Настя Иванько и полуостров Крым - Сатирические юмористические рассказы

1.

ЖУК СКАРАБЕЙ

1.

Никогда у него еще не было такого дня рождения. Сидел перед тортом один как перст. А ведь стукнул полтинник! Такая дата требует триумфальных речей, высоких правительственных наград, предчувствия блистательной старости.

А есть только хрущоба в Свиблово. Супруга, Елизавета Ефимовна, привычно улизнула к любовнику. Дети, сын с дочкой, ударно трудятся на стройках Нового Уренгоя, тянут газовые трубы на потребу обезумевшему от бабок олигарху.

— Игра проиграна… — прошептал Матвей Пузиков.

— Что ты меня своей смертью пугаешь! — вспомнил он гневный вскрик жены. — Ты сначала на похороны заработай! Знаешь, сколько в наше время стоит приличный гроб с глазетом?

Зарабатывал Мотя, увы, мало. Всю жизнь просидел в кресле младшего редактора малотиражного журнала «Насекомые». Фишкой этого издания (кроме скромного жалования) было особое приложение. К каждому журналу приклеивался прозрачный футлярчик с кузнечиком, бабочкой или, на худой конец, с чумовым тараканом. Так сказать, вещественная материализация «гвоздевой» статьи. Сколько себя помнил, Матвей писал о лапках, перепончатых крылышках, мозаичном зрении и органах размножения.

Экая бессмыслица!

В дверь позвонили.

На пороге стоял его единственный друг, сокурсник по институту, Вадим Жаркин. В руке большой яркий пакет.

— Ну, с днем Варения тебя, Мотька! Дай-ка я тебя обниму, расцелую.

Вадик был уже хорошо навеселе. Содержимое пакета сигнализировало о дальнейшем. Пара пузырей водки «Молодецкая», пиво «Жигулевское», балык, банка крабов, палка сервелата, двухлитровый пакет гранатового сока.

— Игра сыграна… — произнес Мотя вместо приветствия.

Вадим энергично раскидывал провизию на кухонном столе:

— Опять в трясине меланхолии?

Мотя сел на табурет в позе кающейся грешницы, склонил голову, опустил меж колен безвольные руки.

— Game over!

— Я тебе покажу геймовер! В пятьдесят лет все только начинается.

— Ты еще скажи — в семьдесят.

— Вот что, братец, сядь-ка на корточки.

— Это зачем?

— Сядь, тебе говорят. Не убудет.

Покряхтывая, Мотя, сел. Благо на нем китайские треники с растянутыми коленями. Удобно.

Жаркин тоже присел, глянул на Мотины пятки, поцокал языком.

— Значит, тебе удобно, когда пятки упираются в пол?

— А как же еще?

— Люди тонкой душевной организации обычно сидят на цыпочках.

— Хочешь унизить?

— Чудак! На пятках сидят успешные фирмачи, любители шансона, знаменитые футболисты.

Вадик стремительно открутил водочную крышку, нарезал сервелат.

— Дернем за твое лучезарное будущее, дорогой!

— Да пошел ты!

— Какой обидчивый…

Выпили, закусили.

Сколько же он лет знает Вадика. 33 года! С первого курса биофака. Тогда это был худющий пацан с гривой черных волос. Теперь это лысый очкарик. Богат, кажется… Нет, точно богат. Вадим проводил сеансы психоанализа для дамочек бальзаковского возраста с пресловутой Рублевки.

Мотю он за что-то любил. Быть может, за резкий контраст их житейского уровня.

У Вадика апартаменты на козырном Кутузовском. У Моти в спальной резервации Свиблово. Вадик рассекает на алом «Ягуаре». Матвей обливается пóтом в метро. У Жаркина каждый месяц свеженькая любовница. Мотя тридцать живет с одной и той же мымрой.

Вадим сноровисто открыл банку с дальневосточными крабами:

— Тест это, кстати, типовой. Выходит, человек ты земной. Поэтому без истерики должен относиться к вопросам жизни и смерти.

2.

— На моем могильном камне напишут: «Всю свою жизнь, балбесина, изучал жуков плавунцов и паучков крестоносцев».

— Кстати, о жуках… — Вадик полез в карман пиджака. Достал небольшую, обтянутую черным крепом коробочку. — Это тебе мой презент. С юбилеем!

— Что это?

— Открывай! Был, понимаешь ли, на симпозиуме психоаналитиков в Бомбее, вспомнил о тебе, зашел в сувенирную лавку. Там, понятно, всякая трехкопеечная дрянь. А вот эта штуковина ошеломила. Стоит освежающе дорого. Даже по моим меркам.

Мотя раскрыл похоронный футляр, достал янтарный шар. Внутри его враскоряку навечно застыл черный жук.

Пузиков в ладони повертел желтый шар:

— Забавно…

— Спрашиваю, что за жук? Продавец лишь замахал руками. Шар, мол, пророческих снов. Кладешь его на ночь под подушку, и гляди свое будущее.

Впервые за этот вечер у Моти поднялось настроение.

— Как же ты повелся на эту пургу? Это обыкновенный жук скарабей. Из Египта.

Вадим разлил по хрустальным рюмочкам водку:

— Вещие же сны, Мотя, есть… Почитай Карла Густава Юнга. Он, например, во сне увидел всех своих будущих жен.

— Сновидение-сваха?

— Харе смеяться! За несколько лет загодя он предсказал Первую, а потом и Вторую мировую войну.

Водочная тугая волна раскатилась от пяток до макушки. Мотя, хмыкнув, положил шар на подоконник.

— Испробую сегодня.

— Ни-ни! В пьяном виде нельзя. Тотальная трезвость. А что это за скарабей такой?

— Да какая разница?

— Ты, главное, не грусти. Все мы стареем и смертны. Мы лишь листочки на этом могучем и, похоже, вечном древе жизни. Листочек проклевывается из почки, растет, наливается живительным соком, желтеет. Потом его срывает ноябрьский ветер. Блин, никакой трагедии!

— Да ты философ…

— Я этими листочками кормлю всю свою рублевскую клиентуру. Дамы ведутся. Плачут у меня на груди. Многие зовут в постель.

— Здесь же не Рублевка, а Свиблово.

— Наливай!

За окном помрачнело. Вот-вот ливанет дождь. Тянуло в сон.

