Учебник ангела

Если бы это был спектакль, то начало могло бы выглядеть примерно так: тёмный зал, пустая сцена, тусклый источник света где-то за кулисами.

Тишина…

Вдруг – звук мужских шагов. Не быстрых, но и не медленных. Как раз в темпе биения сердца: раз-два, раз-два, раз…

Звук шагов металлическим звоном разносится по залу.

За освещённым экраном, как в театре теней, возникает силуэт мужчины. Он приближается к источнику света. Его пропорции искажаются. Такими же искажёнными ложатся на экран тени стола и стула, компьютера, бутылки на столе.

Мужчина отхлебывает из бутылки, присев на угол стола. Потом медленно бесцельно обводит взглядом пространство вокруг себя. В его движениях – обреченность и усталость. Он ерошит волосы и ещё раз осматривается. На миг отходит от экрана, а затем возвращается с микрофонной стойкой в руках. Все так же не спеша подключает провод к компьютеру, настраивает уровень чувствительности на пульте (мы слышим его дыхание и шумы из зала, «вернувшиеся» к нам через колонки). Мужчина нажимает несколько клавиш на компьютере, и над сценой загорается лампа с красной надписью «Silence, please!».¹

Зрители невольно затаивают дыхание. Мы слышим звук скрипнувшей где-то половицы и женский голос из зала: «Тс-с-с-с!».

Прерывистое дыхание мужчины в микрофон…

И – выстрел…

Глава 1

Вспышка сероватого света очертила университетскую аудиторию.

– Помни, ты можешь только убеждать и направлять. Но решения принимает он. Все действия – только его действия, его свобода воли. Ты не можешь влиять на него никакими физическими способами.

Пожилой лысеющий мужчина направил пульт дистанционного управления на экран – и тот послушно свернулся под потолком. За экраном никого не оказалось.

Ошарашенный студент, насилу оторвав взгляд от места, где только что застрелился человек, в недоумении поглядел на Профессора, несколько раз моргнул, снова обвёл взглядом пустую аудиторию в поисках подсказки, и явно через силу произнёс:

– А почему нельзя… э-э-э… физически влиять?

Профессор заинтересованно взглянул на молодого человека.

– А что, знаешь как это сделать?

Студент призадумался, глубоко вздохнул и пожал плечами.

Понаблюдав за ним, Профессор слегка придвинулся и смягчил тон.

– Штука ведь не в том, чтобы сдерживаться изо всех сил и не прикасаться. Всё проще. У тебя это и не выйдет. – Профессор пожал плечами, как бы демонстрируя, что это элементарно. – Наша природа и природа людей – очень разные. Поэтому люди не ощущают наших прикосновений.

Студент выглядел озадаченным.

По лицу наставника скользнула тень улыбки.

– Смотри!

Профессор вытянул руку, и она беспрепятственно прошла сквозь студента. Затем, порывшись немного у парня в голове, Профессор извлек оттуда несколько металлических вопросительных знаков и со звоном бросил их на преподавательский стол.

– Вопросы есть?

Молодой человек, проследив за действиями Профессора, посмотрел на стол. На его лице появилось такое выражение, будто вдруг забыл что-то важное. Поколебавшись мгновение, он неуверенно ответил:

– Кажется, уже нет.

– Ну вот и хорошо, – Профессор излучал благодушие. – А теперь главное. Есть три дня и три условия. Условие первое: можно изменять свой внешний облик. Условие второе: можно вернуть время путём трансфера. Но только один раз. И условие третье: можно позвать на помощь меня. Тоже один раз. Запомнил?

Не успел студент кивнуть, как профессорская указка взметнулась в ту сторону, где только что висел экран.

– Если этот бедняга в течение трёх дней все равно – несмотря на твоё вмешательство – совершит самоубийство, то экзамен ты провалил: настоящим ангелом тебе уже никогда не стать. Это, надеюсь, ясно?

Студент неуверенно кивнул и потёр наморщенный лоб.

– Если же этот человек останется жить и примет жизнь такой, какая она есть, то уже через три дня я лично вручу тебе настоящие белые ангельские…

– Крылья?

