Хочу быть содержанкой

Любовь и доброта. Содержанка

Сорок лет после окончания института — это серьёзная дата, потому, что, вот уже сорок лет, мы, выпускники нашего института, добросовестно трудимся на благо общества и приносим не малую пользу людям в частности, и обществу в целом. Но не о торжественности момента сейчас пойдёт речь, а о том, кто и с какими результатами прошёл этот путь, и подошёл к торжественной дате.

Мы, оставшиеся на связи, однокурсники, долго сидели за столиком в одном уютном кафе и беседовали. Рассказывали друг другу о наших победах и промахах.

Я старалась больше молчать. Не о чём было рассказывать. Всё как-то сломалось, развалилось, и жизнь моя теперь была похожа на старый, перекособоченный дом, который когда-то знавал и другие, более благодатные времена.

А было нас всего пятеро, из ста пятидесяти выпускников нашего курса, которые однажды, окрылённые мечтами и надеждами на светлое будущее, юные и полные энтузиазма, покинули стены родного Almamater, вооружившись полученными знаниями, и дипломами об окончании престижного вуза. Всего пятеро!.. Пашка не уставал нахваливать меня, говорил, что я прекрасно выгляжу, не смотря на все сорок лет, прошедшие со времени нашего выпуска, а я даже ни разу не вспомнила о нём за эти годы. После звонка однокурсницы, с трудом отыскала на фотографии и совсем не узнала при встрече! Ушла из института, и забыла о своих сокурсниках. Жизнь закрутила, завертела… Другие проблемы тогда волновали меня, и сейчас, за столиком уютного кафе, я начала вспоминать, как прожила те сорок лет… Скажем, всяко, и хорошо, и хреново…

Пашка… Он уже давно не Пашка. Он Павел Михайлович Дащенко, анестезиолог, ведущий спец районного центра. Состоятелен и важен, до неприличия. А я?… Кто я такая? Замухрышка, мышь серая! Важности во мне нисколько, одета кое-как, семейная жизнь не сложилась, на работе уже более шестнадцати лет нет никаких успехов, переживания одни, даже свой частный кабинет не сумела сохранить… Правда, есть и положительные моменты в моей жизни. Мои дети уже, без пяти минут, кандидаты наук, каждый в своей области, и этим можно было бы гордиться, если бы они были более приспособлены к жизненным передрягам, но… Выходит, я не правильно их воспитывала, не правильно готовила к взрослой жизни, но об этом не следует откровенно рассказывать посторонним людям. Не поймут, осудят, ещё и посмеются вдоволь над моими промахами…

Наши однокурсницы поспешили разойтись, не дожидаясь десерта. Я бы тоже ушла, но Паша всякий раз задерживал, не отпускал меня. Тех, трёх сокурсниц, Паша не торопился удерживать. У них были уважительные причины уйти. У одной — муж серьёзно болен, другая к внукам поспешила, сказку на ночь почитать. Третья на дачу собиралась поехать и торопилась успеть на электричку. За столиком в тихом кафе мы с Пашей остались вдвоём. Мне хотелось хоть на миг продлить свою юность, а Паше некуда было торопиться. Он в это время стажировался на курсах повышения квалификации и жил в общежитии. Не хотел терять категорию, и правильно поступал! Я бы тоже пока сдаваться не стала.

— Лика, о чём ты задумалась, моя хорошая? — вдруг ласково спросила Паша. Надо сказать, что я уже давно стала Ликерией Петровной, но, для друзей, я осталась, по-прежнему, Ликой. Как приятно слышать почти растаявшее в прошлом имя. Надо это просто ощутить…

— О своей жизни… — в грустной задумчивости сказала я, и отвернулась от ласкового взгляда серых глаз. Потом неожиданно продолжила: — В момент пролетела житуха, а я, будто, и не жила, а рядом стояла. Кажется, не своей жизнью жила…

— Расскажи, что тебя беспокоит сейчас? — участливо спросил он и положил свою сильную, мягкую, и такую тёплую ладонь на мою руку. Моё ощущение? Мне стало тепло и уютно тут, за столиком в кафе, будто и не пробежали мимо безжалостные годы, а так, пролетели, прозвенели над головой, и плавно опустили меня за этот столик в уютном кафе, а Пашка таким и остался, молодым, энергичным и влюблённым в меня по уши, пареньком с нашего потока…

— Не о чём рассказывать. Не интересно… — вздохнула я, но руку со стола не убрала. Побоялась спугнуть то трогательное ощущение тепла и уюта, которое так и лилось из-под Пашкиных пальцев… Двигаться не хватило смелости…

— Лика, смотри, девчонки ушли, у них семьи, у них — дел не в проворот, а мы остались только вдвоём, одинокие и не спешащие… Ты и я, как в институте. Помнишь? Ты тогда замуж собиралась и впервые мне сказала об этом. Не за меня, заметь, за другого… Тогда я тебя выслушал, и даже советы какие-то давал. Помнишь? Ты бы знала, что я тогда чувствовал! Плохо себя чувствовал, но… Отпустил тебя, отпустил…

— Помню… И, даже, иногда сожалею… — вздохнула я. Слова вырвались так неожиданно, а Пашка услышал и разобрал каждый звук! Но сдержался, даже вида не подал, что всё услышал!

— Сейчас ты о чём-то думаешь, о чём-то переживаешь. Поделись своими тревогами, я же вижу, что не всё так гладко в твоей жизни!

— Ай!.. Одни бугорки и кочки на моей дорожке, — махнула я рукой. — Рассказывать — делать себе больно, а тебе совсем не интересно выслушивать моё нытьё… И ты снова дашь мне совет, научишь, как жить? Поможешь всё начать сначала?

— Может, в чём-то и помогу… Расскажи, никто нас не услышит. Тебе же легче будет! А я — могила! Никому ничего… — настаивал Пашка и проникновенно, с участием близкого друга, смотрел мне в глаза. Я заметила, как озорно блеснули его глаза, как, по-юношески, задорно он проговорил последнюю фразу. Как же приятно, когда чувствуешь в голосе давнего друга такое расположение к себе…

Он был прекрасен в свои шестьдесят пять… Невысокого роста, но импозантен до дерзости, до рези в глазах. Одет в шикарный, дорогущий костюм, с лёгкой проседью в русых, коротко стриженых волосах, он был просто неотразим. И не проседь это совсем, а слишком модная стрижка с определённой подкраской корней волос Он держался легко и непринуждённо, с определённой долей небрежности успешного человека. Как же он был молод в те драгоценные моменты! В глазах его иногда продолжали мелькать озорные огоньки, и казалось, не было тех сорока лет, которые пролетели так мгновенно.

— Даже не знаю, с чего начать… — неожиданно смутилась я. — Так много в моей жизни случилось и плохого и хорошего…

— Нет, не рассказывай свою автобиографию. Об этом мы поговорим в другой раз. Сейчас расскажи, что именно в данный момент тебя беспокоит, — настоятельно Пашка поднял указательный палец свободной руки вверх.

— Что беспокоит? Пенсионный возраст, высокое давление, боли в спине…

— Не о том говоришь, подружка. У тебя же душа захлёбывается от слёз! — воскликнул Паша и сжал мою руку так, что я невольно вскрикнула.

— Паша, больно! Ты ни в чём мне не поможешь… Я сама… — прошептала я, вытирая случайные слёзы, вдруг, предательски, навернувшиеся на глаза, и выдернула свою руку из его тёплой и такой уютной ладони. — В конце концов, у меня есть дети. Они сочувствуют, помогают, и мне этого достаточно.

— Сомневаюсь, что этого достаточно… Понимаешь, в чём фишка, мы с тобой встретились, может быть, в последний раз. Больше никогда такого может не случиться, если ты сама не захочешь встретиться. Всё недосказанное так и останется недосказанным, и так и останется тем камнем, который так тебя придавил!.. Расскажи…

— Паша, ты женат, а у меня уже много лет никого нет. Одинокая женщина не может понять и принять ухаживаний, если она долго находилась вне контакта с мужчиной. Это, как раз, мой случай, тем более, что ты не свободен… — сама, того не ожидая, вдруг выпалила я и покраснела до корней волос. Сердце сжалось от страха, а потом запрыгало, застучало, больно ударяясь о грудную клетку. В тот момент мне даже захотелось спрятаться под столик, или «смыться» из кафе, как когда-то убегала с пар в институте. Его мягкая ладонь удержала от опрометчивого поступка. Я почему-то решила, что Пашка, по старинке, решил «подкатиться» ко мне, а он и не думал предпринимать каких-то кардинальных действий. Он просто снова положил свою тёплую и мягкую ладонь на мою руку. Лицо стало горячим, мысли путались в голове.

