Рецензенты:

Татьяна Андреевна Михайлова

(Филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова)
Матео Жагар
(Filozofski fakultet Sveučilišta u Zagrebu)

Корректор:
Ксения Грбич

Художественное оформление книги:

Светислав Баич

Иллюстрация на обложке:
Historic petition of Ojibwe Chiefs 1849,
Seth Eastman State Historical Society of Wisconsin

Отпечатано в типографии ЗУХРА, Белград

Тираж 300

© Vanja Stanisic
vanjast61@gmail.com

Издательство “Мир философии”

115446 Москва, ул. Академика Миллионщикова, д. 16, к. 169.
Контактный телефон: 8 985 640 93 78; e-mail: petros41a@mail.ru
ISBN 978-5-9909860-1-5
I. О ТИПОЛОГИИ ПИСЬМА
I. 1 Что такое письмо? (7)
I. 2 Грамматология – общая наука о письме (8)
I. 3 Двусторонная природа письма (10)
I. 3.1. Синтагматика и парадигматика письма (13)
I. 4 Пространство и время в структуре письма (17)
I. 4.1 Писмо в широком и узком значении (19); I. 4.2 «Предметное письмо» и
визуальная речь (23); I. 4.3 Доисторические «черты и резы» (24)
I. 5 Сообщение во времени (27)
I. 5.1 «Письмо рисунков» (28); I. 5.2 Упрощение рисунка и «эволюционый ска-
чок» в структуре письма (30)
I. 6 «Письмо идей» и «пиьсмо слов» (33)
I. 7 Письмо как коллективная память (40)
I. 8 Графические приложения и комментарии (44)
II. ОТ РИСУНКА К ЗНАКУ
II. 0. Коммуникативные сообщения древних цивилизаций (69)
II. 1 Египетская письменность и ее сообщение во времени (70)
II. 1.1.5 Графические приложения и комментарии (80)
II. 1.2 Псевдоиероглифическая и псевдоалфавитная модели (84)
II. 1.2.1 Мероитское письмо (84); II. 1.2.2 Египетская структурная модель (87);
II. 1.2.3 Библская загадка (91); II. 1.2.4 Сегментальное письмо (92); II. 1.2.5 Гра-
фические приложения и комментарии (94)
II. 2 Клинопись и ее сообщение в пространстве (100)
II. 2.1 Шумерско-акадская клинопись – древнейшее международное
письмо (100)
II. 2.1.1.5 Графические приложения и комментарии (109)
II. 2.2 Диглоссия и диграфия бронзового века (114)
II. 2.2.1 Письменность Элама (114); II. 2.2.2. Хурритская клинопись (116); II.
2.2.3 Хетская письменность (118); II. 2.2.4 Письменность Урарту(124); II. 2.2.5
Графические приложения и комментарии (126)
6
II. 2.3 Псевдоклинописные модели (135)
II. 2.3.1 Угаритская клинопись (135); II. 2.3.2 Древнеперсидская клинопись
(137); II. 2.3.3 Графические приложения и комментарии (141)
II. 3 Эгейская письменность и загадка ее рисунков в слоговых знаков (144)
II. 3.2.3 Графические приложения и комментарии (152)
II. 4 Мезоамериканские иероглифические письменности (159)
II. 4.4. Графические приложения и комментарии (167)
II. 5 Древнейшая среди живых письменностей (185)
II. 5.1 Китайское письмо – символ восточноазиатской цивилизации (185)
II. 5.5 Графические приложения и комментарии (196)
II. 5.2 Синиформные письменности (202)
II. 5.2.1 Псевдокитайские модели (292)
II. 5.2.1.1 Киданьское письмо (202); II. 5.2.1.2 Чжурчженское письмо (203)
II. 5.2.2 Тангутская логографиия (204)
II. 5.2.3 Графические приложения и комментарии (206)
II. 5.3 Диглоссия и диграфия в восточноазиатском культурном кругу (209)
II. 5.3.1 Становление и судьба древнего вьетнамского письма (209); II. 5.3.2 Ко-
рейский символический алфавит (210); II. 5.3.3 Структурная диграфия в япон-
ской письменности (215); II. 5.3.4 Графические приложения и комментарии
(221)
III. Графический язык и визуальная речь (227)
Библиография (232)
Указатели (251)

2
 Человечество сегодня невозможно представить без письма, одного из
величайших достижений его культурной истории. Оно представляет со-
бой средство визуальной коммуникации, отменяющее ограничения вер-
бальной коммуникации, и предоставляющее возможность передачи сооб-
щений во времени и пространстве. Более того, такая функция письма по-
могает возродить давно исчезнувшую цивилизацию и дает ключ к пони-
манию человеческой истории. Словом, письмо – это своего рода память
человечества.
Данные характеристики письма позволяют говорить и о различных
точках зрения на его природу и назначение.
Коммуникативная функция письма тесно связана с языком, что и яв-
ляется источником распространенного понимания письма, как "визуаль-
ной речи". Исходя из разного уровня связи между письмом и языком,
сформировалось мнение о развитии письма, как о его постепенном при-
спосабливании к языку. Общепринятым сегодня является мнение о проч-
ной иерархической связи между ними.1 На основании такой эволюцион-
ной точки зрения и возникло разделение между (настоящим) письмом и
предписьменностью. Тем не менее, пристальный взгляд на вопрос о раз-
граничении между ними показывает, что эту границу не так легко опре-
делить, в связи с чем открывается возможность переформулировки дан-
ного разграничения в альтернативный тип разграничения между письмом
в узком и письмом в более широком понимании (если учесть тот факт,
что и доцивилизационный графический знак выполняет определенную
коммуникативную функцию). Их различие в значительной степени зави-
сит опять от тех же критериев, при помощи которых определяется приро-
да и предназначение письма: является ли письмо, прежде всего, визуаль-
ной речью – графическим образом языковой коммуникации или же оно
представляет собой сообщение во времени с широкой символической
функцией, которая может и не быть связана с определенным языком?
Следовательно, существуют и различные определения письма. Традици-
онные, и все еще преобладающие определения письма как способа ком-

1 Зиндер 1987: 11-15; Бугарски 1996: 21-26; Станишић 2009: 82-83.

 8 
8

муникации с помощью графических (визуальных) средств адекватных

языку, отвечают на вопрос "каково его предназначение?". В отличие от
данного определения, вполне оправдано можно задать вопрос "кому оно
нужно?", как это зделала английский специалист Альбертина Гаур (Gaur
1984) и таким образом подчеркнула тот факт, что, вопреки традиционно-
му определению, не все общества имеют такое средство коммуникации.
Действительно, в предыстории мы находим как абстрактный символиче-
ский знак, так и рисунок. И если обратить внимание на изменение их
предназначения и социальной функции, можно лучше понять почему и
каким образом символ, в первую очередь рисунок, постепенно превраща-
ется в средство графической коммуникации, в визуальную речь. Другими
словами, можем лучше понять происхождение и развитие одного из ве-
личайших достижений в истории культуры человечества. Но прежде чем
ответить на этот вопрос, необходимо вкратце ознакомиться с историей
его постановки.

Наука о письме зародилась в конце XIX века как вспомогательная ис-

торическая дисциплина, вернее, как одна из отраслей истории культуры,
занимающаяся изучением вопросов происхождения, эволюции и расшиф-
ровки древних письменностей. Такой подход отражает одна из самых
ранних и самых влиятельных книг о письме, написанная в строгом науч-
ном духе, «Алфавит» Исаака Тейлора (1883). В ней было разработано ти-
пологическое и стадиальное разделение письменных систем на рисуноч-
ную, слоговую и алфавитную. 2 Такой эволюционный и стадиальный
взгляд на развитие письма разрабатывается в первой половине XX столе-
тия в ряде монументальных культурно-исторических работ о письме, та-
ких как Письменность прошлого и настоящего Ганса Йенсена [Jensen
1935 / 1958], Алфавит: ключ к истории человечества Давида Дирингера
[Diringer 1948 / 1968], Триумф алфавита Альфреда Мурхауса [Moorhouse
1953], трехтомник Великое изобретение письменности и ее развитие
Марселя Коэна [Cohen 1958], работы Честмира Лоукотки (Loukotka 1946)
и Виктора Истрина (1961), под общим названием «Развитие письма» и,
наконец, «Истории письма» Жама Феврие [J. G. Février 1948], Звонимира
Кулунджича [Kulundžić 1957] и Иоганнеса Фридриха [Heidelberg 1966 /
Москва 1979].3

2 Бугарски: 15; Daniels 1996(1): 6; Друкер: 31.

3 Ср. об этом более подробно – Сухачев: 27-28.

 9
9

Превращение науки о письме в самостоятельную научную дисци-

плину произошло в середине XX столетия, с появлением книги «Опыт
исследования письма (основы грамматологии)» американского семито-
лога Игнаса Джея Гельба (Gelb 1952; 1963 [Гельб 1982]). Это первое се-
миотическое исследование письма, по научному методу и названию тесно
связанное с современной наукой о языке, повсеместно рассматривается
как водораздел в научном понимании теории письма (Зиндер: 12). На
этих же основаниях был построен и новый подход к науке о письме, в
виде широко обоснованных теоретических исследований, например, в
работах Жака Деррида, Анри Жан Мартена, Сильвия Курта, Джека Гуди,
Роя Харриса и др.4 Именно на идеях И. Дж. Гельба о сравнительно-
типологическом подходе к эволюции письма, в последних десятилетиях
ХХ века в целом ряду работ была проведена разработка лингвистической
теории письма.5 Вместо исторических описаний отдельных письменно-
стей как части истории культуры, в данной теории применяется струк-
турное описание "письменных систем".6
Настаивания Гельба на исследовании системных закономерностей,
регулирующих применение и развитие письма, соответствовало общим
интересам научных исследований того времени: раскрыть глубинную
структуру предмета исследования, прочную взаимосвязь и системный
характер объектов научного исследования. Ведущую роль в этом сыграла
фонология, появление которой было тесно связано со сменой философ-
ских теорий XX в., с зарождением структурализма. Методологическое
сближение науки о письме и науки о языке основывается на тесной связи
между языком и письмом, обнаруженной и разработанной в науке о
письме именно путем применения спектра операциональных понятий и
методов лингвистического анализа.7 Изначально фонологические терми-
ны, такие как оппозиция, корреляция, нейтрализация и т.д., которые в
настоящее время встречаются во всех областях языкознания, доказывают,
по словам В. К. Журавлева (1986: 204), фундаментальность, и концепту-
альную универсальность этой лингвистической дисциплины, имеющей
oбщенаучный характер. Так, по аналогии с фонологией, во всех областях

4 Derrida 1969; Martin 1988 [1990]; Curto 1989; Goody 1986; Harris 2000.

5 Ср. нпр. Историю и теорию графемики Т. Амировой [1977] и Очерк общей теории пись-
ма Льва Зиндера [1987] и там описанную историю данного предмета, а также весьма вли-
ятельную студию Визуальная речь Джона Дефрансиса [DeFrancis 1989], которая своим
названием символизирует позицию о иерархическом отношении между языком и пись-
мом.
6 Само название “письменные системы” как обозначение теоретического подхода к пись-
му, в названиях своих работ подчеркивают Sampson 1985 [1987]; Coulmas 1989, 2003;
Daniels & Bright 1996; Rogers 2005.
7 Станишић 2003: 255-256.
 10 
10
языкознания были выявлены и определены их основные структурные
единицы (фон – аллофон – фонема, морф – алломорф – морфема, лексе-
ма, семантема и т.д.). Точно также и в науке о письме основными струк-
турными подразделениями стали граф – аллограф – графема, в то время
как само название данной науки – грамматология – формально и функци-
онально согласуется с филологией.8
В теоретических работах о письме термин «грамматология» первона-
чально встретил отчасти отрицательный прием и даже рассматривался
как альтернатива тогда формировавшейся графической лингвистики, что
заставило Гельба исключить данный термин из заголовка второго изда-
ния своей книги в 1963 году.9 Со временем эти названия все же удалось
разграничить, поскольку это разграничение прекрасно совпало с лингви-
стическим разделением на филологию и лингвистику. Термин «граммато-
логия» оказался самым подходящим для названия самой широкой науки
о письме. В отличие от этого, графическая лингвистика (или графолинг-
вистика) представляет собой особый раздел общей науки о письме, кото-
рый изучает только процесс графической передачи языковых сообщений
(Žagar 2007: 27-28).

Как уже было сказано, методологическое сближение науки о письме с

наукой о языке основано на тесной связи между языком и письмом. Сре-
ди их общих черт, одной из самых важных является “двусторонняя арти-
куляция“, которую в языковой системе выделил А. Мартине [Rogers 2005:
269]. Подобно тому как язык объединяет в себе звук и мышление, фоне-
тику и семантику, такое же отношение находим и в письме. Однако, в от-
личие от языка, в науке о письме эти два плана традиционно проти-
вопоставлены друг другу, так что письменные системы отнесены либо к
одному, либо к другому плану. При этом, данное разделение имеет и эво-
люционную характеристику, если учитывать, что древнейшие письмен-
ности мира были понятийными и что единственным таким письмом сего-
дня осталось китайское. Этот факт как будто указывает на постепенное
совмещение и согласование между графическим и звуковым планом.
Другими словами, как будто говорит о том, что письмо изначально воз-
никло как культурно-исторический феномен, что бы с временем стать
усовершенствованным средством человеческой коммуникации, компен-
сирущее ограничения языка во времени и пространстве.

8 Ср. Daniels 1990; 1996(1): 1-18; Кондратов 2007: 19-20.

9 Зиндер: 12; Daniels 1996(1): 7.

 11
11

Неизбежной темой во всех работах о письме является также и вопрос

его места и роли как культурного феномена (Станишић 2002: 42). Он ко-
ренится в тесной связи письма и цивилизации. Общеизвестно, что пись-
менность рождается как инструмент государства и является одним из са-
мых важных подтверждений того, что определенный народ перешел из
своего доисторического прошлого в историю. Взаимозависимость циви-
лизации и письма, по словам Гельба, полная: “письмо существует только
в условиях цивилизации, а цивилизация не может существовать без пись-
ма” (Гельб: 212).
Однако, этот культурный контекст как правило пренебрегается в де-
финициях письма, в которых внимание сосредоточено на его коммуни-
кативной функции. При этом, хорошо известно, что и в письме, в равной
степени, как и в языке, существует такое фундаментальное лингвистиче-
ское подразделение на поверхностную и глубинную структуры, то есть,
на "план выражения" и "план содержания».10 Письмо, также, как и язык,
имеет двусторонний знаковый характер – внутреннюю структуру, обу-
словленную языковыми явлениями, и внешнюю форму, обусловленную
культурной историей. Эта двусторонняя природа письменных знаков поз-
воляет различать генетические и структурные характеристики в истории
и типологии письма.
Тем не менее, вопрос о взаимоотношениях между этими двумя основ-
ными планами по отношению к письму толкуется по-разному. Хотя куль-
турный контекст, то есть графическая форма, принципиально равно-
правен с языковой основой, точно, как и «внешняя сторона» письма с его
«внутренней стороной», в действительности эти два плана не совсем рав-
ны, поскольку в науке о письме распространено мнение о подчиненном
статусе письма по отношению к языку. Такое мнение имеет давнюю тра-
дицию в европейской культуре, причем алфавитная система европейских
письменностей могла повлиять на то, чтобы под настоящим письмом
подразумевать только более или менее верную запись звуковой стороны
языка. Знаменитое утверждение Аристотеля о том, что "написанные сло-
ва суть символы произносимых слов" (Coulmas 2003: 2), является основой
понимания письма как отражения и зеркала языка и, как правило, интер-
претируются как свидетельство иерархических отношений, существую-
щих между языком и письмом. Уже родоначальники современной линг-
вистики, В. Гумбольдт и Ф. де Соссюр, именно в таком духе интерпрети-
ровали упомянутое утверждение Аристотеля о письме (Martin: 93; Calvet:
11). По определению В. Гумбольдта, «только произносимое слово явля-
ется воплощением мысли, в то время как написание является воплощени-
ем слова» (Зиндер: 15), а согласно основателю современной лингвистики,
де Соссюру, назвавшего письмо «тиранией слов», графическое слово

10 Ср. Станишић 2009: 81-82.

 12 
12
лишь образ (image) и отражение слова звучащего, который часто узурпи-
рует главенствующую роль, a "нелепо придавать больше значения обра-
зу, чем предмету".11 Осознавая в идее о насилии письма предвзятость
теоретического характера, Жак Деррида еще в 1967 г. положил основу
альтернативного взгляда на письмо, настаиванием на том, что письмо не
является лишь знаком знака (Деррида: 157-165). Следовательно, де Сос-
сюр – основоположник тезиса о произвольности знака, в изначально мо-
тивированном графическом знаке видел антипод своей теории, угрожаю-
щий ее основания. Но такой противоположный взгляд на письмо, наме-
ченный Деррида, медленно прокладывал себе дорогу и, «кроме несколь-
ких важных исключений», современые лингвисты продолжают относить-
ся к письму главным образом как к технике записи звуков языка (Bunčić:
17).
Наряду с повышением интереса к общетеоретическим вопросам пись-
ма, с временем появилась и необходимость отдельного исследования
письма в качестве самостоятельного феномена. Идею о разделении звука
и буквы, и, следовательно, речи и письма, впервые высказал создатель
учения о фонеме, известный русский и польский ученый И. А. Бодуэн де
Куртенэ, которого также по праву можно считать основателем теории
письма. На основании его идеи (высказанной в статье "Об отношеніи рус-
ского письма к русскому языку") о том, что «письменный и устный язык»
это две формы существования языка, некоторые представители раннего
структурализма пошли еще дальше, разделив этих два понятия в две не-
зависимые системы (Зиндер: 11). На протяжении первой половины XX в.,
в ряде теоретических работ о письме, в основном нормативного, функци-
онального и прикладного характера, достаточно часто постулировалось
разделение "устного" и "письменного" языков.12
Несмотря на то, что между языком и письмом отсутствует полный
изоморфизм, неоспоримым остается факт их прочной взаимной связи.13
Значительный вклад в определении этих связей внесла диахроническая
фонология, которая в центр внимания ставила вопрос о причинности яв-
лений и перенесла внимание исследователей от внешней к внутренней
причинности. Теоретическое положение Р. Якобсона (высказанное им в
книге "Принципы исторической фонологии", 1931 г.) о том, что не меня-
ется только отдельный элемент, но система в целом, имело революцио-
нное значение в исторической лингвистике, и не только в ней. Оно разъ-
ясняло факт, что недостаточно только описать явление, а необходимо по-
казать внутреннюю логику развития системы в целом (Журавлев 1986:

11 Цит. по Деррида: 154-155.

12 Истрин 1961: 30; Пумпянский: 49-50.

13 Зиндер: 11-15; Бугарски: 21-26.

 13
13
33, 206). Наконец, из таких положений выросла и «Грамматология» И.
Дж. Гельба – теоретическая концепция, с которой наука о письме всту-
пила в стадию зрелости, получив разъяснительную функцию. Идею о
письме как двусторонней реальности, внутренняя природа которой обу-
словлена языковыми явлениями, последовательно отстаивал также и не-
мецкий востоковед Иоганнес Фридрих. В своей «Истории письма»
(Москва 1979) Фридрих постоянно проводил различие между "внутрен-
ней" и "внешней" сторонами письма – то есть, именно лингвистической
основой и графической формой. Ведущую роль диахронического лингви-
стического подхода к письму подтверждает и американский специалист
Питер Дэниелс в своей вступительной статье к коллективному исследо-
ванию «Writting Systems of the World» (Оксфорд 1996), заявляя о том, что
«грамматология, как и лингвистика в целом, должна быть описательной,
исторической и теоретической» наукой [Daniels 1996.1: 1].

Тесную связь между письмом и языком показывает и анализ их струк-

турных отношений. Вопреки частом настаивании на различиях между
фонемами и графемами, в середине XX в. было разработано структурное
описание графических единиц, параллельно и аналогично фонологичес-
кому описанию. И сам термин г р а ф е м а , который был предложен Боду-
эном де Куртэнэ в виде корелята фонемы, получил дефиницию, свиде-
тельствующую о его прочной иерархической зависимости по отношению
к фонеме. Еще в середине XX века американский лингвист Эрнст Пул-
грам (E. Pulgram) в духе американской дескриптивной лингвистики,
прочно опираясь на аристотелевское понимание письма как графической
формы речи, определил этот полный структурный изоморфизм: функ-
циям фонемы, фона и аллофона на графическом плане отвечают графема,
граф и аллограф (Амирова 1977: 74).
С другой стороны, и сама графема имеет д в у с т о р о н н и й харак-
тер, как это в 60-их годах XX в. разъяснила Татьяна Михайловна Нико-
лаева. Графема не только “минимальная единица письменной формы
языка”, но и “сегмент письменного текста, который служит для обозна-
чения фонемы” (Николаева 1965: 131). В то время как фонема является
унилатеральной единицей лишенной плана содержания, графема билате-
ральна, потому что ее планом содержания является фонема, к которой
она относится. Такое отношение между минимальными единицами языка
и письма определено, конечно, в отношении алфавитного типа письма. В
китайском письме графема не отвечает фонеме, а чаще всего морфеме
(Rogers 2005: 10), что соответствует слого-морфемной сегментации слова
в китайском языке. Из этого ясно, что сходство между графическими и
звуковыми единицами только условное, из чего выходит, что письмо не
опирается только на звуковой план языка.
 14 
14
Двусторонняя природа письма обуславливает и правила по которым
регулируются отношения между соответствующей языковой основой и ее
графической формой, что можно видеть и на основе различий между
г р а ф и к о й и о р ф о г р а ф и е й . Первую можно определить, как "сово-
купность связей между графическими и звуковыми единицами", которая
неразрывно связана с п а р а д и г м а т и к о й письма, как инвентарем пись-
менных знаков или организованным списком графем (напр. алфавитом или
силабарием), в то время как вторая представляет собой систему правил,
которыми регулируются эти связи, т.е. с и н т а г м а т и к у письма. Поэ-
тому, в то время как первая ограничивается только планом выражения,
вторая из-за своей привязанности к более высоким языковым уровням
подлежит различным влияниям языковой и внеязыковой действитель-
ности, и вследствие этого включает также и план содержания (Зиндер:
58, Амирова 1977: 54, 89).
В контексте связи между графическими и звуковыми единицами
особое место занимают д и г р а ф ы , сложные графемы, свидетельствую-
щие о существенной разнице между графемами и буквами, позволяющие
установить параллель между фонологическим и графическим планами,
выраженную через следующую оппозицию: звук : фонема = буква : гра-
фема. Хотя данные сложные графемы структурно различаются от фонем,
это не свободные комбинации букв, а целостные единицы, функциониру-
ющие как графемы, число которых может значительно превышать число
букв (Амирова 1977: 93-95).
В упомянутом двустороннем характере графемы содержится и воз-
можность, для фонем иначе недопустимой, омонимии графем («омогра-
фия»), в которой одна буква может означать различные графемы. Корень
этому находиться вне системы – в культурной истории, без которой, как в
дальнейшем изложении будет показано, равноправно, как и без фоно-
логической основы конкретного языка, невозможно правильно ни понять,
ни объяснить эволюцию письменных систем. Это явление Лев Зиндер
(83-84) иллюстрирует хорошо известным историческим расхождением
языка и письма (вследствие эволюции языка) на примере немецкого пра-
вописания. Так напр., глухой альвеолярный немецкий фрикатив [s] не-
возможно записать основным знаком (аллографом s) и в положении меж-
ду двумя гласными, потому что в данной позиции этот знак служит для
обозначения его звонкой пары [z]. Поэтому для обозначения фонемы [s] в
положении между двумя гласными используются диграф ss и лигатура ß
(по происхождению диграф sz), сигнализирующая долготу предыдущего
слога: Masse /masə/ “масса”: gießen /gi:sən/ “лить”.
Фундаментальные фонологические понятия п о з и ц и и и о п п о з и -
ц и и , также как в языке, и в науке о письме регулируют отношения гра-
фем и их позиционных вариантов – а л л о г р а ф о в . Позиция или «графи-
ческий контекст», по терминологии Юрия Маслова (1973: 222; Зиндер:
85-86), является важнейшим фактором, позволяющим снимать полифо-
 15
15
нию и привязывать определенный знак к одной фонеме. Только благо-
даря позиции можно напр. определить когда немецкое s обозначает фоне-
му [s] (в конце слова: uns “нам”, aus “из”; перед конечным согласным:
Kunst “художество”, Brust “грудь”; перед согласными p, t на открытом ко-
нечном слоге: Wespe /vsp/ “оса”, beste /bst/ “лучший”), когда ее звон-
кую пару [z] (в начале слова перед гласным: sak /zak/ “мешок”), а когда
фонему [] (перед согласными p, t в остальных позициях: Staub /taop/
“пыль”, Sprache /pra:ç/ “язык”, bestehen /bte:n/ “состоять”) и т.д. Там,
где позиция или «графический контекст» не устраняет многозначность,
она, по словам Зиндера (87), устраняется совместным действием графики
и орфографии, т.е. «морфологическим контекстом». Этим объясняется
факт, что говорящие по немецки не ошибаются когда графему s в интер-
вокальной позиции читают как [s] если ею оканчивается корень слова
(Jahresende /ja:rsnd/ “конец года”, также как и klapsen “шлепать”) и,
обратно, читают как звонкое [z], хотя она стоит после глухого согласного,
если ею начинается вторая часть сложного слова (Druckseite /drukzt/
“печатная полоса”, т.е. также как и между двумя гласными: abwesende
/apve:znd/ “отсутствующий”).
Исторический контекст можно видеть и у аллографов – позиционных
вариантов отдельных графем. Кроме настоящих аллографов, какими
напр. являются два способа написания смягченного [ľ] в русском: 1) в
конце слова и слога диграфом ль (роль, только, льна); 2) аллографом л
перед гласными переднего ряда или йотированными лигатурами (лес,
липа, земля), существуют и т.н. « и с т о р и ч е с к и е п с е в д о а л л о -
г р а ф и » , какими являются напр. пари f – ph [f], t – th [t] в западноевро-
пейских алфавитах (франц. forme – philosophe, ouvеrte – thème) или е – ѣ
[e], ф – θ [ф] в дореволюционной русской кириллице (перо – пѣсня, фо-
нарь – θимиам). Данные знаки, по словам Зиндера (82), не являются ни
аллографами, потому что не зависят от позиции, ни графемами, потому
что никогда не стоят в оппозиции к какой-нибудь другой графеме. Так
как их употребление не зависит ни от языка, ни от графики, они струк-
турно ближе всего примыкают к понятию факультативных фонем и со-
гласно этому могут быть названы факультативными вариантами одной
графемы.
Псевдоаллографи принадлежат числу знаков, не имеющих звуковую,
а метаязыковую функцию. Одну из важнейших функций этого типа име-
ют д и а к р и т и к и или граничные графемы, которые встречаются толь-
ко в комбинации с другими графемами и выполняют только роль допол-
нительного признака других знаков (Зиндер: 65, Rogers 2005: 11). Именно
такую роль имеет знак h в французском алфавите: psychologie [psikoloʒí]
“психология”, chat [ʃa] “кошка”, hiver [iver] “зима”, hier [jɛ:r] “вчера”, в то
время как в немецком в послевокальной позиции он может служить как
обозначение долготы предыдущего гласного: mahlen [ma:len] “молоть” –
 16 
16
malen “рисовать”, ihm [i:m] “ему” – im “в”. Диакритическую функцию по-
лучили и еровые знаки в церковнославянском, а оттуда и в русском, где
они стали обозначениями смягченного или несмягченного произношения
согласных в определенных позициях: цслав. конь [кон’], зак´онъ [закóн],
цѣльб´а [ц’ел’бá]; рус. ходьбá [хо̹д’бá], бурья́н [бур’јáн], подъëм [по̹дјóм].
Диакритические знаки обычно разделяются на идиоматические и ана-
литические, т.е. на те которые привязаны к определенной букве и на те
которыми обозначается определенный дифференциальный признак всей
группы звуков (Зиндер: 62-63). Одни и те же знаки в зависимости от си-
стемы могут получить преимущественно идиоматическую или анали-
тическую роль. При этом, знаки первой категории могут стать состав-
ными элементами отдельных букв и войти в список знаков определенного
письма – ср. знак ˆ который в французском указывает на природу про-
изношения определенных гласных (mâcher “жевать”, maître “мастер”,
même “такой же, тоже”), в то время как в румынском над буквами â, î он
обозначил фонему /ɨ/, которая вошла в его алфавитный список (România,
înainte “вперед”).
Такое же различение парадигматического и синтагматического пла-
нов находим и среди л и г а т у р , которые могут иметь форму и диграфов
и диакритик, но обозначают сочетание двух равноправных звуковых эле-
ментов. При этом различаются структурные и неструктурные лигатуры
(“quasi-ligatures” [Rogers 2005: 12]). Как и в предыдущем случае, различие
прежде всего состоит в том, присвоен ли им статус графем и, соот-
ветственно, особое место в списке знаков, или это только синтагмати-
ческие комбинации различных графем: напр. датские графемы <æ>, <å>,
из которых вторая в личных именах пишется как <aa>, ср. Kierkegaard.
Наконец, и графема и графика имеют свое я д р о и свою п е р и ф е -
р и ю , от которых зависит структура всей системы (Зиндер: 88-89). По-
добно фонеме, ядро графемы это тот аллограф, который является основ-
ным графическим обозначением знака, его основным парадигматическим
значением (как в случае немецкой графемы s и ее аллографических реа-
лизаций). Точно, как на периферии фонологической системы находятся
редкие и слабо интегрированные фонемы, так и периферию определенной
графемы представляют ее редкие позиционные варианты, как это был
случай с упомянутыми факультативными вариантами ѣ, θ в дореволю-
ционной русской кириллице. Что же касается факультативных вариантов,
они обычно встречаются в заимствованных словах (ср. упомянутые соче-
тания ch, ph, th в словах греческо-латинского происхождения в западно-
европейских языках). Такие формы Юрий Маслов удачно назвал «цитат-
ными», потому что не имеют никакой связи с аллографами графической
системы в которой употребляются,14 подобно оригинальному, неприспо-

14 Маслов 1973: 221; Зиндер: 89.

 17
17
собленному произношению иностранных слов, не имеющему, чаще всего,
никакой связи с аллофонами фонетической системы в которой употреб-
ляются.
Кроме настоящих диакритик и диакритического употребления от-
дельных знаков, метаязыковое употребление имеют и т.н. немотивиро-
ванные логограмы, которые часто ошибочно называются идеограммами
(в. I. 6.3), т.е. абстрактные знаки конвенционального значения, к которым
в первую очередь относятся числовые знаки (Зиндер: 70-71; Brice: 29).
Название идеограммы было бы более уместным для мотивированных
знаков, рисунков или пиктограмм, сохраняющих графическую связь с по-
нятиями, которые обозначают. Данные знаки сегодня существуют только
в китайском письме и в нем являются древнейшей структурной категори-
ей от которой происходят все остальные знаки и в которых вопреки их
тысячелетнему формальному упрощению нетрудно узнать соответству-
ющие предметы и понятия (ср. II. 5.1.3).
Несмотря на то, что пиктограммы являются фактически малочислен-
ной и непродуктивной категорией китайского письма, сам факт, что дан-
ная категория входит в основу структуры этого письма, типологически
противопоставляет его всем современным письмам мира. Таким образом,
графической записи звуков в потоке речи, представленной во всех со-
временных систем письма кроме китайской, типологически противопо-
ставляется визуализация языковых ментальных картин. В этом можно
увидеть еще одну пресловутую лингвистическую оппозицию – в данном
случае визуальной р е ч и фактически противопоставляется графический
я з ы к (ср. III).

Как уже было сказано, в силу своей двусторонней природы письмо

находится в тесной связи, как с языком, так и с культурной историей. Ци-
вилизационное значение письма, в этом смысле, иллюстрирует заявление
Питера Даниельса о том, что: “человеческое общество определяется по-
средством языка, а цивилизация определяется через письмо” (Daniels
1996: 1). Из этого можно не только утверждать, что язык первичен, а
письмо вторично, но и то, что письмо помимо обладания коммуника-
тивной функцией является и одним из важнейших отличий цивилизации.
Уже описанное иерархическое отношение между языком и письмом
отражено и в широко распространенной дефиниции письма, описываю-
щей его как средство коммуникации при помощи условно применяемых
визуальных знаков, которое позволяет осуществить передачу сообщения
 18 
18
во времени и пространстве.15 Однако, если письмо понимать только как
средство коммуникации, пренебрегается его культурная характеристика.
Из виду теряется тот факт, что письмо является не только средством, но и
символом, который коммуникацию помещает в определенные культур-
ные и цивилизационные рамки.
Категория времени (т.е. историческая память определенной цивилиза-
ции) как-то ускользает из виду и в широко распространенной типологиче-
ской классификации письменных систем, построенной главным образом
на категории пространства, т.е. графического общения между членами
данной цивилизации.
Данная классификация создана по типу отношений между графиче-
скими и языковыми единицами, причем лингвистическое разделение на
«план выражения» и «план содержания» здесь является критерием раз-
граничения. В соответствии с этим, различаются два основных типа: п о -
н я т и й н о е п и с ь м о (thought writing) и з в у к о в о е п и с ь м о (sound
writing) – идеография и фонография по Ф. де Сосюру, создателю этого
разделения16, или семасиография и глотография, как это разделение по-
том было переименовано – первое из них связывают с планом содержа-
ния языковых единиц (под которыми разумеются языковые единицы
высшего уровня), в то время как второе основано на плане выражения
языковых единиц, т.е. на звуковой структуре языка.17
Хорошо известно, что из этих двух типов письменных систем поня-
тийное письмо старше, что все автохтонные письменности были понятий-
ными (рисуночными) и что китайское письмо является единственным все
еще живым таким письмом. Поэтому в теснейшей связи с этим разделе-
нием находится и широко распространенное убеждение, что такое раз-
деление является одновременно иерархическим и эволюционным, что
между двумя упомянутыми типами письма проходит и граница между
письмом и предписьменностью. Это структурное различие между двумя
типами письма – понятийным и звуковым – находится в основе вопроса
предназначения письма: какую систему визуальной коммуникации можно
назвать письмом и до какой степени она должна основываться на опреде-
ленном языке?

15 Фридрих: 31; Гельб: 23; Olson 1988: 1033; Зиндер: 50; Бугарски: 14.

16 Ср. Harris 2000: 138.

17 Зиндер: 48; Pulgram 1976; Cardona: 34; Sampson 1987; Haarmann 1991: 147; Olson 1997.
 19
19

На восприятии письма как средства и зеркала языка построено и эво-

люционистическое объяснение развития письма, включающее в себя раз-
личные этапы его формирования, начиная с эмбриональных рисуночных
форм, к старшему и младшему типами рисуночного письма, и заканчивая
алфавитом, как самым совершенным типом письма.18
Фонология, очень вдохновившая развитие науки о письме, способ-
ствовала укреплению тезиса о иерархическом отношении между языком
и письмом, прежде всего через сравнение типов письма по степени их
приспособленности к данному языку. Так в работах о письме можно про-
честь что “хорошей системой письма можно считать ту которая дает изо-
морфную таблицу звука” и в которой осуществляется как можно более
полный параллелизм между звуком и знаком.19 Лучшим типом письма с
этой точки зрения традиционно считаются алфавитные системы в связи с
их стремлением к равноправному обозначению фонем языка.
Иерархическое отождествление звукового письма с «настоящим пись-
мом» и помещение понятийного письма в предписьменность (англ. full /
real writing — proto-writing) [Fischer 2001: 12-13], основано на восприятии
письма как технического средства, подчиненного и постоянно приспо-
сабливающегося языку. В основе так понимаемого телеологического раз-
вития письма лежит принцип экономии как естественный закон, как
“стремление эффективно выразить язык при помощи минимально воз-
можного количества знаков”.20 Так понимаемые этапы развития письма
представляют собой постепенную смену минимальных единиц языка, ко-
торые надо запоминать: 1) текст, 2) слово 3) слог, 4) фонема.21 От синте-
тического письма – письма идей и символов, т.е. нерасчлененного рисун-
ка, который изначально не должен иметь никакой текстуальной языковой
организации, до аналитического письма – письма слов, развитие которого
заканчивается алфавитом, в котором осуществлен полный параллелизм
между звуком и знаком.
Согласно все еще преобладающему мнению о происхождении звуко-
вого письма, оно возникло в результате эволюции из понятийного письма
в следствие расширения знаний о природе языка и открытия языковых
единиц, которые меньше слова. В этом смысле, открытие алфавита обы-
чно считают “высочайшим достижением в культурной истории челове-

18 Зиндер: 11-15; Бугарски: 21-26; также Coulmas 2003: 15-16.

19 Diringer 1968: 12-13, 163; Jensen 1969: 583; Coulmas 1989: 47.

20 Зиндер 1987: 67; Гельб 1982: 84.

21 Журавлев 1982: 78; Février 1959: 49 (Сухачев: 27).

 20 
20
чества, получившим таким образом простое и эффектное средство графи-
ческой фиксации звука”.22 В соответствии с этим, также считается, что в
истории письма алфавит самостоятельно открыт только однажды, и это
открытие приписывается или семитской письменности в целом или ее
самому известному деривату – греческому письму.
Как можно видеть, эволюционистическое восприятие иерархического
отношения между письмом и языком, которое преобладает во многих
лингвистических школах, фактически основано на европоцентрической
алфавитной графической модели. В науке о письме она главным образом
укрепилась благодаря авторитету Гельба и его известной гипотезы об од-
нонаправленном развитии письма (unidirectional development). Его вос-
приятие эволюции письма в сущности является теоретическим осмысле-
нием старой типологической классификации письма как универсального
однонаправленного процесса развития, идущего в трех этапах: рисуно-
чное письмо → слоговое письмо → алфавит. Здесь мы узнаем отголоски
эволюционистических теорий XIX столетия – в первую очередь трипар-
титного и стадиального разделения письменных систем, отражающего
культурный прогресс, сформулированного в работах Эдуарда Тайлора и
Исаака Тейлора.23 Объединяя упомянутый эволюционизм с аристотелев-
ским суррогационизмом, Гельб это наследие XIX столетия преобразовал
в научную парадигму.
Однако, заявление об алфавите как самом совершенном типе письма
имеет явно идеологическую окраску. Тут очевидно речь идет о при-
страстной позиции культурного превосходства Запада, чьи корни просле-
живаются еще глубже, до XVIII века, до эпохи просвещения, очарован-
ной идеей прогресса и развития человеческих знаний. Эволюционисти-
ческое ранжирование различных типов письма по степени абстракции
впервые в европейской философии встречается у Вильяма Варбуртона.24
Европоцентрический характер этого ранжирования отражает разделение
на “три способа писания”, сформулированных Жан-Жаком Русо, которые
согласуются с тремя периодами в развитии человеческого общества: 1)
рисование объектов свойственно «диким» народам (мексиканские иеро-
глифы); 2) конвенциональное обозначение слов и целых предложений
свойственно «варварским» народам (китайские знаки); 3) в то время как
алфавит является отличием «просвещенных» народов [Calvet 1996: 9].25

22 Гельб 1982: 75; Diringer 1985: 13; Pulgram 1976; Гамкрелидзе 1989: 214.

23 Е. B. Tylor, Researches into the Early History of Mankind and the Development of Civiliza-
tion, London 1865; I. Taylor, Alphabet, London 1883. Ср. также Justenson & Stephens 1993: 2.
24 William Warburton, The Divine Legation of Moses (1741) [Hamann 2008: 37-38].

25 Упомяннутое трипартитное разделение впервые высказал Nicolas Fréret в 1718 г. в со-

чинении “Réflexions sur les principes généraux de l’art d’écrire”, в котором Лейбницовом
 21
21
Продолжением таких взглядов является идея о возвеличивании алфавита
как продукта прогрессивной культуры, как своеобразной “ментальной
революции” и как “демократического письма”, которое возникло в какой-
то интернациональной, торговой и демократической среде, какими были
ближневосточные торговые города и античная Греция.26 Из этого прои-
зошла и так называемая “теория рационального выбора” (Rational Choice
Theory), которая распространение латинического письма по всему миру
объясняет “превосходством” алфавитной системы, 27 пренебрегая тем
фактом, что это распространение очень часто сопровождается политиче-
ской, экономической и культурной экспансиями влиятельных стран Запа-
да.28
В целом, Грамматология Гельба представляет собой окончание одно-
го периода развития науки о письме и может быть приравнена к месту и
роли Compendium-a Августа Шлейхера в лингвистике XIX века. Для обо-
их специалистов характерен сходный телеологический эволюционизм,
который в обоих случаях пережил острую критику. Название “pedigrée-
теория”, которым в свое время прослыла работа Шлейхера, прослежива-
ется и в современной критике теории Гельба, охарактеризованной, между
прочем, как “квази-социальный дарвинизм” и “пролатинский алфавитный
фетишизм”.29 Однако, оба специалиста заложили научные парадигмы в
своих научных сферах30 и обозначили поворотный пункт в дальнейшем
развитии как исторической лингвистики, так и науки о письме. Вопреки
видимым следам и отголосками прошедших эпох в понимании и объяс-
нении письма, Гельб первым объединил в прочную систему новые науч-
ные течения в понимании письма и обосновал новую научную дисципли-
ну, прочно привязанную к языковым параметрам.
В последних десятилетиях XX века в науке о письме стало созревать
сознание об односторонности такой европоцентричной позиции о “луч-
шем” достижении “самой совершенной” цивилизации. Особенно пробле-

возвеличиванию китайского письма противопоставил “европейское алфавитное письмо”

как “абсолютно арбитрарное” и поэтому “самое прогрессивное” [Hamann: 36-37].
26 Ср. об этом Станишић 2002: 49.

27 Ср. напр. Gelb 1963: 203; Diringer 1968; J. Goody 1968 (Introduction in International Jour-
nal of the Sociology of Language); Meir 1996: 203; E. Havelock 2003 (“Communication in His-
tory: Technology, Culture, Society”, The Greek Legacy, Boston: Allyn & Bacon, 53-58).
28 Coulmas 2003: 201; 2009: 5.

29 Battestini, Simon 1997. Ecriture et texte: Contribution africaine. Quebec: Les Presses de
l’Université Laval, 285; Coulmas 2003: 15.
30 В связи с квалификацией теории Шлейхера как научной парадигмы в индоевропеисти-
ке ср. К. Г. Красухин, Аспекты индоевропейской реконструкции, «Языки славянской
культуры», Москва 2004, 36.
 22 
22
матичной в оценке развития письма является идея прогресса, как про-
дукта сознательного человеческого действия. В сущности, “это произо-
шло только потому, что алфавит является ‘нашей’ системой письма:
средством ‘лучшей’ культуры”, как по этому поводу иронически выска-
зался американский грамматолог Питер Дэниельс (Daniels 1996: 26).
Вопреки пристрастному мнению о том, что некоторые типы письма
лучше других, объективным является факт, что некоторые типы письма
лучше подходят некоторым языкам. Так напр., слоговое письмо хорошо
подходит всем языкам у которых ограничено число слогов и в которых
совпадают границы морфемы и слога. Так оно именно и есть во всех тех
языках мира, употребляющих по сей день слоговые письма (напр. эфиоп-
ское письмо, индийские письменности, японская кана). Распространенное
европоцентрическое восприятие “супериорности” алфавитного письмa,
которое имеет в виду только фонологический уровень, пренебрегает не-
успехом попытки алфабетизации китайского языка и тем фактом, что ки-
тайское письмо в основном связано именно с высшими языковыми еди-
ницами, вследствие чего гораздо лучше подходит для китайского языка
нежели алфавитное письмо. На основании сказанного, можно согласиться
со словами Генри Роджерса, что не существует объективного критерия
для качественного сопоставления отдельных типов письма. К этому надо
добавить и утверждение Дейвида Олсона о том, что каждая система
письма оптимизируется с течением времени – язык и письмо так прочно
взаимосвязаны, что письмо постоянно приспосабливается к данному язы-
ку, так что, в конце концов, можно заключить, что каждая система письма
совершено подходит своему языку.31
Все же, неоспорим тот факт, что типология письма и эволюция пись-
ма глобально параллельны, т.е. что эволюция письма имеет в принципе
однонаправленное развитие и что конвенционализация письма – отдале-
ние от рисунка при согласованном получении чисто языковых качеств –
является важной характеристикой его эволюции (Бугарски 1996: 45, 47).
В этом смысле, Гельб в основном точно заметил, что ни одна уже алфаб-
етизированая система не вернулась к какому-либо рисуночному этапу,
хотя невозможно доказать, что такое развитие можно связать с цивилиза-
ционным прогрессом, ибо пренебрегается факт, что все древние рисуноч-
ные письменности остались неизмененными по своей структуре в течение
всего существования. Изменения, которые египетское письмо пережило в
течение своей истории, были только внешними и в его структуре более
2000 лет ничего существенно не менялось. То же самое можно сказать и
про китайское письмо, древнейшее среди всех живых письменностей ми-
ра, которое без существенных изменений существует уже более 3000 лет.

31 Olson 1988; Rogers 1995: 36.

 23
23
Как же письмо на самом деле стало «визуальной речью» и верным
отражением языка, если невозможно доказать, что его развитие было мо-
тивировано стремлением стать совершенным средством человеческого
общения? Чтобы получить ответ на этот вопрос, нужно сперва понять, как
рисунок стал письмом.

