Затерянные в джунглях (Zaterjannye v dzhungljah)

проводником…

Михаил Шторм

Затерянные в джунглях

РОМАН

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2017

© Майдуков С. Г., 2016

© DepositРhotos.com / michaeljung, alessandroguerr, Xalanx, Soft_light69, romancephotos, обложка, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017

ISBN 978-617-12-2768-2 (epub)

Никакая часть данного издания не может быть

скопирована или воспроизведена в любой форме

без письменного разрешения издательства

Электронная версия создана по изданию:

Пригоди фотографа Дмитра Бикова, авантюриста і шукача неприємностей, тривають. У грандіозних водоспадів Іґуасу він знову зустрінеться зі своєю австралійською подругою Камілою. Щоб заробити грошей на купівлю нової яхти, вона наважилася на рекламний політ на повітряній кулі. І хоча вітряна погода не сприяє польоту — новий приятель Каміли готовий вразити всіх своєю відвагою. Ніхто не слухає Дмитрових доводів, і йому залишається тільки спостерігати, як раптово налетіла буря відносить невдалих повітроплавців далеко в дикі джунглі. Відклавши свої справи, Биков кидається на пошуки — з мінімумом спорядження і підступним провідником…

Шторм М.

Ш92 Затерянные в джунглях : роман / Михаил Шторм. — Харьков : Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга» ; Белгород : ООО «Книжный клуб Клуб семейного досуга», 2017. — 256 с.

ISBN 978-617-12-2269-4 (Украина)

ISBN 978-5-9910-3783-9 (Россия)

Приключения фотографа Дмитрия Быкова, авантюриста и искателя неприятностей, продолжаются. У грандиозных водопадов Игуасу он вновь встретится со своей австралийской подругой Камилой. Чтобы подзаработать денег на покупку новой яхты, она отважилась на рекламный полет на воздушном шаре. И хотя ветреная погода не благоприятствует полету — новый приятель Камилы готов поразить всех своей отвагой. Никто не слушает доводов Димы, и ему остается только наблюдать, как внезапно налетевшая буря уносит незадачливых воздухоплавателей далеко в дикие джунгли. Отложив свои дела, Быков бросается на поиски — с минимумом снаряжения и коварным проводником…

УДК 821.161.1(477)

ББК 84(4Укр=Рос)

Дизайнер обложки IvanovITCH

Глава 1

Амиго Мануэль

Приятно смотреть с высокой кручи на Тихий океан, попивая знаменитый перуанский напиток, приготовленный из местной водки писко, сдобренной лаймом, сахарным сиропом, взбитым белком и парой капель ангостуры. Именно этим занялся Быков, когда ему надоело гулять по Мирафлоресу. Этот самый шикарный район Лимы походил на нескончаемый торговый центр, по проходам которого пустили потоки сверкающих автомобилей, предусмотрительно устлав полы «лежачими полицейскими», не позволяющими разогнаться до скорости хотя бы шестьдесят километров в час.

Находясь здесь, можно было вообразить, будто все население перуанской столицы состоит из автомобилистов и пресыщенных туристов, кочующих из кафе в бутики и обратно. Как всякое поверхностное впечатление, оно было обманчиво. На самом деле Лима, как успел убедиться Быков, представляла собой гигантское скопище бедняков.

Официально здесь проживало девять миллионов человек. Неофициально — все пятнадцать, то есть примерно половина населения страны. Все они приехали сюда в поисках работы, которой хватало одному из десяти. Быкова предупредили, что за пределы центра после захода солнца лучше не соваться, но он успел убедиться в том, что и средь бела дня бродить по неблагополучным кварталам столь же опасно, как и ночью. В каком-нибудь километре от центра Лимы уже не было электричества, канализации и водопровода. Там проживали выродившиеся потомки индейцев.

Сделав глоток коктейля, Быков облизал сладковатые усы и посмотрел на океан. Гребни прибрежных волн оседлали стайки серферов. День выдался солнечный, поэтому пляжи были полны народа. Два предыдущих дня по небу ползли низкие облака, сочащиеся дождями, не приносившими спасения от липкой, влажной духоты. Быков прочитал в интернете, что в Лиме погожими бывают сто дней в году, в остальное время здесь пасмурно. Так и кажется, что вот-вот хлынет настоящий проливной дождь, однако этого не происходит. Какие-то фокусы местного холодного течения, являющегося причиной постоянной облачности. Такое впечатление, что находишься в парнике.

