Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Эльминстер – 2
Аннотация
ПРОЛОГ
Шалхейра Таландрен, Верховный Бард Эльфов
Время междоусобиц настало в Корманторе — королевстве закона и справедливости.
Леди и лорды, принадлежавшие стариннейшим, благороднейшим, знатным домам,
почувствовали угрозу своему блистательному величию. Она исходила от самого трона и
питалась самыми темными кошмарами. Вонючее Животное, что приходит по ночам,
Волосатый Шпион, который умеет выбрать самый удобный момент, чтобы убить и ограбить,
осквернить и унизить. Чудовище, чья хватка с каждым днем губит все больше королевств.
Ужас, известный под именем Человек.
Летней Звезды из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
— Я действительно кое-что обещал принцу в обмен на трон, — сказал король, лениво
потягиваясь и судорожно зевая.
Он поправил сверкающие драгоценные камни и золотые безделушки, украшавшие его
брови, выдержал драматическую паузу, самодовольно улыбнулся и добавил, понижая голос,
дабы подчеркнуть весомость собственных слов:
— Я обещал, что исполню его самую большую мечту.
Собравшиеся дружно издали благоговейный вздох, который, однако, больше походил на
насмешку.
Заплывший жиром монарх не придал этому значения, но, тем не менее, отвернулся.
Игриво подкинув золотую ткань одежд, он принял победную позу, поставив одну ногу на
явно фальшивый череп дракона. Бело-фиолетовый свет медленно плавающих шаров, что
окружали короля, отчетливо блеснул на проволоке, которая поддерживала королевский меч в
нужном положении. Предполагалось, что именно таким могучим и смертельным ударом
клинок якобы пронзил этот череп.
Являя всем своим видом старого, мудрого правителя, король некоторое время мрачно
вглядывался вдаль, но что он там видел, было известно только ему. Потом, с притворной
кротостью, он обернулся через плечо к коленопреклоненному слуге.
— И чего же, скажи на милость, он больше всего хочет? — промурлыкал он. — М-м?
Королевский дворецкий так поспешно растянулся во весь рост на ковре, что
промахнулся и ударился головой о мозаичный пол. Он закатил глаза и на мгновение
скорчился от боли, — наблюдавшие это захихикали, — потом отважился поднять глаза и
произнес тоном удивленным и осуждающим:
— Сир, он хочет умереть богатым.
Король резко повернулся. Слуга, поднявшийся на одно колено, опять съежился перед
решительным повелителем и ошеломленно замер при виде веселой улыбки на его лице.
Монарх наклонился, взял дворецкого за руку, поднял с ковра и со звоном шлепнул чем-
то по ладони слуги.
Тот уставился на ладонь. Это был кошелек, набитый монетами. Дворецкий опять с
недоверием взглянул на короля и проглотил комок в горле.
Монаршая улыбка стала еще шире:
— Умереть богатым? Так тому и быть. Отдай это ему в руки, а потом проткни его
мечом. Я думаю, в соответствии с нынешней модой, несколько раз.
Публика разразилась радостным ревом, хохотом и криками, переходящими в бурные
овации, поскольку в этот момент костюмы актеров померкли и растаяли клубами красного
дыма, что по традиции возвещало о конце спектакля.
Зрители пришли в движение и потянулись к выходу. Весельчаки постарше выплывали
более или менее степенно, а молодежь стайками кинулась в ночь, как рыбки, которые
гоняются друг за другом, чтобы кого-нибудь съесть — или быть съеденными. Пританцовывая
в воздухе, они пронеслись мимо группы что-то вяло обсуждавших стариков. Осталось всего
несколько зрителей, чтобы посмотреть следующую, довольно грубую сцену «О достойном
конце человеческого короля Халтора». Такие пародии на низких и алчных Волосатых когда-
то очень веселили народ, но уже надоели и теперь считались неинтересными — ведь эльфы
Кормантора больше всего на свете не любят скучать.
Не то чтоб эта пирушка была скромной. Эрладден не жалел расходов на плетение
полевых заклинаний. Огромное множество чарующих запахов, звуков и образов кружилось в
воздухе и долетало до гуляк, а сила зачарованного поля позволяла каждому пролететь по
воздуху в любое место, куда бы он ни кинул взгляд и где бы ни пожелал оказаться.
В ату ночь обычно голые стены сада изобиловали резными единорогами, крылатыми
конями, танцующими эльфийскими девами и трубящими оленями. Каждая статуэтка, когда ее
касался очередной гулена, открывалась и предоставляла запотевший графинчик искрящегося
лунного вина или одно из дюжины рубиново-красных марочных вин Эрладдена. Среди
макушек графинов поднимались и невысокие купола кристаллов галаунтры, которыми были
прикрыты вырезанные из лучших сортов сыра фигурки или горки жареных орехов и
сахарных звездочек отменного качества.
Среди веселящихся эльфов плавали разноцветные огоньки, способные сделать любого
чистокровного эльфа беспечным, неутомимым, одним словом, жизнерадостным. Некоторые,
в безудержном веселье хохотали слишком громко и летали, не видя почти ничего вокруг себя.
С полсотни озорников крутилось и кувыркалось среди ветвей высоких деревьев, растущих
тут повсюду. Они мерцали, как волшебные звезды, скользили и подмигивали из-за листвы то
здесь, то там. Но вот взошла луна, затмила все эти крошечные сияния и осветила сцену
широкого и радостного праздника. Сегодня ночью танцевала половина Кормантора.
— Удивительно, я все еще помню слова, которые должны были переносить меня сюда.
Голос появился из ночи без всякого предупреждения и своим приветливым тоном
напомнил ему былые дни.
Он ждал этого и даже не удивился, когда услышал низкую мелодию голоса,
исходившего из самой глубокой тени в углу беседки, в которой находилась его постель. С
некоторых пор, наверное, из-за подкрадывающегося возраста, кровать его костям казалась
уютнее. Оторвав взгляд от зеркальной поверхности воды, окружавшей этот островок в саду,
коронель всего Кормантора повернул в лунном свете голову и сказал с улыбкой, в которой
было больше счастья, чем в его сердце:
— Добро пожаловать, благородная леди Старим.
На миг наступила тишина, потом голос донесся снова:
— Когда-то я была больше, чем «благородная леди». — Это было сказано почти с
сожалением.
Элтаргрим поднялся и протянул руку в ту сторону, где, как подсказывало его истинное
зрение, стояла она:
— Подойди ко мне, мой друг. — Он протянул вторую руку и почти умоляюще добавил:
— Моя Линтра.
Тень зашевелилась, и Илдилинтра Старим вышла на лунный свет. Ее глаза все еще
были похожи на два темных манящих омута. Он так живо видел их в своих грезах. Грезы
посещали его все эти долгие годы, вплоть до сегодняшней ночи. Грезы — плоды памяти, они
и до сих пор выбивали его из колеи.
У коронеля вдруг пересохло во рту, язык стал толстым и неповоротливым:
— Ты?… — Он жестом пригласил ее в живое кресло.
Старимы считали себя самым старинным и самым благородным семейством в
королевстве — и конечно, были самыми гордыми. Темные глаза матриарха дома Старима
приближались к нему, глаза, которые никогда его не покидали.
Коронелю не нужно было смотреть, он и так знал, что годы не коснулись ее безупречно
белой кожи, а фигура (от которой у него всегда захватывало дух) все так же совершенна.
Голубые локоны сейчас казались почти черными; Илдилинтра до сих пор носила их
распущенными, спадающими до самых пят. Она была босоногой. Заклинания ее пояса
примерно на дюйм приподнимали и ноги, и волосы так, чтобы они не касались земной грязи.
На ней было полное парадное облачение ее дома, украшенное на животе изображением из
драгоценных камней драконов-близнецов, павших от рук храбрых Старимов.
Инкрустированные крылья драконов зубчатым золотым орнаментом подчеркивали грудь.
Бедра, мелькавшие при ходьбе в высоких, от самой талии, разрезах платья, были опоясаны
черно-золотыми спиралями мантии. На стянутых концах мантии висели искусно вырезанные
ножны с зубом дракона — ее парадным оружием. Ножны слегка покачивались, сияя, словно
маленькая лампа, торжественным красным светом пробужденной магии. Кольцо
Бодрствующего Дракона мерцало на руке. Это был не обычный визит.
Луна всегда годилась для беседы старинных друзей, но ради беседы никакой матриах не
явится во всем блеске своей власти. В душе коронеля росла печаль, он знал, что за этим
кроется.
Да, конечно, она удивила его. Илдилинтра приблизилась и застыла перед ним; он знал,
что она поступит именно так. Она скинула платье и, положив руки на бедра, позволила ему
любоваться собой. Этого он тоже ожидал, как и глубокого, прерывистого дыхания, которое за
этим последовало.
Сейчас должна разразиться буря, злые слова, колкости, всяческое излияние яда — этим
она славилась на весь Кормантор. И обязательно в ее речи будут вплетены двусмысленные
слова опасных заклинаний, а он…
В ничем не нарушаемой тишине матриарх Старима склонилась перед ним. Она не
отрывала от него взгляда.
Элтаргрим снова замер, глядя на ее белые колени с самым легким оттенком голубого
там, где они погружались в кружок мха возле его ног…
— Илдилинтра… — ласково произнес он. — Леди, я…
Темные глаза ее всегда вспыхивали золотистыми искрами, когда она была охвачена
сильными чувствами; сейчас они полыхнули золотом.
— Я не из тех, кто часто прибегает к просьбам, — снова зазвучал мелодичный голос,
затопив коронеля воспоминаниями о других, более нежных, залитых лунным светом ночах в
его беседке, — и, тем не менее, я пришла сюда умолять вас, благородный повелитель,
изменить решение по поводу Открытия, о котором вы говорите. Не позволяйте тем, кто не
чистой крови нашего народа, под защитой нашего разрешения свободно разгуливать по
Кормантору. Пусть это разрешение никогда не будет дано, пусть здесь живет наш народ!
— Встаньте, Илдилинтра. Пожалуйста, — отступив на шаг, твердо сказал Элтаргрим. —
И приведите мне какие-нибудь причины, по которым я должен удовлетворить вашу
просьбу, — Он покривил губы в некоем подобии улыбки. — Вы не можете не понимать, что
такие слова я слышал и прежде.
Благородная леди Старим осталась стоять на коленях, глядя ему прямо в глаза, только
прикрылась волосами.
На этот раз коронель улыбнулся открыто:
— Да, Линтра, это все еще действует на меня. И все же приведите мне причины весомее
и серьезнее, или… или поговорим о более простых вещах.
Впервые за все это время темные глаза вспыхнули гневом:
— О более простых вещах? Вроде тех кутежей, которыми всякие дураки развлекаются в
башнях Эрладдена?
Вот теперь она поднялась. Точнее сказать, взвилась так же стремительно и гибко, как
взвивается змея, и потянула к себе одежду. Насколько вызывающей была светло-голубая
холеность обнаженного тела, настолько внимательным оставался ее пристальный взгляд.
Илдилинтра холодно добавила:
— Уж не думаете ли вы, что я пришла для развлечений? Что не способна больше одной
ночи выдержать без обаяния мудрого правителя, которого я когда-то знала сильным и
пылким юношей?
Элтаргрим позволил ее словам упасть в молчание, словно брошенным мимо цели и
сгинувшим в пустоте кинжалам, и спокойно заключил:
— И эта плюющаяся фурия — та самая благородная леди Старим, с которой я был так
близко знаком все последние века? Я восхищаюсь вашим вкусом в вопросах нижнего белья,
но надеюсь, здесь вы на время отложите то, что молодежь вашего дома называет «вспышкой
гнева», на этом островке нас только двое. Давайте поговорим искренне, как приличествует
двум старшим кормитам. Это избавит нас от… массы ненужных любезностей.
Илдилинтра поджала губы.
— Что ж, пусть будет так, — согласилась она и хорошо знакомым ему жестом опять
положила руки на бедра. — Тогда послушайте меня, лорд Элтаргрим! Я, старейшины моей
семьи, других семейств и вообще многие из народа Кормантора — могу, если желаете,
назвать непосредственных участников, и, уверяю вас, их немало, и в них трудно усомниться,
как в каких-нибудь юнцах или уже выживших из ума старцах… Так вот, мы думаем, что идея
открытого королевства, если она когда-нибудь станет реальностью, приведет всех нас к
гибели.
Она замолчала и, сверкая глазами, смотрела на коронеля, но тот только молча кивнул,
позволяя ей выговориться. Она продолжала:
— Если вы последуете своим безумным мечтам о внесении поправки в закон
Кормантора обо всех нон-эльфах, нашей долгой дружбе придет конец.
— И кончится моя жизнь? — тихо спросил он.
Опять повисла тишина. Илдилинтра глубоко вздохнула, хотела что-то возразить, но
вместо этого сердитым широким шагом пересекла мох, каменные плиты и повернулась опять
к нему лицом.
— Весь дом Старима, — решительно заявила она, — будет вынужден подняться против
правителя, который плюет на вековые устои и настолько не дорожит своей эльфийской
родословной, что ему не терпится разрушить королевство Кормантор.
Опять стало тихо, их глаза встретились, но коронель улыбался, хотя терпеливая улыбка
его казалась высеченной из мрамора. Илдилинтра Старим глубоко вздохнула и продолжала.
Теперь голос ее стал таким же властным, как у какой-нибудь правящей королевы:
— Чтобы вы не заблуждались, правитель: ваше Открытие, если оно произойдет,
уничтожит это могущественное королевство.
Она ходила по саду, так бурно жестикулируя, что задевала деревья, кусты, цветы в
вазонах.
— То место, где мы жили и что любили, красота лесов, которую мы лелеяли, все узнает
грязь и грубость сапог, почувствует небрежные прикосновения человека! — Глава дома
Старима повернулась и наставила палец на коронеля, едва не брызгая слюной от ярости и
надвигаясь на него с каждым шагом все стремительнее. — И полукровок! — Пылающее лицо
задрожало. — И гномов! — Ее голос даже сел от гнева, превратившись в свистящий шепот,
настолько ей хотелось подчеркнуть свое предельное возмущение. — Даже карликов!
Коронель открыл было рот, чтобы заговорить, поскольку она придвинулась почти к
самому его лицу, но в этот момент Илдилинтра круто развернулась, взметнув волосами, и тут
же обернулась снова:
— Мы потратили столько сил, мы сражались со всякими дикарями, орками и
огромными вирмами, мы боролись за то, чтобы выжить. А теперь вся наша слава
растворится… нет, будет испоганена и уничтожена! Неутоленным честолюбием и коварными
планами волосатого человека!
На последних словах голос поднялся до звенящего крика, который едва не повредил им
уши, и до самого Гартрула запели в ответ голубые стеклянные колокольчики, развешанные на
деревьях по всему Кормантору.
Прислушиваясь к их робкому звону, Илдилинтра молча стояла перед коронелем. Грудь
ее бурно вздымалась, глаза сверкали. Из ночи на ее плечи вдруг упал лунный блик, заставив
их светиться и мерцать холодным белым светом, подобно стягу мщения.
Элтаргрим на мгновение склонил голову, словно из уважения к ее страстности, и
медленно шагнул к ней.
— Когда-то я тоже говорил подобные слова, — сказал он, — а думал еще худшие вещи.
И все же теперь я вижу в наших братских расах — людях, в частности, — то, чего недостает
нам: жизнь, воодушевление, активность, яркость. Когда-то у нас тоже были душа, мужество и
ум, любовь и напористость, сейчас же мы это можем увидеть только в коротких видениях,
посланных нам из давно минувших дней нашими предками. Даже если бы гордый дом
Старима заговорил, и если бы всё языки дома Старима говорили чистую правду, то и они
были бы вынуждены признать, что мы кое-что потеряли… кое-что в нас самих из-за
непомерно разросшегося честолюбия некоторых. И это, не просто жизнь, богатство или
участок леса…
Коронель начал ходить так же безостановочно и взволнованно, как только что перед
ним ходила Илдилинтра, его белые одежды взметнулись, когда он резко повернулся к ней и
сказал почти просительно:
— Может быть, это — единственный путь для того, чтобы вернуть все, что мы
потеряли. Путь, на котором мы так долго существовали, — только высокомерное
вырождение. Я верю, что к нам еще придет настоящая слава, а не гордость в позолоченной
шелухе напускного величия, за которое мы сейчас цепляемся. Более того, мечта о мире
между людьми, эльфами и карликами может стать к нам ближе, мечта Маэрала наконец-то
может исполниться!
Леди с сине-черными волосами и темными сверкающими глазами встревожено прошла
мимо него, словно чем-то подгоняемое животное, словно лесной кот, который, не теряя
осторожности, кружит около противника. Когда она заговорила, голос ее уже не звучал
мелодией, он напоминал свист лезвия при резком замахе.
— Как все, кто достигает преклонных лет, — от злости она и свистела, и шипела, — вы
тоже начали страстно стремиться к миру; к тому миру, каким вы его видите, а не тому, каков
он есть. Идея Маэрала всего лишь мечта! Лишь глупцы способны думать, что в том
варварском Фэйруне, который нас окружает, она может стать реальностью. С каждым годом
человек все больше и больше превращается в чародея, жестокого и властного мага-
разрушителя! С каждым прошедшим годом! А вы собираетесь пригласить его, этого… этого
гада сюда, в самое сердце… за щит… в наши дома!
Глаза коронеля стали суровыми. Ему грустно было видеть, во что она превратилась. Как
далека — о, как далека! — была эта фурия от той нежной девушки-эльфа, которая заливалась
когда-то стыдливыми девичьими слезами, а он ее ласкал и успокаивал.
Он прервал ее яростную речь и мягко спросил:
— Разве не лучше пригласить их к нам, победить дружбой и тем самым получить
возможность хоть немного влиять на них? Если мы будем враждовать с ними, то проиграем.
Они явятся сюда как завоеватели, как разрушители, будут преследовать нас везде, где только
можно, перешагивая через потоки нашей крови. Не вижу здесь славы. Какой толк в том, что
вы стараетесь сохранить в такой священной неприкосновенности, если народ погибнет?
Перевранные легенды в памяти людей и нашей полуродни? Не будет ли смертельной
ошибкой, если вырождающийся народ с задранным от собственного величия носом закроет
глаза и заткнет уши?
Илдилинтра была вынуждена остановиться, иначе она, ослепленная яростью, со всего
размаху налетела бы на него. Она стояла перед ним, почти нос к носу, вслушивалась в поток
его вопросов и так крепко прижимала к бедрам кулаки, что на пальцах побелели косточки.
— Вы собираетесь стать тем, кто допустит эти… эти скотские племена в наши самые
тайные, самые уединенные места, куда пока распространяется наша власть? — наконец
спросила она. Голос ее охрип и стал уже совсем неприятным. — Чтобы те немногие, кто
переживет ваше безумие, вспоминали о вас с ненавистью, как о предателе, который
торжественно клялся служить своему народу, а довел его до гибели?
Элтаргрим покачал головой:
— У меня нет выбора. Только в Открытии я вижу путь к тому, чтобы у нашего народа
было будущее. Все остальные пути, а я перебирал их все, в том числе и небольшую войну,
приведут — и очень быстро, за несколько сезонов, — к кровавой бойне. Это схватка, которая
может кончиться только поражением и гибелью Кормантора хотя бы потому, что все
остальные расы, кроме карликов и гномов, многочисленнее эльфов в двадцать с лишним раз.
А люди и орки превосходят нас в тысячи раз. Если гордыня доведет нас до войны, она
доведет нас и до могилы, а делать такой выбор от имени наших детей я не имею права,
потому что погублю их жизни раньше, чем они сами смогут сделать выбор и позаботиться о
себе.
Илдилинтра фыркнула:
— Такой почерпнутый из страха довод можно приводить всю жизнь, до самой старости.
Всегда будут дети, которые еще слишком молоды для того, чтобы самим выбирать путь.
Она снова заметалась, обходя Элтаргрима так, чтобы оставаться к нему лицом. И
добавила почти небрежно:
— Есть старая песня, в которой говорится, что не переубедить коронеля, если у него
есть твердое намерение. Теперь я вижу, что песня права. Я больше ничего не могу сказать,
чтобы переубедить вас.
Когда их взгляды встретились, что-то очень усталое и даже старческое появилось в
лице Элтаргрима:
— Я не боюсь, Илдилинтра, любимая и гордая Илдилинтра, — сказал он, — Коронель
обязан делать то, что правильно, чего бы это ни стоило и как бы ни оценивалось…
Она даже зашипела в злобе, когда он слегка протянул к ней руки.
— …Именно это и означает быть коронелем, а вовсе не почести, регалии, поклонение.
Илдилинтра отстранилась от него и направилась к каменному бордюру, увитому
ползучей лавандой. С хищной грацией она сложила руки на груди и стала всматриваться
поверх водной глади на юг. Сейчас, в лунном свете, эта гладь напоминала чистую белую
простыню — или саван. За ее спиной повисла тишина, глубокая, почти оглушительная.
Наблюдая за ней, коронель уронил руки. Он терпеливо ожидал. В этом королевстве
воинствующей гордыни, в королевстве, где никогда и ничего не забывается, труд коронеля по
большей части состоял в терпеливом выжидании. Молодые эльфы никогда этого не
понимали.
Благородная леди Старим долго всматривалась в ночь. Почти бесконечно. Ее руки
слегка дрожали, а голос, когда она заговорила, был высоким и таким же нежным, как
внезапно налетевший ветерок:
— Ну что ж, зато теперь я знаю, что должна сделать.
Элтаргрим поднял руку, чтобы своей магической мощью сковать свободу леди — самое
серьезное оскорбление, какое можно нанести главе эльфийского дома.
И все же он немного опоздал. В ночи внезапно вспыхнул огонь и взлетел сноп искр там,
где встретились их силы. Они боролись довольно долго, но ей удалось ускользнуть. В руке
леди Старим был родовой клинок ее дома, а глаза не отрывались от коронеля.
— О, как я вас когда-то любила! За Старимов! За Кормантор!
Лунный свет еще раз блеснул на лезвии ее клинка, когда она вонзила его, по рукоять, в
свою грудь. А другой рукой воткнула зуб дракона в яркую, фонтанирующую струю. Резной
клык, казалось, блеснул на мгновение и начал медленно таять в алом потоке. Из нее вытекло
больше крови, чем можно было ожидать от такого хрупкого тела.
— Элтар… — выдохнула она почти умоляюще, потом глаза ее потемнели еще больше,
она покачнулась. Коронель торопливо сделал шаг вперед и поднял руки, зарево целебной
магии скользнуло по его пальцам, но, увидев это, она выхватила клинок и опять с силой
вонзила его, на этот раз себе в горло.
Он уже почти пробежал то небольшое расстояние, что еще оставалось между ними,
когда она, задыхаясь, сделала неуверенный шаг вперед, опять подняла залитую кровью руку
и глубоко вонзила клинок в свой правый глаз.
Она упала прямо ему на руки, а потом замирающими губами еще пыталась произнести
его имя. От того места, куда она вонзила драконий клык, в небо поднимался кровавый дымок.
А коронель бережно опустил ее на мох, не обращая внимания на нарастающий, рвущийся в
ночное небо рев магии, беснующейся вокруг него, магии, которая, теперь он это знал, должна
была потребовать не ее, а его жизнь.
— Ох, Линтра, — прошептал он, — разве есть на свете какой-нибудь спор, который
стоил бы твоей окончательной гибели?
Потом он поднялся, посмотрел на блестящие от крови руки и собрал всю свою волю.
Кровь Илдилинтры на руках была кратчайшим путем, по которому ее бушующая магия
доберется до него, если он слишком запоздает со своей.
Коронель вытянул руки и смотрел на них до тех пор, пока с них не исчезла
потемневшая влага, пока ее не сменило светло-голубое свечение возрождающихся чар,
несущихся по его коже, подобно пожару. И вдруг его накрыла темнота. Коронель поднял
взгляд и обнаружил, что смотрит прямо в разверстую, зловонную, роняющую капли крови
пасть дракона.
Это было самое смертоносное заклинание старейших домов королевства, магия
мщения. Она забирала жизнь и того, кто ее пробудил. Некоторые называли это заклинание
«Смерть чистокровным!». Дракон башней возвышался над ним в ночи, темный, влажный и
ужасный, такой же тихий, как ветерок, и такой же смертельный, как дождь из колдовского
зелья. Любая живая плоть должна распадаться перед ним, трепеща, увядая, превращаясь в
серую гниль мешанины из костей и сухожилий.
Правитель Кормантора стоял, окруженный всей своей пробужденной магией, и ждал
нападения дракона.
Внезапно его ошеломил грохот, зашелестели листья на деревьях, по взволнованной
глади воды побежали сотни барашков, покатились камни, опаляя и превращая в золу мох там,
где они касались его. Высокий, невидимый в воздухе купол, воздвигнутый коронелем над
собственной головой с помощью защитного заклинания, мешал нападению. Дракон
извивался и ревел, нарезая жадные, но бесплодные круги вокруг правителя эльфов.
Элтаргрим неподвижно стоял под охраняющим его куполом и наблюдал за тем, как
дракон постепенно уходит в небытие. Вот еще раз чудовище угрожающе подняло голову, но
это была уже только рваная тень его исчезающей плоти. Мрачный правитель стоял как
вкопанный, и тогда дракон стал слабеть, уменьшаться, наконец, упал, чтобы стать дымом в
светло-голубом пламени коронеля.
Когда все было кончено, старый эльф пригладил дрожащей рукой белые волосы и опять
опустился на колени перед распростертым телом любимой:
— Линтра, — печально позвал он и наклонился, чтобы коснуться ее губ, на которых все
еще пузырилась кровь. — О, Линтра.
Он коснулся магией ее раны на горле, и кровь на ней превратилась в облако дыма. Когда
дыма стало еще больше, слезы закапали всерьез.
Он боролся с ними, как мог, потому что опять зазвенели стеклянные колокольчики —
это ветер, несмотря на все защитные заклинания, доносил сюда взрывы смеха и громкую
музыку с пирушки Эрладдена. Он боролся, потому что был правителем Кормантора, и в его
обязанности входило сказать кое-что еще, прежде чем кровь совсем перестанет течь, а сама
Линтра совсем остынет.
Элтаргрим откинул назад голову, чтобы еще раз увидеть луну, чтобы загнать рыдания
вглубь, и, справившись с этим, сказал прямо в блестящий глаз Линтры, который все еще
смотрел на него:
— Мы будем чтить память о тебе.
А потом он долго укачивал ее тело, и если даже печаль полностью овладела им, то все
равно на острове больше никого не было, чтобы это услышать.
Часть I
Человек
Глава первая
Антарн Мудрый
из великой истории могущества архимагов Фэйруна,
изданной приблизительно в Год Посоха
Глава вторая
Уход Мага Самоцветов, который мог бы стать гибельным для дома Аластрарра, не
должен был привести к жертве от проходившего мимо путника. Однако многие эльфы
королевства скоро пожелали, чтобы человек, о котором идет речь, пожертвовал всем. По
некоторым источникам, он в каком-то смысле сделал это.
Шалхейра Таландрен,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
Когда он прошел через, казалось бы, бесконечный лес, поверхность земли снова стала
забирать вверх, усложняя путь молодого принца скалами и огромными нависающими среди
деревьев мшистыми выступами камней. Здесь не было следов, помогающих искать дорогу, но
та гряда гор, через которую перебирался Эльминстер, в любом случае означала восточную
границу королевства Кормир. Самые высокие деревья, растущие на юго-востоке, говорили о
том, что он правильно выбрал направление, чтобы попасть в Кормантор. Молодой человек с
седельной сумкой на плече упорно двигался к невидимой цели, зная, что теперь она должна
быть уже где-то близко. Деревья, обвешанные вьющимися растениями, покрытые мхом, были
здесь больше и старше.
Следы преследовавших Эла лесных людей давно остались позади. Он шел уже не один
день, даже не один месяц, но, несмотря на это, был рад, что по дороге стрелы бандитов
лишили его коня. Даже на тех землях, на которые предъявляли права люди Кормира и
которые теперь остались за спиной, холмы были настолько безлюдны и поросли таким
густым лесом, что он все равно отпустил бы коня и, стало быть, нарушил волю Мистры.
К тому же, прежде чем этот ландшафт заставил Эла отступить от приказа богини, он
остался бы без единой монеты, покупая сено для лошади. Да изрядно устал бы, постоянно
обрубая нижние сучья, чтобы двигаться вперед, по возможности сокращая путь. Если,
конечно, предположить, что лошадь вообще вошла бы в лес с такими огромными деревьями.
Тем более что по ночам со всех сторон раздавался рык и вой невидимых кровожадных тварей
да писк и визг их жертв.
Эл надеялся не слишком скоро присоединиться к их числу. Он все время держал под
рукой заклинания, заставляющие кроликов, а иногда и оленя замереть на месте. Потом
путник подбирался к ним ближе и пускал в дело нож. Он уже устал от неизбежного убийства
животных, вида крови, от постоянного шелеста и иных звуков, вызывавших ощущение, что
за ним самим следят, устал от одиночества и опасения заблудиться. Подчас он чувствовал
себя не столько избранником и посланцем Мистры, сколько плохо нацеленной стрелой,
которая мчится вслепую из ниоткуда в никуда. Иногда он попадал в цель, но все же слишком
часто — хотя дела казались легкими и достаточно простыми — он совершал одну грубую
ошибку за другой. Хм, неудивительно, что среди обыкновенных смертных так редки были
избранные.
Не было у Эла и сомнения, что какие-то еще более редкие существа прятались где-то
среди этих деревьев и охотились за ним. Почему Мистра не могла дать ему заклинание,
которое перенесло бы его прямо на улицы города эльфов? Лунное море лежит где-то впереди,
левее от него, за деревьями, которые были уже территорией эльфов. И если его не подводит
память, то, судя по подслушанной болтовне лавочника в Хастарле и мельком увиденным
картам, оно соединяется рекой с узким заливом просторно раскинувшегося моря Падающих
Звезд на восточной границе эльфийского королевства. Того самого, которое он ищет. Горы
позади него были западным краем Кормантора — так что если он продолжит движение в том
же направлении и будет поворачивать направо всякий раз, как выйдет на реку, то останется на
эльфийских землях. Другой вопрос, найдет ли он в центре этих земель легендарный город.
Эл вздохнул; ни одного огонька, ничего даже похожего в ночи, чтобы хоть прикинуть
расстояние до этого города. И ведь с тех пор, как покинул Аталантар, он не видел ни одного
эльфа, если не считать, что наткнулся на одного в самом начале пути через гряду гор. В этом
безлюдье любая мелочь, вроде простого падения, могла бы убить его, и никто, кроме волков,
не узнал бы об этом. Если Мистра придавала такое большое значение тому, чтобы он
добрался в город своим ходом, разве не могла она помочь? Зима может застать его все еще
блуждающим… или давно мертвым… а его кости обгложет медведь-шатун или вылезший из
засады гигантский паук… а потом о нем и вовсе забудут!
При этой мысли Эльминстер вздрогнул, но продолжал путь. Он чувствовал себя совсем
больным из-за ломоты в ногах, что перекрыла даже боль от сорванных мозолей. Сапоги его
были совсем растоптаны. Во всех рассказах герои добираются куда бы то ни было без
задержек и затруднений, и если он избранник Мистры, то, конечно, его можно назвать
героем! Только вот почему в таком случае это путешествие не могло быть полегче? Он опять
вздохнул и, еле передвигая ноги» пошел дальше. Вокруг него стоял глухой лес, повсюду из
земли выступали корни, как кривые и покосившиеся стены, покрытые грибами. Солнечный
свет редко проникал сюда, зато олени встречались постоянно. Подняв головы, они издалека
настороженно наблюдали за ним. Но шелест в сплошной тени, окружающей
путешественника, говорил о том, что охотничьи трофеи могли бы быть намного обильнее и
богаче.
Эльминстер не обращал внимания на сучья, кустарники и цепляющиеся ползучие
растения; опасаясь притаившейся опасности и не желая стать объектом охоты для голодной
твари с отменным нюхом, он довольно давно подобрал заклинание, которое по его следу
очищало и воздух, и землю. Он не оставлял следов ни на земле, ни в колючих зарослях. И все
же Эл старался выбирать более или менее чистый и не вызывающий сомнений путь. Пока он
продвигался успешно, а когда слишком уставал, то отдыхал или устраивался на ночь,
принимая облик туманного облака, зацепившегося за верхние сучья какого-нибудь дерева.
Тем не менее предчувствие не оставляло молодого человека: его кто-то преследовал.
Кто-то слишком осторожный и хитрый, чтобы позволить Эльминстеру увидеть себя.
Один раз, собравшись в дорогу, Эл даже прикрыл себя заклинанием» чтобы стать
невидимым, и двойным заклинанием прикрыл спину. Именно тогда он обнаружил следы
своего преследователя, которые поспешно отклонились в сторону и оборвались в ручейке.
После этого последнему принцу Аталантара стало известно наверняка, что за ним тенью
следовал какой-то человек (или что-то вроде того), который носил прочные сапоги с грубыми
подметками. Поэтому Эл и поднажал по направлению к легендарным Поющим Башням.
Эльфы не переносили даже вида человека, тем более в своем главном городе, но богиня
в качестве первой службы приказала Элу идти именно туда. Будет очень даже несладко, если
эльфы, отчаянно цепляющиеся за свое уединение, этого не одобрят. И будет еще хуже, если
его подведут бдительность или заклинания.
Однажды вечером, в сумерках, уже случился взрыв голубого света слева от него;
оказалось, это было заклинание-капкан, которое предназначалось для медведя-шатуна.
Эльминстеру оставалось надеяться, что такая магия проявляла себя только в нужных случаях
и не предполагалась к использованию против человека.
Лишь одна вещь становилась теперь все более и более понятной ему: даже эльфы
старались быть приветливыми и улыбались вторгшемуся к ним человеку, если этот одинокий
гость нес с собой символ власти из ограбленной эльфийской гробницы.
Внимание, которое он привлек к себе в «Роге Герольда», было ошибкой, тем более
опасной, что слишком явным было невежество разведчика в магии. Эл уже чуть не уснул и
вынужден был спешно воспользоваться заклинанием, чтобы сохранить ясную голову, когда,
наконец, четыре типа, вооруженных кинжалами, с проклятиями вломились в его комнату.
Еще один, пятый, полз по крыше с клинком в руке прямо туда, где Эл лежал и слушал, как
под ним в темной комнате двое из ворвавшихся кромсают друг друга ножами.
Теперь его заботила эта прекрасная — и, без сомнения, очень узнаваемая — вещица из
гравированного серебра с драгоценными камнями, которой когда-то размахивал эльф. Этот
эльф вполне мог быть в состоянии пробудить силу жезла на расстоянии и повернуть ее
против Эльминстера. Скипетр и сам мог нести в себе заклятие, наказывающее любого, кто
потревожит этот жезл. Вещь принадлежала тому, чьи потомки и сегодня убили бы любого
человека, посмевшего прикоснуться к скипетру. За этим жезлом мог кто-нибудь следить даже
сейчас.
Эл злился на себя. Как он мог быть настолько глуп? Где-то по пути он обязательно
должен спрятать скипетр в таком месте, которое при необходимости сможет найти снова.
Причем только он, а не какой-то таинственный преследователь или эльфийский патруль. Для
этого следовало наложить заклинания и найти какой-нибудь заметный ориентир. В огромном
лесу им могла стать любая примета под деревом, но не само дерево, и он все время на ходу
высматривал что-нибудь подходящее.
Такое место нашлось после восхода солнца на следующий день, как только он прошел
мимо темных вод двенадцатого болота. Земля здесь круто вздымалась грядой остроконечных
скал, последняя из которых напоминала нос гигантского корабля с устремленным к солнцу
парусом.
Эльминстер выбрал скалу рядом с «носом». Она была примерно по пояс сумрачно-
тенистому дереву, которое с первого взгляда понравилось ему тем, что цеплялось ветвями за
край скалы. Да будет так. Эл встал на колени, среди корней выкопал горстку земли и
раскрошил ее в пальцах, когда все лишнее отлетело, в его руке осталось несколько камней.
Из своей седельной сумки он достал жезл и мельком взглянул на него: прекрасная вещь.
Эльминстер восхищенно покачал головой и прошептал надежное заклинание над своей
рукой. Потом уложил скипетр в выкопанную ямку, разгладил над ней землю и отщипнул мох
с близлежащей кочки, чтобы прикрыть потревоженную почву. Прутики завершили
сооружение тайника, и он поспешил вдоль гряды к второй скале. Там он бросил камень и
пошел к следующей вершине, и так он оставил по камню возле каждой из них.
Остановившись, наконец, он пробормотал еще одно заклинание, после которого
почувствовал себя совсем больным и слабым, дыхание стало прерывистым, а пальцы рук и
ног пощипывало светло-голубое пламя.
Он сделал глубокий вдох, и еще один, прежде чем почувствовал себя достаточно
сильным, чтобы метнуть следующее заклинание. Оно состояло из простого узора жестов,
одной-единственной фразы и утраты волоска, взятого позади уха. Сделано.
Аталантарец задержался еще на мгновение, прислушался и особенно внимательно
оглядел путь, которым сюда пришел: нет ли каких-нибудь признаков движения. Его глаза
ничего не заметили, а уши ничего не услышали, кроме маленьких суетливых лесных
обитателей, шныряющих туда и сюда и не обращающих на него никакого внимания. Эл
успокоился и пошел своим путем. У него не было желания ждать часами, только чтобы
увидеть того, кто его преследует.
Ведь Мистра послала его в Кормантор с миссией. И хотя она не сказала, что ему
придется делать в этом городе, но он должен быть уже там, по ее выражению, «когда придет
время». Это не означало спешки, но Элу и самому хотелось увидеть знаменитый город. По
словам менестрелей, он был самым прекрасным местом в Фэйруне, полным чудес и эльфов,
настолько красивых, что от их вида у любого перехватило бы дыхание. Словом, впереди у
Эльминстера была земля веселья, празднеств, волшебных чудес и пения, где причудливые
особняки достают шпилями до звезд, а лес и город растут один вокруг другого, чередуясь с
большими садами. И в то же время там, в конце пути, его ждала земля, где убивают любого,
кто не похож на эльфа.
Ну что ж, была же строчка в старинной аталантарской балладе о глупом разбойнике,
который с отвращением говорил, что сжег бы «это сокровище», только попадись оно ему в
руки! Поэтому Эл предполагал большую часть времени перемещаться по Кормантору в виде
легкой дымки или измороси, присматриваясь и прислушиваясь.
И все-таки лучше не справиться с заданием Мистры, чем вечное забвение, считал он.
Слишком не хотелось после смерти от заклинания валяться забытым в земле какого-нибудь
эльфийского сада.
Молодой человек остановился у подножия огромного, почти как дом, дерева с тенистой
разлапистой верхушкой, перекинул седельную сумку с одного плеча на другое, потянулся, как
кот, и, определив где юг, где восток, быстро двинулся дальше. Его сапоги не издавали ни
звука, словно он ступал по воздуху. Проходя мимо маленького водоема, Эльминстер увидел
свое отражение. Из воды смотрел длинный, неловкий, небритый юноша с растрепанной
бородой и с проницательными синими глазами, спутанными черными волосами и острым
носом, похожим на клюв. Не самая некрасивая, но все же не заслуживающая особенного
доверия внешность. М-да, если он собирается произвести впечатление хоть на кого-то из
эльфов, то иногда…
Если бы в этот момент Эл оглянулся назад, то заметил бы, как над влажной лесной
почвой взлетело и мягко шлепнулось обратно несколько грибов, как будто их зацепил кто-то
невидимый, как будто кто-то прошептал проклятие и поспешно отвернул в сторону.