Традиционное эволюционистическое понимание письма как визуаль-

ной коммуникации, в которой оно со временем превращается в “отобра-
жение” языка, в сферу предписьменной коммуникации32, обычно включает
понятие т.н. предметного письма. В связи с этим, Гельб внес важное разъ-
яснение его статуса.
Общение с помощью предметов, которое обычно называется предмет-
ное письмо, не имеет, как это показал Гельб (18), ничего общего с пись-
мом. Так как данный вид коммуникации имеет чисто ассоциативный ха-
рактер, выбор и значение визуальных знаков с помощью предметов весь-
ма условны и неограниченны. Широко известным примером такого об-
щения являются т.н. «скифские дари», которые упоминает Геродот (IV,
131) в описании Дариева похода на скифов. Получив от скифских вождей
в дар птицу, мышь, лягушку33 и пять стрел, Дарий поспешил заключить,
что скифы ему отдают свое небо, землю и воду, и свое оружие, в то время
как его мудрый советник Гобрий в этом узнал угрозу, которая звучит так:
“если не превратитесь в птиц и улетите в небо, или не скроетесь под зем-
лю подобно мышам, или не прыгнете в воду подобно лягушкам, вас
настигнет смерть от наших стрел”. Этот пример наглядным образом рас-
крывает слабую сторону предметного письма, а именно двусмысленность
его знаков, которая в данном контексте напоминает пророчества антич-
ных оракулов (“Если Крез перейдет реку Галис пропадет великая дер-
жава”), которые становились понятными только после случившегося не-
счастия (Martin : 8; История письма: 22).
Сходную символику имеет и батакское «огненное письмо» [1], со-
ставленное из горсти ножей и лезвий, связанных фитилем и кокосовым
охлопьем, которое у батаков на Суматре предупреждает получателя об
угрозе. Среди самых известных примеров такого общения находятся бир-
ки европейских народов [2], “письмо узлов” – широко распространенное
мнемотехническое средство, самым известным вариантом которого явля-

32 Gelb 1963: 13; Coulmas 2003: 15; Fischer 2001: 13.

33 О мифологической связи лягушек и мышей как символах двух стихий – воды и суши
см. В. Н. Топоров, «Др.греч. βάτραχος и др.», Балто-славянские исследования, Москва
1981.
 24 
24
ется перуанский кипу [quipu] [3], который вопреки весьма сложной струк-
туре имеет только символическо-ассоциативный и счетный характер.34
Такой же характер имели и вампумы [4], раскрашенные ремни из нани-
занных раковин – важный ритуальный предмет северноамериканских ин-
дейцев, на основе которого хороший оратор мог произнести речь точно
так, будто читает из книги (Kulundžić: 59).
Большая произвольность и чисто ассоциативный характер делают
«письмо предметами» весьма ограниченным средством коммуникации,
которое практически сводится только к мнемотехническому средству.
Это косвенное вспомогательное средство универсальной языковой ком-
муникации и, следовательно, уместнее было бы называть его речью, а не
письмом предметами.
Фаворизирование понимания письма как визуальной формы языковой
коммуникации логично включает в эту форму общения и коммуници-
рование с помощью предметов. Kaк было показано, именно к этому виду
коммуникации более правильно подходит название «визуальная речь»,
ибо содержит одно из двух основных коммуникативных измерений само-
го письма – позволяет передачу сообщения в пространстве. Несмотря на
то можно ли понимать пространственное измерение как коммуникацию
на расстоянии, или только в пространстве, в сущности, это г о р и з о н -
т а л ь н а я коммуникация, которую можно назвать языком или, более
точно, речью предметов. В е р т и к а л ь н о е или временное измерение
коммуникации – которое эту визуальную речь превратит в письмо – внес
знак на предмете.

Письменное общение не осуществляется посредством предметов, а с

помощью знаков на них. Существенная новизна в развитии письма, кото-
рая наступила с появлением рисунка, была в том, что таким образом со-
общение отделяется от предмета и переносится на различные виды мате-
риалов, на которых можно писать. Именно потеря предметности, переход
к материалу для письма, является, по словам Иоганнеса Фридриха (37),
важным шагом к письму в узком смысле слова. Хорошо известно, также,
что и само название для письма во многих языках первобытно обозначало
высеченные знаки: ср. англ. to write “писать” – нем. reissen “царапать”,
лат. scribere “писать” – нем. kerben “резать” и т.д. (Гельб: 18). Соответ-
ствующий индоевропейский глагольный корень *(s)greb[]- дал греч.
γράφω, γράμμα ‘писать, письмо’, стангл. screpan ‘царапать’, стсл. жрѣбии

34 Ср. проблематику кипу в следующих работах: Гельб: 18; Kulundžić: 69-75; Фридрих:
32-36; -DUD; &DUGRQD; *DXU; Hyland 2010, 2014.
 25
25
и прус. girbin ‘число’. Эти названия точно соответствуют различному
времени появления отдельных и.е. народов на исторической сцене и объ-
ясняют почему только в некоторых из перечисленных языков царапина
превратилась из гадательного знака в письмо.
Данный вопрос иллюстрируют и старославянские «черты и резы»,
которые и своим названием, и своей функцией наглядно показывают ка-
ким был первобытный смысл врезанных знаков. Вообще говоря, этот
чрезвычайный пример Чернорисца Храбра, что славяне “не имея книг
сперва «чертами» и «резами» читали («считали») и гадали пока были
язычниками”, и что потом, “крестившись, стали записывать славянскую
речь греческими и латинскими письменами”, прекрасно освещает и во-
прос отношения между культурой и цивилизацией и разграничения меж-
ду письмом и предписьменостью. Со слов Храбра мы узнаем не только о
том, каким был уровень культуры древних славян, но и о том, что древ-
нейшие славянские знаки не являлись письмом. Это ясно из их функции и
предназначения: глагол читать первобытно означал исчисление35, в то
время как гадание было предсказывание по резам, известное в обрядово-
магической практике многих народов (точно, как и UHJLRQHV римских ав-
гуров – обрядовые зарезы на жертвенных животных [Станишић 2002:
44]). Такие обрядово-магические знаки точно соответствуют доцивили-
зационном уровню развития на котором еще нет ни книги, ни письма –
понятий, названия которых в праславянском свидетельствуют о контак-
тах древних славян с народами которые уже знали и про книгу, и про
письмо.36
Подобно славянам, которые только с выходом на историческую сцену
стали употреблять письмо, такой путь развития прошли и древнейшие
народы мира, создав письмо только в условиях создания цивилизации.
Как известно, первый раз в истории эти условия сложились в начале III
тысячелетия до н.е. в Месопотамии и до этого времени не было ни усло-

35 Ср. старослав. чьтѫ, чисти, число, как и литов. skaityti и староинд. cetati с общим зна-
чением “исчислять, считать, узнать, понять, почитать” (Этимологический словарь славян-
ских языков, 4, Москва 1977: *čisti).
36 Утверждение Храбра, что языческие славяне не имѣхѫ к[ъ]нигъ (что означало “не
имели письма”) подтверждает и неславянское происхождение самых слов кънига,
кънигъчиі “книжник” (ср. древнетюрк. *küinigči), как и бѹкъі, бѹкарь “грамматик” (ср.
гот. bōka, bōkareis). Что же касается славянского названия для письма (стсл. писмѧ, пьса-
ти) от и.е. корня *peik̽-, оно отражает младшую графическую традицию “разрисовки,
крашения, украшивания”, как в литовском piešti, герм. руническом faihido, стинд. piṁśáti,
греч. ποικίλος “пестрый” (ср. Этимологический словарь славянских языков, 3, 13, Москва
1987: *buky; *kъniga. W. P. Lehmann, A Gothic etymological dictionary, Leiden – E. J. Brill
1986: maljan; М. Фасмер, Этимологический словарь русского языка, Москва 1986: буква;
книга; писáть).
 26 
26
вий, ни необходимости для становления настоящего письма. По той же
причине не выглядят реально некоторые попытки доказать существова-
ние письменности в более древних археологических культурах. Такие
попытки были высказаны в связи со знаками простых абстрактных форм
на керамике неолитической культуры Винчи из середины 9 тысячелетия
до н.е., а также в связи с типологически сходными знаками китайской Ян
Шао культуры из VI тысячелетия до н.е., которые скорее могут быть зна-
ками собственности или обрядово-магическими «чертами и резами»,
нежели знаками письма (Станишић 2002: 44) [5]. В то время как пробле-
матика Ян Шао знаков осталась главным образом в рамках синологии (то
же самое повторяет и Йин Биньйон, а оспаривает Вильям Болц),37 знаки
культуры Винчи послужили Марие Гимбутас как доказательство того,
что доиндоевропейская “древнеевропейская” культура, открытие и ре-
конструкция которой главным образом ее заслуга, в сущности была ци-
вилизацией имеющей и собственную письменность. С этой целью Мария
Гимбутас попыталась находить параллели винчанским знакам (которые
она называет “древнеевропейскими”) в четыре тысячелетия младшей
эгейской письменности (Gimbutas 1991), что не обошлось без критики
(Daniels 1996.2: 21-22).38
Еще более популярной в 80-ые годы была теория «токенов» Денизы
Шмандт-Бессерат – с предположением о том, что от ближневосточных
праисторических учетных знаков из VIII тысячелетия до н.е. происходит
почти пять тысячелетий младшая месопотамская письменность [6]
(Schmandt-Besserat 1992).39 Никто иначе не оспаривает утверждение о
том, что эти абстрактные предписьменные знаки могли иметь числовую
функцию, следовательно, что числа могли предшествовать появлению
письма.40 Спорным является предположение о том, что упрощенная гео-
метрическая форма этих знаков могла послужит в качестве идеи для ран-
ней клиновидной стилизации знаков шумерского письма, что с временем

37 Binyong: 2; Boltz 1996: 191.

38 Ср. также археологическую критику псевдонаучной аргументации в связи с геоме-

трической орнаментикой и абстрактными символами т.н. “винчанского письма” (Пала-
вестра 2010: 252). И в некоторых из последних работ последователей европоцентричной
гипотезы Марии Гимбутас (напр. Haarmann 1999 [2002], Иванов 2009), трудно найти до-
статочно убедительных доказательств того, что древнейшая письменность могла заро-
диться в неолитической культуре Балканского Подунавья, прежде всего потому, что за-
рождение письменности должно иметь историческую опору и найти поддержку в обще-
ственно-экономических структурах, которые рождаются с появлением цивилизации (Су-
хачев: 33; ср. также [5.1-5.4]).
39 Бугарски: 39; Илиевски 2000, 2001.

40 Ср. также Илиевски 2001: 41-47.

 27
27
вызвало оправданную критику.41 Как хорошо известно, в основе клино-
писных знаков находятся рисунки, и конкретный рисуночный характер
древнейших знаков этой письменности свидетельствует о ее связи с реа-
лиями месопотамской цивилизации, а не с абстрактными знаками, кото-
рые тысячелетиями не менялись, потому что они не относятся к обще-
ственной, а к абстрактной логической деятельности.
Толкование абстрактных праисторических знаков как знаков письма
пренебрегает тем фактом, что упрощенная абстрактная форма представ-
ляет собой хронологически более молодой этап в эволюции письма, ко-
торому в случае автохтонной письменности всегда предшествует рису-
ночное письмо. Отсутствие рисуночной стадии в системе знаков неоли-
тических культур свидетельствует о том, что тут идет речь о типологиче-
ски различных явлениях, которые свойственны различным общественным
эпохам, о неразличении письма и цивилизации от праисторических куль-
тур и свойственных им знаковых систем.

Защищая гипотезу о письменном характере винчанских знаков, не-

мецкий лингвист Гаралд Гаарманн выразил сомнение в один из ключе-
вых постулатов науки о письме – о месте и роли рисунка в развитии
письма (1998: 71‒72). Согласно данному постулату, именно рисунок, а не
какой-либо абстрактный знак, был первобытным знаком письма (ср. I.
5.1). О том, что в основе каждого письма лежит рисунок, убедительно
свидетельствует рисуночный характер всех автохтонных письменностей
мира, от различных уроженческих племен, до факта, что письменности
всех древних цивилизаций были рисуночными. Неоспорим все же факт,
что во всех древних рисуночных письменностях существуют и абстракт-
ные знаки, которые не происходят от более поздней стилизации перво-
бытных рисунков. Придавая особое значение этому факту, Гаарманн
оспаривал возможность ясного разграничения между иконичными и аб-
страктными знаками и релятивизировал постулат согласно котором в ос-
нове письма находится прежде всего рисунок. Кажется все-таки, что речь
идет о недоразумении, которое разрешил Гельб, установив разделение на
письменные знаки и символы, что часто упускается из виду. Этим вторым
названием Гельб именовал абстрактные неязыковые элементы, которые
не принадлежат к числу письменных знаков, но зато являются неотъем-

41 Daniels 1996.2: 22-23; Robinson 2007: 60.

 28 
28
лемой частью “письма в настоящем смысле слова”, к чему как раз и при-
надлежат числовые знаки.42
Дискуссия о статусе данных абстрактных праисторических знаков
способствовала в сущности лучшему пониманию коммуникативной роли
символа в развитии письма. В отличие от “предметного письма”, он все
же имеет письменную форму – это средство графической коммуникации,
которое, как и в случае “черт и рез”, имело прежде всего обрядовую
функцию – служило для гадания и исчисления. Абстрактную символику
знаков упомянутых археологических культур можно понять именно как
своеобразную вертикальную коммуникацию – обрядовую коммуникацию
соответствующего общества с небесными силами. Чтобы получить и го-
ризонтальное измерение – служить для коммуникации внутри общества –
сообщение необходимо организовать в предложения, а это возможным
сделал рисунок (ср. напр. ранние шумерские регистровые таблички). Ри-
сунок, следовательно, сделал возможной коммуникацию во времени и
пространстве – ибо он передает сообщение, которое и по сей день можно
понять, и поэтому с ним зародилось письмо в подлинном смысле слова.
Он и буквально подтверждает, что письмо является картиной определен-
ной культуры.
Однако, сам по себе, рисунок не разграничил историю от праистории
и не разделил цивилизацию от культуры – пиктографии северноамери-
канских индейцев или некоторых африканских племен созданы из тех же
элементов из которых состояли и автохтонные письменности Мезоаме-
рики или древнего Египта. Это относится и к праисторическим рисункам
(петроглифам), среди которых есть и такие, которые до некоторой сте-
пени показывают общие характеристики письменности, прежде всего
упрощенную рисуночную форму и ясный смысл сообщения [7.1-7.2]. Тем
не менее, вопреки своим художественным достижениям, первобытные
рисунки носили прежде всего ритуальное сообщение. Рисунок, поэтому,
историю от праистории разграничил не своим появлением, а своей функ-
цией – включением в уже существующую графическую систему, которая
имела определенную коммуникативную функцию. То, что поборники
неолитической письменности действительно раскрыли, была древнейшая
система графических знаков, которая по своей природе и предназначении
скорее всего сводилась к “чертам и резам”. Когда в такую систему был
включен рисунок, получилась графическая система, которую можно про-
честь, которая сообщение передает и вертикально и горизонтально.

42 Sampson 1987: 50; Fischer 2001: 22-23; Сухачев 2010: 40.

 29
29

Определение праисторических абстрактных символов как графиче-

ской системы предписьменного типа43 решает дилеммы вокруг места и
роли рисунка в развитии письма. В духе традиционного эволюциони-
стического понимания развития письма, которое со временем преврати-
лось в “отражение” языка, обычно проводится различие между т.н.
вполне развитым письмом (анг. “fully developed writing”, письмо в под-
линном смысле слова, т.е. графическая передача определенного языка) и
предписьменностью (“forerunners of writing” по Гельбу,44 protoécriture по
Марселю Коэну). 45 В этом смысле, в предписьменность помещается
древнейший тип рисуночного письма – т.н. пиктография, потому что она
независима по отношению к языку. Она трактуется как синтетическое
письмо – сложный рисунок, общий смысл которого можно только трак-
товать и пересказывать. Характерна она для народов на племенной ста-
дии развития, a самыми известными и наиболее изученными примерами
пиктографии являются рисуночные письменности северноамериканских
индейцев. Самыми известными ее примерами являются обрядовое письмо
кекиновин [8] – надгробные надписи чиппева (оджибве), которые жили
около Больших озер; валам oлум (Walam Olum) [9] “красные вырезки” –
мифическая история уже вымерших делаваров, и зимние хроники
(waníyetu wowápi) дакота [10]. Все они предназначены только для того
чтобы напомнить об обрядовом тексте или стихе, которые надо произне-
сти, или о каком-то важном историческом событии.
В литературе можно встретить и утверждения о существовании опре-
деленных структурных различий между первобытной и развитой стадии
рисуночного письма (между пиктографией и иероглификой), которые
могли бы свидетельствовать о том, что между ними проходит граница
между письмом и предписьменностью. Все известные иероглифические
письменности имеют некоторые общие характеристики письма в подлин-
ном смысле слова (т.е. графическую систему на языковой основе), какими
являются линеарный порядок знаков, отражающий синтагматическую
сегментацию слов в предложении, как и отдельную и развитую систему
числовых знаков, подходящих для инвентарной и календарной записи. В
этом смысле, эффектно выглядит сравнение шумерской инвентарной таб-
лички и примера индейской пиктографии, предложенное Сампсоном

43 Как недавно показала Genevieve von Petzinger, определенное число таких абстрактных
геометрических символов систематически появляется во многих европейских палеолити-
ческих пещерах в которых есть и пещерная живопись (ср. ее страницу “Prehistoric signs in
the paleolithic rock art” в электронном журнале Hominidés.com).
44 Gelb 1963: 13; Coulmas 2003: 15; Fischer 2001: 13.

45 Cohen 1958: 1: 27; также Fischer: 13.

 30 
30
(Sampson: 50) [11, 12]. Однако, надо иметь в виду, что все иероглифи-
ческие письменности прошли через этап ранней, “синтетической” пикто-
графии и что оригинальная система чисел предшествовала шумерской
письменности (в. I. 4.3).
Хотя “раннюю стадию рисуночного письма” также поместил в “proto-
writing”, Гельб, в сущности, был недоволен названием пиктография, ибо
понял, что нету убедительных критериев для эволюционного и термино-
логического разграничений двух стадий рисуночного письма (“письма
рисунков” и “письма слов”).46 Тем самым он оставил возможность и для
иного понимания – подобно Давиду Дирингеру, который пиктографию
помещал в подлинное письмо, потому что она все-таки может передавать
сообщение.47 В первую очередь, сам Гельб разъяснил, что именно рису-
нок, а не какой-либо абстрактный знак, был первобытным знаком письма.
Подобно тому как речь зародилась из подражания звука, так, согласно
убедительному примечанию Гельба (37), письмо развилось из подража-
ния образу реальных предметов или живых существ. Наконец, важным
утверждением о том, что речь не является необходимой основой для
каждого типа коммуникации, Гельб (21) фактически защитил равно-
правный статус рисуночного письма как коммуникативной системы:
“Конечно, почти все системы знаков могут быть превращены в какую-
либо языковую форму, но это может происходит именно потому, что речь
является наиболее полной и развитой из всех знаковых систем; однако,
делать отсюда вывод, что речевые формы представляют собой необхо-
димый фон для любой взаимной коммуникации людей, было бы заблу-
ждением... На самом же деле письмо в широком смысле слова не может на
всех ступенях отождествятся с речью, и исследователь письма не обязан
быть лингвистом”.
В этом отрывке нету ни слова о предписьменности, но рисуночное
письмо на своей ранней стадии называется письмом в широком смысле
слова, что в сущности не согласуется с традиционной эволюционной
концепцией. Тем не менее, сила традиции в понимании рисуночного
письма как неполноценной коммуникативной системы, была сильнее и
Гельб в связи с пиктографией североамериканских индейцев повторил
аргументы Леонарда Блумфильда, согласно которому это только вспомо-
гательное мнемоническое средство (mnemonic aids), в то время как
“настоящее письмо” (real writing) должно быть графическим отражением
речи.48

46 Гелбь 1982: 43-44, 148.

47 Diringer 1962: 21; Harris 2000: 155.

48 Ср. Harris: 154.

 31
31

I. 5.2.1 В литературе о письме можно встретить и разделение на при-

митивный и развитый типы рисуночного письма, обоснованное внешним
видом знаков. Обычно упоминается, что вопреки преимущественно бук-
вальном рисуночном характере пиктографии, во всех древних рисуноч-
ных письменностьях произошло упрощение знаков и частое сведение к их
основной части, известное как техника pars pro toto “часть вместо цело-
го”. Данное упрощение и конвенционализация первобытной рисуночной
формы знаков часто выдвигались как важное внешнее доказательство
крупных структурных изменений в самом письме.49 Периодизация исто-
рического развития всех древних письменностей неопровержимо под-
тверждает процесс конвенционализации и упрощения рисунка. Однако,
надо иметь в виду, что тут прежде всего речь о эволюции формы, в то
время как содержание по существу остается неизмененным. Даже и сама
техника pars pro toto не является ничем иным, как универсальной мета-
форизацией, которую можно найти в любом типе рисуночного письма.
В этом смысле, конвенционализацию рисунка и систематическое
упрощение формы отдельных младописьменных пиктографий можно по-
нять, как своеобразную симуляцию эволюционного развития – как ими-
тацию формы фонографических систем с которыми те которые пишут
пиктографией пришли в контакт. Κрупные внешние различия между ин-
дейским письмом президенту США – запрос о праве на рыбную ловлю,
которую в 1849 подала делегация чиппева (являющимся буквальным ри-
суночным рассказом), и абстрактными знаками в христианском катехи-
зисе чипевам родственных микмаков, проживающих на берегу Пролива
св. Лоренса в юго-восточной Канаде [13, 14], содержатся, прежде всего, в
их различной культурной ориентации. Сходным образом, культурные
различия разделяют и живописные сказки в картинках на барабанах си-
бирских шаманов [15] от абстрактных словесных знаков чукотского пас-
туха Теневиля [16] из 30-их годов XX века, его личного проекта, который
предшествовал введению чукотского алфавита (Кондратов: 35-38).
Необычайная степень абстракции в этом смысле выделяет и раньше часто
упоминаемое “юкагирское любовное письмо” [17], которое в итоге оказа-
лось “скетчем” и прикладным искусством, а не письмом. 50 Одно-
временное существование более старой рисуночной и младшей упрощен-
ной формы знаков в рамках одной письменности было, к примеру, харак-
терно для египетской письменности, в которой, благодаря открытию бу-

49 Pulgram: 20; ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 30; ср. в этом духе названия отдельных заглавий в книге
Звонимира Кулунджича (Kulundžić: 93, 133).
50 De Francis 1989; Unger 2004: 22-26; Robinson: 57.
 32 
32
маги, кроме чисто пиктографических “святых высеченных знаков” разви-
лись два рукописных стиля: жреческая иератика и “демотическая” скоро-
пись [18]. Первый крупный прорыв в египтологии был сделан именно с
открытием того, что между данными графически различными типами
египетского письма нету никакой структурной разницы.
I. 5.2.2 Однако, как обстоят дела с возникновением самой фоногра-
фии, которое также сопровождалось упрощением формы и структуры от-
дельных древних ближневосточных письменностей?
В связи с развитием и эволюцией письменных систем, Гельб своевре-
менно сформулировал весьма влиятельную идею «однонаправленного
развития» (unidirectional development), согласно которой “логографиче-
ские системы эволюционно направлены к преобразованию в слоговые, а
эти последние в алфавитные” (Гельб: 191-198; также Амирова 1977: 155),
иными словами – точку зрения о том, что типология письма и эволюция
письма являются глобально параллельными (Бугарски: 45). Такое эво-
люционистическое объяснение развития письменных систем явилось в
свое время значительным вкладом в науку о письме, которым Гельб имел
намерение определить точные критерии данной научной дисциплины и
освободить ее поверхностного и произвольного сравнения и связывания
различных типов письма.
Сама идея об эволюционном преобразовании письменных систем от
словесного к звуковому типу письма выросла из господствующего тогда
и все еще преобладающего традиционного понимания, согласно котором
развитие письменных систем представляет собой продукт развития чело-
веческого сознания. Другими словами, это продукт эволюционного про-
гресса, вершиной которого является создание алфавита. Основатель со-
временной науки о письме оказался здесь под сильным влиянием преоб-
ладающего европоцентрического эволюционизма, в котором он сформи-
ровался и в рамках которого развитие письма пытался описать в виде за-
конченной и теоретически обоснованной теории (в. II. 1.1.2).
Согласно этой квази-биологической эволюционной иерархии пись-
менных систем, слоговое письмо может развиться только из словесного, а
алфавит только из слогового. Данная теория только частично точна. С
одной стороны, вполне точно, что ни одна фоногафическая система
больше не вернулась к своей рисуночной стадии. Однако, надо обратить
внимание на одно существенное ограничение: все примеры «эволюцион-
ного скачка» – преобразования семасиографии в фонографию – были кон-
тактного происхождения и никогда внутренним спонтанным развитием.
Становление древнейшей фонографии на древнем Ближнем востоке и на
Крите всегда было результатом межэтнических контактов при заимство-
вании письма или графической идеи древних цивилизаций (ср. II. 1.1.1.2).
Внутри одной письменности эволюционный скачок практически суще-
ствует только у младописьменных пиктографий и как правило является
 33
33
результатом чужого влияния, перенятия примера у фонографических си-
стем, с которыми представители таких пиктографий пришли в контакт
(как это случай с африканскими письмами бамум и ваи [19, 20]). С другой
стороны, произвольным является мнение о том, что алфавит является
универсальной тенденцией и окончательной целю эволюции письма, о
том, что слоговое письмо является неполноценной стадии письма по от-
ношению к алфавиту. Против этого убедительно говорит существование
знатного числа слоговых писем, происходящих как раз из алфавита.51
Еще в середине I тыс. до н.е. из семитской консонантной письменности
произошло иберское слоговое письмо [21], которое представляет собой
своеобразный «линеар» западного средиземноморья. Такого происхожде-
ния и менде силлабарий в западной Африке из 20-их годов XX в. [22],
который сходным образом разрушил структурную связь с семитской
письменностью. Все оригинальные фонографические системы северно-
американских индейцев появились косвенно или непосредственно из ал-
фавитного письма христианских миссионеров и все они слоговые. В не-
которых случаях сами христианские миссионеры создавали чистые сло-
говые письма, такие как кри и оджибве силлабарии, которыми пишут ин-
дейцы атапаской и алгонкинской групп на северо-западе Канады [23].
Самое оригинальное индейское слоговое письмо создал в 1821 Секвойя,
глава племени чероки [24], на основе английского букваря, полученного
от миссионеров. Абсолютно противоположно эволюционистической ак-
сиоме, он из английского алфавита сделал свое слоговое письмо из 85
знаков, придав большинству английских букв вполне произвольные зна-
чения, напр. буквы A, B, C, D, E в значениях go, yö, tli, a, gi (Walker : 151).
Однако, благодаря этому хорошо проявилась слоговая фонологическая
структура чероки языка. Эти силлабарии не только имеют национальный
статус “индейской письменности” в оппозиции к альфавитном письму
белокожих (Rice: 85), но интересно что и структура данных языков как
раз склонена к слоговой сегментации звуков (McCarthy: 63-64), что, в
конце концов, релятивизирует факт о том, что создатели этих писем мог-
ли не иметь необходимую лингвистическую подготовку.

I. 6.1 Желание сделать терминологическое разграничение между ри-

суночными системами, которые можно только условно понять и толко-
вать, и древними письменностьями с богатой литературной традицией,
привело к тому, что иероглифические письменности стали называться
логографией, названием которое в первой половине XX века было введе-

51 Ср. Daniels 1996.1: 8; Justenson & Laurence 1993.

 34 
34
но вместо идеографии и иероглифики, двух старых названий, которые се-
годня получили признак недостаточно точных и даже недостаточно
научных названий для этого типа письма.
В то время как название иероглифическое письмо все еще можно
встретить как неформальный технический термин, который, подобно пе-
реносу греческого названия алфавит, привился ко всем типам фонемного
письма, идеография, которая по своему значению может охватывать и
пиктографию, нашлась под ударом во многих современных работах о
письме. Корни этого второго названия уходят к XVII столетию, когда ки-
тайское письмо, с которым европейскую науку познакомили христиан-
ские миссионеры, стало предметом интеллектуального интереса в Европе
[Brice: 42]. На основании тогдашних знаний о китайском письме, немец-
кий рационалистический мыслитель Г. В. Лейбниц осмыслил концепт
универсального символического языка международной научной комму-
никации (characteristica universalis), своеобразного «идеографического
языка», будучи убежден, что в конвенционализированных формах китай-
ских знаков скрывается универсальная логическая структура, какая-то
усовершенствованная система той картины, которую на тогдашнюю ев-
ропейскую интеллигенцию производили египетские иероглифы. Kaк из-
вестно, в виде в котором был придуман, этот проект не выжил и разоча-
рование Лейбница часто упоминалось как доказательство которое развея-
ло убеждение о том, что письмо может существовать независимо от языка
и как подтверждение прочной иерархической связи между ними.52 Тем
не менее, Лейбницов поиск универсальных логических структур, а оттуда
и универсальных символических структур, не остался без эха, прежде
всего в философии. Данная идея вдохновила в 1879 немецкого логика
Готлоба Фреге [G. Frege] написать исследование Begriffsschrift, ставшее
своеобразным манифестом предикативной формальной логики.53 Между
двумя мировыми войнами австрийский социальный философ Отто Ной-
рат [O. Neurath] своим пионерским проектом иконической статистики по-
ложил основы развитию универсальных форм иконической коммуника-
ции [25]. Однако, все-таки не получилось создать универсальный икони-
ческий язык, который бы мог быть равноправен звуковому языку. Огра-
ниченный характер такого искусственного универсального словесного
письма – самым известным примером которого была семантография
Чарлса Блисса (Blissymbolics) [26] – доказывает, что настоящее письмо
должно быть связано или с конкретным языком, или с конкретной куль-
турой. Более того, Жан Франсуа Шампольон, который в 1822 году дока-
зал, что иероглифы не были только «голыми идеями», назвал данное

52 Unger 2004: 16-19; Brice 1976.

53 Gottlob Frege, Begriffsschrift, eine der arithmetischen nachgebildete Formelsprache des

reinen Denkens, Halle a. S. 1879 (Исчисление понятий, или подражающий арифметике
формальный язык чистого мышления.) [Korte 2008: 1].
 35
35
письмо именно идеографией,54 и тем самым дал новое толкование старо-
му верованию в символический характер иероглифов.
Шампольон, с величественной дешифровкой которого родились и
египтология и палеография, раскрыл настоящий способ функционирова-
ния этого типа письма и таким образом на совсем новых основах опреде-
лил содержание понятия идеография. Его типологическое определение
идеографии является универсальным, а его терминологические решения
сохранились в египтологии и по ныне. Ср. напр. следующую формули-
ровку у Джеймса Аллена [Allen 2000: 2-3]:
Каждый иероглиф – это рисунок реальной вещи, которая существовала в
мире древнего Египта: напр. упрощенный план дома , такое же
начертание человеческих губ , или пары ног в движении . 1) Ко-
гда они означают понятия, которые можно отнести к этим рисункам, напр.
“дом”, “рот”, “идти” – это идеограммы. 2) Все остальное, что не могло
быть нарисовано, выражается с помощью ребуса, напр. сочетание “дом” +
“губы” произносится [per] в значении “восхождение, поднимание”. В
такой звуковой роли иероглифы функционируют как фонограммы. 3)
Разграничение этих двух способов употребления проводится добавочными
семантическими показателями после фонограммы, в значении общей идеи,
которую их звуковое сочетание содержит, напр. “дом” + “губы” + “идея
движения” “восхождение, поднимание”. Эти добавочные функции
идеограммы называются детерминативами.
Те же самые особенности мы находим и во всех остальных древних
рисуночных письменностях. Общей для всех является напр. и категория
сложных знаков в виде символических сочетаний, объединенных опреде-
ленной идеей. При этом, их элементы могут сохранять свою оригиналь-
ную звуковую структуру, как в египет. наименовании «сокровищницы»
pr-hd (букв. белый дом: pr “дом” + hd “светлый, блестящий, белый”), или
шумеро-акадском титуле «правителя» LUGAL (LU + GAL “человек вели-
кий”):

pr-hd «сокровищница»
LUGAL «правитель»

Или же могут получить новое произношение, как в клинописном назва-

нии «рабыни» GEME (SAL “женщина” + KUR “гора, чужая страна”), или
в китайском способе обозначения понятий «хорошо» /hǎo/ и «любить»
/háo/ 好: 女 /nǚ/ “женщина” + 子 /zǐ/ “ребенок” (ср. II. 5.1.3):

54 Champollion J. F. 1822: Lettre à M. Dacier relative à l’alphabete des hiéroglyphes

phonétiques (Jaffré, Pellat, Fayol: 1)
 36 
36

(3000 до н.е)
развитие
китайской идеограммы «хорошо; лю-
бить», в которой с временем ребенок и
(1800 до н.е) GEME “ра-быня” женщина заменили места.
При этом, традиционное название такого типа сложных знаков в синоло-
гии и японистике было именно идеограммы.55
Между тем, в науке о письме, кажется, более значимым оказался
факт, что название идеография напоминает старое дошампольоновское
понимание иероглифов как аллегорических символов и некоего письма
“чистых идей”. Одна из главных причин этого могла бы быть в том, что
это название не укладывается хорошо в традиционное представление об
эволюционном развитии письма, так как его невозможно легко разграни-
чить от пиктографии.
I. 6.2 Трудности в определении места идеографии в типологии письма
отражают традиционную картину развития письма, типичную для евро-
пейской науки середины XX века. У одних и тех же авторов можно было
найти вполне противоречивые определения идеографии. С одной сторо-
ны, она могла быть произвольно определена как эволюционная стадия
рисуночного письма, какая-то конвенционализация рисунка, которая раз-
вилась из пиктографии как продукт метафоризации (символизации) пик-
тограммы, из необходимост`и выражать абстрактные понятия.56 С другой
стороны, те же авторы были вынуждены признать, что идеографию в
сущности трудно разграничить от пиктографии и что их названия часто
употребляются как синонимы, потому что символическая природа не яв-
ляется вторичным, а первичным свойством рисунка. На этих основаниях
построено и эволюционистическое противопоставление пиктографии
(идеографии) логографии как постепенного привязывания рисунка к язы-
ковой основе в связи с примерами преобразования младописьменных
пиктографий: напр. чукотского и микмакского писем (Кондратов: 35-40).
Такие высказывания можно прочесть и о бамумском письме, чей первый
пиктографический этап Фридрих (202) назвал идеографическим.

55 Ср. Задоенко, Шуин 1983: 152-153; Разић, Сјангвен, Лунгјуен 1983; Јанковић 1997;
Тричковић 2006. Особое внимание в данном контексте заслуживает замечание Дивны
Тричкович о термине сложные слова [2006: 42], который в японском и китайском появля-
ется уже при создании знаков для записи морфем с абстрактным значением, “чем непо-
средственно рисуется принцип метафорической концептуализации, на котором основан
человеческий язык, а который в лингвистике изучается с недавнего времени”.
56 Ср. напр. Кондратов (30), а также словарные статьи об идеограмме и идеографическом
письме в Энциклопедическом словаре лингвистических названий Рикарда Симеона (Matica
hrvatska, Zagreb 1969).
 37
37
Главное недоразумение заключается в утверждении, что идеография
может представлять собой эволюционную ступень письма, которая сооб-
щение передает непосредственно, не опираясь на язык. В первой поло-
вине XX века происходит постепенное сужение понятия идеографии
только к т.н. буквальном «письме идей» (Ideenschrift в работах ведущих
немецких специалистов того времени – Фалькенштейна, Йенсена, Фри-
дриха), и его противопоставление «письму слов» (Wortschrift).57 Это про-
тивопоставление принимает в 1961 году и советский исследователь Вик-
тор Истрин [30-31], заявив, что “назрела” необходимость нового понима-
ния отношений между двумя этапами понятийного письма и замены “не-
подходящего” названия идеография названием «письмо слов» или лого-
графия. Сокращение идеографии на пиктографию в таком же контексте
можно видеть и у Александра Кондратова (2007), который под влиянием
упомянутого взгляда различает “два типа пиктограмм”, перенося содер-
жание и смысл идеографии на пиктографию только из-за ее непосред-
ственного визуального сообщения (27-42).
Мотивация для такого переименования находится, очевидно, в наста-
ивании на эволюционном привязыванию письма к языку, как это катего-
рически утверждается в американской лингвистике первой половины XX
века [Хэмп 1957]:
“Ни один вид письма, сколь бы грубым и примитивным он ни был, не
символизирует понятий иначе как с помощью языковых средств выраже-
ния”. Символ, встречающийся сам по себе, может обозначать ‘чистое по-
нятие’, “но для того что бы он мог представлять понятие как одну единицу
<...>, он должен стать символом языковой формы” (Selected Writing of
Benjamin Lee Whorf, Cambridge / New York 1956, 177). Поэтому, “письмо
слов” (Word-writing) или логография является “более удачным термином
чем название идеография” (L. Bloomfield, Language, New York 1933, 285).
I. 6.3 Под влиянием такой точки зрения понятие идеографии во мно-
гих лингвистически ориентированных работах о письме превратилось с
временем в графическое обозначение “голых идей”, таких как знаки дви-
жения и другие чисто символические предписьменные системы, с частым
предупреждением о том, что его употребление в значении логографии
представляет “confusion” [French: 104; Rogers: 271]. Так напр. в «Истории
письма» Стивенa Роджера Фишерa идеография больше нигде не упоми-
нается как тип письма, кроме ради того, чтобы упрекнуть неосведомлен-
ность философа Бертранда Рассела, который китайское письмо называл
“идеографическим” [Fischer 2001: 172] (и который, впрочем, в этом вооб-
ще не был одинок в европейской культуре того времени). От этого кон-
цепта Фишер оставил только идеограмму, как название для разнообраз-
ных абстрактных знаков – тождественных как для японского, так и для

57 Фридрих: 36-42; Гельб: 109; Истрин: 98.

 38 
38
английского письма, таких как “8, +, ?, %, >, †, @, $” и т.д. [195, 260]. Еще
в 70-е годы XX века самый известный пример “переживания идеогра-
фии”, по словам Вильяма Брайса [Brice 1976: 41], была сфера математики.
Следовательно, от основной графической единицы понятийного письма
идеограмма деградирована в абстрактные и внеязыковые графические
средства, которые, как уже разъяснено, не являются составной частью
письменных знаков (в. I. 5). Окончательную расправу с “мифом о идео-
графическом характере китайского письма” предпринял американский
исследователь Маршал Унгер, который и саму идеограмму напал как
идейный концепт в европейской философии от платоновского идеализма
до Жака Дерриды и Мишеля Фуко [Unger 2004: 58-59; 111-114]. Это
крайний и до сих пор самый экстремальный вид настаивания на первен-
стве звуковой стороны письма, свидетельствующий об организованной и
последовательной терминологической замене идеографии логографией в
лингвистически ориентированном теоретическом концепте, который
письмо видит в первую очередь как «визуальную речь».
Однако, чем оправдывается преимущество этого другого названия?
Еще от шумеролога Адама Фалькенштейна, который между первыми
пропагандировал название логография, главным фонографическим отли-
чием этого типа понятийного письма считается появление з в у к о в о г о
р е б у с а . Среди основных выводов его монументальной студии "Архаи-
ческие тексты из Урука" (A. Falkenstein, Archaische Texte aus Uruk, Berlin
1936), которой были положены основы современных изучений месопо-
тамской письменности, можно выделить следующие:
а) “...[древнейшее шумерское письмо 3000 г. до н.е.] само являет собой не
понятийное письмо (идеографию), а словесное письмо (логографию); б)
оно затем было дополнено использованием части логографических знаков
как ребусных <...>, тем самым стало возможным передавать изобрази-
тельно невоспроизводимые понятия, служебные слова и, главное, грамма-
тические элементы слов (силлабография)” [Дьяконов 1976: 570].
I. 6.4 Эти идеи сильно повлияли и на создателя современной теории
письма, Джея Гельба, который абсолютизировал разграничение между
буквальным (примитивным) рисуночным письмом и сложным рисуно-
чным письмом основанным на языке, которое должно представлять про-
межуточное звено к слоговом письму (в терминологии Гельба “лого-
силлабическое”). Увидев при этом, что пиктографию все же невозможно
полностью отнести к «одним идеям» и что этот термин “только вводит в
заблуждение” (очевидно, вследствие невозможности разграничения пик-
тограмм и логограмм), Гельб в своей знаменитой книге о письме устра-
нил не только идеографию (“которая стала прямо-таки одиозной в линг-
вистических кругах”), но и саму пиктографию, и вместо них предложил
общее название семасиография [Гельб: 43-44, 184].
 39
39
Авторитет Гельба в таком стадиальном разграничении “примитивной
семасиографии” или «письма рисунков», и “настоящего письма” или
«письма слов», привел к абсолютизированию ребуса как эволюционного
скачка в истории письма [French: 106; Кондратов: 47; Fischer: 13]. Со-
гласно этой точке зрения, такой эволюционный скачок произошел “толь-
ко три раза в истории письма: на древнем Ближнем востоке, в Китае и в
Мезоамерике; в каждом из данных случаев это было открытие принципа
ребуса, который привел к появлению подлинного письма, а именно отде-
лению знака от его первобытного рисуночного значения, и к установле-
нию связи со звуками, которыми именуются эти понятия” [Unger,
DeFrancis 1994: 549-550; также Unger 2004: 21]. Утверждение о “тройном
происхождению ребуса” является преобразованной моногенетической
теорией Гельба о том, что Месопотамия была колыбелью письма в под-
линном смысле слова, т.е. колыбелью ребуса,58 и которое в сущности
было вынуждено уважить факт, что и Центральная Америка имела автох-
тонную и настоящую письменность (ср. II. 4.2).
I. 6.5 Однако, серьезные замечания по поводу данной точки зрения
были высказаны Игорьем Дьяконовым в его критическом комментарии к
русскому изданию Гельбовой книги (Дьяконов 1982: 293-295). В первую
очередь, слишком легко обходится вопрос ассоциативной природы рису-
ночного знака, т.е. факт, что каждый логографический знак чаще всего
имеет более одного значения, и тем самым имеет по несколько “фонети-
ческих”, т.е. ребусных произношений. В соответствии с этим, если бы под
идеографией не подразумевалось некое никогда не существовавшее
“письмо идеями”, тогда она даже в преимуществе по отношении к терми-
ну логография. На этом основании Дьяконов предложил свое определе-
ние идеограммы как “знака, передающего пучок ассоциативно связанных
понятий”, который, очевидно, шире понятия логограммы. При этом, такое
толкование оставляет возможность сохранить в самой идеографии поня-
тие логограммы в виде основной лексической реализации знака в опреде-
ленном языке (ср. III. 3). Следовательно, ассоциативные значения разви-
лись не дополнительно из прямых, как утверждал Гельб (и его современ-
ные последователи) в духе традиционной теории развития письма, а со-
существовали с ними с самого начала.
В какой бы словесной форме ни воспроизводилось сообщение, оно
всегда бывает рассчитано на передачу средствами определенного языка.
Пoэтому там, где появятся трудности в передаче необходимой ассоциа-
ции с помощью рисунка предмета, “даже и на самой ранней стадии пред-
письменности, можно прибегнуть к способу ребуса” (Дьяконов 1982: 293-
295). Точно такое утверждение было уже высказано Иоганнесом Фридри-
хом, но и его слова, кажется, остались без отклика в донынешних работах

58 Ср. так же Fischer: 27-36 и Кондратов: 47-54.

 40 
40
о письме.59 Эти три элемента – изображение конкретного посредством
рисунка, описание абстрактного посредством символа, передача звучания
звуковым ребусом – наблюдаются, по словам Фридриха [44], в самых
различных системах письма самых различных районов Земли в самые
различные исторические эпохи. Они представляют основу рисуночной
письменности и повсюду могут рассматривается как самостоятельное
творение, возникновение которого можно объяснить сходством людей
всех времен. Более того, данное толкование Фридрих заканчивает крити-
ческим замечанием, которое непосредственно оспаривает владеющую
стадиальную концепцию науки о письме:
“Только что названая триада рисунок – символ – звуковой ребус не должна
истолковываться, как это слишком часто делается, в плане развития во
времени. Совсем неправильно было бы рассматривать звуковой ребус как
наиболее поздний элемент ряда. На самом деле всегда там, где мы можем
проследить процесс становления письма, мы находим все три элемента
вместе.”
Таким образом, Фридрих, который сам сокращал понятие идеография
на письмо примитивных рисунков (“письмо идеями”) и противопоставлял
ему “письмо слов”, в сущности был далек от приписывания данному про-
тивопоставлению стадиальной дименсии. Более того, данный эволюцио-
низм он назвал дилетантизмом и заявил, что только “по соображениям
удобства” [42] будет придерживаться традиционного теоретического
представления о последовательности «нефонетическое письмо – звуковое
письмо». Данное утверждение Фридриха практически сохранило свою
актуальность и по ныне. Как это недавно подчеркнул Флориан Кулмас
[Coulmas 2009], пока не найдено удовлетворительного объяснения того
почему и как ребусное употребление рисунка превратилось в фоногра-
фию, которое могло бы противостоять квази-природному верованию в
иерархию достоинств и эволюционный прогресс.

