Истории индейских пленников

Невозможно проследить судьбу каждого из огромного количества

пленников. Кто-то, как, например, Томасса Чандлер, захваченная в
Мексике около 1850 года, довольно долгое время провела у команчей, и,
в итоге, была выкуплена одним богатым семейством и вновь оказалась в
Мексике, но уже как пеон. Вскоре она сбежала и возвратилась к
команчам. В конце концов, она вышла замуж за Джозефа Чандлера, а
затем за Джорджа Коновера, и поселилась на Индейской территории.
Некоторых мексиканских пленников выкупали или обменивали
американские власти. Но далеко не всем «везло» так же, как, например,
Рэйчел Пламмер, которая была захвачена в 1835 году в налете на форт
Паркер, жестоко изнасилована вместе с другой американкой, была увезена
далеко на север и жила какое-то время как рабыня, пока её не выкупили
мексиканские торговцы, и она не вернулась домой. Судьба её сына,
захваченного вместе с ней, неизвестна, он был разлучен с матерью. В
плену она родила еще одного ребенка (она была захвачена на раннем
сроке беременности), которого индейцы вскоре убили. Вскоре после
освобождения, она умерла, потрясенная пережитым. Пленники могли
погибать во время побега или от тяжелого труда, болезней и насилия.
Многие выжившие становились психически больными людьми. Хотя были
и успешно адаптировавшиеся. Например, численность кайова в 1870-х
годах составляли 5-6 процентов таких адаптированных пленников. Среди
команчей, как уже было сказано выше, таковых было еще больше. Но
такое везение касалось исключительно детей до десятилетнего возраста,
которых как раз и захватывали для пополнения редеющих рядов племени
в связи с постоянными войнами и время от времени случавшимися
эпидемиями. Дети, проявившие стойкость во время испытаний, такие как,
например, Герман Леманн, который был захвачен апачами-мескалеро, но
затем сбежал к команчам, получали доброе обращение, вскоре забывали
свою родину, становясь команчами и кайова, и становясь в дальнейшем
более жестокими к своим бывшим сородичам, чем сами индейцы.
СЕМЬЯ ПАРКЕР.
В 1834 году, Паркеры, семья из Вирджинии, эмигрировала в Техас . Они
стали первыми переселенцами с востока, которые осели далеко на
равнинах у реки Бразос. Там они нашли красивую, открытую,
испещренную дубами страну волнистых прерий, имевшую хорошие водные
источники и изобиловавшую дичью. Почва была богата для выращивания
зерновых культур, а в речных низменностях паслись многочисленные
стада оленей и водились бесчисленные индейки. Номинально это была
территория племени уичита, и ближайшими индейцами к ним были
индейцы вако с верховий реки Бразос. Однако местность, где они
остановились, была необитаема. Глава семьи выбрал место для форта
возле реки Навасота, притока Бразоса. Здесь они воздвигли бревенчатое
укрепленное строение, и вскоре пополнились еще несколькими
пограничными семействами, что приблизило общую численность форта к
тридцати пионерам. Кроме мужчин, женщин и детей, проживавших в
форте Паркер, в регионе имелись еще два места, населенные белыми.
Паркеры были глубоко религиозными людьми, и совсем не имели
стремления как-то мешать и, тем более, воевать с индейцами. Мужчины
семьи никоим образом не участвовали в техасской революции, и весь
клан бежал к реке Тринити, когда он получил известие о выдвижении в
1836 году против повстанцев сил мексиканского генерала Санта Анны.
Получив новости о победе техасцев при Сан-Хасинто. Паркеры
немедленно вернулись в свой форт. Как тысячи других техасцев, они не
нуждались ни в каком правительстве, и всю свою энергию они тратили
на укрощение диких земель и направление своих жизней в определенном,
нужном им, русле.
19 мая 1836 года большинство мужчин поселения находились на
кукурузном поле, вне видимости со стен форта. Несколько мужчин
оставались с женщинами и детьми, занимаясь различными делами, когда
перед поселением возникли, как из-под земли, верховые индейцы. Их
было примерно около сотни, и один из них размахивал запачканным
белым флагом. Мужчины: старый Джон Паркер, Сайлас и Бенджамин, а
также Сэмюэл Фрост и его сын, – согласились на переговоры, поскольку
индейцы знаками всячески выказывали свое дружелюбие. Паркеры были
встревожены, но, тем не менее, невооруженные. Холостяк Бенджамин
Паркер вышел за ворота, чтобы разговаривать с ними. Сайлас, имевший
четырех маленьких детей, стоял в воротах. Фросты и Джон Паркер
находились с собравшимися женщинами и детьми. Бенджамин
разговаривал с индейцами, что оставались на лошадях, при помощи
знаков и пиджина (смеси английских и индейских слов). Как позже было
установлено, это были в основном команчи с Ред-Ривер, вместе с
несколькими кайова, уичита и кэддо. Непонятна природа этого отряда.
Скорей всего, это был обыкновенный бродячий отряд молодых воинов,
находившийся в поисках приключений и благоприятных возможностей в
приобретении славы. В принципе, им все равно было кого убивать и
ограбить.
Бенджамин вернулся к воротам и сказал, что индейцы спрашивают о
направлении к ближайшему водному источнику и просят мяса. Также он
отметил, что они не совсем дружественно настроены. Поэтому он
отказал им в мясе и быстро возвратился, на что Сайлас возразил, что
необходимо пойти обратно и продолжить переговоры с такими злыми
индейцами. Бенджамин вновь подошел к индейцам, и тут они его
окружили и всадили в него с разных сторон несколько своих пик. Затем с
громкими воплями воины поскакали к воротам. Сайлас был убит, так и
не успев преградить им вход, а некоторые всадники спешились и
вскарабкались по стенам. Отец и сын Фросты тоже приняли быструю
смерть, а другие белые пытались спастись бегством. Воины рассеялись в
их преследовании. Несколько из них захватили Джона Паркера и его
жену; остальные с воплями скакали за женщинами и детьми. Газеты 19
века, и даже военные отчеты, часто опускали подробности индейских
налетов, заменяя их неудобоваримыми эвфемизмами. Это скрывало
истинную природу событий для восточных читателей, которые понятия не
имели о пограничье. Газеты того времени печатали облагороженные
версии, часто затем цитированные историками.
Старый Паркер был прижат к земле, оскальпирован и лишен половых
органов. Затем его добили, и еще больше изуродовали уже мертвое тело.
Грэнни Паркер была раздета догола и пригвождена копьем к земле через
мягкую часть тела. Затем несколько воинов по очереди насиловали ее; и
все это время она кричала. Две женщины были схвачены: их серьезно
ранили и бросили лежать с ужасными зияющими ранами. Люси, жена
Сайласа Паркера, убежала через ворота вместе с четырьми своими детьми,
но всадники догнали их возле реки и забросили всех через своих
лошадей. В этот момент начали подбегать с кукурузного поля
вооруженные мужчины. Один из них, Дэвид Фоулкенберри, с риском для
жизни бросился за этими индейцами, и вынудил их сбросить на землю
Люси и двоих детей. Но третий индеец ускакал с Синтией Энн и
маленьким Джоном: дети Паркеров, в возрасте, соответственно, девяти и
шести лет. С прибытием вооруженных белых мужчин, весь военный отряд
галопом поскакал прочь. Эта орда могла бы убить всех в окрестности, но
воины и так были удовлетворены своим большим триумфом, которого они
достигли без потерь. В облаке пыли они поскакали в направление реки
Тринити,- после убийства пятерых мужчин и ранения нескольких женщин,
которых они оставили умирать. Еще две молодые женщины, Элизабет
Келлог и Рэйчел Пламмер, были захвачены вместе с тремя детьми, - двумя
Паркерами и полуторагодовалым сыном Рэйчел Пламмер.
Ошарашенные поселенцы понятия не имели о команчских привычках, и
поэтому до заката прятались в речной пойме. Затем, Дэвид Фоулкенберри
и Абрам Англин пошли в форт. За воротами они нашли Грэнни Паркер,
которая ползла в поисках воды. Она сама освободилась от воткнутой в
нее команчской пики: она были сильной старой женщиной и поэтому
выжила. Этой ночью умерли еще две женщины. Мужчины продержали
свои семьи у реки всю ночь и весь следующий день, не решаясь
подвергнуть себя опасности даже ради того, чтобы похоронить
разлагающиеся тела. Наконец, уцелевшие собрали лошадей, взяли кое-
какие вещи и продукты и направились в ближайшее поселение,
расположенное во многих милях пути на восток.
Тем временем, воины ехали в сторону реки Тринити. Они точь-в-точь
соблюдали древний обычай воинов равнин: до полуночи они находились в
яростной скачке, чтобы как можно дальше оторваться от возможной
погони. Пленники были привязаны к лошадям таким образом, чтобы не
упасть. Они были все в синяках от побоев, ошеломлены, и полностью не
отдавали себе отчета в происходящем, когда команчи наконец
остановились и разбили лагерь. Воины привязали своих коней к
колышкам и отпустили их пастись, а пленников по рукам и ногам
связали сыромятными ремнями и бросили лицами вниз. Теперь отряд
чувствовал себя в достаточной безопасности для того, чтобы исполнить
победный танец: воины подпрыгивали вокруг костра, перечисляя свои
подвиги и размахивая окровавленными скальпами. Для американского
индейца это был самый сладостный момент войны: набегу сопутствовал
полный успех, и потерь не было, к тому же у команчей имелись живые
пленники, - как живое свидетельство их воинского торжества. В безумии
танца воины избивали луками пленников до крови, но детям они не
вредили. Затем две взрослых женщины были раздеты догола и
подвергнуты дополнительным пыткам. Эти мучения были частью обряда
общего унижения, очень важного для американских индейцев. Обе
женщины не получили серьезных ранений, так как воины не собирались
их убивать; они были изнасилованы на виду у связанных детей, и в
дальнейшем должны были стать рабынями. Элизабет Келлог и Рэйчел
Пламмер, обе замужние женщины, стали первыми известными пленными
американками команчей. Они получили такое же обращение, как и
пленные женщины племен пауни и юта, да и любого другого племени.
Конечно, в резервационные годы команчи и их потомки отрицали
изнасилования и пытки, и причины тому те же самые, по которым ацтеки
в Мексике пытались отрицать то, что их предки торжественно поглощали
человеческую плоть. Но известно, что на равнинах пленные женщины
являлись живым товаром, и неизвестно ни одного случая, когда пленная
взрослая женщина не была бы изнасилована. Спасшиеся пленницы, когда
они немного морально оживали после своего освобождения, сообщали
один и тот же рассказ, и до середины 19 века воины команчей с
гордостью повествовали о таких своих подвигах. После такого посвящения
немногие женщины были способны на оказание сколь-нибудь серьезного
сопротивления. Мужчины, не особо задумываясь, могли с раздражением
прикончить такую досаждающую женщину, но в большинстве случаев они
использовали более творческие способы для ее подчинения. Пленница
всегда была доведена до крайнего изнеможения, связана, и затем раздета
догола в присутствии всех имеющихся на данный момент воинов. Ее
могли привязать к всаднику, и тот ехал рысцой какое-то время,
разрывая стопы и ноги пленницы об камни и колючки, или ее просто
оставляли под палящим солнцем, чтобы она помучалась от ожогов.
Пленницы быстро узнавали, что полное сотрудничество намного более
предпочтительно, чем, то наказание, которое воины могли еще изобрести.
Несмотря на легенды и мифы, нет ни одного документального
доказательства того, что какие-то женщины убивали себя сами при
подобных обстоятельствах. Наоборот, - они всячески цеплялись за жизнь.
Элизабет Келлог и Рэйчел Пламмер выдержали их первоначальное
испытание первыми из многих.
На рассвете индейский отряд разделился. Команчи и кайова отправились
на запад, прихватив с собой миссис Пламмер и троих ее детей. Элизабет
Келлог осталась с воинами кэддо и уичита, которые отправились к
Ред-Ривер. Там она пробыла полгода, а затем была обменена на товары
стоимостью в 150 долларов индейцам племени делавэр с Индейской
территории. Эти индейцы переправили ее в город Накогдочес на востоке
Техаса, где они за туже цену уступили ее агентам республики Техас.
После этого имя Элизабет Келлог исчезает из истории.
Несмотря на то, что Рэйчел Пламмер и ее дети являлись пленниками
северных или восточных команчей, вероятно, нокони, невозможно точно
проследить, где они находились на самом деле, так как семьи команчей
часто переезжали из одной группы в другую. А пока, эти команчи быстро
пересекли Высокие Равнины, наконец, разбивая лагерь на востоке
Колорадо. Дети, в том числе маленький Джеймс Пламмер, быстро
забыли их первое потрясение от неволи и стремительно впитывали в
себя обычаи и культуру команчей. Вскоре они носили их одежду и
говорили на их языке, а также наслаждались жестким бизоньим мясом.
Старшие дети Пламмер спустя несколько месяцев ехали верхом, подобно
рожденным команчами. Но участь Рэйчел Пламмер была совсем иной:
она подлежала дальнейшей деградации, становясь наложницей воина, не
имея никакого статуса в лагере, и выполняя самые черновые и
трудоемкие работы. Она стала такой же грязной и вшивой, как и ее
похитители, нечувствительной ко многим своим унижениям. Позже она
оставила подробное описание жестокостей, которыми пострадала.
В Колорадо она родила ребенка, но, согласно ее отчету, он был убит
индейцем ударом об лед. Одна старая индианка, жена хозяина Рэйчел,
постоянно ее избивала и мучила с особой жестокостью. Но однажды
белая женщина взбунтовалась, схватила дубинку и свалила старуху на
землю. Рэйчел подумала, что ее сейчас убьют, но она ничего не знала о
команчских обычаях. Ее хозяин проникся к ней долей уважения, и
избиений стало значительно меньше; он ее ввел в ранг своих скво. После
многих месяцев такой жизни, в лагерь пришла партия торговцев
команчерос. Присутствие англо-американской женщины в лагере команчей
в то время было необычно для новомексиканских маклеров, и по
возврату в Санта-Фе они рассказали о ней. Эта новость взволновала
американского торговца по имени Донахью. Он поручил команчерос
разыскать ее и попытаться выкупить. Через семнадцать дней пути на
север от Санта-Фе, они нашли ее в лагере команчей. Мексиканцы
выкупили Пламмер, но ее дети уже влились на равноправной основе в
семьи команчей. и ничего нельзя было с этим поделать. Через
восемнадцать месяцев плена Рэйчел Пламмер оказалась в Санта-Фе. Затем,
Донахью со своей женой перевезли бывшую пленницу в Индепенденс,
штат Миссури, где ее встретил родственник, который доставил ее
обратно в Техас. К сожалению, из-за расовых и сексуальных
предрассудков полноценное возвращение таких несчастных женщин было
просто невозможно. Они являлись объектами искренней жалости, но
одновременно с этим их рассматривали как каких-то грязных животных.
Были случаи, когда мужья не просто отказывались снова жить с такими
своими женами, но даже не забирали их к себе. Как это ни странно, но
большинство вернувшихся женщин больше страдали от позора и
унижений среди собственного народа, чем среди команчей. А если они
еще возвращались с детьми-метисами, их дела обстояли намного хуже.
При возможности такие бывшие пленницы уезжали из пограничья, чтобы
стереть из памяти былое без следа.
Рэйчел Пламмер умерла менее чем через год после ее выкупа и возврата
из плена. Известие о ее судьбе быстро облетело всё юго-западное
пограничье .
Как Паркеры, так и Пламмеры, приложили все усилия для того, чтобы
разыскать детей, захваченных в налете на форт Паркер. В этом им
помогали техасские и американские чиновники. В итоге, Джон Паркер и
Джеймс Пламмер были найдены и выкуплены в 1842 году. Мальчик
Пламмер совсем не говорил по-английски, но он был еще достаточно
молод для того, чтобы адаптироваться вторично. А вот Джон Паркер стал
хорошим команчем. Ему исполнилось уже двенадцать лет, и он
чувствовал большую тягу к своей сестре, которую не удалось вернуть,
так как она уже была женой воина команчей. Взрослел он среди своего
народа, и настал момент, когда он отправился искать свою сестру. Он
так ее и не нашел, и, в конце концов, женился на мексиканской девушке
и поселился с ней в пустынном месте за Рио-Гранде.
Синтия Энн Паркер находилась у куахада - наиболее отдаленной и
свирепой группы команчей. Слухи об ее существовании доходили до
чиновников на Индейской территории, и однажды американский
полковник видел ее, уже семнадцатилетнюю, на совете с команчами. Он
сообщил, что она отказалась говорить по-английски и расплакалась.
Больше он не смог с ней поговорить, так как команчи стали резко
враждебными. Все попытки ее выкупа терпели неудачу, так как она была
женщиной команчей, женой Пета Ноконы, очень важного воина, кто, в
дальнейшем, возглавил свою группу. Она родила от него детей и, в
итоге, совсем забыла свое белое прошлое. Намного позже, в 1860 году,
она была захвачена вместе с некоторыми своими детьми техасскими
рейнджерами в атаке на лагерь команчей. Она была возвращена своей
белой семье, но так и не прижилась в ее новой жизни, скончавшись от
«разбитого сердца». Ее старшим сыном был Куана Паркер - позже
знаменитый лидер команчей в военное и мирное время.
Искра насилия и ненависти, зажженная в форте Паркер, сжигала
пограничье в течение следующих сорока лет. Налет на этот форт стал
первой известной трагедией из многих сотен подобных ей, что
разыгрывались затем в пограничных войнах между техасцами и команчами
до самого их окончания в середине 1870-х годов.
РЭЙЧЕЛ ПЛАММЕР
Рэйчел Пламмер, шотландка по национальности, родившаяся 22 марта
1819 года, была дочерью Джеймса Паркера и двоюродной сестрой
знаменитого команча Куаны Паркера. В семнадцатилетнем возрасте она
была захвачена в плен вместе с ее полуторагодовалым сыном Джеймсом
Праттом Пламмером, военным отрядом индейцев при нападении на
форт Паркер, Техас. После двадцати одного месяца пребывания в плену,
она была выкуплена мексиканским торговцем (по наводке американца из
Санта-Фе) и впоследствии возвратилась к своей семье. Умерла 19 марта
1839 года, видимо, от воспаления легких или другой тяжелой простуды.
Рассказ Рэйчел Пламмер, которая двадцать один месяц провела в
индейском плену
19 мая 1836 года я находилась в форте Паркер, в верховьях реки
Навасотта. Мой отец (Джеймс Паркер) и мой муж с мужем моей сестры
работали на поле моего отца, которое находилось примерно в миле от
форта. Утром, часов в девять, мой отец, муж и зять, а также брат, пошли
на ферму. Я думаю, что не прошло и часа после их ухода, как кто-то в
форте закричал: «Индейцы!». Все жители форта ушли на свои поля,
расположенные по соседству, и в самом форте оставалось всего шесть
человек: мой дедушка, старый Джон Паркер; два моих дяди, Бенджамин
и Сайлас Паркеры; Сэмюэл Фрост и его сын Роберт; и Генри Дуайт, зять
Фроста. Все они были несколько растеряны, когда к воротам подъехали
индейцы (около восьмисот) с поднятым белым флагом. Увидев
индейцев, моя сестра (миссис Никсон) немедленно побежала на поле
моего отца, чтобы поднять тревогу. В это время индейцы находились
еще в четверти мили от форта. Я тоже собиралась побежать на поле, но
не могла найти моего маленького сына (Джеймс Пратт Пламмер). Вскоре
все женщины разбежались из форта, но куда, я не знаю. Я сама
побежала в сторону поля. Мои старые дедушка и бабушка, и несколько
других, побежали через поле, которое непосредственно примыкало к
форту. Дуайт тоже побежал через поле с его семьей, с миссис Фрост и
ее маленькими детьми. Когда он побежал, дядя Сайлас крикнул ему:
«Господи, Дуайт, ты собираешься бежать?». Тот ответил: «Нет, я попытаюсь
спрятать женщин и детей в лесу». Дядя сказал ему: «Иди сюда и
сражайся, как полагается мужчине, и если нам суждено умереть, мы
продадим наши жизни, как можно дороже».
Индейцы остановились недалеко от форта, затем двое из них подъехали
к форту и сказали, что они дружественные и пришли, чтобы заключить
договор с американцами. Мужчины немного расслабились, и дядя
Бенджамин пошел к индейцам: несколько сотен из них уже собрались
возле ворот форта. Через несколько минут он вернулся и сказал Фросту,
его сыну и дяде Сайласу, что, по его мнению, индейцы хотят сражаться, и
поэтому нужно, как можно лучше подготовиться к обороне. Он также
сказал, что вернется к индейцам и посмотрит, можно ли избежать
сражения. Дядя Сайлас сказал ему, чтобы он не ходил, а остался здесь и
приготовился к отражению атаки, но он не послушался и снова пошел
к индейцам. Казалось, что он вовсе не услышал, что ему сказал дядя
Сайлас. Затем дядя Сайлас сказал остальным: «Они убьют Бенджамина»,
и обратился ко мне: «Стой здесь и наблюдай за индейцами, пока я
хожу в дом». Кажется, он сказал, что идет за сумкой с патронами; я
думаю, что он пошел за сумкой с патронами и винтовкой, которых у
него было четыре или пять. Когда дядя Бенджамин вышел к индейцам,
они разъехались в стороны и окружили его. Теперь я была уверена, что
они собираются его убить; схватила моего маленького Джеймса Пратта и
побежала к другой стене форта. Когда я бежала через форт, то встретила
Сайласа, который шел обратно к месту, где он оставил меня. Он спросил
у меня, убили ли они Бенджамина? и я ответила ему: «Нет, но они
окружили его». Он сказал: «Они убьют его, но я заберу хотя бы одного
из них». Это были его последние слова, которые я слышала. Я выбежала
из форта и, обогнув угол, увидела, как индейцы вонзают их копья в
Бенджамина: работа смерти началась. Я не буду описывать их
потрясающие вопли, которые, казалось, достигли неба, когда они убивали
жителей форта. Вряд ли это можно описать, даже имея богатое
воображение. Я не могу вспомнить всё подробно, что происходило, так
как была очень напугана. Я пыталась сбежать, но, увы, было уже слишком
поздно, и группа индейцев догнала меня. Как же бесполезны были мои
усилия, когда я пыталась спасти себя и маленького Джеймса Пратта!
Большой, мрачный индеец поднял мотыгу и сбил меня с ног. Я хорошо
помню, что они вырвали у меня из рук моего ребенка, но били ли они
меня ещё, я не помню, так как потеряла сознание. Когда я пришла в
себя, то первое, что я помню, как они меня тащат за волосы. Несколько
я раз я неудачно пыталась подняться, и наконец, у меня получилось это.
Когда они меня вели мимо форта, я услышала ужасный крик возле
места, где они сначала схватили меня; и я слышала много выстрелов.
Затем я услышала ликующий возглас дяди Сайласа! На мгновение у
меня зародилась надежда, что прибежали мужчины с окрестных полей,
и они смогут меня освободить. Вскоре меня притащили к основной
массе индейцев: в то место, где они убили дядю Бенджамина. Его лицо
было сильно изуродовано, а из его тела торчало много стрел. Проходя
мимо него, дикари вонзали в его тело их копья. Я была залита кровью,
потому что моя рана кровоточила. Я поискала взглядом моего ребенка,
но не увидела его, и подумала, что он убит. В каждое мгновение я
была готова разделить его участь, но затем, наконец, я увидела его.
Индеец держал его на своей лошади, а он кричал: « Мама! Мама!». Он
не мог называть меня по имени, потому что ему было всего
восемнадцать месяцев от роду. С индейцами были две женщины
команчи (они всегда сопровождают своих мужчин в битвах), одна из
которых подошла ко мне и ударила меня несколько раз кнутом. Это
привело меня в чувство, и я перестала плакать. Теперь я начала думать
о том, что индейцы убили моего отца и моего мужа, и всех остальных
мужчин. Вскоре я увидела индейцев, которые вели двух старших детей
моей тети Элизабет Келлог и дяди Сайласа – Синтию Энн и Джона;
также некоторые индейцы несли окровавленные скальпы, и среди них я
смогла распознать по седым волосам, скальп моего дедушки, но не
смогла сосчитать, сколько их было всего. В это время большинство
индейцев занимались грабежом форта. Они разрезали наши перины и
бросали перья в воздух; они принесли большое количество книг моего
отца и лекарства. Некоторые книги они разорвали, а большинство
бутылок с лекарствами разбили, но несколько оставили, и в течение
нескольких следующих дней пили из них. В одной из бутылок был
порошок белого мышьяка, который индейцы приняли за белую краску и
раскрашивали им свои лица и тела, перед этим смачивая его своими
слюнями. Они показали мне эту бутылку и спили у меня, что в ней? Я им
ничего не ответила, хотя знала об ее содержимом, так как она была
маркирована. Четыре индейца разрисовали себя вышеописанным
способом, и вскоре умерли.
Когда мы отъезжали, я оглянулась на то место, где всего час назад я
была свободна и счастлива, а теперь находилась в руках безжалостного,
дикого врага. Они убили по пути много нашего скота, и вскоре у меня
не осталось времени на то, чтобы задумываться о прошлом, так как они
начали избивать меня дубинками. Моя плоть так и не восстановилась от
ушибов, которые они мне тогда нанесли. Описание варварского
обхождения только добавит боли к моим нынешним страданиям,
потому что я и так испытываю чувство глубочайшего унижения, когда
думаю, говорю об этом или пишу про это; я всегда чувствую
душераздирающие муки, которые вынесли мое тело и разум, и моей
душе становится тошно от одной ужасной мысли об этом.
Около полуночи они остановились. Они связали ремнем мне руки у
меня за спиной, и связали так туго, что шрамы от этого до сих пор
видны. Затем они ремнем связали мои ноги вокруг лодыжек и другим
ремнем соединили вместе мои ноги и руки. После этого они повернули
меня к ним лицом и начали бить меня луками по голове: мне пришлось
приложить много усилий, чтобы не захлебнуться собственной кровью.
Раны, которые они раньше нанесли мне мотыгой и дубинками, по-
прежнему кровоточили. Вдобавок к моим физическим страданиям, они
принесли и посадили недалеко от меня маленького Джеймса Пратта; я
даже слышала, как он плачет. Я слышала, как они бьют его и как он
плачет, но ничем не могла ему помочь. Затем они подвели ко мне
остальных пленных, но не разрешали нам разговаривать. Один раз моя
тетя окликнула меня, и я ей ответила: я подумала, что больше мы
никогда не смож ем слова произнести, так как они так сильно стали
прыгать по нам, что мы чуть не умерли. Дети плакали, но их плач был
заглушен такой силы ударами, что я не знала, живые они или мертвые.
Затем они начали вопить и танцевать вокруг скальпа; пинать и топтать
пленных.
Теперь я прошу тебя, мой христианский читатель, сделай паузу. Ты, кто
живешь вдалеке от опасности; ты, кто читал священное писание об
истине, которую взрастила на земле кичливая христианская филантропия,
- я говорю теперь тебе, я прошу тебя представить в твоем
воображении то, что я тогда чувствовала. Какой ужасный, дикий крик! -
способный ввергнуть в страх самые храбрые сердца. Я утопала в
собственной крови, но что было еще хуже, - это мысли о моем
маленьком дорогом Пратте! Сотрется ли когда-нибудь эта сцена из моей
памяти? - не ранее момента, когда мой дух будет призван и покинет
эти тенета из глины; и пусть Бог даст мне сил молиться о них, ибо «они
не знают, что они творят».
На следующее утро они двинулись на север. Каждую ночь они
связывали меня; происходило это в течение следующих пяти ночей. В
первые пять дней я ничего не ела и совсем мало пила. Несмотря на
мои страдания, я находила время, чтобы восхищаться окружающей
местностью: прерией и лесом. Я видела много прекрасных водных
источников: это было примерно в 70 или 80 милях от форта к Кросс-
Тимберс. Это был район лесных угодий, тянувшийся от реки Арканзас на
юго-запад, пересеченный реками Фэлс-Куачита, Ред-Ривер, верховьями ре
Сабин, Ангелина, Натчиточес, Тринити, Бразос, Колорадо и других, и затем
устремляющийся дальше на юго-запад в сторону Рио-Гранде. Лесной
участок имел неправильную форму, примерно от 5 до 35 миль в ширину
в разных его точках, и та местность очень разнообразная; изобилующая
небольшими участками прерий, опоясанных деревьями разных видов –
дубами, ясенями, вязами, гикори, орехом и шелковицами. На
возвышенностях дубов больше, чем деревьев других видов. Некоторые
лесные участки труднопроходимые, заросшие кустарниками, опоясанными
вереском, а другие небогатые на растительность. На запад или северо-
запад от Бразоса находится очень холмистый район, который достигает
вод Рио-Гранде; в ширину он, кажется, покрывает полностью
пространство между Остином и Санта-Фе. Эта местность имеет много
водных источников, особенно к юго-западу от Бразоса, и часть ее густо
населена. Там самый чистый воздух, которым я когда-либо дышала.
После того, как мы достигли Гранд-Прейри (Техас), мы стали отклоняться
на восток, - та партия, с которой я находилась, - тетю Элизабет забрали
кичаи, а мои племянник с племянницей ушли с другой группой
команчей.
Я снова должна призвать моего читателя к терпению в прочтении
продолжения описания варварского отношения индейцев. Мой ребенок
постоянно плакал и постоянно звал: «мама, мама», - но мне не
позволено было даже просто поговорить с ним. Однажды, когда они
меня развязали, они привели его ко мне, предполагая, что я дам ему
грудь. Увидев меня, он, дрожа от слабости, бросился в мои объятия. О, с
каким выражением любви и печали я обняла избитое тело моего дорого
маленького Джеймса Пратта. Теперь я начала думать, что мое положение
намного улучшилось, так как они позволили мне держать возле себя
моего ребенка. Но я ошибалась: поняв, что я уже отлучила его от
груди, они, несмотря на мои протесты, вырвали его из моих объятий. Он
протянул ко мне свои руки, покрытые кровью, и воскликнул: «Мама,
мама, мама!». Я смотрела, как его уносят от меня, и громко рыдала. Это
был последний раз, когда я видела моего маленького Пратта; где он
теперь, я не знаю.
Уходя всё дальше и дальше от моего дома, мы пересекли Биг-Ред-
Ривер, верховья реки Арканзас, а затем отклонились на северо-запад и
вскоре потеряли из виду лес. Покинув Кросс-Тимберс, мы прошли
несколько сот миль по красивой стране вдоль Ред-Ривер, Арканзаса и
других потоков. Лес там редкий и низкорослый, некоторые ручьи имеют
привкус рассола, но в других вода чистая, без всяких примесей; почва
очень плодородная, и много дичи. За недели поездки мы не видели ни
одного всадника. Бизоний навоз служил нам топливом: его собирали в
круглую кучу и поджигали; на нем было хорошо готовить, и он мог
держать тепло несколько дней. В конце июля или в начале августа мы
вступили в заснеженные горы, где вечный снег, - и я никогда так раньше
не страдала от холода. У меня была хорошая обувь, но тело прикрыть
было практически нечем. Каждую ночь мне приходилось заботиться о
лошадях, и каждую луну я должна обработать определенное количество
бизоньих шкур, поэтому у меня совершенно не было свободного
времени днем, и часто мне приходилось брать с собой бизонью шкуру,
чтобы закончить с ней, пока я охраняю лошадей. Мои ноги часто
мерзли, даже когда я накрывала их шкурами, и я не могла жаловаться,
так как в этом случае мне стало бы еще хуже.
В октябре я родила моего второго сына, хотя, в том, что касается
месяцев, я могла только догадываться, какой сейчас идет месяц или
день, так как у меня не было ничего, чем я могла бы отмечать время.
Это был интересный и красивый малыш. У меня, как вы можете
предположить, было мало шансов на то, чтобы как-то помочь себе
самой и моему ребенку в этой ситуации. Индейцы не были такими
враждебными, как я того опасалась, но, после шести месяцев с ними
и с учетом того, что я выучила их язык, я всё равно боялась, что они
убьют моего ребенка. Я часто разговаривала с моими госпожами (у
моего хозяина были две женщины – жена и дочь) и просила их
посоветовать мне, что мне сделать, чтобы спасти моего ребенка, но мои
усилия были напрасными. Моему ребенку было около шести или семи
недель, когда мой хозяин решил, что он ему приносит много проблем,
так как я не могла работать с тем же усердием, что раньше. В одно
холодное утро пять или шесть крупных индейцев пришли в место, где я
кормила грудью своего ребенка. Как только они вошли, я почувствовала
физически, как сжалось мое сердце, по всему моему телу прошли
конвульсии, а затем меня стало трясти от страха. Я не ошиблась в
своих опасениях: один из них схватил моего ребенка за горло и начал
сдавливать его со всей силы, как разъяренный лев, движимый силами
природы, или как голодный стервятник, пока дитя не стало мертвенно-
бледным от недостатка воздуха. Я со всех моих слабых сил пыталась
помешать ему, но другие индейцы крепко держали меня, и он вырвал
его из моих рук. Затем они подбрасывали тельце в воздух и давали
упасть ему на мерзлый грунт до тех пор, пока в нем не пропали все
признаки жизни, и они позволили мне забрать его. Фонтан слез, который
до сих пор давал выход моему горю, теперь высох. Разглядывая
синяки и ушибы на щеках моего дорогого младенца, я увидела, что он
подает признаки жизни. Но как тщетны были мои надежды на то, что
они мне отдадут его, если я сумею его оживить. Я смыла кровь с его
лица, и через некоторое время он снова начал дышать, но за этим
последовала еще более душераздирающая сцена: увидев, что ребенок
немного отошел от побоев, они снова вырвали его из моих рук и
повалили меня на землю. Затем они обмотали веревку вокруг его шеи
и потащили тельце к большим зарослям опунции, которые достигали в
высоту 8-12 футов. Там они протащили его внизу через заросли
несколько раз. Затем один из них сел на лошадь, привязал конец
веревки к седлу и протащил ребенка несколько сотен ярдов по кругу,
пока он стал не просто мертвым, а буквально растерзанным на клочки.
Я стояла, поверженная в ужас. Затем один из них подцепил это своей
ногой, подошел ко мне и швырнул мне в подол. Справедливости ради
надо сказать, что они дали мне время на то, чтобы я выкопала ямку в
земле и похоронила это. Отдав последний долг безжизненным останкам
моего дорого малыша, я села и с радостью осмотрела место покоя
моего, теперь счастливого ребенка. Теперь я могла, вместе со старым
Давидом, сказать: «Вы не можете прийти ко мне, но я приду к вам». В
тот момент, - и даже сейчас, когда я пишу об этой ужасной трагедии, - я
радовалась, что он освободился от страданий и мук этого мира; что я не
услышу больше его предсмертные всхрапы; и полностью уверовав, и
полагаясь исключительно на вмененную Богом праведность в Иисуса
Христа, я чувствую, что мой счастливый малыш теперь пребывает
вместе со своими родственными душами в бесконечном мире
радостей. Ох! Теперь хочу лишь, чтобы мой Спаситель из своей милости
вел меня через короткий путь моей жизни и привел меня к жизни с
моими счастливыми детьми в сладких сферах бесконечного блаженства,
где я соединюсь с моей небесной семьей, - с теми, чьи имена записаны
в Книге Жизни Агнца. Я была бы рада положить моего маленького
Джеймса Пратта рядом с этим моим счастливым младенцем. Я на
самом деле верю, что могла бы похоронить его, не пролив и слезинки,
чтобы они облегчили течение моего безутешного горя. Моя набухшая
грудь не могла сделать ничего более, кроме как глубоко вздохнуть.
Родители, вы не ведаете того, что вы способны вынести. Да, да, - мое
бедное сердце должно сломаться.
Мы покинули это место и, как всегда, снова оказались в прерии. Вскоре
мы увидели большое озеро. Я очень хотела пить, и хотя мы шли прямо
к нему, мы не могли подойти ближе. Казалось, оно находится не больше,
чем в сорока или пятидесяти шагах, но при этом оставалось
недосягаемым. Меня это очень удивило; я сказала бы даже, что в этом
было что-то от магии. Я никогда в моей жизни не видела так отчетливо
озеро, реку или пруд; моя жажда была неописуема, но я не могла
приблизиться к этому. Я думаю, что это был какой-то газ, но пусть
читатель сам строит догадки об этом. Некоторые люди называют это
водным газом; это выглядит так же, как вода, и даже видны волны на
поверхности. Я часто видела, как там пьют большие стада бизонов; они
как будто входили в воду, и следы от волн, которые они создавали,
выглядели так же отчетливо, как будто бы это происходило в реальной
воде.
В тех местах прерия ровная, как поверхность озера, и может быть лучше
описать это так, как будто в моем воображении я смотрю на большое
озеро. У меня есть самое слабое представление о причине этого: но
из-за обилия окаменевших морских раковин (устриц и так далее), я не
сомневаюсь, что необъятная прерия когда-то была дном моря. Я часто
бывала на соляных равнинах: тамошняя соль немного похожа на грязный
снег в очень холодный день, но при этом она очень легкая, -
настолько, что ветер раздувает ее на многие мили. Я видела, как в
некоторых местах она достигает половины ног, но другие места голые
из-за сильных ветров, перемещающих ее. Я бывала на некоторых
соляных озерах, которые очень интересны на вид: тысячи бушелей соли
– да что там, миллионы – напоминающие лед, - где-то грязный, где-то
молочного цвета. Кажется, что такому огромному количеству соли
невозможно найти применения во всем мире, так как она появляется
снова в том месте, где недавно была удалена, поэтому ее запасы
неисчерпаемые.
Тамошние прерии изобилуют таким количеством и разнообразием дичи,
что страниц не хватит их описать.
1. Небольшая собака прерии такого же размера, как серая белка.
Некоторые из них имеют такую же расцветку, как у леопарда, но в
основном они темного цвета, и они ведут стадный образ жизни и роют
норы в земле. Когда какой-нибудь незнакомец приближается к ним, они
начинают громко лаять, но затем все быстро скрываются в их норах.
Они очень жирные и вкусные.
2. Лиса прерии – любопытное животное. Ростом она с небольшую собаку:
она не выше серой белки, только в три раза длиннее. Ее лапы
удивительно худые, немногим толще, чем крупная солома. Они могут
очень быстро бегать, и редко когда бывают жирными.
3. Кролик соперничает в белизне со снегом и по размеру равен
небольшой собаке. Они очень активные, а их мясо восхитительное на
вкус. Они могут очень быстро бегать, и я думаю, что они самые красивые
животные из тех, что я когда-либо видела.
4. Горный баран меньше обычного барана и имеет длинный волосяной
покров. Они могут добывать себе пищу на краю самой крутой пропасти,
и их очень много в горах.
5. Бизон является вторым по величине животным после слона. Их
невозможно сосчитать. В основном их можно встретить в прерии, и
очень редко в лесу. Их мясо вкусней любой другой говядины, которую
я когда-либо ела. Я часто видела, как их стада покрывают землю
настолько, насколько хватает глаз. Индейцы стреляют в них стрелами со
своих лошадей. Они убивают их очень быстро, и даже пробивают их
насквозь стрелой.
6. Вапити – это самый крупный вид оленя с очень большими рогами.
Часто они достигают в длину шести футов. Они довольно редки в
местах обитания бизонов, но их много вдоль реки Миссури и в
некоторых частях Скалистых гор. Их мясо похоже на оленину.
7. Антилопу я считая самым быстрым животным в мире. Они бродят
большими стаями или стадами. Они увидят незнакомца с большого
расстояния, затем подбегут к нему на расстояние не далее чем в
двадцать или тридцать шагов от него, а затем всё стадо (возможно, до
нескольких тысяч голов) будет одновременно вращаться в двух или трех
милях от этого места. Затем они снова подбегут к вам, но уже не так
близко, как в первый раз, а потом снова начнут кружить. Таким образом,
они нанесут вам три или четыре визита, каждый раз отдаляясь от вас,
пока совсем не покинут вас. Они очень похожи на коз, и некоторые
люди называют их дикими козами.
8. В прериях много разновидностей волка: большой серый волк, большой
черный волк, волк прерии и, я думаю, настоящий шакал. Еще есть
большой белый волк, который весит до 300 фунтов, имеет очень
длинный волосяной покров серебристо-белого цвета и очень свиреп. Они
убивают бизонов и не уходят с пути человека или зверя.
