РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ

НАУЧНО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
№ 12 ИЗДАЕТСЯ С ИЮЛЯ 1947 ГОДА 2012
ВЫХОДИТ ЕЖЕМЕСЯЧНО

МОСКВА Журнал издается под руководством “НАУКА”

Президиума Российской академии наук

С ОД Е РЖ А Н И Е

Конвергенция биологических, информационных, нано- и когнитивных технологий:

вызов философии (материалы “круглого стола”). Участвовали: В.А. Лектор-
ский, Б.И. Пружинин, И.Ю. Алексеева, В.И. Аршинов, В.Г. Горохов, Д.И. Дуб-
ровский, Л.П. Киященко, П.Д. Тищенко .................................................................................. 3

Философия России второй половины ХХ века

К 90-летию со дня рождения К.М. Кантора ................................................................................... 24
М.Ю. Вагина – Чернописание. Презентация книги Карла Кантора ............................................. 25
В.М. Межуев – Карл Кантор – человек и философ ........................................................................ 28
В.Н. Шевченко – Карл Кантор, Владимир Маяковский и революция духа.................................. 33
А.П. Люсый – Первый дизайнер слова и мысли ............................................................................. 38
Е.Б. Рашковский – “Освобождение” и свобода ............................................................................... 40
Б.Ф. Колымагин – Маяковский на корабле современности ........................................................... 45
М.А. Коник – Карлу Моисеевичу Кантору – человеку, которому я задавал вопросы
сорок четыре года....................................................................................................................... 47
В.Р. Аронов – Карл Кантор – художественный критик. От материальной культуры
к произведениям искусства ....................................................................................................... 52
Е.В. Яценко – Экфрасис в проекте западноевропейской культуры К.М. Кантора ...................... 55
Э.Ю. Соловьёв – Трагедия красоты в книге “Красота и польза” .................................................. 58
В.К. Кантор – Необходимость “планки”, или Преодоление современности (слово об
отце)............................................................................................................................................. 66
К.М. Кантор – Россия – бета-паттернальный ансамбль ................................................................. 73

Философия и общество
Р.О. Рзаева – Дихотомия “Запад – не-Запад” в дискурсе незападной современности
и постмодерна ............................................................................................................................ 86
А.А. Евтушенко – Эволюция гражданского общества в Японии .................................................. 95

© Российская академия наук, 2012 г.

© Редколлегия журнала “Вопросы философии” (составитель), 2012 г.
 Философия и наука
Л.А. Микешина – Общие понятия и феномен интуиции в гуманитарном знании…. ................. 104
В.С. Цаплин – Принцип и природа разумности ............................................................................. 116
И.В. Владленова – Конвергентные технологии и человек: изменения мира. Знать бы,
для чего ....................................................................................................................................... 124

Из истории отечественной философской мысли

В.И. Коцюба – Прот. Ф.А. Голубинский и софиологическая традиция ........................................ 129
А.М. Руткевич – А. Койре о русской философии 1830–1840-х гг. ............................................... 142
А. Койре – Александр Иванович Герцен ......................................................................................... 151

Научная жизнь
Н.З. Бросова – На пути к философии. Казус Хайдеггер ................................................................ 165

Критика и библиография
Е.В. Зорина, М.М. Скибицкий – С.А. Лебедев, Ю.А. Ковылин. Философия научно-инноваци-
онной деятельности ................................................................................................................... 170
В.Ю. Сухачёв – В.В. Савчук. Топологическая рефлексия.............................................................. 172
В.П. Ляшенко – Л.Н. Кочеткова. Философский дискурс о социальном государстве .................. 173
Коротко о книгах ................................................................................................................................ 176
Вячеслав Иванович Кураев. Некролог ............................................................................................. 180
Указатель содержания журнала “Вопросы философии” за 2012 год ............................................ 181
Наши авторы ....................................................................................................................................... 190

Председатель Международного редакционного совета –

Лекторский Владислав Александрович

МЕЖДУНАРОДНЫЙ РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:

Э. Агацци (Италия), Ань Цинянь (Китай), А.А. Гусейнов (Россия),
В.П. Зинченко (Россия), А.Ф. Зотов (Россия), А.Н. Нысанбаев (Казахстан),
А.П. Огурцов (Россия), Т.И. Ойзерман (Россия), М.В. Попович (Украина),
В.Н. Садовский (Россия), В.С. Степин (Россия), Ю. Хабермас (Германия),
Р. Харре (Великобритания)

Главный редактор – Пружинин Борис Исаевич

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
П.П. Гайденко, А.А. Гусейнов, В.К. Кантор, В.А. Лекторский, В.Л. Макаров,
В.В. Миронов, Н.С. Мотрошилова, И.С. Разумовский (ответственный секретарь),
А.М. Руткевич, Ю.Н. Солонин, В.С. Степин,
Н.Н. Трубникова (заместитель главного редактора), Т.В. Черниговская
Сайт журнала – http://www.vphil.ru

2
 Конвергенция биологических,
информационных, нано- и
когнитивных технологий:
вызов философии
(материалы “круглого стола”)

Участвовали:
Лекторский Владислав Александрович – академик, председатель Международного
редакционного совета журнала “Вопросы философии”;
Пружинин Борис Исаевич – доктор философских наук, главный редактор;
Алексеева Ирина Юрьевна – доктор философских наук, ведущий научный сотрудник
Института философии РАН;
Аршинов Владимир Иванович – доктор философских наук, заведующий сектором
Института философии РАН;
Горохов Виталий Георгиевич – доктор философских наук, ведущий научный сотруд-
ник Института философии РАН;
Дубровский Давид Израилевич – доктор философских наук, главный научный сотруд-
ник Института философии РАН;
Киященко Лариса Павловна – доктор философских наук;
Тищенко Павел Дмитриевич – доктор философских наук, заведующий сектором Ин-
ститута философии РАН.
В.А. Лекторский: Тема нашего “круглого стола”, с одной стороны, весьма конкретна,
а с другой, очень фундаментальна. Ведь конвергентные БНИК технологии по распростра-
ненному мнению – это не просто новый этап технологического развития, но и разрушение
жизненного мира человека, а точнее, тех инвариантов этого мира, которые делают челове-
ка человеком. Именно в связи с их развитием формулируются новые биотехнологические
утопии (трансформация человеческой телесности и психики, создание “постчеловека”,
достижение бессмертия и т.д.). С другой стороны, распространено мнение о том, что раз-
витие технонауки (как основы этих новых технологий) означает конец фундаментальной
науки. Иными словами, речь идёт о принципиальнейших проблемах понимания науки,
знания, человека, их современного состояния и возможного будущего. Конечно, это вызов
философии, так как именно эти проблемы всегда были для философии центральными.
Я не буду специально излагать собственную позицию по этим сюжетам – мне неодно-
кратно приходилось писать об этом. Но в дискуссии буду участвовать в той или иной фор-
ме. Итак, мы начинаем.
Давайте договоримся о порядке нашей работы. Я предлагаю каждому минут десять,
максимум пятнадцать на выступления, и потом еще минут десять на вопросы, обмен мне-

3
ниями. Чтобы после каждого вопроса было миниобсуждение. Можно по нескольку раз не
выступать, а участвовать в дискуссии. Кто у нас первый начнет? Давид Израилевич.
Д.И. Дубровский: Конвергентное развитие НБИК (нанотехнологий, биотехнологий,
информационных и когнитивных технологий) создает чрезвычайно мощные, небывалые
средства для преобразования человека и социума, но вместе с тем и столь же масштаб-
ные риски и угрозы будущему человечества. Кумулятивный эффект, создаваемый конвер-
генцией этих технологий, определяется быстрым развитием соответствующих им обла-
стей знания. Мы являемся свидетелями небывало высокого темпа инноваций. Некоторые
из них затрагивают фундаментальные основы жизни и чреваты непредсказуемыми по-
следствиями. Еще три года тому назад, например, была создана искусственная ДНК, а
в прошлом году команда ученых под руководством знаменитого Крейга Вентера созда-
ла первый искусственный организм. Он был назван “микоплазма лабораториум”. Искус-
ственно синтезирована молекула ДНК, затем новая хромосома была трансплантирована в
оболочку клетки, “очищенной” от ее генетической программы, и активирована. Получил-
ся новый организм, т.е. первая полноценно функционирующая и размножающаяся клет-
ка, которая контролируется синтетической ДНК. Более того, на тех отрезках искусствен-
но синтезированной ДНК, изменения в которых не влияют на передачу необходимой для
жизнедеятельности информации, Вентер смог закодировать свое имя и имена 46 сотруд-
ников, сыгравших ключевую роль в создании нового организма, а кроме этого еще закоди-
ровать электронный адрес вебсайта и три классические цитаты. Вот одна из них, которая
звучит символически: “Жить – значит: в поисках блуждать, упав восстать, торжествовать,
из жизни жизнь воссоздавать” (Джемс Джойс). Тем самым подтверждалось, что это не
просто клон, а впервые созданный действительно новый организм (см.: сайт Института
Крейга Вентера).
Разумеется, это выдающееся достижение биотехнологии (синтетической биологии,
как ее называют) было бы немыслимо без использования новейших результатов инфор-
мационных и когнитивных технологий, а в ряде отношений и нанотехнологий. Можно
привести многие другие крупные новации буквально последнего полугодия и последних
месяцев, которые демонстрируют небывалую продуктивность конвергентного развития
НБИК (прежде всего это относится к информационным устройствам, объединяющим в
себе электронные и нейронные элементы). Поток новаций растет в геометрической про-
грессии, но это влечет столь же быстрое нарастание новых проблем. И нынешняя ситуа-
ция такова, что контроль над размножением проблем уже фактически утрачен.
Эта ситуация создает новый масштаб угроз земной цивилизации и, конечно, ставит
перед философией многие крайне сложные вопросы, которые трудно упорядочить и тем
более классифицировать. Но они могут быть охвачены главным глобальным вопросом на-
шего времени. Это – экзистенциальный вопрос: “Зачем?”, в чем заключаются подлинные
смыслы нашей преобразовательный деятельности? Он относится и к отдельной лично-
сти, к институциональным субъектам, к народам, ко всему человечеству. Беспрецедентное
разрастание абсурда в общественной и личной жизни, темнота смысло-жизненных ори-
ентиров нашей цивилизации, самой антропологической перспективы бросает философии
главный вызов. Это касается и целей конвергентного развития НБИК, так как оно несет
быстрый рост поистине колоссальных преобразующих сил и средств, способных решать
глобальные проблемы нашей цивилизации, но в то же время способных и погубить ее.
Прежде всего здесь возникают проблемы социогуманитарного плана: социально-
го прогнозирования, системного управления и контроля, критериев оценки вероятных и
уже достигнутых результатов, методов эффективной экспертизы, юридические и этиче-
ские проблемы. Давно назрело органическое включение в систему НБИК социогумани-
тарной составляющей, в том числе социальных технологий, которые призваны осуществ-
лять оценочные и контролирующие функции. Вместо аббревиатуры НБИК, запущенной
в оборот более десяти лет назад и ставшей общепринятой в научном сообществе, надо
принять аббревиатуру НБИКС, подчеркивая этим равноправную органическую включен-
ность социогуманитарного блока в динамическую систему конвергентных технологий.
Более того, социогуманитарные знания и технологии, способные осуществлять указан-

4
ные выше функции, должны обрести приоритетное значение в развитии современной тех-
нонауки и во всей системе НБИКС.
Конвергентное развитие НБИКС знаменует новый этап интеграции научного знания,
преодолевающий границы между его классическими разделами, формируются принципи-
ально новые объекты познания и деятельности, которые включают в себя физические, хи-
мические, биологические, психологические, технические, социальные составляющие. Та-
кого рода объекты представляют собой продукты уже не просто междисциплинарной, но
трансдисциплинарной интеграции. Это ставит новые задачи перед эпистемологией и ме-
тодологией науки. Они касаются прежде всего разработки концептуальных средств интег-
рации, когда требуется объединить в единой теории описание физических, биологических,
психических, социальных, технических свойств объекта, т.е. по существу два разных язы-
ка описания – классический физикалистский язык, опирающийся на понятия массы, энер-
гии, пространственных отношений, и язык социогуманитарных описаний, опирающий-
ся на понятия интенциональности, смысла, цели, желания, интереса, воли и т.п. Между
этими системами понятий нет прямых логических связей, что, по выражению предста-
вителей аналитической философии, создает “провал в объяснении”, когда требуется, на-
пример, объяснить связь сознания с мозговыми процессами. В такого рода ситуациях мо-
жет использоваться информационный подход, так как понятие информации допускает не
только синтаксическое, но также семантическое и прагматическое ее описание, а вместе
с тем и физическое описание ее носителя, ее кодовой структуры, что позволяет теорети-
чески корректно объединить в единой концептуальной системе два указанных языка опи-
сания и тем самым преодолеть “провал в объяснении”. Помимо информационного подхо-
да используются разные способы объединения физического и функционального описания
и объяснения, предлагаются синергетические подходы и другие теоретические средства.
Тем не менее многие эпистемологические вопросы, связанные с задачами трансдисцип-
линарной интеграции, требуют дальнейшей основательной разработки, новых подходов и
решений.
Надо сказать и о проблеме сознания, которая образует ядро проблемы человека и име-
ет прямое отношение к конвергентному развитию НБИКС. В изданном нами коллектив-
ном труде (Проблема сознания в философии и науке. М., 2009) была предпринята попыт-
ка вычленить основные аспекты этой чрезвычайно многомерной проблемы, в том числе
непосредственно связанные с развитием науки. Именно качество субъективной реально-
сти, выражающее специфический, неотъемлемый признак сознания, составляет главную
трудность для его научного объяснения. В этом пункте скрещиваются вопросы первосте-
пенной важности, от решения которых зависит дальнейшее развитие когнитивных и ин-
формационных технологий.
Прослеживая развитие НБИК за последнее десятилетие, нетрудно увидеть, что наи-
более слабым звеном в этой динамической системе были когнитивные науки и когнитив-
ные технологии. От них, однако, в существенной мере зависит развитие информатики и
информационных технологий, которые, как показывают специальные исследования, игра-
ют сейчас ведущую роль во всей системе НБИКС. Таким образом, подъем на более высо-
кий уровень когнитивной науки – важный фактор интенсификации конвергентного разви-
тия НБИКС. Центральное место в когнитивной науке должна занимать полномасштабная
проблема сознания. Пока же в ней сильно дают о себе знать редукционистские тенден-
ции, которые сочетаются с наивными претензиями заменить собой эпистемологию. Со-
знание большей частью сводится к сугубо когнитивному содержанию, за скобки выно-
сятся другие его существенные свойства и модальности. Продолжает оставаться в тени
само качество субъективной реальности, которое часто “растворяется” в языке, поведе-
нии, мозговых процессах, не берется в виде специального объекта исследования. Между
тем прицельное изучение именно этого качества способно раскрыть свойства, функцио-
нальную организацию высших форм информационных процессов, характерных для че-
ловеческого мышления. Феноменологические исследования ценностно-смысловой и дея-
тельно-волевой структуры субъективной реальности и понимание того, каким образом
головной мозг реализует это качество, могут внести решающий вклад в создание новых

5
типов компьютеров (в которых преодолевается ограниченность фоннеймановской струк-
туры нынешних компьютеров).
Главные пути разработки проблемы “сознание и мозг”, от успехов которой во многом
зависит формирование прорывных направлений в развитии информационных технологий,
лежат пока, к сожалению, в стороне от традиционных русел когнитивной науки. Я имею
в виду то обстоятельство, что наиболее продуктивные области современной нейронауки
развиваются сравнительно независимо от концепций и результатов когнитивной науки,
довольно слабо контактируют с ними. Примером этого является нейрокриптология, до-
бившаяся крупных результатов в расшифровке мозговых кодов явлений субъективной ре-
альности (недавно опубликованы результаты американского коллектива исследователей
под руководством С. Нишимото и Дж. Гэлента: испытуемый переживает образы кино-
фильма, а на экране компьютера воспроизводятся в той или иной мере эти движущие-
ся картинки. См.: Nishimoto Sh. et al. Reconstructing Visual Experience from Brain Activity
Evoked by Natural Movies // Current Biology (2011), doi: 10.1016/ j.cub.2011.08.031). Это на-
правление исследований призвано играть особо важную роль в развитии информацион-
ных и когнитивных технологий. Оно бурно развивается в США и Японии в рамках хорошо
финансируемых специальных научных центров, и можно не сомневаться, что нас ожида-
ют уже в самом ближайшем времени новые крупные достижения в области расшифровки
мозговых нейродинамических кодов явлений субъективной реальности. К сожалению, в
нашей Академии наук этому стратегически важному направлению не придается должно-
го значения.
Коротко хочу сказать по поводу других вопросов, вынесенных на обсуждение. Фун-
даментальная наука была, есть и останется, несмотря на действительно неблагоприятные
условия, создаваемые для нее информационным обществом, вторжением в науку рыноч-
ных регуляторов. Об этом много говорят и пишут, отмечая, что финансирование фун-
даментальных исследований резко сократилось. Думаю, этот тренд все же временный.
Существенное развитие технонауки и прикладных исследований не мыслимо без фунда-
ментальной науки. И все не так мрачно, если обратить внимание на работу ЦЕРНа, других
крупных центров физических исследований, если познакомиться с последними успеха-
ми космологии, в которой сейчас формируются новейшие фундаментальные физические
представления (см.: Современная космология: философские горизонты. М., 2011). Кроме
того, следует учитывать, что само классическое понятие фундаментальной науки сущест-
венно изменилось, она теперь не может ограничиваться областью физики. Во второй по-
ловине прошлого века утвердилась парадигма функционализма. Суть ее в том, что опи-
сание и объяснение функциональных отношений логически независимо от описания и
объяснения физических свойств и отношений, и, следовательно, функциональные отно-
шения не могут быть редуцированы к физическим. Тем самым сформировался относи-
тельно самостоятельный теоретический базис для исследований широчайшей области са-
моорганизующихся систем (биологических, социальных, технических в их взаимосвязях).
Этот теоретический базис открывает перспективы фундаментальных исследований ново-
го типа, которые необходимы для конвергентного развития НБИКС.
В заключение хочу остановиться на проектах переделки природы человека и тезисе о
кибернетическом бессмертии, который часто встречается в последнее время в популярной
и научной литературе. Возможность преобразования человека как биологического суще-
ства со всеми его функциями в иные субстратные формы является теоретически мысли-
мой. Это основывается на принципе изофункционализма систем, получившем обоснова-
ние в работах А. Тьюринга и других ученых. Суть его в том, что одну и ту же функцию или
систему функций можно воспроизвести, реализовать на разных субстратах (по их физи-
ческим, химическим свойствам). Допустим, вырвали зуб, вставили искусственный. Функ-
ции те же, субстрат иной. То же с искусственными сердечными клапанами, участками
аорты и т.д. и т.п. А вот в прошлом году во Франции создан протез сердца, сделанный из
биокомпонентов, и, как обещают его авторы, в нынешнем году он должен поступить в мас-
совое производство. Такого рода замены в нашем организме уже сегодня могут быть весь-
ма многочисленными. Где предел? Аналогичные процессы мы видим в развитии техники.