Мотя с гулким потягом зевнул:

— Хочу баинькать!

Жаркин похлопал его по плечу:

— Совсем ты, браток, что-то опустился. Даже не побрился на полтинник. А эти штаны с растянутыми коленями. Совсем на себя плюнул?

— Кхе-кхе. Я — желтый листок…

— Вот что, листочек… Возьми у меня взаймы деньжат. Или, хочешь, так подарю? Измени свою житуху кардинально.

— Зачем?

— Или давай я тебя с барышней какой познакомлю с Рублевки? Они там сплошь нимфоманки. Есть одна миллиардерша Антоанета Жмых. Мужа застукала с латиноамериканской кокоткой, взашей прогнала. Живет среди картин мастеров Возрождения, как в Пушкинском музее. Фемина на сексуальные утехи — огонь! Ух!.. Проверял лично.

— Стар я, Вадимчик, для забав Эрота… Я вот завтра, на свежую голову, лучше твой пророческий сон погляжу.

— Лады! Потом расскажешь.

3.

Жаркин, крепко обняв Мотю на дорожку, ушел.

Еды осталось вдоволь. Водки тоже.

Мотя накатил. Закусил крабом.

Взял жестяную коробку из-под датского печенья (детки в вязаных красных шапках торжествующе подняли руки навстречу восходящему солнцу). Здесь хранились семейные фотки.

Вот он годовалый сидит в коляске с обнимку с ушастым плюшевым зайцем. На пару с куклой таращит глазки. Будущее безбрежно и чисто.

Тут он на втором курсе МГУ катается на лыжах со своей будущей женой, Лизанькой. Грядущее еще лучезарней. Лиза анорексична, как модель. Теперь же превратилась в мясную тумбу. И похоти не было ни на грош. Нынче же сексуальная фурия.

Вот в ресторане «Пекин», с Вадиком Жаркиным отвечает свое тридцатилетие. Упования уже померкли. Угас и взгляд. Появился животик. Морда набрякла. Но все же, все же… Как лихо отплясывает на танцполе его Лизавета. Еще не совсем дурнушка. Да и он тогда принял на грудь пару литров перцовки. И хоть бы кольнуло сердце. Валокордин не потребовался.

Допил водку. Сложил аккуратно документы своей краткой эпохи.

Какое же скорбное чувство!

Вся жизнь насмарку. Надежды, надежды, надежды… Впереди лишь могилка.

Зачем его так Бог обманул? Неужели у него нет забот поважнее? Вон сколько мерзавцев в довольстве доживают до ста годков. Жрут в три горла из газонефтяной трубы. Как мальчик в соплях, путаются в путанах.

Перед сном покатал янтарный шарик в ладони.

Да, это скарабей… Только какой-то мелкий. Бракованный, что ли? Скарабей-лилипут. Карлик…

Жучок этот, кстати, святой на брегах Нила. Египтяне почитают его символом Солнца. А ведь жук питается только верблюжьим навозом. Скатывает его в кругляши и катает по траектории светила, от востока к западу.

Хохмы ради, Мотя сунул шар под подушку.

Долго ворочался. То жарко, то зябко. Иногда казалось, что слишком громко тикают настенные ходики фирмы «Скарлетт».

Потом полетел в инфернальную пропасть сна.

Увидел хахаля своей женушки, Григорий Ефимовича. Только не в образе человека, а золоторунного барана. Мотя же служит гуртоправом, именно ему поручено оскопить Гришу. Дали огромные ножницы, типа садовых. Объяснили как чикнуть яйца, как потом дезинфицировать перекисью водорода.

— Да у него же золотое руно! — орет Мотя. — Его надо спаривать напропалую, а не лишать мужского достоинства. Он же коллекционный?! Вы чего? Топовый!

— Не твое дело…

Идет Мотя в овчарню. А там фосфором горят два ока Гришутки.

Делает рывок. Наваливается на животное. Примерочно щелкает ножницами.

А четвероногое блеет:

— Ты, гад, чего задумал? У меня же еще докторская диссертация не дописана.

— Во как?! Какая тема?

— «Магистральный путь использования сновидений в России».

— Без яиц нельзя?

— Никак! Кто же диссертации кастрата поверит?

— Твоя правда…

Проснулся утром в хладном поту.

Неужели янтарный шар с жучком?

Да нет же… Просто дербалызнул лишнего.

Сунул руку под подушку. Скарабей… И почему он вчера ему показался маленьким? Не мог же он подрасти за ночь?

А часики настенные надо поменять. Тиканье это будто средневековая пытка, по капле да по капле прямо в темечко. Впору оказаться в орденоносном Кащенко.

4.

Жена пришла в восемь утра. Белая, что известь. Челюсть поклацывает. Сразу же бросила под язык две таблетки валидола, набодяжила кофе.

— Что-то стряслось? — усмехнулся Мотя, ему стало смешно — неужели его сон в руку.

— Отзынь… — Елизавета Ефимовна поправила тяжкие груди.

— Муж я твой все-таки. Позабыла?

— Да какой ты муж? Старикашка-какашка! В пятьдесят лет кроме букашек ничего не имеешь.

Лиза вдруг зарыдала.

Мотя автоматически (семейный стаж!) обнял ее.

— С Гришенькой моим приключилось несчастье.

— Ну-ну… Расскажи спокойно, — Мотя огладил жену, как лошадь, по толстой спине.

— Вышел, понимаешь ли, голым из ванны.

— После секса?

— Ты слушай! А кот Барсик ему в муды вцепился. Принял за игрушку. Чуть не оторвал.

— До свадьбы заживет…

— У него сегодня защита диссертации «Магистральный путь использования сновидений в России».

— Как-как? Повтори тему?

— Оглох, что ли? Не смог он пойти на защиту. Вся промежность в бинтах и зеленке.

— Защитит позже.

Мотя выпустил супругу из объятий:

— А мы вчера мой юбилей с Вадиком отметили.

— Поздравляю… — Елизавета Ефимовна высморкнулась в кухонное полотенце.

Янтарный шар взял на работу с собой. Долго нырял в интернете. Любопытный жучок! Оказывается, египтяне даже бога-творца всего сущего и человека изображали с головой скарабея.

Пошел к шефу. Предложил написать статью о легендарном насекомом.

