Сжала руки под тёмной вуалью... Нет, и не под чуждым небосводом, "Отчего ты сегодня бледна?" И не под защитой чуждых крыл,- - Оттого, что я терпкой печалью Я была тогда с моим народом, Напоила его допьяна. Там, где мой народ, к несчастью, был. 1961 Как забуду? Он вышел, шатаясь, Вместо предисловия Искривился мучительно рот... В страшные годы ежовщины я провела Я сбежала, перил не касаясь, семнадцать месяцев в тюремных очередях в Я бежала за ним до ворот. Ленинграде. Как-то раз кто-то "опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина, которая, Задыхаясь, я крикнула: "Шутка конечно, никогда не слыхала моего имени, Всё, что было. Уйдешь, я умру." очнулась от свойственного нам всем Улыбнулся спокойно и жутко оцепенения и спросила меня на ухо (там все И сказал мне: "Не стой на ветру". говорили шепотом): 1911 - А это вы можете описать? Я не любви твоей прошу. И я сказала: Она теперь в надёжном месте. - Могу. Поверь, что я твоей невесте Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по Ревнивых писем не пишу. тому, что некогда было ее лицом. 1 апреля 1957, Ленинград Но мудрые прими советы: Дай ей читать мои стихи, Посвящение Дай ей хранить мои портреты, - Перед этим горем гнутся горы, Ведь так любезны женихи! Не течет великая река, Но крепки тюремные затворы, А этим дурочкам нужней А за ними "каторжные норы" Сознанье полное победы, И смертельная тоска. Чем дружбы светлые беседы Для кого-то веет ветер свежий, И память первых нежных дней... Для кого-то нежится закат - Когда же счастья гроши Мы не знаем, мы повсюду те же, Ты проживёшь с подругой милой Слышим лишь ключей постылый скрежет И для пресыщенной души Да шаги тяжелые солдат. Всё станет сразу так постыло – Подымались как к обедне ранней, В мою торжественную ночь По столице одичалой шли, Не приходи. Тебя не знаю. Там встречались, мертвых бездыханней, И чем могла б тебе помоч? Солнце ниже, и Нева туманней, От счастья я не исцеляю. А надежда все поет вдали. 1914 Приговор... И сразу слезы хлынут, *** Ото всех уже отделена, Пахнет гарью. Четыре недели Словно с болью жизнь из сердца вынут, Торф сухой по болотам горит. Словно грубо навзничь опрокинут, Даже птицы сегодня не пели, Но идет... Шатается... Одна... И осина уже не дрожит. Где теперь невольные подруги Стало солнце немилостью Божьей, Двух моих осатанелых лет? Дождик с Пасхи полей не кропил. Что им чудится в сибирской вьюге, Приходил одноногий прохожий Что мерещится им в лунном круге? И один на дворе говорил: Им я шлю прощальный свой привет. «Сроки страшные близятся. Скоро Март 1940 Станет тесно от свежих могил. Вступление Ждите глада, и труса, и мора, И затменья небесных светил. Это было, когда улыбался Только мертвый, спокойствию рад. Только нашей земли не разделит И ненужным привеском качался На потеху себе супостат: Возле тюрем своих Ленинград. Богородица белый расстелет И когда, обезумев от муки, Над скорбями великими плат». Шли уже осужденных полки, И короткую песню разлуки *** Паровозные пели гудки, Ты письмо мое, милый, не комкай. Звезды смерти стояли над нами, До конца его, друг, прочти. И безвинная корчилась Русь Надоело мне быть незнакомкой, Под кровавыми сапогами Быть чужой на твоем пути. И под шинами черных марусь. Не гляди так, не хмурься гневно, 1. Я любимая, я твоя. Уводили тебя на рассвете, Не пастушка, не королевна За тобой, как на выносе, шла, И уже не монашенка я — В темной горнице плакали дети, В этом сером будничном платье, У божницы свеча оплыла. На стоптанных каблуках... На губах твоих холод иконки, Но, как прежде, жгуче объятье, Смертный пот на челе... Не забыть! Тот же страх в огромных глазах. Буду я, как стрелецкие женки, Ты письмо мое, милый, не комкай Под кремлевскими башнями выть. Не плачь о заветной лжи. [Ноябрь] 1935, Москва Ты его в твоей бедной котомке Приговор На самое дно положи. И упало каменное слово На мою еще живую грудь. *** Муж хлестал меня узорчатым, Ничего, ведь я была готова, Вдвое сложенным ремнем. Справлюсь с этим как-нибудь. Для тебя в окошке створчатом У меня сегодня много дела: Я всю ночь сижу с огнем. Надо память до конца убить, Рассветает. И над кузницей Надо, чтоб душа окаменела, Подымается дымок. Надо снова научиться жить. Ах, со мной, печальной узницей, А не то... Горячий шелест лета, Ты опять побыть не мог. Словно праздник за моим окном. Я давно предчувствовала этот Для тебя я долю хмурую, Светлый день и опустелый дом. Долю-муку приняла. Или любишь белокурую, 1939 Или рыжая мила? (...) К смерти Как мне скрыть вас, стоны звонкие! Ты все равно придешь - зачем же не теперь? В сердце темный, душный хмель, Я жду тебя - мне очень трудно. Лучи ложатся тонкие Я потушила свет и отворила дверь На несмятую постель. Тебе, такой простой и чудной. *** Прими для этого какой угодно вид, Пусть голоса органа снова грянут, Ворвись отравленным снарядом Как первая весенняя гроза: Иль с гирькой подкрадись, как опытный Из-за плеча твоей невесты глянут бандит, Мои полузакрытые глаза. Иль отрави тифозным чадом. Семь дней любви, семь грозных лет разлуки, Иль сказочкой, придуманной тобой Война, мятеж, опустошенный дом, И всем до тошноты знакомой,- В крови невинной маленькие руки, Чтоб я увидела верх шапки голубой Седая прядь над розовым виском. И бледного от страха управдома. Мне все равно теперь. Клубится Енисей, Прощай, прощай, будь счастлив, друг Звезда Полярная сияет. прекрасный, И синий блеск возлюбленных очей Верну тебе твой сладостный обет, Последний ужас застилает. Но берегись твоей подруги страстной 19 августа 1939, Фонтанный Дом Поведать мой неповторимый бред, – (...) Затем что он пронижет жгучим ядом Ваш благостный, ваш радостный союз; А я иду владеть чудесным садом, Где шелест трав и восклицанья муз. 1921 Стихи из цикла «Ветер войны» Мужество Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. Не страшно под пулями мертвыми лечь, Не горько остаться без крова, И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесем, И внукам дадим, и от плена спасем Навеки.