6
Можно сказать, что вся история производственной деятельности нашей цивилизации ос-
нована на принципе изофункционализма систем, который подкрепляется принципом ин-
вариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя. Поэтому
существование мыслящего разума и человека в целом на небиологической основе теоре-
тически допустимо.
Однако теоретическая возможность чего-либо и реальность – вещи часто далекие
друг от друга. Сторонники преобразования человека в небиологические формы “спешат”,
ссылаясь на быстрое углубление экологического кризиса, неизбежную гибель жизни на
Земле: надо успеть. Еще в 1998 г. наш соотечественник, профессор А.А. Болонкин (рабо-
тающий в США) заявлял о возможности к 2020 г. создать “электронного человека”, пере-
писав из мозга всю информацию в чипы и разместив их в некотором устройстве, которому
не страшны радиация, высокие температуры и т.п. Таким образом, по его словам, челове-
ку можно обеспечить бессмертие. Подобные проекты выдвигали многие, в частности Рэй
Курцвейл, который, правда, обещал достижение бессмертия к 2045 г. У меня они вызыва-
ют критическое отношение в том плане, что исходят из стратегической установки о ско-
рой и неизбежной гибели жизни на земле, отодвигают на задний план или вовсе игнори-
руют задачу (и саму возможность) сохранения жизни как высшей ценности. Я не говорю
уже о том, что эти проекты в ряде существенных отношений пока еще не носят достаточ-
но реалистичного, делового характера. Разумеется, надо учитывать перспективы и много-
образие вариантов преобразования человека, надо целеустремленно работать в этом на-
правлении, но я думаю, что мы должны ставить во главу угла решение грозных проблем
экологического кризиса, задачу сохранения и оздоровления жизни каждого из нас и всей
жизни на Земле.
Даже если согласиться, что через 30–40 лет нам подарят бессмертие, то сразу возни-
кает экзистенциальный вопрос, поставленный В.А. Лекторским: зачем нужно бессмертие,
если нет высоких смыслов и целей деятельности, если оно сулит унылую бесконечность
все той же абсурдности бытия массового человека, шагающего в будущее в своей привыч-
ной конкурентной свалке, в алчном стремлении ко всё большему потреблению все новых
и новых предметов, все новых чувственных удовольствий и комфорта. Надо прежде, гру-
бо говоря, поменять мозги, а не просто пересаживать их из бренного тела в искусственное.
Но как сделать это? Именно такой вопрос должен стоять на первом плане.
В последнее время тема бессмертия активно обсуждалась нашими трансгуманиста-
ми. Я знаю некоторых из них и должен сказать, что среди них есть высокообразованные
и очень способные люди с несомненно научным образом мышления. И если отбросить
крайности, то они ставят некоторые вполне реальные проблемы, касающиеся совершен-
ствования природы человека, и с ними можно вести полезные дискуссии. В прошлом году
произошло знаменательное событие – создано общественное движение “Россия 2045”,
сверхзадачей которого является достижение бессмертия путем создания искусственного
тела человека и переноса в него личности индивида, тело которого исчерпало свои жиз-
ненные ресурсы. На пути к этой, казалось бы, заоблачной цели поставлены тем не ме-
нее вполне реальные задачи совершенствования человека, борьбы с болезнями, создания
и развития биотехнических систем (относящихся, кстати, к компетенции НБИКС). Это
движение быстро набирает обороты, в него входит ряд крупных отечественных и зару-
бежных ученых, взявших на себя руководство разработкой отдельных вопросов. Оно на-
шло поддержку и у ряда философов, среди которых, например, академик В.С. Степин.
Опубликован “Манифест стратегического общественного движения: Россия 2045” (см. на
сайте: russia@2045.ru). В нем содержится постановка острых проблем, касающихся экзи-
стенциального кризиса нашей цивилизации и способов его преодоления. Многие вопро-
сы и задачи, повторяю, имеют вполне реалистичный характер; их постановка и предла-
гаемые подходы к их решению заслуживают поддержки. И у меня тоже возникло желание
принять участие в этом движении. Причина проста: оно создает надежду аккумулировать
силы, способные активно противодействовать углублению экологического кризиса и дру-
гих глобальных проблем нашей цивилизации.

7
 Вот уже более тридцати лет ведутся шумные разговоры на всех языках о гибельной
траектории нынешнего развития человечества. Ужасающие (если задуматься) послед-
ствия экологического кризиса мы встречаем на каждом шагу. Но это лишь часть систем-
ного эффекта нарушения природных процессов Земли. Подсчитано, что объем ресурсов,
которые наша планета воспроизводит за 12 месяцев, человечество потребляет за 9 месяцев
(речь идет не только о биологических, но обо всех иных – энергетических, водных и т.п.
ресурсах). Однако маховик потребительства продолжает все быстрее раскручиваться: еще
больше потреблять, чтобы еще больше производить, чтобы еще больше потреблять. Если
к этому добавить борьбу за ресурсы, которая усиливается и скоро развернется во всей
“красе”, то (не говоря уже о других проблемах) нетрудно представить мрачные перспекти-
вы земного социума. Об этом написаны горы всевозможных текстов, интеллектуалы уже
десятилетия бьют в набат, к нему привыкли как к повседневному шуму улицы. Кое-какие
организации и политические деятели предпринимают малоэффективные усилия или ими-
тируют борьбу с экологическим кризисом. И мы ускоренно движемся всё в той же колее.
От кого ждать решительных действий? От государства – правителей, политиков, чинов-
ников? У них другие цели и проблемы (известно какие!). Остается надежда на общест-
венное движение, способное сконцентрировать мощные интеллектуальные, финансовые
и организационные ресурсы и сформировать такой социальный субъект, который был бы
способен изменить нынешний вектор развития земной цивилизации. Научно-техниче-
ские средства для таких глобальных преобразований создаются конвергентным развити-
ем НБИКС.
Движение “Россия 2045” заявило о подобной поистине великой цели и сделало пер-
вые успешные шаги в организации такого международного субъекта. Оно провело впечат-
ляющий Международный конгресс, подтвердивший решительность намерений этого дви-
жения. Конечно, мы хорошо понимаем дистанцию между решительными намерениями и
решительными систематическими действиями, приближающими достижение цели. Мы
отдаем себе ясный отчет в проблематичности проекта, в преувеличении выданных аван-
сов, в тех социальных играх и личных амбициях, которые сопутствуют подобным меро-
приятиям. Наконец, мы помним, сколько раз из искры вроде бы возгоралось пламя и по-
том быстро или постепенно гасло, оставляя горький дым. А каково академической науке,
которой брошен столь дерзкий вызов? Но давайте не будем дальше перечислять наши со-
мнения, возражения, опасения и выставлять щит премудрости “среднего” научного созна-
ния с его набором “приличий”, оглядкой на высшие инстанции (“как бы чего не вышло”), с
его дефицитом воли и силы духа. Любой крупномасштабный проект – это акт пассионар-
ности, он не мыслим без риска, дерзания, cамоотверженности, интеллектуальной отваги,
балансирования на грани невозможного. Хорошо бы воспрянуть духом и вслед за моло-
дыми энтузиастами, инициаторами проекта “Россия 2045” броситься штурмовать небо; а
попросту – принять участие в тех его разделах, которые отвечают нашим профессиональ-
ным интересам.
Когда мы размышляем о жизни и смерти, об их извечном соперничестве, о воле к жиз-
ни, страхе смерти, о жизнеутверждающих смыслах деятельности, обсуждаем идею бес-
смертия, то здесь, конечно, философам принадлежит первостепенная роль. Программа
движения “Россия 2045” ставит эти вопросы в широком антропологическом контексте,
способна вызывать продуктивные философские размышления в области экзистенциаль-
ной проблематики, более того – стимулировать творчество новых жизнеутверждающих
смыслов, ценностей и целей, в которых остро нуждается современное человечество, и, что
не менее важно, стимулировать творчество новых духовных сил, необходимых для дости-
жения высоких подлинных целей.
Б.И. Пружинин: А что пугает вас в этой идее постчеловечества?
Д.И. Дубровский: Меня ничего не пугает. Но размышления на эту тему порождают
много острых вопросов. Возможности изменения нашего биологического субстрата не-
уклонно расширяются. И в практическом плане этот процесс идет довольно быстрыми
темпами и будет продолжаться с ускорением. Открываются небывалые перспективы борь-
бы с болезнями, продления жизни. Но возникают и многие опасения, связанные с непред-

8
видимыми последствиями вторжения в геном человека, с переустройством функциональ-
ных отношений между естественными и искусственными органами и т.п. Тем более, что
наши знания о биологической самоорганизации оставляют много вопросов. И тревожит
доминируюшая установка этих концепций на скорейшую замену биологического субстра-
та искусственным, вместо того чтобы направлять главные усилия на изучение и сохране-
ние жизни как высшей ценности. Именно об этом я и говорил.
Б.И. Пружинин: Пугает неопределенность.
Д.И. Дубровский: Да, сфера неопределенности быстро возрастает. Требуются серьез-
ные систематические размышления, выработка стратегии сохранения жизни, путей пре-
одоления экологического кризиса, принципов управления комплексными исследованиями
в этой области, создание эффективной социогуманитарной экспертизы и соответствую-
щих юридических нормативов. В этом есть тоже серьезный вызов для философии.
В.А. Лекторский: Меня-то пугает как раз определенность. Если можно осущест-
вить эту идею о бессмертии, тогда не нужно любить, заботиться, творить, не нужно собой
жертвовать, т.е. вся наша культура лишается всякого смысла. Жизнь обессмысливается.
Это очень определенная вещь. Другое дело, что, может быть, этого не случится.
П.Д. Тищенко: Можно одно воспоминание? За несколько недель до смерти В.С. Биб-
лера я был у него. Его жена, тогда уже парализованная, прочитала книжку ”Жизнь после
жизни” Р. Моуди. Книга давала надежду перед лицом смерти. Владимир Соломонович за-
метил: “Не пойму, все-таки, что такое рай и почему считают, что там все будет хорошо.
Но там же ничего не надо будет делать! Ведь делание предполагает незавершенность бы-
тия и его несовершенство. И представьте – мне вечно (!) ничего нельзя будет делать. А за-
чем мне такой рай нужен?”.
Когда трансгуманисты обещают бессмертие, то, я согласен с Владиславом Александ-
ровичем, нужно еще крепко задуматься, что за “конфетка” завернута в привлекательный
фантик. Вполне возможно, что, вылущив из “сознания” его “сущность” и поместив её в
машину, мы получим нечто “бессмертное”, существующее на “твердом носителе” нескон-
чаемо долго. Но, я полагаю, что это существо будет бессмертно только потому, что оно не
будет живым. Стоит ли мечтать о подобном “райском блаженстве”?
Вопрос: Давид Израилевич, Вы сказали о том, что нет такого сообщества, таких сил,
которые на должном уровне осмысливали бы все эти процессы. А у Вас есть какие-то со-
ображения по поводу того, как можно улучшить ситуацию в этом плане?
Д.И. Дубровский: Конечно, есть. Все делается людьми. Надо найти, создать, объеди-
нить эти активные силы. Вот, скажем, М.В. Ковальчук хотел организовать в Курчатовском
институте полную систему НБИКС, воодушевил нас, мы все загорелись надеждой, что
вот-вот будет, наконец, создан и социогуманитарный центр в составе Курчатовского ин-
ститута, в рамках которого уже успешно работают подразделения нанотехнологий, био-
технологий, информационных технологий и в известной мере когнитивных технологий.
Первые три подразделения функционируют на высоком, в полном смысле мировом уров-
не. Я лично видел это. В этом несомненная заслуга М.В. Ковальчука. Но вот инициатива
по созданию социогуманитарного центра и тем самым полной системы НБИКС постепен-
но заглохла.
Повторю. Все делают люди. Сначала собирается небольшая группа. И если она полна
решимости, энергии, и ее цели находят широкую поддержку, то она способна создать мощ-
ный социальный субъект, объединяющий интеллектуальные, финансовые, организацион-
ные, медийные ресурсы, а в итоге и политические ресурсы. Должна быть создана мощная
институциональная структура. Вот что я имею в виду под субъектом, который может эти
задачи решать. Именно такова программа общественного движения “Россия 2045”.
В.Г. Горохов: Центр внимания современных исследований сместился с рассмотре-
ния техники самой по себе на процесс ее взаимодействия с обществом. Именно под зна-
ком этого тренда в начале двадцать первого столетия появилась новая стадия развития
науки, получившая название технонауки. Технонаука – это не техническая наука, а новая
форма организации науки, интегрирующая в себе многие аспекты как естествознания и
техники, так и гуманитарного познания. “Термин “технонаука” наиболее часто использу-

9
ется для обозначения таких современных дисциплин, как информационные и коммуника-
ционные технологии, нанотехнологии, искусственный интеллект или также биотехноло-
гии” (См. Philosophy of Technology and Engineering Sciences: 9 (Handbook of the Philosophy
of Science). Amsterdam: Elsevier, 2009, p. 1311). Причем технонаука пытается дать новые
ответы даже на традиционные философские вопросы. Однако справедливо считается, что
хотя основательные знания могут быть получены в полемике между учеными и инже-
нерами, последние часто являются невежественными в философии (См. A.-M. Rieu. The
epistemological and philosophical situation of mind techno-science. – http://www.stanford.edu/
group/SHR/4-2/text/rieu.html). Поэтому я считаю важной инициативой журнала “Вопросы
философии” проведение данного “круглого стола”.
Прежде всего я хотел бы согласиться с Д.И. Дубровским, что новые технологии созда-
ют не только новые возможности, но и новые риски. Многие авторы считают возможным
возникновение новой глобальной угрозы существованию человечества и видят ее именно
в развитии технологий, среди которых они выделяют ведущую в этом отношении нанотех-
нологию. Реальная опасность может заключаться в том, что мы просто не успеем вовремя
провести оценки и выработать меры предосторожности, а общественная дискуссия о та-
ких опасностях, по мнению многих экспертов, отстает примерно на пять лет от их внедре-
ния в нашу жизнь. С развитием нанотехнологии появились новые возможности точечного
видоизменения структур на молекулярном и атомном уровнях, вживления в организм че-
ловека новых микроприборов, усиливающих или даже расширяющих возможности чело-
веческого восприятия и органов чувств. Никто, однако, не только не исследовал, но даже
не поставил вопрос о том, что будет с человеческой психикой после нанотехнологической
корректировки тонких нейронных структур или после добавления новых органов чувств,
о чем уже пишут как о вполне реализуемом в недалеком будущем проекте.
Конечно, человек способен приспосабливаться в определенных пределах к изменив-
шимся внешним условиям, в том числе некоторым внешним по отношению к его психике
телесным изменениями (например, в органах восприятия). Но это всё же внешние факто-
ры. Вмешательство во внутренние нейропсихические процессы может привести к неко-
торым трудно предсказуемым последствиям и не только для самой индивидуальной чело-
веческой психики, но и для общества в целом. Вопрос заключается в том, что станет с его
личностью, как его психея будет сочетаться с этой новой телесностью и не приведет ли эта
корректировка “божественного замысла” к самоуничтожению человечества. Однако пер-
спектива, возникающая в связи с вышесказанным – не отказ от техники вообще, от техни-
ческого отношения к миру, без которого невозможно существование человеческой циви-
лизации, а поиск новых, более гуманных форм этого отношения. Мы находимся только в
начале пути, и задача наша заключается в том, чтобы изменить саму внутреннюю установ-
ку науки и инженерной деятельности.
Я хотел бы также поддержать призыв Д.И. Дубровского к эпистемологии и методоло-
гии науки исследовать языки, которые бы могли в единой концептуальной структуре вы-
разить новые типы исследуемых и проектируемых систем. В этом смысле конвергентные
технологии дают новый импульс для анализа проблемы редукции физического и биоло-
гического языков в рамках биотехнологического и нанотехнологического исследования.
Причем в этом случае не ставится проблема провести одностороннюю редукцию биоло-
гического языка к физическим представлениям, как этого требовали неопозитивисты, счи-
тая физическое знание наиболее развитым и поэтому основополагающим по отношению
к другим видам знания. В некоторых нанотехнологических лабораториях, например рабо-
тающих с инженерно-физическим уклоном, даже специально держат специалиста биоло-
га, понимающего язык физики и способствующего трансляции и переформулировке зна-
ний из биологических дисциплин на понятном физикам языке.
Две исследовательские группы физиков и биологов попытались совместно изучить
механизм действия биологического наномотора, что потребовало в ходе такого междис-
циплинарного исследования решать проблему концептуального диалога в нанобиотехно-
логии, причем с ориентацией на получение, по сути дела, инженерных результатов. В ходе
исследования были выделены два типа биомоторов: мотор-турбина, приводимая в движе-