59 Среди малочисленных исследователей письма лингвистической ориентации, которые

критически отнеслись к ограничению идеографии на “голые идеи”, можно упомянуть
напр. Н. Л. Сухачева (2010: 41) и Л. Л. Фёдорову (2015: 488-498), которые по этому пово-
ду разделяют мнение И. М. Дьяконова, а среди западных специалистов также Флориана
Кулмаса (Coulmas 2003: 41), который напомнил, что “в тройном отношении между объек-
тами, понятиями и словами невозможно осмыслить письменную систему которая бы опи-
ралась только на понятийный план, независимо от языка; те которые говорят о идеогра-
фическом письме не подразумевают обязательно, что письмо идеями вообще возможно”,
<…> а только то, что центр тяжести в определенной системе находится в языковых еди-
ницах более высокого уровня чем звуковой план.
 41
41

Итак, можно считать доказанным, что звуковой ребус не является ни-

каким переломным моментом в развитии письма, а универсальной осо-
бенностью рисуночного письма, логичной связью между письмом и язы-
ком, которая опирается на универсальности человеческого способа мыш-
ления и выражения. О универсальной природе ребуса убедительно гово-
рят примеры его существования во всех видах коммуникации. О его су-
ществовании в коммуникации с помощью предметов свидетельствует ли-
тературный пример Гельба (16) – эпизод из рассказа венгерского писате-
ля Йокаи в котором один человек посылает другому коробку кофе, пре-
дупреждая его об опасности на основании того, что кофе, по венгерски
(kávé), созвучно с латинским императивом cave “берегись!”. Как и можно
ожидать, примеры ребуса найдены и в индейской пиктографии (ср. [27],
[28]). Ребус является логическим мостом между рисунком и языком, ко-
торый может быть установлен, как только за этим окажется потребность.
Поэтому его можем найти во всех графических системах в основе кото-
рых находится рисунок. Неудивительно поэтому, что примеры ребуса
найдены и в некоторых загадочных и еще недостаточно изученных гра-
фических системах, каков случай с надписями долины Инда [29], ронго-
ронго знаками [30], или андским письмом [31].
Следовательно, рисунок по самой своей природе коммуникативен
ассоциативно, а это может быть и семантически, и фонетически. Различия
между этими его функциями не предсказаны типом письма, а типом
культуры, в которой он существует. При этом важно, что сохранение се-
мантической мотивированности является опорой разграничения между
типами письма. Так напр. различие между китайским знаком для «солн-
ца» 日 и английским знаком «ampersand» [&] огромное. В то время как
второй является логограммой, означающей фразу "and per se and", первый
содержит в себе пучок ассоциативных понятий, связанных с солнцем.
Для этого типа письма можно употребить различные названия: семасио-
графия или семантография, и даже логография и морфография, но толь-
ко название идеография свидетельствует о том, что это ассоциативное
письмо, которое может быть связано с конкретным языком, когда это
окажется нужным. Именно эта описательная ассоциативная природа раз-
деляет идеограмму не только от логограммы, но и от абстрактных мате-
матических символов, которые старше и письма, и цивилизации.
Описанные характеристики идеограммы позволяют провести разгра-
ничение между идеографией и логографией, учитывая факт, что лого-
грамма является семантической связью со словами определенного языка,
а идеограмма визуальной ассоциацией с рисунком. Kaк здесь будет пока-
зано, логограммой можно было бы назвать языковую функцию рисуноч-
ного знака. В некоторых случаях она может выступать и как самостоя-
 42 
42
тельный графический элемент рисуночной письменности (II. 2.2.3.2), а
может стать и основным графическим элементом письменной системы,
которую тогда с полным правом можно назвать логографией (II. 5.2.3).
Следовательно, языковое измерение коммуникации выступает как
критерий традиционного разграничения между письмом в широком
смысле слова и настоящим письмом. Рисунок действительно положил
начало языковому – горизонтальному – измерению графической комму-
никации, но оно на ранней стадии рисуночного письма было и буквально
и формально символическим – коммуникация культурными символами.
Рисуночное сообщение, в данном контексте, может быть описано как го-
ризонтальная коммуникация неязыковыми (символическими) средствами.
Можно было бы даже сказать, что “письмо предметами и понятиями” яв-
ляется настоящим названием именно для ранней ступени рисуночного
письма древних цивилизаций. Как указал Луй‒Жан Калве (Calvet: 47):
“Система шумерских пиктограмм представляла собой письмо вещей
(écriture de choses), которое не было связано с конкретным языком, а с кон-
кретной культурой, с определенным периодом в культуре шумеров: таблич-
ки нам говорят много о повседневной жизни людей которые жили между
Тигром и Евфратом. Но это письмо вещей было совсем рудиментарным и не
было подходящим для записи никаких более сложных литературных тек-
стов. Это была лишь начальная стадия его функции. Оно потом эволюирует,
как на плане техники, так и функции, чтобы постепенно получить форму,
подходящую для записи разнообразных культурных содержаний.”
Эволюция о которой здесь идет речь, подразумевает появление ребу-
са – фонографическое употребление рисунка и его преобразование в п о -
т е н ц и а л ь н ы й языковой знак. В данной потенциальной языковой ро-
ли и содержится главное различие между письменностью древних циви-
лизаций и младшими пиктографиями. Словом, граница между этими
двумя стадиями рисуночного письма находится преимущественно в сфе-
ре культурной истории. Именно такое объяснение эволюционной разни-
цы между этими двумя типами рисуночного письма было высказано аме-
риканским исследователем Ла Ван Мартино в его работе о индейской
пиктографии (Martineau: 154):
“По существу, письменные системы египтян и шумеров служили для
совсем различных целей нежели письменные системы индейцев. Эти циви-
лизованные системы представляли собой прежде всего способы хранения
экономических, административных, магических, религиозных, законода-
тельных, мифологических и других особых культурных содержаний, а такое
сложное употребление языка и символов редко можно найти в индейской
пиктографии.”
Граница между ними, следовательно, зависит от их социальной
функции, от типа общества которому данные письма служат, а не от их
типологически тождественной рисуночной структуры. Все что было ска-
зано о коммуникативном измерении письма, показывает, что в самом ри-
 43
43
сунке содержится та же самая двусторонняя природа и обе упомянутые
коммуникативные функции письма, которые характеризируют основной
знак письма – графему. С коммуникативной точки зрения, с рисунком по-
явилось письмо в настоящем смысле слова, а все остальное является ре-
зультатом его употребления, его возможности соответствовать более
сложным общественным нуждам.
Как показано, коммуникативная функция письма является объектив-
ным критерием, который разделяет письмо в широком от письма в узком
смысле слова. Она доказывает, что письмо изначально служит для одно-
мерной вертикальной коммуникации, которая по существу не предназна-
чена для членов определенного коллектива ради их взаимного общения.
Эту хронологическую разницу между вертикальной и горизонтальной
коммуникативной функции письма опознал еще Клод Леви-Стросс в сво-
ем знаменитом Уроке письма,60 на основании которого Жак Деррида,
посвятивший данному Уроку целую главу в своей Грамматологии,61 объ-
яснил письмо как механизм артикуляции социальной жизни, эхом чего
можно считать и основную идею книги о письме Албертины Гаур о том,
что письмо в целом представляет собой сокровищницу информаций опре-
деленного общества (Gaur 1984: 14).
Следовательно, письмо не существует ради самой коммуникации, а
ради коллективной памяти: речь идет о средстве для хранения информа-
ций, при чем тех, которые являются “существенно важными для выжива-
ния отдельного общества” (Gaur 1984: 29; Станишић 2009: 88). С развити-
ем горизонтальной коммуникативной функции письмо действительно
стало визуальной (графической) речью, но эта функция прикрывает его
изначальную природу и предназначение. Это именно вертикальная ком-
муникация, которая в праистории проявляется как обрядовая функция, в
истории сперва как выражение государственной иерархии и потом как
культурная и цивилизационная вертикаль отдельного общества – как его
коллективная память.

60 Его заключительные слова следует привести целиком: “Единственное явление, кото-

рое неизменно сопровождало письменность, это образование городов и империй, т.е.
включение в политическую систему значительного числа индивидов и их кастовая и клас-
совая иерархизация. Во всяком случае, так выглядит типичная картина эволюции, кото-
рую можно проследить от Египта до Китая в ту эпоху, когда письменность делает свои
первые шаги; как кажется, она прежде всего способствовала эксплуатации людей, а не их
просвещению. <...> Использование письма для бескорыстных целей, достижение которых
приносит интеллектуальное и эстетическое удовлетворение — это побочный результат,
если только оно не сводится, как это чаще всего случается, к тому, чтобы предоставить
еще одну возможность усилить, оправдать или скрыть названную первичную функцию.”
(Claude Lévi-Strauss, Tristes Tropiques, London: Penguin Books 1992: 299 [K. Леви-Строс,
Тужни Тропи, Београд: Zepter World Book 1999: 237]).
61 Деррида: 241-290 («Часть вторая; Глава первая. Насилие буквы: от Леви-Стросса к
Руссо»).
1 — Батакское «огненное письмо» (ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 18).

1 2
2 — Бирки из Далмации (Kulundžić: 77). Одно из самых распространен-
ных и очень древних мнемотехнических средств, которое все еще можно
найти в любом уголке земного шара это бирки – деревянные палочки на
которых с помощью высеченных черт различного вида записываются
главным образом математические и экономические информации. На этом
изображении представлено несколько характерных экземпляров рабошей
или ровашей из Далмации, описанных своевременно в 29-ой книге за-
гребского Zbornika za narodni život i običaje Južnih Slavena.
3.1 — Кипу (Kulundžić: 71-73; Утевская: 27). Типичный вид кипу с при-
мерами некоторых типов узлов. У Инков существовали и особые государ-
ственные чиновники, т.н. qipucamayu “главные толкователи и хранители
кипу”, которые с помощью кипу вели государственную статистику. Этим
способом были обозначены различные типы государственных податей,
число воинов, различные события, которые могли быть зарегистрированы
с помощью чисел. Однако, текстуальное содержание сообщения, которое
соотносилось с определенным узлом, надо было учить наизусть, ибо, как
записал христианизированный инка по имени Гарсиласо де ла Вега, узел
означал лишь число, но не и слово. Чтобы преодолеть этот недостаток,
хранители кипу традиционно использовали давно разработанные различ-
ные вспомогательные обозначения и техники для различения разных ти-
пов сообщений, которыми они обучали своих наследников. Существовала
и функция почтового курьера (часки). Такой курьер передавал устное со-
общение вместе с кипу и еще издалека оповещал о своем приходе или
собственным голосом, или трубя в морскую раковину.
 45
45

3.2 — Разноцветный кипу (главная веревка с зелеными, красными и жел-

тыми шнурками), кото-
рый, в состоянии полу-
распада, в середине
XIX в. в одной перуан-
ской могиле нашел ис-
панский путешествен-
ник Хозе Перез (José
Perez) и успел его запе-
чатлеть на этом рисун-
ке, опубликованном в
1864 г.
 46
46
4 — Вампум племени ирокезов (Kulundžić: 58; ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 20).

Т.н. Вампум Пенна, который сегодня хранится в собрании Исторического

общества Пенсильвании. Индейцы племени ирокезов в 1682 г. подарили
его основателю Пенсильвании и Филадельфии Вильяму Пенну (William
Penn), как свидетельство дружбы, созданной между двумя народами (ср.
человек в шляпе в качестве типичного способа изображения европейцев).
Одновременно, рисунок на этом вампуме изменил характер данной ком-
муникации – преобразовал ее предметное значение в письменное сооб-
щение.

5 — Знаки культуры Винчи, Ян Шао знаки, а также знаки из периода

Йинь династии (Stanišić 1992). Как уже было сказано, письмо зародилось
на переходе из IV в III тысячелетие до н.э., с возникновением древнейшей
цивилизации на Земле. До этого времени не было ни необходимости, ни
условий для существования настоящего письма и поэтому предположе-
ние о существовании письменности в неолитической культуре Балканско-
го Подунавья, выдвинутое со стороны некоторых авторов, является недо-
разумением (ср. 6WDQLšLć 1992; Станишић 2002: 44)Знаки простых форм
на керамике неолитической культуры Винчи из середины V тысячелетия
до н.э. скорее всего могут быть знаками собственности или обрядово-
магическими «чертами и резами», нежели знаками письма. Упрощенная
абстрактная форма представляет собой хронологически более молодую
стадию в эволюции письма, которой в случае автохтонной письменности
всегда предшествует рисуночное письмо, а этой первой стадии в винчан-
ской культуре также нету. Критско-микенские линеарии, как и клино-
пись, не только моложе винчанских знаков приблизительно на 3000 лет,
но они моложе и в письменной традиции в своей среде – оба происходят
от более старых рисуночных писем, чего нету в культуре Винчи.
 47
47

5.1 5.2
Данные знаки с самого начала появляются в виде простых геометриче-
ских форм подобно таким же “линеарным” знакам в китайской неолити-
ческой культуре Ян Шао из VI тыс. до н.э., которые эти свои формы со-
хранили и в II тыс. до н.э., когда в Китае уже возникла и полностью раз-
вилась иероглифическая письменность [5.3-5.4].

5.3
5.4
Причина того, что в отличие от иероглифов, Ян Шао знаки дальше не
развивались лежит в их произвольности, в том, что они не основаны на
языке и что не являются письменностью. Одним словом, неолитические
знаки Балкан и Китая слишком похожи на письменность чтобы в период
 48
48

матриархального родового строя могли быть письмом (6WDQLšLć 1992:

1-193).
6 — Токены с Ближнего востока (©
1996 John Alan Halloran, Los Angeles,
California). Вопреки первобытно ши-
рокой популярности в 80-ых годах
XX века, гипотеза о том, что от них
происходит месопотамская письмен-
ность пережила убедительную кри-
тику уже десятилетие спустя. Сего-
дня преобладает мнение о том, что
раннее развитие торговли на Ближнем востоке привело к появлению си-
стемы счета в виде отдельных геометрических форм, которые можно бы-
ло легко оттиснуть в глине (Olson 1997: 8; Fischer: 25-27). Не исключено
что токены можно связать с отдельными стилизованными шумерскими
знаками, которые не имеют рисуночное происхождение, но, судя по все-
му, именно так можно объяснить появление шумерской числовой систе-
мы, важной символической категории этого письма, которая сделала воз-
можным его раннее отделение от первобытной пиктографии (в. 12).

7.1 — Индейский наскаль- 7.2 — Палеолитический рисунок из пеще-

ный рисунок из штата Нью- ры Пасиега (Jensen: 33; Kulundžić: 99;
Мексико, выполняющий ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 22). Среди древних
функцию классического петроглифов есть и такие, которые показы-
предупреждающего вают общие характеристики письмен-
дорожного сообщения ности, прежде всего упрощенную рису-
(Гельб: 38): крутая горная ночную форму и ясный смысл сообщения.
тропинка годная лишь для Одним из чаще всего упоминаемых таких
козы – но не и для всадника примеров является
на лошади.
праисторический рисунок из пещеры Пасиега в северной Испании в про-
винции Сантандер, который толкуется следующим образом: в верхнем
левом углу очевидно нарисована сама пещера, а между ней и загадочным
 49
49
знаком с правой стороны находятся две человеческие стопы, которые
также легко можно понять как «вход / выход», в то время как остальные
знаки неясной формы были судя по всему конвенциональными обозначе-
ниями, известными лишь членам общины, которая совершала внутри ре-
лигиозно-магические обряди.
8 — Кекиновин: пример текста (Kulundžić: 111-113; Гельб: 52). У индей-
цев чипева или оджибве (Chipeva, Ojibvа) алгонкинской группы, которые
некогда жили около Больших озер, а сегодня лишь в Канаде вдоль Хад-
сонова пролива, существовало весьма орнаментальное пиктографическое
письмо обрядового характера. Этими обрядовыми рисунками символами
они украшали надгробные памятники знаменитых членов племени, в
первую очередь племенных вождей, палатки и плащи их шаманов и упо-
требляли их как вспомогательное средство обрядового текста – как рас-
сказы в картинках, которые помогали произнести определенный обрядо-
вой текст.

9 — Отрывок из хроники валам олум (Walam Olum) “красные вырезки”

(Фридрих 243; Kulundžić: 113; Pinnow / Jensen: 41). На пяти берестах было
нарисовано мифическое прошлое ныне уже вымершего алгонкинского
племени делаваров. Хотя их автентичность сегодня поставлена под во-
прос (Oestreicher 2005), вряд ли такие знаки могли быть чем-то большим
нежели изобразительными иллюстрациями обрядового текста, который
согласно толкованию опубликованном в 1885 выглядел следующим об-
разом:
 50
50
1. Amangamek magdopannek
alendyuwek metsipannek “Неко-
торых людей съели большие
рыбы”.
2. Manitodasin mokol witcemap
«palpal!» payat payat wemitcemap
“Лунная женщина с лодкой по-
могла: «Приди!» Она пришла,
пришла и помогла всем”.
3. Nanabuc Nanabuc wemimo-
kom wemimokom linnimokom
tulamokom “Нанабуш [бог
дремлющей природы] дед всех,
дед существ, дед людей, дед
племени Черепаха”.

10.1 — «Зимние хроники» дакота: Текст на коже буйвола – Lone Dog’s

winter count. Tanned hide, paint 1801-1876, South Dakota. Tag Archive for
‘Winter counts’, © 2007-2010 Houston Museum of Natural Science.
 51
51

10.2 — Примеры метафоризации некоторых знаков дакота (Фридрих:

242).
1802/03. 1813/14.
Были украдены подко- Разразилась эпиде-
ванные лошади (изображенные под- мия коклюша.
ковы).

1817/18. Построен тор -

говый дом из сушеног о
дерева (изображенного
с помощью дерева без
листьев).
1853/054. Привезли ис-
панские одеяла (европейский
тор- говец подает одеяло).

11 — Индейский рисунок у Верхнего озера в штате Мичиган (Гельб: 37;

Kulundžić: 107) описывающий военный поход через озеро: ополчение из
пятидесяти одного воина, во
главе с вождем с тотемным
именем “Зимородок”, три дня
переправлялось через озеро.
Это узнаем на основании пяти
каноэ, которые содержат 51
штрих, на основании птицы
зимородка над лодками и на
основании трех солнц под тре-
мя радугами, символизирую-
щими небосвод, т.е. соответствующее число дней. Остальные изображе-
ния на этом рисунке Гельб толкует следующим образом: после высадки
(которую символизирует черепаха), отряд быстро двинулся вперед (сим-
волом чего выступает всадник), смело и отважно (подобно орлу), боевой
дух которого еще символизируют изображения ягуара и змеи.

12 — Пример древней шумерской таблички из Урука на которой отмече-

но число крупного рогатого скота 54, таким образом, что у голов коровы
и быка прибавлено пять чисел для десяток и четыре для единиц (Гельб:
71).
 52
52

13 — Запрос о праве на рыбную ловлю которую в 1849 президенту США

передала делегация чиппева (Kulundžić: 110; Фридрих: 239).

Рисунок на бересте, с помощью которого группа индейских племен, обо-

значенных соответствующим тотемом, просила право на рыбную ловлю в
некоторых окрестных озерах. Сообщение организовано с помощью линии
– характерной диакритики, связывающей письменность северноамери-
канских индейцев с Мезоамерикой (ср. прил. 85). Линии выведенные от
глаз и сердец каждого тотема, обозначают, что все племена согласны
между собой с предметом просьбы. Линия, идущая от глаза их предводи-
теля Цапли до намеченных озер, означает главную цель их просьбы –
право на рыбную ловлю.

14 — Пример микмакского письма (микмакский «Отче наш») (Kulundžić:

145). Страница из микмакского катихизиса с 5700 различных символов,
напечатанного в Вене в 1866 оригинальными “микмакскими иерогли-
фами”, известными в Европе еще с 1675 года. Не исключено, что христи-
анские миссионеры переработали или доработали это письмо, чтобы при-
способить его к печати книг (Schmidt & Marshall 1995).
 53
53

15 — Рассказы в картинках на барабанах сибирских шаманов (Cardona:

44). Пиктография, часто связанная с прикладным искусством, имеет со-
лидную традицию у палеосибирских народов. Ею еще в начале XX в.
пользовались некоторые уроженческие народы восточной Сибири в
функции похожей на ту, которую такой вид письма имел и у северноама-
ериканских индейцев.
 54
54

16 — Чукотское письмо (Kulundžić: 146; Фридрих: 205). Объяснение зна-

ков во втором ряду надписи: 1) другой 2) хороший, 3) другой 4) плохой 5)
человек, 6) другой 7) ремесленник 8) человек, 9) другой 10) вороватый
11) человек, 12) другой 13) скрытый 14) ест, 15) человек 16) другой 17)
олени 18) ворует; 19) сам 20) человек 21) тоже

Наследие Теневила составляет всего 14 дощечек заполненных этим пись-

мом, что пока недостаточно для лучшего понимания возникновения дан-
ного письма.
17 — Т.н. «любовное письмо
юкагирки», вырезанное на куске ко-
жи (ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 25; Kulundžić:
117). Рамка AB представляет собой
дом в котором живет автор письма
(юкакирская девушка), фигура C в
виде закрытого зонтика с точечной
линией. Она тоскует (скрещенные
линии в доме) по женатому русско-
му (фигура G) который возвращается
своей к жене (F). Эта жена, которая
живет далеко оттуда (незаконченое
обозначение дома), загораживает
мужу путь (линия J) до несчастно
влюбленной юукагирки, чьи мысли
направлены к нему (волнистая линия
M). Фигурки P и Q обозначают детей
этой жены и ее мужа, в то время как
фигура O представляет собой одного
юукагира, который своими мыслями
повернут именно к автору письма.
Сегодня, однако, разъяснено что та-
кие “любовные письма” никогда не
имели своих адресатов, а были лишь
любовными играми – гаданиями
юкагирских девушек.
 55
55
18 — Пример египетского иератического письма и его иероглифической
транслитерации (Фридрих: 246). Перевод: 1) Другой (рецепт) для живота,
кoгда он болен; 2) тмин, гусиный жир, молоко; 3) сварить, выпить. 4)
Другой, чтобы не дать змее выйти из норы; 5) сушенная рыба положенная
у отверстия ее норы; 6) (тогда) она не выйдет.

19 — Бамумское письмо (Kulundžić: 139, 141; Фридрих: 202-204; Bamum

script, Omniglot; Unseth 2011). Созданное в самом начале XX в. в Каме-
руне и в общественную жизнь введено бамумским королем Ибрагимом
Нджоя (Njoya). Изначально, оно было чисто пиктографическим, содер-
жащим около 500 знаков, но Нджоя постепенно, до 1910 года, его пере-
делал в слоговое письмо с около 80 знаками. После французской оккупа-
ции Камеруна в 1919, король Нджоя впал в немилость, а его националь-
ная программа была подвержена постепенному разрушению. Наконец,
после его пожизненного изгнания из Камеруна в 1936, бамумское письмо
было и официально запрещено. Только после освобождения Камеруна в
1960 году, создались условия для изменения отношения к местному
культурному наследию и национальным традициям, к которым относится
и бамумское письмо.
 56
56

личное имя прошед. вр. сказал королю что купи женщину другую от

это есть книга вещь женитьба новый что мне Памему

король (детерминатив) Нджоя сделал для знати в

20 — Письмо Ваи (Kulundžić : 139, 141; Фридрих : 199-200; Unseth 2011;

Rovenchak, Mačutek, Riley 2008). Его около 1830 г. создал Momolu
Du(w)alu Bukele, вождь народа Ваи в Либерии, при этом “божеским про-
видением” (наподобие апачского шамана Силаса Джона из 1902 [Basso,
Anderson: 28]). Это слоговое письмо с остатками идеографии, а более
поздние исследования раскрыли остатки автохтонной рисуночной тради-
ции, которую народное предание возводит к истокам Нила. Судя по все-
му, Букеле сделал лишь фонетизацию уже существующих рисуночных
знаков. Одним из возможных ответов на то как ему это удалось, является
предположение о том, что идею слогового письма могли принести хри-
стианские миссионеры, которые также работали с американскими индей-
цами и которые могли ознакомить Букеле со слоговым письмом чероки
[Tuchscherer, Hair 2002].
Пример развития слоговых знаков письма ваи из первобытных рисунков:

“лошадь” [sowo]

“голова” [kuń]

“огонь” (дымящееся полено)

 57
57
21 — Убедительным доказательством, опровергающим тезис об однона-
правленом развитии письма является слоговое иберское письмо (или па-
леохиспанское), которое датируется IV в. до н.э. и которое удивляет
большим различием между своей формой и структурой. Письмо создано
на пуническо-финикийской основе с прибавлениями из алфавитных пи-
сем греческо-италийского
круга, но все это переде-
лано в оригинальную сло-
говую письменность и все
еще остается большой за-
гадкой (Фридрих: 150-
151; Tovar 1973, 1975;
Swiggers 1996; Valério
2008). Во всяком случае,
слоговая структура дан-
ного письма согласуется
как с фактом того, что оно было предназначено для языка доиндоевро-
пейского населения Иберийского полуострова, так и с его географиче-
ским положением на периферии средиземной цивилизации. Примеры:
иберийская надпись из Лагоса (Fonte Velha, Bensafrim) и список знаков
этого «семи-силлабария» (Tartessian language, Wikipedia; Valério 2008).

22 — Основу менде письма положил около 1917 г. исламский учитель

Могамет Турай [M. Turay] из города Мака в Сьерра Леоне (Фридрих: 200-
201; Kulundžić: 142; Coulmas 1996; Tuchscherer 1995). Он, по всей вероят-
ности, из арабского письма создал алфасиллабарий из 42 знака, с диакри-
тической системой вокализации, напоминающей арабское письмо. В 1921
г. родственник и ученик Турая Кисими Камала переделал эту систему в
классический силлабарий из 190 слоговых знаков, по модели письма Ваи
из соседней Либерии. В этой версии менде письмо стало национальным и
было в широком употреблении до 1940 г., когда английская колониаль-
ная власть стала его вытеснять специальной “африканской” латиницей.
 58
58

Преобразование арабского абджада в алфасиллабарий (mende abajada), а

потом в слоговое письмо, каким бы образом оно ни возникло, свидетель-
ствует о том, что для создателей менде письма, вопреки традиционному
эволютивному пониманию развития письма (I. 4.1), принцип экономии в
записи звуков не имел никакого значения. Пример текста и менде силла-
барий:
 59
59

23 — Кри силлабарий. Про-

тестантский миссионер
Джеймс Эванс (J. Evans),
который работал в индей-
ском резервате в Манитобе
(Norway House in Hudson's
Bay), после неудачных по-
пыток применить латиниче-
ское письмо для индейских
языков, создал около 1840
г. оригинальное слоговое
письмо для оджибве языка
(может быть и под влияни-
ем хорошо известного че-
роки силлабария [Фридрих:
206, 461; Coulmas 1996;
Fischer: 287]). Пользуясь
штриховыми приемами, по-
заимствованными у стено-
графии Питмана, он приду-
мал эффективный и простой
способ записи всех слогов этого языка. Однако, его начальники отрица-
тельно отнеслись к этому проекту и Джонс его потом приспособил для
кри языка, в котором данное письмо стало национальным символом и
надежным средством против этнической ассимиляции (Cree syllabary).
 60
60
24 — Слоговое письмо чероки ((Walker: 151; Фридрих: 443)

25 — Отто Нойрат [O. Neurath, 1882-1945] был отростком венского мо-

дерна и социалистических идей постмонархистской Австрии. Остался в
памяти как отличившийся новатор графического дизайна и социально
ангажированного визуального статистического анализа. Его метод изоб-
разительной статистики, известный сначала как «Венский метод», а в
окончательной версии как Isotype (International System of Typographic
Picture Education), происходит из философских пониманий логического
позитивизма о том, что картина может стимулировать мышление и актуа-
лизировать “сухие статистические факты”. Его влияние на современную
графическую информацию очевидно, даже гораздо более значительное
чем это официально признается. Это подтверждает и его дальневидное
заявление “слова разделяют, картины объединяют” из 1936 г., которое
 61
61
свое полное подтверждение получило в бурном развитии графического
дизайна и графической коммуникации во второй половине XX в.
(Twyman 1975; Lupton 1986; Lewi 2006; Patton 2009; ISOTYPE 2012).
Прил. лево: некоторые примеры Isotype знаков. Право: пример Isotype
графической модели в связи с обувью: обувь + фабрика = фабрика обуви
и символы для фабричного и ручного изготовления обуви.

26 — Земляк Нойрата Карл Касиел Блиц (K. Blitz), который, после осво-
бождения из нацистского лагеря Дахау, эмиграции в еврейском гетто в
Шанхае и окончательного переселения в Сидней, поменял имя на Чарлс
Блисс (Ch. Bliss), создал между 1942 и 1949 г. универсальное идеографи-
ческое письмо – семантографию или Blissymbolics (Helfman 1981;
Crockford 2003; BCI 2004). В отличие от Нойрата, Блисс попытался пре-
вратить свои знаки в предложения – создать универсальный графический
язык в буквальном смысле этого слова. В этом не прославился особым
успехом, но причина не в том, что такую систему буквальной графиче-
ской коммуникации невозможно создать, на чем настаивают строгие при-
верженцы понимания письма лишь как средства для записи языка (ср. I.
6). Скорее всего причина этого в том, что для такого искусственного гра-
фического языка не было никакого интереса. Там, где могла найти при-
менение, система Блисса хорошо функционирует – она показала себя как
ценное вспомогательное средство коммуникации при лечении афазии.
Некоторые примеры Блиссовых символов (httpjoachimesque. tumblr.com).
 62
62

27 — Одним из возможных примеров ребуса в

индейской пиктографии является способ рису-
ночной записи имени французского генерала
Менадье (Maynadier), которое, согласно Фрид-
риху, было принято за английское выражение
meny deer „много оленей” и соответственно за-
писано в виде европейца (человек в шляпе) с
трубкой в руке (обозначение достоинства), чья
голова линиями связана с головами двух оле-
ней (Фридрих: 38, 239).
 63
63
28 — К предыдущему примеру можно добавить и пример библейского
рассказа о Христовом рождении, записанного эскимоским рисуночным
письмом с ребусным способом передачи имени города Иерусалима
Tshel[usalem] (Kulundžić: 139, 141; Фридрих: 195-199, 444): (1) и тогда (2)
Мария и Иосиф [отправились] (3) [в] Иерусалим [предмет название кото-
рого ассоцируется с начальным слогом tshel- в эскимоском названии
Иерусалима Tshelusalem]; (4) город [?];(5) и тогда (6) Христос (7) родился
и был завернут в пеленки (8) и лежал в яслях [голова животного обозна-
чает хлев]; (9) и тогда (10) пастухи были ночью в поле [ночное небо] (11)
и тогда (12) стало светло и ангел им явился [дневное небо с солнцем] (13)
но (14) они испугались [поднятые руки]; (15) и тогда (16-17) сказал им
ангел [волнистая линия из его рта] (18) не бойтесь! [фигурки в нормаль-
ном положении] (19) так [указывающий жест] (20) я объявляю вам [опять
волнистыми линиями] (21) и всем людям; (22) благую весть [?] (23) о ра-
дости [поднятые руки] (24) сегодня родился человек [стоящий под утрен-
ним солнцем на горизонте] (25-26) ? (27) Спаситель [помогающая фигура]
(28) бог [маска взята из эскимоской языческой демонологии]...

29 — Письменность Долины Инда. В 1922-1926 годах в долине реки Инд

была, судя по всему, открыта третья по древности цивилизация в исто-
рии, из III тысячелетия до н.э. Помимо удивительных размеров и развито-
сти ее кирпичных городов, ее особое отличие составляет и загадочная
письменность. Общее число протоиндских надписей превышает 2000, из
чего только в городе Мохенджо Даро, самом большом центре этой куль-
туры, найдено около 1300 экземпляров. Большинство надписей находит-
ся на характерных индских печатях обрядово-мифологического содержа-
ния. Рисуночные композиции сопровождаются короткими надписями из
 65
65
Как показал финский специалист Аско Парпола,
ребусная связь рисунка с дравидскими языками
как раз и сыграла решающую роль в раскрытии
данных мифологических содержаний. В комби-
нациах рыбы и фигового дерева ( , ) Парпола
узнал дравидское (тамильское) ребусное назва-
ние vata-mīn “полярная звезда”, рыбы и краба
( , ) мифологический мотив “захвата звезд”
(тамильски kōn-mīn < дравид. *kōl-mīn), a в соче-
тании краба и фигового дерева ( ) видел воз-
можную ребусную запись имени демонического
Охотника с бычьими рогами и хвостом, который
в данном контексте мог бы нести ответственность
в упомянутом захвате звезд – дравидский прото-
тип ведического разрушительного бога Рудры и
древнегреческого Ориона, чей доарийский эпитет
Hara “захватчик, грабитель” мог бы отражать
именно упомянутую дравидскую форму *kōl
“грабеж” (Parpola 2005: 55-59).
30 — Ронгоронго представляет собой систему вырезанных знаков (гли-
фов) открытых в XIX ст. на острове Пасхи (Rapanui). Знаки этого письма
имеют легко узнаваемые рисуночные формы, а рапануйский язык живой
и хорошо известен, но вопреки этому, открытым остается вопрос о какой
системе знаков собственно идет речь, так как его значение забыто.

Пример не-
которых
легко узна-
ваемых гли-
фов с воз-
можными
значениями
[Barthel
1958;
Wikipedia]

Год открытия ронгоронго письменности одновременно является и годом

ее уничтожения (Федорова 1982: 23-36). Первый христианский мисионер
на острове, Эжен Эйро (Е. Eyraud) в 1864 г. обнаружил множество дере-
вянных дощечек с иероглифическими надписями, и в тоже время иници-
ровал их уничтожение, так как они являлись символом язычества. Оста-
лось всего около 20 дощечек рассеяных по музеям мира. Культурное зна-
 66
66
чение этого письма понял, однако, таитянский эпископ Жоссен (É. T.
Jaussen) в 1868 г., но среди подкошенного населения острова Пасхи он не
мог найти больше никого кто мог бы их читать. Жоссену, наконец, все
таки удалось найти на Таити одного раба родом с острова Пасхи – Metoro
Tau‘a Ure, который что-то мог сказать об этих записях. По словам Мето-
ро, это были обрядовые песни, из чего лишь одна часть знаков имела
связь с произносимым текстом, “остальное добавляла фантазия певцов”.
Оттуда происходит и название этого письма kohau rongorongo “вырезан-
ные ряды (ради) пения”. По предназначению эти записи могут быть и
kohau ta‘u "летописные ряды", как и kohau îka "ряды рыб" т.е. перечни
погибших на войне (на основании созвучия, ребусной связи îka "рыба" и
"военная жертва").
Уникальность этой автохтонной графической системы, единственой во
всей Полинезии, как и ее полное забвение со стороны жителей острова
Пасхи, побудило некоторых специалистов предположить ее более моло-
дое происхождение – что идею письма уроженцы могли перенять у евро-
пейцев, а потом его приспособить своим потребностям (Fischer: 34, 190-
191). Однако, есть доказательства о том, что островитяне европейцев
встретили уже письменными. Когда в 1770 остров посетил испанский ка-
питан Гонзалес (González de Ahedo) и потребовал у местных вождей под-
писаться на декларации о присоединении острова испанской короне, они,
к его удивлению, это сделали “странными рисуночными знаками” (Кон-
дратов 2007: 106). С другой стороны, очевидная сложная структура дан-
ного письма с частыми лигатурами, или диакритиками, говорит против
того, что это могло быть просто мнемотехническое средство, которое
служило только ради того чтобы освежить фантазию при обрядовом пе-
нии, в то время как для какой-нибудь более сложной системы, наподобие
иероглифики, было слишком мало глифов – всего около 50 (Поздняков &
Поздняков 2005). Ср. напр. диакритическую функцию руки в сочетании с
глифами человек, птица и акула:

Остров Пасхи уникален не только своей зага-

дочной графической системой, но и своими ку-
да более знаменитыми каменными фигурами,
тоже единственными во всей Полинезии. Этих
два элемента должны быть связанны между
собой и являться следами некогдашней разви-
той социальной системы. Также, не может быть
случайным, что это самый восточный остров
Полинезии, так как ближайший к нему куль-
турный центр с письменной традицией нахо-
дится в Андах. В монументальном культурном
 67
67
комплексе древнего Перу – Тиауанако возле озера Титикака, находятся
практически все те элементы, которые характеризуют и культурное
наследие острова Пасхи. Между ними выдающееся место занимает осо-
бое направление письма – перевернутый бустрофедон, означающий что
ронгоронго дощечка в конце каждого ряда поворачивается за 180° и чита-
ется в обратном направлении по отношениию к предыдущему ряду (ср.
отрывок дощечки из Сантьяго). Это необыкновенное направление письма
пока имеет единственную параллель как раз в андском письме (ср. [31]),
на основании чего можно предположить, что письменность ронгоронго
возможно является ответвлением автохтонной южноамериканской пись-
менности, которая была распространена между Панамой и Перу (Кондра-
тов 1976: 562-568; 2007: 99-105).
31 — Андское письмо. Как и все автохтонные цивилизации, и царство ин-
ков (XIII-XVI в.) имело свою письменность. Предание, записанное в XVII
в., которое показывает явные характеристики христианского отрицатель-
ного отношения к автохтонной культурной традиции (Hyland 2010), зло-
радно рассказывает, что их языческое письмо явилось причиной декаден-
ции перуанского общества и что вследствие этого оно было строго за-
прещено в XV в. (ср. также Kulmar 2008). Поэтому там был в употребле-
нии только кипу [3.1-3.2].
В конце XIX в. разъяснено, однако, что местное население этого края (ке-
чуа и аймара) ради записи христианских молитв употребляет домашнее
рисуночное письмо – килка (qillqa), что является тождественным кечуан-
скому названию легендарного письма инков. В связи с вопросом его
древности и типологической структуры, в начале было распространено
мнение о сугубо пиктографическом характере и относительно недавнем
происхождении этого письма. Но, как по этому поводу заметил Алек-
сандр Кондратов (2007: 104), “вряд ли индейцы стали бы изобретать свою
собственную систему письма для записи христианских молитв, когда те
уже писались на латинице: логичнее предположить, что иероглифика су-
ществовала у жителей Анд давно и была лишь приспособлена к новым
целям”. И действительно, археологи обнаружили несколько древних
иероглифических надписей, относящихся ко времени до испанского заво-
евания. Переворот наступил в 40-ые годы XX в., когда чилианский ар-
хеолог Ibarra Grasso предпринял обширные исследования данной пись-
менности и ее археологических останков и разъяснил, что речь идет о
классической иероглифике. Основное направление строки в андском
письме – бустрофедон произвольного начального направления, а в двух
случаях перевернутый бустрофедон, как на каменной записи возле озера
Титикака (Федорова 1986: 255-257).
 68

68

(Кондратов 2007: 104)

Хотя нет точного отношения “знак = морфема / слово” (один знак может
означать всю синтагму), Ибарра Грассо в этом письме выделил следую-
щие категории знаков, типичные для иероглифики (Федорова 1986: 263):

1. Пиктограммы (буквальные рису- 2. Идеограммы (переносные значе-

ночные знаки): ния):

punchai “день” (солнце)

Santa Iglesia “святая церковь”

cruznen quipirisca “носить свой huinai “вечность” (растение).

крест”
3. Условные знаки (предметное 4. Фонетические знаки (ребусная
значение которых затемнено): гомонимия):
tuta “ночь” (полукруг с точкой) Iesu “Иисус” (солома [hichu])

Maria (неясное стилизованное Christo “Христ” (зуб, челюсть,

обозначение) говорить [quiru])

santa “святой” (воронка, желоб?) kan “ты” ( собачий лай

[kankan])

При этом фонетические знаки являются самой частой категорией – от 20

до 50 знаков на 100 знаков в тексте (Федорова 1986: 265-267). Среди них
находятся классические знаки для множественного числа (повторенные
знаки) и различные грамматические показатели.
 Разделение на в е р т и к а л ь н у ю и г о р и з о н т а л ь н у ю коммуни-
кации впервые встречается как социальный параметр, относящийся к ти-
пам коммуникации между общественными группами. Тадао Миямото
(Miyamoto: 349-350) так объяснил однонаправленный тип коммуникации
древних империй по отношению к двустороннему типу с более демокра-
тическим видом общественной иерархии, который он приписывал
древним грекам. Однако, стоит отметить факт, что древние империи были
одновременно первыми цивилизациями, а в данном контексте горизон-
тальная (двусторонняя) коммуникация, как здесь было показано, прояв-
ляется в качестве языковой функции графической коммуникации.
Упомянутый социальный план этих двух коммуникаций может, тем
не менее, быть рассмотрен из еще одного угла.
По своим культурно-историческим особенностям и цивилизационной
роли, письменные системы мира могут быть разделены на две основных
группы: автохтонные и позаимствованные письменности. Такое общее
разделение уходит корнями в античное прошлое и встречается уже в
письменных традициях двух древнейших цивилизаций: Египта и Месопо-
тамии. Хотя их небольшое географическое расстояние и примерно такое
же различие в древности не исключают возможность их общего проис-
хождения (возможного раннего месопотамского влияния на Египет), их
структурные и культурно-исторические особенности разделяют их таким
образом, что они могут служит двумя универсальными моделями различ-
ного исторического развития. Первая как модель культурно-исторической
в е р т и к а л и определенного общества, a вторая как модель расширения
престижного письма – как г о р и з о н т а л ь н о е измерение культурных
отношений. Языковая основа этих двух цивилизаций является родствен-
ной – хамито-семитской, но только в случае Египта она соответствует
структуре письма. Отсутствие знаков для гласных в египетском письме
согласуется с консонантной структурой древнеегипетского языка и явля-
ется очевидным доказательством автохтонного происхождения самой
письменности. Вопреки этому, логосилабическая структура месопотам-
ской клинописи говорит о различной языковой основе данного письма.
Другими словами, она свидетельствует о том, что изобретатели этого
 70
70
письма не были семитами. Как хорошо известно, акадцы переняли и уна-
следовали шумерскую цивилизацию и ее культурное наследие. Таким же
образом эту письменность потом переняли другие народы Ближнего во-
стока, идентифицирующие себя с месопотамской цивилизацией и ее
культурной и государственной традицией.
Вследствие своего подчеркнуто ритуального характера, египетская
письменность не была удобной для заимствования, как это было описано
выше. Тем не менее, она стала моделью, по которой создавались многие
другие «иероглифические» письма на Ближнем востоке. Такую же оппо-
зицию в виде различия между империальной моделью (графического
объединения и включения в престижную цивилизацию) и цивилизацион-
ного идеала (идеи оригинальной цивилизационной вертикали) можно
также наблюдать и в более поздних исторических периодах.1
Египетская письменность была также первой древней письменностью
на примере которой была раскрыта и подробно изучена структура рису-
ночных письменностей и, следовательно, своим названием она логично
послужила как техническое название для большинства других рисуноч-
ных письменностей (ср. II. 4.3).

II. 1.1 Возникновение египетской письменности. Значение рек в

появлении древнейших цивилизаций в европейской культуре давно опи-
сывается на примере Египта. В основе европейских знаний об этой, Евро-
пе ближайшей и давно известной древней цивилизации, находится зна-
менитое высказывание Геродота о том, что Египет является "даром Нила"
(Херодот, Историја, II/5). На плодородном черноземе, который эта самая
большая река Африки из своих горных источников разнесла по пустыне,
покоится возникновение и подъем египетской цивилизации, и вместе с
тем название самой страны – Кемет, которое на языке древних египтян
имело значение "черная" (в отличие от окружающей пустыни, которая
именовалась Дешерет “красная земля”).2 Культивирование речной доли-

1 Данную оппозицию находим и в графических различиях в европейской (христианской)

цивилизации, которые отражают разделение между монолитно латиническим западным
христианством и графичeски оригинальными средневековыми дериватами греческого
алфавита (коптский, готический, армянский, грузинский и славянский) [В. Станишић,
“Словенска писменост и средњовековни алфабети грчкога круга”, Свети Ћирило и Мето-
дије и словенско писано наслеђе (863-2013), Институт за српски језик САНУ, Старосло-
венско и српско наслеђе I, Београд 2014, 151-168.].
2 История древнего мира: 92; Allen: 22; Васиљевић: 85.
 71
71
ны начинается в IV тысячелетии до н.э. и уже в середине этого тысячеле-
тия создаются два царства: Верхний (Южный) Египет с центром в Иера-
конполе и Нижний (Северный) Египет с центром Буто в дельте Нила. Не-
сколько веков между Севером и Югом велась борьба за доминирование,
которая в начале III тысячелетия до н.э. закончилась победой Южного
Египта и созданием объединенного царства с центром в городе Мемфисе,
из культового названия которого Хет ка Птах [Hwt kâ Pth] "Дом Птахова
двойника" (т.е. "постоянное жилище земного двойника древнеегипетско-
го Бога создателя") происходит греческое и международное имя страны –
Αἴγυπτος.3 Благодаря уникальному географическому положению, бога-
той долине окруженной пустынными пространствами, служившими ему
природной защитой, Египет развился в мощное царство, которое без
больших потрясений и без настоящего соперника просуществовало 2500
лет, сражаясь всегда далеко от своих границ, завоевывая и распространяя
свою власть на соседние страны от Эфиопии до Сирии. Одной из самых
известных характеристик египетской цивилизации, кроме ее знаменитого
строительного искусства, является ее автохтонная письменность.
Главная особенность этой письменности, ее изобразительный рису-
ночный вид, подтолкнулa европейскую науку перенести название египет-
ского письма на все остальные письменности подобного типа. Однако,
узнаваемый рисуночный вид был и остался особенностью только торже-
ственного храмового стиля, в то время как в повседневном употреблении
египетское письмо, особенно с середины II тысячелетия до н.э., пережило
значительные изменения, получив вид скорописи, в которой полностью
поблекло рисуночное происхождение знаков. Таким его в V в. до н.э. ви-
дел Геродот, записав, что египтяне пользуются двумя письмами, "из ко-
торых одно ‘святoе’ (ἱερὰ γράμματα), а другое ‘народное’ или демотиче-
ское (δημοτικὰ γράμματα)" (Херодот, Историја, II/36), в чем было отраже-
но само египетское разделение на торжественные, святые знаки и их
книжный скорописный вариант. Возникнув изначально как деловой
стиль, демотика с временем из книжного употребления вытеснила «свя-
тые знаки», которые в течение I тысячелетия до н.э. остались в книгах
только как священное или обрядовое письмо. Так возник и третий стиль,
книжный вариант святых знаков, “священное” или иератическое письмо,
которое вопреки частичному упрощению своего вида все еще сохраняло
связь с рисунком. Так его во II в. н.э. назвал Климент Александрийский,
разделив его от иероглифики "святых вырезанных знаков" (ἱερογλυφικὰ
γράμματα), и это разделение на иероглифическое (храмовое), иератиче-
ское (священное) и демотическое (деловое) письмо стало официальным
(Фридрих: 50; Ritner: 73-83; Fischer: 44-45).

3 История древнего мира: 102.