Босс почесал карандашом нос:

— Тема, конечно, богатая. Только вот скарабея, в количестве двух тысяч штук, мы приложить к каждому журналу не сможем. Жук занесен в Красную книгу. А статью — валяй.

Писал и думал, Жаркин же утверждал, что в пьяном виде вещие сны смотреть нельзя категорически. Ладно, сегодня все на трезвую голову.

Воротился домой. О, такого он не помнил лет уж 20-ть! Ждал его роскошный ужин. Жареная картошечка с опятами и луком. Компот из экзотических сухофруктов. Бутерброды с красной икрой.

Мотя даже струхнул:

— По какому поводу?

Лизанька улыбнулась:

— Ты уж извини, что я вчерашний день прошляпила. С юбилеем тебя, дорогой!

— Дорогой?

— Будешь коньяк? Армянский!

Матвей потрогал в кармане джинсовой куртки янтарный шарик.

— Сегодня как-то хочется лечь на трезвую голову.

— А я немножко приму… Григория Ефимовича положили в Склиф. Барсик ему когтями занес инфекцию.

— Детородная функция сохранится? — Мотя так уминал картошку, за ушами трещало.

— Только если за операцию возьмется академик Фердыщенко. Из Кремлевки.

— Фамилия знатная.

— Есть не только плохие новости, а и отменная.

— Во как! — Мотя с яростью наворачивал бутебродец с красной икоркой.

— К нам в гости приезжает моя мама.

— Варвара Филипповна?

— Хочет поддержать нас в трудную годину.

5.

Варвару Филипповну Мотя не любил.

Чувство неприязни было взаимным.

Выглядела теща, ну, просто ангельски. Миниатюрная, в отличие от дочурки, голосок нежнейший. Правда, частенько срывалась на мат. Сказывалась долгая жизнь на лоне природы. Она под Магаданом, в селении Глубокая Щель, выращивала 37 козочек и одного козла. Окружение в поселке соответствующее названию — пьянь да рвань. Золотая рота! Беглые зеки, недавно откинувшиеся, вот-вот сядущие.

Перед сном покрутил вещуна на ладони, сунул под подушку. Никто не должен помешать. Благо, вот уже лет десять, как спят с супругой на разных ложах.

И снится Моте презабавнейший сон. Будто работает он ни больше ни меньше гробовых дел мастером. И к нему в маленькую, но уютную полуподвальную мастерскую приходит теща. Мнет в руках носовой платочек.

— Я тут помирать собралась, — говорит, — так посоветуй, зятек, красным мне панбархатом гроб обивать или же темно-зеленым?

— Темно-вишневым. Стильно и вкусно!

— Нет, темно-вишневый — это слегка моветон. Вишня сигнализирует о празднике жизни. Я же, бля, собралась в долину теней.

— Тогда давайте красным.

— Лады… А древесный материал? Не подсунешь ли ты мне щелястую сосну?

— Мама, как можно?! Исключительно из магаданского дуба. Вы же родная! Всего один раз хоронить.

Очнулся, ухмыляясь.

Экая махровая чушь!

Теща, вопреки суровому быту, а может, и благодаря, выглядит что конфетка. Не дашь больше пятидесяти. На возраст намекает только вставная золотая челюсть.

Вечером Варвара Филипповна явилась с огромной клетчато-бомжовской сумкой, дно у оной в кровавых подтеках. Пояснила:

— Забила Яшку, козла. Продала стадо. Желаю малехо передохнуть от своей Глубокой Щели. С годок пожить у вас. Сходить в мавзолей к дедушке Ленину, повидать Кремль. Может, в окошке каком увижу самого президента РФ.

— В тесноте да не в обиде! — ликующе всплеснула руками Елизавета.

Мотя молчал. Лишь вышел на балкон покурить.

Что было в теще хорошо — кашеварила она знатно. За козла Яшку он готов ее неделю терпеть. Не больше.

Плов с козлятиной вышел на славу. С морковью, с укропом, с урюком.

— Самогонки магаданской притаранила, — теща достала из сумки литровую бутыль с мутной жидкостью. — Первач!

— С выпивкой решил пока подзавязать, — подмигнул Матвей. — Пишу чрезвычайно серьезную статью о скарабее.

— Это таракан такой?

— Жук священный. Из Египта.

— Чем бы дитя не тешилось, — примирительно улыбнулась Елизавета Ефимовна.

— Мне-то чего? — Варвара Филипповна накатила первачок, затем изъяла из кастрюли мозговую кость. Принялась с яростью ее долбить о тарелку. Мозг не вылетал. Тогда она взяла кость, как охотничий рог, стала высасывать.

Мотя скривился. Никакой культуры. Пещерная бабушка.

Костный мозг со свистом выскочил.

Теща вдруг выкатила глаза, захрипела, да и рухнула на пол.

— Искусственное дыхание «рот в рот», — посоветовал Мотя.

— Знаю… Звони в скорую!

Еле дышащую Варвару Филипповну увезли в медицинской карете.

Врач сказал, что вместе с мозгом она проглотила кусочек кости. Он-то и перекрыл горловой проход. Хорошо хоть можно дышать носом.

— Все будет нормалек, — потирал руки Матвей.

— Ты так считаешь? — зло сощурилась Лиза.

— Ну, не я же ей эту кость запихнул. Ты чего?

6.

И грезится Моте, будто он сидит за пиршественным столом. В Кремле! Напротив его — сам президент РФ, Юрий Абрамкин.

Вертикаль ему и говорит:

— Ты, брат, на дикий рис из Бомбея налегай. Поливай его от души манговым соусом.

Мотя кушает.

Рисинки тоненькие и длинные-длинные. Никогда еще такого не едал.

Абрамкин хлопнул в ладоши:

— Пора веселиться!

Тут из боковой двери выскочили шесть креолок в трусиках-стрингах, в страусовых радужных перьях.

Грянула жизнеутверждающая ламбада.

Какие же миленькие эти креолки! Сколько сексуальности в каждом их мускулистом подергивании!

— Всем танцевать! — президент РФ другой раз хлопнул в ладони.

Из потаенной боковой двери выскочила вся кремлевская администрация.

Как же лихо плясали чиновники. И все такие знакомые, почти родные, лица.

Мотя, слегка отяжелевший от еды, схватил миниатюрную креолку за голую талию. Жезл его любви вдруг наполнился торжествующей силой. Такого с ним не было лет уж двадцать.

