Сборник Финно-угристика 7

Финно-угристика
7
МОРДОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ Н.П.ОГАРЕВА
МЕЖРЕГИОНАЛЬНЫЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР
ФИННО-УГРОВЕДЕНИЯ
СЕКТОР ФИЛОЛОГИИ И ЖУРНАЛИСТИКИ
Финно-угристика
7
Актуальные вопросы
восточных финно-угорских языков
Саранск 2006
Редакционная коллегия:
Мосин М.В. (отв. редактор), Рябов И.Н. (отв. секретарь), А.М.Гребнева, О.Е.Поляков,
О.А.Сергеев, В.П.Цыпкайкина
Актуальные вопросы восточных финно-угорских языков
НАУЧНЫЕ И УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИЕ РАБОТЫ

ДОКТОРА ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ НАУК, ПРОФЕССОРА
ЦЫГАНКИНА ДМИТРИЯ ВАСИЛЬЕВИЧА
Шугуровский диалект эрзя-мордовского языка: Дис. …канд. филол. наук.

– М., 1958. – 200 с. (рукопись).
Шугуровский диалект эрзя-мордовского языка: Автореф. дис. ... канд.
филол. наук. - М., 1958. - 23 с.
Фонетика шугуровского диалекта эрзя-мордовского языка // Зап. /
МНИИЯЛИЭ. - Саранск, 1958. № 18. - С. 154 – 195.
Некоторые фонетические изменения в заимствованных словах из русского
языка (на языковых материалах шугуровского диалекта) // Тр. / МНИИЯЛИЭ.
- Саранск, 1960. Вып. 20. - С. 41 – 46.
Шугуровский диалект эрзя-мордовского языка // Очерки мордовских
диалектов. - Саранск, 1961. Т. 1. - С. 294 – 395.
Фонетическое и грамматическое освоение слов, заимствованных из русского
языка и через русский язык: (По материалам говоров эрзянского языка) // Тр. /
МНИИЯЛИЭ. Сер. филол. наук. - Саранск, 1962. Вып. 23. - С.177 – 196.
Цыганкин Д.В., Матюшкин П.Г. Од грамматика (Новая грамматика) //
Сурань толт (Сурские огни), 1962. № 2. - С. 70 – 74.
Об одной фонетической особенности в некоторых говорах Присурья //
Очерки мордовских диалектов. - Саранск, 1963. Т. 2. - С. 234-239.
Об одном говоре Присурья Большеберезниковского района МАССР //
Очерки мордовских диалектов. - Саранск, 1963. Т.2. - С. 433 – 447.
Об особенностях говора с. Мокшалей // Очерки мордовских диалектов. -
Саранск, 1963. Т. 2. - С. 99 – 117.
Слово в присурских говорах эрзя-мордовского языка // Очерки
мордовских диалектов. - Саранск, 1963. Т. 3. - С. 83 – 93.
Тексты, собранные и записанные в присурских говорах эрзя-мордовского
языка // Очерки мордовских диалектов. - Саранск, 1963. Т. 3. - С. 94 – 119.
Цыганкин Д.В., Матюшкин П.Г. Программы по мордовским (эрзя и
мокша) языкам: Для высш. учеб. заведений. - Саранск: Мордов. кн. изд-во,
1963. - 24с.
Цыганкин Д.В., Приставкин Н.К. Учебник русского языка. Ч.2. Синтаксис
для 7 и 8 классов мордовской школы. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1964. -
168 с.
Свидетельства диалектологии как источник изучения истории мордовского
народа // Этногенез мордовского народа. - Саранск, 1965. - С. 365 – 371.
Цыганкин Д.В., Приставкин Н.К. Учебник русского языка.Ч. 2. Синтаксис
168 с.
Кодамо кельстэ саевсть эрзянь кой-кона валтнэ ды кода сынь
полавтневить: Этимологической заметкат // Сятко. 1966. № 2. - С. 83 – 94.
Лексические особенности эрзянских говоров // Очерки мордовских
диалектов. - Саранск , 1966. Т.4. - С. 345 – 351.
М. Е. Евсевьев как диалектолог // Вопросы мордовского языкознания. -
Саранск, 1967. - С. 19 – 25. (Труды МНИИЯЛИЭ; Вып.32).
Цыганкин Д.В., Приставкин Н.К. Учебник русского языка. Ч. 2. Синтаксис
168 с.
Опыт классификации эрзянских говоров мордовского Присурья // Очерки
мордовских диалектов. - Саранск, 1968. Т. 5. - С. 383 – 394.
Цыганкин Д.В., Деваев С.З. Программа: Диалектология мордовских
языков. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1968. - 8 с.
Из наблюдений над структурными особенностями топонимов на
территории Мордовской АССР // Вопросы мордовского языкознания. -
Саранск, 1969. - С. 174 – 191. (Тр. / МНИИЯЛИЭ; Вып. 32).
168 с.
Принципы классификации эрзянских диалектов на основе именных и
глагольных особенностей // Тез. III Междунар. конгресса финно-угроведов.
17 – 23. VIII. 1970. - Таллин, 1970. Т. 1. - С. 115.
Цыганкин Д.В., Деваев С.З. Фонетика мордовских (мокшанского и
эрзянского) литературных языков: Учеб. пособие для студентов высш. учеб.
заведений. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1970. - 84 с.
Цыганкин Д.В., Приставкин Н.К. Материалы занимательной грамматики
русского языка для мордовской школы. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1970. -
95 с.
Мордовская микротопонимия (семантико-лексический и
словообразовательный анализ) // Ономастика Поволжья. - Горький, 1971. Вып. 2.
- С. 258 -263.
Мес тяфта корхтатама? (Этимологическяй заметкат) // Мокша. 1971. № 2. -
С. 89-90.
Мокша-эрзянь микротопонимиясь // Сятко. 1971. № 1. - С. 87-91.
Цыганкин Д.В., Матюшкин П.Г. Практикум по синтаксису современных
мордовских языков: (Для студентов филол. фак. и учителей) / Мордов. ун-т. -
Саранск, 1971. - 188 с.
168 с.
Цыганкин Д.В., Яшкин И.А. К вопросу формирования мордовской
народности // Учен. зап. / Мордов. пед. ин-т. - Горький, 1971. - С. 258-263.
Программа курса «Введение в финно-угроведение» / Мордов. пед. ин-т. -
Саранск, 1972. - 6 с.
Программа по сбору топонимического, антропонимического материала на
территории Мордовской АССР / Мордов. пед. ин-т. - Саранск, 1972. - 12 с.
Лексикология современных мордовских языков: Учеб. пособие для высш.
учеб. заведений / Мордов. пед. ин-т; Под ред. Д.В. Цыганкина. - Саранск,
1972. - 124 с.
Лексика современных мордовских языков с точки зрения ее активного и
пассивного запаса // Лексикология современных мордовских языков. -
Саранск, 1972. - С. 55-58.
Лексика эрзянских говоров // Вопросы мордовского языкознания.-
Саранск, 1972. - С. 121-129. (Тр. / МНИИЯЛИЭ; Вып. 42).
Лексикография // Лексикология современных мордовских языков. -
Саранск, 1972. - С. 106-122.
Словообразовательная вариантность в диалектах эрзянского языка //
Вопросы советского финно-угроведения: Языкознание: (Тез. докл. и сообщ.
на XIV Всесоюз. конф. по финно-угроведению, посвящ. 50-летию
образования СССР). - Саранск, 1972. - С. 131-133.
Эрзянь литературной келенть сюпалгадомасо башка ёнкстнэ // Сятко.
1972. № 2. - С. 81-87.
Цыганкин Д.В., Деваев С.З. Лексика мордовских языков с точки зрения ее
происхождения // Лексикология современных мордовских языков. - Саранск,
1972. - С. 36-49.
Цыганкин Д.В., Приставкин Н.К. Учебник русского языка. Ч.2. Синтаксис
для 7-8 классов мордовской школы. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1972. -
168 с.
Цыганкин Д.В., Приставкин Н.К. Эрзянь кель: Грамматика ды стилистика:
8-це класснэнь тонавтнема книга. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1972. - 116
с.
Фонетический и морфологический разбор на уроках русского языка в
мордовской школе. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1973. - 64 с.
Некоторые особенности развития эрзянского литературного языка //
Вопросы синтаксиса мордовских языков. - Саранск, 1973. - С. 90-103. (Тр. /
МНИИЯЛИЭ; Вып. 46, ч. 2).
8-це класснэнь тонавтнема книга. 2-е изд. - Саранск: Мордов. кн. изд-во,
1973. - 116 с.
Занимательной грамматика: (Эрзянь школанень пособия). - Саранск:
Мордов. кн. изд-во, 1974. - 125 с.
Программа по истории мордовских языков / Мордов. ун-т. - Саранск,
1974. - 13 с.
О типах этимологических (словообразовательных) связей в финно-
угорских языках // Языкознание: Тез. докл. и сообщ. на XV конф. по финно-
угроведению. - Петрозаводск, 1974. - С. 38-41.
1974. - 116 с.
Диалектные подсистемы посессивных аффиксов и морфологические
особенности в посессивных словоформах эрзя-мордовского языка // Fenno-
Ugristika. - Тарту, 1975. - С. 325-340. (Учен. зап. / Тарт. ун-т; Вып. 344).
Исторические изменения в морфемной структуре мордовского слова //
Вопросы языкознания. - Саранск, 1975. вып. 2, ч. 1. - С. 3-23.
Морфологические особенности эрзянского языка в области
словообразования // Вопросы языкознания. - Саранск, 1975. Вып. 2, ч. 1. - С. 82-
90.
Принципы классификации эрзянских диалектов на основе именных и
глагольных особенностей // Третий Международный конгресс финно-
угроведов. - Таллин, 1975. Т. 1. - С. 526-530.
Словообразовательная вариантность в эрзянских диалектах // Вопросы
финно-угроведения. - Саранск, 1975. Вып. 6. - С. 245-251.
Эрзянь валтнэнь этимологиядост. // Сятко. 1975. № 2. - С. 62-69.
Цыганкин Д.В., Деваев С.З. Очерк сравнительной грамматики мордовских
(мокшанского и эрзянского) литературных языков: Учеб. пособие для
студентов высш. учеб. заведений / Мордов. ун-т. - Саранск, 1975. - 118 с.
1975. - 116 с.
Мордовская архаическая лексика в топонимии Мордовской АССР //
Ономастика Поволжья. - Саранск, 1976. Вып. 4. - С. 167-171.
Суффиксальное словообразование имен существительных в диалектах
эрзянского языка // Учен. зап. / Тарт. ун-т. 1976. Вып. 397. - С. 86-106.
1976. - 116 с.
Морфология имени существительного в диалектах эрзянского языка
(словоизменение и словообразование): Дис. … д-ра филол. наук / Мордов.
ун-т. – Саранск, 1977. – 384 с.
Морфология имени существительного в диалектах эрзянского языка.
Автореф. Дис. д-ра филол. наук. - Тарту, 1977. - 48 с.
Грамматическая категория имени существительного в диалектах эрзя-
мордовского языка (категория числа и падежа): Учеб. пособие. / Мордов.
ун-т. - Саранск, 1977. - 105 с.
Практикум по эрзянской диалектологии для студентов филологических
факультетов / Мордов. ун-т. - Саранск, 1977. - 79 с.
Грамматическая категория определенности и ее формы в диалектах эрзя-
мордовского языка. // Fenno-Ugristika. - Тарту, 1976. – С. 106-133. (Труды по
финно-угроведению: Вып. 4).
Морфонологические особенности диалектного словоизменения (основное
склонение) // Вопросы морфологии эрзянских и мокшанских диалектов. -
Саранск, 1977. - С. 60 - 75.

О соотношении исконных и иноязычных элементов в системе эрзянского
именного словообразования // Исследование финно-угорских языков и
литератур в их взаимосвязях с языками и литературами народов СССР: Тез.
докл. Всесоюз. науч. совещ. финно-угроведов. - Ужгород, 1977. - С. 82-83.
Цыганкин Д.В., Алешкина Р.А. Библиография по ономастике // Вопросы
морфологии эрзянских и мокшанских диалектов (словоизменение и
словообразование). - Саранск, 1977. - С.87-89.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Эрзянь келень нурькине этимологической
словарь: Школанень пособия. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1977. - 120 с.
Цыганкин Д.В., Нарваткин Н.С. Программа эрзянь келень коряс 4-8
класснэнь (Программа по эрзянскому языку для 4-8 классов). - Саранск:
Цыганкин Д.В., Нарваткин Н.С. Эрзянь кель: Лексика, фонетика ды
морфология: 4-це класснэнь тонавтнема книга. - Саранск: Мордов. кн. изд-во,
1977. - 111 с.
1977. - 116 с.
Грамматические категории имени существительного в диалектах эрзя-
мордовского языка (определенности – неопределенности и
притяжательности): Учеб. пособие / Мордов. ун-т. - Саранск, 1978. - 72 с.
Категория принадлежности и ее особенности в диалектах эрзянского
языка // Финно-угристика. - Саранск, 1978. Вып. 1. - С. 116-149.
Цыганкин Д.В., Деваев С.З. Морфологическое строение слова в
мордовских языках (вопросы морфемики) // Финно-угристика. - Саранск,
1978. Вып. 1. - С. 33-51.
Фонетика эрзянских диалектов: Учеб. пособие / Мордов. ун-т. - Саранск,
1979. - 112 с.
Именные основы в мордовских языках в диахронном освещении //
Вопросы финно-угроведения: Языкознание: Тез. докл. на XVI Всесоюз. конф.
финно-угроведов. Июнь 1979. - Сыктывкар, 1979. - С. 40.
О соотношении исконных и иноязычных элементов в системе эрзянского
(диалектного) именного словообразования // Финно-угристика.- Саранск,
1979. Вып 2. - С. 154-161.
Цыганкин Д.В., Алешкина Р.А. Библиография по ономастике // Финно-
угристика. - Саранск, 1979. Вып. 2. - С. 161-171.
Именные и глагольные основы в мордовских языках в диахронном
освещении // Финно-угристика. - Саранск, 1980. Вып. 3. - С. 60-69.
Морфологическое словообразование // Грамматика мордовских языков:
Фонетика, графика, орфография, морфология. - Саранск, 1980. - С. 102-127.
Синтаксическое словообразование // Грамматика мордовских языков:
Фонетика, графика, орфография, морфология. - Саранск, 1980. - С. 127-136.
Bildung der morphologischen elemente in wolgaischen Sprachen (in
diachronisher betrachtung) (Образование морфологических элементов в

волжских языках (в диахронном освещении)) // Congressus Quintus
Internationalis Fenno-Ugristarum. Turku. 20-27. VIII. 1980. - Turku, 1980. P. 2. -
S. 12.
Цыганкин Д.В., Келин М.А. Словообразование // Грамматика мордовских
языков: Фонетика, графика, орфография, морфология. - Саранск, 1980. - С.
99-102.
Цыганкин Д.В., Липатов С.И. Мордовское языкознание за 50 лет // Финно-
угристика. - Саранск, 1980. Вып. 3. - С. 4-20.
Цыганкин Д.В., Нарваткин Н.С. Эрзянь кель: 4 класснэнь тонавтнема
книга. 3-е изд. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1980. - 111 с.
1980. - 136 с.
Словообразование в мордовских языках: Учеб. пособие для студентов нац.
отд-ний вузов / Мордов. ун-т. – Саранск, 1981. - 80 с.
Ленинское учение о развитии национальных языков и его воплощение в
жизни народов СССР // В братской семье. - Саранск: Мордов. кн. изд-во,
1981. - С. 297-304.
Мордовские языки // Мордва. Историко – этногрфические очерки. -
Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1981. - С. 50-58.
Образование морфологических элементов в волжских языках (в
диахронном освещении) // Congressus Quintus Internationalis Fenno-
Ugristarum. Turku. 20-27. VIII. 1980. - Turku, 1980. P. 2. - S. 54-59.
Рузонь, эрзянь ды мокшонь кельтнень ютксо сюлмавоматне // Сятко, 1981.
№ 6. - С. 69-74.
Die Entwicklung der mordwinischen Sprachwissenschaft in den siebziger
Jahren // Сов. финно-угроведение. 1981. № 1. - С. 67-72.
Келин М.А., Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Мокшень кялень нюрхкяня
этимологическяй словарь. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1981. - 92 с.
Цыганкин Д.В., Нарваткин Н.С. Эрзянь келень урокт 4-це классо. -
Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1981. - 94 с.
1981. - 132 с.
Основные процессы развития мордовских языков на современном этапе // О
дальнейшем совершенствовании преподавания русского и родного языков в
национальной школе. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1982. - С. 23-26.
Лексикология современных мордовских языков: Учеб. пособие / Под ред.
Д.В. Цыганкина; Мордов. ун-т. – Саранск, 1983.
Общая характеристика мордовских языков // Лексикология современных
мордовских языков. - Саранск, 1983. - С. 4-22.
Русско-мордовские языковые контакты (на лексическом уровне) //
Проблемы межъязыкового контактирования. - Саранск, 1983. - С. 3-18. (Тр. /
МНИИЯЛИЭ; Вып. 61).

Топонимическая система мордовских языков // Лексикология
современных мордовских языков. - Саранск, 1983. - С.161-173.
Надькин Д.Т., Цыганкин Д.В. Эрзянь келень программат 4-8 кл. - Саранск:
Мордов. кн. изд-во, 1983.- 36 с.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Этимология // Лексикология современных
мордовских языков. - Саранск, 1983. - С. 141-160.
Цыганкин Д.В., Нарваткин Н.К. Эрзянь келень 4-це классо тонавтнема
книга. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1983. - 112 с.
Цыганкин Д.В., Феоктистов А.П. Выдающийся представитель советского
финно-угорского языкознания // Тр. / МНИИЯЛИЭ. Сер. Лингв. 1984. Вып.
77. - С.161-185.
Основные тенденции развития мордовских языков // Финно-угристика -
Саранск, 1985. Вып. 4. - С. 4-10.
Эрзянь келень уроктнеде // Сятко, 1985. – № 5. - С. 77-78.
The Evolution of nominal morphological Oppositions in the History of the
mordvinian Languages // Шестой Международный конгресс финно-угроведов.
Сыктывкар, 24-30. VII. 1985: Тез. - Сыктывкар, 1985. Т. 2. - С. 72.
Цыганкин Д.В., Киушкина Р.Н. Особенности употребления
притяжательных суффиксов в эрзянском языке (на материале диалектов) //
Основные тенденции развития финно-угорских языков. - Саранск, 1985. -
С. 46-52.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Пауль Аристэ и мордовское языкознание //
Пауль Аристэ и его деятельность. - Тарту, 1985. - С. 74-82. (Тр. по финно-
угроведению; Вып. 12).
8 класс. 10-е изд. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1985. - 136 с.
Анатолий Павлович Рябов // Просветители и педагоги мордовского края. -
Саранск, 1986. - С. 132-138.
Лексико-семантическая характеристика отдельных пластов
топонимической системы Мордовской АССР // Ономастика Поволжья. -
Саранск, 1986. Вып. 5. - С. 4-20.
Цыганкин Д.В., Исламова Т.Н. Топонимы, связанные с историей засечных
черт // Ономастика Поволжья. - Саранск, 1986. Вып. 5. - С. 77-82.
Цыганкин Д.В., Приставкин Н.К. Занимательная грамматика русского языка:
Пособие для учителя. 2-е изд., перераб. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1986. - 192
с.
Характерные черты именных деривационных связей в мордовских
языках // XVII Всесоюз. финно-угорская конф.: Языкознание: Тез. докл. -
Устинов, 1987. - С. 213-216.
Эрзянь кельсэ кой-кона валтнэнь чачомадост // Сятко, 1987. № 4. - С. 70-
71.
Цыганкин Д.В., Надькин Д.Т., Пугачева Г.П. Эрзянь келень программат 5-9
класстнэнь.- Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1987. - 52 с.
Занимательная грамматика: Эрзянь школанень пособия. 2-е изд. Саранск:

Эволюционные изменения морфологических элементов в истории
мордовских языков // Актуальные вопросы мордовского языкознания. / Тр. /
МНИИЯЛИЭ; Вып. 94. - Саранск, 1988. - С. 12-20.
Цыганкин Д.В., Ананьина К.И. Программа курса «Диалектология и
история мордовских языков» для студентов специальности «Мордовский
язык и литература / Мордов. ун-т. - Саранск, 1988. - 16 с.
Цыганкин Д.В., Надькин Д.Т. За фасадом мнимого благополучия //
Встречи. - Саранск, 1988. - С. 56-68.
Цыганкин Д.В., Тихонова Т.М. Эрзянь кель: Грамматикань ды
стилистикань коряс учебной пособия (школасо тонавтыцятнень туртов) -
Из лексикологических наблюдений // Вопросы лексикологии финно-
угорских языков. - Саранск, 1989. - С. 41-52.
Имя человека в географических названиях на карте Мордовской АССР //
Вопросы финно-угорской ономастики. - Ижевск, 1989. - С. 49-63.
Эрзянь кель: Фонетика ды лексика: 5-це класснэнь. - Саранск: Мордов. кн.
изд-во, 1989. - 142 с.
Die Widerspiegelung des Finnougrischen ‫٭‬η–Lautes in der Dialekten der
mordvinischen Sprachen // Viertes internationales Symposion “uralische
Phonologia”. - Hamburg, 1989. - S. 37-39.
Конверсия как один из нелинейных способов образования слов в
мордовских языках // Материалы VII Международного конгресса финно-
угроведов. - Дебрецен, 1990. - С. 61-68.
«Мордва» - этническое ли прозвище (на перекрестке мнений) // Вестн.
Мордов. ун-та. 1990. № 3. - С. 35-36.
Морфонологические особенности в парадигмах форм категории
определенности (на материале эрзянских диалектов) // Лексика и грамматика
агглютинативных языков. - Барнаул, 1990. - С. 3-8.
Состояние изученности мордовских диалектов // Диалектология уралики. -
Гамбург, 1990. - С. 17-18.
Улемс ли эрзянь келентень государственнойкс // Сятко, 1990. № 1. - С. 55-
56.
Die Konversion al salseine der Nichtlinearen Wortbildungsarten (Конверсия
как один из способов словообразования) //Congressus septimus Internationalis
Fenno-Ugristarum. 2 A. - Debrecen, 1990. - S. 33.
Цыганкин Д.В., Алешкина Р.А., Гребнева А.М. Дидактической материал:
Школанень пособия: 5 класснэнь. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1990. -
120 с.
Ареальная морфонология форм категории определенности // Linguistika
Uralica. - Таллин, 1991. №1. - С. 51-56.
Структурные типы корневых морфем (непроизводных слов) в системе
имен мордовских языков // Folia Uralica Debreceniensia 2. - Debrecen, 1991. -
S. 15-21.
Тенденция развития литературных языков восточнофинно-угорских
народов // Вестн. Мордов. ун-та. 1991. №1. С. 26-29.
Уникальное достояние человечества // Мордовский народ: что нас
волнует. - Саранск, 1991. - С. 92-111.
У истоков мордовского языкознания: (Анатолий Павлович Рябов) // Вестн.
Мордов. ун-та. 1991. № 2. - С. 63-67.
Д.В. Бубрих и мордовское языкознание // Д.В. Бубрих: К 100-летию со дня
рождения: Сб. ст. Спб., 1992. - С. 11-18.
Характерные черты именной деривации мордовских языков // Festschrift
fűr Karoly Redei zum 60. Geburtstag. Wien; - Budapest, 1992. - C. 111-118.
Память земли. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1993. - 160 с.
Мордовиянь томбале эрзянь ды мокшонь кельтне // Респ. науч.-практ.
языковая конф.: Язык: проблемы, нормы, перспективы. 17-18 дек. 1993 г.:
(Стенографический отчет). - С. 30-37.
О нормах правописания эрзянских морфологических форм // Респ. науч.-
практ. языковая конф.: Язык: проблемы, нормы, перспективы. 17-18 дек. 1993
г.: (Стенографический отчет). С. 68-76.
Эрзянь тарка лемень валкс // Сятко, 1992. № 8. С. 62-64. № 9. С. 72-74; №
10. С. 56-59; 1993. № 3. С. 65-66; № 4. С. 69-72; № 9. С. 66-67.
Цыганкин Д.В., Алешкина Р.А., Гребнева А.М. Эрзянь келень урокт 5-це
классо. - Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1993. - 104 с.
Эрзянь кель: Фонетика ды лексика: 5 класснэнь. 2-е изд. - Саранск:
Взгляд лингвиста на лексику шокшанского говора эрзянского языка //
Folia Uralica. Debreceniensia 3. - Debrecen, 1994. - C. 7-10.
Рябов Анатолий Павлович // История Мордовии в лицах. - Саранск, 1994. -
С. 172-173.
Транспозиционные отношения между частями речи в эрзянском языке //
Изменения в волжско-финских языках: (Симпозиум по волжским языкам в г.
Турку. 1-2. 9. 1993). - Турку, 1994. - С. 87-91.
Эрзянь келень сёрмадомань (орфографиянь) лувтне (норматне)
(Орфоэпические нормы эрзянского языка) // Мокшень кяльса сёрмадомань,
корхтамань, пунктуациянь норматне. Эрзянь кельсэ сёрмадомань, кортамонь,
пунктуациянь норматне (лувтне). – Саранск, 1995. – С. 28-39.
Академик Пауль Аристэ и мордовское языкознание // Финно-угроведение,
1995. - № 34. – С. 171-174. (соавт. Мосин М.В.).
О нормах правописания эрзянских морфологических форм // Респ. научно-
практическая языковая конференция «Язык, проблемы, нормы,
перспективы». – Саранск, 1995. – С. 68-76.
Полуаффиксация в системе словообразования в эрзянском и мокшанском
языках // Congressus Octavus Internationalis Fenno-ugristarum. – Jyväskylä 1995.
– С. 120-121.
Словообразовательная архитектоника мордовских языков. // Узловые
проблемы современного финно-угроведения. / Материалы I Всеросс. науч.

конф. финно-угроведов – Йошкар – Ола, 1995. – С. 409 - 411.
Эрзянь келень сёрмадомань (орфографиянь) лувтне (норматне). Эрзянь
кельсэ сёрмадомань, кортамонь, пунктуациянь норматне (лувтне). - Саранск,
1995. - С. 28-39.
Semiaffixation in the Wordbuilding System of the erza and moksha
languages // Congressus Octavus Internationalis Fenno-Ugristarum Jyväskylä 10.
– 15. 8. 1995. Jyväskylä, 1995. - L. 120-121.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Этимологиянь валкс. - Саранск, 1995. - 250 с.
Д.В. Цыганкин Вариантность суффиксальной структуры в однокоренных
финно-угорских именах. // Тез. докл. Междунар. науч. конф. «Структура и
развитие волжско-финских языков» / Мар. ГУ Науч. центр финно-
угроведения. – Йошкар-Ола, 1996. – 116 с.
D.V. Cygankin Die Konversion als cine der nichtlinearen wortbildungsarten //
Congressus internationalis Fenno-Ugristarum. Debrcen 27. VIII. – 2. IX. 1996.
Lingvistica. – C. 33.
Суоми масторонь ученойтнеде. / Эрзянь правда.. - 1996. 13 мая № 54.
Эрзятне ды мокшотне аволь субэтност // Эрзянь мастор, 1996, 27 января.
Цыганкин Д.В. Ойконимия мордовского Заволжья // Вестн. Мордов. ун-та.
– 1997. № 2-3. – С. 80-85.
Цыганкин Д.В. Память, запечатленная в географических названиях // Все о
Мордовии. – Саранск, 1997. – С. 80-86.
Цыганкин Д.В. Коляденков М.Н. (1896-1897) // Весн. Мордов. ун-та. –
1997. № 2-3. – С. 24-25.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Этимологиянь валкс. - Саранск: Мордов. кн.
изд-во, 1998. 240 с.
О словообразовательной продуктивности именных моделей в мордовских
языках // Словообразовательная архитектоника в волжско-финских языках.
Матер. междунар. науч. симпозиума 1-4 окт. 1998. – Саранск, 1999. – С. 7-11.
Д.В. Цыганкин «Занимательная грамматика эрзянского языка». Саранск:
Мордов. кн. изд-во, 1999. 136 с.
Цыганкин Д.В., Бузакова Р.Н., Алешкина Р.А. Нормы мокшанской и
эрзянской орфографии, орфоэпии и пунктуации / НИИ яз., лит., истории и
экономики при Правительстве Респ. Мордовия. – Саранск: Тип. «Крас. Окт.»,
1999. – 68 с.
Эрзянь келень сёрмадома лувтне // Народное образование.- Саранск, 1999.
№ 1. - С. 134-155. (8 с.) (в соавторстве).
Мордовские языки глазами ученого-лингвиста. – Саранск: Тип. «Крас.
Окт.», 2000. – С. 315.
Особенности дериватов со значением интенсивности степени проявления
деминутивного признака // Финно-угристика № 4. - Саранск: Тип. «Красн.
Окт.», 2000. - С. 198-203.
Словообразовательные потенции слов пря «голова» и пе «конец» в
мордовских языках / Матер. II Всерос. конф. финно-угроведов. Финно-
угристика на пороге III тысячелетия (Филологические науки). – Саранск

«Крас. Окт.» 2000. - С. 304-307.
Эрзянь кель. Морфемика, валонь теевема ды морфология. (Учебник). -
Саранск: «Крас. Окт.». 2000.
Цыганкин Д.В. Эрзянь келенть койтнеде-кирдатнеде // Эрзянь правда. –
2000. – Октябрянь 24-це чи.
Цыганкин Д.В. (Буквы Н и Ц). Вейсэ, башка, тешкс вельде. Валкс (Н, Ц
букватне). (Словарь. Слитно, раздельно, через дефис). - Саранск: Тип. «Крас.
Окт.», 2001.
Пути и приемы терминов образования в мордовских языках. // Финно-
угристикань кевкстематне. - Саранск: Тип. «Красн. Окт.», 2001. - С. 132-137.
Д.В. Цыганкин, В.П. Цыпкайкина. Эрзянь келень программат 5-11
класстнэнень. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2001. – 56 с.
О лексике пространственной ориентации в мордовских языках. //
Прибалтийско-финское языкознание: Сбор. Статей, посвященный к 80-летию
д.ф.н. Г.М. Керту, 2002. - 5 с.
Некоторые размышления о сложении основ как об одном из активных
способов образования слов в мордовских языках. - Пермистика – 9. Вопросы
пермской и финно-угорской филологии. - Ижевск: Издательский дом Удм.
ун-та. – 2002. – С. 442-447.
Специфические принципы изучения словообразования в вузе (на
материале мордовских языков). // Научные издания Московского
Венгерского Колледжа. – М.: Валанг. Ч. 2, 2002. - С. 268-279.
Язык – это мир, в котором живет человек (Очерк об эрзянских диалектах
мордовского Присурья). // Большеберезниковский район – Саранск, 2002.
Цыганкин Д.В., Бибин М.Т. Лингвистический атлас мокшанских и
эрзянских говоров. / Учеб. пособие по составлению атласа. – Саранск: Тип.
«Красн. Окт.», 2002. - 56 с.
Лингвистические проблемы мокшанской и эрзянской терминологии. //
Проблемы и перспективы развития восточных финно-угорских языков. -
Саранск: Тип. «Красн. Окт.», 2003. - С. 205-207.
Отражение гласных финно-угорского языка-основы в лексических
соответствиях мордовских и хантыйского языков. (Опыт сравнительного
анализа). // Финно-угристика. - Саранск: Тип. «Красн. Окт.», 2003. - С. 216-
228.
Цыганкин Д.В., Плешакова А.А. Валрисьмесэ модальностень невтиця
компонентнэ. // XXXI Огаревские чтения (Гуманитарные науки). / Матер. науч.
конф. - Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2003. Ч. 1., – С. 145-147.
Об общих древних корнях в мордовских и хантыйском языках (опыт
сравнительного анализа). // Роль науки в социально-экономическом развитии
Республики Мордовия. / Матер. Респ. науч. конф., посвященной 70-летию
НИ Гуманитарных наук при правительстве РМ. – Саранск, 2003. – С. 104
-113.
Топонимия Мордовии. / Мордовия. Энциклопедия. – Саранск: Мордов. кн.
изд-во, 2004. Т. 2. С. 414-415.

Рябов А.П. / Мордовия. Энциклопедия. - Саранск: Морд. кн. изд-во, 2004,
Т.2. - С. 271.
Цыганкин Д.В. Эрзянь кель: Фонетика, лексика ды валонь теевема. 5-це
класснэнь. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2004. 232 с.
Цыганкин Д.В. Русский язык. Занимательная грамматика. - Саранск: Тип.
«Крас. Окт.». 2004. - 156 с.
Цыганкин Д.В., Плешакова А.А. Эрзянь-мокшонь кой-кона
числительнойтнень историяст. // IX науч. конф. молодых ученых, аспирантов
и студентов. – Саранск, 2004. - С. 69-72.
Память, запечатленная в слове. Словарь географических названий
Республики Мордовия. - Саранск: Тип. «Крас. Окт.». 2005. - 432 с.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Александр Феоктистов. // Lingvistica Uralica. -
Tallinn, 2005. № 2. - С. 155-158.
Цыганкин Д.В., Плешакова А.А. Неень шкань финнэнь-угрань кельтнесэ
«кемень» чарькодеманть марто числительнойтнень историяст. / Матер. докл.
X науч. конф. молодых ученых филол. фак. МГУ им. Н.П. Огарева. –
Саранск: Тип. «Красн. Окт.», 2005. – С. 129-131.
Mordvin Settlement Names of the Trans – Vocal Region. – Onomastica
Uralica. Debrecen – Helsinki, 2005. - С. 85-91.
Общефинно-угорские глагольные основы в мордовских языках в
сравнительном освещении с глагольными основами хантыйского языка. //
Congressus decimus internationalis. Fenno-ugricerum. Yoshkar-Ola 15.08- 21.08.
2005. Lingvistica, Pars II. - C. 167-169. (Тезисы).
Общефинно-угорские глагольные основы в мордовских языках в
сравнительном освещении с соответствующими глагольными основами
хантыйского языка. // Финно-угристика. Вып. 6. Саранск, 2005. - С. 141-147.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Пауль Аристэ. Памяти учителя. // Lingvistica
Uralica, 2005. - C. 61-62.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Содавикс мирэнь-масторонь келес. (Пауль
Александрович Аристэнь чачома чистэнзэ 100 иетнень). – Сятко, №№ 1-2,
2005. С. 172-175.
Финнэсь – эрзятнеде, мокшотнеде. // Сятко, № 1-2, 2005. – С. 166-169.
Мокшонь, эрзянь ды саамонь кельтнесэ ве шкань вейсэнь валтнэнь
структурань коряс ёнксост (сравнениянь аспектэсь). // Финно-угристика. –
Саранск, 2006. – Вып. 7.
Морфемика и словообразование. - Саранск: Тип. «Красн. Окт.», 2006. - 70 с.
О ПРОФЕССОРЕ Д.В. ЦЫГАНКИНЕ
Мосин М.В. Юбилей мордовского ученого // Сов. Мордовия. 1966. 20 мая.

Агафонова Н.А. Эсь народонь цёра: эрзянь учёноентень Д.В.
Цыганкиннэнь – 60 иеть (Сын своего народа: эрзянскому ученому Д.В.
Цыганкину 60 лет) // Эрзянь правда) (Эрзянская правда). 1985. 22 окт.
Агафонова Н.А., Мосин М.В. Юбилей Дмитрия Васильевича Цыганкина
(60-летие со дня рождения) // Сов. Финно-угроведение. 1985. № 4. С. 152-154.
Зотова Н. Валда ёнец, содаф тевоц: // Мокшень правда (Мокшанская
правда). 1987. 12 мая.
Калитина Н.К. Профессор Д.В. Цыганкин (Интервью). – К новым
высотам. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1987. – C. 177-183.
Мокшин Н.Ф. Д.В. Цыганкин // - Мокшин Н. Мордва глазами зарубежных
и российских путешественников. – Саранск, 1993. – С. 184-188.
Доронин А.М. Ваны свал икелев. Эрзянь правда. 1995.Октябрянь 21-це
чи.
Доронин А.М. Свал вешнемасо (Д.В. Цыганкин) // Сятко, 1995. - № 9. – С.
92-106.
Зиновьев Н.В. Дмитрий Васильевич Цыганкин // Человек и время. –
Зотова Н. Аф лотксемс сатфть лангс: (интервью содаф финно-угроведть
Д.В. Цыганкинонь мархта) // Мокшень правда. - 1995. 16 ноябрьста.
Мосин М.В. Профессор Д.В. Цыганкин и мордовское языкознание (к 70-
летию со дня рождения). // Известия Мордовии, 1995, 20 октября.
Мосин М.В. Профессор Д.В. Цыганкин и мордовское языкознание //
Лексика и грамматика финно-угорских языков. – Саранск: Изд-во Мордов.
ун-та, 1996. – С. 5-11.
Зотова Н. Валхне отт, мяльхне таштт: Профессорсь Д.В. Цыганкин
национальнай вииямань программанть колга // Мокшень правда. 1997. 12
апреля.
Поляков О.Е. Цыганкин Дмитрий Васильевич. // История Мордовии в
лицах. Т. 2. (Биографический сборник), 1997. С. 534-535.
Зиновьев Н.В. Мон эрзян, прясто пильгс эрзян. // Эрзянь правда, 1998,
декабрянь 26-це чи . – С. 6.
К 75-летию со дня рождения Цыганкина Д.В. // Время и события, 2000:
Библиогр. указ. – Саранск, 1999. – С. 28.
Земляки. Цыганкин Дмитрий Васильевич. // Чамзинский район на стыке
веков. – Саранск, 1999. – 188 с.
Буклет: 75 лет профессору, доктору филологических наук
Цыганкину Д.В. – Саранск, 2000. – 2 с.
Макаркин Н.П. 75 лет Д.В. Цыганкину // Мордовские языки глазами

ученого-лингвиста / Д.В. Цыганкин. – Саранск, 2000. – С. 3.
О присвоении звания «Лауреат государственной премии Республики
Мордовия» в области литературы, искусства, публицистики, науки и
техники: Указ главы РМ от 21 декабря 2000 г., 3 143 // Известия Мордовии. –
2000, - 29 декабря. – С. 2.
75 лет Цыганкину Д.В / Масторава. – 2000. – 20 октября. – С. 7.
«Шожда кить зярдояк эзинь вешнее»: Ученоенть Д.В. Цыганкиннэнь – 75
иеть // Эрзянь правда – 2000, октябрянь 24-це чи.
Разгуляева Т. Эрзянь келень вечкема ды содамо тонавтыця ученой: (Д.В.
Цыганкин) // Эрзянь правда. – 2000. – Сентябрянь 12-це чи.
Д.В. Цыганкиннэнь – 75 иеть // Чилисема. – 2000, № 11. – С. 29. – Фото.
Минек ковкеверьксэнек (С 75-м юбилеем Д.В. Цыганкина). // Эрзянь
мастор, 25 октября, 2000 г.
Мосин М.В. Юбилей профессора Д.В. Цыганкина. – Lingvistica Uralica 4,
2000.- С. 299 – 302.
Шумбра рунгосо – шумбра ойме / Кортамонть ветясь Л.Р. Вддина //
Эрзянь правда. 2002. Апрелень 30-це чи.
Николаев Н. Тиринь келесь - вейсэнь сэредькс: [Д.В. Цыганкин фотосонть
эсь велень аватнень марто] // Чилисема. – 2004. № 5, - С. 2.
Вдовина Л.Р. Земля родная мне дала. // Портретные зарисовки. – Саранск:
Изд-во МГУ, 2005. – 77 с.
Зиновьев Н.В. Книганть алтызе раськензэ туртов. // Эрзянь правда. 2005.
Апрелень 14-це чи.
Ишуткин Н. Лемтне ёвтнить. Валкс – авторонть пельде. – Чилисема 5,
2005.
Дурдаева Т. Смерть была рядом. // Известия Мордовии, 2005, 7 июня.
Поляков О.Е. Цыганкин Дмитрий Васильевич. // Мордовия.
Энциклопедия, 2005, с. 497.
Полякова Ольга. Профессор Цыганкин о траншеях жизни и смерти. //
Голос, май, 2005.
Решение XI сессии Совета депутатов ректора № 99 «О присвоении звания
«Почетный гражданин Чамзинского района» Цыганкину Д.В.» // Знамя, 2005,
15 июля.
Щанкина Р. Минек раськень ине ломань. // Эрзянь правда, 2005, ноябрянь
3-це чи.
Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Содавикс мирэнь-масторонь келес. (Пауль
Александрович Аристэнь чачома чистэнзэ 100 иетненень). // Сятко, №№ 1-2,
2005. – С. 172-175.
ОТЗЫВЫ И РЕЦЕНЗИИ НА ДОКТОРСКИЕ И КАНДИДАТСКИЕ

ДИССЕРТАЦИИ ПРОФЕССОРА Д.В. ЦЫГАНКИНА
Липатова Н.В. Повторы на звуковом (фонетическом) уровне в эрзянском и

немецком языках (канд. диссертация). – Саранск, 2001.
Лесникова Г.Н. Фразеология удмуртского языка (канд. диссертация). –
Пермистика 5. Ижевск: Изд. дом «Удмуртский университет, 2002. – С. 349-
353.
Беккер Э.Г. Грамматические категории имени существительного в южных
диалектах селькужского языка(доктор. диссертация). – Москва, 1985.
Максимов С.А. Северно-Удмуртско-Коми ареальные лексико-
семантические параллели (канд. диссертация). – Ижевск, 2001.
Воронцов П.И. Вокализм удмуртских диалектов (в экспериментальном
освещении): оппонирование на дис. … канд. филол. наук. – Ижевск, 1999.
Скороходова Е.Ю. Особенности организации текста и специфики его
перевода с венгерского языка на русский: оппонирование на дис. … канд.
филол. наук. – Москва, 1998.
Каштанова П.В. Субстантивация в мордовских языках (канд. диссертация).
– Ижевск.
Кельмаков В.К. Формирование и развитие фонетики удмуртских диалектов
(доктор. диссертация). – Пермистика 5. – Ижевск: Изд. дом «Удмуртский
университет», 2002. – с. 153-158.
Имайкина М.Д. Наречийно-изобразительные слова в мордовских языках
(канд. и доктор. диссертации). // Сов. финно-угроведение. Таллин, 1969. № 3.
С. 232 – 234. - Тарту, 1968.
Адушкина Н.С. Формирование эрзя-мордовского литературного языка
(канд. и доктор. диссертации). // Сов. финно-угроведение. 1972. № 2. С. 150-
152. – Тарту, 1971.
Мосин М.В. Мордовско-эстонские лексические отношения (канд. и
доктор. диссертации). // Сов. финно-угроведение. 1972. № 2. С. 152-154. -
Тарту, 1971.
Смиренникова А.Е. Развитие залоговых противопоставлений в мордовских
языках (канд. диссертация). // Сов. финно-угроведение. 1973. № 3. С. 224-
226. - М., 1972.
Щемерова В.С. Отрицание в мордовских языках (канд. диссертация). //
Сов. финно-угроведение. 1973. № 4. С. 306-309. - М., 1972.
Ведяшкин И.М. Категория залога в эрзя-мордовском литературном языке
(канд. диссертация). // Сов. Финно-угроведение. 1982. № 2. С. 154-157. -
Тарту, 1981.
Федюнева Г.В. Словообразовательные суффиксы существительных в коми
языке (канд. диссертация). // Сов. Финно-угроведение. 1982. № 3. С. 234-236.
- Тарту, 1981.
Надькина Д.Т. Основа глагола в мордовских языках (доктор.

диссертация). // Сов. Финно-угроведение. 1983. № 1. С. 73-75. - Тарту, 1982.
Ермушкин Г.И. Развитие фонетической системы диалектов эрзянского
языка (доктор. диссертация). // Lingvistica Uralica, 1998, № 1, С. 59-61.
Лёшкина В.И. Определение как один из второстепенных членов
предложения(канд. диссертация). // Lingvistica Uralica, 2005, №4.
Дмитриева Т.Н. Топонимия бассейна реки Кадым (доктор. диссертация). –
Ижевск, 2006.
Шепелева Н.М. Побудительная модальность и способы ее выражения в
современном эрзянском языке (канд. диссертация). // Lingvistica Uralika, № 1,
2006. – С. 66-63.
Мосин М.В.
г. Саранск
ЮБИЛЕЙ ПРОФЕССОРА Д.В. ЦЫГАНКИНА
Профессор Д.В. Цыганкин – один из ведущих финно-угроведов,

крупнейший специалист по мордовским языкам, доктор филологических
наук, высококвалифицированный преподаватель Мордовского
государственного университета. Общий стаж его научно-педагогической
деятельности около 50 лет. За это время им пройден путь от рядового
преподавателя мордовских языков до известного в российской и
зарубежной науке историка и теоретика мордовских и других финно-
угорских языков.
Обладая широким научно-теоретическим кругозором и
профессионально владея методологией сравнительного и конкретно-
исторического изучения языков, Д.В. Цыганкин создал в мордовском
языкознании научную школу и тем самым внес большой вклад в изучение
проблем общефинно-угорского и мордовского языкознания.
Д.В. Цыганкин родился 22 октября 1925 года в селе Мокшалей
Чамзинского района Мордовии в семье крестьянина. После окончания
семилетки в 1940 году он поступил в Большемаресевскую среднюю
школу. В 1943 году юбиляр был призван в ряды Советской Армии и
прошел фронтовые дороги от Оршы до Кенигсберга.
В 1954 году Д.В. Цыганкин закончил историко-филологический
факультет Мордовского педагогического института (в настоящее время
Мордовский государственной университет). В институте он учился у
М.Н. Коляденкова, Ф.И. Петербургского, М.М. Бахтина. После окончания
института занимался в аспирантуре при Институте языкознания АН
СССР. Под руководством К.Е. Майтинской он подготовил и в 1958 году
защитил кандидатскую диссертацию «Шугуровский диалект эрзя-
мордовского языка».
С 1957 по 1962 год юбиляр трудился в Мордовском государственном
университете в качестве ассистента, позже старшего преподавателя и
доцента.
В 1962 году Д.В. Цыганкин стал проректором по учебной и научной
работе педагогического института. Он активно участвовал в организации
нового института, в создании технологии учебного процесса, его
материальной базы, подборе и воспитании научно-педагогических кадров.
В 1960-е годы он руководил работой аспирантов, первыми были Р.С.
Ширманкина, Р.Н. Бузакова, Р.А. Алешкина.
Почти 20 лет (1972 – 1991) Д.В. Цыганкин заведовал кафедрой

мордовских языков и параллельно (1980 – 1987) был деканом
филологического факультета Мордовского государственного
университета. В 1978 году он успешно защитил докторскую диссертацию
«Морфология имени существительного в диалектах эрзя-мордовского
языка (словоизменение и словообразование)», а в 1979 был утвержден в
звании профессора.
Долгие годы юбиляр читает лекционные курсы «История эрзянского
языка», «Диалектология эрзянского языка», а также специальные курсы
«Ономастика», «Сравнительная морфология финно-угорских языков»,
руководит дипломными работами и учебной практикой студентов.
Научная деятельность Д.В. Цыганкина многогранна: фонетика и
лексика, морфология и синтаксис, диалектология, история, ономастика
мордовских и других финно-угорских языков. Многие вопросы
мордовского языкознания впервые получили научное освещение в его
трудах. Им написано более 200 статей, монографий, учебников и учебных
пособий по грамматике мордовских языков, которые стали теоретической
и методологической основой исследования мордовских и других финно-
угорских языков, а также их практического изучения в вузах и школах как
в Мордовии, так и за её пределами.
50 лет назад юбиляр занялся сбором и систематизацией диалектного
материала родного села Мокшалей и соседних с ним сел
Большеберезниковского района. В кандидатской работе «Шугуровский
диалект эрзя-мордовского языка» (1958) представлена новая методика
описания диалекта как цельной языковой системы. Этой проблематике
посвящены и другие труды, среди них «Фонетика шугуровского диалекта
эрзя-мордовского языка» (1958), «Об одной фонетической особенности в
некоторых говорах Присурья» (1963), «Свидетельство диалектологии как
источник изучения мордовского народа» (1965), «Принцип
классификации эрзянских диалектов на основе именных и глагольных
особенностей» (1975) и т.д.
Конечно, любимое детище юбиляра – это диалектология. Диалектные
материалы он собирает, непосредственно общаясь с носителями языка,
продолжая традиции таких исследователей эрзянского, мокшанского
языков и культуры мордвы, как М.Е. Евсевьев, Д.В. Бубрих и другие,
причем не только на территории Мордовии, но и повсюду, где компактно
проживают эрзяне и мокшане. Вместе со студентами и коллегами он
прошел немалые расстояния по проселочным дорогам мордовской и
российской глубинки в поисках интересных языковых и этнографических
фактов. Мне неоднократно приходилось бывать с ним в этих
экспедициях. Обычное жилье – палатка на опушке леса с источником для
питья и запасом дров для костра. У костра обсуждаются особенности
исследуемых говоров и проблемы мордовского села, поются эрзянские и

мокшанские песни. Экспедиции студентов и преподавателей под
руководством Д. В. Цыганкина стали для молодежи бесценными уроками
любви к мордовскому краю, родному языку и культуре села.
Монография Д.В. Цыганкина «Грамматические категории имени
существительного в диалектах эрзя-мордовского языка» (I 1977; II 1978)
представляет собой обобщение многолетних диалектологических
исследований по эрзянскому языку. Особо следует отметить его книгу
«Фонетика эрзянских диалектов» (1979), где подробно описано
диалектное членение эрзянского языка и история исследования
диалектов, дан подробный анализ системы вокализма и консонантизма
четырех типов эрзянских диалектов. В связи 75-летним юбилеем кафедра
эрзянского и финно-угорского языкознания издала сборник наиболее
интересных работ Д.В. Цыганкина, где, естественно, заметное место
нашли статьи по диалектологии.
Вопросам именной морфемики и словообразования в диалектах эрзя-
мордовского языка посвящена работа юбиляра «Словообразование в
мордовских языках» (1981), а также ряд статей: «Исторические изменения
в морфемной структуре мордовского слова» (1975), «Именные и
глагольные основы мордовских языков в диахронном освещении» (1980),
«Словообразовательная парадигма как особая комплексная единица в
архитектонике эрзянского словообразования» (1998),
«Словообразовательные потенции слов пря 'голова' и пе 'конец' в
мордовских языках» (2000), «К системности мордовского
словообразования» (2000). Автор впервые для мордовских языков
применил здесь метод морфонологического анализа.
Ряд интересных работ Д.В. Цыганкина связан с лексикологией
эрзянского и мокшанского языков. Обобщающими лексикологическими
трудами его стали словари «Эрзянь келень нурькине этимологической
словарь» (1977) и «Мокшень кялень нюрьхкяня этимологическяй
словарь» (1981), «Этимологиянь валкс» (1998) (изданы в соавторстве).
Не обошел своим вниманием Д.В. Цыганкин и ономастику. Он
активно участвует в ономастических конференциях Поволжья, ряд статей
посвятил этой проблематике и разработал спецкурс «Основы
ономастики». Следует отметить и книгу юбиляра «Память земли» (1993),
которая получила высокую оценку научной общественности Мордовии.
Юбиляр интересуется вопросами истории и современного состояния
эрзянского литературного языка. Этой проблематике посвящены такие
его работы, как «Некоторые особенности развития эрзянского
литературного языка» (1979), «Основные тенденции развития мордовских
языков» (1985), «Эволюционные изменения морфологических элементов
в истории мордовских языков» (1988). Активно участвует юбиляр и в
работе по совершенствованию норм эрзянского и мокшанского

литературных языков. Им заново пересмотрены правила эрзянской
орфографии. По его предложению вместо морфолого-фонетического
принципа принят морфологический принцип, что намного упрощает
усвоение правил правописания.
Многие годы Д.В. Цыганкин принимает участие в создании
учебников и учебных пособий для преподавания мордовских языков на
национальных отделениях высшей школы республики.
Он является автором или соавтором таких обобщающих трудов, как
«Фонетика мордовских (мокшанского и эрзянского) литературных
языков» (1970), «Очерки сравнительной грамматики (мокшанского и
эрзянского) языков» (1974), «Грамматика мордовских языков» (1980),
«Лексикология современных мордовских языков» (1983), «Эрзянь кель
(морфемика, валонь теевема ды морфология» (2000).
Признания заслуживает активная деятельность Д.В. Цыганкина по
составлению программ, учебников и учебных пособий для мордовских
национальных школ. Под его научной редакцией и при его соавторстве
увидели свет «Занимательная грамматика эрзянского языка» (1974, 1999),
«Эрзянь кель. Учебник для 4 класса» (несколько изданий), «Эрзянь кель
5-це классо» (1992), «Дидактический материал для 5 класса» (1993) и др.
К своему 80-летию Д.В. Цыганкин опубликовал большой
многолетний труд «Память, запечатленная в слове» словарь
географических названий Республики Мордовия. В нем отражен
уникальный по своему содержанию ономастический материал,
проанализированный автором с лингвистической точки зрения. С
момента публикации не прошло и пол года, но он уже получил широкое
научное признание.
Под руководством юбиляра успешно защищено более 20
кандидатских диссертаций и плодотворно работают над различными
проблемами мордовского языкознания его ученики – Р.Н. Бузакова, Р.С.
Ширманкина, Л.И. Тураева, Р.А. Алешкина, В.И. Щанкина, Н.А.
Щанкина, В.А. Ледяйкина, А.М. Гребнева, Н.И. Арискин, Н.В. Казаева,
А.М. Харитонова, И.Н. Рябов, С.И. Моськина, Г.В. Жегалина, Г.Ф.
Беспалова, Е.Ф. Клементьева и многие другие. По существу
сформировалась его научная школа сравнительного изучения мордовских
языков в контексте финно-угорских и контактирующих языков других
народов.
Юбиляр пользуется заслуженным авторитетом среди финно-
угроведов как России, так и за ее пределами, он представляет мордовское
языкознание на конгрессах и симпозиумах, часто оппонирует на защите
диссертаций, является членом Специализированного совета по защите
докторских при Мордовском и кандидатских диссертаций при
Удмуртском университетах. С 1975 года Д.В. Цыганкин член редколлегии

журнала «Linguistica Uralica» (до 1989 года «Советское финно-
угроведение») (Таллинн), с 1994 года – журнала «Финно-угроведение»
(Йошкар-Ола).
Д.В. Цыганкин ведет большую научно-организаторскую работу.
Осознавая роль ученого как просветителя в развитии национальных
языков и народной культуры, он всегда выступает за идеалы возрождения
национальной культуры эрзян и мокшан.
Много делает Д.В. Цыганкин для лингвистического воспитания
носителей языка. Часто публикует популярные научные статьи в газетах и
журналах, выступает по радио и телевидению. Основная мысль его
выступлений – каждый носитель языка должен проникнуться идеей, что
только с помощью родного языка человек становится гражданином своей
страны, носителем духовной культуры своего народа, что язык – великая
объединяющая сила нации, могучее средство ее воспитания и
образования.
Д.В. Цыганкин поддерживает научные и дружеские контакты с
учеными финно-угорских центров России, Украины, Венгрии, Эстонии,
Финляндии, Германии, США. Имя профессора Д.В. Цыганкина по праву
включено в энциклопедию «Ведущие лингвисты мира», изданную в
Москве в 2000 году.
За заслуги в развитии науки и образования юбиляр избран почетным
членом Финно-угорского общества (Финляндия). Ему присвоены
почетные звания заслуженного учителя школы Мордовской АССР,
заслуженного деятеля науки Мордовской АССР, заслуженного деятеля
науки Российской Федерации. Он действительный член международной
Академии Информатики и лауреат Государственной премии Республики
Мордовия, лауреат премии Главы Республики Мордовия.
Своей неустанной, систематической научной и педагогической
работой профессор Д.В. Цыганкин сделал очень много для того, чтобы
Мордовский университет стал одним из известнейших центров финно-
угроведения. Задача его учеников сохранить и преумножить эти успехи.
Вы, Дмитрий Васильевич, обладаете неиссякаемой энергией, творческим
задором, большим оптимизмом и огромным трудолюбием. Финно-
угроведение по-прежнему ждет от Вас новых поисков и интереснейших
научных исследований. Мы, коллеги, друзья и многочисленные ученики,
от всей души поздравляем Вас, нашего любимого профессора, с 80-
летним юбилеем, желаем крепкого здоровья и большого счастья.
Шандор Матичак
г. Дебрецен (Венгрия)
ВЫДАЮЩЕЕСЯ ЛИЦО ИССЛЕДОВАТЕЛЯ МОРДОВСКОЙ ОНОМАСТИКИ

(Д. В. ЦЫГАНКИНУ 80 ЛЕТ)
Уже многие, во многих местах оценивали исключительно

многогранную, в мордвинистике определительную научную деятельность
Дмитрия Васильевича Цыганкина (напр. Михаил Мосин, Linguistica Uralica
31: 217–221; 36: 299–302; Габор Заиц, Folia Uralica Debreceniensia 7: 206–
207). По поводу его 80-летнего дня рождения мне отрадно рассматривать и
оценивать часть его деятельности: его книги и научные статьи о мордовской
ономастике.
Если посмотреть цифровые данные, видно, что ономастические труды
составляют относительно небольшую часть огромной лингвистической
деятельности виновника торжества: из почти 200 его публикаций сюда
относятся только две дюжины, но эти сочинения, по сути дела, являются
основным трудом современной мордовской ономастики; он первым привёл
мордовские названия в систему.
Первые статьи об ономастике он написал в конце шестидесятых годов
XX века. Его первая такая публикация (Из наблюдений над структурными
особенностями топонимов на территории Мордовской АССР. Труды 36
[1969]: 174–191) содержит верную по сей день информацию по систематике.
После этого последовали две работы по микротопонимике (Мордовская
микротопонимия. Семантико-лексический и словообразовательный анализ.
Ономастика Поволжья 2 [1971]: 258–263; Мокшэрзянь микротопонимиясь.
Микротопонимия мордвы. Сятко 1971/1: 87–91) и методическое
руководство, в которой он представил программу по сбору названий
(Программа по сбору топонимического и антропонимического материала на
территории Мордовской АССР, 1972).
Его самые важные топонимические статьи (Мордовская архаическая
лексика в топонимии Мордовской АССР. Ономастика Поволжья 4 [1976]:
167–171; Русско–мордовские межъязыковые контакты – на лексическом
уровне. Труды 61 [1981]: 3–18; Топонимическая система мордовских языков.
Лексикология современных мордовских языков. Саранск 1983: 161–173;
Лексико-семантическая характеристика отдельных пластов
топонимической системы МАССР. Ономастика Поволжья 1986: 4–20;
Эрзянь тарка лемень валкс. Сятко 1993/1: 65–66) по сей день являются
основными трудами мордовской ономастики. В этих сочинениях автор
представляет наиболее частотные мордовские топоформанты, которые
являются самыми важными составными элементами самого частотного типа
мордовских топонимов (двусоставных названий, образованных путём
синтагматического конструирования): лей ’река’,1 веле ’село’, бие, биё, буе

’род, населённое племенем место’, кужо ’лужайка’, эрьке ’озеро’, морго
’вырубка; новое поселение’, нал ’луг’, нерь ’мыс, устье’, пандо
’возвыщенность, холм’, пора ’роща, луг’ пуло ’луг’, ур ’холм’ и т. д.
Другая главная тема его научных статей – определение слоев
географических названий Мордовской Республики. В Средне-Волжском крае
определяются шесть слоев названий: кроме трёх всё ещё живых слоев
(мордовский, русский и тюркский) остались следы трёх народностей,
которые когда-то побывали на этой территории (так называемое ”население
Волго-Очья”, балтийские и иранские племена). Определение этих слоев даёт
важные сведения не только исследователям ономастики, ими могут
пользоваться также историки, ведь описание ономастических процессов
может облегчить исследование процессов миграции, произошедших на
данной территории.
Одна из важнейших научных статей Д.В. Цыганкина посвящена
топонимам антропонимического происхождения (Имя человека в
географических названиях на карте Мордовской АССР. Вопросы финно-
угорской ономастики. Ижевск 1989: 49–63); в другой статье он изучает
ономастические касательства засечных черт, построенных в районе Саранска
в XVII-ом веке (Топонимы, связанные с историей засечных черт.
Ономастика Поволжья 1986: 77–82). В последнее время виновник торжества
опубликовал работу и о названиях тюркского происхождения (Mordvin
Settlement Names of the Trans-Volga Region. Onomastica Uralica 3 [2005]: 85–
91).
В этих своих статьях Д. В. Цыганкин описал более полуста этимологий
(напр., Атемар, Баеньбуе, Иклей, Инелей, Каргалейка, Качелай, Кеченбие,
Ковиляй, Кушки, Лепево, Марляй, Наченалы, Новоклейка, Пичеморга,
Пичпанда, Сияли, Тарасбуе, Тумалейка, Шуварлей и т. д.). Он считается
самым плодовитым исследователем и мордовских топоформантов.
Д.В. Цыганкин был ответственным редактором сборника научных
трудов Ономастика Поволжья 1986-го года выпуска, который является
ономастическим изданием Средне-Волжского края и содержит 23 научные
статьи.
В начале девяностых годов, в 1993-ем году вышла в свет книга под
названием Память земли – синтез деятельности Д. В. Цыганкина до того
времени. Это произведение – личное признание о названиях. Отношение
автора к названиям ярче всего выражает заглавие одной из глав тома (Мы
разговариваем с картой), ведь он и в самом деле разговаривает с картой. Он
убеждён в том, что названия Мордовской Республики, где проживает
несколько национальностей, таят в себе волнующие секреты, и их
фиксирование и раскрытие может помочь нам понять не только сложные
соотношения настоящего, но и секреты прошлых веков. Как он написал в
своей книге: „Каждый уголок нашей страны имеет свои содержательные
«говорящие» географические названия.” Он прав, ведь читая книгу, перед
нашими глазами постепенно открываются секреты географических названий
1 Здесь даны только эрзянские примеры.
региона.
Автор рассматривает слои названий, которые можно связать с народами,
живущими на территории: мордовские, русские и тюркские названия. Он
представил самые важные элементы образования русских названий (бугор,
дол, нива, поле, яр и т. д.), типы посёлков (выселки, городище, починки,
селище, стан и т. д.) и самые частотные суффиксы: -ев/-ов(ка), -ин(ка), -ск.,
Кроме того, что автор в разделе о мордовских названиях описывает наиболее
часто встречающиеся топоформанты, здесь можно найти и о роли флоры и
географических объектов в наименованиях. В ходе представления тюркского
слоя, автор по порядку рассматривает названия тюркского происхождения
республики (Амыр, Булак, Елга, Иняш, Кара, Мурза, Тархан и т. д.). Здесь
следует отметить, что вопрос языка-подателя, и описание некоторых
фонетических процессов в отдельных случаях не бесспорны.
Цыганкин обращает внимание и на гидронимы. Глава Реки, речки и их
названия по сути дела – этимологический словарь больших рек Мордовской
Республики, состоящий из 74 гидронимов. Только ничтожное меньшинство
названий больших рек этимологически прозрачно (Варма < варма ’ветер’,
Нерлей < нерь ’мыс, острог’, Пичинейка < пиче ’сосна’), другие названия –
подобно названиям других областей – таят в себе много безответных
вопросов: тюркские объяснения или мордовские этимоны не в каждом случае
дают удовлетворительный ответ. По моему восприятию, нельзя сделать
исследование материала мордовских гидронимов без записи материала
гидронимов старинного населения Волго-Окского бассейна.
Автор занимается вопросами микротопонимики в двух главах
(наименования улиц; названия лесов, полей, родников, речек, и т. д.).
Названия советских времён потерялись бы в туманной дали истории, если бы
мы не знали, что они всё ещё существуют в Средне-Волжском крае.
Согласно характеру книги, автор пишет и о личных именах: в этой главе
получаем картину старой системы личных имён мордвы, и автор публикует
список названий посёлков, которые сформировались из дохристианских
мордовских личных имён, с описаним около 40 названий.
Незадолго до X-го международного конгресса финно-угроведов
(Йошкар-Ола) вышел в свет до сих пор самый большой труд автора по
ономастике - словарь в 430 страниц (Память, запечатленная в слове.
Словарь географических названий Республики Мордовия). В пространном
словаре опубликовано около 13 000 названий Мордовской Республики.
Кроме названий городов и других поселений, в словаре помещаются
названия водных объектов (рек, озёр, родников, болот, трясин; мостов);
названия дорог и улиц, гор, лесов, полей и пастбищ, названия хозяйственных
и религиозных строений, кладбищ, старых и новых мест молений.
Микротопонимический материал в основном состоит из элементов, которые
можно свести к мордовским и русским общенародным словам, но здесь я
остановлюсь не на них, а на вопросах двух самых значительных слоев:
названий посёлков и гидронимов.
Топонимический материал основывается, с одной стороны, на
материалах прежних административных областей, а с другой стороны - на
полуторотысячном корпусе топонимического словаря И. К. Инжеватова

(Топонимический словарь Мордовской АССР. Названия населенных пунктов.
Саранск, 1979, 1987). По сравнению с словарём Инжеватова, заслуга
Цыганкина в том, что он составил чисто ономастический словарь и очистил
записи о заглавных словах от важных, но часто лишних и неподходящих
топологических информаций. Цыганкин не раз спорит с Инжеватовым
(этимологическим экспериментам, которым нельзя безоговорочно
пользоваться), напр. название населённого пукнкта Аржадеево Инжеватов
возведёт из личного имени (< Аржадей), а по Цыганкину оно произошло от
гидронима и получило своё название от реки Аржа. Они различным образом
судят и о названии столицы республики - Саранска: Инжеватов сводит его к
основе сар ’болотистое место’, а Цыганкин предпологает древнемордовское
слово сар ’рукав, приток’ (связанно с финским словом haara ’рукав’ и с
вепсским словом sara ’разветвление’). Важным элементом топонимического
материала является то, что в словаре помещены и неофициальные (обычно
мордовские) названия. – В записях о топонимах, которые произошли от
личных имён, можно читать важную информацию: автор словаря даёт
этимологию дохристианских мордовских антропонимов. (напр., название
посёлка Чамзинка можно свести к личному имени Чаунза, а основа его -
общенародное слово чаво ’пустой, свободный’).
Другой важный тип названий – это гидронимы. Цыганкин опубликовал
этимологии сотен гидронимов. Подобного труда ещё не родилось о
гидронимах территории, ведь этимологические абсурдности П. В. Зимина и
Г. В. Еремина (Реки Пензенской области. Саратов 1989) нельзя причислить к
научным трудам, а обильный материал гидронимов книги Н. В. Казаевой
(Эрзянские географические нaзвания – лексико-семантическая
xарактеристика. Саранск 2001), с одной стороны, фигурирует совместно с
другими типами названий, а с другой стороны, она опубликовала в первую
очередь микротопонимические названия. Часть гидронимов можно
причислить к микротопонимам; название речки, которая журчит в околице
или название тихо притаившегося озера легко объснить этимологически
(напр. Белый ключ; Карго лей < мд. карго ’журавль’, лей ’река’; Катка
лисьма < мд. катка ’кот’, лисьма ’ручей’), но названия больших рек могут
причинить проблемы.
Многие думают, что словарь – это самый скучный текст для чтения. Это
ничуть не верно. Хороший словарь - очень интересный текст. Словарь
Цыганкина является таким произведением: перелистывая его, как будто
оживляются перед глазами читателя мордовские села и города, мы мысленно
гуляем по улицам поселений, обходим леса и поля республики,
переправляемся через реки и речки. Я думаю, что этот словарь надолго будет
иметь определяющее значение среди исследователей мордовской
ономастики, кроме них его могут использовать и те, кто интересуется
географией и историей.
Наконец есть ещё один вопрос, о котором мне хочется сказать:
профессор Цыганкин очень активно принимает участие в построении
ономастических связей. Он – член редакционной коллегии международного
ономастического сотрудничества под названием Onomastica Uralica. Своими

советами и полезными замечаниями он много помогает и своей бывшей
студентке, содействующей этой программе, таланту мордовской ономастики
- Нине Казаевой.
Я желаю, чтобы его несокрушимый энтузиазм и огромная
работоспособность ещё надолго существовали, и профессор Дмитрий
Васильевич Цыганкин обогатил мордовскую лингвистику многочисленными
трудами!
Ласло Керестеш
г. Дебрецен (Венгрия)
К 80-ЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ ДМИТРИЯ ВАСИЛЬЕВИЧА ЦЫГАНКИНА
Годовщины юбиляра связаны с годами проведения финно-угорских

конгрессов: мы встретились в первый раз в Таллинне в 1970-ом году; хотя
между нами не было официальных отношений, на других конгрессах также
(Будапешт, Турку, Сыктывкар) в кругу мордовских коллег запоминалась его
седая голова, характерный профиль. Более близкое знакомство состоялось в
1989-ом году, когда мне удалось наконец приехать в Мордовию в составе
группы под руководством Еникё Сий и А. И. Кузнецова ( в обществе ныне
покойного Йожефа Надя). С точки зрения моей научной карьеры эта поездка
имела большое значение, ведь мне было известно, что после научных
поездок Хейкки Паасонена нога венгерского ученого не очень ступала на
землю эрзи и мокши.
Для меня было большой радостью, что вместе со студентами университета
я мог посетить деревни, расположенные в окрестностях с. Кочкурово. Мы
разбили лагерь за Сурой. Каждый день на утлом челне перебирались на
другой берег. По дороге в лагерь мы с друзьями купались в святой реке. Так
как я никогда не знал прилично по-русски, профессор Цыганкин уговаривал
от имени венгерской делегации обратиться к хозяевам на языке эрзя.
»Максан вал!« – прозвучал призыв Дмитрия Васильевича, а когда я
запротестовал, что на эрзя тоже не могу, он заявил – »маштат«, после этого
не было другого выхода, как выпить стакан водки и начать говорить.
Я мог поехать на несколько дней в Саранск как организатор финно-
угорского конгресса в Дебрецене. Но самыми важными оказались два месяца
после конгресса, когда Дмитрий Васильевич преподавал в нашем
университете эрзянский язык в качестве профессора-гостя. Именно в это
время мы подружились и в Дебрецене праздновали его 65-ый день рождения.
Голос Дмитрия Васильевича мы часто слышали по магнитофону, ведь он
записал на кассету тексты к моей мордовской хрестоматии. Многие из нас
помнят, как с картой в руках он быстро шагал по улицам города, которые
знал лучше, чем мы, дебреценцы.
После конгресса наконец и я смог поехать на месяц в Саранск, где
обзавелся множеством друзей. Профессор неутомимо организовывал мне
программы. Для жителей Саранска это были трудные времена. Каждый день
я обедал в университетской столовой. Но так как – за исключением хлеба –
продукты можно было купить только по карточкам, саранские коллеги и
другие мордовские патриоты распределили, кто приглашает меня ужинать по
будним дням и в выходные. Я много раз гостил в прекрасном доме Дмитрия
Васильевича, с видом на главную площадь, где стоял, стоит и будет стоять
скульптура »Паз«-а... Однажды холодным зимним вечером в обществе

профессора Надькина мы поехали в Мокшалей, на легендарную дачу. Из
воды ручья, протекающего возле дома, был приготовлен вкусный мясной
суп, мы хорошо выпили и в следствие этого я не очень помню, что было
дальше.
В следующем году летом вместе с нашими общими студентами (Кати Сабо
и Эвой Хайду) снова приехали сюда, и вместе с финскими коллегами (Арья
Алквист, Мерья Сало, Рихо Грюнтхал, Денис Естилл) провели прекрасные
дни в окрестностях Косогора и Пермиси. В те времена можно было уже
свободнее передвигаться, так и я собрался в путь, чтобы встретиться с
пожилыми людьми - эрзянами. Я наслаждался их обществом, несмотря на то,
что из-за моей бороды многие относились ко мне настороженно... Памятны
беседы перед завтраком и ужином, а также аперитив в качестве
»профилактики« и охлажденная в ручье минеральная вода. Там была веселая
жизнь: по вечерам после сбора материалов мы пели, танцевали и
развлекались.
Дмитрий Васильевич еще раз осенью 1992-ого года читал лекции в
Дебрецене. Тогда мы вместе ездили в Сомбатхей. Мы разговаривали в поезде
и сидящий напротив нас молодой человек спросил, на каком языке мы
говорим. Я ответил – угадайте. На это он – на языке эрзя. Дмитрий
Васильевич был необычайно горд этим. Позже выяснилось, что юноша
учился в Сегеде и был однокурсником моего сына, таким образом он знал,
что вообще существует в мире такой «экзотический язык».
Время летит быстро. Хорошо начавшееся сотрудничество прервалось,
потому что я стал профессором в Осло и только спустя длительное время
вернулся в Дебрецен. За это время венгерские мордовские дела перешли к
Сегеду: там уже долгое время работает мордовский лектор, и даже некоторое
время преподавал венгерский лектор в Саранском университете. Но я
чувствую, что наша дружба сохранилась, несмотря на то, что мы не нашли
согласия в некоторых профессиональных вопросах (этимология,
литературный язык).
Через большое количество общих приятных воспоминаний, научное
сотрудничество и дружеские беседы вырисовывается портрет Дмитрия
Васильевича как ученого и человека. Я убежден, что его научные, и не в
последнюю очередь достижения в области организации науки обеспечили
ему достойное место в международной мордвинистике.
Дорогой Дмитрий Васильевич, мой друг Митя. От имени моих коллег и от
себя лично по поводу круглой даты со дня твоего рождения желаю тебе
дальнейшего творческого настроения и доброго здоровья, с дружбой: Uľť
šumbra! Śeďejškava, paro meľse…
Поляков О.Е.
г. Саранск
Д.В. ЦЫГАНКИН – ФОНЕТИСТ
Научная деятельность Д.В. Цыганкина многогранна. Он исследовал и

