. мистов В.М. Бехтерев был автором энергетической
Каждый из нас знает, что он умрет, но не знает, концепции Вселенной. Он впервые распространил
когда это случится. И на этом незнании строится закон сохранения энергии на духовную сферу и
7
 Свет имени
пришел к выводу о вечности человеческой лич-
ности не только в будущих, но и в прошедших вре-
менах: «Ни одно человеческое действие, ни один
шаг, ни одна мысль, выраженная словами или даже
простым взглядом, жестом, вообще мимикой, не ис-
чезают бесследно. …Если человеческая личность
бессмертна и остается жить в будущем, как частица
духовной общечеловеческой культуры, то она же
живет и в прошедшем, ибо она есть прямой про-
дукт прошедшего, продукт всего того, что она вос-
приняла из прошлой общечеловеческой культуры
путем преемственности и унаследования». Эта по-
зиция русского психиатра созвучна с концепцией
«общего дела» русского философа XIX в. Н.Ф. Фё-
дорова, давшего первое теоретическое оформле-
ние русского космизма и предложившего «проект
мира, в котором поглощение заменено воскреше-
нием, осуществляемым чрез все науки…»
Виктору Астафьеву «будто во сне» явился образ
княгини Веры Оболенской, казненной немецкими
фашистами на гильотине, а несколько лет спустя
он обнаруживает ее могилу во Франции и пишет
Кириллу Перевалову: «Она не может быть для меня
мёртвой, она ведь жива, всегда присутствует во мне
и отсутствует в земном мире… Выдуманная мною
княгиня Оболенская, не с того, безымянно суще-
ствовала еще до ее рождения во мне и во мне же
существует после ее смерти, а может, будет суще-
ствовать и после моей. Ведь досталась же она мне
из чего-то, из чьей-то памяти, из чьего-то духа, за-
ключенного в пространстве, и кто меня разубедит
в том, что оно не всевечно? Значит, человек бес-
смертен? Не все, а только те, кто достойны этого, у
кого могуч бессмертный дух настолько, что может
пройти сквозь время и пространство»
Возрождая идею целостного рассмотрения при-
роды, русский космизм вводит представление о
жизни сознания как явлении природы, посколь-
ку в самом сознании, как утверждал Вернадский,
«есть черты, только природным явлениям свой-
ственные». Если бы это исключалось физическими
законами природы, то такую природу мы не могли
бы понимать и исследовать. Физические события
и мыслимость этих событий имеют одни и те же
природные основания. В статье «Воля Вселенной»
К.Э. Циолковский связывает бессмертие челове-
чества с вечностью Вселенной: «Смерть есть одна
из иллюзий слабого человеческого разума. Ее нет,
потому что существование атома в неорганиче-
ской материи не отмечается памятью и временем
– последнего как бы нет. Множество же существо-
ваний атома в органической форме сливается в
одну субъективно непрерывную и счастливую
жизнь – счастливую, так как иной нет... Вселенная
так устроена, что не только сама она бессмертна,
но бессмертны и ее части в виде живых блаженных
существ. Нет начала и конца Вселенной, нет начала
и конца также жизни и ее блаженству».
Свое видение высшей цели человечества В.Ф. Ку-
превич выразил следующими словами: «Смертный
человек бросает вызов времени и пространству. Он
выходит один на один против бесконечной Вселен-
ной, чтобы обрести тайну вечной жизни. Обрести
8
– и подарить потомкам» (Купревич, 1967., с. 15). Раз-
вивая концепцию русских космистов, В.В. Налимов
идёт в своих рассуждениях ещё дальше: «Может
быть, мироздание – это тоже творящее существо,
обладающее сверхсознанием, могущим восприни-
мать и осмысливать всё происходящее, где бы и как
бы оно ни совершалось, – даже в пространствах
иных геометрий и в неведомых временах. И тогда
рукописи, действительно, не горят. Иначе говоря,
все сотворённое сохраняет свой след. Встав на та-
кую позицию, мы расширяем основы бытия Вселен-
ной...». И далее: «Если мы готовы признать (хотя бы
с некоторым сомнением) широкое распростране-
ние жизни во Вселенной, то естественно было бы
допустить и возможность неограниченного бытия
человека в разных фазах развития....»
Древнейшая тема смерти, затронутая здесь, име-
ет не только научный, но и возвышенный, духовный
аспект. Поэтому лучшей ее концовкой, светлым фи-
нальным аккордом будет образное размышление
Виктора Астафьева, которым он завершает свою
«Царь-рыбу»: «И само существование мира, Земли
и наше в нём и на нём существование не есть ли
таинственный дар, чье-то волеизъявление или рас-
пространение жива духа, вечно витающего в миро-
здании и не перестающего быть с кончиной нашей,
ибо сама вера в жизнь, ощущение ее неотгаданно-
сти и есть бесконечность, бессмертие наше… Зем-
лю можно разрушить, цивилизацию и жизнь истре-
бить, сотворив самое грандиозное самоубийство в
мироздании, но останется дух наш, будет витать в
безмерности времен, пространств, искать приюта
на какой-нибудь живой планете, в чьей-то живой
душе».
О вечности жизни Виктор Петрович пишет в од-
ном из своих писем-прощаний: «Прощайте, люди!
Умолкаю, слившийся с природой. Я слышу новое
зачатье жизни; дыханье жаркое, шепот влюблен-
ных… И не хочу печалить их собою, дарю им яркий
листик древа моего. И мысль последнюю, и вздох, и
тайную надежду, что зачатая ими жизнь найдет мир
краше, современней. …И песнь, мной не допетая,
там зазвучит…»
Награда и казнь
Русский космизм представлял собой многопла-
новое явление и нёс на себе печать националь-
ной самобытности России – страны православной
религии. Это отразилось на русской религиозной
философии, отечественном искусстве, литера-
туре, науке, всём укладе народного быта и госу-
дарственного устройства (Введенская, 2007). Его
представителями (Н.Ф. Федоров, П.А. Флоренский,
Н.А. Бердяев, В.Н. Чекрыгин, Вяч. Иванов и др.) раз-
рабатывалась, в частности, концепция храмового,
литургического синтеза искусств, построенная на
единстве церковного зодчества, росписи, ваяния,
вокального и словесного искусства. Это было явле-
ние, подобного которому не существовало в Евро-
пе (Овечкина, 1999). Архитектура прошлого, запе-
чатленная в русских монастырях и храмах, русское
искусство и литература символизируют величие

народного духа, переданное нам ушедшими поко-
лениями.
Философы Серебряного века утверждали, что
мир есть самообнаруживающееся творчество.
Особая роль в вечном проявлении творчества от-
водилась музыке. Сакральный смысл музыкального
откровения заключается в том, что в звуках покой и
мятежность включены в единый божественный ком-
плекс, а вечный покой и вечное движение в косми-
ческом масштабе тождественны (Савельева, 2004).
Один из глашатаев Серебряного века Александр
Блок в своих «Записных книжках» высказывал имен-
но эту мысль: «Музыка потому самое совершенное
из искусств, что она наиболее выражает и отражает
замысел Зодчего. Ее нематериальные, бесконечно
малые атомы – суть вертящиеся вокруг центра точ-
ки. Оттого каждый оркестровый момент есть изо-
бражение системы звёздных систем – во всем её
мгновенном многообразии и текучем. «Настояще-
го» в музыке нет, она всего яснее доказывает, что на-
стоящее вообще есть только условный термин для
определения границы (несуществующей, фиктив-
ной) между прошедшим и будущим. Музыкальный
атом есть самый совершенный – и единственно
реально существующий, ибо – творческий. Музыка
творит мир. Она есть духовное тело мира…»
Ярким феноменом синтеза искусств в XIX в. стало
творчество художника и композитора М.К. Чюрле-
ниса и композитора А.Н. Скрябина. Музыкант, ху-
дожник, поэт Чюрлёнис (при крещении Николай
Константинович) явился подлинным новатором в
искусстве и «пророком космического века». Идея
синтеза искусств нашла в Чюрленисе едва ли не
лучшее по сей день воплощение. Во всей мировой
живописи произведения этого мастера занимают
особое место, волнуя именно своей «музыкальной
живописью».
Александр Николаевич Скрябин – одна из ярчай-
ших личностей русской и мировой музыкальной
культуры. Он мечтал о создании такой музыкальной
мистерии, с последним аккордом которой мир бы
оказался действительно преображенным. И стал
первым в истории человечества композитором,
использовавшим светомузыку. Если Чюрленис сде-
лал первый шаг к светомузыке «со стороны живо-
писи», то Скрябин – «со стороны музыки». Оба они
первыми осознали глубинные связи света и звука в
их трансцендентных измерениях, в их креативных –
космогенетических – функциях (Линник, 2008), при-
том, что они практически не знали друг друга. Воз-
можно, их вдохновляла лирика Александра Блока:
Всё – музыка и свет: нет счастья, нет измен…
Мелодией одной звучат печаль и радость…
Выдающийся дирижер современности Евгений
Колобов писал на смерть другого выдающегося
дирижера Евгения Светланова: «Как словами пере-
дать, что есть искусство, а что – нет? Просто я пони-
маю, что если меня исполнение потрясает, берёт за
сердце и уносит в небеса, то это искусство! Но есть
в нем и тайны, которые я не могу постичь иль раз-
гадать. Вот и Евгений Федорович, как мне кажется,
Свет имени
унес с собой тайну, которую постиг, а мы её так и не
узнаем». Восприятие Мариной Цветаевой поэзии
как перевода с родного языка на чужой, Евгений
Колобов переносит на музыку: «Так же и музыка. Это
вообще непонятный язык. Ноты – это не музыка, это
– шифр, так же как великая литература – шифр. И
каждый отгадывает его в меру возможностей, кото-
рые дал Господь и обозначило время».
Современный философ Г.Г. Майоров это таин-
ство произведений искусства комментирует, сопо-
ставляя процессы творчества и познания: «Отличие
творчества от познания состоит в том, что истин-
ный художник (поэт, живописец, композитор и т.п.)
не только ориентируется в своем творчестве на
«вещь в себе», но и сам творит ее, как бы вкладывая
в создаваемое произведение часть своей души. По-
этому произведения великих художников оказыва-
ются столь же неисчерпаемыми для познания, как и
все другие «вещи в себе».
Ю.В. Линник предлагает широкое и довольно
своеобразное понятие красоты: «Человеческому
духу присущ эстетический максимализм: он жаждет
красоты полной, абсолютной и безусловной... Не
находя искомого в материальном мире, дух устрем-
ляется в запредельные сферы. Там нет тления, нет
энтропии. И поэтому там процвело совершенство,
которое так или иначе, но искажается при проек-
ции на план воплощенного бытия. История эсте-
тики теснейшим образом сопряжена с историей
трансцендирования». С предложением Ю.В. Лин-
ника в принципе согласуется позиция Л.В. Жарави-
ной: «Эстетические законы следует искать в сфере
трансцендентного... К трансцендентным относится
закон красоты, значение которого не отрицали
даже марксисты, но о котором чаще всего вспоми-
нают лишь на эмоциональном уровне, не придавая
ему поисково-категориального статуса. Красота
как осознанная интуиция неразрывно связана с по-
нятиями добра и любви».
«Cлуженье муз не терпит суеты, прекрасное
должно быть величаво». Этот закон творчества, ге-
ниально сформулированный когда-то Пушкиным,
сегодня повсеместно нарушается компьютерным
нашествием. Такая «механизация» творчества губит
сегодня в человеке Художника. «Сейчас много ди-
рижеров, попросту говоря, махающих – Художни-
ков единицы, – печалится Евгений Колобов. – Стра-
на дивная, только вот государство подлое. Видимо,
за всё, что мы сделали с этой страной, удивительной
страной, надо платить. А что касается искусства,
то в течение всего ХХ века из него, к сожалению,
уходило, как мне кажется, личностное начало…
То, что испокон веков называлось прекрасным
русским словом «подвижничество», нынче съел
американский доллар». И затем о самом Пушкине:
«Я преклоняюсь перед Александром Сергеевичем.
Хотя думаю, что он ушел из жизни сам. Он шёл на
пули. Потому что жить физически можно долго, до
девяноста лет, а творить – намного меньше. И люди
такие великие, космические, как Моцарт, Пушкин,
Лермонтов, они какой-то отрезок пути проходили,
сгорали, как ракета в космосе, и потом просто су-
ществовать не могли».
9
 Свет имени
Размышляет он в сборнике «Созвучие». Вот где
удивительное созвучие музыканта и писателя! Те
же мысли мучили и Виктора Астафьева: «Страдание
художника «белое», возвышенное. Отчего же тогда
гениальные певцы и художники всех времен пада-
ли и падают в ранней поре? Рафаэль, Моцарт, Лер-
монтов, Пушкин – нет им числа, земным гениям, сго-
рают и сгорают они на ими же возжженном огне.
…Певец ближе к небесам, к великой очищающей
тайне. Плененные высотой его полета, мы пытаемся
вознесться вместе с ним, дотронуться до сияющих
звезд, ощутить гибельное сияние, готовы сгореть
вместе с ним, трепеща от прикосновения к осле-
пляюще-вечному, к тому, что всегда звало, манило,
увлекало нас».
И далее: «Большой талант – это не только награ-
да, но и мучение за несовершенную жизнь нашу,
ниспосланную Богом, которого мы не слышим отто-
го, что не слушаем. Неведомые нам мучения мучи-
ли и уносили в ранние могилы не одного Есенина,
но и божественного Рафаэля, муками таланта раз-
давленных Вольфганга Моцарта, Франца Шуберта,
Лермонтова, Пушкина – у гигантов духа и муки ги-
гантские, не нам, грешным, судить и поучать их за их
жизнь, за их метания. Нам остается лишь благодар-
но кланяться их ранним могилам и славить Господа
за счастье приобщения к творениям гениальных
творцов».
Эта же мысль звучит в письме Астафьева поль-
скому писателю Збышеку Домино: «Я читаю письма
и послания Пушкина к своим лицейским друзьям и
вижу, как он виновато чувствует себя перед ними
за то, что Бог ему много дал, а им недодал, обделил.
Гению такая вина была простительна, хотя и тягость,
она, в конце концов, и увела его от людей подальше
– слишком уж угнетающи, тяжелы были их злоба и
любовь, и зависть, и непонимание, и отставание от
него лет на двести, а то и навсегда.
Дар Божий – это и награда, и казнь. Пушкин это
понимал и умом, и сердцем, и он не от пули, так от
гнета жизни все равно рано погиб бы. Но это еди-
ница! Гений! А каково-то целому народу, богато
одаренному, доброму, выдерживать страдания вся-
ческие, муки, унижения, и все оттого, что его злят,
как собаку, то костью дразнят, то палкой бьют. Вот и
добили, доунижали, дотоптали – сам себе и жизни
не рад народ русский. И что с ним будет? Куда его
судьба кинет или занесет – одному Богу известно.
Уповаем на чудо и на разум человеческий. Думаю,
ни людям, ни небесам легче не будет от того, что
загинет русский народ. Он может за полу шубы ста-
щить в прорубь за собой всё человечество».
«Наказание талантом, – писал Виктор Петрович
Е. Ягумовой в 1986 году, – это прежде всего взятие
всякой боли на себя, десятикратное, а может, и мил-
лионнократное (кто сочтет, взвесит?) страдание за
всех и за вся. Талант возвышает, страдание очищает,
но мир не терпит «выскочек», люди стягивают витию
с небес за крылья и норовят натянуть на пророка та-
кую же, как у них, телогрейку в рабочем мазуте».
И еще одно созвучие музыканта и писателя: «Му-
зыка – это самое честное из всего, что человек взял
в природе и отзвуком воссоздал и воссоединил,
10
только музыке дано беседовать с человеком наеди-
не, касаться каждого сердца по отдельности. Лже-
музыку, как и массовую культуру, можно навязать
человеку, даже подавить его индивидуальность,
сделать единице-массой в дергающемся стадо-че-
ловеке, насадить, как картошку, редиску и даже от-
равно горькую редьку, но съедаемую, потому что
все едят.
Настоящая музыка содержит в себе тайну, ни
человеком, ни человечеством, слава Богу, не отга-
данную. В прикосновении к этой тайне, тайне пре-
красной, содержащейся и в твоей душе, что сладко
томит и тревожит тебя в минуты покоя и возвра-
щения к себе, есть величайшее, единственное, от
кого-то и от чего-то нам доставшееся, даже не ис-
кусство это (слово, к сожалению, как-то уж затаска-
но и не звучит), а то, что называется волшебством, я
бы назвал – молитвою пробуждения человеческой
души, воскресения того, что заложено в человеке
природой и Богом – для сотворения красоты и до-
бра».
Где народ? Куда улетел?
Астафьевская лирика в прозе, созвучная с пе-
чалью поэта Сергея Есенина, редко кого может
оставить равнодушным. «Над окошком месяц. Под
окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и
светел…» – доносится из приемника. И от пальцев
ног, рук, от корешков волос, из каждой клеточки
тела поднимается к сердцу капелька крови, колет
его, наполняет слезами и горьким восторгом, хо-
чется куда-то побежать, обнять кого-нибудь живого,
покаяться перед всем миром или забиться в угол и
выреветь всю горечь, какая только есть в сердце, и
ту, что пребудет еще в нём. Голосистые женщины с
тихим вздохом ведут и ведут про месяц за окошком,
про тальянку, что плачет за околицей, и песнопе-
виц этих тоже жалко, хочется утешить их, пожалеть,
обнадежить. Какая очищающая скорбь!»
Виктор Астафьев слушает по радио Рязанский
русский народный хор и печалится: «Отчего же
это и почему так мало пели и поют у нас Есенина-
то? Самого певучего поэта! Неужто и мёртвого всё
его отторгают локтями? Неужто и в самом деле его
страшно пускать к народу? Возьмут русские люди
и порвут на себе рубаху, а вместе с нею и сердце
разорвут, как мне сейчас впору выскрести его ног-
тями из тела, из мяса, чтоб больно и боязно было,
чтоб отмучиться той мукой, которой не перенес,
не пережил поэт, страдающий разом всеми страда-
ниями своего народа и мучаясь за всех людей, за
всякую живую тварь недоступной нам всевышней
мукой, которую мы часто слышим в себе и потому
льнём, тянемся к слову рязанского парня, чтоб еще
и еще раз отозвалась, разбередила нашу душу его
боль, его всесветная тоска».
В 1989 году Виктор Астафьев пишет автору
песни на стихи Сергея Есенина «Над окошком
месяц…» композитору Евгению Григорьевичу
Попову: «Когда я написал «Есенина поют», рабо-
тая в глухой, угасающей вологодской деревушке,
находясь в одиночестве, хвори, написал разом,

в один присест, после того, как услышал песню
по радио, то долго не мог дознаться, кто автор?
…Я и сейчас не могу слушать эту песню спокой-
но, уже с первых слов, с запева баяна, горло мне
стискивают слезы, потому что эта песня и про
мою, сгоревшую на войне и в послевоенной нуж-
де юность и молодость. Такая пространственная,
пронзающая печаль!
«За окошком месяц…» Тьма за окошком, пустые
села и пустая земля. Слушать здесь Есенина невыно-
симо… И лежит без конца и края, в лесах и переле-
сках, среди хлебов и льнов, возле рек и озер, с умолк-
шей церковью посередине, оплаканная русским
певцом Россия. Смолкни, военная труба! Уймись,
велеречивый оратор! Не кривляйтесь, новомодные
ревуны! Выключите магнитофоны и транзисторы, ре-
бята! Шапки долой, Россия! Есенина поют!»
И как продолжение совсем короткая астафьев-
ская новелла о подвижничестве братьев Заволо-
киных: «Когда я смотрю и слушаю по телевидению
дивное действо под названием «Играй, гармонь»,
меня всегда душат слезы. А душат меня слезы не
только от восторга, но и от горестного сознания
того, что братья Заволокины вместе с остатками
нашего замороченного народа творят последнюю
радостную симфонию России. «А Русь в сиреневом
дыму и плачет, и поёт» – не раз про себя повторил
я слова поэта, слушая русскую гармонь, а она пере-
боры льет-заливается, а из груди стон: «Да куда же?
Зачем? Почему всё это уходит?!». И братья-крепыши,
сибиряки, и подвиг их творческий ужли напрасны?
Где, из чего взять веру в завтрашний день, ведь она
без народной музыки, без пляски, песни и радости
невозможна. Сброд и шпана рождают сбродное
злобное искусство, народ – народное ликующее.
Где же наш народ? Куда он улетел? Куда уехал? Убыл
надолго ли и песни с собой унес?».
Русский писатель по существу смыкается с апо-
логетом Русской Православной Церкви Э.Г. Яблон-
ским, который пишет (2010): «Что является знамени-
ем нашей эпохи? Пошлость и сатанизм. Пошлость
– потому, что нынешний духовно нищий человек
совершенно добровольно отчуждает себя от Су-
щего, отказываясь от вечного в пользу временного.
Сатанизм – потому, что нынешняя эпоха – это про-
мышленный генератор кумиров, представляющий
собой сведенный к духовно-нравственному мини-
муму акт генерации».
А вот и картина к этим словам в астафьевской
новелле «Всё о тебе»: «Я гляжу на экран телеви-
зора: что-то гремит, вопит, кривляется, где девки,
где парни – не разберешь, голоса и волоса не-
различимы, сплошь визгливо-бабьи. Знаменитый
на всю Европу ансамбль осчастливил нас, «от-
сталых и сирых». Хитрая, нагловатая девка, на-
ряженная в цирковые штаны, раскосмаченная и
накрашенная под шамана, в заключение само-
го сокрушительного «нумера» перевернувшись
через голову, мелькнула сексуально развитым
задом и, невинно пялясь шалыми глазами на
ликующую публику, сказала: «Сенк-ю!», сказала
той самой публике, над которой в недоступных
высях богами реют и звучат Шаляпин, Собинов,
Свет имени
Лемешев, Пирогов, Михайлов, Обухова, десятки
других российских талантов… И если мы по сию
пору не совсем еще одичали, «виновата» в том
и наша вокальная русская школа и новая волна
прекрасных певцов-тружеников…»
«Астафьев самозабвенно любил музыку! – гово-
рил Евгений Колобов. – У него есть потрясающая
новелла «Аве Мария» о Шуберте. Так почувствовать
музыкальную материю, «раскаленную до послед-
него градуса» страданием! Страданием не челове-
ческим, а уже небесным. …Он же никогда и нигде
этому специально не учился, но ни один профес-
сионал-музыковед так не писал о музыке, как Аста-
фьев. Однажды он сказал мне: «Женя, выше музыки
ничего нет. …Поверь, вначале было не слово –
звук. Музыку человек услышал раньше, чем научил-
ся говорить. Только переняв у природы шум ветра,
плеск волны, пение птиц, шелест травы, человек и
сложил из всех этих звуков слово». В музыке для
него заключалась любовь человеческая. И потому
он в своей прозе – великий музыкант... И я очень
рад, что на Руси не пропадает талант созидания и
еще не пропадает талант памяти. Человек жив тог-
да, когда его помнят. Я думаю, что благодарные рус-
ские люди до конца своих дней будут поклоняться
творчеству и личности этого великого художника
слова. Светлая ему память!»
Екатеринбург
Post scriptum
В полном объеме главу о В.П.  Астафьеве можно
будет прочитать в 4-м издании монографии
В.А. Усольцева «Русский космизм и современность»,
которое готовится к выпуску в Екатеринбурге.
Список литературы
Астафьев В.П. Царь-рыба: повести и рассказы. М.: Изд-во «Эксмо», 2004. С. 864.
Астафьев В.П. Нет мне ответа… Эпистолярный дневник 1952-2001. 2-е изд. Иркутск:
Издатель Сапронов, 2009. С. 751.
Астафьев В.П., Колобов Е.В. Созвучие. 2-е доп. изд. Москва; Иркутск: Издатель Сапронов,
2009. С. 320.
Бехтерев В.М. Бессмертие человеческой личности как научная проблема // Вестник
знания. 1918. Вып. 2 (отд. оттиск). С. 2-23.
Бехтерева Н.П. Магия мозга и лабиринты жизни. М.: АСТ; СПб.: Сова, 2009. С. 383.
Блок А.А. Записные книжки (1901-1920). М.: «Художественная лит-ра», 1965. С. 663.
Ванечкина И.Л. Скрябин и Чюрленис: музыка и живопись на пути к синтезу // Вестник
Казанского ГТУ. 1999. № 1. С. 68-73.
Введенская Е.В. Утопические идеи в философии русского космизма (Н.Ф.  Фёдоров,
К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский): Дис. …канд. философ. наук. М.: Российский гос.
гуманитарный ун-т, 2007. 155 с. (Фонды РГБ).
Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М.: Наука, 1981. С. 359.
Гиренок Ф.И. Русские космисты (Из цикла «Страницы истории отечественной
философской мысли»). М.: Знание, 1990. С. 64. (Новое в жизни, науке, технике. Сер.
«Философия и жизнь». № 2).
Жаравина Л.В. Художественные формы выражения религиозной догматики в русском
искусстве // Горизонты цивилизации: Сб. статей участников Междунар. науч. конф.
(Аркаим, 26-28 мая 2010 г.). Челябинск: ООО «Энциклопедия», 2010. С. 74-85.
Купревич В.Ф. Путь к вечной жизни // Огонек. 1967. № 35. С. 14-15.
Линник Ю.В. Русский космизм и русский авангард. Петрозаводск: Изд-во «Святой остров»,
1995. С. 82.
Линник Ю.В. Амаравелла. Петрозаводск: «Полимусейдон», 2008. С. 32.
Майоров Г.Г. Философия как искание Абсолюта: Опыты теоретические и исторические.
Изд. 2-е. М.: «ЛИБРОКОМ», 2009. С. 416.
Налимов В.В. Разбрасываю мысли. В пути и на перепутье. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С.
277.
Овечкина И.С. Космизм и русское искусство первой трети ХХ века: Автореф. дис…канд.
культурологии. Краснодар: Краснодарский гос. ун-т культуры и искусств, 1999. С. 18.
Савельева И.П. Идеи космизма в музыкальной культуре Серебряного века: Дис… канд.
культурологии. Нижневартовск: Нижневартовский гос. пед. ин-т, 2004. С. 148. (Фонды РГБ).
Федоров Н.Ф. Сочинения. М.: Мысль, 1982. С. 711 (Философское наследие. Т. 85).
Циолковский К.Э. Воля Вселенной // К.Э. Циолковский: неизвестные разумные силы. М.:
Московский рабочий, 1991. С. 22-33.
Шапошникова Л.В. Философия космической реальности // Учение Живой этики. М.:
Междунар. центр Рерихов, 2003. С. 5-165.
Яблонский Э.Г. Космизм как феномен русской культуры // Журнал «Самиздат». 2010. 6
апреля (http://zhurnal.lib.ru/j/jablonskij_eduard_genrihowich/ed567.shtml).
11
 Свет имени
Золотое русское слово
Михаил УСПЕНСКИЙ
К годовщине кончины В.П. Астафьева
Много слов было сказано тогда и устно, и печатно, и в зрачок камеры, и в радиомикрофоны. Ушел последний
Великий Русский Писатель, и некоторые тогда это поняли. Много было в надгробных речах и подлинного
горя, и показного, и казённого – слишком масштабной была его фигура. Это как на фотографии, где
засняты всякие мелкие предметы, кладется для сравнения специальная черно-белая линейка.
Д
ля русских литераторов вообще характерно
заявлять, что вот их предшественники – это
были-таки да, писатели, а нынешним до них –
как до Китая на карачках. Ещё лет тридцать назад
Давид Самойлов сказал:
Вот и всё. Смежили очи гении,
И, когда закрылись небеса,
Словно в опустевшем помещении,
Стали слышны наши голоса.
Тянем, тянем слово залежалое,
Говорим и тускло, и темно...
Как нас чествуют и как нас жалуют!
Нету их – и всё разрешено.
Предпоследняя строчка безнадежно устарела –
нынешнего писателя никто не чествует и не жалует.
Первыми людьми стали депутат да бандит, спорт-
смен да певичка. По преимуществу, люди столич-
ные.
Виктору Петровичу в жизни хватило всего: и сла-
вы, и хулы, и внимания, и равнодушия, и дружбы, и
предательства. Доброхоты из вчерашних учеников
и поклонников постарались отравить последние
годы мастера, кто чем мог – вплоть до отказа в
персональной пенсии. Но всё эти блошиные укусы
– ничто по сравнению с тем, как неузнаваемо изме-
нилось время, вписаться в которое не могут даже
более молодые и здоровые.
Чем богата была Россия даже в советское время?
Конструкторами, учеными, музыкантами, художни-
ками, писателями. Даже самые злобные враги не
могли этого отрицать. По кому ударило новое вре-
мя крепче всего? По конструкторам, по ученым, по
художникам, по писателям и прочим творческим
людям. Другим, конечно, тоже досталось, но просто
ЭТИ – народ наиболее чувствующий и ранимый.
Поначалу-то, при Горбачеве, писатели вдруг за-
делались ненадолго первыми людьми – возьмите
хотя бы состав делегатов Первого съезда народ-
ных депутатов. Помнится, было их не меньше по-
лусотни. В нынешние депутаты писателя никто не
пустит, поскольку человек он непредсказуемый,
может заартачиться, подбочениться да и отказаться
от взятки, подводя тем самым дружный коллектив
своей фракции. Поэтому лучше не рисковать. По-
этому лучше и не напоминать россиянам, что были
на свете такие люди, которые некогда властвовали
12
умами и душами соотечественников. На души ныне
претендует церковь, на умы – политики и финан-
систы. Нормальные человеческие ценности враз
сменились какими-то малопонятными «общечело-
веческими».
Виктор Петрович, помнится, при Горбачеве и
Ельцине состоял членом ихних президентских со-
ветов. Для приличия. Все, мол, представлены. Ну и
сильно они к нему прислушивались, бывшие бос-
сы КПСС? Много ли толку было от помпезных и
лицемерных визитов в Овсянку? Просто кто-то из
окружения подсказал им, что в свое время разные
знаменитости вот так же посещали в Ясной Поляне
Льва Николаевича.
Кстати, тогда, в начале ХХ века, не то Чехов Бу-
нину, не то Бунин Чехову сказал: «Вот помрёт
Толстой – и полетит все к чёртовой матери». Оно
и полетело. Но еще долгие, долгие годы по инер-
ции власть рабочих и крестьян писателей отнюдь
не игнорировала – напротив, зорко следила за их
творчеством, мудро поправляла, сурово карала,
возвышала и опускала, награждала и расстрелива-
ла. Согнала в особый Союз, чтобы легче было при-
сматривать. И на те же долгие годы литература ста-
ла для многих единственной отдушиной в жизни, а
писатель – единственным советчиком и другом.
Еще на заре перестройки каждая статья писа-
теля-публициста обсуждалась едва ли не всей ин-
теллигенцией, вызывала восторг или негодование.
Вспомните хотя бы рассказ Астафьева «Ловля пе-
скарей в Грузии». Сколько шуму было! И сейчас-то
этот рассказ вполне могли бы подвести под статью
о разжигании межнациональной розни, а уж тогда!
Но потом успокоились, потому что в рассказе была
правда.
Спустя совсем немного времени как-то внезап-
но оказалось, что лучший советчик и друг – вовсе
не писатель, а Сергей Мавроди, пообещавший всех
зараз сделать богатыми, а Владимир Жириновский,
посуливший мытье сапог в Индийском океане, а
тележурналист Киселев, путем эканья и меканья
формирующий наше общественное мнение. Власть
поняла, что писатель – существо безобидное и без-
ответное вроде врача, учителя или пенсионера, и
можно на него – наконец-то! – не обращать, ну ни-
какого внимания.
Писатель как общественный деятель исчез. Даже
Солженицына выпихнули с телевидения. С боль-
 Свет имени
шим, должно быть, облегчением. Если ты такой ум- нюю Ойкумену? (Муссолини оказался лишь сквер-
ный, так купи себе собственный телеканал и вещай ной пародией, а хуже итальянцев в ХХ веке воевали
хоть круглые сутки. Что же говорить о прочих? Ну разве что румыны – тоже, кстати, потомки доблест-
и стали писатели приспосабливаться. Кто пишет ных даков.) Увы, всё мельчает, вырождается, тускне-
детективы под псевдонимом, кто кур разводит на ет, и сказано это было многими и за много лет до
даче в Переделкине, кто по телевизору анекдо- меня.
ты рассказывает. В общем, показали писателю его Неужели и Россия станет этакой усредненной
место. И еще объясняют: мол, некогда стало людям евроазиатской страной, огромной Голландией (как
книжки читать – им надо деньги зарабатывать. мечталось Петру Великому), скучной, политкор-
Между тем, не приходилось мне видеть пусту- ректной, похожей на всех? А когда-то нас ценили
ющий книжный магазин. Это вам не бутик с за- именно за непохожесть.
предельными ценами. Продают там массу полез- Виктор Петрович покинул нас с тяжелым серд-
ных книжек: как вязать макраме, как приобрести цем, сказав напоследок горькие слова, которые не
друзей, как соблазнить мужчину, как понравиться грех лишний раз напомнить: «Я пришел в мир до-
начальству, как превратить секс в увлекательный брый, родной и любил его безмерно. Ухожу из мира
домашний бизнес. Но среди пустопорожних зава- чужого, злобного, порочного. Мне нечего сказать
лов никуда не пропали и классики – можно найти вам на прощание». С этой пощечиной, затрещиной,
что угодно и выбрать доступное по цене издание. И оплеухой нам теперь жить.
современников издают – только небольшими тира- Он видел, что происходит с русской литературой.
жами. В общем, никто не уйдет обиженным. Нет не- Когда вышла массовым тиражом книжка Венедикта
обходимости передавать книгу из рук
в руки, исчезло понятие «дефицит». А Стоишь вот так, бывало, за прилавком, ждёшь дорогого покупа-
то, что дается легко, увы, не ценится. теля да и затоскуешь: «Э-эх, пошто я на сплав не пошел – от лю-
Хорошо это или плохо, но это так. Веч- дей далеко, заработка приличная, и природа опять же кругом...
ные ценности – для избранных. Занесло оглоеда в писатели. Во-он их сколько, писателЕй-то,
Так что год назад вместе с Виктором и все пишут».
Петровичем ушло многое из того, что Виктор Астафьев.
любили мы и ценили, чем жили, чему Размышления писателя на «Праздничном книжном базаре».
верили. Ушел крепкий, богатый, золо-
той русский язык, и нынешние авторы,
особенно самые успешные, быстро освоили какой- Ерофеева «Москва – Петушки», философ Григорий
то basic russian, объемом примерно слов в восемь- Померанц сказал, что именно с нее пошла в нашей
сот. Видимо, надеются, что их так легче будет пере- словесности порча. А Виктор Петрович выразился
водить. Но на Западе и своих вполне хватает. покрепче: «Ну что вы носитесь с этой... фигнёй?» И
И я с ужасом думаю: неужели больше никогда ведь до сих пор носятся.
и никого это золотое русское слово не утешит, не В день его смерти журналисты опрашивали сто-
рассмешит, не обогреет в тяжелую минуту, не заста- личных писателей. Все, как нормальные люди, гово-
вит отключиться от мерзостей жизни или, наобо- рили о беде, горе, потере. Один знаменитый ныне
рот, всерьез о них задуматься? Поневоле вспоми- Владимир Сорокин был предельно лаконичен: «Я в
наются стихи Эдуарда Багрицкого: общем-то равнодушен к творчеству Астафьева, по-
этому промолчу». Вот за эти бы слова осудить надо
И на что мне язык, умевший слова московского пакостника, а не за матюки и порно-
Ощущать, как плодовый сок? графию. Я имею в виду – осудить морально, мол-
И на что мне глаза, которым дано чанием, бойкотом. Но высказывания его почему-то
Удивляться каждой звезде? никто не заметил, а популярность только растет.
И на что мне божественный слух совы, Хотя в огромном здании великой русской литера-
Различающий крови звон? туры все эти «Голубые салы» и «Нормы» – не более
И на что мне сердце, стучащее в лад чем мусор под лестницей (помните астафьевскую
Шагам и стихам моим? статью с таким заголовком?).
То, что было ему дорого, рушилось, портилось,
Я знаю множество коммерческих авторов, зара- гнило, а он все зорко примечал единственным гла-
батывающих приличные (для писателя) деньги. Но, зом, как древний бог Один. Древний, печальный,
уверяю вас, каждый из них в душе ждет признания одинокий бог, всемогущий, всепонимающий и бес-
не пипла, который все схавает, а настоящего Ма- сильный... «Да если бы я знал, как жить, я бы кучу
стера. Мастеров же тем временем практически не листовок напечатал и разбрасывал с вертолета», –
осталось. Счастливы те, кто успел приобщиться к отшучивался он. Но с вертолета нынче разбрасыва-
ним при жизни. ют только предвыборные агитки, а уж кандидаты-то
...Меняется всё – границы, вкусы, моды, мораль. наши точно знают, как надо жить.
Меняются даже народы. Разве нынешние греки по- И почему-то не оставляет меня чувство вины
хожи на своих эллинских предков – на племя полу- перед Астафьевым, хотя я в травле его, разумеется,
богов и героев, давшее начало всей европейской не участвовал, проблемами своими не «грузил» и
культуре? Разве сравнишь нынешних итальянцев с вообще старался не отнимать у него времени. Не
древними римлянами, покорившими всю тогдаш- знаю, почему, – а не оставляет. Сел писать эту ста-

13
 Свет имени
тью, и такая тоска навалилась, такое отчаянье.
Заменить его и некому, и невозможно.
Вообще-то, никого заменить невозможно.
Вместе с золотым русским словом передал он
нам эту тоску и отчаяние – может быть, в тайной
надежде, что люди, дойдя до самого черного пре-
дела, хоть немного образумятся и вспомнят, для
чего они пришли в этот мир, – для добра и любви.
Нет, ему было что сказать на прощание.
И он сказал.
Красноярск,
2002

Издатель жизни
Валентин КУРБАТОВ

Памяти Геннадия Сапронова

Как входят в нашу жизнь друзья? Почему-то кажется, что если они настоящие, то мы никогда не можем
вспомнить мгновение встречи. Они как-то сразу «оказываются». Ты «опоминаешься» сразу посреди
дружбы. Кажется, впервые он по «наводке» Виктора Петровича Астафьева попросил меня о предисловии к
книге военных повестей «Вернитесь живыми», который сам составил к шестидесятилетию начала войны
«в благодарность родителям, вынесшим главное испытание века», как было написано в посвящении.

Я ничего не знал о нем к той поре, кроме того,
что он был некогда журналистом «Комсомолки», по-
том гонял машины то ли в Монголию, то ли из неё,
пробовал себя в разных бизнесах и не отчаивался.
Всё было обыкновенно. «Мешала» сознанию только
«Комсомолка», потому что сотрудничество с нею
в начальные дни перестройки означало полную
противоположность тому, чем жил я, чем жил Рас-
путин, чем все мы – старые «консерваторы», не то-
ропившиеся вместе с «Комсомолкой» сдавать свое
отечество суетной новизне. Но нас сводил Виктор
Петрович, и это уже было свидетельством духовной
близости. Да и сам Геннадий давно жил иной, не
«комсомольской» жизнью, а мы только донашивали
свои старые предубеждения. Его издательство по-
началу тоже, вероятно, было «бизнесом». Он издал
военные повести Астафьева и потерпел поражение
– умные «сотоварищи» прокатили его, лишив тира-
жа. Но он чему-то научился, издал много разной
разности, набивая руку, пока не явился однажды за-
мысел этой книги военных повестей, к которой я и
должен был написать предисловие, и которая стала
первым настоящим его успехом и событием в изда-
тельской жизни Иркутска. И не одного Иркутска.
Вероятно, он тогда впервые подумал и о своей
марке, о том, что пора принимать личную ответ-
ственность за каждую книгу и без страха писать
«Издатель Сапронов». До этого издательство зва-
лось «Вектор» и было еще не очень отчетливо в по-
зиции, как само слово «вектор», которое не показы-
вает стрелки, а только сам процесс движения – без
определения куда. На переломе лет и времен, ког-
да порыв Горбачева побуждал «нАчать и углУбить»
что-то первых предприимчивых людей, кто уловил
необходимость движения, но тоже еще не знал куда
двинуться, это было бессознательной хитростью.
Точно знаю, что у Геннадия расчета тут не было, а
именно чутье – умное ощущение общего движения
во все стороны, желание движения, чтобы только
не стоять на месте, потому что были силы, всё куда-
то шло и самому времени не стоялось на месте и
тоже после долгого «сидения» хотелось идти. Вот и
явился «Вектор». А за ним скоро пришла пора изда-
вать газету «Зеленая лампа», которая освещала уже
более отчетливый круг стола с высокими и духовно
верными книгами, этической чистотой и эстетиче-
ской разборчивостью. Опыт работы с Астафьевым
и военными повестями, когда надо было говорить
с Носовым и Быковым после горячих поэтических
праздников, где верховодили громкий Евтушенко и
тихий Анатолий Кобенков стремительно вооружал
и разнообразил его слух. Да ведь он и жил в Ир-
кутске, а там, какие ты тонкости ни исповедай, всё
равно знаешь о существенно вернейшем камерто-
не, которым является В.Г. Распутин.
«Комсомолка» поначалу мешала услышать Генна-
дия и Валентину Григорьевичу. И это после знаком-
ства с Геной еще долго было его и моей занозой.
Мне не работалось «по полной», пока они не были
вместе. Да и Гене тоже. Мы уже сделали несколько
работ вместе. Кроме военных повестей я написал
предисловие к «Пролетному гусю» Виктора Петро-
вича – последней книге, которую он, уже безна-
дежно больной, успел подержать в руках и которой
успел обрадоваться. А потом по Гениному настоя-
нию согласился и на издание своей переписки с
Виктором Петровичем, когда Виктора Петровича
уже не было. Геннадий ломал мое сопротивление,
потому что вернее слышал время и уже понимал,
что прежние законы, по которым переписка долж-
на была стать историей, дождаться часа, когда она
не заденет живых, уже не работали. Время сжима-
ется с агрессивной стремительностью и то, что не
будет показано сегодня, завтра безнадежно устаре-

14
 Свет имени
ценой давались эти красота, мера, художественное
совершенство и как они сопрягались с хищными
законами рынка, которому не до духовной чисто-
плотности, – об этом знало только сердце издателя.
И усталость немногих его сотрудников.
Его основной бизнес был прозаичен – это были
железные двери из Китая. Конкуренция в этой об-
ласти огромна и беспощадна. Круг забот немыслим
– таможни, товарные станции, задержанные от-
грузки, опаздывающие контейнеры, бесконечные
поездки в Китай, договоры, технологии, конкурен-
ты... Чтобы потом каждая копеечка ушла в счастье
книги, где тоже законы не пряник – где типографии
(а он работал с ними в Новосибирске, Екатеринбур-
ге, Москве, Китае) своего не упустят, где другие то-
варные станции и контейнеры, где книгопродавцы
и высокие инстанции, в которых надо напоминать
о достоинстве и свете культуры, чтобы хоть часть
тиражей уходила в библиотеки Красноярска и Ир-
кутска, Омска и Новосибирска.
Зато как отрадны были и как восстанавливали
сердце презентации книг и книжные выставки. Я
бывал на некоторых представлениях в Иркутске
и в Ассоциации книгоиздателей России в Москве.
Везде было не поспеть. Это был ритм полета. Вот
увидел в старом письме 2003-го года, как он по-
казывает астафьевскую «Царь-рыбу»: «27 ноября
запланировали представить книгу в Овсянке и
Дивногорске. 28-го в Литературном музее. 29-го по-
мянем Виктора Петровича и переедем с Сережей
в Новосибирск. 1-го покажем её в Новосибирске,
Фото Анатолия Бызова.
второго улетим в Москву и 4-го-5-го покажем в Ас-
Иркутск
социации книгоиздателей».
ет, а послезавтра вовсе будет никому не нужно. И Таким же горячим праздником была ежегодная
чутье не подвело его: «Крест бесконечный» (назва- зимняя выставка Нон-фикшн на Крымском валу, где
ние было Генино и оно было прекрасно) выдержал ничего не стоило утонуть – так огромен был этот
три издания. Угадка радовала его, и он гордился книжный океан, где кипел муравейник честолюбий
книгой, кажется, больше, чем я, и торопился пред- лучших издательских фирм, где властвовали импе-
ставить ее в Красноярске, Москве, Иркутске. рии «Молодой гвардии» и «Азбуки-классики», ЭКС-
Вот тогда в Иркутске я и попросил Валентина МО и Вагриуса. Но читательская воронка вокруг
Григорьевича, чтобы мы встретились втроем, что малого островка «Издатель Сапронов» кружилась
мне тяжело, что они не работают вместе. Валентин весело и неостановимо. И тут скоро являлись до-
Григорьевич отговорился, было, что они, в общем, и говоры, обмены, новые контакты и теперь уже есте-
не расходились хотя бы потому, что и не сходились. ственный постоянный интерес к тому, что выйдет у
И мы встретились. «Издателя Сапронова».
А потом всё уже просто летело. Это
были лебединые издания Геннадия и Благодарная и благородная память да пребудет с нами вечно!
счастливые работы его неизменного
товарища и настоящего открытия в Виктор Астафьев
книжной графике и дизайне Сергея
Элояна. Геннадий ввел в книгу и это-
го блестящего и широко известного станковиста, Мы возвращались вечерами к его неизменному
который тоже решил попробовать себя в новой редактору Агнессе Федоровне Гремицкой, радост-
области, и это было победой обоих. В них билось но усталые садились за рюмочку. Геннадий откры-
одно сердце, и оттого и четырехтомник прозы Рас- вал книги, которые успел высмотреть у «соперни-
путина, и его «Сибирь, Сибирь», и «Земля у Байкала» ков», и отыскивал лучшее, чтобы применить в своих
сразу становились издательскими событиями года новых идеях и замыслах. А потом, чтобы ослабла
России. И Гена только успевал получать дипломы. пружина дня и нашлись силы для завтра, он читал
Он с детской ненасытностью почти для каждой только купленного Георгия Кружкова с его иро-
книги искал новые решения и технологии в пере- нической лирикой («Но розы Севера не страшны
плетах, шрифтах, полях. Не для игры, а для того, русской деве, особенно, когда она живет в Жене-
чтобы предельно подчеркнуть существо каждой ве») или «митька» Сапегу с его русскими «хайку»
новой работы, все стороны её красоты. А уж какой («Заболею. Умру. А пока солнце, ветер, весна, трали-

15
 Свет имени
вали…»). Читал с такой артистической тонкостью и
смеющимся умом, что и мы смеялись с ним до уста-
лости. И не было в тот час людей счастливее нас и
нежнее друг к другу и увереннее, что завтра мы из-
дадим еще чего получше. И еще посмотрим (тайно
имея в виду ЭКСМО и Вагриусов) кто кого!
А ведь были еще его литературные вечера «Этим
летом в Иркутске» – как устные книги, как довер-
чивые беседы, как лаборатории мысли, когда ака-
демический театр имени Охлопкова был полон не
на артистических вечерах, даже не на литератур-
ных чтениях, а на простых разговорах о ремесле
и художестве, о Пушкине и Гоголе, об Астафьеве и
Колобове. Три лета радости и труда. Когда на сце-
не стоял один человек и зал тоже чувствовал себя
одним человеком, и они были вдвоем с Михаилом
Кураевым, Владимиром Толстым, Алексеем Варла-
мовым, Игорем Золотусским, Владимиром Костро-
вым, Александром Шолоховым. И с Геной, и с Геной,
который держал «весло» этих бесед и правил к
любви и единству. И, конечно, явилась и книжная
серия «Этим летом в Иркутске», чтобы вечера не
кончались в читательском сердце.
И вот не знаю, как перейти к последней странице
жизни Геннадия. Это был его лучший замысел и луч-
шая книга, которая только начинает жить и уйдет в
жизнь, чтобы стать самой жизнью.
В конце июня-начале июля 2009-го года он за-
планировал провести целую экспедицию с Ва-
лентином Григорьевичем Распутиным, Сергеем
Элояном, съемочной группой студии «Остров» во
главе с Сергеем Мирошниченко, с участием Крас-
ноярского педагогического университета имени
Астафьева. Предстояло пройти по Ангаре сначала
от Иркутска до Братска и Усть-Илимска, где жизнь
худо-бедно (часто и худо, и бедно) все-таки устраи-
валась, и распутинская Матера уже не ранила слух,
потому что была горьким, но уже зарубцевавшимся
воспоминанием. А дальше пересесть на катера и
пройти от Усть-Илимска до Кодинска по ложу зато-
пления будущей Богучанской ГЭС, где Матере толь-
ко предстояло тонуть. Где двух – и трехсотлетние
села ждали большой воды и торопились, торопи-
лись проститься со своей домашней историей, па-
мятью, родовыми кладбищами, налаженным бытом
и самой жизнью.
Наверно, это были самые тяжелые две недели в
жизни всех участников поездки.
Геннадий хотел видеть рождение книги от само-
го зачатия и искал нового качества существования
текста, потому что книгой были уже сами встречи с
усталыми и уже равнодушными ко всему жителями
давно перевезенных деревень до Братска. Книгой
были резкие диалоги с начальниками Братской и
Усть-Илимской ГЭС. Текстом становились лоции,
фото и киноматериалы, плач старых людей и не-
терпение молодых, отказ высоких начальников от
встречи с экспедицией и хлеб-соль местных вла-
стей, которые еще надеялись что-то удержать.
Исподволь делалось ясно, что и сама эта тяже-
лейшая поездка (труднее всего дававшаяся Вален-
16
тину Григорьевичу, которому люди торопились вы-
говорить сердце, чтобы самим стало полегче), и с
надеждой глядящие на нас берега, и прекрасные
даже в угасании на глазах умирающие, пустеющие
деревни, и, кажется, даже ненаглядные облака и
травы, кресты кладбищ, и всякое провожавшее
нас окно, – всё уже было каждую минуту готовой,
уже сейчас работающей книгой. Злая беспамятная
новь и экономическая бесчеловечность так торо-
пились извести жизнь, что до классической книги
дело просто могло не дойти. Жизнь становилась
прошлым прямо на наших глазах, и писать ее надо
было каждой минутой и каждым днем. И так хоте-
лось, чтобы дни были подольше.
Как великая старуха Анна из распутинского «По-
следнего срока», учившая дочь, как «обвыть» её
по-человечески, мы прощались с обреченными се-
лами, приговаривая: «Ой, ты, Кежма, родима матуш-
ка… Ой, ты, Едарма, Кеуль, Недокура….» Только уж
не «на кого вы нас оставляете», а на кого мы броса-
ем вас, как неблагодарные дети своих матерей, на-
деясь после этого по-прежнему считаться людьми.
Геннадий глядел во все глаза, снимал, торопился
ввязаться во все диалоги, выпрашивал по деревням
старые фотографии, словно ощупывал каждый день
и час и принимал их в сердце, где они становились
какими-то еще небывалыми страницами. Он вына-
шивал Книгу и слушал её движение в себе с любо-
вью, волнением, тревогой. Он был печален и он был
счастлив, если такое соединение возможно. Рожда-
лось что-то необыкновенно значительное, совсем
новое, не бывшее в мире. И его издательское серд-
це горело этой новизной, болью, тревогой и догад-
кой о совершенно сегодняшнем технологически
едва рождающемся в новом времени книжным де-
ланием. Каждый день был книгой, и он был автором,
который мог на ходу уточнять «текст» жизни. И мы
волновались, чувствуя это рождение и еще не умея
назвать его.
Мы расстались в Красноярске, договорившись
на будущий год пройти остаток Ангары до Енисея,
уже зная свои силы и свои возможности, уже пред-
чувствуя, что мир можно если не образумить, то
хоть задержать его падение. Я вернулся в Псков,
чтобы начать обдумывать дневник поездки. Через
день мне позвонил Сергей Элоян и, захлебнувшись
слезами, сказал: «Гена умер»…
Нельзя было даже закричать, чтобы понять это.
Надо было только так же умереть. Мир не захотел
останавливаться в своем падении. Он почувство-
вал врага в рождающейся книге, в силе восстающей
жизни, в брошенном ею вызове.
Но участники поездки уже работают над марш-
рутом продолжения экспедиции. Лоции собраны,
кинокамеры заряжены, перья очинены, сердце
укреплено сознанием правоты и необходимости
продолжения.
Издатель Сапронов продолжает свое святое че-
ловеческое дело. Теперь он издает Жизнь.
Псков.
2011
 Свет имени

Марина МАЛИКОВА

Над Матёрой цветы

Над Матёрой цветы возвращают нас в прошлое.
Бродит память кругами, не в силах уйти.
Сколько было святого в пути этом пройденном?!
Всё водою залито, и прежних дорог не найти.
Всё сожгли, потопили, предали забвению.
И кресты на могилах сокрыты от глаз.
Жизнь и память народа – те символы вечные –
растоптали бездумно, разрушили в нас.
Над Матёрой цветы на волнах оживают,
Как последняя память оставшихся ныне живых.
Но слова их горят, болью нас воскрешая,
Покаяния пеплом посыпая главы.
Над Матёрой цветы, как прощанье с Россией…

17 мая 2011
Красноярск

Анна Пасынкова. Красноярск.

Иллюстрации к повести В.Г. Распутина
«Прощание с Матёрой»

17
 Свет имени

Солнечная родня
Антонина ПАНТЕЛЕЕВА

Записки из Овсянки

9 сентября 2010 года мы с дочерью Анны Константиновны – Галиной Николаевной молились у могилы, где
любимая тётушка Астафьева рядышком со своим Коленькой любимым почивает. Дивились, что в день её
памяти всегда погода непременно особенно солнечная и тёплая, помолились у всех дорогих могил. Дома я
спросила у Гали, помнит ли, как с мамой они забежали в Красноярске ко мне, на улицу Кецховели, солнечным
осенним днем, объявив, что на минутку, просто повидаться, обе радостные и, как я тогда определила,
какие-то «победные». Они рассмеялись: «Да, мы такие вот!» – и умчались.
– Так и было, – сказала Галя. Не сумев, как и я не умею, объяснить, почему именно победные, но точнее не
скажешь: так и было!
Родные, близкие, друзья Анны Константиновны Потылицыной знают, как долго и часто мы с ней
общались, но уж три года, как она в мире ином и теребят меня со всех сторон: пишу ли воспоминания.
Отвечаю: «Не пишу», вгоняя в недоумение, вызывая досаду и огорчение, сама огорчаюсь: не ложится живое
дыхание нашей дружбы на бумагу… Долго искала причину, отчего не развертываются воспоминания,
никак не превращаются в «свиток». Вероятно, вспоминать можно то, что ты забыл, что отодвинулось,
отошло… А тут пока что ничего не отодвинулось, не затянулось и страшно, что на бумаге всё может
оказаться тускло, холодно, да не вкралась бы какая-нибудь фальшивая нота…
Петровичем, ведь они не были кровной роднёй. С
Да, мы такие вот! годами это сходство усиливалось, только лицо ее
неуловимо стало напоминать еще и преподобного
Никогда не могла я понять, тем более объяснить, Серафима Саровского, одного из самых почитае-
отчего «Последний поклон» мне кажется книгой, мых ею святых. Очень много Анна Константиновна
насквозь пронизанной-просвеченной-прогре- помогала успешному течению фольклорной прак-
той солнечными лучами. Как это возникло, откуда тики студентов КГУ, которой я руководила. На мое
берется это чувство: ведь только сунься в текст и сетование, что народ отнекивается, трудно раскры-
сразу же наткнешься на какую-нибудь надсаду: вается, она отозвалась очень живо: взяла меня за
«Мужики – дедушка, Кольча-младший и я – слушали руку и предложила пройтись по улице. И вот: одну
бабушку и понимали, что с нею не пропадем, лишь по дороге она обнимет-поцелует, другой пригро-
бы не сдала она, не свалилась». И таких надсадных зит, что любить её не станет, если та не будет нам
ситуаций полным-полно, но всегда находился лу- помогать, третью начнёт увещевать: «Думашь, легко
чик надежды: «Ничего, мужики, ничего. До весны Антонине со студентами-то управляться? А вот тво-
доживем, а там…» А «там» – было и было горького им бы детям так отказывали бы, а с их ведь спросит-
до слез, но держались – выстаивали-выдюживали ся, их работа оцениватся! Да и что Овсянку-то сра-
преданностью и истинно христианской любовью мить, что мы песен не знам, не певали?» С каждым
друг ко другу, всегда отыскивающей какую ни на встречным свой разговор, но со всеми – с любовью.
есть отдушину в любых обстоятельствах. Вот главное ее «оружие» – любовь. Смысл и двига-
Возможно, это вот солнечное восприятие уси- тель её дней всегда и во всем.
ливается длительным знакомством и общением со Николай Ильич, Кольча-младший, тогда уж был се-
многими героями «Последнего поклона», которых рьёзно болен, но меня встречал так же приветливо,
застала в живых. Обласкана тёткой Августой, осо- как и она: усаживал пить чай, принимался мне пере-
бенно за студентов филологического факультета сказывать какую-нибудь книгу, однажды особенно
Красноярского университета, особливо юношей, подробно передал роман Алексея Черкасова «Конь
которые во время фольклорной практики чисто вы- рыжий», да так талантливо (вероятно, это у них в
палывали ей огород в благодарность за её песни и роду, ибо и не очень разговорчивые их дети, Галина
рассказы. Смеялась вдоволь над остроумными ре- и Юрий, если уж прервут своё молчание, то заслуша-
чами тетки Апрони, диалоги с нею запечатлены и ешься), что я затихала и внимала, пока Анна Констан-
Виктором Петровичем. Алеша, который казался мне тиновна не вмешалась: «Ты, Коленька, соображашь,
святым из-за его потрясающего трудолюбия и всег- кому это расказывашь? Она студентов учит!»
дашней его весёлости, издали тянул ко мне навстре- Я совершенно искренне заступалась, просила про-
чу обе руки с поднятыми большими пальцами (хоро- должать рассказывать, мне действительно интересно
шо!) и раскрывал свои объятия. Капу я облапливаю было его слушать. Анна Константиновна просила при-
сама, потому что ее нельзя не любить, не говоря уж ходить к ним с утра пораньше (вместе со студентами но-
о Гале с ее всегдашней сестринской заботой. чевала я в поселке Молодежный, а во второй половине
Встречалась в тексте «Последнего поклона» и нашего пристанища жили молодые строители-грузины):
Анна Константиновна, увидев которую впервые, я «Приходи пораньше, а то он еще затемно начинат спра-
была поражена большим сходством её с Виктором шивать, пришла ли Тоня. И днём почаще к нам заходи».

18
 Свет имени
Тут была некоторая «хитрость»: Анну Константи- К вечеру этого же дня – какой просторный ока-
новну огорчало, что всё труднее было уговорить зался! – ненадолго заезжал к нам и Сережа, что
мужа поесть, а со мной он по долгу гостеприим- умилило нас обеих. Веселилась я на его свадьбе,
ства поднимался и усаживался лишний раз попить радуясь очаровательной его избраннице Наташе,
чайку, ибо одна я чаевничать отказывалась, Анна которая, как говорится, пришлась ко двору. Свадьба
же Константиновна могла со спокойной душой от- удалась на славу! Неподражаем был – уж постарал-
лучиться по разным бытовым надобностям: не од- ся ради племянника! – Юрий Николаевич, Юранька
ного оставляет. Она и передала мне его последние (как называла сына иногда Анна Константиновна),
слова привета. Узнав, что я уехала навестить род- который уморительно изображал так называемого
ных, больную маму, Николай Ильич сказал: «Если бы целителя Кашпировского. Виктор Петрович, как и
Тоня была здесь, она вылечила бы меня». Мы с Ан- вся свадьба, хохотал до слез.
ной Константиновной так истолковали его слова: О внуке Романе запомнилось вот что: застолье звенело
болел он довольно долго, все повседневные забо- песнями, а выбежавшая на веранду за чем-то Анна Кон-
ты лежали на Анне Константиновне. Дети не рядом, стантиновна увидела горько плачущего пятилетнего Рому:
в городе, работают, приезжают в выходные, а я по- – Ромочка, что с тобой? Чего ты тут рыдаешь?
сижу с ним за чайком, да попрошу что-нибудь рас- Ответ сразил бабушку:
сказать, принесу свежую ягодку с огорода, и такая – А чего они неправильно мелодию поют?
вот малость больному была отрадой. Само собой – Ромочка, ты уж прости их, развеселились, раз-
разумеется, что поминаю Николая Ильича в своих дурачились, вот и завели не туда!
молитвах, как и всех родных, о которых рассказыва- Можно представить, какие застолья слышали
ла Анна Константиновна: особенно часто о своем внуки, что и мелодии знали. Но пошли они по сто-
отце, сыночке Петеньке, который прожил на свете пам мамы – Галины Михайловны: Рома стал врачом,
всего пять годочков, о любимом брате Александре, не музыкантом, Василина тоже врач, кандидат наук,
водила она меня на могилки. Сережа – инженер. Но еще, как говорится, не ве-
Как ласточки, вились в доме приезжающие вну- чер, неизвестно, какой путь выберут правнуки
ки, чаще Рома, реже Василина – дети Юры, а сын Анны Константиновны – Павел и Арсюша.
Гали вообще школу закончил в Овсянке, поэтому
с ним я чаще всего общалась, да не обо мне речь: А люди всё равно пели!
Анна Константиновна отличалась веселым харак-
тером и закомандовала, чтобы я непременно была Я еще застала довольно богатые количеством
на 18-летии внука: «Ну как жа, жаних ведь он твой! родни и голосами овсянские застолья. Не были мне
Слёзы проливал из-за тебя!» Ну да, в пятилетнем в диковинку сибирские песни, сама росла в дерев-
возрасте Серёжа объявил, что женится на мне – вы- не Покрово-Тугач Ирбейского района Успенско-
растет только. Как-то пошли мы с ним на берег Ени- го сельсовета Красноярского края, но то ли стала
сея, присели на большущий камень, я уложила его старше, то ли уже редко доводилось слышать такую
себе на колени и стала играть на его животе, будто мощь, но в первом моем в Овсянке застолье слу-
на барабане, слушая его веселый смех, да, видно, чилось вот что: меня, как одну из гостей, усадили в
увлеклась и хлопнула его посильнее, Сережа вско- центре, я была в веселом, счастливом расположе-
чил и с рёвом помчался к бабушке: «Не любит меня нии духа, и не пришло в голову запастись лишним
моя невеста, не любит!» На вопрос бабушки, что носовым платком. Впрочем, немного проку было
случилось, он сквозь рыдания проговорил: «Кто ж бы от него, тут понадобилось бы целое полотенце.
так больно жениха ударит, если любит?» Пока я до- Внезапно я ощутила, что не только щеки, но все
бежала к ним, у Серёжи уже высохли
слезы, он улыбался и бежал мне на- Деревня большая была, народ голосистый, удалой...
встречу: нашла бабушка какие-то це-
лительные слова, убедившие внука в Виктор Астафьев
том, что любит его невеста.
Помнится, что застолье на его во-
семнадцатилетии было превеселым, я после него лицо, шея, грудь были залиты ручьями. Казалось
даже уехала с Анной Константиновной в Овсянку, мне, что слезы текут по лицу даже в обратном на-
она же решила меня еще и так порадовать: позвала правлении, ко лбу. Растерянно я стала выбираться
своего племянника Володю Огородникова и веле- из-за стола, постеснявшись, не догадавшись попро-
ла ему показать самые красивые берега Енисея. Во- сить какую-нибудь тряпицу.
лодя не ослушался тети Ани любимой, усадил меня Кто заметил мои слезы, начали спрашивать, в чём
в лодку и по мере нашего продвижения ревниво тут дело; Анна Константиновна быстро нашла какое-
поглядывал, действительно ли я искренне ахаю, то убедительное объяснение, и все успокоились,
восхищаясь дивной красотой берегов и самой тем более, что я очень скоро вернулась в застолье и
реки, я видела, что он и сам любуется красотой, к включилась в хор… И тогда, и потом, позже, слушая
которой невозможно привыкнуть. Кстати, кто-то из песни Овсянки, Усть-Маны, Дивногорска, всей ду-
пишущей братии, обозрев окрестности Овсянки, шой поняла толстовского Федю Протасова, без ума
воскликнул: «Тут и дурак станет писателем!» – вы- любившего пение. Уже тогда чувствовала, что такое
звав восторженный хохот Виктора Петровича, кото- пение только чудом может возродиться, ибо уже не
рый не раз повторял сие своим гостям. часто в России можно было его слышать, онемела

19
 Свет имени
она, замолкли ее песни, как во время оно сионские в
египетском плену. И душа моя плакала, до конца еще
тогда не понимая причину.
Анна же Константиновна в любую минуту готова
была запеть. Бывало, станет вспоминать какие-то
печали прошлой жизни, а их было с лихвой в Рос-
сии, в которой октябрьский переворот сделал вра-
гами крепких хозяев, созидателей, мастеровитых
и трудолюбивых людей, восстановил всех против
всех; у власти в основном стали те, кто был ничем,
затеял самую страшную из войн – гражданскую.
Уничтожалась на корню всякая духовность. Так вот,
нахлынут печальные воспоминания, а скажешь ей:
«А всё равно, Анна Константиновна, пели люди!
Пели!»
Меня, подростка, отроковицу, всегда будили
звонкие песни возвращающейся с вечёрки моло-
дежи. Так, сквозь сон отроческий, усвоила многие
мелодии и слова. В годы войны и послевоенные
работали дотемна, и сначала дети, ждущие мам с
полей, слышали песни, жавороночье взлетающие
голоса – голоса были почти у всех – потом уже из
переулочка показывались труженицы, чаще всего
возвращающиеся с работы пешком. В такое надсад-
ное время пели! Может быть, песней и спасались».
Тут же она и запоёт, станет припоминать одну
песню за другой. Как-то я запела особенно полю-
бившуюся, записанную от нее студентами, которые
ее тоже выучили, песню « Что там в лесе зашумело».
Анна Константиновна – мы сидели с ней и её Галей за
обедом – шутливо толкнула дочь в бок и сказала: «Ты
почему не поёшь? Выучи эту песню, ежели не знашь,
а то с кем будет петь Антонина, когда я уйду?» От лю-
бой печальной темы можно было ее увести к песне, а
уж к молитве тем паче. Особая ее любовь – молитва
Пресвятой Богородице «Царице моя….»
«Царице моя преблагая, надежда моя, Богороди-
це, приятелище сирых, и странных предстательни-
це, скорбящих радосте, обидимых покровительни-
це, зриши мою беду, зриши мою скорбь: помози ми
яко немощну, окорми ми, яко странна; обиду мою
веси, разреши ту, яко волиши; яко не имам иные по-
мощи разве Тебе, ни иные предстательницы, ни бла-
гие утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да
сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь».
Надо было видеть ее лицо во время пения этой
молитвы и какое-то время после: казалось, что най-
дено окончательное утешение и больше ничего в
жизни не встретится непреодолимого. В связи с
этим вспоминается, вернее, не забывается одно со-
бытие: 3 декабря 1996 г. состоялась закладка кам-
ня в основание будущей церкви в Овсянке во имя
святителя Иннокентия Иркутского. Был довольно
холодный день, и мы с Анной Константиновной по-
сле молебна мчались домой. Когда уже вскочили в
избу, я со смехом сказала:
– Ничего себе как «пророчица»-то бежала! Так
«ковды» теперь собираетесь «на тот свет» Когда?
Или всё же Богу эту заботу оставите?..
– Ты давай-ка лучше картошечки почисти, ишь
кака память-то у ей! – отбивалась от меня Анна Кон-
стантиновна.– Сама вон как посинела, я-то тепле
была одета и то совсем озябла!..
20
Утоли моя печали
Не захотела она в этот раз вспоминать о своей,
как мы потом с ней оценили, неправославной, не-
правильной, значит, печали – печали «не по Бозе».
После кончины Николая Ильича она сильно зато-
сковала. Поскольку моя мама умерла вскоре после
его ухода, то я зачастила в Овсянку. Анна Константи-
новна просила меня не говорить ее детям и внукам,
как сильно она скорбит. Возьмёт, бывало, горсточ-
ку земли на огороде, рассматривает её и говорит:
«Всё-всё меня отседа выживат. Смотри, в земле
каки-то червячки, коих я никогда не видывала, ка-
пусту вон кака-то холера ест. Всё-всё выживат меня
с этого света…»
Станет вспоминать, как они, бывало, сядут на ска-
меечке в огороде, начнут ворошить всё дорогое-
пережитое, «забумчат» свою любимую песню «Од-
нажды в комнате уютной…» Уж в самые последние
дни своей жизни Николай Ильич посокрушался о
том, как мало он говорил ей о своей любви слов:
«А ведь я тебя сильно любил». Можно подумать,
что Виктор Петрович «списал» такое объяснение
в любви отсюда в рассказе своем «Ясным ли днём»,
да рассказ-то написан намного раньше. Никогда не
могла обойтись без слез, сколько бы ни читала его.
– Ну да, конечно, себя-то жальче всего, – отчитыва-
ла я Анну Константиновну за ее непомерную печаль,
– чего доброго, можно еще научиться брюзжать,
ворчать, возненавидеть в тоске весь белый свет, всю
свою доброту забыть-погубить. Не-ет, я все же Гале
скажу, а при случае и Юре. Может, Галя не любит вас?
– Ещё не лучше! (Когда Анна Константиновна чему-
нибудь удивлялась или если что ее возмущало, она
произносила это свое «ещё не лучше»). На эту Галю
никакой управы нет! Себе ничего не сошьет, дома
ходит, как не знай кто, а мне то сошьет платье, то ха-
латик, то блузку, то пальто купит, то плащ. Ну куда мне
тут наряжаться? И хоть говори, хоть не говори, не
слушатся, всё для меня старатся...
– Так, может, Юра старается вас сжить со свету? –
задираюсь я.
– Ну что ты, Юранька меня жалет и понимат.
Как только она возвращалась к грустным мыс-
лям, я напоминала ей о любви, о любящих ее детях,
внуках, правнуках, вспоминала о любимых ею лю-
дях. Она расцветала на глазах, ибо любила людей,
не переставала удивляться и Бога благодарить за
своё окружение. Души не чаяла в сотрудницах ов-
сянской библиотеки: «Анна Епиксимовна така спо-
койна, рассудительна, добра; Надежда Яновна всё
старатся что-то сделать по дому. Скажешь ей, что
ничего не надо, что всё в порядке, она оглядится
и что-нибудь да найдёт и сделат. А как Валентина
Георгиевна придёт, нахохочешься с ей, обязательно
развеселит, будто у самой и горя не бывало. И муж у
ей такой славнай. Зовут, приглашают меня всегда и
на всё, что быват в библиотеке».
Я и сама участвовала в юбилеях Анны Константи-
новны, которые с великой любовью и вкусом устра-
ивали для нее в библиотеке, спаси, Господи, этих
добрых людей! Да, еще об одной сотруднице библио-

теки – Ольге Ильиничне Захаровой: «Ты только погля-
ди, кака мастерица, как красиво она все устраиват».
– То-то же! Она-то красиво устраиват. А как вы, Анна
Константиновна, чучела полюбили ли? Я так и не могу
войти туда, в бабушкин дом, душа содрогается!
Анна Константиновна моя не спросила, о чём это
я, тут же сказала: «Ох, дал бы им Вихтор за них! По-
слушали бы они его слов, кое-каких его словечек
да выбросили бы их, чучела-то, вон!» И вправду: у
Астафьева каждое слово играет и трепещет, а тут –
восковые персоны, потаканье самым низменным
вкусам, а главное: несродно это его живому духу!
Каждый раз, когда я уезжала домой, Анна Кон-
стантиновна передавала приветы всем нашим об-
щим знакомым, непременно называя их по имени-
отчеству. «Привет Людмиле Тимофевне, дай ей Бог
здоровья с сироткой-внуком справиться и сил на
таки славны передачи по радио». Анна Константи-
новна говорила мне , что она всегда старалась не
пропустить её пердачу «Истоки духа» и подружкам
своим о ней напоминала. Людмила Тимофеевна за-
писала великолепную беседу с ней, которую повто-
ряла по просьбе радиослушателей. «Привет Вален-
тине Андревне, мы с ей как встретимся, так поём
Богородице...». «Привет Клавдии Иннокентьевне,
берегу её иконочку, которую она мне подарила».
«Привет любименьким Самойловым – Вере Кон-
стантиновне и ее сыночку Владику». Почему у Анны
Константиновны любимчики появились: ее очень
взволновал мой рассказ о том, как долго болела
бабушка Владика, а сразу почти после ее кончины
Вера перевезла из Киева лежачую девяностолет-
нюю тётю Женю, которая не захотела остаться у
дочери в Украине, пожелала умереть в Сибири, и
Анна Константиновна понимала, какой крест эта
семья на себя взвалила. До последних дней помни-
ла она всех, просила приезжать, прибавляя, что уже
немогутна и, может быть, скоро уж уйдет к Колень-
ке, тятеньке, Вите…
А в тот памятный декабрьский день закладки
церковки мы с ней нажарили картошки, приготови-
ли салатики и разную деревенскую снедь, и только
накрыли на стол – калитка хлопнула и вот на поро-
ге – Виктор Петрович, громко радующийся: «Ух, как
у вас тут тепло! Видел, видел, как вы пометелили,
Анна-то шибче Антонины скакала!»
– Садись давай! Небось сам не хуже нас летел, –
смеялась Анна Константиновна.
Славненько так мы подкрепились, и, когда чита-
ли благодарственные молитвы, я еще запела «Цари-
це...», Анна Константиновна вступила сразу. Виктор
Петрович, отметив, как здорово у нас получается,
попросил повторить, потом еще. В третий раз уж и
он подтягивал. Потом мы с ним отправились в би-
блиотеку, где только-только рассаживалась у стола
интеллигенция, участвовавшая в молебне, видно,
не спешили, поджидая Виктора Петровича. Анна
Константиновна в каждую нашу с ней встречу гово-
рила, что Витя всегда вспоминал, как мы пели тог-
да. Помнится мне и совсем иного плана картинка.
Июльским днем мы с Анной Константиновной пили
поздний утренний чай, и она вздохнула о старости.
Я со смехом сказала, что от старости у нас на столе
Свет имени
есть замечательное средство. Анна Константинов-
на удивлённо подняла бровки, а я, схватив крупную
клубничку, быстро-быстро намазала свое лицо и, не
дав опомниться, то же самое сделала и с ее лицом.
Она спросила:
– И я така красна?
– А то как же! Еще краснее!
Тут в дверь легонько постучали, и вошел её пле-
мянник Лёня. Анна Константиновна всполошилась:
«Ой, Лёня, ты уж, пожалуйста, не говори никому,
тётка-то твоя самашедча, умок-то потеряла на ста-
рости лет! Это Антонина, не спросясь, меня так раз-
украсила!» «Ну конечно! – сказала я со смехом, – это
Анна Константиновна меня научила!». И все трое
мы превесело смеялись, особенно при еще одной
просьбе Анны Константиновны «никомушеньки» об
этом не говорить:
– Садись, Лёня, чай пить, салатик попробуй, Ан-
тонина готовила, не знай от чего и помрешь, столь
всего она туда пихат, правда, мы уж ели его и, как
видишь, живы...
Гостенька на грядке
Иногда летом, прикатив в Овсянку ранним утром,
я не заходила в дом, а шла в огород и садилась на
грядку прополоть сколько успею. Успевала же не-
много, ибо Анна Константиновна не грешила мно-
госпанием. Вскоре раздавалось: «Ах тошно мне! Го-
стенька на грядке! Да как же Тишка тебя пропустил,
не подал голоса?!»
Тишка – это собака, целую повесть написать – до
чего умна. Скажу только, что запросто можно было
определить, в каком углу Овсянки искать Анну Кон-
стантиновну, если не застанешь ее дома. Тишка вез-
де и всюду неотступно следовал за ней. Запирать
его было бесполезно: любые преграды преодолеет
и отыщет любимую хозяйку, радуясь при этом так,
что ругать его было просто некрасиво.
С ним бесчисленные разговоры вёл и Виктор Пе-
трович, и дочего осмысленные очи в ответ смотре-
ли. Прямо-таки личность! Однажды на летней кух-
не Потылицыных собрались особенно голосистые
песнопевицы, чтобы для студентов спеть старин-
ные песни. Особенно сильные голоса были у Анны
Константиновны, ее двоюродной сестры Елизаветы
и Анны Павловны Юшковой. Студенты прилежно
записывали их на магнитофон. Вдруг в форточку
просунулась довольно крупная голова Тишки и по-
дала голос. Очень даже выразительно подпел!
Можно представить, какое тут поднялось весе-
лье! Как ни настраивались потом, записывать боль-
ше не могли в этот день: кто-нибудь да не удержит-
ся – прыснет. Истинный дружочек Тишка, к счастью,
долгожитель. Много радости подарила хозяевам и
гостям эта умная и добрая собака солнечного цвета
с необыкновенно пушистым хвостом и выразитель-
ным взором.
Так вот, не даст Анна Константиновна долго за-
держаться на грядке. Всеми правдами-неправдами
пытаюсь отстоять своё занятие, убеждая дать мне
возможность вспомнить мою деревенскую юность,
но, если долго упорствую, она грозит батожком, в
21
 Свет имени
конце концов гоняется за мной, за ней – Тишка! Та-
кие сценки возникали и зимой, если я увлекалась
расчисткой снега. Ну никогда не давала всласть
покидать снег, принимаясь вскоре гоняться за не-
послушной гостьей с батожком и Тишкой. И всегда
нам казалось, что собака весело улыбается.
Непросто было улизнуть с вёдрами за водой.
Выскользну на улицу, на крылечко, возьму в руки
вёдра и коромысло таким образом, чтобы не звяк-
нули. А как возвращаюсь, Анна Константиновна
уж хватилась меня, уж на крыльце: «Тошно мне, уж
воды несет… Мы возим в бачке, помощники есть!»
– Ну, Анна Константиновна, я же в юности носила
воду на коромысле, я еще разочек сбегаю, близко
ведь, и мне удовольствие! Ну что вы меня, как, бы-
вало, моя мама, ограждаете от физического труда!
Она вдруг погрустнеет и скажет:
– Видно, потому, что у нас с твоей мамой в жизни
было в избытке такого удовольствия!..
Сама же Анна Константиновна всегда находила
себе дело. Время от времени я возвращалась к ра-
боте над студенческими записями фольклора аста-
фьевских мест и частенько перепечатывала на той
же летней кухне страницы будущей книжки «У аста-
фьевских родников». Бывало, идет Анна Константи-
новна с огорода, заглянет ко мне и скажет: «Я тебе
сейчас помешаю, ить еще одну песню вспомнила!»
– Мешайте, мешайте так мне почаще!
– Так, может, Анну Павловну кликнуть, вдвоем
тебе и споём!
Кликали не раз, и она не отказывалась, благо, дом
по соседству и петь всегда рада. Можете себе пред-
ставить, вообразить, что это были за дни: новые и
новые жемчужины вспоминались, звучали!
А уж как любила Анна Константиновна церковь!
Всегда с болью душевной возвращалась памятью к
атеистическим временам, выстудившим душу Рос-
сии, порушившим церкви, монастыри, уничтожив-
шим бесчисленное множество духовных людей!
Возможность побывать в церкви была для нее ве-
личайшей радостью. Поскольку в Овсянке своей
не было, она вместе со мной выбиралась в красно-
ярскую Никольскую кладбищенскую церковь, зна-
менитую еще и тем, что в годы войны в ней служил
архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) – хирург, ав-
тор трудов по гнойной хирургии, позже автор ду-
ховных книг: «Дух, душа, тело», «Я полюбил страда-
ния» и других. Устремлялась она всею душой сюда
не только потому, что я прихожанка этого храма, но
именно на том кладбище похоронен особенно ею
любимый родной брат Александр.
Однажды мы с Анной Константиновной пережи-
ли там нечто мистическое. Было чудесное воскрес-
ное утро, мы вышли пораньше, ибо она опасалась,
что нескоро сама сумеет отыскать эту могилу. Вой-
дя в кладбищенскую ограду, мы помолились и свер-
нули было влево. С минуту шли и вдруг услышали
сильный, чистый мужской голос: «Идите правее,
правее». Мы замерли на месте, а голос повторил:
«Идите правее!». Перекрестились мы, и я сказала:
«Посмотрите, Анна Константиновна, какая роса,
давайте на могилку пойдём уже после службы».
Она молча кивнула, и мы отправились в церковь.
22
В церкви она всегда буквально распластывалась
перед аналоем, благодарила Господа за счастье,
возможность помолиться там.
Ночевала она в такие дни у меня, умоляя внука,
живущего неподалеку, не обижаться, потому что
нам надо было готовиться к исповеди и причастию.
Серёжа относился с пониманием, и если на другой
день он был свободен, то приезжал к концу службы
на машине и вёз свою любимую бабушку домой, слу-
чалось, что и в Овсянку. А что же было в тот день,
когда мы слышали голос? После службы мы недолго
искали могилу Александра, она действительно была
несколько правее взятого нами направления. Мы
часто вспоминали тот голос, вспоминать его было
приятно – такой чистый и сильный. Кто знает, к кому
он был обращен, кому путь указывал, кто в окрест-
ностях церкви что искал, но забыть его невозможно.
Радости Анны Константиновны не было границ,
когда появилась церковка в Овсянке. Молодого свя-
щенника, отца Александра, она называла «мой ба-
тюшка». И он отвечал ей любовью: соборовал, прича-
щал дома, когда она уже не могла стоять на молитве
в церкви. Причащал и тогда, когда она перестала
видеть. Племянница Наталья, врач по профессии, на-
стаивала на операции, но Анна Константиновна не
решалась, а скорее всего приняла эту беду как Бо-
жью волю, молилась, но все же её иногда настигало
уныние, и утешить ее можно было скорее всего чте-
нием Евангелия, молитв. Ей очень нравилось чтение
дочери, говорила мне: «Галя красиво молитвы мне
читат, только вечером, потому что днём работат». В
последнее время она стала плоховато слышать, и
тогда я садилась с ней рядом и прямо в ухо читала
псалмы и молитвы. На прощанье говорила ей, чтобы
она сохраняла подобие ангела, ибо сходство с ним
она обретает, когда молится. Она говорила: «Ты у
Гали спроси, что за ангел быват, когда заблажу, когда
нападет на меня дурь, всем тогда тошно».
Такое случалось, когда ей казалось, что слишком
долго она одна. Начну говорить ей, что одиноче-
ство не мешает молиться, она соглашалась, но го-
ворила: «Если б видеть свет, не так было бы трудно
оставаться одной. Видать, я Бога прогневила…»
Что тут скажешь? Однако на какое-то время её мож-
но было успокоить, ибо она всегда готова была ото-
зваться на Божье слово.
Такие шаньги на столе!
Ни разу за десятилетия общения не уловила я,
чтобы кто-нибудь когда-нибудь был ей не ко вре-
мени или в тягость. При каждой встрече, бывало,
она скажет: «А я почему-то о тебе много думала».
Или припомнит, что снилась ей недавно, что чув-
ствовала, что именно сегодня появлюсь, что соску-
чилась и даже сердилась, что долго нет весточки.
Было несколько случаев, особенно выразителен
один, когда человек помешал… мне. Короткий
зимний день мчался быстро, мы еще не успели на-
говориться с Анной Константиновной, как пришла
незнакомая мне женщина, заявив, что дома ей скуч-
но, и она пришла посидеть. Анна Константиновна
сказала: «Ну, коль пришла, рассказывай, чего тебе

так скучно». Женщина начала свои длинные жало-
бы на детей, на невестку, внуков, на весь белый свет,
обижающий её. Анна Константиновна слушала, со-
чувственно вздыхала, перед ее уходом осторожно
сказала, что ей хорошо бы с батюшкой посовето-
ваться. Мне уже надо было прощаться, ибо гостья
сидела очень долго, но ни одним словом после ее
ухода хозяйка дома не обмолвилась, что вот, де-
скать, пришла некстати, незваная или что-то в этом
роде. Разумеется, напоила чаем. Никогда никто ей
не мешал, каждого принимала с открытым сердцем.
Не слышала я, чтобы она кого-нибудь осуждала, на
кого-то жаловалась. Иногда только сокрушалась:
«Боженька, видно, забыл про меня, забыл, что я уже
к Коленьке своему просилась, к тятеньке, к Петень-
ке, много уж там тех, к кому мне пора».
Она для всех находила оправдание. Скажет, де-
скать, всем некогда, не могут же все бросить свои
дела и сидеть с ней. Гостеприимство в этой семье
беспримерное, и стержнем его всегда была Анна Кон-
стантиновна. Ее шаньги, калачи, булки, пироги, блины
и прочие вкусности, мастерски выпеченные, отведа-
ли и писатели, и журналисты, и артисты, и киношники,
и кого только не поили чаем в этом доме! Вологод-
ский поэт Александр Романов даже воспел в стихах
это гостеприимство в стихотворении «В Овсянке»:
В Овсянке, в доме тети Нюры,
Такие шаньги на столе,
Что не сдержать натуры-дуры –
Опять сидим навеселе...
Без счёту съела и я дивных выпечек Анны Констан-
тиновны. Домашние ее шутили, что любое недомога-
ние ей нипочем, если Антонина явится. Но однажды
мне было очень неловко. Несколько дней я сидела за
машинкой на летней кухне, наслаждалась то расска-
зами, то пением присаживающейся ко мне Анны Кон-
стантиновны, и в один из дней заявилась ко мне жена
племянника с двумя отроками, моими, значит, внуча-
тыми племянниками. Они не предупреждали меня о
своем приезде из Иркутской области, но соседи дали
им мои координаты. Оказывается, в Красноярск они
приехали за магнитофонами и прочими юношески-
ми забавами и, сделав нужные покупки, нашли меня.
Пришлось уделить им внимание, хотя сама была в го-
стях. После прогулки Анна Константиновна, разумеет-
ся, усадила всех за стол. Отроки, видно, такой выпечки
– в русской печке! – не едали и сметелили почти всю
утреннюю стряпню, а Анна Константиновна с улыб-
кой знай им подкладывала!
Как она веселилась моему сокрушению! Я ча-
стенько напоминала ей о том визите моей родни,
а она говорила, что приятно было видеть, как здо-
ровые парнишки уплетали. С ее пирогами связано
немало воистину славных событий, особенно вот
это: приехала я в Овсянку аккурат к обеду. Да како-
му! Пироги удались на славу! Ела я да нахваливала.
После обеда Анна Константиновна наладила гости-
нец: большую миску с пирогами поставила в пакет
и сказала: «Пойдем к Вихтору, гостя его порадуем,
Валентина Курбатова. Сам-то он ругатца, знашь, де,
что не могу отказаться от твоих пирогов, вон каку
Свет имени
пузу наел, и не надо мне их показывать!» Я пыталась
отнекаться, но Анна Константиновна спросила: «Ты
что, така горда или стесняшься? Стесняться нечего,
мы несем пироги, свеженьки да румяны!»
И мы явились, застав во дворе Валентина Яков-
левича в фартуке, громко сетующего, что то и дело
Виктор Петрович заставляет его чистить картошку,
мыть посуду, прибираться, да еще и не угодишь ему!
Виктор Петрович в ответ сочинял всякие небылицы
о том, какие неудобства причиняет ему этот постоя-
лец. Искрометные эти сценки – оба непередаваемо
артистичны! – довели нас с Анной Константиновной
до коликов, да и все вволю нахохотались. Виктор Пе-
трович усадил всех за стол, Анне Константиновне он
так обрадовался, будто давно её не видел. Она потом
говорила: «Вот всегда он эдак радуется при встрече.
Мы с им с детства понимали друг друга». Когда я ему
рассказала, как она радуется этому, он заметил: «Ка-
кая, однако, красивая старуха из Анны получилась!»
Я, конечно, передала это Анне Константиновне,
она засмеялась и сказала: «В детстве мы с им пели, а
теперь гулям по вечерам. Как устанет от своих книг
и писанины, так идет меня звать на прогулку. Беру
свой батожок и ходим, часто молчим, я стараюсь не
забивать ему голову, пущай отдыхат. А то, быват, зач-
нём спорить, кому вперед помереть. Быват, скажет:
«Вот помру, с кем будешь гулять?» Я зареву на его:
«Ты думашь, что несёшь? Ты думашь, что буровишь?
Ты должон меня хоронить-то! Эдак вот накричу на
его, он замолчит, а то скажет, что о часе смерти толь-
ко Богу ведомо».
Часто-часто она вспоминала о том, как утешала,
когда с могилы дочери его, Ирины, унесли-срезали
часть ограды: «Не могу я тебе сказать, Тоня, какой он
был расстроенный, прямо лицо почернело. Я уж ему:
«Да, Витя, да разве можно так? Кака железяка стоит
такого расстройства, ты что?!» Чего уж только ему
не говорила, как не убеждала, а он всё вспоминал
и вспоминал и не мог успокоиться. «Витя, ну скажи,
когда ты успокоишься, почему ты аж так расстра-
ивашься?» Он тогда и сказал, что ему страшно: вот
возьмут кого-то и похоронят рядом с Ириной, ему
места не будет рядом с дочкой, уж вот во все плохо
готов был поверить».
Воистину бесконечное число раз она мне это повто-
рила, так поразили ее переживания Виктора Петрови-
ча, так она болела его болью. Однажды сказала мне:
– Я уж вот говорила тебе, что не лезу к ему с лиш-
ним словом, но как-то не вытерпела: «Витя, ну откуда
ты всё знаш, откуда у тебя всё берётся?» А сидел он в
тот раз, где ты сейчас вот сидишь, не где всегда сидел.
А я – вот тут. Он эдак строго глянул на меня, показал
пальцем вверх: «Оттуда, Анна, оттуда! И всегда боюсь,
что вдруг не будет «оттуда». Сам-то я ничего не могу».
Вернемся, однако, к нашему визиту с пирогами,
которым отдали должное, поприветствовав масте-
рицу и встречу коньячком. Как-то очень ловко в на-
ших разговорах подстерегла Анна Константиновна
момент и неведомо когда будто испарилась. Не сра-
зу и хватились, только когда собрались к Енисею, на
бережок. Там мы уселись на толстенное бревно и
стали петь. До изнеможения напелись. Дорвались!
Лучше сказать, прорвались сквозь усталость, забо-
23
 Свет имени
ты, невзгоды, болезни и прочие несовершенства
нашей забедованной, нередко трудновыносимой
жизни.
Первым поднялся с бревна Виктор Петрович и
предложил:
– Ну вы, друзья, погуляйте, а я пойду отдохну. Да
смотри, Антонина, чтобы Курбатов-то не утонул...
Я вспомнила, как у нас в деревне одна женщина,
вполовину высунувшись из окна, кричала своему не-
покорному отпрыску: «Ну погоди! Утонешь – домой
лучше не приходи!» «Вот-вот», – сказал Виктор Петро-
вич и ушёл. Я побрела по берегу, а Валентин Яковле-
вич искупался, догнал меня , и я слушала его дивные
рассказы, его дивную речь; после он проводил меня к
Анне Константиновне, которая сразу же кинулась нас
кормить, но Курбатов умчался на улицу Щетинкина.
В зеленóм садочке
канарейка пела…
Как-то у нас с Анной Константиновной еще сло-
жился удивительный день, чего только не вместив-
ший, в том числе и песни, особенно мне полюбив-
шиеся, спели кряду две Анны: они уж запомнили,
что я всегда-всегда, если они вдвоем при мне сой-
дутся, просила исполнить «В зеленом садочке кана-
рейка пела», «Голубку». Переглянутся так, улыбнутся
и скажет кто-то из них: «Ну что, первыми канарейку
да голубку выпустим?» Сплошь артистичный народ
в Овсянке, а, может, вообще русские люди?
Повосхищалась-порадовалась такому Божьему
дню, Анну Константиновну благодарила за ее цело-
дневную заботу, она сказала, что и ей сегодня всё в
радость, и поскольку я не спешила никуда, то Анна
Константиновна сказала: «Давно собираюсь спро-
сить, да всё не получалось. Расскажи-ка мне, Тонеч-
ка, как ты Виктора Петровича дураком обозвала».
– Я?
– Ты. Не отпирайся. Он сказал : пусть сама Анто-
нина тебе и расскажет. Ну, рассказывай!
– Что, он с обидой это говорил?
– Нет, смеялся, но сказал: пусть сама расскажет.
– Да тут особо и нечего рассказывать. Я принес-
ла очередной том, вы же знаете, что я тоже тружусь
над собранием его сочинений?
– Ну, знаю.
– Так вот, просмотрели мы все уточнения, я собра-
лась уходить, а Виктор Петрович говорит: «Ну не дурак
ли я? Надо было мне тебя сразу пригласить на эту ра-
боту (а я, увидев в газете объявление о том, что в Крас-
ноярске планируется собрание его сочинений, немед-
ленно подала заявление о желании потрудиться над
ним). – Самый настоящий дурак», – добавил он. Тогда я,
ехидно, как только могла, поджала губы и сказала: «С
этим уж ничего не поделаешь!» «Вот язва! Смотри, ка-
кая язва!» – сказал Виктор Петрович и тут же залился
смехом. Я – тоже. И всегда смеюсь, как вспомню. Жаль,
что он сам не рассказал, наверное, было бы вам смеш-
нее...
– Да ну тебя! Надо ж так сказать! – смеялась Анна Кон-
стантиновна. – Он, наверно, тоже долго помнить будет...
Люблю вспоминать рассказ ее, как пришла в дом
24
мужа к свекрови Екатерине Петровне («генералу в
юбке» по «Последнему поклону»), которая не хоте-
ла, чтобы сын ее оставил первую семью, где уж была
дочь Люба. Я годы и годы не могла понять, что вот
эта Люба – падчерица. Застала я их уже любящими
друг друга, всегда Люба и вся ее семья были желан-
ными гостями в доме Потылицыных. Однако, когда
Николай Ильич только ввел в дом молодую жену,
свекровь встретила ее не очень радушно, правда,
спросила , как ее дома называли. Невестка сказала,
что тятенька звал её Анкой. Свекровь тоже стала на-
зывать так: Анка. Вскоре они должны были к какому-
то празднику стряпать пироги, шаньги. Свекровь за-
командовала, чтобы каждая заводила свою квашню,
спросила: «Ты стряпать умеешь? – «Я умела, завела
квашню, выпечка у меня, слава Богу, получилась
пышная, свекровь, хоть сдержанно, но похвалила,
довольна осталась...» В конечном счете Катерина Пе-
тровна смирилась, ибо молодые были дружны, а как
уж стали жить отдельно, так и вовсе ладили.
Была еще одна черта у Анны Константиновны:
очень любила она дарить и с такой любовью это
делала, что отказаться было бы просто нехорошо.
Живы у меня ее рученьками связанные прихваточ-
Фото Валентины Швецовой
ки, чудная салфеточка, всего не упомнить: чайнич-
ки, чашечки... Последнюю кружку дарила она мне,
когда глазыньки её уже не видели. Сказала: «От-
крой сервант и найди там самую красивую кружку.
Она сама чёрна, по ней цветы розовы и фиолето-
вы и листики зелены, я её помню». Когда я нашла
кружку, Анна Константиновна попросила меня ее
подробно описать, осталась довольна моим описа-
нием и сказала:
– Я для тебя её берегла и столько раз пережи-
вала, что опять забыла отдать, память-то уж дырява.
Вот будешь из этой кружки, когда гостей нет, одна
пить чай и меня вспоминать...
Сама же от подарков отбивалась, говорила, что
и так всеми задарена. Дарителя она так умела пре-
вознести, что он и в самом деле мог почувствовать
себя щедрым. Возьмет и скажет очередному посе-
тителю: «Садись-ка пить чай, Антонина всего пона-
везла!». Скажу, бывало: «Анна Константиновна, ну не
конфузьте меня, чего я понавезла-то? Скажете тоже!»
Не передать ее любви к детям, внукам, правнукам,

всегда ее сердце их находило, всегда волновалось
за них. Я ее упрекала, говоря: «Можно подумать, что
вы о всех их не молитесь, что только на свои пере-
живания и надеетесь, а не на Божью милость. Детей
ведь дал Бог, так вот, они сначала Божьи, а потом уж
ваши. Или только ваши, а Господь тут не при чем? А
ведь когда вы переживаете, на душе у тех, о ком пе-
реживаете, появляется тревога, беспокойство, а, ког-
да молитесь о них, на душе у них становится хорошо,
светло». С этим она не спорила, помолчит, вздохнет и
скажет: «Господи, помилуй нас, грешных!»
Много раз мы возвращались к этой теме, и Анна
Константиновна рассказывала, как от неё скрывали
смерть Виктора Петровича, хотели, чтобы подоль-
ше о ней не знала. Пришли Люба и Капа, дочь тетки
Августы, он их тоже нежно любил. Пришли и сидят,
и сидят. Сначала Анна Константиновна радовалась,
потом стала тревожиться: «Чего это вы домой так
долго не идёте? Дел у вас дома нет?» Они так бо-
дренько отвечают, что вот, дескать, управились и
время у них есть.
– А мое сердце начинат всё больше болеть, и на-
конец говорю имя: «Да что случилось-то, с кем? Что
вы от меня скрываете!? Может, с Галей что? С Юрой?
С кем, говорите! Тогда уж оне сказали, включили всё, а
то сидят, ничего не включают, чтобы я не слышала, что
уж нет Вити. Что тут поделашь? Все под Богом ходим,
знала уж, что сильно хворат…»
После отпевания и похорон Виктора Петровича
большинство родных и близких уехали на поминки
в Красноярск, в ресторан, а мы с Анной Константи-
новной остались в Овсянке на поминальной трапезе,
устроенной в столовой ДОЗа. Несмотря на печаль, я
все же запомнила, какая это была благородная тра-
пеза. Шёл уже Рождественский пост, и это было рас-
порядителями учтено: всё было приготовлено так, как
и должно быть на православных поминках. К сожале-
нию, не все соблюдают этот обычай, не все уже и спо-
собны это заметить, но мы с Анной Константиновной
отметили и молитвенно пожелали здоровья органи-
заторам этой замечательной, достойной трапезы: всё
было благородно, благоговейно, красиво.
Несмотря на большое число поминающих, всё
было чинно, не было никакой суеты, шума. Нас подвез
домой какой-то юноша, кажется, вернувшийся из ар-
мии. Не успели мы раздеться, кто-то нам позвонил и
сказал, чтобы включили ТВ. А с экрана смотрел на нас
живой Виктор Петрович, и мы прожили счастливей-
ший из вечеров, благодаря замечательному режиссе-
ру-петербуржцу, верному другу Виктора Петровича
– Михаилу Сергеевичу Литвякову. Слушали Виктора
Петровича, смеялись с ним и печалились, и до конца
дней этот вечер останется в числе отраднейших, так
были мы тогда утешены. Мы с Анной Константинов-
ной до самых последних её дней не только постоян-
но вспоминали об этом, но молитвенно благодарили
режиссера, создавшего такой замечательный фильм,
и тех, кто способствовал, чтобы фильм был показан
именно в этот вечер и этот час. Кто, кроме Господа,
мог всё это учесть?
От Анны Константиновны постоянно как бы стру-
ились людям приглашения: «приезжай», «приходи»,
«бывай чаще», «не забывай», для каждого находились
Свет имени
слова привета, сочувствия. Помню, как рассказывала
она о переживаниях Алексея Марковича Бондаренко
в связи с болезнью его матери , сочувствовала, уте-
шала, говорила, что самого его любит как родного.
Он же ей всегда повторял-наказывал: «Ты меня жди!»
Много-много раз повторял, ей был приятен этот наказ
ждать его, и она обещала: «Буду ждать, а ты приезжай,
Алеша!»
А когда я перевезла к себе свою старшую сестру
Ксению – бездетную тяжело больную вдову – и уже не
могла приезжать в Овсянку, а только писала письма,
Анна Константиновна меня однажды потрясла, сооб-
щив, что вот это письмо она писала мне целый день.
Это её чудное теплое письмо я отправила Валентину
Яковлевичу Курбатову, чтобы и он согрелся теплом её
сердца, подумала, что, может быть, ему зачем-то это
пригодится. Был он тронут и написал, что они еще
посидят на завалинке с Анной Константиновной и
попоют песни. Ей так понравилось и так развесели-
ло это обещание Валентина Яковлевича посидеть на
завалинке, что она часто его вспоминала.
Как легко Анна Константиновна склонялась к ра-
дости и к молитве, как живо отзывалась на духовное
слово о смирении, терпении. Бывало, на её сетование
о том, зачем Господь вот еще держит в этой жизни, го-
ворила ей:
– Анна Константиновна, вы можете похвастать ве-
ликим терпением? Много у вас его, терпения-то?
– Ой, да у меня его сроду не было!
– Ну, наверное, всё же больше, чем у юной стреко-
зы, которой трудно было терпеть, допустим, замеча-
ния свекрови, да и самые безобидные слова?
– Да… кабы хоть маленечко тогда нынешнего по-
нятия о жизни.
– А где ж его взять, понятия-то, только в терпении.
Согласны ли вы с тем, что люди нетерпеливые труд-
нее живут: всё им кажется не так: мороз кажется хо-
лоднее, чем есть, жара – вдвое жарче, всё бы им ныть,
жаловаться. А вы ведь, как в разум вошли, всё больше
других утешали, советовали потерпеть в некоторых
трудных случаях. Советовали?
– Дак советовать-то легче! Известно, что чужую
беду руками разведу, своей же рады не дам!
– Вот теперь Господь смотрит в душу, как Его раба
Анна будет себя держать: благодарить ли Бога за все-
про всё или грешить унынием. О чём, скажите, про-
сите вы сейчас Господа чаще всего?
– Чтобы сил дал самой себя обихаживать да умок
бы не отнял, тогда уж всем со мной достанется...
Не оставил Господь рабу Свою Анну милостью
Своею: дожила она до 94 годов, почти до самых по-
следних дней могла подняться по своей надобности,
сохраняла ясный ум и любящее сердце. Упокоил ее
Господь 9 сентября 2007 года, положил рядом с люби-
мым Коленькой в день памяти множества святых му-
чеников и великомучеников. Похороны ее и поминки
по всему напоминали пасхальные дни: погода была
преотличная, народу великое множество, собрались
не только родные, друзья, но и просто любящие ее
люди. Пасха была в Овсянке в этот осенний солнеч-
ный день, светила всем весточкой о воскресении и
грядущей встрече.
Красноярск
25
 Свет имени

Владимир СКИФ

У Астафьева в доме,
как в поле, светло
У Астафьева в доме, как в поле, светло –
От российской души, от широкой улыбки.
Мне в гостях у Астафьева душу свело
От того, что мы все – совершаем ошибки.