Быков приготовился поднять руку, чтобы подозвать официанта, расплатиться и уйти, но тут у него за спиной прозвучало:

— О, какой встреч! Мон амиго Дима`! — Имя было произнесено с ударением на последнем слоге. — Hace tiempo que no le he visto.

Последняя фраза была эквивалентом нашего «давненько тебя не было видно» и ложью чистой воды, потому что Быков расстался с Мануэлем только позавчера вечером — расстался не без облегчения, словно избавился от жевательной резинки, приставшей к подошве. При массе достоинств Мануэль был чересчур прилипчив и говорлив. Помножьте все это на жгучий южноамериканский темперамент — и вы получите человека, от общения с которым устаешь, как от тяжелой работы.

— Салют, — поздоровался Быков, улыбаясь несколько шире, чем требовалось, потому что не в его правилах было отвечать холодностью на приветливость.

В принципе, Мануэль был хорошим парнем: веселым, открытым, улыбчивым. Внешность у него была как у Аль Пачино в старых гангстерских фильмах, тем более что перуанец любил одеваться во все черное, коротко стриг бороду и гладко зачесывал блестящие волосы назад.

— Душно, — сказал Мануэль, усаживаясь напротив.

Он неплохо говорил по-русски, потому что в свое время окончил Московский университет. Испанские словечки и выражения Мануэль вставлял, скорее, для колорита, а не по причине скудности лексикона. Такая своеобразная приправа.

— Похоже на грозу, — заметил Быков.

— Нет, гроза не быть, — авторитетно заявил Мануэль. — Здесь редко гроза. Пирамиды смотреть?

— Да. Красивые.

На самом деле лимские пирамиды Быкову не понравились. Они совсем не походили на египетские или мексиканские. Это были гигантские кучи глины, уложенной пластами. Фотографировать их Быков не стал. Он приехал, чтобы сделать репортаж о корриде. Мануэль вызвался помочь ему в этом. По его словам, он когда-то сам чуть не стал тореадором и сохранил полезные связи. Быков хотел снять изнанку корриды, проникнув на арену с черного хода, и очень рассчитывал на содействие Мануэля.

Они познакомились на ветреной набережной, прозванной местными жителями Коста-Верде, что означает «зеленый берег» (который на самом деле был бурым, а местами — желто-коричневым). Мануэль, распушивший хвост перед туристкой-блондиночкой, попросил Быкова щелкнуть их на фоне какой-то церквушки. Час спустя перуанец, вместо того чтобы обхаживать блондинку, увязался за Быковым, перемежая рассказы о богатых родственниках сетованиями на крайнюю нужду.

— Хочу бизнес начать, — пояснил он, жестикулируя так, что Быкову приходилось быть начеку, чтобы не попасть ему под руку. — Деньги нужны. Учи меня фото, Дима`. Буду продавать фото в Штаты, как ты. Как много долларов они платить?

Пришлось долго объяснять ему, что стать фотографом так же непросто, как, например, художником. Мануэль, правда, не поверил, но не обиделся, а выдвинул новое предложение:

— Я быть твой гид, Дима`. Знаю каждый улица, каждый дом. Что хочешь увидеть?

— Только корриду, — сказал Быков, надеясь, что этим разговор и закончится.

Он ошибался. Мануэль оказался экспертом по перуанским боям быков. Он заявил, что может провести Быкова на стадион за два часа до начала представления, после чего они задержатся там, чтобы сделать снимки усталых матадоров и убитых быков.

— Если повезет, — сказал Мануэль, — матадор тоже будет мертвый.

— Не дай бог! — испугался Быков. — Типун тебе на язык.

— Что есть типун?

— Понимаешь…

Пока Быков путано объяснял, что он имел в виду, Мануэль лишь делал вид, что слушает, а сам посылал огненные взгляды в сторону скандинавских туристок, появившихся в поле его зрения. Но потом колоссальным усилием воли он взял себя в руки и заставил вернуться к важному для себя разговору.

— Я брать мало, — сказал Мануэль, показывая кончик мизинца. — Ты мой друг, Дима`. — Опять это нелепое произношение с ударением на «а». — Плата пять сотен доллар.

— Нет, — покачал головой Быков. — Это для меня слишком много. Я не из Лихтенштейна приехал.