10
ние потоком протонов, и мотор – высокоэффективный преобразователь химической энер-
гии в механическую. Оба биомотора связаны, но движутся в противоположных направле-
ниях, а размер их на три порядка меньше, чем современные искусственные ротационные
машины. В данном случае физический подход и подход структурной биологии к исследо-
ванию одной и той же гибридной нанобиосистемы выступают как рядоположенные, а не
как соподчиненные. Если к этому добавить еще элементы химических описаний, то об-
щая картина исследуемого явления выглядит весьма эклектично, что особенно рельефно
видно из попыток схематического изображения функционирования данной гибридной си-
стемы, в котором причудливо сочетаются элементы инженерно-физических схем с хими-
ческими формулами и картинными изображениями биосистем. В практической плоскости
это означает необходимость взаимопонимания и постоянного обмена знаниями различ-
ных дисциплинарных групп ученых, вынужденных работать в одном исследовательском
коллективе над решением единой поставленной перед ними задачи. Такого рода представ-
ления можно назвать синкретическими. Поэтому, чтобы дать описание функционирова-
ния “биологического мотора”, которое было бы совместимо как с его инженерно-физиче-
ским рассмотрением, так и с его представлением с точки зрения структурной биологии,
необходимо приподняться на уровень методологической рефлексии, т.е. выйти в сферу си-
стемно-кибернетической онтологии.
Аналогичный случай произошел с выступлениями аспирантов ОИЯИ (Объединенно-
го института ядерных исследований, г. Дубна) с презентациями рефератов по курсу исто-
рии и философии науки. Присутствовали наряду с физиками биологи и программисты-ма-
тематики. Когда был представлен реферат по радиобиологии, я спросил физиков, поняли
ли они что-нибудь. Выяснилось, что нет. Тогда я сделал резюме: вы обязаны представлять
свои рефераты так, чтобы их поняли не только узкие специалисты. Этот пример показате-
лен тем, что физики, наконец, поняли, что не только они имеют высокоспециализирован-
ный язык. Впрочем, даже узкие специалисты из разных областей физики часто плохо по-
нимают друг друга без дополнительных пояснений.
Междисциплинарность наблюдается сегодня даже в рамках отдельных, казалось бы
узкоспециализированных, областей науки. Например, применение протонной терапии
требует подготовки специалистов, имеющих представление не только о физических про-
цессах, но и о человеческом организме. Последний невозможно рассматривать как про-
стой физический объект, обладающий константными свойствами. Он дышит, деформи-
руется, постоянно меняет положение. Его здоровые клетки могут быть повреждены при
ошибочном облучении, которое должно уничтожать лишь больные, например раковые,
клетки. Все это требует не только корректировки условий “эксперимента” (с точки зрения
физики), который больше не является ни физическим экспериментом, ни экспериментом
вообще, а лечением, т.е. практической врачебной деятельностью, но и модификации “экс-
периментального” оборудования. Тело человека должно быть особым образом фиксиро-
вано, а облучение – строго направленным. Здесь уже речь идет не о “физическом теле”, а
о вполне конкретном человеке – пациенте. Основным принципом тогда становится меди-
цинская заповедь “не навреди”.
Проблема выработки общего языка, понятного всем включенным в развитие конвер-
гентных технологий исследовательским группам, является уже не частнонаучной, а об-
щенаучной или даже методологической проблемой, поскольку предполагает выход на бо-
лее высокий (по сути дела, философский) уровень. А поскольку каждый специалист по
отношению к специалистам из других областей выступает как дилетант, то эта проблема
становится уже не только проблемой междисциплинарной, но и трансдисциплинарной.
Иными словами, возникает сложная проблема, каким образом наука может эффективно
взаимодействовать с общественностью, что становится жизненно необходимым в совре-
менном обществе, поскольку именно конвергентные технологии активно внедряются в со-
циальную жизнь и затрагивают интересы далеких от науки людей. И здесь опять мне ка-
жется важной роль философской рефлексии.
Рефлексивность, характерная для начала ХХI в., требует от науки вместо дифферен-
цировки развития в большей степени интегративных механизмов для наведения мостов

11
как внутри самой науки, так и между различными социальными системами не только в
рамках национальных государств, но и в глобальном масштабе. Мы обладаем сегодня дис-
циплинарными и междисциплинарными знаниями, но у нас недостаточно трансдисцип-
линарных знаний, т.е. знаний о том, как перевести наши знания в конкретные действия.
Причем поддержка инновационной деятельности понимается как поддержка технологиче-
ских инноваций, а вызванные ими социальные инновации почти совсем не исследованы.
Мы живем сегодня в обществе риска и побочных непланируемых последствий, многие
из которых инициированы научно-техническим развитием. Поэтому сама наука должны
стать более рефлексивной и больше не может отстраняться от просчитывания возможных
последствий своей деятельности.
В последнее время все больше и больше раздается голосов о необходимости повы-
шения результативности науки, важности не столько фундаментальных, сколько приклад-
ных исследований и разработки новых технологий, снижения затрат на науку в целом и в
особенности на ее теоретическую часть, достижения самоокупаемости научных разрабо-
ток за счет их скорейшего внедрения в практику, концентрации научно-исследовательских
организаций на решении насущных практических проблем, возникающих в современном
обществе. Однако фундаментальные знания невозможно заполучить, следуя заранее пред-
начертанным шагам. Они не могут быть запланированы. Они непредсказуемы и не подда-
ются принуждению. В то же время современная техника не так далека от теории, как это
иногда кажется. Она связана не только с применением существующего научного знания,
но и с его производством. Для развития новых технологий требуются как краткосрочные
исследования, направленные на решение специальных задач, так и широкая долговремен-
ная программа фундаментальных исследований. Конечно, с одной стороны, современные
фундаментальные исследования более тесно связаны с приложениями, чем это было рань-
ше, но, с другой стороны, для современного этапа научно-технического развития харак-
терно использование методов фундаментальных исследований для решения прикладных
проблем. Историкам и философам науки, как и самим ученым, хорошо известно, что без
развития фундаментальных и теоретических научных исследований никаких прикладных
результатов ожидать не приходится, хотя эти результаты, возможно, появятся с некоторой
временной сдвижкой.
Бурный прогресс конвергентных технологий ставит по-новому многие старые фи-
лософские проблемы и выдвигает на первый план целый ряд методологических, соци-
альных, когнитивных и т.п. вопросов, решение которых требует высокого философского
уровня, т.е. должно проводиться с участием профессионалов в этой области. И сама фи-
лософия не может существовать без активного взаимодействия с развивающейся наукой.
Поэтому философы, особенно философы науки и техники, обязаны в тесной кооперации
и диалоге с учеными-специалистами осмысливать вновь возникающие философские про-
блемы в научно-технической сфере.
И.Ю. Алексеева: Мне буквально после этого обсуждения предстоит читать в МИФИ
лекцию по информационно-психологической безопасности. Эта проблема – из числа тех,
которые дают импульс конвергенции информационных и социогуманитарных техноло-
гий и наук. Кстати, доклад Михаила Валентиновича Ковальчука в Институте философии
на меня произвел большое впечатление, побудил иначе взглянуть на проблемы, которы-
ми я занимаюсь, наметить новые подходы. Опыт наших контактов с Курчатовским инсти-
тутом я оцениваю как положительный. Подчеркиваю, что предложение рассмотреть пер-
спективы возможного сотрудничества поступило от них, и мы пытались со своей стороны
предложить то, что могло бы их заинтересовать. Мы составили план проведения совмест-
ных “круглых столов”. Однако, как позже выяснилось, для Курчатовского института был
предпочтителен другой подход. Их интересовали готовые, уже сформировавшиеся груп-
пы, которые могли бы выиграть финансирование из Федеральной целевой программы и
самостоятельно работать. Такой группы у нас на начало 2011 г. не было. Однако мы не ис-
ключаем возможность формирования такой группы в будущем.
Исследования по НБИКС-конвергенции мы начали в рамках сектора междисцип-
линарных проблем научно-технического развития в ИФ РАН. Буква “С” в аббревиатуре

12
“НБИКС” для нас особенно важна, поскольку она означает “социогуманитарные техно-
логии”.
Речь идет о новой технологической революции, которую я предлагаю назвать НБИКС-
революцией. Конвергентное развитие нано-, био-, инфо-, а также когнитивных наук и тех-
нологий способно привести к таким изменениям в обществе и человеке, которые сегодня
представляются просто фантастическими. Создание новых (в том числе гибридных, со-
стоящих из органических и неорганических субстанций) материалов и устройств, управ-
ление биологическими процессами на молекулярном уровне, раскрытие тайн работы
мозга, появление “сильного” искусственного интеллекта – все это предполагает формиро-
вание нового социально-технологического уклада. Речь идет не только о возросшим уров-
не развития науки и техники, новых отраслях экономики и способах организации произ-
водства, но и о новых формах социальности, ценностных ориентирах, о новом понимани
сущности и природы человека.
Обсуждение подобных перспектив уже идет, оно представлено в публикациях раз-
ных жанров – здесь и академические работы, и публицистика, и политические стратегии.
Наибольшую известность получил доклад Национального научного фонда США “Кон-
вергирующие технологии для улучшения человеческой функциональности. Нанотехноло-
гии, биотехнологии, информационные технологии и когнитивная наука” (под ред. М. Роко
и С. Бэйнбриджа), опубликованный в начале “нулевых годов”. Критики отмечают про-
пагандистский характер этого доклада, высказывают тревогу по поводу чересчур опти-
мистичного взгляда на будущее, который здесь представлен. В этом с критиками можно
согласиться. Только ведь мы помним, что и начало компьютерной революции ознамено-
валось появлением работ, авторов которых упрекали (и справедливо!) в том, что они за-
нимаются пропагандой нового вида техники, преувеличивают ее возможности и слишком
оптимистично рисуют будущее. Далеко не все из того, что прогнозировали в начале ком-
пьютерной революции, стало реальностью. Тем не менее многие ожидания и опасения
оправдались. Кроме того, возникли феномены, которых не видели и значимость которых
не была предугадана при появлении компьютеров. Мы помним время, когда идея инфор-
мационного общества воспринималась скептически или решительно отвергалась. А по-
том концепции развития информационного общества стали приниматься государствами и
межгосударственными организациями. Сегодня уже имеет смысл думать о том, что будет
представлять собой НБИКС-общество.
Интересный вопрос – соотношение обсуждаемой здесь “конвергенции” с теми про-
цессами, которые прежде характеризовались как “интеграция знаний”. Дифференциа-
ция и интеграция научного знания была одной из важных тем в советской философии
70–80-х годов ушедшего столетия. Объединение знаний из разных областей науки, “пере-
плетение” соответствующих методов и подходов просто неизбежно, если мы занимаемся
комплексными проблемами. Однако представления о профессионализме и компетентно-
сти связываются, как правило, с дифференциацией и достаточно узкой специализацией в
рамках одной науки. Например, мои занятия проблематикой информационно-психологи-
ческой безопасности иногда вызывают удивление: “Но Вы же не психолог!”. А ведь это
комплексная проблема, и к ней можно идти и от философии, и от психологии, и от инже-
нерных дисциплин. Проникновение идей конвергенции в естественно-научное образова-
ние проявляется, в частности, в том, что начинают готовить специалистов, которые знали
бы и физику, и биологию. А в сфере гуманитарного знания – разве нет потребности в лю-
дях, которые знали бы и философию, и психологию? Ведь отделение психологии от фило-
софии означало и отделение философии от психологии, и отделение логики от психоло-
гии. И логик гордо заявляет, что занимается логическими структурами, которые не имеют
отношения к мышлению, и психология познания ему неинтересна. А для тех, кто получает
курс логики как общеобразовательный, важна как раз логика в связи с психологией мыш-
ления. Заменить логика психологом? Но параграфы о логике, которые мы иногда находим
в учебниках психологов, свидетельствуют о том, что их авторы не очень хорошо освоили
основы курса этой дисциплины.

13
 В.А. Лекторский: А.С. Карпенко, как и многие другие логики у нас и за рубежом,
считает, что логика никакого отношения к мышлению не имеет.
И.Ю. Алексеева: И многие так считают. И это – пример, когда уместно говорить о
конвергентном развитии разных областей знания в том смысле, что происходящее в одних
областях способствует осознанию вопросов, актуальных для других областей.
Напомню еще одну из важнейших тем советской философии – материальное единство
мира. Феномен НБИКС – повод вернуться к этой теме, в новом свете увидеть вопросы
единства мира, и не только материального. Для философии это и вызов, и перспектива.
Новые перспективы открываются для философии, которая будет не только осмысли-
вать процессы НБИКС-конвергенции, но и участвовать в этих процессах. Сегодня мы мо-
жем поставить вопрос о будущем философии как технонауки. Дело в том, что в число со-
циогуманитарных технологий могут войти и философские технологии. Что именно будут
представлять собой философские технологии, сегодня сказать трудно. Спектр возможно-
стей здесь очень широк – от логических технологий, применяемых для решения узкоспе-
циализированных задач, до технологий мировоззренческих. В советское время писателей
называли инженерами человеческих душ (примечательно, что писателей, а не психоло-
гов). Современная литература от подобных задач освобождена. Кстати, немало молодых
людей слушают аудиокниги по философии.
Идея философии как технонауки открывает новые пути самопознания философии.
Философия долгое время познавала себя в сравнении с математикой, затем – с экспери-
ментальным естествознанием (главным образом физикой). Толкование философии как
науки, “не науки” или особого рода науки выдвигало на первый план вопрос об истине.
Сопоставление философии с техникой и технонаукой выдвигает на первый план вопрос об
эффективности. Здесь возникают свои “ловушки”, ситуации, когда “истина и правда нас
не интересуют, важна лишь эффективность”.
Владислав Александрович приводил пример отношения к коррупции: оказывается,
будущая наша элита убеждена в том, что коррупция необходима для функционирования
социально-экономической системы, сложившейся в стране после социализма. Другой си-
стемы эти молодые люди не знали. Но мы-то помним, что одна из задач перестройки со-
стояла в том, чтобы искоренить коррупцию в тех ее проявлениях, которые были в Совет-
ском Союзе (сегодня эти проявления кажутся детскими). Я могу привести такой пример.
Студенты, будущие юристы, писали маленькое сочинение на тему: ”Сократ или Протагор:
кого взять в наставники?” Большинство выбрало Протагора, поскольку софистика помо-
гает заработать деньги, а Сократ живет в бедности. А вот пример из книги “Netoкратия.
Новая правящая элита и жизнь после капитализма”, к которой с большим почтением от-
носятся продвинутые российские администраторы. Авторы – Александр Бард и Ян Зо-
дерквист. Текст доступен в Интернете. Книга издана Стокгольмской школой экономики в
Санкт-Петербурге. Так вот, там говорится, что русскую революцию 1917 г. можно было бы
предотвратить, если бы царь “вдруг публично признался в своем атеизме”.
Оставим в стороне вопрос о том, насколько эффективным в действительности был
бы такой ход. Замечательно другое – для технолога совершенно не важно то обстоятель-
ство, что император был верующим. Главное – “вдруг признаться публично”, создать со-
бытие. Это вписывается в контекст “аттенционализма” – концепции общества, где главной
ценностью является внимание. Вот что издает Стокгольмская школа экономики в Петер-
бурге.
В.А. Лекторский: А почему в Петербурге?
И.Ю. Алексеева: Есть такая организация – Стокгольмская школа экономики в России,
с офисами в Москве и в Петербурге.
Наконец, хочу сказать вот о чем. Владислав Александрович поставил вопрос: воз-
можен ли конец фундаментальных исследований? Я думаю, что конец фундаментальных
исследований невозможен и не нужен. И мы со своей стороны должны делать все от нас
зависящее, чтобы этого не произошло. А если речь идет о гуманитарном знании, то нуж-
но иметь в виду, что фундаментальность здесь отличается от фундаментальности в ес-
тественных науках, при этом в каждой из гуманитарных наук фундаментальное видит-

14
ся по-своему. В естественных науках принято различать фундаментальные и прикладные
исследования. А что мы противопоставляем фундаментальному в философии? Разве мы
говорим, что вот эта философская работа фундаментальная, а та – прикладная? Фунда-
ментальной работе мы противопоставим не прикладную, а поверхностную. Фундамен-
тальная – глубокая. Примеры отношения к коррупции, к софистике, “рецепты” предот-
вращения революции, о которых мы здесь говорили – все это основано на поверхностных
представлениях об обществе и человеке. Этому должно противостоять фундаментальное,
связанное с классическими ценностями, носителями которых мы и являемся.
П.Д. Тищенко: Не кажется ли Вам, что Вы все-таки немного торопитесь, противо-
поставляя фундаментальное поверхностному? У нас в советское время, я помню, была
сеть методологических семинаров с психологами, с биологами, с физиками, с генетиками.
И это была прикладная работа, а не фундаментальная, и была она довольно серьезная, что
зависело, конечно, от конкретного семинара и участников, но часто была очень интерес-
ной, взаимовыгодной. Поэтому я бы не торопился с поверхностностью. Плюс еще при-
кладная задача философии – это идеология общества, хотим мы этого или не хотим. Ми-
ровоззрение. Эти слова устарели, конечно, и немножко пугают. Но по большому счету мир
в целом-то кто производит? Все видят одно: что где-то рождается общее представление,
т.е. я думаю, что вот это и есть прикладные аспекты.
И.Ю. Алексеева: Павел Дмитриевич, спасибо за вопрос. То, о чем Вы сейчас сказа-
ли как о прикладном, я считаю фундаментальным. Методологические семинары побужда-
ли разрабатывать именно фундаментальные проблемы философии. Философские пробле-
мы естествознания всегда были фундаментальными для философии, касались сердцевины
философского знания – категориального аппарата, методов, места философии в культуре.
Думаю, что в этом смысле мы с вами не противоречим друг другу.
В.А. Лекторский: Лет двадцать назад мы с Т.И. Ойзерманом были на гегелевском
конгрессе, и покойный ныне Гадамер в ходе беседы с ним рассказывал, как он работает:
“Изучаю классические тексты, думаю, пишу. А Хабермас читает газету, а потом по како-
му-то конкретному поводу пишет философский текст”. Последний случай, наверное, и
есть пример прикладной философии. Такая философия тоже есть. И она, видимо, не бес-
полезна. Кант делил философию на теоретическую и практическую. Практической счита-
лась этика, хотя этика тоже фундаментальна, конечно. А прикладное – это, видимо, что-то
более конкретное.
Другая тема, которую Ирина Юрьевна подняла, тоже любопытна, идея о возможности
превращения философии в технологическую дисциплину. Это будет уже не философия, а
что-то совсем другое.
И.Ю. Алексеева: Но ведь философия не может быть только рефлексией, она должна
предлагать и действовать, использовать современные средства и создавать новые.
В.А. Лекторский: Какая-то философская технология, рецепты – это все-таки сомни-
тельно. Смысл философии в том, что она не рецепты даёт, а ставит под вопрос сами вопро-
сы. Это совсем другая функция. Философия ставит под вопрос то, что есть в науке, в куль-
туре: можно усомниться в исходных основаниях, показать, что тут не все ясно. Помню,
как много лет назад был какой-то съезд партии, и Брежнев что-то об эффективности гово-
рил. Так один автор сразу нам в журнал статью принес ”Эффективность – новая категория
философии”. Я его спросил: “Кто эффективней? Кант или Гегель?”. Он не мог ответить.
И.Ю. Алексеева: Когда мы говорим об эффективности, предполагается, что в основе
лежит мера.
В.А. Лекторский: Тогда должен существовать способ измерить разные концепции,
разные способы понимания. В литературе, например, кто эффективней – Лермонтов или
Пушкин? Это вопросы бессмысленные. Философия всегда использовалась для осмысле-
ния мира, человека, познания, культуры. И это новое осмысление нередко приводило к
новым способам жизнедеятельности и познания. В этом смысле философия гораздо прак-
тичнее многих абстрактных научных дисциплин. Но способы использования философии –
это нечто иное, чем технологические рецепты.