Совершаем ошибки. Во имя чего?

Этот с жалом к нему, этот с тайным кинжалом.
Позволяем честнейшее имя его
Перепиской терзать и трепать по журналам.

Вот сидит он – приветливый русский мужик,

Столько вынесший зла и читательских пыток!
А в устах у него – наш народный язык,
А в глазах у него доброты преизбыток!

И почти не видна – в глубине этих глаз

Затаилась печаль, что прихлынуть готова,
И тревога, что в сердце вошла не на час
За родимую землю, за русское слово!

Это горькое право великой судьбы

Быть российскою болью, её средоточьем...
Вот опять он в Овсянке – у той городьбы,
Где дочурка мелькала цветастым платочком.

И пускай этот дом ненавидят враги,

Будет он и приветлив, и чист, и уютен.
– Ну-ка, Марья Семёновна, ставь пироги!
Снова гости пришли. И приехал Распутин.

Иркутск

26
Уроки русского

Учитесь, соотечественники… не проклинать

жизнь, а облагораживать её уже за то, что она вам
подарена свыше, и живёте вы на прекрасной русской
земле, среди хорошо Богом задуманных людей.

Виктор Астафьев

Кадр из фильма КГТРК «У астафьевских родников»

 Уроки русского
Было утро…
Валентин КУРБАТОВ
Т
ак бывает. Я только взял в руки книгу Ф. Бег-
бедера «Я верую – я тоже нет», а уж завёлся
самим её именем. А тут ещё увидел рецензию
на неё Яна Шенкмана в «НГ Ех libris» и цитату: «Не
будем говорить о глобализации, об отмене границ
(понятия отечества, по сути, уже не существует), об
унификации мира, о крахе коммунистической уто-
пии… Всё это очень важно: крушение идеологий,
религий, утопий. Нет больше Бога, нет больше на-
дежды на равенство между людьми, остаётся толь-
ко потребление».
Когда бы это была обычная самонадеянность ате-
иста, и возражать бы не стоило. Но Бегбедер знает,
что такое Церковь. Он мальчиком вырос в вере, и
собеседник его в книге – не интеллектуальный кол-
лега, чужой сердцу человек, а его духовный отец
(католический епископ Жан-Мишель ди Фалько.). И
вот на тебе – нет Бога, нет надежды на равенство…
Да вроде и действительно – какое равенство?
Мы на глазах мира прикончили эту надежду с
какой-то мстительной изобретательностью, чтобы
уж ни у кого и сомнений не оставалось. И автор не
зря отчётливо связывает крах коммунистической
утопии с крушением религий. Они подлинно были
неотъединимо связаны. Мы хотели, хотели равен-
ства! Только поставили его на место Бога и тем и
приговорили. И в результате остались с Бегбеде-
ром: ни Бога, ни равенства – одно потребление…
Только он-то ещё, кажется, смущается, и не хочет
победы своего «открытия», и книгу пишет потому,
что надеется на братское опровержение, на то, что
кто-то вернёт ему детскую простоту и Бога. А мы
всё «не наедимся» никак. Слишком нагуляли аппе-
тит, пока за равенством бегали.
А от Бога уж давно отлепились… Так что Шенк-
ман с его злорадным цитированием, как это ни
печально, про нас говорит, что мы сегодня «вы-
нужденные» христиане, как азербайджанцы и кир-
гизы – вынужденные мусульмане, а буряты – вы-
нужденные буддисты. Разве что не «вынужденные»,
а невольные. География и история сделали за нас
выбор, во что верить, а душа и не пыталась спра-
шивать – приняла готовое. И мы уже и с верой об-
ходимся вполне потребительски, в профилактиче-
ских целях: с непременным крещением (а вдруг?
мало ли?), с картинным венчанием под кинокамеру,
с освящением офисов и шестисотых «колесниц».
Отчего бы иногда от сытости и не побыть в «бедня-
ках Христа»? Сергий Булгаков вон ещё когда, и при
более печальных обстоятельствах, уже увидел ис-
ток нынешнего недуга: «ищут нового барина, чтобы
устроиться по-старому».
«Барин» у нас виден хорошо: руководители стра-
ны на Пасху в храме стоят – чего ещё? Но ведь Бег-
бедер не о видимости говорит. Он и сам, поди, по
воскресеньям в храм ходит. Нет, тут задето нечто
более болезненное, что в начале ХХ века беспоко-
ило участников наших первых религиозно-фило-
28
софских обществ, мучило С.Н. Дурылина, который,
уходя в 20-е годы из священства, говорил о «под-
таивании христианства». Что тревожило протоие-
рея Александра Шмемана в конце ХХ века и больно
задевает искренние умы сегодня, так уж, коли не
кривить душой, формула «Я верую – я тоже нет»
известна в определённой степени в разный час
каждому честному христианскому сердцу. И если
что и злит (простите за детский глагол!), то не сама
формула, а таящаяся в ней и жадно принимаемая
нами лукавая готовность красиво сдаться, потака-
ние себе, выговаривание себе «права» не верить.
Чего напрягаться-то, если нас, этих «тоже нет», так
много?
Только мать-Церковь и не обещала даровых-то
плодов. И с самого начала говорила, что «Царствие
Божие силою нудится», и не страшилась слова «ну-
дится», которое так плохо сочетается со светом
«Божия Царствия». Но и это Бегбедер знает не хуже
нас, потому что рос с Евангелием и под духовным
доглядом.
Так чего же я хочу, к чему подступаюсь? А к тому,
что я, может быть, ещё с месяц назад, да даже и неде-
лю назад не стал бы браться за перо и опровергать
горько правого писателя, а тянул да тянул бы свою
лямку, «нудил» Царствие Небесное в своём приход-
ском храме, как многие из нас. Не обманывая себя,
но и не теряя надежды, как делают искусственное
дыхание недавно вытащенному утопающему (а нас
всех недавно вытащили): вдруг при очередном уси-
лии дыхание и схватится…
С неделю назад не стал бы писать. А вот теперь
отваживаюсь, потому что нечаянно пережил чув-
ство, которым как-то грех и не поделиться.
Гостил с друзьями у своего товарища под Избор-
ском. Было воскресенье. И хоть встал до литургии и
мог бы поспеть на службу к изборскому Николе, но
неудобно было перед спящими – не предупредил.
Встанут, а меня нет – и свяжу им день. И пошёл себе
потихоньку по росной сверкающей траве в солнеч-
ных утренних яхонтах, изумрудах и хризопразах за
деревню на давно облюбованный холм за Городи-
щенским озером, напротив крепости, откуда летом
любят пускаться в полёт парапланеристы.
Солнышко разыгралось вовсю, паутины сверка-
ли, даже стрекозки нет-нет прочёркивали синеву.
Из Малов, от Печорского скита уже звонили к «До-
стойно» (там служат пораньше). А я потихоньку
карабкался да карабкался вверх, измочив ботинки
росой, и читал вслух утреннее правило, будто не-
много оправдываясь перед Богом, что не в храме,
но вот, слышишь, Господи, молюсь. А назад, на Из-
борск нарочно не поворачивался, чтобы уж с вер-
шины всё сразу увидеть. И как наверху чуть унял
сердце и повернулся, так и вспомнил, как часто в
минуты восторга перед красотой вырывалось из
сердца прямо сразу с пением – так летела душа: «О
– о – отче на-аш…» И так ликующе выговаривалось:

«Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое»,
потому что в эти минуты красота и желанность это-
го Царствия были так очевидны.
А тут я как раз в утреннем правиле к «Верую» по-
дошёл. И остановился – так оно само собой пошло
говориться, словно и не читалось, а вот тут прямо и
рождалось, называя видимое сейчас сердцем.
…Во единого Бога Отца Вседержителя. Творца
небу и земли…
Творца вот этого синего высокого неба в весёлых
воробьях и этой золотой осенней земли в дальних
холмах, в седых от росы полях, в уже задеваемых
желтизной лесах, которые ведь взялись откуда-то
«среди миров, в мерцании светил» в страшной сво-
ей красоте. И крепости, раскинувшейся отсюда так
вольно, с её башнями, серебряной главой Николы
за стеной, игрушечной Корсунской часовней и уга-
дывающимися за озером Словенскими ключами
тоже находилось естественное место, словно и она
вся содержалась в этом «Верую» и тоже была делом
Творца неба и земли.
…И во единого Господа Иисуса Христа, Сына
Божия… рожденна, несотворенна, единосущна
Отцу…
Подлинно Сына – такого же небесно всеобъем-
лющего, счастливо утреннего, подлинно предвеч-
ного и единосущного и тоже всегда и сейчас таин-
ственно и явственно всегда содержащегося в этих
небесах, полях, диких яблонях, загоревшихся спе-
лыми горячими боками яблок, в речке Сходнице,
сияющей зеркальцем в тяжёлой оправе камышей.
Как же точны были Святые Отцы первого Вселен-
ского Собора там, в Никее, на берегу тишайшего
из озёр, когда складывали слово по слову, день за
днём этот «Символ», лепили его чутким слухом из
своих вод и небес, из своей веры и молитвы, высо-
кого эллинизма, горячих споров и прямых противо-
стояний. Вот где слову возвращалось его небесное
значение, его райское имя и Адамова глубина.
…И вочеловечшася…
Тянулась от Труворова креста разноцветная це-
почка ранних экскурсантов – издалека, будто бельё
на верёвочке под лёгким ветром. Значит, и в них,
вон там, и в меня здесь «вочеловечшася»? Из непо-
стижимой высоты, из того, что до и вне истории, из
неподвластной уму вечности и величия – в самую
бедную малость для спасения этой малости. Из Соз-
дателя всего – в меня в мокрых ботинках и в то «бе-
Биографию Валентина Яковлевича Курбатова читайте на стр. 30
Принимая медаль Пушкина, Курбатов сказал примерно так: это – высшая награда Родины, потому что куда, например,
подевались Станиславы с мечами и Анны трех степеней и Владимиры в петлицу, и такие высокие ордена, как орден Ленина,
который заслужить было невозможно. Ушло время, и нет их. А Пушкин всегда останется – при всех тиранах и демократах,
при империи и республике, и ничто его не пошатнет. Так что, мол, благодарю правительство, что оно догадалось наконец
утвердить высшую вовек нерушимую награду Родины.
Уроки русского
льё на верёвочке». Это было так близко, так горячо,
страшно, радостно, тайно и совершенно ясно, что,
казалось, и умереть сейчас было бы весело и про-
сто.
… Распятаго же за ны…и воскресшего в третий
день…
Да, да, вот, наверное, почему я увидел это утро в
увеличительное стекло, словно оно было первое.
Это было утро Воскресения! Простого сегодняш-
него календарного воскресенья и на минуту про-
ступившего в нём того – единственного – «в третий
день по Писанием». Как будто природа вскрикнула
и засмеялась над смертью, и я нечаянно услышал
этот радостный смех и за вседневной красотой
осеннего утра увидел свет всеобщего Воскресения.
И понял, что же это значит – «исповедую едино кре-
щение во оставление грехов».
Ничто не загородит от безумия мира, от безна-
дёжности и торжества потребления, кроме этого
непостижимого оружия – единого крещения в жи-
вой воде длящегося Творения.
Устанешь, сто раз будешь отчаиваться и стоять
на пороге неверия, тысячу раз уступишь соблазнам
века и искушениям ставшего религией потребле-
ния, но если при этом не поддашься змеиному шё-
поту хотя бы и всеобщего «я верую – я тоже нет», то
непременно увидишь однажды это спасительное,
укрепляющее, навек отменяющее сомнения дет-
ское утро Воскресения.
И я, почти торопясь, боясь расплескать сердце,
заспешил к «аминю». Но я думаю, что, если бы и не
договорил «Символа» до «жизни будущаго века»,
утро простило бы меня, потому что оно уже вос-
кресло во мне и для меня и, может быть (Господи,
прости!), и благодаря мне, этой моей и для меня
самого неожиданной готовности принять и уви-
деть родной, привычный, насквозь известный мир
в мгновенном свете будущего века.
…Туристы тянулись от Городища за весело бегу-
щей впереди собачкой, словно она вела их всех на
верёвочке, кружились над озером утки, ища места
поукромнее, день разгорался. Уже из чьего-то окна
хватил бодрый «Маяк». Век готовился диктовать
Бекбедеру новые скептические страницы, но мне
уже не хотелось соглашаться с ним даже и в оче-
видном.
Всё правда, да не всё Истина.
Верую, Господи, помоги моему неверию.
г. Псков
2011
29
 Уроки русского
«А дорога – вот она...»
Валентин КУРБАТОВ:
Биография крупным планом
В
алентин Яковлевич Курбатов – известнейший
литературный критик, прозаик, член правления
Союза писателей России, член Академии совре-
менной русской словесности, член Международно-
го объединения кинематографистов славянских и
православных народов, член Общественной пала-
ты Российской федерации, лауреат Всероссийских
литературных премий имени Толстого, Горького и
Пушкина. Обладатель государственной награды –
медали Пушкина и Новой Пушкинской премии 2011
года... И это всё при том, что за званиями и наградами
он никогда не гонялся.
Родился в Ульяновской области в семье железно-
дорожников, а вырос в городе Чусовом в Пермской
области. На одном из школьных занятий впервые уви-
дел живого писателя. Это
был недавний фронтовик
Виктор Астафьев, о твор-
честве которого позднее
Курбатов напишет книгу
и с которым свяжут его
крепкие дружеские узы на
многие десятилетия. Но это
будет потом, а настоящая
взрослая жизнь будуще-
го литератора началась с
долгой морской службы на
флоте в северных морских
пределах Отчизны. Кем
только ни приходилось бы-
вать матросу Курбатову: и
радиотелеграфистом, и типографским наборщиком, и
библиотекарем корабельной библиотеки…
Но вот «моряк вразвалочку сошел на берег» и за
компанию с другом приехал в незнакомый древний
русский город Псков, и тот так запал в его душу, что
живёт на псковской земле, теперь уже именитый
критик, и по сей день. Служение книге в корабель-
ной библиотеке не прошло даром: не так уж долго
проработал он грузчиком на местной чулочной фа-
брике (вот уж где, наверное, не было отбоя от дев-
чат!), но потянуло недавнего матроса в газету, и по-
шел он прямо по тому пути, с какого начинал Виктор
Петрович Астафьев. Проверив новичка на коррек-
торской должности, доверили ему перо, и стал Ва-
лентин Курбатов литературным сотрудником газеты,
одним словом, корреспондентом.
Но, не удовлетворившись этой победой, как на-
тура литературно и художественно одаренная, он
поступает не куда-нибудь, а во Всесоюзный государ-
ственный институт кинематографии, на факультет
киноведения, который оканчивает в 1972 году. С от-
личием! Перо его крепнет, талант совершенствуется,
живо откликается критик на творчество театральных
деятелей, современных художников, поэтов, писате-
лей, рождаются первые книги. И уже в 1978 году его
30
принимают в Союз писателей.
В.Я. Курбатов является автором многочисленных
трудов, в том числе и о Викторе Астафьеве и Вален-
тине Распутине. Притяжение Сибири наложило за-
метный отпечаток на его творчество. И не случайно
именно в Сибири изданы такие его книги, как «По-
дорожник», «Нечаянный портрет», «Наше небесное
Отечество», «Долги наши. Валентин Распутин: чте-
ние сквозь годы», тридцатилетняя его переписка с
Виктором Петровичем Астафьевым «Крест беско-
нечный», переписка с драматургом Александром
Михайловичем Борщаговским «Уходящие острова»...
И, прочитав очередную курбатовскую книгу, как тут
не согласиться с литературным критиком Вячесла-
вом Вячеславовичем Огрызко: «По глубине мыслить,
умению чувствовать и понимать писателя и кра-
сочности языка вряд ли кто из критиков сегодня
может сравниться с Курбатовым».
Несмотря на то, что работает на износ, по при-
родной своей доброте да из любви к Виктору
Петровичу, не отказался Валентин Яковлевич от
нашего предложения стать членом редколлегии
альманаха «Затесь». С благодарностью вписываем
это членство скромной строкой в яркую его био-
графию. Чтобы услышать в этой биографической
справке явственно голос самого Курбатова пред-
лагаем вам его отклик на изданную нами в содру-
жестве с издательством «Растр» книгу-фотоаль-
бом «Затесь на сердце», посвященную 85-летию
Астафьева:
«Виктора Петровича нет с нами девять лет
(а теперь уж и 10. – Ред.). Это много для человече-
ской жизни и мало для истории. Но сегодня история
вступила с памятью в печальные отношения... Мы
торопимся явиться миру в новом европейском пла-
тье без нынешних осмеянных добродетелей – без
памяти, терпения, страдающего сердца и любви.
Без того, чем стояла и чем дорога была миру рус-
ская литература. Выход «Затеси» стал отличным
свидетельством, что мы еще живы, что Виктор
Петрович еще держит русское сердце. И пока это,
может быть, самый полный портрет Астафьева –
так по-разному и вместе с тем так сродно увидели
его самые разные люди, сошедшиеся... для благодар-
ного воспоминания... И по этим затесям нашей па-
мяти мы еще можем прийти к нему, чудно живому и
деятельному... к милой России, которая, как терпе-
ливая мать, с печалью смотрит на нашу беготню
по чужим дворам, уверенная, что набегаемся и всё
равно вернемся домой. А дорога – вот она. Затеси
все свежи и ярки – с пути не собьешься. Жаль толь-
ко – тираж-то считанный. А потерявших дорогу без
счёта. И тут только печатать и печатать, по-
тому что каждый новый экземпляр – это спасённое
сердце и еще одна сохраненная для России душа. Спа-
сибо, Виктор Петрович. Не уходите от нас!».
 Уроки русского

Непридуманные рассказы
Татьяна АКУЛОВСКАЯ

Блины бабушки Катерины

В
иктора Петровича Астафьева самонадеянно и несколько нахально считаю своим крёстным и вот по-
чему: именно в Овсянке впервые читала свои миниатюрки «Божьи блинчики», дрожа от волнения и
ответственности. Опоздала я и не встретилась с ним в земной его жизни. Но тогда, в его библиотеке
и в его кабинете, чувствовала присутствие хозяина, гостеприимного, радушного, хлебосольного. С нами
была его живая душа и целый мир Астафьева: и таинственное наполнение, и вполне материальный ро-
скошный торт с вкусным чаем.
«Блинцы» мои родились в Дивееве – монах Аверкий придумал это название моим миниатюрам. И кто же
думал, что это название так свяжет мою душу с астафьевской, ведь «Последний поклон» я прочла уже поз-
же, сравнительно недавно. Конечно, моими любимыми стали страницы, где всегда голодный мальчонка,
сирота, с печки, полусонный, садится за выскобленный деревенский стол в избе, а его бабушка Катерина,
родная и добрая, ловко наливает блины на сковородку раскаленную, они шипят, а он, набив уже пузо го-
рячим тестом, от сытости и удовольствия снова засыпает, прямо за столом.
Всё это я рассказываю Алеше и Насте с Катей – своим внучкам, каждому в свое время наливая блины на
сковородку. Наливаю и даю им слушать это чудесное шкварчание и шипение. Конечно, сковороды у меня не
те чугунные, что хранились и передавались по наследству (есть и такая, но в хранении), и печка не русская,
а старенькая газовая, и сковородочки тефлоновые легонькие... Но дети блинчики мои любят. Алёеша звонит
маме: «Представляешь, баба Таня блинчики для меня одного пекла». А Катюша от удовольствия глазки со-
щурит, кулачки сожмет: «Баба, твои блинчики – это моя любимая еда, особенно со сгущенкой, румяненькие».
В день святой великомученицы Екатерины,7 декабря, мы с моей Катей поминали бабушку Виктора Пе-
тровича Астафьева – Катерину Петровну, пекли блинчики. На столе у меня вот уже несколько дней лежала
книга воспоминаний об Астафьеве «И открой в себе память», ждала своего часа. И дождалась, 8 декабря.
Листая ее, я вдруг остановилась: на фотографии был запечатлен дом бабушки Катерины! И это бы еще ни-
чего, но под фотографией стояла дата – 8 декабря! Это был мне привет от бабушки Катерины, настоящее
Божие чудо и... рождение еще одного моего «блинчика», поминального, которым я вас и угощаю.

Промысел
Хирургу милостью Божьей Льву Михайловичу Фокину посвящаю

Б
ыл день святого врача-хирурга, архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), день его рождения – 27 апре-
ля. Я читала акафист владыке, просила его помощи, так как была в тот день буквально разбита болез-
нью сердца, осложнившейся отёком, и одновременно ожидала участкового терапевта (диабетом и
декомпенсацией страдал когда-то и сам владыка Лука). Близился Астафьевский юбилей, на столе у меня
– его «Затеси», рассказ «Запоздалое спасибо» о хирурге из Игарки Иване Ивановиче Сабельникове. С ним
впервые встретился Виктор Петрович мальчишкой, когда попал в больницу с тяжелым переломом бедра
– прыжок с крыши не удался. Хочу сказать, отступая, что долгие годы я не могла читать Астафьева, тупо и
упрямо твердила, что не понимаю. Но любовь к нему Антонины Фёдоровны Пантелеевой, и, конечно же,
данные мне Богом страдания принесли плод: умягчение злого сердца, оно, наконец, открылось для любви
к великой душе писателя, наполненной бесконечной, удивительной, жгучей жалостью к русскому народу.
Эта жалость его и любовь заставляют читателя тоже плакать и любить, и жалеть. Сам Господь послал рус-
скому народу богатыря-жалельщика, чтобы растопить наши камни в груди, как воск.
Итак, я ждала терапевта. «Затеси» очень скрасили это ожидание, тем более, что рассказ «Запоздалое
спасибо» о благодарности не кому-либо, а именно доктору (!). Совпадениям таким я почти не удивляюсь,
хотя и никогда не перестаю им удивляться, я им очень радуюсь. Попала я на рассказ, раскрыв наугад
страницу: «Он потрепал меня по стриженой голове, боднул взглядом острых, проницательных глаз: «Ну
вот, теперь голову себе сломай». Читаю дальше: «Помню, как больничная тетка ударила меня по рукам,
когда я попытался придержать штаны, которые она стягивала с меня, было мне пятнадцать лет, и я ничего
в ту пору не боялся, забиякой был, подражал блатнякам, а тут вдруг покорился и дал снять с себя штаны
старенькой ворчливой тетке. Разом утратилась во мне вся прыть, я как будто почувствовал, или осознал,
что перехожу в другой разряд людей, с которыми могут делать что угодно, и остается лишь подчиняться
и слушаться – инвалид я, тут и заплакал я в первый раз, прикрывшись от стыда и горя рукой. Второй раз
я уже не заплакал, заорал на столе, и даже не заорал, взвизгнул по-поросячьи... Грозный дядька вдруг ше-
вельнул усами, ткнул в меня пальцем: «В гипс его, сукиного сына! Будешь знать, как с амбаров прыгать! В
31
 Уроки русского
такие годы поломать ногу! Бедро ведь порушил, бедро!.. Драть вас надо, чтоб берегли себя!»
Вернулась к началу рассказа, поплакала вместе с тем мальчишкой незащищенным (это воспоминание
пронзает каждый раз, сколько бы ни перечитывала); поблагодарила мысленно игарского доктора Ива-
на Ивановича Сабельникова, «постояла» рядом с Астафьевым возле продавца каленых орешек таежных,
вспоминая свое детство и горы рассыпанных для просушки орехов прямо под железными кроватями в
бараке, где жили мои дед с бабушкой, родные и любимые; вспомнила про тазы с замоченными в них пуч-
ками черемши и про горки мелочи, вырученной за нее, про две большие бочки груздей в подвале стайки,
их каждый год привозил мой дед Трофим, а баба Груня (вместе мы чистили их от прилипшего таежного
мусора, налипшей травки) вымачивала и солила их в бочках с листьями трав и чесноком – ничего вкуснее
груздя в сметане с мелким чесночком для меня и сейчас нет. Вспомнила про чернику, целыми торбами
привозимую дедом из тайги, про кусочек отломанного дедом батона, специально для меня, эти кусочки
мне регулярно присылали то лисичка, то зайчик – по очереди, – вот как наполнил меня астафьевский рас-
сказ самыми лучшими ароматами моего детства.
Всё астафьевское дорого не просто воспоминанием, а причастностью. Один рассказ, а впечатлений от него
– не пересчитать. И вот, наконец, главное, представляете: в Игарке, уже не мальчиком, а пожилым человеком,
читая старые письма, Астафьев встречает упоминание об Иване Ивановиче Сабельникове, том самом, который
в детстве с такой любовью сделал ему операцию! Пишет о нём игарская девчушка: «Дорогая мама, а посылку,
что вы прислали, пришлось разделить... от заворота кишок очнулась уж в палате больничной, и возле койки
моей старик высокий, худой стоит. «Дура!» – говорит. «Зачем мерзлую рябину жрешь, – говорит, – здоровье
губишь?» Это уж мне операцию успели сделать, захватили еще, а то бы и не видать мне больше свету белого...
Старик-то поругался, поругался и по-другому, уж по-доброму спрашивает: что это у меня за рубец, зарос-
ший, на животе? Я и говорю: это, мол, мне аппендицит вырезали, давно еще. «А где, – спрашивает, – вырезали-
то?». Я говорю: «В Игарке вырезали». А тут, дорогая мама, старичок аж с лица сменился и спрашивает еще: не
помню ли я, кто мне операцию делал? Я говорю : «Как же не помню? Иван Иванович Сабельников. Его вся
Игарка знала и почитала». Тут старичок этот худой ко мне весь подался – не узнаешь, говорит? Я говорю: не
узнаю что-то. Силюсь, а не узнаю. Он мне тут и сказал, дорогая мама, что он и есть тот самый Иван Иванович
Сабельников и опознал игарчанку по своей операции: у каждого, говорит, стоящего хирурга, есть свой по-
черк. Я, говорит, хоть грубиян был и остался им, но людей не пластал как попало, а шовчик делал маленький,
аккуратненький. Так и сказал – «шовчик». И как сказал он это, дорогая мама, оба мы с ним заплакали. Я на
койке лежу и плачу, а он возле койки стоит и утирается – будто родные свиделись, и слёз не стесняемся».
Читаю, и уже слёзы мои льются потоком, пытаюсь их остановить, чтобы не обеспокоить маму, мирно
смотрящую телевизор в соседней комнате. Таким неудержимым потоком льются они из моих глаз крайне
редко. Так плачу, только когда читаю «Метель» Александра Сергеевича Пушкина:
« – Добрая, милая Марья Гавриловна, не старайтесь лишить меня последнего утешения... Вы терзаете
меня. Да, я знаю, я чувствую, что вы были бы моею, но – я несчастнейшее создание... я женат!
– Боже мой! – закричала Марья Гавриловна. – И вы не знаете, что сделалось с бедной вашей женой?
– Не знаю, – отвечал Бурмин, – не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции
поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул и
проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что
я не имею и надежды отыскать ту, над которой пошутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.
– Боже мой, Боже мой! сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, – так это были вы! И вы не узнаете меня?
Бурмин побледнел и бросился к её ногам».
И в девчонках, и в зрелые годы в особенно трудные для души минуты меня спасали эти возвышающие
строки. Только действия Бога, Его промысла, ухваченные великими мастерами, могут так сотрясать, очи-
щать и возвышать души! У Ивана Шмелёва в «Богомолье» художественного вымысла нет, там – воспоми-
нания детства, самые лучшие и трепетные: паломничество из Замоскворечья к «Троице-Сергию». Малень-
кого Ваню в это паломничество взял Горкин – приказчик, можно сказать, «на пенсии». Пенсион, полное
содержание работников, утративших былую силу, было в обязанности перед Богом отца Вани – Сергея.
Шмелёвы тайно раздавали ежемесячное содержание. Кроме Горкина, Вани и дающего – никто не знал, от
кого деньги; ради Христа подавалось, не за земную славу.
И вот, если кто читал книги великого русского писателя Ивана Шмелёва (их можно ставить на полку ря-
дом с Евангелием – такова чистота), тот помнит, как Горкин, собираясь в паломничество, достал старенькую,
сухую и легкую тележку. Она была резная-расписная, и одновременно прочная и удобная. Его отговаривали.
И, помните, как уже в Сергиевом Посаде их направляло совсем не туда, но – есть промысел, и вот они уж у
ворот богатея Аксенова, который заворачивает их лошадку в свой двор и ворота запирает на засов.
«– Да, – говорит он, – тележка, надо принять во внимание... работка редкостная...
– А вот что скажи, милый человек... – говорит Горкин, и голос у него тише стал, будто и говорить уж
трудно, и задыхается...
– А знаешь, что я те, милый человек, скажу... Вот что. Сам преподобный это, вас-то ко мне привел. Госпо-
ди, чудны дела Твоя. Наша тележка, с отцом резали...
Вылезли мы из тележки. Старик красным платком утирается, плачет словно, смотрит на Горкина и мол-
чит. И Горкин молчит и тоже утирается. И все молчим.
– Да что ж это такое, ваше степенство, выходит?

32
 Уроки русского
– Господь... – говорит старик. – Радость вы мне принесли, милые...»
Проходят годы. Для очищения души хожу на исповедь в церковь, приятней это: ходить с помытой ду-
шой. Но все равно, хоть иногда, да перечитываю эти произведения, душа просит. И вот открыла недавно
вновь астафьевские «Затеси», рассказ «Блажь», «секретный клад», тайный нежный цветок в сердце автора
– любовь к княжне Оболенской, которая могла бы жить, если бы отказалась от России, от россиян, всего
русского. «Какой великий дар даден человеку! Память! Воображение! Как хорошо, что они были и оста-
ются свободными, только тебе и никому более не принадлежащими, и ты, деревенский, лапотный мужик
можешь выдумать и полюбить царицу, и ни хрена никто с этим не сделает. Мое и всё!» Через всю жизнь
Виктор Петрович пронес эту нежность к прекрасной, недосягаемой для него женщине.
«Княгинюшка-то Оболенская, урожденная Макарова, могла, кстати, остаться живой, для этого ей надо
было сделать малую малость – отказаться от родства своего, написать на тюремной доносной бумажке,
что к России и к россиянам она никакого отношения не имеет, княгиня она, дворянского роду она, дитем
вывезена своими родителями за кордон. Не написала, ни людей, ни родину далекую, злобной мачехой
обернувшейся к детям своим, очутившимся на чужбине не по своей воле, не предала, легла под холодный
нож, похожий на увесистый российский дровокольный колун. На тридцать третьем году отлетело ее свет-
лое, теплое дыхание, отделилась русская головушка от женского тела, знавшего и негу, и ласку.... «Налейте,
налейте стакан мне вина, рассказывать нет больше мочи...» – со слезою, пел я в юности, звонко, высоко до
неба голос мой поднимался...»
И вот уже, будучи заслуженно знаменитым, писатель оказывается на кладбище Сент-Женевьев де Буа
на могиле Ивана Бунина. И вдруг... нечаянно находит могилу княжны! «Ну, узнаешь?» Я, конечно же, сразу
узнал ее, и сердце во мне... дрогнуло, куда-то покатилось так быстро, что меня маленько и шатнуло».
Вернулся спутник Виктора Петровича:
«– День-то, день – чудо!
– А он и не мог быть иным! – Кирилл воззрился на меня.
– Бог есть!
Кирилл забормотал что-то расплывчатое, модно-интеллектуальное:
– Мол, да, несомненно, в мире и природе присутствуют какие-то силы...
– Я сказал, что я не спрашиваю, я утверждаю».
Виктору Петровичу сегодня было бы 85. И утверждает он это теперь с Небес и навеки-вечные. А хирург,
которому посвящен этот мой рассказ, написанный в день астафьевского 85-летия, – Лев Михайлович Фо-
кин. Этот человек, когда заходил в палату, то будто солнце появлялось из-за туч, словно воздух становился
в палате иным – веяло такой любовью и лаской на всех, он, нейрохирург, выхаживал тяжелых послеопе-
рационных больных, как медбрат пока опасность минует. Он, слава Господу, жив! И невидимым Перстом
присоединён к героям этого рассказа, длиною в мою жизнь.

Благодарность раба Божьего Антония

1 мая 2009 г. – день рождения В.П. Астафьева

О
днажды, во время Великого поста дело было, я сидела в храме, дожидаясь вечерней службы. Ко мне
подсела бабушка Устинья (ныне уже покойная монахиня Мелания) и стала читать душе полезное.
Это была история, популярно изложенная в тоненькой книжице, вот какая: во времена, когда епи-
скопом был святой Василий Великий, один из священников сильно задолжал, кредиторы буквально рвали
его на части, требуя возврата долгов. Тогда он договорился с одним купцом, что пусть тот заплатит его
долги, а он обязуется вынимать в алтаре за него частицу... до смерти. Вынул только однажды и умер сам,
внезапно. С его вдовы стал требовать купец погасить долги, невзирая на множество малолетних детей и
крайнюю её нужду.
В слезах пришла бедная женщина к правящему архиерею. Святитель Василий пригласил их обоих для
рассмотрения вопроса назавтра. Когда они собрались, епископ положил на одну чашку весов частицу из
просфоры, на другую же велел купцу складывать золото. Чем больше было золота, тем сильнее переве-
шивала крошечная частичка! Слушая бабушку Устинью, я заплакала, так была благодарна Господу за такое
простое и незабываемое научение, так тронула эта история моё сердце!
И вот в какой связи я её сейчас вспомнила: в одной из моих поездок у едва знакомой девушки, соседки
по купе, оказалась с собой бумажная иконочка преподобного Серафима Саровского – это был знак мне
– ведь я тогда была служительницей в его храме. И ещё у нее были два тома А. П. Чехова. Эти книги так об-
радовали, будто встреча с живым Антоном Павловичем. Из-за них, собственно, мы подружились, и потом,
много времени спустя, выяснилось, что у моей соседки жених родом из Таганрога. Ровно через год после
свадьбы они там были. И, конечно, ходили тихонько по дому-музею А. П. Чехова. И Ирина разглядывала
образа в каждой комнате – мама Антона Павловича была очень набожна. И старалась Ирина прочувство-
вать мир детства мальчика Антона, вслушаться в него. Подошла к деревянному сундуку, тронула щеколду
пока служительница не видит. Подумала: «Сундук. В нём, может, его вещи лежали». Внезапно её пронзило:
«Сундук! Под лестницей!» Тут же вспомнился рассказ, слышанный в детстве от учительницы литературы.
Дом Чеховых отдан за долги бывшему жильцу, один из семьи, Антон, оставлен в этом доме. Он даёт уроки
детям этого жильца за угол под лестницей и еду. В оставшееся время бегает по ученикам, стараясь зара-

33
 Уроки русского
ботать, чтобы всё отправить матери и сестре (в письмах Антона Павловича не встречается словесно вы-
раженная любовь к матери, но всю жизнь он просто содержал и мать, и сестру, почитая это своей святой
обязанностью).
Он бегает в... рваных сапогах. «Боже мой, как у меня – всегда мокрые ноги от рваных сапог», – подумала
Ирина. И спит Антон... на сундуке под лестницей. Вот он – это же тот самый сундук! Сам Антон Павлович
здесь, он будто склонил голову в весёлом поклоне для Ирины! Вспоминая этот рассказ Иринин, думала я:
что же связывает её – молодую, современную, красивую девушку с Антоном Павловичем Чеховым. Да ясен
ответ, совершенно ясен! Первое – и он, и она – врачи, лекари, второе – главнее и неразрывнее: и Ирина,
и Антон Павлович, каждый в своё время, пели в церкви на клиросе, и поэтому Ирина всегда подаёт запи-
ску на проскомидию, чтобы за раба Божьего Антония вынималась в алтаре преодолевающая расстояния,
время и вечность – частица, которая ценнее всего золота мира.

Покаяния пора
П
одруга в телефонном разговоре, быстром-быстром (молниеносна мысль), обронила: «Да знаю, Сал-
тыков-Шедрин всегда с обрядовостью боролся...» Ответить я не успела: она строчила дальше лихо-
радочно, обо всем. А я надолго остановилась, «запала» на этой фразе, думалось: «Как же, как же так,
зачем так накрепко засели в нас атеистические штампы? Почему читали мы вместо произведений в школе
эти предисловия, которые читать и запоминать невозможно, а вот на тебе – запомнили же на всю жизнь,
срослись с ними».
Обрядоверие – оно плохо только в одном случае, а именно – если оно одно, если нет в сердце и жизни
Господа Христа, Которым «движемся и существуем». Если же пребываем в Боге, то обряды соблюдаем не-
вольно, из любви и уважения. Если бы мы читали самого автора в те школьные годы... Впрочем, мы бы ниче-
го не поняли. Не зная основ православия, как можно понять Достоевского, Лескова, Салтыкова-Щедрина?
Мы насильно были оторваны от корней. Удивительно, как вообще-то мы читали классику русскую, почему
мы ее читали, хоть и не понимали? Моей собственной книжке «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина
около 30 лет. Она потрепана, обложка порвалась, зачитана. Мною. До дыр, можно сказать. И что ж я, бед-
ная, читая ее, понимала? Какие-то «лампадки, обеденки, сорокоусты, панихидки». Темный лес.
Однажды в том детстве я и в церковь зашла с подругой. Там ее бабушка Елизавета была старостой. Полу-
сумрак, духота, просфорка пресная, странного вкуса, но запомнилась явственно, за сорок лет не истер-
лось воспоминание. Все непонятно, скорей выйти. А в мои 35 приятельницы зять в церкви сторожем рабо-
тал, так я каждый день расспрашивала: как там? Таинственный мир, недоступный. А ведь ничего не стоило
самой войти и посмотреть, но нет – не время. А Салтыков-Щедрин все годы читается – и сверху вниз, и
вдоль, и поперек. С удовольствием, непонятным даже мне самой. Ну какое удовольствие от словесного,
бесконечного гноя Иудушки? Может, мне родня его лицемерие, лживость, скаредность, предательства,
пустословие? Сейчас понимаю что да, есть такая свара в моей душе, но тогда не понимала. Божиим вели-
ким промыслом подарили мне книгу тетушка с мужем, с дарственной надписью – пожеланиями учиться.
Чтоб сначала читать, не понимая, и понять, укоренившись в церкви. Оказывается, это книга – о покаянии!
Великого поста Страстная седмица 2009 года. Читаю последнюю главу «Господ Головлевых» и не удив-
ляюсь совпадению: она, эта глава, о Страстной седмице. «Как ни опустился в последние годы Порфирий
Владимирыч, но установившееся еще с детства отношение к святости этих дней подействовало и на него.
Мысли сами собой настраивались на серьезный лад, в сердце не чувствовалось никакого желания, кроме
жажды безусловной тишины. Согласно с этим настроением и вечера утратили свой безобразно пьяный
характер и проводились молчаливо, в тоскливом воздержании.
...Кончилась всенощная, сопровождаемая чтением двенадцати Евангелий... На Анниньку эта служба
всегда производила глубоко потрясающее впечатление. Еще будучи ребенком, она горько плакала, когда
батюшка произносил: «И сплетше венец из терния, возложиша на главу Его», – и всхлипывающим дис-
кантиком подпевала дьячку: «Слава долготерпению Твоему, Господи!» А после всенощной, вся взволно-
ванная, прибегала в девичью и там рассказывала рабыням «Страсти Господни». Лились тихие рабьи слезы,
слышались глубокие рабьи воздыхания. Рабыни чуяли сердцами своего Господина и Искупителя, верили,
что Он воскреснет, воистину воскреснет. За глубокой ночью истязаний, подлых издевок и покиваний для
всех этих нищих духом виднелось Царство лучей и свободы».
Это всё – Чистый четверг. Он завтра, и на дворе 2009 год. Будет завтра. И будет вечно – эта Чаша в
Сионской горнице. «Эй, куда вы? Приидите, обедайте!» (отец Сергий Круглов). «Господи, нам некогда, мы
идем волов покупать, жениться, песни петь, ребят учить, прости уж нас, Господи. Да и не знаем – верить
ли легенде? Распят. Воскрес. Если это все правда, так ведь исплакалось бы сердце!» – «Не плачьте обо Мне,
а плачьте о себе и детях ваших», – ответ на сомнения людские. Как и две тысячи лет назад мы не идем на
зов Божий Чистого четверга, все те же мы, Господи, без перемен. И вдруг, среди «умертвия» и гноя, среди
пустоты и темени, молнией три живых слова: «Бедная ты, бедная ты моя!» И, разрывая мертвенность, от-
ветной горячей струей живая кровь: «Дядя, вы – добрый?!»
«Слышала ты, что за всенощной сегодня читали? ...Ах, какие это были страдания! Ведь только этакими
страданиями и можно... И простил! Всех простил! – вслух говорил Иудушка сам с собою. – Не только тех,
которые тогда напоили Его оцтом с желчью, но и тех, которые и после, теперь и впредь, вовеки веков будут

34
 Уроки русского
подносить к Его губам оцет, смешанный с желчью... Ужасно, ах, это ужасно...» И вдруг, остановившись перед
Аннинькой, спросил: «А ты... простила?»
Здесь и я остановлюсь: покаяния пора.

Замолвите слово
З
а любимого Володю Высоцкого то примусь молиться, то оставлю – не то, чтобы забуду – нет, его забыть
нельзя, он навеки поселился в моем сердце (уж очень много хороших и добрых минут принесло его
творчество в моем детстве, когда магнитофоны с большими катушками, хриплый голос из динамиков
общежитий – мы припадали к этим магнитофонам, стараясь разобрать каждое слово), его не забудешь,
просто смущала мысль, что он некрещеный, что в церкви записку подать нельзя (кстати, такая же про-
блема возникает и с дорогим сердцу Муслимом Магомаевым), но и неблагодарной быть не хочется. Ведь,
бывало, даже Господь вразумлял строчками Володи Высоцкого. Я тогда только вошла в церковь, не знала
еще, не понимала праздничный церковный язык (надо время, чтоб что-то прояснилось и желание понять.
Это было начало воцерковления: по-видимому, только так я способна была понять, Господь говорил со
мной на мне понятном языке – языке Высоцкого.
Сейчас вот по телевизору даже конкурс есть «Выбирайся своей колеёй», а тогда, помнится, развеши-
вала я во дворе своего дома бельё и просила Господа вразумить: «Господи, не знаю как мне быть с этим
Иваном (дальний родственник мужа, освободившийся из заключения, мы дали ему приют): и выгнать нель-
зя, идти ему совсем некуда, но и терпеть постороннего мужика в доме, да еще требовательного, сил уж
нет, ума не приложу что делать». Так я полумолилась-полуразмышляла, пока не услышала «свои» мысли:
«Выбирайтесь своей колеёй». Эти слова повторялись в голове так, будто пластинка заела – до тех пор,
пока я ,тупица, не спохватилась: «Мама дорогая, это ж мне сам Высоцкий совет посылает!» Потом, когда
этот самый Иван зашел в дом, держа нож (а у меня в тот момент была грудная внучка на руках – невестка
заканчивала институт , я помогала), в тот самый миг я не испугалась, а произнесла мысленно: «Твоя воля,
Господи», он, как бы одумавшись, нож убрал, улыбнулся неловко и вышел. После этого случая я решилась
все-таки Ваню выставить. И, так сотворив, сама несколько дней ходила, как в воду опущенная, размышляя
о своем поступке до тех пор, пока не услышала в голове опять «свои», вполне ироничные, мысли Высоц-
кого : «Переживают, что съели Кука». Так повторилось несколько раз: «переживают, что съели Кука, пере-
живают, что съели Кука», пока до меня не дошло, кто со мной в моих «переживаниях».
Однажды в тяжкую минуту испытания, когда после слез остались всхлипывания, духовник утешил : «Не
испортят нам обедни злые происки врагов». Произнес он эту фразу, а я обалдело уставилась на него, и
всхлипывания очень органично переросли в смех: со мной возится не только отец Виктор, но и Владимир
Высоцкий!

Здравствуй, это я...

И
ду с родительской вселенской поминальной субботы, радостная, наполненная высшим присутстви-
ем поминаемых. На столбе – полусмятый обрывок объявления с названием вечера привлек мое вни-
мание – он трепетал на холодном ветру. Это было приглашение на вечер памяти В.С. Высоцкого с
названием: «О Володе Высоцком замолвите слово...» Оно прозвучало так просительно-тихо, но, одновре-
менно, произвело действие грома среди ясного неба! Боже мой, прости меня! Жарким стыдом, пронзи-
тельной жалостью кольнуло сердце: «Господи, упокой раба Твоего, несшего правду в страшные времена
безбожия полного!» Детское сердце жаждало правды и находило её в словах, спетых хриплым голосом
грешника, а кто из нас «без греха – брось камень» в него.
Прости, Господи, его грехи, беззакония, он человек! Помилуй его, «яко Бог щедр», милостивый Влады-
ко!» Христиане, знавшие и любившие его песни! Замолвите о Володе Высоцком слово, вступитесь молит-
вой – он просит нас об этом! Он согрел любовью столько сердец! «Здравствуй, это я», – начинала я лучшие
в своей жизни письма, когда обрела духовника! «Все равно я отсюда тебя заберу в светлый терем с бал-
коном на море» – такое мысленное утешение приходило мне, и мрачные минуты освещались мгновенно,
преображались в светоносные! Откуда русской женщине ждать утешения еще – только с Неба! «Родники
мои серебряные, золотые мои россыпи», «Дом хрустальный на горе – для нее, сам, как пес бы – так и рос
в цепи» – думаете, что эти строчки принадлежат только Марине? Нет, конечно нет, их Бог дал Володе, чтоб
утешить русских женщин, не имеющих другого утешения! Неужели теперь забудем? Не быть этому!
А вот когда я стала, что называется у православных, келейно (в церковных записках иноверцев не при-
нято писать) поминать Муслима Магомаева, всенародного любимца, принесшего в наши дома свет веч-
ной любви – да-да, он пел о вечной любви всегда, когда мы и не помышляли о ней и доставил многим из
нас душевное наполнение, наслаждение редкостным своим талантом и горячим сердцем, то мне, про-
винциальной бабушке (увы, уже бабушка, а слушала-то его в детстве, как один миг жизнь пронеслась),
представляете, он мне приснился, я чистила с любовью в том самом сне его концертный пиджак цвета
брусники с искрой! И целый тот день не оставляла меня любовь, а как это прекрасно – любить – знают
многие на свете люди, они меня поймут!
Красноярск
35
 Уроки русского

Высокий смысл
Фазиль ИРЗАБЕКОВ

привычных слов
Главы из будущей книги «Русское солнце, или Новые тайны русского языка»
Фазиль Ирзабеков – азербайджанец по национальности, автор книг «Видеть Христа», «Тайна русского
слова. Заметки нерусского человека». Предлагаем отрывок из подготовленной к изданию второй части
этой книги, любезно переданный автором специально для читателей альманаха «Затесь»

С
понятием искусства неразрывно связано та- му человеку помнить, что мир преизобилует нечи-
кое понятие, как вдохновение. Вслушаемся, стыми духами, что не все ангелы светлы и добро-
слово это есть некое прямое свидетельство, победны. Отсюда и многочисленные «творения»,
указывающее на главного участника творческого выдаваемые за искусство, но которые способны
процесса, – Того, Кто даровал талант, Кто вдохнул в лишь унизить образ Божий в человеке. Не секрет,
художника мысли, чувства, переживания, в конеч- что наиболее искушаемыми и склонными искушать
ном счете, вдохнул жизнь в его творения: будь то других становятся те деятели искусств, кто и впрямь
красивая икона, изящная скульптура, возвышенная всерьёз поверил, что, занимаясь творчеством,
стихотворная строка или прекрасная мелодия. Как способен конкурировать с Самим Творцом. С этого
же созвучно это процессу сотворения Богом само- момента рассматриваемая проблема из нравствен-
го человека: «И создал Господь Бог человека из праха но-философской области плавно перетекает в ме-
земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал дико-клиническую, чему мы с вами «тьму примеров
человек душою живою» (Быт. 2, 7). Всё неживое – будь сыщем». Возможно, таковым «деятелям искусств»
то звук, буква или глина – не может одухотвориться небезполезно было бы регулярное прочтение на-
без участия Бога, без Духа Свята. А потому о лучших полненной глубоким смыслом пушкинской строфы
творениях сынов человеческих во все времена го- из «Пророка»: «Исполнись волею Моей…»
ворили и будут говорить, что рукой художника во- Не могу не сказать и о том, что понятие искус-
дил Сам Бог. ство в том сокровенном смысле, в том высоком
Около двух столетий назад А.С. Шишков написал духовно-нравственном градусе звучания, каковое
об этом удивительные слова, только вслушаемся: наличествует в русском языке, не встретить в иных
«Самое главное достоинство человека, причина языках. И если в переводе с азербайджанского оно
всех его превосходств и величий, есть слово, сей дар всё же значит как хрупкое, нежное ремесло (профес-
небесный, вдохновенный в него, вместе с душою, сия), то какая, к примеру, глубина заключена в ан-
устами Самого Создателя. Какое великое благо глийском art? Главной же целью искусства вообще,
проистекло из сего священного дара!» без которого нам всё же не обойтись, оправданием
Похожие выводы можно сделать и о слове при- его должно быть, наверное, стремление угадать и
звание, которое так же часто употребляется в сре- раскрыть человеку замысел Божий о нём самом.
де людей, занимающихся художественным твор- Истинное искусство по-особому освещает и освя-
чеством. Как же удивителен и совершенно ясно щает нашу жизнь подобно тому, как в Церкви Ду-
различим его исконный смысл: при-
зывание. Кем и к чему ты призван,
человек? Как важно различить и не Ох, как больно, порой трагично народу нашему обходились всякая
перепутать в земной многоголосице забывчивость и предательство, и прежде всего предательство
зов Того Единственного, о чём так впитанного с молоком матери родного языка.
мудро сказано устами святых отцов:
«Не пытайтесь делать всё – делай- Виктор Астафьев
те только то, к чему вас призывает
Бог». Вот и в ставших давно хресто-
матийными заключительных строчках пушкинско- хом Святым освящается обычная вода, становясь
го «Памятника»: «Веленью Божьему, о муза, будь по- святыней. А потому отныне она и пьется по-иному,
слушна…» с годами делаешь смысловое ударение непременно с особой молитвой.
не на «будь послушна», а на «веленью Божьему»… Вспоминаю, как меня знакомили с одним пиа-
А ещё не может не настораживать так облюбо- нистом (имени которого, признаться, так и не за-
ванное людьми из мира искусства слово одержи- помнил), называя его при этом гениальным. И если
мый. Только и слышишь в этой среде: играл как ваш покорный слуга всё же испытал при этом не-
одержимый, репетировал как одержимый, писал как кую неловкость (памятуя пастернаковское «быть
одержимый. Но, позвольте, одержимым можно быть знаменитым некрасиво»), то музыкант – и это было
только… бесами. Как важно, наверное, творческо- поразительно – всем своим видом давал понять,

36

что как бы и не возражает против такой оценки
его «скромных способностей». Дескать, ну да, ну ге-
ний. Похоже, он как-то свыкся с этой формой пре-
возношения, привычно принимая эту словесную
россыпь как совершенно заслуженную очевидную
данность. Странно, не правда ли…
В своё время у автора этих строк состоялась
беседа с талантливым литературоведом, профес-
сором Т.А. Касаткиной как раз по поводу слова ге-
ний, которое так популярно среди людей, занятых в
сфере искусства, и которое они с такой небрежной
лёгкостью порой адресую друг дружке. Диалог, ко-
торый начала Татьяна Александровна, получился,
как мне кажется, интересным, а потому охотно при-
вожу его здесь:
– Дело в том, что слово «гений» совсем недавно
стало тем, что оно сейчас у нас значит. Гений –
понятие языческое. У Пушкина постоянно звучит:
мой гений, мой гений. Заметьте, не «я - гений» (как
позже у Блока). То есть тот, кто слетает ко мне
во время творчества.
– Муза?
– Возможно, муза, возможно, гений. Но, в любом
случае, – это не я, не автор. А тот, кто сходит ко
мне и пользуется мною как инструментом. И когда
Блок говорит о том, что «сегодня я – гений…»
– Наутро после написания поэмы «Двенадцать»?
– Да. Этим он говорит, что ему удалось слиться
с этой сущностью. Вот! Поймал! Сделал, наконец-
то, чего от него «требовали».
– То есть, как идеальный вариант, рупор?
– Естественно. А заявлять о себе «я – гений» –
это вообще нонсенс!
Язык наш воистину удивителен. Его немеркну-
щие жемчужные россыпи всюду, куда не кинь взор
– только вслушивайся, только успевай подмечать,
подбирать эти драгоценные камешки. Какая дивная
музыка и духовный смысл заключёны в одном лишь
слове благопристойность! А в православных хра-
мах и филармонических залах попадаются порой
таблички следующего содержания: «Просим хра-
нить благоговейную тишину». Только вслушаемся в
это слово: в нём живой волшебной нитью сотканы
воедино два замечательных русских церковных
слова. Заметьте, нас с вами призывают не просто
молчать, нет, а к какому-то иному состоянию души.
В этих стенах можно и нужно благостно говеть,
словно таинственно готовиться к некоему покая-
нию и очищению.
Вспомним, в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети»
нигилиста Евгения Базарова так раздражала речь
дядюшки его друга, как он издевался над этим его
соблаговолите (а ведь это благая, святая воля).
Если же вслушаться, вдуматься ныне, Боже, какая
же благость была разлита по благоуханному фиал-
ковому полю русского языка! Куда, куда, скажите на
милость, подевались напоённые душевной тепло-
той обращения к родителям батюшка и папенька,
матушка и маменька, оставив напоследок эти, даже
не слова, а некое подобие мычания: па-ап! ма-ам!
А то и вовсе: па-а-а! ма-а-а! Правда, у тех же бурё-
нок это получается куда как нежнее, да и не дано
им иного. Слава Богу, хоть в церкви ещё можно ус-
Уроки русского
лышать такие сладостные, такие русские – батюшка
и матушка.
И даже во фразе «чистосердечное признание» из
казённо-холодного милицейского протокола «име-
ющему уши слышать» (Откр. 2, 7) нельзя не уловить
потрясающего душу откровения из псалма царя и
пророка Давида: «Сердце чисто созижди во мне,
Боже…» (Пс. 50). И не вздумайте переводить на со-
временный русский язык! Ну, скажите на милость,
можно ли не благоговеть пред таким языком?!
Остановить русскую реку нельзя!
В самом начале ХХ века талантливейший и не-
обычайно глубокий исследователь и знаток Кавка-
за Василий Львович Величко, автор замечательной
книги «Кавказ», всё ещё остающейся, увы, библи-
ографической редкостью, сокрушаясь по поводу
неуспеха в этих краях русского дела и предсказав-
ший многие из наших нынешних бед, которые, как
и столетие назад, происходят во многом, по мне-
нию автора, именно по причине отсутствия чётко
сформулированной национальной политики, а ещё
отсутствия должного рвения к собственному делу,
откровенной нерадивости чиновничества, коим
вверено столь важное государственное дело, на-
пишет: «Страна, присоединённая к какому-либо го-
сударству, если в ней нет представителей главной
народной среды этого государства, (здесь и далее
выделено В.Л. Величко. – Ф.И.) – в лучшем случае,
т. е. когда она приносит доход, заслуживает на-
звания колонии, а в худшем – такое присоединение
может быть названо оккупацией. Так как у нас ко-
лоний нет, а есть окраины, то понятие оккупации
на какой-либо из таких окраин свидетельствует
о долгом отсутствии ясного патриотического
взгляда на данный вопрос или об иных препятстви-
ях к правильной государственной работе в крае и,
во всяком случае, о том, что дело обстоит небла-
гополучно». К слову, печально наблюдать историче-
скую деградацию самого понятия чиновник, слова,
корнем своем восходящим к ветхозаветной терми-
нологии. Как гордились некогда в России принад-
лежностью к сословию, название которого стало
ныне (увы и ах!) словом чуть не ругательным.
Автор же «Кавказа» продолжает свои рассуж-
дения: «Если что трудно, то это расколыхать
рутинное отношение к делу, убедить тех, от кого
это зависит, в необходимости оздоровительной
работы, и, наконец, предначертать для этой по-
следней обдуманную, стройную программу. Так или
иначе, а это придётся сделать. Когда течение
реки запружается обвалом или нанесённым мусо-
ром, то не следует думать, что видимый перерыв
стихийной работы равносилен её прекращению.
Национальная работа стихийна не целиком. Она
даёт людям, любящим родину, возможность и на-
лагает на них обязанность сознательно углублять
русло родной реки… Остановить же русскую реку
нельзя: ей принадлежит простор будущего, необъ-
ятный, как русская сила».
А вот что довелось прочитать в книге «Раз-
но-цветные «белые вороны» И.Я. Медведевой и
37
 Уроки русского
Т.Л.  Шишовой: «Очень характерное признание сде-
лал в беседе с нами один русский эмигрант, уве-
зенный во Францию в младенчестве. В Россию он
снова попал лишь в старости. Всю жизнь я говорил
по-французски, дружил с французами, женился на
француженке, – сказал нам Жорж К. – И всю жизнь я
со своей мечтательностью, стремлением к каким-
то высшим целям, казался сумасшедшим. Даже сам
и себя, грешным делом, считал таковым. А сейчас
приехал сюда, пообщался с людьми и все понял: я не
сумасшедший, я просто русский».
Споры о русском феномене возникли не сейчас
и не с нами, похоже, отомрут. Какая великая вера,
какая незыблемая мощь – только вслушаемся – за-
ключена в словах великого полководца М.И. Куту-
зова: «Гордись именем русский, ибо имя сие будет
знаменем победы!» Смиренно позволим добавить
от себя лишь: «Аминь во все времена!» Вот и с воз-
растом всё глубже осознаешь глубину мысли, за-
ключенной в стихотворных строчках Игоря Севе-
рянина: «Родиться русским очень мало. Им надо
быть, им надо стать». и воспаленным Колумбовым спутникам берег «Но-
Признаемся, со временем острота проблемы
нисколько не притупилась, вот и сегодня она ак-
туальна как никогда. А потому в заголовок этой
главы были вынесены слова Ф.М. Достоевского из
«Дневника писателя», его страстный призыв к свое-
му народу, а, по сути, лаконичная ёмкая программа,
приобретшая с годами, как мне кажется, ещё боль-
шую актуальность: «Если национальная идея русская
есть, в конце концов, лишь всемирное общечело-
веческое единение, то, значит, вся наша выгода в
том, чтобы всем, прекратив все раздоры до време-
ни, стать поскорее русскими и национальными». А
ещё: «Назначение русского человека есть безспорно
всеевропейское и всемирное. Стать настоящим
русским… может быть и значит только… стать
братом всех людей, всечеловеком, если хотите».
По словам Фёдора Михайловича, «ко всемирному,
ко всечеловечески-братскому единению сердце рус-
ское, может быть, изо всех народов наиболее пред-
назначено».
Глубочайшая мысль великого русского писателя
и пророка о миссии славянства будет позднее бле-
стяще продолжена преподобным Иустином (Попо-
вичем): «Только освящённое и просвещённое Хри-
стом славянство обретает своё непреходящее
значение в мировой истории и через всеславянство
ведёт к всечеловечеству».
Именно поэтому так понятна нескрываемая не-
нависть к русскому национальному гению тех, для
кого Русь Святая во все времена есть лишь повод
для постыдного глумления. Вот и типичный пред-
ставитель этих русофобских кругов А. Чубайс в сво-
ём интервью лондонской газете «Financial Times»
выразил своё отношение к Фёдору Михайловичу
38
в словах, пышущих ядом и злобой: «В российской
истории немного людей, нанесших такого мас-
штаба глубинный мировоззренческий вред стране,
как Достоевский… Вы знаете, я перечитывал До-
стоевского в последние три месяца. И я испыты-
ваю почти физическую ненависть к этому чело-
веку. Он, безусловно, гений, но его представление о
русских как об избранном, святом народе, его культ
страдания и тот ложный выбор, который он пред-
лагает, вызывают у меня желание разорвать его на
куски».
Но именно устами излюбленного своего героя,
князя Мышкина из романа «Идиот», величайший
писатель наш и пророк Ф.М. Достоевский выска-
жет слова, которые не в силах расслышать ни За-
пад, ни его постыдные холуи в святом Отечестве
нашем: «Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш
Христос, которого мы сохранили и которого они и
не знали! Не рабски попадаясь на крючок иезуитам,
а нашу русскую цивилизацию им неся, мы должны
теперь стать перед ними… Откройте жаждущим
вого Света», откройте русскому человеку русский
«Свет», дайте отыскать ему это золото, это со-
кровище, сокрытое от него в земле! Покажите ему
в будущем обновление всего человечества и вос-
кресение его, может быть, одною только русскою
мыслью, русским Богом и Христом, и увидите, какой
исполин могучий и правдивый, мудрый и кроткий
вырастет пред изумленным миром…»
Вот ведь как случается порой: рождённый в Рос-
сии и вскормленный ею же человек целью жизни
своей делает разграбление её, питая откровенную
нескрываемую неприязнь к её титульной нации и
исконной вере. Рождённый же по ту сторону Атлан-
тического океана американец, всем сердцем, всем
существом своим восприняв святое православие,
иеросхимонах Серафим (Роуз) в лекции «Будущее
России и конец мира» произнесёт наполняющие
русскую душу радостью и надеждой слова о нали-
чии в Апокалипсисе указаний на возрождение на-
шей Родины в предконечные времена. Вслушаемся
же в них и мы: «В Новом Завете, в книге Откровения
Иоанна Богослова подробно описываются собы-
тия перед концом мира: «И когда Он снял седьмую
печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на
полчаса» (Откр. 8, 1). Некоторые объясняют это
место Св. Писания как короткий период мира, пред-
шествующий последним событиям мировой исто-
рии, а именно краткий период восстановления
России, когда всемирное слово о покаянии начнется
с России – и это есть то «последнее и окончатель-
ное слово», которое, согласно Достоевскому, Рос-
сия принесёт миру…»
Москва
2011
 Уроки русского

Читаю студентам
Ян ЧЖЭН

«Последний поклон»
Из записок китайского русиста
Имя выдающегося русского писателя Виктора Петровича Астафьева я впервые услышал в 1999 году на
лекции по русской литературе от моего научного руководителя, известного китайского русиста Юй Ич-
жуна, который завел личное знакомство с писателем и был у него в гостях в родной деревне – Овсянке.
Когда я прочитал астафьевскую «Царь-рыбу» (в китайском переводе), мне очень понравилось это пове-
ствование в рассказах. Однако самым любимым мною произведением Астафьева является его повесть
«Последний поклон», которую я с трудом прочитал в оригинале уже во время моей учебы в аспирантуре в
МГУ и по которой сейчас пишу уже кандидатскую диссертацию.

П
оследний поклон» сам Виктор Петрович Аста-
« фьев называет своей самой любимой и завет-
ной книгой. Эта автобиографическая повесть
и «своеобразная летопись» сибирской деревни
1920-1980-х годов имеет особое жанровое обо-
значение – повесть в рассказах, которое опреде-
лилось автором после долгого поиска. И сам текст
«Последнего поклона» писался не сразу, писатель
работал над ним более 30 лет. В силу ряда трудно-
стей в понимании и переводе текста это лучшее
произведение Астафьева до сих пор не переведено
на китайский язык. Сейчас я завершаю работу над
диссертацией «Последний поклон» В.П. Астафьева
(история создания, жанр, система персонажей)» и
надеюсь, что она поможет не только преподавать
русский язык и литературу китайским студентам, но
и поспособствует переводу «Последнего поклона»
на китайский язык.
Рассказ, как и большие прозаические формы,
созданные на основе рассказа – любимый жанр
Виктора Петровича Астафьева. А ценность расска-
за, по мнению писателя, в том, что «он часто писал-
ся с натуры, по горячим следам и шел в основном
от устного, непосредственно услышанного или за-
писанного рассказа». «Склонность нашего народа
к устному повествованию оказала и оказывает на
русскую новеллистику наиглавнейшее влияние», –
убежден писатель.
В примечаниях автора к «Последнему поклону»
Астафьев пишет: «Свободная форма книги, состо-
ящей из глав – рассказов или коротких повестей,
дает возможность пополнять книгу «на ходу», раз-
двигая «ограду» книги». Наверно, именно поэтому
жанровые определения таких произведений, как
«Царь-рыба» и «Последний поклон», форму кото-
рых составляют многочисленные, связанные друг
с другом рассказы, для него были очень важны.
Для «Царь-рыбы» писатель нашел особое жанро-
вое определение – повествование в рассказах. Об
оригинальности этого жанра и о причине своего
выбора он пишет: «Царь-рыба» не повесть в старом
смысле, но и не цикл рассказов. Это именно пове-
ствование в рассказах, иначе не скажешь, то есть
такая вещь эпического характера, вобравшая в
себя много материала. Рассказы органически вза-
имно связаны друг с другом. И одна большая глава,
например, композиционно законченная сама по
себе, может быть названа повестью в повествова-
нии. И, тем не менее, мне кажется, что повествова-
ние нигде не рвётся. И место действия, и даже нали-
чие главного героя, каким является Аким, придают,
на мой взгляд, произведению цельность».
Для писателя очень важны авторские отсту-
пления, где он имеет возможность выразить свои
собственные мысли и чувства. По этому поводу од-
нажды он сказал: «Друзья подбивали меня назвать
«Царь-рыбу» романом. Но я отказался от этого
определения. Боюсь этого слова – «роман», ко мно-
гому оно обязывает. Но главное, если бы я писал
роман, я бы писал по-другому. Возможно, компози-
ционно книга была бы стройнее, но мне пришлось
бы отказаться от самого дорогого, от того, что при-
нято называть публицистичностью, от свободных
отступлений, которые в такой форме повествова-
ния вроде бы «не выглядят отступлениями»».
Другое дело с «Последним поклоном», хотя ком-
позиционно «Последний поклон» очень похож на
«Царь-рыбу», но в нём доминирует эпическое нача-
ло. Здесь дана гораздо более широкая социальная
картина крестьянской жизни в целом, Крестьян-
ской вселенной во всем ее многообразии. Субъек-
тивное, авторское начало, хотя и присутствует, но
оно зачастую вплетено в эпическую судьбу главно-
го героя – Вити Потылицына. Автор в «Последнем
поклоне» чаще не повествует, а изображает, живо-
писует.
Автобиографический, состоящий из трех книг
астафьевский «Последний поклон», хотя и тяготеет
к трехчастным произведениям Л. Н. Толстого («Дет-
ство», «Отрочество», «Юность»), М. Горького («Дет-
ство», «В людях», «Мои университеты») и находится
в русле этой классической традиции, тем не менее
существенно развивает эту традицию и не только
тем, что обращён к крестьянскому сословию, но и
потому, что автор избирает иную жанровую форму
– повесть в рассказах – наиболее адекватную его
художественному миру.
В автобиографической повести «Последний по-

39
 Уроки русского
клон», состоящей из 32 рассказов, слишком боль- час вот оно уснуло до весны, зато весной начнет
шое количество действующих лиц, их около 150, расти быстро-быстро и перегонит тебя...»
что не свойственно традиционной повести. Чтобы В этом диалоге бабушка открывает своему внуку
осмыслить содержание подобной литературной целый человеческий мир, полный красоты, гармо-
конструкции, необходимо ее структурировать и нии и надежды.
выстроить. В качестве главных действующих лиц Трудности, которые стоят перед китайскими
этого огромного крестьянского мира в книге вы- студентами при изучении «Последнего поклона»,
ступают три семьи: Потылицыны (фамилия матери разнообразны. Трудно понять специфическое со-
пистателя), Астафьевы (деревенское прозвище держание жизни сибирского крестьянства. Трудно
Мазовы) и семья дяди Левонтия. Но главный со- уяснить жанровую природу этого автобиографиче-
бирательный герой книги – семья Потылицыных, ского произведения (повесть в рассказах) и слож-
которая с одной стороны связана с соседями – «ле- ную организацию многочисленных персонажей. И,
вонтьевскими» – по принципу сопоставления, а с наконец, трудно понять всю глубину астафьевского
другой – с семьей отца Вити по принципу антите- языка.
зы – противопоставления. Надо еще отметить, что Сибирь – это уникальная географическая мест-
есть в «Последнем поклоне» эпизодические персо- ность. Жизнь на этой земле весьма специфична,
нажи, не связанные с этими тремя семьями, они как что является непостижимой загадкой для китайцев,
бы выпадают из плотно спаянной системы. Однако особенно для тех, которые живут на юге страны.
они же делают картину крестьянского мира более Например, жители деревни Овсянка (родное село
многомерной. писателя) летом работают на далёких заимках, рас-
В этой повести писатель создал своеобразную положенных в верстах пяти от деревни, потому
пеструю языковую картину Крестьянской вселен- что покосов возле села нет. А зимой ездят по зим-
ной. Наиболее ярким выразителем крестьянского нику за сеном, подготовленным летом на заимке.
мира оказывается бабушка Катерина Петровна. Она Ключевые слова «заимка» и «зимник», имеющие
и самая яркая языковая личность. Как представи- сибирскую специфику, трудны в понимании для ки-
тель старшего поколения она – носитель и храни- тайских студентов. Заимка – это отдельный участок
тель разговорного языка, крестьянского мирочув- земли за пределами основного селения. «Каждая
ствования. Ее речь отличается особым богатством и заимка – повторение того двора, того дома, кото-
насыщена словами фольклорного происхождения, рый содержит хозяин в селе» – эти слова автора
пословицами и поговорками, в ней сильно ощуща-
ются народная мудрость и философичность кре-
стьянской жизни, доброта и великодушие.
Например, ей принадлежат следующие выска-
зывания: «Кто ест лук, того Бог избавит от вечных
мук», «Недолог век цветка, да ярок, а человечья
жизнь навроде бы и долгая, да цвету в ней не лиш-
ка», «Жизнь страшнее снов», «Кто ест скоро, тот и
работает споро!», «Люба пишша от Бога», «Каждой
Божьей твари жить надобно… И человека, и живо-
тину жалеть надо … потому как у животной тоже
душа есть». Она и активный творец языка, создает
свою собственную лексику («Я навострил ухо, по-
бабушкиному – наустаурил». «Бабушка определила
норму, или упряг, как назвала она задание»).
Диалоги в повести являются одним из важных
средств в изображении Катерины Петровны. Че-
рез них раскрываются самые лучшие качества ее
характера, которые оказали глубочайшее влияние
на формирование личности будущего писателя.
После смерти дочери бабушка фактически стала
главным воспитателем своего внука, она его вос-
питывает всегда и везде, даже в бытовых диалогах.
Посмотрим один из них, в котором проявляется ее
искусство воспитания.
«– Баб, а оно большое вырастет?
– Кто?
– Да дерево-то мое?
– А-а, дерево-то? А как же?! Непременно боль-
шое. Лиственницы маленькие не растут. Только
деревья, батюшко, растут для всех, всякая сосна в
бору красна, всякая своему бору и шумит.
– И всем птичкам?
– И птичкам, и людям, и солнышку, и речке. Сей-

40
 Уроки русского
дают нам образное, поэтому уже легко понятное эффективным способом для преодоления лексиче-
объяснение содержания этого слова. ских, грамматических и стилистических трудностей
Зимник – это дорога, которой пользуются только является составление словаря языка В.П. Астафье-
зимой. Жители Овсянки зимой прорубали зимник ва, но это дело отдаленного будущего.
посреди глубоко промерзшего Енисея. Сено – это Пекин – Москва
корм для коровы. А корова – корми-
лица семьи. Поэтому большая беда
для семьи, когда дикие козы съедают Как хотелось бы, чтоб судьбами людей и стран правили поэзия,
всё сено на заимке, что и случилось музыка, мировая гармония, которую так упорно стремятся
в голодный военный год у тетки Авгу- разрушить силы зла. Как хотелось бы вечного братства, согла-
сты, сестры утонувшей в Енисее мате- сия, мира и счастья в нашем доме, в едином человеческом доме.
ри Виктора Астафьева.
Насколько язык повести «Послед- Виктор Астафьев
ний поклон» живой и яркий, настолько из статьи в журнал на китайском языке «Советская литература»
он и сложен. В тексте часто встречают-
ся сибирские диалектные слова, которые составляют
особую трудность в понимании для читателей, тем Список использованной литературы:
более для китайских студентов. Но помогает то, что Астафьев В.П. Нет мне ответа… Эпистолярный дневник. 1952-2001 / Сост.,
сам автор иногда дает объяснение диалектных слов предисл. Г. Сапронова. Иркутск, 2009.,
прямо в тексте. Например, слова синонимы «морда» Астафьев В.П. Последний поклон: повесть в рассказах. М., 2010.,
и «корчажка», обозначающие приспособления для Астафьев В.П. Посох памяти. М., 1980.,
ловли рыбы, в тексте даются с таким объяснением: Дар слова: Виктор Петрович Астафьев. К 85-летию со дня рождения.
«сплетается из прутьев корзина, продолговатая, с Библиографический указатель. Статьи. Иркутск, 2009.,
квадратным или круглым входом и заткнутым или за- Зайцев В. А., Герасименко А. П. История русской литературы второй половины
вязанным выходом. В нашей местности она зовется XX века. М., 2006.,
мордой. Ловушка покороче, попузатей уже именует- Ростовцев Ю. Виктор Астафьев. М., 2009.,
ся корчажкой». Чернец Л. В. Введение в литературоведение: Литературное произведение:
Такие слова в тексте составляют незначительную основные понятия и термины. М. «Высшая школа», 2000. – С. 346.
часть лексики, трудной для понимания, и из них
можно уже составить маленький словарик. Самым

Оксана Ларченко-Гудвилл. Красноярск.

Иллюстрации к повести «Последний поклон»

41
 Уроки русского
Что такое Русская земля?
Дмитрий СИВИРКИН
22 октября архиепископ Самарский и Сызранский Сергий совершил чин великого
освящения храма во имя священномученика Константина Сухова в селе Подгоры. За
Божественной литургией вместе с жителями Самары и жителями соседних сёл молился правнук святого –
депутат Самарской губернской думы Дмитрий Вадимович Сивиркин со своей семьей.
***
Что такое Русская земля?
Может, это скоро буду я?
Может, это скоро будешь ты,
И над нами вырастут цветы,
Украшая строгие кресты?
Мы куда себя ни увезём,
Всё равно мы – русский чернозём.
***
В белой церкви, где икон краса,
Беззаветно Боженьку любя,
Отстоит бабулька три часа,
Все кресты положит на себя.
Всех помянет, добрая душа,
Мятым поминальничком шурша,
Кесаря, сидящего в Кремле,
Слесаря, смердящего в земле.
Всем ее молитовка нужна,
Тем, кто влип в тщету и суету,
Даже кто не знает ни рожна
Про бабульку маленькую ту.
И своей походочкой хромой,
Как брильянт сияя без оправ,
Пошагает бабушка домой,
Честно Богу Богово отдав.
У нее облезлое пальто,
А лицо улыбкой залито.
Господи, на жизненном краю
Дай мне так сложить судьбу мою –
В стареньком и бедном пальтеце,
С радостной улыбкой на лице.
Елена Фёдорова. Красноярск.
Иллюстрации к «Русским былинам» –
«Крепость», «Дружина», «Всадники».
42
Из сообщений прессы. 2007 г.
«Варяг» на Волге
Чего не случается! Вот, говорят,
На Волге замечен был крейсер «Варяг».
Он плавал по Волге туда и сюда,
Он плыл, обгоняя речные суда.
А после причалил к речному порту,
И там капитан с папиросой во рту
Смотрел на шашлычную всю суету,
На блеск лимузинов, на жадных бродяг,
На пьяных господ, на хмельных работяг,
На тыщи жующих смеющихся ртов,
На девок продажных, на толстых ментов.
Печально смотрел он, висок потерев,
На крыши домов, на верхушки дерев,
На еле заметные в них купола,
На это нерусское царство бабла.
Его папироса сгорела дотла.
И тыкали пальцами девки, визжа:
Смотрите, какая смешная баржá!
И было по-прежнему всем наплевать,
Что насмерть придется ему воевать.
И некому было вокруг произнесть
Высокие фразы про доблесть и честь...
Растаял в тумане андреевский стяг,
И вроде показывали в новостях,
Как он удалялся быстрей и быстрей
В холодные воды японских морей.
***
Мои деды, как сосны, повалены –
В восемнадцатом, в тридцать седьмом.
Я прощаю товарища Сталина
Всем славянским своим существом.
Потерпевший в четвертом колене я,
По закону всему, по уму.
Это мне дано право прощения,
А не этим. Понятно, кому.

Прощание славянки
Над православным городом туман –
Среди домов сгустился и залег.
А я иду, схватившись за карман,
Чтобы не сперли братья кошелек.
Чтобы не сперли сестры телефон,
Не выпускаю сумочку из рук.
В моей душе играет патефон
Старинный марш прощаний и разлук.
Последний сиротливый меломан,
Я ухожу, печально говоря:
Прощай, славянка, я ушел в туман
По слякотному снегу ноября.
Нет, никуда, родимый, не уйдешь,
Пока не кончен кипеж и гудеж,
Пока не спёрт последний кошелек,
Пока инфаркт тебя не подстерег…
Умнее и красивее нас нет.
Ну почему тогда, ну почему
Калина кровью капает на снег,
Оплакивая нашу кутерьму?
Самих себя в тумане не видать,
Над этим делом стоит порыдать.
Прощай, славянка, пей свое вино.
Чего нам завтра будет суждено?
Иерусалим
Девушка грудастая ходила,
Автоматом куцым поводила.
Толстая, в рубашке полицейской,
На земле горячей, фарисейской.
С тротуара, с высоты закона
Девушка блюла неутомимо,
Как смотрел я с белого балкона
В перспективу Иерусалима.
Там Кайяфа с Анной шли под руку,
Гордые, внеся свой вклад посильный.
Там уже подыскивал подругу
Человечек в рощице осинной.
И наместник с профилем точеным
Выглядел немножко огорченным.
И рыдало маленькое стадо.
Но уже свершилось то, что надо.
Град Святой растекся по долинам
Белой-белой накипью кастрюльной.
Я молился: Боже, утоли нам
Все печали с девушкой патрульной!
Было жалко мне ее, толстуху,
Над ремнем затылок ее бычий.
Было жарко. В горле было сухо.
Пахло кровью, жертвой и добычей.
И как прежде, в белом-белом граде
Ничего не было Христа ради.
Христиане
Мы поседеем, полысеем,
Помрем, но все же не поймем:
Уроки русского
Россия стала Колизеем.
Да мы и померли на нем.
Мы по-житейски были правы,
Хлебая горькое вино,
Что, в общем, всё не так кроваво,
А просто пошло и смешно.
Мы не считали за проскрипции
В эпохе нашей нолевой
Ухмылки тонкие патрициев
И плебса стадионный вой.
Но не инсульты и инфаркты,
И не бутылочки винца,
А львы, реальные, как факты,
Нам рвали слабые сердца.
И всем уже назначил цену
Ведущий подвигам учет.
На виртуальную арену
Кровь натуральная течет.
Саломия
Как пушинка, девочка порхала.
Сладострастьем был наполнен зал.
Дерзкий взгляд придворного нахала
Ей за узкий лифчик залезал.
Царь сидел веселый и поддатый,
На плясунью юную глядел,
Всей своею мордой бородатой
Олицетворяя беспредел.
Хлопали еврейские дворяне,
Кошельками толстыми тряся…
А в темнице – плакал Иоанне –
О царе, о них, о всех и вся.
О девчонке этой плакал даже,
Вразуми! – твердил себе под нос.
Но уже к нему спускалась стража,
И от слив очищен был поднос.
***
Луна как желтая печать
На черном бланке.
Придется, братцы, отвечать
За все гулянки.
Цена прогулянной души –
В небесном прайсе.
А ну, еще раз погреши,
Еще покайся.
Но есть на страшном рубеже
Предел градаций,
43
 Уроки русского
Там мы не грешники уже –
Христопродавцы.
И где тот колышек торчит,
Где край обманский?
Об этом знает и молчит
Сад Гефсиманский.
Рим № 3
Кашку погуще варила
Клио нам, сука кривая,
Запах гниющего Рима
Специями перебивая.
Листаю Тютчева, душку:
Со всеблагими почетно
Нюхать гниющую тушку
Третьего Рима по счету.
Невыносимо пахнет.
Каждый здесь смертью трахнут –
Тот, кто над златом чахнет,
И те, что без злата чахнут.
Город гниющих хамов
И вопиющих храмов.
Ты подскажи мне, о Клио,
Надо ли пить мне спиртное,
Чтобы не так тоскливо
Было мне в этом гное?
***
Это какое такое оружие
Может заставить мой образ хмельной,
Чтобы помыл изнутри и снаружи я
То, что сейчас называется мной?
Мне улыбается солнце, вылазия
Из-за горы голубой-голубой.
Терпит Господь все мои безобразия
И не выводит меня на убой.
Вновь доживу до весны, до апреля я,
Только не сам я себя сберегу.
Может быть, матушка в узенькой келии
Молится где-то на том берегу?
Терпит Господь все мои безобразия,
Не потому ли, мой друг золотой,
Что непонятная наша Евразия
Все же является Русью Святой?
Что она, всеми своими березками
Нас, горемычных, печально любя,
Молится, чтобы мы были тверезыми,
Чтобы кресты не снимали с себя.
***
Может, я умру на совещании,
Не успев оставить завещание,
Может, я помучаюсь полгода
И умру от рака пищевода,
Если буду бегать поутру я,
Может быть, от старости помру я.
Не заглянешь – шторки занавешены.
Там дежурит ангельская рать,
Не найдешь ни щелки, ни прорешины.
Да и вовсе незачем искать!
Мне бы только выпить на дорожку,
Растворяясь в горней вышине.
44
Кто меня любил не понарошку,
Не переживайте обо мне!
В небесах обителей так много
Для переступающих порог.
Я успею крикнуть у порога:
Господи, любил Тебя как мог!
Просто я застрял в житейских шашнях,
Просто был я слабым в жизни той…
Отведут мне место в райских башнях,
И пойду я в тапочках домашних,
Весь такой прощенный и святой.
Повезло мне с местом появленья
Моего на этот белый свет.
На Руси такие накопленья –
Не пропить еще за тыщу лет!
Господи, с главою непокрытой
Присосежусь рядышком с Тобой,
Наперед отмоленный, отмытый
Кровью древней, русской, голубой.
Обретет пристанище головушка
По чужим заслугам и делам.
А моя кого отмоет кровушка,
Смешанная с водкой пополам?
***
Непростые обстоятельства
Нестяжательство, стяжательство,
Непрощение, прощение.
Непростые обстоятельства
Всех Евангелий священнее.
И мечи мелькают во поле,
На кострах фигурки мучатся.
Ну, кого опять там слопали
Ради веры и имущества?
Ну, чего опять там стырили,
Что там в книжках недопоняли?
То не кровь ли на потире ли,
То не слезы на иконе ли?
Братской кровушкою давятся
Во Христе родные братцы.
Нил с Иосифом бодаются,
А я сижу, листаю Святцы.
Хороши сады загробные,
Все ручьи туда сливаются.
Как там наши преподобные
Меж собою уживаются?
Пастырь добрый
А.С.
Вновь тебе не елось, не пилося,
Не спалось бессонными ночами.
Город пуст. И стадо разбрелося,
Малое такое, до отчаяния.
Знать бы овцам, что им в жизни надо.
Хочут, дуры, сделаться волками.
Ты сгоняй, сгоняй нас за ограду
Посохом, молитвами, пинками.
Кто из нас, овечек непокорных,
Знает, как учет идет по душам,
Сколько нервов, сколько мантий черных
Износил ты в подвиге пастушьем?

