Борис Гречин

Поезд Миргород — Спасов

повесть-притча

2014

* * *

УДК 82/89

ББК 84(2Рос=Рус)

Г81

Б. С. Гречин

Г81 Поезд Миргород — Спасов : повесть / Б. С. Гречин — Ярославль, 2014. — 95 с.

«Поезд Миргород — Спасов» — это философская повесть-притча, в которой в форме путешествия в поезде описывается духовная практика русского православия, католичества, американского баптизма, англиканской церкви, зороастризма, иудаизма, ортодоксального ислама, суфизма, индуизма, теософии, северного и южного буддизма, а также нескольких маргинальных традиций.

ISBN: 978-1-311-17061-3 (by Smashwords)

© Б. С. Гречин, текст, 2014

* * *

I

Я репортёр. Кажется, это звучит несколько претенциозно, напоминая начало романа «Прощай, Берлин!» Кристофера Ишервуда, во втором абзаце которого автор заявляет: «Я — объектив с открытой крышкой, пассивный, записывающий, без мыслей» (I am a camera with its shutter open, quite passive, recording, not thinking). Нет, я не объектив, просто репортёр, это констатация факта. Да и в Берлине я тоже не был.

Закончив в 2006 году филологический факультет в областном университете, я вернулся в свой родной Миргород и начал работать в «Миргородских ведомостях».

Миргород — населённый пункт в Европейской России, второй по величине в области, но всё-таки не очень большой (что-то около пятидесяти тысяч жителей) и глубоко провинциальный. У нас летом на окраине города вам может перебежать дорогу гусь или свинья. Всё же и здесь есть какая-то культурная жизнь, вот, «Миргородские ведомости» есть, например.

В 2009 году я познакомился с Наташей и прожил с ней пять лет.

Мы расписались без большого шума. Первый год был медовым. Второй прошёл ни шатко ни валко. На третий у Наташи испортился характер. Она стала мелочной, раздражительной, плаксивой, периоды попыток устроить домашнюю тиранию чередовались у неё с периодами полного равнодушия ко мне и к жизни вообще. Не знаю, была ли в этом и моя вина — в семейных делах одного виноватого не бывает, наверное… но что сейчас говорить об этом?

Возможно, дело было в отсутствии детей: Наташа хотела их… хотела б-ы, но не видела возможности при нашей... да, чего уж там, скажем, при нашей бедности. Скудости средств, которая при детях превратилась бы в бедность. Мы жили в крохотной квартирке на окраине города, которая досталась мне по наследству, зарабатывали мало, тратили ещё меньше. Но для детей нужно было бы менять работу мне — я этого не хотел. Или ей: она хотела этого ещё меньше. Наташа была художницей.

А в прошлом году Наташа влюбилась и, не успев мне изменить, сразу во всём призналась. Мы встретились втроём (она настояла на этом), поговорили, пряча от смущения глаза, пожали друг другу руки, Андрей потрепал меня по плечу, и вот — всё кончилось. Огромный, добродушный мужик, директор фирмы: Наташу он обожал, а ко мне тоже отнёсся с симпатией. Формальности развода заняли некоторое время, всё это время Наташа жила вместе со мной и исправно исполняла все обязанности жены, кроме постельных. Она, добрый человек, в эти полгода старалась присватать мне свою подругу. С подругой я провёл ночь — второй ночи мне не захотелось.

Месяц назад, в апреле, всё завершилось окончательно. Завершилось всё и в «Ведомостях».

За восемь лет работы я добрался до заместителя главного редактора. Помимо прочего, я вёл в Сети блог — и один мой авторский комментарий заметили в «Неделе». «Неделя» — серьёзное столичное издание. Я стал осторожно сотрудничать с «Неделей» — и вот, через полгода мне предложили там место штатного корреспондента. Я ответил неопределённым осторожным наполовину согласием и попросил дать мне неделю на размышление.

Главный редактор «Ведомостей», Лидия Александровна, как-то проведала это и вызвала меня на ковёр.

Её монолог свёлся к тому, что в двух креслах усидеть нельзя. Мой ответ — к тому, что кресло, которое мне предлагают «Миргородские ведомости» — слишком потёртое и унылое. Дальше последовала просьба собирать вещи. По взаимному договору решили обойтись без двух недель отработки.

В одну из майских пятниц вещи были собраны, трудовая книжка получена на руки, окончательный расчёт перечислен на зарплатную карточку. Я заночевал в пустой квартире.

