by
Марта Стаут
Социопат по соседству. Люди без совести против нас. Как
распознать и противостоять
Марта Стаут
Социопат по соседству: люди без совести против нас: как
распознать и противостоять
Совесть людей – это их сила.
Джон Драйден
***
Комментарий автора
Представьте себе, если можете: не иметь совести – совсем; никаких чувств вины или
раскаяния, независимо от того, что вы делаете; не знать, что такое проявлять заботу о
благополучии незнакомцев, друзей или даже членов семьи.
Представьте себе, что вам не стыдно – ни одного укола совести за всю жизнь,
независимо от того, какое эгоистичное, равнодушное, опасное или откровенно
безнравственное поведение вы демонстрируете.
И притворитесь, что понятие ответственности известно вам только как бремя, которое
другие почему-то принимают без вопросов, – вот ведь наивные дураки!
Теперь добавьте к этой странной фантазии способность скрывать от других людей, что
ваше отношение ко всем этим «психологическим штучкам» радикально отличается от
общепринятого. Поскольку каждый предполагает, что совесть является универсальной для
всех людей, скрыть тот факт, что у вас ее нет, удастся почти без усилий. Вам нет нужды
демонстрировать перед другими свое хладнокровие: ледяная вода в ваших жилах настолько
странна, настолько вне личного опыта большинства окружающих, что догадаться о вашем
состоянии практически невозможно.
Другими словами, вы полностью лишены внутренних ограничений, и ваша
безграничная свобода поступать так, как вам угодно – без угрызений совести, – просто
невидима для мира. Вы можете делать что угодно , и все равно ваше странное
преимущество перед большинством людей, которые держатся в рамках совести, скорее
всего, останется неоткрытым.
Как вы проживете свою жизнь? Что вы будете делать со своим тайным преимуществом
и с соответствующим недостатком других людей – совестью? Ответ во многом будет
зависеть от того, чего именно вам захочется, потому что люди все разные. Даже глубоко
бессовестные не все одинаковы. Некоторые, независимо от того, есть у них совесть или нет,
любят скользить по инерции, в то время как другие наполнены сумасшедшими амбициями.
Среди нас, людей, есть существа блестящие и талантливые, есть недалекие, а большинство, с
совестью или без, находятся где-то посередине. Есть жестокие люди, и есть мягкие люди,
есть те, кого мотивирует кровавая страсть, и те, у кого вовсе нет таких зверских аппетитов.
Может быть, вы тот, кто жаждет денег и власти, и хотя у вас нет и следа совести,
великолепного IQ у вас не отнять. Вы полны энергии, и у вас есть интеллектуальная
способность добиться огромного богатства и влияния, а голос совести, который мешает
другим людям сделать то, что поможет добиться успеха, вас никоим образом не волнует.
Бизнес, политика, право, банковское дело или международное развитие – стоит вам выбрать
любую профессию, связанную с властью, и вы начнете строить карьеру с холодной страстью,
которую не остановит ни одно из моральных или юридических препятствий. Когда это
целесообразно, вы будете фальсифицировать счета и уничтожать доказательства, предавать
своих сотрудников и клиентов (или ваш избирательный округ), вы женитесь на деньгах, вы
преднамеренно будете говорить смертельно опасную ложь людям, которые доверяют вам,
потому что ваша цель – погубить коллег, которые влиятельны, закрыть рот тем, кто способен
убеждать, а заодно растоптать группы зависимых и безгласных. И все это вы вершите с
восхитительной свободой, которая берет начало в отсутствии совести.
Вы поднимаетесь все выше и выше, возможно, вы даже приобретаете известность в
мировом масштабе. Почему нет? С вашим-то большим умом и без угрызений совести ,
которые могли бы повлиять на ваши подходы, вы вольны делать что угодно.
Или нет, скажем, вы немного другой. Вы амбициозны, да, и во имя собственного успеха
готовы сделать кое-что такое, что людям с совестью никогда бы не пришло в голову, но вас
нельзя назвать интеллектуально одаренным человеком. То есть ваш интеллект, возможно,
выше среднего, и люди думают о вас как об умном, может быть, даже очень умном человеке.
Но в глубине души вы знаете: вам не хватит когнитивных или творческих способностей,
чтобы достичь высот власти, о которых вы тайно мечтаете, и это заставляет вас обижаться на
мир в целом и завидовать более успешным.
Будучи таким человеком, вы скорее всего подберете нишу, и не одну, где можно будет
иметь некоторый контроль над малым количеством людей. Это немного удовлетворит вашу
жажду власти, но в том-то и дело, что немного – вы ведь хотите большего. Это очень
раздражает – быть свободным от «смешного внутреннего голоса», который делает
достижение власти невозможным для других, и при этом не иметь достаточных талантов,
чтобы пробиться наверх. От одной мысли об этом вы впадаете в угрюмое или гневное
состояние, а оно сменяется разочарованием, которого никто, кроме вас, не понимает.
Вам нравятся должности, которые дают контроль над людьми или небольшими
группами людей, предпочтительно над теми, кто заведомо слабее вас. Возможно, вы учитель,
или психотерапевт, или адвокат по вопросам развода, или тренер в спортивной секции. Или,
может быть, вы консультант, брокер, галерист или руководитель службы социальной
помощи. Не исключено, что вы не занимаете оплачиваемую должность, а работаете
волонтером в госпитале. Или же вы просто родитель, которому так легко проявить свою
власть.
Где бы вы ни работали, чем бы вы ни занимались, вы запугиваете людей, которые
находятся под вашим началом, манипулируете ими настолько часто и жестоко, насколько
можете, не рискуя быть уволенным или привлеченным к ответственности. Вы делаете это
для себя, даже когда это не служит никакой цели, – просто потому, что это дает вам острые
ощущения. Заставить людей попрыгать означает, что у вас есть сила, издевательство дает
вам всплеск адреналина. Это весело. Для вас.
Может быть, вы не способны стать генеральным директором многонациональной
корпорации, но в ваших силах запугать зависимых от вас людей, или заставить их побегать,
как цыплят, или вы можете украсть у них что-то, или – вот ведь кайф! – создать ситуацию,
из-за которой они будут плохо себя чувствовать. Все это проявления вашей власти, и
особенное удовлетворение вы получаете, когда люди, которыми вы манипулируете, в чем-то
превосходят вас. Признайтесь, ведь вас бодрит, когда вы видите огорчение людей, которые
более умны или совершенны, чем вы. Они классные, привлекательные, популярные, они
достойны восхищения, но им мешают жить их высокие моральные качества. С вашей
стороны это не только хорошее веселье, это – экзистенциальная месть. А когда у вас нет
совести, осуществить эту месть удивительно легко. Можно спокойно солгать своему
начальнику или начальнику своего начальника, можно поплакать крокодильими слезами,
саботируя проект коллеги, можно свести с ума пациента (или ребенка), можно заманить
людей обещаниями или распространить небольшую дезинформацию, источник которой
никогда не удастся отследить.
Или же, скажем, вы человек, склонный к совершению насилия. Ладно, есть вариант
полегче – вы не испытываете отвращения, наблюдая насилие. Тогда вы можете просто убить
своего коллегу или же сделать так, чтобы его убили. Вашего начальника, вашего бывшего
супруга или супругу вашего богатого любовника – любого, кто вам досаждает. Но вы
должны быть осторожны, потому что, если вы оплошаете, вас поймают и отдадут под суд.
Но вы никогда не столкнетесь с судом своей совести, потому что у вас нет совести. Если вы
решили убить, единственной преградой будут внешние трудности. Внутри вас ничто
протестовать не станет.
Если вас не принудят остановиться, вы можете сделать что угодно .
Допустим, вы родились в нужное время и у вас есть некоторый доступ к семейном
богатствам, кроме того, вы обладаете особым талантом разжигания ненависти в других. В
таком случае вы можете организовать убийство большого количества невинных людей. Имея
достаточно денег, вы можете организовать массовые убийства на расстоянии, а потом
спокойно сидеть и смотреть, как ваш заказ выполняется.
Фактически терроризм (а это и есть убийство на расстоянии) является идеальным
занятием для человека, который испытывает жажду крови и не имеет совести. Если все будет
сделано как надо, мир содрогнется. И что тогда власть, если не это?
Теперь представим противоположную крайность: у вас нет интереса к власти. Совсем.
Вы такой человек, которому на самом деле мало чего хочется. Ваша единственная цель – не
прилагать никаких усилий, чтобы продвинуться. Вы не хотите работать, как все остальные.
Без зазрения совести вы можете вздремнуть, или заняться своими хобби, или посмотреть
телевизор, или проболтаться где-нибудь целый день. При некоторых подачках от
родственников и друзей предаваться ничегонеделанию можно бесконечно.
Люди будут шептаться за вашей спиной, что вы не реализуете свои способности, что
вы чем-то подавлены – или же, напротив, прямо скажут вам, что вы ленивы.
Когда они узнают вас получше, они могут кричать на вас, обзывать лузером или
тормозом. Но им никогда не придет в голову, что у вас просто нет совести, что ваш разум
принципиально не такой, как у них.
Паническое ощущение нечистой совести никогда не сжимает ваше сердце, не будит вас
посреди ночи. Несмотря на свой образ жизни, вы не чувствуете себя безответственным – ни
капли смущения… впрочем, чтобы произвести впечатление, вы иногда притворяетесь.
Например, если вы умеете наблюдать за людьми и знаете, как и на что они реагируют, вы
можете напустить на себя страдальческое выражение и сказать, как вы стыдитесь своей
жизни, как скверно вы себя чувствуете, не находя себе применения. Но признайтесь, вы это
делаете только потому, что вам удобно , когда люди думают, что вы в депрессии. Пусть уж
лучше думают, чем кричат на вас или настаивают, что вам нужно найти работу.
И вы, конечно, замечаете, что люди, у которых с совестью все в порядке, чувствуют
себя виноватыми, когда они поучают тех, кого считают «депрессивным» или
«переживающим тяжелые времена». Вот уж с чем вам действительно повезло, так это с тем,
что они, как правило, чувствуют себя обязанными заботиться о «несчастном». Если,
несмотря на ваш дырявый карман, вы сумеете вовлечь кого-то в сексуальные отношения, то
этот человек (он ведь не подозревает, что у вас нет совести), может чувствовать себя
обязанным. Он станет вашим спонсором. И поскольку все, что вы хотите, – это не работать
, вашему спонсору даже не нужно быть особенно богатым: надежно привязанный к вам
узами совести, он будет тянуть вас по мере своих сил.
***
Я верю, что, воображая себя одним из этих людей, вы чувствуете себя безумным,
потому что такие люди и в самом деле безумны, а это опасно. Многие специалисты в области
психического здоровья рассматривают состояние малозначимой или отсутствующей совести
как «диссоциальное расстройство личности». Это – не поддающийся коррекции дефект,
который, как теперь считается, свойственен примерно четырем процентам населения 1 – то
1 как теперь считается, свойственен около 4 % населения. – См. K. Barry et al. Conduct Disorder and
Antisocial Personality in Adult Primary Care Patients// Journal of Family Practice 45 (1997): p. 151–158; R. Bland,
S. Newman, and H. Orn. Lifetime Prevalence of Psychiatric Disorders in Edmonton// Acta Psychiatrica Scandinavica
77 (1988): p. 24–32; J. Samuels et al. DSM – III Personality Disorders in the Community// American Journal of
Psychiatry 151 (1994): p. 1055–1062; U.S. Department of Health and Human Services. Substance Abuse and Mental
Health Statistical Sourcebook (Rockville, MD: Substance Abuse and Mental Health Services Administration, 1991).
есть одному из двадцати пяти человек. Состояние отсутствия совести 2 имеет и другие
названия, среди которых чаще других употребляют термины «социопатия» или
«психопатия». Отсутствие чувства вины – самое первое расстройство личности, которое
было признано психиатрией, и термины, использовавшиеся в прошлом столетии, включают
manie sans délire (манию без бреда), психопатическую неполноценность, нравственное
помешательство и антисоциальную психопатию.
Согласно нынешней библии психиатрических расстройств 3 , DSM – IV
(«Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам
Американской психиатрической ассоциации»), клинический диагноз «антисоциальное
расстройство личности» следует рассматривать, когда человек обладает по меньшей мере
тремя из следующих семи характеристик: (1) неспособность следовать социальным нормам;
(2) склонность обманывать, манипулирование; (3) импульсивность, неспособность к
планированию; (4) раздражительность, агрессивность; (5) бездумное пренебрежение
безопасностью, своей или других; (6) последовательная безответственность; (7) отсутствие
раскаяния после дурного обращения, причинения боли или совершения кражи у другого
лица 4 . Наличия трех любых «симптомов» достаточно для многих психиатров, чтобы
подозревать диагноз.
Другие исследователи и клиницисты 5, многие из которых считают, что приведенное
выше определение скорее описывает простую «преступность», чем истинную «психопатию»
или «социопатию», указывают на дополнительные характеристики социопатов. Один из
наиболее часто наблюдаемых признаков – яркое поверхностное обаяние , которое позволяет
истинному социопату соблазнять других людей. Социопаты обладают своего рода харизмой,
которая помогает им казаться интереснее, чем большинство нормальных людей. Они
спонтаннее, живее или сексуальнее, чем остальные. Иногда эта «социопатическая харизма»
сопровождается грандиозным чувством собственной ценности, которое притягательно
вначале, но при ближайшем рассмотрении может показаться странным или даже смешным
(«Когда-нибудь мир поймет, насколько я необычен»; «Знаешь, после меня никакой другой
любовник тебе не подойдет»).
Кроме того, у социопатов повышена потребность в стимуляции, вследствие чего они
часто подвергают себя социальным, физическим, финансовым или правовым рискам.
Примечательно, что они могут вовлекать и других людей в свои рискованные предприятия,
поскольку, помимо склонности к риску, их отличает патологическая лживость и
паразитарное отношение к «друзьями». Независимо от того, насколько они образованны и
насколько высокую должность занимают, в анамнезе у них может быть проблемное
поведение, связанное с употреблением наркотиков, или же в подростковом возрасте они
4 В более современной версии, DSM – V, критерии несколько видоизменены. – Здесь и далее примеч. пер.
5 Другие исследователи и клиницисты. – См., например, R. Hare. Psychopathy: A Clinical Construct Whose
Time Has Come// Criminal Justice and Behavior 23 (1996): p. 25–54.
совершали правонарушения, но при этом категорически отказывались признать свою
ответственность.
Также особо отмечается поверхностная эмоциональность социопатов 6 , несерьезная,
преходящая природа любых нежных чувств, которые они, по их словам, испытывают, а если
точнее – поразительная черствость. Социопаты не проявляют искреннего интереса к
эмоциональной связи с партнером. Как только поверхностный шарм стирается, из брака
уходит любовь, и брак с социопатом почти всегда бывает краткосрочным. Если брачный
партнер имеет какую-то ценность для социопата, то только как собственность, из-за потери
которой он может разозлиться. Однако ни грустить о расставании, ни чувствовать себя
ответственным за разрыв отношений социопат не станет.
Все эти характеристики, включая перечисленные Американской психиатрической
ассоциацией, являются поведенческими проявлениями того, что для большинства людей
является непостижимым психологическим состоянием, – речь идет об отсутствии нашего
неотъемлемого седьмого чувства: совести .
Что на самом деле означает четыре процента для общества? В качестве ориентиров
обратимся к проблемам, о которых мы слышим гораздо чаще. Например,
распространенность анорексических расстройств пищевого поведения оценивается в 3,43
процента, и это считается почти эпидемией, хотя процентов социопатов больше.
Широко обсуждаемые расстройства, классифицируемые как шизофрения, встречаются
примерно у одного процента: это четверть от доли бессовестных людей.
Центры по контролю и профилактике заболеваний утверждают, что частота рака
толстой кишки в США «тревожно высокая» и составляет около сорока случаев на 100
тысяч, – но социопатов гораздо больше, чем больных этой формой рака.
Как психотерапевт, я специализируюсь на лечении людей, переживших травму. За
последние двадцать пять лет ко мне обратились сотни пациентов, которые ежедневно
испытывали психологическую боль из-за жестокого обращения в раннем детстве или
какого-либо другого травмирующего опыта. Как я подробно описываю в «Мифе
здравомыслия» 7 , мои пациенты страдают от множества проблем, включая хроническую
тревожность, клиническую форму депрессии и диссоциативные состояния сознания. Многие
из них, решив ранее, что их существование на земле невыносимо, пришли ко мне
восстанавливаться после попыток совершить самоубийство. Некоторые были травмированы
в результате естественных или техногенных катастроф, таких как землетрясения и войны, но
большинство попали под воздействие и были психологически разрушены отдельными
преступными личностями, социопатами. Иногда это были социопатические незнакомцы, но
чаще – социопатические родители, старшие родственники, братья или сестры. Помогая
своим пациентам справляться с вредом, который был нанесен их жизни, изучая истории
болезни, я убедилась в том, что ущерб, причиняемый социопатами, поразительно
распространен и часто трагически смертелен. Работая с теми, кто выжил, я пришла к выводу,
что прямые действия в отношении фактов социопатии являются для всех нас неотложным
вопросом.
Примерно один из двадцати пяти человек – социопат, то есть, по существу, у этого
человека нет совести. Дело вовсе не в том, что эта группа не способна понять разницу между
хорошим и плохим, а в том, что понятное для других различие не ограничивает их
поведение. Пропасть между «правильным» и «неправильным», «нормальным» и
«ненормальным» не вызывает ни воя эмоциональной сирены, ни всполохов синей мигалки,
7 Как я подробно описываю в «Мифе здравомыслия». – M. Stout. The Myth of Sanity: Divided
Consciousness and the Promise of Awareness (New York: Viking Penguin, 2001).
ни страха перед Богом, как это бывает у других людей.
Без малейшего укола вины или раскаяния один из двадцати пяти может сделать
вообще что угодно.
Высокий уровень социопатии в человеческом обществе влияет на всех нас, даже на тех,
кто не был клинически травмирован. Субъекты, которые составляют эти четыре процента,
наносят ущерб нашим отношениям, нашим банковским счетам, нашим достижениям, нашей
самооценке, нашему миру на земле. Тем более удивительно, что многие люди ничего не
знают об этом, а если и знают, то думают только в терминах насильственной психопатии:
«убийцы», «серийные убийцы», «массовые убийцы» и так далее, то есть те, кто много раз
нарушал закон, и если такого человека поймают, то он по справедливости будет заключен в
тюрьму или даже предан смерти. Мы часто не осведомлены и, как правило, не
идентифицируем не связанных с насилием социопатов, ведь они обычно не совершают
вопиющих нарушений закона, и против них, кстати, наша правовая система дает очень
небольшую защиту.
Как правило, мы не видим связи между развязыванием этнического геноцида и,
скажем, невинной ложью своему начальнику о сотруднике. Но психологическая связь не
только существует, она холодит кровь. Простая и глубокая связь – это отсутствие
внутреннего механизма, который, эмоционально говоря, наказывает нас, когда мы делаем
выбор, который считаем аморальным, неэтичным, необдуманным или эгоистичным.
Большинство из нас чувствуют себя слегка виноватыми, если съедают последний кусок
торта, не говоря уже о том, что бы мы чувствовали, собираясь намеренно и методично
причинять боль другому человеку. Те, у кого вообще нет совести, – это единая группа,
независимо от того, являются ли они кровавыми тиранами или просто насмешниками,
влезающими в чужие разговоры.
Что отличает социопата, который живет за счет других, от тех, кто иногда ворует
что-то в магазинах товаров повседневного спроса, или, скажем, от современного олигарха? В
чем разница между обычным хулиганом и социопатическим убийцей? Если оставить за
скобками олигарха, нажившего состояние честным трудом, разница небольшая – социальный
статус, драйв, интеллект или просто представившиеся возможности. Но нас от всех этих
людей отличает совершенно пустая дыра в том месте души, где должна находиться наиболее
развитая из всех очеловечивающая составляющая.
Совесть для нас настолько фундаментальна, что мы редко о ней думаем. Просто она
действует как рефлекс. Если искушение не слишком велико (что, к счастью, так и бывает в
повседневной жизни), мы не ставим перед собой нравственных вопросов на каждом шагу.
Мы не будем всерьез спрашивать себя: «Дать сегодня ребенку деньги на обед или нет?»,
«Стоит ли мне сегодня украсть портфель моего коллеги или нет?», «Бросить ли мне сегодня
мужа или сохранить брак?». Совесть принимает все эти решения за нас – принимает тихо и
непроизвольно, но в самых своих невообразимых творческих полетах мы бы не смогли
существовать без нее. И поэтому, когда кто-то сознательно делает бессовестный выбор, все
объяснения, которые мы можем придумать, бесконечно далеки от истины: она забыла дать
деньги на обед своему ребенку, коллега этого человека просто перепутал портфель, взял
его по ошибке, с супругом этой женщины, наверное, невозможно жить . Или же мы
придумываем ярлыки, которые, если не слишком придираться, объясняют, как нам кажется,
асоциальное поведение другого человека: он «эксцентричный», он «художественная натура»,
он «по-настоящему амбициозный», он «ленивый», он «бестолковый», он «всегда такой
ловкий».
За исключением монстров-психопатов, которых мы иногда видим по телевидению
(действия таких людей слишком ужасны, чтобы их объяснить), бессовестных людей мы не
замечаем. Для нас важен уровень интеллекта, и мы всегда отмечаем, насколько умен тот или
иной человек. Маленький-маленький ребенок уже может отличить девочку от мальчика.
Расовые различия приводят к войнам. Это все на виду, но что касается, возможно, наиболее
значимой характеристики для человеческого вида – присутствия или отсутствия совести, –
мы по-прежнему слепы.
Подозреваю, что очень немногие люди, как бы они ни были образованны, правильно
понимают значение слова «социопат». Еще меньше они осознают, что, по всей вероятности,
это слово применимо к тем, кого они хорошо знают. И даже после того, как сущность
социопатии становится ясна, большинству людей невозможно представить полное
отсутствие совести. На самом деле можно вообразить что угодно: полная слепота,
клиническая депрессия, тяжелое расстройство познавательных функций, фантастический
выигрыш в лотерею, даже психоз – все это доступно нашему воображению. Мы все когда-то
терялись в темноте. Мы все были в подавленном настроении. Мы все в какие-то моменты
чувствовали себя глупо. Большинство из нас в уме составляли список того, что бы мы
сделали с неожиданно свалившимся богатством, и мы все способны психануть.
Но так, чтобы совершенно не заботиться о последствиях своих действий, о том, как
они отразятся на состоянии общества, на друзьях, на семье, на детях… Разве такое может
быть? И что в таком случае делать с собой?
8 Роберт Хейр. – R. Hare et al. The Revised Psychopathy Checklist: Descriptive Statistics, Reliability, and Factor
Structure// Psychological Assessment 2 (1990): p. 338–341.
9 Беспристрастный ученый, Хейр так пишет о своих объектах исследования. – R. Hare. Without
Conscience: The Disturbing World of the Psychopaths Among Us (New York: Guilford Press, 1999), p. 207.
А Херви Клекли, автор классического текста «Маска здравомыслия» (1941 г.), дает
такую характеристику психопату (социопату): «Красота и уродство, кроме как в очень
поверхностном восприятии, добро и зло, любовь, кошмарные события и юмор не имеют
никакого реального значения, они не в силах растрогать его»10.
При желании можно привести аргумент, что «социопатия», «психопатия»,
«диссоциальное расстройство личности» – ошибочные термины, отражающие нестабильную
смесь идей, и что отсутствие совести на самом деле не подпадает под психиатрическую
категорию. В этой связи важно отметить, что все другие психиатрические диагнозы, включая
нарциссизм, так или иначе связаны с личными проблемами или даже физическими
мучениями людей, которым такие диагнозы поставлены. Что касается социопатии, то она не
причиняет никаких проблем человеку, у которого она наблюдается, – никакого
субъективного или физического неудобства. Социопаты вполне удовлетворены собой и
своей жизнью, и, возможно, именно по этой причине никакого эффективного «лечения» не
существует. Обычно социопатам «терапию» проводят по решению суда или когда им самим
есть какая-то выгода от того, чтобы стать пациентом. Желание стать лучше их явно не
преследует.
Все это ставит вопрос о том, чем является отсутствие совести – психическим
расстройством, категорией права, еще чем-то или всем этим одновременно.
Концепция социопатии, уникальная в своей способности лишать присутствия духа
даже опытных профессионалов, находится в опасной близости к нашим представлениям о
человеческой душе и противостоянии добра и зла. Приведенная ассоциация делает тему
трудной для четкого осмысления. Неизбежный характер проблемы «они против нас» ставит
научные, моральные и политические вопросы, которые еще больше запутывают ум. Как
научно исследовать феномен, если он отчасти является нравственным? Кто должен получить
профессиональную помощь и поддержку – социопаты или люди, которые вынуждены их
терпеть? Поскольку психологические исследования создают способы диагностики
социопатии, кого мы должны проверить? Должен ли кто-то подвергаться такой проверке в
свободном обществе? И если о ком-то станет ясно, что он социопат, то что общество должно
или не должно делать с этой информацией?
Никакой другой диагноз не поднимает таких политически и профессионально
некорректных вопросов, как социопатия, и она, с ее известной связью с различными видами
поведения 11 – от избиения супруги и изнасилований до серийных убийств и разжигания
войны, является в некотором смысле последним и самым пугающим рубежом психологии.
Действительно, самые волнующие вопросы редко проговариваются даже шепотом:
«Можем ли мы с уверенностью сказать, что социопатия не работает на человека? Является
ли социопатия расстройством, или она функциональна?» Так же неприятна
неопределенность на другой стороне этой монеты: «Работает ли совесть на человека или
группу, у которой она есть? Или, как намекал не один социопат, совесть – это просто
“психологическое стойло” для масс?»
Говорим ли мы вслух или нет, подобные сомнения сами собой оказываются в центре
10 Херви Клекли. – H. Cleckley. The Mask of Sanity , 5th ed. (St. Louis, MO: Mosby, 1976), p. 90.
***
Тема этой книги пришла ко мне сразу после катастрофы 11 сентября 2001 года, которая
заставила мучиться всех совестливых людей, а некоторых привела в отчаяние. Обычно я
оптимист, но сразу после атаки террористов вместе с другими психологами, изучающими
человеческую природу, я опасалась, что в моей стране и многих других начнутся конфликты
на почве ненависти и мстительные войны затянутся надолго. Всякий раз, когда я пыталась
расслабиться, из ниоткуда в мои мысли вторгалась строчка из апокалиптической песни
тридцатилетней давности: «Сатана, смеясь, расправляет крылья» 12 . Крылатый сатана,
который в моем воображении с циничным смехом взлетал с обломков, был не террористом,
но инфернальным манипулятором, который использовал действия террористов, чтобы
разжечь ненависть по всему миру.