Уж не сунулся ли молодой человек в самое сердце Кормантора? Охраняемое, между
прочим?
Вдруг лесной мрак к югу и востоку от путника вспыхнул кольцами огня, задрожала
земля. Да, кажется, он добрался.
Эльминстер заспешил, понесся по воздуху, размахивая седельной сумкой взад и вперед,
чтобы придать себе большее ускорение. Это была битва заклинаний, которые, похоже,
швыряли слишком поспешно.
Впереди на трепещущих ветвях пылала листва, где-то на западе упало дерево в ответ на
сильный грохочущий раскат взрыва, от которого только что задрожало все вокруг.
Эльминстер, прячась за длинным суком лесного гиганта и холмиком, спустился в
скалистую, заросшую папоротником лощину. На дне оврага между старыми, но по-весеннему
мшистыми валунами били родники. Один из валунов кувыркался по земле, волоча за собой
хвост пламени и подпрыгивающие кости с останками чего-то, разорванного на куски.
Там же шла настоящая битва. Эльфы, как разглядел Эл, сражались с дюжими
краснокожими воинами с жуткими длинными клыками. Противники эльфов хобгоблины
были одеты в черные кожаные доспехи, которые щетинились кинжалами, боевыми топорами
и булавами. Они застали хозяев леса врасплох у ручья и к этому моменту перебили почти
всех.
Когда Эл пролетал над папоротником, слегка касаясь его своей сумкой и заставляя
растения волноваться и плясать вслед, эльфийский меч вспыхнул светом заклинания,
поднялся и упал. Его хозяин тоже рухнул на землю, воя от боли и зажимая изуродованную
шею. В тот же миг железная дубина другого хобгоблина опустилась на голову второго эльфа
с таким крепким стуком, что отвратительное и громкое эхо прокатилось по всей лощине.
Голова чудесного лесного мага раскололась, брызнув кровью, и его дергающееся тело
упало рядом с телом товарища. Высокий эльф — кажется, последний оставшийся в живых из
всего патруля — носил мантию, украшенную рядами овальных кулонов с драгоценными
камнями, которые вспыхнули и заискрились, когда он окружил себя магической защитой.
Маг, решил Эл и поднял руку, чтобы метнуть заклинание.
Эльф оказался быстрее. Его рука расцвела огненным шаром, который он направил
прямо в морду хобгоблина, вооруженного железной дубиной. Когда противник опрокинулся
назад, рыча от злости и боли, из огня вырвались еще два длинных языка пламени, похожие на
рога буйвола, и прожгли доспехи краснокожего чудовища, добираясь до его серой кожи.
Дубина загремела по камням, а ее владелец со всего маху врезался в камни, заорав страшнее
прежнего. Тем временем эльфийский маг скрутил пламенем другого противника. Но было
слишком поздно. Огонь еще лизал рычащее, похожее на морду летучей мыши лицо одного
воина, когда другому удалось дотянуться и вонзить в тело мага свои клыки, темные и
длинные, как вилы.
Самонаводящиеся стрелы, которые метнул Эльминстер, еще неслись по воздуху, когда
пронзенный эльф резким рывком освободился из окровавленной пасти рукха и с криком упал
в ручей. Стая хобгоблинов кружилась над ним, торопясь нанести хотя бы еще один удар по
телу, корчившемуся в муках. Эл увидел, как прекрасное, словно выточенное, лицо мага
запрокинулось в агонии, и он что-то выкрикнул, да нет, выдохнул, и сразу воздух над ручьем
наполнился бесчисленным количеством роящихся серебристых искр.
Все хобгоблины задергались, выгибаясь мучительной дугой, будто их сводили
судороги, а эльф в это время все глубже уходил в бурлящую воду потока. Но его заклинание
еще действовало, и потому оружие рукхов с грохотом рассыпалось вокруг. Их хозяева все
еще шатались и раскачивались, когда молнии Эла воткнулись в них, заставив рукхов
вертеться волчком и взрываться бело-синим огнем.
Колдовское пламя с ревом вырывалось из их глоток, а глаза выскакивали из орбит и
лопались, разбрызгивая вокруг светло-голубую муть. Обожженные фигуры бессмысленно
топтались среди камней, а потом падали, подминая папоротник. В воде стонал раненый эльф,
а в дальнем конце лощины пестрели туши самых свирепых рукхов, которые так и не
выпустили из рук боевые топоры, рогатины и клинки.
Вокруг Эльминстера лежали скрюченные и скрученные в дугу тела эльфов. Эл подошел
и остановился над одним из них. Затуманенные болью изумрудные глаза моргнули из-под
слипшихся от смертельного пота белых волос и удивленно расширились при виде человека.
— Я останусь с вами, — сказал эльфу аталантарец, приподняв голову раненого над
потемневшей от крови водой. Под тяжестью умирающего заклинание, державшее Эла над
землей, потеряло силу, и молодой человек довольно скоро почувствовал, как в разбитый
сапог начала заливаться холодная вода.
А еще он обнаружил, что на самом-то деле времени для оказания помощи у него нет,
потому что вокруг него зашелестели папоротники и из них с гадливыми торжествующими
ухмылками стали подниматься те, что остались лежать вдалеке, притворяясь мертвыми.
Кажется, эльфийский патруль расположился лагерем в самом центре обитания хобгоблинов,
или, что более вероятно, пока эльфы спали, патруль был взят в плотное кольцо.
Вся лощина, казалось, была полна желтоклыкастыми рукхами, которые, выставив перед
собой щиты, припадая к земле, чуть ли не вприсядку, тяжело, но осторожно продвигались
вперед. Похоже, они уже выучили, что магия — это всегда опасно, и учли урок. А это
доказывало, что они и прежде убивали магов.
Эльминстер поднялся над слабеющим, уже харкающим кровью эльфом и бросил
быстрый взгляд за спину. Да, они были и там, медленно приближались с теми же
торжествующими и выжидательными ухмылками. Их было штук семьдесят, а то и больше. И
теперь проблемой могло стать то, что у него осталось довольно мало заклинаний.
Принц выбрал то единственное заклинание, которое могло помочь выиграть время,
чтобы подумать о достойном пути отступления. Он рванул кожаную застежку седельной
сумки, выдернул все шесть сразу оказавшихся под рукой кинжалов, бросил их в сторону
наступающих, прошипел нужные слова и сделал какие-то движения пальцами. Все шесть
лезвий взвились в воздух, подобно потревоженным осам, и, словно обрели крылья, стали
дружно кружить, прикрывая молодого принца и вспарывая лица тех рукхов, которые
подобрались к нему слишком близко.
Это вызвало общий гневный вопль, и хобгоблины со всех сторон хлынули к
Эльминстеру. Кинжалы свистели и кололи всех, кто вторгался в их плотный круг, но это были
всего только шесть кинжалов против огромного числа рукхов, тесно сомкнувших ряды,
чтобы добраться до молодого мага. Плечо Эла онемело, после того как в него ударило и
отскочило в сторону кем-то брошенное копье, пролетевший камень задел юношу по носу, и
он еле устоял на ногах. К сожалению, заклинание Эльминстера подало рукхам хорошую
идею: к чему лезть в бой с волшебными кинжалами, когда можно просто похоронить их
создателя под градом брошенных стрел, копий и камней?
Еще один камень сильно ударил Эла в лоб. Он был ошеломлен и снова пошатнулся. Со
всех сторон поднялся ликующий рев, рукхи бросились в атаку. Тряхнув головой, чтобы
избавиться от боли, молодой человек быстро опустился возле эльфа и бросил слова
заклинания. Никогда он не предполагал, что придется применять эту магию, но, похоже,
сейчас настало такое время.
Тем временем в другом уголке леса появилась на свет еще одна угроза для жизни
Эльминстера. Чьи-то жадные глаза, светившиеся колдовством, изучали украшенную деревом
скалу, потом следующую. И следующую.
— Он оставил жезл под первой скалой, а в остальных только ловушки? Или скипетр
под второй? Или?…
Хозяин тлеющих от злобы глаз приготовился приступить к скрупулезной работе по
сотворению проклятия для Эльминстера.
Когда колдовской узор был сплетен, он метнул заклинание. Как и ожидалось, магия
выявила обманную сеть, оцепившую все скалы, но все же не указала точное место, где
схоронен скипетр. Для разрыва этой сети требовалось согласие Эльминстера — или его
смерть.
Что ж, если одно было невозможно, то другое могло произойти. Руки задвигались
снова, еще одно колдовство. Что-то плотным туманом поднялось над лесным настом,
засвистело и зашептало тихо и непрерывно, потом начало приобретать очертания и форму.
Каждое движение этого «нечто» было исполнено угрозой и нетерпеливым голодом.
Внезапно оно стало совсем плотным и начало подниматься вверх. Впечатление было
такое, что кто-то страшный ползет и скользит, как будто ему не хватает воздуха. А потом у
этого «нечто» выросло несколько дюжин загребущих, когтистых лап. Родился убийца магов.
Жестокие глаза внимательно наблюдали, как этот монстр отправился на поиски
последнего принца Аталантара. Когда чудовище с шелестом уползло, исчезнув среди
деревьев, улыбка появилась в глазах наблюдателя и на губах, которые улыбались крайне
редко. Затем губы снова задвигались, призывая все несчастья на голову Эльминстера.
Глава третья
Эл стоял перед знакомым корнем. Скипетр, который он так поспешно спрятал под
россыпью валежника и листьев, кучей мха и почвой, был на месте. Эльминстер внимательно
оглядел гряду скал: опасности не было, и он воспользовался силой камня мудрости, чтобы с
его помощью убедиться в сохранности наложенного в прошлый раз заклинания. Тут же
бешено завертелись воспоминания, но он выбросил их из головы и даже тряхнул ею, чтобы
очистить воображение.
Он мог возвращаться сюда — точнее, к скипетру — и чаще. Хотя не то чтобы ему этого
очень хотелось… И потом, как избегать нападений, которыми такие походы могли бы
сопровождаться?
Таинственный колдун или какие-нибудь созданные им убийцы магов, которых ему
захотелось бы послать, непременно будут искать некоего избранника Мистры. Неужели же
этот избранник настолько глуп, что будет пробираться сюда тем же путем, каким шел в
первый раз? Сейчас его дорога должна идти восточное, вдоль скал, потом на юг по первому
же найденному ручью, текущему в нужном направлении. Он будет двигаться вдоль него до
тех пор, пока русло не отклонится слишком далеко от тех мест, где растут самые высокие
деревья.
В лесу способности эльфа многократно превосходят способности человека, а любой
эльфийский патруль, на который он натолкнется, скорее нападет на человека, чем на
Юмбрила Аластрарра, если, конечно, Юмбрил не был кому-либо личным врагом… Нет, до
сих пор он не видел в камне никакого намека на то, что Юмбрил с кем-то враждовал.
На этот раз ему понадобилось не больше мгновения, чтобы принять облик эльфа.
Эльминстер мельком подумал о книге заклинаний, которая осталась в седельной сумке, и
вздохнул. Теперь он мог пользоваться только теми заклинаниями, которые хранились в камне
мудрости. Но они чаще всего были либо слабыми, либо устаревшими. Очевидно, наследники
Аластрарра употребляли память самоцвета как личную книгу заклинаний. Но сейчас у него
нет времени изучать эту книгу; все-таки лучше поскорее убраться отсюда на случай, если
странный противник-колдун надумает искать его здесь.
Эльминстер отправился в путь. Может, лучше было бы передвигаться ночью, в облаках
тумана, а дневные часы использовать для заучивания заклинаний? Хм. Подумать об этом
можно и на ходу. В любом случае идти придется несколько дней, прежде чем он достигнет
Кормантора. Если у него будут эти несколько дней… А вдруг этот самоцвет питается
рассудком или жизненной силой своего носителя?
Если он разъест его… Он шлепнул себя по эльфийскому лбу.
— Мистра, защити меня! — простонал он.
Неожиданно раздавшийся голос бросил его на колени в благоговейном страхе, но
богиня сказала только несколько слов.
— Самоцвет спасет тебя. Обратись к нему.
После нескольких мгновений потрясенного молчания Эльминстер, неуверенно
хихикнув, так и сделал.
Глава четвертая
Не одна баллада нашего народа рассказывает о том, как Эльминстер Омар восхищался
великолепным Кормантором, когда увидел его впервые. И о том, как у него настолько занялся
дух, что он целый день просто бродил по улицам, наслаждаясь красотами эльфийской
столицы. Жаль, что иногда баллады лгут.
Шалхейра Таландрен,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летных Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
Глава пятая
Визит к коронелю
Глава шестая
Хранилище мудрости
Шалхейра Таландрен,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора, изданная в Год Арфы
Когда он очнулся, голова раскалывалась от боли. Он чувствовал себя так, будто кто-то
ткнул кинжалом в его правую руку, потом выдернул ее, а потом вставил на место. Туда-
обратно, туда-обратно. Бр-р-р.
Он застонал, перевернулся и услышал звон монет, потому что скреб по ним сапогами.
Что случилось?
Глаза остановились на мягком, немигающем свете. Сияние исходило от драгоценных
камней, которыми был украшен потолок. Ах да, он в Хранилище Мудрости, у Сиринши, до
тех пор пока коронель не придет проверять, что он выберет, чтобы унести с собой отсюда в
будущее.
— Леди… ой… Сиринши? — позвал он и снова застонал. Попытка заговорить
принесла ему новую боль. — Леди… ох… Олуэваэра?
— Я здесь, — ответил ему слабый, ворчливо-жалобный шепот, и он повернулся на звук.
Старая чародейка лежала на груде сокровищ распростертой птицей. На теле, теперь
почти нагом, украшенном большим количеством морщин и пигментных пятен, не было
видно следов какого-либо недавнего насилия. Держась за голову, Эл пополз к Сиринши.
— Леди? — спросил он. — Вы ранены? Что с вами приключилось?
— Я напала на вас, — уныло призналась она, — и вот поплатилась.
Эл с изумлением уставился на нее:
— Вы?…
— Человек, мне стыдно, — продолжала она, и губы у нее задрожали. — Так долго
искать друга, найти его и поступиться дружбой ради верности королевству… Я сделала то,
что считала правильным, и ошиблась.
Эл положил гудящую голову на монеты рядом со Сиринши так, чтобы заглянуть в ее
глаза. Они были полны слез.
— Леди, — ласково сказал он, тронутый печалью ее голоса, — во имя любви к вашим и
моим богами, расскажите мне, что случилось.
Несчастная, одинокая, отчаявшаяся, волшебница поглядела ему прямо в глаза:
— Я совершила непростительное.
— И что это было? — Эл почти умолял, усталым жестом уговаривая ее говорить
дальше.
Она чуть не улыбнулась на этот жест и печально ответила;
— Элтаргрим просил меня изучить все, что есть в вашем мозгу, когда вы будете спать.
Но время шло, и день и ночь, а вы все еще разбирали эти сокровища, без всяких признаков
сонливости. Тогда я спросила у вас, и вы сказали, что спите очень мало.
Эл кивнул, и под его щекой звякнули монеты.
— И чем вы меня ударили?
— Бюстом Элдарты из Ларлота, — пробормотала она, — Эльминстер, мне очень
жаль…
— Как и мне, — с чувством признался он. — Умеют эльфийские маги изгонять
головную боль?
Она ахнула и всплеснула руками:
— Здесь? — Она протянула два пальца, коснулась больного места на его голове и что-то
забормотала.
И боль стекла с его головы вниз по шее прохладной водой.
Эл со вздохом поблагодарил ее и соскользнул с монет на пол.
— Итак, вы решили поработать с моим мозгом, пока я беспомощен, и…
Что-то смутно припоминая, он встал и встревожено наклонился над эльфом.
— Мистра уже поджидала меня, так же как и коронеля, — промолвила Сиринши с
подобием улыбки на губах. — Она оберегает вас, молодой человек. Она вышвырнула меня из
вашего мозга. И сообщила, что расположила в вашем мозгу заклинание так, что оно разнесет
меня в пыль.
Эл во все глаза смотрел на нее, а потом погрузился в себя в поисках новых заклинаний.
Их не было. С этим что-то нужно делать. Без единого сплетенного заклинания и без
возможности вызвать на помощь самоцвет он был беззащитен среди всех этих кичливых
эльфов.
А, вот, так и есть! Смертельно опасная магия, такой он еще не знал — настолько же
мощная, насколько и простая. Одно прикосновение, и эльфийская кровь закипит от нее в
любом эльфийском теле, вмиг превратившись в пыль. И не помогут ни доспехи, ни защитная
магия, ни…
Он содрогнулся. Это заклинание было гибельным.
Когда он пришел в себя, прохладные, почти детские пальцы стиснули его запястье и
притянули его руку к гладкой, прохладной плоти. Плоти, которая ощущалась как…
Он посмотрел вниз. Сиринши обнажила свою грудь и положила его руку прямо на нее.
— Леди, — воскликнул он, глядя в печальные голубые огоньки ее глаз, — что?…
— Воспользуйтесь этим заклинанием, — попросила она, — я меньшего не заслуживаю.
Эл осторожно убрал ладонь и прикрыл голое тело колдуньи одеждой.
— А что сделал бы со мной коронель потом? — спросил он, передразнивая виноватый
тон Сиринши. — Просто беда с такими трагическими типами, как вы. Никогда не думаете о
том, что будет дальше!
Принц улыбнулся и увидел, что она пытается улыбнуться в ответ. И тут же обнаружил,
что она плачет, тихие слезы катились из старческих глаз.
Он непроизвольно наклонился и поцеловал ее в щеку:
— Да, вы совершили непростительное. Вы обещали мне чай, собранный на ночной
поляне, — и я до сих пор его хочу.
Колдунья постаралась улыбнуться, но тут же снова ударилась в рыдания. Тогда Эл
обнял ее и принялся укачивать и утешать, как ребенка. Оказалось, она ничего не весит.
Эльфийская волшебница все еще всхлипывала, обняв его за шею, когда прямо перед его
носом появились в воздухе две чашки чая ночной поляны.
Эльминстер давно потерял счет вещам, которые ему казались самыми нужными. Там
была корона, которая позволяла надевшему ее выглядеть моложе; перчатка, которая могла
восстановить поврежденную кожу разбитого или израненного лица одним прикосновением, и
еще много других чудесных предметов. Все, что ему нравилось, Сиринши откладывала в
сторону, потом складывала в сундук в центральной купольной палате. Но казалось, что он
едва ли осмотрел двадцатую часть того, что там хранилось, и глаза Сиринши снова
грустнели.
— Эл, — сказала она, когда он отбросил в сторону флейту, принадлежавшую
эльфийскому герою Эргларео из Длинной Стрелы, — ваше время истекает.
— Я знаю, — бросил он. — А это что?
— Покров, который изгоняет болезни и вредных насекомых с тех деревьев или кустов,
которые он накрывает. Он остался от мага эльфов Раэрантура из…
Но Эльминстер был уже далеко от нее, он спешил к сундуку с выбранными вещами.
Леди Эстелда замолкла и только грустно наблюдала, как он уходит от нее по коридору. Она
не осмеливалась помогать ему даже при переносе монет из опасения, что кто-нибудь из магов
Суда, желая смерти этому незваному гостю, может издалека подсматривать за ней в
магический кристалл.
Эльминстер возвратился, глаза у него были усталые.
— Долго еще? — спросил он.
— Вздохов десять, — жалея его, ответила она, — может быть, двадцать. В зависимости
от их терпения.
— И все ради моей смерти, — пробормотал Эл и прилег рядом с ней.
Интересно, случайно ли ее рука трижды за последний, очень короткий, промежуток
времени легла на эту хрустальную сферу?
— А это что? — спросил он, выдергивая шар.
— Кристалл, через который можно увидеть водные пути, пролегающие через
королевство: и на поверхности, и под землей, на любом шагу путешествия. Все будет
доступно для глаз. В него можно увидеть дамбы бобров, или другие препятствия, или
источники нечистот, — торопливо, на одном дыхании, объясняла Сиринши. — Он был создан
для ныне павшего дома Клатарла одним искусником по имени…
— Я возьму это. — Эл вскочил, чтобы ринуться к сундуку, но, не сделав и шага,
споткнулся о рукоять клинка, торчавшую из-под кучи монет. — А это?
— Меч, который рассекает тьму и немертвые вещи, называемые тенями, хотя я думаю,
что и привидения, и призраки тоже…
Он махнул рукой и ринулся вдоль прохода к сундуку. Сиринши поправила на себе
расцвеченное драгоценными камнями платье, которое он где-то откопал и заставил ее надеть:
платье все время норовило соскользнуть с какого-нибудь плеча. Волшебница вздохнула; они
в любой момент могли появиться, и они…
Они уже были здесь. Просто неслышная вспышка света в куполообразной палате, и Эл
замер, вдруг обнаружив себя в кольце враждебных взглядов волшебниц. Их было шесть, и
каждая держала в руке скипетр, указующий на него. Крошечные звездочки вспыхивали и
плавали вдоль их смертоносных жезлов. Эл увидел, как к нему подошла Сиринши и встала
рядом. Она щелкнула пальцами, и у нее в руке вдруг оказались семь готовых к действию
жезлов.
Он медленно повернулся к старой колдунье спиной, уже зная, кто ждет его с другой
стороны. Правители всегда любят появляться с эффектом. Позади двух волшебниц стоял
старый эльф в белых одеждах, с глазами, похожими на два звездных омута. Женщины плавно
скользнули в сторону, чтобы освободить для него место в кольце смерти. Коронель.
— Рад встрече, высокочтимый лорд, — приветствовал его Эльминстер и бережно
опустил хрустальный шар в раскрытый сундук.
Эльф заглянул туда же, посмотреть на сокровища, отобранные Элом, и одобрительно
вздернул бровь. Все вещи были предназначены или для добычи пищи, или для получения
новых знаний. И ничего для сражений. Однако раскатившийся голос его был суров;
— Я предлагал вам выбрать только одну вещь, которую вы могли бы вынести из этих
хранилищ.
Эльминстер поклонился, а потом простер к коронелю пустые руки.
— Итак? — строго спросил правитель эльфов.
— Я сделал свой выбор, — тихо ответил Эл.
— Вы ничего не выбрали? — спросил коронель, нахмурившись. — Попытка избежать
смерти — путь труса.
— Нет, — ответил Эльминстер таким же суровым тоном. — Я выбрал самую большую
драгоценность из драгоценностей ваших хранилищ.
Окружавшие его жезлы закачались, затрепетали безудержно, потому что волшебницы
торопились сплести заклинания, обезопасив все ценное вокруг. Эл повернулся и вздернул
брови: пока спутницы коронеля, сплетая заклинания, что-то бормотали хором, руки Сиринши
оставались спокойными. Свой жезл старая стражница хранилища держала острием к себе
так, что оно касалось ее. В ее глазах застыла тревога.
Потом на Эльминстера обрушились заклинания: и испытующие, и обыскивающие, и
даже изучающие через магический кристалл. Лишь бы обнаружить любую вещь,
припрятанную, хотя бы и колдовством, на молодом теле. Все тщетно. Одна за другой они
оглядывались на коронеля, и каждая отрицательно качнула головой. Они ничего не нашли.
— И что же это за самая драгоценная вещь? — наконец спросил коронель, когда две
последние волшебницы медленно подплыли и встали перед правителем, образовав живой
щит и опять подняв жезлы в своих руках.
— Дружба, — ответил Эльминстер. — Взаимная. И моя нежность к мудрой и доброй
даме. — Он повернулся лицом к Сиринши и склонился в глубоком поклоне, которые обычно
человеческие посланники отвешивают королям, достойным истинного уважения.
После долгого молчания, во время которого остальные эльфы таращились на Сиринши,
старая чародейка улыбнулась и ответила ему таким же поклоном. Ее глаза ярко блестели, и,
кажется, от слез.
Брови у коронеля поползли вверх.
— Даже я, наверное, не сделал бы более мудрый выбор. — наконец сказал он.
Все шесть судей-волшебниц выглядели ошеломленными. А потом они и вовсе
задохнулись от изумления и неприкрытого ужаса, когда правитель всего Кормантора
склонился в глубоком поклоне перед Эльминстером.
— Я удостоен чести вашего присутствия в этом прекраснейшем из королевств. Добро
пожаловать к нам на тех же правах, что и любой из нашего народа. Кормантор открыт для
вас!
— Кормантор открыт для вас! — хором пропели волшебницы, хотя в их голосе явно
слышался страх. Эльминстер улыбнулся коронелю, но повернулся, чтобы обнять Сиринши.
Слезы потекли по ее увядающим щекам, когда она подняла на него глаза. Тогда он поцелуями
постарался отереть их.
И опять, как перед появлением Эла в хранилище, опустилась бархатная тьма и
покатилась прочь, чтобы явить огромный и светлый зал, в котором во всем своем блеске
толпились эльфы.
Вся изумленная толпа корманторского Суда услышала звонкое и отчетливое:
— Кормантор открыт для вас!
Часть II
Арматор
Глава седьмая
К тому времени, как немного неуверенно Итритра прошла к водоему в новых сапожках
по лесной дорожке, прием был уже в полном разгаре.
— Откровенно говоря, благородные дамы, — говорила Дьюла Эвендаск кому-то по
секрету так громко, что листва на деревьях с лунной корой вздрагивала, — меня, не волнует,
что говорят ваши старейшины! Коронель сошел с ума! Окончательно сошел с ума!
— Вам, разумеется, безумство знакомо лучше, чем кому-либо из нас, — себе под нос
буркнула Итритра, ставя бокал на парящий в воздухе поднос. Эльфийская дева распустила
шнуровку тесноватых, высоких, до бедра, серебристых сапожек. Какое облегчение ходить без
них! Что и говорить, благодаря этим каблукам она была выше любого слуги, но как же на них
тяжело ходить! Эта человеческая мода настолько же безумна, насколько бесстыдны сами
люди.
Итритра повесила кружевное платье на вепсу и стала расправлять оборки на нижнем,
купальном, платье до тех пор пока они не легли как положено. Затем она взглянула на себя в
подвешенное на тенистом дереве овальное зеркало, отражавшее ее во весь рост.
Когда она заглянула в зеркало, то ей показалось, что в нем кружатся какие-то завитки,
локоны, ленты. Тут же ей припомнилось, как кое-кто из дам шептался, будто это зеркало
иногда служило Торнгларам калиткой, ведущей в самые темные и грязные улицы
человеческих городов. Дамы Ториглара занимались делами, к которым Кормантор относился
неодобрительно. Говорили, что они были постоянными покупателями у человеческих
торговцев. А теперь дамы Торнглара…
Тут она поджала губы и решительно отогнала эта мысли. Фасоны, вот что отправлялась
искать Алаглосса Торигларода; только фасоны, и ничего больше…
Итритра слегка улыбнулась знаменитому зеркалу. У нее сегодня новая прическа в виде
лиры, символа ее рода. Ее уши гордо стояли торчком, их подрумяненные кончики не портила
всякая безвкусица вроде драгоценностей. Она повернулась перед зеркалом одной стороной,
потом другой. Все самоцветы, прикрепленные по бокам, были на месте. Напоследок она
послала отражению в зеркале воздушный поцелуй. Неплохо.
Каждый четвертый день после легкой закуски в час высокого солнца дамы всех пяти
старейших династий собирались возле Сатирданс Пула, небольшого водоема в частном парке
позади многобашенного особняка дома Торнглара. Они купались в теплой воде, в которую, на
всякий случай, добавлялась розовая вода с пряным ароматом, и потягивали из высоких
зеленых резных бокалов вино, настоянное на летней мяте. Подносы со сластями и
заслуженно известными на протяжении многих лет прекрасными винами Торнглара свободно
плавали между ними. Но истинная причина, по которой дамы снова и снова возвращались на
это самое место, была в другом: сплетни.
Итритра Морнмист присоединилась к щебечущей компании и, как всегда,
поприветствовала ее тихой улыбкой. Она уже начала спускаться в теплую, успокаивающую
воду, млея от удовольствия, когда заметила, что только ее бокал остался полным. А почему не
наполнены остальные? Где, спрашивается, слуги?
Хозяйка дома заметила взгляд Итритры, прервала беседу и, наклонившись к ней, тоном
заговорщицы сообщила:
— О дорогая, я их отослала прочь, мы сами будем наполнять свои бокалы… Ведь не
каждый день приходится обсуждать измену короне!
— Измену короне? Какими изменами может заниматься коронель? Этот эльф такой
старый, что вряд ли он может соображать, не говоря уж о жизнеспособности вообще! —
воскликнула Итритра, вызвав взрыв смеха тех дам, что уже сидели в воде.
— Ах, вы же у нас вне пределов досягаемости, дорогая Итритра. Очевидно потому, что
все время проводите в своих подвалах, корчуя грибы, чтобы заработать на жизнь, — съязвила
Дьюла Эвендаск. От такой грубости добродетельная Алаглосса Торнглар закатила к небу
глаза.
— Что ж, это, по крайней мере, доказывает моим старейшинам, что я умею работать, —
отозвалась Итритра. — Кроме того, это позволяет избежать окончательного исчезновения
нашего дома — вы тоже можете попробовать… или, ну, в общем, я не предлагаю…
Силиврен Дэданс, самая тихая и вежливая из присутствующих дам, что-то буркнула в
бокал, который наполняла в этот момент, и решила, что благоразумнее всего остудить тон
беседы. Поставив бокал на поднос, она закрыла графин и вернула его на нужное место в
маленьком ручейке среди кустарника.
— Весь город говорит об этом, — спокойно объяснила она, — Коронель посвятил в
арматоры королевства какого-то человека! К тому же мужчину! Вора, который украл кийру
первого дома, ворвался к ним, чтобы украсть заклинания и ограбить их дам!
— Это не дом ли Старима, а? — суховато спросила Итритра. — Между старым
Элтаргримом и нашими самыми благородными домами никогда не было большой любви.
— Дом Старима служит Кормантору лет на тысячу больше, чем любой другой, какой я
могу назвать, — неохотно возразила Пуингара Лорил. — Корманторцы истинно благородного
духа не считают их гордость чрезмерной.
— Корманторцы истинно благородного духа вообще не позволяют себе спесивости, —
нежно отозвалась Итритра.
— Ох, Итритра! Вы всегда скажете, как отрежете, язык у вас что клинок! Не знаю, как
ваш лорд вас терпит! — сказала Дьюла Эвендаск, раздраженная тем, что перестала быть
центром внимания.
— Я слышала как, — заметила Алаглосса Торнглар, глядя вверх, на листву.
Итритра вспыхнула румянцем, потому что дамы, сидящие в воде, захихикали. Дьюла
тоже расхохоталась, а потом поспешила опять перехватить всеобщее внимание. Сегодня
кончики ее ушей почти свисали под тяжестью драгоценных камней, подвешенных рядами:
— Гордые Старимы или не гордые, но это не они, — оживлённо сообщила она. — Это
дом Аластрарра. В Суде говорят, что оба судейских мага скорее готовы бросить вызов перед
алтарем Кодлерона, чем позволить человеку разгуливать среди нас, жить в городе и уж тем
более позволить хотя бы одному из них именоваться арматором! Кое-кто из молодых
арматоров, не из лордов, а те, которым почти нечего терять, уже были во дворце, преломили
свои клинки и швырнули их обломки к ногам коронеля! Один даже бросил их прямо в самого
Элтаргрима!
— Интересно, как долго это продлится, — начала вслух размышлять Итритра, —
прежде чем этот человек встретится с… несчастным случаем?
— Совсем недолго, если взгляд Суда Магов что-нибудь да значит, — выпалила Дьюла, и
глаза у нее заблестели. — Если нам повезет, то они бросят ему вызов на Суде или заранее
метнут заклинания поиска, так что мы сможем наблюдать, как его разорвут на части!
— Как цивилизованно, — пробормотала Силиврен, ее услышали Алаглосса и Итритра.
Ушей Дьюлы, слышавшей только себя, эти слова не достигли.
— А потом, — продолжала заливаться она, — первый дом мог бы объявить охоту,
впервые за много веков. Превратили бы старого Элтаргрима в животное, затравили его! А
потом у нас появился бы новый коронель! Ох, как интересно! — В избытке чувств она
схватила графин и, забыв про бокал, осушила его.
Зашатавшись, Дьюла просто опрокинулась назад, в водоем, зажимая рот и дрожа.
— О боги! Дорогая, только не утоните здесь, — запричитала Пуингара, поддерживая ее
над водой, — иначе все наши лорды явятся сюда выяснять, почему это мы говорим здесь о
соперничестве династий без их разрешения!
Итритра с большим восторгом принялась хлопать закашлявшуюся Дьюлу по спине, от
ее шлепков драгоценности эльфийской интриганки разлетались по всему водоему и звякали
по плавающим подносам.
Алаглосса одарила правящую леди дома Морнмист натянутой улыбкой, и Итритра
поняла, что хозяйка дома хорошо видит наигранность ее сочувствия и усердия и что
молчание на эту тему впоследствии может играть роль.
— Ну, полно, полно, неженка, — заботливо приговаривала Алаглосса, обнимая одной
рукой дрожащую леди Эвендаск. — Теперь лучше? Наше вино только кажется слабым. Но
оно покрепче тройного хереса, от которого наши лорды так оглушительно хохочут друг над
другом.
— О, — промурлыкала Пуингара, — значит, вам перепадало кое-что покрепче, не так
ли?
Алаглосса повернула голову и одарила леди из дома Лорила таким взглядом, будто тихо
воткнула в нее кинжал, и не один. Пуингара только улыбнулась и спросила:
— Ну? И как это было?
— Хотите сказать, вас интересует, отчего это наши лорды цепляются за колонны,
хихикают, как мальчишки, вопят и валятся с ног? — вдруг, засмеявшись, вмешалась
Силиврен. — Ну что ж, на вкус этот херес ужасен!
— Вы пили тройной? — недоверчиво спросила Пуингара.
Силиврен с кошачьей нежностью улыбнулась леди Лорил и ответила:
— Некоторые лорды не оставляют своих леди без развлечений.
Все остальные, даже все еще фыркающая Дьюла, смотрели на леди Дэданс так, будто у
нее вдруг выросло несколько лишних голов.
— Силиврен, — шокированная Дьюла наконец смогла заговорить, — я никогда не
думала…
— В том и беда, — съязвила Итритра, — что вы никогда не думаете.
Все сидевшие в воде потрясение открыли рты, но прежде чем Дьюла оправилась от
такого удара, леди Морнмист наклонилась и, серьезно глядя прямо ей в лицо, сказала:
— Послушайте, леди Эвендаск, почему, как вы думаете, Кормантор выбирает коронеля?
Говорите, вам интересно? Вас это волнует? А вас не волнует соображение о том, что выбор
нового коронеля имел бы пагубные последствия? Он означал бы дуэли на улицах, а в башнях
— ночное колдовство магов, которые станут рассылать по всему городу смертоносные
заклинания? Человек или не человек, безмозглый идиот Элтаргрим или нет, какая разница?
Вы желаете смерти? Или видеть мертвыми своих детей? Или хотите, чтобы начавшиеся
распри навсегда разнесли Кормантор на куски? Но тогда все остальные люди по нашим же
костям ворвутся в прекрасное эльфийское королевство.
Она перевела дыхание и спохватилась; от накатившего страха и ярости ее кулаки были
стиснуты. Итритра пристально вглядывалась в четырех эльфийских леди. Все застыли в
напряженном внимании. Разве они сами не видят?
— Видят боги, — продолжала леди Морнмист, и голос у нее задрожал, — я сама нахожу
идею о прогулках человека по нашему королевству отвратительной. Но, если понадобится, я
взяла бы этого человека в союзники и целовала бы его, и служила бы ему и днем и ночью,
лишь бы помешать растерзанию нашего королевства!
Она все еще стискивала кулаки, тяжело дышала и почти кричала:
— Вы думаете, что Кормантор стал таким великолепным и могущественным потому,
что никто на него не покушается? А почему бы это? Наши лорды расхаживают с важным и
презрительным видом, рассказывают истории о героических подвигах отцов своих отцов,
когда мир был еще молод, о том, как эльфийские воины из луны в луну голыми руками
сражались с драконами. Сейчас же наши сыновья хвастаются тем, насколько смелее были бы
они в таком деле, а сами не справятся с одной бутылкой тройного хереса, чтобы не свалиться!
Год от года топоры людей все глубже вгрызаются в наши леса, а их магия из года в год
становится все сильнее. С каждым сезоном они затевают все более смелые приключения, и
все реже наши патрули возвращаются без кровавых потерь!
Алаглосса Торнглар медленно кивнула, лицо ее побледнело. У Итритры перехватило
дыхание, судорога прошла по всему телу. Она закончила почти шепотом:
— Я не уверена, что прекрасные башни нашего города будут стоять и после моей
смерти. А разве кого-нибудь из вас это когда-нибудь волновало?
В наступившей тишине Итритра с вызывающим видом схватила полный графин с
вином из летней мяты и нарочито медленно осушила его. Все удивленно смотрели на нее.
— На самом деле! — Дьюла невесело рассмеялась. Леди Морнмист, на которую вино
явно не подействовало, взяла еще один графин, чтобы, на сей раз со всем изяществом,
наполнить свой бокал.
— Я думаю, — неуверенно забормотала Дьюла, — вы чересчур увлекаетесь дикими
мечтами, Итритра, как обычно. Кормантор в опасности? Да оставьте вы! Кто может нам
угрожать? У нас есть такие заклинания, что мы превратим любое количество варваров в… да
хоть в грибы, чтобы было из чего делать херес!
Она легко рассмеялась над собственной шуткой, но ее веселье угасло во всеобщем
молчании. Тогда она повернулась за поддержкой к Пуингаре:
— Вы так не считаете?
— Я думаю, — медленно произнесла Пуингара, — мы сплетничаем и щебечем дни
напролет потому, что нам не нравится говорить о таких серьезных вещах. Послушайте теперь
меня, Дьюла. Я согласна не со всем, чего опасается Итритра. Но только потому, что никто
еще не говорил об этом так открыто. И как бы нам ни не нравилось об этом слышать, это не
значит, что она не права. Если вы не слышите правды в ее словах, я предлагаю вам
поцеловать ее, очень хорошо попросить все повторить снова, и на этот раз послушать ее
очень внимательно.
Леди Лорил повернулась и начала выбираться из водоема, оставив у себя за спиной
мрачное молчание.
— Подождите! — Алаглосса схватила ее за мокрую руку, — Стойте.
Леди Лорил повернулась, сверкнув глазами на хозяйку дома, и мягко предупредила:
— Леди, всем, что у вас есть самого дорогого, умоляю вас подобным образом со мной
не обращаться. Леди Торнглар только коротко кивнула:
— Итритра права, — горячо произнесла она, наклоняясь к остальным. — Все слишком
серьезно, чтобы проходить мимо, продолжать шутить, препираться и наблюдать, как город
всего лишь из-за одного человека готов перевернуться вверх дном. Мы должны повлиять на
наших лордов во имя сохранения мира, снова и снова говорить им о том, что из-за простого
человека не стоит смещать коронеля, вытаскивать мечи и разжигать вражду.
— Мой лорд никогда не слушает меня, — трагическим шепотом призналась Дьюла
Эвендаск. — Что я могу сделать?
— Заставьте его услышать, — ответила ей Силиврен. — Заставьте его заметить и учесть
ваш совет.
— Он это делает, только когда мы…
— Тогда, дорогая, — сказала ей Пуингара, словно хлыстом стеганула, — у вас это
получится лучше всего именно в то время, когда лорду Эвендаску потребуется ваше желание.