II

И проснулся в шесть утра воскресенья от громкого стука.

Стучали работники военкомата, которые ловили уклонистов, они просто ошиблись номером. Я ткнул им под нос свой паспорт и с шумом захлопнул дверь. Проклятые черти! Они спугнули мой с-о-н.

А сон был особым — вот он:

Мне снилось, что я еду в пригородной электричке и стою в тамбуре. Тамбур, как всегда, полон.

Общую картину портит невысокий парень лет двадцати, одетый в джинсовую куртку и тренировочные штаны, лысый и пьяный.

Он хватает пассажиров за руки с невнятными, но угрожающими комментариями. То принимается бубнить про себя, то начинает орать на весь поезд.

Он не просто пьян: он зол на весь свет. Он научит нас, как надо Родину любить.

— Ты русский? — пристаёт он к дяденьке интеллигентного вида. — Ну, так и будь русским человеком, мля! Не ссы, не ссы! — и, ухватив того на затылок, зачем-то нагибает к себе его голову. Дяденька робко возмущается.

Я замечаю на себе взгляд очень красивой девушки: упречный взгляд, который как бы говорит мне: неужели здесь не осталось мужчин? Сжав кулаки, я подхожу к парню.

— Ты сейчас вылетишь отсюда, — говорю я негромко.

— Проблемки, пацанчик? — отзывается он, ощерившись, хотя я давным-давно не «пацанчик». — Нет проблем? Ща будут…

Ох, страшно, страшно…

Парень стоит, облокотившись спиной на автоматические двери. Электричка подходит к станции. Он бьёт мне кулаком в лицо — я успеваю отвернуть голову, удар едва задевает меня, но из носу сразу идёт кровь. Я отвечаю ударом ему в пах и под подбородок. Он вываливается из дверей и падает спиной на платформу. Прежде чем он успевает вскочить на ноги, электричка закрывает двери и отходит от станции.

Кровь у меня идёт носом, а платка нет. Пассажиры отводят глаза. Все, кроме изумительно красивой девушки. Она подходит ко мне и решительно берёт за руку:

— Пойдёмте скорей! Там есть раковина, можно умыться.

Мы переходим в другой вагон. У девушки чёрные волосы, зелёные глаза, одета она в светло-серые (или бежевые, не упомню) блузку и юбку.

Другой вагон странным образом оказывается купейным. Как так случилось? Впрочем, чего только не увидишь во сне... Я ловлю себя на мысли, что понимаю, что это всё сон. Или нет? Девушка отпирает служебным ключом дверь туалета и протягивает мне чистое белое полотенце.

— Сейчас остановится, — говорит она.

— Уже всё нормально, — улыбаюсь я. — Откуда у Вас служебный ключ?

— Зайди ко мне, — предлагает она, тоже улыбаясь, и идёт по коридору, я иду следом.

Девушка отпирает дверь купе. На двери табличка: МАРИЯ СВЕТЛОВА. И ниже, мелкими буквами, должность… Но должность я прочитать не успеваю.

Купе оказывается очень уютным. Вместо откидных полок в нём — обычный диванчик, на полу ковёр, на стене — полка с книгами, под потолком кружевной абажур. На окне купе вместо казённой шторы — комнатная занавеска и тюль.

Девушка стыдливо заталкивает ногой под диван колготки, которые валяются на полу. Мы присаживаемся.

— Мне никто не говорит «Вы», — начинает она. — Ко мне все обращаются на «ты».

— Как Вас… как тебя зовут?

— Маша Светлова, ты же прочитал на табличке.

— Да, верно… только я не разглядел должности. И почему вы… почему ты не в форме?

— Потому что не в форме, — она снова улыбается. — Знаешь анекдот? Правительство Москвы утвердило форму для школьников. Мальчики будут квадратной формы, а девочки круглой. Только я правительству Москвы не подчиняюсь.

Я вдруг понимаю, что всё происходящее, несмотря на сон, — очень, фантастически реально. Сны не бывают такими чёткими. Вот, я ведь вижу каждый элемент окружающего пространства. Странным образом кажется, что не поезд едет, а мимо него проносится земля.

— Ты проводница? — продолжаю я расспрашивать девушку.

— В некотором роде…

— Маша, ты… настоящая?

— Уж куда настоящей! Что тебя смущает?

— То, что это сон.

— Ну, и зачем у девушки из сна валяются колготки на полу?

— Для