На правах рукописи

ВАНИНА Евгения Юрьевна

ИНДИЙСКОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ - ПРОБЛЕМЫ

ФОРМИРОВАНИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ЧЕЛОВЕКЕ
И ОБЩЕСТВЕ, ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ

Специальность 07.00.03 - Всеобщая история

(Средние века)

АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук

Москва, 2007
 Работа выполнена в Центре индийских исследований Института вос­
токоведения РАН

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Л. Б. Алаев
доктор исторических наук, профессор
Л. П. Репина
доктор исторических наук
В. А. Шнирельман

Ведущая организация: Институт стран Азии и Африки

при Московском государственном
университете им. М. В. Ломоносова

& оЧ
Защита диссертации состоится « >у--ч> KJ V 2007 г.
в 11.00 на заседании диссертационного совета по историческим наукам
Д.002.042.03 Института востоковедения РАН по адресу 107996, Москва,
ул. Рождественка, 12.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института восто­

коведения РАН.

Автореферат разослан « IV » 0 :> 2007 г.

Ученый секретарь
диссертационного совета
доктор исторических наук О. Е. Непомнин

© Институт востоковедения РАН, 2007

 3

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Постановка проблемы. С тех пор, как существует индология, ис­

следователи продолжают спорить, какие стадии эволюции прошло ин­
дийское общество на протяжении своей истории и на каком уровне разви­
тия застало его британское колониальное завоевание. Первых ориентали­
стов интересовала, в основном, индийская древность, а все последующие
этапы истории субконтинента они рассматривали как деградацию, не за­
служивающую научного внимания. Впоследствии, однако, среди индоло­
гов появились медиевисты, доказавшие необходимость изучения предко-
лониального индийского общества и определившие его как феодальное, а
точнее - индийский феодализм.
Первые индологи-медиевисты в Европе и США, в самой Индии, а
также в нашей стране, в основном, занимались политической историей, но
примерно с середины XX в. на первый план вышла история социально-
экономическая. Были досконально описаны и проанализированы все ас­
пекты аграрных отношений, от крестьянского землевладения до всевоз­
можных видов земельных пожалований и военно-ленной системы, все ва­
рианты административного устройства, способы налоговой и иной экс­
плуатации. Изучалось, хотя и менее активно, развитие ремесла и торговли;
исследовались разнообразные типы социальной организации, будь то сель­
ская община, ремесленная или торговая каста, религиозное сообщество,
феодальный клан. Горячо обсуждался характер средневекового госу­
дарства, которое одни называли восточной деспотией, другие - феодаль­
ной монархией, третьи - патримониально-бюрократической системой. Все
эти дискуссии в той или иной степени ведутся и поныне.
Если в отечественной индологии концепция индийского феодализма
после горячей полемики со сторонниками «азиатского способа производ­
ства» надолго заняла ведущие позиции, то в индологической медиевистике
других стран, и прежде всего Индии, ситуация бьша и остается более
сложной. Довольно многочисленной и квалифицированной группе истори­
ков, рассматривавших доколониальное индийское общество как феодаль­
ное, противостояла и до емх пор противостоит не менее многочисленная и
квалифицированная группа противников «концепции феодализма», прила­
гающая гораздо больше усилий для опровержения выводов оппонентов,
чем для выработки альтернативного подхода. И та, и другая строят свои
аргументы на анализе широкого круга источников, причем зачастую одни
и те же тексты служат для подтверждения противоборствующих точек
зрения. Несмотря на все различия, каждое сообщество опирается в своей
аргументации на одни и те же основополагающие принципы. Эти принци­
пы, следует подчеркнуть, являются столь же решающими и для отечест­
венных специалистов по средневековой истории Индии.
 4

Во-первых, ученые исследуют средневековое индийское общество и

оценивают стадии его эволюции исключительно на основании сведений об
экономических, социальных и политических (точнее - административно-
политических) институтах. Процессы в сфере идеологии, общественной
мысли, религий, культуры, научных знаний, само мировосприятие средне­
вековых индийцев историками рассматриваются несравненно реже, чаще
всего как некое дополнение к «основополагающей» проблематике. Не слу­
чайно перечисленные процессы исследуются, главным образом, религио­
ведами, филологами, искусствоведами, культурными антропологами, с ко­
торыми историки крайне редко объединяют свои усилия.
Во-вторых, вопрос «феодализм или нет» решается для Индии обеими
сторонами методологически одинаково. Поскольку феодализм и вообще
средневековое общество лучше изучены на примере Западной Европы, ин­
дологи-медиевисты, равно как и их коллеги - специалисты по другим
странам Азии, коллективно составили именно на западноевропейском ма­
териале некий «словесный портрет» феодализма, систематизировали его
основные черты и траекторию развития (опять-таки в социально экономи­
ческой и политико-административной сферах). При этом, как правило, со­
циально-экономическая, политическая и этнокультурная специфика раз­
личных западноевропейских обществ не принималась в расчет, все они вы­
ступили в собирательном образе некоего единого и гомогенного «Запада»,
который был взят за образец не просто феодализма, а «правильного», «на­
стоящего» феодализма. С этим воображаемым «Западом» стали сопостав­
лять воображаемый «Восток» вообще или, конкретно, Индию, региональ­
ная и этнокультурная гетерогенность которой также часто игнорировалась.
В результате поиск ответа на вопрос об уровне развития индийского обще­
ства на различных стадиях средневековой истории свелся к выяснению,
насколько те или иные институты и стадии эволюции индийского («вос­
точного») общества соответствовали западному эталону. Сопоставление
Индии (и «Востока» в целом) с воображаемым «Западом» при такой мето­
дике неизбежно приводило к представлениям о «прогрессивном» характе­
ре последнего и «исторически сложившемся отставании» от него Индии, ее
«стагнации» на протяжении почти всего средневековья.
Отечественные и зарубежные исследователи, работая в рамках изло­
женных выше концепций, достигли, несомненно, многого. Индологи-
медиевисты теперь знают все или почти все о сельской общине, аграрном
строе и феодальной эксплуатации, но до сих пор не могут дать всесторон­
нюю характеристику индийского феодализма, четко определить, что в ис­
следуемом обществе было характерным для всех феодальных социумов, а
что - специфически индийским. Восприятие индийского феодализма как
незрелой, «неправильной» формы западноевропейского, постулат об «ис­
торически сложившемся отставании» Индии от Западной Европы едва ли
способны прояснить дело: с их помощью можно выявить, и то, как выясня-
 5

ется, с большой долей ошибок, чего в Индии не было, но гораздо сложнее

определить, что и, главное, почему было, из какой индийской специфики
«исторически сложилось» отставание.
В абсолютном большинстве отечественных и зарубежных публика­
ций по средневековой истории Индии едва ли не ритуалом стали сетования
авторов на недостаток фактического материала, на многозначность и рас­
плывчатость терминологии, позволяющей, например, считать одного и то­
го же «господина» чиновником на государственной службе, самостоятель­
ным правителем, вассалом, данником, феодалом и не феодалом, а одну и
ту же территорию - частным владением, суверенной «страной», аллодом,
леном, бенефицием и т. д. Причина, видимо, заключается в специфике
восприятия самих людей средневековья, которые считали важным и дос­
тойным письменной фиксации совсем не то, что сочли бы таковым наши
современники. Абсолютное большинство средневековых источников, с ко­
торыми работают сейчас индологи-медиевисты, фиксирует не столько ре­
альные события, процессы и отношения, сколько те общепринятые нормы
и ценности, которые существовали в обществе и должны были наследо­
ваться потомками, а точнее - даже не сами эти ценности, а их идеальный
образ. Не найдя в средневековых источниках фактов, которые для истори­
ков нашего времени означают эволюцию форм собственности, производ­
ства и социальной структуры, мы часто отказываем исследуемому общест­
ву вообще в каком-либо развитии, в то время как источники могут фикси­
ровать значительные изменения в ценностных ориентирах, социально-
этических нормах, мировосприятии и духовных исканиях людей, что, не­
сомненно, всегда указывает на какие-то важные сдвиги и в базисных сфе­
рах социальной жизни.
Научная актуальность. Все вышеизложенное делает актуальным
исследование индийского средневековья через иной угол зрения, который
позволял бы более адекватно представить основные черты и темпы разви­
тия общества и при этом учитывал бы специфику информативности сред­
невекового текста. Предпринятое в диссертации исследование мировоз­
зренческих стереотипов и социально-этических ценностей индийского
средневековья, которые несравнимо полнее, чем привычная для индоло­
гов-медиевистов социально-экономическая и административно-
политическая проблематика, отражены в доступных источниках, позволяет
приблизиться к ответу на многие вопросы о характере и специфике ис­
торической эволюции данного общества в доколониальный период.
Являясь одной из наиболее динамично развивающихся стран совре­
менного мира, Индия сохраняет ряд элементов средневековой культуры,
причем не просто в виде памятников и музейных экспонатов. Многие ас­
пекты мировосприятия современных индийцев обнаруживают живую связь
с теми средневековыми воззрениями, которые исследуются в данной рабо­
те. Нередко определенные категории средневековой культуры активно ис-
 6

пользуются различными политическими силами в своей идеологической и

пропагандистской деятельности. Представления о прошлом, оценка исто­
рических событий и деятелей, в значительной степени относящихся имен­
но к средневековью, уже не раз становились в современной Индии пово­
дом для серьезных общественно-политических конфликтов. Этим обу­
словлена актуальность избранной для диссертации темы и для изучения
различных аспектов современного индийского общества.
Предмет исследования - индийское средневековье, но не с пози­
ции его экономики, административно-политической системы и форм соци­
альной организации, а с точки зрения существовавших в нем социально-
этических ценностей и ментальных стереотипов. Предлагаемая работа -
это попытка описать и исследовать то, что сами средневековые индийцы,
судя по доступным источникам, представляли актуальным и достойным
фиксации для будущих поколений. Цель — охарактеризовать основные
ценности и поведенческие устои, определявшие на протяжении веков ми­
ровосприятие средневековых индийцев и получившие отражение в пись­
менных источниках. Речь идет о том, как они представляли себе важней­
шие категории бытия - пространство и время, каким видели современное
им общество и какими стереотипными чертами наделяли представителей
основных социальных групп, как воспринимали физическую и духовную
природу человека, его место в обществе и поведение в конкретных жиз­
ненных ситуациях.
Эти основополагающие категории средневековой индийской культу­
ры рассматриваются как «ментальная программа», определяющая и регу­
лирующая мировосприятие, ценностные ориентиры, поведение людей в
исследуемую эпоху и при этом, несомненно, обусловленная определенным
уровнем экономического, социального и политического развития общест­
ва. Важно при этом отметить, что данное исследование социально-
этических норм и мировоззренческих стереотипов средневековых индий­
цев не подразумевает непримиримой оппозиции к более традиционным
для индологической медиевистики работам коллег по социально-
экономической и политико-административной истории. Напротив, оно по­
зволяет дополнить созданную этими работами картину, во многом прояс­
нить и скорректировать ее.
Композиция работы. Избранные для исследования четыре темати­
ческих комплекса - человек и общество, время и пространство - в равной
степени важны для характеристики ценностных ориентиров средневеково­
го индийского общества. Их логическая и диалектическая связь между со­
бой не нуждается в пространном обосновании: достаточно вспомнить, на­
пример, что время и пространство объединялись средневековыми мысли­
телями в единый «хронотоп». Очевидна также и неразрывная связь между
представлениями о человеке и обществе. Вместе с тем, несмотря на всю
равнозначимость указанных в заглавии работы четырех мировоззренче-
 7