15
 Л.П. Киященко: Мы уже затронули довольно широкий круг вопросов, связанных
с проблемами конвергенции НБИКС-технологий. Хотелось бы остановиться на некото-
рых из них. И в первую очередь посмотреть на этимологию слова “конвергенция”, кото-
рое устойчиво воспроизводится в биологии, этнографии, языкознании, социологии, оп-
тике для обозначения аналогичных процессов схождения в однонаправленный процесс,
взаимоуподобление относительно далеких по происхождению групп организмов и явле-
ний. Например, в офтальмологии — сведение зрительных осей обоих глаз на фиксируе-
мом объекте, в процессе эволюции схождение признаков неблизкородственных групп ор-
ганизмов, приобретение ими сходного строения в результате существования в сходных
условиях и одинаково направленного естественного отбора. В рассматриваемом аспек-
те – функциональной конвергенции – не лишним вспомнить одного из основоположни-
ков структурно-функционального анализа общественной жизни Р. Мертона. Функции, по
Мертону, – те наблюдаемые следствия, которые служат саморегуляции данной системы
или приспособлению её к среде. Сама общественная жизнь понимается представителями
структурно-функционального анализа как бесконечное множество и переплетение взаимо-
действий людей. В рассмотренных примерах, можно сказать, идет речь о функциональном
уподоблении, которое не редуцируется к субстратному носителю того или иного свойства,
а создает наблюдаемый транскуммулятивный эффект из сопряжения разнородных участ-
ников этого взаимодействия. Эффект и эффективность – однокоренные слова, но они по-
следовательны во времени, в процессе проведения описываемых технологий. Эффект дает
возможность судить, что конвергенция состоялась.
Следующий шаг в этом направлении – стоит выяснить вопрос о том, функциональна
конвергенция или нет (дисфункциональна, по Мертону). Трудность выяснения вопроса об
эффективности конвергенции состоит в том, что она не поддается редукции, однозначно
не раскладывается на составляющие технологии, непредсказуема и потому неконтроли-
руема в достаточной степени, чтобы появилась возможность ею безапелляционно управ-
лять. Об этом в своем выступлении говорил Д.И. Дубровский.
В 2001 г. под эгидой Национального научного фонда и Министерства торговли США
была выдвинута так называемая НБИК-инициатива, исходным пунктом которой стали ус-
пехи нанотехнологий и открывающиеся возможности их конвергенции с биомедицински-
ми, информационными технологиями и когнитивной наукой. М. Роко и В. Бейнбридж в
работе “Конвергентные технологии для улучшения человеческой функциональности: на-
нотехнологии, биотехнологии, информационные технологии и когнитивные науки” связа-
ли перспективы реализации проекта в ближайшие 10–20 лет с глобальными изменениями
в обеспечении национальной безопасности, управлении, экономике и т.д., а также с карди-
нальной трансформацией человеческого тела, достижением интерфейса человек – машина
(Roco M.C. and Bainbridge W.S. Converging technologies for improving human performance:
nanotechnology, biotechnology, information technology and cognitive science. Kluwer, 2002).
Ориентация НБИК-инициативы только на технологичность исполнения вызывает за-
конные опасения из-за непредсказуемых последствий их применения, вынуждает искать
контрмеры. В качестве одного из подходов можно рассматривать более широкую трактов-
ку технологий как такое отношение человека к миру, которое включает деятельностные
и рефлексивные составляющие. В таком случае есть реальная возможность учитывать в
указанной конвергенции и социогуманитарную составляющую, о чем мы уже говорили.
Если деятельностное начало технологии ориентировано на внешнее функциональное про-
явление, то рефлексивное обращается к ценностным и смысловым основаниям конвер-
гентных технологий, проходящим “чистилище” рефлексии на всех этапах их проведения –
от мотива рассмотрения, технического задания, формулировки проблемы, поиска общего
языка, подбора соответствующей методологии, апробации результата, его экспертной не-
зависимой оценки. “Прошивка” проходит по всему “телу” гибридного монстра, придавая
ему человеческое измерение, которое делает явными функциональные, латентно присут-
ствующие установки производящего ту или иную конвергенцию. Как представляется, в
таком смысле или двигаясь по этому пути, можно говорить об эффективности конвергент-
ных процессов.

16
 Однако в связи со сказанным в новом контексте остро встает проблема двух культур.
Как можно навести мост над пропастью, которая с точки зрения науки, добавим суще-
ственное с моей точки зрения, классической науки, непреодолима? Отчасти ответом мо-
жет быть согласованное мнение в научном сообществе, и не только, что в НБИК-техноло-
гии необходимо включить социогуманитарные практики, т.е. конвергентные технологии
перестают быть чистым технико-инструментальным средством объективистской направ-
ленности исследований. НБИКС-технологии в таком случае становятся сферой функцио-
нального проявления феномена постнеклассических практик. Концептуализация его идет
в русле развития стратегий постнеклассической науки (В.С. Степин).
Скоро выйдет в свет коллективная монография “Постнеклассические практики: опыт
концептуализации”. Там есть моя статья “Синергетика языков постнеклассических прак-
тик”, в которой, в частности, говорится. При обсуждении действия постнеклассических
практик важно учитывать два вида функциональной предрасположенности субъекта дей-
ствия. Первая позиция субъекта – каузальная, внешнего наблюдателя, претендующего на
объективное описание. Вторая позиция – телеологическая, в прилагаемых обстоятель-
ствах осознанно ставящего свои цели участника. Первое причинение традиционно связы-
вается с проведением практики с большой буквы, с проверкой на практичность тех след-
ствий, которые могут уточняться, изменяться, сохраняя до поры до времени статусную
роль устойчивого фундамента. Это то, что называется прикладной аспект фундаменталь-
ной науки. Телеологичность, как вторая позиция субъекта, движется пониманием участ-
ника исследования, что нужно делать в этих обстоятельствах времени и места для дости-
жения, например, контингентного решения общей проблемы. Понимание неокончательно,
оно открыто на расширение и уточнение, в противном случае оно становится убеждени-
ем и переходит в статус каузальной причины (основоположений). И это принципиаль-
но, поскольку сочетание разнородных установок, их учет при оценке как неклассических
практик, так и при непосредственном их проведении, равно важно. Но когда основатель-
ность объяснения причин становится под вопрос, главным лейтмотивом исследования
становится понимание его цели, удерживающее связь с объяснительными причинами. Эти
ситуации могут быть прописаны с помощью, например, представления о рефлексивном
преобразовании, введенного М.А. Розовым (Розов М.А. Теория социальных эстафет и про-
блемы эпистемологии. Смоленск, 2006. С. 239–249). Он объясняет эту процедуру сменой
целевых установок, между которыми сохраняется рефлексивная связь. В известной мере
эта ситуация может быть представлена как растущее “рефлексивное осознание различных
познавательных ситуаций как многообразия циклически самоорганизованных интерсубъ-
ективных коммуникаций, рекурсивно (самоподобно) открытых для процесса восприятия
трансдисциплинарного коммуникативного субъекта” (Аршинов В.И., Свирский Я.И. Ин-
терсубъективность в контексте постнеклассической парадигмы // Постнеклассика: фило-
софия, наука, культура. СПб., 2012. С. 177). Или же можно прибегнуть к представлению
о трансфлексии, которое проводится в конвергенции через рекурсивную обращаемость
и диалог в когнитивно-коммуникативных стратегиях проведения трансдисциплинарного
исследования (Киященко Л.П. Опыт философии трансдисциплинарности (казус “биоэти-
ка”) // Вопросы философии. 2005. № 8).
В.А. Лекторский: По поводу трансдисциплинарности. У нас раньше использовали
термин “междисциплинарность”. Есть ли отличие?
Л.П. Киященко: Что такое трансдисциплинарность. Надо сказать, уже не одно деся-
тилетие за рубежом проводятся исследования, конференции, выходят статьи и труды, в ко-
торых активно обсуждаются возможности и перспективы применения такого рода разра-
боток в теории, социально ориентированных практиках, в образовании и т.п. На вопрос
можно ответить так: это современный тип производства научного знания, который пред-
ставляет собой гибрид фундаментальных исследований, ориентированных на познание
истины, и исследований, направленных на получение полезного эффекта. Трансдисципли-
нарность размещена в интервале между истиной и пользой, образуя тем самым антитети-
чески составленную проблематичность, разрешение которой происходит “здесь и сейчас”.

17
При этом смещаются локусы производства знаний за рамки и границы научных дисцип-
лин и социальных институтов.
Теперь несколько слов о вызовах современной философии, об ожидании возможных
ответов на поставленные в связи с проблемой конвергенции вопросы. Одним из таких от-
ветов, как представляется, можно рассматривать философию трансдисциплинарности, ко-
торая проросла из постнеклассической философии, являясь одним из ее воплощений.
К философии трансдисциплинарности напрямую относятся слова Мерло-Понти: “Фи-
лософия существует всюду, даже в “фактах” – но у нее нет такой среды, где она не была бы
заражена жизнью” (Мерло-Понти М. В защиту философии. М., 1996. С. 102). Практиче-
ская направленность философии трансдисциплинарности нашла отражение в трех видах
ее обоснования: апостериорной априорности оснований – на встрече дисциплинарного
знания с проблемами жизненного мира; конкретной универсальности в обосновании при-
нимаемого решения – в ее практичности; в трансфлексии морального выбора как обосно-
ванности принимаемого решения, исповедующую ответственную непритязательность в
коммуникативном взаимодействии. Как можно заметить, в основополагающих принципах
трансдисциплинарности присутствует традиционная тяга философского знания к фунда-
ментальности, обоснованности. Но произошедшая трансформация состоит в том, что она
не предзадана как таковая, а формируется, создается в опыте трансдисциплинарности, в
пространстве которого, как мне представляется, разворачивается рассматриваемая нами
конвергенция НБИКС-технологий.
В.И. Аршинов: За последние десять лет исследования в области философии науки и
технологии в их междисциплинарном и трансдисциплинарном контекстах обзавелись но-
вым концептом “конвергирующие технологии”. Несколько раньше, в середине 90-х, на
само явление “растущей конвергенции конкретных технологий в высокоинтегрирован-
ной системе, в которой старые изолированные технологические траектории становятся
буквально неразличимыми”, обратил внимание социолог М. Кастельс. При этом он под-
черкивал, что “технологическая конвергенция все больше распространяется на растущую
взаимозависимость между биологической и микроэлектронной революциями, как мате-
риально, так и методологически” (Кастельс М. Информационная эпоха. М., 2000. С. 78).
Фиксируя это явление, новый концепт существенно расширяет свое содержание, ставя в
центр внимания синергетическое взаимодействие между самыми разными областями ис-
следований и разработок, такими как нанонаука и нанотехнология, биотехногия и науки о
жизни, информационные и коммуникационные технологии, когнитивные науки.
Однако такого рода констатациями я бы не стал ограничиваться. Ведущиеся сейчас на
Западе интенсивные дебаты по поводу конвергирующих технологий стали, по сути, фору-
мом для исследований будущего в контексте становления современной нанотехнонауки.
Новое, “посткастельсовское” прочтение понятия “конвергирующие технологии” начало
стремительно формироваться начиная с 2001 г., когда под эгидой Национального научно-
го фонда США была выдвинута так называемая НБИК-инициатива. В этой инициативе
четко выделяются два целевых фокуса-аттрактора. Первый акцентирует внимание на си-
нергетическом объединении вышеназванных областей исследований и разработок в на-
нометрическом масштабе, что обещает уже в обозримом будущем цепную реакцию са-
мых разных технологических инноваций, в своей совокупности обещающих глобальную
трансформацию самого способа развития человеческой цивилизации в целом. Этот фокус
можно назвать также экономико-технологическим. Что же касается второго, то он акцен-
тирует внимание на проблеме “улучшения человека”, “человеческой функциональности”,
или “расширения человека” . Нет ничего удивительного поэтому, что НБИК-модель кон-
вергирующих технологий (НБИК-тетраэдр) всколыхнула новую волну энтузиазма среди
адептов трансгуманистического движения (Ник Бостром, Рей Курцвейль, Вернон Уиндж),
увидевших в ней реальный практический инструмент создания следующего поколения
постчеловеческих существ, трансформации всего того, что Ханна Арендт назвала “чело-
веческой обусловленностью” (Арендт Х. Vita activa или о деятельной жизни. Санкт-Пе-
тербург, 2000).

18
 Я не ставлю здесь цели подвергнуть критике воззрения трансгуманистов. Во-первых,
эти воззрения сами по себе достаточно неоднородны. Во-вторых, я считаю гораздо более
конструктивным рассмотрение воззрений современных трансгуманистов не с точки зре-
ния фиксации их экстремистских экзотических характеристик, а в более широком контек-
сте – их возможной синергийной конвергенции со всем междисциплинарным (и транс-
дисциплинарным) комплекстом современного социогуманитарного знания. Объектно
ориентированную модель НБИК-конвергенции необходимо трансформировать в проблем-
но-ориентированную трансдисциплинарную модель НБИКС-конвергенции, где С симво-
лизирует весь кластер социогуманитарного знания.
Авторы “тетраэдрической” концепции взаимосвязи конвергентных технологий М. Роко
и В. Бэйнбридж утверждают, что конвергенция реализуется как синергийная комбинация
четырех быстро развивающихся областей науки и технологий: (а) нанотехнологии и нано-
науки; (б) биотехнологии и биомедицины, включая генную инженерию; (с) информацион-
ные технологии, включая продвинутый квантовый компьютинг и новые средства сетевой
коммуникации; (d) когнитивные науки, включая когнитивные нейронауки. Утверждается
также, что сейчас эти области человеческой деятельности как эволюционно-сопряженной
совокупности практик познания, изобретения и конструирования достигли такого уров-
ня инструментального развития, при котором они должны вступать в интенсивное синер-
гетическое взаимодействие, результатом которого явится становление качественно новой
супернанотехнонауки, открывающей перед человеком и человечеством новые горизонты
собственной эволюции как осознанно направляемого трансформативного процесса.
Естественно, возникают вопросы. О какой собственно эволюции идет речь – о био-
логической, социальной или, быть может, биосоциальной? Куда и кем (или чем) эта эво-
люция должна “направляться”? Какие формы она может принять? Здесь кластер знания,
символизируемый значком С, может и должен быть ведущим параметром трансдисцип-
линарной когерентизации всего процесса конвергенции в целом. Пока что концепция
НБИК-конвергенции выглядит сугубо инструментальной и технократичной. За что она
и подверглась критике в Европе, где как раз и предлагалось “включить” в “тетраэдриче-
скую” НБИК-конвергенцию социогуманитарное знание.
Как уже говорилось, тетраэдрическая НБИК-конвергенция символически соотносит-
ся с четырьмя идеальными элементарными нанообъектами: атомами, генами, нейронами
и битами. Процесс конвергенции, синергийность тетраэдра предполагает, что в техноон-
тологии наномира код ДНК, нейроны и биты становятся коммуникативно связанными по-
средством когерентно организованной совокупности гибридных интерфэйсов. Интерфэй-
сов между сознанием и материей. И тогда С-дополнение этой конструкции должно, как
мне кажется, состоять во введении в рассмотрение понятия социокода, что-то вроде мемов
Докинза или, в более широком контексте, обращения к модели культуры В.С. Степина.
Еще раз отмечу, что нанообъекты – это не более чем символические продукты когни-
тивной машины Декарта, продукты практик “очищения”, создающих, согласно Бруно Ла-
туру, «две совершенно различные онтологические зоны, одну из которых оставляют люди,
другую – “нечеловеки”» (Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметрийной ант-
ропологии. СПб., 2006. С. 71). Опять-таки не углубляясь в подробности акторно-сетевой
теории Латура, замечу еще, что в фокусе внимания его симметрийной антропологии нахо-
дится проблема преодоления того, что он называет Великим разделением (или разрывом)
Нового времени. Это разделение отсылает к “двум совокупностям совершенно различных
практик”. О второй совокупности практик “критического очищения” (машинах Декарта) я
уже упомянул. Что же касается первой совокупности практик, то она соответствует тому,
что Латур называет сетями. Эти практики можно еще назвать машинами Деррида-Деле-
за. Их продуктами является вездесущая реальность гибридов природы и культуры, или
квазиобъектов или, быть может, “субъект-объектов”, которые “перешагивают через барь-
еры между культурой и природой, деятелем и материалом” (Дэвис Э. Техногнозис: мир,
магия и мистицизм в информационную эпоху. Екатеринбург, 2007. С. 25). И тогда фунда-
ментальное философское значение конвергирующих технологий состоит прежде всего в
том, что внутри синергийного НБИК-тетраэдра нанообъекты как продукты декартовских