— Из Лихтенштейна?

— Забудь. Просто я не могу выложить пятьсот долларов за удовольствие пройти с черного хода. Я лучше себе билет куплю.

— Ничего не видно с трибуна, — предупредил Мануэль. — Маленькие люди, маленькие быки. Кто купит такая фотография?

Тут он был прав. Но за свою достаточно долгую карьеру фотографа Дмитрий Быков успел усвоить, что нельзя ни на что соглашаться, не поторговавшись как следует и не попытавшись добиться максимально выгодных для себя условий. Чем беднее страна, в которой работаешь, тем больше в ней всякого рода жуликов и проходимцев, желающих заполучить твой бумажник. Бедный человек совсем не обязательно честен, даже, пожалуй, наоборот. Голод и нищета пробуждают в людях далеко не самые лучшие качества. Мануэль Быкову нравился, но не настолько, чтобы безропотно отдавать ему свои денежки. Не с неба упавшие, кстати говоря. Они были заработаны не самым тяжелым, но часто рискованным трудом.

— Сто долларов, — сказал Быков. — Половину вперед.

— Я должен буду платить людям на стадион, — напомнил Мануэль. — Все хотеть мани-мани.

— А ты им не плати. Просто проведи меня — и все.

— Хорошо. Четыреста доллар.

В конечном итоге сошлись на ста пятидесяти. Семьдесят пять Мануэль взял сразу и тут же исчез. А теперь вдруг объявился в Мирафлоресе: здрасьте, мол, давненько тебя не было видно, Дима. Переведя разговор с погоды на пирамиды, а потом — на животрепещущую тему фасонов современных купальников, Мануэль то и дело посматривал на стакан Быкова. Пришлось заказать и ему такой же.

— Когда на стадион? — спросил Быков, глядя в шоколадные глаза перуанца.

Тот поперхнулся напитком, а когда откашлялся, заявил:

— Сегодня. Я бегать тебя искать весь город. Сегодня воскресенье, день коррида. Я бояться тебя не найти.

Быкову стало стыдно. Он часто давал себе зарок не думать о людях плохо, пока они не сделают какую-нибудь гадость, но редко сдерживал это обещание.

— Почему не позвонил? — спросил Быков, чувствуя, как лоб, щеки и шея наливаются предательским жаром.

— Денег счет нет. — Мануэль развел руками.

— Я же тебе заплатил.

— О, эти деньги пошли на стадион. Ты мой амиго, Дима`. Я не оставлять себе ни один сантим.

Быков принялся вытирать лицо салфеткой, как будто надеясь избавиться от вызванного смущением румянца.

— Во сколько? — спросил он.

— Идти сейчас, — сказал Мануэль. — Камера с тобой, я видеть. Экселент. Еще по один писко — и вперед.

— Да, конечно.

Радуясь, что появилась возможность хоть как-то заглушить угрызения совести, Быков поманил официанта. Через минуту на столе появилась пара высоких запотевших стаканов.

«Лучше бы воздержаться», — подумал Быков и сделал большой глоток.

Его лицо, сохранившее румянец, смягчилось и даже как бы помолодело. Сейчас Быков выглядел лет на тридцать пять, не больше. Кудрявая шевелюра и мушкетерские усы придавали ему сходство с д’Артаньяном. После памятного путешествия на песчаный австралийский остров Фрейзер Быков заметно похудел и весил теперь около восьмидесяти пяти килограммов, что при его среднем росте было не так уж много. Несмотря на то что ему часто приходилось бывать под палящим солнцем, он почти не загорел, оставаясь довольно бледным по сравнению со смуглым Мануэлем.

— Я готов, — провозгласил Быков, лихо ударив стеклянным донышком об стол.

— Отлично, — сказал Мануэль, допивая свой напиток. — Хочу предупредить, Дима: на стадионе я разговаривать, ты молчать. Только фотографировать. — Он нажал пальцем воображаемую кнопку. — Посторонним вход запрещен строго. Никому не говорить, что ты профи. Я сказать: ты жених моя сестра.

— У тебя есть сестра? — спросил Быков, выходя из кафе на запруженный людьми тротуар.

— У меня нет сестра, — ответил Мануэль. — Зато у меня есть друг. Для тебя, Дима`, я готов даже лгать.

