Конец света

От автора

Роман «Конец света» был написан «в далёком» 1998 году. Фактически это была первая моя относительно крупная вещь. Первая и едва ли не единственная неопубликованная – всё остальное печатали достаточно быстро и без особых вопросов. А с этой вещью что-то не сложилось. Уж как я её только не переделывал – вспомнить страшно. Начиная от выбрасывания сомнительных сцен и заканчивая дописыванием каких-то аллюзий на сейчас уже смутно вспоминаемые события и людей. Но всё было тщетно. К тому же, от переделок она явно не становилась лучше.

Однако польза и опыт от всех этих переделок оказались для меня огромными. А именно: Не следует каждое замечание редакторов, друзей и бетта-тестеров воспринимать, как призыв к действию. Потому что одному не нравится одно, другому – другое. И если выкинуть из рукописи всё, что не нравится кому-то, то там не останется ничего, что нравилось бы тебе. Вот примерно так.

Лет пятнадцать назад я махнул рукой и выложил сокращённый и «улучшенный» вариант романа на Самиздат, в свободный доступ. Если не ошибаюсь, оттуда он расползся по сети, но не очень широко.

Шесть лет назад, закрывая свой раздел на Самиздате, я с удивлением обнаружил, что текст этот, оказывается, сделался довольно посещаем. Но на тот момент мне было не до него, так что никаких телодвижений в связи с этим я совершать не стал.

А недавно мне вдруг стало интересно, действительно ли настолько ужасен этот роман, что его ни один издатель не хотел брать? Откопал, перечитал... хм... знаете, не самое плохое из того, чем потчуют читателя. То есть, я имею в виду первоначальный вариант рукописи, конечно.

Разумеется, когда я это всё перечитывал, удержаться от правок было сложно. В результате теперь можно смело сказать, что этот текст значительно отличается от того, который вы могли видеть в сети. Конечно, не совершенно новый мой роман, но... как бы сказать?.. его изрядно обновлённый (процентов на двадцать, если говорить об увеличении объёма, а о правках – вообще фиг его знает, насколько там) самый первый вариант – так, что ли? Хотя основную мысль я, разумеется, сохранил. Название у романа, конечно же, совершенно дурное, но я оставил и его; всё-таки именно под этим названием вы могли видеть в сети его предыдущую редакцию.

Надеюсь, новая редакция вам понравится.

Игорь Ревва.

Часть первая

Константин Самарский

— 1 —

Костя вставил в пишущую машинку лист чистой бумаги и откинулся на спинку стула. Взгляд его, упёршийся в противоположную стену, был пустым и ничего не выражающим. Объяснение этому существовало очень простое, но не очень приятное: в голове у Кости не было ни одной мысли. То есть, не то, чтобы ни одной дельной мысли, а ВООБЩЕ ни одной! Словно какой-то старательный дворник аккуратно подмёл все уголки и извилины его мозга, выкинув заодно с мусором и всё то, что могло бы ещё пригодиться. Возможно, что дворник этот даже прошёлся там пылесосом, дабы чего не упустить.

Костя тяжело вздохнул и потянулся за пачкой сигарет. Надо же было хоть чем-то себя занять, если всё равно ничего путного на ум не приходит. Он вдруг вспомнил слова одного своего знакомого писателя, который говорил о том, что со временем наступает момент, когда фантазия уже выдыхается и для её активизации возникает необходимость в различных стимуляторах. Причём, писатель тот почему-то считал, что начинается всё с обычных сигарет. Вот так, наверное, это и происходит, мрачно подумал Костя. Сигареты, потом водка, потом ещё что-нибудь покрепче... Для стимулирования фантазии... А диагноз один – исписался. К этому рано или поздно приходят все писатели, но далеко не все способны это признать, даже перед самим собой. Они будут продолжать километрами гнать чушь, лепя продолжения когда-то, может быть, удавшегося романа; они будут воскрешать убитых героев и рассказывать истории их детей, внуков и правнуков; они будут, подобно цирковым лошадям, бегать по кругу, всё больше и больше вытаптывая всё, что им когда-то удалось. И поползут бесконечные уже названия с двоеточиями и пояснениями после них: «Начало», «Возвращается», «Второе пришествие» или даже третье, четвёртое, пятое...