В те дни я разговаривала с моим коллегой, хорошим человеком, жизнерадостным и
увлеченным, но после 11 сентября он был потрясен и деморализован вместе со всем миром.
Мы обсуждали пациента, у которого снова возникла тяга к самоубийству, по-видимому, на
почве бедствия в Соединенных Штатах (с радостью сообщаю, что с тех пор ему стало
лучше). Мой коллега сказал, что он чувствует себя виноватым, так как сам уничтожен и не
обладает достаточным количеством эмоциональной энергии, чтобы дать ее пациенту. Для
него это было нормально: думать, будто он ведет себя недобросовестно по отношению к
человеку, который доверяет ему. Посреди самобичевания он остановился, вздохнул и сказал
мне усталым голосом, весьма нехарактерным для него:
– Знаешь, иногда я не понимаю, зачем иметь совесть? Это чувство ставит тебя в
проигрывающую команду.
Меня сильно поразил его вопрос, главным образом из-за того, что цинизм был ему
абсолютно не свойствен.
– Берни, – обратилась я к нему, – если бы у тебя был выбор, хотя, конечно, никакого
выбора у тебя нет, выбрал бы ты совесть, как сейчас, или предпочел бы стать социопатом,
способным на… Ну, в общем, на что угодно?
Он довольно долго молчал, а потом произнес:
– Ты права. Я бы выбрал совесть.
– Почему? – настаивала я.
Последовала пауза, а затем длинное, протяжное:
– Ну-у…
В конце концов он признался:
– Я не знаю почему, Марта. Я просто знаю, что я выбрал бы совесть.
И может быть, мне просто хотелось так думать, но мне показалось, что в его голосе
после этого признания произошло небольшое изменение: он зазвучал чуть бодрее, и мы
переключились на другие темы.
Частично эта книга – мой ответ на этот вопрос: «Зачем нужна совесть?» Чтобы вместе с
вами понять это, я сначала рассматриваю людей, которые лишены совести, социопатов, – как
они себя ведут, что они чувствуют и так далее. Это дает возможность более осмысленно
взглянуть на ценность того, чем обладают другие 96 процентов. Затем я возношу
психологическую хвалу спокойному, тихому голосу совести. Свойственное нам чувство
может раздражать, приносить боль, и, да, это верно, – ограничивать. Но все же эта книга для
тех, кто не может представить себе другого способа жить.
Также книга является моей попыткой предупредить хороших людей о «социопате по
соседству» и помочь им справиться с таким соседством. Как психолог и как человек, я
видела слишком много жизней, почти уничтоженных действиями бессовестного
меньшинства. Эти четыре процента одновременно опасны и удивительно
трудноопределимы. Даже если они не проявляют физической жестокости, особенно когда
они входят в близкий нам круг, у них слишком велика способность разрушать то, что нам
дорого, и превращать человеческое общество в небезопасное место. На мой взгляд,
господство над нами тех, кто не имеет совести, представляет собой ужасающий и, увы,
широко распространенный пример, который писатель Фрэнсис Скотт Фицджеральд назвал
«тиранией слабых» 13. И я глубоко убеждена в том, что все люди совести должны знать, как
выглядит повседневное поведение этого меньшинства, чтобы распознавать и эффективно
бороться с морально слабыми и безжалостными индивидами.
Когда речь идет о совести, наш вид тем более представляется совокупностью
крайностей. Достаточно включить телевизор, чтобы увидеть эту потрясающую дихотомию:
одни, стоя на четвереньках, спасают щенка из канализации, а другие, убивая женщин и
детей, складывают трупы в штабеля. Да и в нашей повседневной жизни мы наблюдаем много
контрастов, возможно, не таких драматичных. Утром кто-то с улыбкой вручает вам
десятидолларовую купюру, которую вы обронили, а днем другой «кто-то» с ухмылкой
подрезает вас на дороге.
Учитывая противоречивое поведение, которое мы наблюдаем каждый день, мы должны
открыто говорить о крайностях человеческой личности и поведения. Чтобы создать лучший
мир, нам нужно понять природу людей, которые регулярно выступают против общего блага
и при этом чувствуют себя эмоционально безнаказанными. Только попытавшись открыть для
себя природу бессердечности, мы можем найти способы, которые помогут восторжествовать
над ней, и только узнав темноту, мы сможем подлинно утвердить свет.
Глава 1
Седьмое чувство
Интригующая правда заключается в том, что многое из того, что мы делаем, как нам
кажется, под влиянием совести, мотивируется чем-то еще: гордостью, страхом, социальным
давлением, даже простой привычкой. И что касается Джо, некоторые читатели решительно
поддержат альтернативные совести объяснения его решения. В конце концов, он и раньше
оставлял свою собаку в одиночестве, уезжая по делам. Даже этим утром, пропустив встречу
и накормив пса, он все еще намерен успеть на рейс в 10:15, а из Нью-Йорка вернется только
следующим вечером. Рибоку не с кем остаться и некуда деться, кроме небольшого
огороженного дворика. Подвергать собаку такому обращению, прямо скажем, не очень
хорошо: пусть это смешно прозвучит, но у собак тоже есть социальные потребности.
Если уж на то пошло, «быть хорошим» не обязательно означает иметь совесть. В
течение коротких периодов любой социопат может действовать как святой, преследуя свои
собственные манипулятивные цели. А люди, которые действительно обладают совестью,
часто совершают недобрые поступки.
Поступить так, а не иначе (со знаком плюс), думать о том, как другие люди
отреагируют на наш поступок, не нанести урон своему самосознанию – как и совесть, все это
оказывает положительное влияние на мир. По крайней мере, любой из этих мотивов
приведет к тому, что собака получит еду, но ни один из них не может быть определен как
совесть.
Почему? Потому что совесть – это вообще не поведение, это не то, что мы делаем, и
даже не то, о чем мы думаем. Совесть – это то, что мы чувствуем . Другими словами, совесть
– это не действия и не познавательный процесс. Совесть существует прежде всего в царстве
аффектов, более известных как эмоции.
Чтобы прояснить это различие, давайте еще раз обратимся к Джо. Он не всегда хорошо
относится к своей собаке, но у него есть совесть? Какие доказательства заставят нас решить,
что Джо, развернув свою машину, действовал под влиянием совести, а не потому, что о нем
плохо подумают соседи, или не потому, что он не хотел ущемить собственное реноме, и,
конечно, не потому, что за три года до этого он заплатил двенадцать сотен долларов за
чистокровного щенка лабрадора, гарантированно не имеющего дисплазии тазобедренного
сустава и сердечных заболеваний?
Меня, как психолога, больше всего убеждает одна особенность, к которой мы не
обращались до сих пор: Джо чувствует привязанность к Рибоку. Он эмоционально привязан
к своей собаке. Рибок ходит за Джо по дому, и Джо это нравится. Джо смотрит в глаза
Рибоку и видит в них душу. Джо прошел путь от владельца престижного щенка до хозяина
влюбленной в него собаки. Собаки не любят всех без разбору, значит, Джо это заслужил.
Из-за этой взаимной привязанности, я считаю, что, когда Джо отказался от встречи и поехал
домой, чтобы позаботиться о собаке, он, вероятно, действовал по подсказке совести.
«Вероятно» оставляет некоторое сомнение, но если бы мы могли дать Джо сыворотку
правды и спросили его, что чувствовал в тот момент, когда решил повернуть машину, а он
бы ответил что-то вроде: «Я просто не мог вынести мысль, что Рибок все это время будет
сидеть один, страдать от голода и жажды», – вот тогда бы я в достаточной мере убедилась,
что Джо действовал под влиянием совести.
С точки зрения психологии совесть – это чувство долга, основанное на эмоциональной
привязанности к другому живому существу (часто, но не всегда человеку), или к группе
людей, или даже в некоторых случаях ко всему человечеству.
Совесть не существует без эмоциональной связи с кем-то, и, таким образом, она тесно
связана со спектром эмоций, которые мы называем «любовь».
Этот союз придает истинной совести стойкость и удивительную власть над теми, у кого
она есть, и, вероятно, также способность сбивать с толку и разочаровывать.
Совесть может побудить нас принимать, казалось бы, иррациональные и даже
саморазрушительные решения, от тривиальных до героических, от пропуска встречи в 8:00
до молчания под пытками во имя любви к своей стране. Она может действовать на нас таким
образом лишь потому, что источник ее силы – не что иное, как наши самые сильные чувства.
Узнать о том, что кто-то поступил по совести, даже если речь идет о кормлении собаки, – это
радует нас, потому что любой выбор в пользу совести напоминает нам о милых сердцу
связях, удерживающих нас на плаву. Рассказ о том, что кто-то поступил по совести, – это
рассказ о связи живых существ и бессознательное принятие важности этой связи. Мы
улыбаемся подлинной природе этой истории. Нам понятно, насколько мучительны чувства
Джо, как он борется со своей совестью, и мы улыбаемся Джо и Рибоку, потому что
влюбленным невозможно не улыбнуться.
История совести
Не у всех есть совесть – это внедряющееся в наши дела чувство долга, основанное на
наших эмоциональных привязанностях к другим. Некоторые люди никогда не испытывают
острого чувства тревоги, вызванного тем, что они подвели других, или причинили им боль,
или лишили их чего-либо, или даже убили кого-то. Если первые пять чувств являются
физическими: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус, а «шестое чувство» – это наше
обращение к интуиции, то совесть в лучшем случае может получить седьмой номер. В
эволюции нашего вида она возникла позже и до сих пор далека от повсеместного
распространения.
Ситуация оказывается еще более запутанной, потому что в повседневном ходе жизни
мы обычно неспособны отличить тех, кто обладает совестью, от тех, у кого ее нет. Может ли
амбициозный молодой юрист обладать седьмым чувством? Да, вполне. Может ли мать
нескольких маленьких детей иметь седьмое чувство? Конечно, может. Может ли священник,
ответственный за духовное благополучие целой общины, иметь совесть? Будем надеяться на
это. Может ли политический лидер нации быть совестливым? Бесспорно.
Или, напротив, мог бы кто-нибудь из этих людей жить совершенно без совести? И
снова можно спокойно ответить «да».
Анонимность зла и его сводящий с ума отказ устойчиво ассоциироваться с конкретной
социальной ролью, расовой группой или физическим типом всегда преследовали богословов,
а в последнее время не дают покоя и ученым.
На протяжении всей истории человечества мы очень старались зафиксировать «добро»
и «зло» и объяснить, почему среди нас есть те, кто, мягко говоря, не слишком добр в мыслях
и поступках. В IV веке христианский ученый св. Иероним 15 предложил греческое слово
синтерези с 16 для описания Богом данной способности видеть разницу между добром и
злом. Он истолковал библейское видение Иезекииля, в котором четыре существа выходят из
облака, «и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени».
Каждое существо обладало телом человека, но у всех четырех было по четыре разных лица.
Лицо впереди было человеческим, справа – львиным, слева – лицом тельца, а лицо на спине
было орлиным. В интерпретации св. Иеронима, человеческое лицо представляло нашу
рациональную часть, лев символизировал эмоции, телец – потребности, а возвышенный орел
был «той искрой совести, которая не угасала даже в сердце Каина… которая заставляет нас
чувствовать свою греховность, когда нас побеждает зло желания или необузданный дух… И
все же в некоторых людях мы видим эту совесть свергнутой и лишившейся своего места;
у них нет чувства вины или позора за свои грехи».
Знаменитый современник Иеронима, Блаженный Августин, был согласен с ним
относительно природы совести. Августин убеждал своих последователей, что «люди видят
моральные правила, записанные в Книге Света, которая называется Истиной и из которой
копируются все законы»17.
Но остается заметная проблема. Поскольку Истина, абсолютное знание добра и зла,
дается Богом всем людям, почему не все люди добрые? Почему у некоторых мы видим эту
совесть «свергнутой и лишившейся своего места»? Этот вопрос оставался в центре
богословской дискуссии о совести на протяжении многих веков. Несмотря на такое
затруднительное положение, было невозможно принять альтернативное предположение, что
только у некоторых людей есть совесть, потому что это означало бы, что, лишив нескольких
своих слуг Истины, сам Бог создал зло в мире и распространил его, случайно или нет, среди
всех видов и слоев человечества.
Решение богословской дилеммы о совести 18, казалось бы, появилось в XIII веке, когда
Фома Аквинский предложил обтекаемое различие между синтерезисом – по св. Иерониму,
безошибочному, Богом данному знанию о добре и зле, и консциенцией , которая включает в
себя склонный к ошибкам человеческий разум, пытающийся принимать решения о
поведении. Разум получает от Бога прекрасную информацию, чтобы сделать выбор
относительно каких-либо действий, но сам разум довольно слаб. В этой системе вина за
неправильные решения и поступки лежит на склонном к ошибкам механизме принятия
15 В IV веке христианский ученый св. Иероним. – См. G. Evans. Mediaeval Commentaries on the
Sentences of Peter Lombard (Leiden, NY: E. J. Brill, 2002).
18 Решение богословской дилеммы о совести. – См. Summa Theologiae: A Concise Translation. Под ред. T.
McDermott (Allen, TX: Thomas More, 1997); B. Kent. Transitory Vice: Thomas Aquinas on Incontinence// The
Journal of the History of Philosophy 27 (1989): p. 199–223; T. Potts. Conscience in Medieval Philosophy
(Cambridge: Cambridge University Press, 1980).
решений, а не на отсутствии совести. Делать неправильно – это просто ошибаться. Согласно
Фоме Аквинскому, синтеризис, напротив, не может ошибаться; это принципы, которые не
меняются, так же как остаются неизменными законы, которые регулируют физическую
Вселенную.
Применим эту точку зрения к нашему примеру: когда Джо вспоминает, что его собака
осталась без пищи и воды, данный Богом врожденный синтерезис (совесть) немедленно
сообщает ему, что абсолютно правильным действием является возвращение домой и забота о
собаке. Консциенция – умственные дебаты о том, как себя повести, учитывают эту Истину.
Тот факт, что Джо не поворачивает машину мгновенно, а тратит какое-то время на
размышления, является результатом естественной слабости человеческого разума. Тот факт,
что Джо принял правильное решение, в конечном счете означает, по схеме Фомы
Аквинского, что нравственные добродетели Джо, благодаря укреплению Разума,
развиваются в верном направлении. Если бы Джо решил оставить собаку страдать от голода
и жажды, его ослабленный Разум отправил бы его нравственные добродетели в пекло,
теологически говоря.
Переходя к сущности богословия, согласно раннему учению отцов Церкви, (1) нормы
морали абсолютны; (2) все люди от рождения знают абсолютную Истину; (3) плохое
поведение – это результат ошибочного мышления, а не недостатка синтерезиса, или совести,
и так как у всех нас есть совесть, будь человеческий разум совершенным, плохого
поведения не было бы. И действительно, эти три убеждения о совести разделялись большей
частью мира на протяжении большей части современной истории. Их влияние на то, как мы
думаем о себе и о других людях, неоценимо даже сегодня.
От третьего убеждения особенно трудно избавиться. Почти тысячелетие после того, как
Фома Аквинский создал описание консциенции, каждый раз, когда кто-то последовательно
поступает бесчестно, мы обращаемся к обновленной версии парадигмы «слабого разума».
Мы предполагаем, что преступник был обделен чем-то, или что его ум нарушен, или что его
заставляет вести себя так история из детства. Мы по-прежнему крайне неохотно принимаем
более прямое объяснение, что либо Бог, либо природа просто не смогли обеспечить его
совестью.
В течение нескольких сотен лет дискуссии о совести сосредоточивались вокруг
отношений между человеческим разумом и божественным нравственным знанием. Было
добавлено несколько дополнительных идей, последняя из них – пропорционализм ,
божественная лазейка, когда Разум просит нас сделать что-то «плохое», чтобы принести
что-то «хорошее». Например, «справедливая война».
Но в начале XX века само понятие «совесть» претерпело фундаментальную
трансформацию в связи с растущим распространением в Европе и Америке теорий врача,
ученого (и атеиста) Зигмунда Фрейда. Фрейд предположил, что при нормальном ходе
развития в сознании маленьких детей формируется интернализованная авторитетная фигура,
называемая «супер-эго», которая со временем заменяет реальную внешнюю фигуру
родителя 19. Своим открытием супер-эго Фрейд эффективно вырвал совесть из рук Бога и
поместил ее в тревожные объятия слишком человеческой семьи. Смена места жительства
совести потребовала ошеломительных сдвигов в нашем многовековом мировоззрении.
Внезапно наши моральные руководители стали колоссами на глиняных ногах, а абсолютная
19 Фрейд предположил, что при нормальном ходе развития. – См. S. Freud. The Ego and the Id // The
Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud (New York: W. W. Norton, 1990); S.
Freud. Civilisation and Its Discontents, там же.
Истина сдала позиции неопределенностям культурного релятивизма.
Новая структурная модель мышления Фрейда не включала частей человека, льва, быка
и орла. Вместо них его видение представляло собой троицу: супер-эго, эго и ид. Ид состоит
из всех сексуальных и неосознанных агрессивных инстинктов, с которыми мы рождаемся,
наряду с биологическими потребностями. Таким образом, ид часто противоречит
требованиям цивилизованного общества. Напротив, эго – это разумная, осознанная часть
разума. Эго способно мыслить логически, планировать и помнить – а благодаря этому может
непосредственно взаимодействовать с обществом и (в различной степени) что-то делать для
более примитивного ид. Супер-эго вырастает из эго, когда ребенок усваивает внешние
правила от родителей и общества. В конечном счете супер-эго становится самостоятельной
силой в развивающемся разуме, в одностороннем порядке оценивая и направляя поведение и
мысли ребенка. Это командный обвиняющий внутренний голос, который говорит «нет»,
даже когда мы находимся в полном одиночестве.
Основополагающая концепция супер-эго выглядит осмысленной. Мы часто наблюдаем,
как дети усваивают правила и даже навязывают их своим родителям. (Мать хмурится и
говорит своей четырехлетней дочери: «Никаких криков в машине». Через несколько минут
та же четырехлетка важно указывает на свою шумную двухлетнюю сестру и выдает:
«Никаких криков в машине!») Большинство из нас, взрослых, слышали голос своего
супер-эго. И даже довольно часто. Это голос в голове, который говорит нам: «Идиот! Зачем
ты это сделал?», или: «Если ты не закончишь этот отчет сегодня вечером, ты пожалеешь»,
или: «Проверь-ка свой холестерин».
В истории Джо и Рибока решение пропустить встречу вполне могло принять супер-эго
Джо.
В целях иллюстрации давайте предположим, что отец Джо имел обыкновение говорить
своему сыну, когда ему было четыре года: «Нет, малыш, мы не можем взять собаку. Собака –
это огромная ответственность. Когда у тебя есть собака, приходится бросать то, что ты
делаешь, и заботиться о ней». Таким образом, супер-эго Джо могло настаивать на том, чтобы
он выполнил этот завет, и поэтому Джо повернул машину.
Подозреваю, что сам Фрейд, возможно, задался бы более замысловатым вопросом:
может быть, супер-эго Джо заставило парня (бессознательно, конечно) так организовать все
свое утро, что пришлось спешить и в спешке забыть про собачью еду? С какой целью? А с
целью доказать истинность того давнишнего высказывания отца об ответственности –
доказать и соответственно наказать Джо за то, что он завел домашнее животное. Ибо в
теории Фрейда супер-эго – это не просто голос. Это оператор, утонченный манипулятор,
ищущий слабые точки. Этот манипулятор судит, приговаривает и приводит приговор в
исполнение, причем делает все это вне нашего сознательного понимания.
Хотя супер-эго может помочь человеку адаптироваться в обществе, оно также может
стать самой властной и даже самой разрушительной частью его личности. Согласно
психоанализу, особенно суровые супер-эго, долбящие чью-то голову изнутри, нередко
провоцируют пожизненную депрессию или даже побуждают бедную жертву покончить с
собой.
Таким образом, Фрейд представил миру секулярную концепцию того, почему
некоторым людям может потребоваться починка совести и что посредством психоанализа
это можно сделать.
Кроме того, еще более шокирующая часть: Фрейд и его последователи связали
окончательное становление супер-эго с разрешением у ребенка Эдипова комплекса. Эдипов
комплекс, у девочек иногда называемый комплексом Электры, формируется, когда ребенок в
возрасте от трех до пяти лет начинает осознавать, что он или она никогда не смогут
полностью завладеть родителем противоположного пола. В прозаическом смысле мальчики
должны признать, что они не смогут вступить в брак со своими матерями, а девочки должны
признать, что они не выйдут замуж за отцов. Борьба с самим собой в рамках Эдипова
комплекса и возникающие в результате неприятные чувства (конкуренции, страха и обиды
по отношению к родителям того же пола) настолько сильны и опасны для ребенка и связей
внутри семьи, что они, согласно Фрейду, должны быть полностью «подавленными» или
скрытыми от осознания, и это подавление становится возможным благодаря резкому
усилению молодого супер-эго. С этого момента, как только супер-эго усилится, если у
ребенка возникнут сексуальные чувства по отношению к родителю противоположного пола
или чувство соперничества к родителю того же пола, эти чувства будут побеждены
страшным, безжалостным оружием недавно укрепленного супер-эго: немедленным,
невыносимым чувством вины. Таким образом, супер-эго получает свою автономию и
главенствующую позицию в сознании ребенка. Этот строгий надзиратель поставлен, чтобы
служить нашей потребности оставаться частью группы.
Что бы мы ни думали об этой теории, надо отдать должное Фрейду за понимание того,
что наше нравственное чувство не является одинаковым для всех герметичным кодом. Это –
динамичная система, тесно переплетающаяся с основными семейными и социальными
связями. Своими работами о супер-эго Фрейд внушил пробуждающемуся научному миру,
что наше обычное уважение к правопорядку не просто навязано со стороны. Мы соблюдаем
правила и уважаем добродетели прежде всего от внутренней потребности, которая берет
начало в младенчестве и раннем детстве. Эта потребность помогает сохранять отношения в
семье и в том большом человеческом обществе, в котором мы живем.
Глава 2
«Ледяные» люди: социопаты
Когда Скип рос, у его родителей был маленький коттедж на озере в горах Вирджинии,
и там они проводили часть каждого лета. Скипа впервые привезли туда, когда ему было
восемь, и он всегда с нетерпением ждал лета в Вирджинии. Делать там было нечего, но Скип
не скучал – занятия находились сами собой, и время пролетало очень быстро. Когда
наступала осень и приходилось возвращаться в школу, Скип иногда улетал мыслями в свои
игры на теплом озере и мог даже разулыбаться посреди скучного урока.
Скип был умным и красивым. «Умный и красивый», – не уставали повторять его
родители, друзья его родителей и даже его учителя. (Сверстники обычно помалкивали.) И
никто из взрослых не мог понять, почему его оценки были такими посредственными (ведь он
же умный) и почему, когда пришло время, он проявляет так мало интереса к свиданиям с
девушками (он же красивый). Они и не подозревали, что с 11 лет у Скипа было много
девушек, но отношения с ними выстраивались совсем не так, как это могли бы представить
родители и учителя. Рядом со Скипом всегда находилась какая-нибудь, как правило старшая,
девочка, которая была очарована его улыбкой. И вот такие девочки тайком приглашали его в
свою комнату, а иногда Скип с какой-нибудь девчонкой находил уединенное место на
детской площадке или под трибуной на поле для софтбола.
Что касается его оценок в школе, то он и здесь все рассчитал – он же действительно
был очень умным. Скип мог бы стать отличником (А), но получать средние оценки (С) он
мог вообще без усилий, что и делал. Иногда он даже получал хорошие оценки (В), и это
забавляло его, поскольку он никогда не готовился20. Учителя любили Скипа, потому что он
был славным , и все полагали, что Скип Скиппер-младший попадет в хорошую старшую
школу, а затем в приличный колледж, несмотря на свои оценки.
У его родителей было много денег, «мегабогачи», сплетничали дети в школе. Однажды,
когда Скипу было около двенадцати лет, он сидел за антикварным письменным столом,
который родители купили ему в спальню, и пытался вычислить, сколько денег он получит,
когда они умрут. Свои расчеты Скип основывал на финансовых документах, которые украл у
своего отца. Записи были неполные, но даже притом, что он не мог получить точной цифры,
Скипу было понятно, что когда-нибудь он станет весьма богат.
Тем не менее у Скипа была проблема. Большую часть времени ему было скучно, не то
что на озере в Вирджинии. Его обычные забавы, даже девчонки, даже обман учителей, даже
мысли о деньгах, которыми он когда-то завладеет, не могли удержать его интерес дольше
чем на полчаса или около того. Родительские деньги обещали неплохие развлечения, но пока
они были недоступны: он ведь был еще ребенком. Нет, единственный способ развеять скуку
– это каникулы в Вирджинии. Каникулы были отличным временем.
В первое лето, когда ему было восемь, он резал лягушек. Он обнаружил, что можно
взять сеть из рыболовного сарая и легко набрать лягушек на берегу. Отлично! Вытаскивая из
сети по одной лягушке, он клал ее на спинку, вспарывал ножницами выпуклый живот,
Супер-Скип
Игра
Как вы его выведете на чистую воду? С кем поделиться и что сказать? «Он
лжец»? «Он псих»? «Он изнасиловал меня в своем кабинете»? «У него жуткий
взгляд»? «Он в детстве убивал лягушек»?
Скип с детства ждал от своего отца только одного: чтобы тот умер и оставил ему свои
деньги. Мать была для него пустым местом, и он не только игнорировал ее, а иногда даже
подвергал травле. Сестру он мучил. В других женщинах он видел только сексуальный
объект, не более. Сотрудниками он манипулировал, точно так же, как до этого друзьями. Его
жена и даже его дети были ширмой, он не создал настоящей семьи. Безусловно, Скип
интеллектуально одарен, и он великолепный игрок в бизнесе. Но самый его впечатляющий
талант – это его способность скрывать от всех подлинную пустоту своего сердца и управлять
пассивным молчанием тех немногих, кто раскусил его сущность.