9. В горах есть четыре вида медведей: белый, гризли, красный и черный.
Медведи гризли самые большие и мощные. Они весят от 1200 до 1400
фунтов. Они не забираются высоко в горы и живут в долинах. Их мясо
очень вкусное.
Белые медведи очень свирепые; они нападают на человека или зверя.
Их очень трудно победить. Индейцы их очень боятся и не нападают на
них, и даже если эти медведи их атакуют, они стараются первым делом
убежать. Их шерсть серебристо-белого цвета и живут они высоко в
Скалистых горах. Они очень жирные и их мясо очень вкусное.
Обычных черных медведей там мало, как и красных. Говорили, что
последний вид обитает только в западной части Скалистых гор. Это
самый красивый зверь, которого я когда-либо видела: цвет шерсти у
него красный, почти алый.
10. Во многих местах очень много оленей. В горах их намного больше,
чем в прерии Техаса.
11. В верховьях реки Колумбия очень много индеек. Они не живут в
прерии и в снежных горах.
12. В прерии очень много диких лошадей (мустанги). Тысячи прекрасных
лошадей, мулов и жеребцов можно увидеть за один день. Они очень
дикие. Индейцы часто захватывают их, преследуя на своих лошадях и
бросая лассо им на головы. Затем они легко одомашниваются.
13. Человек-тигр: индейцы говорят, что видели нескольких из них в
горах, и говорят, что у них фигура и особенности человека. Они ходят
прямо, и их рост достигает восемь или девять футов. Вместо рук у них
огромные лапы с длинными когтями, которыми они могут легко
разорвать на кусочки бизона. Индейцы стараются обходить их стороной,
и когда находятся в горах, всегда стараются не разделяться. Еще
индейцы утверждают, что есть виды людей, которые живут в пещерах,
высоко в горах. Они говорят, что их рост не больше трех футов; что
живут они в местности, где часто замечали человека-тигра; что они
уничтожают любого, кто пытается им навредить.
14. Очень много бобров в многочисленных прудах в верховьях рек
Колумбия, Миссури, Арканзас, Рио-Гранде, Платт и во всей стране между
ними, даже в прудах, расположенных в самых высоких местах. Эти
странные животные часто выказывают мудрость, похожую на
человеческую. Как и люди, они живут отдельными семьями, численность
которых иногда достигает ста особей. При этом они не принимают к
себе незнакомцев. Они зарываются в землю, когда у них нет
древесины для постройки их хижин. Но если древесина есть, то они
срезают своими зубами довольно большие деревья, а затем расщепляют
их по всей длине в соответствии с нужным им размером, иногда до
пяти или шести футов, затем они все вместе тянут это к избранному ими
месту у кромки воды, где они строят себе дом в несколько этажей.
Первый этаж имеет три фута в высоту и одну дверь под водой; второй
этаж не такой высокий и имеет три двери: одна рядом с водой, одна
рядом с землей и еще одна соединяет с первым этажом. Рядом с
дверью всегда стоит страж, и если к ним приближается что-нибудь, что
их пугает, они все быстро исчезают в воде. Они перемещаются из одного
пруда в другой, и удивительно, какую большую дорогу они делают для
этого. Их мех и размер не нуждаются в описании. Они, как правило,
очень жирные, но для еды пригоден только хвост. Приманка, на
которую их ловят, состоит из частей этого животного, и ее трудно
правильно приготовить, так как она должна состоять из точного
количества определенных его частей. Если одного ингредиента слишком
много, то они начинают волноваться и покидают пруд. При
приготовлении приманки вы не должны касаться ее любой частью
вашей плоти, иначе они даже не приблизятся к ней. Приманку нужно
менять каждые несколько дней, добавляя в нее что-то: например, можно
положить внутрь корень аниса или шпината. Приманку хранят в
мочевых пузырях или кожаных мешках, и ни к каким ее частям ни в
коем случае нельзя дотрагиваться голыми руками.
15. В прудах также водятся бесчисленные ондатры. Они тоже строят
дома в воде. Они строят их из любого мусора, который могут найти.
Самый крутой хребет Скалистых гор охватывает большой участок страны,
и его вершины во многих местах настолько высокие и
перпендикулярные, что на них невозможно подняться. В некоторых
местах высокие и острые пики очень напоминают церковные шпили.
Одним взглядом можно охватить, вероятно, до двадцати таких высоких
пиков. Есть места, где крутой скалистый утес, имеющий 200 футов в
высоту, простирается равномерно на десять миль по прямой. В других
местах вершины гор совершенно плоские. Эти места, как правило, очень
изобилующие. Этот горный хребет пересекает верховья Миссури,
простирается в юго-западном направлении за Рио-Гранде, - так далеко,
где я побывала; а также на север, вниз по реке Колумбия (?), - тоже так
далеко, где я побывала; и в верховья Платта. Хотя, в названиях
некоторых рек я могу ошибаться. Их труднопроходимость и суровость –
самое подходящее для них описание; и я полагаю, что они такие же
высокие, как и любые другие горы в мире. Их подножья очень
изобилующие. Когда в долинах весна и лето, на вершинах лежит снег. В
подножье растет какой-то вид дикого льна, и из его волокна индейцы
делают свои веревки. Они получаются очень крепкие. Там, где я
побывала на притоках Колумбии, долины редко когда достигают ширины
более полумили; и лишь в некоторых местах они достигают мили. В
долинах леса мало, а в более высоких землях его больше.
Бизонам трудно подниматься и спускаться с этих гор. Иногда я
развлекалась тем, что поднималась на одну из высоких вершин и
обозревала всю окружающую страну. Можно было видеть одну гору за
другой, располагавшиеся по очереди, пока они не исчезали в туманном
воздухе. Оттуда я видела долины, часто буквально покрытые бизонами,
или вапити, или дикими лошадьми и другими животными. На северо-
запад от истоков Рио-Гранде, которые находятся примерно в 150 милях
северо-западнее Санта-Фе, страна становится более ровной. Часть этой
страны населяет индейская нация под названием «апачи», а еще там
есть племя «ферблау» (?). В этой части страны есть также несколько
ферм, где выращивают превосходную пшеницу. Этот регион,
малоизвестный американцам, кишит многочисленными индейскими
племенами, поэтому американцам там небезопасно. Если бы леса там
было в достатке, то страна была бы плотно заселена, тем более, почва
там почти везде подходит для обработки. В плане здоровья те места,
конечно, не самые благополучные в мире; и несмотря на то, что это
очень далеко на севере, там не слишком холодно, - я думаю, что не
холоднее, чем в штате Теннесси. Тамошние жители сказали, что они не
знают ничего похожего на лихорадку.
Высоко в горах там очень много пещер. Я должна описать моим
читателям одно из моих приключений в одной из тех пещер. Я
вынуждена просить моего читателя быть снисходительней ко мне, так
как уверена, что описанное мной приключение, как и другие мои
приключения, очень незаурядные и примечательные, и читатель сможет
представить самого себя в состоянии, когда жизнь уже потеряла свой
смысл, но вы еще не можете поверить в это. Позвольте мне заметить,
что я о многом умолчала, так как любой человек может засомневаться
в правдивости фактов, приведенных мной, - в том, как можно было
выжить после того, что я претерпела. Я уверяю тебя, мой читатель, что
я не написала ни одного лишнего слова, - только факты. Ну ладно,
вернемся к моей истории.
Однажды в Скалистых горах я наткнулась на пещеру в подножье горы.
Вначале я заметила необычного вида скалы около входа в нее, что
вызвало во мне любопытство, и я решила, что мне необходимо
исследовать это необычайно выглядевшее место, но время шло, и мы
должны были уходить оттуда: я очень боялась, что я не смогу
удовлетворить собственное любопытство. Я несколько раз просила мою
хозяйку разрешить мне пойти в пещеру, но она отказывала мне. Но вот,
за несколько дней до нашего ухода, она, хоть и с неохотой, согласилась
пойти навстречу моему единственному желанию, но только в
сопровождении моей младшей хозяйки. Я сразу начала готовиться к
предстоящему приключению. Я взяла немного бизоньего сала и сделала
из этого несколько больших свечей (если их так можно назвать), и
припасла еще немного жира, чтобы сделать еще свечи, если они мне
понадобятся. Я взяла с собой необходимые инструменты для разведения
огня, взяла немного легкого топлива, и, таким образом, закончив все
приготовления, мы отправились в пещеру. Мы не углубились в пещеру
больше, чем на 30 или 40 стержней (150-200 метров), когда моя
попутчица встревожилась. Я сказала ей, что бояться нечего и попыталась
убедить ее идти со мной дальше, но она наотрез отказывалась идти
дальше или отпускать меня одну. Я хотела идти дальше, а она
говорила, что мы должны вернуться, из-за этого между нами началась
драка: она попыталась ударить меня куском полена, который мы взяли с
собой, а я увернулась от удара и сбила ее с ног другим куском полена.
Она начала очень отвратительно кричать, но, поскольку мы находились
вне поля зрения и слышимости, меня эти крики нисколько не испугали.
Я твердо сказала ей, что если она еще раз попытается силой вернуть
меня, я ее просто убью. Во время потасовки, когда мы боролись на
земле, свеча выпала из моей руки, но, к счастью не потухла. Я подняла
ее и увидела то, что превосходит любой сценарий: бесчисленные звезды
– с самого маленького размера до полумесяца – усеивали плотным слоем
верх пещеры и стены вокруг нас. До сих пор я почему-то не замечала
этого грандиозного и ужасного ее вида. Именно это зрелище
встревожило индианку, и, поняв, что она ни за что не пойдет со мной
дальше, я согласилась отпустить ее, но при условии, что она присмотрит
за лошадьми, которые ждали нас у входа в пещеру. Я проводила ее
обратно, а затем снова начала углубляться в пещеру. Достигнув места
нашей драки, я начала искать причину странного явления, которое при
ближайшем рассмотрении оказалось более поразительным, чем разум
может себе представить. Читатель, можешь себе представить, что ты
увидел совершенно новую планетную систему, в тысячу раз прекраснее
и красивее, чем наша собственная, и при этом ты будешь находиться
вдалеке от той реальности, в которой я оказалась. Вскоре я обнаружила,
что эти огни исходят от отражения света свечи на бесчисленных
кристаллизованных образованиях на скалазх сверху и по бокам от меня.
Пространство было большим, шириной примерно в 100 футов, а его
длину я не смогла определить. Высота потолка была около 12 футов,
пол был почти гладким и во многих местах прозрачным, как стекло.
Стены и потолок были того же происхождения, и они были покрыты
многочисленными бугорками или шишечками, длиной от одного до
тридцати дюймов. Отражения света свечи от этих прозрачных шишечек,
очень похожих на чистейший лед, как раз и вызвало видение звезд, что
так сильно напугало мою молодую хозяйку и столь же сильно удивило
меня. Полностью осмотрев это место, я продолжила свое путешествие в
недра земли. На протяжении трех или четырех миль пещера имела
разную длину и ширину, но ничего достойного внимания не
наблюдалось. Но затем я пришла еще в одно место, восхитившее меня.
Здесь пещера раздваивалась: потолок правого ответвления был
примерно 10 футов в высоту и 6 футов в ширину. Этот проход был
перекрыт скоплением прозрачных наростов, тянувшихся от потолка до
пола. Они так близко примыкали друг к другу, что я не могла между
ними протиснуться, но могла видеть комнату, которая превосходило в
своем великолепии всё, что я видела раньше. Я должна была это
исследовать. Хоть и с трудом, но я сломала один из наростов и вошла в
одну из самых просторных и роскошных комнат, которые мои глаза
когда-либо видели. Это было почти круглое по форме пространство
около 100 футов в диаметре и 10 футов в высоту. Его стены и потолок
были полностью прозрачные, и представляли собой зрелище, которое
разум не может сформулировать, тем более, невозможно это описать
пером. Я уверена, что мои читатели не поверили бы в то, что я
попыталась бы описать. Поэтому я оставлю моих читателей строить
догадки о том, как комната выглядела: как дом общественного
поклонения, с пюпитром и тремя рядами сидений вокруг него. Всё это с
одной стороны имело то же происхождение, а с другой стороны
протекал чистейший водный поток. Вода в этом потоке была настолько
чистой, что я могла видеть булавку на дне. Он имел около пятидесяти
ярдов в ширину, и в разных местах его глубина варьировалась от
одного до двух метров. Я пересекла его, прошла еще милю или больше,
и услышала ужасный рёв. Я продолжала идти в том же направлении,
пока не достигла места, где этот поток падал в пропасть, глубину
которой я не могла себе представить, но, судя, по оглушающему рёву,
который создавал этот водопад, глубина ее была огромной. Я уже
устала, и перед возвращением села отдохнуть. Вскоре я задремала, и в
моей полудреме рёв воды сменился предсмертными криками моего
ребенка. Я думала о доме и моих друзьях, которые находились далеко, и
о том, что я никогда больше не увижу их снова. Мое израненное тело,
казалось, снова начало кровоточить, когда мой разум возвратил меня к
жестокостям, которым меня подвергли мои варварские захватчики, и
мне показалось, что я вижу человеческую фигуру. Он подошел ко мне и
начал из бутылки поливать на меня жидкость и омывать мои раны,
которые тут же прекратили приносить мне мучения. Странно говорить об
этом, но после этого мои физические боли прошли и больше никогда не
возвращались. Когда я позже размышляла об этом явлении и, то не
могла понять, реально это происходило или было только видением.
Человек утешал меня добрыми словами, которые я до сих пор хорошо
помню, но не стану здесь их говорить. О, возможно ли такое, когда Он,
кто утешает страдающих и дает силы слабым, есть Бог, в его обильном
милосердии протянувшим Его руку бедной твари, подобной мне, в то
время как я находилась под землей. Как непостижимы твои пути, о Боже;
и твоя милость и мудрость, - как это всё непостижимо. Если бы я могла
дать волю моим чувствам и при этом обладала бы уравновешенной
психикой, это вывело бы рассказ далеко за пределы, которыми я
ограничила его.
Обновив свечу, я пошла обратно, и нашла расстояние намного большим,
чем когда я шла сюда (или мне так показалось). Когда я пришла к
месту, где моя хозяйка отказалась идти дальше, я обнаружила, что
индейцы искали меня в пещере. Достигнув лагеря, когда солнце уже
садилось, я была удивлена, узнав, что я провела в пещере два дня и
одну ночь. У меня никогда в жизни не было более интересного
приключения, и хотя сейчас я нахожусь в городе Хьюстон, - в окружении
друзей и всех удобств для жизни, - я сижу в одиночестве и вспоминаю
мою прогулку в пещере, и это возбуждает во мне больше приятных
чувств, чем все эти безвкусные шоу и веселые вечеринки, которыми я
окружена. Впечатления, которые я получила в пещере, пролились
целительным бальзамом на мою израненную душу. Имеются несколько
происшествий, связанных с этим приключением, но пока я не считаю
нужным выносить это на публику. Возможно, они будут опубликованы
позже. Сейчас же я сделала лишь частичное описание одного из самых
интересных явлений, которые произошли со мной.
Где-то в середине марта все индейские группы, - то есть, команчи и все
остальные враждебные (белым) племена, - собрались на главный военный
совет. Они встретились в верховьях реки Арканзас, и это собрание было
самым большим, который я когда-либо видела. Совет проводился на
высокой возвышенности, доступной с каждой стороны. Их лагеря заняли
огромное пространство от подножия возвышенности и вдаль настолько,
что я не могла увидеть их внешний край невооруженным глазом. Я уже
находилась с ними так долго, что выучила их язык, поэтому, зная, что
совет будет проходить на языке команчей, я решила (еще питая слабую
надежду на мое освобождение), что должна узнать результат их
заседания. По их законам женщинам нельзя присутствовать на совете, и
меня несколько раз ударяли, пытаясь удалить с места проведения
совета, но я и не такое видела, поэтому с готовностью снесла наказание
и выстояла до конца, слушая их разбирательства.
Была проведена серия ритуальных церемоний, которые, думаю,
малоинтересные читателям. Они проводились в течение трех дней, а
по их окончании они решили вторгнуться в Техас. Было решено, что те
индейские племена, которые выращивают кукурузу, должны атаковать
фермы в Техасе, а индейцы прерий должны полностью контролировать
прерии, и, таким образом, каждая сторона будет прикрывать друг друга.
После захвата Техаса и изгнания из него жителей, индейцы,
выращивающие кукурузу, после пополнения своих запасов, должны были
атаковать Мексику. Ожидалось, что там к ним присоединится большое
количество мексиканцев, недовольных правительством, а также многие
другие, которых они заставят присоединиться, и вскоре они собирались
овладеть всей Мексикой. После этого они собирались атаковать
Соединенные Штаты. Они сказали, что белые люди выгнали восточные
группы на запад, и теперь они должны разработать план по изгнанию
всех белых из страны. Также они сказали, что белые люди почти
полностью их окружили, и они вскоре снова их погонят. Я считаю, что
на этом совете были представлены почти все индейские группы или
нации, и только один вопрос у них остался нерешенным: время
нападения. Одни говорили, что лучше это сделать весной 1838 года; но
другие склонялись к весне 1839 года. В конце концов, было решено, что
северные индейцы должны определиться с окончательной датой и
затем сообщить об их решении вождям команчей. Совет продолжался
семь дней, а затем все разошлись в разные стороны. Один индеец
пришел ко мне в прерию и заявил, что он «биди» (бидаи?) и живет на
реке Сан-Хасинто, и что они полны решимости, сделать белых людей
своими слугами. Затем он обругал меня на английском языке, и это
были единственные английские слова, которые я слышала во время
моего плена.
Однажды моя молодая хозяйка и я находились вместе недалеко от
селения, когда она приказала мне пойти туда, чтобы взять определенный
инструмент, с помощью которого они выкапывают корни. Прожив уже
достаточно долго, - больше того времени, когда жизнь желанна, - я
решила обострить с ними отношения, чтобы они убили меня. Я сказала
ей, что не пойду обратно. Она снова в ярости велела мне идти, но я
снова сказала, что не пойду, и тогда она с диким воплем атаковала
меня. Я ударила ее и толкнула, и она упала на землю. Она,
сопротивляясь и крича от злости, пыталась подняться, но я крепко ее
держала. Затем мне под руку попалась бизонья кость, и я начала бить
ее этим по голове. Каждое мгновение я ожидала ощущения, как копье
одного из индейцев проникает к моему сердцу, поэтому старалась не
терять времени даром. Я хотела как можно сильней ее искалечить, пока
они не убили меня. Те вопли, которые издавали индейцы, собравшиеся
вокруг нас, - а они там все собрались, - ни один христианский разум не
сможет вынести, но никто меня не трогал. Я припомнила ей все
прошлые обиды и зло, и уже почти бездыханная, она взмолилась о
пощаде. Я отпустила ее, и к моему удивлению, ни один из них даже не
попытался схватить или убить меня, или хоть чем-то помочь ей. Она
вся была в крови, так как я в нескольких местах посекла ей череп. Затем
я подняла ее и отнесла в лагерь. Это было мое новое приключение, и я
понятия не имела о том, к чему оно приведет. Все индейцы казались
совершенно безразличными: как будто ничего не произошло. Я умыла
ее лицо и дала ей воды. Теперь она выглядела на удивление
дружелюбной. Один из их больших вождей пришел ко мне, и, казалось,
что он внимательно наблюдает за каждым моим движением. Наконец,
он сказал: «Ты храбро дерешься – достаточно для того, чтобы повергнуть
врага. Тебя направляет Великий Дух. Индейцы не жалеют повергнутого
врага. Ты знаешь наш закон. По нашему закону, никто не должен вести
нечистую игру. Она начала первой, и у тебя было право убить ее, но
твой благородный дух не дал тебе этого сделать. Когда индейцы
сражаются, победитель имеет право пощадить или забрать жизнь своего
врага, и они редко щадят их».
Эти слова были похожи на бальзам для моей души. Но моя старая
хозяйка была очень зла на меня. Она приказала мне пойти за большой
связкой соломы. Вскоре я поняла, что она собирается сжечь меня при
помощи этой соломы. Но я не испугалась: я приготовила нож, чтобы
поразить ту, которая решила меня сжечь. Она приказала мне скрестить
руки, но я ответила, что не буду этого делать. Затем она спросила у
меня, хочу ли я принять смерть через сожжение, будучи не связанной,
и я ответила ей, что она может не связывать меня. Затем она взяла
маленький пучок соломы, подожгла его и бросила им в меня. Вскоре
мне стало горячо, и я сказала ей, что буду драться с ней, если она и
дальше будет жечь меня: к этому моменту я уже покрылась волдырями
от ожогов во многих местах. Разъяренный тигр не смог бы так свирепо
рычать, с какой злостью она закричала на меня. Затем она подожгла
еще один пучок и бросила его в меня. В ответ я сдержала свое слово:
я толкнула ее в огонь, и когда она поднялась, я снова сунула ее в огонь
и держала ее там до тех пор, пока она не обгорела так же сильно, как
я. Затем она схватила дубинку и ударила меня раз или два. Я вырвала
это у нее из рук и снова сбила ее с ног. Далее у нас шла обычная
драка, в которой я обращалась с ней не так жестко, как с молодой
женщиной. Мы выломали одну сторону хижины и оказались на улице.
Когда, наконец, я ее одолела, то увидела, что индейцы столь же
нерешительны, как и в предыдущей драке. Все они снова собрались
вокруг нас, но никто нас трогал. Как и в первый раз, я ее сразу
пощадила, когда она сдалась. Все снова разом замолчали, - не было
слышно ничего, кроме хрипов старухи. Молодая женщина отказалась
помогать мне с домом, и тогда я схватила ее за руку, и мы вместе
починили его разрушенную сторону.
На следующее утро двенадцать вождей собрались в Доме Совета. Нас
тоже позвали, чтобы мы приняли в нем участие; и мы, - с
торжественностью, присущей церковной службе, - пошли на суд. Старая
леди рассказала всю историю, ничем не приукрасив ее. Меня спросили,
так ли всё было? и я ответила: «Да». Затем она спросили у молодой
женщины: «Это правда?». Та ответила, что всё – чистая правда. Тогда нас
спросили всех троих, есть ли нам, что еще сказать? Две индианки
ответили отрицательно, а я сказала, что хочу дополнить свой рассказ. Я
сообщила суду, что они (все индейцы) всегда плохо обращались со мной;
что они воспользовались белым флагом, чтобы обмануть нас, и затем
убили моих друзей; что я была верна и служила им только из страха
смерти, и что сейчас я лучше умру, чем останусь тем, кем я была до сих
пор. Я сказала также, что Великий Дух вознаградит их за вероломство и
плохое обращение со мной. Они мне ответили, что я должна сделать
новый шест вместо того, что мы сломали в драке. Я согласилась на это,
но при условии, что молодая женщина должна мне помочь в этом деле.
Мое условие было принято, и мир был восстановлен. Я добилась
своего, и впоследствии со мной обращались значительно лучше.
Далее я буду описывать нравы и обычаи индейцев, и сделаю это в
краткой форме, так как их обычаи настолько смешные, что они вряд ли
будут кому интересны. Они никогда не остаются на одном месте
больше трех или четырех дней, исключая время с очень плохой
погодой; в этом случае они не трогаются с места, пока погода не
поменяется. Свои дома они делают из шкур, натягивая их на шесты,
которые они везде таскают с собой. Эти шесты они связывают в кучу и
укладывают с каждого бока мула, а один конец волочится по земле. Их
женщины выполняют все работы, кроме убийств: они пасут лошадей,
седлают и навьючивают их, устанавливают дома, обрабатывают шкура и
мясо, и так далее. Их мужчины танцуют каждую ночь, а женщины в это
время ожидают их в сторонке с водой. Ни одна женщина не имеет
права присутствовать на совете, и им даже не позволено знать, что
обсуждается на совете. Когда они перемещаются на новое место,
женщины не знают, куда они идут. Они обыкновенные слуги, и к ним как
к слугам и относятся. Я знаю случай, когда один молодой человек
повесил собственную мать за отказ дать ему перья, и при этом казалось,
что он рад ее смерти. Их способы и обычаи в приготовлении пищи в
неизменном виде передаются из поколения в поколение. Считается
большим грехом одновременная жарка и варка мяса на одном и том
же костре: это может стать предвестником поражения. Каждый продукт
должен готовиться и съедаться раздельно. Когда мясо жарится или
варится, нельзя переносить на него свою тень, иначе оно станет
непригодным к употреблению. Они часто едят совершенно сырое мясо.
Все части убитой добычи у них идут в дело: ничего не остается. Законы
у них жесткие, и соблюдаться они должны неукоснительно. Они не
знают такой вещи, как милость; у них нет слова, выражающего
благодарность, - просто говорят, что «я рад». Танцы являются частью их
культа. Другой его частью являются пытки. Они почитают большую
глыбу платины, которая находится в Кросс-Тимберс, в водах реки Бразос.
Этот дефицитный металл тяжелее и долговечнее золота. Индейцы
делают из него наконечники для своих стрел, так как он хорошо
поддается обработке. Эта глыба весит несколько тысяч фунтов. Каждый
год вожди что-то жертвуют их Богу: бусинки, раковины и другие
предметы. Несколько бушелей пожертвованных бусинок лежат там. Они
поклоняются разным вещам: одни из них поклоняются любимой вороне;
другие – оленьей шкуре, на которой нарисованы солнце и луна, и так
далее. Группа, с которой я находилась, поклоняется орлиному крылу. Эти
вещи для них священны и они хранят их так же, как мы наше Священное
Писание. Они каждое утро пьют воду до тех пор, пока их не вырвет,
особенно перед тем, как идти на войну. Они верят в Высшее Существо,
воскресение тела и в будущие награды и наказания. Но мне было
сказано, что некоторые племена не верят в эти вещи. Другие индейцы
не одобряют этих. Их способ лечения верой забавен. Когда кто-нибудь
из них заболевает, главные гражданские вожди приказывают соединить
вместе два вигвама, без перегородки между ними. Затем в каждом из
них копаются ямы около двух футов в глубину; в одной из них
разводится костер, в другую они кладут комок грязи размером с
человеческую, и затем всё пространство вокруг ямы и комок грязи они
утыкивают побегами ивы. На рассвете больной человек и музыканты
входят в помещение, и затем весь день звучит музыка. Никто не должен
приближаться в это время к постройке, чтобы тень не упала на нее,
иначе пациент умрет. Если всё делается правильно, он обязательно
выздоравливает. Ошибки в проведении некоторых церемоний приводят
к смерти.
Достаточно на эту тему, и вернемся к моему повествованию. В
верховьях реки Колумбия я иногда находила сухой валежник, который
облегчал мою работу. Однажды, когда мы находились в очень глубокой
долине, я отправилась на поиски сухого валежника и заметила на земле
какие-то блестящие камешки. Я подняла один из них. На глаз я
определила, что этот предмет продолговатой формы имеет три четверти
дюйма в обхвате. Я увидела, что от него исходит свет, и благодаря этому
мне больше не надо было искать сухой кустарник. Это было совершенно
прозрачным. Я оставляю моего читателя строить догадки насчет того, что
это было. Я думаю, что это был алмаз, и там были тысячи таких
камешков. Я потеряла его за несколько дней до того, как меня
выкупили. У меня есть веская причина полагать, что в той долине
находится один из богатейших приисков, и было бы очень жаль, если
он останется не открытым. Индейцы часто находили осколки этого
камня, достаточно крупные для того, что делать из них наконечники для
своих стрел, - другого применения для них они не находят. Они всегда
готовы обменять такой наконечник на железный, так как второй тверже
и легче (сомнительно, чтобы это были алмазы – прим. пер.) Может, в
дальнейшем я больше расскажу про это.
В провинции или стране под названием Сеноро (Сонора?) есть много
диковин; но, возможно, я ошибаюсь насчет страны, так как все мои
знания я получила от мексиканских и индейских пленников команчей.
Думаю, что эта страна находится северо-западнее Санта-Фе, примерно в
семистах милях (Рэйчел Пламмер, очевидно, ошиблась в направлении
маршрута, так как Сонора находится юго-западнее Санта-Фе – прим. пер.)
Там меня очень поразила своего рода игла, который по виду совсем
как рыболовный крючок, и так же имеет несколько зазубрин. Но более
удивительно то, что на одном кусте могут находиться крючки разных
размеров. Они такие же твердые, как стальные, но более эластичные.
Сейчас у меня есть два таких крючка, и на них я поймала много рыбы.
Я сама сняла их с куста, и сохранила их до дня моего освобождения.
Мне не раз предлагали пять долларов за каждый из них, но я всем
отказала: они часто напоминают мне о далекой стране, где я их нашла.
В том регионе почти каждый кустарник и каждое дерево имеют иглы
или колючки. Редкие участки низкорослого леса, - сплошь заросшие
кустарниками. Я не могу правильно подобрать слова, чтобы дать
правдивое описание той части страны и ее жителей. Там живут
мексиканцы, и я пыталась уговорить одного из них выкупить меня. Я
сказала ему, что мои муж и отец мертвы, но у меня есть в Техасе
достаточно земли, чтобы окупить его траты. Он согласился меня
выкупить, но потом раздумал. Также там живут немногочисленные
индейцы. Я не знаю, к какому племени они принадлежат. Они
занимаются земледелием: выращивают кукурузу и картофель. Иногда мне
разрешали находиться среди них, но очень ненадолго. Я не думаю, что
они дружественные команчам: несмотря на то, что ссор между ними я
не замечала во время нашего пребывания там, когда мы их покидали,
команчи убили некоторых из них и забрали их лошадей. От женщин я
узнала, что команчи очень редко посещают ту страну.
Я видела там несколько необычных водных источников, где вода, или
жидкость, была такая же густая, как смола; она горела, как нефть, и
имела желтый цвет, как у золота. Земля там тоже во многих местах
желтая. Земля, в тех нескольких местах, где мы побывали, выглядит
неплодородной. С того момента, как мы покинули регион Скалистых гор,
и в течение всего времени, пока мы находились там, я не думаю, что я
видела хотя бы одно дерево более пятнадцати футов в высоту, а те, что
имелись, - как уже я говорила, - покрыты иглами. Индейцы, с которыми
я находилась, самые здоровые на вид из всех, которых я где-либо
видела. Несмотря на здоровый климат, я не думаю, что та страна будет
когда-нибудь заселена белыми людьми, поскольку я не видела ничего,
что может побудить белых людей поселиться там. Забыла упомянуть, что
индейцы очень жестко поступают с должниками: если какой-нибудь
человек имеет долг перед другим человеком, это состояние будет
считаться бессрочным, пока долг не будет погашен. Кредитор
предъявляет долговой иск через гражданских вождей. Те сразу
осведомляются о сумме долга, подлежащей взысканию, и долг должен
быть немедленно оплачен бизоньими шкурами, мехами, мулами,
лошадьми, луками со стрелами и другим имуществом. Если должник не
может сразу оплатить свой долг после предъявления претензии, он
лишается права голоса, - то есть, не может занимать никакой должности,
даже не может быть музыкантом. Также ему не разрешается участвовать
в танцевальных праздниках племени и охотиться вместе со всеми, его
жена не имеет права общаться с другими женщинами. Если должник
умирает, не выплатив долга, должниками становятся его дети, которые
подвергаются тем же ограничениям, что и их отец. Среди них есть
такие должники, чьи предки задолжали пятьсот лет назад. Некоторые
должники отдают последнее, чтобы расплатиться, но долг должен быть
оплачен до последнего цента.
У них разные типы должностных лиц, как гражданских, так и военных.
Они строго соблюдают свои законы, не делая снисхождения даже своим
близким. На войне они беспощадные и безжалостные, и приходят в
бешенство при виде хотя бы одного их убитого, тем более, если он
оскальпирован. Если их убитые не оскальпированы, они вскоре их
забывают. В бою они делают всё возможное, чтобы не дать врагам
добраться до их убитых, рискуя ради этого даже собственными
жизнями, которые они часто при этом теряют. Если они не могут забрать
тело своего мертвого, они уносят его скальп или его голову: такое
глубокое отвращение вызывает у них факт захвата врагом скальпа их
сородича. Скальпы своих врагов они хранят, как ценные бумаги.
Однажды у них произошла очень тяжелая битва с осейджами, в которой
команчи потеряли много своих людей. Некоторых из них они не могли
унести, и поэтому они сняли с кого-то из них скальпы, а у других
отрезали головы, но некоторые их убитые всё равно попали в руки
осейджей. Они намного больше печалятся о тех, кто был оскальпирован
врагом, чем о тех, кто не был. В этом сражении команчи захватили в
плен нескольких осейджей, которых они убили и привезли тела в
селение. Они расчленили их, зажарили, сварили и съели. Моя молодая
хозяйка взяла ногу, поджарила ее и предложила кусок от нее.
Оказалось, что они очень любят закусывать человеческой плотью, и
сами говорят, что рука или нога самые вкусные. Эти бесчеловечные
людоеды едят человеческое тело и не делают различий между
храбростью и трусостью, - как если бы они были обыкновенными
зверями.
Однажды вечером, когда я работала (находясь к северу от Скалистых
гор), я увидела группу мексиканских торговцев. Накануне вечером мне
приснился тот же ангел, которого я видела во сне в пещере. У него
было четыре крыла, он протянул их ко мне, и я очутилась на крыле и
вскоре встретилась с моим отцом. Каково же было мое разочарование,
когда я проснулась!
Теперь надежда, давно изгнанная с трона, вновь взошла на него. Мое
шатающееся тело испытало прилив сил, когда я увидела, как они
приближаются к обиталищу печали и тоски, в котором я пребывала. Они
спросили у меня, где мой хозяин, а он как раз находился рядом со
мной. Они спросили у него, не продаст ли он меня. Никакая музыка,
никакие звуки, когда-либо достигавшие моего уха, не звучали так же
приятно, как его «си сеньор» (согласие). Торговец озвучил сумму; мой
хозяин отказался. Он предложил больше, но мой хозяин снова отказался.
Теперь, когда я пишу эти строки, полная путаница витает в моей голове,
и я могу только спросить у моего читателя: если он может, то пусть
представит себя в моей ситуации, ибо невозможно передать словами
мои тревожные мысли, передающие пульсации из моей головы к
сердцу, когда я услышала от торговца, что он не может дать больше.
Имей я сокровища вселенной, я, не задумываясь, отдала бы их, чтобы
лишь стать слугой моих соотечественников. Если бы это мой отец
разговаривал с ним, но моего отца здесь не было; или один из моих
дорогих дядей: они сказали бы, - «да, дадим сколько нужно». О, мой
Господь! Заступись за меня. Несмотря на все мои усилия, мои глаза
омылись слезами. Мои читатели, я лишь хочу достучаться до ваших
драгоценных сердец, чтобы вы могли представить себе, насколько я
упала духом в этом момент. Но тут торговец сделал еще одно
предложение, и теперь мой хозяин согласился. По всему моему
обмякшему телу прокатились конвульсии радости, когда торговец отдал
задаток за меня.
ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ!
Полковник Натаниэль Паркер из Чарльстона, штат Иллинойс, ворвался в
мой ум; и хотя я знала, что в тот момент он находится в сенате
Иллинойса, я верила, что вскоре он достигнет своей страдающей
племянницы, если только услышит про меня. Да, я думала, что он сразу
поспешит забрать меня, даже, при необходимости, пожертвовав своим
местом в этом благородном собрании.
Тысячи мыслей вращались в моей голове, когда торговец платил за
меня. Моя радость была неописуемой. Не знаю, сотрется ли когда-
нибудь из моей памяти тот момент, когда мой хозяин сказал мне,
чтобы я шла с ним в его палатку? Когда я шла из своей тюрьмы, через
мою израненную душу я пыталась донести благодарности моему Богу,
который всегда слышит его праведников: Мой Бог не покинул меня в
беде; Мой Бог всегда был со мной; Могу ли я обратиться к моему Богу
с благодарственной и нежной молитвой.
Вскоре мой новый хозяин сообщил мне, что он собирается отвезти меня
в Санта-Фе. Той ночью я не могла сомкнуть моих глаз. В моем
воображении я находилась в моем детстве в компании с моими
дорогими родственниками. Полагаю, мне не нужно говорить, с каким
нетерпением я ждала рассвета и при этом слала бесконечные
благодарности Божественному Хранителю божественного закона земли и
неба.
Утром, довольно рано, мы тронулись сразу в путь, так как никаких
особых приготовлений делать было не нужно. В конце нашей очень
тяжелой семнадцатидневной поездки мы прибыли в Санта-Фе. Там, мой
читатель, я увидела некоторых моих соотечественников, и оставляю вас
строить догадки насчет того, какие противоречивые чувства я испытала,
когда оказалась в окружении сочувствующих американцев, одетых в
приличные наряды. Вскоре меня провели в резиденцию полковника
Уильяма Донахо, который рассказал мне, что он слышал обо мне и
других пленных американцев, и разработал план по нашему
освобождению. Здесь я была, как дома. Вскоре после моего прибытия в
Санта-Фе, мексиканцы устроили там беспорядки и среди них произошли
убийства. Мистер Донахо счел небезопасным для его семьи оставаться
там и отправился на Миссури, любезно предложив мне поехать с ним.
Мы благополучно миновали всю индейскую страну, и День
Независимости прибыли в Миссури.
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Рэйчел Пламмер еще довольно долго прожила в семье Донахо, пока за ней не приехал
муж ее сестры по фамилии Никсон. Он сообщил ей, что ее отец, мать, братья и сестры
остались живы после нападения индейцев на форт Паркер. Донахо дал им лошадей, и они
все вместе в зимнее время совершили тяжелый многодневный переход в Техас, в
основном минуя пограничные области. Вечером 19 февраля 1838 года они прибыли в дом
отца Пламмер в округ Монтгомери, Техас. Там она воссоединилась с ее отцом, матерью,
братьями и сестрами. Вскоре после ее возвращения в семью выяснилось, что она
беременна третьим ее ребенком. 4 января 1839 года она родила мальчика, которого назвала
Лютер Пламмер-второй (у нее был еще сын по имени Лютер). 19 марта того же года она
умерла в Хьюстоне, Техас, а ее ребенок умер через два дня. Причиной ее смерти были
указаны послеродовые осложнения. Джеймс Паркер считал, что ее смерть стала следствием
плохого обращения с ней команчей и психическая травма в результате убийства ее
младенца и неведения в отношении судьбы ее первого ребенка. По другим сведениям, она
сильно простудилась со своим ребенком во время поездки в течение морозной ночи
вместе с ее отцом и мужем: Джеймс Паркер был обвинен в убийстве женщины и ее
ребенка, которое он, якобы, совершил, во время поисков членов своей семьи, и им пришлось
бежать в Хьюстон. На момент ее смерти ей было 20 лет и ее некогда огненно-рыжие
волосы стали полностью седыми. По словам ее отца, последние ее слова были следующие:
«…если бы я только знала, что стало с моим дорогим маленьким Джеймсом Праттом
Пламмером, я бы умерла в мире». Так закончился жизненный путь двоюродной сестры
знаменитого команча Куаны Паркера. Ее старший сын Джеймс был выкуплен у индейцев в
конце 1842 года и в 1843 году он воссоединился со своим дедом. Первого Лютера, Джеймс
Паркер не отдал своему зятю, так как считал, что тот не достаточно помогал ему в поисках
его дочери и внука. Он был воспитан в семье своей матери и больше никогда не виделся
со своим отцом.