Вообще точка – один из величайших знаков препинания. А двоеточие и многоточие – вообще супер. Не говоря уже о точках, вставляемых после каждой буквы названия – совсем как погадки в веренице уныло плетущихся баранов, такие же однообразные и так же тоскливо воняющие свалявшейся шерстью...

Кстати, у меня в последней повести тот крутой десантник так и остался в подвешенном состоянии. Как-то я его там нехорошо оставил – в плену, хотя и тупому понятно, что он выберется. Может быть, и мне тоже – двоеточие, а потом в кавычках «Освобождение». Или даже после двоеточия можно вообще: «Освобождение. Новый виток. Месть (начало)...»

Костя нехорошо усмехнулся. Неужели он действительно исписался?! Да нет, вряд ли. Иначе он бы так не шутил. Если хорошенько подумать, то он вполне ещё способен увлечь читателя, увести его за собой... если хорошенько подумать. Только вот думать-то как раз и неохота.

Конечно же, Костя на самом деле так совсем не считал. И любому, осмелившемуся сказать подобное, он рассмеялся бы в лицо. И никакие стимуляторы ему не были нужны, он и без них прекрасно обходится. Да и сигареты здесь совершенно ни при чём – в обычные дни он совершенно спокойно выкуривал по пачке в день. Просто у Кости наступила хандра. А причина её в том, что рукопись новой книги вот уже две недели не увеличивается ни на одно слово. И именно потому, что ему не хочется повторяться, не хочется гнать листами все эти сериалы, перемалывать отработанную уже руду в поисках случайно затерявшейся крупицы золота. Куда как легче начать долбить новый шурф.

Вообще-то, это у него была первая в жизни пробуксовка в работе. И сам факт её наличия очень сильно расстраивал Костю. Раньше у него всегда возникали нужные мысли, фразы и образы, стоило ему только сесть за свою пишущую машинку. А чаще всего это происходило ещё по пути к рабочему столу, ещё до того, как руки его касались потёртых клавиш или остро отточенного карандаша. Он уже начинал видеть своих героев, слышать их голоса, понимать и чувствовать всё то, что они сами понимали и чувствовали. И нужные слова всегда сами собой находились, складывались в строки, страницы и книги.

Давно уже прошло то время, когда Костя наивно полагал, будто книги его могут что-либо изменить в этом мире. Сегодня он гораздо трезвее относился и к жизни, и к своей работе, чем, например, лет пять назад. Теперь он, скорее, придерживался точки зрения одного из героев Стругацких:

«...общество изменяют не литературой, а реформами и пулемётами... Литература в лучшем случае показывает, в кого надо стрелять или что нуждается в изменении...»

Впрочем, со второй частью Костя категорически не был согласен. Литература, показывающая в кого надо стрелять – это страшно. Да, собственно, и литературой-то её называть как-то стыдно. А пользы от литературы, указывающей на то, что нуждается в изменении, Костя в своей жизни как-то не видел. Не повезло просто. Вот возьмём, например, блядь. Не в том смысле, что пойдём по блядям, а именно для примера. Ну, взяли мы её и принялись описывать, что там с ней делаем и как. Или хотя бы расскажем, как она раздевается, как бессовестно и похабно шутит, как сальненько хихикает при этом. Опишем, как она расстёгивает джинсы – медленно, не торопясь, обнажая ниже под ними чёрную полоску кружевных трусиков, которые становятся целиком видны чуть позже, когда плотная грубая ткань уже освободила от своих объятий крепкие загорелые ноги, легла возле них, чтобы не так холодно было босым ногам ступать на пол. А выше – уже поползла вверх майка, оголяя крепкие груди с темнеющими упругими горошинами сосков... или не горошинами, или, может быть, цилиндриками?..

