ru/
Памяти моих родителей —
Софьи Яковлевны
и Владимира Яковлевича Манн
поэтической
'Виноградов В. В.
Стилистика. Теория речи.
Поэтика. М., Изд-во АН СССР,
1963, с. 184,
1» 3
речевая характеристика персонажей, жанровая специ-·
фика и т. д.
В предлагаемой книге поэтика понимается в таком,
широком смысле. Однако книга не дает и не может дать
сплошного описания всех многообразных аспектов
гоголевской поэтики, в частности, проблем стиля (это
потребовало бы многих книг) и лишь стремится наметить
некоторые соединяющие их линии. А это значит, что
наряду с обычными аспектами поэтики (композиция, Глава первая ГОГОЛЬ И
сюжетосло-жение, принципы характеристики
персонажей и т. д.) здесь рассматриваются и такие, КАРНАВАЛЬНОЕ НАЧАЛО
которые как бы осуществляют объединение и координацию
различных уровней художественного целого. Таковы Постановка этой проблемы может послужить ключом
проблемы реального и фантастического, соотношения для вхождения в поэтический мир Гоголя. Ведь как по-
духовных и физических Способностей, проблема «общей казал ряд работ — работы М. Бахтина в первую
ситуации» и т. д. Само выдвижение этих проблем очередь,— карнавальное начало воплощает в себе особый
подсказывается гоголевской эволюцией; иначе говоря, их тип народной смеховой культуры, оказывавшей на
последовательность в известной мере предопределена протяжении многих веков сильнейшее влияние на
естественным движением художественной системы Гоголя, искусство и художественную литературу. М. Бахтин
хотя это движение, разумеется, отнюдь не сводится только определил печать карнавализации в творчестве Рабле,
к названным проблемам. подчеркнув, что, «хотя он был корифеем народного хора
Все то, что мы только что сказали,— это самое только в эпоху Ренессанса, он с такою ясностью и полнотою
необходимое, предварительное разъяснение темы. Ее раскрыл своеобразный и трудный язык смеющегося
детализация и конкретное развитие — дело дальнейшего народа, что его творчество проливает свет и на народную
изложения. смеховую культуру других эпох» '. Логичен вопрос, как
Надо ли в заключение оговаривать, что книга не соотносится с карнавальным началом творчество Гоголя,
претендует на окончательное решение поставленных отделенного от «корифея народного хора» тремя веками и
вопросов? Решить их — значит в определенном смысле представляющего собою характернейшего комического
исчерпать творчество великого писателя — задача, которая писателя нового времени.
еще ни одному автору, кажется, не удавалась. Тем более по
отношению к такому художнику, как Гоголь.
I. НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ЗАМЕЧАНИЙ
1
Спустя много лет, в «Выбранных местах из переписки
с друзьями», в статье «Светлое воскресенье», Гоголь уже от 1
См.: Л о т м а и Ю. М. Из наблюдений над структурными
своего имени почти дословно повторит первую фразу: «Боже! принципами раннего творчества Гоголя. — Ученые записки
пусто и страшно становится в твоем мире\» Тартуского государственного университета, 1970, вып. 251, с. 17—
45,
45
предков, на весь вымерший уже род («от каждого его ставления становится образ мертвеца, растущего под
злодейства, чтобы деды и прадеды его не нашли бы землей с каждым новым злодейством» '. Это верно лишь
покоя в гробах...»), и от них — на великого грешника снова, с той поправкой, что «архаическое мировоззрение» не
Родовая вина перекрестно увязывает всех — и живущих исчерпывает точку зрения повести в целом, что
и умерших. Закон мести «жизнь за жизнь» расширяется повествование все время преодолевает древнюю «систему
до закона — потомство за потомство, род за род. категорий», сталкивая их с новыми, современными.
Тем не менее, вопреки А. Белому, точка зрения рода Казалось бы, кто как не Данило должен быть
не есть точка зрения всей повести. А. Белый считал, что последовательным «адвокатом родовой патриотики», до
повесть в своей первичной основе выражает именно конца представлять родовое начало (в этом качестве его и
родовое (коллективное) начало; если же она это делает воспринимал А. Белый). Для Данилы существует только
неубедительно или противоречиво, то вопреки общность, целое — боевых товарищей, армии, Украины,
намерениям автора. «Адвокат родовой патриотики, Гоголь Однако нарочитая сложность его ситуации в том, что,
топит «клиента» [род] почище прокурора»: будучи последовательным, он должен признать всецело
патриархальная жизнь «приводит к бессмыслице явления виновными и себя, и жену, и своего сына — как
на свет без вины виноватого» Ч Вывод соответствует принадлежащих к проклятому роду. Но этого-то он и не
общему взгляду исследователя на Гоголя как на идеолога делает, не хочет делать. «Если бы я знал, что у тебя
коллективизма, исподволь изменяющего принятому такой отец, я бы не женился на тебе... не принял бы на
началу. «Личное у Гоголя — мелко, не эстетично, не душу греха, породнившись с антихристовым
героично; личность, выписавшись из дворянства, племенем». Но тут же Данило успокаивает жену: «...я тебя
крестьянства, казачества, гибнет телесно с Поприщиным теперь знаю и не брошу ни за что.Грехи все лежат на отце
или... прижизненно мертвенеет в мещанском сословии, в твоем». Личный опыт, привязанность к близкому человеку
которое переползает дворянчик» 2, Однако акцент следует
резко сместить: из анализа трансформации карнавального решают больше, чем идея «племени». Финал родовой драмы
начала (в предыдущей главе)' видно, что выдвижение разыгрывается уже в исторически новое время. Древний
вперед индивидуальных моментов не было для Гоголя тип сознания трагически противоречит развивающейся
случайным и непроизвольным. В этом направлении индивидуализации и личной судьбе.
развивалась вся его поэтическая система, и означенный Но это же самое противоречие имеет вторую, кажется,
сдвиг, в свою очередь, освящался особым эстетизмом, совсем не отмеченную еще сторону: некую
вел к поэтизации и утеплению всей атмосферы, неправильность в божьем решении, чьей волей установлена
окутывающей гибель индивидуального начала. Формула форма наказания.
«адвокат родовой патриотики» слишком неточна для «Страшная казнь, тобою выдуманная, человече!» —
поэтическо-философской системы Гоголя, отражающей сказал бог. «Пусть будет все так, как ты сказал, по π ты
судьбу древних психологических переживаний и сиди вечно тал на коне своем, и не будет тебе царствия
комплексов в исторически изменившееся время. Это видно небесного, покаместь ты будешь сидеть на копе своем!»
и на отношении к родовой вине. Высшее решение не сообразовано с течением времени;
Ю. Лотман считает, что в «Страшной мести» оно длится вечно («...ты сиди вечно там на коне своем»;
отразилась сама «сущность архаического мировоззрения» со так же навечно определены муки великого мертвеца под
свойственной ей «системой категорий» и, в частности, с землей и всего его потомства). Высшее решение не знает
пониманием вины (греха). «Злодей Петро, убив милосердия, не считается с переходом от родового к
побратима... становится зачинателем нового и небывалого индивидуальному принципу. Оно надвременно и надысто-
зла. Преступление его не уходит в прошлое: порождая рично. В то время как текучесть, изменения бытия
цепь новых злодейств, оно продолжает существовать в властно заявляют о себе.
настоящем π непрерывно возрастать. Выражением этого
пред-
1
Б о л ы и Андрей. Мастерство Гоголя, с. 67, . 'Лотман Ю. М. Звонячп в прадЪдшою славу. — Ученью
2
Т а ы ж с, с. 103, записки Тартуского государственного университета, 1977, вып. 414,
с. 99,
4S
47
От божьего суда идет страшная функция осмеяния «Вечером накануне Ивана Купала», двумя произведения"
как преследования, отвержения, исключения из общности ми, самыми «старшими» в диканьковском цикле по вре··
(смех окружавших колдуна, смех его коня, кажущийся мени действия. Не раз отмечалось, что «в обоих повеет-«
смех схимника). Ведь это Иван просил бога сделать так, вованиях, которые наиболее глубоко простираются в
чтобы «повеселился бы я, глядя на его муки!» (ср. перед прошлое, возникает конфликт между патриархальной
отим смех братоубийцы: «Засмеялся Петро и толкнул его общностью казаков и отчужденным чужаком...» '. Однако
пикой...»; а затем смех спящего всадника: «...увидел при этом не отмечены не менее важные различия.
несшегося к нему колдуна и засмеялся»), В «Вечере накануне Ивана Купала» отчуждение (а
Бог, однако, «посмеялся» и над самим Иваном — вместе с ним весь конфликт) возникает в рамках
«посмеялся» надо всеми. Ибо в своем суде он не событийного времени повести, возникает на наших
присоединяется полностью ни к одной из сторон — ни к глазах. И у этого процесса есть и внешнее и
психологическое обоснование (Петрусь — бедняк, изгой,
пострадавшему, ни к обидчику. Высшее решение между тем Коржу, отцу Пидорки, угоден лишь богатый
непредсказуемо и надлично. Оно воздает каждому свое — и жених). И находится стимулятор этого процесса —
истцу, и ответчику, и потомкам последнего, и людям, Басаврюк, по версии деда, «никто другой, как сатана,
вообще не йричастным к «страшному, в старину принявший человеческий образ». Мы еще будем говорить (в
случившемуся делу»: «И пошло от того трясение по всей следующей главе) о развертывании конфликта у Гоголя с
земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много помощью носителя фантастики. Пока же отметим, что все
задавило народу». Если наказание Ивана можно еще вместе — и внешние преграды на пути центрального
объяснить его несмягчаемой ожесточенностью и персо нажа (Петруся), и психологические мотивы
отсутствием духа всепрощения, то случаи гибели людей во преступления, и участие высшей силы, и сговор с нею
время землетрясения моральному объяснению не («Дьявол!» — закричал Петро. «...На все готов!») — все это
поддаются. создает однократную историю падения. Историю,
Мало считать, что индивидуальная судьба вариативно повторяющуюся в других условиях (то есть в
растворяется в родовой вине. Действие разрушения и других произведениях), но каждый раз локализованную.
гибели выходит за пределы родовой вины преступного Словно мировое зло, когда оно хочет самообнаружиться в
рода, выходит за пределы вины пострадавшего и круговороте жизни, каждый раз проходит через один и тот
стремится к угрожающему расширению своей сферы. же цикл индивидуальной судьбы.
Само понятие страшной мести последовательно В «Страшной мести» пет никаких субъективных или
переходит из одного плана в другой: это месть Петро Ивану внешних обоснований действий колдуна (здесь-то и
(характерно, что его поступок, внушенный завистью, проявляется прежде всего отмеченная А. Белым
определяется как месть: «...затаил глубоко на душе недоговоренность, неопределенность манеры его
месть»); месть Ивана роду Петро, причем такая, которая обрисовки, так сказать, вычет значений и мотивов). Пет
определяется лишением последнего возможности мщения также договора с чертом, продажи души — то есть пет
(«...ибо для человека нет большей муки, как хотеть моментов свободной воли персонажа (колдуна),
отмстить и не мочь отмстить»), месть (несостоявшаяся) вступающего на путь отчуждения. Но, собственно, нет и
Данилы колдуну и т. д. Но это и месть Бога — высшая самого вступления на этот путь, так как он предопределен
форма мести. Преломляясь из одной плоскости в другую, заранее — и предопределен чужой (высшей) волей.
«месть» накапливает моменты страшного, жесткого до тех Динамический парадокс ситуации в том, что
пор, пока нам не откроется вся бездна этого понятия — нзначальность злых действий, полное отсутствие толчков
Страшная месть. и стимулов со стороны носителя злой силы (дьявола,
черта и т. д.), а также отсутствие подобного образа
вообще придают центральному
IV. НЕСКОЛЬКО ПАРАЛЛЕЛЕЙ
Проведем несколько параллелей, имеющих целью ' S t ä d t k e K. Zur Geschichte der Russischen Erzählung
оттенить особенность концепции повести. (1825-1840). Berlin, Akademie-Varlag, 1975, S. 169.
Первая параллель — между «Страшной местью» и 49
48
персонажу смысл суверенной инстанции зла, в то время вок локализовал все происходящее до однократного
как на самом деле он дальше от нее, чем кто бы то ни частного события (ср. сохраненный подзаголовок к «Вечеру
был '. накануне Ивана Купала»: «Быль, рассказанная
По сравнению с «Вечером накануне Ивана Купала» дьяком ***ской церкви»).
«Страшная месть» дает более дальнюю перспективу, Теперь проведем параллель менаду «Страшной местью»
и кругом легенд о «великом грешнике». Сходство
подходит к проблеме зла с изначальных позиций. Отсюда указано еще дореволюционным исследователем Н.
прибавление к прошедшему времени предпрошедшего Петровым, который напомнил сказания о грешниках,
времени мифа, отсутствующего в первой повести. «получивших якобы прощение в своих тяжких
Возможно, с этим связано u снятие Гоголем после преступлениях после р а с к а я н и я в н и х и п о д в и г о в
публикации «Страшной мести» в первом издании п о с т а и м о л и т в ы » ' . Н. Андреев, исследовав различные
«Вечеров» подзаголовка «Старинная быль», поскольку варианты легенды (но опустив вопрос о «Страшной
такой подзаголо-1 мести»), следующим образом определил их схему:
«1. Некий великий грешник кается в своих
1 грехах.
В связи с этим коснемся соотношения «Страшной мести»
И повести Л. Тика «Пиетро Апоне» (русский перевод последней 2. Ему назначается неисполнимая епитимья.
опубликован в «Московском вестнике», 1828, ч. 7, № 4; ч. 8, № 5). 3. Он убивает другого, еще более тяжкого, грешника
Проблема эта давно обсуждается в научной литературе. Еще и тем заслуживает прощение своих грехов; это проявля
авторы, подписавшиеся криптонимом А. К. и Ю. Ф., в статье ется в исполнении епитимьи».
«Страшная месть» Гоголя и повесть Тика «Пиетро Апоне»
(Русская старина, 1902, № 3), подчеркнули сходство некоторых Великим грешником, добавляет исследователь,
описаний и подробностей (например, сцен колдовства). Немецкий выступает «чаще всего разбойник», иногда кровосмеситель,
исследователь А. Дауенхауэр дополнил эти наблюдения; по его совершивший грех с матерью, сестрой и кумой, «просто
мнению, сходство простирается и на общую композицию: большое грешник, без более точного определения». Более тяжкий
скопление народа по поводу семошюго события в начале обеих грешник — это человек, который хочет расстроить
повестей, далее описание женской красоты, затем внезапное
появление персонажа — колдуна π т. д. (u a u e n h a u e r A. Gogol's чужую свадьбу, жестокий пан, кулак-мироед, купец
«Schreckliche Rache» und «Pietro von Abaiio» von L. Tieck.— н т. д.2.
Zeitschrift für slavische Philologie, 1930, B. 13, Doppelheft 3/4,8.316 Судьба колдуна развивается отчасти в согласии с
и далее). Все эти совпадения возможны, хотя π необязательно, приведенной схемой. Мифологической предысторией ему
чтобы они обусловливались прямым влиянием Тика па Гоголя:
они скорее заданы общим духом фантастической повести того предопределено быть именно великим грешником: «...что
времени и характером избранного сюжета. бы последний в роде был такой злодей, какого еще и не
Но обратим внимание на один момент в самом построении бывало на свете!» (в составе преступления колдуна есть
ситуации. В «Примечании» к русской публикации повести Тика и мотивы кровосмесительства). Обращение колдуна к
некто N. N. (возможно, М. Погодин) писал: «Апопе развращается
не на сцепе, а уже является развращенным, и дьявол в повести святому схимнику равносильно молению о милости
приносит ему только склянки π выходит на улицу смотреть, («молись о погибшей душе!»), может быть — готовности
какова погода» (Московский вестник, 1828, ч. 8, № 5, с. 55). Иначе принять епитимью; но тут схема резко ломается:
говоря, в повести Тика отсутствует обычный в таких случаях «...святые буквы в книге налились кровью. Еще никогда в
процесс падения персонажа (колдуна Пиетро). В «Страшной мире не было такого грешника!»
мести» продолжена та же тенденция, но продолжена неизмеримо
дальше. Само присутствие в повести Тика дьявола (шута Бере- «...Весь смысл легенды заключается в
зинта) оставляет возможным совершение акта сделки до начала противопоставлении кающемуся грешнику (и его
действия (ср. реплику Березинта к Апоне: «Я поддерживал грехам) грешника
глупый обман твой, обольщал людей, моей силою исполнилось твое
зло...»). У Гоголя участие дьявола (иначе говоря, носителя
фантастики) исключено, не говоря уже о создаваемой 1
перспективой мифа ситуации родовой вины, ее противоречии с Памяти Гоголя. Научно-литературный сборник. Киев, НЮ2,
индивидуальной судьбой и т. д. Всего этого нет в повести Тика. (О отд. 2, с. 67.
2
восприятии творчества Тика в русской литературе см.: Андреев Н. Легенда о двух великих грешниках. — Пзне-
Данилевский Р. Людвиг Тик и русский романтизм. — В кн.: Эпоха стня Ленинградского государственного педагогического циститу га
романтизма. Из истории международных связей русской им. А. И. Герцена. Л., 1928, вып. 1, с. 188, 189,
литературы. Л., Наука, 1975, с. 68-113.)
51
50
еще более тяжкого (и его грехов)...» ' В случае же с дун требует не прощения, но милости. «Отец, молись!
колдуном более тяжкого грешника просто нет. Огромность молись! — закричал он отчаянно.— Молись о погибшей
душе!» Характерно, что о «погибшей», но не о
вины требовала еще большего искуса, но такого не «раскаявшейся». Душевный мир колдуна — если вдруг он
находится. На том месте схемы, где должно было быть приот* крывается — обнаруживает не столько морально-
убийство еще большего грешника, следует убийство однозначное психологическое переживание вины,
святого схимника. Непоправимость преступлений раскаяния и т. д., сколько спутанность, неопределенность.
подтверждена снова и навсегда. Тут мы подходим к еще одной параллели — между
Казалось бы, все у Гоголя развивается в сторону «Страшной местью» и развившейся в лоне
наибольшего превышения меры злодейства. Схема западноевропейского и русского романтизма «трагедией
разрушается, так как перед нами «неслыханный судьбы».
грешник». Ему нет соперника в грехе, нет возможности В трагедии судьбы (3. Вернер, А. Мюльнер, Ф. Гриль-
епитимьи и, следовательно, «нет... помилования». Но это парцер, отчасти «Дмитрий Калинин» Белинского) родовая
только внешний пласт событий. Под ним развивается вина делает потомка преступником: кровосмесителем,
тенденция ограничения индивидуальной вины, так как отцеубийцей и т. д. Преступление рождается из
самый великий грешник оказывается наименее нарочитых недоразумений и путаницы обстоятельств,
самостоятельным в свободном проявлении и даже роковым образом вовлекающих в свою сеть будущего
осознании своего интереса. Собственно, мы уже касались преступника1. Субъективная воля к преступлению обычно
этого парадокса при сравнении «Страшной мести» и исключается: персонаж не знает, что перед ним его отец,
«Вечера накануне Ивана Купала». родная сестра и т. д. (так, Дмитрий Калинин не знает,
В легенде о «великом грешнике» обычно что Софья, с которою он вступил в связь, его сестра:
фиксировалось четкое психологическое состояние ведь его происхождение как внебрачного сына
раскаяния. Вспомним у Некрасова: помещика скрыта обстоятельствами крепостной, семейной
драмы, запутанностью общественных отношений). Иначе
Вдруг у разбойника лютого
Совесть господь пробудил. говоря, в трагедии судьбы персонаж не знает, что он
совершает преступление. Он даже может предпринимать
Следовала борьба противоположных сил в душе, все усилия, чтобы избежать его, но сцепление обстоятельств
сопротивление «зверя-человека» доброму началу до коварно опрокидывает благие намерения.
тех пор, пока последнее не одерживало верх: У Гоголя все сложнее. Преступление рождается не из
недоразумения. Оно предопределено волей колдуна,
Совесть злодея осилила, совершающего преступление: убийство Данилы и его сына,
Шайку свою распустил... попытка обольстить дочь. В противоположность герою
«трагедии рока» он впает, что делает. Но он не знает,
И Т. Д. 2 . зачем он это делает. Психологическая основа действия
Душевное же состояние колдуна развивается вне подрывается не в его осознанности, по в его мотивировке
субъективно осознаваемых им координат добра и зла, и импульсах.
преступления и раскаяния. Даже в момент наивысшего «Не мог бы ни один человек в свете рассказать, что
отчаяния и обращения за помощью к схимнику из уст было на душе у колдуна; а если бы он заглянул и
грешника не раздалось ни единого звука раскаяния. Кол- увидел, что там деялось, то уже недосыпал бы он
1
ночей и пе засмеялся бы ни разу. То была не злость,
А н д p е е в Н., с. 194. Н. Некрасов в своей известной легенде не страх и не лютая досада. Нет такого слова на свете,
«о двух великих грешниках» («Кому на Руси жить хорошо») при которым бы можно было его назвать. Его жгло, пекло,
дал этому противопоставлению революционно-пропагандистский
смысл: еще большим грешником, убийство которого принесло ему хотелось бы весь свет вытоптать конем своим,
разбойнику Кудеяру спасение, оказался мучитель крестьян пан взять всю
Глуховской.
2
Кстати, у Некрасова фигурирует и то определение, которое 1
отбросил автор «Страшной мести»: чдревнюю быль возвестим», Эта особенность «трагедии судьбы» подробно разбирается
P моей книге: Поэтика русского романтизма. М., Наука, 1976.
52 53
землю от Киева до Галича с людьми, со всем и затопить ее в «Страшная месть», мы видим, действительно
Черном море. Но не от злобы хотелось ему это сде лать; открывает необыкновенно глубокую перспективу в
нет, он сам не знал от чего». гоголевский художественный мир, дна которого, говоря
Размах предполагаемого жестокого деяния предельно словами писателя, «никто не видал».
широк: это уже преступление против всех
соотечественников. И вытекает оно из личного
устремления, осозна-ется персонажем. Но в то же время Глава третья
это устремление не имеет осознанной мотивировки.
Тяжесть и размах преступления, оказывается, не РЕАЛЬНОЕ И ФАНТАСТИЧЕСКОЕ
подкрепляются никакой субъективной целесообразностью.
Поступки колдуна опреде-лены субъективно, но словно ' Вряд ли нужно напоминать о том месте, которое
кто-то чужой формирует и подогревает его волю. Отсюда занимала фантастика в литературе гоголевского времени
заметный налет марионе-точности в его движениях и — прежде всего в литературе романтизма. Художественное
мироощущении: «Ему чудилось, что будто кто-то направление, провозгласившее всемогущество
сильный влез в него и ходил вну-ι три его и бил молотами поэтического духа, придавало фантастике чрезвычайное
по сердцу, по жилам...» значение, избр ав, как говорил Гофман в одном
В то же время колдун (в отличие, скажем, от «под- произведении (в «Крошке Цахесе...»), господина
танцывающих» старух в «Сорочинской ярмарке») Фантазуса своим соавтором. Романтики высоко ценили
чувствует эту марионеточность. Авторской интроспекцией познавательные возможности фантастики, силу ее
обнаруживается невыразимая тяжесть его ощущений, не воздействия на читателя; они разработали до
совпадающих полностью ни с одним известным чувством совершенства, до изощренности поэтику фантастического.
(«нет такого слова па свете...»). Палач становится Но не в меньшей мере, чем для понимания
жертвой. Не вытекает ли невообразимая спутанность его романтизма, важна эта проблема и для реализма. Ведь
переживаний из той же несвободы и связанности, которая только конкретно изучив все формы фантастического,
предопределена высшим решением? которые выработал романтизм, проследив их
В современную жизнь вмешиваются фатальные трансформацию, мы можем определить место фантастики в
силы, опровергающие плоскую альтернативу добра и системе реалистического искусства. Каков в связи с этим
характер гоголевской фантастики — вот вопрос, который
зла, а также рационалистическое понятие уже ставили и еще не раз будут ставить перед собой
индивидуальной вины. И вмешательство это трагично в исследователи.
той же мере, в какой трагично столкновение Подчеркнем с самого начала особенность нашего
доисторической моральной категории общего, «рода» с подхода к проблеме: нас интересует, во-первых, именно
индивидуальной судьбой живого человека. парность категорий «реальное» и «фантастическое», род их
Выше упоминалось, что в «Страшной мести» взаимоотношения и отталкивания. И, во-вторых, мы
описывается землетрясение, под ударами которого берем названные категории не в плоскости философских
погибают совсем непричастные к старинному событию взглядов и мировоззрения автора (исследование этого
люди. Это первый гоголевский образ стихийного бедствия, мировоззрения — особая задача), а как опорные пункты
катастрофы. Потом он будет развит в статье «Последний его художественного мира, моменты структуры его
день Помпеи», отразится в структуре «Ревизора» (о чем произведений,—· то есть как художественные
речь впереди),— вплоть до образа «всемирного оппозиции.
землетрясения», в «Выбранных местах из переписки с Чтобы увидеть развитие этих оппозиций у Гоголя и
друзьями» '. тот знаменательный результат, к которому оно привело,
нужно начать несколько издалека. Остановимся на одной
1
тенденции, возникшей в лоне немецкого романтизма (хотя
В 15-й статье этого цикла «Предметы для лирического шь эта тенденция, разумеется, имела аналогии и в других
вта в нынешнее время» Гоголь в связи с стихотворением Н. национальных литературах — па чем в данном случае мы
Языкова «Землетрясение» распространял этот образ на всю
современную эпоху — на «тяжелую годину всемирного не будем задерживаться специально),
землетрясения, когда все помутилось от страха за будущее». 55
54
I. 0 ЗАВУАЛИРОВАННОЙ (НЕЯВНОЙ) ФАНТАСТИКЕ лиуса, а теперь вот он оживает в продавце барометров
Коппола... Кошмарные видения преследуют юношу. «Он
В позднем немецком романтизме усиливается беспрестанно говорил, что всякий человек, мня себя сво-
стремление ограничить прямое вмешательство бодным, лишь служит ужасной игре темных сил...»
фантастического в сюжет, в ход повествования, в Клара убеждает Натанаэля: все описанное
поступки персонажей и т. д. Речь идет вовсе не об «произошло в твоей душе». Она говорит: все страшное
«изгнании фантастики», а о преобразовании меры и в жизни — это «фантом нашего собственного «я», чье
форм ее проявления. внутреннее сродство с нами и глубокое воздействие на
Жан-Поль Рихтер (близкий в трактовке фантастики к нашу душу ввергает нас в ад или возносит на небеса».
романтической эстетике) выделяет два ложных способа Мрачному настроению Натанаэля противостоит ее вера в
«употребления чудесного». Первый, или материальный, гармонию.
способ состоит в том, что намеченные было В письмах Натанаэля буйствует фантастика: тут и
фантастические образы дезавуируются самим автором и персонификация злой, ирреальной силы (ибо Песочник —
волшебный свет луны превращается в обыкновенный это, конечно, злой дух, дьявол), и гибельное влияние ее
дневной свет. Есть художники, которые поступают на людей (смерть отца Натанаэля), и ее перевоплощение
противоположным образом: они нагромождают чудеса, из одного образа в другой (Песочник, Коппелиус,
не объясняя их и не считаясь с принципами Коппола).
правдоподобия. Существует, однако, третий, истинный, по В рассуждениях Клары фантастики нет. Всему
мнению немецкого теоретика, путь, когда чудесное не странному дается прагматически-реальное объяснение.
разрушается и не остается в своей собственной сфере, но Адвокат Коппелиус не любил детей, пробуждая их
приводится в соприкосновение с нашим внутренним миром. отвращение к себе — именно поэтому (считает Клара) он
«Ибо величайшее неразрушимое чудо — это вера человека соединился в воображении Натанаэля с колдуном из
в чудо, и величайшее явление духа — это наша боязнь нянюшкиной сказки. Встречи адвоката с отцом в ночную
духов в этой деревянной, полной механики жизни» '. пору не что иное, как занятия алхимией. Отец погиб не от
Жан-Поль находит удачный образ истинной губительной силы дьявола, а во время одного из таких
фантастики: «Пусть чудо летит не как дневная и не как сеансов и т. д.
ночная птица, но как сумеречная бабочка». Письма персонажей сменяет рассказ от лица
Проследим, как реализуется «сумеречная», повествователя, слово которого должно приобрести
промежуточная природа фантастики в «Песочном человеке» характер подтверждения или опровержения, то есть
(1815)^, Гофмана, писателя, который так много сделал для характер решающего приговора. Но сообщаемое им о
сбли-жения фантастического плана с реальным. фантастическом нарочито неопределенно. Собственно
С самого начала рассказа читателю предлагаются два прямого вмешательства фантастики в сюжет в сообщении
противоположных взгляда на «странное» и «чудесное» в повествователя нет. Он нигде не подтверждает странных
жизни, два типа мироощущения. Первый тип выражен видений Натанаэля. Но нигде и не опровергает их, как это
в письмах Натанаэля, другой — в письмах Клары, его делает Клара. Вернее сказать, он находит собственную
невесты. форму фантастики.
Натанаэль сообщает в своем письме: «Что-то ужасное К Натанаэлю (рассказывает повествователь) приходит
вторглось в мою жизнь! Мрачное предчувствие страшной продавец барометров Коппола: «...Есть хороши глаз,
хороши глаз». Эта реплика имеет реально-бытовое
грозящей мне участи стелется надо мною...» Он объяснение: Коппола — механик и оптик — торгует еще
вспоминает страшную, слышанную им в детстве сказку о лорнетами, очками и т. д. Но она совпадает со странным
Песочном человеке, который засыпает детям песком интересом к глазам сказочного Песочника.
глаза и выклевывает их. Натанаэлю кажется, что Коппола участвовал в создании замечательной куклы
Песочный человек реально существовал в образе профессора Спаланцани — Олимпии, сделав ей глаза.
адвоката Коппе- Поссорившись с Коппола, профессор бросает ему вслед
' J e a n Paul. Vorschule der Ästhetik. Leipzig, 1923, S. 36.
эти
См. также: Жан Поль. Приготовительная школа эстетики. М., 57
Искусство, 1981, с. 76—77.
56
глаза, назвав его Коппелиусом. Перед нами снова, в Далее характерно, что повествование о
строгом смысле, не фантастические подробности. И снова фантастическом часто переводится в форму слухов и
— совпадения с обликом фантастического Песочника. предположений. В «Магнетизере» старый барон
Когда Натанаэль находился на верху башни, адвокат рассказывает о своих встречах в молодости с датским
Коппелиус не дал людям подняться и связать безумного, майором: «Уверяли... что он заговаривает огонь и пр. А
«Ха-ха, повремените малость, он спустится сам». Ничего старый инвалид, который служил мне, говорил, бывало,
странного в этой реплике нет. Но после самоубийства открыто, что очень хорошо знает о чудесных
Натапаэля она получает смысл зловещего предсказания и приключениях г. майора, что несколько лет тому назад, на
совпадает со странной властью демонической силы над море в сильную бурю явился ему нечистый дух и обещал
людскими душами. спасение от неизбежной смерти, что он согласился па
К мнению Клары, что все странное — лишь предложения и предался лукавому, что с тех пор часто
порождения больной фантазии Натанаэля, автор, таким должен он вступать в ужасную борьбу с этим духом,
образом, не присоединяется. Ему ближе склад которого видели бегающим по саду в виде черной собаки
мироощущения Натанаэля, но не целиком .(в этом или в образе другого чудовищного зверя» '. Таким
необходимость введения плана повествователя, образом, вне авторской свидетельской позиции дается
даже такое важное событие, как сговор майора с чертом,
отграничивающего авторскую позицию и от позиций то есть самая сердцевина фантастики — персонификация в
Клары, и — на иной лад — от позиций главного человеческом образе ирреальной злой силы.
персонажа). Не обязательно, чтобы злая спла вмешивалась К форме слухов нужно прибавить еще форму сна,
в течение жизни в странно-необычной, ирреальной форме, Сои, который, начиная с античных времен, создавал в
«нет ничего более удивительного и безумного, чем сама произведении ситуацию «другой жизни» 2, вместе с тем
действительная жизнь...» призван был у романтиков замаскировать ее ирреальную
Итак, в рассказе сталкиваются различные планы природу. То, что является во сне, в отношении своего
фантастики. Фантастика в прямом ее значении в начале источника остается проблематичным. Вызвано ли
рассказа (письма Натанаэля) снимается затем таким типом сновидение откровением «другой жизни» или всего только
фантастики, которую правильнее назвать субъективной переработкой реальной информации,
завуалированной, или неявной. Прямое вмешательство остается неразъясненным. Барон (в «Магнетизере») видит
фантастических образов в сюжет, повествование и т. д. во сне датского майора, который острой иглой пронзает ему
уступает место цепи совпадений и соответствий с прежде череп. Это могло быть и действием человека, ставшего
намеченным и существующим в подсознании читателя орудием дьявола, и просто впечатлением от человека
собственно фантастическим планом. Благодаря этому злого и наделенного силой внушения (впоследствии
скрытые в последнем значения обогащаются новыми ощущение укола в голову переживает ц другой персонаж
оттенками и широкой возможностью реа.пышх рассказа — Мария).
применений. То, что развитие Гофманом принципа завуалированной
Создавалась и поддерживалась завуалированная фантастики совершалось обдуманно, подтверждает ряд его
фантастика с помощью широкой и разветвленной системы программных высказываний. В «Выборе невесты»
поэтических средств. художник Эдмунд Лезеп рисует так, что картина двоится:
Отметим главные из них. напей видны «всякие образы, то гении, то редкостные звери,
Характерно прежде всего, что собственно то девушки, то цветы»; однако все в целом
фантастическое концентрируется строго в одном месте представляется
произведения (в «Песочном человеке» в воспоминаниях
Натанаэля о своем детстве, сказках няни, то есть в первом 1
Московский вестник, 1827, ч. 5, с. 252. (Здесь помещен пере
письмо Натанаэля к Лотару). Будем называть эту часть вод «Магнетизера», начало которого осуществлено Д. Веневитино
фантастической предысторией. Хронологически она вым. В русских изданиях сочинений Гофмана рассказ не перепе
чатывался.)
обязательно предшествует главной событийной линии. То, 2
Б а х т и и М. Проблемы поэтики Достоевского. М., Совет
что происходит сейчас, на наших глазах, получает ский писатель, 1963, с. 197,
известную автономию в отношении своей фантастической
«первопричины». 59
58
лишь «купой деревьев, сквозь которую просвечивают С. Игнатов, отмечавший, что в «Пагубных последствиях
чарующие лучи вечернего солнца». Эдмунд говорит, что необузданного воображения» Погорельский неприкрыто
подобную двойственность переживаешь и в жизни, когда, подражал «Песочному человеку», упрощая и
отдавшись созерцанию природы, вы видите, как «из выхолащивая содержание последнего.
кустов и деревьев ласково глядят на вас всякие Вентурино (который соответствует гофмановскому
причудливые образы». Уловить эту двойственность — Коппелиусу) отличает такой признак, как демонический
значит, по Гофману, привнести в пейзаж «истинно смех. Но вся сложная система средств, устаналивающих
поэтическое, фантастику». В «Серапионовых братьях» (1819 параллелизм персонажа со злым духом, отпадает; остается
—1821),— произведении, в котором несколько друзей случайная деталь. У куклы Аделины (которая
рассказывают и комментируют различные истории,— как соответствует гофмановской Олимпии) из глазных впадин
раз после «Выбора невесты», говорится о стремлении выскакивают «прекрасные голубые глаза», и потрясенный
Алцест (соответствующий Натанаэлю) поднимает их и
«приурочивать фантастическое к настоящей, реальной убегает из комнаты. Но вся сложная символика глаз,
жизни, а не искать его бог знает где». Фантастическое, которые выклевывает Песочник, которыми торгует
замечает Теодор, напоминает «прекрасный сад, разведенный Коппола и т. д., Погорельским вновь оставлена в стороне —
подле городских стен, так что всякий может в нем гулять сохранена лишь случайная деталь. «Алцест мог с таким
и наслаждаться, нисколько не отрываясь от обыденных же успехом схватить зубы Аделины или что другое...
занятий». Смысл сравнения предельно ясен: в истинном Погорельский подражал только внешней стороне расска-<
изображении граница между фантастикой и реальностью за, совершенно оставляя в стороне то глубокое
подвижна, так что переход из одной области в другую содержание, которое всегда придавал Гофман своим
протекает почти незаметно. Кстати, рассказ произведениям» '.
«Мадемуазель де Скюдери» (1819) заслужил единодушное И все же — надо отдать Погорельскому должное — он
одобрение друзей и название «серапионовского» в одним из первых, пусть в грубых чертах — попытался
особенности за то, что «автор, основав рассказ на воссоздать у нас отмеченный принцип фантастики. После
исторической почве, •умел в то же время придать ему рассказа «Пагубные последствия...» повествователь
фантастический колорит». задается вопросом, возможно ли, чтобы молодой человек мог
Что касается художественной цели этого сближения, влюбиться в куклу, возможно ли столь невероятное
то она отчетливо указана в беседах серашюновцев. После событие. И «двойник» автора отвечает: разве в свете мало
рассказа об Адельгунде, о вторжении в жизнь демониче-« кукол, в которых влюбляются? Этот диалог, являющийся
CKoii силы говорится: «Если даже провести такую теорию, вольной передачей соответствующего сатирического
что воображение Адельгунды увлекло и отца, и мать, и мотива гофмановского рассказа2, обнажает параллелизм
сестру и что качание тарелки существовало только в их фантастического и реального. Понятно, что этот
мозгу, то не следует ли уже одну такую силу, которая, параллелизм на первых порах было легче уловить там, где
иодобио электрическому удару, поражает насмерть разом он являлся сатирически заостренным, иначе говоря, был
трех лиц, признать самым опасным из всех подчинен специфически гротескной теме омертвления
существующих привидений». Страшно не только живого, с использованием мотивов куклы, автомата,
существование ирреальной силы, страшно уже то, что ее марионетки и т. д. (впоследствии мы увидим, как
могли вообразить, что мысль о ней разрушительна. В эти
повседневности скрыт механизм, функционирование
которого аналогично действию ирреальной силы. 1
Игнатов С. А. Погорельский и Э. Гофман. — Русский фи
В России гофмаповский принцип завуалированной лологический вестник, 1911, т. 22, с. 271. См. также: Ботнико-
фантастики был осознан и освоен довольно рано. Его в а А. Б. Э.-Т.-А. Гофман и русская литература (первая половина
пытался применить уже Погорельский. XIX века). Воронеж, 1977.
2
У Гофмана после разоблачения Олимпии в свете распро
Автор книги «Двойник, или Мои вечера в странилась «недоверчивость к человеческим лицам». Многие влюб
Малороссии» (1828) навлек на себя впоследствии ленные стали задумываться над тем, не пленены ли они «дере«
обвинения в поверхностном восприятии Гофмана. Об вянной куклой».
этом писал
61
60
мотивы — но уже на новом уровне — были развиты в причудливом хороводе, выступает здесь с особенной
«Мертвых душах»). ясностью, указывая на вмешательство некой высшей
У В. Одоевского, вообще говоря, очень тонко силы, и это побуждает наш дух неудержимо стремиться
чувствовавшего Гофмана, мы уже видим стремление в то темное царство, в ту кузницу Рока, где вершатся
освоить принцип завуалированной фантастики в более челове-* ческие судьбы, дабы проникнуть в тайны его
широком, философском объеме. В «Русских ночах» ремесла... Других привлекает только выигрыш, игра, как
(1844) Фауст, alter ego автора, говорит, что «на всякую, средство разбогатеть». Несомненно, Германн ближе ко
самую безумную мысль, взятую из дома сумасшедших, второму виду игроков. Однако его планы обогащения
можно отыскать равносильную, ежедневно обращающуюся целиком за* висят от тайны трех карт, то есть от
в свете». Например, «какое различие между понятием «вмешательства некой высшей силы». В этом — особое
одного сумасшедшего, что когда он движется, движутся обаяние и драма-тизм пушкинского «образа игры», через
все предметы вокруг его, и доказательствами Птолемея, что посредство которого наша душа входит в саму «кузницу
вся солнечная система обращается вокруг земли?» Рока». Существует ли тайна трех карт? Таинственная
Встречаем мы у Одоевского и попытки воспроизвести те игра высших сил?
элементы поэтики фантастического, которые бы не Мы вновь встречаем в «Пиковой даме» разветвленную
давали читателю остановиться на фантастическом систему завуалированной фантастики. Такова, во-первых,
плане и намекали бы на относительное значение фантастическая предыстория: более полувека назад, в
последнего. В «Эльсе» 1(1841) дядя-мистик Париже, граф Сен-Жермеп открыл графине тайну трех
придерживался в своих рассказах такого тона, что нельзя карт. Повествует об этом Томский: «Вы слышали о
было установить, «в самом ли деле дядя верил своим графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много
словам или смеялся над ними». Когда его просили чудесного. Вы знаете, что он выдавал себя за вечного
оставить двусмысленный тон, «дядя улыбался с жида, за изобретателя жизненного эликсира...»
простодушным лукавством и замечал, что без этого Фантастическая предыстория, мы видим, развертывается
тона нельзя обойтись, говоря о многих вещах в этом в форме слухов π рассказов других. Пылкость заверения
мире и особливо о вещах не совсем этого мира». словно должна заставить забыть, что это заверения не
очевидцев: «Но вот что мно рассказывал дядя, граф
Наконец, намечен был Одоевским и путь снятия Иван Ильич, н в чем он меня уверял честью...» (следует
параллелизма — в пользу реального плана. В рассказе доказательство существования тайны трех карт — случай,
«Черная перчатка» (1838) молодым каждую ночь является имевший место с «покойным Чашшцкнм»).
призрак. Как и в гофмановской «Мадемуазель де Скю- В современной же событийной канве повести тайна
дери», возникает страшная тайна. Но — «то, что кажется дана своеобразно — как переживание тайны сознанием
огромным и страшным во мраке ночи, рассыпается с Германца. «Что, если,— думал он,—· что если старая
дневным светом...». Оказалось, что таинственная перчатка графиня откроет мне свою тайну!» Существование тайны
— мистификация дяди, желавшего отвести молодых от как бы подтверждено страстностью стремления и надежд
опасной дороги буржуазной респектабельности и расчета. Гермапна.
Страшное — не столько во вторжении ирреальной силы, Германн — ночью в комнате графини. «В мутных
сколько в систематизме — воспитании, основанном «на глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли;
практических правилах». смотря на нее, можно было бы подумать, что качание
Блестящее выражение нашел принцип параллелизма страшной старухи происходило не от ее воли, но по
фантастического и реального в пушкинской «Пиковой действию скрытого гальванизма». Даны черты
даме» (1834). Проследим более подробно, как создается демонизма, даже брошен намек на действие
здесь этот параллелизм. гальванической силы, но все — только в форме
В рассказе Гофмана из серашюновского цикла восприятия и предположений персонажа.
«Счастье игрока» говорится, что есть два рода Германн просит старуху раскрыть тайну. «Это была
игроков. «Иным игра сама по себе, независимо от шутка... клянусь вам! это была шутка!» — отвечает гра-
выигрыша, доставляет странное, неизъяснимое
наслаждение. Диковинное сплетение случайностей, 63
сменяющих друг друга в
02
финя. которому она, по уверению молвы, благоволила? Или происходит нечто непредвиденное, сводящее эффект от
Казал лживость этой легенды и невозможность ее опровергнуть? этих совпадений к нулю. Три раза подряд (!) выпадают
ось Ответа на все эти предположения нет. карты, обещавшие Германну выигрыш. Это могла быть
бы, Германн умоляет старуху: «Может быть, она <тайна> «тайна». Но мог быть и случай, причем такой, который
таййа сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного уже, кажется, превышает всякую естественную
снята. блаженства, с дьявольским договором... Я готов взять возможность. Однако в третий, решающий раз Германн
Но грех ваш на свою душу...» Возникает ключевой мотив обдернулся. Факт ошибки Германна не подлежит
Герма фантастики — о договоре человека с дьяволом, но опять сомнению, присутствие нужной карты специально
нн в форме предположений и мыслей Германна. оговорено повествователем («Направо легла дама, налево
напом Мгновением позже старуха прямо названа «старой туз»). Но не ясен субъективный источник этой ошибки.
инает ведьмой». Но это опять — лишь восклицание отчаявшегося Взял ли Германн не ту карту под влиянием нервного
случа и ожесточившегося Германна '. возбуждения и мыслей о графине? Или это была в то
й с Единственное событие ирреального плана, же время «месть старухи»?
Чапли последовательно выдержанное в форме сообщения Зачин этой главы — «Две неподвижные идеи не могут
цким. повествователя — явление Германну умершей графини. вместе существовать в нравственной природе...» — также
«Граф Но перед этим не зря поясняется, что Германн был не дает исчерпывающего психологического объяснения
иня возбужден необыкновенно, что с ним даже случился произошедшего. Зачин сообщает о вытеснении «образа
обморок, что он «пил очень много» и «вино еще более мертвой старухи» идеей трех карт (Германн думал
видим горячило его воображение» (заметим в скобках, что вино теперь только о них, видел все вокруг через их
о обычно выполняло роль настоящего медиума всех чудес. призму); в финале произошло как бы обратное
смути Даже в самых фантастических произведениях редко замещение этой идеи образом старухи, и мы вновь
лась. обходилось без того, чтобы перед появлением мертвецов, оказываемся перед дилеммой: произошло ли это в
Черты привидений и т. д. герой по пропустил несколько результате естественной работы подсознания или в нее
ее кружек вина). Вводится π форма спа, правда, с четким вмешалась посторонняя сила?
изобр указанием па последующее пробуждение. «Видение» дано Изображение в «Пиковой даме» все время развивает-·
азили уже не в форме сна, но лак случившееся наяву. Однако ся на грани фантастического и реального. Пушкин нигде
сильн реальное или галлюци-нпруедюе — вот ведь в чем не подтверждает тайну, но он нигде ее и не дезавуирует,
ое вопрос. И он снова оставлен В каждый момент читателю предлагается два прочтения,
движе без отлета. и их сложное взаимодействие и «игра» страшно углуб*
ние Германн тем временем горит желанием ляют перспективу образа '.
