На окраинах тихой деревушки в Суррее, в стороне от огромных особняков, у узкой дороги

расположился дом, где находится главный офис Лондонской Стереоскопической Компании. В

этот солнечный весенний день здесь директор компании – доктор Брайан Мэй.
Резиденция гитариста Queen находится недалеко, сокрытая за воротами и густым лесом. А
тут, в более скромном доме, можно найти многое, связанное с давним пристрастием Брайана
к винтажным 3-D камерам. Одна из комнат уставлена коробками с логотипом его компании. В
холле, где Брайан встретил нас, выставлены разнообразные антикварные камеры и
экземпляр его новой книги “Queen in 3-D”, куда вошли сотни не публиковавшихся ранее
стереоснимков, которые Мэй делал на протяжении своей карьеры с группой.

19 июля Брайану исполнится 70 лет, и годы хороши для него. На слегка загорелом лице
здоровый блеск, а копна кудрявых волос стала серебристо-седой, но сохранилась ещё с
юности Queen. Денис Пеллерин, французский эксперт по стереоскопии и главный в
исследованиях для “Queen in 3-D”, приносит чай с соевым молоком. Брайан листает книгу в
поисках своей любимой фотографии Фредди Меркьюри, которую он сделал в начале 70х: на
ней Меркьюри наносит макияж перед концертом – погружённый в свои мысли юноша на
пороге славы. Спустя 26 лет после смерти певца, этот портрет много значит для Мэя,
напоминая о тех днях, когда четверо ребят из Queen только лишь мечтали покорить мир.

“Люблю это фото, - мягко говорит он. – В нём есть какая-то магия.”
Queen с Меркьюри достигли невероятных высот. В мире продано более 200 миллионов
записей группы, что ставит Queen в один ряд с The Rolling Stones и ABBA. Лишь три рок-группы
имеют бóльшие продажи – The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd. Альбом Queen Greatest Hits
стал самой продаваемой пластинкой в Великобритании с шестью миллионами проданных
копий – на миллион больше, чем у альбома Sgt. Pepper. И что делает Queen уникальной рок-
группой – это факт, что каждый из участников является автором хита, среди которых, к
примеру, Bohemian Rhapsody авторства Меркьюри, Another One Bites The Dust басиста Джона
Дикона, Radio Ga Ga ударника Роджера Тейлора и Flash Мэя.

Спустя годы после смерти Меркьюри и ухода Дикона, Мэй и Тейлор продолжили
деятельность с двумя «вариантами» Queen: сперва с экс-вокалистом Free и Bad Company
Полом Роджерсом, и сейчас – с бывшим участником шоу American Idol Адамом Ламбертом.
Мэй признаётся, что чувствует течение времени: “Каждый день ты просыпаешься с новой
болью и удивляешься, откуда же она берётся,” – но он вновь будет в пути, и будет выступать с
Queen в Торонто, когда ему стукнет 70. “Все мы усердно трудились, создавая эту
удивительную музыку, - говорит он. – Давайте сохраним её.”

В процессе работы над “Queen in 3-D” приходилось заглядывать далеко в своё прошлое. Это
был опыт, связанный со многими эмоциями?
Да, это поистине было путешествие, полное повторных открытий. Было удивительно, ведь эти
фотографии порой до боли выразительны в 3-D. Кажется, будто туда можно войти и
дотронуться до людей.

Эти фотографии с написанным Вами рассказом об истории группы – мемуары, по сути.