продолжает успешно изучать самые различные общие и частные проблемы
мордовского языкознания. Его работы посвящены разработке теоретических
вопросов лексики, морфологии, синтаксиса, диалектологии, истории и
ономастики мордовских и других финно-угорских языков. Под руководством
и по инициативе Д.В. Цыганкина началось изучение проблемы
морфонологии мордовских языков. Большое внимание ученый уделял
совершенствованию норм эрзянского и мокшанского языков.
Большой вклад Д.В. Цыганкин внес и в изучение звуковой системы
мордовских языков. Более десятка работ посвящены исследованию вопросов
фонетики. Среди работ, которые написаны Дмитрием Васильевичем, особо
следует отметить «Фонетику эрзянских диалектов». – Саранск, 1979. В
начале учебного пособия дается диалектное членение эрзянского языка,
рассматриваются мнения других ученых по проблеме классификации
диалектов эрзянского языка. Подробно описывается система гласных
эрзянских диалектов: дается характеристика вокальной системы в первом,
непервом слогах и исходе слова. Автор сравнивает систему гласных
эрзянских диалектов с гласными других финно-угорских языков. Кроме того,
в учебном пособии содержатся сведения об истории развития эрзянских
гласных. Рассматриваются особенности употребления гласных в разных
эрзянских диалектах. Уделяется внимание описанию фонетических явлений в
области гласных: гармония гласных, выпадение гласных, их чередование,
вставка, стечение гласных.
В учебном пособии описывается и система согласных в эрзянских
диалектах. Дается подробная характеристика всем группам согласных по
месту образования, по способу образования, по участию голоса и шума, по
твердости и мягкости. Даются сведения об употреблении согласных в начале,
середине и конце слова, рассматриваются особенности их употребления (как
и системы гласных) в различных эрзянских диалектах.
Особое внимание уделяется отражению финно-угорского заднеязычного
консонанта в диалектах эрзянского языка. Интересно, что в некоторых
эрзянских диалектах (в говорах северо-западного диалекта) нг сохранился как
фонема: кил‛энг «береза» - эрз. лит. кил‛эй, кэжэнг «зло» - эрз. лит. кэжэй. В
других эрзянских говорах эта древняя фонема перешла в в: кулов «зола» ∠
кулонг, в группе говоров нг представлена гласным й: нуд‛эй «тростник» ∠
нуд‛энг; в определенной группе говоров нг представлена гласными у и и:

салу «соленый» ∠ салунг, ил‛и «прут» ∠ ил‛инг.
Рассматриваются фонетические явления в области согласных:
ассимиляция по звонкости (прогрессивная и регрессивная); ассимиляция по
глухости; ассимиляция по месту и способу образования (прогрессивная и
регрессивная); расподобление (диссимиляция); аффрикатизация; чередование
согласных; их выпадение.
Вторую серьезную работу по проблемам фонетики – «Фонетика
мордовских (мокшанского и эрзянского) литературных языков». – Саранск,
1970, предназначенную для студентов высших учебных заведений, Д.В.
Цыганкин написал вместе с С.З. Деваевым.
В эрзянской части (автор Д.В. Цыганкин) дается понятие фонемы,
рассматривается фонетическая система эрзянского языка. В таблицах
представлены гласные и согласные эрзянского языка. В учебном пособии
описываются все гласные и согласные в первых, непервых слогах и исходе
слова. Рассматриваются различные фонетические процессы в области
гласных: гармония гласных, выпадение, вставка, а также фонетические
процессы, связанные с изменением согласных. Рассматривается
фонетическая структура эрзянского слова, даются сведения об ударении.
Более 20 лет «Фонетика мордовских (мокшанского и эрзянского) языков»
оставалась единственным учебным пособием для студентов высшей школы.
Не потеряло свое значение это издание и в наши дни.
Раздел «Фонетика» содержится и в учебном пособии «Очерк
сравнительной грамматики мордовских (мокшанского и эрзянского)
литературных языков». – Саранск, 1975, который Д.В. Цыганкин написал
вместе с С.З. Деваемым. В этом разделе рассматривается система фонем в
мокшанском и эрзянском языках, даются таблицы мордовских гласных и
согласных. Исследуется фонемный состав мордовского слова, описывается
употребление гласных и согласных в разных частях мокшанского и
эрзянского слова. В учебном пособии также описываются изменения в
области гласных и согласных.
Описывая ударение в мордовских языках, авторы учебного пособия
впервые представили экспериментальные сведения о длительности
мордовских согласных.
Чтобы стать доктором, профессором, признанным ученым в нашей
стране и в финно-угорском мире, Д.В. Цыганкину нужно было написать
кандидатскую диссертацию. Как и другие ученые того периода, он копнул в
золотом пласте диалектов мордовских (в конкретном случае эрзянских
говоров). Ученый-языковед описал особенности шугуровского диалекта. В
фонетической части этой работы рассмотрены системы вокализма и
консонантизма исследуемого региона.
В работе описано употребление гласных первого, непервого и конечного
логов, система вокализма шугуровского диалекта сравнивается с системой

гласных других эрзянских диалектов. Автором описываются фонетические
явления в области гласных: выпадение, вставка, стечение, чередование
гласных.
Описывая систему консонантизма, Д.В. Цыганкин рассматривает
употребление каждого согласного в начале, середине и конце слова
шугуровского диалекта, дает представление о фонетических явлениях в
области согласных: аффрикатизации, выпадении согласных, стечении
согласных, их чередовании.
Фонетической системе шугуровского диалекта посвящена отдельная
статья Д.В. Цыганкина: «Фонетика шугуровского диалекта эрзянского
языка», которая была опубликована в Записках Мордовского НИИ.
Надо полагать, являясь выходцем из эрзянского села Мокшалей,
проживая там и учась в школе этого села, Д.В. Цыганкин не мог не обратить
внимание на особенности говора родного села. В 1963 г. в «Очерках
мордовских диалектов» (Т. 2) он опубликовал работу «Фонетические
особенности говора села Мокшалей». В этой работе рассмотрены система
вокализма и консонантизма с. Мокшалей. Звуковая система этого села
рассмотрена в сравнении с другими эрзянскими диалектами.
В употреблении гласных и согласных в говоре с. Мокшалей Дмитрий
Васильевич обнаружил особенности:
1) наличие переднерядного ä в первом слоге (в эрзянском литературном
языке этого гласного нет): вäр’ «кровь» – эрз. лит. вэр’; пäл‛эмс «бояться» -
эрз. лит. пэл‛эмс;
2) совпадение и и э в одном э: кäн‛эр‛эмс «успеть» - шугуровский
диалект кäн‛ир‛имс.
Рассматривая систему согласных, Д.В. Цыганкин сравнивает ее с
системой согласных других эрзянских диалектов, описывает различные
фонетические процессы, связанные с изменениями согласных в говоре с,
Мокшалей: озвончение, оглушение, выпадение и др.
В этом же, втором томе «Очерков мордовских диалектов», Д.В.
Цыганкин опубликовал другую свою статью, посвященную проблеме
фонетики: «Об одной фонетической особенности в некоторых говорах
Присурья». Особенность эта такова: в речи эрзян, проживающих в данном
регионе, в непервом слоге слова появляется лабиализованный гласный у
вместо древнего гласного и перед губными согласными в, ф, м: вир‛ив,
вэд‛ив. Исследователь объясняет причину этого явления: гласный у –
наследие мокшанского языка.
В двух статьях Д.В. Цыганкина рассмотрено фонетическое освоение
слов, заимствованных из русского языка: «Фонетическое и грамматическое
освоение слов, заимствованных из русского языка через русский язык (по
материалам говоров эрзянского языка)» и «Некоторые фонетические
изменения в заимствованных словах их русского языка» (на материале

шугуровского диалекта). Автор этих работ приходит в выводу, что эрзяне по
разному усвоили звуковую сторону древних и современных заимствований.
Отмечается, что в различных эрзянских говорах русские заимствования
звучат не одинаково, например, в старо-турдаковских: угул «угол» – в
шугуровском угыл.
Во всех эрзянских диалектах через мягкий ц‛ предается русский ц:
кол‛ц‛а «кольцо», ц‛эр‛кува «церковь», а также русская аффриката ч:
ц‛улка, нуц‛ка; в начале слова между согласными появляется гласный:
с‛эр‛эда «среда».
Многие современные заимствованные слова из русского языка в речи
эрзян звучат без изменения: почта, план, карта.
Д.В. Цыганкин, как известно, написал и учебники и учебные пособия для
школ. В них также есть разделы, посвященные звуковой системе эрзянского
языка. Есть у Дмитрия Васильевича учебник «Эрзянь кель. Фонетика и
лексика. 5-це класснэнь», где в разделе «Фонетика» дается понятие о звуках
речи, об их образовании, о речевом аппарате, учащиеся узнают об особых
двух группах звуков: гласных и согласных. В учебнике даны правила, к без
ошибок произносить звуки эрзянского языка.
Как правильно делать фонетический разбор на уроках русского языка
учащиеся мордовской школы узнают из учебного пособия «Фонетический и
мордовский разбор на уроке русского языка в мордовской школе».
Не один раз переиздавалась работа Д.В.Цыганкина «Занимательная
грамматика», предназначенная для школ, где изучается эрзянский язык. Как в
разделе «Фонетика», так и в других разделах даются различные упражнения,
таблицы, кроссворды, ребусы, рассчитанные на развитие мышления у
учащихся, например:
В какой строчке только глухие согласные?
Чем отличаются слова ожо «желтый» и ёжо «чувство»?
Завершите слова, которые начинаются со слога кал-.
А об образовании, о развитии эрзянских гласных и согласных каждый
год узнают студенты-филологи из курса лекций Д.В.Цыганкина
«историческая фонетика эрзянского языка».
Харитонова А.М.
г. Саранск
Д.В. ЦЫГАНКИН УЧЕНОЕСЬ ДЫ СОНЗЭ ПУТОВКСОНЗО ШКОЛАСО

ТИРИНЬ КЕЛЕНЬ ТОНАВТОМАНТЬ КЕПЕДЕМАСОНЗО-КАСОМАСОНЗО
Д.В. Цыганкин – содавикс ученой, финно-угровед. Сонзэ лемензэ ды

важодевксэнзэ содасызь аволь ансяк Россиясо, сонзэ томбалеяк.
Д.В. Цыганкин чачсь 1925-це иень октябрянь 22-це чистэ Чамзинской
райононь Мокшалей велесэ сокицянь-видицянь семиясо. Дмитрий кенерсь
прядомо вейксэ класст, зярдо кемзисемге иесэ церанть саизь фронтов.
Инструментальной разведкань курсантонть школанть прядомадо мейле
Цыганкин сержантонть ильтизь Западной фронтов. Ятонть каршо сон тюрсь
Белорусской фронтсо, олякстомтсь Орша, Витебск, Минск, Борисов оштнэнь.
Войнанть прядызе Кенигсберг ало 1945-це иень апрельстэ. Мейле таго вете
иеть служась Германиясо. Тесэ эсензэ частьсэ прядынзе кемень класстнэнь.
Кудов велявтсь ансяк 1950-це иестэ. Мештесэнзэ цитнесть «За отвагу»,
«За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой
Отечественной войне 1941-1945 гг.» медальтне.
Велявтсь тиринь Мокшалей велев – тесэ маризе эрзя-мокшонь
факультетэнь панжомадо кулянть. Неень шкас кирди мельсэнзэ юбилярось
тетянзэ валтнэнь: «Меельце ревенек печкса, ансяк азе тонавтнеме».
Истя 50-це иестэ Д.В. Цыганкин кармась улеме А.И. Полежаевень лемсэ
Мордовской педагогической институтонь историко-филологической
факультетэнь студентэкс. Мартонзо тонавтнесть В.Д. Объедкин ды С.З.
Деваев. Ялганзо кавтонест кармасть филологиянь наукань кандидатокс.
1954-це - 1957-це иетнестэ Д.В. Цыганкин – СССР-нь Наукань
академиянь институтонь аспирант, 1958-це иестэ идесы «Эрзянь келень
шугуровской кортавксось» теманть коряс филологиянь кандидатонь лементь
ды карми важодеме преподавателекс, мейле сонзэ кемекстасызь
пединститутонь проректорокс.
1950-це иестэ саезь 1972-це иес Д.В. Цыганкинэнь эрямозо ульнесь
кеместэ сюлмавозь пединститутонть марто, сон прянь апак жаля ламо иень
перть важодсь институтонть касоманзо-кепедеманзо лангсо.
Проректорокс улемстэ Дмитрий Васильевич ламо мель ды вий путсь
пединститутонь материально-технической базанзо кемекстамга: ламо вийть
путсть, штобу пурнамс-панжомс библиотека.
Те шкастонть Д.В. Цыганкин панжовтсь эрзянь-мокшонь кафедра. Неть
шкатнестэ, 60-це иетнестэ, Мордовиянь весе школатнесэ тиринь келенть ды
литературанть туртов максовсть недлязонзо вейкень-вейкень урок, эрзянь
келень ды литературань тонавтыцятне кадновильть частомо. Теде икеле
Мордовиянь томбале школатнесэ истяжо эрьва кода «сялдовиль» тиринь
келесь ды литературась. Те кевкстемась пек талновтсь Д.В. Цыганкинэнь, ды
сон аволь весть «кепсесь» сонзэ промкссо, конференциясо.
Д.В. Цыганкин кучсь серма партиянь обкомов, серманть эйсэ ёвтызе эсь
мелензэ: тиринь келенть стувтомась, лепштямось – эсь народонть оймензэ ды

ламо пингень перть культуранзо чавомась зярдояк парос а пачти.
Седе тов Цыганкин проректорось эсь мелявкстонзо-арсемадонзо корты
партиянь обкомонь пленумсо, косо невти-панжи вузонь проблематнень. Сон
корты седе, кода Мордовиясо пекстнить национальной школатнень, ды
кодамо зыянс панчти те политикась.
1972-це иестэ Д.В. Цыганкинэнь тердизь Н.П. Огарев лемсэ
университетэв ды се шкастонть саезь неень шкас сонзэ эрямозо сюлмавозь
Н.П. Огаревонь лемсэ филологической факультетэнть марто. Васня сон
малав 20 иень перть ульнесь эрзянь келень кафедрань прявтокс, мейле 7 иень
перть ульнесь филологической факультетэнь деканокс, ней сон эрзянь келень
кафедрань профессор ды эрзянь келень коряс лабораториянь прявт.
1978-це иестэ ученоесь идизе филологиянь докторонь диссертациянть
(«Морфология имени существительного в диалектах эрзя-мордовского
языка»), макссть тензэ профессоронь лем.
Сон вети покш исследовательской робота, сёрмады статьят, ловны
лекцият вузонь студенттнэнень, редактирови научной книгат.
Дмитрий Васильевичень научной тевензэ ламо ёнксовт. Эсензэ
важодемасонзо сон ванкшны эрзянь, мокшонь, финнэнь-угрань лия
кельтнень фонетикань, лексикологиянь, морфологиянь, синтаксисэнь,
диалектологиянь, келень историянь теоретической кевкстематнень. Сонзэ
кавтосядто ламо научной роботанзо, сынст ютксо статьят, монографият,
школань ды вузонь туртов тонавтомань программат, тонавтомань книгат,
лезкст, ламо валкст: «Эрзянь келень шугуровской кортавксонть фонетиказо»
(1958), «Эрзянь кортавкстнэнь фонетикась» (1979), «Эрзянь
этимологиядонть» (1966). Научной редакциянзо ало лиссть: «Эрзянь
фразеологиянь валксось» (1975, Р.Н. Ширманкина), «Мордовиянь
топонимический словаресь» (1979, И.К. Инжеватов), «Эрзянь келень
синонимень валксось» (1982, Р.Н. Бузакова), «Ономастика Поволжья»
научной роботань сборникесь (1986) ды ламо лият.
Ламо иень перть ученоесь важоди вузсо ды школасо тонавтницятнень
туртов тонавтомань книгатнень ды лезкстнэнь анокстамост лангсо, секскак
Дмитрий Васильевичень ламо важодеманзо алтазь вузсо ды школасо
важодицятнень туртов. Эрямонзо перть неть кевкстематне талновтыть
ученоенть. Сон ульнесь редакторокс или сёрмадыцятнеде вейкесь истят
важодевкстнэнь кода «Фонетика мордовских (мокшанского и эрзянского)
литературных языков» (1970) (соавторось Деваев С.З.), «Лексикология
современных мордовских языков» (1972), «Очерк сравнительной грамматики
мордовских (мокшанского и эрзянского) литературных языков» (1975),
«Практикум по эрзянской диалектологии» (1977), «Грамматика мордовских
языков» (1980), «Практикум по синтаксису современных мордовских
языков» (1971) (соавторось Матюшкин П.Г.).
Д.В. Цыганкин ученоесь важоди вузсо учебной процессэнть
вадрялгавтоманзо лангсо. Сонзэ теевть программатнень коряс тонавтнесть
ды нейгак тонавтнить филологиянь факультетэнь национальной отделениянь
студент- тнэ. Кой-кона программатне васенцеде лиссть ученоенть кедензэ
алдо: Программа по мордовским (эрзя и мокша) языкам: Для высшей школы
(1963) (соавторось Матюшкин П.Г.), «Программа: Диалектология

мордовских языков» (1968) (соавторось Деваев С.З.), «Введение в финно-
угроведение» (1972), «Программа по сбору топонимического и
антропонимического материала на территории Мордовской АССР» (1972),
«Программа курса «Диалектология и история мордовских языков» (1986)
(соавторось Ананьина К.И.), «Лингвистический атлас мокшанских и
эрзянских говоров» (2002) (соавторось Бибин М.Т.).
Д.В. Цыганкин ученоенть покш пурнавксозо школасо тиринь келень
тонавтоманть кепедемасонзо-касомасонзо.
Национальной школатнень туртов сон алтась программат, тонавтомань
книгат, тонавтомань лезкст.
Эрямось а ашти ве таркасо, меельце иетнестэ минек республикасо
ютавтозь аволь вишкине робота тиринь келенть тонавтнеманть
вадрялгавтоманзо коряс. Школатнесэ одкстомтови тонавтомань смустесь,
ученойтнень-лингвисттнэнь лездамост вельде школатнесэ ды вузтнэсэ теезь
научной юр родной келенть тонавтнеманзо туртов. Те тевсэнть покш
таликазо юбиляронть - национальной школатнесэ 70-це иетнестэ саезь
тиринь келесь тонавтневи сонзэ кедь ало сёрмадозь программатнень коряс,
ламотне шкань ютазь ванновить одс, совавтовить эйзэст полавтовомат, седе
келейгавтовить-домкалгавтовить.
Неень шканть вешеманзо мельсэ кирдезь эрзянь келень тонавтыцятнень
туртов ульнесть сёрмадозь важодевкстнэ: «Программа эрзянь келень коряс
4-8 класснэнь» (1977) (соавторось Нарваткин Н.С.), «Эрзянь келень
программат 4-8 класснэнь» (1983) (соавторось Надькин Д.Т.), «Эрзянь
келень программат 5-9 класстнэнень» (1987) (соавтортнэ Надькин Д.Т.,
Пугачева Г.П.), «Эрзянь келень программат 5-11 класстнэнень» (2001)
(соавторось Цыпкайкина В.П.).
Программатнеде башка ученоесь эсензэ роботатнень эйстэ ламотнень
алтынзе национальной школатнень туртов. Сонзэ кедь алдо лиссть истят
важодемат: «Материалы занимательной грамматики русского языка для
мордовской школы» (1970), «Занимательной грамматика» (1974, 1999),
«Эрзянь кель 4-це класснэнь» (соавторось Нарваткин Н.С. - зярыя изданият),
«Эрзянь кель: Грамматика ды стилистика 8-це класснэнь тонавтнема книга»
(соавторсь Приставкин Н.К. - зярыя изданият), «Эрзянь кель: Фонетика ды
лексика: 5-це класснэнь (зярыя изданият), «Эрзянь келень урокт 5-це классо»
(1993) (соавтортнэ Алешкина Р.А., Гребнева А.М.), «Дидактической
материал: 5-це класс» (1990) (соавтортнэ Алешкина Р.А., Гребнева А.М.).
Покштояк покш лезкс тиринь келенть тонавтнемстэ максы эрзянь
валкстнэнь тевс нолдамост. Сындест ученоесь нолдась зярыя: «Эрзянь келень
нурькине этимологической словарь» (1977) (соавторось М.В. Мосин),
«Мокшень кялень нюрькяня этимологическяй словарь» (1981) (соавторось
М.А. Келин), «Этимологиянь валкс (1998) (соавторось М.В. Мосин).
Башка эряви ёвтамс ученоенть важодевкстэнзэ, кона лиссь 2005-це
иестэ. Эсензэ юбилеезэнзэ ученоесь нолдась книга «Память, запечатленная в
слове: Словарь географических названий Республики Мордовия». Те
книгантень материалонть авторось пурнась ламо иень перть сонсь ды
лездасть тензэ университетэнь филологиянь факультетэнь студенттнэ. Нама
эряви меремс, валксонь пурнамсто-теемстэ ученоесь мельсэ кирдсь неть

роботатнень, конат ульнесть алтазь минек топонимикань ванномантень. Ламо
таркалемть кирдевить Х. Паасоненэнь, М.Е. Евсевьевень, И.И. Дубасовонь,
А.А. Гераклитовонь, А.И. Поповонь, И.Д. Воронинэнь, М.Н. Морозовань,
В.А. Никоновонь, Р.С. Ширманкинань, М.В. Мосинэнь, А.М. Гребневань,
И.К. Инжеватовонь, венгрань ученоенть Ш. Матичаконь, Н.В. Казаевань
роботасост.
Те книгасонть вейсэндязь Мордовиянь весе таркалемтне: оштнэ, велетне,
поселкатне, лейтне, эрькетне, виртне, лёмтне, латкотне, паксятне, пандотне,
лисьматне, лугатне, сэдтне, китне, озкстаркатне, калмазыртне, ведьгевтне –
весемесь, мезентень минь мертяно вишка Родина.
Топонимикантень алтазь васенце статьязо авторонть лиссь 1969-це
иестэ, седе мейле а весть ульнесть сёрмадозь статьят, конатнесэ топонимтне
ванкшнозь лексиканть, семантиканть, валонь теевеманть ёндо, невтезь сынст
этимологияст. Неть вешнематне муизь эсь таркаст «Память земли»
монографиясонть, кона лиссь 1993-це иестэ.
Ученоесь иеде иес сюпалгавты таштазь материалонть, ламолгавтсь,
келейгавтсь, ванкшнось эйсэнзэ одс, ды чачсь книга, конань питнепензэ стака
онкстамс. Школасо важодицятненень сон карми улеме покш лезксэкс аволь
ансяк тиринь келень тонавтомсто, истяжо историянь, географиянь, тиринь
масторонь культурань тонавтомсто. Покш лезкс сон максы школасо аволь
классо важодемань ютавтомстояк.
Ламо вий ды мель яви ученоесь эрзянь келень од правилатнень ды
эрзянь литературной келенть кемекстамонтень. Те талновтыця кевкстеманть
коряс аволь весть ютавтозельть учительтнень ды ученойтнень,
издательствань ды печатень важодицятнень марто вастовомат, зярыя
конференцият, кортамоть эрзянь-мокшонь кужотнесэ (съездтнэсэ).
Декабрянь 1993-це иестэ ульнесь ютавтозь Республиканской научно-
практической конференция, конань прявт кевкстемась: эрзянь ды мокшонь
литературной кельтнень сёрмадомань, кортамонь ды пунктуациянь лувтнень
ванномась ды кемекстамось. Те конференциясонть Д.В. Цыганкинэнь
мереманзо коряс ульнесь примазь морфологической принципесь, кона седе
шождалгавты эрзянь литературной кельсэ правилатнень тевс нолдамост.
Конференциясо примазь решениянть коряс 1995-це иестэ лиссть «Эрзянь
келень сёрмадомань лувтне» («Орфографические правила эрзянского языка»).
Неть правилатнень мельсэ кирдезь, топавтозь валксось «Вейсэ, башка,
тешкс вельде»/«Словарь сложных и составных терминов». Д.В. Цыганкин –
редколлегиянь члентнэнь эйсэ вейкесь (Букватне Н и Ц).
Д.В. Цыганкин Российской Федерациянь, Мордовия Республикань
наукань заслуженной деятель ды учитель, сон тонавтыцянь тонавтыця-
анокстыця.
Сон ламо вий путы од ломантнень наукань кинь ветямга. Лездамонзо
вельде филологиянь наукань кандидатокс кармасть улеме комсте ламо эрзят
ды мокшот. Нейгак сонзэ кедь ало таго од аспирант, мартост сонськак свал
вешнемасо.
Д.В. Цыганкин – ученой, конань наукасо одт кинзэ-янонзо, покш
путовксозо. А стяко сонзэ тонавтницянзо ловить эйсэнзэ Ветицякс ды
Тонавтыцякс.
Абрамова Е.А.
г.Саранск
ИМПЕРАТИВ КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ВЫРАЖЕНИЯ

ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЯ В ЭРЗЯНСКОМ ЯЗЫКЕ.
Значение волеизъявления – нереальное модальное значение. Оно

находится в прямой зависимости от воли говорящего и в какой-то мере от
воли собеседника. Наиболее типичной разновидностью волеизъявления
является побуждение.
Некоторые исследователи справедливо отмечают, что побудительная
модальность передается целой системой средств (Крашенинникова 1953:
458).
Грамматикализованным средством выражения побуждения принято
считать повелительное наклонение.
Изучение существа форм повелительного наклонения требует
подробного выяснения всех особенностей, обусловленных их отношением
к области воли. Язык связан со всеми областями человеческой
деятельности; в нём получают выражение все сферы человеческой
психики. Вполне естественно, что средства и формы языка, с помощью
которых выражается столь своеобразная сфера человеческой психики, как
волевые процессы, характеризуется рядом особенностей. Именно этим и
определяется наличие довольно разветвленной языковой категории
повелительности (императивности), проявляющейся довольно разнообразно:
посредством различных типов повелительных предложений,
повелительных вводных словосочетаний, повелительно-модальных слов и
частиц, междометий повелительного характера и других. Нет, однако,
сомнения в том, что наиболее важным средством выражения этой
категории являются формы повелительного наклонения глагола. Специфика
этих глагольных форм заключается в том, что они, наряду с
интеллектуальными элементами, содержат также элементы волевых
движений и аффектов (Мучник 1971: 158).
В.В. Виноградов дал следующую характеристику повелительного
наклонения: «Кроме особенностей морфологического строя, повелительное
наклонение отличается экспрессивностью, аффективностью своих
грамматических значений. В категории повелительного наклонения
экспрессивные смысловые оттенки господствуют над отвлечёнными,
интеллектуальными значениями форм (Виноградов 1947: 596).
В «Грамматике современного русского литературного языка»
повелительное наклонение определяется как номинативное
грамматическое значение, которое представляет действие как такое,
которое должно осуществиться одним лицом в результате волеизъявления
(побуждения, требования или категорической просьбы) другого лица

(ГСРЛЯ 1970: 355).
Авторы книги «Семантика и типология императива. Русский
императив» Храковский В.С. и Володин А.П. отмечают, что: «Императив
имеет одно значение - прямое волеизъявление говорящего относительно
исполнения называемого им действия (Храковский, Володин 1986: 136).
В современном эрзянском языке повелительное наклонение выражает
побуждение к действию (просьбу, приказание, распоряжение), относящееся
прежде всего к собеседнику, поэтому основной в данном наклонении
является форма 2-го лица единственного или множественного числа
(ГМЯ 1980: 294; ЭК 2000: 165).
Повелительное наклонение в современном эрзянском языке
образуется при помощи суффиксов -к, -т, -ть в единственном числе,
например: Ёвтык, покштяй, эрзятнень ды мокшотнень зярдояк ульнесь
вейке азорост? Мекс сынь явновсть раськень-раськень? (Абрамов 1988: 289).
– «Скажи, дед, у эрзян и мокшан когда-нибудь был один предводитель?
Почему они разделились на племена?»; - Тю, тон натой монь лангс смеят
кедь кепсемс! – атясь овтокс сыргась аксунонть каршо. – Чийть, зярс
кискеть эзия ватка! Чийть, илямак, илямак, совавто грехс! (Коломасов
1989: 85). – «-Тю, ты даже на меня смеешь поднимать руку! – старик, как
медведь, двинулся на дебошира. – Беги, пока шкуру с тебя не содрал! Беги,
не вводи, не вводи меня в грех; и при помощи суффиксов -до, -де во
множественном числе, например: - Саты, мелят тикше ледемстэ стряпинь
тенк … Пултонь сюлмамо жнейкатнень мельга карман. Поварихакс седе
однэ муеде, мон а маштован… (Коломасов 1989: 196). – «- Хватит, в
прошлом году во время косьбы травы стряпала вам... Вязать снопы за
жнейками буду. Повариху помоложе найдите, я не гожусь» –Ули мейсэ ней
Андя урьвакстомс, - Анжай каштансто кортась поланстэнь. – Кие
мелезэнк тукшны велестэнть, икельць якиця сенень кучодо (Радаев 1973:
193).
Повелительная форма глагола выражает три основных типа значений
волеизъявления (императива):
1) категорическое побуждение (адресат волеизъявления зависит
от говорящего);
2) смягчённое побуждение (говорящий зависит от адресата
волеизъявления);
3) нейтральное побуждение (собеседники взаимонезависимы).
Каждый из трёх типов репрезентируется конкретными вариантами,
отражающими, во-первых, заинтересованность говорящего в реализации
программируемого действия, во-вторых, интенсивность сопротивления
адресата волеизъявлению говорящего (учитывая возможное нежелание или
несогласие собеседника выполнить действие, говорящий вынужден
усиливать экспрессивность побуждения, чтобы увеличить его
эффективность), такими вариантами являются:
а) приказ, требование, распоряжение, команда, запрещение, угроза

(категорический тип);
б) просьба, упрашивание, мольба, убеждение, приглашение (смягчённый
тип);
в) совет, рекомендация (нейтральный тип).
Эти варианты реализуются говорящим в конкретной речевой ситуации
в зависимости от стоящих перед ним коммуникативных задач.
Теперь на примерах рассмотрим некоторые варианты трёх основных
типов значения волеизъявления. Сначала рассмотрим варианты
категорического побуждения, когда:
1) волеизъявление выражается в форме приказа. Например:
Ялгазо тутмадизе лавтовс, урнозевсь: - Сёлгик кургот,
чавола!.. (Доронин 2001:147). « -Друг толкнул его в плечо,
прорычал: - Закрой рот, глупый»;
2) волеизъявление выражается в форме требования. Например: -
Адя псалтыренть теть максса. Ванок иляк ёмавто – мирдем
кисэнзэ покш ярмакт пандсь (Доронин 2001: 131). – «Идём
псалтырь тебе отдам. Смотри не потеряй – муж за него большие
деньги отдал»;
3) волеизъявление выражается в форме распоряжения.
Например: Сырькаесь прясто пильгс онкстызе сонзэ ды,
теке несь эйсэнзэ васенцеде, кармавтозь ёртсь: - Чалгамо
икеле иля тарцкае, идемевсь вийтнень нолдасыть (Доронин
2001: 159).
Переходя к рассмотрению вариантов смягчённого побуждения, чуть-
чуть подробнее рассмотрим просьбу.
Просьба обозначает обращение к кому-нибудь, призывающее
удовлетворить какие-нибудь нужды, желания. Обращаясь с просьбой,
говорящий предполагает, что исполнитель может, но не должен выполнить
то действие, о котором идёт речь. Например: - Иля пеле эйстэнь, энялдан,
ва коськи панаром, ды сырган эсь кияван (Доронин 1996: 258).
Просьба обычно направляется либо «снизу вверх», т.е. исходит от того
лица, чей социальный статус ниже, и направлена тому лицу, чей
социальный статус выше, либо «по горизонтали», т.е. отсутствие
субординарных отношений: - Пургаз, макст покштятень тонгомс карть, -
пшкадсь нуцькантень Вежавась (Абрамов 1988: 14).
Тот, кто просит, не обладает правом навязывать тому, у кого просит,
определённое поведение: в отличие от приказов, где говорящий пытается
навязывать слушающему определённый совет или реакцию, при
высказывании просьбы говорящий обращается к слушающему за
добровольным сотрудничеством (Головина 1997: 127).
Излагая просьбу, говорящий, как правило, стремится изложить и
причины, и мотивы, чтобы убедить слушающего в том, что у него имеются
убедительные основания для просьбы или насущная потребность в ней: -
Ансяк илямак максо мекев тенст, / Тосо кулома монень анокстазь (Радаев
1973: 20).
В высказываниях, выражающих просьбу, могут использоваться
показатели вежливости. Для эрзянского языка характерны: междометие
инескеть «пожалуйста» и частица уш «уж».
В некоторых случаях, например, в ситуациях чрезвычайной важности
говорящий может упрашивать, уговаривать, умолять или заклинать
слушающего.
Такого рода просьба, когда говорящий упрашивает, уговаривает,
умоляет, заклинает слушающего, как правило, связаны с отказом
слушающего выполнить просьбу. Поэтому в таких ситуациях говорящий
стремится выразить свою просьбу с наибольшей силой, приводя обычно
новые дополнительные аргументы в качестве её обоснования с тем, чтобы
убедить слушающего в высокой степени заинтересованности в исполнении
просьбы.
Рассмотрим варианты нейтрального побуждения:
1) волеизъявление выражается в форме совета. Например: - Ознок,
нишкесь чумот простясынзе, - мерсь Никон туемстэнзэ (Доронин 1996:
69).
2) волеизъявление выражается в форме пожелания. Например: - Кадык
Верепазось седеяк покш сюпавчить тенк ташты (Доронин 1996:210).
В заключении нужно отметить, что отдавая приказание, обращаясь с
советом, с просьбой к своему собеседнику, говорящий предполагает, что
действие, заключённое в форме императива может стать реальным, может
осуществиться. Правда, внешне (лексически или формально) грамматически
предположение не выражается, оно как бы скрыто, осталось невысказанным,
но само повеление, безусловно, возникает из предположения, из
предварительных предпосылок, из учёта реальных возможностей.
Литература
1. Виноградов В.В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове): уч. пособ.

для вузов. – М.-Л. Учпедгиз, 1947. –784 с.
2. Головина Н.В. Семантика императива и способы его выражения в
современном русском и английском языках.: дисс. ... канд. филол.наук. –
М., 1997, -180 с.
3. Грамматика мордовских языков: Фонетика, графика, орфография,
морфология. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 1980. – 430 с.
4. Крашенинникова Е.А. Побудительная модальность в немецком языке // Изв.
АН СССР. Отд. литературы и языка. – 1953. – Т.12. Вып. 5. – С. 457-469.
5. Мучник И.П. Грамматические категории глагола и имени в совр. русском
литературном языке. – М.:Наука, 1971. – 298 с.
6. Эрзянь кель. Морфемика, валонь теевема ды морфология. – Саранск:Тип.
«Крас. Окт.», 2000. – 280 с.
Агафонова Н.А.
г. Саранск
ТРАНСЛАТИВ И ЕГО СИНТАКСИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ В

СМЕШАННЫХ МОРДОВСКИХ ДИАЛЕКТАХ
Транслатив в мордовских языках имеет морфологический маркер –ks.

Этот падеж, по мнению Б.А. Серебренникова, более позднего
происхождения, встречается только в прибалтийско-финских и мордовских
языках (Серебренников 1967: 26). Й. Синнеи считал этот падежный суффикс
сложным суффиксом. По его мнению, он возник в результате слияния двух
лативных суффиксов –k + s+ гласный переднего ряда (Szinnyei 1910: 77).
Л. Хакулинен поддерживает высказанную Й. Синнеи точку зрения
относительно суффикса транслатива (Hakulinen 1968: 88). Мнение Й. Синнеи
и Л. Хакулинена разделяет и К.Е. Майтинская (Майтинская 1974: 255).
Д.В. Бубрих и Б.А. Серебренников придерживаются иного мнения. Они
связывают этот падежный суффикс с именным словообразовательным
суффиксом -ks, имеющим значение «то, чем нечто служит, для чего нечто
служит, для чего нечто предназначено», сравните: surks ’кольцо’ от sur
’палец’, piĺiks ’серёжка’ от píĺe ’ухо’, čevks ’полено, предназначенное для
лучины’ от čev ’лучина’ и т. д.
Значение и оформление транслатива невозможно отделить от значения и
оформления имен с суффиксом на –kse, другими словами падеж транслатив
исторически связан с именами на –kse. По мнению Д.В. Бубриха,
предложения типа: Медесь ульнесь пурекс имели значение ’Мед был то, что
для медового кваса’, а потом получили значение вроде ’Мед был для
медового кваса (для чего?)’. Произошла синтаксическая передвижка и возник
превратительный падеж (Бубрих 1953: 62-63; 1948: 183-188; Серебренников
1967: 26-27).
По мнению Б.А. Серебренникова, Й. Синнеи был неправ, когда
утверждал, что суффикс транслатива состоит из двух лативных суффиксов на
*-k и *-s, т. к. формула сочетаемости падежных суффиксов «лативный
суффикс -ka/-k + какой-либо другой падежный суффикс» для уральских
языков не типична (Серебренников 1967: 27). Пауль Аристэ также не
исключает, что суффикс транслатива –ks может восходить к именному
словообразовательному суффиксу *-ks (Аристэ 1955: 26-31).
Д.Т. Надькин считает, что падеж транслатив отпочковался от –s-ового
иллатива, а основой образования транслативных форм при этом явились
имена существительные, содержащие –k-овый показатель признака по лицу,
предмету, месту (Надькин 1968: 43). По мнению Д.В. Цыганкина, связь со
словами, обозначающими признак, транслатив не утерял до настоящего
времени: ломан´кс (когда? ’как’) ’по-людски’, ’как человек’. И поэтому

формы транслатива типа авакс могли возникнуть из *авака (’принадлежащая
матери, имеющая какое-то отношение к матери, похожая на мать’) + иллатив
на –с: авака + с > авакас > авакс (Цыганкин 1977: 86-87).
В предложении словоформа в транслативе обычно выступает в роли
обстоятельств. Например:
téjtéŕkaś avaks tuś ’Девочка в мать пошла’;
učitéĺeks/učitéĺks tonavt´ńi ’Учится на учителя’;
suru jamkstn4 kašaks ’Пшено на кашу (для каши)’;
ќeveks/kevks kośkś kšiś ’Хлеб засох как камень (букв.: высох в
камень)’;
avaś taratkeks méńdévś ’Женщина как веточка (букв.: в
веточку) согнулась’;
véĺeś pokšolgać, téjevś ošoks ’Село это увеличилось (выросло), стало
городом’;
ќežeks valÞ m iĺak sajä ’Не сердись на мои слова (букв.: В
качестве зла мои слова не бери’;
té muškuś maštuv´ä ańćak piksÞks ’Эта конопля годится только на
веревку/веревки’;
míŕdéńe ĺiśemado méjĺe d ’После замужества эта девушка
évќińeś превратилась в красивую женщину’.
véĺavć mazÞ avaks
Принято считать, что самым древним у транслатива является значение
места. В смешанных мордовских диалектах, как и мордовских письменных
языках, оно не представлено, за исключением ряда наречий véŕks ’верх’, alks
’низ, нижняя часть’, udalks ’зад, задняя часть’, ikiĺks ’перед, передняя часть’.
Очень часто имя существительное в транслативе выступает в роли
именного сказуемого. Роль именного предиката обычно в мордовских языках
выполняет падеж номинатив. Номинатив является исконной формой
предикативного существительного. Именное сказуемое, выраженное именем
существительным в транслативе, несомненно является образованием более
позднего периода, получившим свое развитие под влиянием славянских
языков, а именно русского языка. Сама форма творительного предиката в
славянских языках представляет собой оригинальное явление. Так А.М.
Пешковский об этом уникальном явлении пишет, что ни на каком другом
языке, кроме славянских и балтийских, нельзя сказать он был рабом, а только
он был раб (Пешковский 2001: 243). Нужно отметить, что и в самом русском
языке предикат, где именная часть сказуемого стоит в творительном падеже,
относится к поздним синтаксическим образованиям.
В смешанных мордовских диалектах именное сказуемое в транслативе
употребляется с глаголами-связками, обозначающими существование,
наличие у субъекта высказывания того или иного признака: uĺems ’быть’, ašt
éms ’находиться’, а также c глаголами со значением становления,

сохранения или появления признака: karmams ’быть’, téjuvums ’сделаться,
стать, становиться’, kaduvums ’оставаться’. Son karmaś glavaks ’он стал
главой’; a ton téjuvít´ pokš lomańks ’а ты стал большим человеком’; mír´d
ím patázâ kaduvkšnuś sÞr´ä t´äjtíŕks ’старшая сестра мужа оставалась старой
девой’; a téjtéŕkańt´ jalakskéz4 kaduvś kazíńiks ’а братик девочки остался
козленком’; śe učitíĺt´ téjtéréc téjuvś aŕtístkaks ’дочь того учителя стала
артисткой’.
С именем существительным в транслативе образуется составное
сказуемое не только в индикативе, но и в формах императива и оптатива,
кондиционала и кондиционал-конъюнктива, дезидератива. При этом
выражается просьба и пожелание говорящего, а также воля, желание, чтобы
адресат, названный в именной части предиката, стал бы обладателем этого
признака, которого в реальной действительности в момент речи еще нет. В
предикате такого типа признак оценивается как несуществующий, но
настоятельно рекомендуемый: uĺt´ martÞnda lomańks, avíĺ jatÞks ’будь с ним
человеком, а не врагом’; uĺiza sońć parÞ lomańks, min sonda karša af moĺt
áma ’пусть будет сам порядочным человеком, мы не будем перечить (букв.:
мы против не пойдем)’; uĺivÞĺ/uĺiĺ lomańks, iśtá a téjuvÞĺ ’был бы
человеком, так бы не сделал’ (кондиционал); uĺińdéŕaj lomańks, tévínda
tujit´ ’если будет сам человеком, дела у него пойдут’ (конъюнктив); uĺińd
éŕavÞĺ/uĺińdéŕaĺ lomańks, iśtá a téjuvÞĺ ’если бы был человеком, так не
сделал бы’ (кондиционал-конъюнктив);a son uĺiks4ĺ śupav avaks dÞ ponkś
škastÞnda ’а она хотела было быть богатой женщиной, но попалась вовремя’
(дезидератив).
В иллюстративном материале, данном ниже, имя существительное или
прилагательное в транслативе, выступающее в роли именного предиката с
глаголом maŕams в значении ’чувствовать’, выражает внутреннее состояние
субъекта, которое может и не совпадать с его внешними признаками. В
качестве субъекта высказывания при такой предикативной единице
выступает лицо: ańćak kudusâ maŕäs äś pŕanda ućaskav lomańiks ’только
дома он чувствовал себя счастливым человеком’; ύiŕca pŕam maŕan az4r4kc
’в лесу себя чувствую хозяином’; ύiŕga jakamsta Sókajiś pŕandÞ maŕä
zdorovks ’когда ходит по лесу, Фекла себя чувствует здоровой’.
С глаголом maŕams сочетается семантически ограниченный круг имен
существительных и прилагательных. Прежде всего к ним относятся имена
прилагательные эмоционального, физического и психического состояния, а
также – обозначающие возрастные, физические свойства как результат
чувственного восприятия этих свойств. Предикаты же, состоящие из глагола
ńejavÞms ’казаться’, ńefťems ’показывать, выглядеть’ и имени в транслативе
являются противоположными по значению и указывают на внешние
проявления признака субъекта высказывания, сравните: ťe avańťe okÞla
šeśťďiśat, sońc ńefťi ńejdak od lomanks ’этой женщине около шестидесяти
лет, сама выглядит и теперь молодой женщиной (букв.: молодым

человеком)’.
Словоформа в транслативе, выступая в роли именного предиката, в
описываемых диалектах не употребляется без глагола связки. При одних
глаголах возможны в роли именных сказуемых как словоформы в
номинативе, так и транслативе, при других же – только форма транслатива.
По мнению Дж. Никольса, сам глагол, по-видимому, является одним из
важных факторов, определяющих падеж предикативного имени (Никольс
1985: 356). Так, например, глаголы ĺemďeύems ’называться’, maŕams
’слышать’ aŕśemś ’думать, предполагать’ допускают только одну форму –
форму транслатива. При экзистенциальных глаголах uĺems ’быть’, uĺńems
’бывать’ типичной является номинативная форма mon uĺńiń píańerdak ’я
был и пионером’. Однако при них возможна и форма транслатива, сравните:
mon uĺńiń píańerksak ’я была также пионером’, хотя ее названные глаголы
допускают неохотно. Чаще всего форму транслатива можно встретить в
негативных предложениях, сравните: son araśil parÞ míŕďiks ’он не был
хорошим мужем’; katkaś źardÞjak a karmä kiskaks ’кошка никогда не станет
собакой’.
В смешанных мордовских диалектах имя существительное в
транслативе, выступающее в предложении в роли именной части
составного сказуемого, употребляется регулярно и является обычной
формой выражения активно-выделительного признака, функции
временного, переходящего, случайного свойства. Свидетельством этого
является тот факт, что глаголы-связки при именном предикате могут
стоять, кроме индикатива, в любом наклонении (в императиве, в оптативе,
в кондиционале, в конъюнктиве, кондиционал-конъюнктиве,
дезидеративе). Кроме этого при предикативном транслативе глаголы-
связки способны принимать суффиксы, имеющие значение
неоднократности, ограниченности во времени: koĺi kuvať a kortavan
martondo ťeĺefonga, ťejuvan ućaskaftÞmÞks ’Если долго не сумею
поговорить с ним по телефону, становлюсь несчастным’ (букв.: без
счастья).
Сравнивая именные сказуемые, выраженные в номинативе, с
соответствующими в транслативе, можно сделать следующий вывод:
предикативные единицы в именной форме номинатива называют
характерные, постоянные свойства, пассивный признак: son ava ’она
женщина’, mon učiťeĺ (=učiťeĺan) ’я учитель’, ton mazÞj (=mazÞjat) ’ты
красивый’. Кроме этого, именное сказуемое, выраженное в номинативе,
выступает в предложении без глагола связки и зачастую принимает
сказуемостные суффиксы.
Дифференциация значений именных сказуемых в номинативе и
транслативе происходит под влиянием русского языка, но по законам
развития собственно мордовских языков. Однако, интенсивное развитие
предикативного имени в транслативе необходимо связывать с глубоким
инновационным явлением еще большего сближения мордовского

синтаксиса с синтаксисом русского языка. Причина активного развития
этой формы, по-видимому, кроется в стремлении более точного выражения
различных грамматических значений, в стремлении расширения
синтаксических возможностей самого языка.
1. Аристэ П. S-овый иллатив в прибалтийско-финских языках // Доклады и

сообщения Института языкознания АН СССР. – М., 1955, вып. VII. – С. 26-31.
2. Бубрих Д.В. О происхождении финского транслатива // Ученые записки
Ленинградского госуниверситета, серия востоковедческих наук, вып. 2. – Л.,
1948. – С. 183-188.
3. Бубрих Д.В. Историческая грамматика эрзянского языка. Саранск, 1953. – 265 c.
4. Майтинская К.Е. Сравнительная морфология финно-угорских языков // Основы
финно-угорского языкознания. Вопросы происхождения и развития финно-
угорских языков. – М., 1974. – С. 214-382.
5. Надькин Д.Т. Морфология нижнепьянского диалекта эрзя-мордовского языка //
ОМД. Т. V. – Саранск, 1968. – С. 3-198.
6. Никольс Дж. Падежные варианты предикативных имен и их отражение в
русской грамматике // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XV. – М.:
Прогресс, 1985. – С. 342-387.
7. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. – М.: Языки
славянской культуры, 2001.
8. Серебренников Б.А. Историческая морфология мордовских языков. – М., 1967.
– 260 с.
9. Цыганкин Д.В. Грамматические категории имени существительного в
диалектах эрзя-мордовского языка. – Саранск, 1977. – 103 с.
10. Hakulinen, L. 1968: Suomen kielen rakenne ja kehitys. 3., korjattu ja lisättu painos.
Helsinki, Otava.
11. Szinnyei, J. 1922: Finnisch-ugrische Sprachwissenschaft, Berlin-Leipzig.
Алямкин Н.С.
г. Саранск
ВВОДНЫЕ КОНСТРУКЦИИ В СТРУКТУРЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

МОРДОВСКИХ ЯЗЫКОВ
Вводными конструкциями называются слова, сочетания слов и

предложения, которые выражают отношение говорящего к высказанному,
дают оценку высказыванию, указывают на источник сообщения, связь с
контекстом и т. д.
Вводные слова (м. сувафтф валхт, э. совавтозь валт) и словосочетания
(м. сувафтф валзюлмот, э. совавтозь валсюлмавкст) – это слова, которые не
являются членами предложения и не связаны с ними. Они в основном служат
для выражения отношения говорящего к высказанной мысли. Вводные слова
и сочетания слов в устной речи выделяются интонацией (паузами и
изменением тона голоса), а на письме – запятыми.
Морфологически в качестве вводных слов и сочетаний могут выступать:
1) слова и сочетания слов, которые выражаются специальными словами
и употребляются только как вводные (м.тейне-арам, э. монь койсэ "по-
моему"; м., пади, э. поди, паряк "может быть"; м.,э. улема "кажется"; м.
шять"может быть"; м. пожалуйста, э. инеськеть "пожалуйста" и т.д.);
2) слова и сочетания слов, которые соотносительны с теми или иными
частями речи: а) с существительными (м. павазонди "к счастью "; визьксонди
" к стыду "; м. фкя пяльде, э. ве ёндо "с одной стороны "; м. кепотьксонди, э.
саемга "например "); б) с наречиями (м. мекланкт, э. мекевланг "наоборот"; м.
нюрьхкяняста, э. нурькинестэ "короче"; м мекпяли "наконец"); в) с глаголами
(м. корхтайхть, э. кортыть "говорят"; м. кода маряйне, э. кода маринь "как
слышал"; м. мяляфтсак, э. мельсэ кирдьсак "помнишь"; м. кулине, э. мария
"слышал"); г) с субстантивированными прилагательными (м. инь эрявкстысь,
э. сех эрявиксэсь "самое главное "; м. инь цебярсь, э. сех вадрясь "самое
хорошее"; м. инь кальдявсь "самое плохое" ).
По своему значению вводные слова в мордовских языках делятся на
несколько групп:
1) вводные слова и сочетания слов, выражающие различную степень
достоверности, несомненности, соответствия содержания высказанной
мысли: м.,э. виде "правда"; м. афкукс, э. алкукс "действительно"; м. тейне-
арам, э.монь койсэ "по-моему"; м. кода няеви, э. кода неяви "как видно"; м.,э.
конешна "конечно"; м. улема "вероятно; э. нама "конечно"; м. шять, э. паряк
"может быть" и т.п. Например, м. Ялгазе, шять, моли мархтон якстеряпсонь
кочкама, э. Ялгам, паряк, моли мартон якстерькаень пурнамо "Мой
товарищ, может быть, пойдет со мной убирать свёклу"; м. Тон, тейне-
арам, улеть минь ширесонк, э. Тон, монень маряви, ульнить минек кедьсэ "
Ты, мне кажется, был у нас";
2) вводные слова, указывающие на последовательность изложения и
связь мыслей, выделение или противопоставление частей предложения,

заключение, обобщение и т. д.: м.,э. васенцесь "во-первых"; омбоцесь "во-
вторых; м. мекпяли "наконец"; м. кепотьксонди, э. саемга "например"; м. фкя
пяльде, э. ве ёндо "с одной стороны"; м. тяфта лисенди, э. истя лисни "так
бывает"; м. сталботь "стало быть" и т.п. Например, м Но бабась аньцек
варжакстсь лангозост – ярхцамс тейнза, сталботь, ашезь моле ни
(Мокша)"Но старушка только посмотрела на них – есть ей, стало быть,
уж не захотелось", э. Чись, видеяк, парсте эждясь моданть. Мик луганть
лангсо ведьбайгетне лоткасть цильдердемадо (И. Брыжинский)"Солнышко,
на самом деле, хорошо прогревало землю. Даже на лугу росинки перестали
блестеть;
3) вводные слова и словосочетания с различным эмоциональным
оттенком, выражающие чувства говорящего к содержанию предложения
(удовольствие, радость, сожаление, удивление, огорчение, возмущение и
т.д.): м. павазонди "к счастью"; аф паронди "к несчастью"; м.,э. кода нарошна
"как нарочно"; м. визьксонди " к стыду"; кенярдеманди " к радости " и т.п.
Например, м. "Визьксонди, тя аф цебярь тевса шоряфтольхть миньге
ялганьке," - азозе Виктор пуромксса "К стыду, в этом нехорошем деле
замешаны были и наши товарищи,"- сказал Виктор на собрании"; И кода
нарошна, тя пингоня вирень ванысь етась автомашинаса велень советть
вакска. Машинась усксь Од кизонди кузнят, э. Ды кода нарошна, те шкасто
вирень ванстыцясь ютась автомашинасо велень советэнть вакска.
Машинась усксь Од иентень кузнэть " И как нарошно, в это время лесник
проехал на автомашине возле сельского совета. Машина везла на Новый год
елочки";
4) вводные слова и сочетания слов, указывающие на источник
сообщения: м. кле, э. келя "мол, дескать"; м. корхтайхть. э. кортыть
"говорят"; м. монь койсон, э. монь койсэ "по-моему"; м. валонзон коряс, э.
валонзо коряс "по его словам"; м. кода маряйне. э. кода мария "как слышал";
Например, м. Монь койсон, тя кизоть ули оцю урожай: лама ловда, э. Монь
койсэ, те кизна карми улеме сюпав урожай: ламо лов " По-моему, в этом
году будет богатый урожай: много снега"; м. Сон, кле, морама пяк машты,
э. Сон, келя, морамо пек машты "Он, говорят, петь очень горазд";
5) вводные слова и словосочетания, акцентирующие те или иные
моменты с целью привлечь внимание собеседника или читателя: м. няйсак, э.
несак "видишь"; м. няйсасть, э. несынк "видите"; м. шарьхкодесть, э.
чарькодинк "поняли"; э. инеськеть "пожалуйста"; м. видеста азомс, виденц
азомс, э. видестэ ёвтамс "по правде говоря, признаться"; ей-богу и др.
Например, м. Виденц азомс, эста монць эльбядень, э. Видестэ ёвтамс,
сестэ монсь ильведькс теинь " По правде говоря, тогда я сам ошибся"; м.
Церазе моряк, шарьхкодесть, тейнза ведьфтома аш кода, тейнза эряви
уендемс…, э. Цёрам моряк, чарькодинк, сонензэ ведтеме а кода, тензэ эряви
уйнемс …"Мой сын моряк, поймите, ему без воды нельзя, ему надо
плавать…"
Вводные предложения (м.сувафтф валрисьмот,э. совавтозь валрисьметь)
выполняют и имеют те же значения (модальное,эмоциональное,
экспрессивное и др.), что и вводные слова и словосочетания, и обладают
основным признаком предложения – предикативностью.

Интонационно вводные предложения выделяются паузами, более
низким тоном произношения и более быстрым темпом речи, чем основное
предложение, а на письме – запятыми, иногда тире.
По своей структуре вводные предложения могут быть двусоставными
(м. мон арьсян, э. мон арсян "я думаю"; м. тинь мяляфтсасть, э. тынь мельсэ
киртядо " вы помните"; м. кода корхтай радиось, э. кода корты радиось "как
говорит радио"); односоставными безличными (м. сави азомс, э. сави меремс
"следует сказать "; м. эряви тяштькстамс, э. эряви тешкстамс "следует
подчеркнуть"; м. можна арьсемс, э. можна арсемс "можно полагать")
односоставными неопределенно - личными (м. корхтасть колганза, э.
кортасть сондензэ "говорили о нем"; м. кода тейне тяштихть, э. кода монень
сермадыть "как мне пишут").
Вводные предложения относятся ко всему предложению в целом или к
его отдельным членам. Они отличаются от вводных слов и сочетаний
смысловой законченностью и синтаксической структурой. Вводные
предложения включаются в основное предложение без союзов или при
помощи союзов. Например, м. А тон, мон няйса, виде вайме ломанят " А
ты, я вижу, человек с открытой душой"; э. Ёвтынь одирьвантень …
Валонзо коряс, сон учось, содась, што сат (В. Коломасов) " Сказал
молодухе… По ее словам, она ждала, знала, что придешь"; м. Кода ульсь ни
азф, минь кунара тянди анокламе " Как уж было сказано, мы давно к этому
готовились".
Для выделения вводных предложений на письме используются запятые,
тире и скобки. Например, м. Школать аделамда меле, кода мон арьсян,
тинь аф ляттада эсь велезонт " После окончания школы, как я
представляю, вы не останетесь в своем селе; Володять колма сазоронза –
сембода оцюти синь ётксост ульсь кефкие киза – ащесть озада шрать
вакса "Три сестры Володи – самой старшей из них было одиннадцать лет –
сидели за столом"; э. Сёксня – алтан тыненк! – школанть перька озавтано
чувтот "Осенью – обещаю вам! – вокруг школы посадим деревья".
Как было уже отмечено выше, вводные слова и предложения в
синтаксическом отношении не связаны с теми или иными членами
предложения, но они могут быть структурно значимы, другими словами,
могут участвовать в построении предложения.
Следует также отметить, что вводные слова и предложения нередко
участвуют и в актуализации семантической структуры предложения, когда
они выступают в функции выделения, усиления, уточнения информативной
значимости тех или иных явлений действительности, о которых идет речь.
Например: м. Васенцесь, мон аф лац содаса французонь кяльть, омбоцесь,
переводнай текстсь ульсь пяк стака ётафтомс."Во-первых, не так уж
хорошо знаю французский язык, во-вторых, переводной текст трудно было
перевести; э. Иредезь прясо, паряк, почкоди (Яхимень) оймезэ –
ёвтневтсынек весе, мезе ютась пряванзо (В. Коломасов)."У пьяного, может
быть, раскроется сердце (Ефима) – заставим высказать все, что с ним
произошло".
В этих предложениях вводные слова являются одними из актуализаторов
коммуникативного центра высказываний.
Итак, в мордовских языках вводные слова и предложения очень активно
используются в письменной и устной речи для выражения оценки
содержания и формы сообщаемой информации, связи отдельных частей

предложений и целых текстов, а также для актуализации коммуникативного
центра высказывния
Антонов Ю. Г.
г. Саранск
ГЕРОИКО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ДРАМА В СОВРЕМЕННОЙ

МОРДОВСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Повышение интенсивности художественных исканий - ведущая

тенденция развития современной мордовской литературы - находит свое
специфическое отражение и в драматургии. Процесс этот закономерен, так
как выражает пафос современной действительности. Чутко ощущая
динамику жизни, утверждая гуманистические принципы современности,
литература выдвигает в центр художественного познания личность в его
связях со временем, общественным движением. Развитие этой тенденции
определяется дальнейшим углублением творческих поисков, которые
активно утверждаются произведениями разных жанров.
Предметом усиленного внимания драматургии вновь становятся
героико-исторические традиции, ярко проявившиеся в драматургии 20 - 30-х
годов и в период Великой Отечественной войны. Драматургическое
искусство, обращаясь к исследованию эпохальных конфликтов, проблем
глобальных по их социальной и исторической значимости, рассматривает это
направление поисков как одно из главных. Глубоко закономерно, что в поле
зрения драматургов оказывается личность в коллизиях, определяющих
течение истории. С этим связано обращение к драматической структуре,
способной выразить эпохальный тип взаимодействия характеров и
обстоятельств.
Воскрешаемые средствами драматургии картины истории несут в себе
огромный эстетический смысл. Характеры героев истории - борцов за
национальный прогресс, свободу и счастье человека во многом имеют
непреходящее значение высокого человеческого образца и нравственного
идеала. Знакомство с ними способствует формированию таких необходимых
свойств души, как целеустремленность, сознание долга, умение отдавать
силы общему делу.
Основательную разработку получила в современной мордовской
драматургии и историческая тематика. Продолжая традиции, заложенные
"Двумя дорогами" Ф. Чеснокова, "Литовой", П. Кириллова, "Летней ночью"
К. Петровой, современные драматурги осваивают жанр исторической драмы
в различных ее проявлениях. Основными являются героико-революционное и
историко-биографическое направления.
Героико-историческая драма характерна многообразием проблематики,
жанров, стилей, образно-поэтических средств. Основу поисков в этом
направлении составляют исследовательский интерес, философский подход к
решению проблемы, раздумья над нравственными идеалами, сложными
процессами ломки общественных устоев и установлением новых отношений

в обществе.
Так, драма А. Терешкина "Миг свободы" художественно отразила
один из поворотных моментов в истории России - революционные события
1905 - 1907 годов.
Идейный смысл пьесы раскрывается ее названием. Одиннадцать дней
существования "Рузаевской республики" действительно были мигом свободы
в условиях самодержавной России, где основная масса населения была
нищей и обреченной на каторжный труд, нечеловеческую эксплуатацию,
политическое бесправие и национальный гнет.
Основу сюжета драмы составляют события, происходившие 10 - 21
декабря 1905 года на станции Рузаевка Московско-Казанской железной
дороги.
Драматург сумел показать масштаб декабрьского вооруженного
восстания и его побудительные причины.
Героика гражданской войны показана в драмах Г. Меркушкина "Шинь
стяма" ("На рассвете") и А. Терешкина "В то жаркое лето".
Сюжетное построение этих двух пьес во многом одинаково. Опираясь
на документальный материал, авторы показывают в них события,
происходящие в одно и то же время. Подбор действующих лиц во многом
одинаков. Герои четко делятся на два антагонистических лагеря. Наряду с
внешней борьбой характеров, внутренняя коллизия Саши-Шторма А.
Терешкина и Виталия Станкова Г. Меркушкина придают драмам
внутреннюю стройность и динамизм.
Одним из заметных произведений мордовской драматургии,
посвященных событиям периода гражданской войны является пьеса А.
Терешкина "Спецрейс", написанная в жанре героико-революционной драмы.
Опираясь на опыт известных отечественных драматургов, отразивших
в своих драмах закономерности и противоречия революционной эпохи, А.
Терешкин в "Спецрейсе" ставит ту же проблему - поединок двух
общественных систем, двух идеологий.
Основу идейно-художественной концепции пьесы составляют
исторические факты, связанные с пребыванием на станции Арапово
(Ковылкино) агитпоезда "Октябрьская революция", руководителем которого
был видный государственный деятель М. И. Калинин.
Пьеса С. Фетисова "Осенние звезды", получившая высокую оценку на
III съезде писателей России, изображает бурные события 1918 года. На
примере конкретного исторического события автор драматургически ярко
рисует трагическую судьбу продотряда, который погиб, выполняя
поставленную пред ними задачу.
Несомненно одной из самых трагических и в то же время героических
страниц нашей истории является Великая Отечественная война. Спустя
несколько десятков лет мордовские драматурги, переосмыслив с новых
позиций значение Великой Отечественной войны, самое пристальное
внимание уделяют теме человек и война.