Это прозвучало так, словно до сих пор он всегда говорил только правду. Но после двух стаканов разбавленного виноградного самогона слова Мануэля не показались Быкову напыщенными. На то и существует настоящая мужская дружба, чтобы проявлять бескорыстие и даже жертвенность.

С такими приятными мыслями Быков подошел к веренице желтых такси, выстроившихся вдоль торгового центра. Настроение у него было приподнятое. В ближайшем будущем Быкова ожидало новое, пусть небольшое, приключение, а это стимулировало лучше всякого писко.

Глава 2

Тореадор, смелее в бой!

Арена для боя быков в Лиме была одной из самых известных в мире. Завоевывая Новый Свет, испанцы привезли с собой не только Евангелие, но и корриду, и она отлично прижилась на этой земле. Показать свое мастерство в Перу съезжались матадоры со всего света. Из пятидесяти шести стадионов, где проводилась коррида, арена Ачо в Лиме была самой привлекательной и знаменитой. Перуанцы чтили ее, как некую святыню. Ведь для них коррида — это не просто бой быков, это еще некое музыкально-костюмированное действо, вроде фестиваля.

— Вот Ачо, — сказал Мануэль, указывая на приземистую розоватую стену, протянувшуюся вдоль многолюдного бульвара. — Здесь выходить.

— Парэ аки, пор фавор, — вежливо произнес Быков, заглянув в разговорник. Это была просьба остановиться.

Таксист высадил их на площади, уже довольно плотно заставленной машинами, прибывавшими с разных концов города. Повсюду царило праздничное оживление. Нарядные толпы клубились вокруг кольцеобразной стены с облупившейся штукатуркой. Шум и гам, возбужденные возгласы, молодецкий посвист, дичайшая смесь запахов — парфюма и немытых тел, — толчея, выставленные локти и тысячезубые улыбки. Пронырливые подростки, степенные матроны, подвыпившие сеньоры, благообразные старики с похотливыми взглядами. Очутившись в этой среде, Быков почувствовал, что растворяется в ней, подобно кусочку сахара, брошенному в кофе.

До представления оставалось больше часа, но на самом деле оно уже началось — шумное, яркое, впечатляющее. Когда Быков и Мануэль добрались до нужной арки, над площадью грянуло зажигательное фанданго[1]. Какой-то чумазый мальчонка попытался всучить им открытки с портретами матадоров, но не успел: тяжелая, окованная металлом дверь уже отделила Быкова и Мануэля от внешнего мира с его лихорадочной суетой.

Быкову показалось, что он очутился в мрачном склепе. Полумрак на низкой галерее рассеивался лишь светом, сочащимся сквозь узкие окошки под потолком. Было тихо, сыро и прохладно. Мануэль о чем-то быстро переговорил с человеком, открывшим дверь, сунул ему несколько местных купюр и увлек Быкова за собой.

Пройдя несколько десятков метров, они миновали еще одну дверь и оказались у стойла для быков. Остро запахло навозом, мочой и сырыми опилками. В помещении царил полумрак. Быки косились на вошедших, и круглые глаза животных отливали красным.

— Почему здесь так темно? — удивился Быков, который терпеть не мог снимать со вспышкой. — Можно открыть несколько ставень?

— Даже не думай! — торопливо произнес Мануэль. — Тут нельзя свет.

— Как это? Почему?

— Бык должен быть в темнота. Потом арена, солнце. Бык слепнуть.

— Слепнуть? — переспросил Быков, сердце которого упало.

— Да, — подтвердил Мануэль. — Мало-мало. Видеть только яркий пятна. Красный мулета[2]. — Он стал в позу матадора, взмахнув воображаемой тканью. — Такой хитрость. Иначе бык всегда побеждать.

Быков никогда не любил корриду, считая ее жестокой и нечестной забавой. Услышанное потрясло его. Он по-новому посмотрел на быков в тесных загонах. Все они были фактически обречены. У каждого имелось всего несколько шансов из тысячи, может быть, даже один. Несчастные животные!

— Зачем они бросаются на тореадоров? — мрачно спросил Быков, которому перехотелось фотографировать быков. — Стояли бы на месте. Тогда не было бы никакой корриды. Пусть бы их убивали, но без издевательств.

— Если бык не хотеть выбегать арена, его заставить, — сказал Мануэль. — Окурок в ухо. Копье сюда. — Мануэль хлопнул себя по ягодице. — Бык злиться. Не хотеть стоять на месте.