– Какой ты старомодный! – Профессор аж прыснул – то ли от возмущения, то ли от смеха. – Туфли. Туфли, как у меня. Видишь?

Обувь и впрямь была вполне симпатичная, только изрядно потёртая.

– Хорошие туфли, Профессор.

Неуклюжесть комплимента была очевидна.

Профессор, наклонив голову в сторону, с ироничной улыбкой окинул студента взглядом, отчего по телу парня прошла холодящая волна.

Странное ощущение – смесь уныния и досады от собственной глупости – вдруг нахлынуло и поелозило в желудке чем-то металлическим, но на удивление быстро отступило.

– А ты откуда, говоришь, родом?

– Из Корджиба.

Взгляд Профессора просветлел.

– О, да мы почти соседи! Я из Тольверро, это буквально в трёх-четырёх световых годах. Слыхал?

Парень почему-то очень обрадовался:

– Конечно, Профессор!

– Ну что ж, земляк, желаю тебе удачи. Вот Учебник. Там всё написано.

Широко улыбающийся студент вдруг ощутил, что держит в руках пергаментный свиток с тяжёлыми сургучными печатями и обветшалыми краями, кое-где пригоревшими. От свитка густо разило то ли нафталином, то ли крысами. Профессор, не дав студенту опомниться, продолжил:

– Ну что ж, освобождай сознание – и вперёд, действуй! Да… Ещё одно. Постарайся не отклоняться от предписаний. – Тут он придвинулся вплотную к студенту, как бы намекая на некую глубокую мистическую связь, и негромко произнес: – Ведь даже мы, ангелы, поддаёмся искушениям. Что уж говорить об остальных?

Оба понимающе переглянулись. В улыбке Профессора было что-то по-щенячьи озорное.

– У тебя три дня. Земных дня.

Студент с энтузиазмом кивнул. А Профессор поднял палец:

– С этого момента ты уже не дух, а ангел, хоть и временный. Будь готов к тому, что тебе придётся ко многому привыкать прямо на ходу, можно сказать, прямо на практике. Нужно мыслить и действовать как ангел. Так что смотри, ничего не напутай.

– Не напутаю, Профессор. Спасибо!

Эти слова уже были произнесены в пустоту – ни Профессора, ни аудитории как ни бывало. Вопросы тоже отсутствовали. Зато появилось время хорошенько осмотреться и свыкнуться с новым статусом.

Надо сказать, молодой человек был довольно невзрачен. На вид лет двадцати пяти – двадцати восьми; светлые волосы, худощавая фигура без намёка на знакомство с турником. Еле заметная сутулость и мягкие непримечательные черты лица. Вот, в общем, всё, что можно было бы о нём сказать, не будь у него в руках свитка.

Эта штука ну никак не вязалась с обликом парня. Огромные пергаментные листы неведомого полиграфии формата были тщательно свернуты и перевязаны посередине красно-белой лентой с увесистым серебряным гербом. Кроме того, имелись ещё несколько печатей, по-видимому, скреплявших разные разделы текста. Но узнать, насколько это предположение соответствовало действительности, было не так-то просто. При любой попытке снять ленту листы начинали разъезжаться, рискуя разорваться под весом печатей.

Акробатические попытки развязать свиток выдавали в молодом человеке уникальное сочетание фантазёра и трудоголика.

Положение усложнялось тем, что вокруг была Пустота, так что ни положить, ни опереть свиток было не на что. В конце концов, удерживая свиток, как запелёнатого младенца, и орудуя то ногами, то зубами, а то и тем, и другим сразу, парень, наконец, снял опоясывающую красно-белую ленту. Свиток сразу взъерошился.

Оказалось, что каждая из трёх печатей скрепляет по разделу. Ещё несколько пируэтов – и студенту удалось прочесть их названия: «День первый», «День второй» и «День третий». Не сказать, чтоб уж очень изобретательно, но зато по сути.

Дальше нужно было выбирать: либо попробовать прочесть хоть страницу, удерживая весь свиток, либо сделать отчаянную попытку освободиться от двух неактуальных разделов и вплотную заняться «Днём первым».