души «воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила». Не
». разъясняется лишь, действительная или воображаемая 1
И. В. Семибратова в статье «Фантастическое в творчестве
Значи тайна в его руках. Пушкина» (сб.: Замысел, труд, воплощение... Изд-во МГУ, 1977)
т, В последней главе (описание игры Германца) в возражает против мысли о параллелизме планов в «Пиковой
тайна даме»: «Параллелизм предполагает несмыкание литературных
повествование вводится такое средство завуалированной рядов, перед нами же —явное их скрещение...» (с. 170). Но такое
вновь фантастики, как совпадения. Причем если, с одной стороны, возражение переводит всю проблему в русло спора о словах,
обрета совпадения достигают высшей степени, то с другой —· к тому же не совсем оправданного (в неевклидовой геометрии
ет параллельные, как известно, сходятся). Как видно из всего
силу? сказанного, мы имеем в виду параллелизм версий, возможность
1
О раздвоений «образа графини» «между бытом и двоякого («фантастического» и «реального») прочтения, что не
Но фантастическим миром Германна» см. также: Бочаров С. Поэтика только не исключает, но предполагает вхождение фантастических
может Пушкина. Очерки. М., Наука, 1974, с. 188 и далее, деталей в реальный план. Кстати, А. Слонимский в своем тонком
быть, разборе «Пиковой дамы» также говорит о «колебаниях между
64 фантастической и реально-психологической мотивировкой»
старух (Слонимский А. Мастерство Пушкина. М., 1959, с. 524). Ср. также?
у Полякова Е. Реальность и фантастика «Пиковой дамы», -*
«смут Сб.: В мире Пушкина. М. Советский писатель, 1974, с, 386,
ило» 3 Ю. Манн 65
воспо
минан
ие о
челов
еке, к
Известный отзыв Достоевского о «Пиковой даме» ка*
сается именпо этой двойственности: «Пушкин, давший
нам почти все формы искусства, написал Пиковую Да-
му,— верх искусства фантастического. И вы верите, что
Германн действительно имел видение и именно
сообразное с его мировоззрением, а между тем в конце
повести, то есть прочтя ее, Вы не знаете, как решить:
вышло ли это видение из природы Германна, или
действительно он один из тех, которые соприкоснулись с
другим миром... Вот это искусство!» ' Сказанное
Достоевским должно быть отнесено, конечно, вообще к
принципу параллелизма фантастического и реального.
1
Поспелов Г. И. Творчество И. В. Гоголя. М., Учпедгиз,
1053,
2
с. 46.
Царынный Андрий (А. Я. Стороженко). Мысли мало
россиянина, по прочтении повестей Рудаго Панька... — Сын оте*
чоства и Северный архив, 1832, № 4, с. 224—225,
70
ном из «пекла» и разыскивающем по миру свою свитку*
что «начальником гномов» является Вий. «Тяжелый под-- Это фантастическая предыстория. На события же
земный пар» в «Сорочинской ярмарке» или же сегодняшнего временного плана словно ложится
«подземные норы» в «Пропавшей грамоте» — это, излучаемый из прошлого фантастический свет.
конечно, остатки символики, перенесенные па «цыган Во многом сходным образом соотнесено
мирную толпу» (Пушкин)— с гномов '. фантастическое и реальное в «Майской ночи...».
Двойственно построен в «Сорочинской ярмарке» и образ В главе «Парубки гуляют» описаны хитроумные
Хиври. В то время как дражайшая подруга Черевика проделки парубков над Головой. Голова, преследуя
выступает просто злой, сварливой женщиной и нигде не насмешников, ловит собственную свояченицу. Читателю
определена автором как ведьма, способ ее описания внушается мысль, что все это дело рук парубков. Но
настойчиво убеждает в обратном. В ее лице каким образом свояченица, которая только что сидела в
«проскальзывало что-то столь неприятное, столь дикое, одной комнате с Головой (ее местопребывание
что каждый тотчас спешил перевести встревоженный специально зафиксировано: «...сидевшая на лежанке,
взгляд...» (обычное у Гоголя странное и непереносимое поджавши под себя ноги, свояченица»), попала на
выражение лица человека, в которого вселился злой дух; улицу и оказалась запертой в сарае, не разъясняется
ср.: взгляд ведьмы в «Майской ночи...»: «...так страшно (как не разъяснялось и участие цыган в чудесных
взглянула на свою падчерицу, что та вскрикнула...»2). событиях «Сорочинской ярмарки»). «В то самое время
Парубок при встрече с Хиврей бросает ей: «А вот... и пленник, пользуясь темнотою сеней, вдруг вырвался с
дьявол сидит!» Черевик боится, что «разгневанная необыкновенною силою из рук его. «Куда? — закричал
сожительница не замедлит вцепиться в его волосы своими Голова, ухватив еще крепче за ворот». Легко
супружескими когтями,)·). Грицько относит Черевика к тем, предположить, что Голова в темноте и сутолоке
«которые позволяют себя седлать бабам» (намек на образ «ухватил» другого (то есть свояченицу). Но ремарка или
действия ведьм, путешествующих верхом на своей жертве), хотя бы намек на это со стороны повествователя
и т. д. Собственно фантастическое (в форме предания) отсутствуют; решающий момент нарочито замаскирован.
приурочено к далекому прошлому: рассказ о черте, Затем свояченица оказывается пойманной и запертой
выгнан- вторично — в «хате, где держат колодников». На этот раз
1
В немецких источниках встречается и изображение цыган
упомянуто о том, как свояченица попала на улицу, как
с чертами демонизма. В «Двойнике» Гофмана в цыганах ее схватили хлопцы, опустив в широкое окно хаты и,
(которым удалось унести сына княгини) отмечена «любовь к видимо, подменив ею пойманного перед тем предводителя
темным наукам», «таинственным искусствам». У Арнима в «Изабелле парубков «в вывороченном тулупе» (то есть, очевидно,
Египетской» (1812) цыганка Белла в отцовских книгах находит Левко). Но все совершается с такой головокружительной
способ вызывать тайные силы, и т. д. быстротой и ловкостью, что Голова приходит к выводу:
Впрочем, и в украинском источнике, в «Трагедокомедии, нари- «Нет, тут не на шутку сатана вмешался».
цаемой Фотий» Г. Щербацкого, упомянуто о связи цыган с
демоническим миром — правда, с низшим его представителем Собственно фантастическое также отнесено в
—* с «шуточпьш бесом». Сатана так отзывается о последнем: «Майской ночи...» к далекому прошлому, причем
Ха, ха, ха. О гадкий! О мерзкий! Весь еси достоверность сообщаемого снова смягчена здесь формой
издевочный, весь сметный, весь дерзкий, Только слухов (предания). «Мало ли чего не расскажут бабы и
знаешь, что твою братию цыгана. народ глупый»,— предваряет Левко свой рассказ о злой
(Труды Киевской духовной академии, 1877, № 12, с. 752; к мачехе-ведьме и утопленнице-русалке.
последней строке примечание: «То есть только и знаешь свою Вторично фантастический план возникает в «Майской
братью цыган»). В, Розов, сопоставивший тип цыгана в ночи.,.» в форме сна, причем переход от яви к сну
украинском вертепе с соответствующим гоголевским персонажем,
пришел к выводу, что последнему «придано больше романтической нарочно сглажен, замаскирован. «Нет, эдак я засну еще
мрачности, почти демонизма» (Розов В. А. Традиционные типы здесь!» — говорит себе Левко, в то время как он уже
малорусского театра XVII—XVIII вв. и юношеские повести спит и следуют уже видения сна (только по искусно
Н. В. Гоголя. — Памяти II. В. Гоголя. Сборник речей и статей. вводимому фантастическому колориту можно догадаться,
Киев, 1911, с. 153). что это сон: «Какое-то странное, упоительное сияние
1
Кулъмпнаппя итого мотива — взгляд Вия, которого не
выдержал Хеша Брут. 73
72
примешалось к блеску месяца. Никогда еще не устраняются. Обо всех странных событиях сообщается в
случалось ему видеть подобного» и т. д.). Но вот события тоне некоторой неопределенности. Чертков после
сна отменены пробуждением Левко, а в руках его — появления портрета в его комнате стал уверять себя, что
непостижимым образом оказавшаяся записка от портрет прислал хозяин, узнавший его адрес, но эта
панночки-русалки. версия, в свою очередь, подрывается замечанием
Словом, помимо фантастического отсвета, «Майская повествователя: «Короче, он начал приводить все те
ночь...» демонстрирует в сегодняшнем временном плане плоские изъяснения, которые мы употребляем, когда хотим,
и некий осязаемый, материальный остаток чтобы случившееся случилось непременно так, как мы
фантастического. Происходит перенос результата из думаем» (но что оно случилось не «так», как думал Чертков,
фантастической сферы в реальную — процесс, определенно не сообщается).
предвосхищаемый в леген-де о панночке-русалке: ночью Видение Чертковым чудесного старика дается в формо
панночка отрубила страшной кошке лапу — днем полусна-полуяви: «...впал он не в сон, но в какое-то
выходит мачеха с перевязанной полузабвение, в то тягостное состояние, когда одним глазом
рукою. видим приступающие грезы сновидений, а другим — в
неясном облаке окружающие предметы». Казалось бы, то,
В целом же «Сорочинская ярмарка» и «Майская что это был сон, окончательно подтверждает фраза
ночь...» сходны тем, что сверхъестественные силы в их «Чертков уверился... что воображение его... представило
«осязаемом» обличье (ведьмы, панночки и т. д.) ему во сне творение его же возмущенных мыслей». Но
отодвинуты на задний, «вчерашний» план. В сегодняшнем тут обнаруживается осязаемый «остаток» сновидения —·
же временном плане сохранен лишь фантастический деньги (как в «Майской ночи...» — письмо панночки),
отсвет или же некий фантастический остаток — чему, в свою очередь, дается реально-бытовая
осязаемый результат странных событий, имевших мотивировка («в раме находился ящик, прикрытый
место в прошлом. тоненькой дощечкой»). Наряду со сном щедро вводятся в
повествование такие формы завуалированной (неявной)
фантастики, как совпадения, гипнотизирующее воздействие
В последующем гоголевском творчестве мы находим одного персонажа (здесь — портрета) на другого и т. д.
еще одну повесть, чья фантастика организована сходным Одновременно с введением завуалированной
образом. Это «Портрет» (редакция «Арабесок», 1835)', фантастики возникает реально-психологический план
Почти вся вторая половина повести — рассказ сына Черткова-художника. Отмечается его усталость, нужда,
художника — выполняет роль фантастической дурные задатки, жажда скорого успеха и т. д. Создается
предыстории. Часть фантастических событий сообщается параллелизм фантастической и реально-психологической
в ней в форме слухов («Носились, однако ж, слухи, будто концепций образа. Все происходящее можно
бы он иногда давал деньги даром...» и т. д.). Но часть интерпретировать и как роковое влияние портрета на
фанта« стики, и притом важнейшая (о перевоплощении художника, и как его личную капитуляцию перед
ростов-· щпка в портрет), охвачена интроспекцией враждебными искусству силами.
повествователя, который сообщает о чудесных событиях Для более полной картины надо добавить, что
как об имевших место в действительности: «Он видел, как «Невский проспект» обнаруживает дальнейшее
чудное изображение умершего Петромихали ушло в «вытеснение» прямой фантастики, так как фантастический
раму портрета...» план ограничен здесь формой словесных образов:
и т. д. сравнений, метафор и эпитетов.
В сегодняшний временной план переходит только этот В «Портрете» эпитет «адский» несколько раз
портрет, а персонифицированные фантастические образы применялся к действиям и планам Черткова: «...в душе его
возродилось самое адское намерение, какое когда-либо
питал человек»; «адская мысль блеснула в голове
1
Напомним, что впоследствии Гоголь значительно художника...» Здесь этот эпитет соотнесен был с Петро-
переработал повесть (новая редакция «Портрета» была опубликована <
в «Современнике» за 1842 год, т. 27, и в Сочинениях Николая
Гоголя, т. 3, 1842). О характере переработки, в связи с 75
интересующей нас проблемой фантастики, см. ниже.
74
михали, персонифицированным образом ирреальной злой людские души, черт остается в этих легендах, однако,
силы («Бесчисленны будут жертвы этого адского духа»,— всегда самым добропорядочным человеком, соблюдая стро*
говорится о нем во второй части). Однако в «Невском жайшим образом условия заключенных контрактов,
проспекте» подобного образа нет, но его словесное вследствие чего часто попадается внросак и остается оду-«
стилистическое соответствие остается. Красавица- раченным до того, что заслужил даже, по пословице, на*
проститутка «была какою-то ужасною волею адского звание глупого черта. Сверх того, в чертах его всегда
духа... брошена с хохотом в его пучину»; ночью на проглядывает значительная доля комического элемента^
«Невском проспекте» <<сам демон зажигает лампы для того чем уничтожается до некоторой степени даже характер
только, чтобы показать все не в настоящем виде» и т. д. ужасного... Но это милое искусство, с каким черт изобра^
Итак, в своих исканиях в области фантастики Гоголь жался в старинных легендах, к сожалению, уже потеря*
развивает описанный нами принцип параллелизма но, в новейших фантастических произведениях вы не
фантастического и реального. Видимо, это был общий найдите его и следа». Гофман в «Выборе невесты», в рас*
закон эволюции фантастических форм на исходе сказе о ратмане Вальтере Люткенсе и т. д., стремится
восстановить это искусство. Мы видели, что Гоголь, вво*
романтизма,— и гоголевская линия до поры до времени дя параллельно со «страшной» (скажем, в «Вечере нака·*
развивалась во многом параллельно гофмановской. нуне Ивана Купала») комическую обработку «чертовщи-«
Совпадают целые звенья процесса, вроде введения ны», реализовал общеевропейскую художественную
словесно-образной формы фантастики в «Мадемуазель де тенденцию, и черт из «Ночи перед Рождеством», дующий на
Скюдери» и в «Невском проспекте »; совпадает интерес к обожженные пальцы, волочащийся за Солохой и постоян-·
формам завуалированной (неявной) фантастики, что но попадающий впросак, этот «украинский» черт многим
вместе с вводом и укреплением субъективно- походит на «немецкого» черта с его «комической наив·*
психологического плана персонажа !(Альбано, Черткова и ностью».
т. д.) как раз и создает возможность указанного В то же время мы отмечали (в I главе) и собственно
параллелизма. гоголевский сложный эмоциональный тон, сопровождаю·*
Но вместе с тем мы уже ясно видим и специфически щий комическую интерпретацию чертовщины.
гоголевскую особенность фантастики. Собственно гоголевская трактовка фантастического
Распространены утверждения, будто бы приоритетом обнаруживается также и в отношении к временному
Гоголя была прозаически-бытовая, а также фольклорно- моменту. Для Гофмана этот момент не имеет решающего
комическая подача фантастики '. Но тут можно говорить значения. Фантастическое вводится им в сказочное и в
только о степени, но не о принципиальном «изобретении». исторически-прошлое и современное время. Вытеснение
Сочетать фантастику с прозаически бытовыми деталями прямой фантастики завуалированной или даже формами
умели уже немецкие романтики. Что же касается словесно-образной фантастики происходит независимо от
комической подачи фантастики, то эта традиция восходит к времени. «Мадемуазель де Скюдери» с рудиментом
средневековому и древнему гротескному искусству (мы фантастики (с фантастикой в словесно-образной форме) —.
уже касались этого вопроса в I главе, в связи с повесть из исторического прошлого. «Песочный человек»,
традицией изображения «глупого», «бедного» черта). с намеченным принципом параллелизма,— современная
В «Серапионовых братьях» один из собеседников, От- история: ее герой Натанаэль — друг повествователя. «Зо->
мар, одобряет «комическую наивность» в изображении лотой горшок» (1814) определен автором как «сказка из
«немецкого черта»: «Мне кажется, что во всех легендах, новых времен» и т. д.
где рассказывается о вмешательстве лукавого в людские
дела, интересна не его личность, а те чисто немецкие У Гоголя же никогда фантастические образы (черта,
юмор и добродушие, которыми проникнуты эти легенды. ведьмы н т. д., а такжо людей, вступивших в связь с
Трудясь, хлопоча изо всех сил, чтобы сделать людям зло, ними), то есть персонифицированные сверхъестественные
употребляя всевозможные средства, чтобы закабалить силы, не выступают в современном временном плане, но
только в прошлом. Этим определяется существование
1 двух типов фантастических произведений в его творче-«
См., например: Степанов Н. Л. Н. В. Гоголь. Творческий
путь, с. 76 и след. 77
70
стве. Гоголь отодвигает образ носителя фантастики в избирает в злом преимущественно один, важный1
прошлое, оставляя в последующем времени лишь его аспект.
влияние. В «Портрете» (редакция «Арабесок») религиозный
Еще одна важная особенность гоголевской фантастики. живописец говорит: «...Уже давно хочет народиться
Хотя Гоголь в концепции фантастики исходит из антихрист, но не может, потому что должен родиться
представления о двух противоположных началах: добра и сверхъестественным образом; а в мире нашем все устроено
зла, божеского и дьявольского, но собственно доброй всемогущим так, что совершается все в естественном
фантастики его творчество не знает (известная поряд-ке... Но земля наша — прах перед создателем.
амбивалентность злой ирреальной силы, скажем, черты Она по его законам должна разрушаться, и с каждым
простодушия, беспомощности, глупости в гоголевском днем законы природы будут становиться слабее и от того
образе черта при его комической подаче,— это явление гра-ницы, удерживающие сверхъестественное,
особое). Возможно, правда, использование злой преступнее».
ирреальной силы (или персонажей, связанных с нею Божественное в концепции Гоголя — это естественное,
неявно, завуалированно,— вроде цыган в «Сорочинской это мир, развивающийся закономерно. Наоборот,
ярмарке») в добрых целях, возможен договор с этими демоническое — это сверхъестественное, мир, выходящий
силами на основе сказочного лютива «предложения услуг» из колеи. Гоголь — особенно явственно к середине 30-х
(В. Пропп). Но это ничего не меняет в природе годов — воспринимает демоническое не как зло вообще,
сверхъестественной силы. но как алогизм, как «беспорядок природы».
Единственный случай появления у Гоголя добрых С. Родзевич, автор специальной работы о влиянии
сверхъестественных образов — русалка в «Майской Гофмана на русскую литературу, задавался вопросом,
ночи...»; однако гоголевская русалка — скорее лицо почему дьявольская сила выступает в «Портрете» в
страдательное, противостоять силе дьявола она не может фантастическом обличье. Проводя аналогию между
(не случайно она пробуждает в Левко «какое-то тяжелое, судьбой Черткова и эпизодом из гофмановского
полное жалости и грусти чувство»; не случайно только «Эликсира сата-пы» (1816), где художник Франческо
с его помощью побеждает она ведьму-мачеху) '. становится жертвой принявшего образ Венеры дьявола,
Полноправно дьявольской силе противостоит сила молитвы, исследователь пишет; «И Гофман и Гоголь это земное
благочестия, обращения к богу, но там, где выступают начало в искусстве считают дьявольским наваждением,
канонические религиозные категории (вроде явления девы причем образ, воплощающий идею греховного в искусстве,
Марии живописцу из второй части «Портрета»), там у Гофмана художественнее и понятнее, чем у Гоголя,
фантастика граничит с аллегорией. Разветвленной если принять во внимание, что Венера с точки зрения
системы мифа, с ее двумя полюсами: «князя духов средневекового благочестивого художника и не могла не
Фосфора» (соответственно архивариуса Линдгорста) и казаться одним из ликов дьявола. Ростовщик Гоголя сак
«черного дракона» (соответственно старой торговки образ может быть, пожалуй, истолкован символически, но
яблоками), как в гофмановском «Золотом горшке», фантастический элемент в эпизодах с его портретом
гоголевское творчество не знает. Гоголевская фантастика
— это в основном фантастика злого. Скажем связан с идеей повести более искусственно, чем у
определеннее: она Гофмана» '.
Нет, просто «фантастический элемент» лежит у
1
Характерно отклонение гоголевского образа русалки от Гоголя в другой смысловой плоскости. Гоголь считает
традиционно-фольклорного. «Как правило, русалки не входят с «дьявольским наваждением» не земное начало (в том
людьми в договорные отношения... они всегда враждебны человеку» числе и языческое, чувственное в нем), но как раз его
(Померанцева Э. Мифологические персонажи в русском разрушение 2
— разрушение естественного
фольклоре. М., Наука, 1975, с. 80). «Классический образ
русалки — роковой для человека красавицы, водяной, реже лесной, полнокровного
нежити» (там же, с. 78). К этому типу ближе образ
русалки в «Страшной мести»: «Она сгорела бы от любви, она 1
Русский филологический вестник, 1917, т. 77, с. 218.
зацеловала бы... Беги! крещеный человек! Уста ее — лед, постель 2
Приведем параллель из статьи Гоголя «Последний день Пом>
—холодная вода; она защекочет тебя и утащит в реку». пей». Гибель красивых, роскошно-чувственных женщин во время
извержения вулкана, с точки зрения Гоголя, передает самую суть
78 современного ощущения трагического. «Нам не разрушение, не
смерть страшны; напротив, в этой минуте есть что-то поэтическое,
79
течения жизни, ее законов. С этой точки зрения, возник-· яие, если поставим вопрос о художественной мотивировке
новение странного портрета связано с концепцией случившегося (потери, замещения и т. д.).
повести теснейшим образом. Никакое самое высокое ис- Традиционная обработка темы — это потеря
кусство не в состоянии удержать на полотне жизни персонажем «части» его «я» в результате действия
оригинала. Это могло произойти только «мимо законов сверхъестест-ренных сил. Решающую роль при этом играет
природы». И Чертков, созерцая портрет, формирует мотив преследования, хотя он может быть осложнен (как в
альтернативу. «Что это... искуство или повести о Шлемиле, уступившем свою тень за деньги) и
сверхъестественное какое волшебство, выглянувшее мимо личной виной персонажа. Именно в духе этого мотива
законов природы?» говорит Шамиссо о своем герое в более позднем
Прибавим к сказанному одну из «свернутых» словесно- стихотворении:
образных форм фантастики из «Невского проспекта» з Мой бедный друг, со мной тогда лукавый Не
«...какой-то демон искрошил весь мир на множество так играл, как он играл с тобой...
разных кусков и все эти куски без смысла, без толку и т. д. '
смешал вместе». Начало алогизма и хаоса отчетливо
связано тут с демонической силой. Эта связь оказалась В повести Гофмана "(написанной под влиянием
решающей для дальнейшего развития у Гоголя Шамиссо) мотив вины уже совершенно отпал. Остался
фантастического и реального планов. лишь мотив преследования. Эразм Спикхер совершает
проступок, лишенный свободы решения: «...им овладела
Следующий этап этого развития — повесть «Нос». какая-то чуждая власть», подчинившая его чарам
Джульетты. Вводится персонифицированный носитель
ирреальной злой силы: «волшебный доктор Дапертутто».
III. СНЯТИЕ НОСИТЕЛЯ ФАНТАСТИКИ. ПОВЕСТЬ «НОС» Его облик очерчен с помощью традиционных деталей,
характерных для такого рода персонажей (гофмановские
Традиция гоголевской повести ведет к «Необычайным Песочник, Альбано и т. д.; гоголевские Басаврюк, колдун,
приключениям Петера Шлемиля» (1814) Шамиссо и Петроми-хали и т. д.): «...высокий, худой человек с острым
«Приключениям накануне Нового года» Гофмана,— то крючковатым носом, горящими глазами и насмешливо
есть к таким произведениям, где, во-первых, искривленным ртом...»
повествуется о странной «потере» — об утрате человеком У Гофмана же, кстати, в другом произведении '(в
части своего «я», а во-вторых, возникают мотивы «Выборе невесты») под влиянием действия
двойничества, соперничества, замещения персонажа его сверхъестественной силы происходят злоключения с
двойником. (Эти два мотива вообще близки друг другу: то, носом: едва Венчик приблизился к Альбертине, чтобы ее
что было «частью» человека, служило ему, вдруг выходит поцеловать, как «произошло нечто совершенно
из-под его контроля, обращается против него. Так, у неожиданное, повергшее всех, кроме золотых дел
Шамиссо тень порою ведет себя как живое существо — мастера <то есть кроме самого виновника чуда), в
увы, враждебное своему законному хозяину). ужас»: нос Венчика «вдруг вытянулся и, чуть не
Генетические связи гоголевской повести освещены задев Альбертинину щеку, с громким стуком
обстоятельно и хорошо (И. Замотин, В. ударился о противоположную стену».
Виноградов, А. Стендер-Петерсен, Чарльз Пессидж и На этом фоне видна закономерность появления
др.). Но не отмечено как раз то принципиальное изменение, гоголевского гротеска. Подпочвенная сила традиции, то,
которое претерпела у Гоголя традиция. Мы увидим это что М. Бахтин удачно назвал субъективной памятью
измене- жанра, пробивается (возможно, независимо от воли автора)
в по в е ст во в а н и е.« Ч ер т х о т е л п о дш у т и т ь на до м но—
ю»,
стремящее вихрем душевное наслаждение; нам жалка наша
милая чувственность, нам гкалка прекрасная земля наша». Брюллов 'Шамиссо А. Необычайные приключения Петера
«постигнул во всей силе эту мысль». Вообще статья «Последний Шлемиля. М., Гослитиздат, 1955, с. 13.
день Помпеи», как мы еще будем говорить, теснейшим образом,
связана с главными принципами гоголевской поэтики. 81
жалуется Ковалев т. Но это сказано так, мимоходом. Снимая носителя фантастики, Гоголь преобразует и
Будничный, «бытовой» колорит подобной фразы мешает тайну фантастического. Но прежде установим основные
даже отнести ее к словесно-образной форме формы, в которых существовала эта тайна.
фантастики 2 . Самая распространенная форма — когда вводимая и
У Гоголя полностью снят носитель фантастики —· накапливаемая в произведении фантастика постепенно
персонифицированное воплощение ирреальной силы. идентифицировалась со сверхъестественной силой.
Обычно повествование начиналось с какого-либо странного,
Но сама фантастичность остается. Отсюда впечатление необъяснимого события, то есть читатель с первых строк
загадочности от повести. Даже ошарашивающей стран-* сталкивался с тайной. Напряжение тайны возрастало все
ности. больше и больше, пока в загадочном не открывалась
Перечень попыток найти причину таинственного наконец воля или влияние носителя фантастической силы —
исчезновения носа Ковалева мог бы составить большой и злой или доброй. Иногда покров тайны сохранялся
курьезный список. И. Анненский в свое время писал, что буквально до последней фразы. У Клейста в «Святой
виновник событий — сам Ковалев: «...майор Ковалев как Цецилии...» мы лишь к концу повествования узнаем, что
попуститель, виновный в недостатке самоуважения, зачем чудо, отвратившее от монастыря погром и разрушение,—
он, видите ли, позволил два раза в неделю какому-то результат вмешательства божественных сил («Святая
дурно пахнущему человеку потрясать двумя пальцами Цецилия сама совершила это страшное и в то же время
левой руки, хотя и без злостного намерения, дивное чудо»).
чувствительную часть его майорского тела, притом же В произведениях с завуалированной фантастикой
лишенную всяких способов выражения неудовольствия и протекает тот же процесс узнавания, идентификации, с
самообо-роны» 3. той только разницей, что оставалась возможность второго
Сказано парадоксально, но, пожалуй, чересчур 4. («реального») прочтения. В «Поединке» того же Клейста
Современный же исследователь пишет, что нос удрал от ([(вообще говоря, одного из тончайших мастеров поэтики
Ковалева, так как тот слишком высоко его задирал. тайны) на читателя обрушиваются одна за другой две
Пожалуй, уж больше правды в словах самого Ковалева: тайны.
«И пусть бы уже на войне отрубили или на дуэли, или я Верно ли, что Яков Рыжебородый убил герцога?
сам был причиною; но ведь пропал ни за что, ни про что, Верно ли, что в ночь убийства Яков Рыжебородый был,
пропал даром, ни за грош!..» как он утверждает, у госпожи Литтегард? Для
Смысл событий «Носа» в их неспровоцированности. выяснения второй тайны назначается «божий суд», то есть
Нет их прямого виновника. Нет преследователя. Но само поединок обвиняемого и защищающего честь г-жи
преследование остается. Литтегард ка-мерария. Побеждает Яков Рыжебородый
(осложнение тайны), но его противник выживает от
1 смертельной раны, а обвиняемый — от пустяковой раны
Или в черновой редакции: «Сам сатана — дьявол захотел — умирает (необычность, странное совпадение).
подшутить надо мною». Укажем, кстати, еще на одно место —·
в повести «Рим» (1842), — которое выдает подспудную связь го-, Разъяснение обеих тайн дается в самом финале
голевской «носологии» с традицией. В форме сна персонажа на признанием Якова Рыжебородого в совершенном им
мечена (но не завершена) схема приключения с сатаной и носом. преступлении, причем за читателем оставлено право видеть
Однажды Пенпе (в портрете которого подчеркнуто: «...выглянул в необычайных совпадениях, неожиданностях и т. д. игру
из перекрестного переулка огромный запачканный нос и, как
большой топор, повиснул над показавшимися вслед за ним гу случая или вмешательство высшей силы.
бами и всем лицом») приснилось, «что сатана потащил его за HOS Возможна и такая форма раскрытия тайны, когда
по всем
2
крышам всех домов...» и т. д. идентифицируются не фантастические события с
Фраза эта из того же ряда повседневных речений, что и носителем фантастики (это дано с самого начала, в ходе
«черт попутал», «черт догадал», «черт возьми» и т. д., в которых
обычно не ощущается уже никакого «инфернального» отпечатка, повествования «открыто»), по один причастный к этим
3
Анненский Иннокентий. Книги отражений. М., Наука, событиям персонаж с другим. В повести Тика
1979, с. 8—9. «Любовные чары» (в которой, кстати, видят один из
4
В системе рассуждений И. Апненского все это связано с той источников
мыслью, что нос «мстит» своему владельцу как его вышедшая из
повиновения часть, 03
82
гоголевского «Вечера накануне Ивана Купала» ') мы, форме размышлений персонажей) s Чертков решает, что
начиная читать вторую часть, словно попадаем в мир Какая-то тайна, «может быть, его собственное бытие
новых персонажей. Лишь постепенно происходит связано с этим портретом»; пользовавший Черткова доктор
узнавание в женихе странствующего энтузиаста из первой «старался всеми силами отыскать тайное отношение
ча-< сти; в его невесте — девушки, участвовавшей (в между грезившимися ему привидениями и
первой части) в колдовском убийстве ребенка; выясняются происшествиями его жизни». Ответом на эти вопросы
об-> стоятельства жизни персонажей после обрыва служит вторая часть повести (рассказ сына художника),
повествовательной линии,— словом, вторая часть из чего, кстати, можно заключить, что фантастической
постепенно идентифицируется как продолжение и предыстории принадлежит главная роль в снятии тайны.
завершение первой части. На этом фоне будет уже нетрудно показать, как в
В тех случаях, когда фантастический план в ходе повести «Нос» Гоголь преобразует традицию.
повествования уступает место реальному, снятие тайны «Нос» принадлежит к тем произведениям, которые
также происходит с помощью реально-причинных ставят читателя перед тайной буквально с первой фразы.
(подчас даже бытовых) объяснений. Таково «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно
разоблачение тайны в гофмановской «Мадемуазель де странное происшествие». Если необыкновенное, значит,
Скюдери», где версия об участии ирреальной силы будет разъяснение, разгадка? Иван Яковлевич, первый
постепенно вытесняется фигурой конкретного столкнувшийся со странным фактом, думает о его
преступника (но с отблеском демонизма, поданным в форме «несбыточности»: «...ибо хлеб — дело печеное, а нос
словесно-образной фантастики). В «Маркизе О...» (1808) совсем не то. Ничего не разберу!» Необходимость
Клейста две тайны — «бессознательное зачатие маркизы» и разъяснения усилена приемом неоднократного
маниакальная идея русского офицера взять в жены маркизу напоминания о тайне |(сравните — только что в
— снимаются тем, что выясняется его поступок во время «Портрете»). Ковалев «не знал, как и подумать о таком
освобождения маркизы. Выясняется из еле заметных странном происшествии». Но затем персонажи «Носа»
намеков, деталей, решающая из которых (по (это свойство повести как фантастического предположения)
обыкновению Клейста) дается буквально в финале довольно скоро забывают о [«несбыточности» истории и
рассказа. начинают вести себя в ней сообразно своим характерам.
Поэтика романтической тайны обильно впитала опыт Зато об этой несбыточности не устает напоминать
авантюрного романа и романа ужасов, с приемами повествователь: «Это было, точно, непонятно. Если бы
усложнения тайны, ретардации, узнавания и т. д. В свою пропала пуговица, серебряная ложка, часы... но пропасть,
очередь, она повлияла на искусство построения (и и кому же пропасть? и притом еще на собственной
снятия) тайны в детективной и приключенческой квартире!..» Одновременно Гоголь искусно предотвращает
литературе XIX века. Не без права видят в возможность интерпретации «истории» как недоразумения
«Мадемуазель де Скюдери» одно из ранних или обмана чувств персонажа, предотвращает тем, что
предвестий детективного жанра. вводит сходное восприятие факта другими персонажами:
У Гоголя можно встретить все отмеченные нами «В самом деле... место совершенно гладкое, как будто бы
формы тайны (кроме последней — снятие тайны с помощью только что выпеченный блин»,— подтверждает чиновник
реально-причинного объяснения). С точки зрения в газетной экспедиции. (Потом .тем же приемом Гоголь
искусства тайны, пожалуй, на первое место должен быть будет подтверждать подлинность возвращения носа к
поставлен «Портрет», где атмосфера тайны предельно Ковалеву: реакция Ивана, цирюльника Ивана
сгущена и сумеречным или ночным фоном действия, и Яковлевича, наконец, майора, о котор о м со о б ща е тс я :
неоднократным напоминанием о существовании тайны е с л и у ж и о н н е п о д ас т в и д а , то это «верный знак,
(в что все что ни есть сидит на своем месте».)
Словом, тайна достигает апогея, а разрешения все
1
Первым на это указал II. И. Надеждпн в рецензии па I часть нет. Наконец, в финале, где существовала последняя
«Вечеров» (Телескоп, 1831, № 20, с. 563). Затем эту точку зрения возможность дать ее разрешение, повествователь вдруг
аргументировал Н. С. Тихонравов в примечаниях к первому тому
десятого издания Сочинений Гоголя.
отходит в сторону и начинает изумляться вместе с Тончайшая ирония Гоголя в том, что он все время
читателем: «Чепуха совершенная делается на свете. играет на ожидании разгадки романтической тайны,
Иногда вовсе нет никакого правдоподобия». И т. д. пародируя ее поэтику и все дальше и дальше заманивая
Таинственно несовместимы и сюжетные плоскости «Но- читателя в ловушку. Одним ударом Гоголь порывает со
са». В одной плоскости нос существует в своем всеми возможными формами снятия романтической
«натуральном виде», причем если не виновным, то, по тайны. И это логично: ведь он устранил носителя
крайней ме-ре, причастным к его «отделению» кажется фантастики, в идентификации с которым (прямой или
Иван Яковлевич. В другой плоскости — нос «сам по себе» со завуалированной, допускающей возможность второго
знаками «статского советника», а вина Ивана Яковлевича прочтения) заключалось раскрытие тайны. Понятно,
решительно отводится тем, что нос исчез через два дня кстати, почему «Нос» — единственная из фантастических
после бритья. Вместо того чтобы хоть как-нибудь повестей Гоголя с современным временным планом — не
совместить обе плоскости, повествователь снова отходит в потребовал фантастической предыстории. Вместе с тем
сторону, дважды обрывая событийную линию: «Но здесь Гоголь далек и от снятия тайны реальным планом, с
происшествие совершенно закрывается туманом, и что помощью реально-причинных мотивировок.
далее произошло, решительно ничего неизвестно». Гоголевская поэтика тайны заставляет нас обратиться
Ковалев, увидевший важного господина, «не знал, к традиции Стерна. Автору «Носа», безусловно, близки
как и подумать о таком странном происшествии. Как же стернианские приемы комической путаницы и
можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был недоговоренности, что уже отмечалось в
у него на лице, не мог ездить и ходить — был в литературоведении, прежде всего В. Виноградовым. Но в
мундире!». Но комизм этого недоумения в том, что это представление нужно внести одно важное уточнение.
оставлен в тени, утаен еще более существенный Остановимся на обычно приводимом примере «стерни-
вопрос: каким образом, став человеком, нос мог остаться анства» — эпизоде с горничной (fille de chambre) из
носом и почему Ковалев решил, что перед ним «Сентиментального путешествия». Освещение эпизода у
именно его нос? Стерна все время меняется, так что читатель от одного
В одном месте Гоголь одновременно играет обеими толкования вынужден переходить к другому,
плоскостями: полицейский, «который в начале повести противоположному, а от последнего — к первому и т. д.
стоял в конце Исакиевского моста» (то есть тогда, «Урок добродетели», преподанный Йориком накануне
когда нос, завернутый в тряпку, был брошен в воду), горничной, заставляет читателя ожидать победу над
говорит, что «принял его сначала за господина. Но, к «искушением». Но следующее затем признание Йорика,
счастью, были со мною очки, и я тот же час увидел, что искушение — такой противник, с которым бороться
что это был нос» и т. д. Никакой художник не сможет трудно («но помышляя о том, как бы обратить его в
проиллюстрировать эту метаморфозу, потому что он бегство, я бегу сам»),— заставляет думать, что Йорик не
заведомо призван сделать зримым то, что должно остаться устоял. Страстная защита Йориком прав природы
неуловимым и неразъясненным. («Если природа так соткала свою ткань доброты, что
С. Родзевич, которому должно быть поставлено в вплела в нее кое-какие нити любви желания — следует ли
заслугу, что он единственный (правда мельком) разорвать всю ткань, чтоб выдернуть их?») укрепляет
упомянул об устранении в «Носе» «дьявольского читателя во втором мнении. Но замечание, что Йорик
наваждения», приходит к выводу: Гоголь заменил поцеловал свою гостью, лишь выведя ее из комнаты, вновь
«сверхъестественную причину исчезновения части возвращает к первоначальному толкованию и т. д.
существа своего героя анекдотической неловкостью «Клинопись намеков, умолчаний, недоговоренностей,
парикмахера» '. Но говор ить о вине Ива на жеманных шуток вокруг слова «победа» — все
Яковлевича мо ж но с та ким же правом, как, скажем, направлено па то, чтобы оставить читателя в неизвестности
чиновника из газетной экспедиции. относительно исхода борьбы и характера победы... Так в
1 маске лукавого греховодника меняет Стерн
Русский филологический вестник. 1917, т. 77, с, 221,
сентиментальную
87
тональность, вводит в представление о любви ироническое мечает и фабульный контраст — возбуждение целого
сомнение» '. города заведомо чепуховым фактом. Но у Стерна
Однако обратим внимание: под вопрос поставлено комическая недоговоренность и алогизм обыгрывают в
толкование эпизода, но не его реальность. У Гоголя же основном значение и характер факта («Но истинный или
идет «игра» с реальным и фантастическим планом и фальшивый нос был у иностранца?»). У Гоголя — все
возможностью перехода одного в другое. передвинуто в план игры фантастики и реальности. Этот
В «Жизни и мнениях Тристрама Шенди, план мог быть подсказан ему послестерновским,
джентльмена» (1760—1767) содержится множество романтическим художественным опытом, для того чтобы в
намеков, сентенций, умозаключения о «носе». Их свойство «Носе» стать уже предметом пародии.
— комическая многозначность и алогизм. Сообщаются, В одном месте гоголевской повести обыгрывается и
например, мнения специалистов (Шенди-отец собирает форма сна: «Это, верно, или во сне снится, или просто
литературу специально о носах) : один полагает, что грезится (думает Ковалев); может быть, я как-нибудь
«кровь и жизненные духи» привлекаются в нос «силою ошибкою выпил вместо воды водку...» (обыгрывается, как
воображения» и поэтому «доброта носа... находится в видим, и традиция «подготовки» фантастики возлиянием
арифметической пропорции с воображением того, кому вина).
он принадлежит»; другой оспаривает мнение, «что Версия сна приводится для того, чтобы тотчас же
воображение произвело нос... напротив, можно доказать, быть отвергнутой; но, как известно, в черновой редакции
что нос произвел воображение»; третий считает, что повесть заканчивалась пробуждением Ковалева.
«долгота и доброта носа происходит от мягкости В. В. Виноградов считает, что Гоголь отверг
кормилицыной груди» 2 и пр. мотивировку сном, так как это был «избитый
Вся эта «носология» увенчивается «девятой сказкой литературный прием», отверг под влиянием отзыва
десятой декады» Слокенбергия, которую рассказывает «Северной пчелы» о повести «Гробовщик»: «Развязывать
Тристрам. Въехавший в Страсбург иностранец с повесть пробуждением от сна героя — верное средство
огромным носом породил вихрь мнений. Стоявший у усыпить читателя. Сон — что это за завязка?
ворот часовой сказал, что нос натуральный; барабанщик Пробуждение — что это за развязка? Притом такого рода
— что он сделан из пергамента; трубач — что нос сны так часто встречались в повестях, что этот способ
медный, а жена трубача — что нос иностранца звучит как чрезвычайно как устарел». В связи с этим В. В.
флейта. Возникли ученые споры, образовались партии — Виноградов заключает: «Введение сна для развязки
«носоря-пе и аптипосоряне»; «целый город наполнился повести казалось литератору той эпохи избитым приемом».
носом» 3. Нос Диего (так звали иностранца) «Гоголь, избегая того, что уже сделалось привычным,
упоминается и в письме Юлии к нему: «Теперь не время выбрасывает сон как мотивировку композиции и
исследовать, справедливы ли были мои подозрения в оправдание контрастного конца» '.
Может быть, реплика «Северной пчелы» 2 была
рассуждении вашего носа» 4. Значит,нос послужил поводом для изменения, но оно диктовалось внутренней
причиной их раз-« молпки, по каким образом и почему — не причиной, на которую еще не обращено внимание.
объяснено. Недостаточно ясен и дальнейший ход событий. Постараемся доказать, что уже по своим исходным
Усилив комическую таинственность до предела, Стерн так принципам повесть не укладывалась в форму сна (в чем
и оставляет своих героев (и читателей) ни с чем. также выразилось переосмысление Гоголем традиции) и
Стерновская «посолошя» предвосхищает гоголевскую что отмена мотивировки сна в финале была лишь логичным,
нагнетанием алогизмов в суждениях персонажей и завершающим шагом.
повествователя, а «Слокепбергиева сказка», кроме того,
на-
1
Т ρ ο π с к а я М. Л. Немецкий сснтиментальио-юыористиче- 1
Виноградов В. В. Избранные труды. Поэтика русской
CKiiiï роман эпохи Просвещения. Изд-во ЛГУ, 1965, с. 40. литературы. М., Наука, 1976, с. 37, 38.
2
С т е р н. Жизнь и мнения Тристрама Шанди. СПб., 1804, т. 3, 2
Северная пчела, 1834, № 192, 27 августа. Недавно мнение,
с. 37i, 35, 37, что мотивировка сном отменена под влиянием «Северной пче
?
С. т е p н. Жизнь и мнения Тристрама Шанди, с. 106. 4 лы», повторил Charles E. Passage (The russian Hofl'mannists,
Т а si ж е, с. 115. p. 160),
88
89
Обычно произведения «со сном» делятся на три части: думал он...»; «...вдруг показалось ему...» и т. д.). Но от
подготовка сна, сновидение и пробуждение. В введения субъективного плана других персонажей строго
пушкинском «Гробовщике» в подготовке сна намечена воздерживается, хотя последних много: Юрко, недавно
перемена в судьбе персонажа (переезд Прохорова в новый захороненный бедняк, сержант Куршшин... Собственно,
дом) ; сильное возбуждение, даже обида, расстройство события сна и выделяются не количеством участников,
(под влиянием тоста булочника), делающие возможным по единством субъективного плана. Литературный сон
последующее явление гробовщику его «клиентов»; не организован здесь аналогично сну действительному,
забыто и возлияние, подчеркнуто обильное («тут начали снящемуся (несмотря на любую пестроту лиц и событий)
здоровья следовать одно за другим...»; «Адриан пил с одному, а не нескольким.
усердием»; и, наконец: «гробовщик пришел домой пьян и Произведение «со сном» В. Одоевского — «Сказка о
сердит»). Граница между явью и сном, по обыкновению, мертво м те ле , неизвестно кому принадлежащем»
замаскирована: события сна описываются как реальные, и (1833)—также делится на три части. В подготовке
читатель только по пробуждению Адриана узнает, что сновидения не забыто упоминание о вине («Между тем он
это был сон. Однако существуют два структурных опорожнил вторую четверть штофа...» и т. д.). Грань,
момента, характерных именно для описания сна. отделяющая явь от сна, также замаскирована. В тоне
I. Меняется тон повествования. В первой части '(в повествователя — при переходе от первой части ко вто-
рой — также происходят изменения, хотя Одоевский
подготовке сна) в речи повествователя можно было менее последователен, чем Пушкин '. Зато автор
отметить: а) употребление иронии (Адриан запрашивал «Сказки о мертвом теле...» с той же строгостью вводит в
«за свои произведения преувеличенную цену у тех, события сна только субъективный план персонажа
которые имели несчастие (а иногда и удовольствие) в них (Севастья-ныча).
нуждаться»); б) отступления обобщающего характера, Совсем другую картину являет гоголевская повесть уже
подключающие к описываемым событиям его, в черновой редакции (то есть там, где события
повествователя, опыт и опыт читателя («...сказал он тем происходили еще во «сне»). Повествование обильно
русским наречием, которое мы без смеха доныне включало в себя отступления иронического характера;
слышать не можем»); в) отступления, указывающие, с отступления, подключающие опыт повествователя и
одной стороны, на свидетельскую позицию повествователя, читателей; отступления, указывающие на свидетельскую
видящего описываемое воочию, а с другой — на его позицию повествователя. Вводится субъективный план не
писательскую манеру, опыт и т. д. («Не стану описывать только майора Ковалева, но и цирюльника (он «...хотел
ни русского кафтана Адриана Прохорова, ни европейского бы и того и другого, но знал, что было совершенно
наряда Акулины и Дарьи, отступая в сем случае от обычая, невозможно требовать двух вещей разом); не только
принятого ны-пешними романистами»); г) отступления, цирюльника, но и его жены («Пусть дурак ест хлеб, мне
имеющие характер литературных аналогий («...служил он же лучше»,—· подумала про себя супруга»). Повествование
в сем зва-пии... как почталион Погорельского»), резко вы-ламывается из формы сна.