— Вот, дурочка, о чём заговорила! — рассмеялся он. — Жены уже восемь лет нет. Похоронил… Жениться пока и не думал… Ну, а во всём остальном ты не права, и я берусь доказать несостоятельность твоих измышлений. Но, сначала, твой рассказ. Успокойся и начинай.

Я вдруг ощутила доверие к такому незнакомому, и такому близкому мужчине, который когда-то был моим однокурсником, и несмело пытался ухаживать за мной в дни нашей юности. Когда-то, совсем давно, я не приняла его ухаживаний, не поняла, не оценила, так, что же сейчас меня так тянет к нему? Постепенно, слово за слово, я рассказала Паше всё, что до сих пор тревожило и жгло душу горячим огнём…

Я — стоматолог

После окончания института, не оставив себе времени на праздное раскачивание и привыкание к новой жизни, я сразу же поступила на работу в одну из поликлиник города. Сын? Он рос, в четыре годика пошёл в детский садик. Мне помогала моя бабушка в его воспитании.

Все свои усилия и стремления, я посвятила тому, чему меня, в течение пяти институтских лет, учили умные люди. Так получилось, что я обязательно должна была занимать первые места в распределении знаний среди сотоварищей по работе. Ко мне обращались за сонетами, и совсем не замечали, что и их знания слишком ценны для меня. Мои институтские заморочки, и их драгоценный опыт трудовой деятельности, сделали из меня крепкого и выносливого специалиста. Как же я благодатна своим учителям, за их неоценимые уроки, за полученные знания и навыки, которые пригодились не раз и не два в дальнейшей моей трудовой деятельности! Сейчас я служу стоматологом в одной из множества поликлиник нашего огромного города, так много лет, что иногда страшно становится, когда оглядываюсь назад. Я люблю свою работу. Великое множество положительных эмоций я получаю от общения с людьми. Люди разные, богатые и бедные, учёные и безграмотные, совсем юные, и люди в возрасте — все одинаково боятся лечить зубы, и требуют от докторов качественного лечения. Никто не изъявляет желания потерять нужный зуб по вине стоматолога. Когда я признаюсь, что я — стоматолог, многие дамы принимаются томно закатывать глаза и выразительно вздыхать, а мужчины начинают многозначительно покашливать, тем самым выражая своё отношение к стоматологам вообще, и ко мне в частности.

Потом, после доверительных бесед, во время которых, рассказываются удивительно ужасные истории посещения стоматологических кабинетов в районных поликлиниках, следуют просьбы о помощи в избавлении от зубных проблем. Никто не желает, чтобы ужасная ситуация повторилась. Они думают, я помогу им стать счастливыми, и я стараюсь. Когда боль отсутствует, нет нужды со страхом заглядывать к себе в рот, и есть беспрепятственная возможность без зазрения совести заниматься текущими делами, — это самое настоящее счастье. Одно воспоминание об ушедших трудностях приводит в восторг. Это ощущение победы, дорогого стоит!

Приходится внимательно выслушивать, порою, глупые истории, но никто из тех, кто тихонько откровенничает о своих зубных бедах, не желает расставаться со своими, не всегда здоровыми, но такими родными зубами.

Я никогда не отмахивалась от подобных откровений и всегда старалась помочь людям обрести счастливую улыбку.

В кресло стоматолога боятся садиться все. Исключений нет. Люди стараются избегать зубной боли, а когда садятся в кресло, понимают, что время пришло, необходимо смириться, и немного потерпеть. Во избежание лишних страхов, с ними необходимо поговорить, надо их успокоить, ненавязчиво объяснить всю тонкую специфику дальнейших шагов лечения, и предложить пациенту, сидящему в твоём кресле, принять то решение, которое наиболее целесообразно в каждом отдельном случае. Нередко, в процессе общения кто-то из пациентов расскажет одну из своих удивительных историй. Остаётся только внимательно выслушать, запомнить, а дома изложить рассказ на бумаге. Как видите, ничего сложного, но как интересно!..

Но и у меня нередко возникают случаи, достойные внимания. Об одном из них я постараюсь рассказать.

Однажды я вела обычный приём пациентов. Моя смена начиналась в восемь часов утра. Всё складывалось гладко, истекал первый час приёма. Ещё не было той тяжёлой усталости, которая накатывается обычно в конце каждой смены. Работа текла гладко, словно ручеёк. Ничто не предвещало неприятностей, которые очень часто случаются при работе с людьми, ведь, сколько людей, столько мнений.

Мой крохотный, но очень уютный кабинетик, весь залитый лучами утреннего солнца, сиял чистотой. Было огромное желание работать. За стеной с одной и с другой стороны работали коллеги. Периодически слышался свист их установок.

Вдруг в дверь моего кабинета кто-то довольно громко постучал. Сразу стало как-то неуютно на душе, тревожно.

— Да, да, войдите! — ответила я на этот тревожный стук, не смотря на то, что в кресле сидел пациент.

Дверь тут же резко распахнулась, будто в неё ударили ногой. На пороге тут же материализовался огромный детина, ростом под потолок. Его могучие плечи раздвигали стены моего крохотного кабинета. В перепуганных глазах молодого человека застыли мучительная боль и немой вопрос: помогу, или нет?

— Чем могу быть полезна? — как можно, спокойнее, спросила я детину.

— Доктор, помогите, болит! — только и смог выдавить из себя молодой человек.

Ему было лет тридцать на вид, но во всём его облике прослеживалось что-то озорное, детское, а тут зуб покоя не даёт, и он чуть не плачет от такой неожиданно подступной боли. Он к такому не привык. Разве можно к такому привыкнуть? Целую ночь глаз не сомкнул и, поэтому он, такой огромный, выглядел сейчас таким совершенно беспомощным, беззащитным, таким несчастным.

— Будьте добры, подождите, пожалуйста, в коридоре. Я закончу эту работу, пациент освободит кресло, и я вас заберу в первую очередь, хорошо?

— Да, — только и смог простонать мой вошедший великан, и, с гримасой нестерпимой боли на лице, покинул кабинет, уже тихонько прикрыв за собой дверь.

Сбой в работе, это — непредсказуемо, и, в то же время — обычное дело. Он всегда возникает неожиданно, но, как правило, всегда приводит к ссорам с пациентами, если во время не принять никаких мер предосторожности.

Вот и сейчас я услышала за дверью недовольные возгласы пациентки, до этого спокойно ожидавшей своей очереди на приём ко мне.

— Вы — нахал! — возмущённо кричала женщина. — Мне — на работу надо, я спешу, а вы нагло, без очереди, прётесь!

— Так у меня ж болит! — так же, возмущённо-виновато, оправдывался парень.

— У всех болит! И у меня тоже болит, но я же терплю и без очереди в кабинет не суюсь! Пойдёте после меня, вам понятно?! Я вас, ни за что, не пропущу!

— Хорошо, хорошо! — стоном ответил молодой человек, пытаясь сменой положения тела унять, действительно, невыносимую боль. Он не шутил, не лукавил, не обманывал, он напрягая все свои внутренние резервы, терпел. Видимо, эта жестокая боль, и правда, не давала ему покоя всю ночь, и он готов был на все тяжкие, лишь бы этот кошмар скорее закончился, боль ослабела хоть чуть — чуть, хоть на миллиметр, хоть на грамм, если её можно как-то измерить.

— Вы поняли? Сейчас — моя очередь, сейчас я пойду, а вы посидите и потерпите, чтобы неповадно было нахальничать! — не унималась женщина. — Как земля носит таких нахалов?! Мужик здоровенный, пользуется своими габаритами и без очереди суётся!

Ну, что теперь делать? У парня, действительно, острая зубная боль. Он, видимо, никого и ничего вокруг не замечал от своей боли. Мученик! Он даже не понимал, что надо у кого-то спросить, за кем ему встать в очередь, чтобы беспрепятственно попасть в кабинет на приём к врачу. У него болел зуб!

Но женщина спешит на работу, ей надо, побыстрее, покончить с этим неприятным делом — лечением зубов. И она готова грудью — на амбразуру, она будет стоять, как двадцать восемь Панфиловцев под Москвой, ни за что не пропустит никого без очереди, хоть и на танке. Сомнёт, испепелит, а не пропустит!

Я извинилась перед пациентом, сидевшим у меня в кресле, и вышла в коридор поликлиники. Надо было прекратить глупый спор под моей дверью.

У меня было такое впечатление, будто я вошла в клетку с тигром, будто я вышла в открытый космос, будто пространство вздыбилось вокруг, при моём появлении, потому, что все сразу замолчали, и лишь парень постанывал от боли, послушно скорчившись на банкетке у моей двери.