ских категорий, человек выступает как фокусирующая точка, в которой

преломляются и пространственно-временные представления, и представ­
ления о том, каким должно быть общество, в чем состоят права и обязан­
ности составляющих его групп. Именно поэтому в заглавии диссертации
четыре тематических компонента объединены в логически связанные пары
и распределены по степени важности. Сама же композиция работы по­
строена по принципу нарастания значимости - начинаясь с пространства
как комплекса представлений об окружающем средневекового индийца
мире, исследование логически вторгается в область темпоральных воззре­
ний. Затем приходит очередь общества, существующего и развивающегося
и во времени, и в пространстве. Кульминацией является человек, с его
<аронотопом» - представлениями о внешнем облике и возрастных харак­
теристиках, с тем местом и ролью, которые общество определяет для него
и которые он может (или не может) избрать в обществе сам.
Методологические основы. Тема, избранная для диссертации, не­
сомненно, требует междисциплинарного подхода. С одной стороны, работа
посвящена индийскому средневековью, и поэтому ее методологическая
основа должна опираться па необходимые для всякого исторического ис­
следования, базирующегося на изучении текстов, принципы и методы кри­
тического анализа и сопоставления различных письменных источников -
свидетельств данной эпохи, ее различных этапов. Но, с другой стороны,
поскольку темой исследования избрана не более привычная для историков
социально-экономическая или политическая проблематика, а мировос­
приятие и ценностные установки средневековых индийцев, возникла необ­
ходимость применить к исследуемому материалу некоторые методологи­
ческие подходы, которые скорее характерны для культурологических ра­
бот. При этом данная работа никоим образом не может считаться культу­
рологической или культурно-антропологической. Предметом исследования
является история, но история культуры, история мировоззрений.
В работах ряда отечественных и зарубежных историков (М. М. Бах­
тина, А. Я. Гуревича, М. А. Барга, Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби, Й. Хёйзинги и
др.) была разработана методология исследования «истории ментально-
стей» - основополагающих категорий культуры, которые характеризовали,
на уровне того или иного общества или социальной группы, мировосприя­
тие людей средневековья и определяли его специфику в сравнении с дру­
гими эпохами и странами. Такая методология, во многом ставшая основой
и данной работы, выявляет, что исторические эпохи, а также страны в оп­
ределенную эпоху, различаются не только по типам хозяйственной дея­
тельности, видам орудий труда, формам экономической и социально-
политической организации, но и по образу мышления, по способу воспри­
ятия таких важнейших аспектов бытия, как пространство, время, человек,
общество и социально-этические ориентиры основных составляющих его
групп. Это позволяет воспринимать и использовать формационный и ци-
 8

вилизационный подходы к средневековому обществу как не противореча­

щие друг другу, а вполне совместимые, дополняющие друг друга. Опери­
руя понятием «феодализм», я рассматриваю его и как формацию, и как ци­
вилизацию.
Исследование историко-культурных категорий средневековья требу­
ет в качестве основной методологии не просто описания, но и сравнитель­
но-исторического анализа. Чтобы охарактеризовать ту или иную мировоз­
зренческую черту как средневековую, проследить ее историческую эволю­
цию, необходимо сопоставление - с ценностями предыдущих и по­
следующих эпох, а также с аналогичными элементами восприятия в других
средневековых обществах. Именно последнее обстоятельство и делает не­
обходимым сравнение в данной работе индийского материала с западноев­
ропейским. Это необходимо потому, что, как уже отмечалось, именно на
примере Европы был лучше всего изучен феодализм, в том числе и харак­
терная для людей на этой стадии исторического развития «картина мира»,
выработаны основные критерии и методологические основы изучения
средневекового общества. Вместе с тем, выбор автором данной работы
именно Запада представляет лишь один из возможных вариантов для срав­
нения средневековой Индии с другими обществами, находившимися на
той же стадии исторического развития.
Однако для того, чтобы сравнение индийского материала с любым
другим, и прежде всего европейским, было результативным, оно должно
строиться на иных, чем прежде, методологических принципах, главными
из которых является, во-первых, равный уровень знаний о сопоставляемых
предметах, и, во-вторых, отказ от признания одной из сравниваемых сто­
рон в качестве эталона. Возведение именно Западной Европы в ранг этало­
на «чистого» феодализма и вообще «правильного» пути исторического
развития базируется на ретроспективном подходе к изучаемой истории,
при котором известный современному историку результат того или иного
процесса заранее предопределяет восприятие его хода и значения. Такой
подход, во-первых, игнорирует довольно многочисленные исторические
факты, когда по ряду обстоятельств высокоразвитые общества терпели по­
ражение от значительно более «отсталых» противников, а во-вторых, при­
водит к невольному «подстраиванию» анализа под уже известный резуль­
тат, который не мог быть известен самим участникам исследуемых собы­
тий.
Научная новизна. Таким образом, диссертация является первым в
отечественной и, насколько известно, зарубежной индологии комплексным
исследованием основных элементов «картины мира» средневековых ин­
дийцев, основополагающих элементов их мировоззрения. Это позволяет
дополнить, уточнить, а во многих случаях и пересмотреть сложившиеся в
науке представления об индийском средневековье, основных этапах, на­
правлении и темпе исторического развития индийского общества. Conce­
it
 9

тавление основных категорий средневекового индийского менталитета с

западноевропейским позволяет более адекватно вписать Индию в мировую
историю, определить как специфику развития доколониального индийско­
го общества, так и степень его подчиненности общим закономерностям ис­
торической эволюции. В основу работы легло исследование многочислен­
ных и разнообразных источников, многие из которых впервые вводятся в
научный оборот.
Это - средневековые индийские хроники, историко-героические по­
эмы и баллады, биографические сочинения, обширная литература ком­
плекса религиозно-мистических учений, известных под собирательным на­
званием бхакти — сочинения самих поэтов-проповедников и их агиогра­
фия, а также произведения художественной литературы во всем их жанро­
вом разнообразии: любовно-авантюрные «романы», сборники городских
новелл, драматургия, сатира, религиозная и светская лирика, записки пу­
тешественников. Ряд образцов западноевропейской средневековой литера­
туры (жесты и рыцарские романы, лирика, фаблио) привлечены в качестве
сравнительного материала.
Хронологические рамки исследования. Исследование «картины
мира» средневековых индийцев возможно не в сколько-нибудь четких и
определенных хронологических рамках, а на протяжении более тысячи
лет, иными словами - от первых веков нашей эры, открывших в Индии
феодальную эпоху, до начала колониального периода. Ведь речь идет об
исторически длительных процессах, возникновение и ход которых хроно­
логически проследить в источниках едва ли удастся. По той же причине
оказалось невозможно ограничить исследование каким-либо одним перио­
дом средневековья, например - его «ранней» (с первых веков н. э. до XI-
XII вв.) или «развитой» фазой (XIII-XVIII вв.). Выбор для исследования
столь обширных хронологических рамок продиктован, таким образом, са­
мим способом отражения изучаемой тематики в источниках, а также необ­
ходимостью проследить эволюцию того или иного ментального процесса
на протяжении всего средневековья. История идей, представлений, ценно­
стей, различных элементов «ментальной программы» требует применения
разработанной Ф. Броделем методологической категории «длительной
временной протяженности» (la longue duree) в гораздо большей степени,
чем социально-экономическая история.
Историографический обзор. Как ни странно это звучит, научных
публикаций по проблематике индийского средневековья одновременно и
избыток, и дефицит. По различным аспектам доколониального общества
Индии в нашей стране и за ее пределами было издано великое множество
работ. Однако абсолютное большинство этих публикаций посвящено со­
циально-экономическим и административно-политическим проблемам ин­
дийского средневековья, хотя некоторые из «традиционных» историков-
медиевистов в той или иной мере затрагивали и проблемы средневековой
 10

культуры, общественной мысли. Исследование различных составляющих

«картины мира» средневекового индийца в зарубежной индологии нача­
лось сравнительно недавно, и, хотя уже появились весьма интересные и
высококачественные работы по отдельным аспектам, обобщающих трудов
на эту тему до сих пор нет. Именно поэтому все изученные и процитиро­
ванные автором научные публикации можно разделить на следующие ка­
тегории.
1. Труды, давшие автору методологическую основу исследования
«картины мира» средневековых индийцев, должны, по логике, войти в
первую категорию. К сожалению, именно по Индии такие работы практи­
чески отсутствуют. Методология исследования ментальных установок, по­
веденческих стереотипов и ценностных ориентиров средневекового обще­
ства лучше всего разработана на примере Западной Европы. Именно пото­
му труды М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, М. А. Барга, Ж. Ле Гоффа, Ж.
Дюби, М. Шпигела, Ф. Контамина, Р. Хоррокс, Ф. Ариеса, Й. Хёйзинги, Б.
Гене и других специалистов по культуре и ментальности европейского
средневековья стали для данной работы не только сравнительным мате­
риалом, но и ценной методологической помощью. Они позволяют вырабо­
тать подход к средневековому мышлению, определить специфические чер­
ты и основные элементы средневековой «картины мира».
2. Работы, посвященные истории индийского средневековья в целом
или отдельных его этапов, главным образом - на основе изучения соци­
ально-экономических и политических процессов. Этой проблематике были
посвящены практически все труды отечественных индологов-медиевистов
- И. М. Рейснера, А. М. Осипова, К. А. Антоновой, Л. Б. Алаева, К. 3. Аш-
рафян, Е. М. Медведева, А. И. Чичерова, В. И. Павлова, Г. Г. Котовского и
др. Они исключительно важны для понимания основополагающих явлений
и процессов истории индийского средневековья, прежде всего - для фор­
мирования представлений об индийском феодализме, о базисных социаль­
но-экономических и политических процессах внутри средневекового об­
щества. Исследование индийского средневековья невозможно без учета
предшествующего периода, что делает необходимым изучение работ по
основополагающей проблематике индийской древности, прежде всего - Г.
М. Бонгард-Левина, Г. Ф. Ильина, А. А. Вигасина, А. М. Самозванцева. В
многочисленных трудах по социально-экономической и социально-
политической истории индийского средневековья Д. Д. Косамби, Р. Ш.
Шарма, Д. Н. Джха, X. Мукхиа, И. Хабиб, Ш. Мусви, Р. Тхапар, Б. Н. С.
Дцава и другие индийские историки внесли решающий вклад в формиро­
вание концепции индийского феодализма.
3. Публикации, авторы которых стремятся объединить в своих тру­
дах собственно историческое исследование с достижениями других дисци­
плин, прежде всего - культурной антропологии, литературоведения, рели­
гиоведения. Результатом стали оригинальные, во многом новаторские ис-
 11

следования С. Гордона и Дж. Лейна по истории и идеологиям Маха­

раштры, С. Талбот по средневековой Андхре, Г. Кулке по раннесредневе-
ковым государствам Индии и особенно Ориссы, А. Уинка и Р. Итона по
истории индийского ислама, К. Бэйли по раннему периоду британского
колониализма. Весьма удачным примером «методологического контакта»
истории и социологии, а также истории и культурной антропологии явля­
ются работы К. Бэйли «Происхождение национальности в Южной Азии.
Патриотизм и этическое правление в создании современной Индии» и С.
Бэйли «Каста, общество и политика в Индии. С XVIII в. до со­
временности», а также работы Н. Б. Диркса по «этноистории» небольшого
тамильского княжества Пудуккотаи и по истории изучения и «конструиро­
вания» британским орие1ггализмом такого важного института индийского
общества, как каста.
4. Исследования, в которых рассматриваются отдельные аспекты
«картины мира» средневековых индийцев. Из отечественных публикаций
такого рода следует прежде всего отметить работы И. П. Глушковой (мо­
нография «Индийское паломничество: метафора движения и движение ме­
тафоры», а также статьи по идеологии и духовной практике средневековых
мистических учений, по индуизму и его интерпретациям в идейно-
политических движениях на различных этапах истории Индии, этнокуль­
турным процессам в Махараштре). Монографии А. А. Суворовой («Индий­
ская любовная поэма (маснави)», «Ностальгия по Лакхнау», «Мусульман­
ские святые Южной Азии») рассматривают широкий круг проблем миро­
восприятия индийских мусульман в средние века и в новое время. Много­
образные аспекты мировоззрения и социальной этики раджпутов исследу­
ет монография Е. А. Успенской «Раджпуты. Рыцари средневековой Ин­
дии». Среди отечественных публикаций заслуживают упоминания труды, в
которых различные аспекты «картины мира» средневековых индийцев
изучаются на основе какого-то одного источника, как правило - в прило­
жении к переводу текста или его фрагмента. Таковы «"Океан сказаний"
Сомадевы как памятник индийской средневековой культуры» И. Д.
Серебрякова, «Гаруда-пурана. Человек и мир» Е. В. Тюлиной и «Видъя-
иати и его книга "Испытание человека" ("Пуруша-парикша")» С. Д. Се­
ребряного.
Что касается зарубежных исследований, то среди них в последнее
время выделяются работы, посвященные темпоральным и историософским
аспектам средневекового мировоззрения. Особенно плодотворно по этой
тематике работает в последнее время индийский историк Р. Тхапар, про­
анализировавшая в целой серии статей и книг соотношение в древней и
раннесредневековой индийской мысли концепций циклического и линей­
ного времени, возникновение и развитие исторических воззрений. Этой же
тематике, но на материале средневековой Южной Индии, посвящает свои
труды израильский ученый Д. Шулман (самостоятельно или в сотрудниче-
 12