Все эти отступления довольно решительно выдвигают Но мало того. Отмена событий сна пробуждением
на передний план личность повествователя, как бы (здесь одну форму сна нужно отличать от другой, где
присутствующего в самом действии и несущего сои выступает средством завуалированной фантастики и
«ответственность» за его достоверность. Поэтому они 1
полностью устраняются из второй части (сновидение). В. Одоевский не пользуется в описании событий сна
ироническими отступлениями, отступлениями, имеющими характер
Господствующий тон повествования здесь — описание, литературных и исторических ассоциаций (ср. в I части: «...Се-
строгая информация. Хотя события сна даны от вастьяныч мог быть истолкователем таинственных символов этой
повествователя, но с отчетливой установкой на опыт и Сиеиллиной книги...) и т. д.; но все же оставляет одно сравнение,
восприятие одного-един-ственного персонажа — Адриана восходящее скорее к повествователю, чем к персонажу,
приказному Севастьянычу: проситель вел себя «словно молодой
Прохорова. Присутствие автора-очевидца никак не человек, в первый раз приехавший на бал, — хочется ему подойти
подчеркивается. к дамам, и боится, выставит лицо из толпы и опять спрячется»,
П. В события сна Пушкин многократно вводит
субъективный план Прохорова («что за дьявольщина!» — 91
по-
90
создает параллелизм версий — как, например, в гофма·* ского происшествия, поданного как достоверное. Благо-«
новском «Магнетизере», в «Портрете» Гоголя и т. д.) —· даря этому картина осложняется. Острие иронии как
эта отмена есть своего рода тоже снятие тайны. Когда бы направлено против «особенных прибавлений» к
мы в финале узнаем, что вся эта «дьявольщина» снилась происшествию. Но что, само происшествие — достовернее?
Адриану Прохорову, мы облегченно вздыхаем вместе с Подобно тому, как, пародируя поэтику романтической
ним: все загадочное для нас мигом исчезает '. тайны, Гоголь искусно сохранял силу таинственности, так
У Одоевского эффект снятия тайны усилен еще и тем, и высмеивая авторов слухов, он одновременно целил и в
что после факта пробуждения приводятся нелепые их «почтенных и благонамеренных» оппонентов и,
последствия сна Севастьяныча: «...в одном соседнем уезде поднимаясь над теми и другими, открывал в
рассказывали, что в то самое время, когда лекарь окружающей его жизни нечто еще более неправильное и
дотронулся до тела... владелец вскочил в тело...», «в фантастичен ское, чем то, что могли предложить любая
другом же уезде утверждают...» и т. п. Поскольку версия или любой слух ',
«форма слухов» подана здесь на фоне только что Повесть «Нос» — важнейшее звено в развитии
гоголевской фантастики. Гоголь с первых же своих
отмененной фантастики, твердо установленного факта, то произведений отодвинул носителя фантастики в прошлое,
и она перестает быть средством завуалированной сохранив в сегодняшнем временном плане некий
фантастики и переводит чудесное в план нелепицы и «иррациональный остаток». Следующим логичным
курьеза. шагом было полное снятие этого носителя, при сохранении
Но Гоголь, мы видели, пародируя поэтику (ц даже усилении) иррационального остатка.
романтической тайны, отказывался давать и какое-либо Иногда говорят, что «Нос» — пародия. Одним из
разъяснение этой тайны. Значит, логичным был и отказ первых, кажется, высказал это мнение датский славист
от мотивировки фантастики сном. Стендер Петерсен: гоголевская повесть — «по своей идее
В связи с этим изменяется в повести и функция превосходно осуществленная насмешка над всеми
«формы слухов». «Между тем слухи об этом современными предрассудками и верой в иррациональные
необыкновенном происшествии распространились по всей процессы и силы, с точки зрения же формы это...
столице, и, как водится, не без особенных прибавлений... reductio ad absurdum (приведение к нелепости)
Скоро начали говорить, будто нос коллежского асессора романтического двойничества» 2.
Ковалева ровно в 3 часа прогуливается по Невскому Можно, пожалуй, принять эту точку зрения, но с
проспекту... Сказал кто-то, что нос будто бы находился в одной обязательной поправкой к понятию «пародия».
магазине Юнкера... Потом пронесся слух, что не на Поправкой, которая бы придавала произведению,
Невском проспекте, а в Таврическом саду...» и т. д. возникшему из установки на пародийность,
Форма слухов «вправлена» в необычный контекст. Она самостоятельное историко-литературное значение.
не служит средством завуалированной фантастики. Но она В таком широком смысле понимал пародию Ю.
дана и не на фоне только что отмененной фантастики, Тынянов: «Пародия существует постольку, поскольку
как у Одоевского. Слухи выступают на фоне фантастиче- сквозь произведение просвечивает второй план,
пародируемый; чем уже, определеннее, ограниченнее
1
С. Г. Бочаров в исследовании «О смысле «Гробовщика» под этот второй план,
черкивает, что сон «не снимается в повести. Сон остается ее 1
центральным событием», в нем содержится «весть о настоящем В настоящей книге фантастика «Носа» рассматривается ге
(персонажа) , в неявном его значении» (Контекст. 1973. Литературно- нетически, в ее связях с предшествующими явлениями. По типу
теоретические исследования. М., Наука, 1974. с. 229). Это верно же фантастики повесть Гоголя является ярким примером фанта^
в аспекте жизненных переживаний персонажа и их стического предположения, поскольку фантастика непосредствен
содержательности — верно, очевидно, применительно к любому но не связана в ней с качествами описываемых персонажей л
литературному сну, который всегда что-то значит, всегда явлений, служит исходным пунктом и условием действия и, на
реализует или продолжает жизненный опыт персонажа, всегда конец, «отменяется» к концу действия, когда достигнут известный
часть его жизни. Но в аспекте оппозиций «реальное» — эффект (об этом см. в моей книге: О гротеске в литературе, М.,
«фантастическое» сохраняет значение именно снятия сна. Важно, Советский писатель, 1966, с. 35—55).
2
что сон подается на фоне реальности, что разграничение их сфер не Euphorion, 1922, В. 24, Heft 3, S. 650.
проблематично, действительно.
93
92
чем более все детали произведения носят двойной Характерно, что у Гофмана или у Шамиссо всемерно
оттенок, воспринимаются под двойным углом, тем подчеркивается значение потери. «Без тени он как
сильнее пародийность». «Если второй план расплывается скверно»,— говорят в один голос многие персонажи в
до общего понятия «стиль», пародия делается одним из «Необычайных приключениях Петера Шлемиля». Однажды
элементов диалектической смены школ, соприкасается Шле-миль сказал себе: ведь это «всего только тенц
со стилизацией, как это происходит в «Дядюшкином можно прожить и без нее», но тотчас же спохватился и
сне» '. подумал о «неубедительности своих слов». Угрозы и
Можно было бы добавить: как происходит и в повести предостережения следуют одна за другой. Поскольку
«Нос». И здесь пародируемый план очень широк: не утраченное является символическим знаком чего-то,
один мотив, не один образ, не одно произведение, но приходится разъяснять, что значение потери намного
«стиль» целого явления — немецкого романтизма,— превышает ее фактическую «стоимость».
взятого с одной из характернейших его сторон — со стороны В гоголевской повести реальное значение «потери»
оппозиции: реальное — фантастическое. И здесь тоже всемерно подчеркивается; при этом, однако, идет
пародирующее произведение стало фактом тончайшая игра на ее многозначности и
диалектической смены школ. Своей повестью Гоголь неопределенности. В одной плоскости — это видимый
«рассчитался» с романтической концепцией фантастики. То, симптом дурной болезни («Мне ходить без носа,
что повесть хронологически не отделена (или почти не согласитесь, неприлично. Какой-нибудь торговке... можно
отделена) от ряда других его произведений с фантастикой, сидеть без носа...» Далее прозрачный намек частного
не имеет решающего значения. Еще Тынянов указал, что пристава, «что у порядочного человека не оторвут носа...»).
пародия часто возникает рядом с произведениями с В другой плоскости — это знак того, что тебя обманули,
иным, непародийным отношением к тем же явлениям 2. одурачили («Если вы разумеете под сим, что будто бы я
Новая художественная форма часто нащупывается еще хотела оставить вас с носом...» — из письма Александры
до того, как до конца использована и преодолена старая. Подточиной к Ковалеву). В третьей — это знак мужского
Достижения романтической фантастики были Гоголем достоинства, не без соответствующих фаллических
преобразованы, но не отменены. Снимая носителя ассоциаций '. В четвертой — это знак респектабельности,
фантастики, он оставлял фантастичность; пародируя приличия, общественного преуспевания, олицетворенного г.
романтическую тайну, он сохранял таинственность; делая Носом; отсюда возможность комической подмены «носа»
предметом иронической игры «форму слухов», он укреплял и «человека» («из собственных ответов носа уже можно
достоверность самого «происшествия». И кто скажет, что было видеть, что для этого человека ничего не было
страшнее — тайна, за которой скрыт конкретный носитель священного...»; «мое объявил себя служащим...·» и т. д.), а
злой иррациональной силы (гофмановский das böse также перестановки, при которой одежда, части тела,
Prinzip), или тайна, прячущаяся везде и нигде, лица становятся принадлежностью носа («Нос спрятал
иррациональность, пропитавшая жизнь, как вода вату? лицо свое в большой стоячий воротник...»).
Иногда говорят о снижении в повести Гоголя Наконец, есть и такая плоскость значений, которая не
романтических мотивов. С этим можно согласиться, если требует соотнесения с чем-то другим, где все предельно
не забывать, что снижение — вещь обоюдоострая. ясно без акцентировки или, как говорит в своей манере
Гоголь берет вместо тени или отражения «такую Ковалев: «Будь я без руки или без ноги — всё бы это
комическую часть человека, как нос, чтобы воплотить лучше; будь я без ушей — скверно, однако ж всё
идею великолепной пародии» 3 . Это так. Но можно сноснее; но без носа человек — черт знает что: птица не
спорить, какая потеря значительнее. пти ца, гражданин не гражданин; просто возьми да и
1 вышвырни за окошко!» В повести осуществляется
Тынянов Ю. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) —
в его кн.: Поэтика. История литературы. Кино. М., Наука, 1977, сопроник-повение всех этих смысловых плоскостей,
С. 212 усиливающее
2
См.: Тынянов Ю., с. 213—214.
3
Euphorion, 1922, В. 24, Heft 3, S. 651, 1
См. об этом: Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле.., с.
04 97, 342.
95
общий чрезвычайно сложный ее тон, в котором
комические ноты нерасторжимо сплетены с ментируется с помощью закона об определении «в
серьезными. гражданскую службу раненых офицеров»: «Горе, досада
«Нос» принадлежит именно к тем произведениям, героя происходит от того, что он не может использовать
которые могут быть восприняты или серьезно-комично, или этот пункт закона в своих интересах» '. Однако едва ли
только комично. Первая интерпретация, видимо, уже подобная компенсация утешила бы Ковалева. Во всяком
достаточно ясна из всего сказанного выше. Но и случае трудно представить себе, чтобы он думал о ней
возможность чисто комического восприятия нельзя в эту роковую минуту.
исключать, так как она предопределена некоторыми Но самое главное: сглаживается такой важный смыс-1
особенностями самой поэтики повести. Иначе говоря: ловой момент, как полная абсурдность, иррациональность
снятие носителя фантастики и не спровоцированность «потери», которые производят ошеломляющее воздействие
странных событий плюс к этому полная «отменяемость» на персонажа. Что же касается читателя, то он получает
происшествия к концу повести, возвращающейся к удовлетворение от самого факта нескованности фантазии,
исходной ситуации, восстанавливающей status quo игнорирования ею демаркационной черты между
(«фантастическое предположение»!) и тем самым возможным и невозможным, от «бунта против диктата
исключающей всякий момент страдания, наконец, мышле^ ния и реальности» 2.
самоочевидная комичность «потери» носа (нос — так
сказать смешная материя) — все это создает возможность
для чисто юмористического восприятия '. Ошибка не в После опубликования «Носа» Гоголь создал лишь одно
допущении подобного толкования, а в его произведение с фантастикой — «Шинель» — и одно
абсолютизации и заведомом исключении другого, так переделал — «Портрет».
сказать, философского. Во второй редакции «Портрета», в поэтике
В связи с гоголевской повестью следует упомянуть фантастики, произведены следующие изменения. Усилена
интересную работу О. Г. Дилакторской «Фантастическое завуалированная фантастика первой части; если можно так
в повести Н. В. Гоголя «Нос»2. Автор весьма тонко сказать, она сделана более завуалированной (нет
вскрывает некоторые реально-бытовые моменты таинственного появления портрета в комнате Чарткова 3 —
произведения, например, такой факт: исчезновение носа художник просто забирает его с собой; старик в
обнаруживается 25 марта, в День Благовещенья, когда сновидении Чарткова не обращается к нему с речью-
чиновникам полагалось «в праздничной форме быть у увещанием, он только считает деньги; и т. д.). Усилен
божественной службы» (цитата из Свода законов). Ковалев реально-психологический план эволюции Чарткова; так,
же, отнюдь не в лучшем виде, попадает в этот день в еще до обнаружения гибельного действия портрета
Казанский собор, чтобы объясниться со своим вводится предупреждение профессора художнику:
собственным носом. Все это чрезвычайно важно для «Смотри, чтобы из тебя не вышел модный
понимания природы гоголевского гротеска, вырастающего живописец»; дается объяснение, почему Чартков так
из бытовой, прозаической основы. быстро приобрел известность: визит «журналисту», статья
И все же, мне кажется, исследователь в бытовой в газете и т. д. (ср. в первой редакции — внезапный
расшифровке повести несколько перегибает палку. приход заказчиков и реакция Черткова: он «удивился
Например, жалоба Ковалева в связи с исчезновением такой скорой своей славе» и т. д.).
носа («пусть бы уж на войне отрубили или на дуэли») Наконец, самое характерное изменение: фантастиче-
ком-
1
1
Русская литература, 1984, № 1, с. 155.
Ср. замечание Пушкина — его редакционное примечание 2
Положение, сформулированное 3. Фрейдом (Freud Sig-
к первой публикации повести (Современник, 1836, т. 3) : «Н. В. Го mund. Der Witz und seine Beziehung zum Unbewussten, Fischer
голь долго не соглашался на непечатание этой шутки; но мы Bücherei, 1965, S. 102).
нашли в ней так много неожиданного, фантастического, веселого, 3
Фамилия центрального персонажа изменена во второй ре
оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с пуб дакции (Чартков вместо Черткова) — возможно, для исключения
ликою удовольствием, которое доставила нам его рукопись». прямых ассоциаций с чертом.
2
Русская литература, 1984, № 1.
4 Ю. Манн 97
96
екая предыстория '(во II части) переводится из формы ся. Говорится лишь об узнавании, опознании Акакия
прямой в форму завуалированной (неявной) фантастики. Акакиевича другими персонажами ').
Все, что касается чудесных поступков ростовщика, дается Особенно тонко обработано то место, где повествуется
строго в форме слухов, с подчеркнутой установкой на о нападении «мертвеца» на значительное лицо. Прямой
возможность различного толкования, параллелизма («Так, идентификации таинственного персонажа с Акакием Ака-«
по крайней мере, говорила молва... Было ли это просто киевичем мы также не наблюдаем; происходит лишь
людское мнение, нелепые суеверные толки, или с умыс-< узнавание его другим персонажем, но на этот раз —
лом распущенные слухи — это осталось неизвестно»)'. узнавание определенное, без колебаний; иначе говоря,
деист·· вне имеет законченный результат («...узнал в
В тоне неопределенности сообщается и о прямом нем Акакия Акакиевича»). Реплика грабителя
появлении дьявола в образе ростовщика. Гоголь не значительному лицу: «...Твоей-то шинели мне и нужно!
устраняет в ;«Портрете» персонифицированного носителя не похлопотал об моей, да еще и распек — отдавай же
фантаста-1 ки J, но после того, что было сделано в «Носе», он теперь свою!» — реплика, которая могла принадлежать
все же значительно ущемляет его права. только Акакию Акакиевичу, еще более усиливает
В «Шинели» фантастичен эпилог. Фантастику этой определенность. Но в том-то и дело, что наибольшая
повести, в структурном отношении, следует отнести ско- определенность обусловлена наибольшей степенью
рее всего к завуалированной фантастике. Для передачи субъективности персонажа: значительное лицо узнает
событий, во-первых, широко используется форма слухов: Акакия Акакиевича в состоянии «ужаса». Далее мы читаем:
«По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что у Калин- «...Ужас значительного лица превзошел все границы, когда
кина моста...», «Впрочем, многие деятельные и он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувши на
заботливые люди... поговаривали...» и т. д. него страшно могилою, произнес такие речи: «А! так вот
Во-вторых, вводится особый тип сообщения от ты наконец!» и т. д.
повествователя — сообщения о факте, якобы случившемся Замечательная особенность этого текста в том, что в
в действительности, но не имевшем законченного, нем опущен, «утаен» глагол, выражающий акт слушания.
определенного результата. «Один из департаментских Значительное лицо не слышал реплику «мертвеца»! Он
чиновников видел своими глазами мертвеца и узнал в нем ее видел. Реплика была немой; она озвучена внутренним,
тотчас Акакия Акакиевича; но это внушило ему, однако потрясенным чувством другого лица.
же, такой страх, что он бросился бежать со всех ног и Нужно еще добавить, что перед этим почти незаметно
оттого не мог хорошенько рассмотреть, а видел только, как проведена психологическая мотивировка «встречи» (ср., к
тот издали погрозил ему пальцем». «...Будочник какого-то примеру, аналогичную подготовку видения Германна) :.·
квартала в Кирюшкином переулке схватил было уже сообщается о добрых задатках значительного лица («...его
совершенно мертвеца за ворот...», но тому удалось убежать,
блюстители порядка «не знали даже, был ли он точно в
их руках». 1
Все это создавало предпосылки для сугубо
(Кстати, идентификация таинственного лица и Акакия рационалистического истолкования финала. Верх взял по этой
части, пожалуй, попечитель Санкт-Петербургского учебного округа
Акакиевича самим повествователем нигде не производит- Г. Волконский, который в связи с цензурным рассмотрением
«Шинели» так интерпретировал ее финал: «В городе
1
распространился слух, будто умерший чиновник бродит по ночам у
Поэтому толковаппе фантастики во второй редакции «Порт·· какого-то моста и в отмщение за свою трату снимает шинели с
рета» у Стендер-Петерсена следует признать неточным: «...хотя проходящих. Разумеется, этот слух был распущен ворами, которые
здесь фантастический элемент в своем воздействии усилен, но распоряжались тут от имени мертвеца» (Литературный музеум, I.
мотивируется как простой обман чувств и таким образом из Пбг. (без года издания), с. 50—51).
области сверхъестественных мистических переживаний Добавим в интересах точности, что только один раз в
перенесен в область простых психологических фактов» (Euphorion, черновой редакции Гоголь назвал неизвестное лицо Акакием
1922, В. 24, Heft 3, S. 647). «Простой обман чувств» не соответствует Акакиевичем: «Акакий Акакиевич стал показываться иногда и
тому явлению, которое было описано выше как принцип дальше Поцелуева (моста)». Но в окончательном тексте имя убрано:
завуалированной фантастики. «Мертвец-чиновник стал показываться даже за Калинкиным
мостом».
сердцу были доступны многие добрые движения, («последние станут первыми») окутано очень сложным,
.ii>«4&>t$«>î.
несмотря на то, что чин весьма часто мешал им как бы колеблющимся светом. В значительной мере это
обнаруживаться»), говорится о том впечатлении, какое достигнуто благодаря особой форме фантастики.
произвела на него смерть Акакия Акакиевича («он остался
даже пораженным, слышал упреки совести и весь день был
не в духе»), не забыто и упоминание о вине («за IV. НЕФАНТАСТИЧЕСКАЯ ФАНТАСТИКА
ужином выпил он стакана два шампанского — средство,
как известно, недурно действующее в рассуждении Какова же дальнейшая судьба гоголевской фанта- 1
веселости»). Благодаря этому фантастика искусно стики?
придвинута к самой грани реального, и мы можем сказать, Вопрос этот является частью другого: есть ли в
перефразируя Достоевского, что не знаем, вышло ли это нефантастических произведениях Гоголя элементы,
видение из «природы» персонажа или он «действительно адекват* ные или близкие рассмотренным формам
один из тех, которые соприкоснулись с другим миром». фантастики?
Но все же в целом роль фантастического в «Шинели» Воздерживаясь пока от общих выводов, заметим лишь
уже сложнее обычной функции завуалированной одно. Такие элементы должны быть свободны от
фантастики. Сложнее благодаря тому, что «странное» значения чуда и тайны, проистекающих или от прямого
воспринимается на фоне четко очерченного факта — вме* шательства носителя фантастики, или от его
смерти Акакия Акакиевича и весь финал, несмотря на воздействия из «прошлого», или же от какой-либо
некоторое стилистическое сходство, структурно отличается неизвестной п р и ч и н ы ( к а к в « Н о с е » ) . О н и
от предшествующего повествования. Фраза рассказчика: р а с п о л а г а ю т с я у ж е в плоскости не ирреального, но
«Но кто бы мог вообразить, что здесь еще не все об скорее странно-необычного.
Акакии Акакиевиче, что суждено ему на несколько дней Собственно, многие из таких элементов уже выделены
прожить шумно после своей смерти, как бы в награду за в литературе о Гоголе. Но важно их осознать именно в
непримеченную никем жизнь» — эта фраза иронично- связях с фантастикой. Эти связи выступят наружу, как
серьезна. только мы попытаемся дать их сжатую систематизацию
В «Шинели» скрыта тонкая игра, контраст «бедной и объяснение.
истории» и ее «фантастического окончания». Там, где Будем различать: выражение странно-необычного в
моральное чувство читателя уязвлено, ему предлагается плане изображения и в плане изображаемого, рассмотрев
«компенсация», несмотря на подсознательную наиболее важные формы каждой из двух групп и
уверенность, что она невозможна и что об Акакии установив характер и частоту их употребления.
Акакиевиче рассказано действительно «все». В I. Странно-необычное в плане изображения.
фантастическом эпилоге действие развивается по контрасту Здесь можно установить три вида: странное в
к отнюдь не фантастической, «бедной истории»: вместо расположении частей произведения; нарушение
Акакия Акакиевича покорного — чиновник, заявляющий о объективной системы воспроизведения действия (в
своих правах, вместо утраченной шинели — шинель с произведениях драматических или же в произведении с
генеральского плеча, вместо «значительного лица», формой повествования от первого лица — с так
недоступного чувству сострадания,— «значительное лицо», называемым Jch-Erzälb lung) и, наконец, алогизм в
смягчившееся и подобревшее. Но в тот момент, когда мы, речи повествователя.
казалось, готовы поверить в невероятное и принять а) Странное в расположении частей произведения.
«компенсацию», завуалированная фантастика, оставляя В современной Гоголю русской и западной литературе
все описываемое на уровне проблематического, наиболее популярными формами были: перестановка глав,
напоминает, как мизерна и нереальна сулившаяся отсутствие начала или конца; пропуски частей;
«награда». предисловие, помещенное после начала произведения;
Мы уже говорили — в связи с развитием амбивалент-1 наконец, «неожиданное» соединение двух якобы
ности у Гоголя — о том, что в «Шинели» осуществление самостоятельных документов-произведений в одно.
принципа «мира наизнанку», торжество справедливости Из этих форм у Гоголя встречается только первая, и един«
ственный раз: отсутствие окончания «Ивана Федоровича
100
101
Шаоньки...» г, что иронически мотивируется тем, что входит в этот план в качестве эпизода, который многими
«старуха» употребила «листки» рукописи на пирожки, нитями связан с поступками и душевным состоянием
Это соответствует ироническим мотивировкам разного персонажа (Поприщина).
рода композиционных осложнений у Жан-Поля Рихтера В европейской романтической литературе перестановка
(вроде ссылки на медлительность собаки, которая в частей произведения осуществлялась и в драме, что
«Геспере» доставляет автору листки с биографией героя), ввиду свойственной драме установки на зрелищность, на
но — с нарочитым переводом казуса в бытовой план 2 . объективное и последовательное протекание действия
Во времена Гоголя большую популярность приобрела казалось с особенно резким «нарушением». У Тика в пьесе
форма предисловия в середине произведения — «Мир наизнанку» (1797) эпилог дан в начале пьесы; в
характерный прием Стерна. Эту форму пародировал нем зрителям предлагалось судить о действии, не видя
Пушкин в «Евгении Онегине». О. Сенковский в его (ибо кто же судит только о том, что знает?). Пролог
«Фантастических путешествиях барона Брамбеуса» (1833) же следовал в конце и начинался словами: «Вы увидите
«запрятал» предисловие в одну из глав-очерков — очерк сейчас пьесу...»
«Осенняя скука»: «Я знаю, что вы не любите читать На этом фоне видна вся строгость драматургической
предисловий, и (Всегда пропускаете их при чтении книг: манеры Гоголя, ни разу не прибегнувшего к
потому я прибегнул к хитрости и решился запрятать его подобным приемам, о чем мы еще будем говорить в
в эту ста-гсыо» 3 . В. Одоевский, поместивший в «Княжне пятой главе.
Ними» ^1834 ) пр е дис ловие в ко нце тр е тье й главы , б) Нарушение автономии действия.
писал: «С некоторого времени вошел в употребление и Речь идет о такой «неправильности» в плане
успел уже обветшать обычай писать предисловие изображения, когда в действии, воспроизводимом как
посредине книги». самостоятельное и независимое от нашего присутствия,
Гоголь пи разу не прибегнул к этому «обычаю», равно вдруг возникают «сигналы», нарушающие эту установку и
как и подавляющему большинству других, отмеченных демонстративно обращенные к нашему восприятию.
выше. Понятно, что это явление имеет место главным образом в
драме, вернее, в тех ее формах, которые предполагают
Вообще бытующее мнение о стернианстве Гоголя «неучастие» в действии и даже «неприсутствие» зрителей и
(поскольку речь идет о расположении частей выражается в нарушении принципа «четвертой стены».
произведения) сильно преувеличено. Гоголь, как правило, Эта форма встречается у Гоголя почти так же редко,
был в этом отношении строг и последователен. как и предыдущая. Гоголь-драматург последовательно
Г. Чудаков видел в построении «Записок стремился укрепить автономию действия. В противовес
сумасшедшего» некоторую аналогию «Житейским высокой комедии мольеровского типа, романтической
воззрениям Кота Мурра» (1820—1822). Но у Гофмана драме и комедии (например, комедии Тика, а у нас —
сочетаются два якобы самостоятельных документа: мистерии Кюхельбекера «Ижорский») ', а также
биография Кота Мурра и жизнеописание Крейслера, что водевилю Гоголь избегает обращений персонажей к
мотивировано внесю-жетной причиной: ошибкой при зрителям, появления на сцене «директора театра»,
издании рукописи. У Гоголя выдержан единый план, и «автора», «зрителей» и т. д.; избегает и других приемов,
«переписка» собачек нарушающих принцип «четвертой стены».
1
И все же в нескольких случаях этот принцип нару->
В повести «Нос» есть обрыв сюжетных линий, но нет про-· шается! В «Ревизоре», во время чтения письма
пуска частей или фрагментов произведения.
2
Не можем не привести, кстати, один реальный факт, так Хлестакова, персонажи произносят реплики, адресуясь к
напоминающий гоголевскую выдумку. Биограф Погорельского «ь зрителям: «Ну, скверный мальчишка, которого надо
общает, что многие рукописи писателя пропали, так как «быв высечь»,
ший управляющий имения был любителем тонких блюд, особенно
котлет в папильотках, и за долговременное пребывание свое в
Погорельцах извел все бумаги писателя на любимое кушанье» 1
Две первые части мистерии были опубликованы в 1835 году.
; (Русский филологический вестник, т. 22, 1914, с. 257). Третья часть, написанная в 1840—1841 годах, напечатана лишь
3
(О. Сенковский}. Фантастические путешествия барона в советское время,
Брамбеуса. СПб., 1833, с, XXXVII.
103
102
«И неостроумно: свинья в ермолке» и т. д. (Ремарку «к допустимо, что «записки» фиксируют не все шаги Попри-·
зрителям» следует отличать у Гоголя от обычной — щина и что необходимыо сведения он добыл
«в сторону». Последняя показывает лишь внутреннюю «самостоятельно». Труднее объяснить стиль и, так
речь персонажа.) скавать, «уровень» некоторых записей: «...Куда ж,
Нетрудно заметить, что нарушение принципа подумала я сама в себе: если сравнить камер-юнкера с
«четвертой стены» происходит в апогее действия, в момент Трезором!.. Во-первых, у камер-юнкера совершенно
неожиданного открытия персонажами необычного поворота гладкое широкое лицо и вокруг бакенбарды, как будто
событий Ч бы он обвязал его черным платком; а у Трезора
Особая форма нарушения объективной системы мордочка тоненькая, и на самом лбу белая лысинка.
действия возникает в «Записках сумасшедшего» — Талию Трезора и сравнить нельзя с камер-юнкерскою...» и
произведении с «Ich-Erzählung». Написанная в форме т. д. Это развитое сопоставление, построенное по всем
речи сумасшедшего, повесть естественно выводит массу правилам тонкой иронии, лишь с некоторым усилием
наполняющих ее алогизмов за пределы странного в плане можно было бы вложить в уста Поприщина (ср. его
изображения. Зато повесть остро ставит вопрос о предельно-лаконичный комментарий к этому же месту:
соответствии всех компонентов произведения — прежде «Мне самому кажется, здесь что-нибудь да не так»).
всего «переписки» собачек — форме «Ich-Erzählung». Говоря о несоответствии «переписки» облику
На это несоответствие обратил внимание еще Г. Поприщина, мы поневоле прибегаем к очень осторожным,
Чудаков, объяснив его влиянием Гофмана. «...Роль собачек сдержанным формулировкам: проблема эта сложнее, чем
представляется не совсем ясной. Ведь раз «переписка» кажется на первый взгляд. С одной стороны, стиль «писем»
собачек включена в дневник, то очевидно, что все отклоняется от стиля Поприщина, не говоря уже о том,
высказываемое в этой переписке есть не что иное, как что стремление во что бы то ни стало видеть в нем
мысль того же самого больного». «автора» этой «переписки» не подкрепляется
Приведя резкую характеристику директора, Чудаков фабульным материалом '. Но с другой стороны, резкого
заключает: «Так смотреть на директора, как смотрела стилистического контраста между «письмами» и дневником
Меджи, Поприщин не мог... Гоголю... захотелось, Поприщина, в том смысле, в каком говорит Гуковский,
вероятно, и самим собакам придать благоразумие, каким как раз и нет; фраза об «интеллигентной передаче» в
обладал Мурр, хотя по ходу повести это оказалось «переписке», пожалуй, преувеличение. Это скорее язык
невозможным без ущерба для всей повести» 2 . Однако обывателя, человека невысокой культуры и вместе с тем
если считать, что в форме переписки развивается и стремящегося к «хорошему слогу». Но такая
находит прихотливое отражение сознание Поприщина, двойственность оказывается благодатной почвой для
почему же не допустить, что изменяется и его наивного комизма: нам неясно, вышла ли та или другая
отношение к директору? черта стиля, тот или другой комический оборот, комический
Ближе к истине Г. Гуковский, который, касаясь прием из сознательного намерения или невольной
содержания «переписки», отмечал: «Всего этого беспомощности, неуклюжести «творца».
Поприщин не знал, да и знать ему такие подробности Все это относится к приведенному сопоставлению
(особенно в столь «интеллигентной» передаче) не от Трезора с камер-юнкером: с одной стороны, мы вправе
кого... В итоге читатель стоит перед загадкой, и загадка толковать его как искусно рассчитанную, тонкую иронию;
эта неуклонно ведет его к некоему сюжетному абсурду, с другой — как наивное, вполне серьезное, безыроничное
тоже, конечно, своеобразной, но достаточно явной рассуждение, которое вполне отвечает облику самого
фантастике» 3 . персонажа. Такая возможность двойного прочтения, как
В отношении выраженного в «переписке» «объема мы
информации» Гуковский, впрочем, неправ. Ведь 1
вполне Против этого предостерегал еще М. Горлин, оспаривавший
«натуралистическое» понимание повести: «Никак нельзя
согласиться с тем, что письма написаны самим Поприщиным в
1
Об этом специально — в пятой главе настоящей книги. состоянии умственного помрачения...» (G о г l i n M. N. V.
2
Университетские чтения, № 8. Киев, 1908, с. 106. Gogol und E. Th. A. Hoff mann, S. 68),
3
Гуковский Г. А. Реализм Гоголя, с. 269—270, 105
104
еще будем говорить, чрезвычайно характерна для человек Иван Иванович! Какой у него дом», «Прекрас*
гоголевской нефантастической фантастики вообще. ный человек Иван Иванович! Он очень любит
Некоторые пассажи из писем Меджи, как отметил дыни» '.
К. Мкртчян ', определенно персонифицированы: это Другая разновидность заключается в том, что нару*
письма барышни недалекой, кокетливой, несколько шается принятая логическая основа сравнения. Чтобы
сентиментальной,— письма, явно пародийные по понять эту разновидность, задержимся на известной срав-
отношению к некоторым литературным стилям и бытовому нительной характеристике Ивана Ивановича и Ивана
поведению (например: «Неужели ты думаешь, ma chère, Никифоровича: «Иван Иванович имеет необыкновенный
что сердце мое равнодушно ко всем исканиям... Если бы дар говорить чрезвычайно приятно... Иван Никифорович,
ты видела одного кавалера»... и т. д.). Несоответствие всего напротив, больше молчит, но зато если влепит словцо, то
этого поведению и личности Поприщина налицо — и такое держись только: отбреет лучше всякой бритвы. Иван
несоответствие подспудно регистрируется нашим Иванович худощав и высокого роста; Иван Никифорович
восприятием. Но если оставить в стороне слишком явное немного ниже, но зато распространяется в толщину. Голо-
«биографическое» несоответствие, то и здесь возможен ва у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз^
некий модус перехода: почему же отказывать Поприщину голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх*.·
в способности представить себе не очень сложную Иван Иванович только после обеда лежит в одной ру-<
психологию «барышни», тем более, что его башке под навесом; ввечеру же надевает бекешу и идет
проницательность многократно усилена болезнью и куда-нибудь... Иван Никифорович лежит весь день на»
подозрительностью и что строительным материалом крыльце; если не слишком жаркий день, то обыкновенно
зачастую служит ему массовая ходовая беллетристика? (Ср. выставив спину на солнце, и никуда не хочет итти..»
его реплику: «Гм! мысль почерпнута из одного Иван Иванович чрезвычайно тонкий человек и в порядоч-»
сочинения...») ном разговоре никогда не скажет неприличного слова..,
И тем не менее логические несоответствия в системе Иван Никифорович иногда не обережется... Иван Иванов
повествования «Записок сумасшедшего» исключать вич очень сердится, если ему попадется в борщ муха...
нельзя, хотя их не так уж много и они не так уж резки. Иван Никифорович чрезвычайно любит купаться... Иван
Положение здесь аналогичное принципу «четвертой Иванович бреет бороду в неделю два раза; Иван Никифо-
стены»: устанавливается какая-то особенность, которая рович один раз. Иван Иванович чрезвычайно любопытен...
выдерживается почти сплошь, становясь структурным Если ж чем бывает недоволен, то тотчас дает заметить
правилом. Но вдруг, неожиданно вносятся это. По виду Ивана Никифоровича чрезвычайно трудно
диссонирующие поты. Этот диссонанс в «Записках узнать, доволен ли он или сердит... Иван Иванович не-
сумасшедшего» на мгновение замыкает связь между сколько боязливого характера. У Ивана Никифоровича,
безумным бредом больного Поприщина и напротив того, шаровары в таких широких складках, что
«неправильностями» и срывами объективного хода вещей. если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь
в) Алогизм в речи повествователя. двор с амбарами и строением. У Ивана Ивановича
Одна из разновидностей этой формы состоит в большие выразительные глаза табапшого цвета и рот
следующем. Констатировано какое-то качество персонажей, несколько похож на букву ижицу; у Ивана Никифоровича
группы персонажей и т. д., требующее подтверждения, но глаза маленькие, желтоватые, совершенно пропадающие
вместо этого утверждается совсем другое. между густых бровей и пухлых щек, и нос в виде cne-i
В «Иване Федоровиче Шпоньке...»: «Чтоб еще более лой сливы. Иван Иванович если попотчивает вас
показать читателям образованность Π *** пехотного табаком, то всегда наперед лизнет языком крышку
полка, мы прибавим, что двое из офицеров были табакерки,
страшные игроки в банк...»
В «Повести о том, как поссорился...»; «Прекрасный 1
Эта разновидность встречается и в фантастическом
произведении. В «Носе» повествователь обещает поговорить «об
1 Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях».
Мкртчян Карен. Петербургские повести Н, В, Гоголя Но да-« лее сообщается, что он «был пьяница страшный», что фрак
армянских переводах. Ереван, 1984, с, 113 и далее, его лоснился и т. д. в том же роде.
105 107
потом щелкнет по ней пальцем и, поднесши, скажет, если шурин и все совершенно Башмачкины ходили в сапо·«
вы с ним знакомы: «Смею ли просить, государь мой, об гах...»
одолжении?»... Иван же Никифорович дает вам прямо в Подчас алогизм настолько замаскирован грамматиче-
руки рожок свой и прибавит только: «одолжайтесь». Как ски правильной фразой, сцеплением придаточных
Иван Иванович, так и Иван Никифорович очень не предложений, что его поистине приходится извлекать
любят блох...» наружу. В «Невском проспекте» говорится о «дамских
Вначале идет цепь сравнений (их пять) вполне рукавах»: «Они несколько похожи на два
логичных, построенных на одном признаке. Вдруг следует воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы
первый алогизм («Иван Иванович очень сердится, поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее
если ему попадется в борщ муха» — «Иван Никифорович мужчина; потому что даму так же легко и приятно
чрезвычайно любит купаться»). Потом — снова одно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал,
логичное сопоставление и одно логичное, но не полное (во наполненный шампанским».
втором сравнении находит отражение, отклик лишь «...Так что... если бы... потому что... как...» Густая сеть
часть первого сравнения). Далее — снова алогизм союзов скрывает полную взаимоисключаемость обеих
(«Иван Иванович несколько боязливого характера. У частей суждения: мужчина придерживает даму, в то
Ивана Никифоро-вича, напротив того, шаровары в таких время как «даму приятно поднять на воздух...».
широких складках...»), сменяемый неполным алогизмом (у К этой разновидности (утверждение заведомо абсурд-
одного «глаза табашного цвета и рот несколько похож на ного) близка и выделенная Б. Эйхенбаумом группа
букву ижи-ЦУ»; У Другого — «глаза маленькие... и нос в «каламбуров этимологического рода» ' — рассуждение в
виде спелой сливы»). Завершают характеристику два «Шинели» о фамилии Башмачкина, о «советниках»
вполне логичных сравнения. и т. д.2.
Мы видим, что алогичных сравнений значительно Наконец, разновидностью алогизма речи
меньше логичных (соотноше ние приме рно 1 к 3) и повествователя являются и такие случаи, когда, объявляя
что они предстают как резкое нарушение принятой свою верность принятому жанру, требованиям читателя
цормы. и т. д., автор приступает к подробной характеристике
Следующую разновидность рассматриваемой в этом персонажа, которая тут же отменяется. В «Шинели»
разделе формы составляет утверждение повествователем после фразы «...так как уже заведено, чтобы в повести
заведомо абсурдного и нелепого. В «Иване Федоровиче характер вся-кого лица был совершенно означен, то...
Шпоньке...»: «Долгом почитаю предуведомить подавайте нам и Петровича сюда» сообщается главным
читателей, что это была именно та самая бричка, в которой образом, как пил Петрович. В «Мертвых душах» после
еще ездил Адам; и потому если кто будет выдавать обещания познакомить читателя с Петрушкой и Селифаном
другую за адамовскую, то это сущая ложь, и бричка («автор любит чрезвычайно быть обстоятельным... и
непременно поддельная». В «Невском проспекте»: черные хочет быть акку-ратен, как немец») следует лишь
бакенбарды принадлежат только «одной иностранной характеристика Петруш-ки, а о Селифане лишь
коллегии. Служащим в других департаментах провидение сообщается, что он «был совершенно другой человек».
отказало в черных бакенбардах». В «Шинели», в ее первой, Не делая пока еще общих выводов, отметим, что
«нефантастической» части: Петрович, «несмотря на свой употребление этой формы резко возрастает по сравнению с
кривой глаз и рябизну по всему лицу, занимался первыми двумя. Бросается в глаза и психологически-бьь
довольно удачно починкой чиновничьих и всяких других товая мотивированность большинства (если не всех)
панталон...». Алогизм замаскирован тем, что первая часть приводившихся примеров. Не случайно алогизмы в речи
уступительного оборота вполне логична. по*
В «Шинели» же, говоря о том, что фамилия Башмач- 1
кина «произошла от башмака» и что «каким образом, Эйхенбаум Б. О прозе. Сборник статей. Л., Художествен
произошла она от башмака, ничего этого ная литература, 1969, с. 312 и след.
2
Сюда же относится один каламбур из фантастической части
неизвестно», повествователь добавляет: «И отец, и дед, «Шинели»: «В полиции сделано было распоряжение поймать мерт
и даже веца... живого или мертвого...»
108 109
вествователя проявляются, как правило, в сказовой (или Поведение вещей таково, что заставляет подозревать
в близкой к ней) манере. В этом случае то, что в них присутствие живого существа. Но невозможно ука-<
объективно выступает как алогизм, может быть зать на принимаемый ими единый образ или признак«
объяснено и как продолжение мысли стилизованного (В третьем примере сравнение с шипящими змеями
повествователя, развивающейся по своей, прихотливой тотчас жо разрушается последующими признаками.)
логике (ср. с первой рассмотренной разновидностью Голоса дверей, звуки дрожек или часов, мотивы в
реплику, вложенную уже в уста персонажа: «Покойный шарманке следуют друг за другом в своем необъяснимом
батюшка ваш, дай боже ему царствие небесное, редкий порядке. Отсюда характеризующий поведение вещей
был человек. Арбузы и дыни всегда бывали у него такие...» эпитет «странный».
и т. д. Для высказывающего эту мысль Ивана Ивановича б) Странное во внешнем виде предметов,
ведь вторая фраза разъясняет первую). Не ясно также, Речь идет о проявлении какой-либо аномалии в город-*
являются ли нарушение логической основы сравнений, ском пейзаже, интерьере, нарядах и т. д. Впервые эта
отмена обещанной характеристики и т. д. нарочитой игрой форма в «Повести о том, как поссорился...» — описание
или же провалом памяти и непоследовательностью того же бричек у дома городничего: «Каких бричек и повозок
стилизованного повествователя. там не было! Одна — зад широкий, а перед узенький,
Переходим ко второй группе. другая — зад узенький, а перед широкий... Иная была в
II. Странно-необычное в плане изображаемого. профиле совершенная трубка с чубуком; другая была ни
Можно установить следующие основные формы на что не похожа, представляя какое-то странное
проявления странно-необычного в плане изображаемого. существо, совершенно безобразное и чрезвычайно
а) Странное в поведении вещей. фантастическое».
Указывается какое-либо неожиданное свойство В этой же повести описано странное расположение
обыкновенных вещей, с подробным его описанием и — пуговиц на мундире городничего: «Эти восемь пуговиц
иногда — отказом дать приемлемое объяснение. В первый были насажены у него таким образом, как бабы садят
раз эта форма вводится в «Старосветских помещиках» — бобы: одна направо, другая налево».
поющие двери. «Я не могу сказать, отчего они пели; В «Коляске» — вид «рыночной площади», на которую
перержавевшие ли петли были тому виною, или сам дом портного почему-то выходит «чрезвычайно глупо не
механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь всем фасадом, но углом» '.
секрет; но замечательно то, что каждая дверь имела Этому образу вторит странный вид дома Собакевича«
свой особенный голос... та, которая была в сенях, «Фронтон... никак не пришелся посреди дома, как пи
издавала какой-то странный, дребезжащий и вместе бился архитектор, потому что хозяин приказал одну ко-<
стонущий звук, так что, вслушиваясь в него, очень ясно, лонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре
наконец, слышалось: батюшки, я зябну!» колонны, как было назначено, а только три»,
Второй раз, в той же повести,— поведение дрожек. В «Ревизоре» (в сценических комментариях к перво-"
Едва они «трогались с своего места, воздух наполнялся му изданию) указана аномалия в одежде и нарядахj
странными звуками, так что вдруг были слышны и «...одни одеты довольно прилично даже с притязанием
флей-.та, и бубны, и барабан...». на моду, но что-нибудь должны иметь не так, как еле."
Затем Гоголь воспользовался этой формой в «Мертвых дует».
душах»: «Слова хозяйки были прерваны странным В «Мертвых душах» встречаем цепь аномалий в ин-<
шипе-; нием, так что гость было испугался; шум очень терьере, живописных полотнах, подборе картин и т. д.,
походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; (о чем мы еще будем говорить в специальной главе об
но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что этом произведении).
степным часам пришла охота бить. За шипением тотчас же
последовало хрипенье, и наконец, понатужась всеми 1
В этой же повести — вариация соответствующего образа из
силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто «Повести о том, как поссорился...»: на ярмарки наезжали весе-·
.колотил палкой по разбитому горшку..,» литься «бричками, таратайками, тарантасами и такими каре··
тами, какие и во сне никому не снились»,
110
111
Вся эта «игра природы» происходит, между прочим, Чехи убеждены, что черная кошка через семь лет
по той же формуле, по какой развертывались алогичные делается ведьмою, а черный кот — дьяволом, что через них
сопоставления Иван Ивановича и Ивана Никифоровича: совершаются волшебные чары и что колдуны постоянно
все идет «нормально», по правилам, но вдруг — держат с ними совет» '.
неожиданный срыв. У Гоголя в «Вечере накануне Ивана Купала» ведьма
в) Странное вмешательство животного в действие (в превращается в кошку. В «Ночи перед Рождеством» о
сюжет). ведьме — Солохе говорили, «что она... черною кошкою
Эта форма встречается у Гоголя лишь два раза, по перебежала дорогу, что к попадье раз прибежала свинья,
они для исследуемого здесь вопроса особенно важны. закричала петухом...» и т. д. Морда у черта
В «Повести о том, как поссорился...» в разгар событий «оканчивала с ь, как у наших свиней, кругленьким
происходит непредвиденное. Бурая свинья Ивана пята чко м» . В «Сорочинской ярмарке» старухе «почудился
Ивановича — та самая свинья, которую он хотел сменять сатана, в образине свиньи», да и в сарай, напугав всю
на ружье и «поцеловаться» с которою советовал ему Иван компанию, выставилась «страшная свиная рожа».
