Открыть Электронные книги
Категории
Открыть Аудиокниги
Категории
Открыть Журналы
Категории
Открыть Документы
Категории
Можно сказать, что вселенные мифов обречены распасться, едва родившись, чтобы из их
обломков родились новые вселенные.
Франц Боас.
Вот уже двадцать лет, как антропология все больше удаляется от изучения религий, хотя
отдельные попытки в этом направлении и делаются. Этим воспользовались
многочисленные дилетанты, вторгшиеся в область этнологии верований. Их наивные
измышления в той области, которая для нас еще остается целиной, грозят вместе с
нашими собственными недостатками окончательно погубить будущее наших начинаний.
***
Чтобы понять, что есть миф, нам остается выбирать только между тривиальностью и
софизмом. Некоторые считают, что каждое общество с помощью своих мифов выражает
такие основные чувства, как любовь, ненависть, месть — общие для всего человечества,
другие — что мифы представляют собой попытку объяснить малопонятные явления —
астрономические, метеорологические и т. п. Но общество не отвергает позитивных, пусть
даже ложных интерпретаций; с какой стати оно должно отдать предпочтение столь
смутным и сложным представлениям? Впрочем, психоаналитики, как и некоторые
этнологи, хотят заменить космологическую и натуралистическую интерпретации другими
объяснениями, заимствованными из социологии и психологии. В таком случае все
становится слишком уж просто. Пусть в некой системе мифов отводится важное место
какому-либо персонажу, скажем очень недоброжелательной бабке; тогда нам объяснят,
что в таком-то обществе бабки враждебно относятся к внукам. Мифология превращается в
отражение социальных структур и общественных отношений. А если наблюдаемые факты
противоречат гипотезе, будет выдвинута другая гипотеза, согласно которой миф отражает
реальные, но вытесненные чувства. Каково бы ни было истинное положение вещей, при
подобном способе рассуждений для диалектики, которая выигрывает в любом случае,
всегда можно найти подходящее объяснение.
Мы только что дали определение языка и речи через временные системы, к которым они
соответственно относятся. Миф также использует третью временную систему, которая
сочетает в себе свойства обеих названных временных систем. Миф всегда относится к
событиям прошлого: «до сотворения мира» или «в начале времен» — во всяком случае,
«давным-давно»133. Но значение мифа состоит в том, что эти события, имевшие место в
определенный момент времени, существуют вне времени.
Миф объясняет в равной мере как прошлое, так и настоящее и будущее. Чтобы понять эту
многоплановость, лежащую в основе мифов, обратимся к сравнению. Ничто не
напоминает так мифологию, как политическая идеология. Быть может, в нашем
современном обществе последняя просто заменила первую. Итак, что делает историк,
когда он упоминает о Великой французской революции? Он ссылается на целый ряд
прошедших событий, отдаленные последствия которых, безусловно, ощущаются и нами,
хотя они дошли до нас через целый ряд промежуточных необратимых событий. Но для
политика и для тех, кто его слушает, французская революция соотносится с другой
стороной действительности: эта последовательность прошлых событий остается схемой,
сохраняющей свою жизненность и позволяющей объяснить общественное устройство
современной Франции, его противоречия и предугадать пути его развития. Вот как об
этом сказал Мишле, одновременно и историк, и политический мыслитель: «В тот день все
было возможно... Будущее стало настоящим. Иначе говоря, времени больше не было,
была вспышка вечности» [672, т. IV, с. 1 (цит. по 666, с. 273)]. Эта двойственная
структура, одновременно историческая и внеистори ческая, объясняет, каким образом
миф может одновременно соотноситься и с речью (и в качестве таковой подвергаться
анализу), и с языком (на котором он излагается). Но сверх того он имеет еще и третий
уровень, на котором его можно рассматривать как нечто абсолютное. Этот третий уровень
также имеет лингвистическую природу, но отличную от двух первых.