Большинство из нас нерационально поддаются воздействию внешнего вида, а Скип в
этом отношении всегда был на уровне. Он знает, как улыбаться, обаяния у него не отнять, и
мы легко можем представить, как он расточал благодарности боссу, подарившему ему
«Феррари». Но босса он считает дураком и в реальности не способен испытывать
благодарность по отношению к кому-либо. Скип искусно и постоянно лжет, он так
поднаторел в этом, что никто и не заподозрит подвоха. Он манипулирует людьми с помощью
своей сексуальной привлекательности и за респектабельными ролями: суперзвезда
корпорации, подходящий зять, подходящий муж, отец двух очаровательных дочерей –
скрывает свою эмоциональную пустоту.
Если обаяние в ролевой игре подводит его, Скип прибегает к запугиванию, зная, что
страх – верный гарант победы. Его холодность вызывает ужас.
Роберт Хейр пишет: «Многим людям трудно вынести интенсивный бесчувственный
или “хищный” взгляд психопата» 22 . Для чувствительных людей взгляд настойчивых
голубых глаз Скипа, которые его сестра однажды назвала «странными», – это взгляд
охотника на добычу. Даже если вы раскусили его, поняли, каково его сердце, и можете
просчитать стиль его поведения, результатом скорее всего будет молчание. Как вы его
выведете на чистую воду? С кем поделиться и что сказать? «Он лжец»? «Он псих»? «Он
изнасиловал меня в своем кабинете»? «У него жуткий взгляд»? «Он в детстве убивал
лягушек»? Какие лягушки, когда он преуспевающий бизнесмен, носит костюмы от Армани,
его жена – дочь нефтяного короля и у него подрастают собственные дети. Да о чем вы, ведь
этот человек является генеральным директором «Арики»! В чем вы его обвиняете и какие у
вас доказательства? Кто будет выглядеть сумасшедшим – Скип, исполнительный директор,
или вы, его обвинитель? А для окончательного подтверждения неуязвимости этого человека
есть те, кто по той или иной причине нуждается в нем, включая сильных мира сего. Разве
они обратят внимание на то, что вы говорите?
Во многих отношениях Скип является образцовым социопатом. Он обладает, если
использовать характеристику Американской психиатрической ассоциации, «более чем
нормальной потребностью в стимуляции» и поэтому часто идет на большой риск, бесстыдно
искушая рисковать вместе с ним. У него есть история проблемного поведения в детстве,
скрыть которое помогло социальное положение его родителей. Он лжив и склонен к
манипуляции. Он может быть импульсивно агрессивным с «безрассудным пренебрежением к
безопасности других», как это было с сотрудницей, которой он сломал руку, и другими
женщинами, чьи истории никогда не будут услышаны. Возможно, единственный
классический симптом, который у Скипа не присутствует, – это злоупотребление алкоголем.
Максимум, что он себе позволяет, – лишняя порция скотча после обеда. А в остальном –
картина социопатии полная: он не заинтересован в близких связях с кем-либо, он абсолютно
безответственен и не испытывает раскаяния.
И как все это отражается на его уме? Что движет им? К чему Скип стремится?
У большинства из нас есть люди, которые мотивируют нас, оживляют наши
стремления, управляют нашими желаниями и мечтами. Эти люди могут жить с нами, но
могут жить и далеко от нас, это даже могут быть давно умершие люди, но мы продолжаем их
любить, и они никак не уйдут из нашего сердца. Места, вызывающие сентиментальные
воспоминания о пережитых там событиях, домашние животные – все это наполняет наши
сердца и наши мысли. Даже абсолютный интроверт озабочен реакцией и чувствами других,
испытывает к ним антипатию или, наоборот, привязанность. Эмоциональная интрига
пронизывает почти всю нашу литературу и музыку. Мы на удивление социальные существа,
и это верно по отношению к нашим предкам-приматам. Джейн Гудолл пишет, что шимпанзе,
которых она наблюдала в Гомбе, «имеют богатый поведенческий репертуар, служащий им
для поддержания или восстановления социальной гармонии. Объятия, поцелуи,
похлопывание и пожимание конечностей в знак приветствия после разлуки. Длинные,
мирные сеансы расслабленного социального груминга. Обмен пищей… Забота о больных
или раненых…»23
23 Джейн Гудолл пишет, что шимпанзе, которых она наблюдала. – J. Goodall. Through a Window: My
Когда отсутствуют эмоциональные привязанности и нет совести, жизнь
сводится к соревнованию, и все вокруг кажутся не более чем пешками, которые
можно перемещать.
Thirty Years with the Chimpanzees of Gombe (New York: Houghton Mifflin, 2000), p. 210–211.
почтовое отделение, а затем найти местечко неподалеку, откуда можно было бы наблюдать
за реакцией сотрудников, пришедших утром на работу, и за последующим прибытием
полиции. Тощий, бледный, похожий на мышь герой фильма был каким угодно, только не
страшным. У него был средний интеллект, и он никогда не смог бы сыграть большую
партию Скипа с ее мастерскими стратегиями и противниками-миллиардерами. Но этот
Марочник вел свою игру. И в психологическом плане его простая игра по похищению марок
была удивительно похожа на корпоративную игру Скипа. В отличие от Скипа стратегии
Марочника были неэлегантными и прозрачными, его всегда вычисляли и арестовывали. В
тюрьме он побывал не однажды. Собственно, он так и жил: ограбить почту, посмотреть на
суетню, связанную с ограблением, сесть в тюрьму, выйти и снова стянуть марки.
Однообразие его не волновало, потому что, с его точки зрения, все, что имело значение, – это
играть в игру и каждый раз, по крайней мере в течение часа, убеждаться в том, что он,
Марочник, может заставить людей попрыгать. По мнению Марочника, способность сделать
так, что люди засуетились, означало, что он выиграл, и таким образом он не менее, чем
Скип, иллюстрирует желания социопата.
Контроль над другими, победа – это более привлекательно, чем что-либо (или
кто-либо) еще. Возможно, доминирование над другим человеком – это отнять жизнь, и
психопатический убийца (или хладнокровный серийный убийца) – это первое, что многие из
нас представляют, когда думают о социопатической девиации.
Если не считать социопатического лидера, который склоняет всю нацию к геноциду
или войне, психопатический убийца, безусловно, самый страшный пример психики без
совести. Самый страшный, но не самый распространенный. Социопаты-убийцы известны.
Мы читаем о них в газетах, узнаем о них по телевидению, видим их в кино, и мы потрясены
до глубины души тем, что среди нас есть монстры, которые могут убивать без страсти или
раскаяния. Но, вопреки распространенному мнению, большинство социопатов – не убийцы,
по крайней мере не в том смысле, что они убивают своими руками. Это видно из статистики.
Один на каждые двадцать пять человек является социопатом, но число убийц среди
населения, к счастью, намного меньше.
Когда социопатия и жажда крови объединяются в одном лице, результат драматичен –
даже кинематографичен. Ужасная фигура кажется неправдоподобной. Но большинство
социопатов не являются массовыми или серийными убийцами. Это не Пол Пот и не Тед
Банди. Большинство из них – простые люди, как и все мы, и они могут оставаться
нераспознанными в течение долгого времени. Люди без совести могут напоминать Скипа,
или Марочника, или мать, которая использует своих детей как инструмент осуществления
корыстных целей, или терапевта, который сознательно унижает уязвимых пациентов, или
манипулятора-альфонса, или партнера по бизнесу, который исчезает, опустошив банковский
счет, или «очаровашку-друга», который использует своих приятелей, но при этом
настаивает, что это не так. Методы, которые социопаты придумывают, чтобы
контролировать людей, схемы, изобретенные для обеспечения «выигрышей», весьма
разнообразны, и лишь некоторые из них связаны с физическим насилием. В конце концов,
насилие бросается в глаза, и вероятнее всего оно приведет к тому, что преступник будет
пойман.
Глава 3
Когда нормальная совесть спит
Цена свободы – это вечная бдительность.
Томас Джефферсон
Моральная изоляция
Когда совесть впадает в глубокий транс, когда она спит во время пыток, войны и геноцида,
политические лидеры или выдающиеся личности могут решающим образом повлиять на разницу
между постепенным пробуждением нашего седьмого чувства и бушующим вокруг аморальным
кошмаром. История учит, что отношение к чему-либо со стороны формальных и неформальных
лидеров, те планы, которые они выдвигают, чтобы решить проблемы группы, вместо того чтобы
искать козлов отпущения вне ее, помогает нам вернуться к более реалистичному взгляду на
«иных». В определенный момент моральное лидерство действительно способно сыграть
решающую роль. Но история показывает также, что лидер без седьмого чувства может еще
сильнее заморозить совесть группы, удваивая катастрофу. Используя пропаганду, основанную на
страхе, усиливая деструктивную идеологию, такой лидер может создать у напуганного общества
впечатление, что «нелюди» («иные») являются единственным препятствием на пути к хорошей
жизни каждого, а возможно, и человечества в целом; конфликт, таким образом, будет
представлен как эпическая битва между добром и злом. Когда такие убеждения распространятся,
уничтожение «нелюдей» без всякой жалости (а значит, без совести) может с леденящей
легкостью стать неоспоримым долгом.
Повторяющееся появление в истории лидеров подобного типа поднимает целый ряд
обескураживающих вопросов. Почему человеческая раса терпит эту печальную историю снова и
снова? Почему мы позволяем лидерам, мотивированным эгоистичными интересами или
собственными психологическими проблемами, раздувать горькие чувства и политические
кризисы в вооруженные противостояния и войны? В худшем случае, почему мы позволяем
людям, которые мыслят, как Скип, убивающий лягушек и ломающий руки, верховодить и играть
в игры с доминированием в чужих жизнях? Что происходит с совестью каждого из нас? Почему
мы не действуем согласно тому, что чувствуем?
Одним из объяснений [27] является наше трансовое состояние, которое позволяет верить, что
умирающие – все равно не люди. Еще, конечно, присутствуют страх и часто чувство
беспомощности. Мы оглядываемся в толпе и думаем про себя: слишком многие против меня, я
не слышу никого, кто бы, как я, протестовал против этого. Или еще более безропотно: «Вот так
устроен мир…», «Это политика…» Все это может значительно приглушить наше нравственное
чувство, но иногда речь идет об отключении нашей совести теми, кто имеет над нами какую-то
власть, и это гораздо более унизительно, чем чувство беспомощности и страх. Очень просто: мы
запрограммированы подчиняться авторитету даже против нашей собственной совести.
В 1961 и 1962 годах в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, профессор Йельского университета
Стэнли Милгрэм разработал и заснял один из самых поразительных из когда-либо
проводившихся психологических экспериментов. Он стравил человеческую склонность
повиноваться власти вопреки своей совести. О предмете своего исследования он писал: «Из всех
моральных принципов наиболее универсальным является то, что человек не должен причиня ть
страдания беспомощному человеку, который не приносит вреда и никому не угрожает. Этот
принцип мы противопоставим склонности подчиняться»[28].
То, что проделал Милгрэм, было безжалостно прямолинейным, а видеозапись его
исследования сорок лет возмущает гуманистов. Но пора рассказать, о чем идет речь.
Власть усыпляет совесть главным образом потому, что законопослушный че ловек производит
«корректировку мыслей», которая заключается в том, чтобы не нести ответственности за свои
собственные поступки.
Двое мужчин, незнакомых друг с другом, приезжают в лабораторию для участия в
эксперименте, который был представлен как имеющий отношение к памяти и обучению.
Вознаграждение за участие – четыре доллара плюс пятьдесят центов на проезд. Экспериментатор
(Стэнли Милгрэм) объясняет обоим, что исследуется «влияние наказания на обучение». Один
участник определяется как «ученик», его усаживают в кресло, а руки привязывают к стулу,
«чтобы предотвратить чрезмерное движение», к запястью крепят электроды. Потом ему говорят,
что он должен выучить парные слова из предложенного списка («синий ящик», «хороший день»,
«дикая утка» и т. д.), и предупреждают, что всякий раз, когда он совершит ошибку, проговаривая
пары вслух, он будет получать удар током. С каждой ошибкой сила тока будет возрастать.
Другому человеку отводят роль «учителя». Сначала он наблюдает, как «ученика»
привязывают к стулу и как к его запястьям прикрепляют электроды. Также он слышит все
сказанные ему напутствия. Затем «учителя» отводят в другую комнату, просят сесть перед
большим аппаратом, который называется «генератор удара». На генераторе есть тридцать
переключателей электрического напряжения, расположенных горизонтально, градация – от 15 до
450 вольт, с шагом в 15 вольт. В дополнение к цифрам, под переключателями есть словесные
обозначения, варьирующие от «Слабого удара» до зловещего «Опасно: труднопереносимый
удар». «Учителю» вручают такой же список слов, как у «ученика», и объясняют, как нужно
проводить тестирование. «Учитель» говорит в микрофон: «Синий», ученик отвечает: «Ящик» –
все верно, можно переходить к следующей паре. В случае неверного ответа нужно нанести удар
током. Начинать нужно с самого низкого уровня, увеличивая силу удара при каждом неверном
ответе на один шаг.
Теперь откроем секрет. «Учеником» в другой комнате на самом деле был актер, помощник
Милгрэма, и никаких ударов током он не получал. Но «учитель» этого, конечно же, не знал, и
именно он, «учитель», был настоящим испытуемым в эксперименте.
По ходу эксперимента, как только число ошибок начинало возрастать, «ученик», сообщник
Милгрэма, добавлял драматизма, ведь он же актер. На ударе в 75 вольт он громко охнул. При 120
вольтах стал кричать, что ему больно, а при напряжении в 150 вольт потребовал освободить его
от продолжения эксперимента. На 285 вольтах он испустил особо мучительный крик.
Экспериментатор, профессор Йельского университета Милгрэм, все это время стоял за
«учителем» и спокойно подавал реплики: «Пожалуйста, продолжайте», или: «Эксперимент
требует, чтобы вы продолжили», или: «Вы должны продолжать до тех пор, пока он не запомнит
все пары слов».
Этот эксперимент Милгрэм повторил сорок раз, с участием сорока человек, «ответственных и
достойных в повседневной жизни»; среди них были учителя средней школы (настоящие),
почтовые клерки, продавцы, рабочие, инженеры и т. д., от тех, кто не окончил среднюю школу,
до тех, у кого были докторские степени. Цель эксперимента заключалась в том, чтобы выяснить,
как далеко зайдут испытуемые («учителя»), прежде чем перестанут подчиняться авторитету
Милгрэма, следуя своему собственному моральному императиву. Сколько ударов током они
нанесут кричащему только потому, что им велели сделать так?
Прежде чем показать запись эксперимента Милгрэма студентам-психологам, я вкратце
говорю о его сути и прошу предсказать, как будут развиваться события. Студенты всегда
уверены, что совесть одержит верх. Многие говорят, что как только испытуемые узнают о
применении электрических разрядов, большинство откажутся от участия. Или же скажут
экспериментатору, чтобы он катился куда подальше, по крайней мере, когда дело дойдет до
воплей «ученика» с требованием освободить его (при напряжении 150 вольт). Но так как это
все-таки будущие психологи, они не исключали, что мизерное число склонных к садизму
субъектов будут щелкать переключателями вплоть до 450 вольт («Опасно: труднопереносимый
удар»).
Но вот что мы имеем в реальности. Тридцать четыре человека из сорока продолжали «бить
током» «ученика» даже после того, как он умолял освободить его! Из этих тридцати четырех
двадцать пять – это около 62,5 процента от всей группы, – следуя указаниям экспериментатора,
продолжали наращивать напряжение до максимального, несмотря на крики человека в другой
комнате. «Учителя» потели, краснели, чертыхались, но продолжали делать то, что велено.
Когда видеозапись заканчивается, я смотрю на часы. В аудитории, полной студентов, впервые
видевших этот эксперимент, повисает ошеломленная тишина, которая длится по меньшей мере
целую минуту.
Позже Милгрэм внес в свой эксперимент ряд изменений. В одном из вариантов, например,
«учителя» не касались переключателей, а только называли слова из теста, – генератором
«управлял» другой человек (также актер). В этой версии тридцать семь из сорока человек
(92,5 %) продолжали участвовать до конца, то есть до максимального уровня.
Еще одно изменение. Если раньше «учителями» были только мужчины, то на одном из этапов
Милгрэм решил протестировать женщин, полагая, что женщины окажутся более эмпатичными.
Ничего подобного – все то же самое за исключением того, что послушные женщины
демонстрируют больше стресса, чем мужчины.
Эксперимент был повторен в нескольких других университетах, и вскоре Милгрэм и его
помощники проверили реакцию более тысячи человек обоих полов, с самыми разными
жизненными историями. Результаты остались практически идентичными.
Многократно подтвержденный результат заставил Милгрэма сделать знаменитое заявление,
которое настойчиво звучало в ушах и мотивировало многих занятых изучением человеческой
природы: «Существенная доля людей делает то, что им говорят, независимо от нравственного
содержания поступка и без ограничений со стороны совести, до тех пор, пока они верят, что
команда исходит от законной власти».
Милгрэм предположил, что власть усыпляет совесть главным образом потому, что
законопослушный человек производит «корректировку мыслей», которая заключается в том,
чтобы не нести ответственности за свои собственные поступки. То есть в своем сознании человек
больше не представляет себя несущим моральную ответственность, он – агент внешнего
авторитета, которому делегируется и ответственность, и инициатива. Такая «корректировка
мыслей» облегчает властям наведение порядка и установление контроля, но тот же
психологический механизм дает зеленый свет корыстным, злобным социопатическим
«авторитетам».
Послушание – 6, совесть – 4
Стэнли Милгрэм, который продемонстрировал, что по крайней мере шесть из десяти человек
склонны идти до конца в подчинении авторитетному лицу, также указал, что те, кто не
отказывается подчиняться, также страдают психологически. Часто человек, который
демонстрирует неподчинение, оказывается в противоречии с общественным порядком и может
испытывать давящее чувство, что он был неверен чему-то или кому-то, чему (кому) пообещал
свою верность. Подчинение пассивно, и только неподчинившийся человек, по словам Милгрэма,
несет «бремя своего действия». Если мужество заключается в действиях «по совести» вопреки
своему страху или иным чувствам, тогда сила – это способность слышать совесть и поступать
согласно ей, вопреки требованиям властей.
Сила важна, потому что шансы одержать победу в противоборстве с авторитетами слишком
малы.
Чтобы проиллюстрировать это, я предлагаю вообразить группу из ста взрослых. Четверо в
моей гипотетической группе – социопаты: у них нет совести. У оставшихся девяноста шести
совесть есть, но 62,5 процента из них будут подчиняться власти, и, вполне возможно, власть
будет представлять агрессивный социопат. Остаются тридцать шесть человек, которые могут
нести бремя своих поступков; тридцать шесть – это немногим более, чем треть группы. Нельзя
сказать, что у них нет шансов противостоять авторитетам, но дело не легкое.
Есть и еще и одна проблема: как ни странно, большинство социопатов невидимы. Обратимся
к этой дилемме и примечательному случаю Дорин Литтлфилд.
Глава 4
Самый приятный человек в мире
Я видел оборотня, пившего пино коладу в Трейдер Викс. У него были идеальные волосы.
Уоррен Зевон
Дорин смотрит в зеркало заднего вида и в тысячный раз жалеет, что она некрасива. Жизнь
была бы намного проще. Впрочем, сегодня утром она выглядит отдохнувшей и симпатичной с
тщательным макияжем, но она знает: если бы не ее умение обращаться с косметико й, выглядела
бы она как серая мышка. Как простая девушка из села, которой не за рулем черного BMWсидеть,
а коров доить. Ей всего тридцать четыре, и кожа пока еще неплохо выглядит – ни одной
морщинки, но эта удручающая бледность… Нос слегка островат, и даже не слегка, а волосы
соломенного цвета всегда взъерошены, как бы она их ни укладывала. К счастью, тело ее
превосходно. Дорин отводит взгляд и косится на светло-серый шелковый костюм, который сидит
безупречно. Ко всему прочему она умеет двигаться. У нее красивая походка и изящные жесты.
Когда она ходит по офису, все мужчины смотрят на нее, считая ее невероятно соблазнительной.
Вспомнив это, Дорин улыбается и нажимает на газ. Примерно в миле от своего дома она
вспоминает, что забыла покормить проклятую болонку. Ну и ладно. Тупая псина как-нибудь
протянет до ее возвращения домой сегодня вечером. Болонка у нее появилась месяц назад, и
теперь она думает: «Какого черта я ее завела?» Приобретая собаку, Дорин думала, что будет
выглядеть элегантно, когда поведет болонку на прогулку в парк, но гулять с собакой оказалось
скучно. Ладно, решила она, пусть поживет еще немного, а потом, может быть, удастся продать
эту бесполезную игрушку кому-нибудь. В конце концов, она стоит довольно дорого и деньги
нужно вернуть.
На парковке, расположенной на территории психиатрической больницы, Дорин с
садистическим удовольствием ставит свою машину прямиком за проржавевшим «эскортом»
Дженны: удачное сравнение, чтобы еще раз напомнить Дженне о том, насколько разные позиции
они занимают в этом мире.
Еще один взгляд в зеркало, Дорин берет свой туго набитый портфель, призванный показать,
как много она работает, и поднимается по лестнице к себе в кабинет. Проходя через приемную,
она выстреливает улыбкой «мы хорошие друзья» в Айви, неуклюжую администраторшу
отделения, и Айви светлеет.
– Доброе утро, доктор Литтлфилд. О боже, какой классный костюм! Он просто обалденный!
– Ну спасибо, Айви. Я всегда могу рассчитывать, что ты поднимешь мне настроение, –
отвечает Дорин, делая улыбку еще шире. – Звякнешь, когда мой пациент сюда доберется,
договорились?
Дорин исчезает в своем кабинете, а Айви качает головой и говорит вслух:
– Она самый приятный человек в этом мире.
Еще рано, и восьми нет; Дорин подходит к окну, чтобы посмотреть, как на работу идут ее
коллеги. Заметив Джеки Рубинштейн, она с неудовольствием отмечает ее длинные ноги и легкую
осанку. Джеки из Лос-Анджелеса, она уравновешенная и веселая, и благодаря красивой
оливковой коже всегда выглядит так, будто только что вернулась из отпуска. Дорин знает, что
Джеки талантливая и гораздо умнее ее самой, и это выводит ее из себя. Да что там выводит – на
самом деле она ненавидит эту выскочку, причем настолько, что убила бы ее где -нибудь в темном
переулке, но убийство – наказуемое деяние, так что придется терпеть. Дорин и Джеки восемь лет
назад вместе пришли в отделение и стали «друзьями», по крайней мере, так думала Джеки; и вот
теперь до Дорин дошли слухи о том, о том, что Джеки может получить премию «Наставник
года». Ну ничего себе! Oни же одного года. Какой наставник, когда Джеки, как и ей, тридцать
четыре!
Алчный социопат всерьез думает, что жизнь обделила его, не одарив, как других людей, и
поэтому надо сравнять экзистенциальный счет, вызывая разрушение в чужих жизнях.
Джеки Рубинштейн поднимает глаза и замечает Дорин в окне кабинета. Она машет рукой.
Дорин изображает радостную улыбку и машет в ответ.
В этот момент звонит Айви и предупреждает о приходе первого пациента. Это – потрясающе
красивый, широкоплечий, но очень испуганный молодой человек по имени Деннис. На
больничном жаргоне Деннис – VIP, очень важный пациент, потому что он племянник известного
политика. В крупной университетской клинике несколько таких VIP-персон: родственники
людей, чьи имена у всех на слуху. Дорин не проводит с Деннисом психотерапию, она скорее его
администратор. Это означает, что она встречается с парнем дважды в неделю, чтобы узнать, как
проходит его лечение. Дорин уже слышала от персонала, что Деннис хочет обсудить
возможность выписки. Он считает, что ему стало настолько лучше, чтобы он вполне может
вернуться домой. Хм… Отделение административных задач от лечебных – это политика
больницы. У каждого пациента есть администратор и терапевт. Терапевтом Денниса была Джеки
Рубинштейн, и он боготворил ее. Вчера Джеки сказала Дорин, что состояние ее пациента почти
пришло в норму и она планирует продолжит работу с ним амбулаторно. Ну-ну.
Деннис вошел и сел на низкий стул напротив Дорин. Он знает, что ему нужно установить
зрительный контакт, чтобы показать, насколько хорошо он себя чувс твует. Но ему трудно, и он
все время отводит взгляд. Его страшит что-то в сером костюме этой дамы и что-то в ее глазах.
Тем не менее он убеждает себя, что она ему нравится. Дорин Литтлфилд всегда мила с ним, к
тому же он слышал, что она всегда принимает участие в жизни пациентов. В любом случае она
эксперт.
Дорин, сидя за столом, смотрит на Денниса. Он и правда красив, а мускулистое
двадцатишестилетнее тело и вовсе безупречно. Интересно, сколько денег он получит в
наследство?
Потом она вспоминает о своей роли и отвечает на его тревожный взгляд материнской
улыбкой.
– Я слышала, на этой неделе ты чувствуешь себя намного лучше, Деннис.
– Да, это так, доктор Литтлфилд. Я чувствую себя намного лучше. Мои мысли приобрели
совсем другое направление, ничего, что бы беспокоило меня, как это было раньше.
– Другое направление? И что же этому способствовало, Деннис?
– Техники когнитивной терапии. Я много работал. Доктор Рубинштейн научила меня. Они
помогают. А еще… Ну, дело в том, что я уже готов поехать домой. Доктор Рубинштейн сказала,
что она может продолжать встречи со мной амбулаторно.
«То, что было раньше» – это параноидный бред, который временами полностью захватывал
рассудок Денниса. Звезда школы, получавший совсем неплохие оценки, бывший капитан
школьной команды по лакроссу, поступив в колледж, он перенес приступ психоза и был
госпитализирован. С тех пор прошло семь лет, и Деннис стал частым пациентом
психиатрических заведений, так как его бредовые идеи, исчезая на время, снова возвращались.
Он полагал, что люди пытаются убить его, что уличные фонари отслеживают его мысли по
приказу ЦРУ и что в каждом проезжающем автомобиле сидит агент, которому приказали
похитить его, чтобы допросить о совершенных преступлениях. Правда, он не мог вспомнить, что
именно совершил. Ощущение реальности было крайне хрупким, и подозрительность мучала его,
даже когда бредовые идеи отступали. Деннису становилось все труднее общаться с другими
людьми, даже с врачами. Джеки Рубинштейн практически чудом удалось наладить отношения с
этим несчастным.
– Так вы говорите, доктор Рубинштейн сказала, что вас могут выписать и вы просто будете
приходить к ней?