По проходу проехали двое босоногих мальчишек на фыркающих лошадях. Физиономии у детей были важные и довольные. Наверное, они представляли, как вырастут и станут убивать полуслепых быков, доведенных до бешенства угольком, тлеющим в ухе.

— Ты будешь снимать? — спросил Мануэль, недоуменно поглядывая на спутника.

Быков кивнул и, побродив между загонами, взял несколько крупных планов. Он надеялся, что ему удалось схватить выражение мрачной обреченности на бычьих мордах. Вот для кого коррида не была праздником. Животные знали, что скоро умрут, и заранее смирились с неизбежным. Страшная участь. Еще более страшная, чем у их рогатых собратьев, которых просто отправят на бойню.

— Куда теперь? — спросил Быков, закончив съемку.

— За мной, — сказал Мануэль, уверенно передвигаясь в темном лабиринте.

Они заглянули в большую комнату, где переодевались, переговаривались между собой и болтали по мобильникам участники боя.

— Познакомься, это Леонардо, — представил Мануэль сухого жилистого мужчину, сидящего на табурете в майке и обтягивающих панталонах.

Быков протянул руку. Раньше он видел матадоров только на картинках в интернете. Они носили золоченые камзолы, белые чулки, черные шляпы и выглядели настоящими героями. Во внешности Леонардо не было ничего героического. Больше всего он походил на тракториста или огородника, зачем-то обрядившегося в чересчур тесные лосины.

— Переведи, что я хочу щелкнуть его на память, — попросил Быков Мануэля и сделал несколько снимков, постаравшись передать поразившее его несоответствие между наружностью матадора и его нарядом.

Тем временем Мануэль рассказывал ему биографию Леонардо, перемежая речь экзотическими терминами: «бессериста»[3], «томар ла альтернатива»[4] и «трахе де лючес»[5]. Быков слушал невнимательно. Он уже представлял, как будут смотреться эти затемненные, контрастные портреты рядом с панорамными снимками самой корриды.

— Скоро начало? — спросил он, прислушиваясь к многотысячному реву снаружи, перемежаемому барабанной дробью и музыкальными каскадами фанфар.

Мануэль сунул Леонардо деньги и заторопился к выходу. Заплатив важному привратнику, перуанец провел Быкова на узенькую галерею, расположенную прямо над воротами для быков. Зрительские ряды были усеяны громко скандирующими и аплодирующими людьми. Все как на футбольных стадионах, где Быков бывал еще мальчишкой, пока не научился сторониться толпы. Сменив фильтр и объектив, он принялся фотографировать команду тореадоров, приветствующих публику. Увлекшись, Быков не сразу заметил, как на середину песчаного круга выбежал огромный бык, под атласной шкурой которого волнами перекатывались мышцы. В холке и крупе животного торчали бандерильи, не позволяющие ему спокойно оценить обстановку. Уловив какое-то движение на другой стороне площадки, бык потрусил туда, останавливаясь время от времени, чтобы поскрести копытом песок.

Встречал его не Леонардо, а какой-то другой тореадор, затянутый в короткую желтую курточку с серебристым шитьем. Перёд его панталон мужественно бугрился, икры ног были стройны и мускулисты. Сорвав с блестящей черной головы треуголку, тореадор помахал ею зрителям.

— Это Ренато, — сообщил Мануэль, возбужденно ерзая. — Долго лечиться госпиталь. Травма тяжелая. Грандо торро — большой бык.

— Как же он, слепой, нашел Ренато? — ворчливо спросил Быков, до сих пор не пришедший в себя после откровений об издевательствах над быками.

— Нюх. — Иллюстрируя сказанное, Мануэль шумно подышал носом. — Бык очень опасен. Даже слепой.

Что ж, глядя на арену, нельзя было не согласиться с этим утверждением. Бык являл собой воплощение неудержимой мощи. Ренато в сравнении с ним был все равно что подросток перед танком. Тем не менее он двигался навстречу быку танцующей походкой. Шагах в десяти Ренато что-то выкрикнул и широко распахнул красный плащ. Пару секунд бык оставался на месте, а потом, взбрыкнув задними ногами, ринулся вперед. Ренато вытянулся в струнку, гордо вскинув голову, и пропустил живую торпеду мимо себя. Бык ударил башкой в полу плаща и подбросил рогами материю, но тореадора не задел.

— Маленький тест, — прокомментировал