В пьесах на военную тематику прослеживается углубленная
философская осмысленность тех трагических событий для нашей страны,
наблюдается тенденция на изучение внутренней гаммы характеров,
оказавшихся в самом пекле самой страшной войны. Создаваемые в русле тех
коренных общественных процессов, происходящие в жизни страны, эти
произведения способствуют с новых позиций взглянуть на сферы
исторической правды, осмысляемой искусством. Усилия писателей,
обратившихся к военной теме, в значительной степени направлены на
изучение суровых реалий войны, на восстановление истинного трагизма и
изображения величия повседневного героизма народа. Их пьесы не столько о
прошлом, сколько о связи времен, о соотношении духовного опыта,
накопленного в годы войны, с опытом сегодняшним. В них вырабатываются
новые критерии, необходимые для оценки нравственной сути каждого
человека. Внимание авторов сосредотачивается на сложных, глубинных
качествах человеческих коллизий, порожденных тяжелейшими
обстоятельствами войны.
Круг конфликтных ситуаций становится шире, разнообразнее.
Областью исследования драматургов становится пристальный интерес к
внутреннему миру героя, к процессам, происходящим в его сознании.
Наиболее убедительное воплощение находит это в пьесах М. Бебана
"Тонашиста ворьгодема" ("Побег из ада"), Ф. Атянина "Геройхне аф
кулсихть" ("Герои не умирают"), "Минь мрдатама, Россия!" ("Мы вернемся,
Россия!"), Г. Меркушкина "Толонь кит" ("Огненные дороги"), А. Терешкина
"Седьмые сутки пути...", "Сороковины".
Ф. Атянин в своей пьесе «Герои не умирают» изображает события
начала Великой Отечественной войны. Через призму этих событий он
показывает драматизм ситуации, в которой оказались действующие лица
драмы.
На оккупированной фашистскими захватчиками территории оказалась
обычная сельская семья Пинтиных: Варвара, ее дети Вася, Мария и отец
Варвары шестидесятисемилетний Никанор Парамонович.
Война с фашизмом в драме показана не столько с событийной стороны,
сколько с позиций внутреннего, духовного мира человека.
Для Варвары и ее семьи война - неизмеримое горе и тяжелое
испытание. Семья Варвары, как и все население нашей страны, встает на
защиту нашей Родины. Каждый человек по-разному защищает родную
землю. Кто-то в действующей армии, кто-то на трудовом фронте в глубоком
тылу, а Варвара со своими односельчанами, оказавшись на оккупированной
территории, вынуждены вести партизанскую борьбу.
Никанор Парамонович со своими внуками уходит в лес и организует
партизанский отряд. Варвара остается среди немцев и вынуждена, вынося
физические и моральные унижения и оскорбления, прислуживать им.
В образе Варвары автор изображает характер женщины, которая ради
достижения победы над врагом готова вынести причиненные ей любые

оскорбления и унижения. Несмотря на издевательства и грубость по
отношению к себе, она сохраняет глубокие материнские чувства, любовь и
теплоту к окружающим.
Драматург весьма своеобразно и интересно изображает образы
захватчиков. Капитан Шульц и лейтенант Ганс показаны грубыми людьми.
Особой жестокостью отличается Ганс, для которого грубое обращение с
жителями, оказавшимся в оккупации, является неизменным правилом. В
этом персонаже наиболее четко изображается звериная сущность фашизма.
Капитан Шульц более образованный человек, и он действует изощреннее. Он
пытается унизить человека не физически, как Ганс, а морально, действуя на
сознание и психологию.
Совершенно иным Ф. Атянин изображает Генриха, солдата вермахта.
Этот человек, поверивший в обещания официальной фашистской
пропаганды, отправился на фронт лишь для того, чтобы сбылась мечта его
семьи: иметь свою землю и ферму. Генрих, получивший письмо из дома, в
котором сообщается, что под знамена нацистской армии призван его совсем
еще юный младший брат, начинает понимать, что военная машина фашизма
угробит в конце концов и его, и многие другие семьи немецких бюргеров.
Пьеса отличается искренностью чувства героев, борющихся за свою
свободу и счастье, высокими нравственными основами характеров, их
идейным единством, которое было главным нашим оружием в Великой
Отечественной войне.
Трагизм первых месяцев Великой Отечественной войны с большой
драматической достоверностью изображается в пьесе Г. Меркушкина
«Огненные дороги». События в ней разворачиваются непосредственно на
фронте, на передней линии нашей обороны. Стрелковый полк, которым
командует майор Глебов, получает приказ сдерживать натиск немецких
войск до тех пор, пока основные силы нашей армии не отойдут на новые
позиции.
Образы героев, являющихся защитниками своей Родины, драматург
изображает в тесной взаимосвязи со сложившейся боевой обстановкой. Такие
черты человеческого характера как беспредельная преданность Родине,
высокий патриотизм, смелость отчетливо проявляются с первых же картин
пьесы.
Все участники сценических коллизий с честью выполняют свой
гражданский и профессиональный долг. Майор Глебов, будучи тяжело
раненным, не оставляет поля боя. Он, как истинный командир, ведет за собой
своих бойцов, показывая личный пример беззаветного служения отчизне.
Полковник медицинской службы Гаршин, доктор Демина до конца
исполняют свой долг медика. Несмотря на то, что дан приказ эвакуировать
госпиталь, Гаршин считает своим долгом сделать операцию тяжело
раненному солдату, для которого дорога каждая минута. Демина и медсестры
также не оставляют свои рабочие места.
Истинный героизм в жестокой схватке с врагом проявляют сержант

Гулашвили и рядовой Шерстобитов. В образах этих персонажей автор рисует
характер воина, на плечи которого легла вся тяжесть войны, чей
каждодневный ратный труд ковал нашу великую победу.
Дальнейшие события в пьесе разворачиваются так, что Глебов,
Гаршин, Демина и Сережа Кудаев попадают в фашистский плен. Оказавшись
в концлагере, герои Г. Меркушкина не сломлены. Они, имея твердый и
цельный характер, с мужеством выносят пытки, не идут на сделку с
собственной совестью.
Г. Меркушкин показал, что наряду с характерами цельными, с
внутренней красотой, встречаются и такие, которые, не выдержав
труднейших испытаний, проявляют трусость, малодушие. Таким в пьесе
является образ капитана Ефратова - помощника командира полка по тылу.
Слабость характера приводит его к предательству. Боязнь за собственную
жизнь заставляют Ефратова не выполнить приказ командования -
эвакуировать госпиталь. Он со своим подразделением покидает
расположение госпиталя, оставив там и раненных, и медицинский персонал.
Панический страх оказаться расстрелянным или попасть в концлагерь
заставляет его раскрыть эсэсовцам расположение своего полка, его
вооружение.
Создавая образ Ефратова, автор напоминает, что человек всегда несет
ответственность за свои поступки, что измена своей совести и Родине всегда
будут выявлены и человек понесет за содеянное заслуженное наказание.
Современная мордовская драматургия, создавая произведения о
Великой Отечественной войне, делает попытку рассмотреть характер в
трагических обстоятельствах, способствующих духовному и моральному
сплочению людей перед смертельной опасностью, достоверно раскрыть
конфликты, порожденные условиями войны, сохранить чувство реальной
исторической перспективы и преемственности.
В современной мордовской драматургии развиваются различные
жанровые формы, что создает широкие возможности художественного
осмысления многих сфер жизни и разнообразных человеческих характеров.
Героико-историческая драма, стремится обнаружить драматизм и героизм
непосредственно в потоке конкретных исторических событий. Авторы
добиваются соотнесенности явлений исторического прошлого с актуальными
проблемами современности.
Углубленное художественное исследование ратного подвига в годы
Великой Отечественной войны способствует обогащению жанровой палитры
современной мордовской драматургии. Воплощая тему войны, драматурги
поднимают в своих пьесах все новые и новые пласты жизни, полнее и глубже
выявляют личные качества человека, проверенные перед лицом смертельной
опасности.
Героико-историческая пьеса в современной мордовской литературе
развивается по эволюционному пути. Если в пьесах на эту тему, написанных
в 1920 - 40-е годы, преобладал показ внешнего героизма, то современные

драматурги пытаются обнаружить глубинные мотивы поступков своих
персонажей, выяснить их психологическую достоверность.
Л.Ш.Арсланов
г. Елабуга.
О ТАТАРСКИХ НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТАХ МОРДОВСКОЙ РЕСПУБЛИКИ.
В системе топонимов Мордовии значительное место занимают

татарские населенные пункты (всего 46 н.п.). Кроме того, часть сел и
деревень, где проживает русское население, носят тюркские
(татарские и ногайские) названия. Татарские села на территории
Республики Мордовия появляются в XIII веке. Выходцы из Золотой
Орды в начале XIY века создали улусный центр в Наровчате.
Большое количество населенных пунктов возникают в XVI веке в связи
со строительством в 1536 году города Темникова - важнейшего военно-
стратегического пункта на юго-восточной границе Российского
государства. Русское правительство широко привлекало темниковских
татар для несения охранной службы на засечной черте (Инжеватов
И.К. Топонимический словарь Мордовской АССР. Мордов. кн. изд-во
1987, с.7-8).
В Республике Мордовии в 23 населенных пунктах, носящих
татарские и частично ногайские названия, проживает русское
население. К ним относятся следующие сёла и деревни: Айсино - в
Темниковском, Акаевка, - Лямбирском, Аксель, Алкаево, Бегишево,
Дасаева в Темниковском, Енгалычево-Дубенском, Еникеевка-
Рузаевском, Кабанова-Ельниковском, Русские Найманы-
Болшеберезниковском, Кайбичево-Дубенском и др. районах
Республики.
Некоторые населенные пункты, где в настоящее время
проживают татары, имеют русские названия: Аксёнове-Лямбирском,
Белозерье-Ромодановском, Большой Шуструй-Атюрьевском, Кочетовка-
Зубово-Полянском, Лобановка-Ельниковском, Лопухово-
Краснослободском, Митрялы-Темниковском районах.
Отдельные населенные пункты представлены мокшанско-
эрзянскими названиями. К ним относятся следующие татарские села и
деревни: Верхний Пишляй - в Атюрьевском. Название по речке Пишля.
Гидроним состоит из двух мордовских слов: пяше «липа», «лей»река,
речка и ручей». Верхний Урлядим — Рузаевском районе. Основано
темниковскими татарами. Гидроним Урляй состоит из двух мордовских
слов: ур «возвышенное место» и ляй (лей) «река, речка, ручей, овраг с
ключом». Ликиньё - Ельниковском районе. Деревня названа по речке
Ликанье. Ломаты - Дубенский район. Происхождение гидронима связано
со словом лом (лам) «низина, пойма». Лямбир в Лямбирском районе.
Компонент лам (лям) указывает, что населенные пункты возникли из

«черемуховая роща» и бура, бара, пора, означающий рощу. Нижний
Пишляй Атюрьевский район. Нижний Урлядим -- Рузаевский (см. Верхний
Урлядим). Пензятка Лямбирский район. Название по речке Пензятка
(Пеньзира, Пеньсара) «конец заболоченной речки».Сургодь -
Торбеевский район. Название - антропоним восходит к дохристианскому
имени Сургодь (Суродей). Родина татарского поэта Хади Такташа.
Татарская Велязьма Атюрьевский район.
Происхождение связано с мокша-мордовским словом велязем (веле
эзем) «удобное место, место старого, прежнего поселения». Татарская
Юнка Торбеевский район. Гидроним Юнка (ювня) восходит к
прамордовскому юнге «овраг с водой». Татарский Лундан Зубово-
Полянский район. Название гидронимического происхождения. Населенный
пункт основан на речке Лундан.
Остальные татарские населенные пункты имеют чисто татарские
названия: Акчеево - Ельниковский район. Антропоним: служилые татары на
темниковской засечной черте «Акчеево (Акчурины) были владельцами
населенного пункта». Большое Татарское Караево. Топоним-антропоним:
Карай. Буртасы Темниковский район. «Буртасы - племя, обитавшие с 9
века на правом берегу Среднего течения Волги к юго-западу от камских
булгар (в пределах современной Ульяновской и Саратовской областей).
Енаково - Темниковский район.В «списке мурз, татаров и рейтаров» (1635
сообщается: «Бейтемир Бибакаев сын Енакала...»). Идеево - Темниковский
район. Антропоним: имя одного из них упоминается в 1682 году князь Идеев.
Инят — Ромодановский район. Топоним-антропоним: Иняеево были
владельцами населенного пункта. Малое Татарское Караево
Темниковский район (см. Большое Татарское Караево). Старое
Аллагулово -- Ковылкинский район.Аллагуловы были первопоселенцами
населенного пункта. Старое Кадышыво Ельниковский район. Название-
антропоним. Темниковские служилые татары были владельцами
населенного пункта. Тарханы - Темниковский район название тюркского
происхождения. Тархан «освобожденный от податей в Казанском и других
ханствах». Татарские Тавла - Лямбирский район. Название тюркского
происхождения: тау «гора» + ла (лы) аффикс обладания. Татарское
Адаево Темниковский район. Татарское Акашево Темниковский район.
Название антропоним: темниковские служилые татары Акашевы были
владельцами населенного пункта. Татарское Тенишево - Атюрьевский
район. В 1675 году село принадлежало одному из Тенишевых. Татарское
Тювеево - Темниковский район. Служилые татары на темниковской
засечной черте Тювеевы были владельцами населенного пункта. Усть-
Рахмановка — Краснослободский район. Название получило от гидронима
Рахманка. Усть-Рахманка Атюрьевский район. Появления татарских
селений в Дрожжановском и Буинском районах относятся в основном к
XVII веку.
Возникновение деревни Чукалы относится к 1674 году. Большинство

селений татар-мишарей, расположенных по реке Карле, по-видимому
появилось в период строительства Карлинской черты, т.е. несколько
раньше, чем татарские селения Дрожжановского района.
Для постройки и защиты этих границ Русское государство начало
переселять людей из центральных областей Российского государства. В
процессе этой колонизации наряду с русскими участвовали и другие
народы: татары, мордва, чуваши и мари (Р.Г.Мухамедова К вопросу
расселении татар-мишарей. Материалы по татарской диалектологии.
Казань,1962 с.83).
В исторических документах татары-мишари, в отличие от казанских
ясачных татар, значатся как «служилые татары или служилые мурзы». Эти
служилые татары и мурзы сыграли важную роль в формировании Буинского
мишарского говора, в том числе мордвы. Так, в говоре мишарей
Дрожжановского района представлена лексика, заимствованная из
мордовских языков: пангы «гриб», кэркэш «бечевка, оборки», пыкыш
«грянки», целги «бородавка» и т.д.
По материалам Строельный книги 1658 года наряду с татарами
Свияжского уезда для несения станичной службы было привлечено
мордовское население. В строельной книге в частности, читаем следующее:
«... велено быть Синбирску для станичной службы и в степь для разъезда
Синбирской черты... да Свияжского уезду татары деревни Андрясово...
деревни Кармалей, деревни Коратай мордвин Акмайка Арасланов...»
(Книга строельная города Синбирска (1653-1659) издание губернской
ученой архивной комиссии Синбирск 1897).
Топонимические параллели представлены в названиях следующих
населенных пунктов: Инелей - эрз. село Ичалковском районе. Название -
гидроним: населенный пункт находится на речке Инелей. Инелей
«большое», ляй «река, речка, овраг с источником». Инелей русское село в
Чамзинском районе и деревня Старые Енали (Иске Энэле)
Апастовского района и дер. Степные Енали (Кыр Энэле) Буинского
района. Кайбичево русское село в Дубенском районе. Название -
антропоним: татары Кайбичевы были владельцами населенного пункта и
татарское село Большие Кайбицы (Кайбыч) и Малые Кайбицы (Кече
Кайбыч) Буинского района. Каменный Брод - русское село в Ельниковском
районе. Название - термин: Брод «мелкое место в реке, возможное для
перехода, проезда» и село Каменный Брод (Ташкичу) Бик -
Название по реке Рахманка. Хаджи - Лямбирский район. Слово Хаджи
«человек, совершивший паломничество в Мекку и Медину»; То, Утеевского
сельсовета и Каменный Брод (Ташкичу) Буинского района. Буртасы -
татарское село в Темниковском районе и села Большие Буртасы (Олы
Бортас), Малые Буртасы (Кече Бортас) и русский Буртас Камско-
Устьинского района. Тетюши - русское село в Атяшевском районе.
Название-антропоним мордовского происхождения: связано до
христианским именим Тетюш и районный центр Тетюши Р.Т. Чукалы

(Чукал) эрз. село в Болшеигнатовском районе, Чукалы русское село
Краснослободском районе, Чукалы эрз. село в Ардатовском районе,
Чукалы на Нуе (Верхний Чукалы) эрз. деревня в Атяшевском районе и
мишарские село в Дрожжановском районе:д.д. Старые Чукалы (Иске
Чокалы), Новое Чукалы (Яна Чокалы). Мельсетьево (Мельцидвеле) - эрз.
село в Теньгушевском районе и деревня Менситово мордовское деревня
Камско-Устьинском районе.
Как видно, рассмотренные татарские населенные пункты по
происхождению являются антропонимами. Основателями деревень и сел
были служилые татары на Темниковской засечной черте.
Топонимические параллели как исторический, этнографический,
лингвистический источник привлекают внимание этнографов, историков,
археологов и лингвистов. В сообщении рассматриваются одноименные
названия населенных пунктов на территории Мордовской Республики и
Республики Татарстан. Одноименные населенные пункты на указанной
территории представлены в основном топонимами тюркского (татарского,
ногайского) русского и мордовского происхождения. Сопоставление
ойконимов и изучение исторических материалов, касающихся их
происхождения, показывает следы их прежних миграций, способствует
определению времени их возникновения и местность, откуда прибыли
новопоселенцы на территорию Татарстана. Предварительное изучение
одноименных названий свидетельствуют о том, что топонимические
параллели на территории Мордовии и Татарстана обнаруживаются в
основном в правобережных районах (Тетюшевском, Дрожжановском,
Буинском, Апастовском и Кайбицком районах) и частично в
Альметьевском и Лениногорском районах.
По данным архивных материалов, возникновение селений татар-
мишарей в Буинском и Симбирском уездах относится к середине XVII века,
т.е. к периоду колонизации края русским государством. До начала
колонизации южная часть правобережья Волги (территория Буинского
и Синбирского уездов) представляла собой «порозжие земли и дикие поля».
Впоследствии на эти свободные земли Русское государство начало
переселять людей из центральных областей России для несения
«станичной службы» (Книга строельная города Синбирска (1653-1659)
издание Синбирской губернской ученой архивной комиссии.
Синбирск,1897,с.84).
Были привлечены к активному участию в охране данной территории
татары-мишари из Нижегородской, Симбирской, Тамбовской и
Пензенской губернии. (Р.Г.Мухамедова К вопросу о расселении татар-
мишарей. Материалы по татарской диалектологии Казань 1962, с.88). Как
показывают материалы документов, переселение татар-мишарей на новые
земли обычно происходило небольшими группами по 20-40 человек во главе
с мурзами. (Книга строельная города Синбирска (1653-1659), Синбирск
1897, с.84).
А.Д.Артемова
г. Саранск
ЕДИНАЯ ЛИРА НАРОДОВ
Лира всех народов (фольклор) питается из одного и того же источника,

который свидетельствует, что когда-то давным-давно был один народ и единый
язык. Долгое время считалось, что древнейшими письменными источниками
являются индийские Веды и Пураны. Как доказывает Е. П. Блаватская в
«Тайной Доктрине» даже библейский сюжет взят из этого единого источника. В
последнее время наши современники Ю. Мизун, А. Асов и М. Серяков вполне
обоснованно утверждают, что самыми древними письменными источниками
являются Веды славян. А. Асов в своей книге «Атланты, Арии, Славяне»
прослеживает эволюцию рас именно в этом направлении. Начиная с Е.П.
Блаватской утверждается, что как атланты, так и арии и славяне представляют
собой многоликую семью народов. Четвертой расой были Атланты, наша пятая
раса называется Арийской. Основным законом наших предков славян был
«Завет Отца Ария». Историки утверждают, что Арии пришли в Индию во 2
веке до нашей эры и принесли туда свои мифы и легенды. В Библии также
сказано, что славяне были первым послепотопным народом. По данным Е.П.
Блаватской, последний Вселенский потоп произошел 750 тыс. лет назад. В
связи с этим все даты, которыми пользуются историки, вероятно, весьма
условны и могут быть восприняты только как последовательность событий,
начало которых отодвигается в глубь веков. Достаточно вспомнить, что у
древних народов была единица измерения времени кашта, которая
представляла собой одну трехсоттысячную долю секунды и которой
современная наука стала пользоваться совсем недавно. А вот мордва, как видно,
знала ее гораздо раньше. В мокша-мордовском языке есть такое выражение как
«Кашт аф моли» – «Тишина»! Дословно переводится как «Время, т.е. кашта,
не идет». Тишина это состояние, которое означает не только отсутствие
внешних звуков, но слияние с Космосом, т.е. Нирвана, когда человек как бы
ушел от мира сего в другой, более возвышенный мир, где время
воспринимается совсем по-другому. Именно в этом смысле, вероятно, уместно
говорить об иллюзии времени и об иллюзорности нашего бытия вообще.
В 10-ой мандале «Ригведы» Нирвана обозначается словом «Мокша», что
дает повод представителям мокша-мордовской национальности искать свои
корни в более глубокой древности, чем принято. Думается, что они правы, если
подходить к этому вопросу с точки зрения Г. Гачева, согласно которой каждый
народ является показателем определенного плана сознания, и соответственно
носителем определенных ценностей или лучше сказать, хранителем
определенных сокровищ культуры. Таким образом, как считает Зиновья
Душкова, Индия является хранительницей символов древности, Америка
представляет собой ментальный план Земли, Россия – сердце планеты и т.д.
Европейцам Нирвана представляется как уход от действительности,

бесполезное времяпровождение или просто причуда, в то время как
большинство человечества что-то созидает. Но в то время как современное
человечество уже создало множество разрушительных вещей и такими же
темпами разрушает себя в результате своего хаотического сознания, еще
находятся люди, которые способны управлять своими мыслями, своими
действиями и своим телом. И не только своим, но и состоянием планеты.
Согласно мифологии древних греков это Атланты, держащие Небо. Их было
десять. В индийской мифологии их называют Аватарами, как нам
представляется, от «тара» – «земля» и «ава» – «дух» или «огонь». Иисус
Христос – десятый Аватар, т.е. Дух Земли или Огненный Дух. Слово «ава» в
мокша-мордовском языке сохранилось в значении «женщина». Слово
«женщина» в корне своем имеет «ген». А ген, как известно, является носителем
информации. Молитвы, в том числе «Ave Maria», рождаются в особенно
возвышенном состоянии души, поскольку, где наши мысли, там и мы. Именно в
этом и заключается эволюция сознания, которая совершается в духе, или в
свете, от латинского слова lux/lucis – свет.
«Слава» в латинском языке означает «огонь». Когда в результате
последнего Вселенского Потопа Бог сказал людям: «Возьмите свои Вимана и
отправляйтесь на север в страну Огня», то по свидетельству Геродота этой
страной является земля Аримаспи, т.е. Южный Урал. Многие стихи древних
славян заканчиваются словом «Слава», из чего мы можем заключить, что
славяне – это Огненные люди, а Россия – страна Огня. Вероятно, в этом и
заключается особая миссия российского народа как источник духовного
возрождения человечества. Эта высокая миссия записана в генетической
памяти народа, она и есть сам народ.
Учение Живой Этики, записанное Е.И.Рерих, начинается со слов «В
новую Россию моя первая весть». Многие стихи Учения также заканчиваются
словами: «Огонь у порога!» Согласно Учению Живой Этики в начале была
Мысль или Огонь, т.е. мысль как явление огненного порядка. И всё есть Огонь,
который изливается Огнедышащей лавой из единого Сердца Беспредельности,
что вполне согласуется с теорией Большого Взрыва, выдвинутого современной
наукой.
Славяне, также как и Арии, это многоликая семья народов. А Россия
представляет собою Расы, близкие по духу, которые как росинки вливаются в
единый океан вечности или единый мировой океан. Слово «росы» здесь не
случайно. Человечество получает Энергию, она же Мысль, она же Огонь, она
же Информация из Космоса, или из Высших Сфер. Белая Церковь, она же
София древних славян спустилась с Неба. На своем эволюционном пути
человечество проходит определенные этапы, или планы сознания. Согласно
Е.П. Блаватской их семь. Разве не сказано в Библии, что человек на Земле
должен познать семь тайн? При этом, он содержит в себе всю таблицу
химических элементов Менделеева, начиная от самых плотных, из которых
состоит физическое тело, до самых легких или тонких, вплоть до Огненных у
святых людей. Основные химические элементы, которых в природе 49 (7x7)
соответствуют структуре, т.е. планам сознания человека и Земли. Так
поверхность Земли на 70% покрыта водой, человек на 70% состоит из воды, и
все языки сохранили единую основу на 70%.

Вода является носителем информации, отражающей наши эмоции и
желания, и соответственно определенный план сознания. Вселенские Потопы
называют «Крещением водою». Но сказано в Библии: «Скоро придет Тот, кто
будет крестить вас Огнем. Иисус Христос «ходил по воде», или «вышел из
воды», т.е. победил «нижнюю четверицу». Поэтому в качестве препятствия
(при переходе из одного плана сознания в другой) герой сказки или мифа
обязательно должен был переплыть реку, при этом ни в коем случае не
оглядываясь назад. Это говорит о том, что Эволюция совершается вперед, и по
спирали «вверх», что соответствует мокша-мордовскому «вяри», а в языке
санскрит «вара» означает «все человечество». Повышенная активность солнца,
которая наблюдается в наше время, являет собою то самое Огненное Крещение,
которое человечество ожидает. И оно уже шествует во всей Славе. Луч Христа
также научен, как Луч Солнца. Задача каждого человека и человечества в целом
сгармонизировать свои токи с космическими токами, окружающими Землю при
переходе в новую эпоху.
Древние славяне жили по законам Космоса, основными из которых были
законы Прави (или Правды), Коло (Закон Коляды) и Роты. Все они
соответствуют современным научным представлениям о мироздании, согласно
которым все системы вращаются вправо, по кругу, т.е. циклично, и по спирали.
Земля находится на 33 витке спирали в солнечной системе. А Иисусу Христу
было 33 года.
Человечество должно перейти в новую Эпоху с новыми знаниями. Это
будет шестая раса людей, Золотой век человечества, эпоха мудрости и чистоты.
И снова София – София как мудрая жизнь, в отличие от западной философии,
конец которой отмечается самими западными философами.
И если Веды это Знание, то Рота древних славян – Спираль Познания. В
то время как человечество всегда говорит об одном и том же, каждая эпоха
имеет свой ключ, или новый язык или новое Учение. Они рождаются не сразу,
но в течение многих веков вместе с человечеством однажды приобретают
определенное значение и форму, которые соответствуют друг другу.
В настоящее время в период повышенной активности солнца идет
разделение на детей Луны и детей Солнца. Дети Луны и дети Солнца пойдут в
разных направлениях, торя горизонтальные и вертикальные пути. Но при
кажущейся непримиримости двух направлений следующие горизонталью дети
Земли будут очерчивать гигантские витки спирали, которая будет укладываться
вокруг той же вертикальной линии. Представители солнечных структур станут
живым воплощением канонов Высших, являя пример цельности и
взаимопонимания на всех уровнях семеричных структур, и от Альфы до Омеги,
соединенных плотностью и духом, пройдут по жизни, утвердив Путь Дао в
назидание сущностям лунным. Первая мощная разделительная полоса
«наставления солнца» прошла в 1942 году. И на уровне плотном в 1999 году
утвержден первый луч, Мечом разделяющим прошедший по всем царствам.
Год 2003 расширил предел единых границ, усиливая два полюса, являющиеся
сферами управления Солнца и правления Луны. Но еще осталась полоса
«нейтральная», в пределах которой мечутся те, кто немного отстал в пути, но и
она сужается с каждым часом, требуя принять решение, в сторону каких сил
сделать шаг: идти в свете Лунном или в окружении Лучей Солнечных? Дети
Солнца вступают на Путь Сердца, а дети разума последуют по Пути Разума,
покуда ткань их сердечная не проявит способность к восприятию более
высоких вибраций.
Бажутова Н.В.
г.Саранск
КОНСТРУКТИВНО-ЦЕЛЕВАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ ВВОДОВ ПРЯМОЙ

РЕЧИ В СТРУКТУРЕ ЭРЗЯНСКОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ
Существенную разновидность вводящих компонентов представляют

собой вводы по конструктивно-целевой направленности; они бывают
основными и дополнительными. Главное назначение основных вводов –
специально вводить прямую речь, дополнительные вводы, выступающие в
этом же самом отрезке, хотя и вводят прямую речь, но играют при этом
впомогательную роль. Первые вводят определённое прямое высказывание в
целом, в то время как последние подключают лишь его части, дополняя и
оттеняя собой в отношении «вводности» первые, при этом стилистические
функции дополнительных вводов не менее разнообразны, чем функции
основных.
Приведём примеры основных вводов:
--Косо Борис Васильевич?—таго кевкстсь Мотя.(А.Щеглов «Ёмась
боень шкасто»// «Уцяска»: 95).
--Саты,--пшкадсь Архолин,--весть аволик максо прят изнямс.
(А.Куторкин «Лажныця Сура»: 143).
Од цёрась прок мезень-бути ледстнезь, мерсь:
--Койсэнь, косто-бути некшнетинь. Аволь экзаменсэ?(А.Мартынов
«Даволдо икеле»: 15).
Как было сказано выше, при основных вводах могут выступать вводы
дополнительные, которые бывают одиночными и повторяющимися.
Примеры с дополнительным одиночным вводом:
--Тедиде а рамави тенк,--мерсь Прохор атянень председателесь.—
Ярмактне минек арасть. Но сы иестэ Андрюшань обязательна озавтсынек
эсь машинанок лангс…Ну вана мезе, ялгат, минь пурнавинек тевде
кортнеме. Кунсолосынек ещё Ефрем Сидоровичень,--ды венстизе кедензэ
омбоце бригадань прявтонть ёнов:--Ефрем Сидорович, ломантне арсить
кунсоломат, кортак.(А.Лукьянов «Валдо ки»: 28-29).
Сось Оградин ды яволявтсь тенст:
--Экзамнетнэ прядовсть. Историянть коряс а улить: Александр
Алесксандрыч тенк а сави – пек сэредеме кармась…Вандыде мейле, валске
марто, садо спискатнень ваномо – кить примазь улить, конат – апак…
Шумбрат уледе. Вастомазонок,-- мерсь тенст Валерий Вячеславович
туемстэнзэ.(А.Куторкин «Лажныця Сура»: 142).
--Монгак якинь ды сынь. Мезть тосо кувать аштемс, курок чопоти,
молян скалонь потявтомо,-- мерсь авась ды кевкстизе:--Паряк, пекеть
вачсь, ярсат?(К.Абрамов «Пургаз»: 295).
Аштесь-учось ды мерсь:
- Ансяк, боярава, теде киненьгак иля ёвтне. Кавонек содатано: мон ды
тон. - Ахолдась кедьсэнзэ леенть тона чирев: - Неят эйсэнзэ? (А.Доронин
«Баягань сулейть»: 262).
В первом примере основной ввод мерсь Прохор атянень
председателесь, во втором – сась Оградин ды яволявтсь тенст, в третьем –
мерсь авась, в четвёртом – аштесь-учось ды мерсь; остальные носят
характер добавочных замечаний, отражая такой же добавочный характер
соответствующей части реплики: объединение обеих частей реплики в одну
приведёт к нарушению стройности чужого высказывания, к структурной, а
нередко и смысловой рыхлости его. Не удастся избежать ни того ни другого
и в том случае, если использовать лишь основной ввод: например, в
четвёртом синтаксическом единстве устранение дополнительного ввода
обусловит явное искажение характера внедряемой данным вводом части
реплики. Помимо всего прочего, применение дополнительных вводов
разнообразит структурные типы сочетания речи персонажей с авторской.
Так, в приведённых примерах мы имеем, по существу, четыре
самостоятельные структурные модификации: П+В+П+Д+П, В+П+Д,
П+В+Д+П, В+П+Д+П (П—прямая речь, В – ввод, Д – дополнительный
ввод).
Примеры с дополнительным повторяющимся вводом:
- Ну, брат, пасиба, - окойники мерсь сон. - Ды кавксть эскельдязь
мольсь кенкшентень, панжизе сонзэ ды приказась: - Сандин, нейке жо
пачтик «Соколнэнь». - Ды таго капитанонтень: - Пасиба вечкевикс. Мон
свал кемнинь тынк лангс. Ну, цёрат, велявтодо шумбрасто. (А.Щеглов
«Припятенть чиресэ» // «Уцяска»: 143).
- Сеске неяви военной коест, - мизолдозевсь цёрась. - Шумбрачи тенк,
ялгат, - здоровась сон эрьванть марто. - Мон отрядонь комиссарось Мороз,
- ёвтызе сон прянзо. - Минь весе покш мельспаросотано отрядонтень
кадровой военнойтнень самодонть. Весе, мезе ёвтниде эсь прядонк Иван
Семенно- вичнень, отрядонь командованиясь соды, -- видьстэ тевде кармась
кортамо отрядонь комиссарось. - Арсян, тыненк а мезекс истямо
тонавтнемась, - невтсь сон плацонть ёнов, косо партизантнэ тонавтнесть
мадезь леднеме. (П.Прохоров «Цидярдома» : 70).
В первом примере основной ввод – окойники мерсь сон, остальные два –
дополнительные, во втором примере основной ввод – мизолдозевсь цёрась,
остальные четыре – дополнительные, причём каждый из дополнительных
вводов выполняет свою особую смысловую и стилистическую функцию,
относясь лишь к определённой части реплики, вследствие чего место их не
может быть изменено без ущерба для содержания прямой речи.
Схематически первый пример можно представить таким образом:
П+В+Д1+П+Д2+П, второй пример – П+В+П+Д1+П+Д2+П+Д3+П+Д4.
Конструкции с дополнительными, тем более повторяющимися вводами
требуют особой тщательности в синтаксической отделке (вводы выполняют
роль своеобразных сцепов) и в подборе лексических средств синонимизации

вводящего структурного ядра. К тому же цепь повторяющихся вводов
практически ограничивается четырьмя-пятью звеньями (включая сюда и
основное), каждое из которых обслуживается своим, зачастую
специфическим ядром ввода, как в предыдущем примере: --П,--мизолдозевсь
цёрась.—П,--здоровась сон эрьванть марто.—П,--ёвтызе сон прянзо.—П,--
видьстэ тевде кармась кортамо отрядонь комиссарось.—П,--невтсь сон
плацонть ёнов, косо партизантнэ тонавтнесть мадезь леднеме.
Стилистической разновидностью дополнительного ввода выступает
дополнительный градационный ввод, иногда используемый писателями в
целях большей эмоциональной выразительности путём нагнетания вводов-
синонимов, которые заключают в себе последовательно нарастающие,
усиливающиеся смысловые признаки слов с речевым значением:
--Простямизь, полковой комиссар ялгай. Те истя, нать, невтевсь эсень
ды ялгань лангс покордавомась. Врагось кодаяк а лоткавтови тенек. Сон
эци минек масторонтень яла седеяк васов, -- окойники кортазевсь
Тимофеевгак, кирьгапарьсэнзэ поколенть нилезь. Аламос чатьмонемадо
мейле кеместэ мерсь: --Врагонтень пря а максан, зярс мештесэнь седеем
чави, зярс кедень кирдить оружиянть. Минек изнямонтень мон кеман. Те
кемеманть ютазь читнестэяк эзия ёмавто, нейгак ды сы шкастонтькак а
ёмавтса, кодамо стака илязо уле! – прок клятвакс прядызе кортамонзо
Тимофеев. (П.Прохоров «Цидярдома» : 78).
В произведениях эрзянских писателей чаще встречаются конструкции с
дополнительным вводом одиночным, также конструкции с дополнительным
повторяющимся вводом, состоящие обычно из двух-трёх звеньев; более
ёмкие структуры встречаются редко. Существенная задача дополнительных
вводов – цементировать вводимый компонент, указывать на то, что прямая
речь продолжается или заканчивается, помогать органически связать между
собой компоненты синтаксических единств с прямой речью и обеспечить
максимальную действенность вводимых слов и речений, создать иллюзию их
непосредственности.
1.Чумаков Г.М. Синтаксис конструкций с чужой речью.—Киев, 1975.—218с.

2.Чумаков Г.М. Система вводов прямой речи, их функции и стилистическое
использование//Филологические науки.—1972,№2.—С.76-88.
Актуальные вопрсы восточных финно-угорских языков
М.И. Байрашева
г. Пермь
УДМУРТСКИЕ ОЙКОНИМЫ ПЕРМСКОЙ ОБЛАСТИ
На территории Пермской области выделяется четыре основных языковых

источника названий: пермский, угорский, тюркский и русский. Весьма
значительным является пермский топонимический пласт. Его составляют
удмуртские и коми названия. Удмуртские ойконимы находятся в основном на
юге области, в Куединском районе, в зоне проживания куединских удмуртов,
переселившихся сюда из Удмуртии в XVI веке. Все ойконимы можно условно
разделить на две группы: названия, существующие к XIX веку и образованные
в XX веке. В данной статье обратимся к первой группе ойконимов, наиболее
интересной в историческом и лингвистическом плане.
Удмуртская ойконимия Пермской области специально практически не
изучалась. Кроме того, сложность предпринятого исследования в том, что
ойконимы, существующие к XIX в., по-видимому, образовались еще в XVI в.,
когда удмурты только появились на территории края, а возможно еще раньше
– переселенцы принесли их со старой родины (например, ойконим Кечтака).
Поэтому семантика большей части исследуемых названий затемнена,
непонятна самим жителям, и средствами современного удмуртского языка
прояснить ее не всегда возможно.
Особенностью удмуртской ойконимии является наличие у населенных
пунктов двойного или даже тройного названия. Кроме того, что существует
официальное название того или иного селения, удмурты обычно в сознании и
устном употреблении имеют иное, свое название для него. Мы подвергли
семантическому анализу оба типа названий. В тексте первыми приводятся
официальные, а в скобках – удмуртские, устные названия населенных
пунктов.
Большой Гóндырь (Бадьзым Гóндыр), Малый Гóндырь (Покчи
Гóндыр), Верх-Гóндырь (Кечтакá ∼ Кесьтакá)
Все три официальных названия и два удмуртских имеют в себе
тополексему Гондырь. Исследователи считают этимологию ойконимов
прозрачной: удм. гондыр – ‘медведь’2. Однако название нельзя прямо
выводить из того, что в окружающих лесах водился этот хищник. Слово стало
ойконимом через антропоним. Названия животных – наиболее древний пласт
удмуртской антропонимии.
Определения Большой и Малый в официальных названиях являются
переводом на русский язык определений Бадьзын и Покчи в соответствующих
удмуртских названиях. Они указывают на размеры населенных пунктов
относительно друг друга. Определение Верх- в ойкониме Верх-Гондырь
указывает на положение населенного пункта по течению реки Буй
относительно Большого Гондыря и Малого Гондыря.
2 Востриков О.В. К вопросу об удмуртской топонимии Пермской и Свердловской областей // Пермистика:
вопросы диалектологии и истории пермских языков. Ижевск, 1987. С. 170; Насибуллин Р.Ш. О названиях
удмуртских деревень бассейнов рек Буй и Быстрый Танып // Ономастика Поволжья. Вып. III. Уфа, 1973. С.
310
Удмуртское название села Верх-Гондырь – Кечтака ∼ Кесьтака (удм. кеч

– ‘коза’ + удм. така – ‘баран’). Для удмуртской топонимии характерно
наличие в основе названия зоонима. Жители деревни Верх-Гондырь помнят,
что их предки пришли из деревни Кечтака в Удмуртии. Название старой
деревни они перенесли на новую.
Киргá (Кырги ∼ Вуж Кырги)
Семантика этого ойконима не так прозрачна, как семантика предыдущего.
Р.Ш. Насибуллин возводит топоним к башк. кырFи – ‘чужой, посторонний’,
считая, что он, как и другие топонимы тюркского происхождения, усвоен из
уст окружающего населения и характеризует деревню, ее окрестности или
жителей3.
Но, возможно, название восходит к удмуртскому апеллятиву тюркского
происхождения кыр – ‘голое место, поляна, степь’. В рукописи краеведа,
учителя Киргинской школы Н.И.Фазиуллина читаем: «Наши предки шли по
левой стороне реки Буй. Шли до тех пор, пока не нашли у речки ровную,
большую поляну. Существует версия, что и название своей деревне дали
Кырги (кыр – поляна)».
Кроме того, ойконим Кырги может быть отантропонимным:
М.Г.Атаманов в «Словаре личных имен удмуртов» приводит мужское имя
Кыр, восходящее к удм. кыр – ‘черный дятел, желна’ либо к тюрк. кыр –
‘поле, нива; дикий, некультивированный ’4. Это имя зафиксировано в южном
наречии удмуртского языка, который лежит в основе говоров куединских
удмуртов.
Вероятно, официальное название Кирга – результат адаптации русским
языком удмуртского названия Кырги, произошедшей по линии звукового
переоформления. Но, если первичным было название на –га и именно оно
было зафиксировано официально, то можно предположить, что оно относится
к наиболее древним и специфичным для удмуртской топонимии названиям,
образованным от воршудно-родовых имен удмуртов (хотя, насколько нам
известно, у удмуртов подобного воршуда не зафиксировано).
Иногда ойконим Кырги осложняется определением Вуж – удм. ‘старый’.
В Янаульском районе Башкортостана существует населенный пункт Виль
Кырги – ‘Новая Кирга’. Ее жители – переселенцы из Старой Кирги.
Старый Шагирт (Вуж Шагырт, Зуч Шагырт), Новый Шагирт (Виль
Шагырт, Починка), Удмурт Шагирт (Удмурт Шагырт).
Эти названия имеют одну тополексему – Шагирт:
Возможно, Шагырт восходит к удм. шай – ‘кладбище’ + удм.
гурт – ‘деревня, селение, село; родина; дом’ (ср. коми-перм. горт – ‘родной
дом, родная деревня, родина’, коми-зыр. горт – ‘дом, деревня, селение, село’).
Чередование у ∼ ы (гурт ∼ гырт) характерно для удмуртского языка,
например *мунча – ‘баня’ в диалектах: мун'чо, мин'чо, мун'чо ∼ мун'чо,
мин'чо ∼ мин'чо, мын'чо, мын'чы5 Кроме того, ср. микротопоним йырт
инты – ‘место старой деревни’, удм. инты – ‘место’, йырт – ‘деревня’.
3 Насибуллин Р.Ш. О названиях удмуртских деревень бассейнов рек Буй и Быстрый Танып // Ономастика
Поволжья. Вып. III. Уфа, 1973. С. 312
4. Атаманов М.Г. Удмурт нимбугор. Словарь личных имен удмуртов. Ижевск, 1990. С. 246
5 Атаманов М.Г. Микроэтнонимы удмуртов // Микроэтнонимы удмуртов и их отражение в топонимии.
Ижевск, 1980. С. 48
Можно также предположить происхождение ойконима Шагырт из

антропонима Шакыр, который восходит к тюркскому заимствованию из
арабского языка шагыр – ‘поэт’6.
Топоним Починка (удмуртское название деревни Виль Шагирт) является
русским заимствованием, означает ‘починок’, ‘новая деревня’.
Определения Старый и Новый, которыми осложнены официальные
названия, являются переводом на русский язык определений Вуж и Виль в
соответствующих удмуртских названиях и указывают на время создания
населенных пунктов относительно друг друга. Определения Удмурт
‘удмуртский’ в официальном и в удмуртском названиях деревни Удмурт
Шагирт (Удмурт Шагырт) и Зуч ‘русский’ в удмуртском названии деревни
Старый Шагирт указывают на национальный состав ее населения.
Гожáн (Гожóн)
Семантика данного ойконима также недостаточно ясна.
В Удмуртии существуют населенные пункты с подобными названиями:
Гожмувыр, Гожношур, Гожнинская МТС, Гожня. Возможно, названия
связаны с удм. гож – ‘черта, линия’ (гожйян – ‘запись, опись, перепись’).
Но представляется, что ойконим Гожон принадлежит к значительной
группе удмуртских топонимов, которую составляют отглагольные имена,
образованные с помощью суффиксов - он (-ен), - ан (-ян), - эм (-ем).. Однако в
удмуртском языке нет глагола, образованного от гож ‘черта, линия’ (есть
глагол чертить карыны – ‘чертить’), соответственно нет и отглагольного
имени с корнем гож-.
Поэтому нам кажется более вероятным происхождение ойконима Гожон
от кожон – ‘поворот, сворачивание’, существительного от глагола кожыны –
‘поворачивать в сторону, сворачивать с пути’. К тому же в удмуртской
микротопонимии бассейна р. Валы встречается апеллятив кожон с тем же
значением. Кроме того, деревня Гожон действительно находится в стороне от
остальных селений буйских удмуртов.
Барабáн (Эсэт ∼ Есэт)
Ойконим Барабан, конечно, не связан с названием музыкального
инструмента. Вероятно, название произошло от географического термина
бараба, а в Барабан превратилось в результате народной этимологии, в связи
со стремлением населения осмыслить непонятное иноязычное название.
Э.М. Мурзаев в «Словаре народных географических терминов» дает
следующие значения термина бараба: ‘чистое поле, плохая земля, где растет
полынь; место, открытое ветрам’, ‘окраина города, большого села; конец
улицы большого села’, указывая, что второе значение этого термина
встречается только в Пермской области и предполагая связь термина с
наименованием Барабинской степи (Барабы) и Барабинских татар7.
Ойконим Барабан, вероятнее всего, восходит либо к географическому
термину бараба с одним из его значений: ‘чистое поле, плохая земля, где
растет полынь; место, открытое ветрам’ или ‘окраина города, большого
села; конец улицы большого села’, либо к названию татарского рода Бараба.
Что касается удмуртского названия, оно может быть связано с каким-
6 Атаманов М.Г. Удмурт нимбугор. Словарь личных имен удмуртов. Ижевск, 1990. С. 217.
7 Мурзаевы Э.М. Словарь народных географических терминов. М., 1984. С. 73
либо антропонимом. Ср. удмуртские антропонимы: Эсэй, мужское имя, от

тюрк. эс ∼ ис ‘память; ум, разум; сознание, чувство, рассудок’ + аффикс -эй
= ‘умный, разумный’; Эсэк, мужское имя, от др.тюрк. исäк ∼ эсäк –
‘интересный, забавный, утешение, забава; услада, отрада’ 8
Кипчáк (Кырчáк)
Скорее всего, официальный ойконим Кипчак первичен и восходит к
этнониму кыпчаки – название тюркоязычного народа, западной ветви
кимаков, кочевавших по берегам Иртыша. Известно, что именно ногайско-
кыпчакский этнический компонент принимал участие в формировании
пермских татар. Можно предположить, что удмуртский вариант Кырчак
возник в результате народной этимологии: произошло сближение с
апеллятивом кыр – ‘голое место, поляна, степь’.
Калмияры (Калмияр)
Жители этой деревни – переселенцы из Татышлинского района
Башкортостана. Там до сих пор существует деревня Старое Кальмиярово (Вуж
Калмияр). В качестве словообразовательной модели официального названия
выступила русская форма множественного числа. Такой вид адаптации
удмуртских топонимов русским языком распространен в Удмуртии: Туктыши
вместо Туктыш, Дебессы вместо Дэбес, Пиканы вместо Пикан9
Происхождение ойконима Калмияр нам не ясно, но мы склонны выделять
в составе этого названия топоформант яр, ср. ойконимы: Седъяр (деревня
Балезинского района Удмуртии), Кызылъяр, Новый Кызылъяр (удмуртские
деревни Татышлинского района Башкирии).
Яр в составе названия деревни, вероятно, является апеллятивом,
заимствованным из русского языка. Яр – ‘крутой берег, обрыв’. Для
ойконимии вообще, и для удмуртской в частности, характерно наличие в
составе названий апеллятивов, или географических терминов. Хотя, возможно,
название Калмияр связано с антропонимом, и топоформант яр является
компонентом личного имени. Ср. удмуртский антропоним Альяр – мужское
имя, бытующее среди закамских удмуртов, заимствованное из тюркских
языков; где яр – перс. ‘товарищ’10.
Условные сокращения
Башк. – башкирский; коми-зыр. – коми-зырянский; коми-перм. – коми-пермяцкий;
перс. – персидский; тюрк. – тюркский; удм. – удмуртский; ср. – сравнить.
8 Атаманов М.Г. Удмурт нимбугор. Словарь личных имен удмуртов. Ижевск, 1990. С. 366.
9 Тепляшина Т.И. Основные типы топонимии юга Удмуртии // Географические названия Прикамья. Пермь,
1968. С. 98.
10 АтамановМ.Г. Удмурт нимбугор. Словарь личных имен удмуртов. Ижевск, 1990. С. 43
Беспалова Г.Ф.
г. Саранск
ЭРЗЯНЬ КЕЛЬСЭ КЕВКСТЕМАНЬ СМУСТЬ МАРТО СОЮЗТОМО

СТАКАЛГАВТОЗЬ ВАЛРИСЬМЕТНЕ
Эрзянь кельсэ союзтомо стакалгавтозь валрисьметне сеедьстэ

нолдавить тевс кода сёрмадомсто, истя кортамстояк. Ёвтнемань кортамонь
путовксонь союзтомо стакалгавтозь валрисьметнень марто сэрцек аштить
кевкстемансетнеяк. Ёвтнемань союзтомо стакалгавтозь валрисьметнеде эсест
важодевкссэст кортасть М.Н. Колядёнков ды И.С. Бузаков эрзянь келень
содыйтне (2, 1954: 249 − 307; 1, 1973: ). Сынь ванность неть валрисьметнень
структураст ды семантикаст. М.Н. Колядёнков сталгавтозь союзтомо
валрисьметнень канды сложносочинённойтнень ды
сложноподчинённойтнень юткс, а И.С. Бузаков яви сынст башка курос.
Кевкстемань союзтомо стакалгавтозь валрисьметнеде эрзянь келень
синтаксисэнь тонавтницятне а кортыть. Явовить ансяк кевкстемань апак
стакалгавто валрисьметне (2, 1954: 88).
Кевкстемань кортамонь путовксонь стакалгавтозь валрисьметнень
ловтано сестэ, зярдо вейке эли кавонест пелькстнэсэ пачтяви кевкстема.
Кевкстемань пельксэнть марто олясто сюлмсевить ды теить союзтомо
валрисьме кевкстемань ды ёвтнемань кортамонь путовксонь пелькстнэ. Тень
лангс ванозь, явтано вейке кортамонь путовксонь (кевкстемань) ды кавто
кортамонь путовксонь (ёвтнемань-кевкстемань) союзтомо стакалгавтозь
валрисьметь. Ванносынек, кодат смустень ды структурань кандовомат эрсить
кевкстемань ды ёвтнемань-кевкстемань союзтомо стакалгавтозь
валрисьметнень пельксэст ютксо.
Кевкстемань союзтомо стакалгавтозь валрисьметнень пелькстнэнь
ютксо пачтявить истят смустень ды структурань кандовомат: сюлмавомань,
объектэнь, условиянь, тувталонь ды тевтеемань признаконь.
Сюлмавомань кандовома марто кевкстемань валрисьметне малавикст,
но аволь вейкеть, сложносочинённойтненень, конатнень пельксэст
поладовить сюлмиця союзтнэсэ. Истят союзтомо валрисьметнень пельксэст
эсь юткова вейкеть, сынь шождасто теевить сложносочинённойкс. Кие
ноцковтынзеть кельде, мекс эзик кадо цёранть ярсамо? (Абрамов) − Кие
ноцковтынзеть кельде, ды мекс эзик кадо цёранть ярсамо?; А те соборонть
ли пшти пряксозо лазызе менель перинанть, а теде ли чевте пухокс пры
ловось? (Куторкин) − А те соборонть ли пшти пряксозо лазызе менель
перинанть, ды а теде ли чевте пухокс пры ловось?
Истямо явовксонь валрисьметне кевкстемань союзтомо
стакалгавтозтнень ютксо вастневить сехте сеедьстэ. Сынст эйсэ ёвтавить
кавто вейс поладозь кевкстемат, конат невтить лувонь коряс сюлмавозь ве
шкасто эли мельга-мельцек ютыця тевтеемат. Неть валрисьметнень явовтыця

ёнксокс кармить улеме: 1) пелькстнэнь грамматика ёндо вейкетьксчист,
вейкетьстэ эли малавиксстэ теемаст; 2) ловомань (перечислениянь) вайгелень
ветямось. Неть ёнкстнэнь тевс нолдамось лездыяк истят валрисьметнень
теемантень. Пелькстнэнь ве ёнов молемаст неяви теемасосткак, вайгелень
ветямосонтькак, кортамонь путовкссонтькак.
Сюлмавомань кандовома марто кевкстемань созтомо стакалгавтозь
валрисьметне седе шождасто теевить сестэ, зярдо эрьва пелькссэнть
нолдавить кевкстемань местоименият эли кевкстемань частицат. Кодат
книгат нолдтнетядо, типографиянь тевтне кода ладязь-аравтозь?
(Доронин); Кодамо вийсэ ёртомс те сталмось, кодамо кувака шкасо
стувтомс те малявксось? (Абрамов); Мейс каинк кирьгазонзо, арази сыре
ломань лангсо можна пейтькшнемс? (Абрамов); Мейс сонензэ туемс, арази
тетянзо ды аванзо вакссо эрямось берянь? (Абрамов).
Кевкстемась истят союзтомо стакалгавтозь валрисьметнесэ эрси
пачтязь вайгелень ветямосояк, совавтозь валсояк. Туемс валдо ойме
ломантнень ютксто, Надежда Алеексеевнань кадомс? (Калинкин); Паряк,
таго пожар, таго кирвайсь веле песь? (Мартынов).
Теке марто, эряви меремс, кевкстемань вайгелень ветямось ды союзонь
арасьчись вети сенень, што кевкстемань союзтомо стакалгавтозь
валрисьметнень пелькстнэнь ютксо сюлмавоматне аволь истят кеметь, кода
ёвтнемань истят валрисьметнесэ. Ёвтнемань союзтомо стакалгавтозь
валрисьметнесэ башка пелькстнэнь прядовомсто вайгелесь а туи алов, а
кевкстемансетнесэ эрьва пельксэсь ёвтави малав истя жо, кода кевкстемань
башка валрисьме. Косто саевсь истямо акемемась, мейсэ сон невтизе
прянзо манчицякс? (Абрамов) − Косто саевсь истямо акемемась? Мейсэ сон
невтизе прянзо манчицякс?; Ды мейс истя аксунгалят, мейсэ эрзянь цёрась
татаронседенть седе берянь?(Абрамов) − Ды мейс истя аксунгалят?
Мейсэ эрзянь цёрась татаронседенть седе берянь?. Союзтомо стакалгавтозь
валрисьметнень ды апак стакалгавтозтнень ёвтамост малав вейкеть.
Вайгелень ветямосо авейкетьксчитне овсе а марявитькак.
Объектэнь кандовома марто кевкстемань союзтомо стакалгавтозь
валрисьметнесэ структурань ды смустень коряс молить союз мартотнень
ёнов. Вейке пельксэсь (седе сеедьстэ икельцесь) смустень ды грамматикань
ёндо аволь пешксе, омбоце пельксэсь ашти зависимойкс васенценть эйстэ ды
пешти-толкови сонзэ. Истят валрисьметнень васенце пелькссэст вастневить
кортамонь, арсемань, меремань, а меремань, эрьва кодамо ёжомарямонь
невтиця валт (сеедьстэ глаголт): меремс, марямс, содамс, арсемс, ледстнемс
ды лият.
Прявт пельксэсь истят валрисьметнесэ тееви прок аволь пешксе
кевкстемань валрисьме. Кандовиця пельксэсь нолдави кода ёвтнемань
валрисьме. Ялатеке сон топавты прявтонсенть асатыця пельксэнть ды
синтаксис ёндо кандови васенцентень, сонзэ арась эсензэ кортамонь
путовксозо. Секскак весе стакалгавтозь союзтомо валрисьмень кортамонь
путовксонь коряс карми улеме кевкстемань. Косто тон марсить: инязортнэ

никс сайнить рузават? (Абрамов); Мейс сынь, сюпавтнэ, натой а
ледстнитькак: кода истя братост эсест лангс ливезень чудемс стякодо
важодить? (Доронин); Кие теть мерсь: Куштаев Онта велень сех вадря
ломань? (Мартынов); Каня уш арсят, монень сон жаль маряви?
(Коломасов).
Условиянь кандовоматнень пингстэ кандовиця пелькстнэсэ ёвтазь
условиясь, конань пингстэ тееви прявт пельксэнь тевтеемась. Кандовиця
пельксэнть арась эсензэ кортамонь путовксозо, весе стакалгавтозь
валрисьмесь карми кевкстемань, секс мекс прявт пельксэсь кевкстемань.
Вечкемнем, мекс бу тонеть а саемс мартот, ведь мон лездавлинь теть?
(Абрамов)?; Маря, церьковной книгат арась, сеземс бу эйстэнзэ панкске?
(Абрамов); Мекс эно а мольтядо, авам ды бабам парявсть, оршнить?
(Абрамов); «Кие теть эзь мере ярсамодо, ямось каштом чиресэ?» −
пшкадсь низэ (Абрамов).
Тувталонь кандовоматнень пингстэ кевкстемань валрисьметнень
пелькстнэсэ арасть вейке пельксэнть омбоцеденть явовтомань невтемапельть.
Пелькстнэнь вейкетьксчист тееви лувонть ды вайгелень ветямонть вельде.
Тувталонь невтиця пельксэсь ашти омбоцекс. «Урьва, паряк, вельмевтят
тол, цёратне, улема, удомо а снартнить?» − пшкадсь Мурзанизэ (Абрамов);
«Мекс Еропкин эряви тердемс, сон косояк васоло?» − таго пшкадсь князесь
(Абрамов); Мейс таркасот эзить аштеве, тосо мекшть пупсить?
(Доронин); «Мейс истя энялдтадо кисэнзэ, нать, сон вельть паро?» −
кевкстизе Харитонов (Абрамов).
Тевтеемань признаконь кандовоматнень пингстэ кандовиця пельксэсь
невти кодамояк тевтеемань признаконь уликсчи ды ламоксчи. Кода тонь
койсэ, сюконямс, што ли, монень сонзэ пильгс? (Коломасов); Ды кода тонь
койсэ: паро авась Нюрка? (Куторкин); «Кода тон арсят: эрявить андомс
инжетне?» − аламодо обидявсь Зубков (Щеглов).
Ёвтнемань-кевкстемань союзтомо стакалгавтозь валрисьметнесэ
пелькстнэнь молемань лувось свал вейке: васенцекс моли ёвтнемань
пельксэсь, омбоцекс − кевкстемансесь. Смустень аравтовоматне истят
валрисьметнесэ невтезь лавшосто. Ёвтнемань пелькссэнть кой-зярдо эрси
вал, кона веши толковамо. Васенце пельксэсь маряви апак прядозекс. Тень
невти вайгелень ветямоськак. Прясонзо мекш пизэкс вень моротне велить,
сонсь чеки кавто сурсо ды арси: ков сынь сыргасть, пазавань кандыцятне?
(Доронин): Чиртизе каргось коське кирьганзо ды арсесь а содавикс
арсеманзо, теке кевкстнесь: вадрялгады-арась сы шкань эрямось?
(Доронин).
Кевкстемань валрисьменть тевезэ союзтомотнень составсо −
чарькодевтемс, невтемс, муемс, теемс-а теемс а содавиксэнть, конадонть
арсеви, кортави ёвтнемань валрисьмесэнть. Ёвтнемань вайгелень ветямось
истят валрисьметнесэ юты кевкстемакс. Эськан яла янксян ды седей костян:
Мекс тынк кондямокс эзинь мон теевть? (Калинкин); Те кукурузась − стака
тев, Мекс карман эйсэнзэ кандомо? (Калинкин).

Ёвтнемань-кевкстемань союзтомо стакалгавтозь валрисьмень
пелькстнэнь ютксо пачтявить карадо-каршонь, объектэнь, атрибутивной ды
тувталонь кандовомат.
Карадо-каршонь кандовоматнень пингстэ васенце пелькссэнть кортави
кодамояк тевде, омбоцесэнть − а содавикс тевтеемадо кевкстема, кона
аравтови карадо-каршо васенцентень. Кевкстемась ды ёвтнемась кеместэ
сюлмавозь. Ало велесэ изнязь те мелявксось, Минек ломантнень виест, нать,
арась? (Калинкин); Муевсь юткстонк вейке превей, минек ломанькс ловиця,
− тынь арсетядо сонзэ покордамо?! (Куторкин).
Объектэнь кандовома марто валрисьметнесэ ёвтнемань пельксэнь
сказуемоенть лувонь смустезэ панжови кевкстемань пелькссэнть. Серёга весе
тень лангс вансь покш мельсэ ды кодаяк эзь чарькоде: мезе те истямо
толось? (Мартынов); Но те шкас велесэнть парсте кияк эзь сода:
роботница эри кедьсэнзэ эли козяйка? (Мартынов).
Атрибутивной кандовоматнень пингстэ ёвтнемань валрисьмень
существительноенть лувонь смустезэ панжови кевкстемансесэнть.
Прокопычень ней муцясь истямо арсема: эзь тее ли Яхимушка мезеяк берянь
эсь оймензэ марто? (Коломасов); Вана пештизь кевкстемат прянзо: Кода
печтни полась-мирдесь Чукало велесэнть шканзо? (Калинкин).
Тувталонь кандовоматнень пингстэ омбоце пелькссэнть невтеви
васенце пельксэнь тевтеемань арсевиця тувталось. Минь тонь марто ялгат,
мекс монень а улемс ялгакс Володянень? (Абрамов); Эзь саво ютавтомс
телесь Красной слободасо, мекс сон а ютавтомс Саранскойсэ? (Абрамов);
Яки кудованть, тейни эсь тевензэ ды яла каяви вальмантень: а неявить ли
ульцянть пестэ сыцятне? (Мартынов); Кудов молемстэ Константин
Павлович эсь пачканзо сёвнось эсь эйсэнзэ: мезекс якась те сыре
верьгизэнтень? (Мартынов).
Кевкстемань смусть марто союзтомо стакалгавтозь валрисьметнень
ваннозь сынек мельс, те смустесь пачтявкшны стакалгавтозь валрисьметнень
кавонест эли вейке пелькссэст. Истят союзтомо стакалгавтозь
валрисьметнень явинек кавто курова: кевкстемань ды ёвтнемань-
кевкстемань. Невтинек пельксэст ютксо эрсиця кандовоматнень:
сюлмавомань, объектэнь, условиянь, тувталонь, тевтеемань признаконь,
карадо-каршонь ды атрибутивнойть.
1. Бузаков И.С. Сложное предложение в мордовских языках. − Саранск: Морд. кн. изд-
во, 1973. − 179 с.
2. Колядёнков М.Н. Грамматика мордовских языков. Ч. 2. Синтаксис. − Саранск:
Морд. кн. изд-во, 1954. − 326 с.
Борисова О.Г.
г. Саранск
КАЛЬКИ И ПОЛУКАЛЬКИ В ЭРЗЯНСКОЙ ЧАСТИ

МНОГОЯЗЫЧНОГО СЛОВАРЯ ДАМАСКИНА
В истории становления литературной формы языка кальки играют

важную роль. Калька в переводе с французского – это копия. Калькой
называют фразеологизм, новое слово или новое значение слова,
образованное путем буквального перевода иноязычной единицы. Известно,
что кальки появляются в одном языке под влиянием другого языка, с
которым он контактирует. Как отмечает А.А. Реформатский (1996, 142),
кальки обычно возникают книжным путём и являются результатом
переводческой работы. К калькированию прибегают в тех случаях, когда
слово языка подлинника не имеет соответствия в языке перевода, но
семантическая основа переводимой лексической единицы может быть понята
носителем другого языка. Хотя кальки представляют собой один из видов
заимствования, они между собой разграничиваются следующим образом:
заимствование - это перенос из одного языка в другой звуковой и значащей
формы слова, в кальке же из исходного языка заимствуется значение, а
внешняя, звуковая форма слова или оборота принадлежит заимствующему
языку. Б. Унбегаун дает следующее определение кальки: «Калька есть
заимствование внутренней формы» (см. Чернышева 1984, 122).
Кальки бывают структурными, или словообразовательными,
семантическими, или лексико-семантическими, и фразеологическими. В
чистом виде, или как структурные, или семантические, кальки встречаются в
языке нечасто.
Структурные кальки представляют собой новые слова или
словосочетания, которые возникают в результате поморфемного перевода
иноязычных слов на основе усвоения словообразовательной структуры
чужих слов, т.е. они возникают путём точного копирования способа
образования и значения исходной единицы.
Известно, что калькированию легко поддаются сложные слова,
состоящие из двух и более основ, и слова, имеющие префиксы. В словаре
Дамаскина 1785 г.калькируются русские композиты с основами одно-, само-,
ино-, едино-, равно-, красно-, много-, легко-, зло-, добро-, благо-. Отметим,
что большинство лексем, имеющих морально-этические значения с
начальной частью благо-, добро-, зло-, в русском языке также являются
кальками с греческих сложных слов (см. Осинкина 1983).
Рассмотрим сложные слова с компонентом благо-. В эрзянской части
эти композиты передаются в форме словосочетания, в которых корень благо-
переводится лексемой паро «хороший», напр.: благодарение – паро тяйме,
букв. «делать хорошее». Лексема «благодарение» в русском языке есть

словообразовательная калька с греческого eucharisteın< eu «благо, хорошо» +
charisteın «давать, преподносить», первоначально она имела значение
«делание добра». Благовременно – паро шкасто, букв. «в хорошее время»,
благополучие – паро эрямо, букв. «хорошая жизнь», благовоние – паро чине,
букв. «хороший запах», благородный – паро чачтонь, букв. «хорошего рода».
Компонент добро- переводится также лексемой паро «хороший», напр.:
доброжелатель – паро арци, букв. «желающий хорошее», добронравный –
паро пряве, букв. «хороший ум», добродетель – паронь тяйма, букв.
«совершение добра».
Компонент зло- в эрзянской части имеет два эквивалента апаро
«нехороший» и кежей «злой», напр.: злоречие – апаро вал, букв. «нехорошее
слово», злословие – кежев вал, букв. «злое слово».
Русские компоненты одно- и едино - напротив имеют один эквивалент вя
«единый, один», напр.: одноименный – вялямень, букв.: «одного имени»,
одноцветный – вяпонасо, букв. «одной масти», единомысленники – вя мельце
кирдицят, букв. «одной мысли держащиеся», единоплеменный – вя роднянь,
букв. «единой родни».
Компонент сложных слов ино- переводится лексемой лия «другой, иной»,
напр.: иноземец –лiя масторонь, букв. «другой земли», иноходец – лiякс
якиця, букв. «иначе ходящий», иностранец – лiя пельдень, букв. «с другой
стороны».
Компонент красно- имеет соответствие мазы «красивый», напр.:
краснословие – мазы вал, букв. «красивое слово», красноречиво – мазы
валовсто, букв. «красивыми словами».
Компонент много- переводится словом ламо «много», напр.:
многоличный – ламо чамав, букв. «многолиций», многолюдный – ламо
ломанев, многословный – ламо валонь.
Слова в русской части словаря, имеющие в своём составе префиксы
пре-, пред-, пере-, в эрзянской части имеют соответствия в форме
словосочетаний, одним из компонентов которых являются наречия икеле
«впереди, раньше», икелев «вперед, заранее», лиякс «по-другому», пек
«очень», напр.: преслабый – пек лавчо, букв. «очень слабый», предчувствую –
икелев марян, букв. «заранее чувствую», предзнаменование – содавкс икеле,
букв. «знак в будущем», перекладываю – лiякс вачкан, букв. «по-другому
кладу», переливаю – лiякс кайсян, букв. «по-другому разливаю».
Приведём другие примеры наиболее удачных структурных калек:
рукоделие – кядь тяевть, букв. «руками сделанный», летописец – кизонь
сiормадыця, букв. «годы пишущий», летопись - иень сiормадмо, букв.
«годовое письмо», легковерие – шождыне кой, букв. «легкий обычай»,
мимоходом – вакска ютамста, букв. «проходя мимо», восходить – верей
молемс, букв. «вверх идти», водопад – вядень прамо, букв. «падение воды»,
бессмертный – куломовтомо, букв. «без смерти», бессовестный –
ёжовтомо, букв. «без сознания».
Семантическая калька – это заимствование внутренней формы и

значения переводимой лексической единицы. По внешней форме
семантические кальки принадлежат переводящему языку, по внутренней же
форме происходит перенос (заимствование) семантики лексемы исходного
языка в язык переводящий, т.е. в результате семантического калькирования
«по образу и подобию языка-источника» возникает лишь новое значение
слова. Поэтому семантические кальки бывает трудно отделить от
эквивалентов. Одни исследователи образование семантической кальки
называют семантической индукцией (Сорокин 1965), другие - приемом
ментализации (Верещагин 1982).
Выделяют также подтип семантических калек, условно их определяют
как семантические словообразовательные кальки (Чернышева 1984, 126). В
данных кальках, в отличие от точного копирования элементов, лишь
приблизительно передается модель иноязычного слова, новообразование
возникает на основе копирования внутренней формы, семантики исходной
лексемы. Например, новообразование кямень стыця, букв. «шьющий сапоги»
- сапожник. Здесь скопирована связь со словом «сапог», а суффик -ник
переведен словом стыця «шьющий». Язычник – лия келев, букв. «иного
языка», скопировано лишь слово «язык», а аффикс -ник переведен словом
лия «иного». Курятник – саразонь кардо, букв. «куриный хлев». В данном
случае очевидна связь со словом «курица», а суффикс –ник переведен словом
кардо «хлев». Пуля – ледьма кснав, букв. «горох для стрельбы», в этом случае
новообразование возникло на основе копирования признака, образа
предмета. В эрзянской части словаря Дамаскина калек данного типа
образовано довольно много и весьма удачно. Приведём дополнительные
примеры: садонь кирдиця, букв. «держатель сада»– садовник, васень ломань,
букв. «первый человек» - сенатор, путозь черть, букв. «приложенные
волосы» - парик, вал максмо, букв. «дать слово» - обязательство, кязерь
ломать, букв. «древние люди» - потомки, томбака латко, букв. «глубокий
овраг» - пропасть, мядь сюкоро, букв. «медовая лепёшка» - пряник, ине
вядень туво, букв. «свинья большой воды» - дельфин, курок якиця, букв.
«быстро ходящий» - курьер, кшнинь чави, букв. «железо бьющий» - кузнец,
пижень орчамот, букв. «медные одежды» - латы, витеме чувто, букв.
«дерево для исправления» - линейка, вечки ялга, букв. «любящий друг» -
любовник, лишме пире, букв. «лошадиный огород» - стойло, кядень кескав,
букв. «кожаный мешок» - чемодан.
Отметим, что в эрзянской части многоязычного словаря Дамаскина
присутствуют и так называемые «международные» кальки. Так, греческое
слово syneidēsis «сознание, совесть», состоящее из приставки syn- «с,
вместе» и глагола eidеnai «знать» дало целый ряд калек во многих языках
(см. Откупщиков 2005, 239), в том числе и в эрзянском: совесть – содамо эсь
прявень, букв. «знание самого себя». Следующая калька также с греческого
euaggelion «Евангелие» < eu «добро, хорошо, благо» + aggelia «весть», в
эрзянском: паро куля, букв. «хорошая, благая весть» - Евангелие. В
современном словаре «Эрзянь-рузонь валкс» эти кальки отсутствуют.

Полукалькой называют образования, в которых объединены иноязычные
и свои словообразовательные элементы. Полукалек в словаре Дамаскина
немного, например: садовник – садонь кирдиця, букв. «держатель сада»,
ладанка - ладононь кирдима, букв. «держатель ладана», скатерть - столь
ацамо, букв. «покрытие для стола». Все полукальки в эрзянской части имеют
форму словосочетания.
Также в эрзянской части словаря Дамаскина встречаются и ложные
кальки, образованные вследствие неправильного понимания переводчиком
морфолого-семантической структуры отдельных русских слов, например:
болезнь чехотная – кяшнима орма, букв. «чихательная болезнь»,
инструмент – лiя збруйть, букв. «другие сбруи». В слове инструмент часть
ин- при переводе на эрзянский язык по аналогии с предыдущими лексемами
«иностранец», «иноходец» воспринята в значении «другой, иной». Есть
примеры поморфемного перевода, в которых сохранена структура
переводимого слова, но полностью изменено его значение, напр.:
бесчеловечно – ломантеме, букв. «без людей», бесчисленный – числавтомо,
букв. «без числа».
Как видно из вышеприведённых примеров, эрзянские кальки образованы
большей частью для передачи абстрактных, религиозно-философских и таких
бытовых понятий, которые отсутствовали в менталитете мордвы. Кальки
имеют в основном форму словосочетания, первый компонент которого
выражает признак или образ, лежащий в основе значения. Калек в словаре
Дамаскина больше, чем прямых заимствований.
1. Реформатский А.А. Введение в языковедение / Под ред. В.А. Виноградова. – М.:

Аспект Пресс, 1996. – 536с.
2. Чернышева М.Н. Эквиваленты, заимствования и кальки в первых славянско-русских
переводах с греческого языка. // Вопросы языкознания. – 1984. - №2 - С. 122-129.
3. Осинкина Л.В. Сложные слова в древнеславянских переводных памятниках ХI-XIV
вв. Дис. …канд. филол. наук. – Л., 1983, 210 с.
4. Верещагин Е.М. У истоков славянской философской терминологии: ментализация
как прием терминотворчества. // Вопросы языкознания. – 1986. - №6 – С. 105-114.
5. Сорокин Ю.С. Развитие словарного состава русского литературного языка. 30-90-е
гг. ХIХ века. – М.Л.: Наука, 1965. -565с.
6. Откупщиков Ю.В. К истокам слова. Рассказы о науке этимологии.- СПб.: «Авалон»,
«Азбука-классика», 2005, -352с.
Бузакова Р.Н.
г. Саранск
ТОПОНИМИЧЕСКИЕ ИЗЫСКАНИЯ ПРОФЕССОРА Д.В. ЦЫГАНКИНА

(НА МАТЕРИАЛЕ ТОПОНИМИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ
«ПАМЯТЬ, ЗАПЕЧАТЛЕННАЯ В СЛОВЕ»).
Вопросы топонимии профессора Д.В. Цыганкина интересовали в

продолжение всей его научной деятельности. Его статьи посвящены анализу
структурных особенностей топонимов, распространенных на территории
Мордовской АССР, в некоторых статьях осуществляется семантический
анализ микротопонимов. В статье «Мордовская архаическая лексика в
топонимии Мордовской АССР выявлены словообразующие топоформанты:
кужо / кужа, лей, нерь, мар, Ур, шай, чей, помра, нал и другие, и
прослеживается ареал их распространения.
В начале 70-х годов им составлена «Программа по сбору
топонимического, антропонимического материала на территории
Мордовской АССР (1972 г.).
В 1983 г. им написан раздел «Топонимическая система мордовских
языков», включенный в книгу «лексикология мордовских языков».
Несколько статей им опубликовано в сборниках «Ономастика Поволжья» (№
№ 3, 4, 5)
Большой интерес представляет статья «Имя человека в географических
названиях на карте Мордовской АССР» (вопросы финно-угорской
ономастики. Ижевск, 1989. – С. 49-63).
Большую научную и познавательную ценность имеет книга «Память
земли» (Саранск, 1993. – 160 с.), в которой представлен топонимический
материал земли родной, Чамзинской (с. Мокшалей и близких к нему
ареалов).
Венцом топонимических изысканий ученого является топонимический
словарь под названием «Память, запечатленная в слове. Словарь
географических названий Республики Мордовия». – Саранск, 2005. – 432 с.
Географические названия издавна привлекают внимание исследователей
мордовского края. Каждый путешественник, побывавший в населенных
пунктах Мордовии, Поволжья, вели дневниковые записи и фиксировали
мордовские и русские названия (в XVII веке Ф. Страленберг, Г.Ф. Миллер,
И.И. Лепехин, П.С. Паллас, позднее Х. Паасонен и др.).
Наиболее полный материал по топонимии мордовского края
представлен в работах историка А.А.Гераклитова «Арзамасская мордва»
(1930), «Алатырская мордва»(1936), в работе И.Д.Воронина «Язык земли», в
«Топонимическом словаре Мордовской АССР» (1979, 1987) И.К.Инжеватова,
Р.В.Бабушкиной, В.М.Имярековой, М.В.Мосина, Н.В. Казаевой, защитившей
кандидатскую диссертацию на тему «Эрзянская топонимия бассейнов рек

Алатыря, Инсара и Суры» (1996г.) и других исследователей. В словарях
И.К.Инжеватова дана характеристика только населенных пунктов
Мордовии.
В многочисленных статьях самого Д.В.Цыганкина по топонимии и в
рецензируемой книге «Память, запечатленная в слове», в подзаголовке
«Словарь геогрфических названий Республики Мордовия» представлен
широкий круг топонимов и микротопонимов и дан им глубоко научный
этимологический и семантический анализ.Расшифровка каждого топонима
на тщательном лингвистическом анализе, на основе учета документальных
фактов о первопоселенцах населенных пунктов.
Словарь открывается посвящением: «Моим односельчанам-
мокшалейцам, оставившим немало географических названий в «языке»
земли Республики Мордовия, посвящается».
Данное посвящение слишком ссужает значимость словаря. Это есть
посвящение всему мордовскому народу, а также всем русским, татарам и
другим народам, проживающим на территории Мордовии.
В словаре зафиксированы названия всех населенных пунктов (крупных и
малых) – это названия городов, райцентров, сел, поселков, лесничеств.
Районы: Ардатовский. Это и город Ардатов, и райцентр, и железнодорожная
станция. Атяшево – населенный пункт, райцентр, железнодорожная станция.
Каждому населенному пункту дается географическая характеристика,
историческая, этимологическая. Географическая указывает на
месторасположение, территорию. Историческая указывает на время
возникновения того или иного топонима, изменения в названии.
Этимологическая раскрывает, почему так назван тот или иной населенный
пункт. Например, Атяшево названо по имени первопоселенца, восходящему
к дохристианскому имени Отяж (Атяш) – с.30 . Точно такую же
паспортизацию получили все малые и крупные населенные пункты.
Например:
Ахматово (р. – русское) – н.п. (русск. село Ат.). Находится на реке Нуя.
В «СНП Симбирской губернии»(1863). – Ахматово, село из 60 дворов
Ардатовского уезда. / Название - антропоним (фамилия). Помещик Яков
Ахматов владел землями и сенными покосами в этих местах. Прежнее
название поселения Малая Кулясова. В 1695 году жители-эрзяне из 20 дворов
«сбежали неведомо куда», а ее земли и сенные покосы перешли Якову
Ахматову». (с.31).
В данном случае село названо по фамилии помещика Ахматова.
Названия населенных пунктов появлялись в разное время. Некоторые
именуются как названия –символы планет: Марс (р.) - н.п.(э.поселок Ат.).
Основан в 1922 году. В «СНП Средневолжского края» (1931) - Марс –
поселок из 44 дворов Низовского сельского совета. Исключен из списка
населенных пунктов Атяшевского района в 1975 году.
Марс Наченальского с/совета. Исключен из списка насел. пунктов
Чамзинского района в 1976г.

Марс Инсарского района. Исключен из списка насел.пунктов
Инсарского района в 1953г. (с.207).
Как видим из текста словаря, многие села исчезают в наше время.
Ряд названий по происхождению связаны с фитонимами: Липовка (р.) –
н.п. (русск., поселок Ич.). В «СНП Средне-Волжского края» (1931) –
Липовский поселок, из 16 дворов Пермеевского сельсовета. Исключен из
списка населенных пунктов района в 1966 году. Название – фитоним.
(с.188 ).
Другие названия связаны с переносом наименования: Кулясово (р.) – н.п.
(э. Кулязбуе, с.Ат.). Находится в верховьях реки Бол. Сарка. Основателем
были выходцы из деревни Старые Кулясовы Верхнепьянского стана, которая
находилась на реке Мокшалей (Гераклитов, 1936, с.75). В 1963 году
включено в состав рабочего поселка Атяшево. / Название – перенос. (с.172).
Некоторые названия населенных пунктов по происхождению связаны с
рельефом местности:
Лашма (р.) – н.п. (русск., железнодорожный разъезд, поселок Ковыл.р-
на). Находится на речке Лопатина. Возник при строительстве Московско-
Казанской железной дороги в 1893 году. / М. лашма «лощина; долина;
низина; заливное место». (с.180).
В словаре зафиксированы гидронимы: Мокша (р.) – река, правый приток
реки Ока.Длина 625 км, на протяжении почти 52км протекает по территории
Мордовии, восходит к этнониму «мокша». На берегах расположены
районные центры: Ковылкино, Краснослободск, Темников, Теньгушево и
около 70 сел, деревень и поселков. (с.218 ).
Сура (р.) – приток Волги. Длина 841 км. Гидроним восходит к древне-
мордовскому Сар, сур « развилка, ответвление» (с.348).
Алатырь (р.) – Ратор (э.) – река, левый приток реки Сура (с.18 ).
Нуя - приток Алатыря и другие мелкие речки: Вад (р.) – (Вадоляй – м.) –
приток Мокши, Вежня – приток Алатыря и т. д.
Названия озер: Инерка - озеро в пойме реки Сура / ине «великий» +
эрьке «озеро»(апеллятив) - (с.122). Долгое (р.) –озеро (у Четвертаково
Ардат.р-на), Жальнай (м.) – озеро ( у с.Промзино Зубово-Полян.р-на). Из
озер не зафиксировано Долгое озеро (р.), Пасак эрьке (э.) у сел Луньга,
Спасские Мурзы Ардатовского р-на.
В словаре нашли место названия оврагов: Чемень латко (Лобаски
Атяш.р-на), Черемшаник – Курмачкасы Ром.р-на, Чембуриха (р.) – овраг у с.
Трофимовщина Ром р-на, Шадонь караф (м.) – овраг (Парапино Ковыл.р-на),
Каргань шяй (м.) – овраг с водой (Дракино Торб.р-на), Каж латко (э.) – овраг
(Большое Маресево Чамз.р-на) /каж «неровный, бугристый» + латко «овраг»
- апеллятив и др.
Некоторые овраги получили номинации от фаунистической лексики:
Лисий (р.) – овраг (Кочкурово Ром.р-на; Внуковка, Булгаково Кочк. р-на,
Починки ББ ), Ривезь латко (э.) – овраг Новотягловка Кочк. р-на, Сабанчеево
(Атяш.р-на)/ ривезь «лиса»+ латко «овраг» (с.297).

