Discover millions of ebooks, audiobooks, and so much more with a free trial

Only $11.99/month after trial. Cancel anytime.

МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ
МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ
МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ
Ebook856 pages9 hours

МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ

Rating: 0 out of 5 stars

()

Read preview

About this ebook

«Мозаика моей жизни» - второй роман писательницы. Описываемый в романе период времени охватывает первую половину ХХ века и основан на воспоминаниях людей, живущих в эту историческую эпоху
LanguageРусский
PublisherAuthorHouse
Release dateMay 11, 2020
ISBN9781728361017
МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ

Related to МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ

Related ebooks

Fantasy For You

View More

Related articles

Reviews for МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ

Rating: 0 out of 5 stars
0 ratings

0 ratings0 reviews

What did you think?

Tap to rate

Review must be at least 10 words

    Book preview

    МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ - Лариса Залесова

    МОЗАИКА

    МОЕЙ ЖИЗНИ

    Лариса Залесова

    81737.png

    AuthorHouse™

    1663 Liberty Drive

    Bloomington, IN 47403

    www.authorhouse.com

    Phone: 1 (800) 839-8640

    ©

    2020 Лариса Залесова. All rights reserved.

    No part of this book may be reproduced, stored in a retrieval system, or transmitted by any means without the written permission of the author.

    Published by AuthorHouse 05/11/2020

    ISBN: 978-1-7283-6102-4 (sc)

    ISBN: 978-1-7283-6101-7 (e)

    Any people depicted in stock imagery provided by Getty Images are models,

    and such images are being used for illustrative purposes only.

    Certain stock imagery © Getty Images.

    Художник – оформитель обложки В. Гусаков

    В оформлении обложки использована копия с картины Берты Моризо «Портрет девочки»

    Because of the dynamic nature of the Internet, any web addresses or links contained in this book may have changed since publication and may no longer be valid. The views expressed in this work are solely those of the author and do not necessarily reflect the views of the publisher, and the publisher hereby disclaims any responsibility for them.

    Вступление

    Это история семьи, застигнутой в переломный момент истории России, вынужденной проходить через события, через которые проходила страна: Первая мировая война, революция, последующие разруха и голод, страшные 1930-е годы и Вторая мировая война, которая для Ленинграда была особенно трагичной. Длившаяся 900 дней блокада унесла жизни сотен тысяч жителей.

    История семьи Ариадны Сумской – обобщенная летопись жизни нескольких петербургских семьей, включая мою собственную, которые жили в Петербурге-Ленинграде и которые стали заложниками этих событий.

    Семья Ариадны Сумской смогла выехать из осажденного города по Дороге жизни – по льду Ладожского озера, с тем, чтобы оказаться в немецкой оккупации и в немецком трудовом лагере. Поражение Германии и последующее освобождение в 1945 году разделило семью. Члены семьи жили надеждой на воссоединение, которому не суждено было состояться.

    «Мозаика моей жизни» - результат авторского воображения. Имена, образы героев, географические места и события – также результат авторского воображения или трактуются как таковые. Любые совпадения с реальными лицами, живыми или мертвыми, или моментами из жизни чисто случайны.

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    МАМА И ДЕТСТВО

    Начало моей жизни похоже на сказку. Над моей колыбелью склонились три феи и произнесли свои заклинания. Федор Шаляпин пообещал, что я буду знаменитой певицей, Александра Данилова – что я буду танцевать, как она, а профессор фортепиано в Петербургской консерватории Надежда Голубовская – что я стану известной пианисткой. Ничего из обещанного судьба мне не дала. Роль злобной феи Карабас в моей жизни сыграла эпоха.

    В голове возникают самые ранние воспоминания: звуки рояля, потом чей - то смех, меня целуют. Я оказываюсь в постели, надо мной склоняются улыбающиеся добрые лица. Мое имя произносится разными голосами: Лида, Лидочка, Лидушенька. Первое выученное мною слово было мое имя - Лидуша. Мягкая курчавая борода отца щекочет, когда он меня целует перед тем, как покинуть детскую. Я не часто вижу его у своей постели. И не потому, что он много разъезжал или поздно приходил домой. Нет, папа был человеком сдержанным и редко выказывал свои чувства.

    Потом свет выключается, и углы моей комнаты прячутся в темноте. Вместо нескольких лиц, склонившихся надо мною, я вижу одно единственное – моей мамы. Мама была для меня олицетворением музыки, она была мелодией, она была моей колыбельной песней и она имела самые длинные косы, когда либо виденные мною в жизни.

    Я была единственным ребенком. Вечера, когда мама оставалась дома, а не выступала в театре, были редки. Вот потому такие вечера остались в памяти. Мама вошла в мою комнату, поправила одеяло и тихонько запела. Я засыпала посреди колыбельной, обхватив руками ее золотые косы. Теперь я понимаю, что у нее было чувство вины за свои частые отлучки и, стараясь компенсировать отсутствие, она меня баловала, выказывая неизмеримую любовь ко мне во время каникул. Я верила, что если я держу маму за косы, она никогда не сможет убежать и останется со мною всю ночь. Но когда утром я просыпалась, мамы не было, а мои руки обнимали тряпичную куклу.

    Появлялась няня, я одевалась и готовилась к нашей ежедневной прогулке - походу на местный рынок. Так начинался день.

    Я выросла в городе Феодосия, который находится на восточном побережье Крыма. Эта часть Тавриды, как называли Крым древние греки, была засушливым и спаленным солнцем краем. Горные массивы поросли корявыми соснами и кизиловыми лесами, которые ближе к вершинам переходили в колючий кустарник. Каменистые гряды чередами спускались к морю и внезапно обрывались, оставляя узкую полосу покрытого галькой побережья. Восточный Крым сильно разнится от Южного Крымского побережья, где находятся Ливадия и Ялта. В то время Ялта была популярным курортом и местом, куда съезжался российский артистический мир, художники, писатели, музыканты. В Ливадии в двух километрах от Ялты находился царский дворец и вокруг него появились многочисленные имения русской аристократии.

    Если на Южном берегу в курортных городах изобиловали виноградники, и фруктовые сады подымались вверх по склонам, встречаясь с дубовыми лесами, то отличительной чертой Феодосии были античные руины. Две с половиной тысячи лет назад греческие колонисты основали город Теодозия. В самом городе от этих времен остались несколько одиноких колонн и каменные фундаменты. Да еще цепочка древних курганов, полукругом протянувшихся вдоль сухих равнин на периферии города.

    По дороге на рынок мы проходили мимо старой площади, в центре которой был выложен мозаичный узор. На огороженной низкой металлической решеткой мозаике были изображены фигуры в окружении цветов акации. Когда шел дождь, крошечные кусочки смальты начинали блестеть, омытые дождевыми каплями. Фигуры на полу оживали, и вечером, когда отец рассказывал мне истории о приключениях греческих богов и героев, я их воображала такими, какими они были изображены на мозаике.