Алаглосса, вы была правы, удержав меня от ухода. У нас есть чем заняться прямо здесь. У
вас есть еще херес?
Леди Торнглар удивленно уставилась на нее.
— Конечно есть, — ответила она. — Но зачем?
— Я думаю, что завоевать уважение лорда Эвендаска, — безапелляционно заявила леди
Лорил, — можно наутро после его очередной попойки, когда он стонет и ругает сыновей за
то, что они своими насмешками и буйным весельем испортили ему ночь. Именно тогда
нужно взять бутылку тройного хереса и выпить прямо у него на глазах. А затем все ему
выложить, решительно и без крика. Пока он будет разевать рот от того, что его нежная леди
превратилась в рыкающего льва, вы сможете надлежащим образом отчитать его и объявить,
что не видите в его бесчинствах никакой необходимости.
— А потом что? — спросила Дьюла, побледнев лицом от одной только мысли, что ей
придется стоять лицом к лицу с лордом.
— Потом вы можете перец всем домом отказать ему в постели, — посоветовала
решительная Пуингара. — И скажете ему, что еженощные возлияния непростительны и не
могут оправдать пренебрежения вами, тогда как вам, да и остальным, все время приходится
спотыкаться об идиота, выставляющего на осмеяние честь дома.
На мгновение воцарилась тишина, а потом раздался смех, сначала тихий, а потом
переросший в хохот, как только до всех дошла вся важность слов, сказанных Пуингарой.
Первой перестала смеяться Силиврен:
— Вы хотите, чтобы мы применяли этот фокус с тройным хересом до тех пор, пока не
сможем влиять на своих лордов? Пуингара, мы же умрем. — Она содрогнулась. — Я имею в
виду, что эта дрянь сжигает внутренности не хуже огня.
Леди Лорил пожала плечами:
— Для того чтобы справиться с лордом, достаточно нескольких бокалов без слез и
дрожи. А, кроме того, мы сплетем заклинания, и вино будет превращаться в воду, едва
коснется губ. Мы достойны уважения и не считаем, что озабоченность делами королевства
можно топить в вине, как это делают наши лорды. Почему, вы думаете, они так пьют? Ведь
они видят то же, что и Итритра! И пьют потому, что не хотят этого видеть, не хотят взглянуть
этому в лицо.
— Значит, для того чтобы заполучить Имбраскара в свою опочивальню, я должна
оскорбить его перед всем домом? — еле слышно пролепетала Дьюла. — И что потом? Да он
просто обзовет меня слабоумным ничтожеством и выбросит мои кости из окна, а сам
назавтра же отправится искать себе леди помоложе.
— Нет, если вы осадите его таким же взрывом слов, какой нам выдала Итритра, —
возразила ей Алаглосса. — Даже если он не согласится, то будет поражен, что вы
задумываетесь о подобных вещах. Возможно, он начнет спорить с вами, как с равной… А
после этого вы ему сообщите, что пришли к нему только ради этого спора. И только тогда,
может быть, допустите его в свою постель.
Дьюла какое-то мгновение смотрела на нее, а потом начала дико хохотать:
— О, благослови нас всех, Ханали! Если бы мне хватило сил и решимости пройти через
это…
— Леди Эвендаск, — официальным тоном обратилась к ней Итритра, — не будете ли
вы возражать, если мы вчетвером сплетем для вас одно-два заклинания, чтобы… ну, что ли,
помочь вам с нужными словами в тяжелую минуту?
Дьюла разинула рот, а потом медленно оглядела весь водоем:
— Вы это сделаете?
— Мы все могли бы извлечь пользу из такого заклинания, — медленно и задумчиво
произнесла Пуингара. — Умница, Итритра. — Она повернулась к Алаглоссе, — Поднимите
херес, дамы. Кажется, у меня есть тост.
— Хотя пришло время, когда я и другие маги должны преподать вам некоторые
заклинания нашего народа, — сказала Сиринши, — но сейчас вам нужно побеспокоиться о
безопасности, Эльминстер. — Она улыбнулась. — Не вынуждайте меня рассказывать об
угрозе.
Эл кивнул:
— Вот почему вы привели меня сюда? — Он оглядел грязные, затянутые паутиной
пыльные стены и спросил: — А что это за место?
— Священный склеп нашего народа — башня с привидениями. Когда-то она была
домом первого гордого и доблестного дома, который попытался возвыситься над всеми
остальными. Дом Длардрагета.
— А что с ними случилось?
— Они искали расположения злых духов сновидений и дьявола в виде женщины,
приходящей ночью к спящим мужчинам. Они хотели вывести самую сильную расу. Не
многие пережили эти отношения. Еще меньше смогли впоследствии родить. И все эльфы
ополчились на них. Оставшиеся в живых были обнесены здесь крепостной стеной самых
сильных заклинаний до своих последних дней. — Сиринши задумчиво погладила рукой
колонну, не сумев скрыть облегчения на хитроватом лице. — Некоторые из этих заклинаний
все еще держатся, хотя больше чем тысячу лет назад смелые молодые лорды Кормантора
прорывались сюда для того, чтобы ограбить этот замок. Род Длардагета был самым богатым.
Они не много нашли ценного, но все, что смогли найти, забрали. А еще они нарушили силу
слова, которое сдерживало здешних призраков.
— Призраков? — спокойно уточнил Эльминстер. Сиринши кивнула:
— Да, здесь их несколько, но из-за них не стоит беспокоиться. Вопрос, скорее, в том,
чтобы нас не побеспокоил кто-нибудь другой.
— Вы собираетесь учить меня магии?
— Нет. — Сиринши подплыла ближе и встала прямо перед ним. — Вы будете учить
меня магии.
Эльминстер вздернул брови:
— Я?…
— Вот по ней, — спокойно добавила она, протянула пустые руки, и вдруг на них
появилась его книга заклинаний.
Она немного пошатнулась под ее весом, и он машинально забрал у нее книгу. Да, это
была его книга. Та самая, которую он оставил в седельной сумке, там, в папоротниковой
лощине глухого леса, где патруль Белого Ворона встретился со слишком большим
количеством рукхов.
— Моя глубочайшая благодарность, леди, — признался Эльминстер, опустившись на
одно колено, чтобы стать одного с ней роста и не возвышаться над ней башней. — Рискну
показаться неблагодарным, но не будут ли те, кого расстроило, что человек был назван
арматором, ожидать от меня каких-нибудь обязательств в соответствии с моим рангом? Не
взыщут ли с меня?
— Взыщут, и довольно скоро, — сурово отрезала Сиринши. — И интриг, и заговоров, и
разных проектов уже сейчас предостаточно даже среди тех, кто не желает вам зла. Эльфы
немного пресыщены впечатлениями, и все, хоть сколько-нибудь интересное, становится чем-
то вроде развлечения для всех наших домов. Но слишком часто азарт разрушает или даже
губит то, с чем они играют.
— Эльфы становятся все больше похожими на людей, — заметил Эл, усевшись на
кусок колонны.
— Как вы смеете! — взорвалась чародейка. И он, подняв взгляд, успел заметить улыбку
под рукой, протянутой к его космам. — Как вы смеете говорить правду мне, — проворчала
она. — Это позволено делать избранным эльфам, и далеко не все из них это делают, и то в
качестве редкого удовольствия или для разнообразия.
— Как так? Разве эльфы не честны? — поддразнил ее Эл, потому что глаза ее
подозрительно заблестели, что опять могло быть слезами, подступающими к ее старым
глазам.
— Давайте скажем так, некоторые из нас слишком любят жизненные блага, — с
улыбкой сказала она, неторопливо отлетев от него. Потом, повернувшись, добавила: — А
другие слишком пресытились и изнывают от вселенской скуки.
При этих словах за спиной у Сиринши поднялась тьма, и внезапно протянулась лапа с
когтями. Эл с криком бросился вперед, но когти пронзили старого эльфа насквозь и
пронеслись прочь, оставив после себя только писклявое рыдание. Вскоре звуки пропали где-
то вдали.
Эл наблюдал за происходящим, потом опять повернулся к маленькой чародейке.
— Один из призраков? — спросил он, вздернув брови.
Она кивнула:
— Они тоже хотят изучать вашу магию.
Он улыбнулся, но потом, когда увидел выражение ее лица, ухмылка медленно сползла с
его губ.
— Вы не шутите, — почти невежливо сказал он. Она покачала головой. Опять печаль
вернулась в ее глаза.
— Надеюсь, вы начинаете понимать, насколько вы и другие, вроде вас, нужны моему
народу. Для того чтобы вдохнуть в нас новые идеи, пробудить пламенный дух, который
заставит каждого из нас подняться над Фэйруном и научиться жить в согласии с людьми, с
нашими полуродственниками и с малыми народами, даже с карликами, как о том мечтает
коронель. Он так ясно видит, что мы должны делать… А высокородные наши династии со
всем своим алмазным упорством не желают видеть ничего. Мечтают только о том, чтобы эта
дремота длилась как можно дольше и чтобы они при этом оставались на вершине всего.
Эл покачал головой и тонко улыбнулся:
— На меня, кажется, возлагают тяжелое бремя.
— Вы сможете его вынести, — возразила ему Сиринши озорно подмигнула. — Вот
почему Мистра выбрала вас.
— Разве мы не для того собрались, чтобы решить, что делать? — холодно спросила
Силмэ. Она оглядела круг серьезных лиц, свободно парящих над костром. Именно она и еще
пять волшебниц сопровождали коронеля в Хранилище Веков после Высокого Суда Магов,
поскольку Эйринспейр и Илимитар отказались это сделать.
Холон покачала головой:
— Нет, сестры, будет ошибкой оставить все на усмотрение домов. Мы должны ждать,
наблюдать и действовать наилучшим для королевства образом, если чьи-либо слишком
поспешные или опрометчивые действия вынудят действовать и нас.
— Так какие же еще опрометчивые действия требуются, чтобы мы в свою очередь
начали действовать? — спросила Силмэ. — Присвоение человеку рыцарского звания и
разрешение ему оставаться в королевстве… или реакция народа, которая неизбежно за этим
последует?
— Реакция скажет нам, какие игроки за ней стоят, — вмешалась волшебница
Аджаланда. — А действия самих игроков, по мере того как они будут разворачиваться,
вполне могут потребовать и нашего вмешательства.
— Вы хотите сказать, — повысила голос Силмэ, — против коронеля, или одного из
величайших домов королевства, или…
— …или против всех домов, или Высокого Суда Магов, или даже Сиринши, — холодно
прервала ее Холон. — Мы еще ничего не знаем, кроме того, что обязаны советоваться и
действовать заодно,
— Вы имеете в виду, что в этом — наша надежда? — вступила в разговор волшебница
Иатланэ, в первый раз заговорив этой ночью. — В том, что мы работаем вместе даже против
собственного желания, не разбиваемся на группки, не откалываемся друг от друга, поскольку
все боимся распада королевства?
Холон мрачно кивнула:
— И нам нужно действовать осторожно, очень осторожно, сестры, и стараться не
допускать споров и ссор между собой.
Не один вздох раздался над костром, все понимали, какие им предстоят трудности.
Аджаланда нарушила затянувшееся молчание:
— Силмэ, вы бываете среди народа, и низкого и высокого, чаще вас, остальных. За
каким домом следует наблюдать? Кто может повести остальных?
Силмэ бурно вздохнула, так что костер закачался под ее подбородком, и сказала:
— Основные старинные дома — те, которые никого и ни во что не ставят, выступают
против коронеля и леди волшебницы и вообще последние три тысячелетия против всего
нового, — это Старимы, конечно, а также дома Экорна и Ваэлвора. Они расчищают дорогу,
по которой за ними последуют другие эльфы, менее решительные. Они как поток,
медленный, мощный и непредсказуемый.
— Зачем наблюдать за потоком? — возразила Иатланэ. — Как бы тщательно вы ни
наблюдали за ним, в нем ничего не изменится, а вот если ваше наблюдение затянется, то этим
вы придадите ему новое значение и добавите новых мотивов.
— Хорошо сказано, — подала реплику Силмэ. — Да, поток — не то, за чем мы должны
наблюдать. Есть еще новые, не столь высокородные, но мощные дома во главе с
Мэнделлином и Нлоссэ.
— Разве их намерения так уж непредсказуемы? — вмешалась Холон. — Они стоят за
все новое, что может разрушить власть старых династий или вытеснить их, или хотя бы
поравняться. — Им очень надоели насмешки.
— Есть третья группа, — добавила Силмэ, — которая требует самого пристального
внимания. Только я и только в нашем разговоре называю их группой. Они прокладывают в
Корманторе собственные пути и гуляют под другими звездами. Дерзкие выскочки, как их
называют некоторые. Эти дома будут пытаться сделать хоть что-нибудь, просто от радости,
что появляется что-то новенькое. Это Аугламиры, Эалоэты и более низкие фамилии, такие
как Фаланэ и Юртуры.
— И вы, и я из Аугламиров, сестра, — спокойно заметила Холон. — Вы хотите сказать,
что мы, шесть эльфов, пытаемся или могли бы попытаться сделать нечто новое?
— Мы уже делаем, — возразила Силмэ, — этой встречей и стремлением действовать
сообща. Я не говорю о гордых лордах некоторых семейств, но те, которых я назвала
последними, отнеслись бы к этому терпимо, если бы узнали. Разве вы не знаете, что
эльфийские дамы годятся только для того, чтобы танцевать, украшать себя драгоценными
камнями и производить на свет потомство?
— И кухня, — добавила Аджаланда. — Вы забыли про кухню.
Силмэ пожала плечами и улыбнулась:
— Я только бедная сознательная девушка-эльф.
Иатланэ тоже пожала плечами:
— На этой земле есть мужчины, которые тоже — все-то только бедные сознательные
лорды, если уж на то пошло.
— Да, и таких даже много, — согласилась Холон, — иначе посвящение человека в
арматоры было бы не больше самой незначительной новости.
— Я вижу опасность гибели Кормантора, если мы не будем действовать мудро и
быстро, когда придет время, — сказала им Силмэ.
— Значит, так и будем действовать, — откликнулась Холон.
И остальные подхватили:
— Да, так и будем.
Как по сигналу в ответ на это костер начал угасать. Кто-то направил на него магию. Без
лишних слов и даже без огоньков они разделились и разлетелись прочь, оставив в воздухе
высоко над дворцом только летучих мышей и звезды, которым, кажется, до утра там было
вполне уютно.
Глава восьмая
Польза от человека
Эльфы Кормантора всегда были сдержанны в своих решениях. Они способны полдня, а
то и больше обсуждать проблему, а потом выйдут и разделаются с ней.
Шалхейра Таландрен
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора.
изданная в Год Арфы
— Они так прекрасны, — проворковала Симрустар. — Взгляните, кузина.
Амаранта наклонилась посмотреть на шелкохвостов, что кружились и извивались в
стеклянном цилиндре. Сейчас они плясали возле пальцев Симрустар, из рук которой
привыкли получать еду.
— Я люблю смотреть, как солнце играет на их чешуйках крошечными радугами, —
дипломатично отозвалась она, давно решив, что и этого тоже ее двоюродная сестра никогда
не узнает; не узнает, как она ненавидит рыб,
У Симрустар их здесь было больше тысячи, чешуйчатых, рассекающих воду
плавниками, ручных. Сейчас она разбрасывала по воде кусочки корма, который готовила им
сама. До Амарантэ доходили слухи о том, что основными составляющими для этого корма
служили мертвая плоть, кровь и кости неудачливых поклонников.
Стеклянный резервуар для рыб возвышался над землей больше чем на сотню ступней
огромной фантастической скульптурой из труб, шаров и плоских стеклянных тарелок,
оформленных в виде драконов и других зверей. Хотела бы Амарантэ оказаться здесь — но не
слишком близко — в тот день, когда отец Симрустар обнаружит, что самый высокий сосуд,
находящийся почти на самом конце ветви, напоминает его точную копию.
Лорд Аугламир не отличался кротким характером. «Непомерная гордыня, сметающая
все и вся, как грозовая туча» — так однажды описала его старшая леди Суда, и это было еще
мягко сказано.
Возможно, Симрустар унаследовала от отца свою крайне безнравственную жестокость.
Амаранта приходилось быть очень осторожной, чтобы сохранить благосклонность своей
тщеславной кузины. У нее не было никаких сомнений, что, несмотря на всю их тесную
дружбу, Симрустар Аугламир предала бы ее, как только сестра перешла бы ей дорогу.
«Я свободна не больше, чем все эти рыбы», — думала Амарантэ, высунувшись из
сферической беседки, в которой они сидели. Самое западное и тенистое дерево дома
Аугламира почти скрывало беседку от солнца. Прозрачная труба за стеклянным шаром
мерцала в отблесках утреннего света причудливым скоплением чешуйчатых рыбьих спинок.
Слуги знали, что здесь Симрустар лучше не тревожить, и только в случае необходимости
пользовались говорящими колокольчиками.
Девушки проводили здесь утро за утром, откинувшись на подушки и потягивая
прохладный забродивший сок лесных фруктов. Обычно наследница дома Аугламира вслух
строила козни, обсуждала, что лучше сделать для осуществления своего очередного
честолюбивого замысла. Некоторые из ее идей и планов казались преданной Амарантэ не
более чем попытками найти слабое место у окружающих, чтобы манипулировать ими.
Однако она все же терпеливо выслушивала сестру и в нужный момент обязательно вставляла
подходящие и благожелательные слова.
Этим утром глаза Симрустар лихорадочно блестели, и оживлена она была больше
обычного. Неудивительно, что она вдруг отставила корм, отмахнулась от крошечных, жадно
разинутых ротиков в чаше и отвернулась. «О боги, как она прекрасна», — думала Амарантэ,
глядя на великолепные плечи кузины и плавные, длинные линии ее тела в этом шелковом
наряде. У нее самые замечательные глаза, даже если сравнить с красавицами Суда. Понятно,
почему так много эльфов-лордов навостряют ушки при виде ее.
Симрустар подняла одну из прекрасных бровей и спросила:
— Не думаете ли вы о том же, о чем думаю и я, кузина?
Амарантэ пожала плечами, улыбнулась и заговорила на безопасную тему:
— Я думаю о том человеческом мужчине, которого наш коронель назвал арматором, и
мне интересно, как к этому неприятному сюрпризу относитесь вы, самая деятельная из дам!
Симрустар подмигнула;
— Вы меня хорошо знаете, Рантэ. Как вы думаете, на что бы это было похоже, если
пококетничать с этим человеком? М-м?
Амарантэ пожала плечами:
— С человеком? Фу. Он такой же тяжелый и громоздкий, как олень, и такой же
вонючий… да еще эти волосы…
Кузина кивнула, но взгляд ее был где-то далеко:
— Да, правда. Но я слышала, что эта немытая скотина владеет магией — человеческой
магией, много более низкой, чем наша собственная, но другой. С новым волшебством в руках
я могла бы удивить кое-кого из наших слишком гордых молодых магов. Даже если
человеческие заклинания — это всего лишь пучок вещиц, которые могут произвести
впечатление разве что на нашу молодежь, у меня есть один, на которого это обязательно
произведет впечатление: самый высокий лорд-наследник Эландор Ваэлвор.
Амарантэ покачала головой, натянуто улыбаясь:
— Разве вы недостаточно мучили его?
Симрустар снова вздернула острую бровку, и ее глаза вспыхнули.
— Достаточно? Для фигляра Эландора этого не хватит! То он самодовольно объявляет
на весь город, что его новое заклинание грандиознее всех тех, что может сотворить эта злая
девчонка Симрустар Аугламир, то ползает по моей опочивальне с новыми льстивыми
речами! Других занятий у него нет. И как бы твердо я ни…
— Оскорблено, — с улыбкой поправила Амарантэ.
— …я ни отказывала ему, — продолжала кузина, — через несколько вечеров он
пытается снова! Впрочем, в промежутках между визитами он еще успевает болтать в своей
пьяной компании о непревзойденной сладости моих прелестей и намекать, как бы между
прочим, знакомым дамам о том, что я втайне ему поклоняюсь. Да! А еще он мелькает в
человеческих — человеческих! — библиотеках, ворует там плохую любовную поэзию, чтобы
выдать ее за собственную. Он добивается меня в духе и с изяществом клоуна-гнома, над
которым все смеются!
— Он приходил прошлым вечером?
— Как обычно! Мне пришлось позвать трех стражников, чтобы вышвырнуть его со
своего балкона. Он еще имел наглость попытаться остановить их заклинаниями!
— Вы, конечно, отстояли своих охранников? — пробурчала Амарантэ.
— Нет, — презрительно бросила Симрустар. — Я их до утра оставила в облике
лягушек. Не смеет охрана моего балкона быть неподготовленной к попытке простого
двойного превращения!
— Ох, Симма, — укорила ее Амарантэ.
Глаза ее кузины снова вспыхнули:
— Думаете, я — жестокая? Представьте, спишь в своей постели, и вдруг к тебе
пристает бог любви Ваэлворов. Тут еще надо посмотреть, насколько добрые чувства вы бы
испытывали к страже, которая должна была его задержать!
— Симма, он — искусный маг!
— Тогда пусть они будут искусными стражами и носят те амулеты для отражения
заклинаний, что я им дала. В чем дело? Проливать кровь — это их работа! Они должны
отбивать не такие уж «мастерские» заклинания Эландора от себя! Это им обойдется всего в
несколько шрамов. И, следует заметить, я не говорю о преданности дому Аугламира!
Симрустар поднялась и начала беспокойно ходить по беседке, утреннее солнце
отблескивало на украшенной драгоценностями цепочке, обвитой вокруг ее левой ноги до
щиколотки в виде подвязки.
— Да вот, три луны назад, — опять взорвалась она, всплеснув руками, — когда Ваэлвор
добрался до самого полога моей постели, я обнаружила одного прячущегося стражника!
Тоже мне, охотник! Наверное, он хотел видеть, как я приду в восторг от объятий Эландора!
Он заявил, что его, видите ли, послали затем, чтобы прийти на помощь, если потребуется
защитить меня от «крайнего» оскорбления! Но при этом он лежал за самым балдахином и
был прикрытый черным бархатом так, что ему ничего не могло быть видно. Обвешал себя от
страха таким количеством амулетов, что едва ли не шатался! Он сказал, что получил их от
моего отца, но я совсем не удивилась, когда выяснилось, что некоторые из них появились из
дома Ваэлвора!
— Что же вы сделали с ним? — спросила Амарантэ и отвернулась, чтобы скрыть зевок.
Симрустар улыбнулась такой ледяной улыбкой, что дрожь пробирала:
— Показала ему то, что он пытался увидеть, разом раздела до последней вещи, что
была на нем, и… рыбам.
Амарантэ пожала плечами:
— Вы скормили его?…
Симрустар кивнула:
— Угу. А на следующий день послала Эландору узелок с его вещами и любовное
послание. Я написала ему, что эти пожитки остались от последней дюжины лордов, которые
воображали о себе, будто достойны ухаживать за Симрустар Аугламир. — Она театрально
вздохнула. — Конечно, на следующий вечер Ваэлвор вернулся.
Амаранта тряхнула головой:
— Почему просто не сказать об этом отцу? Пусть он поругается с лордом Ваэлвором.
Вы же знаете, каковы старые дома. Каскин Ваэлвор почувствует себя униженным, когда
узнает, что его собственный сын ухаживает за леди из менее знатной семьи. Да еще без
отцовского позволения! Вы и ахнуть не успеете, как этот Эландор дней на десять окажется
взаперти каким-нибудь заклинанием.
Симрустар уставилась на кузину:
— И что в этом было бы смешного, Рантэ?
Амарантэ слегка съязвила:
— Правильно. Пусть благоразумие не мешает развлекаться!
Симрустар улыбнулась:
— Конечно. Еще немного ягодной наливки, кузина?
Амарантэ засмеялась и откинулась на покрытые листвой ветви, окружавшие их
беседку:
— Почему бы нам не позабыть о всяких заклинаниях и не воспарить к луне!
— Подходящее настроение, — согласилась Симрустар, потягиваясь и поглаживая свое
великолепное тело, — если говорить о моих планах использования этого человека,
Эльминстера. Да, я прослежу, чтобы он принес пользу.
Ловко поставив на палец ноги пустой бокал для наливки, она ударила им по говорящим
колокольчикам. В ответ ей зазвенел целый хор, а Амарантэ Аугламир передернулась от
равнодушного удовольствия в голосе кузины. Почему-то стало страшно.
— Эльминстер, помоги!
Крик, прозвучавший в мозгу, был слабым, но почему-то очень знакомым. Но могло ли
такое быть? После стольких-то лет? Голос напомнил о Шандат из Хастарла, которую Эл ради
шутки затащил в спальню булочника. А позже испробовал великую мощь Мистры, которая
прослушивала его на…
Эльминстер сел, нахмурился. Хотя солнце было уже высоко, но их со Сиринши
совместная работа подходила к концу, и потому старая волшебница еще спала, плавая по
воздуху всей опочивальни. Слабое тепло обогревающего заклинания обволакивало ее.
Он сомкнул веки, чтобы закрыться от темной спальни и всего бремени свежеуложенных
в память заклинаний, и направил блуждающие мысли в ту темную область мозга, в которой
звучал голос.
— Эльминстер? Эльминстер, слышишь меня?
Голос был слабым и далеким. И каким-то неестественно плоским, безжизненным.
Странно. Он послал навстречу ему единственную мысль: «Где ты?»
Эхо несколько мгновений молчало, а потом в воображении аталантарца появилось
видение. С неожиданно потеплевшим сердцем Эл погрузился в наваждение, но увидел
страшную сцену. Где-то в Фэйруне, где ветер тянулся над скалистыми высотами и
верхушками деревьев, на вершине утеса распростерлась женщина. Ее руки и ноги были
растянуты и привязаны к деревьям, лицо закрыто разметавшимися волосами. Этого места он
раньше не видел, а женщина походила на Шандат.
Увидеть нечто большее он не мог. Нужно было решать.
Он задумался. Как всегда, могло быть только одно решение, которое он мог принять. Он
все еще был Эльминстером. Глупым волшебником.
Посмеявшись над собой, он поднялся, крепко удерживая в воображении связанную
женщину (замечательная ловушка, это он признавал за ее создателем), и пересек комнату,
чтобы прикоснуться к кристаллу Сиринши. Камень вспыхнул один раз, Эл повернулся
спиной к его свету и отступил, вызывая заклинание, которое ему сейчас было нужно.
Когда его ноги снова опустились на землю, он стоял на скалистой вершине посреди
бескрайнего леса, подозрительно напоминающего Кормантор. Связанная женщина исчезала
на глазах, уменьшаясь в размерах и расплываясь бледной дымкой. Ну конечно. Эльминстер
вызвал заклинание, которое, как он надеялся, будет самым подходящим в этом случае, и стал
ждать нападения, которое, судя по всему, неминуемо произойдет.
И женщина, и то, к чему она была привязана, — все непрерывно шевелилось и таяло.
Эльминстер спокойно отступил на шаг и осмотрел скалу, на которой оказался. В двух местах
были длинные-длинные спуски вниз, а между ними что-то вроде носа корабля. С третьей
стороны скала поднималась бугристой, заросшей деревьями землей. Именно из этих ветвей
донесся холодный смех, в то время как плененная леди совсем съежилась и превратилась в
длинный колеблющийся меч с изображением вепря. Клинок, мерцая и пылая зеленым светом,
плавно оторвался от земли, одновременно разворачиваясь острием в ту точку, где стоял
Эльминстер.
Знание того, что это орудие убийства, мало облегчает дело, когда нужно увернуться от
смерти, как сказал один ныне покойный философ, почитаемый среди преступников
Аталантара.
Было только одно местечко, где можно было спрятаться, и у Эла почти не оставалось
времени на размышления. Ведь этот меч мог не просто оживляться заклинанием, но и нести
волшебство в самом себе. Если бы он думал иначе, то вскоре был бы мертв. Так что…
Эльминстер извлек из глубин памяти всего одно, но могущественное заклинание,
известное ему как «Загадка Мистры». Он не любил поспешно бросаться им, даже если стоял
на краю пропасти, но… Клинок плыл и целил прямо ему в горло. Эл дважды отступал в
сторону, клинок медленно поворачивался следом. Принц подскакивал и приседал, клинок
повторял каждое его движение. В последний момент Эл просвистел единственное слово
заклинания и сделал необходимый хлопок сложенными горсткой ладонями.
Меч затрясся и распался на части прямо в воздухе перед Элом. Зеленое сияние с
рокотом угасало, а сам меч стал осыпаться на землю ржавыми хлопьями. Пыль легко
коснулась лица Эльминстера, словно поцеловала, и пронеслась мимо… а потом ничего не
осталось. Совсем.
Смех в деревьях резко оборвался, раздался крик:
— Коллерон, помоги! Человек, что ты наделал?!
Прекрасно одетый юный лорд эльф с волосами, похожими на белый шелк, и глазами,
подобными двум красным, яростным огненным языкам, выскочил из-за деревьев. Вокруг его
запястий бушевала нарастающая магия.
В то время как эльф взбирался на последний уступ скалы, возвышавшийся над
Эльминстером, рыча и чуть не плача от ярости, Эл взглянул на него. Используя отзвук своего
заклинания, принц на мгновение вызвал в сознании образ пылающего зеленым свечением,
разваливающегося меча, и спокойно спросил:
— Эльфы так шутят? Или это в некотором роде фокус?
Взбешенный эльф с диким воплем прыгнул к Элу, пламя соскочило с его рук.
Глава девятая
— Можешь не надеяться, что тебе долго удастся избегать моей магии, трус, —
пригрозил Делмут Эльминстеру, когда его мантия и человеческий щит заискрили,
ударившись друг о друга, а сила старинного эльфийского заклинания закружилась, отлетая от
них безобидным дымом.
Враги стояли так близко, насколько позволяли волшебные барьеры. Эльминстер только
молча улыбнулся, в то время как разгневанный эльф сплетал заклинание за заклинанием.
Делмут обнаружил, что, пока мантия и щит соприкасаются, сила его собственных
заклинаний, рикошетом бьющих по нему, совсем мала. Это означало, что его собственная
защита, несмотря на активные атаки, разрушалась не так быстро. Поэтому он двинулся
вперед, но Эльминстер и не подумал отступить.
Единственное место, куда можно было отступить, оказалось на самом краю утеса,
однако аталантарский маг устал от беготни. Пусть линия его обороны останется здесь.
Наследник дома Экорна метнул еще один взрыв, на этот раз мимо Эльминстера и его
щита, в надежде, что сильный удар взорвет скалу и унесет в бездну упрямого человеческого
колдуна вместе с каменными осколками. Вместо этого, взрыв только осыпал камни с
обрывистого края утеса.
Эльминстер не спускал глаз с эльфа. Ну что ж, он долго терпел. Если Делмуту Экорну
так уж хочется увидеть смерть, то пусть это будет его собственная гибель. Закрытый своим
щитом, принц осторожно сделал хорошо продуманный и тщательно подготовленный бросок,
а потом другой и стал ждать. Единственное его преимущество в этом сражении состояло в
том, что эльф по большей части не распознавал планов противника, а потому результат
собственной атаки мог быть для него неожиданным.
Таким было заклинание «Петля Мрустера», позднейшая переработка «Ответа любящего
Джалавана». Тому магу, который умел думать быстрее, оно позволяло подменить заклинание,
и оно возвращалось к своему метателю, начиненное другой магией. Теперь, если Делмут был
достаточно глуп, чтобы попробовать взорвать раздражающего его человека в пыль, то…
Эльминстер нарочно держался почти вплотную к эльфу, чтобы тот не заметил, что сила
и ярость рикошета от человеческих заклинаний на самом деле совсем не рикошет, а только
слабеющая сила, оставшаяся еще от первых ударов Делмута.
Делмут с увлечением доказал, что он не просто глуп, а очень глуп, и швырнул
заклинание, каких Эл никогда еще не видел. Оно пронеслось над головой жертвы кислотным
дождем, но цели не достигло.
Многострадальный щит Эла потрясающе оправдал себя. Делмут так и не заметил, в
какой момент дождь кислоты превратился в туман из кислотных капелек и беззвучно, но
мертвой хваткой вцепился в его собственную мантию.
Все еще сердитый и уверенный в том, что его противник окончательно загнан в угол,
Делмут метнул второе заклинание. Эльминстер на этот раз сделал испуганный взгляд, чтобы
отвлечь внимание эльфа. И на этот раз Экорн не заметил, что энергия его взрывов снова
растворилась.
Делмут торжествующе поднял обе руки и снова стегнул человека. Эл уворачивался,
изображая боль, впрочем, и в самом деле часть исчезающего заклинания все же доставала его
сквозь щит. И все же медленно, но верно заклинания Делмута поглощали остатки силы его
собственной мантии.
На магический взгляд Эла, эльфа теперь окружали только мерцающие лоскутья магии,
разваливающаяся оболочка, которая когда-то была неприступной преградой.
— Делмут! — крикнул он, — я прошу вас в последний раз: давайте кончим это и
разойдемся с миром.
— Конечно, человек, — со зловещей усмешкой откликнулся эльф. — Когда ты умрешь,
наступит настоящий мир!
И его тонкие пальцы приготовились к такому выпаду, какого Эл еще не видел. В руках
эльфа мерцала сила.
Делмут знал, что Эл напряженно наблюдает за ним. Эльф поднял взгляд с таким
злорадством, на какое только был способен. В его руках возник невидимый меч, и острие
было направлено прямо на Эльминстера.
— Смотри на заклинание, которое ты не сможешь вернуть мне назад, — захихикал
эльф, низко наклоняясь над мечом. — Мы называем его «Клинок, ищущий смерти», и все
эльфы к нему невосприимчивы! — Он щелкнул пальцами и залился злорадным смехом.
Лезвие прыгнуло вперед.
Они стояли всего в нескольких шагах друг от друга, но Эл уже знал, во что он
превратит этот невидимый меч силы. Делмут поступил бы более мудро, держа меч в руке и
разрубая мантию Эла так, будто это настоящий клинок. Тогда в ближнем бою у Эла не
хватило бы времени развернуть меч.
Впрочем, Делмут поступил бы еще более мудро, если бы вообще не затевал этого
поединка.
Эл отбросил клинок обратно, чуть-чуть отклонив его в сторону. Клинок достиг эльфа, и
смех сразу оборвался. Безуспешно защищавшая эльфа мантия рассыпалась шлейфом искр,
Экорн подскочил и перевернулся в воздухе вверх тормашками.
Эльф оцепенел, когда все отклоненные Эльминстером заклинания ударили в него. Руки
Делмута скрючились, как огромные когти, ноги вытянулись. Парализованный, он мог теперь
только вращать огромными от ужаса глазами и беспомощно следить за человеческим магом.
Хотя, возможно, не так уж и беспомощно. Делмут все еще был способен запускать
магию, которая вызывалась одним только действием воли. Эл увидел, как в глазах
эльфийского лорда ужас сменился сначала яростью, а потом хитростью.
Испуг Делмута длился недолго. Страх был ощутим как холодное железо во рту, а сердце
так и выскакивало. Простой человек мог довести его до этого! Он же мог здесь умереть,
болтаясь в воздухе над какой-то обветренной скалой на задворках королевства! Он…
Держись, держись, сын Экорна. Есть еще одно заклинание, которого не ожидает ни
один человек и ожидать не может. Кое-что, гораздо секретнее и ужаснее, чем даже меч. Они
сольются мантия с мантией; и тогда, если человек захочет нанести поражение ему, то и сам
неизбежно погибнет. Не потому ли этот Эльминстер умоляет его закончить сражение?
Сейчас человек должен считать его беспомощным стоя на месте, самодовольно
обдумывать способ убийства Делмута. Да, если заклинание будет брошено сейчас, человеку
нечего и надеяться остановить его.
Заклинание «Зов костей» было придумано Напрелеоном Экорном семь — или
восемь? — веков тому назад, чтобы превращать гигантских оленей в возы готового мяса. Оно
включало в себя и управление над отдельными костями: потребованная кость прокладывала
себе путь прямо из тела жертвы. Если же метатель заклинания требовал череп, то у жертвы
не было никаких надежд, только смерть. Хотя именно в этот момент Делмут не мог
придумать, как использовать истекающий кровью человеческий череп, но с улыбкой в глазах
он метнул заклинание. Дай мне свой череп, Эльминстер…
Он все еще злорадствовал, напевая про себя, когда прозвучало непонятное слово и
началась невероятная боль. Он не мог даже завопить, потому что красная кровь пузырилась в
его мозгу. И Фэйрун исчез для Делмута навсегда.
— Гал, — позвал терпеливый Аттар, когда они преодолевали уже вторую в ряду других
отвесную скалу, — я знаю, что ты расстроен из-за своего тайника, — видят боги, половина
леса это знает! — но мы вернемся к нему, в самом деле, вернемся, и хоть это никакой пользы
не принесет…
Что-то круглое, окрашенное в цвет мокрой крови стремительно упало с неба и смело
Аттара со скалы.
Дергая руками и ногами, он пролетел мимо Галана и разбился вдребезги. А предмет,
который убил Аттара, отскочил от его груди, откатился и застрял в путанице корней.
Галан обнаружил, что смотрит прямо в глазные впадины эльфийского черепа, залитого
свежей кровью, — это длилось всего мгновение. А потом выступ скалы стал осыпаться, и он
понял, что падает, падает вниз в ту же темноту, которая поглотила его товарища.
Глава десятая
Любовь эльфа — вещь особая. Если ею злоупотреблять или пренебрегать, она может
стать смертельно опасной. И тогда из-за любви падут королевства, а гордые старинные
династии канут в небытие. Кто-то сказал, что эльф есть сила его любви. Несомненно, эльф
может полюбить человека, а человек — эльфа, но эта встреча сердец может обернуться
бедой.
Шалхейра Таландрен,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
Туман рассеялся, и Эльминстер оказался в саду. Место было незнакомым. Принц стоял
среди множества высоких, стройных, тенистых деревьев, вздымающихся ввысь, подобно
огромным черным колоннам. Вокруг виднелись подстриженные мшистые лужайки,
украшенные небольшими грибными клумбами. Высоко над головой листва полностью
закрывала солнце, хотя вдали, там, где наверняка находились поляны, сияли столбы
солнечного света.
Здесь же свечение исходило от воздушных шаров, которые тихо и бесцельно плавали
между деревьями, окрашивая все голубыми, зелеными, рубиново-красными или золотистыми
оттенками.
Эльфы в изысканно украшенных шелковых одеждах прогуливались среди тенистых
вершин. Они беззаботно смеялись и болтали. Под каждым светящимся шаром кружил поднос
с множеством высоких бутылок тонкого втекла и рядами изысканных блюд. Эл сразу
рассмотрел устриц, грибы и то, что на вид казалось лесными корешками не то в сливовом, не
то в абрикосовом соусе. Тут же, очень близко от него, стоял эльф и выглядел очень
испуганным. Эльминстер уже видел его лицо. Это был маг Высокого Суда, тот самый, что
находился рядом с коронелем, когда Нейриндам привел Эла во дворец.
— Рад встрече, — вежливо поклонился ему Эльминстер. — Лорд Эйринспейр, не так
ли?
Эльфийский чародей, кажется, стал выглядеть еще более смущенным и,
встревоженным. Он кивнул;
— Вы не ошиблись, сэр человек. Простите меня, я забыл ваше имя. Я несколько в
смятении. А где коронель?
Эльминстер развел руками:
— Не знаю. Он только что был здесь?
Маг кивнул, прищурив глаза:
— Да, был.
— А где он теперь? Я хотел бы осмотреться и понаблюдать за вашим весельем.
Эйринспейр помрачнел:
— Вы? Это вы сами решили, молодой человек?