Это почти биография, но не совсем, поскольку это всё же некие отрывки, зарисовки, а не
единое повествование. Я старался быть очень открытым. Я рассказываю о событиях, но также
и о чувствах, которые я испытывал, когда это происходило. И вместе с этим я понял, как же
нам повезло. Мы вели весьма необычную жизнь.
Какая музыка разожгла в Вас этот огонь в юности?
Я помню времена до Бадди Холли и Элвиса, когда музыка была гораздо мягче – музыка
поколения моих родителей. Джонни Рэй, Фрэнк Синатра и Бинг Кросби были потрясающими
исполнителями, но они не кричали, они не раскрывали свои сердца и не рыдали. Это был рок-
н-ролл – взаимодействие белого и чёрного – часть снятия запретов. Помню, мне было лет 10,
я прятался в кровати под одеялом со своим маленьким приёмником и наушниками и
притворялся спящим. Я слушал Литл Ричарда, и это было не просто что-то новое, это было
нечто ослепительно, шокирующе, поразительно иное!

Какие у Вас были ощущения от этой музыки?

Я думал: “Это я. Это выражение того, что я чувствую, хотя я ещё не знаю толком, что это.” И,
конечно же, там звучала гитара, которая тогда стала главным инструментом – вторым
голосом, который также кричал. Вот что мне это дало.

В начале 60х с помощью Вашего отца Гарольда из части деревянной каминной полки Вы
создали свою собственную гитару и назвали её Red Special. Насколько Вы обязаны «своим»
звучанием именно ей?
Довольно-таки во многом, и это было отчасти по замыслу, а отчасти так повезло. Добавление
к ней акустических вставок было новаторской идеей в то время, поскольку первые
электрогитары не были рассчитаны на «обратную связь». Но за столько лет я заметил, что
значительная часть звучания гитариста зависит от тела и пальцев, а не от гитары. Однажды я
работал с Хэнком Марвином, который был и остаётся моим кумиром, и когда он взялся за
мою гитару, мне было интересно, как это будет звучать. Что ж, он звучал как Хэнк Марвин! Я
не самый техничный в мире гитарист. Я не Эдди Ван Хален. Мой стиль игры таков: я могу
практически отключить любую мыслительную деятельность и просто позволить тому, что у
меня в голове, выразиться через мои пальцы. Словно я говорю с помощью гитары.

Вы говорили, что выросли в Хэмптоне, пригороде Лондона, и ваша семья не была богатой.
Были тяжёлые времена, абсолютно верно. Однако мой отец был очень горд своей
возможностью обеспечивать нас, и он, к тому же, был очень обеспокоен тем, чтобы у меня
был доступ к лучшему в этой жизни. По его мнению, в основе этого лежало образование.

Каким Вы были в детстве?

Я был довольно неуверенным в себе ребёнком, впечатлительным и уязвимым, при этом
прилежным в учёбе. В моей школе это было не круто. Поэтому меня задирали и дразнили, но
обычно мне удавалось отмазаться. Это научило меня разговаривать.

В юности, узнав о стереофотографии благодаря карточкам из упаковок хлопьев Weetabix,

Вы единолично придумали собственную стереоскопическую компанию – “See-Throo
Productions”. Первый шаг к исполнению Ваших громадных амбиций?
Полагаю, да. У меня было это желание создавать что-то, свой собственный маленький мир.
Конечно, я задумывался о создании группы. Первым значительным шагом была группа 1984 –
само собой, на название вдохновил роман Джорджа Оруэлла. Мы в самом деле выступали,
но за невероятно маленькие деньги. В то время это называлось «полупрофессиональным».

Отучившись в Лондонском Имперском колледже и получив бакалаврскую степень по

физике, Вы оставили науку, чтобы сосредоточиться на музыке.
Мой любимый отец был очень расстроен. Он долгое время со мной не разговаривал. По его
мнению, я совершил две непростительные вещи. Во-первых, я бросил учёбу – а он, в каком-то
смысле, пожертвовал частью своей жизни ради моего образования. Во-вторых, я жил с
женщиной, на которой не был женат, а это совершенно противоречило его моральным
принципам. Для отца моё поведение было неприемлемым. Это был очень тяжёлый период.