    Летом мы обычно жили в Феодосии в нашем имении. Как я помню, погода всегда была сухой и солнечной, с редкими дождями. Проходя ежедневно мимо мозаики, я видела ее тусклую поверхность и сонный вид фигур, в них не было ничего от той неистовой натуры, которой их наделил папа. Одна мозаика изображала Медузу Горгону с искусно заплетенными черными косами, которые превратились в живых змей. Трагическая физиономия Медузы с открытым в крике ртом покоилась на элегантной удлиненной шее. Обычно я останавливалась и, опираясь на металлическую решетку, всматривалась в ее отчаянные глаза. Другая мозаика представляла веселого Бахуса, подносящего к губам гроздь винограда.

    Благодаря рассказам отца, его интерпретации мифов Древней Греции и ежедневным встречам с далеким прошлым я выросла с убеждением, что Геракл, Прометей, Язон и Медея существовали и что они, возможно, жили в нашем городе.

    В какой - то мере мои детские убеждения были верными. Феодосийская греческая община в действительности произошла от мореплавателей с острова Самос, которые впервые тут оказались в десятом веке до нашей эры в поисках золотого руна. Феодосия в начале ХХ века превратилась в многонациональный торговый центр. Внушительные дома греческих и армянских купцов со стеклянными террасами глядели на море. Однако, они отступали от моря на несколько сот метров, позволяя таким образом построить на береговой полосе складские помещения. Рельсы железной дороги пробегали между ними и бухтой. Конечно красота побережья и пляжа страдала, но эта планировка давала удобный подход к складам. Такая планировка являлась еще одним доказательством, что в нашем городе транспорт и торговля имели наиважнейшее значение.

    Неподалеку от центра города заметно выделялся огромный дом, в котором главное место занимала мастерская художника. Дом принадлежал известному мастеру морских пейзажей Ивану Айвазовскому, академику живописи. Вдоль всего периметра дома, выходящего на море, проходила широкая деревянная терраса, где, по рассказам мамы, художник проводил часы, изучая море во всем разнообразии цвета и состояния. Стены мастерской украшали огромные полотна, на которых художник изобразил морские бури и кораблекрушения, тонущие парусники и одинокие лодки в огромных волнах. Но в моей памяти не сохранились подобные шторма. Когда я смотрела на бледно голубое море, представлявшее картину лучезарного покоя, протянувшегося до горизонта, я спрашивала себя, где художник мог увидеть эту мрачную неуправляемую стихию, эти бушующие волны, заполнявшие его полотна.

    Среди греческих купцов в Феодосии встречались меценаты, которые организовывали у себя дома музыкальные вечера, где выступала мама. Потом мы в свою очередь приглашали их к нам домой. Мне казалось, что все знали друг друга. Те же самые люди встречались в Москве и в Санкт Петербурге в зимние месяцы.

    Феодосия в те годы выглядела необычным местом, котлом, где перемешивались разные культуры и национальности. Помимо греков, в городе жили татары, армяне, русские и украинцы. В подобном многонациональном месте мы вовсе не казались экзотическими птицами. Русских сюда привлекли специальной программой Министерства народного просвещения, согласно которой университетским профессорам и чиновникам предоставляли земельные участки на выгодных условиях. Появление железной дороги увеличило приток северян на эти благодатные берега.

    Феодосийский залив мог гордиться песчаными пляжами, что было редкостью в Крыму, известному скалистыми берегами, узкими, покрытыми галькой, прибрежными полосами, и опасными бухтами, особенно в Восточной части. Популярность Крыма быстро росла, а с нею расширялась сеть отелей и пансионатов. Но, как и раньше, с наступлением осени жизнь в Феодосии затихала, дачники возвращались к себе на север, и в городе оставалось только местное население.

    Мои воспоминания об этих днях немного смутны, перепутаны. После многих перемещений, вольных и невольных, внезапных отъездов у меня не осталось ни сувениров, ни фотографий от тех лет, никаких доказательств моего чудесного детства. Но в моих глазах Феодосия раскинулась на холмах, посреди виноградников и розовых садов, которые возделывали татары. И весь ансамбль казался подвешенным над бирюзовым морем. Вот что осталось в памяти. Да еще хрустальная музыка фонтанов.

    С тех пор в моем сознании звук воды ассоциируется с татарами. Возле их домов существовали колодцы, питавшие фонтаны, встроенные в стены домов. Некоторые сооружения были скромными, другие - изысканными, украшенными керамическими плитами и орнаментом. По вертикальной поверхности керамической плиты мраморные чаши располагались таким образом, что когда лишняя капля переполняет сосуд, вода из него выливается в нижнюю чашу. Мелодичный звук журчащей воды никогда не прекращается. Кстати, обычно эти чаши выполнялись в форме раковин, а иногда даже использовались настоящие морские раковины. В жаркие дни татарские дети разносили воду по улицам города на спине в бочонках и продавали ее стаканами.

    Татары тут жили со времен великого переселения народов, случившегося в ХIII веке при Чингиз Хане. Кочевые племена осели в Крыму и, освободившись от Золотой Орды в 1443 году, основали Крымское ханство. В конце ХVIII века Крым вошел в состав Российской империи.

    Их скромные дома, сооруженные из кирпича самана, вились по узким улочкам на окраинах города и, взбираясь по холмам, уходили в степи.

    Я помню, как по утрам раздавались гортанные голоса татарских торговцев, предлагавшим молоко, овечий сыр, фрукты. Некоторые из них работали у нас в саду. Когда мне случалось пробегать мимо, они улыбались, показывая белые зубы, ослепительно сверкавшие на темных загорелых лицах. Головы у них были покрыты тюбетейками, островерхими шапочками с вышитым тканым узором.

    Семья отца владела в Крыму имением. Тетя матери тоже приобрела здесь летнюю резиденцию. И мои родители, когда им обоим было по 19 лет, тут познакомились, а год спустя поженились. И хотя их постоянным домом оставалась Москва, каждое лето они устремлялись в любимый Крым.

    В те времена семьи состояли из многочисленной родни, нас навещали дяди, тети, кузены, иногда оставаясь на целое лето. Жизнь казалась стабильной и хорошо организованной. Я росла в окружении родственников, друзей родителей и музыки. Взрослые часто пересказывали истории о своих поездках за границу, обсуждали планы будущих путешествий по Европе. В доме постоянно звучала музыка, к нам заезжали знакомые мамы, импресарио или ее аккомпаниаторы, и они строили планы осенних концертов. Мама только начинала оперную карьеру и прислушивалась к рекомендациям, как нужно завоевывать репутацию. В начале осени мы обычно возвращались в Москву, хотя я не помню самих поездок в поезде туда и обратно, за исключением самой последней, которую мы предприняли в декабре 1920 года. Но те дни были еще скрыты в тумане, и никто бы не поверил, если бы родителям предсказали, что пройдет несколько лет и они, обезумившие, будут метаться по стране в поисках безопасного места. А кольцо вокруг них сужалось и сужалось. Но тот момент еще не наступил.