Иногда для номинации используется фитоним и слово из лексики
фауны: Айгор каль (э) – поле (Мал. Ремезенки Чамз.р-на) / айгор «жеребец» +
каль «ива, ветла» (с.15).
Названия колодцев, родников: Черемушки – родник возле села Ольховка
Дубенского р-на; Шайка лисьма – родник у сел (Атяшева, Селищи,
Мал.Ремезенки Чамз.р-на); Цыганский – колодец (Тургенево Ард.),
Чакырынь лисьма - родник (Крас.Зорька Кочкур. р-на), Карго лисьма –
родник (Алово, Лобаски Атяш. р-на, Сабаево Кочкур.р-на) и др.
Некоторые названия колодцев получили религиозно-культовую
характеристику: Святой колодец (р.) _- Дубровское, Кергуды Ич.р-на,
Манадыши Атяш. р-на, Бол. Чуфарово Ром. р-на; Святой лисьма – родник
Поводимово, Чиндяново, Ардатово, Кочкурово Дуб.р-на, Сабанчеево,
Кулясово Атяш.р-на; Святой эшиня (м,) – родник (Новое Пшенево Ковыл.р-
на; Покров. Селищи З-Полян.р-на) и др.
В словаре широко представлены названия гор (оронимы): Шайтян чур
панда (м.) – крутая гора – Подгор. Канаково Темн.р-на (с.403), Цыган пандо
(э.) – гора, на склоне которой стоял цыганский табор (Сабанч.Атяш.),
Цицерькай гора - возвышенность (Кученяево Ард.), Караульная – гора
(Чеберчино Дуб., здесь стояли высокие деревянные вышки, сторожевые),
Айгор пандо (э.) – возвышенность у с.Пиксяси Ард.,Кендя Ичалк.).
Названия болот: Шайня (Салазгорь Торб.р-на), Чалдон – болото
( Вярьвеле Атюр.р-он), Карганджяй (м.) – торфяник (Рыбкино Ковылк.р-на).
Названия полей: Шавор пакся – холм в полей: Шавор пакся – холм в
пойме речки Шавора (Атюр. р-он), Чалда удалкс – поле, находящееся позади
дома жителя по прозвищу Чалда (Ардатово Дуб.р-он), Кажай пакся (э.) –
поле с небольшими буграми (Поводимово Дуб.р-на), Атерь ширдень паксят
(м.) – поле возле села Атюрьево (Духонько Атюр. р-на)-29с. и другие.
Названия дорог: Каргонь шяень кись – тропа возле болота (Пичеполонга
Атюр.р-на), Каргонь шай янне – тропинка, ведущая к журавлиному
становищу (Вад. Селищи Зубово-Полянского р-на), Кавто вирь ютконь Ки
(э.) – дорога между двумя лесными участками (Антоновка Дуб.р-он), Кавлей
Ки (э.) – тропа в сторону ручья Кавлей (Павловка Лямб.р-она), Сухадолонь
ки (э.) – дорога в сторону безводной лощины (Кочкурово, Подлесная Тавла
Кочк.р-на) и др.
Совсем мало в словаре названий мостов: Азлан мост (э.) – мост через
речку Излань (Пашино Атяш.р-на), тогда как только в пределах и вокруг
с.Лобаски Атяшевского р-на их несколько: Трокшкужонь сэдь, Кемнень сэдь,
Тазалень сэдь, Керлеень сэдь, Лепелеень сэдь, Камбраслеень сэдь. Очевидно,
много их и в других регионах.
В словаре зафиксированы и названия кладбищ и погостов: Ташто
калмазырь (э.) – луг, овраг (Киржеманы Атяш.; Дубенки Ичал.), есть Ташто
калмазырь и в селе Лобаски Атяш.р-на, оно находится в середине улицы
Алопе, но оно не отмечено.
В данном издании нашли отражение названия лесов, лесничеств, лесных

участков: Шава – лесок (Дм.Усад Атюр.), Шаворонь кордон – кордон
Морд.Козловка, Пичеполонга Атюр.р-на), Цыганская поляна (Кучкаево
Большеигн.р-на), Цыган нерь – участок леса, где располагался табор цыган
(Алово Атяш.), межа между полями двух сел (Морд. Сыреси Ат.), Казак вирь
(э.) – участок леса (Кочкурово Дуб.р-на), Серятува вирь ютко(э.)- лесная
поляна в 3 км от села Сырятино Чамз. р-на. – с.323, Сергеень порубка (э.) –
лесной участок (Ст. Селищи Большеигн. р-на) – с.323, Астинэнь крест (э.) –
поляна в лесу (Пиксяси Ардат.)- с.29, Шочктом кужа (м.) – поляна
(Булдыгино Зубово-Полян.) – 410с.
В своем большинстве названия населенных пунктов и мелкие
микротопонимы получили семантическую и этимологическую
характеристику. Например:
Айкеево (р.) – н.п. (тат., деревня Тем.). Находится на берегу речки
Аксёл, приток реки Бол.Аксел. В «СНМ Пензенской губернии» (1894) –
Айкеево, деревня из 11 дворов Краснослободского уезда / Название –
антропоним. Восходит к тюркскому имени Акей. Человек, носивший это
имя, по-видимому , являлся основателем данного поселения.- с.15.
Гидроним Аргд (м.) – название пруда в середине села Сузгарье Руз.р-на
получило этимологическую характеристику, оно происходит от русского
слова «ограда».
Агиз лей уло (э.) – поле, которое находится у речки Агиз (Болдасево
Ичалк.р-он). Вероятно, из тюркского Агыш, агиз « устье реки», тат. Авыз
(Мурзаев, 1984, с. 38).
Или вот название улицы Азия (э.) – улица (Бол. Игнатово БИ) получило
по номинации – дальность расположения: улица находится вдали от
центра села (15с.).
Многие топонимы и микротопонимы получили свое название по
характеристике рельефа: Начка луга (м.) – заболоченный луг (Зарубкино
Зубово-Полян.) – с.230; Начко латко (э.) – овраг (Антоновка Дуб.р-на) –
с.230; Сарай панда (м.) – горка, на которой находились сараи (Сузгарье Руз.р-
на).
По характеру хозяйственной деятельности жителей даны номинации:
ГЭС лисьма (э.) - родник возле электростанции (Поводимово Дуб.р-на) _-
с.91; Мушко ваявтома эрьке (э.) - озеро (Морд. Давыдово Кочкур.р-на)./
э.мушко «конопля» + ваявтома «мочение» + эрьке «озеро». – с. 226; Тинге
верькс пандо чама (э.) – склон холма (Бузаево ББ) / э.тинге «ток» + верькс
«верх» + пандо «гора, холм» + чама «склон холма».- с.362. В последнем
названии и характеристика рельефа, и хозяйственной деятельности.
Некоторые топонимы и микротопонимы возникли как метафоры, в
результате переноса, переосмысления : Венчуло (э.) – овраг, поле (Кендя
Ич.) / Название – метафора, э. венч «лодка» + уло «корма лодки» - с.68;
Венче лашма (м.) – ложбина, похожая на лодку (Болдово Руз.р-на) / Название
– метафора. – с.68 . (видимо, названо по форме).
В структурном плане в словаре представлены топонимы и

микротопонимы, состоящие из одного слова, двух, трех, четырех и более
слов.
Из одного слова: Алатырь – река, Мокша _- река, Алово – н.п., Акшов –
н.п., Леплей – н.п., Рузаевка - н.п.,город, Саранск – город, столица
Республики Мордовия и т.д.
Из двух слов: Сараз лисьма, Сараень Ки, Стрелишный овраг (р.) –
Луньга_Майдан Ард.р-на, Сельмине эрьке (э.) _- озеро (Качелай Кочк.р-на)
и много других.
Из трех слов: Семань Алдать канавац (м.) – овраг (Покровские Селищи
ЗП), Овтонь потмо лисьма (э.) – родник (Ардатово Дуб.), Каргонь шяень кись
(м.) – тропа возле болота (Пичеполонга Атюр.), Дивеевский женский
монастырь (р.) – монастырь в 15 км от г. Саров, Вишка Маризь веле – с.75 и
др.
Из четырех слов: Тинге верькс пандо чама (э.) – склон холма (Бузаево
Большеберез. )/ тинге «ток» + верькс «верх» + пандо «гора» + чама «склон
холма» - с.362.
Микай атянь перяй лоткоц (м.) – овраг с водой у огорода деда Микая
(Сузгарье Руз.) -213с., Сея улу латко (э.) – овраг (с.Лобаски Ат.) – с.324.
Содержание всех словарных статей направлено на воспитание в молодом
поколении любви к малой и большой родине, ее селам, поселкам, городам,
ко всем лесам, рекам, озерам, широким полям, красивым садам, паркам,
лесным опушкам, к содержанию в чистоте водоемов и их сохранности. И
далее - к нашей большой Родине России, ее соседям и всей земле-матушке.
Словарь имеет большое познавательное и практическое значение. Он
необходим в образовательном процессе. Каждый пользующийся узнает
историю своего села, соседей, ознакомится с расположением своего села, его
окружением. Читателю приятно будет узнать название лесов, полей,
колодцев, родников, рек, озер, болот, лугов, лесных участков, полян,
пригорков, лесных и полевых троп.
Все топонимы и микротопонимы сохраняют память о нашей родной
земле, напоминают о событиях, происходивших на наших землях в разные
исторические периоды.
Словарь необходим для повышения образовательного уровня каждого
человека: хлебороба, учителя истории, биологии, языковеда, ученика,
простого жителя, гражданина, уроженца мордовской земли и приезжего
гостя. В итоге, подчеркиваем, что такой трудоемкий, фундаментальный труд
достоверен по своему содержанию, научно выдержан, полно отражает
топонимику Мордовского края. Это - многолетний труд крупного
исследователя-лингвиста. Ему, прекрасному знатоку топонимического
материала и исследовательской методики, удалось собрать и сосредоточить
топонимический материал в единую книгу, значительно продвинуть вперед
мордовскую топонимику и внести вклад в финно-угорскую топонимику.
Эта книга -_лучший подарок, самый_ценный, какой мог преподнести
для своего народа, жителей Земли Мордовской известный ученый-лингвист

доктор филологических наук профессор Мордовского государственного
университета имени Н.П.Огарева Дмитрий Васильевич Цыганкин.
Е. И. Вельдяйкина
г. Саранск
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЭПИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ В СТИХОТВОРНОМ РОМАНЕ

И. А. КАЛИНКИНА «ЖЕНЩИНА И РЕКА»
На жанровое своеобразие мордовской литературы в ХХ веке большое

влияние оказало устное народное творчество. Это было характерно для
многих национальных литератур народов России. Довольно ярко эта
особенность прослеживается в творчестве народного поэта Республики
Мордовия И. А. Калинкина, в частности в его стихотворном романе «Ава ды
лей» «Женщина и река».
Высокий художественный уровень романа определило во многом
использование автором народной поэзии, выполняющей самые различные
функции. Слово в фольклоре, как известно, достигает небывалого эффекта
своей проникновенностью, простотой, достоверностью, в конце концов,
магией. Автор, творчески используя весь потенциал народно поэтического
искусства в контексте произведения, находит все новые и новые краски, что,
без сомнения, только обогащает образную ткань романа.
И. А. Калинкиным использованы такие жанры устного народного
поэтического творчества мордовского народа как сказка, причитание, песня,
частушка.
Например, как особое композиционное речевое решение проблемы
жанра использована лирическая песня:
Держат к морю путь Как упал солдат

Утки серые. На зеленый луг.
Ты со мной побудь, Как упал солдат
Моя верная. Пулей скошенный
…Высоко летят На зеленый луг
Видят все вокруг, На зарошенный… [1,54]
В данном случае песня способствует раскрытию внутреннего мира,
душевного состояния ее исполнителей (в романе Насты Калиной и Катерины
Куликовой, потерявших мужей на войне).
Находим в романе «Ава ды лей» («Женщина и река») И. Калинкина и
авторские варианты частушек, являющихся одним из самых мобильных
жанров устного поэтического творчества:
Зина:
Ухажер мой, ухажер,
Буйная головушка.
Что ж ты больше не поешь,
Как весной соловушка?
[1, 112]
Несомненно, актуальность содержания, активность бытования,

художественное своеобразие, способность откликаться на волнующие
события обеспечили частушке видное место и популярность. Народ называет
ее по-разному: «сееде морот» (частые песни), «киштема морот» (плясовые
песни) и т.д. Пение их чаще всего сопровождается игрой музыкальных
инструментов. Многим их них свойственен шутливый тон. Они впитали в
себя лучшие песенные традиции мордвы, которые помогли приобрести
гибкую форму, позволили оперативно откликаться на вопросы
современности.
Встречаем на страницах произведения и авторское причитание:
Забуду ли, как я бежала

Проселком летним за тобой,
Когда тебя я провожала,
Любимый мой, на смертный бой?
За что, невинная, страдаю?

За что наказана судьбой?
За целый век не отрыдаю
Разлуку горькую с тобой… [1, 5]
Это пример современного причитания. В нем уже отсутствуют жалобы

на нужду и жизненные трудности. Основным содержанием является
выражение горя и печали от потери любимого человека. Авторское
причитание, равно как и народное, содержит в себе самые разнообразные
средства традиционной поэтики фольклора: эпитеты, сравнения, обращения,
метафоры, символы, гиперболы, риторические вопросы и др. Все они
подчинены выражению чувства скорби по покойному и большого горя,
причиненного потерей близкого человека.
Оплакивание покойников имеет место в той или иной форме у всех
народов мира. Его существование засвидетельствовано как памятниками
древней письменности, так и живыми наблюдениями этнографов.
Причитания родились у наших предков в древнейшие времена и продолжают
существовать до сегодняшних дней. В устно-поэтическом творчестве
мордовского народа они занимают как по количеству, так и по
художественному и идейному значению достойное место наряду с
историческими, лирическими, бытовыми песнями и частушками. Являясь
особым видом устной словесности, плач отличается от других жанров как
формальными признаками и свойствами, так и содержанием. Ни один из
жанров устной поэзии прошлого не был так тесно связан с бытом народа, как
причеть. Она звучала в самые тягостные минуты жизни человека.
Мордовский похоронный обряд и связанные с ним причитания привлекали
внимание ученых-этнографов, священнослужителей и путешественников еще
в XVIII веке (см: «Религиозные обряды и суеверные обычаи мордвы
Краснослободского уезда» А. Примерова, «Мордва. Мировоззрения их,
нравы и обычаи» К. Митропольского, «Моляны и обряды мордвы
Саратовской губернии» А. Минха, «Мордовское население Пензенской

губернии» Н. Смирнова и др.). То, что оплакивание имело обязательный
характер, определяло его существо: это не только выражение горя по поводу
потери любимого человека, но и обрядовое явление, порожденное в какой-то
мере культом предков и стремлением оберечь себя от смерти. По этой
причине, к примеру, умершего человека всегда располагают по направлению
к выходу.
Не можем не отметить, что на народные причитания обращали и
обращают внимание не только ученые, но и писатели, поэты. Недаром
мотивы народных причитаний встречаем, например, в русской литературе с
древнейших времен и до наших дней («Слово о полку Игореве» и т.д.).
Писатели различных эпох, направлений, стилей по-разному
воспринимали, воспроизводили или творчески применяли идейные образы,
отдельные художественные приемы, созданные вопленницами
(плакальщицами) из народной среды. Выразительные примеры
использования причети дает творчество А. Радищева (глава «Городня» в
«Путешествии из Петербурга в Москву»), А. Некрасова («Мороз Красный
нос», «Кому на Руси жить хорошо»), А. Пушкина («Капитанская дочка»,
«Борис Годунов», «История Пугачева») и др.
Народные причитания, цитаты из них, художественные образы,
поэтические элементы можем встретить в произведениях русских писателей
и поэтов: Ф. Гладкова, В. Шишкова, К. Паустовского, М. Шолохова, А.
Чапыгина; мордовских авторов М. Безбородова, П. Кириллова, И. Девина, М.
Бебана, Г. Ельмеева и др.
Более того, автор идет и на сочинение собственных сюжетов в духе
народных поэтических традиций (см: Сказка Гурьяна). При этом он
руководствуется все той же целью – как можно глубже оттенить
мироощущение своего народа, раскрыть сокровенные черты его характера.
Казалось, данные сюжеты никак не связаны с реалистическим
повествованием, при этом даже несколько противоречат ему. Но в то же
время несут на себе печать истинной поэзии, способствуют углублению
общего содержания произведения.
Приметы влияния народной поэтики обнаруживаем и в речи героев
романа. Речь каждого из них глубоко народна и индивидуально
конкретизирована.
Таким образом, национальные эпические традиции оказали заметное
влияние на творческую индивидуальность И. А. Калинкина. Воздействие
фольклора стало во многом определяющим фактором авторского стиля в
стихотворном романе «Женщина и река». Использование И. А. Калинкиным
национально-эпических традиций в произведении необходимо для придания
роману национального колорита. Все это органически сливается с основным
действием, несет не только этнографическое значение, но и служит
композиционным средством в организации содержания романа, в раскрытии
характеров, в создании общей картины народной жизни.
1. Калинкин И. Женщина и река: Роман в стихах. – Саранск: Живое слово, 1997. – 272 с.
Водясова Л.П.
г. Саранск
КРИТЕРИИ ВЫДЕЛЕНИЯ СЛОЖНОГО СИНТАКСИЧЕСКОГО ЦЕЛОГО

В ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ЭРЗЯНСКОГО ЯЗЫКА)
Сложное синтаксическое целое (ССЦ) – это типизированное сочетание

отдельных предложений, находящихся в определённых смысловых и
грамматических отношениях друг с другом.
Сложным в лингвистике текста является вопрос о границах сложного
синтаксического целого, о критериях его выделения в тексте.
Как единица промежуточного уровня между предложением и текстом, оно
должно отграничиваться, с одной стороны, от отдельного предложения, с
другой – от ряда последовательно объединённых предложений, т.е. от других
ССЦ и прочих структурных единиц текста. Исследователи пытаются
установить объективные грамматические признаки границы ССЦ, обращая
внимание на его начальные и конечные компоненты. Конечно, не следует
обольщаться: далеко не всякое сложное единство чётко формально
отграничено от предыдущего и последующего. Большая часть, по-видимому,
имеет лишь семантические границы: общность темы является смысловым
стержнем для объединения группы предложений в целое. Но есть и
лингвистические способы сигнализации начала и конца. Для этого
используются как синтаксические структуры, так и лексика.
Одним из обязательных информативных элементов является «действующее
лицо». Без него невозможно выполнение действий, которые переплетаются и
образуют содержательную основу ССЦ. Для обозначения действующего лица
используются имя собственное, имя существительное нарицательное в форме
основного, указательного или притяжательного склонения, имя
существительное с притяжательным местоимением, личные местоимения
первого лица единственного или множественного числа: Ков ютко уш кода
Алексеев майси Макарьевсэ. А шабрат вакссонзо, а оят-ялгат… (Сятко 1999, 6:
8) «Целый месяц уж Алексеев мается в Макарьеве. Ни соседей рядом с ним, ни
друзей…»; Моргонь Кандра арды атавань ледеме. Мертядо, тикшезэ арась?..
(Сятко 1998, 7: 9) «Моргин Кандра (Кондратий) едет косить отаву. Скажете,
травы у него нет?.. »; Од ломантне пурнавсть Манай Настань кудонзо
вальмалов. Эрьва чокшнестэнть истяня… (Сятко 1999, 3: 25) «Молодёжь
(букв.: молодые люди) собралась перед домом Манаевой Насты (Насти).
Каждый вечер так…»; Эрясь велесэ цёранзо марто ава. Цёрантень мерсть
Амельдей … (Сятко 1998, 9: 66) «Жила в деревне вместе с сыном женщина.
Сына звали Амельдей …»; Те кияванть мон сеедьстэ яксян важодема таркав. А
вана чувтонть лангс … вановтом правтыя васенцеде… (Сятко 1999, 5: 75) «По
этой дороге я часто хожу на работу. А вот на дерево … обратила внимание в
первый раз…».
Одним из наиболее ярких средств, сигнализирующих о начале ССЦ,

является стоящее в начале первого компонента обстоятельство времени,
выраженное разными классами слов. Так как большая часть повествований
имеет в виду ряд развивающихся во времени событий, то понятно, что,
располагаясь во временном потоке, каждое из них занимает в нём
определённое место, охватывает определённую длительность. Время
оказывается как бы разделённым на отрезки, каждый из которых содержит
определённый эпизод, отдельное событие или более или менее очерченную
часть события. В подобных случаях ССЦ обычно вводится наречием времени,
именем существительным (чаще всего, с послелогом) или другими оборотами
со значением времени: 1922-це иестэ Артур Моро кармась тонавтнеме шабра
Вишка Толкан велень сисем иень школасо...
1932-це иестэ Артур Моро прядсы Московонь Государственной
киноинститутонть ды кода оператор теи кинокартина эрзятнень а шожда
эрямодост.
Великой Отчественной войнань иетнестэ А.Моро фронтсоль... (Сятко
1999, 5: 78-79) «В 1922-ом году Артур Моро начал учиться в соседней
Малотолкайской семилетней школе...
В 1932-ом году Артур Моро заканчивает Московский Государственный
киноинститут и как оператор делает кинокартину о нелёгкой жизни эрзян.
Во время Великой Отечественной войны А.Моро был на фронте...»;
Войнадо икеле те ульнесь. Ортя велесэ... (Сятко 1991, 6: 49) «Перед войной это
было. В селе Ортя...»; Патриархонть туема чистэнзэ, зорянь лазовома
шкане, Тикшаень тердизь владыкантень. Цёрась арсесь: кармавтсызь монахокс
прянзо наравтомо... (Доронин 1996: 25) «В день отъезда патриарха, на ранней
заре, Тикшая позвали к владыке. Парень думал: заставят постричься в
монахи...».
Так же, как время совершающегося действия, указание на место его
совершения может служить формальным зачином эпизода, составляющего
содержание ССЦ. Названное место является как бы фоном, на котором
развёртывается описываемое событие. В качестве указателей используются
имена собственные - географические названия, наречия места, имена
существительные в форме пространственных падежей (инессив, элатив,
иллатив, латив, пролатив) и т.п.: Сеськинанть эйстэ колмошка вайгельбень
туро, косо киулось, рашко калень тарадокс, колмов явови, модас пезнавтозь
палмань. Эчке, алкине. Эйзэнзэ раужосто сёрмадозь, дёготьсэ: «Сивха веле,
кудотнеде 48, ойметнеде 312» (Сятко 1999, 3: 5) «В трёх километрах от
Сеськина, где околица, словно раскидистая ива, делится на три части, в землю
поставлен столб. Толстый, низенький. На нём чёрным, дёгтем, написано:
"Село Сивха, домов 48, душ 312"; Якстере площадентень сур а ков тонгомс
- истянь зяро ломантнеде тезэнь пуромсть. Пелезэ Московось. Разинэнь
ветизь... (Доронин 1996: 464) «На Красной площади палец некуда воткнуть -
столько народа здесь собралось. Половина Москвы. Разина привели...»;
Нижней Новгоронть перька, конань таркасо кезэрень шкане ульнесь эрзянь
ош, ламо сядот иень перть човор эрясть эрзят ды рузт. Човорявкшность аволь
ансяк вересь ды кельтне - пазнэнь кемематнеяк... (Сятко 1991, 6: 56) «Вокруг
Нижнего Новгорода, на месте которого в древности стоял эрзянский город,
много сотен лет вперемешку жили эрзяне и русские. Смешались не только

кровь и языки - и вера в бога...»; Пензань губерниясо кортыть: эрзя-
мокшотнень ульнесть эсест пазост (Мастор-пазост), озность тензэ авака или
атяка катка вельде... (Сятко 1991, 2: 5) «В Пензенской губернии говорят: у
мордвы был свой бог (Бог Земли), молились ему через кошку или кота...»;
Минек велесэ церькова арасель, ялатеке пазнэнь озныцятнеде ульнесть ламо.
Пазаватнень кирдсть эрьва кудосо... (Сятко 1992, 2-3: 39) «В нашем селе
церкви не было, однако верующих было много. Иконы держали в каждом
доме...».
Началом более или менее значительного отрезка текста, а тем самым и
начинающего его ССЦ, служит появление нового персонажа, сопровождаемое
его представлением читателю. Наблюдения над текстами показали, что
«представление» обычно осуществляется при помощи глаголов самс
«прийти», совамс «зайти», сыргамс в значении «начать», «собраться сделать»,
ушодомс «начать» (чаще всего, в форме третьего лица), указательных частиц и
т.п.: Сась Пахом Васильевич. Сыцятнеде сонензэ ёвтась Вася... (Абрамов
1964: 26) «Пришёл Пахом Васильевич. О пришедших ему рассказал Вася...»;
Народонть юткова совась Груша. Лоткась тетянзо икелев (Чесноков 1974: 130)
«Среди народа прошла Груша. Остановилась перед отцом...»; Кулина сыргась
молеме Зоянень. Сон, кода свал, стясь рана... (Лукьянов 1958: 125) «Кулина
(Акулина) собралась пойти к Зое. Она, как всегда, встала рано...».
Началом ССЦ может служить вопрос: Тынь некшнинк, кода нарвамсто
кулдордыть гулькатне? Пизэстэст апак лисне?.. Ватолань тавадкс ало
Будулмай Зинаяк истя гульнесь Филипп Савельевень пилес... (Сятко 1999, 5:
55) «Вы видели, как при выведении птенцов гулькают голубки? Не выходя из
своих гнёзд?.. Под ватиновым одеялом Будулмаева Зина также гулькала в ухо
Филиппа Савельева...».
Границу ССЦ помогает определить и автосемантичный характер
начального предложения. Последующие предложения чаще всего
синсемантичны. При этом на стыке ССЦ возможна смена временных форм
глагола (настоящее – прошедшее, прошедшее – будущее сложное): Кизэсь
кармась оламо. Пиженть ютксо ожо-якстере тюст кивчкаесть. Цецятне
правтызь мазый каштазост ды ней кенерстить видьмекст – сыньгак икеле
шкадо арсить (Сятко 1997, 9: 38) «Лето начало линять. Среди зелени
засверкали жёлто-красные цвета. Цветы уронили свои красивые венки и
теперь помогают созреть семенам – и они думают о будущем».
ССЦ является единицей формально-семантической. Поэтому естественно,
что его начало и конец совпадают с началом и концом более или менее
отграниченного высказывания как содержательной единицы речи. Исходя из
этого, ССЦ может иметь как формальный зачин, сигнализирующий о начале
высказывания, так и формальные концовки, которые могут быть выражены
средствами грамматики или лексики. Так, конец ССЦ может быть обозначен
лексически – глаголом, указывающим на удаление, уход действующего лица
(наиболее употребительны глаголы типа лисемс "выйти", ношкстамс
"убежать", туемс "уйти" или их синонимы, чаще всего, в форме третьего
лица): ... Вейке-вейкень эшксезь, чапанниктне капшасть кудостонть. Долгин
… васенцекс менсь ушов (Сятко 1999, 12: 29) «... Ударяясь друг о друга,
чапанники торопились из дома. Долгин … первым вырвался на улицу»; ... Рая

каподсь кши сускомо ды ношкстась … станцияв (Абрамов 1964: 229) ... Рая
схватила кусок хлеба и побежала на … станцию»; ... Пек эзть тукшно
Урванонь мельс … атянть валонзо, ды чатьмонсь. Ансяк укстась кувакасто,
«паро валонь кис» ёвтась пасиба ды тусь кудов… (Куторкин 1987: 246)
«Очень не понравились Урвану (Гурьяну) слова … старика, да промолчал.
Только вздохнул глубоко, «за добрые слова» сказал спасибо и ушёл домой…»;
... Сон [Зоя] … варштась валмава - кияк арась. Ведранть ды нуланть путынзе
тарказост, саизе сюлмонзо, чемоданонзо ды кадызе кудонть... (Лукьянов 1958:
87) «...Она [Зоя] … посмотрела в окно - никого нет. Ведро и тряпку положила
на место, взяла свой узел, чемодан и оставила дом...».
Риторический вопрос может не только служить началом ССЦ, но и
оформлять его конец: … Сынь [Петя ды Лиза] … эзть ёвта вейкест-вейкест
туртов вейкеяк вал. Эрьва вастомсто Лиза ансяк пейдезеви, Петя визделгады.
Кода ды мейсэ изнямс те виздемась, смелстэ варштамс тейтеренть сельмес
ды ёвтамс тензэ седей валонть – вечктян? (Абрамов 1961: 182) «… Они
[Петя и Лиза] … не сказали друг другу ни одного слова. При каждой встрече,
как только Лиза рассмеётся, Петя застесняется. Как и чем победить это
стеснение, смело посмотреть в глаза девушки и произнести заветное слово –
люблю?».
Граница ССЦ может быть обозначена и сменой характера связи
самостоятельных предложений в нём - параллельная связь меняется на цепную
(последовательную): Педе пецек мольсть читне. Прядовсь кизэсь. Ютась
сёксесь. Таго сась телесь. Покш мелявкст сон … эзь кандо (Сятко 1996, 8-9:
22) «Друг за другом шли дни. Закончилось лето. Прошла осень. Снова пришла
зима. Больших забот … она не принесла».
ССЦ может заканчиваться присоединительной конструкцией, которая
благодаря тому, что привносит эмоционально-экспрессивную окраску в
содержание высказывания, достаточно активно используется для
синтаксического оформления концовок: Пластинкан ламо ды эрьва кодат,
ютксост ули истямо, конань ёнов кедем сонсь венстяви. Яла кунсолан эйсэнзэ
ды чатьмонян... Те пластинкасонть – монь раськень – покштянь покштянзо,
покштянь-бабань, тетянь-авань – морост. Минек. Эрзянь (Сятко 1996, 8-9: 70)
«У меня много разных пластинок, среди них есть и такая, в сторону которой
рука сама тянется. Слушаю её и молчу... На этой пластинке песни моего
народа – прадедов, дедов, моих родителей. Наши. Эрзянские».
Г.А.Золотова, а вслед за ней и Е.А.Реферовская одним из средств
разграничения ССЦ (сверхфразового единства (СФЕ), по их терминологии)
считают смену структуры составляющих их предложений. В соседних ССЦ
могут обнаруживаться различные рематические доминанты, отвечающие
смене типа речи. Например, за ССЦ описательного характера, где ремами
окажутся слова, называющие предметы, которые перечисляются в
последовательных предложениях («предметные рематические доминанты»),
может следовать ССЦ, повествующее о действиях, событиях, происходящих в
описанных выше условиях, в описанном выше месте. Здесь ремами окажутся
глаголы, обозначающие эти действия, и мы будем иметь «акциональную
рематическую доминанту». Разумеется, смена рематических доминант в
соседних ССЦ не обязательна, но она возможна (Золотова 1982: 305-310;

Реферовская 1989: 60).
О.И.Москальская пограничными сигналами между ССЦ считает
«нарушение непрерывности тематической прогрессии при актуальном
членении текста» (Москальская 1981: 35). Её точку зрения поддерживает и
Н.А.Ипполитова (1998). Исследователь отмечает, что СФЕ (ССЦ) раскрывает
одну какую-либо тему. В последующих СФЕ (ССЦ) эта тема или получает
развитие, или совершается переход к новой теме. Таким образом, происходит
движение текста от известного, данного к новому: каждое последующее СФЕ
(ССЦ) опирается в коммуникативном плане на предшествующее, в
результате чего возникает «рема-тематическая цепочка, имеющая конечный
характер и определяется границы» СФЕ (ССЦ) (Ипполитова 1998: 21).
Таким образом, отделить ССЦ от других единиц текста или же других ССЦ
можно с помощью различных способов. Но главное, надо помнить, что
границы сложного целого всегда семантичны, так как оно охватывает одно
более или менее законченное высказывание в потоке текста, высказывание,
содержащее некую более или менее самостоятельную микротему,
представляющую собой часть общей темы повествования (описания,
рассуждения). Семантические же границы могут быть отмечены (и в
большинстве случаев отмечаются) лексическими и грамматическими
сигналами.
1. Золотова, Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса / Г. А. Золотова. –

М.: Наука, 1982. – 368 с.
2. Ипполитова, Н. А. Текст в системе обучения русскому языку в школе: учеб.
пособие для студентов педагогических вузов / Н. А. Ипполитова. – М.: Флинта,
Наука, 1998. – 172 с.
3. Москальская, О. И. Грамматика текста / О. И. Москальская. – М.: Высшая школа,
1981. – 183 с.
4. Реферовская, Е. А. Коммуникативная структура текста в лексико-грамматическом
аспекте / Е. А. Реферовская. – Л.: Наука, 1989. – 168 с.
Источники
1. Абрамов, К. Г. Ломантне теевсть малацекс: роман / К. Г. Абрамов. – Саранск:

Мордов. кн. изд-во, 1961. – 428 с.
2. Абрамов, К. Г. Качамонь пачк: роман / К. Г. Абрамов. – Саранск: Мордов. кн.
изд-во, 1964. – 556 с.
3. Доронин, А. М. Баягань сулейть: роман / А. М. Доронин. – Саранск: Мордов.
кн. изд-во, 1996. – 480 с.
4. Куторкин, А. Д. Лажныця Сура: роман. Книга 3 / А. Д. Куторкин. – Саранск:
5. Лукьянов, А. М. Валдо ки: роман. Книга 2 / А. М. Лукьянов. – Саранск:
6. Сятко. – 1991. – № 2. – 96 с.
7. Сятко. – 1991. – № 6. – 96 с.
8. Сятко. – 1992. – № 2-3. – 96 с.
9. Сятко. – 1996. – № 8-9. – 144 с.

10. Сятко. – 1997. – № 9. – 144 с.
11. Сятко. – 1998. – № 7. – 144 с.
12. Сятко. – 1998. – № 9. – 144 с.
13. Сятко. – 1999. – № 3. – 144 с.
14. Сятко. – 1999. – № 5. – 144 с.
15. Сятко. – 1999. – № 6. – 144 с.
16. Сятко. – 1999. – № 12. – 144 с.
17. Чесноков, Ф. М. Од эрямонь увт: ёвтнемат ды пьесат / Ф. М. Чесноков. – Саранск:
Гаврилова В.
Йошкар-Ола
О МОРФОЛОГИЧЕСКОМ СПОСОБЕ ВЫРАЖЕНИЯ

СОБИРАТЕЛЬНОСТИ В МАРИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
Для языка немаловажно, представляет ли собой количество

дистрибутивное (разделительное) множество или завершенное,
объединенное множество предметов. В соответствии с данным положением,
в языке различают неопределённую множественность, передаваемую
формами множественного числа имён существительных, и собирательную
множественность, находящую своё выражение в собирательных именах
существительных. Предметом изучения данной статьи является
морфологический способ выражения собирательности в марийском языке.
В трудах финно-угроведов Д.В.Бубриха (1953), Н.П.Максимовой (1985),
С.К.Варе (1974), Д.В.Цыганкина (1977), Б.А.Серебренникова (1988)
собирательные имена существительные рассматривались с позиции
словообразования. Все исследователи делали основной упор на
словообразовательные средства, при этом не учитывались лексико-
грамматические особенности подобных слов. Например, Б.А.Серебренников
выделил 10 суффиксов собирательной множественности (1988:12). Учёный
предположил, что «…каждый суффикс собирательной множественности
обозначал особый класс предметов» (Там же).
В финно-угроведении по вопросу собирательной множественности
особо нужно выделить работы Р.В.Бабушкиной. При изучении мокша-
мордовского языка собирательные имена существительные понимаются ею
как лексико-грамматический разряд слов (1998:21). Р.В.Бабушкина отмечает,
что «...общее значение собирательности в существительных заключается в
выражении ими в форме единственного числа не одного лица или предмета, а
многих, но вместе с тем оно отличается от форм множественного числа»
(1998:21).
На настоящий момент категория собирательности подробно описана на
материале эрзя-мордовского языка в диссертации Е.Ф.Клементьевой (2001),
которая вслед за Р.В.Бабушкиной довольно широко понимает данную
категорию. Е.Ф.Клементьевой рассматриваются: 1) слова, в которых
собирательность выражается в собственно лексическом значении, например:
ушмо ’войско’; 2) слова, в которых значение выражается посредством
аффиксов, например: килейбуло ’березняк’; 3) собирательность, выраженная
синтаксически, например: тетят-ават ’родители’, 4) контекстологические
средства выражения собирательности (2001: 19-20).

Категория собирательности напрямую связана с категорий числа. С
точки зрения соотношения собирательности и категории числа весьма
любопытны работы А.И. Кузьминой, Э.Г. Киселёвой, Н.П. Максимовой,
проведённые на материале селькупского языка (1975:201-205; 1985:43-48).
Собирательные имена существительные в марийском языкознании не были
предметом специального изучения. До сих пор нет единого мнения даже при
определении самого набора имён собирательных.
А.Альбинский выделил собирательные имена существительные, которые
обозначают многие однородные существа и вещества «...в одно место
совокупленное» (1837:12-13). Таковыми, по его мнению, в марийском языке
являются ширга ’лъсъ’, сярь ’войско’, китiо ’стадо’, халакъ ’народ’ (Там
же).
Г.Г. Кармазин под собирательными именами существительными
понимал группу однородных предметов, образующихся: а) без наращения
особых суффиксов и отдельных слов: калык – народ, кайык – птица, шурно –
хлеба; б) через прибавление спереди имени особых слов: шуко – много,
шагал – мало, йатыр – порядочно, изрядно, лы¾ - множество, чыла – весь,
тÿрлö – разный, виге – все, а также имён числительных; в) через наращение к
имени существительному суффиксов: -эр, -ла, -эр + -ла (1936:12).
В марийском языкознании категория собирательности очень кратко
описана в научной грамматике марийского языка (1961). Марийскими
языковедами под собирательными существительными понимаются слова,
которые обозначают «...совокупность однородных предметов как
неопределённое количество в виде неделимого целого» (1961:38).
Традиционно выделяются две группы собирательных существительных: 1)
слова с непроизводной основой, обозначающие в формах единственного
числа как всю совокупность неопределённого количества однородных
предметов, так и каждого единичного представителя этой совокупности,
например: шы-а ’комарьё и комар’; 2) имена существительные с суффиксом
-эр, например: куэр ’березняк’ (Там же: с. 38-39).
Весьма интересна точка зрения Е.И.Коведяевой, которая в марийском
языке выделяет 3 средства выражения групповой (неоднородной)
множественности: 1) при помощи суффикса -мыт, вост.-мар. -{lak (-lak),
мар.-г. -{l¼ обозначается коллектив людей, состоящий из лица, выделенного
из их числа (по которому получает наименование вся группа), и остальных,
находящихся с ним в родственных или дружественных отношениях,
например: кочамыт ’дедушка с близкими ему людьми’; 2) лексический
способ, осуществляемый при помощи заимствованных из русского языка
слов со значением ’группа, отряд, косяк’, например: луг.-вост. тÿшка, вост.-
мар. kašak, мар.-г. косак, вост.-мар. polko; 3) совместные числительные,
составляющие особую категорию в составе количественных числительных
(1987:137-141).
Под собирательными имена существительными нами понимается
лексико-грамматический разряд слов, реализующих значение совокупной
множественности предметов и лиц. Изучив достижения отечественной и
зарубежной лингвистики, фактический материал марийского языка, мы
установили, что собирательность в марийском языке может выражаться на
разных уровнях языка: лексики, морфологии. В связи с этим нами выделены
два способа выражения собирательности: 1) лексический; 2)
морфологический.
При морфологическом способе собирательное значение передаётся
посредством аффикса.
В марийском языке при помощи суффикса -эр (-ер) образуются
собирательные имена существительные от названий деревьев. К ним
примыкают лексемы вондер ’кустарник’, садер ’сад’, укшер ’ветви’,
пÿкшерме ’орешник’, например: Савак марийла топкатан муралта сылне
пÿнчер (Орай 1978:25) ’Как мужчины из деревни Савак, поют красивые
сосны’; Ятыр верже чоштыра шудо дене леведалтын, а коклан-коклан
кожер але кедр-влак ик тÿшкаш чумыргеныт (Чемеков 1994:57) ’Большая
часть покрылась грубой травой, а местами ельник или кедры растут в одной
куче (букв. ’собрались в одну кучу’)’; Пистер лишнак, мо кÿлеш, чыла
ямдыле (Ушакова 1993:82) ’Липовая роща рядом, что нужно, готовь’; Баян
туге йо¾галтара садерым// Эсогыл шÿшпык вожыл шыплана… (Колумб
1959:12) ’Баян так звенит в саду, что даже, смутившись, умолкает соловей’;
Арулык лÿм дене вондерым// Вÿд укеан олыкыштат// Рожген кышкеныт…
(Колумб 1968:85) ’Во имя чистоты// выкорчевали кустарник даже на лугу,
где нет воды’; Шаршудан уремыште,// Ош куэ укшерыште //Тул гай о¾ан
кайык сылнын муралта (Колумб 1959:7) ’На улице с травой, Среди ветвей
белой берёзы, красиво поёт огнегрудая птица’; Пÿкшерме? Йывылдик
пÿкшерме!// Пÿкшерме пÿкшым ок пукшал (Колумб 1968:81) ’Орешник? Нету
орешника!// Орешник не плодоносит (букв. ’не кормит орехами’)’.
Собирательность на уровне морфологии может выражаться
одновременно двумя средствами: суффиксом -эр (-ер) и суффиксом -ла,
например: Ала-кушто, умбалне, тумна йÿк шокталеш; олык велым ÿ¾гö
магырыме шокта; адак э¾ер воктен эркын-эркын тул ора йоген кая,
сöралтарен нöлперлам волгалтара (Шкетан 1962:23) ’Где-то, вдалеке,
слышен голос совы; со стороны луга слышен крик филина; снова около реки
медленно-медленно протекает ворох огня, освещает, украшая, ольшаник’;
Содор, тулвуйым налын, – //Кожерлашке (Колумб 1975:125) ’Быстро взяв
головёшку – в ельник’.
Морфологический способ выражения собирательности в марийском
языке охватывает только определённый слой лексики – названия деревьев и
кустарников. По мнению И.С.Галкина, суффикс -эр (-ер) первоначально
употреблялся шире, чем в настоящее время, и мог образовывать имена

существительные с собирательным значением не только от названий
деревьев и кустарников, о чём свидетельствуют диалектные данные,
например: малм. мучывуер ’местность с кочками’ от мучывуй ’кочка’, шудер
’травянистое место’ от шудо ’трава’ и т.д. (Галкин 1966:13–14).
В настоящее время суффикс -эр (-ер) совершенно с другим значением
употребляется в образовании новых слов, например: кончер ’сцена’,
тоштер ’музей’.
В марийском языке собирательность представлена двумя способами
выражения: лексическим и морфологическим. Довольно узкое употребление
морфологического способа выражения собирательности обусловило широкое
распространение другого, лексического способа.
1. Альбинский А. Черемисская грамматика. – Казань, 1837. – 245 с.

2. Бабушкина Р.В. Способы выражения категории собирательности в системе
волжско-финских языков/ Актуальные проблемы мордовского языкознания. –
Саранск, 1998. – С.21-25
3. Бубрих Д.В. Грамматика литературного коми языка. – Л., 1953. – 203 с.
4. Варе C.К. Суффиксы, образующие существительные со значением
локальности и собирательности в эстонском литературном языке. Дис… канд.
филол. наук. – Таллинн, 1974. – 189 с.
5. Галкин И.С. Историческая грамматика марийского языка. Морфология Ч2. –
Йошкар-Ола, 1966. – 168 с.
6. Кармазин Г.Г. Сборник статей по марийскому языку. – Йошкар-Ола, 1936. –
52 с.
7. Клементьева Е.Ф. Категория собирательности в эрзянском языке. Дис… канд.
филол. наук. – Саранск, 2001. – 186 с.
8. Коведяева Е.И. Выражение коллективной (групповой) множественности в
марийском языке// Сущность, развитие и функции языка. – М., 1987. – С.137-
141.
9. Кузьмина А.И., Киселёва Э.Г. Категория множественности и её отражение в
числе селькупского существительного// Советское финно-угроведение. – XI –
1975. – С.201-205.
10. Максимова Н.П. Категория числа у имён существительных собирательного
значения в селькупском языке// структура самодийских и енисейских языков.
– Томск, 1985. – С.43-48.
11. Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке: язык и мышление. –
М., 1988. – 242 с.
12. Современный марийский язык. – Йошкар-Ола, 1961. –324 с.
13. Колумб В. Палыме лийына. – Йошкар-Ола, 1959. – 49 с.
14. Колумб В. Мыскара сонар. – Йошкар-Ола, 1968. – 95 с.
15. Колумб В. Тул кайык. –- Йошкар-Ола, 1959. – 143 с.
16. Орай Д. Тÿтыра вошт. – Йошкар-Ола, 1978. – 236 с.
17. Ушакова М., Мардан Р. Авамын куэже. – Йошкар-Ола, 1993. – 176 с.
18. Цыганкин Д.В. Грамматические категории существительного в диалектах
эрзя-мордовского языка. – Саранск, 1977. – С.3-33.
19. Чемеков Г. Идалыкыште латкум тылзе. –- Йошкар-Ола, 1994. – 271 с.

20. Шкетан М. Ныл том дене печатлалтыт.Т1. –- Йошкар-Ола, 1962. – 396 с.
Гребнева А.М.
г. Саранск
СЕМАНТИЧЕСКИЕ ГРУППЫ НОМИНАНТОВ, ОБРАЗОВАННЫЕ

В РЕЗУЛЬТАТЕ ПРЯМОГО ВОСПРИЯТИЯ ПРИЗНАКОВ
Предмет или явление действительности имеет необходимый набор

признаков, которые в известной мере детерминируются свойствами
именуемых реалий. Знакомство с основными признаками номинации тех или
иных реалий, которые нами выявлены при анализе эрзянских номинантов,
свидетельствует о том, что каждой тематической группе свойственны свои
специфические признаки. Например, использование звукоподражания как
признака номинации в названиях птиц сомнений не вызывает, однако оно
крайне редко встречается в названиях травянистых растений, а в названиях
кушаний вообще отсутствует. В то же время некоторые признаки, как-то:
цвет, форма, качество обслуживают ряд тематических групп. Отметим, что в
названиях миконимов, фитонимов, дендронимов и т.д., соответствующий
родовому признаку, - это нередко наименование самого объекта (чувто
‘дерево’, панго ‘гриб’, тикше ‘трава’, умарь ‘ягода’, орма ‘болезнь’).
В зависимости от того, какой отличительный признак берется для
наименования, в лексикализованных сочетаниях выделяются несколько
способов номинации. Наиболее активным признается существование двух
способов номинации – прямого и образного. В первом случае
актуализируются те мотивирующие значения, которые опираются на
существование каких-то характерных признаков самих реалий. Образный
способ номинации предполагает перенесение наименований известных
предметов, явлений объективной действительности, то есть путем
метафоризации.
Таким образом, реализация признака в номинантах эрзянского языка
может быть прямым и переносным (образным).
Учитывая семасиологические признаки, в данной статье анализируются
номинанты эрзянского языка с прозрачной внутренней формой, которые
можно разделить на следующие группы:
1 группа. Наименования, базирующиеся на прямом восприятии цветовых
признаков именуемых реалий.
В таких названиях определяющую роль играют прилагательные,
указывающие на цвет, который является основным внешним признаком того
или иного объекта. Как правило, в номинантах они выполняет функцию
атрибута, параллельно сосуществующие с синтаксическими
определительными словосочетаниями. Для разграничения подобных
образований используется дополнительный контекст. Простая
трансформация, без опоры на него, не может объяснить значение какого-либо
лексикализованного сочетания, а, следовательно, его правильное
употребление. Кроме того, например, в таких номинантах как: ašә pr’a
c’ec’a (дрк.) ‘ромашка’ и aša pr’a c’ec’ka (шгр., ппл.) ‘тысячелистник’ (букв.
‘белая–голова–цветок’); сэнь пря (э. л.) ‘василек’ и sәn’br’a (отр., рмз., дрк.)
‘живокость полевая’ (букв. ‘синяя–голова’) усматривается и смешивание
двух понятий. Из приведенных примеров явствует то, что речь идет о двух
наименованиях фитонимов, которые воспринимаются неоднозначно
носителями эрзянских говоров. Без учета диалектных лексических данных
исследователю трудно объяснить феномен номинанта, если только исходить
из формальной стороны. Это может привести к неправильному
употреблению того или иного наименования.
В процессе познания окружающего мира человек отбирает
определенный признак из массы имеющихся для данного объекта, который
может быть положен в основу наименования. Так, например, слово сэнь
‘синий’ явилось одним и тем же компонентом для ряда номинантов: сэнь
баяга (э. л.) ‘прострел раскрытый’, ‘колокольчик’ (букв. синий–колокол),
сэнь инзей (э. л.) ‘ежевика’ (букв. синяя–малина), сэнь умарь (э. л.) ‘голубика’
(букв. синяя – ягода), сэнь цеця (э.л.) ‘василек’ (букв. синий-цветок), сэнь
пря (э.л.) ‘тж’ (букв. синяя-голова).
В лексикализованных сочетаниях довольно распространенными
определительными элементами выступают слова:
1) ожо ‘желтый’. Достаточно активно привлечены в орбиту
наименований народные названия растений, например: ожо цеця (э.л.)
‘одуванчик’, ‘купальница европейская’ (букв. желтый-цветок), ožo pr’a
nar’t’emks (прм.) ‘тмин’ (букв. желтая-голова-полынь), ožo pr’a (бтш., слщ.
ич.) ‘мать-и-мачеха’ (букв. желтая-голова, ožo t’ikše (сбв.) ‘сурепица’ (букв.
желтая-трава), ožo čufto (Paasonen) ‘крушина’ (букв. желтое-дерево), ožo
c’vetka (слщ. ич.) ’кубышка желтая’ (букв. желтый-цветок)/ vecә kasә ožә
c’ec’a (дрк.) (букв. в воде-растущий-желтый-цветок) ‘тж’, ожо орма (э. л.)
‘желтуха’ (букв. желтая-болезнь), ожо пуло (э. л.)/ožo pulo (Paasonen)
‘иволга’ (букв. желтый-хвост), ožo narmun’(Paasonen) ‘иволга обыкновенная’
(букв. желтая-птица), ožo pr’a-guj (Paasonen) ‘уж’ (букв. желтая-голова-змея)
и т. д ;
2) тюжа ‘коричневый’: тюжа пря / тюжапря тикше (э.л.) ‘куриная
слепота’, t’uža glaskat (м.двд.) ‘ромашка аптечная’ (буква. коричневые-
глазки), t’uža paŋgo (сбв.) ‘рыжик (гриб)’ (букв. коричневый-гриб), tuža panš
(брзн.) ‘кубышка желтая’(букв. коричневый-цветок) и другие;
3) пиже ‘зеленый’ отмечается в таких номинантах, как: пиже ватракш
‘лягушка травяная’ (букв. зеленая-лягушка), пиже навамот ‘коровяк черный
(растение)’ (букв. зеленые-опускания), пиже нармунь ‘синица’ (букв.
зеленая-птица) / пиже озяз / пиже озяка (букв. зеленый-воробей), пиже сукс
‘гусеница’ (букв. зеленый-червь), пиже панго ‘зеленушка (гриб, растущий в
сосновом лесу поздней осенью)’ (букв. зеленый-гриб), пиже чекарь ‘ряска’
(букв. зеленая-плесень) и т. д.;
4) якстере ‘красный’: jaks’t’er’e tutma (букв. красный-желудок)
(Paasonen) / jaks’t’er’e narmuška (Paasonen) ‘снегирь’ (букв. красная-птичка) –
jaks’t’er’e m’ešt’in’e (Paasonen) ‘малиновка (птица)’ (букв. красная-грудка);
jaks’t’er’e poc’emka t’ikše (дрк.) ‘клевер луговой’ (красный-сосание-трава);
jaks’t’er’e paŋgį (б.тлк) ‘сыроежка’ (букв. красный-гриб) и другие;
5) раужо ‘черный’. Например: раужо шукшторов ‘черная смородина’;
раужо панго ‘черный груздь’ / raužo paŋgį (б.тлк) ‘свинушки’ (букв. черный-
гриб); ravžǎ pojin’ paŋga (шгр.) ‘груздь настоящий’ (букв. черной-осины-
гриб); раужо умарь ‘черника’ (букв. черная-ягода); раужо гуй / raužә joznә
(сбн.) ‘гадюка’ (букв. черная-змея); раужо пуло ‘горнойстай’ (букв. черный-
хвост). Название ежевики представлено следующими фонетическими
вариантами, которые характерны для эрзянских говоров: ravža in'z’ej (кр.зрк.)
/ ravžo in'z'ej (прд.) / raužo in'z'ej (смк.) / ravžә in’z’eŋ (дрк.) (букв. черная-
малина);
6) ашо ‘белый. Нужно отметить, что внутренняя форма в таких
наименованиях, как правило, представлена ясно воспринимаемой, «живой» и
семантическая связь мотивирована с целым комплексом. Например,
наименование ромашки именуется: ашо пря (букв. белый-цветок), ашо пря
цеця (букв. белая-голова-цветок), aša tatįška (гзн.) (букв. белый-цветок), ašo
pr’a-t’ikše (Paasonen) (букв. белая-голова-трава), а тысячелистника - ашо пря
букв. ’белая-голова’/ ašo pr’a nar’t’emks (блд.) (букв. белая-голова-полынь),
aša pr’a c’ec’ka (шгр., ппл.) (букв. белая-голова-цветок), ašo tataška (прд.,
слщ ат.) (букв. белый-цветок), плотвы - ашо кал (букв. белая-рыба), белой
трясогузки - ашо меште (букв. белая-грудь), лебедя - ашо мацей (букв.
белый-гусь), олова - ашо киве (букв. белое-олово), песца - ашо ривезь (букв.
белая-лиса), личинки - ашо сукс (букв. белый-червь), платины - ашо сырне
(букв. белое-золото), мрамора - ашо кев (букв. белый-камень), груздя - ашо
панго (букв. белый-гриб), клевера розово-белого - ašә poc’emkaj (дрк.) (букв.
белое-сосательное), капустницы - ашо нимиляв ‘белая-бабочка’ и т. д.;
7) валдо ‘светлый’: валдо сукс ‘светлячок’ (букв. светлый-червь), валдо
ям (светлый-суп) ‘кашица, жидкая каша’, валдо чиняз ‘блондин’ (светлый-
князь) и другие.
Номинанты, базирующиеся на прямом восприятии признаков
именуемых реалий, содержащие прилагательные ашо ‘белый’, раужо
‘черный’, ожо ‘желтый’, тюжа ‘коричневый’, пиже ‘зеленый’ якстере
‘красный’, валдо ‘светлый’ свидетельствуют о лексической сочетаемости,
опирающейся на их логико-предметных связях. В подобных отношениях
участвуют те слова, которые находятся в одной и той же лексической
парадигме, обозначающие логически совместимые понятия. Признак,
содержащийся в основе сопоставления, является для номинантов главным.
2 группа. Названия, обусловленные местом произрастания, нахождения
именуемого объекта.
Отличительной особенностью данной группы является то, что наиболее
часто в названиях участвуют слова:
1) мода ‘земля’. Отметим, что в лексикографических источниках
эрзянского языка нами зафиксировано 22 номинанта, при наименовании
которых участвует рассматриваемая лексема. Например: мода инзей
‘ежевика’ (букв. земля-малина), мода нумоло ’тушканчик’ (букв. земля-заяц),
мода кудо ’землянка’ (букв. земля-дом), мода мекш ‘шмель’ (букв. земля-
пчела), мода тешкс ‘межа’ (букв. земля-межа) и т.д.;
2) пакся ‘поле’ – 26 наименований: пакся пулокс ‘ковыль перистый’
(букв. поле-хвост), пакся кендял ‘щитник остроголовый (мелкое полевое
зеленое насекомое, пахнущее клопами)’ (букв. поле-клоп), пакся катка
’кулик’ (букв. поле-кошка), пакся сараз ‘куропатка’,’стрепет (степная птица

отряда дроф)’ (букв. поле-курица) и т.д.;
3) вирь ’лес’ – 29 наименований: вирь сараз ’тетерев’ (букв. лес-курица),
вирь туво ’кабан’ (букв. лес-свинья), вирь повне ’рябчик’ (букв. лес-
куропатка), вирь озяка ‘клёст’ (букв. лес-воробей), вирь умбрав ’щавель
лесной’, вирь куро 'перелесок' (букв. лес-куст) и др.)
4) ведь ’вода’ – 49 наименований: ведь катка ’ондатра’ (букв. вода-
кошка), ведь каль ’лозняк’ (букв. вода-ива), ведь каршка ’чилим’ (букв. вода-
картофель), ведь вальма ’дымоход’ (букв. вода-окно), ведь варя ‘прорубь'
(букв. вода-отверстие) и другие.
В диалектных подразделениях зафиксировано значительное количество
лексикализованных сочетаний, образованных по данному принципу,
перечислим некоторые их них: paks’a c’ipaka (сбн.) ’куропатка’ (букв. поле-
цыпленок), moda numįl (нмн.пвл., ршт., хлс.) ‘тушканчик’ (букв. земля-заяц),
ki krajsә lopa (трс., сбн., андр. ат.) ’подорожник’ (букв. дорога - на краю -
лист), luga umar’ (дрк.) ’клубника’ (букв. луг-ягода), moda umar’ (чкл.ард.,
клвд., пкс.) ’клубника’ (букв. земля-ягода), mastor umar’ (кчш., клс.)
’земляника’ (букв. земля-ягода), kaštom pizįn’e (дрк.) ’печурка’ (букв. печь-
гнездышко), naz’om undža (млс.) ’навозный жук’, paks’a t’ir’n’e (шкш., курв.,
млс.) ’кузнечик’ (букв. поле-звенеть), s’ed’alks var’a (скв., днк.) ‘место у
входа в подвал’ (букв. мост-низ-отверстие), ved’ šoržav (дрк.) ’молочай’
(букв. вода-осока), sadovoj umar’ (б.тлк.) ’клубника’ (букв. садовая ягода) и
другие.
С точки зрения прямого восприятия признаков реалии в данную группу
относятся и миконимические названия, содержащие семантическую модель:
«чувто ’дерево’» → «панго ‘гриб’»: тумо панго ‘дубовик’, пиче панго
’подосиновик’, килей панго ’подберезовик’ пиче панго ’груздь’. Имеется
небольшое количество наименований грибов, принцип номинации которых
индивидуален, например: навоз панго (Евсевьев Р-267) «шампиньон»
(Agaricus campestris.). Данная лексема имеет фонетические варианты: navuz
paŋga (смк.), navįz paŋga (шгр.). Как правило, шампиньоны растут
преимущественно в унавоженном месте. Кроме вышеназванных вариантов
рассматриваемой лексемы, в говорах эрзянского языка зафиксированы: moda
potmon’ opinkat (сбв.) (букв. земля-внутренность-опята), moda paŋga (гзн.)
(букв. земля-гриб), moda potmun’ aša gr’iba (днк.) ’шампиньон’ (букв. земля-
внутренность-белый-гриб); в них отражен основной этап жизни миконима,
когда его созревание происходит в земле.
Приведенный выше перечень наименований, свидетельствует об
открытой системе лексикализованных сочетаний, которая способствует
расширению диалектной синонимии. Обилие диалектных наименований
одного и того же объекта можно объяснить тем, что в лексике эрзянских
говоров отражается расширенная детализация явлений реальной
действительности по сравнению с литературным языком. В природе названия
отражаются тончайшие семантические различия, служащие причиной
появления большого разнообразия того или иного наименования.
3 группа. Названия, возникшие в результате прямого осмысления таких
признаков, когда именуемые реалия выражены через действие.
Рассматриваемая группа в эрзянском языке довольно продуктивна.

Отличительной чертой таких названий является то, что в них в качестве
первого компонента участвует отглагольное имя с суффиксом на –ма/-мо:
jarcamo tan’s’t’ (Paasonen) ’аппетит’ (букв. кушанье-сладость), čukamo k’ev
(Paasonen) ’жернов’, ‘ручная мельница’(букв. встряхивание-камень), l’ed’ma
čur’ka (шрм.) ’дикий лук’ (букв. скашивание-лук), ver’gid’ima kev (скв., днк.)
’кремень’ (букв. зажигание-камень), lažamo koct (Paasonen) ‘траурный
платок’ (букв. рыдание-платок), пувома почка ’свирель’ (букв. дуновение-
стебель), ёзамо тикше ’пижма обыкновенная’ (букв. натирание-трава),
велямо лапат ’мотовило’ (букв. поворачивание-лапы), карксамо паця
’украшение, свисающее от пола по бокам’ (букв. опоясывание-платок) и т.д.
Расширяя функциональные возможности отглагольных имен, которым
характерна подобная мотивация, данная группа, пополняется образованиями,
оформленными в форме причастия. Следует подчеркнуть, что отнесение их к
разряду имен, неоднократно подчеркивалось финно-угроведами (Бубрих
Д.В., 1953; Калинина Л.И., 1973; Цыганкин Д.В., 1981; Ледяйкина В.А.,1981;
Цыпанов Е.А., 1997). Например: канды лов ‘метель’ (букв. несущий-снег),
чады ведь ’половодье’ (букв. вытекающая-вода), čači mastor (Paasonen)
‘родина’ (букв. рождающая-земля (страна)), ašt’i jalga (Paasonen) ’девушка из
рода невесты, участвующая в сватовстве’ (букв. находящаяся, имеющаяся-
подруга), пици палакс ’крапива’ (букв. обжигающая-крапива). Подобные
образования в ряде говоров осложняются суффиксами: –вт, -ф/ -в, -кс:
ker’avt t’ikše (Paasonen) ’вязель’; ‘тысячелистник’ (< ker’a= ’резать’ + -vt +
’трава’), ker’af t’ikše (шкш.) ‘тж’, pic’i-ks palaks (крж.) ’крапива’.
Отглагольные имена, вступающие в связь на основе грамматической
семантики с другими именами, составляют тесное единство, а семантический
критерий в них является главным. При определенной сочетаемости
компонентов, которая оказывает существенную роль на развитие нового
значения, образуются самостоятельные имена с конкретным фиксированным
значением.
4 группа. Названия, содержащие прямое осмысление признаков
именуемой реалии, подчеркивающие пригодность, полезность и применение
в народной медицине.
В основном данная группа содержит названия растений. Такие свойства
людям стали известны благодаря частому их употреблению. Иногда даже
случайное употребление той или иной травы в пищу приводило людей к
выявлению их особенностей. Например: poc’emkaj t’ikše (дрк.) ’клевер
луговой’ (букв. сосание-трава), čaj t’ikše (дрк.) 1)’валериана лекарственная’,
2) (скв.) ’зверобой’, 3) (шкш.) ’мята’ (букв. чай-трава), k’ed’en’ šl’amon’ t’ikše
(Paasonen) ’пастушья сумка’ (букв. руки-умывание-трава) и другие, или
подорожник: orvo t’ikše (кбв.) (букв. фурункул-трава), c’ir’ej lopa (шгр.)
(букв. чирей-лист), sįj lopa (брн., двд., тлт.) (букв. нарыв-лист), ver’en’
lotkavtoma t’ikše (м. афон.) (букв. крови-останавливающая-трава), targi lopa
(м. шмл.) (букв. вытаскивающая-трава); пижма s’ez’al t’ikše (слщ. ич.) (букв.
глиста-трава), ver’in’ pot’i lopa (отр., клм.) (букв. крови-высасывающий-лист)
и т.д.
Анализ лексического материала показывает, что в номинантах
эрзянского языка, образованных в результате прямого осмысления

признаков, с точки зрения семантики, наблюдается тесная связь лексического
значения слова с конкретными свойствами именуемой реалии. Вновь
образованные лексемы в какой-то степени опираются на имеющиеся в языке
наименования, и место их в лексической системе зависит от существующих в
ней отношений и закономерностей.
Сокращенные названия диалектов (говоров)
Алв – говор населенного пункта Алово Атяшевского района Республики Мордовия

(РМ); блд. – г.н.п. Болдасево Ичалковского р-на РМ; брзн. – г. н. п. Березняк
Теньгушевского р-на РМ; брн. – г. н. п. Барановка Николаевского р-на Ульяновской
области; б. тлк. – г. н. п. Большой Толкай Похвистневского р-на Самарской обл..; гзн. – г.
н. п. Гузынцы Большеберезниковского р-на РМ; двд. – г. н. п. Давыдовка Николаевского
р-на Ульяновской обл.; днк. – г. н. п. Дудниково Теньгушевского р-на РМ; дрк. – г. н. п.
Дюрки Атяшевского р-на РМ; кбв. – г.н.п. Кабаево Дубенского р-на РМ; крж. – г. н. п.
Киржеманы Атяшевского р-на РМ; кр. зрк. – г. н. п. Красная Зорька Кочкуровского р-на
РМ; клвд. – г. н. п. Кельвядни Ардатовского р-на РМ; клм. – г. н. п. Кульмино
Чамзинского р-на РМ; клс. – г. н. п. Каласево Ардатовского р-на РМ; курв. – г. н. п.
Кураево Теньгушевского р-на РМ; кчш. – г. н. п. Кечушево Ардатовского р-на РМ; м.
афон. – г. н. п. Мордовское Афонькино Черемшанского р-на Республики Татарстан; м.
двд. – г. н. п. Мордовское Давыдово Кочкуровского р-на РМ; млс. – г. н. п. Мельсетьево
Теньгушевского р-на РМ; м. шмл. – г. н. п. Мордовский Шмалак Павловского р-на
Ульяновской обл.; нмн.пвл. – г. н. п. Найманы Павловского р-на Ульяновской обл.; отр. –
г. н. п. Отрадное Чамзинского р-на РМ; пкс. – г. н. п. Пиксяси Ардатовского р-на РМ;
ппл. – г. н. п. Папулево Ичалковского р-на РМ; прд. – г. н. п. Парадеево Ичалковского р-
на РМ; прм. – г. н. п. Пермиси Большеберезниковского р-на РМ; рмз. – г. н. п. Ремезенки
Чамзинского р-на РМ; ршт. – г. н. п. Раштановка Павловского р-на РМ; сбв. – г. н. п.
Сабаево Кочкуровского р-на РМ; сбн. – г. н. п. Сабанчеево Атяшевского р-на РМ; скв. – г.
н. п. Сакаево Теньгушевского р-на РМ; слщ. ич. - г. н. п. Селищи Ичалковского р-на РМ;
смк. – г. н. п. Симкино Большеберезниковского р-на РМ; скв. – г. н. п. Сакаево
Теньгушевского р-на РМ; стнд. – г.н.п. Стандрово Теньгушевского р-на РМ; трс. – г.н.п.
Тарасово Атяшевского р-на РМ; тлт. – г. н. п. Телятниково Николаевского р-на
Ульяновской обл.; хлс. – г. н. п. Хлыстовка Павловского р-на Ульяновской обл.; чкл.ард.
– г. н. п. Чукалы Ардатовского р-на РМ; шгр. – г. н. п. Шугурово Большеберезниковского
р-на РМ; шкш. – г. н. п. Шокша Теньгушевского р-на РМ; шлк. – г. н. п. Шалкино
Павловского р-на Ульяновской обл.; шрм. – г. н. п. Широмасово Теньгушевского р-на
РМ.
Прочие сокращения
Евсевьев - 267 – Архивный словарный материал М.Е.Евсевьева, Центральный

государственный архив Республики Мордовия; Paasonen – X. Paasonen, Mordwinisches
Wörterbuch, Helsinki, 1990-1996.
1. Бубрих Д.В. 1954, Историческая грамматика эрзянского языка. Саранск.

