Дневник Андерсена

Дневник «Андерсена»

Игорь Стрельцов

Folio

Дневник «Андерсена»

Автор: Игорь Стрельцов

Copyright © Folio Publishing, Ukraine

ISBN: 978-966-03-8595-5

Contents

Аннотация

Дневник «Андерсена»

6 сентября 2014 года

Воспоминание первое

15 сентября 2014 года

16 сентября 2014 года

Воспоминание второе

20 сентября 2014 года

Воспоминание третье

5 октября 2014 года

Воспоминание четвертое

16 октября 2014 года

18 октября 2014 года

Воспоминание пятое

25 октября 2014 года

26 октября 2014 года

Воспоминание шестое

5 ноября 2014 года

Воспоминание седьмое

6 ноября 2014 года

Еще 6 ноября

7 ноября 2014 года

Воспоминание восьмое

8 ноября 2014 года

Воспоминание девятое

12 ноября 2014 года

Воспоминание десятое

18 ноября 2014 года

Воспоминание одиннадцатое

20 ноября 2014 года

Воспоминание двенадцатое

21 ноября 2014 года

Воспоминание тринадцатое

26-27 ноября 2014 года

Воспоминание четырнадцатое

4 января 2015 года

Воспоминание пятнадцатое

5 января — 30 сентября 2015 года

Напоследок...

От составителя

Примечания

Аннотация

Александр Летучий, он же дядя Саша, он же — солдат той войны, которую «почему-то назвали АТО», — надиктовывает свои истории, дневниковые записи восьмилетнему Матвейке. О пережитом. О жизни на передовой, об обыденно-страшном, когда привыкаешь «к виду крови, к смерти, даже к мысли о собственной смерти». Потому что «смерть стала нормой жизни и без этого можно сойти с ума». Но здесь же есть место и солдатскому братству, юмору, взаимовыручке. Так и о таком может рассказать только очевидец — с мельчайшими деталями и нюансами, неизвестными «гражданским». Когда пишут дневник? Когда есть что сказать, когда не можешь не говорить. И даже когда говорить уже не можешь. Ибо тебя уже нет. Ты стал ангелом-хранителем. Но душа, как и раньше, болит — дневник пишется. И ребенок дал тебе имя — «Андерсен». Хотя все рассказанное — совсем не сказка...

Дневник «Андерсена»

Основано на реальных событиях обороны г. Марьинка Донецкой области с 28 октября 2014 года по 16 мая 2015 года 28-й отдельной механизированной бригадой Взводного опорного пункта 2891 Вооруженных сил Украины.

Посвящается обычным парням и мужчинам, которые, не побоявшись смерти, пошли защищать родную украинскую землю от врага.

А также светлой памяти моего сына Иллюши.

Я бы никогда не взялся за создание этого дневника, но слишком уж Матвейка настаивал. Полностью его идея. И он всё записал, потому что я уже не мог сделать это по определенным причинам, о которых речь пойдет далее. Не обо всем могу рассказать, ведь моему помощнику только восемь — считает себя взрослым, но на самом деле он еще совсем ребенок. Не по годам смышленый, способный, но ребенок. Не буду слишком нахваливать, чтобы не задирал нос.

6 сентября 2014 года

Пожалуй, это последняя теплая ночь сентября. Месяц еще не взошел, только алмазная пыль Млечного Пути сверкает в небе миллиардами неизведанных миров, возможно, и прекрасных, но слишком далеких, поэтому равнодушных. Томный воздух вибрирует сплошным журчанием невидимого оркестра, удивительно сочетаясь с мерцанием звезд. Очевидно, эти звуки и этот свет объединяют миллионы лет. Степь затихла, затаив дыхание от созерцания величественной гармонии жизни всего сущего. Ни один сухой стебелек не шелохнется.

