Тайна чёрной розы

Надежда Нелидова

Тайна чёрной розы

Непонятки

Прервать цепочку зла

Костя проснулся с ощущением счастья. Стена была янтарная от солнца и — он приложил ладошку к обоям — тёплая, тоже как янтарь.

Они с женой здоровы и молоды. Ночью был восхитительный трёхступенчатый секс. Трижды он заставил жену замереть, вцепиться в него ногтями, ахнуть и по-девичьи затрепетать. За такие мгновения можно отдать жизнь.

Ипотека почти выплачена. На работе Костю ценят. Дочка заканчивает третий класс, милашка, вредный возраст ещё не наступил. На днях в ящике стола под бумагами он обнаружил давно затерянную аудиокассету «Машенька, 2 года». Нужно после работы отнести в фирму звукозаписи на оцифровку, пока ещё такие кассеты не попали в музей.

Костя пружинисто, спортивно шагал по улице. Приветливое лицо, ясные глаза, лучащийся взгляд. Улыбка, сама собой, довольно и смущённо раздвигает и морщит губы…

Да почему смущённо-то, господи?! Чего мы всё боимся белого света, стесняемся радость свою показать? А в детской песенке поём: «Поделись улыбкою своей». Даже дети понимают. Вернее, только дети и понимают.

Прохожие невольно, недоверчиво косились на него. И почему-то быстро опускали глаза. Костя поднял голову выше, весело и открыто посматривал вокруг. С готовностью делился со всеми переполнявшей его радостью. Какая такая радость на ровном месте? Такая, что солнце в небе и в лужицах, что скоро лето, и мир на земле, и живы-здоровы, ножками своими ходим…

Это так тёща говорила, когда села в инвалидное кресло, а потом и вовсе слегла. «Какое счастье, ребятки, ножками своими пройтись. Обслужить себя, помыться, в туалет сходить, ни от кого не зависеть».

— Мама, не говори ерунду! — кричала жена из кухни. Тёща подмигивала Косте: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Мудрая была старушка, земля ей пухом. Всё слабо и извинительно улыбалась, и ушла с улыбкой на тонких сухих губах. Некоторые под старость светлеют, будто окунаются в детство. А некоторые превращаются в мегер и фурий, бр-р.

Костя столкнулся с такой, зайдя после работы в офисный центр. Лет шестьдесят, но крепкая, моложавая. Вообще-то в в охрану берут отставных военных, а бабушки вахтёрши — анахронизм. Может, чья-то родственница.

Глазки бледные, стёртые и облупившиеся, как пуговки. Рот очертили чёрные бульдожьи складки. Лицо растеклось, будто не пропечённый блин на сковороде, тот самый, который комом. Это он потом в сердцах её так про себя охарактеризовал. Сначала-то женщина и женщина. На широкую Костину улыбку ответила недовольным, подозрительным взглядом.

— Вы к кому, молодой человек?

Костя подумал, что вряд ли женщина в вязаном жилете поверх камуфляжа, знает слово «оцифровка». Объяснил: «Требуется переписать кассету на флэшку. В интернете указан ваш адрес».

— Ну, не знаю, что там в вашем интернете. Первый раз слышу. Вряд ли этим у нас занимаются, — она вела пальцем по бумаге, ища нужный кабинет.

— Так я пройду и спрошу.

— У кого это вы спросите? — оскорбилась вахтёрша. Её, как лишнее звено, выкидывали из цепочки, а значит, её должность и значимость подвергались сомнению. Как и соцпакет, и зарплата, и прибавка к пенсии. — На то и я здесь, чтобы спрашивать. А то каждый будет…

— Но вы сами сказали, что не знаете. Я поищу по табличкам на дверях, — расплылся в обаятельной (как ему казалось) улыбке Костя. Чем шире он улыбался, тем все более хмурой и насторожённой становилась вахтёрша. Он шагнул в пролёт, но женщина в своей клеточке — молниеносная, наработанная реакция! — нажала на кнопку. Колено упёрлось в турникет.

— Много вас, шататься по этажам. А из 218-го недавно сумку украли. Тоже такие вот искатели.

— Да я на ваших глазах, в первом же кабинете спрошу, — начал терять терпение Костя.

— Чего спрашивать. Ясно сказано: такой услуги по этой… Нету у нас такой услуги, не оказывают.

— Добрый вечер, Нина Геннадьевна!

Гладкий розоволицый мужчина в скрипящем кожаном пальто стремительно прошёл мимо. Костя попробовал протиснуться за ним — металлическая вертушка снова больно ударила по ноге.

— Алё, скажите, пожалуйста, здесь делают оцифровку? — крикнул Костя в спину мужчины. Тот оглянулся. По лицам вахтёрши и Кости понял, что имеет место конфликт. Неопределённо помотал рукой и скрылся.

— Послушайте, — дрожа и бледнея, сказал Костя. — Вот мой документ. Вы не имеете права меня не пустить, куда бы я ни шёл. Это общественное место. Я сообщу о вашем поведении директору.

— А вон он, директор, только был, — торжествующе и насмешливо кивнула вахтёрша в сторону исчезнувшего розоволицего. И посуровела: — А вас не пустить я имею полное право. На то поставлена. Может, вы террорист. А может, бесплатный туалет ищете. Так они все на кодовом замке. Недавно тоже один просочился, на вид приличный. А в коридоре после себя лужу оставил. Пива натрескался, отлить где искал…

— Дура. Пробка набитая. Стерва.

Костя шёл домой, задыхаясь (он, когда разволнуется, задыхался). Надо было ей в лицо кинуть эти слова, а не шептать сейчас под нос. С другой стороны, хорошо, что огромным усилием воли сдержался, не опустился до её уровня. Она явно этого добивалась.

И не сегодня ли утром Костя решил дарить людям только добро, относиться с сочувствием и пониманием? Может, у неё муж алкоголик и колотит её (ага, такую поколотишь). Может, она одна как перст во всём свете? А может, эти самые дни? Тьфу, она небось забыла, что это за дни такие. И про про мужскую ласку тоже. Её просто стоит пожалеть.

А Костя получил урок. Всё к лучшему. Допустим, встретилась бы ему приветливая, улыбчивая вахтёрша. Он бы шёл сейчас по тёмному переулку, расплываясь в улыбке, предвкушая дочкину радость, нёс в груди солнышко. А навстречу кучка подростков — примерно как эти, мазнувшие по нему тяжёлыми взглядами исподлобья, вызывающе толкнувшие при ходьбе.

«Мужик, чего ухмыляешься — лыбишься? По зубам захотел?» — и так далее, со всеми вытекающими. Потому что если просто так, сам по себе улыбаешься — не поймут. Сразу: либо дурачок, либо в морду. Нет, в нашу жизнь отличное настроение и улыбку надо вводить как из пипетки — по капельке, с великой осторожностью, дозировано. Как