Как ты любишь, бережно и нежно,
Мы не помним, овцы чумовые,
Сколько наших, брошенных небрежно,
Ты крестов одел себе на выю!
Маленькое, жаленькое стадо,
Мы – твоя отрада и награда.
***
Родина моя, ну где ты, где ты?
На исходе дня, на склоне лета
Я искал глаза твои в реке,
Я мечтал уснуть в твоей руке.
Но не мог найти тебя нигде я
На просторах края моего.
Здесь живут, толкаясь и редея,
Ваньки, позабывшие родство.
Водку жрут, друг другом заедая,
Маясь тараканьей суетой.
Для кого из ближних тех еда я?
Кто из ближних станет мне едой?
Край наш суетливый, тараканий,
Может, он уже не Третий Рим?
Пить погано, а не пить – поганей,
Так давай же, друг мой, повторим!
Чтобы спирт тоску из сердца выжег,
Чтобы хмель тугу печаль унёс,
Чтобы пыль забытых старых книжек
Не щипала так глаза до слез.
Родина моя, не для меня ли,
Чтобы думал не о пустяках,
Гении твои насочиняли
Эти книжки в прозе и стихах?
Чтобы я, листая их всё реже,
В бесполезных поисках угас.
Родина моя, ну где ты, где же?
Не могу без синих твоих глаз.
***
Брате милый, если тебе тяжко,
Если ты не нужен никому,
Не грусти, не унывай, бедняжка,
Помолись святому своему.
Там не спят, у нас над головами,
Там дежурят, всех переписав.
Помолись негромкими словами,
И тебя услышат в небесах.
За друзей твоих, тебя забывших,
За подруг, покинутых тобой,
За людей всех будущих и бывших
На земле безмилостивой, злой.
Пусть царит всевластье злобы лютой –
Не тебе молчания печать,
Ведь одной молитвенной минутой
Можно целый век перекричать.
Это та минутка, без которой
Не стоять ни граду, ни селу.
Приложись к иконочке картонной,
Край ее неровный поцелуй.
Уроки русского
Коли сердце к милости готово,
Будет сердцу милости в навал.
Попроси у Ангела святого,
Чтоб тебе поплакать даровал.
Милый брате, будет тебе сладко,
Если горьки слезы пролились.
Помолись еще, мой милый братка,
Обо мне, далёком, помолись.
***
Характер наш изменится едва ли.
За щедрость нашу, Господи, прости!
Мы русский дух так часто раздавали,
Что весь его истратили почти.
Но разве мы себе не станем гадки,
Коль и теперь, средь этих смутных дней,
Не отдадим последние остатки –
Как та вдова, от скудости своей?
Нет, не понять иноплеменцам, где им,
Склепавшим нам могильные кресты,
Что, всё отдав, мы вновь разбогатеем
Богатством нашей русской нищеты.
И нас, небережливых, бестолковых,
Несведущих в расчетах и рублях,
На сто полей нас хватит Куликовых,
На сто побед в великих тех полях.
Русский партизан
Мою Родину растерзали –
Не бывало врагов подлей.
Я тихонечко партизаню
На ошметках родных полей.
Не взрывая и не стреляя
По безжалостному врагу,
Защищаю свои поля я
Как умею и как могу.
Снова кажется – всё пропало,
Снова нам мастерят гробок.
Снова Родина-мать попала
Под жестокий чужой сапог.
Но молитесь, остатки верных!
Будьте мужественны, как встарь.
Необъятной вселенской скверной
Не объят ещё наш алтарь!
И за братской нашей обедней
Мы врагу нанесём урон.
В этой церкви, простой и бедной,
Тайный наш партизанский схрон.
Аллилуйя, огонь по гадам!
Аллилуйя! Сердца чисты.
Где-то там, на холме покатом,
Уже ставят для нас кресты.
И когда я погибну лично,
Твердь небесную пронизав,
Мне повесят на грудь табличку,
Что я русский был партизан.
г. Самара
45
 Уроки русского

Молитва о русском народе

В
семогущий Боже, Ты — Кто сотворил
небо и землю со всяким дыханием,  —
умилосердись над бедным русским
народом и дай ему познать, на что Ты его
сотворил!
Спаситель Мира, Иисусе Христе, Ты отверз
очи слепорожденному — открой глаза
и нашему русскому народу, дабы он познал
волю Твою Святую, отрекся от всего дурного
и стал народом богобоязненным, разумным,
трезвым, трудолюбивым и честным!
Душе Святый, Утешителю, Ты, что в 50-й день
сошел на апостолов, прииди и вселися в нас!
Согрей Святою ревностию сердца духовных
пастырей наших и всего народа, дабы свет
Божественного учения разлился по земле
русской, а с ним cнизошли на нее все блага
земные и небесные!

«Обнаружила эту молитву в рыбацком ящике В.П. Значит,

она всегда была при нём…»
Мария Семеновна АСТАФЬЕВА-КОРЯКИНА, жена писателя

46
И это всё о нём
Дневники * Воспоминания

Я гляжу в дорогие, знакомые лица астафьевских книг,

ведь это вся моя, наша, высокая и пропащая, счастливая
и невыносимая, вечно длящаяся и невозвратно мгновен-
ная жизнь! Это история наших рода и Родины.

Валентин Курбатов

Кадр из фильма КГТРК «У астафьевских родников»

 И это всё о нём
Мой Астафьев
Лидия РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
Вот уже 10 лет как нет с нами Виктора Петровича. Уже никогда не будет стоять
он на крутом берегу Енисея, вглядываясь вдаль – туда, где стоит его родная Овсянка.
Я тоже живу в Академгородке и до сих пор не привыкла к тому, что не встречу его
больше на прогулке по Берёзовой роще. Да и самой Берёзовой рощи, скорее всего, скоро
не будет, и некому заступиться за неё, многострадальную. Я не сомневаюсь: будь жив
Астафьев, не посмели бы покушаться на рощу. К его голосу вынуждены были прислушиваться и чиновники,
и политики. Выходит, без него и роща наша осиротела…
Г
оворят, нет пророка в своем отечестве – он им
был. Это принималось беспрекословно. И дом
в Овсянке, и квартира в Академгородке были
местом паломничества. Кому только ни хотелось
прикоснуться к его славе, услышать его слово, по-
лучить напутствие. Много вертелось и случайных
людей возле него. Он нам с сестрой жаловался, что
и в Овсянке уже не спрячешься от них, работать не
дают. Было время, что куда ни придёшь, говорят:
мы-то с Астафьевым друзья. Однажды я Виктору Пе-
тровичу сказала об этом. Он задумался.
Конечно, он знал, что так говорят. Относился к
этому снисходительно – мудрый же был мужик. Но
тем не менее сыграл удивление:
– Что, правда, так говорят?
– Говорят.
Лукавая улыбка сошла с его лица:
– Тогда всем говори, что у меня друзья в Красно-
ярске только Рождественские.
Так получилось, что судьба связала меня с Аста-
фьевым ещё до моего рождения. В заполярной
Игарке мальчишка Витька Астафьев учился у моего
отца Игнатия Рождественского, который препо-
давал русский язык и литературу. Помните, у Евге-
ния Винокурова: «Учитель, воспитай ученика, чтоб
было у кого потом учиться». С годами я поняла, что
Виктор Петрович, в сущности, был моим Учителем,
как когда-то мой отец для него. Ведь каждая наша
встреча становилась своеобразным уроком прав-
ды. А эту науку он знал в совершенстве, как никто
другой. И никогда ей не изменял, какой бы горькой
она ни была.
Мы – все Рождественские – были для него, всё
равно, что родные, и с нами он чувствовал себя как
дома. На первом томе собрания сочинений он на-
писал: «Навечно повязанным светлой памятью со
мной – Рождественским, большим и малым, вечно
благодарный ученик Игнатия Дмитриевича и, наде-
юсь, надёжный друг его семьи с поклоном и благо-
дарностью В. Астафьев».
Много встреч было у меня с Виктором Петрови-
чем, и всегда, конечно, откровенных и неформаль-
ных. Сводила меня с ним и журналистская работа.
Он был участником нескольких моих телепередач и
документальных фильмов. Сейчас они лежат в моём
домашнем архиве, и время от времени я их пере-
сматриваю, каждый раз удивляясь, что нисколько
не устарели мысли и слова, сказанные Виктором
48
Петровичем вот уже больше десяти лет назад в
лёгкой застольной беседе, разумеется, без всякого
умысла сказать что-нибудь эпохальное, на века.
Он-то, может быть, и не хотел, да только у боль-
шого художника ни одно слово не пропадает вту-
не. Вот и захотелось мне предложить размышления
писателя на разные темы, которых касались мы во
время съёмок. Конечно, литературная версия не
передаёт оттенков живой речи. Но, надеюсь, за
этими строчками вы увидите настоящего Астафье-
ва – ироничного, даже смешливого, каким он бы-
вал с близкими людьми, когда он не вещал, а как он
любил говорить, трепался о том, о сём, заполняя
своим неповторимым астафьевским юмором паузы
в очень серьёзном разговоре.
О Мане-реке
Как-то мне довелось сплавляться по Мане, и я
рассказала Астафьеву, как полупьяные туристы с
песней «Эй, ухнем» тянули плот и как каждый при-
вал превращался в попойку…
–Повыбито всё по берегам по Мане, всё, что ше-
велится. Надо же маленько приводить себя в поря-
док, – откликнулся Астафьев.
Всё, что касалось этой реки, он воспринимал бо-
лезненно. В песне, написанной им к фильму «Сюда
не залетали чайки», он называет Ману – мамой. Ду-
маю, не только ради рифмы.
– Виктор Петрович, убивает, что без нашего на-
питка национального не представляют турпохода.
А потом, с похмелья, все эти красоты созерцают...
– Большинство, Лида, их не видят. Тут приставили
плот, я спрашиваю: ну как, ребята? «Да мы ни хрена
не видели – квасили…»
Астафьев искусно разыгрывает эту сценку в ли-
цах, и я живо представляю горе-туристов, неделю
сплавлявшихся по красавице реке, их небритые
лица, заплывшие не столько от комариных укусов,
которых на Мане хватает, сколько от чрезмерного
употребления, и при этом – счастливых. А как же,!
На природе побывали, живыми вернулись. Вспом-
нила, как инструктор по сплаву, глядя на горланя-
щую песни компанию, говорил: «Наши туристы на
этом маршруте очень много пьют и практически
видят процента три». Сказала об этом Астафьеву.
На что он мне рассказал такую историю:
– Мой доктор недавно съездил в Кононово на
рыбалку, приехал и говорит: сапоги надели, спин-

нинги взяли, потом напились как свиньи, и вся
рыбалка. Открывай и наливай – так называется ры-
балка. И туризм в это же превратился, будто дома
напиться не могут. Надо охрану Маны поручить
казачеству. Казачество, которое на Мане, наряжа-
ется в фуражки, вешает царские медали... Пусть бы
занялись полезным делом за какую-то плату. Это,
конечно, должен взять на себя Дивногорск. Туризм
у нас стихийный, за границей, между прочим, там
организованный: надо платить. А здесь вырвался и
давай пиратничай, делай, что хочешь. читают, мало интересуются театром, другими веща-
О нашей культуре
– У нас давно повелось: за ограду вышел – не
моё. Раньше из подъезда вышел – не моё, а сейчас
за дверь вышел на площадку и можешь делать что
угодно. Это дикость, которую умом не сразу постиг-
нешь. То, что я видел в некоторых домах…– Аста-
фьев машет рукой, словно открещивается от страш-
ного видения. – Не буду называть имени ученой,
которая работала в Чехии. Её, естественно, чехи
приглашали в гости, и она собралась их пригласить
сюда. И с ужасом мне говорит: «У меня хорошая
квартира, есть чем угостить, но посмотрите на наш
подъезд». Я посмотрел – о, ужас! И дома-то неста-
рые. Свиньи такого не наделают. Там ещё пивная
рядом, так мужики в подъезд ходят нужду справ-
лять… И пока мы не научимся самоочищению, са-
моограничению – не на что надеяться...
Вижу на плёнке грустный взгляд Астафьева. Вспо-
минаю бесконечные, вошедшие в привычку, повсе-
местные разговоры, что во всём виновата власть и
говорю:
–Можно ругать власть до бесконечности.
–Можно. Можно сменить президента, Думу, сде-
лать другую структуру правления. Но если народ
будет так себя вести, то надеяться на улучшение
очень сложно...
В Игарке меня воспитывал не только твой папа
– замечательный преподаватель, редкий, умный, но
и белогвардейский офицер. Мне, если везёт, то уж
везёт – штабс–капитан колчаковской армии. Чему
он учил? Дисциплине и чувству обязательности. Я,
когда молодой был (сейчас-то это стало нормой
обещать и не сделать), когда что-то пообещают и
не сделают – я даже плакал. Сижу и плачу. Сейчас
я обколотился, что ли? А с этого начинается очень
многое, каким-то двум-трем вещам учил: опрятно-
сти и обязательности.
О загранице
– Есть сильные государства и есть благополуч-
ные, такие, как Голландия, Дания, Бельгия, Люксем-
бург. Чистые, ухоженные. В Голландии в некоторых
городишках моют шампунем улицы. Наращивают
сто метров земли каждый год, привозят из Шве-
ции, потому что земли не хватает. Но человеческие
пороки, они не имеют ни начала, ни конца. В этих
государствах в 7 часов начинается рабочий день,
в 4 заканчивается, они паркуют машины и больше
из дома не выходят никуда. Им нет дела ни до кого,
плевать, что происходит в 6–ом районе, где в от-
крытую торгуют наркотиками. Ставят уколы прямо
И это всё о нём
на улице, хочешь укол – пожалуйста. Стоит девочка:
сумочка, всё стерильно. Хочешь проститутку – по-
жалуйста. В окне девочки сидят такие, что ай–люли
и недорого…
Надо бы видеть лицо Виктора Петровича в эту
минуту: вот, мол, я какой, всё знаю – что дорого, что
не дорого. Одна деталь, а за ней образ города – го-
товая зарисовка для «Затесей».
– А этих людей, которые тут живут, это не касается,
это от них в стороне. Надо сказать, что очень мало
ми. Все услуги им доставляют в дом. А сильное го-
сударство – Германия, где самый высокий уровень
жизни. Я давненько был в Германии, лет 12-15 назад.
Тогда у них были митинги протеста, что нефтепере-
рабатывающий завод дымит на Кёльн. Сейчас подъ-
езжаю – беленькие трубы, весь завод беленький,
никакого дыма. Я спрашиваю: что такое? Оказыва-
ется, у них в Бундестаге встали зелёные, а это очень
сильная партия, и сказали: «Наших средств хватит,
чтобы нанять бульдозер и сравнять с землёй этот
завод». Немцы зря не говорят. И вот всё модерни-
зировали, никакого дыма, всё автоматизировано. А
у нас металлургическая чёрная промышленность, в
которой задыхаются рабочие, в большинстве своём
дымит на дореволюционном, чуть подновлённом,
чуть залатанном оборудовании...
О власти
– Брежнев в последнее время плакал: зачем
меня, больного человека, позвали, неужели у нас
всё так плохо? Что без меня не могли обойтись? –
Плаксиво ёрничая, начал Астафьев. Очень похоже
у него получилось, разве что не шамкал как некото-
рые наши пародисты. А продолжил уже серьёзно:
– Плохо, плохо. При нём остатки допивали, до-
едали, растаскивали. Одной только нефти дели
куда-то на 700 миллиардов долларов. В Обь спусти-
ли, озёра, пропили, продали подешёвке? Не только
сейчас это происходит – происходило и раньше.
На Ельцине закозлились. Нет, братцы мои, это всё
происходило полным ходом и раньше. Сельское
хозяйство в 20–30 годы доконали. А без сельско-
го хозяйства, как говорил Олдридж, английский
писатель, порох и железо жрать не будешь. Сын-
интеллектуал спросил его: «Папа, кто умнее: ин-
теллигенция, рабочий класс или крестьянство?»
Он ему тогда и сказал: «Порох и железо жрать не
будешь». Я это теперь всегда использую. Англичане
редко так грубо говорят. Всё время: и при больше-
виках, и сейчас пытаемся бежать впереди паровоза
или телеги. Но мы же не лошади – мы люди. Нас же
телега и покалечит. Уже не раз это было – переез-
жала нас, едва потом поднимались…
О Чечне
– Генерал Ермолов – умнейший из царских гене-
ралов, военачальник – ввёл туда 250-тысячное вой-
ско, боролся с 25 тысячами горцев. В конечном сче-
те, война растянулась на 50 лет! Он брал эту Чечню
потом уже тем, что выжигал всё подряд. Сначала он
тоже пробовал воевать, а потом выжигал всё: поля,
жилища. Он проклят навеки там, на Кавказе, за эти
49
 И это всё о нём
дела. Но опыт генерала Ермолова не изучают, марк-
сизм-ленинизм, пожалуйста. А опыт военачальни-
ков, таких как Брусилов и других, как-то ленятся,
и академии не очень на это внимание обращают.
Если бы знали тот опыт, не влезли бы в эту дыру. Это
чёрная дыра, и когда её заткнут – никто толком ска-
зать не может. Вчера смотрел у соседа телевизор:
поезд какой-то взорвали, ещё взорвут; какой-то ка-
микадзе машину взорвал. Самая настоящая чёрная
дыра...
О нашем народе
– Русское население так и не было восстановле-
но. Мы за счёт туркменов, таджиков, Кавказа при-
писали, что в целом население Советского Союза
возросло – русское нет. Оно не восстановлено до
сих пор и не думаю, что когда-нибудь восстано-
вится. Бывал в Ярославле, в Вологде долго жил,
Костромская, часть Кировской области – они же
совершенно пустые. Военная промышленность, тот
же Череповец, просто всосала остатки сельского
населения. Есть деревни в Вологодской области,
где по 15 лет не видели детей. Мы даже не осознали
до сих пор, какой ужас пережили…
О наших женщинах
– Я только что получил из Новосибирска пло-
хо изданную маленькую книжку Красножёновой
– наша дореволюционная собирательница фоль-
клора, народной жизни. Она называется, могу со-
врать, «Дети в крестьянском дворе». Тогда абортов
не делали, рожали много, жизнь женщины о-хо-хо
какая нелёгкая была, и всё, что Некрасов писал, на
самом деле было… Хочу добиться, чтобы переиз-
дали эту книгу, тираж всего 300 экземпляров, надо
хотя бы 3 тысячи, а лучше – 30, чтоб прочитали, в
каких трудностях стояла русская семья. Наши жен-
щины не готовы к таким испытаниям. Во Франции,
где рождаемость ещё ниже, чем у нас, там бабы тя-
желее сумочки такой (пытается изобразить такую
сумочку) в руках не держали. У нас-то сумки ого-го
(снова показывает и смеётся), а эта стерва (говорит
беззлобно) тяжелее редикюльчика модного ниче-
го и не таскает. Четыре часа – и уже сидит, курит
в кафе, разговаривает о высоких материях, потом
пойдёт делать клизму после ужина, чтобы фигу-
ра не портилась. Всеми препаратами, от ребёнка
спасающими, они владеют прекрасно, они в этом
смысле грамотные. И мы уже подучились…
– Я недавно приехала с форума феминисток, так
там мужика чуть ли не врагом объявили…
Астафьев от души смеётся, даже слёзы выступи-
ли:
– Семья, где жена получает больше – это же
кошмар. Но англичане с этой задачей справляют-
ся. Только что я прочитал замечательный роман
в журнале «Москва» «Не позвать ли Дживса». Со-
ветую тебе прочитать – получишь невероятное
удовольствие. Если поставить в хорошем театре,
все будут лежать под скамейкой. Это изящнейший
британский юмор. И вот там баба получает больше
мужа. Наши сразу начинают об него ноги вытирать
и говорить: пошёл вон!.. (И опять заразительно сме-
50
ётся).
– Ещё, Виктор Петрович, говорят: козёл, нику-
дышный… Вот и весь феминизм.
Астафьев не то, что смеётся – хохочет, ну и я вме-
сте с ним. Отсмеялся:
– Молодцы, попробовали бы раньше, от козла
тут же по зубам получили бы такую затрещину – три
дня вставляли бы…
Астафьев вдруг резко делается серьёзным:
–Долго добивались, чтобы не пороли, не били,
почитали... Маленько бы надо посдержанней бабам
себя вести…А то курЯт. (Говорит с ударением на по-
следнем слоге, передразнивая кого-то, подносит к
губам воображаемую сигарету и снова заразитель-
но смеётся). – Я в 20-й больнице лежал, у каждого
подъезда кучкуются девки-студентки, юбки до пупа,
под фонарь ростом, ржут стоят, курят – окурков це-
лый слой набросан. Я им говорю: «Девки, вы там ку-
рите, а весь дым в окно идёт». «А ты закрой окно!».
(Снова заливается смехом).– Резвые девки, одеты
хорошо, папа с мамой уже дали машину или на сво-
ей подвезут их сюда. Конечно, они на маленькую
зарплату в большинстве своём работать не будут,
эти студентки-медички. Там работают люди самоот-
верженные, на которых ещё держится наша жизнь.
В больницах, музеях…
Последние фразы он говорит серьёзно, даже с
каким-то тяжёлым вздохом: сколько уж раз и гово-
рил, и писал об этом, а жизнь меняться не спешит.
Даже тень страдания пробежала по лицу. Такой уж
он человек, для кого-то мелочь, а у него заноза в
сердце. Вспомнилось, как в разговоре с актером
Жжёновым, на его слова: «Мы с вами, Виктор Петро-
вич, последние могикане», мгновенно откликнулся:
«Мудюкане». Может, и грубовато, но зато беспощад-
но. Это к тому, что так, наверное, смотрят на него
сегодняшние хозяева жизни, не понимая, чего это
старик так сердце себе рвёт из-за каких-то люди-
шек…
О кино
– У меня возможность есть каналами пощёлкать.
(Показывает, как, получается это у него смешно,
опять настроился на шутливый лад).– Я уже пута-
юсь, где какой фильм идёт – везде палят. Машины
переворачиваются, всё полыхает. (А у самого глаза
горят, как у мальчишки). – Причём, мне нравится: в
него палят, строчат изо всех оружий, уже должно
ни кусочка от него не остаться, а он пальнёт и тот  –
кверху ногами. Ребятишкам нравится: вот герой –
Шварценеггер. (Смеётся).
Насмеявшись от души, Виктор Петрович встаёт,
мы идём по его маленькому дворику, где, пожалуй,
и шести соток не будет. Лицо делается спокойным,
умиротворённым:
– Вот, что есть тут, Лида. Я посадил, похвастаюсь
тебе. Было семь ёлочек, болели – две осталось. Вон
кедр, шишки видишь?
– Сколько шишек собираете?
Астафьев смеётся над моим наивным вопросом:
– Я не собираю, восемь штук было – упали.
– Но пощёлкать-то можно…
– Пощёлкать я тебе дам, мне привозят орехи.

(Машет рукой в сторону дома.) А тот вот кедр (по-
казывает какой именно) – болел, я спасал его, как
мог… А это всё калина, я много сажу её. Потому что
она от гипертонии очень помогает. Вот я и выпен-
дриваюсь тут. А там рябины…
Закончив «хвастаться», заходит в дом, выносит
книжку свою последнюю:
– На. Красивая книжка. – Виктор Петрович лю-
бовно оглаживает обложку. Я в ответ дарю ему
свою газетную статью с фотографией.
– А ты ничего местами. – (Смеётся он. У него хо-
рошее настроение, и я радуюсь, что подняла его).
– А что нет что ли? – пытаюсь отвечать ему в тон.
– Молодец, что форму держишь. – И вдруг без
всякого перехода. – А ты куришь?
– Обижаете, Виктор Петрович.
Он весь как-то разжался, расчувствовался, обнял
меня:
– Умничка моя! Баба не курит – это сейчас такая
редкость!…
– В рот не беру.
– И, слава Богу!
Пришло время уезжать: я всегда торопилась уе-
хать, как будто боялась отобрать у него драгоцен-
ные минуты творчества. А сейчас думаю: может, ему
И это всё о нём
нужны были эти минуты расслабления, необяза-
тельного и непринуждённого разговора…Уже не
узнаю.
Виктор Петрович проводил меня за калитку.
– Звони.
– Ну, и вы нас не забывайте.
– Счастливо, Лида…
Уже сидя в стареньком студийном уазике, огля-
нулась: Виктор Петрович стоял у калитки, глядел
вслед, прощаясь, махал рукой...
Это была моя последняя земная встреча с Аста-
фьевым, и было это как будто вчера.
Красноярск
Август 2011-го
P.S. Много и сейчас спекуляций вокруг его имени
и воспоминания о нём порой пишут те, кто
видел его лишь издали. Наверное, это издерж-
ки славы и ничего тут не поделаешь. Тем бо-
лее, когда человек такого масштаба живёт в
провинции, где он такой один. Правда, на мой
взгляд, не всё так безобидно, и имя при чрез-
мерном усердии поклонников может поистре-
паться, набить оскомину. Во всём нужна мера,
такт, бережность…

Виктор АСТАФЬЕВ
На вдохновенной яростной волне
В тридцатых годах в далёкой заполярной игарской школе появился высокий чернявый парень в очках
с выпуклыми стёклами и с первых же уроков усмирил буйный класс 5-й «Б», в который и заходить-то не-
которые учителя не решались. Это был новый учитель русского языка и литературы Игнатий Дмитриевич
Рождественский. Почти слепой, грубовато-прямолинейный, он не занимался нашим перевоспитанием не
говорил, что шуметь на уроках, давать оплеухи, вертеться, теребить за косы девчонок – нехорошо.
Он начал нам рассказывать о русском языке, о его красоте, богатстве и величии. Нам и прежде расска-
зывали обо всем этом. Но так тягуче и скучно, по методике и по правилам, откуда-то сверху спущенным,
что в наши удалые головы ничего не проникало и сердца не трогало.
А этот учитель говорил, всё больше распаляясь, читал стихи, приводил пословицы и поговорки, да одну
другой складнее, и, дойдя до слова «яр» усидеть на месте не мог, метался по классу. Горячо жестикули-
ровал, то совал кулаками, как боксер, то молитвенно прижимал руку к сердцу, усмиряя его и себя, и вы-
ходило, что слово «яр» есть самоглавнейшее и красивейшее слово на свете и в русском языке, ведь и на-
звания городов – Ярославль, Красноярск – не могло обойтись без «яра», и берег обрывистый зовётся яр,
да и само солнце в древности звалось ярило,
яровое поле – ржаное поле, яровица, ярица,
которую весной сеют, ярый, яростный человек
– вспыльчивый, смелый, несдержанный, а ярка,
с которой шерсть стригут?..
Словом, доконал нас учитель, довёл до та-
кого сознания, что поняли мы: без слова «яр»
не то что не дыхнуть, ни охнуть, но и вообще
дальше жить невозможно…
Не выговорившись, не отбушевав, наш но-
вый учитель не раз потом возвращался к слову
ЯР, и думаю я, что не в одну мою вертоголовую
башку навечно вошло это слово, но и другие
ученики запомнили его навсегда, как и самого
учителя и его уроки, проходившие на вдохно-
венной, тоже яростной волне.

Преподаватель Игнатий Отрывок из статьи Витя Астафьев –

Дмитриевич Рождественский «Очарованные словом». 1997 г. детдомовец из Игарки
51
 И это всё о нём

«Мне необыкновенно повезло…»

Лидия РОЖДЕСТВЕНСКАЯ

Слово писателя об учителе

В 2011 году юбилеи учителя и ученика совпали – 100 лет со дня рождения Игнатия Рождественского и
10 лет кончины Виктора Астафьева. В 2000-м дочери Игнатия Дмитриевича – Лидия и Елена поехали
в Овсянку к Астафьеву, чтобы снять беседу с ним для фильма «Воспоминание об отце», к 90-летней
годовщине со дня его рождения. Тогда и состоялся этот разговор с писателем, который подготовила
для альманаха «Затесь» Лидия Игнатьевна Рождественская.

В
иктор Петрович усадил нас за стол во дворе
своего дома, видевшего множество гостей,
слышавшего много разных разговоров, при-
строил на столе скромную вазочку с цветами.
– Букетик летний, видите, какой хороший.
– Сразу другое дело.
– Конечно, другое дело. Я же художник всё-таки,
в пределах Овсянки-то понимаю.
Тем временем, оператор, повозившись с каме-
рой, нашёл-таки подходящую для съёмки точку, и
кивнул мне: можно начинать.
– Виктор Петрович, если честно сказать, я се-
годня всю ночь не спала. Казалось бы, столько ин-
тервью брала в своей жизни, а когда об отце гово-
рить… так тяжело. И, кажется, что слов-то нужных
не подобрать. И мучаю себя, что дочерью, навер-
ное, была не очень нежной и отца плохо понима-
ла. Вы один из любимых его учеников, мы бы очень
хотели, чтобы вы о нём рассказали...
Астафьев всегда был прекрасным рассказчиком,
таким я его помню с тех пор, как он впервые по-
явился в нашем доме, наполняя его бесконечными
рассказами, байками, да так, что завораживал. И это
чувство, обретённое в детстве, не проходило, не
истаивало с годами. Астафьев был дорог нам, как
член семьи, как чуть ли не самый любимый ребе-
нок папы, к которому мы по-детски его ревновали.
Он наведывался нечасто, пока жил на Урале и в Во-
логде, и тем радостнее и дороже были эти встре-
чи. Папа любил своего Витьку какой-то ему одному
ведомой любовью к ученику, оправдавшему его
надежды. И Астафьев платил ему тем же: поначалу
сыновней нежностью интернатского пацана, а по-
том преданностью верного друга. И как бы высоко
ни поднимался на своем литературном поприще,
никогда не забывал того, кто указал ему эту дорогу.
Приезжая в Красноярск, он часами проводил
время в беседах с отцом – им всегда было о чём
поговорить. И нас, тогда ещё девчонок, не забы-
вал – шутил, одаривал шоколадками. Пожалуй, из
друзей отца только поэт Лев Ошанин мог тягаться с
ним в нашей любви. Каждый его приезд становился
праздником для нас, но прежде всего, конечно, для
отца. И потом, когда Виктор Петрович уезжал, ещё
долго вспоминался, и что самое главное – ждался в
нашем доме... И тогда, когда был жив папа, и после
– он никогда не забывал нас. Однажды он привёл к
нам в дом на улице Декабристов священника, что-
бы крестить нас по православному обряду. Так он
стал ещё и нашим крёстным отцом. И вот он сидит
передо мной и согласно кивает в ответ:
– Всё закономерно – ночь не спала. Когда теряют
близких людей, не спят не одну ночь, тем более, ког-
да теряют родных... Всё правильно, может быть, до-
черью была не той. Всё идет от того, что все живые
всегда перед мёртвыми виноваты. Всегда были… К
сожалению, эта традиция сейчас исчезает, много
людей сейчас правых, которые считают, что никому
не обязаны: ни живым, ни мёртвым. Они – отдель-
но, их не мучает бессонница, как тебя, их ничего не
мучает, только собственное благополучие, относи-
тельное наше советское благополучие, которое на-
зывается малогабаритным раем.
Малогабаритного рая-то у половины населения
нет, но тем не менее. Мы породили жесточайший
эгоизм своим поведением прошлым – репресси-
ями, коллективизацией, уничтожением крестьян-
ства, породили людей беспощадных, самое глав-
ное, мы лишили их памяти. И уже за удивление
принимают, что я помню своего школьного учите-
ля, почитаю его и даже могу о нём разговаривать.
Господи, дайте мне медаль за это, какой я хороший!
Я иногда схожу в город, вернусь и мне хочется по-
слать в Кремль телеграмму: съездил в Красноярск,
у меня не украли кошелёк, не оскорбили, не обо-
звали. Спасибо партии, правительству, нашему на-
роду – он лучший в мире народ. До чего дожили!..
Я считаю, если дочь не спит ночь, перед тем, как
поговорить о памяти отца – это не просто прекрас-
ное чувство, это – нормальное состояние челове-
ка, который помнит о том, что вырос, что ему был
дан хлеб, воспитание. Это та благодарная память,
на которой, собственно, всё и стоит, всё человече-
ство. Утрата её приводит к катастрофе, которую мы
и переживаем – самую настоящую катастрофу: ге-
нетическую, идеологическую, экономическую. Эко-
номическую, я считаю, в последнюю очередь. Всё-
таки голода нет, хлеб есть, картошка есть. У кого-то
не хватает и картошки – прошу прощения у этих
людей. Но самое главное – мы утратили память.
Так что вы не хвалите и не благодарите меня за
то, что я взялся разговаривать об Игнатии Дмитри-
евиче. Я делаю это часто очень, потому что работа
моя связана с тем делом, которым занимался Игна-
тий Дмитриевич дольше меня. В трудные годы зани-
мался, в сложные. Он был таким восторженным че-

52

ловеком. Я приезжал в Красноярск в 50-60-е годы, и
всегда с ним общались. «Витя, переезжай сюда, тут
такие стройки, разворот, тут Ленин в ссылке был».
Да, он был человеком искренним. Может быть, этим
и жил. Я не брошу не только кирпича, крошки кир-
пича в таких людей, хотя в этом много противоре-
чий, в которых ещё стоит разобраться. Но, тем не
менее, даже сама жизнь его подводила к сложным
внутренним процессам. Последние его стихи, осо-
бенно из книги «Встреча с тобой», где речь пошла
о женщине, о любви, как ему Господь пособил, они
отличаются уже во многом от его ранних роман-
тических юношеских стихов. И какой-то глубиной
и, я бы даже сказал, замешательством, потому что
ехать уже на одном патриотизме невозможно, по-
тому что видел, что Сибирь покрывается дымом,
смрадом, рубят беспощадно. Без конца же нельзя
этим восхищаться. Потом он много работал в газете
«Правда», в той «Правде», которую впору называть
было кривдой.
– Он гордился тем, что единственный беспартий-
ный за всю историю работал в «Правде».
– Да, и очень гордился. Так этим дорожил. Он
писал лирические очерки, которые в то время по
существу никто писать не мог, трескотню писали.
Я всегда их отыскивал вдалеке на Урале и читал с
удовольствием и гордился, что их написал Игнатий
Дмитриевич. Сам такой же лирик был в ту пору.
Лирические времена давно кончились, стояло
лето 2000 года, и всеми признанный классик отече-
ственной литературы, похоже, несколько грустил
по этому поводу.
– Неуютно отцу было, что ли, я не знаю. Вообще
судьба провинциального писателя… – начала свой во-
прос Елена, на что Астафьев отреагировал мгновенно:
– Жуткая. Всегда смотрел на детей, потом на вну-
ков, чтобы не появилась у
них тяга к литературе, осо-
бенно к художествам. Да
не дай-то Бог. Я хотел всег-
да, чтобы дети, внуки были
какими-то ремесленника-
ми, чтобы могли сделать
что-то для дома. Печь,
ковать, железку срубить,
сварить, сшить… А свя-
зываться с искусством…
Оно развращает подач-
ками, мелкими деньгами.
Надо отдельную передачу
делать о судьбе провин-
циального писателя...
Это уже камень в мой огород. Каюсь, писатели
были редкими героями моих передач. Может, от
того, что выросла в семье поэта и сделала для себя
эту тему запретной. Или оттого, что очень серьёзно
отношусь к поэзии и не всякого стихотворца, даже
выпустившего две-три книги и мнящего себя по-
этом, могу причислить к их числу. Хотя и у графо-
манов иногда встречаются удачные строчки. Как-то
мы разговаривали на эту тему с Астафьевым, и он
согласился, что даже у заурядного поэта свой мир,
и в этом мире могут быть открытия. Беда в том, что в
И это всё о нём
стихотворном хламе (теперь, если есть деньги, из-
дать сборник не проблема) никто жемчужин искать
не будет. Некому. Редактор как профессия скоро
умрёт совсем, за ненадобностью. Тем временем,
Астафьев продолжал:
– Игнатий Дмитриевич судьбу провинциального
художника во всех ипостасях изведал. И в лучшие
времена, когда писателей было мало в Краснояр-
ске – они часто издавались, могли себе позволить,
и в худшие, когда их стало больше, когда появилась
новая волна. Сейчас хорошо быть храбрым, сейчас
очень много храбрых в литературе, они всех обли-
чают, и прошлое в том числе, но я все-таки в 50-е
годы таких храбрых не видел, я могу по пальцам
перечислить, которые говорили: я имел мужество
молчать в это время, хотя бы молчать…
Тема эта была для Астафьева болезненной. Он
часто говорил с нами о мелких писателишках, ко-
торым бы и руки не подал, о подличанье в красно-
ярских литературных кругах и хоть был выше этого
– глубоко переживал: мнят себя чуть ли не гениями,
подошли бы к книжной полке, там Гоголь, Лермон-
тов, Достоевский, неужели себя рядом ставят?
–Может быть, по алфавиту, Виктор Петрович, ставят?
–Ну, если по алфавиту, так я первый – обычно смеял-
ся он,– это ж сколько до меня Гоголю тянуться…
Но я отвлеклась. Приехала говорить об отце, так
уж говори:
– Виктор Петрович, для вас лично, что значит отец?
– Отец ваш для меня очень много значит, как для
всякого живого человека, Учитель – прежде всего.
Это счастье огромное. Я знаю писателей, которым
буквально не повезло: у них не было учителя чи-
тающего, понимающего литературу, а главное, лю-
бящего её. А свою любовь Игнатий Дмитриевич не
навязывал, она по волне, что ли, по характеру пере-
давалась ученикам. И в
моей жизни был очень
трудный период, ког-
да или в преступники
пойти или…даже не
знаю куда. И вот встре-
тился в эту пору в Игар-
ке, в этой захолустной
сейчас Игарке, Игнатий
Дмитриевич Рожде-
ственский. Он отно-
сился к детям не как к
человеческому матери-
алу, а как к существам,
которые рождены от-
дельно и даже по фами-
лиям разные. Не все Иваны, не помнящие родства.
В нём было какое-то понимание элементарных ве-
щей, что маленький человек тоже человек и из него
когда-то вырастет большой. Для того времени это
было очень важно, и я просто считаю, что мне не-
обыкновенно повезло.
Игнатий Дмитриевич как литературу препода-
вал? В самый разбитной класс приходит, бросит
журнал на стол. Никого не перекликал и начинал
говорить. Я помню, как он говорил на уроке русско-
го языка о слове ЯР – два урока об одном слове!
53
 И это всё о нём
Это редкое счастье для тех, кто мог слушать такого
учителя. С этого слова у меня и началось уважение
к слову. Одно слово, а как в него много вмещает-
ся оказывается, как о нём много говорить можно.
Сейчас это звучит даже сказочно, и многие мне не
поверят, тем более, что я жил в средней полосе
России, где один пенсионер не поленился посчи-
тать, что его районная газета в неделю употребляет
800 слов. Боюсь, что некоторые сейчас дошли до
400. По-моему, дошли уже. Если учесть, что Пушкин
знал 25 тысяч слов. Есть такой словарь пушкинский
большой, толстый. Пушкин – гений, но я думаю,
среднеобразованный человек России десяток ты-
сяч слов знал, и дойти до 800 – это тоже форма оди-
чания страшного.
Вероятно, плохие учителя учили этих газетчиков,
этих начальников. Плохие. Школа наша постепенно
вырождается, такого как Игнатий Дмитриевич про-
сто из такой школы выгнали бы. Он не признавал
никаких методик, работал в нарушение, кричал: «Эй,
вы там, болваны, вот я вас…» – и кулаком показы-
вал. Оказывается, он потом признался, что дальше
второго ряда не видел ничего, он же близорукий
был и на всякий случай кулаком действовал. Где-то
через 5-6 уроков не надо было и кулаком показы-
вать, все сидели мёртво, заворожённо, смотрели,
открыв рот, как интересно учитель читает, расска-
зывает. Как много знает. И мы можем знать. Это же
завлекательно – быть лучше, отличиться. Первый
год, когда он пришел, я единственный раз сидел
один год. Он застал меня в 5-м, где я сидел 3-й год.
Так что, в шестом классе я уже один год, как и по-
лагается, отсидел, хотя с математикой было очень
плохо. Это обычное дело: у гуманитариев с мате-
матикой катастрофа и надо быть терпимым к это-
му, как-то стараться вытянуть из него троечку, а уж
больше-то и не надо. Я и сейчас до десяти с трудом
считаю… (Смеётся) Так что от учителя, особенно
для ребёнка, у которого нет родных, от воспитате-
ля зависит всё. Ребят надо увлекать, не отучать от
книжки, а приучать к ней. А сейчас... такой долбёж,
долотом таким на мозги, просто отучили от литера-
туры...
– У нас отец все время был с книгой. – Вступила в
разговор Елена, она наш семейный летописец, пом-
нит многие детали. – Мама на кухне, гостей всегда
полон дом, что-то стряпает, папа сидит с книжкой,
вслух читает. А вот когда мы учились, нас заставля-
ли без конца писать какие-то планы к сочинениям.
Помню хорошо, задали нам план к «Бородино» Лер-
монтова. Я прихожу к отцу и говорю: «Папа, надо
план мне к «Бородино», помоги». «Да что они…»
– убежал в комнату, закрылся, не может он выно-
сить этого, терпеть, слышать сил никаких не было.
Выскочил оттуда: «Кто это мог сказать?» «Ну, учи-
тельница сказала, что надо по плану всё сделать».
Он просто физически страдал, ужас, что с ним было.
Никак не мог успокоиться, для него это дикость, аб-
сурд – писать сочинение по плану.
Астафьев, когда услышал это, чуть сам не задо-
хнулся:
– Как можно так с детьми обращаться, учительни-
це этой надо тогда в столовую посудомойкой идти.
54
Зачем в школу? Это же импровизация бесконечная.
Школа – это импровизация на 10 лет, а учитель – это
артист, прежде всего, он, может, это и не осознаёт.
Как это возможно! Если он любит литературу, как
Игнатий Дмитриевич, знает по существу, всю по-
эзию нашу. Он об одной Москве мог читать сутки. Я
знал трех человек в Советском Союзе, которые зна-
ли так поэзию. Когда-то соревновался с Игнатием
Дмитриевичем Александр Твардовский, который
тоже обладал прекрасной памятью, высокой куль-
турой, но через два с половиной часа сдался: «Да-
вай, сибиряк, дуй…»
Но самое интересное при этом, когда мы про-
сили в школе прочесть Игнатия Дмитриевича свои
стихи, он долго отказывался. Но всё равно охота
кому-нибудь почитать и он соглашался, но всегда
свои стихи читал по бумаге. Всё от Апполинера до
Маршака он читал наизусть. Драверта очень любил,
которого в ту пору не знали…
К сожалению, замечательного сибирского поэта
Петра Драверта мало знают и сейчас. Папа читал
его стихи всем московским поэтам, побывавшим
в нашем доме. Так он открыл его для Льва Ошани-
на. И, несомненно, под влиянием стихов Драверта:
«От твоей юртЫ, до моей юртЫ горностая след на
снегу», родились у Ошанина слова песни «От моей
любви до твоей любви…»
– Сибирскую поэзию знал прекрасно, не только
сибирскую – русскую поэзию. И, конечно, у такого
человека феноменальных знаний, знающего Бара-
тынского, Тютчева, Фета, которых мы в ту пору и не
слышали, и требовать от него план – дико. А у нас
считается это нормально. Его бы из школы со вре-
менем выгнали. «Чё не выполняешь?» Там же пони-
мают больше его...
– Мама рассказывала, когда они познакомились,
он был такой нелюдимый, заберётся на печку и сут-
ками бормочет стихи, слова не дождёшься. – Снова
вступила наш семейный летописец Елена. – Поэзия
– это был его мир, его жизнь. Россия и поэзия – это
было всё для него. Плакал. Скажет «Россия» и пла-
чет, и сразу за сердце держится, так мучился... «И
твою худеющую руку поцелует русский офицер»,–
очень любил эту строчку Гумилёва.
– Я думаю, сейчас бы он писал мучительные сти-
хи, – отозвался Астафьев. – Вы говорите, скажет
«Россия» и в слёзы. Поэт вообще чувствительный
инструмент сам по себе, он всё через себя. То,
что он читал матери стихи на кухне, это удел всех
нас. Вот мальчики нашли божью коровку, стекол-
ко – надо девочкам показать, так и литератор. Он,
к сожалению, уязвим, потому что – дитя и хочет
драгоценность, которую только что открыл, кому-
то показать.
А что касается одиночества – это удел не только
Игнатия Дмитриевича, это удел любого одарённого
человека во многих сферах вообще, а в литературе,
в частности. Литератор, который берётся за перо,
он не знает этого, но должен быть приготовлен к
тому, что будет нести одинокую долю. Во-первых,
это труд всё-таки сугубо индивидуальный. Когда
художник пишет полотно в своей мастерской, его
там никто не видит, а литератору ещё приходится

бывать на людях, общаться, а если он пьяный – все
думают: он пьяница голимый. А когда он сидит сут-
ки и месяцы за столом – этого никто не видит, не
знает. У нас сейчас много непрофессиональной по-
эзии, просто Кача плывёт из словесных столбиков
составленная.
А если профессионально, всерьёз, даже я, очень
общительный человек, по детскому дому мимикрии
подвержен. и фронтом, и ФЗО, и многими вещами
подготовлен к общению, в принципе – очень оди-
нокий человек. Хорошо с семьёй всё в порядке,
хоть никогда не знали дети, что я делаю. Так, на-
верное, и вы. Я, как Игнатий Дмитриевич, стеснялся
своей профессии, какая-то в этом смысле ущерб-
ность была. И мои дети никогда не знали, что я де-
лаю, они не посвящены в это были, да и не нужно
это. Это настолько внутренне, настолько секрет
самого замысла сложен, что толку объяснять кому-
то. В классе Игнатий Дмитриевич себя чувствовал
царём и Богом среди детей, потому что сам был
дитё. Воздействие его, контакт, волны, которые шли
из класса, они его объединяли с этим маленьким
народом. А то, что он дитём был большим – вы это
знаете лучше меня…
– Таким доверчивым...
Потом мы ещё долго разговаривали, но уже без
Рядом с Виктором
Валентина ШВЕЦОВА
Петровичем
Дневник 2000–2001-го
8 февраля 2000 г.
В полдень сотрудники библиотеки-музея с нетер-
пением ждали Виктора Петровича, заранее пред-
упрежденные о его визите. Он, как всегда, ехал в
библиотеку не один. На этот раз с ним ехали специ-
алисты съемочной группы студии «ТРИ ТЭ» Никиты
Михалкова. Виктор Петрович всех своих гостей не-
пременно привозил или приводил в родную би-
блиотеку, хотел показать свое детище, рожденное
в тяжелый кризисный период (1991-1994). Есть чем
гордиться писателю. «Лучшая сельская библиоте-
ка в России» – так оценили специалисты творение
Виктора Петровича Астафьева, Арэга Саркисовича
Демирханова, Валерия Ивановича Сергиенко, Ана-
толия Михайловича Курскиева и всех тех людей, кто
вложили в нее финансы, знания, опыт и сердце.
Мы встречали именитых гостей всем коллективом,
тоже вооружившись фотоаппаратом и видеокаме-
рой. Виктор Петрович, шумно зайдя в библиотеку и
поздоровавшись, первым делом поинтересовался о
здоровье сотрудников, уточнил, всё ли ладно в би-
блиотеке? Получив бодрый ответ директора – Анны
Епиксимовны Козынцевой о здоровье и благополу-
чии, немного успокоился. Анна Епиксимовна пред-
И это всё о нём
камеры: о телевидении, снова о литературе, о судь-
бе Маны и вообще обо всем, то есть, о жизни, конеч-
но. Ходили смотреть на Енисей, который так любил
наш папа… Затем долго прощались, стоя у калитки,
и Виктор Петрович подначивал то меня, то сестру,
теперь уж не помню, что послужило поводом. Про-
сто было легко и весело. Я снова почувствовала
себя девочкой, которой дядя Витя Астафьев привёз
шоколадку…
ставила меня Виктору Петровичу как только что
влившегося в коллектив сотрудника. Поздоровались
с Виктором Петровичем за руку... На втором этаже
библиотеки он по привычке разместился за своим
рабочим столом, за которым проработал четырнад-
цать лет и оставил нам в наследство незабываемые
произведения (позже стол подарил библиотеке).
Первое мое знакомство с этим удивительным че-
ловеком происходило через маленькое окошечко
видеокамеры, с которой мне пришлось встречать
писателя. За столом сидел седой, утомленный жиз-
нью человек. Он ворчливо поминал то обюрокра-
тившихся мелких чиновников, то нерасторопную,
но наглую продавщицу, отыгравшуюся на не во-
время попавшемся под руку покупателе, которым
оказался Виктор Петрович. Неторопливое ворчание
чередовалось с острыми комментариями писателя.
Поделился Виктор Петрович и неприятными ново-
стями об автомобильной аварии, в которую попал в
Санкт-Петербурге кинорежиссер Михаил Сергеевич
Литвяков два дня назад. Сетовал Виктор Петрович на
суетливость, неумение управлять автомобилем, по-
ругивал Михаила Сергеевича, что на старости лет сел
за руль машины, но между строчек чувствовалось,
55
 И это всё о нём
переживает Виктор Петрович за друга, которого
пять часов складывали по кусочкам на операцион-
ном столе. И, наверное, нужна была Михаилу Серге-
евичу эта грубоватая мужская поддержка Виктора
Петровича, чтобы не упасть духом в трудную минуту
жизни, потому и позвонил из больницы Астафьеву.
Отдохнув немного от дорожной суеты, Виктор Пе-
трович не спеша и старательно принялся за работу,
которую непременно найдут для него Анна Епик-
симовна и Надежда Яновна. Нужно подписывать
Фото Натальи Ореховой
автографы. Так неожиданно для меня в первый день
нашего знакомства с Виктором Петровичем Аста-
фьевым у меня появились две книги «Последний
поклон», да еще и с замечательными автографами
писателя. На первой книге надпись: «Валентине
Георгиевне Швецовой, желаю, чтобы в нашей библи-
отеке ей было тепло и работалось по сердцу. В. Аста-
фьев. Февраль 2000 года. Овсянка». На второй книге
Виктор Петрович нарисовал свой любимый цветок
стародуб (адонис) и подписал: «Трава от сердца. Дай
Бог, чтобы не скоро Вам понадобилась. В.П.».
Виктор Петрович поделился своими впечатлениями
о концерте Дмитрия Хворостовского, на котором
недавно побывал, рассказал и о самом певце, с ко-
торым был хорошо знаком. Хворостовский не раз
был его гостем. Писатель одобрительно отзывался
о скромности и таланте певца. Рассказал о посе-
щении губернатора Александра Ивановича Лебедя
и жены его Инны Александровны. «Хорошая баба,
из воспитанной семьи, ладная, – похвалил Виктор
Петрович. – У Александра Ивановича вкус хоро-
ший. Вообще он молодец, не пропускает ни одного
значимого мероприятия и культуре помогает». По-
том Виктор Петрович надолго уединился с гостями
на взрослом абонементе. «По мою душу приехали,
– прокомментировал он. – Будут нарабатывать ма-
териал для фильма о войне по воспоминаниям сол-
дата». Первый день работы Астафьева с киногруп-
пой в Академгородке сказался бессонной ночью и
онемением левой руки. После двухчасовой беседы
в библиотеке Виктор Петрович вышел уставший, по-
старевший и опустошенный. Так мучительно больно
и тяжело было пропускать через исстрадавшееся
сердце солдата воспоминания о войне. Всё через
сердце приходится возвращать в память.
19 апреля
Возвращаясь с кладбища, которое Виктор Петрович
посещал 19-го числа каждого месяца (дочь Ирина
умерла 19 августа), он ненадолго заехал в библи-
56
отеку и вручил сотрудникам билеты на спектакль
«Звездопад» по его пьесе. Спектакль состоялся 11
мая 2000 года в Красноярске в театре юного зрите-
ля. Сотрудники библиотеки с благодарностью вос-
пользовались приглашением Виктора Петровича и
получили истинное удовольствие от спектакля.
28 мая
В рамках Дня библиотек в нашей состоялся «Бал для
Вас». На праздник собрались жители Овсянки, чи-
татели, учителя и ученики Овсянской школы № 7. В
первом ряду среди детей сидел Виктор Петрович.
Он присутствовал на настоящем балу: дети в кра-
сивых костюмах танцевали бальные танцы и испол-
няли песни. Опираясь на палочку, Виктор Петрович
внимательно смотрел и слушал выступления юных
артистов, не забывая одаривать их аплодисментами.
Всех присутствующих Виктор Петрович поздравил с
праздником – Днем библиотек, которого так долго
не было и который обязательно должен быть. Поже-
лал всем счастья и здоровья. Радовался Виктор Пе-
трович, глядя на детишек, которые с удовольствием
разгадывали мудреные загадки. «Умненькая у меня
соседка», – приобнял Виктор Петрович девчушку,
бойко отвечающую на вопросы. А когда та получи-
ла приз за хорошие ответы, ласково погладил ее по
голове.
Дети получили в подарок книги Астафьева и тут же
«взяли в оборот» писателя, стремясь получить авто-
графы. Виктор Петрович с удовольствием подписы-
вал книги ребятишкам. Подписал Виктор Петрович
книги и мне.
Автограф вызвал у меня недоумение: «Виктор Пе-
трович, что это вы в дедушки записались, у меня
отец старше вас!» Виктор Петрович хмыкнул, заулы-
бался и взял на заметку мое замечание.
7 июня
Мы напросились в гости к Виктору Петровичу Аста-
фьеву в его овсянский домик, в который он пере-
брался на все лето из Красноярска. Надежда Яновна
Сакова, заведующая отделом книг В.П. Астафьева,
и его первая помощница Любовь Ефимовна Лукья-
нова, библиограф, собирали цвет боярки, который
помогал Виктору Петровичу от боли в сердце. Я
занялась печкой, которую нужно было протопить.
Печь топили через день, а иногда и каждый день в
зависимости от погоды. У Виктора Петровича были
больные легкие, и влажный холодный воздух вызы-
вал обострение болезни. Переделав все неотлож-
ные дела, мы фотографировались с ним и слушали
его удивительные рассказы. А после проводили его
до Анны Константиновны Потылицыной – его люби-
мой тетушки на званый обед. Любила Анна Констан-
тиновна угостить дорогого гостя.
9 июня. В пятницу Виктор Петрович пришел в би-
блиотеку и принес аудиокассеты с записями за-
служенной артистки России Татьяны Журавицкой.
Это были романсы на стихи поэтов серебряного и
золотого веков. Она отправила аудиокассеты Викто-
ру Петровичу с просьбой прослушать их и написать
свой отзыв. А так как у писателя в Овсянке был толь-
ко проигрыватель, то посчастливилось мне и подо-
спевшему во время Игорю Геннадьевичу Фёдорову
из Дивногорского музея прослушать эти романсы
вместе с Виктором Петровичем. Приближался мой

день рождения, и я пригласила на него Виктора
Петровича и Игоря Геннадьевича неожиданно для
самой себя, Астафьев, не задумываясь, сказал: «Обя-
зательно приду».
13 июня
Мы с Верой Дегтярёвой совместили два дня рож-
дения и собрали весь коллектив. У Веры была юби-
лейная дата – 25 лет. В гостях у нас были Виктор Пе-
трович и Игорь Геннадьевич Федоров. Ели окрошку,
салаты и бутерброды. Астафьев шутил, у него было
прекрасное настроение, он рассказывал свои за-
мечательные истории, при этом удивительно гар-
монично дополняя их мимикой и жестами. Расска-
зывал о том, как однажды был в элитном ресторане
за границей, отведал 36 предложенных блюд, а когда
принесли следующие, умоляюще сказал: «Больше не
могу!» Неповторимый это был для меня праздник, да
и для всех окружающих тоже.
А затем мы слушали романсы в исполнении Татья-
ны Журавицкой. Звучал романс «Умирали цветы»,
и Виктор Петрович красивым голосом подпевал.
Я спросила у него, какие песни у него любимые. И
он ответил: «В юности любимая песня была «Вниз
по Волге-реке», пятнадцатилетним пацаном пел, вы-
тягивал, справлялся. А из деревенских песен часто
с Анной Константиновной поем «Скоро, скоро при-
дётся расстаться…» и еще часто пели песню «Монах
красотку полюбил». В этот день Виктор Петрович
подарил мне книгу «Благоговение» с надписью: «Ва-
лентине Швецовой в день ангела с поклоном и по-
желанием, чтобы она никогда не старела и остава-
лась самой собой».
14 июня
В полдень в библиотеку-музей на встречу с Аста-
фьевым приехала Татьяна Алексеевна Давыденко –
начальник краевого управления культуры. Встреча
проходила в отделе книг Астафьева. Татьяна Алек-
сеевна приехала голодная, попросила кружку чая.
Анна Епиксимовна, как хорошая хозяйка, оператив-
но накрыла стол к чаю: конфеты, печенье, колбаса.
«Чем богаты…» Так, за кружкой чая, и проходил
разговор о переходе библиотеки-музея на краевой
бюджет, чего так добивался Виктор Петрович: о фи-
нансировании библиотеки, о проведении в Овсянке
общероссийских «Литературных встреч».
11 июля
Утром Виктор Петрович заходил в библиотеку по-
смотреть выставку детского творчества. Она ему по-
нравилась, и он написал хороший отзыв. Попросил
меня помочь ему по хозяйству: принести дров да на-
ложить в печь. Ему после инфаркта нельзя было на-
клоняться, тем более носить дрова. А мне это труда
не составляло, зато была возможность пообщаться
с Виктором Петровичем. Пока он ел свою диети-
ческую пищу (отруби с молоком), приехали врачи.
Ближе к вечеру подъехали из городского и краевого
управления культуры Василий Михайлович Обыден-
ко и Татьяна Алексеевна Давыденко. Разговор шёл о
проведении «Литературных встреч». Виктор Петро-
вич просил Татьяну Алексеевну помочь с финансами
библиотеке не на ремонт здания или конференцию,
а на самое необходимое для работы.
Не раз Астафьев обращался к нам то за тетрадкой,
то за бумагой, да мало ли какой мелочи не окажется
И это всё о нём
вовремя под рукой. Анна Епиксимовна всегда не-
пременно поделится, но однажды не оказалось той
необходимой мелочи, то ли папки, то ли тетрадки, и
денег нет купить. Тут-то и узнал Виктор Петрович о
наших бедах и вступился за своих беззащитных «би-
блиотекарш», как любовно он нас называл. После
этой встречи получили мы деньги на канцтовары.
Только долго нам вспоминали, как мы писателя за-
ставили унижаться и просить деньги на наши нужды.
А мы и не просили, Виктору Петровичу ничего не
надо было объяснять, сам все понимал.
12 июля
Петров день. На улице идет дождь. В библиотеку
зашел Виктор Петрович принес для детского або-
немента книгу «По Красноярску на Пегасе». Долго
не задержался, пошел к бабе Ане, попроведовать
да яблочком угостить. Вскоре идет обратно, дождь
льет не переставая. Капюшон оранжевой болонье-
вой куртёнки накинут на голову Виктора Петровича,
сама куртёнка висит вдоль спины, не закрывая плеч.
Вышла ему навстречу, укрыла плечи, проводила до
переулочка. Возле дома его ждала машина.
13 июля
Только на несколько минут убегала к Виктору Пе-
тровичу. Передала текст рассказа, напечатанного
Надеждой Яновной (несколько листов), огурцы и по-
мидоры, купленные накануне. Виктор Петрович по-
просил купить пачку галет, крем для рук, зубную па-
сту и корвалол. А еще просил отправить бандероль
исполнительнице романсов Татьяне Журавицкой.
18 июля
В обед позвонил Виктор Петрович, попросил по-
мочь по хозяйству. Когда я несла вторую охапку
дров из дровяника, приехал Роман Харисович Солн-
цев и привез гостей: Френсиса Грина и его спутницу
Ирину. Роман Солнцев привез рыбный пирог, при-
готовленный супругой. Астафьев неделю назад гово-
рил о приезде гостей, но я закрутилась и забыла, и
он поздно вспомнил. К приезду гостей мы не были
готовы. Виктор Петрович попросил меня накрыть
стол и посидеть с гостями. Быстро соображали, чем
угощать их, предложил нарвать виктории на грядке.
Ягоды были очень крупные и сладкие. Я спросила:
«Подавать как будем, с экзотикой?» Виктор Петро-
вич уточнил: «А как это?». «С хвостиками», – ответила
я. «С экзотикой, с экзотикой», – поддержал Виктор
Петрович мою затею. Большая чашка с ягодами ро-
скошно украшала стол в саду писателя.
Родня. За беседой с двоюродным дядей –
Алексеем Александровичем Потылицыным из Дивногорска.
Фото Валентины Швецовой
57
 И это всё о нём
Виктор Петрович умело вел разговор, его шутки
сменялись серьезным обсуждением вопросов, ин-
тересовавших Френсиса Грина. При этом каждый
из них пытался решить свои вопросы. Зарубежный
гость интересовался периодом репрессий в России.
А Виктору Петровичу нужно было решить финансо-
вую проблему с выходом журнала «День и ночь». Ра-
нее Френсис Грин выделял средства на содержание
журнала. Но в этот раз твердо заявил: «Учитесь за-
рабатывать деньги сами».
Во время общения не забывали угощаться. Экзотиче-
ская виктория Виктора Петровича стояла недалеко
от гостя, и ягод заметно поубавилось. Неожиданно,
Френсис резко отодвинул от себя чашку с ягодами и,
умоляюще глядя на меня, на ломаном русском языке
сказал: «Уберите от меня, пожалуйста, а то я всё один
съем, вкусно очень». Мы дружно рассмеялись. Вик-
тор Петрович задал провокационный вопрос гостю:
«Френсис, тебе где больше нравится в твоем боль-
шом английском замке или у меня здесь в Овсянке?».
И Френсис искренне ответил: «У тебя лучше, у меня
огромный замок, и всё такое ухоженное».
24 июля
В полдень позвонил Виктор Петрович, попросил по-
мочь ему в хозяйственных делах. Я тоже не растеря-
лась, принесла черно-белые фотографии, скопивши-
еся в библиотеке за несколько лет, без какой-либо
информации. А мне описи составлять нужно. Кто же
прокомментирует фотографии, как не сам писатель?
Он попросил растопить печь и собрать викторию
и малину. А сам сел подписывать фотографии. Дела
немудреные. Я быстро переделала их и поставила
вариться кашу гречневую. Виктор Петрович, отвле-
каясь от фотографий, все поглядывал, как я справ-
ляюсь с хозяйством. Заканчивая работу, сказал, что
завтра можно принести видеокамеру, если будет
хорошая погода, можно провести видеосъемку, о
чем я просила. Предупредил, что на выходные будет
уезжать в Красноярск, потому что гости не дают ра-
ботать, и ему надоело позировать, как фотомодели
на подиуме.
25 июля
В родном овсянском огороде
Фото Сергея Прохорова
58
В обед в библиотеку пришел Астафьев, поговорили
о подготовке к «Литературным встречам». Ненадол-
го мы с Виктором Петровичем сходили в гости к бабе
Ане. Я пожарила картошки, так любимой писателем,
сделала салат из огурцов и помидор, посолила его.
«Усаливать буду сам» – твердо заявил Виктор Петро-
вич, тщательно тряся тарелку с салатом, усаливая.
Виктор Петрович и баба Аня спели три свои люби-
мые песни. «Скоро, скоро придется расстаться, ско-
ро ты позабудешь меня…» Грустно выводя мелодию,
каждый из них думал о своем уходе. Старшая по воз-
расту баба Аня часто приговаривала: «Вот скоро я
уйду…» А Виктор Петрович, задумчиво качая голо-
вой, приговаривал: «Куда собралась баба, куда торо-
пится?». Как чувствовал, что не ее очередь первая.
Я всем сердцем впитывала все то доброе, что связы-
вало этих людей, близких по духу, хоть и не родных
по крови. Анна Константиновна Потылицына была
женой Кольчи-младшего, литературного героя кни-
ги «Последний поклон» – дяди Виктора Петровича.
Используя те небольшие возможности общения с
ними, я записывала на диктофон, на видеокамеру,
фотографировала «мыльницей» дорогих мне людей.
При этом Виктор Петрович активно сопротивлялся
присутствию техники, хоть и понимал, для чего я всё
это делаю. Создавался музей, а все эти фото-, фоно-
и видео-документы – часть истории жизни Виктора
Петровича Астафьева. Я проводила Виктора Петро-
вича домой, он ждал гостей врачей, торопился.
26 июля
Позвонил Виктор Петрович, попросил прийти. У нас
с ним была такая договоренность, как проснется,
чтобы мне позвонил. Не хотелось мне лишний раз
тревожить сон больного человека. Часто по ночам
допоздна не мог уснуть Виктор Петрович, и только
на ранней зорьке сон подкрадывался к нему. Минут
через 15 после звонка я была у него. Принесла воды
из колонки, дров к печке да в печь дров наложила,
чтобы только чиркнуть спичкой Виктору Петровичу,
и загудит печь , быстро согревая своим теплом не-
большой домишко.
Сварили вместе с ним овсяную кашу. Вместе пробо-
вали, получилась на удивление съедобная. Каше-то
мы меньше всего внимания уделяли, чуть не приго-
рела, потому что мы в это время проводили с Викто-
ром Петровичем видеозапись. Он был экскурсово-
дом в своем домишке, а я оператором и режиссером
одновременно. Но, слава Богу, и запись получилась,
и каша удалась. Так что ели мы её с чувством испол-
ненного долга.
27 июля
В 10 утра в библиотеку-музей приехали две францу-
женки из Парижа, Люси и Ванесса, в сопровождении
Натальи Алексеевны Ореховой, сотрудника Красно-
ярского краеведческого музея. После знакомства с
библиотекой мы прошли по улицам Овсянки до до-
мика Астафьева, где встретились и с Виктором Пе-
тровичем, и с его нежданными гостями из Краснояр-
ского Союза писателей. По моей скромной просьбе,
Виктор Петрович и нас с Натальей пригласил в дом.
После непродолжительной беседы гости из Союза
писателей, попрощавшись, уехали, а мы с Натальей
Ореховой имели возможность поговорить. Для На-
тальи это была бесценная возможность общения с
 И это всё о нём
писателем. Тем более, что она, являясь заведующим говор состоялся откровенный. Рассказывал Виктор
документальным отделом краеведческого музея, на- Петрович об отношениях с Василием Шукшиным, о
прямую работает с фондом Виктора Петровича Аста- том, как непросто доставалось тому всё в жизни, как
фьева, о чем и поведала ему в разговоре. не берег свое здоровье. Достались при этом не са-
Вспоминала Наталья, как в начале своей деятель- мые ласковые слова в адрес жены Шукшина – Лидии
ности в музее, лет десять назад, приезжала сюда по Федосеевой-Шукшиной, за то, что не сберегла архив
весне с другими девчатами приводить в порядок до- мужа, его переписку. Многое не узнаем мы из жизни
мик после зимы к приезду писателя. Вдруг во время этого замечательного человека.
нашего разговора со страшным скрипом открылась В то время как творческая группа из Новосибирска
входная дверь. На пороге стоял Владимир Григорье- вела съемку Виктора Петровича, я проводила съем-
вич Дацышен – ученый историк из Красноярского ку их работы. Получилась не менее интересная за-
педуниверситета, сосед Виктора Петровича по ов- пись, хоть и непрофессиональная. Переночевали
сянским усадьбам на летний период. «Виктор Петро- гости в избушке Виктора Петровича, но уже с ранне-
вич, рассказ готов? Редактор журнала спрашивала, го утра кинооператор искал деревенские сюжеты. С
ждет срочно в набор». В ожидании ответа Владимир нетерпением ждали гости открытия библиотеки-му-
Григорьевич застыл у двери. «Не готов еще. Какие зея, чтобы увидеть внутреннее оформление здания
скорые. Как будет готов, я сообщу», – проворчал Вик- и то, чем так дорожат и гордятся специалисты библи-
тор Петрович. отеки – личный фонд Виктора Петровича Астафьева,
Вспомнили мы с Натальей Алексеевной о своих го- содержащий рукописи, книги с дарственными над-
стях-француженках, которых оставили на овсянской писями, фото-, аудио-, видео-документы, предметы,
улице с их добровольного согласия. Вышли из дома переданные писателем родной библиотеке.
– нет француженок! «Мне еще международного 3 августа
скандала не хватало. Ищите девок! Украли, поди, ов- В 10.30 позвонила Виктору Петровичу, напросилась
сянские варнаки», – продолжал с усмешкой ворчать помочь по хозяйственным делам, понимая, что по-
Виктор Петрович. Не успели мы в розыск отправить- сле такой толпы гостей надо дом в порядок приво-
ся – идут нам навстречу довольные и счастливые дить. Ведь здесь в любое время нужно быть готовым
Люси и Ванесса. У них полные пригоршни гороха и к приему любых гостей, любого ранга. А Виктору
молоденьких огурчиков. Отведали они сибирские Петровичу не всегда удобно просить о помощи. Ви-
лакомства с соседских огородов да еще и на дорож- дит, что разрываюсь между работой и его усадьбой.
ку получили в подарок. Горох они пробовали впер- Быстро прибралась в доме, собрала викторию, при-
вые в жизни, в Париже такой не растет, благодарили несла воды. Собралась уходить, да Виктор Петро-
овсянских жителей за гостеприимство. Уж как они вич не отпускает, говорит: «Чай готов, стол накрыт,
общались с местными жителями без переводчика, пойдем чай пить, помощница». Чай налил, сахар
один Бог знает. Немного понимают они по-русски, а предложил. «Не люблю я сахар, Виктор Петрович!
вот говорить сложнее. Но для жителей
Овсянки не впервой общаться с ино-
странцами, у них свой международный Жив мой дух, который могучей, древнее меня, значит, мне ещё
язык выработался, замешанный на ми- ощущать, жить, чувствовать, до конца дней постигать Вели-
мике и жестах, все нации понимают. кую загадку и тем самым заполнять смыслом свою жизнь, своё в
Успокоившись, что международного этом миру присутствие.
скандала не будет, Виктор Петрович Виктор Астафьев
попрощался с гостями. А тут и новый
гость на пороге. Приехал Василий Михайлович Обы- А конфет нет?». Достает Виктор Петрович дорогие
денко, председатель комитета по культуре и искус- конфеты в большой красивой коробке. «Виктор Пе-
ству города Дивногорска, решать вопросы по «Лите- трович, дорогие шибко конфеты, давайте оставим
ратурным встречам». И такая суета каждый день. для дорогих гостей», – заметила я. «А ты и так гость
1 августа дорогой, ешь, не стесняйся». Пока пили чай, приехал
В 11.30 позвонил Виктор Петрович, сказал, что го- двоюродный дядя Виктора Петровича, Алексей По-
сти-журналисты Новосибирской телестудии вы- тылицын из Дивногорска. Не стала я мешать разго-
ехали из Красноярска, нужно помочь, встретить. К вору родственников, да и работа ждала неотложная.
12 часам они подъехали: Володя-оператор, Лариса- Во второй половине дня заходил Виктор Петрович в
журналист, Татьяна и двое детей. С 12 до 14 часов библиотеку, просматривал газеты в читальном зале.
проводили видеосъемку в доме и в саду у Виктора 7 августа
Петровича. В 14 часов отправились к Анне Констан- Была у Виктора Петровича, помогла по хозяйству.
тиновне, поминать Николая Ильича – родного дядю Он вернулся из Красноярска с плохим настроением.
Виктора Петровича. Бабу Аню не удивишь гостями, Сказал, что зря уезжал на выходные в город. Рабо-
не впервой. Виктор Петрович, как всегда, идет сам тать не пришлось, ел, что попало. Мария Семеновна
и гостей с собой ведет. Но Анна Константиновна, лежит, болеет, общаться с ней трудно. Виктор Петро-
как хлебосольная хозяйка, всегда готова к приему вич чувствует себя обузой для Марии Семеновны.
гостей. И на этот раз круглый стол был накрыт не- Я сообщила Виктору Петровичу о том, что записала
мудреными деревенскими соленьями, вареньями, воспоминания Анны Константиновны Потылицы-
постряпушками. Поминали Николая Ильича светлым ной. Спросила, можно ли оставлять их в семейном
словом, но не теряли время журналисты, вели фото- фонде Потылицыных в таком виде, как сейчас, или
и видеосъемку. Лариса – опытный журналист, и раз- он ознакомится с ними. Очень много личного в этих
59
 И это всё о нём
Гостей у него было море
Фото Сергея Прохорова
воспоминаниях, того, что касается и Виктора Петро-
вича как родственника. Виктор Петрович попросил
оставить ему воспоминания. Вернул их дня через
два с небольшим уточнением.
9 августа. К 11 часам собралась я идти к Виктору
Петровичу на прополку травы, по его просьбе. По-
сле дождичка трава росла не по дням, а по часам,
и усадьба известного писателя превращалась в не-
проходимые заросли. Пора наводить порядок «во
саду ли, в огороде». На ту пору в библиотеку-музей
приехал Игорь Геннадьевич Федоров и, узнав, что я
иду помогать Виктору Петровичу бороться с сорня-
ками, предложил свою помощь. Виктор Петрович от
помощи не отказался, и втроем, дружно начали мы
военные действия против сорняков. Он, как истин-
ный хозяин, больше руководил работой, при этом
самую ответственную работу смело взял на себя. На-
рвал на огороде свежего укропчика, лука, подкопал
первой в этом году картошечки с нового урожая и
отправился готовить обед работникам. Когда карто-
ха, как назвал ее Виктор Петрович, закипела, он при-
шел за мной.
«Пойдем, тебе другая работа будет», – сказал он.
«Виктор Петрович, неудобно как-то, гость будет тра-
ву полоть, а я другой работой заниматься», – запро-
тестовала я. «Ничего. Пусть допалывает, сам напро-
сился», – успокоил меня Виктор Петрович. Зашли
в дом. Запах свежей картошечки разбудил чувство
голода. «Режь овощи на салат и укропчика с лучком
не забудь, а усаливать я сам буду, – предупредил по-
хозяйски Виктор Петрович.
Он сидел за кухонным столом и довольный наблю-
дал за моей работой. А я чувствовала себя, как на
экзамене, но виду не подавала, да и деваться было
некуда. Но, видно, экзамен в очередной раз выдер-
жала, все сделала, как положено. А Виктор Петрович,
знай нахваливает: «Вот баба, всё сама знает, ничему
учить не надо. Сразу видно, в деревне выросла. А то
приедут тут городские, давайте, Виктор Петрович,
мы вам поможем. А где у вас то? А где у вас другое?
Ну, где в деревенской избе должна быть соль, понят-
но, что ближе к плите, под рукой! Пока им все объ-
яснишь, быстрее сам сделаешь».
Пока я нарезала хлеб, пришел Игорь Геннадьевич с
отчетом, что с сорняками покончено. Виктор Петро-
вич, как радушный хозяин, пригласил нас к столу. В
знак благодарности за помощь Виктор Петрович
60
подарил нам свои книги с автографом. На книге «Ве-
сёлый солдат» надпись: «Валентине Швецовой моей
верной помощнице в деревенских делах и летопис-
цу нашего села с поклоном». На второй книге «Вик-
тор Астафьев. Зеркало. ХХ век» надпись: «Валентине
Швецовой в память об Овсянке, желая доброго здо-
ровья всему семейству, преуспеяния в делах и много
радости впереди».
16 августа
Виктор Петрович заболел. Накануне к нему при-
ехал Сергей Ким и рассказал о погибшей в автомо-
бильной аварии семье Александра К…, депутата
Законодательного собрания края. Виктор Петро-
вич, расстроенный, сидел вечером в саду в одной
рубашке, не вспоминая в те минуты о своих боль-
ных легких (одно раненое, другое простуженное).
Ночью у него была температура 41, к утру 37,2. Ве-
чером температура 37,8. Мы с Надеждой Яновной
по очереди дежурили возле. Овсянский фельдшер
Наталья Огородникова несколько раз навестила
Виктора Петровича, то лекарство порекомендует,
то уколы поставит, а главное, внимание проявит, за
то и уважают ее в поселке.
17 августа
11 часов утра. Температура у Виктора Петровича
в норме, а давление 90 на 60, низкое для него, пото-
му и слабость, потому и голова кружится. Спроси-
ла, какие он таблетки выпил с утра. Он показывает
мне целую кучу лекарств. Я его пожурила за то, что
он пьёт все подряд, не разбирая, и запретила ему
временно пить те лекарства, которые понижают
давление. Виктор Петрович, слабо кивнув головой,
согласился. Вскоре к нему приехали его хорошие
знакомые из Железногорска, семья Бариновых.
21 августа
В 11.30 проводила Виктора Петровича в Красно-
ярск на юбилей Марии Семеновны – 80-летие. Вик-
тор Петрович очень волновался и переживал, что
в такой суматохе, наверное, о нем совсем забыли.
За время болезни он не звонил в Красноярск, что-
бы не расстраивать Марию Семеновну, ведь она и
На могиле дочери Ирины
Фото Сергея Прохорова

так слаба. «Дай Бог, чтобы дожила до юбилея, ведь
уже по стеночкам еле ходит», – беспокоился Вик-
тор Петрович. Потом с глубокой обидой добавил:
«Никому я не нужен, болею вот лежу, а она даже ни
разу не позвонила, и сын ведь уже приехал, я знаю,
и он не позвонил, не приехал. Обуза я всем». Я как
могла, успокаивала Виктора Петровича, объясняя,
что, конечно же, юбилей, с большим количеством
приглашенных, тому виной, много звонков, сроч-
ных вопросов: «Просто закрутились все, а о вас,
конечно же, не забудут, как без вас-то. Просто не
хотят утомлять и отвлекать вас различными орга-
низационными вопросами, значит, всё решается
нормально. А не позвонили, потому что и не знают,
что вы болеете, ведь вы же не сообщили».
Очень нуждался он в простой человеческой
поддержке. И мое ворчание немного успокаива-
ло его. Ведь все привыкли видеть сильного Аста-
фьева, всем что-то нужно было от него, кому совет,
кому помощь, поддержка, кто-то обращался к нему
за материальной помощью, полагая, что у писате-
ля денег куры не клюют. Сколько боли пришлось
ему пропустить через себя, получая злые, грязные
письма, в которых одним словом можно было убить
человека. А ведь это был больной, пожилой чело-
век, который прожил такую тяжелую жизнь, какую и
врагу не пожелаешь. Слава и деньги для него были
не главное в жизни, а вот боль других людей, боль
за судьбу страны он пропускал через свое сердце.
И это сердце, вбирая в себя всю боль людскую, вы-
плескивалось криком на страницы его книг.
Очень обрадовался Виктор Петрович, когда за
ним пришла машина из краевого управления куль-
туры, почувствовал себя уверенней, как будто и не
было никакой тревоги. Облегченно вздохнув, по-
шел надевать «смокинг». Вышел из горницы узнава-
емый нами с телеэкрана Астафьев.
23 августа
После юбилея Марии Семеновны Виктор Петро-
вич вернулся в Овсянку. По дороге они с Марией
Семеновной, сыном Андреем и Валентином Яков-
левичем Курбатовым заехали на кладбище к Ирине.
Затем Андрей зашел в библиотеку за ключами от
дома и сказал, что в Овсянке задержится только на
15 минут. Чуть позже позвонил Виктор Петрович,
попросил меня помочь приготовить обед, чтобы
угостить гостя Валентина Яковлевича Курбатова –
давнего друга Виктора Петровича, литературного
критика из города Пскова. Я быстро приготовила
немудреный обед, накрыла на стол и собралась
уходить, но Виктор Петрович не отпустил, попро-
сил «поддержать компанию». Хозяин достал для
дорогого гостя бутылку хорошего вина, но так как
Виктору Петровичу нельзя было выпить, то он под-
ливал в рюмки нам с Валентином Яковлевичем.
Я впервые встретилась с Курбатовым и, конечно
же, мне было очень интересно наблюдать их от-
ношения с Виктором Петровичем. Каково же было
мое удивление, когда прозвучали тосты лучшего
друга: «За Марию Семеновну», «За мужа Марии Се-
меновны», «За детей Марии Семеновны и Виктора
Петровича», «За тяжелую и мученическую жизнь
Марии Семеновны, которая имеет такого сложного
И это всё о нём
по характеру мужа, как Виктор Петрович». Виктор
Петрович только кряхтел, но ни одного слова не
сказал в свою защиту. Видно, не впервой ему было
слышать от друга семьи Астафьевых такие речи. Я
знаю, что Марию Семеновну и Валентина Яковлеви-
ча связывают более дружеские нити как земляков
из города Чусового. А где же мужские узы дружбы с
Виктором Петровичем? Понятно, почему при таком
раскладе Виктор Петрович чувствовал себя ненуж-
ным, обузой для Марии Семеновны.
Для меня это было столь ново, я с таким внима-
нием следила за общением двух великих для меня
людей, что хмель совсем не шел в голову, лишь
жаром обдало сердце. Мне стало жаль Виктора
Петровича, как беззащитен он был среди самых
близких ему людей, среди тех, кто должен был быть
ему опорой в жизни. Я не могла вмешиваться во
все происходящее, не имея представления об их
взаимоотношениях. Единственное что я могла, со-
хранить воспоминания о столь необычных отноше-
ниях двух друзей.
24 августа
В 15 часов в библиотеку-музей пришли Виктор
Петрович и Валентин Яковлевич Курбатов. В не-
большом читальном зале с трудом разместились
гости и сотрудники библиотеки. Виктор Петрович
накануне передал нам хариусов, для того, чтобы мы
сварили уху и угостили гостя, да и сами отведали
замечательной ушицы. Кроме того, на столе кра-
совался малосольный хариус. Вкус изумительный!
Так за сибирской ухой и состоялась встреча наше-
го коллектива с Валентином Курбатовым. Валентин
Яковлевич оказался на редкость замечательным
рассказчиком. Мы слушали с таким увлечением,
что у некоторых рты открылись сами собой. Но ин-
тересно было наблюдать за Виктором Петровичем;
являясь редким талантливым рассказчиком, он с
нескрываемым интересом и некоторой ревностью
слушал Валентина Яковлевича. Речь у того лилась,
словно реченька журчала. Голос завораживал и
уводил за собой в Иерусалим по святым местам,
откуда недавно вернулся Курбатов. Позже к на-
шему тесному кругу присоединилась баба Аня, как
любовно называем мы тетушку Виктора Петровича.
От теплоты приема ли, от глубины чувств, пере-
полнявших душу, но перед расставанием Валентин
Яковлевич спел нам песню «Волга, Волга мать род-
ная». Спел во всю ширь своей души, мощным голо-
сом, который вырывался из узких стен библиотеки
и рвался «на простор речной волны», на встречу с
Енисеем. Неожиданным для меня было столь высо-
кое исполнение народной песни. «Как все это мо-
жет вмещаться в одном человеке?», – размышляла
я, вспоминая вчерашние перчинки, оставшиеся от
первой встречи.
31 августа
Мы с Натальей Козынцевой наводили порядок
на усадьбе Виктора Петровича. Отвоевывали пять
за пядью землю и произраставшие на ней овощи у
сорняков огородных. Гора травы в указанном месте
росла не по часам, а по минутам. Особенно крепко
держала оборону крапива, что росла по краю ого-
рода, на невспаханных местах, и чувствовала себя
61
 И это всё о нём
хозяйкой. Пришлось указать ей, кто на усадьбе хо-
зяин. Но когда после трехчасовой ударной работы
я осознала результаты нашего труда, то раскаялась
в том, что так тщательно воевали мы с сорняками.
Заросли крапивы в конце огорода знаменито-
го писателя скрывали неприглядный вид жителей
соседнего дома и их постоянных гостей. А в двух-
метровой траве гасли речи, издаваемые на «на-
родном» языке оными хозяевами. За соседним за-
бором был ответ на тот вопрос, где только берет
такие слова известный писатель, когда приводит их
в своих произведениях. А там, за забором, других
слов и нет, они существуют только для связки слов,
да и то местная «интеллигенция» как-то умудряет-
ся обходиться почти без них. Вот где сорняки, вот
где пропалывать надо, что та крапива по сравне-
нию с этими «отморозками». Крапива, в принципе
– лечебное средство, чем крепче жжет, тем больше
лечит, а эти «сорняки» только жизнь отравляют и
себе, и другим.
Совсем немного осталось нам до полной побе-
ды над крапивой, но жаль мне стало моей юной на-
парницы, да и себя тоже. Хотелось быстрее умыть-
ся тщательно, смывая не столь грязь от земли,
сколько словесную грязь, хотелось защитить свою
душу и душу этой юной девочки от непрерывного,
грязного потока. Не терпит наша душа такого со-
седства. Она сворачивается, старясь защититься от
пошлости и словоблудства. Я решила, пусть лучше
крапива растет на этом двухметровом участке, по-
лезней будет.
1 сентября
25 лет библиотеке в Овсянке. После обеда к нам
заехал Сергей Николаевич Ким за ключами от до-
мика Виктора Петровича. Он, как обычно, привез
Виктора Петровича. В последнее время только
Сергею Николаевичу доверял Виктор Петрович
такое ответственное дело: или его сверхмягкой ма-
шине, или профессиональному мастерству води-
теля, или Сергею как верному другу. Да, наверное,
все факторы были немаловажны. Виктор Петрович
с большим уважением относился к Сергею Никола-
евичу. «Сергей – единственный бескорыстный че-
ловек, который мне помогает. Я ведь понимаю, ему
как редактору можно было обратиться ко мне и
интервью взять, и передачу сделать, но ни разу он
не воспользовался этой возможностью. Я даже сам
ему об этом намекнул, а он ответил, что неудобно
как-то использовать ваше дружеское расположе-
ние, Виктор Петрович».
Сергей Николаевич – очень интересный человек,
зайдя к нам в библиотеку и не уловив никаких при-
готовлений к юбилейному мероприятию, громко за-
явил: «Саботаж устраиваете! Саботируете свой соб-
ственный день рождения. Так жить нельзя!». От такой
конкретной постановки вопроса мы сразу воспряли
духом и… намекнули о подарке для юбиляров. Де-
ваться Сергею Николаевичу было некуда. Пришлось
пообещать. Но самое приятное, что у этого человека,
как у настоящего мужчины, слово не расходится с де-
лом, и обещанный подарок от Сергея Николаевича
мы получили в виде аудиокассет с записями Виктора
Петровича. Для нас это был бесценный подарок.
62
3 сентября
Виктор Петрович уехал в Красноярск на спек-
такль Льва Дурова. Вернувшись 6-го числа обрат-
но в Овсянку, поделился своими впечатлениями:
«В воскресенье ходил с Марьей Семеновной на
спектакль Льва Дурова, сидел на нулевом ряду, ни-
чего из сказанного не слышал. А Мария Семеновна
сказала мне: «И хорошо, что не слышал, там и слу-
шать нечего, одна пошлость».
11 сентября
Пришла к Виктору Петровичу, он сидит на пенеч-
ке во дворе, в руках подсолнух, семечки щелкает.
Блаженство на его лице, как зеркальное отражение
его души, говорило о коротких мгновеньях счастья,
которое испытывает простой смертный человек,
находясь на родной, сердцем любимой земле, на
своей Родине, в дорогом сердцу месте, в неболь-
шом саду, посаженном вот этими уставшими рука-
ми, взлелеянном этим изношенным сердцем. Все
такое родное, близкое, привычное и сердцу, и глазу.
И эта калина, раскинувшая ветки, которые словно
протягивают к тебе свои руки для приветствия, а из
ягод рубинового цвета, того и гляди, брызнет сок,
так налились они своим лечебным соком, готовые
помочь любому болящему; и эти птахи, безмятежно
распевающие свои песни, ловко устроившиеся на
райском дереве, усыпанном переспелыми ранетка-
ми; и этот бесхвостый соседский кот с подтянутым
от голода брюхом, регулярно посещающий писате-
ля в поисках обеда. Всё до боли знакомое и родное.
Блаженство сменилось озабоченностью на лице
Виктора Петровича: «Пропадет без меня кот с го-
лоду при таких хозяевах, ладно сами, но кота-то за
что так морить. Заведут животину, а потом мучают».
Я срезала засохший хмель, принесла дров, воды.
Пошли с Виктором Петровичем топинамбур садить,
место для посадки он сам выбрал недалеко от до-
рожки, только вот мудреное название с ходу запом-
нить не мог. Но, когда я рассказала о достоинствах
этого растения, Виктор Петрович очень уважитель-
но к нему отнесся и сам прикопал землей.
12 сентября
Позвонил Виктор Петрович, попросил помочь
ему, принести воды. Решив все хозяйственные во-
просы, мы с Виктором Петровичем продолжили
работу над фотографиями. Сложно вспомнить че-
реду событий в такой активной и насыщенной жиз-
ни, какая за плечами у известного писателя. Много
фотографий подписали, определив примерные
временные рамки или точные даты событий, собы-
тия и участников, но на всё терпения не хватило.
Виктор Петрович показал мне и свои фотографии в
двух небольших альбомчиках. Я внимательно про-
сматривала фотографии, встречая много теперь
уже знакомых людей… Он настроился сходить в
моем сопровождении на берег Енисея, давно не
спускался к воде, опасаясь за свои больные легкие,
но, дойдя со мной до библиотеки, почувствовал
усталость, зашел на 10 минут пообщаться и сказал,
что на Енисей сегодня не пойдет, пойдет домой
отдыхать. Сегодня Виктор Петрович ждет в гости
Алексея Марковича Бондаренко из города Енисей-
ска. Десять лет мужской дружбы объединяют двух
 И это всё о нём
сибиряков, рыбаков, учителя и ученика. Каждую 27 сентября
весну приезжает Алексей Маркович в Овсянку, по- В краевой научной библиотеке начались пленар-
могает Виктору Петровичу управиться с нехитрым ные заседания, конференции, посвященные про-
огородным хозяйством да вдоволь пообщаться с блемам отечественной литературы и российских
писателем, учителем и другом. Вскоре в библиоте- библиотек на рубеже веков, а также состоялись
ку позвонил и Алексей Маркович, сказал, что зво- первые встречи участников форума с читателями.
нит от Виктора Петровича, приехал вместе с главой 2 октября
администрации Енисейского района Сидоркиным Заканчивая работу по описи фотоснимков, Вик-
Василием Нестеровичем. тор Петрович ворчал: «Только из-за тебя здесь за-
14 сентября держиваюсь, мне уже в Красноярске надо быть. В
Виктор Петрович зашел в библиотеку, пообщать- больнице подлечиться да в санаторий надумал
ся, немного позже мы с ним пошли к его домику. съездить, в «Красноярское Загорье». Вот Алексей
Возле ворот к нам подошла соседка – Валентина Бондаренко выйдет из тайги и вместе в санаторий
Федосеевна, Воробьиха, как звали ее на селе. Жалу- съездим, вдвоем надежней». В 16 часов Виктор Пе-
ясь на головную боль, попросила Виктора Петрови- трович пригласил нас к бабе Ане на прощальный
ча смерить ей давление, видно, не впервой ей было ужин, который совпал с днем рождения Любови
обращаться с подобными просьбами. Хозяин при- Ефимовны Лукьяновой, библиографа библиотеки.
гласил нас в дом. С важным видом Виктор Петро- Для именинницы Виктор Петрович спел одну из
вич деловито усадил соседку на табуретку напро- старых песен, за которую, как он сказал, когда-то
тив, обмотал ее руку манжетом и начал накачивать на конкурсе был награжден. Виктор Петрович, как
резиновую грушу. Рука, надо сказать, у Валентины всегда, пытался шутить, но шутки были грустные, и
Федосеевны была не из самых худеньких, и все уси- песни были грустные. Все понимали, что близится
лия Виктора Петровича сводились к нулю. Манжет расставание, не знали лишь, как надолго.
не выдерживал и расстегивался. Приходилось по- 3 октября
вторять всё сначала. В 10 часов позвонил Виктор Петрович, попросил
Глядя на очередные мучительные попытки Вик- помочь ему собрать вещи и убраться в домике для
тора Петровича и на скорбное лицо Воробьихи, отъезда. Я собрала и упаковала все вещи, книги,
вмешалась в процесс. Я двумя руками держала документы, лекарства, которые Виктор Петрович
манжет на пышной руке Валентины Федосеевны, забирал с собой в Красноярск. Отключила и при-
а Виктор Петрович «со знанием дела» замерял ей готовила холодильник к зимней спячке. Вместе с
давление, смачно ей при этом приго-
варивая. Она смиренно, как никогда, «Не знаю, сколько мне Господом Богом еще отпущено, но
выслушивала нравоучения соседа. В когда помру – спойте «Что стоишь, качаясь…», и я услышу вас
конце лечебной процедуры Виктор на том свете!»
Петрович накормил соседку таблет- Виктор Астафьев
ками, благо у него их было в доста-
точном количестве, и проводил ее
до ворот, не переставая напутствовать. С чувством Виктором Петровичем тщательно проверили: не
исполненного долга, забыв на время о собствен- осталось ли где воды в ведрах, банках, чайнике. Всё
ном недомогании, сел к накрытому столу обедать. проверил заботливый хозяин. Но душа все равно
Только отобедал, как пришла Капитолина Тимофе- не успокаивалась, волновалась, будто подсказывая,
евна Курденко, принесла щи. Поблагодарил Виктор что не все еще сделано, что нужно. Пришла баба
Петрович заботливую двоюродную сестренку за Аня проводить дорогого ее сердцу Витю.
внимание, успокоив, что щи не пропадут, на ужин В 12.40 подошла машина, которую направил
пригодятся. Василий Михайлович Обыденко за Виктором Пе-
26 сентября тровичем из Дивногорска, чтобы доставить его на
В библиотеке-музее начала свою работу III Все- зимнюю квартиру в Красноярск. Проводы были не-
российская конференция «Литературные встре- долгими. Я сфотографировала Виктора Петровича
чи в русской провинции». В церемонии торже- и Анну Константиновну за столом на кухне в ми-
ственного открытия участвует Виктор Петрович нуты прощанья. Словно сердце подсказывало, что
Астафьев, а также собравшиеся на этот форум со это будет последний фотоснимок его в родном для
всей России писатели, литературоведы и крити- него овсянском доме.
ки, редакторы общероссийских и региональных Виктор Петрович с болью в голосе сказал: «Каж-
журналов и работники крупнейших библиотек. От- дый раз, уезжая из Овсянки или проезжая мимо, на
крыла конференцию заместитель губернатора по кладбище, чувствую себя предателем, что оставляю
социальным вопросам Надежда Ивановна Кольба. родное село и родной дом». Красноярская кварти-
В храме святителя Иннокентия Иркутского прошла ра так и не стала ему родной. Провожали Виктора
торжественная служба. На берегу Енисея состоя- Петровича я да баба Аня. Виктор Петрович посадил
лось театрализованное представление, гостей по нас в машину, доехали до дома бабы Ани, где по-
старому обычаю угостили сибирской ухой. Сегодня прощались родные люди, и Анна Константиновна
же библиотека-музей поселка Овсянка отмечает благословила Виктора Петровича в дорогу. Затем
свое 25-летие, в связи с чем состоялся юбилейный подъехали к библиотеке, откуда выбежала Любовь
вечер. Ефимовна попрощаться с Виктором Петровичем.