– Да. Именно это она и предложила. Я имею в виду, она согласилась, что я… что я могу
вернуться домой.
– Правда? – Дорин посмотрела на Денниса с озадаченным выражением лица, словно ожидая
некоторого разъяснения. – Мне она этого не сказала.
Повисла длинная пауза, в течение которой Деннис заметно дрожал.
– Что вы имеете в виду? – наконец спрашивает он.
Испустив сценический вздох, полный сострадания, Дорин выходит из-за стола, чтобы сесть
рядом с Деннисом. Она собиралась положить руку ему на плечо, но он быстро отстранился, как
будто ждал удара. Уставившись в окно, он повторяет свой вопрос:
– Что вы имеете в виду?
О параноидной шизофрении Дорин знает достаточно, чтобы понять: Деннис подозревает, что
сейчас услышит о предательстве со стороны человека, которого он считал своим единственным
другом во всем мире. И она бьет наотмашь:
– Доктор Рубинштейн сказала мне, что она уверена: тебе гораздо хуже, чем когда ты к нам
поступил. Что касается амбулаторного лечения, она ясно дала понять, что никогда не согласится
встретиться с тобой вне больницы. Она сказала, что ты слишком опасен.
Даже для Дорин было очевидно, что что-то из сердца Денниса сейчас вылетело в окно и
исчезло, чтобы не возвращаться.
– Деннис? Деннис, ты в порядке? – это звучит вполне искренне.
Деннис молчит и не двигается.
Она делает второй заход:
– Мне так жаль, что пришлось сказать тебе это… Деннис. Я уверена, это просто
недоразумение. Ты же знаешь, доктор Рубинштейн не станет врать…
Деннис продолжает молчать. Он был вынужден бороться со страхом предательства каждую
минуту своей жизни, и предательство со стороны доктора Рубинштейн, такой замечательной,
превратила его в статую.
Когда до Дорин доходит, что он не ответит, она идет к телефону и зовет на помощь. В два
счета в ее кабинете появляются два плотных санитара, готовых беспрекословно подчиниться ее
приказам. Мысль об этом дарит ей удовольствие, но, приняв самое серьезное выражение лица,
она подписывает бумаги на «помещение» Денниса.
«Помещение» – эвфемизм, который звучит так, будто Деннису предложат что-то вроде
гостиницы, но на самом деле это означает, что из незапирающейся палаты, в какой парень был до
этого, его переведут в закрытое отделение. Пациентов «помещают», если они становятся
агрессивными или когда у них случается серьезный рецидив. При необходимости их
привязывают к кроватям и назначают сильнодействующие медицинские препараты.
Дорин уверена, что Деннис никому не расскажет, о том, что произошло в ее кабинете, не
сдаст ее. Деннис вообще никому ничего не рассказывает, он слишком подоз рителен. Но даже
если и расскажет, ему не поверят. Никто никогда не верит пациентам психиатрических
отделений, особенно когда их слова противоречат словам врача. И судя по тому, что она только
что видела, Деннис в таком окаменелом состоянии останется надолго.
Дорин удовлетворена: Джеки Рубинштейн только что потеряла своего VIP-пациента. Деннис
будет дико подозрителен по отношению к Джеки, а самая изюминка в том, что Джеки будет
винить себя! Она подумает, что пропустила что-то важное в своей терапии или сказала Деннису
что-то обидное. Джеки в подобных делах полная дурочка. Она возьмет вину на себя и передаст
пациента другому терапевту. Хватит уже в этой больнице разговоров о том, что доктор
Рубинштейн – чудо-специалист.
Алчный социопат
Социопатия и преступность
Будь она уверена, что ей это сойдет с рук, Дорин Литтлфилд переехала бы Джеки
Рубинштейн на своем BMW, вместо того чтобы просто мешать ей в работе, ставя карьеру под
удар. Но что самое удивительное: совершив убийство, Дорин не испытала бы ни малейших
угрызений совести. Ее артериальное давление осталось бы прежним, она не пережила бы и
намека на ужас или чувство вины. У Дорин просто нет чувства человеческой близости, чтобы
адекватно оценивать последствия своих действий, если эти действия оканчиваются трагически.
Нормальных людей непреднамеренное убийство приводит к шоку, изменяющему всю жизнь,
даже если человек, которого они случайно убили, был им неприятен. Для Дорин осознанное
убийство, при условии, что ее никогда не поймают, будет восприниматься как победа. Это
различие между нормальным эмоциональным функционированием и социопатией кажется
слишком фантастическим для тех из нас, у кого есть совесть, и по большей части мы
отказываемся верить, что такое отсутствие эмоций вообще бывает. К сожалению, наша
неспособность почувствовать масштабы этой разницы делает нас уязвимыми.
Даже никого не убив, Дорин причиняет урон окружающим ее людям. Фактически сократить
число людей раздражающих ее, людей, которым она завидует, – ее основная цель. Поскольку она
позиционирует себя как психотерапевт и работает со стационарными больными, однажды
побочным эффектом ее мстительных кампаний может оказаться суицид больного, если этого еще
не случилось. Но за четырнадцать лет ее работы в больнице большая группа людей, настоящих
профессионалов, не заметили того, что она собой представляет, а обнаружив ее обман, не
попытались наказать ее. В конце концов она просто уехала, чтобы вынырнуть в другом месте.
Почему люди с совестью так слепы? И почему они так неохотно защищают себя, свои идеалы
и тех, о ком они заботятся, от бессовестных людей? По большей части ответ связан с эмоциями и
мыслительными процессами, которые происходят в нас, когда мы сталкиваемся с социопатией.
Мы боимся, и страдает наше чувство реальности. Мы думаем, что мы навоображали себе что -то
или преувеличили опасность, а самые совестливые из нас полагают, что мы сами каким-то
образом ответственны за поведение социопата. Но прежде чем подробно обсудить наши
собственные психологические реакции на бесстыдство, позвольте мне поместить эти реакции в
контекст, четко обозначая, против чего мы выступаем. Давайте сначала внимательно рассмотрим
методы, используемые людьми без совести, чтобы держать нас в узде.
Инструменты ремесла
Первой такой техникой является обаяние, и его не следует недооценивать как социальную
силу. Дорин могла быть очень обаятельной, когда это соответствовало ее целям.
Наш старый друг Скип использовал весь свой несомненный шарм, чтобы влиять на партнеров
по бизнесу.
Обаяние, хотя связь может показаться противоречащей интуиции, является основной
характеристикой социопатии. Необъяснимую харизму людей, у которых нет совести, наблюдали
и описывали бесчисленные жертвы, а также исследователи, которые пытаются каталогизировать
диагностические признаки социопатии.
Люди, которые делают отвратительные вещи, внешне, со стороны, совсем не похожи на
людей, делающих отвратительные вещи. Не существует «лица зла».
Это важная характеристика. Большинство жертв, которых я встретила по работе, сообщали,
что их первоначальный интерес к социопату и их продолжающаяся связь, даже если социопат
причинил им боль, были прямым результатом личного обаяния. Сколько раз я наблюдала, как
люди качали головами и делали такие заявления: «Он был самым привлекательным человеком,
которого я когда-либо знала», «У меня было такое чувство, что мы знакомы сто лет», «У него
такая сумасшедшая энергетика, что устоять было просто невозможно».
Социопатическое обаяние я сравниваю с животной харизмой хищных млекопитающих.
Например, мы с удовольствием наблюдаем за крупными кошками, любуемся их движениями, их
независимостью и свободой. Но если леопард встретится нам за преде лами клетки, его прямой
взгляд вгонит в ступор. Завораживающая магия хищника часто является последним, чему
поддается жертва. (Я говорю о леопардах, но жертвы насилия и злобы гораздо чаще используют
метафоры, определенно навеянные рептилиями.)
Поддаваясь животной харизме социопатов, мы испытываем влечение к опасности. По общему
мнению, опасные люди привлекательны (а социопаты всегда опасны), и когда мы тянемся к ним,
мы доказываем это правило. Социопаты опасны во многих отношениях. Одним из наиболее
заметных является их любовь к риску, и при этом они обладают способностью убеждать других
рисковать вместе с ними. Иногда – но только в отдельных случаях – обычные люди тоже
наслаждаются острыми ощущениями. Мы катаемся на чудовищных американских горках, мы
смотрим кровавые триллеры, которые наверняка подарят нам дурные сны. Простой интерес к
острым ощущениям может подтолкнуть нас к сближению с социопатами. Первоначально нам
кажется увлекательным приглашение поучаствовать в рискованном предприятии за пределами
наших обычных границ. «Давай возьмем твою кредитную карту и полетим в Париж сегодня
вечером», «Давай вложим твои сбережения в этот проект. Да, он выглядит ненадежным, но два
ума, подобные нашим, могут горы свернуть», «Давай пойдем на пляж смотреть ураган», «Давай
поженимся прямо сейчас», «Давай отстанем от твоих скучных друзей и побудем одни», «Давай
займемся сексом в лифте», «Я только что получил информацию из первых рук, давай вложим
туда деньги», «Давай нарушим правила, пойдем в этот ресторан в майках и джинсах», «Давай
проверим, как быстро может ехать твой автомобиль», «Давай поживем по-настоящему, на всю
катушку»…
Таков вкус социопатической спонтанности, и хотя мы можем посмеяться над очевидными
подначками, когда читаем про эти «давай», в жизни мы часто соглашаемся на них, и социопаты
добиваются успеха снова и снова. Кто-то свободный от совести без особого труда заставит нас
почувствовать, что наша жизнь утомительно связана с правилами, что она пресна и уныла и что
мы должны присоединиться к нему в том, что добавит адреналина.
Начиная с Евы и Змея, наши книги по истории и классическая литература наполнены
рассказами о людях, которые попались в плен искушающих речей злодеев, – Дики Гринлиф и
Том Рипли, Самсон и Далила, Ривер-Сити и Гарольд Хилл, Трильби и Свенгали, Норман Мейлер
и Джек Генри Эббот, императрица Александра и, казалось бы, бессмертный Распутин… В нашей
собственной жизни тоже есть воспоминания о мимолетных столкновениях с людьми, от которых
по спине бежали мурашки. То есть, если нам повезло, у нас были только мимолетные
столкновения. А те, кому не повезло, вынуждены жить с немеркнущими воспоминаниями о
катастрофе, произошедшей, когда они стали жертвой очарования бессовестного человека.
Более того, бессовестные знают нас намного лучше, чем мы знаем их. Нам очень трудно
понять, что у человека нет совести, но тот, у которого нет совести, может мгновенно распознать,
кто тут самый порядочный и доверчивый. Даже будучи ребенком, Скип знал, с каким мальчиком
поговорить, чтобы тот купил ему фейерверк. Став взрослым, он сразу понял, что Джульетта
сможет жить с ним и на протяжении десятилетий ни разу не усомнится в правильности его
действий. Дорин Литтлфилд увидела легкую добычу в Айви и предположила, в общем -то верно,
что Джеки Рубинштейн возьмет на себя ответственность за случившееся с Деннисом.
Когда социопат идентифицирует кого-то как пешку, нужную для игры, он изучает этого
человека. Он ставит перед собой задачу узнать об этом человеке как можно больше, чтобы
успешно манипулировать им. Но прежде всего он его очарует. Он прекрасно знает, как создать
ощущение близости: для этого используется проверенная формула, что он и его жертва в чем-то
схожи. Жертвы часто вспоминают тронувшие их утверждения, например: «Вы знаете, я думаю,
что вы и я одинаково подходим к жизни», «Мне ясно, что ты – моя вторая половинка» и т. д. В
ретроспективе эти уверения могут казаться в высшей степени унизительными. Совершенно
ложные, они тем не менее преследуют ум жертвы.
Соответственно, люди без совести заранее знают, кто будет уязвим к сексуальной интриге[35],
а соблазнение – это другая очень распространенная социопатическая техника. Для большинства
людей сексуальная связь включает в себя эмоциональную близость, хотя бы мимолетно, и такие
эмоциональные связи хладнокровно используются бессовестными, чтобы получить то, что они
хотят, – финансовую поддержку, информацию или, возможно, просто временные отношения,
которые по каким-то причинам выгодны манипулятору. Это легко узнаваемый сюжет, который
тоже часто повторяется в литературе и истории. Но мы редко признаем степень власти
социопатов – власти над отдельными людьми, но также и над группами людей.
Социопат, который работает вместе с нами, может бесконечно заметать следы, манипулируя
людьми, единственная ошибка которых состоит в том, что они поддались притяжению этого
опасного человека. Дорин, например, смогла получить место психотерапевта прежде всего
потому, что рекомендательные письма были написаны людьми, которыми она манипулировала
сексуально. Когда Джеки пыталась разоблачить социопатическое поведение Дорин, третий
человек, заведующий отделением, не захотел докопаться до истины, вероятно, по той же причине
(Джеки предполагала, что у них был роман), и соблазнительница Дорин осталась в больнице еще
на шесть лет.
Сексуальное соблазнение – это только один аспект игры. Нас соблазняют также актерские
способности социопата. Поскольку устройство жизни без совести – это обман и иллюзия,
социопаты часто становятся опытными лицедеями и даже применяют некоторые техники,
используемые профессиональными актерами.
Парадоксально, но видимые признаки эмоций непосвященным могут показаться совершенно
искренними – проявление живого интереса к проблемам других, энтузиазм, громкий патриотизм,
праведное негодование, краснеющая скромность, слезная печаль…
Крокодиловы слезы, льющиеся сами по себе, – это вообще конек социопата. Зная, что Айви
психологически купится на них, Дорин пускает слезу, говоря о Деннисе, и, несомненно, она
разрыдалась, когда сообщила Айви, что пришлось усыпить собачку, потому что ту сразила
болезнь. Якобы сразила, конечно.
Крокодиловы слезы особенно вероятны, когда совестливый человек приближается слишком
близко, чтобы узнать правду о социопате. Социопат, которого вот-вот припрут к стене, на глазах
превращается в жалкую плачущую фигуру, – разве на такого можно оказывать давление? Но
может быть и другая тактика: социопат, загнанный в угол, принимает позу прав едного
негодования. Он гневается в попытке припугнуть своего обвинителя, как это сделала Дорин в
момент увольнения.
Будучи хорошими актерами, люди без совести могут в полной мере использовать социальные
и профессиональные роли, представляющие собой готовые маски, которые вызывают
определенный пиетет. Роли чрезвычайно важны для нас, они помогают нам участвовать в жизни
нашего сложного общества. Если подозрительное поведение некоей дамы по имени Дорин
Литтлфилд еще может нас насторожить, то вряд ли мы поставим под сомнение
действия доктора Дорин Литтлфилд, каким бы необычным ни было ее поведение. Апеллируя в
первую очередь к званию (роли) доктора, которое имеет для нас ясное и позитивное значение,
мы не слишком задумываемся о человеке, который так себя позиционирует. В какой-то степени
это касается и людей, которые (законно или незаконно) взяли на себя другие роли в области
лидерства, бизнеса, религии, образования или родительства. Мы прислушиваемся к словам
церковного дьякона, или городского политика, или директора средней школы, или гения бизнеса,
такого, как Скип. Мы верим обещаниям этих людей, потому что присваиваем им качества,
соответствующие той роли, которую они играют. И именно по этой причине мы почти никогда
не пресекаем родительскую «хватку» соседа, даже если мы боимся, что ребенок подвергается
насилию. Наша логика при этом: «Он – родитель».
Кроме того, мы заблуждаемся относительно истинного лица человека, когда он каким-то
образом показывает себя доброжелательной, творческой или проницательной личнос тью.
Например, мы не подумаем ничего плохого о человеке, если он говорит, что любит животных.
Мы охотно предоставляем дополнительную свободу тем, кто относится к богеме, – отчасти
потому, что творческим людям мы прощаем любые отклонения от нормы. Нам кажется, что ими
движет что-то такое, чего мы, будучи обычными людьми, неспособны понять. В целом наше
отношение к отличающимся от нас по своему поведению представляет собой доброжелательное
сочувствие, но это порой открывает дверь для социопатов, которые просто могут играть роль.
Хуже всего, когда социопаты подтачивают наше уважение к людям, которые не играют в
чувства, а искренне проявляют их.
Одна из наиболее ярких характеристик действительно хороших людей состоит в том, что они
почти никогда не бывают полностью уверены в своей правоте.
Бенджамин Уолман, основатель и редактор «Международного журнала напряжений в
группе» (International Journal of Group Tensions), пишет: «Обычно человеческая жестокость
возрастает, когда агрессивный социопат получает сверхъестественный, почти гипнотический
контроль над большим числом людей. История знает огромное количество вождей, пророков,
спасителей, гуру, диктаторов и других социопатов, страдающих манией величия, которым
удалось получить поддержку и толкнуть людей на насилие»[36]. Коварство в том, что когда такой
«спаситель» соблазняет людей последовать в русле его целей, он обычно начинает с обращения
ним, как к единомышленникам, а затем настаивает на том, что они могут достичь улучшения
жизни человечества, поступая по его собственному агрессивному плану.
Есть обескураживающая ирония в том, что наша бдительность может быть частично
притуплена использованием социопатами инструментов, которые нужны для того, чтобы
удерживать общество вместе: эмпатические эмоции, сексуальные связи, социальные и
профессиональные роли, уважение к творческому началу, наше желание сделать мир лучше и
наконец – организующий авторитет власти.
Люди, которые делают отвратительные вещи, внешне, со стороны, совсем не похожи на
людей, делающих отвратительные вещи. Не существует «лица зла». Если бы мы могли как-то
убрать все ужасающие коннотации, лицо Саддама Хусейна выглядит довольно дободушным, и
на фотографиях он часто запечатлен с дружелюбной улыбкой. Лицо Гитлера, если бы оно не
стало воплощением зла, можно было бы считать почти комичным, напоминающим героев Чарли
Чаплина своим глуповатым выражением.
Лиззи Борден, убившая отца и мачеху, выглядела как все остальные викторианские дамы в
Фолл-Ривер, штат Массачусетс. Памела Смарт, учительница, совращавшая своих учеников, а
позже с их помощью организовавшая убийство собственного мужа, – красавица. Тед Банди,
серийный убийца, был так красив, что женщины присылали ему предложения заключить
брачный союз в камеру смертников, и на каждого зловеще ухмыляющегося Чарльза
Мэнсона[37]есть лучисто невинное лицо Джона Ли Мальво[38].
Мы сознательно пытаемся судить о характере человека по его внешности, но стратегия
«книга обложкой красна» неэффективна почти во всех случаях. В реальном мире плохие парни
выглядят не так, как должны. Они не похожи на оборотней, Ганнибала Лектора или Тони
Перкинса, глядящего на труп, сидя в кресле-качалке. Напротив, они похожи на нас.
Газлайтинг
Глава 6
Как распознать бессовестных
В пустыне один старый монах сказал путешественнику, что голоса и Бога, и дьявола едва
различимы.
Лорен Айзли
Бедный Люк
Воспитание
Культура
Вполне возможно, что влияние окружающей среды на социопатию сильнее связано с общими
особенностями культуры, чем с какими-либо конкретными факторами воспитания детей.
Действительно, связывание возникновения социопатии с культурой до сих пор было более
плодотворным, чем поиск ответов в конкретных переменных воспитания.
Вместо того чтобы быть продуктом жестокого обращения в семье или нарушения
привязанности, возможно, социопатия включает в себя взаимодействие между врожденной
неврологической прошивкой индивидуумов и обществом, в котором они ведут свою жизнь.
Эта гипотеза неизбежно разочарует некоторых людей, потому что если изменение условий
беременности и родов, а также лечения детей уже не маленький проект, то изменение системы
ценностей и верований целой культуры являются еще более масштабным проектом, с
временны`м горизонтом, который видится отдаленным и обескураживающим.
Мы почувствуем себя не такими растерянными, если сможем идентифицировать набор
методов воспитания детей, которые мы могли бы попытаться исправить в течение нашей жизни.
Но, возможно, общество является истинным родителем определенных вещей, и мы в конце
концов обнаружим, что, как сказал Уильям Ральф Инге в начале ХХ века, «время влиять на
характер ребенка наступает примерно за сто лет до того, как он родится».
Из записанных наблюдений мы знаем, что социопаты под разными названиями существовали
во всех обществах, во всем мире и на протяжении всей истории. В качестве иллюстрации
специалист по психиатрической антропологии Джейн М. Мерфи описывает инуитскую
концепцию «кунлангета» (kunlangeta) – человека, чей «ум знает, что делать, но не делает
этого»[63]. Мерфи пишет, что на северо-западе Аляски термин «кунлангета» применим к
человеку, который, например, регулярно лжет, крадет вещи и не ходит на охоту, а когда другие
мужчины отлучаются из деревни, сексуально использует многих женщин.
Инуиты негласно предполагают, что люди-«кунлангета» неисправимы. И поэтому, согласно
Мерфи, в традициях инуитов было настоять на том, чтобы такой человек пошел на охоту, а
затем, в отсутствие свидетелей, столкнуть его в прорубь.
Хотя социопатия кажется универсальной и вневременной, есть убедительные доказательства
того, что в некоторых культурах социопатов меньше, чем в других. Любопытно, что социопатия
относительно редко встречается в некоторых восточно-азиатских странах, особенно в Японии и
Китае[64]. Исследования, проведенные как в сельских, так и в городских районах Тайваня,
показали чрезвычайно низкую распространенность диссоциального расстройства личности, от
0,03 до 0,14 процента, что гораздо реже, чем среднее в западном мире – около четырех
процентов, один человек на двадцать пять. Вызывает тревогу, что распространенность
социопатии в Соединенных Штатах кажется растущей. Исследование эпидемиологических зон
охвата 1991 года[65], финансируемое Национальным институтом психического здоровья,
сообщает, что в течение пятнадцати лет, предшествовавших этому исследованию, встречаемость
диссоциального расстройства личности среди американской молодежи почти удвоилась [66]. Было
бы трудно, почти невозможно, объяснить такой резкий сдвиг с точки зрения генетики или
нейробиологии.
По-видимому, культурные влияния играют очень важную роль в развитии (или неразвитии)
социопатии среди любого населения.
Мало кто не согласится, что начиная с Дикого Запада прошлого до корпоративного
беззакония настоящего американское общество, по-видимому, позволяет и даже поощряет
отношение «я первый», направленное на достижение господства. Роберт Хейр пишет, что «наше
общество движется в направлении разрешения, усиления, а в некоторых случаях фактического
поощрения некоторых из признаков, перечисленных в “Опроснике психопатии”, – таких черт
характера, как импульсивность, безответственность, отсутствие раскаяния»[67].
В этом мнении к нему присоединяются теоретики, которые предполагают, что
североамериканская культура, в которой индивидуализм является основной ценностью,
повышает склонность к развитию асоциального поведения и возможность скрывать его. Иными
словами, в Америке бесстыдные манипуляции другими людьми «смешиваются» с социальными
ожиданиями в большей степени, чем в Китае или других обществах, более ориентированных на
группу.
Я считаю, что у этой монеты есть и более блестящая сторона, которая ставит вопрос о том,
почему определенные культуры, похоже, способствуют просоциальному поведению.
Так, вопреки всему, почему некоторые общества могут оказать положительное влияние на
несформированных социопатов, которые рождены неспособными к нормальному способу
обработки межличностных эмоций? Я бы предположила, что преобладающие системы
убеждений в определенных культурах поощряют прирожденных социопатов когнитивно
компенсировать то, что у них отсутствует в эмоциональном плане. В отличие от нашего
индивидуализма и возможностей личности некоторые культуры (многие в Восточной Азии)
ведут теологические рассуждения о взаимосвязи всех живых существ.
Интересно, что эта ценность также является основой совести, которая является проникающим
чувством долга, основанном на чувстве связи с другими. Если человек не чувствует или
неврологически не способен эмоционально ощутить связь с другими, возможно, культура,
которая настаивает на взаимосвязанности как вопросе веры, может привить строго когнитивное
понимание межличностных обязательств.
Рассудочное понимание своих обязательств перед другими не является таким же свойством,
как мощная направляющая эмоция, которую мы называем совестью, но, возможно, этого
достаточно, чтобы вызвать просоциальное поведение, по крайней мере у некоторых из людей,
которые вели бы себя асоциально, если бы жили в обществе, которое подчеркивает
индивидуализм, а не взаимосвязанность.
Хотя у них нет внутреннего механизма, который сообщает им, что они связаны с другими,
культура настаивает, что у них такая связь имеется, в отличие от нашей культуры, которая
громко заявляет, что их способность действовать, преследуя свои личные интересы и не
испытывая чувства вины, – это их абсолютное преимущество. Этим объясняется, почему
западная семья сама по себе не может исправить прирожденного социопата: слишком много
других голосов в обществе подразумевают, что его подход к миру правилен.
Крошечный пример: если бы американец Скип родился в выраженной буддистской культуре
или синтоизме, стал бы он убивать всех тех лягушек? Возможно, да, а может, и нет. Его мозг был
бы таким же, но все люди вокруг него разделяли бы убеждение, что необходимо уважать жизнь.
Все в его мире придерживались бы одного мнения, в том числе его богатые родители, его
учителя, его товарищи по игре, и, возможно, даже знаменитости, которых он видел по
телевизору. Скип все равно был бы Скипом. Он бы ни во что не ставил лягушек, не испытывал
бы ни капли вины, убивая их, ни малейшего отвращения, но он мог бы воздержаться от этого
действия, потому что его культура единогласно преподала бы ему урок, что -то вроде хороших
манер, помогающих вписаться в общество, – такой урок, который его прекрасный ум с легкостью
освоил бы. Социопаты не заботятся о своем социальном мире, но они хотят и нуждаются в том,
чтобы сливаться с ним.
Конечно, я подразумеваю, что наша собственная культура учит такого ребенка, как Скип, что
он может пытать мелких животных и быть неплохо скрытым среди нас, и, к сожалению, я думаю,
что это справедливая оценка нашего нынешнего бедственного положения.
Воины
Есть ли что-нибудь в отсутствии теплоты и совести, что можно считать положительным или
по крайней мере полезным в контексте человеческого общества в целом, во всех культурах? С
определенной точки зрения оказывается, что одна такая вещь есть.
Социопаты могут убивать, не испытывая мучений, будь жертва хоть лягушкой, хоть
человеком. Таким образом, люди, которые не имеют совести, – превосходные, не знающие
колебаний воины. А войны ведут почти все общества – буддийские, синтоистские, христианские
или чисто капиталистические.
В какой-то степени мы можем думать о социопатах как о сформированных, поддерживаемых
обществом воинах, потому что нациям часто требуются хладнокровные убийцы, от анонимных
пехотинцев до завоевателей, которые создали и продолжают творить историю человечества.
