Противоречия любви. Часть вторая

Противоречия любви. Часть вторая

Автор Ka Lip

Глава 19

Лучик солнца ласкал лицо и, проникая под сомкнутые веки, заставлял жмуриться. Дара проснулась, чувствуя, что солнышко своими лучами будит ее. Она улыбнулась и, приподняв обнимающую ее руку Гера, выскользнула из кровати.

Вкусный запах еды разбудил Гера. Он еще раз втянул в себя аромат, пропитавший воздух. Его организм требовал пищи. Он приподнялся. Цыганка суетилась у плиты.

– Я поесть приготовила, – увидев, что Гер проснулся, сказала Дара.

Встав рано утром, Дара привела себя в порядок, а потом еще раз обследовала содержимое шкафчиков. Она нашла гречку, пару луковиц и банку тушенки. Это была удача. Сварив гречку, она обжарила лук на жире из банки тушенки, потом тушенку перемешала с гречкой и затем всё это обжарила на сковородке.

Когда Гер вернулся со двора, на столе стояла аппетитно пахнущая тарелка с завтраком. Он сел, вдохнул аромат еды и понял, что зверски голоден. Дара стояла поодаль и смотрела, как он ест.

– А ты что, есть не хочешь? – жадно прожевывая гречку, спросил Гер.

– Мне нельзя за стол... пока ты ешь.

– Глупости всё это! – Гер вспомнил ее цыганские заморочки обо всём. – Хорошо, а если я тебе прикажу сесть за стол и есть?

– Тогда я подчинюсь.

– Садись и ешь!

Видя, как девушка смиренно присела на стул напротив него и положила себе еды, Гер усмехнулся. Он, конечно, ценил, когда его слушались, но не настолько же. Это уже переходит все грани разумного. С другой стороны, это неплохо, когда тебя так твоя женщина слушается. Глупая фраза о том, что она «его женщина», промелькнула в сознании. Он вспомнил их ночь. Ему казалось, что всё происходящее было нереальным. Ему вообще казалось, что она опоила его чем-то, и ему всё привиделось. Хотя нет, его организм говорил, что это было. Только что? Ее древний ритуальный танец на его бедрах... свет луны, волосы-змеи и непонятные ему слова. Бред! Всё это бред. Он разумный, взрослый, современный человек, живущий в рациональном мире, и он не верит всей этой хиромантии!

– У тебя есть деньги? – ее голос вернул его в действительность. – Нужно оставить этим людям... мы их еду съели.

Смысл слов дошел до Гера. Он дотянулся до пиджака и, достав деньги, даже не смотря сколько, положил их на стол. Дара взяла их и, тоже не смотря сколько, открыла шкафчик и положила их под стоящую там банку.

– Почему ты была там? На дне рождения Савелия? – отбросив все мистические моменты и всё то, что он считал воспаленным бредом, Гер задал вопрос, который его волновал.

Аппетит у Дары сразу пропал. Хотя она и ела в последний раз сутки назад, да и то объедки со стола, что принесла ей Ферка в миске, как собачонке. После этой ночи она хотела услышать от Гера другое. Хотя что? Она не знала. Но так надеялась, что он скажет... скажет, что чувствовал в эту ночь... Как же она глупа и наивна! Ничего он не чувствовал!

– Меня пригласили выступить, – скрывая обиду, ответила Дара.

– Так вот как ты всё это время проводишь – пляшешь и поешь. Хорошо живешь. Работа нетяжелая, негрязная.

Зачем он это говорил ей? Почему это вырвалось? Или ему было обидно знать, что всё это время она пела и плясала перед другими... перед другими мужчинами, которые раздевали ее глазами.

– Мне нравится! – с вызовом сказала Дара, стиснув под столом пальчики, чтобы не дать слезам обиды выплеснуться из глаз.

– Даже и не сомневался в этом... кстати, хорошо замки вскрываешь, – Гер вспомнил то, что вчера больно задело его. – А воровством в свободное от танцев время промышляешь?

– Я живу так, как я хочу!

– Ночью тоже неплохо меня обслужила. Я понимаю, теперь тебе и это нравится...

Гер перехватил ее руку у своего лица и больно сжал.