ПЛЕННИКИ ЛИПАН-АПАЧЕЙ.

В 1864 году, Джордж Швандер, новичок в Кэмп-Вуд, Техас, пас овец возле
старых руин миссии Сан-Лоренцо, которая служила липанам укрытием от
врагов столетием назад. Однажды, осенним утром, он покинул дом с отарой
овец. Его жена и их шестилетний сын Альберт остались дома с ягнятами. В
этот день пять липан появились возле их дома, и женщина сказала сыну
бежать и прятаться. Однако индейцы оказались проворнее. Они быстро
напичкали мать стрелами, обшарили дом и забрали мальчика. Позже он
рассказывал (это было первое повествование о неволе у липан), что затем
они шли весь день пешком через кустарники и по каменистой почве. Ночью
они достигли лагеря индейцев, где присоединились к их большой группе. Вот
как он описал первые его впечатления: «Они положили меня на землю. Мои
ноги были разодраны и распухли. Я лежал почти мертвый от страха. Затем
липаны начали большой танец, которым руководил их вождь с короной на
голове из ярких цветных перьев, спускающихся на его спину. Они танцевали
всю ночь: мужчины прыгали вверх-вниз и втыкали в землю их копья. На
следующий день они сорвали с меня верхнюю часть моей одежды, и я
страдал от холода, однако они не разрешали мне укрыться. Индейцы лагеря,
в который мы пришли, имели много лошадей, и они хлестали меня
сыромятной веревкой, заставляя меня ловить лошадей для них, так как я был
таким маленьким. Я ехал за одним из воинов, и я помню, что мы варили
мясо скота или бизонов без соли и любой другой приправы. Хлеб они делали
из колючих грушевидных плодов, которые сначала разминали, а потом
оставляли сохнуть на скале. Я очень страдал от индейской диеты». Когда
Джордж Швандер вернулся ночью и увидел, что произошло, он поспешил
пешком в Увалде - город в сорока милях от его дома. Толпа горожан
согласилась пойти с ним по следам налетчиков. Они переправились через
реку Пекос, и в дождь остановились на ночевку. Несмотря на протесты
Швандера, остальные люди развели большой костер и постоянно
подбрасывали в него сухие ветки. Дальше произошло то, что и должно было
произойти в данных обстоятельствах. В полночь град стрел и пуль упал на
неудачных преследователей. Одна из стрел поразила в бедро человека, и
они бросили бизонью шкуру на пламя, пытаясь загасить его. Липаны слали
им проклятия на испанском языке и кричали, что они убили женщину и
забрали мальчика. Перед уходом, они сказали техасцам ждать их до утра,
чтобы затем сражаться. Этой ночью Альберт спал между двумя воинами,
который вцепились в него руками с двух сторон. Однако, утром, вместо
сражения, липаны отправились вдоль Рио-Гранде по направлению к Пасо-
дель-Норте, и, не доходя туда, переправились через реку на мексиканскую
сторону. Там, в поселении Куатро-Сиенегас, штат Коауила, они обменяли
мальчика мексиканцу на алкоголь и лошадь. Этот человек хорошо к нему
относился, но местный американец - мельник по имени Джон Кроуфорд, дал
знать об Альберте его отцу, и тот счастливо выкупил сына. Пленные
мексиканцы не были редкостью среди липан, в отличие от белых
американцев. Вероятно, они считали, как и их западные кузены, что белые
дети принесут больше проблем, чем пользы, и старались от них быстро
избавляться. Войны и болезни брали с них тяжелую плату, и им необходимо
было пополнение, и особенно они нуждались в мальчиках. В случае с
Альбертом, они просто пытались запугать их преследователей, чтобы
получить преимущество во время бегства. Они понимали, что за этими
белыми придет еще больше их и неизбежно последуют потери. Фрэнк
Бакелью стал невольным гостем липан 11 марта 1866 года. Родился он в
Техасе в 1852 году, и еще в двухлетнем возрасте переехал в Техас из
Луизианы с его родителями и сестрой. Через два года он стал сиротой после
того, как его родители скончались от болезней, и он стал жить с его дядей
Берри Бакелью, чье ранчо находилось в сердце страны липан возле реки
Сабинал, в округе Увалде, на юго-востоке Техаса. Дядя воспитывал Фрэнка и
его сестру до января 1866 года, когда он был убит индейцами во время их
нападения на небольшой фургонный караван, перевозивший товары в
поселение на реке Сабинал. После его смерти, мальчик и девочка начали
работать и жить у соседнего скотовода Давенпорта. Благодаря его
воспоминаниям, теперь имеются несколько описаний их жизни в то время.
Тринадцатилетний Бакелью находился в верховье Сабинал вместе с другим
мальчиком, рабом по имени Моррис. Они искали пропавший с шеи быка
колокольчик (перед этим они пахали поле), когда увидели выбегающий из
чащи скот, а вслед за этим воина, который приладил стрелу к его луку, что-то
проговорил и стал к ним приближаться. Бакелью побежал, но индеец
направил лук на мальчика. Бакелью тут же остановился и повернулся лицом
к приближающемуся воину, который шел к нему с луком и громко смеялся от
вида другого мальчика, убегающего и истерично вопящего. Он подошел,
резко повернул голову Бакелью, и произнес: «Вамос». Это означало - идти
вперед. В чаще три индейца сорвали с него одежду, отбросили ее, и один из
них сорвал колючую ветку кустарника, ударил ей Бакелью и сказал ему идти.
Мальчик передвигался рысью за двумя индейцами, подгоняемый
регулярными тумаками, которые ему сзади наносил колючками третий воин.
Таким образом, они быстро пересекли дно каньона, и «с быстротой белок,
но, не теряя бдительности, поднялись наверх, что было трудным и
однообразным занятием». Наверху, один из индейцев, стоя на краю скалы,
протянул свою руку к мальчику и сказал на ломаном английском: «Хауди!
Какой ты быть старый? Ты быть англичанин, или ты быть немец? Ты быть
англичанин, я не убью тебя. Ты быть немец, я убью тебя». Бакелью слышал
раньше, что индейцы не оставляют пленников старше десяти лет, поэтому он
ответил индейцу, что ему десять лет, и что он англичанин. Вероятно,
последняя информация сохранила ему жизнь, так как липаны в то время
были очень злы на немцев из Стрингтауна, которые убили ряд их людей в
нападении на мирный лагерь липан у реки Медина. Мужчина изучил
Бакелью, и сказал: «Большой десятилетний мальчик». Оказалось, что
мальчика захватил сам Костильетос (Костилитос), известный военный лидер
липан. Бакелью, видя, что индеец сносно объясняется на английском, начал
умолять отпустить его, однако тот сказал, что собирается отправить его к
себе домой, где он сделает из него индейца, и даст ему лук, стрелы и пони.
Дальше они передвигались в полнейшей тишине, не говоря ни слова,
вслушиваясь в каждый посторонний шорох. Подойдя к дому Бакелью, они
остановились, и Костильетос велел ему позвать его людей, что тот и сделал.
Его сестра увидела его и прокричала, что дома нет никаких мужчин. Бакелью
сел и начал выдергивать колючки из своих ног, а один из индейцев начал
помогать ему в этом, вероятно не из сострадания, а чтобы перемещаться
быстрее. Затем индейцы дали ему пару мокасин и, тщательно уничтожив
свои следы, продолжили путь. Он вспоминал, что когда он по
неосторожности создавал шум, один из индейцев дергал его за плечо или за
голову. В тишине они прошли вдоль реки и поднялись на высокий утес, а
когда спустились сумерки, спустились вниз напиться. На берегу липаны
остановились и начали поочередно вынимать их стрелы из колчанов, и
зубами выпрямлять их. Они заполнили их водные мешки, сделанные из
коровьего брюха, стянутого оленьими сухожилиями. Такой капающий мешок
свисал у каждого из них с правого бедра. Дальше они шли больше часа под
легким дождем, и на ночевку остановились в кедровой чаще, возле
небольшого ручья. Спать они легли на голодный желудок. Мальчик всю ночь
провел в объятиях воина, что мешало ему сбежать. Утром воины набросили
одеяла себе на плечи и поместили оружие и инструменты так, чтобы они не
стесняли их в движениях. Заметив в стороне пасущийся скот, один из них
пошел туда и застрелил из старого кремневого ружья жирную красную
корову. По своему обычаю липаны вырезали из нее печень и потребили ее
сырой. Увидев колебания Фрэнка, вождь сказал ему: «Ешь. Это будет хорошо
для тебя». Они содрали шкуру и разрезали мясо на небольшие куски, а затем
зажарили это на медленном огне и половину съели. Большие кости они
бросили в огонь, чтобы они быстро размягчились, а затем раскрошили их,
чтобы добыть костный мозг, который у липан считался деликатесом. Это
была их первая еда после захвата мальчика. Липаны ни на минуту не
ослабляли надзор за мальчиком. В конце дня, когда разразилась сильная
гроза, они остановились в заросшем кустарником овраге. Вал воды,
принесенный холодным северным ветром, накрыл спящую партию. Липаны
только надвинули немного на свои лица сырые одеяла, и в дальнейшем не
выказывали никакого признака неудобства. Утром мальчик увлеченно
наблюдал, как они разжигают огонь без спичек. Обычно они в таком случае
терли кремень о железо, но в сырость более надежным способом было
использование стебеля сотола (растения), размером с ручку для метлы, с
отверстием в нем, просверленным в центре и с вырезом на одной стороне.
Положив стебель на землю, индеец вставлял меньшую палку в отверстие и
быстро ее крутил, пока нагретая дымящаяся древесная пыль не начинала
попадать на кедровую кору или на другой легко воспламеняющийся
материал в нижней части выреза. Затем дымок раздувался до пламени. В
конце концов, Бакелью стал экспертом по разведению огня обоими
способами. На третий день они повернули на запад, и дальше шли вдоль
ручья Сабинал. Недалеко от берега один из индейцев застрелил корову.
Затем Костильетес и еще двое уехали, а четвертый мужчина остался готовить
мясо. Затем этот человек выщипал Фрэнку брови при помощи ткацких
щипчиков - жестокая процедура, но очень важная для липан в их уходе за
собственным телом. Позже он имел возможность наблюдать, как индейцы
при помощи зеркальца и тех же ткацких щипчиков удаляют все волосы со
своих лиц. Теперь он знал, какое отвращение они питают к бородам. Через
какое-то время три липана возвратились, подгоняя впереди себя семь
молодых бычков одинакового размера. Они приготовили часть мяса и съели
его, а с остальным пошли на верхушку соседней горы. Там они срезали палки
в несколько футов длиной, воткнули их в землю, связали их верхушки
подобно тому, как это делается с верхушками типи, и в центре разожгли
небольшой костер. Они аккуратно развесили тонко нарезанные ломти мяса
поверх конструкции, и тщательно готовили их в течение всего следующего
дня. Затем резкими толчками они запихали готовый продукт в телячью
шкуру. К ней они приделали ремешки, сделанные из сухожилий оленя, и
получилась парфлеш, которую индейцы носили как рюкзак. У каждого
индейца был свой такой рюкзак. Теперь их ежедневная диета состояла в
основном из вяленого мяса. Настал момент, когда Костильетес покинул их.
Уезжая, он сказал мальчику: «Я покидаю тебя, а два моих человека отведут
тебя в мой вигвам (оригинал). Я скажу моим людям хорошо с тобой
обращаться. С другим человеком я пойду назад, чтобы получить еще
лошадей. Мне нравится куча лошадей. Скоро я приду к тебе. Мы с тобой
снова будем вместе. До свидания». Они продолжили их путь в западном
направлении, следуя вдоль водораздела вблизи верховья реки Фрио.
Однажды человек с винтовкой застрелил оленя только ради тренировки, -
мясо он не стал брать. Позже он с заметной радостью пристрелил большого
бизона. Липаны уселись покурить сигареты, вместо обычного табака набитые
шелухой сотола, в ожидании, пока бизон умрет, а затем сырой съели его
печень. Потом они ободрали животное, разрезали шкуру на три отдельных
полосы, вырезали мякоть, разрезали ее на полосы и завернули в шкуры.
Остальную тушу, они оставили на пир волкам. В эту ночь они позволили
Бакелью спать одному, так как бежать куда-либо было просто бессмысленно.
К этому времени он находился в плену неделю. На следующий день они
остановились в верховье реки Нуэсес, и там Бакелью слышал гвалт,
исходящий от белых мужчин, пьянствующих неподалеку. Этой ночью
индейцы связали мальчика по рукам и ногам, а сами ушли красть у белых
животных. Они вернулись с двумя лошадьми и одним мулом, и дальше
перемещались верхом, держась северного направления, минуя по пути
открытые долины, покрытые травой холмы, и поэтому им пришлось
нарастить темп, чтобы быстрей оставить позади таящую опасность местность.
После скачки всю ночь, они остановились утром на отдых в пчелиной пещере
и позавтракали олениной и медом. Затем индейцы собрали мед в шкуру про
запас. Покидая это место, маленькая партия несколько раз объехала вокруг
холма, вероятно для того, чтобы сбить с толку возможных преследователей,
и поехала на запад. Из пещеры они забрали припрятанные там седла и
копья. Седла представляли собой пару деревянных крестообразных частей (в
оригинале Xshaped) соединенных друг с другом другими деревяшками и
покрытых не выдубленной шкурой. Эта поделка выглядела топорно, однако
на ней было более удобно ехать верхом, чем вовсе без седла. На полпути
между Бобровым озером и истоками Нуэсес, маленькая партия пересекла
реку Дьяволов и остановилась на отдых у небольшого озера, сразу за его
суживающимся окончанием. Они выступили на рассвете, и еще утром
достигли государственной дороги, проложенной к фортам Кларк, Мэйсон и
Маккаветт. Прежде чем пересечь ее, они осторожно осмотрелись по
сторонам, а один из индейцев даже взобрался на дерево для лучшего
обзора. Только затем они перешли через нее и стерли все признаки своего
присутствия. Через какое-то время, преодолев крутой около реки Пекос, они
смогли разглядеть деревню липан на другом берегу, но чтобы достичь ее,
нужно было перейти реку вброд в пяти милях выше. Индейцы сбросили с
себя всё их обременяющее и прыгнули в воду, чтобы плыть, знаками
призывая мальчика присоединиться к ним. Бакелью был искренне удивлен
зрелищу, когда такие мрачные на вид мужчины вели себя в воде словно
дети. Однако такая идиллия не должна была вводить его в заблуждение
насчет собственной безопасности. По прибытии в деревню, к нему
подбежала какая-то старуха и отстегала его до крови кнутом. Затем ему
пришлось пройтись сквозь строй мальчиков, девушек и пожилых женщин,
которые нещадно хлестали его кнутами и колотили дубинками во время
процесса прохождения, и сила ударов заметно возрастала, когда он перешел
от маленьких мальчиков к более взрослым мальчикам, девушкам и
пожилым женщинам. Бакелью пришлось собрать всю его волю в кулак,
чтобы устоять на ногах. Затем начался громкий рёв. Та, первая старуха,
показала ему знаками, что он должен подойти к ней и положить свою голову
ей на колено. Эта процедура, очевидно, означала конец обряда посвящения
его в индейцы. Теперь он должен был учиться быть липаном. Вскоре он
нашел их кушанья однообразными, и однажды, уже овладев искусством
стрельбы из лука, пошел стрелять уток. Вернувшись, он начал готовить птицу,
но тут один человек с отвращением выбил ее из его руки. После этого
Бакелью пришлось учиться кушать уток скрытно. Каждый воин в деревне
обеспечивал собственную семью. Когда они добывали много оленей,
антилоп, медведей или бизонов, начинался общий праздник, с дележкой
поровну на каждого жителя. Почти все воины имели, каждый, собственный
табун и собственного пастуха. И пастьба отныне стала ежедневной работой
Бакелью. Индейцы часто перемещались в поисках свежего пастбища.
Однажды, когда они готовились к охоте, мужчины и мальчики окружили
покрытую травой долину. Другая их группа поехала в центр долины, где
паслись сотни антилоп. Животные попытались сбежать, но туда, куда они
устремлялись, их встречали люди, пускающие в них пули и стрелы, тем
самым, отгоняя их к другой стороне круга, где их также расстреливали. Но
животных было много, и многим из них удалось прорваться через кольцо
людей. При этом липаны были настолько возбуждены охотой, что, казалось,
их совсем не заботит собственная безопасность. Как-то липаны отдыхали
днем в своем лагере, когда с севера показалось облако пыли, которое
возвещало о приближении всадников. Мужчины быстро отвели женщин,
детей и домашний скот в безопасное место, и приготовились сражаться.
Вождь Костильетос был их командиром. Согласно Бакелью, в тот момент со
всей очевидностью проявилась его способность к военному руководству.
Липаны наблюдали со своего берега ручья, когда в их поле зрения
показались скачущие галопом кикапу, которые начали кружить, когда
оказались ближе к берегу потока, вызывая липан на бой. Костильетос собрал
воинов для решительного броска через воду и атаки противника на том
берегу. Кикапу, видя насколько липаны сильны и готовы к сражению,
пересмотрели свой план. Теперь вперед выехали их вождь и два воина, и
первый знаками призвал их поговорить. Костильетос тоже выехал вперед с
двумя своими воинами, и два вождя встретились на полпути. После
продолжительной беседы, стороны разъехались. Два вождя огласили их
решение перед своими людьми, и поехали вместе как друзья. Затем кикапу
разбили свой лагерь напротив лагеря липан, и последние привели обратно
их женщин, детей и стада. Теперь должен был состояться праздник. Они
соорудили большое круглое строение из кустов и дерева, в тридцать-сорок
футов диаметром, с дымоходом на его верхушке и с большой дугообразной
дверью. Воины оделись в шкуры животных с рогами на их головах, и
танцевали под эффектный грохот лент из соединенных вместе и хорошо
обработанных дискообразных костей, а также под бой барабанов, которые
представляли собой оленьи шкуры, натянутые на куски полых бревен. Там
были игры, скачки и стрельба по целям из луков. Кикапу оставались с
липанами около месяца, а затем поехали обратно в их охотничьи земли. Они
еще не скрылись из вида, когда липаны обнаружили пропажу более сотни
своих пони, и начали спешно готовиться к погоне, но потом передумали,
решив, что пусть пока кикапу заботятся об их лошадях. Бакелью стал
свидетелем многих церемоний: свадьбы, скорби и полового созревания
девушек. Но больше всего на него произвели впечатление церемонии,
проводившиеся перед каждым солнечным и лунным затмением. Он был
поражен тем, что эти дикари имеют понятие об этих природных явлениях. В
ночь события они долго играли на своих ударных инструментах и пели.
Однажды военный отряд липан возвратился из налета в области Бандера, и
когда они раздавали захваченную одежду, Бакелью узнал в ней одежду,
которая принадлежала мальчикам семьи Кинчелое, а также детали
экипировки кобылы его дяди. Липаны убили двух женщин, но не тронули
детей, ограбили дом, но не сожгли его. Поселенцы их преследовали, и в
процессе индейцы потеряли одного своего убитым, еще один воин сломал
себе ногу. Вдова погибшего обрезала свои волосы, оделась в траурное
одеяние, и затем несколько дней провела в уединенном месте, оплакивая
своего мужа. Мексиканцы являлись постоянными противниками липан, и
поэтому те находились на американской территории, между Рио-Гранде и
Рио-Пекос. Однажды к ним пришел старик мексиканец с предложением
заключить мирный договор. Мексиканцы соглашались не трогать липан на
охоте и в торговых экспедициях, если те отпустят всех их мексиканских
пленников. Липаны дали их пленникам право выбора, и, в результате, трое
из них решили возвратиться к их семьям в Мексике, а пятеро других остались
с индейцами. Первые трое ушли немедленно. Затем ушел еще один, когда
увидел своего брата. Индейцы искренне горевали об уходе их пленников, а
женщины не стеснялись своих слез. Затем липаны переместились на сотни
миль вверх по реке от города Сан-Висенте, по пути убив много небольших
мексиканских диких свиней (очевидно, пекари), чтобы обеспечить себя
продовольственными запасами в дальнейшем путешествии. Однажды
большая гремучая змея укусила лошадь. Несколько старух ушли из лагеря, и
возвратились с какими-то корнями и травами, которые они истолкли,
перемешали и изготовили припарку. Затем они приложили это на место
укуса, и вскоре лошадь выздоровела. В январе 1867 года группа достигла
окрестностей Сан-Висенте и расположилась лагерем в двух милях от него. В
их деревне в Биг-Бенд было мало еды, и липаны, быстро израсходовав свои
запасы скота, перешли на слегка поджаренные кукурузные зерна. Бакелью
разнообразил свою диету тортильями, на которые обменивал мексиканцам
сделанные им луки и стрелы. Мексиканцы и липаны одинаково
развлекались азартными играми и питьем мескаля, но он не видел, чтобы
кто-то сильно напивался при этом. Единственное что он видел, это то, что
когда какой-нибудь мужчина липан начинал ссориться по пустякам, находясь
в подвыпившем состоянии, его друзья связывали его по рукам и ногам и
держали так, пока он не протрезвлялся. Мексиканцы регулярно посещали
лагерь индейцев, и однажды один их старик спросил у Бакелью - не хочет ли
он сбежать? Конечно, он хотел, но также знал, что должен быть при этом
таким же хитрым, как липаны, если хочет, чтобы его предприятие стало
успешным. С помощью одного молодого мексиканского слуги человека по
имени Уильям Гудзон, он пересек реку, украл двух лошадей и ночью сбежал.
Гудзон, вероятно, был очень напуган, когда увидел на пороге своего дома
Бакелью в одеяле и с краской на лице, с волосами до его плеч, и совершенно
безбровым. В итоге, Гудзон возвратил мальчика к его братьям и сестрам в
Техасе.