    Как - то в летние месяцы родители познакомились с профессором археологии из Московского университета. Николай Сысоев занимался в Крыму раскопками древних поселений и курганов. Первоначальной целью его работы была научная детальная регистрация греческих предметов древности, найденных на побережье полуострова, но увлеченность вела его в неизвестные области и даже вглубь крымской земли, где волны пришельцев сменяли друг друга, оставляя наслоения культурных слоев. Неожиданно Николай Сысоев увлекся степными народами и сосредоточил свои изыскания вокруг города Чуфут Кале, находящегося рядом с Бахчисараем, столицей бывшего татарского ханства. Когда он у нас появлялся, разговоры сводились к археологии и его находкам. Ученый рассказывал о длинных улицах, каменных фундаментах, выложенных мрамором площадях, глубоких колеях, оставленных в мраморных мостовых много веков назад. Эти борозды, проделанные колесами древних телег и колесниц, возбудили мое воображение. Я живо дополнила его рассказы другими картинами: мраморный торс стоял над обрывистой пропастью, повернувшись в сторону равнины, колонна пыталась дотянуться до портика, которого больше не было, мозаичный пол вроде тех, которые еще встречались в Феодосии как доказательство реальности прошлой жизни.

    Однажды Николай зашел к нам, возбужденный и радостный, и сообщил родителям, что он организовывает посещение древнегреческого храма Афродиты недалеко от Феодосии. Хотя он был обнаружен несколько лет назад, туда никто не мог войти, так как храм был затоплен. Теперь наконец они откачали воду, и мы будем среди первых посетителей храма. «Мы?» -воскликнула я. Родители посмотрели на меня и улыбнулись.

    Поездка заняла целый день. Впервые мне разрешили отправиться на длинную экскурсию вместе со взрослыми. Я обещала не плакать, не ныть, не жаловаться, понимая, что если не сдержу слово, никогда больше меня не возьмут в такие путешествия. Также я обещала ничего не просить, быть терпеливой и слушаться няню.

    Мы ехали в двух экипажах, которые лошади тащили по пыльной дороге, проложенной по степи в сторону предгорьям. Вокруг голубели холмы, на горизонте переходящие в горы - Главную гряду с Карадагским массивом. В этот ранний час воздух был насыщен ароматом трав и цветов, росших по обеим сторонам дороги. Красные маки, ромашки, колокольчики заполонили все свободное пространство, выставляя роскошные сочетания красного, белого, голубого. Цветы только что раскрыли свои чаши, впитывая аромат солнца. Через несколько часов сморенные зноем они увянут, закроют свои чашечки, стараясь спасти их от режущих лучей солнца. Вокруг нас низко и стремительно парили ласточки, находясь в нескольких метрах над нашими головами, и вдруг едва уловимым движением крыльев взмывали вверх навстречу прохладному и неподвижному воздуху. Я устроилась на коленях няни, вытянула ноги и лениво следила за их полетом. Даже сейчас в памяти сохранились эти черные грифельные силуэты, похожие на римскую цифру пять, которые ныряли и взмывали над нашей коляской в высокое безоблачное небо.

    Хотя эта поездка случилась давно, она запомнилась мне лучше, чем недавние события из моей жизни. Предполагаю, что так произошло потому, что это было счастье, и детский мозг это понял и сберег, чтобы позже в трудные моменты к ней вернуться и как Титан набраться от нее сил и мужества, чтобы жить дальше.

    Выехав из города, мы проезжали через татарские поселения, стоявшие посреди виноградников и абрикосовых садов. Дома выходили во внутренние дворики, которые несли прохладу, а наружные стены были глухими, без окон. На обед мы остановились в одном из них, и владелец продал нам провизию. Пикник был накрыт в саду под старым грушевым деревом. За изгородью, защищавшей сад от животных, на склонах паслись овцы и козы, которые забрались так высоко по холмам, что глаз едва мог их отличить от серых валунов.

    Обед состоял из больших хлебных лепешек, овечьего сыра и фруктов. Стоял конец июня, и уже созрела черешня. Деревья вокруг нас были усыпаны крупными желтыми и красными ягодами. Мы сидели за столом, и на нем стояли вазы с черешней, абрикосами и яблоками, такими сочными, что как только прокусишь кожуру, из них брызгал сок.

    Я, как и обещала, ни на шаг не отходила от няни. Пообедав, я терпеливо ожидала, пока взрослые тоже закончат свои блюда. Из-за кустов выглядывали татарские дети, не осмеливаясь пригласить меня с ними играть. Они смотрели на меня, улыбались и делали всякие знаки, но я была застенчива и не знала, как реагировать на их приглашения. После обеда мы снова разместились по коляскам и продолжили путешествие. В нашей группе было десять человек. Помимо родителей, няни и меня, к нам присоединились сестра отца с мужем, двое их сыновей - подростков, и папины друзья, один Николай- инициатор этой поездки, а другой- московский художник, невысокого роста, бородатый. Он учился сценографии, собираясь ставить оперные спектакли, и отец предложил ему провести лето у нас в Крыму.

    После яркого солнца, прозрачного послеполуденного жара, жужжания мух и пчел, стрекота зеленых и серых кузнечиков, скачущих по придорожной полыни и ковылю, сверкания быстрокрылых стрекоз, садящихся на лошадей, очевидно, привлеченных их разгоряченным потом, неожиданно и страшно было вступить в темный мир. Я никак не ожидала такого внезапного исчезновения солнца и наступления кромешной темноты. В храме стояла духота. Я ухватила няню за руку. Взрослые принесли с собой свечи, они мерцали, трепетали, дрожали и отбрасывали тусклый свет на стены. Когда солдаты раскопали храм и смогли пробраться внутрь, они увидели, что он оказался затопленным до полутораметровой высоты, и что росписи ниже этой отметки погибли навсегда, а выше – фрески сохранились. Как объяснил проводник, они не могут проделать даже маленького отверстия в стенах или в потолке, так как тотчас же фрески потеряют цвет. Разглядывая внутреннее пространство конического сооружения, взрослые ахали от восторга и возбуждения, но меня скромные размеры храма разочаровали.

    После стольких разговоров, споров и долгих приготовлений к путешествию я ожидала увидеть что- то величественное. Чередование ярких и темных пятен на стенах напомнило о море, как будто мы вздымаемся на волну и снова погружаемся в темную пучину, как будто море, по которому мы плыли, разделялось прожекторами на две вселенные. Меня привлекли цветочные орнаменты на стенах. Краски были яркие, живые и разнообразные. Наш художник достал свой альбом, мольберт и принялся за копирование орнамента. Я подошла поближе, чтобы посмотреть, как он рисует. Он поднял голову и улыбнулся.