Чаще всего соски описывают именно так – цилиндрики или горошины. Тёмные и упругие. Как спелые вишенки – о!.. что-то новое!.. Косте, натолкнувшись на подобные описания, всегда очень хотелось пóшло съязвить насчёт бобов и кубиков, но врождённое уважение к женскому полу его удерживало. Но мы немного отвлеклись от основной мысли, вернёмся к нашим блядям...

Прочитает читатель такое вот, да ещё с описанием половых извращений, вкупе со всеми, вытекающими оттуда (пардон за каламбур) подробностями, и – что? Вот прямо сейчас проснётся в его душе горячее желание наставить женщину на путь истинный. Или негодование её беспорядочными половыми связями. И он мгновенно захочет объяснить ей, что глупо так растрачивать свои эмоции и любовь, что лучше ей, создать крепкую семью, любить мужа, растить детей, окончить техникум, стать мотористкой-швеёй, поддержать президента, вступить в партию и сидеть всю жизнь, как дура, без подарков...

Да нет, конечно, куда там... Трахнуть он её захочет, особенно если вкусно всё написано. Кто тут к бляди крайний? Вы? Я за вами буду... Вот вам и всё влияние литературы, показывающей, что нуждается в изменении.

Литература должна развлекать, а не поучать; и без того в мире до хрена учителей. Чтение, как и любой другой оплаченный потребителем процесс, должно доставлять удовольствие, а не раздражение осознанием собственной тупости. Люди хотят отвлечься от каждодневных проблем, уйти хоть на время в какой-то иной, более приятный мир. А литература должна (да нет, просто ОБЯЗАНА!!!) предоставлять им такую возможность. И его книги служили тому наглядным примером.

Костя особенно-то и не старался поразить воображение читателей чем-нибудь этаким. Это получалось у него как-то само собой. Хотя его и знали, как автора романов ужасов, он всячески пытался избегать внешних эффектов, кровавых кишок и изнасилованных вампирами несовершеннолетних зомби. Впрочем, надо признаться, вампиры в его романах были тоже не такой уж большой редкостью. Однако, всех этих вампиров, насильников, убийц и маньяков (то есть главных героев Костиных рассказов) почему-то бывало жалко. Жалость у читателя вызывали именно они, а не их жертвы. Один Костин знакомый – очень религиозный и не очень умный человек – даже укорял его за связь с дьяволом. Мол, такие чувства к тёмным силам невозможно вызвать без участия оного. Так прямо и сказал, сука: «Оного!..» Поелику сие чего-то там ещё, да...

Сам-то Костя религиозным человеком не был. Верующим – да, может быть, но не религиозным. То есть, это как электричество – вроде бы оно и есть, и вроде бы даже током стукнуть может, но вот в шалаше на необитаемом острове толку и вреда от него как-то маловато. Костя говорил, что верит (или даже и правда верил), что Бог есть, как есть и Сатана. Но они есть где-то там, за пределами его жизни. А если они иногда и вмешиваются в ход событий, то повлиять Костя на это не может, значит, и переживать (и даже думать) по этому поводу не стоит. Чего себе голову морочить?! Лучше книжки пиши, пока тебя люди читают.

И он писал.

Со временем сообщения в местных (вначале в местных, а после и в столичных) газетах о том, что «в продаже новая книга Константина Самарского!!!» (с тремя восклицательными знаками, да), стало обеспечивать книжным магазинам довольно приличный наплыв покупателей. Это, конечно, не Кинг, но брать будут. И весьма охотно.

Вероятно, это происходило потому, что в глубине души Костя по-прежнему смотрел на написание книг, как на творчество, а не как на работу. Говорить он, конечно же, мог что угодно, но относился к своим книгам именно как к творчеству. Вообще в среде писателей практикуется некий налёт цинизма и пренебрежения к тому, что они делают. Но вряд ли кто-то, кроме самых разочаровавшихся в себе или понявших наконец-то свою бездарность, способен всерьёз называть свои вещи «писаниной» или воспринимать их, как обычную работу, типа заколачивания гвоздей или сенокоса. Во всяком случае, Костя в их число не входил.