Другой случай произошел с братьями Клинтоном и Джеффом Смитами,

которые пасли овец своего отца около Берна, Техас, 26 февраля 1871 года,
когда группа из десяти липан и пятнадцати команчей захватила их. Затем
налетчики пересекли реку Гваделупе и ненадолго остановились в
Педерналес. Замотанные в оленью шкуру, мальчики спали на мокром
седельном одеяле. На следующий день они поехали на северо-запад. В
середине утра, их захватчики убили корову, и, не желая разводить костер,
съели ее в сыром виде. Клинтон и Джефф отказались это есть, но после
следующих двух дней пути, они с нескрываемой охотой поглотили сырую
коровью печень, брошенную им как собакам. Позже, в этот же день,
налетчики заарканили дикую лошадь, привязали к ней мальчиков, и в таком
виде погоняли ею. В те несколько дней поездки, налетчики постоянно
разделялись, воссоединялись, разделялись снова, часто поджигали сухую
траву или использовали мех скунса, чтобы сбить со следа собак рейнджеров,
а также сообщались дымовыми сигналами. Они постоянно наблюдали в свои
полевые бинокли на предмет появления рейнджеров. Группа перемещалась
до позднего вечера, и вновь начинала скачку перед рассветом. Возле форта
Кончо, воины обнаружили, что солдаты тоже занимаются их поисками,
поэтому ночью они прошмыгнули мимо спящего форта, возвратились по
собственным следам на свою тропу, пересекли реку возле форта и разбили
лагерь на том берегу. Рейнджеры нашли окровавленный башмак Джеффа в
воде на том месте, но после почти двухсотмильной погони у них иссякла
провизия, и они повернули назад. Дальше индейцы поскакали на северо-
запад, вплоть до пещеры, где был тайник с припасами. На своей тропе они
оставили небольшие камни, которые сообщали фазу луны и указывали
направление. Как позже объяснял информант Апач Антонио, липаны,
укладывая камни в рядки в каких-либо местах, всегда знали, что тут должны
пройти их люди. Камни указывали направление, в котором они
перемещались. Если они ехали на дальнее расстояние, ряд камней был
длинным. Они не делали отметки на деревьях, а использовали только камни
и дымовые сигналы, а потом еще и зеркала, когда получили их. Через
несколько месяцев после прибытия в основную деревню, Джеффа продали
Джеронимо, поэтому мальчики могли видеться только в тех случаях, когда
команчи и апачи Джеронимо разбивали совместный лагерь. В следующем
году, команчи, у которых находился Клинтон, встретились с липанами –
«свирепым племенем», около форта Силл, Оклахома, и иногда они
располагались в одном лагере. Джефф вспоминал, что его захватчики как-то
встретили большую группу липан в Нью-Мексико. Те имели там торговое
место встречи с мексиканцами, которым они обменивали лошадей и мулов
на сахар, кофе, виски, табак, ружья, пистолеты, бусы, красный ситец и другие
товары. Джеронимо подозревал мексиканцев в попытке подкупа липан ради
его захвата, и, как позже вспоминал Джефферсон: «Мы недолго пробыли с
этим племенем ( липаны)». Он прожил в группе Джеронимо два года, и, судя
по его сообщению, он ходил с индейцами далеко на север в Скалистые Горы
и видел там знаменитого вождя сиу Сидящего Быка. По одной из версий, он
сбежал во время сражения между чирикауа и мексиканскими войсками, был
обнаружен мексиканцами и переправлен его родственникам. Случилось это
так. В апреле 1873 года мексиканский торговец сообщил коммерческому
агенту Соединенных Штатов в Пьедрас-Неграс, что в совместном лагере
липан, мескалеро, кикапу и команчей в каньоне Сан-Родриго находится
белый мальчик. Индейцы прибыли туда торговать добычей, захваченной в
Техасе. Было это в шестидесяти милях от техасской границы. В итоге,
торговец выкупил Джеффа Смита у липан за 150 долларов золотом. Первого
мая мальчик предстал перед Уильямом Томасом, правительственным
агентом, который тут же обрезал его волосы, и настоял на том, чтобы он
переоделся в неудобную одежду белого человека. Смит уже полностью
забыл английский язык, и спал на полу, что он находил более удобным,
нежели кровать. В итоге, он был передан его родителям в Сан-Антонио,
Техас. Отец сначала его не узнал, но зато узнал Клинт - его брат, который был
выкуплен у команчей годом ранее. Кажется неправдоподобными
пребывание Джеронимо так далеко в Техасе и его торговля с команчами, тем
более выглядит нелепостью его путешествие на север и встреча с Сидящим
Быком. Скорей всего он вовсе не был с Джеронимо. Так как, согласно
консулу Шухардту, мальчик был выкуплен у мужчины липан, который
захватил его в 1871 году, продал команчам, и теперь выкупил его как раба у
команчей за несколько лошадей и одеял. Выходит, что эти два года Джефф
находился не у Джеронимо, а у команчей. Можно предположить, что эти
команчи ходили на север, и, возможно, у них был какой-то лидер по имени
Джеронимо. Что тоже выглядит фантастично. Также на то, что он был
захвачен липанами, указывает описание им случая, когда его захватчики с
удовольствием поглощали медвежатину, а чирикауа (как и мескалеро) не
ели медведей по религиозным причинам. Возможно, когда Смита
опрашивали перед первой публикацией его повествования неволи в 1927
году, он находился в какой-то стадии сумасшествия, отсюда и его вымысел
про Джеронимо и Сидящего Быка. Умер он в 1940 году в Техасе. В 1822 году
вождь техасских липан Куэлгас де Кастро, согласно условиям мирного
договора выдал властям 18 (из 26) пленников: пять молодых женщин и
тринадцать молодых и взрослых мужчин. Две из пяти женщин были
захвачены еще в детстве и являлись уже полноправными членами племени.
Имеются только четыре известных случая захвата липанами в плен
американских мальчиков. Три из них здесь описаны более-менее подробно.
В четвертом случае, в 1865 году возле Кастровиль, Техас, липаны захватили
тринадцатилетнего Герберта Вейнанда. В 1873 году американский консул в
Пьедрас-Неграс был извещен о том, что Вейнанд находится в объединенном
лагере липан-мескалеро в Мексике. В результате, юноша был выкуплен
мексиканским торговцем за сто долларов и возвращен его отцу.
Испаноязычных людей липаны захватывали достаточно много для того,
чтобы к 1880 году племя представляло собой смешанную испано-индейскую
группу. Бьюкели сообщил в 1867 году, что его группа удерживает восемь
пленников (об этом упоминалось выше) испанского происхождения, и только
три из них пожелали вернуться к их родственникам в Мексике. Затем
четвертый был искушен видом элегантно одетого его брата, и тоже покинул
индейцев. Липаны не скрывали своей печали из-за их ухода, а женщины
открыто плакали. Липанские матроны очень ценили пленных мексиканских
юношей как будущих потенциальных зятьев. Пленник липан Смит
Джефферсон упоминал, что индейцы его группы были почти неотличимы от
их мексиканских пленников, и никто из индейцев не мог сказать, насколько
они чистокровны. Это не только липан касалось. Например, в 1879 году из
восьмидесяти одного сдавшегося мескалеро, был выделен некий Маркес
Мускис, которого узнал его брат дон Мигель Мускис. Этот человек был
захвачен индейцами в далеком 1826 году, и теперь среди мескалеро у него
было много кровных родственников, в том числе известный Алсати (Алсата),
предводитель этой группы. Известен случай, когда пленник спас
мексиканцев от верной гибели. Случилось это в 1849 году. В прошлом,
липаны в одном из их налетов захватили в плен мальчика, и затем вырастили
его как индейца. В вышеупомянутом году, когда мальчик уже был молодым
человеком, липаны провели военный совет, на котором решили атаковать
город Санта-Роса. Атака была запланирована на рождество. Индейцы знали,
что жители в полночь должны пойти в местную церковь, и из-за холодной
погоды двери ее будут закрыты. Они договорились прийти туда перед
рассветом, пустить на крышу горящую стрелу, и когда люди станут выбегать
из горящей церкви, перестрелять их. Молодой человек помнил, что он
родом из Санта Росы, и когда участники военного отряда легли спать,
ползком пробрался из лагеря, добрался до своей лошади, осторожно вывел
ее из табуна, какое-то время вел ее за узду, чтобы индейцы преждевременно
не услышали стук копыт, и затем поскакал в Санта-Росу. Поздно вечером он
достиг города, выкрикивая что-то. Люди вышли к нему, и он на ломаном
испанском языке сумел объяснить им причину своего волнения. Тогда
мужчины города организовались в большой вооруженный отряд и поехали к
месту, где спали индейцы. Это место находилось в 25 милях от города.
Мексиканцы дождались рассвета, а затем перестреляли всех индейцев.
Ниже, известные поименно пленники европейского происхождения среди
липан.

Хуан де Сартучи: попытка побега в 1734 году, захвачен около Сан-Антонио,

Техас, погиб во время попытки бегства. Андрес Кадена: попытка побега в
1734 году, захвачен около Сан-Антонио, Техас, погиб во время попытки
бегства. Флоренсио: освобожден в 1743 году, переводчик для Отца (Падре)
Санта Анна. Хесус Антонио де Трухильо: переводчик для отца Хименеса,
освобожден в 1763 году, провел в плену много лет. Хуан Хосе Наласко:
освобожден в 1791 году в возрасте двадцати двух лет, родом из Ревилья,
Новый Леон. Мария Инесс Тимотео: освобождена в 1791 году, родом из
Вальесильо, Новый Леон. Хуан Пабло Родригес: сапожник, освобожден в
1822 году, родом из Монтеррея, Новый Леон. Фелипе Флорес: освобожден в
1822 году, родом из Сан-Фернандо, Коауила. Флоренсио Гутеррьес:
освобожден в 1822 году, родом из Игуана, Новый Леон. Маркос Бустильос:
освобожден в 1822 году, родом из Сан-Фернандо, Коауила. Антионио
Фернандес: освобожден в 1822 году, родом из Навы, Коауила. Сезарио
Адам: освобожден в 1822 году, родом из Вилья-Сиенегас, Коауила. Фабиан:
освобожден в 1822 году, родом из Санта-Роса, Коауила. Хуан Гарсия:
освобожден в 1822 году, родом из Сардинас, Коауила. Пабло Эстрада:
освобожден в 1822 году, родом из Игуана, Новый Леон. Естебан Ромеро:
освобожден в 1822 году, родом из Сан-Антонио, Техас. Феликс де Ла Пара:
освобожден в 1822 году, родом из Ревилья, Новый Леон. Хосе Мария де Ла
Пара: освобожден в 1822 году, родом из Сабинас, Коауила. Фелипа:
освобождена в 1822 году, родом из Сабинас, Коауила. Энкарнасьон:
освобождена в 1822 году, родом из Сабинас, Коауила. Хоакина: освобождена
в 1822, не помнит откуда она родом. Гваделупе: освобождена в 1822 году, не
помнит, откуда она родом. Лина Эспиноза: освобождена в 1822 году, родом
из Ларедо, Техас. Крестенсио Арельянес: освобожден в 1851 году, возраст 14
лет, провел в плену три года. Педро Гальегос: освобожден в 1851 году,
родом из Сабинас, Коауила, возраст 16 лет, провел в плену три года. Лусиано
Герреро: освобожден в 1851 году, родом из Лос-Аламос, Коауила, возраст 18
лет, пробыл в плену два года. Ултимио Эррера: освобожден в 1851 году,
родом из Герреро, Коауила, возраст 18 лет, пробыл в плену четыре года.
Валентин Санчес: освобожден в 1851 году, родом из Куэвас, возраст 7 лет,
пробыл в плену три года. Чапита Флорес: освобождена в 1851 году, родом из
Камарго, возраст 18 лет, провела в плену два года. Хесус Уэрфано:
освобожден в 1851 году, родом из Сиенегас, Коауила, возраст 12 лет, провел
в плену два года. Элисео Кортес: освобожден в 1851 году, родом из
Монклова, Коауила, возраст 11 лет, провел в плену четыре года. Агапито
Кортес: освобожден в 1851 году, родом из Монклова, Коауила, возраст 14
лет, провел в плену четыре года. Мариано Рамос: освобожден в 1851 году, из
Джеронимо, Чиуауа, возраст 19 лет, провел в плену пять лет. Бальтасар Чапа:
освобожден в 1851 году, из Сан-Элисса, возраст 16 лет, провел в плену три
года. Педро Родригес: освобожден в 1851 году, из Рамада, возраст 18 лет,
провел в плену три года. Массадония Пералес: освобожден в 1851 году, из
Сиенегас, Коауила, возраст 18 лет, провел в плену два года. Фрэнк Бакелью:
освобожден в 1867 году, захвачен в 1866 году в округе Бандера, Техас,
возраст 13 лет. Герберт Вейнанд: освобожден в 1873 году, захвачен в 1865 в
округе Медина, Техас, возраст 13 лет. Джефф Смит: освобожден в 1873 году,
захвачен в 1871 в округе Комал, Техас, возраст 9 лет.

Тридцать семь липан, которые прибыли в 1903 году из мексиканского

штата Чиуауа в американский штат Нью-Мексико, носили испанские
фамилии: Вилья, Венего, Родригес, Мендес, Зуазуа и Карильо. Это не
указывает на то, что все эти люди были смешанного липан-испанского
происхождения. Возможно, прожив достаточно долго в Мексике, они взяли
испанские фамилии, чтобы не выделяться из окружающей их толпы, часто
недоброжелательной.

ПЛЕННИКИ, ОСВОБОЖДЕННЫЕ АГЕНТОМ ЛОРИ ТАТУМОМ.

Агент-квакер Лори Татум из форта Силл был более успешен, чем кто-
либо другой, в освобождении людей из плена команчей и кайова. В
четырехлетний срок его пребывания на должности агента этих двух
племен, он помог обрести свободу в общей сложности двадцати шести
пленникам. И это было выдающимся достижением, так как он не выкупал
их, а использовал любой фактор, вплоть до применения силы, и, как он
сказал сам: «я постоянно искал помощь в этом деле у Отца Небесного».
Осенью 1872 года полковник Маккензи выступил из форта Гриффин в
Техасе, чтобы атаковать команчей и кайова. В последовавшем вскоре бою
его солдаты убили более двадцати индейских воинов и захватили в плен
большое количество женщин и детей. Некоторые из пленников были
привезены в форт Силл, и вскоре команчи и кайова начали искать пути
для их освобождения. Татум оставил несколько описаний того, как он
обеспечивал освобождение американских и мексиканских пленников в
обмен на индейских, удерживаемых армией: «Я сообщил им (вождям
команчей и кайова), что у них имеются некоторые мои дети, которых уже
в течение трех лет я пытаюсь получить. Прежде, чем говорить об их
женщинах и детях, они должны были доставить ко мне всех белых детей,
что находились у них. Через несколько дней они привезли в агентство
двоих мальчиков, и сказали, что это все белые дети, каких они имеют.
Старшего мальчика звали Клинтон Смит. Ему было около тринадцати
лет. Он со своим младшим братом пас скот возле Сан-Антонио, Техас,
когда какие-то аризонские апачи их схватили и потом продали куахада
(группа команчей). Его отец приезжал в агентство (форт Силл) и
спрашивал о своих мальчиках, но на тот момент никто о них ничего не
слышал. Второй мальчик был примерно девятилетнего возраста, и он
сказал, что его зовут Топиш, - имя, очевидно, данное ему индейцами. Он
находился с ними уже несколько лет и почти забыл английский язык, так
как они не разрешали ему на нем разговаривать. Он помнил, что индейцы
застрелили в загоне для животных его отца, а потом схватили его самого.
Его мать была с младенцем на руках, и в них обоих стреляли. Он думал,
что они оба убиты. Его с младшей сестрой индейцы увезли. Сестру они
по какой-то причине убили в первую же ночь. Я разослал в Техасе и
Канзасе письма в надежде отыскать его родственников. Затем мальчиков
одели в гражданскую одежду и поселили в школе агентства. Топиш
оказался Джоном Валентином Мокси. Убит был его дед, а отец в это
время отсутствовал. Его мать была ранена в руку и выздоровела, а
младенец умер. Его отец приехал в агентство и забрал мальчика.
Эти освобожденные мальчики показали, что у куахада есть еще два
белых мальчика. Тогда я сообщил индейцам, что еще не готов
разговаривать об их женщинах и детях, заключенных в Техасе. Я сказал
им, что они должны доставить ко мне всех белых детей, которых
имели, а затем я уже стану говорить об их пленниках. Через несколько
дней Спина Лошади (вождь команчей), который привез первых двоих
мальчиков, доставил в агентство еще двоих. Он был одним из самых
мирных и послушных вождей команчей. Он был очень активен в передаче
пленников и хотел показать агенту свою дружбу, и он очень хотел, чтобы
индейские женщины и дети возвратились из Техаса. Несколько человек из
его группы находились среди пленников. Старшего из этих двоих звали
Адольф Корн- немецкий мальчик.Он был захвачен около трех лет назал
возле Сан-Антонио, и он сказал, что ему одиннадцать лет, и что у него
были отец, мать, девять братьев и сестер. Апачи из Аризоны,
захватившие его, продали его куахада. Он был в восторге от мысли, что
его возвратят родителям, братьям и сестрам. Темпл Фрэнд был привезен в
агентство вместе с Адольфом Корном. Он забыл свое имя и мог
разговаривать только на языке команчей. Он думал, что его отца звали
Джон, но имя ли это или фамилия, он сказать не мог. Он вспомнил, что
его мать и тетя были убиты. Волосы мальчиков не стриглись с момента
их захвата. Здесь они были подстрижены и искупаны, одеты в
гражданскую одежду и помещены в школу агентства, где вскоре
научились разговаривать на английском.
О Темпле Фрэнде я разослал уведомления в Техас и Канзас, и сообщил
также Льюису Фрэнду, методистскому министру, уже несколько лет
разыскивающему своего пропавшего внука. В прошлое лето он провел в
агентстве несколько недель в надежде, что увидит его. Вскоре он прибыл
на кабриолете, запряженном лошадьми. В школе находились моя жена и
он, когда я привел молодого Фрэнда. Моя жена сказала мальчику, что он
должен поговорить с этим старым джентльменом. Льюис Фрэнд сразу
признал в мальчике своего внука и обнял его. Как только он справился с
нахлынувшими чувствами, он произнес: «Темпл Фрэнд». Мальчик с
удивлением на него поглядел и ответил : «Да». Льюис продолжил: «Твою
сестру зовут Флоренция Фрэнд». И мальчик вновь ответил утвердительно.
Затем дед сказал, что его внук был похищен в Техасе пять лет назад, и
его мать была ранена стрелой, которая прошла насквозь через руку и
впилась в грудь. Это выглядело так, что она была проткнута почти
насквозь. Индейцы не стали ее добивать, а всего лишь срезали
небольшую часть ее скальпа. При этом она не выдала себя даже
шевелением пальца. Когда индейцы вначале вошли в дом, она ударила
одного из них утюгом, а индейцы уважали храбрость и поэтому взяли
только кусочек ее скальпа. После того, как индейцы уехали, она пошла в
дом соседей и извлекла стрелу. Позже она выздоровела. Брат Фрэнда
рассказал мне, что он проехал по резервациям апачей в Аризоне и Нью-
Мексико, зная, эти индейцы часто совершают набеги в Техасе, и надеясь
вернуть мальчика.. Несколько раз он приезжал в агентство команчей и
кайова. Он даже назначил награду в 1000 долларов за освобождение
мальчика, но получил его бесплатно.
Это были все пленники, о которых я слышал, и, следовательно, теперь
мог разговаривать об индейских пленниках, что удерживались армией в
Техасе. Спина Лошади был главным представителем на переговорах,
однако на них присутствовали еще и куахада. Они утверждали, что
передали всех детей, и теперь хотят получить всех их женщин и детей.
Я им сказал, что они могли прийти в агентство в любой время до того,
как их женщины и дети были захвачены, и что они, возможно, друзья, но
теперь я не имею никакого контроля над ними, так как они принадлежат
солдатам в Техасе. Они пожелали, чтобы я написал полковнику Маккензи
и сказал ему, что они передали всех белых детей, каких имели, и хотят,
чтобы в будущем их женщины и дети к ним возвратились. Я написал
ему их пожелание, а затем добавил, что они вернули четырех детей, и
поскольку оказалось, что это все, кого они имели, я также пожелал,
чтобы он возвратил нескольких женщин. Еще я добавил, что не думаю,
что всех их нужно возвращать прямо сейчас.
После того, как мальчики Мокси и Фрэнд начали говорить по-
английски, я спросил у них, почему они убегали от солдат, вместо того,
чтобы идти к ним, так как они были бы рады позаботиться о них и
отправить их домой? Один из них ответил, что они были маленькими
глупыми мальчиками.