— Что случилось, что за спор? — спросила я у женщины.

— Я очень тороплюсь, у меня — работа! А этот… Он даже не спросил, кто крайний, в кабинет к вам впёрся!

— Так вас же только двое в очереди! — недоумевала я.

— Ну и что?! Порядок — есть порядок! Сейчас — моя очередь, я — первая, а вы поторопитесь, я — с талоном на время и очень тороплюсь!

Я поняла, что спорить тут — просто, потерять драгоценное время. Женщина будет стоять на своём и не успокоится, пока не выполнит свой, задуманный ею план.

— Хорошо, нет проблем, — согласно кивнула я. — Сейчас освободится кресло, и вы зайдёте. А с молодым человеком я разберусь чуть попозже. Всё равно вспомогательные службы ещё не работают, слишком рано. Молодой человек, я вас очень прошу немного потерпеть и подождать, хорошо?

— Угу! — промычал он, ещё больше скривившись от боли.

Я знала, он не притворяется, не хитрит, у него, действительно, та злая, истинная острая зубная боль, которая не даст покоя, пока не будет оказана помощь. Кто из нас эту боль когда-нибудь в своей жизни не испытывал? Этот парень нуждается в срочном вмешательстве, но забрать его в кабинет просто невозможно. Женщина готова даже кулаки пустить в ход, чтобы не пропустить никого без очереди. Она спешит, ей некогда, и она — первая! Вход в кабинет охраняется со всей строгостью, и никто безнаказанно не сможет в него проникнуть, даже главврач. Я вернулась на своё рабочее место, чтобы закончить работу, начатую у предыдущего пациента.

«Живая очередь» — это понятие существует только в русском языке. В «Живой очереди» своё государство, свои законы, свои права, свои обязанности. Она ест, она отторгает, она поощряет, она карает, выталкивая непокорных, но постепенно тает, в один момент иссякнув. И, горе тому, кто по той или иной причине, нарушает законы, по которым живёт «Живая очередь»! Расправа следует тут же, на месте. Нет милосердия, нет сострадания, нет совести, нет покаяния, на то она и «Живая»! Понятия высокой нравственности не присущи «Живой очереди». Есть только необузданное желание каждого из её составляющих членов, быстрее достигнуть намеченной цели, если получится, то проскользнуть вперёд, и уж не пропустить никого вперёд себя. «Живая очередь», она правит везде, где вдруг стихийно возникает в ней потребность. Каждый, из составляющих её членов, стремится быть первым. Надо обладать недюжинной силой духа и плоти, и уверенностью президента, чтобы не побояться нарушить порядок в «Живой очереди», пусть даже она состоит из двоих претендентов на успех. Тут же возникнет маленькая стихийная революция, и, нахал, посягнувший на порядок в «Живой очереди», может в мгновение ока лишиться всех благ и привилегий, сулимых ею, пока об инциденте не забыли остальные члены «Живой очереди». Но, отсрочка бывает значительной, и, такое может случиться, уже не нужной…

Но в данном случае всё случилось так, как должно было случиться по законам «Живой очереди». Женщина, так стойко сохранявшая очерёдность, вошла в кабинет с лучезарной улыбкой, как ни в чём не бывало, будто, и не было неприятного разговора в коридоре всего пять минут назад. Она даже не сумела понять, что недавно, всего пять минут назад, была столь некорректна и груба до вульгарности. Слово «извините» просто выпало из её лексикона. Я не стала воспитывать эту особу, не стала пробуждать в ней остатки совести и указывать на ошибки, или нехватку достойного поведения. За воспитание высокой нравственности у пациентов мне не платят заработную плату. Я сделала свою работу честно, добросовестно, сказала пациентке, когда ей следует прийти для дальнейшего лечения, и отпустила бунтовщицу. Женщина, поблагодарив меня, ушла.

В дверь кабинета снова постучал тот парень, у которого сильно болел зуб. Кряхтя и постанывая, он еле втиснулся в моё стандартное кресло, с допотопными подлокотниками. Кресло оказалось маленьким для его роста! Вытянув длинные ноги к окну, страдалец чуть не доставал носками туфель до подоконника. Горестно вздохнув, он начал свой рассказ.

— У меня болит какой-то из верхних зубов справа. Не пойму, какой, всю челюху выворачивает. Двое суток мучаюсь и вас очень боюсь!

— Давайте посмотрим и более точно определим, что у вас болит. Может, причина ерундовая, и мы сразу всё устраним. Не бойтесь, больно не будет, — заранее предупредила я и улыбнулась. Я стремилась успокоить его, и у меня это получилось.

Парень уложил голову на подголовник кресла и открыл рот. Все многокорневые зубы справа оказались запломбированными. Сомнение вызывал шестой зуб. Он потемнел и чуть-чуть пошатывался, бурно отреагировал на постукивание, а большая пломба в нём была тёмной и тусклой. Сомнений не возникало. Болел именно тот зуб.

— Это шестой зуб, — определилась я. — Ещё рентген-кабинет не работает, надо ждать до десяти часов, чтобы убедиться в том, что я права.

— Ой, не могу, больно очень, я не дождусь, голову разрывает! — взвыл парень.

— Как вас зовут? — спросила я.

— Володя! — простонал он, превозмогая боль.

— Володя, давайте сделаем так. Я сейчас, пока не работает рентген-кабинет, вскрою вам шестой зуб под обезболивающим уколом, и попытаюсь пройти каналы. Если у меня это не получится, пойдёте к хирургу стоматологу.

— Какой, к чёрту, хирург?! Я к вам пришёл, и на всё согласен! Делайте всё, как вы считаете нужным, только зуб в живых оставьте. Вы же доктор, а я боюсь! — вдруг, с новой силой, взвыл он, досадуя, что я ещё не приступила к военным действиям по борьбе с его невыносимой болью.

В тот момент этот огромный молодой мужчина был похож на мальчишку, которого классный руководитель тащит к директору школы, предвещая все соответствующие награды за «отменное» поведение, а он добросовестно упирается, будто в этот самый момент решается его жизнь. Мне было жалко смотреть на такого громадного мальчишку. Он остро нуждался в моей помощи, и я, отбросив все условности, принялась за работу. Почерневшая пломба, поставленная ранее, закрывала всю жевательную поверхность в шестом зубе, и выглядела старой. Под ней — неизвестность и причина страданий. Необходимо было снять эту странную пломбу, чтобы выпустить боль наружу. Последствия моих действий не определялись. Рентген-кабинет ещё не работал. Я понимала степень риска и всю ответственность за свои действия, но надеялась на то, что профессионализм мне не откажет в такую минуту…

Каково же было моё удивление, когда я, через один миллиметр пломбы, провалилась в вонючую пустоту нелечённого зуба! А как же постоянная пломба, кто так подшутил над несчастным мужиком?! Володе сразу же стало легче, взгляд посветлел, стоны прекратились, в глазах появилось откровенное удивление.

— И это — всё?! Что вы сделали? Вы — волшебница, ведь уже не болит! — изумлённо спросил Володя.

— Зуб выпустил газы, давление в нём пришло в норму, и вам стало легче.

— Пукнул, что-ли?! — рассмеялся Володя.

— Вроде того. Я вскрыла ваш зуб. Он действительно болел и причинял такую нестерпимую боль. Под пломбой скопились газы. Я их выпустила, и вам стало легче, вот и всё волшебство!

Я решила зубоврачебным зондом исследовать дно полости зуба, найти устья каналов и продолжить лечение, но, каково же было моё изумление, когда зонд провалился во что-то мягкое, почти чёрное и такое зловонное, что даже на расстоянии я почувствовала дурноту от смрада из зуба.

Постаравшись вытащить из проделанного мною отверстия в причинном зубе всю грязь, которая присутствовала в нём, я изумилась ещё больше, когда вытащила из полости зуба огромный клочок грязной и, уж, очень вонючей, ваты. Из, мерзки грязного, клочка ваты, торчали такие же вонючие ватные турунды. Ведь до этого они находились в каналах зуба, инфицировались до неприличия и спровоцировали острую боль! Я обалдело рассматривала свой трофей, на секунду замешкавшись выбросить его в плевательницу.

— Это что такое? — удивлённо спросил Володя. — Это что, всё из моего зуба?

Я не ожидала вопроса и ответила: — Да.

— Но это же вата! — возмущённо воскликнул Володя, хватая всё, что было на зонде двумя пальцами, и внимательно рассматривая мою находку.

— … — не нашлась я с ответом, лишь пожала плечами.

— Я же полгода назад лечил этот зуб! Я же за лечение заплатил, мне дорогую пломбу поставили!