стве с индийскими коллегами, историком С. Субрахманиамом и филоло­

гом В. Н. Рао, которые и сами весьма успешно исследуют различные сто­
роны средневекового индийского мировоззрения). Плодом этого сотруд­
ничества стала опубликованная в 2001 г. книга «Текстуры времени. Исто­
рическое писание в Южной Индии 1600-1800», посвященная различным
аспектам южноиндийской исторической традиции.
Важнейшие процессы в средневековой индийской ментальное™ ис­
следует в своих статьях американский индолог Ш. Поллок. Его научные
интересы лежат на стыке истории, литературоведения и философии. Изу­
чая литературные и философские памятники на санскрите, он уделяет осо­
бое внимание мировоззренческим аспектам, отражению в текстах реальной
исторической действительности, социокультурной роли философии и ли­
тературы. Работы Ш. Поллока позволяют значительно пересмотреть сло­
жившееся в индологии отношение даже к тем санскритским памятникам,
которые традиционно относились к наиболее консервативному пласту ин­
дийской мысли.
Кстати, для современной зарубежной индологии вообще характерно
обращение к исследованию тех социокультурных и идеологических сфер,
которые прежде однозначно отбрасывались историками как «консерватив­
ные», «элитарные», представляющие враждебную «народным массам»
культуру правящих кругов. Так, характерно, что почти одновременно
(2004 г.) были опубликованы два высококачественных исследования при­
дворной культуры индийского средневековья: «Придворная культура и по­
литическая жизнь в раннесредневековой Индии» Дауда Али и «Моголы
Индии» X. Мукхиа. Написанные на хронологически разном материале, обе
эти работы в равной степени восполняют уже давно существовавшую ла­
куну в исследовании средневековой индийской ментальное™, причем рас­
сматривают элитарный пласт культуры не в противопоставлении народно­
му мировосприятию, а в непосредственной взаимосвязи с ним. Важные ас­
пекты мировоззрения и социально-этических норм в средневековом ин­
дийском обществе анализируют в своих статьях и монографиях Б. Чатто-
падхъяя, Д. Лоренцен, В. Рамасвами, X. Мукхиа, Музаффар Алам, С. Блэк­
берн и др.
5. Работы отечествешгых и зарубежных текстологов и литературове­
дов, посвященные отдельным средневековым источникам. Труды Т. Я.
Елизаренковой, В. Н. Топорова, А. М. Дубянского, П. А. Гринцера, В. Я.
Василькова, А. М. Самозванцева, Н. М. Сазановой, Е. В. Паевской, Ю. В.
Цветкова, И. А. Товстых, Н. Б. Гафуровой, X. П. Двиведи, В. Каллеворта,
Ш. Водвиль, Дж. С. Холи, Д. Шулмана, К. Звелебила важны не только как
исследования (часто в дополнение к переводам) текстов и в ряде случаев
единственно доступная возможность познакомиться, пусть во фрагментах,
с некоторыми из них, но и как попытки, с разной степенью успешности,
 13

реконструировать на их основе те или иные стороны средневекового миро­

воззрения,
6. Исследование «картины мира» средневековых индийцев невоз­
можно без привлечения религиоведческих работ, посвященных тем или
иным аспектам индуизма. Из поистине необъятного моря трудов были вы­
браны те, которые затрагивали, во-первых, древний и средневековый пе­
риоды и, наряду с собственно культовой практикой, рассматривали мо­
рально-этические проблемы, ментальные и поведенческие установки по­
следователей определенных направлений индуизма. Среди публикаций по
этой тематике были в первую очередь использованы главы (А. А. Куцен-
кова, В. Г. Эрмана, В. Е. Ефименко, А. Я. Сыркина, Г. Д. Зонтхаймера),
вошедшие в опубликованную в 1999 г. под редакцией И. П. Глушковой
коллективную монографию «Древо индуизма», а также работы Р. Дандека-
ра, А. Ш. Эшманн, С. Л. Невелевой, Р. Кросса, Г. фон Штитенкрона и др.
7. Работы отечественных индологов (Р. Б. Рыбакова, А. А. Ку-
ценкова, Е. С. Юрловой, Б. И. Клюева) по истории и социально-политиче­
ским проблемам Индии более позднего периода (нового и новейшего вре­
мени). Эти труды привлечены потому, что, во-первых, в них затрагиваются
актуальные для всего развития индийского общества проблемы (кастовый
строй, неприкасаемость, межконфессиональные отношения), и, во-вторых,
в своих исследованиях авторы обращаются к более раннему периоду,
справедливо видя в социально-экономических, этнокультурных и полити­
ческих явлениях средневековья корни многих из тех процессов, которые
разворачивались в последующие эпохи.
8. Исследования по актуальнейшей для современного востоковеде­
ния и уже упомянутой выше теме ориентализма. Для данной работы эти
исследования важны потому, что их авторы, критически анализируя насле­
дие ученых XIX — первой половины XX в., пересматривают многие воз­
никшие в рамках и под непосредственным влиянием колониального миро­
воззрения стереотипы, надолго пережившие колониализм и зачастую до
сих пор препятствующие адекватному изучению восточных обществ и Ин­
дии в частности. Среди таких работ следует особо отметить вышедший под
редакцией К. Э. Брекенридж и П. ван дер Фиера 13 лет назад, но нисколько
не утерявший актуальности сборник «Ориентализм и постколониальная
категория». Помимо этого, были использованы вышедшие одновременно с
указанным сборником или позднее работы Р. Индена, Т. Меткафа, А. Чат-
терджи, Р. Кинга, К. Телтшер, Д. Уошбрука, Н. Диркса. Труды П. Чат-
терджи, Б. Прасада, Ч. Бхатта посвящены исследованию различных на­
правлений индийского национализма и содержат, помимо прочего, анализ
взглядов националистической мысли Индии на историю Южноазиатского
субконтинента.
Научно-практическая значимость. Данная работа содержит мате­
риал, необходимый для написания обобщающих трудов по истории и
 14

культуре Индии, разработки учебных программ, подготовки учебных по­

собий, чтения общих и специальных курсов по истории и культуре Индии,
истории стран Азии и Африки, всеобщей истории в российских и зарубеж­
ных вузах. Исследование средневекового мировоззрения, многие элементы
которого сохраняют свою актуальность и в современной Индии, может
сделать содержащийся в диссертации материал актуальным для тех, кто
осуществляет контакты с этой страной в политико-дипломатической, эко­
номической, культурной и иных сферах практической деятельности.
Апробация работы. Основные положения и выводы работы были
опубликованы в двух монографиях, изданных на русском языке и в автор­
ском переводе на английском (английские издания монографий включены
рядом индийских университетов в списки литературы, рекомендованной
для учебных курсов по истории Индии1), главах и разделах в коллективных
трудах по истории и культуре Индии, научных статьях, учебных пособиях
по истории Индии и Востока. Часть фактического материала, теоретиче­
ские и методологические подходы диссертации были апробированы при
чтении курса «История Индии» в Российском государственном гуманитар­
ном университете (РГГУ) и Восточном университете при Институте восто­
коведения РАН. Результаты работы обсуждались на заседаниях Центра
индийских исследований Института востоковедения РАН. По тематике
диссертации автором были подготовлены и прочитаны доклады на Меж­
дународном конгрессе по азиатским и североафриканским исследованиям
(ICANAS, Москва, август 2004 г.), международной конференции по иссле­
дованиям истории Декана (г. Колхапур, Индия, декабрь 2005), специаль­
ных заседаниях Индийского совета по историческим исследованиям (Ин­
дия, Дели, февраль 2001 и декабрь 2005), кафедр истории Делийского уни­
верситета, университета им. Дж. Неру (Индия, Дели, февраль 2001 г.).
СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Диссертация строится по проблемному принципу и состоит из вве­
дения, четырех глав, заключения и библиографии.
Введение кратко характеризует развитие основных концептуальных
представлений об индийском средневековье в зарубежной и отечественной
индологии, формулирует предмет, цели и задачи исследования, его науч­
ную новизну и актуальность, излагает методологические подходы автора к
избранной теме, определяет хронологические рамки исследования, дает
обзор основных источников и использованной при подготовке диссерта­
ции отечественной и зарубежной научной литературы.
Глава I, «Пространство», исследует пространственный аспект
«картины мира» средневековых индийцев и состоит из трех разделов. Пер-

Например, Делийский университет, список обязательной литературы по курсу средневековой истории

Индии: http://ww^r.du.ac.iivJdo\\Tilo2ds/,svlIbai/ba-h-histor\--pdf.
 15

вый из них, «Пространство, природа, человек», повествует о том, как

воспринималось окружающее человека пространство, излагает представ­
ления о строении Вселенной, рассматривает эволюцию пространственных
составляющих взаимоотношений между человеком и богом.
Важным аспектом пространственной картины мира средневековых
индийцев являлось противопоставление окультуренной местности (кшет-
ра) и дикого «леса» (ваны). В индийском, как и средневековом европей­
ском, понимании «лес» противопоставлялся «миру», то есть пространству,
на котором существовали организованное общество, ученая культура,
комфорт и, вместе с тем - заблуждения, пороки и соблазны мирской жиз­
ни. Именно поэтому «лес» был обиталищем как нечистой силы, так и свя­
тых отшельников, а также - основной «зоной» подвигов, совершавшихся
героями эпосов и рыцарских романов. В течение практически всего сред­
невековья происходили индуизация племенных культов и «трайбализация»
индусских богов. Важнейшим социально-политическим процессом индий­
ского средневековья была «кшатризация» и последующая феодализация
верхушки племен, так что многие знатные феодальные семьи и правящие
династии, причислившие себя к благородным ариям, потомкам Рамы или
героев «Махабхараты», на самом деле происходили из «леса».
Природно-климатические явления, с которыми сталкивался человек,
рассматривались им в непосредственной связи с собственной деятельно­
стью, с полной уверенностью в том, что эта связь является двусторонней,
причем роль человека состоит не в прямом хозяйственном воздействии на
природу, как полагаем сейчас мы, а в совершении поступков, поддержи­
вающих или нарушающих гармонию миропорядка. Так, живописуя ужасы
калиюги - Железного Века мифологической истории, который предшест­
вовал разрушению мира, - средневековые авторы перечисляли проявления
социального зла (тирания царей, мздоимство чиновников, смешение со­
словий, воровство, разврат и т. д.) в одном ряду с природными катаклиз­
мами (засухой, неурожаем, эпидемиями), которые всегда следовали в опи­
сании за общественными пороками и рассматривались как прямое их след­
ствие. Равным образом, ни у кого не вызывало вопроса, что в правление
благочестивого и добродетельного царя природа не может не быть бла­
госклонна к людям.
Пейзаж в средневековой индийской (да и европейской) литературе,
как правило, олицетворен, но при этом лишен индивидуальных черт. Опи­
сываемые в средневековых текстах реально географические объекты почти
одинаковы: поэт оперирует стандартным набором эпитетов, но при этом,
как правило, «не видит», чем отличается одна местность от другой.
Для средневековых индийцев, как и для других народов в ту эпоху, •
определенные участки пространства характеризовались не только природ-
но-географическими, но и духовно-нравственными отличиями, что непре­
менно должно было сказываться на внешнем облике и поведении жителей.
 16

Человек и окружавшее его пространство были неразрывно связаны и отли­

чались одними и теми же качествами. При этом в глазах средневековых
индийцев обжитое или дикое пространство было лишено своего, только
ему присущего облика, как не было, такого облика до поры и у самого че­
ловека.
Второй раздел, «Индия: страна и страны» исследует представле­
ния средневековых индийцев о физической и политической географии
Южноазиатского субконтинента, определяет, какую часть окружавшего их
пространства они считали своей страной. То, что остальной мир издревле
называл Индией, сами индийские источники всегда описывали не как еди-
1гую страну, а как конгломерат регионов и государств, но не отражали хотя
бы туманного представления об Индии как о некоем целостном про­
странстве, отграниченном от чуждой территории. Под смысловой рубри­
кой «страны» или «языки» средневековые описательные тексты помещали
индийцев и живущих вне Индии на равных, то есть, кашмирцы и гуджа-
ратцы, тамилы и каннадига фигурировали бок о бок с китайцами, эфиопа­
ми, арабами, персами, европейцами. При этом жители тех регионов Индии,
к которым сам автор и его аудитория не принадлежали, выглядели такими
же иностранцами, как персы или китайцы. Для мусульман понятие
«Хинд», «Хиндустан» вначале обозначало нечто целостное, но не в значе­
нии географическом или политическом, а в значении религиозном - место,
где живут язычники-индусы. Позднее могольские авторы описывали
«Хинд» как империю Великих Моголов, а не входившие в нее территории
рассматривались как «заграница».
Вся история Индии, от образования империи Маурьев до начала ко­
лониальной эры, выглядит как смена периодов «порядка», когда индийские
регионы объединялись в крупные империи, и «хаоса», когда эти империи
распадались, уступив место раздробленности и «войне всех против всех».
Причина состояла в том, что практически все эти империи возникали как
насильственная, верхушечная интеграция территорий, в которых процесс
регионального развития (формирование рыночных связей, этнокультурной
общности, единой иерархии элит) не был завершен и не ощущалось объек­
тивной потребности объединения с соседними регионами. На какое-то вре­
мя завоевателям удавалось подавить региональные интересы, но вскоре
мощные силы дезинтеграции давали о себе знать, и держава распадалась,
не успев за короткий срок своего существования выработать у подданных
новую, имперскую, не говоря уже об общеиндийской, идентичность.
В период между распадом гуптской империи и образованием Делий­
ского султаната (VI-XIII, а для Юга и раджпутских земель - до XIV в.)
оформилась новая ступень самоидентификации индийцев: помимо семьи,
рода, клана, касты, общины они стали ассоциировать себя с определенным
«народным регионом», на основе которого возникло феодальное государ­
ство - на первых порах небольшое княжество. Постепенно «народные ре-
 17