2. Калинина Л.И. 1973, К вопросу об употреблении причастий на –(н)сь в сочетании
с глаголом луыны // Вопросы удмуртского языкознания. Вып. 2. Ижевск, 111-151.
3. Ледяйкина В.А. 1981, Причастия в мордоских языках. Автореф. канд. дисс.,

Тарту.
4. Цыганкин Д.В. 1981, Словообразование в мордовских языках. Саранск.
5. Цыпанов Е.А. 1997, Причастие в коми языке: история, семантика, дистрибуция.
Екатеринбург.
Гришунина В.П.
г. Саранск
МОРДОВСКИЕ НАЗВАНИЯ РОДСТВА СТИРЬ/ТЕЙТЕРЬ И ЦЁРА
В данной статье делается попытка подачи характеристики

этнолингвистического и семантического анализа двух названий родства:
цёра и стирь.
В мордовских языках термины родства нередко служат не только для
обозначения названий родственников, но и одновременно для выражения
родственных отношений по крови и свойству (т.е. брачному союзу).
В системе обозначения родственных отношений принадлежность полу в
мордовских языках выражается обычно особыми лексемами атя «старик,
дед, дедушка», ава «женщина, жена, мать».
Примеры: ава: м. авакуда «одна из поезжан на свадьбе, мать жениха,
жена свата» < ава «женщина, жена, мать» + куда «сват, сваха»; э. авань пола
«вдова» < ава «женщина» + пола «супруг, супруга»; м. архцява «женщина,
жена старшего брата» арьхци «поезжанин (на свадьбе)» + ава «женщина»;
атя: м. ёлма атя «брат отца мужа, проживающий в этом же доме», э.
веженсь атявт «женатый брат свекра (по отношению к невестке)», м.
крёстнай атя «муж крестной матери», э. крёстной атявт «отец крестного
отца или матери (по отношению к крестнику)», м., э. сире атя «отец отца,
дядя отца, предок»;
Наряду с таким лексическим разграничением принадлежности лиц к
определенному полу могут выступать и слова стирь, цёра.
Стирь/тейтерь и цёра являются не только терминами родства в
собственном смысле слова, но и обладают более широкой семантикой. Так
лексема стирь/тейтерь кроме значения «дочь» обозначает «девочка»,
«девушка»; термин цёра кроме родственного значения «сын» означает
«мальчик», «юноша», «молодой человек». Такое отсутствие
дифференциации, очевидно, следует возводить к очень отдаленным
временам неоформленных семейных отношений, когда парной семьи еще не
существовало и в пределах определенного рода не играло практической роли,
чьим сыном или дочерью является данный мальчик или девочка, почему и не
было необходимости дифференцировать эти понятия. «Мордва, подобно
остальным финским племенам волжско-камского бассейна, не выработала
специальных терминов для обозначения кровных отношений, соединяющих
мальчика или девочку с кем-либо из взрослых: «сын» обозначается тем же
словом, что и всякий молодой человек вообще, «дочь» – тем же словом, что
и всякая девушка» [см. Смирнов, 1893].
Стирь (МРС 1998: 669) 1) девушка.
Пример: – А тонць, стирь, хуш содасак, мезе стамсь кельгомась? [ЭААБ
1990: 149]. – А ты сама, девушка, хоть знаешь, что такое любовь?
2) дочь. Пример: Аказе шачфтсь стирь. – Моя тётя родила дочь.
Тейтерь [ЭРС 1993: 653] 1) дочь.
Пример: Вана тенк эйкакш, тонавтледе эйкакш ваномо; паз максозо
тенк сисем цёрат, сисем тейтерьть. – Вот вам ребенок, учитесь нянчить
детей, дай бог вам семерых сыновей и семь дочерей (М cв. 1931: 259).
2) девушка. Пример: Тейтересь паро Кемаля (УПТМН 1: 229). – Девушка

хорошая Кемаля.
М. стирь может иметь перед собой определения: ёлма, ёткста, оцю,
сире, уточняющие их семантику и обычно связанные с обозначением
возраста. Лексема стирь в таких случаях является определяемым: jolma st’ir’
(MW 1: 518) «вторая по возрасту сестра мужа, если она незамужняя», jotksta
s't'ir' (MW 4: 2184) «старшая сестра мужа, если есть другая еще старше», oc'u
s’t’ir’ (MW 4: 2184) «старшая сестра мужа», s'ir'ä s’t’ir’ [MW 4:1987] «старая
дева», maksэm s’t’ir’ «обрученная или замужняя девушка» [MW 4: 2184].
Примеры: Алязе кирдемань сире стирькс арамазон, мзярда кудалайхне
кармасть етнемонк (Мокша, 2001: 7: 14). – Отец продержал меня до тех пор,
пока я не стала старой девой, когда мимо нас стали проходить сваты. Вирь
трваса максом стирь эрь тунданя аварди (УПТМН 8: 154). – На опушке
леса девушка на выданье каждую весну плачет.
В эрзянской части «Мордовского словаря» Х. Паасонена значения «дочь»
и «девочка» выражены следующими лексемами: doča, d’eva [MW 1: 338),
tejt’er’, t’ejt’er' ejt', t’ejter' ejd'e, t’ejter' ej, t’eit’er' t'aka, s't'ir't'aka, dočin’e
(MW4: 2183].
Примеры: Саян, дочам, ды мелезт туезэ! (Евсевьев 1964: 168). – Возьму
доч(ен)ь(ка), только чтобы понравилась тебе. Коли а максат пряка, чачтат
тейтетерь тяка (УПТМН 7/ 3: 116). – Если не дашь пирог, родится дочка.
Значение «дочь» в мокшанском языке может быть выражено лексемами:
стирьшаба, стирня. Пример: Классонза тонафнесь председательть
стирьшабаняц – ажанясь и тяконясь (Мокша, 2000: 1: 42) . – В её классе
училась дочь председателя - единственная и избалованная.
М. стирь, э. тейтерь как обращение могут употребляться не только по
отношению к младшим родственникам, но и к посторонним лицам, по
возрасту значительно моложе говорящего: - Ожу, ина, стирняй, ожу
корхтазевсь сон [бабась]. Няк вага каванясамак, кода роднойнь, а мон
лемценьге изине кизефте (ЭААБ 1990: 252). – Погоди, дочка, погоди, –
заговорила старуха. Ты вот меня угощаешь, а я даже имени твоего не
спросила.
Употребляясь с суффиксом принадлежности или в форме вокатива, у этих
терминов сужается семантика и таким образом переходят в разряд терминов
родства в более узком смысле слова: Стирняц, Дуня, кармась ни цебярьста
посабляма хозяйстваса (КМ 1989: 42). – Её дочь стала уже хорошей
помощницей в хозяйстве. Стирнязе, стирнязе-матанязе (УПТМН 7/2: 62). –
Доченька, доченька моя милая.
С деминутивным суффиксом субъективной оценки означают «девочка» и
«доченька»: словоформы м. стир/Ня и э. тейтер/Не.
Название цёра является антонимичным к термину стирь/тейтерь «дочь».
Кроме обозначения родства, мокшанское и эрзянское цёра имеет значения:
М. цёра [MРС 1998: 820]: 1) сын – лицо мужского пола. Например:
Тейть, Авдю, симонця! Тонь шачсь цёраце (КМ 1989: 5). – Тебе, Авдей,
приятная новость. У тебя родился сын. 2) сынок – обращение пожилого
человека к молодому мужчине, юноше, мальчику.
Примеры: - Ой, цёрай! Месть тон абон корхтат, - пшкядсь бабась (КМ
1989: 46). – Ой, сынок, что ты зря говоришь, – сказала старуха. 3) юноша,
парень. Стирьхне, цёратне, од аватне ушедсть кучка ванозь налхкома (КМ
1989: 47). – Девушки, парни, молодые женщины стали играть в третьего
лишнего. Э-э, цёра, кда тон карьса лямда коршат – тякокс стирезеньге
кармат андомонза, а минь тяфта ашеме тонада (ЭААБ 1990: 99). – Э-э,
парень, если ты лаптем щи будешь хлебать – таким образом и дочь мою
будешь кормить, а мы к этому не привыкли. – Тят пель, – лястяй эсонза Иса,
- тяфта эрьсекшни кой-мзярда,- васькафни цёрась, штоба озафтомс
стирть седиенц, а сонцень мяштьсонза мезе-бди кзмолгодсь (ЭААБ 1990:
146). – Не бойся, – успокаивает Иса её, – так бывает иногда, – говорит
парень, чтобы успокоить девушку, а у самого что-то сердце защемило; 4)
жених: Пади лия цёра мусь (разг.). – Может, другого жениха она нашла.
Э. цёра [ЭРС 1993: 722] 1. сущ. 1) мужчина; ульть цёракс! – будь
мужчиной; 2) сын; кодамо тетязо, истямо цёрась (посл.). – Каков отец,
таков и сын. Цёрай, цёрай, тон тякинем! (Евсевьев 1963: 113). – Ой,
сыночек, сыночек, дитятко! 2. прил. мужской; цёра вий – мужская сила.
В мордовских языках образуется ряд производных словосочетаний со
словом «цёра»: tr'än’ c’ora «приемный сын», c'ora ejkakš «мальчик» [MW 1:
186], c'ora loman’ «мужчина» [MW 1: 186], c'ora-baj «мальчик в возрасте 8-
10 лет» (MW 1:186), c'ora-žaban’ä «мальчик» [MW 1: 186], c'ora t’aka, s'ora
t’aka «мальчик» [MW 1: 356], udavoj c’ora «вдовец» [MW 1: 186], а rodnoj
c’ora «пасынок» [MW 1: 186], kresnoj c'ora «крестник» [MW 1: 187], oc'u
c’ora, oc’u s’ora «самый старший сын, тот из младших братьев мужа, кто
ближе всего к нему по возрасту» [MW3: 1417], t'c'orin'e, c’orin’e «сын»,
«мальчик» [MW 1: 187], od c'ora «парень, юноша, молодец», «холостой»;
jolma s'ora «младший брат мужа» [MW 1: 187], pokš c’ora «самый старший
сын» [MW 1: 187], jotksta s’ora, jutkso c’ora «второй по возрасту младший
брат мужа, средний брат мужа» [MW 1: 554].
Таким образом, термины стирь/тейтерь и цёра занимают в мордовской
терминологии кровного родства особое место так же, как термины аля
(«мужчина», «муж») и ава/ни («женщина», «жена») в терминологии
свойственного родства.
1. Евсевьев 1963 = Евсевьев М.Е. Избранные труды. - Т.2.: Народные песни мордвы.
- Саранск: Морд. кн. изд-во. - 528 с.
2. Маркелов 1928 = Маркелов М.Т. Система родства финно-угорских народностей. -
Этнография, 1928. - №1. - C. 45 - 62.
3. МРС = Мокшанско-русский словарь. 41 000 слов. / Под ред. Б. А.
Серебренникова, А. П. Феоктистова, О. Е. Полякова. - М.: Русский язык, Дигора,
1998. - 920 с.
4. МСв = Евсевьев М.Е. Мордовская свадьба. - М.: Центриздат, 1931. - 316 с.
5. Мокша, 2001. - № 3, № 4.
6. УПТМН = Устно-поэтическое творчество мордовского народа. Т. III:
Мокшанские сказки. - Саранск: Морд. кн. изд-во, 1966. - 384 с.
7. ЭААБ = Эрясть-ащесть атят-бабат: Ёфкст и легендат/ кочказень Е. Терешкина –
Саранск: Мордов. кн. изд-вась, 1990. – 272 с.
8. ЭРС = Эрзянь-рузонь валкс. Около 27 000 слов. Под ред. Б. А. Серебренникова,
Р. Н. Бузаковой М. В. Мосина. М.: Русский язык, Дигора, 1993. - 804 с.
9. MW 1 - 4 = H. Paasonens mordwinisches Wörterbuch // Zusammengestellt von Kaino
Heikkilä. Unter Mitarbeit von Hans-Hermann Bartens, Aleksandr Feoktistov und
Grigori Jermuschkin. Bearbeitet und herausgegeben von Martti Kahla. Bd 1 - IV. -
Helsinki, 1990 - 1996.
Гурьянов И.А.
г.Саранск
ТЮШТЯ КАК ПЕРСОНАЖ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
Особенностью мордовского героического эпоса является органическое

слияние архаических сюжетов мифологического содержания с эпико-
историческими песнями, сказаниями, легендами, преданиями. Развитие эпоса
идёт от мифа к песне. Роднит героическую песню с мифом и характер его
героики. Героем мифов является Инешкипаз. Он проявляет себя как героя
создавая небосвод, землю, человека, то есть творит мир, внося в него
разумное начало, целесообразность, выступает как творец-созидатель.
Мордовский героический эпос представлен песнями о Тюште,
выступающего как богочеловек. Его героика заключается в создании им
мордовской государственности на основах справедливости, меры, закона,
отторгая её от доисторического хаоса и стихийности. В этом ему помогает
Инешкипаз, поддерживая с ним связь через своих чудесных вестников –
Иненармунь, Ашо Локсей, Мекшава, Черный Ворон, три ласточки. Героика
Инешкипаза и Тюшти схожи – это их мироустроительная созидательная
деятельность.
Анализ многочисленных вариантов песен о Тюште говорит о том, что
они создавались в течение длительного времени. Они неоднократно
изменялись, вбирая в себя веяния времени, и в соответствии с ними
изображается и главный персонаж. До избрания его инязором эрзян и
мокшан он обычный человек, который пашет-боронует в поле. После
избрания он получает качества богочеловека, способного творить чудеса и
превращается в классического героя. Тюштя «не богатырь, не кузнец-
чудотворец, а царь-мироустроитель, демиург эрзя-мокшанского общества»
(1. С. 3), по воле Инешкипаза и по просьбе людей возложивший на себя
миссию служения народу. Образ Тюшти возник в период формирования
древнемордовской этнической общности.
В сознании эрзян и мокшан Тюштя мыслится как реально
существующий царь, инязор. В песнях не говорится о конкретных формах и
методах правления. В них речь идёт не о его делах, а о нём самом, ибо
существует убеждение: если царь хорош, то и его поступки хороши.
Идеализация песенного инязора, Тюштяна, отчасти есть способ его
противопоставления русскому царю, выражение неприятия форм и методов
его управления страной, проявление протеста против нищеты и беззакония
творимых от его имени. На его реальность указывают конкретные
географические названия где происходит действие: бассейны рек Волга,
Сура, Ока, Мокша, Клязьма; города Москва, Норовчат, Владимир, Копарц;

указывается конкретный противник – русский царь, иногда именуемый как
Иван Грозный. На сюжет песен и отношение к ним оказывали влияние
исторические события и сознание народа в момент их бытования. В связи с
этим в песни вносились новые элементы в обрисовке Тюшти. Образ Тюшти
историзовался параллельно историзации сознания народа.
Претендуя на историчность, эпос вместе с тем мало заботится о
подлинности событий и лиц. Он создаёт свой особый идеальный мир,
автономный в своём бытии. Подлинными в нём являются лишь идеи,
которые трансформируются в сюжеты и героев(1. С. 191).
Тюштя рисуется как культурный герой. Его героизм проявляется не в
борьбе с врагами, а на мирном, созидательном поприще. Он герой, но не
богатырь, богатырство не его предназначение. Его цель – организация нового
общества, вносит в него порядок и созидание, преодоление старого образа
жизни. Хотя иногда он и совершает воинские подвиги, но это несвойственно
для эпического героя эрзян и мокшан, поскольку в мордовском эпосе нет
богатырства, это качество второстепенное в образе Тюшти.
Тюштя, рождённый от брака земной девушки Литавы и Пурьгинепаза,
изображаемый как исторический царь, в тоже время обладает
божественными свойствами. Это приобретённые качества, которые он
получает только после избрания на пост инязора. Герой нуждается для
совершения подвигов в сверхъестественной силе, которая лишь отчасти
присуща ему от рождения, обычно в силу божественного происхождения.
Независимо от характера героизма подвиги героя всегда сопровождаются
помощью божественного родителя или другого бога (2. С. 295). В образе
Тюшти переплетены человеческое и божественное начала. Это обусловлено
идеологией самого эпоса. В течение месяца он трижды меняет возраст: при
новолунии он юноша, в полнолунии зрелый муж, на исходе месяца старец.
Одним взглядом или мановением руки он останавливает течение реки, строит
города, взмахом платка строит мост над рекой, скачет на коне по воде, из
глаз выпускает молнии и поражает ими врагов, вызывает на помощь
волшебные силы, живёт несколько человеческих поколений, а после смерти
возносится на небо и становится божеством, покровительствующий эрзянам
и мокшанам.
Тюштя близок к таким эпическим героям как Вяйнемейнен (они оба
занимаются мирной созидательной деятельностью во благо народа),
Калевипоэгу, отчасти – Микуле Селяниновичу, Иилье Муромцу. Тюштя
мыслится как царь, избранный всем народом и служащий ему. Конфликтов,
возникающих между ними, песни не знают. Тюштя любит народ, народ
любит Тюштю – вот поэтическая схема их отношений. В нём народ видит то,
что хочет видеть, и связывает с ним наступление золотого века не только в
прошлом, но и в будущем. Тюштя в своём развитии проходит три стадии:
мифологическую, где он божество; эпическую, где выступает как

богочеловек; историческую – правитель с признаками реального царя. В
сохранившихся произведениях Тюштя выступает как целостный образ в трёх
ипостасях.
В образе Тюшти выражены идеи этноцентризма и этнического
скептицизма. Этнический скептицизм появляется в поздних сюжетах, в
песнях, возникших во времена кризиса национального самосознания, в эпоху
русской экспансии и колонизации. Тогда появились комические штрихи в
образе эрзя-мокшанского царя(1. С. 192). Начинают разрушаться эпические
традиции, меняющиеся умонастроения людей и новое восприятие ими
исторической реальности изменяют эпическое миросозерцание, делают его
более открытым для внешних влияний. С разрушением этнического
самосознания среды бытования песен разрушается и образ их героя.
Настоящее и будущее любого народа теснейшим образом связано со
знанием своего исторического прошлого, и чем интенсивнее связи народа с
прошлым, тем богаче и стабильнее его настоящее. Постоянный интерес к
прошлому обеспечивает жизнь древних жанров в сознании последующих
поколений, которые относятся к себе в зависимости от того, как оценивают
достоинства и недостатки своих далёких предков. Эпос о Тюште тому
подтверждение.
К образу легендарного Тюштяна обращаются и современные авторы.
Так эпос о Тюште занимает центральное место в эпическом своде
«Масторава» А.М. Шаронова, поскольку время правления Тюшти является
золотым веком в истории мордовского народа. Жизнь эрзи и мокши при
Тюште стала более спокойной и благополучной, так как появился институт
управления, регулирующий общественные и семейно-бытовые процессы. И
если сравнить образ Тюшти в «Мастораве» и в фольклорных текстах то
увидим, что в более поздних текстах Тюштя изображается не только в
героических тонах. Песни, складываясь в течение длительного времени,
дополняли его образ новыми чертами, происходит раскол между народом и
героем. В «Мастораве» же Тюштя неотделим от своего народа, он изображён
только с положительных сторон, как идеальный царь, хотя и вносятся
некоторые изменения. Так, например, появляется эпизод с Вирявой, встреча
со стариком, который рассказывает историю о Литаве, включены песни о
Сабане и Дуболго; борьба Тюшти с друзьями со змеями, где присутствуют
мотивы волшебно-фантастической сказки; хождение Тюшти по Мастораве,
где он узнаёт обычаи и нравы своего народа; встреча со стариком-великаном
и его внуком; не упоминается эпизод с кашеедами, где Тюштя проклинает
ослушавшихся его людей, который характерен почти для всех фольклорных
текстов; противниками эрзян и мокшан является некий враг, хотя в
большинстве фольклорных текстов таковым являются русский царь и т. д.
Всё это сделано для того, чтобы из множества песен, преданий и легенд
создать целостное произведение с последовательным сюжетом. Изображение

главного героя в «Мастораве» близко к ранним фольклорным текстам, где
народ и инязор представляют единое целое.
Неизменным для эпоса является обоснование незыблемости социально-
нравственного комплекса в предельно экстремальных обстоятельствах, когда
испытанию подвергается существование этноса, родной земли, семьи,
личности. Народно-гуманистическое начало выступает неизменно на первом
плане. Такой характер окрашивает всю систему образов эпоса, сюжетику,
идеологическое содержание истории, им описываемой(3. С. 17). Всё это
присуще для эпического свода «Масторава».
К образу фольклорного героя обратился и мордовский писатель В.К.
Радаев в своей поэме «Тюштя». Но в изображении главного героя мы
встречаемся с целым рядом несоответствий с фольклорным героем и в
изображении событий. Если в «Мастораве» при изображении главного героя
А.М. Шаронов опирался на подлинный фольклорный материал, то В.К.
Радаев создавая образ главного героя исходил из своего видения на этого
героя, наделяя его лишь некоторыми качествами фольклорного прототипа. В
поэме показывается рождение главного героя в отличие от фольклорных
текстов, где главного героя мы встречаем уже взрослым (исключение
составляют две песни: «Тюштя и чудеснорождённый младенец», «Тюштя и
сын 70-летней вдовы»); герой воспитывается в дали от родной земли (что
свойственно для других эпосов, но не встречается в мордовском); в его
описании автор опирается на образцы русского богатырского эпоса, наделяя
его чертами богатыря; эпизод наделения именем в честь предков, в
фольклорных текстах это имя должностное, которое приобретает хлебопашец
ставший инязором; в поэме много сказочных мотивов (например,
упоминание о потустороннем мире, с помощью которых Киуша уничтожает
Ине Кужо); желание злого Кежендея захватить больше земель, идя на кражи,
хитрость, – всё это не свойственно для фольклорных текстов. В целом же,
обращение к главному эпическому герою эрзян и мокшан не случайно.
Тюштя один из любимых героев мордовского народа, наделённый народом
лучшими чертами, который является воплощением всех самых светлых его
сторон.
1. Шаронов А.М. Мордовский героический эпос. Сюжеты и герои. – Саранск:

2. Мелетинский Е.М. Герой // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. – М.: НИ
«Большая Российская энциклопедия», 1998. – Т. 1. – 294-297 с.
3. Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. – Л.: Наука, 1988. – 225 с.
Иванова Г.С.
г. Саранск
О РАЗВИТИИ ГЛАСНОГО ∂ В ПЕРВОМ СЛОГЕ МОКШАНСКОГО СЛОВА
В современном мокшанском языке имеется около 80 слов, не считая их

производных, в первом слоге которых стоит гласный среднего ряда, среднего
подъема ∂.
Наиболее часто встречаемая для него фонетическая позиция - положение
между двумя велярными согласными, один из которых непарный (СVС):
v∂zaft∂ms «натравить», k∂Rtams «подпалить», k∂rga «шея», t∂rva «губа»;
реже может находиться между непарным велярным и палатальным
согласными (СVС'): z∂r'n'ä «золото», k∂r'n'ä «катушка, моток», k∂R'c'ä
«коромысло»; совсем редко (в 3-х словах) - между двумя палатальными
согласными (С'VС'): s'∂n'arə «столько», t'∂n'arə «столько», n'∂l'n'ä «даже», и в
начале слова перед согласными r, r': ∂r'vä «жена», ∂rdas «грязь», ∂rnams
«рычать». Лишь в единственной позиции его невозможно найти - это между
палатальным парным и велярным парным согласными (С'VС).
После гласного ∂ обычно выступают сочетания согласных: zn, zn, Rk, rf,
Rt, rn, rg, sn', ld, fc, zm, tn, tm, rs, Rm, rm, rz, rkst, kn, st, sk, rd, Lt, rv, sk, rg, Lm;
r'g', r'n', r'v', r'g, R'c', s'k, z'g', sm, ck, s'k', s't', r'm, rn.
Самую многочисленную группу составляют глаголы, образованные от
звукоподражательных слов, например: k∂r «звук, передающий храпение» -
k∂rnams «храпеть», m∂r «звук, передающий мурлыканье» - m∂rnams
«мурлыкать», k∂t∂r «звук, передающий смех» - k∂t∂rd∂ms «хихикать» и т.д.
Небольшая группа - это ранние русские заимствования типа м. k∂r'sa,
русск. крыса, которые с течением времени потеряли особенности языка-
оригинала и стали подчиняться новым закономерностям: в русском языке в
этом слове ударение падает на гласный первого слога i, а в мокшанском
языке этот гласный не может быть под ударением, если во втором (или
последующем) слоге стоит широкий гласный а или ä.
Гласный ∂ в основном велярный, поэтому в фонологических оппозициях
чаще ему противостоят гласные непереднего ряда: а, о, например:
∂-а: k∂r'n'ä «катушка» - kar'n'ä «лапоток», k∂R'c'äs' «коромысло-то» -
kаR'c'äs' «он потратился», t∂rvas «в губы» - tarvas «серп»;
∂-о: k∂Rtams «подпалить» - koRtams «говорить, сказать», k∂tnajs' «тот,
который кудахчет» - kotnajs' «та наседка».
Никогда не противостоит гласный u. Это можно было бы объяснить тем,
если допустить, что в подавляющем большинстве слов он в
вышеперечисленных позициях предшествовал гласному ∂, а позднее
редуцировался, причиной могли послужить изменения в акцентологической
системе; а так как переход u>∂ произошел относительно недавно, то такого
рода оппозиции не успели образоваться.
Если взять во внимание многочисленные внутридиалектные и

междиалектные чередования (∂//i, ∂//u), которые наблюдаются в
современных мокшанских говорах, то можно предположить, что перенос
ударения на непервый слог и редукция узких гласных первого слога
происходили не одновременно: ю.-в. kir'∂n'd'a:n и k∂r'∂n'd'a:n «я сожмусь»;
ю.-в. kušta:f и k∂šta:f «заплесневелый»); или ю.-в. k∂Lc∂ndа:n, центр.
kuLc∂ndа:n «я слушаю»; ю.-в. t∂m∂n'e:, центр. tum∂n'ä: «дубок».
Исходя из того, что распространяемость редуцированного гласного в
мокшанских диалектах неодинакова, то было бы неправильным отнести его
появление к какому-то определенному историческому периоду.
Относительно этимологий мокшанского редуцированного гласного
существуют разные мнения (Паасонен 1903: 84, 97; Steinitz 1944: 103-105;
Бубрих 1953: 171-172; Itkonen 1997: 45-46). Однако все они сходятся в том,
что ближайшими предшественниками гласного ∂ являются безударные узкие
гласные верхнего подъема u, реже i, которым в прафинно-угорском языке
соответствовали различные гласные. Вероятно, в тех словах, в которых
гласный ∂ выступает во всех мокшанских диалектах, а в эрзянском ему
навстречу идут гласные полного образования (закономерно u, i (ί), но в
небольшой группе слов можно встретить о, е), этот гласный был в первом
слоге общемокшанского слова. Хотя условия для редукции, могли быть
подготовлены еще раньше, в общемордовском языке, но не повсеместно, а в
отдельных диалектах или говорах, которые впоследствии легли в основу
мокшанского языка.
Результаты этимологического анализа показали, что в прафинно-
угорском языке мокшанскому ∂ в одних основах соответствовали гласные *u,
*i: м. p∂rgams «брызгать», э. purgams «тж» < ф.-у. *purka-; (ЭВ 1998:153); м.
t∂rva, э. turva < ф.-у. *turpa «губа» (ОФЯ 1: 411); м. m∂z'ara, э. zaro «сколько»
< ф.-у. *mi- (ОФЯ 1: 399).
В группе слов ∂ восходит к прафинно-угорским гласным среднего
подъема *о, *е, которые еще в общемордовское время сузились до гласных
*u, *i, в дальнейшем гласный полного образования сохранился в эрзянском
языке, а в мокшанском и в некоторых диалектах эрзянского языка
редуцировался: м. p∂lman'd'z'ä, э. pul'aza, kumaza < ф.-в.*polwe «колено» (ЭВ
1998:153); м. k∂R'c'ä, э. kurc'a «коромысло» < ф.-у. *kore- (ЭВ 1998:85); м.
k∂r'n'ä, э. kir'e «клубок»; ср.: ф. kerä «колесо», эст. kera, вепс. kera (ЭВ 1998:
72). Вероятно, к заднерядному *o относится ∂ и в местоименных основах
k∂va-/kuva- «где» и t∂va-/ tuva- «там».
К прафинно-угорским гласным переднего ряда *ä или *е гласный ∂
восходит в следующих словах: м. p∂z'gata/ piz'gata, э. pez'gata, pez'daka,
piz'gudav < ф.-у. *päc'kе или *pеc'kе (ЭВ 1998:142); м. k∂šn'ams, э. kešn'ams
«чихнуть»; ср.: ф. käheä, kähista «киремс», эст. kähisema «cопеть», норв.-саам.
gäs'tet, у. кизьныны (ЭВ 1998:70); м. p∂čkams, э. pičkams «выздороветь»< ф.-
у. *pзčkз-; ср.: ф. päteä «компетентный, способный, годный к чему-либо»
(КЭСКЯ 1970:45), а также в местоименных основах s'∂n'arə, t'∂n'arə (ОФЯ 1:
399).
В одном слове ∂ соответствует гласный заднерядного *а: м. z∂rn'ä,
sírn'e, э. sirn'e < ф.-у. *saran'a «золото» (ОФЯ1: 435).

Редукции u, i, по всей видимости, способствовали и последующие
сочетания согласных (в большинстве случаев с r). Эти сочетания сохранились
еще с домордовского времени. Они имеют место и в родственных финно-
угорских языках, например: м. t∂rva, э. turva «губа», ф. turpa «рыло, морда»,
мр. тярвo, у. тoрпo, к. тырп (КЭСКЯ 1970: 293; ОФЯ 1: 411); м. p∂rdams, э.
purdams «спрятать, загородить», к. бердны «скрыться за что-либо, под чем-
либо (КЭСКЯ 1970:39); м. k∂rga, э. kir'ga «шея», к. гырк «грудная и брюшная
полости», у. гырк «дупло, полый», мр. körgö «нутро, внутренность», ф.
kurkku «горло» (Там же, 85); м. k∂tk∂daj, э. kotkodav «муравей», мр. ku:tk∂, к.
кодзув, манс. kun's-, к. -košši, в.hangua (ОФЯ1:416).
В одних основах гласному ∂ в отдельных говорах соответствуют гласные
полного образования, так: центр. p∂z'g∂nal, зап., Ат., piz'g∂nal «веснушка»;
центр. p∂s'mar, Сшврт. pis'mar «скворец»; центр. p∂z'gata/piz'gata «ласточка»;
центр. p∂s'kiz'∂ms/ pis'kijz'∂ms «страдать поносом»; центр. p∂lg∂ž∂ndams, ю.-
в. pulg∂ž∂ndams/ p∂lg∂ž∂ndams «набухнуть». В этих словах вариант с
гласным полного образования сохранился от общемордовского языка, а
редуцированный гласный появился в период самостоятельного развития
мокшанского языка: в словах с переднерядным вокализмом из узкого
гласного переднего ряда *i, а в словах с заднерядным вокализмом - из узкого
гласного заднего ряда *u.
Однако в группе слов редуцированный гласный был еще в
домокшанскоe время. Косвенным доказательством того служат слова со
стечением согласных в начале слова, которые есть как в мокшанском, так и в
эрзянском языках, например: м., э. skal «корова», м. šna «ремень», э. kšna, м.,
э. šta «воск» и другие. Х.Паасонен писал, что такие стечения случайными
назвать ни в коем случае нельзя, так как этимологически все мордовские
слова начинались не более, чем с одного консонанта (Паасонен 1903: 84).
А.А.Шахматов, а вслед за ним Д.В.Бубрих стечения согласных в начале
мордовских слов считали явлением вторичного порядка, возникшим в
результате выпадения гласного исторического первого слога (Шахматов
1910: 745; Бубрих 1953: 11).
Так как гласный первого слога в словах м., э. skal «корова», м. šna
«ремень», э. kšna, м., э. šta «воск» и других отсутствует и в мокшанском и в
эрзянском языке, возможно, его выпадение произошло в домокшанское
время. Но так как для мокшанского языка не свойственно выпадение гласных
полного образования (в мокшанских диалектах и в первом слоге, и на
морфемном стыке выпадает только гласный ∂), то при объяснении этого
явления нельзя не учитывать общей тенденции мокшанского вокализма к
редукции узких гласных верхнего подъема первого слога в безударном
положении. Видимо, сначала безударный узкий гласный первого слога еще в
общемордовском языке редуцировался, а к позднеобщемордовскому периоду
началось его выпадение, который продолжился в период самостоятельного
развития мордовских языков, и, предположительно, в такой
последовательности: *uskal>*∂skal>skal; *suksna > *k∂šna>м. šna, э. kšna;
*susta>*s∂sta>šta и т.д.
Тот факт, что гласный первого слога выпал после того, как
общемордовский язык стал развиваться самостоятельно, подтверждают
данные других финно-угорских языков, где гласный первого слога
присутствует, например: м. šta-ms, э. šl'a-ms «мыть, мыться» < об. мд. *∂šta- <
ф.-в. *šu(k)šta; ф. hihtoa, эст. uhtuma, мр. шюалташ «выбросить» (ЭВ
1998:218); м. šča-ms (ср. м.д. ∂ršča-ms ), э. orša-ms «одеть, одеться < об. мд.
*∂rša- < ф.-в. *wurša; надеть»; ср.: ф. verhota «накрыться», мр. вургем
«одежда» (ЭВ 1998:131); м., э. skal «корова» < об.мд. *∂skal < ф.-п. *uskala;
ср.: мр. ышкал, ушкал, у. ыскал, сыкал (ЭВ 1998:166).
При широком гласном в конце основы выпадал не только ∂<*u, но и
∂<*i:
м. šna «кожа, кожаный ремень», э. kšna «выделанная сыромятная кожа
животного» < ф.-в. *šišna /*šikšna; ср.: ф. hihna, эст. ihn, кольск.-саам.
куэшшь «кожа», мр. шыште (ЭВ 1998:87); м. šta, э. kšta «воск» < об.мд. *š∂šta
или š∂kšta (<s'ikšta или s'ikšta) < ф.-у. *s'ištз- или *s'ikštз- «воск»: ср.: к.
сиськ- «свеча, воск», у. сюсь, мр. шыштэ (КЭСКЯ 1970:257).
Все это может быть понятным со словами типа šna «ремень», štams
«вымыть», skal «корова», t'r'ams «прокормить». Но как быть с такими, как э.,
м. kšî «хлеб», kšn'i «железо», pš'i «горячий», pšt'i «острый», м. ksti
«земляника», в непервом слоге которых стоит не широкий гласный а или ä, а
узкий гласный i (i), который по закономерностям мокшанского ударения
никогда не может быть ударным, так как не обладает способностью
перетянуть ударение на себя? Х.Паасонен считал их исключениями
(Паасонен 1903: 3), Д.В. Бубрих пишет о них как об относительно небольшом
количестве случаев (Бубрих 1953: 37). В небольшой группе мокшанских слов
0 звука чередуется с гласными ∂, i отдельных говоров, например: ksti, Кнпш.
k∂sti «земляника»; kšt'ims, Ат. kišt'∂ms «плясать», kšt'ir'd'∂ms, Кнпш., Кпда.
k∂št'ir'd'∂ms «ткать».
Понятно, что и в вышеперечисленных словах причиной появления
стечения согласных тоже является выпадение редуцированного гласного
первого слога. Что же в данном случае явилось причиной редукции? Ведь, по
существующей закономерности узкий гласный первого слога не теряет
акцентуации, если в последующих слогах такие же узкие гласные. Дело в
том, что в словах типа ps'i, ksti, kst'ims гласный второго слога i еще в
общемокшанском языке употреблялся в сочетании с последующим j-отовым
формантом (ps'i<*ps'ij, ksti< kstij, kst'i-<kst'ij-), который в оглушенном виде
встречается в форме множественного числа, например: ps'iJ-t' «горячие»,
kstiJ-t' «земляника (мн.)», kst'iJ-t' «пляшут», а гласный i<*ij при узких
гласных в первом слоге слова, вероятно, обладал (в юго-восточном диалекте
до сих пор обладает) такими же способностями удерживать на себе ударение,
как и широкие гласные, например: ю.-в. p∂s't'i:d'i, др. ps't'i:d'i «лягается», ю.-
в. p∂s'ki:z'i, др. ps'ki:z'i «испражняется», ю.-в. k∂sti:, др. ksti, kstij «земляника»
- ударение на гласном i второго слога. Оно (ударение) не меняет своего места
даже в том случае, если при словоизменении в последующих слогах
появляется широкий гласный а или ä (в диалектах е<ä), например: Кнпш,
Кпда, Кдгл. k∂sti:-k∂sti:n'е (деминут.ф.), Кнпш, Кпда, Кдгл. p∂s't'i:d'∂ms -
p∂s't'i:d'an «я лягаюсь». Вероятно, еще в общемокшанском языке в

постановке ударения существовала такая закономерность: если в
многосложном слове были только узкие гласные, то ударение падало не на
узкий гласный i первого слога, а на гласный i<ij второго слога. Разрешение
этого вопроса нужно искать в домордовском вокализме: в прафинно-
угорском языке в первом слоге большинства этих слов употреблялся узкий
переднерядный гласный верхнего подъема *u, отсутствующий в современной
мокшанской (и эрзянской) системе гласных, а в конце основы находились
более звучные гласные: среднего подъема *e, или нижнего подъема а. К
общемордовскому периоду безударный *u в одних основах (возможно, через
промежуточную ступень *i) редуцировался, впоследствии ∂ выпал,
например: м. ps'i, э. ps'i, pis'i <ps'ij «горячий, жаркий»<об.мк.*p∂s'∂j <об.мд.
*pis'∂j < ф.-у. *püs'e- или *pēs'e-; ср.: эст. peesi-: peesisklema «нагреть», мр.
пяжа-: пяжалташ «вспотеть», у. пöсь, к. песь (ЭВ 1998:152); м. kši, kš'е, kš'a,
э. kši «хлеб» <об.мд <*k∂ša<*k∂r's'a< ф.-у. *kürsa; ср.: ф. kyrsa (ЭВ 1998:86);
м., э. kn'i «железо» < об.мд. *k∂šn'ij < ф.-у. *kürte; ср.: кольск.-саам. кааррь, к.
кoрт, у. кöрт, мр. кэртни < индоиранск., ср.: осет kard «нож, сабля», санск.
kartari (ЭВ 1998:87).
В слове kšt'i-ms гласный первого слога выпал на мокшанской почве: м.
kšt'i-, м.д. . kišt'e-, э. kišt'e- «плясать; танцевать»<об. мк. *k∂št'ij-< об.мд.
*kišt'ij- <* kišt'∂j- < ф.-в. *kište-; ср.: ф. kihista «растерзать», эст. kihama
«кишеть, копошиться», мр. кушташ (ЭВ 1998:74).
В некоторых словах выпал * ∂<*i < *e: м. pr'a, э. pr'ä «голова, вершина,
кончик» <об.мд. *p∂r'a < *pir'a< ф.-у. *pera «зад, задняя часть»; ср.: ф. pera
«крайняя задняя часть (чего-либо)», манс. par «назад», х. pir «задняя часть»,
и.-е. *per-, ср. греч. peras «конец» (КЭСКЯ 1970:41); м., э. tr'ams < об.мд.
*t'∂r'ams<*t'ir'ams: ср.: к. теравны «ухаживать», терсьыны «кушать» (ЭВ
1998:189).
Поэтому в словах ps'i, ksti и т.п. гласный i, имеет несколько иную
этимологию по сравнению с таким же i в словах s'im∂ms, s'ift'∂m, s'il'gə и т.д.
В юго-восточном диалекте мокшанского языка в первом слоге слова
редукция гласных полного образования происходит на диалектном уровне.
Поэтому распространяемость гласного ∂ здесь намного шире, чем в
остальных. Причем редукции подвергается не только гласный i<об.мд. *i, но
и i<об.мд. *e. В диалекте, во-первых, наблюдается двухвариантное
употребление некоторых слов, например: центр. ki:s'k∂rks царапина», ю.-в.
ki:s'k∂rks и k∂s'ki:rks; центр. t'e:rd'∂ms «созвать, пригласить, позвать» -
t'e:r'dan «я приглашу, позову» - t'e:r'dat «ты пригласишь, позовешь», ю.-в.
t'i:r'd'∂ms - t'i:r'd'аn и t'∂r'd'а:n - t'i:r'd'at и t'∂r'd'а:t и т.д.; во-вторых, в
знаменательных словах и словоформах, где в непервом слове стоит а или е
(<ä), вместо гласных u, i центрального диалекта выступает ∂: центр. kučka:
«середина», ю.-в. k∂čka:; центр. l'uka:ms, ю-в. l'∂ka:ms «качаться»; центр.
s't'ir'n'ä: «девочка», s't'ir'n'a:t «девочки», s't'ir'n'a:c «ее (его) девочка», а ю.-в.
s't'∂r'n'e:, s't'∂r'n'a:t, s't'∂r'n'a:c, хотя центр., ю.-в. s't'i:r'∂c «ее (его) дочь». В
некоторых словах наблюдаются внутридиалектные чередования ∂//о и ∂//а:
центр. to:Lmad'∂ms «толкнуть», ю.-в. t∂Lma:d'∂ms/t∂tmad'∂ms//to:Lmad'∂ms;
центр. ka:R'c'igan «коршун», ю.-в. ka:R'c'igan//k∂R'c'iga:n; центр. ko:Rcad'∂ms

«толкнуть, ткнуть», ю.-в. ko:Rcad'∂ms//k∂Rca:d'∂ms. Редукция широких
гласных полного образования, скорее всего, происходит под влиянием
русского языка.
В отдельных мокшанских говорах гласный ∂ чередуется с гласными u, i
других говоров под ударением, в последующих слогах стоит такой же
редуцированный гласный, например: Крпрк., Ат., Сшсш. p∂:r∂m/ b∂:r∂m
«овод», p∂:ld∂m/b∂:ld∂m «кусок, комок», s't'∂r' «девушка, Ат. v∂r' «лес»,
m∂:r'd'∂ «муж» (в других диалектах: pu:r∂m, pu:ld∂m, s't'ir, vir', mi:r'd'∂). На
наш взгляд, прав Д.В.Бубрих, который рассматривал такого рода явления как
вторичные. Появление подобных форм происходило в несколько этапов: 1)
ki:r'd'∂ms, ki:r'n'∂ms, 2) k∂r'd'a:n, k∂r'n'a:n, 3) k∂:r'd'∂ms, k∂:r'n'∂ms; как то
произошло чуть раньше в глаголах kirkams>k∂rga:ms (Сшврт kirkams от
слова kirka:), k∂:rks'∂ms; purda:ms>p∂rda:ms, p∂:rtc'∂ms.
Итак: 1) мокшанский ∂ восходит к прафинно-угорским *u, *i, *о, *e, *ä,
*a, которые в общемордовском языке сузились до гласных верхнего подъема
*u, реже *i, а в раннемокшанское время *u и *i>∂; 2) в группе слов прафинно-
угорские *u, *i, *ü (>*u, *i), подверглись редукции еще в общемордовском
языке, а к позднеобщемордовскому периоду редуцированный гласный выпал.
Список сокращений
Ат.- говор с. Атюрьево, зап. - западный диалект, к.-коми язык, Кдгл- говор с.
Глушково Кадошкинского района, Кдпв - говор с. Поево Кадошкинского района, Кнпш
-говор с. Новое Пшенево Ковылкинского района, кольск.-саам. - кольско-саамский язык,
Кпда- говор с. Подгорное Алексово Ковылкинского района, Крпрк - говор с. Мордовские
Парки Краснослободского района, м. - мокшанский язык, мр. - марийский язык, норв.-
саам. - норвежско-саамский язык, об.мд. - общемордовский язык, об.мк. -
общемокшанский язык, раннемд. - раннемордовский язык, Сшврт. - говор с. Вертелим
Старошайговского района, Сшсш - говор с. Старое Шайгово, у. - удмуртский язык, ф.-
финский язык, ф.-п. - финно-пермский язык, ф-у. - прафинно-угорский язык, центр. -
центральный диалект, э. - эрзянский язык, эст. - эстонский язык,. ю.-в. - юго-восточный
диалект.
1. Бубрих Д.В.. Историческая грамматика эрзянского языка. Саранск, 1953. - 272

с.
2. Itkonen E. Zum Ursprung und Wesen der reduzierten Vokale im Mordwinischen.
-FUF, Band ХХХIХ, Heft 1-2, Helsinki, 1971. S. 41-75.
3. Лыткин В.И., Гуляев Е. И. Краткий этимологический словарь коми языка. 1970.
-386 с.
4. Основы финно-угорского языкознания. - М., 1974. -484 с.
5. Паасонен Х. Мордовская фонетика. - Гельсингфорс, 1903. -123 с.
6. Цыганкин Д.В., Мосин М.В.. Этимологиянь валкс. - Саранск, 1998. -234 с.
7. Шахматов А.А. Мордовский этнографический сборник.- СПб, 1910.-878с.
Н.И. Ивлюшкина
г. Саранск
К ВОПРОСУ ИЗУЧЕНИЯ ОБОСОБЛЕННЫХ ДОПОЛНЕНИЙ В

СОВРЕМЕННОМ ЭРЗЯНСКОМ ЯЗЫКЕ
Обособленные члены предложения широко употребляются в

современном эрзянском языке. Этим определяется значение
соответствующей темы в курсе синтаксиса. Изучение данной темы считается
одной из самых трудных, однако затруднения, возникающие при её
рассмотрении, в значительной мере объясняются недостаточным вниманием
к смысловой стороне изучаемого явления. Нередко основные усилия
направляются на изучение правил обособления и постановку знаков
препинания; сама же сущность обособления, значения, им выражаемые,
освещаются недостаточно или остаются совершенно не раскрытыми. Между
тем обособление применяется в языке с определенной целью, связано с
определенным значением, которое оно призвано выразить. Поэтому при
изучении обособленных дополнений первой задачей является раскрытие этих
значений, показать сущность обособления.
Если студент не понял этой сущности, не уяснил себе смысловой роли
обособления, его значения, он, конечно, не сможет как следует использовать
обособленные дополнения на практике и в своей речи. Недостаточно
прочными будут в этом случае и пунктуационные навыки, которые должен
получить студент, изучая обособленные дополнения.
Приступая к изучению обособленных дополнений, необходимо, прежде
всего, вспомнить, что такое обособление. Обособление - синтаксическая
категория уровня предложения. Осложняя предикативное ядро предложения
добавочным сообщением, обособленные члены существуют лишь в составе
предложения; это как бы второй ярус (осложненной) структуры
предложения. Главное условие обособления - коммуникативная
направленность сообщения, желание говорящего (пишущего) увеличить
информативную, смысловую ёмкость предложения. Обособление
применяется с целью подчеркивания отличительных признаков или лиц, а
также действий, показать особую синтаксическую и смысловую функцию
того или иного предложения. Как показывает анализ значительного
количества конструкций с обособленными оборотами, дополнение – как
второстепенный член предложения – в эрзянском языке в обособленном виде
употребляется сравнительно редко.
В художественных произведениях эрзянского языка встречаются
обособленные дополнения, которые обозначают оттенок дополнительного
сообщения или отрицания объекта речи: Куярдо башка, столенть лангсо яла
ульнесь теке жо сывелесь (Н.Эркай) «Кроме огурцов», на столе было все то
же мясо»; Истямо эрямосо кие мартот карми налксеме, чичавтнеде башка
(В. Коломасов) «В такой жизни кто с тобой станет играть, кроме блох».
Студентам необходимо показать, что в эрзянском языке обособленные
дополнения, выраженные именами существительными, местоимениями с
послелогом башка «кроме», содержат в себе два значения: включающее и

исключающее. Эти два значения зависят от смысловой связи между
предметами или лицами как в обособляемой группе, так и в остальной части
предложения.
В том случае, когда обособленное дополнение выражает однородное
понятие с членами необособленной части предложения, то смысл всего
предложения относится в той же степени и к обособленной части
предложения. При этом обособленные дополнения имеют включающее
значение. В таких предложениях обычно нет отрицания: Кузницянть икеле,
кавто кузнецтнеде башка, конат котьмасть вейке жнейканть перька, тевтеме
лужалесть Симанов Микита ды Почов Игошка (В. Коломасов) «Перед
кузницей, кроме двух кузнецов, которые возились около одной жнейки,
торчали без дела Симанов Никита и Почов Игошка»; Скалтнэнь ваномадо
башка, сон лездась дояркатненень: кантнесь флягатнень, анокстась пенгть,
свал сыремтиль толбандя (Н. Эркай) «Кроме пастьбы коров, он всегда
помогал дояркам: носил фляги, готовил дрова, всегда разжигал костер».
Нередки случаи, когда обособленные дополнения содержат в себе
положительный смысл, а предложение – отрицательный. В таком случае
обособленные дополнения имеют исключающее значение. Сказуемое в таких
предложения выражается отрицательной формой глагола, который
сопровождается отрицательным местоимением: Столь арасель.
Табуретадонть башка, арасельть озамо таркаткат (К.Абрамов) «Стола не
было. Кроме табурета, других сидений не было»; Кадык универмагсто рами,
минек лавкасо тонсь содат, коське пряникадо башка, мезеяк а микшнить
(А. Доронин) «Пусть в универмаге купит, в нашей лавке, сам знаешь, кроме
сухих пряников, ничего не продают».
Обособленные дополнения в художественной литературе при помощи
послелогов нечто утверждают или отрицают, сохраняя при этом лишь
небольшую стилистико-эмоциональную окрашенность в предложении.
Студент должен, прежде всего, отчетливо уяснить себе, что обособление
дополнений имеет место тогда, когда дополнению придается особое
значение, не присущее необособленному дополнению. И только тогда
выяснить, какими морфологическими средствами выражается обособленное
дополнение.
Выделенные интонационно и пунктуационно падежные формы имен
существительных с послелогами башка «кроме», таркас «вместо», рядсек
«наряду», имеют значения включения, исключения, замещения.
По своей функции обособленные дополнения служат средством:
1. Выделения и исключения частного из общего. В этом случае функция
обособленных дополнений во многом зависит от послелога башка «кроме»,
который употребляется при:
а) именах существительных (одиночных или в сочетании с другими
словами): Марюшадо башка, тесэ аштесть кавто-колмо ават (К.Абрамов)
«Кроме Марьи, здесь были еще две-три женщины»; Каизь тов нерятаст,
валскень самс учость – колмо ватракшто башка, мезеяк эзть тарга (А.
Доронин) «Закинули туда верши, до утра ждали – кроме трех лягушек,
ничего не вытащили».
б) местоимениях (личных, указательных, притяжательных):

Тесэ уш, мондень башка, муевсть азорт, монь апак кевксте кундасть
куяронь кочкамо (Н. Эркай) «Здесь уж, кроме меня, нашлись хозяева, без
моего разрешения стали собирать огурцы»; Теде башка, тештнеяк невтизь
пряст (К. Абрамов) «Кроме этого, и звезды показались»; Лиясто атясь
лотксесь, вансь ведентень, но, эсензэ сулейденть башка, сон мезеяк эзь нее
(В. Коломасов) «Иногда старик останавливался, смотрел в воду, но, кроме
своей тени, он ничего не видел».
в) субстантивированных словах: Ёвтазденть башка, мезе-бути кадныль
апак чамдо (А.Доронин) «Кроме сказанного, что-то оставлял не
договоренным»; Вейкеденть башка, весе сынь, пиштякатне, цидярдызь
апаро ойме ломатнень нарьгамост ды куломадост мейле понгсть валдо райс
(А. Доронин) «Кроме одного, все они, горемыки, выдержали издевательства
людей с черствой душой, и после смерти попали в светлый рай».
2. Замещения или названия одного предмета другим с участием
послелога таркас «вместо»: Икелень лавгамотнень таркас, чокшне ланга
ловныть книгат, тонавтнить ды морсить морот («Сятко») «Вместо прежних
пустых разговоров, по вечерам читают книги и поют песни»; Икелень
соканть таркас, ней паксятнень сокить тракторсо («Сятко») «Вместо
прежней сохи, теперь поля пашут тракторами».
3. Включения частного в состав общего с участием послелога рядсек
«наряду»: Рядсек школасо танавтнеманть марто, сон лездась аванстэнь
кудоютконь тевсэ («Сятко») «Наряду с учебой в школе, он помогал матери
по хозяйству»; Рядсек эсь тевензэ марто, свал якась фермав вазонь андомо
(«Сятко») «Наряду со своими делами, всегда ходил на ферму кормить телят».
Работа по усвоению обособленных дополнений сопровождается
следующими заданиями: 1) анализ текстов с выделением из них предложений
с обособленными дополнениями, характеристикой состава этих
предложений, их грамматического выражения и значения; 2) списывание
текста, имеющего обособленные дополнения, не отмеченные пунктуацией, и
расстановка нужных знаков препинания; 3) дополнение предложений
уточняющими дополнениями; 4) составление своих предложений с
обособленными дополнениями; 5) выборка из текста предложений с
обособленными дополнениями, выраженными: а) именами
существительными; б) местоимениями; в) субстантивированными словами. В
каждом выписанном предложении студенты подчеркивают обособленные
дополнения и устно объясняют их значение, способы обособления и
выражения.
1. Абрамов, К.Г. Найман: роман / К.Г. Абрамов. - Саранск: Морд. кн. изд-
вась, 1980. - 481 с.
2. Доронин, А.М. Кочкодыкесь пакся нармунь: роман / А.М. Доронин. -
Саранск: Морд. кн. изд-вась, 1993. - 480 с.
3. Коломасов, В. М. Лагинов: роман / В.М. Коломасов. - Саранск: Морд. кн.
изд-вась, 1993. - 216 с.
4. Эркай, Н. Алёшка: ёвтнема / Н.Л. Эркай. - Саранск: Морд. кн. изд-вась,
1991. - 180 с.
5. Сятко. - 2001. - № 1. - 144 с.
Имайкина М.Д.
г. Саранск
ЭРЗЯНЬ СЭРЦЕК АШТИЦЯ КЕЛЬБРЯНЬ-ПЕЕНЬ ЛАЗКСОНЬ

СОГЛАСНОЙТНЕНЬ БАШКА ЁНКСОСТ
Кортамось моли [зс], [зс'],[з'с], [з'с'], [сс], [сс'], [с'с], [с'с'] согласноень
сюлмавкстнэнь истят башка ёнксост коряс.
1) Омбоце таркасо аштиця гайттне, неть [с] ды [с'], калгодочист-
чевтечист а полавтнесызь, секс неть ёнкстнэнь коряс свал аравтовить каршо
ды явить смусть; невтемга, [лайс – лайс'] (лазс-лазсь).
2) Васенце согласнойтне, неть [з], [з'], [с], [с'], ёвтавкшныть аволь
вейкетьстэ: а) прок гайттеме пеень-лазксонь [с], [с'], конатне калгодочист-
чевтечист а полавтнить ды неть ёнкстнэнь вийсэ панжить смусть, невтемга:
ва[сс]о (вазсо) – нава[с'с]э (навазьсэ), сок[сс]о – сёк[с'с]э; б) калгодо [с]-сь
мельганзо молиця чевте [с']-нть вельде чевтемезь, невтемга: мак[с'с']
(максомс - макссь); в) [й] сонорнойсэ полавтозь (тень эйстэ кортамось моли
ало).
Сонорнойсэ полавтовить колмо фонемат: <з>, <з'>, <с>. (Лувонь коряс,
истя прянзо вети чевте <с'> фонемаськак, ялатеке тенень невтемат эзть муеве).
[Й] вариантось лиси сестэ, зярдо вере ёвтазь согласнойтне понгить
гласной ды [с], [с'] гайттнень юткс.
Невтемга: карда[з] – карда[йс] – карда[йс]э – карда[йс]тэ, ме[з']е –
ме[йс] – ме[йс]э – ме[йс]тэ; ко[з]омс – ко[йс’], ку[з']емс – ку[йс']. Юты
таркань коряс диссимиляция – сэрцек арыця кельбрянь-пеень: [зс], [зс'] , [з'с],
[з'с'], [сс], [сс'] – согласнойтнестэ васенцесь полавтови кельгуншкань –
калгодо менелень гайтьсэ. Калгодо [с]-сь, [з]-сь, чевте [з'] –сь вейсэндить [й]
вариантсо ды лоткить вейке-вейкест юткова смустень явомадо: тееви
вейкелгадома – нейтрализация.
Вейкелгадомась эри аволь весе валтнэсэ, аволь весе форматнесэ, ды
стака ёвтамс, зярдо сон тееви, зярдо а тееви. Ало максовить тень коряс
арсемат, конатне ялатеке аволь пес панжить кевкстеманть. Вейкелгадомась
лиси неть форматнесэ:
1) тевдеема лемень 3-це лицясо ютазь шкасо;
2) объектэнь невтиця весе форматнесэ, конат теевить [с] гайтьстэ
ушодовиця суффикстнэнь вельде: -самак, -са, -сынь, -сынек, -сак,
-сыть, -сынк, -самам, - самизь, - сы, -сынзе, - сызь (1-це ды 3-це
лицянь объектт);
3) лемень падежень форматнесэ, конатнень суффиксэст ушодовить
[с] гайтьсэнть: -с (иллативень), -со/-сэ (инессивень), -сто/-стэ
(элативень).
Тевдеема лемтнесэ [з], [з'] фонематне вейкелгадыть свал, невтемга:
ко[з]омс – ку[з']емс, ла[з]омс – ка[з']емс валтнэсэ [з] ды [з']согласнойтне –
смустень явиця гайтть, лиякс меремс, фонемат; ко[й]сь – ку[й]сь, ла[й]сь –

ка[й]сь форматнесэ сынь вейсэндясть [й] вариантсонть ды лоткасть эсь
ютковаст смустень панжомадо – сынь нейтрализовавсть.
Истя тевесь ашти объектэнь форматнесэяк. Невтемга, ла[з]омс – ка[з']емс:
ла[й]сынь – ка[й]сынь ла[й]сынк – ка[й]сынк
ла[й]сак – ка[й]сак ла[й]сыть – ка[й]сыть
ла[й]сынк – ка[й]сынк ла[й]самам – ка[й]самам
ла[й]самизь – ка[й]с амизь ла[й]сы – ка[й]сы
ла[й]сынзе – ка[й]сынзе ла[й]сызь – ка[й]сызь
ла[й]са – ка[й]са
[с], [с'] лазксонсетне гласной ды [с], [с'] согласнойтнень ютксо вастовить
чуросто ды [й]-екскак ютыть аволь весе валтнэсэ. Невтемга, ка[с]омс
тевдеема лемсэнть [с]–сь 3-це лицянь формасонть полавтови [й] гайтьсэнть:
ка[й]сь, ка[й]сть; ли[с']емс тевдеема лемсэнть [с'] согласноесь ванстови:
ли[с'], ли[с']ть.
Суффикс вельде теезь транзитивной тевдеема лемтнесэ ёмить
уликсчитне, конатнень вельде юты диссимиляциясь, секс мекс <з>, <з'>, <с>
фонематне понгить аволь [с], [с'] согласнойтнень икелев, невтемга: ку[з']емс
– ку[с'т']емс, ка[с]омс – ка[ст]омс. Ялатеке диссимиляциясь тесэяк лиси
истямо тувтал вельде: лицянь ды объектэнь суффикстнэнь икеле
транзитивностень суффиксэсь пры, ды <з>, <з’>, <с> фонематнень мельга
таго арыть [с] ды [с’] согласнойтне.
Невтемга: ка[ст]омс - ка[й]сь - ка[й]сть - ка[й]са - ка[й]сынь -
ка[й]сынек - ка[й]сак – ка[й]сыть - ка[й]сынк - ка[й]самак - ка[й]самам -
ка[й]самизь - ка[й]сы - ка[й]сынзе - ка[й]сызь; ку[с'т']емс (кузтемс) -
ку[й]сь - ку[й]сть - ку[й]са - ку[й]сынь - ку[й]сынек - ку[й]сак - ку[й]сыть -
ку[й]сынк - ку[й]самак - ку[й]самам - ку[й]самизь - ку[й]сы - ку[й]сынзе -
ку[й]сызь.
Лемтнесэ тевесь ашти истя: веенст валтнэсэ диссимиляциясь юты,
лиятнесэ а юты. Кодамо тенень тувталось – ёвтамс стака. Бубрих Д.В. истямо
тевенть улеманзо сюлми валтнэнь смустест марто: сон арси, паряк, эряви
меремс, ванновиця гайтень полавтомась седе шождасто тееви сеть валтнэсэ,
конат кандыть таркань, кедьгень, кедьёнксонь, ардомапелень,
вельтямопелень, видемапелень невтиця смусть.
Невтемга: карда[з] - карда[й]с - карда[й]сэ - карда[й]стэ, колхо[‡] -
колхо[й]с - колхо[й]сэ - колхо[й]стэ, кранда[з] - кранда[й]с - кранда[й]сэ -
кранда[й]стэ, ла[з] - ла[й]с - ла[й]сэ - ла[й]стэ, лияна[з] - лияна[й]с -
лияна[й]сэ - лияна[й]стэ, наво[з] - наво[й]с - наво[й]сэ - наво[й]стэ, та[з] –
та[й]с – та[й]сэ - та[й]cтэ, тарва[з] - тарва[й]с - тарва[й]сэ -
тарва[й]стэ, кла[сс] - кла[й]с - кла[й]сэ - кла[й]стэ. (Чипаз лемсэнть <з>
фонеманть [й] гайтьсэ полавтомась тейсь валонь вариант: чипай. Поэтэсь
сёрмады: Чись маней, чипаесь пейди, цеця чинесь пек тантей. Пиже паля
оршась виресь. Трудий ломань, листя тей!).
Паряк, эрицянь невтиця валтнэсэ диссимиляциянь теевемась
<?>, <?'>, <?>, <?>
стакалгавтозь: неть форматнесэ – риве[з'] – риве[с']сэ – риве[с']стэ, cара[з] –

сара[сс]о – сара[сс]то, чиря[з] – чиря[сс]о – чиря[сс]то – юрбень
шалтонсетне [й] сонорнойсэнть а полавтовить. Вастовить те арсеманть
коламоткак, невтемга: тю[с] – тю[сс]о – тю[сс]то форматнесэяк [с]
фонемась ванстови.
Диссимиляциянть теевемазо – атеевемазо панжови аволь ансяк
лексиканть (валонь смустенть) вельде: улить тенень тувталт фонетикасояк,
морфологиясояк.
Невтемга, фонетика марто сюлмавомась ашти сеньсэ – шалтонсетнень
сонорнойсэ полавтомась лиси ансяк гласной мельга, согласной мельга сон а
эри, секс мекс [й]-есь истямо таркас а путови: визьк[с] – визьк[сс]э –
визьк[сс]тэ, ливк[с] – ливк[сс]э – ливк[сс]тэ, пеньк[с’] - пенк[с'с]э -
пеньк[с'с]тэ, пик[с] - пик[сс]э – пик[сс]тэ, сеньк[с’] – сеньк[с'с]э –
сеньк[с'с]тэ, сёк[с'] - сёк[с'с]э, сёк[с'с]тэ, сурк[с] - сурк[сс]о - сурк[сс]то;
мак[с]омс - мак[с'с'] - мак[сс]а ды истя седе тов.
Морфологиянть марто сюлмавомась чарькодеви те невтемастонть -
диссимиляциясь а юты –з' суффиксэнть вельде теезь причастиятнесэ:
вадне[з'], вадне[с']с - вадне[с']сэ - вадне[с']стэ, солавто[з'] - солавто[с']с -
солавто[с']сэ - солавто[с']стэ, кода[з'] - кода[с']с - кода[с']сэ - кода[с']стэ,
лакавто[з'] - лакавто[с']с - лакавто[с']сэ - лакавто[с']стэ, солавто[з'] -
солавто[с']с - солавто[с']сэ - солавто[с']стэ, вадне[з'] - вадне[с']с -
вадне[с']cэ - вадне[с']стэ, виде[з'] - виде[с']с - виде[с']сэ - виде[с']стэ,
вите[з'] - вите[с']с - вите[с']сэ - вите[с']стэ, пиде[з’] - пиде[с']с - пиде[с']сэ
- пиде[с']стэ.
<з>, <з'> ды <с> фонематне вейкелгадыть (нейтрализовавить) аволь
ансяк эсь ютковаст: <й> фонеманть мартояк.
Невтемга:
ко<й> - ко[й]с пе<й> - пе[й]с
ка<c>омс - ка[й]сь пе<й>демс - пе[й]сь
ко<з>омс – ко[й]сь пе<з>эмс – пе[й]сь
ку<з'>емс – ку[й]сь се<з'>емс – се[й]сь
Истя, <з>, <з'>, <с> кельбрянь-пеень лазксонсетне гласной ды [с], [с']
согласнойтнень ютксо аштемстэ лиясто вейкелгадыть эсь ютковаст ды <й>
фонеманть марто: весе ниленест лисить [й] гайтьсэнть. Те невтеви фонемань
рисьмесэ-формуласо, кона ловнови-ёвтави истя: <з>, <з'>, <с>, <й>
фонематне полавтовить [й] гайтьсэ-вариантсо:
>[й]
Фонемань вейкелгадома вельде теевить омофонт. Невтемга:

ка[з']емс пе[з]эмс
ка[й]сь пе[й]сь ([д']-сь пры)
ка[с]омс пе[й]демс
Литературась
1. Бубрих Д.В. Историческая грамматика эрзянского языка. - Саранск, 1953.;

Цыганкин Д.В. Фонетика эрзянских диалектов. - Саранск, 1979.
Кабаева Н.Ф.
г. Саранск
ГЕМИНАЦИЯ В МОКШАНСКОМ ЯЗЫКЕ
В фонологической системе современного мокшанского языка не имеют

место геминаты (долгие или удвоенные согласные). Однако такого качества
согласные в мордовских языках появляются на стыке морфем [Деваев 1963:
303; Цыганкин 1979: 105].
По мнению многих исследователей геминаты были в финно-угорском
праязыке (Szinnyei 1922: 29-30, Itkonen 1946: 255-256; Collinder 1960:77 и
др.). Они «сохранились только в прибалтийско-финских и саамском языках.
В остальных языках они перешли в краткие согласные» [ОФУЯ 1974: 140].
Предположительно были следующие геминаты: *kk, *tt, *pp [Там же].
*witte > ф. viisi (viite-), эст. viis, норв.-саам. vittậ, мар. wič, удм. viť, коми
vit, венг. öt, мд. veťe «пять».
*päkkä > ф. päkkä (?), эст. päkk «мякиш руки, ноги», норв.-саам. pahkke
«живот белки», коми pek «икра», удм. pekĺa «яичко, семенник; почки», манс.
диал. päk «живот», хант. диал. pöki «брюхо, пузо», мд. peke «живот».
*säppä > ф. sappi, норв.-саам. sahppi, коми sep, удм. sep, манс. диал. täp,
венг. epe, м. śäpä, э. sepe «горечь, желчь».
На наличие геминат в мокшанском языке свое внимание обратил еще Х.
Паасонен. Он пишет, что в мокшанском языке, как и в финском отмечаются
те же самые долгие согласные … vakss «рядом», vakatt «…». Так звук n в
мокшанском языке: kańnъ ́ ms «носить», в финском kanneksia (ср. шведс.
kanna), звук t в мокшанском kutta (аблатив от слова куд «дом»), в финском
katto «потолок» (Paasonen 1893: 3-4; 20-21).
Во втором издании своей исторической фонетики Х. Паасонен
охарактеризовал «мордовские глухие k, p, t, χ, f, s, š в интервокальном
положении и между звонким звуком (n, l, r, v, j) и гласным, как геминаты, оба
компонента кoторых являются короткими» и транскрибируются: kotta
(вместо kota) «шесть», tappams «мять», kossa «где», vašša «жеребенок»,
ťeηkka «марка», kavtto «два», ťejťťeŕ «девушка» (Paasonen 1903: VII).
Позднее (в 1909 г.) стал обозначать их знаком (`): kat̀ă «кошка» (Paasonen
1909: 74), диал. jak̀aš́ť «ходят» (Paasonen 1909: 49), ať̀at «старики» (Paasonen
1909: 49), kop̀ъŕъc uĺi, pek̀ъts aš «спина есть, живота нет» (Paasonen 1909: 42),
lugas̀a ťъš̀ъška, ύiŕъs̀a šъftъška (Paasonen 1909: 43) «на лугу с траву
(размером), в лесу с дерево».
В грамматике мордовских языков 1962 г. говорится: «У мокши все
глухие шумные, т.е. п, т, т’, к и с, с’, ш, ц, ц’, ч, могут выступать в несколько
удлиненных вариантах … Удлинение не всегда достигает того, что
нызавается полудолготой. Указанное удлинение представлено в положении
между двумя звонкими фонемами (из которых обе или одна являются
слоговыми), например: с’äпä (сяпе) «желчь», кота «шесть», вет’ä (вете)
«пять», тоса «там», оц’у (оцю) «большой» [ГМЯ 1962: 26-27].
Л.В. Бондарко в своей работе «Звуковой строй современного русского
языка» отмечает две особенности, отличающие согласные начала (СГ) и
конца (ГС) слога. Она пишет, что «наиболее сильные изменения
претерпевают глухие взрывные согласные, находящиеся в сочетании ГС:
кроме значительного озвончения глухой смычки, в их спектре появляется
после взрыва длительная (до 80-100мс) и придыхательная фаза» [Бондарко
1977: 107]. Второй особенностью взрывных согласных «в сочетании ГС
является большая длительность и появление регулярных областей усиления
шумовых составляющих на участке, следующем за взрывом согласного»
[Там же].
Экспериментальные данные, проведенные в фонетической лаборатории
Туркуского университета (Финляндия), показывают, долгота взрывных
согласных начала и середины слова в мокшанском языке является разной. В
начале слова (kota(ә) «шесть», kal «рыба», t’äd’ä «мама», ton’n’ä(ә) «твое»,
puc’ «положил», pižä(ә) «неспелый») согласные произносятся более кратко
(Таблица 1), в середине слова в интервокальном положении (s’aka(ә) «тот
же», n’aka «кукла», kota(ә) «шесть», vet’ä(ә) «пять», sapәn’ «мыло», s’äpä(ә)
«желчь») согласные произносятся с большей длительностью (Таблица 2).
Таблица 1. Долгота согласных начала слова (мс).
k p t
030- 018- 020- 025
055 025
Таблица 2. Долгота согласных середины слова в интервокальном положении
(мс).
k p t
12 12 125
0 0
Длительность согласных хорошо видно на спектограмме слов t́äd́ä
«мама», которое произносилось два раза, и kota «шесть».
Спектограмма слова t́äd́ä «мама».
t́ ä d́ ä t́ ä d́ ä
Спектограмма слова kota «шесть».
к o t a
В середине слова рядом с сонорными (akl’ä «старшая сестра мужа»,
lәknams «шататься, трястись», lapnams «болтать», atna «младенец») взрывные
согласные произносятся также в удлинённом варианте.
k+сон. p+сон. t+сон.
115 115 117
(+-10) (+-10) (+-10)
В соседстве с шумными согласными наблюдается незначительное удлинение k, p,

t.
В мокшанском языке появились вторичные геминаты, «долгие
согласные звуки могут появляться в результате выпадения гласных или
согласных между двумя одинаковыми по образованию согласными, вообще
на стыке морфем [Деваев 1963: 303-304]. Например: kud «дом» – kutt «дома»,
miŕďä(ъ) «муж» – miŕťť «мужья», maksan «дам» – makssan «дам – его».
Ф.П. Марков отмечает, что в приалатырском диалекте эрзя-мордовского
языка долгие (двойные) согласные «сохраняются только в тех случаях, когда
их отсутствие может вызвать путаницу в смысле или вообще разрушение
смысла», например, орттан «я выброшу-тебя», ср. ортан «я бросаю». «Они
также обязательны и в том случае, если требуется отграничить одну форму
от другой, наример: вет’е (пять) и вет’т’е (воды), но говорят: кет’е и
кет’т’е (за руку), сет’е и сет’т’е (о мосте)» (Марков 1961: 28). Это же
явление отмечает М.М. Давыдов исследуя больше-игнатовский диалект эрзя-
мордовского языка (Давыдов 1963: 146-147).
Долгота вторичных геминат резко отличается от долготы взрывных
согласных в интервокальном положении. Их длительность в середине слова

достигает 250 мс, тогда как в конце слова еще больше (до 400 мс и выше).
Спектограмма слова an’n’әms «кормить».
a n’ n’ ə m s227
Спектограмма слова vatta-vatta «посмотрика».
v a t t a - v a t t a
Спектограмма слова kutt «дома».
k u t t
В современном мокшанском языке можно говорить о долгом согласном
š́š́, который выступает как в начале, так и в середине слова на месте
сочетания звуков š́č́, напримар: š́č́avaj «бабушка по матери» – š́š́avaj, š́č́әńäj
«брат матери» – š́š́әńäj, aš́č́әms «находиться» – aš́š́әms и др.
Принятый в финно-угорской транскрипции знак для обозначения
долготы согласных (Setälä 1903: 44), на наш взгляд, не всегда подходит для
мордовских языках, т.к. в мокшанском языке (как и в эрзянском) начало или
конец долгих согласных может быть палатализованным: kass’ «он вырос»,
kutt’ «дом (этот)», vet’tә (vet’t’ä) «воды», kucc’ә (kucc’ä) «твой дом» и др.
1. Бубрих Д.В. Историческая грамматика эрзянского языка. – Саранск, Мордов. кн. изд-во, 1953.
– 272с.
2. Бондарко Л.В. «Звуковой строй современного русского языка». – М.: «Просвещение», 1977.
– 176 с.
3. Грамматика мордовских (мокшанского и эрзянского) языков. Т.I. Фонетика и
морфология. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1962. – 376 с.
4. Деваев С.З. Средне-вадский диалект мокша-мордовского языка // Очерки мордовских
диалектов. Т. II. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1963. – С. 261-432.
5. Марков Ф.П. Приалатырский диалект эрзя-мордовского языка // Очерки мордовских
диалектов. Т. I. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1961. – С. 7-99.
6. Халлап В. Единичные и двойные смычные в финно-угорских языках / Советское
финно-угроведение. – 1969. №2. – С.89-102.
7. Цыганкин Д.В. Фонетика эрзянских диалектов. – Саранск: Мордов. кн. изд-во. – 112 с.
8. Сollinder B. Comparative Grammar of the Uralic Languages. – Stockholm, 1960.
9. Itkonen E. Suomalais-ugrilaisen kantakielen ääne- ja muotorakenteesta / Virittäijä. – 1957. S.
1-23.
10. Paasonen H. Mordvinische lautlehre. – Helsingfors, 1893.
11. Paasonen H. Mordvinische lautlehre. – Helsingfors, 1903.
12. Paasonen H. Mordvinische chrestomatie mit glossar und Grammatikalischem abriss. – Helsingfors,
1909.
13. Setälä Е.N. Über transskription der finnisch-ugrische sprachen / FUF I, 1903.
14. Szinnyei J. Finnisch-ugrische Sprachwissenschaft. Berlin – Leipzig, 1922.
Казаева Н.В.
Саранск
ГЕОБОТАНИЧЕСКИЕ АПЕЛЛЯТИВЫ В ТОПОНИМИИ

РЕСПУБЛИКИ МОРДОВИЯ
Мордовия расположена в бассейнах среднего течения рек Мокши и

Суры, в центре Европейской части России. Она находится в пределах
лесостепной зоны. Около трёх столетий назад территория нашей республики
была почти сплошь покрыта лесами. Сегодня они занимают только ¼ часть
ее территории, что составляет 744,3 тыс. га (данные на 1983 г.). Флора
Мордовии, это не только деревья и кустарники, но и другие многочисленные
высшие растения. Своеобразная (биологическая) группа растительности –
пойменная (луговая), которой заняты обширные долины наших рек. На
территории Мордовии произрастают свыше 200 видов лекарственных
растений (валерьяна, ландыш, одуванчик, подорожник, зверобой
обыкновенный и др.), которые широко используются в лечебной практике.
Богатый растительный мир края не мог не отразиться в географических
названиях. В мордовской топонимической системе широко представлены
названия, связанные с миром растений. К ним мы относим топонимы, в
основу которых положены лексемы, обозначающие породы и виды деревьев,
кустарников, травянистых растений, грибов и ягод, а также участки земли,
занятые лесом и кустарником. Эту многочисленную группу апеллятивов
можно разделить на несколько подгрупп:
а) лексемы, обозначающие лесные массивы, урочища и участки,
занятые растительностью. Среди них можно выделить следующие: эрз., м.
бор, борки, м. бора (< рус. бор) «бор», «лес (обычно) сосновый», эрз., м. вирь
«лес», эрз. гай (< рус. гай) «роща», «лес», эрз. кужо, эрз. диал., м. кужа
«поляна, прогалина», эрз. куро, эрз. диал., м. кура «куст», «кустарник», эрз.,
м. поляна (< рус. поляна) «поляна», эрз., м. пора, м. пораня, поране «роща»,
эрз., м. посатка, посадка, м. посаткац (< рус. посадка) «лесополоса (чаще
берёзовая или дубовая)», эрз. роштя, м. роща, рошча (< рус. роща) «роща»,
эрз., м. сад (< рус. сад) «сад (ягодный или фруктовый)» и др.
б) лексемы, обозначающие отдельные породы деревьев и кустарников.
В этой подгруппе можно выделить наиболее часто встречающиеся: эрз., м.
береза (< рус. береза) «береза», эрз., м. вез, вяз (< рус. вяз) «вяз», эрз., м. дуб
(< рус. дуб) «дуб», эрз. инзей «малина (куст)», эрз., м. каль «ива», «ветла», м.
келу, м. келуня, эрз. килей, эрз. диал. киле?, эрз., м. куз «ель», м. лаймарь, эрз.,
м. ламарь «черемуха», эрз., м. лепе, м. диал. лепию «ольха», эрз. пекше, м.
пяше «липа», эрз., м. пиче, м. пиченя «сосна», «сосенка», эрз., м. пой, м. пою
«осина», эрз. селей, эрз. диал. селев, м. сяли «вяз», эрз., м. сосна (< рус. сосна)
«сосна», эрз. тумо, м. тума «дуб» и др.
в) лексемы, обозначающие травянистые растения, грибы, ягоды. Среди

них встречаются апеллятивы, указывающие на водную, болотную флору, а
также растения, произрастающие на лугах, полях и в лесах.
д) лексемы, обозначающие названия технических, огородных и
злаковых культур. Такие лексемы обычно встречаются в микротопонимах, и
их на территории Мордовии незначительное количество. Это, видимо,
объясняется тем, что мордва употребляла в пищу дикие съедобные растения,
а выращивание культурных растений – явление более позднее. Нами
выявлены следующие лексемы: эрз. кансть, м. каньф «конопля», эрз., м.
капста (< рус. капуста) «капуста», эрз. пазе, эрз. диал. пази, м. диал. пазя
«посконь (мужская особь конопли с более тонким стеблем, чем у женской
особи» (ЭРС 1993: 450), эрз., м. диал. репс (< рус. репа) «репа», м. снав
«горох».
В данной статье объектом нашего внимания являются названия третьей
группы, т.е. названия травянистых растений, встречающиеся в составе
мордовских микротопонимов. Представим их в алфавитном порядке:
эрз. горнипов «купальница», «колокольчик». Источником слова
является обще-мордовский язык-основа. Лексема образовалась из двух
частей: горни «пустить звук», м. горнямс «звенеть» (о голосе) + пов-
(поводемс) (Цыганкин, Мосин 1998: 39). Апеллятив представлен в
нескольких названиях в атрибутивной части: Горнипов латко – овраг, где
цветет много колокольчиков (Кчл Кчк), Горнипов луга – покос (Трд Дбн).
эрз., м. камыш, м. камуж (< рус. камыш) «камыш». Лексема вошла в
мордовские языки через русский. В топонимах на территории Мордовии
представлена в определяющей части сложных названий, а также в простых
суффиксальных топонимах: Камышинка – озеро у истоков речки Хмелевка
(МрСр Ат), Камышлейка – речка, прав. приток р. Сундалка (Рз), на которой
до 1983г. существовала деревня Камышлейка (Рз), Камыш поляна – луг
(Прм ББр). Также выявлено 2 случая перехода данного апеллятива в
топоним: Камуж – болото на прав. берегу р. Виндрей (Клк Трб), Камыш –
озеро в пойме р. Мокша (Грч Крс).
эрз. кирмалав, эрз. диал. кормалав, кумарав, кумбра, кумбула «репей»,
«репейник». Источником лексемы и ее фонетических вариантов, возможно,
являются тюркские языки. В татарском языке есть слово кырмалаву
(Цыганкин, Мосин 1998: 72). В топонимической системе Мордовии
выявлены следующие названия, в которых содержится рассматриваемая
лексема: Вишка кумбра пакся – поле (НпТв Окт), Кирмалавбуло – луг с
репейником (Прм ББр), Кормалав кужо – поле (Кчш Ард), Кормалавлей –
речка (Дрк, Трс Ат), Кумарав лей – речка (БлМр Чмз), Кумбра – овраг (ЧнН
Ат), Кумбула – поле (Смк ББр).
эрз. диал. кистой «земляника». Происхождение апеллятива неизвестно.
Данная лексема обнаружена нами в одном топониме в роли атрибута:
Кистой луга - луг (МрДв Кчк).
эрз., м. клевер (< рус. клевер) «клевер». Данный фитоним выявлен
всего в одном географическом названии в роли атрибута: Клевер латко –