— Нет, — мягко ответил Эльминстер, — это решили за меня… ради безопасности
королевства. И я согласился. Кстати, мое имя Эльминстер, Эльминстер Омар, принц
Аталантара, и, как вы знаете, избранник Мистры.
Эльф нахмурился. Его пристальный взгляд остановился на скипетре, заткнутом за пояс
Эльминстера. Губы мага вытянулись в струну, но он ничего не сказал.
— Возможно, лорд, вы могли бы на некоторое время забыть о вашей неприязни ко мне
и рассказать, где мы находимся и что принято на пирушках у эльфов. У меня нет никакого
желания кого-нибудь обидеть.
Глаза Эйринспейра скользнули в сторону, а губы неприязненно покривились. Потом он,
видимо, принял какое-то решение.
— Очень хорошо, — сказал он почти вкрадчиво. — Не обращайте внимания. Просто на
меня слишком большое влияние оказывает ваш внешний вид. Коронель говорил мне, что нам
было бы легче, если бы мы воспринимали вас как одного из нас — как кого-то из нашего
народа, но побывавшего с визитом в каком-нибудь очень далеком королевстве, где вы были
вынуждены носить облик человека. Я попытаюсь, Эльминстер. Прошу вас отнестись ко мне с
пониманием. Сейчас я расстроен по другим причинам.
— Вы можете мне о них рассказать? — осторожно спросил Эльминстер.
Эльф бросил на него острый взгляд, а потом отрывисто произнес:
— Позвольте мне говорить со всей прямотой, как это принято у вашей расы, насколько
я знаю. К тому же вряд ли вы знакомы с каким-нибудь длинноязыким корманторцем, более
откровенным, чем я.
Эльминстер согласился. Маг эльфов огляделся, проверяя, нет ли кого в пределах
слышимости, и поведал со всей откровенностью:
— Решение коронеля в отношении вас не слишком популярно. Многие
высокопоставленные эльфы, которые имеют звание арматора, пришли во дворец, чтобы
отказаться от этой чести и бросить клинки к ногам коронеля. Идут открытые разговоры о его
свержении и даже убийстве, об охоте на вас и о… больших неприятностях… здесь, сегодня
ночью, и в других местах, пока-пока он не придет в чувство. Мой коллега, маг Высокого Суда
Илимитар, не вернулся после визита в один из старейших домов. И мне ничего не известно о
его судьбе, или здесь замешана измена. Я думал, что пользуюсь у коронеля самым большим
доверием, и вот, без всякого предупреждения, он исчезает, а появляетесь вы с осторожным
разговором о «безопасности королевства». Я думал, что забота о порядке в королевстве
поручена мне. Невооруженным глазом видно, что вы, человек, стали магом неизвестной, но,
возможно, большой мощи, у которого тесные отношения с богиней вашей расы. Именно по
этой причине, каковы бы ни были ваши мотивы, вы представляете большую опасность для
Кормантора, пока остаетесь в самом его центре. Вы понимаете, почему я менее чем любезен
с вами?
— Понимаю, — ответил Эльминстер, — и, клянусь, лорд, нисколько не обижен. Как
могли вы поступать иначе в таком затруднительном положении?
— Именно, — с удовлетворением, почти улыбаясь, сказал Эйринспейр, — Боюсь, я
недооценивал вашу расу, сэр, и вас тоже… Я никогда не слышал, чтобы люди были
озабочены интересами или тревогами других. Все, что мы видим или слышим о вас здесь, —
это стук топоров, падающие деревья и звон клинков, которыми спесивцы улаживают даже
самые незначительные споры.
— Это правда, что некоторые из нас выбирают самый скорый и прямолинейный
путь, — с улыбкой согласился Эльминстер. — И все-таки спешу напомнить вам и всем
остальным корманторцам, что судить людей как однородную массу так же неправильно, как
судить о добропорядочных эльфах по привычкам их злобных собратьев.
Маг, стоявший рядом с ним, сверкнув глазами, отвернулся и застыл, но потом явно
отошел и даже коротко хохотнул:
— Принято, сэр человек. Но я должен напомнить вам, что народ Кормантора не привык
к таким смелым и прямолинейным речам, и ему она может понравиться много меньше, чем
мне.
— Понял, — сказал Эл. — Мои извинения. Кто-то приближается. Их двое.
Эйринспейр взглянул на Эла, пораженный такой внезапной краткостью, а потом
повернулся посмотреть на пару эльфов, на которых указывал молодой человек. Они шли под
руку, неторопливо, с бокалами. Удивленное выражение их лиц не оставляло сомнений: им
хотелось удалиться отсюда, потому что неожиданно увидели человека-арматора, о котором
ходило так много разговоров.
— Ах, — спокойно сообщил Эйринспейр, — до сумерек, когда начнутся танцы и менее
возвышенные развлечения, еще несколько часов. Те, кто желает откровенно поговорить друг
с другом или с коронелем или в течение вечера найти себе нового супруга, часто приходят
пораньше. Веселье еще не в разгаре, и вина пока выпито немного. Позвольте мне вас
представить.
Эл склонил голову, весь сама любезность и вежливость, в то время как парочка
устремила взгляды на мага Высокого Суда. Молодой красивый эльф уставился на
Эльминстера, словно увидел лесного борова, надевшего одежды и явившегося на вечеринку.
Однако поразительно красивая, закутанная в легчайший шелк девушка рядом с ним
очаровательно улыбнулась магу и сказала:
— Прекрасный вечер, высокочтимый лорд. Ах, мы ожидали увидеть рядом с вами
коронеля. Он действительно нездоров?
— Нашего всевышнего коронеля всего мгновение назад призвали срочные дела
королевства. Могу я представить вам принца Эльминстера из страны Аталантар, нашего
самого молодого арматора?
Эльф продолжал рассматривать Эльминстера и ничего не отвечал. Его дама смущенно
хихикнула и сказала:
— Ах, какое неожиданное и, я бы сказала, необычное развлечение.
Руки она не подала.
— Принц Эльминстер, — вкрадчиво продолжал маг Высокого Суда, — познакомьтесь с
лордом Куилдором из дома Реввен и леди Аурае из дома Шеремэ. Надеюсь, удовольствие от
вашей встречи будет обоюдным.
Эльминстер поклонился:
— Для меня это светлая честь. — Он произнес фразу, которую вычитал из памяти
кийры. Три пары бровей дружно взлетели от изумления при таком проявлении старинной
эльфийской куртуазности. А человек продолжал: — Мое самое большое желание оказать
дружескую услугу — но при этом никого не встревожить и никому ничем не помешать —
народу прекрасного Кормантора. И я сам, и другие из моей расы даже издалека уважаем и
чтим и страну, и народ, и богатство вашего великолепного королевства.
— Хотите сказать, что вы — не лазутчик человеческой армии, первый из?… —
проворчал лорд Куилдор, не отрывая руки от рукояти меча, висевшего у него на боку.
— И больше того, — мягко ответил Эльминстер. — Ни мое человеческое королевство,
ни какое-нибудь другое из тех, что я знаю, не желают вторгаться в Кормантор или проводить
дороги и налаживать торговлю там, где нас не жаждут видеть. Где мы, более того, можем
только причинить вред. Я прибыл сюда по сугубо личным причинам, и мое присутствие
здесь — не начало каких-либо государственных дел, не предвестник какого-то вторжения и
не разведка. Корманторцам нет нужды опасаться меня или видеть во мне кого-либо еще,
кроме одинокого человека, которому просто внушает благоговение и ваш народ, и ваши
достижения.
Лорд Куилдор опять вздернул бровь.
— Простите за мои слова, — сказал он, — но не позволите ли вы ответить вам такими
же искренними словами?
— Разумеется. Я даже желаю этого, — отозвался Эл, глядя ему прямо в глаза.
— Если это так, — начал эльф, — то, основываясь на чужих мнениях, я перед нашей
встречей недооценивал вас. И еще, лорд Эльминстер, вам следовало бы понимать, что я —
как и большинство из моего народа — боюсь и ненавижу людей. Знать, что один из них
живет в самом сердце нашего королевства, значит пребывать в постоянной тревоге. И какие
бы благородные дела вы ни совершили, какие бы справедливые слова ни говорили, не знаю,
сможет ли это когда-нибудь измениться. Поберегитесь, сэр. Другие могут быть менее
вежливы, чем мы. Возможно, для всех было бы лучше, чтобы вы никогда не приходили в
Кормантор.
Он замолчал и в это мгновение показался особенно мрачным в своих желтых шелках, а
потом медленно добавил:
— Хотел бы я найти более приятные слова для вас, человек, но не могу. Их нет у меня, а
я видел людей часто, в отличие от остальных.
Эльф кивнул немного печально и отвернулся. В его волосах, рассыпавшихся по спине,
таких же длинных и великолепных, как у какой-нибудь высокородной человеческой дамы,
там и тут сверкали драгоценные камни. Его леди, которая все слушала с опущенными
глазами, гордо вздернула голову, улыбнулась Эльминстеру и магу Высокого Суда и сказала:
— Так сказал мой лорд. Счастливо оставаться.
Когда они удалились на приличное расстояние и украдкой оглянулись назад, то
увидели, что эльф и человек все еще стоят вместе. Эльминстер повернулся, чтобы взглянуть
лорду Эйринспейру прямо в лицо.
— Так вы говорите, народ эльфов не привык к прямым речам? — спокойно спросил он.
Эйринспейр поморщился.
— Поверьте, пожалуйста, лорд. Я не хотел ввести вас в заблуждение, — отозвался
он. — Кажется, просто один вид человека пробуждает у корманторцев такой дух
прямолинейности, какого я раньше не наблюдал.
— Прекрасно сказано, — признал Эл, — и я… Кто это сюда идет?
К ним приближались две эльфийские леди. Они буквально плыли между деревьями, не
касаясь ножками земли. Обе были довольно высокими и, как все эльфы, изящными. Одежды
только подчеркивали каждую линию их поразительно красивых тел. Прокладывая путь среди
гостей, они все время оглядывались по сторонам.
— Симрустар и Амарантэ Аугламир, эти леди кузины, — как ни в чем не бывало,
пробормотал маг Высокого Суда, и Эл подумал, что в тоне Эйринспейра слышится нечто
большее, чем просто почтение. Может, так оно и было.
Эльфийская дева, идущая впереди, была изумительно хороша даже по сравнению со
всеми другими соплеменницами, каких Эл видел с момента появления в городе. Ее волосы,
почти по-королевски синие, свободно стекали по плечам и спине. Они были подхвачены
только шелковой лентой, низко повязанной на точеных бедрах, и приторочены к правому
боку, наподобие конского хвоста, чтобы не волочились по земле. Когда дева подплыла ближе,
из-под ее черных бровей, выгнутых аркой, блеснул Эльминстеру многообещающий свет.
Рассматривая человека, стоявшего рядом с магом, она пробежала язычком по пухлым, чуть
капризно изогнутым губам. Черная лента без украшений обвивала ее шею, а глубокое
декольте темно-красного наряда причудливыми изгибами украшал многоголовый дракон из
драгоценных камней, приклеенных на плоском животе, тонкой талии и ложбинке на груди.
Искорки сетчатых чашечек прекрасной работы почти не прикрывали высокую грудь.
Золотистая пудра скромно окрасила кончик одного ушка. Она была ослепительно хороша- и
знала это.
Вторая дева была менее откровенно одета в темно-голубые одежды, хотя одна сторона
ее платья не опускалась даже до талии. На обнаженном теле, загорелом почти до черноты,
можно было разглядеть золотую цепь тончайшей работы. У нее были длинные медово-
золотистые волосы, потрясающие карие глаза и гораздо более добрая улыбка, чем у ее
синеволосой спутницы. А такой смуглой кожи и длинных загибающихся ресниц Эльминстер
никогда не видел у эльфов.
— Впереди — Симрустар, — тихо пробормотал Эйринспейр. — Она — наследница
своего дома… И очень опасна, сэр. Она находит особое удовольствие в том, чтобы незаметно
и безнаказанно провернуть какое-нибудь дельце и при этом выйти сухой из воды. И все
сходит ей с рук.
— Вы, несомненно, предпочитаете леди Амарантэ, не так ли? — так же тихо ответил
Эльминстер.
Маг Высокого Суда повернул голову и посмотрел на Эльминстера таким
пронзительным взглядом, в котором отчетливо читалось и уважение, и предупреждение.
— Вы проницательнее большинства наших старейшин-эльфов, молодой лорд, — почти
прошептал он, поскольку леди были уже совсем близко.
— Рада встрече, — промурлыкала леди Симрустар, с легкой грацией протягивая руку, и,
наклонившись, поцеловала лорда Эйринспейра в щеку. — Вы не возражаете, старый мудрый
лорд, если я заберу вашего гостя? Мне… нам… ужасно хочется побольше узнать о человеке.
Это такая редкая возможность!
— Я… нет, конечно, леди. — Маг эльфов расплылся в широкой улыбке. — Позвольте
представить вам лорда Эльминстера из Аталантара. В своей стране он принц и новый, как, я
уверен, вы уже слышали, арматор Кормантора.
Эйринспейр повернул голову, чтобы посмотреть на Эла, и опять в его взгляде было
явное предостережение. Он продолжал:
— Лорд Эльминстер, для меня огромное удовольствие познакомить вас с двумя самыми
прекрасными цветками нашей страны: леди Симрустар, наследницей дома Аугламир, и ее
кузиной леди Амарантэ Аугламир.
Эл низко склонился, чтобы поцеловать кончики пальчиков леди Симрустар, — кажется,
этот жест был им непривычен, потому что Симрустар благодарно замурлыкала, но Амаранте
заколебалась, протягивать ли руку.
— Для меня это высокая честь, дамы, — сказал он, — но уверены ли вы, что можете
пренебречь общепринятым в королевстве мнением, чтобы поговорить со мной? Я как
незнакомец привлекаю вас, это естественно. Но, дамы, хотя я и признаю, что сражен одной из
вас, однако с первой нашей встречи высоко ценю внимание и мудрость милорда
Эйринспейра. Он — лучший собеседник, чем я, и намного!
Эльминстер говорил искренне, и что-то прыгало в глазах мага Высокого Суда, но он не
произнес ни слова. Леди Симрустар легко рассмеялась и сказала:
— Конечно, Амарантэ останется с могущественнейшим магом Кормантора, чтобы
составить ему приятную компанию и быть ему внимательным и интересным собеседником,
пока мы с вами поговорим, лорд Эльминстер. Вы совершенно правы в вашем мнении о
лорде, но гораздо подробнее это можно обсудить с глазу на глаз. Обществом Амарантэ вы
насладитесь позже, а сейчас давайте удалимся.
Она стукнула Эльминстера пальцем. Он повернулся, чтобы вежливо попрощаться с
магом Высокого Суда, чье лицо было непроницаемо, и с леди Амарантэ, которая бросила
человеку взгляд одновременно и глубоко признательный, и предупреждающий относительно
ее кузины. Эл поблагодарил ее и кивком, и улыбкой.
— Кажется, вы увлеклись моей кузиной, лорд Эльминстер, — промурлыкала ему на ухо
леди Симрустар. Эл быстро оглянулся на нее и внутренне насторожился: нужно быть очень
осторожным с эльфийскими девами.
Очень осторожным. Внезапно Симрустар прильнула к нему и, вытянув стройную
ножку, обвила его ногу. Она оказалась так близко, грудь в грудь, к нему, что Эльминстер
почувствовал сетку на ее груди и нежную кожу, гладкую, как шелк. Она носила черные
шелковые подвязки и сапоги из тонкой кожи до колен, на высоком каблуке.
— Мои извинения за то, что помешала вам, лорд. — Она вздохнула, хотя сказано это
было совсем не извиняющимся тоном. — Боюсь, от меня мало пользы в человеческом
обществе, я, кажется, слишком… взволнована.
— Не надо никаких извинений, прекрасная леди, — спокойно ответил Эл, — когда не
на что обижаться, — Он украдкой огляделся и увидел, что несколько любопытствующих глаз
застыли в изумлении, глядя на них. Но никто за ними не следовал, и никого не было
рядом. — Вам следует знать, насколько красивой находят вас мужчины по меньшей мере
двух рас, — добавил он, вглядываясь вперед и убеждаясь, что и там сад казался пустым: еще
бы, так и должно было быть. Эта леди все тщательно спланировала. — Но должен
признаться, что блестящие умы мне все же более интересны, чем роскошные тела.
Взгляд леди Симрустар встретился с его взглядом.
— Значит, вы предпочитаете, чтобы я перестала притворяться, будто задыхаюсь от
волнения? — с насмешкой спросила она. — Среди мужчин моего народа многие не верят, что
их дамы действительно обладают умом.
Эльминстер был изумлен:
— И вы, с вашим остроумием, от пирушки к пирушке доказываете им обратное?
— Я рассержусь, — засмеялась она, глаза у нее заблестели. — Думаю, этой пирушкой я
буду наслаждаться. — Она вела его по саду, теперь уже ступая по земле, словно исчерпала
волшебство, приподнимающее ее над травой. При каждом шаге ее бедра так покачивались,
что у Эльминстера пересохли губы. Он старался не отводить взгляда от ее глаз и видел, как в
их глубине посверкивают искорки женской интуиции. Симрустар отлично знала, какое
впечатление производит на него.
— При нашем знакомстве я сказала чистую правду, — продолжала она, опять
отбрасывая назад великолепные волосы. — Я хотела бы узнать о человеке все, что возможно.
Вы окажете мне такую любезность? Мои вопросы иногда, наверное, будут глупыми.
— Если позволите, леди, — пробормотал Эльминстер. Его больше интересовало, когда
она на него нападет и как станет действовать.
Они уже удалились в самые дикие и пустынные дебри сада, да и последние лучи солнца
начинали тускнеть. По-прежнему ничего не происходило, поэтому Эл был немного удивлен.
Симрустар задавала много вопросов. Казалось, ее искренний интерес все возрастал.
Наконец за серьезным разговором об эльфах, живущих в Корманторе, и людях — в
Аталантаре, они увидели впереди за деревьями бледное лунное пятно. Симрустар подвела
чужестранца к каменной скамье, окаймлявшей круглый водоем в центре поляны. Они
уселись рядышком, окруженные приятным теплым ночным воздухом. В глубинах водоема
мерцали и отражались звезды, и яркий свет луны касался кожи Симрустар цвета слоновой
кости.
Совершенно естественно и просто, как будто это было что-то обычное для эльфийских
дам, сидящих на скамье в лунном свете, Симрустар положила его руки на свою грудь, туда,
где платье расходилось, образуя декольте. И затрепетала.
— Расскажите мне о мужчинах, — пробормотала она. Теперь ее глаза стали еще больше
и даже, кажется, темнее. — Расскажите мне- как они любят.
Эльминстер чуть не улыбнулся мелькнувшему воспоминанию. В библиотеке гробницы
колдуна, затерянной в Высоком Лесу, была любопытная книга без названия, написанная
много веков назад. То был дневник неизвестного бродяги полуэльфа, который рассказывал о
своих размышлениях и поступках. Когда-то волшебница Мириала заставляла Эльминстера
читать эти записи, чтобы изучить, как эльфы относятся к различной магии. Бродяга
утверждал, что наивысшее удовольствие эльфийской деве можно доставить, если ласково
прикоснуться языком к ее ладоням и кончикам ушей.
Эл убрал руку с ее груди и скользнул вниз по животу Симрустар, а потом обнял ее за
талию.
— Аппетитно, — признался он, касаясь языком ее раскрытой ладони.
Она вздохнула и теперь уже нешуточно задрожала, а Эл поднял голову, по старой
привычке оглядываясь, нет ли кого вокруг.
В лунном свете мелькнуло перекошенное яростью лицо. Среди деревьев стоял эльф. Эл
осторожно освободил другую руку. Там же был еще один. И еще один. Эл и Симрустар
оказались в самом центре бесшумно смыкающегося круга.
— В чем дело, лорд Эльминстер? — спросила Симрустар почти резко. — Я… почему-
то вызываю у вас отвращение?
— Леди, — ответил он, — похоже, на нас сейчас нападут. — Он положил руку на
скипетр, висевший у него на поясе, но дама поднялась, со стремительной летящей грацией
повернулась вокруг и вгляделась в деревья.
— Они сейчас набросятся на нас, — хладнокровно объявила она. — Обнимите меня, я
унесу нас отсюда!
Эльминстер, чуть присев и держа скипетр наготове, обвил рукой ее талию. Когда
гибкие фигуры ринулись к ним из-за деревьев, Симрустар что-то пробормотала. А что она
сделала за своей спиной, Эльминстер так и не разглядел. Через мгновение они оба исчезли.
Эльфийские воины крутились и подпрыгивали, рыча от разочарования и рассекая
мечами теперь уже пустой воздух.
— Что это? — шепотом спросил один из них, остановившись над скамьей, на которой,
еще слегка покачиваясь, лежала небольшая обсидиановая статуэтка. Она очень похоже
изображала Симрустар Аугламир, руки которой были привязаны к бокам. Один из воинов
осторожно толкнул статуэтку кончиком пальца и обнаружил, что она еще хранит тепло чьего-
то тела.
— Человек! — прошипел эльф, замахиваясь клинком, чтобы разбить вещицу. — Он
воспользовался темной магией, чтобы заманить ее сюда!
— Подожди… Не уничтожай! Это же явное доказательство!
— А для кого? — рявкнул второй эльф. — Для коронеля? Так ведь он сам притащил эту
гадину в самую сердцевину королевства, понимаешь ты?
— И то правда! — согласился первый эльф. Два меча сверкнули как один и так ловко
откололи кусочек обсидиана, что ни один из клинков не задел скамьи под фигуркой.
Последовавший за этим взрыв разорвал на части скамью, водоем, плиты вокруг него и
раскидал по деревьям конечности и головы воинов.
Эльминстер медленно выпрямился. В саду, где они оказались, окруженная деревьями, в
лунном свете плавала круглая кровать. Сквозь ветви далеко-далеко мерцали огоньки, но в
поле зрения не было ни строений, ни наблюдающих эльфов.
— Здесь мы совсем одни. Эльминстер, — нежно произнесла леди Симрустар. — Эти
ревнивцы не смогут последовать за нами сюда. Мои стражники держат любопытных
подальше от нашего фамильного сада. Кроме того, никого не касается, кого я принимаю в
своей постели, это целиком мое личное дело.
Она опять повернулась к нему, и глаза ее вспыхнули. Одежды сами упали и обнажили
ее тело в лунном сиянии.
Эльминстер снова чуть не засмеялся. Не над ней. Эльфийская дева была прекрасна. Он
с трудом справлялся с собой и дивился изворотливости собственного воображения. У нее
было роскошное тело, и это взволновало его.
«Ну и прекрасно», — отбросил сомнения Эл.
Симрустар сделала шаг вперед, оставила за собой шелка своего наряда и пошла
навстречу ему. Ее драгоценные камни поблескивали в лунном свете.
Красавица остановилась в шаге от него. Принц поцеловал ее веки и подбородок. Но
возле губ он натолкнулся на два поднятых пальца.
— Оставьте мои губы напоследок, — попросила она. — Для нас, эльфов, это нечто
особенное.
Эл невнятно пробормотал что-то в знак согласия и коснулся ее ушек. По тому, как она
затрепетала в объятиях, начала стонать и нетерпеливо извиваться, он понял, что книга была
права.
Эльминстер облизывал ушки осторожно, ласково, не спеша. Они имели очаровательный
пряный вкус. Симрустар застонала, когда Эл, следуя уроку, засунул в ушко кончик языка. Ее
пальцы пробежали по его спине, словно впитывая всю его страсть.
— Эльминстер, — прошептала она, потом снова повторила его имя, как будто оно было
священным и его надлежало петь. — Принц далекой страны, — добавила она, и в голосе
послышалась безотчетное влечение, — покажите мне, что значит любовь мужчины.
Ее распущенные волосы кружились вокруг них. Длинные локоны напоминали дюжину
маленьких, настойчивых рук, срывающих с него одежду. Пряди обвивали пару, потихоньку
приближая ее к кровати.
Симрустар вдруг простонала:
— Я больше не могу ждать. Мои… Эльминстер, поцелуйте меня в губы.
Любовники встретились в поцелуе. И Эл, наконец, почувствовал атаку, которой ожидал
все это время.
Яркая вспышка заклинания, казалось, пронзила его мозг вместе с ее желанием,
несущимся вслед за этой вспышкой. Симрустар искала власти над ним, над его рассудком и
телом, чтобы сделать из него марионетку, а заодно и шарила в его мозгу, чтобы выучить все,
что можно… особенно человеческую магию. Эл позволил ей носиться, проникать, рыться, а
сам в это время читал ее теперь открытые ему мысли.
Боги, какое злое, безжалостное существо! Он увидел небольшую обсидиановую
статуэтку, которую она приготовила для того, чтобы потом можно было обвинить его. Он
обнаружил, что ее локоны обвивают его горло, чтобы задушить немедленно, если он
попытается использовать против нее какое-нибудь оружие. Он проник в ее намерения
запутать и заманить в ловушку любое количество эльфов на Суде, от коронеля до
собственного поклонника Эландора Ваэлвора, и даже мага Высокого Суда Эйринспейра…
Другой маг Суда, загнанный в западню и вполне управляемый, был уже у нее в руках. Этот
чародей уже был послан напасть на того, против кого сама она подняться не осмеливалась, —
на Сиринши!
Тут он чуть не ударил ее, зная, что у его простого заклинания достаточно силы, чтобы
сломать любую шею, как прутик. И не важно, с волосами или без них. Но вместо этого он
яркой вспышкой гнева охватил ее мозг, как железными тискам. Эл сжимал ее ум до тех пор,
пока Симрустар не закричала беззвучно от потрясения и ужаса. С жестокой поспешностью
принц вырезал образ эльфийской обольстительницы из своей памяти и держал ее в
ошеломлении и ослеплении, пока локоны проворно сползали с него. Потом он дотянулся до
скипетра, выпустил на волю его силы и удвоил мощь заклинания для перенесения тела. Эту
магию придумала для него Сиринши.
Потом Эльминстер снова проник в ее разум, чтобы очистить его от чар, которые
помогали ей управлять окружающими. И приложил дополнительные усилия, чтобы ее мозг
оставался доступным и уязвимым, со всеми своими предательскими планами, памятью и
мыслями, для любого, кто его коснется. Потом Эл перенес ее, изнывающую от желания, в
потайную беседку. Затем принц сотворил новое заклинание и очутился там, где с бокалом в
руке посреди веселья стоял скучающий Эландор Ваэлвор. Аталантарец унес и его в ту же
беседку, прямо в объятия распаленной эльфийской обманщицы. Губы Эландора слились с ее
губами, его воображение слилось с ее воображением. И все ее предательские планы в
отношении самого Ваэлвора стали явными.
Эл краем глаза увидел, какими дикими глазами Симрустар уставилась на Эландора: она
осознала, кто перед ней и что он увидел в ее памяти, только тогда, когда поцеловала
изумленного лорда.
Принц сделал два быстрых шага в сторону от ее кровати. А оба эльфа замерли и
застонали от ужаса; ведь не только их губы, но и рассудки соединились и были открыты друг
перед другом. Эльминстер покинул их.
Теперь он очутился на том же слабо освещенном месте, где только что стоял до него
Эландор, среди горстки совершенно потрясенных эльфов. Остальные, одетые только в
повязки с колокольчиками на руках и ногах, танцевали в воздухе над их головами и тихо
смеялись. Бокалы с вином, подобно нетерпеливым осам, прыгали прямо им в руки с
подносов. Тут же расположилась стайка утомленных, скучающих нарядных эльфов,
болтающих об общем упадке… Так было до внезапного появления Эла.
— Вы помните сумасшедшие планы Митантара отгородить нас всех? Зачем…
— Когда я был молодым, мы не позволяли себе такого возмутительного выставле…
— Да, но чего же она ожидала? Не каждый молодой арматор королевства может…
Тишина наступила внезапно, словно слова застряли в каждой глотке. Разговоры
оборвались, будто по взмаху чьего-то меча, и все глаза обратились на высокую фигуру,
появившуюся среди них.
Эл стоял лицом к лицу с ними, человеческий мужчина, с беспорядком в одежде и
скипетром в руке. И еще со струйкой крови, стекавшей из уголка губ, там, где Симрустар его
укусила.
Потрясенная публика смотрела на него во все глаза, потом начала сердито
допытываться:
— Что ты сделал с Эландором?
— Он погубил Эландора?
— Отправить его в небытие — так же, как Арандрона и Инчела, — утопить!
— Берегитесь, эльфы! Среди нас человеческий убийца!
— Убить! Убить его сейчас же, пока он не уничтожил еще кого-нибудь из нас!
— За честь дома Ваэлвора!
— Смерть человеческому псу!
Со всех сторон взметнулись клинки. Они извлекались из ножен и даже вызывались из
далеких палат, чтобы, сверкая заклинаниями, оказаться в руке владельца. Эл завертелся
вокруг себя и выкрикнул громким, полнозвучным голосом:
— Эландор жив. Я отправил его выяснять отношения с убийцей, который замышлял
уничтожить всех собравшихся здесь!
— Послушайте человека! — глумился один из злопыхателей, посверкивая клинком в
руке. — Он думает, что эльфы чересчур простой народ и действительно поверят такому
заявлению!
— Я невиновен, — проорал Эльминстер и призвал скипетр. Яркая вспышка огня
взорвалась в кольце его жезла, отшвыривая в сторону мечи и отбрасывая назад их
владельцев.
— У него скипетр Суда! Вор!
— Он, должно быть, убил кого-то из магов и завладел его скипетром! Сотрем с лица
земли человека!
Эл понял, что попытки переубедить ненавидящую его толпу бесполезны, и
воспользовался единственным, каким мог, заклинанием: исчезнуть за мгновение до того, как
с полдюжины мелькающих мечей рассекли место, где он только что стоял.
Прежде чем в изумленной тишине раздались вопли разочарования, один старый эльф
отчетливо произнес:
— В мое время, молодежь, мы сначала устраивали суд, прежде чем вытаскивать свои
мечи! Простым прикосновением к человеческому рассудку можно было выяснить правду!
Если бы мы обнаружили, что он виновен, вот тогда и пришло бы время клинков!
— Умолкните, папаша, — раздраженно бросил другой голос. — Мы достаточно
слышали о том, что происходило или могло произойти в давно прошедшие дни. Неужели вы
не видите, что человек виноват?
— Ивран Селорн, — возмутился еще один голос, — подумать не мог бы, что наступит
такой день, когда я услышу, что вы разговариваете со своим родителем подобным тоном! Вам
не стыдно?!
— Нет, — почти жестко ответил Ивран, подымая меч. Его лезвие мерцало светом
заклинания, на клинке болтался клочок ткани. — Мы достали человека! — торжествующе
объявил он, поднимая свое оружие еще выше, чтобы все видели этот кусочек. — По этой
тряпке с помощью моей магии мы его выследим. Мы затравим человека еще до восхода
солнца!
Глава одиннадцатая
Охота на человека
Для травли нет зверя опаснее, чем осторожный человек, — считай, спасенный: а
человек был настороже.
Антарн Мудрый
из великой истории могущества магов Фэйруна,
изданной приблизительно в Год Посоха
— Новости становятся все хуже, высокочтимый лорд. — Голос Улдрейна Старима был
напряжен.
Лорд Элтаргрим поднял глаза.
— И как они могли это сделать? — тихо и спокойно спросил он. — Шестьдесят три
клинка были сегодня в действии. — Его губы слегка вытянулись, что можно было принять за
улыбку. — Это то, что я знаю к настоящему времени.
Дородный старейшина и архимаг дома Старима устало провел по редеющей седой
шевелюре и ответил:
— Из Холлоуса доходят слухи, что человек-арматор воспользовался смертельным
колдовством, учинил взрыв, который разрушил Нарнпул и убил, по крайней мере, дюжину
молодых лордов и воинов. Кроме того, исчезли леди Симрустар и лорд Эландор, оба. Притом
наследник дома Ваэлвора был выхвачен заклинанием из компании приятелей, а на его месте
возник человек, да еще и возражал против обвинений и бессовестно размахивал скипетром
судьи. Когда некоторые участники праздника стали угрожать ему мечами, он усилием мысли
куда-то переместился. Куда-то далеко, никто не знает куда, но несколько воинов охотятся за
ним с помощью магии.
Из тени вокруг стола появилась светловолосая голова, блеснули глаза:
— Моя кузина была с лордом Эльминстером. Они вместе покинули нас, отправившись
прогуляться!
— Спокойнее, — сказал маг Высокого Суда Эйринспейр сидевшей рядом с ним
Амарантэ. — Возможно, они уже расстались, когда начались эти треволнения.
— Я знаю Симму, — возразила она, поворачиваясь к нему, — а она собиралась…
собиралась… — Амарантэ вспыхнула румянцем и, закусив губу, стала смотреть в сторону.
— …заполучить человека в свою постель в приватном уголке сада Аугламира? —
спокойно закончила за нее Сиринши. Амарантэ застыла, а крошечная чародейка ласково
добавила: — Не трудитесь выглядеть потрясенной, девочка; пол-Кормантора знает, чем она
занимается.
— Мы также кое-что знаем о мощной магии Симрустар, — задумчиво добавил
Нейриндам Аластрарр. — И даже, вероятно, больше, чем она подозревает или желает того.
Сомневаюсь, что человек обладает заклинаниями, достаточными, чтобы причинить ей вред.
Если они и были в ее беседке, то она в любой момент могла сообщить об угрозе при помощи
магии. А если началась охота, объявленная этими молодыми горячими головами, то,
следовательно, лорд Эльминстер и леди Симрустар могут быть в опасности.
Амарантэ повернулась к старому магу, губы у нее побелели:
— Разве вы, старейшины, знаете все?
— Достаточно, чтобы все учитывать, — сухо ответила Сиринши, и Улдрейн Старим
кивнул.
— Обычная ошибка молодых и прытких. — спокойно сообщил он собравшимся за
столом, — считать, что мы не видим, не думаем или обо всем забываем, в то время как на
самом деле мы забыли воспитать в нашей молодежи уважение к старшим, о котором она
довольно часто, а то и вовсе забывает.
Леди Амарантэ громко застонала, испуганная, обеспокоенная и несчастная.
— Симма может быть уже мертва, — прошептала она.
Маг Высокого Суда взял ее за руки и, успокаивая, пообещал:
— Мы сами отправимся в сад Симрустар и все увидим своими глазами.
— А если она цела и невредима, то будет в ярости от нашего вторжения, —
запротестовала Амарантэ.
Коронель поднял взгляд:
— Скажите, что коронель приказал вам проверить ее безопасность, и пусть ее ярость
падет на меня. — Он чуть печально улыбнулся и добавил: — Где она, скорее всего,
затеряется среди других молчаливых упреков.
Лорд Эйринспейр молча, взглядом, поблагодарил старого правителя, поднялся и повел
расстроенную леди Амарантэ прочь.
Старим сказал медленно и сурово:
— Убийство, совершенное человеком в самом центре королевства, — по крайней мере,
так считают сейчас большинство корманторцев, что в настоящий момент не меньшая
неприятность, — подвергает опасности ваши планы, высокочтимый лорд, открыть город для
разных рас. Вы, как немногие другие, знаете, насколько глубокий протест вызывало у моей
сестры Илдилинтры это открытие. Мы, всей нашей семьей Старимов, все еще выступаем
против этого. Всеми нашими богами заклинаю вас, не втягивайте нас в это силой.
— Лорд Улдрейн, я уважаю ваш совет, — сдержанно ответил коронель, — как уважал
всегда. Вы — старейший архимаг вашего дома, один из могущественнейших волшебников
Фэйруна. И, тем не менее, может ли вся ваша мощь противостоять толпе решительных и
энергичных, подгоняемых алчностью людей, чье волшебство стремительно прирастает с
каждым прошедшим годом? Я все еще надеюсь убедить вас подумать над этим снова, долго и
серьезно, и оценить свои силы, или нужно искать другое решение…
Я по-прежнему верю, что мы должны заключить с человеческой расой сделку сейчас,
пока это возможно на наших условиях. Иначе примерно через столетие мы будем разбиты и
вырезаны людьми, штурмующими наши ворота.
— Я подумаю над этим, — согласился архимаг Старим, склонив голову. — Снова. И
все-таки скажу вам, что я постоянно задаюсь этим вопросом, но не пришел к тому же
заключению, что и вы. Разве не может ошибаться коронель?
— Конечно, и я могу быть не прав, — со вздохом признал правитель Кормантора. — Я
и прежде много раз ошибался. Но о мире, существующем далеко за пределами нашего леса, я
знаю много больше любого другого корманторца… за исключением этого человеческого
парня, конечно. И я вижу в королевстве силы, активность которых кажется просто игрой
воображения, прихотью большинству наших старейшин. Как часто в течение нескольких
последних лун я слышал голоса в Суде: «Ой, но люди никогда не смогут этого сделать!»
Почему вокруг думают, что люди — это каменные, бездушные глыбы? Время от времени они
демонстрируют свои магические силы на ярмарке…
— Торговля волшебством? Своего рода базар? — Старим недоверчиво и с отвращением
скривил губы.
— Больше похоже на урожай. Эта ярмарка привлекает множество магов: и людей, и
гномов, и полукровок, и даже эльфов, не из нашей страны, но из других, — объяснил
коронель. — Хотя я верю, что некоторые свитки и некоторые редкие магии могут заменить
руки, но суть моих слов вот в чем: я видел на последнем сборе — еще в те дни, когда был
странствующим воином, — как два мага-человека затеяли поединок. Заклинания, которые
они швыряли, падали в цель гораздо чаще, чем заклинания нашей магии. Это правда. Они и
устыдили, и напугали бы многих волшебников Кормантора! Всегда было ошибкой
отмахиваться от людей!
— Все из дома Аластрарра, я в этом уверен, поддержали бы вас в этом, — вставил
Нейриндам. — Человек Эльминстер носил кийру более толково, чем даже наши наследники.
Я не имею в виду Орнталаса, который подрастет и, я уверен, научится обращаться с ней не
хуже, чем до него управлялся Юмбрил. Просто этот человек оказался очень способным…
— Слишком способным… — пробормотал Улдрейн. — Очень хорошо, мы будем
любезно продолжать спорить…
Столешница внезапно вспыхнула мерцающим сиянием, к которому добавились нежные,
призывные звуки далекого горна. Лорд Старим внимательно всматривался в происходящее.
— Приближается мой герольд, — объяснил коронель. — Такой сигнал всегда
предупреждает об ее появлении.
Архимаг Старим нахмурился:
— Ее? — спросил он. — Но…
Дверь покоев сама собой распахнулась, пропуская клубящееся облако белого и самого
нежного зеленого. Лорд Улдрейн пристально следил за тем, как облако росло и утончалось,
чтобы явить эльфийскую даму в шлеме и пятнисто-сером плаще:
— Приветствую вас, великий коронель.
— Какие новости, леди герольд?
— На вершине скалы Друиндара был убит наследник дома Экорна — умерщвлен в
поединке заклинаний, — мрачно сообщила она. — Дом Экорна умоляет вас разрешить
отмщение.
Губы коронеля превратились в ниточку:
— Кому?
— Человеку-арматору Эльминстеру из Аталантара, убийце Делмута Экорна.
Коронель хлопнул по столу ладонью:
— Он всего лишь человек, не какое-нибудь стихийное бедствие, скажем, смерч или
ураган! Как он мог нести смерть и где-то на задворках королевства, и в самом его центре у
водоема Халлоуса?