гиоиы» и мелкие княжества объединялись в более крупные региональные

государственные образования, консолидирующими основами которых бы­
ли экономические связи, формировавшие рынок, элита с четко опреде­
лившейся иерархией, которую возглавляли доминирующие землевладель­
ческие и торговые касты; местный культ и язык.
Третий раздел, «Индия и внешний мир», исследует представления
средневековых индийцев о мире за пределами субконтинента. Укрепив­
шиеся в индологии представления о значительной степени изолированно­
сти «традиционной» Индии от окружающего мира и об отсутствии у ин­
дийцев знаний о соседях по планете и интереса к их жизни нуждается в пе­
ресмотре. Индия никогда не развивалась в изоляции: разнообразные кон­
такты древней и раннесредневековой Индии с Египтом, Вавилоном, греко-
римским миром, странами Центральной и Юго-Восточной Азии, Закав­
казьем, а также Китаем хорошо известны. В конце XII- начале XIII в. Се­
верная Индия стала частью мусульманского мира, поэтому вполне естест­
венно, что взаимоотношения со странами ислама развивались во всех сфе­
рах жизни, будь то коммерция, дипломатия, религия, наука, культура. С
конца XV в. начались регулярные контакты Индии с европейцами. Коло­
нии индийских купцов вели активную торговую деятельность от Адена до
Астрахани и китайских портов. Индия много заимствовала из опыта дру­
гих народов, будь то новые сельскохозяйственные культуры, отрасли ре­
месленного производства, военная техника или религиозные учения.
Представления средневековых индийцев о географии окружающего
мира были, несомненно, фантастическими, но не более чем у их западно­
европейских современников. Древняя и раннесредневековая индийская ли­
тература содержала туманные сведения о Шри Ланке, Андаманских остро­
вах, Суматре, «городе ромаков (Риме или Византии)», Иране, ряде регио­
нов Центральной Азии. С течением времени, однако, знания образованных
индийцев о странах за пределами субконтинента все же расширялись. Это
происходило, в частности, за счет контакта с мусульманской элитой, кото­
рой, в свою очередь, были доступны сочинения арабских географов и пу­
тешественников, а затем - благодаря общению с посещавшими Индию ев­
ропейцами. XVI-XVIII вв. стали для образованных индийцев важнейшим
этапом в развитии географии, расширении знаний о Земле. Именно к этому
периоду относятся записки индийцев, посещавших зарубежные страны, в
том числе — Европу. Их авторы вполне четко осознавали и фиксировали
пространственно-географическую и этнокультурную специфику посещае­
мых территорий, проявляли живой интерес к различным сторонам жизни
европейских народов, объективно фиксировали позитивные и негативные
стороны европейской жизни, при этом сохраняя достоинство и вступая в
контакт с западной культурой как равноправная сторона. Записки индий­
ских путешественников XVIII в. отличались ярко выраженной просвети­
тельской направленностью. Интерес к научным, технологическим и духов-
 18

ным достижениям Европы сочетался у них с резким неприятием начав­

шейся в то время колониальной экспансии. Разумеется, такие воззрения
оставались уделом лишь достаточно узкого слоя образованных людей, что,
если вспомнить хорошо известные факты из истории и литературы других
стран, для того времени не являлось специфически индийским феноменом.
Глава II, «Время», посвящена темпоральным представлениям ин­
дийского средневековья, тому восприятию времени, которое было харак­
терно для средневековых индийцев или, по крайней мере, тех социальных
слоев, чей голос позволяет «услышать» литература. Глава состоит из трех
разделов. Первый, «Время и его измерения», рассматривает распростра­
ненные в средневековой Индии единицы времени (от «мгновения ока» до
года) и способы его измерения, главным из которых были водяные часы. В
соединении с гонгом они использовались лишь во дворцах, крепостях и
крупных городах, для остального населения основным измерительным
прибором было солнце. Несмотря на упоминающиеся в источниках попыт­
ки ученых создать более совершенные механизмы, а также знакомство ин­
дийцев с механическими часами в XVII в., индийское общество в целом
довольствовалось знанием даты (год, месяц и его «светлая» или «темная»
половина, число, день недели) и времени суток, не ощущая при этом по­
требности в почасовом, не говоря уже о минутном, делении времени.
В центре второго раздела, «Время - циклическое и линейное» -
проблема соотношения циклизма и линеаризма в представлениях средне­
вековых индийцев. Вопреки устоявшимся представлениям об исключи­
тельно циклическом характере времени в средневековом индусском миро­
восприятии, на самом деле темпоральные воззрения индийского средневе­
ковья характеризовались сочетанием циклизма и линеаризма. В качестве
непрерывно повторяемых циклов осознавались бытие живой природы,
цепь перерождений человеческой души и существование Вселенной, кото­
рая неоднократно создавалась и разрушалась, чтобы вновь быть созданной.
Но если время от начала творения мира Брахмой до разрушения мира Ши­
вой и нового творения составляло космический цикл, то внутри цикла, в
период каждой из четырех эпох - юг, и особенно последней - калиюги оно
воспринималось, напротив, как линейное, при этом, как считали средневе­
ковые индийцы, его течение приносило с собой негативные изменения.
Представление о том, что мир «стареет» и время «портится», средневеко­
вые индийцы полностью разделяли со своими западноевропейскими со­
временниками. Линейное восприятие времени было в целом характерно
практически для всей древней и средневековой литературы Индии.
Третий раздел, «Время историческое», анализирует представления
средневековых индийцев об историческом прошлом. Современные исслс
дования, базирующиеся на изучении широкого круга источников, убеди­
тельно опровергают один из главных постулатов ориентализма — «индус­
ское сознание внеисторично». Этому способствовала выработка более аде-
 19

кватного методологического подхода к историософским представлениям

средневековья, признание того, что историческое сознание в различные
эпохи и у разных народов отражалось и фиксировалось в специфических
формах - устных и письменных, а потому некорректно подходить, как это
делали ориенталисты и их последователи, к средневековым индийским
текстам с выработанными западной наукой нового времени требованиями
«достоверности» и «научности». В разделе подробно рассматривается эво­
люция форм исторического сознания и фиксации событий прошлого -
эпос, панегирики царей и героев, эпиграфика, историко-героические бал­
лады и поэмы, биографии великих людей, хроники, представлявшие как
«индусскую», так и «мусульманскую» исторические традиции. Особое
внимание уделено историософским представлениям индусских и мусуль­
манских хронистов, которые, несмотря на естественные различия, придер­
живались во многом аналогичных взглядов на ход истории, в частности -
трактовали причины и исход рассматриваемых событий в духе провиден­
циализма, предопределения свыше, видели определяющую движущую си­
лу истории в интересах и моральных качествах царей и героев.
Мышление средневековых индийцев было не более «антиисторич­
ным», чем мышление прочих народов той эпохи. Прошлое интересовало не
само по себе, а лишь как источник моратьных ценностей, на которые над­
лежало равняться последующим поколениям. Сочинения на историческую
тему, к каким бы жанрам они ни относились, были, прежде всего, дидакти­
ческими пособиями для новых поколений, призванных максимально копи­
ровать образ жизни предков. Правители и государственные деятели оцени­
вались в зависимости от того, насколько они воплощали идеалы «доброго
старого времени»; возможность изменения этих идеалов в различные эпо­
хи не осознавалась. Воссоздавая события далекого прошлого, средневеко­
вый автор, будь то индус, мусульманин или европеец, неизбежно делал
персонажей своими современниками. Представление о том, что одна эпоха
чем-то отличается от другой с точки зрения хотя бы материальной культу­
ры, быта, одежды, не говоря уже о мышлении людей, отсутствовало. «Не­
подвижность» времени в представлениях средневековья означала не толь­
ко отсутствие историзма в произведениях литературы и искусства, но и аб­
солютную ориентированность на прошлое во всех построениях социаль­
ной жизни, нормах законодательства, государственной политике, ценно­
стях и моделях поведения людей.
Приход ислама с его подчеркнуто линейным восприятием времени и
развитой традицией хронистики не принес революционных изменений, но
сыграл в развитии исторического мышления индийцев весьма значимую
роль: линейная составляющая в темпоральной картине мира была значи­
тельно усилена, а трагические уроки поражения индусских правителей и
необходимость борьбы против власти «варваров» давали богатую пищу
для исторического осмысления. В начале индусско-мусульманского кон-
 20

такта каждая из конфессиональных общностей имела свою историю, почти

полностью игнорировавшую существование «неверных» или «варваров»
или трактовавшую их в качестве чуждой враждебной силы. Взаимодейст­
вие индусского и мусульманского культурного субстратов сыграло здесь,
как и в других сферах жизни индийского общества, весьма позитивную
роль, позволившую позднесредневековой Индии создать, особенно на ре­
гиональном уровне, общие для индусов и мусульман историософские воз­
зрения и в прямом смысле единую историю.
В позднее средневековье, однако, в воззрениях как индусских, так и
мусульманских авторов на историю и ход времени появились новые черты.
Прежде всего, они выражались в постепенном осознании того, что время
движется, это движение связано с определенными переменами в жизни
людей и общественном устройстве, и поэтому далеко не все идеалы и ус­
тановления далеких предков пригодны для их потомков. В XVI в., особен­
но в среде «просвещенных философов», составлявших окружение моголь-
ского падишаха-реформатора Акбара, утвердилось представление о том,
что течение времени может и должно приносить изменения в обществен­
ной жизни и мышлении людей. Представления «просвещенных филосо­
фов» о времени отличаются от взглядов предшественников тем, что в них,
пожалуй, впервые во всей индийской литературе, довольно четко выраже­
на идея прогресса.
Глава III, «Общество», состоит из пяти разделов и представляет со­
бой попытку реконструировать социальный облик основных групп средне­
векового индийского общества, выявить тот набор ценностей и качеств,
которыми, по существовавшим представлениям, должна была отличаться
каждая из них. Основным принципом социальной структуры в Индии, как
и в любом средневековом обществе, являлся корпоративно-общинный.
Общество мыслилось как конгломерат сообществ - сословий, каст, гиль­
дий, сельских общин, религиозных групп. Как и в любом средневековом
социуме, существовало, фиксировалось в устной и письменной традиции и
переходило из поколения в поколение представление о том, какими надле­
жало быть представителям основных социальных групп, какие качества им
изначально подобали, какие были для них предосудительны. Этими имма­
нентными, ведущими отсчет от «сотворения мира» качествами были обу­
словлены место каждой группы в социальной иерархии и функции, от над­
лежащего выполнения которых зависело благополучие группы и всего об­
щества. В центре первого раздела, «Ценности — кастовые и (или) сослов­
ные» - проблема выбора адекватной социальной единицы для исследова­
ния. Ориенталистские представления о касте как о вечном, единственном и
основополагающем институте, объясняющем все специфические черты
индийского общества и ответственном за его «отсталость» и «варварскую
жестокость», пересмотрены современными исследователями. Помимо кас­
ты, существовало немало других критериев идентичности, других сооб-
 21