Полковник Маккензи после моей просьбы возвратил пять женщин

команчей, одна из которых была больна и скончалась в пути. Когда
четыре других достигли агентства, я их спросил (через переводчика), как
с ними обращались офицеры и солдаты. Они ответили, что очень любезно,
и к ним ни в каком виде не было применено физическое насилие. Тогда
я спросил у них, как это можно сравнить с обращением индейцев с их
пленными белыми женщинами. Они ответили, что индейцы никогда не
относились по-доброму к белым женщинам и всегда бесчестили их.
Я был убежден, что куахада имеют некоторых мексиканских пленников,
которых хотят их покинуть и возвратиться домой. И я сказал им, что
если у них есть такие пленники, они должны привезти их в агентство.
Они сказали, что ничего об этом не знают. Я как мог пытался найти
хоть какой-то след кого-нибудь из них, но напрасно. Тогда я подговорил
метиса и его жену найти кого-либо, и они тоже потерпели неудачу.
Исчерпав свою изобретательность, я попросил Господа Бога каким-то
образом показать мне любых мексиканцев, что содержатся у индейцев и
желают покинуть их. Через несколько дней я вновь попросил Господа
Бога сделать то, чего не могу сделать я. И он ответил на мою
молитву. Наверное, мои мысли проникли в сердце Марты Дэй,
мексиканской пленницы, и придали ей решимости для того, чтобы
покинуть индейцев и прийти в агентство. Она решила это сделать во
время прихода в агентство за пайками. Черная Борода, кто претендовал
на нее, спросил ее , думает ли она о побеге в агентстве. Она посмеялась
над этими его мыслями. Он тогда сказал ей, что если она останется в
агентстве или в форте, то скорей всего будет убита, так как белые люди
не желают иметь возле себя мексиканцев, и если она не будет убита там,
он сам ее убьет при возвращении. Она ответила, что не хочет быть
убитой и он не должен об этом беспокоиться. Вечером она сообщила
индейцу, что так боится белых людей и солдат, что даже не может спать,
и если они будут спать, она станет за ними всю ночь наблюдать и
«попасет» (украдет) лошадей. Они охотно приняли ее предложение, и она
пошла в темноту и дождь за лошадьми и мулами. До наступления утра
она покинула их, чтобы «пасти» самой. Она достигла агентства и
встретилась с солдатами, которые патрулировали постройки. Некоторое
время назад продовольственная лавка два раза была взломана и
некоторые товары были украдены, и я думаю, что это сделали белые
люди. Чтобы этого не повторилось, я попросил полковника Гриерсона
(командира поста в форте Силл) поставить охрану, чтобы оградить
правительственную собственность от воров. Через некоторое время она
обошла постройки и беспрепятственно проникла через ворота загона в
наш портик (галерея, или крыльцо)), где тихо дожидалась, боясь
разбудить нас и «сделать безумными». Когда она услышала шум в жилье,
то дала о себе знать. Она сказала, что была захвачена два года назад
возле Сан-Антонио на пути в школу, и теперь хочет вернуться домой. Я
ей сообщил, что рад ее видеть и отправлю ее туда. Моя жена и ее
сестра, Эдит Пайнтер, которая как раз нас посещала, а также жена моего
клерка, весь день готовили для нее одежду, чтобы сменить одеяние
команчей. Мои комнаты в этот день были тесно окружены индейцами,
которые очевидно хотели в нее выстрелить, если бы она показалась им на
глаза. Вечером, когда ее хорошо одели, она преобразилась в красивую
молодую женщину примерно восемнадцати лет, и счастливую от мысли,
что она возвращается к своему народу. В данный момент она являла
собой полную противоположность той грязной, неряшливо выглядевшей
скво, которой она казалась этим утром.
Отец Клинтона Смита находился в агентстве, придя за своим сыном, и он
хотел этим вечером выехать домой. Этап прибыл в агентство, затем весь
дом вышел провожать его и Марту Дэй к нему, и изящно одетые
женщины в окружении других людей подошли к этапу и уехали. В те
четыре года, что я был агентом, в тот день для нее настало самое
подходящее время для того, чтобы покинуть лагерь команчей. Мистер
Смит проживал с ней в том же районе и мог сопроводить ее в свой
дом. Как будто на то было воля Господа.
На следующее утро много вождей и других индейцев пришли в
канцелярию для разговора. Они сказали мне, что они потеряли скво и
хотят знать, какую я могу дать информацию о ней. Я им сообщил, что
могу сказать лишь, что она приходила в мой дом две ночи тому назад и
сказала, что она украдена индейцами в Техасе и хочет идти домой, что
теперь она далеко отсюда и они никогда ее больше не увидят. Мои
слова очень их удивили. Какое-то время они соблюдали тишину, как на
старомодном «квакерском собрании», а затем один из них сказал, что они
ничуть не волнуются, так как она многого не стоит, но они хотят, чтобы
я заплатил за нее. Я им ответил, что я не покупаю скво, и был бы рад
получить мексиканскую девушку, не покупая ее. Я им напомнил, что они
сказали мне, что у них нет мексиканцев, желающих уйти, но ей так
хотелось уйти от них, что она сделала это с риском для своей жизни.
Она проинформировала меня, что в лагере есть еще три мальчика,
которые хотят уйти, и назвала их имена и имена индейцев, что на них
претендуют. Они ответили, что мальчики действительно там, а «девушка
просто тебе соврала». Они уверены, что мальчики не хотят их оставить. Я
им возразил, что не имеет значения, соврала ли девушка, а эти мальчики
должны явиться ко мне в кабинет и сказать на своем родном языке, что
они предпочитают: идти в свои дома или жить с индейцами. Если они
скажут, что они желают жить с индейцами, значит, могут остаться
команчами. Если скажут, что хотят пойти к своему народу, они должны
туда идти. Тогда они были доставлены в мой кабинет, и мой ирландский
повар приготовил для них вкусную еду, которой они с удовольствием
насладились. Не в индейском обычае разговаривать с голодным
человеком. После вопроса об их собственном народе, я сказал им, что
если они хотят пойти к родителям и родне, я отправлю их туда, а если
они хотят отбросить своих родителей, братьев, сестер и родню, могут
остаться с команчами. Они ответили, что хотят пойти домой. Итак, я взял
на себя за них ответственность, и они были вымыты, пострижены и
одеты в гражданскую одежду, а затем отправлены в школьную постройку.
Они мне сообщили о еще двоих мексиканских пленниках у команчей. И я
потребовал их привести. Но когда они пришли через две недели за
рационами, то привели лишь одного Прес-лин-но, - маленького мальчика
восьми лет. Он был смышленым, активным мальчиком, и, видимо, был
чем-то вроде домашнего животного в доме Парри-о-кума (Бык-Медведь)
Я подумал, что если дать ему самому принимать решение, то он не
останется с незнакомыми людьми, чей язык он не понимает. Парри-о-кум
сказал, что он мне не принадлежит, так как он украл его в старой
Мексике, а «Вашингтон не имеет закона в этой стране». Я ему
возразил, что Соединенные Штаты и Мексика являются братьями, и если
он не захочет идти к своей родне, я вынужден буду его послать к ним,
если они найдутся. Парнишка съел обильный ужин, не пользуясь во
время еды ножом и вилкой. Когда я поставил перед ним вопрос, он
сказал, что хочет вернуться к своим людям. Слезы тут же полились из
глаз Парри-о-кума, одного из выдающихся вождей куахада, которые
считались самыми воинственными, свирепыми и кровожадными индейцами.
Я сказал переводчику, чтобы он отвел мальчика на кухню, потому что не
хотел, чтобы он видел слезы. В школе сейчас не проводились занятия,
поэтому я оставил его в агентстве, где он ко всем привязался и был
весел и беззаботен как птица.
Одновременно с возвращением Прес-лин-но, я узнал еще о двух
пленниках, которые хотели уйти, и потребовал их обоих доставить ко
мне. Я сказал парнишке, что когда они придут, он может с ними
поговорить и попытаться убедить их покинуть индейцев. Мой первый
разговор с ними проходил в присутствии индейцев. После того как он
сам поговорил с ними, он пришел ко мне в канцелярию и сообщил, что
один из них хочет покинуть индейцев, а второй возвратиться с ними. Я
сказал ему отвести их в спальню после обеда и поговорить с ними.
Клерк Ивэнс, понимавший по-мексикански (по-испански) вошел в
комнату вместе с ними. Потом он мне сообщил, что парнишка сначала
пошел с ними в кладовую и показал им припасы, и когда он привел их в
комнату, то встал перед ними и в сопровождении соответствующих
жестов произнес маленькую, но красноречивую речь. Он рассказал им о
больших запасах хороших продуктов, которые они едят три раза в день:
«Они никогда не кончают есть, если голодные, и думая, что пищи больше
нет. Вечером я заматываю себя в одеяла и сплю удобно, прямо здесь на
полу. Ничто не может напугать меня ни днем, ни ночью. Агент и его
жена, и все белые люди, - как родственники мне. Я никогда снова не буду
жить с индейцами, если смогу предохраниться от этого». Затем мы
сопроводили их в канцелярию. После короткого разговора, я спросил их,
что они предпочитают, идти в свои прежние дома или возвратиться с
индейцами? Оба они ответили, что хотят пойти к своим людям. У одного
из них его волосы и одежды были в нормальном состоянии, когда он
прибыл в агентство, а это указывало на то, что он имеет «девушку,
которую выбрал». Это был такой обычай у мальчиков команчей: не
постригаться и не причесываться, пока они не достигнут зрелости. Один
из первых признаков того, что парень полюбил молодую девушку, было
то, что он приобретает грубый гребень и зеркальце, чтобы причесывать
длинные и спутанные волосы, которым довольно долго не уделялось
внимание, ну кроме выборки определенных насекомых.
Этот, с ухоженными волосами, был передан агентству с мальчиком Парри-
о-кума, и, вероятно, возвратился бы с ними, и маленький мальчик
сопроводил бы его. Но речь мальчика, как я понял, стала причиной его
ухода от индейцев,- еще один случай, отменяющий Божье провидение. Я
сделал изображение (фотографию) троих мальчиков в одеянии команчей, и
через несколько дней они были переодеты в гражданскую одежду. Один
из них, когда ему было показано его изображение в индейской одежде, не
узнал кто это.
Эти два последних мальчика сообщили мне о еще одном мексиканце,
который хотел уйти, и, следовательно, кого я затем потребовал также
привести ко мне. Но индейцы сообщили мне, что «теперь,- это ложь,- так
как этот мальчик уже взрослый и стал опасным и величайшим
налетчиком среди них. Тогда я им сказал доставить его в мою
канцелярию, чтобы он сам рассказал мне о своем желании. Они ответили,
что он знает, что я хочу его видеть, и он настолько не желает идти в
агентство, что вооружился револьвером и готов выстрелить в любого, кто
попытается отправить его в агентство, и мы все его боимся: «Ты хочешь,
чтобы кто-то из нас погиб в попытке привести к тебе этого опасного
человека?». Мой ответ был таким: «Я хочу его слышать. И я жду, когда
вы его привезете сюда. Мне безразлично, насколько он опасный, просто он
должен сюда прийти. Вы можете навалиться на него, когда он спит, и
связать ему руки, привязать его на пони и доставить сюда. Я должен
видеть его и говорить с ним. Сегодня вечером, когда вы ляжете спать, я
хочу, чтобы одно свое ухо вы обратили к Техасу и представили себе как
плачут ваши женщины и дети. Они останутся плакать, пока этот человек
не будет сюда приведен». Они ответили: «Твое сердце жесткое». Это
было совсем нелегкое дело, разговаривать с этими индейцами так, как я
это делал, но я считал себя правым и Господь поддержал меня.
Он не был связан, а был одет как молодой воин и имел на своей груди
очень ценные трубчатые бусы в качестве украшения, и другие декорации.
Переводчик поста (Гораций Джонс) знал, что он прибудет в агентство и
присутствовал, когда он вошел в канцелярию.
Он сказал: «Мистер Татум, ты не получишь этого человека, - он
законченный индеец». Но, кажется, как будто Святой Дух подсказал мне:
«они пытались его запугать», - хотя я никогда раньше не слышал, чтобы
они прибегали к этому в подобных случаях. За несколько минут до его
прихода я узнал о мексиканце, женатом на женщине из индейцев
делаваров, которая могла говорить по-английски, а сейчас пошла в школу,
чтобы посмотреть на своих детей. Мне пришло в голову, что пленник
может больше довериться мексиканскому переводчику, чем моему
американцу, и поэтому послал за ним. До того, как тот пришел, пленник
был накормлен хорошим ужином. Затем я спросил у него о его отце и
матери, брате и сестрах, и сказал ему, что не думает ли он о том, что
они до сих пор скучают и плачут по нему. На это он дал
утвердительный ответ. Я также спросил о его дядях, тетях и кузенах. Дав
ему подумать некоторое время о своих родственниках, я сказал ему, что
если он хочет пойти к своим родителям, я готов отправить его туда, если
же он хочет «отбросить отца своего и мать, братьев и сестер, и остаться
команчем, он может это сделать: «Ты видишь много хороших индейцев
здесь. Ты видишь много белых людей здесь. Не бойся их. Если ты
хочешь идти домой, то так и скажи, не боясь индейцев. Если ты хочешь
быть команчем, то скажи об этом без страха белых людей. Тебе не
нанесут вреда здесь, в моем доме. Теперь, что ты скажешь?». Он ответил
мексиканцу: «Мейарроу (Идти домой)». Я часто слышал это слово, но
никогда прежде с таким острым чувством радости. Одно лишь слово
определило его судьбу в жизни, а возможно и в вечности. На данный
момент были два или три вождя и пятнадцать или двадцать молодых
смелых, являвшиеся теми самыми людьми, кто его запугивал. Вскоре
после входа в канцелярию переводчик услышал, как один из вождей
спросил его: «Остаешься с ними или возвращаешься с нами». Он
ответил: «Остаюсь».
После того, как он сказал «мейарроу», индейцы сняли с него все
украшения и ушли. Затем он мне сказал, что когда они подходили к
агентству, индейцы пообещали ему, что если он скажет мне, что желает
остаться, они убьют его прямо в канцелярии. Итак, если бы Святой Дух не
указал мне, что они его запугивают, я не знал бы как с ним
разговаривать. Его зовут Левандо Гонсалес, индейский пленник семнадцати
лет, и из-за страха погибнуть от их рук, он бы вернулся к ним.
Левандо Гонсалес сообщил о других мексиканских пленниках. Когда и
 эти были возвращены с помощью Господа, оказалось, что я освободил в
целом одиннадцать мексиканских мальчиков благодаря ключу, который
дала мне Марта Дэй. Последний был привезен в агентство за две недели
до того, как моя отставка вступила в силу (31 марта 1873 года), и я
начал опасаться, что он будет удерживаться, пока новый агент не вступит
в должность, и это может плохо на нем сказаться. Я не слышал ни о
ком другом, кто хотел бы уйти. Индейцы стали уважать меня за
«сильнейшее колдовство, которым я пользовался в освобождении
пленников», что положительно выделяло меня среди любых агентов,
которых они когда-либо имели. А по-моему колдовством является Святой
Дух, который, как сказал Иисус: «Проведет каждого заблудшего к истине».
ХОА-ВА.
Хоа-ва был мексиканским пленником команчей и отцом Табби-тайта,
хорошо известного команча в конце 19 века в Лоутоне, Оклахома. Табби-
тайт входил в роту L 7-го кавалерийского полка, которая была
сформирована в 1892 году в форте Силл.
Хоа-ва переводится на английский язык, как «Скрытно Что-То
Выглядывает». Его мексиканское имя мы не знаем, так как он его забыл,
и никогда не рассказывал о своей прежней семье. Команчи его захватили,
когда ему было лет семь или восемь, вместе с еще двумя-тремя
мексиканскими мальчиками где-то на севере Мексики или на юге Техаса.
Он всегда говорил, что это было очень давно. Его захватчиком был По-
хок-су-кат (Колдовская Веревка), брат старого вождя команчей по имени Та-
ба-нан-и-ка (Слушает Восход Солнца). Некоторые историки считают, что
он был вождем куахада-команчей, но его родственники и потомки не
сомневаются в том, что он был яп-пи, или ямпарика, или едоки корня.
Это была самая северная группа команчей, которая после Гражданской
войны в США смешалась с куахада Высоких Равнин, которая
располагалась южнее. Две эти группы совершили много совместных
налетов. По-видимому, это и есть основная причина тому, что Та-ба-нан-и-
ка считался вождем куахада.
Хоа-ва получил хорошее обращение от По-хок-су-кат, и поэтому легко и
быстро воспринял образ жизней команчей. Хотя он всегда говорил, что
старый вождь Та-ба-нан-и-ка был очень посредственный человек и не
любил его, поэтому, однажды он даже задумал застрелить его и убежать
в Мексику. В итоге это так и осталось планом, и он остался жить с
индейцами в качестве пленника. Название семейного клана По-хок-су-ката
было «Шилья». Они получили его за то, что всегда дрались друг с
другом и задирались ко всем окружающим. Им самим, конечно, это
название было не совсем по душе.
Хоа-ва вырос в этом клане, и уже в качестве молодого воина участвовал
наряду с другими мужчинами во многих военных экспедициях и просто
воровских налетах за лошадьми в Техасе и далеко в Мексике. Эти налеты
они совершали всегда с учетом появления техасских рейнджеров или
толпы жителей пограничья, так как опасались и тех и других. А вот
кавалерию Соединенных Штатов они никогда особо и не боялись, так
как, обычно, солдаты были плохими наездниками и совсем не
разбирались в военных методах индейцев. Больше славы команчи
приобретали в схватках с армией, чем с пограничниками. Они считали
пограничные ватаги «грязными бойцами» не из-за того, что им не хватало
смелости в борьбе с ними, а из-за того, что те применяли индейскую
тактику и брали индейские скальпы так же, как индейцы брали скальпы
белых. Это были техасские рейнджеры - «белые люди, которые всегда
высматривают наши следы». В начале своих рейдовых путешествий, Хоа-
ва, вероятно, в основном присматривал за запасными лошадьми или
оказывал помощь в этой работе старшим мальчикам, которые уже
получили некоторый опыт и были посвящены в методы команчей,
используемые ими во время набегов. Из-за того, что он был пленником,
ему, несомненно, вменялись такие обязанности значительно дольше, чем
мальчикам команчей, но пришло время, когда и он должен был показать
себя, как смелого и отважного молодого человека, и ему было разрешено
присоединиться к группе воинов, хотя и здесь это произошло в
несколько ограниченной форме, так как некоторые индейцы с неохотой
уравнивали с собой бывшего пленника.
На то, что он, наконец, был принят, указывало то, что он был женат на
высокой, красивой молодой женщине команчей по имени Тси-йи. Она
была наполовину команчи и наполовину кроу. А ее мать, по имени Хе-бо
(Идет Против Ветра), имела франузскую и индейскую кровь. Тси-йи была
сестрой Пер-мам-су (известный как Джек Команч), и она называла еще
одного брата по имени Тах-фон-и. Женившись на ней, Хоа-ва, согласно
индейскому обычаю, стал принятым членом племени команчей, и, как и
все остальные прежние пленники, был указан в племенных реестрах, как
чистокровный команч. Хоа- ва рассказывал своим детям, что однажды, во
время продолжительного набега на юг, в короткой и яростной схватке с
белыми он ударил по голове белого человека, который затем умолял
сохранить ему жизнь, но он все равно пронзил его насквозь. Позже
одного из своих детей он назвал в честь этого случая - общепринятый
обычай у равнинных индейцев того времени.
Хоа-ва стал экспертом по части воровства лошадей, и показал себя
бесстрашным и смелым воином. Вполне вероятно, что ему пришлось, как
и многим другим пленникам, доказывать свою смелость перед
команчскими воинами, чтобы приобрести их уважение.
Он находился вместе с другими воинами команчей в отряде, который
возглавляли шаман по имени Ис-а-тай и военный лидер по имени Куана.
Совместно с большой группой кайова и некоторыми шайенами они в
1874 году атаковали белых в техасской пэнхэдл - длинный узкий выступ
территории между двумя другими географическими обозначениями. Эта
схватка стала известна в истории, как Битва в Эдоуби-Уоллс. Тогда
белые охотники, тысячами истреблявшие бизонов ради их шкур,
отступили в частично разрушенное укрепление и факторию, под защиту
сложенных из бревен и глины стен, или Эдоуби-Уоллс.Индейцы равнин
ненавидели этих коммерческих охотников за шкурами больше, чем любых
других белых, так как те уничтожали бизонов - основной источник пищи
индейцев. Белые охотники, с их погонщиками, поварами, маклерами и
скорняками сделали этот старый форт Бента своей штаб-квартирой, и
обычно они располагались под вечер на отдых внутри стен. Тогда два
погонщика спали снаружи их фургонов, и когда индейцы атаковали на
рассвете, они этого не ожидали и были убиты в первом наскоке.
Остальные, находившиеся внутри толстых глиняных стен, закрыли ворота
и из бойниц открыли по атакующим индейцам убийственный огонь из
своих тяжелых бизоньих винтовок. Один команч был сбит с лошади и
оглушен пулей в миле от форта. Ис-а-тай являлся в этот раз главным
знахарем команчей. Он утверждал, что он имеет сильное колдовство,
которое заставит пули белых людей падать на землю подобно шарикам
грязи. Он закрасил себя перед битвой священной краской, но когда
индейцы штурмовали форт, он, как ни странно, остался позади и не особо
проявлял желания проверить свое сильное колдовство пулями белых
людей. Согласно начальному плану он и Куана Паркер должны были
нести ответственность за сражение, и ожидалось, что они поведут воинов
за собой. Куана свою часть выполнил хорошо, и казалось, что он обрел
неуязвимость, но некоторые команчи, кайова и шайены были убиты,
поэтому их товарищи, после завершения битвы поймали Ис-а-тая и
начали хлестать его своими арапниками, и может быть забили бы его
насмерть, если бы не Куана. Он спросил у знахаря, что случилось с его
сильным колдовством, которое должно было защитить их всех от пуль
белых. Ис-а-тай в свое оправдание ответил, что на пути к месту боя кто-
то из воинов убил скунса, который заключал в себе его силу, колдовство
и был его защитником. Это разрушило его заклинания, поэтому и был
нанесен вред. Как бы там ни было, но что-то там было очень
вредоносным, так как пятнадцать или больше индейцев были убиты и еще
больше ранены. Среди убитых был еще один бывший мексиканский
пленник по имени Сай-ян, друг Хоа-вы. Еще одним мексиканцем, бывшим
пленником команчей, участвовавшим в этом сражении, был Мокси,
который позже стал скаутом армии США в форте Силл. Рудольф Фишер,
немецкий мальчик, также бывший пленник, тоже участвовал в этом бою
наравне с другими команчами. Ко-хэй-яа, старый команч, через много лет
рассказал полковнику Наю, что в тот день много команчей было ранено,
а Сай-ян, Тса-ят-си, Эса-куе, Ко-бэй и некоторые другие были убиты. После
этого несчастья, Хоа-ва продолжил ходить в набеги в Техас с меньшими
отрядами, и даже после сдачи группы куахада во главе с Куаной в 1875
году в форте Силл, вместе с некоторыми другими продолжал заниматься
тем же и часто отсутствовал в резервации. Следовательно, он нередко
пребывал в агентстве в качестве заключенного в караульном помещении.
Все же мужчины скоро поняли, что сопротивление бесполезно,- известно,
что этому хорошо посодействовали их женщины, - и смирились с
малоподвижным образом жизни в резервации. Вдобавок ко всему, войска
из форта Силл установили форт Авгур, или Кэмп-Авгур, в 60 милях юго-
западнее форта Силл, и это окончательно отвернуло индейцев от их
скитаний в набегах по Техасу. Хоа-ва, казалось, забыл свое мексиканское
прошлое, кроме языка, и во всех отношениях был истинным команчем.
Со временем он начал выращивать домашний скот и лошадей, и связано
это было с кое-какими обстоятельствами. В один год родители Табби-
тайта (Хоа-ва и Тси-йи) расположились лагерем возле Вест-Кеш-Крик,
вблизи современного города Эмерсон в округе Коттон. Том Ваггонер,
техасский скотовод, как раз тогда перегнал с севера, из-за Ред-Ривер, свое
стадо лонгхорнов на сочные пастбища, раскинувшиеся вдоль Вест-Кеш-
Крик. Ваггонер и Хоа-ва сильно сдружились и часто ходили в гости друг
к другу. Ваггонеру очень понравился, - имевший оливковый цвет кожи и
длинные волнистые волосы, - молодой Табби-тайт (старший сын Хоа-ва), и
он попросил дать ему мальчика на обучение. Это предложение вселило
надежды на то, что мальчик выбьется в люди, и когда Ваггонер со своим
скотом возвращался на юг, молодой Табби-тайт поехал с ними.
Кажется, именно тогда Хоа-ва проникся животноводством и жизнью на
ранчо. Он не имел много пони, а имевшихся использовал во время
пастьбы скота, так как понимал, что ограниченное количество травы
более необходимо для прокорма и сохранения поголовья скота. А вот его
индейские соседи, напротив, выращивали множество лошадей, и всего
лишь несколько голов скота. Он очень сблизился со скотоводами, и те
ему отвечали взаимностью, помогая во многих его делах.
Хоа-ва и Тси-йи имели троих детей. Старший сын Табби-тайт (Солнце,
Сияющее Через Облака); дочь по имени Не-а-ни; и младший сын От-твие-
нах-пух, или Сэм Хауэ, или Браун Хой. На контрасте к Табби-тайту, его
кожа была почти белой.
Белое население постоянно росло, и это убедило Хоа-ву, что его дети
должны узнать образ жизни белого человека. Следовательно, он посылает
своего старшего сына в правительственную школу в Анадарко, на
Индейской территории. Его внучка позже написала: «До поселения в
резервации молодой команчский мальчик наслаждался повсеместной
свободой и волей. Его родственники и друзья относились к нему с
большим уважением, и он пользовался снисхождением, поскольку было
сказано, что «он умрет молодым». Пришли белые и забрали юношей в
школу возле Анадарко. Табби-тайт не имел выбора и пошел. В школе его
волосы постригли, он был одет в неудобную униформу и получил имя,
которое давно позабыто. Там он ел и спал в школьном доме, лишенный
свободы и свежего воздуха, не имел лошадей для езды и оказался без
любви и внимания родственников и друзей, к чему привык с рождения, и
это было совсем невыносимо. Вскоре Табби-тайт воспротивился. Он и его
молодой друг отказались выполнять приказы преподавателя, и началась
драка. С помощью других учителей- мужчин мальчиков завели в
отдельную комнату и подвергли звучной порке. После этого внешне они
подчинились, но на самом деле, теперь они планировали и выжидали
удобный момент. Вскоре, во время школьной прогулки, мальчики
заполнили свои карманы провизией с пикника и бежали. Они поднялись
на верхушку небольшого холма, откуда могли просмотреть окрестности, и
затем устремились в направление дома. Теперь Табби-тайт с грустью
вспоминает, что это был его последний опыт со школьным образованием».
Согласно условиям так называемого договора «Соглашение Джерома»,
каждый мужчина, женщина и ребенок команчей, а также те, кого они
приняли в племя, получили по 160 акров земли в резервации команчей и
кайова-апачей. Около 1900 года Хоа-ва и другие забрали свои наделы.
Хоа-ва выбрал низменность в девяти милях южнее города Уолтерс,
Оклахома, в месте, где сливаются Вест и Ист-Кеш-Крик. Незадолго до
этого Тси-йи умерла.
Эд Барнс из Лоутона, Оклахома, говорил, что белые люди называли его
Старый Хоа-ва, или, чаще - «Пятница». Он так сообщал: «Первое, что
вспоминается, это то, что Хоа-ва жил в бревенчатом доме и палатке
между Эмерсон и Факсон. Он был невысоким, очень неприметным
человеком, и я всегда думал, что он мексиканец, так как он знал
испанский и был почти белым. Но я всегда разговаривал с ним на языке
команчей, так как я быстро изучил этот язык, когда прибыл в эту
область в 1892 году. Он называл всех, кто имел скот, коровья рука,
ледяной путь или пятница. Не скажу, что он имел ранчо, но скота у
него было много, гораздо больше, чем у других команчей. Я работал на
Эммета Кокса, скотовода, и всегда носил небольшую сумку, наполненную
серебряными долларами, чтобы платить индейцам за коров, которых я
покупал. Обычно индейский ребенок приходил из их лагеря и говорил: «Я
продаю вам корову» - и я покупал корову как будто у взрослого, и его
семья никогда не отменяла сделку, заключенную ребенком. Вскоре я узнал
Табби-тайта, сына Хоа-ва, кто был прекрасным ковбоем, работавшим на
Ваггонера, а позже на Берка Бернетта, бывшего кавалериста из форта
Силл. Он был отличным наездником. В то время там имелось несколько
мексиканских ковбоев, и все они были отличными наездниками. Некоторые
из них обращались с веревкой лучше любого другого, кого я когда-либо
видел. Одного из этих мексиканцев звали Кса-дах-сэй».
Остаток своей жизни Хоа-ва прожил со своими детьми, в основном с
Табби-тайтом. Он принял католичество, несомненно, сохранив память о
нем с детства. Он хорошо говорил по-испански, и в основном его
друзьями были белые, - прежние пленники, принятые команчами.
Скончался он 3 декабря 1923 года, и был похоронен на кладбище в
Уолтерс, Оклахома. На его надгробном камне написано: «Хоа-ва, 1849 – 3
декабря, 1923».
ФРАНЧЕСКА МЕДРАНО.
Ву-ва-чип, как называли ее команчи, своим белым друзьям и соседям
была известна как Франческа Медрано. Она родилась около 1831 года в
Новой Мексике. Однажды в полдень она играла с братом и сестрой
возле пруда, когда словно вихрь появились команчи и увезли их всех
троих. Ночью она была отделена от брата и сестры, так как индейцы
разделились и поехали в разных направлениях, чтобы запутать
преследователей. Больше Франческа не видела ни брата, ни сестру.
Команчи были очень жестоки по отношению к своей маленькой пленнице:
они нагружали ее тяжелой работой и били, когда им вздумается,
потворствуя низостям, что были присущи их природе. Ее руки были
сильно обезображены, и, как она сказала, это было из-за того, что
индейцы били по ним, когда она работала, по их мнению, не достаточно
усердно и быстро. Ее принуждали собирать камыш и древесину для
лагерей, и когда девочка не выдерживала нагрузок и не могла
перетащить груз, ее просто избивали. Переноска воды, очистка шкур, сбор
дров и уход за лошадьми,- всё это происходило беспрерывно. Ей ни
единой минуты не выдавалось для игр, и только работа до полного
физического истощения заставляла ее проваливаться в сон.
Несмотря на такие жестокие и горькие страдания, Франческа выросла, и
еще совсем молодой, а она не помнила, сколько ей было лет на тот
момент, была продана в жены воину племени кайова. Она не любила
говорить об этой части своей жизни, лишь упомянула, что у нее родились
трое детей, и все они умерли.
Несколько позже ее муж кайова умер или был убит, и тогда она была
перепродана обратно в рабство команчам.
Про эту часть своей жизни она также почти ничего не говорила, но
известно, что она вышла замуж за команча, и он ее всегда избивал, и
вообще плохо обращался. Она родила от него дочь, начальное имя
которой выяснить не удалось, но позже она стала известна как Маргарет.
Достаточно повзрослев, она вышла замуж за Луиса Бенца, кто был
известным человеком в окрестностях Анадарко, и кто являлся одним из
двадцати трех не индейцев, кому сами индейцы предоставили право на
владение аллотами в 1901 году. Форт Силл был основан в 1870 году, и
на тот момент Франческе было около сорока лет. Как-то вместе с
другими пленниками она узнала, что армия дает пленникам защиту, если
они не желают оставаться с команчами или кайова, и решила бежать от
своих захватчиков. Это ей удалось, и она пришла к форту, где пряталась
в зарослях дикой сливы, росшей вдоль реки. Здесь она была обнаружена
женой мексиканского погонщика, работавшего в форте Силл. Она чуть не
умирала с голода, но эти мексиканцы проявили к ней любовь и внимание,
- те чувства, о которых она не знала с раннего детства, с того самого
момента, когда попала в плен. Она прожила с этой семьей несколько лет,
и кто они, выяснить не удалось, так как армейские реестры не содержат
записи гражданских, находившихся вокруг поста. Тогда же там проживала
семья мексиканского погонщика по имени Абилин Медрано, кто покинул
свой дом в пятнадцатилетнем возрасте, чтобы избежать призыва в
мексиканскую армию, который был обязателен для всех лиц мужского
пола достигших шестнадцати лет. Абилин проявил интерес к этой
женщине, и когда в форт пришли индейцы с требованием возвратить им
женщину, он успешно ее отстоял. Они полюбили друг друга и
поженились в форте Силл. Абилин имел рост в шесть футов и один
дюйм ( примерно 1м 85 см), у него были светло-синие глаза, ярко-рыжие
волосы и румяные цвет лица. Он всегда был добр по отношению к своим
друзьям, коллегам по работе, к жене и семье. Франческа и Абилин имели
троих детей, старшая из которых, по имени Луиза, очень красивая
девушка, вышла замуж за Фрэнка Форвелла, маршала Соединенных
Штатов. Второго их ребенка звали Джон или Хуан, но они всегда
называли его - Рио. В 1906 году Рио находился в Холлис, Оклахома,
работая там, и он написал домой своей невесте, чтобы она приехала, и
тогда они поженятся в Холлис. Когда та туда прибыла, то не нашла
Рио, и в дальнейшем о нем никто ничего не слышал. Франческа долго о
нем горевала, так как он был ее старшим сыном и любимчиком.
Младшего сына звали Бонифачо, но они его всегда называли Бонни. Он
был тем, на кого Абилин опирался в старости. Бонни сообщил, что мать
его рожала, когда ей было больше 50 лет. Франческа так и не научилась
говорить, и даже понимать по-английски, а по-испански и команчски
разговаривала бегло. Абилин Медрано был одним из 23 трех человек не
индейской крови, кому кайова, кайова апачи и команчи предоставили
аллот на 160 акров земли каждому. Это было обусловлено договором
«Соглашение Джерома» от 1892 года. Однако Абилин отказался от земли,
объяснив это тем, что он не индеец, и считает, что только индейцы
должны получать землю. Этот человек был единственным, кто из 23 не-
индейцев отказался от земельного надела в резервации команчей и
кайова.
Франческа и Абилин процветали. У них были большие табуны лошадей
и стада скота. Когда их дочь Луиза вышла замуж за Форвелла, они
подарили им сто лошадей и 300 голов крупноголового рогатого скота. В
1885 году их бревенчатый дом сгорел, но они построили другой, намного
больше, в два этажа.
Абилин в то время не очень был популярен среди команчей. Несомненно,
из-за того, что он являлся мексиканцем и не собирался следовать
индейским обычаям. Одно из них заключалось в том, что команчи
называли гостеприимством. Это когда к вам пришла группа индейцев, и
пока они всё не съедят, ни за что не уйдут. Затем вы и они должны
идти к другому индейцу, и там процесс повторяется. Абилину это
казалось глупым, и поэтому он мог накормить индейца один только раз,
но потом тот должен был уйти. Это нарушало все команчские понятия в
отношении гостеприимства, и они стали Абилина просто ненавидеть.
Наконец они послали одного своего старика, по имени Пи-кодди, с
сообщением, что они придут его убить за проявленное негостеприимство.
Он купил ружья и вооружил всех своих ковбоев и служащих, и когда
группа индейцев однажды подошла к дому Медрано, им пришлось в
спешке удирать, когда они увидели, какой прием их ожидает. Но скорей
всего индейцы просто блефовали, так как в это время навряд ли они
решились бы на убийство, как это происходило в былые годы. Абилин
умер в 1895 году.
Одним из друзей Франчески был Михе-коби. Он тоже был пленником
команчей в свои ранние годы, но потом женился на их женщине и был
принят в племя. Его сын, Том Минекоби, вспоминал, как уже в старости
его отец посещал Франческу и они часами вспоминали прошлое. Бывшая
пленница стала прилежной христианкой. Она прожила долгую жизнь и
скончалась в 1931 году. Похоронена она на индейском кладбище Литтл-
Уошито, в четырех милях северо-восточнее Флэтчера: на том же
кладбище, где упокоен и ее муж, но в стороне. На ее надгробном камне
написано: «Франческа, жена Абилина Медрано, 100 лет. Умерла 21 апреля
1931 года».
ИСПАНСКИЕ ПЛЕННИКИ.
Город Чиуауа, столица одноименного штата, в первой половине 19 века
годах являлся богатой, процветающей метрополией. Среди его жителей
имелось много семей чистокровного кастильянского происхождения. Как
правило, они были крупными землевладельцами и успешными торговцами.
Однако существовала в то время одна вещь, которая омрачала радости
жизни. Город был расположен в самом сердце дикого пограничья, и
часто подвергался налетам индейцев с равнин и с севера. Он был
обнесен стеной, что обеспечивало безопасность его жителей, но если
приходилось покидать пределы города, никто не мог гарантировать
сохранение жизни и собственности. Окрестные асьенды тоже были
обнесены стенами, за пределами которых располагались
сельскохозяйственные поля, сады и пастбища. Работы на них
производились обычно под охраной. Сельская местность целиком
находилась во власти рейдовых отрядов команчей, кайова, апачей-липан
и горных апачей. Они проникали далеко на юг, где люди были намного
более беззащитными, чем на границах Новой Мексики, центрального и
восточного Техаса. Гражданская милиция таяла как снег в лучах солнца
под ударами свирепых конных воинов, вооруженных смертоносными
пиками и стрелами. Регулярная мексиканская армия могла дать индейцам
бой, но ее сил явно было недостаточно. В конкретном случае семья из
города находилась с визитом в асьенде, и все вышли в сад за ее стены.
Молодая дама, двоюродный брат с тремя другими девушками, маленький
мальчик, которого они положили на одеяло в тени дерева, когда
вступили в сад. Они прогуливались по прекрасному месту, орошаемому
из соседнего колодца. В это время небольшая группа налетчиков кайова
притаилась поблизости, наблюдая за белыми. Внезапно, в какой-то момент
они ворвались в сад на своих лошадях, схватили трех девушек и
мальчика, забросили их на лошадей и быстро ускакали. Знающие люди
говорили, что индейские наездники могли схватить женщину и ребенка
на полном галопе, забросить их на свою лошадь и ускакать, не сбавляя
темпа. Ребенок остался лежать незамеченным в тени дерева. Погоня
выступила, но слишком поздно, к этому моменту индейцы были уже
далеко севернее. В их обычае было скакать после захвата круглосуточно,
пока они не почувствуют, что опасности преследования больше нет. На
этот раз индейцам достались чистокровные испанки, а не мексиканцы.
Они называли таких испанских девушек - «Таук-кой-ма» (Белая
Женщина).
В отношении тождества налетчиков имеются сомнения. Кайова были,
конечно, хорошими наездниками, но они не были в этом деле ровней
команчам. И тот трюк, что проделали эти индейцы во время захвата
пленников, указывает скорей на команчей, поскольку именно они были
очень искусны в практике подобных вещей: подхвате с земли на полном
скаку тел раненых или мертвых товарищей, а также пленников. Этому они
тренировались с детства. Возможно, команчи захватили испанок и
продали их кайова.
Старшая из этих таук-кой-ма позже стала бабушкой Дог-а-мы из кайова,
которому в 1959 году было 90 лет и жил он возле Карнеги, Оклахома.
Испанские имена четырех пленников забыты, и мы знаем троих из них
по именам, которые они получили от кайова. Одна из девушек осталась
неизвестна, так как была передана другому племени. Мальчик получил
имя, звучащее на кайова как Ай-я. Старшую из девушек назвали Асу-дие-
ти, и позже она была продана куахада и стала одной из жен вождя и
знахаря команчей по имени Ис-а- таи, в честь которого в США назван
городской район в Биг-Пастер, на юге округа Команч. Этот город, как и
вождь, вскоре прекратил свое существование.
Еще одна испанская девушка получила имя Таук-кой-ма и была продана в
жены мужчине кайова по имени Пи-аил-ха. У них родилась дочь,
которую назвали Тар-сах-да (Синие Глаза), очевидно, из-за того, что она
была голубоглазой. Это очень контрастировало с черными глазами
чистокровных кайова. Затем у них на свет появились дочь и сын: Кал-да
и Бо-ид-дле ( Боиддл). Второй был дедом Мелвина Боиддла,
методистского священника. Еще один их сын скончался в детстве, став
жертвой какого-то несчастья.
Тар-сах-да вышла замуж за воина кайова по имени Тена-доу. Своего
старшего сына они назвали Доуг-а-ма, и он рассказал семейную историю
своей дочери миссис Хайнти. Молодая испанская дама, та, которая имела
младенца, была изнасилована индейскими налетчиками и впоследствии
стала рабыней воина кайова и слугой в его семье. Возможно, затем
отношение к ней смягчилось, так как она родила мальчика, который,
повзрослев, стал известным воином кайова по имени Охотничья Лошадь.
Она ни одним словом не обмолвилась о жестоком обращении с ней со
стороны ее похитителей. Конечно, жизнь пленника была суровой, так как
кайова были тогда дикими людьми, и гуманность никогда не являлась
достоинством индейцев равнин, но очевидно, что ее жизнь была более
тяжелой, чем у женщин кайова, и она приняла это как свою судьбу. Она
была обменена или продана знахарю по имени Пи-лэйм и стала одной из
его жен. Как уже было упомянуто, они стали родителями Охотничьей
Лошади, и когда Пи-лэйм умер, мальчик был еще совсем молод, и его
мать, которой кайова дали имя Сэйл-бил осталась одна с дочерью и
сыном. Ей было очень тяжело, и пока они были бедны, ей приходилось
идти пешком при смене лагеря, но, все же, ей удалось поднять свою
семью. Охотничья Лошадь, впоследствии ставший разведчиком для армии,
очень любил свою мать, и когда она умерла в 1890 году, он положил
под ее сложенные, безжизненные руки, самое дорогое сокровище, которое
у него имелось, - его увольнительные документы из армии. Сэйл-бил,
испанская женщина, была похоронена на кладбище кайова в Маун-Скотт,
в области, расположенной севернее Маунт-Шеридан, округ Уичита. Перед
1901 годом, когда их земли были отданы под заселение белых, кайова,
чтобы сохранить кости своих предков, перенесли их и похоронили на
индейском кладбище в Сэддл-Маунтин. Останки Сэйл-бил оказались там
же. В более старой части кладбища есть надгробье, на котором написано:
«Тиг-Ти-Де, мать Мейбл Эйтсон, умерла 15 октября, 1890».
Внук Сэйл-бил объяснил имя Тиг-ти-де тем, что какой-то белый человек
совершил очень плохую попытку перевести на английский имя Таук-кой-
ман (Белая Женщина), которым эту испанскую женщину нежно называли
принявшие ее люди и бывшие похитители,- индейцы племени кайова.
Дог-а-ма, которому было почти двадцать лет, когда умерла Сэйл-бил,
помнил ее и свою бабушку. Он вспоминал, что они обе имели очень
светлую кожу. Сэйл-бил была поменьше ростом и в старости очень