Социопаты – бесстрашные превосходные бойцы [68], снайперы, тайные убийцы, служащие
специальных подразделений, вигиланты и мастера рукопашного боя, поскольку они не
испытывают ужаса, убивая кого-то (или при заказе убийства), и не чувствуют вины после того,
как дело сделано. Безусловно, большинство людей – основная масса наших армий – не могут
быть настолько бесчувственными. Нормальные люди в лучшем случае – весьма посредственные
убийцы, даже когда прекращение жизни других людей признается необходимым. И человек,
который может посмотреть другому человеку в глаза и спокойно застрелить его, высоко ценится
на войне.
Странно, что некоторые действия настолько эмоционально несостоятельны, что требуют
отсутствия совести, так же как астрофизика требует ума, а искусство требует таланта.
Подполковник Дейв Гроссман в книге «Об убийстве» так пишет о воинах, которые могут
действовать без чувства совести: «Как бы их ни называли: социопаты, “овчарки”, воины или
герои, – они есть, они представляют собой отдельное меньшинство, и во времена опасности
нация отчаянно нуждается в них».
Но скрытую цену за ту славу, которую нации дарят своим стальным холодным убийцам, все
равно приходится платить. Убивать без чувства вины – особый талант, и им обладают не только
те, кто сражается на поле боя. Они остаются дома, среди нас, и в основном невидимы. От Рэмбо
до Багдада, прославление убийства, воспевание глубочайшего нарушения нормальной совести
долгое время было особенностью нашей популярной культуры, и, возможно, наиболее
вредоносным фактором влияния окружающей среды на уязвимые социопатические умы.
Владелец такого ума не обязательно убивает, но, как мы обнаружим в следующей главе, когда он
это делает, он не всегда тот человек, которого можно было бы заподозрить.
После двадцати пяти лет работы с людьми, пострадавшими от травм, я знала, что ударить –
это на самом деле самый терпимый способ нападения на человека.
Глава 8
Социопат по соседству
Может быть, мы – куклы-марионетки, управляемые струнами общества. Но по крайней мере
мы марионетки с восприятием и осознанием. И возможно, наше осознание является первым
шагом к нашему освобождению.
Стэнли Милгрэм
– Я хочу поговорить с кем-то, и я думаю, это из-за того, что мой отец в тюрьме.
Симпатичная двадцатидвухлетняя Ханна, моя новая пациентка, сказала это не мне, а одной из
моих книжных полок. Через мгновение она застенчиво посмотрела на меня и повторила:
– Мне нужен кто-то, с кем можно поговорить. Мой отец в тюрьме.
Она вздохнула, как будто усилие, затраченное на такую продолжительную речь, истощило ее
легкие, и после этого замолчала.
Когда люди очень напуганы, определенное терапевтическое воздействие заключается в том,
чтобы просто знать, как отвечать сидящему перед вами человеку, чтобы ваши слова не звучали
осуждающе или покровительственно.
Я слегка подалась вперед, обхватив пальцами свое колено, и попыталась снова привлечь
взгляд Ханны, который теперь упал на восточный ковер цвета ржавчины между нашими
креслами.
– Ваш отец в тюрьме? – тихо спросила я.
– Да. – Она медленно подняла глаза и посмотрела на меня почти удивленно, как будто я
получила эту информацию телепатически. – Он убил человека. Я имею в виду, он не хотел этого,
но он убил человека.
– И теперь он в тюрьме…
– Да. Он там. – Она покраснела, и ее глаза наполнились слезами.
Меня всегда впечатляет тот факт, что даже самая краткая возможность быть выслушанным,
самое слабое предположение о возможности доброго отношения может вызвать такой
моментальный прилив эмоций. Я думаю, это потому, что нас почти никогда не слушают. Моя
работа такова, что мне каждый день напоминают о том, как нечасто нас слушают и слышат,
любого из нас, и как нечасто хоть немного понимают наши действия. Другой ироничный урок
моей «профессии слушателя» – что во многих отношениях каждый из нас в конечном счете
остается тайной для всех остальных.
– Как долго ваш отец находится в тюрьме? – спросила я.
– Сорок один день. Был очень долгий процесс. Пока длился суд, он был на свободе.
– И вы почувствовали, что вам нужно поговорить с кем-то?
– Да. Я не могу… Это так… депрессивно. Кажется, я впадаю в депрессию. Скоро у меня
начнутся занятия, я собираюсь учиться медицине…
– Учиться медицине? Вы имеете в виду – в сентябре?
Был июль.
– Да. Жаль, будет ужасно, если я начну учиться в таком состоянии…
Полились слезы, беззвучные, как будто остальные ее части не знали, что она плачет. Потоки
лились из глаз и скользили по белой шелковой рубашке, оставляя полупрозрачные пятна. Но
если не считать этого, поведение девушки оставалось стоическим.
Меня всегда трогает стоицизм. Ханна обладала им в высшей степени. Я была покорена.
Она заправила свои прямые черные волосы за уши. Волосы были такими блестящими, что
казалось, будто кто-то отполировал их. Посмотрев мимо меня в окно, она спросила:
– Вы знаете, каково это, когда ваш отец сидит в тюрьме?
– Нет, не знаю, – ответила я. – Может быть, вы мне расскажете.
И тогда Ханна рассказала свою историю.
Ее отец был директором общеобразовательной школы в другом штате, в тысяче миль к з ападу
от Бостона, в пригороде, населенном представителями среднего класса, где выросла и сама
Ханна. Если верить Ханне, ее отец был чрезвычайно симпатичным мужчиной, который всегда
привлекал к себе людей, – «звезда», как она выразилась. Его любили ученики, учителя, да почти
все, кто так или иначе был связан со школой. Он присутствовал на тренировках
девчонок-чирлидеров, не пропускал ни одного футбольного матча, и видно было, как для него
важна победа школьной команды.
Будучи воспитанным на сельском Среднем Западе, он исповедовал «строгие консервативные
ценности», рассказывала Ханна. Он свято верил в патриотизм, в могучую защищенную страну и
признавал важность образования и самосовершенствования.
Ханна была его единственным ребенком. Сколько она себя помнила, отец говорил ей, что
она, когда подрастет, может стать кем угодно. Не только мальчики, но и девочки имеют право
выбора и могут стать, кем захотят. Например, посвятить свою жизнь медицине. Ханна может
стать доктором.
Ханна очень любила своего отца.
– Он самый нравственный человек в мире. Он действительно такой, – сказала она
решительно. – Вы бы видели людей, пришедших на суд… Они сидели и плакали, плакали и
плакали. Им было так жалко его, но они ничего не могли поделать. Понимаете, ничего не могли
поделать…
Убийство произошло мартовской ночью, когда Ханна, второкурсница колледжа, была дома
во время весенних каникул. Перед рассветом ее разбудил очень громкий шум перед домом ее
родителей.
– Я тогда еще не знала, что это был выстрел, – сказала она.
Девушка сонно встала, чтобы посмотреть, что там такое, и обнаружила, что мать стоит у
открытой входной двери, плача и заламывая руки. В дом врывался мартовский воздух.
– Знаете, это самое странное. Я все еще могу закрыть глаза и увидеть, как она стоит. Ветер
раздувал ее халат, и было такое чувство, будто я уже знаю, что произошло. Понимаете, я знала,
что произошло. Я знала, что моего отца арестуют. Я все это видела. Это похоже на картину из
ночного кошмара, верно ведь? Не верится, что это происходит в реальной жизни, и ты
продолжаешь думать, что вот-вот проснешься. Иногда я все еще думаю, что проснусь, и все это
окажется каким-то ужасным сном. Но откуда я все поняла, прежде чем узнала хоть что-то? Я
видела маму, стоящую там… Как будто что-то подобное уже происходило в прошлом, дежавю
или что-то подобное. Это было странно. А может, и нет. Может быть, это просто сейчас так
кажется, когда я это вспоминаю. Я не знаю.
Как только мать увидела Ханну, она схватила ее, как будто на них мчится поезд, и закричала:
«Не ходи туда! Не ходи туда!» Ханна не сделала ни шагу и не стала требовать объяснений. Она
просто стояла в объятиях напуганной матери.
– Я никогда раньше не видела ее такой. Еще раз хочу сказать, все это было, как будто я уже
прошла через это. Я точно знала, что лучше остаться в доме.
В какой-то момент – Ханна не знает, как долго это продолжалось, – вошел ее отец.
– У него в руках не было ружья. Он бросил его там, где-то во дворе, – вздохнула девушка.
Одетый только в пижамные штаны, он стоял перед своей семьей.
– Отец тяжело дышал, но он не был напуган, ничего подобного, и всего на секунду я
подумала, что, может быть, все будет хорошо.
Когда Ханна произнесла это, на ее глазах снова появились слезы.
– Я была слишком напугана, чтобы спросить, что случилось. Через некоторое время мама
отпустила меня. Она пошла и позвонила в полицию. Я помню, она спросила отца: «Он ранен?»
Отец ответил: «Думаю, да. Думаю, я ранил его». И вот после этого она пошла на кухню и
позвонила в полицию. Так и надо делать, правильно?
– Правильно, – кивнула я; это был не риторический вопрос.
О том, что произошло, Ханна узнала по обрывкам информации. Той ужасной ночью мать
Ханны, всегда спящая чутко, услышала шум в гостиной – ей показалось, что кто-то разбил
стекло. Она разбудила мужа. Звуки усилились. Не было сомнений, что это злоумышленник.
Отец встал с постели, не включая света – он пользовался маленьким фонариком, – вытащил
ружье, которое хранил в шкафу, снял его с предохранителя и зарядил. Мать Ханны умоляла его
позвонить в полицию, но он прошептал ей: «Оставайся здесь!» – и в полной темноте вышел в
гостиную.
Вор, вероятно, услышав его шаги, покинул дом через входную дверь. Отец Ханны бросился
за ним и выстрелил. Как позже скажет его адвокат, он стрелял вслепую, но заряд «по чистой
случайности» попал злоумышленнику в затылок, мгновенно убив его. Тело упало на тротуар
между газоном и бордюром. Технически это означало, что отец Ханны расстрелял безоружного
человека на улице.
Странно, но соседи не вышли из своих домов.
– После всего было так тихо. Очень, очень тихо, – сказала Ханна.
Полиция прибыла быстро, вместе с полицией приехала «Скорая помощь». Отца и мать увезли
в полицейский участок.
– Мама позвонила моим тете и дяде, чтобы они приехали ко мне на оставшуюся часть ночи,
как будто я снова стала маленькой девочкой. Но от них не было толку, они вели себя довольно
истерично. А я тогда просто оцепенела.
Люди без совести испытывают эмоции совсем не так, как вы или я, и они вообще не
испытывают ни любви, ни какой-либо другой положительной привязанности к кому-нибудь.
В последующие недели случившееся было в центре внимания местных СМИ. Убийство
произошло в спокойном пригороде, где жил средний класс. Отец Ханны был уважаемым
человеком. Он не был пьян и не употреблял наркотики. У убитого было темное прошлое, он был
наркоманом, и перед тем как его застрелили, он залез в дом через окно. Никто, кроме прокурора,
не сомневался, что он имел преступные намерения и что отец Ханны стрелял в него потому, что
тот незаконно проник в дом.
Этот случай наглядно продемонстрировал опасность поведения вигилантов – людей, которые
совершают самосуд над преступником. Или, может быть, это убедительно доказывало, что
владельцы домов должны иметь больше прав. ACLU[69] сходил с ума, а NRA[70] тем более.
Ханна рассказала, что судебная процедура была долгой и утомительной, после вынесения
приговора была подана апелляция, и дело рассматривали еще раз. В конце концов отец Ханны
был осужден за умышленное убийство при смягчающих обстоятельствах и приговорен к
максимальному десятилетнему тюремному заключению. Правда, адвокаты обнадежили Ханну и
ее мать, что, вероятно, реальный срок заключения обернется двумя или тремя годами.
Новость о директоре школы, приговоренном к десяти годам лишения свободы за то, что он
стрелял в грабителя у своего дома, вызвала сильные эмоции. Посыпались протесты: решение
было «неконституционным», оно бросало вызов здравому смыслу и естественному праву. С
одной стороны, отец Ханны сотворил самосуд и был нарушителем закона. Но с другой – он был
героем и защитником своей семьи. Или он был сумасшедшим?
Несмотря на случившееся, Ханна продолжала учиться в колледже, получала отличные оценки
и планировала со временем стать доктором – на этих действиях настаивал ее активный отец.
– Он просто не допустит, чтобы моя жизнь была разрушена этой «глупостью», – вот так он
сказал.
Ханна отправила документы в несколько медицинских школ, внутренне ожидая отказа в
приеме, но, несмотря на положение ее отца, ее везде готовы были принять. Она сказала мне:
– Вероятно, отец был причиной. Все, что случилось, помогло мне получить место.
Закончив говорить, Ханна пошарила в небольшой кожаной сумочке, нашла платок, протерла
щеки и промокнула рубашку. Она предпочла именно свой платок, хотя полная коробка салфеток
стояла на виду прямо у ее левого локтя.
– Понимаете, мне не нужна терапия, – сказала она. – Но я бы очень хотела поговорить с
кем-то. Я начинаю учиться, и мне не хочется быть в депрессии. Не знаю… Как вы думаете, мне
стоит ходить к вам?
Я почувствовала к Ханне огромное сочувствие и сказала ей об этом. Но, признаться,
задумалась, какую помощь могу оказать ей. Выяснилось, что Ханна позвонила потому, что
увидела мое имя в газетной статье. Мы договорились какое-то время встречаться раз в неделю,
чтобы девушке было с кем поговорить. Медицинская школа, в которой ей предстояло учиться,
была здесь, в Бостоне, и мать Ханны убедила ее переехать на восток сразу после окончания
колледжа, чтобы «освоиться» до начала занятий, перешагнув через «домашнее безумие». Как
сказала Ханна, ее мать была обеспокоена тем, что эта ситуация «негативно» скажется на дочери.
Это было явным преуменьшением, и я заверила Ханну, что да, это будет совсем неплохо, если
мы с ней начнем встречаться.
После того как она ушла, я минуту или две ходила по своему кабинету, глядя из окон на
викторианские дома Бэк-Бэя. Затем взялась перебирать бумаги на широком, загроможденном
столе – я так делаю, когда кто-то сказал мне многое, но не все. Я размышляла не столько о
юридической стороне, сколько над постоянным вопросом психологии – почему?
Ханна не спросила почему: «Почему мой отец выстрелил из этого ружья? Почему он не
отпустил этого человека?» Я осознавала, что эмоционально она не могла позволить себе задать
этот вопрос, поскольку ответ мог оказаться слишком тревожащим. На кону были ее отношения с
отцом. А также, возможно, именно поэтому она нуждалась во мне – в глубине души она
надеялась, что я помогу ей сориентироваться среди вероятных ответов на этот действительно
опасный вопрос.
Не исключено, что ее отец поддался ярости и убил человека случайно: «слепая удача», как
сказал адвокат. Или же ее отец искренне верил, что семья находится в опасности, и у него
сработали инстинкты защитника. Но может быть, отец Ханны, примерный семьянин, всеми
уважаемый директор средней школы, был… прирожденным убийцей?
В ходе наших встреч в течение лета и осени, когда Ханна уже начала учиться, она рассказала
мне больше о своем отце.
По роду своей работы я часто слышу о нюансах поведения и событиях, к котор ым сами
пациенты успевают привыкнуть за свою жизнь и думают, что они нормальны, в то время как для
меня это звучит тревожно. Так произошло и с Ханной. Девушке, очевидно, казалось, что она
рассказывает заурядные истории про своего отца, но я из них собрала картину эмоционально
холодного человека, чьи подавляющие действия заставили меня съежиться.
Я обнаружила, что отец Ханны обращался со своей красивой женой и умницей-дочерью
скорее как с трофеями, чем как с людьми. Он полностью игнорировал их, когда они болели или
переживали трудности. Но Ханна, любя отца, видела все в другом свете, хотя я заметила, что
иногда она запиналась, когда проговаривала вслух давние истории.
– Папа действительно гордится мной, – говорила она. – Вероятно, поэтому он терпеть не мог,
когда что-то шло не так. Однажды, когда я была в четвертом классе, учитель сказал ему, что я не
сделала домашнее задание. Папа не разговаривал со мной в течение двух недель после этого. Это
точно продолжалось две недели, потому что у меня был маленький календарь, он все еще
хранится где-то. Я отмечала в нем дни, один за другим. Отец вел себя так, словно меня не
существовало. Это было ужасно. Или еще один хороший пример, более поздний: я уже училась в
старшей школе – его старшей школе. У меня на щеке вскочил огромный, уродливый прыщ, – она
указала на свою нежную щечку. – Папа не сказал мне ни слова, но он три дня не смотрел на
меня. Он такой перфекционист… Он очень, очень хотел мной гордиться, а когда что -то не так,
ему было трудно. Иногда я сама себе противна, так что я могу это понять…
Однажды мать Ханны тяжело заболела и почти три недели провела в больнице. Скорее всего,
это было воспаление легких; как сказала Ханна: «Я была слишком маленькой, чтобы помнить в
точности». Ханна посещала мать вместе с тетей, но ее отец ни разу не пришел в больницу. Когда
мать вернулась домой, бледная и похудевшая, он был обеспокоен тем, что она «может не вернуть
свою красоту».
О матери Ханна говорила с нежностью:
– Она добрая и милая. Она всегда хорошо обращалась со мной, особенно когда я была
маленькой. Мама любит сад, и она много занимается благотворительностью. И да, она была
королевой красоты, когда училась в старшей школе. Папа любит рассказывать об этом.
Я спросила Ханну о реакции ее матери на невнимательность отца.
– Не знаю… – после паузы ответила она. – Если честно, есть вещи, которые очень разозлили
бы меня, будь я на мамином месте, но она ничего не говорила. Она просто шла своим путем. Как
я уже сказала, мама милая, добрая женщина, думаю, каждый может подтвердить это, и ее
доброта, вероятно, и есть причина того, что она никогда особо не отстаивает свои интересы. Я
такого не слышала, чтобы она противоречила папе. Если она когда-нибудь это сделает, я,
наверное, в обморок упаду. Она идеальная женщина. Ее единственный маленький изъян, если
можно так сказать, это ее нарциссизм. Она по-настоящему красива и знает это. Чтобы
поддержать красоту, она проводит много времени, занимаясь собой – волосами и телом и всем
остальным. Я думаю, она видит единственную силу в своей красоте, если можно так сказать.
Ханна вопросительно посмотрела на меня, и я кивнула в знак понимания.
– Знаете, надо отдать должное папе. Он всегда очень хорошо к ней относился. Когда он
уезжал, он посылал ей цветы и всегда говорил, как она красива. Думаю, для нее это много
значило.
– Он посылал ей цветы, когда уезжал? А куда он ездил? – спросил я.
Когда я задал этот вопрос, спокойствие Ханны немного пошатнулось. Она поерзала в кресле
и ничего не сказала, но потом все-таки ответила:
– На самом деле я не знаю. Наверное, это звучит глупо, но я не знаю. Иногда он возвращался
поздно вечером, иногда уезжал на все выходные. И мама получала цветы. Что -то такое было
между ними… Слишком странное, пожалуй, поэтому я пыталась этого не замечать.
– Его отсутствия были странными?
– Ну да… Так мне казалось. Я не знаю, что в связи с этим чувствовала мама.
– У вас есть какие-то догадки о том, куда он мог ездить?
Возможно, я слишком настаивала, но мне это показалось важным моментом.
– Нет. Я всегда старалась не обращать на это внимания, – повторила Ханна и перевела взгляд
на мои книжные полки.
На следующей неделе я спросила девушку, был ли ее отец физически жесток с ней или ее
мамой. Бил ли он их когда-нибудь?
Ханна оживилась и с горячностью ответила:
– О нет! Ничего подобного никогда не было. Я даже представить такое не могу. На самом
деле, если бы кто-то сделал больно мне или маме, думаю, отец убил бы этого человека.
Я подождала, пока до нее дойдет смысл сказанного, но этого не произошло. Ханна сменила
позу и уверенно подкрепила ответ:
– Нет. Он никогда нас не бил. Ничего подобного никогда не было.
Возможность ответить так была ей приятна, и я была склонна верить ей. Но после двадцати
пяти лет работы с людьми, пострадавшими от травм, я знала, что ударить – это на самом деле
самый терпимый способ нападения на человека.
Я попробовала сменить курс.
– Знаю, что вы любите своего отца, Ханна, и сейчас вам нужно держаться за эту любовь. Но
во всех отношениях бывают свои трудности. Есть ли в вашем отце что-то такое, что вы бы
хотели изменить, будь это возможно?
– Да, вы правы, мне нужно держаться за него. Папа действительно заслуживает огромного
сочувствия, особенно теперь…
Она остановилась и оглянулась назад, на двойную дверь моего кабинета. Затем посмотрела на
меня, как будто оценивая, и наконец сказала:
– Но раз вы хотите знать, что бы я изменила, на самом деле есть кое-что.
Она невесело усмехнулась и покраснела до корней своих блестящих черных волос.
– И что же? – спросила я настолько нейтральным тоном, насколько это было возможно.
– Это глупость, конечно. Это, ну… Иногда он флиртовал с моими подругами, вроде того, и
это беспокоит меня. Вот услышала себя со стороны и поняла, что это звучит смешно… Я думаю,
это не должно так сильно волновать меня. Но на самом деле волнует.
– Он флиртовал с вашими подругами? Что вы имеете в виду?
– С начала средней школы, где-то так… Некоторые из моих подруг просто великолепны,
понимаете? Особенно Джорджия… Ну, он подмигивает им, хватает их, щекочет их. И иногда
делает намеки, которые кажутся мне непристойными. Скажет, например: «Ты сегодня без
лифчика, Джорджия?» Или что-то в этом роде… Я, вероятно, неверно истолковываю… Ой,
суперглупость, правда? Наверное, это не стоит беспокойства.
– Если бы я была на вашем месте, думаю, меня бы это сильно беспокоило, – сказала я.
– Да? – Ханна на мгновение приободрилась, словно нуждалась в моей поддержке, а затем
сникла. – Знаете, в школе, где папа работает и где училась я, родители вообще -то жаловались,
что он «неподобающим образом» ведет себя с их детьми. Три раза, мне кажется, я слышала о
чем-то подобном. Помню, однажды родители вообще забрали своего ребенка из школы. После
этого случая многие поддержали папу. Разве можно человека обвинить в извращениях только
потому, что он обнял своего ученика или что-то такое…
– А вы что думаете?
– Я не знаю. Вероятно, я сгорю в аду, если признаю такое, но, по правде, я не знаю. Просто я
видела, как он делал много всего, что люди могли неправильно истолковать. Понимаете? Я имею
в виду, если вы директор школы и подходите к какой-нибудь аппетитной шестнадцатилетке в
коридоре, чтобы обнять ее за талию, можно ожидать, что ее родители разозлятся, услышав об
этом. Не знаю, почему папа этого не понимает…
Ханна снова уставилась на книжные полки и замолчала. Я ждала.
Наконец она собралась с духом.
– И знаете, что еще… Я никому об этом не рассказывала и надеюсь, вы не разочаруетесь во
мне, услышав это… Однажды девочка, которую я знаю не очень хорошо, но она тоже училась в
нашей школе, подошла и села рядом со мной в библиотеке. Она написала мне записку: «Знаешь,
что твой отец сказал мне о Сентрал Хай?»[71] – «Нет. Что?» – ответила я. Она написала: «Он
сказал мне, что Сентрал – это сексуальная столовая». Она поставила слова «сексуальная
столовая» в большие кавычки. Я была в ярости. С трудом сдержав слезы, я вышла. Что сделать с
этим листом бумаги, я не знала, поэтому скомкала его и положила в карман, а когда вернулась
домой, взяла спички и сожгла его в раковине.
Поток слов иссяк, Ханна опустила взгляд на ковер ржавого цвета.
– Мне очень жаль, Ханна, что это произошло с вами. Вам, должно быть, неловко, и вы убиты
горем… Но почему вы предположили, что я разочаруюсь в вас, если вы расскажете?
– Я должна держать это в секрете. Это предательство, – выпалила она.
Мы продолжили нашу работу. Она рассказала мне о странных телефонных сообщениях,
которые получала ее мать.
– После ночи преступления мы были не в состоянии отвечать на телефонные звонки. Было
так много репортеров и много психов… Сейчас мама всегда ждет, когда сработает автоответчик,
и если это тот, с кем она хочет поговорить, она берет трубку. Так лучше, я думаю. Психов она
просто стирает. Но в последнее время мама получала странные сообщения о наркотиках, и они
здорово расстроили ее.
– Она сказала вам, что в них? – спросила я.
– Вроде того. Мы с ней общаемся по телефону, и когда она волнуется, ее трудно понять. Но
основная идея в том, что папу обвиняют в распространении наркотиков… Смешно… Маму они
здорово достают. Она сказала, что эти люди требуют какой-то «информации» из дома, а если
«информации» не будет, папе сделают хуже. Может, я что-то не так поняла… И потом, папа в
тюрьме, куда уж хуже.
– Ваша мать уведомила полицию об этих сообщениях?
– Нет. Она боится, что у папы из-за нее будут проблемы.
Я не смогла найти подходящего ответа, и Ханна первой прервала паузу.
– Я знаю, я знаю. Это нелогично, – сказала она.
К концу первого года обучения Ханны в медицинской школе ее мать получила примерно
дюжину непонятных пугающих сообщений, но ни мать, ни дочь не обратились в полицию.
В мае Ханна собралась слетать навестить отца в тюрьме. Я предупредила, что этот визит
будет для нее эмоционально болезненным, но она не собиралась отказываться от своей идеи. В
попытке подготовить девушку к тем чувствам, которые ей, возможно, придется испытать, когда
она увидит своего отца в тюрьме, я провела с ней несколько бесед, но то, что пр оизошло,
превзошло все ожидания.
Оглядываясь назад, я полагаю, что отец Ханны, должно быть, достиг точки, когда ему
захотелось, чтобы аудитория оценила его мастерство игрока. Если сравнивать, это что -то вроде
решения Скипа заманить свою младшую сестру на берег озера. Мне трудно найти другую
причину, по которой этот человек вдруг стал таким откровенным со своей дочерью. Что касается
Ханны, насколько я поняла, она не собиралась быть прямолинейной с отцом. По -моему, ее
поведение в момент посещения тюрьмы – одна из лучших иллюстраций того, насколько много
человек может знать о другом человеке, не осознавая, что он все это знает.