овраг (Кчк Дбн).
эрз., м. луга, луг, м. лугу, лук, лугась, луганя, лугат (< рус. луг) «луг»,
«луга», «трава», «травы». Заимствованное из русского языка слово активно
участвует в образовании географических названий рассматриваемой
территории. Лексема луга широко представлена в составных названиях в
роли детерминанта: Авгорань лугась – луг возле с. Новая Авгура (Клп Крс),
Десятина луг - луг (Лбс Ич), Ёмла луганя – небольшая луговина возле села
(МрПшл Рз), Лец лугат – луга для покосов (Крг Квл), Лём луга – луг (ЧрПр
ББр), Моргэнь луга – луговина возле села Морга (Ард Дбн) и др. В качестве
простого топонима отмечен в с. Вармазейка (БИг), где обозначает «низинное
болотистое место». Обнаружен также в составе ойконимов Жукулуг/Жукулук
(Трб) и Мазилуг (Трб). В атрибутивной части названий выступает реже: Луга
пакся – поле (МрДв Кчк), Луга эшиня - родник в луговой поляне (Адш Кдш),
родник у луга (Глш Кдш), Лугу ляйня – овражек с водой (Шгш Атр) и др.
эрз. мак, эрз. диал. макэ (< рус. мак) «мак». Лексема представлена в
единичных названиях в роли атрибута и в составе сложного названия:
Маклага – поле (Ард Дбн), Макэ мода – поле (Дрк Ат), Макэ ряд – тропинка
(Чнд Дбн).
эрз. нар, м. нора «трава», «луг». Источником слова является финно-
угорский язык-основа - *nore (Цыганкин, Мосин 1998: 115). Ср.: фин. noro
«низкое место (ложбина)», noromaa «низменное болотистое место», эст.
nurm «нива», кольск.-саам. нūрр «молодой, юный», к.-з. нюр «сырое место»,
манс. няр, венг. nyár «тополь» (Цыганкин, Мосин 1998: 115). Данная
лексема слабо представлена в составе названий рассматриваемой территории.
Отмечены лишь единичные случаи ее функционирования в неизмененном
виде: Ведь нар – заболоченный луг (Бл Ич), Ведь нар пакся – поле (Бл Ич). В
других топонимах лексема выступает в разных вариантах: Норолей – речка,
приток р. Меня (Жбн, Кнк Ард), Норомкс - овраг (ВдСлщ ЗП), Норяляй –
речка, приток р. Явас (Пчп Атр), Норяляй луга – луг в пойме речки (Пчп
Атр).
м. нормаль, м. диал. нормарь «клубника (ягода)». Лексема состоит из
двух слов: нор и маль. Нор имеет этимологическую связь с нар- «луг».
Источником элемента маль является финно-угорский язык-основа
(Цыганкин, Мосин 1998: 121-122). Представленный апеллятив не нашел
достаточного отражения в мордовских топонимах: Нормальгужа –
лесоучасток, где много клубники (Срг СШ), Нормарь васта – поляна в лесу
(МГ Тмн).
эрз. нудей, эрз. диал. нудель, м. нюди, м. диал. нуди «тростник». Данная
лексема не является широко распространенной в мордовских географических
названиях, но всё же участвует в образовании топонимов. Выявлена только в
атрибутивной части: Нудей чей – болотистое место (Смк ББр), Нудель эрьке
– озеро (Ппл Ич), Нудемень томба – трясина с камышом (Крсв ЗП),
Нудимерьке – озеро (Прк Дбн), Нуди шяй – болото (ТрхПт ЗП) и др.
эрз., м. нупонь, эрз. диал. нупэнь «мох». В названиях рассматриваемой

территории выступает в роли атрибута и указывает как на растительный мир,
так и на деятельность человека (собирание мха): Нупонь каль – луг
(Прм ББр), Нупонь таргама васта – место в лесу, где собирают мох (НвВс
ЗП), Нупонь/Нупэнь чей – луг (Лбс Ич; МрДв Кчк; Прк, Трд Дбн; ЧрПр ББр)
и т.д.
эрз. диал. опёна «опёнок». Заимствованная из русского языка лексема
представлена лишь в 1 примере: Опёна латка – пологий овраг, место сбора
опят (СтНм ББр).
эрз. панго, эрз. диал. пангэ, м. панга «гриб». Источником слова, по
мнению Д.В. Цыганкина и М.В. Мосина, является финно-угорский язык-
основа - *pаŋke (Цыганкин, Мосин 1998: 133-134). Данный апеллятив в
мордовских географических названиях выявлен лишь в качестве артибута:
Панга шяй – болото (Нск Трб), Панго пакся – поле (МрДв Кчк), Пангэ ки –
тропа в лесу к грибным местам (Чнд Дбн).
м. панчф «цветок». Основа слова пан- происходит от глагольной
основы панжо-/панже- «открыть», «отворить», «отпереть», которая
восходит к финно-волжской эпохе *panča- (Цыганкин, Мосин 1998: 135).
Мокшанская лексема в отличие от эрзянской цеця, обозначающей то же
понятие, выявлена всего в одном топониме: Панчф – луговая поляна (НвСн
Крс).
эрз. репей (< рус. репей) «репей», «репейник». Лексема обнаружена в
составе немногочисленных географических названий на территории
Мордовии: Репелейка – речка, приток р. Алатырь (Ард), Репелей лисьма –
родник (Дрк Ат), Репей ульця – улица (Кнд Ич).
эрз. сандей, эрз. диал. санжей, синдей «рогоз широколистный», м.
диал. синди «камыш». Представленный фитоним входит в состав ряда
топонимов Мордовии, выступая при этом в роли компонента сложного или
составного названия. Выявлен также в роли самостоятельного названия:
Сандейка – поле (Вчк Ич), Санжей – речка, приток речки Ташага (Шгр ББр),
Санжей ки – дорога (СтТр Кчк), Синдей эрьке – озеро (Слщ Ич), Синдинь
болота – заболоченное место (Ппв ЗП).
эрз. тикше, м. тише «трава». Источником слова является финно-
угорский язык-основа; близкие по значению лексемы находим в языках
финно-угорской группы: фин. tähkä «головка», «колос», мар. тюшка «куст»,
«кустарник», удм. туш, к. тош «борода» (Цыганкин, Мосин 1998: 185).
Данная лексема нашла отражение всего в 2 географических названиях: Тише
ляйне – овраг, на склонах которого растет густая трава (Акш СШ),
Юртикше - участок на берегу р. Сарка (Жрн Ард).
эрз. умарь (< ф.-в. *marja) «клубника»; «яблоко». Данный апеллятив в
мордовских географических названиях чаще всего играет роль атрибута:
Умарь лисьма – родник (Лбс Ич), Умарь латко – широкий овраг (Злс Дбн),
Умарь пандэ – холм (Чнд Дбн), Умарь поляна – поляна (СтАр Ард).
эрз. умбрав «щавель». Источником слова является финно-угорский
язык-основа. Данную лексему можно сравнить с коми лексемой омра

«дягиль (высокое растение с зелеными цветками)» (Цыганкин, Мосин 1998:
195). В исследуемом топонимическом материале выявлен один топоним с
участием данной лексемы: Умбрав латко – овраг (БлРм Чмз; Трс Ат).
эрз. цеця, цецине (< рус. цветок) «цветок», «цветочек». Лексема цеця в
измененном фонетическом виде перешла в эрзянский из русского языка.
Среди фитонимических терминов, активно участвующих в формировании
мордовской топонимии, эта лексема выступает более чем в 10 эрзянских
названиях: Цецине – ореховая роща (МлМр Чмз), Цеця – поле (Прм ББр),
лес (НвПр Кчк), Цеця вирь – лес (Кчл, НвПр Кчк; Мкш Чмз), Цецяв ульця –
улица (Ард Дбн; Смк, Шгр ББр), Цеця пандопря – поле (Кчл Кчк) и др.
эрз. цяпор «чебер», «чебрец». Среди множества мордовских
географических названий на территории Мордовии имеется некоторое
количество наименований с апеллятивом цяпор в составе: Цяпор латко –
овраг (Кбв Дбн), Цяпор пандалкс – поле (Пкс Ард), Цяпор пандо –
возвышенность (НвТр, ПдТв Кчк; Пкс Ард; Снн Дбн).
эрз. чей, эрз. диал. чäй, м. шяй, шяец, шяйня, -чей/-шей/-жай/-жяй
«осока», «заосоченное место», «болотистое место, где растет осока». По
предположению Д.В. Цыганкина и М.В. Мосина (1977: 112), это слово
тюркского происхождения и имеет соответствия в языках тюркской группы.
Данная лексема является весьма продуктивной в топонимии Республики
Мордовия. Она выступает как в атрибутивной, так и детерминативной части
топонимов, а также в виде самостоятельного названия: Алтынкань чäй –
луг, заболоченное место (Дбн Дбн), Ватракш шяй – луг (Кшл, Пчп Атр),
Чäйбря – место, заросшее осокой, камышом; торфяное болото (Пвд Дбн), луг
(Ант Дбн), Чей эрьке – озеро, где растет осока (Кнк Ард), Шяйбря –
пойменный луг (Слз Трб), Шяйня – заболоченное место на краю села (Слз
Трб), Шяй латьф – пойменный луг (Пдл ЗП), Ягорть шяец – заосоченное
место у дома Егора (ТпСт ЗП). Отметим, что лексема чей/шяй больше
встречается в названиях географических объектов на той части территории
Мордовии, где проживает мокшанское население (выявлено около 20). Кроме
этого она отмечена в составе названий населенных пунктов и других классах
топонимов, чаще в роли топоформанта: Шайгуши (Атр, СШ, Тмн),
Каргонжяй/Карганшяй (карт. Каргонжей Квл), Каргоньшей (карт.
Мордовская Козловка Атр) и др.
эрз. чурька «лук». Следует отметить, что немногие мордовские
топонимы содержат в своем составе лексему чурька в качестве атрибута. Вот
некоторые из них: Чурька лангэ – поле (Сбн Ат), Чурькалей – речка (Сбн,
Трс Ат), Чурька мода – поле (Прм ББр), Чурька потмэ – холмик в пойме р.
Чурькалей (Сбн Ат).
эрз. шукшторов, м. шукштуру (< ф.-у. *čopčз) (ОФУЯ 1974: 415)
«черная смородина». Лексема обнаружена в составе нескольких мордовских
топонимов: Шукшторов сэдь – мост через реку между селами Большое
Игнатово и Старое Чамзино (СтЧм БИг), Шукштуру каль эшиня – родник
(Кчт Инс).
эрз., м. ягода «ягода», эрз. диал. ягуда, в эрзянском – «клубника».
Данный апеллятив, как и предыдущий, слабо выражен в мордовских
географических названиях: Ягода пакся – поле (МрДв Кчк), Ягуда пандо –
луг (Чпм БИг), Ягодной – луг, луговая поляна (Смк ББр). Он также выявлен в
составе ойконима Ягодная Поляна (пос. Ягоднай СШ).
Как видим из вышепредставленных примеров, в данной подгруппе в
большей степени представлены апеллятивы собственно мордовского
происхождения (горнипов, нар, панго), а также лексемы, заимствованные из
других языков, чаще всего – русского (луга, репей, ягода и др.). Что касается
частоты употребления названий растений в микротопонимах, то и она
различна. Среди наиболее часто встречающихся можно выделить лексемы
камыш, луга, нупонь, чей и их фонетические варианты, многие же из них
зафиксированы в единичных названиях (горнипов, клевер, умбрав,
шукшторов).
Отметим также, что данные микротопонимии являются ценным
материалом для выявления названий травянистых растений. Они
представляют определенный интерес для диалектологии, т.к. в этих
географических названиях отражаются особенности местных говоров.
Сокращения
Венг. – венгерский; диал. – диалектное; к. – коми; к.-з. – коми-зырянский; кольск.-

саам. – кольский диалект саамского языка; м. – мокшанский; манс. – мансийский; мар. –
марийский; р. – река; рус. – русский; удм. – удмуртский; ф.-в. – финно-волжский язык-
основа; ф.-у. – финно-угорский язык-основа; фин. - финский; эрз. – эрзянский; эст. –
эстонский;
ОФУЯ – Основы финно-угорского языкознания (вопросы происхождения и
развития финно-угорских языков). – М.: Наука, 1974. – 484с.
ЭРС 1993 – Эрзянско-русский словарь. - М.: Рус. яз., Дигора, 1993. – 803с.
Адш Кдш – с. Адашево Кадошкинского района; Акш СШ – с. Акшов
Старошайговского района; Ант Дбн – дер. Антоновка Дубенского района; Ард –
Ардатовский район; Ард Дбн – с. Ардатово Дубенского района; Атр – Атюрьевский
район; БИг – Большеигнатовский район; Бл Ич – с. Болдасево Ичалковского района; БлМр
Чмз – с. Большое Маресево Чамзинского района; БлРм Чмз – с. Большие Ремезенки
Чамзинского района; ВдСлщ ЗП – с. Вадовские Селищи Зубово-Полянского района; Вчк
Ич – с. Вечкусы Ичалковского района; Глш Кдш – с. Глушково Кадошкинского района;
Грч Крс – дер. Грачевник Краснослободского района; Дбн Дбн – с. Дубенки Дубенского
района; Дрк Ат – с. Дюрки Атяшевского района; Жбн Ард – с. Жабино Ардатовского
района; Жрн Ард – с. Жаренки Ардатовского района; Злс Дбн – пос. Залесье Дубенского
района; Кбв Дбн – с. Кабаево Дубенского района; Квл – Ковылкинский район; Клк Трб –
с. Куликово Торбеевского района; Клп Крс – с. Колопино Краснослободского района; Кнд
Ич – с. Кендя Ичалковского района; Кнк Ард – дер. Канаклейка Ардатовского района;
Крсв ЗП – дер. Красовка Зубово-Полянского района; Кчк Дбн – с. Кочкурово Дубенского
района; Кчл Кчк – с. Качелай Кочкуровского района; Кчт Инс – с. Кочетовка Инсарского
района; Кчш Ард – с. Кечушево Ардатовского района; Кшл Атр – с. Кишалы
Атюрьевского района; Лбс Ич – с. Лобаски Ичалковского района; МГ Тмн – пос. Максима
Горького Темниковского района; Мкш Чмз – с. Мокшалей Чамзинского района; МлМр
Чмз – с. Малое Маресево Чамзинского района; МрДв Кчк – с. Мордовское Давыдово
Кочкуровского района; МрПшл Рз – с. Мордовская Пишля Рузаевского района; МрСр Ат
– с. Мордовские Сыреси Атяшевского района; НвВс ЗП – с. Новые Выселки Зубово-
Полянского района; НвПр Кчк – с. Новая Пырма Кочкуровского района; НвСн Крс – с.
Новое Синдрово Краснослободского района; НпТв Кчк – с. Напольная Тавла
Октябрьского района г. Саранска; НпТр Кчк – с. Новые Турдаки Кочкуровского района;
Нск Трб – с. Носакино Торбеевского района; Пвд Дбн – с. Поводимово Дубенского
района; Пдл ЗП – с. Подлясово Зубово-Полянского района; ПдТв Кчк – с. Подлесная
Тавла Кочкуровского района; Пкс Ард – с. Пиксяси Ардатовского района; Ппв ЗП – пос.
Поповка Зубово-Полянского района; Ппл Ич – с. Папулево Ичалковского района; Прк Дбн
– с. Пуркаево Дубенского района; Прм ББр – с. Пермиси Большеберезниковского района;
Пчп Атр – дер. Пичеполонга Атюрьевского района; Рз – Рузаевский район; Сбн Ат – с.
Сабанчеево Атяшевского района; Слз Трб – с. Салазгорь Торбеевского района; Слщ Ич –
с. Селищи Ичалковского района; Смк ББр – с. Симкино Большеберезниковского района;
Снн Дбн – с. Сайнино Дубенского района; Срг СШ – с. Сарга Старошайговского района;
СтАр Ард – с. Старое Ардатово Ардатовского района; СтНм ББр – с. Старые Найманы
Большеберезниковского района; СтТр Кчк - с. Старые Турдаки Кочкуровского района;
СтЧм БИг – с. Старое Чамзино Большеигнатовского района; СШ – Старошайговский
район; Тмн – Темниковский район; ТпСт ЗП – с. Теплый Стан Зубово-Полянского района;
Трб – Торбеевский район; Трд Дбн – с. Турдаково Дубенского района; Трс Ат – с.
Тарасово Атяшевского района; ТрхПт ЗП – с. Тарханская Потьма Зубово-Полянского
района; Чнд Дбн – с. Чиндяново Дубенского района; ЧнН Ат – дер. Чукалы-на-Нуе
Атяшевского района; Чпм БИг – пос. Чапамо Большеигнатовского района; ЧрПр ББр – с.
Черная Промза Большеберезниковского района; Шгр ББр – с. Шугурово
Большеберезниковского района; Шгш Атр – дер. Шайгуши Атюрьевского района;
1. Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Эрзянь келень нурькине этимологической

словарь. - Саранск, 1977. - 120с.
2. Цыганкин Д.В., Мосин М.В. Этимологиянь валкс. – Саранск, 1998. –
240с.
Качкалова И.В.
г. Саранск
ЭРЗЯНЬ ДЫ ФИННЭНЬ КЕЛЬТНЕСЭ ВЕЙСПУРНАВОМАЧИНЬ ЁНКСТНЭ
Нарицательной лемтнень ютксо, кода смустень, истя и грамматикань

отношениясо тешкстави существительноень куро, конась теи
вейспурнавомачинь категория.
Семантика ёндо вейспурнавомачинь категориянтень совить
существительнойть, конатне невтить однородной единицань совокупность
кода а явовиця целань аволь определённой ламочи. Саемга: нула – валат,
лопат.
Бути кортамс вейспурнавомачинь категориядонть грамматика ёндо
ванозь, мокшэрзянь кельтнесэ эряви тешкстамс зярыя ёнкст. Те
категориясь кеместэ сюлмавозь числань категорянть марто. Те
сюлмавомась толковави сынст кезэрень лисемаст-касомаст марто. Зярдо
ульнесь ваннозь мокшэрзянь числань категориянть лисемазо-касомазо,
Д.В. Бубрих тешкстась: «кортамосонть улить кавто семантика ёндо
малавикс явленият: васенце ёндо – ламонь числасо лемтне, а омбоце ёндо –
вейспурнавомачинь лемтне. Теньсэ неяви, паряк, ламонь числань -т\ -ть
невтевксэсь сюлмавозь история вельде сюлмавомасо –де невтевксэнть
марто, конась вастневи вейспурнавомачинь смустень теевкстнэсэ, кода
авидень – «Монь авам лия аватнень марто» (Бубрих, 1953:78, 211).
Вейспурнавомачинь смустень эрьва-кодат оттенкат мокшэрзянь
кельтнесэ муевить кода вейкень числань формасо, истя жо и ламонь
числань формасо.
Вейкень ды ламонь числасо башка валтнэ саить вейспурнавомачинь
совокупностень ёнкс. Истя вейспурнавомачинь оттенкась муеви истямо
теевкссэ, косо вастневить –т/-ть, -пуло/-було, -пель суффикстнэ.
Ламонь числань форманть омбоце смустекс карми улеме
вейспурнавомачинь смустесь. Есперсен тешксты: «ламонь числань
формась – те смустенть (вейспурнавомачинь) невтемань вейке способозо.
Ламонь чмслась, зярдо саи мезень-бути вейспурнавомань смусть эли
вейсэндявомань смусть, эли вейсэндявомань целачи, канды мартонзо од
лемень оттенка – вейспурнавомачинь, лиясто жо витьстэ юты лия лемс»
(Есперсен, 1958: 215).
Истямо ламочинь элементнэ кеместэ сюлмазь вейкест вейкест марто
ды теить вейсэнь целачи. Собственной лемтнень пингстэ –т\-ть эли
ламочинь башка представительть, конат пурназь кодамо-бути признаконь
эли тевдеемань коряс, эли конкретной лицятнень марто невти лия лиця
лангс, конат ветить сонзэ. Лиякс меремс, ламонь числань формасо

собственной лемтне невтить пусмосо вейке лиця ды кирдить вейсэнь
невтема теке пусмонь лия член лангс, конатнень ютксо ашти лемдемань
членэсь. Саемга: Но сех мазыйть Устят, Кулят -- уш сынденст вадрякс а
улят (Куторкин, 1968: 8). Теке жо смустесь невтеви парной сочетаниясо.
Истят сочетаниятне невтить аволь простой ламочи, а вейсэндявомань
чарькодема. Саемга: Теде мейле Розат-Микольть эзть вастневе: явсть
(Доронин,1993: 229). Вете иеть Вадимть-Нинат тонавтнесть
Саранскойсэ (Доронин, 1993: 87).
Бути парас вейсэндявить фамилият ды кудолемть, сестэ чарькодевить
раськень весе ломантне, конат кантнить те фамилиянть. Саемга: Нужат-
Валдайтькак ломанькс вастыть пиже троицянть ( Куторкин, 1969: 353).
Ламонь числань формась свал максы существительнойтнень пингстэ
вейс пурнавомачинь смусть, зярдо невтевить ломанень национальностень,
профессиянь, тевдеемань, социальной положениянь коряс. Саемга: Сонзэ
стрелецтнэнь узерест пштить, оно ванстыцянзояк теке сэрей тумот
(Доронин, 1996: 94). Эрзятне, содазь, прянь раксемас а пецить, цють
мезе – сынь рицягат кепедить (Доронин, 1996: 224). Максозь формась
невти кодамо-бути ламочи те эли тона раськень башка
представительтненень. Саемга: Теке марто, сынь ве ёнксонь эрзят,
тиринь велест шабрацек аштить (Доронин, 1996: 95).
Мезе кандови предметэнь вейспурнавомачинтень, сынь невтить
максозь классонь ламонь числань вейспурнавома, конась ашти башка
элементстэ. Элементнэнь вейкетьксчись эрявикс шкасто невтеви вейкень
числань формасо. Ней ванносынек финнэнь ды эрзянь кельтнесэ вейкень
числанть тевс нолдавоманзо ламонь числанть таркас. Эрзянь кельсэ те
группань истят валтнэнень кандовить ягодань, эмежень, нармунень,
ракшань лемтне: умартне, куяртнэ, кстыйть, верьгизтнэ. Саемга:
Озатятне варчить печкемс букат, барант, конатнень икелев андсызь
седе парсте, улест куят да валанят. Пандынетнень ланга касыть пичеть,
кузт. Алка таркава – тумот, пекшеть, укшторт, сирть, селейть ды лият
эрьва-кодат лопань чувтт (Абрамов, 1988: 52, 65).
Вейспурнавомань существительнойтнень ютксто явовить валт,
конатнесэ лемдевить парной предметнэ: понкст, сельмукшт, ождят. Истя
жо сыненст кандовить валтнэ, конат невтить составной предметт: тевелявт,
муюкт, канимат. Саемга: Атясь сестэ чатьмонезь пештинзе колмо
ведрава максотнень-тевелявтнень, сыргась мартост ванстома
кудозонзо. Трофим кандсь косто-бути шожда кустемат, стявтынзе
латонть алов, састо мерсь Микольнень куземе мельганзо (Доронин, 1993:
29).
Финнэнь кельсэ ламонь числань таркас вейкень числанть тевс
нолдавомазо ваннови седе келейстэ. Сон вастневи истямо таркасо: 1)
Парной рунгонь пельксэнь лемтнень пингстэ, зярдо молить оршамопелень

ды лия мезень сочетаниясо. Саемга: Kengät, housut ovat jalassa «котатне,
понгстнэ пильгсэть», kintaat ovat kädessä «варьгатне кедьсэть». Теке
марто эряви тешкстамс истят сложной валтнэнь, кода jalkapuoli «вейке
пильгсэ», käsipuoli «вейке кедьсэ», silmäpuoli «вейке сельмсэ», конатне
невтить сень, што вейкень числань форматне jalka, käsi, silmä сложной
валонь теевема шкастонть невтсть кавто пильгть, кавто кедть, кавто
сельмть. 2) Plurale tuntum существительноенть пингстэ числительнесь тевс
нолдави ламонь числасо: kahdet kengät «кавто парат котат», kolmet häät
«колмо свадьбат». Башка тешкстасынек аволь определённой числань
невтиця местоимениятнень. Саемга: moni «ламот», usea «сеедьстэ»,
muutama «зняро-бути», harva «чуросто», конат молить вейкень числань
прявт валонть марто: moni mies «ламот ломанть», useana päivänä
«сеедьстэ, ламо чистэ». Нетнень марто неень шкань кельсэнть
параллельна молить ёвтавкстнэ: moni mies, monet miehet, monta miestä эли
usea ihminen, useat ihmiset «ламот ломанть». 3) Диалектсэ ды поэзиясо.
Саемга: Menimme marjaan «минь молинек ягодас»; Palataan sienestä
«сатано пангосто»; Taivas on tähdessä «менелесь тештьсэ». Тесэ тевс
нолдави вейспурнамочинь вейкень числась, конась невти сюлмавома
предметэнь классонть марто, моли уралонь кельстэ-юрсто. 4) Зярдо
кортамось моли ламо обладательтнень пингстэ ламо обладаемойде, бути
эрьва обладателенть ули ансяк вейке обладаемоезэ. Саемга: Lakit lensivät
päästä, ja kuului eläköön huutoja «шапкатне ливтясть прясто, ды
марязевсть пижнемат». Тезэнь кандовить истят случайть, зярдо
валрисьмесэ вастови аволь определённой возратной местоимениясь itse
«эсь», конань арась ламонь числазо. Саемга: Heitä itseään ei nähty
«сыненст эсь прясь эзь неяво», kihlautuneet ostivat itselleen sormukset
«урьвакстозетне рамасть эстест суркст».
Седе тов ванносынек вейспуравомань смусть марто ламонь числань
форматнень эрзянь ды финнэнь кельсэ. Эрзянь кельсэ истят форматне
невтить: 1) Ломанень эрьва-кодат вейспурнавомат, раськень, религиянь,
партийностень кандовомат, ялгаксчинь сюлмавомат, ды лия свойствань
признаконь коряс: кадрат, массат, народонь массат. 2) Вейспурнавомат
ярмаконь, каявксонь, штрафонь: ярмакт, гамзят, чондат. Саемга: Марянень
таштыть чондатнень? (Доронин, 1996: 368) Тонгильть зепезэст ярмакт
эли сырнень суркст, вейсэ озыльть пазава икеле ды явильть (Доронин,
1996: 401). 3) Башка разрядсо аштить видемань, сюронь, эмежень,
каявксонь ды седее тов невтематне, конат саить покш тарка, площадь:
лисевкст, озимть, нерявкст, видметь, витсть. Саемга: А стяко, зярдо
модась соркстась, озимтне пиже парсейкс сравтовсть (Доронин, 1996:
38). Летьке модас каязь видьметне макссть паро нерявкст (Четвергов,
1995: 90). 4) Валт, конат невтить кодамояк веществань ёртовкст эли
кадовкст, конатне кармить улеме кодамо-бути процессэнь результатокс:

меелькст, нардавкст, кадовикст, ёртовкст ды седе тов. Саемга: Товтне
аволь паро сюронь, меельксэнь (ЭРВ, 1993: 371). Ёртомс нардавкстнэнь
кисканень (ЭРВ, 1993: 400). 5) Валт, конат невтить ормат, ломанень
ёжомарямот, состояния, ломанень рунгонь пелькст: коткудавт, пштикст,
верьгемат, безьгунт, ливкст, черть, сурт. Саемга: Надянь кутьмерьга,
мерят, ютасть кельме коткудавт, седеезэ апаркстомсь (Абрамов, 1961: 212).
Мейсэ ансяк эзть леця эйсэнзэ, мезть ансяк эзть путне мештензэ лангс –
пштикстнэ эзть пота (Доронин, 1996: 16), (Клементьева, 2001: 167).
Финнэнь кельсэ те пельксэнть ваномсто, эряви тешкстамс вейке
башкачинь улеманть. Кельсэнть кой-кона розень ды лията культурань
лемтнень пингстэ тевс нолдави вейкень ды ламонь числась. Саемга: ohra
«ячмень», ruis «розь», kaura «пинеме», истя жо hernä «тикше» ды villa
«пона». Неть валтнэнь пингстэ вейкень числась невти оштё пакся, косо
касыть неть касовкстнэ. Саемга: kuokkamaa oli kauralla «соказь модась
кассь пинемесэ»; ruista jo leikataan «розенть уш нуить»; pellava on laossa
«канстесь прась».
Ламонь числась истя жо невти: 1) истямо касовкссо касозь модань
ламо пелькст. Саемга: parempia siellä naapurissa ovat rukit nyt, kuin täällä
«ней тосо, шабрасо розесь седе вадря, кода тесэ». 2) зёрна, олго, сэльге,
конат явозь сынст касома таркастост. Саемга: nostelimme jo heinät
seipäisiin «тикшенть минь уш кепединек олога лангс»; tuossa on pellavia
liossa «тосо канстесь начкони». Меельце способонть коряс ламонь
числасо свал тевс нолдави валось jauhot «товт». Истят смустень оттенкат
вейкень ды ламонь числатнень ютксо содавикст весе прибалтикань-
финнэнь кельтненень.
Ламонь числась жо финнэнь кельсэ нолдави тевс, зярдо кортамось
моли вейке предметтэ. Тень пингстэ сон вастови истямо случайсэ: 1) Кой-
кона предметэнь лемть, конат аштить кавто эли седе ламо вейкеть
(симметричной) пелькстэ. Саемга: housut «брюкат», kaatiot «штанат»,
suitset «новтат», ohja(kse)t «ождят», kahleet «кандалат», sakset
«васоньбеельть». 2) а) покшчинь, чокшнень, промксонь лемть. Саемга:
häät «свадьбат», markkinat «ярмарка», syömingit «ярсамка», kutsut
«тердемань чинь ярсамо» ды седе тов; б) налксемань лемть: kivenkätkiäisiä
«налксемс кекшкесэ», sokosilla «налксемс сокорнэсэ». 3) Казнень,
каванявксонь лемть. Саемга: tuomiset «кандомат», viemiset «кандома,
зярдо мезе-бути саить, ветить ве ёнов», tilaiset «самонь кисэ казнеть»,
maistiaiset «варштамот». 4) Кортамонь перечислениятне, конатне
покшолгавтыть диалектизматнень, седе сеедьстэ ансяк кавто членстэ
аштицятнень. Саемга: Sillä miehellä on maatilat ja hyvilät «се цёранть
улить модань пельксэнзэ ды дачанзо», kaikki katoaa kun vanhenee, kuulot ja
näöt «весе ёми, зярдо сыредят, марямось ды неемась». 5) Состояниянь
эли положениянь лемть. а) Саемга: Heräeillä «аудомань

состояниясо», työ on tekeillä «тевесь тееви (процесс)», б) nukuksissa
«аудомс (процесс)», väsyksissä «сиземасо, улемс сизезь», в) olla hyvillään
«улемс мельспаросо», selvillä «содамс весементь тевденть», astia on
puolillaan «кедьгесь пешксе пелевидьс. (Хакулинен Л., 1995: 197 – 204)
Эрзянь кельсэ вейспурнавомачинь категориясонть истя жо можна
неемс башка ёнкс. Сон явови омбоце группас. Те группантень совить истят
валт, конатнесэ ламочись моли вейкеньчинь формасо ды невти
вейспурнавомачинь существительнойсэ суффикс вельде. Суффикстнэ
теевить самостоятельной валсто. Истямо валокс эрзянь кельсэ аштить
пуло/ було, пель.
Неть валтнэ истямо теевкссэ ёмавтызь икелень лексической единицань
признакост ды ней тевс нолдавить кода суффикст. Саемга: килейбуло,
пичебуло, инзейбуло; ярсамопель, симемапель, оршамопель.
Бути карадо-каршо аравтомс суффикс вельде теевеманть
вейспурнавомачинь лемтнень эрзянь ды лия финнэнь-угрань кельтнесэ,
аволь стака неемс кой-кона явоматнень сынст ютксо. Неть явоматне
аштить сеньсэ, што мокшэрзянь кельтнесэ ламо суффикстнэ, конатнень
вельде теевить вейспурнамочинь существительнойтне, эзть кенере
ёмавтомо эсест смустест. Мезде а мерят лия финно-угрань
вейспурнавомачинь суффикстнэнь эйстэ.
1. Бубрих. Д.В. Историческая грамматика эрзянского языка. – Саранск:

Мордов. кн. Изд.-во, 1953, 265 с.
2. Клементьева Е.Ф. Категория собирательности в эрзянском языке: Дис.
канд. филол. наук. – Саранск, 2001, 167с.
3. ОФУЯ – Основы финно-угорского языкознания. Вопросы происхождения
и развития финно-угорских языков. – М.: Наука, 1974, 480с.
4. ОФУЯ – Основы финно-угорского языкознания. Прибалтийско-финские,
саамские и мордовские языки. – М.: Наука, 1975, 347 с.
5. Хакулинен Л. Развитие и структура финского языка. Часть II., -- М.: Изд-
во иностранной литературы, 1955, 292с.
6. Абрамов К.Г. «Пургаз»: Роман. – Саранск: Морд. кн. Изд.-ва, 1988, 480 с.
7. Доронин А.М. «Кочкодыкесь – пакся нармунть»: Роман. – Саранск: морд.
кн. изд.-ва., 1993, 384 с.
8. Доронин А.М. «Баягань сулейть»: Роман. – Саранск: Морд. кн. изд.- ва,
1996, 480 с.
9. Куторкин А.Д. «Лажныця Сура»: Роман. -- Саранск: Морд. кн. изд.-ва,
1969, 428 с.
В. К. Кельмаков
г. Ижевск
ФОНЕМА Ä В ДИАЛЕКТАХ УДМУРТСКОГО ЯЗЫКА*
0.1. Эта проблема в удмуртском языкознании отнюдь не нова – наличие

низкочастотной фонемы ä11 – неогубленного гласного нижнего подъема
передне(-средне)го ряда – в различных говорах (бавлинском, кукморском,
буйско-таныпском, татышлинском, красноуфимском и др.) было уже отмече-
но с конца ХIХ в. как зарубежными финно-угроведами, так и отечествен-
ными исследователями удмуртского языка [Wichmann 1915: 5; Тараканов
1959: 188; 1973: 142; 1982: 11112; Кельмаков 1968: 193–196; 1974: 58–59;
1998: 57–58; Насибуллин 1972; 1973: 8; 1978: 93; и др.]. В их публикациях су-
щественная (если не основная) роль в возникновении ä в удмуртских говорах
отведена влиянию татарского языка. Автором данной статьи отмечены также
и внутренние предпосылки вокалической системы самих удмуртских диалек-
тов к восприятию этой фонемы [Кельмаков 1968: 195–196; 1974: 58; 1998: 58;
и др.].
0.2. Однако ни в одной из опубликованных работ не представлен достаточно
репрезентативный список слов с этой фонемой, функционирующей как в
пределах первого слога слова, так и непервых. Для восполнения этой лакуны
в удмуртоведении мною из двух дипломных работ, выполненных под
руководством автора данной статьи и посвященных кукморскому (на
материале дд. Верхняя Шунь и частично Старый Канисар – СКан. –
Кукморского района Татарстана) [Михайлова 1992] и татышлинскому (на
материале д. Бигинеево Татышлинского района Башкортостана) [Гизатуллин
1988] говорам, извлечены все формы с фонемой ä и представлены в данной
работе. Выбор этих говоров обусловлен тем, что они исторически являются
родственными: переселенческий татышлинский говор формировался на базе
“казанского диалекта” (совр. кукморского и шошминского говоров) –
носители последнего после разгрома Арского княжества войсками Ивана
Грозного в середине XVI в. были вынуждены бежать на новые места, в том
числе и на территорию современного Башкортостана, с одной стороны; и
кукморский говор характеризуется умеренным употреблением фонемы ä,
татышлинскому же свойственна относительно более высокая ее частотность,
– с другой.
1.0. Поскольку функционирование рассматриваемой фонемы в определенной
степени зависит не только от происхождения слов и/или фонетического окру-
11 О статусе фонематичности ä в некоторых удмуртских диалектах см.: [Кельмаков 1968: 194;

Насибуллин 1972: 50; Насибуллин 1973: 8; Гизатуллин 1988: 8; и др.]
12 В двух последних работах И. В. Тараканова фонема ä по небрежности автора и/или,
возможно, издателей ошибочно отмечена буквой а, что может привести читателя, не сведущего в
рассматриваемой проблематике и не владеющего соответствующим материалом, в недоумение
или даже в серьезное заблуждение.
жения искомой фонемы в фонетической структуре слова, но и от качества

гласного предшествующего слога, то целесообразно рассмотреть фонему ä в
составе различных (первого и непервых) слогов раздельно.
1.1.1. К у к м о р с к и й г о в о р (в пределах первого слога – 62 корневых
слова): äби ’бабушка’, äд'äми ’человек’, äйбäт ’хорошо’, äкäмäт ’странно’,
’очень’, äл'и ’-ка (частица)’, äл'ъкс'и ’доносчик, ябеда’, äрäм ’впустую, зря’,
äрбъри ’вещь’, äргäмäт ’предмет для катания (на снегу)’, äшäк ’злой’, бäдзъм
~ бä’зъм ’большой’, бäл'ä ’обуза’, бäл'äкäй ’маленький’, бä  къ ’банка’,
бäрäги ’картофель’, вäйън ’принести, привести’, вäрн'и ’варенье’, гäÿдä
’телосложение’, гäйрäт ’настроение’, дäрт ’желание’, д'äл'с'и ’наемный
работник’, д'äм ’уют’, д'äшн'ик ’ящик’, зäгäри ’голубой’, зäрлäнън ’му-
чаться’, з'äйэк ’гусь’, кäдър ’уважение’, кäйэк ’как, словно, подобно’, кäзър
’сейчас же, немедленно’, кäток ’шпулька’, кäсрäт ’печаль, страдание’, мäгä-
рис' ’магарыч’, мäйэн ’посл. вместе с’, мäнсъз ’бестолковый’, мäгъ но ’ни
за что’, мäскäрä ’удивительно’, мäтрушкъ ’мята; душица’, мäчэт ’башня’,
мäшна ’машина’, нäгäл'äт ’сожаление’, н'äн' ’хлеб’, н'äрäк СКан. ’как бы’,
пäрийäс'кън ’бесноваться’, рäд ’ряд; порядок’, рäн'з'ън ’мучиться, страдать’,
рäкäт ’хорошо’, ’удовольствие’, рä’мäт ’спасибо’, с'äс'кä ’цветок’, сäйкатън
’разбудить’, сäйэс ’рукав’, с'äй ’чай’, с'äл'с'ън ’скользить, раскатиться; от-
лететь’, с'äн'ик ’чайник’, с'äс'ä I ’фарфор’, с'äс'ä ~ с'äс'а II ’оспа’, ’прививка
против оспы’, тä-: тäбърэ ’теперь’, тäйэ ’этого, эту’, тäн'и ’вот’; тäл'ика ’та-
релка’, тäм ’вкус’, т'äт'ън ’бить’, т'äшшън ’поразить молнией’, шäй ’кладби-
ще’, шäп ’очень хорошо, здорово’ [Михайлова 1992: 11, 22, 25, 32, 42, 49, 56,
61, 70, 84, 96, 98, 102–104, 124, 127, 130];
1.1.2. (В непервых слогах) арäй ’я сжинал’, арäс'ко ’жну’, äд'äми ’человек’,
äйбäт ’хорошо’, äкäмäт ’странно’, ’очень’, äл'ъкс'äс'кис' ’жалобщик, ябеда,
доносчик’, äрäм ’впустую, зря’, äргäмäт ’предмет для катания (на снегу)’,
äшäк ’злой’, бакс'äйис' ’из огорода’, бäл'äкäй ’маленький’, бäл'ä ’обуза’,
вас'игäй- ’дядя Вася’, вö°с'äс'кън ’молиться’, вэрäй ’я сказала’, вэрäс'кис'ком
’разговариваем’, гäÿдä ’телосложение’, гäйрäт ’настроение’, гит'кäз' ’двор’,
юигäр- СКан. ’сила, мочь’, дис'äс'са ’одеваясь’, д'ÿрмäк ’зоол. ласка’,
д'ъгäс'къ- ~ д'ÿгäс'к- ’стучаться’, зäгäри ’голубой’, зäрлäнън ’мучаться’,
зъ∙рäк ’резко (повернуться)’, ин'мäр ’бог’, капкäйэс ’ворота (акк.)’, каргäс'кън
’проклинать’, кäсрäт ’печаль, страдание’, кö°кърäк ’грудной карман’,
куарäйэс ’его голос’, кукс'äс'кън ’клевать’, кутсäс'кис'ком ’молотим, занима-
емся молотьбой’, кÿз'äйас ’вдоль по’, л'огäс'кис'ко ’ступаю’, л'укäс'кэ
’набирается’, мäгäрис' ’магарыч’, мäскäрä ’удивительно’, нäгäл'äт
’сожаление’, наз'ил'л'äс'кън ’потягиваться’, налпäс'кис'ко ’рзмышляю’, н'äрäк
СКан. ’как бы’, н'ÿрйäс'кън ’бороться’, пäрийäс'кън ’бесноваться’, пин'äл'л'ос
’дети’, пис'äй ’бабушка’, позърйäс'кън ’виться’, пö°ртмäс'кън ’привидеться’,
пун'äс'кън ’обессилеть’, пÿн'н'äй ’я запер’, пъл'äш ’лысый’, пътърäн СКан.
’колесо’, рäкäт ’хорошо’, рä’мäт ’спасибо’, саптäс'кън ’испачкаться’,
сэзйäс'кэ ’качается’, с'äс'кä ’цветок’, с'äс'ä ~ с'äс'а II ’оспа’, ’прививка против
оспы’, с'укäйэ ’завтра’, таркäс'кэ ’рассыпается’, тäн' тäс'тäн' ’вот так вот’,
то’мäс'кън ’познакомиться’, тÿр-пäр ’второпях’, т'ÿштäс'кън ’пригореть’, ум

с'улмäс'кэлэ ’не будем беспокоиться’, уртсäс'киc' СКан. ’жалобщик, ябеда,
доносчик’ и др. [Михайлова 1992: 16, 21, 24, 35, 37, 55, 80, 82, 84, 85, 93, 94,
96, 98, 99, 101–104, 107, 111, 115, 118, 121, 124, 127, 128, 130, 132, 133, 135–
142, 145, 146].
1.2.1. Т а т ы ш л и н с к и й г о в о р (в пределах первого слога – 85
корневых слов): äби ’старушка’, äюäми ’человек’, äйбäт ’хорошо’, äкäмат
’чудо’, äläк ’очень’, äмäл ’средство’, äрäм ’зря, попусту’, äрäмä ’роща по
берегам рек’, äрсъз ’беззастенчивый’, äc'мэ- ~ äс'ми- ’наш (свой)’, äттä
’всегда’, бäки ’ножик (складной)’, бäбäй ’грудной ребенок’, бäйлäнънъ
’придираться’, бäкъl ’последнее слово (перед смертью)’, бälä ’беда’, бäндä
’жалкий человек’, бäркäт ’бархат’, гäдäт ’привычка’, гäрлък ’позор’, гäÿдä
’тело’, дäрт ’страсть’, зä’мäт I ’болезнь’, зä’мäт II ’пугало’, зäгäр-:
зäгäрзэ кис'тъса кърюаз ’он пел от души’, зäгäри ’голубой’, зäр ’очень’,
юäюэк ’гусь’, юäм ’красота’, юäрдäм ’помощь’, юäрмикä ’ярмарка’, юäсл'и
’ясли’, юäтим ’сирота’, юäшн'ик ’ящик’, кäбäр ’весть’, кäдър ’честь, почет’,
кäзър ’сейчас’, кäйлä ’хитрость’, кäl ’состояние’, кäläм ’карандаш’, кäнжäнъ
’споткнуться’, кäпчи ’легкий’, кäрсуккан ’леший’, кäсрäт I ’горе’, кäсрäт II
’нюна’, кäрт ’карты игральные’, кäтäр: кäтäр кэл'тънъ ’оставить в обиде’, кä-
тър ’восприятие’, кäток ’катушка (ниток)’, кäшäмäр ’кашемир’, läпэк
’низкий’, лäжикä ’сани (легкие)’, мäгäрис' ’магарыч’, мäк ’мак’, мäкäрюä –
название леса, мäгъ ’вечно’, мäскäра ’насмешка’, мäсорупка ’мясорубка’,
мäтрушка ’зверобой’, нäстä ’вещь’, нäз'ъл'л'äс'кънъ ’потягиваться’, н'äн'
’хлеб’, пäри ’бес’, рäкäт ’покой’, сäгäт ’час; часы’, сäйэс ’рукав’, сäкъра
’воля’, с'äс'кä ’цветок’, с'äрис' ’о, про; по сравнению с’, тäбърэ ’после этого’,
тäм ’вкус’, тäмäк ’курево, табак’, тäкä ’монета; рубль’, тäрбийä
’заботливый уход’, тäри ’просо’, тäтäй ’детск. красивый’, фäрдä ’штора’, чäй
’чай’, чäча I ’оспа’, чäча II ’детская игрушка’, шäбäйънъ ’придираться’, шäй-
ланъ ’замечать’, шäl ’шаль’, шäм ’свеча’, шäп ’быстро’ [Гизатуллин 1988: 5–
8, 29, 33, 35, 39, 48, 72, 78).
1.2.2. (В непервых слогах): äюäми ’человек’, äйбäт ’хорошо, хороший’,
äкäмат ’чудо’, äläк ’очень’, äмäл ’средство’, äрäм ’жаль; зря, попусту’, äрäмä
’роща по берегам рек’, äттä ’всегда, постоянно’, бäбäй ’грудной ребенок’,
бäйлäнънъ ’придираться’, бälä ’беда’, бäндä ’жалкий человек’, бäркäт ’бар-
хат’, бÿтъркä ’кудрявый’, вö°йäнъ ’мазать (маслом), подмазать’, вö°лäк ’на-
стежь’, вö°с'äс'кънъ ’молиться’, вö°тäнъ ’видеть сон’, вÿäби ’водяная’, гäдäт
’привычка’, гäрлäндърънъ ’стыдить’, гäрлък ’позор’, гäÿдä ’тело’, гÿжгäнъ
’осыпаться (о стене ямы)’, гÿжläнъ ’жужжать’, гÿрлäнъ ’разговаривать от
души’, дас'äс'кънъ ’готовиться’, дäр’läндърънъ ’ободрять; воодушевить’,
дäр’läнънъ ’ободряться; воодушевиться’, дÿргä ’личинка овода’, жö°тäк
’наотрез’, зäгäри ’голубой’, зä’мäт I ’болезнь’, зä’мäт II ’пугало’, зäгäр-:
зäгäрзэ кис'тъса кърюаз ’он пел от души’, зърä ’очень’, юäрдäм ’помощь’,
юäрмикä ’ярмарка’, юö°нäнъ ’поправиться (о здоровье)’, юÿстäри ’тряпьё’,
из'эмн'äс'къ- ’притвориться спящим’, иммäр ’бог’, кäбäр ’весть’, кäдърläнъ
’уважать, почитать’, кäйлä ’хитрость’, кäläм ’карандаш’, кäнжäнъ ’спот-

кнуться’, кäсрäт I ’горе’, кäсрäт II ’нюна’, кäтäр: кäтäр кэл'тънъ ’оставить в
обиде’, кäшäмäр ’кашемир’, кэн'юäл'и ’ящерица’, кö°гäн ’дверная петля’,
кö°н'ä ’сколько’, кö°сäнъ ’высыхать, становиться сухим’, кö°шнäс'кънъ ’быть
прихотливым к еде (о беременных)’, кÿз'ä: кък кÿз'ä ’в двоем’, с'ÿрэс кÿз'ä ’по
дороге; кÿймä ’задвижка печи’, кÿмъшкä ’самогон’, кÿркä ’индюк’, кÿрпä
’отруби’, кÿръшкä ’кружка’, кÿтäрмä ’каблук’, кÿч'äпи ’щенок’, лäжикä
’сани (легкие)’, мäгäрис' ’магарыч’, мäкäрюä – название леса, мäскäра ’нас-
мешка’, нäстä ’вечно’, мÿскäнчи ’гармонист’, нäз'ъл'л'äс'кънъ ’потягиваться’,
нÿнäз'э ’днем’, н'ÿрйäнъ ’перебороть’, н'ÿрйäс'кънъ ’бороться’, пэс'äй
’бабушка’, пö°рäнъ ’стряпать’, пö°рäт: нÿнал пö°рäт ’через день’, пö°р’мäнъ
’говорить небылицы, выдумывать’, пö°р’мäс'кънъ ’явиться (о привидении),
привидеться’, ’скоморошничать’, пÿрäнъ ’искусать (о собаке)’, рäкäт ’покой’,
рäкä’лäнънъ ’наслаждаться’, сäгäт ’час; часы’, сÿäс'кънъ ’запачкаться сажей’,
сÿкäри ’сухари’, сÿл'пäс'кон ’слякооть (со снегом)’, сÿрä ’волокуша’, с'äс'кä
’цветок’, с'ö°’чäбэй ’гречиха’, с'ÿкäс' ’квас’, тäмäк ’курево, табак’, тäкä
’монета; рубль’, тäрбийä ’заботливый уход’, тäтäй ’детск. красивый’, тö°lä
’дует; развевается на ветру’, тö°lпäри ’вихрь’, тÿгäнъ ~ тÿгäнъ ’путать’, тÿ’-
läчи ’сватья’, фäрдä ’штора’, ужамн'äс'къ- ’притвориться работающим’,
ўамэн'н'äс'кънъ ’упрямиться’, чö°л'л'äс'кънъ ’дергаться (о животных перед
смертью)’, чö°лтäнъ ’стреножить; запутать в чем-либо’, чö°лтäс'кънъ ’запу-
таться в чем-либо’, чужäй ’бабушка (по материнской линии)’, чÿн'чäл'и ’вы-
скочка’, чÿшкäнъ ’опалить’, чÿштäс'кънъ ’пригореть’, шäбäйънъ ’придирать-
ся’, шолкäдäр ’очень, слишком, до такой степени’ [Гизатуллин 1988: 5–13,
15–19, 21, 31, 36, 45, 46, 50, 55–57, 66, 69, 72, 73, 75–77, 79, 82].
2. Первый слог обоих говоров характеризуется, хотя и далеко не
исчерпывающим в вышеназванных работах, но относительно закрытым
списком слов на ä.
2.1. Абсолютное большинство слов на ä имеет татарское происхождение;
причем небольшая часть лексем совпадает в обоих говорах (напр.: кукм.-
татш. äби, äд'äми ~ äюäми, äйбäт, äкäмäт ~ äкäмат, äрäм, бäл'ä ~ бälä, гäÿдä,
дäрт, д'äм ~ юäм, зäгäри, кäзър ~ кäзър, кäсрäт, мäскäрä ~ мäскäра, рäкäт,
тäм, шäп и др.), однако абсолютное большинство татарских заимствований
имеет в рассматриваемых говорах индивидуальный характер, напр.: кукм. äр-
бъри, д'äл'с'и, мäчэт, мäшна, нäгäл'äт, рäн'з'ън, тäл'ика и др.; татш. äттä,
бäки, бäкъl, зä’мäт, зäр, юäрдäм, кäбäр, кäйлä, кäläм, кäрсуккан, кäрт, кäшä-
мäр, нäстä, тäрбийä, шäм и т. д.
2.2. Большинство заведомо русских заимствований попало в данные говоры,
судя по особенностям фонетики, через татарское посредство (напр.: кукм.-
татш. д'äшн'ик ~ юäшн'ик, мäгäрис', с'äй ~ чäй; кукм. бäкъ, вäрн'и, рäд, пъ-
л'äш, с'äн'ик; татш. бäркäт, юäрмикä, юäсл'и, кäрт, мäгäрис', мäк, мäкäрюä,
шäl и др.).
2.3. Собственно удмуртские слова составляют незначительную долю в
составе лексики с фонемой ä в первом слоге13; в абсолютном большинстве из

них ä выступает в соседстве с палатальными согласными и й, напр.: кукм.-
татш. з'äйэк ~ юäюэк, н'äн', сäйэс; кукм. вäйън, кäйэк, мäйэн, н'äрäк, тäйэ,
тäн'и, т'äт'ън, т'äшшън, шäй; татш. äc'мэ-, нäз'ъл'л'äс'кънъ, с'äрис', чäча. Лишь
в нескольких словах фонема ä отмечена в велярном окружении, ср.: кукм.-
татш. тäбърэ ~ тäбърэ; кукм. бäдзъм ~ бä’зъм; татш. кäнжäнъ, кäпчи, läпэк.
3. Непервый слог характеризуется открытым списком слов на ä.
3.1. В татарских заимствованиях гласная ä в указанной позиции восходит, как
правило, к сингармоничной фонеме ä непервого слога языка-источника,
напр.: кукм.-татш. äд'äми ~ äюäми, äйбäт, äкäмäт ~ äкäмат, äрäм, бäл'ä ~ бälä,
гäÿдä, зäгäри, мäскäрä ~ мäскäра, рäкäт и др.; кукм. äргäмäт, äшäк, бäл'äкäй,
гäйрäт, кäсрäт, кö°кърäк, нäгäл'äт, рä’мäт и пр.; татш. äläк, äмäл, äрäмä, äттä,
бäбäй, бäйлäнънъ, бäндä, гäрлäндърънъ, зä’мäт, зърä, юäрдäм, кäбäр,
кäдърläнъ, кäйлä, кäсрäт, кäтäр, кÿрпä, кÿтäрмä, нäстä, сäгäт, тäкä, фäрдä и
т. д.
3.2. В производных словах удмуртского происхождения появление ä в
непервых слогах обусловлено рядом факторов:
1) действием слогового сингармонизма, особенно характерного для
кукморского говора, в меньшей степени – для татышлинского, напр.: кукм.-
татш. пис'äй ~ пэс'äй; кукм. арäй, äл'ъкс'äс'кис', бакс'äйис', вö°с'äс'кън, вэрäй,
вэрäс'кис'ком, гит'кäз', дис'äс'са, д'ъгäс'къ- ~ д'ÿгäс'к-, капкäйэс, кукс'äс'кън,
кутсäс'кис'ком, кÿз'äйас, л'огäс'кис'ко, л'укäс'кэ, наз'ил'л'äс'кън, налпäс'кис'ко,
н'ÿрйäс'кън, пäрийäс'кън, пин'äл'л'ос, позърйäс'кън, пö°ртмäс'кън,
пун'äс'кън, пÿн'н'äй, саптäс'кън, сэзйäс'кэ, с'укäйэ, таркäс'кэ, тäн' тäс'тäн',
то’мäс'кън, т'ÿштäс'кън, ум с'улмäс'кэлэ, уртсäс'киc'; татш. из'эмн'äс'къ-,
кэн'юäл'и, ужамн'äс'къ-, ўамэн'н'äс'кънъ, чужäй и др.;
2) правилами палатальной гармонии гласных – влиянием гласных ö° и ÿ
предшествующего слога (подробнее о гармонии гласных в татышлинском
см.: [Кельмаков 1975]), напр.: татш. вö°йäнъ, вö°лäк, вö°тäнъ, гÿжгäнъ,
гÿжläнъ, гÿрлäнъ, дÿргä, жö°тäк, юö°нäнъ, юÿстäри, кäнжäнъ, кö°сäнъ, пö°-
рäнъ, пö°рäт, пö°р’мäнъ, пÿрäнъ, сÿкäри, тÿгäнъ ~ тÿгäнъ, тÿ’läчи, чö°лтäнъ,
чÿшкäнъ и пр.;
3) сочетанием гармонии гласных со слоговым сингармонизмом (исключительно
в татышлинском), напр.: вö°с'äс'кънъ, кö°н'ä, кö°шнäс'кънъ, кÿз'ä: кък кÿз'ä,
кÿч'äпи, нäз'ъл'л'äс'кънъ, нÿнäз'э, н'ÿрйäнъ, н'ÿрйäс'кънъ, пö°р’мäс'кънъ,
сÿäс'кънъ, сÿл'пäс'кон, с'ÿкäс', чö°л'л'äс'кънъ, чö°лтäс'кънъ, чÿн'чäл'и,
чÿштäс'кънъ, шäбäйънъ и т. д. Гласная ä в сходных формах различных диа-
лектов (кукм. вö°с'äс'кън ~ татш. вö°с'äс'кънъ, кукм. н'ÿрйäс'кън ~ татш. н'ÿрйäс'-
кънъ) получает неодинаковую генетическую интерпретацию в зависимости
наличия (татышлинский говор) или отсутствия (кукморский) гармонии гласных.
4) постпозицией согласного р: кукм.-татш. ин'мäр ~ иммäр; кукм. юигäр-,
зъ∙рäк, пътърäн, тÿр-пäр и др.;
13 В бавлинском диалекте, по мнению И. В. Тараканова [1959: 188], фонема ä употребляется
“исключительно в татарских заимствованиях”.
5) наличием ä в пределах первого слога второго компонента сложного слова:

татш. вÿäби (< вÿ ’вода’ + äби ’старуха’), с'ö°’чäбэй (< с'ö°д ’черный’ + чäбэй
’пшеница’), тö°lпäри (< тö°l ’ветер’ + пäри ’черт’);
6) по неизвестной причине: кукм. д'ÿрмäк, татш. кäпчи и др.
4. Вовлечение исчерпывающего материала по этим, а также и по другим
удмуртским говорам позволит, разумеется, определенным образом уточнить
состав лексем с фонемой ä и особенности дистрибуции ее в фонетической
структуре диалектного слова.
1. Гизатуллин С. А. Татышлинский диалект удмуртского языка (фонетические,
морфологические, лексические особенности): Рукоп. диплом. раб. Ижевск, 1988. 95
с.
2. Кельмаков В. К. О некоторых специфических фонемах кукморского диалекта
удмуртского языка // СФУ. 1968. № 3 (IV). С. 187–196.
3. Кельмаков В. К. Удмуртско-татарские языковые контакты и некоторые фонети-
ческие особенности периферийно-южного наречия удмуртского языка // Советская
тюркология. 1974. № 3. С. 52–60.
4. Кельмаков В. К. Элементы палатальной гармонии гласных в татышлинском
диалекте удмуртского языка // СФУ. 1975. № 1 (XI). С. 33–42.
5. Кельмаков В. К. Краткий курс удмуртской диалектологии: Введение. Фонетика.
Морфология. Диалектные тексты. Библиография.: Учеб. пос. для вузов. Ижевск:
Изд-во Удм. ун-та, 1998. 386 с.
6. Михайлова В. Н. Фонетические, морфологические и лексические особенности
говора деревень Старый Канисар и Верхняя Шунь Кукморского района Татарстана:
Рукоп. диплом. раб. Ижевск, 1992. 151 с.
7. Насибуллин P. Ш. К вопросу о происхождении новых фонем: По материалам
удмуртских диалектов // Вопросы советского финно-уговедения: Тезисы докл. и
сообщ. на XIV Всесоюзной конференции по финно-угроведению, посвященной 50-
летию образования СССР / АН СССР. Ин-т языкозн; НИИ языка, лит., ист. и экон.
при Сов. Мин. Морд. АССР. Саранск, 1972. С. 49–51.
8. Насибуллин Р. Ш. Наблюдения над языком красноуфимских удмуртов // О
диалектах и говорах южноудмуртского наречия: Сб. ст. и материалов / НИИ при
Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1978. С. 86–151.
9. Насибуллин Р. Ш. Закамские говоры удмуртского языка: Автореф. дис. ... канд.
филол. наук / Тартуский гос. ун-т. Тарту, 1973. 22 с.
10. Тараканов И. В. О некоторых фонетических особенностях бавлинского диалекта
удмуртского языка // Ученые Записки / Тартуский гос. ун-т. Тарту, 1959. Вып. 77:
Труды по языкозн. С. 186–205.
11. Тараканов И. В. Об особенностях развития островных говоров и некоторых
явлениях языковой интерференции: На материале удмуртско-татарских языковых
контактов // Совещание по общим вопросам диалектологии и истории языка: Тез.
докл. и сообщ. / АН СССР. ОЛЯ. Науч. совет по диалект. и ист. языка. Ин-т рус. яз.
АН Арм. ССР. Ин-т языка. М., 1973. С. 142–144.
12. Tapаканов И. В. Заимствованная лексика в удмуртском языке: Удмуртско-тюрк-
ские языковые контакты. Ижевск: Удмуртия, 1982. 188 с.
13. Wichmann Y. Zur Geschichte des Vokalismus der ersten Silbe im Wotjakischen mit
Rücksicht auf das Syrjänische. Helsinki, 1915. XIV + 96 S.

Кириллова Л. Е.
г. Ижевск
АПЕЛЛЯТИВЫ ДЛЯ ОБОЗНАЧЕНИЯ НАСЕЛЕННЫХ МЕСТ

В УДМУРТСКОЙ ТОПОНИМИИ*
Одним из наиболее древних апеллятивов для обозначения населенного

места является слово кар ’городище, укрепленная крепость; город’.
Встречается в ряде географических названий:
а) в ойконимах: ижкар – удм. название г. Ижевска; д.1 Каравай Ув.2, Яр.,
Як.-Б.; д. Каравай-Норья Завьял. (каравай < кар городище, укрепленная
крепость + -о – суф. обладания, вай ответвление, приток); д. Карашур
М.-Пург., Можг., Ув., Як.-Б., д. Карашур-Пеки Ув. (карашур < кар
городище, укрепленная крепость + -о – суф. обладания, шур ’река, речка,
ручей; в некоторых случаях возможна и другая этимология: кара < тат.
кара ’черный’ + удм. шур ’река, речка, ручей); д. Каргурезь Игр. (кар
городище, укрепленная крепость, гурезь ’гора’); д. Карйыл Балез.,
карйыл – удм. название д. Нов. Утчан Алн. (кар городище, укрепленная
крепость, йыл ’верх, вершина’); Каршур Балез. (кар городище,
укрепленная крепость, шур ’река, речка, ручей); гурйакар – местное
название д. Гордино Балез. (гурйа – антропоним Гурья < гуры ’сережка
(соцветие некоторых лиственных деревьев)’ + -я – аффикс [Герд 1928: 19, 21;
Атаманов 1990: 146], кар ’городище, укрепленная крепость’); д. Весьякар
Глаз. (Весья – антропоним + -я – аффикс, кар ’городище, укрепленная
крепость’); иднакар – местное название д. Солдырь Глаз. (Идна –
антропоним, кар ’городище, укрепленная крепость’). Употребляющиеся в
последних трех названиях населенных пунктов слова Гурья, Весья и Идна
известны в удмуртском фольклоре как имена удмуртских богатырей,
основателей городищ;
б) в различных микротопонимах, в том числе в названиях городищ: гр.
каргурэз′ (д. Ст. Игра Грах.; с. Варзи-Ятчи, Кузюмово Алн.; д. Бобья-Уча М.-
Пург.; д. Пислегово Шарк.); гр. кар/гурэ (д. Гобгурт Селт.) (кар
городище, укрепленная крепость, гурезь ’гора’); грд. сабанчикар Глаз.
(сабанчи – мужское личное имя < тюрк. сабанчы пахарь, пашущий
[Атаманов 1990: 282; Саттаров-Мулилле 1998: 207], встречающееся и в
других географических названиях Удмуртии: лс. сабанчи (д. Гурклудчик
Сюмс., с. Сюмси Сюмс.); п. сабанча (д. Лудъяг Кез.), кар ’городище,
укрепленная крепость’); п. карйыл (д. Ст. Гыя Кез.) (кар городище,
укрепленная крепость, йыл ’верх, вершина’); л. поркар (д. Каравай Як.-Б.)
(пор ’мариец’ или название одного из родов манси3, кар ’городище’) и т. д.
1 Перед ойконимом или микротопонимм в сокращенном виде указан тип географического объекта (полные
названия типов географических объектов см. в списке сокращений в конце статьи).
2 После ойконима дается сокращенное название административного района Удмуртии, в который входит
данный населенный пункт (полные названия районов см. в списке сокращений в конце статьи).
3 Слово пор ученые толкуют по-разному. Одни из них [Смирнов 1952: 170] связывают его с марийцами,
Апеллятив кар встречается на территории проживания пермских

народов, например, у коми-пермяков грд. Анюшкар, с. Искор, л. Кочкар, д.
Крымкар, г. Кудымкар, ур. Кулькар, грд. Курöгкармыс и т. д. [Кривощекова-
Гантман 1983: 65, 93, 106, 107, 108, 111], у коми-зырян – г. Сыктывкар, с.
Кыдзкар (Брыкаланск), Изкар (часть г. Сыктывкара) [Туркин 1986: 108, 12,
39]. М. Р. Федотов [1996 I: 227] отмечает подобные ойконимы в Чувашии:
Шупашкар – г. Чебоксары, Шашкар, Пошкар, в которых кар рассматривается
как финно-угорский элемент. В Республике Марий Эл выявлен грд. Мышкар
[Галкин 1985: 57].
Обширна литература о данной лексеме: [Атаманов 1986: 26–31; Егоров
1964: 90; Кривощекова-Гантман 1976: 12–21; КЭСК 1999: 116–117; Мурзаев
1984: 254–255; Оборин 1976: 22–29; Серебренников 1971: 207–208; 1973: 37–
38, Тепляшина 1970: 164–171; Трефилов 1951: 67–68; Туркин 1990: 147–149;
Федотов 1996 I: 227–228]. Ученые не пришли к единому мнению по поводу
его происхождения, но большинство из них склоняется к тому, что слово кар
индоевропейского происхождения.
Другим распространенным и архаичным апеллятивом является гуин
’селище’ (место, где раньше было селение). Во многих удмуртских селениях
семантика слова гуин уже утрачивается, многие жители уже не могут
объяснить значение данной лексемы. А между тем этот апеллятив
сохранился во многих ойконимах Удмуртии, например: д. Уни-Гучин Юкам.;
д. Гучин-Бодья Кизн.; д. Гучиншур Глаз.; д. Уни-Гучин (уни-гучин) Юкам.;
удугуин – местное название с. Удугучин Ув.; гучин – местное название д.
Удмурт Сада Яр.; гуин – удм. название д. Русская Бабья Сюмс. и т. д.
Особенно часто этот апеллятив можно встретить в микротопонимах,
например: п. гуин (дд. Коротаево Балез., Большое Волково и Гурезь-Пудга
Вав.); гр. гуингурэ (д. Урозай Сюмс.) (гурэ ’гора’); л. гуин (дд. Жуе-
Можга, Макарово, Новая Бия Вав., Пачегурт Ув.); лг. гуин (дд. Узей-Тукля,
Рябиновка, Ключевая Ув.); гучин ч. д. (д. Нов. Гыя Кез.); п. гучин ~ гуин (д.
Малые Мазьги Игр.); взв. гуинвыр (д. Малое Сазаново Балез.) (выр ’холм,
возвышенность’); л. гуинн′ ук (д. Исаково Балез.) (н′ ук ’лог, овраг’); л.
гуингоп (д. Лековай Яр.) (гоп ’лог, овраг’) и т. д.
Слово гуин ’селище’ – собственно удмуртского происхождения и
восходит к словам гу ’яма, котлован, нора, логово, логовище’ + ын ’дым’. Н.
И. Шутова, рассматривая этимологию этого слова, приводит для сравнения
ын корка ’курная изба’, ын мунчо ’курная баня, или баня, которая топится
по-черному’и утверждает, что “слово гуин означает либо ямы/землянки,
которые отапливались по-черному, либо старые курные избы” [Шутова 2001:
44].
Иногда апеллятив гуин заменяется термином вужгурт (букв. ’старая
деревня’) в противоположность вил′ гурт (букв. ’новая деревня’). Ойконимы,
образованные способом так назваемой “бинарной оппозиции” широко
распространены в Удмуртии, например: вужгурт – удм. название д. Старая
другие [Тепляшина 1967: 263-264] предполагают, что термином пор обозначался один из родов манси, по
мнению третьих [Семенов 1982: 59-60], пор – это название одного из позднепьяноборских (чегандинских)
племен, принимавших участие в формировании древних марийцев и удмуртов. Венгерский ученый Петер
Домокош [Домокош 1993: 27] считает, что эти два слова пор ни по фонетическим, ни по историко-
фонетическим критериям не могут быть тождественными.
Тукля Ув. и вил′ гурт – удм. название д. Удмуртская Тукля Ув.; вужгурт –
удм. название д. Старые Какси Можг. и вил′ гурт – удм. название д. Новые
Какси Можг. и т. д.
Но первоначально термин вужгурт чаще всего использовался для
обозначения понятия ’старая родовая деревня’, например: вужгурт – удм.
название д. Старая Монья Селт.; вужгурт – удм. название д. Старая Тукля
Ув.; вужгурт – удм. название д. Ст. Игра Грах.; вужгурт – удм. название д.
Нижняя Малая Салья Кияс. и т. д. Здесь слово вужгурт указывает на то, что
данные деревни были центрами родовых объединений под названием Монья,
Тукля, Эгра и Салья и т. д.
В настоящее время самый обширный ареал распространения в
удмуртской топонимии имеет апеллятив гурт ’деревня’, иногда используется
и для обозначения понятия ’село’. Модель с данным детерминантом
особенно характерна для ойконимов, например: Анигурт Селт. (Ани –
антропоним < рус. Аникий); Вылынгурт Сюмс. (вылын ’верхний’);
Кайсыгурт (Кайсегурт) Шарк., Кайсыгурт (Бармашур) Яр. (Кайсе < Кайсы –
др.-удм. антропоним < кайсы клёст (птица); Биграгурт (Дизьмино) Яр.
(Бигра – воршудно-родовое имя); Малягурт Красн. (Маля – воршудно-
родовое имя); Итчигурт Ув. (Итчи – название речки); Улын Асангурт
(Нижнее Асаново) Алн. (улын нижний, Асан – антропоним, -ово – рус.
суффикс); Вукогурт (Нижнее Корякино) Шарк. (вуко мельница) и т. д.
Р. П. Лесникова и З. М. Меркулова, выявляя частоту употребления в
ойконимах Удмуртии наиболее распространенных апеллятивов, обнаружили,
что данный апеллятив стоит на втором месте после шур ’река, речка’
[Лесникова–Меркулова 1966: 110].
Такие названия часто встречаются и в Верхнем Прикамье в форме горт
~ гурт и в Республике Коми в форме горт. Приведем примеры: в Пермской
области: Агайгорт, Важгорт, Вежагорт, Вильгорт, Вильгурт, Гортлуд,
Камгорт [Кривощекова-Гантман 1983: 64, 71, 73, 77, 84, 98] и т. д.; в Коми
Республике: Важгорт, Выльгорт, Йывгорт, Разгорт [Туркин 1986: 13, 23,
68, 97].
Вопросу о распространении и развитии топонимической модели на к.
горт ~ гурт и удм. гурт посвящены работы А. С. Кривощековой-Гантман
[1981: 285–289] и А. И. Туркина [1990: 144–145]. В первой из них отмечается,
что топонимическая модель на горт (гурт) хронологически следует за
моделью на кар, что “появление поселений с названиями на горт было
вызвано выделением из больших патриархальных семей и семейно-родовых
групп, господствовавших в эпоху разложения первобытно-общинного строя,
старших сыновей” [Кривощекова-Гантман 1981: 286].
В удмуртском языке существует еще производный от слова гурт
апеллятив черкогурт ’село’, употребляющийся наряду с русским термином
село, например: Алнаш черкогурт ~ Алнаш село Алн. – с. Алнаши (Алнаш –
антропоним); Люк черкогурт Балез. – с. Люк (< Люк – название реки); село
Можга – с. Можга Можг. (Можга – воршудно-родовое имя); Тыловай
черкогурт Деб. – с. Тыловай (тыло ’росчисть’, вай ’ветвь, ответвление,
приток’) и т. д. Следует указать, что сфера употребления этого термина
значительно уже, только в последнее время он начал расширять рамки
функционирования, что объясняется влиянием средств массовой