— Возможно, — обращаясь к столешнице, вступил лорд Улдрейн, — будучи человеком
чрезвычайно способным…
Во взгляде Нейриндама Аластрарра, которым он окинул лорда Улдрейна, была немалая
толика отвращения.
Но всех удивила Сиринши:
— Делмут убит своим собственным заклинанием. Я наблюдала за этой дракой через
магический кристалл. Он обманом оторвал Эльминстера от его занятий, он стремился убить
человека, но тот вернул заклятие и направил атаку Делмута против него самого. Экорн
допустил ошибку, объединив мантии, и продолжил сражение. Эльминстер умолял его
кончить дело миром, но Экорн отказался. Здесь не за что мстить: Делмут погиб из-за
собственных козней и от своего собственного заклинания.
— Не может быть, чтобы человек нанес поражение наследнику одного из старейших
домов королевства! — Улдрейн Старим был явно шокирован. Он недоверчиво смотрел на
Сиринши. Той оставалось только ехидно хмыкнуть. Улдрейн покачал головой и заключил:
— Тем больше причин сейчас же остановить вторжение человека.
— Что мне ответить дому Экорна? — спросила леди герольд.
— Что Делмут сам несет ответственность за свою гибель, — ответил коронель, — и что
это засвидетельствовано старшим магом королевства. Но в дальнейшем я еще с этим
разберусь.
Леди герольд преклонила колено и исчезла в клубящемся пламени.
— Когда схватите этого Эльминстера, его мозги могут просто расплавиться, как воск, от
магического кристалла правды, — заметил лорд Улдрейн.
— Если наша молодежь оставит от него что-нибудь, — отозвался Нейриндам.
Старим улыбнулся и, переводя разговор на другую тему, спросил коронеля:
— Когда у вас появилась леди герольд? Я думал, что герольдом Кормантора был
Млартлар.
— Был, — мрачно подтвердил коронель, — пока не решил, что он лучший
фехтовальщик, чем его король. Лорд Старим, ваш дом не единственный, который противится
моим планам.
— И где же вы нашли ее? — спокойно спросил Улдрейн. — Со всем должным к вам
уважением, но герольдов всегда поставляло какое-нибудь из старейших семейств
королевства.
— Герольд Кормантора, — сообщила Сиринши, глядя в стол, — должен, прежде всего,
быть преданным коронелю — качество, кажется, сегодня малораспространенное даже среди
трех главных домов королевства.
— Меня это обижает, — бледнея, тихо вставил лорд Старим.
— На эту роль подходили трое из народа, — жестко продолжала Сиринши. — Двое
отклонили предложение, один из них оказался очень груб. Еще один — Гларалд, из вашего
дома, лорд, — согласился и прошел проверку. То, что мы обнаружили у него в голове,
касается только его и нас, но когда он понял, что мы это узнали, то попытался поразить
заклинаниями и меня, и лорда Эйринспейра.
— Гларалд? — От недоверия голос Улдрейна Старима стал каким-то безжизненным.
— Да, Гларалд. Знаете ли вы, что он надеялся первым делом обмануть и уничтожить
нас с непринужденной улыбкой? Он взял из могилы Филаэрна Старима одно из запрещенных
чародейств и изменил его так, чтобы можно было управлять издалека не только жезлами и
скипетрами, — такими как, например, ваш грозовой скипетр, который, боюсь, испортился за
время нашей беседы, — но и умами. Умами двух единорогов и одной юной волшебницы из
дома Дри.
Теперь лицо лорда Старима стало пепельно-серым:
— Я… я не могу поверить… его возлюбленной, Алаис?
— Сомневаюсь, что его влияние на нее было очень глубоким, — сухо произнесла
Сиринши, — но он развлекался с ней достаточно долго. Создал кровное заклинание — еще
одно запрещенное волшебство, и этой магией очаровал ее настолько, что она стала колдовать
по его приказу. Леди Аубаудамейра Дри, Алаис, как вы ее называете, напала на нас с лордом
Эйринспейром как раз в момент проверки Гларалда.
Старим ошеломленно и недоуменно тряс головой. Коронель и Нейриндам молчаливыми
кивками подтвердили слова волшебницы.
— Признаться, ее заклинания были внушительными, — продолжала Сиринши. — Наш
Высокий Суд Магов оставил его жить под моим присмотром. Что касается Алаис, то после
того, как я разрушила пленительные чары Гларалда, она была очень недовольна своим
возлюбленным. Что касается единорогов, то с моей помощью они тоже получили свободу.
Вот так у коронеля и появился новый герольд.
— Так это была Алаис? — выдохнул лорд Улдрейн, качая головой и указывая на дверь,
через которую исчез герольд. — Но она была гораздо более… ах…
— …гораздо более пышнотелой? — решительно закончила за него Сиринши. —
Наоборот. Вы видели девушку тогда, когда под воздействием чар Гларалда ее тело было
изменено в угоду его вкусам.
Лорд Старим закрыл глаза и опять затряс головой, как будто хотел избавиться от столь
неприятных новостей.
— Гларалд еще жив? — медленно спросил он.
— Жив, — мрачно ответил коронель, — хотя и глубоко повредился рассудком.
Единороги обошлись с ним не слишком ласково. Он схватился за один из своих жезлов, когда
его влияние на них уже пропало. Хотел направить жезл против них. Не тут-то было.
Единороги отразили заклинания и попали в цель. Гларалд сейчас в бегах, скрывается от
позора в деревне Турдана на южной окраине королевства.
— Но вы ничего не говорили мне об этом! — выпалил лорд Улдрейн.
— Не торопитесь! — тоже выпалила Сиринши, да так горячо, что он даже рот
приоткрыл от удивления. — Мне вполне хватает, — взяв себя в руки, продолжала она, —
великих домов королевства, которые очень много кричат по поводу своих прав. В данном
случае, по поводу нарушения права на «неприкасаемое сознание», на тайну мыслей и
замыслов голосят всякий раз, когда коронель или Суд чего-то требуют от них… А потом те
же самые семьи ожидают от нас, что мы будем нарушать эти права всякий раз, когда это
нужно лично им, Выходит, мы не должны вмешиваться в ваши дела, милорд, или дела ваших
воинов, ваших коней, ваших котов, но обязаны открывать вам чужой разум? Он не ваш сын и
не наследник, и если не желает довериться вам сам, то это — как вы, Экорны и Ваэлворы,
язвительное и многократно напоминали нам, — совсем не наше дело.
Улдрейн ошеломленно смотрел на нее.
— Вам, — продолжала Сиринши, — с самой первой минуты, как мы встретились
сегодня вечером, не терпится спросить меня о том, куда делись мои морщины. Вы ломаете
голову, как бы об этом спросить и вежливо, и вроде бы не в лоб, поскольку знаете, что это вас
не касается. Вы уважаете законы и ждете от нас того же — до тех пор, пока это не причиняет
беспокойства вам. И после этого требуете нарушения и еще удивляетесь, почему Суд смотрит
на все знатные семьи Кормантора как на противников.
Лорд Старим похлопал глазами, вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Я… я не могу не считаться с вашими словами, и мне нечего возразить, — с трудом
произнес он. — В этом мы виноваты.
— Теперь что касается планов Гларалда — в частности, его честолюбия, творческих
способностей и при этом использования совершенно запретного волшебства, — неумолимо
продолжала Сиринши. — Это не более чем кипение молодой крови, Улдрейн, в то время как
вы и ваши знакомые (друзья, родня, соседи) в своем кругу осуждаете наши мечты об
открытии. Цепляетесь за ложные представления о чистоте и благородной природе нашего
народа.
— Вы предпочитаете развалиться изнутри, благородный лорд, или после штурма
извне? — вежливо спросил до того внимательно слушавший Улдрейна и чертивший круги на
столешнице Нейриндам Аластрарра.
Лорд Старим пристально взглянул на него, но только вздохнул и сказал:
— Слушая вас троих, я почти убедился, что старейшие дома королевства — его самые
главные злодеи и самая большая опасность. Почти. Но остается тот факт, высокочтимый
лорд, что вы позволили человеку находиться среди нас, в самом сердце королевства. С тех
пор как он появился, мы наблюдаем ни на что не похожую волну смертей и насилия,
сравнимую только с тем временем, когда последняя орда орков имела глупость вторгнуться в
наши границы. Что вы собираетесь делать человеком, пока число смертных случаев не
возросло еще больше?
— Я почти ничего не могу с этим сделать, пока не произойдет еще большее количество
смертных случаев, — печально ответил коронель, — Горячие головы, что были на той
вечеринке, с которой исчез Эландор, как мы уже говорили, объявили охоту на Эльминстера.
Если они его найдут, то кое-кто еще встретит свою смерть.
— И эта смерть, мой коронель, боюсь, будет касаться вашей семьи не меньше, — сказал
Улдрейн Старим. — Вместе с прочими.
Элтаргрим кивнул.
— Именно это, милорд, — устало произнес он, — и означает быть коронелем
Кормантора. Мне кажется, что старейшие династии королевства иногда об этом забывают.
Один из эльфов остановился так резко, что его волосы, как бивни, выметнулись вперед:
— Это призраки замка Длардрагета!
— Ну и что? — невозмутимо спросил Ивран Селорн. — Боишься привидений, да?
Они еще немного потоптались на месте, некоторые из молодых с беспокойством
смотрели на Иврана.
— Мой отец говорил мне, что замок несет на себе ужасное проклятие, — неуверенно
сказал Тланнатар Вратри, — оно приносит неудачу любому, кто войдет. И против него нет
никакой магии.
— Призраки, которые там скрываются, — вмешался еще один эльф, — могут подцепить
тебя когтем, каким бы клинком или заклинанием ты ни пользовался.
— Какая абсолютная чушь! — засмеялся Ивран. — А вот Илиндар Старскаттер шесть
последних лет приводил сюда своих дам для любовных игр. Стал бы он это делать, если бы
их беспокоили призраки?
— Да, но Илиндар — один из самых диких среди самых сумасбродных магов во всем
Корманторе! Он да же верит в мифал старика Митантара! И разве одна из его подруг не
пыталась съесть собственную руку?
Ивран издал оскорбительно грубый звук:
— Можно подумать, это имеет какое-то отношение к замку! — Он опять засмеялся,
подкинув вверх и поймав свой клинок, — Ну, вы, слабаки, поступайте, как вам нравится, а я
собираюсь раскрошить человека на кусочки и подарю высокопоставленному дураку
коронелю и дому Ваэлвора. Или лучше повешу в качестве трофея в домике Селорна!
Он снова побежал, горланя и на ходу размахивая над головой мечом. Через несколько
мгновений за ним последовал Тланнатар, потом вслед понеслись еще двое. Еще парочка
эльфов переглянулась и более осмотрительно двинулась за ними. Осталось трое. Они
посмотрели друг на друга, хмыкнули и неуверенно поплелись к замку.
Услышав знакомый звук, Эльминстер вздернул голову. Звон меча о камень, довольно
типичный для охотников на человека.
Эл закрыл книгу заклинаний и стал напряженно прислушиваться. Потом улыбнулся,
потому что один из эльфов прошипел проклятие, за ним другой тоже издал характерный звук.
Аталантарец пытался вспомнить, что говорила ему Сиринши о внутреннем устройстве
строения. Замок был… нет, ничего, кроме того, что палата расположена в самом центре. Хм.
Эльфы, которые за ним охотятся, могут быть уже всего в трех вздохах от него. Наступает
трудный момент. Он был уверен, что охотятся за ним. Но почему один из них хочет, чтобы
другой сохранял спокойствие?
Эл стоял, держа под мышкой книгу, глубоко задумавшись. Он мог бы перенестись куда-
нибудь подальше, воззвав к скипетру. Так он поступал раньше, но сейчас еще не было
возможности восстановить собственное заклинание перемещения. Единственное место в
Корманторе, на которое можно было бы надеяться, это Хранилище Мудрости. А кто знает,
какую защиту нужно будет преодолевать, перемещаясь туда и оттуда?
Лучше спрятаться. Чем больше крови окажется, в конце концов, на его руках, тем
труднее его здешним друзьям будет оставаться его друзьями и позволять находиться в
Корманторе, что бы ни планировала Мистра. Однако проворные, бдительные и
сообразительные эльфы были не тем народом, от которого легко скрыться. Мистра дала ему
всего одно умерщвляющее заклинание, а не дюжину. Оно позволило ему проникнуть в
середину шайки человеческих охотников и прикосновением убить кого-нибудь из них.
Мимо пронеслось привидение, оставляя за собой гулкий звук, очень напоминавший
дикий хохот. Последний принц Аталантара вдруг ухмыльнулся. Ну конечно! Можно же стать
призраком!
Он сделал два быстрых шага, чтобы посмотреть, куда исчезло привидение, и его
любопытство было вознаграждено: высоко над ним в стене виднелась расщелина, слишком
маленькая для него самого, но вполне подходящая для книги заклинаний.
Если он метнет заклинание так, как ему показывала Мириала, то сможет стать на время
призраком, а затем вернуть собственное, нормальное тело. Но не больше чем девять раз
подряд, потому что каждый переход будет истощать магию. В четвертый раз, когда он
превратится из призрака в человека, его магия может и кончиться. А может, раньше.
Эл превратился в мелькающую тень и подскочил вверх. Когда он уже добрался до
расщелины, где-то рядом с ним возник тихий звук, как будто кто-то шаркал сапогами по
камню. Похоже, у него почти не осталось времени.
Что-то темное, но бледнолицее налетело на него из мрака. Оно казалось разгневанным.
Эл перекувыркнулся и упал, но тут же в испуге отскочил в сторону. Призрак сделал над ним
петлю, что, надо сказать, производило впечатление, и исчез из поля зрения в дальнем углу.
Очевидно, привидениям Длардрагета фальшивые призраки нравились еще меньше, чем
вторжение существ из плоти и крови.
Добравшись до расщелины во второй раз, принц протиснулся в нее. Перед ним
открылось небольшое тесное пространство — все, что осталось от какой-то большой палаты,
крыша которой давно рухнула. Из-под груды щебня торчали кости эльфа.
Эл сомневался, что призраки оставят его в покое. Долго здесь нельзя задерживаться.
Однако выбор у него был небольшой. Пока он оглядывался, все вокруг заволокло тускло-
багрянистой мглой. Что это, магия? Но какая?
А впрочем, какая разница? Он все еще плавал темной тенью в облике призрака.
Через пазы в дальней стене, в которых когда-то держались балки, призрак мог бы
перебраться в другую палату, огромных размеров. Она тоже стояла под открытым небом и
скрывала первого осторожного эльфа. С поднятым клинком он карабкался по каменным
обломкам. Это был Ивран Селорн. Память хорошо служила Элу. Да, у молодого Иврана
кипучая кровь.
В одном из углов разрушенной комнаты была дыра с зазубринами, сквозь которую он
вполне мог бы пробраться. Сквозь эту дыру Эл увидел, как из палаты, в которой находился
Ивран, можно проникнуть в другую комнату;
Крошка щебня из-под рваной дыры стекала в круглое помещение, когда-то
находившееся на нижнем этаже обрушившейся башни. Из палаты, где притаился Ивран, шел
проход в небольшую комнатку, а оттуда узкий, заваленный щебнем коридор вел в комнату, где
все еще хранилась книга заклинаний Эла. Путь не длинный, а Ивран — смелый и
нетерпеливый — двигался проворно.
Это оставляло аталантарцу очень немного времени. Эл опустился на колени в комнате с
костями, оброс плотью и сдернул штаны.
Единственным наследством его воровских времен был длинный шнур, который он
всегда носил под одеждой обмотанным вокруг живота- Эльминстер размотал его и большую
часть закинул в расщелину, привязав оставшийся конец к обломку потолочной балки.
Поддерживая одной рукой штаны, Эл опять превратился в подобие призрака и вернулся за
книгой заклинаний.
Там, опять став человеком, он поспешно несколько раз обернул свободный конец шнура
вокруг книги. Звук осторожных, крадущихся шагов донесся до него из коридора, значит,
Ивран и другие преследователи уже вошли в башню. Еще немного, и они увидят его здесь, со
спущенными до колен штанами, лихорадочно обвязывающего шнур вокруг книги.
Он опять превратился в привидение и втиснулся в расщелину так быстро, как только
смог.
В комнате с костями Эл оделся человеческой плотью еще раз и, задыхаясь от спешки,
потянул за шнур. У него оставалось очень немного времени на эту работу, прежде чем снова
обратиться к магии. Неудивительно, что к тому моменту, когда книга заклинаний
благополучно оказалась в щели, он подтянул и подвязал бриджи и снова превратился в
темноватую тень, а поднятая пыль все еще плыла по воздуху предательским облаком, Ивран
уже входил в палату. Эльф заметил оседавшую взвесь, поэтому принц поспешно втянул
голову в расщелину, пока какой-нибудь любопытный не поднял взгляд выше.
Эльминстер отплыл в глубь своего убежища, судорожно придумывая, что же ему делать
дальше. Хорошо, если бы эльфы решили, что они сами подняли эту пыль.
Но тут Эла кто-то завертел и обдал холодом. Оказалось, это привидение — настоящее
привидение — опрокинуло его, с воем и стонами проносясь в палату, полную эльфов.
Снизу раздались крики и вспышки заклинаний. Эл мрачно улыбнулся и направился по
балке в другую палату, чтобы оттуда проплыть вокруг замка и изучить по дороге все, с чем
столкнется.
Открытия его не воодушевили. Замок представлял собой величественные руины.
Единственный сохранившийся пролет лестницы вел в уже знакомую круглую комнату в
башне. Не менее девяти эльфов с мечами наголо и несметным количеством заклинаний в
рукавах шныряли и рыскали по когда-то великолепной крепости Длардрагета. Три призрака
гонялись за ними, как летучие тени, ныряя и шмыгая мимо, не в состоянии причинить им
никакого реального вреда.
Однако настоящей проблемой были четыре эльфийских мага, что сидели в рядок на
холме недалеко от руин и делали странные, угрожающие движения, как будто хватались за
что-то в пустом пространстве. Они, судя по всему, и были источником той мглы, которая
появилась в маленькой комнате. Замок был теперь полностью окутан ею.
Эл отплыл назад, в глубь руин, разыскал маленькую комнату и опять превратился в
человека. В лопатки ему впился острый щебень, и он тихонько вздохнул: теперь его
призрачная оболочка ушла окончательно, и он больше не сможет стать призраком.
Принц выдернул из-за пояса скипетр, подбросил в воздух и осторожно пробудил его
силы. Покалывание, пробежавшее по пальцам, предупреждало, что эльфы использовали
магию, против которой скипетр был бессилен. Но пока жезл делал то, что нужно. При
помощи его сил Эльминстер понял, что значили угрожающие жесты магов на холме: они
создавали защиту от любой перемещающейся магии.
В этом замке маг был как в западне: он не мог еще раз принять облик привидения и не
мог пробить себе дорогу сквозь ряды этих нетерпеливых фехтовальщиков. Выбежав из замка,
он наскочит прямо на заклинания четырех магов, каждый из которых готов уничтожить
неуловимого человека, как только тот появится.
Эл начал обдумывать, что делать дальше. Сила скипетра кончилась, теперь он был
бесполезен, и принц снова заткнул его за ремень на поясе. Ничего не оставалось, как лежать
на спине в полутемной комнате, среди щебня, на хрупких эльфийских костях, с клубком
бечевы и Обломком провисшего потолка буквально в дюйме от своего носа. Эльфы рыскали
совсем близко от него, по той комнате, в которой он занимался изучением книги заклинаний,
громко обсуждая, где бы он мог спрятаться, и протыкая мечами все кучи щебня вокруг. Их
жезлы подсказывали им, что человек где-то рядом. Довольно скоро они могли надумать
вскарабкаться вверх…
— Мистра, — выдохнул Эльминстер, закрыв глаза, — помоги мне. Слишком много
эльфов, слишком много магии; если я сейчас устрою сражение, будет слишком много смерти.
Что мне делать? Веди меня, повелительница таинственного, чтобы я не сделал неверного
шага в этом путешествии во имя службы тебе.
Ему показалось или он действительно приподнялся над щебнем примерно на дюйм?
Кажется, его молитва канула в огромную темноту его воображения, и вот оттуда, из темноты,
к нему стало двигаться что-то черное, по мере приближения сплетая концы с концами. Это
было нечто гладкое, блестящее и небольшое — кийра! Камень мудрости дома Аластрарра!
Разве он не должен быть сейчас у Орнталаса Аластрарра?
Кийра неслась прямо на него, разрастаясь до невероятных размеров, окутывая и
обволакивая его. Эла закрутило по спирали внутри этого темного пространства. Должно
быть, это его воспоминания о кийре, с ее огромной памятью.
О Мистра, дорогая, помоги и сохрани! В этот же миг он увидел несущийся на него хаос
— призрачный и бесконечный. Это отголоски воображения, которое он вызвал из самоцвета,
теперь толпились вокруг. Эл пробовал отвернуться и убежать от них, но как он ни старался,
отовсюду прямо на него мчались волны воспоминаний. Вот они уже почти над ним… и
обрушились на него!
— Слышите бормотание! Это человеческий разговор! Он должен быть где-то здесь,
рядом! — гулким эхом раздались слова эльфа. Казалось, этот голос слышался со всех сторон,
С воплем, в ослепляющем хаосе, который последовал за этими оглушительными
словами, Эльминстер Омар, захлебывающийся кровью из носа, рта, глаз и ушей, сдался, он
был побежден и теперь плыл в темное забвение.
Глава двенадцатая
Загнанный олень
Самый опасный момент в охоте — это когда загнанный олень разворачивается, чтобы
обменять свою жизнь на жизнь как можно большего числа охотников. Магия эльфов
привычно превращает такие моменты в представление. Но, интересно, во что превратилась
бы эльфийская охота, если у оленя была бы такая же сильная магия?
Шалхейра Таландрен,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летных Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
— А потом что произошло? — Голос мага Высокого Суда был густым от гнева и
раздражения. Почему, о Коллерон, ну почему молодежь королевства так самонадеянна и так
жаждет кровопролития?
Дрожащие маги эльфов, что стояли перед ним, начали плакать и падать на колени,
умоляя о жизни.
— Встаньте, — с отвращением сказал лорд Эйринспейр. — Все уже сделано. Вы
уверены, что человек мертв?
— Мы отправили его в небытие, л-лорд, — выпалил один из магов. — Я использовал
для волшебства магический кристалл и тоже не увидел никаких свидетельств, что он не
мертв.
Эйринспейр кивнул почти рассеянно:
— Кто выжил из той банды, что туда пошла?
— Ротело Тирнеладелу, лорд. Он… на нем нет никаких ран, но он не переставая плачет.
Похоже, он не совсем в здравом уме.
— Итак, у нас восемь мертвецов и девятый сумасшедший, — холодно подытожил член
Высокого Суда. — И четверо невредимых и торжествующих магов. — Он посмотрел в
сторону замковых развалин. — И нет тела противника, дабы убедиться, что он мертв.
Поистине великая победа!
— Ладно, пусть так! — вдруг закричал четвертый маг, неожиданно придя в ярость. —
Но что-то я не видел, как вы стояли бок о бок с нами и плели заклинания против убийцы
наследников самых знатных родов Кормантора! Он появился из этого замка, как какой-то
смертоносный бог, бурлящим столбом огня, разбрызгивая искры на сотню, а то и больше
футов в высоту, разбрасывая во все стороны заклинания! Тут любой сбежал бы, клянусь… но
мы стояли и сохраняли спокойствие. И мы сбили его! — Он оглядел по очереди все
окружавшие его мрачные лица молчавших магов, старые и невозмутимые, и неуверенно
закончил: — Я горжусь тем, что мы сделали.
— Это я понимаю, — сухо произнес Эйринспейр. — Силмэ? Холон? Проверьте этих
четверых и Тирнеладелу на магическом кристалле, какой ущерб это нанесло их рассудкам.
Нам нужно знать истину, а не то, сколько вранья и хвастовства в их рассказах.
Волшебницы кивнули, и маг отвернулся.
Когда волшебницы направились к четверке колдунов, то один из них воздел руки с
огненными кольцами и предупредил:
— Не подходите, блудницы!
Силмэ скривила губы:
— Ты будешь носить на своем заду гораздо менее красивые огненные обручи.
Обойдись без этой ерунды, иначе следующие три шага слишком утомят меня или Холон.
— Ты смеешь проверять на магическом кристалле меня, наследника дома?!
Силмэ пожала плечами:
— Конечно. Ведь мы действуем по повелению коронеля.
— По повелению кого? — с издевкой поинтересовался маг, отступая на шаг, огненные
обручи все еще сверкали на его руках. — Все королевство знает, что коронель сошел с ума!
Маг Высокого Суда медленно развернулся. Его худая фигура в черных одеждах
выглядела угрожающе, а слова прозвучали как приговор:
— После того как у тебя в заду окажутся эти огненные кольца, которые ты так любишь,
Селгаут Катдейрин, и после того как ты будешь полностью проверен на магическом
кристалле, тебя под охраной препроводят к коронелю. Ты будешь волен сделать это
замечание нашему высокочтимому лорду сам. И если к тому времени хоть на капельку
станешь благоразумнее, чем сейчас, то сумеешь сделать это вежливо.
Галан Годалфин в последний раз погляделся в зеркало водоема и вздохнул. Он был не
гордый и мог себе позволить слезы, но все-таки он — воин Кормантора, а не один из этих
тщедушных, чванливых и надушенных губошлепов, которых благородные дома называют
своими наследниками. Он, как корень старого дерева, перенес бы все без жалоб и снова
поднялся. Когда-нибудь.
Картинка, которую отразила вода, не вдохновляла. Лицо представляло собой маску
засохшей крови, а висящий лоскут оторванной кожи, испортивший прекрасные линии его
лица, придавал подбородку почти такой же квадратный вид, как у человека. Кончик одного
уха вообще отсутствовал, волосы перепутались, как лапы мертвого паука, а голову и почти
все тело покрывали темные струпья, не считая многочисленных царапин, оставленных
камнями.
Галан еще раз взглянул в водное зеркало, скривил губы в невеселой улыбке и — с
трудом — церемонно поклонился своему отражению. Потом он повернулся и пнул ногой
камень, швырнув его в самую середину воды.
Нарушив невозмутимую гладь мутной, илистой рябью, он почувствовал себя лучше.
Проверив рукоятки меча и кинжала и убедившись, что их не заедает в ножнах, Галан снова
отправился в путь через лес. Его кишки урчали сильнее, чем когда-либо, опять напоминая,
что, к сожалению, монеты есть нельзя.
Предстояло не менее чем двухдневное путешествие через лес до Ассамборила и еще
день до Шести Шипов. Не то чтобы он на этот раз не радовался относительному покою, но
без глупой болтовни Аттара часы тянулись гораздо медленнее. И все же, несмотря на
поврежденное правое бедро, на каждом шагу причинявшее ему жгучую боль, он неуклюже,
но упорно ковылял по мху и прошлогодним опавшим листьям.
К счастью, какой-то народ проживал поблизости. Вон кто-то мелькает среди деревьев.
Кажется, уходит, но в том же направлении.
Хм. В общем-то, хотя он и не умирает от жажды, можно уже и попить… Но если этот
кто-то направляется туда, где его ждет родня и обед, то старый Галан еще до сумерек будет
пустым кожаным мешком.
Приятная мысль, однако.
Слева от него из-за папоротника поднялась шляпка гриба. Галан задергал носом. Грибы
были сложены высокой кучкой: шляпки свежие, влажные пятнисто-коричневые ножки
сочатся беловатым соком, а это говорило, что они собраны буквально только что. Его желудок
снова заурчал: не раздумывая, Галан схватил несколько грибов и отправил их в рот.
Хоп!
От голода он забыл, что грибы не складываются в горки сами по себе. Сердитого вида
эльф, выбравший удачное время для сбора лесного урожая, его мытья и сортировки,
спрыгнул с плота на берег, выхватил кинжал, обтер его и приготовил для броска.
Галан вырвал из его пальцев лезвие и откинул в сторону. Затем вынул свой клинок и
стремительно бросился на другую сторону плота.
Эльф, цепляясь за дерево, с воплями вскарабкался обратно на плот. Галан поднялся
перед ним с молчаливой угрозой и поднес кончик своего клинка к фермерской глотке.
Напуганный эльф начал что-то бормотать, умоляя о пощаде, всячески показывая самое
дружеское расположение, повторяя свое имя, происхождение, название его собственности —
этого грибного логова… Прекрасные грибы нынче уродились, и погода у них в последнее
время самая распрекрасная, и…
Галан противно улыбнулся и поднял руку. Эльф неверно истолковал этот жест.
— Конечно, лорд человек! Пожалуйста, простите мне медлительность в понимании
ваших нужд! У меня есть немного, я всего только бедный фермер, но это все ваше… все
ваше! — Неловкими, трясущимися пальцами эльф расстегнул пояс и, вытащив мешочек,
протянул его Галану, в это время его мешковатые, испачканные сзади (чем? навозом?)
бриджи сползли до щиколоток.
Пояс был тяжелым от монет — мелких монет, без сомнения, но все-таки добротных
талверов, бедаров и таммарчей королевства. Поскольку Галан принял это с недоверием,
фермер опять не понял выражения его лица и забормотал:
— Но, конечно, у меня есть больше! У меня и в мыслях не было обманывать великого
человека-арматора, которого сам Коллерон послал к нашему коронелю, как бич государству
за грехи и падение нравов. Вот!
Приговаривая, он теми же неуклюжими пальцами успел сдернуть с шеи шнурок, на
котором висел мешочек, набитый драгоценными камнями. С широко раскрытыми от
удивления глазами Галан взял мешочек, а фермер зарыдал и начал кричать:
— Не убивай меня, о могущественный арматор! У меня больше ничего нет, кроме плота
с грибами и ленча!
На последнее слово Галан одобрительно промычал — ладно, в конце концов, как мог
бы разговаривать могущественный человек — арматор? — и протянул требовательную руку.
Эльф уставился на эту руку на мгновение, но следом увидел и кончик меча.
— Ах, ах… грибы? — в панике закричал изумленный фермер. Галан нахмурился,
качнул головой и опять шевельнул мечом.
— Или… или ленч? — робко спросил фермер, до смерти напуганный кривой улыбкой
гостя. Галан медленно, но решительно кивнул.
Грибы, в которых начал рыться фермер, летели в один угол плота, потом фермер
помчался в другой угол, и оттуда тоже полетели грибы.
Галан взял завернутый в тряпку сверток, взвесил на руке, а потом медленно отдал
мешочек с драгоценными камнями обратно фермеру. Драгоценные камни — хитрые; в
Корманторе слишком многие из них носили в себе заклинания для слежки или даже чары,
позволяющие с безопасного расстояния приказать камню взорваться. Нет, монеты намного
безопаснее.
Фермер опять зарыдал и упал на колени, громко вознося хвалу Коллерону, притом столь
безмерную, что Галан с трудом справился с искушением зарубить его прямо там, где он
стоял.
Вместо этого он мечом показал фермеру, что тот должен, не задерживаясь, спуститься в
свою грибную берлогу. Заливавшийся слезами фермер имел неосторожность не заметить
этого жеста. Галан опять зарычал.
Когда он решительнее ткнул мечом в фермера, то увидел, как с его меча упал кусок
эльфа, а остальное с глухим стуком упало рядом. Во внезапно наступившей тишине он
испустил испуганное ругательство и решил, что ему, Галану Годалфину, последнему из дома
Годалфина, его главе, наследнику, победителю и прочее, и прочее, больше незачем здесь
оставаться. Он должен двигаться на север и куда-нибудь подальше отсюда, где не живут
такие легковерные и пылкие крестьяне, развернуть сверток и подкрепиться.
Галан довольно долго ковылял, прежде чем нашел достаточно старое и большое дерево,
благословленное Коллероном. Он направился прямо к лесному гиганту, пробормотав с
удивлением и восторгом:
— У вас есть чувство юмора, святая мать и святой отец, не так ли?
Дерево не ответило — Коллерон, возможно, уже знал, что у него есть чувство юмора.
Поэтому Галан сел и с удовольствием сожрал завтрак крестьянина. Коллерон против этого не
возражал,
— Наследников вырезают, как птиц на весеннем забое! Арматоры в знак протеста
ломают и бросают клинки! Что происходит с Кормантором? — снова вскричал лорд
Имбраскар Эвендаск, лицо его покраснело, глаза налились кровью. Испуганный слуга
неподвижно замер, услышав приближающиеся вопли. Впрочем, слуги всегда чувствовали
себя неуютно, когда попадались на пути лорда Эвендаска.
Но сейчас лорд, как всегда в таких случаях, держал в руке хлыст, которым обычно
погонял своего крылатого коня. Этот кожаный хлыст уже дважды, если не трижды, пускался
в дело, и вот теперь резким ударом слева Эвендаск отшвырнул вдоль коридора рыдающего
слугу. Поднос упал, пирожные для леди Эвендаск рассыпались и остались забытыми. Дьюла
вздрогнула.
— О боги! — захныкала она. — Неужели мне действительно придется через это
пройти?
Да, Дьюла, — или он так и будет сначала обманывать тебя, а потом еще погонять
хлыстом!
Дьюла вздохнула.
Не бойся. Мы с тобой. Делай так, как мы договорились.
— А все коронель виноват, вот кто! — ревел Эвендаск. — Наверное, эти смешные идеи
пришли Элтаргриму в голову, пока он шлялся по Фэйруну, каждую ночь развлекаясь с
распутными человеческими девками и слишком долго слушая их развязные…
Обычная утренняя тирада лорда Эвендаска вдруг оборвалась, сменившись глубокой
тишиной. Он не верил своим глазам. Возле стола, на котором его ждал бокал рубинового
стекла, полная бутылка его самого лучшего тройного хереса и драгоценные камни, в которых
он снова мог посмотреть сценки из сегодняшнего ночного кутежа, в его любимом кресле
сидела его жена.
На ней было надето такое платье, что зачастил бы любой пульс. Если бы Дьюла была
лет на сорок моложе, примерно вдвое тоньше, чем сейчас, и чуть менее знакома… Она,
казалось, его не замечала.
Он увидел, как его жена, слегка покачиваясь из стороны в сторону и тяжело вздыхая,
подняла с пола пустой бокал, встряхнула его и поставила рядом с собой.
Потом спокойно откупорила бутылку с хересом, подняла, посмотрела ее на просвет и,
словно тонкий знаток, пробормотала что-то одобряющее. А потом начала пить! И выпила
целую бутылку! Медленно и уверенно, закрыв глаза, горло при этом ритмично двигалось.
Тихо закипавший гнев лорда Эвендаска незаметно скользнул в сторону, поскольку
заметил прекрасную шейку жены. Он даже не думал, он даже не замечал этого раньше.
Она же с безмятежным видом поставила пустую бутылку — да-да, пустую; она выпила
целую бутылку! — и сказала громко:
— Ах, как хорошо! Думаю, надо бы еще…
Она уже дотянулась до колокольчика, когда лорд Эвендаск пришел в себя и снова обрел
дыхание. Крепко перехватив и жену, и дыхание, он дал, наконец, выход праведному гневу:
— Дьюла! Ты соображаешь, что делаешь?
Позвонив в колокольчик, его жена спокойно повернула к нему глупое лупоглазое лицо,
улыбнулась почти робко и сказала:
— Доброе утро, милорд.
— Ну? — гаркнул он и шагнул вперед. — И что все это значит? — Он махнул кнутом в
сторону бутылки и уставился сверху вниз на сидящую жену.
Она слегка нахмурилась, словно к чему-то прислушиваясь.
Лорд Эвендаск схватил ее за плечи и крепко потряс:
— Дьюла! — заорал он прямо ей в лицо. — Отвечай, или я…
С покрасневшим еще больше лицом он трясущейся рукой занес хлыст, готовясь
ударить. За его спиной комната наполнялась явившимися на звонок встревоженными
слугами.
Дьюла ему улыбнулась и раскрыла платье. Ее обнаженную грудь украшало его имя,
выложенное драгоценными камнями. «Имбраскар» поднимался и падал с каждым ее вздохом.
Разинув рот, лорд уставился на это великолепие.
И в этом ошеломленном молчании она отчетливо произнесла:
— Разве вы не предпочитаете делать это в нашей спальне, милорд? Где еще может быть
комната с качелями, в которой можно сполна насладиться жизнью?
Она слегка улыбнулась своему мужу и добавила:
— Хотя, должна признаться, мне больше нравится, когда вы надеваете мое платье и
позволяете мне пользоваться хлыстом.
До этого багровое лицо лорда Эвендаска вдруг побледнело. Кто-то из слуг фыркнул, с
трудом подавляя смех. Но когда взбешенный лорд повернулся к ним, его глазам предстал
только ряд бесстрастных лиц.
— Вы звонили, великая леди?
Дьюла сладко улыбнулась:
— Да, и благодарю вас за то, что так быстро явились. Наэрто, я хотела бы еще одну
бутылочку тройного хереса. Сюда и немедленно. Бокалов не нужно. Остальные,
позаботьтесь, пожалуйста, о том, что нужно лорду, и будьте внимательнее к нему.
— Позаботиться? Внимательнее? — рявкнул лорд Эвендаск, опять поворачиваясь к
ней. — Да, и немедленно… объясни, распутная девка, твое… это… — Он, растеряв все
слова, широко развел руками и закончил почти с отчаянием: — Поведение!
Слуги, услышав такие оскорбительные слова как «распутная девка», обращенные к их
леди, так и застыли, отвесив челюсти.
— Конечно, — пообещала она, взглянув на него почти испуганно.
Леди Эвендаск взглянула на слуг, глубоко вздохнула, а потом, словно следуя чьим-то
неслышным указаниям, вздернула подбородок и решительно заявила:
— Вы уходите, бросая дом, пренебрегая хозяйством. Ни разу вы не взяли с собой
меня… или кого-нибудь из слуг. Чем вы там занимаетесь, если не хотите, чтобы я была тому
свидетелем? Конечно, Йалас и Рубрэ… они моложе и красивее меня… Почему бы вам не
похвастаться перед ними своими пристрастиями и не позволить им наслаждаться теми же
забавами?
Как и лорд Эвендаск, слуги не отрывали от нее широко раскрытых глаз. Дьюла
откинулась на спинку кресла, скрестила ноги, точь-в-точь как это обычно делал ее муж, и
продолжила, показав пальцем на свою грудь:
— Вот это — все, что я вижу по утрам, лорд. Да слышу массу воплей и стонов. Поэтому
я решила испробовать ваши бесчинства, чтобы понять, что в них может быть такого
соблазнительного.
Она сморщила нос:
— Если не считать сильного ощущения полной свободы, я не нахожу, что вкус у
тройного хереса так уж замечателен. Пожалуй, не стоит уходить из дома на всю ночь ради
того, чтобы осилить хотя бы бутылку этого. Может быть, вторая бутылка убедит меня в
ином? Поэтому я выпью еще одну, но уже на краю кровати… куда мы сейчас отправимся.
Лорд Эвендаск опять побагровел и покачнулся, но голос его, когда он заговорил, был
уже мягче:
— Мы? Зачем?
— Еженощные выпивки не могут служить оправданием того, что каждое утро
приходится спотыкаться об какого-то полуидиота, который выставляет на осмеяние честь
дома и оставляет меня в пренебрежении. Мы — партнеры, милорд, и это значит, что со мной
надо считаться,
Имбраскар Эвендаск вздернул голову, как олень, который намерен выпить весь лесной
водоем. Но когда он опустил голову, то смотрел почти спокойно.
— Не хотите ли вы, чтобы я сделал что-нибудь особенное, леди? — спросил он почти
шелковым тоном.