В 1968 году Вы сформировали группу Smile, в ней также играл и Роджер Тейлор. Но группа
не добилась успеха.
Казалось, что между нами и группами, которым что-то удавалось, стояла непробиваемая
стена. Мы ощущали себя бессильными. Как-то один парень взялся быть менеджером группы,
и это был полный кошмар. Однако, думаю, для нас Роджером это было начало нашей веры в
себя.

Фредди Меркьюри был фанатом Smile, и когда группа распалась в 1970 году, появились
Queen с Фредди в качестве вокалиста. Бас-гитарист Джон Дикон присоединился в 1971. В
новой книге Вы пишете: “Мы уже тогда решили, что изменим мир”. Серьёзно?
(Смеётся) Конечно! Мы думали, вроде, мы способны делать это лучше, чем кто-либо до нас.
Мы были сумасшедшими оптимистами. Но за всем этим скрывались слои неопределённости.

Ваши первые впечатления о Фредди?

Опять же, многослойность. Фредди был в высшей степени самоуверен. Уже тогда он считал
себя рок-звездой. Это не выглядело, будто он собирался становиться звездой – он уже ей был.
Это подавалось во всей его манере поведения, внешности и жестах. Но внутри, под этой
маской, Фредди был очень застенчив. Как все мы – как я, это уж точно. Ты встаёшь на этот
путь превращения в артиста, и в какой-то степени, это путь преодоления неуверенности в
себе.

Когда Queen только начинали, в те «тёмные» времена, вы как-то говорили об ориентации

Фредди?
Нет. Об этом не говорилось, хотя это было ясно. Но напрямую мы никогда это не обсуждали.
Думаю, поначалу Фредди и сам не знал о своей ориентации. В самых первых турах мы с
Фредди спали в одной комнате, и никогда ничего такого не было, что могло бы предать
доверие. (Смеётся)

Ваш дебютный альбом, Queen, занял 24 строчку в чарте Великобритании в 1973 году.
Альбомы Queen II и Sheer Heart Attack попали в топ-5. А затем в 1975 вышел A Night At The
Opera – первый альбом Queen, ставший во главе чарта. Bohemian Rhapsody стала первым
синглом номер 1. Помните момент, когда Фредди впервые представил эту песню группе?
У него была готова значительная часть. На кусочках бумаги из блокнота его отца он выписал
ноты: ля, си, до-диез… Это было что-то вроде нашей стенографии. Мы не составляли планов. У
него было придумано много слов, а всю «картинку» целиком он держал исключительно в
голове.

Вы вообще подозревали, что Фредди создал шедевр?

Не вполне. У нас уже были песни вроде My Fairy King и The March Of The Black Queen, которые
были столь же сложны. Мы считали, что Bohemian Rhapsody была великолепной, выдающейся
композицией, но не думали, что это был его венец творения. Также мы никогда не
спрашивали его о смысле текста песни, а он никогда нам сам не рассказывал. У всех нас есть
собственные идеи на этот счёт, и мне нравится, что он не раскрыл, о чём эта песня на самом
деле – так у каждого складывается собственное представление.

Насколько большим был вклад группы в окончательную версию?

В конечном счёте, это была песня Фредди, но она принесла опыт совместной творческой
работы – как и все другие, впрочем. Все считают, что это я придумал тяжёлый рифф – тот
самый, звучавший в «Мире Уэйна» - но он принадлежит Фредди. Когда он сыграл нам этот
рифф – а он крайне сложен для игры на пианино – его руки были словно молоточки, и
двигались очень быстро. Фредди написал много тяжёлых вещей – например, Ogre Battle (из
альбома Queen II).

Значит, это заблуждение, будто бы именно Вы были «рокером» в Queen?

По большей части это так. Но порой вы бы удивились, узнав, откуда появлялись различные
штуки.