63
 И это всё о нём
10 октября
В 13.10 в библиотеку ненадолго заехал Виктор
Петрович с Сергеем Кимом. Виктор Петрович при-
вез рукопись Надежде Яновне для печати. Сказал,
что очень скучает о нас в своей красноярской квар-
тире. Попросил меня помочь собрать оставшиеся
овощи: картошку, морковь, свеклу, кочан капусты.
На усадьбе мы задержались недолго. В нетоплен-
ном доме было холодно и неуютно. Возле библи-
отеки Виктор Петрович попросил календариков
с его портретом, изготовленных к юбилею библи-
отеки. Пожаловался, что все календари у него за-
брали сын Андрей и Мария Семеновна. Я принесла
календари и Виктору Петровичу, и Сергею Никола-
евичу Киму, за что он был очень благодарен. Возле
машины попрощались. Больше Виктору Петровичу
не довелось быть в своем овсянском доме.
19 декабря
Как обычно, возвращаясь с кладбища, Виктор Пе-
трович заехал в свою любимую библиотеку. Как
родного человека встретили сотрудники библио-
теки писателя. Пригласили его на второй этаж в ма-
ленький, уютный кабинет – отдел книг Астафьева.
Пока обменивались новостями, незаметно перед
Виктором Петровичем выросла стопка его книг для
подписи автографа: «Девки, я о вас соскучился, я
к вам приехал, а вы меня работать заставляете!» –
взмолился Виктор Петрович.
Но, понимая, что сопротивляться бесполезно,
с шутками и комментариями принялся за работу.
Угостили чаем, отогрели душу Виктору Петровичу
заботой и вниманием.
2001-й год
С 1 февраля по 25 мая 2001 года в Красноярском
крае проходил конкурс детского рисунка «Путе-
шествие в страну литературных героев Виктора
Астафьева», организованный библиотекой-музеем
поселка Овсянка. На конкурс, в котором приняли
участие 254 юных художника из 10 городов и 18 рай-
онов края, было представлено более трехсот работ.
29 мая
Анна Епиксимовна Козынцева, Алексей Марко-
вич Бондаренко и я посетили Виктора Петровича в
больнице, куда привезли лучшие работы с конкур-
са. Как обрадовался писатель этим замечательным
детским работам, с какой любовью смотрел он на
эти искренние непосредственные творения, наве-
янные его рассказами. Когда мы спросили: «Виктор
Петрович, какая работа самая лучшая, какая вам
больше всего нравится?» Он совершенно искренне
с умилением в голосе ответил: «Все нравятся, все
хорошие. Оставьте, мы их здесь на стены повесим».
К сожалению, детские рисунки пришлось увезти в
библиотеку для подведения итогов конкурса и тор-
жественного вручения наград.
Семнадцатилетняя Аня Иванова получила спе-
циальный приз Виктора Петровича Астафьева. За-
мечательная она девочка! Приехала в Овсянку в
инвалидной коляске и всех одарила радостью и на-
деждой на что-то хорошее и светлое.
64
26 июля Анна Епиксимовна Козынцева и я по-
сетили Виктора Петровича в квартире в Академ-
городке. Привезли ему почту, направленную для
писателя в Овсянку и ягоды с его сада-огорода.
Виктор Петрович попросил распечатать конверты
и прочитать письма для него. Некоторые письма
он прокомментировал. Рассказал Виктор Петрович
нам о том, что 24 июля у него в гостях был губерна-
тор Александр Иванович Лебедь, который подарил
ему книгу «Пейзаж» о русской живописи. Бесцен-
ная книга.
Поделился с нами Виктор Петрович и инфор-
мацией о будущем овсянского дома. Сказал, что
домик передан по завещанию краеведческому
музею. И смотрителем в нем будет Галина (Галина
Николаевна Краснобровкина – двоюродная се-
стра Виктора Петровича). Я обратила внимание на
прикроватный столик. На нем стояла фотография
стародуба, любимого цветочка Виктора Петрови-
ча. Я сфотографировала этот цветок на его овсян-
ском огороде под елью, а позже подарила ему эту
фотографию. Он с радостью принял мой подарок.
Вспоминаю, какой трогательный цветочек подарил
мне Виктор Петрович в своей книге в первый день
нашего знакомства. Мы недолго задержались у Вик-
тора Петровича, не смея утомлять еще слабого вы-
здоравливающего писателя.
26 сентября
Ирина Петровна Владимирова и я посетили
Виктора Петровича в его квартире в Академгород-
ке. Шла активная подготовка к 330-летию поселка
Овсянка, и мы не могли не пригласить писателя на
юбилей родного села. Ирина Петровна была нашим
новым сотрудником и впервые исполняла обязан-
ности директора библиотеки в связи с отъездом
Анны Епиксимовны. Виктор Петрович заранее
был предупрежден о нашем приезде. Он был рад
и нашему посещению, и нашему приглашению на
праздник, и появившейся возможности побывать
в родном селе. Встретиться с родственниками, с
сельчанами, с родным домиком, с родными стена-
ми и садом. Встретиться и, может быть, простить-
ся. Вдохнуть полной грудью воздух родной земли,
окинуть прощальным взором любимые с детства
дивные горы, могучий Енисей и ту одинокую гор-
дую березку на той стороне реки, которая призыв-
но манила его и была его ориентиром многие годы.
29 сентября домик Виктора Петровича был готов к
встрече с хозяином, но волею судеб эта встреча не
состоялась.
29 ноября 2001 года.
Предрассветным утром Виктор Петрович Астафьев
умер.
1 декабря 2001 года.
Отпевали Виктора Петровича Астафьева в церкви
святителя Иннокентия Иркутского, построенной
по просьбе писателя в Овсянке. Похоронили Вик-
тора Петровича на новом овсянском кладбище,
возле могилы дочери Ирины.

Остался дом, хозяина не видно,
Давно умолк веселый звонкий смех.
И было солнцу ясному обидно,
Что смерть его похитила у всех.
Хранительница
Биография крупным планом
В
алентина Георгиевна ШВЕЦОВА родилась в по-
селке Копьёво Орджоникидзевского района
Хакасской автономной области Красноярского
края. С 1983 года живёт в Дивногорске. Работала
инспектором отдела кадров, секретарем админи-
стративной комиссии, заведующей архивным от-
делом администрации Дивногорска. С 1 февраля
2000 года – главный хранитель фондов библиоте-
ки-музея В.П. Астафьева в Овсянке. Имеет свыше 40
публикаций в краевых и местных газетах, в журнале
«Библиотека». Соавтор книги «Памятные даты Див-
ногорска 1888-1999». Публиковала воспоминания
об Астафьеве в книгах «И открой в себе память»,
«Затесь на сердце». В 2010-
м в Красноярске вышло
подготовленное ею как ав-
тором-составителем мону-
ментальное издание «Река
жизни Виктора Астафьева»
на основе архивных ма-
териалов библиотеки-му-
зея в Овсянке. В течение
полутора лет вела одно-
именную рубрику в дивно-
горской городской газете
«Огни Енисея».
Валентина Георгиевна ве-
дёт большую работу по
сохранению и популяри-
зации творческого насле-
дия знаменитого земля-
ка, она – организатор, участница и дипломантка
краевого и межрегионального фестивалей музеев
«Астафьевская весна», дипломантка конкурса ма-
лых музеев «Окно в музей». Документы из архивных
И это всё о нём
Но раны заживают в каждом сердце,
И вижу я, как будто бы во сне,
Что открывает Витька прежний дверцу
И радостно бросается ко мне...
Женя Перестронина,13 лет
Железногорск
фондов библиотеки-музея В.П. Астафьева, подго-
товленные ею, использовались при составлении
«Лингвистического словаря», изданного Краснояр-
ским государственным педагогическим универси-
тетом имени В.П. Астафьева, издательского проекта
средней школы № 7 «Жители Овсянки – участники
Великой Отечественной войны», книги «Вспомним
всех поименно…», в которой увековечены имена
2825 земляков – участников Великой Отечествен-
ной войны.
Одновременно с исследовательской работой зани-
мается фотографией и съемкой видеофильмов. Её
фотоработы находятся на Украине, в Белоруссии,
Казахстане, Голландии, Финляндии, Израиле, Мо-
скве, Санкт-Петербурге, Таганроге, Анапе, Сочи и
других городах России. Фотографии Швецовой
использовались в фильме «Наедине с Колобо-
вым» (Москва). Её снимки публиковались в книгах
«Сказания земли Овсянской», «Овсянские исто-
рии», «Жизнь моя – земля моя», «У астафьевских
родников», «Только факты», «И открой в себе па-
мять», «Река жизни Виктора Астафьева». Исполь-
зовались также при изготовлении буклетов «Би-
блиотека-музей В.П. Астафьева», «Город у Дивных
гор», «Мемориальный комплекс В.П. Астафьева в
поселке Овсянка», путеводителя по Дивногорску,
а также при изготовлении календарей.
Валентиной Георгиевной подготовлено 30 пер-
сональных фотовыставок, которые экспонирова-
лись в различных городах Красноярского края и
Хакасии, в том числе и в родном поселке Копьёво.
Она – дипломант фотоконкурса «Горизонты Крас-
ноярья». Участница VI Красноярской биеннале, где
награждена специальным дипломом за любовь к
малой родине. Живёт по-прежнему в Дивногорске.
Овсянка. Фото Валентины Швецовой
65
 И это всё о нём

«Мы прошли
Георгий ВАСИЛЬЕВ:

одной дорогой – фронтовой…»

Н
а одной из встреч в клубе «Затесь», как раз в канун дня рождения Виктора Петровича, воспользовав-
шись маленькой паузой, слова попросил пожилой человек с ветеранскими колодками. Он держал
в руках самодельную, нарисованную от руки карту. Сверху было тщательно выведено её название:
«Схема боевых маршрутов В.П. Астафьева в годы Великой Отечественной войны в рядах 17-й а.д. прорыва
РВГК». Это был участник войны Георгий Александрович Васильев.
– Некоторые противники писателя договорились до того, что Астафьев «воевал» в 500 километрах от
фронта. Свидетельствую, что это ложь. Вот карта боевого пути 17-й дивизии, в которой он воевал. Я лично
ее нарисовал. Вот фронтовая дорога его: от От Подмосковья почти до самой Варшавы. Дарю вам эту карту
как документальное свидетельство о фронтовике Астафьеве. Пусть она будет ещё одним «свидетельским
показанием» вдобавок к его фронтовым увечьям, которые он всю жизнь носил как самую высокую воин-
скую награду... У меня есть право свидетельствовать: я воевал в этой же дивизии...
Зал заволновался, рукодельная карта пошла по рукам. А тем временем Георгий Александрович задавал
уже вопрос публике:
– Ответьте мне коротко, кто такой Астафьев. Этот вопрос я часто задаю школьникам...
Из зала послышались робкие слова, вроде того, что великий писатель. А Георгий Александрович сам уже
отвечал на свой вопрос:
– Астафьев – это верный сын земли русской и защитник своего народа...
Люди обступили астафьевского однополчанина со всех сторон, и он снова показывал свою карту, ксе-
рокопии военных фотографий: наблюдательный пункт 17-й артдивизии, стоящие на огневых позициях
152-миллиметровые гаубицы, командира дивизии Волкенштейна, о котором не раз писал Виктор Петро-
вич, командира 92-й бригады полковника Дидыка...
Сам Георгий Александрович тоже полковник (в отставке). Недавно ему исполнилось 90 лет. На своих фрон-
товых дорогах он был ранен четырежды. В ноябре 1944-го после последнего – пятого ранения, когда он
уже был в должности начальника разведки той самой 17-й артдивизии, ему ампутировали голень правой
ноги. Но сибирский Георгий-победоносец оказался на редкость «веселым солдатом». Отмучившись год в
госпиталях и, встретив там Победу, он... вернулся в армию, которой в мае 1941-го после окончания Перво-
го Ленинградского военного артиллерийского училища давал присягу служить всю жизнь. Но через пол-
года открылась рана на ноге, и латаный-перелатаный фронтовик вернулся из Будапешта, где стояла его
новая часть, в родной Красноярск.
Сначала преподавал военные дисциплины в Красноярской школе военных техников, потом, после окон-
чания пединститута, перешел к преподаванию истории. Защитил кандидатскую диссертацию, внес уже
мирный свой вклад в изучение истории Великой Отечественной. Вот какой удивительный гость пожало-
вал на встречу в клуб «Затесь».
...Георгий Александрович, сколько ему не предлагали сесть, так и не сел. Он стоял в центре толпы и рас-
сказывал кому-то:
– Представляете, сверху бомбят полевой госпиталь, я лежу на операционном столе. Пряча от взрывов,
меня стаскивают вниз и прямо на земле продолжают делать операцию...
Высокий и ладный внук Георгий стоял рядом, не мешая деду и не дёргая его за рукав, терпеливо и почти-
тельно ждал, когда можно будет забрать деда и увезти отдыхать. Оказывается, Георгии в роду Васильевых
не переводятся, такая у них в семье традиция с незапамятных времён. Уходил однополчанин Астафьева
с этой встречи как родной всем человек. А о том, как они нашли другу друга, рассказал уже сын фронто-
вика – Георгий Георгиевич Васильев.

Рассказывает Георгий Георгиевич Васильев,

сын фронтовика.
С Астафьевым я впервые встретился на страницах его книги «Царь-рыба», которая была издана Краснояр-
ским книжным издательством в 1978 году. Неожиданно для меня тексты его рассказов стали восприниматься
как яркие фильмы о родных для меня местах, людях, известных событиях. Эта книга надолго поселилась на
моем столе. Читал, перечитывал, старался не пропустить публикации его новых произведений. И, когда поэт
Роман Солнцев организовал встречу Виктора Петровича с сотрудниками Красноярского Института Физики
СО РАН, где я работал тогда инженером-исследователем, я, отложив все дела, пришел на нее.
Виктор Петрович, вернувшись в 1980-м в Красноярск, поселился в Академгородке. Видимо, потому, что в

66
 И это всё о нём
ясную погоду, с высоты его расположения хорошо просма-
триваются живописные его родные места – Овсянка, Слиз-
нево, что стоят на противоположном берегу Енисея. На-
верно на этой высоте начинала работать машина времени
– память, возвращая уже великого писателя в детство. «Па-
мять моя, – писал он в «Оде русскому огороду», – сотвори
еще раз чудо, сними с души тревогу, тупой гнёт усталости…
И воскреси – слышишь? – воскреси во мне мальчика. Дай
успокоиться и очиститься возле него».
Да, окрестности Красноярска, да и весь Красноярский край,
поражают своей яркой красой приезжих, даже тех, кто объ-
ездил весь мир. Мы же, привычные к родным красотам, уже
как-то спокойно смотрим на них. И тогда окружающий нас
мир незаметно старается изменить нас, побуждает к откры-
тиям, творчеству, взращивает среди нас великих мастеров,
таких, как могучий живописец Тойво Васильевич Ряннель и
Виктор Петрович Астафьев, чтобы вместе с ними делали мы
свои открытия, удивлялись окружающему нас миру, восхи-
щались им и любили его...
На той встрече, где я впервые увидел Виктора Петровича,
он интересно рассказывал о своей прошлой и нынешней
жизни в Красноярске и как-то незаметно перешел к теме
Великой Отечественной войны, видимо, это было связано с
созданием новой книги. И вдруг, совершенно неожиданно для меня, он стал очень уважительно говорить
о генерале Волкенштейне – командире 17-й артиллерийской дивизии прорыва из резерва Верховного
главного командования (РВГК), в которой он воевал. Оказывается, после войны, на встрече ветеранов
дивизии Астафьев лично познакомился с комдивом. Я взволновался: дело в том, что мой отец – Георгий
Александрович Васильев в 1943 году, после очередного ранения, был направлен именно в эту дивизию на
должность начальника разведки, т.е. был в непосредственном подчинении комдиву Волкенштейну! Вспо-
миная о том периоде, отец тоже частенько говорил о нем. Интересная деталь: Сергей Сергеевич Волкен-
штейн в начале войны руководил в Красноярске артиллерийским училищем, в котором перед отправкой
на фронт обучался будущий красноярский писатель Анатолий Иванович Чмыхало.
В перерыве я подошел к Виктору Петровичу и рассказал ему об отце. Он предложил после встречи по-
общаться с ним, но отец в те дни был очень занят работой – чтением лекций в СибТИ, где он работал
доцентом на кафедре истории. (Астафьева он тогда еще не читал и не знал). Они познакомились спустя
год на встрече ветеранов Великой Отечественной. Им было
о чём вспоминать... На одну из встреч отец взял внучку Ири-
ну, которая, несмотря на то, что училась тогда ещё в школе,
сильно была увлечена написанием исторического романа
и оформлением его своими рисунками. Она взяла с собой
вступление к своему роману, и на следующей встрече Вик-
тор Петрович, прочитав-просмотрев его, в книге, с которой
началось мое знакомство с Астафьевым, оставил свои поже-
лания Ирине и «щучью» роспись. Теперь эта книга в нашей
семье стала особо ценной и всем нам дорогой реликвией.
Взгляд на войну в произведениях Астафьева принимается не
всеми читателями. Даже среди ветеранов некоторые счита-
ют, что телефонист Астафьев воевал за много километров от
линии фронта, т.е. практически в боевых действиях участие
не принимал. Это не так! 17-я артдивизия прорыва РВГК бро-
салась на самые стратегически важные участки различных
фронтов, быстро включаясь в боевую обстановку. Поэтому
связисты должны были работать предельно оперативно, что-
бы обеспечивать необходимую связь между командованием
и частями дивизии. Медаль «За Отвагу» (25.11.1943 г.) и орден
Красной Звезды (25.04.1944 г.), которыми награждён рядовой
Астафьев, говорят о многом. Тем более что в этой дивизии,
как говорит мой отец, награды просто так не раздавались.
Сам Виктор Петрович о своих военных заслугах говорил, как
Астафьевский однополчанин Георгий Александрович
мне кажется, совсем мало. Зато в его произведениях о войне
Васильев на встрече в клубе почитателей Виктора
хорошо просматривается солдатская жизнь, которую можно
Петровича Астафьева «Затесь».
так ясно увидеть только глазами опытного солдата.
Фото Валентины Швецовой

67
 И это всё о нём
Да, война глазами солдат, офицеров, генералов, командующих, тыловиков и т.д. может рисоваться по-
разному; думаю, полное взаимопонимание не всегда может быть достигнуто даже среди её участников.
Но книги Виктора Петровича о войне для нас – исторические, так как они правдиво отражают жизнь
простого солдата. И спасибо ему за это! Прилагаю составленную отцом справку о боевой деятельности
Виктора Петровича Астафьева в годы Великой Отечественной войны.

Справка о боевой деятельности В. П. Астафьева

в Великой Отечественной войне
В. П. Астафьев воевал с иноземными захватчиками с мая 1943 года, будучи рядовым связистом-телефони-
стом, во взводе управления одного из дивизионов 92-й тяжелогаубичной артиллерийской бригады раз-
рушения в 17-й артиллерийской Киевско-Житомирской орденов Ленина, Красного знамени и Суворова
второй степени дивизии прорыва РВГК (резерва Верховного главного командования). Эта дивизия на-
ходилась непрерывно в боях, причем передавалась в подчинение тем армиям, которые действовали на
главных направлениях своих фронтов (Волховский, Брянский, Воронежский, и 1-й Украинский).
Рядовому Астафьеву довелось сражаться в таких стратегической важности битвах, как Курская и Ки-
евская, а также в Корсунь-Шевченковской, Житомиро-Бердичевской, Проскуровской, Тарнопольской,
Львовско-Сандомирской, Карпатско-Дукельской и других крупных операциях. Получив тяжелое фронто-
вое ранение в сентябре 1944 года, В.П. Астафьев лечился в госпиталях и в дальнейших боевых действиях
17-й артиллерийской дивизии не участвовал. За ратные подвиги он удостоен ордена Красной Звезды и
медали «За отвагу».
В послевоенные годы В.П. Астафьев лично познакомился с командиром своей дивизии, Героем Советского
Союза генерал-майором артиллерии Сергеем Сергеевичем Волкенштейном, неоднократно бывал у него
в гостях. Маршал И.С. Конев в воспоминаниях писал: «17-я артиллерийская дивизия прорыва под коман-
дованием генерала С.С. Волкенштейна была лучшей дивизией фронта» (Конев И.С. Записки командующего
фронтом 1943-1944. М., 1972. С.311). К этой высокой и хвалебной оценке боевых успехов 17-й артилле-
рийской дивизии прорыва РВГК Виктор Петрович Астафьев имеет самое прямое отношение.
Г.А. Васильев,
бывший начальник разведки 17-й артиллерийской дивизии прорыва,
кандидат исторических наук, полковник

Карта боевого пути Астафьева, нарисованная его однополчанином Георгием Александровичем Васильевым
68

«Всю правду о войне знает только Бог...»
Комментарий Ларисы Кирилловой, хранителя-экскурсовода
экспозиции «Жизнь и творчество семьи Астафьевых»
А
стафьев ушел на фронт добровольцем осе-
нью 1942-го, хотя мог бы и не идти: работа на
железной дороге давала ему броню. Его про-
фессия была в ряду самых необходимых в условиях
войны, но однажды он участвовал вместе со своей
бригадой в похоронах целого вагона блокадников-
ленинградцев (детей, стариков, женщин), которых
везли в тыл, в эвакуацию – больных, ослабленных
голодом, и не довезли... «Не хочу жить, пусть лучше
убьют на фронте, но с пользой, все мы тут тыловые
крысы», – так аргументировал он перед начальни-
ком станции Базаиха своё заявление об отказе от
брони и просьбе отправить его на фронт. Боль за
Родину, за судьбу народа! А ведь он, как один из его
литературных героев, так же переживший сирот-
ство, беспризорничество, детский дом, гибель род-
ственников-спецпереселенцев, мог сказать: «А кто
моя Родина?»
А потом – три месяца в запасном полку в полу-
скотских условиях и два года на передовой... 40 лет
Астафьев молчал о той великой войне. Солжени-
цын так объясняет это молчание: «Он был перепол-
нен всем пережитым настолько неисчерпаемо, что
должен был испытывать человеческое бессилие
выразить всю эту зачеловечность... Книга его высту-
пила столь невозможной к привычному приятию,
что общественности оставалось... не слишком за-
метить её – либо неубедительно громить как «кле-
вету». Перевесило первое».
В 1990-е годы правда Астафьева была востребова-
на в среде интеллектуалов. В полемику с писателем
вступили только ветераны войны (естественно, не
все). А ведь именно о них и для них, которые «увезли
с фронта груз потерь и утрат, тяжесть гнетущих окоп-
ных воспоминаний и память о тех несправедливо-
стях, которые не раз обрушивались прежде всего на
солдатские головы», была написана эта книга. Напи-
сана она и для того, чтобы общество знало о войне
всю правду, а не только официально разрешенную.
Не все ветераны поняли писателя. Для многих из
них война, совпавшая с их молодостью, самый яркий
период жизни, связанный со служением Отечеству.
Наверное, поэтому на голову Астафьева посыпались
грозные обвинения в клевете на нашу армию, в све-
дении на нет святой нашей Победы и даже прямые
оскорбления в том, что-де он воевал в пятистах ки-
лометрах от фронта. Для многих из старшего поко-
ления астафьевская правда была тогда несвоевре-
менной, неуместной, лишней.
И это всё о нём
И вот к 65-летию Победы в Великой Отечествен-
ной войне выходит фильм Никиты Михалкова
«Противостояние», в котором невозможно не от-
метить, что по многим взглядам на войну режис-
сер и писатель сходятся один в один, что многие
эпизоды кинокартины напоминают эпизоды из ро-
мана «Прокляты и убиты». Смотришь, как погибли
240 кремлёвских курсантов, элита Красной армии,
которых бросили с одними винтовками системы
Мосина на защиту Москвы, и вспоминаешь аста-
фьевских сибирских парнишек, превращенных в
больных доходяг тупой муштрой и безобразным
содержанием в запасном полку под городом
Бердском, отправленных на фронт весной 1943-го
и погибших в первых же боях.
Фильм Михалкова смотрели и пожилые, и моло-
дые, и молодежь не хрустела поп-корном во вре-
мя сеанса, по крайней мере, на том, на котором
была я. И когда в зале зажегся свет, видно было,
что у всех на глазах блестят слёзы. Слёзы горько-
го понимания того, что испытал народ, пожерт-
вовавший десятками миллионами жизней, чтобы
отстоять свою независимость и спасти старушку
Европу от коричневой чумы. После просмотра
этого фильма вспомнились мне слова Виктора
Петровича из фильма «Невесёлые размышления
весёлого солдата»: «Победил народ, но ни один
другой народ не победил бы при таких вождях».
А еще вспомнилась фраза из его переписки с В.
Кондратьевым: «Самая правдивая книга о войне
ещё пишется, она будет без дозировки». Хочется
верить, что тот, кто пишет эту книгу, не забудет о
том, что Виктор Астафьев первым заговорил о не-
допустимости дозированной истории о войне.
На юбилейных Астафьевских чтениях «Писатель
и эпоха» в Красноярске творчество писателя рас-
сматривалось в самых многообразных аспектах, но
не было ни одного доклада об историческом его
аспекте. Когда мы обратились на кафедру отече-
ственной истории Красноярского педуниверси-
тета имени В.П. Астафьева с вопросом: «Почему?»,
нам ответили, что не нужно расстраивать ветера-
нов, кроме того, заметили нам, ведь Астафьев не
историк. Ну и что? Он свидетель и участник войны,
видевший её изнутри. Свой военный опыт, свои на-
блюдения он записал в художественной прозе. Го-
мер был поэтом, а не историком, но скольким ему
обязана история!
Красноярск
69
 И это всё о нём

«Прокляты и убиты» — это пер-

вое христианское прочтение той
войны. Первое. До этого не было.
И это похоже на то, как описывал
войну Толстой. Как нечеловече-
ское дело, прежде всего. Люди не
имеют права заниматься таким.
И вот еще одна истина Астафье-
ва, что с войны вернуться нель-
зя. К сожалению. И когда-нибудь
к этому придут все, что войной
гордиться нельзя. Когда-нибудь
и все религии начнут говорить
друг с другом, а пока — что? Пока
еще, как писал Розанов, они еще
шапки друг перед другом даже не
сняли. А первым, кто оскорбил-
ся бы и полез плевать на «Про-
клятых и убитых», знаете, кто бы
был? Сам молодой Витя, с вой-
ны вернувшийся. Мне Астафьев
так и говорил: «Он бы первый
на меня с кулаками и бросился,
оскорбленный в лучших чувствах
своих. Или, как он в детдоме де-
лал, калганом бы драться стал. Но
ничего,  — смеялся, — я бы увер-
нулся, я его повадки знаю…»

Валентин КУРБАТОВ

Алексей БИХИНЕ (1975–2007)

иллюстрации к роману
«Прокляты и убиты»

Кемерово
70
 И это всё о нём

С ним мы стали чище и лучше

Сергей СТАВЕР

Астафьевская проза звучала, как какая-то завораживающая небесная музыка. И мне тоже
хотелось петь оду русскому огороду, потому что огород моей мамы, как и бабушки авто-
ра, постоянно спасал нас от голода. Огород да ещё корова были главным подспорьем в на-
шей трудной деревенской жизни. Коровы детства: Роза, Зорька, Жданка – какие ласковые
имена, клички…Теперь этих коров давно уже нет, нет и мамы, нет и огорода моего детства. Но есть «Ода
русскому огороду» Виктора Астафьева, и я всякий раз плачу, когда читаю её , и мне становится легче, и я уже
не гнусь от навалившейся на сердце усталости, от какой-то безысходной суетливости жизни.

С
творчеством Виктора Петровича я позна- доброго во всех отношениях, с неистребимой лю-
комился в далёком 1970 году, вроде бы слу- бовью ко всему живому. И когда мне попала в руки
чайно. Я тогда только что демобилизовался «Ода русскому огороду», я читал и плакал и снова
из рядов армии и бредил Сергеем Есениным, хотя читал и снова плакал. И не стыдился своих слёз, это
до него переболел Лермонтовым, Блоком, Бодле- были слёзы облегчения и умиротворения.
ром... Но от Есенина был без ума; я даже во всём, Когда очень тяжело, я достаю эту повесть и воз-
не только в стихах, но и в своём поведении, стал вращаюсь в свой родимый дом, вижу маму, отца,
подражать ему. Надо сказать, что я к этому време- братьев, глажу лохматого пса Разбоя, кладу на шер-
ни уже пописывал кое-какие стишки и некоторые шавый язык корове краюшку хлеба. Я возвращаюсь
публиковал в районных газетах, в общем, влюбился в прошлое – в низкий дом с голубыми ставнями.
в поэта как в женщину, страстно, до самозабвения. Спасибо тебе, Виктор Петрович за то, что ты дал мне
Мне импонировало ещё и то, что Есенин был из эту возможность каждый раз возвращаться домой,
крестьян, как и я, простым деревенским парнем, не в своё детство. Русская душа, что это? Не объяснить.
снобом и эстетом, поэтом чистого искусства, а че- Сколько поэтов и философов писали и пишут о рус-
ловеком большой широкой русской души. ской душе, и никто так до конца не разгадал её, не
Так вот, именно в это время мне
случайно попалась на глаза очень Память моя, сотвори еще раз чудо, сними с души тревогу, ту-
потрёпаная, в рваной и затёртой до пой гнет усталости… И воскреси – слышишь? – воскреси во мне
неузнаваемости обложке книга Вик- мальчика. Дай успокоиться и очиститься возле него...
тора Петровича Астафьева «Послед- Виктор Астафьев
ний поклон». А в пору моей юности
книгочеи с большим стажем всегда
гонялись за книгами, зачитанными до дыр, с изму- раскрыл. Русская душа – это Сергей Есенин, Ни-
соленными страницами, уверенные в том, что хо- колай Рубцов, Василий Шукшин, Виктор Астафьев.
рошая книга всегда потрёпана. Так что «Последний Да, да именно Виктор Астафьев! Писатель, который
поклон» я начал читать по этому принципу, даже пройдя через все ужасы жизни, взывает к нам о ми-
не найдя на обложке ни имени, ни фамилии авто- лосердии, о прощении, о любви ко всему живому,
ра. И, о чудо! Я проглотил её за одно мгновение, к каждой травинке, к каждому цветочку. Это и есть
не мог оторваться. Я как бы сам очутился снова в настоящая русская душа – страстная и мятущаяся,
своём детстве, тоже тяжёлом, хотя не до такой сте- но всегда всепрощающая.
пени, как у Витьки Потылицына, но всё-таки. Как бы Я помню, как раньше ходили нищие по дворам,
точнее сказать, в бедном материально, что ли, но в их называли побирушками, и моя мама, несмотря
богатом по доброму ко мне отношению родителей, на нашу бедность, одаривала их всем, чем могла,
братьев, сестёр и сверстников. А семья у нас была подавала милостыню. Милостыня – какое доброе и
большая – 10 человек, шесть парней и две сестры, прекрасное русское слово, от корня милость, мил.
отец – инвалид войны 2-й группы, мать – больная «И милость к падшим призывал» (А.С. Пушкин). Пи-
изработавшаяся женщина, очень похожая на ба- сатель вместе с нами совершает ошибки, исправ-
бушку главного героя «Последнего поклона». ляет их вместе с нами, кается, просит прощения и
В полной мере живя на страницах повествова- сам всех прощает. А это, повторяю, главное свой-
ния с её обитателями, я как бы ощутил себя другом ство русской души. Посмеялись при свете его души,
Витьки Потылицына, играл с ним в лапту, в «чижи- поплакали, стали чище и лучше... Так рождается
ка», вытаскивал зубами из лунок колышки, мне даже великая гармония душ. Ведь книги, в которых нет
казалось, что Витька Потылицын – это я. И я опять сиянья души автора, они, как конфетные обёртки:
влюбился, на сей раз в неведомого мне писателя. Я радуют глаз, но не греют сердце, и ветер времени
тогда так и не узнал ни имени, ни фамилии автора, их сгребает в кучу, как мёртвую осеннюю листву, и
книга была настолько потрёпана, что и следов «ав- уносит прочь. Навсегда. А Виктор Петрович и сей-
торских» не осталось. Наконец, я узнал, кто автор час с помощью Божьей подаёт каждому нуждаю-
«Последнего поклона», но мне хотелось знать на- щемуся в сострадании, в теплоте душевной мило-
много больше, и я старался и находил новые произ- стыню – доброе слово, сердце печальника о нашей
ведения полюбившегося мне писателя – мудрого, неустроенной жизни.
71
 И это всё о нём

Светлой памяти
Виктора Астафьева
Синий май... Он опять на старте,
Продолжает весна разбег.
Ах, оставьте! Живой Астафьев –
Небожитель и человек.

Я не верю, что в стынь проплакал

Злой ноябрь, купола склоня.
В вечной скорби застыл над прахом
Город, светоча хороня.

Я не верю! Но тень на ликах,

Крик придавлен, приглушен стон.
Красноярцы бредут по плитам
Гроб в музее – его престол!

И во имя Отца и Сына

Там, где розы на снег легли,
Поклонилася мать Россия
Сыну-мастеру до земли.
Назарово

Нам бы вернуться
Марина МАЛИКОВА

к его высоте!
1988 год. Зрительный зал Дворца труда Красно-
ярского металлургического завода полон. Аста-
фьев говорит о своей повести «Печальный детек-
тив». Не берусь передать того мощного потока
ощущений, обрушившихся на меня после прочте-
ния и живописного авторского комментария. Да,
гнев, да, сострадание и боль. Но при этом хочется
жить и любить! Запомнились некоторые установки
Виктора Петровича, которые я взяла на вооруже-
ние. Не допускать самоуничтожения, которое бы-
вает, как правило, от усталости или раздражения.
Отыскивать лучшее в людях, опираясь на собствен-
ную интуицию и подсказку своей души. И ещё: твор-
ческий человек не должен бояться грусти, печали и
одиночества («одиночество благодатное для души
полноты»), ему даже необходимо уединение, чтобы
прислушаться к себе.
После прочтения «Царь-рыбы», которая попала
ко мне почему-то после «Печального детектива»,
я решилась написать письмо Виктору Петровичу
и послать немного своих стихов, в основном со-
циально-нравственной и экологической темати-
ки, жить было просто страшно. Написала, надеясь
найти отклик и понимание у человека, способного
понять всех и все. И, о чудо, ответ не замедлил при-
йти. Он ответил ровно через месяц – 12 марта 1990
года.
72
Уважаемая Марина Григорьевна!
Стихи Ваши ничего, вполне могут быть напеча-
таны, но как говорил Твардовский на укор: не хуже,
мол, других: «Но и не лучше, вот беда?!»
Однако, в этой жизни смрадной, суетной, полу-
голодной, творчество для многих – отдушина, вот
и пользуются ею. Чем хуже живем, чем ужасней идут
дела, тем больше стихов! Это наш отечествен-
ный феномен. Можем им гордиться, коль больше не-
чем. Покажите стихи в альманахе «Енисей» (первые
экземпляры). Скажите, что я их читал и отнесся к
ним одобрительно.
Кланяюсь, желаю успехов.
В. Астафьев.
После таких вдохновительных строк в октябре
1991-го в заводской типографии КраМЗа, где я тру-
дилась в литейном цехе начальником лаборатории
контроля огнеупоров, вышел мой первый сборни-
чек на 70 страниц. А когда в 1996 году вышел более
полный поэтический сборник «Золотые приливы
души», одно из стихотворений «Доброта» я прочи-
тала Виктору Петровичу после его выступления в
зале культурно-исторического центра.
Вечная тайна живет без огласки с мира рожде-
нья, с рожденья земли.
Чьи-то сердца к ней летят без оглядки, чьи-то,
увы, долететь не смогли...
 И это всё о нём
В ответ на это стихотворение Виктор Петрович просил его подбросить меня на машине до дому.
добродушно, с ласковой улыбкой сказал: «Мудро. Следующая встреча была грустной и проходила в
Молодец. Пиши». Литературном музее. Это был вечер памяти знаме-
7 марта 1997 года я встретилась с Астафьевым нитого директора завода цветных металлов Влади-
уже в его квартире, в Академгородке мира Николаевича Гулидова – известного благотво-
Наша замечательная красноярская поэтесса рителя и покровителя муз. Когда показала Виктору
Аида Петровна Фёдорова, узнав , что спонсорами Петровичу приглашение на этот вечер с текстом
моего сборника был банк «Металэкс», решила из- моей песни, посвященной Гулидову, Виктор Петро-
дать с его помощью собственный поэтический вич предложил мне ее прочитать...
сборник. Но руководство банка пожелало на пись- Настолько он был отзывчивым. «Сердце Викто-
ме-ходатайстве писательской организации увидеть ра Петровича – натянутая струна, отзывающаяся
и подпись Виктора Петровича Астафьева. И вот я по на любое прикосновение. Это человек – светлый,
просьбе Фёдоровой еду к Астафьевым. После вру- добрый, уникальный по способности понять и
чения букета цветов хозяйке дома Мария Семёнов- принять боль ближнего», – так писала я при жизни
на все-таки проворчала: «Могла бы и сама заявить- Астафьева. А после его смерти прочла однажды у
ся! Эка барыня!». А Виктор Петрович,
взяв меня за плечи, увлек в горницу, Ни Бог, ни природа не виноваты, что ты стал тем, чем стал.
где подписал это письмо, а на двух- Ищи виноватого в себе, тогда не будет виноватых вокруг.
томнике с романом «Последний по- Уверни тлеющий фитиль, погаси зло в себе, и оно погаснет в
клон», который я предусмотрительно других. Только так, только так и не иначе, – это самый легкий,
взяла с собой, оставил не только дар- но и самый сложный путь к людскому примирению.
ственную подпись, но и нарисовал
свой любимый цветок стародуб. Поз- Виктор Астафьев
же я узнала, что цветок этот он рисо-
вал не всем, а избирательно.
Тут же заботливо справился о моем здоровье и Валентина Курбатова: «Дал бы Господь вернуться
сказал, что и его «дыхалка» не дает ему покоя, что к глубине и высоте Виктора Петровича в высшие
выпустили его из больницы только на время и что часы его милосердной, страдальческой, истинно
он снова пойдет туда сегодня. Тут пришел его до- христианской жизни». И неожиданно родилось вот
брый дивногорский друг, и Виктор Петрович по- это стихотворение.

Нам бы вернуться к его высоте!

Нам бы вернуться к его высоте!
Но времена, видно, в мире не те.
Чтобы так жить и так чувствовать жизнь,
надо пройти те, его, рубежи,
что проходил он с восьми уже лет.
Горечь сиротства с котомкою бед:
и беспризорничал, и голодал,
к чреву окопному грудь прижимал,
(но не ловчил он и не предавал!),
кровушкой землю сыру поливал,
по лазаретам скитался не раз,
(где и оставил свой собственный глаз).
Только в тиши, вспоминая всё то,
он ужасался той правде святой:
всё будто было не с ним, а с другим,
страха не знавшим, таким молодым..
После Победы – голодный паёк,
горечь утраты детей… Одинок
в битве за горькую правду войны;
правду – в безверье попавшей страны
и потерявшей духовную мощь.
Как же всё это он вытерпеть мог?!
Сердце не знало покоя, и он
снова в бою.
Он опять окружен...
И только вера спасала его,
только поддержка Творца самого.
Красноярск

73
 И это всё о нём

Астафьев – в нескольких словах

Валентина МАЙСТРЕНКО

Снова синий май, как говорит поэт Ставер, май 2011-го, и снова мы в Овсянке.
На этот раз гостями библиотеки были журналисты, в общем, пишущий люд,
который жалел и жаловал Астафьев, сам вышедший из районки. Ну кто еще из
писателей так читал газеты, как он! Вот библиотекари достославной Овсянки
и собрали нас. И мы вспоминали, каждый – своё. И когда в великолепном исполнении
коллег оживали разные эпизоды встреч с писателем, я вдруг вспомнила один-
второй-третий эпизод, когда Астафьев представал всего лишь в нескольких
словах. Вот о них-то и рассказала потом, когда пришел мой черёд.

Август 1989 года. Мы плывем на теплоходе,
на борту – Славянская экспедиция с братающи-
мися литераторами Сибири и Украины, никто и
не подозревал тогда о скором расставании. Толь-
ко угнездились в своих кубриках – позвали есть.
Спустилась в камбуз, смотрю – у поперечины им-
провизированного стола стоит коренастый мужик
с лицом шкипера. К изумлению моему шкипер этот
оказался Виктором Петровичем Астафьевым. Его
я разок-второй видела по телевизору, когда и не
предполагала, что попаду в Красноярск, так что в
лицо не знала. И вот он рядом. На столе – специфи-
ческая еда: водка, сало, рыба, крупно нарезанный
лук. Знакомимся. «А, – сказал благодушно писатель,
– вот она какая Майстренко!» Я подивилась: откуда
он меня знает? Не ведала тогда, что единственный,
наверное, из всех писателей страны, он прочитыва-
ет местные газеты от корки и до корки и пишущих
и ищущих журналистов знает всех по именам, а я
уже год после переезда в Красноярск отработала в
краевой газете.
Виктор Петрович протягивает стопку водки, вро-
де как за знакомство. «Водку не пью!» – вскричала
я. «Будешь, – убежденно и оптимистично сказал пи-
сатель земли русской, – салом вот закусишь, очень
хорошая закуска». «Ни за что!» – категорически воз-
разила я, готовая уже выпить эту водку, только бы
тёплого сала мне не давали. «Ладно, – рыбой заку-
сишь», – сказал Астафьев и протянул мне смачный
кусок какой-то благородной слабо-соленой бело-
рыбицы. Водка была жгучая, но почему-то почти без
вкуса и запаха, а рыба была нежная, незнакомая на
вкус – царь-рыба!
1 мая, по-моему, 1990-го, когда только завяза-
лось наше деловое знакомство на почве интервью,
вошли мы с коллегой в азарт и аж вчетвером вва-
лились в квартиру Астафьевых в Академгородке,
руководствуясь поговоркой, что на день рождения
не приглашают, что на день рождения сами прихо-
дят. Ввалились и... попали на узкое семейное засто-
лье с близкими друзьями. Самое удивительное, что
Виктор Петрович, хорошенький такой, растеплен-
ный, в светленькой рубашечке, обрадовался нам, а
мы-то уж лыжи назад навострили. «О, – воскликнул
он приветливо, – проходите!» И провел нас в залу,
усадил на самые почетные места, вопросы какие-то
задавал. И сколько мы ни сидели, радостен был и
приветлив, вопреки недовольству жены, которая
нас до сего дня и в глаза не видела. Как я её сейчас
понимаю! Простите нас, Марья Семёновна!
Однажды, когда в нашей, по-астафьевски гово-
ря, забедованной стране начались очередные по-
тасовки, на сей раз «перестроечные», когда страни-
цы газет гудели от взаимных обвинений, и писатели
тоже пошли друг с другом рубиться, Астафьев в
очередной раз ввязался в какую-то политическую
драку. Ну зачем?! Я не выдержала и при первой же
встрече говорю ему в сердцах: «Виктор Петрович,
вы как были качинской шпаной, так ею и остались».
«Ну и чё?» – словно подросток дерзко буркнул он,
ничуть не оскорблённый таким сравнением и, всем
видом показывая, мол, дрался и буду драться. А про
качинскую шпану я от него и услышала. Когда мы
однажды проезжали по окраинной улице Крас-
ноярска мимо реки Качи, он показал под горкой
домик, куда бегал в гости к родичам и рассказал
о лихих сражениях в мальчишечьих ватагах. Таким
мальчишкой-забиякой и остался в зрелые годы:
чуть какая с его точки зрения несправедливость,
вспыхнет, как сухой порох, и вперёд – «на барри-
кады», бороться за правое дело. Только намного
позже признался, что лучше было бы, конечно, тог-
да помолчать, много лишних слов сказано. Но это
он такой тихий стал, потому что «отговорила роща
золотая», устали мы все от словесных перепалок, а
случись что, снова бы выскочил, напрашиваясь на
очередной тумак.
Однажды мучилась я вопросом: почему такую
красивую, такую заботливую, такую преданную жен-
щину, которая мне очень нравилась, оставил муж.
Почему? Я и поделилась этим своим недоумением
при случае с Виктором Петровичем, поскольку он
хорошо знал эту пару. Виктор Петрович очень вни-
мательно выслушал меня и ответил: «Дак партейная
она, легко ли жить-то?» И вмиг всё прояснилось,
хоть и не была та милая женщина членом партии.
Однажды в тяжелейший период моей жизни
пришли мы к писателю брать интервью. Заходим
в его квартиру в Академгородке, а лицо у него не
такое, как всегда: какое-то озарённое, и обычных
шуточек-приубауточек нет. Он только что вернул-

74

ся из поездки на Святую Землю. «Кладу я руку на
камень, на котором Христос лежал после распятья,
а камень-то тёплый», – в первую очередь сообщил
он, по-детски чисто и доверительно. О горьких
переменах в моей жизни он уже был кем-то осве-
домлен. Вкратце уточнив, что же произошло, не-
ожиданно поднялся, ушел, о чем-то они вдалеке с
Марьей Семёновной пошушукались. Заходят вдво-
ем, лица у обоих взволнованные, особенно у Марьи
Семёновны, протягивает Виктор Петрович мне от-
ливающий перламутром беленький крестик с Хри-
стовым распятием, со Святой Земли привезенный,
и говорит: «Возьми, может, Господь тебе поможет...»
И помог.
Однажды я в очередной раз подступилась к Вик-
тору Петровичу с вопросом, который меня очень
интересовал, я хотела, чтобы он рассказал мне о са-
мой главной своей любви, что выпала ему в жизни.
О подростковой любви с первым букетиком под-
снежников в жестяной баночке он мне рассказы-
вал, и интервью даже вышло «Ромео, Джульетта и
тьма», но мне этого было мало. И вот возвращаемся
мы со встречи с московскими коллегами из «Аргу-
ментов и фактов», где за столом тоже шел разговор
о любви, и снова задаю я ему этот свой вопрос. А
в ответ – тихий, но неуклонный голос Виктора Пе-
тровича: «Не надо. Пусть лежит себе спокойно под
белым снегом». У меня и сейчас мурашки по коже от
бездонной глубины этих слов. Никому не дал даже
слегка коснуться той белизны.
Однажды мы оказались рядом с Виктором Пе-
тровичем за столом, и, глядя на простенькие бу-
мажные салфеточки с розовыми цветочками, я
стала разглагольствовать о том, что вот в кафе
Парижа принято на салфетках рисовать портреты,
писать стихи. Рука Виктора Петровича потянулась
к салфетке, он взял лежащую рядом со мной про-
стенькую шариковую ручку, положил салфеточку
наискосок, что-то написал и протянул мне. В уголке,
обрамленном розовыми цветочкам, было шутейно
начертано: «Дарю сердечно – помни вечно», рядом
красовался нарисованный его рукою знаменитый
астафьевский цветочек – стародуб и четко выве-
денные инициалы: «В.П.» Ненужных архивов у меня
с излишком, а ценных хранить не умею, но салфе-
точка эта чудом сохранилась. Наверное, чтобы пом-
нила вечно. Вот я и помню.
P.S. Чтобы помнила его в вечности, куда Виктор
Петрович довольно скоро после той встречи ушел,
он иногда является во снах. И всегда по делу. Вижу
я как-то – идём мы с ним по рынку, кругом толчея,
суета. И вдруг – штабелями подшивки старых газет.
«Купи», – ухватывая меня по-детски за руку, просит
Виктор Петрович. «Ну как же я куплю, если одна
подшивка стоит семь с половиной тысяч рублей», –
по-взрослому отвечаю я ему. «Ну, купи», – по-детски
упорствует он. Просыпаюсь с мыслью: сколько
встреч было, сколько бесед интересных, надо по-
И это всё о нём
рыться в подшивках что-то подобрать, книжицу
какую-то в память о нём сделать. Но время дальше
мчит, чувство долга перед Виктором Петровичем
точит, будто обещала что-то и не выполнила. И тут
поступает неожиданное предложение от изда-
тельства «Растр»: выпустить астафьевский альбом
с текстом и фотографиями. Соглашаюсь. Ищу ключ
к будущей книге и наконец ясно вижу, как всё вы-
строить: надо пойти по следам его тетрадок из «За-
тесей»! Что такое затесь, долго описывать не надо
– это зарубка топором на дереве, чтобы видно
было, какой дорогой выходить из дремучей тайги.
Так, идя по астафьевским затесям, «прорубали» мы
свои. Сначала они вышли в виде книги-альбома с
фотографиями «Затесь на сердце», потом был издан
под тем же названием вариант дешёвого издания
воспоминаний: без снимков, но зато доступный для
народа.
Ну вот, порадовалась я успокоенно, вроде ува-
жила просьбу Виктора Петровича. Однако спокой-
ствие мое по этому поводу было недолгим. Снова
вижу сон: и снова идём мы куда-то с Виктором Пе-
тровичем, и он просит меня: «Поработай ещё со
мной...». А я недоумеваю: ну где нам сейчас с ним
работать, в какой редакции, газетки закрывают
одну за другой! Проснулась снова с чувством дол-
га. И ходила с ним, пока не пришла идея: по опыту
дореволюционных лет создать клуб почитателей.
До революции в моде были такие объединения.
И вот 26 марта 2011-го в стенах краевой научной
библиотеки, где не раз писатель читывал свои про-
изведения, состоялось первое заседание клуба по-
читателей Виктора Петровича Астафьева «Затесь».
Решили не просто собираться, предаваясь воспо-
минаниям, а отыскивать факты народного почита-
ния писателя, собирать их. А они есть! Есть и музеи
его имени! И вузы его имени! Много чего есть. И
много чего делается.
Разумеется, интересные материалы должны быть
опубликованы, но где? Так родилась идея издания
астафьевского альманаха «Затесь». А дальше – во-
прос вопросов: на какие средства его издавать? И
тут сказала свое «слово» горячая и самая предан-
ная почитательница Виктора Петровича – кандидат
филологических наук Антонина Фёдоровна Панте-
леева. Именно ей удалось издать книгу-летопись
«Река жизни Виктора Астафьева» (автор-состави-
тель  –  главный хранитель фондов библиотеки-му-
зея в Овсянке Валентина Швецова). Удалось найти
единомышленника – человека, который не пожалел
на книгу премии правительства РФ, присужденной
ему за достижения в области науки и техники. Это
был Пётр Михайлович Гаврилов – генеральный ди-
ректор Железногорского горно-химического ком-
бината. И вот пишет ему в Железногорск Антонина
Фёдоровна уже об альманахе «Затесь» как человеку
близкому по духу, и снова откликается Пётр Михай-
лович: будет альманах «Затесь», ровно к 10-летию
кончины писателя. И да будет так!
75
 И это всё о нём

К истокам
Сергей ПРОХОРОВ

На малой родине – в Овсянке

Сергей Тимофеевич – автор восьми поэтических сборников. С января 2006 года издаёт
межрегиональный литературно-художественный журнал «Истоки», который сегодня
известен во многих уголках России и за рубежом. В статье «Припасть к «Истокам» журнал назван самым
необычным издательским проектом, из когда-либо появлявшихся на красноярской земле. Ещё бы! Толстый
журнал выходит в такой дали от Москвы! И даже от Красноярска.

У
самого виска, уже изрядно стёртой памяти, ного слова. Концерт начался с документального
как назойливая муха жужжит и жужжит ядрё- фильма красноярского кинорежиссёра Владимира
ная, разухабистая частушка про здоровенную Кузнецова «Русский узел». Я уже смотрел его рань-
бабу, что об угол ударилась и «заревела бедная». ше, и он меня потряс осмыслением национальной
Я пытаюсь отогнать это надоедливое жужжание, российской трагедии, забытым русским колоритом
пытаюсь хотя бы визуально восстановить в памяти и удивительным, не слышанным мною раньше такой
картину двух коротких дней, проведённых около высокой красоты звучанием русских гуслей. Гусляр
(теперь уже великого) русского писателя. Более 20 играл, как Бог, и игра эта уносила куда-то высоко-
лет прошло. Какие-то обрывки встреч, разговоров, высоко, очищая от всего, что томило и отяжеляло.
и только эта частушка звучит привольно, как «Степь И вот на сцену поднимается группа писателей во
да степь кругом». главе с Виктором Петровичем Астафьевым. Сегод-
Нет, видно не зря она так впилась в память, не ня он впервые надел звезду Героя Социалистиче-
зря. Это же штрих к образу жизни самого писате- ского Труда, но, как мне показалось, испытывал при
ля, который и говорил, и писал, и пел, как хотел, а этом не гордость, а скорее стеснение… Писатели
не как требовалось по тогдашней идеологии, как читали свои произведения, делились со зрителя-
кому-то хотелось. Видимо, именно правда, порой ми своими планами, вспоминали добрым словом
обнаженная до неприличия, препод-
несённая к тому же великим масте- Я тоже знавал, пусть и краткое, вдохновение, болел и мучился
ром слова, и тянула людей к Виктору словом, и мои муки никому не ведомы, и моя радость сочиненной
Петровичу. Тянула всех, кто читал его строкой, сотворением собственного чуда останутся со мною.
удивительно жизненные книги. Всех –
от простого слесаря, рыбака, до пре- Виктор Астафьев
зидентов. А творческих людей – писа-
телей, художников, актёров особенно.
Вот и в тот день 6 октября 1989 года группа гостей Василия Макаровича Шукшина. По счастливой слу-
– литераторов из Москвы, Новосибирска, Томска, чайности на этой сцене среди писателей оказался
Барнаула, Бийска, Иркутска, Читы ехала в Овсян- и я. Где-то и гордость распирала, но больше страх,
ку – на родину Астафьева. В автобусе, который вёз потому, что мне предстояло выступить впервые в
нас мимо мелькающих по обеим сторонам осенних жизни в таком переполненном зале (около двух ты-
пейзажей, было шумно. Кто-то обсуждал вчераш- сяч зрителей), а, главное, перед самим Астафьевым
ний благотворительный вечер «Памяти Шукшина» читать свои стихи. Ноги были ватными, когда делал
в Большом концертном зале, кто-то кому-то читал несколько шагов к микрофону. Голос сорвался при
свои стихи. Временами врубалась в автобусный первом же слове. Я и сейчас, по прошествии столь-
шум-гам магнитофонная песня про «Катунь» – реч- ких лет, не могу представить, как сумел тогда прео-
ку детства Василия Макаровича на слова алтайско- долеть этот секундный страх, сковавший мне горло,
го поэта с Белокурихи Виктора Ащеулова. Он сидел но вдруг голос вырвался из оков страха, зазвенел, и
со мной рядом и объяснял мне, как дорого, в две я почувствовал, как открылась моя душа перед за-
тысячи рублей, обошлась ему запись этой песни. лом, и зал, казалось, понял меня…
Но был очень доволен и собой, и песней, которую А потом звучал объединённый церковный хор
слушал уже, наверное, в сотый раз. Покровского и Троицкого храмов. И уже за кули-
С удовольствием слушал её и я и под мажорное сами сцены Виктор Петрович, как бы мимоходом
звучание хора, исполняющего песню, тоже вспоми- коснувшись моего плеча, сказал: «Серёжу надо кре-
нал вчерашний вечер в Большом концертном зале. стить…». Это, видимо, был ответ на строки мною
Народу в зале было битком. К сожалению, он не мог прочитанного стихотворения: «И я свой крест с
вместить всех желающих – настолько интересен рожденья не крещённый по всей Руси с надеждой
был красноярцам этот благотворительный вечер. пронесу». Легонько так коснулся , а я то прикосно-
Интересен, в первую очередь, темой: «Россия! Русь! вение до сих пор помню. Тогда я ещё не осознавал,
Храни себя, храни», чего уже давно не хватало всем какую удачу послала мне судьба и не понимал в
нам, оглушенным эстрадными «супер» шоу, не хва- полной мере желания большинства литераторов
тало духовного общения, настоящего литератур- попасться на глаза Астафьеву. Поэт из Томска Ми-

76

хаил Андреев всю дорогу просил меня (я один из
немногих был с фотоаппаратом) запечатлеть его
непременно рядом с Виктором Петровичем, что я
и сделал.
И вот Овсянка. Обычная, как и большинство де-
ревень Красноярского края. Не будь здесь усадьбы
Астафьева, была бы равной среди бесчисленного
множества Ивановок, Николаевок, Малиновок…
Покопавшись немного с замком, Виктор Петрович
гостеприимно распахивает ворота своей усадь-
бы. Ограда выстлана деревянным настилом. Вну-
три её, у входа в избу, аккуратно сложенная по-
ленница дров, слева – беседка. Внутри дома все
по-простому, по-деревенски: русская печь, стол у
окна, на полу самотканые дорожки. Неприхотлив
и кабинет писателя: книжный шкаф, рабочий стол,
кресло. К месту вспомнились строки украинского
поэта Миколы Негоды:
На енисейском берегу отлогом
Бревенчатых домов неровных строй.
После скитаний по чужим дорогам
Сюда приходит мастер, как домой.
В свою Сибирь, в своё село родное,
К дымящим росам, к зорям золотым,
В закуток свой – приделец за стеною,
Скрывающий от мира суеты.
Здесь он за стол садится спозаранку,
Чтобы трудиться до заката дня.
Крестьянскую отцовскую Овсянку
Он в жизни ни на что не променял.
И если непокой вас кружит слишком,
Задумайтесь, на миг, умерив прыть:
Он там, в Овсянке. Он сидит и пишет.
Не помешайте мастеру творить.
Ознакомившись с сельским укладом жизни пи-
сателя, в котором он проводит значительную часть
своего времени, идём в астафьевскую библиотеку.
Такому книжному храму может позавидовать любая
городская библиотека. Самое интересное, что каж-
дый из литераторов, пришедших в тот день сюда,
нашел на книжных полках своё творение. А впе-
реди нас ждал ещё пирог дружбы. Но прежде, чем
отправиться туда, Виктор Петрович пригласил всех
почтить память его родных на
местном кладбище, где покои-
лась и рано ушедшая из жиз-
ни дочь Ирина. Как к алтарю
в храме, троекратно крестясь,
подходил писатель к заветным
оградкам, поливал из прихва-
ченной из дому канистры цве-
ты на холмике. Скупо, но тепло
и уважительно рассказывает о
тех, кто покоится здесь:
– Тут вот дедушка с бабуш-
кой лежат, здесь дочь Ири-
на… Все мы смертны на этой
земле. Скоро, наверно уж, и я
уйду. Вот и место себе рядом
с доченькой любимой приго-
товил…
И это всё о нём
Большая железная узорной ковки ограда наво-
дила на грустные мысли о бренности нашей жизни.
Но скоро эти мысли улетучились, как только мы вы-
валили из автобуса и оказались на маленькой заим-
ке на реке Мане, увидели радушное, приветливое
лицо хозяйки дома. Здесь и ждал нас загадочный
пирог дружбы. Жена писателя Буйлова – Дарья
Ивановна, настоящая русская красавица, радост-
но улыбаясь, пригласила нас в дом откушать что
Бог послал. Домик маленький, дачный. За столом,
щедро уставленным дарами огорода и леса, все
уместиться не смогли, кому-то пришлось лезть на
чердак, который завсегдатаи этого гостеприимного
дома в шутку прозвали гостиничными «номерами».
Мне повезло. Я оказался на лавке у жарко нато-
пленной печки. И хоть было очень тесно, не повер-
нуться, чувствовал себя превосходно. А, главное,
почти напротив меня, чуть-чуть наискосок, сидел
раскрасневшийся от тепла и выпитой первой стоп-
ки коньяка сам Астафьев. И вступительный тост его
за столом мне понравился. Все ожидали от него вы-
соких, торжественных слов, а он сказал по-мужицки
просто, как частушку в автобусе про бабу спел:
– Ну, будьте здоровы! Предохраняйтесь от спида
и живите долго!
Выпил два стакана с небольшим перерывом на
закуску, опрокинул его вверх дном, сказав, как от-
резав: – Всё, норма!
Возвращались весело, с песнями. Вместе со все-
ми пел и Виктор Петрович.
И вот 2009 год. На открытие Астафьевских дней в
Красноярске наша творческая группа из Нижнего
Ингаша и города Иланского опоздала. Путь неблиз-
кий – более 300 километров. Но на главные меро-
приятия успели. Впечатляющие моменты: встреча с
супругой писателя Марией Семёновной, с другом
семьи Астафьевых литературным критиком Вален-
тином Курбатовым из Пскова. Мария Семёновна
сильно сдала, но держалась молодцом, отвечая на
все вопросы неугомонных, наглых журналистов,
облепивших её, как осы, со всех сторон, чуть ли не
в лицо тычущих объективами телекамер и фотоап-
паратов.
Выступление Курбатова было потрясающим.
Я попросил Л.И. Шаповалову – преподавателя ка-
Фото Сергея Прохорова
77
 И это всё о нём
федры мировой художественной культуры – раздо-
быть копию речи выдающегося литературного кри-
тика для своего журнала «Истоки». А вскоре удалось
и обмолвиться с ним словом. Мы, встретившись в
зале выставочного центра, попросили его сначала
вместе сфотографироваться, а потом представили
ему свой провинциальный журнал «Истоки».
– Ну, хитрецы, – улыбнулся Валентин Яковлевич.
– Сначала сфотографироваться. Потом – журнал.
«Истоки»? Читал, читал. Статью Антонины Пантелее-
вой об Астафьеве. Интересна и ценна...
Курбатов торопился на очередную встречу, да
и нам самим не терпелось познакомиться со всем,
что происходило в этот день на всех трёх этажах де-
лового выставочного центра Мiх-mах. Кстати, место
проведения Астафьевских дней многим пришлось
не по душе. Рыночный дух крутого замеса не могли
перебить даже многочисленные стенды о жизни и
творчестве выдающегося земляка, подготовленные
с любовью работниками Литературного музея име-
ни В.П. Астафьева. Но труд людей, принявших са-
мое активное участие в подготовке празднования
85-летия Виктора Петровича, волновал и радовал.
Каждая площадка, где выступали литературные,
театральные, народные коллективы. Каждый экспо-
нат, от удочки с картофелиной – до многоярусной
полки с наградами, от первой астафьевской то-
ненькой с пожелтевшими корочками книжки – до
последней, толстенной, объёмистой, выполненной
по последнему слову современной печати книги
стоимостью до тысячи рублей. Не знаю, порадовал-
ся бы Астафьев, увидев такую печатную роскошь,
или огорчился её ценой, недоступной безденежно-
му читателю.
Завершила эти Астафьевские дни поездка в Ов-
сянку – на малую родину писателя. Наш автобус бы-
стро катил по гладкой асфальтированной дороге.
К истокам
От родительской дороги мы
В жизнь уходим по касательной.
Но к чему ни прикасаемся –
Все из детства мы душой.
Почему ж на малой родине
Не всегда живут писатели?
Потому, что слишком тесно им
Там со славою большой.
Припев:
Ах, оставьте, ах, оставьте вы
Свои домыслы, иронии!
И живем, и похоронены
Будем на земле одной.
И могилочка Астафьева
На своей – на малой родине.
На своей – на малой родине
Спит спокойно Лев Толстой.
78
Мимо мелькали берёзы, сосны, проплывали долы,
отроги Саян. И мне почему-то вдруг вспомнились
слова Виктора Петровича из рассказа «Тельняшка
с тихого океана». Я потом, уже дома отыскал это
место:
«Я не изведал того пламени, какой сжигал Лер-
монтова, Пушкина, Толстого, не узнал, каким вос-
торгом захлебывались они, какой дальний свет раз-
верзался пред ними и какие истины открывались
им. Но мне тоже светил вдали огонек, звал, обещал
удачу. Я тоже знавал, пусть и краткое, вдохнове-
ние, болел и мучился словом, и мои муки никому не
ведомы, и моя радость сочиненной строкой, со-
творением собственного чуда останутся со мною.
Пускай не пламень, только огонь, даже отсвет его
согрел и осветил мою жизнь, спасибо судьбе и за
это. Спасибо и тебе, многотерпеливая бумага, и
прости меня, лес живой – это из тебя, из живого,
сотворили мёртвую бумагу, на которой, мучимый
природным даром, я пытался оживить и лес, и дол,
и горы, очиститься душою и чаял, всегда чаял, хоть
немножко, хоть чуть-чуть помочь сделаться лю-
дям добрее».
В заново построенном доме-музее бабушки пи-
сателя я был впервые. А в доме-музее, где жил и
работал Виктор Петрович, всё осталось, как пре-
жде. Вот только нет в ограде поленницы дров, а
на месте летнего деревянного стола, за которым
иногда отдыхал и, может, даже пивал чаи писатель,
возвышается памятник – отдыхающая чета Астафье-
вых: Виктора Петрович и Мария Семёновна. Когда
я посмотрел на памятник из окна веранды через
объектив своего фотоаппарата, на мгновение почу-
дилось, что сидит живая отдыхающая пара, грея на
солнце усталые босые ноги. Два астафьевских дня
пролетели, как два часа. Не будь этих поездок, не
сложилась бы эта песня.
И над Ясною Поляною,
И над тихою Овсянкою
Небо – в синюю горошину
И весенние дожди.
И горит звезда Полярная
Над судьбою нашей всякою.
Над плохою и хорошею.
А иного ты не жди.
Припев:
Ах, оставьте, ах, оставьте вы
Свои домыслы, иронии!
И живем, и похоронены
Будем на земле одной.
И могилочка Астафьева
На своей, на малой родине.
На своей, на малой родине
Спит спокойно Лев Толстой.
Красноярский край, поселок Нижний Ингаш.
Сибирская школа
* Изобразительное искусство * Литература * Театр и кино * Музыка

Я верю, что рождается, скоро появится

художник, который будет так умён и велик,
что ему будет по силам творить не только
на ходу, но и на лету, и, возможно, гением сво-
им он наконец образумит людей, научит их
жить в мире и согласии, поможет излечиться
от недугов и недоверия друг к другу.

Виктор Астафьев

Кадр из фильма КГТРК «У астафьевских родников»

 Сибирская школа
«Здесь смерть
Герман ПАШТОВ:
соседствует с любовью…»
Астафьев – в иллюстрациях
«Помню театр с колоннами и музыку. Знаешь, музыка была сиреневая… Я почему-то услышал сейчас ту
музыку, и как танцевали двое – он и она, пастух и пастушка. Они любили друг друга, не стыдились любви
и не боялись за неё».
Д
аже маленький отрывок из «Пастуха и пастуш-
ки» дает понять, почему писатель назвал это
произведение пасторалью.
– Именно эта пронзительная лирическая во-
енная повесть, где смерть соседствует с любовью,
оказалась самым любимым астафьевским творе-
нием для моих воспитанников, – говорит Герман
Суфадинович Паштов, народный художник России,
создатель единственной в стране Сибирской сту-
дии ксилографии.
Его воспитанники не раз успешно экспонирова-
ли свои работы в Москве – в знаменитой экспери-
ментальной студии имени Игнатия Нивинского, в
Центральном Доме художника на Крымском Валу и
получили высокую оценку ведущих графиков Рос-
сии. Как это ни странно, но рожденная когда-то в
древнем Китае и утвердившаяся в Европе на стыке
XIV-XV веков гравюра явилась на стыке XX-XI веков
в самой глубине России – в городе Красноярске как
искусство, совершенно не исчерпавшее себя. Бо-
лее того, ксилография, возрождающаяся в Сибири,
всё увереннее заявляет о себе.
80
Виктор Астафьев. "Пастух и пастушка"
Самым настоящим экзаменом на зрелость ста-
ла выставка сибиряков «1001 гравюра» на родине
этого древнего вида искусства – в Китае, которая
вызвала ажиотаж в местной прессе. Красочный
китайский журнал «Искусство» посвятил графикам
из Сибири целых десять страниц. Не менее тепло
были приняты работы посланцев России в Харбине.
Смело можно сказать: этот экзамен студийцы вы-
держали, не посрамили искусства ксилографии. В
переводе с греческого это слово означает: «пишу
на дереве». Но на дереве просто так не попишешь.
Как говорит профессор Паштов: «Всему начало – бе-
лый лист бумаги», поэтому ксилограф должен быть
отличным рисовальщиком. А еще от него требуется
ювелирное мастерство резчика-краснодеревщика,
невероятное терпение и невероятно твердая рука.
Диву даешься, откуда черпают терпение и откуда
берут силы молодые художники, особенно хрупкие
девчушки.
Единственная в России студия ксилографии
радует не только мастерством графиков, но и са-
мобытностью их работ, которые создаются без

Красноярский губернатор Лев Владимирович Кузнецов
в мастерской Германа Паштова
Сибирская школа
ем кабинете в изголовье две загадочные картины,
написанные по мотивам «Пастуха и пастушки».
– Есть пока один человек, который каким-то об-
разом по «своим каналам» пробился в темень и
свет моей повести, это художник Сергеев из Екате-
ринбурга… – признавался Виктор Петрович, глядя
на эти картины. – Иногда я подолгу смотрю на них,
и что-то близкое, родное сердцу брезжит мне из-
далека, какая-то всего меня пронзающая печаль на-
чинает снова звучать во мне, знобить моё сердце…
Творить до озноба в сердце – это по-астафьевски.
– Конечно, многие из ксилографов, которые сме-
ло взялись иллюстрировать любимую писателем
повесть, да и остальные его произведения, ещё мо-
лоды, – говорит Герман Суфадинович, – Света Кар-
пова, Оля Казакова, Сергей Тимохов, Алексей Бихи-
не (увы, его уже нет среди нас), Валя Ферманчук...
Но одно их желание по-астафьевски постичь боль
и горечь войны и жизнь простого человека – это
уже похвально…
Что ж, первый шаг сделан. А идти художнику на
свет произведений Виктора Петровича Астафьева,
открывая их для себя и людей, можно всю жизнь.

рабского подражания учителю. Среди созданных

студийцами гравюр есть иллюстрации к произве-
дениям Пушкина, Гоголя, Байрона, Гюго, Брандта,
Хармса, Пастернака и даже Кафки... Произведения
Виктора Петровича Астафьева давно и прочно
вошли в программу обучения. Паштов не неволит
учеников обязательными темами, просто называ-
ет имя писателя, а они уже сами ищут в его томах
то произведение, которое более всего их трогает.
Немало создано ими иллюстраций к «Царь-рыбе»,
«Последнему поклону» и даже к тяжелому военно-
му роману «Прокляты и убиты». Сам Герман Паштов
создал в своё время целую серию военных гравюр,
которую можно объединить под одним общим на-
званием «Чёрное солнце войны». Художник, рож-
денный в 41-м, став профессором, наставником
молодых, никогда не обходит эту тему со своими
учениками.
Но лидирует, повторяю, все-таки пастораль «Па-
стух и пастушка». Помню, как трепетно относился
к ней Виктор Петрович: «Пока я живой, никому не
дам ее ставить или снимать. Никому не дам, ни в
кино, ни в театре». И объясняется это не писатель- Первая и единственная в России
ским капризом, Астафьев относился к «Пастуху и Красноярская студия ксилографии
пастушке» как к святыне.
– Я сам четырнадцать или пятнадцать лет таскал P.S. После встреч с ксилографами в их студии и в
эту повесть в душе, вынашивал, – говорил Виктор клубе почитателей Виктора Петровича Астафье-
Петрович в одной из наших бесед, – когда писал, ва «Затесь» решили мы выпускать наш альманах в
задавал вопрос: способны мы на такую любовь или творческом содружестве. Поэтому печатаем на его
не способны? Я выдумал героя и героиню, которые страницах не только иллюстрации к произведени-
способны, а мы нет, нам не дотянуться до них. Наша ям Астафьева, но и другие работы студийцев. Види-
любовь лишь предпосылки к ней, зарницы… те, как рассыпаны они по всем страницам астафьев-
Произведение огромной духовной высоты – вот ского альманаха. Ну не чудо ли?
что такое «Пастух и пастушка». Надо ли говорить,
насколько сложно оно для иллюстрирования. И Валентина МАЙСТРЕНКО,
все-таки нашелся художник, которому удалось одо- главный редактор альманаха «Затесь».
леть эту высоту. Однажды писатель повесил в сво-

81
 Сибирская школа

«Пастух и пастушка»
в иллюстрациях
Светланы Карповой и Сергея Тимохова

Огромный человек, шевеля громадной тенью, и разве-

вающимся за спиной факелом, двигался, нет, летел на ог-
ненных крыльях к окопу, круша всё на своем пути железным
ломом. Сыпались люди с разваленными черепами, торной
тропою по снегу стелилось, плыло за карающей силой мясо,
кровь, копоть... Страшен был тот, горящий с ломом. Тень его
металась, то увеличиваясь, то исчезая, он сам, как выходец
Светлана Карпова из преисподней, то разгорался, то темнел, проваливался в
геенну огненную. Он дико выл, оскаливая зубы... Холодом,
мраком, лешачьей древностью веяло
от этого чудовища....

За давно не топленной, но все же угарно пахнущей

баней, при виде которой сразу зачесалось тело, возле кар-
тофельной ямы, прикрытой шалашиком из бурьяна, лежали
убитые старик и старуха. Они спешили из дому к яме, где, по
всем видам, спасались уже не раз сперва от немецких, затем
от советских обстрелов и просиживали подолгу, потому что
старуха прихватила с собой мочальную сумку с едой и клуб-
ком толсто напряденной шерсти. Залп вчерашней артподго-
товки прижал их за баней – тут их и убило.
Они лежали, прикрывая друг друга. Старуха спрятала лицо
Сергей Тимохов под мышку старику. И мертвых их било осколками, посекло
одежонку, выдрало серую вату из латанных телогреек... Из
мочальной сумки выкатился клубок, вытащив резинку на-
чатого носка со спицами из ржавой проволоки. Носки из
пестрой шерсти на старухе. И эти она начала, должно быть,
для старика...
Щель вырыли быстро. Попробовали разнять руки пастуха
и пастушки, да не могли и решили – так тому и быть. Поло-
жили их головами на восход, закрыли горестные потухшие
лица: старухино – ее же полушалком, с реденькими висюль-
ками кисточек, старика – ссохшейся, как слива, кожаной
шапчонкой. Связной бросил сумку с едой в щель и принялся
кидать лопатой землю...

В перемешанной глине и снегу валялись убитые кони,

Светлана Карпова люди, оружие, колеса, банки, кружки, фотокарточки, книжки,
обрывки газет, листовок, противогазы, очки, шлемы, каски,
тряпки, одеяла, котлы и котелки, даже пузатый тульский
самовар лежал на боку, иконы с русскими угодниками, по-
душки в деревенских латаных наволочках – всё разорвано,
раздавлено, побито всё, как после светопреставления – дно
оврагов походило на свежую лесосеку, где лес порублен,
увезен, остались лишь ломь, пенья, обрубки. Трупы, трупы,
забросанные комьями земли, ворохами снега. Многие трупы,
уже выкорчеванные из сугробов, разуты, раздеты... И всюду, в
ухоронке, под навесом оврагов малые костерки, похожие на
черные язвочки. Возле одного костерка на корточках сидел
немец, замотанный в тряпки, перед ним на винтовке, воткну-
той штыком в снег котелок с черным
конским копытом...
Светлана Карпова

82
 Сибирская школа
В ближайшей полуразбитой хате военный врач с засу-
ченными рукавами бурого халата, напяленного на телогрей-
ку, перевязывал раненых, не спрашивая и не глядя – свой
или чужой. И лежали раненые вповалку – и наши, и чужие,
стонали, вскрикивали, плакали, иные курили, ожидая от-
правки. Старший сержант с наискось перевязанным лицом, с
наплывающими под глазами синяками, послюнявил цигарку,
прижег и засунул ее в рот недвижно глядевшему в пробитый
потолок пожилому немцу.
– Как теперь работать-то будешь, голова? – невнятно из-за
бинтов бубнил старший сержант, кивая на руки немца, за-
мотанные бинтами и портянками. – Познобился весь. Кто
тебя кормить-то будет и семью твою? Хюрер? Хюреры, они
накормят!.. Светлана Карпова

– Я рада... – донеслось издали. И он, так же издалека

слыша себя, откликнулся:
– Я тоже... рад... – И, не владея уже собой, сопротивляясь и
слабея от этого сопротивления ещё больше, протянул к ней
руку, чтобы поблагодарить за ласку, за приют...
Женщина! Так вот что такое женщина! Что же это она с
ним сделала? Сорвала, словно лист с дерева, закружила,
закружила и понесла, понесла над землею – нет в нем веса,
нет под ним тверди... Ничего нет. И не было. Есть только
она, женщина, которой он принадлежит весь до последней
кровинки, до остатнего вздоха, и ничего уж с этим поделать
никто не сможет! Это всего сильнее на свете...

Борис задремал... Что-то легкое коснулось его руки, за- Светлана Карпова

щекотало её. Борис разлепил глаза. По запястью ползла узор-

чатая бабочка и с серьезностью молодого фельдшера ощу-
пывала усиками зашелушившуюся от мыла кожу. Борис глядел,
глядел на сторожкую бабочку и увидел чёрные крылышки на
рукавах желтого платья, окно в морозных узорах.
– Лю-у-у-у-уся-а-а!
Бабочка сорвалась с руки, села на синеватую былку нерас-
пустившегося цветка.
– Лю-у-у-у-уся-а-а-а-а?!..
«...Лю-у-у-уся-а-а! Да была ли ты, Люся? Была ли?!»
Он грудью ощущал, как из земли равнодушно текло в него
едва ощутимое дыхание, и тоска его, и слабый бунт – не по-
меха, не помога земле. Она занята своим вековечным делом.
Она на сносях, готовится рожать, и, как всякая роженица,
вслушивается только в себя, в жизнь, шевелящуюся в недре. Сергей Тимохов

До него, выдохшегося человечишка, нет ей никакого дела –

земля вечна, он мимолетный гость на ней...

У километрового столба она вытерла глаза рукой... Спу-

стилась с линии и на сигнальном кургане, сделанном пожар-
ными или в древнюю пору кочевниками, отыскала могилу.
Может, была когда-то на пирамидке звездочка, но отопрела.
Могилу затянуло травою проволочником и полынью. Татар-
ник взнимался рядом с пирамидкой-столбиком, не решаясь
подняться выше... Она опустилась на колени перед могилой.
– Как долго я тебя искала!..
........................................................................................
Она развязала платок, прижалась лицом к могиле.
– Почему ты лежишь один посреди России?
Светлана Карпова

83
 Сибирская школа

«Царь-рыба» в иллюстрациях
Валентины Ферманчук

Вот долдоним: дети – счастье, дети – радость,

дети – свет в окошке! Но дети это ещё и мука наша.
Вечная наша тревога. Дети – это наш суд на миру,
наше зеркало, в котором совесть, ум, честность,
опрятность нашу – всё наголо видать. Дети могут
нами закрыться. Мы ими – никогда...
Нам только кажется, что мы преобразовали
всё, и тайгу тоже. Нет, мы лишь ранили ее, по-
вредили, истоптали, исцарапали, ожгли огнем. Но
страху, смятенности своей не смогли ей передать,
не привили ей враждебности, как ни старались.
Тайга всё так же величественна, торжественна,
невозмутима. Мы внушаем себе, будто управляем
природой... Но обман этот удается только до тех
пор, пока не останешься с тайгой с глазу на глаз,
пока не побудешь с ней и не поврачуешься ею, тог-
да только вонмешь ее могуществу, почувствуешь
ее космическую пространственность и величие...
– Нет, нет и нет, мужики, не победить челове-
коненавистникам исконную доброту в людях. И
сейчас не всех они и не всё они сломили. Не всех,
не всех. Как ни странно, среди интеллигенции,
именно среди той части самых обездоленных, ко-
торую тюремные и лагерные держиморды особен-
но люто ненавидят, находятся люди столь стойкие,
что они потрясают своим мужеством даже самых
кровожадных мясников.
Подумайте сами – почти ослепший от побоев,
от карцеров, от недоедов старенький философ-
ученый заявляет начальнику лагеря и замполиту:
«Я не могу быть арестованным. Это вы вот навечно
арестованы...» «Как это?» – гогочут граждане-на-
чальники. «А так вот – сейчас войдет старший по
чину, и вы вскочите, руки к пустой голове прило-
жите, а я как сидел на табуретке, так и буду сидеть,
продолжая думать то, чего не успел додумать пре-
жде – о человечестве и о вас буду думать...»...
Есть люди, что вроде бы сразу живут на всей
земле в одинаковом обличье, с неуязвимой и не-
истребимой открытостью. Все перед ними всегда
тоже открыты настежь, все к ним тянутся, начиная
от застигнутых бедой путников и кончая самыми
раскапризными ребятишками. Таких людей никог-
да не кусают собаки, у них ничего не крадут и не
просят, они сами всё свое отдают, вплоть до души,
всегда слышат даже молчаливую просьбу о по-
мощи, и почему-то им, никогда не орущим, никого
плечом не отталкивающим, даже самая осатанелая
продавщица, как-то угадав, что недосуг человеку,
подает товар через головы, и никто в очереди не
возражает – потому что они-то, такие люди, отдают
больше, чем берут... На фронте, в санроте не раз
случалось – такой вот отодвигается, отодвигается в
сторонку, уступая очередь в перевязочную более
пробойным людям, считая, что им больнее, а ему
еще терпимо, и, глядишь, догорит скромняга в
А это «Царь-рыба» Сергея Тимохова уголке церковной свечкой...
84
 Сибирская школа

«Кража» в иллюстрациях
Анны Пасынковой

И хотя от детдома и до кладбища было недалеко, решили

дать крюку, торжественно пройти по центральной улице, а потом
уж свернуть на кладбищенскую дорогу. Серьезные девочки шли
впереди и бросали пихтовые лапки...

Валериан Иванович с трудом добрался до выжидательно

растворенной могилы, встал коленями в жидкую грязь возле гроба,
поправил галстук на мертвом мальчике , загладил ему набок чуть
отросшие светло-русые волосы и поцеловал в наморщенный
лоб долгим родительским поцелуем. Не поднимаясь с колен, всё
глубже уходя ими в жидкую холодную грязь, Валериан Иванович
сдавленным голосом заговорил...
– Ребята, когда вы станете взрослыми и у вас будут дети – любите
их! Любите! Любимые дети не бывают сиротами. Не надо сирот...

Самая большая радость в городе Краесветске – первый

пароход. Его начинали ждать сразу же после ледостава. И все
разговоры, о чем бы они ни шли, никак не могли миновать первого
парохода. Стоят бабы в магазине в очереди, судачат, ругаются: «Вот
придет первый пароход, и понавезут всего: и картошки, и луку, и
свеклы. Тогда у них сушенку никто не возьмет, пусть сами едят!»
Расшумится нервный человек на производстве и грозит: «Ладно,
до первого парохода дотерплю, а там вы меня только и видели!»
Совсем плохо хворому в больнице, смерть подходит, а его
доктора обнадеживают: «Ничего, голубчик, дотяните до первого
парохода, а там уж...» Там уж и сам больной знает,
что всё будет хорошо....

А на первом занятии по военному делу Ступинский толковал

им, старшим воспитанникам детского дома:
– Столетия множество людей боролись и борются за то, чтобы
все жили счастливо, были равны, чтоб не было богатых и бедных и
чтоб все были сыты и радостны. Не отнимали бы друг у друга хлеб,
не убивали бы один другого из-за каких-то прихотей. Но, видите
ли, какие пироги, ребята, многие борются за счастье всех людей,
но у них есть противники, которые хотят счастья
только для себя...

85
 Сибирская школа

«Жизнь прожить»
в иллюстрациях Марины Левитской-
Фроловой

Никаких я девок никуда ещё не провожал, ни с одной не

знался и хоть догадываюсь, что делать надо, глаза-то имею,
видел чё к чему – Игнаха на глазах моих женихался, – догады-
ваюсь, да не смею. Даже под ручку взять ухажорку боюся...

Кровь меня образумила. Кровь и работа. У минометчи-

ков, знаешь, сколько работы? Столько же, сколь у деревен-
ской клячи, только ей сено дают, а миномётчик одно лишь и
слышит: то не так и не там окопался, то не туда вдарил, то не
свою кашу съел, то не туда по нужде сел...

Вот ты не смеешься, потому что на своей шкуре всё такое

испытал. А внучка моя, да какой иной молодняк – станешь
рассказывать – ржут. Им это всё вроде как комедия. Не при-
веди Господи никому такой комедии ...

Озлился я и не пишу боле. Всё! Вырвато из сердца! Вы-

рвато оно, конечно, вырвато, да как отоспался в госпитале да
и после госпиталя, ближе к победной весне,
глаза закрою – и вот оно: по взвозу, белому от инея, де-
вушка по траве идет, за нею след зеленый вьётся, волосья в
росе, косыночка на косе – вспомню и не могу. Разорвал бы я
то кино! На клочки! Но лучше б по следу кинулся по зелено-
му, да остановил бы кино-то, да вынул бы с экрана девушку...
Словом, парень, влюбился, что рожей в сажу влепился!..

Анисей пустил их до середины. Петруша шел впереди

с пешней, дорогу бил острием. Лелька, держась за оглоблю
саней, сторожко двигалась следом. За стрежью, ближе под
правый, крутой берег, лед вроде бы и вовсе нешевеленный
был, дорога нигде не поломата. Лелька сказала: «Ну, слава
Богу, кажись, перевалили!» – и велела
Петруше возвращаться назад, сама села в сани и поскорее
погнала коня к родному берегу. Ох как плакал и каялся потом
Петруша, уж лучше бы, говорит, вместе им загинуть...

86
 Сибирская школа
И стал бичом отпетым – никто и ничто меня на путе
этом удержать не могло. Однако ж легко сказка сказывается,
да душа-то в берег родной вросла: поля мои, леса мои, река
петлей вокруг горла обернулась, что кашне голубое. Куда
я от Анисея-погубителя? Куда от последнего лелькиного
прибежища, от отца-материной недожитой жизни, от могил...
Куда без этих гор высоких, без островов и бугорков, под
которыми друзья-товарищи фронтовые, земляки зарыты? Кто
их могилы доглядит? Кто их в родительский день помянет
и поплачет об них? Это уж нонешним молодым кочевникам
наши привычки смешными кажутся и без надобности, но
наша жизнь без родных могил, что лодка без ветрил...

Очнулся оттого, что кто-то меня бьёт. По морде. Да так

больно!.. Открываю глаза – Танька Уфимцева хвощет меня со
щеки на щеку.
– Паразит! Паразит проклятый! Чтоб ты сдох! Ослобонил
меня... – и всякое там разное бабье ругательство вперемеш-
ку с причитаньем валит.
Танька прослышала про нашу погибель и решила, что я
утонул. А как переплыла и увидела, что я живой – давай меня
сперва отхаживать, потом понужать... Била, била меня, выдо-
хлась, глаза закатила.
– Что вот мне с ним, вражиной, делать? Куда деваться? – И
на грудь мне головой упала. – Надо замуж выходить. Пропа-
дет без меня...

«Тревожный сон»,
иллюстрация Татьяны Бирюковой

Ей часто снился один и тот же сон: поле подсолнухов,

бесконечное, желтое, радостное... Не просыпаясь, всхлипнет
немо и мучительно. Это она видит, как с подсолнухов валятся
головы рябыми лицами вниз, стрижеными шершавыми за-
тылками кверху... Ночами снятся вдове нерожденные дети....
Она и сейчас без нарушений будто... Лицо не старо, даже
румянец нет-нет да и проснется на нем.... Но через глаза
видно, как обвисло все у женщины внутри, как ветшает ее
душа, и на мир с его суетою, радостью и горестями она уже
начинает смотреть с усталым спокойствием и закоренелою
скорбью...
Он поскорее допил водку. Молча поднялся, надел тело-
грейку, взял ружье, и, приоткрыв дверь, глухо и по-трезвому
стеснительно обронил:
– Прости, если что не так...
– Что ты, что ты! – замахала руками Фаина...

87
 Сибирская школа

Из серии «Любимые писатели

В.П. Астафьева»
Михаил ЛЕРМОНТОВ
в иллюстрациях Германа Паштова.
К 100-летию лермонтовского музея в Пятигорске
на 20 июля 2012 года намечено открытие персо-
нальной выставки народного художника России
Германа Паштова. Вместе с трудами мастера будут
выставлены и работы его учеников-сибиряков из
Красноярской студии ксилографии. Мост из Сиби-
ри на Кавказ Красноярск – Пятигорск перекинут.

Нет, я не Байрон, я другой,

Ещё неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.

Я раньше начал, кончу ране,

Мой ум немного совершит;
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит...

Не пойму, до сих пор не пойму, как можно

было в двадцать семь лет достичь такой
космической отрешенности и глубины...
Нет, такое мог написать не просто гений,
такое мог написать только полубог...
Виктор Астафьев

Лермонтова... люблю, как мать, как родину. Больше жизни люблю...

Виктор Астафьев

88
 «Пастух и пастушка»
в иллюстрациях Ольги Казаковой

Красноярск
 Путешествие по Красноярску
Стихи Нины Гурьевой
Снег пошёл
Как из рога изобилия,
Из пастели поднебесия,
Не размахивая крыльями,
Снег пошёл легко и весело!
На суку сидит воронушка,
Злой чернавкой перепуганной.
На четыре на сторонушки
Головою вертит угольной.
Все следы пропали снежные,
Все сугробы обновлённые.
И тропинки свои прежние
Ищут люди удивлённые.
Железнодорожный вокзал
А февраль, как насмехается,
Ветром яростным не ломится,
Белым снегом рассыпается,
Отступать и не торопится...

***
Зима звенит ещё коклюшками
На зависть даже мастерам.
Всё кружевными завитушками
Плетёт узоры по ночам...
...А солнце выглянет украдкою
Из-под пуховых одеял,
Да брызнет россыпью алмазною,
Чтоб каждый вензель заиграл!..

Коммунальный мост
Речной вокзал. Снег идёт

А снег летит
На небе ангелы сидят,
Прядут серебряную пряжу,
Отнюдь совсем не на продажу.
Бросают каждому подряд
Большими хлопьями на плечи,
на крыши плоские домов.
Берёз отбеливают свечи
От недомолвок и грехов.
А снег летит, летит, танцуя,
Из поднебесной высоты.
И посветлённый мир, ликуя,
Роняет белые холсты.
 с Еленой Лихацкой
Ах, рябина ты, рябина!
Ах, рябина ты, рябина,
Красна ягода моя!
В ярком пламени корзина,
Как вечерняя заря.
Уж тебя-то я, рябину,
Разогрею кипятком.
И почти наполовину
Пересыплю сахарком.
Чтоб твои земные силы
Забродили во хмелю,
Чтоб ходили гости милы,
Те, которых я люблю.
Чтоб рябиновка играла,
Словно летняя гроза,
Сердце светом наполняла,
Веселила бы глаза.
Чтоб беседа не кончалась Новый город
Долгий вечер до утра.
Чтобы музыка рождалась,
Чтоб перу была игра.
Чтобы дух земли глубинный
Кубок радовал, звеня.
Ах, рябина ты, рябина,
Красна ягода моя!

Рябина

Отгорает холодным пожаром

Старый Красноярск

Отгорает холодным пожаром

У рябины резная листва.
Ветер сильным и звучным ударом
Расколол тишину на слова.
На слова, на осколки, на щепки.
Не один наберется возок.
Опускаются рясные ветки,
Собирай в расписной туесок!
Снегири всё смелее к застолью,
Как предвестники сильных снегов,
Красногрудые, словно уголья,
Прилетают из дальних лесов...
г. Железногорск
 Вернисаж альманаха «Затесь»

Эльбрус. В переводе – Гора Счастья.

Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый
Белел на небе голубом...

Михаил ЛЕРМОНТОВ
«Сибирская ранетка»
«Кони»
Герман Суфадинович ПАШТОВ – народный художник
России, член-корреспондент Российской академии ху-
дожеств, профессор, основатель творческой мастерской
«Искусство книги» в Красноярском художественном ин-
ституте, бессменный руководитель творческой мастер-
ской графики Российской академии художеств в Крас-
ноярске, основатель и руководитель первой в России
студии ксилографии – редкого ныне искусства гравюры
на дереве. Родился в 1941 году в Кабардино-Балкарии в
селе Куба, по национальности – кабардинец. Окончил
художественное училище имени М.Б. Грекова в Ростове-
на-Дону и Украинский полиграфический институт имени
Ивана Федорова во Львове. Участник международных и
всероссийских выставок, лауреат государственной пре-
мии Кабардино-Балкарии, академик Адыгской междуна-
родной академии наук, обладатель золотой Пушкинской
медали творческих союзов России и других наград. Жи-
вёт и работает в Красноярске.
к 70-летию мастера

«Лодки на Енисее»

«Данте». Лодки в Венеции.

 Игрушки для взрослых и детей

Мастер золотые руки Анатолий Петрович Золотухин «Собак Собакевич»

«Домовёнок» «Конь-огонь»
Анатолия Золотухина

Н
а юбилейном вечере автора «Царь-рыбы» по случаю его 75-летия Анатолий
Золотухин не преподнёс, а прикатил, провез по сцене свою «Царь-рыбу»,
потягивая ее за веревочку. Она не только ехала на колесиках, но еще и
вращала пастью и вся снизу доверху была в движении. А размера она немалого:
метра полтора в длину и более метра в высоту. «Ни хрена себе! – воскликнул
Астафьев, сильно притомившийся от юбилейных речей и вмиг оживившийся. –
Ну и кобылу ты привёз!». А экс-президент канувшей в небытие страны Советов
Михаил Сергеевич Горбачев прямо так и сказал: «Я себе тоже такую хочу». Но
ничего не заполучил. Была ещё копия «Царь-рыбы», которую художник сделал
для себя, но... ее выкрали, не вернулась она с выставки в модерновом музейно-
выставочном центре, что на Стрелке. Такую громадную и увели! Вот «улов» у
кого-то был знатный! А астафьевская «Царь-рыба» золотухинского производства,
которую вы видите здесь на снимке, хранится сейчас в краевом музее.