Но из глубины темноты послышались какие-то звуки. Постепенно нарастая, они сначала напоминают шум воды, затем топот копыт дикого табуна и наконец — рев каких-то доисторических существ. Будто целый табун трицератопсов, натужно ревя, панически бежит сюда, спасаясь от какого-то гигантского тираннозавра. Тысячи маленьких скрипачей, тревожно поблескивая большими черными глазами, прерывают свои партии, торопясь к норкам в земле. Звезды уже не пульсируют, а застыли белыми пятнышками на поточенной молью простыне черного неба. Постепенно оркестр сверчков вытесняется грохотом двигателей. В большой брезентовой палатке, поскрипывая панцирными сетками старых кроватей, зашевелились солдаты. Хотя солдатами этих мужчин еще нельзя назвать. На прошлой неделе все они были слесарями, шоферами, учителями, «офисным планктоном», утром шли на работу, вечером, уставшие, возвращались домой, обнимали жен, проверяли дневники детворы.

На выходных ходили с друзьями на рыбалку, или смотрели футбол, или звенели гаечными ключами по гаражам... И вот неожиданно все вместе оказались в этом вылинявшем зеленом шатре посреди военного полигона Широкий Лан. Как называют старожилы этого места — Ширлан. Голая степь южной Украины. Большинство из них даже никогда не занимались туризмом, а значит, не ночевали в поле, не ориентировались по звездам, не умели добывать питьевую воду из росы и луж, не выстраивались в ряды, никогда не целились хотя бы по мишеням... И еще много всяких «не», ставших теперь обыденной реальностью. Теперь все они вынуждены обустраивать нехитрый быт в чистом поле без удобств. Некоторые пришли в военкомат добровольцами, большинство привела повестка, но дискомфорт испытывали все. Виктор Прокопенков страдал от запора, а у Андрея Чубчикова случился понос, что хуже, потому что не мылись уже неделю. А тут еще этот грохот посреди ночи. Ревут моторы снаружи, им в ответ скрипят и скрипят стальные кровати, превращаясь в какую-то печальную морзянку. Кто-то закашлялся сухим кашлем старого курильщика, кто-то просто сел на край кровати, уныло свесив ноги вниз.

Вот приехали БМПшки — боевые машины пехоты — легкие танки советского образца: на маленькой головке торчит тонкий нос пушки, длинное узкое тело для десанта покрыто слабым панцирем, — достались украинской армии в наследство после распада советской империи. Молодая страна более чем на два десятилетия забыла об этих игрушках для взрослых. За это время ловкие военные чинуши достаточно этого добра распродали неизвестно куда, но многое оставалось законсервированным. И вот время пришло. Завтра все эти немного замученные пожилые дяди и молодые ребята будут учиться прятаться за эту тонкую броню во время боя, в свою очередь защищая ее от вражеской пехоты. Ведь скоро им на фронт.

— Почему эту войну называют АТО — «антитеррористическая операция»? — спрашивал днем старшего товарища какой-то мальчишка, когда, раздевшись до трусов, драил внутри походную полевую кухню.

— Эта «операция», видимо, станет рекордной в истории всего мира по количеству жертв и разрушений, — грустно вздыхал человек с длинными казацкими усами, подливая воду в стальную бочку на колесах. — Хуже всего то, что этой «операции», кажется, нет конца. А теперь еще Иловайский котел.

— До этого всё еще худо-бедно было похоже на операцию — добровольцы и нацгвардейцы долбили группки российских диверсантов и местных бандитов, вооруженных теми же диверсантами, — подал голос здоровяк, докуривавший сигарету. — Постепенно наши теснили этих головорезов на восток, к границе. Но Иловайск — просто какая-то адская мясорубка.

— Да, я помню ту картинку с телика, — глухо отозвался из железной бочки мальчишка. — Президент принимает военный парад на Крещатике в День Независимости. Перед ним проплывают многочисленные стройные колонны новенькой военной техники и исчезают где-то за горизонтом. Это очень похоже на парад зимой 1941 года на Красной площади в Москве. Бойцы с парада сразу отправились на фронт, чтобы остановить немцев.