Если допустить эти три положения в качестве рабочей гипотезы, то из них немедленно
следуют два очень важных вывода: 1) как и всякий лингвистический объект, миф
образован составляющими единицами; 2) эти составляющие единицы предполагают и
наличие таких единиц, которые обычно
Эти замечания приводят к новой гипотезе, которая касается самой сути проблемы.
Предположим, что настоящие составляющие единицы мифа представляют собой не
отдельные отношения, а пучки отношений и что только в результате комбинаций таких
пучков составляющие единицы приобретают функциональную значимость. Отношения,
входящие в один пучок, могут появляться, если рассматривать их с диахронической точки
зрения, на известном расстоянии друг от друга, но если нам удастся объединить их в их
«естественном» сочетании, то тем самым нам удастся представить миф как функцию
новой системы временного отсчета, которая удовлетворяет первоначальным допущениям.
Эта система имеет два измерения: синхронное и диахронное — и, следовательно,
соединяет в себе характерные черты «языка» и «речи». Поясним нашу мысль с помощью
двух сравнений. Представим себе инопланетных археологов, появившихся на Земле после
того, как человечество исчезнет с нее, и производящих раскопки на месте одной из наших
библиотек. Этим археологам совершенно неизвестна наша письменность, но они
пытаются расшифровать ее. Для этого нужно предварительно установить, что мы пишем
слева направо и сверху вниз. Но даже после этого открытия часть книг дешифровать не
удастся. Это будут оркестровые партитуры, хранящиеся в музыкальном отделе.
Инопланетные ученые будут пытаться читать нотные строчки последовательно одну
задругой, начиная с верха страницы; потом они заметят, что некоторые группы нот
повторяются частично или полностью через определенные интервалы и что некоторые
мелодические фразы, находящиеся на расстоянии друг от друга, схожи между собой. В
таком случае им, возможно, придет в голову, что эти мелодические фразы нужно
рассматривать не последовательно, а как части одного целого, охватывать их целиком 137.
Тогда они откроют принцип того, что мы называем гармонией. Оркестровая партитура
имеет смысл только тогда, когда ее читают по одной оси диахронно (страницу за
страницей, слева направо) и вместе с тем по другой оси синхронно, сверху вниз. Иначе
говоря, все ноты, находящиеся на одной вертикалькой линии, представляют собой
большую составляющую единицу, или пучок отношений.
Второе сравнение меньше отличается от первого, чем это может показаться с первого
взгляда. Представим себе некоего человека, совершенно незнакомого с нашими
игральными картами, который в течение длительного времени наблюдает за гадалкой. Он
видит и классифицирует ее клиентов, определяет их приблизительный возраст, пол,
общественное положение и т. д., подобно тому как этнограф кое-что узнает о тех
обществах, мифы которых он изучает. Наш наблюдатель будет слушать предсказания,
даже запишет их на магнитофон, как мы повествования туземцев-информантов, чтобы на
досуге иметь возможность их сравнить. Если это достаточно толковый наблюдатель и
если он соберет достаточно обшир-ную информацию, он, по всей видимости, сумеет
восстано-вить структуру и состав применяемого расклада, т. е. число карт — тридцать две
или пятьдесят две, — распределенное на четыре однородные серии, каждая из которых
состоит из одних и тех же составляющих единиц (карт) с единственным различительным
признаком — мастью.
1 2 4 7 8
2 3 4 6 8
1 4 5 7 8
1 2 5 7
3 4 5 6 8
Кадм убивает
дракона
Спартанцы убивают
друг друга в
братоубийственной
резне
Лабдак (отец
Лайя) = хромой (?)
Эдип убивает
сфинкса
Эдип =
толстоногий (?)