— К сожалению, вы ничего не сможете доказать, ведь карточки у вас нет, и соответствующей записи тоже нет, — с сочувствием, улыбнулась я.

Я не находила слов, чтобы утешить этого взрослого и такого огромного ребёнка, которого так жестоко обманул кто-то из моих коллег. Ведь он был прав в своём возмущении. Полгода назад Володя лечился у моей коллеги за стеной слева. Он был очень доволен новой дорогой пломбой и думал, что с зубами у него полный порядок. А тут вдруг такая неприятность! Ведь доктор на ватный тампон поставила постоянную платную пломбу и взяла за это с пациента немалую сумму денег! Что это, простая небрежность, или желание побыстрее заработать, невзирая на здоровье пациента? Как можно оценить такой поступок?!

Мгновенно придумать выход из тупиковой ситуации очень сложно. Я задумалась. Ведь доктор работает бок о бок со мной. Исходя из коллегиальности, я должна соблюдать интересы доктора, и в то же время, она не права! Это — несправедливость! Вопиющая несправедливость её поступка не давала мне покоя. А если бы с ней так поступили?! Вопросы коллегиальности, деонтологии, врачебной этики посыпались на мою седую голову, как из рога изобилия. Ни на один вопрос я не знала, не находила ни одного ответа, устроившего бы обе стороны конфликта.

Ну, и как тут быть? Как поступить? Ведь он же всё видел, не дурак, всё понял. Обмануть его не удастся, да, и, зачем? Значит, надо как-то объяснить, найти нужные слова, уговорить его не скандалить, решить всё мирным путём. Как?!

— Володя, давайте сейчас думать о том, как спасти этот зуб, а не о том, как наказать предыдущего врача, — сказала я. — Вы подумаете обо всём потом, когда зуб успокоится. Да, и надо ли будет тогда скандалить, всё начинать сначала? Что вам это даст? Ссоры не всегда приводят к желаемым результатам.

— Я с вами полностью согласен. Зуб болеть перестал, мне значительно легче. Спасибо вам большое. Вы просто спасли меня!

Он ушёл, аккуратно прикрыв за собой дверь, а я еще долго стояла у окна и обдумывала сегодняшний неприятный случай.

Следующий день пролетел, как обычно, в тревогах, заботах, работе. Ничего сногсшибательно интересного в этот день не произошло. Но, зато, через день случилось то, что должно было случиться…

В тот день, я, как обычно, начала свой приём пациентов с самого утра. В кресле сидела женщина и, между моими манипуляциями, с увлечением рассказывала историю о своей любимой кошке. Я добросовестно выполняла свои обязанности и поддерживала беседу.

Вдруг раздался тихий стук в дверь моего кабинета.

— Войдите, пожалуйста! — громко сказала я, так, чтобы меня смогли услышать в коридоре. Дверь открылась. На пороге стояла немолодая женщина с листками исписанной бумаги в руках. В сердце моём что-то стрельнуло, предвещая какую-то тревогу.

— Здравствуйте! Я уже забрала все свои анализы. Вы должны назначить мне лечение — сказала вошедшая женщина, немного смущаясь.

— Хорошо, сейчас у меня в кресле пациентка. Я закончу работу с ней, и вы зайдёте.

— Но тут у вас — очередь, а я — только спросить!

— Извините, но я должна закончить работу с пациенткой, которая находится сейчас в кресле. Как только закончу, сразу же вас позову. Прошу вас, подождите немного в коридоре.

Женщина вышла в коридор, подчеркнув своё неудовольствие, мимикой лица. Закрыв за собой дверь, она затихла. Женщина была явно обижена, но возражать не стала.

Я закончила работу, отпустила пациентку, любительницу кошек, и вышла в коридор, чтобы пригласить женщину, которая просила назначить ей лечение. У этой пациентки были проблемы с дёснами, и она прошла полный курс обследования, назначенный мною накануне. Я обратилась к женщинам, сидевшим в очереди у двери в мой кабинет, с просьбой принять торопившуюся женщину вне очереди, так как, занимать освободившееся кресло, ей было не нужно. Необходимо было, базируясь на результатах обследования, рекомендовать пациентке схему лечения её заболевания.

— Разрешите мне, пожалуйста, принять эту женщину вне очереди. — обратилась я к ожидавшим приёма пациентам, указывая на женщину с листками анализов в руках. — Нам нужно только поговорить. Это займёт не более пяти минут.

Женщина, сидевшая на банкетке, у самой двери моего кабинета, вдруг встала и, с болью в голосе, произнесла: — А мне к вам тоже нужно зайти только на «поговорить», но пусть она войдёт, а потом — я. Я подожду, я привычная… — с надломом в голосе произнесла она, и сердце моё «ёкнуло», обещая «весёленькие» следующие пять минут.

— У вас что-то болит? — участливо спросила я, вглядываясь в её полные страдания глаза.

— Душа болит! — с внутренним надрывом в голосе, воскликнула женщина.

— Я не смогу вам помочь. Я не лечу душу. Если что-то с зубами…

— И с зубами тоже. У меня комплект. Из-за зубов у меня душа болит. Я потом вам всё объясню. Пусть она войдёт первая. Я потом, чтобы не спешить, — указала страдалица на женщину с анализами. — Я подожду, — с надрывом повторила она.

Странная женщина… Я пригласила женщину с результатами анализов в кабинет, расписала ей схему лечения и отпустила, предварительно предупредив, что она должна обязательно, через какое-то время, прийти повторно на осмотр. Женщина ушла, унося в сумке мои рекомендации. Она несла сумку, словно драгоценную реликвию, стараясь не задеть большой хозяйственной сумкой за косяк двери, или за кого-то из людей, столпившихся за дверью. В сумке лежала схема возрождения!

Я делала запись в истории болезни ушедшей пациентки и ждала, когда же войдёт страдалица с больной душой? Но дверь молчала. Никто в неё не стучал, никто её не дёргал, никто под ней не ругался, никто не стонал. Тишина и покой…

Тишина… Она случается крайне редко в подобных учреждениях. И, ни в коем случае, нельзя надеяться на покой в такой тишине. Никогда не знаешь, Из-за какого поворота тебя настигнет громовой раскат. Я тщетно прислушивалась, терпеливо ждала и усердно делала записи в карточке предыдущей посетительницы. Дверь никак не реагировала на состояние дел в коридоре. Может, страдалица передумала и ушла?

Покончив с историей болезни предыдущей пациентки, я вышла в коридор. Нет, не ушла, сидит на банкетке под самой дверью моя страдалица, затравленно смотрит на меня, как на какое-то божество, и молчит.

— Заходите, пожалуйста! — обратилась я к ней. — Что же вы сидите?

— Я не хотела вам мешать, думала, вы заняты, и сами меня позовёте, когда освободитесь. Я решила дать вам отдохнуть, чтобы другие не набежали… — очень вежливо ответила она.

— Проходите, пожалуйста, садитесь в кресло и рассказывайте, что вас беспокоит.

— Я — не в кресло, я — поговорить… Могу и постоять…

Я удивлённо посмотрела ей в глаза и жестом пригласила женщину в кабинет.

Она смущалась и не знала, как начать изложение своей проблемы, которая в такую рань привела её ко мне.

— Вы меня не помните? — наконец выдавила она из себя.

— Нет, — ответила я, потому что, действительно, не могла вспомнить, где и когда в прошлом однажды нас свела судьба.

— Я… Вы лечили меня десять лет тому назад. Вот, пломба стоит до сих пор… Вспомнили? — с надеждой спросила женщина, открыла рот и победно ткнула пальцем в один из зубов на верхней челюсти.

— Что вас сейчас беспокоит? Может что-то болит? — спросила я, пытаясь её расшевелить, разговорить.

— Мой сын!.. — неожиданно воскликнула она. И снова знакомый надрыв! — Мой сын был у вас на приёме позавчера. Это у него из зуба вы вытащили вонючую вату!

— Да, помню, я его сегодня жду, необходимо продолжить лечение.

— Он, к сожалению, сегодня не сможет прийти. У него — срочная работа, но на следующей неделе он придёт обязательно.

— Может, вы хотите привести свои зубы в порядок?

— Нет, — замялась женщина, — я вас очень попрошу описать в Володиной истории болезни всё, что вы видели позавчера, когда лечили моего сына.

— Что же я должна написать? — я понимала, что задала глупейший вопрос. Ведь просто необходимо в истории болезни пациента отметить все данные о больном зубе, методику лечения и устранения дефекта. Но описать всё честно, как оно было на самом деле, значит — подвести доктора, лечившего этот зуб до меня. Не написать ничего — это уже должностное преступление. Как поступит? Я обязана сделать запись, но её нельзя делать! Ни в коем случае! Иначе проблем не избежать!.. Тысячи вопросов, ни одного ответа, но надо срочно принимать какое-то решение.