— Но теперь это была лишь красивая картинка для «ящика», — сказал мужчина с длинными усами. — Военные с Крещатика не поехали на фронт, потому что его тогда как такового и не было. Была только определенная территория Донбасса, захваченная террористами из ДНР и ЛНР. И именно тогда всё и изменилось.

— Говорят, это были русские — регулярная армия с танками, пушками, реактивной артиллерией. Говорят, выжигали землю до черного пепла, наша техника превращалась в расплавленные лужи металла, а тела ребят испарялись в одно мгновение. Напалм. От них ничего не осталось. Абсолютно. Они исчезли, как тени от солнца, — грустно сказал мужчина, затягиваясь сигаретой.

Из глубины полевой кухни всплывает обнаженный торс мальчишки, к ежику короткой шевелюры прилипли остатки пшена:

— Меня больше всего пугает не смерть. Больше всего пугает вранье нашего руководства. Даже после такой катастрофы нам не говорят правды, не наказывают виновников-генералов, отправивших наших солдат на смерть, на бессмысленный расстрел в чистом поле. Никто не хочет сказать правду, хотя бы единственное слово — «война»! Россия напала на Украину! Почему?

Днем различные слухи плывут по выцветшим палаткам: одни говорят, что официальные цифры наших потерь под Иловайском надо умножать на десять, другие говорят, что на сто. Российские солдаты, не стесняясь, выкладывают в Интернет свои жуткие видео издевательств над пленными и телами погибших украинцев. Это видит весь мир. Это видят они. Особенно поразило ребят видео, где русская солдатня издевается над тяжелораненным «айдаровцем». Парень распластался на траве, с каждым тяжелым вздохом улетает его жизнь, гаснет его голос. И окруживших его мучителей это не волнует, они несут какой-то бред о православии, о вере, о зарплате «украинским наемникам», при этом нагло допрашивая добровольца. О том, что это русские, понятно даже из их диалогов. Тот, который снимает допрос, спрашивает украинского добровольца: с какого ты, мол, города, но слов украинца уже не разобрать. Один из мучителей срывает шеврон с рукава несчастного и показывает в камеру надпись — «Луцк», а «видеооператор» спрашивает у «коллеги»: «Луцк — это где?»

Это не единственное такое «кино», они плодятся, заполняя всемирную паутину. Россияне, заявляя о своем великом походе против фашизма в Украине, уже давно переплюнули своими поступками всяких фашистов. Бородатые попы Московского патриархата с георгиевскими ленточками на грязных рясах обильно окропляют неохрестоносцев, порой забывая, что те — мусульмане и приехали на Донбасс из далекой Чечни не за «духовными скрепами», а за конкретными материальными благами. Это сумасшедший коктейль из коммунизма и монархизма, мусульманства и христианства и неизвестно чего еще. Все то, что отрицает и исключает друг друга, отныне слилось в грязный поток и двинулось из необъятной России в украинскую степь.

«Когда, когда они успели нас так возненавидеть? Что мы им сделали?» — вырывается у кого-то из мужчин после просмотра «свежего ролика» из Инета на мобильном. Но ему никто не ответил. Война красива и благородна только в книгах, а в жизни она похожа на старую сифилитичную проститутку. Это в кино победы добываются мудростью генералов и подвигами солдат, а в действительности оказалось — коварством и обманом, выстрелами в спину, предательством своих и чужих.

«Это всё очень напоминает мне ту, предыдущую войну, когда «мудрое» советское командование останавливало наступление немцев, бросая под траки железной европейской машины сотни тысяч душ наших дедов и прадедов. Неужели и наши жизни снова станут лишь сухой статистикой для историков или гранитными памятниками братских могил?» — как-то с грустью заявил на одном из привалов пожилой мужчина в старомодных очках, еще совсем недавно научный сотрудник какого-то университета.