Вот что она рассказала мне об их разговоре, когда вернулась в Бостон. Думаю, что во время
их встречи было сказано больше, но Ханна разделила со мной немалую часть.
Описывая унизительный процесс прохода в тюрьму, она начала плакать, но быстро взяла себя
в руки, и дальше голос ее звучал спокойно
– Я боялась, что он будет выглядеть жалким и разбитым, – сказала девушка, – но он выглядел
прекрасно. Не знаю… он был таким живым – вот что я хочу сказать. Его глаза сверкали.
Конечно, я видела его таким прежде, но совсем не ожидала, что он таким будет в тюрьме. Он
был рад меня видеть, спросил о моих оценках. Я думала, что он спросит о маме, но он этого не
сделал. И поэтому я решила: зачем откладывать? И спросила его.
Она произнесла это так, как будто я знала, что она имеет в виду, – а я не знала.
– О чем? – уточнила я.
– Я спросила его: «Что этот человек искал в доме, папа?» Он сказал: «Какой человек?», но я
была уверена, что он понял, о чем я говорю. Он не выглядел ни пристыженным, ни смущенным,
ничего подобного. Я сказала: «Человек, которого ты застрелил». Он даже не моргнул, он просто
сказал: «А, тот человек. Он искал несколько имен. Но не нашел их, уверяю тебя».
До этого Ханна рассказывала, не глядя на меня, а теперь подняла глаза.
– Доктор Стаут, его выражение лица… Оно было таким, будто мы говорили о чем-то очень
забавном. Я хотела убежать, но я этого не сделала.
– Я не знала, что вы собираетесь его спросить об этом. Вы меня удивили, – сказала я.
– Это было ужасно, – продолжила Ханна, будто не услышав меня. – Я сказала: «Значит, ты
его знал?», и он ответил: «Конечно, я знал его. Зачем мне убивать совершенно незнакомого
человека?» И рассмеялся. Он рассмеялся, доктор Стаут.
Она обращалась ко мне, но было видно, что она говорит все это для себя, ей надо было
выговориться.
– А потом я сказала: «Ты имеешь дело с героином?» Конкретно на этот вопрос он не ответил,
он просто сказал, что я умная. Вы можете в это поверить? Он сказал мне, что я умная.
Представьте большую белую акулу с требовательной совестью. Как долго она проживет?
Ханна покачала головой и некоторое время молчала. В конце концов я сама подтолкнула ее.
Я спросила:
– Вы задавали другие вопросы, Ханна?
– Да. Я спросила: «Ты убил кого-нибудь еще?» И знаете, что он ответил? – Она снова
замолчала.
Немного погодя я спросила:
– Что он сказал?
– Он сказал: «Пятая поправка»[72].
Ханна снова заплакала, на этот раз не сдерживаясь. Ее внезапное, мучительное горе из -за
отца, которому она верила, напомнило мне цитату из Эмерсона: «Из всех способов потерять
человека, смерть – самый лучший».
Она плакала долго, но когда слезы иссякли, она еще раз удивила меня. Она подумала о
собственной безопасности. Вытерев лицо салфетками из коробки, она посмотрела на меня и
сказала ровным голосом:
– Знаете, адвокаты ведь скоро вытащат его оттуда. Что мне тогда делать?
И я услышала свой ответ, причем определенно содержащий больше эмоций, чем я привыкла
использовать во время терапевтических сеансов:
– Ты будешь защищаться, Ханна.
Социопатов не так мало, и даже больше: они – значительная часть населения. Хотя опыт
Ханны особенный, для любого человека это аксиома: практически невозможно пройти весь
жизненный путь, не встретив ни одного такого.
Люди без совести испытывают эмоции совсем не так, как вы или я, и они вообще не
испытывают ни любви, ни какой-либо другой положительной привязанности к кому-нибудь.
Этот дефицит, который трудно даже осмыслить, сводит жизнь к бесконечной игре из попыток
господства над другими людьми. Иногда социопаты являются физически жестокими, как отец
Ханны. Гораздо чаще они предпочитают «выигрывать» у других путем вторжения в деловой или
профессиональный мир, или в правительство, или используя кого-то в паразитических
отношениях, как это делал Люк, бывший муж Сидни.
В настоящее время социопатия неизлечима. Более того, социопаты почти никогда не хотят
быть «вылеченными». Фактически вполне вероятно, что, опираясь на нейробиологическую
конфигурацию социопатии, определенные культуры, особенно западная, активно поо щряют
антиобщественное поведение, в том числе насилие, убийство и разжигание войны.
Большинству людей трудно принять эти факты. Они оскорбительны, недемократичны и
пугающи. Но понимание и принятие их как аспекта реальности нашего мира – правило номер
один из «Тринадцати правил обращения с социопатами в повседневной жизни», о которых я
рассказываю таким пациентам, как Ханна, и другим людям, заинтересованным в защите себя и
тех, кого они любят.
Вот эти тринадцать правил.
1. Первое правило касается принятия того горького факта, что некоторые люди буквально
не имеют совести.
Эти люди не часто выглядят как Чарльз Мэнсон или бармен-ференги[73]. Они похожи на нас.
7. Не вступайте в игру.
Интрига – инструмент социопата. Сопротивляйтесь искушению конкурировать с
социопатом-искусителем, перехитрить его, подвергнуть психоанализу или посмеяться над ним.
Вдобавок к тому, что вы опуститесь до его уровня, вы отвлечетесь от того, что действительно
важно, – защитить себя.
8. Лучший способ защитить себя от социопата – это избегать его, отказаться от любых
контактов и общения.
Психологи обычно не любят рекомендовать избегать кого-то, но в этом случае я делаю
настоятельное исключение.
Единственный действительно эффективный метод защиты от того, кого вы определили как
социопата, это полностью убрать его из вашей жизни. Социопаты живут вне общественного
договора, следовательно, включать их в отношения или другие социальные структуры опасно.
Исключая социопатов из контекста ваших собственных отношений, вы не повредите ничьим
чувствам. Хотя они могут притвориться, что это не так, у социопатов нет таких чувств, которым
можно причинить боль.
Возможно, у вас никогда не получится объяснить своей семье и друзьям, почему вы избегаете
какого-то человека. Социопатию удивительно трудно увидеть и еще труднее объяснить.
Избегайте таких людей в любом случае.
Если на каком-то этапе полностью избежать невозможно, планируйте подойти к цели как
можно ближе.
11. Никогда не соглашайтесь, из жалости или по любой другой причине, помогать социопату
скрывать его истинный характер.
«Пожалуйста, не рассказывайте!» – произнесенная со слезами и с великим скрежетом
зубовным, эта фраза является классической мольбой воров, мучителей детей и социопатов. Не
слушайте эту песню сирены.
Другие люди заслуживают того, чтобы их предупредили, гораздо больше, чем социопаты –
сохранения их секретов.
Если кто-то без совести настаивает на том, что вы «должны» ему, вспомните, что вы сейчас
прочтете: «вы в долгу передо мной» – было обычной линией социопатов на протяжении
тысячелетий, и это до сих пор так. Так Распутин сказал супруге Николая II. На это намекал отец
Ханны после их откровенной беседы в тюрьме.
Мы склонны воспринимать «ты мне должен» как убедительную претензию, но это совсем не
так. Не слушайте. Кроме того, игнорируйте послание «ты такой же, как я». Это не так.
Эпилог
Я все еще иногда встречаюсь с Ханной. Ее отец вышел из тюрьмы по условно -досрочному
освобождению, но она не виделась с ним и даже не разговаривала в течение последних шести
лет. Эта потеря и причины этой потери остаются для Ханны источником огромной печали.
Ее мать и отец теперь в разводе – не из-за бурной преступной деятельности этого человека,
которую мать Ханны и остальное общество все еще отказываются признать, а из -за того, что
мать нашла своего супруга в постели с девятнадцатилетней бывшей ученицей.
В доказательство своего интеллекта Ханна окончила медицинский факультет с отличием. Но
вскоре она обнаружила очевидное: быть врачом было целью ее отца, а не ее собственной. Это он
считал профессию медика вершиной престижа.
Вопреки всему Ханна сохранила в себе способность чувствовать близость к заслуживающим
доверия людям, а также чувство юмора. Например, когда она ушла из медицины, она сказала
мне, что поняла: слова «не навреди» из клятвы Гиппократа совсем не применимы к ее отцу.
Она поступила на юридический факультет, выбрав специализацию по правозащитной
деятельности и правам человека.
Глава 9
Происхождение совести
Почему любое животное, обозначенное и помеченное всеми видами сигналов как
индивидуальное Я, выберет отказаться от своей жизни в помощь кому-то еще?
Льюис Томас
У нас есть превосходные основания полагать, что природа жестока [75], так почему же не все
люди становятся убийцами, как отец Ханны?
Почему большинство из нас действуют под влиянием седьмого чувства, которое велит не
убивать, даже когда мы могли бы каким-то образом получить выгоду от этого? Это касается и
меньших проступков: почему мы обычно чувствуем себя виноватыми, когда крадем, лжем или
причиняем боль другим людям?
Мы уже обсуждали, что является причиной социопатии, и поэтому справедливым будет
рассмотреть вопрос-двойник: в чем причина совести?
С определенной точки зрения этот вопрос не просто параллелен – фактически это более
значимый и более запутанный вопрос. С тех пор как Дарвин в 1859 году опубликовал
«Происхождение видов», большая часть научного теоретизирования исходит из того, что все
живые существа, включая людей, эволюционировали в соответствии с законом естественного
отбора. Согласно этому закону, известному более широко как «закон джунглей», любая
характеристика, которая увеличивает выживаемость и воспроизводство (и, следовательно,
преемственность собственных генетических компонентов), более вероятно сохранится в
популяции. Если физическая характеристика или поведенческая особенность благоприятствует и
дает преимущество для выживания бесчисленных поколений индивидов во многих ситуациях и
во всех средах обитания, она может постепенно и на долгие времена стать частью стандартной
генетической программы вида.
Согласно закону естественного отбора, у тигров есть когти, хамелеоны меняют цвет, крысы
избегают открытых пространств, опоссумы притворяются мертвыми, а у обезьян довольно
большие мозги. Благодаря этому тигры, вооруженные когтями, ящерицы, умеющие
маскироваться, осторожные грызуны, артистичные опоссумы и очень умные приматы, как
правило, живут дольше. Они производят на свет больше потомства, в свою очередь это
потомство лучше выживает и размножается, чем те, у кого нет природного оружия, способностей
к камуфляжу, полезной для выживания тревожности, актерских способностей или превосходного
интеллекта.
Но согласно этому совершенно аморальному «закону джунглей», в чем может заключаться
польза для отдельных представителей хищного вида – ведь человеческие существа тоже
хищники – от ограничений и помех, вызванных сильным нравственным чувством? Представьте,
например, большую белую акулу с требовательной совестью. Как долго она проживет?
Что может являться предположительным эволюционным истоком человеческой совести?
Давайте посмотрим на этот необычный вопрос по-другому. Представим людей, оказавшихся
на маленьком отдаленном острове с ограниченными ресурсами. Какой человек с большей
вероятностью выживет в долгосрочной перспективе – честный и нравственный или
жестокосердный, как Скип? Добрая и эмпатичная Джеки Рубинштейн или Дорин Литтлфилд?
Сидни или полностью поглощенный собой Люк? Ханна или отец Ханны? Если бы на острове
присутствовали другие люди, способные производить потомство, и учитывая, что социопатия, по
крайней мере частично, передается генетически, то по прошествии многих и многих поколений
не получили бы мы остров, населенный в основном людьми, не имеющими никакой совести?
Допустим. Но тогда разве не стало бы население острова, состоящее из социопатов, недолго
думая, опустошать ресурсы, что привело бы к вымиранию? И если бы люди с совестью все еще
сохранились на этом острове, где жестокость приносила свои плоды и жизнь была хрупкой, то
что в этом естественном мире могло бы способствовать их нравственности?
Именно из-за этого, казалось бы, невозможного парадокса эволюционной теории
естествоиспытатели, социобиологи, специалисты по сравнительной психологии и философы
давно заинтересовались происхождением бескорыстия у людей и других животных. Всякий раз,
когда мы тщательно наблюдаем за действиями так называемых высших животных, мы находим
очевидно непримиримую дихотомию между эгоистичным желанием выжить и интенсивным
социальным интересом. И конечно, нигде эта дихотомия не принимает такие экстремальные
формы, как у рода человеческого. Мы жестоко конкурируем, и мы учим наших детей
соревноваться. Мы финансируем войны и оружие массового уничтожения. И мы же
поддерживаем благотворительные фонды, социальное обеспечение программ для бездомных и
стараемся учить наших детей быть добрыми.
Наш вид породил как Наполеона, так и мать Терезу. Но согласно фундаменталистской
эволюционной теории мать Тереза никогда не должна была родиться, потому что ни
благотворительность, ни чувство добра и зла вроде бы не имеют никакого отношения к «закону
джунглей». Так что же здесь происходит? Как Дэвид Папино вопрошает в своей рецензии на
книгу Мэтта Ридли «Происхождение альтруизма и добродетели» в «Нью-Йорк Таймс»: «Если
“хорошие парни” всегда приходили последними, когда наши предки рыскали в поисках еды в
африканской саванне, почему теперь нравственность для нас так естественна?»
Добро против зла – это вечный внекультурный человеческий сюжет, и подтекст кажущейся
всеобщей нравственной борьбы легко опознается обоими полами во всех культурах.
Люди далеко не единственные животные, которые могут вести себя бескорыстно. Газели
Томсона подскакивают на одном месте, когда видят хищника, уменьшая свои шансы на
выживание, но увеличивая шансы, что стадо уйдет. Шимпанзе делятся мясом, а иногда и
наиболее ценными для них фруктами. По словам психобиолога Франса де Ваала, ворон сообщает
о находке драгоценной туши громкими призывами к стае, делая себя заметным для волков [76].
Когда дело доходит до выживания, очевидно, что существует определенный конфликт
интересов между индивидуумом и стадом/сообществом/стаей, и аргументы о происхождении
того, что эволюционные психологи называют «альтруистическое поведение», как правило,
сосредоточены вокруг единицы отбора в эволюции. Естественный отбор «выбирает» для
выживания только отдельных индивидуумов – или же выбор происходит на уровне групп, тем
самым способствуя выживанию целой популяции по сравнению с другими?
Если «выживание наиболее приспособленных» относится только к индивиду как к единице
отбора, эволюцию бескорыстия практически невозможно объяснить по той же причине, по
которой головорезы Скип, Дорин, Люк и отец Ханны действительно переживут всех нас на
необитаемом острове. Но если единицей отбора является группа в целом, то можно объяснить
определенное количество альтруизма.
Очень просто: группа, состоящая из людей, которые сотрудничают и заботятся друг о друге,
имеет гораздо больше шансов выжить как группа, чем как совокупность индивидуумов, которые
могут только конкурировать или игнорировать друг друга. В плане выживания успешной
группой будет та, которая до некоторой степени работает как единая сущность, а не та, в которой
каждый отдельный человек стремится занять первое место без оглядки на всех остальных.
Групповой отбор, и все, что он подразумевает в отношении нашей истинной природы, был
весьма спорной идеей среди эволюционистов, отражающей тот факт, что сама теория эволюции
все еще развивается. Ранние теории группового отбора предполагали, что в начале существовали
сплоченные группы альтруистических индивидов (млекопитающие, которым свойственно
предупреждающее поведение, птицы, сообщающие всей стае о еде, приматы, демонстрирующие
щедрость, и т. д.), и это в первую очередь способствовало групповому отбору. Это слабо
объясненное предположение – где взять такое скопление альтруистов – раздражало многих
ученых, которые навесили на него ярлык с титулом слабонаучного.
В 1966 году Джордж К. Уильямс из Чикагского университета опубликовал ставший теперь
классическим текст под названием «Адаптация и естественный отбор», в котором он утверждал,
что хотя групповой отбор теоретически возможен, маловероятно, чтобы он происходил в
природе. Уильямс писал, что ни группа, ни индивид не являются фундаментальной единицей
естественного отбора, утверждая, что истинная единица отбора – это сам ген [77].
Каким-то человеческим чудом одна вещь остается неизменной почти для всех нас – это наша
глубокая привязанность к другим людям.
Для существ, которые размножаются половым путем, в отличие от организмов,
производящих клоны, ген является единственной единицей, которая во времени точно копирует
себя (более или менее). Дети не являются точными копиями своих родителей, но гены являются
довольно точными копиями самих себя. А поэтому, настаивал Уильямс, ген должен быть
единственной единицей, которая может быть эффективно использована естественным отбором.
Другими словами, «выживание наиболее приспособленных» означает выживание наиболее
приспособленных генов (или, точнее, информации, в них кодируемой) и не обязательно
выживание наиболее приспособленных отдельных животных или групп. Для Уильямса
отдельные лица и группы существуют только для того, чтобы служить временной средой для
генетической информации.
И десять лет спустя, в 1976 году, в до сих пор популярной книге под названием
«Эгоистичный ген», Ричард Докинз расширил геноцентричную теорию Уильямса [78] и понятие
родственного отбора биолога В. Д. Гамильтона [79], которое парадоксально пересматривает
эволюцию бескорыстного поведения на уровне индивида, ссылаясь на идею «эго изма» на уровне
гена. Это довольно странное понятие заслуживает некоторого объяснения.
Родственный отбор означает, что части генетического набора человека (единственный
биологический аспект человека, который, так сказать, имеет шанс «стать бессмертным»)
достигнут лучшего результата, если человек заботится не только о своих шансах на выживание и
воспроизводство, но также о шансах других лиц, которые разделяют некоторые из его
генетических составляющих. Если он ведет себя великодушно и бережно по отношению к своим
кровным родственникам, их повышенная выживаемость и скорость размножения увеличивает
число его собственных генов в будущих поколениях, поскольку у него и у его родственников
много общих генов.
Конечно, выражение «эгоистичный ген» не подразумевает, что ДНК – это мыслящая и
чувствующая субстанция со своими собственными желаниями. Докинз использует выражение
«эгоистичный ген» как метафору. Он имеет в виду, что характеристики вида определяются
генами, которые заставляют людей думать, чувствовать и вести себя так, чтобы максимизировать
существование этих генов в генофонде, независимо от влияния этих мыслей, чувств и поведения
на самих индивидов. Например, если мой мозг позволяет мне формировать эмоциональные
привязанности и я чувствую такую теплоту по отношению к своим кузенам, что делюсь с ними
своими фруктами, моя собственная жизнь может сократиться, но в среднем шансы, что мои гены
сохранятся в популяции, возрастут, потому что мои гены частично содержатся в каждом из моих
двоюродных братьев. И гены, которые я отдала генофонду, продлевая жизнь своих кузенов,
вполне могут включать в себя гены, которые заставляют меня чувствовать себя эмоционально
вовлеченной.
Другими словами, гены эмоциональной привязанности «эгоистичны» – в том смысле, что они
существуют, чтобы повысить собственное распространение, и они делают это без учета
благополучия или даже продолжения жизни отдельного существа. Как и в известной цитате
Сэмюэла Батлера: «Курица – это способ яйца сделать еще одно яйцо».
По мнению многих эволюционистов, поскольку нас объединяет больше процентов
генетического состава с нашими родителями, братьями, сестрами и детьми, родственный отбор
объясняет тот факт, что мы более склонны вести себя самоотверженно по отношению к нашим
родителям, братьям, сестрам и детям, чем к более дальним родственникам и к незнакомцам.
Кроме того, родственный отбор объясняет, почему мы воспитываем и защищаем наших детей,
несмотря на тот факт, что это уменьшает наши собственные энергетические запасы и
индивидуальные ресурсы выживания. С этой точки зрения совесть является генетически
запрограммированным механизмом, который гарантирует, что мы не будем игнорировать
маленькие дополнительные наборы нашего генетического материала, которые окажутся
гуляющими вокруг на других ногах, кроме наших.
Что касается нашего генетически оформленного чувства совести по отношению к
вышеупомянутым дальним родственникам и незнакомцам, геноцентричные эволюционисты
предположили, что их версия естественного отбора поддерживала гены, которые привели к
«обратному альтруизму» или ненулевой сумме – беспроигрышному поведению, такому, как
разделение труда, поиск друзей, кооперация и избегание конфликтов. Подобное поведени е
опосредуется такими эмоциями, как благодарность, сострадание и совесть, и поэтому эти эмоции
имели бы преимущество там, где речь идет о естественном отборе генов.
Было бы умнее не иметь совести? Были бы мы счастливее?
Но в возрождении идеи группового отбора другие эволюционные теоретики, среди которых
Дэвид Слоан Уилсон и Стивен Джей Гулд, убеждают биологические и поведенческие науки, что,
помимо генцентрированного, эволюция фактически могла происходить и на других уровнях.
Натуралист Гулд пересматривает палеонтологические доказательства и утверждает, что
естественный отбор действует на нескольких уровнях, от гена к индивидууму до группы и даже
(или особенно) до вида [80]. Кроме того, он приводит доказательства, что на ход эволюции
повлияли и могут влиять в дальнейшем силы, действующие не так постепенно, как естественный
отбор, и гораздо быстрее, чем в ходе веков: события, включающие глобальные или почти
глобальные катастрофы.
Различные уровни естественного отбора, скорее всего, имеют разные направления, особенно
в отношении альтруистического поведения и таких эмоций, как совесть. На уровне гена, а также
на уровне группы, совесть адаптивна, и естественный отбор предпочтет ее. Но на уровне
отдельного существа отсутствие совести может иногда оказаться еще более адаптивной для
выживания. В этом отношении природа будет постоянно воспитывать совесть у большинства из
нас, в то же время на другом уровне постоянно поддерживая меньший процент людей, которые
процветают без нейробиологических основ эмоциональной привязанности и совести.
Как сказал эволюционист Дэвид Слоан Уилсон: «Есть неоспоримые интеллектуальные и
практические причины различать поведение, содействующее организации на уровне группы, и
поведение, нарушающее организацию на уровне группы»[81]. В обыденном языке это отражается
в словах «эгоистичный» и «бескорыстный», «моральный» и «безнравственный». Таким образом,
Уилсон описывает все ту же сбивающую с толку и слишком знакомую дихотомию: большинство,
мыслящее и чувствующее в терминах минимизации конфликта, готовое поделиться, когда это
необходимо, и живущее свою жизнь с людьми, которых оно любит; и меньшинство, которое
процветает в конфликте и для которого жизнь не больше и не меньше, чем постоянная борьба за
господство.
Таким образом, мы обнаруживаем, что даже на самом редукционистском биологическом
уровне борьба между добром и злом древнее, чем человечество.
Тем не менее борьба, скорее всего, завершится на нашем веку, и окончательное решение
будет зависеть от того, как мы встретим те гигантские вызовы, которые человечество принесло в
мир, в том числе проблему социопатии. Путями, которые мы только начинаем понимать,
естественный отбор способствовал определенному количеству альтруизма в популяции и помог
сформировать человеческий вид, наделенный способностью любить и связываться друг с другом
в позитивном смысле через еще маленький голос совести. По крайней мере 96 процентов из нас
устроены принципиально таким образом. Что мы в итоге сделаем с проблемой выживания вида,
создаваемой другими четырьмя процентами, в настоящее время неизвестно.
Дилемма Хайнца
Какой фактор система морального развития Кольберга не учитывает даже на самом высоком
уровне? Ответ: отношения Хайнца с его женой – нечто в значительной степени более личное и,
возможно, более влиятельное, чем самое развитое понимание всеобщей святости жизни.
И что, по всей видимости, является основным недостатком исследования Кольберга? Это тот
факт, что когда он задавал свои вопросы о нравственности, он спрашивал только мальчиков.
Кольберг, блестящий социолог, каким-то образом умудрился упустить половину человеческой
расы.
Это упущение был рассмотрено в 1982 году в новаторской книге Кэрол Гил лиган,
озаглавленной «Другой голос: психологическая теория и развитие женщин» (In a Different Voice:
Psychological Theory and Women’s Development)[84].
Студентка Кольберга, Гиллиган тоже интересовалась развитием теории универсальных
стадий нравственного развития, но она решительно не согласилась с ограниченным содержанием
стадий, предложенных Кольбергом. Кольберг, по ее словам, создал модель нравственного
суждения, основанную на «этике справедливости» и сконцентрированную на «правилах», будь
они конкретными или абстрактными. Гиллиган считала, что он выявил только «этику
справедливости», потому что брал интервью исключительно у лиц мужского пола, и что, если бы
он опросил женщин, получилась бы совершенно другая система идеалов. Опрашивая женщин,
принимавших важные решения в своей жизни, она обнаружила, что эти женщины думают о том,
что нужно делать с точки зрения заботы, а не размышляли над «правилами». Женщины, полагала
Гиллиган, выносили моральные суждения в соответствии с «этикой заботы», нежели чем с
мужской «этикой справедливости». Она предположила, что так происходит, потому что девочки
идентифицируются со своими матерями и, как правило, их опыт отношений в семье
подчеркивает межличностную отзывчивость.
Гиллиган красноречиво доказывала, что ни одна из точек зрения не лучше другой, но что две
этики просто отражают два разных голоса. Мужчины говорили о привязанности к общественным
и личным правилам, а женщины – о привязанности к людям. Нравственное развитие женщин, по
словам Гиллиган, было основано не только на изменениях в когнитивных способностях, но
также на изменениях в способах восприятия себя и окружающей среды, связ анных с
созреванием. Постконвенциональное суждение женщины относительно дилеммы Хайнца будет
ссылаться на важность его отношений с женой и может утверждать также, что требование
аптекаря было аморальным, потому что он позволяет кому-то умереть, хотя может что-то
сделать для предотвращения этого. Гиллиган убеждена, что постконвенциональная аргументация
женщин направлена на то, чтобы не причинять вреда себе или другим, что является более
конкретным и относительным, а во многих отношениях и более требовательным, чем такой
принцип, как общая святость жизни.
Социопаты не могут любить, высоких ценностей у них нет по определению, и они почти
никогда не чувствуют себя комфортно сами по себе.
Благодаря Кэрол Гиллиган психологи и педагоги теперь понимают, что моральная
аргументация имеет более одного измерения и что люди нравственно развиваются более
сложными способами, чем мы полагали до этого. В последние двадцать лет новые исследования
показали, что как женщины, так и мужчины могут руководствоваться и «этикой заботы», и
«этикой справедливости» в своем моральном суждении [85]. Эти два голоса сливаются в сложные
хоры, а гендерные различия гораздо изощреннее, чем единственная недвусмысленная линия
между всеми женщинами и всеми мужчинами.