— У вас есть его история болезни? — спросила я.

— Вот его карточка, — она ткнула мне в руки пустые листочки незаполненной истории болезни. Лишь паспортная часть была заполнена регистратором.

— А где его история болезни, в которой описано лечение этого зуба предыдущим врачом? Вы принесли мне чистые листки!

— В регистратуре мне выдали только это. Доктор, я вас очень прошу, напишите здесь, что вы из-под пломбы вытащили вонючую вату! Только это напишите, а дальше — я сама…

— Давайте договоримся так. Я добросовестно лечу вашего сына и делаю свои отметки в его истории болезни. Описываю всё объективно, не указываю ни на чьи ошибки, — твёрдо сказала я обезумевшей матери Володи.

— Что же делать? Ведь она и дальше будет так работать, если мы не укажем на её недобросовестность! Она же людям гадить будет! — со знакомым надрывом в голосе сказала женщина, продолжая с мольбой сверлить меня глазами. — Посмотрите, что она сделала с моим сыном! Он двое суток так страдал, вы бы видели! Он чуть не умер от такой адской боли!

— Подождите, подождите, мы же не в лесу живём! Ваш сын хорошо знает, где находится поликлиника, чего же он ждал двое суток?!

— Он же ей верил, думал, боль — это случайность, она сама пройдёт. Пломба же, какая красивая, стояла в этом зубе, загляденье, а не пломба! Нет, это ей так с рук не сойдёт, я этого не допущу! Если вы не хотите мне помочь, я пойду в администрацию поликлиники, к главврачу! Я чуть сына не потеряла, а причина — в зубе!

— Ну, это слишком громко сказано! Следовало только создать отток гною, выпустить газы, и боль бы ушла. Я не могу вам запретить, я вас просто прошу, успокойтесь! Решим все ваши проблемы, полечим Володе зуб и поставим такую же красивую пломбу. Я вас ещё раз убедительно прошу, не надо скандалить. Увидите, это ни к чему хорошему не приведёт.

— Нет, я не могу оставить такое безобразие просто так. Вредитель должен быть наказан! Где в поликлинике находится кабинет главврача? — уже более строго сказала женщина. Я поняла, что не сумею убедить её успокоиться.

— Своей жалобой вы накажете не только её, а и меня! Меня-то за что?! — удивилась я, но женщина уже не слышала моих слов. Она ждала ответа на свой вопрос.

— На нашем этаже в противоположном конце коридора. Вы найдёте, там табличка есть, — ответила я, но ещё раз попросила подумать, и «бучу» не поднимать. Нет, она не желала слушать меня…

Женщина решительно покинула мой кабинет и направилась в указанном направлении. Она выглядела обиженной, какой-то нахохлившейся, не в меру расстроенной, неудовлетворённой, но решительной. Я не могла удовлетворить её требований, и она добросовестно обиделась на меня. Мне же ещё здесь придётся работать! Карать — не входит в обязанности врача.

Этот сбой в течение приёма, внёс конкретную сумятицу в работу. Моё волнение мгновенно передалось пациентам и стало очень сложно управлять ситуацией. Я хотела обо всём забыть, просто добросовестно выполнять свою работу, получать от этого особое удовольствие и ни о чём плохом не задумываться. Я не хотела конфликтов ни с пациентами, ни с коллегами. У меня не было никакого желания быть начинкой для такого чудовищного бутерброда. Не по возрасту мне это, ведь я — пенсионерка, мне неудобно находиться между двух огней, и бороться мне уже давно не за что.

Но в этот раз мне откровенно не повезло. Через какое-то время женщина вернулась в мой кабинет взбешённой фурией. Она уже не ждала скромненько под дверью, а враждебным вихрем ворвалась в кабинет и возмущённо отрапортовала:

— Главврача и начмеда нет на месте. Они уехали в УЗО и, не известно, когда вернутся. А мне нужно сегодня решить эту проблему! Напишите в карточке обо всём, что произошло позавчера! Вы обязаны! — требовала борец за справедливость. Её речь звучала уже как приказ к действию.

Если бы я не удивилась, увидев вату под постоянной пломбой. Если бы я не принялась её рассматривать, с недоумением на лице. Если бы Володя не снял эту злосчастную вату с зонда, и не принялся анализировать ситуацию, и не принюхиваться к тому, что было извлечено из его зуба, скандала, возможно, и не случилось бы вовсе. Володя не смог бы догадаться о причине возникновения острой боли в его зубе. Но всё случилось в одно мгновение, не так, как было нужно в тот момент, не так, как хотелось, и я, всё же, возможно, и, скорее всего, по своей глупости, оказалась орудием кары в руках Судьбы. Описывать все подробности я отказалась.

— Я пойду к ней! — женщина так негодовала, что внутренне отказалась называть врача по имени отчеству, решив, что лишь определение «она» годится для обозначения предмета её возмущения.

Меня не прельщало ввязываться в этот конфликт, но уйти от него не удалось.

— Ну, что ж, наверное, вам, действительно, будет лучше подойти к доктору, и решить с ней этот наболевший вопрос.

— Наболевший, ещё как наболевший! Я не уйду, я пойду к ней, я всё выясню и накажу её за вредительство! — уже кричала она. Потом, вдруг, улыбнувшись, вроде, по-дружески, сказала:

— После неё я зайду к вам, и мы договоримся, когда можно будет Володе прийти к вам полечиться.

Вот тебе и раз!.. Кричала, кричала, вроде, справедливо возмущалась, и договорилась. Так, значит, это всё — театр?! Зачем она это делала? На что она рассчитывала, и чего добивалась? Возмущение её справедливо, но какая цель такого всплеска?! Каждый бы возмущался на её месте. Но зачем этот спектакль мне и для меня?

Женщина вышла из моего кабинета, и через минуту я услышала её возмущённый голос за стеной слева.

«Есть контакт! Добралась таки! — подумала я. На душе было гадко. — Жаль, не удалось уговорить эту бешеную тётку. Теперь неприятностей не избежать…».

Я не стала вслушиваться в спор за стеной. У меня была работа. Я увлеклась и не заметила, как у соседки в кабинете буря стихла. Через некоторое время шум повторился снова. Послышались несдержанные крики с обеих сторон. Скандалили они обе довольно долго. Слов разобрать я не могла, но накал страстей в кабинете за стеной дошёл до критической точки. Потом, вдруг, захлопали двери, и на пороге моего кабинета возникла до предела взбешённая, но, всё-таки, удовлетворённая мать Володи.

— Ну, что я сказала?! Она испугалась! Я видела, я поняла! — победно выкрикнула женщина. — Я буду ждать главврача до победы!

Она опять сделала сбой в моей работе. После таких сцен лихорадит и больного, сидящего в кресле, и врача, работающего с ним. Врач обязан лечить пациента, а тут приходится отвлекаться и реагировать на выпады разозлённой клиентки. Со стороны не понять, кто виноват в такой ситуации, и все обвинения, мимо воли, падают на голову врача, в кабинете которого произошёл этот досадный и неприятный случай. Врач вроде бы и не виноват, но выглядит виноватым!

— Я не знаю, что вам посоветовать. Делайте, как решили, только, прошу вас, не впутывайте меня в это дело, — сказала я. — Лечить согласна, драться — нет!

— Нет, доктор, я не хочу вам зла, я только хочу наказать нахалку, чтобы эта дрянь на всю жизнь запомнила, как людям вредить и гадить! Я буду сидеть в коридоре, чтобы вам не мешать. Буду ждать возвращения главврача.

— Да, сделайте одолжение, — спокойно ответила я.

Женщина вышла в коридор, а я задумалась. Накал страстей дошёл до предела. Ещё немного, и они бы подрались там, за стенкой! Вот, только боёв без правил в поликлинике и не хватало, и я — в самом центре скандала! Надо как-то поговорить с доктором и объяснить ей ситуацию. Но как?! Она уже доведена до критической точки, а эта дамочка сидит на банкетке, между нашими дверями, и не пропустит никого!.. И я придумала!

Я вышла в коридор. Кабинет медсестёр находится в стороне от врачебных кабинетов, и женщина, сидя под моей дверью, не могла увидеть, куда я пошла. Она была сильно возбуждена, поэтому ей и в голову не пришло за мной следить. А я зашла к нашим медсёстрам и попросила их позвать мне в их кабинет доктора. Через пять минут я разговаривала с виновницей сегодняшнего торжества в медсестринском кабинете без свидетелей.