отощала. Когда он был молодым, то совсем немного с ними разговаривал,
потому что, по его словам, больше интересовался лошадьми. Обе этих
пожилых леди всегда передвигались верхом. Он не помнил на момент
распроса (1959 год) как умерла его бабушка, Таук-кой-ма, и не знает, где
она похоронена.
 КАЙОВА ДАТЧ.
Мало что известно о немецком мальчике, ставшим полноправным членом
племени кайова и проведшим с ними всю оставшуюся свою жизнь. Он
родился в Германии около 1826 года и какое-то время даже посещал там
школу. Когда ему было около восьми лет, его родители переехали в
США и поселились в Техасе недалеко от побережья Мексиканского
залива. Он вспоминал позже о своей жизни у большой реки с
аллигаторами и деревьями, покрытыми мхом. Она была судоходная, и
находилась почти в дне поездки от океана. Возможно, это был город
Матагорда, или Галвестон-Бэй. Вскоре после того, как кайова провели
свой ежегодный солнечный танец летом 1835 года, они атаковали по
всему своему маршруту к заливу, убивая поселенцев, воруя собственность
и захватывая пленников. Немецкая семья не прожила там и года, и ни
один из двоих их сыновей не знал английского языка. Кайова пришли
ночью, убили отца и захватили мать и двоих мальчиков. Мать была
отделена от детей и, скорей всего, была убита.
Один из сыновей совершил самоубийство в 1849 году во время эпидемии
холеры, поразившей кайова и команчей. Другому мальчику кайова дали
имя Боин-идал (Большой Светловолосый), и позже он стал известен
белым как Кайова Датч. Боин-идал быстро адаптировался среди кайова.
Зимой 1837-38 года, у Клир-Форк на реке Бразос кайова и команчи
сразились с группой арапахо и убили одного их воина. Воины кайова
отрубили ему голову, привязали к ней веревку и таскали ее по всему
лагерю. Даже в более чем семидесятилетнем своем возрасте Кайова Датч
вспоминал это варварское зрелище. Все же, видимо, у него присутствовало
необычайное влечение к этому, так как вскоре он стал полноценным
воином кайова.
Его приемный индейский отец, тоже Боин-идал, умер осенью 1842 года,
когда их племенная группа находилась в Дабл-Маунтин-Форк на реке
Бразос. Тогда ему было почти 16 лет и он уже мог сам о себе
позаботиться. В последующие десятилетия он принимал участие во многих
набегах в старую Мексику, мексиканскую Новую Мексику, американскую
территорию, позже штаты Нью-Мексико и Техас. Белые поселенцы и
солдаты, часто сообщавшие об индейских налетах, упоминали, в частности,
о рыжих или светловолосых белых людях, ехавших с индейцами.
Имелись и другие пленники с рыжими или светлыми волосами, которые
участвовали в индейских набегах, такие, как Адольф Корн, Герман Леман
и многие другие, также вместе с индейцами мародерствовали белые
ренегаты революционного Техаса, такие например, как Томас Бис
Маклин. Но все они начали ходить в рейды намного позже, чем Кайова
Датч. Один из налетов, в котором он мог участвовать, произошел в
округе Джек в апреле 1858 года, когда ему было примерно 32 года.
Индейцы и несколько белых людей с ними ограбили дома семей
 Мэйсон и Камбрен, убив всех взрослых и троих из детей Камбрен.
Мэри Камбрен, 7 лет, и ее брат Девитт, 5 лет, были закрыты спиной их
мертвой матери и поэтому уцелели. Мародеры усадили на лошадь
младшего Томаса Камбрена и уехали. Однако когда какие-то конные
путешественники начали их преследовать, и они, чтобы избавиться от
лишнего груза во время бегства, сбросили Томаса с лошади. Позже Мэри
описала одного из индейских лидеров, как рыжеволосого человека,
который забрал сундук с деньгами. Но она упомянула, что этот человек
говорил по-английски, что означает, скорей всего, что это был не Кайова
Датч. В ноябре 1860 года рыжеволосый индеец был замечен в очередном
налете на севере Техаса, и он же участвовал в изнасиловании и убийстве
женщины в округе Пало-Пинто. В июле 1867 года рыжеволосый индеец
возглавлял налет на школу в округе Гамильтон, когда был убит учитель и
захвачен ученик. Если Кайова Датч принимал участие в этих более
поздних набегах, то ему было уже около сорока лет, следовательно, он
находился на склоне своих воинских дней. В 1898 году Кайова Датчу уже
было более семидесяти лет, и он являлся старейшим пленником племени
кайова. Он еще помнил несколько немецких слов и неплохо знал
английский и испанский языки, но он так и не вспомнил своего
настоящего имени.
САРА ЭНН ХОРН И МИССИС ХАРРИС.
Сара Энн Хорн родилась в 1809 году в Хантингтоне, Англия. Она была
самой младшей из десяти детей семейства Ньютон. В октябре 1827 года,
в возрасте 18 лет, она вышла замуж за Джона Хорна. У них родились
два сына: Джон в 1828 году и Джозеф в 1829. Джон Хорн был
успешным лондонским маклером, но разговоры о дешевой земле в
Америке увлекли его, и в июле 1833 года его семья высадилась в порту
Нью-Йорка. Узнав о докторе Джоне Чарльзе Билсе и его призыве в
колонию Коауила-Техас, Хорны присоединились к группе эмигрантов и
пустились в плавание 11 ноября 1833 года. Эмигранты, в числе 59
человек под руководством доктора Билса, 3 января 1834 года покинули
Копано-Бэй, возле современного Бэйсайда, Техас. Их обходной маршрут
проходил через Голиад, Сан-Антонио, юго-западнее Рио-Гранде, возле
современного Игл-Пасс, вверх по реке до устья Лас-Морас-Крик, затем
вверх по этому ручью на восемнадцать миль и, наконец, 16 марта они
прибыли в выбранное место. Они назвали новый город - Долорес.
Почти с самого начала у колонии начались проблемы: почва была не
плодородной без полива, в ручье воды было недостаточно, место было
слишком удалено от других поселений. Но колонисты еще не все
испытали в налаживании деятельности нового города: земельная компания
пыталась влиять на их повседневную деятельность, и земля, данная им, не
достигала по площади в акрах владения, выделенные другим поселенцам
в Техасе. Немецкая часть поселения постоянно спорила с Билсом и его
соратниками, и некоторые из них отказались от колонии после года
пребывания там. Билс пытался привлечь новых колонистов, но прибыли
всего три семьи и пятнадцать мужчин в них. В конце концов, в страхе
перед индейцами и мексиканской армией, колонисты прерывают свою
деятельность на новом месте. Хорны хотели уехать с четырьмя другими
семьями, в которых было много молодых мужчин, но Сара и Джон
заболели и были просто не в состоянии выдержать долгую поездку.
Упущенная возможность означала лишь одно: беда. В начале марта 1836
года колония распалась. Некоторые ее члены направились на восток,
чтобы присоединиться к армии Сэма Хьюстона, а другие поехали к
Копано-Бэй по той же дороге, по которой они прибыли на запад. Джон
Хорн и его семья составили небольшую партию с семьей Харрис и
девятью другими мужчинами. Они пошли на юго-восток в Матамарос,
где надеялись сесть на судно, отплывающее в Англию, оставив навсегда
позабытую Богом техасскую глушь. Они выступили 8 марта 1836 года,
через два дня после падения Аламо. Небольшая партия не пошла вдоль
Рио-Гранде из-за страха мексиканцев, а чуть ли ни наугад направились
вдоль реки Нуэсес. 2 апреля они удалились от реки где-то возле
современного Котилла, и направились на восток. 4 апреля они
остановились на берегу озера, вероятно, где-то юго-западнее
сегодняшнего Тилдена, Техас. Немного известно о семье миссис Харрис.
Скорей всего, она была не из Англии, а присоединилась к экспедиции
Билса уже в штатах. Сара Хорн заботилась о трехмесячной дочке миссис
Харрис, так как та не могла кормить ее своей грудью. Однажды, кормя
этого младенца, который, вероятно, был единственным ребенком,
рожденным в Долорес, она увидела приближавшихся к лагерю индейцев.
Она побежала к своему мужу, но он сказал, что опасности нет. В
следующее мгновение индейцы, скорей всего, пенатека-команчи, атаковали,
выпустив стрелу в грудь человека, стоящего возле Сары. Она схватила
за руку Джозефа, по-прежнему держа младенца, но воины уже подъехали
к ним вплотную. Один из них раскроил череп Джону Хорну прикладом
винтовки, и он упал на землю. Сару и детей они забросили в фургон, где
Сара отдала миссис Харрис ее младенца. Индейцы быстро расправились с
мужчинами, а затем отвезли женщин и детей в свой лагерь,
располагавшийся в двух милях от разгромленного каравана. Пленники
были раздеты и им не давали ни есть, ни пить. С наступлением темноты
Харрис и Хорн связали вместе веревкой, и они ничем не могли помочь
своим детям, только слушали как они кричали. На следующий день,
страдающий от жажды и голода младенец, жалостливо плакал. Сара,
способная немного говорить по-испански, попросила муки, чтобы что-
нибудь приготовить ребенку. Воин согласился на то, чтобы она
приготовила еду, но взамен схватил маленькую девочку и подбросил ее
высоко в воздух. Как позже Сара сказала, это варварское действие было
повторено три раза, и, наконец, страдания ребенка были закончены.
Индеец подвесил тельце на луку седла мула, но женщины отказались
ехать дальше, пока он не снимет трупик. На следующий день, к
удивлению двух белых женщин, были привезены мистер Харрис и
молодой немец. Они выжили после ранений и теперь были уложены
рядом таким образом, чтобы женщины могли смотреть, как они умирают.
Сара говорила, что мистер Харрис бросил агонизирующий взгляд на свою
дорогую жену и на нее, но ничего не сказал. Оба были добиты
выстрелами на месте. На следующий день индейцы с пленниками
переместились к реке. Хорн и Харрис были изнасилованы, им приказали
раскроить собственные одежды на индейский манер, и заставили
участвовать в танце скальпа. Почти обнаженные на горячем солнце,
женщины получили ожоги и покрылись волдырями. Владельцы миссис
Харрис были более жестокими, чем хозяева Сары. Одна старуха часто ее
душила до такой степени, что бедное несопротивляющееся творение
становилось черным и падало почти замертво под ее ноги. Эта пожилая
женщина, по словам Сары, была одним из самых порочных существ,
которых «я когда-либо видела». В тридцати милях от Матамароса
индейцы атаковали еще одну небольшую группу американцев и всех
убили. Затем они напали на мексиканское ранчо и вырезали там всю
семью. Джозеф сильно ушибся, когда упал с мула, и теперь его раны
загнили и кишели червями. Его отобрали у Сары и отдали другому
индейцу. Вечером он лежал в грязи, стеная от боли и выпрашивая воды,
но всё безрезультатно. Сара не могла смотреть на страдания своих детей.
Она сказала, что для того, чтобы завершить их страдания: «с искренней
радостью увидела бы, как они разделят судьбу их убитого отца». Вскоре
индейцы атаковали еще одно ранчо, но там два воина были ранены и
много людей их преследовали. Поэтому они покинули эту область. 18
апреля они прибыли на место атаки их каравана, и Сара увидела
иссохшие и почерневшие трупы, все еще лежащие там на солнце. В
течение следующих трех дней они быстро передвигались, а затем индейцы
разделились на три группы, - в каждой около сотни человек. Хорн и
Харрис были тоже разделены, но Джозеф остался с матерью. После этого
они ехали еще два месяца. Во время переправы через какую-то реку
Джозеф свалился с мула, но вместо того, чтобы ему помочь, воин
ударил его копьем, подталкивая к берегу, нанеся ему серьезную рану под
глазом и сбивая обратно в воду. Наконец, Джозеф достиг берега, и Сара
на испанском языке упрекнула этого воина. Ответом воина стало то, что
оставшуюся часть дня Джозеф передвигался пешком, а Сара на сон
грядущий была жестоко избита. Однако, по ее словам: «Наказание не
стало трагическим событием для такой жалкой и несчастной твари как я.
Удары хлыстом мне казались не более, чем прикосновения пера. На
самом деле, я малодушно прониклась смертностью существования, и моя
душа жены и матери вверглась в отчаяние, подвергаясь танталовым
мукам, и с радостью предпочла бы жестокую смерть такой жизни как у
меня». Сара страдала ее собственной участью, которая была хуже, чем
смерть. Надругательства никогда не прекращались, а только нарастали и
убывали. Однажды, доведя мучения Сары до высшей точки, индейцы
поместили Джозефа и Джона в поток и устроили состязание, кто дольше
из них продержится под водой. Когда им эта шутка наскучила, они
бросили мальчиков к ногам Сары. Их изможденные тела имели комически
раздутые животы и вода лилась из их носов и ртов. Когда они чуть
позже тронулись в путь, то Джозеф не мог сидеть на муле, и индейцы
душили его до тех пор, пока «кровь не истекла в его рот и нос». В июне
разделенные группы сошлись вновь, и Сара Хорн мельком увидела
миссис Харрис, которая появилась «едва живая». Еще через несколько дней
путешествия они опять разделились, и в это раз Харрис и оба мальчика
оказались в других группах. Сара осталась в унылом одиночестве. У нее
был другой хозяин и другая госпожа, которую она охарактеризовала как
совсем незнакомой с человеческими чувствами. Женщина бросалась в нее
разными предметами и била, но Сара теперь заняла другую позицию, и
произошло это из-за того, что, по ее собственным словам, она стала
«свидетелем их дикой отваги при контакте с несопротивляющимся и
более слабым экземпляром, следовательно, они являются самыми
подлыми трусами», Сара решила, что надо бороться. Когда ее индейская
госпожа метала в нее какой-либо предмет, она его подбирала и бросала
обратно, «и я обнаружила, что делаю это гораздо лучше». Как-то она
случайно встретила миссис Харрис и очень обеспокоилась. С ней
обращались еще хуже. По ее словам, «страдания Харрис были значительно
хуже, чем мои». С большим трудом эта женщина заставляла себя
прислуживать этим «жалким существам, и возможно суровая дисциплина,
под которой она находилась, была пропорционально строгой». Как только
они вновь увиделись, «наши слезы смешались, когда она показала мне
отметины дикой жестокости, которые она унесет на своем лице в могилу».
Сара не видела своих детей уже около двух месяцев, когда по соседству
разбила свой лагерь другая группа индейцев. Она узнала, что маленький
белый мальчик находится с ними, и попросила разрешение сходить к
нему. Это оказался Джозеф, но теперь весь раскрашенный в черное и
красное, с волосами, остриженными по всей голове, за исключением
пучка, оставленного на самой макушке, и украшенный браслетами с
ожерельями. Он быстро превратился в индейца, но побежал к ней
плакаться, как только признал в ней свою мать. Встреча была быстро
завершена и Джозефа вновь отняли. Еще через четыре месяца она
мельком увидела Джона, и их встреча была такой же слезливой и
сиюминутной. В конце осени 1836 года несколько маклеров посетили
лагеря команчей. Сара считала, что это были служащие Холланда Коффи,
кто содержал несколько постов у Ред-Ривер. Мужчины попытались ее
выкупить, но индейцы им отказали. Когда они уезжали, то сказали ей,
что свяжутся с Коффи, чтобы узнать, сможет ли он дать больше денег.
Потом сам Коффи приехал в лагерь и вел переговоры с команчами насчет
освобождения Хорн и Харрис, но безрезультатно. По словам Сары, когда
Коффи уезжал, он «выразил глубокое беспокойство в связи с тем, что он
не оправдал ожиданий, и плакал надо мной, когда давал мне одежду, а
затем разделил свои скудные запасы муки со мной и моими детьми, чью
боль он перенес на себя». Позже Сара узнала, что Коффи было
предъявлено обвинение за «безучастность и безразличие в попытке
освободить пленников», но она отзывалась о нем только с похвалой за
его усилия.
В июне 1837 года, когда команчи находились в истоках реки Канейдиан,
в их лагерь прибыли команчерос. Американский торговец Уильям
Донахью послал их к индейцам, когда узнал о пленных женщинах во
время своего пребывания в Санта-Фе. Команчерос выкупили миссис
Харрис и Рэйчел Пламмер, но Сару Хорн не смогли. Сара в последний
раз попыталась поговорить с Харрис, но ее к ней не допустили. Она была
рада, что эта женщина, наконец, завершила свои страдания, но теперь она
еще больше ощутила истинность поговорки, что несчастье любит
компанию. В своем унынии Сара размышляла над тем, что «только
Господь Небесный знает, почему я до сих пор еще жива». Миссис
Харрис была привезена в Санта-Фе, где оставалась с Донахью. Через
три месяца мистер Донахью собрал свою семью, миссис Харрис и Рэйчел
Пламмер, и направился в Миссури. Они прибыли в Индепенденс в конце
октября, и позже с его тещей переместились в округ Пуласки, Миссури.
Миссис Харрис, лишившаяся мужа, детей и близких родственников, почти
завершила свою одиссею. У нее имелись родственники в Техасе, но из-за
позора своей неволи, она не хотела к ним ехать. Она перебралась к
какой-то родне возле Бунвилль в Миссури, но вскоре умерла от
разрушительных воздействий и надругательств, которым подвергалась во
время своего плена.
В сентябре, когда индейцы располагались лагерем возле Сан-Мигеля,
Новая Мексика, индейская девушка сказала Саре Хорн, что она будет
продана мексиканцам. Однако женщина не желала менять одного хозяина
на другого и отдаляться от своих сыновей. Оказалось, что мексиканцами
были команчерос, работавшие на Донахью, и после его отъезда в
Миссури, они перешли к торговцам Уильяму Уоркмену и Джону
Роуленду, которые располагались в Таосе. Сара, не зная о намерениях
команчерос отвезти ее в Таос, услышала, что Бенджамин Хилл, торговец
из Сан-Мигеля, заинтересован в ее покупке. Она решила, что
предпочтительней для нее пойти с американцем, чем с мексиканцем, но
Хилл только ее подразнил: он спросил у нее, не хочет ли она, чтобы он
ее выкупил, - но затем отъехал и больше не приставал к ней с
расспросами. В итоге мексиканцы обменяли ее на лошадь, четыре узды,
два зеркала, два ножа, табак, порох и пули - всё это Сара оценила
примерно в 80 долларов. Вдруг Хилл изменил свое решение и
потребовал у мексиканцев, чтобы они отдали ему женщину, обосновывая
это тем, что он уже отдал команчам товары за ее освобождение. Они
воспротивились, но Хилл пригрозил, что если они не отдадут ее по-
хорошему, он заберет ее силой. Сара была загнана в угол. Позже она
рассказала, что никак не могла понять суть этого странного дела.
Мексиканцы высказывали свои доводы, но Хилл угрожал им судебным
разбирательством.
Как бы там ни было, но 21 сентября Сара Хорн перешла к своему
новому хозяину, на этот раз англо-американскому, где она находилась на
положении рабыни следующие шесть недель. Узнав о плачевном
положении Сары, мистер Смит, который зарабатывал на шахтах в Новой
Мексике, послал нескольких своих вооруженных людей с деньгами в
торговый дом Хилла. Они его убедили отпустить Сару, и 3 ноября она
вместе с Смитом прибыла в окрестности Таоса. Оказавшись там, женщина
оказалась перед выбором: немедленно выехать в Штаты или остаться в
Новой Мексике, чтобы попытаться освободить своих мальчиков. В итоге
она решает уехать, не считая, что в Таосе она будет ближе к спасению
сыновей, чем в Миссури, к тому же ей не нравилась испанская
католическая община, куда она была сослана.
В феврале 1838 года Уоркмен и Роуленд прислали Саре в подарок два
платья, и сообщили ей, что если она задержится на территории на какое-
то время, они попробуют выкупить ее сыновей. Тогда Сара отложила
отъезд, и 10 марта отправилась в Таос к этим двум американцам. Теперь
у нее было много благодетелей. Мистер Смит выступил с экспедицией в
поисках ее детей, но ненадежный проводник завел их в безводную
область, где несколько человек скончались. Затем Уоркмен и Роуленд
отправили две группы мужчин на поиски мальчиков, и возвратившись
они сообщили, что Джон уже умер. Его в зимнюю ночь оставили
охранять лошадей, и наутро он был найден замерзшим. Джозефа индейцы
отказались продавать за любую цену. Теперь Сара решает окончательно
покинуть Новую Мексику. Она словно предчувствовала свою судьбу,
когда говорила следующее: «Пройдет совсем немного времени, и мои
надежды и страхи упокоятся в безмолвии смерти». 22 августа 1838 года
года, почти через год после отъезда из Санта-Фе миссис Харрис, Сара
Хорн простилась с теми, с кем подружилась, и выехала в том же
направлении, - единственная женщина в большом караване Уоркмена и
Роуленда. В последний день сентября они прибыли в Индепенденс, и
Сара нашла приют в доме Дэвида Уоркмена - брата Уильяма, в Нью-
Франклин, Миссури.
Уильям Донахью, после сопровождения Рэйчел Пламмер в Техас,
возвратился в Санта-Фе, чтобы закончить свои дела. Затем он поехал в
Таос, чтобы спросить о Саре Хорн, и узнал, что она уже уехала в
Миссури. В итоге он тоже отправился в Миссури, где Сара Хорн его
встретила и рассыпалась в благодарностях за то, что он инициировал
сделки, в результате которых она обрела свободу. К сожалению,
предчувствие Сары о скорой смерти сбылось: она умерла в штате
Миссури в 1839 году.
ТОМАС ПИРС.
Мало, что известно о предистории семьи Пирс. Джеймс Пирс, его жена,
два сына и дочь, в мае 1838 года покинули Натчиточес, Луизиана, и
направились в Техас. Возможно, они планировали поселиться возле своих
родственников в округе Джексон. Старший сын Бенджамин и их дочь
Джейн, которая вышла замуж за Джеймса Мосса, жили в пятнадцати
милях выше Техана, Техас, по соседству с почтовой станцией Ла-Бака.
Джесси, брат Джеймса Пирса, тоже жил поблизости. Семья Пирс
пересекла реку Сабин, и направилась на запад к Накогдочес. Через
несколько дней они были атакованы индейцами: каддо, команчами или
чикасо. По словам самого Томаса Пирса, их атаковали каддо, но чикасо
выкупили его уже у команчей. Хотя, команчи в то время часто
совершали набеги в восточном Техасе, поэтому, возможно, это был
смешанный отряд. Индейцы обнаружили в них легких жертв. Воины
окружили семью, и вскоре всех вырезали. Остался один Томас, который
спрятался под фургоном, но воины его легко нашли. Пока они его
тащили, он все время брыкался, и тогда один воин ударил его по голове,
нанеся ему небольшую рану. Индейцы сожгли фургон и уехали. Если
нападавшими и не были команчи, то вскоре они купили молодого Пирса,
так как почти два года он провел с команчами. В октябре 1839 года, в
верхней части Пайлот-Кнаб, возле реки Сан-Габриэль, севернее Остина,
индейцы обнаружили караван, перемещавшийся им навстречу. На
следующий день, около 150 воинов атаковали фургоны, убили тринадцать
мужчин, двадцать четыре женщины и детей и захватили Долли Вебстер и
ее двоих детей. Затем, опасаясь преследования, индейцы скакали 15 миль
до своего лагеря. Когда пленники были привезены, Пирса и
шестнадцатилетнюю мексиканскую девушку привели переводить разговор с
ними. Пирс сказал Долли Вебстер, что их фургон тоже был атакован, и
его родители, брат и сестра были убиты, а он живет с индейцами уже
восемнадцать месяцев. Не зная, в какой области он находится, Пирс
спросил Вебстер: знает ли она в какой стороне находится Натчиточес?
Он сообщил, что индейцы заметили их фургоны с Пайлот-Кнаб. После
разговора индейцы собрали лагерь и направились к Бэлконес-Эскарпмент,
и оттуда дальше на высокие равнины. В конце октября они достигли
истоков реки Колорадо, где встретилось несколько их групп, которые
объединились в одну большую деревню. Среди ее жильцов находились
еще несколько пленников. Пирсу до сих пор не представлялся шанс для
побега, но, изучив язык команчей и кое-какие их привычки, он
наполнился ожиданием и лицезрением дальнейшего развития создавшегося
положения. В феврале деревня разделилась, и одна группа с
большинством пленников отправилась на юг, к Сан-Антонио. В конце
месяца несколько групп вновь объединились, на этот раз в истоках реки
Сан-Саба. Здесь Вебстер познакомилась с тем, что называлось -
«карнавал». Около сорока пяти американских, мексиканских и индейских
торговцев собрались вместе, чтобы обменять лошадей, одеяла, бизоньи
шкуры и пленников. Через несколько дней прибыла еще одна группа
торговцев, состоявшая из 65 американцев и индейцев племени кэддо.
Обмен произошел 5 марта. По словам Вебстер, после этого она больше
никогда не видела Пирса. Он был продан мужчине чикасо по имени
 Иштеука-Табби, который приехал с торговой эскпедицией с Индейской
территории. Путь на север был длинным, и Иштеука-Табби привез Томаса
Пирса в агентство его племени возле форта Таусон в июне, а вскоре
агент Апшоу написал президенту Техаса Мирабо Ламару, что у него есть
мальчик. Иштеука-Табби выразили благодарность и наградили какими-то
вещами или деньгами, за что он тоже был очень благодарен. Он рассказал
Апшоу, что среди команчей есть еще несколько белых пленников,
которых он хотел бы получить. К сожалению этот чикасо не имел
достаточно денег, чтобы выкупить всех техасских пленников индейцев.
Как Апшоу объяснил ситуацию Ламару, чикасо хотел бы узнать, что он
«получит за это», и добавил, что «все пленные женщины и мальчики
находятся в жалком состоянии». Апшоу рассказал Ламару некоторые
подробности, какие он знал, о семье Пирс. Спасенный мальчик сообщил
ему, что в Техасе живут его старшие брат и сестра, и он очень хотел бы
к ним возвратиться. Но агент ответил ему, что пока никто о нем не
запросит, он должен был оставаться у него (Апшоу). Известие об его
освобождении скоро пришло в округ Джексон, и в конце июня 1840 года
Бенджамин Пирс отправился на индейскую территорию. В сентябре,
Джозеф Уоплес, госсекретарь Техаса, написал Джеймсу Моссу, мужу
Джейн, сестры Томаса, что мальчик ждет в форте Таусон кого-нибудь из
членов семьи, чтобы его забрали домой. Мосс ответил, что Бенджамин
Пирс выехал более двух месяцев тому назад за Томасом, и они с женой
уже начали беспокоиться, потому что от него не было никаких вестей.
Поездка на Индейскую Территорию и обратно была очень долгой, но, в
конце концов, Бенджамин забрал своего брата к себе домой в округ
Джексон. Прошло два года, прежде, чем единственный уцелевший из
каравана семьи Джеймса Пирс обрел в Техасе свой новый дом.
НЕЛЬСОН ЛИ.
Нельсон Ли родился в Браунсвилле, Нью-Йорк, в 1807 году. Его
атлетическое сложение и дух скитальца никак не подходил ему для
малоподвижного образа жизни, и вскоре он покидает отцовскую ферму,
чтобы посмотреть на мир. Он был лодочником на реке Сент-Лоренс, а в
1831 году уехал на запад, чтобы участвовать в войне Черного Ястреба.
Прибыв слишком поздно для совершения героических дел, он
отправился вновь на восток и поступил на службу в военно-морской
флот, в котором пробыл семь лет до тех пор, пока рассказы о сражениях
в Техасе не искусили его. После кораблекрушения в Мексиканском заливе
он направился в Галвестон, где поступил на службу в техасский военно-
морской флот, и впоследствии участвовал в сражениях с мексиканскими
силами из Юкатана. Затем Ли оставил море и подался на юг Техаса. Там
он присоединился к техасским рейнджерам и участвовал в битве с
команчами Плам-Крик в 1840 году, в битве Миер с мексиканцами в 1842
году и, наконец, вместе с рейнджерами Джека Хэйса в мексиканской
войне 1846-48 годов. После войны Ли ловил диких лошадей, объезжал их
и продавал, а также торговал домашним скотом. С деньгами у него
проблем не было, но хотелось их еще больше. В 1855 году Уильм
Эйкенс убедил Ли присоединиться к его рискованному бизнесу:
перегонять лошадей и мулов на продажу в Калифорнию. Они объединили
свои денежные средства с еще шестью деловыми партнерами,
отправились в Новый Орлеан, наняли там девятнадцать работников и
накупили в дорогу необходимой провизии. Ли приобрел для себя
серебрянные карманные часы, которые позже сыграли свою роль. В марте
1855 года они покинули Сан-Патрисио и направились в Матамарос,
медленно перемещаясь вдоль Рио-Гранде, собирая всех диких лошадей и
мулов, которые им попадались по пути. Когда они достигли Игл-Пасс, то
имели уже 400 голов. Оттуда они двинулись по направлению к Эль-Пасо,
и в конце марта, как Ли полагал, находились в 350 милях от Игл-Пасс,
вблизи Пресидио-дель-Норте, Техас. Там, перед рассветом 3-го апреля
спящих ковбоев атаковал отряд команчей, быстро всех убивая и
захватывая. Один из воинов заарканил Ли и с полдюжины других на него
тут же запрыгнули и связали. Один лишь Билл Эйкенс успел выстрелить
несколько раз, прежде чем был захвачен. Эти двое, плюс Томас Мартин и
Джон Стюарт, оказались единственными выжившими в атаке. При
обшаривании ковбоев, один индеец нашел у Ли серебряные часы, и когда
он их изучал, зазвонил сигнал будильника, который сыграл побудку в 3-
30, обычное время подъема неудавшейся партии лошадиных бизнесменов.
Будильник звонил две минуты, вызывая изумление собравшихся вокруг
воинов. Они жестами указывали на Ли и на часы, вероятно думая, что он
имеет какую-то власть над ними, и затем пожелали, чтобы сигнал
прозвонил еще раз. Тогда Ли установил сигнал на несколько минут
вперед. Они слушали тиканье, а потом вновь напугались, когда зазвонил
будильник. Один из индейцев положил такое сокровище в свою сумку, и
затем они что-то говорили между собой, указывая, при этом, то на Ли, то
на небо. Нельсон полагал, что «они рассматривали их (часы), как нечто
сверхъестественное, что соединяло меня с Великим Духом».
С первыми лучами солнца индейцы показали пленным обезображенные и
скальпированные тела их погибших товарищей, затем завязали им глаза,
привязали их к мулам и поехали. На первой вечерней стоянке индейцы
жарили конину и капали шипящими капельками жира на голые ноги
пленников, оставляя на коже шрамы, которые Ли забрал с собой в
могилу. Во время пути пленникам совсем не кормили и выдали всего по
несколько глотков воды, и все время Ли задавался вопросом: за что Бог
позволяет совершаться таким несправедливостям?
На следующий день они пересекли Рио-Гранде, вблизи Пресидио-дель-
Норте, и затем ехали четыре дня на север, пока, наконец, не прибыли в
деревню. Воин отдал часы вождю Большому Волку, который, вместе со
своей женой, стали умолять Ли показать им как это работает, но он,
чтобы усилить сверхъестественный аспект, сказал, что небеса ему
передали, что пока для этого неблагоприятное время. Затем Ли, Эйкенс,
Стюарт и Мартин были раздеты и усажены вместе, а воины танцевали
 вокруг, надсмехаясь над ними. В ходе танца они ранили и скальпировали
Мартина и Стюарта. При этом Стюарт только стонал от боли, а Мартин
молил Бога смилостивиться над ним, чем вызывал смех у воинов. По
прошествии двух часов пыток, индейцы, наконец, обрушили свои
топорики на оголенные черепа Мартина и Стюарта, закончив их
страдания. Эйкенс и Ли были разделены и пока оставлены в покое. Ли
начал подумывать о самоубийстве, побеге или убийстве одного из его
похитителей. Индейцы постоянно требовали от него показать, как звонят
часы, но от отказывался. Они заставляли его выполнять разные черновые
работы, однако больше не пытали. Как-то Эйкенс сказал Ли, что его
собираются отправить в другой лагерь, и Билл был уверен, что его
убьют, но Ли оставят жить из-за его связи со сверхъестественными
часами. Позже Ли сказал, что больше он Эйкенса не видел и ничего о
нем не слышал. В конце концов Ли принял обычаи индейцев, но они ему
полностью не доверяли, хотя, казалось, что некоторым женам Большого
Волка он нравится. Иногда он включал «магию» своих часов, и его
слава росла. В ноябре 1855 года Ли вместе с часами был продан
Пятнистому Леопарду, вождю другой группы команчей. Его новый хозяин
был еще более жестоким, чем Большой Волк. Ли тяжело трудился, тем не
менее, ему было разрешено носить нож и было предоставлено больше
свободы. Однажды он покинул пределы лагеря, проверяя, насколько
далеко сможет уйти не вызывая подозрений. Несколько воинов вскоре
схватили и вернули его. Пятнистый Леопард связал Нельсона и надрезал
сухожилие ниже его правого колена, с целью искалечить его и лишить
возможности убежать, но рана зажила без нанесения непоправимого
вреда.
Однажды Ли был включен в военный отряд, который вступил в борьбу
с апачами. Он надеялся, что апачи одержат верх, так как думал, что с
ними у него больше шансов на спасение, но апачи были разбиты, и к
группе Пятнистого Леопарда вскоре присоединились другие команчи.
Когда Ли проходил через их лагерь, он увидел тело американского
солдата, если судить по его униформе. Несчастный был подвешен к
ветке дерева вниз головой, словно туша в мясной лавке. Ли всегда
удивлялся - почему правительственные войска сидят сложа руки в своей
линии фортов, когда индейцы убивают и захватывают людей сотнями?
Он считал, что армия должна перейти в наступление и маршировать
прямо в индейские земли, чтобы «преподать им урок, слишком
впечатляющий для того, чтобы его забыть».
Через несколько месяцев нахождения Ли в группе Пятнистого Леопарда, в
лагерь были привезены три белых женщины. Это были: Мариэтта Хаскинс,
60 лет, и ее дочери, Маргарет, 21 год, и Харриет, 18. Три года назад
они ехали в фургонном караване, который перемещался из Индианола в
Техасе, когда индейцы атаковали его где-то за Игл-Пасс. Все погибли,
кроме четырнадцати женщин и нескольких младенцев, которых команчи
захватили. Теперь, из уцелевших после той резни, в живых остались
только три женщины. Ли так выразился насчет их появления в лагере: «Я
с отвращением отворачивался от созерцания жестокостей, которым эти
пленные женщины подвергались от похотливых церберов, после того, как
они с триумфом внесли их в лагерь». Жестокости никогда не
заканчивались. Мариэтта Хаскинс была больна ревматизмом и не могла
работать так быстро, как того требовали ее захватчики. Тогда ее
привязали к столбу, попытали и оскальпировали, а дочери вынужденны
были смотреть на пытки. Затем их увезли из лагеря, и Ли больше их не
видел. Он вновь глубоко переживал из-за того, что так много женщин
«тянут свои безрадостные жизни в мучениях и неволе». Он уповал на
Бога в том, что Соединенные Штаты примут меры для того, чтобы
«добраться до них в те уединенные дебри и вывести их из рабства».
На второй год его плена Ли был снова продан, на этот раз вождю
команчей по имени Раскатистый Гром. И он по-прежнему держал при
себе секрет заколдованных часов. В мае 1858 года Раскатистый Гром
собрался ехать на совет и приказал Ли подготовить своего мула, чтобы
сопровождать его. В первую ночь они приехали в другой индейский
лагерь, где имелся алкоголь, и вождь, что называется, хватанул лишка.
Утром Раскатистый Гром был способен сесть на лошадь и ехать, но
через несколько часов он уже умирал от жажды с похмелья в
пустынном месте. Они ехали, пока не наткнулись на углубление, из
которого сочилась грязная вода, стекая по траве. Раскатистый Гром
приказал Ли набрать его рог до краев, но то, что тот зачерпнул, было
больше мутной жижой, чем водой. Вождь в нетерпении спешился, сказал
Ли держать его лошадь, присел на землю и попытался напиться прямо из
источника. Здесь Ли понял, что это его шанс. Он схватил топорик,
свисавший с седла, и прыгнув к вождю со всей силы ударил его по
голове плоской стороной шириной с ладонь. Затем Ли забрал нож,
винтовку лошадь и мула вождя, и в дикой скачке устремился
неизвестным маршрутом, - лишь бы к свободе. Пытаясь сориентироваться,
он преодолевал горы и каньоны. Когда дикие животные ему долго не
попадались, он убил мула, разделал его, пожарил и заготовил впрок. Он
думал отправиться в Чиуауа, Мексика, а затем повернуть на юго-восток
на маршрут, которым он путешествовал года три назад, но вскоре
заблудился в горах. Его лошадь выбилась из сил, и он ее отпустил. Как-
то Ли убил нескольких оленей и сшил из их шкур мокасины и одежду.
Он настолько был дезориентирован, что полагал, что он находится
недалеко от Санта-Фе. Через два месяца после побега, он вышел в
широкую прерию и услышал винтовочный треск. Ли почти впал в панику,
подумав, что это индейцы идут по его следам. Но вместо них, он увидел
мексиканца, ехавшего с мертвым оленем, переброшенным через хребет его
лошади. Мексиканец спросил его: «Как дела?» - Ли ответил по-испански:
«Устал и умираю. Не поможете мне, мой друг?». Ли узнал, что
мексиканец был участником торговой экспедиции к апачам, а сейчас
вместе с другими находится на пути домой в Сан-Фернандо. Этот человек
усадил американца на свою лошадь и отвез в лагерь, где три маклера -
Хальено, Сильва и Лессес - проявили о нем заботу, а затем сопроводили
его в Сан-Фернандо. Через шесть недель, когда Ли восстановился, Сильва
отвез его в Матамарос. Оттуда Ли отправился в Сантьяго-Бразос, а затем
в Гавану, Куба. Оттуда он написал письмо друзьям Билла Эйкенса в
Корпус Кристи, в котором поставил их в известность о его судьбе. После
этого Ли сел на шхуну «Элизабет Джонс», и 10 ноября 1858 года
сошел на берег в порту Нью-Йорка. Ли стал нищим, и нуждался в
публикации своего повествования. Его рассказ был впервые опубликован
в Нью-Йорке в январе 1859 года и имел положительныке отзывы от
нескольких видных граждан, в том числе от мэра Олбани. Ли нужны
были деньги, также он стремился передать страдания многих других
людей, в основном женщин, «которые еще в неволе и подвергаются
многим жестокостям». Он выступал за проведение военных кампаний,
которые, по его мнению, должны были покарать племена налетчиков, но
при этом, все же, считал, что такие атаки приведут к гибели пленников. В
итоге он пришел к выводу, что наилучшим решением станет
предоставление маклерам денег и товаров, чтобы они выкупали
невольников.
ЭЛИЗА И ИСААК БРИСКО.
Исаак Бриско до Гражданской войны проживал вместе с семьей в округе
Джек, Техас, но с началом войны жизнь в этом пограничном округе не
сулила ему ничего хорошего, и поэтому семья перезжает в округ Паркер,
в место в пяти милях севернее Джексборо, где, как они считали, они
обретут спокойствие и безопасность. Синтия, старшая дочь Бриско, еще в
1858 году вышла замуж за Джима Маккини и осталась со своей семьей в
округе Джек.
Весной 1865 года, муж, жена и трое детей Маккини погрузились в
фургон и направились в Спрингтаун, расположенный на северо-востоке
округа Паркер, чтобы смолоть там зерно и заодно посетить
родственников. Испытывая нехватку денег, Джим Маккини продал свой
пистолет, чтобы купить провизии для семьи. Закончив дела в
Спрингтауне, они поехали домой, запланировав остановку на пути в доме
родителей Синтии. Исаак Бриско, несмотря на его желание обрести
безопасность в округе Паркер, поселился там в не очень хорошем для
этого месте. Его дом находился недалеко от современного Агнес, Техас, и
в 15 милях севернее Уитерфорда. Он стоял как раз возле прохода в
линии холмов на границе округов Вайс и Паркер. Здесь проходил
излюбленный маршрут индейских налетчиков, спешащих в нижние
поселения.
Маккини наполнили свои бочонки водой в источнике Дженкинс-Уотер,
затем проехали две мили на запад, и там, приблизительно в двух милях
от дома Бриско, их атаковали индейцы. Воины на месте убили Джима и
Синтию, оскальпировали и обезобразили их тела, проткнули копьем
трехлетнего Джо и увезли шестилетнюю Мэри Алису. Вскоре они убили
ее возле Бриджпорт в округе Вайс. На следующий день два поселенца
собирали разбредшийся крупнорогатый скот и наткнулись на место бойни,
где заметили голого мальчика, прятавшегося в кустах. «Папа»,- позвал он
их. Они пытались его расспросить о том, что произошло, но Джо смог
только сказать, что «бугер-мен (некрасивый человек) сделал это». Тела
убитых были погребены в одной могиле.
Исаак Бриско и его жена скорбели о своей дочери, зяте и внуках,
возможно, не совсем понимая, в каком опасном месте они живут, а
может и понимали, но будучи слишком бедными, просто не имели
возможности переехать. Исаак изготовлял на продажу мебель. Он имел
токарный станок, на котором работал в беседке, стоявшей в тени
виноградной лозы, когда кайова атаковали его дом в июле 1866 года.
Индейцы убили и скальпировали мужа и жену Бриско, а затем, на глазах
у детей, искалечили их тела. Воины ограбили дом и увезли со собой
десятилетнюю Элизу и ее младшую сестру.
Джим Мэйо, проживавший в миле на восток, обнаружил трупы Бриско и
поспешил распространить сигнал тревоги. Индейцы, тем временем,
переместились к ранчо Сэма Стакка, где воровали его лошадей, когда
подоспели братья Такетт - члены роты техасских рейнджеров. Братья
устремились прямо на них, стреляя из винтовок, но быстро отступили,
превзойденные численно. Затем индейцы направились в дом семьи
Аллен, но миссис Аллен и ее пятеро детей своевременно спрятались у
близлежащего ручья. Индейцы разорили дом и поехал к дому семьи
Колдуэлл. Миссис Колдуэлл и ее дети к их прибытию уже спрятались на
кукурузном поле. Далее налетчики поразили ранчо Джеймса Гиллилэнда и
Джека Винса. Мужчины пытались сохранить своих лошадей, но индейцы
выстрелами загнали их в дом. Затем они забрали там всех лошадей и
поехали на север.
Тела четы Бриско были похоронены в одной могиле, а их детей
поглотили просторы высоких равнин, и в следующие два года о них
ничего не было слышно. В октябре 1867 года, по условиям договора
Медисин-Лодж, заключенного в Канзасе, кайова и команчи обязывались
больше никогда не захватывать или похищать из поселений белых
женщин и детей. Шайены, давшие аналогичное обещание, всю весну и
лето 1868 года совершали налеты в Канзасе. Кайова, возможного
сдерживая свое обещание, а возможного из-за роста военного присутствия
белых в Канзасе, а более вероятно, из-за того, что наступил подходящий
момент для продажи их пленников, наконец, явили к свету детей Бриско.
В июле 1868-го, в то время, когда генералы Грант, Шерман и Шеридан
наращивали их военные силы вдоль дороги Смоки-Хилл до Денвера,
кайова привезли детей Бриско в форт Ларнед. 11-го июля этого года
воин кайова по имени Лесная Гора появился в форте и продал
четырехлетнего мальчика торговцу поста Джону Таппану, кто был
двоюродным братом мирного уполномоченного Сэмюэла Таппана. По
словам Таппана, это был сделано «в качестве доказательства их дружбы
 с белыми». Тем не менее, торговец заплатил за мальчика товарами и
продуктами. Мальчиком оказался Исаак Бриско, которому на тот момент
было почти 6 лет, но он казался младше из-за плохого с ним обращения
и недоедания. 20 июля Лесная Гора приехал вторично, и на этот раз он
продал Элизу Бриско. У индейцев еще оставалась четырехлятняя, младшая
дочь Бриско. Таппан отправил выкупленных детей генералу Альфреду
Салли, командующему военного округа Верхний Арканзас. Генерал
собирался как раз возглавить кампанию против индейцев в составе 7-го
кавалерийского полка и 3-го пехотного, и поэтому ему было не до детей.
Поэтому он оставляет их на попечении армейского проводника и
переводчика Хью Брэдли.