Теперь мы знаем также, что, вероятно, универсальных этапов нравственного развития, через
которые повсеместно проходят все люди, даже если разделить человечество на две части по
полу, нет.
Культурный релятивизм существует даже в сфере нравственности. И если моральное
суждение имеет два измерения, одно из них – справедливость, а другое – забота, тогда почему не
может быть три измерения, или сотни, или больше? Почему не столько перспектив, сколько
может быть ситуаций, ценностей и способов воспитывать детей?
Одна из иллюстраций значимости контекста и культуры в моральном суждении – работа
Джоан Миллер и Дэвида Берсоффа из Йельского университета [86]. Миллер и Берсофф изучали
американских детей и взрослых из Нью-Хейвена, штат Коннектикут, в сравнении с детьми и
взрослыми индуистами из города Майсур, что на юге Индии. Они указывают, что американская
культура поощряет весьма индивидуалистические взгляды на себя и личные достижения в
отличие от индуистской культуры, которая учит взаимозависимой концепции «я» для обоих
полов – ценности постоянных связей с другими людьми и подчинению личных амбиций целям
группы.
В своих исследованиях нравственного развития Миллер и Берсофф обнаружили, что
индусы-индуисты склонны рассматривать межличностные обязательства как социальные
нравственные обязанности, подлежащие исполнению в обязательном порядке, а американцы
ориентированы на личное принятие решений. Например, заботиться или не заботиться о своей
сестре с синдромом Дауна после того, как родители уже не смогут это делать, американец
рассматривает как выбор, и его решение будет иметь моральные последствия. Такая же ситуация
у индуистов воспринимается как неоспоримый моральный императив (дхарма) наряду с
ожиданием того, что семья заставит выполнить эту обязанность, если это будет необходимо.
Кроме того, индусы считают, что межличностные обязанности – это естественная часть того, что
большинство людей стали бы делать в любом случае в отличие от американцев, которые
считают, что социальные ожидания и личные желания почти всегда противоречат друг другу и
человеку приходится каким-то образом «балансировать» между ними.
Такие различия в вере и раннем обучении велики, и они, как правило, создают существенное
межкультурное разнообразие в моральных суждениях.
Миллер и Берсофф сообщают, что индуисты, как мужчины, так и женщины, развиваются в
соответствии с «перспективой долга»: измерением морального суждения, которое отличается как
от «этики справедливости», так и от «этики ухода». Исследователи заключают: «Мы
интерпретируем наши результаты, подразумевая, что в американской и индийской индуистской
культурах развиваются качественно различные типы межличностных нравственных кодексов,
которые отражают контрастные культурные взгляды на “я”, подчеркнутые в каждом из
контекстов».
И все же несмотря на многочисленные и разнообразные процессы морального суждения,
созданные различными человеческими культурами, в основе существует что-то большее –
гораздо глубже и не такое изменчивое. Этот фиксированный психологический элемент – наше
чувство непримиримой борьбы между нравственными силами.
Человек без совести так же относится к своим талантам, как и к другим людям. Он не
заботится о них.
Общее восприятие дуализма добра и зла в жизни человека совершенно и удивительно
универсально (удивительно для социологов, по крайней мере)[87]. Добро против зла – это вечный
внекультурный человеческий сюжет, и подтекст кажущейся всеобщей нравственной борьбы
легко опознается обоими полами во всех культурах. Я ожидаю, что женщина с юга Индии будет
обладать этим основополагающим чувством разделенной нравственной сферы, и она ожидала бы
то же самое от меня. Например, что касается бедного, отчаявшегося Хай нца, независимо от
суждения о том, как он должен решить свою дилемму – что он должен или не должен делать, –
существует общее негласное единодушие культур в том, что Хайнц с его приверженностью тому,
кого он любит, имеет более высокий моральный статус в этой истории и что эгоистичный
аптекарь ведет себя плохо.
Не существует глобальной согласованности в интеллектуальном процессе морального
суждения как таковом в том, как мы осмысливаем нравственные дилеммы и решаем, как именно
надо поступить. Но существует ли единство в нашей эмоциональной реакции на нравственную
борьбу между добром и злом, почти всеобщее седьмое чувство, на которое можно положиться,
чтобы пренебречь всеми нашими различиями и границами?
И если да, то как это ощущается?
Универсальная связь
Глава 10
Выбор Берни: почему с совестью жить лучше
Счастье – это когда то, что вы думаете, что вы говорите, и то, что вы делаете, находится в
гармонии.
Махатма Ганди
Проигрыш победы
Экстремальная совесть
Тем не менее самой веской причиной желания иметь совесть, а не стремления освободиться
от нее, является не список разрушительных недостатков, сопровождающих социопатию. Нет,
лучшее в обладании нравственным чувством – это глубокий и прекрасный дар, который
приходит к нам изнутри, и только изнутри, в обличии совести. Способность любить приходит
облаченной в совесть, так же как наше настроение воплощается в нашем теле. Совесть –
воплощение любви, пропитывающее нашу биологию. Она живет в той части мозга, которая
реагирует эмоционально, к выгоде других, когда те, кого мы любим, нуждаются в нашем
внимании, нашей помощи или даже нашей жертве. Мы уже видели, что когда чье-то сознание не
способно любить, у него не может быть подлинной совести, поскольку совесть – это
пронизывающее чувство ответственности, основанное на нашей эмоциональной привязанности к
другим. Теперь мы перевернем это психологическое уравнение. Другая истина заключается в
том, что, если у человека нет совести, он никогда не может по-настоящему любить. Если из
любви убрать непреодолимое чувство ответственности, все, что останется, – это пустая,
второстепенная вещь: желание обладать, которое вовсе не является любовью.
Сразу после 11 сентября 2001 года, в то же время, когда началась особенно темная и
агрессивная глава нашей истории, мой друг-психолог Берни без колебаний сказал мне, что он
предпочтет совесть очевидной выгоде жить без совести, но он не может выразить почему. Я
считаю, что интуитивное предпочтение Берни было обусловлено неразрывной связью между
совестью и способностью любить, и что если ему был бы предоставлен выбор между всей
властью, славой и деньгами в мире и счастьем любить своих детей, Берни в мгновение ока
выбрал бы последнее. Отчасти это связано с тем, что Берни хороший человек. Кроме того,
причина в том, что Берни хороший психолог, и он разбирается в том, что на самом деле делает
людей счастливыми.
Есть желание обладать и господствовать – и есть любовь. Независимо от того, мог ли он
выразить свои причины в тот момент, выбирая совесть, Берни-психолог определенно выбрал
любовь, и это меня не удивляет. Доминирование может доставлять преходящие острые
ощущения, но оно не делает людей счастливыми. Любовь делает.
Но можно ли иметь слишком много совести? Разве нет психологов, которые утверждают, что
люди могут быть измучены и ввергнуты в серьезную депрессию своей совестью, что крайне
далеко от счастья?
Да и нет. Фрейд заметил, что сверхактивное супер-эго может загнать своего обладателя в
депрессию и, возможно, даже привести к самоубийству. Но супер-эго, этот дребезжащий голос,
усвоенный с ранним опытом, не является совестью. Не является ею и то, что психологи
называют «нездоровым стыдом», который на самом деле – не стыд, если говорить о реакции на
совершение плохих поступков, так как это – иррациональное убеждение, внушенное в детстве
негативными сообщениями, что вся личность, так или иначе, плохая, отта лкивающая,
бесполезная. Даже немного нездорового стыда – слишком много, но нездоровый стыд вряд ли
является совестью, которая представляет собой пронизывающее чувство ответственности, а не
навязчивое чувство никчемности и отчаяния. Когда современные психологи говорят, что
слишком много совести является токсичным, их выбор слов непродуман. Они вместо этого
имеют в виду нездоровый стыд или властное супер-эго, работающее сверхурочно.
Совесть, наше седьмое чувство, совершенно другое явление. Это чувство долга, основанное
на любви. Так что остается вопрос: является ли чрезмерно развитая совесть изнуряющей или
придающей силы?
Чтобы понять, что сильная совесть делает с психикой, мы можем понаблюдать жизнь и
уровень счастья людей, которые развили свое врожденное чувство совести в особенно мощный
эмоциональный мускул. Каждый из нас может называть разных людей в качестве нравственных
героев, от исторических лиц или общественных деятелей до людей, которых мы знали лично,
которые впечатлили нас своими нравственными убеждениями. В систематическом исследовании
таких людей Энн Колби из Рэдклиффского исследовательского центра Генри Мюррея и Уильям
Дэймон с кафедры образования университета Брауна сделали свой собственный выбор [97].
Обеспокоенные тем, что они воспринимают как актуальный дефицит нравственного лидерства,
Колби и Дэймон отобрали двадцать три человека, которых они считали «нравс твенными
образцами»: одиннадцать мужчин и двенадцать женщин, чьи нравственные убеждения
позволили сделать выдающиеся вклады во многих областях, включая гражданские права и
свободы, сокращение бедности и голода, религиозные свободы, защиту окружающей среды и
мира. Эти двадцать три человека отличались по признакам расы, религии,
социально-экономического статуса и конкретных целей, но у всех была общая черта: необычайно
сильное чувство совести, «чрезмерно развитое» ощущение, что они несут ответственность за
благополучие своих собратьев.
Эмоционально и умственно они представляют, с точки зрения психолога, диаметральную
противоположность социопатов, о которых мы говорили. «Нравственные образцы» Колби и
Дэймона включали Вирджинию Фостер Дурр, южную красавицу, активистку гражданских прав –
она была первым человеком, обнявшим Розу Паркс[98], когда та вышла из тюрьмы; Сьюзи
Валадес, много лет кормившую, одевавшую и оказывающую медицинскую помощь тысячам
бедных мексиканцев в Сьюдад-Хуаресе; Джек Коулман, бывший президент Хаверфордского
колледжа, прославившийся своими «синеворотничковыми академическими отпусками»
в качестве копателя канав, мусорщика, бездомного; бизнесмен Кабелл Бранд, посвятивший себя
созданию некоммерческой организации «Тотальная борьба с бедностью» (Total Action Against
Poverty) в Роаноке, штат Вирджиния; а также Чарльзетта Уоддлес, основатель «Вечной миссии»
(Perpetual Mission), которая посвятила свою жизнь помощи пожилым и бедным,
матерям-одиночкам, проституткам и детям, подвергшимся жестокому обращению в Детройте,
штат Мичиган.
Исследователи изучили автобиографии и устные истории и провели углубленные интервью с
каждым из двадцати трех исследуемых и с их сотрудниками. В книге, которая документирует их
выводы: «Некоторым не все равно: современная жизнь нравственных убеждений» (Some Do
Care: Contemporary Lives of Moral Commitment), они сообщают о трех поразительных общих
характеристиках людей с выдающейся совестью. Авторы обозначают эти общие характеристики
как (1) «определенность», (2) «позитивность» и (3) «единство себя и нравственных целей».
«Определенность» означает исключительную ясность относительно того, что, как верят
исследуемые, правильно, а также их чувство однозначной личной ответственности за действия в
соответствии с этими убеждениями. «Позитивность» отражает позитивный подход к жизни
людей, их экстраординарное удовольствие от своего труда и их ярко выраженный оптимизм,
часто несмотря на трудности или даже опасность. А «единство себя и нравственных целей»
описывает интеграцию нравственной позиции испытуемых с их концепцией собственной
идентичности и воспринимаемого тождества своих нравственных и личных целей.
«Единство» означает, что для таких людей совесть – это не просто путеводный свет. Это то,
кто они есть. В попытке описать свое чувство личной идентификации Кабелл Бранд объяснил в
интервью: «Кто я такой – это то, что я могу сделать, и то, как я себя чувствую все время –
каждый день, каждый момент. … Мне трудно отделить, кто я, от того, что я хочу делать и что
делаю».
Колби и Дэймон видят эту третью характеристику, «единство себя и нравственных целей»,
самой важной своей находкой для понимания совести и ее эффектов.
Когда совесть становится достаточно сильной, она, по-видимому, уникальным и полезным
образом придает единство человеческой психике, и вместо «нарушения жизни» выдающаяся
совесть значительно увеличивает удовлетворение жизнью. Колби и Дэймон пишут: «Наши
примеры неуязвимы со стороны изнуряющих последствий лишений, потому что все, что им
необходимо для личного успеха, – это продуктивное продвижение нравственной миссии». В
бессознательно-самоотверженном игнорировании нашей культурной тенденции
противопоставлять совесть и личный интерес люди, выбранные Колби и Дэймоном, «определили
свое собственное благополучие и интерес в терминах нравственности, и были, за очень
немногими исключениями, чрезвычайно счастливыми и удовлетворенными». Вовсе не причиняя
им страданий и не превращая их в дураков, исключительное чувство долга по отношению к
другим людям сделало их счастливыми.
Совесть, наше чувство ответственности друг перед другом, позволяет нам жить вместе, в
наших домах и на нашей планете. Она помогает создать смысл в нашей жизни и стоит между
нами и пустым существованием в бессмысленных соревнованиях. Очень развитое чувство
совести может интегрировать в сознание нравственного намерения, и правильный поступок
становится тем, что мы есть. По этой причине выдающаяся совесть, по-видимому, является
редким, точно подходящим ключом к человеческому счастью.
Итак, вот мой лучший психологический совет: осматривая наш мир и пытаясь выяснить, что
происходит и кто «выигрывает», не стоит желать иметь меньше совести. Желайте больше.
Празднуйте свою судьбу.
Замечательное единодушие: даже радикальные материалисты и мистики согласны с тем, что
совесть чрезвычайно полезна и что ее отсутствие обычно приводит к катастрофе, как для групп,
так и для отдельных лиц.
Имея совесть, вы никогда не сможете поступать в точности так, как вам приятно, или просто
сделать то, что нужно, чтобы добиться легкого или значительного успеха в материальном мире.
И поэтому, возможно, вы никогда не получите большую финансовую или политическую власть
над другими людьми. Может быть, вы никогда не добьетесь уважения масс или их страха.
Напротив, вы можете переносить мучительные приступы совести, которые заставят вас
действовать совершенно против ваших собственных корыстных амбиций. И вам придется
упорно трудиться всю свою жизнь, отказываясь от искушения плыть по течению или жить за
чей-то счет, потому что вы хотите, чтобы ваши дети процветали. Вы можете время от времени
попадать в ловушки социопатов, и из-за угрызений совести вы никогда не сможете как следует
отомстить людям, которые причинили вам боль. И да, вам грозит никогда не стать диктатором
маленькой страны.
Но вы сможете смотреть на своих детей, спящих в своих кроватках, и почувствовать этот
невыносимый всплеск благоговения и благодарности. Вы сможете удерживать других людей в
своем сердце долгое время после их ухода. У вас будут настоящие друзья. В отличие от
бессовестных, преследующих риск ради риска, вы пройдете по жизни, полностью сознавая
теплое и утешительное, приводящее в ярость, сбивающее с толку, радостное присутствие других
людей, и вместе с вашей совестью у вас будет шанс пойти на самый большой риск из всех,
которым, как мы все знаем, является любовь.
Совесть поистине является лучшей сделкой Матери-природы. Ее значимость в большом
историческом масштабе очевидна, и, как мы увидим в следующей главе, она ценна для нас даже
в наших обычных повседневных отношениях с друзьями и соседями.
Давайте теперь попробуем провести день с неудачливой социопатичной женщиной по имени
Тилли. У Тилли мы можем учиться (хотя она сама никогда этого не сделает), как совесть
наполняет смыслом повседневную жизнь.
Глава 11
День сурка
То, что плохо для роя, плохо и для пчелы.
Марк Аврелий
Тилли – такой человек, которого теоретик личности Теодор Миллон назвал бы «абразивный
психопат»[99]. Она социопатична, но ей не хватает очарования и утонченности социопата.
Вместо этого, говоря словами Миллона, она «прямо и открыто действует в сварливой и
склочной манере», для нее «все и вся – это объекты, открытые для придирок и нападения».
Специфический талант Тилли состоит в том, чтобы взять наименьший, наитишайший шепоток
конфликта и раздуть его в шумную свару. Она превосходно умеет создавать враждебность и
злобу там, где раньше их не было, и специализируется на провоцировании людей, которые
обычно милы и миролюбивы.
В своей вселенной Тилли всегда права, и она ханжески наслаждается противостоянием и
фрустрацией противников, которые, кажется, есть у нее повсюду. Ее жизненная миссия состоит в
том, чтобы «исправить мир», – призвание, которому она следует без колебаний или совести. В
этой миссии она ощущает, что другие недооцененивают ее, что еще больше оправдывает ее
поведение по отношению к ним.
Сегодня утром Тилли обнаружила на своем заднем дворе сурка.
Она смотрит из своего зимнего сада, как он приседает в траве и повор ачивает осторожную
мордочку в разные стороны, словно оглядывая владения Тилли. Когда Тилли открывает
раздвижную дверь, чтобы лучше разглядеть сурка, он на мгновение застывает на месте, а затем
вразвалочку идет прочь и исчезает в земле на краю газона, там, где двор Тилли граничит с
двором соседей, Кэтрин и Фреда.
Тилли отмечает, где находится его нора, затем идет на террасу и стоит там, крепкая
седоволосая семидесятилетняя женщина в домашнем платье в синюю клетку, – ни дать ни взять,
архетип доброй и мудрой старухи. Пока она с интересом наблюдает за животным, любой, кто бы
посмотрел на нее, вероятно, отметил бы, что ее поведение и тяжелая нижняя часть тела не сильно
отличаются от таковых у сурка.
Грета и Джерри, соседи Тилли на другой стороне ее дома, на холме, завтракают в зимнем
саду и оттуда им хорошо видно Тилли на ее террасе. Но они слишком далеко, чтобы заметить
сурка. Все, что они могут разглядеть, – это семидесятилетняя Тилли в своем сине-белом платье.
Тридцатипятилетняя Грета, менеджер местного универмага, говорит своему мужу Джерри,
строительному подрядчику:
– Черт, как я хочу, чтобы эта ужасная женщина просто уехала. Как долго она уже здесь?
– Пятнадцать месяцев, – отвечает Джерри.
Грета невесело улыбается.
– Но кто считает, верно? Я знаю, что я не должна желать, чтобы люди уезжали, но она просто
невероятно гадкая. А еще подавляющая. Я не знаю, как она сама себя выносит.
Джерри вздыхает и говорит:
– Может быть, мы могли бы от нее откупиться.
Грета собирается засмеяться, но потом понимает, что Джерри не шутит. Внезапно она
понимает, что ее обычно уравновешенный муж презирает Тилли так же сильно, как и она. Она
чувствует себя немного виноватой и идет на кухню, чтобы налить еще чашечку горячего кофе.
Когда она возвращается, Джерри все еще смотрит на старуху на террасе. Он говорит:
– Нет, на самом деле мы не можем позволить себе откупиться от нее. Может быть, она просто
переедет. Люди же вроде переезжают, если все соседи ненавидят их так, как вс е ненавидят ее.
– Ну, дело, я думаю, в том, что она получит ту же реакцию, куда бы ни приехала, – вздыхает
Грета.
– Да, наверное. А где она жила раньше?
Осознанность, обеспеченная развитой совестью, улучшает жизнь людей и делает их
счастливыми.
– Не знаю, – отвечает Грета. Потом, почувствовав некоторое удовольствие от того, что
Джерри разделяет ее чувства, она говорит: – Ты можешь в это поверить? На прошлой неделе,
кажется, она позвонила мне и сказала, что мы не должны больше разводить огонь в нашем
камине. У нее аллергия на древесный дым. Ты не знал?
– Как? Ты мне не говорила… С ума сойти! – Джерри сжимает кулаки и решительно
заявляет: – То, что она говорит, – просто чушь собачья. Сегодня же вечером у нас будет огонь.
Точно, я побольше дров принесу, прежде чем поеду на работу.
– Но сегодня обещали жаркую погоду…
– Какая разница!
На этот раз Грета смеется:
– Ты знаешь, как мы выглядим?
Джерри смущенно смотрит на свою жену, а уголки его рта начинают подниматься. Он
разжимает кулаки и пару раз хрустит суставами, чтобы избавиться от напряжения.
Соседка Греты и Джерри через три дома напротив – пожилая вдова по имени Санни. В этот
самый момент, хотя она не может видеть Тилли на ее террасе, она тоже думает о том, насколько
Тилли неприятна. Вчера эта Тилли позвонила в полицию, потому что Санни припарковала
машину на улице перед собственным домом. Санни ставит автомобиль на это место с тех пор,
как десять лет назад скончался ее муж, потому что она боится выезжать с подъездной дорожки
задом. Молодой полицейский пришел и таки вынудил ее заехать на дорожку. Он несколько раз
извинился, но все же сказал, что Тилли права, это нарушение. Санни еще даже не завтракала, а
уже с тревогой думает о предстоящей сегодня поездке в продуктовый магазин, потому что ей
придется выезжать задним ходом. Ей хочется плакать. Ладно бы ее машина стояла рядом с
домом Тилли, так ведь нет!
Пока Санни сокрушается, Тилли на своей террасе решает, что сурок больше не появится. Она
возвращается в дом, и завтракающие Грета и Джерри больше не могут видеть ее. Пока Грета и
Джерри пьют кофе и пытаются поговорить о чем-то другом, Тилли на своей кухне берет трубку и
звонит Кэтрин, соседке, с которой у нее теперь «общий» сурок.
Кэтрин преподает в шестом классе. Она работала в школе с двадцати двух лет, а теперь
приближается ее шестидесятилетие. Кэтрин думает, что ей пора на пенсию, и это ее печалит.
Работа в школе, дети – это ее мир, и она на самом деле не хочет уходить. Ее муж Фред понимает
это и терпелив с ней. Он на семь лет старше и уже на пенсии. «Когда ты будешь готова,
скажешь, – говорит он. – Но мне в любом случае нравится бродить по дому и все чинить». Тут
они оба смеются, потому что Фред едва ли способен заменить перегоревшую лампочку. Раньше
он был редактором региональной газеты. Фред хороший, тихий чело век, погруженный в книги,
он обожал свою работу и все еще пишет трогательные заметки в рубрику под названием «Люди,
которых нужно знать».
Когда звонит телефон, Фред читает в гостиной, а Кэтрин на кухне готовится к работе. Звонок
телефона заставляет Кэтрин подпрыгнуть. Она быстро берет трубку.
– Алло.
– Кэтрин? – резко говорит Тилли, как будто она сердится.
– Да, это Кэтрин. Тилли? Боже мой, Тилли, сейчас семь утра. С тобой все в порядке?
– Да. Я в порядке. Я только что видела сурка во дворе, и мне показалось, что вам хотелось бы
об этом узнать.
– Что? Сурок?
– Да, на заднем дворе, между нашими участками.
– Хорошо, это… интересно. Он, наверное, миленький. Ведь миленький?
– Я полагаю. Ну ладно, я знаю, что ты занята. Я просто подумала, что вам надо узнать о
животном. Мы можем поговорить об этом позже. До свидания.
– Ну да, поговорим позже. До свидания, Тилли.
Кэтрин вешает трубку, сбитая с толку, а Фред кричит ей:
– Что это было?
Она входит в гостиную, где он сидит с книгой, и отвечает:
– Это Тилли.
– О, – Фред закатывает глаза. – Чего она хотела?
– Она сказала, что видела на заднем дворе сурка.
– И почему она захотела тебе об этом сообщить?
Кэтрин медленно качает головой:
– Не имею ни малейшего представления.
– Ах, Тилли! – Фред поднимает правую руку над головой в шутливом салюте.
Заканчивая утренние дела, Кэтрин чувствует себя немного обеспокоенной, зная, что вокруг
Тилли всегда закручиваются интриги. Развязка, вероятно, окажется неприятной и выведет из
равновесия. Но она, хоть убей, не может представить, что там с этим сурком. Тилли хочет от
него избавиться и окольным путем просит разрешения на это? Кэтрин и Фред прожили в своем
доме тридцать лет и никогда не видели сурка во дворе. Как странно.
Когда она собирается ехать в школу, телефон звонит второй раз. Она думает, что это снова
Тилли, но это не она. Милая, нежная Санни вся в слезах. Санни говорит Кэтрин, что Тилли
вынудила ее поставить машину на подъездную дорожку, и теперь она боится выез жать. Не могут
ли они помочь ей? Она хотела съездить в магазин…
Узнав об этом выпаде Тилли, Кэтрин чувствует, как к ее лицу приливает кровь от гнева, но
она спокойным голосом уверяет Санни, что Фред, конечно же, отвезет ее в магазин. Как насчет
полудня? Кроме того, Фред близко знаком с начальником полиции, и, возможно, как-то удастся
повлиять на проблему с парковкой.
Обучая своих шестиклассников, Кэтрин забывает о Тилли, но когда она возвращается домой
около половины пятого, она вспоминает об утреннем звонке и снова чувствует, что ей не по себе.
Она собиралась немного вздремнуть перед ужином, но ее беспокойство внезапно усилилось, и ее
потянуло к окну. Спальня находится на втором этаже, и отсюда открываете вид на весь задний
двор, а также на двор Тилли.
День был не по сезону теплым, все прелестные форзиции, которые посадил Фред, уже
зацвели. За длинным рядом маленьких желтых кустов виднелась серо-коричневая тень еще не
проснувшегося от зимней спячки леса.
И как ни странно, на своем дворе, прямо посередине лужайки, стояла Тилли.
Тилли все еще одета в свое клетчатое сине-белое платье, к которому она добавила
широкополую соломенную шляпу, как подобает настоящей леди, собравшейся заняться садом.
Но Тилли никогда не занимается садом.
У Тилли такой вид, будто она выследила кого-то. Оглядев двор, она бодрой походкой
направляется к чему-то, лежащему на земле. Она наклоняется и с явным усилием поднимает с
земли что-то белое. Кэтрин присматривается и видит, что это камень размером с маленький
арбуз. Тилли еле-еле удерживает его. Обхватив камень обеими руками и сгорбившись так, что
больно смотреть, она начинает неуверенно ковылять в сторону кустов форзиции, посаженных
Фредом.
Фраза из утреннего телефонного разговора эхом отдается у Кэтрин в голове: «На заднем
дворе между нашими участками» – и в этот момент Кэтрин понимает, что собирается сделать
Тилли. Нора сурка! Тилли собирается использовать этот камень, чтобы завалить нору!