Он мог писать даже зная, что его вещь никогда не будет напечатана. Сам процесс написания доставлял ему огромное (почти физическое) наслаждение. То ли у него просто не получалось иначе, то ли прав был его друг – Сергей Ольхов – утверждавший, что Костя бежит из этого мира в свой, придуманный. Косте и правда было не очень уютно в этом мире. И поэтому он создавал свои собственные миры, где всё текло только так, как ему самому хотелось.

Когда Костя задумывал новую книгу, он долго привыкал к её персонажам, влезал в душу каждого своего героя, изо всех сил пытаясь понять, что же тот чувствует. Иногда это ему удавалось даже чересчур хорошо. Например, однажды он писал какой-то детективный ужастик о маньяке, убивавшем курильщиков. И попытался искусственно вызвать в себе такую же ненависть к курящему человеку. Постепенно он совершенно серьёзно проникся мыслью о том, что все эти люди, нюхающие дым от завёрнутой в бумагу сухой травы, не имеют права на жизнь, ибо своими действиями отравляют не только себя, но и окружающих. И их всех надо уничтожать как бешеных собак, которых можно излечить только одним способом – пулей в лоб или ножом по горлу...

После этой книги Костя почти месяц не курил – не мог. Настолько сильно в него самого въелось отвращение к табаку. Но постепенно всё вернулось на круги своя, и он опять вошёл в свой, привычный для него образ жизни. Или в образ жизни другого своего героя...

Очень трудно бывало сбросить, покинуть маску персонажа книги, оставить её и начать жить так, как прежде. Косте это удавалось, но с большим трудом. Он СЛИШКОМ глубоко входил в придуманный им образ. А может быть, именно поэтому его книги и пользовались успехом?

Костя усмехнулся, вспомнив газетные статьи, где его называли «мастером романов ужасов», «русским Кингом» или «новым Лавкрафтом». Да, уж... Кинг-Лавкрафт... У них-то уж наверняка не бывало подобных пробуксовок в работе... А эпитетом этим Костя был обязан своему другу и бывшему коллеге по работе, журналисту Сергею Ольхову. Вот уж удружил, называется! Но Сергея тогда как раз уволили из «Приморского бульвара» и он только-только устроился в другую газету. А поскольку Костя, мягко говоря, не очень охотно шёл на контакт с прессой, Сергей оказался единственным журналистом, кому хоть что-то удавалось у него выведать. Ну и, естественно, растрезвонить по всему городу. Надо отдать должное, Сергей никогда не переходил границ дозволенного, старался избегать опасных моментов в интервью и вообще, вёл себя как порядочный человек. Костя в шутку называл Сергея «акулёнком пера», поскольку для настоящей акулы у того не хватало яростной любви к скандалам. А на то, что Сергей обзывал его всякими словами, типа «русского Кинга», Костя просто не обращал внимания. Понимал – работа такая. Журналист в маленьком заштатном городишке, где нет ни политических интриг, ни громких криминальных дел (к счастью) – на ком же ему ещё паразитировать-то, как не на своём старом приятеле?! Это Костя считал нормальным. Костя не был тщеславным человеком. Он был просто писателем, пишущим романы ужасов.

И вот теперь этот самый «русский Кинг», Константин Самарский, мастер романов ужасов, автор многих книг, не мог родить и нескольких связанных между собой слов, которые не вызывали бы отвращения у него самого. А ведь поначалу ему казалось, что роман может получиться очень даже неплохим. И уж, во всяком случае, достаточно страшным для того, чтобы лишить сна поклонников его таланта.

А может быть, всё дело было просто в неудачном выборе места действия? Может быть, надо было избрать какой-нибудь определённый, реально существующий город в качестве арены разворачивающихся событий? Пусть даже и не Москва или Петербург, а что-нибудь попроще, какой-нибудь маленький захолустный городок, вроде его родного Виденьска. Можно, конечно, и придумать такой городок. Даже карту нарисовать можно – многие, кстати, именно так и делают. И названия улиц, и адреса можно придумать такие же провинциальные, как у самого Кости, например – Старорусская, пятнадцать. Чем плохо? Но лучше бы, всё-таки, чтобы город был узнаваемым.