— Сядьте и давайте поговорим, — сразу ухватилась она. — Здесь. И сейчас. О
коронеле, о смертях, обо всей этой шумихе по поводу человека.
— А вы-то что в этом понимаете? — все еще стоя, спросил лорд, слегка похлопывая по
ладони хлыстом.
Дьюла указала на свободное кресло. Лорд Эвендаск взглянул на него, потом опять
медленно перевел глаза на нее. Рука жены все еще приказывала сесть.
Он медленно пошел к креслу, поставил на него ногу и наклонился:
— Говорите, — мягко сказал он. И было в его взгляде, которым он на нее смотрел, что-
то такое, чего прежде не было.
— Я знаю, что вы — и другие лорды, на вас похожие, — основа Кормантора, —
заговорила Дьюла, глядя прямо ему в глаза. Ее губы на момент дрогнули, словно ей хотелось
заплакать, но она глубоко вздохнула и продолжала более осторожно: — В вас весь блеск и
величие нашего королевства. Никогда не сомневайтесь, что я уважаю дело, которое вы
делаете, и доброе имя, которое вы заслужили.
Один из слуг пошевелился, но в комнате продолжала стоять полная тишина,
Леди Эвендаск продолжала:
— Имбраскар, я не хочу потерять это доброе имя. Я не хочу потерять вас. Лорды и их
дома вытаскивают клинки, плетут и мечут заклинания, открыто и дружно бросают вызов
коронелю. Я опасаюсь, что кто-нибудь ткнет мечом в лорда Эвендаска.
Оба, и лорд, и леди, мгновение молчали, не отводя друг от друга глаз, а потом Дьюла
заговорила опять, и ее слова звенели в тишине комнаты:
— Никакой человек не стоит ни вражды, ни пролитой крови, ни расколотого на части
Кормантора. И вот я сижу здесь, день за днем, разговариваю с другими дамами, и мы
наблюдаем, как разворачивается жизнь в королевстве. Вы никогда не спросили меня, что я
вижу и слышу. Что мы обсуждаем. Вы небрежны со мной, лорд. Вы относитесь ко мне, как к
этому креслу… или как к клоуну, над кривлянием и погремушками которого можно
посмеяться, а еще можно похвастаться перед друзьями, как много монет я истратила на
последние драгоценности и платья!
Дьюла поднялась, сбросила платье и протянула его ему:
— Я стою дороже, чем это, Имбраскар. Понимаете?
Его глаза заблестели. Она стремительно ступила к нему, с платьем в руке, и сказала
пылко:
— Я ваш друг, лорд. Я — та, к которой вы должны возвращаться и доверяться, и даже
разделять — не поцелуи и щипки, а идеи, о которых все говорят. Пойдемте со мной, и я научу
вас этому. У нас есть королевство, которое надо спасать.
Она повернулась и решительным шагом пошла из комнаты. Лорд Эвендаск следил за
тем, как она идет, обнаженная, покачивая бедрами. Шумно прочистив глотку, он повернулся к
слугам и сказал:
— Так… вы слышали, что сказала моя леди. До тех пор, пока мы не позвоним, нас не
беспокоить. Нам надо о многом поговорить.
Оде направился к дверям, за которыми исчезла леди Дьюла, но, сделав пару шагов,
опять повернулся и ткнул хлыстом в сторону стола:
— И еще одну. Хм… мои извинения,
Повернулся и вышел, сильно спеша. Слуги соблюдали тишину в комнате, пока не
убедились, что он удалился и уже не сможет их услышать.
Их оживление и возбуждение опять стихло, когда в комнату вошел Наэрто, неся в руках
две бутылки тройного хереса.
— Лорд и леди сказали, что это для нас! — хрипло объявил он.
Когда удивленное веселье по поводу вина улеглось, он поглядел в окно на деревья и
произнес:
— Благодарю тебя, Коллерон. Приводи нам людей каждую луну, раз они бывают
причиной такой щедрости!
Возле водоема в одном частном саду четыре дамы бросились в объятия друг друга и
залились счастливыми слезами. Вокруг них, забытые и нетронутые, плавали подносы с
тройным хересом.
Глава тринадцатая
Антарн Мудрый
из великой истории могущества архимагов Фэйруна,
изданной приблизительно в Год Посоха
Глава четырнадцатая
Гнев в суде
Эльфы и сегодня еще говорят «блестящий, как двор коронеля», когда описывают
роскошь или изящество какой-нибудь работы. И память об этом блеске никогда не умрет.
Двор и Суд коронеля славился своим благолепием. Как известно, даже отпрыски самых
могущественных домов замолкали в восхищении и страхе, когда в пышных одеждах свита
владыки Кормантора представала их взорам. Из гармонии их речей и деяний вышли самые
серьезные и наиболее благородные суждения того века.
Шалхейра Каландра,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
Громкий, словно сразу ударили по струнам многих арф, нежный и волшебно усиленный
голос леди герольда разнесся над зеркально-гладким полом огромной дворцовой Палаты
Суда:
— Лорд Халадавар; лорд Урддаск; лорд Малгат.
Среди придворных началось некоторое движение; сразу возник шумок, но тут же
сменился взволнованной тишиной.
В зал вошли три старых эльфа-лорда в своих самых лучших одеждах, подобающих их
сану. Точнее сказать, они шли по воздуху. Их слуги отстали и присоединились к арматорам,
что стояли у дверей палаты. В повисшей напряженной тишине три главы своих домов
шествовали по длинному, открытому залу к водоему. За ними следом тянулся шорох,
поскольку по мере их продвижения стоявшие по обеим сторонам придворные переходили с
места на место, чтобы лучше видеть происходящее. Среди этой волны движений одна
невысокая, тоненькая, похожая на детскую фигурка скрылась за гобеленом, скрывавшим
тайный выход, и выскользнула из комнаты.
Над пылающим круглым Водоемом Памяти плавал трон коронеля, и на нем в
сверкающих белых одеждах непринужденно сидел престарелый лорд Элтаргрим.
— Добро пожаловать, подходите, — хоть и официально, но приветливо сказал он. — О
чем вы хотите говорить здесь, перед всем Кормантором?
Лорд Халадавар простер руки:
— Мы хотим говорить о вашем плане Открытия. У нас есть некоторые сомнения по
этому делу.
— Прямо сказано, продолжайте в том же духе, — сдержанно разрешил Элтаргрим.
Все три лорда как один развязали пояса своих одежд. Молнии потрескивали на
рукоятях объявившихся боевых мечей. Придворные дружно ахнули от ужаса при столь
вопиющем нарушении этикета. Не стоило говорить об опасности, которую представляли бы
такие мечи, будь они подняты в густой толпе палаты, пусть даже плотно перекрытой
заклинаниями.
Со своих мест у дверей двинулись мрачные арматоры, но коронель взмахом руки
отослал их обратно. Потом он поднял руку ладонью вверх, призывая к тишине. Когда шум
стих, он указал на водоем, мерцающий тревожными огнями, и спокойно сказал:
— Мы уже знали, что вы вооружены, и допускаем, что таким образом вы просто хотели
подчеркнуть серьезность вашего решения.
— Совершенно верно, высокочтимый лорд, — ответил Халадавар, а потом добавил
тоном, уже не вызывавшим сомнений: — Я рад, что вы это так себе представляете.
— Хотела бы я тоже так думать, — пробормотала Сиринши, незаметно притаившаяся
высоко под потолком. Волшебница повозилась, устраиваясь поудобнее, и нацелила на троицу
аристократов Посох Раскола. — Теперь, когда вы позволили себе этот жест, можете вести
себя как вам заблагорассудится, — бормотала она, как будто они все еще были детьми, а она
их наставницей. — Кормантор отблагодарит вас за это.
С этими словами она убедилась, что все нацеленные вниз волшебные палочки
находятся на своих местах и только ждут ее прикосновения, чтобы показать, насколько плохи
с ними шутки.
— Да поможет Коллерон, чтобы не пришлось ими воспользоваться, — прошептала
волшебница и перенесла все свое внимание на события внизу.
Не ожидая опасности сверху, трое лордов выстроились в линию лицом к Водоему
Памяти, и глава дома Урддаска осмелился говорить один.
— Высокочтимый лорд, — отрывисто, почти грубо начал он, — у меня не бойкий язык,
я вообще не люблю сладких речей. Я всегда говорю коротко и прямо. Прошу не принимать за
оскорбление то, что я скажу, но считаю, что вы имеете право это знать. Если вы отвергнете
наши опасения без переговоров, то нам придется пустить в ход эти мечи. Я говорю об этом с
прискорбием и молюсь о том, чтобы оружие не понадобилось. Но клянусь, мы будем
услышаны! Мы подвели бы Кормантор, если бы молчали сейчас.
— Я вас выслушаю, — спокойно пообещал коронель, — я здесь именно для этого.
Говорите.
Лорд Урддаск посмотрел на третьего лорда. У лорда Малгата был хорошо подвешен
язык, он слыл безукоризненным — кто-нибудь даже употребил бы слово «ловким» —
оратором. Сейчас же, зная, что взоры всех присутствующих обращены только на него, он не
мог отказать себе покрасоваться.
— Высочайший, — зажурчал он, — мы боимся, что королевство, каким мы его знаем,
будет сметено и уничтожено гномами, полукровками и кем-нибудь еще хуже, если им будет
дана воля сновать взад и вперед по Кормантору. Они будут губить деревья и оттеснять нас. О,
я слышал, что, по вашему замыслу, всех нас, лордов, заставят управлять лесом, устанавливая
декретом, какое дерево можно трогать, а какое должно остаться. Но, лорд Элтаргрим,
подумайте сами: когда дерево срублено, то дело сделано. Никакое заламывание рук, никакие
извинения за ошибку не восстановят его. Учтите, сколько мудрости наших лучших магов,
сколько их энергии было потрачено за прошедшие двенадцать зим на то, чтобы заставить
деревья расти из пней. А сколько сил ушло на поддержание жизнестойкости других
деревьев? Это восполняющее волшебство не понадобилось бы, если бы мы просто не
пускали людей. Немного ранее вы говорили, что людская лень будет гарантией того, что
большинство из них не доставит нам неприятностей. Возможно, так оно и есть, но мы видим
и совсем другой сорт людей — беспокойных проходимцев, не столько исследующих, сколько
выслеживающих и уничтожающих все ради власти. Мы видим таких, и слишком часто. Мы
знаем также, что люди алчны, как… почти как карлики. А теперь вы хотите пустить и тех и
других в самое сердце Кормантора. Люди будут валить деревья, а карлики будут еще больше
все запутывать и нарочно создавать беспорядок, чтобы им было чем разжигать огонь своих
кузниц.
Когда лорд Малгат оглушил всех ревом последних слов, то кое-кто из придворных
поддержал его криками. Коронель ждал почти три вздоха, пока шум не начал стихать.
Когда наступила относительная тишина, он спросил:
— В этом единственная ваша забота, лорд? Что королевство, каким мы его знаем
сегодня, будет сметено и уничтожено, если мы позволим другим расам осесть в нашем городе
и других местах, которые мы охраняем и которыми дорожим? В частности, о полукровках:
много полуэльфов и даже некоторые люди в течение многих лет жили на окраинах
королевства. И все же сегодня мы собрались здесь, чтобы открыто и свободно об этом
поспорить. Я прикажу арматорам проверить Палату Суда, если хотите, но уверен, что сегодня
никакие люди не наводнили этот зал.
По рядам придворных прокатился смех, но лорд Халадавар рыкнул:
— Это не тот вопрос, над которым я могу посмеяться, высокочтимый лорд. И люди, и
карлики или не обращают внимания на любую власть, поставленную над ними, или просто
сбрасывают ее. Они презирают и притесняют наш народ, где и когда только могут. Их
больше, чем нас, и если мы позволим им войти, они с самого начала будут спариваться с
нами и обманывать нас. И очень скоро мы будем вытеснены из Кормантора!
— Ах, лорд Халадавар, — коронель наклонился к нему с трона, — вы привели те самые
причины, по которым я и предлагаю это Открытие. Я хочу сказать, что если мы не позволим
людям иметь какую-то долю ответственности сейчас, под нашим управлением и контролем,
то они придут сюда с армией, и не с одной. Они покорят нас еще в этом веке, ну, может быть,
в следующем. И вытеснять из Кормантора будет некого, потому что мы все погибнем.
— Полнейшая чушь! — запротестовал лорд Урддаск. — Как можно говорить, что люди
могут вывести в поле какую-то армию, способную победить хотя бы в одной стычке
отборные части Кормантора?
— Да, — убежденно поддержал его лорд Халадавар, — я тоже не могу поверить во все
те страхи, которыми вы нас пугаете.
Лорд Малгат просто недоверчиво вздернул брови.
В ответ на это коронель опять поднял руку, призывая к тишине, и позвал:
— Леди герольд, выйдите вперед!
Алаис Дри отошла от дверей Палаты Суда и направилась к коронелю. Через три шага ее
яркие официальные одежды превратились в крылья, и она пролетела мимо трех негодующих
лордов. прямо к трону:
— Слушаю, великий правитель.
— Эти три лорда сомневаются в гибельности человеческой войны. И сомневаются в
доказательствах, чтобы решиться на поддержку моего предложения. Раскройте им все, что вы
видели в странах людей.
Алаис поклонилась коронелю и повернулась к лордам. Оказавшись лицом к лицу с
ними, она каждому из трех по очереди заглянула в глаза и решительно начала:
— Я женщина, и женщина молодая, но это не означает, что я марионетка или
безвольное существо. Я видела больше человеческих дел, чем вы, лорды, все трое, вместе
взятые.
И снова по толпе пробежала тревожная рябь, потому что лорды опять откинули полы
одежды и схватились за мечи. Алаис пожала плечами. В воздухе перед ней повисли на виду у
всех семь мечей, нацеленные на трех эльфийских лордов, а потом снова исчезли.
Она не обратила на это никакого внимания и продолжала:
— Я видела, что у людей между собой идет собственная вражда. Они настолько
неорганизованны, что мы могли бы назвать их недисциплинированными и не способными к
обучению во всем, что касается леса. И все же они численностью превосходят нас уже в
двадцать с лишним раз. Среди людей гораздо большее число серьезно владеет мечом, чем
среди нашего народа. Они нападают и сражаются с гораздо большей свирепостью и
скоростью. Они гораздо быстрее умеют приспосабливаться и менять тактику в ходе
сражения, чем все, с кем мы когда-либо сталкивались. Если они вторгнутся, лорды, мы,
вероятно, одержим пару-другую побед, может быть, даже в решающей резне. Но они победят
в остальном. Они будут охотиться за нами по улицам и отловят нас всех менее чем за два
сезона. Пожалуйста, поверьте мне сейчас: я не хочу, чтобы королевство погибло только
потому, что вы слишком поздно убедитесь в моей правоте.
Она продолжала:
— Те, кто слушает меня, могут сказать: «Давайте тогда сейчас же отправимся и
разобьем наголову все человеческие королевства так, чтобы они никогда не смогли поднять
против нас армии». Я отвечу протестом. Если вторгнуться к людям, они объединятся, чтобы
убить общего врага. Мы просто будем убиты за пределами нашего королевства и оставим его
без защиты, когда наступит время ответного удара. Кроме того, тот, кто развяжет войну с
людьми, приобретет себе врагов на долгие времена: они помнят обиды и затаят злобу. Если
напасть на какую-нибудь страну сейчас или даже просто унизить ее, то после этого
достаточно всего нескольких поколений, а то и меньше, чтобы дождаться ответного
нападения. А ведь у людей два десятка, и даже больше, поколений приходится на одно наше.
— Вы принимаете свидетельства нашей леди герольда, лорды? — вежливо спросил
коронель. — Не допускаете ли вы, что она, возможно, права?
Три лорда неловко зашевелились, потом Урддаск выпалил:
— А если и так?
— Если так, лорды, — отозвалась Алаис, сильно поразив каждого тем, что своим
вмешательством поспешила на выручку коронелю, — тогда вы и наш коронель пришли к
согласию. Обе стороны озабочены тем, чтобы спасти Кормантор. Ваши разногласия, хоть и
острые, состоят только в том, какими средствами это сделать.
Она снова повернулась лицом к трону. Коронель улыбкой поблагодарил ее и отпустил.
Когда она пролетала мимо трех лордов, он заговорил снова и сказал:
— Слушайте мою волю, лорды. Открытие состоится! Но только после того, как будет
сделана одна вещь.
Тишина в Палате Суда стала еще напряженней, придворные ловили каждое слово.
— Милорды, вы все соревнуетесь друг с другом в глубокой тревоге за безопасность
нашего народа в «открытом» Корманторе. Приглашение в Кормантор других рас без своего
рода всеохватывающей защиты совершенно немыслимо и полностью исключено. И все же
это не может быть просто защитой закона. Мы можем не собрать достаточно клинков, чтобы
заставить всех исполнять этот закон. Но, однако, мы все еще опережаем людей в одной
области, по крайней мере, на несколько сезонов: в магии, которую мы умеем плести.
Коронель сделал жест. И внезапно там и тут по всему залу некоторые из придворных
запылали мистическим золотистым свечением. Соседи сразу отодвинулись от них, а сами они
с удивлением стали оглядывать себя. Коронель с улыбкой указал на них и сказал:
— Некоторые эльфы умеют создавать для себя мантии магической защиты, а те, кто не
умеет, просят ремесленников. Нам нужна такая мантия, которая накрыла бы весь Кормантор.
Мы будем иметь такую мантию, прежде чем город станет открытым для рас нечистой крови.
Лорд Урддаск фыркнул:
— Но это дело невозможное!
Коронель рассмеялся:
— Это не то слово, которое мне понравилось бы употреблять в Корманторе, милорд.
Кто бы это ни произнес. Здесь возможно все, но не сразу.
Лорд Халадавар наклонился к уху лорда Урддаска и пробормотал:
— Не беспокойтесь! Он говорит так, чтобы с достоинством отступить от своего плана!
Мы победили!
К несчастью, кажется, леди герольд оставила за собой след своего волшебства,
усиливающего голос. Слова, сказанные почти шепотом, донеслись до каждого угла
дворцовой палаты. Лорд Халадавар вспыхнул багровым румянцем, но коронель весело
рассмеялся:
— Нет, лорды, я имел в виду именно то, что сказал! Мы сделаем Открытие — но
прежде хорошо защитим народ!
— Полагаю, мы теперь будем впустую тратить на это лучшие силы наших молодых
магов в течение четырех десятков сезонов или около того, — выпалил лорд Малгат.
Вспыхнувшее сияние одной из небольших старомодных сфер, известное как сигнал
приближения, широко разлилось по залу над головами придворных. Все стали вращать
головами, чтобы увидеть виновника. Поскольку опять поднялся шум, реплика лорда Малгата
безответно повисла в воздухе.
Леди герольд врезалась в толпу нарядных эльфов, как оса, ищущая, кого бы ужалить, и
наконец добралась до дряхлого эльфа в простых темных одеждах. Она улыбнулась,
повернулась лицом к трону и провозгласила:
— Митантар хочет говорить!
Опять среди придворных поднялся шорох возбужденного перешептывания, три лорда в
замешательстве нахмурились, но коронель сделал жест, требуя молчания, и шепот резко
оборвался. Когда наступила тишина, леди герольд коснулась рукавом старого мага, и силой
ее волшебства его слабый дрожащий голос разнесся по всему просторному залу:
— Я напомнил бы корманторцам, что когда-то, три тысячи лет назад, создавал «поля
заклинаний» для мантий, которыми пользовались наши воины. Потом нужда прошла, и я
стал заниматься другими вещами. Сейчас мне известно, в каком направлении нужно
работать. В былые дни наши создатели легко изменяли волшебство в зависимости от того,
какая магия и в какой области действовала. Я создам заклинание, которое сделает то же
самое, и дам Кормантору эту мантию. Из конца в конец над этим прекрасным городом
раскинется мифал. Дайте мне три сезона, чтобы серьезно подготовиться к этому делу, а
потом я представлю вам список того, что мне понадобится.
Некоторое время еще висела тишина, поскольку все ждали, не скажет ли он еще что-
нибудь, но Митантар махнул рукой — он сказал все — и отвернулся от герольда. Суд
взорвался взбудораженными голосами.
— Милорд, — лорд Малгат бросился к трону и от возбуждения даже воздел руки —
очень ему хотелось, чтобы его услышали (наверху Сиринши нацелила на него два жезла, ее
лицо стало строгим и решительным), — пожалуйста, выслушайте меня. Обязательно нужно,
чтобы этот мифал препятствовал действию магии любого, кто не чисто корманторской крови!
— И он должен, — присоединился к нему взволнованный лорд Халадавар. — защищать
нас от зверей, меняющих свой облик, и всех, кто осмелится притворяться эльфом. И даже от
некоторых эльфийских лордов!
— Хорошо сказано! — поддержал его лорд Урддаск. — Еще нужно предотвратить
перемещение материальных предметов усилием мысли и воли. Иначе каждую ночь к нам
будут лезть армии авантюристов в наши ущелья и лощины!
Теперь почти каждый эльф в Суде проталкивался вперед, тряс головой, размахивал
руками и выкрикивал собственные предложения. Шум достиг невероятной силы. Коронель,
наконец, простер руки, призывая к спокойствию, но это не помогло, и тогда он нажал одну из
кнопок, утопленных в подлокотнике трона.
Все были на мгновение ослеплены ярким блеском — вступил в действие легкий
световой удар заклинания коронеля. Поэтому почти никто не заметил кинжала, брошенного в
коронеля из шеренги придворных. Клинок ударился о защиту, созданную жезлом Сиринши,
который она держала в левой руке, и был отправлен в глубокий пустой подвал под северным
крылом дворца на хранение.
Это тоже возымело свое действие: все ошеломленно отшатнулись от трона, и наступила
полная тишина, нарушаемая только тихими жалобами тех, кто все еще пытался избавить
зрение от огненных кругов.
Правитель всего Кормантора ласково сказал:
— Не стоит надеяться, что мифал сможет включить каждое пожелание каждого
корманторца, но, разумеется, он должен действовать как можно более приемлемо и надежно.
Пожалуйста, выскажите все ваши предложения леди герольду Суда, а она передаст их
старшим магам Суда и мне лично. Митантар, примите мою глубочайшую благодарность… и
мои надежды, что весь Кормантор скоро отзовется такой же благодарностью. Я желаю, чтобы
вы скорее создали начальную версию вашего ми-фала — независимо оттого, насколько он
неполон и недоделан, — и представили Суду.
— Высокочтимый лорд, я так и сделаю, — ответил Старый эльф, низко поклонившись.
Он снова отвернулся, а высоко над ним у Сиринши широко раскрылись глаза. Возникал или
не возникал на какое-то мгновение вокруг его головы круг из девяти искр?
Ладно, сейчас уже все равно ничего не видно. С серьезным лицом Сиринши наблюдала,
как задумавшийся о чем-то Митантар ковылял к одному из гобеленов. Мгновением позже ее
глаза снова расширились — на этот раз один из жезлов в ее руках слегка подпрыгнул. Это
означало, что старику потребовалось куда-то метнуть волшебство.
Митантар благополучно исчез за гобеленом, при этом Олуэваэра с удовольствием
отметила, что два самых лучших молодых арматора коронеля в коротких нарядных плащах,
создававших, насколько могло видеть ее магическое зрение, защиту от летящего металла,
заняли места перед ним и позади него. А собственная мантия Митантара должна была
защитить его от любого брошенного заклинания. Таким образом, теперь, когда первому
нападению на него удалось помешать, он, невредимый, доберется до своей башни.
Сиринши мрачно наблюдала, как один из придворных в темно-фиолетовой тунике чьего
имени и родословной она не знала, бессильно осел на стену, уставившись на свои руки. Его
лицо было белым, а рот разинут в безмолвном потрясении.
Прицел ее жезла оказался хорош: теперь его рука стала сухой и похожей на коготь, вся
покрылась возрастными пятнами и стала слишком слаба, чтобы удержать смертоносный
трехгранный кинжал. Оружие вывалилось и со звоном упало рядом с предателем.
— Должна признаться, я все еще восхищаюсь тем успехом, которого добилась
Дьюла, — доверительно сообщила Алаглосса Торнглар, когда слуги уже не могли их
услышать. Две группы одетых в ливреи эльфов тщательно записывали все покупки, которые
совершали их леди-хозяйки на каждой стороне улицы, и терпеливо стояли, охраняя
приобретенное.
— Боюсь, все не так просто, — пробормотала леди Итритра Морнмист.
— В самом деле? А вы видели леди Аугламир? Амарантэ, я имею в виду. Она и сегодня
еще как статуя молчит, не двигается. Интересно, не тревожат ли ее ухаживания некоего мага
Верховного Суда?
— Нет, — задумчиво возразила Итритра. — тут что-то другое. Она за кого-то
беспокоится, но не за себя. Она едва замечает, что на ней надето, и дюжинами рассылает
мальчиков-слуг с множеством поручений, бесконечно, час за часом. Она потеряла что-то…
или кого-то.
— Интересно, что могло случиться? — Леди Торнглар вздохнула и нахмурилась,
прекрасные черты ее лица обрели даже некоторую торжественность. — Я чувствую, что это
должно быть серьезно.
— Устраиваем тайные заговоры на улицах, не так ли? — Голос, который приветствовал
их, едва ли не сочился спесью. Эландор Ваэлвор, краса и гордость третьего старейшего дома
королевства, ликовал по какому-то поводу.
Он надвигался на них, великолепный в черном бархатном жилете, отделанном белыми
молниями, пурпурно-красном плаще, ладно облегавшем плечи, и в блестящих высоких
сапогах до бедра. Тонкие, изящные пальцы были сплошь усыпаны кольцами, а украшенный
драгоценными камнями меч был так длинен, что на каждом шагу бил его по лодыжкам. Обе
леди с бесстрастными лицами наблюдали за его величественной поступью.
Эландор, кажется, почувствовал их молчаливое неодобрение: он нахмурил брови,
сцепил руки за спиной и начал крутить пальцами.
— Хотя есть что-то свеженькое и забавное, — легко сказал он, — в том, что молодежь
самых решительных домов Кормантора выросла, наконец, и заинтересовалась делами
королевства. Но должен предостеречь вас, леди, что чересчур много говорить о важных делах
— плохое, нет, очень плохое занятие. Недавно я с огромным сожалением был вынужден
ограничить одну своенравную даму, леди Симрустар Аугламир. Возможно, вы об этом
слышали что-нибудь, перенесенное на печальных ветрах сплетен.
Мучительное любопытство в голосе и выгнутые аркой брови подсказывали ответ, но
несколько смущало, что дамы молчали, не отводя от него презрительно-пристальных
взглядов.
Глаза лорда вспыхнули раздражением. Он круто, щегольски взметнул плащом и
повернул прочь от дам. Потом Эландор приложил руку к груди, театрально вздохнул и опять
повернулся к ним.
— Мне было весьма огорчительно слышать, — пылко заявил он, — как весь город
обсуждает такие же трагические новости, касающиеся чести гордых леди домов Морнмиста
и Торнглара. Мало ли какие еще несчастья могут случиться с любой эльфийской девой,
которая не знает своего места, но все равно стремится… в новый Кормантор.
— И что же это будет за «новый Кормантор», лорд Ваэлвор? — вкрадчиво спросила
Алаглосса, прижав к подбородку два пальца и широко раскрыв глаза.
— Ну, это наше королевство, знакомое всем и любимое каждым истинным
корманторцем. Это королевство, возрожденное в течение луны и удержанное на пути
истинном.
— Возрожденное? Кем и как? — присоединилась Итритра к захватывающей игре. —
Злорадствующими молодыми лордами?
Эландор хмуро уставился на нее, потом растянул губы в очень нелюбезной улыбке:
— Я не забуду вашей дерзости, леди, и буду действовать соответственно — можете
быть в этом уверены!
— Я буду ждать вас, лорд, — ответила она, уважительно уронив голову, но при этом
закатывая глаза.
Ваэлвор с рычанием пронесся мимо, нарочно выставив локоть так, чтобы задеть ее
голову. Она отшатнулась, и эльф налетел на неизвестно откуда взявшегося слугу.
Эландор бросил вокруг сердитый взгляд и обнаружил, что слуги обеих леди плотно
обступили его, и хотя на него никто не смотрел, но кинжалы были наготове.
Взбешенный лорд ускорил шаги, вырвавшись прочь из плотного кольца охраны.
Слуги столпились вокруг обеих леди, которые взглянули одна на другую и обнаружили,
что обе тяжело дышат. Глаза темнеют, ноздри трепещут, а кончики ушей все больше
краснеют от гнева.
— Опасный противник, и теперь он зол на вас, Итритра, — тихо предупредила
Алаглосса.
— Ах, посмотрите, как много он сам выболтал о чьих-то планах по поводу будущего
королевства, правда, только потому, что вышел из себя, — ответила та. Потом она взглянула
на слуг, окружавших их обеих, и сказала: — Благодарю вас всех. Это было очень смело пойти
на такой риск, когда вы могли бы — и должны были — безопасно… спокойно оставаться в
стороне,
— Нет, леди. Есть еще и в наши дни понятие о чести, хотя мы могли бы сделать
немного, — проворчал один из самых старших.
Итритра улыбнулась ему и ответила:
— Ну, если я когда-нибудь, мало ли, позволю себе такую же грубость, как этот юный
лорд, разрешаю столкнуть меня в грязь и пару раз пройтись хлыстом по моей спине!
— Лучше всего предупредите вашего лорда о том, что у него появился противник, — с
улыбкой вставила Алаглосса. — Этот слуга — один из моих людей.
Все взорвались смехом, но постепенно затихали, по мере того как, один за другим, они
оборачивались и обнаруживали, что Эландор Ваэлвор ушел еще не слишком далеко. Он,
очевидно, решил, что их смех относится к нему, и стоял, обводя всех черным, убийственным
взглядом.
Лорд Имбраскар Эвендаск непринужденно сделал несколько шагов над собственной
кроватью, голый как в день своего рождения, и улыбнулся своей леди восторженной улыбкой
молодого влюбленного.
Леди Дьюла Эвендаск улыбнулась ему в ответ, ее подбородок покоился на ладонях, а
локти разместились в таком же пустом воздухе. Из одежды на ней были только прекрасные
золотые цепи с драгоценными камнями. Петлями они свисали вниз, почти до самой кровати.
— Итак, милорд, какие сегодня новости? — едва слышно прошептала она, продолжая
радоваться, что после Суда он поспешил прямо домой и немедленно разделся и что он,
вопреки опасениям, был восхищен, обнаружив ее в постели.
Ритуально презираемая бутылка тройного хереса все еще стояла на полу, там, куда она
приказала ее поставить. Дьюла сомневалась, что ее лорд выпил хотя бы каплю с тех пор, как
застал ее за опустошением такой же бутылки. Интересно, когда она осмелится — и
осмелится ли вообще — рассказать ему о заклинании, которое соорудили ее подруги для
того, чтобы она смогла выпить ту (целую!) бутылку?
— Три старших лорда, — рассказывал ей ее Имбраскар, — Халадавар, Урддаск и эта
змея Малгат прибыли в Суд и потребовали, чтобы коронель передумал разрешать Открытие.
Они надели тяжелые мечи, хватались за рукоятки и даже угрожали пустить их в ход.
— И они все еще живы? — сухо поинтересовалась Дьюла.
— Живы. Элтаргрим сделал вид, что такое вооружение было их «ошибкой».
Дьюла фыркнула.
— Вражеский арматор истек бы кровью, если бы он — по ошибке — схватился за
оружие, — произнесла она с пафосом, величественно взмахнув рукой. Ее лорд, не
удержавшись, хихикнул.
— Подождите, любимая, есть еще кое-что, — сказал он, обняв жену. Дьюла пожатием
плеч разрешила ему продолжать. При этом прическа у нее рассыпалась и свободные волосы
упали по плечам.
Имбраскар внимательно наблюдал за тем, как падали роскошные локоны, и беспокойно
мотался взад и вперед, не прерывая, впрочем, рассказа:
— Коронель признал, что их опасения имеют основание и вызывают уважение. Потом
он заставил леди герольда напугать нас всех рассказами о воинственности и возможностях
людей и сказал, что Открытие в конечном счете состоится, только после того, как город будет
скрыт под огромной магической мантией.
Дьюла нахмурилась:
— Как, опять мифал этого старого сумасшедшего Митантара? Что хорошего в том, что
королевство будет открыто для всех?
— Ну да, Митантара, и это даст нам контроль над всем, что делают все эти лезущие к
нам нон-эльфы. Мы сможем по звукам определять, какую магию они изобрели и что
скрывают, — объяснил ей лорд.
Дьюла отпрянула, но потом снова подплыла поближе, и когда совсем прильнула к
своему лорду, чтобы погладить его грудь, то добавила вкрадчиво:
— И эльфы тоже, милорд, эльфы тоже!
Он тряхнул головой, освобождаясь от наваждения, потом замер, глядя очень задумчиво,
и сказал совсем слабым голосом:
— Дьюла… как я мог так долго воздерживаться и все эти годы не замечать вас?
Заклинания могут быть созданы так, чтобы действовать только на существа отдельных рас.
Какое оружие для того, кто будет коронелем, кем бы он ни был!
— Мне кажется, милорд, — Дьюла перевернулась к лорду боком, но так и не спустила с
него очень серьезных глаз, — что нам следует усердно потрудиться, чтобы и в дальнейшем
видеть нашим коронелем все же Элтаргрима, а не одного из этих напыщенных,
честолюбивых ардаванши. А тем более не одного из так называемых «благородных» сыновей
трех самых высоких домов. Пусть они считают людей и им подобных не лучше змей или
земляных слизняков и все такое, но они так же смотрят и на нас, остальных эльфов
Кормантора. Они считают нас не лучше рогатого скота. Открытие пугает их, они боятся за
свое высокое положение, потому и действуют так отчаянно и беспощадно.
— Почему не вы советник Суда? — вздохнул Имбраскар.
Она перевернулась у него над макушкой и сказала сладко:
— Я и есть советник. Я советую Суду через вас.
Лорд Эвендаск проворчал:
— Истинная правда. Вы заставляете меня выступать в роли лакея, которого каждый
день посылают на бой, чтобы продвигать свои идеи.
Леди Дьюла Эвендаск улыбнулась и ничего не ответила. Их взгляды встретились и не
смогли оторваться друг от друга. В ее глазах что-то мерцало, но она так ничего и не говорила.
Медленная улыбка тронула обычно твердо сжатые губы Имбраскара:
— Хвала Коллерону и проклятие вам, леди, — залпом выдохнул он и беспомощно
рассмеялся.
Глава пятнадцатая
Было и прошло. Эльминстер, убитый или почти что убитый эльфами, милостью
Мистры медленно перемещался по Кормантору в облике не то призрака, не то фантома,
бессильный и невидимый, похожий, как сказал бы кто-нибудь, на тех девиц-судомоек, что
служат высокородным леди. Подобно этим распутным девкам, беда, вероятно, приключилась
бы и с последним принцем Аталантара, если бы он привлек к себе чье-нибудь высочайшее
внимание. Эльфийские мастера волшебства были влиятельны в те дни и скоры на расправу.
Они смотрели на мир вокруг себя и на окружающих как на непослушные игрушки, которые
непременно следует приручить: быстро, сурово, раз и навсегда. Некоторые эльфы изменили
свое мнение на этот счет, но таких и по сей день немного.
Антарн Мудрый
из великой истории могущества архимагов Фэйруна,
изданной приблизительно в Год Посоха
Глава шестнадцатая
Маг в маске
Его долго-долго несло и кружило, пока он не забыл, что бывает неподвижность, и даже
не очень отчетливо помнил, что бывает свет. Тогда его сердце и рассудок стиснула паника. Он
попробовал закричать или заплакать и не смог.
Кружение неустанно продолжалось сквозь пустоту, которая длилась и длилась, невзирая
на все крики, которые он пытался издавать. Пустоте было безразлично, что собою
представляет призрак человека по имени Эльминстер, молчит он или что-то выкрикивает.
Он не стоил внимания и был абсолютно бессилен.
А раз он ничего не может сделать, так чего и беспокоиться? Человек боролся, он познал
любовь богини, и его судьбу Мистра теперь держала в своих руках. В руках, которые могли
быть нежными и ласковыми. В руках, которые принадлежали кому-то слишком мудрому,
чтобы так запросто отбросить инструмент, с помощью которого можно было сделать еще
очень много полезного.
Словно в ответ на эту мысль, вокруг Эльминстера внезапно вспыхнул яркий свет, а с
ним в сознание ворвались и краски окружающего мира. Дымная клетка, в которой
передвигался Эл, свернула в какой-то синий туман и помчалась в сторону более светлого и
яркого горизонта. Он поднимается? Кажется, да, поскольку он пронесся сквозь облако синего
тумана в…
Эл попал в огромную палату, которой он раньше не видел. Ее пол был выложен черным
мрамором. Высокие стены заканчивались сводчатым потолком.
В палате находился эльфийский маг. Хрупкий и изящный, с длинными пальцами на
тонких руках, он жестикулировал, почти лениво творя заклинания.
Маг был в маске. При внезапном появлении Эльминстера глаза колдуна удивленно
блеснули сквозь нее.
Вихрь дымных нитей уже нес Эла через всю палату, туда, где плавала сфера сияющего
белого света.
Маг наблюдал за тем, как, беспомощно кувыркаясь, Эл, наконец, погрузился в сферу, а
дымные линии растворились в ее стенках, оставив человека заключенным в сферическую
тюрьму. Принц попробовал с разгона проскочить сквозь дальнюю стену сферы, но ее
изогнутая поверхность оказалась слишком твердой, а потому его закрутило внутри сферы
сильнее прежнего.
Когда Эльминстер, наконец, остановился, маг в маске подплыл ближе, склонив набок
голову и от любопытства чересчур откровенно навострив уши.
— Что у нас здесь? — холодным тонким голосом спросил незнакомец. — Живой
человек? Или… что-то более интересное?
Эл мрачным кивком приветствовал его как равный равного, но ничего не сказал.
Казалось, маска прилипла даже к векам колдуна и двигалась и поблескивала вместе с
ними. Под ней в надменном изумлении вздернулись брови:
— От всех мыслящих существ, с которыми сталкиваюсь, я требую одной вещи; имя, —
без всякого выражения произнес эльф. — Того, кто мне сопротивляется, я уничтожаю.
Выбирайте скорее, или этот выбор за вас сделаю я.
Эл пожал плечами.
— Мое имя не такая уж тайна, — ответил он, и его голос раскатился, кажется, по всей
палате. Здесь его прекрасно слышат. — Я — Эльминстер Омар, принц Аталантара, одной из
человеческих стран. А недавно коронель назвал меня арматором Кормантора. Я умею творить
магию. А еще я, кажется, обладаю талантом выводить из равновесия эльфов, с которыми
сталкиваюсь.
Маг одарил Эла холодной улыбкой и кивнул в знак согласия:
— Действительно. Ваш нынешний облик выбран добровольно? Возможно, в качестве
удобной формы для выведывания секретов эльфийской магии?
— Нет, — добродушно сказал Эл, — и не лично.
— Тогда как получилось, что вы оказались в разрушенном доме известного эльфийского
мага Митантара? Вы с ним работали?
— Нет. И не обещал делать этого ни одному волшебнику Кормантора. — Эл
сомневался, что этот замаскированный колдун считает магом коронеля или Сиринши.
— Я не привык задавать вопрос дважды. Помните, что вы находитесь в моей власти. —
Маг в маске подплыл на шаг ближе.
Эл поднял брови:
— А в чьей власти? Среди народа, так же как и у людей, есть привычка называть имя в
ответ на имя.