ществ, к которым индивидуум или группа, в зависимости от конкретных

обстоятельств, относили себя. Хотя кастовая система была важным аспек­
том общественной организации, эта организация кастой не исчерпывалась
и не сводилась к ней. В различных регионах развитие кастовой организа­
ции шло неодинаковыми темпами, даже в колониальные времена она
сформировалась не полностью и никогда не достигала того идеального, за­
конченного вида, который существовал в раннесредневековой брахман­
ской литературе и трудах ориенталистов. Следовательно, не являлась по­
стоянной величиной и вследствие этого - единственной структурообра­
зующей единицей социального устройства. Не случайно поэтому совре­
менные ученые, в зависимости от конкретной тематики своих исследова­
ний, все чаще стремятся выйти либо на более мелкие градации социально­
го устройства (семья, род, клан, община, религиозное сообщество и т. д.),
либо, наоборот, предпочитают более крупные. В этой связи диссертация
ставит вопрос о существовании в средневековом индийском обществе со­
словного деления и, что имеет непосредственное отношение к целям дан­
ной работы, исследует сословные ценности.
Вопрос о соотношении «каста - сословие» для средневековья давно
является в индологии дискуссионным и некоторыми индологами решается
однозначно негативно, хотя исследователи древнеиндийского общества
определяют варны именно как сословия. Действительно, на общеиндий­
ском уровне многообразие, скажем, земледельческих или землевладельче­
ских каст было бы непреодолимым препятствием на пути формирования
единых сословий, но никакого единого общеиндийского государства в
средние века не существовало - ни на реальной политической карте, ни
даже в воображении наиболее дальновидных мыслителей. А вот на уровне
сначала «народных районов», а затем более крупных региональных госу­
дарственных образований, на каждой конкретной территории складыва­
лись собственная номенклатура и иерархия каст - землевладельческих,
земледельческих, брахманских, служебных, торговых, ремесленных и про­
чих. Каждая из них обладала определенным варновым статусом, некото­
рые, особенно достигшие определенной степени экономического и по­
литического могущества, стремились перейти в более высокую варну. В
результате получалось, что тот или иной набор моральных ценностей, тру­
довых навыков, бытовых традиций оказывался общим для нескольких
близких по статусу и занятиям каст. Одни следовали этому архетипу «с
начала времен» (например, считая себя потомками еще эпических кшатри­
ев), другие достигали нового статуса и усваивали соответствующие ему
нормы постепенно, в процессе так называемой санскритизации.
Более того, эти кастовые конгломераты могли, опять-таки на уровне
регионов, быть и надконфессиональными. С приходом и утверждением ис­
лама возникла необходимость найти для мусульман какое-то место в об­
щественной структуре. И лишь на первых порах индусы зачисляли всех
 22

мусульман целиком в категорию «варваров». Довольно быстро выясни­

лось, что среди завоевателей так же, как и среди завоеванных, есть множе­
ство социальных градаций. С распространением кастовой организации на
мусульман, чему, как известно, немало способствовало обращение в ислам
многих низких каст и племен, возникла параллельная кастовая структура,
так что практически каждая профессия, каждая ступень социальной лест­
ницы была представлена близкими по статусу индусскими и мусульман­
скими кастами, представители которых имели больше общего между со­
бой, чем каждый из них с единоверцами из иных каст. Например, раджпут-
ский феодал был по уровню жизни, основным ценностям, многим аспектам
культуры и быта ближе мусульманскому эмиру, чем индусу-ремесленнику.
Таким образом, древняя варновая структура в условиях региональ­
ных государств средневековья наполнялась новым содержанием и пред­
ставляла собой набор комплексов социально-этических ценностей, соот­
ветствующих определенным межкастовым и иногда межконфессиональ­
ным сообществам, объединявших близкие по статусу касты при сохране­
нии определенной иерархической подчиненности и противоречий внутри
каждого сообщества. Такие сообщества, по своему характеру приближав­
шиеся в географических рамках каждого региона или государственного
образования к уровню сословий, могут быть условно, в соответствии с це­
лями дальнейшего исследования, определены как «военно-феодальное»,
«клерикально-чиновничье», «торгово-ремесленное» и «земледельческое».
Это во многом соответствует и классической четырехварновой схеме, и
классификации, которую можно встретить в средневековых текстах: «лю­
ди меча», «люди пера», «люди базара» и «райяты» (земледельцы, букваль­
но «стадо»).
Разумеется, сословные группы должны были находиться между со­
бой в отношениях иерархической соподчиненности. Ортодоксальная ин­
дусская традиция отдавала священнослужителям-брахманам первое место,
ниже их помещала воинов-кшатриев, в том числе царей, еще ниже вай­
шьев, в самом низу - ягудр и неприкасаемых. Но в реальной жизни, осо­
бенно в средние века, ситуация была гораздо сложнее: реальная власть
принадлежала «людям меча» — военно-землевладельческой элите, отно­
сившей себя к кшатриям. «Люди пера» играли важную, но все же подчи­
ненную роль, и прорывались к власти лишь тогда, когда, отложив перо,
брали в руки меч. На значительное место в обществе претендовали в ряде
регионов наиболее богатые и влиятельные «люди базара». Можно даже
предположить, что средневековое индийское общество знало не одну, а не­
сколько иерархий, и те, кто, например, находился на высших ступеньках в
иерархии святости, благочестия, ритуальной чистоты, могли занимать под­
чиненное положение на иерархической лестнице власти: ярчайшим приме­
ром является положение брахманов во многих регионах средневековой
Индии. При этом ни одна из четырех сословных групп не была абсолютно
 23

закрытой и стабильной, состав каждой из них время от времени по­

полнялся за счет новых общностей (каст, кланов и т.д.), которые либо про­
рывались наверх, либо деградировали.
Отношения между сословными группами, равно как и на более низ­
ком уровне - между кастами, регулировались в рамках обычного для сред­
невековья принципа «обмена дарами / услугами» и вполне естественно со­
относилась с иерархической соподчиненностью. Этот принцип, ведущий
свое начало еще от первобытных времен и подвергшийся в последующие
эпохи коренной трансформации, справедливо считают одним из основопо­
лагающих для феодализма. В этой связи необходимо подчеркнуть в каче­
стве основополагающего принцип взаимности дарений и услуг. Низшие,
само собой разумеется, бьши обязаны служить высшим, но и у последних
были свои обязанности в отношении первых. Это особенно хорошо про­
сматривается на примере военно-феодального сословия и государя как его
важнейшего представителя. Подданные, от брахманов до шудр, были
должны служить царю, но и ему, как и прочим кшатриям, вменялось в
прямую обязанность поддерживать дхармический порядок и защищать
свой народ, причем, как нередко подчеркивалось, «все касты», включая
самых низких и неприкасаемых. Даже брахманы, которым, согласно тек­
стам сЬсарлад-шастр, должны были служить все, включая царей, также вы­
полняли общественный долг. Он заключался не только в жреческих и на­
ставнических услугах, распространявшихся лишь на высшие и средние
касты, но и в поддержании своим авторитетом древних традиций, защите
общества от распространения различных неортодоксальных, еретических
«новшеств», даже если они исходили от самого царя. И даже этого в сред­
ние века оказалось недостаточно, так что многие брахманы избрали вполне
конкретное, хотя и не соответствующее предписаниям <карлга-шастр,
«служение» государству в качестве чиновников.
«Служение» было, как и в любом средневековом обществе, одним из
ключевых слов, обозначавших основное содержание связей между людь­
ми, будь то в семье, общине или государстве. При этом служение всегда
предполагало взаимность, обмен услугами или дарами. Низший служил
высшему, младший - старшему, но высший и старший, в свою очередь,
были обязаны защищать, одаривать (в определенных случаях - содержать),
наставлять на путь истинный своих подчиненных, включая и их семьи. В
терминах феодального служения было принято описывать взаимоотноше­
ния адепта и божества, даже влюбленных. В разделе принятая в средневе­
ковом индийском обществе социальная иерархия сопоставляется с «трех-
частной моделью» деления средневекового западноевропейского общест­
ва, подробно исследованной Й. Хёйзингой, Ж. Дюби, Ж. Ле Гоффом, А. Я.
Гуревичем и другими историками. При всех естественных различиях, та­
кое сопоставление позволяет выявить немало сходных черт между запад-
 24

ноевропейскими и индийскими представлениями о структуре и иерархии

общественного устройства в средние века.
В последующих разделах реконструируется социальный облик четы­
рех сословных групп, анализируются данные источников о том, какими
чертами каждой из них надлежало отличаться и, по мере возможности, на­
сколько этот идеал соответствовал исторической реальности. Так, в центре
второго раздела, «Люди меча», - комплекс социально-этических норм и
идеалов военно-феодальной элиты, воссозданный, главным образом, на
примере раджпутов. В разделе рассматривается процесс феодализации об­
щинной и племенной верхушки, усвоение ими, с помощью брахманов, ря­
да этических норм древних кшатриев, к которым эта новая знать без вся­
ких оснований причисляла себя. Устная традиция и богатейшая литература
- хроники, историко-героические баллады и эпические поэмы - создавали,
фиксировали и передавали будущим поколениям идеал благородного и от­
важного воина, для которого единственно достойная цель жизни - умно­
жение славы предков, а лучший способ добиться этой славы - доблестная
смерть на поле боя. Мужество, беззаветная храбрость, верность клану и
сюзерену, честь и правдивость, показная щедрость, чванливая гордость
своим знатным происхождением, учтивость и изысканность - таким был
реконструируемый на основе «рыцарской» литературы индийского сред­
невековья облик знатного феодала. В разделе далее рассматривается соци­
альная реакция на приход в Индию мусульманских феодалов, анализиру­
ются их ценностный мир и процесс формирования у индусских и мусуль­
манских феодалов на уровне конкретных регионов единого комплекса со­
циально-этических ценностей, обусловившего формирование даже над-
конфессиональных сословных сообществ. Далее отмечается то разочаро­
вание, та нарастающая критичность, с которой ряд источников позднего
средневековья воспринимал поведение раджпутов перед лицом потрясе­
ний, которые пережила Индия в условиях распада Могольской империи и
начала колониальной экспансии.
Третий раздел, «Люди пера», воссоздает облик тех слоев средневе­
кового общества, уделом и монополией которых считался интеллектуаль­
ный труд, рассматривает социальные типы священнослужителей (индус­
ских и мусульманских, в различных ипостасях - мирянина и аскета), чи­
новников различных рангов, представителей средневековой «интеллиген­
ции». Значительное место уделено характерной для всего средневековья
трансформации социального облика брахманов. Вопреки текстам класси­
ческой индусской традиции, предписывавшей брахманам доминирующую
роль в общественной иерархии, историческая реальность средневековья
отводила брахманам подчиненную роль и в качестве главного способа их
социального возвышения рассматривала служение кшатрийской элите,
владение землей - как правило, пожалованной феодальными правителями.
Одни брахманы, оставив предписанные занятия, напрямую входили в во-
 25

енно-феодальные круги и усваивали их понятия, другие становились чи­

новниками, третьи занимались торговлей и ростовщичеством, что неиз­
бежно размывало традиционный для них ценностный мир.
Для средних веков был характерен подрыв брахманских монополий:
на жреческие и духовно-просветительские функции — проповедниками
мистических учений, на чиновничью деятельность - формировавшейся с
первых веков н.э. прослойкой каястхов. Аналогичные процессы, при всех
различиях, происходили и в мусульманской среде. В общественном созна­
нии брахманы и муллы стали как бы единым социальным слоем, подвер­
гавшимся резкой критике со стороны идеологов религиозно-
реформаторских течений - бхакти, суфизма, сикхизма. Они не только изо­
бличали присущие «официальным» священнослужителям пороки, но и вы­
двигали иной комплекс социально-этических ценностей. Брахману или
мулле, который в традиционном понимании олицетворял благочестие,
мудрость, спокойствие, добродетельное поведение, четко следующее рели­
гиозным предписаниям и общепринятым правилам приличий, они проти­
вопоставляли облик поэта-проповедника с его мистическими озарениями и
шокирующим поведением, нарушавшим все общепринятые нормы, по сути
- юродивого, который, к тому же, мог быть из любой касты, включая не­
прикасаемую.
В государствах позднего средневековья, особенно на Севере и в Бен-
галии, сложилась весьма многочисленная и влиятельная прослойка чинов­
ников, писцов, секретарей и переводчиков, служивших как в различных
ведомствах, так и лично вельможам. Среди них каястхи занимали важное
место, соперничая с брахманами и писцами-мусульманами - дабирами,
мунши. Ценностный мир этой прослойки и ее общественная репутация (в
большинстве своем негативная) также рассматривается в разделе.
В средневековом индийском обществе «люди пера» составляли «ин­
теллигенцию», которая с течением времени все больше оформлялась как
специфическая социальная группа, обладавшая собственными ценностями
и отличавшаяся от других групп, что настойчиво подчеркивала литература,
созданная ее представителями. Именно «люди пера» Могольской Индии и
постмогольских государств оказались наиболее активными в период ут­
верждения в Индии английского колониального господства. Большинство
«людей меча», представителей знатных феодальных родов, либо погибло,
либо было оттеснено вниз по социальной лестнице (последний удар им
был нанесен поражением восстания 1857-1859 гг.). Это позволило «людям
пера», особенно служилым брахманам и каястхам, выдвинуться на службе
новым хозяевам Индии, довольно легко вписаться в колониальный поря­
док; стать первопроходцами европейского образования; составить основу
«туземного чиновничества», преподавательского корпуса, адвокатуры, пи­
сателей и журналистов. Из их же среды впоследствии вышли первые ре­
форматоры и националисты, многие лидеры освободительного движения.
 26