Никифорович,— эта свинья «вбежала в комнату и Животное, в которое вселился злой дух, ведет себя
схватила, к удивлению присутствовавших, не пирог или странно: не подчиняется человеку, словно подтрунивая
хлебную корку, но прошение Ивана Никифоровича...». над ним, и накликает на него беду — совсем как свинья
В «Старосветских помещиках» возвращение и бегство или кошка в двух повестях из «Миргорода».
«серенькой кошечки» имело роковое влияние на Пульхе- Следует подчеркнуть: никакой идентификации
рию Ивановну... «Это смерть моя приходила за мною!» — животных и сверхъестественной силы в «Старосветских
сказала она сама в себе, и ничто не могло ее рассеять». помещиках» или повести о ссоре — нет. Но именно от нее
Оба странных случая должны быть рассмотрены на —-их странное участие в людских делах. На мгновение
фоне традиционных представлений об обличье открылась нить, ведущая от гоголевской фантастики к его
сверхъестественной силы. По народным воззрениям, черт нефантастическим и бытовым образам. Кстати, можно и
и ведьма нередко принимают облик домашнего или дикого дальше проследить эту нить — к свиньям из «Коляски»,
животного, птицы и т. д. «Пугая по ночам людей, которые, «выставив серьезные морды из своих ванн...
ведуны и ведьмы бегают в виде свиней, собак и кошек» '. подымают такое хрюканье, что проезжающему остается
Эти воззрения щедро питали романтическую только погонять лошадей поскорее»; к почудившимся
литературу, Ύ Гофмана в «Золотом горшке» (1814) кот — городничему из «Ревизора» «свиным рылам вместо лиц»
верный помощник старухи ведьмы. В «Изабелле и крысам «неестественной величины» из того же
Египетской» Ар-нима, собака Беллы,— вместилище злого «Ревизора» — ко всему этому странному и излюбленному
духа. «...Отец всегда утверждал, что в собаке сидит злой типажу Гоголя...
дух». Абрагам ,(в «Житейских воззрениях Кота г) Дорожная путаница и неразбериха.
Мурра») говорит о кошке: «Этого зверька многие боятся, В употреблении этой формы также видна нить,
потому что он слывет вероломным, неспособным на ласку и ведущая от фантастики. В «Майской ночи...» сбившийся
искреннюю привязанность, питающим непримиримую с дороги пьяный Каленик говорит: «Вигаь, как растянул,
вражду к чело-1 веку». вражий сын, сатана, дорогу!» Это может быть и
Вообще с кошкой и свиньей чаще всего связывают метафорой, но в «Ночи перед Рождеством» мы встречаем
существование злой сверхъестественной силы. «Кошка — ее буквальную реализацию: черт заставляет плутать Чуба и
одно из любимых воплощений ведьмы, равно известное у кума, «растягивая» им дорогу 2.
славян и немцев; в Германии ведьм называют
Wetterkatze, Donnerkatze, и там существуют поверья, что 1
Афанасьев А. К. Поэтические воззрения славян на при
кошка, когда проживет двадцать лет, становится роду, т. 3, с. 534.
2
ведьмою.« Реализация метафоры растянутой чертом дороги содержится
в письме Гоголя к Жуковскому от 10 сентября 1831 года. Сооб
щая о том, что «карантины превратили эти 24 версты в дорогу
1
Афанасьев А. К. Поэтические воззрения славян на от Петербурга до Камчатки», Гоголь добавляет: «Знаете ли, что я
природу, т. 3. М., 1869, с. 533.
113
112
В «Вие» дорожная путаница предшествует встрече с образу мыслей,., а т<опчтттсгг всегда тсдг, что в характере
ведьмой. Все говорило за то, что «скоро должна появить* их окажется мягкость, что они согласятся именно па то,
ся какая-нибудь деревня», но жилье словно бежало от что отвергали...».
бурсаков. «Бурсаки заметили, что они сбились с пути ц Оказывается, подобная «мягкость» свойственна не
давно шли не по дороге». только Мижуеву: «странные люди эти господа чиновники,
Но в «Мертвых душах» нет уже пи ведьм, ни чертей, а за ними и все прочие звания: ведь очень хорошо знали,
а дорожная путаница и неразбериха осталась. Чичиков, что Ноздрев лгун... а между тем именно прибегвули к
составивший четкий план визитов к помещикам, идет к нему».
Собакевичу, но сбивается с пути (качание брички дает Остановимся еще на причине ссоры двух Иванов: она
ему «почувствовать что они своротили с дороги и, ве-1 представляет интерес как раз с точки зрения
роятно, тащились по взбороненному полю») и попадает логичности поведения персонажей. Как известно, такой
к Коробочке. Во втором томе Чичиков едет к Кошкареву, причиной явилось слово «гусак», сказанное в сердцах
а попадает к Петуху. И т. д.1. Иваном Никифоровичем Ивану Ивановичу.
а) Странное и неожиданное в поведении персонажей. В повести В. Т. Иарежного «Два Ивана, или Страсть
Это те поступки и действия, о которых в черновой к тяжбам» (1825) — бесспорно, одной из главных
редакции «Шинели» сказано: «Так уж странно создан литературных предшественниц гоголевского
человек, иногда он и сам не может сказать, почему он что- произведения — причина ссоры совершенно иная: кролики
нибудь делает». Ивана-старшего забрались в огород Харитона Занозы,
В «Коляске» Чертокуцкий собрался было идти домой, и последний учинил расправу над пришельцами.
чтобы распорядиться к приему приглашенных им гостей. Резюмируя ход событий, положительный персонаж пан
«Но как-то странно случилось, что он остался еще на Артамон говорит: «Представьте себе, что я живу
несколько времени». «Нечувствительно очутился перед смежно с каким-нибудь шляхтичем, как ты жил с
ним стакан с пуншем, который он, позабывшись, в ту же паном Харитоном. Кот моего соседа каким-то образом
минуту выпил». Сидевший рядом офицер «совершенно исплошил моего цыпленка и съел. Вместо того, чтобы
неизвестно по каким причинам взял, пробку из графина и сего воришку, буде пойман, Посечь прутом и тем
воткнул ее в пирожное». отвадить от дальнейших шалостей, я достал несколько
сов ц лисиц и тихонько впустил в курятник соседа... Не
В «Мертвых душах» Ноздрев говорит, что Чичикову всякий ли, имеющий в голове своей сколько-нибудь
нужно было «к одним вискам приставить 240 пиявок», человеческого смысла, назовет нас обоих сначала
«то есть он хотел было сказать 40, но 200 сказалось как- глупцами, потом бездельниками, наконец, злодеями,
то само собою». достойными виселицы? Между тем представленные
В лице же Мижуева представлена особая категория мною лица беспрерывно позывались, и вся тяжба
людей с неожиданными поступками. Они, «кажется, кончилась тогда, когда оба противника увидели себя
никогда не согласятся на то, что явно противуположно совершенно нищими». Это почти точный очерк хода
их ссоры гоголевских персонажей, если исключить ее
причину и мотивировку. У Нарежного повод ссоры
1>й'Ч'гй^й*ййй^^ЙЙЙ!Йее&вй узнал на днях только? Что всему этому виною не кто другой, как рационально ощутим, даже материален — это убыток.
враг честного креста церквей господних... Это черт надел на себя Разумно было отреагировать на этот повод — но
зеленый мундир с гербовыми пуговицами, привесил к боку остро-· неразумно реагировать так, как Иван-старший.
конечную шпагу и стал карантинным надзирателем». (Пример Неразумность поведения обоих персонажей — в некоем
подсказан мне С. Г. Бочаровым.)
1
Следует вполне осознать специфику этой формы. В. Я. Пропп превышении меры, в несоизмеримости действия и
отметил, что сказке свойствен мотив отказа от «описания пути»з противодействия, которая все больше возрастает и
огромное пространство «берется мигом», герой через него переле-. приводит к тяжким последствиям для обеих сторон.
тает. (Пропп В. Я. Исторические кориц волшебной сказки. Л., У Гоголя повод ссоры не материальный, но, так
Изд-во Ленинградского университета, 1986, с. 48.) Но эти измене-*
ния, так сказать, однонаправленные и правильные. В данном же сказать, чисто психологический, амбициозный. Мало того;
случае речь идет именно о неправильности, непредсказуемости, эффект повода к ссоре в нарочитой пеобъясненности. Пе^
о путанице,
115
114
ред этим Иван Никифорович советовал своему другу чинский вдруг вдается в подробности о самом Власе:
поцеловаться со свиньей, Иван Иванович же называл Ивана «У него жена три недели назад тому родила, и такой
Никифоровича дурнем с писаною торбою — и все сводило. пребойкой мальчик, будет так же, как и отец, содержать
А вот «гусак» не сошел. «Если бы Иван Никифорович трактир». Сваха Фекла в «Женитьбе», упомянув об
не сказал этого слова, то они бы поспорили между собою огороде (собственно, только это и важно для
и разошлись, как всегда, приятелями; но теперь характеристики приданого невесты), вдруг увлеклась
произошло совсем другое». Оказалось пройденной какая- рассказом о том, кто нанимал этот огород: «...такой купец
то роковая черта, за которой уже не было пути назад. трезвый, совсем не берет хмельного в рот, и трех сыновей
(Вторично та же ситуация непоправимости, имеет, двух уж поженил, «а третий», говорит, «еще
неотменяемости оскорбления возникает перед концом молодой, пусть по-· сидит в лавке, чтобы торговлю было
повести в момент удавшегося было примирения: «...скажи полегче отправлять», и т. д.
он (Иван Ники-форовичу) птица, а не гусак, еще бы можно «Комизм гоголевских болтунов,— писал еще А.
было поправить». Но теперь — «все кончено!».) Слонимский,— заключается в том, что они теряют
В то же время нарочитая необъясненность логическую нить, сбиваются в сторону и застревают в
оскорбления не исключает возможности скрытой вводных подробностях, которыми загромождают свою речь.
мотивированности. Может быть, «гусак» показался Ивану Получается то, что в психологии называется «полным
Ивановичу особенно обидным в виду некоторой их воспроизведением» '. Следует, однако, добавить, что во всех
похожести (действительной или мнимой) ; может быть, с этих случаях не исключена возможность внутренней,
этим словом связано какое-то оскорбление в прошлом... скрытой мотивированности. То, что объективно выглядит
Мало ли почему нашу амбициозность задевает одна логической непоследовательностью, ненужным
причина и оставляет совершенно равнодушной другая! отступлением от темы и т. д., с точки зрения персонажа,
Для двух примеров из разобранной нами группы возможно, таковым не является. Как знать, может быть,
образов характерно то, что они оказывают влияние (и заседатель и вслед за ним Ляпкин-Тяпкин действительно
влияние решающее) на ход сюжета (причина ссоры в считают, что причина винного запаха — ушиб в детстве.
«Повести о том...» и промедление пьяного Чертокуцкого Может быть, Бобчинскому или Фекле подробный рассказ
в «Коляске»). В некоторых других случаях влияние на ход о Власе, о купце, нанимающем огород, вовсе не
сюжета тоже заметно, хотя и оно не является представляется отступлением от темы.
определяющим (фантазирование Ноздрева, а также Словом, описанная форма близка форме алогизмов в
обращение чи-новников за советом к Ноздреву). речи повествователя, как близок в этих случаях к
е) Странное и неожиданное в суждениях персонажей. персонажам их стилизованный повествователь.
Эта форма непосредственно примыкает к только что Разновидностью рассмотренной формы является
разобранной. Но отличие ее в том, что сферой проявления проявление алогизмов во всякого рода документах —
странного является сама речь персонажей: ход письменных просьбах и жалобах, объявлениях и т. д.
умозаключения, организация фразы, сцепление Таковы прошение Ивана Ивановича в повести о ссоре,
предложений и т. д. записки для газетных объявлений в «Носе», описание
Вспомним умозаключение Ляпкина-Тяпкина городского сада в газетном отчете в «Мертвых душах»
относительно дурного запаха, идущего от заседателя: «Нет, и т. д. Во всех этих случаях также не исключена
этого уже невозможно выгнать: он говорит, что в детстве внутренняя мотивированность: ведь, возможно, для
мамка его ушибла, и с тех пор от него отдает немного автора прошения Ивана Ивановича, анонимного автора
водкою». Таких случаев у Гоголя особенно много. газетной статьи алогичное и странное не казались
Близки к ним и случаи непроизвольного и таковыми.
нелогичного отступления от темы. Упомянув какое-либо Кроме того, рассмотренная форма вновь позволяет
лицо или предмет, персонаж выговаривает о них «все что увидеть устойчивую особенность собственно гоголевской
знает», забывая о своей главной теме. Для рассказа о
Хлестакове нужна лишь реплика о нем трактирщика
Власа, но Боб- 'Слонимский А. Техника комического у Гоголя, Пг.,
Academia, 1923, с. 41.
116 117
г
реализации категорий «фантастическое» и «реальное». Яков, Марья π Перепетуя. Это, так сказать, модель
Вот записки для газетного объявления («Нос»): «В одной гоголевской ономастики: все идет нормально, даже
значилось, что отпускается в услужение кучер трезвого обычно, но вдруг — отклонение от нормы.
поведения; в другой — малоподержанная коляска, выве- Или же наоборот: обычное подается на фоне стран-,
зенная в 1814 году из Парижа; там отпускалась дворовая ного. Например: помещик Пифагор Пифагорович Черто-
девка 19 лет, упражнявшаяся в прачечном деле, годная куцкий («Коляска»).
и для других работ; прочные дрожки без одной рессоры, В «Повести о том, как поссорился...» Иван Иванович
молодая горячая лошадь в серых яблоках, семнадцати «читает книжку, печатанную у Любия, Гария и Попова».
лет от роду, новые полученные из Лондона семена репы Между прочим, этот триумвират имен: два на
и редиса, дача со всеми угодьями...» и т. д. Объявления, древнеримский лад и одно типичное русское — не
с явно алогичными моментами (эти случаи нами придуман Гоголем. В Москве в XVIII веке действительно
подчеркнуты) не составляют всего текста; наоборот, они существовала такая типография; ' писатель воспользовался
чередуются с вполне «нормальными» объявлениями «фантастическим» материалом, предоставленным ему
(трезвый кучер — случай, очевидно, редкий, но уж никак самой действительностью.
не ало-гичный; тем более — девка, упражнявшаяся во В «Мертвых душах» изысканные имена детей Мани-
многих работах, и т. д.). Алогизм у Гоголя тонко лова — Фемистоклюс и Алкид воспринимаются па фоне
вкраплен в основной текст, составляя в нем род его собственной фамилии, на фоне всего маниловского
отступления от правил, нарушения обычного течения дел. образа жизни и быта. В первоначальной редакции было:
ж) Странное и необычное в именах и фамилиях Мепелай и Алкивиад, то есть два древнегреческих име^
персонажей. ни — мифического царя и афинского политического дея^
О необычности гоголевских фамилий писал еще В. Ве-< теля. В окончательном тексте Гоголь усилил разнобой:
ресаев: «И что за «русские» фамилии,— Яичница, с одной стороны Алкид (родовое имя Геракла), с
Земляника, Коробочка, Петух, Сквозник-Дмухановский, другой — некий греческо-латинский гибрид: имя афинского
Доб* чинский и Бобчинский, Держиморда, Неуважай- государственного деятеля, «свороченное» на юс, как
Корыто, Пробка, Доезжай-Недоедешь? Откуда столько говорил Гоголь в другом месте 2.
украинцев в русской глуши?» И Вересаев делал вывод: В «Шинели» «игра» имен — странных и обычных —·
«Малое знакомство с жизнью, незнание быта...» ' становится предметом переживаний персонажа,
Собственно худо-жественпой функции гоголевских имен и «проблемой выбора» для последнего. «Родительнице
фамилий Вересаев не касался. предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет
Здесь не место разбирать проблемы гоголевской выбрать: Мок-кия, Соссия, или назвать ребенка во имя
ономастики в целом. Остановимся только на проявлении в мученика Хоз-дазата. «Нет. подумала покойница, имена-то
ней странного и необычного. всё такие». .Чтобы угодить ей, развернули календарь в
Один способ состоит в том, что необычное имя (преж- другом месте; вышли опять три имени: Трифилий, Дула и
де всего иностранное или архаичное) комбинируется с Варахасий... «Какие все имена, я, право, никогда и не
именем или фамилией вполне обычными, подается на слыхивала таких. Пусть бы еще Варадат или Варух, а
фоне последних. то Трифилий и Варахасий».
«Учитель российской грамматики Никифор 1
Тимофеевич Деепричастие» («Иван Федорович Шпонька и Эту типографию упоминал В. Г. Белинский в заметке «Рус
его тетушка»). ская литературная старина» (1836): «...Всякая книга, напечатан
ная у Гари, Любия и Попова гуттепберговскими буквами, в ко
Квартальный Варух Кузьмич («Портрет»)". жаном переплете, порыжелом от времени, возбуждает всё мое
В черновой редакции «Ревизора» помещик Погоняев любопытство...» (Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. II,
называет Хлестакову имена своих детей; Николай, Иван, с. 200).
2
В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» гороховый панич,
став «латыныциком», «все слова сворачивает на ус. Лопата у него
«лопатус»; баба — «бабус». Манилов (возможно для благозвуча-.
1
Вересаев В. Как работал Гоголь. М., Мир, 1934, с. 64, ния) «свернул» Фемистокла на «юс»,
118 119
Комизм этой сцены, писал Эйхенбаум, «увеличивается пример, который мы разбирали в связи с первой разно-·
тем, что имена, предпочитаемые родильницей, нисколько видностью имен: Никифор Тимофеевич Деепричастие.
не выступают из общей системы» '. Следует добавить: Грамматически не оформленная фамилия — это своего
комизм возрастает от того, что предпочитаемым именем рода непреобразованная действительность: предмет, вещь,
оказывается в конце концов наличное имя, так сказать, понятие. При этом обыгрывается сама невозможность
в удвоенном виде; персонаж «капитулирует» перед преобразования: «Я хотел было уже просить генерала,
открывшейся вдруг сложностью жизни, перед странной чтобы позволил называться мне Яичницын, да свои
игрой имен. «Уж если так, пусть лучше будет он отговорили; говорят, будет похоже на собачий сын». Это
называться, как и отец его. Отец был Акакий, так напоминает логику доктора, отказавшегося приставить
пусть и сын будет Акакий» 2 . майору Ковалеву его нос: «Вы уж лучше так оставайтесь,
Странные имена вводит Гоголь и в собственно потому что можно сделать еще хуже».
фантастические произведения. Таково имя Хома Брут — Существует старая притча о том, как скульптору не
«это ведь как бы лексический парадокс, сталкивающий хватило металла, и в ход пошла всякая домашняя
противоположное: с одной стороны, бытовое, весьма утварь: подсвечник, посуда и т. д. Когда же скульптуру
«прозаическое» Хома (не Фома, а по-народному, по- отлили, то увидели, как из нее то там, то здесь
украински —· Хома) — и Врут — высокогероическое имя, выступают очертания различных предметов.
символ под* вига свободы, возвышенной легенды» 3. Такой Непреобразованные фамилии создают в гоголевском
же лексический парадокс — Тиберий Горобець; «здесь художественном мире похожий эффект,
древний Рим звучит в имени, а «проза» быта — в свидетельствующий, разумеется, не о недостаточности
прозвище (Горобець значит Воробей) » 4. изображения, а об его особой организации.
Другой способ создания странного в ономастике — Еще два замечания о гоголевской ономастике.
введение грамматически не оформленных фамилий (в Выразительность гоголевских имен ни с чем не
отличие от украинского языка, где такие случаи сравнима. Вспоминается выражение В. Десницкого:
обычны, в русском они воспринимаются как отклонения «Гоголевские типы, можно сказать, изумительно
от нормы). озаглавлены» '. Надо подчеркнуть, что это именно
Земляника, Коробочка, Яичница, Петух, Дырка, «оглавление», а не «резюме», не «вывод» из текста.
Пробка, Колесо, Коровий Кирпич... Сюда же можно Сравним говорящие фамилии у Гоголя и его
отнести предшественников. Негодяев, Развратин, Распутин,
1
Лицемеркина, Воров — в «Евгении, или Пагубных
2
Э й х е н б а у м Б. О прозе. Сборник статей, с. 314. следствиях дурного воспитания и сообщества» (1799—
При этом имя Акакий — не такое уж обыкновенное. Эффект
создается сравнением, фоном. Поясним эту мысль. Само по себе 1801) А. Е. Измайлова. Головорезов, Гадин-ский — в
имя Акакий воспринималось у нас как необычное, о чем свиде «Российском Жилблазе, или Похождениях князя Гаврилы
тельствует хотя бы следующее место из произведения В. Ушакова Симоновича Чистякова» (1814) Нарежного. Ножов,
«Иона Фаддеевич, нравоописательный и нравоучительный роман»; Вороватин, Кривдин и т. д. в «Иване Выжиги-не...»
«...Предсказала новая бабушка Сысоевна новорожденному участь
необыкновенную, а посему советовала дать ему имя не слишком (1829) Ф. В. Булгарина. По тому же принципу строятся
обыкновенное, как, например, Иван или Петр, а назвать его, от фамилии положительных персонажей — Старо-дума,
личия ради, Акакием или Мамонтом» (Сын отечества и Северный Добролюбова, Добродеева и т. д.
архив, 1832, № 49, с. 138). На фоне Ивана и Петра Акакий — это Многие гоголевские фамилии явно содержат в себе
экзотика; на фоне Соссия, Хоздазата и т. д. — это возвращение
к принятому, знакомому, почти повседневному. Оставляю в сто некие «говорящие» элементы: лекарь Гибнер, частный
роне вопрос об общей семантике имени Акакий, в частности пристав Уховертов, полицейские Свистунов (именно он
о пробуждаемых им комических ассоциациях (на это, между про свистнул всю штуку полотна, в то время как ему дали
чим, есть намек в черновой редакции: «Конечно, можно было не только два аршина), Держиморда, судья Ляпкин-Тяпкин
которым образом избежать частого сближения буквы к, но обстоя
тельства были такого рода, что никак нельзя было этого сде (тяп-ляп) и т. д. И все же есть важное отличие: это не
лать...»).
3
Гуковский Г. А. Реализм Гоголя, с. 191. 1
Н. В. Гоголь. Материалы и исследования, т. 2. М. — Л.,
4
Т а м же, Изд-во АН СССР, 1936, с, 75.
120 121
лобовое называние порока или добродетели, как у акции капитана на странные имена матросов и офицеров 5
Измайлова, Нарежного или, скажем Булгарина, подчас с «...говорит, у м(оей> третьей эскадры черт на крестинах,
недвусмысленной и подчеркнуто резкой моральной что ли, был». Агафью Тихоновну фамилия ее возможного
оценкой, а некое его характерологическое качество, некое жениха приводит в ужас: «Ах, боже мой, какая фамилия!
вытекающее из него действие или свойство (Уховертов! ...Как же это, если я выйду за него замуж и вдруг буду
мы так сказать всей своей кожей чувствуем те называться Агафья Тихоновна Яичница?»
последствия, которыми грозит встреча этого лица с Но так реагируют далеко не все: для
обывателями...) 1 . большин ства гоголевских персонажей странные имена —
Словом, гоголевские имена — в том числе и бранные —· дело естественное. Характерно философское равнодушие
не содержат в себе жесткой, лобовой предуказанности — свахи Феклы: «...Да, на Руси есть такие содомные
характерологической, профессиональной и т. д. прозви-> ща, что только плюнешь да перекрестишься, коли
(Исключение, пожалуй, составляет только Деепричастие — услы-> шишь».
фамилия учителя русского языка.) Впечатление такой Один раз странная фамилия персонажа служит ново-·
предуказанности возникает от того, что мы дом к недоразумению: в ответ на представление Яичницы
воспринимаем имя вместе с характерологией персонажа, Жевакин, «недослышав», говорит: «Да, я тоже
«оглавление» вместе с «текстом». Сочетание того и другого перекусил». Но такое недоразумение, да и вообще
создает дополнительный сложный эффект. Скажем, странность гоголевских фамилий, не оказывает влияния
фамилия Земляника могла бы заставить нас ожидать чего- на ход сюжета.
то сентиментального, «сладкого». Между тем обладатель Нетрудно увидеть, что эти и аналогичные случаи
этой фамилии каверзен, завистлив, пронырлив. Увы, это близки к ситуации неразберихи, странному виду
довольно горькая ягода, если оставаться в пределах той предметов и т. д. Там — беспорядок в природе, ландшафте,
же символики. Поэтому к сравнению гоголевских имен с интерьере и т. д.; здесь — беспорядок в самом
заглавиями следовало бы добавить то, что говорил о наименовании и обозначении. Упоминание черта в одном
последних Лес-синг: «Заглавие не меню обеда. Чем из примеров· («черт на крестинах, что ли, был») наглядно
меньше оно разоблачает содержание пьесы, тем оно связывает эту форму с собственно фантастическими
лучше» 2. формами.
Далее, необходимо отметить постоянную черту Следует в заключение подчеркнуть, что странные
гоголевского изображения: реакцию одних персонажей на имена — меньшая часть гоголевских имен. Это значит, они
странные имена других. Обычно это удивление, подаются на фоне обычной ономастики, составляя в ней
изумление, иногда —· испуг. «Чичиков поднял несколько в этом отношении род отступления от нормы.
бровь, услышав такое отчасти греческое имя, которому, Переходим к следующей форме.
неизвестно почему, Манилов дал окончание на юс». з) Непроизвольные движения и гримасы персонажей.
«Некоторые крестьяне несколько изумили его своими Казалось бы, пустячная и случайная деталь — один из
фамилиями, а еще более прозвищами, так что он всякий учителей в «Ревизоре» «никак не может обойтись, чтобы,
раз, слыша их, прежде останавливался, а потом уже взошедши на кафедру, не сделать гримасу». Но вновь
начинал писать» /«Мертвые души»). В «Женитьбе» (так обратим внимание на народно-поэтическую традицию.
называемый «московский автограф») 3 Жевакин В народной демонологии непроизвольные движения
рассказывает о ре- часто вызываются сверхъестественной силой.
1
«...Лихорадки прилетают на землю, вселяются в людей,
Показательна такая деталь. У Булгарина — Обдувалов. У Го начинают их трясти, расслаблять их суставы и ломить
голя— купец Лбдулм«. Первая фамилия — прямой, без остатка, кости» '.
перевод в лицо определенного действия (обдувать); вторая фа
милия — тонкая, ироническая трансформация этого действия. Ср, Эти образные представления вошли и в
также замечание В. Набокова о фамилии Хлестакова в кн.: Ни художественный фонд романтиков. У Тика в
колай 2
Гоголь (Новый мир, 1987, № 4, с. 194). «Белокуром Экберте»
Лессинг Г.-Э. Гамбургская драматургия, Academia, 1936,
гая£"=й :с. 82.3
Этот автограф предшествовал печатной редакции комедии, 1
Афанасьев А. К. Поэтические воззрения славян на при-·
опубликованной впервые в 4-м томе «Сочинений Николая Гоголя» роду, т. 3, с, 82,
(1842),
123
122
(1796) о старухе, связанной со сверхъестественными рее действовал городничий своею пехотою, тем менее она
силами, сказано: «Рассматривая ее, я не раз приходила в подвигалась вперед».
ужас, потому что лицо ее было в беспрестанном В «Женихах» — раннем варианте ' «Женитьбы» —
движении и голова тряслась...», «Она шла при помощи Жевакин, входя, с «гримасами посматривает на одного,
своей клюки... и на каждом шагу... дергала лицом». потом на другого». И в другом месте: «...вытягивает лицо
Эразм Спикхер, потерявший свое отражение, «был точно еще длиннее прежнего, ерошит на голове волоса,
вечно весь на пружинах, он вертелся на стуле, во все кривляется и дергает плечами» 2. Жевакин же рассказывает
стороны и сильно размахивал руками» .(«Приключения в «Женитьбе» о некоем другом Жевакине, у которого пуля
накануне Нового года»), «так странно прошла», «что, когда, бывало, стоишь с
В гоголевской «Пропавшей грамоте» встреча деда с ним, все кажется, что он хочет тебя коленком сзади
чертями и ведьмами долго еще напоминает о себе: ударить».
«...Бабе ровно через каждый год, и именно в то самое Наконец, вспомним прокурора из «Мертвых душ»,
время, делалось такое диво, что танцуется, бывало, да и «с несколько подмигивавшим левым глазом, так, как
только. За что ни примется, ноги затевают свое, и вот будто бы говорил: «пойдем, брат, в другую комнату, там
так и дергает пуститься вприсядку». Андрей Белый я тебе что-то скажу».
неточно толкует этот образ, говоря, что порыв движений Персонажи не могут контролировать свои движения,
символизирует у Гоголя единство и срощенность хотя давно уже отступила на задний план
индивидуумов в коллективе. «Общий всем танец впечатан сверхъестественная причина, вызывавшая эти казусы.
дедом в крови каждого» '. На самом же деле, что очень Вновь откры-» вается нить, ведущая к собственно
важно, в данном случае речь идет об индивидуальном фантастическим образам Гоголя.
танце и танце против воли: «танцуется» тому, кто
становится «отщепенцем», с кем играет сверхъестественная V. НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ
сила. Вспомним также полет Хомы Брута с ведьмой: он
«схватил обеими руками себя за колени, желая Итак, частота употребления Гоголем форм странно-
удержать ноги; но они, к величайшему изумлению его, необычного различна. Реже встречаются формы первой
подымались против воли и производили скачки быстрее группы — странно-необычного в плане изображения. Из
черкесского бегуна». этой группы меньше всего употребляются первая и вто-
По вот в нефантастических произведениях Гоголя нет рая форма (странное в расположении частей
ни ведьм, ни чертей, но люди по-прежнему легко произведения и нарушения автономии действия).
попадают под власть непроизвольных движений. Гоголь отступал здесь от традиций стернианской про-*
В «Повести о том, как поссорился...» нос судьи зы, ярче всего выраженных в немецкой литературе Жан-
«невольно понюхал верхнюю губу, что обыкновенно он Полем Рихтером, а также от поэтики романтической
делал прежде только от большого удовольствия. Этакое драмы (Тик). При этом употребление Гоголем названных
самоуправство носа причинило судье еще более досады» форм носит характер отступления от нормы и создает
(«самоуправство носа», то есть фантастическое действие, вокруг его художественного мира своеобразный
не обусловленное персонифицированным носителем фантастический ореол.
фантастики, сюжетно реализовано, как мы видели, в Из первой группы больше всего употребляется Гоголем
повести «Нос»). третья форма — алогизм в речи повествователя,
В той же «Повести о том, как поссорился...» обращает создающая облик стилизованного повествователя и
на себя внимание походка городничего: «Левая нога являющаяся переходным звеном ко второй группе —
была у него прострелена в последней кампании, и потому странно-необычному в плане изображаемого. Именно
он, прихрамывая, закидывал ею так далеко в сторону, что за счет форм
разрушал этим почти весь труд правой ноги. Чем быст- 1
«Женихи» были вчерне написаны еще в 1833—1834 годах,
2
Предвестие этого образа мы находим еще во фрагменте
Белый Андрей. Мастерство Гоголя, с, 48. «Учитель» (опубл. в 1831 г.): рот Ивана Осиповича «поминутно
строил гримасы, приневоливая себя выразить улыбку».
второй группы развивается π возрастает лается! Не правда ли, чепуха страшная?» Это перевод
«нефантастическая» фантастика Гоголя. на язык быта уже знакомого нам: «...какой-то демон
Рассматривая разнообразные формы обеих групп, мы искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти
могли констатировать повторяющуюся черту: гоголевский куски без смысла, без толку смешал вместе». Демон из
алогизм — это не сплошной алогизм. Наоборот, он обычно художественного кругозора Гоголя исчез. Но осталась
создается перебоями, тонкими отступлениями от нормы, бессмысленно-странная смесь «кусков» и «обломков» '.
нарушениями как будто бы принятого закона Давно уже подмечена любопытная черта гоголевского
организации. Таковы перебои и отступления в принципе творчества. «У Гоголя,— писал С. Шамбинаго,— символа*
«четвертой стены», в выдержанности Ich-Erzählung, в ми являются очень обыкновенные и простые люди;
логике речи повествователя, а также персонажей, в зритель или читатель подходит к ним доверчиво, даже ве-
ономастике и т. д. > село смеется карикатуре, до тех пор только, пока на него
Интересно отношение форм странного и необычного к близко не глянет каменящее лицо Медузы» 2.
течению действия, к сюжету. Большинство форм А, Воронский писал: «После «Вия» (следовало бы
непосредственно не влияют на сюжет. Оказывают такое сказать: после «Носа».— Ю. М.) фантастическое почти
воздействие лишь три формы: странное вмешательство исчезает у Гоголя, но странное и чудное дело:
животного (в повести о ссоре и в «Старосветских действительность сама приобретает некую призрачность и
помещиках»), дорожная путаница и неразбериха (в порою выглядит фантастической» 3.
«Мертвых душах») и особенно форма странного и Мы можем теперь сказать, что это впечатление
необычного в поступках персонажей (промедление порождается целой сетью искусно рассредоточенных в
Чертокуцкого, реакция Ивана Ивановича на слово «гусак» повествовательной ткани образов. Порождается
и т. д.). Если первые две формы создают впечатление описанными выше формами проявления странно-
отступления от правила, немотивированного перебоя, то необычного в речи повествователя, поведении вещей,
последняя допускает возможность двойной внешнем виде предметов, в ономастике, порождается
интерпретации: как немотивированный перебой и как вмешательством животного в сюжет, дорожной
внутренне, психологически обусловленный шаг. Это важно путаницей и неразберихой и т. д.
для поддержания у Гоголя основного, психологически На границе 20—30-х годов прошлого века вопрос о
мотивированного хода действия. фантастике приобрел в европейской литературе
Отметим важную особенность: в собственно методологическую остроту. Это видно, в частности, и из
фантастических произведениях Гоголя все описанные опубликованной Вальтером Скоттом в 1827 году
формы, за небольшим исключением, не встречаются. Они специальной статьи о фантастике «О сверхъестественном
приходят фантастике на смену, и в ряде случаев — в в литературе и, в частности, в сочинениях Эрнста Теодора
формах странного вмешательства животного в действия, Вильгельма Гофмана». Статья, кстати, через два года под
дорожной путаницы, непроизвольных движений и гримас названием «О чудесном в романе» была напечатана на
— преемственно связаны с нею. русском языке (в «Сыне отечества», 1829, т. VII).
Что же произошло? Мы видим три последовательных Вальтер Скотт констатирует ослабление позиций
этапа развития гоголевской фантастики. Вначале Гоголь фантастики в современной литературе, что вызвано,
отодвинул носителя фантастики в прошлое, оставив в
современном временном плане его влияние, «след». Потом 1
Между тем гоголевский идеал предполагает единство частей
Гоголь снял носителя фантастики, пародируя поэтику в противовес их «смеси». В Улиньке («Мертвые души», т. II) от
романтической тайны, сна и т. д. Наконец, он обратился к мечается «необыкновенно согласованное соотношение... всех ча
действительности, освобожденной от носителя фантастики, стей тела». Князь (в «Риме») читает историю своей страны «не
так как итальянец-домосед... не видящий из-за обступивших его
но сохранившей фантастичность. Фантастика ушла в быт, лиц и происшествий всей массы целого...». В «Размышлениях
в вещи, в поведение людей и в их способ мыслить и о божественной литургии» само литургическое действо — зримый
говорить. символ человеческого «порядка и стройности» и т. д.
2
Гоголь пишет в «Повести о том, как поссорился...»: Шамбинаго С. Трилогия романтизма (Н. В. Гоголь). М..
1911, с. 72.
«Возьмите часы, откройте их и посмотрите, что там де- 9
Новый мир, 1964, № 8, с, 229.
126 127
в свою очередь, ростом естественнонаучных интересов. Значение же этого открытия далеко выходит за рамки
«...Склонность верить в чудесное постепенно ослабевает. творчества одного Гоголя.
Всякий согласится, что с тех пор как прекратились Издавна персонификация фантастического означала
библейские чудеса, вера в волшебные и сверхличную мотивировку злого (как и доброго).
сверхъестественные явления тем быстрее клонится к Шеллинг, касаясь в «Философии искусства» мифологии
упадку, чем больше развиваются и обогащаются христианства, то есть, по его представлениям, всей
человеческие знания» '. образной основы послеантичного искусства, писал, что
Переоценка В. Скоттом вопроса о фантастике была царство ангелов и дьявола «являет полную
симптомом изменения в методе. Реалистическое обособленность доброго и злого начал»; что отпадение
умонастроение заставляло его быть подчас Люцифера дает «мифологическое объяснение конкретного
несправедливым к немецким адептам фантастики, мира как смешения бесконечного и конечного начал в
особенно к Гофману. чувственных вещах» ' и т. д. Деперсонификация
Но все же В. Скотт, преемственно свяанный с «странно-необыкновенного» означала целую революцию в
поэтикой романтизма, не отвергает фантастику типе художественного и философского мышления. Какой
целиком. Он отмечает, что «современные писатели бы характер ни носили теологические взгляды Гоголя, как
стремятся проложить новые пути и тропы в зачарованном художник он предвосхитил многие средства
лесу» чудесного, и описывает несколько форм новейшей изобразительности позднейшего искусства 2.
фантастики. В этом свете видно все значение эволюции фантастики
Один из выводов Скотта представляет для нас у Гоголя. Хотя формы прямой фантастики
особый интерес. «Нередко случается так, что в то время как (видоизменившиеся, правда) далеко еще не исчерпали
какое-нибудь отдельное направление в искусстве ветшает себя и продолжают успешно развиваться в современном
и приходит в упадок, карикатуры на это направление или искусстве, но особое значение приобрела
сатирическое использование его приемов способствует «нефантастическая фантастика».
появлению нового вида искусства. Так, например, Следует в заключение отметить, что изменение
английская опера возникла из пародии на итальянский гоголевской фантастики не являлось изолированным
театр, созданный Греем в «Опере нищих» 2. Добавим, что процессом. Как мы увидим ниже, оно протекало вместе с
так произошло и с Гоголем, пародировавшим в «Носе» другими изменениями и перестройкой его поэтической
фантастику немецкого романтизма и наметившим новые системы.
пути искусства.
Творчество Гоголя, рассмотренное с точки зрения 1
Шеллинг Ф.-В. Философия искусства. М., Мысль. 1966.
фантастики, показывает, как на новом уровне им были с. 139.
заимствованы и переработаны романтические элементы. 2
Один пример для подтверждения сказанного. Хотя было бы
Языковеды говорят, что изменение в языке связано, как ошибкою не видеть различия поэтических систем Гоголя и Ф. Каф
правило, с передвижением какого-либо элемента с одного ки (это художники различных эпох и национальных традиций),
уровня на другой. Можно в известном смысле считать, но в самом типе их фантастики ость знаменательные переклички,
В романах Кафки часто повторяется одна и та же ситуация, на
что у Гоголя фантастика ушла в стиль. Она оставила поминающая гоголевскую дорожную путаницу и неразбериху.
поле прямой или завуалированной фантастики и Карл, главный персонаж романа «Америка», заблудился на ко
образовала разветвленную систему описанных выше рабле, который доставил его в Новый Свет; потом он не может
найти выхода в загородном доме, потом вместе с Терезой беспо
стилистических форм. Быть может, сочетание этих форм с мощно блуждают по коридорам отеля «Оксиденталь». «Расположе
психологически мотивированным, «правильным», ние коридоров в этих домах диктовалось хитрыми планами наи
нефантастическим ходом действия составляет одно из лучшего использования помещения, но совершенно не считалось
притягательных и таинственных свойств гоголевского с соображениями легкого ориентирования; как часто они прохо
дили, вероятно, по одним и тем же коридорам». Повторяемость
творчества. «ситуации лабиринта» (поданной вне участия чьей-либо злой, по
тусторонней воли) проявляет черты «нефантастической фанта-
1 стпки».
Скотт Вальтер. Собр. соч. в 20-ти томах, т. 20, М. — Л.,
Художественная литература, 1965, с. 603. 5 Ю. Мани 129
2
Т а м ж е, с. 609—610.
128
Глава четвертая Фурье, должна удовлетворить все категории страстей,
приведя их в гармоническое равновесие.
ИЕРАРХИЯ ДУХОВНЫХ И ФИЗИЧЕСКИХ Какова же иерархия духовных и физических
СПОСОБНОСТЕЙ способностей в гоголевской картине мира? Прежде чем
отвечать на этот вопрос, условимся в главном. Соотношение
Перейдем теперь к проблеме, обозначенной названием физического (телесного) и интеллектуально-духовного
етой главы. После оппозиции «реальное и интересует нас не с точки зрения теоретических
фантастическое» это будет еще одной ступенью взглядов и мировоззрения Гоголя (это специальная задача,
исследования поэтики Гоголя. требующая — если она реальна — другой работы), а как
Во все времена существовало определенное соотношение внутри художественной структуры
представление о соотношении духовных и физических произведения, как существенные моменты его
способностей человека. В европейском идеологическом, организации и оформления,— иначе говоря, как
культурном и художественном мышлении духовное и художественная оппозиция.
интеллектуальное обычно ставилось выше физического и
телесного. Разумеется, это самая общая и схематичная
формула, не учитывающая сложное развитие
представлений с античных времен. Но полное I. ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ ИЕРАРХИЯ
исследование проблемы в данном случае невозможно, да
и излишне. Нам важно указать лишь на главную В «Тарасе Бульбе» есть сцена, ключевая не только
тенденцию, притом тенденцию преимущественно нового для этого произведения, но и для ряда других ранних
времени. гоголевских вещей: большинства повестей из «Вечеров»,
В XVIII веке эта тенденция воплотилась в таком а также для «Вия».
ярком феномене, как физиогномика швейцарского Это — первая сцена: встреча Тараса с сыновьями. «Ну,
писателя И.-К. Лафатера — учение о связи между духовно давай на кулаки!» — говорил Бульба, засучив рукава:
нравственным обликом человека и строением его черепа посмотрю я, что за человек ты в кулаке!» И отец с сыном,
и лица '. По Лафатеру, интеллектуальная жизнь вместо приветствия после давней отлучки, начали садить
запечатлевается на очертаниях черепа и лба; моральная и друг другу тумаки и в бока, и в поясницу, и в грудь...»
чувственная — в строении лицевых мускулов, носа и щек; Для Тараса Бульбы и Остапа физическая сила и
животная — в складе рта и линии подбородка. способность к поединку — достоинство первостепенное.
Человеческое лицо — это олицетворенная иерархия: три его Оно определяет нечто существенное в человеке («...что за
«этажа» последовательно передают восхождение от низших человек ты в кулаке!»). Запомним этот пассаж о кулаке
способностей к высшим. для будущих наших наблюдений...
В XIX веке, во времена Гоголя, та же тенденция После поединка Тарас обратился к сыновьям с
повлияла на теорию страстей III. Фурье. Страсти поучением: «Это всё дрянь, чем набивают головы ваши;
делятся на три категории: чувственные, связанные с и академия, и все те книжки, буквари, и философия, всё
органами чувств; аффективные, устанавливающие это ка зна що, я плевать на всё это!..» Здесь Бульба
человеческие отношения (например, страсть к дружбе), и пригнал в строку такое слово, которое даже не
направляющие страсти, стремящиеся к удовлетворению употребляется в печати. «А вот, лучше, я вас на той же
духовных потребностей (страсть к соревнованию, к неделе отправлю на Запорожье. Вот где наука так
разнообразию и к творчеству). Перед нами вновь наука! Там вам школа; там только наберетесь разуму».
восхождение от простейшего (физического) к сложному Бульба, вероятно, имел основания презирать
(интеллектуальному и духовному). Идеальная схоластическое учение своего сурового века, однако не
общественная формация, по заметно, чтобы он предпочитал ему другое, более разумное.
Единственная наука, которую он признает,— война.
Воинская отвага и доблесть выше интеллектуальных
1
Труд Лафатера «Физиогномические фрагменты для занятий и страсти к по·· знанию.
поощрения человеческих знаний и любви» вышел в 1775—1778 131
годах, Русский перевод датируется 1817 годом. 5*
130
Минуту спустя казаки садятся за еду. «Не нужно
пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; выми запивают» '. Физическое, телесное, плотское
тащи нам всего барана, козу давай, меды сорокалетние! соотнесено со стихией героического деяния, борьбы с
Да горелки побольше, не с выдумками горелки, с изюмом врагами, духом отваги и патриотизма. Еще прямее и
и всякими вытребеньками, а чистой, пенной горелки, непосредственнее выражается эта степень духовности в
чтобы играла и шипела, как бешеная». Еда — сценах коллективного танца и пения, о которых
существенное дело, поглощение еды — похвальная говорилось в первой главе.
человеческая способность. Чем съедено больше, тем Помимо героической народной поэзии, на «Тараса
лучше. Обратим внимание на этот пиршественный Бульбу» (и близкие к нему гоголевские произведения),
максимализм, отвергающий всякий изнеженный эстетизм влияли и другие художественные традиции. Прежде всего
и не желающий размениваться на мелочи. Его идеал — те, которые существовали на украинской почве, в так
натуральность и полная мера («тащи нам всего барана...» называемых интерлюдиях. Среди авторов интерлюдий был,
и т. д.). между прочим, один из предков Гоголя, Василий
Еще более похвальна и способность к питью — вновь Танский, по преданию, очень талантливый писатель,
обильному, во всю ширь натуры. Характерно также пользовавшийся у современников славой украинского
желание Бульбы, чтобы горелка «играла и шипела, как Мольера. [(К сожалению, произведения Танского до нас не
бешеная». Образы еды и питья передвигаются из дошли.) Эту художественную традицию уже не назовешь
неодушевленного ряда предметов в одушевленный. героической. Обычный герой интерлюдий —
Перед нами живая, дышащая, трепещущая стихия. Одно «школышк»-семинарист, по-малороссийски «дяк», или,
живое поглощает и усваивает другое. как шутливо именовали его авторы сатир, «пиворез».