19
(“нововременных”, по терминологии Б. Латура) практик “очищения” трансформируются
во множество гибридных квазиобъектов, как продуктов практик медиации в смысле все
того же Латура.
Итак, вместо декартовского НБИК-тетраэдра возникает технологически опосредован-
ная конвергенция между материальными уровнями реальности и когнитивными уровнями
человеческого опыта. Эта медиация семиотически процессуально реализуется в наномас-
штабе генерацией всё большего количества медиаторов – квазиобъектов-вещей и знаков,
интерсубъективных коммуникаторов. В таковые и превращаются прежде всего предвари-
тельно “очищенные” идеальной машиной Декарта атомы, гены, нейроны и биты.
Я не случайно использую термин “наномасштаб”, имея в виду подчеркнуть, что речь
идет о формировании новой техноонтологии, в которой пока что места человеку не нахо-
дится, а говорится нечто внушающее тревогу о постчеловеке. Природа и общество и дис-
курс, по словам Латура, “все еще удерживаются на расстоянии друг от друга и все три не
принимают участия в работе по созданию гибридов, они формируют ужасающий образ
нововременного мира: абсолютно выхолощенные природа и техника; общество, состоя-
щее только из отражений, ложных подобий, иллюзий; дискурс, конституированный только
эффектами смысла, оторванного от всего остального” (Латур Б. Указ. соч. С. 133).
Таким образом, проблема добавления С в НБИК-тетраэдр, с тем чтобы трансформи-
ровать его в икосаэдр, теперь состоит в том, чтобы всячески стимулировать процесс кон-
вергентного расширения практик технокультурной антропологически ориентированной
медиации, рекурсивно порождающих гибридные когнитивные интерфейсы между конвер-
гирующими уровнями реальности. При этом сложностность как нередуцируемая цело-
стность и есть тот потенциальный контекст, в котором эта “двойная” технокультурная
конвергенция только и может в полной мере осуществляться.
П.Д. Тищенко: В связи с вопросом о трансдисциплинарности хотел бы обратить вни-
мание на то, что существует многообразие концепций производства знаний. Не только тех-
нонаука (Б. Барнс), уже упомянутая, но еще и второй тип производства знаний социологов
М. Гиббонса, Х. Навотной, П. Скотта и других. Существует концепция постакадемиче-
ской науки по Я. Зиману, постнеклассической, по В.С. Степину, теория трансинституцио-
нального триплекса наука–правительство–бизнес (Г. Этцкович и Л. Лидесдорфф) и т.д. Во
многих из этих теоретических описаний современных форм производства знаний обра-
щается внимание на то, что принципиально важные для инновационного развития знания
создаются не только в научных лабораториях, но и в сложной сети социальных субъектов,
каждый из которых не просто пассивно воспринимает научные знания, но и переводит их
на язык своей специфической практики, производит свое особое знание-умение. Тем са-
мым производство знаний выходит за рамки дисциплинарно организованного научного
сообщества, становится трансдисциплинарным или социально распределенным.
Я полагаю, что когда современное общество называют “обществом знаний”, то име-
ется в виду не просто широкое распространение научных знаний, некий новый проект то-
тального просвещения. Речь скорее должна идти о распределенном в социальной сети рас-
ширенном производстве и воспроизводстве (образовательные программы) гетерогенных
по своей природе знаний.
Возьму пример из медицины. Представим себе, что молекулярный биолог “открыл” в
лаборатории новый ген, нарушение деятельности которого обусловливает развитие неко-
торого заболевания. Уже на этом этапе знание теряет классический вид, приобретая статус
“изобретения”. Патентование генов, клеток и т.п. – это новая социально преобразованная
форма знания, превращенного в товар и в этой товарной форме предполагающее в качест-
ве условия своей реализации множественного субъекта в форме рынка.
Каким образом полученное фундаментальное знание в товарной форме может быть
потреблено? Как считают М. Гиббонс и его единомышленники, новое научное фунда-
ментальное знание “прикладывается” (применяется) другими социальными субъектами
только в форме производства своего особого знания. Менеджер фабрики по производству
генетических тестов должен новое знание переложить на специфический язык производ-
ственного процесса, увидеть в открытии-изобретении новый продукт. Его знание не имеет

20
в своей основе в виду “популяризацию” научного знания. Оно имеет иную организацию
и логическую структуру. Субъекты, занимающиеся маркетингом, переводят научное от-
крытие на иной язык. Но уже с самого начала современная научная лаборатория предугов-
ливает научное знание к такого рода потреблению. И у нас, и за рубежом отделы патен-
тования – столь же необходимые организационные структуры научных институтов, как и
лаборатории. Врач также не просто “популяризирует” научное знание, а переводит его на
язык своих знаний (в том числе и знаний-умений) для оказания медицинских услуг. Для
пациента также смысл научного открытия – не в популярном описании манипуляций с ге-
нетическом материалом, а в том, как можно улучшить качество его жизни, получив соот-
ветствующие услуги врачей.
Безусловно, такого рода отношения между научным и “прикладным” знанием сущест-
вовали более или менее всегда. Но они существовали, выражаясь языком Гегеля, “в себе”.
Будучи осмыслены, они получили форму “для себя бытия” как особого рода социальные
PR-технологии, роль которых растет по мере коммерциализации науки. Эти социальные
технологии включают обеспечение постоянного контакта между учеными и средствами
массовой информации, организацию бизнесконференций для потенциальных производи-
телей и дистрибьютеров новых продуктов, врачебных научно-практических конференций,
специальных пациентских конференций. В этом, как мне кажется, смысл тезиса о транс-
дисциплинарном, социально распределенном производстве знаний в обществе знаний.
В.А. Лекторский: Они продвигают свой товар.
П.Д. Тищенко: Это не реклама. Это социальное продвижение и развитие за счет того,
что различные социальные субъекты производят собственное знание и тем самым реали-
зуют свою субъектность.
Нужно понять, что инновационное развитие происходит в сложной социальной систе-
ме производства гетерогенных по своей природе знаний. Но я хотел бы выступить в ка-
честве адвоката дьявола в отношении, как мне кажется, некоторых фантазий, связанных с
НБИК-технологиями.
В языке комсомольских аппаратчиков было такое выражение – “катить волну”. Все
дивиденды от любой политической компании собираются на стадии её выдвижения и обе-
щаний решить какие-то злободневные проблемы партии, народа, человечества и т.д. и т.п.
Когда же подходит время собирать “урожай” результатов, то никто уже об обещанном ду-
мать не должен. Нужно начинать новую компанию. И волна энтузиазма новых обещаний
должна скрыть отсутствие результатов от компании предшествующей. И так далее.
Полагаю, что подобная технология нисколько не нова и распространена повсемест-
но, в том числе и в науке. И не только в плохой – типа лысенковской, но и самой что ни
на есть хорошей. На заре возникновения новоевропейской науки Декарт соблазнял швед-
ский престол сообщениями о том, что он так продвинулся в изучении устройства меха-
низма живого тела, что станет первым человеком, который умрёт тогда, когда захочет, а
не тогда, когда этого захочет природа. Через сотню лет биологи изобрели микроскоп. От-
крылось невидимое глазом устройство живого тела. Ходили упорные слухи, что ученые
начали в своих тайных лабораториях опыты по созданию искусственных людей. Гёте в
“Фаусте” и Мэри Шелли в “Франкенштейне” лишь художественно визуализировали эти
вожделения, упакованные в наукообразные фантазмы. В то же время перед наукой замая-
чили перспективы обеспечения бессмертия человека. Было открыто гальваническое элек-
тричество. Учёный и поэт Эразм Дарвин начал использовать его для оживления мёртвых
тел. Добился обнадеживающих результатов. При пропускании через труп гальваническо-
го тока мертвые тела “оживали”, конвульсивно дергались. Правда, трупы вставать не на-
учились.
Прошла ещё сотня лет. Новые завораживающие успехи науки. Новое ощущение, что
наука стоит на рубеже фундаментальных открытий, которые дадут человеку в руки бес-
смертие. Голосом этой новой волны научно-технического энтузиазма (в том числе и иро-
ническим) стали великолепные писатели – Ж. Верн, М. Булгаков, Г. Уэллс и др. И опять
оказалось, что до истины далеко.

21
 Волна ушла с тем, чтобы к началу 60-х годов вновь вернуться на гребне реальных, но
ещё в большей степени виртуальных успехов молекулярной биологии и биохимии. Учё-
ные не скупились на прогнозы – через столько-то лет будет побеждён рак, через столь-
ко-то лет раскроют молекулярные механизмы жизни и смерти – человек станет бессмерт-
ным. Клонированная лягушка (еще до овцы Долли) возбудила воображение философов,
писателей, журналистов и кинодраматургов, став стимулом для огромного числа художе-
ственных произведений. Потом волна спала – истина вновь оказалась дальше, чем пола-
гали, природа выскользнула из научного захвата и иллюзии пошли на нет, расчистив про-
странство для новой волны энтузиазма, на сей раз связанного с расшифровкой генома.
Опять масса самых смелых и ошеломительных ожиданий, которые в данном случае уже
технологично раскручивались отделениями пиара, возникшими в структуре научных ин-
ститутов и биотехнологических компаний. Удалось аккумулировать огромные ресурсы.
Геном человека был расшифрован.
Правда, отдача была опять же вполне реальная – новые сложные проблемы раскры-
лись на пути овладения интимными механизмами жизни. Хорошие научные результаты,
но никакой фантастики – только сложная статистика и расчёт вероятностей.
Пришел черед волны технологий на основе манипуляций со стволовыми клетками,
реальные результаты которых вот-вот станут доступными, хотя пока и не стали. И по-
следняя волна – НБИК-технологии. Только ленивый политик не использует это слово в
своём лексиконе. Пока волна только поднялась, фантазии рождаются легко и беззаботно.
И опять магическое словосочетание “вот-вот” решает проблему нестыковки между реаль-
ными знаниями и трансгуманистическими фантазиями. И дело не только в том, что наука
чего-то не знает, но скоро (или когда-нибудь как в случае с криофантазмами) узнает. Дело
в том, что “новаторы” используют допотопные, примитивные представления о природе
жизни и человека. Например, болезнь ими понимается как “поломка” механизма. Поэто-
му стоит создать наноманипуляторы, которые доставят лекарство в нужное место и испра-
вят поломку.
Не берусь говорить за “всю Одессу”, но биотехнологии должны скорее озадачивать,
чем вдохновлять НБИК-энтузиастов. Во-первых, они по природе не имеют отношения к
“манипуляциям”, и образ нанороботов-манипуляторов не адекватен. Во-вторых, нужно
ответить на вопрос – почему за 12 лет, прошедших с момента описания генома человека,
не разработано ни одного надежного метода генотерапии? При том, что существует не-
сколько тысяч моногенных наследственных заболеваний, где, казалось бы, исправление
гена должно было бы дать позитивный эффект. Оказывается, не все так просто.
Уверен, необходимо уйти от упрощенных машинных метафор и увидеть в живом дей-
ствующем геноме сложный оркестр, играющий без дирижёров. В любом случае, прежде
чем строить планы, нужно осмыслить то, что собираешься сделать. Успехи у науки и тех-
нологий есть, но успехи скромные, достойные величайшей сложности человека и приро-
ды. Поэтому, повторюсь, лишь на основе упрощенных, архаичных (если не сказать, до-
потопных) представлений о человеке, жизни, сознании, страдании и т.д. могут появиться
“инновационные” технократические фантазии.
В 60-х годах прошлого века привлекательность философии и ее авторитет для меня
(тогда студента) и моих сверстников непосредственно был связан с мощными принципи-
альнейшими дискуссиями о природе человека, человеческого сознания, жизни, порядке
и хаосе вселенной. С течением времени эти большие вопросы отступили на задний план.
Я думаю, что НБИК-технологии представляют собой вызов для философии, включают
требование дать вразумительный ответ на старые философские вопросы.
Д.И. Дубровский: Действительно, это очень интересно и правильно – востребован-
ность философии. Зачем мы нужны? Зачем мы всем занимаемся, в чем смысл нашей дея-
тельности?
П.Д. Тищенко: Грубо говоря, мы должны выступить “тормозом” развития науки, что-
бы она остановилась и задумалась – что она может знать, должна делать и на что мы все
можем надеяться.

22
 В.А. Лекторский: Вы правы, что знание не только в науке вырабатывается и знания
вообще много, человек окружен знанием, он живет в мире знания. Это всегда было. Но мы
считаем, что общество знания возникло сейчас. В чем же тогда особенность этапа, кото-
рый наступил и получил название ”общество знания”? Чем-то он отличается от того, что
раньше было? В чем тогда отличие?
П.Д. Тищенко: Я думаю, что это результат определенного понимания. Повторюсь,
всегда существовавшая “в себе” социальная распределенность форм производства знаний
была осознана и стала действующей силой в социальных технологиях, мы осознали и на-
чинаем использовать.
В.А. Лекторский: Мне представляется, что мы поговорили о действительно принци-
пиальных проблемах. Начали вроде бы с очень конкретной темы: развитие современных
НБИК-технологий как вызова философии и закончили размышлениями о судьбе знания в
современной культуре. А здесь происходят в самом деле принципиальные сдвиги. С од-
ной стороны, это победное шествие технонауки, которое, как иногда кажется, ставит под
вопрос возможности фундаментальных научных исследований, а с другой, и в самой фун-
даментальной науке (которая, конечно, не исчезает) происходят странные вещи, чего не
было ещё в недавнем прошлом. Я имею в виду, в частности, современные космогониче-
ские теории, некоторые при всём их изяществе в принципе не проверяемы опытным пу-
тём. Старые проблемы, серьёзно обсуждавшиеся в философии науки, о взаимоотношении
теоретического знания и опытной проверки (концепции логических позитивистов, Поппе-
ра, Лакатоса и др.) вновь оказываются актуальными. Что за тип знания мы имеем в этих
космогонических теориях и знание ли это вообще?
Сегодня знание начинает играть новую роль и само во многом меняется. Основанные
на нём технологии меняют нашу жизнь. Что ждёт человека и культуру? Вот об этом мы
начали говорить. И этот разговор нужно продолжить, ибо речь идёт об одной из централь-
ных проблем не только философии, но и всей современной жизни.
Материалы “круглого стола” подготовил В.В. Пирожков

23
 ФИЛОСОФИЯ РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ в.

К 90-летию со дня рождения

К.М. Кантора

Кантор Карл Моисеевич (22.12.1922) – специалист в области философии культуры и

истории, эстетики; кандидат философских наук. В этом году исполнилось 90 лет со дня
его рождения. Родился он в Буэнос-Айресе (Аргентина), с 1926 г. жил в Москве. Участник
Великой Отечественной войны. Окончил философский факультет МГУ (1952). Скончался
9 февраля 2008 г. В конце 50-х гг. он обратился к отечественной традиции промышленно-
го искусства 20-х гг., что привело его к созданию первой в нашей стране теории дизайна.
В советские времена многие его идеи казались слишком смелыми, а его историософские
теории воспринимались как крамольные. Их эвристическая ценность получила общест-
венное признание в последние годы. К.М. Кантор был постоянным автором нашего жур-
нала. Редакция и редакционная коллегия “Вопросов философии” видят в этой публикации
статей о его творчестве и воспоминаний о нем его коллег – философов и искусствоведов –
дань его памяти.
Kantor Karl Moiseyevich (22.12.1922), PhD, a specialist in the field of philosophy of
culture and history, aesthetics, would have turned 90 years old this year. Karl Kantor was born
in Buenos-Aires (Argentina) and moved to Moscow in 1926. He undertook military service
during the WWII, and graduated from the philosophy department of Moscow State University
(1952). He died on 9th February 2008. In the late 1950s he turned his attention to the Russian
tradition of industrial arts of the 1920s, which led him to the creation of the first theory of
design in our country. In the Soviet times many of his ideas seemed to be too daring, and his
historic-philosophical theories were interpreted as seditious. Their heuristic value got its public
recognition only in recent years. K.M. Kantor was a frequent contributor to our journal. The
editorial board of “Issues of Philosophy” considers this series of publications about his works
and reminiscences of his colleagues (philosophers and art critics) about him as a tribute to his
memory.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: марксизм, Россия, Европа, промышленное искусство, историо-
софия, дизайн, маркетинг, философия проекта, Маяковский, эстетика.
KEY WORDS: marxism, Russia, Europe, industrial art, philosophy of history, design,
philosophy of project, Mayakovsky, aesthetics.

От редакции. Мы открываем подборку материалов с несколько неожиданного, но

важного текста. Четыре года назад, уже после смерти К.М. Кантора, вышла его послед-
няя книга “Тринадцатый апостол” (о Маяковском), которую он не успел увидеть. Инсти-
тут философии РАН, журнал “Вопросы философии”, журнал “Декоративное искусство”,

24
издательство “Прогресс-Традиция” провели вечер памяти своего коллеги, приурочив его
к выходу книги. Среди пришедших на вечер были студенты философского факультета
НИУ-ВШЭ. Тогдашняя студентка второго курса Мария Вагина записала в свой блог впе-
чатления от вечера. С разрешения автора мы публикуем этот отклик, который имеет не-
сомненную ценность живого восприятия. Важно, что в нем сохранены те спонтанные вы-
ступления, которые не должны забыться (А.А. Гусейнова, В.Н. Поруса, И.В. Кондакова,
В.И. Толстых, Е.Н. Самойловой). Имена некоторых докладчиков автору заметки не запом-
нились. Но тем не менее нам кажется, что эти строчки вводят читателя в проблематику
предлагаемой публикации.

Чернописание.
Презентация книги Карла Кантора
М. Ю. ВАГИНА

Сегодня, 21-го октября (пока допишу, будет, наверное, уже 22-е), в Институте фило-
софии РАН прошла презентация книги Карла Моисеевича Кантора (1922–2008) “Трина-
дцатый апостол”.
Ведущим мероприятия (и, как я думаю, его инициатором и организатором) стал Вла-
димир Карлович Кантор, мой преподаватель и человек, которого я очень сильно уважаю.
Эта книга – о Владимире Маяковском. И большинство выступающих на презентации
все время сбивались на разговоры не о книге и не о Карле Моисеевиче Канторе, а о Со-
ветской власти, Ленине. Это было полезно – послушать такие речи, это было интересно –
узнать разные точки зрения на одну и ту же вещь.
Но это было не то, что должно было быть на этом вечере, на мой взгляд. Они уходили
мыслью в рассуждения об СССР и с трудом пытались вернуться обратно, к Карлу Моисее-
вичу Кантору, к той работе, которую он проделал.
Но все же это было поучительно. (Не только со смысловой, ученической точки зрения,
а с точки зрения организации этого мероприятия. Увиденное помогло родиться в моей го-
лове некоторым идеям насчет нашего клуба.)
Первым выступил директор Института философии Гусейнов Абдусалам Абдулкери-
мович. Несведущим людям, таким, как я и моя однокурсница А., было полезно, я думаю,
послушать это выступление с точки зрения информации, которую мы не знали до это-
го. Он рассказал о том, что эта не первая презентация книги Карла Моисеевича Кантора.
Первой была презентация книги “Двойная спираль истории”, и опубликование этой кни-
ги произошло еще при жизни автора. Директор института рассказал нам, что Карл Мои-
сеевич Кантор имел очень большой круг друзей – в их число входили Зиновьев, Мамар-
дашвили и другие. Он прошел несколько эпох – в его жизни были и сталинское время, и
перестройка, и постсоветское общество... Он мог написать о многих людях. Но выбрал
для своей работы он именно Маяковского. Для самого Гусейнова, по его словам, причины
этого остались под вопросом, пока он не открыл книгу. Эта книга, как он сказал, – “испо-
ведь, завещание, все, что хотите”.
Речь каждого следующего человека словно накладывалась на предыдущую и можно
было увидеть этот процесс сбора картинки, мозаики из кусочков. Они вспоминали дру-
гие книги о Маяковском и говорили, что книга Карла Моисеевича словно заполнила обра-
зовавшуюся пустоту, брешь, что именно она – единственно правильная, если говорить о

© Вагина М.Ю., 2012 г.