Четвертый раздел, «Люди базара», воссоздает ценностный мир пред­

ставителей торгово-ремесленных слоев города, ставшие темой особой, го­
родской литературы - «обрамленных повестей», собраний басен и анекдо­
тов, плутовских новелл и авантюрных «романов», а также других произве­
дений, среди которых особое место занимает «Половина рассказа» (Ardha-
kathamka), уникальная хроника небогатой купеческой семьи Банараси Да-
са (завершена в 1641 г.). Основными ценностями купеческого сословия
считались предприимчивость, деловая сметка, изворотливость, ловкость,
коммерческая честность. «Половина рассказа», эта энциклопедия жизни
средневекового индийского купечества, включает целую галерею образов
деловых людей, вполне наделенных «бюргерскими» добродетелями. Они
выглядят энергичными, готовыми на риск даже ради небольшого дохода,
одновременно разумными, практичными и осторожными. Их отличают бе­
режливость (хотя откровенная скупость и осуждается), подчеркнутая
скромность в манерах и быту.
Средневековые тексты постоянно подчеркивали, насколько противо­
положными были ценности купеческой среды и ценности феодальной зна­
ти. Прежде всего, этот контраст проявлялся в отношении к богатству. Бо­
гатство было важным, но не определяющим атрибутом знатности и благо­
родного происхождения: живущий милостыней брахман или бедный рад­
жпут все равно оставались благородными и уважаемыми, в то время как
разорившийся купец терял общественный статус. Разными должны были
быть источники обогащения: благородному феодалу надлежало добыть бо­
гатство мечом, а купцу - торговлей, ростовщичеством и прочими прилич­
ными его статусу занятиями. Еще больше различий было в том, как следо­
вало распоряжаться богатством. Благородному феодалу надлежало свою
военную добычу как можно скорее и как можно демонстративнее растра­
тить: раздать дружинникам и придворным бардам, пожертвовать храмам,
священнослужителям и нищим, осыпать украшениями жен, наложниц и
гетер, потратить на пиры, охоту, строительство роскошных дворцов, даже
проиграть в азартные игры. Купцу же предписывались бережливость,
скромность в расходах и, главное, постоянное стремление увеличить капи­
тал. Главным доступным купцу способом борьбы с жизненными невзгода­
ми считались хитрость, обман. Не случайно значительная часть городской
литературы средневековой Индии (и не только Индии) - сюжеты о хитре­
цах, ловкачах и обманщиках. Коммерческая терминология переносилась
даже на религию, что хорошо отражено, например, в литературе бхакти и
сочинениях первых сикхских гуру, а также, с особой откровенностью - в
«Половине рассказа».
Известные нам произведения средневековой литературы воссоздают
собирательный образ ремесленника, как правило, наделенный положитель­
ными чертами. Это умелец, почтенный, благообразный мастер, честный,
скромный и трудолюбивый. Его антиподом выступает ловкий жулик и об-
 27

манщик, как правило, - ювелир. В противовес брахманской традиции, от­

носившей ремесленников к шудрам и неприкасаемым, а ремесло - к низ­
ким занятиям, в литературе нередок мотив восхищения мастерством и та­
лантом ремесленников, которые предстают как создатели волшебных ко­
лесниц, говорящих статуй, летающих кораблей. Голос средневековых го­
родских ремесленников можно услышать благодаря сохранившимся, осо­
бенно на Юге, эпиграфическим надписям городских корпораций, а также
обширной литературе бхакти, среди поэтов-проповедников которого осо­
бенно прославлены портной Намдев, ткач Кабир, кожевенник Райдас, юве­
лиры Акхо и Нархари, чесальщик хлопка Даду. Их мистический опыт и
социально-этические воззрения, система литературных образов, сам язык -
все несет на себе яркий отпечаток профессии и принадлежности к ремес­
ленному сословию. Они равно не приемлют чрезмерной роскоши и нищен­
ства, излишних наслаждений и аскетического самоистязания. Их идеал -
добропорядочный труженик, живущий в скромном достатке или «честной
бедности»; руки его всецело заняты работой, а ум и сердце погружены в
мистическую любовь к богу. Именно такого человека они были готовы
признать чистым и даже святым, а брахманские представления о ритуаль­
ной чистоте вызывали у них откровенную насмешку. И бог, и вся вселен­
ная, и сложнейшие философские проблемы рассматриваются у бхактов-
ремесленников в привычных терминах и категориях их профессиональной
деятельности.
Пятый раздел, «Безмолвствующее большинство», посвящен подав­
ляющему большинству населения Индии исследуемой эпохи - земледель­
цев и тех, кто по кастовому статусу находился еще ниже их. В отличие от
военно-феодальной знати, «людей пера» и «людей базара», оно практиче­
ски не донесло до последующих эпох своих воззрений и ценностей, не
смогло зафиксировать их в письменных источниках.
Современная индология считает общепринятым, что в средневековой
Индии понятие «крестьянин» скрывало целую гамму социальных града­
ций, к ряду которых само это понятие может быть применено лишь услов­
но. Как показали многие исследования (в отечественной науке - особенно
труды Л. Б. Алаева), сельская община была многослойной структурой, ос­
новополагающим элементом которой выступали землевладельцы, принад­
лежавшие к доминирующей в данном регионе земледельческой (вернее —
землевладельческой) касте, а также к брахманам. Из их среды выделялись
богатая и влиятельная верхушка, нередко возвышавшаяся до статуса мел­
ких и средних феодалов, «середняки» и бедные. Помимо них сельское об­
щество включало разнообразные по статусу (от разорившихся землевла­
дельцев до полукрепостных и полурабов) слои арендаторов и батраков, а
также «общинных служителей».
Редкие упоминания о крестьянах в документах, хрониках и литера­
турных текстах, как правило, не отмечены сколько-нибудь негативным от-
 28

ношением. По крайней мере, индийское средневековье не знало того пре­

зрительного отношения к «мужикам», которое было характерно для Запад­
ной Европы, изображавшей крестьян в рыцарских романах и лирике чудо­
вищными уродами, злодеями, язычниками. Индийские авторы, в отличие
от своих западноевропейских коллег, ассоциировали с «деревенщиной»
глупость, невежество, но не подлость, низость характера. Большинство
произведений средневековой литературы рисует идиллическую картину
деревенской жизни. Все негативное, как правило, приходит в деревню из­
вне, а главная угроза исходит от вполне реального налогового чиновника.
Уделом основной части селян, за исключением общинной верхушки,
была бедность. Даже в санскритской антологической поэзии, во многих
случаях предпочитавшей изображать светлые стороны бытия, нередки яр­
кие и реалистичные картины бедствий обнищавшего, разоренного земле­
дельца. Несмотря на все это, индийский селянин (речь идет, стоит специ­
ально подчеркнуть, только о полноправном общиннике-землевладельце)
отличался своим социальным обликом и от западноевропейского виллана,
и от русского крепостного. Махараштранский маратха-кунби и североин­
дийский джат, редди в Андхре, веллала в Тамилнаду и т. д., были лично
свободными и принадлежали к основным землевладельческим кастам сво­
их регионов, изначально к тем же самым, из которых вышли представите­
ли местных военно-феодальных кругов, зачастую владели оружием: имен­
но из них формировался рядовой состав всех индийских армий, от средне­
вековых до колониальных. Зажиточная и влиятельная верхушка земле­
дельческих каст стремилась подняться вверх по социальной лестнице,
встать вровень с близкими по касте местными феодалами, подражая им в
быту и усваивая их ценности. Поэтому она болезненно, вплоть до воору­
женного сопротивления, воспринимала любые попытки государства ли­
шить ее привилегий, посягнуть на общинные «права и вольности». Отра­
женный доступными источниками социальный облик индийского крестья­
нина-землевладельца противоречит ориенталистским стереотипам забито­
го, бесправного и покорного крестьянина.
Если социальный облик полноправных общинников хотя бы смутно
прослеживается по источникам и литературе, то о низших слоях деревни
средневековые тексты хранят почти единодушное молчание. Голос низших
каст в индийской литературе - это, как правило, голос городских ремес­
ленников и работников, из среды которых, как уже отмечалось, вышло не­
мало поэтов-проповедников бхакти, включая неприкасаемых Райдаса из
Варанаси и Цокхамелу из Пандхарпура. Низшие слои негородского насе­
ления, упоминаемые в текстах, представлены людьми несельскохозяйст­
венных занятий - чаще всего рыбаками и охотниками. Занимая в индус- •
ском (да и мусульманском) обществе крайне низкое положение, они зачас­
тую жили вне сельскохозяйственных поселений, отдельными хижинами
или собственными поселками и поэтому были более самостоятельны,
 29

меньше зависели от общинной верхушки. Не случайно в большинстве ли­

тературных сюжетов, описывающих любовь между знатными и низкород­
ными, в качестве последних упоминаются именно охотники и рыбаки,
иногда - городские неприкасаемые (чандалы), но не представители сель­
ских низов. Не требуется слишком развитого воображения, чтобы предста­
вить батраков и общинных слуг, зависимых и «свободных», к какой бы
касте они не принадлежали, как самую бедную и социально приниженную
часть деревенского (и индийского в целом) общества, тем более что дан­
ные позднейших авторов полностью подтверждают этот вывод.
В заключительной части главы подчеркивается, что четыре вышеиз­
ложенных комплекса сословных ценностей средневекового индийского
общества должны были определять образ жизни основных социальных
групп и общественное отношение к ним. Благополучие общества зависело
от того, насколько поведение всех социальных групп и каждого из их ин­
дивидуальных членов укладывалось в эти стереотипы. При этом мораль­
ный архетип «людей меча» занимал в обществе, на иерархической шкале
власти, главенствующее положение. Монарх воспринимался если не как
«первый из дворян», то как «первый из воинов». Любого правителя, от ве­
ликого императора до мелкого князька, с детства воспитывали прежде все­
го как воина, даже если по варновому происхождению он не был кшатри­
ем. Прорыв той или иной некшатрийской касты на верхние ступени власт­
ной иерархии был неразрывно связан, как уже отмечалось, с отказом от на­
следственной профессии в пользу именно воинского занятия. Это было ха­
рактерно даже для сикхской общины, изначально объединявшей торгово-
ремесленные слои, из которых вышли и гуру - духовные и светские руко­
водители сообщества. Как только сикхская община стала превращаться из
религиозной секты в территориально-политическую единицу, своего рода
государство, ее гуру из скромных и аскетичных вероучителей усвоили
стиль жизни и ценности военно-феодальной элиты.
Главная задача государя, помимо защиты подданных от внешнего
врага и завоевания новых земель, состояла в том, чтобы удерживать каж­
дую социальную группу в рамках предписанных для нее поведенческих
архетипов и тем самым сохранять в неизменном виде предписанный свы­
ше общественный порядок. Государь был обязан хранить общественный
порядок в унаследованном от предков и закрепленном священными тек­
стами виде, но не имел права, по крайней мере - формально, вносить в этот
порядок какие-либо изменения. «Всевластный восточный деспот», если
воспользоваться ориенталистскими клише, не мог своей волей ни предпи­
сать какой-либо касте или даже нижайшему из подданных изменить на­
следственное занятие и образ жизни, не мог даже отменить решения касто­
вого совета старейшин в отношении внутрикастового дела или кого-либо
из членов. И только если те или иные изменения в статусе или занятии
каст (обычно экономически или политически влиятельных) реально про-
 30

исходили «снизу», государственная власть фиксировала это новое положе­

ние, а брахманы «находили» в священных книгах или мифологии под­
тверждение исконного права данной касты на новый статус или новую
профессию.
Средневековое индийское общество постоянно усложнялось, изменя­
лось, переживало противоречия и кризисы. При этом оно, как правило, об­
ладало достаточной гибкостью и изрядным потенциалом внутренней ста­
бильности, чтобы отразить новые явления, допустить в свою среду при­
шлые элементы, многое изменить, не жертвуя главным принципом - со-
словно-кастовым устройством, вернее - даже не столько самим устройст­
вом, сколько восприятием функций и ценностей, предписанных каждой
социальной группе. Возникали новые виды хозяйственной деятельности,
распадались касты, консолидировались сословия и этнокультурные едини­
цы, возникали религиозные сообщества, большие общности людей мигри­
ровали, меняли профессию и статус, но сохранялся главный подход.
Сословно-кастовый принцип общественного устройства не осуждали
даже наиболее радикальные идеологи религиозно-реформаторских течений
средневековья. Их проповедники вьщвигали новые критерии чистоты и
святости, отвергали кастовую иерархию, но при этом не посягали на осно­
вополагающий принцип, согласно которому общество делится на со-
словно-кастовые группы и каждый человек, принадлежа по рождению к
одной из этих групп, наделяется изначально присущей этой группе черта­
ми и разделяет все характерные для нее ценности. Как ни странно, в коло­
ниальную эпоху этот средневековый подход был сохранен и поддержан
англичанами, которые сделали его одним из основополагающих принци­
пов своей социальной политики в Индии и вошли в индийское общество
как своего рода единая каста, гораздо более замкнутая и элитарная, чем
даже брахманы.
Глава IV, «Человек», рассматривает различные аспекты средневе­
ковых индийских представлений о человеке и состоит из пяти разделов. За
кратким введением, излагающим взгляды средневековых мыслителей на
место человека в тварном мире, его жизненную активность, социальный и
морально-этический долг, следует первый раздел, «Человек и его воз­
раст». В центре раздела - отношение общества к людям различных воз­
растных групп, от детства до старости, предъявлявшиеся к ним социально-
этические требования. Как свидетельствуют источники, человеческая
жизнь делилась на определенные возрастные стадии, каждой из которых
соответствовали фиксированные нормы социального поведения. При этом
принадлежность человека к той или иной возрастной группе имела боль­
шее значение, чем его конкретный возраст,-который, судя по всему, значи­
тельному большинству средневековых индийцев (как и их современников
в других странах) не был известен. Поэтому для характеристики человека
и оценки его поведения было важнее знать не точное число прожитых им
 31

