Мы живем в удивительное время, когда открываются широкие и волнующе безбрежные горизонты

музыки. Небывалое разнообразие этнических традиций, жанров и стилей, в которых соседствуют

культуры отдаленных континентов, музыка духовно утонченная и повседневная,
профессиональная и любительская, элитарная и популярная − все это соседствует, смешивается,
создает особое «диалогическое пространство» притяжений и отталкиваний, симпатий и антипатий.
Задержимся на минуту, посмотрим вокруг, вслушаемся в эту разноголосицу.
Современный меломан − не только любитель европейской классики, он открыт разной музыке: это
джаз, блюз, рок, хип-хоп, шансон, металл, «New Age», «industrial». Среди его интересов
значительное место занимает и музыка этническая: испанская, ирландская, арабская, кубинская,
карибская, африканская, причем в ее самых разных формах и проявлениях: от музыки бушменов
до мавританского Севера. Остаются актуальными традиционные пласты европейского фольклора,
этника латиноамериканских стран.
Универсальные интернетовские фонотеки и файлообменники вытесняют традиционные магазины
компакт-дисков, представляя практически все направления и жанры музыки: от африканских
барабанов до мадригалов Джезуальдо, отBeatles до Шнитке. Перед нами модель музыкального
социума, ориентированного на разнообразие вкусов и мнений. Насколько сильно все это
отличается от пуританской морали прошлых лет, когда все многообразие музыкальных
проявлений было редуцировано в формулу «классика – фольклор − эстрада»! При этом классика
преподносилась как единственно достойная запросов настоящего культурного человека! Сегодня
ситуация несколько меняется: в филармониях звучит джаз, в консерваториях изучают рок и
внеевропейские культуры, студенты начинают более свободно ориентироваться во множестве
неакадемических жанров и направлений, могут их дифференцировать и критически оценивать. С
такими учениками интересно общаться, их взгляды на музыку нетривиальны, а суждения
непредвзяты.
Но многообразие «музыкально-творческих видов» (В. Дж. Конен) это лишь одна сторона, пусть и
очень важная. Дело не только в том, что принесла с собой нынешняя цивилизация (т. е.,
огромное количество информации и ее легкодоступность), но и то, как изменилось отношение к
привычным явлениям, иными словами, само качество. А оно связано с изменением сферы
бытования жанров и культур, характера коммуникации и музыкального восприятия. Взять, к
примеру, фольклор. С одной стороны, он продолжает развиваться как музыка «преподносимая»,
концертная. Модель эта особенно характерна для нашей страны с ее многочисленными
академическими народными хорами и ансамблями танца. При этом фольклор не забывает свое
«обиходное» прошлое и последнее время возвращается к нему, но возвращается на новом уровне
электронных технологий. Он активно обживает телевидение, интернет, другие каналы массовой
коммуникации, в частности, охотно идет на альянс с коммерческой поп-музыкой («Русская песня»
Надежды Бабкиной, «Золотое кольцо» Надежды Кадышевой, группы «Балаган Лимитед», «Иван
Купала» и др.).
Еще один вектор – трансформация фольклора в некую глобальную «мировую музыку», в которой
этнический остаток постепенно растворяется в атмосфере общетиповых электронных звучаний.
Этническое вырождается, утрачивает свои исконные качества, подтягивается к мировому
американизированному стандарту. Так, дудук Дживани Гаспаряна озвучивает голливудские
фильмы («Гладиатор»), певец Тархан ассимилируется на европейской поп-сцене, а народные
африканские музыканты участвуют в «world-music» проектах европейских рок-музыкантов. Волна
интереса к ирландской культуре порождает в среде молодежи моду на «кельтов»: костюм, танец,
музыку, инструментарий. Возникают клубы, бары, сообщества, где культивируются внешние
приметы кельтства, прежде всего, атрибутика, по всему миру гастролируют танцевальные
ансамбли, копирующие знаменитый «Riverdance»… − словом, настоящее помешательство.
Аналогичное происходило несколько лет назад и с арабской музыкой, шла арабизация нашей
попсы, вся страна умилялась Тарханом и Шакирой и разучивала «танец живота»[1].
Коммерциализация и утрата родовых свойств характерна не только для этнической музыки или
фольклора, но и для музыкальных видов так называемого «третьего пласта»: джаза (легкий, но
безликий «smooth-jazz»), рок-музыки (поп-рок, глэм-рок, хеви-поп), бардовского пения и т. д.
Происходит «борьба за существование», что делает общую картину «многообразия музыкально-
творческих видов» не столь идиллической.
Как в этом контексте ведет себя европейская классика и академическая музыка? Надо сказать,
классика также расширяет территорию бытования. Плохо это или хорошо, но звучит она не только
на сцене филармонического зала или художественной галереи. Границы ее небывало
раздвинулись: от концертов на открытом воздухе («open-air») до живого озвучивания старых
немых лент в затененных кинозалах, от интернет-фестивалей до музицирования на людных
улицах или в подземных переходах. Естественно, стали иными и формы «потребления»: радио- и
телетрансляции, интернет, прослушивание во время работы, в общественном транспорте, за
рулем автомобиля. Молодой человек с MP3 плеером и наушниками на улице или в автобусе уже
никого не удивляет. Что слушает такой меломан? Самую разную музыку, не только классику.