25
Маяковском... Но с самого начала, когда Владимир Карлович, его сын, наладил слайд-шоу
с фотографиями из личного архива и произнес слова о том, что этот вечер – памяти Карла
Моисеевича, стало понятно, что отталкиваться не нужно от Маяковского. Нужно думать
об авторе книги.
По словам директора издательства “Прогресс-Традиция”1, эта книга полемическая и
широкомасштабная. Уже своим названием она отсылает нас к названию “Облака в шта-
нах”, ведь изначально название должно было быть “Тринадцатый апостол”.
Кондаков Игорь Вадимович заметил интересную деталь, которую он почерпнул из
этой книги и осознал: что Владимир Карлович Кантор был назван в честь Маяковского.
Владимир Натанович Порус процитировал громко и с чувством Маяковского и высказал
свое мнение о поэте и Карле Моисеевиче Канторе, о силе слов и о “времени, в котором нет
места для слов, а лишь для формальных оболочек”.
Толстых (боюсь ошибиться, но это, кажется, был он)2 высказал общее мнение, кото-
рое стало проявляться на лицах присутствующих, ведь шел уже второй час презентации,
выраженное в одной фразе: “Я чувствую, что все будут говорить одно и то же”. Легко под-
колол В.Н. Поруса, сказав, что он смог бы прочитать те же строки по-другому, и мы бы
увидели в них другое, и сказал, что есть две идеи, которыми он бы хотел поделиться со
всеми. Первая идея – это то, что он рад, что появилась именно такая книга. Вторая же идея
была той, что он рад, что книгу написал именно Карл Моисеевич Кантор.
Представители журнала “Декоративное искусство” упирали на то, что в этой кни-
ге мы можем увидеть ”макродизайнерский взгляд на мир Карла Моисеевича Кантора”, а
“старейший друг” Карла Моисеевича3 (увы, имя я не услышала) сказал, что выделять ди-
зайн-недизайн не нужно, главное – это связывание деталей в единое целое в этом произ-
ведении.
Кроме того, было высказано мнение, что в творчестве и жизни Карла Моисеевича
Кантора мы видим “крен от искусствоведения к культурологии”. Карл Моисеевич был
первым искусствоведом, который занялся дизайном, не считающимся искусством. Затем
выступающий, как водится, ушел далеко от Кантора и его книги в размышления о культу-
рологии. Он сказал: “Культурология вырастает в творчестве тех людей, которые выходят
за рамки просто философии, антропологии и т.п.”.
Поворотным моментом, самой запоминающейся речью на всей презентации была
речь Елены Николаевны ... (фамилию не расслышала)4, которая работала с этой книгой до
ее публикации. Она рассказала о том, каким был Карл Моисеевич Кантор. Она рассказа-
ла о том, какую они работу провели. Он написал эту книгу в 84 года и все эти 84 года он
вынашивал ее в себе. Эта книга – о любви. О его любви к Маяковскому, о любви к Богу, к
философии. Свою книгу, как она сказала, он целиком и полностью сделал сам. Потом она
зачитала другой вариант предисловия, не опубликованный. Это было тяжело – слушать
такие слова, потому что именно ее речь персонифицировала книгу, заставила вспомнить
об авторе, а не просто задуматься о Маяковском, эпохе, власти... В конце своей речи она
произнесла: “Карл Моисеевич перед смертью сказал, что ему не страшно”.
Раздались аплодисменты, единственные за весь вечер.
Эта речь настолько выбивалась из серого и очень научного круга философов, культу-
рологов, ученых, что она и заставила меня написать весь этот трактат.
Потом звучали другие речи о том, каким было понятие времени в понимании Карла
Моисеевича Кантора – стена времени, океан времени... Он (К.М.) находился в океане вре-
мени, он сам его определил таковым для себя.
И многие люди сказали, то ли повторив слова Гусейнова, то ли просто выразив так
свою мысль: ”Эта книга – осознанный поступок ”.

1
Бориса Васильевича Орешина.
2
Валентин Иванович Толстых.
3
Вероятно, речь идет о выступлении Марка Александровича Коника.
4
Самойлова Елена Николаевна (редактор книги).

26
 Затем выступили сыновья Карла Моисеевича Кантора, рассказав истории из своего
детства, рассказав свои ощущения. (“В Начале было слово, и это слово было Вова” – К.М.
матери В.К., своей жене). Владимир Карлович рассказал о значении “планки” в жизни
Карла Моисеевича, что Маяковский и Маркс никогда не были людьми для подражания, но
всегда были планкой, которую Карл Моисеевич никогда не опускал.
По окончании презентации можно было приобрести четыре книги – собственно, ”Три-
надцатого апостола” и три книги Владимира Карловича Кантора, что я и сделала. Большое
спасибо тем людям, которые организовали эту встречу – издательству “Прогресс-Тради-
ция”, Институту философии РАН, журналу “Декоративное искусство”, журналу “Вопро-
сы философии”, детям и родственникам Карла Моисеевича Кантора.
Я хочу привести в заключение этого небольшого отчета моих ощущений от такого ме-
роприятия слова написанные на обложке ”Тринадцатого апостола”.
«Карл Кантор умер 9 февраля 2008 г. Он верил, что ”после смерти мы превратим-
ся в одинокие звезды, будем так же разговаривать друг с другом, какое бы сумасшедшее
расстояние ни разделяло нас”. Вся жизнь Карла Кантора была пронизана разговорами с
Маяковским. Они вместе ощущали земной шар как кандальное ядро, вместе горели на
“несгорающем костре немыслимой любви”, надеялись, что “вовеки не придет... позорное
благоразумие”.
Карл – вот твоя книга, сделанная тобой от начала и до конца. Улыбнись нам».

27
 Карл Кантор – человек и философ
В. М. МЕЖУЕВ

Мне посчастливилось познакомиться с Карлом Моисеевичем Кантором в относитель-

но молодые для меня и него годы, хотя он принадлежал к более старшему поколению ше-
стидесятников (туда же входили Э.В. Ильенков, А.А. Зиновьев и ряд других широко из-
вестных впоследствии философов). На наиболее ярких представителей этого поколения
мы смотрели тогда с чувством восхищения и даже юношеского восторга, видя в них не то
чтобы своих учителей, академических гуру, но совершенно новую и молодую философ-
скую поросль, разительно отличающуюся – и интеллектуально, и личностно – от филосо-
фов сталинского разлива. В последующие годы мне не раз приходилось встречаться и об-
щаться с Карлом Моисеевичем по разным поводам. В частности, я был автором рецензии
на его книгу “История против прогресса”, опубликованной в журнале “Свободная мысль”
и названной мной “Маркс против марксизма” (впоследствии я использовал заголовок этой
рецензии для названия собственной книги). В постперестроечный период мы сблизились
и даже, можно сказать, сдружились, работая вместе в секторе культуры, существовавшем
некоторое время в “Горбачев-фонде”. Во многом мы одинаково оценивали происходившие
вокруг события, а наши взгляды по ряду важных для меня философских тем и вопросов
(в частности, например, понимания сути и смысла культуры) часто совпадали. Тем не ме-
нее я не считаю себя знатоком всего творчества К.М. Кантора (и тем более специалистом
во всем, что его интересовало), и потому сказанное далее – не более, чем мое личное мне-
ние, что запечатлелось у меня в памяти и отлилось в образ, уже не отличимый в моем со-
знании от оригинала.
В замечательной плеяде философов-шестидесятников прошлого века ему, конечно,
принадлежит особое и ни с кем не сравнимое место. При всем совпадении его идейных
симпатий и предпочтений с чувствами и мыслями наиболее передовой части шестидесят-
ников ему, на мой взгляд, удалось сказать в своих текстах нечто такое, что не принима-
лось во внимание или вообще отвергалось многими – даже выдающимися – его современ-
никами. Без написанного им нельзя составить полного представления о том духовном и
культурном климате, в котором жила и развивалась философская и общественная мысль в
послесталинской России. Насколько я помню, сам Карл Моисеевич никогда не претендо-
вал на какое-либо философское лидерство, на роль основоположника нового философско-
го направления или школы, считал себя, наряду с большинством шестидесятников, вер-
ным учеником Маркса. Однако его марксизм не только коренным образом отличался от
официального советского марксизма, что, в общем-то, характерно для всех шестидесят-

© Межуев В.М., 2012 г.

28
ников, но даже от тех его интерпретаций, которые давались некоторыми признанными
философскими лидерами эпохи “оттепели” (в частности, например, Э.В. Ильенковым).
Марксизм К.М. Кантора свободен не только от идеологии сталинизма, но даже от того,
что называлось у нас “ленинизмом” (Кантор, несомненно, чтил Ленина как выдающегося
революционера, но в отличие от Ильенкова вряд ли видел в нем сколько-нибудь значимый
философский авторитет, даже в области марксистской мысли). Его миросозерцание вооб-
ще, как мне кажется, тяготело более не к гегельянской (преимущественно логико-теорети-
ческой), а к романтической традиции классической европейской философии.
Идея отождествления философии марксизма с логикой и теорией познания, столь до-
рогая Ильенкову, если угодно, “гносеологизация” философии была, как я понимаю, чужда
К.М. Кантору. Разного рода изыскания в области логики и методологии науки, чем мно-
гие увлекались в те годы – не его стихия, вне сферы его интересов, не его страсть. Тер-
мин “страсть” здесь вполне уместен, ибо в моем представлении К.М. Кантор – это исклю-
чительно страстная, увлекающаяся натура, человек с ярко выраженным полемическим
темпераментом, с постоянной готовностью к самовыражению в сфере публичного сло-
весного или письменного творчества. Он и внешне был таким – высоким, статным, кра-
сивым, общительным, с приятными манерами европейски воспитанного человека, обая-
тельной улыбкой и великолепно поставленной речью. И писал не тяжеловесным слогом
наукообразной метафизики с его формально выстроенной силлогистикой, а языком фило-
софско-художественной эссеистики и публицистики, сочетающим нетривиальную и по-
рой парадоксальную мысль с ясностью и живостью ее изложения, насыщенного лите-
ратурными реминисценциями, примерами, сравнениями и метафорами. По складу ума и
характера Карл Моисеевич – натура вообще более художественная, чем рассудочная, бо-
лее романтик, чем сухой рационалист, эстетическое восприятие действительности в нем
явно превалировало над абстрактным теоретизированием и отвлеченным мышлением.
Его мысль всегда эмоционально насыщена, как бы согрета его личным чувством, не про-
сто продумана, но именно пережита им. Искусство, художественное творчество во всем
его многообразии недаром стало преимущественным предметом его профессионального
интереса.
Среди профессиональных философов К.М. Кантор почитался как в первую очередь
первоклассный эстетик, много сделавший для защиты передовых эстетических идей, а
также ряда современных художественных направлений, особенно в области изобрази-
тельного искусства. Именно он, как известно, стал идейным вдохновителем журнала “Де-
коративное искусство” (заместителем главного редактора которого оставался в течение
многих лет), получившего широкую известность в качестве одного из центров передовой
искусствоведческой мысли того времени. Журнал этот входил в круг обязательного чте-
ния всех, кто относил себя к мыслящей и творчески продвинутой части научной и художе-
ственной интеллигенции. Однако не все догадывались, что за эстетическими увлечениями
Карла Моисеевича проглядывала более глубокая страсть, которую я назвал бы политиче-
ской, если, конечно, понимать под политикой не рутинную работу в области администра-
тивного управления и даже не будничную деятельность парламентария, а революцион-
ную борьбу за освобождение людей от всех видов угнетения и эксплуатации. Звучит по
нынешним временам несколько напыщенно, но в его глазах только такая борьба прида-
ет человеческой жизни, как и всей истории в целом, смысл и содержание. Его романтизм,
хотя и подпитывался в первую очередь художественными впечатлениями и открытиями,
был по своему истоку социально заостренным против всего, что есть в жизни несправед-
ливого, косного, обывательского, принижающего человека, т.е. по сути своей революци-
онным. В период заметного поправения, обуржуазивания советского, а затем и российско-
го общества, усиления в нем культа частной наживы и материального обогащения, а то и
просто голого потребительства он оставался верен своим левым убеждениям, хотя его ле-
визна не имела ничего общего ни с партийной идеологией бывшей КПСС, ни с идеоло-
гией нынешней КПРФ. В отстаиваемой им позиции всегда отчетливо звучала тема свобо-
долюбия, ценности независимой и уважающей свое человеческое достоинство личности,

29
которая сродни любому творчеству и которая пронизывает собой всю европейскую и рус-
скую культуры в их лучших философских и художественных образцах. Подлинное искус-
ство, по его глубокому убеждению, не может не быть левым и, следовательно, революци-
онным.
Слова “революция” и “творчество” в его лексиконе фактически синонимы. Если ху-
дожественное творчество всегда революционно, то историческое творчество – это также
постоянно происходящая, хотя порой скрытая от глаз, революция в системе обществен-
ных отношений. История, как и искусство, революционна по своей природе. Настоящий
художник – это революционер в своем деле, а подлинный (не мнимый) революционер,
творящий историю – в своем роде тоже художник. Великие революции сравнимы с вели-
чайшими произведениями искусства. Мысль Ленина о революции как искусстве, явно им
у кого-то заимствованная, на мой взгляд, близка и Кантору. Революцию он ощущал бо-
лее как творческую, освободительную, праздничную стихию народного восстания, чем
как чисто политическую борьбу партийных функционеров за власть или просто как сме-
ну социально-экономического строя, т.е., скорее, эстетически, чем социологически. По-
добно Блоку, он обладал способностью слышать “музыку революции”. Революционный
дух восставшего народа лучше всего передается посредством не логических схем и кате-
горий, а музыки, живописи, поэзии, и тот поэт, кто способен уловить и выразить этот дух
в своей поэзии. Отсюда, как мне кажется, его любовь к поэзии Маяковского, которую он
знал практически наизусть и великолепно исполнял в разных аудиториях (я сам присут-
ствовал на одном из таких выступлений). Именно Маяковскому он посвятил свою послед-
нюю книгу “Тринадцатый апостол”. Отсюда же и его любовь к художественному авангар-
ду 20-х годов.
В период застоя, ставшего причиной разочарования большей части интеллигенции в
марксизме и социализме, Октябрьская революция, а вместе с ней и все революционеры на
свете были преданы ею проклятию. Именно с того момента любая революционная рито-
рика, вера в историческую оправданность революции, как и в революционную природу
самой истории объявляются если не просто чудачеством и заблуждением, то признаком
интеллектуальной ограниченности и отсталости. По этой логике революционеры и есть
самые большие реакционеры, враги прогресса, всего святого и хорошего на земле. Я не
раз был свидетелем иронических взглядов и реплик в адрес К.М. Кантора, когда он объ-
яснялся в своей любви к революции, отстаивал ее всемирно-историческую (интернацио-
нальную) освободительную миссию в истории. Ну что, мол, ждать от человека, оставше-
гося в плену прошлого, пережившего свое время? И мало кто хотел понять, что революция
для него – не “русский бунт – бессмысленный и беспощадный”, не террор и гражданская
война, не кровь и насилие и даже не орудие прогресса – научного (хотя говорят и о “науч-
ных революциях”), технического, экономического или какого-то другого, – а единственно
возможный способ существования истории. Если история действительно существует, она
не может быть ничем иным, кроме как революционным процессом (“перманентной рево-
люцией”), который нельзя остановить в каком-то пределе, придать законченную форму,
застывшую в своей определенности. История и есть процесс революционного преобразо-
вания животного в человека, растянутый во времени. И не следует думать, что этот про-
цесс завершился, что современный человек являет собой наивысший и окончательный
тип человеческого развития. С исчерпанием, иссяканием революционных потенций ис-
торического развития кончается и сама история. Об этом, собственно, он и писал в своей
книге “История против прогресса”.
Присутствующее во всех работах К.М. Кантора единство исторического не просто с
логическим, но и с эстетическим (аналогом чему является “творчество по законам красо-
ты”) позволило ему увидеть в исторической теории Маркса нечто большее, чем просто
логически выстроенную систему экономических, политических и социологических кате-
горий. Историософия Маркса в его интерпретации – это грандиозный исторический про-
ект, сравнимый в чем-то с учением Иисуса Христа. Расходясь по форме (одно – религия,
другое – наука), они едины по замыслу, представляя собой два “парадигмальных проекта”
человеческой истории, сменяющие друг друга в ходе общечеловеческой эволюции. Сам

30
Кантор объяснял эту смену тем, что “проект Маркса” даже более универсален, чем “про-
ект Христа”, хотя и он к настоящему времени обнаружил в чем-то свою ограниченность и
исчерпанность. Если Христос стремился связать все человечество узами любви, то Маркс
искал эту связь в обществе, позволяющем каждому быть субъектом, творцом самого себя
и своих отношений с другими людьми. А мерой созидания человеком самого себя может
быть только вся наследуемая им мировая культура, заключающая в себе наивысшие тво-
рения человеческого духа. В развернутой форме историософский проект Маркса, включая
и его превращения (а также искажения) в опыте “построения социализма” в нашей стра-
не, да и в опыте всего ХХ в., был изложен в наиболее фундаментальном труде К.М. Кан-
тора “Двойная спираль истории. Историософия проектизма”, изданном в 2002 г. Я не бе-
русь здесь воспроизводить все содержание этой объемистой книги, к сожалению, так и
не завершенной автором (насколько я знаю, вышел только первый том), но в современ-
ной марксоведческой и историософской литературе она, несомненно, стоит особняком.
Марксово учение о коммунизме, согласно Кантору, единственный после христианства до-
стойный внимания исторический проект будущего, способный служить ориентиром (па-
радигмой) для всей последующей истории. Возможно, и он сегодня устарел и требует об-
новления, но следующий такой проект, способный превзойти первые два, пока еще никем
не создан.
Насколько я понимаю, христианство, гуманизм и коммунизм в представлении
К.М. Кантора – взаимосвязанные и наиболее значимые высоты европейской культуры и
истории, не отделимые друг от друга. Ренессансный гуманизм был не отрицанием хри-
стианского гуманизма, как часто думают, а его прямым продолжением, ну а коммунизм
Маркса, по его собственному определению, есть “практический гуманизм”, поиск путей
практического внедрения идеалов христианского и возрожденческого гуманизма в реаль-
ную ткань общественной жизни. Коммунизм – это просто синоним предельно гуманного
(“человеческого”, по терминологии Маркса) общества, в котором каждый лично свободен
в плане своей творческой самореализации и форм общения с другими. Попытка Сталина
выдать за социализм (первую фазу коммунизма) построенное им государство столь же не-
состоятельна, сколь, например, несостоятельно приравнивание лозунга “православие, са-
модержавие и народность” к лозунгу “свобода, равенство и братство”. Одно исключает
другое. Сталинизм в своей антигуманной сущности есть прямое отрицание марксизма и
коммунизма. Обо всем этом и еще многом другом обстоятельно и доказательно говорится
в главном историософском труде К.М. Кантора.
Наверняка для многих сегодня разоблачение сталинизма – это борьба с тенями про-
шлого, а обращение к Марксу – безнадежная попытка возродить давно ушедший в исто-
рическое небытие “призрак коммунизма”. То и другое утратило всякую актуальность и не
имеет прямого отношения к ныне происходящим процессам. Соответственно, и все напи-
санное Карлом Кантором принадлежит прошлому и мало чем интересно современному
читателю. В сегодняшней России мне часто приходится слышать такое мнение. Но те, кто
его высказывают, не могут мне объяснить, почему через двадцать лет после краха СССР
Сталин для многих – опять одно из самых популярных имен, лучший пример для подра-
жания, а интерес к Марксу на Западе и у нас не только не исчезает, но постоянно возрож-
дается, пусть и в обновленном виде. Никто не принимает каждое слово Маркса за послед-
нюю истину (не принимал его так и Карл Кантор), но поиск Марксом гуманистической
альтернативы миру финансового капитала и исключительно денежного расчета (как бы
ни называть такую альтернативу) не только не снимается с повестки дня, но обретает еще
большую актуальность в эпоху глобального капитализма. Подлинный гуманизм, как его
понимал Карл Кантор, называя вслед за Марксом коммунизмом, несовместим ни со ста-
линизмом, ни с капитализмом, ни с тоталитарной властью государства, ни с властью де-
нежного мешка. И никто еще не доказал, что “царство свободы”, о котором грезил Маркс,
располагается в сфере действия государственной машины с ее органами принуждения и
насилия или в сфере рыночных отношений с ее конкурентной борьбой и экономическим
неравенством. В поиске личной свободы можно, конечно, уйти в религию, философию,
искусство, но ничто из них не освобождает индивида от власти государства и рынка, ко-

31
торая порой подчиняет себе ту же религию, философию и искусство. Если раньше мы
были свидетелями прямой власти государства над ними, то сегодня к этой власти добави-
лась еще и власть денег. Что из этого получается, видно всем. Возможно, в такой ситуации
единственно правильной позицией, которую может занять философ, является та, которую
в свое время занял Карл Кантор. Назовем эту позицию последовательным, до конца прове-
денным гуманизмом, который, включая в себя наследие всего предшествующего гуманиз-
ма, обретает в современных условиях новые формы и масштабы. Таким современным фи-
лософом-гуманистом и был К.М. Кантор, и то, что им понято и открыто на этом поприще,
навсегда останется в золотом фонде нашей отечественной философской культуры.