Об игрушках Анатолия Золотухина читайте на стр.????

 Музей Астафьева в Подтёсово

Фото из архива музея

 Сибирская школа

Николай ГОГОЛЬ
в иллюстрациях Оксаны Пестеревой

И муки у Николая Васильевича были не чета

нашим, огромные муки, нами до сих пор
непонятые, непостигнутые оттого, что до
Гоголя мы не возвысились... Далеко, ох, как
далеко ещё до подлинного прочтения этого
величайшего из гениев, до счастья проник-
новения «в него» или хотя бы... почтитель-
ного сближения с ним...
Виктор Астафьев

Я боготворю Гоголя – как хорошо о нем написано на юби-

«Нос» лейных почтовых конвертах... «Н.В. Гоголь – русский писа-
тель» – браво! Браво! Это равно надписи, придуманной
великим русским поэтом Державиным на могилу великого
русского полководца: «Здесь лежит Суворов»...
Виктор Астафьев

Николай ГОГОЛЬ
в иллюстрациях Алима Пашт-Хана

«Вечера на хуторе близ Диканьки»

89
 Сибирская школа
«Игрушки для
Анатолий ЗОЛОТУХИН:
взрослых и детей…»
В дни работы персональной выставки произведений Анатолия Золотухина прямо на улице перед входом
в выставочные залы зрителей встречали «Зазывалы», высотой более трех метров. Веселые скоморохи с
трубами и барабанами сразу настраивали на встречу с радостным и неожиданным, сразу же задавали
настроение, и заходя в зал, зрители, особенно маленькие, ждали весёлых чудес.
П
орой трудно предугадать не только окружаю-
щим, но и самому автору, куда выведут пути-
дороги его творчества, где обретет он самые
главные для себя ценности. Иногда один незначи-
тельный факт, какая-нибудь случайная игра обстоя-
тельств вдруг станет поворотной и всё переменит
в судьбе. Так произошло с художником театра, ныне
заслуженным художником России, членом-кор-
респондентом Российской академии художеств
Анатолием Петровичем Золотухиным. В юности
казалось, что все предопределено изначально.
Молодой талантливый выпускник отделения теа-
тральной живописи Алма-Атинского художествен-
ного училища имени Н.В. Гоголя сразу же получил
направление в Павлодарский драматический театр
имени А.П. Чехова и проработал там десять лет. Это
были годы большого творческого подъема, огром-
ного труда. Достаточно сказать, что за время работы
художником-постановщиком Анатолий Золотухин
подготовил тридцать спектаклей, среди которых
постановки по пьесам А. Островского, Л. Толстого,
А. Арбузова, А. Макаёнка, Л. Зорина, А. Вампилова,
В. Шукшина и многих других русских и зарубежных
драматургов и писателей.
Оформление спектаклей, выполненное им, от-
личалось неожиданным решением, свободой мыс-
ли и при этом оставалось верным драматургиче-
скому замыслу, художественно и психологически
убедительным. В 1976 году Золотухин переезжает
в Красноярск уже известным сформировавшимся
театральным художником и приступает к работе
в краевом драматическом театре имени А.С. Пуш-
кина, где им оформлен целый ряд интересных по-
становок, среди которых «Муж и жена снимут ком-
нату» М. Рощина, «Волки и овцы» А. Островского,
«Притворщики» Э. Брагинского и Э. Рязанова... Ка-
залось, что еще долгие годы художник будет идти
избранным путем, который, конечно, не был легким,
как у каждого серьезного мастера, но был ясен и
определен.
Но вот однажды, а было это в 1983 году, Анато-
лию Петровичу понадобилось выточить какую-то
деревянную безделицу вроде крышки для
чайника. Запах свежих стружек, мягкость
и красота дерева, которые и раньше
всегда нравились, вдруг заворожили.
На досуге выточил игрушку, другую,
затем уже не мог оторваться. Про-
90
шел год или два, прежде чем решился показать
свои изделия на выставках. Поначалу и реакции
никакой не было, друзья-художники думали, что это
забава, отдохновение от серьезного творчества. Да,
сделано хорошо, с фантазией, но несерьезно это…
Шло время, его деревянных потешек (так называет
их сам мастер) на выставках стало появляться всё
больше. Они усложнялись сюжетно, наполнялись
образностью, приобретали характеры, совершен-
ствовались технически, и все до одной непремен-
но двигались. Подобно знаменитой Богородской
механической игрушке потешки Золотухина ездят,
поднимают руки, поворачивают головы и препод-
носят зрителям еще множество разнообразных
сюрпризов. Но на этом аналогия с Богородской
игрушкой кончается. Изделия, выполненные крас-
ноярским художником, не связаны с традициями ни
одного деревянного русского промысла, это чисто
авторские работы современного самобытного ма-
стера, черпающего в народном искусстве духовную
силу, образность, юмор. Его персонажи вышли из
сказок, из деревенских изб, из народных празд-
неств, из воспоминаний детства, поэтому они так
близки и понятны каждому, кто видит их.
Постепенно разнообразные деревянные ком-
позиции Анатолия Золотухина становились экс-
понатами всех самых престижных выставок Крас-
ноярска, Сибири, демонстрировались в музеях,
театрах, детских учреждениях. В детских потому,
что сказочные его персонажи детям дарят особую
радость, ведь каждую игрушку можно покатать, по-
крутить: только дотронься – и петух захлопает кры-
льями, Кот Котофеич и Собак Собакевич помашут
хвостами, повертят головами, а славный пушкарь
приготовится к бою... Уже долгие годы Анатолий
Петрович Золотухин радует зрителей своими наи-
вными, лукавыми, жизнерадостными деревянными
потешками. В 1995 году состоялась персональная
выставка его работ, на которой ярко предстал це-
лый сказочный мир, созданный фантазией и золо-
тыми руками мастера.
В этом мире сказка переплетается с реально-
стью. Вот словно созданная присказками раешника
возникает композиция «Из семейного альбома».
«Садитесь скорей, господа, опоздаете, – будет
беда. Сейчас паровоз идет. Тронулись…
Вот… Полетели стрелой! Дым валит из
трубы полосой»… Создана эта компози-

ция как память о семейной традиции – дед и отец
художника были машинистами – отсюда замысел
работы и ее название. Вырос он в Казахстане, и
вдруг подернутые дымкой времени детские воспо-
минания ожили в композициях, посвященных Вос-
току. Вот вековечная арба, неторопливо скрипящая
по узким улочкам восточного города (композиция
«Арба»), а рядом сам город со сверкающими шпи-
лями минаретов, воинами, глашатаями и птица-
ми, вознесшимися выше минаретов («По Средней
Азии»).
Отдавший долгие годы работе в театре Анатолий
Золотухин и в декоративно-прикладном искусстве
сохраняет традиции сценического действа. Мно-
гие его серии посвящены зрелищу: «Кукольный те-
атр», «Цирк», «Раёк», «Зазывалы». Особенно привле-
кает автора русская народная потеха – скоморохи,
ряженые, раешники, балаганные, дрессированные
медведи – весь этот шумный и веселый ярмароч-
ный мир. На театрализации построены многие де-
ревянные композиции художника. Это и «Прогулка
короля», выполненная в духе «галантных сцен», но
переданная с добрым юмором и лукавым подшучи-
ванием над королем и дамой. Здесь и «Оркестрик»,
в котором нет музыкантов как таковых, нет конкрет-
ных инструментов, но есть впечатления, вызванные
музыкой, и вся эта многофигурная композиция соз-
дает образы маленького, но слаженного оркестра.
Его «Раёк» словно воспроизводит народное
ярмарочное зрелище, популярное в России XVIII
– XIX веков. Раешник крутил ручку своего райка
(аршинного ящика, в котором через вделанные
увеличительные стекла зрители могли видеть
перематывающуюся с барабана на барабан ленту
лубочных картинок), и перед зрителями проходи-
ли веселые образы, сопровождающиеся меткими
и острыми характеристиками раешника. Поверни
большое, как штурвал корабля, колесо
«Райка» Анатолия Золотухина, и закру-
жатся дамы в кринолинах, средневеко-
вые рыцари, русские воины, турецкий
султан, японец с зонтиком – всё, как в
настоящих лубочных картинках, и по-
ведет за собой чарующая сказка.
Композиция «Ковчег» – посвящение
русским скоморохам. Вот они, собранные на боль-
шом ковчеге, как наша память о шумных и много-
людных ярмарках на площадях древних русских
городов. Эти объемные многофигурные, сложные
по замыслу композиции уже не назовешь игрушка-
ми. В них заложены глубокие мысли, в них – сердце
автора, его бесконечная любовь к родной истории.
Стоит взглянуть на скоморохов, и увидишь, почув-
ствуешь гудящую толпу, старые города, всю веселя-
щуюся и плачущую Русь.
Легкой, почти неуловимой грустью наполнена
Сибирская школа
одна из самых поэтичных композиций «Ладья». И
здесь автор создает образы, навеянные Древней
Русью. Но отталкивается он не от игрищ и скомо-
рошечьих прибауток, а от протяжных напевов и
поэтических сказов. Легкая ладья представляется
летящей не по волнам, а по ветру, и где-то вдали
остается прекрасный белокаменный древний го-
род... Мягкий добрый юмор золотухинских работ,
лукавинка тонко сочетаются с глубоко лирическим
отношением к миру своих героев, нередко вызывая
не только улыбку, но и грусть. Такова работа «Во-
дный велосипед», посвященная памяти дивногор-
ского художника Евгения Шепелевича. Композиция
так и называется: «Памяти отца Евгения» (отцом
Евгением называли художника его друзья). Произ-
ведение наполнено любовью к жизни, весельем
– на водном велосипеде важно восседает боро-
датый художник. Но чем больше всматриваешься,
тем больше ощущаешь печаль, светящуюся сквозь
светлую радость...
Но главные персонажи Анатолия Золотухина
все-таки герои русских народных сказок, кажет-
ся, что сошли они со страниц известных с детства,
читанных-перечитанных сказок: дед с бабкой, по-
тешные медведи, петухи, чудо-юдо-рыба-кит... Но
художник не пересказывает знакомые сюжеты, он
наполняет мир героев новыми чуде-
сами, ставит их в самые неожиданные
забавные ситуации: хитроватый дед,
окруженный петухами, невозмутимая
бабка, медведь на «ероплане» или на
самокате, свинопас верхом на свинье,
глуповатый король в смешной коляске.
Все они – вроде очень знакомые, люби-
мые – живут уже в сказке, придуманной
мастером и созданной его талантливы-
ми руками.
В этом отношении большой интерес
вызывает серия «Рыбы». Началась она
с композиции «Чудо-юдо-рыба-кит», у
которой на спине действительно рас-
положился целый город из настоящей
волшебной сказки! А затем были соз-
даны и зубастая щука, и осетр, и дру-
гие обитательницы вод, каждая со своим
характером, со своими особенностями, а вместе
– сказочное подводное царство. Поселилась в нем
и астафьевская царь-рыба – роскошная, на колеси-
ках... И вот этакую красавицу и подарил писателю
художник. Такому улову Виктор Петрович был чрез-
вычайно рад. Ну, а потом, говорят, отдал подарок
художника в фонды краеведческого музея. Так что
совсем не исключено, что «выплывет» еще золоту-
хинская «Царь-рыба», и с нею встретятся посетите-
ли какой-нибудь астафьевской выставки.
Татьяна ЛОМАНОВА
кандидат искусствоведения
Красноярск
На снимках:
игрушки Анатолия Золотухина «Ёжик» и «Паровозик с ангелами».
91
 Сибирская школа
Русские берега
Николай ГАЙДУК
По меткому выражению Валентина Курбатова, одного из лучших российских критиков,
«для Николая Гайдука характерна пьянящая музыка простора и слова». Министерством
образования и науки Красноярского края произведения поэта включены в школьную
программу. Особые приметы: великолепно исполняет под гитару песни на свои стихи. Живёт пока,
к радости красноярцев – поклонников поэта, недалеко от Красноярска – в Дивногорске. А где будет
завтра  – он и сам не знает.
Радуга-Россия
Шёл я полем – путь старинный, длинный.
Шёл, любуясь красками земли…
Синие спокойные долины
Гулким громом грянули вдали!
Мощный дуб грозою покосило,
И пошли кусты плясать вприсест...
А потом вдруг – солнце над Россией!
А потом вдруг – благостная весть!
Радуга над миром восходила,
Будто все цветы на всех лугах
Вознесла к себе святая сила,
Затевая праздник в небесах!
Я стоял, как громом пораженный,
Господи! Чудны Твои дела!
Вся земля казалась просветленной,
И душа, как радуга, цвела!..
***
Раскатистая русская дорога,
Аэропорт в березах за рекой…
Давай-ка растрясём жирок немного,
Товарищ мой заморский дорогой!
А он вздыхал и грустно признавался –
Мол, как вы тут живете, господа?
Зимой в степях метель «с цепи сорвался»,
Шатаются, как звери, холода!
Потом весна – распутица да скука,
Потом осенних дней густая грязь…
Россия – о, отчаянье и мука,
Не то, что, дескать, за морем у нас!
На гостя я смотрел с улыбкой мягкой –
Какую чушь, однако, ты несёшь.
В полях была зари арбузной мякоть,
Такая мякоть – губы облизнёшь…
***
Благодаренье Богу и судьбе
За то, что есть ещё края такие!
Спокойный свет струится по избе.
Огонь поёт в печи, гудит в трубе,
И половицы, точно золотые!
92
Холодный вечер гаснет на земле.
Уже пустуют гнёзда за опушкой,
Но ходики старинные во мгле –
Раскачиваясь, как навеселе, –
Опять меня обрадуют кукушкой!
Не спится, брат? Но это не беда.
Беда в другом, подумал я с тоскою.
Мы что-то потеряли навсегда
В душе, не полюбившей города,
Но разлюбившей избы над рекою!
И тихой ночью, стоя у окна,
Я не смогу понять, откуда это:
Не видно звёзд, повсюду тишина,
Но песня почему-то мне слышна
И почему-то в мире столько света!
Спокойный свет струится по избе,
Светлы леса и дали луговые!
И словно кто-то втайне хочет спеть –
Благодаренье Богу и судьбе
За тихий этот, вечный свет России!..
Солнце русской поэзии
1.
Ты прости, солнце русской поэзии,
Скрылся в тучах твой свет золотой!
Посветило светило любезное
И, должно быть, пора на покой.
Здесь поднимут фонарь над потёмками –
Новым солнцем начнут называть.
Всё трудней с дорогими потомками
На родном языке толковать!
Разлюбили, презрели и бросили
Песни добрые, чистые петь,
И по золоту болдинской осени
Начертали словечко – «балдеть».
Ты прости, солнце русской поэзии,
Эту прозу и этих людей –
Крылья сломаны или подрезаны
У коней благородных кровей.
Здесь теперь во весь дух не разгонишься
Посреди бесовской темноты,
В горизонты глазами колотишься –
И не знаешь, где солнце найти!

2 И течёт сквозь пальцы наша Волга –
Среди множества дней наших бросовых –
Яркий пушкинский день настаёт!
И опять до кудрей твоих бронзовых
Кто-то нежной рукой достаёт.
Причесали тебя перед праздником,
Нарядили в блестящий сюртук.
Даже самым отпетым проказникам
Любопытно и радостно тут.
И торжественный ход начинается,
И цветами полмира цветёт –
Это русский наш дух собирается,
Образуя великий народ!
И стихи – как стихиры щемящие,
И улыбки, и слёзы со щёк...
Может, мы не совсем и пропащие,
Если помним и любим ещё?
Ты прости, солнце русской поэзии,
Ты свети нам, как прежде, и грей –
Мы сегодня идём, как по лезвию,
По славянской дороге своей!
Ночь на Волге
В небесах, в горах, в разливе синем –
Ничего не страшно, ничего.
Только бы не трогали Россию –
Дух её, народ и божество!
Ветер, ветер, что ты в поле шаришь,
Свет луны за тучи гонишь прочь…
И опять приснится жуткий шабаш –
Новая Вальпургиева ночь!
Вот они, сошлись повеселиться,
Кровь попить да в кости поиграть.
Торжествует в сёлах и столицах
Сатаною созванная рать!
Вздрогну и проснусь – на берег выйду.
А на тихом гладком берегу –
Сонные лирические виды,
Только я их видеть не могу.
Опущу я голову и долго
Свет звезды течёт из-под воды.
Сибирская школа
Символ русской песни и беды!
Под водой остались колокольни,
Захлебнулись целые века!
И плывут в туман родные корни –
Русский дух и сила бурлака!..
Солнце выйдет. Мир повеселеет.
Я забуду чёрный, тяжкий сон.
Жизнь кругом кипит, она умеет –
Хоть с горы, хоть на гору бегом!
И опять в полях, в разливе синем
Я легко вздохну и улыбнусь.
Вечно будет здравствовать Россия,
Богом поцелованная Русь!
Поэзия веков
Люблю тебя, загадку стародавнюю,
Великую поэзию веков!
Одетая в туман, ты грезишь тайною,
И правишь царством самых светлых слов.
Поднимет ветер вдруг перо гусиное,
И чудится, что в небе голубом
Незримый кто-то пишет над Россиею –
О милом, добром, вечном и родном!
Приходит осень, в тучах мокнет солнце.
Зато в печи моей дрова сухи.
Дожди всю ночь кропают по оконцу,
Шуршат глухой листвы черновики.
Приходит краснощёкая красавица –
Ядрёная, весёлая зима!
Там белый стих, как белый заяц, прячется.
Там тройка в степь летит – Пегасом кажется.
Поэзия – живая жизнь сама!
Весну и волю в чистом небе кликая,
Опять спешат станицы журавлей, –
И душу греют образы великие
Певцов Руси, воздавших славу ей!
В глуши июльской месяц точит лезвие –
И темень пожинает на лугах...
Бессмертная вселенская поэзия
Растворена в пространствах и веках!
Поэзия весёлая и грустная –
Блеснёт в пылинке, в звёздах задрожит…
Спасаешь ты меня, о слово русское,
И вдохновляешь ярче, жарче жить!
***
Художники, артисты, менестрели –
Тогда их было не пересчитать!
Плевать они на Родину хотели –
Им захотелось свой талант продать.
93
 Сибирская школа
Тогда железный занавес открылся,
И поманило их за бугорок.
А что, мол, тут ловить? Народец спился,
Ему лишь балалайка да лубок…
И вдруг отлив сменяется приливом –
Назад, назад, как будто от врага!
Вернулись с выражением счастливым –
Всё к тем же самым русским берегам.
А тут – всё та же публика, ребята,
Нечёсаная, грубая она!
По-старому всё клято здесь и мято,
Хотя как будто новая страна.
А там – цветущий рай! Вы что, сдурели?
Запачкаете фрак и башмаки!
Художники, поэты, менестрели,
Да вам же тут как будто не с руки?
В чём дело, господа? Что приключилось?
Как будто подменили вас, чертей!
Улыбка умиленья заструилась,
Глаза в сентиментальной теплоте...
Сквозь темноту и грубости в народе
Вы разглядели отблеск золотой:
Нигде души такой вы не найдёте!
Нигде любви не встретите такой!
***
Я вспоминаю дороги вчерашние –
Холод и голод спокойно терпел.
Были глаза мои твёрдые, мрачные,
Что же с глазами случилось теперь?
94
Где-то услышу гармонику русскую,
Или увижу берёзовый плёс –
Снова под сердцем огонь я почувствую
И не смогу удержаться от слёз!
Старая церковь – краса бесподобная,
Тихие избы, лазурный причал.
Столько прекрасного, милого, доброго –
Как это раньше не замечал?
Перекреститься на всё это хочется.
Боже, пускай устоит красота!
В тёмном лесу деревенской околицы
Светлою сказкой восходит звезда…
Утром пойду я – дороги тут росные –
И натолкнусь на туманный погост.
Вижу цветы я кукушкины слёзные
И не могу удержаться от слёз!
Сколько тут было за плугами пройдено,
Скольких война заставляла здесь выть!..
Потом и кровью омытая
Родина,
Как же тебя мне слезой не омыть?
Снова услышу ли песню я русскую,
Снова увижу ли тройку берёз…
Может, старею, а может, предчувствую –
И не могу удержаться от слёз!
Холода на Руси
Владимиру Топорову
Неприкаянный сын, пролетая по дальним дорогам,
Ты нигде не найдёшь ни уюта, ни ласки, ни зги!..
Только ржавые петли да гвозди поют под порогом,
И душа леденеет от смертной какой-то тоски.
Холода на Руси!.. Холода навалились на долы
И пригнули к земле обнажённые ветки берёз…
Мимо сельской избы, мимо русской разрушенной
школы
Не могу я пройти и из сердца не выронить слёз!
Замело, закидало метелями пашни и хаты.
Лето спит на полянах, таится в глубоком стогу.
За околицей где-то серый сумрак блуждает, косма-
тый.
Волчий след под звездою как мёрзлый цветок на
снегу!
И по этим цветам, да по этим весёлым дорогам –
Не ищи, не найдёшь ни уюта, ни ласки, ни зги…
То не снег под ногой, то не гвозди поют под поро-
гом –
То душа леденеет и стонет от смертной тоски!
Холода на Руси! Холода навалились на долы
И пригнули к земле обнажённые ветки берёз!
Мимо сельской избы, мимо русской разрушенной
школы
Не могу я пройти и из сердца не выронить слёз!

Вечернее видение
Вечерняя дорога завернула
На старый двор, заброшенный давно,
Перед глазами птица промелькнула,
Перекрестив разбитое окно.
Старинный сад. Забытая беседка
Беседует лишь с ветром и дождем.
Среди ветвей висит паучья сетка
С большим унылым серым пауком.
Но в тишине покинутой запруды
Ещё живёт весёлый водяной,
И временами чудится оттуда –
То скрип весла, то голос озорной.
Наполненное миром и любовью,
Похожее на сказку и мечту
Старинное дворянское гнездовье
Мерещится в таинственном саду –
Протягивает свечи в темноту.
И музыка, и нежные объятья,
И смех, и беспричинная печаль,
И светлый край взволнованного платья,
Среди берез блуждают по ночам!
Не первый раз и вижу я, и слышу -
Как будто оживает старина.
Чем дальше Русь прошедшая – тем ближе
Душе моей становится она!
Опять в домашней церкви зазвонили,
Опять слышны романсы, шпоры… Или
Все это наважденье в свете звезд?
О том, что мы навеки схоронили,
Рыдают росы молча на погост!
Колокола
Звон тогда стоял на всю окольность!
Горькая мелодия текла…
На крутых округлых колокольнях
Корчевала Русь колокола!
А звонарь, которому намедни
Руки целовало всё село –
Колокол его из тёмной меди
Мог звенеть и свято, и светло –
Тот звонарь ушёл в поля пустые,
Думу думал – слёзоньки из глаз…
Ах, как славно вся звенит Россия!
Да неужто звон в последний раз?
Нет!.. Калёный колокол какой-то
Стукнулся об землю – и взлетел!
На небесной синей колокольне
Он один – как солнце – уцелел.
Хохотал звонарь! А комсомольцы
Думали, что это за селом
Небольшая церковь с колокольцем –
И её бы надо бы на слом…
Сибирская школа
Ой, звонит в душе земля и солнце!
Плечи трёт нехитрая сума.
Хорошо теперь в полях живётся
Звонарю, сошедшему с ума!..
Зездочёт
В сумерках среди безбрежной воли
Ходит-бродит зоркий звездочёт.
Множество огней горит над полем –
Зарится на эти звёзды чёрт!
Задремав среди полей России,
Звездочёт нарвётся на беду –
Проворонил! Снова погасили!
Снова чёрту продали звезду!
Смутно и тревожно в гулком поле,
И уснуть никак, никак нельзя.
Кто там, что там? Волки бродят, что ли?
Или чьи там светятся глаза?
Сколько их, разбойных, сколько жадных!
Лязгает оружье, лают псы.
И разденут кустик этот жаркий!
И растопчут душеньку росы!
И разграбят звёзды в небе чёрном,
И отправят Землю в стынь и мрак…
Ветер вдоль обрыва пахнет чёртом!
Русью тоже пахнет, но не так!..
***
Меняется воздух Вселенной.
Меняется воздух эпохи!
Звезда, что казалась нетленной,
Уже разлетелась на крохи…
Метели свистят над Россией,
Хохочут впотьмах и рыдают,
Как будто нечистые силы
Свой шабаш повсюду справляют!
Лишь изредка выглянет месяц
И чуть посветлеет округа –
Среди огородов, поленниц
И оловянного луга.
И светлая вспомнится доля,
Где нету ни страха, ни дыма.
И стихнет в душе ненадолго
Печаль от вины неизбывной.
Печаль за голодные нивы,
За кладбище русского духа,
За прошлого отблеск счастливый –
Земля ему, снег ему пухом.
Россия!.. Была ли Россия?
Хохочет и злобствует вьюга,
Как будто нечистая сила
Пирует по сумеркам луга!
95
 Сибирская школа
С дороги сбивает и с толку.
Но мне ли страшна эта нечисть?
Есть, брат, ещё порох, да только –
Да только дышать уже нечем!
Меняется воздух Вселенной,
Меняется воздух эпохи!
И жизнь, что казалась нетленной,
Вот-вот разлетится на крохи!..
Письмо миллионерам
Привет вам, господа миллионеры!
Простите, если что-нибудь не так –
Я плохо знаю светские манеры,
Советские и то лишь кое-как.
Свой белый фрак забывши на рояле,
Я не смогу на ужин к вам зайти,
И вы ко мне когда-нибудь едва ли –
Поскольку нам давно не по пути.
Два разных мира как две разных истины –
Как будто параллельные миры.
Наука накопленья – хрематистика –
Не знаю, нет, не ел такой муры.
Наука голодать – вот это ближе,
Поскольку я профессор кислых щей.
Нет, сам-то я судьбою не обижен,
Мне за державу, да и вообще…
Приятно мне смотреть на эти рожи,
Которые с трудом проходят в дверь.
В местах неотдалённых и пригожих
«Всё занято!» кричать бы им теперь.
Только теперь всё занято иначе –
По заграничным банкам и счетам.
Теперь счастливый новый русский мальчик –
Рокфеллерам несчастным не чета!
Какие здесь таланты вдруг открылись,
Какой тут гений вышел порадеть!
Одна идея в воздухе носилась:
Разворовать – и вмиг разбогатеть.
В карман засунуть фабрики, заводы,
И золото, и никель, сталь и жмых,
И всё, что есть за пазухой природы –
В глубоких, древних русских кладовых.
Всё разделили, всё порассовали,
Всё на потребу – тело и душа!
Мне горько думать, что я вместе с вами
Одним и тем же воздухом дышал!
Страны советской бывшей скромный житель,
Я потрясён размахом удальцов!
Откуда вы, такие, расскажите,
Неужто вы – от мамок и отцов?
96
Из космоса, из чёрных дыр и пыли,
Должно быть, вы нагрянули сюда?
Или в пробирках вас, таких, родили,
Ни совести не зная, ни стыда?
Народ наш обворован и оболган,
Народ уже пасётся по траве.
Но продолжаться так не может долго,
И час пробьёт – причём по голове!
Когда погаснут свечи всякой веры,
И торжество справлять возьмётся мрак –
Есть высший Суд, он мерит высшей мерой,
Над ним горит бессмертный Божий флаг!..
***
Запоёт в застолье баба русская –
Загуляет эхо по углам!
Всколыхнётся вдруг семейство грустное,
Зацветут улыбки тут и там.
Хорошо поётся в чистой горенке –
Вот что значит песня для души!
Голос – будто кто на колоколенке
Колокольцы трогает в тиши!
Русские таланты наши скромные,
Вам бы ехать прямо на Москву!
Затонули вы в глубинки тёмные,
До земли склоняючи главу.
А в Москве гуляет безголосица,
Купленный за денежки талант –
Лезет вон из кожи, в душу просится,
Только всё не в склад, да всё не в лад.
Эта баба с песней голосистою
Примадонной там могла быть стать!
Эх, глубинка, мать моя российская,
Как тут не жалеть да не вздыхать…
Вышли покурить мы на завалинку,
И решил сказать я мужику:
Что ж ты, дядя, прячешь свою краленьку –
На Москву ей надо, на Москву!
А хозяин норова угрюмого –
Поглядел как будто на врага.
Я пока молчал, сходил за умного,
А теперь – сошёл за дурака.
Горло драть? Да что нам, делать нечего?
Некогда, родимый. Там покос…
Там, глядишь, корова ближе к вечеру…
А с утра – пшеница да овёс.
У ребёнка вон прореха светится.
Поросёнок вон визжит в хлеву –
Тоже, бляха-муха, с жиру бесится,
Тоже, видно, хочет на Москву!..
Звезда Авось
Сколько бы на небе не зажглось,
А такой звезды нигде не видно:
Русская по имени Авось —
И надежда наша и молитва!

Я родился – стужа власть взяла,
Знахарка тогда сказала маме:
«Над мальцом звезда Авось взошла.
И тепло, авось, не за горами...»
А тепло как будто чёрт прибрал —
Оттепель в стране бродила брагой,
А потом опять... маразм крепчал,
Косточки ломал в тайге, в бараках!
Жизнь гремела грубым сапогом,
Вышибала напрочь дух из тела!
Но звезда Авось при всем при том
Над великой Родиной горела!
Говорили те, кому пришлось
Вшей кормить в походах и окопах —
Как сверкала та звезда Авось
На штыках на русских, на погонах!
Говорили те, кто грыжу рвал
Целиной, плотиной, пятилеткой –
Свет звезды Авось людей спасал
И служил серебряной монеткой.
Свет звезды спасал за годом год:
Хоть с пустой авоською, но всё же
На Авось надеялся народ,
Хоть и понимал, что так негоже...
Долго помогало нам Авось,
Но дошли, как видно, мы до края
В эти дни, когда болит насквозь –
От Москвы до самых до окраин!
Сибирская школа
Жизнь другая вызрела во мгле –
К старому никто уже не склонит,
Время новых русских на земле –
Новых русских звёзд на небосклоне!
Новых этих, нет, я не хвалю,
Знаю только – в нашей старой хате
Хватит, хватит жить как во хмелю!
На звезду Авось молиться хватит!
***
Над землёю сгущаются грозы!
Очерствела отчизна моя.
Здесь рубаху сдирают с берёзы, –
Там за горло берут соловья.
Колокольчик на взорванном склоне
Растерял лепестки и затих,
Протянул я сухие ладони –
И нашел две слезы голубых…
Что творится? Какое тут иго
Прокатилось в огне и во зле?
Наша жизнь – это «Красная книга»
О прекрасной, убитой земле!
В чистых реках плескалась русалка,
Домовой караулил избу.
Русский дух – вот что жалко так жалко! –
Вылетает со свистом в трубу…
Скоро тут обдерут все берёзы,
Горло пулей заткнут соловью…
Русский дух наш смеётся сквозь слёзы,
Глядя в гулкую пропасть свою!
Из «Доброго дома»
***
И опять, как проклятый, в снегу
Я бреду, ищу по белу свету…
Русь моя! Досталась ты врагу,
И теперь тебе пощады нету!
Только я не верю! Не хочу
Верить в эту чёрную недолю.
Где-то колокольчик снова… Чу!
Где-то свет мелькнул в пропащем поле…
Добрый дом, ты есть! Наверняка!
Я иду к тебе издалека
И, должно быть, сбился я с дороги…
Господи, ну где Твои подмоги?!
Только дикий ветер да пурга –
Скатерти швыряют мне под ноги!..
***
Как на речке да на реченьке Нерли,
Потрудившись от темна и до темна,
Мастера под звёзды камень подвели –
И открылась белоснежная, она…
97
 Сибирская школа
На рассвете мимо шедший мужичок
Так и рухнул на коленочки в росу –
Даже слово Божье вымолвить не мог,
Заглядевшись да на Божью на красу!
То не белый храм, не белый храм в полях,
Невозможно из камней такое, нет!
То летели белы стаи в облаках,
Посылая нам зазвонистый привет.
Как на речке да на реченьке Нерли,
Оставляя все печали позади,
Гуси-лебеди приют себе нашли,
Задремали после долгого пути.
Обойди, охотник, птицу стороной –
Беззащитна вся земная красота! –
Не спугни её таинственный покой,
Неужели ж на тебе нету креста?
Сколько птиц уже сгубили на Руси!
Сколько белых перьев брошено в костры!
Сохрани ты её, Боже, и спаси,
И пускай она поёт как в те поры!
Русская тройка
И тело звенело, и дух красовался,
И тройки пускались в полёт!
Мелькали деревни, где красное солнце
Смеялось у каждых ворот.
Мелькали по лугу платки и рубахи,
Бродило по кругу вино.
Под бойкий бубенчик никто и не думал,
Как скоро тут станет темно!
Рассыпались красные бусы заката
В густую осеннюю рожь…
А русская молодость красные годы
Рассыпала – не соберёшь!
Усталое небо склонилось над полем
В раздумье седых облаков…
Ну что же ты, что же со вздохами ветра
Всё ищешь у тех берегов?
Ну, где же он, где же – завещанный праздник?
Скажите-ка, будьте добры!
Какие такие жестокие тройки
98
Его разнесли под обрыв?!
Дожди и туманы плывут, забирая
Остатки холодного дня.
И берег просвистан, и рощи раздеты,
И в избах не сыщешь огня!
Смеялась когда или просто приснилась
Весёлая яркая Русь?
Клубятся большие грибные туманы,
Да только не грузди, а грусть!
Великая грусть на великих просторах,
Где память, как рана, свежа,
Где русская удаль веками летела –
С последней рубахой спеша!
Мы сильными были, мы добрыми были,
Распахнуты были насквозь!
И нашим же салом, да нам по сусалам –
Уже вознамерился гость.
Он чарку поднимет: – Спасибо, ребята!
Вы были, да сплыли. Хвала и награда
Тому, кто, как сокол, летел!
Кто гол, как сокол, оставаясь под небом
Весёлые песни нам пел!..
Не рано ль по дому ты, гость, разгулялся?
Кто наше терпенье испытывать взялся –
Скорей испытает своё.
Когда эта чаша – хмелящая наша! –
Нальётся до самых краёв,
Мы выпьем её – хлестанём об дорогу!
Эх, милые! Бог вам судья!
И вздыбятся кони… И поздно там что-то…
Прокатимся вместе, друзья!
Завьётся верёвочкой пыль над Россией –
У шумной широкой реки…
И русская тройка – подбитая птица –
С обрыва рванёт постромки!..
И треснет планета, как Божий бубенчик,
И стихнут осколки впотьмах…
И только сырые горючие звёзды
Блеснут у Вселенной в глазах!..
***
По земле ветра гуляли русые,
Как траву – плечом сгибая лес.
Голубели всюду очи русские
От воды-голубки, от небес.
И куда всё это подевалось?
По какой реке сбежало вниз?
С лебедою пашня повстречалась,
Свесил крылья горестный карниз.
Спит глухое гулкое пространство,
Где прожить – не поле перейти.
Здесь легко навеки затеряться –
Вот и затерялись мы в пути!
Спят века в туманном одеяле,
Только месяц душу бередит.
Спит Святая Русь – и уж едва ли

Ту царевну можно разбудить!
Мы ещё, конечно, много можем,
Грозный гул не зря впотьмах дрожит!
Мы ещё лихие песни сложим –
Перед тем, как головы сложить!..
***
Уходят сказки на покой –
И оживает в мире скверна!
И с непокрытой головой
Грустящий памятник у сквера
Однажды спрыгнет с облучка
И, отряхнув от пыли бронзу,
Произнесёт вполне серьёзно:
– Россия грустная! Пока!
Бывай здорова и легка!
Махнёт перчаткой, и во тьму
Пойдёт шагами командора.
Земле поэты ни к чему!
Они смешны, и потому
Зачем звенеть среди раздора
Бессмертьем бронзовых задоров?
Уходят сказки на покой.
Уже немного их осталось.
И непонятный призрак злой –
Уже торчит у пьедестала!
Сибирская школа
Из «Пастушьей сумки с песнями»
1. В туманах прошлого
На рассвете, когда всё в туманном угаре
И любовь соловьи начинают крутить –
Выводили с гулянки высокого парня
И прикладами песню ломали в груди!
Ах, какое пресветлое знал он словечко,
То печали, то радости людям даря…
И стреляли в него, будто в яркую свечку,
Будто на спор загробили в три винтаря!
А потом разливали кровавую брагу
И деревню за косы таскали потом…
И никто не заметил, как в ночь по оврагу
Слово русское в темень ушло босиком…
Купиной непалимой, мечтой несказанной
Ты мелькаешь теперь то в лесу, то в лугу.
Ты глядишь на меня дорогой Несмеяной,
Но улыбку твою я в душе берегу!
2. Плакун-слова
По лесам, по лугам, где прострелы как в порохе синем,
Где быльём порастает могила и жизнь под горой,
Я траву собираю – плакучее слово России –
В ту пастушью суму, что издревле зовётся душой!
Я иду по дорогам заснеженным, солнечным, древним,
Я шагаю путями, где пусто, печально, темно…
– Что ты ищешь, родименький, в нашей дырявой
деревне?
– Слово русское, матушка. Слово. Хотя бы одно.
– Посмотрю в сундучке, а не то погляжу за амбаром.
Улыбнётся она, а земля-то кругом в плакуне!
И глядит с фотографии в горницу песенный парень –
Светлый сын, что погас, как свеча, на гражданской
войне.
4. Наступление ночи
На закате, когда всё в багряном угаре,
Я взойду на пригорок и гляну в овраг.
Выводили с гулянки весёлого парня…
Ах ты, Боже, теперь-то всё будет не так…
Где-то громы гремят! Не дождём и не градом
Потрясают они над печальной землёй!
Там не дурочка-пуля, а грамотный атом –
Ходит-бродит по краю боец удалой.
Доиграется чёрт со своей погремушкой –
И ударит огнём по хребту, по оси!
И на этой весёлой вселенской пирушке
Никому головы на плечах не сносить!..
В поднебесных мирах двери скрипнут, как будто –
Это вышел Всевышний в кромешную жуть.
Слово было вначале. В конце – нет ни буквы.
Хоть бы звёздочку-точку найти где-нибудь!
99
 Сибирская школа
Песня над русской равниной
Ивану Мордовину
Шумят ветра, клубятся облака
Над русскою великою равниной…
Осенний лес, прохладою ранимый,
Кровоточит листвой на берега.
Оплакивая летние деньки,
Спешат и стонут птицы в небе сером!
И ветер ворошит сырое сено
На копнах, задремавших у реки.
И хочется быстрей покинуть лес, –
Найти приют в избушке немудрёной,
Где тишина склонилась над иконой,
Где много сказок, песен и чудес!
А утром снова солнце впереди –
Холмы, туманы, кладбище с крестами…
Червонными, резными куполами
Берёзы золотятся на пути!
И ты невольно крестишься на них,
И шепчешь стародавнюю молитву –
Так собирались пращуры на битву
И звали в помощь всех своих святых.
Здесь было море крови, море слёз!
Горели камни, в клочья рвалось небо!..
Но русский дух не превратился в небыль –
Он сам себя сквозь полымя пронёс!
Он растворился в пашнях и в лесах,
В раскатах грома, в нежных незабудках,
Он растворился в посвистах и в шутках,
И в забубённой пляске и в мечтах!
100
Он был и будет здесь наверняка –
Наш русский дух, то дерзкий, то ранимый –
Покуда светит солнце над равниной
И травы прорастают сквозь века!..
***
Отзвук и отблеск прекрасного прошлого –
Пушкин, Есенин, Тургенев, Кольцов…
– Эти дороги забыты, заброшены! –
Ты мне сегодня смеёшься в лицо.
Но почему-то всё чудятся, чудятся
В поздних полях голоса, огоньки.
Движется туча, как будто бы Тютчева
Профиль плывёт у великой реки!
В полночь звезда со звездой нежным лепетом
Будут беседу в пустыне вести –
И замаячит таинственный Лермонтов
Где-то на Млечном на вечном пути.
Эти дороги не будут заброшены!
Этот огонь в головах не умрёт!
Отзвук и отблеск прекрасного прошлого
Добрую душу сегодня спасёт!
В час безысходности, в пору бессонницы
К сердцу приходит спасительный свет.
Русское слово – бессмертное солнце! –
Слава тебе и привет!
Олеся Пестерева .
Иллюстрации к рассказу В.П. Астафьева «Улыбка волчицы».
Красноярск.
 Сибирская школа

Подарок для дедушки

Эдуард РУСАКОВ

Рассказ
Моя судьба сложилась, конечно же, куда менее ярко и драматично, чем у Виктора Петро-
вича Астафьева. Хотя война оставила след и в моей биографии – мой отец пропал без вести, не вернулся с
фронта, и вся моя жизнь оказалась омрачена горьким духом сиротства. Мне не раз приходилось писать о
своих встречах с Виктором Петровичем Астафьевым, которые были довольно частыми, хотя я и не имею
оснований считать себя близким другом великого писателя. Впрочем, мне кажется, дружить с гением в
принципе невозможно. Познакомились мы в далеком восьмидесятом, на квартире у Ивана Маркеловича
Кузнецова, знаменитого красноярского книголюба. Помню первое впечатление от Астафьева: сгусток
энергии, страстность, порой нетерпимость, категоричность, яркая резкость в суждениях. Таким он
оставался до последних дней своей многотрудной и многострадальной жизни. Последняя наша встреча
состоялась у него дома, незадолго до его смерти, и Виктор Петрович поразил меня тем, что даже под
гнетом тяжелейшей болезни он продолжал вынашивать новые творческие замыслы, записывал на дикто-
фон первые главы повести для детей «Приключения Спирьки» (которую так и не успел закончить), горячо
интересовался литературными новостями, бурно откликался на международные события. Он словно бы
давал нам всем, пишущим, пример того, как следует исполнять свое земное предназначение. Астафьев
сумел выразить душу русского народа. В этом и состоит высшее предназначение писателя.

-П
о всей стране прокатилась волна много-
людных митингов и демонстраций в под-
держку возрождаемого Союза Советских
Социалистических Республик... – читал я вслух,
держа в руке газету. – Жители Киева потребовали
немедленного воссоединения Украины с брат-
ским русским народом... «С Россией – на вечные
времена!» – скандировали демонстранты, проходя
по улицам Риги и Вильнюса...
– Читай! Читай дальше... – приказал дедушка,
вцепившись худыми пальцами в край кровати и
глядя незрячими глазами в потолок.
– Вчера в кремлевском Дворце Съездов открыл-
ся Чрезвычайный съезд народных депутатов Рос-
сии, Украины, Белоруссии, республик Прибалтики,
Закавказья и Средней Азии... Была принята едино-
гласно Декларация о добровольном воссоздании
СССР в прежних границах...
– Слава тебе, Господи!..
– Слушай, дедушка, дальше, – и я зашуршал га-
зетой. – На Красной площади состоялся тради-
ционный первомайский военный парад... Перед
трибунами прошли танки и мотопехота, зенитные
подразделения и грозные межконтинентальные
ракеты... Советские люди могут спокойно трудить-
ся и отдыхать, наша армия всегда стоит на страже!..
Ни пяди родной земли не уступим врагу! Пусть не
тешат себя империалисты тщетными надеждами!
Броня крепка и танки наши быстры!
– Да! Да!.. – восторженно прохрипел дедушка. –
Читай, читай дальше!
– В газетах опубликовано постановление ЦК
КПСС о государственном контроле над ценами...
Пора положить конец обнищанию масс!.. Партия
не может позволить, чтобы кучка олигархов-мил-
лиардеров наживалась за счет трудового народа!..
С завтрашнего дня цены на основные продукты
питания будут заморожены...
– Ну, наконец-то!
– Состоялось заседание Центрального наблю-
дательного комитета по контролю за средствами
массовой информации. В Министерстве культуры
СССР прошло собрание творческой интеллиген-
ции, на котором было принято обращение к пра-
вительству: «Искусство должно служить народу!..
Долой порнографию и пропаганду жестокости!..
Долой духовную отраву с наших экранов!.. Совет-
ским людям -- советское искусство!..»
– А я что тебе говорил?! -- И дедушка схватил
меня за руку костлявыми пальцами. – Ты со мной
еще спорил, мальчишка... Теперь – что скажешь?
Кончилось ваше время, господа демократы!..
– Да, дедуля, ты был прав.
– Ну, о чем там еще пишут газеты?
– Да много чего. Восстановлен памятник Дзер-
жинскому в Москве. Тело Сталина, оказавшееся
нетленным, возвращено в Мавзолей и лежит те-
перь рядом с Лениным в хрустальном саркофаге...
Прошел учредительный съезд возрожденного
комсомола... Президент Соединенных Штатов Аме-
рики направил Генеральному секретарю нашей
партии официальное поздравление...
– Поздравил, значит?.. А куда он денется?! – И
дедушка злорадно хихикнул. – Послушай, а кто у
нас Генеральный-то секретарь?
– Да всё тот же... ну, этот... который тебе еще нра-
вился... ну, который борьбой увлекается и древние
амфоры со дна морского достает... – Я смущенно
замялся. – Дедуля, у нас же с тобой молоко на кух-
не кипит, я совсем забыл! Подожди минутку!
Через минуту я вернулся в душную комнату, на-
сыщенную густым лекарственным запахом. Дедуш-
ка, конечно, уже забыл о своем последнем вопро-
се. Он всё так же лежал на кровати, неподвижный
и слепой, еле дышащий, но не желающий расста-
ваться с жизнью. На прикроватной тумбочке, в
глиняной вазочке, стоял букетик подснежников.
Сегодня у дедушки – день рождения.

101
 Сибирская школа
– Это ты, внучек? Почитай еще что-нибудь...
Эх, порадовал ты меня сегодня. Наконец-то, до-
ждались порядка. Теперь и умирать не страшно...
Жизнь прошла не зря.
– Дедушка, тебе вредно разговаривать. Отдох-
ни. Поспи немного. А потом я тебе еще почитаю.
Спи, дедуля.
Я откладываю в сторону коммерческую ре-
кламную газету, где на развороте некая распутная
бабёнка прижимает палец к губам и предлагает
«эскорт-услуги для снятия стрессов», и где, конеч-
но же, нет ни слова о возрождении Советского Со-
юза, ни о чем-либо подобном. Всё это я сам только
что придумал, сочинил. Специально для дедушки.
– Спи, дедуля, – повторяю я. – Спи.
И он послушно засыпает с улыбкой на синих
устах. Нет никакой гарантии, что дедушка про-
снется. Врач вчера сказал, что жить ему осталось
считанные дни, и смерть может наступить в любую
Чайки над кладбищем
Э
то была дружная семья. Дружно жили, друж-
но спивались. Отец трудился на заводе слеса-
рем, потом простудился по пьянке – и после
долгих мучений (пневмония, абсцесс) ему удалили
левое легкое, он стал инвалидом, а пенсия ма-
ленькая, не прожить. Подрабатывал сторожем. Его
дочь Надя, которой уже за тридцать, тоже нигде
постоянно не работала, хотя когда-то на одни чет-
верки закончила школу, а потом училась на курсах
секретарей-машинисток, знала неплохо англий-
ский, разбиралась в компьютере, но по специаль-
ности так и не смогла устроиться (скромница-ти-
хоня), вот и сидела дома, вела хозяйство. Ее мама,
его жена, много лет проработала в издательстве
корректором – но потом ее сократили (кому нуж-
ны в наше время корректоры? – все книги выхо-
дят «в авторской редакции»), и от обиды она стала
еще больше выпивать, отчего и «посадила сердце»
(так объяснял ее муж).
Больше года как мамочка умерла, и теперь каж-
дую субботу отец с дочерью приезжают на кладби-
ще, навещают ее. Сегодня им повезло с погодой.
Небо ясное, голубое, над кладбищем с рыдающи-
ми криками носятся белые птицы... да это же чай-
ки!
– Ты смотри – чайки! – воскликнул изумленный
отец. – Откуда они тут взялись? Ведь ни моря ря-
дом, ни озера... и Енисей далеко... Что за чудо при-
роды?
– А может, детка, это вовсе не чайки? – нежно
усомнилась Надя. Она почему-то в последнее вре-
мя стала звать отца «деткой».
– Да что я, слепой? Чайки, говорю тебе! – Он
102
минуту. «Постарайтесь его не огорчать», – сказал
врач. И вот я стараюсь.
Мне кажется, я очень даже хорошо стараюсь,
дедушка. Я сделал тебе грандиозный подарок к
твоему дню рождения, который может стать и
днем смерти, уж извини. Я подарил тебе, дедушка,
дружбу народов и нашу советскую власть, стро-
гую, но справедливую, я подарил тебе, дедушка,
жаркие пионерские костры и бурные комсомоль-
ские собрания, я подарил тебе освоение космоса
и целинных земель, я подарил тебе дешевую кол-
басу и веселое праздничное застолье, первомай-
ские демонстрации и песни Клавдии Шульженко,
«Голубой огонек» и «Алло, мы ищем таланты», ки-
нофильмы «Чапаев» и «Карнавальная ночь», я по-
дарил тебе, дедушка,твою молодость, веру, надеж-
ду, любовь... Хорошо тебе, дедушка.
Я тебе даже завидую.
даже разволновался.
– Ну хорошо, пусть чайки, разве я спорю?
– Да что ты со мной как с больным? – возмутил-
ся отец. – Будто я чаек не видел...
– А я вот не видела – и мне не стыдно, – и Надя
рассмеялась тихим русалочьим смехом. Это ей так
казалось, что у нее русалочий смех.
Она была совсем молодая на вид, эта Надя, не
дашь тридцати («на спирту сохранилась» шутил
отец) – и выглядела как двадцатилетняя: худень-
кая, с чуть раскосыми глазками, с вечно шаловли-
вой улыбочкой. Только речь выдавала ее – сбивчи-
вая, ускользающая, не всегда внятная, с нелепыми
хохотками и вздохами... Речь пьющей женщины,
которая почти не бывает трезвой.
– Смотри, какой большой кролик! – восторжен-
но крикнула Надя.
– Где? Да это же заяц... Заяц! Русак! И откуда он
тут взялся? – опять удивился отец. – Ну, заяц, по-
годи!
Но косой уже ускакал прочь, перепрыгивая че-
рез могилы.
– Чудеса, – не мог успокоиться отец. – Чайки, за-
йцы... не удивлюсь, если тут, на городском кладби-
ще, волк объявится...
– Ой, не надо, детка! – притворно всплеснула
ладошками Надя. – Волков я боюсь...
– Со мной никого не бойся... А вот и наша мамоч-
ка, – сказал отец, подходя к могиле жены. – Сейчас
мы тебе цветочки свежие поставим, могилку почи-
стим... Соскучилась без нас?
– Ой, соскучилась, – вздохнула Надя, присажи-
ваясь на скамейку возле могилы. – Сейчас, мамоч-

ка, мы тебя помянем...
Надя разложила на столике вареные яйца, по-
мидоры, свежеиспеченные блины, банку с кисе-
лем. Поставила и бутылку водки, и два стограммо-
вых граненых стаканчика.
– Детка, ты сильно не утомляйся, у тебя же одыш-
ка, – заботливо сказала она отцу. – Сядь, отдохни,
я сама приберу могилку. Тут вообще-то чисто, мы
ж недавно с тобой прибирали... Сядь, кому говорю!
Вот так. Ну, давай выпьем за мамочку – пусть ей
земля будет пухом.
Выпили. Закусили.
– Мамочка слышит нас, – строго сказал отец, –
гадом буду, она нас слышит!
И он всхлипнул.
– Ну-у, детка, не плачь, – и Надя вытерла слезы с
его морщинистого лица. – Не надо плакать. Ты же
бывший солдат. А солдаты не плачут...
– Как сейчас помню, – сказал отец, наливая по
второй, – шестьдесят седьмой, китайская грани-
ца... остров Даманский... ежедневные провокации!
– Ну, детка, ну перестань...
– Я был ранен! И дважды контужен! – надрывно
вскричал отец. Залпом выпил водку и выдохнул: –
Ух! Как мы им всыпали, этим китаезам... как мы им
вломили!
– Ну, детка... Ты лучше выпей еще... Вот так – ум-
ница! А теперь спой свою любимую... про комба-
та... Спой, детка!
И скособоченный худой старик с редкой седой
Слуга народа
Д
епутат областного законодательного собра-
ния Василий Иванович Грибнов лет пять уже
не был в родном селе, а тут – официальное
приглашение. Как не поехать? Добро пожаловать
третьего октября в село Грибное на двухсотлет-
ний юбилей! Ух ты...
– Меня-то с собой возьмешь? – надув губки,
спросила молодая жена Марина. – Или опять –
один?
Она была моложе его лет на двадцать, но рев-
новала. И правильно делала. Хоть Грибнову уже
и под пятьдесят, но выглядел он бодро, крепкий,
стройный, карие глаза горят. Таких бабы любят, та-
ким всё всегда удается, любая работа у таких сама
собой делается.
– Куда я без тебя, кисуля? – И Грибнов приобнял
супругу. – Должна же ты увидеть мою малую роди-
ну... Мою милую родину, я бы сказал!
Он заранее предвкушал, как жене будет приятно
убедиться в том, что земляки уважают его и ценят.
А как же иначе! Он мечтательно прикрыл глаза – и
словно на широком экране увидел село Грибное,
родной дом, огород, матушку и сеструху Верку,
корову Дашку, поросенка Борьку... А вон и дружок
Сибирская школа
щетиной на голове запел про батяню-комбата, но
на первом же куплете сорвался в плач – и затряс-
ся, завыл, зарыдал.
– Сука-жизнь... – хрипел он, мотая головой и
разрывая на груди рубаху. – Эта сука-жизнь... ско-
рее бы сдохнуть!
– Что ты, детка! – обняла его разрумянившаяся
Надя, прижалась к нему, поцеловала его в седую
стриженую макушку. – Зачем же тебе умирать? Не
расстраивай мамочку – ведь она нас слышит... И
меня не пугай, ведь я же тебя люблю... У меня ведь
нет никого на свете, кроме тебя! – Она гладила
его по худому плечу, гладила и бормотала: – Разве
плохо нам с тобой живется? Ну, денег мало – но
это же пустяки! У меня пособие, у тебя пенсия – не
пропадем!
– А я сторожем опять устроился, – прерывисто
вздохнув, тихо, но гордо сказал отец.
– Ну, вот видишь... Мы с тобой, моя детка, будем
жить долго-долго, мы будем помогать друг другу,
поддерживать друг друга... Мы никогда не расста-
немся, а значит – никогда не умрем!
Он что-то хрипел невнятно, она бормотала свои
ласковые бессмысленные слова, а над ними зигза-
гами носились белые чайки, а из-за дальнего куста
косил глазом серый заяц, а из-за соседней могилы
выглядывал серый волк, а с голубых небес на них
нежно смотрела мамочка и роняла прозрачные
алмазные слезы.
его Гоша, тоже Грибнов, нет, не родственник, хотя
кто его знает... там у каждого второго жителя фа-
милия Грибнов, так уж исторически сложилось...
А вон и озеро Грибное, где любил он купаться и
рыбачить, и лес, куда они в детстве с сеструхой
и Гошкой ходили за грибами да ягодами. Темные
сосны, пожелтевшие березки... падает золотая ли-
ства... И такое всё, блин, родное, такое знакомое,
такое красивое... Аж глаза от слез вспотели!
В натуре родное село оказалось похуже, чем
в мечтах и воспоминаниях. Избы покосившиеся,
улицы грязные, молодых не видно, одни старики
да старухи сидят на завалинках.
– А где молодежь? – спросил Грибнов у сопро-
вождавшего их директора акционерного хозяй-
ства. – Ведь сегодня выходной, праздник, а чего-то
никто не гуляет...
– С молодежью у нас проблема, – насупился ди-
ректор. – Во-первых, город рядом, вот и бегут на
евоный соблазн, а во-вторых...
– Ладно, потом порешаем, – перебил его Гриб-
нов. – Тормозните-ка вон у тех ворот... Это ж мой
дом!
Дом был полон гостей, но из близких – только
103
 Сибирская школа
сеструха Верка с малолетним приблудным сын-
ком да еще пара-тройка каких-то родственников,
имен которых Грибнов и не помнил. Матушка его
померла давно, отец еще раньше, все дружки по-
разъехались кто куда. Так что во время застолья
Грибнов разговаривал в основном с сестрой, а с
прочими лишь перебрасывался общими фразами.
Мол, потом еще, земляки, потолкуем, после, вече-
ром, в доме культуры.
– А твоя новая – ничего, – шепнула Грибнову
сестра и показала большой палец. – Прямо кино-
звезда! Где отхватил такую?
– По спецзаказу, – пошутил он. – Есть специаль-
ная фирма, депутатам невест поставляет...
– Врешь!
– Конечно, вру. – И он крепко обнял сидевшую
рядом жену Марину. – Ты, кисуля, не напрягайся.
Будь проще с народом – и народ к тебе потянется.
– А я не хочу, чтоб народ ко мне тянулся, –
буркнула жена.
– Ну, тогда извини. – И он повернулся к сестре.
– А как поживает моя Ленка?
– Эк, хватился, – усмехнулась Вера. – Не прошло
и ста лет, как ты вдруг поинтересовался...
– Ну и?..
– Ленка твоя с катушек съехала. Сразу после
твоего отъезда...
– В смысле?
– В смысле – с ума сошла. Заговариваться стала,
с куколками играть, как маленькая... Ходит по де-
ревне, песенки поет...
– Пела она хорошо... душевно пела... – вздохнул
Грибнов. – Как затянет песню, так сердце вытяги-
вает!.. Голос у нее был замечательный...
– «Голос замечательный»... – повторила сестра и
глянула на него изумленно. – Ты хоть понял, что я
тебе сказала? Она с ума сошла! Ты понял?
– Как не понять... А что врачи?
– Врачи – лечили. И в городской психушке, и
амбулаторно. Да всё без толку. Вообще-то она не
буйная, на людей не кидается. То дома сидит, а то
выйдет – и бродит по селу, своих кукол баюкает, пе-
сенки им поет... Видать, сильно хотела ребеночка.
– И ты – тоже хотела? – Грибнов кивнул на ее
сынка, который сидел молча, с застывшей улыбкой.
– А кто не хочет? Все хотят, и я хочу.
– Чего ж замуж не вышла?
– А за кого? Такие мужья даже ребенка нормаль-
ного сделать не умеют... Ты глянь на моего-то сы-
ночка – губа заячья, двух слов связать не может...
Э-эх! Ладно, Вася, давай лучше выпьем за встречу!
– Я больше не буду, – отказался Грибнов. – Мне
еще в доме культуры выступать, на юбилейном ве-
чере.
– Ну, тогда я одна, – и Вера залпом выпила пол-
стакана водки.
Зал сельского дома культуры был переполнен.
Вдоль сцены стояли горшки с цветами, а стены
зала были украшены еловыми ветками и государ-
ственными трехцветными флажками. Над сценой
висел большой транспарант с надписью: «Гриб-
ному – 200!» Пока народ рассаживался, из аку-
стических колонок, расставленных по всем углам,
гремела бодрая музыка, а потом на сцену вышел
104
сборный хор местных старушек, которые грянули
песню в честь родного села:
Эх, славься,
Навек родное
И дорогое
Село Грибное!..
Ну и так далее. Замечательная, блин, песня. Ду-
шераздирающая. Аж глаза у многих вспотели от
слез. И у Грибнова – тоже.
А потом вышел принаряженный, в галстуке, ди-
ректор акционерного хозяйства и рассказал кра-
сиво и кратко о славной истории села, о его се-
годняшних проблемах и грядущих перспективах.
После него на сцене появился «почетный гость –
депутат областного парламента, наш славный
земляк» (так пышно объявил выход Грибнова сам
директор). И Василий Иванович произнес очень
трогательную речь о том, как он рад, что после
долгой разлуки вновь приехал на малую милую
родину, где он провел свое босоногое детство, где
ему до боли знакомо каждое лицо, каждая тропин-
ка, каждая березка за околицей. Не забыл расска-
зать он и о своей депутатской работе, о том, что
не забывает о нуждах родного села и при каждом
удобном случае лоббирует (уж извините за выра-
жение) интересы своих земляков.
– Помню, помню ваши наказы! – звонким голо-
сом произнес Грибнов. – И стараюсь их исполнять.
Школу в прошлом году отремонтировали, теперь
возьмемся за дорогу от села до тракта, а то к вам
на тракторе не проедешь... Ха-ха. И больничку
наладим. А то, говорят, молодые врачи к вам не
едут... Если жильем обеспечим – поедут! Завтра
же порешаем с вашим директором. Надо крепче
укреплять вертикаль власти и лóжить все силы на
модернизацию и повсеместное внедрение нано-
технологий. Так что, если еще есть какие наказы –
не стесняйтесь, земляки!
– Музыкальные инструменты нужны для клуба! –
выкрикнул рыжий паренек.
– Порешаем! – рубанул ладонью Грибнов.
– Хорошо бы компьютер для школы, хотя бы
один, – робко пискнула худенькая учительница.
– И это тоже реально! Ну, кто еще? Смелее, зем-
ляки, ведь я – депутат, слуга народа! А значит – ваш
слуга!
И тут вдруг откуда-то из дальнего угла, от двери,
послышался женский пронзительный голос:
– А меня обманул! Ага! Обманул! Обещал же-
ниться – и сбежал!..
В зале – смятение, шум, нервный смех, чьи-то
реплики: «Вот дура»... «Рано ее выписали»... «Пси-
хованная, что с нее возьмешь...»
Сразу несколько человек подскочили к этой
женщине, пытались вытолкать ее из зала, но она
упиралась, кричала:
– Обманул! Обманул! Обещал – и бросил!
Грибнов, бледный, с приоткрытым ртом, стоял
безмолвно на сцене – и смотрел, не мигая, на эту
женщину. С ним вдруг что-то случилось, словно
внутри него сломался какой-то моторчик, и он
не знал, что дальше делать. Как бывает в кошмар-
ном сне, когда вдруг оказываешься совершенно
голым – на сцене, перед чужими людьми... Все на

тебя смотрят – а ты голый! Конечно же, он ее уз-
нал, эту женщину, хотя она была совсем не похожа
на ту хрупкую стройную Лену... Эта рыхлая тетка в
грязной телогрейке и красном платке, похожем на
пионерский галстук, с опухшим лицом и безумны-
ми глазами – это была она, она, его Ленка...
– Обманул! – продолжала она кричать. – Обма-
нул!
– Да выкиньте же ее из зала! – воскликнул по-
багровевший директор. – Пусть не портит нам
праздник!
– Нет, не надо, не трогайте ее, – мертвым голо-
Разве знали, разве ведали...
Александр ЩЕРБАКОВ
Александр Илларионович – известный поэт и прозаик, лауреат первой премии
международного конкурса имени А.Н. Толстого за лучшую книгу для юношества,
первой премии имени И.Д. Рождественского за лучшее стихотворение о Сибири,
дипломант VII Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо».
Заяц в городе
Мы в пригород въезжали ночью тёмной.
И вот среди столбов, складов, траншей
Он появился, как щенок бездомный,
С наивным бантом вздыбленных ушей.
По снеговой полоске грязно-серой,
Неловко припадая, он бежал
(Куда, зачем, не ведая, наверно).
И сам был сер и грязен. И дрожал.
Звенели электрические сети.
Шёл с рёвом на посадку самолёт.
И вдруг таким чужим на этом свете
Мне показался заячий народ.
«Притормози!» – я попросил шофёра
И вырубил щелчком слепящий свет.
Упала мгла…
Лишь в небе над опорой
Светились звёзды, точно зайца след.
Святые старухи
Среди нищеты и разрухи,
Дурниной заросших полей
Живут по деревням старухи,
Душою послушниц светлей.
Спокойные, ясные лица
Не ожесточились в трудах.
Таких не бывает в столицах
И прочих шальных городах.
Сибирская школа
сом вдруг произнес Грибнов. – Она... права. – И по-
сле долгой паузы (весь зал затих!) добавил: – Про-
сти меня, Лена...
И сошел со сцены, и сел рядом с женой Мари-
ной.
– Ты с ума сошел? – прошипела жена. – «Она –
права!» Совсем охренел, что ли?
– Заткнись, – сказал Грибнов.
И жена заткнулась. Хотя они оба знали, что она
права.
Красноярск
А как их тяжёлые руки
Нежны, и теплы, и добры,
Доподлинно ведают внуки,
Льняные ребячьи вихры.
Телята, ягнята и гуси,
Наверно бы, тоже могли
Поведать о том, как бабуси
Их чутко пасли. И спасли.
Да что там телячий с гусиным
И всех братьев меньших роды –
Те бабушки нашу Россию
Спасали не раз от беды!
И ныне на них уповаю.
Восстанет страна, как трава,
Основа её корневая
Ещё, слава Богу, жива.
Я верую в эту основу
И мысли заветной держусь,
Что будет по вещему слову:
Спасётся платочками Русь.
Свет Родины
Полный света, сияния, блеска –
Лучезарный весенний восход
Всё мне видится над перелеском,
Упиравшимся в наш огород.
Не бывает чудесней видений…
Столько лет пролетело и зим,
105
 Сибирская школа
Но мне памятен свет тот весенний,
Всё любуюсь я мысленно им.
Его отблеском дальним согретый,
Ныне исподволь осознаю:
Это ясным и радостным светом
Светит родина в душу мою.
И до вечного пусть до покоя
Озаряет мне думы и сны,
Ибо в жизни не знал ничего я
Ярче той лучезарной весны.
На игле
Я на вождей смотрю с опаскою,
Увы, живущих как в дыму…
Спросили хоть бы в нашем Таскино,
Там растолкуют, что к чему.
Понятно всё любому таскинцу,
Но не поймут никак в Кремле,
Что мы на башне на Останкинской
Сидим, как будто на игле.
Её когда-то взяли танками,
Народу дали по башке.
С тех пор на башне на Останкинской
И власть сидит, как на штыке.
Но это долго не протянется.
Наш дом построен на песке.
Не усидеть нам на останкинских
Ни на игле, ни на штыке.
Боюсь...
То жажда мести, то тревога
В ожесточившейся душе.
Мне говорят: «Побойся Бога!»,
А я давно боюсь уже.
Боюсь.
Но даже в страхе Божьем
Простить едва ли соберусь
Тех самозванцев из вельможных,
Что оседлали нашу Русь.
Прощать невольных прегрешений
И заблуждений тьму бы рад,
Но, на мошеннике мошенник,
Они ведь знают, что творят,
И упиваются гордыней –
Грехом первейшим сатаны…
Боюсь, что гнев страну подымет –
И дни их будут сочтены.
Подумал…
Я о том подумал как-то,
Ряд газеток полистав,
Что пожары да теракты –
Это, братцы, неспроста.
И ещё роились думки,
106
Что ведь это приговор,
Если правящие – душки,
А вокруг – на воре вор.
Я о том подумал разом,
Что не дремлет сатана,
Коль торгашеской заразой
Вся страна поражена.
И о том подумал даве,
Что калечится душа,
Если мы друг друга давим
Из-за лишнего гроша.
Я о том подумал ныне,
Что нам нужно вообще,
Не впадая в грех унынья,
Больше думать о душе.
Седому земляку
Да будут чресла ваши препоясаны…
(Лк.12,35)
Брось печалиться, старый кержак.
Пусть судьба выдаёт оплеухи
И повис над ушами куржак,
Но ведь искры в глазах не потухли.
Что куржак? Нам же не под венец,
Нам – радеть о Державе и людях.
Не остыл ещё пламень сердец
Правдолюбов и родинолюбов.
Да и мыслей огонь не угас.
И пока не сыграли мы в ящик,
Препоясаны чресла у нас,
И светильники наши горящи!
***
Всё-то слышал, всё-то видел,
Всё-то в жизни испытал…
На судьбу я не в обиде,
Просто малость подустал.
Укатали сивку горки,
Подгорбатили года.
Верно, лишку на закорки
Брал в дороге иногда.
Все мы жили – не тужили,
Не впадая в лень и грусть.
Что нам стоили, двужильным,
Этот путь и этот груз?
Под команду «раз-два, взяли!»
Сверхдержаву возвели.
Вознесли. Да разве знали,
Разве знали-ведали…
Нынче нам не до империй.
Впрочем, если позовут,
Вновь готов я, сивый мерин,
Добровольно влезть в хомут.
Не боясь прослыть святошей,
Помолюсь на каланчу
И на горб заброшу ношу –
Мне любая по плечу. Красноярск
 Сибирская школа
Максим Антипов ныне трудится над составлением летописей для
монастырей Санкт-Петербургской епархии. Живет в Санкт-Петербурге.
Оказался там, можно сказать, по милости Виктора Петровича Астафье-
ва. Живя по соседству рядом с великим писателем в Академгородке, юный
Максим приходил к нему в гости для духовных бесед, которые в какой-то
мере поспособствовали тому, что он решил оставить любимый город на
Енисее и уехать в город на Неве на учебу в Санкт-Петербургскую семина-
рию. Максим Антипов не раз издавал свои исторические труды. Художе-

Погорелец
ственные рассказы публиковал только в Интернете. Рассказ «Погорелец»
Максим АНТИПОВ написан специально для альманаха «Затесь».

М
елкий, колючий, ни на минуту не прекраща-
ющийся дождь и леденящий арктический ве-
чер пронизывали до костей. Без толку клятая
из века в век питерская непогода отяжелела непро-
глядными сумерками, непременными спутниками
осени поздней. Редкий обитатель Васильевского
острова решался выглянуть из обжитой квартиры-
коммуналки даже по великой надобности. Но идти,
и через силу, было нужно: еще лежали оставленные
в опустевшей академической читальне книги, их
нужно было сдать на полку и отпустить сонную би-
блиотекаршу восвояси.
В чернеющей хмари, ступив на Первую линию
Васильевского острова, едва можно было разли-
чить убогую, с давно разбитым плафоном, лампочку,
висящую перед входом на факультет журналисти-
ки. Да при отблесках автомобильных фар, вдали, у
берегов Малой Невки иногда отзывался бледным
сиянием свинцовый Ангел, венчающий купол по-
луразрушенной Екатерининской церкви. Сполохи
этого света, рукотворного и безжизненного, всё же
укоризненно напоминали: сегодня вспоминается
святой апостол и евангелист Матфей, а ты так и не
зашел в церковь – хоть бы свечку поставил перед
чтимым образом. Так по-будничному, в суете сует,
завершалось 29 ноября 1999 года – день, промыс-
лом Божиим уготованный на Руси не только к празд-
нованию памяти автора первого из Евангелий…
У парадного входа на журфак можно было разли-
чить две чернеющие фигуры. Одна из них, полная, в
засаленной нейлоновой куртке, принадлежала уни-
верситетской вахтерше. Та что-то вещала, подобно
фронтовой регулировщице производя указующие
движения обеими руками. Она явно направляла
куда-то стоящего рядом с нею паренька в длинном
кожаном плаще и кепке, какие обычно носили глав-
ные инженеры заводов недавно ушедшей эпохи по-
строения «светлого будущего». Дополняла картину
и кожаная папка, подчеркивая серьезный, деловой
настрой своего владельца. Извинившись, он спро-
сил меня, где можно найти книжный магазин эконо-
мической литературы.
Так и познакомились. Молодого человека, ока-
завшегося старшеклассником, звали Иван Кирил-
лов. Он вкратце поведал, что после школы хочет по-
ступать на экономический факультет, а проходя по
«Ваське», узрел рядом с вывеской журфака табличку
«Книжная лавка студентов». Но выбор здешней ли-
тературы явно ему не приглянулся. Чего же проще?
Перед ним стоял книжник, знающий все магазины и
лавки, где могут продаваться интересующие любоз-
нательного школьника труды Кейнса, Самуэльсона
или Фридмана. Единственный нужный и доступный
на Васильевском острове книгопродавец мирно си-
дел в вестибюле академической библиотеки, куда я
как раз и направлялся. Иван, не без робости из-за
столь неожиданного знакомства, согласился соста-
вить компанию.
От журфака до библиотеки и при хорошей по-
годе идти не менее четверти часа – узкие «линии»
Васильевского с трудом сдерживают поток машин,
ищущих объездные пути и не дающих проходу «без-
лошадным» путникам. А тут еще слякоть и чернота
– по неосвещенным тротуарам можно было дви-
гаться, взирая, словно на маяки, на грязно-желтые
окошки квартир и издавна укоренившихся здесь
присутственных мест. Так и шли, в неторопливой
беседе проведя добрых минут сорок. Они многое
прояснили и даже воззвали к мыслям светлым, ра-
достным: хоть и не почтил я нынешний праздник
церковный, однако и грешникам Господь утешения
посылает, и ненастные сумерки могут блеснуть Све-
том Невечерним.
…К тому времени вся страна уже вкусила горь-
кие плоды правления самых просвещенных эко-
номистов, прикрывавших новый виток людского
обнищания, множество загубленных судеб, ссыл-
ками на труды заокеанских мудрецов с трудно
произносимыми фамилиями. Памятуя об этом, я не
удержался и набросился на полчища гайдаро-чу-
байсов, выставляя их перед глазами юноши в самом
неприглядном обличии. Но старшеклассник не рас-
терялся: он всё понимает, но врага-то надо бить из-
бранным им же оружием, поэтому он, русский Иван,
окончит университет, станет хорошим стратегом,
попадет в Думу, а затем и в самый Кремль – и тогда
Россия вновь вернется на путь, избранный когда-то
великими нашими пращурами. Можно было пора-
доваться: звучало искренне и убедительно.
Вот показались массивные двери академической
библиотеки. Пока я сдавал дежурной читального
зала оставленные на столе книги, Иван деловито
рассматривал в фойе у книготорговца подходя-
щую литературу. Кое-что и прикупил. Настало вре-
мя прощаться – Ивану предстоял неблизкий путь
до Павловска, где он жил с матерью и братом, я же

107
 Сибирская школа
торопился вернуться в редакцию издательства, где
зарабатывал на хлеб насущный. Напоследок поин-
тересовался о его семье, кто он и откуда. Здесь-то
и открылось нечто, ради чего можно с благодар-
ностью вытерпеть тысячи и тысячи промозглых до-
ждливых вечеров, хмурых прохожих, хамоватых во-
дителей.
– Погорельцы мы, – с легким придыханием начал
Иван свою историю. – Жили на Вологодчине, в дере-
веньке у Кирилло-Белозерского монастыря. Отсюда
и фамилия наша Кирилловы. Да полдеревни у нас
было Кирилловых. А перестройка как началась, так
многие в Москву и Питер поразъехались, колхоз-то
разорился…
Иван постепенно переходил от сдержанно-пи-
терского произношения к доброму вологодскому, с
веселящим собеседника оканьем. Рассказал, что на
селе остались только глубокие старики да их семья,
а во дни сенокоса, когда Ваня был совсем ребенком,
дом сгорел, тушить пламя было некому. Всем миром
собирали для погоревших Кирилловых вещи да
деньги, чтобы отправить семейство к родственни-
кам в Павловск, поближе к Питеру. Бывший главный
агроном колхоза ради Ванюши расстался со своим
богатством – кожаными плащом, кепкой и папкой,
– так до конца дней своих и проходил, наверное, в
потрепанном ватнике.
На новом месте наш герой оказался рядом с та-
кими же мальчишками, съехавшимися кто откуда:
с Кавказа да из Узбекистана, где можно было по-
платиться жизнью лишь за одну принадлежность к
народу русскому, из цивилизованной Прибалтики,
откуда братья-славяне тоже спешно съезжали под
обывательские окрики об «оккупантах». Школа на
исторической родине принимала их, учила, выпу-
скала в люди. Но общего языка со сверстниками они
не находили, и вовсе не потому, что павловская дет-
вора почитала беженцев и погорельцев «пришлы-
ми». Увы: тяготевшие к прелестям столичной жизни
местные подростки то и дело судачили о том, у кого
будет «круче тачка», кто первым отдохнет «с тёлкой»
на Канарах, или кто в Питере станет самым взаправ-
дашним «авторитетом».
Те же, кому предстояло начинать жизнь заново,
пытались идти сообща, соборне. Одно дело не да-
вать своих в обиду местным – обычная пацанская
солидарность. Осевшие же в Павловске юные пере-
селенцы придумали то, о чем не снимают кино и не
пишут в газетах. Иван Кириллов «со товарищи» ре-
шились, ни много ни мало, возродить Русь во всей
полноте ее некогда утраченного бытия – право-
славную веру, строгий семейный уклад, честный
и дарованный Богом ко спасению труд. С водкой,
пивом, куревом было решено покончить раз и на-
всегда – как с главными врагами русского народа,
принесшими нашей земле столько бед, сколько и от
иноплеменников не видывали, от Мамая до Гитле-
ра...
О святые отроческие мечты, сколь чисты вы и
прекрасны, и как недолго отпущено вам!.. Ване
оставалось учиться еще два года: к грядущему вы-
бору он подбирался с прирожденной крестьянской
сметкой, как потомственный вологодский мужик,
108
суровой северной природой выпестованный вер-
шить любое дело раз и навсегда. А на исходе дня
памяти святого евангелиста Матфея, дня нашего
знакомства, мы радостно пожали друг другу руки…
Запечатлелся и облик юноши: Иван неотмирный,
иконописный и в то же время живой, участливый.
Его можно было различить даже в самой густой и
разношерстной людской толпе, радостно воскли-
цая: вот славянин! Но более всего поражали Ванины
глаза – казалось, что через них глядит на тебя Русь
древняя, почти нехоженая и непаханая Вологодчи-
на, с ее девственно-чистыми озерами, близ которых
от века и селились святые подвижники, ради мо-
литвы за всех и за вся. Наверное, сам преподобный
Кирилл Белозерский чудотворец мог именно так
взирать на своих родителей, братьев и сестер, когда
впервые осознанно стал размышлять о Вечном…
Спустя несколько недель мы встретились снова.
Благо, гимназия, в которую Ваня перевелся из преж-
ней школы и каждый день приезжал из Павловска,
находилась тут же, на Васильевском. «Трудно было
определиться, но решил все же пойти сюда, – по-
яснял он свой выбор, – именно здесь меня смогут
по-настоящему подготовить к поступлению в уни-
верситет». Благодаря нашему знакомству, заинтере-
совался и академической библиотекой. Мы бывали
и в читальном зале, и древлехранилищах, не пропу-
скали и книжные новинки у книгоноши, сидящего в
вестибюле. Как-то раз Иван пришел и попросил по-
дыскать «что-нибудь редкое» по литературе эпохи
Серебряного века. Я сделал подборку из творений
Александра Измайлова, которого в России вновь
стали публиковать лишь десятилетия спустя. Ване
понравилось в академической читальне, куда не
только школьникам, но и многим студентам путь
был заказан, он прямо-таки сиял среди публики
ученой, сгорбившейся и постаревшей, вынужден-
ной при новых властителях кое-как сводить концы
с концами...
Однажды, когда опять подошло время прощать-
ся, не помню почему, Иван вновь поведал о своем
детстве – деревенском пожаре, месяцах скитаний
у ближней и дальней родни. Кажется, учительница
литературы предлагала гимназистам изложить на
бумаге нечто самое памятное из семейной исто-
рии. Но боль, испытанная юным вологжанином, еще
крепко гнездилась в душе и не позволяла вдруг, по
указке, перенести свои детские страдания в тетрад-
ку школьную. Чего доброго, еще одноклассникам
зачитают, а Ваня этого допустить не мог. Словно
Иосиф Прекрасный, он решился бы вознести свои
скорби лишь к Создателю: «Кому повем печаль
мою?..»
Тут меня осенила мысль:
– Не надо сочинения! Пишите рассказ (мы были
строго на «вы»), пусть он останется где-нибудь в по-
тайной кладовой, но когда вырастите, взглянете на
свои строчки – по-иному свое детство вспомните.
А для учительницы придумаем что-нибудь другое…
Идея Ване понравилась, и мы условились: рас-
сказ он напишет и принесет в редакцию моего изда-
тельства, находившегося там же, на Васильевском.
За давностью лет уже не припоминается, сколько

же ушло Ваниного времени на словесное творче-
ство, но вот текст был готов, оставалось лишь дого-
вориться о встрече.
...Они пришли вдвоем – Ваня и одноклассница,
настолько маленькая и хрупкая, что ее можно было
принять за недавнюю воспитанницу детского сада,
если бы ее не представили вам как девушку, вот-вот
готовящуюся получить аттестат об окончании гим-
назии. Маша – так звали Ванину спутницу, выглядела
по-ученически без изысков: легкая, но теплая вель-
ветовая курточка, обычный школьный рюкзак, ском-
канная в руках вязаная шерстяная шапка. Но глаза,
глаза – если бы вы могли оказаться перед ними,
то… сразу бы всё поняли. Это были два огромных
черных блюдца с легким обрамлением белков по
краям, без зрачков, поэтому и загадочные, и до-
вольно зловещие. Пред их взором можно было по-
теряться, ощущать себя, словно путешественник на
фантастическом звездолете перед черною дырою:
пронесет ли, оставит в живых, или же поглотит и уж-
мет до размеров лесного орешка вместе со всей чу-
до-техникой? Чуть выше бездонных Машиных очей
темнели строгие, четко очерченные брови. Такие
же, словно смоль, волосы были ровно расчесаны на
пробор, а единственная девичья коса скромно при-
таилась за воротником курточки. В облике девушки
прочитывалось нечто такое, что можно было худо-
бедно изъяснить лишь по прошествии времени: «Вы
живете и уходите, поколение за поколением, а я всё
та же, тем же вечным взглядом палестинской ночи
рассматриваю вас как неразумных созданий и всё
понимаю, кто вы, откуда, и на что годитесь…»
Мне стало немного не по себе, и, чтобы напол-
нить редакционную комнату хоть каким-то звучани-
ем, я пригласил молодых людей к чаю, сам же взялся
за Ванин рассказ. Обычная трехкопеечная учениче-
ская тетрадка по русскому языку. Строчки ровные,
но прописанные юношескою рукою буквы всё же
иногда прорезались ввысь, или проваливались под
легкую синеву линейки, где-то выезжали и за поля.
Между абзацами оставалась строка-другая, как бы
предлагая сделать паузу, осмыслить написанное.
Раскрыв манускрипт, я погрузился в чтение:
«Отец нас еще на Вологодчине оставил. К дру-
гой ушел. Выпивал много: и неужели не ведала раз-
лучница лукавая, что с этой пагубной страстью
он рано или поздно бросит и ее? Знала, не одного
ухажера сменила. Остановиться же не могла: про-
клятая белая влага словно кислотою выжгла и со-
весть, и любовь, и чувство материнское – детей,
словно щенков шпыняла, каждым утром выпихивая
в школу, голодных, нечесаных, озлобленных. А сама
– к ларьку: «Клавочка, дай исчо поллитру в долг, до
получки никак не дотяну вот».
Я насторожился: и сказано ладно, и на плагиат
не похоже вовсе. Слишком прочувствованно все,
видено глазами собственными, да скорбями пере-
жито:
«Как с селом родным попрощаться, мы с бра-
тишкой на речку сходили. Хоть и обмелела нынче
наша и без того крохотная Водоба, да нет ее род-
нее. Разве забудешь такое – пока мамка с самого
ранья на огороде копается, я и Данилка сетёжку
Сибирская школа
ставим мелкую, или же бочонок с приманкою какой
придумаем: заплыла рыбка, а тут крышка «хлоп!» –
и вот тебе уха, а если повезет, и на жарёху сполна
хватит. Да что рыбалка, разве дело только в ней?
Нет уж, братец, говаривал я младшому, вот как дед
учил меня покойник, ты его уже не застал: с рыбал-
кою брюхо-то набьешь, да и всё позабудешь, а ты
дальше плыви и посмотри… Вот мы и плыли на
спрятанном от мамки плотике до самого Белого
озера – красотища, монастырь вдалеке виден. Да-
да, прятали нашу посудину, потому что от мамки
влетало нам крепко, картошка уже в печке сты-
нет, а нас к обеду нет, и рыбы тоже нет, вся у нас
в ведёрке».
Это уж точно не плагиат, подумал я и расплылся
в благодушной улыбке. Иван и Маша тихонько пили
чай, обмениваясь вполголоса короткими фразами.
Чтобы долго не задерживать молодых людей, я про-
листнул тетрадку на несколько страниц вперед,
почти до конца:
«…Шли уже поздней осенью от Ростани до Пикси-
мово. Там оставался дядя, материн родной брат.
Мама всегда теплым словом его вспоминала, на
помощь его рассчитывала. А что связаться с ним
не могла после пожара – так не беда, думала, село
глухое, связи нет, да и не надо, пусть всё как при
царе-батюшке останется. Туда и коммунисты-
то не добрались толком: трудартель какая-то на
бумаге значилась, а кто туда придет и трудодни
считать будет, таких желающих не находилось.
Мишки в лесу частенько пошаливали, да и от вол-
ков отбоя не было, для скотины приходилось целые
крепости городить. Так и пришли мы в Пиксимово,
живые, мама всё Богородицу благодарила. Спраши-
ваем: где дядя Игнат-то? А сами видим: дядькин
огород весь заросший, ставни закрыты, собака за
калиткой не лает…»
Тут Ваня, немного привстав, увидел, что читаю
я именно эти строчки. Всем своим видом он вы-
казывал беспокойство и смущение. Поняв это, я
пролистнул быстро еще пару страниц и тут-то по-
настоящему онемел:
«…Пришлось идти ни с чем, а уже ночь. Никто
нас так и не принял, все боятся каких-то лысых,
на джипах, а мы-то на своих двоих передвигаемся,
еле волочём на горбу то, что сельчане нам в дорогу
собрали. Ну разве можно нас таких испугаться? А
уже вокруг черным-черно, фонарик на всех один, да
и то батарейка вот-вот сдохнет, надо куда-то
пристраиваться. Мы с братишкой сжавшись идем,
матушка всхлипывает, хотя видно, что нас стес-
няется, чтобы мы не слышали, да какое там. Вдруг
– бах! – наткнулись на камень какой-то, большой и
плоский, сначала не по нутру стало, думали, что
конец. Но затем поняли, что во спасение: на камне
хоть сухо, а вокруг трава мокрая да болото. Поси-
дели немного – тишина! И волки никакие не воют,
даже и кузнечиков не слыхать. Легли втроем на
камень – вверху такое небо, черное, звезды яркие, и
все их рукой можно достать, прямо как дядя Игнат
нам рассказывал, когда на флоте служил и экватор
проплывал. Да и зачем, говорил, нам эти страны
заморские, краше нашей Вологодчины вовек не сы-
109
 Сибирская школа
скать. А мама вдруг обняла нас с Данилкой и шеп-
чет: «Не бойтесь, милые, не ночь черна, а души люд-
ские закопченные, нет тьмы, а всё творение Божие,
и звездочки яркие нам сам Господь послал, чтоб не
заблудились, не отчаялись, а Матерь Божия сейчас
с нами рядом, всё видит, спасет, не забудет, в оби-
ду не даст. Вы только сами вырастите, не почер-
нейте, не сделайтесь у лукавого рабами».
У меня перехватило дыхание, наворачивались
слезы, вот-вот хлынут градом, едва сдержался. Вы-
говаривал почти по слогам: «Ваня… у нас… в из-
дательстве… сборник рассказов намечается…
Молодых литераторов…» Но старшеклассники, не
мешкая, помогли спуститься с небес на грешную
землю.
– Вот, – сухо и официально начал Иван, – Маша
говорит, что так писать нельзя. Это несерьезно. Сей-
час так не пишут...
В разговор вступила Ванина спутница.
– Понимаете, – она отпускала фразы, словно де-
лая снисхождение, – современная литература ушла
далеко вперед. Вам говорят что-нибудь такие имена
как…
Последовал целый пантеон словесников замор-
ских, среди которых за мою филологическую память
едва цеплялись имена Милорада Павича или Хару-
ки Мураками. Пытался в ответ съязвить, да неудачно.
– А вы полагаете, – продолжил я после неболь-
шой паузы, открывая в интернете наугад один из
рассказов последнего автора, – что надо писать не-
что вроде «я чувствовал это не на словах, а упругим
комком внутри своего тела»?
Не изменяя надменного тона, Маша изрекла:
– Ну, хотя бы так, это уже ближе к истине.
Аргумент о моем редакторстве также вышел бес-
сильным. Это герой гончаровской «Скучной исто-
рии» вмиг осознал свое место в литературе, когда
услышал от родственника: «Редактору виднее».
Здесь же можно было собрать хоть целый худсовет:
черноокая девушка все равно бы взяла верх в лю-
бой дискуссии. Всё объяснялось до боли просто: в
гимназии, которую оканчивали молодые люди, ца-
рил принцип «женщина всегда права».
Иван всё время молчал, равнодушно взирая, ког-
да же я, наконец, сдамся. Возможно, он хотел по-
скорее завершить прения и подал мне сложенный
вчетверо листок белой глянцевой бумаги. Он не
был разлинованным, в отличие от школьной тетрад-
ки, зато в нем с каллиграфической точностью была
прописана каждая буковка, а паузы между литерами
и словами размерены так, словно это писал не чело-
век, а робот, сверяясь с показаниями электронного
микроскопа. Да и сами знаки письма, нечеловече-
ски ровные, излучали что-то колкое и едкое, про-
должительно смотреть на них было просто больно.
Смутно припоминаю: речь на листке шла о «дороге
без конца», которая не завершится даже тогда, «ког-
да я найду свою смерть, я войду в свою смерть…
мне плевать на нее, я её не боюсь… она станет для
меня лишь новым приключением…». Не дожидаясь,
пока я окончу чтение, Ваня спросил:
– Что вы думаете о человеке, который это писал?..
На меня во мгновение ока словно снизошло
110
свыше: «Мерзавец он и подонок». Но я сдержался,
сказав, что автор человек сложный, что он не лю-
бит страну, в которой живет и что-то в подобном же
духе.
– Это мой лучший друг, круглый отличник, между
прочим – а нам надо собираться, – прервал меня
Иван, быстро взял подругу под локоток и зашагал к
дверям, попрощавшись наскоро и холодно.
Несколько недель от Вани не было никаких ве-
стей. Обиделся, полагал я, лишенный возможности
сделать шаг навстречу: номер своего телефона
гимназист мне не давал, связь была только односто-
ронней. Вдруг, ближе к весне, в редакции раздался
звонок. Меня спрашивали, желая срочно увидеться.
«Значит, еще не всё потеряно», – с этой мыслью я
радостно помчался к назначенной станции метро.
– Помните, я вам записку показывал, с оригиналь-
ным почерком? – Иван захлебывался словами, по-
забыв даже о приветствии. – Так вот: этот мой одно-
классник долго просил своих предков купить ему
такую же «феррари», как у Баталова из 11 «а», сына
медиамагната. Родители сказали: «Окончишь снача-
ла гимназию, затем университет – тогда хоть авто-
парк проси, а сейчас учись, студент». Костя – так его
зовут – дождался, пока родители уснут, затем зару-
бил их топором, забрал все деньги, кольца, серьги и
сбежал. Милиция сняла его с поезда только на днях
под Иркутском, а мы до сих пор для следователей
записки сочиняем: какой он был товарищ, что он го-
ворил, с кем общался, каким мы его знали…
При этом Ваня уже не называл «круглого отлични-
ка» и отцеубийцу своим другом, пусть даже и бывшим.
Выходит, чутье тогда верно подсказывало насчет Ва-
ниного товарища. Надо было не миндальничать, а ска-
зать именно так, как и открыто мне было: «Подлец…».
Конечно, Иван мог бы вспыхнуть, хлопнуть дверью, но
осознал бы со временем, пришел, как и сейчас пере-
до мною стоит, такой же, как и раньше – живой, непо-
средственный, участливый. И коль скоро о гимназии
речь зашла, я поинтересовался, что за люди ее на-
полняют, раз там школяры такие ужасы выделывают. И
вновь пожалел о сказанном.
– Знаете, – с охотничьим азартом продолжил гим-
назист, – у нас ведь не только убийство, но и самоу-
бийство было. Помните, на прошлой неделе к метро
было не пройти, все машинами перекрыто, милиция
да «скорая»?.. Это у нас Вера Севрюгина, на золотую
медаль тоже шла, да на день святого Валентина взя-
ла да из окна выбросилась, как только последний
урок закончился, одноклассники по домам разо-
шлись, а наша классная не тетрадки проверяла, как
обычно, а у директора на совещании заседала… А
Вера таки ждала, когда бойфренд ей цветы поднесет
и в кафешку пригласит, как она желала, а он взял, да
и с другой пошёл…
Я ожидал, что после истории с Ваниным другом,
хладнокровно проделавшим над любящими роди-
телями то, что когда-то совершил студент Расколь-
ников с опостылевшей старухой-процентщицей,
станет он прислушиваться, а там, глядишь, и в нуж-
ное русло направится, вновь о вологодской земле
и своих корнях вспомнит, и свою дорогу к храму
наконец обрящет. В приподнятом настроении пред-