Эдип женится на
своей матери Иокасте
Антигона, нарушая
запрет, хоронит своего
брата Полиника
Прежде чем перейти к дальнейшему, сравним две правые колонки. Третья колонка имеет
отношение к чудовищам: сначала речь идет о драконе, хтоническом монстре, которого
нужно убить для того, чтобы люди могли родиться из земли, а затем о сфинксе,
стремящемся лишить жизни свои жертвы — людей — при помощи загадок о том, что есть
человек. В этом построении второй член воспроизводит первый, а первый соотносится с
идеей автохтонного происхождения человека. Поскольку в конце концов оба чудовища
оказываются побежденными человеком, можно сказать, что общая черта третьей колонки
— это отрицание автохтонного происхождения человека*.
Как будет видно из дальнейшего, мы потому и выбрали в качестве примера миф об Эдипе,
что между архаическими греческими мифами и мифами индейцев пуэбло, которые
используются для примеров в дальнейшем изложении, существует известная аналогия.
Сфинкс же, в трактовке Делькур, аналогичен в североамериканской мифологии двум
персонажам (которые, по-видимому, представляют собой вариации одного и того же). С
одной стороны, это «old hag», т. е. старая ведьма отталкивающего вида, которая самой
своей внешностью загадывает загадку юному герою. Если герой загадку разгадает, т. е.
ответит на заифывания этого омерзительного создания, то поутру на своем ложе он найдет
лучезарную красавицу, которая принесет ему корону (подобный сюжет есть и в кельтских
сказаниях). Еще больше сфинкс напоминает «child-protruding woman» (женщину-
роженицу) индейцев хопи, или, если угодно, фаллическую мать. Это молодая роженица,
которую ее племя, совершавшее трудный переход, бросило в самый момент родов. С тех
пор она, став Матерью зверей, бродит по пустыне и прячет животных от охотников. Если
охотник встречает ее, «одетую в окровавленные одежды», то он «испытывает такой ужас,
что у него начинается эрекция». Она пользуется этим, чтобы его изнасиловать, а в награду
дарует неизменную удачу на охоте [ср. 827, с. 352-353, № 1].
из чего следует, что четвертая колонка находится в таком же отношении к третьей, как
первая ко второй.
Если мы не можем связать группы отношений между собой, то мы можем утверждать, что
два противоречивых отношения идентичны друг другу в той мере, в которой каждое из
них противоречит самому себе. Пока этого приблизительного вывода о структуре мифов
достаточно.
Таким образом, наш метод избавляет нас от поисков первоначального или подлинного
варианта, что служило до сих пор одной из основных трудностей при изучении
мифологии. Мы, напротив, предлагаем определять миф как совокупность всех его
вариантов. Говоря иначе, миф остается мифом, пока он воспринимается как миф. Мы
проиллюстрировали это нашим толкованием мифа об Эдипе, которое можно соотнести и с
фрейдистской его формулировкой и которое вполне могло быть приложено и к этой
последней. Конечно, проблема, для которой Фрейд избрал «Эдипову» терминологию, не
есть проблема альтернативы между автохтонностью и двуполым воспроизводством. Но и
его проблема приводит к вопросу: как двое могут породить одного? Почему у нас не один
родитель, а мать и еще и отец? Итак, мы можем отнести гипотезу Фрейда заодно с текстом
Софокла к числу версий мифа об Эдипе. Их версии заслуживают не меньшего доверия,
чем более древние и на первый взгляд более «подлинные».
Рис. 16
один вариант*. Потом будем рассматривать эти таблицы как параллельные плоскости. Мы
получим некое трехмерное целое, которое можно «прочесть» следующими тремя
различными способами: слева направо, сверху вниз или от первой таблицы к последней
(или в обратном направлении). Эти таблицы никогда не будут совершенно идентичны. Но
опыт показывает, что сами их различия при анализе выявляют значительные соответствия,
что позволяет подвергнуть их логическим операциям путем последовательного
упрощения и в конце концов вывести структурный закон рассматриваемого мифа145.