Вопреки всему, что было достигнуто с A Night At The Opera, в книге Вы описываете период
создания альбома как «мрачные времена», когда Вы страдали от депрессии.
Это правда было нелёгкое время. Мы много смеялись, но внутри скрывался невыраженный
конфликт, поскольку у каждого из нас было своё представление о том, куда следует двигаться
группе. Словно четыре разных художника пытаются одновременно рисовать на одном холсте.
Совершенно некомфортная ситуация. Сперва ты борешься за то, чтобы твой трек вообще
попал в альбом, затем – за то, чтобы он попал именно в том виде, как тебе того хочется. Но
при этом ты понимаешь, что из трека можно выжать максимум только тогда, когда к нему
приложила руку вся группа. Потому тебе приходится позволить разорвать твою песню на
куски, чтобы затем придать ей завершённую форму. Ужасный процесс. Так что, да, порой это
вгоняло меня в депрессию. Думаю, это касалось нас всех. Время от времени я чувствовал себя
притеснённым, и это одно из ужаснейших чувств на свете – ощущение, будто тебя не слышат.

Вы избегали конфликтов?
Временами мы орали друг на друга. Чаще всего я занимал жёсткую позицию и был
непреклонен. Я из очень настойчивых людей.

Вы помирились с отцом в 1978 году, после того как он побывал на выступлении группы в
Мэдисон Сквер Гарден в Нью-Йорке.
Да, я организовал, чтобы мои родители прилетели на самолёте Конкорд и заселились в отель
«Плаза». Я сказал им: “Закажите обслуживание в номер, мы богаты!” А мы не были. И затем,
когда они посмотрели шоу, отец сказал: “Ладно, теперь я понял”. На самом деле, ему некогда
пришлось пройти через подобное. Он был превосходным пианистом, но ему пришлось найти
должную работу, чтобы обеспечить семью и быть уверенным в её будущем. Поэтому он
признался: “Ты занимаешься тем, чем я хотел бы заниматься, возможно, оттого мне было так
сложно принять это.” Для нас это было большим шагом вперёд. Мы могли не признаваться,
но как бы там ни было, одобрение родителей было важным для нас, и если мы его не
получали, с этим было нелегко справиться.

Это было в тот период, когда Фредди изображал из себя, по Вашим словам, «классический
образ гей-иконы». В то же время, он представлял доказательно гетеросексуальное
выступление с написанной Вами песней Fat Bottomed Girls.
Что ж, тут много нюансов. На первый взгляд, это гетеросексуальная песня, потому что она
называется Fat Bottomed Girls, но при этом она полностью учитывала склонности Фредди и то,
что он собирался её исполнять. К тому же, на эту песню вдохновило многое из того, что
происходило в жизни Фредди в том числе, а не только в моей. Так что это не настолько
гетеросексуальная песня, как можно бы подумать. (Смеётся) Скорее, пансексуальная. Её
можно по-разному истолковать.
На первом лонгплее Queen 1980х, The Game, вы создали более простые композиции –
такие, как топ-хиты американских чартов рок-н-ролльную Crazy Little Thing Called Love и
Another One Bites The Dust в стиле фанк. Обе они были вдохновлены времяпровождением в
Мюнхене на дискотеках в Sugar Shack.
Тогда мы поняли суть «пространства» в музыке. Мы осознали, что сила кроется в неких
«пробелах» - как противоположность нашему прежнему стремлению заполнить всё.

Вы вспоминаете об этом как о периоде гедонизма…

О да. В Мюнхене мы провалились в небытие. Мы все потеряли голову, в какой-то степени.
Сознательно или несознательно, мы принесли себя в жертву богу излишеств, и сильно
навредили себе. Мюнхен прекрасен, но это место, где можно найти оправдание всем своим
фантазиям. Порой это может быть опасно.

Существует расхожее мнение, будто Фредди и Роджер были этакими повесами группы, в то
время как Вы и Джон Дикон не позволяли себе чересчур много излишеств. Это слишком
упрощённое представление?
В нём есть доля правды. Фредди и Роджер были выпендрёжниками, а мы с Джоном не
подходили под типичное представление о рок-звёздах.