(Место, где были захвачены Элиза и Исаак).

Брэдли не смог найти никаких сведений о возможных родственниках
детей, и теперь они были проглочены правительственной волокитой. Элиза
сообщила чиновникам, что ее родители были убиты в их доме в округе
Паркер, также она вспомнила имя их свояка Джека Каммингса, который
проживал тоже в округе Паркер, и брата по имени Джек Бриско,
проживавшего в округе Джек. В апреле 1869 года, Альберт Бун, агент
кайова и команчей, написал уполномоченному по индейским делам, что
дети по-прежнему находятся под опекой Хью Брэдли, и он содержит их
на свои деньги. Дети жили в семье Брэдли. Бун просил возместить
расходы этих людей и приложить усилия к поиску родственников детей,
или, если это невозможно, дать соответствующие указания ему.
В ответ, Эли Паркер, только что назначенный уполномоченным по
индейским делам, в письме к Элайше Пиз, губернатору Техаса, просит
его оказать содействие в поиске освобожденных детей. Пиз передает ту
же просьбу судье округа Паркер, а также просит перевезти детей в форт
Ричардсон, где они могли бы, по крайней мере, быть ближе к каким-либо
родственникам. Наконец, в гарнизон этого форта пришло сообщение, что
какие-то дети освобождены из индейского плена и, возможно, это дети
Бриско. Двадцатипятилетний сын Исаака Бриско от его первой жены
тоже получил об этом известие и едет на север, чтобы найти детей. Но
до его прибытия в Оклахому, чиновники, отчаявшись найти кого-либо, кто
мог бы взять на себя ответственность за детей, отсылают их в приют для
сирот. В итоге Элиза и Исаак Бриско исчезли навсегда в утробе
ненормально функционирующего правительственного добросердечия.
ТЕОДОР АДОЛЬФУС «ДОТ» БАББ, БЬЯНКА ЛУЭЛЛА БАББ И САРА
ДЖЕЙН ЛАСТЕР.
Теодор Бабб родился возле Ридсбург, Висконсин, 17 мая 1852 года. В
1854 его родители, Джон и Изабель Бабб, начали их долгое путешествие
в Техас и по нему. Бьянка родилась 26 августа 1856 года в крытом
фургоне возле Лекомптон, Канзас. Затем они остановились в округе
Грэйсон, Техас, но в 1860 году семья Бабб выбирает ферму возле Драй
Крик в округе Вайс, южнее современного Чико, Техас. В 1866 году к
ним присоединяется молодая двадцатипятилетняя вдова по имени Сара
Ластер. В 1860 году она вышла замуж за мистера Ластера и они
поселились в округе Вайс, Техас. Ее муж был убит, сражаясь за
конфедератов, и она нашла приют в доме семьи Бабб.
В середине сентября 1866 года около четырех десятков воинов нокони -
команчей, во главе с вождем по имени Персамми, совершали налеты в
округах Джек и Вайс. Джон Бабб и его старший сын Н.С. Бабб
находились в отъезде в Арканзасе, покупая и обменивая там скот и
лошадей, когда индейцы атаковали их дом. Теодор «Дот», 14-ти лет, и
Бьянка, 10-ти лет, в три часа во время игры увидели всадников, скачущих
к их жилищу. Изабель Бабб позвала Дота и попросила его посмотреть, не
ковбои ли это. Дот ответил, что они индейцы. Тогда все забежали в дом,
и Изабель с Сарой захлопнули дверь. Затем Сара спряталась на чердаке, а
Дот попытался взять с полки старой ружье, но индейцы уже ворвались
внутрь, схватили оружие, а его самого избили. Изабель пыталась как-то
разрядить ситуацию рукопожатиями, но безрезультатно. Воины обшарили
весь дом, стянули Сару с чердака, связали ее по рукам и ногам и
забросили на лошадь. Другие пытались таким же образом поступить с
Изабель, но она сопротивлялась. Тогда Шагающее Лицо выхватил нож и
нанес ей четыре раны. Дот подбежал к матери и потянул ее к кровати,
чтобы тряпками закрыть раны. Воин, волочивший Бьянку, наружностью
был типичным светло-русым блондином. Она схватилась за стойку
ограждения и не отпускала руки. Воин несколько раз пригрозил ей
ножом, но она решила, что умрет, но не уступит. Наконец, индеец
засмеялся, убрал нож, и, по словам Бьянки, дернул ее так сильно, что
«грубая кора на стойке разодрала мои ладони до крови». Однако, она не
заплакала. Когда индейцы справились с сопротивлением Бьянки, они
вернулись и нашли миссис Бабб еще живую и вцепившуюся в свою
младшую дочь. Шагающее Лицо пустил в нее стрелу, которая вошла в
левое легкое. Но Дот вытащил ее и попытался утешить мать, тогда
индеец наложил на тетиву другую стрелу и жестом указал Доту уйти.
Умирающая Изабель сказала сыну быть хорошим мальчиком и идти с
ним. Другой воин рванул его за руку и вывел на улицу. Скоро все три
пленника были связаны и брошены на лошадей. Маленькую Марджи они
оставили плакать возле мертвой
матери.

(Место, где были захвачены дети семьи Бабб и Ластер).