    -Вот тебе бумага и карандаш. Попробуй нарисовать эту сцену.- Он указала на богиню, стоявшую на пьедестале в окружении цветов и зеленых веток, и снова обратился к своей работе. Я не хотела ему говорить, что не умею рисовать, что никогда не пробовала, но он уже забыл обо мне. Напевая мелодию и время от времени что-то бормоча, он полностью углубился в работу. Папа склонился ко мне и увидел, что я держала в руках лист бумаги, не зная, что с ним делать. Как передать эту фигуру, чтобы ее можно было узнать? И как поместить ее, такую огромную, на маленький лист? Папа быстро разметил мой лист бумаги на квадраты, провел несколько прямых линий, вертикальных и горизонтальных, создал силуэт богини, потом добавил зеленый и оранжевый цвет для цветочной гирлянды, и рисунок был завершен. Мое участие заключалось в том, что я держала карандаши и стиральную резинку. Уже дома мы с папой поместили «нашу» картину в рамку и повесили на стену в гостиной феодосийского дома. Родители не упускали случая поведать знакомым, что это «лидочкина картина».

    Когда мы покинули Крым, рисунок остался на стене. Мы думали, что уезжаем ненадолго и скоро вернемся. Оказалось, что это был отъезд на всю жизнь. Отсутствие длиной в жизнь. Все эти годы я знала, что могу нарисовать крымскую фигуру богини с закрытыми глазами, но никогда этого не делала. Она живет во мне как еще один эпизод из сказочного детства.

    Назад наша экспедиция возвращалась поздно, и мы все задремали. Я лежала с закрытыми глазами, поместив голову на колени няни. Она гладила мои волосы, и пока экипажи пересекали степь под ясным ночным, усыпанным звездами небом, я дремала. Меня разбудили громкие восклицания.

    Коляска свернула на более широкую дорогу, ведущую к Феодосии, и начала спускаться в сторону моря и города. Луна сияла ярко, освещая каждую травинку и каждый камень. Затем дорога повернула, и перед нами открылась бухта. Вместо темной степи мы оказались в волшебном мире. Море тоже было ярко освещено серебристым неземным сиянием. Резкие тени лодок в гавани, светящиеся нити крошечных огоньков, повторявших извилистую линию набережной, и исходившее из- за холмов лунное свечение создавали колдовскую картину. К тому моменту, когда мы въехали в город, лунный свет лишился серебряной яркости и побледнел, как будто в воздухе разлился туман. Раскинутые вокруг города холмы вытянулись и приблизились, как бы беря город в окружение. Их удлиненные силуэты пересекли гавань и погрузили город в море.

    Взрослые принялись активно обсуждать только что увиденный храм, фрески, саму конструкцию сооружения. Они пытались предположить, кем могли быть строители храма. В точности никто не знал, был ли он посвящен Афродите. Просто под таким названием он остался у меня в памяти, потому что наш друг архитектор несколько дней подряд всех убеждал, что фигура на пьедестале должна быть богиней Афродитой, и никем другим. Родители начали рассуждать, стоит ли собирать средства на восстановление храма, так как было даже неизвестно, было ли строение с конусной крышей храмом. Также предстояло провести кропотливую работу в поисках доказательств, что храм относится к пятому веку до нашей эры, и что его строители - греческие колонисты. Я старалась следовать за беседой, но из всего непоследовательного разговора запомнила только отдельные слова Скифия, Босфорское царство, Афродита Скифская. Про себя я решила, что подожду папиных рассказов, в которых он все мне разъяснит.

    Таковы счастливые годы моего детства, наполненные родительской любовью, заботой и привязанностью тети, дяди и других родственников. Хотя бытует мнение, что мы склонны приукрашивать прошлое, создавая радужные картинки из ранних лет, я не могу согласиться. В душе живет убежденность, что мое детство - именно такое, как я его помню и каким я его описала.

    В одно прохладное утро в декабре 1920 года мы погрузили наш багаж в коляску и покинули дом, фруктовые сады, покрытые сухой травой и отмеченные пунктиром татарских домов холмы. Сидя на чемоданах, я украдкой посмотрела на сумрачные лица родителей. Их молчание отозвалось страхом неизвестности, и тревога наполнила мое сердце. Я обернулась назад. За нами оставались скопления домов, склады, колея железной дороги и бледное, трепещущее серо-перламутровыми переливами море.

    Родители верили, что покидая Крым и возвращаясь в Москву, они поступали правильно. С началом революции они жили в полной неопределенности, пытаясь выбрать место, где можно было бы найти укрытие от опасности, насилия и голода. И каждый раз, когда им казалось, что такое место найдено, новые опасности и страх гнали их дальше.

    Первым таким прибежищем стала Украина, где семья отца владела имением. Но кровавые столкновения между разными отрядами и группировками, принимавшими участие в быстро распространявшейся гражданской войне, заставили нас отступить в Крым, который казался островком спокойствия. На короткое время родители поверили, что в их жизни все наладилось, и они могли продолжать жить как прежде. Но в ноябре 1920 года Белая гвардия была разбита Красной Армией, перешедшей в Крым через Перекопский перешеек. Оставшиеся в живых белогвардейские офицеры, ведомые генералом Врангелем, на пароходах покинули Крым в направлении Константинополя, а после держали курс на полуостров Галлиполи. Гражданская война закончилась. Большевики одержали победу и взяли под контроль всю Российскую империю.

    Когда я снова оказалась в Крыму в 1930е годы, спустя 15 лет после окончания войны и победы большевистской революции, я увидела землю, лишенную жизни, благополучия и надежды. Она казалась мертвой пустыней. Я была так разочарована, что уехав, поклялась никогда больше туда не возвращаться. А ведь это была квинтэссенция самых счастливых лет моей жизни. Однако, я не забыла Крым. И по временам, в тяжелые моменты жизни, когда отчаяние подступает к горлу и грозить меня задушить, мне достаточно зачерпнуть чайной ложкой спасающую жизнь амброзию, и те самые воспоминания возрождают дух, возвращают энергию и снова представляют жизнь с самой привлекательной стороны.

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКВУ

    В то раннее утро впервые в жизни я увидела родителей испуганными и поняла, что могут случиться такие ситуации, когда они окажутся беспомощными. Мне стало страшно. Особенно озабоченным выглядел отец. Как я догадалась позже, он чувствовал за нас ответственность и пытался выглядеть уверенным и всемогущим, даже сознавая, что обстоятельства были сильнее. Я смотрела на его руки, крепко ухватившие портфель, покоившийся на коленях, строгий профиль и сжатые губы, потом переводила глаза на маму, которая сидела, откинувшись на спинку, и разглядывала дальние горы. Вопреки своим привычкам, папа иногда порывисто меня обнимал, как будто старался почерпнуть у меня силы, но я не решалась заглянуть ему в глаза или задавать вопросы. Детским чутьем я понимала, что ему не хочется говорить. Татарин Сахнут понукал лошадей, иногда лениво покрикивая, но и без его поощрения они бежали резво и легко.

    Когда мы подъехали к железнодорожному вокзалу в Феодосии, родители направились за билетами, а я осталась с Сахнутом.