 72
72
Хотя иероглифы на графическом плане характеризует различная сте-
пень стилизации, которая согласуется со степенью абстрактности обозна-
чаемых понятий (вопреки подробному образу человеческих и животных
фигур, рисунки отдельных предметных понятий часто лишь очерчены
простыми символичными контурами [Rosenkranz: 39]), письмо в целом
имеет канонизованную художественную форму, которая находится в свя-
зи с прикладным искусством. Все знаки в одной надписи образовывали
гармоничное, стилистически связанное целое и никогда не переставали
быть высокохудожественными произведениями (Kulundžić: 197). Их не
рисовали обычные писцы, а посвященные художники – особый класс
египетского общества. По своему ритуальному характеру иероглифы
также тесно связаны с египетской религией. Они в подлинном смысле
слова были письмом “царей и богов”: медув нетер [mdw ntr] “божествен-
ные слова (т.е. словеса, ср. комментарий к прил. [32])”, каким иначе было
их оригинальное название (Betrò: 13; Ritner: 73). Вполне логично, что они
имели важную ритуальную функцию как защитные табу символы и риту-
альные предметы, которым приписывалась сила призвать и выразить то
во что верилось (Hodge: 333).
В течении всей египетской истории египетское письмо было
ограничено на относительно узкое сословие священников и
государственных чиновников, вследствие чего на закате
египетской цивилизации его употребление было значитель-
но расшатано. В первой половине I тысячелетия до н.э. египетское цар-
ство постепенно начинает отставать по отношению к остальным держа-
вам Ближнего востока, а в середине этого тысячелетия попадает под
власть Персии. Завоеваниями Александра Македонского в IV в. до н.э.
Египет меняет хозяина, но и переживает значительное культурное воз-
рождение под эллинизированной династией Птолемеев. В I веке до н.э., с
Клеопатрой, древний Египет окончательно исчезает. Вместе с ним угасла
и автохтонная письменность – духовное произведение египетской циви-
лизации – с распадом которой она потеряла смысл дальнейшего суще-
ствования. Древнеегипетский язык, вместе с некоторыми знаками египет-
ского письма, все же пережил египетскую цивилизацию, но в новом гре-
ческо-христианском одеянии. Эта последняя ступень египетского языка,
которая сохранилась как литургический язык египетских христиан коптов
(название которых происходит от арабизированного произношения грече-
ского Αἴγυπτος), сыграла потом важную роль в дешифровании давно за-
бытого египетского письма.
II. 1.1.2 Дешифрирование египетского письма. Основным фактором
в распространении и победе греческого письма в Египте была христиани-
зация страны в III веке. Древняя египетская письменность была практиче-
ски отменена закрытием всех нехристианских храмов 391 года при рим-
ском императоре Феодосии I (Britanica: 854; Gordon: 34).
 73
73
Парадоксален факт, что первая книга о египетском письме – "Иеро-
глифика" эллинизированного египтянина Гораполлона (Горуса Аполло-
на) из IV века, была одновременно и главным препятствием правильному
пониманию этого письма. Сам Гораполлон больше не умел читать иеро-
глифы, а лишь отразил тогдашнее неоплатоническое предубеждение о
них как о мистических знаках, «немом языке» аллегорических символах,
которые способствовали непосредственной связи с небесными истинами
без посредничества человеческой речи, и это мнение осталось в силе
вплоть до XIX века.4 Под влиянием таких фантазий, египетской пись-
менностью в XVII веке занимался немецкий иезуит Афанасий Кирхер,5
но его основной вклад состоял в том, что он обратил внимание на копт-
ский язык, изучил его и разъяснил тот факт, что данный язык представля-
ет собой последнюю ступень древнеегипетского, и что своей коптской
грамматикой (Рим 1636) будущим египтологам предоставил возможность
его изучения.
Решающее влияние на дешифрирование египетской письменности
имело случайное открытие двуязычной египетско-греческой надписи на
каменной плите, которую в 1799 г. обнаружили солдаты Наполеона Бо-
напарта при постройке укрепления в месте Рашид на средиземноморском
побережье. На основании греческой части текста данной плиты, извест-
ной под названием Розеттский камень, было видно, что надпись сделана
в 196 г. до н.э. после улегшихся политических волнений в стране, по по-
воду чего фараон Птолемей V в знак благодарности за оказанную под-
держку даровал священослужителям Мемфиса привилегии и утвердил их
особым указом, приказав "вырезать это на памятнике из твердого камня
письмом святых знаков, книжным письмом и греческим письмом" (Утев-
ская: 51). Хотя открытие двуязычной надписи, при чем с греческим пись-
мом, было подарком, облегчившим половину работы в дешифровке еги-
петского письма, она все же стала первой большой загадкой, с разгадыва-
нием которой зародились египтология и палеография как научные дисци-
плины. Толкованием египетского текста Розеттского камня первыми в
начале XIX века занялись французский ориенталист Сильвестр де Саси
(S. de Sasy) и шведский археолог Давид Окерблад (J. D. Åkerblad). Исходя
из ошибочного предположения о неродственности иероглифической и

4 Ср. Hamann: 14, 36. Такое впечатление оставили египетские обелиски и на римлян, а
потом и на западную цивилизацию в целом. Без веры в таинственную мудрость, заклю-
ченную в иероглифах, не могло бы, по словам Фридриха (2003: 19), возникнуть такое зна-
менитое произведение искусства как «Волшебная флейта» Моцарта.
5 Хотя уже у Климента Александрийского можно было прочесть, что иероглифы, «наря-
ду со словами-знаками, содержат и простые буквы», именно в XVI и XVII веках в евро-
пейской культуре были больше чем когда-либо склонны к искусственным символам и
аллегориям, и если греческий перевод, представленный на одном обелиске, не содержал
ничего глубокомысленного, он без колебаний был объявлен неверным, как это и сделал
сам Кирхер (ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 46-47).
 74
74
демотической версий текста, основанного на восприятии демотики как
алфавитного письма, наподобие коптскому и греческому, им удалось
только распознать, где в египетской части находятся личные имена, упо-
минаемые в греческой части, но прочитать они их не смогли. Первый зна-
чительный успех в толковании египетского текста достиг английский фи-
зик Томас Юнг (T. Young), который в 1814 г. разъяснил, что демотиче-
ское письмо имеет слишком много знаков, чтобы могло быть алфавитно-
го типа. Из этого последовал вывод о том, что демотика по своей струк-
туре должна соответствовать иероглифам, а не греческому письму. Срав-
нивая личные имена в греческой, демотической и иероглифической вер-
сиях текста, Юнг установил еще один важный факт – греческие имена
были написаны алфавитным способом, т.е. фонографически, и в египет-
ской части текста. Благодаря этому, он первым прочитал имя фараона
Птолемея, транскрибируя его под влиянием его греческой формы как
Птолемайос (Πτολεμαίος), при чем казалось, что три из семи иероглифи-
ческих знаков соответствуют больше чем одному звуку.
Хотя после военного поражения Наполеона в Египте Розеттский ка-
мень попал в Британский музей, полная дешифровка его египетского тек-
ста, и тем самым египетской письменности, удалась французу. В 1822 г.
профессор истории из Гренобля Жан-Франсуа Шампольон (Jean François
Champollion 1790-1832) сообщил Французской академии наук о том, что
нашел ключ к прочтению египетских иероглифов. 22-ух летнему ученно-
му это удалось только тогда, когда он сам окончательно отверг старое
заблуждение об иероглифах, как о письме «символов и аллегорий». До
конца 1821 г. он и сам верил, что напр. лев в имени Птолемея не был про-
стым обозначением звука [l/rw], а символом войны, потому что в основе
имени этого фараона находится греческое название "войны" π/τ/όλεμος
(Gordon: 43). В этом же году, как раз на свой день рождения, 23 декабря
1821, он пришел к идее сравнить число слов греческого текста и всех зна-
ков значительно поврежденной иероглифической части Розеттской
надписи, и эта работа не прошла даром: по отношению к числу из 486
греческих слов, было 1419 иероглифов. Из этого следовал вывод, что не-
возможно, что и так неполный иероглифический текст, имеющий в три
раза больше знаков, чем греческий текст, будет состоять только из сим-
волов. Благодаря отличному знанию коптского языка и демотического
письма, Шампольон всего за один год сумел правильно прочесть разные
греческо-римские имена из позднеегипетского периода: Птолемей
[Ptolmis], Клеопатра [Kleopatrat], Александр [Alesentrs], Цезар [Kysrs],
Тиберий [Tbris], Траян [Trins]. Окончательный успех он осознал осенью
1822 г., когда при просмотре текста храмовой надписи из Абу Симбела (II
тысячелетие до н.э.) в царских картушах прочел имена Рамзеса II и Тут-
моса III – самых знаменитых фараонов Древнего Египта. Иероглифы,
следовательно, всегда были письмом в подлинном смысле слова, состоя-
щим из понятийных и звуковых элементов – идеограмм и фонограмм
 75
75
(Gordon: 43-48; Утевская: 58-60; Kulundžić: 207-212; Истoрия письма: 75-
79; Allen: 8-9) [33].
II. 1.1.3 Структура египетского письма. Шампольон первым разъ-
яснил, что три египетских письма представляют собой стилистические
варианты единой графической системы, в основе которой лежит иеро-
глифика, в то время как иератика и демотика являются более поздней
стилизацией святых знаков. Иератическое письмо в египетском обществе
имело гораздо более широкое применение чем иероглифика – на нем пи-
сались литературные и культовые произведения и служебные документы
вплоть до VII в. до н.э., когда в данной функции оно стало заменятся де-
мотическим письмом. Основным материалом для письма были камень,
который служил для "святых вырезанных знаков", и папирусная бумага –
оригинальное египетское изобретение, сделанное из листов растения па-
пирус, содействовавшее развитию скорописных форм иератики и демоти-
ки.
Направление письма было свободным, чаще всего в вертикальных
столбцах справа налево. Положение человеческих и животных фигур бы-
ло все же тесно связано с выбранным направлением письма – они всегда
были обращены в сторону начала строки: ноги всегда шагали к началу
строки, в ту же сторону были простерты и руки (Фридрих 2003: 23). В от-
личие от иероглифической версии, которая могла быть написана и гори-
зонтально справа на лево, и слева на право, и вертикально справа на лево,
иератика и демотика писались главным образом горизонтально справа на
лево. Последний иератический текст был найден на повязке мумии из III
века, последняя иероглифическая надпись датирована 24. 8. 394 года, а
самый последний демотический текст относится к 476 году (Rosenkranz:
39-40; Фридрих 1979: 50-51) [34].
Все знаки египетского письма, число которых не превышало 1000,
были многозначными и могли быть использованы в тройном значении:
как и д е о г р а м м ы , ф о н о г р а м м ы и д е т е р м и н а т и в ы (в сло-
весных, звуковых и определительных значениях – разделение которое в
науку о письме ввел сам Шампольон). Каждый знак имел столько значе-
ний, сколько определенным рисунком это было возможно выразить.
Напр. человек в сидячем положении был идеограммой в основном значе-
нии «человек» (/s/), детерминативом, обозначающим все, что могло отно-
ситься к людям, а также и грамматическое обозначение личного или при-
тяжательного местоимения 1-го лица. Больше чем иное другое, это поло-
жение, предназначенное для отдыха и передышки, освобожденное от ка-
кого-либо намека на движение или же действие, выразило основное
представление египтян о человеке; все остальные представления челове-
ка обращали внимание на определенное действие, игнорируя то, что в
данном понятии универсально и вечно [Betrò: 34]). Такие напр. два де-
терминативных обозначения человека, который замахивается ножом и
сидячего человека с рукой на губах, из которых первый обозначает “сила,
 76
76
удар”, а второй различные действия с помощью губ “есть, пить, гово-
рить", и оттуда и разные виды умственных или душевных действий
(“мыслить, чувствовать, желать, жаждать”). Параллельный рисунок
женщины в сидячем положении был детерминативом во всех значениях,
относящихся к понятию женщины, также как оба знака в сочетании с фо-
нограммами /âbet/ имеют значение детерминатива «семья», а с обозначе-
нием для множ. числа становятся идеограммой /rmtw/ «народ» [35].
Абстрактные значения, которые невозможно было представить ри-
сунком, также как и личные и географические имена, записывались с по-
мощью ф о н о г р а м м – рисуночных знаков с ребусной функцией, напр.
значение “становление” [h/e/p/e/r] выражалось с помощью рисунка скара-
бея, название которого звучало одинаково, прилагательное
“большой” [wr/ur] записывалось рисунком ласточки по той
же самой причине.
Так как значительное число знаков имело по несколько значений, а
многие знаки имели и одинаковое произношение, необходимым было до-
бавление дополнительных знаков – д е т е р м и н а т и в о в , с целью более
близкого определения конкретного значения или звучания. В первом слу-
чае это л о г о д е т е р м и н а т и в ы (семаграммы – знаки, прецизирующие
значение), напр. к фонетической записи [jb/ib], выраженной с помощью
знаков тростникового пера и ноги, прибавлялся рисунок козленка, когда
она имела значение “козленок” и рисунок сидячего человека с рукой на
губах, когда означала “жажду”. В другом случае это ф о н о д е т е р м и -
н а т и в ы – звуковые показатели уточняющие произношение: чтобы ука-
зать на ребусное употребление дома в значении глагола “выйти” (омо-
нимного звучания [pr]), наряду с логодетерминативом шагающие ноги
прибавлялся и фонодетерминатив губы, который удваивал звучание вто-
рого согласного /r/ и подтверждал произношение [pr] [36]. Без всех трех
категорий знаков невозможно было записывать какое-либо более слож-
ное название, напр. [P/e/r /e/m hru] (дом + губы + ноги = ВЫХОД + солнце
+ один = ДЕНЬ) "Выход к свету дня" оригинальное название египетской
Книги мертвых (фактически Книги воскресения); [Âribi] (сокол + лев +
тростниковое перо + ибис + тростниковое перо + земля) "Аравия"; [w/a/d]
(обозначение зеленого цвета) + [wr] (ласточка, т.е. "большой") + вода
"Зеленая большая вода – Средиземное море" [37].
II. 1.1.3.1 Особым видом детерминатива является вертикальная чер-
точка – маркер логографической функции знака, сигнализирующий его
словесное значение, несмотря на способ его представления: ср. напр.
идеографические способы записи «дом» или «солнце, день» [36, 37], в
отличие от утки, которая с черточкой представляет собой логограмму
«сын» (как в выражении “сын мой” [s’j]). Без этого знака она преврати-
лась в фонограмму [s’] в сложной записи [s’w] “следить, наблюдать” пе-
ред детерминативами «пастырь» и «ходить»). Больше одной черточки
 77
77
имело числовое значение двойственного или множественного числа (как
напр. три черточки в выражении “мы были на море” [jwn m w’d wr]) [38].
Разделение на идеограммы и фонограммы подразумевает, следова-
тельно, и двойное разделение детерминативов на л о г о д е т е р м и н а -
т и в ы (прецизирующие значение) и ф о н о д е т е р м и н а т и в ы – звуко-
вые показатели, которые уточняли звучание. Последние в работах о
письме обычно не отличаются от фонограмм, хотя их типологическая па-
раллель с японской окуриганой (II. 5.3.3.2) раскрыла их универсальный
характер (вследствие чего появилось название phonetic complement).6
Ребусное употребление данных звуковых показателей с временем
привело к привязыванию определенного числа знаков к фонографической
функции. Консонантная структура египетского языка обусловила появле-
ние сложных фонограмм, состоящих из двух, и даже трех согласных: би-
литералов и трилитералов, насчитывающих около ста знаков, а также
знаков, состоящих из одного лишь слога, одного согласного – т.н. псев-
доалфавит из 24 знаков, которые большей частью употреблялись как фо-
нограммы. Эта последняя категория в позднем египетском периоде могла
иметь такое же фонографическое применение, как и греческий и римский
алфавиты, но никогда не стала равноправной и альтернативной системой
письма, которая бы могла сменить египетскую идеографическую пись-
менность [39] (ср. также II. 1.2).7 Консонантная структура египетского
языка, при всем этом, не дает возможность достоверной транскрипции
египетского письма. Она даже не дает достаточной информации для ре-
конструкции египетского языка, которая в значительной мере опирается
на коптский язык, как и на греческие двуязычные тексты, и на ассирий-
скую и вавилонскую переписку. Поэтому в египтологии применяется ис-
кусственное конвенциональное произношение, характеризующееся встав-
кой /e/ после каждого согласного, кроме после гортанных [] и [], кото-
рые можно произносить как /a/ (Васиљевић: 83; Betrò: 18).
Три описанных употребления иероглифов свидетельствуют о том,
что египетские знаки фактически писались только двумя способами: или
как пиктограммы (идеограммы согласно Джеймсу Аллену), или как фо-
нограммы (их детерминативная функция лишь уточняла значение или

6 Ср. Mora-Marín 2008; Kettunen & Helmke: 16. Однако, еще в 1963 г. такое функциональ-
ное разделение идеограмм и фонограмм провел Сандер-Гансен в своей Египетской грам-
матике [Sander-Hansen: 20-23]. Все знаки египетского письма в данной грамматике были
разделены на Bildzeichen и Lautzeichen, при чем они дальше функционально разделяются
на Wortzeichen и на Deutzeichen.
7 Хотя в ней первый раз графически выделено, эмансипированно, основное число хамитo-
семитских согласных, нет даже ни одного примера самостоятельного и независимого
применения данного типа унилитеральных знаков в какой-нибудь надписи, и как это под-
черкнул египтолог Алан Гардинер ‘the alphabet always remained auxiliary to the other
elements in the combined ideographic and phonetic script’ (Simons: 25).
 79
79
59). Причина такой значительной роли детерминативов в египетском
письме лежит в уже упомянутой особенности данного письма: отсутствии
знаков для гласных. В общеизвестной "консонантности" хамито-
семитских языков, в которой согласный скелет слова хранит основное
лексическое ядро, в то время как с изменениями гласных внутри его ме-
няются значения, содержится, по словам Дьяконова (300-301), основное
различие между египетским и шумерским письмом. Написание согласно-
го скелета невозможно без соответсвующих дополнительных знаков, ко-
торые были ключевыми для прочтения и понимания египетских слов.
Аккадский язык, который вместе с древнеегипетским был членом единой
афроазиатской языковой семьи, с самого начала использует шумерскую
письменность с уже готовыми фонетическими решениями и для гласных
и для согласных. Поэтому клинопись рано стала преимущественно слого-
вым письмом, в котором идеограммы были в большей мере традицией,
чем реальной необходимостью. В отличие от клинописи, из консонантной
структуры автохтонной египетской письменности, как уже упомянуто,
развились особые фонографические консонантные приемы, билитераль-
ный и трилитеральный силлабарий, и односогласный "псевдоалфавит",
применение которых ограничивалось только т.н. звуковыми показателями
или фонетическими детерминативами, и записыванием личных имен.
Развитие данного "псевдоалфавита" имеет очевидную параллель с воз-
никновением семитского консонантного письма на Ближнем Востоке и
мероитского алфавита в Нубии. Ни для одного из них не возможно дока-
зать непосредственное влияние данного алфавита, хотя графическое вли-
яние египетской иероглифики на оба письма неоспоримо. Но зато их
структурное сходство находится в очевидной связи с генетическим сход-
ством их языков.
32 — (On the creative Verb in Kemet. Ancient Egyptian verbal philosophy. ©
Wim van den Dungen. Antwerp 2003-2015). Т.н. “Каменная надпись Шаба-
ки” (которую составил самый известный фараон 25-ой или эфиопской
династии из VIII в. до н.э.) содержит драгоценные данные для рекон-
струкции египетского мифа о создании мира и роли “святых знаков” в
нем. Текст очень поврежден, потому что данный камень в последствии
служил как жернов и многие его части
пришлось реконструировать. Однако, он
ясно говорит о творческой мысли и выска-
зывании, объединенных в творческую силу
– Атум, с помощью которой бог создатель
Птах возродил богов. Об этом говорится в
53-ем ряду данной надписи (первом ряду
этого приложения), который начинается
двумя параллельными фразами: “возник в
сердце (душе) [и] возник в языке (в устах)”
и заканчивается “как образ Атума”. Этот
праобраз (праформа), из которого все
настало, подразумевает, что все созданное
является своеобразным иероглифом – “бо-
жественным словом” начального концепта.
И само название для “образа” tjt
(также альтернативный знак для иерогли-
фа) имеет в качестве детерминатива “тесло, струг” – инструмент с помо-
щью которого эти знаки вырезались. Физический мир, следовательно,
является особым “образом” сырой материи Атума, точно также как иеро-
глиф представляет собой изображение конкретных вещей [Allen: 173].
Данный текст, известный и как “Мемфитская теология”, является, по
словам Джеймса Аллена [Allen: 173], одним из самых утонченных тек-
стов древнего Египта. Появился он в период культурного расцвета под
Рамзесом II, и в устанавлении связи между творческим интеллектом и
физической эволюцией предвосхищает идею демиурга в более поздней
греческой философии, как и божественного “слова – логоса” в христиан-
стве.1 Этого уже достаточно “чтобы египетскую мысль однозначно по-
ставить в один ряд и в самое начало всей традиции западной философии”.

1 С которым начинается знаменитая онтологическая часть христианских евангелий Ἐν

ἀρχῆ ἦν ὁ λόγος – в блестящем славянском переводе искони бѣ слово, который убедитель-
но показывает, что создатель славянской письменности и сам был философом (ср. Ж.
 81
81

33.1 — Страница из книги Шам-

польона “Описание иероглифи-
ческой системы древних египтян”
с его реконструкцией способа на-
писания имен Птолемея [Ptwlmis],
Клеопатры [Kliwpâtrâtfem], и Бере-
ники [Brnikâtfem] (Утевская: 56, 61;
Истoрия письма: 75-76, 79).

33.2 — Имена Рамзеса II и Тутмо-

са III [RAmss; THWTms]

34 — Развитие знаков для писчего прибора и свитка папируса (Betrò: 237,

238). Писчий прибор: идеограмма или детерминатив seš [sš], который мог
применяться к различным значениям в связи с письмом. Знак представля-
ет собой деревянную писчую палетку с двумя выемка-
ми для чернил (черного и красного – двух канониче-
ских цветов, которые использовались в письме), трост-
никовой кисточкой и кошельком с пигментами, необ-
ходимыми для выработки краски. Черная вырабатыва-
лась из угля, а красная из нату-
ральной охры, смешанной с во-
дой и смолой. Свиток папируса:
идеограмма в звуковой стоимости
[mdât] и детерминатив в
общем значении «абстракт-
ное понятие».

Видовић, Огледи о духовном искуству, Београд 1989, 39; A. Knežević, Filozofija i slavenski
jezici, Zagreb 1988, 190.
 82
82
35 — Примеры различных функций одного и того же знака (иероглиф
«человек» как идеограмма и как логодетерминатив):
идеограмма
«человек» с
фонодетер- /âbet/ «семья»
/nht.w/ «ге-
минативом /s/ и ло- /rmtw/
годетерминативной рой»
«народ»
черточкой
36 — Примеры логодетер-
минативов и фонодетерминативов
(Фридрих 2003: 31).
37 — Детерминативы и сложные значения (Танасијевић: 202-203).
а) [p/e/r /e/m HRU] "Выход в дневной свет (солнце)",
название египетской Книги мертвых;
б) [âribi + страна + держава] "Аравия"; в) [wad wr] "Зе-
леная большая вода" Средиземное море.

38 — Детерминативная функция черточки:

[s’j] [s’w]

“Мы были на море” (Истрин: 198): 1-

3) j-w-n (тростник, птенец, вода) + 4)
детерминатив множ. числа “мы бы-
ли”; 5) m (сова) “предлог в”; 6), w’d
(папирус) “зеленый”, 7) d (змея)
“функция фонодетерминатива”; 8) wr
(ласточка) “большой”, 9) r (уста)
“фонодетерминатив предыдущего
слова”; 10) логодетерминатив “канал
(пруд, водоем)”.
 83
83
39 — Египетский «псевдоалфавит» (Фридрих 2003: 28-29).

/â/ стервятник; /j/ перо; /‘/ рука; /w/ птенец перепелки; /b/ нога; /p/ сиде-
нье; /f/ ядовитая змея; /m/ сова; /n/ вода; /r/ уста; /h/ двор(ец); /ḥ/ коса,
хвостик; /h/ ограда, решетка; /h/ хвост, ручка, стебелек; /s/ замок, узел; /š/
крюк, пастушеский посох; /š/ водоем /q/ дюна; /k/ корзина с ручкой; /g/
подкладка, подставка; /t/ лепешка, хлебец; /t/ цепи, наручники; /d/ кисть
руки; /d/ кобра.
40 — Иероглиф [nh], как идеограмма и фонограмма с фонодетер-
минативами и логодетерминативами:

[nh] [nh]

[nhw]

41 — Палетка Нармера (Гельб: 79; ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 50).

 II. 1.2.1.0 Распространенность египетской письменности в основном
ограничивается территорией Египта. Причина этому лежит в уже упомя-
нутой органической связи данной письменности с египетским языком и
египетской цивилизацией, которая препятствовала ее применению вне
Египта (Фридрих 2003: 42). Однако, существует одно несомненное от-
ветвление египетской письменности – письмо государства Мероэ, кото-
рое между VI в. до н.э. и IV в. н.э. существовало в верхнем течении Нила
южнее Асуана, в междуречье Белого и Голубого Нила. Самоназвание это-
го государства, о котором свидетельствуют египетские, ассирийские и
библейские источники, было Куш, но в греко-римской и более поздней
арабской традиции, это название применялось и к Эфиопии, Нубии,
Эритреи и Сомалии, отражая недостаточно ясные и точные представле-
ния античного мира о странах и народах находящихся на периферии гре-
ческой ойкумены (название Эфиопия греки, к примеру, применяли для
многих стран населенных темнокожими народами, включая даже Индию,
в то время как современная Эфиопия, т.е. Абисиния не имеет ничего об-
щего с территорией древнего Куша). Само название Мероэ происходит от
названия столицы этого государства Mru в греч. форме Μερόη (Завадов-
ский, Кацнельсон: 10).
В египетских источниках страна под названием Куш в труднодоступ-
ном и скалистом верхнем течении Нила появляется уже в период средне-
го царства (между 2050 и 1750 гг. до н.э.). Египтян привлекли рудники
золота в этом краю, а также возможность захвата рабов. С ослаблением
Египта под конец Нового царства (с VIII в. до н.э.), Куш выходит на ис-
торическую сцену и примерно в 750 г. до н.э. его царю Пианхи (Piankhi)
удалось завоевать Египет и стать основателем 25-ой египетской дина-
стии, которую историческая традиция называет эфиопской. Его наслед-
ник Шабака принял полную титулатуру фараона, пeренес свой трон из
старой кушитской столицы Напаты в Дельту и активно защищал Египет
от расширения Ассирии. Когда Ассирия все же одержала победу и ее
полчища вошли в Египет и в 664 г. до н.э. разграбили Фивы, правители
Куша навсегда потеряли власть над Египтом, несмотря на то, что в отно-
шении политической и культурной ориентации они от него не отреклись
никогда. С VI ст. до н.э. новой столицей становится город Мероэ в юж-
ной части страны на перекрестке торговых путей, а Мероитское государ-
ство становится важным посредником в продаже экзотических товаров,
которые с юга вывозились к Красному морю. В конце III ст. до н.э. еги-
петскую иероглифику сменила оригинальная письменность, которая, как
и мероитская культура в целом, была вдохновлена египетской цивилиза-
цией. По словам Исидора Кацнельсона и Юрия Завадовского (22), глубо-
 85
85

ко ошибочно распространенное мнение, будто мероитское искусство лишь

продукт вырождения и варваризации египетской культуры. В действи-
тельности, мероиты творчески переосмыслили и своим вкусам и нуждам
приспособили египетские и эллинистические культурные формы, и по-
степенно создали свою, самобытную культуру, которую характеризируют
оригинальный художественный стиль и оригинальная письменность.
Хотя после римского завоевания Египта в 31 г. до н.э. мероитское
государство затеяло неудачную войну с Римом в попытке задержать под
своей властью южный Египет (северную Нубию), Рим не проявил терри-
ториальных претензий в отношении государства Мероэ и удовлетворился
мирным договором, который был обоюдно полезным и фактически под-
твердившим и усилившим торговое положение мероитского государства.
Однако, с ослаблением и отступлением римской империи, в первых веках
н.э. создаются условия для набегов кочевых народов, которые опустоша-
ют и захватывают часть территории самого Мероэ. Кроме того, произо-
шел и перенос торговых центров и путей, хозяином которых стал христи-
анский Аксум (древняя Эфиопия), распространивший свое господство на
оба берега Красного моря и вытеснивший Мероэ из торговли с Аравией и
африканским побережьем. Наконец, аксумский царь Эзани между 330 и
340 г. н.э. разорил и уничтожил ослабленное Мероитское царство. Тем не
менее, воспоминания о государстве Мероэ остались в преданиях, духов-
ной и материальной культуре народов средней Африки. Но древний Куш
был не только посредником, через которого в среднюю Африку распро-
странялись культурные достижения египетской цивилизации. Он создал
и собственную культуру, одним из величайших достижений которой бы-
ла оригинальная письменность, исчезнувшая вместе с гибелью Мероит-
ского государства (Завадовский, Кацнельсон: 23-25).1
II. 1.2.1.1 Дешифрирование и структура мероитского письма. По
своему внешнему виду мероитское письмо представляет собой явный де-
риват египетской письменности. Кроме формального заимствования
большинства знаков, данное письмо различает и два типично египетских
стиля: монументальный рисуночный стиль – иероглифику, и его курсив-
ную версию, соответствующую египетской демотике. Письмо в 1910 г.
дешифрировал английский египтолог Фрэнсис Гриффит (F. L. Griffith) и
обнаружил, что оно алфавитного типа. Отрывок царской надписи из хра-
ма в Вад Бeн Нага (Wad Ban Naga), который в середине XIX ст. опубли-
ковал в своем многотомном атласе египетских древностей известный
немецкий египтолог Рихард Лепсиус (R. Lepsius, Denkmäler aus Ägypten

1 Как и в коптском случае, некоторые знаки мероитского письма пережили мероитскую

культуру. Три знака этого письма вошли в христианский нубийский алфавит из VIII-XV в,
который сам является дериватом коптского письма. Подобно коптам, которые для своих
особых звуков использовали древнеегипетские знаки, и нубийские христиане использова-
ли мероитские знаки для записи нубийских звуков /ɲ/, /w/ и /ŋ/.
86

und Äthiopen), сыграл в дешифровке мероитской письменности примерно

такую же роль, какую для египтологии имел знаменитый Розеттский ка-
мень (Завадовский, Кацнельсон: 26). Это одна из редких мероитских дву-
язычных надписей, в которой находятся картуши с царскими именами –
царя Натакамани и царицы Аманитере, написанными египетским и меро-
итским письмами. В них было не трудно распознать теофорный титул
«амон» [ỉmn], который в имени Натак-амани стоял во второй части, в то
время как в Амани-тере он находился в начале [42]. Что же касается кур-
сивного стиля, его тождественность со знаками монументального письма
была установлена с помощью формулы с которой обычно начинались
надписи на жертвенниках и надгробных памятниках. В данной формуле
Гриффит также первым распознал соответствующую египетскую заупо-
койную молитву, направленную Изиде и Озирису. Вследствие того, что
после этой формулы всегда следовала группа знаков, отличная во всех
надписях, было ясно, что дальше были написаны имена покойников. Из
сравнения с соответствующими египетскими знаками было, наконец,
возможно разъяснить звуковое значение самой формулы wêši (а)šêreyi
“Изида, Озирис” (Завадовский, Кацнельсон: 27) [43].
Письмо имеет алфавитный список всего из 23 знаков (в демотической
версии 24), которые разъяснены благодаря своим египетским подлинни-
кам, и легко читается благодаря последовательному применению знаков
для словораздела (три вертикальных точки), что является результатом
диглоссии в мероитской культуре (точно, как и словораздел в эламской и
угаритской клинописи, ср. II. 2.2.1, II. 2.3.1) [44]. Направление письма
обычно было справа на лево, при чем, в отличие от египетского письма,
знаки всегда были обращены в направлении по которому течет повество-
вание. Несмотря на это, отсутствие более длинных, прежде всего дву-
язычных памятников, а также и уникальный характер самого мероитского
языка, который не показывает непосредственной связи ни с одной из су-
ществующих африканских языковых семей, значительно усугубили про-
рывы в исследовании мероитского языка и его памятников. Многолетний
застой в этой области обусловлен схожими факторами, которые по своей
неразрешимости напоминают этрусскую проблематику – знакомое пись-
мо на незнакомом языке.
II. 1.2.1.2 Возникновение и типологические особенности мероит-
ского письма. Наиболее характерной особенностью мероитского письма
являются четыре парных знака для гласных [a – e, i – ê]. Очень распро-
страненным было мнение, которое своим авторитетом навязали Давид
Дирингер и Ганс Йенсен, что тут возможно речь идет о влиянии грече-
ского алфавита (напр. Diringer 1963: 230; Фридрих 1979: 148, 2003: 44).
Однако, как напомнили Исидор Кацнельсон и Юрий Завадовский (38),
египтяне сами «почти вплотную подошли к созданию собственного фоне-
тического письма» и мероитам было не трудно приспособить египетские
фонетические приемы. И если уж говорить о подвиге, то совершили его

86
 87
87

сами мероиты, ибо «никакое греческое влияние здесь не прослеживает-

ся». Подобно коптскому письму, ожидались бы явные графические или
структурные связи с греческим, которых здесь нет. Само возникновение
греческого алфавита представляет, по Кацнельсону и Завадовскому, хо-
рошую иллюстрацию логики возникновения мероитского письма. Поза-
имствовав финикийское консонантное письмо, греки не «придумывали»
знаков для гласных, а тоже взяли их у финикийцев. Позиционная вокали-
зация согласных – двойная функция в зависимости от позиции [i/i, u/u, ː/a,
h/e, ‘/o] – была, судя по всему, унаследована семитами из египетской
письменности и греки лишь приспособили уже готовую модель, полу-
ченную с Ближнего востока. «Изобретение» же знаков для гласных гре-
ками или мероитами, было бы, тем самым, революционным событием,
если бы оно имело место в действительности.
Более того, преимущественно слоговая структура мероитского пись-
ма и особый статус гласного /а/, показывает, что оно не было в структур-
ной связи ни с египетским консонантным псевдоалфавитом. Необозначе-
ние гласного /а/ после согласных, который в данной позиции подразуме-
вался, а также особые правила записывания закрытых слогов, свидетель-
ствуют о том, что это был не алфавит, а, судя по всему, алфасиллабарий,
представляющий собой логическую связь и мост к гораздо более моло-
дому эфиопскому письму.
Такая система очевидно возникла спонтанно и самостоятельно на ос-
нове структуры самого мероитского языка. Следовательно, логично
предположить, что типологическое преобразование иероглифики в алфа-
силлабарий также возникло спонтанно и самостоятельно. Так называе-
мый “эволюционный скачок”, как уже было сказано, не произошел с от-
крытием фонографии, а с отказом от идеографической стороны письмен-
ного знака. Мероитское письмо в этом имеет многочисленные параллели.
Всюду на периферии древних рисуночных письменностей произошло та-
кое «мероитское развитие». Как в данной работе будет показано, нигде
это не было внутренним развитием древней рисуночной письменности, а
результатом диглоссии и диграфии в колониях соответствующих цивили-
заций.

II. 1.2.2.1 Проблематика мероитского письма находится в тесной связи с

вопросом возникновения самой фонографии. Как уже было сказано (I.
5.2.2), все еще преобладающий миф об “эволюционном скачке” предпо-
лагает, что фонография возникла эволюцией из идеографии (семасиогра-
фии), как результат расширения знаний о природе языка и открытия язы-
ковых единиц которые меньше слова. В этом смысле, открытие алфавита
обычно считают “одним из самых значительных событий в культурной
88
88

истории человечества, которое таким образом получило простое и эффек-

тивное средство графической фиксации речи”.2 Такое восприятие под-
крепляется тем фактом, что в истории письма алфавит самостоятельно
был открыт только однажды, и это достижение приписывается или се-
митской письменности в целом, или ее самому известному деривату –
греческому письму.
Старая точка зрения на изобретение алфавита возвеличивает его, как
продукт передовой культуры, даже как произведение гениальной лично-
сти. Так, напр., алфавит у некоторых авторов называется “ментальной
революцией” (Martin: 36, 41), “демократическим письмом”,3 оригиналь-
ным произведением греческой культуры, которая в письме отразила “ра-
циональную аналитичность” практичного духа греков.4 Однако, сами
греки, как известно, считали, что египтяне были создателями алфавита, и
что этот алфавит в окончательном виде пришел к ним посредством фини-
кийцев. Описывая предание о Кадме, принесшем финикийское письмо в
Грецию, Геродот греческое письмо называет καδμήα (φοινικήια) γράμματα
(что можно понимать и как предположение о том, что греческое письмо
происходит с Востока, так как само имя Κάδμος в семитских языках обо-
значает “восток”: евр. ‫ ֶֶקדם‬, арам. ‫) ְַק ָדמ‬. Платон же в своем Федре автор-
ство алфавита приписывает египтянину по имени Θευθ, а сирийский ав-
тор Philo Byblius из I в. н.э. повторяет данное предание, называя изобре-
тателя алфавита именем Τάαυτος, в которм не трудно увидеть имя египет-
ского бога писания Тота – лат. Thoth, егип. dhwt, копт. ΘΟΟΥΤ (Driver:
128-129). В то время как связь между финикийским письмом (как и се-
митской письменности в целом) и греческим алфавитом очевидна и для
неспециалиста, их связь с египетским письмом больше походила на пре-
дание и миф (основанных на глубокой древности и высокой репутации
египетской цивилизации в античном мире), чем на какую-нибудь воз-
можную связь. Абстрактному виду и «алфавитному» списку из всего 22
знаков семитской письменности противостoит тысяча знаков узнаваемого
рисуночного характера египетской письменности. Лишь тогда, когда в
1905 году на Синае были обнаружены памятники на т.н. “протосинай-
ском” рисуночном письме, которое также содержало «семитский» список
из примерно двадцати знаков, показалось, что этот вопрос решен, и что
обнаружено недостающее звено между египетской и семитской письмен-
ностями. На этом основании построена «египетская теория» о происхож-
дении семитской письменности, которую в 1916 г. сформулировал егип-
толог Аллан Гардинер [45].

2 Gelb 1963: 75; Pulgram 1976; Гамкрелидзе 1989: 214.

3 Diringer 1953: 214; Gaur 1995: 26.

4 Havelock 1986; Derrida: 416-427.

88
 89
89

Открытие синайских надписей имело революционное значение для

изучения развития алфавита, хотя попытка Гардинера доказать существо-
вание непосредственной связи между египетской письменностью и про-
тосинайским письмом не получила общее признание. Все еще остался
открытым вопрос происхождения и первобытного значения определенно-
го числа протосинайских знаков. Но зато структурная связь этого письма
с семитской письменностью несомненна, на основании чего рисуночные
прототипы семитских знаков можно считать доказанными. К тому же, то
что является неоспоримой связью между этим оригинальным «рисуноч-
ным алфавитом» с конца II тысячелетия до н.э. и тысячелетиями старшей
египетской письменностью – все же структурного характера, а именно
е г и п е т с к а я с т р у к т у р н а я м о д е л ь . Из всех остальных
письменностей, существовавших в этой части мира, только египетская не
отмечает гласных и это и есть важнейшая структурная связь между этими
двумя типологически совсем различными письменностями.
Протосемитская письменность использовала, следовательно, еги-
петскую структурную модель, что могло быть не только отражением хо-
рошо известного египетского культурного и политического присутствия
на Ближнем востоке (Driver: 152-155), но и близкого языкового родства –
принадлежности общей языковой семье хамито-семитских языков (Гельб:
144). Крупные различия проявились, однако, в толковании упомянутой
структурной модели. Следуя за античными преданиями и египетской
теорией, некоторые исследователи открытие алфавита действительно
приписали египтянам. В данном случае имеется в виду упомянутый еги-
петский “псевдоалфавит” из всего 24 согласных, который в позднем еги-
петском спонтанно возник из тенденции египетской письменности к обо-
значению только согласного «скелета» слова, как отображения консо-
нантной природы египетского языка,5 но который, однако, применялся
главным образом только в качестве дополнительной функции – для запи-
си чужих слов и в виде фонетических показателей (фонодетерминативов,
ср. II, 1.1.3.1).
Как уже было сказано, полувокальные сонанты уже в египетской
письменности получали вокальную функцию в зависимости от позиции (i
/ i, u / u), что стало и структурной особенностью семитской письменности
и что в конце концов означает, что идею сделать из сонантов самостоя-
тельные гласные греки получили с Ближнего востока уже готовой. Оче-
видное различие между этой особой «консонантной» моделью и класси-
ческим логосиллабическим типом письма каким была клинопись, повли-
яло на распространенное мнение о том, что данная египетская структур-

5 Ritner 1996.1: 75.

90
90

ная модель была в сущности алфавитной моделью, и что она потом в се-
митской письменности превратилась в т.н. «консонантный алфавит».6
II. 1.2.2.2 Вопреки вышеописанному взгляду, Игнац Гельб и Альфред
Шмитт (Schmitt 1951), независимо друг от друга, на основании внутрен-
него структурного анализа семитской письменности убедительно сфор-
мулировали противоположное утверждение – что консонантное письмо
также было слоговым по своей природе. Об убедительности структурно-
го анализа Гельба говорит его упоминание о важности графеммы “шва” в
определении характера семитской письменности (146): «Когда под грече-
ским влиянием семиты вводили в свое письмо огласовки, они создали не
только диакритические значки для полных гласных <...>, но также и от-
дельный значок, называемый šwā ‘шва’», который, будучи присоединен
к знаку, указывал на отсутствие гласных. «То обстоятельство, что семиты
ощущали необходимость создания значка, который указывал бы на от-
сутствие гласного, свидетельствует о том, что для них каждый знак был
первично слоговым, т.е. состоял из согласного плюс гласный».
В соответствии с доминирующим тогда телеологическим эволюцио-
низмом, главный аргумент обоих специалистов находился, прежде всего,
в сфере человеческого сознания. Так напр., объясняя аргументацию
Шмитта, Фридрих приходит к выводу, что в соответствии с тогдашним
уровнем человеческого сознания, создатель семитского консонантного
письма намеревался создать вовсе не консонантное, а слоговое письмо,
«потому что согласный звук как таковой представляет собой более позд-
нюю абстракцию», в то время как слоговых письменностей, которые
можно было взять за образец во II тысячелетии до н.э. было предостаточ-
но (Фридрих 1979: 102).
Главным критерием Гельба было развитие абстрактного мышления.
Создание алфавита, по его мнению, все же было не оригинальным грече-
ским открытием, а лишь систематизацией уже существующих приемов
написания, которые, несмотря на нерегулярность применения, уже были
хорошо знакомы многим ближневосточным письменностям. С категори-
ческим утверждением: «Любая из древневосточных слоговых письменно-
стей <...> могла, по крайней мере теоретически, развиться в чисто алфа-
витную систему» (178). Причину того почему ни одна из этих древних
письменностей не развилась самостоятельно в алфавит, Гельб видел в
том, что, по его мнению, греки первыми последовательно и регулярно
применили принцип вокализации, полученный с Ближнего востока. Ис-
ходя из своей гипотезы об однонаправленом развитии письма (I. 4.1; I.
5.2.2), он пришел к выводу (83), что с эволюционной точки зрения ни
египтяне, ни семиты не могли прийти к идее алфавита, потому что «един-

6 Напр. Driver: 132-138;Сакс: 1-2; Друкер: 11-13; Lam 2010.

90
 91
91

ственно известным и единственно засвидетельствованным путем» явля-

ется развитие человеческой абстракции «от логографии к слоговому
письму».
II. 1.2.2.3 В отличие от идеи Гельба об эволюции письма через продви-
жение абстрактного мышления, Шмитт сформулировал существенно про-
тивоположную идею, согласно которой возникновение семитского пись-
ма было не интеллектуальным прорывом, а н е д о с т а т к о м . В интер-
претации Фридриха, причиной его появления была “недостаточная обра-
зованность” и фактическое незнание письменности египтян (Фридрих
1979: 102). Обоснованность такого предположения подкрепляет тот факт, что
место, на котором обнаружены синайские надписи, было колонией рудокопов
и что, согласно этому, ее рисуночное письмо выглядит как скромная имитация
египетского письма. Но все же, дискуссия о том, кто мог быть создателем
семитского письма – интеллектуальная элита, воспитанная на египетской
культуре, или полу-письменные рабы7 – должна была бы вестись на но-
вых основаниях. Несмотря на всю графическую скромность этих записей,
тут дело не в спонтанном применении египетских знаков, а в самостоя-
тельном и оригинальном письме, которое соответствует требованиям его
потребителей.
В данном контексте, бросается в глаза и крупное различие в станов-
лении фонографии у мероитов и западных семитов. В отличие от мероит-
ского письма, которое связанно со звуковым планом египетского письма
– что является результатом диглоссии в мероитской культуре и отраже-
нием тесных культурных контактов мероитов с египетской цивилизацией,
семитское письмо связанно только с рисуночной стороной египетского
письма – оно создано толкованием образа и переводом значений иеро-
глифов.
II. 1.2.3 Библская загадка. Египетские знаки можно узнать в составе
еще одной псевдоиероглифической письменности. Речь идет о ничуть не
менее загадочном письме обнаруженном в древнем финикийском городе
Библе (Gubla / Gebal, сегодня Jubayl в Ливане) из 1800 года до н.э. В 30-е
годы XX в. там было найдено десяток надписей и уже в середине 40-ых
годов французские археологи Морис Дюнан (М. Dunand) и Эдуард Дорм
(E. Dorme) разъясняют, что речь идет о силлабарии из сотни знаков. Тут
было видно, что определенное число египетских рисуночных знаков,
многие из которых находятся в протосинайском (напр. ),
уже были широко распространены среди семитов. Большое число других
знаков было упрощенного, “линеарного” характера и это как раз хорошо
известные финикийские знаки (напр. ), при этом не в
консонантной, а в слоговой функции – как силлабограммы (bi, gi, wi...)