За столом звучит похвала всему съедаемому и «Отбившись от школы за великовозрастием, он
выпиваемому. «Ну, подставляй свою чарку; что, хороша увлекается предметами, чуждыми строго духовной
горелка! А как по-латыни горелка? То-то, сынку, дурни науке: ухаживает и за торговками, и за паннами,
были латынцы: они и не знали, есть ли на свете пьянствует и для добычи средств к существованию поет
горелка» '. Запомним для будущих выводов эту канты и псалмы под окнами, пускается на рискованные
снисходительно-добродушную насмешку над аферы. Он не прочь порою подшутить над неписьменным
иноплеменниками, не понимающими истинного смысла крестьянином, проделывая над ним неблаговидные шутки:
еды и питья. объявив себя живописцем и взявшись написать портрет,
Все это говорит о том, какое место приобретает в он вымазывает простака сажей» 2 . К этой традиции
сознании персонажей физическое и телесное начало. исследователь относит Халяву и Хому Брута из «Вия»,
Конечно, не следует абсолютизировать это Андрия с «его похождениями в Киеве с дочерью
соотношение. Сложность в том, что физическое и воеводы». Последний npmiep, однако (как мы потом
телесное начало не изолировано, но указывает на нечто увидим), выбран не совсем точно...
более высокое; иначе говоря, с ним связана духовность Между тем с типом «дяка» связано такое соотношение
ранней, «героической» эпохи народной жизни. Под человеческих способностей, при которых физическое и
влиянием произведений русского фольклора, в частности, телесное ставится выше духовного. Но это соотношение
«Древних российских стихотворений, собранных Киршею тоже непростое: отвращение «дяка» к школе, страсть к
Даниловым», Белинский писал в одной из статей (1841): рискованным предприятиям и шалостям выдают человека
«Героизм есть первый момент пробуждающегося решительного, пренебрегающего сложившимися нормами
народного сознания жизни, а дикая животная сила, сила отношений с властями, со старшими, с родными и т. д,
железного кулака и чугунного черепа, есть первый (ср. проделки парубков в «Ночи перед Рождеством» и в
момент народного сознания героизма. Оттого у всех «Майской ночи...»). Перед нами явное отчуждение от
народов богатыри целых быков съедают, баранами
закусывают, а бочками сороко- 1
Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. V, с. 398.
2
П е р е т ц В. Гоголь и малорусская литературная
1
Мы приводим текст второй редакции «Тараса Бульбы», имея традиция. — В кн.: Н. В. Гоголь. Речи, посвященные его памяти...
в виду то обстоятельство, что все отмеченные сцены содержатся СПб., 1902, с. 50—51.
уже в редакции «Арабесок».
133
132
общепринятого, обычного, от официальной морали и иде« свете; пожалуй, и за панской стол, хоть сейчас, готовы
ологии. сесть), обчистивши хорошенько, проткнул каждый
Мы говорили о том, как осуществлялась отмеченная пальцем дырочку, выпил из нее кисель, стал резать по
иерархия в «Тарасе Бульбе». Добавим несколько кусочкам и класть в рот» («Заколдованное место»). Уже в
примеров из других ранних гоголевских произведений. этой сцене такая обстоятельность, такое заботливое
Прежде всего о сочувственном изображении питья, фиксирование каждой детали операции, как будто
пьянства. Уже указывалось, что парубок Голопупенко в совершается действие исключительной важности.
«Сорочинской ярмарке», лихо пьющий горелку, имеет своим Запомним эту установку для будущих размышлений. Но
прототипом Энея, который «сывуху так мов брагу хлыще!» подчеркнем также, что эта сцена дана еще отнюдь не
(соответствующая цитата из «Энеиды» Котляревского негативно, скорее сочувственно — сочувственно к
предпослана III главе в качестве эпиграфа) '. Для Черевика бывалому, знающему что к чему народу.
это достоинство, признак настоящего парубка («А как Западногерманский исследователь Вольфганг Казак,
сивуху важно дует... Чорт меня возьми вместе с тобою, посвятивший еде гоголевских героев специальный раздел
если я видел на веку своем, чтобы парубок духом вытянул монографии, говорит, что писателя интересует физическое
полкварты, не поморщившись» ). Для Хиври это восприятие еды, но не тот общественный контакт,
порок 1(«пьяница да бродяга»). А вот комическая который устанавливается совместным пиршеством '. Это
модификация того же мотива: черт, выгнанный из пекла, неточно: еда в ранних произведениях Гоголя — часто акт
по версии кума, запил, «стал... такой гуляка, какого не единения; поэтому он любит описание коллективной еды,
сыщешь между парубками». Дескать, и он, черт, туда общего пиршества. Такова Сечь: «Это было какое-то
же — в мире, где «все силится перенимать и беспрерывное пиршество, бал, начавшийся шумно и
передразнивать один другого» («Ночь перед потерявший конец свой».
Рождеством»). Разберем одно место из «Вия» — снова о Хоме Бруте«
Страсть к питью другого персонажа, Хомы Брута, «Он всегда имел обыкновение упрятать на ночь полпудо-
вызвала реплику Белинского: «О несравненный dominus вую краюху хлеба и фунта четыре сала и чувствовал на
Хома! как ты велик в своем стоистическом равнодушии этот раз в желудке своем какое-то несносное
ко всему земному, кроме горелки!.. Пусть судит всякий одиночество». В черновике фраза оканчивалась так: «...и
как хочет, а по мне так философ Хома стоит философа потому чувствовал, что в желудке и пусто и прескверно».
Сковороды!» 2 Противопоставление гоголевского персонажа Правка обнаруживает авторскую установку, которая, в свою
Сковороде полно смысла. О Сковороде много писалось в очередь, является источником тонкого комизма. Комизм
то время в «Телескопе» — журнале, где сотрудничал коренится не в том, что физическое состояние — голод —
<Белинский. Это был любимый мыслитель Надеждина, определено как психологическое настроение (это и
подчеркивавшего в нем, в частности, черты мудрой словечко «прескверно» из черновой редакции
терпимости и верноподданности. «Русь ли ты? Будь передавало), а в том, что в психологическом настроении
им: верь православно, служи царице правно, люби братию взят неожиданный признак: одиночество, то есть связь с
нравно...»3 Такому типу философа Белинский людьми, отсутствие этой связи. Создается замечательный
противопоставлял «философа по духу», Хому Брута, с эффект, когда физическое ощущение голода передается с
чертами «дяка» и «пивореза». помощью общественно-психологического переживания.
Достаточно опустить в этой фразе слово «в желудке»,
Теперь — описание еды, процесса еды. «После чтобы исчез весь комизм («и почувствовал на этот раз
полдника стал дед потчевать гостей дынями. Вот каждый, какое-то несносное одиночество»).
взявши по дыне, обчистил ее чистенько ножиком (калачи
все были тертые, мыкали немало, знали уже, как едят Между тем едва ли этот комизм хоть в малой мере
в снижает гоголевский персонаж. Скорее, наоборот, «утеп*
ляет», так как вновь обнаруживает нечто существенно
1
См.: Петров Н. Очерки по истории украинской литера 1
Kasack Wolfgang. Die Technik der Personendarstellung beï
туры XIX столетия, т. 4. Киев, с. 199. Kikolaj Vasilevic Gogol. Wiesbaden, 1957, S. 58.
2
Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. I, с. 304.
3
См.: Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. 135
М., Художественная литература, 1972, с. 444.
134
важное и даже общественно значительное в простейшем Брут, легко утешающийся ласками «молодой вдовы'»'··
отправлении жизненной потребности. Впрочем, надо И как в традиции поведения «дяка» в целом, так и в
подчеркнуть, что позитивное отношение к последнему (а легком отношении к любви должен быть отмечен момент
также к персонажу в целом) создается не одним только отчуждения от принятых моральных норм: это был
разобранным местом, взятым изолированно, не только его вызов как аскетизму и воздержанию, так и распутству,
стилистической окраской, но всем контекстом повести« прикрываемому личиной ханжества.
В дальнейшем мы будем встречать стилистически почти Таковы некоторые аспекты передвижения по шкале
аналогичные пассажи о еде, имеющие, однако, иную человеческих способностей. Мы видели, что передвижение
(негативную) окраску. это не свободно от известной амбивалентности, так как
К образам еды, питья можно прибавить образы других физическая сила, культ телесного и естественного
физических движений и потребностей. Например, граничили или с воинской отвагой, законом боевого
описание храпа. Дед, вернувшись домой, лег и «захрапел товарищества, или же с вызовом господствующей
так, что воробьи, которые забрались было на баштан, этической традиции, то есть в конечном счете
поподы-мались с перепугу на воздух» («Заколдованное оборачивались моментами духовными.
место»). Чумаки «храпели как коты» («Дропавшая В то же время амбивалентность имеет свои чисто
грамота»)« «...Где пошатнулась с хмеля козацкая гоголевские ограничения и свою, как мы потом увидим,
голова, там и лежит и храпит на весь Киев» («Страшная сложность.
месть»). Ограничения можно распознать уже в самом
Храп — выражение силы, проявление натуры, почти предметном и стилистическом строе гоголевских образов
животной (отсюда сравнение с животными) ; храп еды, питья и т. д. В ренессансной традиции подобные
фиксируется повествователем почти с такой же образы соседствуют с образами высших человеческих
тщательностью, как и еда. И в то же время — совсем способностей, развиваются параллельно. Через всего
неожиданная грань! — храп выражает, что ли, общность «Гаргантюа и Пантагрюэля» «проходит раблезианский
совместной простейшей жизни; отсюда сцены «массового параллелизм «вина» и «знания». Посещая новый город,
храпа», тра-вестирующие единение совместного пиршества. герои Рабле первым делом интересуются, «какие тут есть
В «Тарасе Бульбе» сцена массового храпа и в самом деле ученые и какое тут пьют вино». Сам автор «выпивая творит,
замыкает совместное пиршество: Тарас «вскоре захрапел; и творя выпивает». Голова Пантагрюэля названа «кувшином
за ним последовал весь двор. Все, что ни лежало в разных
его углах, захрапело и запело...» для вина», а книга пантагрюэльской мудрости «бочкой» '.
Отметил! также снижение мотива любви, принимающее «Вино» и «знание» соотнесены и символически (вино —
различные формы. символ знания) и непосредственно-житейски: особенно
С одной стороны, это откровенное презрение к «неж- показателен для последнего мотив творчества,
бе» у Тараса Бульбы, ставившего выше любви сопровождаемого питьем. Подобный параллелизм для
героическое дело, воинскую суровость и Гоголя не характерен. Соответствием, так сказать
самоотверженность. Комическую модификацию этой коррелятом, к «вину» выступает только одна «наука» —
формы мы найдем, скажем, у винокура из «Майской ратного подвига (ср. в «Тарасе Бульбе»: отец мечтает
ночи...», отвечающего на вопрос, как он будет жить без посмотреть на подвиги сыновей в «ратной пауке и
жены: «А для чего она мне? Другое дело, если бы что бражничестве, которое почитал тоже одним из главных
доброе было». (Соответственно отношение к этой черте — достоинств рыцаря»), что, конечно, тоже содержит
более сложное, чем в «Тарасо Бульбе», ироническое,— моменты духовных движений, но, увы, не ренессансной
вновь создается контекстом: винокур отнюдь не казак- широты и многозначности.
богатырь бульбовских времен; это «низенькой, толстенькой Однако это еще не все. Рассматривая гоголевские
человечек», с пристрастием к мелким удовольствиям.) образы еды, питья и т. д., мы не должны забывать
С другой стороны — это выдвижение на первый план результаты, полученные в предыдущих главах. А это
чувственного момента, легкое отношение к любви в духе значит,
любовных проделок «дяка» или «пивореза». Таков Хома
1
136 Пинский Л. Реализм эпохи Возрождения. М.,
Гослитиздат, 1961, с. 121.
137
важное и даже общественно значительное в простейшем Брут, легко утешающийся ласками «молодой вдовы»".,'
отправлении жизненной потребности. Впрочем, надо И как в традиции поведения «дяка» в целом, так и в
подчеркнуть, что позитивное отношение к последнему (а легком отношении к любви должен быть отмечен момент
так« же к персонажу в целом) создается не одним только отчуждения от принятых моральных норм: это был
разобранным местом, взятым изолированно, не только его вызов как аскетизму и воздержанию, так и распутству,
стилистической окраской, но всем контекстом повести, прикрываемому личиной ханжества.
В дальнейшем мы будем встречать стилистически почти Таковы некоторые аспекты передвижения по шкале
аналогичные пассажи о еде, имеющие, однако, иную человеческих способностей. Мы видели, что передвижение
(негативную) окраску. это не свободно от известной амбивалентности, так как
К образам еды, питья можно прибавить образы других физическая сила, культ телесного и естественного
физических движений и потребностей. Например, граничили или с воинской отвагой, законом боевого
описание храпа. Дед, вернувшись домой, лег и «захрапел товарищества, или же с вызовом господствующей
так, что воробьи, которые забрались было на баштан, этической традиции, то есть в конечном счете
поподы-мались с перепугу на воздух» («Заколдованное оборачивались моментами духовными.
место»). Чумаки «храпели как коты» («Дропавшая В то же время амбивалентность имеет свои чисто
грамота») 4 «...Где пошатнулась с хмеля козацкая голова, гоголевские ограничения и свою, как мы потом увидим,
там и лежит и храпит на весь Киев» («Страшная месть»). сложность.
Храп — выражение силы, проявление натуры, почти Ограничения можно распознать уже в самом
животной (отсюда сравнение с животными) ; храп предметном и стилистическом строе гоголевских образов
фиксируется повествователем почти с такой же еды, питья и т. д. В ренессансной традиции подобные
тщательностью, как и еда. И в то же время — совсем образы соседствуют с образами высших человеческих
неожиданная грань! — храп выражает, что ли, общность способностей, развиваются параллельно. Через всего
совместной простейшей жизни; отсюда сцены «массового «Гаргантюа и Пантагрюэля» «проходит раблезианский
храпа», тра-вестирующие единение совместного пиршества. параллелизм «вина» и «знания». Посещая новый город,
В «Тарасе Бульбе» сцена массового храпа и в самом деле герои Рабле первым делом интересуются, «какие тут есть
замыкает совместное пиршество: Тарас «вскоре захрапел; и ученые и какое тут пьют вино». Сам автор «выпивая творит,
за ним последовал весь двор. Все, что ни лежало в разных творя выпивает». Голова Пантагрюэля названа «кувшином
его углах, захрапело и запело...» для вина», а книга пантагрюэльской мудрости «бочкой»
Отметим также снижение мотива любви, принимающее
различные формы. '. «Вино» и «знание» соотнесены и символически (вино —
С одной стороны, это откровенное презрение к «неж- символ знания) и непосредственно-житейски: особенно
бе» у Тараса Бульбы, ставившего выше любви показателен для последнего мотив творчества,
героическое дело, воинскую суровость и сопровождаемого питьем. Подобный параллелизм для
самоотверженность. Комическую модификацию этой Гоголя не характерен. Соответствием, так сказать
формы мы найдем, скажем, у винокура из «Майской коррелятом, к «вину» выступает только одна «наука» —
ночи...», отвечающего на вопрос, как он будет жить без ратного подвига (ср. в «Тарасе Бульбе»: отец мечтает
жены: «А для чего она мне? Другое дело, если бы что посмотреть на подвиги сыновей в «ратной науке и
доброе было». (Соответственно отношение к этой черте — бражничестве, которое почитал тоже одним из главных
более сложное, чем в «Тарасе Бульбе», ироническое,— достоинств рыцаря»), что, конечно, тоже содержит
вновь создается контекстом: винокур отнюдь не казак- моменты духовных движений, но, увы, не ренессансной
богатырь бульбовских времен; это «низенькой, толстенькой широты и многозначности.
человечек», с пристрастием к мелким удовольствиям.) Однако это еще не все. Рассматривая гоголевские
С другой стороны — это выдвижение на первый план образы еды, питья и т. д., мы не должны забывать
чувственного момента, легкое отношение к любви в духе результаты, полученные в предыдущих главах. А это
t-TY ητηηποττηκ йгтсткял тттги ЛТТЪТПППАЯЯЙ Тякпк Хгшп значит,
1
Пинский Л. Реализм эпохи Возрождения. М., Гослитиз-
4С\СЛ ~ ЛЪ1 г π τ
что упомянутые образы развиваются в сложной среде, вицы, и жаркая слеза склонившейся над ним полубогини
отмеченной изменением амбивалентности, вторжением канула на его пылающие щеки».
прямой или завуалированной (неявной) фантастики и т. д. Очарованному Алкиноей юноше Телеклесу
И произведения, о которых мы только что говорили —· соответствует Вакула ', совсем, как он говорит,
«Сорочинская ярмарка», «Вий», «Заколдованное место», одуревший «через эту глупую любовь» к Оксане. Тонкий
«Страшная месть» — все, кроме «Тараса Бульбы»,— и лукавый народный колорит этой реплики не закрывает
представляют собой обширное поле действия этих сил. самого главного — всепоглощающей, всеподчиняющей
Первозданная энергия естественного, натурального бытия, силы любовного переживания Вакулы. «Я ее так люблю,
простейших человеческих движений закипает, хочет как ни один человек на свете не любил и не будет
подняться, развернуться — но неожиданно сникает под никогда любить... Что мне до матери? ты у меня мать и
действием какой-то враждебно-непонятной силы, отец и всё, что ни есть дорогого на свете. Если б меня
призвал царь и сказал: кузнец Вакула, проси у меня всего,
II. СЛУЧАИ ОСТРОГО КОНТРАСТА что ни есть лучшего в моем царстве... Не хочу, сказал
бы я царю, ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни
Вместе с тем уже в ранних произведениях Гоголя всего твоего царства. Дай мне лучше мою Оксану!» В
наметились такие образы высших человеческих движений последних словах предвещается путешествие Вакулы,
(прежде всего любви), которые резко контрастируют с воспользовавшегося сказочной счастливой удачей
только что отмеченной иерархией, то есть преобладанием (встречей с царицей) только для одного — исполнения
физического и телесного над духовным и каприза возлюбленной.
интеллектуальным. Назовем эти примеры случаями Любовное переживание неизбывно и не отменимо.
острого контраста. Возлюбленная вмещает в себя весь мир (в народно-
Их предвестием служит небольшое произведение сказочных категориях — все «царство»). От лирического
«Женщина», кстати, первая гоголевская вещь, состояния, воплощенного, скажем, в пушкинском «Я вас
подписанная его именем («Литературная газета» за 1831 г., любил...», гоголевское лирическое состояние отлично но
№ 4). Красавица — воплощение божественного начала, столько степенью чувства, сколько его абсолютно-
напоминание о небесной родине человеческой души. «И императивным характером. В первом случае (пушкинском)
когда душа потонет в эфирном лоне души женщины, мы видим человека, молча, с достоинством, с мукой в сердце
когда отыщет в ней своего отца —· вечного бога, своих отошедшего в сторону. Во втором (гоголевском) — этого
братьев — дотоле невыразимые землею чувства и представить невозможно. Для Вакулы, как потом для
явления — что тогда с нею? Тогда она повторяет в себе Андрия или Пискарева, не любить и не быть любимым —
прежние звуки, прежнюю райскую в груди бога жизнь, значит не жить. Для них немыслимо отречение от любви
развивая ее до бесконечности...» Слова Платона из (как немыслимо было бы отречение от божества)—
гоголевского произведения соответствуют высказыванию возможно лишь самоотречение и самопожертвование.
Сократа в «Федре» Платона: человек, чья душа Возлюбленной они готовы принести любую жертву — и всю
сопутствовала богу, видит в красоте напоминание о былом жизнь, и все «царство».
времени; он смотрит на земное воплощение «красоты Отметим также характер передачи подобного
как на бога, и если бы он не боялся прослыть совсем переживания. «Как вкопанный стоял кузнец на одном
исступленным, то стал бы совершать жертвоприношения месте, «Нет, не могу; нет сил больше...» — произнес он
своему любимцу, словно изваянию или богу. Когда же наконец, «Но, боже ты мой, отчего она так чертовски
тот взглянет на него, он сразу меняется, и, как в хороша? Ее взгляд, и речи, и всё, ну вот так и жжет, так и
лихорадке, его бросает в пот и в необычный жар» '. жжет...» 1 Это высшая интенсивность чувства, граничащая
Именно так поступил гоголевский Телеклес, которому уже с бесчувствием («Как вкопанный стоял кузнец на
явилась Алкиноя: «В изумлении, в благоговении одном месте»). Но о гоголевских сценах окаменения,
повергнулся юноша к ногам гордой краса- застывания
1
Платон. Избранные диалоги, М., Художественная литера- 1
Соответствие отмечено еще В. Шенроком. См.: Шен*
sypa, 1965, с, 216, рок В. И. Материалы для биографии Гоголя, т, 1, М., 1892, с. 278<
138 139
«на одном месте» мы еще будем говор ить щей иерархии. Таким образом они предвещают то соот«
ношение «физических» и «духовных» моментов, которое
специально '. возобладает в гоголевском творчестве позднее.
И подобное изображение развивается в гоголевском
творчестве рядом с традицией легкого, в духе «дяка» или
«пивореза», чувственного отношения к любви! III. НОВАЯ ИЕРАРХИЯ
Особенно интересны случаи, когда противоположные
тенденции совмещаются в одном произведении. В Обратимся к новой иерархии. Ее суть в том, что ду-<
«Тарасе Бульбе», с памятным нам презрением главного ховное и интеллектуальное берет верх над телесным и
персонажа к «нежбе» — в порядке острого контраста — физическим. Разумеется, берет верх как идеальная
развивается совсем иное чувство Андрия. Поэтому-то мы система ценностей, как должное, но не как реальное и
и заметили, что попытка одного из исследователей (В. Пе- существующее. В смысле реального и существующего
ретца) подключить Андрия к традиции интерлюдий, господствует противоположное соотношение, однако
воплощенной типом «дяка» и «пивореза», оно подается так, что мы ощущаем его неоправданность и
необоснованна. «недолжность». Новая иерархия проявляется прежде
Андрий «поднял глаза и увидел стоявшую у окна всего в том, что возникает и находит широкое
красавицу, какой еще не видывал отроду... Он оторопел. Он распространение особая группа образов — так сказать,
глядел на нее, совсем потерявшись...» Внешняя обрисовка группа образов, означающих духовную деятельность.
подобного состояния (оторопь, почти окаменение) Следует подчеркнуть, во-первых, уже сам факт наличия
соответствует внутреннему составу чувства, доходящему до этих образов —<. и вот почему. Прежняя иерархия, как
рыцарского преклонения перед возлюбленной, до правило, не нуждалась в подобных образах, так как
готовности послужить и пожертвовать ей всем, чем связанной с ним сфере человеческой деятельности
только можно. Мироощущение сурового героического века, заведомо отводилась второстепенная роль (вспомним
правда товарищества, сталкиваются с Тараса Бульбу: «Это всё дрянь, чем набивают головы
индивидуализирующимся, углубляющимся в самом себе ваши; и академия, и все те книжки, буквари и
личным чувством. «Андрий... полюбил девушку из философия...»). Исключения составляли случаи острого
враждебного племени, которой он не мог отдаться, не контраста (см. выше об отношении к живописи Вакулы).
изменив отечеству: вот столкновение (коллизия), вот Следовательно, уже само существование развитой системы
сшибка между влечением сердца π нравственным подобных образов может служить признаком изменения
долгом...» 2 — писал Белинский о трагедии Андрия. иерархии.
Случаи острого контраста вносят дополнительные Но это еще не все. В прежней иерархии образы с
диссонансы в гоголевскую шкалу. С одной стороны, если позитивным значением — а это были образы низших
прибегать к схематизированной формуле, телесное и человеческих движений: еды, питья и т. д.—
физическое ставится выше духовного и развивались так, что они означали одно и то же и для
интеллектуального. Но с другой — свободное и персонажей, и объективно для произведения в целом.
предпочтительное развитие естественного, природного, Скажем, удаль и широта пиршества оставалась всегда
«физического» не только ограничивается действием непреложной и не подвергалась переосмыслению. В новой
внеположеыных этой иерархии сил (см. материалы и иерархии реальное протекание духовной деятельности
выводы предшествующих глав), но и знает «отступления персонажа неадекватно ее должному характеру. Иначе
от правила», перебои. Эти перебои создаются прежде всего говоря, отмеченные образы всегда двойственны, всегда
случаями такого романтизированного, в высшей степени строятся на просматриваемом противоречии: реального и
духовного переживания любви, которые находятся в должного. В чем конкретно состоит противоречие, будет
обратном отношении к господствую- показано ниже, когда мы разберем более или менее
подробно (хотя отнюдь не исчерпывающе) названную
1
группу образов.
Высокое переживание любви дополняется в Вакуле другой Прежде всего, часто возникают образы, характеризую*
высокой способностью — к восприятию произведений искусства
(реакция Вакулы на изображение Мадонны с младенцем). щие отношение персонажей к искусствам и наукам,
2
Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. III, с. 444.
141
140
В описании класса людей, «к которому принадлежал Довольно часто описывается у Гоголя отношение пер~
Пирогов»: «Они любят потолковать об литературе; хвалят сонажей к картинам. «Стены комнат убраны были не-«
Булгарина, Пушкина и Греча и говорят с презрением и сколькими картинами и картинками... Я уверен, что сами
остроумными колкостями об А. А. Орлове. Они не хозяева давно позабыли их содержание, и если бы неко-<
пропускают ни одной публичной лекции, будь она о торые из них были унесены, то они бы, верно, этого не
бухгалтерии или даже о лесоводстве. В театре, какая заметили... Вокруг окон и над дверями находилось мно-
бы ни была пиеса, вы всегда найдете одного из них, жество небольших картинок, которых как-то привыкаешь
выключая разве если уже играются какие-нибудь почитать за пятна на стене и потому их вовсе не pac-i
«Филатки», которыми очень оскорбляется их разборчивый сматриваешь» («Старосветские помещики»). Образ
вкус». Со стороны персонажей отношение к литературе и строится на заведомом противоречии: картины ведь
искусству характеризуется, во-первых, неоправданным вывешиваются для рассматривания, между тем они
смешением и неразличением ценностей (что Пушкин, что функционируют здесь вне своих изобразительных
Булгарин с Гречем — все для Пироговых едино; в театре достоинств, вне своего содержания вообще — лишь одним
же они также бывают на любой пьесе). Вместе с тем их фактом присутствия. Очевидно, аналогична функция
всеядность знает предел, знает нижнюю границу (в картин в доме Коробочки, Плюшкина и других
литературе— это А. Орлов, в театре — водевили о персонажей. В характеристике Ноздрева картины
Филатке), говорящую, однако, не столько о разборчивости, фигурируют в ряду всякого рода предметов, которые он
сколько о желании соблюсти «приличие», иерархию бестолково накупал на ярмарке («...накупал кучу всего,
(характерно в обоих случаях негодующее отношение что прежде попадалось ему на глаза...»).
персонажей к тому, гчто заслуживает юмористического Подробно описано рассматривание картин на Щуки-
подхода). Отношение к искусствам «формализуется» в том ном дворе («Портрет»). «Всякий восхищается по-своему:
смысле, что эти искусства утрачивают свою эстетическую мужики обыкновенно тыкают пальцами; кавалеры
функцию, становятся средством приложения личных, рассматривают серьезно; лакеи — мальчики и мальчишки-
«амбициозных» устремлений. Эта «формализация» еще мастеровые — смеются и дразнят друг друга
нагляднее в посещении любой лекции, хотя бы она была о нарисованными карикатурами; старые лакеи во фризовых
лесоводстве: имеет значение не содержание, но сам шинелях смотрят потому только, чтобы где-нибудь позевать;
момент присутствия. а торговки, молодые русские бабы, спешат по инстинкту,
Наконец, венец всей этой маленькой характеристики чтобы послушать, о чем калякает народ, и посмотреть,
класса Пироговых: «...они достигают наконец до того, на что он смотрит». Картина служит или знаком уже
что женятся на купеческой дочери, умеющей играть на известного, причем в окарикатуренной, «смешной»
фортепиано, с сотнею тысяч, или около того, наличных форме (то есть определенная, хотя и очень низкая
и кучею брадатой родни». Способность к искусству эстетическая реакция), или поводом для общения, обмена
оказывается в ряду других статей вроде суммы слухами, для простого времяпрепровождения. В обоих
приданого, по которым оценивается достоинство невесты. случаях нивелируется — полностью или в значительной
Переходя к поручику Пирогову, повествователь мере — эстетическая функция искусства. Единственная как
замечает, что, помимо родовых особенностей, он «имел будто противоречащая деталь («кавалеры рассматривают
множество талантов, собственно ему принадлежавших. Он серьезно») дана с характерно-гоголевским умолчанием того,
превосходно декламировал стихи из «Димитрия Донского» что же скрывается за этой «серьезностью».
и «Горе от ума», имел особенное искусство пускать из
трубки дым кольцами так удачно, что вдруг мог Эстетическая реакция в низшем, тривиальном ее
нанизать их около десяти одно на другое». Вновь выражении — предмет, к которому писатель возвращался
неразличение ценностей (с одной стороны, Грибоедов, с все снова и снова. Изображенное в таком случае
другой — В. Озеров, ощущавшийся в 30-е годы уже как воспринимается персонажами как эквивалент жизни, как
безнадежная архаика), вновь низведение способности к ее заменитель; поэтому оно должно быть или нарочито
искусству в ряд обыкновенного фокусничества. окарикатуренным (для выражения негативных эмоций),
или, наоборот, возвышенным, приличным, услаждающим
143
душу, как того требует, например, домовладелец в степень любви чиновников к чтению есть полное отсут-»
«Портрете»: картины должны быть «с благородным ствие этой любви.
содержанием, чтобы можно было на стену повесить, хоть Наконец, еще одно место из «Ивана Федоровича
какой-нибудь генерал со звездой или князя Кутузова Шпоньки...». «Читали ли вы», спросил Иван Иванович...
портрет» '. Утилитаризм нивелирует художественный «книгу: Путешествие Коробейникова ко святым местам?..»
смысл картины до такой степени, что готов ее механически ;«Иван Федорович, услышавши, что дело идет о книге,
разъять, переформировать в соответствии с правилами прилежно начал набирать себе соусу». Перед нами род
благопристойности и приличия. На этом построен острый уклонения; от вопроса о книге персонаж ретируется, как
комизм реплики квартального в «Портрете», от смертельной опасности.
посоветовавшего перенести тень на картине «куда- Мы видим, морально-ценностный смысл образов
нибудь в другое место... а под носом слишком видное создается не только установкой произведения в целом
место». (что само по себе важно), но и способом их организации.
Теперь рассмотрим несколько образов, Уже по одному характеру подачи этих образов можно
ощутить контраст действительного и должного. В
характеризующих отношение к книгам, к чтению. «Книг действительности духовные движения нивелируются, и это
он, вообще сказать, не любил читать; а если заглядывал прямо противоположно тому, чего требует идеальная
иногда в гадательную книгу, так это потому, что любил шкала человече« ских ценностей.
встречать там знакомое, читанное уже несколько раз» Говоря конкретно, в организацию образа вводятся
(«Иван Федорович Шпонька и его тетушка»). Чтение, как моменты логического абсурда (вывешивание картин ради
известно, существует для узнавания неизвестного, в том самого эффекта присутствия, чтение ради узнавания
числе и чтение повторное. Здесь же приносит известного и т. д.), формализации эстетической реакции и т.
удовлетворение узнавание знакомого, то есть действие д. Другими словами, образы, которые объективно означают
совершается с заведомо обессмысленной целью. высокую духовную деятельность, как бы
От чтения Шпоньки идет нить к Петрушке в обескровливаются противоположной тенденцией — к
«Мертвых душах», которому «нравилось не то, о чем низшим формам духовной деятельности и, далее, к
читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, бездуховному, механическому, абсурдному и т. д.
процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит Подтвердим этот вывод разбором еще одной-двух
какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и излюбленных Гоголем групп образов.
значит». В основе «образов чтения» тот же логический «Ивану Федоровичу очень понравилось это лобызание,
абсурд, что и в отношении персонажей к картинам. потому что губы его приняли большие щеки незнакомца
Чтение Манилова характеризуется результатом: за мягкие подушки». «После сих слов губы Ивана
«Книжка, заложенная на 14 странице, которую он Федоровича встретили те же самые знакомые подушки»
постоянно читал уже два года». Эффект тут в («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»).
своеобразном движении на месте. Комический эффект тут в мгновенном наплыве деталей
Чиновники «были, более или менее, люди бытового плана: тем самым поцелуй как духовное (или
просвещенные: кто читал Карамзина, кто «Московские эротическое) переводится в разряд почти физиологического
ведомости», кто даже и совсем ничего не читал» отправления («встретили... подушки» — как при отходе ко
(«Мертвые души» ). сну).
«Даже» в речи повествователя (наивной или Пассаж о поцелуе в «Невском проспекте»: Шиллер
издевательской) передает тот оттенок мысли, что «положил целовать жену свою в сутки не более двух
высшая раз, а чтобы как-нибудь не поцеловать лишний раз, он
никогда не клал перцу более одной ложечки в свой суп».
1
В статье «Несколько слов о Пушкине» Гоголь упоминает То, что должно быть непроизвольно-естественно,
о сходных требованиях, слышанных им в детстве. Один из подвержено расчету, почти бухгалтерскому (ср. в том же
«знатоков» живописи, взглянув на нарисованное Гоголем «сухое «Невском проспекте» о несовместимости расчета и
дерево», заметил: «Хороший живописец выбирает дерево рослое, вдохновения:
хорошее, на котором бы и листья были свежие, хорошо
растущее, а не сухое».
улыбка «так Hie шла к ее лицу, как.., бухгалтерская поцелуем Маниловых) «безешку» также граничит с
книга поэту»). механической рефлекторностыо '.
От пассажа с Шиллером перейдем к, казалось бы, Отметим еще отношение гоголевских персонажей к
противоположной сценке: поцелуй Маниловых. «...Весьма женщине. В прежней иерархии легкое отношение к
часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из любви означало выдвижение на первый план эротического
каких причин, один оставивши свою трубку, а другая момента, что являлось вызовом официально принятой
работу, если только она держалась на ту пору в руках, шкале ценности. Теперь образ утончается, приобретает
они напечатлевали друг другу такой томный и длинный двойственность, в соответствии с общим гоголевским
поцелуй, что в продолжение его можно было легко различением реального и должного. Говоря конкретно,
выкурить маленькую соломенную сигарку». эротический момент сопровождается теперь
Импульсивность поцелуя естественна, но она меньше всего потребительским, гастрономическим оттенком. «Это он
требует огово-рок. Оговорка («неизвестно из каких называет: попользоваться насчет клубнички»,— говорит
причин») создает комическое впечатление полной Ноздрев о «волоките» Кувшшшикове. Затем — в речи
немотивированности. Комизм еще острее от повествователя: «...оба чиновника были в дураках, и
завершающего сравнения с «ма-ленькой соломенной бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан
сигаркой»: действие вновь переводится в сферу Шамшарев». «Воспользовался» —: глагол того же ряда, что
материального, физического. Эта тенденция, впрочем, и «попользоваться», но совершенный вид еще более
организует всю сценку: можно отметить, например, заостряет значение потребительства (ср. воспользоваться
разнородность признаков: «томный и длинный поцелуй» платком или щеткой).
(не долгий, а именно длинный, то есть имею-* щий Размышления Чичикова о блондинке вводятся
физическую меру протяженности), а также нарочитую ремаркой: «...сказал он, открывши табакерку и понюхавши
повторяемость действий, приобретающей «регулярный», табаку». Потом возникает гастрономическое определение::
почти механический характер. Механичность существует, «...очень лакомый кусочек». Иными словами, на духовном
оказывается, в самой импульсивности и вновь — методом наплыва — даются детали обоняния и
немотивированности. вкуса2 (хотя в целом, как мы еще будем говорить,
Еще два-три примера из «Мертвых душ», отношение Чичикова к любви значительно сложнее).
[Чичиков и Манилов «заключили тут же друг друга В «Невском проспекте» торговец опиума просит
в объятия и минут пять оставались на улице в таком художника нарисовать красавицу. «Чтоб хорошая была
положении. Поцелуи с обеих сторон так были сильны, красавица». «Хорошая» и «красавица» — несочетаемые
что у обоих весь день почти болели передние зубы», понятия (ср. хорошая вещь, хороший товар).
Перед нами тот же комический эффект наплыва на ду- В этой же повести встреча с блондинкою толкает Пи-
Ховное чисто физиологической (да еще аффектированной) рогова на размышления. «Знаем мы вас всех»,— думал
реакции. про себя с самодовольною и самонадеянною улыбкою
«Дамы ухватились за руки, поцеловались... Поцелуй Пирогов, уверенный, что нет красоты, могшей бы ему про«
совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, тивиться». Состояние Пирогова типично для многих
за что были хлопнуты платком...» Поцелуй словно гоголевских персонажей, не знающих ни смущения, ни
находит отзвук и продолжение в звонком собачьем лае. страха перед красотой. В женской красоте для них нет
Вновь перевод духовного, человеческого в более низкую, недоступного, нет неизвестного и нет тайны.
животную сферу. 1
Кроме того, тут, конечно, явственны и ассоциации с нане
Гоголь не преминул воспользоваться сходным образом сением удара (ср. «влепить пощечину»).
и в характерологии Ноздрева. «Позволь, душа, я тебе 2
Такое чередование двух планов было намечено еще в «Со-
влеплю один безе. Уж вы позвольте, ваше рочинской ярмарке», в сцене свидания Хиври и Афанасия Ива
новича: «Однако ж... сердце мое жаждет от вас кушанья послаще
превосходительство, поцеловать мне его. Да, Чичиков, уж всех пампушечек и галушечек», «Вот я уже и не знаю, какого
ты не про-· тивься, одну безешку позволь напечатлеть тебе вам еще кушанья хочется...», «Разумеется, любви вашей, несрав
в бело-i снежную щеку твою!» Готовность Ноздрева ненная Хавронья Никифоровна!» — шопотом произнес попович,
«влепить», «напечатлеть» (кстати, тот же глагол, что в держа в одной руке вареник, а другою обнимая широкий стан ее».
сценке с
В заключение следует сказать, что и в пределах новой
иерархии есть свои случаи острого контраста. Говорим о красавицу, «долго бы стоял он бесчувственно на одном
подлинно высоком протекании духовной деятельности, месте, вперивши бессмысленно очи в даль, позабыв... и
контрастирующем с ее сниженными проявлениями. себя, и службу, и мир, и все, что ни есть в мире».
Таково отношение Чарткова к искусству — в ту ред-i Чичиков (в первом томе) лишь отдаленно, временно, так
кую минуту, когда ему вновь становился внятен голос сказать, намеком может приблизиться к этому состоянию;
прекрасного. «Неподвижно, с отверстым ртом стоял Чарт- прочим персонажам оно вообще незнакомо. Но
ков перед картиною... Весь состав, вся жизнь его была обозначение подобного состояния важно для Гоголя как
разбужена в одно мгновение, как будто молодость своеобразная точка отсчета.
возвратилась к нему, как будто потухшие искры таланта В новой иерархии случаи острого контраста
вспыхнули снова». Гениальное произведение приводит функционируют иначе, чем в прежней. Там они
человека, восприимчивого к красоте, к высшей степени образовывали свой уровень значений, который
потрясения (о выражающем это состояние эффекте существовал наряду с господствовавшим уровнем, внося в
окаменения мы еще будем говорить). Оно высоко него диссонансы и предвещая иную систему отсчета.
возносит над посторонними, утилитарными интересами, Теперь эти случаи полностью умещаются в новую
над близорукими суждениями толпы, над всею низкою иерархию, образуя в ней, так сказать, род позитивного
игрою no* вседневных страстей. Оно пробуждает в человеке противовеса к основному массиву образов духовных
самое сокровенное, субстанционально значительное, как движений. И хотя количественно этот противовес невелик,
бы ставя его на очную ставку с высшей силой. его соотнесенность с основным массивом ощущается
Близкое к этому чувство испытывает и Пискарев пе- постоянно, так как она выводит на поверхность тот
ред незнакомкой-красавицей. «Он не сомневался, что контраст, о котором в «негативных» случаях
какое-нибудь тайное и вместе важное происшествие заста-> сигнализировала ирония — контраст общепринятого и
вило незнакомку ему ввериться; что от него, верно, будут исключительного, реального и должного.
требоваться значительные услуги, и он чувствовал уже в
себе силу и решимость на всё». Тут не случайно
возникает комплекс идей рыцарского служения даме. IV. ОБРАЗЫ ТЕЛЕСНОЙ И ФИЗИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
В НОВОЙ ИЕРАРХИИ
Все эти описания характеризует то, что они даны вне
сферы иронии, только серьезно, торжественно, А какое место получают в новой иерархии образы
патетично. Если же — как в пассаже с Пискаревым — телесной и физической жизни? Как нам известно, такие
возникает легкое ироническое подсвечивание, то источник образы играли у Гоголя видную роль и прежде (в
последнего определенный: не обманывают ли мечтателя отличие от только что разобранных образов духовной
его поэтические грезы, не ведет ли он себя в насквозь деятельности). Но теперь можно констатировать, во-
трезвом, прозаическом окружении, как малый «ребенок» первых, их обильный, бурный рост. А во-вторых,
(определение, и в самом деле применяемое изменение их функции, поскольку, как мы знаем, духовное
повествователем к персонажу) ? Но при этом не и интеллектуальное берет теперь верх над телесным и
подвергается ироническому остранению, не ставится под физическим.
сомнение сама высокость и значительность переживаний
Пискарева. Иными словами, в случаях острого контраста Изменение функции может быть определено трояко:
отпадает необходимость противопоставления реального и или по организации (преимущественно стилистической)
должного. Перед нами словно редкие прорывы в мглистую, конкретного образа, или по соотношению с
земную, холодную атмосферу светлых и острых лучей противоположными образами (образами духовных
неведомого светила. движений), или по установке всего произведения.
В «Мертвых душах» случай острого контраста передан Особенность данной группы образов в том, что участие
эпизодическим (в V главе) образом «двадцатилетнего первого момента не всегда обязательно, подчас оно вообще
юноши»; окажись он на месте Чичикова, встретившего сводится на нет; так что если бы не два других, то почти
невозможно было бы решить, в какой тональности —
негативной или позитивной — даны эти образы.
Некотопые из них.
живьем перенесены в новую иерархию из прежней. Но ния передано с помощью категорий человеческих связей.
при этом их звучание, функция, роль — совсем иные. Иначе говоря, сон есть некое комическое видоизменение
Разберем главные группы образов телесной и физиче·« общественных контактов, передвижения; сон — как бы
ской жизни, не боясь некоторого (неизбежного в таких ;«запредельная» реализация людской коммуникативности
случаях) схематизма классификации. [(«...заехать к Сопикову и Храповицкому»),
Начнем с описания храпа. «Тут Григорий Григорьевич Наконец, храп Петра Петровича Петуха во втором
еще вздохнул раза два и пустил страшный носовой свист томе «Мертвых душ»: «Хозяин, как сел в свое какое-то
по всей комнате, всхрапывая по временам, так что дре-ι четырехместное, так тут же и заснул. Тучная собствен^
мавшая на лежанке старуха, пробудившись, вдруг смот-* ность его, превратившись в кузнецкий мех, стала изда-<
рела в оба глаза на все стороны, но, не видя ничего, вать, через открытый рот и носовые продухи, такие
успокоивалась и засыпала снова» («Иван Федорович звуки, какие редко приходят в голову и нового
Шпонъка...»). Этот образ почти «равен» соответствующе-« сочинителя: и барабан, и флейта, и какой-то отрывистый
му образу из «Заколдованного места» (см. выше, с. 136) î гул, точный собачий лай». Это, кажется, верх звуковых
та же значительность, даже монументальность «храпа», эффектов, рассчитанных, помимо бытовой и
непреоборимая «сила» натуры, подчеркнутая испуганной физиологической детализации, о которой уже говорилось,
«сторонней» реакцией (там — воробьев, здесь — старухи)4 еще на пробуждение впечатления хаоса, впечатления
Новое, может быть, только бытовая и физиологическая «кутерьмы, сутолоки, сбивчивости». Иными словами,
детализация, рассчитанная на комически-негативное впе-< перед нами реализация в неожиданной сфере — в образе
чатление («носовой свист»). сна! — тех мотивов осо-бого стиля — стиля
Интересно, что в дальнейшем Гоголь строит соответ-> нефантастической фантастики,— кото-> рые были
ствующие образы путем развития и обыгрывания именно разобраны в предыдущей главе.
этой детали. «День, кажется, был заключен порцией Но центральное место среди образов физической,
холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким естественной жизни занимают образы еды и питья. Так
сном во всю насосную завертку, как выражаются в иных было и в первоначальной гоголевской иерархии: еще
местах обширного русского государства» («Мертвые ду-< Андрей Белый писал, что «обжорство и выпивка» — общее и
ши»). «Оба (то есть Селифан и Петрушка) заснули в ту у героев-казаков, и у небокоптителей типа Довгочхуна или
же минуту, поднявши храп неслыханной густоты, на Сторченко '. Но функция этих образов резко меняется
который барин из другой комнаты отвечал тонким, отчасти благодаря деформации их стилистического строя,
носовым свистом». Последний случай интересен еще тем, отчасти благодаря возникшему соотношению с образами
что он в иной, сниженной форме продолжает мотив коллек^ духовных движений, а также общей установке
тивности храпа (ср. выше, с. 136). произведения в целом.
В IX главе поэмы мы встречаем образ, в котором под-* «Иван Иванович подошел к водке, потер руки,
спудно продолжается тот же мотив (вместе с бытовой и рассмотрел хорошенько рюмку, налил, поднес к свету;
физиологической детализацией храпа): история с мерт~ вылил разом из рюмки всю водку в рот, но, не
выми душами взбудоражила всех тех, «которые прекра^ проглатывая, пополоскал ею хорошенько во рту, после чего
тили давно уже всякие знакомства и знались только, как уже проглотил. И, закусивши хлебом с солеными
выражаются, с помещиками Завалишиным и Полежаевым опеньками, оборотился к Ивану Федоровичу» («Иван
!( знаменитые термины, произведенные от глаголов Федорович Шпонька...»). Обратим внимание на инверсию
полежать и завалиться, которые в большом ходу у нас действий персонажа, похожую на ту, которую мы
на Руси, все равно, как фраза: заехать к Сопикову и Хра-* встречали в «Тарасе Бульбе». Подобно тому как Бульба
повицкому, означающая всякие мертвецкие сны на боку, вначале иены* тывает сына «в кулаке», а потом уже
на спине и во всех иных положениях, с захрапами, HOCO-I здоровается с при-бывшими («Ну, здорово, сынку!
выми свистами и прочими принадлежностями)». Замеча-< почеломкаемся!»), так и Иван Иванович вначале пьет, а
тельный комический эффект состоит в том, что состояние потом уже обращается к гостю с приветствиями.
normriivir rfTJvmT'n Д1ИРПТИРТТКОГПЛ ПОКОЯ И ПОЛНОГО ОТЪвДИНвч Определенное действие — действие
1
Белый Андрей. Мастепство Гоголя, с.