— Слушай, ты же не права. Ты же видишь, что эта женщина устроила скандал, и она не успокоится. Разберись с ней, прошу тебя. Она же мешает нормально работать!

— Во-первых, это вы спровоцировали скандал, вы и разбирайтесь с ней, а во-вторых, я не собираюсь лечить тех, кто мне не платит! — нагло заявила коллега.

Вот тебе и на, получи гранатку в окопчик! Я спровоцировала скандал?! Хорошенькое дело! Но именно мне надо было найти моменты, которые утихомирили бы тётку, удовлетворили бы коллегу и успокоили бы меня. Задачка не из лёгких…

— Но он же платил тебе! Я специально тебя сюда позвала, чтобы предупредить. Она не знает, что я сейчас с тобой обсуждаю эту проблему. Прошу тебя, реши вопрос полюбовно, объясни ей, что ты заработалась, извинись, ведь ещё ничего не случилось, ещё не поздно. Она же главврача ждёт!

— Да, хоть Папу Римского! Вы заварили кашу, вы и расхлёбывайте! — зло сказала мне доктор и вышла из кабинета, и мысли не допуская, что она не права. Оказывается она оказалась права, а я — провокатор!

Я совсем растерялась. Кто из них врёт, и кто кашу заварил?! Каким боком я к возмущению одной и недобросовестности другой?! Почему именно я получилась провокатором?! Платил или нет пациент, но вредить нельзя! Может, я, действительно, очень виновата, но в чём, в недобросовестности врача, в своей нерасторопности, или в том, что я не смогла успокоить буйную мамашу, укротив её справедливый гнев? Тётка, в сущности, полностью права в своих претензиях! Ведь, действительно, мы несём моральную ответственность за свою работу. Мы не должны вредить, как бы обидно не было, не имеем права на месть, мы давали клятву. Или, кто — давал, а кто и не давал, а рядом стоял?

Но, клятва клятвой, а деньги деньгами! Никогда не удержит клятва, если на кону есть какая-то сумма денег и её можно получить так легко и безболезненно. Ведь люди сами отдают свои деньги, надо лишь убедительно объяснить им, что отдать денежки просто необходимо, иначе — никак! Но совесть всё же надо иметь, хоть иногда. Ведь даже цыганка не забирает у нищего последнее…

Я медленно возвращалась коридором поликлиники в свой кабинет. Меня встретила мать Володи.

— Вы, что, ей всё рассказали? — нервно спросила она, догадавшись, что «контакт» был и у нас с доктором.

— Да, нет, я иду из рентген-кабинета. Это касается только меня, — соврала я.

— Смотрите. Не говорите ей ничего. Я теперь сама с ней буду разговаривать. Я на неё в суд подам!

— Это ваше право, делайте, что хотите, — устало ответила я.

Мне изрядно надоела эта мышиная возня. Я ушла в свой кабинет. До конца рабочего дня оставался час. Снова за стеной крики, снова брань. Наконец дверь соседнего кабинета хлопнула так, что из моего косяка камешки штукатурки посыпались. Тут же открылась дверь моего кабинета. На пороге стояла борцыца за справедливость.

— Сколько будет стоить лечение зуба у Володи? — закричала мне женщина с порога, и я, заглянув в прейскурант цен, назвала сумму. Надоело!!!

— Я всё устроила! — выкрикнула женщина. — Вы будете лечить, а она, — тут она с негодованием указала пальцем в сторону соседнего кабинета, — оплатит лечение!

— Вы с ума сошли? Зачем вы нас сводите?! Я не собираюсь ссориться с врачом Из-за ваших недоразумений! Нет, я так не согласна! — возразила я. — Как это, она оплатит лечение? Ведь вы же поссорите меня с доктором! Зачем вы это сделали?!

— Оплатит, и всё, я сказала!!! Если она не хочет судебного разбирательства, то оплатит, как миленькая, и никуда не денется! А вы к этому никакого отношения не имеете.

— Ничего себе, не имею! Это вы сами так решили? Целый день, как голым задом на муравейнике просидела по вашей милости! И потом, доктор говорит, что Володя не заплатил за лечение.

— Как это, не заплатил?! Заплатил, и с «походом» заплатил! — она назвала сумму, а я только ахнула от неожиданности. — Ещё и отблагодарил, вдобавок, а в результате — что?! Задница!

Я ничего не понимала. Я устала, ведь я училась не на третейского судью и не могла осуждать никого из них. И сумму озвученную женщиной я не хотела услышать вновь. Слишком уж большой она была.

Господи, как же мне хотелось, чтобы эта женщина покинула мой кабинет и исчезла из моей жизни навсегда, пусть, даже, бесплатно, но — исчезла! Весь сыр-бор разгорелся Из-за небольшой суммы денег, требовавшейся сейчас на лечение зуба, а я, глупая, не понимала, что так волновало посетительницу! Деньги! Деньги, опять деньги, а, отнюдь, не боль в зубе её сына! Она хотела полечить зуб сына за счёт моей соседки! Круто, хитро и подло, а я — в центре скандала!..

— Вы не волнуйтесь, доктор, сейчас мы всё устроим наилучшим образом! — с этими словами женщина выскочила из моего кабинета. Через какое-то время она снова ворвалась ко мне в кабинет, сжимая купюры в руке.

— Вот! Вы всю сумму назвали? — спросила она меня.

— Да, — устало ответила я, не оборачиваясь. В этот момент я записывала историю болезни очередного пациента.

— Вот, возьмите деньги, это за лечение моего сына!

— Нет, я не могу взять у вас ни копейки, извините, — устало, но твёрдо сказала я ей.

— Возьмите, свидетелей же нет, купюры не меченые, чистенькие, смотрите! Я же вам оплачиваю всё лечение Володи сразу.

— Уберите сейчас же свои деньги. Я же сказала, что не возьму у вас ни копейки. И не пытайтесь меня уговорить. Я буду брать деньги за лечение вашего сына по установленному прейскуранту, и лишь за проделанные манипуляции, и лишь столько, сколько положено по перечню цен, и ни копейки больше. Деньги буду брать не из ваших рук. Володя должен сам рассчитаться за лечение в кассе поликлиники, он уже взрослый мальчик.

Она ещё долго упрашивала меня взять деньги, но я жёстко стояла на своём. Поняв всю тщетность своих усилий, женщина спрятала деньги в кошелёк и спросила:

— Так, что, я напрасно боролась?

— Уже ничего не изменишь… — вздохнула я.

— Но вы не откажетесь лечить моего Володю? — в глазах её застыли тревога и мольба.

— Нет, не откажусь, если вы больше не будете скандалить и тыкать мне деньги. Зачем нужен был этот скандал, неужели Из-за денег?

— Что вы, доктор, я больше не буду, я же все вопросы решила, и деньги вытребовала с подлой души! — с этими словами, очень довольная собой, женщина покинула мой кабинет, забыв попрощаться.

На душе скребли кошки. Уже не радовало ощущение, что рабочий день закончился, а за окном сверкал солнечными лучами жаркий летний день. Настроение сместилось на нулевую отметку. Я пыталась разобраться в том, что случилось, и не могла до сих пор поверить, что такое случилось именно со мной. Ведь есть и доля моей вины в случившемся. Я должна была ещё позавчера предупредить доктора о её «нескладушках», и Володю попросить не скандалить, вот, так! Но доктор и женщине, и мне добросовестно хамила самостоятельно, без моей помощи, добросовестно скандалила, а потом обвинила меня в возникновении неприятного инцидента, а всё Из-за суммы денег, требовавшейся на лечение зуба Володи…

Я вылечила зуб моего конфликтного пациента, и думала, что на этом конфликтная ситуация исчерпана. Приближался отпуск, и я не хотела думать о неприятностях.

Лето — пора отпусков. Я чудесно провела свой отпуск и осенью вернулась на работу. Случай с Володей стёрся из памяти счастливыми днями, проведенными на море. Мне казалось, что та история с вонючей ватой в зубе Володи закончилась хорошо. Жалоб удалось избежать, зуб полечен, пациент доволен, благодарен мне за лечение, которое оплачено через кассу поликлиники, чего ещё пожелать?

Но как же я ошибалась!!! На первом же собрании нашего трудового коллектива всплыла эта некрасивая история с вонючей ватой под постоянной пломбой, да ещё как!!!

В первый день, когда я, счастливая, загоревшая, отдохнувшая вышла на работу, заведующая стоматологией, моя бывшая подруга и ученица, Людмила Николаевна, утром зашла ко мне в кабинет и сказала:

— Ты знаешь, у нас в четверг собрание, пожалуйста, приди, я очень тебя хочу видеть на этом собрании.