7 Ср. продолжение этой дискуссии в следующих работах: Goldwasser 2010, 2011; Simons
2011; Rollston 2014.
92
92

[46]. Хорошо известно, что Библ в середине III тысячелетия до н.э. был
важным египетским торговым портом и что такую роль сохранил потом и
для финикийцев. Именно в нем найдены и древнейшие датированные
финикийские памятники из 1200 года до н.э. [47]. Однако, слоговой ха-
рактер этого письма является большой загадкой. Как будто на этой край-
ней восточной точке, до которой проникло влияние египетской цивили-
зации, оно было только поверхностным, внешним, но, вследствие своей
фрагментарности, это письмо все еще не вполне дешифрировано и библ-
ская загадка осталась нерешенной (ср. II. 2.3.1.1).
II. 1.2.4 Сегментальное письмо. Хотя семитское письмо оригиналь-
но и по форме, и по структуре, оно, как уже сказано, в обоих случаях бра-
ло пример с египетской письменности. Еще одним убедительным доказа-
тельством того, что консонантная модель представляет собой автохтон-
ное произведение египетского письма, является то, что, по словам Питера
Дэниелса (Daniels 1996.2: 25), аккадский никогда не пошел путем консо-
нантизации клинописного силлабария, хотя имеет тождественную грам-
матическую структуру, как и все остальные семитские языки. Из этого
выходит не только то, что египтяне, а не западные семиты, были создате-
лями консонантного письма, но и то, что семитское письмо не было ни
алфавитным, ни слоговым. В связи с этим, Джеффри Сампсон обратил
внимание на особый, оригинальный характер данного письма: “В раннем
семитском письме только согласный звук в слове был релевантным для
орфографии, так что данное письмо не является слоговым, а сегменталь-
ным письмом, потому что игнорирует вокальные сегменты” (Sampson:
82). Старое предположение Гардинера о том, что семиты создавали свои
знаки по акрофоническому принципу, объясняет почему это письмо имеет
знаки только для согласных. Так как все слова в семитском начинаются
согласными звуками, в списке знаков не могло ни быть знаков для глас-
ных.
На основании сказанного можно заключить, что семитское письмо
было смешанным (двойственным), как это разъяснил Тамаз Гамкрелидзе
в своей работе о происхождении и типологии алфавитных систем письма
(Гамкрелидзе 1988; 1989). В данном исследовании выдающегося совет-
ского и грузинского диахрониста в науку о письме была введена еще одна
из ключевых оппозиций лингвистического анализа – разделение на пара-
дигматику и синтагматику письма, благодаря чему Гамкрелидзе убеди-
тельно решил типологический статус консонантного письма. По его сло-
вам (1989: 217-219), старосемитское письмо имело двойственную консо-
нантно-слоговую структуру. Парадигматически (системно, в отношении к
порядку единиц), данная письменность показывается как консонантная, в
то время как синтагматически (структурно, согласно взаимным отноше-
ниям единиц) она является слоговой. Гамкрелидзе это объяснил следую-
щим образом: в отличие от собственно слоговой системы письма с графи-
ческими символами структуры C+V «согласная + определенная гласная»,

92
42 — Картуши с мероитскими царскими именами из Вад Бен Нага (Зава-
довский, Кацнельсон: 26-27):

Египетский текст первой и второй надписи:

детермин.
ж. рода

Соответствующие значения мероитских знаков:

43 — Обрядовая формула записанная курсивным письмом:

Тождественный текст записанный храмовым письмом на жертвенной

плите из города Мероэ:

Звуковые соответствия:
 95
95
44 — Мероитский алфавит (Фридирих 2003: 43)

45 — Протосинайское письмо известно в виде графитов иероглифической

формы на останках храма богине Хатхор (Hathor), который находился в
составе некогдашней египетской колонии рудокопов, обнаруженной в
месте Serabit el-Khadim на Синае. Еще в 1916 Аллан Гардинер раскрыл
семитский характер данного письма, распознав в вотивной надписи lb’lt
[la baalat] “владычице / для владычицы” – западносемитский перевод
имени египетской богини Хатхор.
 96
96

Rollston 2014

Вопреки рисуночной форме, это звуковое письмо, которое реги-

стрирует большинство семитских звуков. Часто называется древнейшим
алфавитом, но более точным было бы название “псевдоалфавит”, потому
что это письмо целиком построено на фонографической модели, извест-
ной в египетской письменности именно под таким названием. Как уже
было сказано, египетский “псевдоалфавит” имел только дополнительную
функцию (ср. II. 1.1.3), и только семиты из этой фонографической модели
сделали самостоятельное письмо. Время его возникновения не установ-
лено в достоверности. Обнаружены также схожие короткие записи и в
Палестине (напр. в Гезере, Бет Шемеше, Лахише), которые можно дати-
ровать периодом 1800-1200 гг. до н.э., что могло бы говорить о распро-
странении этого письма среди семитов во время эпохи бронзы.1
Наконец, и в самом Египте, в месте Wadi el-Hol на берегу Нила,
вдоль старого пути, который некогда связывал Фивы и Абидос, обнару-
жены две каменных надписи с подобными знаками. Датируются они пе-
риодом Среднего царства (около 1850 г. до н.э.) и написаны смешанным
образом, т.е. некоторые из этих знаков сохраняют свое первобытное иеро-
глифическое значение (Darnell et al. 2005).

1 Значительный вклад в дальнейшую разработку египетской теории о возникновении

семитского письма внесли некоторые выдающиеся преемники Гардинера, ср. Albright
1966, Naveh 1987, Cross 1989.
 97
97

Wadi el-Hol надписи:

Darnell et al 2005; Goldwasser
2011: 318.

Этo открытие помогло лучшему пониманию возникновения данного

письма. Первобытно, оно действительно должно было быть пикто-
графическим (идеографическим), и возникло толкованием значений еги-
петских знаков и их семитским прочтением. Только так можно понять
звуковые несоответствия семитских знаков и их египетских прототипов.
Нпр.

протосе- египет. прото

мит. [k-ː] семит
[’] ’ālep “бык” . bêt египет. [h; pr] “дом”

Оно потом, путем акрофонического принципа, сведено к обозна-

чению начальных звуков в названиях данных рисунков и тем самым све-
дено к списку знаков для семитских звуков. Вариантные формы и раз-
личные значения отдельных знаков свидетельствуют о постепенном фор-
мировании самого письма.
Подбор рисунков представляет собой культурный глоссарий тогдаш-
них семитов, напр. бык (культовый символ верховного бога), дом, рыба,
дверь, клин, пряжа, крюк, рука, ладонь, веревка, змея и т.д. Вполне ожи-
даемо преобладание понятий пасторальной культуры, а как показала Ор-
ли Голдвасер, создатели этого письма не взяли даже ни стан-
дартизованный вид египетских иероглифов, а “только их рисуночные
значения, так как они их поняли” (Goldwasser 2011: 290).
Все же, открытым остается вопрос, как и почему здесь отброшена ри-
суночная мотивированность знака? Пока ясно лишь то, что спонтанно и
независимо это произошло у западных семитов и в государстве Мероэ.
Вопреки упомянутым различиям при создании фонографии (ср. II.
1.2.2.3), то, что их объединяет – это общее периферийное положение по
отношению к египетской цивилизации. И как дальше будет показано, то
же самое произошло и в других частях мира. Всюду пресловутый “эво-
 98
98
люционный скачок” – переход к фонографии – произошел на перифериях
древних цивилизаций.
протосемитское письмо иероглифика старофиникийское
письмо

’āleph “бык”

bet “дом”

gimmel, gaml “охотничья

палка”

digg “рыба” dalet “дверь”

haw “восклицание he
«(х)ей»”

waw “весло; крюк”

zayin “ветка (?)”

ha, “пряжа” het heth

“ограда”

teth
yod “рука”

kaph “кисть, ладонь” (?)

lamed “веревка”

mem “вода”

nahš “змея” nun

samekh
’ayin “око, глаз”

pe “угол”
 99
99

qoph “обезьяна (?)”

tsade “растение”

reš “голова”
šin “лук; зуб; гора”

taw “знак в виде креста”

46 — Псевдоиероглифическое и преимущественно линейное письмо из

Библа:

Фридрих 1979: 262

47 — Финикийская надпись царя Шафатваала из Библа (раньше 1200 г.

до н.э.)
(направление текста справа на лево)
qr z bni špt̤bʽl mlk
gbl bn ʼlbʽl mlk gbl
b(n) ihmlk gbl lbʽlt
gbl ʼdtw tʼrk bʽlt gbl
imt šptbʽl wšntw ʽl gbl
Перевод: “Стена, которую построил Шафатваал, царь | Библа, сын Элива-
ала, царая Библа | сына Йехимилка [царя] Библа, для владычицы Библа|,
госпожи его. Да продлит владычица Библа | дни Шафатваала и годы его
над Библом” (Шифман: 56).
 II. 2.1.1 Возникновение письменности. В южной части древнего
Двуречья, или Месопотамии (т.е."Междуречья"), между Тигром и Евфра-
том, в IV тысячелетии до н.э. возникла древнейшая цивилизация в истории.
Частью ее наследия является письменность, известная под названием кли-
нопись.
Южная Месопотамия представляет собой широкую и плодородную
равнину, с востока ограниченную иранским нагорьем, а с запада сирийско-
аравийской полупустыней. Урегулирование речных течений и культивиро-
вание земли начинается с середины IV тысячелетия, а уже в начале III ты-
сячелетия появляются города. Их владения вскоре становятся настолько
обширными и сложными, что перечень и подсчет их богатств и деятельно-
стей становится необходимостью. Так появляется письменность.
Материалом для письма в Месопотамии издавна была мягкая глина, в
которую знаки вдавливались тростниковым стилусом. Это решающе по-
влияло на техническую сторону и внешнюю форму знаков данной пись-
менности. Как и у всех автохтонных письменностей мира, древнейшей
формой месопотамской письменности, было рисуночное письмо, которое
уже до середины II тысячелетия получило свою особую клиновидную
форму.
Ветхозаветная притча о строительстве Вавилонской башни и перво-
бытно общем языке всех народов, не случайно связана именно с Месопо-
тамией. Зерно истины этой притчи лежит в том факте, что Месопотамия
была не только колыбелью древнейшей письменности, но и первого меж-
дународного письма, которое культурно объединяло почти весь Ближний
восток. Не исключено, что эта письменность могла подстегнуть развитие
других автохтонных письменностей в этой части мира (по распространен-
ному мнению, даже и египетской письменности [Rosenkranz: 13; Daniels
1996: 24, 33])

II. 2.1.1.2 Дешифрирование клинописи Древнейшую запись об этом

письме оставил Геродот в рассказе о походе персидского царя Дария, кото-
рый, приплыв с Понта в Босфор, воздвиг на его берегу два столба из белого
мрамора, и на одном из них вырезал «ассирийским письмом», а на другом
эллинским, имена всех народов, которые вел с собой. Эти столбы перенес-
ли потом жители Византа в свой город и употребляли их как жертвенник
Артемиды Ортосийской, кроме одного камня, который был вес заполнен
«ассирийскими» надписями и который остался у Дионисова храма в Ви-
занте Херодот, Историја, књ. 4 (Даријев поход на Ските, гл. 87); [Kulun-
džić: 174]. Заинтересованность этим письмом в Европе возникла лишь в
 101
101

начале XVII в., когда европейские путешественники стали посещать эти

края. Среди них выделился французский паломник Пьетро делла Валле (P.
della Vallé), который переписал несколько загадочных знаков со стен Пер-
сеполиса. Уже в 1674 г. французский ученный Жак Шарден (J. Chardin)
опубликовал одну из персепольских надписей и первым это письмо назвал
"клинообразным" – écriture cuneiforme (название клинопись = нем.
Keilschrift употребил в начале XVIII в. немецкий путешественник Энгель-
берт Кемпфер [E. Kempfer]). Следующий шаг в расшифровке клинописи
сделал датский ученный Карстен Нибур (C. Niebuhr), который в 1788 г.
опубликовал большую надпись с развалин царского дворца в Персеполисе
и раскрыл в ней три различных письма. Одно из них было алфавитного
типа, ибо состояло из всего сорока трех знаков, второе письмо с сотней
знаков было слогового типа, в то время как в третьем число знаков было
настолько большим, что оно должно было быть понятийного (идеографи-
ческого) типа. Это дополнил немецкий ориенталист Олаф Тихсен (O.
Tychsen) логическим заключением, что эти три письма свидетельствуют о
трех различных языках, заметив, при этом, что один наклонный клин, ко-
торый повторяется с промежутками в первом типе письма, имеет роль сло-
вораздела.
Наконец, судьба устроила, чтобы разгадка прочтения клинописи уда-
лась человеку без академического титула, профессору гимназии из Геттин-
гена Георгу Фридриху Гротефенду (Georg Friedrich Grotefend 1775-1853). В
1802 г. он прочел две персепольские царские надписи, в которых можно
было узнать два уже известных слова «царь» и «царь царей». Из работ
Фердинанда де Саси (F. de Sasy) ему была известна среднеперсидская са-
санидская царская формула «X, великий царь, царь царей, царь Ирана и не-
Ирана, сын Y» и он логично предположил, что она имеет древнеперсидское
происхождение, из чего следовало заключение, что перед титулом было
написано имя правителя. Начальные знаки в обеих надписях различаются,
что значит, что эти надписи не принадлежали одному правителю. Однако,
имя которое стоит в начале первого текста повторяется и во втором. На ос-
новании этого, Гротефенд заключил, что тут первое имя повторяется как
отец второго, т.е. что вторая надпись составлена сыном первого правителя.
В соответствии с этим, слово, которое во втором тексте стоит после имени
и царского титула должно означать "сын". Поскольку и в первой надписи
также находится слово "сын", перед которым стоит только имя без царско-
го титула, можно было заключить, что носитель этого имени не был прави-
телем. Гротефенд таким образом раскрыл три личных имени – деда, сына и
внука – из которых первый не был царем, а второй должен был быть осно-
вателем одной новой династии.
102
102

Первая надпись
X царь великий, царь царей, Y-a сын, Ахеменид
Вторая надпись
Z царь великий, царь царей, X царя сын, Ахеменид

Сравнением звуковых значений знаков с фактами из персидской исто-

рии были получены имена Гистаспа, отца Дария, который, согласно Геро-
доту, не был царем, Дария, который был основателем династии Ахемени-
дов и Дариева сына Ксеркса [Kulundžić: 178-179; Gordon: 52-61; Оранский:
103] [48]. Хотя фонетическая транскрипция Гротефенда потом была ис-
правлена уточнением правильного звучания отдельных древнеперсидских
знаков (напр. вместо его прочтения упомянутых имен, как Goštasp,
Darheuš, Hšarhša, их настоящие имена были Vištasp, Dāryavauš, Hšyarhšā),
остается факт, что он в этой пионерской работе – в сущности "произведе-
нии гениальной интуиции" [Gordon: 63]– правильно определил фонетиче-
ские характеристики большого количества знаков (š, t, a, s, p, d, r, u, h), ко-
торые вошли в основу чтения древнеперсидских текстов. Однако, тогдаш-
няя геттингенская научная среда не проявила интерес к таким идеям одно-
го профессора гимназии, и работе, которая нашла ключ к прочтению кли-
нописи, было суждено быть подтвержденной в более поздние времена. Со-
рок пять лет спустя это сделал англичанин Генри Кресвик Раулинсон
[Henry Creswicke Rawlinson 1810-1895].
Раулинсон, который также не был профессиональным ученным, а
только английским военным и дипломатическим служащим в Персии, но
при этом и большим любителем персидской древности, в течение двена-
дцати лет, с 1835 по 1847 гг., переписал и опубликовал самую длинную и
одну из самых значительных клинописных надписей – Бехистунскую
надпись. На высокой скале (чье современное имя Бисотун, букв. "без стол-
бов", представляет собой народную этимологию более древнего *Baga-
stāna "Богов обиталище" реконструированного на основании древнегрече-
ских и арабских источников [Оранский: 113]), находящейся на древнем
караванном пути между Кирманшахом и Хамаданом, вырезана двадцати-
метровая рельефная композиция с трехъязычным клинописным текстом из
400 рядов. Надпись информировала путешественников о вступлении на
престол Дария I (522-486 гг. до н.э.), о сокрушении восстания и укреплении
границ персидского царства [49]. Названия многих стран и народов, кото-
рые в ней упоминаются и которые Раулинсону были известны из средне-
иранских Авест, здесь имели решающую роль в дешифровке древнепер-
сидской версии текста. И не только ее. Дешифрирование древнеперсидской
клинописи было ключом для дешифровки клинописи в целом, так как по-
чти все ахеменидские надписи были многоязычными. Британский ориента-
лист Эдвин Норрис (E. Norris) в 1853 г. с помощью этих имен из древне-

102
 103
103

персидского текста прочел второй слоговой текст Бехистунской надписи,

разъяснив, что он написан на эламском языке, на котором говорили в цен-
тральной персидской области Сузиaне (Huža из Бехистунской надписи,
названа по имени города Сузи). Наибольшее значение данной трехъязыч-
ной надписи было в том, что она способствовала ознакомлению с месопо-
тамскими корнями клинописи. Третий бехистунский текст, выполненный
самым сложным типом клинописи, был тождествен к письму и языку, ко-
торые на тысячах экземпляров «глиняных книг» в 1845 г. обнаружил ан-
глийский археолог Остин Генри Лэярд (A. H. Layard) при археологических
раскопках древней ассирийской столицы Нинивы, неподалеку от совре-
менного Мосула.
Разъяснение языковой принадлежности ассирийско-вавилонских па-
мятников, семитский характер которых выяснил Исидор Левенштерн (I.
Löwenstern), обнаружило еще один языковой пласт, который не имел ника-
кой связи с семитским и для которого, как это в 1850 предположил асси-
риолог Эдуард Хинкс (E. Hinks), и было составлено данное письмо. Этому
языковому слою ассириолог Жюль Опперт (J. Oppert) в 1868 г. дал назва-
ние шумерский, на основании древнего титула ассирийских и вавилонских
царей «царь шумера и аккада» [Gordon: 67-82]. В отличие от семитов, о за-
гадочных шумерах, в существовании которых ученные сначала даже со-
мневались, данные все еще довольно скудные. Из Библии они известны
как безымянный народ, который, придя с востока в южную Месопотамию
("землю сенаарскую") “поселились там и сказали друг другу: наделаем
кирпичей и обожжем огнем” (Книга бытия 11/2-3). Эта ветхозаветная ле-
генда находит поддержку в том факте, что фонетические и структурные
характеристики шумерских слов, такие как односложность и небольшое
количество стабильных и позиционно независимых согласных, имеют па-
раллели в дравидских языках. Существует определенное число шумерско-
дравидских лексических совпадений, а среди них и само имя šumer (перво-
бытно "плодородная земля около города Ниппура"), которому соответ-
ствуют дравидские слова kumaru (тамильский, каннада) и kumeru (тулу)
"плодородная вспаханная земля" [A. Sathasivam 1966].
Северными соседями шумеров в южной Месопотамии с самого начала
были семиты. Между этими двумя народами, судя по всему, не было ника-
кого этнического противостояния, хотя сами шумеры выделяли себя под
названием "черноголовые" (sa/n/g-giga на шумерском или tsalmat-kakkadi
на восточносемитском). Шумерское общество, как и у древних греков, со-
ставляли города государства, среди которых как политические центры
сперва выделяются южные города Ур, Урук и город неизвестного имени,
обнаруженный в современном месте Джемдет Наср, и потом северные го-
рода Киш, Лагаш и Шурупак, в то время как главным духовным центром
был Ниппур с храмом верховного бога Енлила. Причиной раннего подъема
и значения южных городов было то, что они, благодаря своему положе-
нию, были центрами морской торговли с Индией. Их тростниковые корабли
104
104

плыли вдоль Персидского пролива до Бахрейна, вплоть до устья Инда, от-

куда из Хиндустана и окрестных краяев в Месопотамию привозились золо-
то и другие драгоценные металлы. С II тысячелетия до н.э., с подъемом
семитского центра Аккада и с образованием первого царства в Месопота-
мии, шумеры уходят с политической сцены, и вскоре исчезают как народ.
Однако, благодаря своему культурному престижу, шумерский язык остал-
ся официальным языком аккадского царства, и как таковой продолжил
употребляться вплоть до конца месопотамской цивилизации.1
В отличие от Египта, чью этно-лингвистическую и культурную уни-
катность отражали различные графические выражения тождественной
языковой структуры, месопотамскую письменность характеризуют именно
разнообразные этноязыковые содержания тождественной графической
формы. Характерной особенностью шумерско-аккадской письменности с
самого начала была ее многоязычность: она была использована для раз-
личных языков и на ней единым письмом составлялись двухъязычные,
трехъязычные и даже четырехъязычные тексты. Посредством аккадцев
шумерская письменность и шумерское культурное наследие в целом, во-
шли в основу мощных месопотамских царств Вавилонии и Ассирии, кото-
рые около 2500 лет были самыми значительными культурными и полити-
ческими центрами на Ближнем востоке. Свидетельством международного
значения шумерско-аккадской письменности являются и лексикографиче-
ские пособия из этого периода, такие как отрывки аккадско-хеттского сло-
варя, найденные в фараонской сокровищнице в Амарне, четырехъязычный
шумерско-аккадско-хурритско-угаритский глоссарий из Рас Шамры и одна
древнегреческая транскрипция шумерско-аккадской клинописи из эллини-
стического периода с 14 текстуальными отрывками [Rosenkranz: 22].
II. 2.1.1.3 Особенности клинописи. Шумерским письмом записыва-
лись отдельные короткие сообщения, которые было необходимо не только
понять, но и прочесть. Это наглядно видно из линеарного порядка знаков,
связанных с синтагматической сегментацией слов в предложении, и в осо-
бенности из раздельного писания числовых знаков от тех знаков, которые
были предметом исчисления (как это разъяснила теория токенов, абстракт-
ные числовые знаки, калкулусы, предшествовали появлению рисуночного
письма в Месопотамии [Илиевски 2001: 34-50]).
Древнейшие шумерские записи представляют собой скудные списки
скота, рабов и прочего имущества, которые составляли часть одного рабо-
владельческого хозяйства. В начале их знаки были довольно свободно раз-
бросаны на поверхности табличек, а потом, с умножением материальных
богатств, появились более пространные таблички, разделеные в виде шах-
матных полей в которых знаки записывались горизонтально, слева на пра-
во. Вскоре таблички стали настолько большими, что их начали держать

1 ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА: 60-68

104
106
106

г) Существуют два приема создания сложных знаков. Первым было преоб-

разование простого знака с помощью диакритики, напр. «голова» (SAG) с
намеченным ртом (черточки на челюсти) означает «уста, рот» (KA), а вто-
рым – сочетание двух простых знаков (ассоциативные сочетания): уста +
хлеб = есть. При этом они могут получить новое имя, как в случае SAL
“женщина” + KUR "гора, чужая страна" = GEME “рабыня”, или сохранить
свои изначальные имена, напр. LU “человек” + GAL “великий” = LUGAL
“владелец” [Driver: 51-52].
д) Как и в египетском случае, многозначность рисуночных знаков преодо-
левалась детерминативами. Так напр. знак «плуг» ASPIN, который мог
означать орудие, соответствующее глагольное действие и лицо, которое
его совершает, в сочетании со знаком «дерево» GIŠ указывал на то, что
речь идет о первом значении, в то время как в сочетании со знаком "чело-
век" он обозначал исполнителя действия. Определенное число знаков с
временем получило постоянную функцию детерминативов, таких как «го-
род» KI в имени города Эреша (в сочетании с ребусным употреблением
идеограммы «ворон)» или «божества» DINGIR в имени богини Инаны. Как
уже было показано, роль детерминатива могут играть и диакритические
элементы, такие как черточка на шее в составе знака «голова», которая ука-
зывает на то, что значение этого знака именно «шея» /gu2/.
Уже во II тысячелетии до н.э., в археологическом слое Урук III и
Джемдет Наср, появляются несомненные примеры фонографии в виде ас-
социативно-ребусного употребления знаков. Этим был проложен путь к
слоговому употреблению знаков, в котором напр. ŠU “рука” или TI "стрела"
употреблялись для каждого слога šu, ti и т.д. Очень рано, уже в надписях
Эанатума, правителя Лагаша из середины II тысячелетия до н.э., шумер-
ская письменность получила свою окончательную форму классического
логосиллабического письма, в котором ребусное употребление знака имеет
роль морфонологических элементов или фонодетерминативных показате-
лей для уточнения значений [Фридрих: 66; Powel: 422]. Так напр. изна-
чальное значение логограммы «ворон» UGA разграничивается от его ре-
бусного употребления в других значениях прибавлением фонографических
обозначений для начального и конечного слогов [u2-, -ga], а также логоде-
терминатива «птица» (MUŠEN), чтобы подтвердить, что эта группа знаков
означает именно «ворон» [54].
II. 2.1.1.4 Аккадская клинопись. С отмиранием шумерского языка в
первых веках I тысячелетия до н.э. в письменной практике аккадской дер-
жавы происходят небольшие изменения внутренней структуры письма.
Унаследованная логосиллабическая структура шумерского письма пре-
вращается в аккадском в преимущественно слоговую с примерно 700 зна-
ками, из которых около 400 использовались наиболее часто. Этому в
первую очередь способствовала вокальная природа шумерского языка,
благодаря чему знатное число клинописных знаков в фонографической
функции были слоговыми знаками. В функции фонодетерминативов такие

106
48 - Персепольская надпись Дария I (Kulundžić: 178; Walker: 54).

49 - Бехистунская надпись (Kulundžić: 98).

110
110

50 - Инвентарная табличка из Фара (около 2600 до н.э.) (Walker: 13)

51 - Гудеа – последний шумерский правитель Лагаша (2141-2122 до н.э.)

(Walker: 31); имя Гудеи на одной табличке в третьем ряду внизу левого
столбца: Gu-de-a “нареченный” (CIAS Original Documents: Collecting
Readable Cuneiform Writing on Stones; Calvet: 48).

110
 111
111

52.1 - Пример старовавилонской надписи Шаркалишари и ее новоасирий-

ской транслитерации (Фридрих 1979: 253; 2003: 52).
112
112

52.2 - Четыре главных этапа развития

шумерских знаков (Sampson: 51-52).
I-II период: древнейший облик зна-
ков (3000-2800 до н.э.); III период:
старшая клиновидная форма знаков
из середины II тыс. до н.э.; IV пе-
риод: старовавилонский облик из
1800 до н.э.: 1) «голова» SAG; 2)
«голова с намеченным ртом»: KA
“рот”, DUG “говорить”; 3) А “во-
да”; 4) «голова + вода»: NAG
“пить”; 5) «нога»: DU “идти”, GUB
“стоять”, TUM “принести”; 6)
«звезда» MUL: AN “небо”, DINGIR
“бог”; 7) «земля» KI; 8) «женщина
(женская половая часть)» SAL; 9)
«гора» KUR; 10) «женщина + го-
ра»: «рабыня» GEME.

53 – Универсальные идеографические характеристики клинописи:

112
 113
113

54 – «Ворон» UGA с фоноде-

терминативами (uga2-, -ga) и ло-
годетерминативом птица.

55 – Надпись Навуходоносора в транслитерации и транскрипции: “Навухо-

доносор, царь Вавилона” (Walker: 64): dnabu-ku-du-úr-ri-usur LUGAL
KA.DINGIR RAKI

56 – Имя Хаммурапи в оригиналь-

ной записи: Ha-am-mu-ra-bi “бог
Хамму великий” (Calvet: 55).
Оппозиция между интернациональным и национальным письмом, как
правило, осуществляется путем диглоссии, которая, как уже было ска-
зано, становится существенным признаком клинописи уже во II тыся-
челетии до н.э. (II. 2.1). Распространение месопотамской клинописи на
Ближнем востоке в течение бронзового века происходило вместе с поли-
тическим расширением аккадского государства и его администрации, а
потом подражанием его государственным и культурным установлениям
со стороны членов аккадского «коммонвелта». Это общее явление, со-
провождающее расширение всех международных писем – от китайского
языка и письма в восточной Азии, до латинского языка и письма в сред-
невековой западной Европе. Параллельно с употреблением международ-
ного языка и письма, могла проявиться и противоположная тенденция
альтернативного употребления местных, автохтонных писем, как выра-
жение желания политической и этнокультурной эмансипации. Это созда-
вало условия для превращения диглоссии в диграфию.

В середине III тысячелетия до н.э. в юго-западном Иране, на главном

наземном пути, связывающем Месопотамию с Долиной Инда, начиная с
течений рек Карун и Керхе у подножия Загроса вплоть до Пакистана,
процветала возможно родственная шумерам культура, известная под на-
званием Элам.
Не исключено, что ранние культурные связи с Месопотамией могли
иметь и генетическую подоплеку, учитывая возможные дравидские корни
эламского и шумерского языков. Тем не менее, для месопотамских дина-
стов Элам долгое время был неподвластной горной страной. После не-
удачных военных кампаний, аккадский царь Нарам-Суен (Nāramsîn)
(2236-2200) заключил письменный договор с Эламом, первый известный
международный мирный договор, согласно которому Элам принял на
себя лишь обязательство согласования своей внешней политики с аккад-
ским царством. Текст договора был написан на эламском языке, аккад-
ской клинописью, которая с того времени начала распространяться в
Эламе ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА I: 70.
До принятия клинописи в Эламе существовала автохтонная иерогли-
фическая письменность, которая, судя по некоторым графическим осо-
бенностям, а также географической близости Месопотамии, могла воз-
никнуть под воздействием древнешумерского рисуночного письма. Раз-
 115
115
личаются два варианта данной письменности. Старший – протоэламское
рисуночное письмо – из первой четверти III тысячелетия (2900 г. до н.э.),
найденное на нескольких сотнях глиняных табличек из эламской столицы
Сузы, соответствует младшей стадии шумерского письма периода Урук
III (Джемдет Наср). В отличие от протошумерского письма, протоэлам-
ские знаки имеют абстрактную геометрическую форму и больше всего
напоминают письменность Долины Инда. Со своими 1500 знаками это
письмо, судя по всему, было понятийным. Вследствие своей уникально-
сти и краткости существующих текстов, оно все еще не дешифрировано.
С другой стороны, также как и протошумерские таблицы, протоэламские
имеют узнаваемый инвентарно-экономический характер с численной си-
стемой, которая несомненно была позаимствована из Месопотамии
(Englund 1996: 163; Fischer: 57-59) [57]. Более молодой линеарный вари-
ант – эламское линеарное письмо – обнаружен всего лишь на 20-ти па-
мятниках с конца III тысячелетия [58]. Это преимущественно монумен-
тальные каменные надписи, связанные с периодом правления эламского
государя Пузура (Кутика) Иншушинака, который в 2240 г. завоевал сво-
боду у Аккадцев и данное письмо, судя по всему, употреблял в качестве
символа эламской независимости. Одна его двуязычная эламско-акадская
надпись позволила провести частичную дешифровку данного письма
[59]. Вопреки графической традициональности, в структуре этого письма
можно увидеть клинописную модель слоговой структуры. С другой сто-
роны, на основании численности и частотности отдельных знаков, число
которых не превышает 80, кажется, что, в отличие от аккадской клино-
писи, данное письмо уже было (преимущественно) слогового типа (Фри-
дрих 1979: 76-77, 260; Гельб: 92-93, 122; Englund 2001: 331).
Как уже было сказано, с XXII ст. до н.э. в Эламе распространяется
клинопись. Автохтонная эламская письменность окончательно исчезла
вследствие престижного положения месопотамской цивилизации и ее
письменности. Вместе с ней угасло и употребление эламского языка, и
целых 900 лет в Эламе писалось только по аккадски. Лишь с XIII века
опять появляются надписи на эламском языке, но уже написаны эламской
клинописью. Вопреки сверхтысячелетнему временному расстоянию,
эламская клинопись, подобно древнему эламскому письму, в основе сво-
ей является силабарием с остатками идеографии: характеризуется ради-
кальным упрощением клинописных знаков. Вопреки числу из 700 знаков
аккадской клинописи, число знаков эламской клинописи не превышало
131 слогового знака и всего 25 словесных знаков (логограмм и детерми-
нативов). Поздняя новоэламская клинопись, какая напр. представлена на
Бехистунской надписи, имеет уже только 113 знаков, из которых 102 яв-
ляются слоговыми знаками, а только 11 логограммами и детермина-
тивами (Фридрих: 72; Гельб: 122).
С V в. до н.э. Элам становится центром ахеменидской Персии. Свиде-
тельством важной этно-культурной роли Элама в древнеперсидской
 117
117
хорошо засвидетельствованы и в письме) (ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА I: 186-
192). Посредством хурритов на Ближний восток вместе с конем пришло
его индоевропейское имя, о чем свидетельствует угаритская клинописная
запись ššv из северной Сирии, соответствующая индоарийской (санскрит-
ской) форме аśva- (индоевропейски *ek̽uos: латински equus) (Сегерт: 28).
Параллельно с их выходом на историческую сцену, среди хурритов
распространяется шумерско-акадская клинопись. Митаннийское госу-
дарство вело оживленную переписку со своими соседями и политически-
ми соперниками на аккадском языке, но один из важнейших памятников
этого рода был на митаннийском языке. Это т.н. “письмо из Митанни” –
письмо митаннийского царя Тушраты египетскому фараону Аменхотепу
III (около 1400 г. до н.э), обнаруженное в фараонском клинописном архи-
ве в Амарне 1887 года. Насчитывая 500 рядов, это один из самых длин-
ных клинописных текстов в целом, а также первый и важнейший памят-
ник, который содержит главные факты о хурритской лингвистической
принадлежности и особенностях клинописи хурритов (Фридрих 1979: 73;
Gragg: 61). Из него было видно, что хурритский язык был родственым
восточнокавказским языкам, современными представителями которых
являются дагестанские языки – чеченский, ингушский, аварский. Позд-
нее, при обнаружении угаритского архива в Рас Шамре и хеттского архи-
ва в Богазкёю, были найдены многочисленые хурритские клинописные
тексты разнообразного книжного содержания, среди них и хурритский
перевод Эпоса о Гильгамеше (Дьяконов 1980: 99-106).
Благодаря своему географическому положению и высоким культур-
ным достижениям, хурриты послужили культурной моделью малоа-
зийским хеттам, с которыми они иначе жили в этнокультурном симбиозе
на территориях Ишувы (Išuwа) “конней земли” и Кицуватны (Kizzuwatna
– хурритское название Киликии). Хетты, помимо прочего, от них позаим-
ствовали и месопотамскую письменность. Об этом свидетельствуют не-
которые общие характеристики хурритской и хеттской клинописи, при-
мером чего может служит тот факт, что обе клинописи были уже пре-
имущественно слоговыми письмами с ограниченым числом стандартизо-
ванных шумерограмм. Безусловно, самое поразительное сходство пред-
ставляет собой двойная запись (геминирование) незвонких согласных,
четко различающая их от звонких пар (вместо оппозиции «звонкость :
незвонкость» в обоих клинописях находится упомянутая оппозиция по
двойной записи согласных). Несомненное хурритское влияние на хеттов
прослеживается в монументальном стиле храма Язылыкая (Yаzılıkaya) в
близи хеттской столицы Хаттуши. Наряду с каменными статуями хуррит-
ского пантеона во главе с богом бури Тешубом и его женой, богиней
солнца Хебат, наряду с гробницами хеттских правителей новохеттского
царства (XIV-XIII в. до н.э.), в нем находятся и хурритские обрядовые
тексты, записанные древним рисуночным письмом автохтонного мало-
 118
118
азийского происхождения, известным как хеттское (анатолийское) иеро-
глифическое письмо (Иванов 1963: 45-47; 1980: 137).
Оказавшись в XIII веке до н.э. зажатой между новой мощной хеттской
державой на западе и обновленной Ассирией под Салманасаром, Мита-
нния исчезает под их ударами, а память о хурритах сохранилась в Ветхом
завете, где они, вместе с остатками хеттов, упоминаются как один из до-
еврейских народов Ханаана [61].

II. 2.2.3.1 Открытие и дешифровка. До 1812 г. известно было лишь

то, что до греков и евреев на Ближнем востоке существовали два мощных
царства, в еврейской истории печально известные Египет и Вавилон. В
этом году в Хамате в северной Сирии была обнаружена каменная надпись
с неизвестными иероглифами. На основании ассирийских источников, в
которых часто упоминается государство Хатту, на западе от ассирийских
границ, а также записи мирного договора из Карнака между фараоном
Рамзесом II и хеттским царем Хаттушили III, державшим под своей вла-
стью Сирию и Ханаан, казалось, что речь идет об одном из доеврейских
народов Ханаана, хеттах, которые "избранный народ" застал вместе с
хурритами во время своего прихода на "обетованную землю", оставив о
них память в Ветхом завете (напр. Книга о судьях III, 5). Однако, с обна-
ружения фараонского архива в Амарне в 1887 г., стало ясно, что хеттское
царство во II тысячелетии до н.э. было одним из трех сильнейших госу-
дарств на Ближнем востоке и что его центр находился в Малой Азии, в то
время как его политическая мощь распространялась на северную Сирию,
где сталкивались интересы Египта, Ассирии и хеттов над митанскими
территориями. Английский ассириолог Арчибальд Генри Сейс (A. H.
Sayce 1846-1933) первым хаматское письмо связал с хеттами. Его пред-
положение позже было подтверждено открытием текстов с таким же
письмом и в Анатолии, в первую очередь в монументальном святилище
Язылыкая (Yazılıkaya). Это привело к выводу, что на анатолийской тер-
ритории и надо искать центр хеттского царства. В начале XX века (с 1906
до 1908 гг.) немецкая археологическая экспедиция во главе с Гугом Вин-
клером (H. Winckler) в деревне Богазкёй (Boghazköi, совр. Boğazkale), 150
км на восток от Анкары, раскопала хеттскую столицу Хаттуша и в ней
обнаружила огромную клинописную библиотеку с более чем 13000 тек-
стов. Перед палеографами оказался еще один язык, который использовал
шумерско-акадскую письменность. Тайну хеттского языка решил в 1915
году чешский ориенталист Бедржих Грозный (Bedřich Hrozný 1879-1952)
сенсациональным открытием до того времени совсем неизвестного индо-
европейского языка, что имело и революционное значение для индоевро-
пеистики.
 119
119
Первое предложение прочитанное Грозным содержало шумерскую
идеограмму «хлеб» (NINDA) и в транслитерации оно звучит nu
-an e-ez-za-at-te-ni wa-a-tar ma e-ku-ut-te-ni. Очевидно было, что оно
состоит из двух параллельных частей, в которых наряду с словом «хлеб»
в первой части, стоит wa-a-tar во второй, что не было трудно связать с
индоевропейскими словами означающими «воду» (стсл. вода, нем.
Wasser, англ. water). Так как речь шла о хлебе и воде, также не было
трудно параллельные слова e-ez-za-at-te-ni и e-ku-ut-te-ni связать с индо-
европейскими глаголами "есть" (чеш. jíst, нем. essen, англ. eat) и "пить"
(лат. aqua "вода"). Суффикс -an в идеограмме «хлеб» соответствовал ин-
доевропейскому окончанию вин. пад. ед. числа (напр. греч. -ον в
ἄνθρωπον "человека"), в то время как первое слово nu и энклитика ma со-
ответствовали наречию "сейчас" (англ. now, греч. νῦν, чеш. nyní) и союзу
"и" (= греч. μέ). Итак, первое прочитанное предложение означало "nyní
chliéb budete jísti, vodu poté budete píti" (Kulundžić: 243-250; Gordon: 97-
104).
Дешифровкой клинописного хеттского языка Грозный также раскрыл
пестрый многонациональный характер хеттского царства. Выяснилось,
что индоевропейские хетты свое государство называли по имени своей
столицы Хаттуша (Hattuša), унаследованным от более древнего неиндо-
европейского народа хатти (Hatti), культурную и государственную тради-
цию которого они переняли. Древний хаттский служил хеттам как язык
обрядов, в то время как себя и свой язык сами хетты называли našili /
nešumnili. На северовостоке от Хаттуши, на черноморском побережье,
находилась область Пала, где говорили на палайском языке (palaumnili),
в то время как в южных областях Арцавы, вдоль западных берегов Малой
Азии (в составе которой находилась древняя Троя – хеттская Wiluša), и
Кицуватне в Кападокии, говорили на лувийском языке (luwili). Кроме лу-
вийского, в Кицуватне говорили и на хурритском языке (Kulundžić: 251-
252). Хеттский (несийский), палайский и лувийский языки вместе пред-
ставляли собой давно вымершую анатолийскую ветвь индоевропейских
языков, в то время как хаттский и хурритский языки возможно были
представителями доиндоевропейской кавказско-средиземной (иберо-
кавказской) языковой семьи.
Неизвестно ни когда, ни откуда индоевропейские племена пришли в
Анатолию. Надежен только тот факт, что они унаследовали более древ-
нюю неиндоевропейскую культуру. Одним из главных достижений этой
культуры была технология обработки железа, которое древние хатты об-
рабатывали еще во второй половине III тысячелетия до н.э. и которое
больше всего содействовало подъему и военному превосходству хеттско-
го царства. Воспоминание о хаттах сохранилось в греческих преданиях о
халибах (Χάλυβες) изобретателях железа и меди, которые жили на черно-
морском побережье Малой Азии. От их слова hapalki "железо" возможно
 120
120
происходит и греческое χαλκός "медь, металл", которое может быть род-
ствено славянскому *želězo (Иванов 1980: 134-135; Фасмер II: железо).
Корни хеттского государства лежат в кападокийских торговых центрах
начала II тысячелетия до н.э. В ассирийских источниках упоминаются Каниш
(Kyul Tepe), Хатти (Boğazköy) и Амкува (Alişar Höyük), из которых в Ассирию
караванами даставлялись медь и бронза. В XVIII в. до н.э. выделяется один
политический центр и он объединяет всю территорию. Это сделали правители
городов Кусара и Нес из династии Лабарна (имя вероятно происходит от хатт-
ского титула tabarna "начальник"), которые захватили город Хатти и в нем
обосновали центр хеттского царства. Основатель царства, Хаттушили I, поко-
рил Малую Азию между двумя морями, а его наследник Муршили I в 1595 г.
до н.э. разорил вавилонскую столицу, благодаря чему хеттское царство вошло
в ряд сильнейших держав Ближнего востока. В середине XIII в. до н.э. Шупи-
лулиума I разоряет митанскую столицу Вашукани и распространяет свою
власть на северную Сирию и Ханаан, из-за чего вступает в конфликт с Егип-
том. После пятнадцатилетней войны Египет и хетты заключают мир с разде-
лением сфер интересов (о чем говорит упомянутая запись из Карнака), но уже
в конце XIII столетия весь Ближний восток попадает под удар многочислен-
ных племен восточного Средиземноморья, т.н. "народов моря", в чьих египет-
ских названиях, ahhiyawa "ахейцы", rukka "ликийцы", šikuraš "сикулы", prst
(pelešt) "пелазги", turša "этруски", danuna (denyen) “данайцы”, можно узнать
некоторых из участников троянской войны. Под их набегами хеттское царство
исчезает навсегда, а Египет теряет Ханаан, известный в будущем как Палести-
на. Там укрепляются балканские Пелазги, в Библии известные как Филистим-
ляне (ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА: 197-216).
II. 2.2.3.2 Хеттская клинопись. Во время появления ассирийских
торговых колоний в Каппадокии (конец III тысячелетия) у хеттов уже
была в употреблении клинопись древневавилонского типа, которую они
скорее всего переняли посредством хурритов. Хеттский из шумерско-
аккадской клинописи сохранил 375 знаков в преимущественно фоногра-
фической (слоговой) роли. Хеттский клинописный силлабарий целиком
акадского происхождения: у них идентичная модель записи сочетаний
CV и VC, также как и вставка неисконных гласных при записи согласных
групп и долгих гласных:

e-eš-zi [estzi] pa-ah-hu-ur (pahhur) a-da-an-zi (adantzi)

“есть” (3. л. ед.) “огонь” “едят” (3. л. мн.)

p(a)-ra-a (prā) ša-an-h(a) [sanh] ka-a-aš-z(a) [kāstz]

“дальше, вне” “ищи!” “голод”
 121
121
Также как в аккадском, фонограммы прибавляются к идеограмме в
виде фонодетерминативов, в данном случае с целью записи индоевропей-
ской флективной структуры хеттского языка:

LUGAL-us LUGAL-i URU-an URU-az

(haššuš) (hašši) (happiriian) (happiriiatz)
“царь” “царю” (Д ед.) “город” (В ед.) “города” (Р ед.)
Идеограммы (шумерограмы) в большинстве случаев сохранили свои
шумерско-аккадские значения. Особенные хеттские нововедения пред-
ставляют собой случаи культурных переосмыслений – когда вследствие
необходимости в записи новых понятий идеограмма получала новое зна-
чение, как в случае шумерограммы ANŠU KUR "осел дикий (горный)", ко-
торая в хеттском означает "конь", или же, сохраняя свое значение, полу-
чала хеттское фонетическое звучание, как в случае шумерограммы GEŠTIN
"вино", которая посредством хеттского прочтения – хет. u̯ii̯ana "вино" по-
лучила значение хеттской фонограммы для слога u̯i /wi/. Особенностью
хеттской клинописи являются и два типа словесных знаков: кроме шуме-
рограмм, как классических идеограмм, она имеет и аккадограммы – ак-
кадские фонографические формы отдельных слов, которые в хеттском
стали логограммами (о различении идеограмм / пиктограмм и логограмм
см. I. 7, III. 3):

шумерограммы LUGAL KUR

ŠU
haššuš “царь” keššaraš “рука” udnē “гора”

аккадограммы i-na ša
a-bu
anda “в” attaš “отец” kēr “от”
II. 2.2.3.3 Хетто-лувийское (анатолийское) иероглифическое
письмо. С самого начала наряду с клинописью в хеттском государстве
употреблялось и местное рисуночное письмо, которое, подобно египет-
ской иероглифике, состояло из легко узнаваемых рисуночных знаков.
Традиционно оно называлась хеттской иероглификой, потому что до кон-
ца своего существования было связано с хеттским государством и его
традицией. Более близкое ознакомление с этим письмом раскрыло, одна-
ко, что оно не было предназначено для записи хеттского, а для записи
лувийского языка, и поэтому оно сегодня также называется лувийскими
или анатолийскими иероглифами. Из его употребления, все же, наглядно
познается «национальный» характер этого местного письма по отноше-
нию к клинописи. В царских печатях оно встречается вместе с клинопи-
сью и при этом в очевидной роли местного письма, которое окружает фи-
гуру правителя в центральной части печати, в то время как клинописью
тот же текст повторяется по окружности печати. В других сферах их упо-
 122
122
требление разграничено следующим образом: клинописью, как месопо-
тамской империальной моделью, писалось только на глиняных плитах,
преимущественно в государственной переписке, в то время как иерогли-
фика была торжественным храмовым стилем каменных надписей.
Будучи ограниченной только на царскую столицу и ее администра-
цию, клинопись, с ее гибелью в XII тысячелетии до н. э., и сама перестала
существовать, в то время как местня иероглифика пережила разрушение
хеттского государства. Двумя веками позже, в юговосточной Анатолии и
в северной Сирии появляются «новохеттские» города-государства в Ха-
мате, Гургуме, Каркемише, Адане (Киликия), Табале (Кападокия), кото-
рые обновляют хеттско-хурритские государственные и культурные тра-
диции и среди них также иероглифическую письменность (Иванов 1963:
43; Ларош: 222) [62]. Наибольшее число обнаруженных памятников на
данном письме и лувийском языке происходит именно из периода между
X и VII вв. до н.э., прежде чем эти города-государства уничтожила Асси-
рия, вследствие чего эта письменность окончательно угасла.
II. 2.2.3.4 Особенности хетто-лувийской (анатолийской) иерогли-
фики. Хотя клинопись и иероглифика с самого начала употреблялись
одновременно, пока было обнаружено мало двуписьменных текстов, что
являлось большим препятствием в понимании структуры анатолийской
иероглифики. Самый известный двуписьменный текст, с которого нача-
лась дешифровка этого письма, находился на серебренной печати, чью
короткую надпись еще в 1880 г. Арчибальд Сейс прочел как Тарку-мува
КОРОЛЬ Мера СТРАНЫ [63]. На основании этого было видно, что и хетт-
ское иероглифическое письмо имело схожую логосиллабическую струк-
туру. Хотя и язык и общее содержание текстов не выявляли трудностей,
все же из-за их малочисленности и фрагментарности дешифровка данно-
го письма шла очень медленно. Старанием ряда выдающихся специали-
стов первой половины XX века, прежде всего Хельмута Боссерта (H.
Bossert), Эмиля Форрера (E. Forrer), Эмануеля Лароша (E. Laroche),
Иоганеса Фридриха (I. Friedrich), Пьера Мериджи (P. Meriggi) и Джея
Гельба (I. J. Gelb), был осуществлен значительный прорыв в прочтении
личных и географических имен, раскрытии его структуры и основного
числа слоговых знаков (Hawkins 1986: 366-368; ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 199-
228; Melchert 1996) [64].
Что же касается вопроса происхождения хетто-лувийской иероглифи-
ки, то внешнее сходство ее знаков с критским иероглифическим письмом
подтолкнуло Гельба (87, 208) предположить ее связь с гораздо более
поздней эгейской письменностью. К этому, по мнению Дэвида Хокинса и
Стивена Фишера, можно прибавить и некоторые структурные сходства
(Howkins: 373-374; Fischer: 75). Подобно эгейской письменности, хетто-
лувийскую иероглифику по внешнему виду также можно разделить на
более старую рисуночную (на храмах новохеттского царства 1500-1200) и
младшую курсивную, которая употреблялась в северной Сирии вплоть до
 123
123
VI в. до н.э. (Ларош: 22). Архаическая слоговая сегментация в обеих
письменностях (V)CV-CV(C) явно отличается от клинописной модели
(V)CV-VC(V). Также как в линеаре Б, не различается оппозиция по звон-
кости (p/b) и носовой сонант опускается в положении перед согласными
(ср. слоговая запись irhintsi “границы” как i – r(a) – hi – zi [64]).
С другой стороны, существуют и значительные структурные разли-
чия, в первую очередь слоговой характер и полное отсутствие детерми-
нативов в эгейских линеарах, что, согласно И. Фридриху (85, 91), скорее
всего может говорить о независимом и параллельном развитии. Употреб-
ление детерминативов является одним из важнейших показателей струк-
турной связи данной письменности с клинописью (Фридрих: 84-85). По-
добно тому, как в клинописи, детерминативы личных имен стоят перед
именем, а детерминативы географических названий за самим названием:

DEUSha – ba – tu a – ma – tu REGIO ha-r(a) – ka – mi URBS

богиња Хебат (кл. He-bat) Хамат (кл. Ha-ma-tu) Каркемиш
Непосредственным графическим влиянием клинописи является и детер-
минатив личных имен в виде наклонного штриха, соответствующий кли-
нописному вертикальному клину перед мужскими именами.
С другой стороны, отдельные графические решения могли бы гово-
рить о взятии примера с египетской письменности, напр. тождественный
способ выражения личного и притяжательного местоимений первого ли-
ца ед. числа в анатолийском и египетском или детерминатива
«женщина, женский» в образе яйца . Таким образом, данное письмо
отражает именно такие культурные и политические отношения, какие
хеттское государство, точно как и эгейский мир, имело с Египтом и Ме-
сопотамией. И одна и другая рисуночная письменность могли возникнуть
под влиянием графических моделей двух древнейших и крупнейших ци-
вилизаций Ближнего востока, при чем название иероглифика здесь не
простой синоним термина рисуночная письменность, но и обозначение
рисуночных письменностей, которым египетская иероглифика могла по-
служить как графический пример и культурная модель.
При этом, данная иероглифика имеет особую категорию знаков, неиз-
вестную ни египетской, ни месопотамской письменностям. Определенное
число фонограмм здесь получило абстрактную и упрощенную форму,
вследствие чего они перешли в категорию силлабограмм – другими сло-
вами, эта письменность была на пути создания собственного силлабария.
В этом она показывает не только типологическое сходство с эгейскими
силлабариями, но представляет собой и ранний пример особого пере-
ходного типа иероглифической письменности с эмансипированным сил-
лабарием. Это древнейший пример т.н. структурной диграфии, и драго-
 124
124
ценная типологическая параллель японской и маянской письменностям
(II. 4.3; II. 5.3.3) [65].
Особые характеристики анатолийской иероглифики, вместе с лувий-
ско-хурритским народным характером самой иероглифики, указывают на
субстратные кавказско-восточномалоазийские корни этой письменности,
распространенной от Арарата до северной Сирии. Поэтому в северной
Сирии данная письменность, вместе с хеттско-хурритской культурной
традицией, продержалась целых пять веков после гибели хеттского госу-
дарства. Вопреки этому, западномалоазийские потомки хеттского и лу-
вийского языков, лидийский и ликийский, записывались в течение I ты-
сячелетия до н. э. алфавитами греко-финикийского круга.