32
 Карл Кантор, Владимир Маяковский
и революция духа
В. Н. ШЕВЧЕНКО

Последняя книга Карла Кантора “Тринадцатый апостол” (М., 2008) посвящена анали-
зу творчества В. Маяковского. Любовь к нему, которую Кантор пронес через всю жизнь
(“я прожил жизнь под звездой Маяковского”), обнаруживает себя буквально на каж-
дой странице этого яркого, мастерски проведенного исследования объемом в 30 печат-
ных листов. Книга читается на одном дыхании. Но она не стоит особняком в творчестве
К. Кантора. Она является удивительно удачным подтверждением той концепции, которую
К. Кантор создавал и развивал на протяжении всей своей творческой деятельности, – ис-
ториософии проектизма. Центральное понятие в его концепции – это понятие “революция
духа”, его место и роль в истории человеческого общества.
Что имеет в виду под духом Карл Кантор? Дух – это абсолют, это абсолютное совер-
шенство. И вместе с тем дух – это горение, огонь, жажда переустройства человека и об-
щества. Дух революционен по своему существу. Революций духа в истории человеческого
общества, по К. Кантору, было всего три и, соответственно, можно выделить три парадиг-
мальных проекта истории.
1-я революция духа – явление Христа, и первым проектом истории стал религиозный
проект – христианство.
2-я революция духа – это Ренессанс, и вторым проектом истории явился эстетический
или художественный проект. Искусство как средство осуществления замысла Бога о че-
ловеке. Но теперь сфера свободы охватила все стороны земной жизни человека, свобода
приобрела универсальный характер.
И 3-я революция духа – это К. Маркс и его научный проект истории, который вбирает
в себя как религиозный, так и эстетический проекты. Проект раскрывает закономерности
перехода от предыстории человечества к его подлинной истории.
Эти три революции духа охватывают огромные периоды времени и создаются на сот-
ни лет вперед. У каждой революции духа есть свои пророки и апостолы, святые и муче-
ники.
Важнейшим компонентом историософской конструкции Кантора выступает социо-
культурная эволюция, которая принципиальным образом отличается от понятия истории.
И хотя у К. Кантора в тексте его капитального труда “Двойная спираль истории” имеет-
ся специальная оговорка о том, что “сам Маркс еще не делал четких различий между со-
циокультурной эволюцией и историей и, соответственно, между социокультурой и социо-

© Шевченко В.Н., 2012 г.

2 Вопросы философии, № 12 33
экономической системой” (с. 655), но К. Кантор точно и тонко прочитал Маркса, детально
проанализировал его тексты, и в конечном итоге раскрыл те условия, при которых воз-
можно подлинное торжество человеческого духа, победа над общественными вещными
связями.
К. Кантор самым тщательным образом проработал сложнейшую проблематику не-
примиримой, антиномичной борьбы истории и социокультурной эволюции. Революция
духа стремится изменить социум, институты, людей, их образ жизни и способы деятель-
ности. Однако возникающие здесь немалые сложности приводят к тому, что дух постепен-
но перестает быть революционным и превращается в ту или иную разновидность идеоло-
гии. Социокультурная эволюция общества постепенно заводит общество в исторический
тупик. Наступает кризис истории. Выход из тупика неизбежно связан с наступлением но-
вой революции духа.
Книга Кантора “Тринадцатый апостол” как раз и повествует о том, что произошло в
России, когда в ней впервые вырвался на арену всемирной истории революционный дух
К. Маркса. Это была Октябрьская революция. У революции духа в России были свои апо-
столы. Маяковский еще за несколько лет до революции назвал себя тринадцатым апосто-
лом.
Центральная идея этой книги Кантора – раскрытие образа поэта как апостола. Он,
кстати, замечает, что первоначальное название поэмы Маяковского “Облако в шта-
нах”(1914–15 годы) было “Тринадцатый апостол”. “Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто, в самом обыкновенном Евангелии тринадцатый апостол”. Для Кан-
тора это признание поэта становится отправным пунктом исследования. Но машина и Ан-
глия для Маяковского – вещи не главные. Маяковский необычайно остро чувствовал при-
ближение революции в России (“В терновом венце революции грядет шестнадцатый год,
а я у вас предтеча”). По Кантору, в Маяковском зреет глубокое убеждение в неразрывной
внутренней связи идей Христа и Маркса.
“Февральская революция уничтожила рабство политическое… Бомбу социальной ре-
волюции бросил под капитал октябрь <…> Мы пролетарии искусства – зовем пролетариев
фабрик и земель к третьей бескровной, но жестокой революции, революции духа”, – пи-
сали в 1918 г. в своем манифесте футуристов поэты Д. Бурлюк, В. Каменский и В. Мая-
ковский. Его апостольское служение, вера в духовное преобразование российских, совет-
ских людей, продолжалось на протяжении всей его дальнейшей жизни вплоть до самого
последнего дня.
К. Кантор пишет, что трагедия России последних веков – это величайшая трагедия,
самые глубокие причины которой следует искать в противоборстве истории и социокуль-
турной эволюции общества. Сначала Россия отстает исторически от Запада, находится в
зависимости от него (это всё, по Марксу, но высказано в книге в другой стилистике), за-
тем история в Октябре 1917 г. стремительно выдвигает Россию на ведущее место в исто-
рии, начинается духовное преображение истории, и, наконец, общество вновь поглощает
историю, или ее засасывает планктон социокультуры, по выражению К. Кантора. Так вы-
глядит, согласно его историософской концепции, борьба прогресса и истории, концепция,
которая обладает огромной объяснительной силой. Но, увы, сегодня она не ко двору, не
ко времени.
Автор дает интересную оценку Октябрьской революции 1917 года. “Предвидя неиз-
бежные катастрофические последствия восстания за власть Советов, Ленин все же пони-
мал, что легче будет преодолеть возможные катастрофы, чем падение в пропасть великого
народа и великого государства. <…> Навсегда пора понять, что, торопя большевистский
переворот в России, Ленин спас Европу, Россию, а с ними весь остальной мир от реальной
угрозы фашизма” (“Тринадцатый апостол”, с. 115).
Другими словами, резкое опережение историей социокультурного уровня развития
общества имело тогда свое оправдание, как, впрочем, и в другие эпохи. Ибо нет скорого
и линейного пути к реализации духовных идеалов, к совершенству. Жажду немедленно-
го преобразования непросвещенных, “нечистых” масс общества Маяковский поэтически

34
изобразил в “Мистерии-буфф” (1918), но в реальной жизни все обстояло совсем по-дру-
гому.
Маяковский был не просто апостолом веры, он был апостолом особого рода. Есть
разное в Маяковском, пишет К. Кантор, есть Маяковский художественный, религиозный,
историософский, а есть Маяковский идеологический. Впрочем, рассмотрение творчества
Маяковского с точки зрения его идеологической роли, которую оно сыграло тогда в жиз-
ни страны, требует более пристального анализа, раскрытия уникального по своей приро-
де своеобразия его поэтической деятельности. Маяковский не просто занимается пропа-
гандой, пишет идеологически заостренные стихи, рекламу или агитки разного рода. Он не
мыслит художественное творчество в виде отдельной сферы деятельности человека. Поэ-
зия у Маяковского становится точкой сопряжения, взаимопроникновения духа и истории.
Вот найденный им “механизм” работы духа над переделкой социума – через поэзию, че-
рез поэтическое творчество. Отсюда и возникает то абсолютно точное понимание Маяков-
ского как поэта революции, поэта революции духа.
Весь свой редчайший поэтический дар Маяковский направляет на то, чтобы пробу-
дить у каждого, самого обыкновенного, самого простого человека способность к социаль-
ному творчеству, пусть и в элементарных поступках, что уже и будет началом становления
нового, самостоятельно мыслящего человека. Любой творческий акт здесь есть социаль-
ное творчество, созидание новых общественных отношений, нового отношения к труду и
своей стране, новой культуры.
Это была каторжная работа поэта, когда каждая строчка поэта была сознательно на-
правлена на революционную перестройку того, что называет К. Кантор социокультурой.
Вот здесь во весь рост встает проблема столкновения революционного идеала и по-
вседневной далекой от этого идеала той ранней советской жизни.
Если судить по текстам, то в первые послереволюционные годы Маяковский, без-
условно, верил в скорое преодоление этого разрыва между идеалом и повседневностью.
Но работать поэтом революции к концу 20-х годов ему становилось все труднее. К. Кан-
тор считает, что в написанной в 1929 г. пьесе “Баня” Маяковский становится “ревизором”
авгиевых конюшен сталинизма, но, увы, сталинизма тогда еще не было.
Вопрос – в другом. Маяковский действительно чувствовал, как складывалась в стра-
не новая политическая ситуация, Начиналась другая эпоха. Мог ли Маяковский вписать-
ся в эту эпоху великого перелома, объявленного в конце 1929 г. И да, и нет. Социальная
цена социокультурного прогресса становилась все более высокой. Вот здесь и возникает
вопрос по поводу оценки, сделанной К. Кантором в книге на с. 85: “К 1928 г. тринадца-
тый апостол понял, что советское общество на деле есть симбиоз грубого, деспотическо-
го и казарменного коммунизма, ничего общего не имеющего с коммунизмом ни Маркса,
ни Христа. Маяковский заклеймил и отверг советский общественный строй, выдававший
себя то за социализм, то за коммунизм в их марксовом понимании”. Действительно ли
Маяковский отрекся от социализма к 1928 г.? Аргументация К. Кантора такова: переход
к новой экономической политике был прямым отступлением от Октября, ведущим к воз-
рождению капитализма, к формированию нового господствующего класса партсоветской
номенклатуры и нового городского среднего класса, к социальному расслоению деревни.
Маяковский отверг сталинский социализм, и потому так трагически окончилась личная
жизнь поэта.
Не будем здесь спорить с конкретными аргументами, но в страстном призыве К. Кан-
тора “да – коммунистическому идеалу Маркса, нет – идеалу, замаранному партийной ле-
нинской идеологией” где-то затерялись, оставлены без должного внимания сложнейшие,
нередко трагические отношения между идеалом и повседневностью, которые пронизыва-
ют мировую историю – от Христа и до наших дней.
В России случилось то, что и должно было, по Кантору, случиться. Победа социо-
культуры, социума над историей. Отсюда неизбежность гибели Маяковского именно как
апостола, как и во времена жестоких гонений на первых апостолов христианства. Невоз-
можность подлинно апостольского служения вере в новых условиях, невозможность жить

2* 35
иначе как в единстве поэтического творчества, духовной веры и личного участия в практи-
ческом переустройстве жизни стало главной причиной его трагической смерти.
Но вот что пишет Маяковский в 1929 г.: “И у нас, и у массы и мысль одна и одна ге-
неральная линия”. И еще: «Потоки слюнявого яда сейчас по улице льются. Знайте, граж-
дане и в 29-м длится и ширится Октябрьская революция. <…> Огонь “Авроры” у нас во
взоре… И мы обывателям не позволим баррикадные дни чернить и позорить». Это тоже
1929 год.
Невозможность немедленного осуществления коммунистического идеала в реаль-
ной жизни приводит к тому, что проблематика идеального устройства общества и прежде
всего задачи формирования нового человека, человека будущего перемещаются в сферу
искусства. Соединение поэзии и истории, искусства и повседневной жизни с необходи-
мостью уступает место их рассоединению, их непростому и порою трагическому сущест-
вованию в советском обществе. Маяковский больше не мог быть поэтом революции. Он
мог остаться революционным поэтом, уйдя в художественное творчество и оставив свое
апостольское служение вере. Он больше не мог быть идеологом. Потом его объявили ре-
волюционным поэтом, но он был больше, чем революционный поэт.
Как бы ни складывались отношения Маяковского с властью, он продолжал верить и
призывать к продолжению революции духа в советской стране. Незадолго до смерти Мая-
ковский пишет в поэме “IV Интернационал” пророческие слова: “Встает из времен / Ре-
волюция другая – / Третья революция / Духа”. Это означает, что остался верен Манифе-
сту 1918 г.
Возможно ли сегодня продолжение революции духа или невозможно, готовится она
всем ходом событий в стране и в мире или не готовится, это, конечно, большая и сложная
тема. Кризис современной цивилизации состоит в отсутствии исторического проекта. Это
и есть кризис истории, противоречие между социокультурным прогрессом и историей об-
нажается в наши дни все больше и больше.
Борьба с историческим развитием, которую ведет сегодня самая могущественная
страна мира, – это борьба с любыми попытками приблизить, а тем более начать осуществ-
лять новый этап революции духа.
В 1917 г. в Россию сначала пришел Маркс, он занял место Христа.
Вернулся ли сегодня Христос в Россию, это еще предстоит осмыслить, но точно,
Маркса из страны прогнали.
Сегодня в российском обществе много говорят о возрождении духовности, но всегда
под этим имеется в виду возвращение православия. Что касается светской духовности, то
ее современное понимание не найдено и вряд ли может быть найдено без возвращения к
истинному смыслу учения Маркса, который совершил грандиозный переворот в понима-
нии смысла истории. За последние десятилетия во всей отечественной литературе не было
такого тщательного разбора идей Маркса, его научного парадигмального проекта, как это
сделано в “Двойной спирали истории” Карла Кантора.
Он много пишет верного о подлинной истории, когда на место эксплуатации и отчуж-
дения приходит история как дело рук свободного человека, когда труд преодолевает по-
рабощающую власть капитала и становится свободным, творческим, предметно-деятель-
ностным самоосуществлением индивида, когда свободное развитие каждого становится
условием свободного развития всех. Но сегодня речь идет не просто о том, что нужно
вспомнить Маркса, а о том, как возможно возвращение к духовной стороне учения Марк-
са. К тому духу, который должен нести с собой негасимый огонь преобразования челове-
ка и общества.
Но тогда должны сначала появиться пророки, как стал считать себя Маяковский еще
до революции 1917 года.
Настоящий Маяковский вернулся в советское общество сразу после смерти Сталина и
начала оттепели. “Если уж признавать поэзию, то только Маяковского”. Так говорит одна
из героинь повести И. Эренбурга “Оттепель”. (М., 1954. С. 27). Летом 1958 г. в Москве
был поставлен памятник Маяковскому.

36
 Затем началось потрясение основ застойного мещанского благополучия – молодые
поэты начинают без всяких разрешений читать стихи прямо у памятника Маяковскому, а
затем на поэтических вечерах, собиравших тысячи поклонников поэзии. Вновь ставятся в
театрах Москвы и далеко за ее пределами пьесы “Баня” и “Клоп”.
Маяковский звучит в фильме, ставшем знаковым для всей эпохи 60-х годов “Мне два-
дцать лет” М. Хуциева. Но с конца 60-х годов, особенно после чехословацких событий
1968 г., когда борьба за социализм “с человеческим лицом” всерьез напугала партийные
верхи, Маяковского незаметно отодвигают куда-то на периферию культурной жизни стра-
ны. Оттепель закончилась, он вновь неактуален.
Сегодня Маяковского практически нет в культуре постсоветского общества, разные
капустники не в счет. Если начнут сегодня ставить Маяковского, читать, обсуждать его,
тем более на телевидении, тогда это будет означать одно – общество вдруг вспомнило, го-
воря словами Маяковского, о необходимости продолжения третьей революции, револю-
ции духа в российском обществе, по словам К. Кантора, криминально-номенклатурного
квазикапитализма. Если Маяковский вернется, то революция духа в нашем обществе вста-
нет в политическую повестку дня.
Но, судя по отношению к поэзии Маяковского сегодня, можно быть спокойным. Об-
щество, наверное, еще долго будет жить без Маяковского. Чтение книги К. Кантора позво-
ляет понять, каким чутким барометром было и остается отношение власти и интеллиген-
ции к Маяковскому.
В 1990 г. состоялась беседа А. Зиновьева о Маяковском с К. Кантором (http://www.
zinoviev.info/wps/archieves/48). А. Зиновьев тогда сказал: “Сложилась такая тенденция в
мире, что не может великое явление исходить из России”. К. Кантор добавил к этим сло-
вам: “Cамое страшное, что это убеждение крепнет не только на Западе, но и внутри Со-
ветского Союза”. Наперекор всяческим унижениям страны, о которых они говорили с
презрением, каждый из них подчеркивал мировое величие поэзии Маяковского, прозы
Шолохова, был уверен в грядущем возрождении России.
Россия восприняла марксизм как альтернативу проекту Модерн, проекту капитали-
стического общества. Вот почему Россия никогда не будет ни антизападной страной, ни
западной страной. Она должна не догонять Запад, а прокладывать альтернативный путь
исторического развития, дополняющий и вместе с тем противостоящий Западу.
Кантор верил в новую революцию духа. К чему будет звать эта революция? К. Кан-
тор дает ясный ответ – и тогда, и сегодня она зовет Россию – к подлинному социализму.
“Проект такого перехода давно выработан. Я имею в виду Марксов проект” (“Тринадца-
тый апостол”, с. 93). Только этот путь открывает перед страной великое Будущее. Вместе с
возвращением в большую культуру В. Маяковского уверен, вернется и станет актуальным
философское наследие Карла Кантора. Но, впрочем, ничто нам не мешает сегодня занять-
ся его внимательным изучением.