Костя выглянул в окно и встретился взглядом с голубем, удивлённо наблюдавшим за ним с подоконника. Нет, подумал Костя. Наш Виденьск для этого не годиться. Невозможно себе представить конец света так, как его хотелось бы описать, если дело происходит в Виденьске. Размах не тот. Всего полмиллиона жителей... Ни тебе настоящего кошмара, ни настоящей паники... А необходимое количество покрытых слизью кровожадных инопланетных монстров вообще может в Виденьске просто-напросто не поместиться. Да и при той скорости уничтожения населения, которую обычно набирал Костя, эти полмиллиона жителей закончатся к сороковой странице...

— Ты как считаешь? – спросил Костя у голубя.

Голубь склонил свою головку набок, как бы соглашаясь с тем, что, мол, да, размах, конечно же, не тот. Но, как выглядит Нью-Йорк, например, ты всё равно не знаешь... А как выглядит Москва... Ну, положим, Арбат ты себе хорошо представляешь, Ордынку тоже... Красную площадь там... ГУМ... А вот описать конец света в этом пространстве у тебя не выйдет. Слишком давно ты там не был, вот что. Уже годика четыре, не меньше. Сидишь себе в своём захолустье, писатель хренов. Нет, чтобы поездить, посмотреть мир, ту же Москву хотя бы. Может быть, и Арбат-то уже не такой. Может быть, и Арбата-то уже давно нет! Вон, что в мире творится-то! Да и вообще, плюнь ты на этот роман! Ну какая тебе разница, что там произойдёт, когда наступит конец света? Сходи-ка ты лучше на пляж. Или в ресторан, например... Отдохни... Пусть лошадь думает – у неё башка большая. А потом уже напишешь что-нибудь... Этакое!.. Про инопланетян, например... Как мы, Земляне, их победим в честном бою. Знаешь, какие эти инопланетяне кровожадные? Знаешь, как они людей любят есть? О-о-о!!! Кошмар!!! А конец света – это уже несколько банально. Перед наступлением двухтысячного – ещё ничего было, удалось бы людей попугать, а сейчас?! Не актуально уже.

А и верно, решил Костя. Отдохну-ка я пару дней. Может быть, поможет... Может быть, ко мне придут более удачные мысли... И вообще, действительно!.. Зря я взялся за такую тему как конец света. Мало того, что название абсолютно идиотское, так и сколько уже бумаги измарали под это дело, что подумать страшно. И никто же ни на йоту не угадал, что произойдёт, когда он наступит. Да и КАК вообще этот самый конец света будет ВЫГЛЯДЕТЬ!!!

Костя уже совсем собрался было встать из-за стола и отправиться куда-нибудь погулять, как в голове его словно молния сверкнула. Он даже застыл, ошарашенный внезапно пришедшей мыслью. Костя будто бы воочию увидел первую строчку, которая шла сразу вслед за названием. Первую строчку в длинной веренице сладостно возникающих фраз. И он мгновенно решил для себя, что события эти будут разворачиваться в Нью-Йорке.

(В Нью-Йорке?!)

Именно! Именно там!!!

Да, он не знает, как выглядит Нью-Йорк, но вряд ли кто-нибудь из его читателей сможет об этом догадаться. Потому, что главное тут будет – не город. Главное – герой. Герой его новой книги. И тут же Костя понял, ктó будет его главным героем. И каким он будет. И придумал ему имя. Пусть и иностранное, но то, которое должно быть именно у этого героя.

Джон Рассел. Писатель Джон Рассел...

— 2 —

Джон Рассел сохранил написанный текст, облегчённо вздохнул и откинулся на спинку стула, чтобы собраться с мыслями. Взгляд Джона упал на книжную полку над рабочим столом, где аккуратно выстроилась шеренга его книг в ярких красочных обложках. Джон подумал, что его новый роман выйдет чертовски хорошим. Лучшим из того, что он до сих пор написал. Хотя его предыдущие книги и были с восторгом встречены читателями, но последняя должна будет все их превзойти. Название, правда, не совсем удачное – «Конец света». Можно даже сказать, банальное и избитое название. Впрочем, уже само имя Джона Рассела значило для читателей гораздо больше...