информации.
Основными типами сельских поселений на территории Удмуртии, кроме
деревень, были починки, но деревня по сравнению с починком – более
крупный населенный пункт, отличающийся более ранним возникновением.
Для обозначения этого типа населенного пункта используется
заимствованное из русского языка слово починка ~ почин′ ка. Бытует в таких
ойконимах, например: дан′ ло починка (д. Даниловцы) Як.-Б. (дан′ ло –
антропоним < рус. Даниил); иннакэй починка (д. Артемьевцы) Як.-Б. (иннакэй
– антропоним < рус. Иннокентий); гол′ л′ ан починка (поч. Гольянский)
Завьял. (гол′ л′ ан – с. Гольяны Завьял.); луи починка (поч. Лудзинский)
Селт. (луи – д. Лудзи-Жикья Селт., починка починок); котныр
починка (д. Новотроицкий) Алн. (котныр < кот ’сырой’, ныр ’ коса, мыс’);
бигэр починка (д. Абдульменево) М.-Пург. (бигэр ’татарский’); итэш
починка (д. Быстрово) М.-Пург. (итэш – антропоним тюркского
происхождения) и т. д.
Для обозначения других небольших сельских поселений используются
также русские заимствования: выс′ олка ~ выс′ элка ~ вы∙с′ элок ’выселок’ и
кутыр ~ кутор хутор. Примеры: с′ умс′ и выс′ олка (д. Выселок) Сюмс.
(с′ умс′ и – с. Сюмси Сюмс.); удгурт выс′ элка (выс. Уть-Сюмсинский) Селт.
(удгурт – с. Уть-Сюмси Селт.); выс′ олка – Шундошурский выс. Як.-Б.; вы∙с
′ элок (выс. Анигуртский) Селт.; варылкутыр (д. Холодный Ключ) Алн.
(варыл < Вари – название реки + -ыл < йыл верховье, исток); кучор
кутор (д. Юбилей) Селт. (кучор – д. Кучёр Селт.); уча кутор (д. Изонюк) М.-
Пург. (Уча – с. Ильинское М.-Пург.); кутор (д. Орловская) Селт. и т. д.
И, наконец, в заключение отметим, что русские заимствования
употребляются для обозначения таких населенных пунктов, как город,
поселок и станция: го∙род ~ горо∙д (наряду с апеллятивом кар, о чем
говорилось выше); ста∙нциа ~ ста∙нси; пос′ оло∙к ~ пос′ о∙лок, например:
можга город – г. Можга Можг. (Можга – воршудно-родовое имя); пугачово
пос′ о∙лок – поселок Пугачево М.-Пург. (пугачово < Пугачев – фамилия
предводителя Крестьянской войны 1773–1775 гг.); н′ э∙мэц пос′ о∙лок (пос.
Нюрдор-Котья) Вав. (н′ э∙мэц ’немецкий’); Вожой ста∙нциа – станция Вожой
Завьял. (Вожой – название реки) и т. д.
Сокращения
Названия административно-территориальных районов Удмуртии: Алн. –

Алнашский; Балез. – Балезинский; Вав. – Вавожский; Глаз. – Глазовский; Грах. –
Граховский; Деб. – Дебесский; Завьял. – Завьяловский; Игр. – Игринский; Кез. – Кезский;
Кияс. – Киясовский; Красн. – Красногорский; Можг. – Можгинский; М.-Пург. –
Малопургинский; Селт. – Селтинский; Сюмс. – Сюмсинский; Ув. – Увинский; Шарк. –
Шарканский; Як.-Б. – Якшур-Бодьинский; Яр. – Ярский.
Названия языков: до.-удм. – древнеудмуртский; к. – коми; рус. – русский; тат. –
татарский; тюрк. – тюркский; удм. – удмуртский.
Названия типов географических объектов: взв. – возвышенность; выс. – выселок; г.
– город; гр. – гора; грд. – городище; д. – деревня; л. – лог; лг. – луг; лс. – лес; п. – поле;
поч. – починок; с. – село; ур. – урочище; ч. д. – часть деревни; я. – яма.
1. Атаманов М. Г. Удмуртские топонимы на –кар // Fenno-ugristica: Труды по
финно-угроведению. Тарту, 1986. № 13. С. 26–31.
2. Атаманов М. Г. Удмурт нимбугор = Словарь личных имен удмуртов. Ижевск,
1990. 396 с.
3. Галкин И. С. Тайны марийской топонимики. Йошкар-Ола: Маар. кн. изд-во, 1985.
96 с.
4. Герд Кузебай. Вашкала удмурт нимъёс // Кенеш. Ижкар, 1928. № 17. С. 17–22.
5. Домокош П. История удмуртской литературы. Ижевск: Удмуртия, 1993. 448 с.
6. Егоров В. Г. Этимологический словарь чувашского языка. Чебоксары:
Чувашгосиздат, 1964. 355 с.
7. Кривощекова-Гантман А. С. Лингвистический анализ ойконимов на -кар //
Лингвистическое краеведение Прикамья. Пермь, 1976. Вып. 3. С. 12–21.
8. Кривощекова-Гантман А. С. Ойконимы на –горт в Верхнем Прикамье // СФУ.
Таллин, 1981. № 4. С. 285–289.
9. Кривощекова-Гантман А. С. Географические названия Верхнего Прикамья.
Пермь, 1983. 174 с.
10. КЭСК – Лыткин В. И., Гуляев Е. И. Краткий этимологический словарь коми
языка. М., 1999. 432 с.
11. Лесникова Р. П., Меркулова З. М. Местные географические термины в названиях
населенных пунктов Удмуртии. Вопросы географии. М., 1966. Сб.70: Изучение
географических названий. С. 110–111.
12. Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. М., 1984. 653 с.
13. Оборин В. А. Географические названия на –кар, горт, -ыб древних памятников //
Лингвистическое краеведение Прикамья. Пермь, 1976. Вып. 3. С. 22–29.
14. Саттаров-Мулилле Гумар (Гомzр Саттар-Мулилле). Татар исемнzре ни с\йли
(Татар исемнzренеy тулы аyлатмалы сwзлеге) = О чем говорят татарские имена
(Полный толковый словарь татарских личных имен). Казан, 1998. 485 с.
15. Семенов В. А. К вопросу об этническом составе населения р. Чепцы по данным
археологии // Материалы по этногенезу удмуртов: Сб. статей. Ижевск, 1982. С.
43–62.
16. Серебренников Б. А. Этимологические заметки // Этимология 1968. М., 1971. С.
207–208.
17. Серебренников Б. А. К уточнению некоторых этимологий // СФУ. Таллин, 1973.
№ 1. С. 37–38.
18. Смирнов А. П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего
Поволжья и Прикамья // Материалы и исследования по археологии СССР. М.,
1952. Т. 28. 274 с.
19. Тепляшина Т. И. К вопросу об этнониме пор // Происхождение марийского
народа. Йошкар-Ола, 1967а. С. 261–264.
20. Тепляшина Т. И. Топонимы на -кар и некоторые вопросы, связанные с
расселением бесермян // Местные географические термины. М., 1970. С. 164–171.
21. Трефилов А. О древности удмуртов // Зап. УдНИИ. Ижевск, 1951. Вып. 15. С. 55–
77.
22. Туркин А. И. Топонимический словарь Коми АССР. Сыктывкар, 1986. 144 с.
23. Туркин А. И. Коми орографические и ойкографические термины и их участие в
топонимообразовании // Вопросы финно-угорской филологии: Межвузовский
сборник. Л., 1990. С. 137–151.
24. Федотов М. Р. Этимологический словарь чувашского языка. В 2-х тт. Чебоксары,

1996. Т. 1: А–Р. 470 с.
25. Шутова Н. И. Дохристианские культовые памятники в удмуртской религиозной
традиции: Опыт комплексного исследования. Ижевск, 2001. 304 с.
В.П.Киржаева
г. Саранск
ПРИНЦИПЫ СОСТАВЛЕНИЯ МОРДОВСКИХ БУКВАРЕЙ XIX ВЕКА:

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
Традиционно первыми мордовскими букварями считаются изданные

Переводческой комиссией Братства св.Гурия «Букварь для мордвы-эрзи с
присоединением молитв и русской азбуки», составленный А.Ф.Юртовым
(1884), и Буквари для мордвы-мокши и мордвы-эрзи, составленные
М.Е.Евсевьевым (1892). Столь позднее издание их, в сравнении с учебной
литературой для других восточных инородцев – Букварь для крещеных татар
(1862)14 и Букварь для чуваш (1873), объясняется официальным мнением о
высокой степени христианизации мордвы и развития мордовско-русского
двуязычия. Уже в Синодальном определении 1868 года указано: «Совет
Братства заботится об изготовлении и издании переводов на все инородческие
наречия Казанского края, кроме наречия мордовского племени, которое совсем
обрусело»15. Вследствие этого, по «Правилам о мерах к образованию
населяющих Россию инородцев» (1870), мордва была отнесена к той группе,
обучение которой возможно в смешанных русско-инородческих и собственно
русских начальных училищах на русском языке, инородческий язык допускался
лишь для устных объяснений. Не предполагалось и создания специальной
учебной литературы, в отличие от весьма мало обруселых народов, у которых
«первоначальное преподавание совершается на инородческих наречиях и дети
обучаются на своем родном наречии и по учебным книгам на том же наречии»16.
Что же привело к отступлению от сформулированных в законе положений?
14По свидетельству Н.А.Спасского, проект принадлежит Н.И.Ильминскому и состоит в

переводе на татарский язык русского букваря (издание Св.Синода 1860 года), в который
также входили краткая Священная история, Сокращенный катехизис, нравоучения и
молитвы. В течение летних каникул Н.И.Ильминский с помощью наставника Казанской
крещено-татарской школы В.Т.Тимофеева «перевел букварь, проверил текст совокупно с
священником села Чуры о.Кремковым и села Савруш о.Пеньковским» (Спасский Н.А.
Просветитель инородцев Казанского края Николай Иванович Ильминский. – Самара, 1900.
– С.49). Становится понятным и отсутствие имени Н.И.Ильминского в издании: «в конце
1862 года поспешил издать его даже под фамилией своего бывшего ученика
Я.И.Фортунатова, так как местная духовная цензура могла допустить к изданию лишь
труды служащих в духовно-учебных заведениях» (там же), а Н.И.Ильминский в это время
преподавал в Казанском университете.
15 О предоставлении совету Казанского Братства св.Гурия права издавать на местных
инородческих наречиях, под собственною цензурою, православно-вероучительные и
религиозно-нравственные книги // Полное собрание законов Российской империи. Собр.2.
Т.XLIII. Отд.I. – Спб., 1873. – С.284.
16 Правила о мерах к образованию населяющих Россию инородцев // Сборник
постановлений по Министерству народного просвещения. Т.4. – Спб., 1871. – Стб.1558.
Как показывает анализ обучения мордвы в различных регионах ее компактного

расселения, официальное мнение о полном обрусении мордвы не
соответствовало реальной степени развития мордовско-русского двуязычия.
Причем, она дифференцировалась не только в пределах учебных округов или
губерний, а и в пределах уездов (так, по отчетам инспекторов народных училищ
Пензенской губернии в селах Болдове и Рыскине Инсарского уезда «ученики
могут без затруднения говорить и понимать по-русски»17, а в селах Адашево,
Теризморга, Лемдяй того же уезда – ученики, поступая в училище, не
понимают русский язык). Такое же состояние наблюдается в Симбирской,
Самарской, Саратовской, Уфимской, Нижегородской губерниях.
Наконец, в 1889 году Н.И.Ильминский в письме обер-прокурору Св.Си-
нода К.П.Победоносцеву корректирует свое мнение: «мордовское племя в Ка-
занской губернии весьма малолюдно и довольно обрусело, хотя не совсем»18. В
1891 году в письме министру просвещения И.Д.Делянову он приводит еще одну
– существенную – причину незначительного интереса светской и духовной
власти к образованию мордвы: «Отступничество в магометанское движение
крещеных татар и распространившееся на чуваш, черемис и вотяков, привлекло
к себе внимание и средства Министерства и духовного ведомства. Мордва же,
не затронутая этим движением, осталась вне ближайших забот учебного
начальства»19. Необходимо указать, что как исследователи XIX века
(И.Н.Смирнов), так и современные историки (В.А.Юрченков) характеризуют
религиозные воззрения мордвы как своеобразный симбиоз язычества и
внешней христианской обрядовости, фактически – двоеверие. К этой оценке
приходит и Переводческая комиссия Братства св.Гурия после экспедиции
М.Е.Евсевьева (1889) в мордовские села Пензенской и Тамбовской губерний.
Если рассматривать весь корпус букварей, как изданных, так и неиздан-
ных, то оказывается, что «Сокращенный катехизис, переведенный в пользу
мордвов на их природный язык, для удобнейшего им уразумения православ-
ного христианского закона, с присовокуплением некоторых молитв и символа
веры. В Казанской академии 1803 года» и «Краткий катехизис, переведенный на
мордовский язык с наблюдением российского и мордовского просторечия, ради
удобнейшего оного познания восприявших святое крещение, 1788 год», в
основе которого – перевод, выполненный в Нижегородской духовной
семинарии в период служения епископа Дамаскина, представляют собой
церковнославянский букварь с присоединением катехизиса.
Участившиеся в начале века массовые отпадения восточных инородцев от
православия привели светскую и духовную власть к осознанию того, что
именно школьное просвещение является наиболее действенным средством
17 Отчеты о состоянии начальных народных училищ пензенской губернии за 1888 год //
ГАПО, ф. 81, оп.1, д.865, л.112.
18 Письмо Н.И.Ильминского К.П.Победоносцеву от 16 декабря 1889 года // Киржаева
В.П. Обучения мордвы русскому языку во второй половине начале века: политико-
правовые, социокультурные и лингвокультурные аспекты. Приложение IV. – Саранск,
2005. – С.363.
19 Письмо Н.И.Ильминского И.Д.Делянову от 20 ноября 1891 года // Там же. – С.374.
христианизации инородцев. Синодальными указами от 22 января и 22 сентября

1803 года предполагалось обучение инородческих детей по вероучительным
книгам на русском языке, включающим церковные молитвы, символ веры,
десятословие и катехизис и сопровождаемым параллельными переводами на
инородческие языки. Уже в декабре 1803 года, после выверки переводов Синод
принимает решение «переведенные церковные молитвы, символ веры,
десятословие и катехизис с российского языка … на языки: татарский,
черемисский, чувашский и мордовский отослать для напечатания…
церковными литерами.., присовокупя ко всем тем переводам и азбучные
склады»20. По мнению Н.И.Ильминского, «такое соединение букваря с
переводом катехизиса на разные языки Казанского края свидетельствовало о
школьном именно назначении этих переводов»21.
Таким образом, книги, традиционно рассматриваемые только как веро-
учительные (например, в XIX веке Н.Руновский, из современных исследо-
вателей – А.П.Феоктистов, который так определял их жанр: «синодальные
издания сакральных текстов»22), должны квалифицироваться и как учебные, что
вполне соответствует традиции первоначального обучения в России.
Не позднее 1878 года по инициативе и под руководством директора Пе-
нзенской учительской семинарии В.Х.Хохрякова выпускником семинарии,
учителем Пичелейского училища Н.П.Барсовым был составлен учебно-мето-
дический комплекс для мордвы-мокши, включавший «Азбуку для мордовских
школ Пензенской губернии», «Указания учителю, как учить по «Азбуке для
мордовских школ», «Первоначальные уроки русского языка для мордвы»23. Он
ориентирован на педагогическую систему К.Д.Ушинского, сохраняя главную
задачу обучения – умственное и нравственное развития детей на доступном и
понятном материале реальной жизни и представляя собой интерпретацию
«Родного Слова. 1-й год».
Сопоставление азбук позволяет делать вывод, что Указания Н.П.Барсова –
это не перевод методического пособия К.Д.Ушинского, но переработка его с
учетом родного языка учеников:
– с большей, чем у Ушинского, детализацией даются «указания при обу-
чении звукам», в частности, приводятся конкретные приемы использования
наглядности на этом этапе обучения («Чтобы довести до произношения слова с
20 Указ Св.Синода об отсылке в Московскую типографскую контору переводов догматов

православия на татарский, чувашский, марийский и мордовский языки // Феоктистов А.П.
Очерки по истории формирования мордовских письменно-литературных языков (ранний
период). Приложения. – М., 1976. – С. 163-164.
21 Ильминский Н.И. Опыты переложения христианских вероучительных книг на
татарский и другие инородческие языки в начале текущего столетия. Материалы для
истории православного миссионерства. – Казань, 1883. – С.5.
22 Феоктистов А.П. Истоки мордовской письменности. – М., 1968. – С.20.
23 В архивном деле нам удалось обнаружить только первые две рукописи: «Азбука для
мордовских школ Пензенской губернии» и «Указания учителю, как учить по «Азбуке для
мордовских школ» (2); история третьей пока неизвестна. – Ссылки на источник даются в
тексте статьи с указанием номера цитируемой рукописи и листов архивного дела.
изучаемым звуком, можно показать картину или начертить по клеткам предмет,

обозначенный надобным словом, например, первым словом в азбуке означается
яйцо (алъ) – его или показать, или начертить» (2, л.101об.);
– поскольку весь материал вводных упражнений дается на мордовском
языке, рекомендует введение первых слов с учетом позиции изучаемого
гласного и согласного звука в них и приводит конкретную разработку этой части
урока («При изучении звуков гласных изучаемый звук должен быть в начале
слова или в конце слова после гласной, например, а-лъ. При вызывании звуков
согласных звук должен быть в конце, если он принадлежит к звукам ясно
различимым, например, р, м, н (поръ, туйанъ, мольтямъ). Если же изучаемый
согласный звук принадлежит к звукам не ясно различимым, например, п, т, то
довести до произношения такого слова, в котором этот не ясно различимый звук
имел бы после себя гласную, например, сперва ученики скажут: пушта, покша,
шувтэнь-копа, потом уже так: пуштъ, покшъ, шувтэнь-копъ» (там же, л.101об.-
102);
– указывает на порядок чтения русских слов, содержащих еще неизу-
ченные звуки («В начале русского текста азбуки некоторые слова напечатаны в
скобках; такие слова читает не ученик, в учитель, потому что в них есть не-
изученный звук» (там же, л.102об.), и на последовательность введения шри-
фтов («С №1-го обучение звукам ведется по буквам письменного шрифта, затем,
по прочтении того же по печатному шрифту, начинается с №11-го
одновременное изучение письменных и печатных букв» (там же, л.102).
Структурно азбука Н.П.Барсова также ориентирована на книгу К.Д.Уши-
нского: вслед за пропедевтическими упражнениями следует непосредственное
изучение букв, разбитое на 31 урок. Мокшанский алфавит как самостоятельный
не приводится, его можно восстановить по последовательности введения
изучаемого материала. Он включает 33 буквы кириллического алфавита и
особую графему с диакритикой ў для передачи мокшанского лабиализованного
[в] в конце слова. Буквы ъ и і включены в алфавит, поскольку используются в
мокшанских словах, но в полном соответствии с русской традицией, а не как
отражение особенностей мокшанской звуковой системы. Буквы х, ф, Ь, щ, θ не
входят в мокшанский алфавит, поскольку они даны в последних уроках в
русских контекстах без мордовских соответствий уже как элементы русского
алфавита.
Подача лексического материала на русском языке начинается с урока №16,
когда вводится перевод на русский язык части мокшанского текста; на уроке
№21 мокшанский текст переведен полностью; начиная с урока №23, объем
русского текста превышает мордовский; уроки №29-31 содержат только
материал на русском языке. Таким образом, Азбука создавалась не как пособие
для обучения родному языку на родном языке, но как пособие для обучения
русскому языку с опорой на знания, первоначально полученные на родном
языке. Такая квалификация роли родного языка дается и в Указаниях: «дальше
ведется чтение не одного мордовского текста, но с присоединением русского,
который к концу алфавита становится преобладающим» (там же, л.102).
Пензенская Азбука получила в октябре 1879 года положительный отзыв

академика Ф.И.Видемана, но издан комплекс не был. Как известно, Перевод-
ческая комиссия Братства св. Гурия проводила цензуру всей учебной и веро-
учительной литературы на восточных инородческих языках. Сведений о рас-
смотрении указанных книг пока не обнаружено, но, очевидно, они не соотве-
тствовали принципам создания учебных книг, разработанных Н.И.Иль-
минским: религиозно-нравственная направленность, единообразие для всех
этносов, использование инородческого языка как средства эффективного
обучения государственному.
Анализ архивных материалов свидетельствует, что Н.И.Ильминский вы-
ступает категорически против использования «Родного слова» К.Д.Ушинского в
качестве единственной учебной книги для инородцев, ибо «Родное слово» не
реализует в должной мере принципа религиозно-нравственной направленности
инородческого образования, ставя во главу угла развитие ребенка. Так, в течение
нескольких лет продолжалась переписка С.А.Нурминского с Н.И.Ильминским о
марийском букваре. Первоначальный вариант в первой части был составлен на
основе требований комиссии («При составлении букваря я руководствовался
букварем издания Братства св.Гурия»), но «продолжение к букварю» – с опорой
на систему К.Д.Ушинского в целеполагании («возбудить наблюдательность и
мышление в ученике») и в структуре («Я предполагаю расположить его так:
сначала названия предметов, окружающих ученика, с указанием назначения их
и подведением их под роды и виды. Слова и фразы идут совместно по-
черемисски и по-русски. Упражнения сии будут отвечать первой части «Родного
Слова» Ушинского»24). Н.И.Ильминский потребовал переработки именно
второй части.
Становится ясной и причина, приведшая к отказу в публикации пензенских
учебных книг – ориентированность не просто на учебные книги
К.Д.Ушинского, но на принципы его педагогической системы.
Не позднее 1880 года в Самарской губернии крестьянином села Подъем
Даниилом Курочкиным при активном содействии П.П.Масловского был со-
ставлен мордовский букварь. Сам П.П.Масловский, будучи инспектором на-
родных училищ, писал о проблемах обучения мордвы Новоузенского и Нико-
лаевского уездов: «Убедившись из ревизий земских училищ в мордовских селах
в том, что даже в таких школах, как в Каменном Броде, дети вступают в школу
крайне мало знающими и многие вовсе незнающими русского языка и,
следовательно, не могут учиться успешно по русским учебникам, прежде чем
не выучатся по-русски»25, - и составляет специальные учебники по русскому
языку с опорой на эрзянский и мокшанский языки. О серьезной
заинтересованности П.П.Масловского в судьбе учителя Курочкина и его букваря
24 Письмо С.А.Нурминского Н.И.Ильминскому от 19 октября 1870 года // НАРТ, ф.93,

оп.1, д.128а, л.148об.-149.
25 Записка инспектора народных училищ Николаевского и Новоузенского уездов
Самарской губернии П.П.Масловского в Николаевское земское собрание // НАРТ, ф.92,
оп.1, д.11833, л.12.
говорит его письмо Н.И.Ильминскому от 9 января 1882 года: «С сею же почтою

я препровождаю Вам букварь на мокша-мордовском языке, который я просил
бы Вас … рассмотреть, исправить и дополнить. Именем Божиим прошу Вас
заинтересоваться Курочкиным и его букварем. … Еще: не напишете ли что
прямо Курочкину в поддержку его моральную?»26.
В ответном письме Н.И.Ильминский сообщает о принятых мерах:
«Букварь передал я нашему мордвину Юртову, который нашел язык эрзянским,
а не мокшанским; а букварь и перевод молитв не совсем удачным. Мы прямо
пошлем составителю и книг, и советов» (105, л.21об.). Точными сведениями об
издании букваря мы не располагаем – требуются дальнейшие архивные
разыскания.
Можно предполагать, что решение Н.И.Ильминского об издании мордо-
вского букваря, который бы полностью соответствовал разработанным им
требованиям, и было продиктовано прецедентами букварей Барсова и
Курочкина, а также начавшейся еще в 1870 году перепиской руководства
Пензенской дирекции народных училищ, а позднее и Харьковского учебного
округа с руководством Казанского округа о необходимости специальных
учебных книг для мордвы, поскольку и в Пензенской, и в Тамбовской губерниях
«поступающие в школу дети мордвы не знают русского языка, на котором
ведется преподавание и составляются употребляемые в этих школах учебники»,
и «значительная часть учителей этих школ или совершенно не знают
мордовского языка.., или знают его плохо»27. К работе по составлению букваря
Н.И.Ильминский привлекает первого выпускника Казанской учительской
семинарии из мордвы А.Ф.Юртова.
Сопоставление «Букваря для мордвы-эрзи» А.Ф.Юртова с более ранними
изданиями для обучения инородцев позволяет сделать ряд выводов:
– Н.И.Ильминский не усмотрел необходимости в составлении для морд-
вы букваря исключительно на мордовском языке, аналогичного татарскому
(1862) и чувашскому (1872), поскольку мордва считалась вполне обруселой и
использование родного языке в мордовской школе предполагалось в
значительно меньших объемах, чем в крещено-татарской и чувашской.
– Структурно букварь А.Ф.Юртова состоит из двух разных по объему
частей – большей, условно называемой мордовской, и русской. Изначально, как
следует из переписки Юртова с Ильминским, он должен был предваряться
предисловием, но оно не было написано: «Вы мне велели было, чтоб я написал
предисловие к букварю, но я до сего времени не мог написать его и, вероятно,
никогда не напишу: сил не хватает у меня на это».
Первая часть учебной книги – «Букварь для обучения мордовских детей
грамоте» – разделена на 28 частей-уроков, цель которых – усвоение алфавита и
овладение навыками письма и чтения на мордовском и русском языках.
26 Харлампович К. П.П.Масловский и его переписка с Н.И.Ильминским. (Материалы по

истории русской миссии). – Казань, 1907. – С.182.
27 Письмо Н.П.Воронцова-Вельяминова И.Д.Делянову от 1 апреля 1890 года // Киржаева
В.П. Цит. соч. – С.365.
Необходимо указать, что А.Ф.Юртов не приводит мордовского алфавита

как самостоятельного перечня расположенных в алфавитном порядке графем,
отражающих звуковой состав эрзянского языка. Это существенно отличает
букварь от аналогичного для татар, в котором татарский алфавит предваряет
поурочный раздел. Эрзянский алфавит может быть реконструирован на основе
перечня букв, предполагаемых к изучению на каждом уроке: в него входят 35
букв русского алфавита, исключены щ, не имеющая в эрзянском языке
аналогичного русскому звукового наполнения, и ν.
Анализ приводимого вслед за изучаемыми буквами лексического
материала указывает на то, что буква х приводится только в русских словах;
буквы ф и θ отражаются только в русских словах или заимствованиях из
русского языка (θома кудосо. θоматъ-Фокатъ, моро морадо). Аналогично
употребление буквы Ь, которая, к тому же, не всегда последовательно
приводится в заимствованных словах: Къ намъ купЬцъ идетъ. – Миненекъ
купецъ (в этом заимствовании Ь заменена буквой е. – В.К.) сы.
Заключительная часть последнего 28 урока включает следующий текст:
«Онъ щуку-рыбу поймалъ. – Сонъ штюка-калъ кундась. Въ рощу спать иду. –
Роштясъ удомо молянъ. Мама, свари капустные щи. – Авай, пидекъ капста ямъ»
(с.41). Он представляет собой русские предложения, в которых содержатся
слова с буквой щ, и их эрзянский перевод, где в заимствованиях из русского эта
буква передается сочетанием – шт, не противоречащим звуковой системе
эрзянского языка.
Буква і используется в эрзянских словах, в полном соответствии с прин-
ципом ее употребления в русском языке, для передачи сочетания звуков [иј]: сія
– серебро, ліеме – сновать, вій – сила (с.40). Отметим, что последний пример –
это употребление буквы в русском слове: сэнь – синій.
Очевидно, что графемы ф, θ, і, щ, не отражающие специфических эрзян-
ских звуков, приведены А.Ф.Юртовым как элементы русского алфавита. Как
прием подготовки к усвоению навыков письма-чтения по-русски используется и
буква ъ в конце эрзянских слов, чего нет в татарском букваре.
Первая часть Букваря лишь условно может быть названа мордовской и
потому, что уже с 5 урока вводятся русские слова и небольшие предложения,
объем которых постепенно увеличивается; с 24 – все предложения даются с
переводом на русский язык, с 25 – и большинство слов сопровождается русской
параллелью, и первыми даются предложения на русском языке, а за ними –
переводы на эрзянский. Таким образом, в отличие от татарского букваря, в
котором весь материал дан на татарском языке, эрзянский букварь изначально
составлялся не как книга для обучения на эрзянском языке, но как книга для
обучения русскому языку, в которой предусмотрено первоначальное обращение
к родному как вспомогательному средству.
В соответствии с системой Н.И.Ильминского составлены и буквари для
эрзи и мокши М.Е.Евсевьевым28, однако они представляют новый этап в
28 Букварь для мордвы-мокши. Издание Православного миссионерского общества. –

Казань, 1892; Букварь для мордвы-эрзи. Издание Православного миссионерского
истории обучения русскому языку мордвы.

Во-первых, алфавит, предложенный М.Е.Евсевьевым, в большей мере
может считаться эрзянским, отличаясь от юртовского и по составу, и по
порядку изучения букв. Он включает 32 буквы русского алфавита. Кроме ν, из
него изъяты θ, х, Ь, ъ; включены как параллельные графема щ и лигатура шть,
тем самым ученику предлагалось произносить их в соответствии с нормой
своего диалекта [šč] или [šť]29: пеще-пешть, теще-тешть, кищемс-кишть (с.21);
включена специальная графема н¬, обозначающая позиционно обусловленный
заднеязычный вариант [н] перед [г] и [к].
Во-вторых, наблюдается бόльшая методическая продуманность, учет пе-
рехода от менее трудного к более трудному в последовательности и характере
введения букв: вначале даются начертания прописных и строчных букв, далее –
слова с изучаемой буквой, первоначально отделенной от других букв – А-л, л-а-
к, к-а-л, к-а-к, а-л-к-а (с.3), затем в составе слога – ла-ка-к, ка-ка (там же),
простого по составу слова – ал, сокс, кал (там же) и лишь потом – в составе
словосочетания и предложения – ал ла-ка-к, сал-со кал (там же).
В-третьих, отличие состоит и в различном объеме вводимой русской лек-
сики. Русские слова вводятся впервые в уроке 3 без перевода на эрзянский: кар-
кс, сур-кс, су-кс, ру-ка, у-рок, су-рок, кор-ка, лук, сук. Начиная с урока 4,
русские слова даются отдельным абзацем без перевода; или, значительно реже,
эрзянские слова сопровождаются русским переводом: Варака=ворона;
куво=корка; вал=слово; скал=корова. Необходимо отметить, что в русских
словах этой части букваря твердость конечного согласного не обозначается
буквой ъ, что последовательно будет проведено во второй – русской – части.
Все это, а также небольшой объем вводимой русской лексики позволяют делать
вывод, что первая часть букваря М.Е.Евсевьева соответствует своему названию
«Мордовский отдел» и целью ее является первоначальное обучение письму и
чтению на эрзянском языке.
Завершают «Мордовский отдел» эрзянские переводы религиозных текстов
– рассказов о двунадесятых праздниках и молитв, которые даются без русских
параллельных текстов. Таким образом, в соответствии с принципами
миссионерской педагогики, разработанными Н.И.Ильминским, первые
христианские понятия дети усваивают на родном языке.
«Букварь для мордвы-мокши» М.Е.Евсевьева является первым
опубликованным мокшанским букварем. Структура и приемы введения букв в
нем аналогичны эрзянскому; различия касаются состава алфавита и
тематической характеристики лексического материала.
Мокшанский алфавит, по М.Е.Евсевьеву, включает 37 букв, изучаемых в
общества. – Казань, 1892. – Ссылки на соответствующий источник даются в тексте статьи
с указанием страниц.
29 По мнению А.П.Феоктистова, двойное звуковое значение графемы отражало
диалектные особенности эрзянского языка и позволяло использовать вариант «в
зависимости от диалектной принадлежности читателя» // Феоктистов А.П. Очерки по
истории формирования мордовских письменно-литературных языков (ранний период). –
С.126.
несколько иной последовательности, чем эрзянский. В отличие от эрзянского,

он содержит 4 буквы, отражающие специфические для мокшанского языка
звуки: ă – гласный неполного образования [ă] в безударной позиции (озадă,
вагă, парă, шуфтă, кафтă); ׁяׂ– гласный [ä] переднего ряда нижнего подъема
(кׁяׂль, ужׁяׂль, ׁяׂшелян, тׁяׂ, пׁяׂштׁяׂ); ы. – ненапряженный редуцированный
гласный среднего подъема (кы.рга, сокы.р, нумы.л, кельгы.мׁяׂ), ц – согласный, в
отличие от русского, мягкий (пацׁяׂ ; оцׁяׂй; ацам; цятна; цятка; маци; цильф;
циньзер; цёмара; оцю; цюгун).
Русская лексика вводится отдельным абзацем с третьего урока как без
перевода, так и с переводом русского слова на мордовский и мордовского – на
русский (сажа – сод, жало – пупамă, кржа – мало, ожа – рукав).
Объем русской лексики в мокшанском букваре почти в 2,5 раза больше,
чем в эрзянском: соответственно – 219 слов в мокшанском и 89 в эрзянском.
Совпадения касаются 51 слова. Как следствие, большее лексико-тематическое
разнообразие вводимой русской лексики: названия месяцев (май), анатоми-
ческие названия (мозг, легкие, кость, грудь, уши); лексика, обозначающая
абстрактные понятия, что нехарактерно для эрзянского букваря, – бог, рай, боль,
даль, душа, ум, ясно, мало, час; и бóльшая возможность демонстрации
системных отношений в русской лексике, например: антонимии, синонимии,
омонимии (ночь-день, плохо-хорошо, холодно-жарко-горячо, путь-дорога-тропа,
лук-луг). Имплицитно содержится и понятие о словообразовании в русском
языке: барин-барыня, ель-елка, конь-конюшня, рука-рукав, сук-сучок, уж-
ужовка. Богаче и грамматический потенциал словника: приведенные формы
слов в мокшанском букваре указывают на категорию числа и падежа (галка-
галки, гость-гости, гусь-гуси, дорога-дороги, дуга-дуги, жук-жуки, конь-кони,
рука-руку-руки, сучок-сучки, утка-утки), глагольного наклонения (брось),
грамматической омонимии (мой – глагол и местоимение, рой – глагол и
существительное).
Исходя из этого, необходима переоценка традиционного представления о
единообразии в подходах к составлению букварей для мокши и эрзи. Суще-
ственное различие между ними состоит в том, что мокшанский букварь в
значительно большей степени, чем эрзянский, направлен на усвоение русского
языка уже на первоначальном этапе обучения грамоте, то есть сближается с
эрзянским букварем А.Ф.Юртова.
Таким образом, отражая различные педагогические системы, все
мордовские буквари XIX века в большей или меньшей степени, но были
пособиями по изучению русского языка с опорой на знания, первоначально
полученные на родном языке, что вполне соответствовало законодательно
закрепленной направленности первоначального образования восточных
инородцев на сближение их с коренным русским народом. Но в то же самое
время все инородческие учебные книги, в том числе и мордовские буквари,
явились начальным этапом создания литературного языка своего народа, что
абсолютно не входило в планы светского и духовного руководства
инородческим образованием.
Клементьева Е.Ф.
г.Саранск
ЭРЗЯНЬ КЕЛЬСЭ КОНТЕКСТЭНТЬ РОЛЕЗЭ ЛАМОЧИНЬ

СМУСТЕНТЬ НЕВТЕМСТЭ
Ламочись эрзянь кельсэ невтеви зярыя ки-ян вельде. Келейстэ тевс

нолдави морфологиянсесь, зярдо те смустенть невтьсызь эрьва кодат
суффиксальной морфематне, синтаксисэнсесь – кавонзазь форматнень марто.
Теде башка минек кельсэ ламочись невтеви лексиканть ёндояк, зярдо сонсь
валось эсензэ эйсэ канды ёвтазь смустенть. Те кужосонть аволь вишка тарка
саить сеть валтнэ, конатне ламочинть невтьсызь кодамояк содавикс
(определённой) контекстсэ.
Ламо кельсэ истят форматне ансяк ледстявить, а домкасто ванномадост
зярс апак корта. Мельсэ кирдевить О.Есперсен учёноенть валонзо:
«Единственным честным ответом на просьбу сообщить значение слов будет
следующий: «Покажите мне контекст, и я скажу вам значение»» (Есперсен
1958:71). Секс эсенек икеле аравттано путовкст: ванномс весе форматнень,
конатне невтьсызь ламочинть контекстэнть вельде.
Васенце тарка истят валтнэнь ютксо саить существительнойтне, конатне
вейкень числасо невтить ламочи, лиякс меремс, зярдо вейке предметэнь
лемесь ёвтасы те видэнь весе предметтнэнь. Сайсынек, Саразось – кудонь
нармунь. Чарькодеви: кортамось моли аволь вейке сараздо, а те видэнь весе
нармунтнеде. Вейкень числань форманть истямо функциясо саемазо тевс
нолдави эрьва кодамо стильсэ. Мертяно: куш кодамо конкретной
существительноесь кодамояк контекстсэ канды ламочинь ёнкс.
Кой-кона кельсодыйтне ловить, што те числань парадигманть саемазо
валонь теевемань функциясо. Лиятне мерить: тесэ ансяк числань форманть
полавтомазо, кона сюлмазь контекстэнть марто (Пярн 1987: 68). Кельтнесэ
истят форматненень максозь эрьва кодат лемдемат. А.А.Реформатский арси,
што те «суппонированное единственное число в значении собирательного»
(Реформатский 1960: 395-396); А.А.Потебня мерекшнесь: «Единственное
число существительного конкретного… является образом сплошного
множества» (Потебня 1968: 25). В.В.Виноградов истя жо пры те мелентень
(Виноградов 1972:132). Славянистэсь В.И.Дегтярёв лемди сынст общей
числакс (Дегтярёв 1982: 66).
Раськень кельтнестэ тешкстасынек Х.Э.Пярн эстононь лингвистэнть
вановтонзо. Сонзэ ёвтамонзо коряс, те кельсэнть ламочинь смустенть
кандомсто вейкень числань форманть саить мик истят существительнойтне,
конатне свал аштить ансяк ламонь числасо. Малавиксчи муеви селькупонь

кельсэяк, зярдо вейкень числань формась невти аволь ансяк вейке предмет,
но и весе неть предметтнэнь вейсэ саемаст.
Эрзянь кельсэ истят теевкстнэнь ванны Д.В.Цыганкин. Сон мери, што
кортавкстнэсэ вейкень числань существительноесь лиясто невти предметэнь
цела классонть, ансяк сень лангс ванозь, кодамо контекстсэ саезь те
существительноесь. Неть форматнень учёноесь канды ламочинь невтемань
лексикань кинтень-янонтень (Цыганкин 1977: 27). Малавикс арсема ёвты
Т.М.Тихонова. Ансяк сонзэ вановтонзо коряс, ламочинь ёнксонть тесэ
невтьсы -сь определённостень морфемась. Ломанесь – природанть азорозо.
«Кода индоевропейской ды венгрань кельтнесэ, сынь (определённостень
морфематне) кандыть обобщающей смусть», – арси Тамара Матвеевна. Сон
полады: «Те кандови ламонь числань существительнойтнень лангскак, зярдо
валонь формась невти те классонь весе предметтнэнь. Карвотне кандыть
ормат» (Саранск 1979: 118).
Минь а пратано ве мельс Т.М.Тихонова марто секс, мекс арсетяно, што
ламочинь смустесь истят теевкстнэсэ невтеви аволь определённостень
морфематнесэ, а васняяк тенень лезды контекстэсь. Саемга,
Благовещениясто нармунь пизэ а теи ды Благовещениясто нармунесь пизэ а
теи. И васенце, и омбоце валрисьмесэнть чарькодеви: кортамось моли аволь
вейке нармунде.
Истят форматне келейстэ тевс нолдавить эрзянь литературной кельсэнть
ды кортавкстнэсэяк. Вейкень числасо ламочинь смусть марто
существительнойтне невтить эрьва кодат ёнкст:
1. Существительнойть, конат невтить ломантнень иень шкань
(возрастонь), важодема таркань, тевдеемань коряс. Ломанесь эдь теке
нармунь: свал капши эсензэ пизэнтень, кува илязо ливтне (Доронин 1993:
190). Кемемизь, учителесь – сехте прававтомо ломань, арась мик эсензэ
арсемас-превс праванзо (Брыжинский 1991: 52).
2. Существительнойть – нармунень, ракшань лемть. Кал ведтеме а эри
(УПТМН 1967: 199). Кочкодыкесь – пакся нармунь, сонзэ марто сюлмавозь
эрямосонть сехте питнеесь – кшись (Доронин 1993: 40).
3. Существительнойть – куракшонь, чувтонь лемть. Килей мазы лопасо,
тейтерь – палясо (УПТМН 1967: 63).
4. Существительнойть – рунгонь пельксэнь лемть. Сельмесь вечки
мазыйть, цветицят, седеесь – паро валонь ёвтыцят (УПТМН 1967: 187).
Кода нетяно, пек парсте истят форматне пряст невтьсызь
валмеревкстнэсэ, конат кандыть эрямонь келей кемекстамот.
Лемтнень юткс, конатнесэ ламочись невтезь контекст вельде, минек
койсэ, эряволь бу кандомс кой-кона субстантивированной
прилагательнойтнень ды причастиятнень. Истямось парсте неяви рузонь
кельсэнть ды те невтемась сюлмазь васняяк средней родонть марто. Средней
родонтень, А.М.Пешковскиень мереманзо коряс, максови чарькодемань

келейгавтомань башка ёнкс. Старое старится, молодое растёт – тесэ а
кортави ансяк сыретнеде эли одтнэде, но ёвтави и сыре, и од ломанде,
пертьпелькстэнть целанек (Пешковский 1956: 137).
Нама, минек кельсэнть родонь категориясь апак невте, секс теезь
субстантиваттнэнь грамматикань ёнксост – те невтемачинь морфема марто
саемаст. -Сь, -не/-нэ – субстантивациянь формальной невтемапельть. Секс
мертяно: эрзянь кельсэ те процессэсь седе сеедьстэ юты морфологиянь
кинть-янонть вельде.
Явтано зярыя кужот неть валтнэнь ютксо:
1.Чарькодемат, конатнесэ максови келей арсема аволь ансяк конкретной
предметтэ, но и ламо предметтэ, пертьпельксэнь явлениядо, тевдеемадо –
весемеде, мезесь совавтови признаконтень, кона невтезь те
прилагательнойсэнть. Парось кувать а стувтови, берянесь – седеяк
(УПТМН 1967: 173). Тонгак азё: сехте стакась потась (Доронин 1993: 16).
Эрзянь кельсэ а шожда кортамс истят форматнеде, секс мекс тесэ арась сынст
кеме категориальной явовомаст. Те толковави васняяк прилагательноенть
теевемасонзо, кона сюлмазь существительноенть марто.
2. Омбоце куронтень совить субстантивированной прилагательнойть,
конатне невтить седе конкретной чарькодемат, ды сынь сюлмазь содавикс
(определённой) предметэнь ламочи марто. Мезесь, келя, бояронь, се урексчи
канды (Доронин 1993: 301). Кода кортнить, ломанентень – тантеенть,
кискантень – мезесь а пореви (Доронин 1993: 202).
3. Субстантивированной прилагательнойть ломанень невтема марто.
Ёжовось – кельсэ, превеесь – тевсэ (УПТМН 1967: 217). Нузяксонть
чавить, превеенть славить (УПТМН 1967: 213).
Неть теевкстнэ пек малавикст ламочинь смусть марто вейкень числань
формасо существительнойтненень. А эрявить менстямс сеть
субстантивированной прилагательнойтнень, конат аштить ламонь числасо.
Аламотне сынст ютксто толковавить кода явовтозь ламочинь кандыцят. Ков
молят, сыретне киненьгак а эрявить (Доронин 1993: 90). Ансяк аволь эряво
бу стувтнемс, што глупойтнень тандавтнемась лезэ а максы: сынь а пек
пелить (Коломасов 1989: 104).
Невтезь существительнойтненень истя жо малавикст
субстантивированной причастиятне. Тесэ ламочинь невтемантень таго лезды
контекстэсь. Неицянть марто сокороськак парсте моли (УПТМН 1967:
247). Зярдо нежеди сыречись, вейкесь каднови – ютавтомс седееть пачка
ютазенть (Доронин 1993: 84).
Аволь вишине тарка сеть валтнэнь ютксо, конат невтить ламочи
определённой контекстсэ, саить метонимия вельде теезь валтнэ. Эрзянь
литературной кельсэнть ды кортавкстнэсэяк вастневить метонимия вельде
кандовомат собственной лемтнень ютксо. Сеедьстэ некшневи эрямо таркань
кандовомась сонзэ эрицятнень ламочинь невтемань кис. Куш мольсь котоце

час, Кацелаесь яла удось: а ломанень вайгельть, а кискань онгомат
(Доронин 1993: 377).
Кандовомась эрсекшни аволь ансяк собственной, но и нарицательной
лемтнень ютксояк. Тесэ кудонть икеле пурнавсть ломанть: малав весе
куринкась пурнавсь (Сятко 1999/11: 60). Лиясто вастневи важодема, оймсема
таркань лемень кандовома сеть ломантнень лангс, конат улить тосо.
Чатьмонсь Репештясь – кужось, ансяк цецятне цитнесть сядо тюссо ды
элякалиця вармась лыкавтнесь панартнэнь-руцятнень (Доронин 1996: 143).
1. Брыжинский М.И. Эрямодо надобия. – Саранск, 1996. –168 с.

2. Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). – М.: Высш.шк.,
1972. – 614 с.
3. Дегтярёв В.И. Категория числа в славянских языках. – Ростов-на-Дону: изд-во
Ростов. ун-та, 1982. – 320 с.
4. Доронин А.М. Кочкодыкесь – паксянь нармунь. – Саранск, 1993. – 384 с.
5. Доронин А.М. Баягань сулейть. – Саранск, 1996. – 424 с.
6. Есперсен О. Философия грамматики. – М.: изд-во иностр. лит., 1958. – 404 с.
7. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 7-е. – М.;
Учпедгиз,1956. –11 с.
8. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т.III. Об изменении значения и
заменах существительного. – М.: Просвещение, 1968. – 551 с.
9. Пярн Х. Э. Существительные singularia tantum в русском и эстонском языках:
Автореф … дис. …канд. филол. наук. –М.,1987.
10. Реформатский А.А. Число и грамматика // Вопросы грамматики. – М – Л.: Изд-во
АН СССР, 1980. – С.384-400.
11. Сятко.– Саранск, 1999, №11.
12.Тихонова Т.М. Морфемы определённости с обобщающим значением // Финно-
угристика. – Саранск, 1979. Вып. 2. – С.117-124.
13. УПТМН –Устно-поэтическое творчество мордовского народа. Т. 4, книга 1.
Пословицы, присловия и поговорки. – Саранск, 1967.–376 с.
14. Цыганкин Д.В. Грамматические категории имени существительного в диалектах
эрзя-мордовского языка. – Саранск, 1977.
Кубасова О.И.
г.Саранск
CОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ СОДЕРЖАНИЯ, МЕТОДОВ И ФОРМ ОБУЧЕНИЯ

МОРДОВСКОМУ (ЭРЗЯ) ЯЗЫКУ В РУССКОЙ ШКОЛЕ
Седе вадря, мазый

Мон а содан ёнкс,
Кодамокс аштить монь
Паксясь, виресь, велесь.
Тесэ эрясть покштян,
Ладсесть морот,ёвкст,
Тесэ парсте ванстовсь
Эрзянь гайтев келесь.
И.Ведяшкин
В условиях повышающего общественного интереса к культурным
традициям народов Республики Мордовия заметно возрастает роль школы в
вопросах бережного отношения к их самобытной культуре и языкам.
Процесс воспитания высоконравственной личности в современном мире
неразрывно связан с формированием у неё чувства причастности к малой
родине, её истории и традициям.
Язык - универсальное средство общения, как «память народа» и его
история, вбирающая в себя века и тысячелетия, - один из показателей
развития общества. В языке отражается познавательный опыт народа, его
идеалы и культура.
Что стоит за стремлением обратиться к собственным культурно-
историческим корням? Ведь именно корни определяют быть древу крепким,
живучим, здоровым. Если мы забудем поливать корни, оберегать их, то
дерево зачахнет, высохнет. Так и в жизни. Ничто не может существовать без
корней, и чтобы было настоящее и будущее, необходимо помнить и чтить
прошлое. Этот нравственный постулат, где законы чести, совести,
преданности слову, любви к своей земле чтились превыше всего. Возродить
эти ценности, воспитать у учащихся «чувство» памяти, памяти истории,
памяти всего наследия – одна из наших задач.
Язык – это мостик от сердца к сердцу. Мы живём в такое время, когда
нельзя существовать разобщено. Познать самого себя, познать человека в
человеке, приобщиться к культуре своего и других народов.
Возрождение национального самосознания в единстве с нравственным
опытом поведения и духовностью культуры приобретает в настоящее время
особую актуальность. Оно определяется возрастающей ролью человека в
создании материальных и духовных ценностей и способствует
формированию и развитию гармоничной личности.
Перед нами учителями эрзянского и мокшанского языков, стоит

важнейшая задача – задача воспитания в учащихся любви и уважения к
родным языкам.
Вот уже десятый год в гимназии №14 я обучаю детей эрзянскому языку
со второго по девятые классы. Наблюдения позволяют заявить, что
школьники психологически готовы к обучению эрзянского языка.
Благоприятные предпосылки для этого создает само языковое окружение:
дети слышат второй язык на улице, по радио, по телевидению, нередко - в
семье. Но иногда отсутствие личностно значимых мотивов при изучении
второго языка, естественно не способствует проявлению усердия, терпения,
целеустремлённости, воли при столкновении с неизбежными трудностями и
неудачами. Следовательно, чтобы воспитать у школьников стремление с
полной отдачей трудиться и тем самым обеспечить эффективность каждого
урока, учитель постоянно должен проявлять заботу о мотивации учебной
деятельности своих учеников, т.е. в целях, потребностях и мотивах,
побуждающих их сознательно относиться к учению, и быть активными в
учебной работе.
Урок, без сомнения, является главным фактором формирования
положительной мотивации учащихся к изучению языка. Использование
современных технологий обучения, нетрадиционных форм уроков,
творческих, игровых форм работы на занятиях будут активизировать
процесс обучения и по возможности приближать его к реалиям культуры
изучаемого языка.
Обучение языку ведется на основе коммуникативно – развивающего
метода, что помогает отрабатывать навыки общения, обеспечивает ребёнку
благоприятные условия для восприятия языка. Дети при этом работают в
душевном комфорте. Ситуация успешности на уроке создаётся элементами
игры, а также при работе над смысловым значением пословиц, поговорок,
при разгадывании загадок, составлении кроссвордов, при составлении
диалогов.
В современном образовательном процессе целесообразно использование
на уроках компьютерных технологий, что способствует развитию интереса
учащихся к эрзянскому языку. Красочно интересно составленный урок
привлекает и заинтересовывает детей. Учащиеся быстрее запоминают новые
слова и лексические конструкции. Обладая небольшим опытом, учитель
может производить собственные презентации к урокам. В отличие от
обычных технических средств обучения компьютерные технологии
позволяют не только насытить обучающего большим количеством готовых,
строго отобранных, соответствующим образом организованных знаний, но и
развивать интеллектуальные, творческие способности учащихся.
Реализовать социокультурный принцип позволяют также
нетрадиционные формы занятий: урок-сказка, урок-путешествие, урок-
презентация и т. д. данные уроки не только обучают, воздействуют на ум и
сердце ребёнка, но и формируют миропонимание, эстетические вкусы,
содействуют развитию фантазии.

Наибольший интерес у школьников вызывают творческие и игровые
формы работы. Именно игры приближают речевую деятельность к
естественным нормам, помогают развивать навык общения, способствуют
эффективной отработке языкового материала, обеспечивают практическую
направленность обучения, помогают добиться сделать урок интересным,
увлекательным.
На своих занятиях стараюсь давать творческие задания, которые
требуют включить воображение, фантазию: сочинение сказок, рассказов,
написание сочинений миниатюр о родном крае.
Работа по формированию положительной мотивации к изучению языка,
по развитию интереса к культуре мордовского народа продолжается и после
уроков. Хорошо зарекомендовали себя использование таких форм
организации внеклассной работы:
неделя мордовских языков (открытые уроки, фольклорные праздники),
проведение мини-олимпиад, творческие конкурсы (сочинение стихов,
рассказов, кроссвордов).
Использование активных форм и методов обучения, новых технологий
позволило добиться положительных результатов. Есть ученики, которые
сочиняют стихи и рассказы. Вот одно из стихотворений:
Мазый тиринь келенек!
Теке пиже килейне,
Теке тундонь лугине,
Ды менельсэ тештине.
Гайтев тиринь келенек!

Прок цёковонь морыне,
Прок жойниця ведь лейсэ,
Ды пургине менельсэ.
***
Кода модась вечксы чипаенть,
Кода чувтось вечксы пизементь,
Кода авась вечксы эсь эйденть,
Истя вечкса мон эрзянь келенть.
Это стихотворение и другие работы Астайкиной Юлии ныне ученицы 8
класса были опубликованы в детском журнале «Чилисема».
В городском конкурсе сочинений «Родные языки в созвездии культур»
участвуют учащиеся нашей гимназии третий год и имеют призовые места.
Также ежегодно в городе проводится конкурс чтецов, где участвуют
школьники младших классов, дети с удовольствием читают стихи
мордовских поэтов на эрзянском языке. А каждый успех на конкурсах
стимулирует ученика в дальнейшем изучение эрзянского языка.
А.Н.Куклин
г. Йошкар-Ола
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ МЕТОДОВ И СИСТЕМА НАУЧНЫХ

ПРИЕМОВ АНАЛИЗА РЕЛИКТОВЫХ ТОПОНИМОВ
Интерес к географическим названиям в топономастике заметно возрос.

Вместе с тем именно в топономастике продолжает множиться и число
беспочвенных гипотез о происхождении географических названий, сводящих
этимологическую интерпретацию лишь к вероятиям или же к субъективным
домыслам.
На самом деле объяснение семантики реликтовых названий невозможно
без определения их языковой принадлежности. Установить языковую
принадлежность топонима, восходящего своими корнями к далекому
прошлому, возможно лишь на основе воссоздания языковой реальности
исторической древности изучаемой территории. Причем гипотетически
восстанавливаемая этническая карта должна подтверждаться
археологическими, палеоантропологическими и иными
экстралингвистическими данными, которые не только не противоречили бы
друг другу, а находились бы в отношениях взаимной дополняемости.
Естественно, о степени достоверности семантики реконструированной
праформы можно судить лишь в том случае, если ее содержательная сторона
более или менее соответствует физико-географическим реалиям изучаемой
территории.
Давно назревшей задачей представляется преодоление прямолинейных
обобщений, не учитывающих возможной специфики языкового материала.
Единственно приемлемой в этом отношении рекомендацией остается
максимально полный учет лингвистических данных родственных и
неродственных контактирующих языков и их диалектов.
Не менее очевидные недоразумения представляют собой толкования
смыслового содержания реликтовой тополексемы, сделанные на основе
отождествления разных по происхождению слов по их чисто внешнему
облику. Должно быть очевидным, что в данном случае не разграничиваются
субстратные апеллятивы, находящиеся в основе топонимов, от слов какого-
то языка, не имеющих никакого отношения к географическим названиям, а
выступающих лишь на правах гетерогенных омонимов.
Сказанное можно проиллюстрировать конкретными примерами из
ономастических исследований. Так, Ф.И.Гордеев, сопоставляя
отгидронимный ойконим Вергеза (Килемарск. р-н Марий Эл) с рус.
вергасить ’тараторить’, вергаса ’таратора’ (1964: 54), не учитывает
мотивирующие семантические признаки сопоставляемых лексем, не говоря
уже о реальных историко-культурных ретроспективах употребления слова.
Такое сопоставление следует признать неприемлемым.

Гидроним Вергеза (название левого притока р. Рутка, ср. так же
Вергиза, р., правый приток р. Арда – Килемарск. р-н Марий Эл) не имеет
генетических связей с приведенными русскими словами. История рус. твер.
вергасить не совсем ясна. Вл.Даль под вопросом указывает, что оно либо
восходит к карельской лексеме, либо произошло от глагола варганить, т.е.
тараторить, трещать без умолку языком (Даль 1981: 179).
Следовательно, близость между рассматриваемыми словами только
кажущаяся, внешняя. При определении случайности или неслучайности
совпадения фонетического облика сопоставляемых лексем большое значение
имеют поиски субстратных отложений в топонимиконе исследуемой
территории. Важно при этом отметить, что до прихода мари в Руткинско-
Ардинском междуречье и на местах, прилегающих к бассейнам этих рек,
обитали древние пермяне, хотя плотность заселения ими указанной
территории могла быть низкой. Так, археолог А.А.Спицын, приписывая
найденные им памятники "чуди пижемским", пишет: "ОтдЂльные предметы
чудскаго типа и вещи болЂе поздняго происхожденiя найдены въ
слЂдующихъ мЂстностяхъ Яранскаго и Уржумскаго уЂздовъ: д. Малые
Ключи (близъ устья Пижмы), д. Бурыгина на НемдЂ, д. Б.Тумануръ, с.Тужи,
поч. Речважъ (близъ с. Шаранги), поч. Лоскутовъ, с. Уста, поч.
Высокогривскiй, поч. Казанскiй, д. Кожи (близъ Яранска), д. Килимары
(выделено нами. -А.К.)…" (Спицынъ 1889: 34).
Вероятнее всего, что речь здесь идет о найденных пермских вещах.
Исходя из вышеизложенного, нетрудно убедиться в том, что гидронимы
Вергеза, Вергиза этимологически связаны в коми-зыр. словом, имеющим
вариантные формы, например уд. вöргöс ’ложбина, углубление’ (Сорвачева,
Безносикова 1990: 124), сс. воргас’алны, воргиас’ны ’образоваться
рытвинами, углублениями’ (Колегова, Бараксанов 1980: 79). Возможность
такого сближения вполне вероятна по семантическим признакам. Наиболее
выразительно в этом отношении коми ворга ’русло, ложе’, ср. ю ворга
’русло реки’ (КРС 122). Рассматривая этимологию этого слова, В.И.Лыткин и
Е.С.Гуляев отмечают, что оно неясного происхождения и вряд ли имеет
отношение к коми вор ’корыто’. Далее после тильды (~), к этому ряду со
ссылкой на Вл.Даля привлекается севернорус. арх. ворга ’болотистая,
кустарная лощина’ (КЭСК 63).
М.Фасмер, отмечая смысловые значения лексемы ворга ’топкий,
заросший кустарником овраг, залив’ и других ее диалектных вариантов: арх.
’болото’, сиб. ’заросшая кустарником болотистая местность’, олон óрга –
приходит к выводу, что они восходят не к коми verga дорога в тундре’, а к
карел. оrgо ’сырая низина’, к которому приводит в качестве параллелей фин.
orku, эст. оrg ’долина; лощина; ложбина’. При этом, ограничиваясь работами
Ю.Вихманна и Т.Е.Уотилы, он отмечает, что коми лексема восходит к
русскому источнику (Фасмер 1986: 351).
Однако принадлежность к русскому источнику коми слова далеко не
бесспорна. Фонетическая структура коми ворга и набор его значений

позволяет с уверенностью констатировать, что он генетически связан с приб-
фин. оrgо, оrg.
Изменение его фонетического облика произошло на коми языковой
почве. Ср., например, слова финно-угорских языков с коми-зыр., имеющими
в анлауте вторичное [в]:
коми-зырянские слова других финно-угорских языков
водз ’перед, передний’, удм. азь ’перед, передний’; мар. луг.
послелог ’место перед кем- ончыл, мар. горн.. анзыл ’перед, передняя
либо’ часть, передний’. фин. otsa ’лоб’ (КЭСК
59-60)
вой ’ночь’ удм. уй, фин. уö, венг.éj ’ночь’ (КЭСК 60)
волöдз ’передняя часть удм. ал ’лоно, подол, передник’, мар. элте
подола, в которую что-либо ’охапка’, эрз. эле ’лоно, колени; край,
кладут’ подол’, мокш. эль ’подол’ (КЭСК 61)
вом ’рот’, ’устье (реки)’ удм. ым ’рот’, мар. ан ’горло (в посуде)’,
’устье (реки)’ (КЭСК 62).
ворга ’русло, ложе (реки)’ удм. öр ’русло, ложе (реки)’ (УРС 326)
воськов ’шаг’ удм. uts´kul ’шаг’, мар. луг. ошкыл, мар.
горн. ашкыл, эрз. эскелькс, мокш.
асколькс, фин. askele ’шаг’ (КЭСК 64)
Что касается русского диалектного ворга ’овраг, лог, ложбина и др.’, то
его следует характеризовать как коми заимствование. Тем более, как
отмечено в "Материалах для словаря финно-угро-самодийских
заимствований в говорах Русского Севера" (Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-
та, 2004), коми и русские данные свидетельствуют о едином ареале
распространения слова ворга (с. 96).
Исходя из вышесказанного, следует полагать, что гидроним
Вергеза/Вергиза расшифровывается как ’река, протекающая по заросшей
кустарниками низинной, болотистой местности’. Такая трактовка
подтверждается и особенностями ландшафта Республики Марий Эл. С
северо-востока республики земная поверхность понижается к долине Волги,
вдоль которой широкой полосой тянется центральная низина со множеством
озер, болот и рек (Иванов 1992: 5). Река Рутка, вбирающая слева Вергезу, и
Арда, вбирающая справа Вергизу, являются левыми притоками Волги.
Долины Вергезы и Вергизы представляют собой широкую, часто
заболоченную полосу.
Итак, здесь охарактеризована лишь часть наиболее типичных
недостатков, встречающихся в работах ученых-лингвистов, краеведов-
географов, в применении методов исследования при анализе
топонимического материала.
Целесообразно в этой связи упомянуть, что методические требования в
системе этимологических разысканий реликтовых гидронимов образуют

совокупность, соблюдение которой обязательно.
В заключение следует подчеркнуть, что дальнейшие перспективы
диахронических исследований будут зависеть от того, насколько
последовательно в них реализовываются принципы системности и историзма
в подходе к ономастическому материалу. Остается заметить в этой связи, что
семантическая реконструкция реликтовой тополексемы, сопровождаемая
экстралингвистическими (археологическими, антропологическими,
этнологическими, историческими) и иными данными, учитывающая
природно-географические особенности и культурно-исторический фон
функционирования реконструируемой лексемы, оперирующая
соответствиями и параллелями родственных и неродственных
контактирующих языков, значительно уменьшает число беспочвенных
гипотез, тормозящих поступательное движение ономастической науки.
Сокращенные названия языков и диалектов

арх. – архангельские говоры рус.яз.; венг – венгерский яз.; коми-зыр. – коми-
зырянский яз.; мар. – марийский яз.; мар. горн. – горное наречие мар.яз.; мар. луг. –
луговое наречие мар.яз.; мокш. – мокша-мордовский яз.; олон. – олонецкие говоры
рус.яз.; приб.-фин. – прибалтийско-финские яз.; рус. – русский яз.; сиб. – сибирские
говоры рус.яз.; сс. – среднесысольский диалект коми яз.; твер. – тверские говоры рус. яз.;
уд. – удорский диалект коми яз.; удм. – удмуртский яз.; фин. – финский яз.; эрз. – эрзя-
мордовский яз.; эст. – эстонский яз.
1. Гордеев Ф.И. Русская топонимика Марийской АССР // Вопросы марийского

языкознания, вып. 1. -Йошкар-Ола, 1964. -С.45-59.
2. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка, т.1. А-З. -М., 1981.
3. Иванов Н.В. География Марийской АССР. Учебник для 8-9 классов средней
школы. -Йошкар-Ола, 1992.
4. Колегова Н.А., Бараксанов Г.Г. Среднесысольский диалект коми языка. -М.,
1980.
5. КРС – Тимушев Д.А., Колегова Н.А. Коми-русский словарь. -М., 1961.
6. КЭСК – Лыткин В.И., Гуляев Е.С. Краткий этимологический словарь коми
языка. -М., 1970.
7. Материалы для словаря финно-угро-самодийских заимствований в говорах
Русского Севера, вып. 1 А-И / Под ред. А.К.Матвеева. -Екатеринбург: Изд-во
Урал. ун-та, 2004.
8. Сорвачева В.И., Безносикова Л.М. Удорский диалект коми языка. -М., 1990.
9. Спицынъ А.А. Вещественные памятники древнЂйшихъ обитателей Вятскаго
края (Рефератъ, посвященный VIII археологическому съЂзду). -Вятка, 1889.
10. УРС – Удмуртско-русский словарь. -М., 1983.
11. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т.1 (А-Б). -М., 1986.
Кукушкина Е.А.
г. Саранск
ДЕТЕРМИНАТИВНЫЕ КОМПОЗИТЫ ЭРЗЯНСКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ
Основное место среди композитов как эрзянского, так и немецкого

языков бесспорно принадлежит детерминативным композитам. Обогащение
словарного состава двух сопоставляемых языков сложными
существительными происходит главным образом за счет данного типа
словосложения. Он является наиболее продуктивным на протяжении всей
истории развития языков и в настоящее время.
Сложные существительные подчинительного типа характеризуются
следующими особенностями:
1) Оба компонента сложного слова связаны между собой способом
подчинения. Первый компонент уточняет, определяет, конкретизирует
второй, причем зависимое слово всегда предшествует главному,
определяющему. Например: эрз. modamar' «картофель» (moda «земля» и
umar' «яблоко»), sen'g'ev «медный купорос» (sen' «синий» и k'ev «камень»);
нем. Schreibtisch «письменный стол» (schreiben «писать» и Tisch «стол»),
Tageslicht «дневной свет» (Tag «день» и Licht «свет»).
2) Обе составные части находятся в тесном единстве и в строгом
порядке. Нарушение его привело бы к распаду сложного слова или к
изменению значения сочетающихся слов. Например: эрз. s'el'v'ed' «слеза»
(s'el'm'e «глаз» и v'ed' «вода», буквально: «глазная вода») – v'ed'z'el'm'e «ямка
с подпочвенной водой», буквально: «водяной глаз»; нем. Zuchttier
«племенное животное» (Zucht «разведение, выращивание» и Tier
«животное»), но Tierzucht «животноводство» (Tier «животное» и Zucht
«разведение, выращивание»).
3) Одни сложные слова образуются путем простого слияния слов без
изменения компонентов, например: эрз. v'ed'g'ev «мельница» (v'ed' «вода» и
k'ev «камень»); нем. Landhaus «загородный дом, дача» (Land «сельская
местность, деревня» и Haus «дом»). Компоненты других сложных слов при
слиянии в одно целое принимают определенные формы, например: эрз.
čeer'en'gar'ks «вьюнок» (трава) (čeer' «мышь» в форме генитива и kar'ks
«обора» в форме номинатива основного склонения), p'esčuvto «сковородник»
(p'e «конец» в форме иллатива и čuvto «дерево» в форме номинатива). В
немецком языке встречаются сложные существительные с соединительными
элементами, например: Kind – er – stube «детская» (Kind «ребенок» и Stube
«комната»), Auge – n – wimper «ресницы» (Auge «глаз» и Wimper «ресница»).
4) В сложном слове каждый компонент по своей семантике значительно
уже, чем при самостоятельном его употреблении. Многообразие слова при

словосочетании сохраняют только одно какое-либо значение. Например:
слово эрз. pr'a имеет следующие значения: 1) голова (часть тела); 2) вершина,
верхушка чего-либо; 3) начало чего-либо; 4) конец чего-либо; человек,
возглавляющий что-либо и другие. Так в слове l'is'mapr'a «родник» (l'is'ma
«источник, колодец» и pr'a «голова») pr'a употребляется лишь в одном,
третьем, значении «начало чего – либо»: Слово нем. Haupt имеет следующие
значения: 1) голова, 2) глава, шеф, начальник; 3) вершина; 4) обух (топора) и
другие. В слове Oberhaupt «глава, начальник» (Ober «верхний, высший,
старший» и Haupt «голова») Haupt употребляется во втором значении: «глава,
шеф, начальник».
5) С точки зрения звукового оформления составные части одних
сложных слов не претерпевают никаких фонетических изменений. Например:
эрз. k'ir'gapar' «горло», «глотка» (k'ir'ga «шея» и par' «кадка»); нем.
Apfelbaum «яблоня» (Apfel «яблоко» и Baum «дерево»).
У других сложных слов компоненты подвержены различным
фонетическим изменениям. Чаще всего наблюдается прогрессивная
ассимиляция: под влиянием конечного звонкого согласного звука первой
части сложного слова происходит уподобление глухого согласного в начале
второго компонента. Например: эрз. ejz'uro «сосулька» (ej «лед» и s'uro
«рог»). Озвончение начального глухого согласного второго компонента
иногда происходит также в положении, когда исторически первый элемент
первого слова оканчивался на звонкий согласный. При сочетании гласных на
стыке составных частей сложного слова один из них выпадает, например:
val'malks «место перед окнами на улице» (val'ma «окно» и alks «низ»).
Нередко выпадает целый слог, например: s'el'v'ed' «слеза» (s'el'm'e «глаз» и
v'ed' «вода»), tul'evks «поросенок» (tuvo «свинья» и l'evks «детеныш»).
6) В немецком языке, как правило сложное слово характеризуется
единым централизирующим (главным) ударением при наличии
второстепенных. В определенных сложных существительных главное
ударение попадает на ударный слог первого компонента, сильное
второстепенное ударение несет ударный слог второго компонента.
Например: ‘Apfel,,baum, ‘Lese,,stube, ‘Rot,,wein, ‘Schwarz,,brot и т. п. Наличие
двух ударений в сложных словах представляет собой особенность немецкого
языка.
Так как в эрзянском языке ударение нефиксированное, разноместное и
не имеет ни лексического, ни грамматического значения, то в сложных
словах оно может падать на любой слог первого или второго компонента.
Например: lámbamosal, lambámosal, lambamósal, lambamosál «квасцы»
(lambamo «сладкий» и sal «соль»); p'éjčur'ka, p'ejčúr'ka, p'ejčur'ká, «чеснок»
(p'ej «зуб» и čur'ka «лук»).
В состав сложных существительных входят различные части речи.
Первым компонентом может быть любая часть речи. Вторым компонентом

сложных существительных обычно выступает существительное, которое и
определяет их принадлежность к данной части речи. Исключение составляет
лишь небольшое количество сложных слов, в которых второй компонент не
существительное.
В зависимости от того, какая часть речи выступает в качестве первого
компонента, сложные существительные делятся на следующие группы:
1.сложные существительные с первым компонентом существительным;
2. сложные существительные с первым компонентом прилагательным;
3. сложные существительные с первым компонентом числительным;
4. сложные существительные с первым компонентом местоимением;
5. сложные существительные с первым компонентом причастием;
6. сложные существительные с первым компонентом наречием;
7. сложные существительные с первым компонентом глаголом.
В нашей статье мы рассмотрим самую большую группу: сложные
существительные с первым компонентом существительным.
В немецком языке теоретически всякое существительное может
соединяться с другим существительным в одно сложное слово. Большинство
немецких лингвистов утверждает, что возможность образования сложного
существительного из двух других неограничена [Henzen W, 1947:63; Paul
H,1957:15].
В эрзянском языке способ образования сложных существительных путем
сложения двух основ также является продуктивным. М.Е. Келин в своей
работе делит эту группу сложных слов с точки зрения морфологической и
фонетической оформленности на три подгруппы:
1) Сложные слова, первый компонент которых имеет абсолютную
форму. Этот способ образования существительных в эрзянском языке
является наиболее продуктивным, так как очень легко происходит слияние
определения – неоформленного существительного со своим определяемым –
существительным:
azorava «хозяйка» (azor «хозяин» и ava «женщина»), k'ir'gapar' «горло»
(k'ir'ga «шея, горло» и par' «полость»), sudovar'a «ноздря» (sudo «нос» и var'a
«дыра»).
2) Сложные слова, компоненты которых принимают то или иное
оформление. Первый компонент сложных слов этой подгруппы чаще всего
имеет форму генитива, а второй – номинатива:
varakan'bal «клевер» (varaka «ворона» и pal «кусок»), čin'žaramo
«подсолнух» (či «солнце» и žaramo «вращение»).
3) Сложные слова, составные части которых подверглись деформации.
Здесь различается три типа сложных существительных:
а) Сложные слова с выпадением конечного гласного звука первого
компонента. Выпадение звука возможно при двух гласных:
val'malks «место под окном» (val'ma «окно» и alks «низ»).