37
 Первый дизайнер слова и мысли
А. П. ЛЮСЫЙ

Для меня Карл Моисеевич Кантор – представитель того поколения философов, кото-
рые активно формировали общественное сознание, начиная с 1950-х годов – в кругу Алек-
сандра Зиновьева, Эвальда Ильенкова, Мераба Мамардашвили, Александра Пятигорско-
го. Сам этот круг оказал решающее влияние на развитие русской общественной мысли.
Затем у каждого определился свой собственный взгляд на мир, собственный стиль работы
и свой путь к читателю.
Общая философская концепция Карла Кантора являет синтез линеарных историософ-
ских концепций ХIХ в. (Гегель, Маркс) и плюралистических концепций века ХХ (Шпенг-
лер, Тойнби). По сути, им сделана попытка заложить основы новой историософии – исто-
риософии ХХI в. Аналогичные попытки были предприняты примерно в это же время и на
Западе (Хантингтон, Фукуяма). И Кантор весьма полемически отталкивался от их “столк-
новения” и “завершения”.
Название его последнего, изданного при жизни труда “Двойная спираль истории”,
итог четвертьвековой работы, наглядно выражает представление автора об устройстве са-
мого исторического процесса: переплетение веры и знания, христианства и античности,
истории и социокультурной эволюции.
В то же время Карл Кантор стал одним из основателей возрождения национальных
традиций в области исследования промышленного искусства, технической эстетики. Ему
принадлежит постановка современных проблем дизайна и маркетинга.
«Сегодня, – как писал Кантор, – принято обращать внимание на стремительность
культурных перемен, обгоняющих будто бы самую способность человека адаптироваться
к ним и возникающую в связи с этим психическую болезнь, которую О. Тоффлер назвал
”шоком будущего”.
Однако в гораздо большей степени поражаешься ныне постоянству мира, неизмен-
ности коренных черт и особенностей всех существующих теперь на Земле культурно-ис-
торических типов. Тут нет противоречия, ибо изменения происходят во внешнем слое, в
оболочке ценностей и норм культуры, а неизменность принадлежит ее ядру и целостно-
сти. Следует лишь сказать, что именно быстрота культурных перемен, обусловленная ин-
тенсивностью современного культурного обмена, позволила нам особенно остро почув-
ствовать силу культурной традиции, коренящейся в сознании людей, принадлежащих к
данной культуре, и проявляющейся во взаимоотношениях их друг с другом и с представи-
телями других культур. Это, между прочим, и создает самую надежную гарантию един-
ства и крепости общества. В структуре общества нет буквально ни одного социального
явления (все равно, изначально ли присуще оно обществу или недавно воспринято от дру-
гих), которое не было бы пронизано, как живая ткань нервными клетками, устойчивыми,
генотипическими ценностями и нормами своей культуры. И дизайн тут не составляет ис-

© Люсый А.П., 2012 г.

38
ключения» (Карл Кантор. Текст выступления для конгресса ИКСИД в 1975 г. см. http://
rosdesign.com/design_materials3/design_k.htm).
В 1957 г. он стал одним из инициаторов создания и надолго – заместителем главно-
го редактора журнала “Декоративное искусство СССР”, сыгравшего немалую роль в по-
слевоенной истории культуры. В итоге родились книги “Красота и польза” и “Тысячегла-
зый Аргус” – о рождении промышленного искусства в России и о том, как в разные эпохи
от античности до наших дней и в разных странах (Италия, Франция, Голландия, Россия)
складывались отношения между визуально-пластическими искусствами и культурой, ис-
торией, религией, философией, гуманизмом.
Уже посмертно была издана книга Кантора “Тринадцатый апостол” [Кантор 2008], по-
священная любимому поэту Маяковскому. Первым ощущением от знакомства с этой кни-
гой было чувство радости от встречи двух сомасштабно мыслящих и видящих мир людей.
Встречи, состоявшейся поверх временных и идеологических барьеров, оказывающихся
философской условностью.
Потом пришло понимание, что поэзия Маяковского – это не имеющая равных в ХХ в.
метапоэзия. Владимир Маяковский, по словам Марины Цветаевой, был призван “володеть
миром”. По мнению Карла Кантора, адекватное понимание Маяковского возможно только
в рамках последовательного библейского контекста (который вбирает в себя, в частности,
как полагает автор, и марксистский контекст). “Писать о Маяковском, игнорируя то, что
он был самопровозглашенным тринадцатым апостолом, – значит, писать не о нем, а о ка-
ком-то внешне похожем на него выдуманном персонаже” [Кантор 2008, 22]. По Кантору,
Маяковский – первопричина появления Хлебникова, Цветаевой, Мандельштама, Ахмато-
вой и Бориса Пастернака. Кто более или менее понимал при жизни Маяковского его зна-
чение для революции поэтического языка, так это О. Мандельштам: “Великий реформа-
тор газеты, он оставил глубокий след в поэтическом языке, донельзя упростив синтаксис
и указав существительному на почетное и первенствующее место в предложении. Сила и
меткость языка сближают Маяковского с традиционным балаганным раешником” [Ман-
дельштам 1994, 432].
Продемонстрированный Карлом Кантором макровзгляд (в качестве философской
рифмы предлагаем свой неологизм – марксовзгляд) на Маяковского имеет и свои издерж-
ки. Это взгляд создателя проективной философии, а не филолога, со свойственным по-
следнему “финалистским” взглядом на мир (и на текст как на нечто законченное целое).
Поэтому у него в одной строке “недоброжелателей” оказываются и публицист перестро-
ечного призыва Юрий Карабчиевский, и серьезный исследователь интеллектуального кон-
текста поэта Михаил Вайскопф (дотошный воссоздатель культурного контекста Маяков-
ского Леонид Кацис вообще не упомянут). В связи с этим приводятся слова из поэмы
Николая Асеева: “И новые пчелы несут свой мед, / И новые змеи копят свой яд”. Однако
разницы между смертоносными “змеиными” и лечебными “пчелиными” укусами автор не
успел почувствовать.
Что касается “сомасштабности” взглядов поэта и философа – они проявились в та-
ком очевидно футуристическом свершении Карла Кантора, как внедрение самого понятия
“дизайн” в русский язык и саму структуру нашего мышления. Разумеется, не только поня-
тия, но и обозначенного им явления. Пока что последняя на сегодняшний день, но, наде-
юсь, все же не самая последняя книга Карла Кантора стала увлекательной и поучительной
встречей философского и поэтического дизайна. Выражаю надежду, что в архиве филосо-
фа сохранились и другие идущие к читателю работы.

ЛИТЕРАТУРА
Кантор 2008 – Кантор К.М. Тринадцатый апостол. М.: Прогресс-Традиция, 2008.
Мандельштам 1994 – Мандельштам О. Буря и натиск // Мандельштам О. “Сохрани мою
речь…”. М.: Школа-Пресс, 1994. С. 423–433.

39
 “Освобождение” и свобода
Е. Б. РАШКОВСКИЙ

Гражданин
учтите билет проездной!
– Поэзия –
вся! –
езда в незнаемое1.

Предлагаемый читателю разговор будет связан с последней книгой российского фи-

лософа Карла Моисеевича Кантора (1922–2008), посвященной личности и поэзии Влади-
мира Маяковского. И прежде всего – в их религиозных измерениях.
Эта книга – воистину приношение любви философа к поэту. Любви ревнивой и са-
мозабвенной. Приношение долгой жизни философа – относительно краткой жизни поэта.
И потому никакие отписки и “рецензии” в данном случае невозможны. Только серьезный
разговор начистоту.
Вообще, должен сказать, что знакомы мы были с Карлом Моисеевичем еще с конца
60-х годов прошлого века. Нас связывали глубокая личная симпатия и взаимное уважение.
Однако при всём при этом наши религиозно-философские воззрения – даже при некото-
рой близости исходных аксиом – были непримиримы. Кроме того, меня не удовлетворяло
его стремление подчинить реальную фактуру истории (с ее реальными противоречиями и
болью) умозрительному схематизму марксистского “проекта”. Мы были людьми разных
характеров, разных поколений, жизненных опытов и культур2. У нас был общий гегелиан-
ский исток, только его путь шел через Маркса, а мой, скорее, – через Соловьева.
Незадолго до кончины Карл Моисеевич говорил мне по телефону, что все эти годы
находится в некоем критическом собеседовании со мной. Для меня такое признание было
удивительным, ибо об идейных прениях наших прошлых лет я почти что забыл. Но Веч-
ность и Время неумолимы. Как писала Анна Ахматова, “У Бога мертвых нет”3. Так что
приходится отвечать даже сквозь рубежи земной кончины.

История и “социокультура”
В этой книге есть слова, под которыми я готов безоговорочно подписаться: “Созна-
ние обладает тремя духовными потенциями – религией, искусством и наукой, – от ко-
торых зависит как история, так и социокультурная эволюция”4. Три потенции, подобно
Троице, нераздельны и неслиянны. В религии присутствуют искусство и наука, в искус-

© Рашковский Е.Б., 2012 г.

40
стве – религия и наука, а в науке – искусство и религия. У каждой духовной потенции свое
назначение. Они не только отличаются друг от друга, но и противостоят друг другу. Каж-
дая духовная потенция имеет своего двойника: религия – религиозную идеологию, искус-
ство – художественную идеологию (эстетизм), наука – научную идеологию (сциентизм)”
[Кантор 2008, 92].
Эти три духовные “потенции”, осознанно или неосознанно пронизывая души и судь-
бы миллионов и миллионов людей, образуют подлинную суть истории, тогда как их идео-
логически отчужденные, социально-присвоенные двойники – “идеологии” – образуют
предпосылки “социокультурной эволюции”, “социокультуры”. Отношения истории духа,
т.е. собственно истории, и “социокультурной эволюции” в историческом времени много-
значны и колебательны, как колебательны в каждую эпоху, в каждой человеческой душе,
в каждой духовной драме “коромысла” между двумя колонками кантовских антиномий –
левой, позитивной, тезисной (Бог, свобода, бессмертие) и правой, эмпирической, антите-
зисной (случайность, обусловленность, обреченность) [Голосовкер 2010, 311–386]5.
Собственно, об этой драме на “коромыслах” космологических антиномий идет, в част-
ности, и речь в знаменитом афоризме кёнигсбергского философа о двух удивляющих его
вещах: “звездное небо надо мной” и “нравственный закон во мне”.
Воистину, прямой, “линейной” связи между необъятностью природного мiропорядка
(“звездным небом”) и глубинным порядком внутренней жизни человека нашему “эвкли-
дову” разуму не дано: это – тайна Бога. Только вот вся человеческая жизнь и все творче-
ские ее “потенции” уделяются и посвящаются прежде всего разгадке этой тайны.
И посему меня, человека Евгения (может быть, в отличие от человека Иммануила или
человека Карла), поражают две несколько иные вещи: вечное самообновление эмпириче-
ского мiра через смерть и вечное самообновление внутреннего человека через чаяние бес-
смертия. И прямой, “линейной” связи между двумя этими порядками самообновления на-
шему философствующему уму не дано (см.: [Янкелевич 1966]). Разве только приоткрытая
Богом Пасхальная Тайна – Тайна Воскресения – дает нам некий намек на высший порядок
преодоления этого вселенского разрыва между “звездным небом” и “нравственным зако-
ном”, между владычеством смерти и чаянием бессмертия [Войтыла 2011, 241–248].
Смерть – последний довод природы.
Чаяние бессмертия – последний довод человечности.
Итак, глубина религиозного опыта, подлинность художественных исканий, прорывы
научной мысли есть реализация собственно истории, истории под знаком Бога, свободы и
бессмертия, под знаком противоречивого и всегда недосказанного единства веры, искус-
ства и познания. Именно полноту такой воистину “апостольской” реализации усматривает
К.М. Кантор в жизни и творчестве безвременно погибшего поэта – Владимира Маяковско-
го. Погибшего, как полагает исследователь, прежде всего благодаря гнету отчужденной от
своих провиденциальных импульсов Революции. Под гнетом партийно-бюрократической
и “силовой” “социокультуры”. Под гнетом и травлей со стороны сложившегося на перело-
ме 1920-х – 30-х годов победоносного, победоносиковского “реального социализма”.

“Апостольство” или поэзия?

Согласно К.М. Кантору, маяковское “апостольство”, маяковское “христианство” есть

прежде всего борьба против: против дооктябрьской, октябрьской и послеоктябрьской
тьмы и низости [Кантор 2008, 18–19] (а уж как согласуется это воззрение с реальным на-
следием и реальными текстами Маяковского – это особый разговор, разговор для филоло-
гов и текстологов). Борьба – вплоть до собственной гибели. До “полной гибели всерьез”6.
И вот здесь, в этой точке нашего разговора вскрывается основное мое несогласие с
философской позицией Карла Моисеевича. Для него Маяковский – прежде всего поэт, а
потому и “апостол”, свободы. Вообще, для мiровоззрения К.М. Кантора характерен тради-
ционно-российский (а заодно и латиноамериканский) акцент на “апостольском” призва-
нии поэта. На мой же взгляд, смысл служения поэта Богу и людям – не в проповеди, но в

41
самой поэзии, т.е. в раскрытии и преумножении духовных, художественных и познаватель-
ных смыслов через взаимодействие слова, образа и звука. В этом, собственно, и заключа-
ется сердцевина поэтической “езды в незнаемое”…
Так вот, для меня Маяковский – прежде всего гениальнейший в русской поэзии поэт
“освобождения”, что, на мой взгляд, коренным образом отличает Маяковского от поэтов
свободы – Пушкина и не понятого нашим философом Пастернака.
Пастернак, трактуемый К.М. Кантором на фоне Маяковского, выглядит прежде все-
го оппортунистом и приспособленцем. Чем-то вроде чуть облагороженного Исака Бельве-
донского из “Бани”. Всякой исторической и текстуальной фактуре вопреки. И такому поч-
ти что голословному обоснованию этого тезиса посвящено целых сорок страниц в книге
Карла Моисеевича. И это притом, что согласно нашему автору, Пастернак – “тайнопись
души Маяковского” [Кантор 2008, 347]. Но вступать в полемику со всем этим комплек-
сом недомыслий и передержек – не стану. Говоря словами одной из героинь Достоевского,
“я в торги не вступаю”7.
Позволю себе остановиться на принципиальном для меня разграничении понятий
свободы и “освобождения”.
Свобода – я здесь следую за кругом идей столь не похожих друг на друга философов
прошлого столетия, как Бенедетто Кроче и Николай Бердяев, – не поддается прямолиней-
ной расшифровке. При всей ее насущности для каждого из нас, свобода мистична и по-
стигается лишь изнутри самое себя. Но в конечном счете она образует “единое на потре-
бу” (Лк 10:42) человека и его истории, Хлеб и Вино истории. Именно ею и строится живой
смысл нашей истории, перекрывая всё отчуждение, все тупики и срывы и самой “социо-
культуры”, и безвылазных социокультурных противоречий. Именно она и делает историю
собственно историей, ибо она, преодолевая коросту “социокультуры”, образует сердце-
вину неприятия глумления и гнета. Беру на себя смелость отослать читателя к собствен-
ным разработкам на сей счет (см. [Рашковский 2005; Рашковский 2008, 500–518]). Хотя,
впрочем, без несовершенных механизмов “социокультуры” и сама история не транслиру-
ется…
Свобода есть воистину другой лик любви. Подобно любви, она, отрицая глумление и
насилие, почти бесцельна и бескорыстна, или – по словам подлинного апостола, апостола
Павла – “не ищет своего” (1 Кор 13:5.). А если и “ищет”, то прежде всего ищет не каких-то
внешних целей, но нас с вами. Иными словами – человека в каждом из нас.
А “освобождение” – прежде всего наш протест против внешней безвылазности. Про-
тест, подчас открывающий зоны нового рабства.
“Освобождение” – закономерный отклик человека на боли падшего мiра, тогда как
свобода – его отклик на памятование о своем надмiрном призвании. “Освобождение” как
некое подчас исторически неизбежное, но всё же смутное припоминание нашей онтоло-
гической свободы, всегда требует негативного объекта, оно – протестующее. Оно всегда
“освобождение от…”, оно всегда против кого-то. Если угодно, оно – непременная часть
“негативной диалектики” “социокультуры”. Оно обращается прежде всего к объективи-
рованной “социокультуре”, тогда как свобода обращается прежде всего к субъекту, т.е. к
тебе самому.
“Освобождение” и свобода чаще всего сплетены в истории, но духовно они принадле-
жат разным планам Бытия. И не случайно же учили мудрецы Древнего Израиля: “не спу-
тай кинжал (харут) со свободой (херут)” (Талмуд, Пиркей Авот 6:2).
“Освобождение” – “борется” (обязательно с кем-то), свобода – взыскует. И взыскует
прежде всего – самого тебя. Она не узурпируется ни “справа”, ни “слева”, ни революци-
онностью, ни консерватизмом, ни коллективом, ни индивидуумом. Но она имеет свойство
проницать собою мгновение и Вечность, внутренний опыт личности и долговременные
потоки мысли, культуры и человеческих отношений. Ей более свойственно отдавать, не-
жели брать.
Она всегда недосказана, но без нее и “социокультурная эволюция” теряет всякий
смысл, превращаясь лишь в санкцию опустошения и смерти.

42
 Свобода же, соотносящая человеческие мiры с Богом и бессмертием – если вспом-
нить слова Евангелия от Марка – осоляет историю (Мк 9:49).
Другими словами, не подвластная никому из земнородных, она принадлежит всем.
Незрелое же чаяние свободы, заведомое смешение субъектности свободы с объект-
ностью “освобождения” – увы, один из определяющих уз