В карих глазах креолочки он прочитал «Да!» Малиновые ее губы к нему потянулись.

Проснулся он от сладостно мучительной пытки эрекции.

— Что там тебе приснилось? — жена подозрительно глядела на вспученное одеяло. — Звони, милок, Жаркину! Пусть кликнет академика Фердыщенко. Он пособит переводу мамы в Склиф. Мне так сподручней их будет посещать дуплетом с Гришей.

— Почему именно Жаркин?

— А его влиятельные Рублевские дамы? Достаточно их одного словца.

Только изготовился нащелкать номер Вадимчика, ему звонок. Голос чухой и четкий.

— С вами говорят из Кремлевской администрации. Сможете к нам подъехать часа через два?

— Яволь… — от испуга перешел на иностранный Мотя.

Никогда не думал, что увидит Юрия Абрамкина так близко. Мускулистый, сухой, стремительный. Жестко пожал руку. Указал холодными голубыми глазами в кожаное глубокое кресло.

— Матвей Львович Пузиков?

— Он самый.

— Тут такие дела… Орлы из орготдела пошерстили мою родословную. Оказывается, вы мне приходитесь троюродным братом.

— Быть того не может!

— Ошибка исключена. Факты! Короче. Предлагаю вам завязать с вашей службой в «Насекомых». Так ваш журнальчик называется?

— Именно.

— Будете отвечать за газовую трубу под Магаданом, в районе Глубокая Щель.

Что говорить, жизнь Моти сказочно переменилась. Сидел он теперь на Краснопресненской набережной, в доме 12. Кабинетище взглядом не окинешь. В подчинении 375 человек. Зарплата со столькими нулями, что и считать лень.

Первым делом, конечно, перевел Варвару Филипповну и Григория Ефимовича в Кремлевку. Ангажировал для полостной экзекуции самого Фердыщенко. Сладкую парочку живо поставили на ноги. Теще заодно сделали пластику грудей, Грише ювелирную пластику мошонки.

Обедает и ужинает теперь Матвей в ресторане «Бомбей»? Здесь же, на Краснопресненской. Очень уж ему понравился дикий рис в манговом соусе.

Да что там рис?! В этом же ресторане присмотрел себе креолочку Ли Ли. Отплясывала она тут в группе бразильского карнавала.

От жены ушел. Снял, с правом дальнейшего выкупа, пятикомнатную квартирку на Кутузовском. С работы и на работу его теперь привозит «Бентли», со своим шофером-креольцем, троюродным братом Ли Ли.

Позвонил как-то Вадик Жаркин. Взаймы попросил денег. Много! Хочет расширить свое дело в Индии. Там тоже есть свои Рублевские барышни, только они вместо Христа верят в Будду.

Бабки корешу Мотя, разумеется, даст.

Спасибо ему за жучка!

В пятьдесят лет жизнь только начинается.

2.

ЗОЛОТАЯ РЫБКА

1.

Как-то в офис заглянул неизвестный. Среднего роста, спортивный, с седым ёжиком волос, с мучнистым лицом и остекленевшим взором. Протянул визитку. На ней: «Подполковник ФСБ. Андрей Асахов». Проговорил скорбно:

— Оторвались вы от своего народа. Ой как оторвались.

— Да я плоть от плоти его! — громко произнес г-н Морс, президент компании «Золотые купола». Он всегда говорил отчетливо и громко. Статус обязывал.

Асахов страдальчески сморщился:

— А кто же тогда вместо вас будет делиться с карательными органами? Пушкин? А.С.?

— Не вы ли теперь самые ярые борцы с коррупцией?

— Коррупция коррупцией, а делиться пирогом надо. Негоже в одиночку сжирать под одеялом.

Нечаянный разговор сбил мажор. Семен же Митрофанович в последние годы был всегда в мажоре. Цена московской недвижимости росла как на дрожжах. Его фирма риэлторского консалтинга становилась все круче. Правда, яхту с алыми парусами и золотым унитазом он, подобно пошлому Абрамовичу, себе не прикупил. Зато приобрел роскошный особнячок на Преображенской. Все стены в шелковых гобеленах. А на них, с ликующей радугой хвостов, павлины.

Супругу Семен Митрофанович не заводил. Свято помнил наставления царя Соломона: «Уста ее — силки, руки — оковы». Предпочитал девочек по вызову. Быстренько произвел необходимые манипуляции, и до свиданья.

Дома у Сени был лишь один кореш — черный поросенок Бэмби. Он выгуливал четвероногого на привязи. Заходил в топовые рестораны. Свинушка с аппетитом хрустела капустными листьями с блюда Фаберже, Сеня всегда таскал это блюдо в своем пуленепробиваемом кейсе.

Через пару месяцев подзабыл о корсарском налете подполковника. Богател. Выгуливал Бэмби. Февраль пах весной.

И тут с утречка звонок:

— Семен Митрофанович, я вижу, вы меня не поняли.

— Напишу о ваших вымогательствах в администрацию президента.

— Лучше бы вы это не говорили.

Подполковник положил трубку.

Вечером, выгуливая Бэмби, г-н Морс поскользнулся на льдинке. Левая его нога въехала под трамвай №37.

2.

Были ли это происки Лубянки, или синхрон по теории Юнга, Сеня не понял. Знал только одно: он лежит в Склифе, левая его нога короче правой.

Наведывались сослуживцы. Кланялись почти до земли. Одаривали непременными мандаринами и черной икрой. Желали выздоровления. Семен Митрофанович попросил навестить и накормить черного поросенка Бэмби.

Выписался с нанотехнологичным протезом от Чубайса. От настоящей ноги не отличишь. А ходить больновато. Приходилось вспоминать летчика-героя Маресьева.

Вернулся домой, а там подарочек. Официальные бумаги из Следственного Комитета РФ. Оказывается он, г-н Морс, своими «Золотыми куполами» обнес родное государство на 13 миллионов баксов. Сдержал-таки слово Андрюша Асахов. Семен лишился всего. И оказался в конце передряг в крохотной комнатушке на Воробьевых горах, рядом с циклопической башней МГУ.

Г-н Морс теперь почивал на раскладушке. В ногах голодно хрюкал поросенок Бэмби. Существовать приходилось на жалкую инвалидную пенсию.