Причем слушает повсюду: в супермаркете, по дороге домой, на прогулке в парке, на лоне
природы, на улице или в уютной компании с друзьями. Явственно обозначается тяготение к
«приватному» слушанию, свободное формирование слушательских приоритетов, желание уйти от
строгих установок и центричности [2]. Кстати, аналогичное происходит и в сфере кинематографа,
который постепенно переселяется в «домашние кинотеатры», тяготея к камерным формам видео
(так называемое «home-video» или «home-cinema») [3].
Музыкальная классика продолжает звучать в рекламных клипах, брендах, теле- и радиозаставках.
Предстает она и в эстрадных шлягерах, джазовых обработках, рок-транскрипциях. Диапазон
заимствований чрезвычайно широк: Бах, Моцарт, Вивальди, Шопен, Чайковский, Григ, Равель,
Рахманинов, Прокофьев и более редкие для подобной роли композиторы. На наших глазах
складывается пласт «оджазированной» или ритмизованной классики, исходным материалом
которого служат ее далеко не самые популярные образцы. Интересен не только сам факт
переделки классических шедевров, но и их появление в немыслимых ранее ситуациях: в рингтонах
мобильных телефонов, во время психотерапевтических сеансов, на площадях или стадионах, на
городских праздниках или спортивных состязаниях (например, знаменитые европейские тенора
поют на открытии чемпионата мира по футболу). Классика становится новым поп-феноменом, что
лишает смысла привычные жанровые стратификации, в частности, уже упоминавшуюся триаду
«классика – фольклор – эстрада».
Поэтому центробежный социокультурный вектор, который заложен в самой идее «жанрового
многообразия», оборачивается противоположной стороной, в которой все явственнее
просматриваются приметы культурной и стилевойгомогенизации. Известно, что впервые
гомогенизация заявила о себе в ХХ веке со становлением массовых технологий и стандартов, а в
веке нынешнем продолжает усиливаться. Как явление очень широкое, гомогенизация в области
культурной коммуникации представляется неким измельчанием, уравниванием, нивелированием
стилевой и жанровой самобытности того или иного феномена. И сопряжена она, во-первых, с
отрывом от национальной почвы, массовым тиражированием продукта в условиях электронного
рынка (продукт этот становится рыночным товаром), а во-вторых, − со сменой психологической
установки, переходом к рассеянному, «попутному» восприятию[4].
В музыке это выражается в эрозии интонаций, в утрате свежести их ощущения. Как ни странно,
сегодня повсеместно востребованы цифровые компакт-диски и особенно суррогатный MP3 формат,
несмотря на очевидное ухудшение качества живого звучания. Аналоговая запись остается на
виниловых дисках, которые пылятся в книжных шкафах наиболее упорных меломанов − приверженцев
традиционных звуковых носителей. Данный факт еще раз переносит нас в сферу массовой психологии
и коммуникации с ее предпочтением суррогата ради практичности и удобства в быту. Гомогенизация
заложена и на уровне методов работы с материалом. Не случайно излюбленные жанры сегодня −
обработки, транскрипции, переложения, парафразы, римейки, кавер-версии и т. д. В
профессиональной композиторской музыке ярким образцом гомогенизации становится эпигонство. К
сожалению, рассмотрение его выводит нас за рамки нашей темы, хотя проблема эпигонства давно
созрела для углубленного изучения.
На фоне глобальной гомогенизации выделяются феномены, которые не поддаются общей
тенденции, сохраняют стремление к самобытности. Они как бы направлены «против течения».
Стремление очистить классический шедевр от пыли времени, вдохнуть в него новую жизнь,
обогатить восприятие осуществляется по-разному: здесь и перепрочтение известной музыки, когда
она открывается своими новыми гранями (вспомним дебют Глена Гульда или рождение
аутентичного исполнительства), и новая интерпретация заигранного театрального текста или
музыкального спектакля, − словом, любое проявление талантливой мысли имеет благотворные
последствия.
Инициатива в этом плане часто исходит и от представителей неакадемического мира музыки [5].