– Не надо на меня руки поднимать. Что, правда глаза режет?

Дара выдернула руку и встала из-за стола. Она хотела сказать ему всё, да только слова так и остались несказанными. Девушка услышала шум подъезжающих машин.

Гер тоже их услышал. Он метнулся к окну, а затем произнес:

– Это Ковало.

Обернувшись, Гер не увидел в комнате девушки. Послышался хлопок двери, он пошел на звук. Дверь открылась, а на пороге стоял Ковало и его люди.

– А цыганка? Ты ее видел? – смотря через плечо Ковало, спросил Гер.

– Нет, – Ковало не совсем понял его вопроса. Хотя ему было важнее, что Гер жив и здоров, практически здоров. Он видел бинты под распахнутой рубашкой.

– Ведьма... – неслышно произнес Гер.

– Поехали, здесь не стоит оставаться, – Ковало показал на ожидающие их машины.

– Ты был здесь не один? – идя к машинам, спросил Ковало, осмыслив услышанное от Гера.

– Да, с Дарой. Ты разве не видел, как она вышла из дома прямо перед вашим приездом? – видя, что Ковало отрицательно качнул головой, он подумал о мистике... но затем прекратил этот поток мыслей.

– Странно, что она была на этом празднике... – задумчиво произнес Ковало.

– Я тоже думал об этом, – Гер сел в машину, еще раз бросив взгляд на то место, где провел ночь... нереальную ночь. А была ли эта ночь, или это его сознание сыграло с ним такую шутку? Может, все-таки цыганка напоила его своими травками, и он не смог отличить бред от реальности? – Выясни, почему она была у Савелия... не нравится мне всё это.

– Уже начал выяснять. Мне тоже это кажется неслучайным.

***

Сидя за полуразрушенным сараем и прикрываясь старым пальто, которое она схватила из коридора, выбегая из дома, Дара пыталась унять выпрыгивающее из груди сердце. Но машины уехали, а ее никто не стал искать. Она выдохнула и поднялась. Надев это старое пальто и закрыв волосы платком, который сняла с талии, девушка побрела по дороге. Непроизвольные слезы обиды набегали на глаза. Слова Гера звучали в сознании и резали по живому. Он считает ее воровкой и той, кто не бережет себя, продаваясь мужчинам. Он даже не дал ей возможность объяснить... хотя что ему объяснить? То, что вскрывать замки учил ее в детстве старый цыган, говоря, что это умение может спасти жизнь?.. Объяснить то, что она никогда не воровала, считая это неправильным, и то, что у нее не было других мужчин? Был только Гер. Но он ей не верит. Он не понимает, что танец и песня для нее – это ее жизнь, ее душа, и она дарит себя людям. Ей дано петь и дано танцевать. Дар, данный ей свыше, нельзя хоронить в себе, его нужно отдать. И она отдавала себя всю без остатка в танце и песне. Только разве Гер это может понять? Да и хочет ли? Хотя зачем ей понимание Полонского? Все ее беды из-за него. Она ненавидит его, а то, что было сегодня ночью – урок ей. Ничего, кроме боли разочарования она не получила взамен. Эта ночь была ошибкой. Почему она отдалась ему... хотя что теперь об этом вспоминать? Она хотела этого. И это нельзя было объяснить ничем. За свой поступок она получила сполна – его презрение. Только чудо спасло ее, и она сбежала. А теперь осталось только кутаться в старое драное пальто и стирать слезы обиды, текущие из глаз.

По проселочной дороге Дара брела очень долго, потом вышла на заасфальтированную дорогу. У нее не было денег, чтобы воспользоваться транспортом. Так что проезжающие мимо нее автобусы она лишь провожала взглядом. Под вечер девушка добралась до небольшого городка и, видя впереди железнодорожные рельсы, предположила, что в этом городе может быть вокзал. Так всё и оказалось. Только вот денег на билет у нее не было, и осознание полной безысходности накрыло ее. Обессиленная, она опустилась на скамейку. Старое рваное пальто не защищало от осеннего холода, но скрывало ее яркую театральную одежду от взглядов.