Прошло полтора месяца с тех пор, как я закончила лечение Володи и начала постепенно забывать всю неприятность той ситуации. Мне и в голову не пришло, что эта история сейчас всплывёт во всей своей уродливой красе, а виновницей в сотворении всех чудес, ах, окажусь Я!

Собрание уже заканчивалось. И вдруг заведующая обратилась ко мне:

— Прошу тебя, объясни, на каком основании ты взяла деньги у доктора за лечение одного больного?

Я мгновенно поняла, о каком случае идёт речь. Но денег у той женщины я тогда не взяла и сейчас была очень довольна своим поступком. Совесть моя была чиста.

— Я не брала денег ни у доктора, ни у женщины. Пациент сам носил деньги в кассу поликлиники. Пусть сама доктор сама расскажет, как всё случилось, и что мне было делать тогда. Я сумела найти способ, чтобы предупредить доктора, но она меня обвинила в возникновении конфликта. Пациент оплачивал моё лечение в кассе поликлиники. Я сама не брала деньги за лечение конкретного зуба у пациента. И суммы выписывала только в соответствии с перечнем цен, утверждённых в УЗО.

— Доктор утверждает, что вы взяли с неё деньги на лечение этого зуба.

— Нет, мои дорогие, всё было не так, как вам обрисовала доктор, — и, разозлившись, я рассказала собранию об этой уродливой истории. Злость — плохой советчик. Никто меня не слушал, никто не поддержал. Не с ними это случилось. Доктора стремились быстрее покинуть стены поликлиники, и задерживать их своими бреднями я не имела никакого права, а им совершенно не нужна была моя история, моя истина их не касалась!

Я вдруг очень обиделась. Ведь доктор, при всех коллегах, откровенно оклеветала меня в своё оправдание, она скрыла свою недобросовестность и пофигизм в отношении тех, кто доверял ей своё здоровье, и поверили ей, а не мне!.. Да, может, и есть в этом доля моей вины: я обнаружила факт вопиющей недобросовестности и не сумела скрыть его от пострадавшего, заинтересованного человека, но, не мне об этом судить. Видит Бог, я не хотела никого обидеть, и, тем более, кому-нибудь как-то навредить.

Меня не вызвали в администрацию, как было обещано с самого начала, ничего не спросили, в протокол собрания не записали, а, просто так, ну, просто, к слову пришлось, оскорбили, облили грязью, совершенно не задумываясь о моральной стороне проблемы. Зачем? Не их же это коснулось!

Отпуск пошёл насмарку. Я заболела, очень долго переживала случившееся. Ведь я уже на пенсии. Проработала очень много лет стоматологом. Всякое случалось на моём веку, но так голословно и подло меня ещё никто не обвинял в, несовершённых мною, преступлениях. Но и это с течением времени стало стираться из памяти. Остался лишь неприятный осадок обиды за несправедливые и голословные обвинения. Уже было не так остро больно, но в памяти застряла обида. Я считала, что всё это осталось в прошлом, но я снова ошибалась. Я снова заблуждалась и, даже, очень!

Доктор за стеной слева стала моим злейшим врагом. О том, чтобы поздороваться при встрече, и речи не было. Она проходила мимо меня с высоко поднятой головой, смотря в потолок, а не под ноги, и, будто, не замечала, что где-то рядом копошится пожилая докторица, возрастом гораздо старше неё. Это ещё как-то можно было пережить. Очень часто сотрудники поликлиники стали рассказывать мне о том, что доктор проявляет нездоровый интерес к моей персоне. Ей интересна любая деталь из моей биографии, и особенно те детали, которые можно отнести в администрацию поликлиники и выложить в неприглядном свете перед главврачом. Она понимала, что я — пенсионерка и мне уже нигде не устроиться, если я потеряю это место работы. Но и у неё, вскорости, обязательно возникнут те же проблемы, это только вопрос времени…

Боцман

В любой поликлинике регистратура является флагманом учреждения. В нашей — как и везде, регистратура — передовой пост, авангард движухи за здоровьем населения. Это — главный горячий узел в цепи. Без регистратуры, даже, страшно подумать, работа в поликлинике превратится в хаотические беспричинные и безрезультатные конфликты и мелкие войны. Правильная и чёткая работа флагмана гарантирует спокойную работу всему персоналу поликлиники. «Охраняя Вас, мы храним нас», и наоборот, как кому понравится поставить местоимения в данной фразе. В этом подразделении учреждения обычно работают поднаторевшие тётки, одним словом, профессионалы высокого класса. Тех, кто там, по каким-то причинам, не «тореет», вышвыривают из регистратуры в мгновение ока те, кто уже основательно «поднаторел»! Они вооружены железной выдержкой, а, самое главное, они точно знают, куда, когда и как культурно послать незадачливого посетителя, который, получив информацию и вооружившись знаниями, и больше не задавая глупых вопросов, покорно побредёт в указанном направлении, свято веря в успех своего похода. Главное, чтобы вера была непоколебимой. Запрос — ответ — посыл — обоюдное удовлетворение. Возвраты не принимаются, как уже купленные лекарственные средства. Это и есть смысл нормальной работы самой горячей точки нашей поликлиники. Со временем у регистратора, как у кинолога, вырабатывается строгий взгляд и командный голос, формируются заученные ответы на глупые вопросы посетителей, далее следуют команды и посылы. Как поощрительное лакомство, регистраторы выдают посетителям нужную информацию, и все остаются довольными, посетители послушно выполняют команды, выдаваемые аванпостом, и все довольны, удовлетворены, всех всё устраивает. По этим качествам, работника регистратуры, можно определить за три версты. (Запрос, посыл командным голосом, поощрение в виде необходимой информации).

Я — врач. Много лет работаю в поликлинике. Уже на пенсии, но приросла к поликлинике, как к родному дому. Не представляю, что буду делать, когда придётся расстаться с любимым местом работы. Труд регистраторов уважаю, стараюсь не доставлять им лишних хлопот. Ведь, если что-то не клеится в моей работе, неудовольствие пациента тут же отражается на работе регистратуры. Чаще бывает связь обратная. Мои визитёры, сталкиваясь со стражами порядка, с первых шагов по поликлинике, обижаются на дремучую, непробивную грубость регистраторов, у которых почему-то иногда пропадает желание вежливо выдавать требуемую информацию незадачливым посетителям, знающим направление, в котором они желают передвигаться, но не знающим пути следования и условий горячего приёма.

А ещё — приказы администрации. Это же — конёк! Вот, на чём можно оторваться регистратору! Вот, где можно с особым удовольствием оттянуться на глупых, не проинформированных посетителях, и послать их в ложном направлении, а потом с интересом наблюдать за последствиями вояжа глупопроходца. Пусть походят, поищут сами, если знают, куда идти, пускай помытарствуют, если считают себя такими умными. Не знают, глупые, что без регистратора им, всё-равно, по незнанию, не обойтись! За незнание — мзда, а это можно и потом объяснить!

В наши тяжёлые времена, для сохранения целостности семейного бюджета, мне приходится подрабатывать в частном кабинете, в свободное от основной работы, время. Работаю много, но с удовольствием. Там, в частном кабинете, всё намного проще и намного сложнее. Везде есть свои «за» и «против». Вот и мечешься, как белка в колесе, внимательно следя за тем, где и что перевешивает, но если спокойно и внимательно, то можно успеть везде: и самой успеть, и белке колесо подкрутить. Так и работаю. Бывает иногда сложно с мобильным телефоном. Иногда его хоть к голове привязывай, постоянные звонки не дают покоя ни там, ни здесь. Обычно, в таких случаях появляется случайная кратковременная амнезия. Забываешь, не только, какой сегодня день, но и как тебя зовут. Именно после такого горячего дня в частном кабинете, я забыла на рабочем месте ключи от кабинета в поликлинике. Спохватилась слишком поздно, когда осталось лишь немного времени, чтобы дойти до основного места работы. Растерялась. Как быть? Потребуется час времени, чтобы вернуться за ключами.

Правильное решение пришло неожиданно: необходимо срочно позвонить коллеге по частному кабинету и слёзно попросить, чтобы медсестра поднесла ключи к поликлинике.

— Солнышко, выручай, дорогая! — закричала я в трубку.

— Что случилось?! — испугалась коллега.

— Ключи забыла в кабинете! Посмотри в стаканчике с карандашами, на моём столе — умоляла я.

— Ага, есть! — услышала я радостный голос.

— Олечка, умоляю, пусть Галя поднесёт ключи к поликлинике, иначе — капец!

— Хорошо, — неожиданно быстро согласилась Оля, войдя в моё положение безвыходности.