Ваши слова о Фредди: “Он играл свою роль, а в итоге эта роль стала его жизнью.”
Да. Фредди нарисовал картину и стал её частью. Он действительно был человеком, который
добился всего сам. Поначалу он был великолепным артистом, но не имел полноценного
контроля над своим голосом. Это пришло, когда он смог слышать себя в студии и начал
относиться к себе критически. Бесспорно, у него был этот дар свыше. Но он прошёл путь к
тому, чтобы открыть, как его использовать. Я до сих пор иногда поражаюсь, когда слышу его
голос на записи.

Альбом 1982 года Hot Space оттолкнул многих фанатов диско-звучанием, хотя Майкл
Джексон говорил вам, что именно эта пластинка отчасти вдохновила его на альбом Thriller.
Мы часто виделись с Майклом. Они с Фредди хорошо ладили и провели некоторое время,
пробуя воплотить всякие идеи – в том числе State Of Shock, которую Майкл в итоге записал с
Миком Джаггером. Майкла представляли как R&B или поп-артиста, но в душе он был рок-
звездой. Ему нравился рок. Это было видно и по тому, что Эдди Ван Хален и Слэш принимали
участие в его записях. И в альбоме Thriller Майкл добивался этого объединения – фанк и рок –
одним путём, а мы шли к этому другим путём. Но многие ненавидели Hot Space. Кому-то он
нравился, но другие думали, что мы предали все свои принципы.

Главным хитом Hot Space была Under Pressure, совместная с Дэвидом Боуи запись. Вы
описали процесс создания песни как битву двух самолюбий.
Это было непросто, поскольку мы все были не по годам зрелыми ребятами, а Дэвид…
обладал силой, пожалуй. Фредди и Дэвид без колебаний сошлись в поединке. Но это именно
то, что происходит в студии – когда аж искры летят – и именно поэтому всё выходит так
здорово.

Как именно боролись между собой Фредди и Боуи?

Самыми хитроумными способами, вроде того, кто последний прибудет в студию. Это было
прекрасно и кошмарно одновременно. Но я сейчас помню больше прекрасного, чем
кошмарного. И не всё, что мы сделали в течение тех сессий, увидело свет. Так что, есть над
чем подумать…
Была ли группа на грани распада когда-либо при жизни Фредди?
О, да мы постоянно распадались! Каждый раз, когда мы выпускали альбом, казалось, что мы
распадёмся из-за мыслей о том, «что мы такое и куда мы движемся». В какой-то момент
каждый из нас покидал группу, и даже не единожды. Но мы всегда возвращались. И это
никогда не касалось проблем личного характера – это относилось только к музыке, поскольку
нас это очень беспокоило. И я думаю, это было правильно – больно, но правильно.

13 июля 1985 года, Live Aid на стадионе Уэмбли. Вы сыграли круче любого другого
представления, уместив шесть песен в 20минутное выступление.
Мы чётко держали в голове указание Боба [Гелдофа]: “Это огромный автоматический
проигрыватель, не пытайтесь умничать, играйте хиты.” Именно так мы и поступили. Мы
связали эти песни так, чтобы они уместились в отведённое нам время.

Внутри группы было ощущение, что вы затмите собой всех остальных выступающих?
Ох, нет. Момент нашего выхода был смесью воодушевления и ужаса. С самого начала это был
необычный опыт, совершенно не как рок-концерт. Все были там ради Боба и ради
голодающих людей. И билеты на мероприятие были распроданы до того, как нас включили в
список. Мы знали, что это была не наша аудитория, поэтому когда вышли на сцену, в крови
кипел адреналин. Но всё прошло великолепно.

Это был величайший момент для Фредди?