физическое — демонстративно выдвигается вперед как последовательно проведен через всю характерологию Со*
более важное. Этой же цели соответствует подчеркнутая бакевича, подчеркнут трижды: в IV главе репликой хо^
подробность действия, фиксирование каждого его зяйки трактира: «Собакевич одного чего-нибудь спросит,
момента — как исполненного важности и значения. да уж зато всё съест...»; в V главе высказыванием самого
Тем не менее комически снижающая тенденция во втором Собакевича за обедом с Чичиковым: «У меня когда
случае довольно ощутима — она достигается уже знакомой свинина, всю свинью давай на стол; баранина — всего
нам бытовой детализацией, не без оттенка барана тащи, гусь — всего гуся!» (подчеркнутые слова
физиологизма («...не проглатывая, пополоскал ею совпадают с репликой Бульбы), и, наконец, в VII главе
хорошенько во рту...» и т. д.), и какой-то особой известным пассажем с огромным осетром, которого
субтильностью описания. Собакевич, «оставив без всякого внимания все... мелочи... в
В дальнейшем Гоголь, создавая соответствующие об-> четверть часа с небольшим доехал... всего...».
разы, идет именно этим путем: действие и растягивается Бульба, мы помним, насмехался над иноплеменниками
и смакуется; оно фиксируется — словно для своего (латинцами), не знавшими настоящего питья, горелки.
увековечивания, но фиксируется во всей бытовой «дроби и Собакевич по сходному поводу бранит немцев и
мелочи» (выражение Гоголя). Зримый символ этой французов: «Выдумали диету, лечить голодом! Что у них
тенденции — знаменитые надписи, делаемые Иваном немецкая жидкокостная натура, так они воображают,
Ивановичем на бумажке с семенами только что что и с русским желудком сладят!» Совпадает даже
съеденной дыни: «Сия дыня съедена такого-то числа. такая деталь, как позыв к непечатному слову. Бульба,
Если при этом был какой-нибудь гость, то: участвовал браня «книжки» и «философию», «пригнал в строку такое
такой-то». Сюда же должны быть отнесены излюбленные слово, которое даже не употребляется в печати».
гоголевские перечисления блюд, когда роль Ивана Собакевичз «Сказал бы и другое слово, да вот только что за
Ивановича, то есть роль летописца и историка памятного столом неприлично».
события, берет на себя повествователь. Мы приходим к парадоксальному выводу: в описании
«Обед был чрезвычайный: осетрина, белуга, стерляди, Собакевича применены те же детали пиршественного
дрофы, спаржа, перепелки, куропатки, грибы...» образа, что и Бульбы. Но функция их, конечно, резко
(«Коляска»). «Не стану описывать кушаньев, какие были меняется; если там она положительная, то здесь она
за столом! Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни становится негативной. Не говоря уже об установке
об утрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке с произведения в целом, в пределах образа изменение
сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень достигается тонким иронически-снижающим
походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том, подсвечиванием, а последнее, в свою очередь, создается
соусе, который есть лебединая песнь старинного повара, прежде всего уже знакомым нам бытовым и
физиологическим детализированием (в данном случае —
о том соусе, который подавался обхваченный весь винным не без оттенка некоторой стихийной, животной
пламенем...» («Повесть о том, как поссорился...»). агрессивности): «Собакевич подтвердил это делом: он
Последний случай интересен еще и тем, что здесь в опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку,
«пиршественных образах» вновь развиваются мотивы съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки» '.
особого, фантастического стиля (описание диковинных
блюд, в частности того, которое походило на сапоги, i
Детали пиршественного максимализма (вместе с
намоченные в квасе, продолжает описание бричек и физиологическим и бытовым оттенком) характерны и для
повозок перед домом городничего; среди них была и Чичикова. «А блинков?» — сказала хозяйка. В ответ на это
такая, которая «была ни на что не похожа, представляя Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в
растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер
какое-то странное существо»). салфеткой». Это действие повторяется «раза три». О «господах
Наиболее близко к пиршественным образам в первой средней руки», к которым относится Чичиков, говорится, что
иерархии подходит описание еды Собакевича. Мы по- они «садятся за стол, в какое хочешь время, и стерляжья уха с
миим, что Тарас Бульба не желал размениваться на налимами и молоками шипит и ворчит у них меж зубами».
Здесь важно (также знакомое паи
мелочи, на всякие «пампушки, медовики, маковники» CTTifl ТТП öT'pnap.V Τ-ΪΛ7ΤΤΤ-ΪΊΡΛ\ οττττρηπτ*ΰ οτιοπττ тлаъ· тглттптттош»лт. *τ.τ»ν.^Λ
и
максимализм
Если в составе образа, означающего высокую духовную высшей точки. «У мертвого родился бы аппетит», если
деятельность, развивается тенденция к бездуховному, бы он услышал, как Петух заказывал будущий завтрак.,
механическому, то в образах естественных и физических Это подлинная поэзия желудка.
движений возникает противоположная тенденция. Иначе В Петухе, отмечает А. В. Чичерин, «крепко связаны
говоря, то, что заслуживает высокого духовного между собой поэзия грубой жизнерадостности и
наполнения, формализуется, а то, что составляет низшую, сатирическое обличение помещичьего обжорства. И весело
физическую сферу человеческого существования, и горько» '. Первый элемент этой амальгамы («поэзия
переживается персонажем как акт высокого духовного грубой жизнерадостности») подан, однако, с чисто
плана. Шевырев обратил внимание на слово «душа» в гоголевской сложностью и проблематичностью.
следующей реплике Собакевича: «Лучше я съем двух В Петухе страсть к еде и к угощению функционирует
блюд, да съем в меру, как душа требует». «Не правда как самозаводящийся механизм. «Обедали?» — первый
ли, что выразительно здесь слово: душа? Собакевич вопрос хозяина к Чичикову. Он еще не знает, кто
едва ли может иметь об душе иное понятие... Это — пожаловал в его имение, не знает даже его имени
какой-то русский Калибан, провонявший весь свининой; это (видимо, всего этого Петух так и не узнает).
жрущая Русь, соединившаяся в одном звере-человеке» '. Крыловский Демьян видел в объекте своего угощения
О сапожнике Шиллере в «Невском проспекте» конкретное лицо (это его «соседушка», «сосед Фока»);
сказано, что «он, как немец, пил всегда вдохновенно...». Петух видит в Чичикове только объект угощения.
Поцелуи Шиллера, мы помним, характеризовались Знакомый или незнакомый, голодный или сытый — все
несколько иначе: педантической расчетливостью. Эпитет эти вопросы не возникают перед хозяином, стремящимся
«вдохновенно» отвлечен от духовной сферы и передан «окормить» всех, кто попадается в поле его зрения (собаки
другой сфере — противоположной. у Петуха объедались так же, -как люди). Характерное
Пиршественные образы Гоголя увенчиваются извращение вещей, когда хлебосольство превращается в
описанием угощения у Петуха. «Здесь добродушный вид терроризирования (за столом «хозяин сделался
хозяин сделался совершенным разбойником. Чуть совершенным разбойником»)! Какими переживаниями
замечал у кого один кусок, подкладывал ему тут же сопровождаются эти действия, остается нераскрытым. Что
другой, приговаривая: «Без пары ни человек, ни птица не он при этом думает и думает ли вообще — неизвестно (тут
могут жить на свете». У кого два, подваливал ему важно отсутствие у гоголевского персонажа интроспекции,
третий... Чичиков съел чего-то чуть ли не двенадцать о чем мы будем говорить в VI главе). Перефразируя
ломтей и думал: «Ну, теперь ничего не приберет больше известное выражение «цель поэзии — поэзия», можно
хозяин». Не тут-то было: не говоря ни слова, положил ему сказать применительно к Петуху, что цель угощения —
на тарелку хребтовую часть теленка, жаренного на угощение. Это напоминает ту роль, которую выполняют
вертеле, с почками, да и какого теленка!» Это новое образы высших духов-ных движений: посещение лекций
выражение пиршественного максимализма. И все съедаемое ради самого эффекта присутствия, вывешивание картин
и выпиваемое вновь предстает почти как живая, ради того же эффекта или чтение книг для узнавания уже
беспокойная стихия (слуги беспрестанно приносили «что- известного. Словом, и в образе физической и
то в закрытых тарелках, сквозь которые слышно было естественной жизни, каким является образ еды, заметно
ворчавшее масло»). А страстное переживание еды, то действие зафиксированного нами логического абсурда.
«вдохновение», которое испытывал пьющий Шиллер, Мы говорили, что многие образы физической и есте-
достигает здесь, кажется, наи- ственной жизни продолжают соответствующие образы из
прежней иерархии, снова при этом радикально изменяя
стихии; перед нами поистине образ всепожирающего рта, нена- свою функцию. Связь настолько явна, что она выражается
сытимой утробы — образ, детально проанализированный M. M.
Бахтиным при разборе «Гаргантюа и Пантагрюэля». В то же
время, по сравнению с обжорством Собакевича, этот 'Чичерин А. В. Очерки по истории русского литератур-
пиршественный образ дан Гоголем несколько иначе, не столь ного стиля. Повествовательная проза и лирика, изд. 2-е, М.,
«негативно», в нем заметно усложнение эмоционального тона
(об этом ниже).
собирающихся в Сечь, «шаровары, шириною в Черное
в мельчайших деталях, стилистических оборотах. море, с тысячью складок и со сборами». «У Ивана Ники-
Приведем два-три примера. форовича... шаровары в таких широких складках, что
Совсем другое звучание получает прежде всего сцена если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь
с кулаком: вспомним соответствующий пассаж об одном двор с амбарами и строением». «Из-под штампа «герой»
из персонажей «Ревизора», который «для порядка всем довгочхунова «натура» прет... Довгочхун —
ставит фонари под глазами: и правому и виноватому». перенесенный Пацюк; мы его узнаем по штанам», ведь
Сходные образы выстраиваются в целый ряд; Гоголь и «у Па-цюка они кадь...» '.
каждый раз старательно фиксирует силу и объем Добавим к наблюдениям А. Белого еще одну мелкую
«кулака» («ручищи») как орудий и символов грубой деталь, красноречиво говорящую о преемственности двух
физической силы. «...Трехаршинный мужчина какой- иерархий. В «Мертвых душах» в известном сопоставлении
нибудь, ручища у него, можете вообразить, самой натурой «тонких» и «толстых» о последних говорится: «Толстые...
устроена для ямщиков,— словом, дантист эдакой...» никогда не занимают косвенных мест, а все прямые, и
(«Мертвые души», «Повесть о капитане Копейкине»). «А уж, если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что
рука-то в ведро величиною — такие страсти! Ведь, если скорей место затрещит и угнетен под ними, а уж они не
сказать правду, он и усахарил твою матушку...» слетят». Это иронический перенос в бытовую,
(«Женитьба»), «Сольвычегодские уходили насмерть чиновничью сферу экспрессивной детали, найденной еще
устьсысольских, хотя и от них понесли крепкую ссадку... в «Тарасе Бульбе»: конь «бешено отшатнулся,
свидетельствовавшую о непомерной величине кулаков, почувствовав на себе двадцатипудовое бремя, потому что
которыми были снабжены покойники» («Мертвые души»). Бульба был чрезвычайно тяжел и толст».
Наконец, вспомним грабителя и из «Шинели», который
приставил Акакию Акакиевичу «к самому рту кулак,
величиною в чиновничью голову, примолвив: «а вот V. СЛОЖНЫЕ СЛУЧАИ. ПОВЕСТЬ «СТАРОСВЕТСКИЕ ПОМЕЩИКИ»
только крикни!» (Тут особый эффект в сопоставлении
кулака с «чиновничьей головой», этим хрупким орудием Принятая иерархия духовных и физических
чиновничьего интеллекта.) способностей не передает, разумеется, всего строя
Мы говорили о традиции «дяка», «пивореза» и о том, конкретного произведения. Этот строй всегда сложен и
какой позитивный смысл имела она для прежней требует специального разбора. Есть у Гоголя и особенно
гоголевской иерархии. Но что такое Мокий Кифович (из сложные еду* чаи, и среди них едва ли не самый сложный
«Мертвых душ»), гуляка и дебошир, как не комически- — «Старосветские помещики». Из описанных нами видов
негативная перелицовка того же типа? С другой стороны, иерархий повесть ближе ко второму (условно говоря,
образ Мокия Кифовича осуществляет перелицовку и реалистическому) виду, но представляет его с
материала самой поэмы. В лирическом отступлении в неповторимой — даже для Гоголя — оригинальностью.
начале XI главы читаем: «Здесь ли не быть богатырю, В значительной мере повесть строится на образах еды.
когда есть место, где развернуться и пройтись ему?» О «Оба старичка, по старинному обычаю старосветских
Мокии Кифовиче говорится: «Был он то, что называют на помещиков, очень любили покушать». Следует описание
Руси, богатырь и... двадцатилетняя плечистая натура всякого рода блюд и яств, с точным указанием времени
его так и порывалась развернуться» '. и обстоятельств каждого приема пищи (Андрей Белый
А. Белый подчеркнул, что объем, массивность, подсчитал, что Афанасий Иванович принимался за еду
размах — общее свойство и таких персонажей, как девять раз в сутки). Это настоящая «ирои-комическая»
Бульба, и таких, как Иван Никифорович 2 . На сыновьях поэма еды, поглощения пищи.
Тараса, Образы еды фигурируют в повести в сниженном,
1
раздробленном виде, контрастирующем с
Слово «богатырь» в первом томе применено также к Соба- пиршественным
ксвичу в связи с его огромным сапогом, «которому вряд ли где
можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время, 1
когда и на Руси начинают уже выводиться богатыри». Белый Андрей. Мастерство Гоголя, с. 167—168,.
τ
максимализмом первой иерархии. Герои повести «любят Однако такое заключение превышает текст повести,
покушать», «закусить чего-нибудь»; Афанасий Иванович В письме к Данилевскому аффектированное изображение
«заедал грибками, разными сушеными рыбками и любви противопоставляется ее простому, полуприкрытому
прочим», потом он «еще кое-чего закушивал» и т. д. К выражению (конкретно Гоголь подразумевает, с одной
тому же надо принять во внимание аспект повторяемости, стороны, Байрона, с другой — какое-то произведение
в котором выдержано все описание. Перед нами настоящее Пушкина). В приведенной же цитате из повести такая
коловращенье еды, происходящее круглые сутки в одном обыкновенность и заурядность высказывания, о кото-<
и том же порядке. рых преувеличением было бы сказать, что они стремятся
Образы еды дополняются соответствующими (то есть «что-то выразить, чего, однако ж, нельзя выразить»,
сниженными) образами духовных движений. Мы уже В репликах супругов не чувствуется никакого
говорили, что от «Старосветских помещиков» берет начало невысказанного плана, никакого намека на утаенное,
такое описание отношения персонажей к картинам, где необнару-> женное.
последние выступают вне своей эстетической функции. То же самое можно сказать о подшучивании Афанасия
Выразительна также тема разговора за едой, за обедом — Ивановича над Пульхериею Ивановною, например, о диа-<
она травестирует исконную тему пира идей во время еды, логе по поводу «пожара» — диалоге, подтекст которого,
полета воображения и мысли (античный симпозиум) : «За кажется, вполне умещается в заключительную ремарку
обедом обыкновенно шел разговор о предметах самых повествователя: «...Афанасий Иванович, довольный тем,
близких к обеду. «Мне кажется, как будто эта каша,— что подшутил над Пульхериею Ивановною, улыбался,
говаривал обыкновенно Афанасий Иванович,— немного сидя на своем стуле».
пригорела; вам этого не кажется, Пульхерия Тут мы должны вернуться к образам еды, чтобы от-«
Ивановна?» — «Нет, Афанасий Иванович; вы положите метить их специфичность для повести. В этих образах, во-
побольше масла...» и т. д.
В том же ключе — по крайней мере, вначале — первых, нет никакого агрессивного, хищнического оттенка
описываются отношения между супругами. «Нельзя было (ср. пожирание еды Собакевичем). Это почти идил·"
глядеть без участия на их взаимную любовь. Они лическое и растительное поглощение, пережевывание и
никогда не говорили друг другу ты, но всегда: вы... «Это переваривание. Далее, еда в доме Товстогубов
вы продавили стул, Афанасий Иванович?» — «Ничего, не характеризуется какой-то необычайной открытостью и
сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я». Эффект тут в радушием. Но это не та открытость пиршества, которая
некоторой неожиданности доказательств, следующих за царит, скажем, в Сечи («Тарас Бульба»), где пируют
посылкой — утверждения повествователя и обмена равноправно все, где нет хозяев и гостей. Это именно
репликами персонажей. угощение, корм-· ление гостей. И как акт угощения
Комментируя отношения обоих персонажей, Г. Гуков- действия Товстогубов, с одной стороны, совершенно
ский приводит слова Гоголя (из письма к А. бескорыстны, не вытекают га скрытых расчетливых
Данилевскому 20 декабря 1832 г.): «Сильная побуждений услужить нужному или важному человеку, как
продолжительная любовь проста, как голубица, то есть подчас действия персонажей «Ревизора» или «Мертвых
выражается просто, без всяких определительных и душ» (Гоголю очень важно провести эту грань, для чего
живописных прилагательных, она не выражает, но видно, специально вводится антитеза: «Это радушие вовсе не то, с
что хочет что-то выразить, чего, однако ж, нельзя каким угощает вас чи-< новник казенной палаты...
выразить, и этим говорит сильнее всех пламенных называющий вас благодетелем и ползающий у ног
красноречивых тирад». «Думается, что это размышление ваших...»). А с другой стороны, дейн ствия Товстогубов
Гоголя,— заключает исследователь,— может служить противостоят и механической безотчетн ной страсти
прекрасным и точным комментарием к изображению «окормить» — у Петуха. Нет, эти действия постоянно
привязанности Афанасия Ивановича к своей Бавкиде» '. сопровождаются внутренним чувством, неиз-> менно
теплым и ровным,— но в самом постоянстве и
1
Гуковский Г. А. Реализм Гоголя, с. 87. определенности этой мотивировки скрыта тонкая ироничч
ность. Разъясним это подробнее,
«Эти добрые люди, можно сказать, жили для гостей.., чувствами в низменную буколическую жизнь». А это зна-
Они наперерыв старались угостить вас всем, что только чит, между прочим, что и в сфере повествователя
производило их хозяйство». «...На лице и в глазах ее начинают работать· образы физической, естественной
было написано столько доброты, столько готовности жизни и, соответственно, снижаются образы духовных,
угостить вас всем, что было у них лучшего...» Хитрость этих интеллектуальных движений. Как и все, повествователь в
заверений повествователя в том, что в них незаметно доме Товстогубов «объедался страшным образом». Из его
происходит подстановка: доброта фигурирует как времяпрепровождения упомянуты «преследования за
«готовность угостить». Старички были действительно какой-нибудь брюнеткой» — по этой фразе можно
добры, и они готовы были всегда все сделать для гостей, заключить, что скорее речь идет о какой-нибудь легкой
но могли ли они предложить им что-нибудь другое, любовной интрижке в духе «дяка» или «пивореза», чем о
кроме еды? глубокой страсти. Его умственная деятельность тоже
Тут важно остановиться на том плане, который принимала какой-то «буколический» оборот, переходя то ли
входит в произведение вместе с повествователем. «Я в сонную дрему, то ли в «гармонические грезы».
очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей Но, разумеется, это могло быть только иллюзорное,
отдаленных деревень...», «Я иногда люблю сойти на только временное опрощение («хотя по крайней мере на
минуту в сферу этой необыкновенно уединенной жизни...», короткое время»; вообще мотив краткости все время
«Я отсюда вижу низенький домик с галереею из маленьких сопровождает «буколические» переживания
почернелых деревянных столбиков...» Повествователь повествователя). Ведь невозможно отказаться от своего
смотрит на жизнь старосветских помещиков из своего опыта, от своего возраста — личного и исторического.
обиталища, из какого-то города, может быть, Петербурга. С другой стороны, и обитатели буколического гнезда,
Он на ограниченное время сходит в сферу этой жизни — казалось, готовы придвинуться к развитой жизни — но
из своей, противоположной сферы. могут ли они это сделать? Афанасий Иванович «не
Повествователь обременен всем трудным, принадлежал к числу тех стариков, которые надоедают
драматическим опытом своего века. Он сын цивилизации. вечными похвалами старому времени или порицаниями
И он относится к жизни своих старинных приятелей как к нового. Он, напротив, расспрашивая вас, показывал
блаженному, обреченному на исчезновение и уже большое любопытство и участие в обстоятельствах вашей
исчезнувшему (это подчеркнуто с самого начала: повесть с собственной жизни, удачах и неудачах, которыми
первой страницы строится как повествование об уже обыкновенно интересуются все добрые старики, хотя оно
прошедшем, былом) островку гармонии. Автор смотрит на несколько похоже на любопытство ребенка, который в
этот островок как на прекрасное и неповторимое в своей то время, когда говорит с вами, рассматривает печатку
младенческой непосредственности время; он относится к ваших часов». Тот тип сознания, который представлен
нему (если прибегнуть к шиллеровским категориям) как персонажем, агрессивно не противопоставляет себя
чело^ век «сентиментального» века к веку «наивному». новому; наоборот, он старается приблизиться к нему,
«Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что понять его, но может ли он это сделать? Очевидно, не
на минуту забываешься и думаешь, что страсти, больше, чем ребенок может понять дела и заботы
желания и те неспокойные порождения злого духа, взрослого (тут налицо и соответствующее сравнение — с
возмущающие мир, вовсе не существуют и ты их видел «любопытством ребенка») '«
только в блестящем, сверкающем сновидении». 1
В качестве контрастирующего момента можно привести те
Очень важно, что повесть с самого начала приводит строки из «Завещания» Гоголя, где обрисован идеал
в соприкосновение два склада сознания и «странноприимного дома»: «Чтобы дом и деревня их походили
мироощущения — «сентиментальный» и «наивный». И скорей на гостиницу и странноприимный дом, чем на обиталище
когда повествователь (как представитель первого уклада) помещика; чтобы всякий, кто ни приезжал, был ими принят как
родной и сердцу близкий человек, чтобы радушно и родственно
сходит в сферу жизни персонажей, то он словно расспросили они его обо всех обстоятельствах его жизни, дабы
отрекается от своего опыта, от своей сложности. узнать, не понадобится ли в чем ему помочь или же, по крайней
«...Невольно отказываешься, хотя по крайней мере на мере, дабы уметь ободрить и освежить его, чтобы никто из их
короткое время, от всех пепзких мечтаний и незаметно деревни не уезжал сколько-нибудь не утешенным», (Гоголь Н.
В. Поли.
переходишь всеми
Между тем поразительная — поразительная даже для ставляет собой ото больше! Можно было бы ожидать
Гоголя! — смелость повествования заключается в том, что известного усиления образов в пределах избранной
оно вдруг обнажает бездонную глубину ограниченной, иерархии, то есть возрастания чисто количественного. По в
«буколической» ЖИЗРИ . Мы уже описывали (в I главе) «Старосветских помещиках» изменения образов
эту перемену, реакцию Афанасия Ивановича на смерть физических и естественных движений свидетельствуют
Пульхерии Ивановны, с точки зрения контраста общей о другом — о силе и могуществе духовного начала.
и индивидуальной судьбы и, в связи с этим, с точки Осложняющие моменты мы находили и в первой
зрения усложнения амбивалентности. Теперь можно допол- иерархии, когда какое-либо физическое действие
> нить эти выводы в связи с развитием образов, выражаю-· соотносилось с духовным переживанием — культ еды,
щих духовные и физические движения. физической силы свидетельствовали о коллективизме и
«Вот это то кушанье,— сказал Афанасий Иванович, народной героике. Но изменения, которые происходят в
когда подали нам мнишки со сметаною,— это то ку- «Старосветских помещиках», бесконечно глубже: образы
шанье,— продолжал он, и я заметил, что голос его начал еды начинают свидетельствовать не об эмоциях
дрожать и слеза готовилась выглянуть из его свинцовых первоначального, «героического» этапа коллективной
глаз, но он собирал все усилия, желая удержать ее.— Это жизни, а о привязанности, любви, безмерной скорби — то
то кушанье, которое по... по... покой... покойни...» — и есть сильном, индивидуализированном чувстве. В
вдруг брызнул слезами. Рука его упала на тарелку, «Старосветских помещиках» господствует вторая (условно
тарелка опрокинулась, полетела и разбилась, соус залил его говоря реалистическая) иерархия, но сложность в том, что
всего; он сидел бесчувственно, бесчувственно держал она самообнаруживается в значительной мере с
ложку, и слезы, как ручей, как немолчно точущий помощью образов первой иерархии.
фонтан, лились, лились ливмя на застилавшую его С этой стороны, художественный строй повести
салфетку». приближается к ренессансной традиции параллельного
У любого другого писателя (особенно романтика, развития образов низших и высших человеческих
современника Гоголя) поводом для горького движений (см. выше, раздел I). Но тут важно не упустить
воспоминания о покойнице послужила бы книга, которую существенное различие. В первом случае (в ренессансной
она читала, мелодия, которую она любила, то есть образы традиции) низшие образы соотнесены с идеологически
высших духовных движений. У Гоголя таким поводом высо^ ними проявлениями духовности (вино как символ
служит любимое кушанье. У многих писателей горе мудрости — мудрости, конечно, в ее исторически самом
сокрушающегося человека выразилось бы с помощью знаков полном, гуманистическом наполнении). Во втором,
психоло* гического переживания — слез, взгляда, вздохов гоголевском, случае интересующие нас образы передают
и т. д. Гоголь для этой же цели с поразительной смелостью простое, казалось бы, неразвитое, «буколическое» чувство,
смешивает ряды: с одной стороны, высокий образ слез, обнаруживающее, однако, непреоборимую силу постоянства
«немолчно точущего фонтана», а с другой — характеристика и сосредоточенности в себе. «Боже! думал я... пять лет все-
процесса еды во всей его бытовой, почти физиологической истребляющего времени... и такая долгая, такая жаркая
прозаичности, процесса еды, приостановленного и печаль? Что же сильнее над нами: страсть или
расстроенного непереносимым приступом горя. привычка?.. Что бы ни было, но в это время мне
Здесь отчетливо видно, что образы еды, физических и казались детскими все наши страсти против этой долгой,
естественных движений начинают означать больше, чем медленной, почти бесчувственной привычки».
подразумевалось вначале, и в самом моменте перехода Приведем в качестве фона цитату из повести, появив*
этих образов в другое эмоциональное и смысловое русло шейся тремя годами раньше «Старосветских помещиков».
скрыт секрет неотразимого воздействия. Однако что пред- В «Сокольницком саде» (1832) М. Погодина главный
собр. соч., т. XII. (М.), Изд-во АН СССР, 1952, с. 477. Далее герой записывает: «Я привыкаю к Луизе. Нет, здесь нейдет
ссылки на это издание даются в тексте: римская цифра обозна* привыкать, слово физическое. Я... но мне не приходит в
чает том, арабская — страницу.) В доме Товстогубов каждый мог голову другое приличное выражение... Тот день я,
быть принят «как родной», родственно обо всем расспрошен, но кажется, пропускаю, не живу в жизни моей, в которой
не каждый — понят и утешен. не
вижу ее» '. Персонаж сознает инородность слова «при* Комментарий ученого вновь превышает текст.
вычка», употребляет его не иначе, как оговаривая его «Дерзко — скромно» — не абсурд алогичности, а реальное
неадекватность своему чувству. Напротив, в повести Го·» противоречие страсти, дерзкой и скромной в одно и то
голя «привычка» использована именно как «слово физи* же время. Создает для себя ад не притворно, а
ческое» ради его живо ощущавшегося контраста со «слоч действительно сокрушающийся и терзаемый горем
вом духовным» («страсть»). человек, степень отчаяния которого подтверждена двойной
Тут вновь начинает работать противопоставление .плаэ попыткой самоубийства. Некоторая трафаретность и
нов «наивного» и «сентиментального» типа сознаний. Ибо книжность также не служит снижающим моментом —
конечно, тот эпизод со страстно влюбленным юношей, о особенно у Гоголя, чьи патетические описания, как
котором вспоминает повествователь, принадлежит к плану известно, часто трафаретны и книжны. Словом, перед
развитой, цивилизованной жизни,— плану, вновь на нами действительная «страсть», и она зафиксирована и
мгновение вторгающемуся в основное действие повести. описана именно как страсть. Г. Гуковский возвышает
Контрастная функция этого эпизода была верно простое чувство Афанасия Ивановича «за счет» страсти
подмечена еще Г. Гуковским. При этом он следующим юноши из вставного эпизода, менаду тем оно возвышено
образом прокомментировал эпизод (комментарий дается благодаря силе этой страсти. Сила последней велика,
исследо-вателем в квадратных скобках внутри однако есть нечто более могущественное — время. «Как
гоголевской цитаты) : «Я знал одного человека в цвете страсть уцелеет в неровной битве с ним?» Страсть юноши
юных еще сил1 исполненного истинного благородства и не уцелела. А «привычка» Афанасия Ивановича выдержала
достоинства, я знал его влюбленным нежно, страстно, все.
бешено, дерзко, скромно [это — любовь романтического и Поэтика повести строится на многократном эффекте
романического героя, стилистически доведенная до неожиданности, нарушении «правил» (в том числе и
сверхмарлинизма, по* чти до абсурда алогичности: «дерзко правил господствующего литературного фона, то есть фона
— скромно»], и при мне, при моих глазах почти, предмет романтической литературы). Страстно влюбленный юноша
его страсти — нежная, прекрасная, как ангел,— была «не должен был» полюбить вновь, но он полюбил.
поражена ненасытною смертию. [Стоит обратить внимание Афанасий Иванович должен был забыть подругу; его
жизнь должна была принять свой обычный, безмятежный
на книжность и романическую трафаретность определения растительный ход; но он не забыл и жизнь его
возлюбленной и эпитета к смерти.] Я никогда не видал фактически была сломлена. Образы еды и других
таких ужасных порывов душевного страдания, такой низших человеческих движений должны были остаться в
бешеной палящей тоски, такого пожирающего отчаяния своем собственном русле, но они вдруг засветились новым
[сплошь романтика] , какие волновали несчастного светом, заговорили о глубокой и неодолимой духовности.
любовника. Я никогда не думал, чтобы мог человек Всех писавших о «Старосветских помещиках» больше
создать для себя такой ад '{заметим: создать для себя, то всего поражал сам момент перехода, когда почти
есть этот ад создан самим героем, а не герой оказался в аде; растительное прозябание персонажей вдруг отзывалось
Афанасий Иванович, конечно, глубже переживает горе, глубокой сочувственной реакцией читателя. «Старик со
но ада для себя не создает, да и романтический культ старухою жили да были, кушали да пили и умерли
«ада» чужд ему], в котором ни тени, ни образа и ничего, обыкновенною смертию, вот все... содержание, но сердцем
что бы сколько-нибудь походило на надежду...»2 Словом, вашим овладеет такое уныние, когда вы закроете
вставной эпизод отражает «искусственные страсти книгу...» ' «Возьмите его «Старосветских помещиков»:
искусственного романтизма, напряжение и перенапряжение что в них? Две пародии на человечество в продолжение
ложной экзальтации...» 3. нескольких десятков лет пьют и едят, едят и пьют, а
потом, как водится исстари, умирают. Но отчего же это
очарование? Вы видите всю пошлость, всю гадость
этой жизни,
4
Погодин М. Повести, ч. 1. М., 1832, с. 136.
2
Гуковский Г, А, Реализм Гоголя, с. 88 (курсив Гунов« 1
Погодин М. Письмо из Петербурга. — Московский
ского).
3
наблюдатель, 1835, март, кн. II, с. 445.
Т а м ж е, с. 91.
животной, уродливой, карикатурной, и между ТРМ истинны в самих себе как реальная человеческая жизнь,
принимаете такое участие в персонажах повести...» ' Мы Как нечто, из чего — худи ли, хороши ли — слагается
видим, однако, как глубоко коренится этот эффект в «наша земная, подчас горькая π скучная дорога». Комизм
поэтике по-вести, как он, в частности, тонко гоголевских «мелочей» — и значительной мере комизм их
подготавливается изменением функции образов еды и тотальности. Мы к этой проблеме еще вернемся в
других низших человеческих движений. следующих главах.
Следует в заключение добавить, что эти изменения Другой полюс фиксируется в лирических отступлениях
происходят в сложной среде, отмеченной всем комплексом и замечаниях, подобных тем, которыми сопровождается
неявной, завуалированной фантастики, описанным нами в описание аппетита «господ средней руки». «Автор должен
предыдущей главе. Как при первой иерархии свободное признаться, что весьма завидует аппетиту и желудку
развитие естественного и физического постоянно такого рода людей. Для него решительно ничего не
ограничивалось и «перебивалось» вмешательством значат все господа большой руки, живущие в
таинственных сил, так и развитие духовного начала, его Петербурге и Москве... принимающиеся за этот обед не
возрастание, переход от одного состояния к другому не иначе, как отправивши прежде в рот пилюлю, глотающие
свободны от влияния тех же сил. устерс, морских пауков и прочих чуд, а потом
отправляющиеся в Карлсбад или на Кавказ. Нет, эти
господа никогда не возбуждали в нем зависти. Но господа
ЛЧ. ОБЕРТОНЫ ВТОРОЙ ИЕРАРХИИ средней руки, что на одной станции потребуют ветчины,
на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или какую-
Остановимся теперь на некоторых обертонах, нибудь запе-канную колбасу...— вот эти господа, точно,
сопровождающих действие этой иерархии в «Мертвых пользуются завидным даянием неба!»
душах», Первое лирическое отступление («И не раз не только
Разнообразие обертонов вызывается тем, что точка широкая страсть...») было патетично и негодующе.
зрения повествователя на происходящее постоянно Второе — сплошь иронично. В одном случае автор
колеблется между двумя полюсами. говорил в первом лице, его наставления и обличения —
Один полюс фиксируется в лирических отступлениях, это прямые авторские слова. В последнем случае автор
подобных следующему: «И не раз не только широкая говорит о себе в третьем лице, как о стороннем
страсть, по ничтожная страстишка к чему-нибудь мелкому персонаже.
разрасталась в рожденном на лучшие подвиги, заставляла Антитеза из второго лирического отступления (так же,
его позабывать великие и святые обязанности и в как и первая антитеза) включается в систему
ничтожных побрякушках видеть великое и святое». соотношения духовных и физических образов. Ибо
Этот взгляд — сверху вниз, взгляд с точки зрения «святых неиссякаемая способность к еде «господ средней руки» —
обязанностей» на все мелкое и недостойное, в том числе это, конечно, преобладание телесного, физического,
и на физическую, растительную жизнь, если она плотоядного обилия и массы — все то, что характеризует
претендует на высокую значительность, исчерпывает собою Чичикова или Соба-кевича. Автор смотрит на них из
«назначение человека». Отсюда снижающие моменты в другой, своей сферы, подобно тому как это делал в
трактовке образов еды, питья, разнообразных образов отношении четы Товстогу-бов повествователь
физической и естественной жизни. «Старосветских помещиков». Это сфера более развитой,
Отмеченная перспектива характеризуется серьезностью духовной жизни; мы узнаем ее очертания по многим
и выдержанностью тона, что само по себе может быть моментам, контрастным сфере персонажей поэмы. Однако
воспринято двояко. С одной стороны, низшие моменты «автор» в лирическом отступлении о «господах средней
человеческого существования контрастны по отношению к руки» «завидует» своим персонажам. Обозначение зависти,
его высшим моментам, как контрастны «ничтожные конечно, насквозь иронично, но в этой ироничности вся
побрякушки» идеальной норме. Но с другой стороны, сложность. Ибо, с одной стороны, она становится
они источником снижающего описания всех этих достоинств
«господ средней руки». А с другой — как ироническое
1
Б е л и и с к π и В. Г. Поли. собр. соч., т, I, с, 291. высказывание, то есть такое высказывание, в
котором сглажена черта между похвалой и издевкой, оно левскую манеру иронического сближения полюсов. Говоря
включает в себя момент неопределенности. И кто знает; о трудности понимания мелких произведений Пушкина,
может быть, «автор» действительно не прочь перенять Гоголь прибавляет: «Чтобы быть доступну понимать их,
нечто от того наивного и несокрушимого гедонизма, нужно иметь слишком тонкое обоняние. Нужен вкус
который характеризует его персонажей? Ну, конечно, не в выше того, который может понимать только одни слишком
такой форме, и не в такой мере, но все же... Ведь в резкие и крупные черты. Для этого нужно быть в
любом высоком движении есть пошлые моменты, как, с некотором отношении сибаритом, который уже давно
другой стороны, в низкой стороне человеческой жизни пресытился грубыми и тяжелыми яствами, который ест
есть притягательные моменты для высокого. птичку не более наперстка и услаждается таким блюдом,
Так примерно можно было бы интерпретировать «за·· которого вкус кажется совсем неопределенным, странным,
висть» автора, отказываясь заранее от всякой без всякой приятности привыкшему глотать изделия
категоричности интерпретации. Ироническая крепостного повара» (VIII, 54).
неопределенность исключает точное называние того, что В связи с этими строками В. Гиппиус писал:
скрыто. В этом смысле описанное явление сходно с «Известен язвительный штамп, которым заклеймил Ап.
явлением неявной {(завуалированной) фантастики, с Григорьев литературных критиков дружининского типа —·
фантастическим стилем зрелого Гоголя: и то и другое «литературная гастрономия». Помнил ли Григорьев о
создает вокруг гоголевского художественного мира гоголевской статье — неизвестно, но знаменательно, что
сложную и не сводимую ни к какому однозначному Гоголь серьезно пользуется гастрономическим сравнением
определению смысловую вибрацию. Эта вибрация не и, стало быть, по пониманию позднейшей критики,
колеблет и не опрокидывает гоголевскую иерархию в подходит к самым крайним рубежам самого
неограниченного эстетизма» '.
целом, так как высший ее уровень, «верх», не заступает
место «низа». Но поскольку и верхний уровень (не говоря Однако «гастрономическое сравнение» Гоголя не такое
уже о низшем) знает моменты ограничения, то возникает простое. После всего сказанного мы прежде всего можем
перспектива некоего синтеза обоих уровней. Синтеза в отметить, что сравнение направлено против
далеком будущем, на неизвестной пока Гоголю разумной пиршественного максимализма, причем не в его
исторической, первобытной, «богатырской», а в
основе. современной «помещичьей» форме (грубые и тяжелые
Такую перспективу осторожно намечает одно из яства «крепостного повара» предвосхищают уже кухню
лирических отступлений «Мертвых душ», причем Собакевича). Следовательно, в пределах намечаемого
характерно, что оно принадлежит к числу безыроничных, статьей одного только «образа еды» есть свое развитие
серьезных, патетических отступлений. «Что пророчит сей масштаба, есть своя эволюция, когда более
необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться цивилизованный, развитый, утонченный уровень
беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли противопоставляется уровню неразвитой и первобытной
не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и жизни.
пройтись ему?» В намечаемой идеальной перспективе Но это не все. В. Гиппиус не заметил излюбленного
фигурируют не только богатырство (связанное, как мы гоголевского иронического словечка «в некотором
видели, прежде всего с физической силой), но и «мысль». отношении» («в некотором отношении сибаритом...») 2,
Гоголь любил измерять силу и мощь пространственным которое создает еле заметную щель в сравнении. Иначе
масштабом, но в данном случае необъятность простора говоря, оба плана сравнения (антологические произведения
является знаком и физических и интеллектуально- Пушкина и деликатесное блюдо) лукаво сближены, но не
духовных ценностей, то есть знаком их синтеза. Правда, отождествлены. До известной степени этот случай напо-
реализация этого синтеза должна была произойти уже в
беспредельной и неизвестной нам дали гоголевской 1
Гиппиус В. Гоголь. Л., Мысль, 1924, с. 48—49. j
2
поэмы, как, каким образом — ответить невозможно. Ср. «Повесть о капитане Копейкине», текст которой обиль-;
В заключение разберем еще один пример — не из но расцвечен этими ироническими словечками: «в некотором
роде, высшая комиссия», «...решенья, в некотором роде, судьбы^
художественного произведения, а из статьи «Несколько и т. Д.
слов о Пушкине». Пример, который хорошо раскрывает
гого-
гия — прежде всего «Ревизор». Это связано во многом о
минает изменения «образов еды» в «Старосветских природой драматического рода, с тем, что на
помещиках», так как и здесь, в статье, «образы еды» драматической почве обе категории смогли выявиться
начинают свидетельствовать о силе и утонченности наиболее отчетливо и выпукло.
поэтического чувства, то есть о факторах противоположного, В общей ситуации стремление к максимальной
духовного плана. Причем это свидетельство насквозь широте изображения совмещается с его округлением,
полемично по отношению к литературному фону, так как ограничением; «все» выступает в «одном». Но именно
принятое в романтизме высокое обозначение театр, сцена, уже в силу пространственного своего
эстетической реакции оно передает в нарочито телесной, ограничения, всегда обнаруживали сильнейшее стремление
материальной, «гастрономической» форме, подобно тому, к оформленной универсальности, к созданию
как сила духовной привязанности «старосветских художественного аналога большого мира — вселенной. В
помещиков» характеризовалась с помощью механического этом отношении театр имеет сходство с христианским
слова «привычка». Таковы некоторые грани того явления, храмом, создающим в себе — со своими небесами, раем,
которое Белинский называл «бесконечной иронией» землей и т. д.— аналог вселенной. Наряду с этим в театре
Гоголя. — особенно с XVII века, с появления современной, так
называемой иллюзионной сцены — действовала и
противоположная тенденция: к незамкнутой, уходящей
вдаль и вглубь универсальности: зритель, помещенный
Система оппозиций, разобранная в этой главе, перед сценой, строго визави, не окидывал происходящее
частично совпадает с той, о которой шла речь в главе свободным взглядом (как в шекспировском театре с
предыдущей. Иначе говоря, некоторые произведения, в выдвинутой далеко вперед глав* ной сценической
которых преобладает первоначальная иерархия, площадкой), но смотрел через сцену, как в окно, за
характеризуются в то же время проявлением прямой или которым открывалась необозримая даль мира, В
завуалированной (неявной) фантастики, а тем гоголевском театре — особенно «Ревизоре» — эта
произведениям, которые обнаруживают вторичную перспектива также ощутима, однако она
иерархию, как правило, свойствен стиль, который мы оригинальнейшим образом совместилась с тенденцией к
назвали нефантастической фан- оформленной («ограниченной») универсальности. .
тастикой. Вторая категория — «миражной интриги» — как это
И в той мере, в какой существует соприкосновение уже предуказано понятием «интрига», имеет отношение
между двумя системами и их первоначальные и к действию, к событийности. Но именно драма в силу
последние фазы совмещаются, мы получаем своей родовой природы наиболее полно осуществляет
дополнительный материал для стереоскопической стремление к непосредственно обнаруживающейся
характеристики «романтического» и «реалистического» событийности, без всякого участия повествователя,
этапов гоголевской художественной эволюции, их рассказчика и т. д. Драма (по крайней мере, ее
соотношения и последовательной смены. классические формы) не знает «прошедшего времени и
посредничающего рассказчика»; «драматическому миру
принадлежит прерогатива событийности, как «частному»
Глава пятая миру рома-па» — прерогатива персонажа (der
Vorrang der Figur) » '. Но эта событийность, в свою
«РЕВИЗОР». ОБЩАЯ СИТУАЦИЯ очередь, проистекает
И «МИРАЖНАЯ ИНТРИГА»
1
К а у s e r W. Das sprachliche Kunstwerk. Eine Einführung
Смысл категорий «общая ситуация» и «миражная in die Literaturwissenschaft. München, 1973, S. 367, 368.
интрига» — очень важных категорий гоголевской поэтики — Речь идет именно о событийности, которая в классической
раскроется перед нами постепенно в ходе этой главы. драме не знает возвращения вспять. С этим не следует смешивать
Дока же ограничимся предварительными замечаниями. то обстоятельство, что прошедшее время выступает в драме как
момент современного действия, а также в форме воспоминаний
Наиболее полно в гоголевском творчестве и общую и рассказов персонажей.
ΛΤ»™ ΤΤΤΙΤΓ. η ймиляжн¥ю интоигу» реализовала драматур-
Ο
в драме из свободной воли персонажа, из его стремлений как они стремились к объединению и осуществляли это
и поставленной перед собою цели. По крайней мере, объединение, чего не смогли сделать ни одна из рассмотч
таким было понимание драмы в классической эстетике ренных в предыдущих главах оппозиций. И это объеди«
XIX века. «Человек есть герой драмы, и не событие пение осуществилось именно в драме. В отдельности
владычествует в ней над человеком, но человек элементы общей ситуации и «миражной интриги» про-!
владычествует над событием, по свободной воле давая являлись и в повестях, но объединить одно с другим
ему ту или другую развязку, тот или другой конец» '. смогла, повторяем, только драма — «Ревизор» в первую
Но именно на этом фоне (прерогатива событийности и очередь.
ее обусловленность свободной волей персонажа) особенно
заметна модификация драматической интриги — интрига I. ПЕРЕД «РЕВИЗОРОМ»
миражная.
Для развития общей ситуации и «миражной интриги» Формирование основных моментов поэтики «Ревизора»
было, конечно, достаточно оснований в собственно проходило и в собственно драматургической колее. Прав-*
творческих устремлениях Гоголя. Устремлениях не только да, это развитие было скрытым: с «Ревизором», одной из
писательских, но и общеидеологических, позднейших пьес, к которой Гоголя привел сложный путь
общефилософских. Обо всем этом мы еще будем исканий, зритель познакомился как с первым его драма·«
говорить. Пока же отметим, что реализация обеих тургическим произведением. Мы можем судить об этом
тенденций показательна и с точки зрения эволюции пути не столько по законченным вещам, сколько по то<
творчества Гоголя. му, как Гоголь переходил от одного замысла к другому,
Давно отмечена необыкновенная слитность, спрессо- На самые первые планы Гоголя в области комедии
ванность гоголевского творческого развития, почти проливает свет известное свидетельство С. Т. Аксакова<
исключающая возможность выделения стадий и моментов. В ответ на замечание Аксакова, что современная
«Он не двигался от одного произведения к другому, но русская жизнь не дает материала для комедии, Гоголь (как
как бы в едином длящемся мгновении обнял сразу всю вспоминает мемуарист) сказал, что «это неправда, что
сумму своих художественных идей, и затем, порывами комизм кроется везде, что, живя посреди него, мы его не
бросаясь то к одному замыслу, то к другому, вновь видим; но что если художник перенесет его в искусство,
возвращаясь к ранним и тут же дорабатывая новые, он на сцену, то мы сами над собой будем валяться со
предстал истории разом весь, во всем своем величии» 2. смеху...» «Из последующих слов я заметил,— продолжает
Это так, и, однако, применительно к «Ревизору» (как Аксаков,— что русская комедия его сильно занимала и
затем и «Мертвым душам») в известной мере можно что у него есть свой оригинальный взгляд на нее» '.