    -Плохо, что вы уезжаете. Очень плохо, - Сахнут повернулся ко мне, не сходя с облучка. – Не буду ничего говорить, но боюсь, что ваши родители слишком торопятся. Наше отношение такое - наблюдай и жди. У крестьян нет времени ходить на митинги и демонстрации. Что тогда будет со скотиной? С землей? Вы из последних, кто решился на отъезд, и мое сердце болит, когда я вижу, как пустеет Феодосия. Остается надеяться на Аллаха, чтобы эта смута утихла. Родителей ваших я заверил, что за домом и за виноградником мы присмотрим. Так что пусть не беспокоятся.

    Привокзальная площадь представляла собой невообразимую картину. Состояние полного хаоса и отсутствие всякого порядка создавали скопления народа; снующие, странно одетые люди торопились в разные стороны, таща тяжелые мешки. Все кричали, толкались, иногда женщины в ватниках, наброшенных на темные длинные юбки, вели упиравшихся ревущих детей, чьи пронзительные голоса усиливали обстановку общей неразберихи. Я сидела на повозке, не осмеливаясь спуститься, и желала, чтобы поскорее вернулись родители. Тем временем Сахнут начал снимать наши чемоданы.

    Накануне вечером отец заставил меня выучить наизусть наш московский адрес и адреса его родственников. Вначале я упиралась, думая, к чему все это, и даже не пыталась сделать никаких усилий, но заметив умоляющие глаза отца, зазубрила названия улиц и номера домов.

    -Запомни, если ты окажешься одна, немедленно отправляйся к ним, а после уже с ними поезжай в нашу квартиру. Ни в коем случае не ходи туда одна. Я тебе это говорю на всякий случай, по всей вероятности, мы вернемся в квартиру вместе, но ты должна быть готова ко всему.

    Вечером я не особенно обратила внимание на его предупреждение, но теперь, увидев полное отсутствие порядка, испугалась. «Неужели придется продираться через эту толпу? Мимо этих людей? Где папа?» И тут я заметила, что родители были совсем близко, выделяясь элегантными пальто на фоне ватников и тулупов. Сахнут стоял около наших чемоданов, которые желтыми кожаными боками тоже разительно отличались от мешков и кошелок.

    Родители подходили к нам в сопровождении знакомых, четы Сикориных, мужа и жены, которые покупали билеты на другой день. Наш поезд отправлялся через несколько часов, и Сикорины решили скоротать время вместе с нами. Я уловила отрывки разговора, которые мне показались странными:

    -Почему вы не уплыли на пароходе? Ведь была возможность добраться до Константинополя.

    Даже я знала, что мы не можем доплыть до Москвы на пароходе. Причем тут Константинополь, если мы живем в Москве? Говорилось все это шепотом.

    Отец отвечал, что они настроены ехать в Москву. Там их дом. Мама упомянула, что надеется вернуться в театр, она знает, что театры работают.

    -А мне пора идти в школу, - вставила я.

    Наступило молчание, как будто собеседники растерялись и не знали, как реагировать на мои слова.

    -Вернемся домой, ты обязательно пойдешь в школу, - ответил отец.

    Его голос звучал успокоительно, но глаза были беспокойными, будто он сам себе не верил.

    Настало время прощаться с Сахнутом. За эти минуты его лицо поменялось, приняв озабоченное и пасмурное выражение. Он сделался понурым, и мне показалось, что из него выпустили энергию и он вот-вот заплачет. Татарин снял тюбетейку, склонился и поцеловал руку маме, его глаза наполнилось слезами. Он резко отвернулся, вытер их рукавом, потом поцеловал мне руку. Перед тем, как отъехать, он повторил родителям:

    -Бог даст, еще свидимся. А за домом мы присмотрим. - Он хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и дернул вожжи.

    С помощью носильщика мы нашли места в вагоне. Когда дверь в купе отворилась, я увидела, что на одной полке сидели три человека. Вторая была пустая. Очевидно, родители знали об условиях путешествия, потому что не выказав удивления, разместили чемоданы и заняли свободную полку, посадив меня в середину. Впервые мы ехали в подобных условиях. С тех пор, как я себя помнила, мы путешествовали в спальных вагонах в отдельном купе. Когда-то этот вагон тоже был спальным, а тут напротив нас сидело трое незнакомцев, двое мужчин и женщина. Заметив нас, они перестали есть и молча нам кивнули. Время от времени дверь в купе отворялась, заглядывали посторонние в поисках свободного места и разочарованно шли далее. Именно в эти моменты я чувствовала, как напрягалась мама и по ее телу пробегала дрожь.

    Поезд тронулся, но двигался медленно и часто останавливался, даже не на станциях, а просто на путях, посреди полей. Едет, пыхтит, потом вдруг замедляет ход и встает. Из окна я видела, как пассажиры выскакивали из вагонов, надеясь что-то купить, но на полустанках никого не было. Потом паровоз давал гудки, и все спешили запрыгнуть в вагоны. Мне захотелось спать, но заснуть было трудно, так как по коридору сновали люди, с шумом отворяя двери и также шумно их захлопывая. Отец заглядывал в окошко, называя нам станции, мимо которых мы проезжали. Крым остался позади, и мы ехали по Юго Востоку Украины. Поток пассажиров в поисках незанятых мест прекратился, и я задремала. Внезапно я пробудилась от громких возгласов, где-то стреляли, потом заскрежетали тормоза, поезд дернулся и встал. Родители заслонили меня с двух сторон, и я оказалась за их спинами. Мама накинула на меня свое пальто, укрыв меня от всех, и прошептала:

    -Не бойся. Сиди тихо и не шевелись.

    Я слышала, как по коридору тащили что-то тяжелое металлическое, потом раздались громкие крики, кричали сразу несколько человек, и дверь купе распахнулась. Выглянув из-под маминого пальто, я увидела вооруженного человека с патронными лентами. Он окинул нас всех взглядом и вошел. В дверях я видела еще троих, тоже вооруженных. Хотя у них всех были одинаковые темно зеленые формы, патронташи, сапоги, их головы украшали шапки разных форм и цветов, у одного меховая, у другого - суконная, у третьего - остроконечная. Двое были совсем молодыми, но их грубые красные лица, с длинными свисающими усами, не казались мне приятными. Что меня поразило - их кольца. Руки каждого украшали кольца с большими сверкающими камнями, одетые поверх кожаных рукавиц. Все чего-то ждали.

    По шуму голосов, приближавшемуся к нашему купе, я поняла, кто- то еще подходит. Появилась молодая женщина и по тому, как все расступились, давая ей дорогу, я поняла, что она самая главная.

    -Всем выходить!- Слова приказа были произнесены громким грубым голосом.

    Наша попутчица, сидевшая напротив, воскликнула:

    -А вещи?

    -Останутся здесь. Выходите.

    Никто не двинулся с места, и она крикнула:

    -Чего вы ждете? Сказано – выходить… иначе – и она указала на свой револьвер.