— Я буду у поликлиники через полчаса! — крикнула я в трубку, но меня уже никто не слушал. Оля отключилась, а путешествие ключей уже началось, но об этом я ещё и не догадывалась.

Ну, что теперь делать?! Абонент в зоне недоступности! Бежать, быстрее догонять время! Я — человек действия, и, недолго думая, стрелой помчалась в поликлинику. Ещё могу, хоть и пенсионерка! Я была уверена, что меня услышали на том конце связи, и Галя поднесёт ключи к поликлинике, как обещала Оля, вовремя…

На половине пути вдруг настойчиво зазвонил мобильный телефон.

— Доктор, вы где?

— Галочка, уже подхожу, подожди у входа, умоляю! — заныла я. Но Галя отключилась.

От быстрой ходьбы я взмокла, появилась одышка, но темпа я не сбросила, ведь у входа в поликлинику меня уже ожидает Галя с моими ключами от поликлинического кабинета!

Вот и поликлиника… Ещё один поворот, и, вот он, центральный вход! Галю я увидела сразу. Она скромненько стояла в сторонке, ожидая меня, но была чем — то очень недовольна, даже обижена.

— Галочка, огромное спасибо тебе за помощь! — радостно воскликнула я.

— Нормалёк! Только у вас в регистратуре какие-то бульдоги работают! — обиженно сказала Галя.

— Что случилось? — насторожилась я.

Галочка — молодая девушка. Ей всего двадцать два. Она ещё никогда не сталкивалась с корифеями регистратуры, и их профессиональная грубость вызвала у неё справедливую обиду.

— Я про вас у неё спросила, так, знаете, она меня к гинекологу послала, и ещё делать флюорографию отправила! А мне же только вам ключи передать. Абсурд!

— А ты ей сказала, что не на лечение, что я тебе нужна по личному вопросу?

— Сказала, но это не подействовало совсем. Всё равно, чтобы узнать, где находится ваш кабинет, необходимо сделать «флюшку» и пройти осмотр гинеколога, а для этого необходимо зайти в аптеку и купить набор для осмотра. Мало того, ещё и нагрубила мне, когда я сказала, что надо только ключи вам отдать. Она сказала, что у них в регистратуре не камера хранения!

— Ты извини её, у неё было тяжёлое детство. Сейчас пойду и разберусь. Спасибо тебе огромное. И ещё раз, извини, — сказала я перед тем, как расстаться с Галей.

На флагмане нашего учреждения своя администрация. Не подкопаешься, не вотрёшься в доверие просто так. Но капитан корабля не всегда в курсе жизни ниже ватерлинии своей непотопляемой регистратуры. Часто и густо заведующая регистратурой совершенно не знакома с той, особой, частью жизни регистраторов. Она — чистый администратор и, лишь, доводит до сведения сотрудников те приказы, которые спускаются главнокомандующим на форпост флагмана.

А котёл страстей в регистратуре кипит по-своему, и варит крутую похлёбку на том судне совсем не заведующая регистратурой. Кто она такая, эта заведующая? Простой администратор, без отличительных знаков на халате, серая мышка, не имеющая права свободного писка. Кок — главная фигура на корабле! Она же и боцман, и главный распорядитель, но никакая не заведующая, неприкаянная душа. Боцман — профессионал высокого класса, с многолетним стажем посылов. Всегда знает, куда и как послать, всегда уверенная в себе тётка, плотной конструкции. Она, без тени сомнения, отвечает на, не всегда разумные, как ей кажется, вопросы посетителей. Безапелляционно, тоном, не терпящим возражения, голосом царицы регистратурного царства, эта монументальная особа посылает посетителей в нужных направлениях. А кто возражает, вредит сам себе. Для полной гармонии посетитель обязан выражать элементы согласия и вовремя кивать головой в знак согласия, но не каждый об этом знает. Не все посетители в курсе событий, происходящих в регистратуре, и вокруг неё.

Мадам Боцман выглядит монументально, никакие штормы ей не страшны. Привыкла. У неё всё схвачено, за всё заплачено, и если вдруг захочешь изменить свою жизнь, не согласовав детали с Боцманом, плохо же тебе придётся в плавании по трудным будням.

Награды Боцман принимает, не стесняясь, но, как-то, шито-крыто, не подкопаешься и ничего не докажешь. Без периодических возложений, работа врача замирает, прекращается на неопределённое время, пока тебя не осенит, что необходимы новые возложения на алтарь трудового кодекса Боцмана. Так и живём. Галочке нашей давала информацию именно Боцман, потому и вышел конфликт.

Я подошла к окошку регистратуры. В тот час у него столпились все регистраторы.

— Девочки, скажите, что должен делать визитёр, который пришёл лично ко мне? — спокойно спросила я.

— Как, что? По распоряжению главврача, абсолютно все посетители обязаны…

— Даже для того, чтобы отдать мне ключи, человек должен обследоваться и покупать набор для осмотра гинеколога? — посмела я перебить Боцмана.

— Мы её послали в нужном направлении, — гордо отбила мою атаку мадам Боцман.

— Понимаю, только забыли указать номер кабинета.

— Грамотная, читать умеет, может сама найти, но сначала — к гинекологу! — грубо ответила Боцман, даже не задумываясь, что её слушает и мотает на ус много людей сразу: вся регистратура и посетители за окошком.

— Она нашла, и всё устроилось лучшим образом, но грубить — то зачем? — удивилась я.

— Если не понимает с первого раза, надо подтолкнуть, При помощи пенделя они всегда как-то быстрее определяются и летают быстрее и с удовольствием… — был ответ профессионала.

Цветочки в горшочках

В нашем новом мире теперь всё покупается и продаётся. Главное, чтобы цена устраивала обе стороны товарообмена. В ассортименте и товары и услуги и… совесть. У каждой нозологической единицы пресловутого товарообмена своя путёвка в жизнь в виде сочетания нескольких цифр, иногда озвучиваемых только на ушко.

Грустно смотреть на засохшие розы в хрустальной вазе. Их обладательнице увядшие цветы уже успели отдать всю свою красоту и привлекательность, и ещё, что-то тайное, неведомое никому, кроме неё. Ей неведомы страдания того, что уже отжило, и уверенной рукой она суёт пучок сухих веток в мусорный пакет. Надоели, засохли, можно и выбросить, не жалко…

Ещё печальнее наблюдать, когда цветы постепенно увядают в вазонах, монументально стоящих на подоконнике в вашем рабочем кабинете, и вы ничем не можете помочь несчастным растениям, потому, как, не имеете такого простого, человеческого права. Не ваши цветы на том подоконнике, не имеют они к вам никакого отношения, и поливать их категорически запрещено. Но они стоят тут, упрямо, с мольбой просят помощи и постепенно умирают от невнимания хозяйки, которой нет никакого дела до их желаний и потребностей. Она получила своё вознаграждение из-под землицы в принесенных вазонах, а дальше — засохни всё!

Пусть это не ваши цветы на подоконнике, пусть не вы поставили сюда те вазоны-горшочки и пусть засыхают, они уже отыграли свою важную роль, они оставлены засыхать в бесславии!.. Всё равно, жалко, они же живые! Загвоздка в том, что изменить вы ничего не можете — не в вашей власти такая роскошь. Цветы принадлежат не вам, а вашей сменщице, и поливать их можно только тайком, чтобы н кто не видел ваших действий, иначе вас же и обвинят в их смерти.

Но цветы просят, умоляют о снисхождении и хоть капельке влаги в их землицу, из которой уже извлечены все призы. Цветы больше не нужны, и сменщица бессердечно забыла их на подоконнике, она не собирается нести свои горшочки домой. Зачем дома лишние хлопоты, лишняя грязь?!

И, как бы вы ни старались, у вас не получится заставить жестокую сменщицу ухаживать за поникшими питомцами — цветочками в горшочках. Ей не до цветов, её интересует лишь содержимое горшочков, на остальные проблемы ей откровенно наплевать. Она же бизнес — леди, у неё дела, до рукомойника добежать некогда, некогда разлить воду в горшочки, надо содержимое горшочков вовремя сосчитать и определить в свой кошелёк!

А цветочкам нужна не только вода, ещё и свежая земля и удобрения, и нежность с любовью им тоже совершенно необходимы. Ведь, для того, чтобы что-то получить от индивидуума, его необходимо окружить вниманием, заботой и плотно накормить. После сытного обеда требования обычно удовлетворяются значительно быстрее, чем на голодный желудок.

Зачем я об этом говорю? Затем, что цветам тоже ласка необходима, наряду с питанием и водой. Поливать цветы необходимо несколько раз в неделю, но…