Действительно так. Фредди был на высоте. Он уже был профессионалом в искусстве
взаимодействия с целым футбольным стадионом, забитом людьми. А когда мы играли Radio
Ga Ga, и все эти люди делали два хлопка на припеве, у меня побежали мурашки. То же
повторилось на We Will Rock You, а в конце все они пели We Are The Champions.

За эти 20 минут Queen стала больше, чем когда-либо.

Полагаю, мы стали всемирной группой, хотя даже не осознавали этого.

После Live Aid, альбом A Kind Of Magic 1986 года стал большим хитом, а в рамках Magic Tour
вы играли на стадионах по всей Европе. Увы, это был последний тур Фредди до его смерти
24 ноября 1991 года в возрасте 45 лет. Вы рассуждаете в книге, что по злому року Фредди
погиб от СПИДа до того, как было найдено лечение, которое могло бы спасти его.
Просто такова вселенная. Об этом нельзя говорить наверняка, поскольку этого не произошло.
Когда он умер, Вам хотелось отойти от музыки?
Скорбь – сложная, многогранная вещь. Испытываешь все самые неадекватные и странные
эмоции. Поначалу мы с Роджером действительно отошли. Мы буквально сбежали. Мы
думали, да, мы играли в Queen, но теперь началась следующая глава нашей жизни. Поэтому
мы пришли в себя и занялись сольными проектами. Я отыграл два долгих мировых тура, и в
интервью после смерти Фредди я не хотел говорить о Queen. Я был вне всего этого,
представляя, будто этого никогда не происходило.

До начала сольных туров, 20 апреля 1992 года на стадионе Уэмбли состоялся концерт
памяти Фредди Меркьюри для информирования о СПИДе. Среди приглашённых артистов,
выступавших с Queen, были Боуи, Элтон Джон, Роберт Плант, Энни Леннокс, Эксл Роуз и
Лайза Миннелли, которую очень любил Фредди. И подобно тому, как Фредди затмил всех
на Live Aid, в тот вечер всеобщее внимание привлёк Джордж Майкл, исполнивший
Somebody To Love.
Джордж был фантастическим. Помню, как слышал этот голос, доносящийся из наших
мониторов, и он был очень близок к звучанию Фредди. После этого многие говорили, что мы
должны взять Джорджа в качестве вокалиста в группу, но этого бы никогда не вышло.
Джордж двигался в совершенно ином направлении.

На том концерте Джордж также исполнил одну из Ваших песен с альбома A Night At The
Opera – ’39.
Ему хотелось это сделать, поскольку подростком он пел её на станциях подземки. Так что это
было своего рода завершение его путешествия – спеть её с нами на стадионе перед толпой
людей. Знаете, так странно сидеть тут, говоря о людях, которые покинули нас. Никогда не
думал, что Джордж уйдёт так рано. Это было потрясением, и всё это очень печально. Он был
прекрасным человеком.

Были разногласия по поводу появления Guns N’ Roses на трибьют-шоу, поскольку борцы за

права гомосексуалов были возмущены гомофобным текстом песни Эксла Роуза One In A
Million. Вы обсуждали это с Экслом?
Это тоже была одна из негласных вещей. Я понимал Эксла, и, в общем-то, не было нужды
поднимать эту тему. Когда мы попросили Guns N’ Roses принять участие в концерте, у меня
даже не возникло вопроса о том, подходят ли они под формат. А правильные вещи случаются
– так и произошло. Эксл знал, что я на миллион процентов уверен в нём, но мне кажется, в то
время даже он сам думал, что с ним тяжело работать. Он был очень непредсказуем – такова
была его сущность. Из-за его склада характера, он пошёл по очень трудному пути.

В тот вечер Эксл и Элтон исполнили Bohemian Rhapsody дуэтом и обнялись в конце.
Расцениваете ли Вы это как символ?
Несомненно. Думаю, это действительно повлияло на Эксла. Это повлияло на нас. Они с
Элтоном вышли так… Это повлияло на мир.