Поколебавшись, студент остановился на последнем. Но осуществить это оказалось вовсе непросто. До того непросто, что в какой-то момент студент даже взмолился:

– Ну неужели нельзя было для Учебника формат поудобнее придумать?

Пустота, как водится, на неконкретные вопросы не отвечала.

Кое-как отделив два раздела, молодой человек понял, что теперь-то он в тупике: чтобы одновременно скручивать один свиток и читать другой, удерживая его в развёрнутом виде, ему требовалось ещё как минимум две руки.

Представив на мгновение, как со стороны могла выглядеть эта эквилибристика, парень негромко рассмеялся. А затем, побалансировав в неудобной позе, произнёс:

– Полежи пока так, сделай милость, – и позволил свитку зависнуть в Пустоте.

Страницы на удивление элегантно выполнили просьбу: приняли форму аккуратной стопки, а потом, виртуозно изогнувшись, скрутились в плотный свиток и перевязались лентой.

Молодой человек улыбнулся, ещё раз поглядев на оба свитка:

– Ну вот, не успел я прочесть и строчку, как ты меня уже чему-то научил. Спасибо, Учебник… А теперь давай так: ты станешь небольшим блокнотом, а я тебя за это положу в карман и буду всё время носить при себе. Как тебе такое?

Свиток мгновенно исчез, а на ладони студента оказался старенький потрепанный блокнот в кожаной обложке.

– А как насчет запаха? Может, что-то полегче, поприятнее?

На это блокнот не отреагировал.

Подождав с полминуты, парень разочарованно вздохнул и открыл Учебник:

«День первый»

Введите пароль

Да, именно так: «Введите пароль».

Какой пароль? Откуда пароль? И даже если знать этот пароль, то как и куда его ввести?

Повертев блокнот в руках и убедившись, что страницы – все, кроме первой – пусты, студент начал вслух подбирать:

– Ангел… Нет? Ладно. Учебник Ангела… Тоже нет? Э-э-э… Ну тогда, может, Экзамен?.. М-м-м… Вселенная? Ну, это, скажем, Жизнь? Смерть?.. Закон? Равновесие?..

Молодого человека явно тянуло на философию.

Из пространства возник стул. Парень нисколько не удивился и сел. По-видимому, пространство подсказывало ему, что, мол, долго гадать будешь, очень долго.

– Свет? Тьма?.. Космос? Миропорядок?.. Сознание? Ну, может, Дух?

Когда все возвышенные термины, которые лезли в голову, были названы, молодого человека обуяла вязкая тоска. Страницы, сколько их не листай, оставались чисты, как совесть новорожденного.

«Забавно, – подумал студент, – ведь всё, буквально всё, о чем я мечтал всю свою жизнь, сегодня сбылось. Меня приняли в Школу, я получил задание, у меня в руках Учебник. Кажется – бери и работай. Так нет!»

Парень поднялся со стула, нервно прошёлся и решительным тоном обратился к кому-то, чеканя каждое слово:

– Через три дня я, простой дух, могу стать настоящим ангелом. И неужели мне помешает… пароль? Просто пароль! Нет, ребята, не на того напали. А ну-ка, дайте мне словарь. Я пройду все слова от «А» до «Я», даже если для этого понадобятся все три дня.

На стуле возник толстенный свиток с синей лентой.

– Э-э-э… нет, в виде книги. Oxford Press², пожалуйста.

Словарь послушно принял желаемую форму.

– Вот это мне уже начинает нравиться, – улыбнулся студент, потёр руки и несколько отстранённо глянул в сторону книги.

– Словарь… Нет, «словарь» было. Стул.

Пространство наполнилось таким невыносимым скрипом, что хотелось сунуть голову под воду. Не иначе как кто-то пытался отпереть огромную дверь заброшенного собора. Это сама по себе перелистнулась страница блокнота.

– «Стул». Кто бы мог подумать? – хихикнул студент, сел и с почтением стал разбирать мелкие готические письмена:

Вам надлежит увидеть связи,

найти объект, себя и имя,

и будет голос пусть услышан,

и будет путь определён.