ложил ему сходить в капеллу, где в тот вечер давали
концерт из оперных арий... Когда могучий бас Пе-
тра Мигунова наполнил стены капеллы чудесны-
ми, волнующими каждое русское сердце словами
Ивана Сусанина из оперы Глинки «Жизнь за царя»,
я окинул беглым взором Ваню. Юноша был весь
внимание, его обращенные к артисту глаза сияли
неземным свечением, губы поджимались внутрь,
словно он стеснялся чего-то, а длинные пальцы об-
ращенных друг ко дружке ладоней замерли в ожи-
дании взорваться аплодисментами. «Ты взойди, моя
заря…», – завершал Мигунов последний куплет
арии. И моя душа, мысленно обращенная к Ивану,
вторила то же: «Ты взойди, моя заря… Яви, Ваня,
России то, что успел прочувствовать и осмыслить:
с евангельски детскою простотою и не по-детски
талантливо, не дай продать душу дьяволу и сгинуть,
подобно твоим одноклассникам».
Всего лишь через полчаса после концерта при-
шлось вернуться к мрачной изнанке бытия, благо-
душие паки сменилось горестью, когда Иван начал
отвечать на мои вопросы о гимназии. Оказывается,
непростая это была школа. Готовила к университету
серьезно и основательно, а принимала всех – и ухо-
женных чадушек миллионеров, и безвестных отро-
ков, переселенцев да погорельцев. Причем денег
ни с кого не брали, хотя питерские газеты и по сию
пору пестрят душещипательными историями о том,
как гимназии, наипаче частные, по три шкуры дерут
с бедных родителей. Но чтоб попасть в Ванино за-
ведение, нужно было пройти какие-то загадочные
тесты, а какие – Иван секретничал, словно заправ-
ский шпион. Зато поделился, какие замечательные
у них педагоги:
– Мы со всеми на «ты», неважно, директор он или
студент-практикант. А те, кто курит, могут прийти на
чердак и дымить вместе с учителями – это у нас на-
зывается неформальным общением, но зато как мы
сплачиваемся – никого не дадим в обиду!..
Ваня еще поведал о многих школярах да настав-
никах, под влиянием которых он явно находился…
Дескать, и русская литература «устарела», и день
святого Валентина надо непременно праздновать,
пускай и с издержками в виде ссохшихся от не-
счастной любви юных удавленников да прыгунов
из окон. Спорить с гимназистом выпускного класса
было делом бессмысленным. Напоследок я пода-
рил ему Евангелие на церковнославянском, в честь
недавних именин. Словно предчувствовал, что не
увидимся больше: так и случилось. Вручая драго-
ценную Книгу, сказал о даре слова, что неспроста
на Руси младенцев Иванами называли – все в честь
Крестителя да Златоустого. И страна росла, крепла
в благочестии и слышании Слова. Наконец, пред-
ложил перейти на «ты». Юноша согласился, но с яв-
ным смущением, хоть и рассказывал только что за-
нимательные истории о панибратстве гимназистов
и их педагогов…
Вскоре Иван исчез. Больше не звонил и не по-
являлся. Я чувствовал, что происходит что-то не-
ладное, но не мог протянуть руку, а если бы и по-
пытался – то принял бы он?.. Я вспомнил, что Ванин
номер телефона в Павловске как-то у меня появил-
Сибирская школа
ся, разыскал его, позвонил. Незнакомый голос от-
вечал, что «они все переехали» на новую квартиру.
Слава Богу, распрощались наконец с «времянкой»,
кто-то добрый и могущественный всё же помог
устроиться намаявшимся на своем коротком веку
переселенцам из земли Вологодской. В справочном
же бюро меня ожидало нечто немыслимое, прямо-
таки злорадство бабье. Я выдал телефонистке не
только прежний адрес и телефон, но и паспорт-
ные данные Ивана (не раз пропуск ему заказывал
в академическую библиотеку). В ответ услышал, что
новый номер телефона мне сообщат только тогда,
когда я скажу ей… новый адрес Кирилловых! На-
прасно было молить «телефонную барышню»: она
только этого и ждала, словно и жила ради сей ми-
нуты, когда ей дано было осознать себя вершитель-
ницей чьих-то судеб! Понимала, насколько важно
просителю найти человека, но была непреклонна,
словно железная леди, а когда мой запас любез-
ностей наконец истощился, захохотала в трубку с
этаким бесовским повизгиванием.
…Минуло почти десять лет с той памятной
встречи на Васильевском. Горечь от потери понем-
ногу утихла, появились новые друзья и знакомые,
открылись замечательные уголки русской земли,
где не бывал доселе, написаны были новые статьи,
выпущены книги. Уезжая однажды в командировку,
прибыл на вокзал слишком рано, и дабы скоротать
время, отправился в комнату отдыха. Там крутили
видеокассету с фильмом о дореволюционных каде-
тах: с маршами и фрунтами, штудиями и экзекуция-
ми, балами и вечеринками. Внезапно лицо одного
из кадет показалось до боли знакомым… Батюшки,
да это же он, Ваня – вот так новости!.. Я так и припал
к экрану, видя, как наш герой идет с товарищами
строевым шагом или же танцует на балу с очаро-
вательною княжной. Но сия-то особа вальсировала
в маске, ее лица я до поры до времени не видел.
Зато спустя пару эпизодов узрел всю – целиком, в
чем матушка произвела на свет Божий, со всеми
прелестями девицы, предназначенной на выданье
жениху. Но на экране-то не пошлое «реалити-шоу»
маячило, а выводилась эпоха рыцарства, благород-
ства, подлинных мужественности и женственности,
долга и чести...
Пока я философствовал, к возлежащей на ро-
скошной софе обнаженной княгине стянулись
несколько юнцов в эполетах, со старинными пе-
рьевыми ручками и чернильницами, – и давай ее
расписывать кто во что горазд: каллиграфическим
почерком, тем самым, что когда-то видел на пред-
ставленном Ваней листке кровожадного «кругло-
го отличника». Кадеты на экране действовали по-
военному решительно: сочиняли какие-то «письма
счастья», украшая ими грудь, плечи и филейные
части аристократки. Вот камера запечатлела и мле-
ющее от счастия её лицо… Сомнений не было: она!
Та самая Маша, что была готова поставить на место
любого критика или редактора, да научить писать
хоть самого Толстого. Только на сей раз это была не
та маленькая девочка, а оперившаяся и прекрасно
знающая себе цену дщерь Сионова, вокруг кото-
рой, словно перед библейской Юдифью, в экстазе
111
 Сибирская школа
плясал не один, а сразу несколько олофернов, го- сколько раз я тебя учил, как с «пером» обращаться,
товых по единому мановению ее руки сложить наи- прям детский сад какой-то…
вные головушки молодецкие… Дубль пришлось повторить. Я стоял в раздумье:
«Хоть русские кадеты подчас и не чурались ска- дожидаться ли окончания трудового дня киношни-
брезностей, но до такого позорища явно бы не до- ков, или же податься восвояси. Решил ждать: вдруг
думались, да и юные дворянки тоже», – сказал я сам встретимся с ним, объяснимся... И вот последний
себе и, потрясенный гнусным зрелищем, направил- дубль, актеры распущены по домам. Иван проходит
ся к перрону. В командировке при первой же воз- сквозь немногочисленных зрителей, вовсе не заме-
можности добрался до интернета и узнал много чая их. Тогда я встал так, чтобы мы обязательно стол-
интересного. Оказывается, наш Ваня окончил теа- кнулись, хотя бы взглядами. Внезапно раскрылось
тральный институт и уже успел сняться в несколь- окошко автобуса-гримерной: предстала она. Чер-
ких фильмах. Его актерской стезей стала крими- ные-черные глаза-блюдца не блеснули даже в лу-
нальная драма, а картина про кадетов – дебютной. чах заката, они зловеще взирали на мою одинокую
Злые языки вещали на виртуальных кинофорумах: фигуру и вмиг были готовы втянуть в себя, словно
литератор Морозов написал сценарий о кадетах, да удав какого-нибудь мелкого грызуна. На несколько
вот директор студии порекомендовал ему ввести секунд я опешил и пропустил старинного знакомца,
в самый строй мальчиков-воинов роль женскую, удалявшегося от съемочной площадки быстрыми и
«для вящей кассовости». «Был бы у него сын, тоже точными шагами.
бы кадета играл, а так пришлось дочку предложить», Я смотрел ему вослед: что-то редкое, загадочное
– ехидничали бывалые киноманы. Что ж, выглядело замечалось в его походке. Идти же артисту пред-
вполне убедительно. стояло по спекшейся рыжей глине, которую завезли
…Как-то августовским вечером возвращался я вместе с песком на площадку, где поутру проло-
от всенощной. В Троицком Измайловском соборе, жили новые трубы, а вечером снимали очередную
только-только возрожденном после пожарища, от- серию детектива. Наскоро схваченный дождевою
служили вечерню и утреню на великий праздник водой скудель быстро окрасил подошвы Ваниных
Успения. Запах афонского ладана отдавал свеже- кроссовок в нечто яркое, а поддеваемый ими песок
стью вновь окрашенных стен, лица прихожан были вздымался вверх и тут же осыпался, не успевая ни к
веселы и радостны. Многие, подходя под благо- чему прилепиться. Сценка вышла забавная: человек
словение к настоятелю, поздравляли его и с на- идет, ни о чем не подозревает, а из-под подошв вы-
ступающим праздником, и с восстанием из пепла рываются язычки красновато-желтоватого «пламе-
петербургской святыни, купола которой несколько ни».
лет назад были изъедены опустошающим огнём. По Казалось, что это сама земля горит под его ногами…
водостокам струились звонкие потоки воды, про-
шедший дождик лишь усилил редкий небесно-си- 11.09.2011
ний цвет соборной кровли, а увлажненные кресты День усекновения честной главы
и звезды блестели в лучах заходящего солнца ярче Иоанна Крестителя
обычного. Машин было мало, дышалось легко и
свободно, во всем ощущалась благодать торжества
церковного. От собора предстоял путь через одну
из маленьких улочек.
Но движение было перекрыто: милицейские па-
трули и кавалькада из каких-то странных автобусов
и автокемпингов плотно перегородила подступы к
целому кварталу. Блюстители порядка вежливо объ-
ясняли оказавшимся в неурочный час гражданам,
что надо в обход или же в объезд, ибо здесь нынче
кино снимают. Несколько прохожих, семейные пары
с детьми, с интересом наблюдали за действом, стоя
у ленточных заграждений. Кинокамеры были на-
правлены на горстку молодых людей, чей театраль-
ный грим и костюмы могли выказывать лишь одно:
бытие их героев давно уж срослось, сроднилось с
камерами иными – тюремными. Грузный лысоватый
мужчина в засаленном фотографическом жилете и
мятой рубашке навыпуск что-то вещал молодому
человеку в большой клетчатой кепке, почти полно-
стью скрывавшей лицо актера. В руках толстяк дер-
жал изнесенную по такому случаю из киношного
реквизита бандитскую финку и учил, как правильно
по-блатному ею вращать и как ее надо «под ребро
загнать».
Наконец настало время очередного дубля.
– Кириллов, мать твою, – ругнулся режиссер. – Ну Из серии "Время пророков"
Александр Савочкин. Челябинск
112

Князь-целитель
Э
та история случилась в далеком городе на
Енисее, когда в нем была восстановлена ар-
хиерейская кафедра, возрождались приходы,
а устремившиеся к Богу сибиряки вновь постигали
веру своих предков.
Валерий, мой прежний собрат-алтарник, добился
желаемого: рукоположения в священный сан «без се-
минарии». После хиротонии шутил надо мною: «Пока
ты в своей бурсе штаны протираешь, тут уже все попо-
вские места займут». Так, собственно, оно и вышло…
Но в тот примечательный день отец Валерий
стремился проверить, прочувствовать: что значат
для него дары Духа Святого, полученные в таинстве
иерейской хиротонии, и как он сможет отдавать их
всем «жаждущим и страждущим». После литургии и
скромной трапезы молодой священник без долгих
предисловий предложил мне съездить к своему
крестному отцу – освятить дом. Ехать, правда, пред-
стояло далековато – в пригород, но это меня не
смутило: ведь на освящении жилища еще ни разу
не был.
Пока добирались, сменяя один автобус за дру-
гим, отец Валерий поведал о нелегком жизненном
пути крестного, носителе одной из самых древних
на Руси дворянских фамилий – Мещерских. Недол-
гие детские годы в «дворянском гнезде», револю-
ция, чудом спасшаяся от расстрела мать, учеба и
юность в заброшенном поволжском городке. Окон-
чил не то техникум, не то уже учился в институте
– но предательски подвела фамилия. Как водится
в таких случаях – «враг народа», пресловутая 58-я
статья, и – «десять лет без права переписки», рас-
тянувшиеся на четверть века…
– Думаешь, как он выжил-то в лагере? – на этом
отец Валерий сделал особенный упор. – Вот, уже
был «доходягой» после пяти лет лесоповала, мыс-
ленно прощался с жизнью, как вдруг ночью его по-
дозвал к себе старичок – сосед по бараку, прослыв-
ший в лагере лекарем. Он мог врачевать всё – от
простуды до отбитых почек и треснувших костей,
непременных язв любого лагерника. За это деда не
трогали, а соузники выполняли за него «норму» по
лесоповалу.
И вот старичок-целитель почуял скорую кон-
чину. Подозвал Николая. Сказал: «У тебя доброе
сердце, ты – сможешь». На вопрос о том, что, как
и, самое главное – зачем «смочь», старичок лишь
прохрипел: «Дай мне руку, а дальше сам будешь
действовать». Николай подошел, поправил стари-
ку матрац и вдруг ощутил прикосновение его из-
можденных и высохших ладоней. От них исходило
какое-то странное тепло, не похожее ни на обыч-
ное человеческое (от которого зэки, впрочем, дав-
но отвыкли), ни на тепло, исходящее по вечерам от
барачной печи…
Вскоре на лагерном кладбище появилась еще
одна табличка с номером. А Николай по-прежнему
работал, полагая, что и он доживает последние дни.
Сибирская школа
Как вдруг после очередной смены собратья-зэки
приволокли с лесопилки парня со здоровенной
гематомой на полголовы: не заметил сорвавшегося
со стропил бревна. В лазарет его не брали: незачем,
дескать, лекарства на него списывать – к утру и в
бараке «дойдет»…
Ночью раненый стонал, выл, бредил – никто не
мог заснуть от его мучений. Николая же как будто
подтолкнул кто-то: иди, помоги. Он подошел к не-
счастному, решив сменить наспех сооруженный из
всякого тряпья холодный компресс, и, сам не ожи-
дая, прикоснулся рукою к огромной шишке-опухо-
ли. Больной тут же затих. «Ну всё, – подумалось Ме-
щерскому, – надо идти к дневальному, а тот пусть
вызывает конвоиров – «оприходовать покойника».
Ступил на шаг от нар, но в уши снова врезался не-
стерпимый стон…
Теперь он ничего не прикладывал к голове боль-
ного: та самая тряпка-компресс тошнотворно смер-
дела. Николай, в полузабытьи, начал поглаживать
по опухоли – то кончиками пальцев, то ладонью.
Встрепенулся он лишь тогда, когда дневальный по
бараку проорал «подъем». И с ужасом отпрянул в
сторону, когда вчерашний почти что покойник…
поднялся с нар и встал в очередь к умывальнику!..
Присмотревшись, Николай заметил: гематомы уже
не было. Лишь в некоторых местах из-под стриженых
волос зэка проглядывала краснота: давала о себе
знать содранная бревном кожа.
Весть об исцелении безнадежного больного бук-
вально взорвала все невольничье население. К Ме-
щерскому потянулись – вначале десятки, затем сотни
зэков: со следами побоев, грыжами, опухолями…
…Но вот мы и подошли к аккуратно побелен-
ному домику, приоткрыли калитку. Две дворняжки
встретили нас дружелюбно – помахивали хвостами.
Мы прошли внутрь.
Первое, что бросилось в глаза – застекленная в
стиле оранжереи комната самого хозяина. Десятки
ламп накаливания круглые сутки освещали здесь
диковинные для Сибири цветы и растения. Между
мини-пальмами просматривались скромный диван,
табурет, письменный столик и – несметное число
книг в дореволюционных переплетах, от пола до
потолка. Впрочем, обозреть княжеское книжное
богатство не вышло: огромная немецкая овчарка,
барски возлежавшая на полу оранжереи, зарычала
так, что подходить ближе стало небезопасно.
– Не бойтесь, – сказал поздоровавшийся с нами
Мещерский. – Просто не заходите: сюда я не пускаю
никого и никогда. Только после моей смерти…
Зато в другой комнате мы встретили нечто: на
кирпичных стенных уступах, полках, креслах, ска-
мейках восседали кошки всех пород и возрастов.
Я досчитал до тридцати восьми – и сбился… Если
кто из них выходил во дворик по надобностям –
непременно возвращался на свое место. Никаких
свар, ни единого шипения за право обладания
113
 Сибирская школа
кем и чем-либо. Иногда со двора забегали собаки, Автобус подходил к нашей остановке. Внезапно
и, сделав круг-другой по комнате, возвращались к отец Валерий воспрянул духом и сказал:
своим конурам. Что-то странное виделось в такой – А ты знаешь, что Мещерский все-таки нашел
«иерархии». И – никакого кошачьего запаха! ученика? Усыновил паренька из детского дома, под-
Но когда хозяин дома принес кошкам еду – ри- готовил его к поступлению в университет. И, между
совую молочную кашу, началось такое!.. Кошки – се- прочим, наследовал ему свою фамилию…
мьями, кланами по пять-семь зверьков поочередно …Когда и при каких обстоятельствах скончался
обступали тазик с кашей, протягивали внутрь пра- наш князь, мне неведомо. Но знаю лишь одно: где-
вые лапы и зачерпывали, словно ложкой, аккуратно то целительствует уже другой Мещерский – юный,
поднося лакомство к своим маленьким пастям. На- пусть и не княжеской крови, но выученный и вы-
сытившись – уступали место другим… пестованный аристократом, бывшим страдальцем
– Вот, жалею их, выбрасывают люди, а я приручил, лагерным. И наверняка, как и его усыновитель, кор-
– пояснил нам почтенный хозяин, которому тогда мит несметное число кошек, почитая себя живу-
было уже под девяносто. Несмотря на обветренное щим в добре. Если, конечно, не свели его в могилу
лицо, огрубевшую кожу рук, в нем чувствовалась «чёрные» конкуренты…
мощь, стать, истинно дворянское достоинство, не
сломленные никакими гулагами…
Побеседовать нам не дали. Отворивший дверь
молодой человек, по одежде выказывавший свою
принадлежность к нарождавшимся тогда «новым
русским», благодарил Мещерского, говоря, что (те-
перь уж не упомню, у кого) кости срослись, а раны
зарубцевались, словно и не было их вовсе.
– Да, хорошо, я рад, – скупо ответил князь. На во-
прос же посетителя: «Сколько мы теперь вам долж-
ны?», также сухо промолвил: «Ничего». И добавил,
если чем хотят помочь, пусть привезут различных
круп и молока (которое в те годы продавалось с пе-
ребоями) – ведь животных чем-то кормить надо…
Затем меня попросили выйти. Князь пожелал,
чтобы освящение жилища совершил только один
отец Валерий. Треба была окончена. Мы со священ-
ником вновь оказались у калитки.
Припоминаю и последний диалог – отца Вале-
рия и его крестного:
– Все, пожалуй, последнему человеку помог – не
в силах уже…
– Крестный, в церковь надо, за всю жизнь испо-
ведоваться, ведь сколько лет-то вам…
– Да исповедовался я уже, когда тебя в Троицком
храме мальчишкой встретил. И запретил мне ваш
настоятель: не от Бога-де это. А как не от Бога, если
я людям помогаю, денег ни с кого не беру? Только
вот этот, чёрный, совсем мне житья не дает…
Последние слова заставили насторожиться:
оказывается, неспроста позвал Мещерский отца
Валерия освятить дом: где-то в том же пригороде
завелся «чёрный» маг, всеми силами преисподней
старающийся погубить его – «белого» лечебника и
князя…
Так и расстались. Мещерский смотрел нам вслед,
пока не подошел автобус, которого мы ждали на
удивление недолго. Обратно ехали молча. Отец
Валерий лишь приоткрыл мне: когда он еще маль-
чиком осуществил дерзкую мечту – переступил
порог храма, к которому бдительные товарищи из
«органов» подпускали только старух, первым чело-
веком, объяснившим ему основы веры, стал князь
Мещерский – бывший зэк, оставшийся после лаге-
рей коротать век на Енисее. Стал крестным отцом,
и, по собственному признанию, хотел даже пере-
дать «дар». Но решил: пусть Валера все-таки станет
священником… Из серии «Время пророков». Фрагмент.
Александр Савочкин.
114

Кусочек лёгкого Из семинарской жизни 1960-х
И
гумен N. задумал сменить келейника. Преж-
ний, Павлуша, его уже не устраивал. Двадца-
тилетний юноша-семинарист на глазах у всей
«системы» превращался в раскормленного борова
– с тройным подбородком, брюхом и одышкою.
Братия же помнила Павлушу стройным, скром-
ным, молитвенно-лучезарным мальчиком, которому
выпало редкое для первоклассника счастье – везде
и всюду сопровождать самого N. Учеба во мгнове-
нье ока превратилась в сказку. Экзамены и зачеты
Павлу теперь предстояло сдавать в краткие минуты
отдыха после аудиенции у Римского Папы или же
экзотического «семинара по евангелизации» на бе-
регах Папуа-Новой Гвинеи. Преподаватели особен-
но и не докучали, не нагружали баловня судьбы би-
блейской хронологией или греческими глаголами.
Все знали, что N. ни за что не даст в обиду своего не-
утомимого «наперсника», как любил приговаривать
сам «его высокопреподобие».
Но устремленная в заоблачную высь карьера ке-
лейника вдруг дала сбой. И Павлуша вовсе не был
сему виною. Неизбалованный юноша из российско-
го Зауралья не выдержал столь разительных пере-
падов: сегодня подали тебе на десерт ассорти из
тропических фруктов, где можно было различить
лишь доступные в те годы советскому человеку ана-
насы; завтра кардинал из курии Первосвященника
не отпускает игумена, пока тот вдвоем с Павлом не
распробует новую коллекцию вин, приготовленных
к предстоящему в Ватикане собору; то эмигрант-
ская община юга Франции решает угостить дорогих
соотечественников «по-русски»: пельменями да во-
дочкой…
Врачи выставили Павлу целый букет приговоров:
ожирение, подагра, диабет. Консультировавший
бесценного «наперсника» врач 4-го управления
Минздрава укоризненно ткнул игумену: «Нельзя же
так! желторотого… необстрелянного!.. Да от такого
«жития» не только гормоны перегорят. Удивляюсь,
как он рассудок-то еще сохранил?..»
…Однажды Павел, думающий уже не об очеред-
ной «кругосветке» и даже не об учебе, а о том, как
ему теперь случайно не забыть, отлучаясь из семи-
нарской кельи, необходимейшие лекарства, попро-
сил своего одноклассника Женю Белька спуститься
в кабинет инспектора. (Бельком прозвали Женю
за его белесое лицо помора, которое сызмлада не
брал никакой загар, за большие по-детски довер-
чивые глаза, да за наспех уложенные пряди светло-
русых волос, придававших парнишке озорной вид.)
Инспектор же Z. приходился семинарским одно-
кашником самому N.
На древнем сукне инспекторского стола наспех
откинулась телефонная трубка. Из динамика бар-
ственно доносилось: «Ну, скоро они там?..»
– Женя, вот отец N. хочет поговорить с тобой, – от-
Сибирская школа
крыл наконец Павел цель визита в инспекторскую.
– Да, батюшка, благословите, – робко промолвил
Белёк, от волнения схвативший трубку за самый
шнур возле микрофона.
– Послушай-ка, брат ты наш Евгений, – игумен,
звонивший не то из Лондона, не то из Монако, сразу
перешел к делу. – Вот брат Павел у меня прихворал,
он теперь на Родине нужен, а мне в церковных по-
слушаниях – помощник, понимаешь?..
…Женя как любой северянин, рассудочный и
медлительный особенно в том, что касается жиз-
ненного пути и человеческих отношений, неожи-
данно даже для себя самого проявил в разговоре с
N. недюжинную смекалку. Выручила помора и при-
рожденная застенчивость: испросив игуменского
благословения, он вдруг подавился слюной и за-
кашлялся.
– Что с тобой, брат? Да вы никак там все расхан-
дрились? Ну ничего, вот этим летом открывается
очередная летняя богословская школа в Греции,
меня приглашают преподавать, – ты со мною-то там
здоровьице поправишь, братишка!.. – начал увеще-
вать Евгения голос из трубки.
Оставшиеся секунды разговора могли значить
для бурсака и спасение, и катастрофу. Отвергни
игуменскую милость, откажись от «почетного по-
слушания» – и тебе припомнят все опоздания на
молитвы, пропущенные дежурства в трапезной да
отправят восвояси без семинарского диплома. А до
последней сессии оставались считанные недели…
Теперь было ясно, почему однажды вечером,
после отбоя, возвратившийся афинским рейсом
Павел передал Жене игуменское благословение:
купленные в греческом аэровокзале перед отле-
том шоколадку да бутылку коньяка «Метаха». Взять
такое благословение значило принять и «келейни-
ческую» эстафету от Павла. Но ни Женя, ни даже сам
Павел, на здоровье тогда не жаловавшийся, даже
не догадывались об этом. Шоколадку Женя отослал
тогда бандеролью сестренке в Архангельск, а «Ме-
таху» быстро приговорил хохол – сосед по келье.
Непьющий Женя не выразил ни тени обиды.
Медлить больше было нельзя.
– Спаси Господи, батюшка, я с радостью, – Белёк
от накатившего страха уже сам не ведал, чесо и
глаголет. – Вот мне тут доктора сказали операцию
делать: вырезать надо кусочек лёгкого. В детстве
еще застудился, а мать потом каялась, что не до-
смотрела… Вот давайте, отец N., после операции:
я в академию прошение подал, летом долечусь у
родителей…
Что на все это ответил игумен, уже никто не при-
помнит. Но оказавшийся рядом инспектор, слыв-
ший среди бурсаков самым лютым злодеем, вдруг
по-отечески обратился к Бельку: «Женя, да что же
это вы мне раньше не сказали! Я бы вам разрешил
115
 Сибирская школа
квартиру снимать в городе, а с вашим диагнозом
вы совсем задохнетесь в наших переполненных ке-
льях! Пишите прошение, я подпишу…»
Белёк, с дрожью в коленках от такого неожидан-
ного исхода, побежал в город подыскивать себе
комнату. Купив газету с объявлениями «сниму-
сдам», он нашел комнату в коммуналке, всего в двух
десятках минут ходьбы от «системы». Квартирная
хозяйка, узнавшая, что перед нею вовсе не совет-
ский студент, пропойца и развратник, а самый вза-
правдашний семинарист, долго отпаивала гостя
чаем и напоследок сказала, что вполне ему верит и
даже не возьмет аванс…
Возвращаться в «систему» к вечерней молитве
пришлось уже затемно. Лампочки в подъезде были
разбиты или украдены. Второпях Женя не заметил
торчащей из стены железной арматурины…
Острая, обжигающая боль в подреберье. Чудом
не задетая печень. «Скорая», вызванная зоркой хо-
зяйкой, испугавшейся, почему ее будущий кварти-
рант так и не вышел из подъезда. Не протрезвевшие
после майских праздников больничные хирурги.
Гнойный абсцесс. Недели стационара. Академиче-
ский отпуск. Расстроившиеся женитьба и рукопо-
ложение.
Скорбями повзрослевший Евгений понимал: он
заплатил за свою духовную и нравственную сво-
боду несравненно меньше, чем растратил в своем
сказочном «келейничестве» его несчастный собрат
по «системе».
А кусочек лёгкого все же пришлось удалить…
Санкт-Петербург

А всё же хорошо в
Анатолий ТРЕТЬЯКОВ

провинции…
«Скоро такие стихи исчезнут из русской поэзии. Ангел этики оставит её для дьявола эстетики. Все
будут умны и формально тонки, а уж вот такой вечерней нежности к миру и человеку не услышишь. Это
ведь будто и не стихи даже, а каждое – письмецо кому-то, где не надо вставать на цыпочки, а только
любить и печалиться…». Так сказал о последнем сборнике поэта Валентин Курбатов.
Овсянка Зной
К возвращению на родину Зной – и ставни
В.П. Астафьева наглухо закрыты.
Мух в избе,
Теперь не замерзает Енисей. как будто в улье пчёл!
Дороги санной нет до Красноярска. Псы лакают
воду из корыта.
Овсянка – даже летом не в овсе. А из хрюшек
Но те же звёзды так же светят ярко. скоро сало потечёт…
Не так они медлительны, года, Вот они и закопались
Как нам порой бы этого хотелось. у забора.
Совсем не там живём мы иногда… Под крапивой
дремлют курицы в тени.
Не это важно. Лишь бы так же пелось! Больше сотни вёрст
На языке и сосен, и берёз, отсюда город!
Уснувших деревенек и вокзалов – Деревенька –
И журавлиный крик, и скрип колёс – островку сродни.
Чтоб в этой песне всё в одно связалось. На старух летит
лучей солома,
И вся Сибирь – один огромный дом. Терпеливо
В любой избе всегда ночлег найдётся. ждут они гостей.
А родина – она не за холмом. Жар, как говорят,
Она с рожденья в сердце остаётся. костей не ломит.
… Его Овсянка долгие года А язык –
Ждала, как мать, и верила: вернётся. он вовсе без костей.
Может быть,
И он вернулся! Тем она горда, печалью отзовётся
Что родиной Астафьева зовётся. Всё, что я
Уже давно дома вошли в тома. увидел жарким днём…
Деревня стольким людям полюбилась! Зной. А старичок
Не сирота – теперь она сама. в пимах плетётся,
Но фуражка
К нему одной избою прислонилась. флотская на нём!
116

Провидцы
А всё же хорошо в провинции…
Здесь живут себе, не тужат:
Свои провидцы и провидицы
С потусторонним миром дружат.
Легко они поднимут занавес,
Которым будущее скрыто.
И словно ты родишься заново,
Как бы живой водой умытый.
Увидишь путь ещё неведомый,
Узнаешь, что с тобой случится…
А кем ты будешь в жизни преданный –
Известно вряд ли и провидцам.
Ночные страхи
В заливчике застыла тишина.
И время никуда здесь не торопится.
И, отражаясь, светится луна, –
Так схожая с лицом утопленницы…
И мёртвым светом даль озарена.
Ель молодая, как монашка, в чёрном.
Не филин ухает – сам сатана!
И в омуте – топляк с рогами чёрта.
Зайду в чащобу – и начнут хватать
Не ветви, а как будто, руки чьи-то…
Листком осины – сердце трепетать
Начнёт!
Как будто страх давно просчитан!
Как бы дожить до третьих петухов?
Но их в тайге, как всем известно, нету.
И не отпустят здесь моих грехов –
Дожить бы, дотянуть бы до рассвета!
А солнца луч – он будет, как сигнал:
Исчезла нечисть,
Ухнув напоследок…
Ночные страхи на меня нагнал,
Проснувшийся во мне,
Косматый предок!
Дед на охоту не пошёл
Дед на охоту не пошёл.
Но не взобрался на полати.
Тесины нужные нашёл
И гроб себе отменный сладил.
Дощечки под углом на крест –
Да так, что и не видно гвоздика –
Набил… затем, чтоб сей навес
Хранил бы долго крест от дождика.
Потом творенье рук своих
На вышку бережно поставил.
Под вечный шум печальных пихт
Он в кратком слове Бога славил.
… Мы с братом славили судьбу:
На кой нам чёрт теперь байдарка!
И вот по лону вод в гробу
Летим стрелой – аж небу жарко!
А небу жарко так, что пруд
Того гляди пахнёт ухою…
А дед выламывает прут,
Такой, что хватит нам с лихвою…
Нас выпороли. Посмотреть
Не так бы… Это дело взвесить…
От деда отпугнули смерть
Сибирская школа
Мы с братом
Где-то лет на десять!
Из гостей
Три года мне и три Войне…
Но помнится тропинка зимняя.
Две юных тётки – нет родней! –
Домой, от бабушки, вели меня.
Над озером спал старый сад.
А снег всё падал на заимку,
Где кавалеров не сыскать!
Две тётки-девки шли в обнимку.
Но тут потребовалось мне
Остановиться на мгновение…
И было ясного ясней:
Весьма опасно промедление!
Помчались девки хохоча,
Штаны мне расстегнув заранее,
Меня за ручки волоча,
Как самовар с открытым краником.
По воле их, я на бегу
С нуждою малою справлялся.
И жёлтой ниткой на снегу
Весёлый след мой оставался.
Нам предстояло долго жить –
Уже мы немцев побеждали!
Я и в три года был мужик! –
Хоть девки за руки держали…
Россия
В деревенской большой избе,
Где всем вместе и чёрт не страшен,
Выбрать есть из кого судьбе
И для космоса, и для пашен.
В той избе, где живая речь,
Где сдружились песня и сказка,
Как корова, русская печь –
Так и дышит теплом и лаской.
В деревенской большой избе
В фотографиях вся эпоха.
Где хоть помнят, как звался дед…
Где – хоть тайно – но чтили Бога.
В деревенской большой избе,
Где твоих сыновей растили,
Без высоких слов о тебе –
Твой запас золотой, Россия!
… Сохнут крынки на городьбе,
И пелёнки победно реют.
В деревенской большой избе
Высыхают и слёзы быстрее.
Чужая боль
Всё кажется: всё те же мы, всё те же –
И по душе, и даже по уму…
Лишь одного никак я не пойму:
Чужую боль мы чувствуем всё реже.
Чужой души движенье – не для нас!
Как холодны, как равнодушны лица.
И скоро мы не сможем обратиться
Друг к другу – даже в свой последний час.
И здесь, наверно, некого винить.
Вполне возможно, что кричу напрасно…
Но это – не причуды мысли праздной,
Порыв сердечный не остановить!
Красноярск 117
 Сибирская школа

Эх, жизнь моя,

Василий ЦВЕТКОВИЧ

копейка!
Василий Сергеевич – сибиряк, родился в Красноярске. Дедушка по отцовской линии был выходцем из Сербии,
отсюда и сербская фамилия. В 1978 году окончил Красноярский политехнический институт, работал
конструктором радиоапаратуры, но грянула перестройка – пришлось переквалифицироваться.
Работает теперь радиоконструктор Цветкович конструктором мебели и торгово-выставочного
оборудования, как и полагается в рыночном государстве. Стихи начал писать еще в школе, в 80-х взялся
и за песни, с ними и влился в ряды Красноярского клуба самодеятельной песни, не раз принимал участие
в фестивалях. При всём при этом таки остался Василий Цветкович человеком скромным. Стихи свои
впервые дерзнул опубликовать в Интернете только в 2004 году. И вскоре стал лауреатом конкурса на
портале Артефакт и удостоился публикации в сборнике «Артминиатюра», изданном в Челябинске.
Пишет песенно. Может, и запоют когда под его стихи.

Прости, Отчизна... Памяти Саши Башлачёва

Моя родимая страна, Сколько будем песни петь,
Ужели я тебе не нужен?! Столько будем жить.
Я демократией контужен, Муку русскую терпеть,
Но в этом лишь моя вина. Только б не завыть.

Я, коммунизмом обезбожен, Пустыри да омуты

В демократическом бреду На моём пути.
Накликал на тебя беду… От любви, до злобы-то –
Прости, Отчизна, если сможешь. Только шаг пройти.

Сделай шаг, и будешь жить –

Родина Волк среди волков,
А не сделай – будешь пить
Истерзанная Родина, Смертной боли ковш.
То вьюги, то дожди.
Кто честен – тот юродивый, Тает ясная звезда
А подлецы – вожди. В мареве болот.
Путь-дорожка в никуда
Дороги непролазные, Путника ведёт.
То гололед, то грязь.
Свою победу празднует К Богу, к чёрту, в рай, иль в ад?
Зарвавшаяся мразь. Знать нам не дано.
Перепеты все слова,
И веет скукой чёрною Допито вино.
От скопища невежд.
Повсюду чернь покорная От любви устала грудь,
И никаких надежд. Злости нет давно.
Только б крылья распахнуть,
Русская Вылететь в окно…
Запоем, ребята, песню,
Песню развеселую,
Песню развеселую, Цыганка
Не твою и не мою. Эх, жизнь моя, копейка!
А ну, давай, налей-ка!
Будем резать правду-матку, Костры горят в тумане,
Правду-матку голую, Там ждут меня цыгане.
Ох, шапкой оземь, голую,
Не твою и не мою. Там ждет меня смуглянка,
Красавица-цыганка.
Вона, жизнь у нас какая, Сведет с ума, не спросит,
Вольная, раздольная, Помучает да бросит.
Вольная, раздольная,
Не твоя и не моя.
118

На картах погадает
Цыганка молодая.
Что было – подытожит,
Что будет – наворожит.
Потом споёт, сыграет
Цыганка молодая.
Что будет – не вспомянешь,
Её лишь слушать станешь.
Потом станцует ловко
Красавица-плутовка.
Что было – позабудешь,
Её лишь видеть будешь.
Подарит жарким взглядом –
Отравит жгучим ядом.
Тогда себя забудешь,
О ней лишь думать будешь.
А ну, ещё налей-ка!
Эх, жизнь моя, копейка!
С ума свела смуглянка,
Красавица-цыганка.
В стиле рэп
В силу своего возраста
Я мог бы написать портрет эпохи
Но я не написал его, нет,
В силу того, что я, возможно, не поэт.
Нет!
Доверчивость наша не знает границ,
Перед каждым красиво лгущим подонком
Мы падаем ниц.
Любители красивых фантиков без конфет,
Рыдая от страсти, толпой осаждают буфет,
Но даже фантиков больше нет.
Вся страна идет на металлолом.
В общем – полный облом.
Поделом. Лом… Лом… Лом… Ломка!
Корчится в судорогах страна.
Её лишили наркотика ложных идей
И цель уже не видна.
Метод лечения болезнен и жесток –
Либерально-демократический шок.
Сибирская школа
Но это больше похоже
На электрический стул.
Кто не проснулся, тот навеки уснул.
В голове одно слово – «кранты»
Но, если ты так думаешь, то это уже не ты.
Потому, что – это ложь,
Ведь мы ещё живы
И надежда умрёт после нас.
Нас кто-то снимает в профиль,
Три четверти и анфас.
Весь мир за стеклом,
Старая мораль – на слом.
Но что-то внутри нас мешает нам умереть
И те, кто там, за стеклом,
Не смогут нас до конца рассмотреть.
Нет! Даже на треть!
Потому что они не знают, что такое любовь!
В силу своего возраста
Я мог бы написать портрет эпохи
Но я не написал его, нет,
В силу того, что я, возможно, не поэт.
Нет!
Эй! Кто ещё жив!
Марксизм, ленинизм, горбачизм, ель-цинизм
«Этапы большого пути».
Построен в стране комму… капита…клизм,
Нам некуда больше идти.
Печален привал. Мы испили до дна
Чашу отравленных фраз.
Эй! Кто ещё жив! Только вера одна
Спасёт сверхдоверчивых нас.
От древних племён, до последних времён,
До путинских лживых поз
Един, неизменен Божий Закон,
Один Иисус Христос.
И Родина наша находится там,
Где вера в Христа живёт,
Где есть хоть один православный храм,
В котором служба идёт.
Родина святая
Господи, помилуй! Господи, спаси!
Шибко разгулялись бесы на Руси.
Пресвятая Дево, помолись о нас,
На Тя уповаем в этот трудный час.
Похотью и злобой залит мир окрест,
Но спасает вера, пост, молитва, крест.
Битая, больная, в этот скорбный час,
Родина Святая, в сердце ты у нас.
И пока сияют на церквах кресты,
Родина Святая, будешь жить и ты.
Иллюстрация. Марии Гейн
Красноярск 119
 Сибирская школа

Мы сидели вкруг стола...

Андрей КУЛЬБА

Андрей Николаевич – сибиряк. Родился в Красноярском крае, неподалеку от Овсянки – в

Дивногорске. Детство и юность провел в Сибири. В 1993-м окончил Литературный
институт имени М. Горького. Журналист. Автор стихотворного сборника «Горсть
камешков» (2009). Живет в Москве. Отец шестерых(!) детей, что, несомненно, накладывает отпечаток
на его творчество. Его стихи и рассказы миниатюрны: когда там с такой оравой развёртывать
полотнища. Они непредсказуемы, как речь ребёнка, и искренни. Предлагаем подборку стихов нашего
земляка и рассказ-быль, любезно предложенный автором для альманаха «Затесь».
*** Машинально киваем
друг другу у входа в храм.
Мы говорили, что страна развалена,
а куст смородины губами шевелил,
благоухая, но легко, без сил, Плачет какой-то приблуда
шумел о времени, когда наш дом был дружен: в толчее у Креста.
дед, засосав «Тамянки» невзначай, Брат мой глядит, как иуда,
был разговорчивым и неуклюжим, но он целовал Христа.
листом смородины заваривали чай
и драники пекли на ужин. ***
Творцом Вселенной мне разрешено
Детский сон Сносить обиды и смотреть в окно,
И ничего мне большего не надо.
Обмотайте лапки мух, А за терпение достойная награда –
У неё хороший слух. Тарелка с темной кистью винограда,
Отмените все гудки Простое виноградное вино.
И попрячьте молотки.
Не шуршите кончиками крыл, ***
Гавриил, Рафаил, Уриил! В свой мозг воробьиный
И ходите все по струнке. человек помещает миры,
Пусть она пускает слюнки. времена и царства в дырявый грецкий орех,
в пылающий Крит,
Едоки лука где смерть – продолженье игры,
в которой металлы и камни продвинулись дальше
Мы сидели за столом, подбирали крошки, всех.
Говорили хорошо, то есть понемножку.
Уходили навсегда, приходили с пивом. ***
Обнимались в темноте в городе красивом. В миниатюрном мире
Мы сидели вкруг стола: ничего нет краше. жить, как нигде, легко:
Что сумели удержать, то и стало наше. все звуки подобны травам, и тень
Мы сидели за столом, ничего нет дольше, обретает плоть.
А потом ложились спать, не хотели больше. Сохнет ветка смородины, ребенок сосёт молоко.
Хватит, не надо больше.
Прихожане Всё хорошо, Господь.

Битый годами каин,

вечнозеленый хам…

Ворона без сыра

Рассказ-быль

Е сли вам станут говорить, что существуют только три поэта: Пушкин, Бродский и Мандельштам – не
верьте. Не верьте, если об этом сообщат в программе «Время». И даже когда о Пушкине передадут по
радио, сомневайтесь. Поэтов куда больше. Я вот знаю одного монгольского поэта, он учился со мной
в институте. Звали его Аюрзан.
Однажды, чтобы обсудить его стихи, к нам, на Тверской бульвар, 25, приехала делегация пастухов из
Монголии. В начале семинара Евгений Аронович Долматовский в очередной раз сообщил присутству-
ющим, что в классической монгольской поэзии принято зарифмовывать не только хвостики строк, но и
первые слоги. Эта парадоксальная прелюдия повторялась при каждом выступлении Аюрзана, хотя при
безусловном буддистском уважении к традиции он не рифмовал вообще.
Зато он писал: «Я считаю своими все те земли, на которых монголы пили чай». Или: «Смотрю на звезды, и
слезы закатываются в уши». А самой красивой блондинке курса очень нравилась его сумасшедшая строч-
120
 Сибирская школа
ка: «горный козел падает со скалы, как солнечный луч».
И все ж таки, несмотря на горного козла и мелодраматично красивую девушку, стихи делегации не по-
нравились. В своем возмущении пастухи совсем вытеснили из разговора переводчицу и, рассекая над
нашими головами огненные сабли взглядов, грозно говорили по-монгольски. По всему было видно, что
юный Аюрзан пал в их глазах, как солнечный луч.
Во время этого курултая я смотрел в окно на омытого дождями институтского Герцена, на голове кото-
рого сидела классическая ворона без сыра и просилась в хокку…
Я не знаю, что стало с Аюрзаном после института. Возможно, ему пришлось заняться каким-нибудь ра-
циональным, безысходным делом в мире счетоводов или сублимированных супов. С такой репутацией,
как у него, вряд ли можно попасть в пастухи. Но, может быть, ему повезло и благодарный дух Чингисхана
допустил поэта к отечественным стадам, хотя за отсутствие рифмы и определил в самый безблондиноч-
ный район. И сейчас, когда я набираю этот текст, на пустынном краю мира неизвестный монгольский ков-
бой смотрит на звезды, слезы закатываются ему в уши, а у его обутых в американские сапоги ног лежит
ослепительный горный козел.
Москва

Мягче пуха – твёрже

Светлана СОРОКИНА

камня
Герои астафьевских рассказов на красноярской сцене
Заслуженная артистка России Светлана Сорокина завоевала сердца зрителей многими ролями, в том
числе моноспектаклем «Марина», посвященным Марине Цветаевой, где многие стихи были превращены
в песни. Светлана Сорокина – поющая актриса, и ее манера исполнения уникальна и неповторима. Впро-
чем, как и всё творчество.

У
Виктора Петровича Астафьева есть бесценная
россыпь образов русских матерей, бесценная.
Может оттого, что он всю жизнь тосковал по
своей матери, рано ушедшей из его жизни, писал
он о них удивительно пронзительно. А матерей во-
енной поры теперь уже прошлого века он поднял «в
ту недоступную высь и даль, где обитают только свя-
тые». Когда я прочитала его ранний рассказ «Солдат
и мать», я заболела им, он не давал мне покоя.
Мне захотелось перенести это на сцену. Такой
трагической силы, такой красоты образа матери я
давно не встречала ни в современной прозе, ни в
драматургии. И я решила написать сценарий сама.
Мне предстояла труднейшая задача: перевести по-
этический язык астафьевской прозы в сценический
язык, то есть в диалоги, пьеса – – это, прежде всего,
диалоги персонажей. Антонина Фёдоровна Панте-
леева вместе со студентами собрала в Овсянке и ее
окрестностях местные стихи и песни, которые были
изданы отдельной книгой, и они очень мне помогли
во время работы. Когда я писала инсценировку, мне
пришлось еще и расширить рамки рассказа хотя бы
до одноактной пьесы. Делая вставки в текст, я каж-
дый раз просила прощения у Виктора Петровича.
В советское время продавались синенькие мягкие
грампластиночки «Кругозор», однажды мне попа-
лась уникальная запись о заговорах времён Великой
Отечественной войны, они мне очень пригодились.
На Руси существовал обычай «обвыть» (он, кстати,
есть в распутинском «Последнем сроке»). Когда муж-
чина уходил из дома, жена должна была обвыть его
на дорогу – это был своего рода оберег. И этот за-
говор, который ещё существовал во время войны, я
вставила в пьесу. В первую часть спектакля вошел
ранний астафьевский рассказ «Солдат и мать», во
вторую более поздний – «Старое кино».
Героиня рассказа «Солдат и мать» деревенская
женщина, птичница родила одного-единственно-
го сына, который стал для нее всем на свете. И так
застил ей сынушка родимый свет в окошке, что не
замечала всех его так называемых шалостей. Очну-
лась только, когда он вырос «Очнулась и увидела,
ничего-то он не любит: ни родную деревню, ни
мать... Ему бы, как таракану, в щель какую засунуть-
ся. Да только спутал он дом родной со щелью. В
черные дни товарищей своих спокинул, чужеземцу
в услужение нанялся». Пришли наши, освободили
121
 Сибирская школа
деревню и расстреляли сына на пустыре, а мать
осталась жить. Я подумала, что удерживает эту
женщину на свете? Живет она изгоем в родной де-
ревне, муж до войны помер, бабы прохода не дают,
вслед ей плюют, по одной дороге с ней никто не
ходит, мертвым завидует, и всё же живет, почему?!
По-библейски просто на этот вопрос отвечает сам
писатель. Мать надеется на прощение за страшный
грех сына. Молодой солдат, ночевавший у нее в
избе, на прощание ей говорит: «Ничего, мать, пе-
ремелется, всё перемелется, отойдут наши люди
сердцем и простят тех, кто прощения заслуживает».
«Этим и живу», – отвечает ему мать.
Героиня второй части моего спектакля реальная
киноактриса – Елена Алексеевна Тяпкина, работав-
шая еще у Мейерхольда. В военные годы она сни-
мется в кинокартине о войне в нескольких эпизо-
дах. На фронте уже повзрослевший и тертый вояка
Виктор Астафьев увидит этот фильм, и он останет-
ся в его памяти на всю жизнь. Судьба сведет его с
Еленой Тяпкиной, он расскажет ей, как смотрели
бойцы этот фильм на передовой, как потрясла его
сцена, где она играла хозяйку избы, занятой врагом-
фашистом, и наивно спросит ее: как это можно вот
так всё доподлинно сыграть? И «она поведает мне о
той тяжкой, а в моем нынешнем понимании до под-
вига поднимающейся работе». Актриса, похоронив
единственного сына, убитого в ополчении, возвра-
щается в Алма-Ату на съемки того самого фильма,
который доведется увидеть Виктору Астафьеву.
Прямо с вокзала ее привезли сразу в киностудию.
Режиссер задумал снять актрису еще «горячей», то
есть в потрясении и горе. Когда закончились съем-
ки, которые длились всю ночь, режиссер встал пе-
ред актрисой на колени, поцеловал перемазанные
картошкой руки и сказал: «Прости».
Почему же я объединила двух этих разных жен-
щин с разными судьбами в один спектакль? «Рус-
ская женщина так умеет страдать, терпеть и нена-
видеть, как никто, наверное, на земле не умеет»,
– так заканчивает Виктор Петрович своё «Старое
кино». А рассказ «Солдат и мать» писатель начинает
122
эпиграфом из старого присловья: «Что мягче пуха –
сердце матери, что тверже камня – сердце матери».
Для меня эти замечательные слова объединились в
одно великое целое. Я и спектакль назвала «Мягче
пуха – твёрже камня».
Актеров, которых пригласила на этот спектакль,
честно предупредила, что работать будем без де-
нег. Денег нет и неизвестно когда будут. Николай
Бухонов — артист театра А.С. Пушкина, к сожале-
нию, недавно ушедший из жизни, сказал: «Для Вик-
тора Петровича мы согласны на всё». Мы очень
часто работали ночами, это при том, что Николай
Бухонов был плотно занят в театре, там параллель-
но выпускался спектакль «Весёлый солдат» по В.П.
Астафьеву, где у него было большая роль. В нашем
спектакле Коля играл автора, и этим он не только
соединил обе части в одно целое, но и стал участ-
ником обеих историй. На роль молодого солдата я
взяла его сына – Сашу Бухонова, артиста ТЮЗа. Роль
мальчишки замечательно играл артист ТЮЗа Алёша
Алексеев. Когда Коли не стало, в спектакль ввелся
мой коллега талантливый Сергей Селеменев. Потом
пришлось поменять и Сашу Бухонова, он слишком
повзрослел, и его роль впоследствии играл Олег
Гусев – артист ТЮЗа, и играл, на мой взгляд, замеча-
тельно. Потом просто блестяще ввелся на эту роль
артист театра имени А.С. Пушкина Максим Третьяк.
Мне повезло и с художником. Член корреспон-
дент Академии художеств Анатолий Золотухин по
образованию художник-декоратор и, впридачу,
мой муж. Этим обстоятельством я беззастенчиво
пользовалась, поскольку он знает, что денег я про-
сить не умею, а деньги для спектакля нужны, поэто-
му я ему просто не плачу.
Премьера спектакля состоялась 10 мая 2004
года на сценической площадке Дома актера. Это
была юбилейная дата Виктора Петровича, ему ис-
полнилось бы 80 лет. Это, как ни странно, помог-
ло мне получить деньги на этот спектакль. Как-то
встретила я случайно на улице одну мою знакомую,
она работает в одной богатой фирме и пригласила
меня прийти к её шефу. Шеф принял меня, выслу-
шал, сказал, что он был знаком с Виктором Петро-
вичем и выделил мне нужную сумму. Но мне были
нужны еще афиши. Я позвонила в издательство
«Платина», там выпускают замечательную печатную
продукцию, и меня присовокупили к юбилейным
мероприятиям, в результате я получила бесплат-
ные афиши. Мне словно кто-то помогал откуда-то
сверху, спасибо Ему, спасибо.
Спектакль прожил с 2004-го по 2010-й, и всегда
принимался зрителем очень тепло, по-моему, это и
есть награда не только нам – актерам, но и нашему
великому земляку.
Красноярск
 Сибирская школа

«Это абсолютно родной

Марина БРУСНИКИНА:

для меня человек»

Герои астафьевских рассказов на московской сцене
Ровно год назад, в дни памяти Виктора Петровича Астафьева, на сельское кладбище близ Овсянки прибы-
ла творческая группа из Московского художественного театра имени А.П. Чехова, чтобы поклониться ве-
ликому русскому писателю. В эти дни МХТ давал на сцене Красноярского драматического театра имени
А. С. Пушкина отмеченный Государственной премией России спектакль «Пролётный гусь», поставленный
заслуженной артисткой России Мариной Брусникиной по астафьевским рассказам. Это был второй при-
езд молодых столичных артистов, они уже приезжали в Красноярск с этим спектаклем три года назад.
Марина Брусникина рассказывала, что со спектаклем «Пролётный гусь» связана поистине мистическая
история. В 2001 она взялась за его постановку. Репетиции продолжались несколько месяцев, а генеральный
прогон «Пролётного гуся» был намечен на 29 ноября. Когда артисты пришли в театр, они узнали, что
умер Астафьев... В последний приезд МХТ имени А.П. Чехова в Красноярск мне удалось встретиться с за-
служенной артисткой России, лауреатом Государственной премии России (2004 г.) Мариной Станисла-
вовной Брусникиной и взять у нее небольшое интервью.

В
от уже девять лет мы играем этот спектакль,
как один день, – рассказывала Марина Ста-
ниславовна. – И всегда приходит невероятное
количество зрителей. «Пролётный гусь» – это по-
становка, в который заложена мощная литература,
и она абсолютно не стареет. Конечно, играть этот
спектакль очень тяжело. Мы не ожидали такой ре-
акции, когда в женском туалете, извините, в антрак-
те невозможно пробиться к зеркалу, потому что все
дамы вытирают потёкшую тушь. Именно поэтому
я взяла за основу не только рассказ «Пролётный
гусь», «убивающий» людей своей трагичностью,
но и светлый «Бабушкин праздник». Играть тяже-
ло ещё и потому, что нужно быть достоверным, а
стоять вровень с его великой литературой очень
трудно. Считаю Виктора Астафьева самым большим
писателем XX столетия, сравнимым со Львом Тол-
стым...
– Когда вы впервые
услышали имя Астафье-
ва?
– Ещё в школе у меня
был замечательный
учитель литературы,
который занимался с
нами не только по про-
грамме, но и знакомил
с тем, что ему казалось
в литературе важным.
В том числе мы изуча-
ли и Астафьева, чита-
ли «Царь-рыбу». И со
школы у меня осталось ощущение его огромного
писательского таланта. И когда, спустя много лет
художественный руководитель МХТ имени А.П. Че-
хова Олег Павлович Табаков назвал мне, молодому
режиссеру, эту фамилию и спросил, не хотела бы
поставить что-нибудь из Астафьева – я сразу согла-
силась, потому что только что прочитала «Пролёт-
ного гуся».
– Почему в вашем спектакле играет исключи-
тельно молодёжь?
– Так сложилось. В театр пришла группа талант-
ливых ребят, и мы поставили перед собой задачу:
понять, что сегодня происходит в современной ли-
тературе. Стали искать прозаиков, поэтов и делать
мхатовские вечера. Один из таких вечеров увидел
Олег Павлович Табаков, который только что при-
шёл в театр...
– Расскажите о вашем первом приезде в Красно-
ярск.
– Это было в 1985 году, я приезжала с тогдашним
МХАТом – ещё молодая, только что пришла в труп-
пу. Это были мои первые гастроли. А потом в 1994-
м тоже были гастроли: играли «Московский хор»,
«Плач в пригоршню». А в ноябре 2007-го, мы уже
впервые показывали красноярцам «Пролётного
гуся»...
– С Астафьевым не
встречались? Он ведь
очень любил театр.
– ...И с Олегом Никола-
евичем Ефремовым они
были дружны. Нет, лич-
ных встреч в те мои пер-
вые приезды не было,
но такое ощущение, что
это абсолютно родной
для меня человек. А
знакомы-то только через
литературу. Виктор Пе-
трович был в курсе того, что мы начали заниматься
постановкой «Пролётного гуся». К сожалению, так
получилось, что премьеру он уже не увидел. Со-
вершенно не воспринимаю Астафьева как мрач-
ного литератора. Это писатель, глядящий в корень,
в самую суть жизни человеческой. Можно сказать,
что «Пролётный гусь» – трагическое произведение,

123
 Сибирская школа
но это про нашу жизнь с её трагичностью в том, что
она настолько «пролётна»: вот мы есть – и вот нас
нет. Как же нужно жизнь ценить и успеть её про-
жить... Наверное, есть в Астафьеве что-то раздра-
жающее людей, менее душевно одарённых, скажем
так. Может, отталкивает некоторых его безусловная
категоричность, безусловная беспощадность к тем,
кто уродует эту жизнь. Но Астафьев настоящий –
глубокий, он просто огромен!
– Ваш «Пролётный гусь» был неоднозначно вос-
принят критикой и кое-кого здорово достал. Как вы
к этому отнеслись?
– Знаете, была всё-таки потрясающая пресса.
Что касается «Пролётного гуся» – это были только
цветочки, потому что он стал каким-то шоком для
В родовом имении писателя Новый фильм об Астафьеве
М
ашина идёт стремительно, за окнами авто
мелькают красоты Сибири. Мы уже на подъ-
езде к Овсянке. И вот она – родовая усадьба
писателя. На деревенской улице шумно, пёстро,
весело. А как же иначе – широкая Масленица! Вот
и мы на улице радостно сливаемся с этой разря-
женной поющей толпой. Мы – это телезрители, ко-
торым удалось увидеть новый фильм Красноярской
государственной студии телевидения «У астафьев-
ских родников».
Пожалуй, главное его отличие от многих других
документальных телефильмов – это полное отсут-
ствие авторского текста и самого автора, который
полностью «ушёл за кадр». Согласитесь, такой под-
ход нехарактерен для сегодняшней телеиндустрии.
Обычно авторы документальных фильмов занима-
ют центральное место, часто появляются в кадре,
активно передвигаются то туда, то сюда, стоять уже
давно считается немодным – слишком статично.
Авторы изрекают умные мысли — комментируют
реплики героев, оценивают происходящее. И... за-
частую заслоняют собой главных
героев. Всего этого начисто ли-
шён авторский фильм режиссё-
ра Кристины Пырх, созданный
ею в творческом содружестве с
оператором Константином Оже-
рельевым и режиссером монта-
жа Владимиром Сыргашевым. На
экране – жизнь как она есть, без
стороннего вмешательства.
Этот фильм динамичным никак
не назовёшь, хотя начало его экс-
прессивно. Неторопливая смена кадров – без суе-
ты, изящная, спокойная музыка, с глубинно упря-
танной тревожной ноткой – всё это будит сердце,
приглашает к неспешному размышлению, а не к
быстрому впитыванию остренькой информации.
Самим названием создатели фильма как бы пред-
лагают не торопясь испить чистой водицы из аста-
124
зрителей и критики. Поначалу, конечно, очень реа-
гируешь на то, что тебя не понимают или не прини-
мают. Но постепенно начинаешь к этому не то что
привыкать, начинаешь понимать, что критика – где-
то полезная вещь. Это иная точка зрения, не твоя,
чужая, но это и важно. Очень хотелось, чтобы «Про-
лётного гуся» в Красноярске оценили так же, как и
в Москве. Чтобы полюбили. Чтобы увидели что-то
созвучное, важное для себя, чтобы наша работа на-
шла отклик в душах земляков Виктора Петровича
Астафьева.
Беседовал с режиссером Сергей ПАВЛЕНКО
Красноярск
фьевских родников, заставляют присмотреться к
людям – родным и близким для Виктора Астафьева.
Вот стоит в своей горнице у подоконника с цвету-
щей геранью жительница Овсянки Вера Ивановна
Кудрова. Она приехала сюда в юности после того,
как прочитала астафьевскую повесть «Стародуб», и
укоренилась. Укоренилась и глубокая ее любовь к
писателю. В ночь, последнюю для Астафьева, нахо-
дясь в отъезде, она напишет стихотворные строч-
ки, и когда приедет в Овсянку и узнает о его смерти,
поймёт, что это он «продиктовал» их ей в утешение.
Если я уйду из жизни, сердце ты не рань.
А возьми – на подоконнике высади герань.
Расцветёт она весною на твоём окне.
Вот и будет тебе память – обо мне.
Эта герань то тревожно, то ласково светится на
протяжении всего фильма в деревенских окнах тё-
плой памятью о писателе-земляке, который жил на
этой же земле, в такой же избе, как и все коренные
овсянцы, потому что любил свой
народ, свою родову и родину.
Приметы крестьянского быта уво-
дят нас в детство Вити Астафьева
– к его родникам. Нежные вос-
поминания двоюродной сестры
писателя Галины Николаевны
Краснобровкиной о подаренном
ей в юности братом платьице в
серую розочку сменяют рассказы
односельчан, которые сами, без
понуждения извне рисуют образ
родного человека – каким был и каким остался для
них знаменитый писатель Астафьев. Да вот он и сам
вдруг внезапно появляется на улицах Овсянки, то
тут, то там, будто вовсе и не покидал её (удачный
приём режиссера), и благодаря уцелевшей хрони-
ке предстает перед нами живым, простым деревен-
ским жителем. И одновременно – великим писате-

лем. Потому и невольно сглатываешь ком в горле,
когда видишь рукопись «Пролётного гуся» из фон-
дов овсянской библиотеки с размытыми строчками
от его слёз. Сколько выстрадано им, сколько пере-
жито – в жизни и вот в этом деревенском домике,
за писательским столом! Трудился каторжно и стра-
дал ради того, чтобы омывались наши читательские
сердца и становились чище.
На долгую зиму уезжал Виктор Петрович в го-
родскую квартиру. Неподъёмно было зимовать в
Овсянке. Но до конца дней своих он был предан
родной деревне. Трогает воспоминание одной из
сотрудниц библиотеки-музея В. П. Астафьева. Од-
нажды Виктор Петрович сказал ей, что, когда он по-
кидает свой деревенский дом или проезжает мимо
Овсянки, чувствует себя предателем. А сам он гово-
рит в фильме о жизни на земле так: «Это мне Богом
Сибирская школа
положено, я на этом вырос». И как интересно слу-
шать в конце высказывания о его детских рассказах
городских мальчишек, выросших на асфальте...
Без сомнения, фильм красноярским теледоку-
менталистам удался. За 20 минут показано будто
бы немного, но много сказано. Не словами, а серд-
цем. Спасибо режиссеру за бережное отношение,
за чуткость и тактичность, с какими она подошла к
своему герою. Это такая редкость в нашем совре-
менном телевизионном мире.
Дмитрий РОЩИН.
P.S. Посмотреть фильм можно, зайдя на сайт
клуба почитателей В.П. Астафьева «Затесь»: http://
затесь.рф

Не забывай моё весеннее

Аделя БРОДНЕВА

тангО...
Лирический дневник «весёлого солдата»

М
ногие исследователи, юность которых сов- Не будет преувеличением сказать, что почти
пала с годами Великой Отечественной вой- каждый воин писал свой лирический дневник. Сей-
ны, помнят и свидетельствуют, что одним из час популярен дневник бойца, воевавшего на Вол-
факторов Победы, наряду с массовым героизмом ховском фронте, Дмитрия Караганова (М.Вишера
и жертвенностью, «было всепроникающее и поис- 1942 – II.), сайт в Интернете http://www.proza.
тине могучее поэтическое слово в песенном его ru/2007/03/14-79). Вероятно, таких документов, сви-
воплощении». Историк и литературовед Вадим детельствующих о цельности и духовной составля-
Кожинов, которому в 1945-м было 15 лет, сохра- ющей воина-победителя, сохранилось немало. К
нил в своей памяти атмосферу того героического счастью, уцелел и дневник нашего земляка Виктора
времени и доказал своими выдающимися исследо- Петровича Астафьева, который он писал уже по-
ваниями в области феномена духовной культуры сле войны, с конца 1945 года до октября 1947-го.
советского человека, что «поэтическое слово яви- Он ныне хранится в Литературном музее, куда был
лось очень весомым, и, более того, необходимым передан самим писателем в 1999 году. Вероятно,
фактором Победы». Виктор Петрович им очень дорожил, потому и со-
Действительно, вся жизнь солдата на войне была хранил, и передал нам. Много хороших слов в своё
пронизана лирическими песнями, фронтовыми сти- время сказал он о музейных сотрудниках, эти слова
хами, которые становились известны по всем фрон- нам всегда памятны и дороги.
там, пелись под гитару, исполнялись солистами Здесь мы не будем представлять весь дневник
фронтовых агитбригад. Это знаменитые: «Катюша» в полном объёме (около 100 страниц и более 120
и «В лесу прифронтовом» Михаила
Исаковского, «Жди меня» Констан- Приказ №189 по станции Чусовская от 28 ноября 1945 г.: «Прибыв-
тина Симонова, «Землянка» Алексея шего по демобилизации из Красной Армии Астафьева Виктора
Фатьянова, «Тёмная ночь» Никиты Бо- Петровича, 1924 года рождения, зачислить с сего числа на долж-
гословского, вальс «На сопках Мань- ность дежурного по вокзалу. Оклад по штатной ведомости. Ди-
чжурии» и тысячи других. Песни во ректор: Южаков».
время войны были всеобщим народ-
ным достоянием, Но, не менее важно
понимать, что народное самосознание выражалось произведений). Предстоит ещё проделать боль-
в них наиболее концентрированно и заостренно. шую работу. В полном объёме он будет напечатан в
Многие из этих песен сохраняют свое значение и сборнике Литературного музея «Енисейские встре-
сегодня, их поют теперь уже и внуки тех солдат, и чи». А сейчас мне хотелось бы познакомить чита-
молодые эстрадные певцы. телей альманаха «Затесь» с фрагментами из этого
125
 Сибирская школа
астафьевского дневника. Даже поверхностный
анализ музыкального и поэтического пласта, пред-
ставленного в нём, подтверждает мнение многих
исследователей о музыкальности прозы Виктора
Петровича Астафьева. Известный исследователь
Михаил Васильевич Булгаков говорит «не о музыке
прозы, а о музыке в прозе» и называет Астафьева
самым музыкальным писателем в нашей современ-
ной литературе. Его герои «поют «каторжанские»,
русские народные, военные, просто солдатские,
тюремные, лирические, казачьи, романсы – рус-
ские и цыганские, артельные, блатные, колыбель-
ные, частушки, эстрадные 30-70-х, патриотические,
украинские... Героев у него много, герои разные, с
чего бы им петь в одну дуду!
В песнях, песенности – один из «секретов» того,
что называют полифонией прозы, песни – это це-
лые пласты в многослойных текстах Астафьева.
Поют стар и млад, забубенные уркаганы и безутеш-
ные вдовы, поют хором и в одиночку, на войне и
мирной ночью на берегу Енисея, в горе и в радости.
«Нам песня строить и жить помогает!» И совсем не-
спроста писатель выбрал эпиграфом «Последнего
поклона» строчку «Пой, скворушка, гори, моя лу-
чина». Два великих человека, дирижер и издатель
– Евгений Колобов и Геннадий Сапронов создали
редкую по своей красоте и талантливости «музы-
кальную» книгу «Созвучие» (2009), которая опреде-
126
лила место мастера «Последнего поклона» в одном
ряду с музыкантами – сочинителями симфоний.
Стоит напомнить, что «весёлому солдату» Викто-
ру Астафьеву было в 1945-м всего 21 год. Надо ли
говорить о том, что биография его является био-
графией всего народа. Но что характерно для этого
бывалого, но безусого фронтовика, который вряд
ли мечтал стать писателем: в нём жила врождённая
тяга к поэтическому слову и к мелодии. Помните из
«Далёкой близкой сказки»: «Сердце... бьется у гор-
ла, раненное на всю жизнь музыкой». По всей веро-
ятности, свои куплеты и стихи демобилизованный
солдат записывал по памяти, когда приехал в город
Чусовой с фронта вместе со своей женой Маней,
как он её любовно называл, и устроился на же-
лезнодорожный вокзал дежурным, где и писал по
ночам в ученическую тетрадку запомнившиеся лю-
бимые строки. Подтверждением этому – архивный
документ: приказ №189 по станции Чусовская от
28 ноября 1945 г.: «Прибывшего по демобилизации
из Красной Армии Астафьева Виктора Петровича,
1924 года рождения, зачислить с сего числа на
должность дежурного по вокзалу. Оклад по штат-
ной ведомости. Директор: Южаков».
Молоденький недавний фронтовик Витя Аста-
фьев начинает вписывать в свой дневник первые
стихи и песни 3 декабря 1945 и заканчивает те-
традку 11 октября 1947 года. В дневнике есть всё,

что не относится непосредственно к войне: нет
патриотических песен о вождях, нет подвигов, нет
ложной патетики, но есть весёлое озорство, нехи-
трая любовная фронтовая лирика неизвестных или
неустановленных авторов, блатной шансон. Есть
песни из культовых кинофильмов 1930–1940 гг. И
всё же большая часть произведений, включённых
Астафьевым в этот рукописный сборник, это – клас-
сические романсы, арии из опер и оперетт, стихи и
песни Сергея Есенина, стихи и проза Михаила Лер-
монтова, романсы на музыку Варламова, Шуберта,
Булахова, Дунаевского. Уже это говорит о незауряд-
ном вкусе «весёлого солдата». Часть из записанных
им произведений круглосуточно звучала по радио,
крутилась на патефонных пластинках, исполнялась
в концертах, гремела на танцевальных площадках,
но много есть из того, что ходило по рукам и пу-
блично не исполнялось.
Многие фронтовики говорили, что в послевоен-
ные годы им не хотелось вспоминать о пережитом,
это и понятно: действовал инстинкт самосохране-
ния, после пережитого ужаса было естественным
бегство от трагедии в мир иллюзий, в мир приклю-
чений, фантазий, свободы. Отсюда такое разноо-
бразие лёгкой, весёлой, сытой жизни в кинофиль-
Шотландская застольная
Вариант Астафьева
Музыка Людвига Бетховена.
Слова В. Шмидта
Постой! Выпьем, ей-богу, еще,
Бетси! Нам грогу стакан
Последний в дорогу.
Бездельник, кто с нами не пьет.
Налей полней стаканы,
Кто врёт, что мы брат пьяны,
Мы веселы просто, ей-богу,
Ну, кто так бессовестно врет.
Постой, выпьем, ей-богу, еще.
Бетси! Нам грогу стакан
Последний в дорогу.
Бездельник, кто с нами не пьет.
Ей-ей! Здорово пьется, к чертям!
Все, что нальется – к чертям.
Кто там над нами смеется,
Сосед, наливай – твой черед.
Легко на сердце стало,
Забот как не бывало.
За друга готов пить я хоть воду,
Но жаль, что с воды меня рвёт.
Постой! Выпьем, ей-богу, еще,
Бетси! Нам грогу стакан
Последний в дорогу.
Бездельник, кто с нами не пьет.
Сибирская школа
мах «Волга-Волга», «Светлый путь», «Свинарка и
пастух» (первые наши мюзиклы). Отсюда жанровое
богатство послевоенной лирики, в которой почти
не было военных сцен, а была только эмоциональ-
ная оценка подвига, состояния человека на войне.
Но потрясает то, каким бесконечно светлым и до-
брым был идеал солдата, победившего в самой же-
стокой и бесчеловечной войне, какой ещё не знала
история.
Посвящаю эту публикацию верной спутнице жиз-
ни Виктора Петровича – Марии Семёновне Аста-
фьевой-Корякиной. Венчанные фронтовыми доро-
гами, выжившие всем смертям назло, осенью 1945
года ступили они на платформу станции Чусовой.
Это был родной город Марии Семёновны, откуда
ушла она добровольцем на фронт. Здесь родились
их дети. Здесь осталась могила первой дочери.
Здесь был написан Астафьевым первый рассказ. Но
вначале были вот эти дневниковые записи. Хочет-
ся пожелать читателям астафьевского лирического
дневника, который впервые «выходит» на публику,
своих открытий, и не верить на слово ненавистни-
кам нашей Победы, а верить русскому солдату-по-
бедителю.
Теперь, выпьем за Бетси, еще
За рот смеющийся Бетси,
Пусть Бетси нам все поднесет.
За Бетси выпить нужно,
За счастье девушек нужно,
Давайте за девушек дружно,
А Бетси нам всем поднесет.
Постой! Выпьем, её-богу, ещё.
Бетси, нам грогу стакан
Последний в дорогу. Бездельник,
Кто с нами не пьёт!
Липа вековая
Застольная песня
Вариант Астафьева «Липа».
Исполняли: Лидия Русланова, Фёдор Шаляпин,
Олег Погудин
Липа вековая над рекой шумит,
Песня удалая вдалеке звенит.
Луг покрыт туманом, словно пеленой;
Слышно за курганом звон сторожевой.
Этот звон унылый из минувших дней
Воскресил, что было в памяти моей.
Помню, как расстаться нам с тобой пришлось,
Больше увидаться нам не привелось.
Сжалась грудь тоскою, только вспоминай,
Я как любил, бывало, милая тебя.
Годы миновали, и я под венцом.
Молодца сковали золотым кольцом.
Только не с тобою, милая моя,
Спишь ты под землею, спишь из-за меня.
127
 Сибирская школа
Над твоей могилой соловей поет, –
Скоро и твой милый тем же сном заснет.
Правильно последний куплет:
Только не с тобою, милая моя,
Спишь ты под землею, спишь из-за меня.
Над твоей могилой соловей поёт,
Липа вековая весной расцветёт.
В том краю
Эту песню исполняли бойцы Волховского фронта.
Текст Астафьева совпадает с текстом стихотворе-
ния из дневника Дмитрия Караганова
В том краю, где бор шумит зеленый,
Где под ветром низко гнется рожь,
Возле речки быстрой и студеной
Ты, моя любимая, живешь.
И не раз, в боях за край родимый
Слышал я твой голос дорогой.
Сквозь огонь прошел я невредимый,
Чтобы вновь увидеться с тобой.
Вдалеке я часто вспоминаю
Голубую кофточку с каймой.
Я вернусь к тебе, моя родная,
В тихий вечер будущей весной.
Мы с тобою снова встретим осень
Листьев ярких пламень золотой
И куда судьба меня не бросит,
Буду сердцем я всегда с тобой.
Очи чёрные. Вариант Астафьева.
В тексте объединились два известных русских ро-
манса «Очи чёрные» на слова Евгения Гребёнки и
музыку Флориана Германа и романс «Чёрные глаза»
на слова Аполлона Майкова в исполнении Вадима
Козина и Фёдора Шаляпина
Был день весенний, всё расцветало,
Ликовало кругом,
Сирень цвела, будя уснувшие мечты.
Грусти со мною ты не знала.
Ведь мы любили и для нас цвели цветы.
О! Эти черные глаза меня пленили
Их позабыть не в силах я,
Они горят передо мной.
О! Эти черные глаза, кто вас полюбит,
Тот потеряет навсегда и сердце, и покой.
Очи черные, очи ясные,
Очи жгучие и прекрасные.
Вы сгубили меня, очи черные.
Знать любили меня вы в недобрый час.
128
Fortunata. Вариант Астафьева.
Стихи А. Майкова (1845). Романс на слова А.И. Дю-
бюка (1857)
Ах! Люби меня без размышлений,
Без тоски, без думы роковой,
Без упреков, без пустых сомнений,
Что тут думать? Я твоя, ты мой.
Всё забудь, всё брось, весь мне отдайся!
На меня так грустно не смотри (гляди),
что на сердце – думать не старайся.
Весь ему отдайся и иди.
Я любви не числю и не мерю.
Нет? Любовь есть вся моя душа
Я люблю, смеюсь, клянусь и верю…
Ах! Как жизнь, мой милый, хороша.
Верь в любви, что счастью не умчаться,
Верь, как я, о гордый человек!
Что нам ввек с тобой не разлучаться (не расставать-
ся).
И не кончить поцелуя ввек.
Бубенцы. Вариант Астафьева.
Слова Александра Кусикова,
музыка Владимира Бакалейникова.
(Из репертуара русского певца греческого проис-
хождения, покинувшего Россию с белой эмиграци-
ей Юрия Морфесси (1882 – 1957)
Что-то сердце забилось тревожно.
(Сердце будто проснулось пугливо)
Позабытого стало мне жаль.
Пусть же кони с распущенной гривой
С бубенцами уносят (умчат) меня в даль.
Слышу звон бубенцов издалёка –
Это тройки знакомой разбег,
А вдали расстелился широко
Белым саваном искристый снег.
Пусть ямщик свою песню затянет.
Ветер будет ему подпевать,
Что прошло – никогда не настанет,
Так, о чем же, о чем горевать.
Звон бубенчика трепетно может
Разбудить (воскресить) позабытую тень,
Мою русскую душу встревожить
И встряхнуть мою русскую лень.
(далее дополнено Астафьевым).
А когда мне было отрадно,
И в любви я улыбку искал,
А теперь всё прошло безвозвратно,
Лишь осталась тоска и обман.
Ах! Несите меня всё быстрее,
Где услышу я песни цыган,
Звон бокалов и речи хмельные,
Где забуду тоску и обман.
Тяжело жить на свете без цели,

Нет и смысла в напрасном труде.
Быстро двинутся дни и недели,
Силы гибнут в неравной борьбе.
Только раз. Вальс-бостон. Вариант Астафьева.
По мотивам известного романса П. Германа, автор
этих слов неизвестен.
Каждый день вокруг слова и встречи,
Нам прядет судьбы веретено.
Каждый день наскучившие речи,
Но душа твердит одно.
Только раз ведет дорога к счастью,
Только раз приходит сон любви,
Никогда уже сгоревшей страстью
Не зажечь огонь в крови.
Солнца жар сменяется морозом,
Мрак ночной редеет по утрам, (поутру)
Но нельзя цвести увядшим розам
И гореть угасшему костру.
(Далее приписано двустишие)
Нет, никогда огонь минувших лет
В сердце не будет пылать.
Марш тореадора
из оперы Жоржа Бизе «Кармен».
Вариант Астафьева
Мои друзья! Я вам внимаю.
Тореодор, солдату друг и брат.
Сердцем солдата я уважаю.
Он, как мы, в бой вступить всегда рад.
Цирк полон, ждут все представленья,
Толпа кишит, куда не глянь.
И весь народ в страшном волнении,
Говор и крик, а подчас, споры, брань.
Что толкуют, чего бушуют,
Всё от того, что близок час.
Потеху, видно, сердцем чуют,
Поглядеть, есть ли храбрость в нас.
Пора, готовься, пора, пора…
Ах, тореодор! Вниманье, тореодор!
Тореодор, и помни, что красотка
С тебя ведь не спускает глаз.
И ждет тебя любовь, тореодор,
Да, ждет тебя любовь.
Вдруг смолкает все мгновенно,
Вперили взоры, едва-едва дыша.
Вот миг, и пущен бык на арену,
Он летит вперед – к верной смерти спешит.
Вот столкнулись, и лошадь пала.
И тореодор сам лежит без чувств под ней.
… Все закричали, а бык бежит,
Вперед всё бешеней, грозней.
Сибирская школа
Срывает ленты, всё ломает, и
Теплой кровью цирк, смотрите, – обагрен.
Тут у многих духу не хватает, твой черёд настаёт.
Пора! Готовься! Пора! Вперед, ах, тореодор!
Вниманье, тореодор!
Под окном черемуха колышется.
Слова Тимофеева, музыка народная.
Вариант Астафьева
Под окном черёмуха колышется,
Осыпая лепестки свои.
А за рекой знакомый голос слышится,
И поют всю ночку соловьи.
Сердце девичье забилось радостно.
Как светло, как хорошо в саду!
Жди меня, мой радостный, мой сладостный,
Я в заветный час к тебе приду.
Ах, зачем тобою сердце вынуто,
Для кого теперь блестящий взгляд.
Мне не жаль, что я тобой покинута,
Жаль, что люди много говорят.
Под окном на крыше стонут голуби.
Как-то сыро, грустно поутру,
Только листик запоздалый кружится,
И сидит ворона на суку.
Под окошком ранняя распутица,
Утром выпал небольшой мороз.
Мне недолго добежать до проруби,
Не заправив даже русых кос.
Прямо к речке тропочка прокинута
Спи мальчишка – ты не виноват.
Мне не жаль, что я тобой покинута,
Только жаль, что люди говорят…
г.. Чусовой 13.11.46 г.
Сергей ЕСЕНИН
Письмо матери
Вариант Астафьева
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила (шибко) сильно обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто (видится) кажется одно и то ж,
129
 Сибирская школа
Будто мне в кабацкой буйной драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Как (чтоб) скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда распустит ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты (меня) тогда уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад
И молиться не учи (меня). Не надо!
(К) старому возврата больше нет.
Только ты лишь для меня отрада
(Ты одна мне помощь и отрада),
Только ты лишь несказанный свет.
(Ты одна мне несказанный свет).
Далёко, далёко за морем
Песенка из кинофильма
«Золотой ключик». 1939 год.
Слова – М. Фроман, музыка – Л. Шварц
Вариант Астафьева
Далёко, далёко за морем
Стоит золотая стена
В стене той заветная дверца
За дверцей большая страна.
Ключом золотым отворяют
Заветную дверцу в стене,
Но где отыскать этот ключик
Никто не рассказывал мне.
В стране той пойдешь ли на север,
На запад, восток ли на юг –
Везде человек человеку
Надежный товарищ и друг.
Прекрасны там горы и долы,
И реки как в сказках шумят.
Все дети там учатся в школах
И светлые дни там горят.
Уходит вечер
Слова Н. Коваля, музыка А. Варламова
Уходит вечер, вдали закат погас…
И облака толпой плывут на запад.
Спокойной ночи, поет нам поздний час,
А ночь близка, а ночь на крыльях сна.
С твоих ресниц слетают тихо грезы,
Стоят задумчиво уснувшие березы.
Спокойной ночи – поет нам поздний час,
А ночь близка, а ночь близка…
130
Спокойной ночи, поет нам поздний час.
А ночь близка, о, ночь на крыльях сна.
Да, да…
Сергей ЕСЕНИН
Пой же, пой на проклятой гитаре
1923 г. Вариант Астафьева – без сравнения с есе-
нинским, стоит учесть, что поэт Есенин тогда был
в запрете, и стихи его передавались из рук в руки
или напевались, порой претерпевая колоссальные
изменения.
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг
Захлебнуться б в этом угаре,
Мой единственный искренний друг.
Не смотри на ее запястья
И с плеч её льющийся пыл.
Я искал в этой женщине счастья,
Но нечаянно душу сгубил.
Я не знал, что любовь – зараза,
Я не знал, что любовь – чума.(...)
Пой же, пой, напевай мне снова,
Мою прежнюю, буйную жизнь.
Пусть она ласкает другого,
Молодая красавица дрянь.
Ах, постой, я тебя не ругаю.
Ах, постой я тебя не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
На басовую эту струну.
Лейся дней моих розовых узел,
В сердце снов золотая сума.(....)
Так о чем мне еще горевать,
Так о чем мне болеть такому.
Наша жизнь: простыня да кровать,
Наша жизнь: поцелуй – да в омут.
Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли ты их на хер.
Не умру я, мой друг, никогда.
14.12.45 г.
Чёрная роза – эмблема печали
Автор слов и музыки Д.К. Сартинский-Бей (1899). По
мотивам романса «Чёрная роза – эмблема печали».
Вариант Астафьева
Чёрную розу – эмблема печали –
При встрече с тобой тебе я принес.
Полны предчувствий мы оба молчали,
Хотелось так плакать, но не было слез.
Обидно, досадно до слез, до мучений,
Что в жизни так поздно встреча с тобой.

И в мысли моей воскресает невольно и снова,
Когда ты другого ласкала,
Венок из улыбок ему ты плела,
Его обнимала, клялась, целовала,
И нежность, и пыл ты ему отдала.
Теперь для меня ты лишь бездна мучений,
Я должен покинуть тебя…
Ты честь и невинность свою загубила,
Теперь ты плачешь и раскаяний полна,
Даришь поцелуи, без сласти, без пыла
И страсти невольно съедают тебя.
Меня омерзенье берет – лишь я вспоминаю,
Как ты извивалась в объятьях чужих,
Как губы, пылая, касались других,
Теперь ты, как льдина, и только желанье,
В объятья упасть в поцелуях немых.
Не найти тебе счастья.
Я жизнь и любовь не щажу,
И ради всего, что с тобою случилось,
Прощай… я ухожу.
Узор судьбы
Слова Павла Германа,
музыка Юлия Хайта (1923–1925 гг.)
Вариант Астафьева.
Узор судьбы чертит неслышный след.
Твое лицо я вижу вновь так близко.
И веет вновь дыханьем прошлых лет
Передо мной лежащая записка.
Не надо встреч, не надо продолжать,
Не надо слов, клянусь тебе – не стоит.
И если вновь больное сердце ноет,
Заставь его застыть и замолчать.
Ведь мне знаком, мучительно знаком,
Твой каждый жест, законченный и грубый
Твоей души болезненный излом,
И острый взгляд, и чувственные губы.
Я не хочу былого осквернить
Игрою чувств минутного возврата,
Что было раз – тому уже не быть
Твоей рукой все порвано и смято.
15.12.45 г.
Городской романс
Звучал в наши дни в передаче
«В нашу гавань заходили корабли».
Вариант Астафьева.
Нью-Йорк окутан ледяным туманом.
Была зима, холодный ветер выл.
Стоял мальчишка в платье грязном, рваном
И пел задумчиво блуждающей толпе.
Подайте, мисс – не уходите,
Сибирская школа
Я вам спою, как жизнь моя красна,
Больная мама – помогите!
Она умрет, когда придет весна.
Вас не постигнет уличная драма,
Ведь вам легко исполнить мой каприз,
А у меня больная мама!
Подайте, мисс, подайте, мисс!
Звать любовь не надо
Романс из кинофильма «Моя любовь» (1940).
Слова Анатолия Д’ Актиля,
музыка Исаака Дунаевского
Звать любовь не надо, явится незванной,
Счастье расплеснёт вокруг.
Он придет однажды, ласковый, желанный,
Самый настоящий друг.
Взглядом ты его проводишь,
День весь как во сне проходишь...
Ночью лишь подушке, девичьей подружке,
Выскажешь свои мечты.
Если всё не так, если всё иначе,
Если ночь полна цветами,
Если сон бежит, если сердце плачет,
Плачет благодарными слезами.
Если целый мир стал для сердца тесен,
Если воздух полон песен,
Если, расставаясь, встреч ты хочешь вновь,
Значит, ты пришла, моя любовь!
Будут всё теплее и приятней встречи,
Будет каждый день – весна!
Но однажды в темный, непогожий вечер
Ты придешь домой одна!
Медленно платок развяжешь,
Слова никому не скажешь...
Ночью лишь подружке – девичьей подушке,
Выскажешь свою печаль.
Если всё не так, если всё иначе,
Если думать – нету воли,
Если сон бежит, если сердце плачет,
Плачет от невысказанной боли.
Если дни свои этой болью меришь,
Если ничему не веришь,
Если, расставаясь, встреч не хочешь вновь, –
Значит, ты ушла, моя любовь!
Михаил ЛЕРМОНТОВ.
И скучно и грустно
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья…что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят – все лучшие годы!
131
 Сибирская школа
Любить... но кого же? На время – не стоит труда, Если Волга разольётся
А вечно любить невозможно. Песенка из кинофильма «Вратарь».
В себя ли заглянешь – там прошлого нет и следа: Василий Лебедев-Кумач –
И радость, и муки, и все там ничтожно... Исаак Дунаевский. 1938 г.
Что страсти – ведь рано иль поздно их сладкий не- Вариант Астафьева
дуг
Исчезнет при слове рассудка; Если Волга разольется,
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем Трудно Волгу переплыть.
вокруг, Если милый не смеется,
Такая пустая и глупая шутка… Трудно милого любить.

Нашёл я чудный кабачок Я девчонка молодая,

Музыка В. Хамсона, обработка Б. Фиорито. Что мне делать, как мне быть?
Русский текст Самуила Болотина Оттого я и страдаю,
и Татьяны Сикорской. Что не знаю, как любить.
Вариант Астафьева.
Крепко любишь – избалуешь,
Зашел я в чудный кабачок, кабачок. Мало любишь – отпугнёшь,
Вино там стоит пятачок, пятачок. Беспокойный – так ревнуешь,
И вот сижу с бутылкой на окне (скамье) А спокойный – нехорош.
Не плачь, милашка, обо мне.
Без луны на небе мутно,
Будь здорова, дорогая, А при ней мороз сильней.
Я надолго уезжаю, Без любви на свете трудно,
И когда вернусь – не знаю, Полюбить еще трудней
А пока – прощай!
1.02.46 г.
Прощай и друга не забудь, не забудь.
Твой друг уходит в дальний путь, в дальний путь. Красавиц много есть на свете
К тебе вернуться постараюсь я По мотивам дуэта Сильвы и Эдвина
Как-нибудь, как-нибудь. из оперетты Имре Кальмана «Сильва».
Вариант Астафьева
Но нет, неправда, дорогой,
Ты там изменишь мне с другой, с другой. Можно часто увлекаться,
И ты напрасно врёшь, что, мол, придешь, Можно только раз любить,
И зря так весело поёшь. Раз с тобою повстречаться,
Чтоб судьбе не изменить.
Будь здорова, дорогая,
Я надолго уезжаю, Я старался сердце успокоить,
И когда вернусь – не знаю, Сердце думал обмануть.
А пока – прощай! Ничего не мог душе устроить,
Но не один с тобою путь.
Когда солдаты пьют вино, пьют вино,
Подружки ждут их все равно, всё равно. Но лучше есть кругом, чем я.
Тебе немножко грустно, ну и пусть, Зачем избрал меня!
Быть может, я еще вернусь. Мне это трудно объяснить.
Могла лишь меня пленить.
Будь здорова, дорогая,
Я надолго уезжаю, Красавиц много есть на свете,
И когда вернусь, не знаю, Лишь к одной влечет, как в сети,
А пока – прощай! Лишь в любимой целый мир,
Вся жизнь кумир…
Вернись, попробуй, дорогой, дорогой.
Тебя я встречу кочергой, кочергой. Лишь одна горит звездою
К тому ж – еще побоев надаю Увлекает нас мечтою!
(Пинков таких в дорогу надаю) Ты одна мой мир,
Забудешь песенку свою. Ты красота, ты мой кумир.

Будь здорова, дорогая,

Я надолго уезжаю,
И когда вернусь – не знаю,
А пока – прощай!
31.12 1945 г.

132
 Сибирская школа
Я помню утро Дух бродяжий! Ты все реже, реже,
Стихи неустановленного автора, скорее всего, песня Расшевеливаешь пламень уст.
из репертуара певцов-эмигрантов первой волны. О! моя утраченная свежесть.
Вариант Астафьева. Буйство глаз и половодье чувств.

Я помню утро на склонах гор… Я теперь скупее стал в желаньях.

Даль была ясна, нас звала весна. Жизнь моя, иль ты приснилась мне!!
Все те же горы и солнца свет. Словно я весенней гулкой ранью
Снова даль ясна, вновь пришла весна, Проскакал на розовом коне.
Но ты далеко, тебя здесь нет,
Только в тишине эхо вторит мне. Все мы, все мы, в этом мире тленны,
Солнца прекрасней был мне твой взор, Тихо льется с клёнов листьев медь.
Средь безмолвных скал я тебя искал. Будь же ты вовек – благословенна,
В мире ты одна, моя любовь, Что пришлось процвесть и умереть.
Все чувства, мысли и мечты,
Рамола, все это лишь ты. Марш энтузиастов
Рамола, ты слышишь ветра нежный зов, из кинофильма «Светлый путь».
Рамола, ведь эта песнь любви без слов. Анатолий Френкель – Исаак Дунаевский – Дактиль
Как птиц белых стая над ним, Исполняла Любовь Орлова.
Облака плывут, блистая, Вариант Астафьева
Властно вдаль зовут.
Рамола, какой простор вокруг! В буднях великих строек,
Взгляни, Рамола, ведь в целом мире - В веселом грохоте, огнях и звонах,
Мы с тобой… Здравствуй, страна героев,
Страна мечтателей, страна ученых.
Примечание: Рамола Нижинская – балерина, жена гениального
русского танцовщика Вацлава Нижинского. Ты по степи, ты по лесу
Ты к тропику, ты к полюсу,
Сергей ЕСЕНИН Лети, родимая, несокрушимая,
Заметался пожар голубой Необозримая моя.
Стихи о любви.
Вариант Астафьева Нам нет преград ни в море, ни на суше.
Нам не страшны ни льды, ни облака
Пламя души своей, знамя страны своей
Разгорелся пожар голубой, Мы пронесем через миры и века.
Позабыв все далекие дали,
Первый раз я пою про любовь Нам ли стоять на месте?
Первый раз отрекаюсь скандалить. В своих дерзаниях всегда мы правы
Труд наш делом чести есть,
Был я весь, как запущенный сад, Делом доблести и делом славы.
На вино и на женщин был падок, К станку ли ты склоняешься,
Надоело мне жить и гулять В скалу ли ты врубаешься,
И терять свою жизнь без оглядки. Мечта прекрасная еще неясная
Уже зовет тебя вперед.
Я б навеки ушел за тобой, Нам нет преград ни в море, ни на суше.
Позабыв все далекие дали… Нам не страшны ни льды, ни облака
Первый раз я пою про любовь, Пламя души своей, знамя страны своей
Первый раз отрекаюсь скандалить. Мы пронесем через миры и века.

Я б навеки забыл кабаки, Создан наш мир на славу,

И разгульную жизнь позабросил, За годы сделаны дела столетий.
Лишь бы только коснулся рукой Счастье берём по праву
Я волос твоих ясных, как осень. И жарко любим, и поем как дети.