Например, парафразирование шедевров классики в джазе: в этой области накоплен немалый
опыт, начиная с Дюка Эллингтона, Арта Тэйтума и кончая Чиком Кория, Бобби Макферрином,
Жаком Люсье и др. Среди ярких впечатлений последних лет − музыкальный марафон «Swinging
Bach» в Лейпциге, где музыка Баха звучала в джазовом (и не только джазовом) ключе. Другое
яркое событие − концерт фестиваля «Дух Моцарта» (2007), в котором симфонический оркестр
Венского радио под управлением Андрея Борейко выступил с выдающимися джазменами и рок-
музыкантами. Среди них находился и лидер легендарной группы Jethro Tull Ян Андерсон. Вместе
с молодой скрипачкой Люсилль Микарелли он исполнил шутливое попурри «Moz-Art», в котором
«турецкое» Рондо предстало в свинговом пятидольном ритме, напоминающем раннюю
«талловскую» композицию «Living In the Past»; вспоминается и более давняя транскрипция
баховского «Бурре» Jethro Tull − подобные примеры несомненно обогащают классические
шедевры, их понимание и восприятие! И насколько они отличаются от легковесных поп-обработок
классики, наводнивших эстраду, эфир, рекламу![6]
В отличие от джаза рок взаимодействует с классикой более энергично, даже агрессивно
(вспомним эпатажные транскрипции трио Emerson, Lake & Palmer в 70-е или Mekong Delta в 90-
е). Но и в этой сфере есть несомненные творческие достижения. Для 70-х это были барочно-
классические эксперименты голландской группы Focus, в последние годы заметна
британская Muse с ее «рахманиновскими» реминисценциями (композиции «Space Dementia»,
«Butterflies And Hurricanes» и др.). Количество примеров можно умножать. Все они требуют
углубленного рассмотрения и дифференцированной оценки по линии «творческое –
спекулятивное».
Говоря о смысловых перепрочтениях классики, нельзя обойти ее появление в контексте
современного кинематографа. Видеоряд и общая концепция фильма иногда дает знакомой музыке
совершенно новый поворот. Интересно в этом аспекте творчество таких мастеров, как Андрей
Тарковский или Стэнли Кубрик, чей фильм «Заводной апельсин» представляет образец
экстраординарной трактовки музыкальной классики. В «букете» классических шлягеров, которые в
нем звучат, концептуальную роль приобретает музыка Бетховена. Тема финала Девятой
симфонии становится одним из смысловых лейтмотивов фильма. Но как этот лейтмотив
подается? Он появляется в чередовании с многочисленными сценами жестокого насилия, порой в
электронном искажении, что воздействует на зрителя (и слушателя) шокирующе. Вспомним
звучание этой музыки в эпизоде лечения главного героя от садистских наклонностей – в это время
он подвергается насильственному воздействию картинами фашистских злодеяний и вовсе меняет
ее восприятие, из-за чего хорошо знакомая музыка неожиданно открывается зловещими гранями.
Итак, мы видим, что современная музыкальная культура разнообразна в своих фольклорных и
этнических традициях, жанрах, стилях, формах. Она давно перестала быть только европейской.
Ведь европейские шедевры давно стали мировым достоянием, а мировая культура входит в
культурную память европейца, расширяя ее. Диалог культур открыт, находится в постоянном
развитии, становлении, при котором на поверхность социокультурного процесса поднимаются все
новые пласты. Но, в то же время, скрытая или явная гомогенизация размывает эти пласты,
испытывает их на прочность, создает опасность вымирания или консервирования той или иной
традиции, того или иного музыкального вида[7]. Возникает конфликт разнонаправленных
устремлений, «напряженное равновесие» центробежных и центростремительных импульсов. С
одной стороны, это тяга к разнообразию и обогащению, а с другой, − к однородности,
гомогенности, упорядочиванию. «Хаос и порядок» − известный постулат Ильи Пригожина получает
в этом процессе свое подтверждение и реализацию. Будем ли мы когда-нибудь слушать одну
общую музыку – покажет будущее. Хотя прообраз ее уже маячит на горизонте как безрадостная
перспектива. Достаточно нажать кнопку канала MTV и погрузиться в созерцание видеоклипов,
национальную принадлежность создателей которых невозможно определить.

[1] Конечно, и у нас есть творческие силы, музыканты, чьи опыты обогащают народную музыку
новыми звучаниями и новыми отношениями со слушателем (проект «Этносфера», созданный в
2006 году). Можно назвать имена Сергея Старостина, Леонида Федорова, Владимира Котова,
джазовых музыкантов Владимира Волкова, Вячеслава Гайворонского, Аркадия Шилклопера и
многих других, чья деятельность противостоит глобализации фольклора.
[2] Ясно, что речь идет о наиболее активной и творческой части слушательской аудитории,
которая в количественном отношении не столь велика.
[3] Осмысляет ли все эти метаморфозы современный музыкальный интеллект? К сожалению, нет.
После работ В. Конен, А. Сохора, А. Цукера, Э. Алексеева здесь образовался известный вакуум,
что вызывает скепсис в отношении полноты музыковедческих представлений о современной
социокультурной ситуации.
[4] Когда-то А. Моль писал о «мозаичной культуре». Сегодня понятие это как никогда
актуально.
[5] Об этом в свое время писал и А. Цукер в книге «И рок, и симфония».
[6] Роль рекламы в этом процессе далеко не однозначна. С одной стороны, она действительно
стандартизирует все, к чему прикасается, в том числе и классику, но с другой, благодаря
рекламным слоганам типа «Вот это и есть настоящее!» или «Вдохните свежий аромат!» (реклама
кофе «Nescafe» под музыку григовского «Утра») несет в себе позитивный подтекст в отношении к
классике. И это радует, ведь даже такое паразитирование не в состоянии убить в классике ее
живучесть.
[7] В природе вымирание видов – нередкая вещь. По-видимому, мы наблюдаем какой-то общий,
универсальный процесс.