Можно возразить, что таким способом мы никогда не кончим работы, потому что мы
располагаем только ныне известными версиями. А что, если появится новая версия и все
выводы пойдут насмарку? Подобная опасность существует, когда нам известно очень
малое число вариантов, но она становится чисто теоретической с увеличением их числа.
Достаточное число вариантов приблизительно оценивается исходя из опыта. Оно не
может быть очень велико. Предположим, нам нужно судить о меблировке какой-то
комнаты по отражению ее в двух зеркалах, висящих на противоположных стенах.
Существуют две возможности. Если зеркала строго параллельны, число отражений будет
теоретически бесконечно. Если же одно зеркало висит под углом к другому, то число
изображений будет уменьшаться с увеличением этого угла. Но и в последнем случае
достаточно четырех-пяти изображений для получения полной информации или по
крайней мере для того, чтобы мы были уверены, что ничто существенное не ускользнуло
от нашего внимания.
хождении мира в передаче Кашинга, лишен смысла. «Достоверной» версии, копией или
искажениями которой являются другие варианты, не существует. Все варианты входят в
миф.
ИЗМЕНЕНИЯ СМЕРТЬ
Принесение в
жертву одного
брата и одной
сестры (чтобы
вымолить
победу),
Употребление в
пищу культурных
растений
Усыновление
брата и сестры
(в обмен на
маис),
Периодический
характер
земледельческих
работ
Война с Кья-накве
(земледельцы против
охотников)
Употребление в
пищу дичи (охота)
Война под
предводительством
двух богов войны
Принесение в
жертву брата и
сестры (чтобы
схлынул потоп)
СМЕРТЬ НЕПРЕРЫВНОСТЬ
Беглого взгляда на таблицу достаточно, чтобы понять суть мифа. Это некое логическое
построение, помогающее осознать переход от жизни к смерти. Для сознания индейцев
пуэбло этот переход труднопонимаем, поскольку человеческую жизнь они представляют
по образу растения147 (выход на поверхность земли из ее недр). Это представление
существовало и в античной Греции, поэтому миф об Эдипе был взят нами для примера не
совсем случайно. В индейском мифе, о котором мы говорим, жизнь растений
рассматривается с разных точек зрения, от простого к сложному. Высшее место занимает
земледелие, но оно носит, однако, периодический характер, т. е. представляет собой
чередование жизни и смерти, что противоречит исходному постулату.
Если этим противоречием пренебречь, то оно все равно вновь появится внизу таблицы:
охота приносит пищу, хотя похожа на войну, которая приносит смерть. Поэтому к
проблеме можно подходить по-разному. Вариант Кашинга сосредоточивает внимание на
том, что чтобы было возможным культурное возделывание растений, жизнь должна
завершаться смертью.
В версии Парсонс земледелие приходит на смену охоте, тогда как в варианте Стивенсон
дело происходит как раз наоборот. Все другие различия между тремя вариантами можно
соотнести с этими основными структурами. Так, например, все три варианта описывают
войну, которую предки зуньи вели с мифическим народом кьянакве, причем между тремя
рассказами обнаруживаются различия в следующих отношениях: 1) помощь или
враждебность богов; 2) место, на котором была одержана победа; 3) различная
символическая функция, приписываемая кьянакве: они то охотники (и тетивы их луков в
этом случае сделаны из жил животных), то земледельцы (и тетивы у них из волокон
растений).
боги/люди — + +
волокно/
жилы
Использование ПРОИСХОЖДЕНИЕ
(механическое)
растительности,
основывающееся только
на способностях
растений к росту
СМЕРТЬ
(=УМЕНЬШЕНИЕ)
* Еще об одном применении этого метода см. нашу работу [546]. трикстером (плут,
обманщик)150, долгое время представлял загадку. Как объяснить то, что по всей Северной
Америке роль этого персонажа играет или койот, или ворон? Это становится понятным,
если принять во внимание, что миф обычно оперирует противопоставлениями и стремится
к их постепенному снятию — медиации. Положим, что два члена, для которых переход от
одного к другому представляется невозможным, заменены двумя другими
эквивалентными членами, допускающими наличие третьего, переходного. После этого
один из крайних членов и медиатор, в свою очередь, заменяются новой триадой.