Скрипят железные кровати. Уже никто не спит, прислушиваясь к реву за тонкой хлопчатобумажной препоной. Эта война подобралась к ним так близко, что их разделяет только этот кусок брезента. Кто-то выругался и повернулся на другой бок, кто-то, несмотря на запрет, закурил сигарету, глядя в темноту над собой... Днем они учатся быть солдатами, а ночью им снится Иловайск. И уже не пленного «айдаровца», а каждого из них режут на куски чокнутые российские солдаты. Мужчины просыпаются и видят этот брезент над головой. Значит, правда, это не сон, они на войне, и они встретятся с теми «отмороженными» русскими...

Мое псевдо — «Андерсен». Раньше меня звали Александром Летючим, но здесь все носят псевдо, даже такие, как я, — так проще. Свои имена и фамилии, как пальто в театре, люди сдали в гардероб, а вместо номерков — получили автоматы. После окончания «представления» все получат обратно свои имена, но не все получат назад свои жизни. Фактически война изменит каждого, но пока она всё еще продолжается, и никому из них не под силу ее предотвратить...

Воспоминание первое

...Мне неожиданно вспомнилась такая же ночь: теплый воздух звенит от игры оркестра маленьких Паганини. Ароматы трав растекаются горьковато-сладким зельем белого тумана. Ряд разноцветных металлических вагончиков, словно большая гусеница, уснул, растянувшись посреди дороги. Это было задолго до войны, когда я, еще таможенником, дежурил на пограничном посту «Юнаков-ка» родной Сумщины, на границе с российской Курщиной. Так же, из темноты, нарастал грохот дизельного двигателя. Старший по смене Николай Гайда пристально вглядывался в сплошной мрак. Мог ли он что-то увидеть? Вряд ли. Хотя я тогда приписывал своему старшему товарищу, бывшему «афганцу», сверхъестественные качества. С черного ряда ближней посадки демоническим хохотом неожиданно залился филин. Я воспринял это как знак, занервничал, предложил поднять на перехват пограничников, но Гайда был непреклонен:

— Свет выключил — и заблудился. Это какой-то новичок, сейчас сам появится.

И действительно вскоре из темноты, щедро разбрасывая мозолистыми колесами чернозем, тяжело кряхтя, на дорогу выкарабкался старенький трактор. Желтый свет единственного постового фонаря выхватил из мрака мятые бока ржавого прицепа, до края нагруженного свеклой. Торохтун остановился прямо перед нами. Не выключая двигатель, из кабины живо выпрыгнул высокий русый парень в засаленной робе. Сияя, как новая копейка, беззаботно заявил:

— Фу-ты, ну и темень, еле объехал этих хахлов, чтоб им пусто было, оформляй свеколку, таможня!

Гайда беззвучно усмехнулся в усы, только глаза сверкнули веселыми огоньками. Русый на свой лад понял наше молчание:

— Да не тяните, ребята, я таксу знаю!

И все с той же счастливой улыбкой вытащил из кармана горсть скомканных грязных российских рублей:

— Больше не дам, — в убыток не работаю.

Гайда украдкой подмигнул. Я сразу сообразил, в чем дело, и исчез из поля зрения веселого тракториста.

А парень громко продолжал:

— Да что вы такие серьезные! Понимаю, служба, но надо же с душой к людям. Может, и мало даю, но ведь не красная икра, а красная свекла. Каков товар — таков бакшиш!

И снова захохотал от собственного остроумия.

— А хахлы там, небось, думают: кто там у них под носом прошмыгнул? Олухи! Ха-ха-ха!

— Та з нас і буряка досить, — неожиданно выдохнул Гайда, — ми ж не якісь там кацапські держиморди. А люди державні, привітні[1].

Парень остолбенел с рублями в руках. Запала минутная пауза. Трактор тахикардийно отбивал железным сердцем, трясясь на асфальте, будто в лихорадке. Можно было подумать, что этот честный трудяга уже давно понял, куда его завели кривые окольные пути контрабандистов, и сейчас ему и стыдно, и страшно за глупую выходку, в которую его втянул этот сорвиголова. Гайда смотрел на парня, а парень на таможенника.

— Вы что-то как-то не так говорите... вы шутите, товарищ майор...