    Женщина была высокая, красивая, темноволосая, с ярко накрашенными губами. Ее военный мундир был обтянут ремнями, брюки забраны в блестящие сапоги. Когда она ходила размашистым шагом, за ее спиной оставалось эхо металлического бряцания от шпор.

    Мы стояли на перроне около вагона, рядом с нами в тесную кучку сгрудились трое попутчиков. Недалеко от них толкались другие пассажиры. Среди женщин и мужчин я заметила несколько детей, таких же испуганных, как и я. Они не плакали, только молча цеплялись за материнские юбки. Нервное напряжение передавалось от одной группы к другой, люди старались приподняться, чтобы разглядеть, что происходит, поворачивались в разные стороны, определяя, откуда может прийти опасность. Некоторые нагибались, выискивая возможность пробраться между колесами и скрыться. Но куда? Состав выглядел бесконечным, и мы слышали шаги и голоса с другой стороны поезда.

    По сосредоточенному лицу мамы было невозможно определить, что она чувствует. Она так поглядывала на толпу, как будто оказалась тут случайно, а не была одним из пассажиров, которого под дулом револьвера заставили выйти из вагона и превратили в невольного участника происходящего. Позже много раз я замечала эту особенность ее характера. Она была способна, если ее что-то не устраивало, отстраниться от реальности и уйти в свой мир. Но она обладала способностью также быстро вернуться назад. Безусловно, во время наших вынужденных странствий эта способность сыграла важную роль. Ее инстинкт самосохранения помог нам не делать опрометчивых шагов и не один раз спасал нас на краю пропасти. Но в тот момент кажущееся безразличным лицо матери привело меня в смятение и растерянность.

    Мы наблюдали, как женщина со своим конвоем не спеша удалялась. Внезапно от ее группы отделился один солдат и подбежал к двум, стоявшим обособленно пассажирам. Он поднял руку и занесенной шашкой снес голову одному из них. Я не сразу поняла, что произошло, мои глаза все видели, но мозг не мог осознать смысла случившегося. Мама резко повернула меня лицом к себе, закрыла мне глаза ладонью и сказала:

    -Молчи.- Но я была настолько испугана, что не могла ни плакать, ни кричать. Перед тем как мамина ладонь заслонила от меня мир, уголком глаза я увидела жуткую незабываемую картину. Человек без головы прошел два шага, перед тем как рухнуть на землю в луже крови.

    Женщина и ее конвой продолжали совершать обход, двигаясь вдоль вагонов, не обращая внимания на тот ужас, с которым пассажиры спешили перед ними расступиться, пытаясь превратиться в букашек или врасти в землю. Некоторые присели на корточки, прислонившись к колесам вагонов, полагая, что они могут слиться с ними. Я слышала крики, вопли, но не решалась открыть глаза. Мама гладила меня по волосам, и если я приоткрывала один глаз, она снова быстро заслоняла от меня мир. Я слышала ее бормотание:

    -Вот так, умница. Стой тихо.

    -Что это?

    До меня долетел обеспокоенный голос отца, и я открыла глаза. В нашу сторону двигалась толпа пассажиров, подталкиваемых сзади солдатами со штыками. Люди оборачивались, подымали руки, угрожая кулаками, но все-таки не могли противодействовать грубой силе вооруженных солдат.

    Наша соседка по купе ответила:

    - Они выгнали пассажиров из первого вагона.

    -Почему?

    -Там устанавливают пулеметы.

    Успокаивающая рука мамы замерла на моих волосах, она спросила:

    -Кто эти люди? Их форма мне кажется странной. Это не красноармейцы и не белогвардейцы.

    -Это люди атамана Матвея, - ответила женщина, предварительно оглянувшись, чтобы быть уверенной, что ее никто не подслушивает. – О них всякие слухи ходят. Следующая станция Мелитополь, и территория между ней и Екатеринославлем находится под их контролем.

    - Только не это!

    Мой отец дернулся, оглянулся с затравленным видом, как будто хотел найти место, куда можно было бы скрыться, и прошептал:

    - Это бандиты!

    Мы наблюдали, как выгнанные из первого вагона пассажиры сгрудились недалеко от нас, на узкой песчаной полосе, идущей вдоль путей, рядом с ними заняли место солдаты.

    Мама повернула к себе отца и произнесла:

    -Стой спокойно, немного наклонись. Вот так. - И она натянула ему низко на брови темно серую фетровую шляпу, высоко подняла воротник пальто и два раза обернула шарф вокруг шеи, так что все лицо, кроме глаз, было скрыто.

    Отец был очень бледен.

    -Раве ты не слышала, что они делают с евреями? Мне нужно бежать. Но куда?

    Мы снова услышали гул голосов, крики, которые как прибой приближались к тому месту, где мы находились. Суматоха началась около головного вагона и быстро добиралась до нас. Окруженный солдатами, следовавшими довольно быстрым шагом, шел человек, одетый в темно зеленую форму, на голове у него была высокая серая папаха, благодаря которой он казался выше своего среднего роста. Пока он приближался, я могла его разглядеть. С правильными крупными чертами лица, которые в совокупности создавали впечатление скульптурного портрета, его можно было назвать красивым. На поясе у него висела сабля, а грудь перекрещивали блестящие ремни с патронами. Судя по почтительному поведению солдат, я догадалась, что это был их командир.

    Родители перешептывались, но как они не старались говорить тихо, я уловила некоторые фразы.

    -Он поклялся убить всех евреев. Атаман Матвей служит у Махно, как и Григорьев. Их отряды захватывают все новые районы и становятся сильнее благодаря поддержке крестьян. Боже, не дай мне с ним встретиться.

    Едва отец закончил фразу, как командир в высокой серой папахе остановился напротив нас и внимательно на него посмотрел.

    Даже после бессонной ночи, проведенной в поезде, в результате чего их одежда потеряла свой первозданный вид, а черты усталых лиц заострились, мои родители привлекали к себе внимание, выделяясь в толпе неуловимым духом принадлежности к иному классу.

    Человек рассматривал отца, пробегая глазами по фетровой шляпе, узкому темно синему драповому пальто, черным кожаным туфлям. Солдаты стояли за его спиной и тоже нас разглядывали. Отец пошевелился и крепко сжал мне руку. Это было так неожиданно, что я вскрикнула.

    -Имя!

    Отец молчал.

    Атаман Матвей (как мы догадались, это был он) повторил вопрос, и солдаты начали нас окружать.

    -Имя!

    Двое солдат из конвоя атамана встали по обе стороны отца. Его рука разжалась.

    -Лев Матусевич, сын Самуила Матусевича из Мелитополя. Это моя жена и дочь. - Отец говорил как обычно, не торопясь, его голос был мягким и спокойным, что представляло резкий контраст с голосом стоявшего перед ним человека.