Индейцы проехали полмили, и наткнулись на лошадиный табун Джона
Бабба. Они украли немного и ускорились в северо-западном
направлении, чтобы как можно дальше оторваться от возможного
преследования. Как это ни парадоксально, но недавно Джон Бабб и еще
около 220 поселенцев округа Вайс подписали петицию к губернатору
Трокмортону, в которой жаловались на убийства и кражи лошадей, а
также требовали защитить их. Жители техасского пограничья по праву
беспокоились, так как в течение нескольких лет, прошедших с окончания
гражданской войны, они ни разу не получили помощь от федеральных
сил, при этом, другие западные штаты, находившиеся во время войны на
стороне Союза, например Канзас, получали ее.
Индейцы быстро перемещались три дня и три ночи, останавливаясь на
отдых только на несколько минут, пока не посчитали, что они оторвались
от погони. В полдень третьего дня, пленникам, наконец, дали поесть.
Бьянка была так голодна, что потянулась за еще одним куском мяса, но
индеец порезал ей руку ножом. Сара Ластер, описанная Дотом как
«жизнерадостная брюнетка в расцвете молодой женственности», к
сожалению «подверглась мучительной расплате за ее личное обаяние и
красоту». Дот размышлял далее: «Если бы она знала будущее, и
предвидела гибель своего брата и мужа в гражданской войне, и ее
пленение и дурное обращение, то она, несомненно, предпочла бы совершить
самоубийство, но не подвергаться такому страшному и суровому
испытанию». Сара была изнасилована, и вскоре задумала побег. Возле
Ред-Ривер, в то время, как большинство воинов уехали искать бизонов,
пленники услышали крик и волнение в лагере. Они подумали, что белые
пытаются их освободить и побежали наверх утеса, чтобы посмотреть.
Оказалось это были индейцы, выслеживавшие дичь, и трое из них были
явно не в настроении. Позже Бьянка узнала, что индейцы «хотели нас
убить, только, чтобы мы не были отбиты белыми людьми». Они
пересекли Ред-Ривер возле устья реки Пиз и въехали на Индейскую
территорию, где остановились в большой деревне у реки Канейдиан.
Еще во время скачки на север, Дот и Сара запланировали побег, как
только предоставится шанс. В первую ночь в деревне, Сара под утро
разбудила Дота, и они поползли от угасающего костра к лошадям. Сара
нащупала уздечку и укрепила ее на скакуне. Она уже была готова
тронуться, но Дот все возился со своей уздечкой, когда проснулись
индейцы. Он сказал ей уходить, и попытался беззаботно идти к костру,
как будто ничего не происходит. Уловка срабатывала в течение часа, а
когда рассвело, индейцы обнаружили, что Сара пропала. Они сбили Дота
с ног и избили его, но, по словам Бьянки: «он поднялся и сделал знак
пальцем». Когда они увидели, что он не дрогнув сносит побои и не
оглашает окрестности воплями, привязали его к дереву, разложили вокруг
него сухую траву и ветки, и начали поджигать. Бьянка сунула свою
голову под одеяла, но Дот стоически ожидал свою участь. Индейцы
были очень поражены его смелостью, и, наконец, решили разрезать
веревки и освободить его, считая, что он станет прекрасным воином. В
тот же день команчи разделились, и Бьянка с Дотом оказались в разных
группах.
Сара Ластер, тем временем, мчалась во весь опор к Ред-Ривер. Достигнув
ее, она обнаружила, что вода в реке сильно поднялась, тем не менее,
ночью с риском для жизни она переправляется через нее. Выбившаяся из
сил и полагавшая, что на техасском берегу безопасно, она ложится спать.
Утром, несколько освежившаяся, она продолжила свою поездку, однако,
лишь для того, чтобы наткнуться на другую группу индейцев, на этот раз
кайова. Вместо того, чтобы попытаться сбежать, она дерзко поехала прямо
к ним и с напускной храбростью остановилась перед воинами. Кайова не
стали ее убивать, но она была «подвержена всем бесчеловечностям».
С кайова она находилась месяц, постоянно ожидая новой возможности
сбежать. Однажды ночью, во время ливня где-то на севере техасской
панхандл, она снова ускользает из лагеря, но на этот раз едет на северо-
восток. Дождь уничтожил все следы. Сара ехала круглосуточно, лишь
иногда останавливаясь на короткий отдых, когда не было сил держаться
на лошади. Она обвязала свое тело лошадиным арканом. В конце ноября
1866 года, после четырех дней и ночей езды, она достигла ранчо Раннинг-
Терки, находившееся восточнее форта Додж. Сара, не зная того, проехала
через местность, занятую вождем Сатантой и его кайова, которые
недавно продавали в пленников в форте Додж. Владелец ранчо впустил
Сару в дом и предоставил ей отдых, еду и одежду. Затем он поехал к
Джесси Ливенворту, и агент принял меры в отношении Сары, переместив
ее в Кансл-Гров. Там она какое-то время жила у Джеймса Хаммонда,
местного почтмейстера. 10 декабря Хаммонд обратился с просьбой к
Торкмортону, губернатору Техаса, забрать ее в Техас и возместить все его
убытки, связанный с ней. Возможно, губернатор не дал благосклонный
ответ, или Сара сама не захотела возвращаться в Техас, но в июне 1867
года, когда газета Джанкшен Сити Уикли Юнион напечатала ее рассказ,
она все еще находилась в Кансл-Гров. Вскоре она вышла замуж за
мистера Ван Ноя, и они поселились в доме в Галенит, Канзас. Сара
умерла в 1904 году. Дот Бабб воздал ей должное. Он сказал, что «она
провела остальную часть своей жизни не в печальных, тягостных
воспоминаниях, а в духе безмятежного покоя, взаимного счастья и
привязанности». Он так писал: «Пионерские женщины были особенными.
Несмотря на то, что моя мать и Ластер столкнул с жестокой,
бесчеловечной бойней, и пострадали от неописуемых поруганий и мук,
они являлись типичной иллюстрацией пионерских женщин,
подвергаемых риску и приносимых в жертву. То, что они встречали
опасности с непоколибимой стойкостью, более, чем достаточная тема для
любого воздаяния, что выходит из-под наиболее красноречивого пера».
В то время, как Ластер ехала к своей свободе, Дот и Бьянка Бабб
вливались в команчское общество. Персамми захватил Дота, следовательно,
имел права на Дота. После того, как он убедился в его отваге, Персамми
берет мальчика под свою опеку и начинает обучать его методам
действия воина. В конце концов, Дот достиг уровня, когда молодых людей
берут сопровождать военный отряд в налетах в Мексике, и в
последнем его налете они убили семь мексиканцев и захватили двух
девушек и мальчика. Дот быстро узнал, какая судьба ожидает пленницу.
Он писал, что «воин захватывает белую женщину с целью пополнения
своего гарема». Индеец, захвативший Бьянку, отдал ее своей сестре,
которая не имела своих детей, и ее муж погиб в налете, когда Бьянка
попала в плен. Эта женщина неизменно к ней хорошо относилась. Из-за
этого, Бьянка, не познавшая ад дурного обращения и рабства, с чем
часто сталкивались другие пленные дети, начала полагать, по ее же
словам, что «моя жизнь должна находиться в соответствии с регулярным
индейским существованием, поскольку казалось, что каждый день
наполнен праздником, когда дети приходили играть со мной, и старались
выразить мне радушие в их типе общественной жизни». Ее раздумья,
записанные спустя шестьдесят лет, очевидно, были сфокусированы на
несколько идиллических воспоминаний о своей молодости. Но не так
приятен был инцидент со старой женщиной, которая гналась за Бьянкой
со своими собаками. Когда Бьянка воровала «немножко дров у старой
скво», то женщина пошла на нее с топором. Она уже опускала лезвие в
Бьянку, когда молодая индейская девушка встала между ними и погибла
от удара. Эта старуха вскоре была убита за лишение жизни другого
члена племени. Вот это праздник!
Пока дети Бабб ознакомлялись с жизнью команчей, предпринимались
меры для их освобождения. Когда Сара Ластер в декабре 1866-го сказала
Ливенворту об их пленении, он собрал вождей разных групп и сообщил
им, что они не получат ежегодную ренту, пока не отдадут пленников, и
он не будет ничего за них платить.
Индейцы уехали, но детей не вернули. В январе 1867 года Джон Бабб
включился в их поиски, попросив у родственников в Висконсине 800
долларов за их выкуп и поездку на Индейскую территорию. Хорес
Джонс, переводчик из форта Арбакл, согласился ему помогать. В апреле
1867 года, Джекоб Старм и его жена из племени каддо видели Бьянку в
команчском лагере на реке Уошито, возле современного Вердена,
Оклахома. К индейцам были посланы два эмиссара, которые вернулись с
известием, что приемная мать Бьянки не хочет с ней расставаться, а сама
Бьянка, несмотря на хорошее с ней обращение, сообщила, что желает
вернуться к своему отцу. Женщина попыталась увести девочку из деревни
и спрятать, пока не пришли ее спасители. Они шли весь день и половину
следующего, но Старм их выследил, и они были пойманы. Он усадил
Бьянку на свою лошадь, а индианке указал идти обратно в лагерь.
Нокони было уже уплачено за девочку 333 доллара, и он спокойно
поехал в форт Арбакл. Бьянка сутки оставалась у Горацио Джонса, а на
следующее утро он повез ее к отцу. «Конечно», - вспоминала она, - «я
захлебывалась от радости, что возвращаюсь к нему».
Дот находился на реке Канейдиан в группе вождя Спина Лошади, и
обрел свободу благодаря усилиям Эйса Хэви, который сыграл важную
роль в возвращении нескольких других белых пленников. Спина Лошади
был дядей Шагающего Лица, убившего мать Дота, и он считал, что
мальчик останется с ними. Дот даже участвовал в двух налетах команчей
в Мексике. Каждый раз в отряде было примерно по 75 воинов, и, в
целом, в этих налетах, они убили семь взрослых мексиканцев и захватили
в плен трех детей в возрасте от восьми до десяти лет. Они оставались
еще с команчами, когда Дот был выкуплен.. Эйс Хэви торговался и
задабривал индейцев две недели, прежде чем Спина Лошади согласился,
наконец, продать мальчика за несколько лошадей, седел, уздечек, одеял и
другие товары. Хэви и несколько человек из его окружения забрали Дота
и быстро поехали в форт Арбакл. Когда Дот подошел к группе белых
мужчин, его отец стоял к нему спиной, не оборачиваясь, думая удивить
его. Он, еще отвернувшийся, задал мальчику несколько вопросов, в том
числе насчет того, когда тот в последний раз видел своего отца. «Я
сейчас на него смотрю», - ответил Дот. Тогда Джон Бабб развернулся на
месте и обнял сына. «Это мой, давно потерянный мой дорогой мальчик!» -
воскликнул он. Выкуп был заплачен против воли генерала Шермана,
считавшего, что такие платежи только стимулируют индейцев к захвату
новых пленников, но люди из форта Арбакл просто не имели другого
пути в вызволении пленников. Позже Бьянка с гордостью вспоминала:
«Они потребовали больше за мое возвращение, чем за возвращение моего
брата Дота». Джон Бабб выплатил Эйсу Хэви 210 долларов наличными
из собственного кармана, отдал одежду на 23 доллара, а также возместил
собственными животными тех лошадей, что Хэви отдал индейцам. Дот с
обидой позже сказал, что «все это было сделано исключительно моим
отцом, которому правительство Соединенных Штатов не выдало ни
единого цента». Когда Дот и Бьянка встретились, они обнялись и
заплакали, счастливые в своем спасении, но переживающие сильнейшую
душевную боль и всепоглощающее горе, после того, как узнали, что их
мать мертва. Дот оправился быстрей: «В конце концов, когда я понял, что
занавес вот-вот опустится и отгородит меня от отвратительной жизни в
дикости, мои чувства и моральные силы возросли». Дот и Бьянка
довольно легко влились в индейскую жизнь, но, с той же легкостью, они
возвратились в белое общество. Сообщалось, что они сохранили некоторые
индейские привычки, такие как, сдержанность Дота среди незнакомых
людей, или склонность Бьянки к частым переездам, но эти характеристики
в равной степени присущи как индейцам, так и белым.
Джон Бабб построил новый дом недалеко от места, где были захвачены
его дети. В 1868 году Дот работал в паре со своим старшим братом,
переправляя скот на рынки в Канзасе, а в начале 1870-х был ковбоем на
скотоводческом ранчо в северном Техасе. В 1870 году Джон Бабб вместе
с Бьянкой и маленькой Марджи переехал в Висконсин. В 1881 Бьянка
вернулась в Техас и вышла замуж за Джефферсона Белла. Они жили в
поселениях Генриетта, Дентон и Гринвиль, Техас, а также в Нью-
Мексико и Калифорнии. Когда резервацию команчей делили на отдельные
фермы, Бьянка, как это ни странно, попыталась получить аллотмент, как
будто она являлась принятой команчами. Но, хотя правительство приняло
требования о возмещении потерянной собственности, никакие репарации
бывшим пленникам за их страдания в неволе не полагались. Тогда Бьянка,
у которой на момент пленения и не было вовсе материальной
собственности, решила выбивать из правительства помощь другими
средствами. В течение трех лет она донимала правительство и совет
команчи-кайова, чтобы они признали ее принятой команчами, и таким
образом она получила бы право на их землю. Она так писала: «Я
искренне полагаю, что я сама и мои дети имеют полномочия на
правообладание в этой стране. Индейцы совершили на нас большую
несправедливость. Они убили мою мать, сделали из меня пленницу, и
уничтожили или своровали все вещи, которыми обладал мой отец. Они
могли бы частично возместить мне убыток собственности, приняв меня, и
я считаю, что если у них имеется сейчас для этого возможность, они
должны это сделать». Но, как индейцы, так и правительство, отвергли ее
притязания.
В 1875 году Дот Бабб женился на Патти Грэм. Они проживали в Уошито-
Уэллс с 1879 до 1898 года, за исключение одного года, когда они
переместились к форту Силл. Подобно Бьянке, Дот узнавал, есть ли у
него шанс получить кусок индейской земли, и может ли он заявить, что
является принятым команчами. Специальный агент изучил претензию Дота,
но также отверг ее, и индейские полицейские были к нему посланы
уведомить, чтобы он немедленно покинул Индейскую территорию. Дот
пытался бороться с этим решением, но его жена уговорила его уехать из
Техаса. В 1898 году они переместились в Кларендон, Техас, а в 1906 в
Амарильо. Позже Дот переехал в Даллас, и в 1931 году с ним случился
инсульт, в результате которого его частично парализовало. В 1936 году
он скончался.
Бьянка в середине 1920-х годов написала повествование о ее неволе.
Вероятно тогда она проживала в Гринвилл или в Дентон, Техас. Она
помогала ухаживать за своим братом в Далласе до самой его смерти.
Когда ее спросили, почему она не публикует рассказ о ее плене, она
ответила: «Я полагаю, что этот ранний мой опыт является нечто само
собой разумеющимся, и не думаю, что другие в этом очень
заинтересованы». Бьянка Бабб Белл умерла в Дентоне, Техас, 13 апреля
1950 года, и на тот момент она была последней индейской пленницей
Техаса.
МЭРИ И ГАС ГАМИЛЬТОН. САРИНА МАЙРЕС.
Джеймс Майрес, его жена и шестеро их детей переехали из Миссури в
Техас в 1860 году, и поселились у Уолнат-Крик, в северо-западном углу
округа Таррант. Жизнь была суровой и мистер Майрес умер в 1861
году, оставив Салли одной заботиться о Уильяме, 16 лет; Махале Эмилен,
15 лет; Элизе, 13; Сарине, 11; и Джоне, 7. Через год она вышла замуж за
Уильяма Гамильтона, и они поселились в той же области, в нескольких
милях севернее современного Эйзла, Техас. К весне 1867 года Салли
имела еще двоих детей: Мэри, 5 лет; и Гас, 18 месяцев. К этому году
область их проживания находилась глубоко позади пограничной линии
поселений, но это не имело значения, так как в Техасе того времени
существовало лишь несколько мест, безопасных от индейских налетчиков.
Однажды, около шестидесяти кайова, во главе с Сатантой и Сатанком,
переправились через Ред-Ривер, возле Доан-Стоур, миновали форт Белнап
и поехали вниз вдоль реки Бразос в округ Таррант. Когда воины
проезжали мимо бревенчатого дома семьи Гамильтон, они увидели
много взрослых и детей, работавших на хлопковом поле. Они их
атаковали и успели убить двоих, прежде, чем остальные разбежались.
Среди последних были - Махала, Элиза, Сэмюэл и Джон Майрес. Затем
воины быстро поскакали к дому, пока белые, находившиеся в нем, не
забаррикадировались. Уильям Гамильтон в это время отсутствовал, уехав
на мельницу мездрить кукурузу, а Уильям Майрес собирал скот. Салли
Гамильтон занималась ткачеством в доме, а Сарина Майрес, Мэри
Гамильтон и маленький Гас играли внутри дома. Кайова вломились в
дверь, прежде чем Салли, которую индейцы описали как «большую,
жирную женщину», смогла добраться до ружья. Позже один из воинов так
описал происшедшее: «Она пыталась защитить себя, и мы ее убили». Они
захватили троих детей и быстро уехали. Наутро кайова увидели из
своего лагеря удаленное облако пыли и подумали, что это техасцы
гонятся за ними, и, быстро свернув лагерь, помчались на север. Саит-эйм-
пэй-тои завернул Мэри Гамильтон в одеяло, но в спешке бегства оставил
ее возле дуба, вероятно полагая, что она станет ему обузой в скачке. По
прошествию нескольких минут бегства, они обнаружили, что облако пыли
исходит от бегущего скота, и замедлились. Саит-эйм-пэй-тои воскликнул,
что он оставил позади ребенка. Другие его спросили, что может он ее
убил? Но тот ответил отрицательно. Тогда Ха-бэй-те сказал ему
возвратиться, так как он вдруг захотел подарить белого ребенка своей
дочери, которая не могла иметь собственных детей. Следовательно, он
забрал Мэри и отдал ее по прибытию в основной лагерь своей дочери.
Сарина Майрес вспоминала, что Мэри много плакала, и поэтому индейцы
злились на нее. На второй день Сарина ее не увидела, и подумала, что
индейцы ее убили, и это было отображено в позднем сообщении. Индейцы
направлялись на Индейскую территорию, и Сарина, полагая, что плач
Мэри завершился ее смертью, без ропота сносила трудности пути. Кайова
продержали ее у себя полгода, а потом продали в форте Арбакл на
Индейской территории. Семье было отправлено об этом сообщение, и
вскоре Уильям, брат Сарины, приехал в форт и забрал ее домой.
Ан-пэй-кау-тэ, старший сын Сатанка, видел Мэри, когда она была
доставлена в деревню. Он вспоминал, что она имела светлые волосы и
светло-голубые глаза, и живо передвигалась по лагерю и вокруг него.
Она была отдана Тоуп-кау-де (Дуб) и воспитывалась «в хорошей семье
кайова». В октябре 1867 года индейцы собрались на Медисин-Лодж,
Канзас, заключать мирный договор. Правительство собиралось подписать с
ними соглашение, но индейцы никогда туда не пришли бы только для
этого. Ан-пэй-кау-тэ так сказал насчет этого: «Причиной того, почему мы
туда пошли, было то, что солдаты обещали дать нам бесплатно еды». Там
кайова узнали, что правительство хочет запереть их в резервации и
забрать всех их белых пленников. Тоуп-кай-да и ее муж Тан-гудл спешно
спрятали Мэри в прерии. Офицерам и чиновникам все кайова дружно
говорили, что она умерла. Индейцы вначале дали ей имя Тэй-ан (Техан), -
так они обычно называли всех техасских пленников. Позже ее
переименовали в Тогоам- гат-тай, что приблизительно переводится как
«Женщина, Владеющая Колдовством». Еще позже это имя было сокращено
до То-гоам. Она всегда пряталась, когда появлялись белые, так как ее
семья не хотела ее отдавать. Она выросла сильной, высокой и мощной. Ее
волос приобрел светло- коричневый оттенок. То-гоам стала экспертом в
выращивании, обучении и уходе за скотом. Готебо, глава семьи Тоуп-кау-
да, сделал так, что То-гоам вышла замуж за мексиканского пленника. Ни
она, ни ее приемная мать этого не хотели, но таков был обычай, и к
тому же, этот мексиканец имел много лошадей для ее покупки. На тот
момент ей было 17 лет, и этой ночью она лежала в своем типи и
рыдала по своей приемной матери. В последующие годы То-гоам часто
ходила в Маунтин-Вье, Оклахома, покупать продукты. При этом она
неизменно закутывала в шаль свою голову, и в присутствии белых людей
всегда опускала вниз глаза, - привычка, которая закрепилась в ней
пожизненно. Она полностью забыла английский, и стала кайова в мыслях
и на деле. Все же она приняла христианство, когда в Маунтин-Вье
приехал баптистский миссионер. Чиновники агентства видели, что она
белая женщина, но поскольку она имела мужа и детей, они ничего не
предпринимали для того, чтобы возвратить ее к техасским родственникам.
То-гоам-Мэри Гамильтон умерла от инфаркта 22 июля 1924 года и была
похоронена на баптистском кладбище Дождевой Горы. Она оставила после
себя двоих сыновей, пять дочерей и много внуков. Ее техасские
родственники, если даже они и вспоминали о ней, думали, вероятно, что
она была убита 57 лет назад.
ТОМАС ХАКОБЕЙ.
Уильям Хакобей родился в 1816 году в Нэшвилле, Теннеси. Переехав в
Техас, возможно, сначала он поселился возле Локхарта, округ Колдуэлл. О
нем немного известно. В Техасе он женился, и имел, по крайней мере,
двух дочерей. Очевидно, его жена умерла, так как он женился вторично
на вдове по имени Таннер, которая также имела несколько собственных
детей, включая Исаака, Джеймса и Сэма Таннер. Они жили возле Бланко,
округ Бланко. Хакобей, очевидно, поднимал обе семьи, и эта ситуация
сохранялась до начала гражданской войны. Утром, 2 июля 1867 года,
небольшая партия выехала из дома Хакобей возле Локхарт. В ней
находились: Ирвин Шеперд, 23 года; его жена, 18 лет, которая была
дочерью Уильяма Хакобея; их сын Джоэл, 1 год; и Томас Хакобей, сын
Уильяма. В доме остались: Мэри Кэролайн, 16 лет, и по крайней мере
один из ее братьев. Она наблюдала за своим отъезжавшим
родственниками, и это было в последний раз, когда она их видела. Четыре
всадника направились в город Бланко. Поездка предполагала быть долгой.
Ирвин Шеперд работал на Уильяма Хакобея, и они с Томми собирались
помочь Уильяму собирать скот в его большой коровий лагерь вблизи
дома Таннер, находившегося в трех милях от Бланко. Эти четверо
выбрали не очень хорошее время для продолжительной поездки, которая
резко оборвалась почти у цели. Утром, 3 июля, они наткнулись на отряд
команчей, который совершал налеты в округах Комаль и Бланко. В
первый раз за последние пятнадцать лет команчи проникли так далеко
за линию пограничных поселений. Налетчики быстро расправились с
белыми. Они послали в Шеперда пулю и десять стрел, а его жена
получила, по крайней мере, семь стрел, одна из которых прошла насквозь
через ее грудь. Джоэлу они отрезали голову и отбросили на некоторое
расстояние от тела. Все убитые были раздеты догола и оскальпированы.
Томас Хакобей был увезен.
Молодые люди слишком запаздывали с прибытием в коровий лагерь,
тогда Уильям Хакобей, сильно встревоженный, выехал им навстречу.
Через четыре мили он нашел их обезображенные тела. Скоро новость об
убийстве облетела округу, и Сэм Таннер поехал в Локхарт, чтобы
сообщить о происшедшем другим членам семьи. Хакобей-старший
возвратился к месту бойни со своим пасынком Исааком Таннером,
соседом Джоном Палмером и несколькими другими. По стрелам они
признали в нападавших команчей. Вскоре из других поселенцев была
набрана группа для преследования индейцев, и она встала на индейский
след. Команчи своровали две лошади и мула, принадлежавшие Хакобею, и
сорок лошадей у Джонса Билла и еще нескольких у Бена Шропсхайра и
братьев Трэйнер, которые жили в полмиле от дома Таннеров. Кроме того,
они атаковали дома Кнеупера, Фишера, Резжежински, Вагенфара и
Харсдорфа, и пополнились еще полусотней лошадей. После этого индейцы
стремительно покинули округ. По словам Палмера, белые ехали за ними
более 100 миль, но мальчика вернуть не смогли. Наконец они выдохлись
и повернули домой. Исаак Таннер вспоминал, что больше о Томасе
Хакебее никто и ничего не слышал. Он пропал бесследно. Через
двадцать четыре года, в 1891 году, Уильям Хакобей, проживавший на тот
момент в Эмпхион, округ Атаскоза, Техас, подал претензию в
отношении возмещения своих убытков, понесенных в июле 1867 года. Он
заявил о потере двух лошадей, мула, двух седел и одного дамского седла:
на общую сумму в 224 доллара. Также он потребовал 20000 долларов за
убитых родственников и захваченного юношу. Бюрократическая машина
прокручивалась медленно, и Хакобей умер в июле 1893 года, так и не
дождавшись решения по его претензии. Право на законное наследование
его дел перешло к Мэри Кэролайн, теперь миссис Резжежински. Только в
1905 году начался опрос свидетелей. Наконец, суд вынес решение о
выплате Мэри 224 долларов, за минусом 40 долларов государственному
адвокату миссис Слотер. За гибель и ранения людей правительство не
платило принципиально.
Никто не знал, что произошло с Томасом Хакобеем. Или их обманули?
Если ему было 16 лет, и он был «мал ростом для своего возраста», как
утверждал Исаак Таннер, возможно, индейцы нашли, что он уже не
ассимилируется и убили его? Хотя, как утверждал Исаак Таннер, он был
мал ростом для его возраста, и тогда сохраняется вероятность того, что
Хакобей стал «Теханом» - одним из безымянных пленников, ехавших в
налетах вместе с команчами и кайова. Это слово было стандартным
мексиканским произношением термина «техасец», и часто использовалось
племенами южных равнин в описании белых техасцев. Более остальных
были известны два пленника, которых кайова называли - «Техан». Первая -
это Мэри Гамильтон, а другой - мощный, высокий, со светло-рыжими
волосами молодой человек, которому в 1874 году было около 18 лет.
Мальчик, известный, как Техан, жил с кайова много лет и стал
полноправным членом племени. В сентябре 1874 года племенная группа
Техана располагалась лагерем у реки Канейдиан на техасском выступе
(панхандл), когда он выехал собирать в табун бродячих лошадей. В
процессе этого он наткнулся на подразделение 5 пехотного полка, и был
ими схвачен. Техан, еще способный немного говорить по-английски,
сообщил солдатам, что он является пленником и был бы счастлив
возвратиться к своей семье в Техас. Солдаты передали его под
ответственность капитана Уиллиса Лимана, который командовал обозом,
перевозившим провизию из Кэмп-Самплай к войскам полковника
Нельсона Майлса, находившимся в кампании против враждебных племен
на техасском выступе. Техан внешне выказывал довольство своим новым
положением, но в то же время искал возможность для побега. Однажды,
после 9 сентября, она, наконец, представилась, когда кайова и команчи
атаковали обоз Лимана возле впадения Гэйдби-Крик в реку Уошито и
взяли его в пятидневную блокаду. На третью ночь солдаты впали из-за
жажды в отчаяние, и ряд из них вызвались ускользнуть из кольца и
получить воду. Началась стрельба, кто-то из солдат был ранен, и в
темноте и неразберихе Техан уполз к индейцам.
Солдаты так упорно преследовали индейцев осенью 1874 года и зимой
1875-го, что многие из них признавали свое поражение и ехали
сдаваться в форт Силл. Но оставались несогласные, и одним из них был
Техан. Он присоединился к известному кайова Большому Луку, который
собирался уйти к команчам куахада на Стейкт-Плейнс. Согласно Худл-
таи-гудл, сестре Техана, в тот раз они видели его в последний раз. Она
слышала, что Большой Лук не доверял любому белому, и сразу убил
Техана. По другой версии, Техан и Большой Лук совершали налеты
совместно, но когда стало ясно, что рано или поздно им придется
завершать свою деятельность, Большой Лук убил Техана, так как полагал,
что тот расскажет солдатам о его кровавой карьере. Еще один рассказ
исходит от команча, позже известного как Джордж Мэддокс, кто
утверждал, что он участвовал с Теханом в нескольких налетах уже после
того, как большинство индейских групп сдались, и в последний раз он
его видел, когда Техан решил сам уйти в форт Силл. Это случилось уже
после высылки многих воинов в тюрьму во Флориду. Никто его больше
не видел.
В 1895 году человек по имени Джо Гриффис заявил в Эль-Рено, что он
бывший индейский пленник, и сообщил историю, похожую на историю
Техана, хотя он не упомянул, что его называли Техан. Его рассказ был
записан, и, по-видимому, благополучно забыт. В 1930 году Гриффис
посетил Историческое Общество Оклахомы, где у него состоялась
обстоятельная беседа с Дэном Пири, редактором газеты “El Reno Globe”,
которая в 1895 году и напечатала историю Гриффиса. Теперь Гриффис
заявил, что он и есть Техан. Кроме того, в каких-то деталях его рассказ
указывал на то, что он действительно был тем самым Теханом, а в
каких-то опровергал это. Пири решил устроить встречу Гриффиса с Худл-
таи-гудл, сестрой Техана, которая еще была жива и проживала возле
Карнеги, Оклахома, но Гриффис уже возвратился в свой дом в Вермонте.
Его рассказ совпадал с ее воспоминаниями, и пожилая дама была
убеждена, что Гриффис является Теханом. Женщина сказала, что она и
другие старые индейцы всегда считали, что утверждение Большого Лука о
том, что он убил Техана, лживо. Однако когда Худл-таи-гудл спросила
Гриффиса об определенном шраме на теле Техана, он не знал, что
ответить.
Это произошло в 1933 году, когда лейтенант Уилбур Стертевант Най
прибыл в Форт-Силл с визитом в артиллерийскую школу. Он начал
писать книгу об истории форта, и в процессе опрашивал многих старых
индейцев. Най беседовал с Худл-таи-гудл, и она ему сообщила, что
Гриффис приезжал к ней в Оклахому. Она так сказала: «Я не узнала в
нем своего приемного брата, но возможно он был каким-нибудь другим
Теханом. Он знал по именам некоторых кайова, и в какой-то мере наши
обычаи. Но, ни один кайова не знает, чем кончил наш Техан».
Маловероятно, что Гриффис был Теханом. Скорей всего, им был
Хакобей. Так или иначе, но его история одна из многих, финал которой
неизвестен. Он стал еще одним статистическим пунктом - частью цены,
уплаченной пионерами за попытку немного наскрести себе на
существование на дикой границе.
ЭНДРЮ МАРТИНЕС.
Хуан Мартинес родился в июне 1807 года. Он был чистокровным
кастильянцем (испанцем). В 1783 году, его отец, еще совсем мальчик,
приехал с его родителями из старой Мексики и поселился возле Лас-
Вегаса, Новая Мексика. В тридцатичетырехлетнем возрасте он влюбился в
красивую даму из Бастаго, сеньориту Паулита Падилья, тоже
чистокровную кастильянку, и женился на ней в 1841 году. Это был
счастливый брак, и с самого начала ему сопутствовало процветание. Они
поселились в Лос-Аламосе, но через несколько лет переехали в
окрестности Сан-Джеронимо, в место, между Джеронимо и Хот-Спрингс, в
двенадцати милях западнее Лас-Вегаса. Там они стали первыми
поселенцами. У них родились на новом месте четыре сына: Викторио,
Регордио, Дионисио и Андрес, а также три дочери - Франциска, Сабина и
Марселина. Со временем, с ростом населения и развитием региона, семья
Мартинес приобрела большое влияние и могущество. Андрес, как самый
младший сын, возможно, был слабее физически своих старших братьев,
но зато обладал более проницательным и острым умом. Семье часто
приходилось быть настороже ввиду возможных неожиданных атак диких
мескалеро апачей и других мародерствующих племен. В 1866 году, как
раз когда началась эта история, ходили упорные слухи о том, что апачи
рыскают вблизи поселения, но такие слухи циркулировали постоянно,
однако беда приходила в момент, когда человек терял бдительность.
Было солнечное утро 6 октября 1866 года, и вся семья Мартинес с
восходом находилась в движении: занималась молотьбой пшеницы.
Отец, Хуан Мартинес, послал Андреса пасти коров, сказав напоследок, что
придет к нему в обед. Вдвоем с племянником по имени Педро они
погнали стадо на пастбище в горной долине. Вскоре скот расположился в
положенном ему месте, а мальчики устроились на краю долины возле
низкорослых дубов, где можно было играть и одновременно наблюдать за
животными. Утро минуло, и близился полдень. Внезапно они услышали
голоса и Андрес подумал, что это едет отец, но то оказались апачи-
мескалеро в военной раскраске, с щитами, луками и стрелами. Некоторые
из них восседали на осликах, которых они украли с их фермы еще
ночью. Но они как-будто не замечали мальчиков, обратив все свое
внимание на мексиканца, который ехал по дороге, проходившей по краю
небольшой долины и далее в Сан-Джеронимо. Мексиканец погонял
двоих осликов, загруженных мукой. Мальчики решили воспользоваться
моментом и скрыться. Они бросились бежать через низкий кустарник,
окаймлявший долину, в лес, но были обнаружены двумя апачами, которые
по какой-то причине отделились от основной группы и теперь скакали к
мальчикам с дикими восторженными воплями. Каждый из этих двоих,
выбрав себе одного из мальчиков, и приблизившись к нему вплотную,
сбил его ударом копья на землю. Воины грубо забросили мальчиков на
лошадей и поехали к другим членам отряда, собравшихся вокруг
мексиканца и его осликов. Они разрезали мешки с мукой и разбросали
содержимое по земле, а затем раздели мексиканца догола. Апачи погнали
мальчиков и голого мексиканца, которого звали Ольгин, в сторону от
дороги, слегка подталкивая их копьями, причем некоторые из индейцев
были пешие, а некоторые ехали на осликах. Через полчаса показались
берега реки Пекос, поросшие высоким лесом, и здесь индейцы
остановились. Воины какое-то время посовещались, и затем один из них
подошел с копьем к мексиканцу и заявил, что не может его убить, так
как его отец был тоже мексиканец. Зато другой с видимым
удовольствием проткнул несчастного насквозь. Когда он выдернул копье,
то кровь из тела била струей. Мексиканец, как это ни странно, бросился
бежать и прыгнул в воду, сопровождаемый ревом апачей. Когда он достиг
противоположного берега, то был весь утыкан стрелами. Из последних
сил он выбрался на берег, встал во весь рост, и, подняв руки к небесам,
упал плашмя назад: Ольгин умер. На мальчиков эта сцена произвела
шокирующее впечатление, и они не могли заснуть.
Хуан Мартинес отправился в полдень проведать сына, и нашел коров,
стоявших под тенью большого дуба в самом конце долины. Он стал
искать мальчиков, и к своему ужасу обнаружил в долине следы от
мокасин. Стало ясно, что мальчиков захватили индейцы. Он вернулся
домой, и к утру была набрана партия преследователей, которая через
некоторое время обнаружила следы мальчиков и индейцев, а затем
вышла к проколотому копьем насквозь, утыканному стрелами телу
мексиканца. Следы вели к Лас-Вегасу, но на другом берегу реки они
пропали, словно растворились. Тогда преследователи отправились в форт
Самнер, находившийся в 110 милях на юго-восток от реки Пекос, надеясь
получить там известия о пропавших мальчиках от каких- нибудь
дружественных индейцев, посещающих это место. Несколько дней прошли
в тщетных ожиданиях. Потеряв все надежды, Хуан Мартинес отдал
распоряжение ехать домой. В течение следующих трех лет он искал сына
по всем диким юго-западным племенам, и в итоге умер от инфаркта.
Апачи наспех оскальпировали Ольгина и поспешили к Лас-Вегасу.
Достигнув его окрестностей, они спрятались среди скал возле Хот-
Спрингс. Ночью они покинули свои тайники и направились к спящему
городу. Недалеко от него воины оставили четырех охранников с
мальчиками, и разбрелись в разных направлениях воровать лошадей. С
рассветом апачи начали возвращаться, все сидя на хороших лошадях и
ведя в поводу еще четыре животных, предназначенные воинам, которые
охраняли пленников. Индейцы, захватившие мальчиков, усадили их за свои
спины и крепко их привязали веревками к собственным телам. Дальше
была скачка на восток, и когда полностью рассвело, отряд находился в
широкой прерии. Проехав по ней галопом несколько миль, индейцы
повернули на юго-запад, таким образом, спутывая свои следы из-за
возможого преследования. По пути они наткнулись на отару из
нескольких тысяч овец. Разглядев в стороне пастуха, индейцы скрытно к
нему подобрались и нашпиговали его кучей стрел. Закричав от боли, этот
человек упал и забился в предсмертных конвульсиях. Один из индейцев
подъехал его оскальпировать, но в этот момент раздался винтовочный
выстрел из-за скальных нагромождений поодаль. Индейцы решили не
испытывать судьбу и уехать. Правда один из них, за кем ехал Андрес,
вонзил еще стрелу в мертвого человека, который и так уже напоминал
дикобраза. Затем этот индеец решил выдернуть стрелу, но наконечник со
стальными зубцами не дал этого сделать. Он потянул еще раз, на этот
раз, приподняв тело в воздух и отбуксировав его на некоторое
расстояние. Осознав бессмысленность своего занятия, и ввиду далеко
ускакавших компаньонов, индеец оставил свои потуги и бросился
догонять остальных.
Проехав еще несколько миль на восток, апачи резко повернули на юг.
Весь оставшийся день прошел в безостановочной скачке. Ночью она не
прекратилась, индейцы лишь сбавили скорость. Слишком много они в
этой экспедиции своровали и слишком многих убили, чтобы спокойно
ложиться спать. Мальчики находились на грани отчаяния, но приходилось
терпеть, если хотелось жить. Утром индейцы поскакали на юго-запад, и
так продолжалось весь день и всю следующую ночь. Утром Педро уже
просто не мог сидеть. Он жалобно плакал. И он и Андрес буквально
стерли промежности, и кровь сочилась из их ран, нанесенных впившимися
веревками. С момента ухода из дома они ничего не ели. Педро все не
успокаивался, и индейцы неожиданно остановились. После недолгого
совещания, индеец к которому был привязан мальчик, разрезал веревки,
слез с лошади и стащил мальчика. Педро с большим усилием мог
держаться на ногах. Индеец зашел ему за спину, вынул из-за пояса пику,
и с каким-то кровожадным мычанием проткнул им тело маленького
страдальца. Андрес вмиг позабыл о собственных мучениях, освободился от
индейца, к которому был привязан, и с удивительным проворством
спрыгнув с лошади, подбежал к племяннику и поймал его валившееся
безжизненное тело. В ту же секунду подъехал индеец, и ударил Андреса
по лбу плашмя копьем, нанеся ему рану, которая оставила шрам на всю
жизнь. Затем он схватил его за волосы и вновь усадил на лошадь сзади
себя. Не оставив время на размышления, индейцы пустились вновь в
галоп. Тело несчастного Педро было оставлено в бескрайней прерии,
далеко от дома, на съедение волкам или для превращения в мумию,
высушенную ветрами и солнцем.
Целью индейцев являлось достижение, по их мнению, безопасного места,
где они могли спокойно, хотя бы какое-то время, отдохнуть. Проскакав на
юг, они остановились у холмистой гряды, поросшей лесом. Здесь они
просмотрели местность в каждом направлении и пустили лошадей пастись.
Одну из лошадей индейцы убили, чтобы насытиться. Это был самый
измученный пони, и два воина, встав на колени, выпустили стрелы прямо
в его сердце. Животное еще не скончалось, а индейцы уже собрались
вокруг него и начали разрезать его дрожащую плоть на большие куски,
бросая их в огонь. Немного опалив мясо, воины приступили к его
быстрому поглощению. Хозяин Андреса передал ему небольшой кусок
опаленной, еще кровоточащей конины. Мальчик с отвращением отказался,
но индеец ударил его арапником. Андрес, едва живой, чуть не потерял
сознание. Кожа полосками свисала с разных частей его тела. Индеец
собрался ударить еще раз, но мальчик поспешно схватил мясо и начал,
сначала нехотя, но, по мере нарастания аппетита, более проворно
пережевывать его.
Индейцы, уходящие от возможной погони, никогда не останавливались в
низменности или в открытой прерии, а всегда искали высокую точку,
откуда можно было далеко просматривать окрестности, одновременно
восстанавливая силы. После возобновления путешествия отряд достиг Рио-
Пекос, где обнаружил стадо скота, пасущееся вдоль речного берега.
Пастухи вовремя увидели индейцев и поспешно бежали. Апачи собрали
большое количество скота для убоя на мясо при достижении их лагеря,
который теперь находился всего в нескольких днях пути на запад.
Через двадцать дней путешествия Андрес имел очень жалкий вид. Куски
кожи свисали с его рук и плеч. Он хотел умереть, и завидовал Педро,
упокоившегося далеко в прерии. Он с нетерпением ждал, когда копье
пронзит его сердце, завершив, наконец, страдания. Он твердо решил
умереть, напав на какого-нибудь мескалеро, но тут с расстояния
послышались голоса, которые то смолкали, то были слышны вновь.
Апачи какое-то время прислушивались, а затем издали радостные вопли,
так как узнали пение их жен, матерей и сестер, которые, извещенные
посыльным, выступили несколько дней назад навстречу своим воинам,
победоносно возвращавшимся со скальпами и пленниками. Проехав еще
какое-то время вдоль реки, воины забрались на холм, и с него увидели
расположенную невдалеке индейскую деревню. Это был их домашний
лагерь. Он был разбит здесь два месяца назад, перед тем, как отряд
отправился мародерствовать в Нью-Мексико. Они указали своим людям
оставаться на этом месте до их возвращения, так как здесь было
относительно безопасно. Весь лагерь пришел в волнение при виде
приближающихся воинов. Дикие и истошные вопли из глоток апачей
заставили сердце Андреса погрузиться в отчаяние, поскольку ничего
хорошего ему это не сулило. По прибытии в лагерь индейцы как будто
его не замечали. Скво брали под уздцы лошадей, привязывали их к
кольям длинными волосяными веревками или сыромятными арканами, и
провожали своих мужей на отдых в жилища. В то же время, молодые
мужчины окружили скот и начали его резать. Вскоре появились женщины,
и с радостными криками и пением приступили к разделке туш. Были
разожжены костры, и начался праздник. Как всегда в таких случаях
славились воины, захватившие скальпы и пленников, и каждый из
мародеров хвастался собственными достижениями. Наконец, Андрес был
водворен в центр круга и дикари принялись выставлять его на
посмешище. Скоро им это наскучило, но толпа продолжала вопить, петь
и танцевать всю ночь.
Андрес был отдан жене своего похитителя: невысокой хромой женщине,
которая сохранила в своем сердце искорку человеческого сочувствия. Она
единственная из всей деревни проявила к нему сочувствие. Нежно взяв
мальчика за его обвисшую руку, она повела его в свое жилище. Это
была небольшая палатка, покрытая коровьими шкурами. Наконец, Андрес
мог спокойно поспать. Но идиллия продолжалась недолго. Вскоре его
вызвали, и началось рабское существование, во время которого он только
и делал, что таскал воду, собирал дрова и пас лошадей. Индейцы никогда
не спускали с него глаз. Апачские мальчики почти не давали ему покоя,
собираясь вокруг него и забрасывая его камнями. Вскоре его тело
покрылось синяками и гноящимися ранами. Жизнь для Андреса вновь
стала невыносимой, и он вновь решил умереть. Он решил вступить с
апачами в бой и, таким образом, покончить с мучениями, даже несмотря
на то, что хромая женщина продолжала в типи относиться к нему с
добротой.
Как-то похититель Андреса заставил его рыть яму в земле. После того,
как мальчик углубился на два фута, индеец обложил яму внутри
коровьей шкурой, чтобы она держала воду. Затем он заполнил ее водой и
перемешал там большое количество толченых мескитовых бобов, плотно
закрыл яму и ушел. Андресу стало любопытно: что бы это могло быть?
На время он позабыл о своих страданиях, притом, что мальчики по
какой-то причине не беспокоили его несколько дней. Лишь иногда они
бросали колкие замечания, когда он проходил мимо.
Через неделю к его похитителю пришли в гости другие апачи, и хромая
женщина пошла к закрытой яме. Вскоре она вернулась с кувшином,
наполненным мескитовым пивом - алкогольным напитком, которым апачи
напивались до невменямого состояния. После того, как апачи напились и в
этот раз, хозяин Андреса продал его другому апачу. Хромая женщина
умоляла мужа не делать этого, но безуспешно, и Андрес был вынужден
перейти в новые руки. Здесь он пробыл совсем недолго, и был продан
следующему мескалеро, у которого его страдания начались заново. Над
ним издевались круглосуточно, и индейцы с восхищением наблюдали за
его мучениями.
Прошло два месяца после прибытия грабительского отряда в лагерь.
Апачи находились на земле другого мародерского племени, и поэтому
разведчики постоянно были настороже. Однажды они столкнулись в
изгибе небольшой долины с бандой мародеров кайова - еще одним
воинственном племенем, которое являлось их старыми врагами. Для
бегства времени не было, и поэтому апачи предложили заключить
перемирие и проводить кайова в свой лагерь. Последние хорошо знали о
вероломстве апачей-мескалеро, и поэтому благоразумно отказались, и
чтобы обезопасить самих себя, взяли двоих апачских разведчиков в
заложники. Затем они послали своих двоих воинов в лагерь апачей, чтобы
обсудить условия. Внезапное появление кайова сильно ошеломило апачей,
и они недолго думали, прежде чем согласиться на мир. Вскоре кайова
въехали в лагерь апачей и с вызывающим видом через него проехали,
казалось, провоцируя тех на военные действия, или просто, таким
образом, выказывая свое превосходство. Но апачи были
предусмотрительно вежливы и постоянно пытались перевести
недоразумения в хорошую шутку. После того, как волнения улеглись,
кайова разбили невдалеке собственный лагерь. Андрес был послан на
ручей за водой. По дороге полдюжины апачских мальчиков снова начали
над ним издеваться, и тут он не выдержал. Одного из них он ударил по
голове, свалил на землю, и запрыгнул на него. Андрес размахнулся для
удара рукой со сжатым в кулаке камнем, когда апач резко ударил по ней.
Рука ослабла и камень выпал. В то же мгновение апачский мальчик
скинул своего противника. Апачи дико завопили, и Андрес,
зажмурившись, подумал, что его конец настал, но вдруг они начали
быстро разбегаться в разные стороны. Посмотрев наверх, Андрес увидел
двоих воинов кайова, которые подошли как раз вовремя, чтобы спасти его
от жестокой расправы апачей. Они стояли с копьями в своих руках. Один
из них сказал: «тагное эйконт» - что означало на языке кайова - «апачи
нехорошие». Их язык показался Андресу необычным, и он подумал, при
виде этих украшенных перьями, раскрашенных и, в целом, имевших
абсолютно дикий вид воинов, что пришла новая проблема. Однако один из
воинов, увидев перед собой мексиканца, заговорил с ним по-испански.
Это оказался мексиканец, захваченный еще в детстве много лет назад. Он
вырос среди кайова, и теперь ничем от них внешне не отличался. Как
оказалось, звали его - Сантьяго. Андрес рассказал ему свою историю, и
индейцы похвалили его за то, что он навязал апачам хорошую драку.
Особенно это понравилось второму воину, по имени Куча Медведей,
который понимал немного по-испански. Он сказал, что Андрес смелый, и
что теперь он заберет его у апачей и отвезет своей дочери, которая
недавно потеряла своего маленького сына. На смеси испанского и кайова,
он объяснил испанцу, как тот должен ускользнуть из лагеря апачей и
добраться до его палатки, а затем он его перевезет через Пекос к своей
дочери, и что апачи не посмеют противиться его воле. Андрес согласился.
«Соображаешь», - сказал Куча Медведей перед тем, как повернутся и
уйти. Оба кайова спустились вниз по склону, на который так
опрометчиво взошли апачские мальчики несколько минут назад, а Андрес
с опаской направился к лагерю апачей. Новость о его драке с
мальчиками и встрече с кайова дошла раньше него, и он получил еще
одну страшную порку, но вынес ее более терпеливо, так как скоро
должен был освободиться из этих жестоких рук. Андрес только ждал
наступления темноты. Однако апачи что-то заподозрили, и поэтому
поставили одного старого индейца охранять его. Когда лагерь накрыла
тишина, Андрес притворился спящим, а затем попытался ускользнуть из
типи. Но не тут-то было. Старик, с каким-то диким мычаньем, протянул
руку, ударил его и втащил обратно. Андрес сделал вид, что смирился, и
долго лежал не шелохнувшись. Наконец, индеец ровно засопел, и
мальчик осторожно, сантиметр за сантиметром, добрался до выхода из
типи, поднял покрышку и выполз наружу. Дальше он полз какое-то
время, и когда подумал, что уже находится в безопасности, поднялся, и к
своему удивлению обнаружил перед собой индейца, который тоже
поднялся перед ним из-за большого валуна, лежавшего около узкой тропы.
«Буено мучачо. Мучо буэно» - хороший мальчик. Очень хорошо. К
своему большому облегчению Андрес понял, что это Сантьяго, который
ожидал его, и уже вместе они поспешили в типи Кучи Медведей. Там их
ждали, и после поедания куска мяса, приготовленного Хон-зип-фа,
женой Кучи Медведей, тот проговорил: «Маленький мексиканский
мальчик». Затем мальчик назвал свое имя, которое на языке кайова
звучало как Андел. Теперь это стало новым именем Андреса. Куча
Медведей поставил его в известность, что завтра он решил выкупить его
у апачей, и если они не согласятся, будет сражение, и когда оно начнется,
мальчик должен найти момент и убежать к кайова, а сейчас он должен
возвратиться в лагерь апачей. Получив инструкции, Андрес вернулся
осторожно в типи, и лёг рядом со стариком. Утром кайова пришли в
лагерь апачей, и начался торг, который не продлился долго. Его
апачскому хозяину понравились товары, на которые предлагалось обменять
мексиканца. Это были мул, бизонья шкура и новое ярко-красное одеяло.
Он отдал указание его скво забрать все это. Несмотря на то, что апач
накрыл, с нескрываемым восхищением, ее плечи одеялом, она была
недовольна сделкой, и с нескрываемой злобой толкнула мальчика в
сторону кайова. Эта женщина невзлюбила его с самого начала. Она
салютовала ему тычками в его тело, когда он впервые был доставлен в
лагерь апачей, и сейчас попрощалась с ним увесистым тумаком.
С радостью в сердце мальчик покинул апачей. Хон-зип-фа сразу
отнеслась к нему как настоящая мать. Она его хорошо накормила
вяленым мясом и сырой печенью. Затем она взяла большой нож и
начала осторожно срезать волосы мальчика, пока не добралась до ран на
голове, которые промыла мыльным раствором из корневищ юкки. Наконец
он был одет в чистую одежду из оленьих шкур и преобразился в нового
человека. Через несколько дней раны на голове и теле зажили, и Андрес
был очень благодарен своим новым хозяевам, или, даже, друзьям.
Кайова снялись с лагеря, как только Андрес немного пришел в себя, и
продолжили их экспедицию мародерства и грабежей, формируя маршрут
таким образом, чтобы весной достичь своего дома, находившегося далеко
на северо-востоке у реки Уошито, современная Оклахома. Куча Медведей
ехал на белом муле, находясь с Андресом в авангарде. Он снабдил
мальчика хорошим луком и колчаном, полным стрел, и научил его
пользоваться этими вещами. К концу первого дня путешествия они
приехали к табуну лошадей и мулов. Куча Медведей поймал одного
красивого, быстрого и задорного мексиканского мула и вручил его
Андресу. Хон-зип-фа взяла сырую коровью шкуру и придала ей форму
сиденья. Теперь у Андреса имелось седло, и он был готов к
продолжительной поездке.
В междуречье Рио-Пекос и Рио-Гранде отряд кайова повернул на юго-
запад. Миновав нагорье этого региона, налетчики вскоре вступили в
засушливую местность и три дня ехали без глотка воды, пока, наконец,
не достигли небольшого озера в нижней долине. Немного там отдохнув,
кайова разошлись в разные стороны, чтобы собирать пасущийся домашний
скот. Прошла неделя, и кайова начали возвращаться, но без каких-либо
лошадей. Их «священная сила» оказалась слабой. Что-то пошло не так.
Прошло еще несколько дней, а Кучи Медведей, Большого Лука и
Сантьяго по-прежнему не было. Индейцы не на шутку встревожились, и
уже приготовились к проведению обряда «священной силы», чтобы узнать
участь, постигшую их товарищей, когда услышали, доносившуюся с
расстояния дикую, необычную песню победителей. Из лагеря понеслись
ответные выкрики, и вскоре с разных направлений появились четыре
потерянных воина, управлявшие значительным количеством лошадей.
Отдохнув день, отряд двинулся в направление дома. К этому моменту с
начала экспедиции миновало восемь лун, или месяцев, и до дома
оставалось не менее двух месяцев пути. Сокращая по возможности свой
маршрут, кайова добрались до Рок-Ривер. Уже лег глубокий снег, что
замедляло движение. Было проведено совещание, на котором индейцы
решили, что часть из них пойдет вперед как можно быстрее, чтобы
предупредить своих людей о том, что с ними все хорошо. Следовательно,
вожди Куча Медведей, Слушает Спотыкаясь и То-хау-сон -с большей
частью отряда отправились вперед, а меньшая его часть осталась
медленно управлять к дому ворованным скотом. Андел (Андрес) и Сом-
тотт-лети (еще один пленный мексиканец) были назначены ответственными
за лошадей Кучи Медведей. Эти два мексиканца быстро подружились, и
в дальнейшем всегда оставались добрыми друзьями. Пат-ти управлял
лошадьми Большого Лука. Через несколько дней они въехали прямо в
большое бизонье стадо, заполонившую прерию насколько хватало глаз, и
в таком состоянии - среди бизонов - они ехали несколько дней. Каждый
день они убивали нескольких животных, поглощая сырыми лишь печень,
почки и содержимое брюшка, оставляя туши гнить на земле. Через три
месяца они наконец достигли Ред-Ривер, там, где сейчас находится город
Куанна, Техас. За это время они сталкивались только с дружественными
индейцами куахада - группой команчей. После пересечения Ред-Ривер, они
поехали быстрее и вскоре прибыли в лагерь кайова на реке Уошита.
Несмотря на дикость и необычайность происходившего во время встречи
возвратившихся, Андрес почувствовал себя как дома. Кайова очень тепло
его встретили, немедлненно наделив его всеми правами, как будто он
был их по рождению. В лагере было много типи. Он хотел расседлать
своего мула, но одна из скво толкнула его и занялась сама этим делом,
что очень удивило Андреса. Однако, оглянувшись вокруг, он увидел, что
женщины повсеместно проявляют внимание ко всему пригнанному скоту,
освобождая его от поклажи и отводя в прерию, где они их стреножили.
Это был индейский обычай. Затем Андрес попытался войти в типи, но
скво его оттолкнула. Тогда он нашел Сантьяго и выразил свое
недоумение происшедшим, на что воин ответил, что необходимо снять
колчан и другие воинские принадлежности и только тогда вступать в
жилище. Немногим позже Куча Медведей передал мальчика своей дочери
по имени И-тон-бо, которая немногим позже вышла замуж за Зил-ка, и
он стал ее названным сыном. Он жил у нее до смерти Кучи Медведей,
и она относилась к нему как настоящая мать.
После того, как племя, наконец, воссоединилось, был проведен
священный танец. Иногда Андрес с индейцами, получив разрешение от
правительственного агента в Анадарко, выезжал на охоту на земли
западного Техаса. Однажды их атаковали техасские рейнджеры, убили
одного воина, оскальпировали его и отрезали палец. Индейцы поспешили в
свою резервацию (форт Силл) и сказали агенту, что он должен разрешить
им вновь пойти в Техас, чтобы отомстить за убийство. Агент, возможно,
из-за страха за собственный скальп, дал такое разрешение, индейцы
отправились в Техас, и возвратились с скальпом техасца. Затем они
провели большой танец скальпа и только тогда успокоились. Когда
убивали индейца, траур длился до тех пор, пока убийство не было
возмещено вражеским скальпом.
Три года прошло с момента похищения Андреса апачами возле Лас-
Вегаса. К весне 1869 года он был уже настоящим индейцем, за
исключением небольшого следа цивилизации, еще остававшегося в его
душе. Он узнал многие вещи, присущие индейской жизни, и принял их все.
Однажды, после проведения Солнечного Танца, Куча Медведей со своими
кайова из общества «солдат-собак» и со смежными группами команчей,
шайенов и арапахо, отправился в набег на ютов. Он надеялся с помощью
союзников нанести им сокрушающий удар. Но их маршрут пересек
медведь, а это был дурной знак. Шайены и арапахо решили вернуться, а
Куча Медведей отказался, сказав, что пойдет один и принесет скальп юта,
обосновав свое решение тем, что если он уйдет, то оскорбит «священную
силу», помогающую ему во всех его войнах, и он понесет наказание.
В итоге вождь команчей отговорил его от этой затеи, и индейцы решили
выждать до следующего утра в лагере у небольшого ручья. В ночь Куча
Медведей смыл с себя военную раскраску и раскрасился только белым
цветом, предупредив остальных, что никто не должен его ночью
беспокоить. Утром он вышел из типи и объявил, что должен
возвратиться домой и провести новый обряд, принеся жертву «священной
силе». Все остальные ждали его семь дней, когда, наконец, Куча
Медведей показался из горного прохода. Объединенные племена наутро
свернули лагерь и оживленно выступили в западном направлении. Через
три дня непрерывного марша, они увидели отряд ютов. Пока они
обсуждали, как будут их атаковать, с другой стороны появился другой
отряд этого племени и атаковал с воинственными криками их самих.
Битва была яростной. Юты, справедливо полагавшие, что они находятся
на своей земле, дрались отчаянно. Казалось, что они вообще не знают
страха. Они окружили кайова, а команчи, запаниковав, бежали. Арапахо и
шайены, находившиеся левее, тоже испугались свирепости ютов, и не
осмеливались прийти на помощь кайова, держась на безопасном
расстоянии. Куча Медведей был ранен в обе руки и воины стали
отступать, когда Сом-тотт-лети, мексиканский друг Андреса, прорвался к
вождю и встал рядом с ним. Он сбил стрелой с лошади одного юта, а
затем еще одного и еще, и юты начали было отходить, но затем
увидели, что у этих кайова нет больше стрел. Тогда они навалились на
них всей своей мощью, заполнили их тела стрелами и оскальпировали.
Все остальные неудачные союзники - кайова, команчи, шайены и арапахо -
к этому моменту уже отступили. Единственным героем среди
побежденных оказался мексиканский пленник по имени Сом-тотт-лети, не
испугавшийся умереть рядом со своим вождем. Другие индейцы могли их
спасти, но они струсили. Эта схватка произошла 10 июля 1869 года.
Санбой, или Сын Солнца на языке кайова, старший брат Кучи Медведей,
вскоре взял в жены Хон-зип-фа (в знак траура по мужу она нанесла
ножом глубокие раны на свои руки и грудь), а Андел ушел жить к
Напавату, сыну Кучи Медведей. Здесь ему было уже не так хорошо, так
как две жены Напавата не ладили друг с другом, и он часто оказывался
между ними. С этого момента жизнь Андреса Мартинеса становится более
известной. Он начал ходить в набеги в Техас и стал кайова во всех
отношениях. Это продолжалась до тех пор, пока группа Напавата не
сдалась в форте Силл в 1872 или в 1873 году. Во время переписи
индейцев выяснилось, что воин кайова по имени Андел является
мексиканским пленником. Агент Татум как раз искал среди индейцев
пленников мексиканцев и американцев, и, по возможности, пытался их
возвратить. К моменту, когда Андел был к нему доставлен, Татум уже
вызволил из неволи четырнадцать американцев и двенадцать мексиканцев.
Агент пытался разбудить воспоминания Андреса, но тот только помнил,
что он был выкуплен кайова у апачей. На самом деле мексиканец помнил
и о доме, но эти воспоминания были очень тусклыми, так как он был
захвачен в семи или восьмилетнем возрасте, а сейчас ему было
пятнадцать или шестнадцать. Татум попросил Напавата оставить Андела в
форте, но тот отказал. Андрес возвратился в индейский лагерь. Однако
Татум не успокоился и продолжил свои попытки разбередить душу
Андреса. В начале 1873 года Напават заболел и вскоре умер. Онкойте
встал на место брата и принял «колдовство» Напавата. Затем умер и он,
несмотря на усилия четырех шаманов. Андел, уже досточно взрослый,
решил жениться. Его выбором оказалась девушка кайова по имени Тон-ко.
Это было неудачное решение, так как вскоре девушка сбежала к другому
молодому человеку, и Андел был этому даже рад. Вскоре он женился
вновь, и вновь безуспешно, так как эта избранница была намного его
старше, и они просто не достигли взаимопонимания. Наконец, через год
он влюбился в молодую, красивую женщину по имени Ти-ити, или
Белый Шалфей. Та ответила ему взаимностью, и они прожили счастливо
до самой ее смерти. Со временем, после встреч и бесед с торговцами и
другими белыми людьми, у него начали просыпаться более отчетливые
воспоминания. Он вспомнил, что его фамилия Мартинес и жил он в
детстве в Лас-Вегасе, Нью-Мексико. В итоге он пришел к доктору Хугу
Тобину, и тот записал воспоминания Андреса. Случилось это уже в
январе 1883 года в Анадарко, в агентстве кайова и команчей на
Индейской территории. Это письмо доктор отослал в Лас-Вегас. Андрес
не дождался ответа, но посылал письма еще почти два года, пока
Дионисио Мартинес, его брат, проживавший в это время в Тринидад,
Колорадо, не приехал к их матери в Лас-Вегас и не получил письмо
Андела-Андреса. Письмо они читали вместе с матерью. Невозможно
описать чувства, нахлынувшие на этих людей. Немедля Дионисио выехал
в Анадарко, и через три недели встретился с человеком, носившим
волосы на индейский манер и одетым по индейскому обычаю, но при
этом отдаленно похожим на его младшего брата. После ближнего
изучения, Андрес был, наконец, узнан. Кайова не хотели с ним
расставаться, но, в итоге, через несколько дней Андрес выехал с братом
в Лас-Вегас, куда они прибыли 19 марта 1885 года. Так, через двадцать
лет, состоялось воссоединение Андреса Мартинеса с его семьей. Он
оставался в Лас-Вегасе до лета 1889 года, за это время он полностью
вспомнил испанский язык, а затем вернулся к индейцам. Его жена, Белый
Шалфей, уже умерла, но его интересы были связаны только с кайова. 17
октября 1893 года, уже Эндрю Мартинес женится на Эмме Макуортер,
дочери методистского проповедника. С ней он удочерил двух девочек-
сирот, одна из племени чероки, вторая смешанных кайова-мексиканских
кровей. Вместе с женой они работали учителями в школе для детей
кайова. Позже он принял христианство и работал переводчиком для
антропологов в Анадарко и в области Маунтин-Скотт. Тем самым, он
привнес неоценимый вклад в частичное сохранение культуры индейцев
племени кайова. Также он работал проповедником в одной из индейских
церквей. В составе делегации кайова, апачей и команчей, он в 1887 году
ездил в Вашингтон, чтобы выразить протест насчет разделения их земель
на аллотменты согласно Акту Дэвиса. До самой его смерти в конце 1930-
х годов, Мартинес являлся посредником в отношениях между индейцами
и белым обществом. Повествование его неволи было записано в 1899 году
методистским миссионером (обратившим его в христианство) Джеймсом
Метфином. Ниже фотографии: Билли Че-ват, входил в отряд апачей
мескалеро, который захватил Эндрю Мартинеса и Маленького Педро. В
середине 1870-х годов ушел жить в агентство кайова на Индейской
территории. Там они встретились с Эндрю и разговаривали. На фото ему
100 лет; Хон-зип-фа, жена Кучи Медведей и первая приемная мать
Эндрю Мартинеса; И-тон-бо (справа), дочь Кучи Медведей и вторая
приемная мать Эндрю Мартинеса. Зил-ка (слева), ее муж; Эндрю
Мартинес, или Андел. Ниже фото 1937 года. Слева-направо; Говард Белый
Волк-команч, Бьющая Птица - кайова, Джимми Куитон -кайова, Эндрю
Мартинес -мексиканец, Охотничья Лошадь - кайова, Эйп-кам -кайова.