Слова теперь путались у еще недавно предприимчивого болтуна. Он забавно хлопал глазами, еще не совсем понимая, в какую передрягу попал.

— Да какие шутки, уважаемый! Я же на службе. Кстати, не майор, а советник таможенной службы третьего ранга. Майоры живут там, куда вы немного не доехали. Майор — это нечто такое, знаете: издалека видно — маячит где-то, весь из себя значительный. А у нас советники — то есть главное не мундир, а внутреннее содержание — перспектива. Чтобы советовать что-то, надо сначала подумать. Вот в данном случае я бы вам советовал спрятать свою валюту в карман, потому что, кроме нарушения таможенных правил, это также смахивает и на попытку дать взятку государственному человеку при исполнении.

В это время из темноты по моей команде вышли двое пограничников.

— Я больше не буду, честное слово! — тракторист упал на колени. Смешно оттопырив нижнюю губу, часто заморгал, будто собирался заплакать.

— Ну, ну, никаких сцен, — советник положил парню руку на плечо. — Контрабандисты не плачут! Не позорь профессию, сынок, — потом склонился к самому уху русака и сказал шепотом: — Сначала пограничники составят на тебя протокол за нарушение границы, потом мои орлы напишут свой за попытку незаконного ввоза свеклы, а уже после этого я прочитаю тебе лекцию о дружеских отношениях двух славянских народов: откуда произошло слово «хохлы», а откуда — «кацапы».

Из темноты еще раздавались крики незадачливого контрабандиста, пока два крепких пограничника тащили его к своему вагончику:

— Товарищи украинцы, братья, я больше не буду...

Гайда вздохнул:

— Вот так всегда с этими россиянами: прижмешь — «братья», немного попустишь — «хахлы». Ну что за народ!

Эти слова снова всплыли в памяти под нарастающий рев дизельных двигателей старых бээмпэшек. Чем ближе становились звуки, тем сильнее скрипели железные кровати...

15 сентября 2014 года

Песок везде: в воздухе, на выцветших палатках, на форме, запорашивает глаза, скрипит на зубах, добавляет какого-то горького привкуса полыни в простецкую солдатскую кашу. С водой туго. Коричневатыми стали их лица и руки. Белыми лучиками брызнули морщины у глаз. Однако сами глаза и зубы светятся, как у шахтеров. Иногда им начинает казаться, что это не пыль, а пепел далекой войны, на которую только суждено попасть. Но это просто фантазия, потому что до фронта — сотни километров, они находятся практически в центре Украины. В мирное время чувствовалось, что это самое большое европейское государство — бескрайние поля, необозримые степи, бурные моря... а сейчас, после нападения России, земля будто скукожилась, как живой организм в момент смертельной опасности.

К военной службе приучают постепенно. Подъем, построение. Форма еще советского образца сидит на новобранцах как-то мешковато и неуклюже. Ребята тоже себя чувствуют зелеными братьями Шрека из детских мультиков. Завтрак в длинной палатке, служившей столовой. С пластмассовыми потрескавшимися подносами они выстраиваются в очередь к повару, который длинным черпаком насыпает каждому ячневую кашу или макароны, иногда пшонку. Железные миски стучат, словно дешевые колокола на убогой сельской церкви, кружки-гестаповки обжигают губы чаем, черным, как осенняя ночь, без вкуса и аромата. Однако аппетит на свежем воздухе просто волчий. Потом ребята заскакивают в большие грузовики и едут на стрельбище. В первые дни только наблюдают за тем, что делают другие. Вокруг рвет атмосферу сумасшедший диссонанс сплошной канонады. Пулеметные очереди, разрывы гранат, громовые раскаты пушек, крики инструкторов. Впечатление такое, словно здесь гремит оружие всех времен. Сначала новоприбывших эта какофония немного пугает, но потом привыкают.