б) Сложные слова с выпадением целого слога первого компонента:
tul'evks «поросенок» (tuvo «свинья» и l'evks «детеныш»), s'el'v'ed' «слеза»
(s'el'm'e «глаз» и v'ed' «вода»), mastumar' «клубника» (mastor «земля» и umar'
«ягода»).
в) Сложные слова с деформированными составными частями [Келин М.
А., 1967: 42]:
kans'oro «конопляное семя» (kanst «конопля» и s'uro «зерно»), v'ed'bača
«норка» (v'ed' «вода» и pača «зверь»), k'el'br'a «кончик языка» (k'el' «язык» и
pr'a «конец»).
Детерминативные композиты группы существительное +
существительное разнообразны по значению, стилистической окраске и
употребле-
нию. Выделим следующие группы.
1)В первую группу входят композиты – наименование лиц:
эрз. azorava «хозяйка» (azor «хозяин» и ava «женщина»), v'ir'ava
«лешая», «покровительница леса» (v'ir' «лес» и ava «женщина»), v'ed'ava
«русалка», «хранительница воды» (v'ed' «вода» и ava «женщина»);
нем. Klassenleiter «классный руководитель» (Klasse «класс» и Leiter
«руководитель»),
Zimmermädchen «горничная» (Zimmer «комната» и Mädchen «девушка»),
Hausfrau «домохозяйка» (Haus «дом» и Frau «женщина»).
2) Во вторую группу входят наименование животных, птиц, рыб,
насекомых:
эрз. v'ed'gatka «ондатра» (v'ed' «вода» и katka «кошка»), sukspr'a «угорь»
(suks «червь» и pr'a «голова»), gujgal «вьюн» (guj «змея» и kal «рыба» );
нем. Schneehase «заяц – беляк» (Schnee «снег» и Hase «заяц»), Eisbär
«белый медведь» (Eis «лед» и Bär «медведь»), Goldamstel «иволга» (Gold
«золото» и Amstel «черный дрозд»).
3) Третья группа состоит из наименований деревьев, ягод, и других
растений:
эрз. v'ed'gal' «плакучая ива» (v'ed' «вода» и kal' «ива, ветла»), v'ed'inz'ej
«ежевика» (v'ed' «вода» и inz'ej «малина»), mastumar' «клубника» ( mastor
«земля» и umar' «яблоко»);
нем. Trauerweide «плакучая ива» (Tauer «печаль» и Weide «ива»),
Gartenerdbeere «клубника» (Garten «сад», Erde «земля» и Beerе «ягода»),
Brombeerе «ежевика» (Brom «бром» и Beerе «ягода»).
4) Четвертую группу составляют композиты с отвлеченными понятиями:
эрз. čivalgoma «закат» ( či «солнце» и valgoma «спуск, закат»),
čil'is'ema «восход» ( či «солнце» и l'is'ema «выход»), p'el'ev'e «полночь» (
p'el'e «половина» и v'e «ночь»);
нем. Sonnenaufgang «восход» (Sonne «солнце» и Aufgang «восход»),
Mittelgröβe «средняя величина» (Mittel «нечто среднее» и Gröβe

«величина»), Frühlingstag «весенний день» (Frühling «весна» и Tag «день»).
5) В пятую группу входят названия самых разнообразных предметов:
эрз. surgudo «наперсток» ( sur «палец» и kudo «дом»), pr'akar'ks «лента»
( pr'a «голова» и kar'ks «тонкая веревка»), p'eel'kudo «ножны» ( p'eel' «нож» и
kudo «дом»);
нем. Bücherschrank «книжный шкаф» (Buch «книга» и Schrank «шкаф»),
Ohrring «серьга» (Ohr «ухо» и Ring «кольцо»), Tischlampe «настольная
лампа» (Tisch «стол» и Lampe «лампа»).
6) Шестая группа состоит из наименований частей тела:
эрз. s'el'm'epona «ресницы» ( s'el'm'e «глаз» и pona «шерсть»), sudovar'a
«ноздря» ( sudo «нос» и var'a «дыра»), k'ir'gapar' «горло» (k'ir'ga «шея» и
par' «кадка»);
нем. Nasenlock «ноздря» (Nase «нос» и Lock «дыра»), Augenbraue
«бровь» (Auge «глаз» и Braue «бровь»), Bauchfell «брюшина» (Bauch «жиовт»
и Fell «оболочка»).
Итак, основные группы по семантическому признаку образуют
композиты – наименования лиц, животных, птиц, рыб, насекомых, деревьев и
других растений, а также отвлеченных понятий, названий предметов и,
наконец, композиты – названия частей тела.
1. Henzen W. – 1947. – Deutsche Wortbildung. – Halle (Saale). – 307 S.

2. Paul H. – 1957. – Deutsche Grammatik. – Bd. 5. – Halle (Saale). – 142 S.
3. Деваев С. З., Цыганкин Д. В. – 1978. – Морфологическое строение слова в
мордовских языках: (Вопросы морфемики). – В сб.: Финно – угристика. –
Вып.1. Саранск. – с. 33 – 51.
1. 3. Келин М. А. – 1967. – Процессы образования сложных слов в мордовских
языках.// Вопросы морд. языкознания. – Саранск. – с.39 – 79.
4. Степанова М. Д., Фляйшер В. – 1984. – Теоретические основы
словообразования в немецком языке: Для филолог. фак. ун – тов и институтов
иностранного языка. – М.: Высш. шк. – с. 110 – 147.
Кулакова Н.А.
г. Саранск
КОЙ-КОНА МОКШЕНЬ ВЕЛЕТНЕНЬ КОРХТАМАСА ДВИЖЕНИЯНЬ

ГЛАГОЛХНЕНЬ СМУЗЕНЬ ШИРДЕ АФ ФКАКСШИСНА
Валлувксонь единицатненди мокшэрзянь кяльса лемтьф сатомшка работат и

статьят, станя и ванондовсть смузень келемомань и тяйнялгодомань ширде синь
ваномасна.
Тяниень статьясь лемтьф движениянь глаголхнень кой-кона велетнень эса
синь смузьснон келемомаснонды или вовсе полафневомаснонды лия, од валса.
Мокшень кяльсь фалу полафты: эвондайхть од валхт, смусть, лиятне
юмайхть, арайхть историянь пяльксокс. Эсонза няеви оцю и стака историянь
кись, кона ётаф сонь кандыензон мархта. Кой-коста эрь-кодама велень
корхтаматне станя ичкозет фкя-фкянь эзда, што синцень мокшень кялень
каннихнень ёткса стакаста шарьхкодевихть.
Сидеста валкснень эса няфтьфт валхнень аф сембе смузьсна или няфтьфт
апак содакт. Тя сотф эрь велеть эсь корхтаманц мархта. Къда ваномс мокшень
корхтаматнень валлувксонь составснон лангс, то можна няемс лама
башкаширет, конат явфтсазь синь фкя-фкянь эзда. Тя кърхкаста можна няфтемс
глаголхнень эса.
Ламоц глаголхнень мушендовихть смузьсна, конат валксса апак няфтьфт. Тя
сотф сянь мархта, што кой-кона корхтамаса синь сявондевихть лия смузьса,
конат аф содафт лядыкс корхтаматненди. Ванцаськ кепотькснень вельде ванови
глаголхнень эзда:
ардомс 1) «ехать»: Валомне арды Андрей Андреевич эше вирнять пачк,
мялензовок молихть мархтонза (ЛСЯ:70). «Медленно едет Андрей Андреевич
через лес, и мысли (его) вместе с ним»; 2) «отправиться, поехать» Тон ванды
артт Ковылкинав, базар шиня (Н. Сам. Квл.). «Ты завтра поезжай в
Ковылкино, в базарный день»; 3) «бежать, скакать (о животных)» Виде вайме
алашась снярс арды, мзярс сударды (Посл). «Старательная лошадь до тех пор
бежит, пока не выбьется из сил»; 4) «затянуть, занести». Варжеляй велеса
васьфневи нинге од смузь кода: 5) «излить злость»: Трифон ардозень кяжензон
алашанц лангс локщеса, матнемок бокненди. «Трифон излил злость на лошади,
избивая кнутом по бокам».
Оцю интерес каннихть мокшень кяльса глаголть смузенза валгомс.
Ванцаськ кепотьксса: 1) «спуститься, сойти»: Маринкась валгсь лаксеф
шочконь седнять алу, плманжа видева кельме ведти…(ЛСЯ:54). «Маринка
спустилась под бревенчатый мостик, по колено возашла в воду»; 2) «сесть,
приземлиться»: Самолётсь валгсь. «Самолёт приземлился». Шавачась сась
степста и валгсь фкя марлюняти (Мокш. фольклор). «Дрозд прилетел из степи
и сел на яблоню»; 3) «зайти, закатиться, сесть (о солнце): Шись валгсь. «Солнце
закатилось»; 4) «выйти (о пассажире)»: Валгомс автобусста. «Выйти из
автобуса»; 5) «отпасть, отвалиться, сойти (обнажив что-л)»: Краскась валгсь.
«Краска слезла»; 6) «настать (о ночи, тьме)»: Весь валгсь велети. «Ночь
спустилась на село». Торбеевскяй райононь Варжеляй велеса вяре азор глаголть

смузец келемсь, эвондась од смузь: 7) «уволиться»: Брадозе, киндивок мезевок
апак аст, валгсь работаста и азсь мяль тумс служама армияв. «Мой брат,
никому ничего не сказав, уволился с работы и решил уйти служить в армию».
Но кой-кона валхнень мархта эрси лиякс. Смузсь юмси тя или тона велеса.
Сон или ёфси ашель корхтамать эса или юмась, юкставсь.
Смузень тяйнялгодомать пингста эрси стама явления, мъзярда юмаф смузть
вастс эвондай лия вал. Тяфта ванцаськ глаголть:
кеворемс 1) «катиться, покатиться»: Шершенов крнякс кеворсь танкать
алу, стане курок и мрдась (СД:127). «Шершенов клубком покатился под танк,
также быстро и вернулся»; 2) «пасть, опуститься». Омбоце смузсь Торбеевскяй
райононь Варжеляй и Малышево велетнень эса азови лия валса нолдамс пря:
Тя стирсь нолдазе прянц. «Эта девушка опустилась». Тяфта жа тя смузсь
полафтовсь лия валса прамс Сире Шайгав велеть корхтамасонза: Аннань
стирец ёфси прась. «Дочь Анны совсем опустилась».
Тяфтама явления мархта васьфнетяма и сяда тов глаголхнень ваномста:
лисемс 1) «выйти в наружу». Действователькс моли предметсь, лицась,
кона тисы движениянь действиять эрявикс вастста, конац няфтеви
существительнайса исходнай падежса. Смузсь лувови основнойкс, сидеста
азови мокшень кяльса: ...ванондыть мзярс, мон сейчас мрдан - и сонць лиссь
комнатаста (КВК:33). «... посмотри пока, я скоро вернусь - и сама вышла из
комнаты"; 2) «выехать, двинуться в путь из определенного места пешком, на
каком-либо транспорте». Тя случайста зависимай валсь ламоц случайста
васьфневи родительнай или местнай падежень формаса, штоба няфтемс
транспортонь видть: Вирьста савсь лисемс алашаса (Пв. Кдш). «Из леса
пришлось выйти на лошади»; 3) «выйти из затруднительного положения,
выкрутиться» Сон кенярдсь, што председательсь тятфа тёждяста лиссь
стака положенияста, няеви, кургозонза тят тонгонда сурцень, эсь инксонза
машты ащема (КЦМ:33). «Он обрадовался, что председатель так быстро
вышел из тяжёлого положения, видно, в рот не суй пальца, за себя умеет
постоять». 4) «появиться, выступить»: Кельме ливозь лиссь Васянь коняс
(КОВК:8). «Холодный пот выступил у Васи на лбу»; 5) «разойтись,
израсходоваться»: Сембе ярмакне лиссть. Все деньги мои израсходовались».
Сире Шайгав велень корхтамаса, тя смузсь азови лия валса маштомс; 6) «стать
кем-либо»: Ванат, меколи эздонтт лисихть лётчикт, инженерхт (ММС:37).
«Смотришь, потом из вас выйдут лётчики, инженеры»; 7) «случиться,
произойти»: - А мон ни арьсень, лиссь мезевок мархтот (КВК:32). «– А я так и
полагала, что случилось что-то с тобой»; 8) «дать всходы, взойти». Видьмотне
лиссть (МРВ:337). «Семена дали всходы»; 9) «появиться, показаться, взойти (о
солнце)»: Шись лиссь. «Солнце взошло»; 10) «выйти, быть изданным,
опубликовать»: Рассказсь лиссь журналса. «Рассказ вышел в журнале»; 11)
«проступать»: Бинтть пачк лиссь вер. «Сквозь бинт проступала кровь»; 12)
«выйти, быть обнародованным»: Лиссь указ выборхнень колга. «Вышел указ о
выборах»; 13) «выходить – быть обращённым в какую-л. сторону»: Фкя куд
вальмясь лиссь пирьфи (МРВ:337). «Одно окно выходило во двор»; 14)
«разрешиться, получиться». Сидеста азови корхтамста кодама-бди тевонь
колга, ся смузень колга, кона няфти желательнай или аф желательнай результат,
конань тисы субъектсь: Синь тевсна лиссь кальдявста (МРВ: 337). «Их дело
получилось плохо» Тя смузсь васьфневи Сире Шайгав велеса; 15)
«выйти, произойти»: Генералсь лиссь сокай-види семьяста. «Генерал вышел из
крестьянской семьи»; 16) «вылупиться»: Лефкскясь лиссь алста (Кшл. Атр).
«Птенец вылупился из яйца»; 17) «прорезаться». Аньцек зависимай вал мархта
пей «зуб»: Идсь кармась лихтема пейхть (Кшл. Атр). «У ребенка режутся
зубы»; 18) «выйти замуж». Глаголсь лисемс мокшень кяльса анай мельганза
существительнай - рьвя «жена» превратительнай падежса: Эста велень
гармонисттненди лисендсть рьвакс инь мазы стирьхне (СП:126). «Тогда за
деревенских гармонистов выходили замуж самые красивые девушки»; 19)
«закончиться». Обедняясь лиссь (КЛС:356). «Обедня закончилась»; 20) «выйти
на работу» лисемс роботама « выйти на работу»; 21) «выйти, случиться (о
беде)»: «Кали мезеньге кальдяв лиссь кудса?» – кфчядсь Сергиень пряёжеса – и
эзкок ляпомсть пильгонза; 22) «выйти (на сцену)»: Марса лисендсть сценав,
сидеста васетькшнесть (ПСП:105). «Вместе выходили на сцену, часто
встречались»; 24) «выписаться»: Гера больницяста лиссь каникулада меле ни
(ПСП:44). «Геру выписали из больницы уже после каникул»; 25) «умереть,
испустить дух»: И тязк лиссь ваймоц (СП:66). «И здесь же испустил дух»;
сувамс 1) «войти». Няфтеви движениянь субъектсь ков-бъди потму. Тя
смузть сидеста азоманц инкса тиевсь основнойкс: Головась сизесь...сизеф
прянц мархта кабаку сувась (МНП:51). "Глава устал... с усталой головой в
кабачок вошел"; 2) «зайти, забежать». Номинативно-производнай 1-цеть эзда.
Васьфневи валзюлмоса зависимай вал мархта: Мялезель сувамс фронтовой
ялгазень варжама (МКС:102). «Было желание зайти навестить фронтового
друга»; 3) «залезть». Валлувксонь смусненеь эса 1, 2 субъектть няфтемаса ащи
живой предмет, тяниень случайса – аф живой: Кямось аф сувай пильгозон;
«Сапог не влезает в ногу»; 4) «залезть, пробраться»: Бугров сувась меленцянь
кияксть алу (ЛЛК:19). «Бугров полез в подпол мельницы»; 5)«просочиться (о
воде)». Действиять тисы субъектсь, няфтеви существительнайса, номинативно-
производнай 1-3-цетнень эзда: Ведсь сувась венчти (МРВ:676). «Вода
просочилась в лодку». Варжеляй велеса тя смузть мархта ряцок нинге
васьфневи валсь эцемс. 6) «вступить (в организацию)»: Кда партияв сувама
карман, рекомендация анан Матвеевонь кядьста (ИВ:44). «Если буду вступать
в партию, рекомендацию попрошу у Матвеева»; 7) «погрузиться, залезть,
опуститься в воду». Субъектсь няфтеви кода живой, станя и аф живой
существительнайса: Ломаттне сувасть ведтти каркс эземга. (Н.Сам. Квл).
«Люди опустились в воду по пояс»; 8)«вонзиться, запасть в сердце (о горе,
печали)»: Маринкать потмос бта оржа пеель сувась пичефкссь (ЛСЯ:196).
«Горе, как острый нож вонзилось в сердце Маринки»; Кали седиезт оржа
пеелькс сувась ся кулясь кодамо-бди санитарнай комиссиять кувалма, а?
(ДН:96). «Разве весть о какой-то санитарной комиссии острым ножом
вонзилась в сердце, а?»; 9) «впитаться»: Ведсь сувась модати. «Вода впиталась
в землю»; 10) «соблазнить, ввести в грех»: «Вона рьвянянь мельге ласькондись
грехс сувафтомань, – мярьгсь Ерёмкинась (ММС: 119). «Вон тот, любитель
ухаживать за женщинами, и меня в грех ввёл, – сказала Ерёмкина»; 11)
«залететь»: Тяк келепне кургцень най, а то варси сувай (СМПИЗ:201). «Не
раскрывай рта, а то ворона залетит»;
ускомс 1) «везти, привезти»: Мярьгомс эряволь колхозонь фермав ускомс

шужярь (ЛСЯ:42). «Надо было сказать привезти в колхозную ферму солому»;
3) «тащить, притащить»: …кундазень кядьта кафцьке ялгатнень и кармась
ускомост кругть кучкас (ЛВУ:23). «…он взял за руки обоих друзей и стал
тащить их к середине круга»; 4) «отвезти»: Кда мяльце, комозьшка километра
ускте…(КМПЯ:200). «Если хочешь, километров двадцать отвезу»; 5) «стянуть,
стягивать» Ускомс одеялать (МРВ:788). «Стянуть одеяло»; 6) перен. «курить»:
Варжеляй велеса тя смузсь полафтовсь лия валса таргамс. Алятне корхнесть и
саворня таргасть». Мужики разговаривали и медленно курили»;
юпадемс 1) «выпрыгнуть, прыгнуть» Катось юпадсь вальмава (МРВ:912):
«Кошка прыгнула в окно»; 2) «исчезнуть, скрыться» Менельти яфодсь, бта
нолштатсь, якстеряза-сенем толонь кяль, тоса юпадсь, срадсь качамонь мар
(МРВ:912). «К небу взметнулся красновато-синий огненный язык, потом исчез,
превратившись в дым». Старошайговскяй районца Летки велеса аф
васьфневихть смусне «проскользнуть, промелькнуть». Васенце смузсь
«выпрыгнуть, прыгнуть» азови лия глаголса комотемс. Тя велеса башкаширекс
арси и од смузень эвондамась: 3) «вспыхнуть (об огне)» Аф ичкозе юпадсь
толня. «Недалеко вспыхнул огонь»;
якамс 1) «ходить, двигаться, бродить»: Якамс ялга «Ходить пешком»;
2) «находиться в действии (о механизмах)»: Аллу и вяри якась оцю кшнинь
поршенць (МРВ:916). «Вниз и вверх ходил большой железный поршень»; 3)
«дружить, гулять»: Якамс ялгакс цера мархта (Кшл. Атр); 4) «посещать»:
Якамс музейга (МРВ:916). «Ходить в музеи»; 5) «закисая, бродить (о вине)»:
Варжеляй велень корхтамаса полафтовсь лия валса срхкамс: Винась сърхкась.
«Вино забродило». Варжеляй велеса тя глаголть смузенза келемсть, эвондась
нинге фкя: 6) «сосватать (кого-либо)»: Креснай тядяц Федянь якась Аксюнь
пяли кудалаштома. «Кресная мать Феди ходила к Аксинье сосвататься».
Ванф кепотькснень эзда няеви, што мокшень Варжеляй, Малышево
Торбеевскяй райононь и Сире Шайгав велетнень корхтамаса кой-кона
глаголхнень смузьсна келемсь, кода лама смузень глаголхнень эса, станя и аф
лама смузень. Но тя келемомась тиевсь аф фкакс: кой-кона корхтаматнень эса
ванови смусне вовсе полафтовсть лия валса. Тя корхтай сянь колга, што
мокшень кяльсь эряй, полафты. Но сон сяка ляды апак содак педа-пес, апак
тонафнеф сатомшка кялькс, сяс мес нинге улихть мокшет, кармай эряма и
козякодома мокшень кяльське.
1. Мокшанско-русский словарь. – М.: Госиздат. иностр. и нац. словарей, 1949. – 360 с.
2. Б.А. Серебренников, А.П. Феоктистов. Мокшанско-русский словарь. – М.: Дигора,
1998. -920с.
Кирьфтафксне
ДН – Девин И. М. Нардише. Саранск, 1969; КОВК – Кузнецов Ю.Ф. Ожудова, вишке коволхт.
Саранск, 1981; КМПЯ – Кяшкин М. Мзярда перьфкат ялгат. Саранск, 1962; Кшл. Атр. – с.
Кишалы Атюрьевского района; ЛЛК – Ларионов С.С. Лямбе кядьса. Саранск, 1962; ЛСЯ –
Левчаев П.И. Стирнят-якстернятх. Саранск, 1967; ММС – Макулов Л.Ф. Мокшень стирь.
Саранск, 1957; ж. М. – журнал Мокша, №1, 1977; МКС – Малькин А.С. Кельгома стирти,
Саранск, 1959; Н.Сам. Квл. – с. Новая Самаевка Ковылкинского района; Посл. – Пословица; ПСП
– Пинясов Я.М. Сиянь путерькскат: Расскаст, ёфкст и пьесат. Саранск, 1978; (Пв. Кдш). – с.
Паево Кадошкинского района; СД – Сайгин М.Л. Давол. Саранск, 1974; СМПИЗ – Самородов
К.Т. Мордовские пословицы и загадки. Саранск, 1968.

Г.И Лаврентьев
г. Йошкар-Ола
К ИНТЕРПРЕТАЦИИ КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ-

НЕОДУШЕВЛЕННОСТИ В МАРИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
Общепринято: деление имен существительных на одушевленные и

неодушевленные базируются на двух аспектах: лексико-семантическом и
грамматическом. Здесь намерено не будет вестись речь о довольно известном
первом аспекте.
В грамматическом отношении категория одушевленности (далее о.)
противопоставляется категории неодушевленности (н.) по двум аспектам: 1)
суффикс мн. числа -ла может присоединяться ко многим неодушевленным
существительным, в то время как им не могут оформляться существительные
одушевленные; 2) неодушевленные существительные употребляются во всех
девяти падежах, и кроме того, они свободно могут сочетаться с послелогами;
существительные одушевленные употребляются лишь в субъектно-
объектных падежах, для выражения места или направления действия они
употребляются в сочетании с послелогами: айдаме кöргыштö « в человеке,
внутри человека». Как видно, категория о.-н. в марийском языке является
смешанной, лексико-грамматической, имеющей отчетливо выраженные
признаки, а не функционально-семантической, как утверждается
А.П.Кочеваткиной на с. 247 докторской диссертации: «Категория о.-н. в
финно-угорских языках волжской группы» (Саранск, 2004)30.
Далее в статье речь пойдет о том, как освещена категория о.-н. В
названной работе, при этом внимание будет уделяться в основном подаче
материала марийского языка.
Во «Введении (с. 8-45) представлено множество сведений, однако не все
они, к сожалению, относятся к теме исследования. Эта часть представляет
набор разноплановых, логически недостаточно связанных суждений и цитат,
в которой не всегда четко проходит красной нитью феномен о.-н.
существительных в мордовских и марийском языках.
Утверждается, что «в лингвистической литературе категория о.-н.
описывается на фоне генитивных и посессивных форм» (с. 15), что в «финно-
угорских языках показатели притяжательности и родительного падежа и
относительных прилагательных связаны с о.-н. ...» (с. 17-18). Эти
голословные утверждения неубедительны. Более того, здесь смешиваются
синхронный и диахронный планы исследования.
30 Категория о.-н. в марийском языке, ее языковая природа и морфологическое

выражение сравнительно полно освещены в «Тезисах секционных докладов Х
Международного конгресса финно-угроведов: Лингвистика: II часть /Мар. гос. ун-т. –
Йошкар-Ола.- 2005. С. 95-96.
«Фактор одушевленности сам по себе предполагает развитие по линии

определенности» (с.20). Конечно, нет никакой – синхронной и диахронной –
связи между категориями о.-н. и определенности-неопределенности
существительных, последней из которых в марийских языках нет.
Не поддается разумению не подкрепленное фактами и аргументацией
выражение «Одушевленность понимается нами как результат морфологизации
первоначально чисто синтаксических отношений, связанных со своеобразной
реализацией категории объекта в рамках переходности-неперходности» (с. 22).
В «Лексических средствах выражения о.-н. ...» (с. 46-149)
рассматриваются существительные, применительно к которым можно
говорить о категории о.-н. (с. 46-80). Представлены лексико-семантические
классы и группы существительных. Без обиняков должен сказать, что
подобные классы и группы имеют место в различных языках и научных
работах о них и что специфически мордовского и марийского в этой работе
не имеется. Воздерживаясь от анализа «абсолютно одушевленных»,
«абсолютно неодушевленных» и промежуточных групп существительных,
отмечу лишь: есть частные замечания, касающиеся подачи и толкования
слов.
Мордовские и марийские глаголы сгруппированы с учетом семантики (с.
90-122). Однако связи категории о.-н. существительных с данной
классификацией глаголов не существует. Поэтому нецелесообразно
отвлекаться в сторону от исследуемой темы. К тому же ничего специфически
мордовского и марийского в подобной систематизации не удалось
обнаружить. В этой связи важно заметить, что семантической группировкой
глаголов занималась Л.А Петухова в книге «Глагольно-именные
словосочетания в марийском языке» (1980, с. 39-55), однако, классифицируя
глаголы, А.П. Кочеваткина «упускает из виду» ее работу, хотя знает ее и
поэтому пользуется в работе подобранными Л.А. Петуховой весьма
многообразными примерами, во многих случаях раскавыченно приводит ее
выдержки, не ссылаясь на нее и выдавая все это за творение своих рук (с.29,
169, 176, 191 и др.).
Субстанция, сущность категории о.-н. заключается в существительном.
Оно предопределяет, с каким глаголом нужно вступать в парадигматические
отношения. Так, йолташем «мой товарищ» сочетается с глаголом, скажем,
ошкылеш «шагает», тогда как пöртем «мой дом» не может вступать в связь с
ним, пöртем может присоединять к себе, скажем, шаланен «развалиться».
Словом, валентность, т.е. сочетательная способность глагола всецело зависит
от значения существительного.
Параграф, в котором рассматриваются одушевленно- и неодушевленно
маркированные прилагательные, а также нейтральные к о.-н.
прилагательные, содержит излишние, не относящиеся к исследуемой теме, а
также явно ошибочные положения: 1) «для выражения принадлежности лицу
или другому предмету употребляется существительное с притяжательным
аффиксом» (с. 133); 2) местоимения мыйын «мой», тыйый «твой», тугай
тыгай «такой» расценены как прилагательные (с. 135); 3) безумно списано у

русиста выражение «Субстантивация прилагательных происходит в том
случае, если прилагательное получает постоянное предметное значение и
постоянный род» (с. 136).
Общеизвестно: в исследуемых языках прилагательные, а также
причастия, числительные, неличные местоимения не согласуются с
определяемыми существительными. Поэтому нельзя вести речь о
дополнительном (синтаксическом) средстве выражения о.-н. у
существительных, как в русском языке: вижу новый дом и вижу нового
врача. Существительное, являясь самодостаточной субстанцией, не
нуждается в каком бы то ни было косвенном лексическом средстве
выражения категории о.-н. Поэтому нет основания говорить об
одушевленно- и неодушевленно-маркированных прилагательных.
Способность прилагательного присоединяться к господствующему
компоненту сочетания - существительному зависит лишь от его семантики,
которая предопределяет, какое слово, выражающее качество, может быть
приложено к нему, существительному.
Параграф « Причастие как компонент поля одушевленности» содержит
много тривиальных, порою повторяющихся (но не относящихся к категории
о.-н. существительных) положений об особенностях мордовских и
марийских причастий, а также об их генезисе. Приведены общие и частные
положения из трудов Х. Рятсепа, Д.Т.Надькина, И.С. Галкина, Ю.В.
Андуганова. Все это заслонило освещение вопроса, названного в параграфе.
Не относящееся к теме исследования суждение автора, согласно
которому « с прилагательным у причастий много общего: они в основном
изменяются по числам и падежам» (с. 124), требует существенной
корректировки. Атрибутивно употребляемые причастия, прилагательные, а
также числительные и неличные местоимения, повторяю, не склоняются.
Изменяются по падежам и числам названные выше группы слов лишь
субстантивно, заместительно и обособленно употребляемые:
Спектакльыште модаш йыдал кÿлеш – шинчешат, шым ниян-ø, кÿлеш гын,
шымытан-ым, индеш ниян-ø кÿлеш гын, индеш ниян-ым ыштен пуа ыле.
Тыгай-ым тений лампе тул дене кычалман (В. Косоротов) « В спектакле
играть лапти нужны – сядет бывало, если нужны были семилыковые, делал
семилыковые, если нужны девятилыковые, делал девятилыковые. Сейчас
такого нужно искать днем с огнем»; Композитор-ø шокта, кумыл дене
весемше-ø (В. Колумб). «Композитор играет (на музинструменте),
преображенный вдохновением».
Отсутствие надлежащей компетенции автора в области исследуемого
языка обнаруживается и в этом параграфе. Прилагательные ÿзгардымевлак (с.
128) «не имеющие вещей», ÿнардымыже «бессильные-то», талыракше (с.
131) «более сильные-то» ошибочно отнесены к причастию.
Параграфу о местоимении, представляющем собой одно из лексических
средств выражения о.-н., присуще то же – стремление изложить все об этой
части речи: не относящиеся к исследуемой теме вопроса функционирования

и генезиса местоимений, прежде всего мордовских. Выражения «В
марийском языке ... имеется категория притяжательности имен» (с. 145),
«Значение одушевленности реализуется в субстантивированных
прилагательных» (с. 146) опять-таки оказались не на своем месте. Кстати
говоря, второе выражение, по большому счету, бессмысленно.
В параграфе I II («Морфологические средства выражения о.-н. ...» - с.
150-174) сделана попытка рассмотреть выражение этой категории
притяжательными суффиксами (с. 150-158). Здесь автор раскавыченно
цитирует: в русском языке морфологический показатель о.-н. базируется на
противопоставлении двух частных парадигм склонения существительных,
служащих для выражения многих лексических и грамматических значений. В
склонении слов адъективной структуры (прилагательных, местоимений,
числительных, причастий) также обнаруживаются две частные парадигмы,
являющиеся средством разграничения грамматических и лексических
значений о.-н. существительных (с. 151). В автореферате же эта выдержка
представлена без сочетания «русском языке» и подана, конечно, как
относящаяся и исследуемым языкам (с. 14). Скажу лишь: невероятно, но
факт.
Не постигается смысл выдержки «В мордовских языках формирование
представлений об о.-н. связано с выражением принадлежности, личности-
неличности. Зарождение его связано с принадлежностной и выделительной
функциями указательных или личных местоимений, употреблявшихся с
именами и превратившихся затем в классные показатели одушевленности,
восходящие к указательным местоимениям. По нашему мнению,
одушевленные существительные совпадают с разрядами слов, получающих
притяжательные суффиксы или относящихся к притяжательному склонению,
которое в финно-угорских языках приобрело выделительное значение» (с.
151-152). Любопытно: в автореферате дополнено сочетание «и в марийском
языке» (с. 14). Не распутывается этот клубок диахронно-синхронных,
логически не связанных, на мой взгляд, суждений. По крайней мере, нельзя
увязать эти рассуждения с материалами марийского языка.
И в этом параграфе автор ломится в открытую дверь: здесь и
способность притяжательных суффиксов марийского языка присоединяться
ко многим частям речи, и показатель генитива -н, его вопросы, и основная
(принадлежностная) функция генитива; приводятся притяжательные
суффиксы из родственных языков, названы Д.В. Бубрих, А.П. Феоктистов и
их работы (при освещении современного состояния и генезиса этой
категории), сказано об общности этих суффиксов с местоимениями личными,
упомянута теория об абсолютной, внепадежной форме существительного
Д.В. Бубриха, процитирован Ю.В. Андуганов с его мифическим пöрт озаже
«хозяин дома» и др.
Беспочвенно утверждение автора о том, что «этот падеж» (активный,
именительный – Г.Л.) ... был всегда маркирован» (с. 157). Исследуемые
языки, да и другие языки уральской семьи, издревле характеризовались

нулевой (немаркированной) флексией.
«Значение основообразующих (каких именно? – Г.Л.) суффиксов при
оформлении одушевленных существительных неодинаково» (с. 158). Что
хотела сказать А.П. Кочеваткина этой фразой? Это выше моего разумения.
При изложении вопроса о притяжательных конструкциях из-за
неосведомленности в специальной литературе термин «генитив личного
местоимения» (мыйын, тыйын и др.) неправомерно заменен термином
«притяжательное местоимение» (с. 153). И ряд других недочетов.
Приведены примеры ачам «отец мой», ачат «отец твой» ачаже отец
его» и т.д. Затем построено умозаключение: «Данные суффиксы являются и
морфологическим средством отражения о.-н.: они сочетаются с классом слов,
функционально выступающих в позиции одушевленного существительного»
(с. 152, см. также с. 29). Неужели у словоформ ÿстелем «мой стол», пÿкенет
«твой стул», шкафше «его шкаф», окна-на «наше окно», пöртда «ваш дом»,
клатышт «их клеть» суффиксы являются морфологическими средствами
выражения категории о.-н. существительных? Заканчивая анализ I параграфа
II главы диссертации заявляю: ни в мордовских, ни в марийских, ни в других
угро-финских языках притяжательные суффиксы не являются средствами
выражения о.-н.: эти суффиксы равным образом присоединяются к словам
независимо от того, обозначают ли они живое существо или неживой предмет.
Во II параграфе «формант -п как показатель одушевленности в
мордовских и марийском языках» (с. 158-163 П главы) сделана попытка
осветить становление категории о.-н. Вот что и как пишется: «Склонение
существительных от основообразующего суффикса, финно-угорских языках
архаичны, обнаруживает связь с категорией о.-н. благодаря не только
семантическому составу имен каждой группы, но и ряду формальных
признаков. Последние стали таковыми лишь с течением времени.
Первоначально формативы основ не были безразличны к семантике
существительных и присоединялись только к определенным именам,
выделяя их среди остальных. Лишь некоторая группа имен могла иметь
суффиксы активных имен. Это свойство одушевленных имен – приобретать
суффиксы неотторжимой принадлежности или обладать активным падежом –
согласуется с мыслью о том, что основообразующие суффиксы появляются
вследствие потребности выделить определенный класс слов. Одним из таких
маркеров, несущих сему одушевленности (активности), служит формант -п.
Функция его как показателя одушевленности реализуется неодинаково в
разных словах. Включая сему одушевленности, он постепенно начинает
присоединяться к именам, семантика которых не противоречит значению
активности, и превращается в формальный признак этого склонения» (с. 159).
Едва ли можно постичь смысл этой скомпонованной, по всей вероятности,
неплодотворной гипотезы, и ее нельзя подтвердить материалом марийского
языка.
Здесь же автор еще раз излагает историю мордовских притяжательных
суффиксов, пересказываются мнения М. Кастрена, Х.Паасонена, А.П.

Феоктистова, К.Е.Майтинской. Приводится даже на трех страницах (с. 161-
163) цитата из «Исторической грамматики марийского языка» (1964)
И.С.Галкина (с. 87-89), не заключая ее, выдержку, в кавычки. Но все дело в
том, что рассуждения об истории этих суффиксов не имеет никакого
отношения к категории о.-н. Далее, ссылаясь на К.Е.Майтинскую (Основы
финно-угорского языкознания. 1974, с. 270, 391) автор пишет, что «в
дальнейшем на базе значения принадлежности показатель (очевидно, -п –
Г.Л.) стал выражать определенность» (Автореферат, 2004, с. 15). У
К.Е.Майтинской этого положения нет, более того, вместо одушевленности
теперь уже заведена речь об определенности.
В этом параграфе нашли место и факты, связанные с синхронией. Так,
приведено банальное положение «Личные местоимения в марийском языке...
не имеют форм пространственно-местных падежей» (с. 161); утверждается
снова, что «одним из грамматических показателей о.-н. в исследуемых
языках являются притяжательные суффиксы и частично генитив
существительного « (с. 158). И «генитив существительного» не имеет
абсолютно никакого отношения к выражению категории о.-н.
существительного: ачамын тувыржо «рубашка отца» и тувырын озаже
«владелец рубашки».
Итак, ознакомившись с этим параграфом, читатель не получает ясного
представления о связи форманта -п с категорией о.-н.
В III параграфе (с. 163-174) II главы автор поставила целью
проанализировать вопрос о «выражении о.-н. в парадигме спряжений».
Рассмотрение проблемы начинается с представления установившихся
положений о формах безобъектного и объектного спряжений, излагается и
история их формирования, упоминается Д.В. Бубрих, М.Н. Коляденков, Б.А.
Серебренников, П.Г. Матюшкин (с. 1630169). Однако связи этих
специфически мордовских спряжений и их истории с выражением категории
о.-н. рецензент не усматривает.
Далее пишется: «Для выявления о.-н. важно обратить внимание на
«перебои» в функционировании названий действия и соответственно их
суффиксации. Не все названия действия, оказавшиеся в позиции сказуемого,
одновременно оказались в сфере глагола, а значит и спряжения» (с. 165).
Неясно, о каких «перебоях», о каких переходах от одного состояния языка к
другому и отсутствии перехода ведется речь.
Говорится и о том, что всем и давно известно: «В функции прямого
дополнения могут выступать различные собственные существительные. При
этом они ставятся (в мордовских языках – Г.Л.) в генитиве основного,
указательного и притяжательного склонений» (с. 168).
Переходя к рассмотрению фактов марийского языка, автор пользуется.
Не заключая в кавычки, выдержкой, извлеченной из вышеназванной работы
Л.А. Петуховой (с. 26-27): «В марийском языке при переходном глаголе не
внешне выраженного объекта, т.е. налицо имеется только один из
компонентов словосочетания. Употребление переходного глагола без

прямого объекта И.С. Галкин называет абсолютным употреблением его...
Безобъектно употребленный переходный глагол может обозначать действие,
которое является профессиональной деятельностью человека, его
постоянным признаком» (с. 169). Приводятся примеры, подобранные
Л.А.Петуховой. Думается, вообще не стоило уделять внимания
переходности-непереходности глаголов, ибо это явление не связано с
категорией о.-н. существительных, ср. имне шога «лошадь стоит» и машина
шога «машина стоит»; Школ директор эргычым моктыш «Директор школы
похвалил твоего сына» и Автобус машинам кумыктен шуыш «Автобус
опрокинул машину».
«Как для мордовских, так и марийского языков характерна форма
двойного понуждения, т.е. суффикс понудительного залога мокш. -фт-, эрз
-вт-, мар. -ыкт- повторяется дважды, при этом выражается такое
действие, которое выполняется третьим лицом через посредство второго» (с.
169-170). Приведены, наряду с мордовскими примерами, и марийские:
оптыктыкташ, шупшыктыкташ, ырыктыкташ. Нет в языке первого слова,
в котором -ыкт- повторяется. Есть оптыкташ «заставить поливать» (от
опташ «поливать»), например: Тунемше-влаклан мый ковышташ вÿдым
оптыктышым «Я заставил учащихся поливать капусту». Есть
шупшыктыкташ «заставить возить», но в нем не повторяется суффикс
понуждения. Дело в том, что в современном языке шупшыкташ «возить» не
содержит в себе суффикса -ыкт-: основа этого слова подверглась
опрощению, причиной которого является утрата смысловой связи этого слова
с глаголом шупшаш «тянуть», на базе которого исторически оно было
образовано. (Есть слово шупшыкташ «заставлять тянуть», образованное от
шупшаш «тянуть»). Есть в языке третье слово, но в нем синхронически
выделяется лишь один суффикс -ыкт-, образующий глагол со значением
понуждения ырыктыкташ «заставить погреть», а он в сою очередь
произведен от ырыкташ «погреть», в основе которого вычленяется
деривационный суффикс -ыкт- и корень ыр- (ср. ыраш «погреться). Далее,
нет оснований говорить о двойном понуждении или побуждении. Речь
должна идти о побуждении реального субъекта, выраженного формой
дательного падежа, к выполнению действия, например: Шонго Матрана ола
гыч толшо шешкыжлан кÿварым мушкыктыш «Старая Матрена свою
сноху, пришедшую в гости из города, вынудила мыть пол».
О двойном понуждении еще раз пишется не вполне грамотно так:
«Одушевленные предметы могут выражать двойное понуждение: вÿдым
ырыктыкта «заставить греть воду» (заставляет греть воду – Г.Л.), а
неодушевленным предметам это не свойственно: мар. кече вÿдым ырыкта
«солнце греет воду» (с. 170). Кстати, это же выражение с этими же
примерами представлено еще на с. 171. И здесь автор грешит против истины:
1) не все одушевленные существительные, а лишь личные, как правило,
могут побуждать живое существо действовать; 2) первый пример не отражает
существа вопроса и 3) автору следовало бы иметь в виду, что...» (т.е. убрать

Далее автору следовало бы иметь в виду, что переходный глагол
ырыкташ «греть», образованный от непереходного ыраш «греться» при
помощи деривационного суффикса -ыкт-, относится не к понудительному
залогу, а к действительному.
«При помощи суффикса понудительного залога непереходные глаголы
получат возможность управлять винительным падежом, а переходные
глаголы при этом становятся вдвойне переходными, с одинаковой силой
управляют двумя объектными падежами (винительным и дательным). В
приведенных примерах нарицательные существительные в функции прямого
дополнения предстают определенными, поскольку они известны нам как
предметы, принадлежащие конкретным одушевленным лицам» (с.171-172). И
эта выдержка требует серьезной корректировки и пояснения: 1)
непереходные глаголы получают возможность управлять винительным
падежом не при помощи суффикса понудительного залога -ыкт-, а
деривационного форманта -ыкт-/-ыраш «греться» → ырыкташ «греть»; 2)
понудительный залог от переходного глагола не может быть образован; 3)
переходный глагол (речь идет о форме ырыктыкта «понуждает греть»,
употребленной, скажем, в предложении Тудо ватыжлан вÿдым ырыктыкта
«он понуждает свою жену подогреть воду») не становится вдвойне
переходным; 4) категория определенности-неопределенности, повторяю, не
присуща марийскому языку, вÿд «вода» - достояние всего живого.
«Фактор одушевленности сам по себе уже предполагает развитие по
линии определенности. На языковой шкале противопоставлений
одушевленность, неодушевленность стоят выше чем определенность,
неопределенность». Эта цитата, взятая из статьи комиведа Т.И. Прокушевой
(см. «Межвузовский сборник научных трудов. Саранск, 1996, с. 62-63) и
использованная А.П. Кочеваткиной на с. 20 диссертации, еще два раза – на с.
170, 172 – представлена без кавычки. На с. 170 эта выдержка, не имеющая
отношения к марийским языкам (поскольку в них нет грамматической
категории определенности-неопределенности) продолжена фразой
«Неодушевленные существительные в аккузативе употребляются без
маркировки: мокш. луван книга, эрз. ловнан книга, мар. книгам лудам «читаю
(я) книгу». Как видно, марийский пример противоречит тому, что сказано в
процитированной фразе: в книгам «книгу» употреблена флексия не нулевая.
Это первое. Второе, употребление аккузативной формы не зависит от о.-н.
существительных. Здесь добавлю лишь: при личных формах глагола
существительные без притяжательных суффиксов присоединяют к себе
флексию -/ы/м: посана-м моктем «хвалю свояка», рывыж-ым кучена «ловим
лису», пура-м руэт «рубишь сруб».
Привожу относящие к марийскому языку выводы, которыми
заканчивается II глава: «Таким образом, решающим условием для выделения
одушевленных (и неодушевленных – Г.Л.) существительных в исследуемых
языках являются: 1) личные формы глагола; 2) в марийском языке
грамматической формой выражения объектных отношений является так

называемое сильное управление, обусловленное как лексическим значением
глагола, так и его грамматической категорией переходности; 3) лично-
притяжательные суффиксы» (с. 174). Эти выводы в полной мере не
передающие содержание главы, на мой взгляд, не нуждаются в
комментариях. Пояснительные и критические замечания были сделаны в
ходе ее анализа. Дополнительно нужно сказать, что 1) автор о личных
формах глагола в этой главе не обмолвилась ни единым словом;
беспочвенность утверждения о том, что личные формы глагола являются
«решающим условием выделения одушевленных существительных»,
очевидна, ср.: Куэ лышташ шарлыме годым пасум курал (куралам, куралеш)
«В то время, когда береза распускается, поле паши (пашу, пашет)» и
Умбалнырак, кожлам шергылтарен, пий урым опта (оптен, оптыш) «Вдали,
оглушая лес, собака лает (лаяла) на белку»; 2) сильное управление (в данном
случае форма аккузатива), обусловленное семантикой глагола или смыслом
высказывания, действительно выражает объектное отношение, но оно не
является «решающим условием выделения одушевленных
существительных», ср.: Сакар, чодырасым шарнен, Чачим йöратен онча (С.
Чавайн) «Захар, вспоминая лесную (встречу), любуясь, смотрит на Чачи» и
Теве чылдырий турийжат ... сылне мурым мура (М. Евсеева) «Вот игривый
жаворонок ... поет прекрасную песню».
В III главе «Синтаксические средства выражения о.-н. ...» (с. 175-240)
снова затрагивается вопрос о соотнесении переходности-непереходности и
одушевленности-неодушевленности (с. 175-206), хотя эти два понятия,
повторяю, не соотносятся между собой.
Автор пишет, что категория о.-н. «отражает реальные отношения
действительности: «живой-неживой». Грамматическое выражение этого уже
осознанного отношения осуществляется лексически (?- Г.Л.): слово в
номинальной (номинативной – Г.Л.) функции передает значение
одушевленного или неодушевленного предмета. Однако лексический,
словарный способ оказался недостаточным». И еще там же: « В связи с
развитием структуры глагольного предложения появилась необходимость
дифференцировать значение прямого объекта и выделить как особую его
разновидность значение живого объекта» (с. 175). Синхронно-диахронные
аналогичные рассуждения, как говорится, не нуждаются в комментариях.
Вдумчивый читатель сам рассудит.
Здесь же нашло место не имеющее отношение к теме выражение «В
глагольно-именных словосочетаниях в зависимости от лексических и
грамматических свойств компонентов могут выражаться разные
синтаксические отношения». Приведены два мордовских и марийских
примера на объектные и обстоятельственные отношения (с. 175-176).
«Одушевленность-неодушевленность понимается нами как результат
морфологизации первоначально синтаксических отношений, связанных со
своеобразной реализацией категории объекта в рамках переходности-
непереходности. Учитывая неразработанность мордовского исторического

синтаксиса, мы вынуждены прибегать к имеющимся описаниям русского
синтаксического строя с целью установления унаследованного, автохтонного
(исконного) либо заимствованного статуса рассматриваемых конструкций»
(с. 176-177). Нельзя связать эту выдержку с историей развития
грамматического строя марийских языков. Едва ли в состоянии это сделать и
мордвоведы. Это первое. Второе, совершено невразумительно обращение к
«имеющимся описаниям русского синтаксического строя» как к средству
помощи. Третье, как показывает внимательное изучение диссертации, автор
вообще не прибегла к помощи названного ею источника.
Лишено ясности утверждение, согласно которому «переходные глаголы
обозначают действие, которое у одной части всегда, у другой –
преимущественно переходит на прямой объект» (с. 178). По-видимому, автор
имела в виду то, что одни глаголы (скажем, петыраш «закрыть», нöлташ
«поднять», кушташ «растить») всегда являются переходными, другие же в
разных значениях могут быть или переходными, или непереходными: Эргым
книгам лудеш «Мой сын читает книгу» (непереходный; указывается присущее
сыну свойство).
А.П.Кочеваткина привела мнения Н.Т.Пенгитова, И.С.Галкина,
Г.М.Тужарова относительно аккузатива прямого дополнения (с.181). Однако
из-за недостаточной осведомленности в строе марийских языков не смогла
высказать своего отношения к их разноречивым мнениям. Стоит отметить в
этой связи, что цитата Г.М. Тужарова (из его книги «Грамматические
категории имени существительного в марийском языке». 1967, с. 109) «В
финно-угорском и марийском языкознании принято считать, что в
марийском языке существовали и существуют два винительных падежа:
винительный неопределенный и винительный определенный с суффиксом -м
(с. 181), поданная без кавычек и ошибочно отнесенная ею к Н.Т.Пенгитову,
не соответствует действительности. Эти две формы аккузатива, повторяю,
употребляются для обозначения объекта как определенного, так и
неопределенного.
Необоснованно, голословно утверждение, согласно которому
«морфологической маркировкой обладают следующие лексико-
грамматические разряды существительных: имена собственные; имена,
выражающие термины родства и свойства; имена, указывающие на сферу
деятельности, род, объект деятельности, профессию, склонности;
биологические названия» (с. 182). Априорно положение: «маркированную
форму получают прямые объекты, выступающие в синтагме с вербальными
единицами, выражающими перцептивные, когнитивные процессы, а также
глаголы, выражающие чувства, настроение и оценку человека, либо
содержащие в своей семантике значение результативности действия» (с. 182-
183). Умозрительна выдержка: «На морфологическом уровне на наличие или
отсутствие морфологических маркеров винительного падежа оказывает
воздействие аспектуальные и субъективно-объектные показатели вербальных
единиц. Причем от первых зависит не только альтернатива выбора

аккузативных маркеров, сколько формирование оппозиционной пары
единственности-множественности в структуре прямого объекта, поскольку
аспектуальные показатели, как и категория залога, являются
морфологическим обеспечением структурно-семантических модификаций
всего предложения; вторые, напротив, напрямую влияют на наличие актанта
прямого дополнения в структуре предложения» (с.183). Любопытно: эти три
положения не подтверждаются ни мордовскими, ни марийскими примерами.
В этой связи следует уяснить, что употребление той или иной аккузативной
формы в марийском языке не обуславливается вышеназванными тремя
условиями. А.П. Кочеваткина, взявшаяся за анализ марийского материала,
должна была знать ставшие общепризнанными положения, изложенные на с.
61-67 книги «Состав слова и словообразование в современном марийском
языке» (1984).
Нельзя обойти молчанием и то, что пишется в автореферате (с. 22): «В
марийском языке при альтернативе выбора маркированного-
немаркированного объекта также реализуется дефинитность-недефинитность
(дефинитивность-недифинитивность – Г.Л.)». Приведен пример Ме вашваш
эре игылтына, койдаркалена ыле «Мы всегда посмеивались друг над
другом», который взят из вышеназванной книги Л.А. Петуховой (с.27) и в
котором нет объекта, ни маркированного, ни немаркированного. Редкий,
необычный случай. Конечно, не стоило мне уделять внимание анализу факта,
не связанного с категорией о.-н. существительных.
Далее речь идет о том, что в мордовских языках два типа спряжения –
объектное и безобъектное – «исторически, бесспорно, связаны с
грамматической категорией о.-н. в сфере глагола и имени», что «для
обозначения определенности объекта в литературных языках выработался
формант мокш. -ть, эрз. -нть». В качестве примера приведено четыре
мордовских предложения и одно марийское (с. 183-184). Следовало бы ей не
забывать: исследуется не категория определенности-неопределенности, о
которой так много пишет на с. 184-187, а категорию о.-н. существительных. Это
первое. Второе, марийский пример, заимствованный у Г.М. Тужарова (из
вышеназванной книги, с. 59), приведен не к месту, поскольку автор речь ведет
лишь о мордовских примерах.
В примерах кодама стирь кельги, кодамо тейтерь вечки «какую
девушку любит» прямой объект обозначает конкретный предмет и
представлен существительным винительном падеже» (с. 185). Оно
ошибочно.
На с. 190-195 глаголы классифицированы с учетом их сочетаемости с
существительными. Приведены в 8 группах много мордовских и марийских
примеров. Однако эта классификация непоследовательна, основана на разных
исходных положениях. Так, выделены глаголы, указывающие: 1) на сферу
действия человека, 2) на действия и состояния, свойственные животным, 3)
глаголы, несущие информации о движении жидкости или газов и др. Более
того, здесь снова повторяется ранее сказанное: три начальные группы глаголов
представлены на с. 82-83 диссертации. Скажу лишь, что данная систематизация
марийских глаголов содержит довольно грубые ошибки. Досада берет
читателя, когда он наталкивается на простенькую цитату о трудовой
деятельности человека (из книги Л.А.Петуховой, с. 39), которую автор выдает
за свое творение. Я уж не говорю о «заимствовании» других, сравнительно
важных выдержек.
На с. 195-206 еще раз рассматривается категория залога. Автор пишет:
«... мы прибегаем к основной залоговой оппозиции – противопоставлению
актива-пассива для установления критериев о.-н. Из множества
разнообразных залогов нас интересует следующие: активный..., пассивный...,
возвратный..., понудительный... . Разные залоги имеют специфическое
морфологическое оформление...» (с. 195). Важно отметить, что в
мариведении применяются трехзалоговая теория: действительный,
представляющий морфологически исходную форму, и морфологически
производные возвратный, понудительный. Противопоставленности актива-
пассива нет в нашем языке, поскольку в нем отсутствует страдательный
залог. Нам чуждо употребление конструкции типа План пашазе-влак дене
темалтеш «План выполняется рабочими». Мы пользуемся конструкцией с
активом: Пашзе-влак планым темат «Рабочие выполняют план». Это первое.
Второе, залоги не имеют никакого отношения к категории о.-н.
существительных, ср.: Шошо кече идалыкым пукша «Весенний день год
кормит» и Изам мыланем попугайым пöлеклыш «Мой старший брат
подарил мне попугая» (действительный залог); Тыгай мутым колын,
Панкрат Иванычын изи шинчаже кугун каралте (С. Чавайн) «После того
как Панкрат Иваныч услышал такое слово, его узкие глаза выпучились» и
Салтак-влак наступленийлан ямдылалтыт «Солдаты готовятся к
наступлению» (возвратный залог); Пычкемыш йÿд айдемылан тÿрлö
онайым колыктыш «Темная ночь заставила слышать человека различные
чудеса» и Поян марий тарзыжлан тарантасыш ожым кычкыктыш
Богатый мариец заставил запрягать жеребца в тарантас» ( понудительный
залог). Третье, неужели в мордовских языках «множество разнообразных
залогов», кроме действительного, возвратного, понудительного и, быть
может, страдательного? Четвертое, не все залоги «имеют специфическое
морфологическое оформление». Так, значение действительного залога не
выражается специальной морфемой, оно передается лишь синтаксически.
Применительно к марийскому языку абсурдна выдержка «Субъект в
форме косвенного падежа стоит в позиции агентивного дополнения, объект
действия в номинативе – подлежащего» (с. 195). Разумеется, речь идет о
пассиве. Скажу лишь: русистика оказала медвежью услугу.
«В мордовских и марийском (Галкин 1958: 30) языках синтаксическая (и
смысловая) особенность понудительных глаголов заключается в том, что
действия выраженные ими, представляются как бы производящимися не
теми лицами, которые непосредственно их совершают, а теми, от которых
идет понуждение к действию» (с. 195). Не так думает И.С.Галкин: реальным

производителем действия является понуждаемый объект, а каузирующий
субъект побуждает реального субъекта к выполнению действия (Залоги в
марийском языке, 1958, с. 50).
Досадно, что А.П.Кочеваткина позволила себе списать пять абзацев (с.
199-200) из книги И.С.Галкина о залогах (с. 29-30, 31, 32), не полностью
отдавая отчет, что она сказала. Это не творение ее рук, поэтому нет смысла
его анализировать. Скажу лишь: следовало бы ей иметь в виду, что есть в
марийском языке понудительный залог, который образуется при помощи
суффикса -ыкт- и глаголы со значением понуждения, приметой которых
являются суффиксы -т-, -ар-, -тар-.
Приведены глаголы шочыкташ «заставить родиться» и шочаш
«родиться», вычыкташ «заставить ждать» и вучаш «ждать» (с. 2000).
Заставлять кого-нибудь родиться нельзя, конечно. Слово шочыкташ
переводится «родить», в нем нет суффикса понудительного залога, есть
словообразовательный суффикс -ыкт-. В глаголе же вучыкташ налицо
суффикс понудительного залога -ыкт-.
В автореферате (с. 22) приведен пример Трактористлан пакчам
куралыкташ, что переведено «Заставить тракториста вспахать огород».
Затем дается ошибочное пояснение: «Но объект в форме дательного падежа
не является объектом понуждения. Он представляет собой лицо или предмет,
ради которого или в интересах которого совершается данное действие».
Затем некстати приводятся туныкташ «учить, научить», ончыкташ
«показать», чикташ «одевать». Нет в них суффикса понудительного залога.
Глагол туныкташ (ср. тунемаш «учиться») содержит так называемый
связанный корень, к которому присоединяется деривационный суффикс
-ыкт-: ончыкташ и чикташ образованы от ончаш «смотреть» и чияш
«одеваться» при помощи суффикса -ыкт- (-кт-), так что нельзя вести речь о
понудительном залоге.
Снова возвращается автор к понудительному залогу марийских языков,
опять-таки использует два абзаца И.С. Галкина из книги о залогах (с.49-50)
без какого бы то ни было изменения (с. 203-204).
Таково мифическое соотношение переходности-непереходности и о.-н. в
финно-угорских языках волжской группы, смысл которой сводится, как
видно, к перечислению различных аспектов их грамматического строя.
II параграф («Значение о.-н. и контекст» - с. 207-211) III главы
начинается с абзаца: «До настоящего времени учебники синтаксиса
мордовских языков составлялись под влиянием теорий синтаксиса русского
языка. Учитывая неразработанность мордовского исторического синтаксиса,
мы вынуждены прибегать к имеющимся описаниям индоевропейского
(русского) синтаксического строя с целью установления унаследованного,
автохтонного, либо заимствованного статуса разбираемых конструкций» (с.
207-208). И этот абзац не доставляет читателю радости. Не нравится мне и,
очевидно, вам «невеселое настроение». Во-первых, невольно обращается
внимание на непоследовательный, непонятный ход рассуждений, во-вторых,

последнее положение, разобранное мною, уже нашло место на с. 177
диссертации.
Помещенные на с. 207-211 положения не имеют никакого отношения к
названной в заглавии параграфа проблеме. Некоторую связь с обсуждаемым
вопросом имеют мордовские фразы, русскими эквивалентами которых
являются: Вода кипит, Чайник кипит, Друг второй день кипит (от
негодования). Во фразе Чайник кипит имеет место метонимия, в основе
которой лежит связь между вмещаемым и вместилищем, во фразе же Друг
второй день кипит...- метафора, в ее основе – сходство впечатлений,
сложных ассоциаций.
III параграф («Семантическая сочетаемость существительных и
глаголов в их прямых значениях» - с. 213-228) III главы не содержит
особенностей, свойственных лишь мордовским и марийским языкам. Все то,
что написано в этом параграфе, применимо и к другим языкам.
Во многих случаях автор забывается: повторяются одни и те же абзацы,
фразы и мысли (см.: с. 195 и 198, 196 и 198, 196 и 200, 214, 213-214, 231-232,
211-238 и мн. др.), и это раздражает читателя.
Человеку, знающему родной язык, просто-напросто неприятно читать
исковерканные сочетания слов и переводы на русский язык: йочам малаш
«ребенок спит», пийым опташ «собака лает», акам корташ «тетя болеет»
(вм. йоча мала, пий опта, акам черле «Моя старшая сестра болеет» (с. 214),
кидым пужаш (вм. кидым тугаш) «сломать руку» (с. 227), экскаватор
ошкылаш (вм. ошкылеш) «экскаватор шагает», шылташ «спрятаться» (вм.
спрятать) – с. 232 и мн. др. Следует отметить в этой связи и то, что автор не в
достаточной степени знает научную литературу по марийскому языку. Так, в
примерах олаште илыше «городской житель», шöртньö шергаш «золотое
кольцо», шöртньö шыже «золотая осень» (с. 133-134), тумо печке «дубовая
кадка» (с. 138), слова олаште, шöртньö, тумо, по мнению автора, являются
прилагательными. В действительности же олаште, шöртньö, тумо –
существительные. Причастия оналыдыме «честный», лÿдшö «боязливый»,
келшыше «подходящий» и др. (с. 135-136), основываясь, вероятно, на русском
переводе, автор приняла за прилагательные. Кроме этих и названных
несколько выше погрешностей можно было бы привести и ряд других
существенных ошибок.
В выводах, содержащихся в Заключении (с. 241-247), без всякого
изменения повторяются выражения, которые взяты из основной части
диссертации, отсутствует, на мой взгляд, надлежащее обобщение. Есть в
Заключении одно положение, которое не встретилось в основной части
диссертации и которое взято опять-таки без заключения в кавычки и без
ссылки из «Исторической грамматики марийского языка» (1964) И.С.Галкина
(с.75): «В марийском языке в притяжательных формах, в отличие от
падежных, гласный -е перед -м не редуцируется, так как он стал
суффиксальным, приобрел смысловую нагрузку и перетянул на себя
ударение: кидым «руку», кидем «рука моя»» (с. 242). Это предположение,
основанное на данных угро-финской компаративности, можно принять с
одной оговоркой: в результате так называемого переразложения морфемной
структуры слова тематический гласный -е, перетянувший на себя ударение,
вошел в состав посессивного суффикса и не подвергся редукции; это, как
видно, диахрония, с точки же зрения синхронической дело обстоит иначе: к
слову кид присоединяется суффикс -ем.
Давая общую характеристику исследованию А.П. Кочеваткиной о
лексико-грамматической категории о.-н существительных в мордовских и
марийских языках, без обиняков должен сказать, что ему присущи обилие
самого различного рода отклонений от исследуемой темы, излишних
суждений, взятых из других источников, необоснованных, я бы сказал,
назойливых повторений одних и тех же положений, множество
раскавыченных цитат. И, наконец, разностильность текста. Общие и
частичные суждения диссертации (ее текстовая часть лишь 247 с.), связанные
со словарным составом, морфологией и синтаксисом мордовских и
марийских языков, представляют собой, в большинстве случаев, в сущности,
эклектичное, неорганическое соединение несоединимых положений.
Обязательными условиями адекватного истолкования лингвистических
фактов являются, несомненно, 1)безукоризненное владение исследуемым
языком, 2) осведомленность в специальной литературе. Немаловажно и
знание требований, предъявляемых к научно-исследовательской работе, и
высокая порядочность исследователя.
Наш общий долг – заботиться об имидже не только своем, но и
мордвинистики, мариведении и в целом финно-угристики российской.
Левина М.З.
Г.Саранск
МОКШЕНЬ КОРХТАМАТНЕНЬ ЭСА ИНГОЛЬЦЕ РЯДОНЬ

ГЛАСНАЙХНЕНЬ ТЯЙНЯЛГОДОМАСНА
Эрь кяльсь козя эсь корхтафксонзон и диалектонзон мархта. Тяниень

пингонь мокшень кяльса явфневихть вете корхтамань группат: центральнай,
западнай, юго-восточнай, переходнай и смешаннай.
Пуроптомок марс мокшень корхтаматнень эрь кодама кялень эсь
лацонь ширеснон коряс, сяка пингть и аердыхть фкя-фкянь эзда фонетикань,
морфологиянь и лексикань ширде. Фонетикаса аффкаксшись мушендови
фонемань составть и сон тевс ноляманц эса. Тя кизефксть лангс оцю мяль
шарфнесь аф кържа кялень содай учёнай (Х. Паасонен, Д.В. Цыганкин, С.З.
Деваев, Р.В. Бабушкина, Т.И. Ломакина, С.И. Липатов, К.И. Ананьина, О.Е.
Поляков и лият.).
Мокшэрзянь кяльхнень касомаснон пингста вайгяльксонь системась
ламода полафтсь: ингольце рядонь гласнайхнень лувкссна кармась кирема.
Тя сотф кеподемань коряс гласнаень тяйнялгодомать мархта: алце
кеподемань гласнайсь арась кучканнекс, а кучка кеподемань гласнайсь –ёфси
тяйнялгодсь, мезсь тиевсь гласнайть видеса полатальнай согласнайхнень
ащемаснон сюнеда.
Мордовиять территорияса мокшень корхтаматне гласнай фонематнень
лувксснон коряс явовихть кафта юромга: 1) сисем гласнай фонемань система
(ингольце рядонь – ä, е, i; аф ингольце рядонь – а, о, u, ə); 2) кота гласнай
фонемань система (ингольце рядонь – е, i; аф ингольце рядонь – а, о, u, ə);
Сисем гласнай мархта системась васьфневи центральнай и северо-
западнай корхтаматнень эса, кота гласнай фонемань системась – юго-
восточнай и юго-западнай корхтаматнень эса. Кепотьксонди:
центр. сев.-зап. юго-зап. юго-вост.
käd’ käd’ ked’ ked’ «рука»
šäv šäv šev šev «лучина»
vaĺmä vaĺmä vaĺme vaĺme «окно»
aĺä aĺä aĺe aĺe «мужчина»
Кялень материалть и кяльть историянц коряс шарьхкодеви, што
ингольце рядонь ä гласнайсь шачемас коряс финно-угрань, кона ванфтовсь
тяниень пингти самс. Кепотьксонди: м.лит. käd’, м.д. kеd’, э.лит. ked’, фин.
käsi, эст. käsi <* käte «рука»; м.лит. ťäšťä(ә), м.д. ťešťe(ә), э.лит. ťešťe, фин.
ťähtä, эст. ťähti <* ťähťä «звезда».
Мокшень корхтаматнень эса аф фкя лацонь гласнаень систематненди
туфталкс ащи общемордовскяй ä (<ф.у. *ä) и е (<ф.у. *е) гласнайхнень
полафтомасна: общемордовскяй кели ä фонемась полафтовсь пялес кели

кучка кеподемань э гласнайса (ä < э), кона ускозе и общемордовскяй э
гласнайть полафтоманц тяйня i гласнайса (э < i):
омд. ä м.д. е омд. е м.д. i
ĺäm ĺem «щи» ĺem ĺim «имя»
käd’ ked’ «рука» ked’ kid’ «кожа»
käĺi’ keĺi’ «идет в брод» keĺi’ kiĺi «широкий»
päĺan peĺan «просверлю» peĺan piĺan «боюсь»
Корхтаматнень эса, коса тиевсь тяфтама полафтома, эвондасть кафта
пялес кели кучка кеподемань э гласнайхть: общемокшанскяй э (< омд. е) и
диалектнай е (< омд. ä) и кафта тяйня i гласнайхть: общемокшанскяй i (<
омд. i) и диалектнай i (< омд. е), конат шачемас коря аф фкя лацонь.
Кеподемань коряс ингольце рядонь гласнаень полафтомась, кона
ушедовсь ä гласнайть эзда, мушендови сембе позицияса: валть ушетксса,
кучкаса, песа: äi> эi, äĺ > эĺ, mäĺ > meĺ, vaĺmä > vaĺme.
Къда сявомс эрь диалектнай системать башка, то няеви, што эрь
корхтамать потмоса улихть корхтафкст, коса гласнаень системась аф фкя;
центральнай диалектть, кона ащи мокшень литературнай кяльть основаса,
тисазь аф фкя лацонь гласнай системань коряс корхтаматне. Кепотьксонди:
темн.-крсл. шайг. ельн. атр.
käž käž/kež kež käž /kež «зло»
käĺ käĺ/keĺ keĺ käĺ/keĺ «язык»
at’ä at’ä/at’e at’e at’ä/at’e «старик»
Аф фкя лацоннекс лувондовихть и западнай диалектонь северо-
западнай и юго-западнай корхтаматне (Деваев С.З. 1966: 3). Кепотьксонди:
сев-зап. юго-зап.
mäĺ meĺ «желание»
ĺäj ĺej «река»
t’äńi t’eńi «сейчас»
Мокшень корхтаматнень эса валть ушетксса ä гласнайть вастс
мушендови йотированнай ä < (jä) или тяйнялготф йотированнай ä < э (je),
кона васьфневи кой-кона центральнай и сембе юго-восточнай корхтаматнень
эса. Кепотьксонди:
центр. юго-вост.
äši /jäši eši /ješi «колодец»
äĺ /jäĺ eĺ /jeĺ «подол»
äĺbät’ks /jäĺbät’ks eĺbät’ks /jeĺbät’ks «ошибка»
äj /jäj ej /jej «лёд»
Няфтьф сочетаниятне валть ушетксса васьфневихть и лия финно-
угрань кяльхнень эса: финнонь, эстоницень, маринь (къда сявомс кунардонь
пингонь валъюрхта мархта валхт). Кепотьксонди: омк. äj, м.д. jäj, ej, jej, фин.
jää, эст. jää, удм. jö (< ф.у. jaŋe) «лед»; омк. äR'kä(ә), м.д. jäR'kä(ә), eR'ke(ə),
Актуальные вопросы восточных ф�

Сборник Финно-угристика 7

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Сборник Финно-угристика 7

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Финно-угристика

НАУЧНЫЕ И УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИЕ РАБОТЫ

Шугуровский диалект эрзя-мордовского языка: Дис. …канд. филол. наук.

Саранск, 1977. - С. 60 - 75.

diachronisher betrachtung) (Образование морфологических элементов в

МНИИЯЛИЭ; Вып. 61).

Занимательная грамматика: Эрзянь школанень пособия. 2-е изд. Саранск:

проблемы современного финно-угроведения. / Материалы I Всеросс. науч.

угристика на пороге III тысячелетия (Филологические науки). – Саранск

изд-во, 2004. Т. 2. С. 414-415.

О ПРОФЕССОРЕ Д.В. ЦЫГАНКИНЕ

Мосин М.В. Юбилей мордовского ученого // Сов. Мордовия. 1966. 20 мая.

Макаркин Н.П. 75 лет Д.В. Цыганкину // Мордовские языки глазами

ОТЗЫВЫ И РЕЦЕНЗИИ НА ДОКТОРСКИЕ И КАНДИДАТСКИЕ

Липатова Н.В. Повторы на звуковом (фонетическом) уровне в эрзянском и

Надькина Д.Т. Основа глагола в мордовских языках (доктор.

ЮБИЛЕЙ ПРОФЕССОРА Д.В. ЦЫГАНКИНА

Профессор Д.В. Цыганкин – один из ведущих финно-угроведов,

Почти 20 лет (1972 – 1991) Д.В. Цыганкин заведовал кафедрой

исследуемых говоров и проблемы мордовского села, поются эрзянские и

работе по совершенствованию норм эрзянского и мокшанского

Удмуртском университетах. С 1975 года Д.В. Цыганкин член редколлегии

ВЫДАЮЩЕЕСЯ ЛИЦО ИССЛЕДОВАТЕЛЯ МОРДОВСКОЙ ОНОМАСТИКИ

Уже многие, во многих местах оценивали исключительно

синтагматического конструирования): лей ’река’,1 веле ’село’, бие, биё, буе

полуторотысячном корпусе топонимического словаря И. К. Инжеватова

ономастического сотрудничества под названием Onomastica Uralica. Своими

К 80-ЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ ДМИТРИЯ ВАСИЛЬЕВИЧА ЦЫГАНКИНА

Годовщины юбиляра связаны с годами проведения финно-угорских

скульптура »Паз«-а... Однажды холодным зимним вечером в обществе

Д.В. ЦЫГАНКИН – ФОНЕТИСТ

Научная деятельность Д.В. Цыганкина многогранна. Он исследовал и

нуд‛энг; в определенной группе говоров нг представлена гласными у и и:

логов, система вокализма шугуровского диалекта сравнивается с системой

изменения в заимствованных словах их русского языка» (на материале

Д.В. ЦЫГАНКИН УЧЕНОЕСЬ ДЫ СОНЗЭ ПУТОВКСОНЗО ШКОЛАСО

Д.В. Цыганкин – содавикс ученой, финно-угровед. Сонзэ лемензэ ды

мелензэ: тиринь келенть стувтомась, лепштямось – эсь народонть оймензэ ды

(1963) (соавторось Матюшкин П.Г.), «Программа: Диалектология

эряви меремс, валксонь пурнамсто-теемстэ ученоесь мельсэ кирдсь неть

ИМПЕРАТИВ КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ВЫРАЖЕНИЯ

Значение волеизъявления – нереальное модальное значение. Оно

(побуждения, требования или категорической просьбы) другого лица

а) приказ, требование, распоряжение, команда, запрещение, угроза

1. Виноградов В.В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове): уч. пособ.

ТРАНСЛАТИВ И ЕГО СИНТАКСИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ В

Транслатив в мордовских языках имеет морфологический маркер –ks.

времени: ломан´кс (когда? ’как’) ’по-людски’, ’как человек’. И поэтому

´ems ’находиться’, а также c глаголами со значением становления,

лет, сама выглядит и теперь молодой женщиной (букв.: молодым

инновационным явлением еще большего сближения мордовского

1. Аристэ П. S-овый иллатив в прибалтийско-финских языках // Доклады и

ВВОДНЫЕ КОНСТРУКЦИИ В СТРУКТУРЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Вводными конструкциями называются слова, сочетания слов и

связь мыслей, выделение или противопоставление частей предложения,

основным признаком предложения – предикативностью.

содержания и формы сообщаемой информации, связи отдельных частей

ГЕРОИКО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ДРАМА В СОВРЕМЕННОЙ

Повышение интенсивности художественных исканий - ведущая

процессами ломки общественных устоев и установлением новых отношений

внимание уделяют теме человек и война.

достижения победы над врагом готова вынести причиненные ей любые

Истинный героизм в жестокой схватке с врагом проявляют сержант

в 1920 - 40-е годы, преобладал показ внешнего героизма, то современные