Нанотехнологичный протез сломался. Прыгал на двух костылях. Пропал и его зычный голос. Теперь он говорил шепотом. Взгляд затравленный.

Не так он жил! Не так! Подполковник Асахов — карающий всадник неба.

Сеня стал попрошайничать еду на рынке, попутно поучая торгашей любви к ближнему. Сначала его чуть ли не били, потом попривыкли. Принялись одаривать заплесневелой колбасой, черными бананами, одежку скидывали со своего негоциантского плеча. Словом, гуляй, рванина от рубля и выше.

— Бабло заслонило вам божественные очи! — вещал возбужденно Сеня. — Плюньте на баксы-евро. Обретите Иисуса!

Иногда, правда, накатывали злобные чувства. Хотелось, чтобы весь мир прыгал на одной ноге. Косился на разжиревшего на халявных помоях Бэмби. Может, рубануть ему топором ногу. Взял себя в руки, пожалел товарища.

По весне появилась новая страсть. Он отправлялся удить на пруд МГУ. Вода на диво прозрачная. Как-то в этом пруду, в окружении серых карасей, увидел золотую рыбку.

3.

Золотой бок рыбехи блеснул на солнце. Крупная! С мужскую ладонь. Наверное, кто-то шутки ради, выпустил из своего аквариума. Зажравшийся олигарх, скажем.

В сказки г-н Морс, конечно, не верил. Особенно в рифмованные сказки А.С. Пушкина.

Выловил четырех карасей. Потом грамотно подсек золотую рыбку. Ярко отсвечивает литая чешуя. Крючком изувечил ей верхнюю губу. На ротике пузырится кровь.

Ай, была ни была! Он решил озвучить свои три желания. Хотя рыбка, понятно, ничего не предлагала.

Первое — пусть отрастет нога.

Второе — вернут бизнес.

Третье — обрести любовь.

Поцеловал на прощание рыбку в золотой лобик, да и воротил в пучину.

Сложил пойманных карасей в драный рюкзак, печально побрел восвояси. Сварит уху, покормит захребетника Бэмби.

Похлебал ушицу. Лег на раскладушку. Рядом прикорнул черный хряк.

А с культей вдруг начало твориться что-то неладное. На кромке будто завелись черви. Больно так зашевелились, премерзко.

Сеня встал, смазал обрубок спиртовым настоем полыни. Несусветная боль ударила в мозг, в позвоночник.

Г-н Морс рухнул.

Очухался и не верит глазам. Левая нога отросла. Кожа свежая, с рыжими волосинками. Пальцы точь-в-точь как на правой. Ногти отливают девственным перламутром. И, главное, что вообще непостижимо, аккуратно пострижены.

Айда, Пушкин! Айда, сукин сын!

Бэмби с изумлением обнюхал его удлинившуюся конечность. Громко вздохнул.

Сеня вскочил. Сделал шаг, другой. Присел. Подпрыгнул. Стал отплясывать «Яблочко», джигу. Аллилуйя!

— Жизнь налаживается! — захохотал во весь голос.

— Хрю-хрю, — ответил хряк, увы, не обладающий даром речи.

Морс потер ладони:

— Сейчас мы разведаем, что с моим бизнесом.

4.

И тут звонок. На проводе подполковник ФСБ, Андрей Асахов. Спрашивает елейно:

— Батенька, как там у вас? Давненько хотел позвонить, да все, блин, дела. Причем, государственной важности.

Сеня чуть не задохнулся от гнева. Но тут вспомнил о своей второй просьбе у золотой рыбки, взял себя в ежовые рукавицы.

— Ногу мне отхайдокало трамваем. Теперь отросла. Живу на жалкую пенсию инвалида. Бизнес вы у меня хамски оттяпали.

— С ногой я не понял… А с вашим бизнесом вышла осечка. Слишком уж мы пошли на поводу одной клеветы. Вот и рубанули с плеча. Можете заглянуть к нам на Лубянку, так сказать, на огонек, забрать все отнятые у вас документы. Перед Россией вы чисты.

— А кто донос настрочил?

— Зульфия Гибайдулина. Ваша секретарша. Поправьте меня, если я не прав, ваша любовница. Написала, мол, вы в плотном контакте с таджикским бандформированием.

— С каким бандформированием?

— Вот и мы так решили. Словом, попали вы, батенька, под горячую руку. Мы же сейчас с коррупцией ведем войну по всем фронтам. Как в Сталинграде. А требование с вас отката было лишь проверкой. И вы, молодец, не клюнули.

Документы г-ну Морсу вернули ясным весенним днем. Яростно орали воробьи. Заводили в подворотнях амурную песнь кошки.

Навестил свою фирму у Курского вокзала. Швейцар Гаврилыч, весь в золотых позументах, склоняет седую башку. Глаза старца вылазят из орбит, таращится на отросшую конечность.

Так же выкатывали очи и все консультанты-риэлторы. Особенно же таращилась г-жа Зульфия Гибайдулина, настрочившая ядовитый донос.

— С возвращеньецем, Семен Митрофанович! — выкрикнула Зульфия.

— С тобой, змея, будет у меня разговор особый.

— Конечно, особый! Как, однако, ловко сделали ваш протез. От настоящей ноги не отличишь.

— Да она и есть настоящая… — Сеня поддернул левую штанину, показал мускулистую икру, поросшую рыжеватым волосом.

Зульфия Федосеевна принялась икать.

— Значит так, дорогие мои сотрудники! — г-н Морс ударил кулаком по столу. — С консалтингом мы заканчиваем. Баста! Теперь будем строить дома для простых и надежных людей.

— Мудро! — зашлась кликушеским смехом г-жа Гибайдулина.

5.

Жажда мести, понятно, зашкаливала. Зульфию Федосеевну хотелось стереть в порошок. Вышвырнуть, мерзавку, на улицу. Глядя же на восстановленную конечность, успокаивался. Радовал и кабан Бэмби, за последние дни набравший 10 кг.

Вообще на Семена нашло странное умиротворение. Какая-то подспудная любовь просыпалась ко всему человечеству.

Швейцару Гаврилычу, например, он презентовал новехонький слуховой аппарат. Решил к тому же провести благотворительный бал с беспроигрышной лотереей для увечных. Одарить всех калек финской телескопической удочкой, пусть каждый из них поймает свою золотую рыбку.