говорить о стадиальности: «Ревизор» был начат и Этот разговор происходил вскоре после выхода второй
создан после того, как были написаны, изданы или, по части «Вечеров на хуторе близ Диканыш», летом
крайней мере, задуманы все повести (исключая «Рим»); 1832 года. К концу года Гоголь уже работал над пьесой
он ощущался Гоголем как воплощенное новое задание, из современной жизни, комедией «с правдой и злостью»—
новое творческое слово (в «Авторской исповеди» Гоголь над «Владимиром 3-й степени».
так и делил свой путь: до «Ревизора», «Ревизор», после Перенести на сцену комизм повседневной жизни —·'
«Ревизора»). Этим, разумеется, ничуть не умаляется эту задачу Гоголь как бы расчленил на две составные.
значительность прежних гоголевских вещей. С одной стороны, он противопоставлял традиционным и
Еще одно предварительное замечание. Мы не затертым комедийным амплуа хитроумных любовников,
называем общую ситуацию и «миражную интригу» их несговорчивых родителей, неудачливых «рифмопле«
оппозицией, несмотря на противоположность их значений, тов», «пейзан», «театральных тиранов» и т. д., и т. п.—<
на некую исходную их противопоставленность. Не многообразие живых, повседневных, национальных харак-<
называем, так
1
Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем. М.,
'Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. V, с. 16 (курсив Изд-во АН СССР, I960,.с. 11-12.
Белинского).
2
Гуковский Г, А, Реализм Гоголя, с, 25.
ïepoB. «Ради бога, дайте нам русских характеров, нас вича и посвящает его в мошеннические проделки брата.
самих дайте нам, наших плутов, наших чудаков! На сцену Для Александра Ивановича, возможно завидующего карь-,
их, на смех всем!» («Петербургские записки 1836 года», ере Барсукова (в написанных на основе «Владимира
опубликованные в 1837, VIII, 186). С другой стороны — 3-й степени» сценах «Утро делового человека» и «Тяжба»
он требовал от комедии современности и новизны сюжета мотив зависти и соперничества двух чиновников
(по терминологии Гоголя, «плана»), выведенного не из выступает уже отчетливо), для Александра Ивановича
театральной традиции, а из повседневной жизни «нашего но-« вость, принесенная степным помещиком,— это
же общества». Если первое из этих положений вбецело истинная находка. С радостью берется он «помочь»
было обращено Гоголем против «водевилей» и обиженному братцу, затевая против Ивана Петровича
^мелодрам», этих «заезжих гостей», наводнивших русскую Барсукова да-леко идущую интригу. О «сюрпризце»,
сцену и разменявших правду искусства на эффекты, который привез Барсукову его родной брат, узнает и
невероятнейшие qui pro quo, натянутые остроты, то проныра и прохвост Закатищев (прообраз Собачкина в
второе положение противостояло и традиции высокой будущем «Отрывке»)', но он не собирается даром отдавать
комедии, прежде всего комедии Мольера, что стало ясно свой секрет. Он на·* мерен сорвать за него с Барсукова
уже после создания «Ревизора». Но несмотря на то, что самое меньшее «тыся-чонки четыре»...
новаторская программа Гоголя окончательно Все эти препятствия расстраивают честолюбивые пла->
оформилась к середине 30-х годов, ее начатки ны героя комедии, доведя его до сумасшествия.
заключались уже и в том ;«оригинальном взгляде», Уже первая гоголевская комедия, будь она завершена
который драматург развивал перед Аксаковым, и в н поставлена, широко открыла бы сцену для
замысле его первой комедии. : Попробуем восстановить «современных характеров». Вместо небывалых злодеев из
схему сюжета «Владимира 3-й степени» по мелодрач мы, этих, по слову Гоголя, облаченных в
сохранившимся двум отрывкам и по рассказу М. европейский! фраки «сынов палящей Африки»; вместо
Щепкина (переданного В. Родиславским). ;В центре субтильных любовников из водевиля, движимых
пьесы петербургский чиновник Иван Петрович 'Барсуков, бескорыстной, идеальной любовью, перед зрителем предстал
поставивший перед собою цель во что бы то ни стало бы целый сонм «наших плутов» с их неприметными с
получить орден святого Владимира 3-й степени. первого взгляда, будничными движениями. Честолюбивые
1
;«Старания героя пьесы получить этот орден составляли мечтания, зависть, стремление во что бы то ни стало
сюжет комедии и давали для нее богатую канву, «обойти» товарища по службе, «нагадить» ему исподтишка
которою... превосходно воспользовался наш великий — весь этот клубок «современных страстей и странностей»
комик,— пишет В. Родиславский.— В конце пьесы герой Гоголь обнажал с беспощадностью сатирика. Современности
ее сходил с ума и воображал, что он сам и есть Владимир страстей и характеров вполне соответствовала
3-й степени. С особенною похвалою М. С. Щепкин современность сюжета и «плана». Убийство, пожары, яд —
отзывался о сцене, в которой герой пьесы, сидя перед вес то, что Гоголь причислял к «эффектам»,— было
зеркалом, мечтает о Владимире 3-й степени и решительно изгнано со сцены. Их место заняли сплетня,
воображает, что этот крест уже на нем» '. подслушиванье, подделка документов. Мир гоголевской
На этой «канве» Гоголь, прежде всего, наметил комедии тоже катастрофичен; и в нем ломались карьеры
всевозможные препятствия и осложнения, встающие перед и жизни, человек сходил с ума,— по это было делом
Барсуковым. В Петербург приезжает другой Барсуков, не каких-то «разбойников и зажигателен», а
помещик Хрисанфий Петрович, чтобы разоблачить соперничества и интриги.
родного брата в подделке духовного завещания. Первым Однако самое главное — способ организации
делом он является на квартиру чиновника Александра современного материала, объединения современных
Ивано- характеров. Уже в комедийном «плане» «Владимира 3-й
степени» Гоголь наметил черту, которую можно было бы
1
Укажем, кстати, на первую публикацию заметки В. Роди- назвать (прибегая к более позднему выражению Ап.
славского: Театральные афиши и антракт, 7 января 1865 г. Григорьева)' «миражной» интригой. В записной книжке
Впоследствии эта заметка была перепечатана, с небольшими Гоголя под
изменениями, в кн.: Беседы в Обществе любителей российской
словесности.... вып. 3. М., 1871, по которой она обычно
цитируется,
Заголовком «Комед(ия). Матер(иалы) общие» сделана нуть...»)'. Но «Невский проспект» написан после работа
следующая запись, находящаяся в несомненной связи о над «Владимиром 3-й степени». Поэтому можно сказать,
замыслом «Владимир 3-й степени»: что впервые «миражная интрига» была выявлена Гоголем
именно на почве драматического.
«Старое правило: уже хочет достигнуть, схватить Заметку Гоголя можно сопоставить со следующим
рукою, как вдруг помешательство и отдаление желан- рассуждением Августа Шлегеля из книги «О драматическом
но<го> предмета на огромное расстояние. Как игра в искусстве и литературе». А. Шлегель расшифровывает
накидку и вооб<ще> азартная игра. понятие «единство действия» как единство действия
Внезапное или неожиданное открытие, дающее вдруг конкретного персонажа, от принятия им решения до его
всему делу новый оборот или озарившее его новым выполнения. Это понятие применимо ко многим
светом» (IX, 18—19). трагедиям древних, например, убийству матери Орестом. Но
Не герой пьесы управляет сюжетом, но сюжет, в современных трагедиях нельзя искать единства
развивающийся (в результате столкновения множества действия в главных персонажах. «То, что происходит
сил) по логике азартной игры, несет героя, как поток через них и с ними, часто имеет так же мало общего с
щепку. Приближение к цели вдруг оказывается удалением добровольным решением, как гибель корабля,
налетевшего во время бури на скалы» 2. Таким образом,
от нее «на огромное расстояние» и приводит к открытию, Гоголь чутко уловил и попытался перенести на почву
которого ни главный герой, ни чаще — чаще всего — другие комедии одну из важных тенденций новой драмы: такое
персонажи не ожидали. переосмысление единства действия, при котором
При этом дело не только в неожиданности результата, субъективной цели персонажа противоречит конечный
но и в том, что он является в ответ на какие-то результат.
целенаправленные действия персонажа. Для сравнения Почему же, однако, «Владимир 3-й степени» не был
возьмем ,«Вия»: финал здесь также неожидан и трагичен, закончен? Обычно ссылаются лишь на «цензурные
однако он не является контрастным по отношению к причины» 3. Но, помимо опасений цензурного характера, о
изначально выявленной воле персонажа. Хома Брут, ко которых сообщил Гоголь Погодину (в письме от 20
всему относящийся с философским равнодушием, не февраля 1833 г.), имели значение и некоторые особенности
ставит перед собой первоначально никакой цели, не замысла. Комедия была задумана как широкая панорама
строит плана. Он — преследуемый и норовящий избежать столичной жизни. Из светской гостиной действие
преследования, выпутаться. Он — не активный игрок, переносилось на квартиру чиновника, из кабинета — в
хотя жизнь переднюю. Рядом с главной «канвой», представляющей
«играет» с ним. злоключения Барсукова, развивалась и другая канва: Пова-
На эпической почве «миражную интригу» уже лпщева, сестра Ивана Петровича, пытается женить своего
отчетливо обнаруживает «Невский проспект» (предвестия сына па княжне Шлепохвостовой (сюжет будущего
же этой интриги, осложняемой прямой или неявной «Отрывка»}. Связать все это в один драматургический
фантастикой, можно увидеть и в повестях из цикла узел
«Вечера на хуторе близ Диканьки» — в «Вечере накануне
Ивана Купала», «Пропавшей грамоте» и т. д., а также в 1
В «Записках сумасшедшего» для персонажа также
«Повести о том, как поссорился...»: намерение миргородцев совершается неожиданный переход к несчастью, и это несчастье
помирить двух Иванов — намерение, которое вдруг также является ответом на его план. Заметке Гоголя по поводу
расстраивается из-за случайного обстоятельства). Именно в интриги комедии соответствуют слова Поприщина: «Найдешь себе
бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя
«Невском проспекте» — ив трагической судьбе Пискаре- камер-юнкер или генерал». Однако эта «неожиданность»
ва, и в комическом плане — в неудаче Пирогова — существует только для больного Поприщина; со стороны же — с
осуществлено «старое правило»: «уже хочет достигнуть, самого начала видна иллюзорность его планов и надежд. Это
схватить рукою, как вдруг... отдаление желанного неожиданность субъективного плана персонажа, а не интриги.
2
S c h l e g e l A. W. Über dramatische Kunst und Literatur, 2,
предмета на огромное расстояние». Именно здесь Theil. Heidelberg, 1817, S. 88.
неожиданность финала прямо отвечала на отчетливое 3
См., например: Степанов H. Искусство Гоголя-драматур^
волеизъявление персонажа, на построенный им план га. M., Искусство, 1964, с, 16.
^«хочет достиг·*
было довольно трудно. По крайней мере, внимательно внающей, кому из женихов отдать предпочтение. По-
следивший за ходом работы П. Плетнев, сообщая Жу- видимому, как предположил еще А. Слонимский, не
конскому, что гоголевская «комедия не пошла из дождавшиеся ответа невесты женихи оставили ее, и
головы», указывал и на следующую причину: «Он комедия оканчивалась ничем '.
слишком много хотел обнять в ней...» ' Едва ли можно категорически утверждать (как это
Тут мы впервые сталкиваемся со стремлением Гого-> ля- делает А. Слонимский), что в первоначальном тексте
драматурга ко всеобщности действия, которая, однако, еще комедии не было Подколесина и Кочкарева (то есть
не оформилась в общую ситуацию. Ы. Степанов прав, прообразов этих персонажей),— ведь из трех действий
отмечая сходство «масштаба» первой гоголевской комедии до нас дошло только незаконченное одно. Но если они
и «Ревизора» 2 . Но этот масштаб был еще не до конца даже в последующих актах и включались в сюжет, то не
выношен и выверен драматургом. играли в нем ведущей роли. У Гоголя обычно главное па-
Охладев к «Владимиру 3-й степени», Гоголь в конце правление сюжета, его план определены начальными
1833 года принимается за новую комедию — «Женихи» репликами; из первых же реплик «Женихов» мы
(будущая «Женитьба»). узнаем, что Авдотья Гавриловна намерена выйти замуж и
Комедия прибавила к открытым прежде характерам будет выбирать достойного из числа претендентов па ее
вереницу новых. У каждого из женихов свой «задор», руку 2 .
причем задор вполне современный. Помещик Иван Пет* Рядом с первой комедией Гоголя («Владимир 3-й
рович Яичница, проверяющий по списку недвижимое степени») «Женихи» выделялись четкой организованностью
имущество и количество душ в доме невесты — действие «плана». Драматург впервые нашел в «Женихах»
«Женихов» происходит еще в деревне,— уже обнаружь современную форму единства действия, или даже больше,
вает черты кулака, скряги и «хозяина». В отставном чем действия,— единства ситуации, при котором интересы и
офицере Онучкине мы узнаем ярого приверженца устремления всех героев от начала до конца определялись
«светскости», хорошего тона и приличных «поступков», а одним событием — женитьбой. Но в то же время
в бывшем моряке Жевакине — престарелого сластолюбца и уменьшился и «масштаб» комедии, обращенной уже не
ухажера. Вспоминая гоголевские замечания о «наших столько к многосторонности современного общества,
плутах», «наших чудаках», мы должны сказать, что сколько к .«одной» его стороне — более частной, семейной,
сатирические краски второй комедии «светлее», чем первой. интимной.
Перед памп, действительно, скорее «наши чудаки», чем В августе 1834 года Гоголь закончил комедию и стал
«наши плуты»,— но «чудаки», угнетающие своим ничто- готовить ее к постановке. Но в начале следующего года
жеством. Во второй комедии писатель еще глубже он принялся за переработку пьесы, в результате чего ее
опустился в низшие пласты жизни, с ее «холодными, действие было перенесено в Петербург, а на первом плане
раздробленными, повседневными характерами». «Женихи» оказались Подколесин и Кочкарев (первоначально Кох-
—· первое драматическое произведение Гоголя, из которого тин). Осенью 1835 года Гоголь вновь стал готовить
отчетливо глянул лик пошлости. комедию (переименованную уже в «Женитьбу») к
Что же касается сюжета комедии, то он вначале постановке. Но буквально через несколько недель он вновь
определялся соперничеством нескольких женихов, отложил «Женитьбу» в сторону, всецело отдавшись новому
очутившихся в положении, когда они, но слову Яичницы, драматургическому замыслу...
должны из «одного горшка... щи хлебать». Соперники Трудно ответить на вопрос, почему Гоголь не довел до
пытаются оттеснить друг друга совсем не рыцарским конца постановку уже написанной пьесы. Но едва ли не
способом — хитростью, грубой бранью, а то и главной причиной было то, что с локальным «масштабом»
кулаками. Комизм современного «рыцарского» добывания 1
невесты помножен был на комизм поведения самой Слонимский Λ. История создания «Женитьбы» Гоголя.—·
невесты, не В кн.:
2
Русские классики и театр. Л. — М., Искусство, 1947, с. 320.
Ср. первую реплику «Женитьбы», из которой явствует, что
предстоит женитьба Подколесина и что развитие сюжета будет
1
Плетнев П. А. Сочинения и переписка, т. 3. СПб., с. 528, определяться этим обстоятельством: «Вот, как начнешь эдак один
2 па досуге подумывать, так видишь, что, наконец, точно нужно
Степанов Н. Искусство Гоголя-драматурга, с. 16. жениться».
Русь», он просил сюжета для новой, «русской чисто» ко-*
«Женитьбы» все более расходилось растущее стрем-? медии. Это был будущий «Ревизор», с почти такой же,
ление Гоголя к широте, синтетичности изображения, как «Мертвые души», синтетичностью задания.
К середине 30-х годов Гоголь — и историк и писатель — Исключительная быстрота написания «Ревизора»
все более задумывается над «таинственными путями (всего два месяца!) говорит о том, насколько органично
промысла», иначе говоря, над главными совпал новый «сюжет» с творческими устремлениями
закономерностями, по которым живет и развивается Гоголя, насколько глубоко была подготовлена комедия всей
современное чело- предшествующей эволюцией драматурга. В «Ревизоре»
вечество. вновь ожил широкий «масштаб» первой комедии, но ожил
Недаром первой пьесой, в которой Гоголь попытался в классически четком, прозрачном рисунке действия — в
реализовать новые творческие установки, было произведем единстве общей ситуации. А философско-исторические
ние историческое — драма из англосаксонской истории, искания писателя 30-х годов насытили комедию таким
Произведение осталось незаконченным, но его художеств богатством содержания, что не только в гоголевском
венное задание обнаружилось довольно отчетливо. творчестве — во всей истории русского и мирового
В драме должен был отразиться целый этап жизни театра — она вознеслась как одна из самых высоких,
народа. В столкновении социальных сил, в пестроте нра-< недосягаемых вершин.
BOB и обычаев — во всем взгляд писателя открывал черты
кризиса, переломного момента истории. Альфред, идеали-
зируемый Гоголем «просвещенный монарх», обращаясь к »..Весной 1836 года — в дни появления «Ревизора» на
приближенным, говорил: «Я надеюсь, что вы окажете с сцене и в печати — русское общество сполна пережило
своей стороны мне всякую помощь разогн<ать> то приподнятое, будоражащее чувство, которое обычно
варварство и невежество, в котором тяготеет рождает встреча с великим произведением искусства.
англосакская на-ция». И в другом месте: «Я вас просил Сотни разнообразных голосов, выражающих восторг и
споспешествовать мне научить англосаксов искоренить негодование, зависть и преклонение, слились в один гул.
грубость нравов, ко-* торая, как старая кора, пристала к Но, пожалуй, преобладающую ноту в нем составляло
ним». Это очень родственно тем словам, в которых недоумение. П. В. Анненков — свидетель первого
Гоголь позднее (в статье «В чем же наконец существо представления «Ревизора» в Александрийском театре —
русской поэзии...») опреде-лял цель комедии и намечал хорошо объяснил недоумение многих зрителей тем, что они
отличие русской комедии (Фонвизин, Грибоедов) от столкнулись с чем-то совершенно неожиданным для себя,
западноевропейской: «Наши комики... восстали не были выбиты «из всех театральных ожиданий и
противу одного лица, но против целого множества привычек» '.
злоупотреблений, против уклоненья всего общества от Об этом же недоумении — но уже не зрителей, а
прямой дороги» (VIII, 400). актеров, участников спектакля,— писала А. Я. Панаева,
«Альфред» изучался до сих пор главным образом как дочь известного актера Александрийского театра Я. Г.
самостоятельное художественное произведение, как «ис- Брянского: «Все участвующие артисты как-то потерялись;
торическая драма» '. Между тем эта пьеса, над которой они чувствовали, что типы, выведенные Гоголем в пьесе,
Гоголь работал летом и осенью 1835 года, занимает клю- новы для них и что эту пьесу нельзя так играть, как они
чевое место в общей художественной эволюции писателя. привыкли разыгрывать на сцене свои роли в
«Альфред» непосредственно предваряет и «Ревизора», и переделанных на русские нравы французских водевилях»
2
«Мертвые души», при всех отличиях — по жанру, тону, .
колориту — первого произведения и последних. Иллюстрацией к выводу Панаевой может служить
7 октября 1835 года, в том же самом письме признание актера П. И. Григорьева. Вскоре после премьеры
Пушкину, в котором Гоголь сообщал о начале работы комедии, в которой Григорьев исполнял роль судьи
над «Мертвыми душами», обнимающими «с одного боку 1
Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., Худо
всю жественная литература, 1983, с. 69.
2
Панаева (Головачева) А. Я, Воспоминания, М., Гослит
1 издат, 1956, с. 37.
См.: Алексеев М. Драма Гоголя из англосаксонской ис->
тории. — Сб.: Н. В. Гоголь. Материалы и исследования, т. 2. М.—Л.,
Т*„„ „л Λ Ц ГГГР 1 Q3fi
Ляпкива-Тяпкина, он писал драматургу Ф. А. Кониз страниц — работы в том, что в ней впервые четко было
«Ревизор» г. Гоголя сделал у нас большой успех! Гоголь сказано о «Ревизоре» как о новом типе драмы. Немирович-
пошел в славу! Пиеса эта шла отлично, не знаю только, Данченко заметил, между прочим, что разбор «Ревизора»
долго ли продержится на сцепе; эта пиеса пока для нас вызывает у исследователя «радостное изумление».
всех как будто какая-то загадка. В первое представление Порождают это чувство не только открытие замечательных
смеялись громко и много, поддерживали крепко,— надо художественных достоинств комедии, но и осознание их
будет ждать, как она оценится со временем всеми, а для новизны и оригинальности.
нашего брата, актера, она такое новое произведение, ко·· Например, удивительная смелость завязки. «Самые
торое мы (может быть) еще не сумеем оценить с одного замечательные мастера театра,— говорит Немирович-
или двух раз. Как быть! Не все же вдруг!..» ' Данченко,— не могли завязать пьесу иначе, как в
Этот замечательный документ хорошо передает расте·· нескольких первых сценах. В «Ревизоре» же одна фраза,
рянность актера, врасплох застигнутого гоголевским «Ре-1 одна первая фраза:
визором». «Я пригласил вас, господа, для того, чтобы сообщить
Конечно, недоумение и растерянность объясняются и вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор»,—
тем, что воспринималась комедия Гоголя на фоне мае- и пьеса уже начата. Дана фабула, и дан главнейший ее
сового репертуара тех лет, то есть преимущественно импульс — страх» '.
водевилей и мелодрам. Но и тем, кто связывал пьесу не с С необычайно смелой завязкой гармонирует и финал
водевилем и мелодрамой, а с традицией высокой комедии, пьесы. «Этот финал представляет одно из самых
также бросалась в глаза необычность «Ревизора». Критик замечательных явлений сценической литературы...
«Московского наблюдателя» В. Андросов советовал Пользуясь теми же неожиданностями, которые гениальны
отрешиться при оценке «Ревизора» от привычных норм и по своей простоте и естественности, Гоголь, выпускает
понятий: «Чтобы точно характеризовать комедию с таким сначала почтмейстера с известием, что чиновник, которого
содержанием, как «Ревизор», для этого традиции вашей все принимали за ревизора, был не ревизор, потом,
пиитики не сыщут приличного прилагательного. Если углубляясь в человеческие страсти, доводит драматическую
правила пишутся с произведений, а произведения ситуацию до высшего напряжения и в самый острый
выражают общества,— то наше общество другое, нежели момент разгара страстей дает одним ударом такую
то, когда эти Риторики и эти Пиитики развязку, равной которой нет ни в одной литературе. Как
составлялись» 2 . П. А. Вяземский, автор другой статьи о одной фразой городничего он завязал пьесу, так одной
«Ревизоре»,опубликованной в пушкинском «Современнике», фразой жандарма он ее развязывает,— фразой,
отметил некоторые отличия «Ревизора» от комедии производящей ошеломляющее впечатление опять-таки
Мольера и Расина. своей неожиданностью и в то же время совершенной
Белинский по поводу первой постановки и первого необходимостью» 2.
издания «Ревизора» подробно не высказывался. Но Но не только новизной завязки и развязки отмечен
позднее, в статье «Горе от ума» (1840), критик дал «Ревизор». Интересна прежде всего новизна общего
деталь-* ный разбор гоголевской комедии. Белинский, в построения драматургического действия. Немирович-
частности, остановился на цельности «Ревизора», Данченко видит главную особенность действия «Ревизора»
являющего «осо-бый замкнутый в себе мир», и отметил, в том, что оно последовательно, от начала до конца,
что этого досто-« инства не имеет ближайший великий вытекает из характеров — и только из них. Сценические
предшественник Гоголя в области комедии — Мольер. толчки Гоголь находит «не в событиях, приходящих
В 1909 году, когда отмечалось столетие со дня извне,— прием всех драматургов мира,— откуда эта
рождения Гоголя, В. И. Немирович-Данченко прочитал, бедная событиями жизнь небольшого русского городка
а затем опубликовал свою речь «Тайны сценического может давать интересные внешние события? — Гоголь
обаяния Гоголя». Значение этой небольшой — всего в находит сцениче-
несколько 1
1
Ежегодник императорских театров, 1909, вып. 2, с. 30. См.
Литературное наследство. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, т. 58, также: Н. В. Гоголь в русской критике. М., Гослитиздат, 1953.
М., Изд-во АН СССР, 1952, с. 548. Здесь статья перепечатана с сокращениями.
2
2
Московский наблюдатель, 1836, т, 7, с. 125, Т а м ж е, с. 33.
ское движение в неожиданностях, которые проявляются в Но Гоголь увидел за экзотическим сюжетом картины
самих характерах, в многогранности человеческой души, ее глубоко современную художественную мысль. «Мысль
как бы примитивна она ни была». ее принадлежит совершенно вкусу нашего века, который
Немирович-Данченко пришел к выводу, что гоголев* вообще, как бы чувствуя свое страшное раздробление,
скую комедию «мы можем без малейшей натяжки стремится совокуплять все явления в общие группы и
назвать одним из самых совершенных и самых выбирает сильные кризисы, чувствуемые целою массою»
закончен-ных произведений сценической литературы (VIII, 109). Это очень интимные строки,
всех стран». приоткрывающие склад художественного мироощущения
Не здесь ли один из источников того будоражащего, самого Гоголя, сплетение в нем двух — на первый взгляд
приподнятого чувства, которое со дня премьеры рождал несовместимых — тенденций.
«Ревизор»?.. С одной стороны — понимание «страшного
Глубокие и четкие выводы Немировича-Данченко и раздробления» жизни. Гоголь был одним из тех
сегодня не утратили своей свежести. И сегодня они художников, кто необычайно глубоко ощущал
представляют собой своеобразный конспект для прогрессирующее отчуждение людей друг от друга в
дальнейшего изучения «Ревизора». Но все же один из новую эпоху. Может быть, одно из направлений этого
тезисов статьи «Тайны сценического обаяния Гоголя» процесса Гоголь разглядел острее, чем другие: угасание
следует признать неточным или, по крайней мере, общей заботы, всенародного дела, основанного на
односторонним. Немирович-Данченко выводит согласованном и бескорыстном участии индивидуальных
новаторские особенности «Ревизора» исключительно из воль. Не без горечи и наставитель* ного упрека
глубокого ощущения Гоголем сценической формы, из его современникам рисовал он в статье «О сред-· них веках»
«чувства сцены». Но следовало бы прежде всего принять красочную (и, конечно, идеализированную)] картину
крестовых походов: «владычество одной мысли объемлет
в расчет особенности художественной мысли драматурга, все народы»; «ни одна из страстей, ни одно собственное
определившей и его общее «чувство сцены», и желание, ни одна личная выгода не входят сюда» (VIII,
удивительное своеобразие «Ревизора». 18).
В произведениях Гоголя описания массовых и притом
II. О ХАРАКТЕРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБОБЩЕНИЯ В «РЕВИЗОРЕ»
непременно бескорыстных действ играет особую, так
сказать, поэтически-заглавную роль. Об этом уже
говорилось в I главе этой книги. Смертельная ли схватка
Незадолго до «Ревизора» Гоголь написал статью запо·« рожцев с иноземными врагами в «Тарасе Бульбе»,
«Последний день Помпеи» (датирована августом 1834 озорные ли проделки парубков, свадьба ли или просто
г.). Статья посвящена знаменитой картине Брюллова. пляска в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» — во всем
Что могло быть общего между тем «обличительным» этом взгляд писателя жадно ищет отблеск «одной»
направлением, которое все решительнее принимало движущей мысли, исключающей «личную выгоду».
творчество Гоголя, и экзотическим сюжетом «Последнего Для характеристики человеческих отношений, которые
дня Помпеи»? Между заурядными, пошлыми, серыми «укладываются» в новый век, Гоголь нашел другой емкий
«существо-вателями» и «роскошно-гордыми» героями образ. «Словом, как будто бы приехал в трактир
античного мира, сохранившими красоту и грацию даже в огромный дилижанс, в котором каждый пассажир
момент страшного удара? Но Гоголь решительно сидел во всю дорогу закрывшись и вошел в общую залу
провозгласил «Последний день Помпеи» жгуче потому только, что не было другого места»
современным, как мы бы сказали — злободневным («Петербургские записки 1836 года», VIII, 180). Ни
произведением. «Картина Брюллова может назваться общей заботы, ни общего дела, ни даже поверхностного
полным, всемирным созданием». О содержании же любопытства друг к другу!
картины Гоголь писал: «Я не стану изъяснять Меркантильность, в представлении Гоголя,— некое
содержание картины и приводить толкования и пояснения универсальное качество современной жизни — и русской
на изображенные события... Это слишком очевидно, и западноевропейской. Еще в «Ганце Кюхельгартене»
слишком касается жизни человека...» (VIII, НО). Это
жителей-то средней России, не знавших ни землетрясений,
ни других геологических катаклизмов!
Гоголь сетовал, что современный мир «расквадрачен весь но принимать в буквальном смысле. Она не есть та
на мили». видимая, вещественная связь, которою часто насильно
Казалось бы, самое простое и логичное вывести из связью вают происшествия, или система, создающаяся в
раздробленности «меркантильного века» мысль о голове независимо от фактов и к которой после своевольно
фрагментарности художественного изображения в притягивают события мира. Связь эта должна
современном искусстве. К такому решению действительно заключаться в одной общей мысли: в одной неразрывной
склонялись некоторые романтики. Однако что касается истории человечества, перед которою и государства и
Гоголя, то эта тенденция не определяет его поэтики в события —' временные формы и образы!» (VIII, 26—27).
целом и постоянно борется с другой тенденцией — Таковы задачи, которые ставил перед собою Гоголь-
противоположной. Недаром, по мнению Гоголя, историк, считавший одно время (как раз накануне
лоскутность и фрагментарность художественного образа — создания «Ревизора») поприще исторического
это удел второстепенных талантов. Картину же Брюллова он исследователя едва ли не самым интересным и важным.
ценит за то, что, при «страшном раздроблении» жизни, Можно было бы сделать подробные выписки,
она тем не менее «стремится совокуплять все явления в выясняющие степень близости исторических взглядов
общие группы». «Не помню, кто-то сказал, что в XIX веке Гоголя и современных ему прогрессивных направлений в
невозможно появление гения всемирного, обнявшего бы в историографии (Галла-ма, О. Тьерри и др.), но такая работа
себе всю жизнь XIX века,— пишет Гоголь в «Последнем — отчасти уже выполненная — увела бы нас далеко в
дне Помпеи».— Это совершенно несправедливо, и такая сторону. Здесь важно подчеркнуть главную установку
мысль исполнена безнадежности и отзывается каким-то Гоголя — выявить единую, всеохватывающую
малодушием. Напротив: никогда полет гения не будет так закономерность исторического развития. По Гоголю, эта
ярок, как в нынешние времена... И его шаги уже верно будут закономерность обнаруживается и конкретизируется в
исполински и видимы всеми от мала до велика» (VIII, системе, но такой, которая не под^ минает собою факты, а
109). Чем сильнее угнетала Гоголя мысль о естественно и свободно вытекает из них. Характерен
раздробленности жизни, тем решительнее заявлял он о максимализм Гоголя, ставящего перед историей самые
необходимости широкого синтеза в искусстве. широкие задачи и верящего в их разрешение. Обнять
II тут нам приоткрывается другая черта судьбы всех народов, нащупать движущую пружину жизни
мироощущения Гоголя. Не только Гоголя-художника, но и всего человечества — на меньшее Гоголь не согласен.
Гоголя-мыслителя, историка, поскольку как раз в этом Мысли Гоголя о задачах истории близки к идее
пункте, как мы говорили, направления его художественной «философии истории», идее, сформировавшейся в
и собственно научной, логически оформляемой мысли конце XVIII — начале XIX века под сильным воздействием
максимально совпадали. немецкой классической философии. Имена Канта,
В статье «О преподавании всеобщей истории» Гоголь Шеллинга, Гегеля и Окена, фигурирующие в одной из
писал: «Всеобщая история, в истинном ее значении, не рецензий Гоголя 1836 года, названы им с полным
есть собрание частных историй всех народов и государств пониманием их исторической миссии, как «художников»,
без общей связи, без общего плана, без общей цели, куча обрабатывавших «в единство великую область
происшествий без порядка, в безжизненном и сухом виде, мышления» (VIII, 204).
в каком очень часто ее представляют. Предмет ее велик: С другой стороны, Гоголь называет Гегеля н Шеллин^
она должна обнять вдруг и β полной картине все га «художниками», а выше мы видели, что и всеобщую
человечество... Она должна собрать в одно все народы мира, историю он уподобляет «величественной полной поэме».
разрозненные временем, случаем, горами, морями, и Это не оговорки и не поэтические символы, а выражение
соединить их в одно стройное целое; из них составить тесной связи искусства и науки. Обе области духовной
деятельности в сознании Гоголя в это время
одну величественную полную поэму... Все события мира максимально сближались. Ему казалось, что,
должны быть так тесно связаны между собою и цепляться осуществляя свою миссию художника, он тем самым
одно за другое, как кольца в цепи. Если одно кольцо добывает для соотечественников достоверное, общественно
будет вырвано, то цепь разрывается. Связь эту не долж- ценное знание о жизни.
Другими словами, когда Гоголь приступал к «Ревизо·· Если искать такое место, где, говоря словами Гоголя,
ру», то в глубинах его сознания смыкалась мысль о более всего делалось несправедливости, то в первую оче-<
широкой группировке лиц в произведении великого редь взгляд обращался к суду. В этом Гоголь убедился
художника (например, в «Последнем дне Помпеи») и идея еще в Нежинской гимназии, мечтая посвятить себя юсти-<
всеобъемлющего синтеза, осуществляемого историком ции: «Неправосудие, величайшее на свете несчастие, бо->
нашего времени. лее всего разрывало мое сердце» (письмо к Петру Кося··;
Но насколько же усложнил Гоголь как художник свою ровскому от 3 октября 1827 г.). Неправосудие питало^
задачу! Ведь ему надо было найти такой образ, который традицию русской разоблачительной комедии, посвящеп-i
бы передавал «целое жизни» при страшном ее ной лихоимству и судебному произволу: «Судейские име«
раздроблении, не затушевывая это раздробление... нины» Соколова, «Ябеда» Капниста, «Неслыханное ди-<
В статье «О преподавании всеобщей истории», говоря во, или Честный секретарь» Судовщикова и др.
о необходимости представить слушателям «эскиз всей Но в «Ревизоре» «дела судебные» занимают только
истории человечества», Гоголь поясняет: «Все равно, как часть — ив общем не самую большую часть — картины.
нельзя узнать совершенно город, исходивши все его Тем самым Гоголь сразу же раздвинул масштаб антису-«
улицы: для этого нужно взойти на возвышенное место, дебной, «ведомственной» комедии до комедии всеобщей
откуда бы он виден был весь, как на ладони» (VIII, или — будем пока держаться собственных понятий «Ре-<
30) v В этих словах уже проступают контуры сценической визора» —до комедии «всегородской».
площадки «Ревизора». Но и на фоне произведений, рисовавших жизнь всего
Художественная мысль Гоголя и раньше тяготела к города, «Ревизор» обнаруживает важные отличия.
широкому обобщению, что, в свою очередь, объясняет его Гоголевский город последовательно иерархичен. Его
стремление к циклизации произведений. Диканька, струк-> ра строго пирамидальна: «гражданство»,
Миргород — это не просто места действия, а некие центры «купечество», выше — чиновники, городские помещики и,
вселенной, так что можно сказать, как в «Ночи перед наконец, во. главе всего городничий. Не забыта и женская
Рождеством»: «...и по ту сторону Диканьки, и по эту половина, тоже подразделяющаяся по рангам: выше всех
сторону Диканьки». семья городничего, затем — жены и дочери чиновников,
К середине 30-х годов тенденция гоголевской мысли вроде, дочерей Ляпкина-Тяпкина, с которых дочери
к обобщению возросла еще больше. «В Ревизоре я городничего пример брать не подобает; наконец, внизу:
решился собрать в одну кучу всё дурное в России, высеченная по ошибке унтер-офицерша, слесарша
какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в Пошлепкина... Вне города стоят только два человека:
тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от Хлестаков и его слуга Осип.
человека справедливости, и за одним разом посмеяться Такой расстановки персонажей мы не найдем в рус-<
над всем,— читаем мы в «Авторской исповеди» (VIII, ской комедии (и не только комедии) до Гоголя. Лучше
440). всего здесь обратиться к произведениям со сходным
Так возник город «Ревизора» — по позднейшему сюжетом — то есть к тем, которые рисуют появление в
определению Гоголя, «сборный город всей темной городе мнимого ревизора (хотя о самой теме «ревизора» и
стороны» '. «ревизии» мы пока говорить не будем). Так, в повести
III. ОБРАЗ ГОРОДА Вельтмана «Провинциальные актеры», опубликованной
незадолго до «Ревизора», в 1835 году, кроме городничего,
То обстоятельство, что русская жизнь была осмыслена действуют и командир гарнизонного округа, и городской
в «Ревизоре» в образе города, имело далеко идущие голова, и т. д. Благодаря этому идея власти, так сказать,
последствия. Прежде всего это предельно расширяло раздробляется: городничий вовсе не является тем
кругозор комедии. главным правителем города, каким он предстает в
1
«Ревизоре».
Фраза из черновой редакции «Театрального разъезда.,,» Ближе всего по структуре гоголевский город к городу
ÎV, 387). из комедии Квитки-Основьяненко «Приезжий из столицы,
пли Суматоха в уездном городе». г(Как известно, как Устюжна, потому что не было самих богоугодных
высказывалось предположение, что с этой комедией, заведений». «С другой стороны, в комедии нет крупных
опубликованной в 1840-м, но написанной в 1827 т., Гоголь деятелей в дореформенном суде, как исправник,
познакомился в рукописи)'. Городничий Трусилкин секретари, предводитель дворянства, стряпчий,
олицетворяет у Квитки-Основьяненко высшую власть в откупщик и проч.». «Уездный судья, избираемый в
городе. Три чиновника, уже почти как «шесть дореформенное время из наиболее уважаемых дворян,
чиновников» у Гоголя, представляют различные стороны большей частью не знал законов и ограничивал свою
городского управления: суд (судья Сралкин), почту деятельность подписыванием бумаг, заготовленных
секретарем, но не был Ляпкиным-Тяпкиным. Ляпкины-
(почтовый экспедитор Печаталкин), просвещение Тяпкины были исправник, хотя тоже выборный, но из
(смотритель училищ Ученосветов). К ним надо еще дворян другого склада, чем судьи, секретари судов и
прибавить полицию в лице частного пристава Шарина. многочисленное сословие приказных, о которых комедия
Однако у Квитки-Основьяненко нет нижних звеньев этой умалчивает» '.
пирамиды — «купечества» и «гражданства». Кроме того,
велика группа людей, выпадающих из городской иерархии: Симптоматичен ход мысли Макшеева. Макшеев
сравнивал изображенное в «Ревизоре» с одним,
помимо «ревизора» Пустолобова, сюда входят ещо два реальным уездным городом (чтобы опровергнуть
приезжих (и притом добродетельных) персонажа: слухи, будто бы в комедии выводится его родной
Отчетин и майор Милов. Они невольно образуют город Устюжна). А Гоголь-то рисовал в «Ревизоре»
противовес массе городских чиновников, ослабляют ту свой, «сборный» город!
замкнутость и цельность, которой отличается город в Зачем пужпы были писателю судьи, секретари судов
«Ревизоре». и многочисленное сословие приказных, если эту
Выбор персонажей в «Ревизоре» обнаруживает, как сторону жизни с успехом представлял один Ляпкин-
уже указывалось в литературоведении, стремление Тяпкин? Но вот без попечителя богоугодных заведений
охватить максимально все стороны общественной жизни и Земляники осталась бы в тени существенная часть
управления. Тут и судопроизводство (Ляпкин-Тяпкин), и «городской» жизни. В обоих случаях отступление Гоголя
просвещение (Хлопов), и здравоохранение (Гибнер), и от реальной структуры города (неосознанное или
почта (Шпекин), и своего рода социальное обеспечение сознательное — безразлично) имеет свою логику.
{(Земляника), и, конечно, полиция. Такого широкого Конечно, для Гоголя важна не отвлеченная
взгляда на официальную, государственную жизнь русская общественная функция персонажа (в этом случае
комедия еще не знала. При этом Гоголь берет различные возможно было бы придать одному лицу несколько
стороны и явления жизни без излишней детализации, без функций), но его особенный, индивидуальный характер.
чисто административных подробностей,— в их цельном Насколько разработана система должностных функций
«общечеловеческом» облике. Здесь интересно остановиться персонажей комедии, настолько же широка шкала их
на некоторых «ошибках» «Ревизора», в которых нередко духовных свойств. Она включает в себя самые
обвиняли писателя. разнообразные краски — от добродушной наивности
Уже современники Гоголя отметили, что структура почтмейстера до каверзничества и коварства Земляники,
уездного города воспроизведена в комедии не совсем от чванливости гордого своим умом Ляпкина-Тяпкина до
точно: одни важные должностные лица забыты, другие, смирения и запуганности Хло-пова. В этом отношении
наоборот, добавлены. Сын городничего города город «Ревизора» также многогранен и в известных
Устюжна А. И. Макшеев писал: «Никакого попечителя пределах (в пределах комических возможностей характера)
богоугодных заведений не было, по крайней мере, в энциклопедичен. Но показательно, что психическая и
таких городах, типологическая дифференциация
1
Наиболее обстоятельное сопоставление двух комедий про-·
ведено в работе И. Айзенштока «К вопросу о литературных влия- 1
Π о з д н е с в А. А. Несколько документальных данных к
ниях (Г. Ф. Квитка и Н. В. Гоголь)». — Известия отделения истории сюжета «Ревизора». — Литературный архив. М. — Л.,
русского языка и словесности Академии наук, т. 24, кн. 1, 1953, т. 4, с. 34.
1922, См. также: Войтоловская Э. Комедия Гоголя «Ревизор».
Комментарий. Л., Просвещение, 1971, с. 21—26.
персонажей идет у Гоголя вместе с дифференциацией Иное дело «военные», чьи функции были направлены
собственно общественной. вовнутрь, чье положение целиком включено в систему
Только две стороны государственной жизни не были данного города,— то есть полицейские. Их-то в комедии
затронуты в комедии: церковь и армия. Судить о Гоголя предостаточно — четверо!
намерениях автора «Ревизора» в отношении церкви трудно: Какой же вывод напрашивается из всего сказанного?
'духовенство вообще исключалось из сферы сценического Что город в «Ревизоре» — прозрачная аллегория? Нет,
Изображения '. Что же касается армии, то, по это не так.
предположению Г. Гуковского, Гоголь оставил «военную В научной литературе о Гоголе иногда подчеркивается,
часть государственной машины» в стороне, так как «считал что «Ревизор» — это иносказательное изображение тех
ее необходимой»2. Но ведь писал же Гоголь о военных, явлений, о которых Гоголь не мог — по цензурным
причем с явно комической, снижающей интонацией, в соображениям — говорить прямо, что за условной
других произведениях, например, в «Коляске»! Причину, декорацией уездного города следует видеть очертания
вероятно, нужно видеть в другом. Включение военных царской столицы. Цензура, конечно, мешала Гоголю;
персонажей нарушило бы цельность «сборного города» — столичная бюрократия, конечно, сильно дразнила его
от общественной до собственно психологической. сатирическое перо, о чем свидетельствует известное
Военные — один персонаж или группа — так сказать, признание писателя после представления «Ревизора»:
экстерриториальны. Характерно, например, что в «Столица щекотливо оскорбляется тем, что выведены
«Провинциальных актерах» Вельтмана командир нравы шести чиновников провинциальных; что же бы
сказала столица, если бы выведены были хотя слегка ее
гарнизонного округа Адам Иванович не только действует собственные нравы» (письмо к М. П. Погодину от 15
независимо от 'местных властей, но и в час суматохи, мая 1836 г.). Однако, сводя «Ревизора» к иносказательному
вызванной приездом мнимого генерал-губернатора, обличению «высших сфер» русской жизни, мы совершаем
призывает к себе городничего, дает ему советы и т. д. подмену (очень частую в интерпретации произведения),
Таким образом, идея строгой иерархии неизбежно когда о том, что есть, судят па основании того, что могло
подрывается. И по своим интересам, навыкам, или, по представлениям исследователя, должно было
общественным функциям военные персонажи нарушили бы быть. А между тем важно в первую очередь то, что есть.
единство города, являя собою целое в целом. Далее, иногда подсчитывают, сколько раз в «Ревизо«
Интересно, что первоначально «военная тема» — хотя ре» упоминается Петербург, чтобы показать, что «тема
и приглушенно — звучала в «Ревизоре»: в сцене приема Петербурга» составляет второй адрес гоголевской сатиры.
Хлестаковым отставного секунд-майора Растаковского. Но Подчеркивается, что от этого возрастает «критическое
очень скоро Гоголь почувствовал, что воспоминания начало» комедии '.
Растаковского из турецкой и других кампаний, в которых По думается, что в обоих случаях мы идем в обход
он участвовал, подрывают единство действия комедии. Этой художественной мысли «Ревизора» и, желая повысить
сцены нет уже в первом издании «Ревизора»; позднее «критическое начало» пьесы, на самом деле его
Гоголь опубликовал ее в числе «Двух сцен, выключенных принижаем. Ибо сила «Ревизора» не в том, насколько
как замедлявших течение пъесыъ. Надо сказать, что административно высок изображенный в нем город, а в
«замедление» действия здесь имеет более широкий том, что это особый город. Гоголем была создана такая
смысл. Оно скорее обозначает неорганичность данных модель, которая в силу органического и тесного сочленения
сцен общему замыслу «Ревизора», выключенных по этой всех компонентов, всех частей вдруг ожила, оказалась
причине из состава комедии. способной к самодвижению. По точному выражению В.