И ни одной буквой больше.

Студент прочитал текст четырежды. Подумал – и прочитал ещё раз. Поколебался немного:

– А можно не так туманно? Хотелось бы какого-то пояснения. Или намёка. Ну хоть одного. Пожалуйста.

Учебник не реагировал.

«А, наверное, опять пароль требует», – мелькнула мысль.

– Стул!

Раздался ужасающий скрип, а затем – звук тяжелой захлопнувшейся двери. Блокнот закрылся, напоследок изрыгнув клуб нафталиновой пыли.

Глава 2

Когда Джефф вошел в студию, Глэдис ещё не было.

Опаздывать всюду как минимум на полчаса было её традицией – нерушимой многолетней традицией, установившейся ещё в далёкие годы её популярности. Карьера королевы блюза несколько поугасла, но сама экс-дива, по-видимому, пребывала в состоянии затяжного послевкусия и привычкам своим изменять не собиралась.

– Твой кофе, Джефф, – Кейти протянула Джеффу чашку и присела на край стола.

– Спасибо, Кейти. Как провела выходные?

– Отлично, спасибо. Ты?

– Нормально. Что у нас нового?

– Звонили из «Трибьюн»³. Хотят услышать твои комментарии по поводу подготовки к «Best Voice»⁴.

– Что ты им сказала?

– Чтобы прислали вопросы по почте.

– Умница. Ответишь сама. Что ещё?

– На MTV в ротацию запустили «Come To Me»⁵.

Джефф неопределённо промычал. Кейти зачла это в качестве ответа и продолжила:

– «Billboard»⁶ включил «Dance With A Fire»⁷ в чарт⁸.

– В какой?

– В топ-40.

Джефф насупился.

– Надо бы Роба подключить с его ребятами, чтобы немного по интернету пошуршали, набросали комментов и ссылок. Топ-40 – это несерьёзно. А что на первой позиции?

– «Never Fly Again»⁹.

– Эта грусть? Да куда они там все смотрят?.. Ну, нет… Нормальные композиторы перевелись, что ли? Кстати, как ты?

– Вчера какой-то нью-эйдж¹⁰ написался. Вот думаю, что теперь с аранжировкой делать.

Джефф состроил рожу.

– И не надоедает тебе каждый день в новом стиле писать? Может, определишься, наконец?

Кейти усмехнулась и развела руками.

– Знаешь, Джефф, я слышу музыку сразу готовой, будто на концерте. Поверь, в этот момент меньше всего думаешь о том, какой это стиль.

– А кто, по-твоему, об этом должен думать?

Кейти опустила глаза. Джефф отхлебнул кофе и искоса глянул на помощницу.

– Помнится, я тебя не о музыке, а о личной жизни спрашивал.

Кейти криво ухмыльнулась.

– Твоя студия и моя личная жизнь – понятия несовместимые.

Джефф прыснул и сделал ещё глоток.

– Ладно, ладно, что ещё?

Кейти вздохнула, обвела Джеффа ироничным взглядом и вернулась к длинному списку заметок.

– Звонили из «Кинсли Букинг Менеджмент» насчёт гастролей Нео и «Сорвиголов». Когда вас соединить?

– Давай отложим все переговоры на четверг, а пока разберёмся с «Best Voice». В «Мэриэн Мюзик Холле» подтвердили получение райдера¹¹?

– Да, Джефф.

– И как?

В глазах Кейти мелькнула насмешливая искра.

– Говорят, что ты зажрался.

Джефф весело хмыкнул.

– Тогда пусть пригласят кого-нибудь побюджетнее. Почему бы, скажем, Гордону МакФауэллу или Джорджу Силу за пультом не посидеть? На мне свет клином сошёлся, что ли?

– Они говорят, что ты единственный саунд-продюсер, который работает не только со сценой, но и со звуками зала. Что только ты можешь в прямом эфире заставить звучать аплодисменты десятка зрителей, как овации целого стадиона.

– Но им-то это зачем? Ведь на конкурсе и так будет куча публики: родители, бабушки, соседи, друзья, собаки и хомячки конкурсантов. Фанов – выше крыши!