Зульфия Гибайдулина застенчиво поскреблась к нему в кабинет.

— Семен Митрофанович, дорогой наш коллективный отец, даже мать, хочу предостеречь вас от жуткой ошибки.

— Что такое? — Сеня спрятал глаза, после доноса видеть Зульфию было невмочь.

— Слоган бала «Каждому инвалиду по золотой рыбке» может быть воспринят как издевка.

— В чем же она, госпожа Гибайдулина?

— Что-то здесь становится жарковато… — Зульфия расстегнула верхнюю пуговку белой сквозной блузки.

И в Семене вдруг заклокотала ярая сила орангутанга.

Он перепрыгнул к Зульфие прямо через стол. Мохнатым шмелем впился в ее губы.

— Дверь запри… — обморочно прошептала сексапильная барышня.

Через десять минут они сидели друг против друга.

Зульфия поправила лиловую бретельку лифа:

— Я тут официальную бумагу написала в Московский Патриархат.

— Что за бумага?

— Ваша отросшая нога. Это же чудо! Пусть вас причислят к лику святых. Я не шучу.

6.

После сюжета об отросшей конечности в передаче «Возможно всё!», страсти в обществе закипели серьезные.

Так ли это? Есть ли здесь божий промысел? Или г-н Морс ловко всем морочит голову?

Семена стали ангажировать на все популярные ТВ-шоу. Орды москвичей теперь сидели у пруда МГУ, чая изловить золотую рыбку.

После же того, как Семен на собственные деньги построил городок для сирот «Золотая рыбка», ему нарочный принес официальное письмо из Патриархии.

Игумен Пафнутий сообщал, что если спустя три года с его ногой не будет обнаружен подвох, то РПЦ всерьез рассмотрит вопрос о причислении его к сану святых еще при жизни.

— Вот оно как! — гоголем-моголем Сеня расхаживал по кабинету. — Выходит, икона с моей физиономией будет висеть в каждой церкви.

— Чего изволите! — вскричал швейцар Гаврилыч, увы, его нанотехнологичный слуховой аппарат именно сегодня дал сбой.

— Бэмби кормил? — строго глянул на замшелого старца г-н Морс.

— Да он же глухой, что тетерев! — гордо неся молодую грудь, вошла в кабинет Зульфия Гибайдулина. — А твой Бэмби уже поперек себя шире.

— Много на земле чудес, ой, много… — бормотал сокрушенно Гаврилыч.

— Закажи ему какую-нибудь старинную слуховую трубку. Без всяких нано! — нахмурился Семен Митрофанович. — И что там вытанцовывается с нашим свадебным вояжем?

— Все тип-топ. Совершим паломническую поездку в Гималаи. Прошвырнемся на Гоа, посетим Лаккадивские и Андаманские острова.

— Сам я из Магадана! — гулко рассмеялся Гаврилыч.

Зульфия улыбнулась:

— Сеня, подари ты этому глухарю счастливую удочку. Пусть вытащит, чурбан, личную золотую рыбку.

3.

ФИЛАТЕЛИСТ

1.

УВалентина Бабушкина лучшая в России коллекция марок с изображением товарища Сталина. Еще отец Вали, контр-адмирал в отставке, начал собирать, а он, как преданный сын, продолжил.

Как же обожал Валентин листать кляссер с этими маленькими зубчатыми бумажками!

Какая отрада для истомленного жизненными передрягами сердца.

Тигриный взгляд мудреца. Могучие усы. Сдержанно властная ухмылка. Уж он бы, хозяин, одним росчерком пера вышвырнул всю зажравшуюся нечисть из отчизны.

Однако нет его… Закопали, как пса, в мать сыру-землю, хотя и в козырном месте, у Мавзолея. А теперь эти богатые уроды рассекают Атлантику и Тихий океан на золотых унитазах, под алыми, мать ети, парусами. Черную икру жрут половниками. Трахают за ночь по пять штук топ-моделей.

Люто ненавидел г-н Бабушкин новую жизнь. Кусал до крови губы, так скрежетал зубами, что слева клык надломился. Надо бы сходить к дантисту.

А ему, Вале Бабушкину, уже 56 лет… Впереди маячит немощная слабоумная старость. У него уже сейчас диабет, гипертония, бурное потоотделение. Плюс к тому — простатит. Женщин у него лет 30 не было. Да и как они могут появиться? Он почти не выходит из своей огромной адмиральской квартиры на Шереметьевской. Спасибо папе! Наследство добротное: номенклатурные апартаменты, финская мебель, белая «Чайка» и, главное, пять кляссеров с изображением горячо любимого Сталина.

Валя давно нигде не служил. Зачем? Продав одну марку можно год-другой жить безбедно. И ведь он в деньгах ничего не терял. Энтропийный мир филателии он знал как свои пять пальцев. Марки — те же ценные бумаги, то идут вверх, то рушатся в Преисподнюю. Надо просто подгадать момент, поймать волну. И тогда вместо одной проданной появлялось три, не менее ценных, через энное время, плюс солидный навар.

Так недавно он прикупил редчайший экземпляр. Сталин держит на руках свою крохотную дочурку, Светланку. Казалось бы, что тут такого? Тираж миллионный. А марочка с закавыкой! Вместо года издания 1937-го набрано 1997-ой. Весь тираж пущен под нож. Лишь парочку марок лихому печатнику удалось унести в семейных трусах. Цена на такого Сталина астрономическая. Не будь филателист Григорий Мамонтов (86 лет!) выжившим из ума, вряд ли этот артефакт оказался бы в кляссере Бабушкина.

Жемчужину мировой коллекции Валя брал исключительно новым пинцетом. Упаси Создатель повредить хотя бы зубчик.

Как же здесь хорош Иосиф Виссарионович! Как еще молод… Вот бы с ним пообщаться. Рассказать о наболевшем, всплакнуть на груди.

— Товарищ Сталин, — горячечно зашептал, — жить невмоготу. Нагрянули орды алчных разнузданных скифов. Все построенное вами разом разрушили. Особенно достает этот ночной клуб под окном. «Заводной апельсин» называется. Приезжают к нему разные буратинки на бентлях, инфинити, с дорогими блядями. Орут до пяти утра. А у меня проблема со сном, с мочеиспусканием.

Иосиф Виссарионович молчал. Да и как он может ответить? Он же марка.