Вы говорите о побеге от Queen после смерти Фредди, но в 1995 году вы завершили

последний альбом группы – Made In Heaven, используя последние записи Фредди.
Невероятно, что он оставил нам столько прекрасного материала для работы. На этом альбоме
так много от Фредди, и большую часть времени ощущалось, будто он находился в студии
вместе с нами. Но от этого было радостно, а не тоскливо. Словно можно было спросить – ну,
что думаешь, Фред? Что ж, ладно. Казалось, он был там. Я думаю, возможно, это лучший
альбом Queen. Он словно подвёл нам итог.

На этом альбоме есть последняя песня, которую написал Фредди – A Winter’s Tale. Вокал к
ней был записан за пару недель до его смерти.
Фредди написал эту песню в Монтрё, в маленьком домике, который мы называли «утиным
домом». Невероятно, что он говорил о жизни и её красоте в то время, когда ему оставалось
совсем немного, и при этом в его эмоциях не было ни капли жалости к себе, это было
прекрасно видно. Именно таким я хотел видеть своё соло для песни. Это была одна из тех
вещей, которую я слышал у себя в голове задолго до того, как сыграл. А когда я записывал
соло в студии у себя дома, я мысленно вернулся к Фредди в Монтрё, в те самые моменты,
хотя это всё происходило спустя много времени после его ухода.

Должно быть, тяжело слушать эту песню и композиции из Innuendo, последнего альбома,
выпущенного при жизни Фредди.
Да, иногда, слушая эти песни, понимаешь, что Фредди страдал от боли, и это тяжело. Но
знаете, все мы рано или поздно уйдём, и такие моменты ценны – моменты, когда из нас било
желание творить, и мы полностью отдавались музыке. Так что, я получаю удовольствие,
слушая их сейчас. Я вернулся к исходной точке. Я больше не пытаюсь сбежать от Queen.
Напротив, вы с Роджером Тейлором поддерживаете жизнь группы – сначала с Полом
Роджерсом, и теперь с Адамом Ламбертом.
Адам прекрасен. Он – именно то, что нам было нужно. С ним всё работает идеально.

Вы называете его «Мадам Ламберт»…

Он не возражает. Я согласовал это с ним. “Оу, мило”.

Как Queen + Paul Rodgers вы записали альбом The Cosmos Rocks. Возможен ли ещё один
альбом Queen, но с Адамом?
Мы много говорили об этом, но дальше разговоров не ушло. Это возможно. Никогда не
говори «никогда».

Тем не менее, есть Джон Дикон, который ушёл из музыкального бизнеса в 1997 году и не
принимал никакого участия в последующих воссоединениях Queen.
Я часто вспоминаю про Джона, поскольку теперь, конечно же, мы совсем не видимся. Я
никогда не обсуждал это с Джоном – это его выбор. Но сейчас я часто думаю, куда же мог
привести его путь.

Вы когда-нибудь думали о выходе на пенсию?

О нет. Я думаю, уход от дел – ужасная вещь. По моему мнению, это происходит с людьми,
когда они теряют мотивацию. Это ужасно. Уверен, я буду работать до своего последнего дня.

А сейчас, оглядываясь назад, жалеете ли Вы о чём-либо?

Нет, я в некотором роде фаталист. Думаю, что всё, что я делал, и всё, что со мной случалось,
привело меня к тому, где я сейчас. А я жив, я счастлив, у меня прекрасная семья, чудесная
жена, мне нравится моя работа, и я всё ещё могу творить. Так что нет, мне нет смысла
сожалеть о чём-то. Мы говорили о депрессии – а у меня длительные отношения с моей
депрессией. Я всё ещё с ней. Но что держит меня на плаву – это осознание того, что есть так
много вещей, за которые мне следует быть благодарным. Это ощущение. В теории это не
особо действенно, это нужно прочувствовать. Что ж, я до сих пор работаю над этим.