Кажется, замаскированный маг улыбнулся:
— Можете называть меня Маской. И не говорите больше ничего, кроме ответа на мой
вопрос, иначе я навсегда сделаю из вас безымянную пыль.
Эл пожал плечами:
— Боюсь, ответ будет такой же неопределенный, как ваше имя. Как и половину
корманторцев, меня туда привело простое любопытство. Кажется, я довольно поплавал у
всех на глазах.
На этот раз маг в маске улыбнулся:
— Что же привлекло ваше любопытство к месту действия?
— Красота двух волшебниц, — ответил Эл. — Я хотел посмотреть, куда они идут, и,
может быть, услышать их имена, узнать, где они живут.
На лице мага появилась холодная улыбка:
— Вы смотрите на волшебниц как на подходящих для человека помощниц?
— Я никогда не думал о них так, — охотно ответил Эльминстер. — Как большинство
людей, мое внимание привлекает красота, где бы она мне ни встретилась. Как и большинство
эльфов, я не вижу вреда в том, чтобы смотреть на то, чего не могу иметь, и даже не
осмелюсь.
Маска слегка кивнул и бросил:
— Подавляющее число корманторцев посчитало бы рискованным предприятием
проникновение в эту палату и ее окрестности. И правильно. Вторжение сюда стоило бы им
жизни.
— А насчет моего вторжения вы приняли решение? — спокойно спросил
Эльминстер. — Или это решение пришло еще тогда, когда вы «подбирали» меня среди руин?
Эльфийский маг усомнился:
— Как шпион или герольд вы имеете небольшую ценность — вас легко можно
уничтожить подходящим заклинанием. Однако цельным человеком вы могли бы быть
полезны.
— В качестве добровольного шпиона? — спросил Эл. — Или болвана?
Тонкие губы Маски стали еще тоньше:
— Я не привык, чтобы мне дерзили даже соперники, человек, не говоря уж об
учениках.
Тишина надолго повисла между ними. Очень надолго.
Ну что, Мистра?
Эльминстер кивнул. Немедленно. Как только замаскированный эльфийский маг кое-что
продемонстрировал.
— Учениках? — спросил Эльминстер.
Затянись его колебания еще хоть на один вздох, и он, этот вздох, мог бы стать для него
последним.
— Прав ли я буду, предположив, что это самое щедрое предложение, мастер?
Маг улыбнулся:
— Правы. Я так понимаю, что вы его принимаете?
— Принимаю. Мне еще очень многому нужно учиться в деле магии. И мне хотелось бы,
чтобы в этом учении мной руководил тот, кого я мог бы уважать.
Эльфийский маг ничего на это не ответил, но что-то в его внешности говорило о том,
что он удовлетворен.
— Безусловно, необходимо сотворить несколько трудных заклинаний для возвращения
вам нормального, цельного вида, — через плечо бросил он, уже направляясь к стене.
Колдун коснулся ее и стал наблюдать, как из внезапно открывшейся за стеной тьмы
выплывает верстак, видавший виды и весь в пятнах.
Руки мага заметались среди склянок и сосудов, расставленных на нем.
— Оставайтесь неподвижным и молчите, пока я не разрешу вам снова двигаться, —
приказал он, опять повернувшись к Эльминстеру с пятнистым яйцом и серебряным ключом в
руках. — Может показаться, что заклинания, которые я собираюсь метнуть, не оказывают
никакого воздействия. Они будут кружить возле сферы и достигнут вас, только когда я
заставлю исчезнуть защитное поле.
Эльминстер кивнул, а Маска начал творить магию, накладывая на сферу одно за другим
три небольших, но совершенно незнакомых волшебства, прежде чем метнуть главное
заклинание, о результате которого Эл мог только догадываться. Сферы, похожие на ту, в
которой он плавал, казалось, объединялись, чтобы работать на одну-единственную цель…
или мишень.
Маска спокойно произнес одно непонятное слово, и вся ловушка занялась огнем.
Эл слегка дернулся, когда ему стало слишком жарко. Эльф-волшебник уже создавал, и с
большим мастерством, следующее заклинание. Пламя начало стихать, закачалось, а потом
вдруг исчезло, оставив после себя только тоненькую нить дыма над головой.
Потом Маска снова повернулся лицом к сфере и согнул палец, словно арфист,
щиплющий струны. Он делал медленные круговые движения руками, будто управлял
невидимыми музыкантами, и нити дыма зазмеились вокруг сферы, слагаясь в знакомые
изгибы спирали.
Эл зачарованно смотрел, как маг танцует, раскачивается и извивается из стороны в
сторону. Маска снова творил магию, на этот раз ту, что вызвала из ниоткуда тихую музыку.
— Нассабрат, — вдруг произнес Маска, прекратив танцевать и становясь на колени. Он
поднес к лицу ладонь левой руки, выгнутыми пальцами вверх. На кончике каждого пальца
вспыхнула крошечная молния.
Лениво разбрызгивая искры, молнии двинулись в сторону сферы. Внимательно
наблюдая за медленным продвижением этих искрящих пучков, Эл в очередной раз обратился
к Мистре.
В его мозгу появился образ, настолько же яркий, насколько и неожиданный. Будто кто-
то отдернул занавес.
Обнаженный, он стоял посреди леса, с искаженным от боли лицом, весь покрытый
царапинами от колючек. Или, скорее, он был почти нагим: на его запястьях и лодыжках
пылали кандалы, цепи от которых уходили в небо и терялись где-то в вышине. Впрочем, он
мог видеть только на расстояние, которое равнялось нескольким его ступням.
Кандалы сверкали крошечными молниями.
Неожиданно откуда-то сзади на сцену шагнул Маска, показывая нетерпеливым
призывным жестом, что надо спешить.
Эльминстер поддернул цепи и с трудом последовал за мастером. Некоторое время они
шли между деревьями, спотыкаясь и наталкиваясь друг на друга, пока Эл не ударился со всей
силы о выступ скалы. Здесь эльф покинул его, а принц наклонился, чтобы рассмотреть
неведомое растение. В то же мгновение в мозгу пленника возникло видение: положив ладонь
на камень, Эл шепчет имя Мистры, сосредоточенно всматриваясь в какой-то особенный
символ — незнакомый, сложный знак, состоящий из светлых золотых завитков. Символ
возникал в его воображении и вспыхивал, словно хотел запечатлеться в памяти.
Тело Эльминстера начало изменяться, отстраняясь от скалы и приобретая округлые
женские формы, совсем как тогда, когда Мистра призвала его на службу. В те времена он был
«Элмарой». В облике женщины Эл отступил от скалы, сбросил цепи и начал так
стремительно меняться, что даже Маска с заострившимся от удивления и страха лицом
выпрямился и заметался вокруг.
Лицо Маски быстро исчезло в стреле изумрудного огня, который Элмара бросила в
него. Зеленое пламя заплескалось в его голове, и все исчезло.
Эл поймал себя на том, что трясет головой, пытаясь прояснить ошеломленное сознание.
Сквозь внезапно выступившие слезы он разглядел, что молнии наконец-то добрались до
сферы и даже уже касаются ее стенок. Он приготовился к новой вспышке огня.
Сначала принц попытался припомнить, как выглядел только что виденный им знак, и
символ опять пронесся в его голове во всем своем замысловатом великолепии. Ну что ж,
неплохо. Затем надо коснуться камня и подумать о том, что, пока громко зовешь Мистру,
можно снова принять облик женщины. Такой перемены будет достаточно, чтобы снять путы
этого ненадежного эльфийского волшебника, которые он собирается сейчас наложить.
Маска — гордый эльф с высоким, холодным голосом, который он слышал раньше, Эл
был в этом уверен… Но где?
Даже если бы он выяснил, кто носит маску, ну и что тогда? Выяснение лица и имени —
это немного значит, когда ты мало или совсем ничего не знаешь о характере их владельца.
Для эльфа, рожденного и воспитанного в Корманторе, знание имени таинственной Маски
могло быть настолько же полезно, насколько и смертельно опасно. Для Эльминстера оно
стало бы пустым звуком.
Аталантарец подозревал, что его совершенное незнакомство с королевством и было
самой большой ценностью в глазах этого эльфийского колдуна, и поэтому решил как можно
меньше показывать свои силы, преуменьшать даже умение обращаться с кийрой.
Кто бы мог подумать, что потрясенный человеческий разум может постичь и удержать в
себе хранившуюся в кийре память? Более того — способен без посторонней помощи хранить
ее и после того, как самоцвет исчез?
— Взгляните мне в глаза, — скомандовал Маска. Эл вовремя поднял взгляд, чтобы
заметить руку с длинными пальцами, сделавшую повелительный жест. Сфера взорвалась
пеленой ярких искр, вспышкой света и высоким мелодичным звуком.
На мгновение Элу показалось, что он падает, а потом возникло ощущение болезненной
пульсации, как если бы угри крутились в его внутренностях, как если бы искры проникли в
самую сердцевину его тела.
Опять вспыхнул огонь, и его охватила оглушительная боль возникающего бытия.
Эльминстер закинул голову и закричал — звук эхом отразился от высоких сводов над
головой. На этот раз он падал нешуточно, но был грубо подхвачен сетями.
Сети заклинаний сами скручивались и сплетались вокруг него дымными спиралями.
Принц попал в их сплетение, а вещество, из которого они были сотворены, заливало ему нос
и рот, душило его.
Молодой человек давился, корчился, его чуть не вытошнило, в горле стоял комок.
Потом все прошло, а он оказался на коленях на холодных каменных плитах пола. Не так
далеко в воздухе над ним стоял эльфийский маг, глядя вниз на него с улыбкой превосходства.
— Поднимайтесь, — холодно приказал Маска.
Эл решил схитрить. Притворившись оглушенным, он спрятал лицо в руки и застонал,
но даже не попытался встать.
— Эльминстер! — рявкнул эльф, но человек тряс головой, бормоча что-то
неразборчивое.
Вдруг принц почувствовал что-то горячее в голове, похожее на жар, текущий вниз по
шее и плечам. Его куда-то неодолимо поволокло, руки и ноги начали подскакивать и дрожать.
Эл подумал, что с этим какое-то время можно бороться, но, чем сопротивляться, лучше
казаться полностью покоренным. Он поспешил встать на ноги, в ту позу, в какую его
поставил Маска, — вытянув обе руки, словно для того, чтобы на них надели кандалы.
Эльфийский волшебник встретил взгляд Эльминстера. Глаза мага были очень темными
и очень безразличными, а Эл вдруг обнаружил, что его снова куда-то тянут.
На этот раз он сдался сразу, и эльф махнул ему, заставив своего пленника широко
развести руки, а потом крепко шлепнуть себя по лицу.
Больно. Принц потряс онемевшими руками и, вспомнив, как лязгали при пощечинах
зубы, пощупал языком губы. Маска снова улыбнулся:
— Кажется, ваше тело довольно хорошо получилось. Пойдемте.
Эл вдруг обрел полную свободу движений, тело полностью ему повиновалось. От
всяких намерений нанести ответный удар он отказался и кротко, со склоненной головой
последовал за магом. Спиной он чувствовал, что за ним неотступно наблюдают. Это было
неприятное ощущение, но он даже не оглянулся назад, не посмотрел наверх, чтобы
обнаружить наблюдающий за ним глаз.
Маска коснулся ничем не примечательной стены палаты заклинаний, и вдруг в стене
открылась овальная дверь. Эльф обернулся на ее пороге, чтобы оглядеть своего нового
ученика сверху донизу, и позволил себе медленную, холодную, торжествующую улыбку.
Эл решил принять ее за улыбку любезного приглашения и ответил надлежащим
образом, хоть и робко. На это эльфийский маг насмешливо качнул головой и отвернулся,
согнув одну руку в подзывающем жесте.
Тщательно следя за тем, чтобы на лице оставалось восторженно-нетерпеливое
выражение, Эльминстер поспешно последовал за ним. Слава Мистре, учение обещало быть
долгим.
Лунный свет коснулся деревьев Кормантора. Где-то далеко на севере завыл волк.
Откуда-то совсем близко из-за деревьев раздался ответный вой, но нагая, трепещущая
эльфийская леди, которая бесцельно и бессмысленно ползла вниз по заросшему склону,
этого, казалось, не услышала. Она немного соскользнула вниз, а остальную часть пути
проделала лицом вниз.
Ее волосы сбились в грязную массу, руки и ноги во многих местах казались черными в
бледно-голубом лунном свете, там, где они сочились кровью:
Волк выскочил на поросшие мхом камни наверху склона и стоял, обратив вниз горящие
глаза. Какая легкая добыча! Он понесся вниз самым удобным путем: спешить было некуда —
задыхающаяся, бормочущая женщина никуда не денется.
Когда зверь скачками подобрался ближе, она даже перевернулась на спину, чтобы
подставить свою грудь и глотку жадным челюстям, и лежала, купаясь в лунном свете,
выкрикивая что-то бессвязное. При виде такого бесстрашия подозрительный волк на
мгновение остановился, а потом приготовился к прыжку. После того как горло жертвы будет
вырвано, у него еще с избытком останется времени, чтобы настороженно принюхаться, если
где-нибудь поблизости есть кто-то из ее породы.
Лесной паук, который уже некоторое время осторожно пробирался поверху следом за
рыдающим эльфом, при виде волка попятился и спрятался. Возможно, этой ночью удастся
добыть даже две кровавые пищи, а не одну.
Волк прыгнул.
Симрустар Аугламир так никогда и не увидела одинокую светло-голубую звезду,
сверкнувшую над ее раскрытыми губами. Как не услышала и испуганного, резко
оборвавшегося визга волка, как и опустившейся вслед за этим тишины.
Несколько шерстинок из волчьего хвоста — вот и все, что от него осталось, — плавно
опустились на ее бедро. И тут кто-то невидимый произнес:
— Несчастная гордыня. Погубленное магией пусть магией и восстановится.
От земли взвилось кольцо звезд, потом вокруг Симрустар вспыхнул светло-голубой
круг. Паук отскочил от внезапного сияния и стал ждать. Свет означал для него огонь и
смерть.
Когда светящийся круг исчез и остался только лунный свет, паук снова двинулся вниз
по дереву, на этот раз довольно бойко, небольшими перебежками и скачками. Сильнее голода
была только его ярость, когда, добравшись до помятых листьев там, где ползла добыча, он
обнаружил пустое место. Бесследно исчезла! Как и волк! Озадаченный паук некоторое время
поискал вокруг, а потом побрел обратно в лес, вздыхая тяжко и громко, словно потерявшийся
эльф… или человек.
Кстати, о человеке. В нем так много жира, крови и соков… Давно потускневшие
воспоминания расшевелили паука, и он торопливо поднялся на дерево. Люди живут где-то
там, далеко, и…
Голова гигантской змеи метнулась вперед, челюсти, щелкнули только один раз, и паук
исчез. Он даже не успел испугаться, даже пожалеть о том, что выбрал не то дерево.
Часть III
Мифал
Глава семнадцатая
Опять в учениках
В течение многих лег Эльминстер служил эльфу в маске, известный только как его
слуга. Несмотря на жестокий характер верховного волшебника и цепи заклинаний, которые
удерживали человека в рабстве, между мастером и учеником росло уважение. Уважение,
невзирая на все различия между ними, и предательства, и сражения, которые — и это знали
оба — еще предстояли.
Антарн Мудрый
из великой истории могущества архимагов Фэйруна,
изданной приблизительно в Год Посоха
Весенний день. Прошло двадцать лет с тех пор, как Эльминстер познакомился с
Маской. И вот золотой, блестящий символ так неожиданно предстал в воображении
аталантарца, символ, о котором он почти забыл.
Эл встревожился не на шутку. Знак медленно поворачивался, зашевелились в
человеческом сознании другие, давно преданные забвению воспоминания. Мистра. Он
услышал собственный зов, и взгляд упал на него — ее взгляд. Он не видел, но благоговейно
ощущал бремя ее заботы: глубокой, теплой, необыкновенной, более могущественной, чем
самые яростные взгляды Маски, и более любящей, чем… чем…
Накасия.
Оттуда, где Эл качался в огромной накаленной сети заклинаний, которую все утро
человек и эльфийский колдун создавали вместе, он взглянул вниз, на Накасию. И их взгляды
встретились.
У нее были темные, влажные и очень большие глаза, и сейчас, когда она смотрела на
него, в них было страстное томление. Губы затрепетали и беззвучно произнесли его имя.
Это было все, на что она осмелилась. Эл подавил внезапное желание лягнуть
волшебника в маске, который плавал спиной к ним не слишком далеко, сплетая собственное
заклинание. Принц быстро подмигнул ей и отвернулся: мастер слишком часто копался в их
умах, чтобы от него могла укрыться обоюдная нежность его подопечных. И так уж
таинственный эльфийский маг повадился заставлять Накасию шлепать человеческого
ученика, он вообще старался держать ее подальше от Эльминстера и резко выговаривал, если
она заговаривала с аталантарцем.
Маска редко заставлял ученика что-нибудь делать. Казалось, он наблюдал за Элом и
чего-то ждал. Одним из удовольствий (маг этого и не скрывал), ради которых он следил за
человеком, было наказание своего подмастерья за любое вызывающее действие. Вспомнив о
некоторых таких наказаниях, Эл непроизвольно вздрогнул.
Он рискнул бросить еще один взгляд на Накасию и обнаружил, что она делает то же
самое. Их взгляды встретились, и оба поспешно отвели глаза. Эл стиснул зубы и начал
медленно подниматься по паутине заклинания. Лишь бы двигаться, лишь бы чем-нибудь
заняться.
Чтобы вытолкнуть из воображения улыбающееся лицо Накасии, он подумал о Мистре.
Ох, Мистра, как мне нужны твои наставления… Неужели все эти годы рабства тоже были
частью твоего плана?
Мир вокруг него вдруг начал мерцать, и внезапно он оказался на горном лугу. Он узнал
это поле над Хелдоном: когда-то, еще мальчиком, он здесь пас овец.
Над лугом носился ветерок, и стало зябко. Ничего удивительного — ведь он был
совершенно нагим.
Подняв голову, он обнаружил, что смотрит на волшебницу, у которой он так давно,
много-много лет назад, и так долго учился: Мириала, известная под именем Темноокая.
Большие темные глаза, из-за которых ее так называли, сейчас показались еще глубже и
завораживали еще больше. Она тоже разглядывала его, склонившись в воздухе над примятой
травой. Ветер не касался ее атласных одежд.
Мириалой была Мистра.
Эл нерешительно протянул к ней руку.
— Великая леди, — едва слышно прошептал он, — это правда вы? Через столько лет?
— Конечно, — ответила богиня, ее глаза были двумя глубокими манящими озерами. —
Как ты можешь сомневаться во мне?
Эл едва не поежился от внезапно охватившего его стыда. Он пал на колени и опустил
глаза:
— Я… я не прав, я ошибался, и… и потом, просто это было так давно, и…
— Не так уж давно для эльфа, — ласково возразила Мистра. — Наконец-то ты
начинаешь учиться терпению. Или ты и вправду уже отчаялся?
Эльминстер смотрел на нее, глаза у него заблестели, он поймал себя на том, что вот-вот
может разрыдаться.
— Нет! — вскрикнул он. — Ты же видишь и знаешь, что я делаю назначенное тобой.
И… и я все еще нуждаюсь в руководстве.
Мистра улыбнулась ему:
— Наконец-то ты знаешь, что тебе необходимо. Некоторые этого так никогда и не
понимают, впустую и с успехом портят себе жизнь, не совершив ничего, чего рядом с ними
достиг Фэйрун. Осознают ли они это когда-нибудь? — Она подняла руку, и улыбка ее
изменилась. — Подумай над этим еще, дорогой мой избранник: большинство народа в
Фэйруне никогда не имело такого наставника и все еще учится стоять на собственных ногах
без помощи. Они следуют собственным представлениям о том, как должна идти их жизнь, и
совершают собственные ошибки. И ты, конечно, в полной мере владеешь этим талантом.
Эльминстер оглянулся вокруг, опять борясь со слезами, а Мистра нежно рассмеялась и
коснулась его щеки. Ему показалось, что тепло этого прикосновения пробежало по всему его
телу.
— Не падай духом, — пробормотала она, как мать плачущему сыну, — учись
терпеливо, тогда и стыдиться будет нечего. Хотя я весьма довольна тем, что ты боишься
забыть меня и отклониться от задачи, которую я на тебя возложила.
Потом Хелдон померк и пропал, ее лицо тоже изменилось и стало лицом Накасии.
Эльминстер захлопал глазами, когда оно подмигнуло ему. Он опять был в сети
заклинания и опять глядел вниз, на настоящую Накасию. Принц глубоко, прерывисто
вздохнул, улыбнулся ей и медленно двинулся вверх. Не важно, что делать, лишь бы
отвлечься, однако все равно его мысли крутились вокруг товарища по ученичеству. Он и
мысленно так же ясно видел девушку, как если бы смотрел на нее.
Иногда ему становилось даже интересно, мог ли мастер видеть в его воображении
такие сцены и как часто, и что эльфийский волшебник думает о двух своих учениках.
Накасия. Ах, оставь мои мысли на мгновение, оставь меня в покое! Но нет…
Она была полуэльфом — подкинутый однажды ночью в башню Маски ясноглазый
ребенок. Эл подозревал, что она жила в той деревне, на которую периодически Маска
совершал набеги.
Яркая и игривая, смешливая. Все это Маска старательно выбивал из нее, стегая
заклинаниями и превращая ее то в жабу, то в земляного червяка. Но веселой натуре все
казалось нипочем: как бы он ее ни сокрушал, Накасия каждый раз превращалась в красавицу.
У нее были темно-рыжие волосы, которые густым водопадом стекали почти до колен,
красивые плечи и удивительно круглая попка. Сверху, из паутины, Эл восхищался плавным
изгибом ее спины. Ее огромные глаза, улыбка, скулы были образцом эльфийской крови, а
талия у нее была такой тонкой, что казалась почти кукольной.
Учитель позволял Накасии носить черные бриджи и даже разрешал отращивать
длинные волосы. И еще обучал ее заклинаниям для оживления прядей, чтобы они гладили
его, когда ночами маг брал девушку в свою палату. Такими ночами Эльминстер неистово
метался снаружи.
Она никогда не рассказывала о том, что происходит в этой закрытой заклинаниями
опочивальне, кроме того, что колдун и там никогда не снимает маски. Однажды, с
пронзительным криком проснувшись от какого-то ночного кошмара, она пробормотала что-
то о «мягких и отвратительных щупальцах».
Маг не только никогда не снимал свою маску: он никогда не спал. Насколько Эл мог
судить, у него не было друзей или родни, ни один корманторец не навещал его и не
обращался к нему ни по какому поводу. Маска проводил дни в сотворении магии, построении
заклинаний и обучении своих двух учеников. Иногда он обходился с ними почти по-
дружески, хотя никогда не открывал чего-либо о себе.
А иной раз им очень хотелось убить его. Большую часть времени подмастерья работали
вместе, не зная ни отдыху ни сроку. Иногда казалось, что маг в маске нарочно дразнит своих
двух учеников, почти навязывая их друг другу, поручая им, обнаженным, совместную работу.
Они были вынуждены, постоянно соприкасаясь телами, помогать один другому, поднимать
что-нибудь или чистить. Но стоило им только по собственной воле потянуться друг к другу,
вполне невинно, например, чтобы чем-нибудь помочь, жестокий учитель тут же наказывал
их.
Эти испытания болью были весьма разнообразны и изобретательны, но больше всего
Маска любил обездвижить обнаженное тело злодейским заклинанием и кормить на нем
пиявок. Медлительные блестящие твари, скользя по коже, выделяли жгучую слизь или почти
лениво впивались в тело.
Маска всегда осторожно и вовремя отменял заклинание, чтобы его ученики остались
живы, но, Эл свидетель, не много есть в Фэйруне пыток столь же болезненных, как
нападение этой склизкой твари, очень медленно прогрызающей свой путь через легкие,
живот или кишки.
И все же за двадцать лет углубленного изучения сложной магии эльфов Эл начал по-
настоящему уважать Маску. Колдун был дотошным творцом заклинаний и применял их
искусно, не оставляя ни единого шанса противнику. Он обо всем думал наперед и, казалось,
никогда ничему не удивлялся. У него было чутье на магию, инстинктивное ее понимание.
Маска мог легко и без сомнений придумывать, складывать и переделывать разные
заклинания. Кроме того, он никогда не забывал, куда и что положил, даже последний пустяк,
и всегда владел собой, никогда не показывая усталости или надобности в чьем бы то ни было
доверии. Даже когда он выходил из себя, то казалось, будто заранее придумал и тщательно
подготовил свой гнев.
Более того, после двадцати лет тесного и напряженного общения Эльминстер так и не
знал, кем был этот маг. Представитель какой-нибудь старинной благородной семьи —
наверняка, и, судя по манерам, он не входил еще в число старейших корманторцев.
Бывало, что Маска придумывал и сплетал для себя ложное тело и с частью своего
разума отправлял его куда-то что-то делать, но оставшуюся часть себя посвящал обучению
Эльминстера.
Сначала последний принц Аталантара удивлялся, что анонимный эльфийский маг
позволяет ему учиться таким мощным заклинаниям. Но, с другой стороны, о чем Маске
волноваться, когда он в любой момент и мгновенно может заставить повиноваться себе тело,
которое сам дал своему человеческому ученику?
Эльминстер подозревал, что он и Накасия были среди тех немногих корманторских
учеников, которые никогда не покинут обитель своего мастера. Вероятно, они были
единственными учениками из нечистокровных эльфов. И, скорее всего, их никогда не научат
создавать собственные защитные мантии.
Иногда Эльминстер вспоминал о своих прежних, бурных днях в Корманторе.
Интересно, не считают ли Сиринши и коронель, что он умер, и заботит ли их вообще его
судьба? Еще чаще он думал об участи эльфийской леди Симрустар, которую оставил ползать
по лесу, когда был не в состоянии защитить ее или хотя бы заставить услышать себя. И что
стало с Митантаром и его мечтой о мифале?
Конечно, они услышали бы от Маски, если бы такую гигантскую мантию сотворили и
город открыли бы для других рас. Но, с другой стороны, зачем магу сообщать им такие
новости о мире за пределами его башни, если он держит двух своих учеников как настоящих
заключенных?
В последнее время заботливое обучение магии застопорилось. Маска все чаще исчезал
из башни или запирался в своей запечатанной заклинаниями палате, рассматривая в
магическом кристалле происходящие где-то события.
День за днем в течение почти всей ледяной зимы его ученики оставались одни, чтобы
поесть и следовать убогому списку заданий. Список неизменно появлялся на какой-нибудь
стене, исполненный огненными письменами: работа без отдыха да плетение небольших
заклинаний, чтобы содержать башню Маски в чистоте, порядке и могуществе. Тем не менее,
он строго следил за ними: стоило им только без разрешения заняться исследованиями башни
или чересчур приблизиться друг к другу, как из пустого воздуха тут же появлялись
карательные заклинания.
Всего пару десятков дней назад, когда Накасия, проносясь мимо, запечатлела поцелуй
на плече Эльминстера, из ниоткуда появился невидимый кнут. Презрев отчаянные попытки
Эла уничтожить его, хлыст так отстегал девушку по лицу и губам, что на них остались
кровавые полосы. Она с криком отшатнулась, а когда проснулась наутро, то оказалось, что
все прошло. Но зато вокруг ее рта вырос целый забор колючек, из-за чего целоваться стало
совершенно невозможно. Прошло не менее десяти дней, прежде чем они исчезли.
Если маг в маске и появлялся в комнатах, где жили ученики, то только для того, чтобы
позвать их для помощи в магии. Помощь обычно заключалась в использовании их жизненной
энергии для тайного — и необъясняемого — заклинания, действие которого он в этот момент
проверял. А иногда нужно было просто плести какую-нибудь магическую сеть.
Теперь все трое действовали как один. Сооружали невероятные хитросплетения из
пылающих сетей и клеток, затканных светящимися нитями, по которым можно было ходить
как по широкой деревянной балке, независимо от того, шел ты вверх тормашками или резко
отклонялся в сторону. Многочисленные сложные заклинания были так вплетены в
пылающую ткань, что причина разрушения сети самоликвидировалась, вызывая цепь
заклинаний.
Мастер редко показывал, какие волшебства он поместил в сеть, пока магия не начинала
проявлять себя и не обнаруживала свою истинную природу. И ни одному из учеников он не
показал, с чего начинается эта сеть. Ни Эл, ни Накасия не знали даже главной цели — или
мишени — создания большинства сетей, которые плели.
Принц подозревал, что Маска часто использует помощь двух своих в изрядной степени
неосведомленных учеников специально, чтобы в заклинании против далекого противника не
было даже намека на того, кто за этим стоит.
И вот эльф повернулся. Глаза его блестели из-под маски, никогда не покидавшей лица.
— Эльминстер, подойдите сюда, — холодно сказал он, одним пальцем указывая на
особое место в сети. — Мы должны сплести смерть, вместе.
Глава восемнадцатая
В сети
Наконец настает день, когда даже самые терпеливые и лукавые теряют терпение и
пускаются в открытое предательство. Впредь им придется столкнуться с таким миром, каков
он, а не тем, каким он им видится в мечтах. Это — тот пункт, на котором проваливаются
многие измены.
Однако волшебник, известный как Маска, никак не был обычным предателем. Если
вообще предательство может быть обычным. Достаточно углубившись в прошедшие века,
историк Кормантора может отыскать много обычных заговорщиков. Но этот не был одним из
них. Этот был таким, что о его роковом конце после сложились печальные баллады.
Шалхейра Таландрен,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
Эльминстер потряс головой, пытаясь освежить усталый мозг: он слишком долго плел
заклинания совместно с другим, более холодным рассудком и теперь от изнеможения чуть не
шатался в ровно гудящей сети.
— Сейчас все станет ясно, — прямо в ухо ему сказал ледяной высокий голос мастера,
хотя сам эльфийский маг стоял у дальней стены палаты заклинаний. — Накасия, поспешите
на ложе в углу. Эльминстер, встаньте здесь, со мной.
Зная, что в такие моменты маг нетерпелив, оба ученика беспрекословно подчинились и
начали осторожно, чтобы не повредить чего-нибудь, выпутываться из паутины и спускаться
вниз.
Едва Эл добрался до указанного Маской места, как тот что-то просвистел и пальцем
соединил между собой два торчащих конца пылающих линий. Паутина сразу заискрилась, ее
магия громко заворчала. Сеть начала разворачиваться, извергая заклинание за заклинанием.
Эльфийский волшебник выжидательно смотрел на свое творение. Когда Эл проследил
за его взглядом, уходящим высоко вверх, то заметил, что над их головами внезапно ожил и
начал мерцать воздух, окруженный краями изогнутой сети. Среди мерцания появилось какое-
то изображение, плавающее в пустоте подобно подвешенному гобелену. Изображение
светилось и становилось все ярче и ярче.
Это было изображение дома. Эл никогда не видел его раньше. Дом был просторный и
даже несколько громоздкий, из тех, что эльфы строят в сельской местности. Он жил и
постепенно расширялся по мере того, как мимо текли столетия.
Эльфийское жилище стояло уже более тысячи лет, глядя окнами из самого центра
группы старых, могучих и тенистых вершин где-то в лесных дебрях. Старинный дом.
Великолепный дом.
Дом, которому оставалось стоять всего несколько вздохов.
Эл мрачно наблюдал за тем, как получившая волю магия сети заклинаний постепенно
разрушает защитные волшебства особняка. Она нападала и отбрасывала стрелы защиты
обратно так, чтобы они ударяли в самое сердце старого строения. Сеть заставала защитников
на своих постах, лошадей в конюшнях, захватывала их и со всей яростью пробужденных
заклинаний швыряла об стены дома, превращая все живое в тряпки и кровавые лохмотья.
Потребовалось всего несколько минут, чтобы великолепный дом разлетелся и
превратился в дымящийся кратер между двумя ненадежными, качающимися щепами
почерневшего и расколотого ствола. Какие-то рваные останки, наверное, бывшие недавно
телами, все еще сыпались вокруг места крушения. Наконец сеть заклинаний поглотила эту
картину, и воздух под потолком опять потемнел.
Эльминстер все еще хлопал глазами, вглядываясь в пустоту, когда его вдруг окутал
туман. Он даже вскрикнуть не успел, как оказался где-то в другом месте. Под его башмаками
была мягкая почва и опавшая листва, а вокруг разливались лесные ароматы.
Человек стоял в самой глубине леса, а недалеко от него в пустом воздухе слегка
склонился вниз маг в маске, и ни единого признака присутствия Накасии или хоть какого-
нибудь эльфийского поселения. Они были одни в диком лесу.
От резкой смены освещения Эл несколько раз моргнул, потом глубоко вдохнул сырой
воздух и огляделся. Восторг оттого, что он, наконец-то, не в башне, тут же сменили дурные
предчувствия. Не заметил ли Маска его встречу с Мистрой? Или еще раньше видел это в его
мозгу? Она тогда склонялась почти так же.
Прогалина, на которой они стояли, была странной: дорожка полукругом, возможно,
сотню шагов в поперечнике, совершенно голая, только земля и камень; ни пни, ни
лишайники, ни какие-нибудь лесные птички не оживляли ее бесплодную мертвенность.
Эл взглянул на Маску и вопросительно, но молча поднял брови.
Его учитель указал вниз;
— Вот что остается после броска того заклинания, которому я собираюсь сейчас вас
научить.
Эл еще раз взглянул на опустошение, на этот раз с таким же каменным лицом, как у
мастера:
— Да. Что-то мощное, а?
— Нечто полезное. Если его использовать должным образом. Заклинание может сделать
искусного мага почти непобедимым.
Маска показал зубы в безрадостной усмешке и добавил:
— Как меня, например. — Он выпрямился. — Ложитесь прямо здесь, где кончается
пустая земля и начинается живой лес. Носом в землю. Руки раскиньте в стороны. Не
шевелитесь.
Когда мастер говорил что-нибудь в этом роде, ни колебаний, ни возражений быть не
могло. Эльминстер немедленно рухнул лицом в грязь.
Едва принц проделал это, как ощутил прикосновение ледяного пальца Маски на своем
затылке. Он еще не успел почувствовать, какой палец холодный, а заклинание уже скользило
в его голове, постепенно и незаметно захватывая сознание. Это позволяло обойтись без
учебы, без указаний, и…
О боги! Эта магия поддерживала любое заклинание, которым ты владел, удваивала его
силу или создавала второе такое же. Но для этого она высасывала жизненную силу… из
деревьев.
Жизненную силу или — разумное бытие.
Все было так просто! Да, могучая магия, и нужно быть очень толковым магом, чтобы
пользоваться ею.
Эл очнулся едва ли не полумертвым. И это сотворили эльфы?
— Когда, — спросил Эл, уткнувшись носом в мох, — мне будет позволено этим
воспользоваться?
— В крайнем случае, — спокойно ответил мастер, — когда ваша жизнь… или
королевство, или домашние будут нуждаться в защите, то есть в случае наивысшего риска.
Когда все уже потеряно, и остались только безнравственные действия, чтобы освободить
силу, которая может помочь вам наверняка. Вот такое это заклинание.
Эл чуть не повернул голову, чтобы взглянуть вверх, на мастера. Голос эльфа, впервые за
двадцать лет, звучал нетерпеливо и даже кровожадно.
О Мистра, оказывается, ему нравится мысль о полном уничтожении противника, и не
важно, во что это обходится!
— Представить себе не могу, мастер, что когда-нибудь мне покажется приемлемой
мысль о необходимости и возможности применить такую магию, — медленно произнес Эл.
— Приемлемой… Нет, здесь должна быть не только мысль, но и осторожность, и
знание того, что может сделать это заклинание. И еще умение, которое вы способны
приобрести. Вот почему вы здесь. Теперь вставайте.
Эл поднялся:
— Нужна практика?
— Да, но только в смысле разговоров. Вы всерьез развяжете это заклинание только
против врага Кормантора. В соответствии с декретом коронеля это заклинание может
использоваться лишь для защиты при прямой угрозе королевству или в том случае, если
опасности подвергается жизнь эльфа-старейшины.
Эл пристально смотрел на неизменную маску своего учителя. Ему в десятитысячный,
наверное, раз стало интересно, в чем ее настоящая сила и что именно он обнаружил бы за
ней, если решится ее сдернуть.
Как только эта мысль проникла в сознание мага, он поспешно отступил на шаг назад:
— Вы только что видели, как наша сеть заклинаний разрушила высокий дом. Это было
жилище, в котором обитали заговорщики, настроенные против нашего королевства. Они
мечтали, чтоб мы торговали с дройями. Они так жаждали богатства и почестей, что готовы
были всех нас превратить в вассалов некой повелительницы Морского Дна.
— Но, конечно… — начал было Эл, и замолчал. Ни в чем после этого рассказа нельзя
было быть уверенным, кроме того, что его мастер в маске лжет.
Так много дала ему Мистра на лугу, что теперь он мог сказать, когда высокий, холодный
голос эльфийского мага отклоняется от истины.
Сейчас он отклонялся от правды каждым своим словом.
— Скоро, — продолжал Маска, — я перенесу нас в место, которое особенно защищено
от меня. В это место я могу попасть, только взрывая щит за щитом, по пути изменяя всех, до
кого смогу добраться. Кроме того, мне приходится тратить слишком много магии впустую.
Эльфийский волшебник вытянул палец и ткнул им в Эла:
— Вы, однако, можете без препятствий попасть в это место. Моя магия принесет к вам
закованного орка — отвратительного разорителя человеческих и эльфийских деревень. Мы
захватили его, когда он жарил на вертеле эльфа-младенца для своей вечерней трапезы.
Властью своего заклинания вы иссушите эту тварь, а потом метнете свой противомагический
щит, усилите его новым волшебством и по площади, и по силе действия рассчитывая на дом,
который будет стоять перед вами. После этого я смогу вызвать верных арматоров с мечами, и
дело будет сделано: предатели полягут, а Кормантор останется в безопасности еще на
некоторое время. Имея на счету такие заслуги, вы уже были бы готовы, чтобы предстать
перед коронелем.
— Перед коронелем? — Эльминстер почувствовал такое волнение, что чуть не
задохнулся. Действительно, хорошо было бы снова увидеть старого Элтаргрима. Однако он
никак не мог избавиться от неприятного ощущения, которое у него появилось после этого
разговора. Не станет ли он и в самом деле убийцей?
Маг заметил неудовольствие на его лице и медленно добавил:
— В доме, по которому вы нанесете удар, есть маг, и способный к тому же. Я надеюсь,
что мой ученик поднимется против противника с той же смелостью, с какой он изменяет
природу поганки и колдует в темноте. Настоящий маг никогда не позволил бы себе
испугаться заклинания, когда он его использует.
Вспомнив слова Мистры, Эльминстер подумал про себя, что настоящий, мудрый маг
притворяется, будто вообще ничего не знает о волшебстве.
И в заключение, посмеиваясь сам над собой, добавил, что, становясь поистине мудрым,
маг узнает, насколько же он был прав.
— Вы готовы, Эльминстер? — очень тихо спросил мастер. — Действительно ли вы
готовы, наконец, взять на себя эту важнейшую миссию?
Мистра? — мысленно спросил он.
В сознании принца немедленно появилось видение: Маска указывает на него, именно
так, как он делал это мгновение назад. Эл улыбается и кивает головой.
Ну что ж, с этим более или менее ясно.
— Да, — ответил Эльминстер, улыбнувшись и энергично кивнув головой.
На этот раз маска не смогла скрыть медленно расплывшейся улыбки.