Сколько прошло времени, Дара не знала. Ее пальчики стали коченеть от холода, а сама она тряслась под порывами осеннего ветра, кутаясь в пальто. До нее донеслись обрывки слов и говорили на ее родном языке. Дара оживилась и обвела взглядом платформу. Поднявшись со скамейки, она пошла на голоса. Дара не ошиблась. Там были цыгане.

– Ромелы... – дрожа от холода, произнесла Дара, – помогите мне...

Все замолчали и повернулись к ней. Это были цыганские женщины разных возрастов, которые до прихода Дары бурно обсуждали проценты от своей доли.

– Ты кто, подруга? – после затянувшейся паузы вперед вышла самая взрослая среди всех цыганка.

– Меня зовут Дара Серебренная, я дочь Чечара, – она знала, что должна сказать им свое настоящее имя.

В пространстве повисла звенящая тишина.

– Дочь шлюхи. Стала такая же, как мать – шлюха!

После этих слов в ее сторону последовали плевки. Хорошо, что плевали не в лицо, а под ноги. Дара стояла и ждала. Она понимала этих женщин. Их нельзя осуждать, они все знали, что она потеряла честь с русским, а это клеймо на всю жизнь.

– Помогите мне, – прошептала Дара.

Шум голосов заглушил ее слова. Она слышала сыплющиеся на нее оскорбления. Наконец, старшая цыганка прекратила этот базар.

– Отведем ее к барону. Пусть он решит, что делать с дочкой Чечара.

Никто не смел возражать старшей цыганке. Все притихли, и Дара поняла, что у нее есть шанс. Хотя какой? Что решит барон этого табора? Она не знала этих цыган. Скорее всего, этот табор пришлых с югов. Таких таборов много, они кочуют по Подмосковью, пока тепло, а как становится холодно – опять уходят к себе на юг, где море и солнце. Только вот сейчас Даре было всё равно. Она смертельно устала, замерзла и понимала, что без денег не доберется до отца.

Цыганки шумной толпой пошли в сторону тропинки, ведущей в поселок. Огни станции остались позади.

***

Этой поставкой героина Шандор был доволен. Хорошее качество, хороший товар! Развалившись в кресле, он наслаждался кайфом от созерцания порошка, который старательно фасовали в пакетики его подчиненные. Сам он затягивался сладковатым дымом сигареты.

Телефон в кармане его пиджака зазвонил невовремя, но он взял трубку, хотя и чувствовал, что кайф разрушен.

– Слушаю тебя, Пэтро, – лениво произнес Шандор.

– И тебе здравствуй... Не буду долго отвлекать тебя от твоих дел. Звоню я потому, что у меня та, кем ты интересуешься, – Пэтро выждал паузу. – Дочка Чечара – Дара.

– Да что ты говоришь, – Шандор выпустил струйку дыма и смотрел, как он растворяется в пространстве.

– Она сама пришла. Помощи просит. Денег у нее нет... Просит к отцу ее отвести.

– Просит помощи, говоришь... – Шандор втянул в себя дурманящий дымок сигареты. – Помощь заслужить нужно. Пусть поработает на тебя...

– Что ты задумал?

Шандор знал, что он задумал. Хотя первый порыв его был бросить всё и ехать за ней. Привезти ее к себе, да только вот что дальше? Он знал, что она не отдастся ему. Эта гордячка, несмотря ни на что, не сломалась и не примет его предложение защиты и покровительства. Вот поэтому он и сдержал себя. Пусть сначала сломается, узнает, каково это – жить в бараке, питаться помоями, быть всеми презираемой. Пусть познает сполна эту чашу, а потом приедет он, ее спаситель, и предложит ей нормальный дом, еду и постель, а не собачий коврик на полу. Он должен выждать, пока она сломается.

– Ничего, – Шандор ощущал легкость от дури. Пространство перед ним плыло, и ему было упоительно хорошо. – Ты ведь не станешь бесплатно помогать ей? Пусть поработает на тебя.

– И как? – Пэтро не совсем понимал план Шандора. И в целом ему это было неинтересно. Он уже придумал свой план – продать эту цыганку ее отцу... хотя, если верить слухам, Чечар отрекся от дочки. Тогда от нее нет вообще никакого толку. Он не намерен держать при себе тех, кто будет задарма есть его хлеб.