Около I тысячелетия до н.э. клинопись распространяется и на армян-

ском нагории. Там, в треугольнике между озерами Урмия, Ван и Севан,
около IX в. до н.э. (между 830 и 650 гг. до н.э.) было создано царство, из-
вестное в ассирийских источниках под названием Урарту (этимоло-
гически возможно связанно с названием горы Арарат). Месопотамскую
письменность туда принесли Ассирийцы, привлеченные рудными богат-
ствами урартского государства. Древнейшие тексты царства Урарту были
написаны на ассирийском (североаккадском) языке а потом и на местном
языке восточнокавказской ветви, родственным хурритскому. Подобно
другим национальным вариантам клинописи, и она является преиму-
щественно слоговым письмом, но со своими 106 идеограммами она все
же имеет более архаичную структуру, чем хурритская клинопись (Gragg:
64-65) [66].

Наряду с клинописью существовала и местная иероглифическая

письменность архаичного рисуночного вида. Рисунки чаще всего встре-
чаются в виде кратких надписей на керамике, печатях и серебряных куб-
ках (около 100 таких кубков обнаружено в 30-ые годы XX века при рас-
копках на холме Кармир блур ("Красный холм") вблизи Еревана, урарт-
ского Эребуни [Утевская: 91]), а также отдельно в виде монограмм ком-
бинированных с клинописью. Из-за малочисленности текстов (около 30),
их краткости и ограниченного числа знаков, данное письмо все еще не
дешифровано (Фридрих: 85-86). Общее число рисунков насчитывает око-
ло 90 легко узнаваемых реалий окружающего мира, материальной и ду-
ховной культуры. При этом, лишь малое число знаков может повто-
ряться, и при этом не более чем два раза, что могло бы указывать на сло-
говой характер письма (Rosenkranz: 59) [67]. Относительно происхо-
ждения этого письма, очевидна его графическая связь с архаическим ви-
дом хеттского иероглифического письма (Barnett: 55). Имея в виду, что
такое письмо на территории Малой Азии было характерно для югово-
 125
125
сточных хеттских областей пронизанных хурритским культурным влия-
нием, что кроме анатолийского оно использовалось и для записи хур-
ритского языка, по словам В. В. Иванова (1980: 140) вполне логично, что
урартское иероглифическое письмо возможно скрывает многие тайны
культурной истории Закавказья и Малой Азии. Тем не менее, надо иметь
в виду и тот факт, на который обратил внимание Ричард Барнетт (Barnett:
54-55), что тут речь может идти о внешнем сходстве и что упомянутые
структурные различия между урартской и хетто-лувийской иероглифи-
ками скорее всего говорят о графической архаизации письма по модели
хетто-лувийской иероглифики (еще один случай «псевдоиероглифики»
подобно протобиблскому письму, см. II. 1.2.3) и о возможном взятии
примера с хеттской государственной традиции, послужившей в данном
случае в качестве модели местного культового письма в противопостав-
лении клинописи.
 128
128
Подобно аккадской клинописи, данное письмо было уже преимуще-
ственно слоговым с остатками идеографии. Также как и в клинописи, в
нем существовали слоговые знаки для всех трех основных сочетаний CV,
VC, CVC с соответствующим нанизыванием слогов, ср. способ записи
имени Šimpišhuk как ši – in – pi – (h)i – iš – hu – (u)k.

60 — Oтрывок эламской части текста Бехистунской надписи (Gragg 1996:

60-61):

1. клинопись:
2. транслитерация: mDa-ri-ia-ma-u-iš mSUNKI
na-an-ri
3. транскрипция: daryamau sunki na-n-ri
4. значение: Дарий король говорит-PART-SG
1.
2. za-u-mi-in dU-ra-maš-da-na mú htup-pi-me da-a-e
3. taumin uramata-na u tuppi-me daae
4. Милость Ахурамазда-от я плиту-DERIV другую

1.
2. ik-ki hu-ud-da Har-ri-ia-ma
3. ikki hutta harriya-ma
4. на сделал арийский-в
Перевод: “Дарий король говорит: Милостью Ахурамазды я надпись дру-
гую сделал на арийском”.

61 — Хурритская клинопись: отрывок «Митаннийского письма» (Gragg:

63-64):
 129
129
1. клиноп.

2. транслит.
3. транскр. kelia -  - (nn)a - an pa - itxi – iffu - 
4. знач. Келия–ERG–это (OBJ)–и послал–NOMINALIZ–мой–ERG

4. слово это сказать-PAST – 3sg. pronomin – и говорить – PART

(SUBJ)

4. брат – ваш – ERG – и Ниммория – ERG Египет – DEF – от – DEF – ERG

4. правитель-ERG дар большой (?) сделать - PAST – 3 sg. (SUBJ)

Перевод: “И Келия, мой посланец, сказал это слово говоря: ‘ваш брат,
Ниммория, правитель Египта, сделал большой (?) дар’”.
 130
130
62 — Лувийская иероглифическая надпись из Каркемиша (Hieroglyphic
Luwian – Wikipedia).

63 — Серебрянная печать найден-

ная в Смирне и попавшая в Бри-
танский музей, где в ней заподо-
зрили подделку и вернули ее соб-
ственнику. Однако, была сделана
ее копия, на основании которой в
1880 г. асириолог Арчибальд Сейс
положил начало дешифровки ана-
толийской иероглифики (Kulun-
džić: 251; Gordon: 106; История
письма: 176-180). На основании
клинописного текста, прежде все-
го вавилонских идеограмм 1-6-7,
содержание печати было в принципе ясно: 1 детерминатив личных имен,
2-5 личное имя, 6 «король», 7 «страна», 8-9 название страны.

Сейс был первым, кто в загадочных рисуночных знаках, дважды напи-

саных около фигуры правителя, прочитал текст, который в принципе со-
 131
131
ответствует клинописной записи, но который, при этом, не является ее
буквальной транскрипцией:

Tarku-muwa (2-5) ŠAR (6) mi-r(a)-a (8-9) MAT (7)

Так было открыто оригинальное идеографическое письмо, сходной лого-
силабической структуры как и клинопись, но с иным распределением
элементов.
64 — Анатолийская иероглифика состоит примерно из 150 идеограмм и
около 60 фонограмм (силлабограмм) оригинальной структуры (с вокаль-
ной триадой a, i, u, неизвестной хеттской клинописи (Howkins: 369-371;
Ancient Scripts.com Luwian). Значения этих автохтонных рисуночных зна-
ков в международной транскрипции обычно даются в латинском пере-
воде. Большое число идеограмм придает данному письму архаический
характер. Однако, на самом деле речь идет о силлабарии с установив-
шимся числом слоговых знаков, в котором идеограммы являются лишь
делом традиции. Об этом свидетельствуют примеры возможной замены
идеограмм слоговными знаками:
FINES – zi
irhintsi
VIR – ti –s(a) – wa/i – s(а)
“границы” BOS
tsitis “человек” wawis “рогатый скот”

zi – ti – s(a) i – r(a) – hi – zi wa/i – wa/i – i – s(a)

Знаковой репертуар этой письменности целиком принадлежит анатолий-
скому культурному пространству, а оригинальные решения при употреб-
лении отдельных слоговых знаков свидетельтвуют о длинной письмен-
ной традиции на этой територии: напр. знаки mi и nú по проис-
хождению явлются числами “4” (meu-) и “9” (nuwa-), при чем первый
знак внес свой губной начальный звук в состав сложного знака mu
(ср. u). Яркой фонографической особенностью данного письма явля-
ется слоговой знак в виде наклонной черточки [ra/i] – это единственный
знак, имеющий вспомогательную (диакритическую) роль дополнитель-
ного элемента, который закрывал слог вибрантом [-r] (типологически
тождественный функции такого же знака для /r/ в индийском деванагари
[Мериджи: 252]):

Ku-r(a) – ku –ma URBS Wa-r(a) – pa – la – wa

Мараш (Гургум, кл. Gur – gu – ma ) Варпалава, король Туванувы
 132
132
Напротив, в конце группы со-
гласных тот же знак имел i – s(á) – t(a) – ri – s(a)
обыкновенное слоговое про- istris “рука”
чтение:

65 — Хетто-лувийский иероглифический силлабарий

(Ancient Scripts.com, Luwian).

66 — Урартская клинопись: пример текста (Gragg: 65).

 133
133
1. клиноп.

2. трансл.
3. транскр. xaldi-ie evri-ie ipuini-e
4. знач. Халди-DAT правитель-DAT Ишпуини-ERG

4. Сардури-ADJ-DEF-ERG Менуа-ERG Ишпуини-ADJ-DEF-

ERG

4. Халди-от алтарь построен-DERIV-3sg

SUBJ + 3sg OBJ
Пeревод: “Халдию государю Ишпуини Сардуриев (сын) и Менуа сын
Ишпуини Халдия алтарь построили”.
 134
134
67 — Уратская иероглифика: список знаков (Barnett: 50).
 В 1928 г. на одном холме у сирийского побережья, под названием Рас
Шамра ("Фенхелев мыс"), недалеко от города Латакии случайно была рас-
копана каменная гробница со следами микенской культуры. В следующем
году французская археологическая экспедиция на этом же месте раскопала
королевский дворец из XV в. до н.э. с богатой клинописной библиотекой.
Таким образом был открыт город государство Угарит, название которого
уже было известно из фараонской библиотеки в Амарне. В этом же году
французский асириолог Шарль Виролло (Ch. Virolleaud) опубликовал пер-
вых 48 таблиц, обнаружив что, судя по небольшому количеству клинопис-
ных знаков, это письмо является алфавитным. Первые результаты в его
дешифровке осуществил немецкий ориенталист Ганс Бауер (H. Bauer), рас-
крыв, что речь идет о семитском языке, на что указывало уже первое про-
читанное слово – имя известного ханаанского бога Ваала. Некоторые вы-
воды Бауера дополнил и скорректировал французский востоковед Эдуар
Дорм (E. Dorme). Окончательный список знаков определил Виролло уже в
1930 г., на чем дешифрирование угаритской клинописи было завершено.
Сензационной новостью было открытие того, что в основе угаритской
клинописи находится западносемитское консонантное письмо, которое под
влиянием могучей вавилонской традиции писалось клиньями на глиняных
плитах. Западносемитское происхождение угаритского письма непосред-
ственно показывают обнаруженные школьные таблички с алфавитным по-
рядком знаков, полностью соответствующему алфавитному порядку зна-
ков финикийского и древнееврейского писем (Сегерт: 17). Угаритский
клинописный алфавит (“квазиалфавит” [Хачикян 2010: 129]) состоит из 30
буквенных знаков вместе с одним вертикальным клином в функции слово-
разделителя. Двадцать семь из этих знаков служили для семитских соглас-
ных, а три знака означали постглотальные полувокальные [DLX], кото-
рые при записи чужой лексики (напр. в словах аккадского и хурритского
происхождения) получали роль обычных гласных (Сегерт 1965: 18, 23;
Segert 1983). Ни для одного угаритского знака не было возможно найти
прототип среди многочисленных знаков шумерско-аккадской клинописи,
но они, судя по всему, не представляли собой произвольные вертикальные
и горизонтальные клинья, потому что Роберт Штиглиц (Stieglitz 1971) в
них раскрыл 17 прототипов финикийского письма. Из этого был сделан
вывод, что угаритская клинопись не только по своей структуре, но и по
своему графическому облику происходит от протоханаанского письма
(Stieglitz 1971: 139). Кроме Угарита, тексты с данным письмом были обна-
ружены и в Палестине, Бет Шемеше и на горе Фавор, что является доказа-
тельством того, что такой клинописный алфавит существовал и в древнем
Ханаане (Гельб: 129-131; Kulundžić: 185) [68].
136
136

Упомянутая микенская гробница не случайно оказалась на месте древ-

него Угарита. Археологические находки показывают, что в городе, кроме
местного западносемитского населения, находилась также и критско-
микенская торговая колония (Сегерт: 8). Помимо экономических связей
Угарита и эгейского мира, американский семитолог Сайрус Гордон рас-
крыл и некоторые впечатляющие свидетельства их культурных взаимо-
связей. Таким напр. является угаритский эпос о короле Крете, который
двинулся в военный поход против города Удума, чтобы у местного короля
отнять красавицу Хурию, в чем распознается мотив красавицы Елены из
Илиады. В данном контексте не случайно, что мотив похищения и осво-
бождения законной супруги, при сохранении единой основы ее имени,
встречается и в библейской Книге Бытия, в которой Авраам дважды осво-
бождает свою жену Сару из чужих гаремов. Угарит был современником
Троянской войны и сам был уничтожен около 1200 г. до н.э. во время
вторжения "народов моря". Все это, согласно Гордону, могло представлять
собой материальную основу общих культурных корней классической Гре-
ции и Израиля (Gordon 1971: 123-124; C. Gordon, Before the Bible: The
Common Background of Greek and Hebrew Civilizations, New York: Harper &
Row, 1962) [69].
II. 2.3.1.1 По своим неожиданным отношениям между формой и струк-
турой, угаритская клинопись имеет пандан в соседнем – библском псевдо-
иероглифическом письме (II. 1.2.3). В течении II тыс. до н.э. древний Ха-
наан являлся международным распутьем (Fischer: 69-72) на котором скре-
щивались влияния Египта и Месопотамии, откуда они распрстранялись
дальше к эгейскому миру. Угарит и Библ были как раз двумя крайними
точками до которых доходили, и где скрещивались влияния двух больших
цивилизаций Ближнего востока. К тому же, они были достаточно отдален-
ными, чтобы месопотамское влияние на Угарит и египетское на Библ были
только поверхностными. Вопреки своей клиновидной форме, угаритская
клинопись по своим структурным характеристикам представляет собой
древнейший пример семитского абджада (см. III. 3), прототипом которого
является логоконсонантная модель египетской иероглифики, в то время
как все еще недешифрованное библское письмо является силлабарием, ко-
торый мог пройти через логосиллабическую ступень.1 Таким образом,
библское письмо первобытно могло быть классической иероглификой, ко-
торая, как и все древние иероглифические письменности восточного Сре-
диземноморья, структурный прототип могла иметь в логосиллабической
модели месопотамской клинописи, в то время как своей оригинальной ри-
суночной формой она обязана египетской иероглифике. Однако, это только
гипотеза, потому что библское письмо имеет лишь фрагментарные под-
тверждения, так что единственно надежным и общепринятым фактом оста-
ется слоговой характер данной псевдоиероглифики.

1 Ср. Mendenhall 1985; Colles 1998.

136
 137
137
Тем не менее, греческий характер международного названия этого го-
рода вряд ли может быть случайным: Byblos (βύβλος) – греч. название для
“книги и бумаги” получено правильно от аккад. формы Gublu.2 Таким об-
разом, что же касается греческого мира, Библ был своеобразным “городом
книги и письма”. В этом смысле примечательно, что ближайшую типоло-
гическую параллель данное письмо имеет в критско-микенском линеаре Б
– таком же силлабарии с остатками иероглифики (см. II. 3). Поэтому дан-
ное письмо, вопреки всем своим загадкам, выступает в качестве связующе-
го звена и моста к эгейской письменности (Robinson 1999: 164).

Алфавитный тип письма характерен и для первого дешифрованного

клинообразного письма, того, которое употреблялось в ахеменидской Пер-
сии VI-IV в. до н.э.). В конце VII века до н.э. Месопотамия попала под
власть иранских племен и окончательно ушла с политической сцены. В 612
г. до н.э. мидийский царь Киаксар уничтожает Ассирийское царство. Уже в
550 г. мидийцев сменяет другое иранское племя – персы, под чьими царя-
ми Киром, Камбизом и особенно ахеменидами, Дарием , и его наследни-
ками, будет создано крупнейшее государство тогдашнего мира. Также как
римская империя вошла в корни романо-германской Европы, так и в дан-
ном случае древняя месопотамская цивилизация пережила уничтожение
Ассирии, оказав на своих завоевателей сильное культурное воздействие,
которое кроме общей материальной культуры прослеживается и в выборе
письма.
Древнеперсидская письменность называется также и «письменностью
царских надписей», так как она предстает в виде трехъязычных клино-
писных надписях на аккадском, эламском и персидском языках, которыми
персидские цари украшали свои дворцы в Персеполисе (оригинально Пар-
сагарде, т.е. “Персов городе”), Хамадане и Сузах. Самым значительным
памятником этой письменности является монументальная трехъязычная
Бехистунская надпись (см. II. 2.1.1.2), своеобразный языковой и государ-
ственный манифест Дария ,, который своей целю имел не только увекове-
чить дела шаха, но и ознакомить с ними население различных провинций
(Оранский:136-137).
Как уже было замечено при дешифровке клинописи, древнеперсидское
письмо с своим небольшим количеством знаков структурно не принадле-

2 Т. В. Гамкрелидзе, В. В. Иванов 1984, Индоевропейский язык и индоевропеийцы, Тбилиси,

59. О названии города и библском письме см. также ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 255-260; Daniels 1996
(2): 29-30.
 139
139
добавление знака для гласного /a/ после таких согласных служило спосо-
бом записи долгого /ā/ (Гельб: 169; Оранский: 107) [70].
Упомянутые особенности оставляют впечатление смешанного типа
письма между силлабарием и алфавитом, при чем необозначение гласного
/a/ в постсогласной позиции представляет собой типичную особенность
слогового типа письма, каким напр. является индийский брахми. В этом
смысле, древнеперсидская клинопись типологически выступает как осо-
бый тип алфасилабария, в котором различные фонологические процессы
воздействовали на разную графическую запись отдельных согласных (по-
добно тому как английское [d] или испанское кастельянское [θ] записы-
ваются с помощью g и c перед [i, e], а в остальных случаях как j и z: англ.
gem, jam; исп. cinco, zapato [Wikipedia]). По мнению Гельба, эта смешанная
система письма возникла постепенным развитием из шумерско-аккадской
клинописи (Гельб: 167-170). Вопреки заявлению самого царя Дария с
Бехистунской надписи о том, что он создал данное письмо и наделил его
государственным статусом, были обнаружены и две надписи его предше-
ственников, Аршамы и Ариярамны (VII-VI век до н.э.), написанные тем же
типом письма (Оранский: 108). Древнеперсидская клинопись показывает
типологические сходства с двумя различными графическими системами.
Во первых, это могла быть клинопись преимущественно слогового типа с
которой персидские племена могли встретиться еще на севере, в государ-
стве Урарту, во время пребывания у озера Ван, а потом и в Эламе, на их
исторической родине. Во вторых, по мнению Фридриха (124), не надо ис-
ключать и связь с западносемитским консонантным письмом, которое бы-
ло в употреблении у арамейского населения, давно уже проживавшего в
самой Месопотамии. Арамейский язык и арамейское письмо в многонаци-
ональном ахеменидском царстве применялись в служебной переписке с
арамейскими провинциями. На арамейский переводились даже отдельные
древнеперсидские клинописные тексты, как было и в случае Бехистунской
надписи, чей папирусный отрывок найден на острове Элефантина в Египте
(Оранский: 136-137). Именно в ахеменидской Персии начнется применение
арамейского письма для иранских языков, и из него после слома Персии в
334 г. до н.э. и уничтожения месопотамской письменной традиции под
краткотвременной эллинистической оккупацией, зародится новая пись-
менность среднеперсидского периода, которая оттуда распространится в
средней Азии.
Подобно тому, как мероитское письмо представляет собой мост к эфи-
опскому письму (см. II. 1.2.1.2), существует и схожая типологическая связь
между древнеперсидской клинописью и письмом брахми (напр. вокальная
триада [i, a, u], и графическая зависимость определенного количества со-
гласных от следующего гласного). В обоих случаях речь идет о алфа-
силлабарии, отражающем сходную морфонологическую структуру соот-
ветствующих языков (II. 1.2.4). При этом, в данном случае графическим
звеном между этими двумя генетически родственными языками (которые
140
140

принадлежали арийской ветви индоевропейских языков), судя по всему

было именно арамейское письмо. Распространение этого смешанного се-
митского абджада в Индии (который там трансформировался в алфасил-
лабарий), можно понять как ожидаемое влияние древнеперсидского цар-
ства и его администрации.

140
68 — Угаритская клинопись (Walker: 50).

69 — Пример угаритского текста: отрывок из цикла о Ваале (Сегерт : 89-

91):
142

Транслитерация: Транскрипция (реконструкция произно-

шения)

(20) idk. lttn. pnm (20) iddāka la tatinu panēma

(21) ‘m. il mbk. nhrm (21) ‘amma ’ili mabbaka naharēma

(22) qrb. apq. thmtm (22) qirba ’apiki tihāmatēmi

(23) tglj. dd. il. wtbu (23) tagliju dada ’ili wa-tabā’u

(24) qrš. mlk. ab. šnm (24) qarša malki ’abī šanīma

(25) lp‘n. il. thbr. wtql (25) la-pa‘ anē ’ili tahburu wa-taqallu

(26) tšthwj. wtkbdh (26) taštahawiju wa-takabbidu-hī

(27) hlm. il. kjphnh (27) halumma ’ilu kī-ja pūhun-hā

(28) jprq. lsb. wjshq (28) jappariqu lisba wa-jishaqu

(29) p‘nh. lhdm. jtpd. wjkrkr (29) pa‘anē-hī la-hadāmi jatpudu wa-
jakarkiru

(30) usb‘th. jšu. gh. wj[sh] (30) ’usba‘āti-hī jašša’u gā-hu wa-jasūhu

(31) ik. mgjt. rbt. atr[tj]m (31) ’ēka magajat rabbatu ’atiratu jammi

(32) ik. atwt. qnjt. i[lm] (32) ’ēka ’atawat qānijatu ’ilīma

(33) rgb. rgbt. wtgt[?] (33) ragābu ragibtī wa-t. g. t.

(34) hm. gmu. gmit. w’s[t] (34) gama’u gami ’tī wa- s. t.

(35) lhm. hm. štjm. lh[m] (35) lahāmu him šatājumā lahāmu

(36) btlhnt. lhm št[j] (36) ba-tulhanāti lahma šatāju

(37) bkrpnm. jn. bk! h̬rs (37) ba-karpānīma jēna ba-kāsē harūsi

(38) dm. ‘sm. hm. jd. ilmlk (38) dama ‘isīma him jaddu ’ili malki

(39) jhssk. ahbt. tr. t‘rrk (39) jahāsisu-kī ’ahabatu tori ta-‘āriru-kī
144

На рубеже III и II тысячелетий до н.э., в эпоху ранней бронзы, на

эгейском острове Крите было создано древнейшее государство в Европе.
В это же время появляется и местная рисуночная письменность. По своей
графической форме данная письменность занимает особое место среди
письменностей этой эпохи. Остров Крит находился на самой границе то-
гдашнего культурного мира (с которым вел оживленную торговлю, в
первую очередь с Египтом и Палестиной1). Этим и объясняется появле-
ние на Крите особой рисуночной письменности, не показывающей непо-
средственные графические связи с другими древними письменностями
Ближнего востока. Первый исследователь данной письменности, англий-
ский археолог Артур Эванс (А. Evans 1851-1941), назвал ее минойской,
потому что она является продуктом цивилизации, которую в греческой
традиции олицетворял легендарный царь Минос, правитель Кносса.
В графическом плане данная письменность выступает в виде двух
разновидностей, как иероглифическое и как линейное (слоговое) письмо,
каждое из которых можно разделить на еще два подтипа. Критское иеро-
глифическое письмо А существует в виде кратких надписей на печатях
среднеминойского периода (2100-1900), при чем все эти надписи были
найдены исключительно в восточной части острова – к востоку от услов-
ной линии Кносс – Фест. Между 1900-1700 гг., во время процветания го-
родов Кносса и Феста, появляется его курсивный вариант – младшее
иероглифическое письмо Б, также в кратких надписях на печатях и гли-
няных табличках [71]. Из критской иероглифики развилось слоговое
(“линейное”) письмо из всего 70 силлабограмм и с ограниченным спис-
ком понятийных знаков (около 150). Изначально оно появилось в югоза-
падной части полуострова и употреблялось наряду с иероглифическим
письмом, чтобы в начале позднеминойского периода (с 1550 г. до н.э.)
окончательно сменило его. Более старая форма этого письма, линейное
письмо А, найдена во всех больших городах Крита (около 300 таблиц).
Младшая форма, линейное письмо Б, насчитывающее больше чем 10000
таблиц, была обнаружена в основном на территории материковой Греции
– в пелопонеских городах Пилосе и Микенах, в то время как на Крите она
ограничена только на Кносс.2

1 Казанскене, Казанский: 42-46.

2 Молчанов 1992: 61-62; Бартонек 1991: Глава 4 (Эгейские письмена).

 146
146
письма было то, что они не ожидали увидеть в нем греческий язык. Сам
Вентрис постоянно пытался раскрыть связь с этрусским языком. Однако,
по мере проникновения в морфонологическую структуру языка, все более
ясным становился его флективный индоевропейский характер. Большая
частотность отдельных знаков прежде всего позволила разделить звуки
на гласные и согласные. Наиболее частое сочетание все еще неразгадан-
ных знаков, которое встречалось в конце слова, дистрибутивно напоми-
нало греческий суффикс -ευς, что вынудило Вентриса все-таки проверить
и греческий язык на своей условной слоговой сетке. Его двадцатая рабо-
чая заметка, охарактеризованная как “легкомысленное отвлечение от де-
ла” с заголовком “Не написаны ли кносские и пилосские таблицы на гре-
ческом языке?”, положила основы микенологии (Чедуик: 170).
Таким образом оказалось, что греческий язык является одним из
древнейших среди живых языков мира и что изначально писался ориги-
нальными иероглифами. Многие факты из греческой истории, которые до
этого существовали только в чужих источниках, или у поздних греческих
историков, получили подтверждение дешифровкой линейного письма Б.
Среди них выделяется само имя критско-микенских греков – ахейцы.
Хеттские памятники XIV-XIII вв. до н.э. среди важнейших государств
тогдашнего мира упоминают государство Ахияву западно от Малой Азии
и ее правителя Атаришияша, имя которого напоминает известного микен-
ского царя Атрея (Ἀτρεύς), основателя выдающейся ахейской династии –
Атридов. Хеттские данные подтверждены именем a-ka-wi-ya-de в кнос-
ских таблицах (*akhaiwian-de = Ἀχαι/Ϝ/οί “aхейцы”) [74].
II. 3.1.2. Графические и языковые особенности письменности.
Графическая система линейного письма Б не соответствует структуре
греческого языка. Из него лишь просвечивает язык, на котором действи-
тельно говорили. Все слоги в нем открыты, дифтонги записывались непо-
следовательно, согласные r, l, m, n, s не регистрировались в конце слова
или слога. Не различались согласные по звонкости, ни гласные по долго-
те. Такие же черты имело и кипрское слоговое письмо.
 149
149

pa-i-to а3-za е-ra3-wo

Φαιστός *aidza (αἴξ) *elaiwon (ἔλαιον)
Фест Коза оливковое масло
Знаки линейного письма Б традиционно делятся на идеограммы, силла-
бограммы и числовые знаки (см. Bennett: 125) [75].
Как и в остальных рисуночных письменностях, критско-микенские
идеограммы могли с помощью диакритик также изменить свое основное
значение. Здесь это встречается при обозначении родовых признаков у
некоторых животных. Основная идеограмма является обозначением по-
роды, с двумя горизонтальными штрихами обычно обозначает самца, а с
вертикальным штрихом самку:

свинья боров самка овца баран самка рогатый бык корова

свиньи овцы скот
Из приведенных особенностей критско-микенского линейного пись-
ма Б и кипрского слогового письма видно, что ахейские греки унасле-
довали их от более древнего догреческого населения – минойцев или
“этеокритян” (грч. Ἐτεόκρητες“древние критяне”), цивилизацию которых
они переняли в середине XV в. до н.э. Язык этого загадочного народа,
судя по всему, не имел никакой связи не только с греческим но даже с
индоевропейскими языками. Поэтому, несмотря на графическое родство с
линейным письмом Б, линейное письмо А все еще не дешифровано, так
как в его основе находится неизвестный минойский язык. С времен Эван-
са принято считать, что иероглифические прототипы лежат в основе ли-
нейных писем.3 Однако, его предположение о эволюции рисуночного
письма в линейное (слоговое), служившее опорой традиционной эволю-
ционистической теории развития письма (ср. Молчанов 1992: 23-25),
сталкивается с типологическими трудностями: такое нигде не происходит
в рамках одного общества (ср. I. 4.1; I. 5.2). Вследствие различного гео-
графического распространения данных писем, пока неизвестно появилось
ли слоговое письмо изначально у неминойского населения западной ча-
сти полуострова (населенной согласно Гомеру кидонами), или же, учиты-
вая преимущественно учетный характер линейного письма4, иероглифику
и линейное письмо можно понимать как разновидности единой письмен-
ной системы, наподобие египетской иероглифики и демотики (Молчанов

3 См. одну из последних разработок этих рисуночных прототипов, предложенную Фран-

ческо Сольдани [Soldani 2009-2013]
4 Facchetti – Negri 2003: Capitolo primo: Lingue e scritture dell’antica Grecia.
 150
150
1992: 62). К этому можно добавить и тот факт, что, подобно эламской
письменности, и сама иероглифика могла уже быть преимущественно
слогового типа [76].
Одно из редких разгаданных слов в линейном письме А, ku-ro кото-
рым подытоживаются инвентарные списки, является основой семитской
теории о происхождении Минойцев, ибо напоминает общесемитский ко-
рень *kl- “все” (хотя в аккадских деловых документах это слово в такой
функции не употребляется)5. Почти в одинаковой мере надежными явля-
ются и слова ku-ni-su и qe-ra-u, которые вероятно означали какие-то зерна
и с которыми можно сравнить аккадское ku-nā-šu “сорт пшеницы” и qā-lu
“высушенное зерно”. Сравнение очертания (образа) знаков с их возмож-
ной фонетической структурой раскрыло акрофоническое происхождение
некоторых знаков линейных писем А и Б. Общей характеристикой этой
группы силлабограмм является, по словам А. Молчанова (1989: 23), их
первобытный зооморфный характер и очевидная связь со звукоподража-
тельными словами:
знаки критской линейное линейное слоговое
иероглифики письмо А письмо Б значение

ma “кошка”

mu “рогатый скот, бык”

me “козел”

sa “каракатица” (греч.
σηπία)
ku “журавль” (ие. и но-
стратич. *ker-, *kuru)

Некоторые из этих знаков, которые не имели звукоподражательное про-

исхождение, как правило не были связани с греческим языком, а судя по
всему отражают начальные слоги загадочного минойского языка:

ni (*sukon) sa ra3 (*krokos) qi (*ou̯is) овца

инжир (*linon) лен шафран

5 Уровень разногласий по этому поводу иллюстрирует и подобное индоевропейское тол-

кование данного слова (Перуцци 1960) от корня *ger- “собирать”: греч. ἀγείρω, ἀγορά;
балто-слав. *gur- (лит. gùrguolė “куча, рой”, ст.сл. гъртати).
 151
151
II. 3.1.3 Критско-микенская письменность показывает, что на эгей-
ском пространстве до прихода греческих племен жили, судя по всему не-
индоевропейские народы. Произошло заимствование и приспосабливание
культурных особенностей автохтонной цивилизации с упрощением ее
оригинальной рисуночной письменности по модели, которая уже имела
место в государстве Мерое и в Эламе. Предание о расправе Тезея с Мино-
тавром появляется в данном контексте, как воспоминание о следующем
историческом сюжете: микенские греки из первобытной минойской коло-
нии становятся одновременно разрушителями политической власти Кри-
та и наследниками его культурных достоинств. Данный политический
подъем Микен объясняет и появление национальной, греческой версии
минойского письма (линейного письма Б), в отличие от Кипра, где такого
политического толчка не было, и в котором минойская письменность
оставалась архаичным пережитком еще тысячу лет. Критско-микенская
письменность окончательно исчезает с уходом ахейцев с исторической
сцены и с разрушением самых Микен в XII веке до н.э., в смутное время
крушения бронзового века, а греки после длительного переходного пери-
ода получают новый графический толчок с Ближнего востока – заим-
ствуют семитское письмо.
Настоящую иллюстрацию того, что здесь описано, представляет со-
бой особый Фестский диск, чьи загадочные знаки не имеют непосред-
ственной связи с критской письменностью, но зато показывают связь с
эгейской цивилизацией. В его спиральной структуре, своеобразном лаби-
ринте знаков, все еще скрывается большая часть минойской загадки [77].
152

71 — Критские рисуночные знаки А и Б (Истрин 1961: 110).

 153
153

72 — Кипро-минойская глиняная
таблица из Угарита, свидетель-
ствующая о тесных связях Кипра с
Ближним востоком. Кипр был зна-
чительным центром металлургии
восточного Средиземноморья и с
давних времен привлекал к себе
внимание. С I тысячелетия до н.э.
там появляется финикийская тор-
говая колония, присутствие кото-
рой оказалось драгоценным для
дешифровки самой кипрской пись-
менности.

73 — Финикийско-кипрская билингва из Идалиона (Фридрих: 280;

ИСТОРИЯ ПИСЬМА: 266-274), которая повествует о том, как финикийский
князь Баалром на четвертом году правления царя Милкиатона построил
памятник, посвященный Аполлону Амиклейскому:

Кипрская часть текста:

(1) [i toi | tetaratoi | vetei] | pasilevose | milikijatonose | ketione | katetalione |
pasileu (2) [otose | tane epako]menane | to pepamerone | nevosotatase |
tonatirijatane | tote katesetase | ο vanaxe | (3) [Paalaromose] | o Apitimilikone |
to Apoloni | to Amukoloi | api voi | tase eukolase (4) [e]petuke i tukai azatai.
 154
154
Греческая транслитерация:
(1) [ἰ(ν) τοι | τετάρτοι | Ϝέτει] | βασιλεϜος | Μιλκιјάθονος | Κετίον | κατ
Ἐδαλίον | βασιλευ- (2) [ο(ν)τος | τᾶν ἐπαγο]μενᾶν | το πε(μ)παμέρον |
νεϜοστάτας | τόν ἀ(ν)δριјά(ν)ταν | τό(ν) δε κατέστασε | ὁ Ϝάναξ | (3)
[Βααλρομος] | ὁ Ἀβδιμίλκον | το(ι) Ἀπόλ(λ)ονι | το(ι) Ἀμυκλοι | ἀφ’ οἶ Ϝοι | τάς
εὐχολᾶς (4) [ἐ]πέτυχε ἰ(ν) τύχαι ἀζαθᾶι.
Перевод:
(1) [В четвертом году, когда] царь Милкиатон Китионом и Идалионом
пра- (2) [вил], в последний день пятидневки висококосных дней, эту ста-
тую поставил князь (3) [Баалром], (сын) Абдимилка, для Аполлона Ами-
клейского, после того как он для себя желания (4) достиг; на благое сча-
стье!
Как можно наблюдать, данное слоговое письмо неприспособленно к зву-
ковой структуре греческого языка: не различаются согласные по звонко-
сти и аспированности (существуют лишь знаки для p, t, k), ни гласные по
долготе. Носовой последовательно опускается в закрытом слоге перед со-
гласным, в то время как остальные согласные группы разбиваются встав-
кой несуществующих гласных (tonatirijatane | tote – τόν ἀ(ν)δριјά(ν)ταν |
τό(ν) δε, tetaratoi – τετάρτοι). Очевидно, что это письмо греки позаимство-
вали у догреческого населения в эпоху своего заселения Кипра в XII веке
до н.э. Данный факт подтвержден открытием нескольких коротких тек-
стов среди памятников кипрской эпиграфики из VI-IV в. до н.э., в основе
которых находится загадочный «этеокипрский» (древний кипрский) язык.
Фрагментарность этих текстов является одной из главных причин того
что они, вопреки известному письму, остались недешифрованными и что
все еще остается неизвестным язык догреческого населения Кипра. Таким
образом, греки на Кипре застали критско-минойскую письменность и пе-
реняли ее для записи своего языка. Там эта письменность далеко пережи-
ла свою колыбель. Минойское письмо, которое на самом Крите исчезло в
середине второго тысячелетия до н.э., осталось жить на Кипре до середи-
ны первого тысячелетия до н.э.

74 — Табличка из Пилоса, ставшая одним из переломных подтверждений

правильности дешифровки Вентриса. Американский археолог Карл Бле-
ген, который первобытно был противником «греческого толкования», из-
вестил в 1953 г. Вентриса и его сотрудника Джона Чедуика о том, что на
данной табличке, на которой перечислены сосуды разного вида, кроме
идеограмм ясно читаются греческие названия соответствующих сосудов
(Чедуик: 185-186):
 155
155

1) Первых два сосуда треножника называются tiripode [τρίποδε] “2

котла треножника [двойственное число сопровождаемое числом 2]”,
tiripo [τρίπους] “котел треножник (сопровождаемый числом 1)”;
2) Остальные сосуды названы dipa, и по форме ближе определены как
qetorowe , tiriowe и anowe , с хорошо известными древне-
греческими названиями δέπας “кубок, бокал” с четверо (qetoro-), три (tiri-)
и без ушей (an-owe < *-ōues: грч. ὦς “ухо”).
И сам Джон Чедуик (J. Chadwick), классический филолог, к которому
Вентрис в завершительной стадии своей работы обратился за помощью
ради правильного реконструирования и транскрипции греческого текста,
изначально также с недоверием относился к «греческому прочтению»,
пока не натолкнулся на целый список хорошо известных ему «неклас-
сических» греческих форм – тех, которые смущали Вентриса, а в сущ-
ности являлись блистательным подтверждением его дешифровки (ИСТО-
РИЯ ПИСЬМА: 297).

75 — Типичный пример смешанного употребления всех трех категорий

знаков на табличке из Кноса с записью о составе наряда военного Опи-
лимния:

“o-pi-ri-mi-ni-jo, панцырь, двуколка, 1 конь” (Молчанов, Нерознак, Ша-

рыпкин: 164; Greek Archaeological Service web site for Knossos).
 156
156
76 — Слоговая функция знаков критской иероглифики (Молчанов 1992:
31-52).

На левой печати, куп-

ленной Эвансом в 1898
г. в Гераклионе, вокруг
сидячей кошки, кото-
рая здесь могла быть
идеограммой, симет-
рично распологаются ворота, нога, сильфий и змея, из
которых первых три представляют собой устойчивое
слоговое сочетание на царских печатях. Не исключе-
но, что и кошачья голова на зеленой ясписной печати
из Гераклиона (1800 г. до н.э.) служит идеограммой,
так как знаки глаз, мастерок (или бритва) и крестик
(только без гроздья, которое здесь ведет себя как диа-
критика) встречаются также самостоятельно как сло-
говая запись личного имени.

77 — Фестский диск (Calvet: 262-263). Этот уникальный памятник, гли-

няный круг диаметром примерно 16 см, обнаружен в 1908 г. в Фесте вме-
сте с линейными таблицами среднеминойского периода (первая половина
II тысячелетия до н.э.), покрыт с обеих сторон рисуночными знаками в
спиральном порядке особого вида и способа изготовления, не имеющих
аналогов в восточном Средиземноморье. Ни для одного из этих знаков,
которые по своей декоративности как будто являются эхом египетской
иероглифики, невозможно найти непосредственных соответствий среди
знаков критской письменности. Все знаки повернуты в направлении глав-
ной спирали, которая ведет из центра, кроме «львиной головы, «орла» и
«кожи», которые в некоторых случаях имеют обратное положение. Не
 157
157
исключено, что причиной тому может быть ошибка или нехватка места,
так как знаки не вырезались, а вдавливалось с помощью печати, в чем
этот диск также уникален в эгейском мире.
Все это рано породило самые различные предположения о характере
и предназначении этого диска. Тот факт, что у него всего 45 знаков, кото-
рые подобно слогам в слове повторяются в линейном порядке в группах
от 2 до 5, которые при этом между собой разделены вертикальными
штрихами, мог бы говорить о том, что знаки Фестского диска, судя по
всему, не имели понятийного (идеографического) характера. На их слого-
вую функцию могло указывать то, что каждый знак регулярно повторяет-
ся 5-6 раз. Поэтому логичнее всего предположить, что речь идет о сил-
лабарии с открытыми слогами – также, как и в самой эгейской письмен-
ности. В таком случае, расставленые поля (с знаком словоразделителя,
хорошо известном на Ближнем востоке) могли бы представлять собой
отдельные слова.
Все еще нераскрытая тайна этого диска является последствием сле-
дующего, пока непреодолимого ограничения: это уникальный памятник
такого типа, с весьма краткой чередой знаков, которая возможно только
выглядит как текст. Вопреки этому, как это еще в 70-е годы XX века под-
черкнул немецкий специалист Гюнтер Нойман (G. Neumann [Нойман
1976: 67-70]), все-таки очевидно его критское происхождение. Во многих
деталях он отражает именно эгейский мир, для которого был характерен
спиральный орнамент. К тому же, сегодня можно считать доказанным
критское происхождение знаков Фестского диска. Обнаружены их непо-
средственные соответствия в ритуальной надписи на бронзовой секире из
Аркалохории, которая датируется XVII ст. до н.э. (Timm 2004: 224-225).
Надписи на этой секире, которая
возможно представляет собой имя
богини Деметры: I-DA-MA-TE
, на диске соответствуют

«голова с перьями (хорошо из-

вестная как образ данайцев и пе-
ласгов)», «столярный прибор

(ремесло)», «пчела», «ветка

(оливковая?)».
Это поддерживает старое предполо-
жение о возможном обрядовом ха-
рактере Фестского диска. В таком
случае, загадочная постройка
 158
158
могла бы быть «храм» или даже «улей» (ср. знак пчелы). Ритуальный ха-
рактер не надо исключать и для остальных рисунков. Бросается в глаза,
что все остальные мужские фигуры бритых голов: «голова с татуи-
ровкой», «хождение / идти, или расстояние», «фигура связанных
рук», «ребенок» (бритые головы на Ближнем востоке были одним из
хорошо известных отличий священослужащих). В этом смысле, они мог-
ли бы также быть ритуально связанными с единственной женской фигу-
рой явно неэстетических пропорций (возможно богиней), наряд кото-
рой – обнаженная грудь и юбка с заостренной верхней частью – также
хорошо известен в культурном наследии эгейского мира.