По правде говоря, Джон Рассел не совсем понимал, почему его книги пользуются успехом. Не скрываясь и не особо маскируясь, он просто тасовал несколько испытанных и апробированных сюжетов, складывая их, словно кусочки паззла, то так, то этак. Однако читатели этого упорно не хотели замечать. И ещё более Джона удивляла любовь читателей к придуманным им ужасам. Неужели в реальной жизни им ужасов недоставало? Всех этих войн, террористов, угоняющих самолёты, всех этих маньяков и убийц, нелегалов и наркоманов, воров и насильников, да и просто – обычной и каждодневной человеческой подлости! Неужели мало?! И неужели один реальный психопат с пистолетом менее страшен, чем четыре воображаемых транспортных инопланетных корабля, гружённых вооружёнными монстрами?! Конечно, Джон был далёк от мнения высокоучённых профессоров, считающих, что все должны писать, как Фолкнер или По. Он довольствовался тем, что пишет так, как пишет. И тем, что его книги неплохо покупаются. Приготовленные им блюда далеко не всегда отвечали высоким литературным вкусам. Но если уж читателям так этого хочется – кушайте на здоровье! Повар и дальше готов печь эти пироги!..

Поначалу Джон намеревался просто накормить своих читателей очередным описанием вселенского катаклизма, обрушившегося на Землю. Со всеми его страхами и ужасами; с потоками крови и полчищами покрытых слизью монстров, пожирающих маленьких детей и насилующих невинных подростков. С героической, но безрезультатной обороной, организованной нашими Армией, Авиацией, Флотом, Президентом и, естественно, Простыми Честными Американскими Парнями и Девушками. Но потом Джон всё более и более увлёкся поступками и мыслями этих самых Простых Американских Парней и Девушек, ставших свидетелями происходящего безобразия. И неожиданно его повествование свернуло совсем в иную сторону. В тёмные закоулки человеческих страстей и страхов; рухнувших надежд и несбывшихся мечтаний. И Простые и Честные Американские Парни и Девушки начали вдруг вытворять такое, что сами монстры уже недоумённо поглядывали на происходящее вокруг. И скоро все эти плотоядные инопланетяне как-то незаметно, сами собой, сошли на нет. То ли быстренько погрузились на свои дурацкие корабли и убрались восвояси, чтобы их тут под горячую руку не изнасиловали и не убили, то ли просто померли от изумления и страха...

А затем Джона озарила мысль, показавшаяся ему в тот момент довольно удачной. Он вспомнил, как однажды в сквере ему случайно довелось присутствовать на каком-то собрании. Хотя слово «собрание» было бы здесь не совсем точным. Просто какой-то очередной «пророк» из какой-то религиозной секты с труднопроизносимым названием, опять предвещал скорый конец света. И вокруг него собрались любопытствующие прохожие, которым настолько нечего было делать, что они готовы были слушать его или кого другого даже в том случае, начни он рассказывать о способах применения туалетной бумаги.

Но не это поразило тогда Джона. Его вдруг кольнула мысль, что сам он почему-то верит всем этим глупостям. Действительно ВЕРИТ!

Несмотря на произносимые банальности, речь выступающего показалась ему в тот момент настолько убедительной, что не поверить Джон просто не смог. Потом, к счастью, это минутное наваждение исчезло, но Джон долго ещё подозревал, что тот «пророк» был, наверное, каким-нибудь скрытым экстрасенсом. Пусть и слабеньким, но экстрасенсом, обладающим даром внушения или даже гипноза. И теперь Джон подумал, что случилось бы, прорвись такой вот оратор, к примеру, на телевидение? Ведь, возможно, очень и очень многие ему тоже поверят. А поверив, начнут поступать так, как им подскажет душа (или что там у них вместо неё находится?) в свете предоставленной информации. И тогда...

Так родился новый сюжет романа, в котором все ужасы вселенской катастрофы были созданы руками самих же людей. И