– Она петь и плясать может. Пусть пляшет и поет, а за это корми ее, чтобы не сдохла.

– И как долго?

– Я решу, – Шандор еще раз затянулся сладким дымом, вспоминая глаза Дары. – Только береги ее. Я приеду за ней, когда сочту нужным.

В трубке послышались гудки. Пэтро зло бросил свой телефон. Он слишком сильно зависел от Шандора. Их общие дела по наркотикам. Шандор давал ему то, что приносило доход его табору, поэтому он и подчинялся Шандору. Значит, сейчас ему придется исполнить его приказ. То, что это приказ, Пэтро понял. Шандор хоть и говорил дружеским тоном, да только этому не стоило верить.

Встав со стула, Пэтро прошелся по полуподвальной комнате, затем, выглянув за дверь, крикнул:

– Эйша!

Через минуту в его комнату зашла цыганка лет пятидесяти. Ее лицо еще сохранило признаки былой красоты, хотя возраст брал свое.

– Слушай меня внимательно. Дочку Чечара, Дару, держи при себе и глаз с нее не спускай. Сделай так, чтобы она отрабатывала свой хлеб и кров, который мы ей даем. Она должна петь и плясать. Тебе всё понятно?

– Да.

Эйша была неглупа. Если ее муж дал такое распоряжение, значит, эта Дара ему важна. А значит, она сделает всё, чтобы угодить ему.

Выйдя из комнаты мужа и пройдя по полутемным коридорам барака, она зашла в комнату, где на полу были расстелены коврики, на которых лежали цыганки. Те, кто не спал, переговаривались между собой. Цыганские дети бегали между ними, хотя их старались угомонить и положить спать. Эйша нашла лежащую на коврике у стены девушку. Пнув ее в бок ногой и видя, что она быстро села на коврике, смотря на нее своими испуганными глазами олененка, Эйша сказала:

– За постель и еду, что мы тебе дали, будешь петь и плясать. Тебе всё понятно?

– Я уехать к отцу хотела... к барону. Он за меня денег даст.

– Сама заработаешь. Сначала за еду нам отдашь и за проживание, а потом и на дорогу заработаешь, – видя, что девушка молчит, Эйша продолжила: – Завтра с ними пойдешь, – она махнула рукой в сторону сидящих на ковриках цыганок. – Пока они работать будут, ты петь будешь. Тебе всё понятно?

– Да, – тихо ответила Дара.

Эйша бросила на нее ненавидящий взгляд и ушла. Дара понимала, что она в ловушке. Попросив помощи у своих, она попала под их власть. Хотя какой у нее был выход? Когда нет денег, как бы она добралась до отца? Сейчас же она под защитой другого табора, и, судя по словам старшей жены барона, ей дают еду и кров. Правда, в обмен на работу. Петь и плясать – это не худший для нее вариант, вот только она понимала слова: «Пока они будут работать». Это означало, что цыганки буду обворовывать тех, кто слушает ее пение. Она становилась невольным соучастником преступления. Но что делать? Бежать... но куда? Сейчас осень, и в поле уже не переночевать. Значит, нужно потерпеть. Ведь это не она ворует... хотя всё это ей настолько претило, что становилось мерзко от самой себя. Воровство она никогда не понимала. Хотя как она может осуждать других, ведь она сама своровала документы у Гера. Думая обо всем этом, Дара чувствовала, что запуталась. Она тоже воровала, но вроде как не для себя. Сейчас ей сказали помогать воровать другим, отвлекая зрителей танцем и песней. Воровство это или нет? Всё сложно, слишком сложно стало в ее жизни. Она готова была уйти отсюда и опять брести по осенним дорогам, только одно обстоятельство удерживало ее. Она поняла, что беременна. Она это почувствовала сегодня. Это внутреннее чувство, инстинкт женщины, инстинкт матери, проснувшийся в ней. Дара знала, что не ошибается, и этот ребенок был зачат не в эту ночь с Гером. Он был зачат тогда, в его коттедже, в ту ночь, когда она хотела похитить документы и отдалась ему. В