    Отец снял шляпу, размотал шарф и опустил воротник пальто, открыв лицо. Судя по его чертам и смуглой коже папу можно было принять за южанина, итальянца или еврея, но никак не за северянина. В любых обстоятельствах, вне зависимости от того, как он был одет и как он себя чувствовал, он был красив. Темные каштановые волосы гармонировали с широко расставленными темными глазами, мне особенно нравилось, что к вискам они немного приподымались, и мне всегда хотелось иметь такой же цвет и раскосый разрез глаз вместо моих круглых голубых. Окаймленные темными ресницами они казались бездонными, обычно в народе такие глаза называют бархатными. У отца был классический прямой нос и выразительный подвижной рот, частично скрытый аккуратными темными усиками. Когда он улыбался, его лицо оживлялось, а губы растягивались в улыбку, показывая великолепные зубы.

    Мои родители составляли удивительно красивую пару. Мама с ее высокими славянскими скулами, большими синими глазами, полными, красиво очерченными губами и густой светлой косой, обхватывающей ее голову дважды, напоминала традиционную русскую красавицу из тех, что рисуют на коробках шоколадных конфет. В отличие от отца она часто смеялась, любила хорошие шутки и остроумные анекдоты. Ее смех был звонким и мелодичным, как и ее голос. В этот критический момент она стояла рядом с мужем, выпрямившись во весь рост. Одной рукой она держала мужа под руку, а другой обнимала меня. С высоко поднятой головой, сжатыми губами она смотрела в упор на атамана, выказывая неповиновение и вызов. Я мечтала, что когда вырасту, буду похожа на маму.

    -Понятно. Значит, вы едете в этом поезде. И куда? В Москву?

    Теперь уже атаман обращался к маме, как будто впервые ее заметив. Неожиданно выражение его лица смягчилось и перестало быть устрашающим. Он протянул ей руку:

    -Рад с вами встретиться. Вы помните меня?

    -Помню. Мы виделись в Мелитополе.

    -Верно, верно. А это ваша девочка, не так ли?

    Я глядела на него с раскрытым ртом. Конечно я встречала этого человека, но очень давно, в моем далеком детстве. Он служил конюхом в поместье дедушки в Мелитополе, где учил меня кататься на лошади. Честно говоря, это был низкорослый серый пони Артур с пышным хвостом. С помощью Матвея я впервые в жизни забралась на спину Артура, а потом он прохаживался со мной по манежу, ведя Артура за уздцы и успокаивая меня. Так повторялось несколько раз, пока я не решилась прокатиться на нем самостоятельно.

    -Рад вас видеть. Вы еще помните мои уроки?

    Я молча кивнула головой, не в силах произнести ни слова, но он снова обратил свое внимание на родителей.

    -Зачем вам Москва? Езжайте с нами в Екатеринослав. Там мы строим крестьянскую республику. Первую в мире.

    -Нет, мне нужно вернуться в театр.

    -Вспоминаю, вы актриса, верно?

    -Певица, - поправила мама.

    Толпа вокруг нас продолжала расти, все внимали каждому слову, а те, до кого слова не доходили, переспрашивали близ стоявших, и таким образом, вся толпа шумела.

    Атаман Матвей обернулся, выискивая кого-то в толпе.

    -Катерина! Катерина! Где ты? Иди сюда!

    Та самая молодая красивая женщина, что выгнала нас из вагона, оказалась рядом.

    -Что еще?

    -Хочу тебя познакомить со Львом Матусевичем, сыном Самуила Матусевича, владельца литейного завода в Мариуполе. Я тебе рассказывал о нем.

    Катерина смерила нас взглядом и сказала:

    -Очень хорошо. А теперь пора сворачиваться. Скоро другой поезд подходит, не тяни с нашим делом.

    Атаман оглядел толпу.

    -Подожди. – Он снова вспомнил о моем отце:

    -Я слышал, что ваш батюшка скончался.

    -Два года назад.

    Сняв серую папаху, атаман перекрестился.

    -Покой его душе. Хороший был человек. Если бы все были такими, не нужны никакие революции.

    Затем он повернулся к толпе и прокричал обращение к солдатам:

    -Запомнить всем. Семья Матусевичей находится под моей личной защитой. Они имеет право на беспрепятственный проезд по моей территории. Их имение тоже охраняется нами.

    Взглянув на отца, он продолжил уже спокойным голосом:

    - Приезжайте в Мелитополь и живите там, сколько угодно. У вас ни один волос не упадет с головы.

    -Все запомнили? – Он оглядел солдат, которые cлушали его молча..

    Катерина стояла рядом и нетерпеливо теребила кобуру револьвера.

    Бросив на нее взгляд, атаман сказал:

    -Нам пора. Мы едем в Екатеринослав строить крестьянскую республику. Этот город станет нашей столицей. А поезд может продолжать путь. У нас свои средства передвижения. - И он широким жестом указал на ряды всадников, возникших по обе стороны поезда.

    Нетерпеливые лошади отказывались стоять спокойно, и всадники с трудом их сдерживали, натягивая поводья. По полю разносилось громкое ржание и возбуждало тех животных, которые не двигались, удерживаемые на коротких поводках умелыми всадниками. Подальше, ближе к кустам, видневшимся за отлогим холмом, показались другие всадники, скакавшие к поезду. Чувствовалось, как будто земля колыхалась под сотнями копыт, ритмично врезавшихся в землю, а за ними подымался длинный шлейф взбитой пыли.

    -Слушайте меня, все! – внезапно раздался громкий голос Катерины. - Вот на это место быстро приносите ваши ценности, все, что есть, деньги, кольца.

    Перед тем, как уйти, она бросила моим родителям:

    -А вы чего стоите? – Она пристально посмотрела на отца, и мне показалось, что если бы не приказ атамана Матвея, с удовольствием бы с ним расправилась.

    -Вам что, не понятно, что атаман отдал указ о свободном передвижении для семьи Матусевичей? Возвращайтесь в вагон.

    Атаман Матвей дотронулся до плеча отца.

    - Я хочу вас кое о чем попросить.

    Не отводя глаз от быстро растущей кучи ценностей, которые пассажиры покорно складывали у его ног, он начал:

    - Вы едете в Москву?

    Отец кивнул головой.

    - Прекрасно. Передайте всем в Москве, что мы не бандиты, что это клевета, распространяемая большевиками. Вы знаете, что они нас предали? Отказались снабжать деньгами и амуницией. Теперь мы забираем то, что нам принадлежит по праву. Мы сокрушим дьявольскую силу предателей. Скажите это в Москве.

    Его голос креп:

    -Взгляните на наши отряды.

    Ровные ряды всадников служили убедительным доказательством его слов. Они не двигались, но чувствовалось, что в любой момент они могут ринуться в атаку, круша все на своем пути.

    Осмотрев скопившиеся у ног атамана ценности, Катерина снова напомнила:

    - Нам пора.

    -Прикажи вытащить пулеметы и погрузить их на тачанки.

    В этот момент я поняла, что бойцы волокли по коридору нашего вагона – это был пулемет. Очевидно, они готовились к сопротивлению или неожиданной атаке.