В лагере приходится заниматься не только военными, но и бытовыми делами. Рубят дрова для буржуек, ставят дополнительные палатки, обкапывают их, чтобы дождем не заливало. Проводят электричество, моют полевые кухни или чистят картошку. Немного втянувшись и познакомившись, скоро все делятся примерно на четыре категории. Одни спокойно выполняют свою работу, приноровившись к новой жизни. Человек — универсальное существо, имеющее свойство привыкать к любым условиям. Отсюда и феномен Маугли, воспитанного волчьей стаей. Ни одно животное на земле не выживет в чужой среде, кроме человеческого детеныша. Мы можем перевоплотиться в кого угодно. Но, даже будучи воспитанным средой себе подобных, не каждый человек становится Человеком.

Конечно, легче привыкать к лучшему, но худшее — закаляет. Порвалось — зашили, сломалось — починили. Даже если вы никогда не делали чего-то, то в условиях, когда, кроме вас, этого больше никто не сделает, можно быстро научиться. Но не все так могут. Другие ноют из-за невыносимых условий без бани и телевизора. Некоторые даже устраивают целые представления, изображая истериков или самоубийц, стремясь вскрыть себе вены, только бы «закосить» от службы. Однако такие «представления» здесь не в тренде. На это не обращают внимания даже замполиты. Хочешь резать — на нож, режь, никто не станет на коленях умолять остановиться. Быстро сообразив, что острые «номера» не пройдут, эти «артисты» просто начинают надоедать окружающим своим нытьем о душевных и телесных муках. Пальчики натер, не могу ходить, умираю. И такое лечится. Ставят в дальние караулы, и торчи себе на месте днями и ночами, только не трави душу людям. Неделя таких нарядов — смотришь, подлечился человек, не жалуется уже на мозоли.

Третьи — полная противоположность предыдущим — требуют у командиров дать им оружие и срочно отправить на фронт бить «сепаров». Мол, чего здесь учиться, мы уже все умеем, нечего зря кашу проедать, айда воевать!

Четвертые где-то добыли большие пластиковые фляги с прозрачной жидкостью и в похмельных перерывах дерутся со всеми, кто попадает под горячую руку. Это опытные пьяницы, им все равно — война или мир, главное, чтобы самогон был, остальное — не интересует.

С Андреем Коробченко мы когда-то учились в Сумском политехе на финансистов. Были лучшими друзьями. Вместе увлекались роком, байками, мечтали создать свой мотоклуб. Альма матер откосила нас от армии, дав военную кафедру, — изучали теорию артиллерии. За все время мы стреляли только один раз... из автоматов. Помню, как засушенный отставной полковник в потертом кителе пафосно заявил на одном из теоретических занятий: в случае войны — вы будете командирами. Ха-ха-ха! Воевать с кем? «Война» в наш прокачанный век глобализации и компьютерных технологий посреди Европы — это как-то совсем архаично, как «мамонт» в зоологии! Этот старик уже давно с ума сошел, он даже не знает, что такое «Виндовс»! Его самого пора сдать в музей «холодной войны». Нет, мы никогда не будем командовать орудийными расчетами. Разве что в электронных играх. Изучали оружие больше из мальчишеского любопытства, щупали технику, как экспонаты музея, ведь почти из такой же деды били фашистов.

После университета наши пути разошлись. Я попал на таможню — на границу, Андрей сделал карьеру менеджера в одном из коммерческих банков, женился и завязал с байкерством. Виделись раз в год в дни рождения.

На Ширлане Андрея, как младшего лейтенанта, сразу назначили командиром противотанкового взвода. После этого на следующее утро его и еще несколько таких же новичков повезли на стрельбище. Познакомили с противотанковым ракетным комплексом, сокращенно — ПТРК. Внешне он был похож на горизонтально размещенный большой зеленый тубус для чертежей, только на треноге. При запуске из тубы вылетала ракета, которой стрелок управлял через провод, тянувшийся за ней. Инструктаж был довольно коротким: выстрелив, надо было направлять полет ракеты вправо-влево и вверх-вниз, покручивая двумя колесиками, и попасть в неподвижную мишень — сваренную металлическую рамку, типа условный танк за километр от позиции. Седовласый