Эльф поднял руки и пробормотал:
— Значит, так тому и быть!
Он сделал в сторону Эла один-единственный жест, и мир исчез в клубящемся дыме.
Когда дым умчался прочь, снова позволив человеческому магу отчетливо видеть все
вокруг, они уже стояли вместе в лесной долине. Возможно, это было где-нибудь в
Корманторе, если судить по деревьям и солнцу. Учитель и ученик стояли на небольшой
возвышенности, а довольно близко от них, за садом на пологом склоне, стоял низкий, какой-
то разухабистый дом, объединявший под одной крышей несколько палат с низкими
потолками. Если бы не овальные окна, прорезанные в стволах деревьев, его вполне можно
было бы принять за человеческое жилье, а не за приют эльфов.
— Бейте скорей, — пробормотал сзади Маска прямо Элу в ухо и исчез. Воздух в том
месте, где он только что стоял, просто свернулся и замерцал. А потом оказалось, что сзади
стоит орк в тяжелых цепях. Орк смотрел на него умоляющими глазами и отчаянно пытался
что-то сказать, но его губы и челюсти были скованы. Все, что он мог делать, — это слабо
скулить тоненьким голоском.
Пожиратель малышей и разоритель, а? Эл стиснул зубы от отвращения к тому, что
должен сделать, и, не колеблясь, коснулся орка. Маска наверняка наблюдает за ним.
Он сотворил заклинание, повернулся, простер руку в направлении дома и стал
устанавливать свою антимагию поверх каждой части дома. Принц желал обыскать весь дом,
вплоть до самых глубоких подвалов, подавляя любую, даже самую могучую магию
королевства.
Да утратит этот дом всякую магию.
Причитания орка превратились в стон отчаяния: свет в его глазах вспыхнул и погас,
колени медленно подогнулись, и он рухнул на землю; Эл поспешно отступил на шаг в
сторону, потому что тело, закованное в цепи, подкатилось к его ногам.
Воздух неподалеку снова замерцал. Эл поднял взгляд и увидел воинов в блестящих,
позолоченных доспехах с высокими воротниками. Они неслись из трещины в воздухе. Ни на
одном не было шлема, зато в руках сверкали обнаженные длинные клинки — заколдованные,
пылающие готовой разрушительной магией. Они даже не взглянули на Эла, а понеслись
прямо к дому и начали рубить ставни и двери. Когда их клинки одолели это препятствие и
эльфы ворвались внутрь, на их оружии и доспехах затанцевала и замигала встречная магия.
Из дома донеслись приглушенные крики и лязг металла,
Эл внезапно почувствовал тошноту, наклонился к орку и задохнулся от ужаса.
Он бросился на колени: Фэйрун распахнул перед ним черную пропасть. Потерявшие
форму цепи свободно лежали вокруг маленькой изящной фигурки. Слишком хорошо
знакомой фигурки. Он подхватил хрупкое тело на руки, но оно безжизненно повисло. Глаза
Накасии, все такие же широко открытые, с печальной мольбой смотрели на него, темные и
пустые. Теперь они будут такими всегда.
Задрожав, Эл коснулся жестокого кляпа, который запечатывал ее такой все еще нежный
рот, и больше не стал сдерживать слез. Он так и не заметил, как опять появился клубящийся
дым, чтобы поглотить его.
Глава девятнадцатая
Вышло так, что в Суде Кормантора в тот день разразилась буря. Настоящий ураган
заклинаний — ужасная вещь, одно из самых страшных явлений. Такое можно увидеть один
раз в жизни и запомнить навсегда. Некоторые из эльфийского народа хранят в своих сердцах
перед этим событием непреходящий страх и ненависть, хотя ураган заклинаний давно
пронесся.
Шалхейра Таландрен,
Верховный Бард Эльфов Летней Звезды
из Серебряных Клинков и Летних Ночей:
неофициальная, но истинная история Кормантора,
изданная в Год Арфы
— Старим умер, — горько сказал Флардрин, увидев, что эльф в маске упал и исчез из
виду. Он отвернулся от магического кристалла, не пожелав даже посмотреть, как заклинание
Сиринши потоком ярких звезд пронеслось мимо человека и полуэльфа. Звезды дождем
пролились на остатки предательской армии, все еще сражавшейся за победу, — армии
слишком немногочисленной, слишком слабой и слишком медлительной, чтобы взять верх,
что бы теперь ни произошло.
Другие Старимы, дрожа и бледнея, с недоверием смотрели в пылающую сферу,
висевшую в воздухе над Водоемом Зачарованной Воды. Слезы бежали по их щекам и
подбородкам, но они были старше Флардрина и не могли позволить себе отвернуться. Самое
меньшее, что обязаны сделать те, кто носит драконов Старима, — это досмотреть до конца,
запомнить все, что произойдет, и отомстить, когда придет время. Это просто их долг.
— Убит, лорд спикер дома Старима убит коронелем в его собственном Суде! Трон
королевства дал пощечину всем Старикам, вот что это такое! — прошипел один из старших
Старимов. Его нос и уши дрожали от гнева.
Глаза другого старейшины Старимов — леди, такой старой, что у нее выпали почти все
волосы (их остатки прикрывала теперь диадема с драгоценными камнями), — поочередно
блеснули в сторону каждого члена оскорбленного семейства эльфов.
Она вздохнула и печально сказала:
— Вот уж не думала, что доживу до того дня, когда эльф дома Старимов, даже такой
непомерно спесивый дурак, будет стоять в Суде и угрожать правителю Кормантора. Да еще
открыто нападет на него, с заклинаниями, и втянет народ Суда в это кровопролитие!
— Успокойтесь, сестра, — пробормотал еще один Старим, хотя у самого дрожали губы
от сдерживаемых слез.
— Вы видели? — внезапно разнеслось эхо под стропилами, когда в дальнем конце
комнаты распахнулась и грохнула об стену дверь. — Это означает войну! К заклинаниям!
Проклятие Солонора на ваши трясущиеся колени! К заклинаниям! Мы должны поспеть в
Суд, пока этот убийца Иритил не удрал!
— Перестань, Маэраддит, — попытался остудить его широкоплечий эльф, сидевший
ближе всех к сфере.
Молодой эльф его не услышал:
— Шевелитесь! Почему вы робеете, старейшины! Эй вы, где ваша гордость? Нашему
лорду спикеру пустили кровь, а вы тут стоите наблюдаете! Что…
— Я сказал, хватит, Маэраддит! — снова и так же сдержанно, как до того, произнес
сидевший эльф. Взбешенный юноша замолк на полуслове и опустил глаза, чтобы не видеть
этих спокойных лиц, каждое из которых несло на себе следы собственного горя и потрясения.
Старший архимаг дома Старима снисходительно оглядел молодого эльфа:
— Бывают дни, когда можно погибнуть ни за что, бессмысленно, — сказал Улдрейн
Старим своему дрожащему от ярости юному родственнику, — и Лломбаэрт использовал —
еще как использовал! — такой день. Нам повезет, если на дом Старима не объявят охоту и не
убьют нас всех до последнего. Придержи свой гнев, Маэраддит. Если еще и ты выкинешь
свою жизнь, после всех потерь в той палате, — он слегка кивнул в сторону сферы, в недрах
которой все еще продолжалась битва, ~ то будешь дураком, а не героем.
— Но, старший лорд, как вы можете такое говорить? — запротестовал Маэраддит,
махнув рукой на сферу. — Неужели вы так же малодушны, как остальные из этих…
— Ты говоришь, — с неожиданным металлом в голосе прервал его Улдрейн, — о
старших. О Старимах. Нас уважали и чествовали, когда родитель твоего родителя был еще
младенцем. Даже когда он хныкал или плакал, то и тогда не вызывал у меня такого
отвращения, какое сейчас вызывает твоя ребячливость.
Молодой воин уставился на него с подлинным изумлением. Глаза архимага смотрели
прямо в его глаза, как два копья-близнеца: остро и беспощадно. Улдрейн жестом указал на
свои ноги, и Маэраддит, проглотив комок в горле, опустился на колени.
Самый могущественный архимаг дома Старима смотрел на него сверху вниз:
— Да, ты действительно ошеломлен и разгневан тем, что погиб один из наших. Но твоя
ярость должна быть направлена на то, что Лломбаэрт посмел вовлечь в свое предательство
весь дом Старима. Одно дело — выступать против недальновидности коронеля, совершенно
другое — нападать и обвинять правителя Кормантора перед всем его Судом. Я стыжусь. Все
родственники, которых ты считаешь малодушными, и горюют, и стыдятся, и потрясены,
Кроме того, они еще и втрое достойнее тебя, поскольку знают, что корманторец —
благородный корманторский эльф из Старимов — всегда держит себя в узде и никогда не
предаст честь и славу этого большого семейства. Поступить так, как поступил Лломбаэрт, —
это значит наплевать на имя семьи, которое ты так горячо защищаешь, значит запятнать
имена и память всех своих предков.
Теперь Маэраддит был бледен, и слезы блестели у него на глазах.
— Если бы я был жесток, — продолжал Улдрейн, — я поделился бы с тобой
некоторыми воспоминаниями, которых ты никогда не слышал. Ты утонул бы в их тщеславии
и печалях. Наше семейство имеет огромный вес, но ты еще слишком молод и глуп, чтобы
понять, какие это налагает обязательства. Не говори мне о войне, не призывай к заклинаниям,
Маэраддит.
Молодой Старим ударился в слезы, а старый эльф-маг вдруг поднялся из кресла и
опустился на колени рядом с рыдающим Маэраддитом, обхватив его, словно старым
железом, по-старчески трясущимися руками:
— Тем не менее, я понимаю и твою ярость, и беспокойство, — сказал он в самое ухо
юноши. — Тебе нужно как-то справиться со своей болью и защитить имя Старимов. Мне
нужно, чтобы твоя боль оставалась в тебе. Мне нужно, чтобы твоя ярость горела в тебе. Мне
нужно, чтобы эта печаль никогда не позволила тебе забыть то, что натворила глупость
Лломбаэрта. Ты — будущее дома Старима, и моя задача — сделать из тебя клинок, который
никогда не опускается, привить тебе гордость, которая никогда не запятнает себя позором,
воспитать в тебе честь, которая ничего никогда — никогда! — не забывает.
Маэраддит изумленно откинулся назад, и Улдрейн улыбнулся ему. Молодой воин с
потрясением увидел слезы, блестевшие и в глазах старейшины.
— Учти это, молодой Маэраддит, и постарайся сделать так, чтобы я мог гордиться
тобой, — проворчал архимаг.
Юный воин вдруг понял, что стоит на коленях в центре кольца внимательно
наблюдающих за ним родственников. Слезы падали на пол вокруг него, подобно дождю.
— Вы… все мы… должны оставить этот черный день позади. Никогда не говорить о
нем, хранить это в таких глубинах, чтоб даже слуги не догадывались. Нам нужно
потрудиться и с наименьшими потерями восстановить фамильную честь, снова доказать
свою преданность коронелю, невзирая на любое наказание, какое он сочтет достаточным.
Если мы должны заплатить богатством или отдать нашу молодежь на воспитание
Элтаргриму, так тому и быть. Мы должны остаться в стороне от действий Лломбаэрта,
бросившего вызов трону. Мы должны явить пристыженность, а не гордый вызов, иначе, и
очень скоро, не станет никакого дома Старима. И некому будет стремиться к величию.
Улдрейн поднялся, крепкой хваткой все еще удерживая Маэраддита в
коленопреклоненном состоянии, и оглядел по очереди всех стоявших вокруг него
молчаливых эльфов:
— Все поняли?
Поняли все.
— Кто-нибудь не согласен? Я должен знать это сейчас, чтобы либо возразить, либо
убить. — Он суровым взглядом обвел всех. Но ни один, даже все еще трепещущий
Маэраддит, не сказал «нет».
— Хорошо. Не беспокойте меня. Оденьтесь в лучшие одежды и ждите моего
возвращения. Тот Старим, что покинет этот дом, больше не Старим.
Не добавив ни слова, Улдрейн, глава архимагов дома, решительно вышел из круга и с
каменным лицом пересек комнату.
Слуги разбегались при виде этого лица на всем его долгом пути через зал в
собственную башню заклинаний. Когда дверь за ним тихо закрылась, он положил на нее руку
и произнес тайное слово. С двери спустились два призрака блестящих крылатых драконов,
украшавших двери с внешней стороны.
Всю ночь они бродили взад и вперед по небольшому коридору, готовые вцепиться даже
в того, кто принадлежал дому Старима, но никому и в голову не могло прийти попытаться
проскочить мимо них. Что и правильно, поскольку даже призраки драконов всегда хотят есть.
Водоем Памяти опять светился. Усталый коронель протянул руку к Сиринши, парившей
в воздухе возле трона.
— Никто из них не понимает, — тихо пожаловался он и коснулся сверкающего клинка,
висевшего на боку. — Двадцать с лишним лет глупая молодежь из благороднейших домов
борется за то, чтобы захватить трон. Но даже если бы им это удалось, такая победа означала
бы не больше чем удобный случай подвергнуться ритуалу справедливого клинка. — Он
взглянул на вернувшего себе мужское обличие Эльминстера, Накасию и леди герольда: —
Многие могут попробовать пройти этот ритуал, но лишь один будет избран, тот, кто и
головой, и сердцем, и талантом выдержит это испытание. — Он вздохнул, — Но они еще
такие молодые, такие глупые.
Митантар стоял и слушал с легкой улыбкой на лице. Он ничего не говорил, только
наблюдал за эльфами, занятыми очисткой Палаты Суда от крови и тел.
Коронель тихо приказал Сиринши:
— Сделайте это сейчас. Пожалуйста.
Древняя волшебница с телом ребенка коснулась плавающего трона Кормантора,
бросила заклинание, а потом задрожала. Из нее, откуда-то из глубины, вырывался мощный
звук всеобщего призыва.
Свет струился из каждой частицы ее тела. Оттуда, где эти лучи касались стен, потолка
или колонн, вздымался могучий согласный аккорд.
Он достиг огромной высоты, а потом так же медленно замер. К этому моменту перед
троном уже стояли главы всех домов Кормантора, а в дверях толпились те, кто был рангом
пониже.
Элтаргрим вложил меч в ножны и стал медленно подниматься в воздух, пока не
остановился перед троном. Когда Сиринши пришла в себя, коронель обвил ее плечи рукой и
заговорил:
— Народ Кормантора? Сегодня здесь было совершено-и уничтожено — большое зло.
Митантар объявляет, что он готов. Я не желаю больше ждать, чтобы те, кто стремится
распоряжаться государством как собственной игрушкой, предприняли еще одну попытку, уже
стоившую нам жизней слишком многих корманторцев.
Перед сумерками, сегодня, обещанный мифал будет наложен, простершись над всем
городом, от Северного Поста до Водоема Саммата. После того как мифал непоколебимо
установится — что должно произойти в полдень следующего дня, — ворота города будут
открыты для всех народов и рас, которые не желают нам зла. Посланники отправятся во все
человеческие королевства, к гномам и полукровкам и… да, и к карликам тоже. Впредь, хотя
наше королевство остается Кормантором, этот город будет называться Миф Драннор. В честь
Митантара, который сотворил для нас мифал, и в честь Драннора, известного тем, что
первым из эльфов Кормантора женился на девушке-карлике.
Он посмотрел вниз. Леди герольд, поймав его взгляд, выступила вперед и торжественно
объявила:
— Мудрецы и волшебники призваны. Пусть все, кто присутствует здесь, соблюдают
тишину и порядок. Да начнется наложение мифала!
Эпилог
Арматоры со своих постов спешили к дворцу коронеля, в Палату Суда, ведомые шестью
волшебницами. Встав с обнаженными клинками плечом к плечу на мозаичном полу зала,
обратись суровыми лицами к собравшимся, они образовали перед троном кольцо.
В этот круг ступили коронель, леди герольд, Эльминстер, Накасия, Митантар и
Сиринши. Затем воины снова сомкнули свои строи.
Их мечи сразу занялись сиянием, когда к оцеплению нерешительно приблизился маг и,
старательно отводя глаза от беспорядочных кровавых пятен на белых одеждах коронеля,
обратился к нему:
— Не нужен ли вам я?
Коронель взглянул на Сиринши, и та вежливо ответила:
— Да, Белдрот. Но не сейчас. Те из нас, кто сейчас в кольце, должны ненадолго
умереть, чтобы жил мифал, а это не для вас.
Лорд-эльф отошел, и, хотя вид у него был слегка пристыженный, заметно было его
облегчение.
— Присоединяйтесь к нам, когда сеть будет соткана и заблистает над нами, — добавила
маленькая волшебница, и он замер, ловя каждое ее слово.
— Если речь идет о смерти, — вдруг прохрипела древняя и морщинистая эльфийская
леди, медленно выступив из толпы, прихрамывая и опираясь на трость, — то я тоже могла бы
снизойти, наконец, до какого-нибудь доброго дела ради страны.
— Добро пожаловать внутрь, Арендью, — приветливо сказала Сиринши.
Но стража и не пошевелилась, чтобы дать старой леди дорогу, пока леди герольд не
сказала решительно и прямо им в уши:
— Пропустить леди Арендью Экорн!
Еще раз их мечи поднялись, и легкий ропот прокатился по всей Палате Суда, когда
безучастно стоявший у дальней колонны эльф выступил вперед и заявил:
— Я думаю, время обмана прошло.
Через мгновение его изящная фигура выросла на голову и раздалась в плечах. Многие в
Суде ахнули. Еще один человек прятался прямо среди них!
Его лицо скрывал таинственный мрак. Напрягшиеся корманторские стражи видели
только два острых глаза, смотрящие на них будто из тени. Но Сиринши твердо сказала:
— Ментор, добро пожаловать в наш круг.
— Дайте пройти, — пробормотала леди герольд, и на этот раз охрана поспешила
повиноваться.
И опять по переполненному залу пошло движение. Через толпу корманторцев
проталкивалась целая группа. Во главе процессии шагал маг Высокого Суда, а позади него
шли лорд Олотар Орбрин, лорд Ондабрар Мэнделлин и лорд-полуэльф, чьи плечи были
охвачены кольцом сияющих драгоценных камней. В нем Сиринши шепотом признала
волшебника Аргута из Амбрал Айсла. Замыкала процессию благородная леди Алеа Дахаст,
изящная, улыбающаяся, остроглазая.
В кольце становилось тесно, и коронель, поприветствовав последнего из прибывших,
спросил у Сиринши:
— Как вы думаете, это все, кто нужен Митантару?
— Мы ждем еще одного, — сообщила ему маленькая волшебница, выглядывая из-за
плеч стражей, и, не выдержав, просто поднялась в воздух над ними.
Митантар шутки ради пощекотал пальцы ее ножки, но она начала лягаться.
— А, — наконец сказала она, подзывая к себе кивком головы кого-то из толпы
наблюдающих горожан, — вот и наш последний. Давайте, Датлью.
Изящная воительница в доспехах с удивленным видом выступила вперед и отстегнула
тонкий меч, висевший на боку. Отдав его стражам, она проскользнула в круг, поцеловала
коронеля, похлопала по руке Сиринши и встала в ожидании.
Они все поглядели друг на друга. И Митантар кивнул.
— Расширяем кольцо, — хриплым от волнения голосом скомандовала Олуэваэра. —
Сейчас впереди дальняя дорога, нам опять нужно как можно больше пространства. Силмэ,
вы получили все луки, которые должны были принести сюда?
— Нет, — не поворачиваясь, ответила волшебница, находившаяся в кольце, — я
получила только стрелы. Получить луки должна была Холон.
— А я получила только несколько противных волшебных палочек, — вмешалась
Йатланэ, — Некоторые леди надевают по четыре подвязки, чтобы носить все свои палочки!
Сиринши наигранно вздохнула и шепнула Митантару:
— Ничего не говорите… что бы ни подумали, только не говорите!
Митантар сделал совершенно наивный вид и развел руками.
Маленькая волшебница покачала головой и начала локтями расталкивать народ в
кольце так, чтобы они стояли на некотором расстоянии друг от друга вокруг Митантара и
лицом к нему.
Эльминстер удивился, обнаружив, что его потряхивает. Он бросил взгляд на Накасию и
поймал ее подбадривающую улыбку. Эл ответил ей тем же. Потом обвел долгим взглядом
весь зал: и плавающий трон, и брешь в потолке, и огромные куски разрушенной колонны, и
ставшую видной из-за нее статую эльфийского героя, угрожавшего Суду взмахом своего
меча.
Эл долго не отводил от него пристального взгляда, но это действительно была только
статуя, покрытая тонким слоем пыли.
Принц глубоко вздохнул и попытался расслабиться.
«Мистра, будь сейчас с нами, — подумал он. — Умоляю, твори это грандиозное
волшебство и наблюдай за его созданием. Пусть оно будет таким, каким ты его видела много
лет назад, когда посылала меня сюда!»
Сиринши тоже глубоко вздохнула, оглядела всех вокруг и прошептала:
— Начали!
От волнения никто в переполненном зале не заметил, как что-то маленькое, темное и
пыльное, горбатое и скользкое, похожее не то на гусеницу, не то на червяка, проползло между
ними по запачканному кровью полу палаты, медленно, но упорно стремясь к кольцу.
Внутри кольца Митантар, закрыв глаза, снова простер руки, и от его пальцев
протянулись тонкие лучи света, беззвучно и медленно связывая между собой всех, кто
находился в кругу. Старый эльф что-то пробормотал, и наблюдающие за происходящим
корманторцы дружно ахнули от страха, потому что его тело взорвалось и превратилось в
клубящееся, мутное облако крови и костей.
Эльминстер тоже ахнул и чуть не тронулся с места, но Сиринши остановила его
строгим взглядом. Судя по слезам, которые катились по ее щекам, она тоже не знала, что для
заклинания Митантара требуется жертва в виде его собственной жизни.
Облако, которым стал старый маг, было похоже на дым от огня. Оно поднялось ввысь и
стало белым, потом невидимым. Белые нити, все еще связывающие его с теми, кто остался в
кольце, пылали.
Тела всех тех, кто находился в кругу, тоже вдруг вспыхнули белым огнем. Белое пламя,
подобное снежным языкам, подскочило к разрушенному потолку Палаты Суда.
Толпа корманторцев опять дружно ахнула.
— Что это? Они умерли? — вскрикнула леди Дьюла Эвендаск, заламывая руки. Лорд
Эвендаск, успокаивая жену, молча обнял ее за плечи.
В это время Белдрот наклонился к ней и сказал:
— Митантар умер… или его тело. Он сам станет нашим мифалом, когда все будет
сделано.
— Что? — Вокруг него со всех сторон толпились эльфы, пытаясь услышать хотя бы
какие-то объяснения увиденному.
Белдрот поднял руку и во весь голос объяснил:
— Остальные будут жить, хотя заклинание у них всех сейчас заберет много силы. Скоро
они начнут сплетать между собой особую магию сети — один избранник с другим; — и мы
услышим своего рода музыку.
Он посмотрел наверх, на поднимающийся купол сети из белого пламени, и обнаружил,
что по его лицу струятся слезы. Маленькая ручка прокралась в его ладонь и сочувственно
пожала ее. Белдрот опустил глаза и увидел незнакомую малышку-эльфа. У нее было очень
торжественное лицо, даже когда она улыбнулась, ободряя его. Маг благодарно стиснул
ручонку и не отпустил.
На небольшой поляне, где в водоем с резвящимися рыбками смеялся и падал
бесконечной струйкой фонтан, Итритра Морнмист вдруг выпрямилась и взглянула на своего
лорда.
Его магический кристалл и бумаги, забытые на коленях, упали, когда он встал. Нет, он
поднял их с земли, но глаза его были устремлены куда-то вдаль.
— Что это, Нилаэр? — закричала Итритра, дотрагиваясь до него. — С тобой… все в
порядке?
— О да, — задыхался лорд Морнмист, продолжая вглядываться в пустоту. — О боги!
Это прекрасно — удивительно!
— Что «это»? — опять вскричала Итритра. — Что случилось?
— Мифал, — ответил Нилаэр Морнмист таким голосом, будто ему хотелось плакать. —
Ох, как мы могли быть такими слепыми? Нам следовало бы сделать это еще несколько веков
назад!
А потом он запел… бесконечную песню… без слов.
Леди несколько минут внимательно, побледнев от волнения, смотрела на него. Эльф
поднялся чуть выше, его босые ноги проплыли мимо ее подбородка, и тогда Итритра,
окончательно испугавшись, неожиданно для самой себя вцепилась в его щиколотки.
Песня прокатилась сквозь нее, а с песней все, что чувствовал он.
Так получилось, что Итритра Морнмист была первой в Корманторе, кто, не будучи
магом, почувствовал, что такое мифал. Когда несколько минут спустя на крик прибежали
слуги, они обнаружили леди Морнмист, которая дрожала и обвивалась вокруг ног своего
лорда. Лицо ее сияло блаженством.
Алаглосса Торнглар нежилась в водоеме. Вдруг она замерла, а потом поднялась. Вода
стекала с прекрасного тела ручьями. В изумлении она обратилась к Нлаэ — служанке,
стоявшей на коленях с благовониями и щетками:
— Что-то произошло. Ты не чувствуешь?
Служанка не ответила. Ощущая покалывание во всех пальцах, леди Торнглар
повернулась, чтобы отчитать девушку, но замерла и вытаращила глаза.
Девушка плавала в воздухе, все еще склоненная перед ароматной бутылочкой в руке. А
глаза ее стали звездочками. В них вспыхивали и резвились крошечные молнии. Такие же
вылетали из открытого рта. Служанка застонала. Затем звук изменился и превратился в
бесконечную песню без слов.
Алаглосса завизжала, но поскольку Нлаэ начала подниматься выше, то Алаглосса
потянулась, чтобы удержать служанку за руку.
Другой слуга услышал крик и, почти пролетев всю длинную дорогу через парк,
запыхавшись, подлетел к водоему и уставился на обеих: на плавающую в воздухе служанку и
ее госпожу.
Алаглосса широко раскрытыми глазами уставилась на Нлаэ, но видела что-то еще,
невидимое. Обе были обнажены и слагали какую-то песнь.
Эльф внимательно рассмотрел их, а потом, проглотив комок в горле, поспешил
удалиться. Он немного волновался: что если бы они очнулись от своего жужжания и
обнаружили, как он за ними подсматривает?
По пути обратно к своей лейке он не один раз покачал головой. Заклинания
удовольствий, конечно, стали за последние дни такими сильными…
От удивления Улдрейн Старим разинул рот — в первый раз за многие века это
выражение всерьез появилось на его лице.
И в последний. Белое пламя залило его и обнажило, не оставив в глазах Улдрейна
ничего, кроме небытия, — совершенно так же, как ранее он сам сжег лорда Орбрина.
А пока жадное белое пламя поглощало жизнь, мудрость и мощь архимага Старима,
новое могущество пронеслось через мифал, с треском пробиваясь сквозь разум магов всего
Кормантора.
Эльфы, стоявшие в нерешительности, не понимая, куда и как нужно ударить, увидели,
что высокое, крупное тело великого лорда Старима вспыхнуло сильным желтым огнем, как
будто он был деревом, в которое попала молния.
Он горел словно факел перед их потрясенными лицами, в то время как в Палате Суда в
глубокой тишине мерно и невозмутимо пела сеть из белого пламени. Сотни эльфов затаили
дыхание, пока почерневшее тело архимага падало и разрушалось в кружащийся и
оседающий пепел.
Неожиданный сильный удар понес Эльминстера куда-то далеко, кружа его, как лист в
бурю. Но золотой символ был рядом, как спасение. И вот кружение прекратилось, символ
угас. Наступила кромешная тьма, и началось плавание в пустоте, без ощущения тела. Опять.
— Мистра?
Его первый зов не многим отличался от шепота. Кажется, недавно он высказал богине
массу настойчивых просьб, но справился и без ее помощи и указаний.
— Ты так думаешь? — Ее голос прозвучал в его сознании — теплый, нежный и
совершенно неодолимый.
Он любим и в полной безопасности!
Эл поймал себя на том, что тихо нежится в тепле, окутавшем его, купается в
непреходящей, бесконечной радости.
Прошли часы, прежде чем Мистра заговорила снова, а может быть, мгновения.
— Ты хорошо поработал, избранник. Прекрасное начало. Но ты должен пожить в Миф
Дранноре — новом Корманторе — некоторое время. Ты должен лелеять его и защищать. А
заодно постараешься овладеть, насколько сможешь, магией тех, кто будет приходить в эту
обитель надежды. Я довольна тобой, Эльминстер. Ты снова станешь целым и невредимым.
Он вдруг опять оказался где-то в другом месте. Он плавал среди множества нитей
белого огня, а под ним валялись обрушенные камни и поваленные колонны. Прямо перед
собой Эл видел окровавленное, искаженное мукой лицо Симрустар Аугламир.
По всей Палате Суда неслось возбужденное перешептывание толпящихся эльфов, но
голоса были едва слышны. Мистра придала его заклинанию дополнительную силу, которая
сейчас пощипывала ему руки, и он считал, что знает зачем, поскольку сила была слишком
велика.
Сейчас Симрустар казалась просто сломанной игрушкой. Ее тело, насаженное на
каменный меч, было проколото насквозь, и только то, что враждебная магия разрушалась,
еще позволяло жизни теплиться в ней.
Эл взял на руки умирающую эльфийскую леди и с бесконечной осторожностью стал
снимать ее с проклятого меча.
От его прикосновений она ахнула, потом открыла глаза и обмякла. Изуродованное тело
вздрогнуло еще раз, когда он полностью освободил Симрустар от камня. Эл поднес руку к
ужасному отверстию под ребрами и начал изливать на него свою заживляющую силу.
Симрустар задрожала, осмелившись надеяться — и дышать — впервые за долгое время.
Эл поднял ее на руки и, укачивая, медленно опустился на пол.
Когда его колени коснулись мозаичного покрытия, он почувствовал на себе взгляды
множества эльфийских глаз, но все же наклонился и поцеловал ее в окровавленные губы,
словно они были самыми пылкими влюбленными в течение многих лет. Не отрываясь от
эльфийских губ, человек вливал в нее жизнь, всей мощью Мистры заставляя свои силы
переливаться в искалеченное, сотрясающееся тело. Потом он поделился с ней собственной
живучестью, делился до тех пор, пока не потемнело в глазах, пока дрожь слабости не
заставила его поднять голову, чтобы отдышаться.
Она впервые заговорила прерывающимся шепотом:
— Это вы, да, Эльминстер? Я так долго ждала этого поцелуя.
Эл не удержался и хихикнул, а потом прижал ее к себе, потому что свет опять вернулся
в глаза эльфийской волшебницы.
Она неторопливо обвела взглядом Фэйрун, разрушенный потолок Суда, а потом и
человека. Медленно, справляясь с дрожью, она сумела улыбнуться:
— Благодарю вас за облегчение моего ухода… но я умираю. Вы не можете помешать
этому. Мистра спасла меня от смерти той ночью в лесу… смерти, которую мне уготовил
Эландор… Я послужила ей… и все. Теперь я могу умереть.
Эльминстер тихонько покачал головой. Ему было известно, что над ним с воздетыми
руками стоят волшебницы Силмэ и Холон и ждут… ждут, чтобы уничтожить Симрустар
заклинаниями, если она решится на какое-нибудь, последнее, предательство.
— Мистра не обращается так с народом, — мягко возразил он.
Симрустар поморщилась от новой волны боли, прокатившейся по ее телу. Ручеек яркой
крови побежал из уголка ее рта:
— Это вы так говорите, избранник. Только вы. Я — эльф, и к тому же тот, кто
злоупотребил силой. Я попыталась поработить вас… Я хотела украсть вашу магию и убить
вас. Так зачем Мистре заботиться о моей судьбе?
— По той же причине, по которой забочусь я, — ласково ответил он.
Страдальческие глаза блеснули:
— Любовь? Страсть? Я знаю, что нет. Я не могу задержаться, чтобы подумать над
этим… жизнь ускользает…
— Только жизнь, — убежденно сказал Эльминстер, потому что наконец-то постиг
замысел Мистры, — но не то, кем была сама Симрустар.
Он оттянул пропитанный кровью, порванный лиф ее платья и на раненной плоти под
ним увидел первые золотые нити символа Мистры, того, что был когда-то вложен в его
сознание, и который отныне будет сиять на ее груди всегда.
У Симрустар перехватило дыхание. Она села. Глаза умирающей волшебницы блестели:
— Я… я вижу, наконец. Я… Ох, человек, я так обидела вас. Я…
Она не могла больше тратить время на слова, потому что светло-голубое пламя уже
кралось по ее коже, чтобы забрать навсегда. Из последних сил эльфийская дева нежно
поцеловала его.
Она все еще касалась его губами, как вдруг исчезла. Несколько пятнышек света
закружились над тем местом, где она только что была. Потом исчезли и они.
Эл поднял взгляд и увидел четырех ткачей, их руки и ноги, все еще горящие белым
пламенем, были связаны с сетью. Они стояли над ним, глядя вниз с любовью и
беспокойством.
Успокаивая их, Эльминстер произнес:
— Мистра забрала ее. Отныне Симрустар будет служить повелительнице
таинственного.
Теперь то самое «нечто» ползло вверх по его руке. Эльминстер схватил это нечто,
поднес к глазам и изумился. Перепачканный кровью обрывок чего-то пыльного? Клочок
маски, которую Лломбаэрт Старим носил так долго.
Обрывок начал пощипывать его кожу, тепло и почему-то приятно, словно приветствуя,
Пока Эл разглядывал обрывок, наверху внезапно вспыхнул радужный свет, и все
собравшиеся эльфы затаили дыхание в благоговейном трепете. Мифал родился!
Эльминстер почувствовал, что у него запершило в горле. Он, как и все, встал, чтобы
присоединиться к всеобщему празднику. Весь Кормантор, каждый эльф, полуэльф и человек
начали петь. Ту самую, возвышенную, непроизвольную песнь рождения мифала — высокую,
сияющую, прекрасную, неземную. А когда поющие оборачивались друг к другу для объятий,
то видели только мокрые от слез лица.
— Есть! — прошептал лорд Морнмист, глаза его смотрели куда-то вдаль. Слуги
переводили взгляды с отсутствующего лица хозяина на свою леди. По ее лицу струились
слезы и капали с подбородка.
— Почему? — безумно визжала она. — Почему не идут маги?
Слуги бросали друг на друга беспокойные взгляды, не осмеливаясь отвечать. Потом
Нилаэрин Морнмист поднялся из их бережных рук, будто выдернутый какой-то невидимой
рукой. Итритра закричала, но через мгновение ее вопли превратились в счастливые рыдания,
потому что ее лорд открыл глаза и воскликнул:
— Наконец-то! Слава опустилась на Кормантор!
Голос лорда гудел, как труба. Он повис в воздухе, и голубое пламя било из его глаз.
Морнмист посмотрел вниз.
— О Итритра, — позвал он, — иди сюда и раздели со мной эту радость. И вы все идите
сюда! — Он протянул им руку, и слуги Морнмистов чуть не задохнулись от изумления,
почувствовав, что их поднимают, с бесконечной осторожностью и огромной мощью, в
воздух, чтобы присоединиться к человеку, чей смех звучал подобно триумфальным горнам.
Нлаэ, которую нес на руках садовник, издала слабый, но полный удовлетворения звук.
Он взглянул на нее, поскользнулся на дорожке и чуть не выронил ношу.
— Осторожнее! — Леди Алаглосса Торнглар схватила его за локоть. Ее сильные руки
удержали и садовника, и служанку.
Нлаэ снова зашевелилась, потянулась, и ее вес вдруг исчез. От внезапной потери
равновесия садовник опять споткнулся и заскользил в кустарники галаматры.
— Нлаэ? — в ужасе закричала Алаглосса. — Нлаэ!
Служанка перевернулась в воздухе и улыбнулась ей сверху.
— Успокойтесь, леди, — мягко заговорила она, голубое пламя зажглось в ее глазах. —
Кормантор наконец-то защищен!
И видя, как девушка парит в воздухе, леди Алаглосса упала на колени, прямо на
каменную дорожку, вознеся молитвы и не замечая потока счастливых слез, струящихся по
лицу.
Галан Годалфин недоверчиво огляделся. Со всех сторон в воздухе плавали тела эльфов,
кругом раздавался смех и счастливые рыдания. Здесь и там взлетали ликующие возгласы.
Неужто весь Кормантор в одночасье сошел с ума?
Он заторопился к богатому дому, двери которого стояли открытыми. А что? Если все
потеряли голову от радости, так, может, они не заметят потери нескольких безделушек?
Годалфин уже занес ногу над порогом, как вдруг крепкие пальцы ухватили его за левое
ухо. Он заверещал, завертелся, стараясь освободиться, и выхватил кинжал. Потом сумел
развернуться и… замер, разинув рот.
Леди, про которую все знали, что это самая красивая и самая мертвая леди в
Корманторе, плавала прямо над порогом и улыбалась ему почти мечтательно. Голубое пламя
играло на ее руках и ногах.
— Ну что ж, Галан, — оживленно сказала Симрустар Аугламир, — ты мне чрезвычайно
угодил. Приятно думать, что в конце концов ты оставил воровство и явился, чтобы
возместить домам Миф Драннора все, что украл.
Лицо Галана перекосилось в чрезвычайном скептицизме:
— Что? Возместить? Миф Драннор?
Это были последние слова, которые он успел сказать, прежде чем его коснулись
сверкающие губы, и из его сапог прямо в блистающий воздух Миф Драннора стали вылетать
самоцветы, как рассерженные осы из потревоженного гнезда.
Восход луны над Миф Драннором был встречен с радостью в эту первую ночь.
Поразительной и восхитительной какофонией гудели горны, звенели арфы. Как будто все
праздники света объединились в одно замечательное торжество.
Благодаря беззвучному, невидимому чуду, накрывшему город, словно щит, те, кто
никогда прежде не был способен взлететь, могли теперь летать, не нуждаясь в заклинаниях
или каких-нибудь приспособлениях вроде жезлов и самоцветов.
Весь воздух был полон смеющихся и обнимающихся эльфов. Вино текло свободно, и
клятвы верности давались с совершенной несдержанностью. Сквозь разрушенную крышу
луна, полная и яркая, заливала своим светом всю Палату Суда.
Эльфийская леди скользила в одиночестве по палате. Ее украшенные драгоценными
камнями легкие комнатные туфли прокладывали путь на запятнанном кровью мозаичном
полу. Низкий вырез платья сверкал блеском драгоценных камней, а на груди искрились
алмазами два поверженных дракона-близнеца.
Только белые с серым пряди на висках выдавали ее возраст.
Двигаясь плавно, ни единым звуком не нарушив тишины, она добралась, наконец, туда,
где в небольшом ярком пятне лунного света лежала маленькая горка пепла.
Леди долго молча глядела на нее, только тем и отличаясь от статуи, что ее грудь бурно
вздымалась и опускалась от волнения. Обрывки песни ворвались через проломленную
крышу, когда мимо Палаты Суда проскочили радостные, возбужденные эльфы. Вдруг
молчаливая леди так крепко стиснула кулаки, что длинные ногти оставили на ее ладонях
капельки крови.
Леди Шараэра Старим обратила прекрасное лицо к луне, плывшей высоко-высоко над
ней, и глубоко вздохнула, Потом опять посмотрела вниз, на то немногое, что осталось от ее
Улдрейна, и прошипела с отчаянием:
— Мифал должен пасть! А Эльминстер должен быть уничтожен!
Только призраки, если они, конечно, обитали в Палате Высокого Суда, услышали ее
слова.