    Посмотрев на меня, атаман сказал:

    - Благослови вас Бог. Езжайте с миром и не забывайте атамана Матвея, президента крестьянской республики.

    Вот тут я хочу сказать несколько слов о моих родителях.

    Семья отца была родом из украинского города Мелитополь, который находится недалеко от берегов Азовского моря. Там у моей бабушки было большое и богатое имение, дед Самуил Матусевич был промышленником и известным в городе филантропом. Поскольку в России евреям было сложно получить университетское образование, дедушка отправил своего сына учиться в Штутгарт. Отец провел в Германии несколько лет и вернулся с дипломом инженера. Самуил Матусевич владел чугунолитейным заводом, где работали местные молодые люди. Он был щедрым, справедливым, всегда выполнял, что обещал, и потому пользовался большим уважением. В имении у них служили несколько конюхов, среди них молодой украинец Матвей. Потом он поступил работать на дедушкин завод, увлекся политикой, вступил в партию анархистов. Когда началась революция, он создал собственную банду, которая напоминала хорошо организованный отряд, и начал грабить деревни, имения, поезда, делая все под предлогом справедливого распределения богатства. Говорили, что он раздавал награбленное беднякам, но это были только слухи. За эти годы ни он, ни его сообщники не совершили ничего против бабушки и дедушки. После окончания Гражданской войны банды и повстанческие движения были ликвидированы, и атаманы либо погибли, либо сбежали в Польшу.

    Вошли наши попутчики, молча сели на свою полку, как будто стараясь не нарушать напряженного молчания, в которое погрузился вагон. Женщина сказала, не обращаясь ни к кому в особенности:

    -Скоро мы поедем. Я видела, что эскадроны начали отходить, Катерина уже на лошади. Наверное, атаман будет скакать впереди, а она – замыкать.

    -Что вы о ней слышали? – спросила мама.

    -Немного. Она одна из его жен и самая жестокая. Храбрая, грубая и ему преданная.

    -Это бандитка! - вмешался ее молодой компаньон.- У меня отобрали все деньги. - Его лицо исказила сердитая гримаса.

    - Почему ты их не спрятал, как я?- женщина пожала плечами.

    -Не трудно было догадаться, что у них не хватит времени всех обыскивать. Они определяют богатых и их обирают, а на таких как мы, едва обращают внимание.

    Она снова посмотрела в окошко.

    - Я права.

    Поезд начал двигаться, вначале очень медленно, потом пошел быстрее, и скоро колеса резво бежали по путям, унося нас от этого ужаса.

    Отец произнес:

    -Теперь мы в безопасности. Других банд в округе нет, а Махно и Григорьев севернее Екатеринослава не действуют.

    Наши попутчики на него взглянули и ничего не сказали. Все хотели одного - скорее добраться до дома.

    -Попробуем уснуть. - Мама сняла пальто, сотворила из него подушку и положила на полку.

    -Ложись и закрой глаза. - Она обняла мужа. - Я тебе буду петь, ты уснешь и все забудешь. А утром мы будем в Москве. - И она начала тихо напевать печальную мелодию.

    Я видела, как глаза отца наполнились слезами.

    - Любимая, что бы я без тебя делал?!

    Он вытянулся на боку, оставляя немного места на полке для меня. Мы оба подремывали, и скоро я заснула.

    Когда я пробудилась, мама сидела, прислонившись к окну. Ее глаза были закрыты. Наши соседи тоже спали или притворялись, что спали. В вагоне стояла тишина, и казалось, что атаман Матвей и Катерина стали фигурами из ночных кошмаров, которые бесследно исчезли с первыми проблесками рассвета.

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    НАША КВАРТИРА

    В декабре 1920 года поезд прибыл в Москву на Киевский вокзал. После пяти дней, проведенных в поезде, после всех приключений мы были совершенно измотаны и смотрели на невообразимую суету и неразбериху, царившие на вокзале, довольно безразлично.

    - Теперь скорее домой.

    Это были первые слова, произнесенные отцом за целый день. Последнюю часть пути он и мама просидели, прижавшись друг к другу, молча и не двигаясь. Иногда они перешептывались, но настолько тихо, что даже я, бывшая очень близко, не могла уловить, о чем они говорили. Мне выпало счастье заполучить всю полку для себя, и я воспользовалась случаем и, устроившись поудобнее, растянулась и заснула, убаюканная монотонным, наводящим сон постукиванием колес и покачиванием вагона. Но даже в полубессознательном состоянии, сонная, пробудившись от дремы по той или иной причине, я дергалась и протягивала руки, стараясь прикоснуться то к маме, то к папе для пущей уверенности, что они рядом. Чувствуя исходившее от них тепло, я снова засыпала.

    Проехав через территорию, подвластную Нестору Махно, мы въехали в область, находившуюся под контролем Симона Петлюры, командира другой банды, державшего под ружьем многотысячную армию, со штабом в Киеве, а затем оказались на территории, оккупированной австрийскими войсками, которые сражались с большевиками. В этот период Гражданской войны Австрия захватила значительную часть Украины. Но мы благополучно пересекли опасные зоны и оказались на территории, контролируемой большевиками. Больше никто не врывался в вагоны и не требовал от пассажиров выложить деньги и драгоценности, никто не угрожал расправой за неповиновение. Время от времени поезд останавливался, но эти остановки были короткими, и мы уже не вздрагивали от страха, увидев в открытую дверь физиономию очередного вооруженного человека.

    - Все будет лучше. Должно быть лучше, - бормотал отец, спеша за носильщиком, который вел нас к стоянке экипажей. Площадь перед Киевским вокзалом была запружена людьми, но она выглядела иной по сравнению с той, которую я запомнила из прошлых приездов в Москву. Экипажей было мало, и кучера с истощенными лицами в убогой одежде и рваных шапках производили жалкое впечатление. Правда, я заметила несколько автомобилей. Впервые в жизни я увидела эти великолепные машины, и отец мне пояснил, что это такое. Когда они сигналили, толпа расступалась, позволяя им проехать, а после провожала их глазами. Мы погрузились в экипаж и отправились на нашу квартиру, которая находилась на Поварской улице.

    Три года назад, когда началась революция, родители покинули Москву и уехали на Украину в имение дедушки, потом мы переехали в Крым. Никто не знал, как обернутся события в Москве, и родители решили переждать неопределенный и драматический момент вне ее пределов. Как и большинство людей их круга, они верили, что бунты и забастовки прекратятся и порядок восстановится.

    У отца в Москве были родственники, которые, несмотря на демонстрации, стрельбу, звучавшую рядом с их домом, даже баррикады, отказывались уезжать. Но за эти годы мы не получили от них ни одного письма. После начала революции почта работала нерегулярно, телеграммы вообще перестали существовать, о телефонной связи все позабыли. Так что родителям было не у кого почерпнуть сведения о

    Enjoying the preview?
    Page 1 of 1