лет, а к какой возрастной группе он принадлежит. Каждая возрастная

группа имела четко определенный свод прав и обязанностей, поведенче­
ских стереотипов.
При этом возрастная эволюция человека воспринималась как набор
количественных изменений: «маленький - большой», «слабый - сильный»,
«несмышленый - умный» и т.д. Поскольку все духовные и даже физиче­
ские качества считались обусловленными принадлежностью индивидуума
к данной социальной группе и потому заложенными изначально, развитие
личности с возрастом не осознавалось и не отображалось в литературе, что
нашло особенно яркое подтверждение в текстах биографического жанра и
литературных сочинениях, герои которых, как правило - это люди без воз­
раста, вечно молодые и с рождения наделенные всеми физическими и мо­
ральными совершенствами. Средневековая мысль считала главной целью
человеческой жизни абсолютное воплощение сословных ценностей, мак­
симальное повторение образа жизни предков или особо чтимых данной
группой героев, поэтому, как только подобное совершенство было достиг­
нуто, зачастую еще в первые годы жизни, дальнейшая эволюция человече­
ского характера, и между возрастными группами, и внутри них, лишалась
смысла, а потому не осознавалась и не фиксировалась.
Второй раздел, «Человек и его внешность», посвящен весьма
сложным и противоречивым представлениям индийского средневековья о
внешнем, телесном облике человека. С одной стороны, многие религиозно-
философские течения средневековой Индии рассматривали физическую
природу человека как порождение майи - иллюзии, с которой соотносился
весь грубый материальный мир. Человеческое тело воспринималось как
клетка для пленницы-души, как тяжкая ноша, которую желательно скорее
сбросить. С другой стороны, средневековая индийская мысль, признавая
законным чувственное наслаждение - качу, не считала греховным главный
объект и субъект наслаждения - человеческое тело, научилась осознавать и
художественно воплощать его красоту значительно раньше, чем в средне­
вековой Западной Европе, на долгие века «забывшей» художественно-
эстетические достижения античности.
Поскольку средневековая индийская мысль полагала, что социальное
происхождение человека определяет его характер и поведение, то и нераз­
рывно связанная с нравственными качествами физическая природа также
считалась зависящей от рождения индивидуума в той или иной сословно-
кастовой группе. Именно поэтому положительные герой и героиня средне­
вековой литературы, причем не только индийской, всегда неотразимо пре­
красны, что должно указывать и на их добродетельный характер, и на вы­
сокое происхождение.
Индийская культурная традиция издавна выработала определенные
эстетические критерии оценки внешности мужчины и женщины. Но при
этом индивидуальность физического облика человека люди средневековья,
 32

и индийцы в том числе, как бы «не умели» видеть. Живописные и скульп­

турные изображения мужчин и женщин не подразумевали портретного
сходства, передачи физических и духовных особенностей модели, поэтому
изображался не столько конкретный человек, сколько идея, идеализиро­
ванное воплощение царской власти, святости, воинской доблести, женской
красоты и т.п. «Неумение видеть» человеческую индивидуальность как ог­
ромный и неповторимый набор физических и психологических качеств,
моральных установок и поведенческих особенностей, приводило к тому,
что для средневекового сознания отличия одного человека от другого в
значительной мере сводились к разнице во внешнем облике. Отсюда мно­
гочисленные фольклорные и литературные сюжеты о героях, которые пол­
ностью изменяют свой облик или с помощью волшебства переселяются в
чужое тело, оставаясь не узнанными для окружающих.
Третий раздел, «Человек и его поведение», рассматривает социаль­
ные требования к поведению индивидуума, которое, как считалось, полно­
стью зависит от его сословного / кастового происхождения, обусловли­
вавшего «природу» человека, свойственную ему с рождения и потому не­
изменяемую. Средневековое индийское общество практически не знало
универсальных нормативов социального поведения. Для каждой из со­
словных и кастовых групп существовал собственный, выработанный на
протяжении столетий и закрепленный в устной и письменной традиции,
комплекс моральных установок, ценностных ориентиров и поведенческих
клише. Носителями этих норм, примерами праведного поведения для со­
циальных групп в целом и для каждого индивида в отдельности служили
мудрецы и герои минувших веков, мифологические и исторические персо­
нажи, предки и наиболее уважаемые члены семьи.
Сословно-кастовое происхождение считалось определяющим как для
всех аспектов поведения индивидуума, так и для оценки этого поведения
окружающими. Происхождение человека должно было определять не
только его поступки, но и образ жизни, одежду, манеры, стиль общения с
вышестоящими, нижестоящими и равными по статусу. Вместе с тем, счи­
тая характер и поведение человека производными от его происхождения,
средневековые индийцы в значительно большей степени имели в виду
именно сословно-кастовый аспект, а не конфессиональный. Развитие па­
раллельной сословно-кастовой структуры индусов и мусульман способст­
вовало закреплению для каждой социальной ступени единого комплекса
ценностей и поведенческих стереотипов, которые во многих случаях име­
ли надконфессиональный характер.
Поведение конкретного человека сопоставлялось с предписанными
его социальной и возрастной группе нормами поведения, и отступление от
этих норм влекло за собой соответствующее наказание, которое, следует
особо подчеркнуть, полагалось за отход от скорее социальных, чем чисто
религиозных, нормативов поведения. Морально-этические установки, про-
 33

поведуемые религией как всеобщие, были четко ориентированы по со­

словным и кастовым направлениям. То, что было преступлением для одно­
го члена общества, прямо предписывалось другому как кастовый долг,
восхвалялось как праведное поведение. Даже наиболее радикальные рели­
гиозно-реформаторские течения средневековья, давая человеку новую
идентичность, строили ее в парадигме сословно-кастовых ценностей. От­
вергая одни поведенческие «архетипы», они создавали новые, что не за­
трагивало основополагающего принципа средневекового общества - пред­
ставления о непременной обусловленности поведения и характера инди­
видуума его социальным происхождением.
Четвертый раздел, «Человек и его статус», посвящен проблемати­
ке, которая активно обсуждалась в средневековой индийской литературе:
если социальный статус человека обусловлен его происхождением, то
должен ли человек стремиться к его изменению, и если да, то каким обра­
зом? В качестве важнейших определителей статуса, помимо происхожде­
ния и возраста, рассматриваются профессия и богатство. Средневековые
тексты отмечали возрастающую роль богатства и часто отводили именно
ему, а не происхождению, благочестию, добродетели, решающую роль в
социальном возвышении человека.
Среди факторов, позволявших человеку изменить определенный ро­
ждением статус, отмечались судьба и собственное усилие. Соотношение
между ними активно обсуждалось в различных текстах. Мнения высказы­
вались полярные: нередко в одном и том же произведении можно найти
противоположные сентенции на данную тему. Этой дискуссии, в частно­
сти, посвящен специально рассматриваемый в данном разделе и впервые
вводимый в научный оборот источник - сочинение известного поэта хинди
Кешавдаса «Луна славы Джахангира» (Jaliangir jas candrika) (1612 г.).
Признавая неотвратимую «волю судьбы», большинство литературных
произведений все же утверждают необходимость активного действия, про­
славляют героев (подлинных или вымышленных), которые доблестью или
мудростью смогли возвыситься в обществе, завоевать власть, богатство,
славу. Это вполне соответствовало исторической реальности, особенно та­
ким процессам, как феодализация общинной и племенной верхушки, пре­
тендовавшей на кшатрийский статус, возвышение торговых и чиновничьих
слоев. Индийское общество поднимало на высокую ступень и незнатного
храбреца, мечом завоевавшего себе княжество, и богатого купца, поку­
павшего придворные чины и политическое влияние, и чиновника, де­
лавшего успешную карьеру.
Пятый раздел, «Человек и его индивидуальность», посвящен разви­
вавшимся и особенно ярко выраженным в литературе позднего средневе­
ковья и начала нового времени представлениям о человеческой личности,
об индивидуальных чертах характера и поведения. Человек в средние века
рассматривался не как уникальное, неповторимое сочетание физических,
 34

психических и поведенческих черт, которые определяют его индивидуаль­

ность, но как соединение, причем механическое, признаков, обусловлен­
ных его врожденной принадлежностью к тому или иному социальному
слою. Для оценки конкретного человека была важна не его оригиналь­
ность, несхожесть с другими людьми, а степень приближения к сословным
идеалам, повторения пути и образа жизни предков. Неповторимый внеш­
ний облик, возрастные изменения физического и психического состояния,
специфика характера и поведения, особенности реакции на окружающую
обстановку, а также вся гамма чувств и противоречий, то, что мы сейчас
называем «вггутренним миром», не осознавались и не отражались ни сло­
весно (в литературе), ни зрительно (в скульптуре или живописи). Но при
этом и военно-феодальная литература, превозносившая индивидуальные
подвиги героев, и литература бхакти, уделявшая особое внимание внут­
реннему миру адепта, его духовным усилиям в мистическом контакте с бо­
гом, и городская литература, воспевавшая проделки хитрецов, отличались
заметным личностным началом, в определенной степени утверждали пред­
ставления о человеческой индивидуальности.
Индийское общество позднего средневековья училось видеть лич­
ность и проявляло к ней заметный интерес. Биографические и даже агио­
графические сочинения, традиционно рисовавшие царей или подвижников
героями или святыми с самого рождения, стали отображать возрастную
специфику поведения и мировосприятия персонажей. Следует особо отме­
тить, что именно позднее средневековье отмечено значительным развити­
ем биографического и автобиографического жанров, для многих образцов
которых характерно внимание к внутреннему миру человека, усложнение
и противоречивость образов. Жизнеописания насыщались яркими индиви­
дуальными деталями, позволявшими судить о специфике той или иной
личности, ее физического и духовного облика. В отличие от большинства
произведений древней и раннесредневековой литературы, позднесредневе-
ковые сочинения, как правило, датированы и содержат сведения об авторе,
нередко - его развернутую автобиографию. Совсем не случайно, что в ми­
ниатюрной живописи, особенно могольской школы, особую популярность
приобретает жанр портрета, причем в конце XVI - начале XVIII в. миниа­
тюристы стали с большей или меньшей степенью достоверности отражать
возрастные, физические, психологические особенности портретируемого.
Новые элементы восприятия человека, отразившиеся в позднесредне-
вековых биографиях и автобиографиях, были непосредственно связаны с
рядом идей, выдвинутых общественной мыслью той эпохи. В Индии поя­
вились отдельные мыслители и целые течения, которые поставили под со­
мнение многие прежде непререкаемые догмы социального поведения и
мировосприятия. Некоторые из них, подобно «просвещенным философам»
из окружения императора Акбара, осмелились усомниться в необходимо­
сти жить исключительно по образцу предков, максимально воспроизводя
 35

