Моя середина двадцатого

Григорий Юрьевич Филановский родился в 1927 году в Москве. Работал на заводах, проектантом, преподавателем в техникуме. Первая «взрослая» публикацияв 1952 году в журнале «Крокодил». В последующие десятилетия – сотни статей в различных журналах и газетах, фантастические рассказы, сценарии учебных и научно-популярных фильмов, теле- и радиопередач; книги о материальной культуре, в частности, в соавторстве с женой – историком Александрой Супрун «Почему мы так одеты». В 2013 году в издательстве «Тардис» (Екатеринбург) вышли книги фантастики «Двенадцать лет человеческих», «Дверь в бездну», «Заповедник Исмей». В киевском издательстве «Азбука» в 2014-2016 годах минимальным тиражом за счет автора отпечатаны книги «Моя середина двадцатого», «Мои дорогие», «Правде в глаза», «Прозренье», «Вдобавок», «И ещё». В 2019 году в Штутгарте «Пропущенное».

***

Не добивался я успеха,

но был одним из мастеров* —

не поэтического цеха,

а разных заводских цехов.

И сочинял, когда хотелось,

и не считал, что я — поэт...

А точность слов и мыслей зрелость

пришли ко мне на склоне лет...

* Мастер — на промышленном предприятии в СССР – наименование должности самого младшего начальства

Заводской рассвет

Полпятого... Спать... Страшно хочется спать...

И смену до дня дотянуть

ночную... Эх, если — пора помирать, —

вот так захотеть уснуть...

Но нет же: томила в былом чепуха,

но жить бы, как раньше, в былом!..

Припомнятся: люди, дороги, цеха,

где ночью боролся со сном...

Я выйду из цеха на пару минут,

я вырвусь, как будто боясь,

что все сокровенные мысли замрут,

умрут, не пожившие власть...

Как в сказке — на сколько там будущих лет

пускай осеняет июльский рассвет.

Последняя звёздочка в небе горит,

Еще не погасли вокруг фонари,

И тихие сосны иголкой любой

Как будто бы вмерзли в простор голубой...

С ночной

Я еду в город после смены.

И как-то грустно каждый раз,

когда степную ширь от глаз

скрывают городские стены...

Осенний день, плывя с востока,

находит жемчуг и в грязи,

и ранний город издалёка

куда милее чем вблизи.

Старик в телеге — из колхоза

вгляделся в новые места.

И помидор, слетевший с воза

раздавлен шиной у моста.

Мой мотор

Цех. Ты, как я, забился в угол.

Передохни, остановись.

Поговорить бы нам друг с другом

хоть про твою, про нашу жизнь.

Ты, как и я, без лишних споров

попал сюда, и служишь, брат,

середнячок среди моторов —

каких-то двадцать киловатт.

Так — не в опале, не в почёте,

хоть заменил штук тридцать кляч,

ты не сгораешь на работе,

хотя — дотронешься — горяч.

Начальство вроде бы считает,

что так крутиться — тоже честь, —

пока энергии хватает,

и, чтоб не ржавел, смазка есть.

Наверное, и ты согласен,

что нужен твой всегдашний труд...

И только жизни срок неясен:

ни лет, ни суток, ни минут

покамест всё...

И надо всё же

жить напряженно, жить всерьёз,

как Прометей, что искру Божью

тебе в сердечник перенёс.

В юности

«Да, мама!.. Да, я говорю с проходной...

Что может случиться?.. Нет...

Что делать — опять остаюсь на ночной...

Ну, всё... Загляну в буфет...»

Напрасно о сыне волнуется мама —

пора обо мне беспокоиться меньше.

Две смены подряд — ну какая тут драма?

Вот я занемог бы — остался бы сменщик.

Я смену сумею как следует сдать,

приеду домой спозаранок.

А дома: варенье, газеты, кровать,

под окнами шелест каштанов!

Чуть высплюсь — компания спор завела:

в чём, в главном поэзии суть...

И как-то с любимой в четыре весла

на остров заветный рвануть...

Но кажется маме, что я устаю.

Да нет! Я живу по весне!

И разве кому-то в каком-то раю

живётся прекрасней, чем мне?

Вечер весенний

Семь. Светло. Срываясь