Сергей ЕСЕНИН И звёзды наши алые,

Не жалею, не зову, не плачу Сверкают небывалые
Вариант Астафьева Над всеми странами, над океанами
Осуществленною мечтой.

Не жалею, не зову и не плачу, 2.01.46 г.

Всё пройдет, как с белых яблонь дым,
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

133
 Сибирская школа
Гитара Песенка из кинофильма
Слова Б. Тимофеева, музыка Б. Фомина. «Жди меня»
Исполнял Александр Вертинский –
тоже из плеяды русских певцов-эмигрантов. Фильм военных лет, режиссёр – А. Столпер
Вариант Астафьева автор сценария – К. Симонов
Вариант Астафьева
В жизни все неверное, все капризное.
Дни бегут, никто их не вернет. Ты, крылатая песня, слетай
Сегодня праздник, завтра будет тризна, С ветром буйным в родные края.
Так незаметно старость подойдет. Ждет ли парня, как прежде взгляни,
Дорогая подруга моя.
Эх, друг гитара, что звучишь несмело,
Ведь не время плакать надо мной, Если я из далеких краев
Вся жизнь прошла, всё пролетело. Долго слишком известий не шлю,
Осталась песня, песня в час ночной. Всё равно значит, жив и здоров,
Просто письма писать не хочу.
Эти кудри дерзко золотые,
Зацвели вы в белой седине Ты, крылатая песня, слетай
Зацвели вы годы золотые, С ветром буйным в родные края.
Когда сидел с тобой наедине. Ждет ли парня, как прежде, взгляни
Дорогая подруга моя.
Эй, друг гитара, что звучишь несмело,
Ведь не время плакать надо мной. Коли грустно, ты сразу поймешь,
Вся жизнь прошла, все пролетело. Приласкай, за меня обними.
Осталась песня, песня в час ночной Понапрасну ее не тревожь,
Только в сердце мельком загляни
11.01.46 г.
Ты, крылатая песня, слетай
Романс был в то время жанром гонимым, и слова ходили по ру- И проси обо мне не грустить.
кам. Интересно сравнить этот вариант с первоисточником. Я и сам бы любимой сказал,
Что в разлуке невесело жить.
Эх, друг гитара!
В жизни всё неверно и капризно, 11.01.46 г.
Дни бегут, никто их не вернёт.
Нынче праздник, завтра будет тризна, Трубка.
Незаметно старость подойдёт. Автор неизвестен
Вариант Астафьева
Эй, друг гитара, что звенишь несмело,
Ещё не время плакать надо мной. – Вражьи пули мчатся мимо,
Пусть жизнь прошла, всё пролетело. Ветви сосен теребя…
Осталась песня, песня в час ночной Я затягиваюсь дымом,
Вспоминаю про тебя.
Эти кудри дерзко золотые,
Да увяли в белой седине. Ты дарила – говорила:
Вспоминать те годы молодые Трубку новую дарю,
Будем мы с тобой наедине. Оттого не обкурила,
Потому что не курю.
Эй, друг гитара...
Мы прощались – обещал я,
Где ты, юность без конца без края, Выпуская горький дым,
Отчего ты быстро пронеслась? Быть весёлым, быть счастливым,
Неужели, скоро умирая, Быть до смерти молодым.
Мне придётся спеть в последний раз.
И пока дымок клубится,
Эх, друг гитара.... Верным быть тебе вдвойне.
Не забыться, не влюбиться,
Не погибнуть на войне.

Но в сраженье, в зное боя,

В наступательном огне,
Как найти тепло такое,
Чтоб согрело сердце мне?

134

Нет со мной моей голубки,
Взгляда ласкового нет.
Только память, только трубка,
Только вышитый кисет.
Сколько б ни было
в жизни разлук
Слова К. Симонова, музыка Н. Крюкова
Из кинофильма «Жди меня»
Исполняли В. Серова и Б. Блинов
Сколько б ни было в жизни разлук,
В этот дом я привык приходить.
Я теперь слишком старый твой друг,
Чтоб привычке своей изменить.
Если я из далеких краев
Слишком долго известий не шлю,
Все равно, значит, жив и здоров,
Просто писем писать не люблю.
Ты, крылатая песня, лети
С ветром буйным в родные края.
Ждет ли друга, как прежде, узнай,
Дорогая подруга моя
Коль ей грустно, ты сразу поймешь.
Приласкай и ее обними,
Понапрасну ее не тревожь,
Только в сердце мельком загляни!
Я и сам бы с тобою слетал,
Да с рассветом мне в бой уходить...
Я и сам бы любимой сказал,
Что в разлуке невесело жить.
И поведать о том не боюсь,
То для нас небольшая беда
Я ведь скоро с победой вернусь –
Не на час, а навек, навсегда!
Ты, крылатая песня, слетай
С ветром буйным в родные края!
Ждет ли парня, как прежде, узнай
Дорогая подруга моя....
Девушка из маленькой таверны
Портовая песня 1930-х гг.
Имела множество вариаций.
Вариант Астафьева
Девушку из маленькой таверны
Полюбил суровый капитан.
Девушку с глазами дикой серны,
И с улыбкой девственных диан.
Полюбил за пепельные косы,
Алых губ нетронутый каралл,
В честь которых бравые матросы,
Выпивали не один бокал.
С берегов, похожих на игрушки,
Днем морские бархатны луга.
Сибирская школа
Для нее скупал он безделушки,
Ожерелья, кольца, жемчуга.
Каждый год с апрельскими ветрами
Из далеких и Балтийских стран,
Белый бриг с пушистыми коврами
Вел домой суровый капитан…
И как рыцарь, ласковый и верный,
Он спешил на мирный огонек;
К девушке из маленькой таверны,
К девушке – виновнице тревог!
А она с улыбкой величавой,
Принимала ласку и привет
И однажды резко и лукаво
Бросила безжалостное – нет!..
Он ушел, покорный и суровый,
Головой печальною поник,
А на утро чайкой резвой,
Таял на востоке в море бриг.
В небесах летали альбатросы,
Стих на море грозный ураган.
Не могли никак понять матросы,
Отчего так хмурен капитан.
(И)Никто не ведал той печали,
Отчего так долго, в ранний час,
Девушка из маленькой таверны
С океана не спускала глаз.
У него боролось(я) два чувства,
Побеждала гордость и любовь.
И решил в душе любовной, грустной,
Девушку не видеть больше вновь.
А в апреле с новою свирелью,
Из далеких и Балтийских стран
К берегам далеким беспредельно
Не вернулся больше капитан.
Девушка из маленькой таверны,
День и ночь сидела у окна.
И глаза испуганные серны
Отцвели для песен и вина.
И никто не мог понять в июне,
Даже сам владелец кабачка.
Девушка, что в полночь полнолунную
Бросилась в море с маяка…
______
Средь равнины (... ) моря,
С берега сигнал печальный дан,
То пустил себе в минуту горя
Пулю в лоб суровый капитан.
Так они друг другу были верны
И погибли от сердечных ран,
Девушка из маленькой таверны
И морской суровый капитан.
135
 Сибирская школа
Однозвучно звучит колокольчик
Слова И. Макарова, ямщика сибирского тракта, му-
зыка Булахова. Вариант Астафьева
Однозвучно звенит (звучит) колокольчик
И дорога пылится слегка.
И уныло по ровному полю
Разливается песнь ямщика.
Сколько мысли в той песне любимой,
Сколько грусти в напеве родном.
И от звуков той песни знакомой
Разгорается сердце огнем.
И напомнила прошлые ночи,
И родные поля, и луга,
На сухие поблекшие очи,
Как искра навернулась слеза.
Однозвучно звенит (звучит) колокольчик,
И дорога пылится слегка.
Ямщик смолк, и по ровному полю
Дорога пред ним далека, далека.
21.01.46 г.
Песня скрипача
Популярная мелодия 1930-1960 гг.
Исполнялась в различных вариациях
Вариант Астафьева
Молод и горяч жил один скрипач
Пылкий и порывистый, как ветер.
Горячо любя, отдал он себя
Той, которой нет милей на свете.
Пой, моя скрипка, пой,
Расскажи, как солнце нам смеётся,
Расскажи ты ей о любви моей,
И о том, как сердце сильно бьется.
Денег ни гроша, но поет душа,
Разливая звуки чудной скрипки,
18 лет, счастья в жизни нет
И вся жизнь прошла в ее улыбке.
Пой, моя скрипка, пой…
Вот пришел другой – с сумой золотой,
Разве мог я спорить с богачами.
И она ушла… Счастье унесла…
Только скрипка плакала ночами.
Плачь, моя скрипка, плачь…
Расскажи, как на сердце тоскливо,
Как в тиши ночей, думалось о ней
Может быть, с другим она счастлива?
Плачь, моя скрипка, плачь…
136
Михаил ЛЕРМОНТОВ
Родина
Вариант Астафьева
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю – за что не знаю сам –
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям…
Проселочным путем люблю скакать в телеге,
И взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень,
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи кочующий обоз,
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник вечером росистым
Смотреть до полночи готов
На пляски с топотом и свистом
Под говор пьяных мужиков.
М.Ю.Л. 20.12.45.
Вальс «На сопках Маньчжурии»
Слова Степана Гавриловича Петрова (Скитальца),
1906 г. Имеет несколько вариантов
Вариант Астафьева
Страшно вокруг.
Ветер на сопках рыдает,
Порой из-за туч выплывает луна,
Могилы бойцов освещает.
Средь будничной тьмы,
Житейской обыденной жизни,
До сих пор не можем забыть мы войны,
И льются горючие слезы.
Плачет отец, плачет жена молодая,
Плачут все, как один человек,
Злой рок и войну проклиная.
А слезы бегут, как волны далекого моря.
На сердце моем тоска и печаль
И бездны далёкого горя.
Белеют кресты
Великих героев проклятьем.
Тени прошедшего движутся вновь,
О жертвах в боях твердят.

Правильный вариант строфы:
Белеют кресты
Далёких героев прекрасных.
И прошлого тени кружатся вокруг,
Твердят нам о жертвах напрасных.
Сергей ОРЛОВ
Бой прошёл
Сибирская школа
Пред нами поле боевое,
Поле боя, славное для нас.
Солнце встанет яркое, большое,
И получен боевой приказ.
Буду жить – пожмем друг другу руки.
Закипит взволнованная кровь;
Ярче счастье будет после муки
И сильнее нежная любовь.

Бой прошел. Умолкла канонада. Ну, а если на переднем крае

В стан врага со свистом не летят Мне в бою придется умирать.
Сотни мин и тысячи снарядов, Ты не плачь – смертей двух не бывает,
Дождь свинца, осколков и гранат. А одной, мой друг, не миновать.

Сердце обжигало нетерпенье. Погорюешь, погрустишь от скуки,

Враг разбит! – и сердцу веселей! Друга встретишь и полюбишь вновь.
Прочитал сейчас, как наставленье, Ярче счастье будет после муки
Письмецо, от ласточки своей. И сильнее нежная любовь.
Прочитав, я лёг, заснув счастливый.
Чудный сон мне в жизни не забыть!
Вижу я тебя на поле боя –
Ты идешь за счастье – немца бить!

Вижу я тебя, такой, как прежде,

Косы вьются по твоим плечам,
Узнаю по взору, по одежде,
По знакомым ласковым речам.

В этом сне счастливые мгновенья

Не развеял грохот батарей.
Из сражений в логове зверином
Я пронес их в памяти своей.

Если долго не было ответа

От тебя, любимая моя,
Ни друзьям, ни солнечному свету,
Ничему не радовался я!

Ты писала редко, но с тобою,

Был всегда я сердцем и душой,
И как лучший друг на поле боя,
Ты была, любимая, со мной.
Кончил я войну в большом сражении,
Победил, разбил фашистов я!
Реет наше знамя над Берлином,
Жди, приеду в родные края!
11.01.46 г. С. Орлов Аделя Владимировна Броднева – директор Лите-
ратурного музея. День его рождения был отпразд-
В окопе. нован в день рождения великого русского поэта
Вариант Астафьева. Александра Сергеевича Пушкина – 6 июня 1997
года. В 2000 году уникальный музей открыл свои
Ночь прошла тревожная, глухая. экспозиции в полном объёме, с тех пор он стал
Тает мрак, а я еще не спал, неотъемлемой частью культурного простран-
О тебе всю ночь, моя родная, ства города и полюбился горожанам и гостям
Я всю ночь в окопе промечтал. города. Экспозициям музея дали свои положитель-
ные отзывы такие великие писатели-современни-
Ничего, что мы с тобой в разлуке, ки, как Астафьев и Распутин, известные критики
День придет, и встретимся мы вновь. Анненский и Яранцев, и другие.
Ярче счастье будет после муки
И сильнее нежная любовь.

137
 Сибирская школа
С.В. ПАКАЕВ
Вечер
Тихий вечер спускался над лесом,
Приутих орудийный огонь.
Далеко за речонкой белесой
Заливается громко гармонь.
Хорошо после жаркого боя,
В этот вечер, такой голубой,
Под разливы баянного строя
Подружиться, тальянка, с тобой.
Поднимает весна фронтовая,
На душе море чувств и огня,
Лейся, песня моя боевая,
Расскажи дорогим про меня.
Расскажи и пропой про меня,
Расскажи и пропой ты подруге,
Как в упорном горячем бою,
Вспоминаю я часто о друге,
Защищая отчизну свою.
С новой силой врага сокрушая,
С буйным гневом решительных чувств,
День наступит, моя дорогая,
Я с победой к тебе возвращусь.
(Далее приписка в прозе)
Я люблю, когда меня обнимают, сказала девушка и
положила голову на колени. В жизни так мало удо-
вольствий, вздохнула она…
***
Можно всё заветное покинуть,
Можно все бесследно разлюбить,
Но нельзя к минувшему остынуть,
И нельзя о прошлом позабыть!
И когда второй тебя обнимет,
Ты ему ответишь, как и мне,
И тогда забьется мое сердце
Где-то здесь, в далекой стороне.
Ты далеко
Мне сегодня грустно почему-то,
В горле не расходится комок.
В горькую тоскливую минуту
О тебе я вспоминал, дружок.
Близкая, понятная, родная,
Как же от меня ты далеко!
Как истосковался, как тоскую,
Как мне на чужбине нелегко.
Ничего, что нынче я скучаю:
Я силён и всё переживу,
Я в письме тебя хоть поцелую,
Если невозможно наяву.
138
Нам с тобой сегодня слов не надо,
Пусть о днях, о наших золотых,
Пропоет нам ветер серенаду,
Шелестят пусть тополей кусты
Мы вдвоем, и наш сегодня вечер,
На траве, как искорки, роса.
Нам легко, мы рады этой встрече,
С нами ветер, небо и леса.
Пролетит так тихо день рабочий.
Хорошо теперь и помечтать,
И друг друга так вот, между прочим,
Невзначай, но крепко целовать.
Что же делать, если сердце бьется,
Если бьется радости родник,
И луна-проказница смеется,
Из-за леса высунув язык.
Мы с тобой сегодня, друг любимый,
Ничего не надо больше мне.
Хорошо любить и быть любимым
И гулять по лесу при луне.
Весеннее тангО
Слова С. Стрижова, музыка В. Козина.
Не позднее 1941 г.
Стояла ночь(Сияла ночь), в окно врывались гроздья
белые
Цвела черемуха, о, как она цвела!
Тебя любил, тебе шептал слова несмелые.
Ты в полночь лунную мне сердце отдала.
Рояль закрой – ты подошла, тихо промолвила:
– Твоя любовь запала в сердце глубоко.
Пройдут года – ты вспоминай меня, любимая,
Не забывай моё весеннее тангО.
Прошли года, но нет тебя со мной, любимая,
Так хорошо с тобой мне было и легко.
Рояль закрой – уж не звучит мое любимое,
Тобой забытое весеннее тангО.
Красноярск
Сентябрь. 2011
«Веселый солдат» Виктор Астафьев
Дружеский шарж Н. Лисогорского
26 марта 2011 года в Красноярске официально распахнул двери клуб почитателей Виктора Петровича Астафьева
«Затесь», созданный при краевой научной библиотеке. Решение о его создании было принято в дни памяти писателя
в конце 2010 года. И первыми гостями стали «песельницы» из Овсянки – ансамбль «Енисеюшка», руководит которым
Елена Геннадьевна Вопилова.

Фото Александра Швецова

Дивногорск
 Дороги юных астафьеведов

Игарка. Бывший детдом

Игарка. Енисей

На Васюткиной тропе

У здания бывшего детского дома

из Подтёсово
Пермь. В этом доме жил Астафьев

Домашний астафьевский музей

Анатолия Козлова в Красноярске

На пермской земле

О дорогах юных астафьеведов читайте на стр. 161

 Музей Астафьева

Вход в музей Рабочий стол писателя в музее

Астафьевские книги глазами детей Экскурсия для британских гостей

Фото Марины ПАНФИЛОВОЙ

в Железногорске

Вопросы писателя для игры на «Поле Чудес» Царь-рыба из бумаги

Директор гимназии Евгения Бреус Диплом почетного ученика

Репотраж из гимназии имени В.П. Астафьева читайте на стр. 157

 «У астафьевских
Кадры из фильма Красноярской
родников»
государственной телерадиокампании

Отклик на фильм читайте на стр. 124-125


Рисунок Марии Серовой
Даша ГУСАРОВА
8 лет
Солнышко
Солнце красное проснулось.
Всему миру улыбнулось!
Нет у солнышка печали –
На него же не кричали.

Любит бегать солнышко,

Прыгать и играть.
На лужайке солнышко
Любит погулять!

Заглянуло красное
Вдруг в моё окно,
И от светлых лучиков
Стало мне тепло.

А в окошко посмотрю –
солнышко кругом:
Освещает улицу,
Освещает дом.

Енисейку приветствует Незнайка поселок Емельяново

О новом красноярском журнале для детей читайте на стр. 156

 Сибирская школа

Песни сердца моего

Галина ШЕЛУДЧЕНКО

Воспоминания
Галина Александровна – известный в Красноярском крае радиожурналист. Обладая
абсолютным музыкальным слухом и виртуозной игрой на гитаре, она создала с дик-
тором краевого радио Елизаветой Григорьевной Костырей уникальный певческий дуэт, который высту-
пал даже перед телеаудиторией всей страны. И сейчас Галина Шелудченко продолжает активную кон-
цертную деятельность. Все ее выступления проходят с неизменным успехом.

С
ентябрь 1977-го. По Красноярску прошел становились все сложнее, и меня все время под-
слух: из Вологды прилетел писатель Астафьев, пирал этот материал. Кирпичом лежал на душе.
остановился у родных в Овсянке. Читающей Просился на бумагу. Хотелось освободиться от
публике уже были известны некоторые его произ- него…». И далее: «Иногда я горько шучу: один чело-
ведения, в том числе и «Царь-рыба», которая была век так много читал о вреде алкоголя, что бросил
отмечена Государственной премией. Появились читать. Мне кажется, что скоро и я брошу писать
поклонники творчества писателя. В том числе и о природе. Это мало на кого влияет, кто-то, мо-
наша семья. В домашней библиотеке было уже не- жет, и прослезится о погубленном лесе, а потом и
сколько книг Астафьева. С каким восхищением чи- сам чего-то срубит, а, может, и сожжет, не погасив
тали мы с мужем «Оду русскому огороду», наслаж- за собой костер». Есть у нас ещё и второе интервью,
даясь ярким образным языком, юмором, с которым записанное Юрием Чернышовым уже в 1999 году.
автор воспел огород-кормилец, во все времена Всё это бережно хранится в нашем домашнем архи-
спасающий наш народ от голода и приносящий в ве, как и многие книги с дарственными подписями
семьи какой-никакой достаток. А сразу было чуднó: Виктора Петровича.
огороду – ода! А ведь по праву и как точно – ода! Я же впервые увидела писателя на встрече с чи-
Потом мы прочли на одном дыхании «Царь-рыбу», тателями в 1980-м, когда он уже навсегда вернулся в
и навсегда были покорены автором. свою Сибирь. Зал был переполнен. На сцене – Вик-
До этого у нас в Красноярске жил известный пи- тор Петрович с женой Марией Семёновной. Сразу
сатель-сибиряк Сергей Сартаков, знаменитый его подкупил его откровенный разговор о себе, о се-
эпическим произведением «Хребты Саянские», мье, что у него после фронта один глаз не видит, и
отдавали мы должное творчеству другого нашего что на Марье он не женился, а сошелся с нею… А та
земляка – Алексея Черкасова, знакоми-
лись с первыми и очень талантливыми Певец ближе к небесам, к великой очищающей тайне...
произведениями Валентина Распутина. И Виктор Астафьев
вот теперь Виктор Астафьев. Было понят-
но: родился новый самобытный огром-
ный талант. Приезд такого писателя был в то время только посмеивалась. Ведь она (мы узнали позже)
сравним разве что с приездом самой большой зна- была не только жена, но и секретарь-машинистка,
менитости. Ведь наш народ тогда не слыл, а именно и хранитель архива, и первый критик его произве-
был читающим народом, иногда и ночами проста- дений. На этой же первой встрече по полной до-
ивающим в очередях за книжными новинками и сталось чиновникам, которые занимали в зале пер-
подписными изданиями. И, конечно, мой муж Юрий вые ряды. Особенно – за безобразное отношение
Чернышов, журналист, тогда главный редактор кра- к природе, к экологии вообще. Писатель говорил
евого радио, немедленно «рванул» в Овсянку, даже о том, что такие большие города, как Красноярск,
без предварительной договоренности с писателем, должны быть окружены зеленым поясом, заповед-
прихватив книгу «Мальчик в белой рубахе». Вер- ными лесами. «А у нас вокруг всё вырубается. Вид-
нулся счастливый, с подписанной книгой. Виктор но, никому ничего не надо». Сказал и выразительно
Петрович вот что сказал тогда о цели своего приез- посмотрел на первый ряд, где сидело начальство.
да: «Мне нужно завершить работу над «Последним Там явно нервничали. А тут еще с галерки, где сиде-
поклоном», я работаю над этой книгой уже 20 лет. ли студенты, раздалось: «Да здравствует Астафьев!».
Нужно пообщаться с земляками, что-то послушать, Зал замер. Кое-где раздались неуверенные хлопки
узнать, окунуться в ту, прошлую жизнь. Да и устал я. и тут же смолкли. Люди растерялись. Ведь здрави-
Хочу отдохнуть. Труд писателя – каторжный труд…» цы провозглашались первым лицам государства,
Ответил он и на вопрос, как возник замысел а тут – писатель! Прошло шевеление по первому
«Царь-рыбы». На эти и другие вопросы писатель ряду, и кто-то угодливо прикрикнул в сторону га-
отвечал и в дальнейшем много раз. Но это было лерки: «Прекратите хулиганить!». Во как!
первое интервью на родине и поэтому, конечно же, С этой первой встречи стало уже ясно – не ко
не безынтересно для читателей-сибиряков. Достаю двору пришелся Астафьев в родном краю для
кассету с записью, и звучит знакомый бархатный с власть предержащих. Впоследствии, когда писа-
хрипотцой голос: «Замысел «Царь-рыбы» подсказа- тель собирался отмечать свое шестидесятилетие,
ла жизнь. Взаимоотношения человека и природы негласно было рекомендовано руководителям те-
139
 Сибирская школа
атров, домов культуры: не предоставлять залы для
встреч с читателями. И тогда Виктор Петрович, ко-
торый не любил торжеств, с легким сердцем укатил
встречаться со своими фронтовыми друзьями в их
родные города.
Познакомились мы с писателем ближе, и на дол-
гие годы свела нас вместе... песня. Однажды у нас
в квартире раздался звонок: «Галя, Юра, завтра мы
встречаемся с Астафьевыми. Приходите». Звонили
Деевы – Виктор Леонтьевич и его жена Зинаида
Иосифовна, наши давние друзья. В свое время они
окончили Высшую комсомольскую школу в Москве.
Вернулись в Красноярск, он на руководящую ком-
сомольскую работу (впоследствии был даже мэром
Норильска), а Зина – в редакцию молодежной газе-
ты «Красноярский комсомолец», где я уже работала.
Мы подружились, нас свела вместе любовь к книге,
к музыке, к песне. Мы часто собирались, пели ро-
мансы, старинные сибирские песни. Виктор Леон-
тьевич виртуозно владел балалайкой и домрой, я с
детства была неразлучна с гитарой, играла на этом
инструменте и Зина. У всех был абсолютный слух.
А у Деева и у моего мужа были голоса приятного
тембра, ну и мы с Зиной, извините за нескромность,
не уступали мужчинам. Конечно, все песни сопро-
вождались нашим «маленьким оркестриком».
Вот в этой семье однажды и оказались Виктор
Петрович с Марией Семеновной. В первые минуты
знакомства мы, конечно, очень волновались, – зна-
менитый писатель, как начать беседу, о чем при-
лично будет говорить? А так как мы уже все были
знакомы с его творчеством и навсегда стали по-
клонниками, то нам подумалось: прилично будет
завести разговор о книгах, что читали, о том, как
восхищаемся стилем, содержанием, героями про-
изведений. И уже начали было… Но Виктор Петро-
вич остановил нас: «Не надо об этом. Критики, изда-
тели… устал от них». И, улыбнувшись, неожиданно
сказал: «А давайте лучше петь, я уже знаю про вашу
певческую компашку». «Компашка» – это слово, с
подачи Астафьева, так и закрепилось за нами на
долгие годы.
«Когда-то я пел на весь Енисей, до самого хрип-
лого голоса. Попробую и сегодня спеть свою люби-
мую». А нам всем стало вдруг так уютно, так хорошо
– свой человек пришел в нашу компанию. И Виктор
Петрович запел:
Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силёнку,
И крепко же, братцы, в селенье одном
Любил я в ту пору девчонку…
Прекрасный баритон с переливами, с чувством
исполняемая песня. Мы были в восторге! Тут же
включили аккомпанемент – балалайку и гитару. За-
кончилась песня, и мы все так расчувствовались –
до слез. И Виктор Петрович тоже был взволнован:
компания наша явно ему пришлась по душе. Он
много шутил, рассказывал разные байки, а рас-
сказчиком он был отменным. В этот вечер мы много
пели вместе, в том числе, и еще одну песню про ям-
щика – «Ямщик, не гони лошадей, мне некуда боль-
ше спешить». Пели слаженно, разложив мелодию
140
аж на три голосовые партии. Причем, это получа-
лось само собой потому, что у всех был от природы
абсолютный слух, хотя ни у кого не было музыкаль-
ного образования.
К счастью, часть записи сохранилась в моем ар-
хиве. Эти встречи продолжались несколько лет. И
мы уже могли говорить обо всем, что волновало и
восхищало… Мария Семёновна обычно любила на
этих встречах прочитать одно-два стихотворения,
она много их знает наизусть. И как-то заговорила
о поэте Николае Рубцове, как они жили в Вологде,
опекали его. Талантлив был, но страдал от чисто
русской болезни – излишних «возлияний». Виктор
Петрович вспомнил, как поэт напевал под свою ме-
лодию стихотворение «Журавли». И тут же прочёл
эти замечательные стихи. А я пожалела вслух, что
у меня нет ничего рубцовского, а пою лишь на его
стихи «В горнице моей светло». Астафьев пообе-
щал подарить томик из своей библиотеки. И слово
сдержал. И вот я открываю эту тоненькую книжицу,
начинаю читать, а мне хочется петь эти стихи, на-
столько они музыкальны. Нашла страницу с «Жу-
равлями», и моментально сложилась мелодия. На
следующей встрече я уже спела рубцовских «Жу-
равлей». Виктор Петрович очень удивился: «Ты как
будто Николая подслушала, очень похожа твоя ме-
лодия на рубцовскую». Песня эта и теперь в моем
репертуаре.
Я уже писала, что наша уже крепко устоявшаяся
компания стала не только свидетелем, но и участ-
ником многих событий, связанных с семьей Аста-
фьевых. Это и трагические моменты – похороны до-
чери Ирины, и непомерная ноша – необходимость
воспитывать двоих осиротевших внуков (в этом-то
возрасте!). «Не хочет Полька учиться, в школу стыд-
но идти!» – жаловался Виктор Петрович на внучку –
и тут же оптимистично: «Зато макароны научилась
варить!»
Бывали мы и в Овсянке. Писатель показывал нам
свой огород: «Девки помогли вскопать, посадить
грубый овощ (так называл все корнеплоды), а там
возле забора, видите, мой любимый стародуб, ишь
сверкает звездочками. Из тайги принес». И очень
сокрушался, что в последние годы цветок исчез.
В небольшом цветнике у Виктора Петровича рос-
ли «сентябринки», такие кусты с небольшими цве-
точками, напоминающими астрочки. Цвели они до
самого снега. Как память о Викторе Петровиче эти
«сентябринки» до сих пор цветут на наших дачах.
Их выкопал тогда для нас на своей усадьбе он сам.
Часто писатель делился с нами своими пережива-
ниями после посещения симфонического оркестра,
он старался не пропускать эти концерты. «Праздник
души, – говорил Виктор Петрович,  – жаль, что не
все хотят слушать симфоническую музыку, говорят:
я не понимаю. Музыку нужно не понимать, а чув-
ствовать, переживать. Мир музыки – какое великое
искусство!». А как он чувствовал этот мир. Мурашки
бегут и слезы наворачиваются, когда читаешь затеси
«Аве Мария», «Домский собор». Вместе с писателем
ощущаешь: «Благовест. Музыка. Мрак исчез. Взошло
солнце. И никого нет в зале, и только моя присми-
ревшая бесплотная душа, она сочится непонятной
болью и слезами тихого восторга».

– Два величайших богатства в жизни человека
– музыка и природа, – часто повторял Астафьев. –
Песню же человек перенял у ветра, у птицы, у шу-
мящей волны...
«Певец ближе к небесам, к великой очищающей
тайне», – писал он в своих затесях. Эти строки и о
нём. Нужно было видеть и слышать, как самозаб-
венно, забыв обо всем, пел Виктор Петрович свои
любимые песни! Очень любил романсы. И мы ча-
сто пели их в два голоса под мою гитару. Это было
счастье! Всей певческой компанией мы бывали в
гостях у друзей писателя, например, у замечатель-
ного поэта Романа Харисовича Солнцева, который
тоже жил в Академгородке. Его жена Галина пре-
красно готовила бараньи ребрышки, которым от-
давал должное Виктор Петрович. Очень любил он
и изумительно вкусные пироги с рыбой, которые
пекла к каждому «заседанию» Зинаида Деева.
Галина Александровна Шелудченко с юными астафьеведами из Подтёсово
Как-то встречали мы новый год в Академгород-
ке в Доме ученых. А перед этим Виктор Петрович
спросил меня: «Ты выучила романсы из кинофиль-
ма «Жестокий романс»?». – «Конечно, выучила. Буду
петь сегодня». Когда я взяла гитару и запела: «А на-
последок я скажу…», к нашему столу подсел ака-
демик Александров, как оказалось, большой люби-
тель романсов, и у нас с ним сразу сложился дуэт.
Расходились под утро. Транспорт не ходил. Не-
возможно было и такси заказать. И Астафьевы при-
гласили переночевать у них. Благо, их дом близко.
Сибирская школа
Нам с Зиной отвели диван на двоих в зале. Было
нам очень прохладно под тонким пледом. Слышим,
кто-то нас укрывает еще одним посреди ночи. Это
позаботился Виктор Петрович. Он знал, что я очень
подвержена простудам, и было очень трогательно,
что он об этом помнил. Вообще, я поняла , каким
он был заботливым и как умел сопереживать, когда
однажды у нас зашел разговор о том, где кто родил-
ся, как жили-поживали в детстве, юности. И я рас-
сказала о своем папе – директоре школы, который
приютил в интернате детей спецпереселенцев, так
называли сосланных в Сибирь кулаков. Тех привез-
ли на прииск глубокой осенью и бросили в тайге:
копайте землянки, если хотите выжить. Вот детей
мой папа забрал в интернат, а их в семьях было по
несколько человек. И пострадал за это. Расстреля-
ли моего папу в 1938 году в Енисейске, там, где он
родился, и где я родилась.
– А ведь твой папа мог и меня спасти, если бы нас
отправили на ваш прииск… – узнав об этом, сказал
Виктор Петрович. – Значит, как и я, тоже настрада-
лась...
И я заметила, что у него даже поменялось отно-
шение ко мне, стало ещё более сочувственное и
очень доброе. Было несколько встреч с Виктором
Петровичем и вне нашей компании. Но все они, так
или иначе, связаны с песней. Однажды я была при-
глашена на 25-летие магазина «Русское слово». Был
там и Астафьев. «А где твоя гитара? – спросил он.
141
 Сибирская школа
– Я хотел, чтобы ты спела романс «Не уходи, побудь
со мною». И тут он увидел гитару в руках молодого
человека, который аккомпанировал известному в
городе скрипачу Александру Ривкину. Тут же по-
просил его дать мне гитару, и я спела этот романс,
кстати, один из его любимых, наряду с такими, как
«Забыли ль вы» («Глядя на луч пурпурного заката»),
«Не пробуждай воспоминаний».
Было несколько и совершенно неожиданных
встреч. И они тоже связаны с песней. Долгое вре-
мя существовал наш музыкальный дуэт с диктором
краевого радио Елизаветой Костырей. Мы часто
выступали тогда во всех театрах города, в домах
культуры, много пели для ветеранов войны и тру-
да, нас записывало Всесоюзное радио. Во время
съемок телепередачи «Далеко от войны», которая
снималась на Всесоюзном телевидении в Остан-
кино, мы оказались на одной сцене с Виктором
Петровичем, который беседовал о жизни, о войне
с актёром Георгием Степановичем Жжёновым, по-
бывавшем не по своей воле и в нашем Норильла-
ге. Много знаменитых артистов записывали тогда в
этой передаче.
Часто наш песенный дуэт по просьбам отдыхаю-
щих приглашали с концертами в санаторий «Крас-
ноярское Загорье». И вот наш последний концерт.
Завтра уезжать. Зал полон. В основном ветераны
войны. Тогда они еще держались на своих ногах. И
год был юбилейным. Мы пели для них их любимые
песни. Когда концерт закончился, на сцену поднял-
ся человек в орденских колодках, преклонил коле-
ни и сказал нам: «Спасибо вам от всей России!». Нас,
конечно, всегда принимали на «бис», но такое услы-
шать, это дороже всех похвал и наград. А в зале был
в это время… Астафьев. Он, оказывается, только
что приехал на встречу с ветеранами. «Ну, девчон-
ки, да вам же на большую сцену выходить надо», –
сказал он, встретив нас после концерта. «А мы и так
выходим», – скромно ответили мы.
До этого вечера он не слышал нашего дуэта, а в
репертуаре у нас уже было более 200 песен, ро-
мансов, забытых мелодий. А выступлений – более
600. На другой день главный врач Макушкин, сам
большой любитель романса, по просьбе писателя
организовал вечер медиков. Это был еще один не-
забываемый вечер. Главврач принес свою гитару,
и мы с ним играли уже на двух. Пели до самозаб-
вения. И, конечно, приятно удивил приглашенных
своим баритоном Астафьев. А я, как всегда, привыч-
но аккомпанировала ему.
Через день у нас кончились путевки. Мы отпра-
вились в кассу покупать билеты на автобус и тут
снова встретили Виктора Петровича: «Собрались
уже? На чем поедете?». Узнав, что на автобусе,
предложил: «За мной машина приедет завтра, уве-
зем и вас». И мы с комфортом, под забавные байки
писателя, доехали до Красноярска. Помню, в до-
роге Астафьев шутил, глядя на красивого, хорошо
сложенного молодого шофера: «Вот от кого девкам
надо рожать детей, укреплять русскую нацию». Па-
рень смущался, краснел, а Виктор Петрович только
посмеивался.
Следующая встреча с Астафьевым произошла…
142
в Монголии. Да, вот так! В год 50-летия победы над
Японией и окончания второй мировой войны. В
связи с этим событием с визитом мира и дружбы,
отправилась в эту дружественную страну делега-
ция Советского комитета защиты мира. В нее вклю-
чили и меня, как активную участницу краевого со-
вета, остальные делегаты были из разных городов
и республик СССР. Возглавлял делегацию первый
секретарь ЦК Литвы.
Побывав в первых городах и на предприятиях
Монголии, которые тогда строили специалисты
из нашей страны, мы приехали наконец в столицу
Улан-Батор и поселились в одноименной гости-
нице. Нас поместили в двухместный номер еще с
одной делегаткой тоже из Красноярска. В этот же
день к нам зашел, нет, влетел Володя Дагуров –
поэт из Ленинграда. «Вы даже не догадаетесь, с кем
я сейчас встретился – с Астафьевым, вашим земля-
ком. Он за меня когда-то слово доброе замолвил. Я
ему очень благодарен. Конечно, я сказал ему, что
здесь есть две дамы из Красноярска, и он будет
ждать нас вечером на встрече с монгольскими ли-
тераторами».
Оказывается, пригласили Астафьева и еще не-
скольких писателей-фронтовиков в Улан-Батор по
тому же поводу, прибыл и трижды Герой Советско-
го Союза летчик Александр Иванович Покрышкин,
с которым у нас была встреча. И вот вечер. Володя
заходит за нами. И мы отправляемся на встречу. За-
ходим в огромный номер, куда поселили писате-
лей-сибиряков. Там уже собрались и хозяева-мон-
голы, человек десять, поклонники творчества
Астафьева. Виктор Петрович идет мне навстречу,
улыбается: «Возможно ли такое? Ну и замечатель-
но, зато покажем, как надо петь русские песни и
романсы». Я смотрю – гитара. «Заказал, принесли.
По описанию Володи, я догадался: одна из красно-
ярских дам, это ты, – объяснил Астафьев, – поэтому
и запасся гитарой». И встреча из предполагаемого
разговора о литературе, о творчестве, преврати-
лась в концерт русской песни и романса. Мы пели
вместе и порознь. Монголы не могли прийти в себя
от удивления – поёт сам Астафьев! Да как поет! А
Виктор Петрович был в ударе, показывал «класс»
хозяевам. Потом они пели на своем языке – дела-
ли «отвечание». Затем Астафьев подписал стопку
книг, которые наши делегаты предусмотрительно
успели купить в книжном магазине. Вечер на этом
закончился. А на другое утро сибирские писатели –
в пустыню Гоби. А мы – домой.
Впоследствии Виктор Петрович с восхищением
рассказывал об увиденном. «Надо же так любить
природу, чтобы приходить в восторг от пустыни», –
смеялись мы, собравшись снова в своей «компаш-
ке». А он повторял: «Это незабываемо!» Да, в душе
Астафьев был все-таки романтиком. Несмотря на
трудное детдомовское детство, в нем победил
все-таки тот мальчик из «Последнего поклона»,
окружённый бабушкиной заботой и удивительной
красоты миром природы. И всегда на вопрос, какие
для него самые удивительные и прекрасные места
он отвечал, что самые прекрасные, самые родные и
вообще самые-самые – это деревня Овсянка, Ени-

сей, горы, река Мана, – всё, что окружало с детства.
И при этом он говорил: «И каждый раз я убежда-
юсь, как бессильны слова перед этими красотами,
перед этим великолепием».
«Последний поклон» это для меня особенная
книга. Мне казалось, что этот мальчик, герой книги,
это я, и все это происходит со мной, хотя увидеть
деревню мне пришлось только в 9-летнем возрас-
те. В маленькую деревушку мы спрятались с мамой,
когда арестовали моего папочку: мы получили
ярлык «семья врага народа» и боялись лагерей. А
деревня эта стала для нас добрым домом, где я на-
училась всем сельским занятиям. Любила слушать
отличную от городской речь местных жителей,
особенно интересно было слушать бабушек и де-
душек, которые то и дело «сыпали» пословицами,
поговорками, прибаутками и частушками. Спасла
нас деревня от голода в войну и после войны. А по-
мог все тот же его Величество огород, которому по
праву воспел оду Астафьев.
Помню, как закрыв последнюю страницу «По-
следнего поклона», я словно оцепенела, не мог-
ла прийти в себя от какой-то щемящей грусти, от
чувства благодарности писателю за правду, за из-
умительно образный язык его, астафьевский. Когда
снобы, выросшие на асфальте, а то и в деревне, но
выехавшие в город, говорят, что книги Астафьева
им непонятны, что им чужд, видите ли, деревенский
язык, хочется пожалеть этих людей, которые не зна-
ют, не хотят знать своей истории, своих корней. А
истоки русского литературного языка, его неверо-
ятная образность, его сочный колорит там, в диа-
лектах, множественных говорах, которые талант-
ливо используют в своих произведениях русские
писатели. Жаль, что мы не можем сейчас одолеть
ту мешанину из сленга, неумело и некстати ис-
пользуемых иностранных слов, ту абракадабру, на
которой стали изъясняться люди. Не получится ли
так, что наш замечательный, живой, образный язык
наши внуки будут изучать по произведениям гени-
ального нашего земляка?
Но вернусь к нашей музыкальной компании, ко-
торую постигло большое горе: ушел из жизни Вик-
тор Леонтьевич Деев. И в ночь с 16 на 17 сентября
1991 года Астафьев написал по этому печальному
поводу очень грустные стихи «Листья падают», и,
они появились в «Красноярском рабочем» с посвя-
щением: «Настоящему сибиряку В.Л. Дееву». Со вре-
менем красноярский композитор Владимир Яков-
левич Пороцкий написал музыку к этим стихам, и
получился, как выразился Виктор Петрович: «Впол-
не приличный романс». Впервые он был исполнен
на юбилейном вечере в Большом концертном зале
в день 70-летия писателя. Замечательно исполнил
его Борис Ванетик, в то время артист театра музы-
кальной комедии.
Виктор Петрович попросил меня записать этот
романс, как он выразился, «твоим женским голо-
сом». Просьбу я выполнила. Записала в музыкаль-
ной радиостудии и кассету отдала писателю. А он
мне сказал: «Галя, пой этот романс на своих концер-
Сибирская школа
тах… в память обо мне». И я выполняю его прось-
бу. В моем репертуаре это одно из самых любимых
произведений – моё и моих слушателей.
Последняя встреча с Астафьевым произошла не-
жданно-негаданно, но снова в санатории «Красно-
ярское Загорье». Мы приехали с подружкой, тоже
пострадавшей от репрессий, как и я, по последним
льготным путевкам (вскоре нас лишили этого). Пер-
вым делом, конечно, кинулись в библиотеку, взять
какое-нибудь чтиво. Вижу: вроде Виктор Петрович
сидит с развернутой газетой. Опять поудивлялись
нежданной встрече. Он пожаловался на плохое
самочувствие: «Хоть десять дней пролечился. Вот
сегодня встречаюсь с ветеранами, а завтра домой.
Я видел афишку, у тебя, оказывается, концерт по-
сле моего выступления». Я, конечно, пришла на его
встречу.
...Клуб полон. Виктор Петрович говорит уже око-
ло двух часов, а некоторые ветераны задают и зада-
ют очень нелицеприятные вопросы. Всем уже было
известно, что не со всеми бывшими фронтовиками
складывались у писателя отношения. Астафьев то
и дело достает платок, вытирает вспотевшее лицо.
Видно, что он держится из последних сил. Наконец,
его отпускают, и Астафьев, обратившись к аудито-
рии, объявляет: «А сейчас Галя Шелудченко попо-
ет вам романсы и поднимет вам настроение». Так
как все уже порядком устали, я спела только один
романс «Листья падают», назвав автора стихов и не-
мало удивив этим собравшихся: «Разве он и стихи
пишет?». А «полнометражный» концерт состоялся
уже следующим вечером.
С тех пор я не встречала Виктора Петровича.
Вскоре из нашей замечательной музыкальной ком-
пании осталась, увы, одна я. «Ход времени нельзя
остановить». Прощалась с писателем, как и все, в
краеведческом музее, отстояв на морозе в огром-
ной очереди. С тех пор замечательная книга пол-
ных его «Затесей» всегда лежит на моём ночном
столике. Открываю ее, когда хочется поговорить
с умным, мудрым человеком... В моем книжном
шкафу произведения Астафьева занимают целую
полку. Все они с автографами писателя. Особенно
ценна для меня книга «Русский алмаз». Она пода-
рена мне писателем в 1995-м, в год его 70-летия, с
одним очень дорогим для меня пожеланием: «Пе-
вунье Гале Шелудченко, чтобы долго не умолкал ее
романс, и звучала гитара вечно!». Есть музыкальное
пожелание и в рождественской открытке: «Доро-
гая Галя! С Рождеством Христовым! С Новым годом!
Играй, пой дольше, проживешь больше!»
Может быть они, эти добрые астафьевские поже-
лания, помогают мне до сих пор сохранять «музы-
кальную» форму и быть востребованной в мои уже
немолодые годы. Спасибо, Виктор Петрович! Буду
петь Ваш романс, пока поётся!
Красноярск
Апрель-сентябрь 2011-го
143
 Сибирская школа

Ах, осень,осень!
Владимир ПОРОЦКИЙ

Мы связались по электронной почте с композитором Владимиром Яковле-

вичем Пороцким, который живет сейчас в Германии. И он рассказал об исто-
рии создания так полюбившегося многим романса. Ему слово: «А история
такова. Виктор Петрович продиктовал Марии Семёновне текст, который был
напечатан... в единственном экземпляре. Из-за неправильно заложенной копирки второй экземпляр от-
печатался на оборотной стороне первого листа. Этот экземпляр и отдал писатель одному красноярско-
му композитору, который продержал стихи у себя полтора года, так и не написав музыку. Как-то Виктор
Петрович, будучи в филармонии, спросил меня: не взялся ли бы я за написание музыки к его стихам, так
как ему они очень дороги в связи с посвящением другу... но беда в том, что он не может вспомнить всё
стихотворение, а второго экземпляра нет!..

При этом присутствовал Илья Лазаревич Клеймиц, который и взялся отыскать пропавший текст. Он его
нашел у композитора и принес мне (действительно, листок был с двусторонней печатью, на обороте текст
напечатался наизнанку). Когда я его получил в руки и прочитал, меня по-настоящему резанула строка: «И
улетают птицы, нами недобитые... То пролетают годы нами недожитые». Пока я ехал в троллейбусе от фи-
лармонии до своего дома на улице Матросова, где-то 15 минут, романс полностью сложился в голове, как
говорится, на одном дыхании, так что мне оставалось лишь только записать его.

А первого исполнителя, Бориса Ванетика, нашла моя жена – певица Ольга Синицына, которая увидела
и услышала его в одной из телепередач Красноярского ТВ. Я сделал фонограмму, и Борис тоже «на одном
дыхании» записал его в студии. Затем по инициативе Ильи Лазаревича мы поехали в больницу, где Виктор
Петрович и услышал впервые этот романс (об этой необычной «премьере» была заметка в «Красноярском
рабочем»). Самым дорогим для меня подарком после исполнения было то, что я увидел слезы в глазах
Виктора Петровича... Вот такова история, которая тогда казалась самой обыкновенной жизненной ситуа-
цией, а теперь представляется уже некоторым событийным явлением... Рад всегда вестям из Красноярска,
работа и жизнь в котором стала для меня лучшим периодом жизни и творчества. Шлю самый горячий
привет красноярцам! И ноты романса».
Виктор АСТАФЬЕВ
Падают листья (первоначальное название романса)
Над Енисеем осени круженье,
И листья светло падают в реку.
И острова плывут, как листьев отраженье,
А сердце рвется вслед прощальному гудку.
Тревоги нет, а лишь тоска. И горе
Листом увядшим над рекой кружит,
И не слезой, а песней о далеком море
В краю полночном память, память прозвучит:
ПРИПЕВ:
Ах, осень, осень,
Зачем так рано,
Зачем так скоро прилетела ты?
Зачем ты утренним туманом
Закрыла летние цветы?

И улетают птицы, нами недобитые,

И в небе стон, стоит, прощальный стон,
То пролетают годы, нами недожитые…
Над Енисеем листьев, листьев перезвон.

ПРИПЕВ:

Ах, осень, осень,

Зачем так ярко
В час угасанья ярко светишь ты?
Зачем в груди так холодно, так жарко
144 От этой неизбывной красоты?
От неизбывной этой красоты.
Сибирская школа

145
 Сибирская школа

146
Сибирская школа

147
 Сибирская школа

148
 Сибирская школа

«Мы боль излили в песне»

Маргарита ПЕТРОВА:

Песня «Горечь калины» написана мною на стихи талантливой поэтессы из Красноярска-26 (ныне – Же-
лезногорск) Нины Гурьевой. Творчество Виктора Петровича Астафьева сопоставимо с суровой мощью
Енисея. Как и все русские люди, мы были глубоко потрясены уходом Астафьева. И боль свою излили в этой
песне. «Какая утрата, какая утрата! Невосполнимо пространство ее…» – эти строки глубоко и проник-
новенно звучат в исполнении солистки Красноярского театра оперы и балета, лауреата международных
конкурсов, обладательницы общероссийской премии «Известность» Анны Киселевой.

Нина ГУРЬЕВА
Горечь калины
Сибирская осень чиста и невинна.
Суровую мощь Енисей распростер.
Поспела калина, пылает калина
В усадьбе Астафьева, словно костёр!

Широкие лавки, покрашенный столик,

И гроздья калины ложатся в ладонь.
Открыт для любого ухоженный домик,
И в печке приветливо светит огонь.

А горечь калины уже сладковата,

Плоды от мороза сочнее ещё.
Какая утрата. Какая утрата!
Невосполнимо пространство её...
Композитор Маргарита ПЕТРОВА
Сибирская осень чиста и невинна.
Суровую мощь Енисей распростер.
Поспела калина. Пылает калина
В усадьбе Астафьева, словно костёр!
149
 Сибирская школа

150
Сибирская школа

151
 Сибирская школа

152
 Сибирская школа

Астафьев из Сибири родом

Александр Дмитриевич ШЕМРЯКОВ – известный красноярский композитор и певец, автор шести
музыкальных сборников. Детство его пришлось на годы Великой Отечественной войны. Его отец погиб
в 1942-м. Как помощник машиниста паровоза, он имел «бронь», но счел невозможным для себя работать
в тылу и ушел добровольцем на фронт (как и Виктор Астафьев). Сиротами осталось трое детей.
«В нашей семье пела мама, дядя Кондратий Никифорович играл на балалайке, – вспоминает Александр
Дмитриевич. – Вообще, в доме музыка была царицей. Мой двоюродный дядя – начинающий артист
драматического театра им. А.С. Пушкина Владимир Шварев дружил с актером этого же театра
Иннокентием Смоктуновским, который со временем достиг мировой славы и стал народным артистом
СССР. Я часто присутствовал при их разговорах, с восторгом слушал в их исполнении стихи и басни. Они
всё это делали задушевно и искренне. С раннего детства меня тянуло к музыке, уже тогда рождались
некоторые интересные, на мой взгляд, мелодии»

Астафьев из Сибири родом

муз. Александра Шемрякова
сл. Анатолия Третьякова

Овсянки он сын, В сорок втором

Бегал босым… Небо костром,
Ветром родным Пушечный гром –
Вольно так дышится. Помним всегда о том:
Будут потом: Там фронтовик,
Север, детдом. Врага громит…
Повесть о том Пусть Бог хранит
Напишется. Астафьева.

Припев: Припев.

Недаром говорят: Через года

«Астафьев – самородок!» Люди сюда
Таежные края, Мчат в поездах,
Он из Сибири родом. Рядом чтоб быть всегда.
Таежные края, Пусть дни летят,
Он из Сибири родом. Словно в кино,
Видеть его
Опять дано!

Композитор и певец Александр ШЕМРЯКОВ Припев.

153
 Сибирская школа

154
У астафьевских
родников

Если бы всё в мире делалось по желанию

и разуму детей, не ведающих зла...

Виктор Астафьев

Фото Сергея Прохорова

 У астафьевских родников

Звонки из детства
Знакомьтесь: «Енисейка!»

Т
оропясь, а кто и в спешке, мы покинули од- году, в начале учебного года, журнал с мальчишкой
нажды Страну Детства, не заметив, когда и как в лодочке на обложке, названным Енисейкой, с рас-
пересекли невидимую границу, и, уже отбе- сказами и стихами современных авторов, допол-
жав или отойдя на приличное расстояние, вдруг ненный произведениями классиков, вышел (а ско-
заметили, что забыли там, не взяли с собой что-то рее, выплыл) в свет. В мае следующего года, перед
очень важное и нужное: то летними каникулами приплыл в
ли волшебную палочку, то Красноярск «Енисейка-2010». Рас-
ли ковёр-самолёт, то ли клу- ширенный и пополневший номер
бок, разматывающаяся нить собрал под своей обложкой уже
которого укажет нам безо- не только литераторов с берегов
шибочный жизненный путь. Енисея. Москва, Поволжье, Урал,
И оборачиваемся мы порой Алтай – вот адреса некоторых
назад, и ищем дорожку-тро- наших авторов, а, следовательно,
пинку, по которой можно и читателей. Адреса, куда уже до-
было бы хоть ненадолго, плыл наш «Енисейка».
хоть на часок или даже на А в дни весенних каникул ми-
минутку вернуться в дет- нувшего учебного года в Красно-
ство. Но «в детство нить обо- ярской краевой научной библио-
рвалась»… и только память теке юным и взрослым читателям
порой связывает нас с дет- был представлен «Енисейка-2011».
скими годами нашими и за- Новые рассказы, сказки, загадки
ставляет кого задуматься, а и стихи для детей были представ-
кого умилиться над тем или лены авторами, уже известными
иным эпизодом из детства, а читателям и новыми. Встречали
кого-то заплакать. «Енисейку» красноярские писате-
Хотим мы или нет, а дет- ли Анатолий Янжула, Александр
ские годы через память Матвеичев, Михаил Шаповалов,
нашу, колебания души, че- Галина Рукосуева, певица Лариса
рез внезапно пришедшую Мерзлякова, бард Леонид Винни-
мысль живут рядом с нами, ченко, детский ансамбль русской
давно уже или только вчера вступившими в жизнь песни, музыкальная группа преподавателей «Ли-
взрослых. Они отправляют нам импульсы по неви- цей», юные таланты из Красноярска, Емельянова,
димому коридору, оттуда, издалека, куда нам уже не Берёзовского района, гости из Хакасии и Дивно-
вернуться и ничего не поправить. Они преследу- горска, а ещё Незнайка, Весна-Красна, вечно что-
ют нас искринками, вспыхнувшими в памяти, едва то теряющая и забывающая семиклассница Рада,
слышными звоночками-напоминаниями, что все мы образ которой представила поэтесса и музыкант
«родом из детства». Искринки и звоночки, застиг- Маргарита Радкевич.
нув нас внезапно, растеребят, быва-
ет, душу, и взрослый человек, будь
ему тридцать или семьдесят пять, не В 1939 году, будучи на первой в жизни новогодней ёлке, бедной, дет-
просто предаётся воспоминаниям, домовской, которая, конечно же, мне показалась сказочно-роскош-
не просто возвращается мысленно, ной, в разгар веселья и праздника я горько расплакался... и многие
а (вдумайтесь в это слово!) впадает в сироты тоже расплакались...
детство. Звонки из детства заставля- Виктор Астафьев, из воспоминаний о детстве
ют человека вновь пережить детские
годы, вспомнить всё хорошее и зо-
лотое, что было. Это они, звонки из детства, застав- Ну, а «Енисейка» отправился дальше путешество-
ляют вновь взяться за несколько раз уже перечи- вать по рекам и озёрам большой нашей страны,
танные книги из наших школьных лет и по-новому обещая вернуться в дни зимних каникул 2012-го
прочесть их и переосмыслить. Это они, звонки из с новым багажом литературных произведений.
детства, заставляют человека взяться за перо и на- Счастливого плавания! Ветер пока попутный.
писать воспоминание, рассказ, стихотворение. Сергей КУЗИЧКИН,
Звонки из детства. Это они подтолкнули нас, не- редактор «Енисейки»,
скольких авторов из Красноярска и других городов член Союза российских писателей.
и сёл края, к изданию детского журнала, и в 2009

156

Открываем Россию
Марина ПАНФИЛОВА
Добрая дружба связывала знаменитого русского писателя с железногорской гимназией № 96, присвоившей
ему звание почётного ученика. После его ухода из жизни гимназия стала первым учебным заведением в
Красноярском крае, которому в 2002 году было присвоено имя Виктора Петровича Астафьева. В память о
писателе здесь создан музей, ныне получивший признание на краевом, российском и международном уровне.
Очередь на экскурсовода
Перешагнув порог добротной деревянной две-
ри, попадаешь в уютную светлицу деревенской
русской избы, где всё дышит памятью о знаменитом
писателе: словно на машине времени, переносишь-
ся из Железногорска – в деревню Овсянка, из века
нынешнего с его стремительными скоростями – в
размеренный крестьянский быт века минувшего.
Мы – в музее памяти Астафьева, созданном в гим-
назии № 96, носящей имя Виктора Петровича. Здесь
собрана коллекция бесценных экспонатов: книги с
автографами писателя, личные вещи, переданные
его женой Марией Семеновной, переписка препо-
давателей и гимназистов с писателем.
«Крест бесконечный» – так называется один из
основных разделов экспозиции, посвященный
писательскому труду. Директор гимназии Евгения
Валерьевна Бреус как радушная хозяйка знако-
мит меня с музеем – своим любимым детищем.
«Обстановка в комнатах скромная, но добротная,
всюду витал дух размеренности, гостеприимства
и… справедливости», – таким запомнился Евге-
нии Валерьевне дом писателя, когда она впервые
приехала к нему в Овсянку. В музее можно увидеть
рабочий стол писателя: здесь нет исторических
раритетов, вещей, принадлежавших Астафьеву, но
точно передана атмосфера его дома в Овсянке. На-
стольная лампа очень похожа на ту, что давала свет
Виктору Петровичу, чугунная статуэтка Дон Кихота
каслинского литья – точно такая же, какая была у
него. Так и кажется, что писатель ненадолго ото-
рвался от своих трудов и вышел подышать свежим
воздухом на берег Енисея.
Старинные стулья, пестрые деревенские половички,
патефон, прялка, самовар и часы-ходики, русская печь
и икона в красном углу – все эти предметы немудрено-
го сельского быта, привычного для Астафьева, создают
обстановку домашнего уюта. В разделе «Расскажу о
себе сам» собраны книги с подлинными автографами
Астафьева, фотографии, запечатлевшие мгновения его
жизни и творчества. Очень трогательным получился
раздел экспозиции «Астафьев глазами детей», где со-
браны поделки ребятишек, их родителей и учителей
на сюжеты, навеянные творчеством Виктора Петрови-
ча. Недавно к юбилею его знаменитого произведения
«Царь-рыба», которое выдержало более ста изданий,
ребята сотворили настоящие шедевры: изображения
загадочного и прекрасного осетра из керамики, бума-
У астафьевских родников
Репортаж
ги, стекла, есть на выставке даже вязаная царь-рыба.
«Читаем Астафьева – открываем Россию» – так
называет раздел, где собраны книги с самыми из-
вестными произведениями Астафьева: «Царь-
рыба», «Последний поклон», «Пастух и пастушка»,
«Затеси». Вопреки обывательскому представлению
о музее как о неподвижном собрании предметов
старины, музей Астафьева – живой, действующий,
здесь постоянно обновляются экспозиции, прохо-
дят встречи и экскурсии, которые ведут для гостей
сами ребята. Наперекор утверждению, что в наши
дни молодежь ничем серьезным не интересуется,
среди учащихся гимназии – очередь, чтобы запи-
саться в экскурсоводы; вести экскурсии в астафьев-
ском музее считается престижным и ответственным
делом, сюда берут только лучших из лучших учени-
ков.
Загадки от писателя
А начало дружбе великого писателя с учащими-
ся и учителями гимназии № 96 положила организо-
ванная в 1996 году школьная игра «Поле чудес», по-
священная творчеству Астафьева. На протяжении
двух месяцев вся школа с головой погрузилась в
чтение его книг. Именно в это время Евгения Бреус,
тогда работавшая библиотекарем, по поручению
всего коллектива отважилась написать Виктору Пе-
тровичу письмо. Вот оно.
Здравствуйте, дорогой
и уважаемый Виктор Петрович!
Извините, что Вас беспокоим. И если Вы не от-
ветите, и Вам покажется не совсем весомым, о чем
мы пишем, мы все равно останемся поклонниками
Ваших книг и Вашего жизненного кредо.
Мы живем в Железногорске Красноярского края, а
в этом году нашей родной школе исполняется 20
лет. За это время многое изменилось у нас, но не-
изменным на протяжении всех лет остался огром-
ный интерес к самому человеку. И сейчас, когда нам
уже 20 лет, мы вновь и вновь задаем себе вопрос:
«Что есть человек?» Именно сейчас, в век быстрых
перемен, на рубеже веков, мы ищем ответы на та-
кие вопросы: «Каким должен быть педагог сегодня?
Что нужно воспитывать в наших учениках? Каким
должен быть гражданин России?» В поисках отве-
тов на эти вопросы нам помогают Ваши произве-
дения, Виктор Петрович.
Обращение к родным истокам, к нравственно-
сти и совести человека дает возможность всем
157
 У астафьевских родников
беречь и укреплять тот «стержневой корень», ко-
торый и является основой жизни человека, школы, Родина – понятие огромное
города, страны, без сохранения которого жизнь
полноценной не будет. А ведь об этом мы читали После нашумевшего «Поля чудес» в школе пробу-
именно в Ваших рассуждениях. Поэтому ученики дился еще больший интерес не только к творчеству
нашей школы уже 20 лет обращаются к Вашему Астафьева, но и к самому Виктору Петровичу, как к
творчеству, Виктор Петрович. И именно к Вашему человеку. Писателя пригласили приехать в школу, и
творчеству мы обращаемся и в день юбилея нашей он с удовольствием дал согласие. Город Железно-
школы. 26 ноября 1996 года мы будем проводить ве- горск – закрытый, въезд – по пропускам, и на КПП
чер в школе, посвященный Вашему творчеству, где (контрольно-пропускной пункт) гостя ждала неожи-
центральным мероприятием будет игра «Поле чу- данность.
дес» по книге «Царь-рыба». – Пропуск для Виктора Петровича мы заказали
Уважаемый Виктор Петрович, нам очень хоте- заранее. Но вот здесь-то и случился казус: мы все
лось бы, чтобы Вы своей рукой написали для нас прошли, а его не пускают! Одна цифра не совпадала
один только вопрос для супер-игры. Ваш вопрос с номером его паспорта, – живо вспоминает давнюю
будет самым настоящим подарком не только для историю Евгения Валерьевна, – мы разволновались.
победителя игры, но и всей нашей школы в день её В школе давно нас ждут, мы и так задержались. Про-
20-летия. шу помочь руководство школы. И пока идут разные
Мы – Ваши поклонники и Ваши друзья. звонки, обращаюсь к сотрудникам КПП и объясняю,
04.11.96 кто перед ними стоит, какие книги написал, но это не
По поручению всего педагогического коллектива и действует. Они ответили так: «Мы о нем не слышали
учащихся школы, библиотекарь школы Евгения Ва- и книг его не читали». Мне стало стыдно перед Вик-
лерьевна Бреус тором Петровичем, а он только по-доброму и пони-
Искреннее послание не оставило знаменитого пи- мающе улыбался. Но тут раздался заветный звонок
сателя равнодушным: он откликнулся сразу, просто от начальства, и Виктор Петрович перешагнул гра-
и душевно. ницу нашего города…
12 ноября 1996 г. А затем была двухчасовая беседа с писателем в
Уважаемая Евгения Валерьевна! актовом зале школы. Учителя и ребята были покоре-
Благодарю Вас за письмо, а школу Вашу за внимание. ны тонким чувством юмора Виктора Петровича, его
Среди моих любимых фраз: умением расположить к себе аудиторию и талантом
«Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспари- рассказчика. Писатель рассказал о деревне Овсянка,
вай глупца». о своем детстве и родных, говорил о самых нелегких
Кому принадлежит она? сторонах жизни, о насущных вопросах, которые тер-
Или: «…и побольше нас были витии, зали и не оставляли в покое его сердце. Особенно
Да не сделали пользы пером, всем запомнился ответ на вопрос, заданный дирек-
Дураков не убавим в России, тором библиотеки имени Горького Людмилой Малу-
А на умных тоску наведем». хиной:
Желаю успехов! Кланяюсь и ребятам, и педагогам! – Виктор Петрович, мы сегодня говорим много от-
В. Астафьев рицательного. Но вы говорите, что все-таки вы лю-
И вот настал долгожданный день игры «Поле бите Россию. За что же вы любите нашу страну, нашу
чудес». В переполненном зале вопросы писателя Россию, если всё так плохо?
произвели фурор. Учителям и ребятам
пришлось изрядно поломать голову Уж очень разрозненно мы живём. А встретишься, обнимешься –
над вторым любимым изречением уже не забудешь.
Виктора Петровича, к тому же слово Виктор Астафьев
«витии» не сразу смогли разобрать из-
за почерка писателя. Астафьев адре-
совал школьникам именно те слова, которые выра- – Люблю я Родину, но странною любовью... Пони-
жали его жизненное кредо. Кстати, во время моего маете, не могу я вам сейчас сказать, за что, – сказал в
посещения музея Евгения Валерьевна предложила ответ писатель. – За что я люблю шоколадные конфе-
и мне отгадать загадки писателя. Заинтригованная, ты, я могу вам сказать. Редиску люблю, и могу сказать,
я сразу согласилась на импровизированный эк- за что. За что дерево люблю... А Родина – это понятие
замен. Евгения Валерьевна зачитала две цитаты из огромное, растяжимое. Вот хотите, я вам расскажу
классиков, которые Виктор Петрович прислал на ту пример. На Абаканской протоке у нас тонули ребя-
самую игру «Поле чудес». тишки. Пятеро. Катались, катались, и тонуть стали. А
Авторство первой фразы я угадала – Пушкин! А тут Абаканская протока глубокая, малопроточная.
вот насчет второй цитаты немного засомневалась. Тонут по-настоящему, хватаясь друг за друга. Шел
– Похоже по стилю, ритму на Некрасова… – мужик. Сбросил пальто, ботинки сбросил, бросился
Предположила я. в полынью, достал всех пятерых, вытолкнул на лед,
– Вот что значит филологическое образование! там подобрали гавриков. Сам утонул. Понимаете,
– одобрительно рассмеялась Евгения Валерьевна. замечательный человек, правда, чудо-человек, взял
своей жизнью пожертвовал ради пятерых ребяти-
шек. И еще надо было подумать, кто из них вырас-

158

тет. Он не думал над этим. Но из этих пяти семей, где
были дети, ни один не позвонил, не пришел к вдове,
у которой осталось двое детей, никто звука не по-
дал. Это тоже Родина… Начиная с этого мужчины,
который спас пятерых ребятишек, жертвуя жизнью,
это и есть наша Родина.
А затем последовала встреча с Астафьевым в Ов-
сянке в июне 1999 года, когда в крае шла подготовка
к 75-летию писателя. Гимназия № 96 участвовала в
краевом конкурсе «Любимый цветок Астафьева»,
победителями стать не удалось, но ребята из Желез-
ногорска были отмечены как самые активные участ-
ники. Виктор Петрович собственноручно вручил
школе книги со своим автографом и раскрыл секрет,
какой цветок у него самый любимый. Называется он
– стародуб, он сам разводил
его в Овсянке на своей усадь-
бе.
Почётный гимназист
На первой встрече ребят
и учителей гимназии с писа-
телем кто-то задал ему тради-
ционный, в общем-то, вопрос:
«Над чем вы сейчас работае-
те?» Ответ прозвучал, как от-
кровение: «Над собой, – сказал
Астафьев. – Читаю, развиваюсь
умственно. Невежественным
себя ощущаю постоянно. То
того не знаю, то этого…»
– Именно этот ответ под-
толкнул к мысли присвоить
писателю звание почетного
ученика нашей гимназии, –
рассказывает Евгения Бреус. –
Вариантов, какое звание дать,
было много, но остановились
на «ученике».
«В знак глубокой призна-
тельности учителей, учащихся,
родителей за огромный вклад
в воспитание подрастающего поколения, гимназия
№ 96 принимает Вас в наше сообщество и присуж-
дает Вам звание почетного ученика гимназии», – гла-
сит диплом. Вручить его писателю планировали на
празднике 1 декабря 2001 года, но 29 ноября при-
шла горькая весть о его смерти. Ученический ди-
плом В.П. Астафьева был передан в личный архив
его жене Марии Семеновне Корякиной-Астафьевой,
в настоящее время уникальный документ находится
в красноярском выставочном комплексе «Mix-Max»
в кабинете писателя.
60 добрых дел
Сегодня в гимназическом музее памяти В.П. Аста-
фьева уже более 600 экспонатов. Он стал центром
работы по сохранению духовного наследия нашего
великого земляка и приобщению к его творчеству
школьников не только города, но и всего края. Ин-
терес к творчеству писателя стал одной из точек
У астафьевских родников
соприкосновения, связующим звеном между гимна-
зией № 96 и градообразующим предприятием Же-
лезногорска – Горно-химическим комбинатом (ГХК)
. Кстати, в свое время Виктор Петрович побывал на
заводе РТ-2, и на встречах с гимназистами затраги-
вал темы экологии и безопасности производства.
– Особенно тесно мы стали сотрудничать и дру-
жить с Горно-химическим комбинатом в 2010 году,
когда в честь 60-летия предприятия была организо-
вана акция «60 лет – 60 добрых дел», – рассказывает
о совместных проектах Евгения Бреус. – Комбинат
стал партнёром в реализации нескольких наших
проектов, посвященных Астафьеву. ГХК помог в вы-
пуске альманаха «Слово» по творчеству писателя. К
65-летию Победы в Великой Отечественной войне
творческая группа школы
разработала макеты закла-
док для книг по теме «Война
глазами Астафьева», и ГХК
выделил средства на вы-
пуск этих закладок.
Наша гимназия на про-
тяжении нескольких лет
участвует в реализации
российско-британского
культурно-образователь-
ного проекта «Театр». Этот
проект осуществляется на-
шей гимназией совместно
с Astor-колледжем искусств
графства Кент (г. Дувр, Вели-
кобритания). Горно-хими-
ческий комбинат, выступая
партнером мероприятия,
помог приобрести обору-
дование для постановки
мюзикла и выделил деньги
на костюмы для юных арти-
стов, это нас выручило на
сто процентов. При участии
комбината реализуются
проекты «Чистая вода» и
«Сок-шоу», направленные
на формирование здорового образа жизни.
Не так давно раздел музея «Читаем Астафьева
– открываем Россию» пополнился новой монумен-
тальной книгой – «Река жизни Виктора Астафьева»,
изданной в Красноярске за счет личных средств
генерального директора Железногорского горно-
химического комбината Петра Михайловича Гаври-
лова, он пожертвовал на издание премию прави-
тельства РФ в области науки и техники, которой был
удостоен в 2010 году . Пётр Михайлович преподнес
толстый том в дар музею гимназии с надписью: «На-
деюсь, что, прочитав эту книгу, вы почерпнете для
себя что-то новое о нашем выдающемся земляке, на-
родном писателе Викторе Астафьеве».
Свет звезды
Успех приходит к тем, кто вкладывает душу в лю-
бимое дело, не задумываясь о потраченных време-
ни и силах. В 2009 году коллектив астафьевского
159
 У астафьевских родников
музея получил молодежную премию Железногор- следие Виктора Петровича Астафьева, несмотря на
ска в номинации «Гражданско-патриотическое временное расстояние, освещает душу каждого,
воспитание». Пришло признание и на уровне края кто с ним соприкоснулся. Побывав в Железногор-
и всей России. Музей памяти В.П. Астафьева пять ске, в музее гимназии № 96, хочется вновь перечи-
раз становился участником ежегодного региональ- тать его произведения и открыть для себя Россию,
ного фестиваля «Астафьевская весна» в Овсянке. которую с такой искренностью и болью любил
Среди астафьевских музеев края одними из лучших Виктор Петрович. А закончить свой рассказ после
признаны юные экскурсоводы гимназии № 96, вос- посещения этого замечательного музея мне захоте-
питывает которых научный руководитель музея, лось не прозой, а стихами.
учитель русского языка и литературы Лидия Алек-
сандровна Голубинская.
Достижения астафьевской гимназии признают
и коллеги-музейщики: в январе 2010 года именно
здесь прошла выездная I-я межрегиональная твор-
ческая лаборатория «Содружество астафьевских
музеев». В 2011 году проект старшеклассников «Чи-
таем Астафьева – открываем Россию» стал победи-
телем краевого конкурса «Социальное партнер-
ство во имя развития» в номинации «Астафьевское
наследство». А в международном конкурсе «Музей
и сообщество» этот проект занял 11-е место среди
более полутора тысяч участников и стал финали-
стом конкурса.
…Свет угасшей звезды идет к нам сквозь про-
сторы галактики еще долгие-долгие годы. Так и на-

Пропуск в Вечность
Художник ощущает мир иным,
Ему дано особенное зренье.
Он, как и все, идет путём земным,
Но искры Божьей одержим гореньем.

Вселенская серебряная нить

С небес на Землю сквозь него струится:
Ведь он рождён любить, страдать, творить
И к совершенству всей душой стремиться.
Когда же вдаль по Млечному пути
Творец навек уходит в бесконечность,
Он оставляет нам труды свои –
Стихи, картины, песни – пропуск в Вечность.

Пройдут века, но через сотни лет

Искусство настоящее прорвётся,
Взволнует сердце, излучая свет,
И эхом вдохновенья отзовётся!

г. Железногорск

160
 У астафьевских родников

Вдохновлённые писателем
Татьяна ГУБАРЕВА

Дороги юных астафьеведов

В 1998 году по инициативе литературного кружка и при помощи главы района Василия Нестеровича
Сидоркина была организована встреча подтёсовских школьников с В. П. Астафьевым. Эта встреча –
незабываемая страница нашей истории, дети увидели, насколько прост этот незаурядный человек,
почувствовали его искренность, получили прекрасный урок мудрости. Когда Виктор Петрович посетил
подтёсовскую новостройку – школу, которая строилась уже почти 15 лет, он был очень расстроен,
ведь строительство было практически заморожено, а учиться детям приходилось в пяти зданиях,
расположенных достаточно далеко друг от друга. По этому поводу даже придумана была такая
частушка: «Повзрослела наша школа – стала молодиться. Надо компас покупать, чтоб не заблудиться».

школьного музея проходят итоговые конференции

Наш главный прораб
Виктор Петрович решил помочь подтёсовским
школьникам и обратился к губернатору Алексан-
дру Ивановичу Лебедю с ходатайством о скорей-
шем завершении строительства. И первая очередь
была сдана в 2001-ом году! Нам очень хотелось,
чтобы школе было присвоено имя Виктора Петро-
вича Астафьева, и мы попросили писателя об этом,
но получили вежливый отказ. Он сказал, что делать
себе при жизни такой памятник неэтично.
Известие о смерти Астафьева 29 ноября 2001
года потрясло весь поселок. Этот день навсегда
стал в нашей школе днем памяти великого писате-
ля, с которым нам выпало счастье встречаться. Мы
вновь задумались о присвоении школе его имени
и обратились к его вдове Марии Семеновне Ко-
рякиной-Астафьевой. На нашу просьбу она отве-
тила согласием, написав на нашем ходатайстве: «С
благодарностью приветствую и разрешаю». И уже
1 сентября 2002 года в нашей школе имени В.П.
Астафьева был открыт астафьевский музей. В этот
же день в школьном дворе торжественно открыли
памятник писателю, созданный скульптором К.М.
Зиничем.
«Так и должно было случиться, – писала газета
«Красноярский рабочий». – Он вернулся сюда – в
старинный енисейский поселок Подтёсово, на бе-
рег родной и самой любимой реки, к людям, кото-
рых любил больше всего в жизни и которые стано-
вились героями его бессмертных произведений. И
первые цветы к его бюсту возложили дети – про-
стые енисейские мальчишки и девчонки. И это тоже
символично, потому что глубоко в душе сам Виктор
Петрович ощущал себя таким же открытым миру
ребёнком, мудрым и беззащитным».
В основе деятельности астафьевского музея ле-
жит литературоведческая и исследовательская
работа учащихся и учителей. В нашем музее даже
сама обстановка располагает к творчеству. Ребята
знакомятся с основами музейного дела, проводят
экскурсии, литературные вечера, конференции,
встречи, оформляют музейные экспозиции. На базе
регионального конкурса «Золотая осень Астафье-
ва», в работе которых принимают участие писатели,
работники музеев края, победители конкурса.
Пятый год проводится для учащихся района
«Музейная ночь», посвящается она дню рождения
писателя. Здесь всё создано для самореализации
детей, для их общения в нестандартной обстанов-
ке, каждый может выбрать гостиную по душе: ли-
тературную, музыкальную, театральную, попасть
на танцевальную ретро-площадку, попить чаю из
самовара с домашними пирогами. В рамках этого
проекта объединяются творческие коллективы на-
шей школы, школы искусств и поселкового Дома
культуры. Каждый год по-новому, интересно и не-
обычно, проходит летний образовательный модуль
«Память». Участники модуля смогли глубже позна-
комиться с творчеством В.П. Астафьева и писате-
лей-сибиряков, посетить Литературный музей в
Красноярске, мемориальный комплекс писателя в
Овсянке.
К берегам Маны
Одним из интереснейших направлений дея-
тельности музея стала реализация проекта «По
астафьевским местам». В проекте пять этапов, от-
ражающих жизненный и творческий путь писателя.
Первый этап – жизнь в Овсянке. Для его реализации
летом 2008 года участники проекта отправились в
экспедицию. Мы расположились на живописном
берегу реки Маны, не раз описанной Виктором Пе-
тровичем в его произведениях. Каждый день выез-
жали в Овсянку, беседовали с местными жителями
и родственниками писателя.
Увидев места, где проходило детство писателя,
ребята поняли, что значит для человека связь с
родной землей, с людьми, живущими на ней. И сло-
ва «малая родина» стали еще более трогательными
и понятными для них. Ребята получили уникальную
возможность пройти по местам, где жили герои
писателя, где бегал с друзьями Витя Астафьев, уви-
дели огород, с любовью воспетый писателем. Всё
это не могло оставить их равнодушными и выли-

161
 У астафьевских родников
лось в творческие работы, которые были собраны верное, он и видит всё это там и радуется».
в небольшой сборник «Вдохновлённые писателем», Другое письмо было из Перми. Лидия Витальев-
своего рода затеси. А видеоматериалы легли в ос- на Мишланова, которая хорошо была знакома с
нову фильма «На родине писателя». семьей Астафьевых, пишет: «Мне очень понрави-
Большая часть ученических затесей была о при- лась ваша книжечка «Вдохновлённые писателем».
роде. И это не случайно, потому что места, где нам Видимо, на берегах реки Маны хорошо думается.
посчастливилось побывать, необыкновенно краси- Конечно, быть писателем – художником слова не
вы. Например, Аня Дунькович написала так: «Люди, каждому дано. Но умение вглядываться в природу,
животные, растения, насекомые и все- все на этой в жизнь, умение излагать свои впечатления, мысли
планете точно знают, что солнце взойдёт, прокатит- – всем пригодится». Проанализировав материалы
ся своим привычным путём по небосклону и взбе- нашего школьного музея о жизни Виктора Петро-
рётся на самую высокую точку мира». Красота окру- вича Астафьева, сборник рассказов «Вдохновлен-
жающей природы не просто восхитила и удивила, ные писателем», мы поняли, что «малая родина»
но и заставила задуматься о серьезных проблемах. В.П. Астафьева способна вдохновить на творчество
У старшеклассников в рассказах есть философские любого человека, а такой талантливый писатель,
раздумья о смысле жизни, о счастье, о взаимопони- как Виктор Петрович, сумел настолько поэтично
мании. Аня Энгельгардт пишет: «Люди, как деревья описать места своего детства, что, читая, невольно
и травы, цветы и кустарники. Побьют их гроза и ве- и сам проникаешься чувством любви ко всему, что
тер, сломать норовят. Кто погибнет, а кто жить еще тебя окружает.
больше захочет. Просто верят они, что после всех
невзгод наступит ясная погода, согреет их солнце, Город трудного детства
вырастут новые ветки и распустятся свежие ли-
сточки». Вторым этапом проекта была творческая экс-
О любви и милосердии ко всему живому Таня Ка- педиция в Игарку – город, с которым связаны не
ченовская пишет по-своему глубоко: «У всех есть самые лучшие страницы биографии писателя: раз-
душа. У всех! У людей, у животных, растений, при- лад в семье, бродяжничество, детский дом. Главная
роды… Человека обидеть легко, животное ударить, цель, которую мы поставили перед собой, расска-
сорвать красивый цветок… Природа-
мать дала всем сердце. Кому-то же- ...Но затеси, беленькие, продолговатые, искрящиеся медовыми
стокое, кому-то доброе, а кому-то пу- капельками на темных стволах кедров, елей и пихт... вели и вели
стое…» Очень интересна затесь Тани меня вперёд.
Ерёминой, в которой она сравнивает Виктор Астафьев
молодых людей с крапивой. Таня пи-
шет, что крапива весной очень краси-
вая, яркая, но «стоит только притронуться к этому зать всем о нашем любимом писателе, известном
чуду, как резко меняется о нём мнение». Не- во всем мире, но, к сожалению, не всегда читаемом
которые люди тоже напоминают крапиву. Особен- и почитаемом в его родном крае. И вот мы едем в
но молодёжь. Такие молодые, здоровые, красивые Игарку на теплоходе «Чкалов» для участия в про-
внешне, они оказываются злыми, «жгучими» по от- екте «Васюткина тропа», который проводился музе-
ношению к окружающим. Порою их поступки за- ем вечной мерзлоты совместно с игарской школой
ставляют испытывать такую боль, которая надолго имени В.П. Астафьева. Два дня мы были в пути. И
оставляет жгучиий след в душе человека. А затем время наше не проходило бесполезно. Мы любова-
автор затеси делает очень неожиданный и инте- лись красотами Енисея, беседовали с пассажирами,
ресный вывод: «Но ведь у крапивы есть и положи- общались с жителями Енисейского и Туруханского
тельная сторона: она очень полезна, в ней много районов, распространяли буклеты о нашем про-
витаминов. Так, может, этим молодым людям стоит екте, о творчестве В.П. Астафьева, о нашем музее.
помнить об этом, и всю энергию направлять на до- Очень интересная встреча состоялась в селе Яр-
брые дела?!» цево, где мы побывали в местном школьном му-
Рассказы учащихся младшей группы, возможно, зее имени В.П. Астафьева, пообщались с жителями
не были такими мудрыми, как у старшеклассников, села, знавшими писателя.
но они тоже захотели показать своё отношение к Туруханск поразил нас количеством людей, при-
людям, к животным, размышляли о том, как пра- шедших встречать теплоход. Казалось, весь по-
вильно себя вести, как постараться понять другого селок вышел на берег. Возможно, так оно и было,
человека. Очень интересно было узнать мнение ведь это был первый рейс навигации 2009 года. Но
профессионалов о наших «произведениях». А так главное – к нам присоединились участники проек-
как наш музей ведёт переписку с людьми, знав- та «Васюткина тропа» – наши будущие соперники,
шими Виктора Петровича Астафьева и имеющими познакомились и подружились с которыми мы уже
прямое отношение к профессиональной литера- в Игарке. Город Игарка был назван Виктором Пе-
туре, то мы отправили им нашу книжку. Надежда тровичем в повести «Кража» Краесветском. Голод,
Константиновна Носкова, член редколлегии аль- скитания, бродяжничество – всё это пришлось ис-
манаха «Охотничьи просторы», написала: «Такие пытать ему в этом маленьком деревянном городке.
получились симпатичные детские «Затеси»! Виктор Старт проекту «Васюткина тропа» был дан в игар-
Петрович порадовался бы за ваших ребяток. Да, на- ской школе № 1, которая носит имя В.П. Астафьева.

162

В школе тоже есть музей с экспонатами, рассказы-
вающими о жизни и творчестве писателя. Готовясь
к поездке, мы еще и еще раз перечитывали произ-
ведения, посвященные Игарке, тщательно изучали
биографию писателя. Поэтому нам очень интерес-
но было побывать у здания бывшего детского дома
на улице Полярной, ведь с этим домом связаны со-
бытия, описанные в повести «Кража».
Главным событием стал поход по «Васюткиной
тропе». Место оказалось болотистым, мы с трудом
пробирались по мерзлым кочкам, пока не добра-
лись до поляны. К нашему изумлению, навстречу
нам вышел «самый настоящий Васютка». Затем мы
варили уху, отвечали на вопросы Васютки, словом,
было очень весело и интересно. Завершением экс-
педиции стал «круглый стол» в школе. Жаль было
расставаться с Игаркой, с новыми друзьями, но
ничего не поделаешь. Мы простились с гостепри-
имным городком, но наш проект не был завершен.
Интересно было узнать, знакомы ли с творчеством
нашего любимого писателя пассажиры теплохода.
Оказалось, что большинство знакомы! И это заме-
чательно! Поездка была прекрасной: интересной,
познавательной. Но все приходит к своему завер-
шению. И мы с радостью выбежали на палубу, уви-
дев родной берег. Здравствуй, Подтёсово!
Здесь был написан первый рассказ
Этим же летом участники смогли побывать в го-
роде Чусовом. Это третий этап проекта – чусовской
и пермский периоды жизни В.П. Астафьева. Период
очень интересный и очень важный в судьбе писате-
ля, ведь именно в Чусовом начался его творческий
путь, был написан его первый рассказ. Участники
проекта побывали в Перми, у дома, в котором жил
Виктор Петрович и где к юбилею писателя была
открыта мемориальная доска. Затем – в городе Чу-
совом, в который в ноябре 1945 года ступила нога
«веселого солдата» Виктора Астафьева. Побывали
мы и в доме, который построил сам писатель, в
котором прошли нелегкие, но очень насыщенные
творчеством годы его жизни и который стал теперь
музеем. К 85-летию писателя в Чусовом был открыт
Литературный музей в здании бывшего колбасного
цеха, где Виктор Петрович работал ночным сторо-
жем. Именно здесь во время одного из дежурств
был написан первый его рассказ «Гражданский
человек». Есть астафьевский зал и в местной би-
блиотеке имени А.С. Пушкина. Но самое главное в
этой поездке было то, что мы имели возможность
пообщаться с людьми, хорошо знавшими Виктора
Петровича.
Здесь творил В.П. Астафьев!
Реализация четвертого этапа проекта состоялась
летом 2010 года. Пройдя три его этапа, мы понима-
ли, что обязательно должны побывать в Вологде –
городе, где Виктор Петрович прожил 11 лет: с 1969
по 1980-й, где написал свою знаменитую «Царь-
рыбу» и стал лауреатом Государственной премии.
В этой поездке было всё неожиданным! Даже по-
У астафьевских родников
года была неожиданной для северного города: яр-
кое солнце и никаких комаров! Приятно удивила и
архитектура: Вологда напомнила нам родной Ени-
сейск. Многие здания отреставрированы и имеют
своеобразные названия: эрмитаж, дворянское со-
брание – совсем как в Петербурге. Город очень
красивый, уютный, гостеприимный, это родина
Константина Батюшкова, Николая Рубцова, Василия
Белова, Александра Яшина, Варлама Шаламова. Мы
прошли по литературным и историческим местам
Вологды, познакомились с писателем Р.А. Балакши-
ным – учеником Астафьева, приблизившись еще на
шаг к завершению проекта.
Какие люди живут рядом!
В 2011 году реализация проекта «По астафьев-
ским местам» завершилась июльской поездкой
в Красноярск. Это был пятый этап проекта – из-
учение жизни и творчества писателя после воз-
вращения на родную землю, то есть с 1980 года.
К поездке готовились долго. Заранее договори-
лись с теми, у кого хотели взять интервью, заново
перечитывали астафьевские произведения. Мы,
конечно, надеялись, что будет очень интересно,
но поездка эта превзошла все ожидания! О своих
встречах с нашим любимым писателем расска-
зали исполнительница романсов Галина Шелуд-
ченко, актриса Светлана Сорокина, лауреат Аста-
фьевской премии поэтесса Марина Саввиных,
профессор, исследователь творчества писателя
Галина Шлёнская... Все они говорили о глубине
и многогранности таланта Виктора Петровича,
о его постоянном стремлении к познанию. А как
пронзительно пела скрипка в руках скрипачки
академического симфонического оркестра Та-
тьяны Филатовой! Слушая её, ребята понимали,
почему так поразила маленького Витю Астафьева
музыка Огинского и почему, по мнению писателя,
человек, у которого есть родина – не сирота.
Интересно было познакомиться с музеем гим-
назии № 13 Академгородка, с экспонатами вы-
ставки «Жизнь и творчество семьи Астафьевых».
Член-корреспондент Российской Академии ху-
дожеств, руководитель творческой мастерской
графики Герман Паштов увлеченно рассказывал
о том, как его студенты читают произведения
В.П. Астафьева и делают к ним иллюстрации, кое-
какие из них мы привезли в свой музей. Много
нового узнали мы о школьном учителе Виктора
Петровича – поэте Игнатии Рождественском. Его
дочь Лидия Игнатьевна сказала, что Игнатий Дми-
триевич умел видеть талант в своих учениках и
поддержать его, и угостила гостей вкусным чаем.
Незабываемое впечатление произвела на нас
встреча с другом Виктора Петровича – Анатоли-
ем Алексеевичем Козловым. В своей небольшой
квартире он сумел устроить настоящий аста-
фьевский музей, который по количеству и цен-
ности экспонатов может соперничать с любым
профессиональным музеем. Четыре дня пролете-
ли как одно мгновение! «Мы никогда не забудем
эти четыре счастливых дня», – написала одна из
163
 У астафьевских родников
участниц проекта.
А Таня Ерёмина подытожила: «Печально осоз-
навать, что подошла к концу реализация проекта
«По астафьевским местам», участницей которого я
была. Много нового и интересного было на 1 – 4
этапах: дальние поездки, новые места, интересные
встречи. Казалось, что нового и интересного может
быть на последнем этапе – в Красноярске: ехать не-
далеко, всё знакомо. Но оказалось всё не так. Какие
замечательные люди живут рядом! Встречи с ними
раскрыли нам Виктора Петровича как талантливого
человека во многих областях. О том, какой это та-
лантливый писатель, рассказала Г.М. Шленская. По
словам актрисы С.А. Сорокиной, Виктор Петрович
мог стать талантливым актером. Какие песни любил
и пел сам Виктор Петрович, каким был собесед-
ником и другом рассказали Г.А. Шелудченко и А.А.
164
Козлов. А какие они сами замечательные и талант-
ливые люди! Как я рада, что познакомилась с ними,
что они помогли мне узнать много нового и инте-
ресного о В.П. Астафьеве».
Во время поездки велись съемки видеофильма,
который мы надеемся показать в Красноярске на
одном из заседаний клуба почитателей Виктора
Петровича Астафьева «Затесь». Мы уже приглаше-
ны туда. Этот клуб создан при Красноярской кра-
евой научной библиотеке поклонниками писателя,
именно с их помощью прошли многие наши встре-
чи, и теперь нас ждут в клубе с «отчётом». Ну, а
проект «По астафьевским местам» завершён. Но
астафьевская тема только приоткрывается, обещая
подтёсовским ребятам новые встречи, новые по-
ездки, вдохновение и... новые затеси.
Подтёсово
Фото из архива музея
 У астафьевских родников
Виктория УТКИНА

Тыл – это тот же

ученица 10 класса Новокамалинской средней школы

фронт
Надежда ДОБРОВОЛЬСКАЯ, преподаватель Новокамалинской средней школы: «Эта исследовательская
работа моей ученицы десятиклассницы Виктории Уткиной – о повседневной жизни жителей сибирского
посёлка Новокамала в годы Великой Отечественной войны. Несмотря на то, что фронт отсюда был за
тысячи километров, война затронула каждого человека. Это труд по 10-12 часов в сутки на предприятиях
подростков и женщин, это скудный паёк, это учёба в школе при свете керосиновой лампы и отсутствии
учебников и тетрадей. Но это и время надежды на Победу и единения людей. Каким он был, сибирский тыл,
в котором пришлось поработать и будущему писателю Виктору Петровичу Астафьеву мальчишкой?
Вот взгляд на сражение за Победу в тылу его сверстницы из века XXI-го».