кастовые и семейные образцы. Арабское слово таклид (безусловное под­

чинение догматам веры, подражание каким-либо образцам) стало в выска­
зываниях «просвещенных философов» ключевым термином, обозначав­
шим главный объект их критики. Ему противопоставлялось свободомыс­
лие, право на индивидуальный нравственный выбор, обусловленный разу­
мом.
Все эти и им подобные новшества, разумеется, оставались уделом
элиты, ни в коей мере не преобладали и сосуществовали с традиционными
подходами, что так характерно для Индии. И все же само появление новых
элементов в восприятии человека доказывали, что предколониальное ин­
дийское общество обладало определенным динамизмом, который позволял
подвергнуть сомнению и пересмотреть многие старые подходы, создавая
предпосылки для восприятия (конечно, узким слоем образованной вер­
хушки) идей и ценностей Нового времени.
В заключении обобщены выводы, сделанные в процессе разработки
темы диссертации. Главный из них состоит в том, что все рассмотренные в
работе черты «ментальной программы» средневековых индийцев вполне
соответствовали основным характеристикам, структурообразующим эле­
ментам феодального общества, которые являлись в той или иной степени
общими для стран, прошедших через данный этап исторической эволюции.
Важнейшие формы и категории социально-экономической и полити­
ческой организации, по которым то или иное общество может быть при­
числено к феодальным, рассматриваются во взаимосвязи со специфически
средневековой картиной мира, которая в своем индийском варианте и ста­
ла предметом исследования. При этом специально отмечается, что неодно­
кратно сопоставляемое в работе мировоззрение индийцев и европейцев ис­
следуемой эпохи представляется вариантами единой «ментальной про­
граммы», общей для всех народов, переживавших в своей истории стадию
феодализма, что логически предполагает определенное сходство и при
этом, разумеется, ни в коей мере не отрицает множества естественных раз­
личий между ними.
Именно общие для всех средневековых обществ ценности и элемен­
ты мировосприятия способствовали тому, что, несмотря на все этнокуль­
турное и конфессиональное несходство, порождавшее неизбежные кон­
фликты, индусы и мусульмане смогли в целом ужиться на индийской поч­
ве. Они выработали в каждом из крупных регионов Индии некий общий
культурно-мировоззренческий и поведенческий комплекс, вследствие ко­
торого бенгальский, североиндийский или деканский мусульманин по об­
разу жизни был ближе к индусам своего региона, чем к единоверцам за его
пределами. Это во многом объясняет ту относительную легкость, с кото­
рой султан или падишах занял в индусской картине мира обычное место
махараджи - воина, щедрого и справедливого государя, раджпуты и мого­
лы Северной Индии фактически образовали единую надконфессиональную
 36

сословную группу. В лице же англичан Индия, не раз подпадавшая под

власть чужеземных завоевателей, впервые в своей истории получила пра­
вящую элиту, «ментальная программа» которой кардинально отличалась
от воззрений местной аристократии.
Доступные источники позволяют определить те новые черты, кото­
рые начали развиваться в мировоззрении индийцев к концу средневековья
и к началу нового времени. Пространственно-географический горизонт об­
разованных индусов и мусульман значительно расширился, в литературе
место фантастических описаний фантастических описаний зарубежных
стран заняли вполне реалистические записки путешественников. К началу
колониальной эры Индия обладала уже развитой традицией исторического
писания на различных языках. Этот жанр все больше отделялся от средне­
вековой эпической и героико-биографической литературы; от хроник ста­
ли требовать достоверности и документальности, появились попытки ос­
мыслить каузальность исторических явлений, выдвинуть идею историче­
ского прогресса. Индийское общество, разумеется, в лице своих мыслящих
представителей, почувствовало ход исторического времени, поняло, что
различные периоды истории отличаются друг от друга, что далеко не все
установления прошлого пригодны для последующих эпох.
Деление общества на сословно-кастовые группы, каждой из которых
соответствовал свой комплекс ценностных и поведенческих стереотипов,
сохранилось. Но подверглась серьезной трансформации социальная иерар­
хия: на ее верх прорвались новые касты, традиционно не отмеченные вы­
соким статусом, но зато обладавшие реальной экономической и политиче­
ской властью. Среди ценностей, обеспечивавших продвижение вверх по
общественной лестнице, все более определяющую роль стало играть бо­
гатство: почти во всех индийских государствах XVIII в. должности, вклю­
чая самые высокие, продавались и покупались за деньги. Наиболее бога­
тые и удачливые представители социальньгх слоев, не разделявших ценно­
сти военно-феодальной элиты, - крупные торговцы и чиновники, - во мно­
гих случаях поднимались на самый верх, к реальной власти. Не случайно
одним из популярнейших мотивов литературы XVIII в. стало сетование на
то, что «благородные отпрыски» остались не у дел, впали в нищету и убо­
жество, в то время как всюду господствуют разбогатевшие «выскочки».
Индийское общество позднего средневековья постепенно осознавало, что
человек в течение времени меняется физически и духовно, открывало для
себя человеческую индивидуальность. Произошли сдвиги и в критериях
социальной оценки человека: возникло и стало развиваться представление
о том, что добродетели или пороки обусловлены не рождением в данной
касте, а индивидуальным выбором между добром и злом. В позднесредне-
вековом индийском обществе появились люди, отстаивавшие право чело­
века на независимый образ мыслей, на поведение, отличающееся от со-
словно-кастовых стереотипов. Разумеется, все перечисленные новшества в
 37

«ментальной программе» касались лишь узкого круга образованных, не­

стандартно мыслящих людей, хотя подлинное число их определит трудно
- ведь далеко не все они зафиксировали свои взгляды для будущих исто­
риков. Даже верхушечные изменения общественного сознания указывают
на то, что общество в своем развитии достигло определенного этапа и, не
изжив феодализм, вышло на развитую, позднюю стадию его эволюции. По
крайней мере, придя в Индию с собственной, уже полностью соответство­
вавшей Новому времени «ментальной программой», англичане без особых
проблем нашли немало индийцев, естественно - принадлежавших к выс­
шим или даже средним слоям общества, способных не просто служить по­
бедителям, но понять и принять их ценности. Ничтожный по историческим
меркам отрезок времени (два-три десятилетия) отделяет «еще средневеко­
вое» мышление индийцев XVIII в. от мировоззрения членов первых про­
светительских и реформаторских организаций, зачинателей национальной
прессы. О бурном процессе модернизации, которому подверглась с начала
XIX в. индийская общественная мысль, написано много, но следует учесть
в равной мере обе стороны этого процесса: не только внесение на индий­
скую почву западных идей, но и подготовленность индийского общества,
пусть на уровне образованной элиты, к их восприятию.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

I. Монографии:
1. Средневековое городское ремесло Индии XIII-XVIII св. М., «Нау­
ка», Главная редакция восточной литературы, 1991,14, 8 п.л.
2. Urban Crafts and Craftsmen in Medieval India (Thirteenth - Eight­
eenth Centuries). Delhi: Munshiram Manoharlal, 2004. 13 п.л. (переработан­
ный и дополненный вариант п. 1, опубликован в авторском переводе на
английский язык)
3. Идеи и общество в Индии XVI-XVIII вв. М., Наука, Главная редак­
ция восточной литературы, 1993, 12,2 п.л.
4. Ideas & Society. India Between the Sixteenth and Eighteenth Centuries.
Second edition. Delhi: Oxford University Press, 1996; второе издание, расши­
ренное и дополненное - 2004, 15, 8 п. л. (переработанный и дополненный
вариант п. 3, опубликован в авторском переводе на английский язык)
5. Общественная мысль и культура средневековой Индии в XIII-XVIII
вв. Учебное пособие. М., Восточный университет, 2000,5,5 пл.
II. Статьи, главы и разделы в коллективных трудах:
6. Мирза Абу Талиб (1752-1806) // Восток, 1991, с. 30-40,0, 8 пл.
7. Бхакти: история, типология, перспективы эволюции // Индия: ре­
лигия в политике и общественном сознании. Отв. ред. Б. И. Клюев, А. Д.
 38

Литман. М., Наука, Главная редакция восточной литературы, 1991, с. 180-

196, 1 п. л.
8. Некоторые особенности развития общественной мысли Индии в
XVI-XVIII вв. // Общественная мысль Индии: проблемы человека и обще­
ства. Отв. ред. А. Д. Литман, Л. Р. Полонская. М., Наука, издательская
фирма «Восточная литература», 1992, с. 59-84,1 п.л.
9. The Ardhakathanaka by Banarasi Das. A Socio- Cultural Study // Jour­
nal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland (1995). Third Se­
ries, Vol. V, № 2, с 211-224,1 пл.
10. Medieval Sikhism: A Historical Estimate // The Punjab Past and Pre­
sent, Vol. XXIX, pt. 1-2 (1995), с 54-67, 1 п.л.
11. Человек, время, религия (средневековая Индия) // Вопросы исто­
рии, 1995, № 3, с. 136-144, 0, 8 п.л.
12. Власть и народ; политические воззрения средневековых индий­
цев, Московское востоковедение. Очерки, исследования, разработки. Па­
мяти Н. А. Иванова. Отв. ред. А. М. Петров. М, Наука, издательская фир­
ма «Восточная литература», 1997, с. 124-144, 1,2 п.л.
13. Реформация в средневековых городах Индии и Западной Европы
// Вопросы истории, 1998, № 11/12, с. 69-79,1 пл.
14. Communal Relations in Pre-Modern India: Some Observations // We
Lived Together. Ed. by S. Settar and V. Kaimal. Delhi, Pragati Publications, In­
dian Council for Historical Research, 1999, с 173-187, 1 п. л.
15. Средневековый мистицизм // Древо индуизма. Отв. ред. И. П.
Глушкова. М., Восточная литература, 1999, с. 222-245,1, 5 п.л.
16. Russian Studies in Medieval History of India: An Insider' s View //
Medieval History Journal, October, 1999, Vol. 2, № 2, с 361-386,1, 5 п.л.
17. Глава I. Исторический обзор I/ Индия: страна и ее регионы. Отв.
ред. Е. Ю. Ванина. М., Эдиториал УРСС, 2000, с. 12-38, 1, 8 п.л.
18. Индийское средневековье: представление о человеке и времени //
Страницы истории и историографии Индии и Афганистана. К столетию
со дня рождения И. М. Рейснера. Отв. ред. Р. Б. Рыбаков. М., Наука, Изда­
тельская фирма «Восточная литература», 2000, с. 145-167, 1,4 п.л.
19. Город и горожане в средневековой индийской литературе (XIV-
XVIII вв.) // Индия и мир. Сборник памяти А. И. Чичерова. Отв. ред. М. С.
Мейер, А. М. Петров. М., Муравей-Гайд, 2000, с. 7-27,1,3 п.л.
20. Поэма Алама «Мадхаванал и Камкандала». Литературный текст
глазами историка // На семи языках Индостана. Памяти А. С. Сухочева.
Отв. ред. А. А. Суворова. М., ИВРАН, 2002, с. 64-85, 1,4 п.л.
21. Банараси Дас. Половина рассказа. Семейная хроника XVI-XV1II
вв. Предисловие, перевод с хинди, комментарии //• Голоса индийского сред­
невековья. Отв. ред. И. Д. Серебряков, Е. Ю. Ванина. М., Эдиториал УРСС,
2002, с.197-240,262-271, 3,3 п.л.

и
 39

22. Ценностный мир средневековья (опыт сравнения Индии и Запад­

ной Европы) // Ценностные ориентиры индийского общества. М. ИВРАН,
2003, с. 78-111,2 п.л.
23. Наследники Моголов: проблемы развития индийских государств
XVIII в.// Индия: общество, власть, реформы. Памяти Г. Г. Котовского.
Отв. ред. Е. Ю. Ванина, В. П. Кашин. М.., Наука, Издательская фирма
«Восточная литература», 2003, с. 145-167, 1, 3 п.л..
24. Devotion and Dissent: Urban Heterodoxies in Medieval India and
Western Europe - A Comparative Study // Indian History. A Russian Viewpoint.
Ed. by Eugenia Vanina. Delhi: Pragati Publications, 2003, с 164-183,1,2 п.л.
25. India: The Whole and Its Parts in Historical Perspective // The Indian
Historical Review, Vol. XXVIII Nos. 1-2,2003, с 84-111,1,7 п.л.
26. Индия в XVI - XIX вв. Разделы: §1-8 // Новая история стран
Азии и Африки XVI-X1X века. Учебник для студентов высших учебных за­
ведений. Часть 2. М., Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 2004,
с. 8-74,4 п.л.
27. История в политике: борьба за прошлое в современной Индии //
Южная Азия: конфликты и компромиссы. Материалы научной конферен­
ции. Отв. ред. Е. Ю. Ванина, А. А. Куценков. М., ИВРАН, 2004, с. 138-168,
1,3п.л.
28. Утверждение общего, постижение индивидуального (опыт иссле­
дования средневековых североиндийских биографий) // Восток. № 1, 2005,
1 пл.
29. Основные ценности и институты индийской цивилизации // Ин­
дийская цивилизация в глобализирующемся мире. По материалам между­
народной конференции. Отв. ред. С. И. Лунев, В. Г. Хорос. М., ИМЭМО
РАН, 2005, с. 25-46,2 п.л.
30. Время в восприятии средневековых индийцев //Диалог со време­
нем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 17. М., УРСС, 2006, с. 71-
114, 2 пл.
 Отпечатано в ООО «Компания Спутник+»
ПД № 1-00007 от 25.09.2000 г.
Подписано в печать 31.01.07.
Тираж 100 экз. Усл. п.л. 2,44
Печать авторефератов (095) 730-47-74,778-45-60