Из всего сказанного можно сделать вывод, что в данном случае речь

идет о псевдоироглифической письменности, а в этом Фестский диск на
Ближнем востоке как раз не уникален. Ближайший его аналог имеется в
библском псевдоиероглифическом письме, в котором под сильным влия-
нием египетской письменности часть слоговых знаков получила рису-
ночный вид (II. 1.2.3). Можно предположить, что в отличие от стилизо-
ванного линейного письма, этот диск мог являться обратной стилизацией
под форму пиктографии, что письму придавало более декоративный ха-
рактер, или укрепляло его культовое значение. Предположение о том, что
Фестский диск мог быть каким-то церемониальным документом, выдви-
нул еще итальянский специалист Пьеро Мериджи (Meriggi 1974) на осно-
вании проведенной параллели с торжественным характером – перечнем
даров и дарителей – на кипро-минойском цилиндре из Энкоми. Загадка
остается нерешенной потому, что библское письмо также фрагментарно и
до сих пор недешифровано (II. 2.3.1.1). В любом случае остается факт,
что загадочное библское письмо в структурном плане идентично эгей-
ским силлабариям, в то время как по своей внешней форме и библское
письмо и надпись Фестского диска являются отголосками египетской
иероглифики.
 Археологические, лингвистические и этнографические факты о древ-
них народах Центральной Америки представляют собой убедительное
доказательство того, что письмо, в первую очередь – «сокровищница ин-
формаций» определенной цивилизации. Найденые там системы письма
находятся в тесной связи с основной цивилизационной озабоченностью
этих народов – астрономическими исследованиями, от которых в значи-
тельной степени зависило выживание их обществ.
Как известно, пресловутое открытие Колумбом Америки является
одним из тех больших цивилизационных событий, которые получили
позднейшую историческую релятивизацию, ибо когда в 1519 г. на берег
Америки высадились испанские конкистадоры, произошло еще одно оче-
редное уничтожение самобытной культуры и ее поглощение культурой
завоевателей. В данном случае носители западноевропейской цивилиза-
ции прервали в развитии и нещадно уничтожили ряд автохтонных куль-
тур, существовавших там уже 3000 лет, с чего одновременно началось
многовековое истребление коренного населения и стирание его следов по
всему американскому континенту.
Одним из главных аргументов хронистов испанского завоевания, ко-
торыми оправдывалось уничтожение индейских культур, был варварский
характер их религии, прежде всего человеческие жертвоприношения и
каннибализм. Особое значение в искоренении автохтонных культур име-
ло сожжение письменных памятников, чем христианская церковь уже
“прославилась” в эпоху испанской реконкисты, когда кардинал Хименес
в Гранаде сжег сотни тысяч арабских книг. На американском материке
самыми известными были два костра – первый из них был «заслугой»
первого мексиканского архиепископа – Дон Хуана де Сумараги, который
сжег главный ацтекский архив в Тескуке, а второй – его куда более из-
вестного наследника, эпископа Диего де Ланды, который в 1561 г. в
древней столице Юкатана, Мане, сжег рукописи самого развитого пред-
колумбового народа – майя. Однако, никакое варварство местного насе-
ления не может оправдать тяжелые формы расизма во имя западной ци-
вилизации и систематическое и фанатичное уничтожение их культурных
следов, и поэтому, по словам Звонимира Кулунджича, который этому во-
просу посвятил одну из самых длинных глав своей книги, оправдано
можно задать вопрос "кто здесь имеет право называть себя цивилизован-
ным?" (364).
 160
160
Неславным результатом европеизации является тот факт, что из почти
двадцати миллионов индейцев, сколько их до 1519 г. проживало в Цен-
тральной Америке, осталось всего несколько миллионов, разбросанных
по Мексике, Гватемале, Белизу и Гондурасу, в то время как из памятни-
ков их письменности выжило лишь несколько рукописей, также разбро-
санных по западноевропейским музеям. Такое малое количество остав-
шихся памятников было одним из главных препятствий в толковании их
письменности и понимании реальных достижений их цивилизации.

Исторические и археологические исследования открыли несколько

больших и взаимно близких культур Центральной Америки. Древнейшую
культуру на этой территории, ставшую колыбелью остальных, начиная с
XV в. до н.э. создали загадочные древние жители сегодняшних мексикан-
ских провинций Табаско и Веракрус (Veracruz), известные в ацтекских
источниках под названием Ольмеки “люди из земли каучука” (с морского
побережья). В середине I тысячелетия до н.э. на этих основаниях рож-
дается культура сапотеков (Zapotec), народа ото-мангской ветви индей-
ских языков, с центрами Эль Тахин (El Tajín), Монте Албан и Митла в
мексиканской провинции Оахака (Oaxaca), в которой все еще проживает
около 450 000 его потомков. В конце старой эры, в восточной Мексике,
Гватемале и Белизе, рождается культура майя (Maya) (этно-языковая се-
мья, которая сегодня насчитывает 1,5 миллионa говорящих) с городами
Паленке (Palenque), Бонампак (Bonampak), Тикал (Tikal) и Копан (Copán),
ставшая около I в. н.э. первой великой империей Центральной Америки
(т.н. Древнее царство Майя, I-VII в.). В это время и представители треть-
ей, юто-ацтекской семьи среднеамериканских индейских народов, из-
вестные под ацтекским названием тольтеки "ремесленники", создают
вблизи сегодняшнего Мехико Сити город империю Теотиуакан (Teotihu-
acan) "город богов", важнейший культурный центр доколумбовой Аме-
рики. Политический упадок, природные катастрофы и распространение
пустыни вокруг городов, знаменуют в течение VII-VIII в. конец клас-
сической культуры майя. В поисках плодородной земли тольтеки спуска-
ются на юг, а майя заселяют северные части полуострова Юкатан, строят
новые города (Чичен Ицу [Chichén Itzá], Ушмал [Uxmal], Майяпан [Maya-
pán]), объединенные в т.н. Обновленное царство майя из X-XII в. Пересе-
ления северных кочевников, которые с IX в. меняли этническую картину
Мексиканского плато, переросли с XII в. в масштабное вторжение юто-
ацтекских племен, с которыми в середине XIV в. на историческую сцену
вступили мешика ацтеки (Mexica Aztec), "пришельцы из легендарного
северного края Ацтлана", создатели последнего великого индейского
государства в Центральной Америке.
 161
161
Нетипичные культурные характеристики, наряду с массовыми чело-
веческими жертвоприношениями и канибализмом, содействовали варвар-
ской характеризации этих культур, отделяющей их от всех других древ-
них очагов цивилизации. С другой стороны, замечательные произведения
искусства в области архитектуры, живописи и прикладного искусства,
рисуночная письменность и совершенный календарь из 18 месяцев с 20-
ью днями – самое выдающееся достижение этих народов, которое в от-
ношении тогдашних астрономических знаний своих завоевателей было
"произведение достойное Ньютона или Эйнштейна" (Бошковић: 74), дав-
но перед исследователями ставят вопрос о том была ли европейским за-
воеванием разрушена одна цивилизация или полу-цивилизация [78-80].
Вполне понятно, что решающий ответ на этот вопрос дает их письмен-
ность, о которой были высказаны два противоположных мнений. Соглас-
но первому, преобладавшему до середины XX века, доколумбовая индей-
ская письменность была на уровне ранней семасиографии, т.е. пиктогра-
фии, которая является главной формой предписьменности, характерной
для индейских племен Северной Америки и различных народов с зачат-
ками государственного строя в Азии и Африке. Сегодня, однако, разъяс-
нено, что речь идет о классической иероглифической (идеографической)
письменности, какими являлись письменности всех древних цивилиза-
ций.

Доколумбовые письменности Центральной Америки имеют общие

корни. С 2006 г., после обнаружения каменной плиты (Cascajal Block) с
рисуночными знаками, похожими на письмо, которая была найдена вме-
сте с остатками ольмекской керамики датирированной IX в. до н.э. [81],
ведется дискуссия o том существовало ли письмо уже у ольмеков. Одна-
ко, древнейшую письменность, легшую в основу всех позднейших пись-
менностей Мезоамерики, создали сапотеки. Из сапотекского письма кос-
венно или непосредственно развились два основных вида мезоамерикан-
ских письменностей: сапотекам структурно и хронологически близкое
письмо майя, в котором можно усмотреть также ольмекское звено, и го-
раздо более молодое ацтекское письмо, созданное независимо от первого
[82-84]. До недавнего времени считалось бесспорным, что письмо ацте-
ков, которые переняли сапотекскую письменность посредничеством
миштеков, в яркой изобразительности своих знаков содержит типичные
характеристики более древнего типа рисуночного письма и относится к
предписьменности (ср. I. 4.1) [85-86]. Предметом дискуссии было письмо
майя, квадратных и каллиграфически весьма стилизованных знаков.

К этой дискуссии подтолкнуло найденное в 1863 г. в Королевской

библиотеке в Мадриде забытое сочинение Диегo де Ланды, "Сообщение
о делах в Юкатане" (Relación de las cosas de Yucatán, 1566), в котором
 162
162
главный виновник уничтожения письменности майя вынес самые ценные
факты для ее понимания и прочтения. Благодаря сочинению Ланды, вы-
яснены майянская система чисел, календарные знаки для месяцев и дней,
для сторон света и для некоторых богов. Кроме того, Ланда высказал по-
разительное утверждение о существовании алфавита майя из 27 знаков,
которые соответствовали буквам испанского алфавита, точнее, ассоции-
ровались с соответствующими звуками [87]. Однако, почти все попытки
прочитать с помощью этого алфавита какой-нибудь из текстов майя за-
вершались неудачно и поэтому большинство исследователей поставили
под сомнение достоверность этого утверждения Ланды (ср. напр. заявле-
ние И. Фридриха [1979: 189] об искусственном характере этого алфавита).
Спорный алфавит не укладывался ни в реконструированную картину
культуры майя, в которой «варварские особенности преобладали над ци-
вилизованными». Категорически помещая доколумбовые системы письма
в предписьменность, высокие достижения в области математики и астро-
номии автохтонного населения Центральной Америки Гельб назвал "уни-
кальным явлением на фоне общей культурной отсталости индейцев" и
сравнил их с разработанными этическими и религиозными учениями
библейских евреев, которые далеко опередили их незначительные успехи
в области политики, экономики и техники (Гельб: 64-65).

Как одно из главных доказательств предписьменного характера ин-

дейских писем Центральной Америки часто приводился наивный изобра-
зительный характер поздних ацтекских текстов, хотя в них широко пред-
ставлены примеры ребуса (фонетической записи), которые не уклады-
ваются в понятие предписьменности [88]. К этому Гельб добавил и кос-
ность графических приемов, не менявшихся веками, также как и введение
"причудливых вариантных форм изображения головы с характерной пе-
регруженностью ненужными деталями – существенный порок письма с
точки зрения принципа экономии", что является свидетельством "вычур-
ности и упадка ведущих к регрессу" (Гельб: 65). Однако, эти сомнитель-
ные доказательства "вычурности и упадка" скорее всего производят впе-
чатление хорошо известных предрасудков того времени о цивилизацион-
ных достижениях мезоамериканских культур. По сравнению с цивилиза-
циями Древнего мира, общая характеристика доколумбовых мезоамери-
канских культур скорее производит впечатление различных форм, чем
различного содержания, что вполне соответствует их географической за-
мкнутости. То же самое относится к их кровожадной религии, ибо чело-
веческие жертвоприношения хорошо известны и в исторической памяти
Ближнего востока и древней Европы.
Утверждая абсурдный факт, что индейцы Мезоамерики, подобно ки-
тайцам и древним египтянам, изобрели из листьев агавы собственную
бумагу и из нее делали книги, не имея при этом письмо в настоящем
смысле, исследователи все же соглашались в том, что в их письменности
существуют и примеры фонографии. Так напр. Фридрих заметил, что в
 163
163
некоторых примерах существуют легко заметные аффиксальные элемен-
ты, как это видно в сложном характере календарного знака k’atun “пери-
од из 20-и тунов”, у которого легко можно выделить основную часть (ло-
гограмму) tun “период из 365 дней” от аффиксального элемента ka в фо-
нографической функции [90.3]. На основании этого Фридрих сделал вы-
вод, что можно говорить о преимущественно понятийном письме с от-
дельными фонетическими элементами. Вследствие этого в середине XX
века преобладало мнение о том, что в начале XVI в. доколумбовая пись-
менность Центральной Америки находилась на ранней стадии идеогра-
фии, которая предполагается и для ранней стадии египетской и месопо-
тамской письменностей, и что уничтожением индейской культуры
насильственно была прервана ее эволюция (Kulundžić: 388; Фридрих: 191;
Vollemaere: 183).
Противоположное мнение о структуре письма майя выдвинул в сере-
дине XX века советский ученный Юрий Кнорозов (в своих монографиях
Система письма древних майя, Москва 1955; Письменность индейцев
майя, Москва / Ленинград 1963), утверждая что оно ни в чем не было от-
сталым по отношению к египетскому письму или клинописи. Кнорозов
был первым, который алфавит майя Диего де Ланды не считал вздором, а
именно с помощью него предложил дешифровку данного письма. Под-
черкивая, что отрицанием достоверности алфавита Ланды легко прене-
брегалась его фактическая педантичность и, особенно, то место в его тек-
сте, в котором он утверждал, что майя "пишут также по слогам", Кноро-
зов в этом заявлении нашел ключ для понимания практической функции
его алфавита (Утевская: 45; Ершова: 68-75). Знаки Ланды, таким образом,
представляют собой вовсе не буквальный алфавит, а слоговые элементы
логосиллабического письма майя, подобно клинописи или китайскому
письму. Такое мнение вызвало сначала много споров из-за непонимания и
заблуждений, преобладавших тогда в научных кругах в связи с идеогра-
фией в целом и мезоамериканской индейской письменностью в частно-
сти. Время, однако, показало, что Кнорозов был прав и ведущие совре-
менные майянисты новыми доказательствами подкрепили его предполо-
жение о классическом иероглифическом характере письменности майя,
подчеркивая, что майянистика также приобрела свой «Розеттский ка-
мень» и своего Шампольона (Kelley: 4-5, 165-173; Coe & Kerr: 53-54;
Makri: 175; Rogers: 234).
Наглядным доказательством реальной фонетической основы алфави-
та Ланды является его графическая пара глухих гуттуральных k : c, со-
ответствующая фонологической оппозиции неглоттализованность : глот-
тализованность /k : k‘/, о которой свидетельствует юкатекский язык, со-
временный наследник юкатанских майя (Kelley: 178).
Алфавит Диего де Ланды, подобно египетскому «псевдо-алфавиту», в
сущности соответствовал слоговым знакам письма майя, которые имели
стандартизованное фонетическое применение. Существование фоногра-
 164
164
фической категории в письме майя убедительно подтверждает перекрест-
ное чтение знаков, как это показывают соответствующие примеры Кноро-
зова [89].
Данные факты позволили проникнуть в структуру майянских знаков
и раскрыли в них элементы, которые существуют и в остальных иеро-
глифических письменностях. Знак и здесь был составлен из основной по-
нятийной части, которая является носителем значения (логограмма), и
фонетических прибавлений в звуковой функции (силлабограмы) [90]. По-
добно клинописи, знаки в своем основном понятийном значении здесь
также писались больше по традиции, чем это действительно было необ-
ходимо, так что большинство знаков чаще употреблялось в качестве сил-
лабограмм.
Стандартный порядок знаков принадлежит типу CVCV (консонант-
вокал-консонант-вокал), при чем второй гласный, как правило, одного
ряда с первым, что могло бы означать, что письмо майя отражало закон
вокальной гармонии, которая является структурной особенностью как
юкатекского языка, так и пенутийских индейских языков в Калифорнии
(Kelly: 169-170; Кнорозов 1957: 80). В стандартном аффиксальном упо-
треблении отдельных знаков майянисты раскрыли их разнообразную
грамматическую роль – узкую связь с аффиксацией в эргативной морфо-
логии языков майя (Calvet: 210-211; Coe & Van Stone: 20-36) [91].

Вопреки вытеснению термина иероглифика – распространенного об-

щего технического названия для рисуночной письменности, который во
второй половине XX в. стали заменять более “научными” названиями,
такими как логография, семасиография или морфография, именно в при-
менении к мезоамериканским письменностям это название удержалось по
сей день (см. Hamann: 6). В обоих случаях речь идет об инерции: хотя по-
сле Шампольона стало бессмысленно и анахронично трактовать иерогли-
фику как письмо «голых (немых) идей», сила дошампольоновской тради-
ции все же привела к его вытеснению из научного обихода. Та же тради-
ция привязала его, однако, к мезоамериканским письменностям, которые
до середины XX в. считались недостойными включения в “настоящие
письма”. На сегодняшний день как раз эти письменности являются самы-
ми заслужными для сохранения термина иероглифика как общего техни-
ческого названия рисуночных письменностей.

Более того, характерные особенности иероглифики майя позволяют

выделить в типологии письменных систем особый, переходный тип иеро-
глифической письменности. Сложная аффиксальная структура майянских
слов обусловила морфологизацию одного числа стандартизованных фо-
нограмм, которые в основном потеряли свою изначальную рисуночную
 165
165
мотивированность и превратились в дополнительный силлабарий, кото-
рый добавлялся к основному понятийному знаку в различной морфоно-
логической функции [92]. Данная характерная особенность типологиче-
ски объединяет письмо майя как с хетто-лувийской иероглификой (ср.
Mora-Marín: 195-199), так и с японской структурной диграфией. Таким
образом, с графолингвистической стороны оправдано разделить логогра-
фическую и слоговую часть, как равноправных членов особого типа ри-
суночных письменностей под названием логографическо-силлабические
(logographic-syllabic) в противопоставление классической иероглифике,
которую уже принято называть логосиллабическими письменностями
(logosyllabic).
Аллографический характер майянских знаков имеет также типологи-
ческую параллель в египетском письме в том, что и здесь различаются
два графических варианта: монументальное ("храмовое") письмо, из-
вестное по многочисленным каменным текстам в майянских храмах, и
книжное ("курсивное") письмо упрощенных форм, о котором свидетель-
ствуют три выжившие майянские книги – Мадридский, Дрезденский и
Парижский кодексы. В категории чисел опять существует майянская спе-
цифичность – аллография имела по несколько вариантов: кроме основной
формы знаков, составленных из линий и точек, числа могли быть пред-
ставлены и в виде головы, или даже целых фигур божественных патро-
нов соответствующих чисел (ср. Kelley: 22-25, 168, 178).
Основное направление чтения – горизонтальное, и реже вертикаль-
ное, в обоих случаях с лева на право, в то время как порядок знаков был
правильного линейного характера, подобно нанизыванию слов в предло-
жении, что является характерным отличием всех древних письменностей
(ср. Coe & Kerr: 57-58).
Хотя сегодня можно считать доказанным, что майя имели письмо в
настоящем смысле слова, его дешифрирование все еще не окончено, так
как его знаки разъяснены лишь частично. Одной из главных причин этого
является то, что, несмотря на существование живых майянских языков,
нам неизвестен язык памятников, так как, кроме различной языковой ос-
новы, юкатанские майя XVI в. разделяет пять веков от их храмов в юж-
ной Мексике и Гватемале. Сегодня, однако, вполне ясно, что новыми
знаниями доказана предвзятость заявлений о инфериорности мезоамери-
канских культур и их письменностей. Это прежде всего относится к мо-
ногенетической теории Гельба о развитии письма, выживание которой
непосредственно зависило от определения характера этих письменностей.
По этой причине Гельб не только объявил их предписьменными, но и
предпринял крайне спорную попытку доказать “общую культурную от-
сталость индейцев”. Псевдонаучный характер данной гипотезы давно яв-
ляется бесспорным. Напротив произвольному заявлению Гельба о том,
что “вернейшим доказательством того, что письмо майя не является соб-
ственно фонетической системой, служит тот очевидный факт, что оно до
 166
166
сих пор недешифровано” (62), можно привести слова американской
майянистки Марты Макри (Macri: 180), в которых содержится и объясне-
ние почему эту письменность все еще невозможно полностью дешифри-
ровать и почему неверно заявление о том, что это не была письменность в
настоящем смысле этого слова [93-96]:

“Письменная культура играла весьма существенную роль в истории Цент-

ральной Америки. Каждая семья языков имеет названия для ‘бумаги’,
‘книги’, ‘писаря’ и ‘написания’. К сожалению, то, что мы знаем об этих
письменностях, основано на небольшой и, как правило, недостаточно ре-
презентативной выборке текстов, которые сохранились. И все же, даже и
через это размытое изображение мы видим удивительное разнообразие
письменного общения, существовавшего в этой части мира”.
78 — Майянские календарные знаки. Система календаря находилась в
центре всей культуры и космогонии не только древних майя, но и всех
автохтонных культур Центральной Америки. Как и все окружающие
культуры – майя так же имели два календаря. Солнечный год из 365 дней
под названием haab, который имел статус народного календаря, майя
делили на 18 месяцев, состоящих из 20 дней (Calvet: 199, 201). К данному
периоду из 360 дней прибавлялся еще один период из пяти безымянных
дней [uayeb]. Вместе с ним, употреблялся и обрядовой или святой
календарь из 260 дней, под названием tzolkin, который состоял из 52 лет,
состоящих из 20 дней, объединенных в 13 циклов.

78.1 — Майянские месяцы.

 168
168

78.2 — Майянские дни

79.1 — Вопреки региональным различиям в осмыслении календарных

знаков, все мезоамериканские культуры имели структурно тождествен-
ный календарь из 18 месяцев, состоящих из 20 дней, как это можно
видеть на примере ацтекского календаря (Kulundžić: 390).
 169
169

Ehēcatl ветер Calli дом Cuetzpalin Cōātl змея

Cipactli
ящерица
крокодил

Miquiztli
Mazātl олень Tōchtli Ātl вода Itzcuīntli
череп / смерт
кролик собака

Malīnalli Ōcēlōtl оцелот Cuāuhtli орел

Ozomatli Ācatl
трава (ягуар)
обезьяна тростник

Cōzcacuāuhtli Olīn движе- Tecpatl кре-

Quiyahuitl Xōchitl
стервятник ние / земле- мень / крем-
дождь цветок
трясение невый нож
Об их связи говорят и такие детали: 5-й и 6-й день в обеих письменностях
носят обозначения змеи и смерти (череп). Затем, 14-й день майянского
календаря, ix, в некоторых из современных майянских диалектах обозна-
чает «ягуара» и может быть объяснен как стилизованный глаз ягуара, в то
время как в ацтекском календаре на этом месте находится именно ocelotl.
Обозначением 4-го дня майянского календаря, kan, является «кукуруза»,
в то время как у ацтеков на этом месте была «ящерица», но при этом в
некоторых из современных майянских диалектов данное название высту-
пает как синоним для игуаны, в то время как в одном из современных
ацтекских (науа) диалектов северной Мексики этот день называется xilotl
“зеленая кукуруза” (Calvet: 203).
79.2 — Ацтекский календарь из Гамбургского кодекса (Kulundžić: 376),
одного из редких сохранившихся памятников ацтекской письменности из
периода, который предшествовал испанскому завоеванию. Кроме мифо-
логически-исторического характера, типичного для ацтекских памятни-
ков, данный памятник выделяется роскошным художественным уровнем.
Вдоль ободка страницы расположены ацтекские календарные знаки, а по
углам – божественные символы четырех сторон света. Восток: Шочи-
пилли /Xochipilli/ (21) – божество художества, музыки и плясок, «цветов
принц», символ весны и молодости. Север: Миктлантекутли /Mictlante-
cuhtli/ (22) – божество смерти и «государь Миктлана (подземного мира)».
Запад: Чальчиутликуэ /Chalchiuhtlicue/ (23) «(она) в нефритовой одежде»
 170
170
– богиня водяной стихии. Юг: Тлалок /Tlalok/ – бог грозы, одно из важ-
нейших божеств всей Мезоамерики. Возле них, в круговом порядке рас-
положены названия ацтекских городов (25-40) с портретами их актуаль-
ных правителей. Из центра композиции подобно солярному кругу сияет
богиня Майявел /Mayahuel/ (41), символ плодородия и персонификация
растения агавы (maguey), чей молокоподобный алкогольный сок (сегодня
известен как pulgue) имел важную обрядовую роль в древней Мексике.

80 — Майянский «баскетболист» (Утевская: 36). Каменный рельеф из

Чиапаса, представляющий собой игрока с мячом, окруженного кален-
дарными знаками, из которых последний соответствует 590 году н.э. Игра
в мяч, обрядовый баскетбол, имела важную роль в майянских солярных
ритуалах. Она описана и в священной книге майянского племени киче
Попол Вух, самом известном сборнике преданий майя, который в эпоху
 171
171

испанской оккупации был пе-

реписан с какой-то исчезнувшей
майянской рукописи (Бошковић:
36-37, 119-129).

81 — Каскахальская плита (Cascajal Block) была обнаружена в конце

прошлого столетия при строительстве дороги в окрестности Веракруса.
На основании датировки найденных рядом
остатков ольмекской керамики, плита бы-
ла отнесена к ольмекской археологической
культуре, завершившейся к 900 году до
н.э. Таким образом, надпись на плите
предшествует древнейшему сапотекскому
письму, относимому примерно к 500 году
до н.э. Подробная информация о находке,
которая была опубликована в журнале
Science 313, 2006 («Oldest Writing in the
New World»), развернула полемику o
каком типе графической информации здесь
может идти речь.
У большого числа пиктограм этой плиты
существуют аналоги в мезоамериканской
иконографии, но остается открытим во-
прос: можно ли считать доказанным, что
ольмеки были создателями полноценной и
древнейшей системы письма [Skidmore: 5; Magni: 8], или же это мог быть
уникальный в своем роде перечень ритуальных предметов, в порядке,
нехарактерном для мезоамериканских письменностей [Bruhns & Kelker
2007; Hill 2015]. Судя по всему, на данный момент мы имеем дело с
уникальным и загадочным графическим артефактом, типологически на-
поминающим загадку Фестского диска.
 172
172

82— Сравнительная таблица некоторых знаков мезоамериканских писем,

наглядно иллюстрирующая их общие корни (www. ancientscripts.com /
Lawrence Lo./).

83 — Lápida de Bazán из Монте Албана (www.ancientscripts.com). Среди

различных племен, государства которых возникли на останках культуры
ольмеков, выдающимся были сапотеки, создатели возможно древнейшей
письменности в Мезоамерике из середины I тысячелетия до н.э. Их
тысячелетнее стабильное правление на территории всей Оахаки в боль-
шей степени было результатом их хороших политических отношений с
северной метрополией Теотиуаканом. На данной плите из Монте Албана,
быть может, представлен именно договор между высоким представи-
телем Теотиуакана (левая фигура одета в типичную одежду официальных
лиц из метрополии) и возможно местным правителем в характерном
наряде в стиле ягуара.
 173

173

84 — Протомайянское («эпи-ольмекское») письмо на Стеле из Ла

Мохарры (фрагмент) [www.ancientscripts.com]. Одним из самых значи-
тельных событий в майянистике последних десятилетий было открытие
хорошо сохраненной плиты, которая в 1986 году найдена возле деревни
Ла Мохарра (La Mojarra) недалеко от Веракруса. Речь идет о памятнике
местного правителя из постольмекского времени, с текстом чье письмо
можно считать протомайянским. На нем ясно распознаются две даты, 21
мая 143 и 13 июля 156 – написанные типичной сапотекско-майянской
системой чисел с помощью точек и черточек (единиц и пятерок). Данное
письмо представляет собой недостающее звено между сапотекским и
майянским письмами и их общими календарными и числовыми систе-
мами, свидетельствующими о возможных древних ольмекских корнях
культуры майя.
 174
174

85.1 — Своей продолжительной властью сапотеки также подтолкнули

развитие остальных мезоамериканских культур. Непосредственные на-
следники и продолжатели сапотекской культуры и ее календарной
системы были Миштеки (Mixtec или Ñuudzahui “народ дождя”), которые
жили на северозападной окраине Оахаки, и от которых осталось восемь
рукописей, на основании которых их прошлое можно проследить вплоть
до середины X века. Хотя они и были окружены более “текстуальными”
письменными системами, миштеки писали в основном в картинках и
рисунках, которые трактуются как пиктография. Их памятники главным
образом регистрируют важнейшие события и даты в истории миштеков,
каким напр. является
описание военного по-
хода из рукописи Соу-
ке-Нутал (Codex Zou-
che-Nuttall), который
кроме рисунка трех
правителей и их
животных тотемов
содержит и числовые
знаки, с помощью
которых, судя по
распространенной
практике у индейцев,
могли быть записаны
их личные имена.
 175
175

85.2. — Такую практику подтверждает и запись о браке их правителя 8-

ого Оленя с женой 12-ой
Змеей из той же руко-
писи, который сочетался
в день 13-ой Змеи в году
13-го тростника (т.е. в
1051 году). Кроме того, в
этой пиктографической
записи находим и ребус.
Чаша с шоколадом, кото-
рую правителю преподно-
сит его будущая супруга,
содержит сообщение, ко-
торое может быть прочи-
тано благодаря тому
факту, что какао был одним из важнейших продуктов Мезоамерики, с
широкой ритуальной функцией: то, что она ему на самом деле
преподносит это приданное, потому что название для “шоколада”, dzehua,
на языке миштеков находится и в названии для “приданного” ynodzehua
(www. ancientscripts. com /Lawrence Lo./).
86 — Существенной характеристикой миштекского способа написания
чисел, которая укладывается в пиктографические особенности миштек-
ской системы письма, является отсутствие сапотекско-майянского
упрощенного способа на-
писания числа 5 с по-
мощью черточки. Этот
архаичный пиктографиче-
ский способ нанизывания
точек сохранили ацтеки,
непосредственные на-
следники культуры миш-
теков, как это можно ви-
деть на примере напи-
сания числа 7 в изобра-
жении ацтекского бога
солнца Tonatiuh из Лау-
довой рукописи (Codex
Laud) [Codice Laud (digital facsimil), https:// www. academia. edu /3315957/
Codice_Laud Digital_facsimil].
Ацтекские памятники опираются на миштекскую традицию и своим со-
держанием. В основном, это обрядово-календарные записи и важнейшие
даты и события из ацтекского прошлого. Рассказы в картинках, которые
скорее можно толковать, нежели читать, из-за чего они традиционно
 176
176
классифицируются как более низкая стадия рисуночного письма, которое
не имеет организованную языковую структуру, хотя давно было рас-
крыто, что они содержат многочисленные примеры ребуса – фоногра-
фического применения рисунка. По своей «точечной» численной системе,
а также по своим особым «эмблематическим» способами записи
топонимов и антропонимов (см. Фёдорова 2015: 125-130) с помощью
диакритического надписывания названия или имени какого-то понятия в
виде заметно уменьшенного представления другого изображения, часто
связанных линией (ср. примеры на рис. 79.2, 88.1), ацтекская пись-
менность представляет собой древний мост к рисуночной письменности
северноамериканских индейцев (см. рис. 13, 27; а также рисунок на III. 2).
Более подробный пересмотр структуры ацтекского письма, однако,
поставил под вопрос распространенное убеждение о неполноценном
характере данного письма (см. 88.3).
87 —Майянский алфавит Ланды (Бошковић: 15)

88.1 — Типичные пиктографические характеристики имеются в

поздней ацтекской записи об освоении Мексики из Ватиканской рукописи
(Codex Vaticanus A), на которой можно прочесть и две даты в квадратных
рамках, тростник и нож с двумя точками, т.е. 1519 и 1520 годы (Kulun-
džić: 287).
 177
177

88.2 — Как пример полной деградации данного письма в эпоху

христианизации страны, раньше приводилась и чисто пиктографическая
запись Десять божественных заповедей (Kulundžić: 388). Однако, ссылка
на данный ацтекский катехизм (т.н. catecismos testerianos) при толковании
структуры ацтекского письма оказалось заблуждением. Этот катехизм, по
словам Алфонса Лакадены (Lacadena 2008.1: 15), был испанским мис-
сионерским произведением, не имеющим связи с автохтонной письме-
ностью.

88.3 Сегодня разъяснено, что ацтекское письмо было классической

иероглификой логосилабического типа (см. Lacadena 2008.1. 2008.2;
Zender 2008; Ancientscripts. com, Actec). Подобно всем остальным пись-
менностям данного типа, и в нем можно узнать все те известные функции
рисуночных знаков, такие как идеограммы, фонограммы, логодетерми-
нативы и фонодетерминативы (с последними даже можно провести
заметную параллель в клинописи и хеттской иероглифике, ср. 54; 64):
 179
179
постепенно исчезло в течение XVI-XVII вв., но не в результате видимой
инфериорности и неразвитости в сравнении с алфавитным письмом ис-
панцев, а как последствие распада культурного универсума, который был
его опорой. Итак, мы видим, что в обоих случаях наглядно просле-
живается крупное различие между языком и письмом. В то время как
язык является характеристикой этнической принадлежности, письмо
является символом определенной культуры, который в данном случае
умирает вместе с ней. Наоборот, язык в таком случае, как правило, только
меняет культурные символы.
89 — Примеры фонографического (ребусного) применения иероглифов
майя (Кнорозов 1957: 77; Kelley: 173):

bu-lu-c(u) "11" tzu-l(u) "пес"

cu-tz(u) "индюк" lu-b(a) “падение”

i-ba-k(a) “броненосец
(armadillo)” ka-k(a) “огонь”

chu-ca-h
cu-ch(u) "бремя" "схвачен(ный)"

ma-m(a)
"божество
ma-c(a) "название Мам"
месяца"
pa-k(a) “картина;
повернуть”
ka-m(a) “получить”
ku-ch(e) “орел
pa-c(e) “взять к себе” стервятник”

90.1 — Логосилабические характеристики письма майя (Coe & Kerr: 54).

Также как и в клинописи, слово могло быть написано несколькими
способами: напр. BALAM «ягуар» мог быть изображен чисто пикто-
графически с помощью головы ягуара, а еще чаще логосилабически с
прибавлением фонодетерминатива /ba/, /ma/, или же чисто фонографи-
чески с помощью слогов [ba-la-ma].
 180
180

90.2 — Типичной характеристикой идеографии является многозначность

знаков. Знак для девятнaдцатого дня CAUAC [KAWAK] служил и как
омонимное обозначение для “дождливого” периода, состоящего из 365
дней HAAB, в то время как с фонодетерминативом «хвост» ni получал
значение годового цикла из 360 дней TUN, как и ребусное значение
«камень», а с символами для белого и красного цвета служил как
слоговой фонодетерминатив ku в названиях для одиннадцатого (белого)
месяца SAK (в данном случае «12-ое SAK») и двенадцатого дождливого
месяца KEH, в первом случае как подтверждение чтения обозначения
белого цвета (также «цветка») sa-k(u), в то время как во втором
модифицировал произношение знака для красного цвета chak – символа
востока и дождя.

90.3 Упомянутую многозначность знаков дополняют и многочисленные

примеры знаковой синонимии. В начертании знака K’ATUN “годовой цикл
из 20 тунов”, в котором Фридрих (1979: 189) узнал логограмму TUN
(пиктограмму “барабан”) “годовой цикл из 360 дней”, вторая часть не
является простой фонограммой, а логосилабичкой записью k’a-TUN с
синонимной логограммой «камень», целиком представляющей алло-
графическую запись понятия K’ATUN, в которой основная логограмма TUN
имеет роль фонодетерминатива. Единственным слоговым элементом
здесь является знак k’a-, который напр. можно увидеть и в названии
“змеи” k’a-KAN, в котором играет роль типичного фонографического
прибавления, которое повтором начального слога уточняет чтение знака.
 181
181

91.1 — Сегодня разъяснено, что большинство майянских знаков имели

сложную логосилабическую структуру типа китайских фоноидеограмм
(пиктофонетиков). Существуют даже и такие тождественные случаи
вписывания одного знака в другой. Так напр.
название майянского месяца Mol (все еще
неясной рисуночной мотивации) [Coe & Van
Stone: 26] по структуре можно сравнить с
китайским сложным знаком «улица» 街 jiē (в
письме печатей ), который состоит из обозначения «движения,
перекрестки» 行 и вписанного ритуального нефрита 圭.
91.2 — Более того, разъяснено также, что майянская система письма была
весьма “продвинутой” в записи не только фонетических специфичностей,
но и тонкостей сложной грамматической системы языков майя [Coe &
Van Stone: 9]. Определенное число аффиксальных знаков, т.н. «морфо-
силабограммы», имело важную грамматическую функцию, упраздняло
действие вокальной гармонии и создавало различные грамматические
формы, как это показывает напр. имя бога Bolonyocti “девять шагов”
(Calvet: 206), которое было составлено из знака для числа «девять» bolon
(4 + 5), знака для дня oc [ok] (“пес”) и суффикса ti (te), который имел
лишь слоговую функцию.

92 — Особой характеристикой письма майя является тот факт, что часть

фонограмм потеряла свою первобытную рисуночную мотивацию и
превратилась в силлабограммы. Также как в японской письменности и
хетто-лувийской иероглифике, в большинстве случаев это лишь части
некогдашних рисунков, которые превратились в дополнительные слого-
вые знаки в грамматической (морфологической) функции. Там, где воз-
можно понять смысл и основную идею знака, обычно встречаем япон-
скую модель с китайскими логограммами и дополнительными слоговыми
знаками в различной грамматической функции (ср. следующие примеры).
 183
183

94 —
Майянские
знаки для пи-
саря, скульп-
тора и повес-
твователя (Coe
& Kerr: 90).

95 — О том, насколько роль письменности была важна в цивилизации

майя, свидетельствует и тот факт, что и сам бог создатель мира и владыка
вод и жатвы, драконообразный Ицамна (Itzamná), был изобретателем
письма, что писари-художники имели своих божественных и зооморфный
патронов, и что они принадлежали уважаемому слою майянского
общества, о чем может говорить и существование особого титула данного
сословия ah ku hun “хранитель святых книг” (Coe & Kerr: 91). — Пример:
Божественный заяц писарь с принстонской вазы (обрядового какао-
сосуда из VIII века) [Бошковић: 95], который записывает акт уже
упомянутого жертвоприношения мифических близнецов в потустороннем
мире, при дворе т.н. “бога L” – владыки майянского подземного царства,
занятого своими молодыми служанками.
 184
184

96 — Рука с кистью, которая появляется из пасти Ицамны в его дра-

конообразном вопло-
щении. Рисунок на
кости из одной из
гробниц в Тикале
(Coe & Kerr: 102).
 II. 5.1.1 Д р е в н о с т ь к и т а й с к о й п и с ь м е н н о с т и . Очеред-
ным доказательством прочной зависимости письма от судьбы государ-
ства и его цивилизации выступает факт, что из всех древних идеографи-
ческих письменностей китайская является единственной которую не
нужно было дешифрировать. Без существенных изменений, эта древней-
шая среди живых письменностей существует еще с тех времен, когда на
Ближнем востоке были в употреблении египетские иероглифы и клино-
пись.
Желтая река в своем нижнем течении является колыбелью китайской
цивилизации и китайской письменности. По преданию, записанном в ки-
тайской Книге перемен 易經 Yì Jīng (“И Цзин”), письмо изобрел леген-
дарный царь 伏羲 Fú Xī (Фу Си), получеловек-полудракон, который в
своей власти держал весь живой мир в природе и который, кроме других
навыков, научил людей и тому, как можно “письменно выразить сущ-
ность вещей в природе”. Согласно другому преданию, письмо изобрел
полулегендарный 倉頡 Cāng Jié (Цан Цзе), высокий чиновник при дворе
не менее легендарного Желтого царя 皇帝 Huáng Dì из III тысячелетия
до н.э. По одной из версий данного предания, Cāng Jié изобрел письмо
под впечатлением от следов птичьих ног вдоль песочных берегов Желтой
реки. Эхом данной легенды является имя одного из стилей китайского
письма, который называется “письмо птичьих следов” niăo zhuàn
(Fazzioli: 13). Данная версия получила географическое подтверждение
при археологических раскопках неолитической культуры 大 汶 囗
Dawenkou в долине Желтой реки (провинция Шаньдун). Идеографиче-
ские знаки на керамике этой культуры показывают, что китайская пись-
менность возникла еще в эпоху бронзы. Главная часть древнейших па-
мятников, надписи на костях животных, панцирях черепах и похожем ма-
териале, который использовался для гаданий, происходят из времени
второй китайской династии Шан из середины II тысячелетия до н.э. [97].
Некоторые символы из Шан периода тождественны, даже для непрофес-
сионального глаза, с современными китайскими знаками, что свидетель-
ствует о непрерывном культурном континуитете китайцев с эпохи бронзы
[98] (Софронов 2007: 469).
 186
186
II. 5.1.2 Р а з в и т и е к и т а й с к о г о п и с ь м а . Существенными ха-
рактеристиками т.н. корневых языков, представителем которых был клас-
сический китайский язык, являются большое число односложных слов и
их неизменчивость в роде, числе, падеже и лице. Эта нефлективность и
первобытно односложная природа китайского языка во многом повлияли
на сохранение такого типа письма. В течение всего развития китайского
письма изменения в нем были только внешней, технической природы,
обусловленные прежде всего типами материала, на которых производи-
лась запись.
Эволюция форм знаков китайского письма обычно делится на три
периода (Binyong, Rohsenow: 27-43).
1) Т.н. древняя письменность 古文 gǔ wén, которая существовала око-
ло 2000 лет, охватывает несколько стилей письма. Уже упомянутые
древнейшие надписи пиктографического характера, которые выреза-
лись на костях и скорлупах животных из середины II тысячелетия до
н.э., имели культовое и обрядовое значение в эпоху Шан (Shang) ди-
настии и называются костяными знаками 甲骨文 jiǎ gǔ wén (“чере-
пашьих панцирей и костей знаки”). В конце Шан периода и в течение
всей Чжоу (Zhou) династии (1066-256 до н.э.) материалом для письма
стали бронзовые предметы, вследствие чего этот стиль письма назы-
вается металлические знаки 金文 jīn wén (или также “знаки колокол
и котел” 钟鼎文 zhōng dǐng wén). Наглядный рисуночный характер
все еще сохраняется в письме печатей 篆書书) zhuàn shū, которое
появилось в конце Чжоу династии и употреблялось в периодах “весен
и осеней” и “сражающихся царств” (722-221 до н.э.). С распадом
Чжоу династии на восточное и западное царство и письменность раз-
делилась на два варианта: т.н. «большое печатное письмо» 大篆 dà
zhuàn и «малое печатное письмо» 小篆 xiǎo zhuàn, в котором оконча-
тельно исчезают узнаваемые рисуночные формы. С объединением ки-
тайского царства под западной династией Цин (Qín) 221 до н.э., стиль
малого печатного письма становится официальным государственным
письмом.
2) Когда металлический стилус сменила кисточка, был создан совсем
другой тип письма – чиновничье (официальное) письмо 隶書书)lì
shū (лишу) – письмо государственной администрации, возникшее в
конце цинской династии, сперва как курсивная форма малого печат-
ного письма, пережившее существенное изменение своей формы при
династии Хань (207 до н.э. – 220 н.э.). Вместо круглых линий “древ-
ней письменности”, которые больше подходили для приблизительно-
го воссоздания вида реальных объектов, “чиновничье письмо” полу-
 187
187
чило абстрактные квадратные формы, чем окончательно была разру-
шена внешняя связь с изначально пиктографическим характером са-
мого письма. В этот период возникло и международное название ки-
тайского письма 漢字 hànzì “ханьские знаки”.
3) Наконец, в конце династии Хань около 400 г., унифицированием и
стандартизированием формы “чиновничьего письма”, сформирова-
лось уставное или каллиграфическое письмо 楷 書 书 ) kǎi shū
(кайшу), которое до сих пор является официальной формой китайско-
го письма. Наряду с ним, употреблялись и две версии курсива: письмо
травы 草書 cǎo shū, скорописный вариант “чиновничьего письма”,
полный лигатур, который появился в конце Хань династии, и бегущее
письмо 行書 háng shū, современный рукописный облик “уставного
письма”, который сформировался при династии Цин [99].
II. 5.1.3 С т р у к т у р а к и т а й с к о г о п и с ь м а . Каждый знак,
международными техническими названиями которого обычно являются
синограмма или карактер,1 обозначает некий семантический концепт –
идейную ассоциацию, слово или морфему. Нет, однако, согласия по по-
воду содержания этого концепта. Ответы на вопрос чему на самом деле
соответствует знак китайского письма, находятся в узкой связи с понима-
нием природы и структуры рисуночных письменностей, и в конце концов
с вопросом типологического статуса этих письменностей. В первой поло-
вине XX в. преобладало мнение о том, что графический знак рисуночных
письменностей может соответствовать любому из трех упомянутых се-
мантических концептов. Во второй половине этого столетия преобладало
отдельное привязывание графического знака лишь к одному из этих трех
концептов. Очевидно, это отражение представлений преобладающего
эволюционизма в науке о письме, согласно которому буквальная идейная
ассоциация рисуночного знака принадлежит предписьменной стадии, в то
время как в основе знака настоящего письма должны находиться языко-
вые единицы: слово или еще точнее – морфема (см. I. 4.1; I. 5; I. 6).
Знаки китайского письма традиционно классифицируются по катего-
риям, которые были выделены в словаре 說文解字 /Shuōwén jiĕzì/ – од-
ном из самых известных описаний знаков с начала II в. Они представлены
т.н. 六書 /liù shū/ “шестью типами написаний”, из которых, строго гово-

1 Стандартное название в большинстве западноевропейских языков, которое, вследствие

своей многозначности необходимо уточнить, напр. англ. Chinese characters; исключением
является русская терминология, в которой иероглифика : иероглиф сохранились как тех-
нические названия для данной системы письма.
 190
190
Вопреки универсальному характеру всех этих категорий, существо-
вавших во всех древних рисуночных письменностях, из преобладающе
отрицательного отношения к идеографии и сужения понятия настоящего
письма только на фонографию, в современной науке о письме (упор. III.
2) появился экстремальный тезис о том, что huì yì категория является ка-
кой-то вульгарной этимологией, возникшей переосмыслением xíng shēng
категории. 5 Неоспорим факт, что рисунки из-за своей ассоциативной
природы могут интерпретироваться по-разному, вследствие чего доста-
точно большое число знаков со временем изменило свою первобытную
структуру и первобытное значение. Однако, отрицание идеографической
природы категории huì yì пренебрегает саму ассоциативную природу ри-
сунка. Для Питера Будберга, который еще в 30-е годы XX в. отрицал рав-
ноправный письменный характер этой категории, ровно как и для одного
из выдающихся американских китаистов, Вильяма Болца, который при-
держивался такого мнения во многих своих работах, концепт «соединен-
ных идей» был по какой-то причине “слишком абсурдным, что бы быть
принятым всерьез”.6 Наконец, такое мнение все же получило серьезную
критику. Найдены доказательства существования данной категории в
древнейшей стадии письменности – в надписях на гадальных костях.7
Средневековые китайские словари содержат также значительное число
именно этой категории знаков и подтверждают, что она была одной из
ключевых моделей, по которым люди тогда понимали структуру самого
письма.8 Наконец, нельзя пренебрегать и тем фактом, что у большинства
фоносемантических сочетаний кумулятивная природа – вследствие свое-
го рисуночного характера, фонетическая часть может содержать и ассо-
циативное, идейное сообщение [101.2].
II. 5.1.4 В тесной связи с данным вопросом находится и проблема
определения типологического статуса китайского письма. Как уже было
сказано, настаивание на том, что знак рисуночных письменностей древ-
них цивилизаций должен эволюционировать из простой идейной ассоци-
ации в обозначение слов конкретного языка, обусловило во второй поло-
вине XX в. переименование термина идеография в логографию (см. I. 6).
Руководствуясь этой логикой, некоторые специалисты пошли еще даль-
ше, заявив, что, в соответствии с лингвистической классификацией пись-
менных систем, название для данного типа письма должно было бы быть
морфография, так как она, в отличие от логографии, имеет более лингви-
стическую подоплеку (Joyce: 69-71). В поддержку данного тезиса приво-

5 Упор. Boltz 1986, 1994, 1996; Keightley 1989: 190; Rogers 2005: 36-37; Joyce 2011: 14;
Galambos 2011: 395.
6 Как отмечают Sampson & Chen: 263.