Держит махонькую Светланку в своих богатырских руках. Усы смеются.

Такое отчаяние накатило на душу…

Валя, как подкошенный, упал на колени. В руках крепко держит пинцет с заветной маркой.

— Товарищ Сталин, тот Библейский Бог молчит уже две тысячи лет, и вы туда же?!

И тут Иосиф Виссарионович отвечает…

Или это только почудилось, так были взвинчены нервы.

— Товарищ Бабушкин, — с отчетливым грузинским акцентом, — плакать и причитать — бабья обязанность. А что лично ты сделал, чтобы жизнь стало лучше и веселее?

— Что я могу? Против меня целый мир…

— Эй, не надо! Дохлик ты. Не Богу свечка ни чёрту кочерга… Тьфу!

— Подскажите! Себя не пожалею.

— Генацвале, это ты сам себе подскажи.

2.

В 5.30 утра, когда вся шайка-братия на бентлях и маздах от «Заводного апельсина» отчалила, Валя вышел на тропу войны. В недрогнувшей руке держал жестяную банку. А в банке — фекалии. Его, родные. Собрал из унитаза сам, больше некому.

У клуба никого не оказалось. Знак небес! Однако камеры наблюдения включены. Поэтому Валентин заблаговременно натянул новогоднюю маску клоуна с алым раззявленным ртом, подошел к хрустальным дверям, с величайшим наслаждением вышвырнул смрадное содержимое прямо у парадного входа.

Ретировался домой. За ним никто не погнался.

Всё тип-топ.

В семь утра толстомордые вертухаи матом сгоняли таджиков-дворников.

Говно убрали. Пролежало немного. Но все-таки… Первый шаг сделан. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Китайская мудрость.

Взял прибор для измерения артериального давления. 140 на 90! Отродясь такого не бывало. Всегда, как в розетке, 220 на 110.

Скосился на зеркало. Куда-то ушли лиловые круги под глазами. Плечи распрямились. А то ведь крючился, что паралитик.

Достал новехоньким пинцетом заветную марку.

— Товарищ Сталин, докладываю, я сделал свой выбор.

Иосиф Виссарионович усмехнулся:

— Всё это мелочевка, товарищ Бабушкин, большую игру можно выиграть только с большими ставками.

Что это значит?..

Стать террористом-бомбистом? Киллером? В его-то предстарческие 56?

Позвонил чеченский коллекционер Хасан Магометов.

— Слюшай, дорогой, хочу выменять у тебя марку, где товарищ Сталин пляшет лезгинку со счастливыми детьми в Грозном.

— Редчайший артефакт. Не для обмена.

— Так продай…

Валя хотел было послать Хасана куда подальше, да вдруг мозжечок ожгло: «Это сам Всевышний протягивает добрую руку».

— Приходи. Жду.

Бабушкин вспомнил, что сын Хасана был полевым командиром во времена Дудаева. Уничтожен спецслужбами ФСБ точечным взрывом. Кровную месть в Чечне еще никто не отменял. Хасан может еще очень как пригодиться.

Хасан явился с пузырем грозненского коньяка «Волк предгорий» и огромным бумажным пакетом пьяной вишни.

— Не пью я! — с порога заявил Бабушкин. — Диабет, гипертония, артрит.

— Вай! А кто пьет? Всего бутылка.

Странные дела творятся на свете. Вале внезапно захотелось дернуть. Под градусом и нужный разговор будет завести легче.

Выпили. Закусили вишней.

— Хасан, зачем тебе эта марка? — подмигнул Валентин. — Коба же столько твоего народа перещелкал.

— Коба, конечно, был шакал и злодей. Но он бы не допустил того беспредела, который сейчас происходит.

Накатили еще. Валя себя чувствовал все лучше и лучше. Будто десяток лет с плеч долой.

— Деньги мне не нужны. За марку я попрошу иное.

— Говори!

— Понимаешь, Хасан, дачу под Москвой строю. Нужно копать под фундамент котлован. А это долго и муторно. Проще взорвать. Бац — и готова яма.

Дядя Хасан внимательно поглядел на него:

— Дача, говоришь?

— А что же? Под фундамент…

— Надеюсь, на Лубянку на меня не настучишь. Ты не дурак. После стука сразу отправишься к всеблагому Аллаху.

— Говорю же, для дачки. Крыжовник, вишня…

— Остался схрон после сына. Пластит с будильником.

— Ой как выручил!

3.

Обмен произошел чин-чинарем.

Хасан принес средних размеров сумку с надписью «Adidas». Десять аккуратных пластиковых бомб с часовым запалом.

Показал как с этим хозяйством справляться. Все просто. Понял бы и малолетка.

Марку с танцующим Сталиным отдал без сожаления. Есть дубликат.

Пора было делать шаг второй.

И маска клоуна тут не канает. Засвечена на видеокамерах.

Прогуливаясь по родной Марьиной Роще, наткнулся на Еврейский культурный центр. Из него как раз выходили хасиды в черных костюмах жуков. Черные пейсы из-под черных шляп.

Имидж найден!

Реквизит прикупил в театральном магазинчике «Маска» на Тверской. Продавщица не задавала вопросов. Покупай себе хоть одежу бойца Аль-Каиды.

Дома надел шмотки, приклеил пейсы, на макушку насадил шляпу, глянул в зеркало. Вылитый хасид! Туз в туз! Еврейского акцента только нет. Лучше помалкивать.

В чем же нести бомбочку? В пакете из супермаркета? Нет, с таким пакетом хасид выглядит странновато.

Рылся в кладовке. Обнаружил дюжину черных футляров под дамские шляпки. Это презенты матери Валентина, отец привозил из-за рубежа. Та еще была модница!

С черным шляпным футляром он выглядел стильно. Евреев все считают зажимистыми, вот и он себе что-то в клювике тащит в гнездышко.

Часы на взрывателе поставил за пять минут до полуночи. Вспомнил любимый кинофильм детства, «Карнавальную ночь». Гурченко там совсем молоденькая, с осиной талией, вся в конфетти и серпантине, поет: «Пять минут! Пять минут!.. Это мало или много?»

Актуальная песенка…

Подошел к «Заводному апельсину» с черного входа.

Как же тут все непрезентабельно. Никогда б не подумал! Навалена гора тарных ящиков. Пегий бельмастый кот старательно вылизывает яйца. Дернул за ручку двери. Хвала небесам, отперто.