С
танция Камала не была местом боевых дей-
ствий, так как находится в центре Сибири –
сюда войска не доходили. Но спроси сегодня
у стариков, какое время они помнят лучше всего – и
они ответят: «Войну!», хотя большинство из них не
воевали, а были детьми. Тех людей, кто помнит во-
енные годы, становится всё меньше и меньше. Они
уходят. И нам надо успеть записать их свидетель-
ства. Потому что именно они воссоздают живую
картину прошлого, а не голые протокольные факты.
Как трудились
Изучая документальную литературу военных лет,
я наткнулись на заметку «Мы за ценой не постоим».
В ней опубликовано письмо деревенского маль-
чишки Вани Запекина, который работал в годы Ве-
ликой Отечественной войны на заводе «Красмаш».
Письмо датировано 8 февраля 1942 года и ориги-
нал хранится в заводском музее. Меня потрясло со-
держание письма:
«Вот письмо пишу, и то, как Ванька Жуков, в угол-
ке, при коптилке, а от постели не только от мягкой
какой-нибудь, а от обыкновенной, я отвык, так как
уже два месяца не сплю на постели, а привык спать
в цехе, на железке. В части питания дело обстоит
хуже, чем когда-либо было до этого, ибо второй ме-
сяц живу на 600 граммах, ем один раз в сутки, а ра-
ботать приходится по 12-18 часов. Катанки у меня
давно сносились, и ходить не в чем. Я по две не-
дели живу в цехе, не приходя в барак, дойдёшь до
цеха как-нибудь, а там обмотаешь ноги портянками,
обвяжешь проволокой, да так и работаешь, а вшей
ещё никогда у меня столько не было».
Страшные бытовые лишения мальчиш-
ка испытывал, работая на военизированном
заводе. В письме он очень просит маму привезти
еды, так как в цехе уже несколько человек умерли
от голода. Неужели и у нас так было? И я принялась
за исследование, чтобы воссоздать реальную кар-
тину военных будней по воспоминаниям тех, кто
пережил эту войну на станции Камала. Всего было
опрошено 18 человек. В годы войны им было 8-18
лет. Они рассказали, как трудились, как учились и
просто как и чем жили в повседневной жизни.
29 июня 1941 года в передовой статье газеты
«Красноярский рабочий» было обращение к на-
шим землякам: «Тыл – это тот же фронт. И каждый,
в ком бьётся честное сердце советского патриота,
готов сейчас сделать всё зависящее от него, чтобы
обеспечить победу над врагом». Камала в военные
годы представляла собою рабочий посёлок, в кото-
ром проживало до 4000 человек. Люди трудились
на самой станции (как когда-то Виктор Астафьев на
станции Базаиха. – Ред.) стрелочниками, путевыми
обходчиками, дежурными по станции, разнорабо-
чими по уборке снега, шлака... Железная дорога во
время войны имела большое стратегическое зна-
чение, поэтому была военизированным объектом
со строгой дисциплиной.
Другим очень важным предприятием была шахта.
В 1941 году на-гора стали подавать уголь, который
залегал на глубине 35-40 м. Здесь тоже действовали
военные законы. Тех, кто не выполнял норму, мог-
ли из забоя не поднимать более суток. Элеватор
(хлебоприемный пункт), МТС (машинно-тракторная
станция) также выполняли очень важную роль, тре-
бовали умелых рабочих рук. Но квалифицирован-
ные рабочие уходили на фронт – всего за годы вой-
ны ушли защищать Родину 305 камалинцев, из них
91 не вернулся домой, погибнув смертью храбрых.
22 июня 1941 года началась война, а 26 июня на
главной площади у поселкового Совета собрались
все камалинцы для того, чтобы проводить своих
отцов, братьев, сыновей на фронт. Владимир Игна-
тьевич Зевакин вспоминает: «Я тогда закончил 5-ый
класс. Отца забрали, у матери нас пятеро, младше-
му один месяц. Какая мне учёба. Пошёл работать в
МТС. Поначалу разнорабочим, а как стал постарше
– определили в кузницу молотобойцем. Паёк дава-
ли, надо было матери помогать – на отца похоронку
получили. Трудились за взрослых, слушали советы
стариков. Ничего, справлялись с работой. На ба-
ловство времени не было».
Антонине Владимировне Мочулиной было в
1941-м всего 15 лет. «Я поступила работать на шах-
ту, – вспоминает она, – назначили меня откатчицей
вагонов. Ростика-то я маленького, худенькая, из – за
165
 У астафьевских родников
вагонетки меня не видать. К концу смены с ног ва-
лилась от усталости. Вот и решила я найти работу
полегче. Подошла к директору школы и попросила
взять меня уборщицей.
Он и взял меня, документы не спрашивал. А спу-
стя две недели нагрянула в школу милиция – аре-
стовала меня. Я в толк не возьму – за что? В Канскую
тюрьму увезли. Там объяснили, что я Указ Президи-
ума Верховного Совета СССР от 12 июня 1940 года
нарушила, а там говорится о том, что самовольный
уход с работы является преступлением. Четыре ме-
сяца в камере просидела – сколько слез пролила.
Потом стали нас, заключенных, на уборку картофе-
ля вывозить – стало полегче. А всего полтора года
в заключении была. Страшно про это вспоминать».
А вот рассказ Александры Дмитриевны Рома-
щенко: «1941-ом я закончила шесть классов, за годы
войны где я только ни работала. На почте дольше
всего пришлось потрудиться. С поездов, с почтовых
вагонов получали посылки – доставляли на почту,
а там уже по адресам. Не так просто всё это было.
Железная дорога на военном положении, при по-
лучении груза и я, и сопровождающий были воору-
жены: у меня револьвер, у него винтовка. Однажды
не доглядели (под поездами передавали посылки),
вместо 74 доставили на почту 73. Одной нет. О ЧП
сообщили начальству. Оттуда пришел приказ: «Если
в течение 3-4 часов посылка не будет найдена – под
суд». Срок грозил немалый: 8 лет лагерей! Броси-
лась я на станцию, всех опросила – к каждому ма-
шинисту подошла; к счастью, все составы на месте
стояли. Плакала, просила помочь… Нашла. Маши-
нист с маневрового паровоза признался, что подо-
брал. Обругал меня: «В следующий раз не будь та-
кой растяпой. Скажи спасибо, что пожалел я тебя».
Много работы переделали в годы войны: и на
шахте работали – вагонетки грузили, и на Руско-
166
вой заимке (это между Камалой и Солянкой) глину
добывали, катали из нее колобки, торговали ими.
Раньше-то глиной белили. Я- то, ладно, в Камале ра-
ботала, а многих ведь на лесосплав угоняли – там
было ещё тяжелее. К нам в Камалу многих репрес-
сированных присылали, они работали в основном
в шахте, на глубине – были случаи, что погибали там
под завалами. Там и жених мой, любовь моя первая,
погиб... Тяжелое время и вспоминать его тяжело».
На элеваторе, построенном в Камале ещё в 1928
году по канадскому образцу, шла приёмка и обра-
ботка зерна из колхозов, расположенных в близле-
жащих деревнях: Воскресенке, Гмирянке, Ивановке.
Работа была тяжёлой, а трудились в основном жен-
щины, девочки-подростки. Вспоминает Антонина
Антоновна Черных, в 1941-м исполнилось всего
13 лет: «Первое время мозоли на руках были от тя-
жёлой совковой лопаты. Мешки с зерном носить
нам, девчонкам, тоже непросто было. Запомнилась
командировка в Ачинск, тоже на хлебоприёмный
пункт. Нас, 12 девчонок, отправили вместе с брига-
диром на два месяца. Жили там в вагончике. Паёк
хлеба 600 грамм да суп-затируха. Ну это бы ничего,
да обувь поизносилась, приходилось ноги зама-
тывать тряпками. Дело было уже к поздней осени,
холодно. А уж какие тут наряды, нижнего белья со-
всем не было».
На сезонных работах в колхозах трудились в ос-
новном только ученики. А чтобы очистить от шлака
и снега железнодорожные пути, кроме подрост-
ков, привлекали женщин-домохозяек (у некоторых
дома были грудные дети). Работа была тяжёлая, не-
случайно её называли снегоборьбой. Таким обра-
зом, от мала до велика все трудились.
 У астафьевских родников
На базаре булку хлеба можно было купить за 200
Как учились рублей.
Но, несмотря на это, уклад школьной жизни был
В 1939 году школа из начальной стала семилет- радостным. Вера Михайловна Кронит организова-
ней. В 1941-м был первый выпуск. Все мальчиш- ла драмкружок и руководила им. В него входили не
ки-выпускники отправились на фронт: Николай только учителя, но и работники шахты, даже пред-
Бардин, Владимир Ревяков, Александр Глушков и седатель сельсовета Чадов, пришедший с фронта
др. Директором школы в это время был Леонид Пе- по ранению. Выступали на шахте, в железнодорож-
трович Каверин, учитель географии – энергичный, ном клубе, в деревнях Воскресенка, Михалёвка.
умелый руководитель, весёлый, добрый человек. Ходили пешком, со смехом, шутками. Благодарные
Математику вёл Павел Иванович Ткаченко. Русский зрители везде встречали дружными аплодисмента-
язык преподавал Максим Александрович Исаенко, ми.
они – уроженцы села Малая Камала. Все учителя- Времени, казалось бы, на отдых совсем не было.
мужчины были призваны на фронт и все погибли... Но навсегда останутся в памяти те большие пере-
Запомнилась учащимся военных лет учительни- мены, когда директор школы говорила главной
ца немецкого языка Лидия Гатлиповна
Мейенер – весёлая, добрая, проводи-
ла уже тогда занятия в игровой фор- ...Грохотали и грохотали составы на запад, на фронт. Рявкаю-
ме. Её судьба сложилась трагично: щими гудками они всё распугивали на стороны, черной железной
весной 1942 года в летние каникулы грудью сметая людское скопище, раздвигая перед собой мороз,
она поехала к себе на родину, на Се- останавливая встречные пассажирские поезда... коверкая рас-
верный Кавказ, в город Грозный, но писания и железнодорожные графики – все условности мирного
там попала в плен к немцам. Наши времени.
войска освободили её, но отсутствие Виктор Астафьев
документов – подтверждения, что не
по доброй воле оказалась в плену, привело к тому, певунье школы, учительнице немецкого языка С.М.
что вместо школы ей пришлось долгие годы про- Карпачёвой : «Сола Михайловна, запевай!». И вся
вести под Новосибирском, на лесоповале. школа подхватывала песню, и это удивительным
Школа располагалась в трёх избах, в центре села, образом объединяло всех, вселяло уверенность в
учились в три смены, по вечерам освещение было грядущей Победе и счастье, которое с ней придёт.
из тусклых керосиновых ламп. Учебников было по
нескольку экземпляров на всех. Писали на старых Как жили…
книгах и журналах чернилами из сажи. Для перво-
классников директор ухитрялась доставать обёр- А жизнь – хоть и военного времени – все равно
точную бумагу. А учитель начальных классов и продолжалась, об этом говорят все, с кем нам уда-
русского языка и литературы Любовь Антоновна Гу- лось побеседовать. Люди рождались, росли, ра-
дова делала тетради в клетку (чертила их сама), и по довались солнцу и новому дню, дружили, любили.
письму – в две косых линии. «До сих пор могу чер- Семьи тогда были большими: пять-семь детей – это
тить с правильными промежутками между линия- норма. Во многих семьях еще жили безродные, т.е
ми», – вспоминает Любовь Антоновна. Выпускница те, кто по каким-либо причинам потерял близких
своей школы 1941 года после окончания Канского родственников: как правило, это были дети-сироты,
педагогического училища она в 1944 году начала либо старики немощные. Забытых, брошенных тог-
педагогическую деятельность и без малого 50 лет да не было, уж если и жила какая-нибудь старушка
проработала в Камале учителем, удостоена звания одна, то соседи заботились о ней: принесут воды из
заслуженного учителя. колодца, побелят избу, помогут с огородом. Люди
С 1942 г. директором школы стала Вера Михай- жили дружно, и радости, и беды делили с соседями,
ловна Кронит . Её сын, Альберт Викторович, вёл родственниками, сослуживцами. Иначе было не вы-
физкультуру. В 1942 году ушёл на фронт добро- жить. Много сажали картошки (хотя, по воспомина-
вольцем, а в 1943 году был удостоен звания Героя ниям, в войну и первые послевоенные годы досыта
Советского Союза. Школьные будни были разные. ее не ели, урожаи были плохие, да и к поездам на
Это и занятия в школе, и работа в ближайших кол- продажу много ее уходило), растили просо, лен на
хозах – на посевной, на прополке, на покосе, на пашнях, пахали зачастую на коровах.
уборочной. Часто и жили там, в совсем не приспо- Лес был кормильцем – и полакомиться там мож-
собленных для жилья помещениях. Но это не сму- но, и на зиму заготовки сделать. Ребятишки, лишь
щало ни учителей, ни старшеклассников (а тако- зазеленеет лес, бегут искать «кудрявых козликов»
выми считали уже и пяти-шести-семиклассников). (сладкая трава), копать саранки – дома их парили
Особенно тепло встречали помощников жители в чугунках – сытно и вкусно, а уж «пучки», так их
Воскресенки. Они устраивали для учителей и сочные стебли – просто объеденье. После войны в
школьников обед: варили суп с мясом, к чаю дава- лесу плохо росли саранки, мало их стало, поэтому
ли скибку хлеба с мёдом, это было так кстати, ведь у камалинцев осталась привычка с тех пор: выка-
сколько семей тогда голодало. Кроме щей из кра- пывать сладкую луковицу осторожно, чтобы земля
пивы редко были разносолы. На рабочего давали смогла еще плодоносить.
по карточкам 600 гр. хлеба, на иждивенца – 250 гр. Камала находится в лесостепной полосе, таеж-

167
 У астафьевских родников
ного изобилия нет. Но зато во второй половине
июля вызревает клубника на солнечных полянах
– сколько счастья она приносила детям. В августе
в черемуховых колках ребячий смех: ребятишки
взбираются по веткам высоких черемух, раскачи-
ваются на них, самые смелые делают головокружи-
тельные прыжки на упругих «качелях». Вспоминает
Василиса Прокопьевна Студилина: «На базарчике у
военных мама выменяла на продукты плащ-палатку.
Нашила нам из нее нарядов. Сестричка моя пошла
за черёмухой, залезла высоко на куст, да и оборва-
лась. Только на землю не упала: юбкой из плащ-
палатки крепко зацепилась. Висит вниз головой и
машет, кричит. Ладно, вскорости мужик мимо шел,
снял бедолагу» Как жила семья, когда отец на фрон-
те, а дома семь детей мал мала, да дед с бабушкой,
да родственник – сирота парализованный? Васи-
лиса Прокопьевна рассказывает, как: «Хозяйство
было большое: корова, овцы, куры. Зимой в избе
– в одном углу новорожденный телок, в другом –
курица высиживает
цыплят, и еще овечка
с малыми ягнятами,
а мы, детвора, в гор-
нице, кто на печке,
кто на полу. Мама
работала на элевато-
ре. Ей давали в день
300 граммов хлеба
и миску похлебки
– вот и делили на
всех. Еще запомни-
лось, как мы своих
кур подкармливали
на колхозных полях,
с которых уже со-
брали урожай. При-
вязывали к их лапам веревочки и выпуска-
ли в поле, чтоб они колоски искали. Сами в
кустах прятались, смотрели, чтоб объездчика не
пропустить. Если что, сразу веревочку сматываем –
курочку к себе. Иначе беда».
Валентина Тихоновна Ставенчук рассказывает: «Я
совсем маленькой была, в 38-м родилась, но кое-
что помню. Зимой на санках катались, снежных баб
лепили. Еще любили по вечерам всей семьей в гор-
нице садиться вокруг стола, а старшая сестра чита-
ла нам книги. «А самое большое лакомство семьи
– ломтики картошки, испеченные прямо на плите.
Эту мороженую картошку весной на пашнях соби-
рали после того, как по весне снег сошел».
Во время войны большой выручкой для камалин-
цев был небольшой крытый привокзальный базар-
чик. Поезда шли на запад, в основном, везли во-
енных. Остановки были долгими. Бойкая торговля
горячей картошкой, огурцами, капустой, даже щами
помогала и военным подкрепиться в дороге, и се-
мьям камалинским пережить лихую годину. Главная
солдатская валюта была – мыло хозяйственное. Но,
бывало, проезжающие обманывали солдаток, фаль-
шивое мыло давали (деревянный брусочек только
сверху обмазан мылом)... Когда спрашиваешь у ста-
рожилов о военном времени, многие плачут, гово-
рят: «Голод и горе было».
168
В воспоминаниях о борьбе с голодом много
общего. Рассказывают, как ходили собирать коло-
ски, хотя это было небезопасно. Часто весь сбор
отбирали объездчики (это были колхозники, на-
значенные председателем, они объезжали верхом
на коне поля с уже убранным урожаем). Но если
удавалось принести добычу домой, то колоски
сушили, переминали, затем варили кашу. Это был
настоящий праздник, так как обычная еда была из
картофельных очисток – чищенная картошка тоже
была редко.
Но несмотря на постоянное чувство голода,
люди не теряли достоинства и сострадания. Вот ка-
кой случай рассказала Лидия Михайловна Ковален-
ко, которая в годы войны трудилась на тракторе, а
в 1945 году была награждена медалью «За доблест-
ный труд»: «В голодный последний военный год по-
сватался ко мне мой суженый. К свадьбе в шахтёр-
ском камалинском магазине купили мне кирзовые
сапоги – туфлей не оказалось. Домой дорога пред-
стояла долгая. Кавалер
протягивает мне бумаж-
ный кулёчек с пряниками
, я не взяла, знаю, что у него
дома мать старенькая и се-
стра больная, а сама все 10
километров до Гмирянки
слюну глотала, так хотелось
тех пряников. Но ни од-
ного не взяла». Лидия Ми-
хайловна утверждает, что
тяжёлое время помогали
пережить песни. Сама она
их знает очень много, од-
них частушек 260!
Но главная забота у всех
была: как там на фронте.
Ждали писем, радовались им все вместе, горевали,
когда приходили похоронки, встречали тех, кому
посчастливилось прийти с фронта. Самый счаст-
ливый день – это День Победы. Все камалинцы в
этот день пришли на вокзал. Там звучала музыка,
подходили поезда, украшенные ветками, с портре-
тами Сталина. Все друг друга обнимали, смеялись
и плакали. Военные теперь ехали на восток... Все
трудности военных лет были оправданы Великой
Победой. Это люди понимали, поэтому так велика
была их радость.
***
Эта исследовательская работа мне много дала.
Беседы со старожилами интересны, поучительны.
В нашей школе в рамках проекта «Зеркало» такие
встречи стали уже традицией. У старшего поколе-
ния мы учимся силе духа, сегодня это тоже очень
важно. Главный вывод: в любой период истории,
даже самый драматичный, человек должен жить с
достоинством. А те, кто пережил войну, это умели
делать.
Новокамалинская средняя школа.
Рыбинский район.
 У астафьевских родников

Дезертир по имени Борзя

Александр ЩЕРБАКОВ

Прочтите детям
Как и положено тому быть, рядом с нашим амбаром – житницей крестьянской семьи –
стояла сторожка, собачья конура. Сначала это была бросовая бестарка, перевернутая
вверх дном. Лазом служило отверстие с выдвинутой заслонкой, предназначенное для высыпания зерна.
Потом отец сделал настоящий дощатый домик с крышей и дверцей, чтобы вольготно в нём жило,
плодилось и несло исправно свою сторожевую службу собачье племя. Немало собак перебывало в нашей
усадьбе… Но мне отчётливо помнятся лишь те, что жили с нами дольше других, имели свои особые
характеры, ярко выраженные индивидуальности. Одного звали Борзя. Он отличался добрым общительным
нравом и обладал редким в своем роду даром, умел… петь.

Н
е помню, когда и какими путями попал в нашу
усадьбу Борзя. Он был чуть ли не одногодком
мне. Искоричнева-чёрный, с белой грудью,
лохматый, коротконогий, длинный, он никогда не
знал цепи, потому что, повторяю, был не по-собачьи
добр и покладист. Борзя жил в самую трудную пору
– в пору войны. И уж если мы чаще всего вместо
хлеба ели пресные лепешки из травы, то Борзе во-
обще не полагалось хлебного пайка, а травяных
лепешек он упрямо не признавал. Лучшее, что он
получал к обеду, была варёная картошка, да и та вы-
давалась не каждый день.
Однако Борзя не унывал. Даже напротив – он
был неизменно весел, добродушен и ласков. Каж-
дого, кто, выходя из избы, спускался с крыльца, он
встречал у нижней ступеньки почтительными по-
клонами, охотно «служил», вставал на задние лапы
и глубоким бархатистым голосом выводил песни-
рулады с таким самозабвением, что его длинный
язык заваливался набок и далеко видно было чёр-
но-оливковое ребристое нёбо. Эти его мелодии
можно бы назвать и завыванием, не отличайся они
таким разнообразием тонов, широтой регистров и
богатством эмоций.
Борзя именно пел. У него была своя песня встре-
чи, песня прощания, песня просьбы и песня благо-
дарности. Причем, встречая, положим, корову Кать-
ку, возвращавшуюся с пастбища, радостно прыгая
перед её мордой, – и Катька не обижалась при этом
на него, не угрожала выгнутыми ухватом рогами,
терпеливо сносила его несколько утомительные,
но искренние, чистосердечные ласки, – он пел со-
вершенно иначе, нежели встречая меня, мать или
сестёр.
Когда у Борзи уж слишком подводило брюхо и
шерсть на нём становилась особенно лохматой,
а на «штанах» повисали клочья, он вдруг исчезал
куда-то, не появлялся дома и день, и два, и три. Мы
уже начинали волноваться за него, как вдруг утром,
словно выросши из-под земли, он снова встречал
нас у крылечка поклонами, снова служил и пел
окрепшим голосом, беспечный, как птица. И живот
у него опять круглился, как у заправского певца
под жилетом, и чистые, приглаженные штаны лос-
нились на солнце.
В репертуаре Борзи не было печальных песен. Но
однажды мы услышали от него песню отчаяния …
Где-то в середине войны Борзе пришла «повестка»
идти на фронт. Его должны были доставить в Мину-
синск, на сборный пункт, где собак учили бросаться
с гранатами под танк. Борзя был не воинственен и
малоросл, однако достаточно силён и умён, чтобы
выполнить эту нехитрую задачу. Мы понимали, ко-
нечно, что когда гибнут люди, когда бьются в плаче
над «похоронками» сиротеющие семьи, собак жа-
леть не приходится. И все же нам было нестерпимо
жалко, горько расставаться с весёлым Борзей. Осо-
бенно мне. Ведь мы были с ним такие друзья – не
разлить водой. Я делил с ним последнюю картошку,
разламывая ее ровно пополам. И вот теперь Борзя
покидал меня, уходил в бой, уходил, мне это было
ясно, навсегда.
Последние дни я был с ним неразлучен. Часами
сидел на камне перед крыльцом, горестно обняв
большеносую собачью морду, и из глаз моих тек-
ли бесконечные слезы. Сначала Борзя недоуме-
вал, видя мою кручину. Пытался развеселить меня,
вскакивал, освобождаясь от моих объятий, клал
мне лапы на плечи и, показывая ребристое темное
нёбо, выводил песню благодарности. Но тогда я,
разбереженный, начинал реветь навзрыд, не в си-
лах больше таить и сдерживать горе, и Борзя замол-
кал, опускал морду и тоже становился грустным. Он
вопросительно глядел на меня темно-коричневы-
ми, в рябинках, как недозрелая смородина, глаза-
ми и слизывал слёзы с моих щек. Если за воротами
тарахтела редкая машина, я от страха сжимался в
комок и сердце мое обдавало холодною волной:
«За ним?» …
За ним подъехали рано утром, когда я еще спал.
Меня разбудил собачий вой и лай. Темная машина
с огромной серой будкой в кузове остановилась
напротив наших окон. Кто-то забарабанил в воро-
та. Мать выскочила в ограду. Борзя залаял против
обыкновения сердитым басом, потом перешел на
заливистые ноты, стал захлебываться, потом завиз-
жал, завыл, запел со стоном и всхлипами, заголосил
безудержно и безутешно.
У меня не хватило сил подняться и выбежать во
двор, чтобы проститься с Борзей. Ни руки, ни ноги
не слушались меня. Я будто одеревенел от горя.
Равнодушие овладело мной. К горлу подкатила
тошнота. Я сунул голову под подушку и зажмурил-
ся, чтобы ничего не видеть и не слышать – ни этого

169
 У астафьевских родников
хмурого утра, ни серой будки, кишащей собаками,
ни пронзительной, душераздирающей Борзиной
песни, песни отчаяния …
Я понимал, что поступаю как трус и предатель.
Но что я мог сделать? Чем помочь? Какой найти вы-
ход? Я готов был сам вместо Борзи броситься под
танк с тяжелыми гранатами на шее, но кто возьмет
меня на фронт и кто мне даст эти гранаты?
В первые дни после расставания с Борзей я
ходил как потерянный. К горечи разлуки приме-
шивалось чувство вины перед ним. Я не мог про-
стить себе, что не вышел на последнее, прощаль-
ное свидание, на самое печальное свидание, какое
бывает на свете. Мать видела мои переживания и
сочувствовала мне. Как-то утром, предлагая подру-
мяненные картофельные лепешки – картофляники,
свежие, только со сковородки, и глиняную чашечку
топленого масла, она осторожно спросила:
– Может, собачонка у людей возьмем? Катя, слава
Богу, доится неплохо.
В ответ я только нахмурился и отрицательно по-
качал головой. Разве можно было представить на
месте Борзи другую собаку? Разве будет она такой
же доброй и ласковой? Разве запоет она песню
встречи, когда выйду я на крыльцо, держа в руках,
заложенных назад, теплую картофелину – угадай, в
какой руке?
Мать больше ничего не сказала, только пожала
плечами и опустила их еще ниже.
И вот однажды, когда боль в моей душе притупи-
лась и уже стала затягиваться целительной пленкой
времени, вечером, перед закатом, секунду спустя
после того, как где-то в отдалении троекратно про-
мычала Катька, возвещая о своем приближении к
дому, я услышал переливчатый мотив – это было не-
сколько рулад из Борзиной песни встречи! И голос
был его, Борзин, другого такого не найти в нашей
деревне. Что за блажь? Уж не во сне ли это? Борзя
частенько являлся мне в снах, но никогда не пел
своих песен, а только сидел передо мной с влагой
грусти в смородиновых глазах, как в последние дни
жизни в нашей усадьбе. Я даже подергал себя за ухо
– нет, не во сне.
Кинулся к окну – и в глазах поплыли зелено-крас-
ные круги. Корова Катька размашисто подходила к
воротам и перед ее мордой весело прыгал, притан-
цовывал на задних лапах и пел – Борзя!
–Мам, Борзя пришел, за воротами поет! – поле-
тел я в ограду вне себя от радости.
Мать как раз открывала ворота, чтобы пропу-
стить Катьку. Мы вышли на улицу. Здесь уже со-
брались мои приятели – Ванька Настин, Федька
170
Аришин, Гришка Кистин, тоже услышавшие о воз-
вращении нашего Борзи. Один лишь Толян Нюрин
стоял в стороне поодаль и не подходил к нам – у
него тоже взяли на фронт кобеля Шарика, но он не
вернулся домой. И я почувствовал к Тольке искрен-
нюю жалость и даже вроде вину перед ним.
А Борзя, увидев нас, метнулся в нашу сторону,
столбиком прошелся по кругу и, ткнувшись холод-
ным носом в мою ладонь, чуть с хрипотцой в голосе
запел песню встречи. Мать подала ему драник, ко-
торым обычно встречала Катьку. Борзя слопал его
в два глотка и побежал в ограду, юркнул в конуру,
проверил, всё ли на месте, потом вынырнул и за-
метался по двору, не зная больше, как выразить ра-
дость возвращения.
– Заберут снова, раз сбежал, – вздохнув, сказала
мать.
И только тут передо мной открылась другая,
теневая сторона Борзиного возвращения домой.
Выходит, он действительно поступил дурно, он по-
кинул товарищей, которые готовятся идти в бой. И
теперь кто-то должен заменить его и погибнуть от
взрыва гранаты под танком. А Борзя будет цел, не-
вредим, будет беспечно распевать песни… Но, мо-
жет, он не сбежал, может, его просто отчислили за
малый рост или по другой причине? Мне хотелось
верить именно в это, я убеждал себя, что всё так
и есть, пока Толька Нюрин, преградив мне дорогу
возле своего дома, не высказал вслух того, о чем я
втайне думал, но что упорно гнал от себя:
– Не радуйся. Забреют твоего дезертира. Борзю
и вправду опять «забрили». На этот раз зимой, в
глухую декабрьскую стужу. Его увезли днём, когда
я ходил играть к Кощеевым ребятишкам. Но теперь
я уже не так отчаивался, тем более, что у меня было
какое-то предчувствие и даже вера, что Борзя сно-
ва вернется домой. И он действительно вернулся,
причем очень скоро, дня через два или три, как
будто его не увозили в темной будке, набитой во-
ющими и беснующимися в недоумении собаками,
а просто исчезал он на время, как не раз исчезал
прежде в неизвестном направлении, когда от скуд-
ного пайка подводило брюхо и темно-бурая шерсть
начинала дыбиться неровными лохмами.
Борзя дожил до глубокой старости. В последние
годы стал сед, вял, туг на ухо. И пел теперь сипло
и неохотно. Но отец не трогал его – не поднима-
лась рука. Слишком любили Борзю в нашем доме.
Так привыкли к нему за многие и нелегкие дни, что
считали его почти членом семьи. Ведь нам всегда
особенно дороги те, с кем мы перенесли вместе не-
взгоды и тяготы, с кем делили пополам не только
радость, но и горе.
Иллюстрация Олеси Пестеревой.
Красноярск
 У астафьевских родников

Post Scriptum
Фирменный почтовый поезд «Затесь»

Когда-то при жизни писателя довелось мне вести рубрику в краевой газете «Из почты Виктора Аста-
фьева». Письма эти переворачивали душу. К сожалению, лишь крошечная часть этих изумительных по-
сланий, адресованных Виктору Петровичу, вошла в его прижизненное полное собрание сочинений в 15-
ти томах. Минуло с тех пор почти два десятилетия, за это время мы лишились писателя, которому
народ мог изливать свою душу, и практически лишились писем: телеграфически краткие эсэмэски вы-
теснили их. И все-таки почтовые ящики еще не исчезли, и бросают в них не только деловую переписку,
и, самое удивительное, хоть и не может быть уже писем «из почты Виктора Астафьева», но в нашем
редакционном «портфеле» есть письма нашего времени об Астафьеве.

Всё оставляет свой след в душе

Это письмо передала в клуб «Затесь» человек, известный не только в Красноярском крае, но и за его преде-
лами, заслуженная учительница России Таисья Петровна Трубачёва. Пишет её коллега из подмосковного
города Королёва – Лия Фёдоровна Устинова – педагог-дефектолог с полувековым стажем.

А
х, как мне хотелось бы ещё раз попасть в Овсянку. Уж очень понравилось наше посещение библи-
отеки. Кроме нас, там никого не было, и сотрудницы не спеша нам всё показывали, рассказывали. А
потом мы пошли в дом, где писатель провёл свои последние двадцать лет жизни. Но там было в тот
момент совсем не до нас. Мы вышли и опять пошли в библиотеку. И как хорошо, что мы вернулись туда.
Кроме того, что там нам подробно рассказали о доме Астафьева и доме его бабушки, нам поставили ви-
деокассету с записью бесед писателя со старшими школьниками. Изумительными! Как просто, тепло, не-
навязчиво, не назидательно он отвечал на самые сложные вопросы из современной окружающей жизни,
приводил примеры из своего детства, из свежих своих жизненных наблюдений. Он так спокойно, тихо,
мол, хотите слушайте, хотите нет, говорил, говорил, слушал и опять отвечал.
Как его слушали ребята. Это надо было видеть! Школьники 14-16 лет, подростки. Самый сложный воз-
раст. Как легко, просто, по-доброму, без нравоучений, проникновенно, деликатно раскладывал он всё по
полочкам, объясняя простейшие христианские истины. Ну, как умудрённый опытом жизни батюшка раз-
говаривает с молодыми прихожанами во время исповеди. Такое поразительное психотерапевтическое
воздействие. Любовь Максимовна сидела рядом и плакала...
Мы спросили, можно ли купить эту кассету. На что нам ответили, что все спрашивают, но у нас нет воз-
можности размножить. Денег нет. Представляешь, Тась, денег нет в библиотеке. Для молодёжи! Которая по
телевизору с утра до вечера порнуху и чернуху созерцает. С ума сойти! Нужно было нам просто закупить
пустые кассеты и переписать... Умнейший писатель Виктор Петрович с острейшим восприятием действи-
тельности (почти на патологическом уровне), он понимал, что молодежь только хорохорится, а на самом
деле зажата и закомплексована. И под маской беспардонного разухабистого поведения всегда находится
в состоянии поиска, каждый – со своей тонкой ранимой душой: поиска друзей, правильных жизненных
ориентиров, нужных решений в той или иной ситуации, и очень нуждается в помощи, защите, поддержке.
Вот и осталась бы у них на память видеозапись бесед с выдающимся писателем, их земляком, деятелем
культуры мирового значения.
Ведь во многих семьях родителям абсолютно не до детей. Или работают в нескольких местах, чтоб за-
рабатывать на жизнь, или увлечённо смотрят сериалы, или просто недалекие люди. Наше жесткое праг-
матичное время, к сожалению, накладывает свой отпечаток на стиль общения между членами семьи. Все
накормлены, обуты, одеты, но каждый как бы сам по себе. Ни внимания – к делам детей с их сложным вну-
тренним миром, ни тепла, ни душевности во взаимоотношениях. Нет желания сесть рядом, обнять, рас-
спросить, заглянуть в душу. Только взаимные упреки, обиды, недовольства, жалобы друг на друга, глухое
раздражение. Деньги, деньги, деньги – одна забота, одна буквально навязчивая идея. И приобретение всё
новых «понтов», чтоб не хуже, чем у людей. Все человеческие понятия, ценности ушли в прошлое, «рыноч-
ная» идеология процветает махровым пышным цветом. В общем, дети у нас не нужны никому, ни обществу,
ни родителям. Высшее начальство страны никак не поймёт, что самые выгодные финансовые затраты – это
вложения в человека, в его воспитание, образование, оздоровление... Словесного треску много, а резуль-
171
 У астафьевских родников
таты где? Нету. Ой, меня уже заносит, ей-богу, и я только расстраиваюсь. Каждый день общаюсь на своих
занятиях с молодыми мамами, детьми, бабушками, и для меня дети – больная тема...
Посылаю несколько фото с нашего дня рождения... Самым лучшим подарком мне было привезенное
моей двоюродной сестрой письмо моего папы, которое он написал своей сестре Наде в начале мая 1938
года, прямо перед моим рождением... Надежда Павловна была старшей сестрой в большой семье Ники-
тиных, где было11 детей! Они с мужем врачи-педиатры, до войны жили в Москве. Он – профессор, пре-
подавал в медицинском институте. Жили они в то время очень благополучно. Это сейчас ученые почти
нищие. Тётя Надя держала тогда «на контроле», так сказать, всех своих братьев-сестер, помогала, встреча-
ла, принимала у себя многочисленных родственников. И бережно хранила все их письма. Всё у нее было
разложено по папкам, по годам, по именам...
Это был просто необыкновенный сюрприз для меня. Мой дорогой 23-летний папочка писал сестре в
мае 38-го, что у них вот-вот родится дочка. Никаких УЗИ тогда вообще не было. Жили они на Урале, в Ниж-
нем Тагиле, куда родителей распределили после института. Но папе так хотелось именно дочку Лилю, что
он был уверен, что именно так и будет. В письме он благодарит тетю Надю за присланные грудничковые
вещички и сообщает, что приехала мама из Костромы встретить новорожденного и что, самое главное,
покрестить, как она сказала. Я была безмерно благодарна двоюродной сестре за такой исторический по-
дарок.
Она также привезла письма военного времени от погибших на фронтах родственников, письма бабуш-
ки из Казахстана... Надо было видеть наших детей, племянников, внуков! Как бережно, с каким огромным
интересом они держали в руках все эти желтые треугольнички, открытки с пометками: «Проверено воен-
ной цензурой», с плакатами: «Смерть немецким оккупантам!», «За Родину, за Сталина!», «Вперед за победой
над Германией!». И похоронки... Пели под гитару «Журавли», другие военные песни. Старички плакали, у
всех свои воспоминания, все мы дети военного и послевоенного времени. Прекрасно, что и внуки на этом
празднике приобщались к истории нашей семьи – частички истории страны. Я очень была довольна, что
они так участливо ко всему отнеслись. Даром ничего не проходит. Всё оставляет свой след в душе.

Лия УСТИНОВА
г. Королёв

И еще одно письмо пришло в наш адрес. Это – отклик на книгу воспоминаний о В.П. Астафьеве «Затесь
на сердце» («Енисейский благовест», Красноярск, 2009). Пишет из города Лесосибирска Валентин Павлович
Кузьмин.

Он помогал нам шагать по жизни

К
нига к 85-летию великого русского писателя В.П. Астафьева более чем значительное событие в куль-
турной жизни края. Вот так скромные люди, без шума, помпезности создают памятник великому че-
ловеку. Низкий поклон всем, кто содействовал выпуску этой книги. Я – подполковник пограничных
войск. Длительное время мы с женой служили на Дальнем Востоке, и вот там начали открывать для себя
творчество Виктора Петровича. Печаталось немного до 90-х годов, но, что находили, читали, обсуждали.
Жена – учитель русского языка и литературы. И потом волей судеб после службы, мы почти 15 лет рабо-
тали в школе, в родном селе, где я был 10 лет директором.
Виктор Петрович Астафьев в нашей школе был самым почитаемым писателем современности, С подачи
жены была разработана программа изучения его творчества, проводились астафьевские литературные
вечера, конкурсы, литературные чтения. Ученики писали стихотворные сочинения по его произведениям.
Наша ученица Елена Маркова выступала на научно-практических конференциях с анализом его рассказа
«Зачем я убил коростеля» и повести «Весёлый солдат». Участвовали наши дети, и не без успеха, в Астафьев-
ских чтениях. Помню, в то время глава Енисейского района В.Н. Сидоркин, который многое сделал для
популяризации имени писателя, вручал нашим ребятам дипломы и призы в школе имени В.П. Астафьева.
Извините, хвастаюсь, но мы любим своих школьников, помогали и помогаем им шагать по жизни. Плохих
среди них нет, просто они – разные. Ещё раз большое вам спасибо. Будете в наших краях, милости просим,
заезжайте!
Валентин КУЗЬМИН
г. Лесосибирск

172
 У астафьевских родников
Это письмо передала в клуб «Затесь» Татьяна Акуловская – автор серии непридуманных рассказов «Божьи
блинчики». Она написала его своей подруге – сельской учительнице Надежде Викторовне Елпашевой, на-
писала, а вскоре получила сочинение сельского мальчишки об Астафьеве. Итак, вначале – письмо подруге.

День нечаянной радости

З
дравствуй, Надя, друг дорогой! Как же я рада, что твоего ученика наградили прямо на могиле Виктора
Петровича Астафьева! Действительно, как ты пишешь «память на всю жизнь». Какое это чудо! Подари
ему мои книжки и расскажи, что именно в Овсянке впервые читала свои рассказы и записалась в
«крестницы» Виктора Петровича. Пусть и ученик твой становится «крестником»», раз принял такое боевое
крещение! Ты мне написала: еду в Овсянку, я подумала, что на экскурсию с детьми. Но эсэмэской тебе от-
ветила кратко: «Астафьев встретит», уверенная, что так и будет, ощущала, будучи в Овсянке, на себе его
гостеприимство, а ведь мы с ним не встречались.
Сегодня утро 14 мая – день святого пророка Иеремии, с коим моя Антонина Фёдоровна в своих работах
сравнивала Виктора Петровича, ведь он тоже великий жалельщик, только всего русского народа, потому
ещё, что сам – знаток простой жизни народа, точнее, он и есть этот самый народ. И в такое утро, это еще
и день иконы Божией Матери «Нечаянная Радость», получаю твою весточку о награждении ученика. По-
здравляю от всего сердца!.. Обязательно вышли мне работу этого парнишки и его имя – хочется знать
молодого собрата.
Вот написала про Виктора Петровича «есть» и чуть было притормозила, правильнее – «был». Ну уж
нет! Он есть, это точно! Вижу по его действиям в нашей жизни, хотя он давно перешёл в мир иной, но
мир, существующий реально, пусть и невидимо для нашего глаза... Владыка Лука (святитель Лука Войно-
Ясенецкий, отбывавший ссылку дважды в Красноярском крае, прославлен в лике святых новомучеников
и исповедников Российских. – Ред.) умникам неверующим говорил: любовь мы тоже не видим и ум – не
видим, и душу, что же скажете – их нет, что ли ?! У нас при краевой научной библиотеке есть клуб почита-
телей творчества Виктора Петровича Астафьева, называется «Затесь», там издают альманах, туда, Бог даст,
и попадёт работа твоего ученика, как это было бы здорово!
Татьяна АКУЛОВСКАЯ
14 мая 2011

И вот она, работа школьника из Усинска Семёна Тимошенко. Публикуем!

Семён ТИМОШЕНКО

Снежная нежность
В
иктор Петрович Астафьев в «Затесях» писал: «Музыка есть в каждой минуте жизни, и у всего живого
есть свои сокровенные тайны, и они принадлежат только той жизни, которой определены приро-
дой… И небо в эти минуты словно бы становится вестником нашего перерождения». Мудрости нужно
учиться у природы. Не сразу в обыденном можно разгадать глубокий смысл.
Однажды, в начале зимы, воскресным днем я отправился в гости к своим деду и бабушке. Мне нравит-
ся бывать у них, потому что они меня очень любят. Бабушка сразу начинает угощать меня чем-нибудь
вкусненьким, а потом с дедом мы обязательно займемся хозяйственными делами. Так было и на этот раз.
Мне нужно было поймать молодую кобылу, которая гуляла по огороду. У меня это плохо получалось… Но
чтобы не ударить в грязь лицом перед дедом, я старался изо всех сил. Кобылу приручить мне не удалось, а
дед долго смеялся, глядя на меня. Потом быстро поймал и оседлал ее. Я был очень сердит на себя, кобылу,
весь белый свет… Мне было стыдно перед дедом за то, что я не справился с мужицким делом. Тут дедушка
сделал очень хитрый ход: он предложил мне прокатиться верхом. Я был в полной растерянности: ведь
отказаться – значит струсить.
И вот я уже сижу верхом на лошади! Сначала всё шло хорошо. Я гарцевал в седле и уже чувствовал
себя победителем! Мы сделали несколько кругов по огороду, и тут я понял, что теряю контроль над моей
лошадкой.. Она развила почти космическую скорость. Лицо мое заледенело: ведь на дворе не месяц май.
Мы летели стрелой, а в полете кобылка взбрыкивала задними ногами. И тут я совершил самую глупую на
тот момент ошибку: я отпустил узду. В тот же миг я летел лицом в снег. Было больно, стыдно, обидно одно-
временно.
Когда я поднялся, то почувствовал, как на моем израненном лице нежно таяли снежинки. И благодаря
этой снежной нежности боль отступила, обида улеглась. Я взглянул в небо: оттуда большими мягкими
хлопьями шел снег. Кругом было белым-бело. Глядя на это снежное чудо, сразу забываешь все плохое… Я
даже кобылу простил, снял с нее седло и узду. Решил, что не буду жаловаться бабушке, а ведь сначала мне
этого очень хотелось. В таких случаях она меня сразу же пожалеет и приласкает, а на дедушку обязательно

173
 У астафьевских родников
поворчит. А я сижу за столом, уплетаю ее вкусные пирожки и чувствую себя победителем….
В этот раз было всё по-другому. На душе было спокойно, тихо. Просто снежная нежность. Вспомнились
строчки Астафьева из «Последнего поклона»: «В эти минуты не было вокруг меня зла. Мир был добр и
одинок – ничего, ничего другого в нем не умещалось». И я наслаждался этим мгновением.
с. Усинск
Ермаковского района

Из письма-отклика на эту же книгу жительницы Красноярска Клары Ивановны Фроловой

И всё-таки живём!!!
П
рочитала вашу замечательную книгу, прожила жизнь вместе с Виктором Петровичем. Ещё раз вспом-
нила всё, что было в моём далёком и таком близком военном детстве. Начала читать и не могла ото-
рваться всю ночь. Плакала, радовалась, вспоминала... Какой живой и лёгкий язык, как просто и с
какой болью и искренностью вы объясняете с Виктором Петровичем все наши современные дела. Мы
ждём доброй жизни, благополучия, справедливости, честно работая. Но... получаем остатки «с барского
стола». И всё-таки живём!!! С уважением и любовью
ваша читательница Клара ФРОЛОВА
Красноярск

В клуб «Затесь» передано еще одно письмо – несколько необычное, оно словно написано в подтвержде-
ние дум и мыслей предыдущих авторов.

Сиротский заступник
И
з трёх профессиональных училищ, в которых могут обучаться дети после окончания коррекцион-
ных школ, сердце остановилось на 19-м, потому что оно носит имя Виктора Петровича Астафьева, и
он учился в нем до войны. Но возьмут ли туда нашего Митю? И отправились мы за ходатайством к
самому писателю, на его могилку, попросить у него помощи. Ведь он тоже рос сиротой, как и наш Митя.
Астафьева воспитывала бабушка Екатерина Петровна, и Митю – бабушка Анна Дмитриевна. Мама Виктора
Петровича утонула в Енисее, а у нашего мальчишки маманька утонула в море водки, пока еще жива телом,
но безнадежно мертва душою...
Сели мы на автобус и поехали в сторону Дивногорска. Приехали на кладбище к Виктору Петровичу по
глубокому снегу. Перед нами у него побывали гости, нам оставалось только зажечь оставленную свечу,
съесть мягкий незамерзший апельсин, кем-то заботливо положенный, и помолиться об упокоении раба
Божьего Виктора... 2 февраля позвонили в училище № 19. Ответила нам мастер Римма Алексеевна Дугина.
Выслушала и твердо сказала: «Завтра же пусть ваш Митя приезжает на занятия». Взволнованные, мы по-
смотрели в календарь: что за день сегодня, под покровительством каких святых? Оказалось, что это был
день святых мучеников Инны, Пинны и Риммы – день ангела нашего дорогого мастера.
Это было первое обыкновенное чудо. Второе заключалось в том, что Римма Алексеевна оказалась, как
сказал бы Виктор Петрович, хорошим мастером. Она мигом распознала, что Митя наш – юноша некниж-
ный, что хоть писать и читать он умеет, но не хочет и не будет. А вот руками он работать умеет. Это под-
твердил и Александр Иванович – преподаватель по столярному делу, поставив ему «отлично» за произ-
водственное обучение. Сдав на «хорошо» производственную практику в деревообрабатывающем цехе
Красноярского электровагоноремонтного завода, Митя летом успешно выдержал экзамен с присвоением
ему квалификации: столяр III-го разряда. Теперь он может самостоятельно зарабатывать свой кусок хлеба.
Но на этом добрые дела мастера из астафьевского училища не закончились. В окончание обучения
Римма Алексеевна отправила Митю в лучший детский санаторий «Тесь» по бесплатной путевке на самый
востребованный период отдыха – июль месяц. Не случайно Господь даровал нам такого мастера, ведь
Римма Алексеевна – преподаватель русской словесности – предмета столь любезного сердцу Виктора
Петровича. К тому же она ведает в училище музеем Астафьева.
Любовь КУРОХТИНА, Анна ЛОСЕНКОВА
Красноярск

И завершают этот обзор слова самого писателя, что висят на видном месте в музее училища №19 имени
В.П. Астафьева – бывшего ФЗО-1, которое он окончил в июне 1942 года.

Обозревала почту Валентина Майстренко

mtina@rambler.ru

174
 У астафьевских родников

Господи! Где наш предел? Где остановка? Укажи нам, окончательно заблудившимся, путь к иной жиз-
ни, к свету и разуму. И прости нас, Господи! Прости и помилуй. Может, мы ещё успеем покаяться и
что-то полезное разумное сделать на этой земле и научим разумно, не по-нашему распоряжаться
жизнью своей и волей наших детей и внуков. Прости нас на все времена, наблюдай нас и веди к
солнцу, пока оно не погаснет...
Виктор АСТАФЬЕВ

А это – приз от Виктора Петровича всем нашим читателям.

Ведь чтение книг, журналов, альманахов в традиционном их бумажном
одеянии в наше рыночное время можно уже причислить к безумным
подвигам, которыми прославился любимый Астафьевым благородный
идальго Дон Кихот Ламанчский.
Да, чтение – это подвиг ума!

Из толкового словаря: «Имя Дон Кихота стало нарицательным для

обозначения человека, чье рыцарство, благородство, великодушие и
готовность на рыцарские подвиги вступают в трагическое противоречие
с действительностью». Не правда ли, это определение годится и для
наших авторов, и для наших читателей. И для главного героя нашего
альманаха.

Фото Анатолия Белоногова

175
 Наши авторы
Наши авторы
Татьяна Владимировна АКУЛОВСКАЯ:
«С детства вела дневники, так нас в школе учи-
ли. Помню особенно один (в пору юности и влю-
блённости) – коленкоровая бордовая тетрадка,
там – ежедневные мои записи, там – стихи, отрыв-
ки из «Евгения Онегина». Нынешним подросткам
это покажется, наверное, смешным и наивным... С
самого детства меня мучил вопрос: в чём смысл
жизни? Неужели, чтоб только есть, пить, спать и
потом умереть? Ответ получила на сороковом
году жизни – Бог есть! И есть бессмертная душа
человека. С этого момента жизнь озарилась ве-
ликим смыслом. В настоящее время возглавляю
Красноярский филиал православного Центра во
имя святителя Луки (Войно-Ясенецкого).
Непридуманные рассказы начала писать с бла-
гословения своего духовника. Рождались они са-
мой жизнью, жалко было не записать, пропустить
те удивительные истории, которые происходи-
ли на моих глазах. Тут, видимо, сказался детский
опыт ведения дневников. В 2005 году краснояр-
ское издательство «Енисейский благовест» выпу-
стило первый сборничек под названием «Божьи
блинчики». В 2011-м увидела свет целая серия
маленьких книжечек под этим же названием и
книжица писем «Я просто напишу тебе письмо»,
которые нашли своего читателя. Пишу ради од-
ного: чтобы помочь людям увидеть присутствие
Божие в каждом дне жизни каждого».
Максим Анатольевич АНТИПОВ –
по сути сибиряк, хоть и родился в Твери. Детство
и юность провел в Красноярске. С юношества
увлекался авиационным спортом, но после ар-
мии вернулся домой, работал корреспондентом
многотиражной газеты «Енисей» на химкомби-
нате, недолго учился на филфаке Красноярского
госуниверситета. В 1990 году стал послушником
Покровского кафедрального собора, через три
года поступил на учебу в Санкт-Петербургскую
духовную семинарию, которую успешно окончил.
Светское высшее образование по специальности
«Издательское дело и редактирование» он полу-
чил заочно в 2008 году. Работал редактором лите-
ратурной редакции православного издательства
«Сатисъ», библиотекарем научно-исследова-
тельского отдела редкой книги библиотеки Рос-
сийской академии наук. Руководил совместным
издательским проектом Санкт-Петербургской
епархии и газеты «Вечерний Петербург» по вы-
пуску официального епархиального издания
«Православие и жизнь». Попробовал себя в долж-
ности корреспондента газет «Невское время»,
Агентства журналистских расследований. Был
ведущим редактором редакции технической ли-
176
тературы издательского дома «Питер», ведущим
редактором редакционно-издательского отдела
Президентской библиотеки имени Б.Н. Ельцина.
Ныне трудится над составлением летописей
для монастырей Санкт-Петербургской епархии.
Живет в Санкт-Петербурге. Оказался там, можно
сказать, по милости Виктора Петровича Астафье-
ва. Живя по соседству рядом с великим писате-
лем, юный Максим приходил к нему в гости для
духовных бесед, которые в какой-то мере поспо-
собствовали тому, что он решил оставить люби-
мый город на Енисее и уехать в город на Неве на
учебу в Санкт-Петербургскую семинарию. Мак-
сим Антипов не раз издавал свои исторические
труды. Художественные рассказы публиковал
только в Интернете. Рассказ «Погорелец» напи-
сан специально для альманаха «Затесь».
Аделя Владимировна БРОДНЕВА
родилась в городе Иркутске. Окончила сред-
нюю школу, которая носила имя А.С. Пушкина. С
первой попытки в институт не поступила, пошла
работать на завод, и никогда не жалела об этом.
В детстве мечтала посвятить себя исторической
науке, но занятия в археологическом кружке не
помешали ей увлекаться одновременно музыкой,
историей живописи и иметь первый юношеский
разряд по гимнастике. Раннее замужество приве-
ло её на филологический факультет Кызыльского
педагогического института, заканчивать который
пришлось заочно, так как родился сын, потом по-
явился и второй.
В Красноярске живет с 1970 года. Почти год
отработала в библиотеке. 10 лет увлечённо вела
уроки литературы и русского языка в вечерней
школе. И только по состоянию здоровья вынуж-
дена была уйти в музей, где, наконец, осуществи-
ла мечту детства: стала историком. Думала, что
эта работа более менее спокойная, но ошиблась.
За тридцать лет работы в краевом краеведческом
музее возглавляла ни много ни мало – аж пять
филиалов. В 1991 году, ещё задолго до открытия
Литературного музея, была назначена его заведу-
ющей, и с радостью вернулась на круги своя – к
любимой литературе.
Начинать надо было с нуля, трудностей было
море, но помогала вера в значимость этого про-
екта, который поддержали многие писатели, в
том числе и Виктор Петрович Астафьев. Знаме-
нательно, что день рождения Литературного
музея в Красноярске был отпразднован в день
рождения великого русского поэта Александра
Сергеевича Пушкина – 6 июня 1997 года. В 2000
году уникальный музей открыл свои экспозиции
в полном объёме, с тех пор он стал неотъемле-

мой частью культурного пространства города и
полюбился горожанам и гостям города.
Экспозициям Литературного музея дали свои
положительные отзывы такие великие писатели-
современники, как Астафьев и Распутин, извест-
ные критики Анненский и Яранцев, знаменитый
дирижер Колобов, издатели Сапронов и Мандры-
ка, кинорежиссёры Литвяков и Кузнецов и другие
деятели культуры и искусства. С 2002 года музей
носит имя Виктора Петровича Астафьева. В 2005
году Аделе Владимировне Бродневой вполне
заслуженно присвоено звание «Заслуженного
работника культуры РФ». В настоящее время кол-
лектив музея занимается его ремонтом и работа-
ет над новой экспозицией, которая откроется в
2013 году.
Георгий Георгиевич ВАСИЛЬЕВ –
сибиряк, родился в Красноярске. По профессии
физик, окончил Красноярский государственный
университет. Работал инженером-исследовате-
лем в Институте физики Сибирского отделения
Российской академии наук, преподавал в вузах
города. Один из организаторов и руководите-
лей широко известного в городе литературного
клуба «Высокий берег», созданного при Красно-
ярском государственном техническом универси-
тете.
Николай Викторович ГАЙДУК –
сибиряк. Родился на Алтае, детство прошло в
селе Волчиха. Окончил медицинское училище,
институт культуры в Барнауле и Высшие литера-
турные курсы в Москве. В разные периоды жизни
работал в разных местах: матросом, плотогоном,
сценаристом документальных фильмов... Но зна-
чительная часть жизни отдана Красноярскому
краю. Николай Гайдук – член Союза писателей
России. Автор книг стихов и прозы: «Калинуш-
ка-калина», «С любовью и нежностью, «Святая
грусть», «Царь-Север» и других. Произведения
писателя отличаются ярким самобытным языком,
отмеченным не только на родной земле среди
русского читателя, но и за границей – в Арген-
тине, Франции, Польше, Канаде. По меткому вы-
ражению Валентина Курбатова, одного из лучших
российских критиков, «для него характерна пья-
нящая музыка простора и слова». Министерством
образования и науки Красноярского края произ-
ведения Николая Гайдука включены в школьную
программу. Особые приметы: великолепно ис-
полняет под гитару песни на свои стихи. Живёт
пока, к радости красноярцев – поклонников по-
эта, недалеко от Красноярска – в Дивногорске. А
где будет завтра, он и сам не знает.
Татьяна Дмитриевна ГУБАРЕВА –
заслуженный педагог Красноярского края, сиби-
рячка, родилась в городе Новосибирске. Окон-
чила Тобольский педагогический институт, учи-
тель русского языка и литературы. С 1981 года
Наши авторы
работает в Красноярском крае – в Подтесовской
средней школе № 46 учителем и заместителем
директора по воспитательной работе. С 2002
года руководит деятельностью школьного музея
имени В.П. Астафьева. Занимается с учащимися
исследовательской и проектной деятельностью.
Награждена значками «Отличник народного про-
свещения», «Почетный работник образования
Енисейского района». Живет в поселке речников
Подтёсово.
Нина Герасимовна ГУРЬЕВА –
сибирячка, родилась в маленькой деревне Ефи-
мова Абатского района Тюменской области. С
1969 года живет в Красноярском крае, в Желез-
ногорске. Ее творчество сродни живому звеня-
щему роднику, берущему начало из глубины зем-
ли-матушки. Стихи ее напевны, лиричны и в то же
время – горько правдивы, поскольку по натуре
Нина Герасимовна – человек честный и прямой,
но не утерявший при этом веры в добро. Автор
семи поэтических сборников. Большая книга сти-
хов Нины Гурьевой «Не бывает России без гроз»
вышла в Красноярске в 2008 году. В 2011 году в
Железногорске вышел еще один её сборник «Ко-
локол сердца». На многие стихи Нины Гурьевой
написаны песни и романсы. Широко известна в
крае песня, созданная в содружестве с компози-
тором из Зеленогорска Маргаритой Петровой,
«Горечь калины», посвящённая Виктору Петрови-
чу Астафьеву.
Анатолий Петрович ЗОЛОТУХИН –
заслуженный художник России, член-
корреспондент Российской академии художеств.
Творческая и общественная деятельность на-
чалась в 1965 году постановкой спектакля в
театральной студии «Галёрка» на сцене респу-
бликанского драматического театра им. М.Ю.
Лермонтова во время учебы на театральном от-
делении в Алма-Атинском художественном учи-
лище им. Н.В. Гоголя. За 10 лет художник ставит
более 60-ти спектаклей в театрах Казахстана. С
1975 года вся его жизнь неразрывно связана с
Красноярским краем и Красноярском. Как глав-
ный художник краевого драматического театра
им. А.С. Пушкина Анатолий Золотухин осуществил
ряд интереснейших постановок. За все время ра-
боты в театрах страны им поставлено более 80-ти
спектаклей.
С 1983 года занимается художественным про-
ектированием среды как главный художник Цен-
трального района, а затем и города. Проходит
обучение в Центральной экспериментальной
студии художественного проектирования при
Союзе художников СССР. Автор проекта «Детский
городок» в 20-м микрорайоне Красноярска, ав-
тор декоративно-прикладных композиций, ин-
терьера и внутреннего дворика ресторана «Ка-
зачья застава», создатель любимого горожанами
кукольного хоровода «Часы» в Красноярском
театре кукол... С 1986 года на протяжении 16 лет
177
 Наши авторы
Анатолий Золотухин возглавляет Красноярскую
организацию Союза художников России. Как ху-
дожник выставляет свои работы на всесоюзных,
краевых и российских выставках. В 2001-м изби-
рается членом- корреспондентом Российской
академии художеств (РАХ). Награжден Серебря-
ной медалью РАХ.
ИРЗАБЕКОВ Фазиль Давуд Оглы –
азербайджанец по национальности. Для него,
коренного бакинца, русский язык стал родным
после окончания Института русского языка и
литературы имени М.Ф. Ахундова. Он препо-
давал русский язык иностранным студентам в
Азербайджанском госуниверситете, работал за-
местителем председателя республиканского
Совета по делам иностранных учащихся. В 1992
году переехал в Москву. Через три года принял
на русской земле таинство крещения с именем
Василий. В 2001 году по благословению патри-
арха Московского и всея Руси Алексия Второго
создал и возглавил православный Центр во имя
святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Автор книг
«Видеть Христа», «Тайна русского языка. Заметки
нерусского человека».
Андрей Николаевич КУЛЬБА –
сибиряк. Родился в Красноярском крае, непо-
далеку от Овсянки – в Дивногорске. Детство и
юность провел в Сибири. В 1993-м окончил Ли-
тературный институт имени М. Горького. Жур-
налист. Автор стихотворного сборника «Горсть
камешков» (2009). Живет в Москве. Отец шесте-
рых(!) детей, что, несомненно накладывает от-
печаток на его творчество. Его стихи и рассказы
миниатюрны: когда там с такой оравой развёр-
тывать полотнища. Они непредсказуемы, как
речь ребёнка, и искренни. Предлагаем подборку
стихов нашего земляка и рассказ-быль, любезно
предложенный автором для альманаха «Затесь»
Валентин Яковлевич КУРБАТОВ –
писатель, литературный критик, член правления
Союза писателей России. Родился в Ульяновской
области, вырос в г. Чусовом Пермской обасти.
Служил на флоте. Окончил Всесоюзный государ-
ственный институт кинематографии, член Ака-
демии современной русской словесности, член
Академии Философии хозяйства, член Между-
народного объединения кинематографистов
славянских и православных народов. Лауреат
Всероссийских литературных премий им. Тол-
стого, Горького и Пушкина. Награжден медалью
Пушкина, лауреат новой Пушкинской премии за
2011 год. Член Общественной палаты Российской
Федерации. Живет в Пскове. Подробнее см. на
стр. 30
Валентина Андреевна МАЙСТРЕНКО –
главный редактор литературно-художественного
альманаха «Затесь». Выпускница факультета жур-
178
налистики Уральского государственного универ-
ситета имени А.М. Горького (Екатеринбург), член
Союза журналистов России. Работала в краевых
и республиканских газетах. С 1998-го по 2002 гг.
– главный редактор литературно-художественно-
го и религиозно-философского журнала «Новое
и старое» (Красноярск). С 2011 г. – председатель
попечительского совета клуба почитателей Вик-
тора Петровича Астафьева «Затесь», созданного
при краевой научной библиотеке.
С 1994 года и по сегодняшний день – главный
редактор красноярского православного изда-
тельства «Енисейский благовест», выпустившего
в свет энциклопедические богословские труды
священника из Енисейска протоиерея Геннадия
Фаста «Толкование на книгу Песнь Песней Со-
ломона», «Толкование на Апокалипсис», «Толко-
вание на книгу Экклезиаст», «Этюды по Ветхому
Завету» в двух томах, двухтомник писем и пропо-
ведей известного московского проповедника –
протоиерея Всеволода Шпиллера, стиху и прозу
красноярского священника Виктора Теплицкого,
а также десятки других современных духовных
сочинений и книг.
Вместе с протоиереем Геннадием Фастом воз-
родила уничтоженный после революции публи-
цистический жанр духовной беседы в книгах «Ты
воскресни, птица Феникс!» и «Небесная лестви-
ца». В рамках задуманного ею проекта «По доро-
гам святых» прошла по следам героя Отечествен-
ной войны 1812 года праведного старца Даниила
Ачинского, написав книгу «Отзовись, брат Дани-
ил!». Автор документальных книг «Гора Счастья»,
«Тайна трёх богатырей», автор-составитель фото-
альбома и книги памяти В.П. Астафьева «Затесь на
сердце», автор-составитель сборника «Мы побе-
дили!», посвященного 70-летию начала Великой
Отечественной войны. За литературные и изда-
тельские труды во славу Русской Православной
Церкви указом Патриарха Московского и всея
Руси Алексия Второго награждена орденом Свя-
той равноапостольной княгини Ольги III cтепени
(2007 г). Живет в Красноярске.
Марина Григорьевна МАЛИКОВА –
сибирячка, из рода польских сибиряков-поляков
Костиневичей, родилась в Боготольском райо-
не Красноярского края. После окончания есте-
ственно-химического факультета педагогическо-
го института работала сначала учителем, затем
20  лет – химиком-огнеупорщиком в заводских
лабораториях крупных промышленных пред-
приятий. Печатать стихи начала с 1988 года, вы-
пустила поэтическе сборники: «Золотые приливы
души», «Самоцветы сибирские», «Любви уловив
дуновенье», «Душа о вечном говорит», «Моление
о чаше». Живёт в Красноярске.
Антонина Фёдоровна ПАНТЕЛЕЕВА –
родилась в д. Покрово-Тугач Ирбейского района
Красноярского края. Окончила педагогический
институт в Енисейске, аспирантуру в Москве,
преподавала в Красноярском государственном

университете, кандидат филологических наук.
Автор литературоведческих статей в научных
сборниках, публиковалась в журналах «Новое и
старое», «Истоки», «Переправа», в «Литературной
России» и других периодических изданиях. Со
студентами собрала уникальный фольклорный
материал для сборника «У астафьевских родни-
ков». Научный консультант книги-фотоальбома о
В.П. Астафьеве «Затесь на сердце», книги-летопи-
си «Река жизни Виктора Астафьева», составитель
сборников православной лирики А.С.  Пушкина,
С.А. Есенина. Живёт в Красноярске.
Марина Владимировна ПАНФИЛОВА
родилась в городе Томске. Получила специальность
журналиста в Томском государственном универси-
тете. С 1984 года живет в Железногорске. Работала
на городском радио и телевидении, в городских и
краевых газетах и журналах. В настоящее время –
корреспондент газеты «Вестник ГХК».
Член Союза журналистов России. Автор двух
поэтических сборников: «Язычница и грешница»
(Железногорск, 2000), «По следу Жар-птицы» (Же-
лезногорск, 2008). На стихи Марины Панфиловой
написаны песни композиторами из Железногор-
ска, Зеленогорска, Северска, Озерска.
Герман Суфадинович ПАШТОВ –
народный художник России, член-корреспондент
Российской академии художеств, профессор, ос-
нователь творческой мастерской «Искусство кни-
ги» в Красноярском художественном институте,
бессменный руководитель творческой мастер-
ской графики Российской академии художеств в
Красноярске, основатель и руководитель первой
в России студии ксилографии – редкого ныне ис-
кусства гравюры на дереве. Родился в 1941 году в
Кабардино-Балкарии в селе Куба, по националь-
ности – кабардинец. Окончил художественное
училище имени М.Б. Грекова в Ростове-на-Дону
и Украинский полиграфический институт имени
Ивана Федорова во Львове. Участник междуна-
родных и всероссийских выставок, лауреат госу-
дарственной премии Кабардино-Балкарии, ака-
демик Адыгской международной академии наук,
обладатель золотой Пушкинской медали творче-
ских союзов России и других наград. Живёт и ра-
ботает в Красноярске.
Маргарита Анатольевна ПЕТРОВА –
выпускница Новосибирского электротехнического
института связи. После его окончания была направ-
лена в город Красноярск-45, ныне Зеленогорск,
где и проработала 39 лет инженером электросвязи
на Электрохимическом заводе. Столь серьезную
работу она сумела совместить с активной музы-
кальной деятельностью. Маргарита Анатольевна
– руководитель и концертмейстер «народного» во-
кального объединения «Камертон»,
награждена нагрудным знаком Министерства
культуры РФ «За достижения в культуре», почет-
Наши авторы
ным знаком «За заслуги перед городом».
Маргарита Петрова – член Союза композито-
ров-песенников Красноярского края, неодно-
кратный лауреат краевых конкурсов композито-
ров «Песни над Енисеем», «Красноярская песня»,
Всесибирского конкурса «Песни на Иртыше» и
других. Её творческая жизнь как композитора
началась с 20-летия города Красноярска-45, в
честь юбилея которого были написаны первые
песни, воспевающие молодой город и Краснояр-
ский край. С тех пор ею написано более трехсот
песен и романсов на стихи классиков поэзии, по-
этов России и Красноярского края. Её произведе-
ния звучали в исполнении солистов «Камертона»
и солистов оперного и музыкального театров
Красноярска.
Владимир Яковлевич ПОРОЦКИЙ
родился в городе Орске Оренбургской области.
После окончания музыкального училища служил
в ансамбле песни и пляски Краснознаменного
Северного флота. В 1972 году окончил Ново-
сибирскую государственную консерваторию. В
1979-м  – Горьковскую государственную консер-
ваторию. В следующем году был принят в Союз
композиторов СССР. Преподавал в Благовещен-
ском музыкальном училище, руководил Амур-
ским народным хором, Амурской областной (Бла-
говещенск) филармонией, Приморской краевой
(Владивосток), Красноярской государственной
филармониями. В Красноярске возглавил Союз
композиторов и региональную организацию «Си-
бирь – Дальний Восток» Союза композиторов
России. В 1996-м был избран секретарем Союза
композиторов России, и переехал в Москву. За-
служенный деятель искусств Российской Федера-
ции, лауреат Международного конкурса. В насто-
ящее время живет в Германии.
Замечательный вклад внес композитор в ре-
пертуар оркестра русских народных инструмен-
тов. Написанная им по мотивам произведений
Федерико Гарсиа Лорки сюита в 6-частях «Крова-
вая свадьба» долго будет памятна красноярцам в
блистательном исполнении русского филармо-
нического оркестра под управлением светлой
памяти Анатолия Юрьевича Бардина. Краснояр-
ский период творчества Владимира Пороцкого
отмечен созданием таких крупных произведений,
как: Концерт для скрипки с оркестром, кантата
«Gloria vitae» (из поэзии Возрождения) для сопра-
но и камерного оркестра, Органная прелюдия,
токката, хорал и фуга, органно-вокальные сочи-
нения. Красноярский период творчества завер-
шила Симфония № 3 для струнных и ударных в 4-х
частях (1996), посвященная Д.Д. Шостаковичу, и
«Пять стихотворений А. Ахматовой» для сопрано
и русского оркестра.
Много за этот период написано музыки для те-
атральных спектаклей, романсов, песен, аранжи-
ровок и обработок произведений для филармо-
нических коллективов. Но главным сочинением
красноярского периода стал балет «Царь-рыба»
(1990), написанный по мотивам знаменитого про-
179
 Наши авторы
изведения Виктора Петровича Астафьева. Это
грандиозное по своему объему сочинение, соз-
данное по заказу Красноярского театра оперы и
балета, потребовало большого числа исполни-
телей – хора, оркестра, балета. Причем хор вы-
ступил как действующее лицо. Богатейший язык
писателя, насыщенность книги сибирскими пого-
ворками, прибаутками, жемчужинами народной
мудрости, с одной стороны, и философичностью
Экклезиаста, с другой, способствовали созданию
ярких хоровых страниц партитуры.
Знакомство композитора с великим русским
писателем, перешедшее затем в тёплые друже-
ские отношения, позволило Владимиру Пороц-
кому глубже ощутить образ мыслей Виктора
Петровича Астафьева, проникнуться особым си-
бирским духом, что, естественно, проявилось в
интонационном складе его музыки. И не случай-
но именно композитор Пороцкий стал автором
музыки к стихам Виктора Петровича Астафьева
«Ах, осень, осень!». Астафьевский романс, напи-
санный в лучших традициях жанра, неизменно
любим слушателями на протяжении почти двух
десятилетий.
Уже живя в Германии, Владимир Пороцкий
создает сюиту «Сибирская вольница» и симфо-
нию «Суриковская Русь», которая нашла живой
отклик у слушателей Москвы, Самары, Краснода-
ра и других городов, где прозвучала эта музыка,
но с особой благодарностью была принята на ро-
дине великого художника – в Красноярске.
По материалам биографии, составленной доктора искус-
ствоведения Наталией Соломоновой http://porotskiy.narod.
ru/index_soubory/biografie.htm
Сергей Тимофеевич ПРОХОРОВ –
родился в грозовом 1942‑м в деревне Тины
Нижнеингашского района Красноярского края.
Пытался постичь «алгебру» в Красноярском
финансово-кредитном техникуме, работал на
Красноярском комбайновом заводе, служил на
Краснознамённом Тихоокеанском флоте. Там он
и пристрастился к «гармонии». Впервые начал
печатать свои стихи в армейских газетах. После
демобилизации вернулся на родину. Где родился,
там и пригодился. Пригодился в качестве журна-
листа, прошел путь от корреспондента до ответ-
ственного секретаря в нижнеингашской район-
ной газете «Победа».
В 1969 году вместе с Николаем Ерёминым, ныне
известным красноярским поэтом, организовал
литературное объединение, которое до сих пор
продолжает активную деятельность по воспи-
танию молодых дарований. Сергей Прохоров –
автор восьми поэтических сборников. С января
2006 года издаёт межрегиональный литератур-
но-художественный журнал «Истоки», который
сегодня известен во многих уголках России и за
рубежом. Ежедневник книжной ярмарки «КРЯКК»
в статье «Припасть к «Истокам» назвал журнал
самым необычным издательским проектом, из
когда-либо появлявшихся на красноярской зем-
ле. Ещё бы! Толстый журнал выходит в такой дали
180
от Москвы! И даже от Красноярска.
Сергей Тимофеевич не только пишет стихи, он
и великолепно исполняет их под гитару, ездит
по своими песнями по школам района. Иногда
заглядывает и в Красноярск. Изредка как певец
даже появляется на телеэкранах. В 2007 году
стал победителем краевого конкурса «Социаль-
ная звезда». В 2009 году признан «Человеком
года». 19 ноября 2010 года в городе Будапеште
(Венгрия) Сергей Тимофеевич Прохоров принят
в члены Международной федерации русско-
язычных писателей. В 2011‑м он вошёл в число
победителей международного конкурса, органи-
зованного чикагским журналом «Лексикон» в но-
минации «поэзия» и стал дипломантом междуна-
родной «Малой литературной премии». А живёт
по-прежнему в своем таежном поселке Нижний
Ингаш, явно подражая в этом главному герою на-
шего альманаха.
Примечание: Сергей Прохоров является толь-
ко однофамильцем знаменитого магната.
Лидия Игнатьевна РОЖДЕСТВЕНСКАЯ –
член Союза журналистов России, заслуженный
работник культуры России, руководитель «Твор-
ческой мастерской Лидии Рождественской». Ро-
дилась в городе Красноярске в семье известного
сибирского поэта Игнатия Дмитриевича Рожде-
ственского (любимого учителя детдомовца из
Игарки Вити Астафьева). После окончания сред-
ней школы пришла работать на телевидение.
Прошла путь от помощника режиссера до глав-
ного редактора художественного вещания Крас-
ноярской государственной телерадиокомпании.
В 1973 году окончила Всесоюзный государ-
ственный институт кинематографии, кинодрама-
тург. Автор и ведущая многочисленных телеви-
зионных программ – «Тропинка школьная моя»,
«Учитель, перед именем твоим», «Встречи, вы-
ставки, премьеры», «Вечерние встречи», «Этюды
о художниках», – среди них особое место занима-
ют циклы «Просто женщина» (Гран-при междуна-
родного телефестиваля «О женщине с любовью»)
и «В поисках радости с Лидией Рождественской».
За свои передачи трижды удостаивалась премии
Красноярской организации Союза журналистов
России как лучшая телеведущая года. Автор бо-
лее 20 документальных фильмов, среди которых:
«Сакман в школьном расписании», «И внукам
передать» (Свердловская киностудия), «Несколь-
ко дней из жизни Семёновны», «Воспоминание
об отце» – все они демонстрировались по цен-
тральным телевизионным каналам и за рубежом.
Живет в Красноярске.
Эдуард Иванович РУСАКОВ –
член Союза российских писателей и междуна-
родного ПЕН-клуба, талантливый рассказчик,
сибиряк, родился в Красноярске (отец так и не
увидел сына, погиб на фронте). Окончил Красно-
ярский медицинский институт и Литературный
институт имени А. М. Горького в Москве, работал

врачом-психиатром, редактором на киностудии
документальных фильмов, руководителем лите-
ратурной студии «Дебют», чиновником в краевой
администрации. В последние годы – обозрева-
тель в газете «Красноярский рабочий», замести-
тель редактора журнала «День и ночь» (Красно-
ярск) и член редколлегии журнала «Сибирские
огни» (Новосибирск). В красноярских и москов-
ских издательствах вышло около двадцати его
книг («Конец сезона», «Театральный бинокль»,
«Белый медведь», «Стеклянные ступени», «Дева
Маруся», «Палата № 666», «Ряд волшебных из-
менений», «Полуголый король», «Зона Ру» и др.)
Многие рассказы переводились на иностранные
языки.
Дмитрий Вадимович СИВИРКИН –
бывший депутат Государственной думы, нынеш-
ний депутат Самарской губернской думы. Актив-
ный, и даже скандальный политик, обвинённый
во всех смертных грехах после того, как попы-
тался противостать лидеру влиятельной про-
мышленной компании. По крупицам восстановил
через архивы ФСБ и областной администрации
подробности гибели своего прадеда-священни-
ка, безжалостно застреленного бойцами красной
«железной» дивизии, несмотря на то, что люди
просили не трогать любимого батюшку. Написал
об этом книгу.
Деревянный, построенный без единого гвоздя,
однопрестольный храм в честь святого священ-
номученика Константина Сухова воздвигнут на
территории Заволжского Свято-Ильинского жен-
ского монастыря на средства Дмитрия Сивирки-
на, членов его семьи и друзей – единомышленни-
ков из регионального общественного движения
«Самара православная», которое он возглавляет.
Самое удивительное, что прадед тоже был депу-
татом, только Бугурусланской думы.
За плодотворную деятельность на ниве воз-
рождения православия патриарх Алексий Вто-
рой лично вручил правнуку священномученика
орден Сергия Радонежского III степени, а архи-
ерей отметил его серебряным знаком святителя
Алексия. Дмитрий Сивиркин более известен как
политический и общественный деятель, а между
тем это большой поэт удивительного дарования.
Стихов его в интернете мало, там больше пишут
о скандалах.
Спасибо «Русской народной линии» да энтузи-
астам-блогерам, иначе бы мы не узнали о суще-
ствовании поэта.
Владимир Петрович СКИФ (Смирнов) –
член Союза писателей России, поэт, сибиряк,
хотя дед-священник перевез семью в Приангарье
во времена гонений на церковь из Белоруссии
только в 1925 году. После окончания семилет-
ней школы поселка Лермонтовский поступил в
Тулунское педагогическое училище. В 1961 году
впервые напечатался в тулунской городской га-
зете со стихотворением «Мечта сбылась», посвя-
щённым полёту Юрия Гагарина в космос. Рабо-
Наши авторы
тал учителем черчения, рисования, географии и
физкультуры. Служил в армии, на Тихоокеанском
флоте. Демобилизовался в Иркутск, где окончил
государственный университет, филологический
факультет, отделение журналистики. Здесь вы-
пустил свои первые книги стихов «Зимняя моза-
ика», «Журавлиная азбука», книгу пародий «Бой
на рапирах». Автор 16-ти сборников, изданных в
Москве и Иркутске.
Стихи Владимира Скифа вошли в антологию
«Русская поэзия XX века». В 2006 году редакцией
журнала «Наш современник» была издана анто-
логия наиболее значительной прозы и поэзии,
опубликованной на его страницах за последние
полвека, в нее тоже вошли стихи Скифа. В год сво-
его 50-летия журнал «Москва» опубликовал 10
фотографий своих лучших поэтов, и в эту десят-
ку попал иркутянин Владимир Скиф. Он – свояк
Валентина Григорьевича Распутина, оба они же-
наты на родных сестрах, кстати, это – дочери пи-
сателя Молчанова-Сибирского. Но до женитьбы
Владимир и не подозревал об этом. Псевдоним
ему подарили друзья, шутливо прокомментиро-
вав его так: «Писателей Смирновых в стране уже
более полуста, а Скиф будет один. Да и фамилия
остается, расшифровывается-то псевдоним как:
«Смирнов, который изменил фамилию». Живет в
Иркутске.
Светлана Александровна СОРОКИНА –
заслуженная артистка России. Окончила студию
при Куйбышевском драматическом театре име-
ни М. Горького (педагог – выдающийся режиссёр
Пётр Монастырский). Служила в театрах Павлода-
ра, Алма-Аты. С 1976 года – актриса Красноярско-
го драматического театра имени А.С. Пушкина.
Сыграла в спектаклях: «Вдовий пароход», «Жен-
ский стол в охотничьем зале», «Без вины вино-
ватые», «Поминальная молитва», «Императорский
театр», «Старый заяц». Завоевала сердца зрите-
лей моноспектаклем «Марина», посвященным
Марине Цветаевой, где многие стихи были пре-
вращены в песни. Светлана Сорокина – поющая
актриса, и ее манера исполнения уникальна и не-
повторима. Впрочем, как и всё творчество.
Интересны недавние работы Сорокиной в
спектаклях «Ханума» (Текле), «Там, вдали» (тётя
Джоан), «Последний срок» (Варвара). Светлана
Александровна написала инсценировку по моти-
вам рассказов В. П. Астафьева и поставила на ма-
лой сцене драму «Мягче пуха – твёрже камня», ко-
торая была сердечно и тепло принята зрителями.
Сергей Петрович СТАВЕР –
член Союза российских писателей, сибиряк, ро-
дился на станции Крутояр Красноярского края.
После школы служил в армии. По профессии ху-
дожник-оформитель, и вообще он – мастер золо-
тые руки, его резьба по дереву художественна и
изящна. Свои экспрессивные, искренние и сер-
дечные стихи начал писать довольно рано. Печа-
тался во многих литературных журналах Сибири.
181
 Наши авторы
Автор девяти поэтических сборников, в настоя-
щее время – представитель альманаха «Новый
Енисейский литератор» по западной группе рай-
онов Красноярского края. Живет в городе Наза-
рово.
Анатолий Иванович ТРЕТЬЯКОВ –
сибиряк, родился в Минусинске Красноярского
края. Учился во Всесоюзном государственном
институте кинематографии и Литературном ин-
ституте им. А. М. Горького, автор десяти сборни-
ков стихов. Лауреат Пушкинской премии Красно-
ярского края. Автор многих песен, в том числе
гимна города Красноярска. Член Союза писа-
телей России, действительный член Академии
российской литературы. Интересен отклик из-
вестного критика Валентина Курбатова на недав-
но вышедший сборник поэта: «Скоро такие стихи
исчезнут из русской поэзии. Ангел этики оставит
её для дьявола эстетики. Все будут умны и фор-
мально тонки, а уж вот такой вечерней нежности
к миру и человеку не услышишь. Это ведь будто и
не стихи даже, а каждое – письмецо кому-то, где
не надо вставать на цыпочки, а только любить и
печалиться...»
Владимир Андреевич УСОЛЬЦЕВ –
профессор кафедры менеджмента и внешнеэко-
номической деятельности предприятия факуль-
тета экономики и управления Уральского госу-
дарственного лесотехнического университета
(УГЛТУ) – родился в селе Крутиха Далматовского
района Курганской области. После окончания
средней школы поступил в Уральский лесотех-
нический институт, в 1963 г. окончил его, полу-
чив квалификацию инженера-технолога по ле-
соинженерному делу. С 1964 по 1985 гг. работал
в Казахском НИИ лесного хозяйства. С 1988 г. по
настоящее время трудится в Уральском лесотех-
ническом университете. В 1974 г. защитил канди-
датскую диссертацию, а в 1986 г. – докторскую
диссертацию на тему продуктивности лесов.
В 2002 г. решением ученого совета УГЛТУ В.А.
Усольцев признан руководителем ведущей науч-
но-педагогической школы «Оценка и моделиро-
вание фитомассы лесов». Под его руководством
защищены две докторские и 30 кандидатских
диссертаций. За период с 2000 по 2009 гг. им вы-
играны пять грантов Российского фонда фунда-
ментальных исследований (РФФИ). Заслуженный
лесовод России (2007 г.). Живёт в Екатеринбурге.
В центре исследований Усольцева – пробле-
мы лесной экологии в локальном и глобальном
приложениях, чему посвящены 13 монографий и
около 450 научных статей. В связи с современны-
ми глобальными проблемами ученый занимается
также популяризацией наследия русских косми-
стов. Его монография «Русский космизм и совре-
менность» выдержала три издания (2008, 128  с.;
2009, 226 с.; 2010, 568 с.). В настоящее время го-
товится её 4-е издание.
182
Михаил Глебович УСПЕНСКИЙ
знаменит и именит. Живет в Красноярске. Родил-
ся в Барнауле. Окончил факультет журналисти-
ки Иркутского государственного университета
имени А.А. Жданова. Печататься начал с юных
лет, сначала как поэт, потом как рассказчик. До-
вольно скоро перерос рамки местных изданий и
вышел на престижные столичные – журнал «Ого-
нёк», «Литературную газету». В 1988 году в Крас-
ноярске вышел сборник его рассказов «Дурной
глаз». Некоторые из них облюбовал Геннадий
Хазанов и читал с эстрады. А потом понеслись
один за другим сборники рассказов и повестей,
и даже романы. В 1993 году награждён личной
премией Бориса Стругацкого «Бронзовая улит-
ка» за повесть «Чугунный всадник».
Затем последовали новые произведения и но-
вые премии, в частности, Михаил Успенский удо-
стоен двух профессиональных премий «Стран-
ник», а за роман «Там, где нас нет» как лучшее
произведение в жанре фантазии ему вручен
специальный приз «Меч в камне». С Остапом
Бендером писатель находится в тесных друже-
ских отношениях. Сначала он получил «Малого
Остапа» за лучшее фантастическое юмористиче-
ское произведение (раз, второй, третий), а потом
отхватил и «Золотого Остапа» (это уже междуна-
родный приз). «В общем, килограммов двадцать
железа и цветных металлов и 1,25 погонных ме-
тра меча...» – шутит по этому поводу Успенский.
При этом знаменитый писатель не чурается
журналисткой работы и пишет замечательные
публицистические статьи. Одну из них «Золотое
русское слово», опубликованную на страницах
газеты «Комок» к годовщине смерти Виктора Пе-
тровича Астафьева, мы предложили вниманию
наших читателей. На наш взгляд, о золотом аста-
фьевском слове сказано тоже золотыми словами.
А золото, как известно, не ржавеет и не стареет.
Василий Сергеевич ЦВЕТКОВИЧ –
сибиряк, родился в Красноярске. Дедушка по от-
цовской линии был выходцем из Сербии, отсюда
и сербская фамилия. В 1978 году окончил Крас-
ноярский политехнический институт, работал
конструктором радиоапаратуры, но грянула пе-
рестройка – пришлось переквалифицироваться.
Работает теперь радиоконструктор Цветкович
конструктором мебели и торгово-выставочно-
го оборудования, как и полагается в рыночном
государстве. Стихи начал писать еще в школе, в
80-х взялся и за песни, с ними и влился в ряды
Красноярского клуба самодеятельной песни, не
раз принимал участие в фестивалях. При всём
при этом таки остался Василий Цветкович чело-
веком скромным. Стихи свои впервые дерзнул
опубликовать в Интернете только в 2004 году.
И вскоре стал лауреатом конкурса на портале
Артефакт и удостоился публикации в сборнике
«Артминиатюра», изданном в Челябинске. Пишет
песенно. Может, и запоют когда под его стихи.

Ян ЧЖЭН – аспирант Московского государ-
ственного университета имени М.В. Ломоносова
– родился в сентябре 1978 г. в восточной китай-
ской провинции Аньхой. В 1995 г. поступил на фа-
культет русского языка Аньхойского университе-
та. Сразу после его окончания в 1999 г. поступил
в магистратуру Нанкинского университета, где с
2002 года работал преподавателем русского язы-
ка. В 2008 году был принят в аспирантуру на фи-
лологический факультет МГУ со сроком обучения
4 года. В настоящее время пишет кандидатскую
диссертацию по произведению В.П. Астафьева
«Последний поклон».
Валентина Георгиевна ШВЕЦОВА
родилась в поселке Копьёво Орджо-никидзев-
ского района Хакасской автономной области
Красноярского края. С 1983 года живёт в Див-
ногорске. Работала инспектором отдела кадров,
секретарем административной комиссии, за-
ведующей архивным отделом администрации
Дивногорска. С 1 февраля 2000 года – главный
хранитель фондов библиотеки-музея В.П. Аста-
фьева в Овсянке. Имеет свыше 40 публикаций в
краевых и местных газетах, в журнале «Библиоте-
ка». Соавтор книги «Памятные даты Дивногорска
1888-1999». Публиковала воспоминания об Аста-
фьеве в книгах «И открой в себе память», «За-
тесь на сердце». В 2010-м в Красноярске вышло
подготовленное ею как автором-составителем
монументальное издание «Река жизни Виктора
Астафьева» на основе архивных материалов би-
блиотеки-музея в Овсянке. В течение полутора
лет вела одноименную рубрику в дивногорской
городской газете «Огни Енисея». Живёт в Дивно-
горске. Подробнее см. на стр. 65
Галина Александровна ШЕЛУДЧЕНКО –
коренная сибирячка. Родилась в Красноярском
крае, в городе Енисейске. Совсем маленькой в
1937-м потеряла отца. Его расстреляли как «вра-
га народа». Спасаясь от репрессий, мать пере-
ехала в Даурский район. 20 лет жила Галина с
клеймом дочери «врага народа». В 1958 г. отец
был реабилитирован. Директор Даурской школы
Александр Семёнович Трегубенко опекал семью
«врага»: спас от голода, помог Галине вступить
в комсомол. По его рекомендации талантливая
девочка была принята после школы в район-
ную газету «Колхозная правда», где прошла путь
от корректора до ответственного секретаря.
В 1950-м её пригласили на должность литера-
турного сотрудника в только что открывшуюся
краевую молодежную газету «Красноярский ком-
сомолец». В Красноярске получила она высшее
образование, заочно окончив филологический
факультет пединститута. Недолгое время порабо-
тала в газете «Речник Енисея» и 35 лет – на Крас-
ноярском краевом радио в редакции вещания
для детей и молодёжи.
1700 раз выходила она в эфир со своим радио-
журналом «Пионерские салюты». Её репортажи
Наши авторы
со строительства Красноярской и Саяно-Шушен-
ской ГЭС, из Эвенкии, Таймыра, Хакасии звучали
не только на краевом, но и на Всесоюзном радио,
где она была внештатным корреспондентом. Ис-
кренне полюбили красноярцы и ее музыкальную
передачу «Песни сердца моего». Обладая абсо-
лютным музыкальным слухом и виртуозной игрой
на гитаре, Галина Александровна создала с дик-
тором краевого радио Елизаветой Григорьевной
Костырей уникальный певческий дуэт, который
выступал даже перед телеаудиторией всей стра-
ны. И после ухода из жизни Елизаветы Григорьев-
ны Галина Шелудченко продолжает активную
концертную деятельность. Все ее выступления
проходят с неизменным успехом.
В 2011-м в соавторстве с Н.И. Сафоновой вы-
пустила в Санкт-Петербурге сборник «Наши лю-
бимые песни». Песня подружила её и с Виктором
Петровичем Астафьевым.
Александр Дмитриевич ШЕМРЯКОВ
– известный красноярский композитор и певец,
автор шести музыкальных сборников. Родился на
севере Красноярского края – в деревне Пономарё-
во Ярцевского района. Детство пришлось на годы
Великой Отечественной войны. Его отец погиб в
1942-м. Как помощник машиниста паровоза, он
имел «бронь», но счел невозможным для себя
работать в тылу и ушел добровольцем на фронт
(как и Виктор Астафьев). Сиротами осталось трое
детей. «В нашей семье пела мама, дядя Кондратий
Никифорович играл на балалайке, – вспоминает
Александр Дмитриевич. – Вообще, в доме музыка
была царицей. Мой двоюродный дядя – начина-
ющий артист драматического театра им. А.С. Пуш-
кина Владимир Шварев дружил с актером этого
же театра Иннокентием Смоктуновским, который
со временем достиг мировой славы и стал народ-
ным артистом СССР. Я часто присутствовал при их
разговорах, с восторгом слушал в их исполнении
стихи и басни. Они всё это делали задушевно и
искренне. С раннего детства меня тянуло к музы-
ке, уже тогда рождались некоторые интересные,
на мой взгляд, мелодии»
Потом был ансамбль гитаристов ДК железнодо-
рожников, Красноярский радиовакуумный техни-
кум, служба в армии, работа инженера-технолога,
но музыка тянула к себе… Потеряв в заработке
почти вдвое, Шемряков ушел в эстрадный ор-
кестр кинотеатра «Октябрь». Именно тогда у него
и появились первые музыкальные сочинения.
Песни его неоднократно побеждали в краевых
конкурсах. Обладая замечательным баритоном,
Александр Дмитриевич стал сам исполнять их
и тем еще больше завоевал сердца слушателей.
После работы в Северо-Осетинской филармонии
вернулся в родной город и в 1964 году стал руко-
водителем оркестра при кинотеатре «Родина». В
этом же году на творческой встрече в редакции
газеты «Красноярский комсомолец» заведующий
отделом этой газеты, будущий знаменитый писа-
тель Валентин Распутин предложил композитору
поехать на одну из гремевших тогда Всесоюзных
183
 Наши авторы
ударных строек. Встречи с первопроходцами и
строителями обернулись яркими одухотворен-
ными песнями. Это, действительно, было время
бескорыстного служения Отечеству.
В 1974 году А.Д. Шемряков окончил юридиче-
ский факультет Красноярского государственного
университета. Через два года – Всероссийскую
творческую мастерскую эстрадного искусства
(ВТМЭИ) в Москве, где подготовил программу
«О Сибири, о молодости, о любви», с которой по
планам Росконцерта колесил от Полярного круга
до южных границ... В разные годы музыка и пес-
ни Александра Шемрякова звучали во многих
театрах, на телевидении и радио. В 1968 году за
цикл гражданско-лирических песен он удосто-
ен краевой премии Ленинского комсомола, стал
первым её лауреатом. В 2005 году награжден зо-
лотым знаком «Герб города Красноярска».
Александр Илларионович ЩЕРБАКОВ –
коренной сибиряк, родился и вырос в селе Таски-
но, на юге Красноярского края, в крестьянской
семье. В различных вузах окончил факультеты
истории и филологии, экономики и журналисти-
ки. Работал учителем, корреспондентом краевых
184
и центральных изданий. Член Союза писателей
России, возглавлял Красноярское отделение Со-
юза писателей. Автор более 20 книг, в том числе
прозаических – «Свет всю ночь», «Деревянный
всадник» (Москва), «Месяц круторогий», «Душа
мастера», поэтических – «Трубачи весны» (Мо-
сква), «Глубинка», «Жалейка», «Хочу домой», «В
краю снегирином». Печатался во многих жур-
налах: «Наш современник», «Молодая гвардия»,
«Уральский следопыт», «Сибирские огни», «Даль-
ний Восток»... Заслуженный работник культуры
России. Лауреат первой премии международно-
го конкурса имени А.Н. Толстого за лучшую книгу
для юношества (проза), первой премии имени
И.Д. Рождественского за лучшее стихотворение о
Сибири, дипломант УII Московского международ-
ного конкурса поэзии «Золотое перо»… Живёт в
Красноярске.
На 2-й странице обложки – работа народного
художника России Германа Паштова «Снегири».