7 Bottéro 2004: 253; Sampson & Chen 2013: 265.

8 Galambos 2011: 395-404.

 191
191
дится и существование значительного числа многосложных слов совре-
менного китайского языка,9 вследствие чего его следует рассматривать
отдельно от “одноморфемного древнего китайского”.10 Однако, серьез-
ным возражением против данного аргумента является вопрос определе-
ния самой логографии, которую напр. Дэниелс и Брайт определяют как
записывание значения, а не произношения морфемы 11. Более того, этот,
все еще преобладающий логоцентричный взгляд на китайское письмо,
пренебрегает местом и ролью, которые синограммы имеют в китайском
ментальном лексиконе. Они как раз не логоцентричны а графоцентричны,
потому что визуальная ассоциация со значением здесь является основным
способом получения информации о языковых единицах (Hsieh: 53-56).
На основании сказанного можно заключить, что разделение на сема-
сиографию и фонографию остается актуальным (также – Olson 1997), по-
тому что бесспорным остается сложный характер китайского письма, ко-
торое представляет собой “единство звука и мысли” (напр. Hoosain: 131).
Не удалось оспорить даже традиционный термин идеография в примене-
нии к китайскому письму, как утверждает Ин-Мао Лиу, иллюстрируя это
примером китайского знака для «коня» 馬 который означает коня и без
посредничества звукового сочетания /mǎ/ и обосновывая это следующим
образом: “Картина настолько жива, что оставляет впечатление абстракт-
ной фигуры, которая скачет галопом вдоль страницы”.12 Вопреки утвер-
ждению, что назвать китайское письмо “идеографическим” сегодня мож-
но лишь вследствие недостаточной осведомленности,13 в учебнике ки-
тайского языка Жоела Беллассона находим следующее (Bellasson: 5):
“В отличие от латинского и греческого алфавита, кириллицы, арабского и
еврейского писем, китайское письмо не является кодом регистрирующим
звуки. Это живопись смысла, идей. Смысл знака можно понять и без изу-
чения его произношения. Вследствие этого, Китай, представляющий собой
Вавилонскую башню различных языков и диалектов, в данной системе
письма нашел объединяющую опору. Более того, настолько разные языки,
такие как японский, корейский и вьетнамский, также объединились китай-
скими знаками и поэтому не случайно, что Лейбниц в китайском письме
даже видел возможность универсальной системы письма”.

9 Kratochvil 1968; Rogers 2005: 26-29.

10 DeFrancis 1989; Mair: 201-202.

11 Daniels & Bright 1996: XLII; упор. Joyce: 70.

12 In-Mao: 145; Станишић 2002: 47.

13 Unger 1990; Meir: 201.

 192
192
Следовательно, несмотря на утверждения о возможном неидеографи-
ческом происхождении синограмм 安 ān, “мир, покой” и 明 míng “сия-
ющий, блестящий”, на чем настаивали Будберг и Болц,14 самым подхо-
дящим названием для определения такого типа письма как раз является
и д е о г р а ф и я . Упомянутые знаки лучшим способом свидетельствуют о
богатых символических возможностях этого письма, благодаря чему оно
в состоянии выразить действительность, более тонко, чем слова: “Раз
научившись, кто может забыть, что знак означающий «покой» – женщина
под крышей, а знак означающий «сияние» – сочетание солнца и месяца”,
отмечают авторы текста «Древний Китай: рождение цивилизации» (Fair-
baule, Reischauer, Craig: 26) [5].
II. 5.1.5 П о п ы т к и р е ф о р м ы к и т а й с к о й п и с ь м е н н о с т и .
С опиумной войны (1839-1842, 1856-1860 гг.), открывшей дверь в само-
изолированную цинскую империю, Китай начал менять свой обветшалый
уклад жизни, ориентируясь на европейскую модель. В первых десятиле-
тиях XX века начинаются реформы и в области письма, настолько нети-
пичного и нежелательного, согласно западным восприятиям. Параллель-
но с заменой старого мандаринского языка 文言 wényán народным раз-
говорным языком 白話文 báihuàwén, теперь переименованным в «общий
язык» 普通話(话) pǔtōnghuà, были сделаны и радикальные шаги в ре-
форме письменности. Реформаторские охваты двигались в двух направ-
лениях: упрощение знаков и попытки перехода на алфавитное письмо. В
1935 г. опубликован первый список упрощенных знаков – в целом 324.
Теперь их число достигло 2500 знаков.
Благодаря буддизму китайцы рано ознакомились с фонографически-
ми системами письма. Под влиянием индийского брахми, еще в конце II
в. возник слоговой метод фань-це (反切) или “рассечение”: способ записи
произношения знака с помощью двух других знаков, из которых первый
соответствует начальному а второй конечному слогу: напр. duān ‘пра-
вильный, ровный’ “рассекается” знаками duō 多 ‘много’ и guān 官 ‘чи-
новник’: d(uō) + (g)uān = duān. В XX веке данная система вошла в основу
некоторых новых фонографических систем, которые предвиделись в ка-

14 Что, впрочем, можно считать оспоренным, ср. Galambos: 399-400; Sampson & Chen:
263-267. Оба знака всегда были “соединенными идеями”, и в своих теперешних значениях
они подтверждены еще в костяных знаках: 安 как женщина 女 под крышей 宀 ( ), а

明 как сочетание солнца 日 и месяца 月 ( ), при чем вторая синограмма в письме

печатей могла иметь и несколько иную мотивацию: 朙 лунного света льющегося в окна (
).
 193
193
честве альтернативы древнему китайскому письму. Такими напр. были
wang chao (ван чжао), с помощью которого британское библейское об-
щество опубликовало Библию на китайском языке, и почти совсем алфа-
витный zhùyīn zìmǔ (чжуинь цзыму), который во время революционных
движений 1919 г. был официально объявлен китайским национальным
алфавитом [102.1-102.3]. Однако, в середине XX века эта система уступи-
ла место китайскому латиническому алфавиту. В 1956 г., вызванная рево-
люционным энтузиазмом, китайская верховная власть в лице Комитета
реформы китайского письма, объявила национальным письмом латиниче-
ский алфавит под названием hanyu pīnyīn fang an – “китайский фонетиче-
ский алфавит”. В своей окончательной версии этот алфавит, из всего 25
классических латинских букв, близок старой английской транскрипции
католического миссионера Томаса Вейда из 1839, которая широко ис-
пользовалась на Западе.
Однако, пиньинь все-же не смог заменить китайское письмо и пока
занял лишь место его официальной транскрипции. Причины этому нахо-
дятся в преимуществах, которые классическое китайское письмо, несмот-
ря на свою сложность, имеет над западными фонографическими систе-
мами.
1) Попытка применения алфавита пиньинь для китайского языка раскры-
ла, что структуре этого языка несравнимо лучше соответствует древнее
китайское письмо и развеяла заблуждение о совершенстве и универсаль-
ности алфавитной системы письма. Каждое китайское слово может иметь
как минимум четыре тона и, тем самым, четыре различных значения, а в
результате исторических изменений в структуре китайского языка боль-
шое число слов может иметь и гораздо больше значений (с одинаковыми
тонами), так как у некоторых слогов появились десятки одинаковых форм.
При этом, многочисленные различия могут быть разграничены лишь с по-
мощью китайского письма, в то время как пиньинь вне четырех основных
тонов бессилен. Свидетельством полного бессилия алфавитной системы
являются такие примеры омофонии, в которых возможно составить целые
предложения используя только один слог (Rogers: 29-30).
2) В том факте, что китайцы составляют самую многочисленную нацио-
нальную группу в мире, огромную заслугу имеет китайское письмо. Осо-
бое преимущество данного письма в том, что оно легко преодолевает диа-
лектные различия и языковые барьеры. Оно оказалось важной опорой гос-
ударственности, так как его могут понимать все, хотя и читают его по-
разному. На большей части китайской территории распространены весьма
отдаленные китайские диалекты, или даже особые языки, которые с пере-
ходом на фонографическую систему письма могли бы развалится на раз-
личные национальные группы.
 194
194
3) В то время как в середине XX века казалось, что китайское письмо яв-
ляется неполноценным средством культуры, неподходящим для совре-
менной жизни и что его вымирание только вопрос времени,15 дискуссия о
его судьбе как раз усилила его позицию (Binyong: III). Хотя “некоторые
специалисты и по сей день сожалеют по поводу упущенного шанса отбро-
сить ‘архаичные’ корни китайского письма и повернуться к более просто-
му алфавитному выражению”, среди реформаторов китайского письма
преобладали те, которые выступали только за упрощение китайских зна-
ков, сохранив таким образом исконный характер данного письма (Пушић:
16).16
Однако, вопреки определенным удобствам при обучении и написа-
нии упрощенных иероглифов, и этот реформаторский шаг оказался по-
спешным и своеобразной медвежьей услугой китайской культуре. Вместо
одного упрощенного письма, китайцы теперь должны учить оба, ибо
кроме упрощенных знаков они должны знать и их изначальные полные
формы, в которых объединены с одной стороны логика и природа самого
письма, а с другой культурная преемственность и культурное единство
китайской нации.17 Наконец, такой реформаторский шаг упускал из виду
существование восточноазиатской цивилизации, единство которой в
большей части опирается именно на китайское культурное наследие и

15 Такого мнения напр. придерживался китайский лингвист Джоу Югуан (Zh. Youguang),
создатель пиньиня (Югуан 1989). У Кулунджича можно прочесть такие квалификации,
как “тирания идеограмм, тысячелетние кандалы” (Kulundžić: 301-302), хотя и сам он при-
вел слова Честмира Лоукотки (стр. 313), которые говорят о превосходстве китайского
письма: “Перенос китайского языка в другие письма, в том числе в латиницу, почти не-
возможен. Китайский язык имеет односложную структуру, а нехватка морфонологиче-
ских различий компенсируется музыкальными тонами. Если напишем латиницей напр.
слог li, невозможно понять, что это значит. Если этот слог обозначить тоном, напр. li4,
такая комбинация получает несколько различных значений, как напр.: сила, обряд, хол-
мик, зерно, владеть, стоять и др. Но для каждого из этих значений китайское письмо име-
ет отдельный знак, из которого китаец сразу понимает о котором из них идет речь; это
исключает какие бы ни было недоразумения” (Vývoj písma, 1946).
16 Такое сожаление по поводу упомянутого “упущенного шанса” выразил относительно
недавно Вильям Ханнас через тезис о превосходстве «алфавитного мышления» по отно-
шению к «идеографическому», развивая “орфографическую дилемму” вокруг половинча-
тости успеха алфавитизации восточной Азии и фактической неудачи отмены китайского
письма в Китае и Японии, которую исследовал в своей книге из 1997 г. В своей новой
книге (Hannas 2003) он пошел еще дальше, утверждая, что употребление китайского
письма блокирует аналитическое мышление и научную креативность и, тем самым, под-
рывает интеллектуальные возможности населения восточной Азии. Однако, такое мнение
теперь встретило отрицательную критику в его среде (R. Sproat 2003 [review of Hannas
monograph]; Emily Eakin, “Writing as a block for Asians”, The New York Times, Mai 3, 2003).
17 Ср. утверждение Тамары Задоенко и Хуана Шуина (190) о том, что “введение упро-
щенных иероглифов отнюдь не упрощает, а, напротив, усложняет задачи стоящие перед
будущими китаистами, потому что теперь они должны запоминать как сокращенные, так
и полные варианты написания иероглифов”.
 195
195
китайское письмо, как ее внешнее выражение. До конца XIX века китай-
ское письмо культурно объединяло Вьетнам, Корею и Японию, и пара-
доксален факт, что Япония оказалась более приверженной сохранению
оригинального графического характера данной цивилизации, нежели
страна, которая является ее колыбелью.
Кроме Вьетнама, Кореи и Японии, китайские традиции и китайская
письменность вдохновляли и некоторые народы, которые проживали в
Центральной Азии. Общей характеристикой этих центральноазиатских
преемников китайской культуры была оригинальная переработка китай-
ского письма, которое им послужило как отправная точка для создания
национальных письменностей. Среди них самые известные – это три
средневековые «синиформные» системы, созданные алтайскими кидана-
ми и джурдженами, а также тибетскими тангутами, которые в течение
средних веков менялись у границ Китая. Как должно быть показано, в
восточной Азии наблюдается типологически одинаковая ситуация, как на
античном Ближнем востоке. В то время как ситуация с китайским пись-
мом в Корее и Японии похожа на описанную диглоссию и диграфию
бронзового века, псевдокитайские системы Центральной Азии типологи-
чески точно соответствуют псевдоегипетской и псевдоклинописным мо-
делям.
 97 — Текст на кости из Шан периода
(Hongyuan: фотография на обложке
его книги).

98 — Сравнение развития формы

некоторых древних костяных
знаков вплоть до их современно-
го вида: «рогатый скот», «коза»,
«птица», «тигр», «сторож», «я
(личное местоимение)» (Binyong:
10).
 197
197

99 — Развитие формы знаков китайского письма (Ancient scripts. Chinese):

 198
198
100 — Некоторые идеограммы (Задоенко, Шуин: 153-154):

101.1 — Примеры фоносемантической категории 形聲声 в которой фо-

нетическая часть может и семантически вписываться в основное значение
синограммы. Примеры взяты из следующих источников: Yellow bridge.
Chinese language center (yellowbridge.com); Chinese etymology. Uncle Hanzi
(chineseetymology.org); Wiktionary. A wiki-based Open Content dictionary
(wiktionary.org); Kanji networks. Free Online Kanji Etymology dictionary
(kanjinetworks.com).
伸 “растянуть, доставить”.亻 (человек, человеческое действие) яв-
shēn ляется семантической часью, в то время как “молния, которая
растягивается между небом и землей” 申  указывает на звук
(shēn) – с общим значением: лицо которое поставляет, доставляет
что-то. В письме печатей (П)
 200
200

寺 “Буддийский храм”. Рука 又 (получившая потом диакритику в

sì значении измерять пальцем 寸) + стопа 止 (фонетик zhǐ) со

значением совершать обряд или измерение. Б. П.

幽 “темно, тихо, одиноко, тонко”. Дым подобынй шелковой
струне 𢆶𢆶 (фонетик yōu) поднимающийся из огня 火 (кото-
yōu
рый позже был заменен знаком горы 山 со значением далеко-

го, таинственного и незаселенного пространства). К.

帥 师 “командир, руководитель; стройный”. Две руки на оружии 𠂤𠂤
shuài (возможно войско, также фонетик duī) + 巾 одежда (возможно
униформа). Б.
律 “закон, принцип; ритм”. Идти 彳 как положено [написано] 聿
lǜ (фонетик yù). Написанные правила которые регулируют чело-
веческое поведение. S.
投 “(от)бросить, прекратить”. Рука 扌手 + обозначение действия
tóu 殳 (изначально рука с орудием, Б. , также фонетик shū). П.
 201
201
102.1-102.2 — Фонографические системы wang chao и zhùyīn zìmǔ
(Фридрих: 426-427); 102.3 — Отрывок из Библии (Иоанн 3, 16) напе-
чатан письмом wang chao.

102.3
 II. 5.2.1.1 Киданьское письмо. Монгольский народ кидани (契丹
Kidan, Khitan) захватил в X веке северный Китай и стал основателем ки-
тайской династии Ляо (遼朝 Liáo Cháo), которая между 907 и 1125 гг.
держала в своей власти северные части Китая, Монголию и Маньчжу-
рию. Как и многие другие народы Восточной и Центральной Азии, кида-
ни были под сильным влиянием китайской культуры и ее государствен-
ной организации, о чем свидетельствует и тот факт, что их самоназвание
стало одним из названий самого Китая, принесенного в восточную Евро-
пу в форме Китай (посредством татарско-уйгурской формы Qytaj / Qytan).
Около 920 г. кидани, по модели китайского письма, создают собственную
письменность. Эта письменность существовала в двух вариантах: в более
древнем и преимущественно логосиллабическом письме, известном как
большое киданьское письмо, которое показывает очевидную связь с ки-
тайским письмом, и в младшем – малом киданьском письме, создателем
которого был 耶律迭剌 Yelü Diela, брат первого киданьского царя 耶律
阿保機 Yelü Abaoji. Основным корпусом киданьских текстов являются
надгробные надписи и эпитафии в гробницах киданьского дворянства –
17 надписей, сделанных с помощью большого письма и 33, написанных
малым письмом (Kane 2009: 4). Хотя причины одновременного употреб-
ления двух писем остались неразъясненными, факт, что они никогда не
встречаются вместе в одной и той же надписи, и что они фактически вза-
имоисключались, указывает на возможность того, что речь возможно
идет о конкурентной синхронной диграфии (об этом типе диграфии ср.
Станишић 2012).
В отличие от большого письма, малое киданьское письмо, которое
шире употреблялось, с своими 370 знаками было по структуре слогового
типа с ограниченным числом стандартизованных логограмм. В то время
как знаки большого письма отражали односложную природу своего ки-
тайского источника, знаки малого письма были преимущественно слож-
ными комбинациями из нескольких слогов, что не только лучше подхо-
дит к многосложной агглютинативной структуре киданьского языка, но
высказывались даже предположения о том, что на него мог повлиять
древний уйгурский алфавит, поскольку сам Диела руководил киданьской
миссией среди Уйгуров (Kara: 230-234) [103].
 203
203
Особенностью малого письма является комбинирование фонограмм в
виде слоговых блоков, имеющих тесную аналогию в корейском алфавите
(Janhunen: 110). Хотя малое киданьское письмо было известно в Корее,
остается неясным могло ли это письмо быть толчком для возникновения
корейского хангыля. Во всяком случае, все пока известные слоговые ком-
бинации данного письма соответствуют т.н. “основным сочетаниям зна-
ков” китайского письма, известным как 原字 yuánzì. При этом, рекон-
струкция и дешифровка малого киданьского письма еще не окончены и
фонетические характеристики многих его знаков все еще остаются
неисвестными (West, Zaytsev, Everson 2016).
После гибели киданьского государства в 1125, их завоеватели, чжур-
чжэны, временно сохранили в употреблении киданьскую письменность,
частично вошедшую в основу чжурчжэнского письма, которое ее офици-
ально сменило в 1191 году.1
II. 5.2.1.2 Чжурчжэнское письмо. В начале XII века на историче-
скую сцену в северном Китае выходят чжурчжэны (Jurchi, Jurchen, кит.
女真 Niuzhen), союз тунгузско-маньчжурских кочевых племен, которые
как союзники китайской династии Сонг (宋) разрушают киданьское цар-
ство и вскоре выступают опасным соперником и самой династии Сонг.
Чжурчжэнский правитель Ванян Агуда (完顏阿骨打 Wanyan Aguda) ос-
новал в 1115. году династию Цзинь (金 Jin), которая до 1234 г. захватила
большую часть северного Китая. Посредством киданьской династии Ляо
они переняли китайские государственные и культурные учреждения, в
том числе и киданьскую письменность, которую сохраняют некоторое
время в употреблении и по ее модели в 1120 г. создают сперва большое
чжурчжэнское письмо, а потом, в 1145 г., и малое чжурчжэнское письмо,
которое согласно преданию учредил император Xizong (金熙宗) [104].
Однако, все пока известные чжурчжэнские памятники написаны фактиче-
ски одним типом письма, представляющим собой очевидный дериват
большого киданьского письма, как по начертанию отдельных знаков, так
и по преимущественно слоговой структуре. Поэтому не совсем ясно су-
ществовали ли вообще два чжурчжэнских письма, или же “большое
письмо” и “малое письмо” возможно были только названиями для лого-
грамм и фонограмм в рамках одного письма [Kane 1989: 10]. Факт, что
«малое письмо» учредил император Xizong мог бы, с другой стороны,
говорить о том, что этот его личный проект продержался недолго и был
отменен после его свержения с власти в 1150 г. (Ulhicun 2009).

1 Kulundžić: 325; Фридрих: 179, 227; Стариков 1982; Арапов 1982; Kara 1996.
 204
204
Чжурчжэнская держава погибла под совместыми ударами монголов и
династии Сонг в 1234 г. а чжурчжэнское письмо вымерло в течении XV
ст. Одновременно, это является и важным показателем этнокультурного
превращения чжурчжэнов в маньчжуров: с XVI века маньчжу (Manchu)
становиться национальным названием всех чжурчжэнских племен, кото-
рые свой новый идентитет выразят и в перенятии монгольского письма.2

В начале XI века Китаю с северозапада угрожают тангуты (кит. 黨項

Dangxiang), народ тибетской группы, создавший на территориях совре-
менных китайских провинций Ганьсу и Шэньси Западную династию Ся (
西夏 Xīxià и обложивший китайскую династию Сонг высокими налога-
ми. Согласно “Истории династии Сонг” (宋史 Songshi), тангутское пись-
мо создал высокий чиновник 野利仁荣 Yělì Rèn-róng по приказу тангут-
ского правителя 李元昊 Lǐ Yuán-hào, который около 1036 г. объявил себя
императором и это оригинальное письмо ввел как выражение нового типа
тангутской государственности. В отличие от киданьского и чжурчжэн-
ского писем, сохранилось большое количество тангутских рукописей.
Большую часть этого наследия обнаружил русский исследователь П. К.
Козлов в 1908 г. при археологических раскопках тангутского города Ха-
ра-Хото (Худяков: 65). И в данном случае речь идет об авторской перера-
ботке китайского письма, которое и здесь послужило основой для ориги-
нальной письменности. Однако, принадлежность к общей языковой семье
(сино-тибетских языков) обусловило тесную структурную связь тангут-
ского и китайского писем. При этом, в отличие от вышеупомяннутых пи-
сем, автор данного письма не перенимал готовые китайские знаки, а
только имитировал их каллиграфическое начертание. Тангутское письмо
просуществовало еще столетие после гибели тангутского государства,
уничтоженного Чингисханом в 1227, и в последний раз встречается на
многоязычной каменной надписи из 1345 г. на воротах китайской стены
недалеко от Пекина.3
Здесь опять можно узнать обстановку типологически одинаковую
тем, которые существовали на античном Ближнем востоке. Подобно ме-
роитской псевдоегипетской модели, в киданьском и чжурчжэнском пись-
мах китайское письмо преобразованно в силлабарий (с остатками лого-
графии), сохраняя, при этом, оригинальную китайскую форму самих зна-

2 Kulundžić: 325; Фридрих: 179-180; Kara 1996; Theobald 2011.

3 Ср. Kulundžić: 328-329; Фридрих: 178; Клосон 1976; Софронов 1976; Kychanov 1996.
 205
205
ков. Напротив, тангутское и семитское письма использовали графиче-
скую форму китайского и египетского писем лишь как отправную точку.
Относительно языковой структуры, оба письма, также, тесно связаны с
своими подлинниками (несмотря на свое превращение в фонографию,
семитское письмо сохраняет египетскую консонантную модель, ср. II.
1.1.2). Тангутское письмо с своими 5800 знаками, перечисленными в тан-
гутском словаре Море знаков из XII века, сохраняет семасиографическую
природу своего подлинника. Также как и в китайском письме, знаки тан-
гутского письма обозначают соответствующие односложные морфемы
тангутского языка, к которым могут быть применены все четыри калли-
графических стиля китайского письма (Клосон: 461-462; Kychanov: 228)
[105]. Однако, между тангутским и китайским письмами существует
крупное различие в типе семасиографии. Тангутское письмо не имеет
пиктограмм – оно лишь имитирует форму китайских знаков, но в его ос-
нове не находится рисунок. По этой особенности оно отличается не толь-
ко от китайского письма, но и от всех известных рисуночных письменно-
стей. Фактически, это единственное настоящее л о г о г р а ф и ч е с к о е
п и с ь м о , минимальными графическими единицами которого действи-
тельно являются логограммы – произвольные графические знаки, кото-
рые относятся к словам тангутского языка. Это важное доказательство о
том, что преобладающее именование рисуночных письменностей лого-
графией ошибочно. Все остальные семасиографические письменности
имеют мотивированные рисуночные знаки и логограмма в них является
лишь языковой функцией пиктограммы (см. III. 3).
 207
207
104.2 — Медальон с чжурчжэн-
ским переводом китайского стиха
明 王 慎 德  四 夷 鹹 賓  咸 宾 
Míngwáng shèn dé. Sì yí xián bīn:
"Мудрый правитель осторожен и
добродетелен, четыре варварских
племени он привечает как гостей"
(Jurchen script. Wikipedia).

105.1 — Тангутское письмо: отрывок буддийского текста Mūlasarvā-

stivādā-nikāya mātrkā (Софронов: 456).
 В отличие от среднеазиатских дериватов китайского письма, возник-
новение и развитие которых типологически можно сравнить с фоногра-
фическими дериватами египетской письменности и клинописи, совсем
иначе ситуация обстояла в юго-восточной Азии. Там китайский язык и
китайское письмо свыше тысячи лет объединяли часть Индокитая, Ко-
рейский полуостров и Японию в единую цивилизацию, что сопровожда-
лось диглоссией и диграфией, типологически совпадающими с обстанов-
кой в цивилизационном круге месопотамской письменности.

Китай тысячу лет (с 111 г. до н.э. по 938 г.) правил территорией

Вьетнама, а классический китайский язык сохранил статус литературного
и официального языка Вьетнама вплоть до конца XIX в. (под названием
𡨸𡨸漢 [chữ-hán], или 𡨸𡨸儒 >chữ-nho] "ханьское письмо” или “письмо кон-
фуцианства"1). С X в. вьетнамский язык записывается китайским пись-
мом, из которого в XIII в. было создано местное вьетнамское письмо под
названием 𡨸𡨸喃 [chữ-nôm] “письмо разговорного языка” (или 𡨸𡨸南 >chữ
nam] "южное письмо"), на котором между XIV и XIX вв. была написана
вся вьетнамская литература. Типологические сходства между китайским
и вьетнамским языками отразились и на сходстве между этим народным
письмом “разговорного языка” и его китайским образцом. По существу,
это была смесь китайского письма с особыми вьетнамскими знаками, со-
ставленными из одинаковых элементов и по такой же графической моде-
ли как и в китайском [106]. Хотя в некоторых исторических периодах
письмо 𡨸𡨸喃 получало и статус национального символа борьбы против
китайской оккупации2, эти два письма все же были преимущественно

1 Восточноазиатское название “китайского (ханьского) письма” 漢字 (кит. hánzí, кор.

hanja, япон. kanji) получило во Вьетнаме преимущественно типографическое и каллигра-
фическое обозначение знаков этого письма, потому что знак 字 [tự] имеет там дословное
значение “письменный знак”, в то время как для обозначения “письмо” вошел в употреб-
ление особый знак 𡨸𡨸 [chữ] (History of Writing in Vietnam – Wikipedia).
2 Hannas 1997: 83-84; Софронов 2007: 579.
 210
210
графическими обозначениями вьетнамской многовековой диглоссии –
для языка государственной администрации, с одной стороны, и для
народной литературной традиции, с другой. Настоящий соперник обоих
писем появился с приходом христианства в Индокитай. В течение XVII в.
католическая иезуитская миссия начала пропагандистскую деятельность
в юго-восточной Азии. Составная часть ее деятельности – борьба против
китайского культурного наследия и проекты латинизации местных язы-
ков – наилучшие результаты дала как раз во Вьетнаме. Для этого суще-
ствуют хотя бы две крупные причины.
Первой причиной можно назвать французскую оккупацию Индокитая
в течение XIX в. Вьетнам еще в XVIII в. стал вторым большим католиче-
ским форпостом после Макао и французская иезуитская миссия подтолк-
нула там французскую военную интервенцию в середине XIX в. Ее лати-
нический вьетнамский алфавит под названием quốc ngữ "национальный
язык" (транскрипция сино-вьетнамского названия 國語), был объявлен
официальным государственным письмом в 1918 г., и когда французские
оккупационные власти покинули Вьетнам в 1954 г., древняя вьетнамская
письменность больше уже не существовала.
Второй причиной был тот факт, что, вопреки колониальному давле-
нию, древняя сино-вьетнамская письменная традиция не могла бы так
легко быть подавленна, если бы не перенесла удар в самом Китае. В пер-
вой половине XX в. статус китайского письма был расшатан и нарушен в
коммунистическом Китае, и вьетнамское освободительное коммунисти-
ческое движение могло с этой стороны получить поддержку для того
чтобы во вьетнамском латиническом алфавите видеть интернациональ-
ную модель прогресса и развития, к которой, как тогда казалось, готов
был присоединиться и Китай.
Подобный двойной стимул в отказе от употребления китайского
письма имел место и в корейской письменности, которая, однако, в отли-
чие от Вьетнама, все же осталась привязанной к восточноазиатскому
культурному кругу.

Р а з в и т и е п и с ь м е н н о с т и в К о р е е . Престижное положение
китайской культуры в восточной Азии наглядно иллюстрирует пример
Кореи, в которой китайский язык и письмо имели государственный ста-
тус с V вплоть до начала XX века. При этом, крупные структурные раз-
личия между китайским и корейским языками отразились в раннем раз-
витии дополнительных фонографических систем в Корее. Среди них са-
мыми известными являются три слоговые системы, возникшие упроще-
нием китайских знаков: иду / итву (이두, 吏讀 itwu / idu “писчее письмо”,
 211
211

написание китайских знаков согласно их произношению), хянгчал (향찰,

鄕札 hyangchal, с помощью которого записывалась поезия и который по-
влиял на развитие японской манъйоганы), гугйол / квукьел (구결, 口訣
kwukyel / gugyeol, сoкращенные формы китайских знаков, служившие для
транскрипции китайских текстов, которые представляли собой возмож-
ный прототип японской канбун традиции). Наконец, самой значительной
фонографической системой стало оригинальное корейское письмо алфа-
витного типа, созданное в середине XV века – единственное в своем роде
в этой части мира.
Это оригинальное корейское письмо обнародовал в 1446 г. корейский
король Сечжон (Sejong 세종 世宗) в своем объявлении “Наставление
народу о правильных звуках” 言川民正音 훈민정음 hunmin jeongeum),
которым корейское письмо, подобно японской кане, было установлено
как дополнение китайским знакам (ср. Lee Ki-Moon: 27). Сегодня их роли
заменены, и китайские знаки 漢字 hanja встречаются в Южной Корее в
некоторых ограниченных сферах употребления, лишь как дополнение к
национальному алфавиту, в то время как Северная Корея полностью от-
менила употребление китайского письма [107]. Первым названием корей-
ского письма принято считать название самого королевского объявления:
jeongeum (чоным) “правильные звуки”. Однако, оно веками имело статус
“простонародного письма”, т.е. онмун – одно из его самых частых назва-
ний ( 諺 文  언문 eonmun), наряду с 암클 аmgeul “женское письмо”,
아햇글 или 아해글 ahaegeul “детское письмо”, или же 아침글
achimgeul "письмо которому можно научиться в течение утра" – в отли-
чие от возвышенного китайского письма, которое было достоинством ко-
рейской знати. Такой статус коренным образом изменился в первых деся-
тилетиях XX века, когда Корейское орфографическое общество этому
письму дало торжественное название hangeul (한글 хангыль) “великое
письмо” – что ничуть не случайно.
О происхождении этого загадочного письма простых квадратных
форм из всего 28 знаков (11 гласных и 17 согласных) высказывались раз-
личные теории. Напр., что идею фонетизации в Корею принесли тибет-
ские буддийские миссионеры. Однако, какая-либо связь с полуслоговым
тибетским письмом отпадает из-за иной слоговой структуры корейского
письма. По географическим соображениям нельзя исключить, что бук-
венный характер корейского письма мог быть позаимствован у монголь-
ской письменности. Высказывались предположения о связи с галиком
(согласно Иоханнесу Фридриху), или пагбой [phags-pa] (по мнению Гари
Ледярда), официальным письмом времени правления Кублай Кана: осо-
бый круглый знак перед начальными гласными функционально подходит
к семитскому алефу, который является показателем вокальности и в мон-
 212
212
гольской письменности. С другой стороны, оригинальная графическая
форма этого письма напоминает китайскую графическую традицию. Хотя
не исключено, что король Сечжон и его ученные советники были знако-
мы с соседними фонографическими системами письма, все эти гипотезы
потеряли прежнее значение, когда в 1940 г. был обнаружен полный текст
королевского объявления о введении нового письма вместе с обширными
комментариями. Оказалось, что источником корейского письма является
традиционная китайская философская классификация звуков, согласно
которой графеммы представляют собой символические референты арти-
куляции.
О с о б е н н о с т и к о р е й с к о г о п и с ь м а . Наибольшее число со-
гласных знаков корейского письма представляют собой стилизованные
рисунки артикуляции соответствующих звуков, и если их упорядочить по
признакам произношения в пять серий – “устные звуки” (唇音 순음 sun-
eum), апикальную серию или “языковые звуки” (舌音 설음 seol-eum),
“зубные звуки” (齒音 치음 chi-eum), задненебную серию или “коренные
звуки” (牙音 아음 a-eum) и глотальные или “гортаные звуки” (喉音 후음
hu-eum) – получаются контуры устного отверстия в профиль. Сонанты и
смычные согласные здесь являются носителями графического представ-
ления всех остальных звуков. Устную серию выражает знак для /m/ ㅁ,
который по происхождению является китайским знаком «рот, губы». Но-
сителями внешнего вида передненебной (апикальной) и задненебной (ве-
лярной) серий являются знаки для /n/ ㄴ и /k/ ㄱ, из которых первый
представляет собой рисунок кончика языка, упирающегося в твердое
небо, а второй сочетание задней части языка и мягкого неба. Обе эти се-
рии классифицированы в комментарии объявления именно как “языковые
звуки”, в то время как серия спирантов и аффрикат, носителем которой
является знак для /s/ ㅅ, носит название “зубные звуки” и по происхож-
дению является именно рисунком зуба.
ГРАФ.
ПРИНЦИП производные формы
основная форма
СОГЛ. СЕРИИ с одной чер- с двумя геминирован-
точкой черточ- ный знак
ками (напряженые)
лабиалы ㅁ /m/ ㅂ [p / b] ㅍ /p/ ㅃ /pp/
денталы ㄴ /n/, ㄹ [l, r] ㄷ [t / d] ㅌ /t/ ㄸ /tt/
сибиланты ㅅ /s/ ㅈ [c / ] ㅊ [c] ㅆ [ss], ㅉ [cc]
велярные ㄱ [k / g], ㅇ [, -ŋ] ㅋ /k/ ㅎ /h/ ㄲ /kk/
 213
213
Начертание знаков для гласных соответствует китайской конфуциан-
ской концепции мистической триады мира – земле, небу и человеку.
«Земля», или онтологический женский принцип инь, представлена гори-
зонтальной линией ㅡ [eu //]. «Небо», или онтологический мужской
принцип ян, представлено точкой, т.е. «солнечным кругом» (знак для ре-
дуцированного гласного среднего подъема, который сегодня преобразо-
ван в диакритическую линию), в то время как знаком для «человека» вы-
ступает вертикальная линия ㅣ /i/. Эти два основных онтологический
принципа образуют и свои ряды родственных знаков. Ян серии принад-
лежат знаки для [o, a], которые получаются добавлением точки над гори-
зонтальной линией ㅗ /о/ или справа от вертикальной линии ㅏ /а/. Зна-
ки Инь серии получаются аналогичным добавлением точки под горизон-
тальной линией ㅜ /u/, или с левой стороны от вертикальной линии ㅓ
[eo /ə/]. Гласный знак символизирующий человека нейтрален и онтологи-
чески и лингвистически. Но его лингвистическая нейтральность ничуть
не случайна. Вся концепция полностью соответствует вокальной гармо-
нии корейского языка. Звуки первой и второй серии взаимоисключаются,
как и в родственных ему алтайских языках, в то время как гласный /i/
нейтрален и может добавляться ко всем остальным звукам. С помощью
него также записываются и все дифтонги корейского языка (Sampson:
130; Ledyard 1997: 31-41).
основные первые про- вторые i-производные
изводные производ.
ян (светлые) () ㅏ a, ㅗ o ㅑ ya ㅛ yo ㅐ ai //, ㅚ we
инь (темные)
ㅡ eu / ㅓ eo /ə/, ㅜ ㅕ yeo ㅠ ㅔ e, ㅟ wi, ㅢ
u yu eui /L
нейтральный ㅣ i

Хангыль, таким образом, представляет собой особое фонемное, алфа-

витное письмо с следующими уникальными графическими характеристи-
ками (King 1996: 219-222; Rogers: 71-72; Calvet: 109):
1) Это научное письмо, продукт фонологического анализа корейского
языка XV века на основании китайских языковых теорий того времени.
2) Это единственное алфавитное письмо, которое пишется в слоговых
блоках (которые называются «чжамо» /jamo/ 자모 字母, т.е. сочетания
согласных ja-eum 자음 子音 "детские звуки" и гласных mo-eum 모음
母音 "материнские звуки"), что является очевидным отражением геомет-
ризма китайских знаков, который, по словам Инсуп Тейлор, дает ему
внешний вид “алфавитного силлабария” (Taylor 1979) [108].
 214
214
3) Вопреки богатой вокальности корейской звуковой системы,
хангыль представляет собой «консонантный алфавит», потому что каж-
дый слог в данном письме начинается с согласного, в то время как глас-
ные составляют нуклеус слогового блока. Доказательством этой соглас-
ной структуры является двузначное употребление глоттального или «ну-
левого» знака ㅇ, который в конечной позиции означает глоттальный но-
совой [-ŋ], в то время как в начальной позиции всегда стоит перед глас-
ными как маркер отсутствия согласного [-]: 아 a, 와 wa, 야 ya : 옹
ong, 앙 ang. В этом также можно узнать отголоски традиционного ки-
тайского филологического учения об особом статусе начальных слогов
(Ledyard 1997: 37-39).
4) Способ написания знаков в «чжамо» блоке зависит от их слоговой
структуры, чьи вариации сводятся к двумя основным моделям: CV, CVC.
Каждая из этих двух моделей пишется опять двумя способами, в зависи-
мости от того пишется ли гласный вертикально (v) или горизонтально (h)
(CVv, CVh, C1VvC2, C1VhC2):
Корейский язык с XV века значительно
изменил свою структуру, так что опреде-
ленное количество знаков его алфавита
значительно отошло от современного про-
изношения. Из-за небольшого числа зна-
ков хангыль можно легко выучить, но из-
за слоговой сегментации морфем и различных морфонологических огра-
ничений его трудно читать. Однако, типологически уникальная внутрен-
няя структура данного письма, придает ему, по словам Джефри Сампсона
(Sampson: 144), интелектуальный характер, не встречающийся больше
нигде. Этот же специалист дал данному письму хорошо подобранное
техническое название featural alphabet “образный алфавит”, получившее
широкую популярность.3 Факт, что это единственное письмо, которое
образным путем регистрирует дистинктивные характеристики звуков, та-
кие как место и способ артикуляции, доказывает его связь с китайским
письмом: независимо от их типологического различия, оба письма по мо-
тивированности своих знаков противопоставляются всем остальным
письмам мира.

3 О символическом характере данного письма, который подразумевается в этом техниче-

ском названии, более подробно можно узнать из дискуссии вызванной этим поводом, ср.
Kim W. Chin 2007: 145-150.
 215
215

II. 5.3.3.0 Японское письмо представляет собой важнейший совре-

менный дериват китайского письма и самую известную логографическо-
силлабическую модель, в которой обе составные части объединены в
единную систему. Нет доказательств существования какой-либо перво-
бытной автохтонной письменности на японских островах. Попытки дока-
зать самобытное происхождение слоговых знаков камийо модзи (神代文
字 kamiyo moji) “письменность эры богов” (от 神 kami “дух, божество”)
из эпохи Камакура, не были увенчаны успехом, так как они скорее всего
являются отголоском корейских слоговых систем. Корея имела ведущую
роль в распространении китайской культуры и китайского письма – кан-
дзи (漢字 kanji) в середине I тысячелетия в Японии. Также, как и в Корее,
в Японии в начале писали только на китайском языке – т.н. канбун тради-
ция (кит.漢文 hànwén). Из этого логично появились два способа чтения
китайских знаков, типологически тожденственные аккадскому чтению
шумерской письменности (II. 2.1.1.4). Первым из них является 音読み
on-yomi “звуковое чтение” или сино-японское чтение, в котором знак со-
храняет свое китайское название приспособленное к японскому произно-
шению (напр. знак «небо» 天, который по китайски звучит tiān, произно-
сится на японском как te). Второй способ 訓読み kun-yomi – японское
чтение, представляет собой японский перевод китайского знака (напр.
знак «гора» 山 китайский shān в переводе на японский читается yama).
Каждый знак кандзи произносится по кун-чтению как отдельный слог.
Два способа чтения как правило функционально разграничены: он-
чтение обычно употребляется в сложных словах, а кун-чтение преимуще-
ственно самостоятельно. При этом, из-за разного китайского произноше-
ния одних и тех же слов, а также различного времени их заимствования,
один и тот же знак может иметь по несколько он и кун-чтений, а их выбор
часто зависит и от правильного понимания контекста. Логично, напр., что
такое оригинальное японское понятие как название традиционной одеж-
ды kimono 着物, состоящееся из китайских знаков /zháo/ “класть, одеть”,
/wù/ “вещь, существо”, читается по кун-чтению /ki/ “одеть”, /mono/ “вещь”.
Первый знак читается, однако, по он-способу в слове tyakusyu 着手
“движение”, которое целиком читается по сино-японски – согласно кит.
/zháo/ “ставить, класть”, /shǒu/ “рука” (кун-чтение было бы /te/). Второй знак в
слове kimono читается также по он-способу в слове “животное” 動物
doobutu – кит. /dù/ “подвижный”, /wù/ “существо, создание” (Јанковић:
12; Rogers 2005: 58-59).
 216
216
Тексты на японском появляются с VII века. Вследствие агглютина-
тивной структуры японского языка, имеющего, как и корейский, гораздо
более сложную флексию чем китайский язык, с самого начала возникла
необходимость приспособления данного письма японскому языку. По-
добно Корее, и в Японии очень рано появилось альтернативное фоногра-
фическое применение одного числа китайских знаков только в слоговой
функции, т.н. манйогана (万葉仮名 manyōgana), из примерно пятидесяти
знаков, получившая название по известной антологии японской поэзии из
VIII века – Манйосю (万葉集 manyōshū) или “Мириада листьев”. Этим
письмом были написаны некоторые из самых значительных произведе-
ний древней японской литературы, среди которых и знаменитый роман
源氏物語 Genji monogatari “Повесть о Гэндзи”, который приписывается
придворной даме Мурaсаки Сикибу (Murasaki Shikibu) из периода Хэян
(Heian, 795-1192). Кроме литературных произведений, манъйогана при-
менялась и в словарях для толкования китайских слов, как и в царских
указах для записывания грамматических добавлений к письму кандзи.
Такое употребление, известное как shemmaugaki (од shemmau “указ” [Сы-
ромятников: 38]), помогло преобразованию этого типа письма в дополни-
тельную фонографическую систему к китайским знакам.
II. 5.3.3.1 Японские силлабарии. Еще в IX веке из манъйоганы были
созданны два функционально разграниченых силлабария. Первый из них,
カタカナ катакана “боковая кана (побочные написания)”, возник из со-
кращенных форм китайского уставного письма кайшу (яп. kaisho), и
окончательно был сформирован в эпоху Камакура (XII-XIV век), в перво-
бытной функции записывания произношения в китайских буддийских
текстах. Второй, ひらがな хирагана “плавная кана”, изначально был
скорописным вариантом манъйоганы. В его основе находятся сокращен-
ные формы китайского «травяного письма» cǎo shū (яп. sousho), и в пат-
риархальном японском обществе хирагана служила также как «женское
письмо» (о чем говорит и одно из его названий 女手 onnade “женская
рука”, �