Гиппиуса, писатель нашел «масштаб минимально
1
Ср. замечание Н. Станкевича в одном из писем 1837 года: необходимый» 2. Но тем самым он создал благоприятные
«Здесь (в Берлине) в первый раз я видел церковь на сцене и условия,
епископа... У нас в России этого невозможно позволить», «даже
креста не показывают на сцене» (Станкевич Н. В. Переписка,
М„ 1914,
2
с. 548). 'Гуковский Г. А. Реализм Гоголя, с. 468.
См.: Гуковский Г, А. Реализм Гоголя, с, 411. 2
Н. В. Гоголь. Материалы и исследования, т, 2, с. 175.
чтобы прилагать этот масштаб к другим, более крупным треблений. Создавалось впечатление, что где-то за
явлениям — до жизни общероссийской, пределами сцены кипит настоящая «добродетельная»
общегосударственной. жизнь, которая вот-вот нахлынет па гнездо злонамеренных
То, что содержание «Ревизора» распространяют на персонажей и смоет его. Тут дело не в торжестве
более широкие сферы жизни,— конечно, функция добродетели в заключение пьесы, а в неоднородности двух
читателя или зрителя. По то, что оно могло миров: сценического, видимого, и того, который
распространяться,— свойство художественной мысли подразумевался. Вспомним лишь «Недоросль»
Гоголя. Оно возникло из стремления писателя к широкой и Фонвизина: эта ярчайшая н правдивейшая русская
законченной группировке явлений, при которой бы они комедия XVIII века от начала до конца строится на
так тесно примыкали друг к другу! «как кольца в цепи». выявлении такого контраста. «Горе от ума» Грибоедова
Перед этим свойством художественной мысли полностью не рвет с этой традицией, но пытается
«Ревизора» теряли свое преимущество таланты с более приспособить ее к новым заданиям. Тут «изолирован»,
четкой, чем у Гоголя, политической целеустремленностью, с противопоставлен потоку жизни не видимый мир
более откровенной публицистической окраской. В отрицательных персонажей — Фамусовых и Хле-стовых, а
«Ревизоре», строго говоря, нет никаких обличительных впесцепические одинокие фигуры князя Григория и
инвектив, на которые щедра была комедия Просвещения и других «врагов исканий» вместе с находящимся на
отчасти комедия классицизма. Только реплика сцене, но столь же одиноким Чацким. Однако как бы то
Городничего — «Чему смеетесь? над собой смеетесь!» ни было, существуют два мира и между ними —
— могла напомнить такие инвективы. Кроме того, как демаркационная черта.
уже отмечалось в литературе о Гоголе, должностные Гоголь — первый русский драматург, который стер эту
преступления, совершаемые героями «Ревизора», черту. От города в «Ревизоре» до границы — «хоть три
сравнительно невелики. Взимаемые Ляшшным-Тяпкиньш года скачи» и не доедешь,— но есть ли на всем этом
борзые щепки — мелочь по сравнению с поборами, пространстве хоть одно место, где бы жизнь протекала
которые учиняют, скажем, судейские из «Ябеды» Капниста по иным нормам? Хоть один человек, над которым были
'. Но как говорил Гоголь, по другому поводу, «пошлость бы властны другие законы? В комедии всё говорит за то,
всего вместе испугала читателей». Испугало не нагнетание что такого места и таких людей нет. Все нормы
«деталей» пошлости, а, используя выражение Гоголя, общежития, обращения людей друг к другу выглядят в
«округление» художественного образа. «Округленный», то пьесе как повсеместные. Они действуют и во время
есть суверенный город из «Ревизора» становился пребывания в городе необычного лица — «ревизора». Ни
эквивалентом более широких явлений, чем его у кого из героев пьесы не появляется потребности в
предметное, номинальное содержание. иных нормах или хотя бы в частичном видоизменении
Еще одно свойство «Ревизора» усиливало его старых. С первых же минут открытия «ревизора» к нему
обобщающую силу. Цельность и округленность «сборного почти рефлек-торпо потянулась длинная цепь
города» сочетались с его полной однородностью с теми взяткодателей, от городничего и чиновников до купцов.
обширными пространствами, которые лежали за Конечно, могло быть и так, что «ревизор» не взял бы.
«городской чертой». В русской комедии до Гоголя обычно Но тот, с кем случилось бы подобное, знал бы, что это его
место действия — поместная ли усадьба, суд или город — личное невезенье, а не победа честности и закона над
вырисовывалось как изолированный островок порока и неправдой.
злоупо- Но откуда у героев пьесы такое убеждение? Из своего
личного, «городского» опыта. Они знают, что их нормы
1
Напомним также другой пример — комическую оперу «Не- и обычаи будут близки и понятны другим, как язык, на
счас/п,о от кареты» (1779) Кпи/кшша, в которой показывалась котором они говорят, хотя, вероятно, большинство из них
несправедливость крепостного права — тема, совершенно пе бывало дальше уезда или, в крайнем случае, губернии.
обойденная в пьесе Гоголя. Гоголь в этом отношении несколько Словом, город «Ревизора» устроен так, что ничто не
отступил il от уровня своей первой комедии «Владимир 3-й
степени»: в «Ревизоре» не было подделки документов ограничивает распространение идущих от пего токов
петербургским чиновником, да и вообще вместо столицы вширь, па сопредельные пространства. Ничто не мешает
изображался затерянный в глуши уездный городишко. «самодвижению» чудесного города. Как в «Ночи перед
Рождеством» о Дикапьке, так теперь о безымянном горо^
де «Ревизора» писатель мог бы сказать: «И по ту тель благодаря только что отмеченному подобию сам
расширяет его выводы '.
сторону города, и по эту сторону города...»
В связи с этим остановимся на отличиях характера Осмысливая свой творческий опыт драматурга — в
первую очередь опыт «Ревизора»,— Гоголь дважды
обобщения в «Ревизоре» от собственного гротескного ссылался на Аристофана: в «Театральном разъезде...» и
обобщения. Гротеск, как правило, ведет к повышенной в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в
обобщенности. Благодаря фантастике, а также чем ее особенность».
родственным ей формам в гротеске из целой В «Театральном разъезде...» происходит диалог между двумя
исторической эпохи (или нескольких эпох) извлекается «любителями искусств». «Второй» высказывается за такое
ее «смысл» '. «История одного города» Салтыкова-Щедрина построение пьесы, которое включает всех персонажей: «ни
— это не только история одного города (Глупова или одно колесо не должно оставаться как ржавое и не
любого другого), а — в определенном разрезе — вся входящее в дело». «Первый» возражает: «Но это выходит
дореформенная и пореформенная эпоха, то есть «те уже придавать комедии какое-то значение более всеобщее».
характеристические черты русской жизни, которые делают Тогда «второй» любитель искусств доказывает свою точку
ее не вполне удобною». Диапазон обобщаемого в гротеске зрения исторически: «Да разве не есть это ее (комедии)
может расширяться и дальше, до «подведения итогов» прямое и настоящее значение? В самом начале комедия
всей истории человечества, как в «Путешествиях была общественным, народным созданием. По крайней
Лемюэля Гулливера» Свифта. мере, такою показал ее сам отец ее, Аристофан. После уже
С другой стороны, те гротескные произведения, она вошла в узкое ущелье частной завязки...» Имя
которые подобно «Носу» сконцентрированы на одном, Аристофана названо Гоголем и в статье «В чем же
исклкн чительном анекдотичном случае, тоже подводят к наконец существо русской поэзии...»,— но в несколько
повышенной обобщенности. Именно потому, что предмет измененном контексте. «Общественная комедия»,
изображения здесь «странен», единичен, он — как предшественником которой был Аристофан, обращается
исключение — подтверждает правило. против «целого множества злоупотреблений, против
«Ревизор» представляет собой пример произведения, в уклонснья всего общества от прямой дороги» (VIII, 400).
котором повышенная обобщенность достигается иным В размышлениях Гоголя об Аристофане заметен
способом. В «Ревизоре», строго говоря, основа вполне интерес к двум — конечно, взаимосвязанным — вопросам:
«земная», негротескная. Гротесков только дополнитель^ о природе обобщения в комедии и о ее построении, о
пый топ, отсвет, о чем мы будем говорить ниже. Этот «завязке». На последнем вопросе уместнее остановиться
гротескный «отсвет» усиливает универсальность образа, несколько ниже. Но первый имеет прямое отношение к теме
но зарождается она уже в самой структуре «сборного настоящего раздела.
города». В гоголевской комедии словно спрятан секрет, Несомненно, что интерес Гоголя к Аристофану
благодаря которому все ее краски и линии, такие стимулировался известным сходством их
обычные τι будничные, приобретают дополнительное художественной
значение. 1
Вместе с тем ото объясняет, почему обобщению «Ре^ Уже Пушкин намекнул па огромные возможности, которые
таит в себе изображение целого организма через одну его
ьпзора» (так же как и гротескному обобщению) чужда «клетку» — в данном случае через «село» («История села
аллегоричность. Город как относительно самостоятельная Горюхина» написана в 1830, опубликована в 1837 г.). Потом к этой
единица — как целое — всегда подобен более крупным традиции обратятся другие писатели, в частности В. Одоевский в
«Городе без имени» (вошел в «Русские ночи»), А. Герцен
социальным организациям: губернии, столице, всему («Патриархальные нравы города Малинова» в «Записках одного
государству. Писатель по нуждается в том, чтобы уснащать молодого человека»), уже упоминавшийся Салтыков-Щедрин,
произведение аллегорическими намеками па более высокие Горький в «Городке Окурове», А. Платонов в «Городе Градове»
власти и па более серьезные злоупотребления: он всецело (характерна тав-тояогичность названия, так сказать, возводящая
понятие «город» в квадрат) и многие другие. В этом ряду
поглощен жизнью данного конкретного города. Но чита- гоголевский «Ревизор» — одно из самых блестящих решений,
позволившее сочетать огромную широту обобщения с осязаемой
конкретностью русского провинциального дореформенного быта,
' См. об этом в моей книге «О гротеске в литературе». М.,
Советский писатель, 1966.
мысли. Гоголю близко было то стремление к крайнему «куска жизни» — черта, возможная только для нового
обобщению, которое отличало древнюю аттическую сознания, художественного и научного.
комедию и делало ее «общественным, народным Не приходится говорить уже о том, что общественная
созданием». конкретность сочеталась у Гоголя с конкретностью
На эту близость впервые указал Вячеслав Иванов в психологической. К Гоголю как к писателю XIX века,
статье «Ревизор» Гоголя и комедия Аристофана». Отличие художнику нового времени, не подходит замечание,
«Ревизора» от традиционной европейской комедии н будто бы он изымает своих героев из сферы
сходство с аристофановской в том, что его действие «не гражданского права в пользу нрава публичного.
ограничивается кругом частных отношений, но, Гоголевское «право» — это особое «право», в котором
представляя их слагаемыми коллективной жизни, увязаны в одно целое и публичный π гражданский аспекты
обнимает целый, в себе замкнутый и себе (разумеется, в смысле, свободном от господствовавших
удовлетворяющий социальный ми-рок, символически официальных правовых понятий).
равный любому общественному союзу и, конечно, Как известно, в 1846 году Гоголь предпринял попытку
отражающий в себе, как в зеркале... именно тот переосмысления «Ревизора». В «Развязке Ревизора»
общественный союз, на потеху и в назидание коего устами Первого комического актера было сообщено, что
правится комедийное действо». «Изображение целого го* безымянный город — это внутренний мир человека, наш
рода взамен развития личной или домашней интриги —· «душевный город»; безобразные чиновники ·— наши
коренной замысел бессмертной комедии». страсти; Хлестаков — «ветреная светская совесть»;
В соответствии с этим «все бытовые и обывательские наконец, настоящий ревизор — подлинная совесть,
элементы пьесы освещены со стороны их общественного являющаяся нам в последние мгновения жизни... Для
значения... все тяжбы и дрязги, наветы и ябеды выходят нас интересен сейчас метод «Развязки Ревизора»,
из сферы гражданского в область публичного права» '. отражающий в уменьшенном масштабе метод «Ревизора»
Комедия Гоголя, заключает В. Иванов, «по-аристофа- настоящего и переносящий во внутреннюю,
повски» изображает русскую жизнь в форме «некоего индивидуальную сферу все функциональные аспекты
социального космоса», который вдруг потрясается во всю большого города.
свою ширь. По замечанию В. Иванова, «Развязка «Ревизора» сно->
Надо сказать, однако, что это тонкое сопоставление ва «обличает бессознательное тяготение Гоголя к
Гоголя с Аристофаном незаметно переходит в большим формам всенародного искусства: как в
отождествление двух художников. Исследователь пе первоначальном замысле мы усмотрели нечто общее с
учитывает, что на природу .обобщения у античного «высокою» комедией древности, так сквозь призму
драматурга Гоголь смотрит сквозь призму современных позднейшего домысла выступают в пьесе-оборотне
требований и современного художественного опыта. характерные черты средневекового действа» '.
Место действия у Аристофана — открытая Возвращаясь же к «Ревизору», нужно выделить еще
площадка,— не только в «Птицах», где события в самом одну, пожалуй, главную черту, делающую обобщение
деле происходят в птичьем полнее, между небом и гоголевской комедии современным. Мы помним, что
землей, но π в других комедиях. Можно сказать, что сцена картину Брюллова писатель назвал современной потому,
у Аристофана пе замкнута, космически пеограничепа. что «она совокупляет все явления в общие группы и
У Гоголя же есть вполне конкретная «единица» выбирает кризисы, чувствуемые целою массою».
обобщения — его город. Опыт новейшего искусства, и в Гоголевский «сборный город» — это вариант «общей
частности классицизма и Просвещения, пе прошел для группы», однако все дело в том, что ее существование в
Гоголя бесследно. Его город локально ограничен, и вме-i современности по-· чти невозможно. Может быть и
сто с тем он «сборный». Это конкретно оформленный, возможно, но эфемерно, недлительно. Ведь господствующий
осязаемый город, но бездонно-глубокий по своему дух нового времени —· раздробление («страшное
значению. Словом, к обобщению, широте Гоголь идет через раздробление»,— говорит Го-голь). Значит, неминуемо
пристальное и строго целенаправленное изучение данного грозит распасться, разойтись —
1
1 Театральный ОктяПпр. r QI
Тсатоальпьш Октябоь. Л. — М., 1926, о. 89, 90,
по интересам, наклонностям, стремлениям — все то, что ния» — то есть извержение вулкана «=· вот та сила, кото-<
писатель собирал «по словечку» в одно целое. рая замкнула «общую группу» людей даже при страшном
Но целое для Гоголя настоятельно необходимо и и прогрессирующем раздроблении жизни.
важно. Это вопрос не только художественный, структурно- Но не так ли и Гоголь необыкновенно и дерзко
драматургический, но и жизненный. Вне целого Гоголь произвел создание своей картины? Не так ли и он бросил на
не мыслит себе познания современности. Но вне целого полотно идею «ревизора», которая залила и потопила весь
Гоголь не мыслит себе и правильного развития город? Словом, Гоголь создал в комедии насквозь
человечества. Каким же путем удержать «общую группу» от современную и новаторскую ситуацию, в которой
распадения? раздираемый внутренними противоречиями Город оказался
Очевидно, возможны были два художественных вдруг способным к цельной жизни ·— ровно на столько
решения. Или «совокуплять все явления в общие группы» времени, сколько понадобилось для раскрытия его самых
вопреки духу времени, духу разъединения. Но такой путь глубоких движущих пружин.
чреват был опасностью идеализации и сглаживания
противоречий. Или же — искать в жизни такие
моменты, когда эта цельность возникает естественно, IV. О СИТУАЦИИ В «РЕВИЗОРЕ»
пусть ненадолго, подобно вспышке магния,— словом,
когда цельность не сглаживает, а обнажает «страшное Ситуация комедии проста: ожидание и прием в городе
раздробле-i ние» жизни. ревизора (мнимого). Но давайте вдумаемся в значение
И тут мы должны обратить внимание на вторую «ситуации ревизора».
часть гоголевской фразы: «...и выбирает кризисы, В ней участвуют две стороны: ревизующий и
чувствуемые целою массою». По представлению Гоголя, ревизуемый. Первая представляет «начальство», высшие
такой выбор диктуется «мыслью» картины. О «мысли» инстанции чиновно-бюрократической лестницы. Вторая —
произведения — в частности, драматургического — Гоголь подчиненных, находящихся на этой лестнице несколькими
не устает напоминать из года в год. Так, в «Театральном ступеньками ниже.
разъезде...» говорится: «...правит пиесою идея, мысль. Без Задача ревизующего в том, чтобы установить истину
нее нет в ней единства». Гоголевскую формулу «мысли» и «наставить». Ревизуемых ·— в том, чтобы скрыть истину
не достаточно объяснять как указание на «идейность» и ускользнуть от наказания. Внезапность и тайна
произведения: у нее есть более конкретный смысл. («инкогнито проклятое!») — непременные атрибуты
В «Портрете» (редакция «Арабесок») Гоголь писал, ревизующего. Осмотрительность и осторожность — средства
что иногда осенял художника «внезапный призрак самообороны ревизуемого.
великой мысли, воображение видело в темной Идея ревизии затронула самый чувствительный нерв
перспективе что-то такое, что, схвативши и бросивши российской бюрократической системы. С одной стороны,
на полотно, можно было сделать необыкновенным и вместе деятельность подчиненных совершалась в значительной
доступным для всякой души...». мере «для начальства», для вида, для ревизора. С другой
Итак, это не идея произведения вообще, а скорее стороны, и начальству важно было показать подчиненным,
нахождение некой современной ситуации («общего что оно все видит, все понимает, что оно бдит. Это был
кризиса»), которая бы позволила замкнуть «группу» обоюдный обман, из которого каждый пытался извлечь
героев в одно целое. свои выгоды.
В статье «Последний день Помпеи» это положение Практическая «польза» ревизии была невелика,
высказано еще отчетливее: «Создание и обстановку своей подрывалась уже в своей основе. Но в том-то и дело, что
мысли произвел он (Брюллов) необыкновенным и дерзким обойтись без нее власти не могли. Бюрократическая
образом: он схватил молнию и бросил ее целым потопом машина нуждалась в бюрократических «толчках»,
на свою картину. Молния у него залила и потопила все, сотрясавших время от времени весь ее проржавевший
как будто бы с тем, чтобы всё выказать, "тобы ни один механизм. В движение вовлекался более или менее
τίΓϋ'ΊΜΡτ rm УНОЫ . ЧСЯ от згштеля» (VIII, 110). «Мол- обширный —
В aaBIICUMOCTII ОТ масттттябя прттчтттт — -и·™™ ΤΙΤΤΤΤΛΤ,ΤΤΤ.Τ,ΛΤ,.
начинался взаимный обман, игра, в которой главным пятой бюрократии. Правда, участие этой стороны
было не сорваться π выдержать свою роль. Проигрывал заведомо ограничено. Ревизирующпй но апеллирует к ней,
не виновный, а уличенный, то есть тот, кто по каким- не принимает ее во внимание. В лучшем случае удается
либо причинам выпадал из действия бюрократической лишь обратиться к ревизору с жалобами и просьбами, с
машины. какими обращаются к Хлестакову просители в четвертом
Мнение Н. Котляревского и других старых акте. В основном же приходится ждать и надеяться. Но
литературоведов, считавших, что «Ревизор» — комедия без участие этой стороны, даже и пассивное, повышает
политической подкладки» 1, идет, таким образом, наперекор значение ситуации: от ее разрешения зависит судьба
уже исходной ситуации комедии. «Ситуация ревизора» широких слоев населения, с нею связаны их надежды на
политическая по своему существу, хотя, разумеется (как избавление — от чиновников-притеснителей.
ситуация всякого великого произведения), она включает в Не Гоголь впервые ввел «ситуацию ревизора» в
себя и общечеловеческое содержание. Хорошо сказал литературу. Она разрабатывалась и до него, причем
А. Воронений, что «Ревизор» — это «свистящий бич над особенно интенсивно в русской литературе, о чем как раз и
крепостной Русью» 2. И не только крепостной. свидетельствует большая популярность у пас темы
Обычно ситуацию «Ревизора» сопоставляют со мнимого ревизора '. Но глубина и последовательность
сходными случаями из жизни, о которых мы знаем из художественного решения Гоголя не идет ни в какое
воспоминаний современников, из рецензий Вяземского и сравнение с решениями его предшественников. По
Сеп-ковского па комедию, наконец, из собственных существу «ситуация ревизора» — одна из глубочайших в
слов Гоголя. В «Театральном разъезде...» в толпе зрителей мировой литературе — должна быть связана с именем
раздается голос: «Ну, вот точь-в-точь эдакое событие Гоголя, как, скажем, ситуация Дон-Кихота с именем
Сервантеса.
было в нашем городке. Я подозреваю, что автор если не
был сам там, то, вероятно, слышал» 3. Однако, чтобы В «Провинциальных актерах» Велътмана говорится,
показать характерность «Ревизора», не обязательно что вокруг «мысли» о генерал-губернаторе (мнимом) в
городе «образовалась сфера идей об ответственности за
называть реальные случаи, когда в какой-то город беспорядок ц неисправность». Выступают характерные
приехал ревизор пли кого-то по ошибке приняли за очертания «ситуации ревизора». Но далее мы читаем у
ревизора. «Ситуация ревизора» 'могла возникнуть в каждом Вельтмана, что во время пребывания «генерал-
министерстве, департаменте, канцелярии — везде, где губернатора» в городе господствовала «дивная
взаимоотношения людей строились на бюрократической исправность по делам и усердие» 2.
основе. В этом-то и заключалось широкое жизненное Вот этого-то оттенка совершенно нет у Гоголя. У него
значение комедийного действия «Ревизора». поведение обеих сторон в ситуации вычерчено с
Но, конечно же, воплощение этой ситуации — в бескомпромиссной логикой — психологической π
масштабе города, причем особого, «сборного города» — социальной.
давало Гоголю дополнительные художественные Достоверна, так сказать, предыстория ситуации:
возможности. дурные предчувствия Городничего («какие-то две
В частности, оно позволяло ввести в ситуацию третью необыкновенные крысы»), предупреждении приятеля,
сторону. Это те, кого Городничий несколько суммарно узнавшего о ревизоре окольным путем, но из достоверных
именует «купечеством и гражданством», кто страдает под источников (письмо Чмыхова), наконец, вполне уместное
1
подозрение, не было ли доноса.
К о т л я ρ е в с к и и II. Николай Васильевич Гоголь, с. 308.
2
Воронений А. Гоголь, с. 162. Сохранились лишь считан Но вот начинаются приготовления к встрече
ные экземпляры этой книги, вышедшей в середине 30-х годов «ревизора». Ни на какое установление «дивной
в серии «Жизнь замечательных людей». См. мою публикацию из исправности по делам», хотя бы и кратковременное, пет
этой книги в журнале Новый мир, 1964, № 8. См. также: В о - и намека. Все
ρ о и с к и и А. Избранные статьи о литературе. М., Художествен
ная литература, 1982. 1
3
Более или менее полный обзор сходных случаев см. в при Сенковский даже сетовал, что анекдот, взятый в основу
меч. к IV тому академического Полного собрания сочинений «Ревизора» — «тысячу раз напечатанный, рассказанный и отде
ланный в разных видах» (Библиотека для чтения, 1836, т. 16,
Гоголя. отд. 5, с. 43).
2
Библиотека для чтения, 1835, т. 10, с. 219, 235.
распоряжения Городничего относятся к внешнему виду;
прибрать в присутственных местах, надеть на больных клицает (Гβ страхе»: «Что вы, господь с вами! Это не он»«
чистые колпаки, вымести улицу до трактира, то есть ту, Бобчинский при этом сообщает о «ревизоре»: «Такой
по которой проедет «ревизор», и т. д. Словом, нужно осмотрительный, меня так и проняло страхом». Во
только соблюсти форму. Положение ревизуемого вовсе не втором действии Хлестаков и появившийся на пороге
требовало, чтобы проводить какие-либо улучшения и Городничий «в испуге смотрят несколько минут один на
исправления по существу. Городничий это отлично сознает: другого, выпучив глаза». Затем Городничий выслушивает
.«Насчет же внутреннего распоряжения и того, что «угрозы» Хлестакова, «вытянувшись и дрожа всем телом».
называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего В третьем действии одна из главных тем хвастовства
не могу сказать. Да и странно говорить. Нет человека, Хлестакова — как он наводил страх: «...прохожу через
который бы за собою не имел каких-нибудь грехов». департамент — просто землетрясенье — всё дрожит,
Но и другая сторона, как отмечалось, ведет в «ситуа- трясется, как лист». В этот момент и слушатели Хлестакова
ции ревизора» определенную игру. Эту игру невольно —> трясутся и не могут выговорить слова от страха. В
в силу особенностей своего характера — ведет Хлестаков. четвертом действии, перед представлением Хлестакову у
Вернее, ее ведут сами с собой Городничий и компания — Луки Лукича, «язык как в грязи завязнул», а у Аммо-
с помощью Хлестакова. Осведомленность «ревизора» («все са Федоровича «так вот коленки и ломает». Примеры
узнал, все рассказали проклятые купцы!»), угроза можно умножать без конца; «Ревизор» — это целое море
наказания, намек на взятку («Эк куда метнул!»), нежелание страха.
открыть свое лицо («...хочет, чтобы считали его Но «страх» гоголевских персонажей несколько
инкогнито») — все эти наблюдения — превратные, конечно, необычен для русской комедии. Как правило, ее порочные
— служат для Городничего доказательством того, что его ге-> рои страшились разоблачения и справедливого
собеседник правильно играет свою роль, что, возмез-> дня. Персонажи «Ревизора» боятся стать козлами
следовательно, перед ним настоящий ревизор. Обман, отпущения. Они знают, что бюрократическая машина не
вернее, самообман Городничего, оказался возможным исправляет пороков и бед, но подчас жестоко карает тех,
потому, что он готовился играть свою роль с ревизором, кто по неосторожности попадает под ее колеса. Гоголь до
причем с ревизором, ведущим, в свою очередь, игру, то есть конца верен духу и букве «ситуации ревизора».
с игрой ревизора. Этого требовала логика ситуации, хорошо Кстати, нераскаянность персонажей «Ревизора»
усвоенная Городничим за долгие годы службы («...трех сполна проявилась в последнем действии, когда обман
губернаторов обманул»). А пришлось-то ему играть с обнаружился. Белинский писал, что обыкновенный талант
чистосердечным Хлестаковым... Впрочем, о Хлестакове воспользовался бы случаем «заставить Городничего рас-
речь впереди. каяться и исправиться». (Так действительно поступали
В разработке Гоголем «ситуации ревизора» нужно русские комедиографы до Гоголя.) «Но талант
подчеркнуть еще одну черту. необыкновенный глубже понимает натуру вещей и творит
Уже предшественники Гоголя уловили, какую важную не по своему произволу, а по закону разумной
роль играет в системе самодержавно-бюрократического необходимости. Городничий пришел в бешенство, что
управления страх. Поэтому страх вошел, что ли, в допустил обмануть себя мальчишке, вертопраху...» '
поэтику комедии, превратившись в один из главных Другая особенность страха в комедии: его
двигателей комедийного действия. У Квитки- направленность вовне — в сторону «ревизора» и тех сил,
Основьяненко, например, Пустолобов запугивает всех которыо стоят за ним.
величайшей тайной, которая будто бы сопряжена с его Присмотримся к взаимоотношениям Городничего я
деятельностью. Чиновники не могут, не имеют права других чиновников. Иерархичность этих отношений,
ни о чем его спрашивать, должны слепо и трепетно субординация не обязательно предполагают страх.
повиноваться ему. «Всего.)
У Гоголя, прежде всего, возрастает «количественная
мера» страха. Вначале Городничий еще бодрится: «Страху- 1
Белинский В. Г. Поли. собр. соч.. т. III, с. 469. О исрас-·
то нет, а так, немножко». Но едва Бобчинский и Доб- каянности гоголевских героев см. также: Поспелов Г, Ы. Твор-<
чиыский поведали о прибытии ревизора, Городничий вос- чиство Н. В. Гоголя, с. 134.
боится смотритель училищ Хлопов. Но, скажем, Ляпшш- что «страх» усложняется у Гоголя множеством оттенков.
Тяпкин позволяет себе прозрачно намекать на В ширину, потому что писатель показывает действие
взяточничество Городничего: «А вот, например, если у страха на самых различных героев,— собственно, на всех
кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге персонажей «Ревизора».
шаль». И тот в ответ не прикрикнул на «вольнодумца», В «Предуведомлении для тех, которые пожелали бы
не призвал его к порядку — нет, он оправдывается, что, сыграть как следует «Ревизора», говорится о «силе
«по крайней мере, в вере тверд». Судя по рассказу всеобщего страха», об «испуганном городе». Гоголь охватил
слесарши, ее ответ Городничему сопровождался сильной «ситуацией ревизора» всех героев, обнял их единым,
бранью («...Я слабый человек, подлец ты такой!» и т. д.); хотя и многообразным по своему проявлению чувством...
возможно, кое-что из этого она действительно отважилась Но тут мы должны взглянуть на «ситуацию ревизора» с
сказать Городничему. Купечеству, мещанству, простому точки зрения теории комедии вообще.
народу, наверное, знакомо чувство страха перед
городскими властями, но комедия с этой стороны не
детализирует изображение. Интересна сцена покаяния Говоря в статье «Петербургская сцепа в 1835—36 г.»
купцов после их неудачной жалобы «ревизору»: ремарки о современных требованиях к комедии, Гоголь писал:
сообщают, что купцы внимают разгневанному «Публика была права, писатели были правы, что были
Городничему «кланяясь», что они «кланяются в ноги»; недовольны прежними пиесами. Пиесы точно были
но нет ни одной ремарки типа: «в страхе», «в испуге», холодны. Сам Мольер, талант истинный... на сцене теперь
«дрожа всем телом» и т. д. Этими ремарками комедия длинен, со сцены скучен. Его план обдуман искусно, но
характеризует только отношение персонажей к он обдуман по законам старым, по одному и тому же
Хлестакову. Страх направлен главным образом (если не образцу, действие пиесы слишком чинно, составлено
целиком) вовне художественного образа Города, к силам, независимо от века и тогдашнего времени, а между тем
распространяющим на него свое влияние. характеры многих именно принадлежали к его веку.
Наконец, еще одна необычная «нота страха» в Ведь не было и одного анекдота, случившегося) в его
«Ревизоре». В ответ на реплику Анны Андреевны: «Да время, в таком же точно виде, как он случился, как делал
вам-то чего бояться: ведь вы не служите», Добчинский это Шекспир. Он, напротив, сюжет составлял сам по плану
говорит: «Да так, знаете, когда вельможа говорит, Теренцня и давал разыгрывать его лицам, имевшим
чувствуешь страх». странности и причуды его века. Это не имело уже после
В самом деле: Добчинский не совершал служебных живости для зрителей, могло только нравиться
преступлений и не должен страшиться наказания, как приятелям...» (VIII, 554—555).
Городничий и другие. Однако тут подразумевается более В литературе о Гоголе еще не ставился вопрос, какое
широкий комплекс чувств. Не забудем, что перед Доб- реальное содержание заключено в его критике «плана»
комедий Мольера.
чинскнм персонифицированное воплощение тех
могущественных сил, которые карают и милуют, возносят Мольер разрабатывал сюжет комедии Терепция «Фор-
высоко вверх и низвергают в бездну. Действие этих сил мион» в своих «Проделках Скапена» (1671). Следы
страшно н подчас загадочно,— π кто же поручится, что оно влияния другой комедии Теренцня, «Братья», видны в
не захватит «по ошибке» (такие ошибки в порядке вещей)' молье-ровской «Школе мужей» (1661).
человека «неслужащего», стоящего в стороне. Общее в ситуации обеих мольеровских комедий мож-
Вспомним также, что Хлестаков для Добчинского —> но определить тремя словами: хитроумные проделки
«вельможа», то есть представитель тех высоких сфер влюбленных. Правда, в «Школе мужей» интригу ведет
жизни, которые сеют в низших сферах благоговение, возлюбленный Изабеллы Валер, а в «Проделках Скапена»
трепет и страх. слуга влюбленного, знаменитый плут Скапен.— но это в
Словом, Гоголь по сравнению с предшествующей данном случае несущественно. Главное в типе интриги, в
русской комедией бесконечно расширяет диапазон общей расстановке персонажей: с одной стороны, влюб-<
«страха» — и вглубь и, так сказать, в ширину. Вглубь, ленные π помогающие им слуги, с другой — сопротивляю-
потому
щиеся этой любви комические персонажи: отец, опекун, вестную непоследовательность французского писателя,
соперник и т. д. Из борьбы двух сторон вытекает выводя из «своего времени» не только характеры, но и
множество забавнейших qui pro quo, которые в конце общее построение действия.
концов увенчиваются торжеством любви и соединением Надо подчеркнуть, что ситуация хитроумных
возлюбленных. проделок влюбленных, так сказать, трояко не устраивала
Большинство комедий Мольера строилось на развитии Гоголя.
этой интриги (исключений немного: прежде всего «Ми- После древней аттической комедии, после Аристофана,
зантроп» и «Жорж Данден»). Если отвлечься от который (как мы читаем в его «Лягушках», ст. 686)
злоключений отставного судьи Дандена, «процесса» над занят вещами, «серьезными и полезными для города»,—
собакой и т. д., то и «Сутяги» — единственная комедия новоаттическая комедия обнаруживает явное сужение
Расина — тоже комедия хитроумных влюбленных: Леандра художественного кругозора. Исключаются политические и
и Иза-беллы. Далее, эта ситуация уходила в глубь веков, общественные проблемы; внимание сосредотачивается на
в практику итальянской комедии дель арте, где частных, интимных сторонах жизни. На этой почве и
всевозможные Изабеллы, Фламинии, Флавио, Леандро развилась любовная интрига, оформившаяся затем в
преодолевали с помощью хитроумных слуг («дзани») ситуацию хитроумных проделок влюбленных.
разнообразные препятствия на пути к счастью. Еще Разумеется, эта ситуация — особенно в новое время —
раньше, в IV—* III веках до н. э., эту ситуацию открывала большие возможности и для косвенного
разрабатывала новоаттическая комедия, наследовавшая, в отражения в комедии социальных сторон жизни. Но Гоголю
свою очередь, исконные мотивы древнего карнавального важно было ввести их в сюжет, сделать
действа. В новоаттической комедии намечены и расстановка формообразующими. Поэтому он и апеллировал — через
сил любовной ситуации:· влюбленные девушка и юноша века и литературные школы — прямо к Аристофану как
(правда, еще в пассивной роли страдающего влюбленного) ; творцу истинно «общественной» комедии.
хитрый «раб» (прямой предшественник Скапена, Крисшша Кроме того, названная ситуация казалась Гоголю
— вплоть до Фигаро Бомарше) или хитрая служанка, затем нежизненной, фальшивой. В эллинистическую эпоху
соперники и про-тивыики влюбленных: старик отец, (породившую новоаттическую комедию) она отражала
хвастун-«воин» и т. д, Наметились в новоаттической пробуждение личного начала, повышение роли и
значения интимной сферы человеческой жизни. Затем — в
комедии и основные очертания интриги: злоключения и развитии этой ситуации комедией дель арте — приметен
торжество влюбленных,—·· торжество, к которому они отблеск гуманистической идеологии Ренессанса. В новое
приходят через сложнейшие сцепления обстоятельств: время ситуация хитроумных проделок влюбленных
недоразумения, узнавания, подслушивания разговоров, отвечала тому раскрепощению личности, с которым на
переодевания и т. д. первых порах было связано буржуазное развитие. Но чем
Таким образом, упреки Гоголя Мольеру были дальше, тем больше обнаруживалась связанность и
обращены против традиционно разрабатываемой им несвобода личности в наступившую эпоху. В России
ситуации хитроумных проделок влюбленных. Этим ситуация хитроумных проделок влюбленных казалась еще
объясняются замечания, что «план» Мольера «обдуман по более неестественной (тем не менее ее усердно
законам ста-рым, по одному и тому же образцу», далее — эксплуатировал водевиль — полуоригинальный и
противопоставление Мольера Шекспиру, который брал оригинальный) в силу существования всевозможных
«анекдоты» из современной жизни и, наконец, ссылка на феодальных ограничений, пут, отсутствия личного почина
связи Мольера с античностью (с комедиями Терепция). влюбленных, на котором строилась вся ситуация. Об этом,
В то же время Мольера как писателя нравов, как кстати, не раз писал Белинский, высмеивая пряничную и
творца современных характеров Гоголь принимал и ходульную любовь в русских пьесах. Отказ Гоголя от
высоко ценил '. Но он полагал, что нужно преодолеть ситуации хитроумных влюбленных, таким образом, связан с
из- его общим отталкиванием от добродетельных
1 персонажей, от идеализации.
Ср. также в окончательном варианте статьи Гоголя
«Петербургские записки 1836 года»: «О, Мольер, великий Мольер!
ты, который так обширно и в такой полноте развивал свои
характеры, так глубоко следил все тени их...» (VIII, 182).
В «Театральном разъезде...» «второй любитель ис- шей традиции древней комедии. В борьбе за обновление
кусств» следующим образом парирует упрек, будто бы в комедии у Гоголя была широкая, теоретически
«Ревизоре» нет завязки: «Да, если принимать завязку в обоснованная программа...
том смысле, как ее обыкновенно принимают, то есть в Однако пи общественное значение, пи реальность
смысле любовной интриги, так ее точпо нет. Но, кажется, ситуации не были в глазах Гоголя достаточными
уже пора перестать опираться до сих пор на эту вечную признаками современности комедии. В «Ревизоре»
завязку. Стоит вглядеться пристально вокруг. Все заметны все те импульсы человеческой деятельности, о
изменилось давно в свете. Теперь сильней завязывает которых говорит «второй любитель искусств»: и призрак
драму стремление достать выгодное место, блеснуть и выгодной женитьбы (обольщение семейства Городничего
затмить, во что бы то ни стало, другого, отмстить за «предложением» Хлестакова), и стремление «блеснуть» и
пренебрежение, за насмешку. Не более ли теперь имеют «отмстить» '(вспомним только наговоры Земляники на
электричества чин, денежный капитал, выгодная Хло-пова и других), и, конечно же, «электричество» чипа
женитьба, чем любовь?» (мечтания Городничего, уже видящего себя генералом,
Тут хорошо видно, как Гоголь «переводит» все и т. д.). II тем не менее над всем этим, говорит Гоголь
чувства героев из сферы традиционного, искусственного в устами «второго любителя искусств», должна
сфе-ру их современного, реального проявления. господствовать какая-то более сильная сила, подчиняющая
И все же нужно сказать еще о третьем аспекте себе всех персонажей и все импульсы их переживаний.
полемики Гоголя с ситуацией хитроумных проделок Такую силу Гоголь создал своей «ситуацией ревизора»,
влюбленных. Недостаточно считать, что в «Ревизоре» замкнув ее единым, общим чувством — страхом.
место такой ситуации занял, скажем, интерес чина — «Не нужно только позабывать того, (что) в голове
«электричество» чина. В ответ на приведенное всех сидит ревизор. Все заняты ревизором. Около
высказывание о современных импульсах человеческой ревизора кружатся страхи π надежды всех действующих
деятельности «первый любитель искусств» говорит, что лиц» (IV, 116),— читаем мы в «Предуведомлении...».
не видит в пьесе и такой завязки. Тогда «второй любитель Комедия «Ревизор» в этом смысле в драматургическом
искусств» переводит разговор в иную плоскость — об наследии Гоголя единственна. Но ведь потому и пометил
общей и частной завязке: «Комедия должна вязаться писатель на титульном листе другой своей пьесы
само собою, всей своей массою, в одни большой, общий «Женитьба»: «писано в 1833 году» — знак, что ли,
узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно или известного несоответствия этого произведения высшим
два,— коснуться того, что волнует более или менее всех запросам Гоголя в области комедии (что, конечно, не
действующих». Далее, вслед за уже приведенной нами лишает «Женитьбу», в наших глазах, своих,
ссылкой па Аристофана, «второй любитель искусств» замечательных достоинств). Потому-то π возводит он —
говорит: «Поело уже она (комедия) вошла в узкое ущелье подчас косвенно, без прямых указаний — все свои
частной завязки, внесла любовный ход. одну и ту же теоретические рассуждения о современной комедии к
непременную завязку. Зато как слаба эта завязка у самых «Ревизору». Подсознательно «Ревизор» существовал для
лучших комиков, как ничтожны эти театральные Гоголя как эталон истинно современной комедии.
любовники с их картонною любовью!»
Замечание о «лучших комиках» относится прежде В «ситуации ревизора» Гоголь нашел современную
всего к Мольеру — но, по-видимому, по к одному ему. форму выражения цельности человеческой жизни. Вот
Поскольку Гоголь начинал историю общественной какая может быть теперь у людей «общая забота»! —
комедии с Аристофана и отмечал наступление спада говорит комедия. Ни патриотическое общенародное дело
сразу после него, то он мог иметь в виду уже Менандра ' — '(как в «Тарасе Бульбе»), пи увлекающее всех
как крупнейшего представителя новоаттыческой комедии, празднество '(вроде ярмарки или свадьбы или просто
снизив- веселых проделок героев «Вечеров па хуторе...») более не
1
По-видимому, одним из источников сведений о Менандре властны над людьми. Страшное раздробление нового
был для Гоголя Шевырев, который, в частности, давал времени разъединяет людей. Но «ситуация ревизора» на
характеристику его комедий в своей «Теории поэзии в какое-то вре-
историческом развитии у древних и новых народов». М., 1836, с. 82,
ции, как «ситуация ревизора») рождает необычайно
мя объединила их. Тем самым она предоставила основу яркую вспышку художественной энергии. Она подобна
для драматургического общественного действа — молнии, которую Брюллов «бросил целым потопом» на
современного действа. полотно и которая осветила самые дальние его углы.
В то мгновение, когда эта ситуация возникла («Я Большая ошибка не видеть за целенаправленным
пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить...»), Гоголь заданием комедии объемности и сложности ее
начинает действие. И тогда, когда она исчерпала себя, художественного мира. Человеческая жизнь берется
Гоголь его обрывает. Пьеса длилась ровно столько, Гоголем не в «административном ракурсе», а во всей ее
сколько существовала общая («всегородская») забота. Все, глубине.
что лежит до и после нее, оставлено за пределами Во время посещения Хлестакова Бобчинский
пьесы. На этой почве возникают необычайные по обращается к нему с просьбой: «Я прошу вас покорнейше,
смелости завязка и развязка «Ревизора». как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам
Объединение персонажей в «общую группу» не влечет разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше
за собой у Гоголя и тени идеализации (вполне реальная сиятельство, или превосходительство, живет в таком-то
опасность для менее крупных талантов). «Сборный город» городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет
раздираем противоречиями. Чиновники завидуют друг Петр Иванович Бобчинский».
другу и соперничают на поприще взяток. «Купечество» и Мы смеемся над необычной просьбой Бобчинского,
«гражданство» боится начальствующих лиц. «Общая видя в ней (конечно, не без оснований) проявление
забота» не скрывает эти противоречия, а как бы «пошлости пошлого человека». Но если подумать, из
какого источника вышла эта просьба, то мы почувствуем
устанавливается поверх их. в ней стремление к чему-то «высокому», к тому, чтобы и
В первом действии чиновники сговариваются, как им ему, Бобчинскому, как-то, говоря словами Гоголя,
лучше подготовиться к ревизии. «Ну, здесь свои»,— «означить свое существование» в мире... Форма этого
говорит Городничий. В последнем действии, после того стремления смешна π уродлива, но иной Бобчинский
как обман обнаружился, Аммос Федорович спрашивает: не знает. В обычное-то время, может быть, он и не сказал
«Как это, в самом деле, мы так оплошали». Тут, бы этих слов, да и некому. Но тут — час необыкновенный,
конечно, возникает и действует сила круговой поруки, перед ним—«вельможа», в нем соединилось для
которая рассыплется после завершения действия — и Бобчинского все высокое и таинственное. Может быть,
уже начинает рассыпаться па наших глазах (поиски высказывая эту просьбу, Бобчинский поднимается до самых
виноватого в том, что Хлестакова приняли за ревизора). высоких, «поэтических» мгновений своей жизни. Странная,
Противоречия между чиновниками и, скажем, высеченной уродливая поэзия! — говорим мы. Но иной поэзии он не
ни за что ни про что унтер-офицершей и другими знает.
просителями иного толка непримиримее. Но и на эту А Городничий, чиновники — и все, захваченные
группу персонажей распространяется единый страх, мыслью о «ревизоре»? «Ситуация ревизора» требует от
ощущение необычности, рожденные «ситуацией ревизора». них притворства, игры, но эта игра слишком серьезна,
«...Следует обратить внимание па целое всей пиесы. Страх, слишком глубоко захватывает их. Тут «дело идет о
испуг, недоумение, суетливость должны разом и вдруг жизни человека», как говорит Городничий. Городничий
выражаться на всей группе действующих лиц, хорошо знает, чему равны несколько часов или дней
выражаться в каждом совершенно особенно, сообразно с его ревизии. Остаться ли ему городничим, быть ли с позором
характером» '. Словом, перед нами некий высший, изгнанным, чтобы уступить место другому — более
особенный этап в жизни и «сборного города», и каждого удачливому, но не более честному, получить ли сановное
из его жителей. Тут эфемерность и ненормальность «спасибо», сделать ли карьеру — все, решительно все
общих связей (ибо они возможны теперь только в такой определится в этот необычный час. На волоске висит его
извращенной снтуа- «честь», благополучие семьи. Другие герои пьесы
переживают нечто подобное. Слишком много значит для
1 всех них «ситуация ревизора» — это tête-à-tête не с одним
Цитата из заметки Гоголя «Характеры и костюмы. Замеча- человеком — хотя бы и «высокопоставленным»,— а с
пип для г.г. актеров», предпосланной первому изданию «Рсвпзсн
-ч~., МОЧГЛ ___ TV 471 самим «роком».
Странный, уродливый «рок»! — говорим мы. Но иного в том смысле, что комедия отказывается от изображения
гоголевские герои (да и только ли они?) не знают. идеальной, «пряничной» любви, а также от построения
Великие русские актеры, участвовавшие в «Ревизоре», действия па любовной интриге. Но это же утверждение
умели подчеркнуть значение ситуации комедии, и неверно, поскольку в широком спектре чувств,
объемность внутренней жизни ее персонажей, пробужденных «ситуацией ревизора», отчетливо
человечность их переживаний. Игравший Городничего различимо и любовное переживание. Кто же будет
Щепкин, по свидетельству П. Ковалевского, «умел найти отрицать, что Марья Антоновна и Анна Андреевна
одну, две ноты почти трагические в своей роли. Так, действительно увлечены Хлестаковым?
слова: «Не погубит