— Отец, третьим будешь? — услышал голос сзади.

Оглянулся.

Два ханурика лыбятся в бражной нирване.

— Не пью! — произнес строго.

— Тогда добей чирик.

Валя выдал бабки. Забулдыги ретировались.

Шагнул в темный коридор подсобки. Под потолком тянутся какие-то пыльные трубы.

Встал на цыпочки. Пристроил футляр в сумрачном углу на трубе.

Скоренько покинул обитель разврата. Точнее, ее закулисье. Шагнул во двор. Пегого кота уже нет. Зато есть маленький кряжистый охранник с рацией в ухе, белая рубаха прилипла к телу, жара все-таки, 33 по Цельсию.

— Ты чего тут, жидовня, делаешь?

— Это разве не еврейский кампус?

— Проваливай, пархатый!

— Эй, полегче! Где твоя толерантность?

— Это чего?

Ушел домой надзвездной походкой. Дело сделано. Скоро будет подпевать лихой песенке Люси Гурченко.

4.

Вечером зорко наблюдал за входом в «Заводной апельсин». Видел пегого кота, столь старательно ухаживающим за своим мужским достоинством. Никого! Всё будто вымерло.

Ба! Неужели ему так подфартило?!

К парадному подрулили шесть бронированных джипов. Из них мускулисто выпрыгнули орангутанги-секьюрити, потом величественно вылез длиннющий, под два метра ростом, Михаил Альтшулер, президент «Бетта-банка», опорного хребта ненавистной власти.

Только бы не подвел пластит…

Помоги, Создатель!

Смотрел в щель из-за шторы. Свет вырубил. Конспирация.

23.45.

Минуты тянулись с черепашьей медлительностью. Да что минуты? Секунды! Каждая жалила в его больное ишемией сердце.

— Пять минут… Пять минут! Это мало или много? — тихонько запел Валя, глянув на часы.

Рвануло так, что сама собой открылась форточка, а стекла в окне задребезжали. В комнату ворвался поток бетонно-штукатурной взвеси. Ранеными быками на корриде взвыли бронированные джипы, каменные осколки обрушились на их стальные коробы.

Минут через десять раздалось истеричное завывание полицейских машин и «скорой помощи».

Хасан не подвел! Его презент превзошел все ожидания. Одноэтажный клуб сложился внутрь карточным домиком.

Валя вспомнил детскую игру «Мокрая курица».

На колоде строится из карт домик. Затем нужно тянуть по карте. От чьего движения домик завалится, тот и «мокрая курица».

Правила немного поменялись. Курицей оказался Михаил Альтшулер.

Утром, с подрагивающими от предвкушения пальцами, врубил зомбоящик.

Полегли почти все. Альтшулер выжил. Сорок процентов пораженной ожогами кожи. Лежит в Склифе. Видимо, у этого парня контракт с чёртом.

Валентин бросился к своим маркам. У него же в коллекции не только Сталин. Вот он — счастливый советский народ! Идет с транспарантами вождей по Красной площади… Малиновский, Берия… Атомный ледокол «Ленин». Ракета с Гагариным. Гастроли Большого театра в братском Мозамбике. Команда СССР по хоккею чемпион Олимпиады в Гренобле…

Бальзам на истомленное сердце.

Валя бодренько вышел на улицу. Лишь гора строительного мусора осталась от «Апельсина». Все обтянуто желтыми полицейскими лентами, опасаются мародерства. Правильно! Вдоль ленты топчется парочка вертухаев.

Под ногами Валя увидел крышку шляпной коробки. Замер.

— Проходите, не задерживайтесь! — гаркнул детина с рацией в ухе.

Крышку коробки, верно, снесло взрывной волной.

Прогулялся по Марьиной Роще. Воздух прохладный, чистый. Даже аппетит разыгрывается. Давно уж такого не было. Заставлял себя есть через силу.

Ладно, еда подождет. Зашел в книжный магазин «Дрофа». А там продается роскошный фолиант об Иосифе Сталине. 835 страниц веленевой бумаги, на глянцевых вклейках фотографии. Тисненый под кожу переплет. Оказывается, у Сталина скоро юбилей. А кто выпустил? Издательство «Эксмо». Молодцы! Начинают мыслить синхронно с народом.

Зазвонил мобила. Из аппарата ВВЦ (ВДНХа). Голос почтительный, почти с придыханием.

— Валентин Федорович, добрый день!

— Добрый…

— Вы в курсе о юбилее Иосифа Виссарионовича? У вас же лучшая в стране коллекция, посвященных ему марок. Мы тут задумали провести выставку, посвященную вождю. Собрать реальные артефакты его жизни. Несколько стендов бы с вашим собранием были бы крайне уместны.

— Обеспечьте надежную охрану.

— Арендуем целый взвод спецназовцев.

5.

Вокруг павильона №75 на ВВЦ тройным кольцом стояла охрана. Тощие солдатики, пятнистый ОМОН, испуганная полиция. Еще бы! Артефакты из жизни вождя народов воистину бесценны. Сапожки из кожи вологодского козла, трубка из арзамасской вишни, черепаховая расческа для усов, табачок «Герцеговина Флор», переписка с дочуркой Светочкой. И, понятно, эксклюзивные марки Валентина Бабушкина.

Правда, не обошлось без налета «желтизны». На аукцион были выставлены штопаные кальсоны главаря мирового пролетариата, застиранные портянки, да парочка семейных трусов в мелкий горошек.

— Зачем вы позоритесь? — спросил Бабушкин устроителя бьеннале, г-на Якова Альтшулера, как оказалось, родного брата взорванного банкира.

Яша смущенно поправил круглые очки:

— Деньги нужны… Вы не представляете сколько здесь стоит аренда!

Яков, в отличие от брата, был коротышкой с уютным пузиком.

Валя гулко сглотнул, задумался:

— Уважаемый Яков Михайлович, а не вкладывал ли в эту выставку средства ваш взорванный родственник?

Альтшулер мельницей замахал руками:

— Что вы?! За копейку удавится. Тем более, он Сталина люто ненавидит.

От сердца отлегло. Все сделано правильно.

— А лично вы к Иосифу Виссарионовичу как относитесь? К его, скажем так, Гулагу?

— Враки! Сейчас в