– И всё же они хотят, чтобы работал именно ты. Но не желают переплачивать втрое и хотят получить скидку с условием, что тебя будут освещать все аккредитованные СМИ.

Джефф задумчиво почесал затылок.

– Все вокруг будто с ума посходили. Дети пиара. Напиши Робу и его ребятам, что я доволен их работой.

– Хорошо.

– Что ещё?

– Сэди Грэй едет в тур и спрашивает, не составишь ли ты ему компанию.

Джефф оживился.

– О, Сэди – это хорошо. Он отличный малый. Только пьёт много.

– Да ты тоже много пьёшь.

Тон у помощницы был шутливый, но фраза всё равно Джеффу не понравилась. Он смерил Кейти оценивающим взором:

– Мала ты ещё, чтоб морали мне читать.

«Ты потерял равновесие». – Это прозвучало очень громко и как будто отовсюду одновременно. Джефф огляделся.

– Сэм, не балуйся с микрофонами.

– Сэм курит.

– Ладно, тогда что это было?

– Что, Джефф?

– Ну, это – «ты потерял равновесие»?

Кейти с недоумением посмотрела на босса, а потом широко улыбнулась:

– Я же говорю – ты слишком много пьёшь.

Джефф шутливо парировал:.

– Так, марш работать, моралистка!

Кейти спрыгнула со стола и села за микшерный пульт, изобразив максимум рвения к работе. Потом лукаво глянула в сторону Джеффа, ожидая поймать его смеющийся взгляд. Но Джефф стоял вполоборота к ней и всматривался в темноту по ту сторону большого студийного окна, ведущего в комнату для записи.

– Идёт. Только что видел её машину у входа, – Сэм не спеша вплыл в студию, распространяя запах сигарет и выпитого накануне пива.

Его волосы были в меру всклокочены, а извечная черная футболка – слегка примята. На запястье красовался кожаный браслет. Свой образ представителя богемы Сэм отрабатывал до малейших деталей.

Ни на кого не глядя, он прихватил пару шнуров и снова вышел. А через мгновение появился по ту сторону стекла, в комнате для записи, зажег там свет и начал сосредоточенно устанавливать микрофон.

«Ты потерял равновесие, Джефф», – громогласно повторилось снова. И на сей раз Джефф отчетливо видел, что Сэм тут ни при чём.

Джефф бросил беглый взгляд в сторону аппаратуры. Она была выключена. Как, впрочем, и в прошлый раз.

Тут у Джеффа совершенно неожиданно мелькнула мысль, что умереть в сорок четыре – не так уже и плохо, а даже, в общем, естественно. На удивление, это не вызвало ни грусти, ни внутреннего сопротивления.

«Больше не нужно будет играть перед окружающими себя самого, – подумалось ему. – Пусть если через двадцать лет кто-то и вспомнит обо мне, то это будет связано с моей музыкой, а не с тем, сколько я пью, во что одеваюсь или на сколько опаздываю».

Глэдис задержалась ровно на тридцать минут. А ведь лет десять назад она могла позволить себе этого не делать.

Звучала она, как всегда, шикарно. В её голосе были глубина и сила, нежность и необузданность. Одну и ту же фразу она никогда не пела одинаково: игра смысла, игра ощущений и оттенков – в этом она была настоящий мастер.

То же касалось и её характера – она виртуозно умела обработать любого, кто был ей нужен, – столько воображения и целеустремленности, что Джефф порой задумывался: а что она делает, когда не поёт и не интригует? Здравый смысл подсказывал: спит. Но кому-кому, а Джеффу точно было известно, что постель Глэдис – это её вторая сцена, которая, к слову, в последнее время всё больше превращалась в первую.

– Ты великолепна.

– Спасибо, милый. Это все благодаря йоге и зелёному чаю. Я в таком тонусе! Паваротти всегда пил зелёный чай перед выступлением, я тебе говорила?

– Хочешь послушать дубли?

– Давай. У меня ещё минут двадцать до интервью. Можно и послушать.

Глэдис раскинулась на кожаном