Продолжим эту операцию. В результате мы получим следующую переходную
(медиативную) структуру:
Жизнь
Земледелие
Травоядные
Пожиратели
падали (ворон,
койот)
Охота
Плотоядные
Война
Смерть
ЕВРОПА АМЕРИКА
Как и Ash - boy и Золушка, трикстер тоже является медиатором, а потому-то в нем
остается что-то от двойственной природы, которую он должен преодолеть. Отсюда
двусмысленность и противоречивость его характера. Но трикстер — это не единственный
способ осуществления медиации. Некоторые мифы кажутся специально созданными для
того, чтобы исчерпать все возможности перехода от двойственности к единству. Если
сравнить все варианты мифа зуньи о появлении людей, то мы можем извлечь
поддающуюся упорядочению серию посреднических (медиативных) функций, причем
каждый член выводится из предыдущего с помощью оппозиции и корреляции: мессия >
близнецы > трикстер > двуполое существо >
сиблинги > супружеская чета бабка, внук > четырехчленная группа > триада.
И, наконец, если удастся представить полный ряд вариантов в виде группы перестановок,
появится возможность вывести закон группы. При современном состоянии исследований
придется довольствоваться весьма приближенными формулировками. Каковы бы ни были
уточнения и изменения, которые будут внесены последующими работами в
нижеприведенную формулу, мы имеем право уже сейчас считать доказанным, что любой
миф (рассматриваемый как совокупность его вариантов) может быть представлен в виде
канонического отношения типа:
Поскольку два члена, а и Ь, заданы одновременно, равно как и две функции, х и у, этих
членов, мы полагаем, что существует отношение эквивалентности между двумя
ситуациями, определяемыми соответственно инверсией членов и отношений, при двух
условиях: 1) если один из членов может быть заменен на противоположный (в
вышеприведенном выражении: а и a-1); 2) если можно произвести соответственно
одновременную инверсию между значением функции и значе нием аргумента двух
элементов (в вышеприведенном выражении у и а).
Эта формула станет особенно ясной в том случае, если мы припомним, что, по Фрейду,
для возникновения индивидуального мифа (который и является основой невроза)
необходимо наличие двух (а не одной, как часто думают) травматических ситуаций.
Попытавшись применить выведенную нами формулу к анализу травматических ситуаций
(причем постулируем, что эти ситуации удовлетворяют двум выше поставленным
условиям), мы, несомненно, сумеем дать более точную и строгую формулировку
генетического закона мифа. Возможно, что нам удастся развернуть параллельно
социологическое и психологическое изучение мифологической мысли и даже подвергнуть
ее как бы лабораторному исследованию, проверяя экспериментально рабочие гипотезы.
Однако (и это во-вторых) слои мифа никогда не бывают строго идентичны. Если
справедливо предположение, что цель мифа — дать логическую модель для разрешения
некоего противоречия (что невозможно, если противоречие реально), то мы будем иметь
теоретически бесконечное число слоев, причем каждый будет несколько отличаться от
предыдущего. Миф будет развиваться как бы по спирали, пока не истощится
интеллектуальный импульс, породивший этот миф. Значит, рост мифа непрерывен в
отличие от его структуры, которая остается прерывистой. Позволив себе несколько
рискованное сравнение, мы можем сказать, что миф есть некое языковое создание,
которое занимает в речи такое же место, как кристалл в мире физических явлений. По
отношению к языку, с одной стороны, и к речи — с другой, занимаемое им положение
аналогично тому, которое занимает кристалл как переходное явление между статической
суммой молекул и самой идеальной молекулярной структурой.