Кэтрин в шоке. Она чувствует пустоту в голове и тошноту, как если бы стала свидетелем
убийства. Ей нужно что-то предпринять, но противостоять Тилли напрямую – это все равно что
спорить с бешеной росомахой. По правде говоря, хотя Кэтрин не любит признаваться себе в
этом, Тилли пугает ее по причинам, которые она даже в слова не может облечь. Нет, правда,
почему какая-то вздорная семидесятилетняя женщина так пугает ее?
Неужели Тилли узнала, что она, Кэтрин, будет наблюдать за ней именно сейчас?
Кэтрин начинает шагать по спальне, от окна к старому дубовому комоду и обратно. Она
видит, как Тилли неуклюже роняет камень на место прямо за форзициями, между двумя
небольшими ивами, и внимательно отмечает это место в уме. Затем идет к комоду и смотрит на
себя в старинном зеркале. Пока Тилли стряхивает рыхлую грязь с платья и марширует по
лужайке к своей террасе, Кэтрин продолжает смотреть в отражение своих глаз в зеркале. Бедный
сурок, думает она, неужели он в ловушке?
Наконец, Кэтрин понимает, что она хочет сделать. Она должна рассказать Фреду, Фред
поможет!
Фред был в газете, посещал кого-то из своих старых друзей. Когда он вернулся домой,
Кэтрин рассказала ему, что сделала Тилли.
Он покачал головой:
– Ну, я думаю, Тилли придавила одним камнем сразу двоих.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебя и сурка, дорогая.
– О, верно. Так и есть, – хмуро соглашается Кэтрин.
– Ты точно не хочешь, чтобы я пошел и поговорил с ней?
– Нет. Она просто сделает это снова. Я хочу помочь сурку, чтобы с ним все было в порядке.
Идем со мной?
– У меня есть выбор?
Кэтрин улыбается и обнимает его.
– Не совсем, – говорит она.
Как всегда вместе, они готовят обед и ждут девяти часов, когда на улице станет совсем темно.
Фред предлагает взять фонарики, но Кэтрин опасается, что Тилли увидит их.
– Она будет знать, что мы освободили его, и просто закроет нору завтра.
– Но нам надо взять хотя бы один, чтобы найти нору, – возражает Фред.
– Да. Правильно. Ладно, может быть, фонарик-авторучку? Но включим, когда будем нору
искать.
Они идут через двор со скоростью улитки, чтобы не споткнуться в темноте. Фред идет
впереди, Кэтрин следует за ним, вытянув руки как лунатик, чтобы не упасть. Они добираются до
дальнего конца газона и идут вдоль кустов форзиций. Затем, неуверенно как ребенок, Кэтрин
делает шаг в еще более непроглядную тьму, надеясь, что ее руки, натолкнутся на одну из ив.
Она нащупывает ветку, переводит дух и шепчет:
– Фред, фонарик…
Фред вынимает фонарик из кармана, подносит его близко к земле и включает. Через
несколько мгновений они обнаруживают камень-арбуз. Это оказалось проще, чем они думали,
потому что камень белый и выделяется в темноте. Кэтрин выдыхает и заправляет выбившуюся
прядь волос за левое ухо. Они с Фредом наклоняются и вместе поднимают камень; под ним они
видят небольшое отверстие в земле. Кэтрин хочет посветить лучом в отверстие, чтобы
проверить, как там сурок, но потом понимает, что это может напугать животное.
Взявшись за руки, шепча и смеясь, она и Фред идут домой.
Тилли их не видит. Когда они возвращаются, выполнив добрую миссию, она, как обычно в
мрачном расположении духа, сидит на диване в своей гостиной и пьет «Гленливет»[100], пытаясь
заглушить унылость своей жизни и хоть на время забыть про идиотов, с которыми ей постоянно
приходится иметь дело. Единственное, что отличает этот вечер от любого другого, это скопление
упаковочных ящиков, которые расставлены вокруг.
В пьяном угаре Тилли поздравляет себя с блестящей идеей. На этот раз она не стала
выставлять табличку «Продается». То-то эти кретины раскроют свои глупые рты от изумления,
когда она уедет! Риелтор, вот ведь придурок, твердит ей, что стоит подождать более выгодного
предложения и не выставлять объявление о продаже – это все равно что стрелять себе в ногу.
Мол, покупатель, который нашелся, предлагает гораздо меньше, чем можно было бы получить.
Но Тилли не будет ждать. Ей никогда не нравилось ждать. Она хочет насладиться моментом, и
этот момент наступит завтра утром. Все в этом ужасном районе будут в шоке от ее переезда. Она
уверена в этом. Для нее тайна имеет значение, а риелтор дурак, зачем же слушать его?
Раньше Тилли уже терпела убытки, когда хотела побыстрее избавиться от дома. Э то такая
игра, думает она про себя. Невозможно оставаться там, где люди не хотят слушать тебя, и
прощальный выстрел чрезвычайно важен.
У Тилли есть трастовый фонд, доставшийся от покойного отца, этот фонд обеспечивает
большую часть ее жизни. Она всем говорит, что «на пенсии», но на самом деле никогда не
работала. Когда-то рисовала акварели, еще молодой, но никогда не продавала их. Ей бы хотелось
купить дом побольше, но ее совсем уже старая мать цепляется за жизнь, и поэтому невозможно
завладеть всеми деньгами. Матери почти сто лет, а она все не умрет. Из-за этого Тилли застряла
в ужасных кварталах для среднего класса, зная, что достойна более роскошной жизни.
Она периодически навещает свою мать, потому что точно не хочет, чтобы ее вычеркнули из
завещания, и прикованная к постели старуха напоминает ей ощипанного попугая, кричащего в
клетке. То, что мать может рассказать, примерно так же интересно.
На самом деле в жизни вообще ничего интересного нет. Удушение грызуна – это было
неплохо придумано, но радости хватило на несколько минут. Тилли надеялась, что Кэтрин
видела. Если видела, ее, вероятно, удар хватил. Но теперь эта затея закончена, и больше заняться
нечем. Ей трудно представить, что такое делают все эти абсурдные люди вокруг, что полностью
поглощает их. У них, наверное, мозги размером с горошину.
Тилли наливает себе еще виски и опустошает бокал одним глотком. Над камином висит пока
еще не упакованная в коробку картина, которую она нарисовала, когда ей было лет двадцать с
небольшим. Что на ней нарисовано, в полумраке плохо освещенной гостиной сложно разглядеть.
Сгорбившись на диване, Тилли смотрит на нее и смутно припоминает пляж, на котором стояла
десятилетия назад. Потом она не видит уже ничего, кроме расплывающихся звезд перед глазами.
На следующее утро, в субботу, немного прохладнее, чем накануне, зато на небе ни облачка.
Санни открывает кружевные занавески и видит машину, припаркованную там, где обычно, –
на улице. Теперь всегда так будет. Фред вчера после обеда поговорил с начальником полиции, и
проблема разрешилась.
– Свобода, – шепчет Санни. Она пытается придумать, что можно сделать для Фреда и Кэтрин.
Надо бы им что-нибудь испечь. Представив, как им это понравится, она чувствует себя еще
бодрее.
В доме на холме еще спят. Когда Грет и Джерри поднимаются и выходят в зимний сад попить
кофе, они замечают большой грузовик, заезжающий во двор Тилли.
– Значит ли это то, что я думаю? – спрашивает Джерри, глядя на грузовую машину. – Или нам
это снится?
– Должно быть, это сон, – говорит Грета, протирая глаза. – Что-то я не видела сообщения о
продаже, а ты?
– Не-а…
Двое мужчин, одетых в комбинезоны, выносят из дома Тилли диван. Грета и Джерри смотрят
друг на друга и начинают хохотать. Джерри даже кофе проливает от смеха.
Грета спрашивает его:
– Как ты думаешь, почему она держала это в секрете?
– Почему она вообще делает то, что делает? Но это уже неважно, правда? Невероятно…
Грета ненадолго задумалась.
– Сколько ей лет, как ты думаешь? – наконец спрашивает она.
– Не знаю. Не молода уж точно.
– Интересно, у нее есть дети? Ой… Ты можешь представить, каково это – быть ее ребенком?
– Могу предложить вариант похуже. Ты можешь представить, каково это – быть ею?
– То есть, ты думаешь, мы должны пожалеть ее? – спрашивает Грета.
Джерри усмехается и машет рукой.
– Ну, я не уверен, дорогая. Но если мы будем жалеть ее, давай сделаем это за завтраком,
ладно? Ты еще не забыла про штрудель?
– Нет! – говорит Грета, причмокивая.
Кэтрин и Фред, конечно же, тоже заметили грузовик, и они тоже стали гадать, почему Тилли
не выставила табличку «Продается». Фред, как всегда, закатил глаза, а Кэтрин потрясла головой.
Но тут зазвонил телефон. Это была их дочь, она сказала, что через две недели привезет к ним
четырехлетнюю Кэти. Кэтрин так разволновалась, что сразу забыла про переезд Тилли.
Когда два часа спустя грузовик отъезжает от дома Тилли, никто даже не смотрит ему вслед.
На заднем дворе Кэтрин и Фреда, за кустами форзиций, из норы, чуть дальше от того лаза,
который освободили Кэтрин и Фред, вылезает сурок. Его черные глазки блестят в ярком
солнечном свете, он смотрит на большой белый камень, затем на пустой дом Тилли. Ого, да тут
есть кое-что интереснее! Внимание сурка сосредотачивается на одуванчиках, растущих прямо
перед ним.
Вскоре к нему присоединяется еще один сурок. Это самочка, она немного меньше. Сурки
разделяют трапезу из свежих стеблей, а потом идут в сторону леса.
Глава 12
Совесть в чистом виде: наука голосует за
нравственность
Тот не идеальный мусульманин, кто ест досыта, но позволяет своему соседу остаться
голодным.
Мухаммад
Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, но потеряет свою душу?
Иисус
Человек, который знает, как разбить атом, но не имеет любви в своем сердце, становится
монстром.
Кришнамурти
Благодарности
Всепоглощающая задача написания книги ощущается не столько как авторство, сколько как
передача опыта – через пальцы и клавиатуру, через уроки и вдохновение множества людей, в том
числе мудрых друзей, с которыми я знакома на протяжении долгих лет, учителей, которые часто
сами готовы выступить в роли учеников, пациентов и коллег. Я бы хотела вернуться назад во
времени и поблагодарить их всех, и я пользуюсь этой возможностью, чтобы сказать спасибо
всем, кто помогал и поддерживал меня в течение года, когда я писала «Социопат по соседству».
Я хотела бы поблагодарить Кэрол Кауффман за ее комментарии. Она обладает сказочным
творческим потенциалом в решении проблем, и ее интерес не пропадал ни на мгновение,
несмотря на то что она писала свою собственную книгу «Точки опоры».
Я благодарю моего агента и драгоценную подругу Сьюзен Ли Коэн, потому что все это было
бы невозможно без ее трогательной приверженности своей миссии. Сьюзен всегда была
источником благодати, понимания и сочувствия в бескрайней пустыне.
Если бы я попыталась представить самого замечательного в мире редактора, он и близко не
смог бы работать так хорошо, как Кристина Пуополо из Broadway Books, и я благодарю ее за ее
ум, точность и необыкновенное умение спокойно оставаться правой, не будучи навязчивой.
Я благодарю Дайан Уэмисс за заботу и организацию, а также за предложение включить один
случай, который я описала.
Я благодарна Элизабет Хэймейкер за ее безграничное обаяние и неоценимую помощь с
изданием в мягкой обложке.
Спасибо Джоанне Пинскер, моему рекламному агенту в Broadway, – она всегда следила за
тем, чтобы книга попала в руки тех, кто в ней нуждается.
Я благодарю Стива Стаута и Дарси Уэйкфилд за то, что они заставили меня снова поверить в
любовь. Яркая книга Дарси «Я помню, как я бегала» полностью объясняет, почему это
произошло.
Как и всегда, я благодарю моих замечательных родителей, Еву Дитон Стаут и Адриана
Филипа Стаута, за то, что они показали мне, как много любви и света два человека
исключительной совести могут принести в мир.
И с благоговением, с большей любовью, чем я могла себе представить, пока сама не познала
ее, хочу поблагодарить мою дочь Аманду, мою самую первую и самую проницательную
читательницу. Помимо многих других вещей она научила меня тому, что доброта и целостность
даются вместе с душой.
Примечания
1
как теперь считается, свойственен около 4 % населения. – См. K. Barry et al. Conduct
Disorder and Antisocial Personality in Adult Primary Care Patients// Journal of Family Practice 45
(1997): p. 151–158; R. Bland, S. Newman, and H. Orn. Lifetime Prevalence of Psychiatric Disorders in
Edmonton// Acta Psychiatrica Scandinavica 77 (1988): p. 24–32; J. Samuels et al. DSM – III
Personality Disorders in the Community// American Journal of Psychiatry 151 (1994): p. 1055–1062;
U.S. Department of Health and Human Services. Substance Abuse and Mental Health Statistical
Sourcebook (Rockville, MD: Substance Abuse and Mental Health Services Administration, 1991).
2
состояние отсутствия совести. – На протяжении последних двухсот лет социопатия,
определяемая по-разному, имела целый ряд имен в западном мире. Подробное обсуждение
истории таких наименований и диагнозов можно найти в T. Millon, E. Simonsen, and M.
Birket-Smith. Historical Conceptions of Psychopathy in the United States and Europe// Psychopathy:
Antisocial, Criminal, and Violent Behavior (New York: Guilford Press, 1998).
3
Согласно нынешней библии психиатрических расстройств. – American Psychiatric
Association. Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, 4th ed. (Washington, D.C.:
American Psychiatric Association, 1994). Подробные описания и критика полевых исследований
АПА, использованных для оценки действующих диагностических критериев диссоциального
расстройства личности см. W. Livesley, ed.// The DSM – IV Personality Disorders (New York:
Guilford Press, 1995).
4
В более современной версии, DSM – V, критерии несколько видоизменены. – Здесь и далее
примеч. пер.
5
Другие исследователи и клиницисты. – См., например, R. Hare. Psychopathy: A Clinical
Construct Whose Time Has Come// Criminal Justice and Behavior 23 (1996): p. 25–54.
6
Также особо отмечена поверхностная эмоциональность социопатов. – Принятое
выражение – «поверхностная эмоциональность», хотя в случае социопатии более точным
описанием было бы «отсутствие эмоций».
7
Как я подробно описываю в «Мифе здравомыслия». – M. Stout. The Myth of Sanity: Divided
Consciousness and the Promise of Awareness (New York: Viking Penguin, 2001).
8
Роберт Хейр. – R. Hare et al. The Revised Psychopathy Checklist: Descriptive Statistics,
Reliability, and Factor Structure// Psychological Assessment 2 (1990): p. 338–341.
9
Беспристрастный ученый, Хейр так пишет о своих объектах исследования. – R.
Hare. Without Conscience: The Disturbing World of the Psychopaths Among Us (New York: Guilford
Press, 1999), p. 207.
10
Херви Клекли. – H. Cleckley. The Mask of Sanity, 5th ed. (St. Louis, MO: Mosby, 1976), p. 90.
11
с ее известной связью с различными видами поведения. – Обзор исследований проблем,
связанных с психопатией, см. D. Black and C. Larson. Bad Boys, Bad Men: Confronting Antisocial
Personality Disorder (Oxford: Oxford University Press, 2000). Также см. D. Dutton, with S.
Golant. The Batterer: A Psychological Profile (New York: Basic Books, 1995); G. Abel, J. Rouleau,
and J. Cunningham-Rathner. Sexually Aggressive Behavior// Forensic Psychiatry and
Psychology(Philadelphia: F. A. Davis, 1986); L. Grossman and J. Cavenaugh. Psychopathology and
Denial in Alleged Sex Offenders// Journal of Nervous and Mental Disease 178 (1990): p. 739–744; J.
Fox and J. Levin. Overkill: Mass Murder and Serial Killing Exposed (New York: Plenum Press, 1994);
R. Simon. Bad Men Do What Good Men Dream (Washington, D.C.: American Psychiatric Press, 1996).
12
из ниоткуда в мои мысли вторгалась строчка из апокалиптической песни
тридцатилетней давности. – Black Sabbath. Luke’s Wall/War Pigs. Paranoid. Warner Bros.
Records, 1970.
13
писатель Ф. Скотт Фицджеральд. – Fitzgerald. Tender Is the Night.
14
Марка корма для животных.
15
В IV веке христианский ученый св. Иероним. – См. G. Evans. Mediaeval Commentaries on
the Sentences of Peter Lombard (Leiden, NY: E. J. Brill, 2002).
16
Правильнее – синдерезис (synderesis).
17
Знаменитый современник Иеронима, Августин Блаженный. – См. Augustine. Confessions,
пер. H. Chadwick (Oxford, OH: Oxford Press, 1998); R. Saarinen. Weakness of the Will in Medieval
Thought from Augustine to Buridan (Leiden, NY: E. J. Brill, 1994).
18
Решение богословской дилеммы о совести. – См. Summa Theologiae: A Concise
Translation.Под ред. T. McDermott (Allen, TX: Thomas More, 1997); B. Kent. Transitory Vice:
Thomas Aquinas on Incontinence// The Journal of the History of Philosophy 27 (1989): p. 199–223; T.
Potts. Conscience in Medieval Philosophy (Cambridge: Cambridge University Press, 1980).
19
Фрейд предположил, что при нормальном ходе развития. – См. S. Freud. The Ego and the
Id// The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud (New York: W. W.
Norton, 1990); S. Freud. Civilisation and Its Discontents, там же.
20
Речь идет об американской системе оценок (А, В и С).
21
В штате Массачусетс фейерверки запрещены законом.
22
Роберт Хейр пишет. – R. Hare. Without Conscience, p. 208.
23
Джейн Гудолл пишет, что шимпанзе, которых она наблюдала. – J. Goodall. Through a
Window: My Thirty Years with the Chimpanzees of Gombe (New York: Houghton Mifflin, 2000), p.
210–211.
24
День независимости США.
25
Замороженный сладкий напиток.
26
заимствуя выражение из «Корней зла» Эрвина Штауба. – E. Staub. The Roots of Evil: The
Origins of Genocide and Other Group Violence (Cambridge: Cambridge University Press, 1989). См.
также E. Staub. Ethnopolitical and Other Group Violence: Origins and Prevention// Ethnopolitical
Warfare: Causes, Consequences, and Possible Solutions (Washington, D.C.: American Psychological
Association, 2001); N. Smith. The Psycho-Cultural Roots of Genocide. American Psychologist 53
(1998): p. 743–753.
27
Одним из объяснений является наше трансовое состояние. – Описания и примеры
диссоциативных состояний см. M. Stout. The Myth of Sanity. Обсуждение того, как феномены
диссоциации могут поражать целые популяции, см. L. deMause. The Emotional Life of Nations(New
York: Karnac, 2002).
28
В 1961 и 1962 годах в Нью-Хейвене, Коннектикут. – S. Milgram. Behavioral Study of
Obedience// Journal of Abnormal and Social Psychology 67 (1963): p. 371–378. См. также S.
Milgram. Obedience to Authority: An Experimental View (New York: Perennial, 1983); Obedience to
Authority: Current Perspectives on the Milgram Paradigm. Под ред. T. Blass (Mahwah, NJ: Lawrence
Erlbaum Associates, 2000).
29
Генерал-майор С. Л. Маршалл. – S. Marshall. Men against Fire: The Problem of Battle
Command in Future War (Gloucester, MA: Peter Smith, 1978), p. 30.
30
В своей книге «Об убийстве: психологическая стоимость обучения убивать на войне и в
обществе», бывший армейский рейнджер США подполковник десантных войск Дэйв
Гроссман. – D. Grossman. On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and
Society(Boston: Back Bay Books, 1996), p. xv.
31
Как Питер Уотсон пишет в книге «Война умов: военное использование психологии и
злоупотребления ею». – P. Watson. War on the Mind: The Military Uses and Abuses of
Psychology(New York: Basic Books, 1978), p. 250.
32
И напротив, исследования ветеранов Вьетнама показали. – J. Stellman, S. Stellman. Post
Traumatic Stress Disorders among American Legionnaires in Relation to Combat Experience:
Associated and Contributing Factors. Environmental Research 47 (1988): p. 175–210. Это
исследование, в котором приняли участие 6180 случайным образом отобранных ветеранов,
рассматривало связи между симптомами ПТСР и участием в процессе убийства и было первым
исследованием, количественно измеряющим уровни участия в боевых действиях.
33
Теоретик психологии личности Теодор Миллон. – Многие люди пытались выделить
различные типы социопатов. Типология Теодора Миллона – одна из наиболее интересных.
Миллон назвал десять подтипов психопатии: алчный, беспринципный, лицемерный, рисковый,
бесхребетный, взрывной, абразивный/противоречивый, злой, деспотичный, вредный. Он
отмечает, что число десять не несет какого-то особенного значения. Типология может быть
организована как на более общем, так и на более детальном уровне. Подробное описание
типологии Миллона см. T. Millon, R. Davis. Ten Subtypes of Psychopathy// Psychopathy: Antisocial,
Criminal, and Violent Behavior.
34
в среднем лишь около 20 % заключенных – социопаты. – См. R. Hare, K. Strachan, and A.
Forth. Psychopathy and Crime: A Review// Clinical Approaches to Mentally Disordered Offenders(New
York: Wiley, 1993); S. Hart and R. Hare. Psychopathy: Assessment and Association with Criminal
Conduct// Handbook of Antisocial Behavior (New York: Wiley, 1997).
35
Соответственно, люди без совести заранее знают. – См. L. Robins. Deviant Children Grown
Up: A Sociological and Psychiatric Study of Sociopathic Personality (Huntington, NY: Krieger
Publishing, 1974).
36
Бенджамин Уолман. – B. Wolman. Antisocial Behavior: Personality Disorders from Hostility to
Homicide (Amherst, NY: Prometheus Books, 1999), p. 136.
37
Лидер коммуны «Семья», члены которой в 1969 году совершили ряд жестоких убийств.
38
Серийный убийца.
39
Bloody Babs – Кровавая Барбара.
40
Тайная система для организации побегов и переброски негров-рабов из южных штатов на
север.
41
Мы учим своих детей, особенно девочек. – См. D. Cox, S. Stabb, and K. Bruckner. Women’s
Anger: Clinical and Developmental Perspectives (Philadelphia: Brunner-Routledge, 1999); L.
Brown. Raising Their Voices: The Politics of Girls’ Anger (Cambridge, MA: Harvard University Press,
1999), p. 166; L. Brown. Educating the Resistance: Encouraging Girls’ Strong Feelings and Critical
Voices// The 20th Annual Conference of the Association of Moral Education (Calgary/Banff, Canada,
1994); C. Gilligan. Women’s Psychological Development: Implications for Psychotherapy// Women and
Therapy11 (1991): p. 5–31; L. Brady. Gender Differences in Emotional Development: A Review of
Theories and Research// Journal of Personality 53 (1985): p. 102–149.
42
Что касается мальчиков. – См. D. Kindlon and M. Thompson. Raising Cain: Protecting the
Emotional Life of Boys (New York: Ballantine Books, 2000), p. 99.
43
на допросах 1945 года, которые предшествовали трибуналу в Нюрнберге. – R.
Overy. Interrogations: The Nazi Elite in Allied Hands, 1945 (New York: Viking Penguin, 2001), p. 373.
44
Исследования близнецов показывают, что большинство измеряемых аспектов наших
личностей. – Подробное обсуждение находок см. L. Eaves, H. Eysenck, and N. Martin. Genes,
Culture and Personality (New York: Academic Press, 1989).
45
Ряд таких исследований включает шкалу «Психопатия» (Pd). – Обзор близнецовых
исследований, в которых использовалась шкала психопатии, см. H. Goldsmith, I. Gottesman.
Heritable Variability and Variable Heritability in Developmental Psychopathology// Frontiers in
Developmental Psychopathology (Oxford: Oxford University Press, 1996).
46
Валидность – качество измерения в социологическом исследовании, отражающее степень
соответствия данных истинной информации.
47
Длительное изучение одних и тех же людей, позволяющее определить диапазон возрастной и
индивидуальной изменчивости фаз жизненного цикла.
48
В 1995 году было опубликовано крупное лонгитюдное исследование. – M. Lyons et al.
Differential Heritability of Adult and Juvenile Antisocial Traits// Archives of General Psychiatry 52
(1995): p. 906–915.
49
Другие исследования демонстрируют. – См. T. Widiger et al. A Description of the DSM –
III-R and DSM – IV Personality Disorders with the Five-factor Model of Personality// Personality
Disorders and the Five-factor Model (Washington, D.C.: American Psychological Association, 1994);
C. Cloninger. A Systematic Method for Clinical Description and Classification of Personality
Variants// Archives of General Psychiatry 44 (1987): p. 579–588.
50
Проект Усыновление в Техасе. – См. L. Willerman, J. Loehlin, and J. Horn. An Adoption and a
Cross-Fostering Study of the Minnesota Multiphasic Personality Inventory (MMPI) Psychopathic
Deviate Scale. Behavior Genetics 22 (1992): p. 515–529.
51
можно вывести оценку наследуемости равной 54 процентам. – Больше о том, как
выводятся оценки наследуемости для психопатических отклонений и других характеристик, см.
P. McGuffin and A. Thapar. Genetics and Antisocial Personality Disorder// Psychopathy: Antisocial,
Criminal, and Violent Behavior; D. Falconer. Introduction to Quantitative Genetics (Edinburgh:
Churchill Livingstone, 1989).
52
Некоторые из наиболее интересных сведений о работе коры при социопатии приходит к
нам через исследования. – См. S. Williamson, T. Harpur, and R. Hare. Abnormal Processing of
Affective Words by Psychopaths// Psychophysiology 28 (1991): p. 260–273; J. Johns and H. Quay. The
Effect of Social Reward on Verbal Conditioning in Psychopathic and Neurotic Militar y
Offenders// Journal of Consulting and Clinical Psychology 26 (1962): p. 217–220.
53
В похожих исследованиях с использованием однофотонной эмиссионной компьютерной
томографии. – J. Intrator et al. A Brain Imaging (SPECT) Study of Semantic and Affective Processing
in Psychopaths. Biological Psychiatry 42 (1997): p. 96–103.
54
Имеется в виду lexical decision task – задача по сортировке слов и сочетаний букв.
55
Pillsbury Doughboy, маскот компании Пиллсбери.
56
Фактически есть некоторые свидетельства в пользу того, что социопаты. – См. R.
Hare. Without Conscience.
57
Подобное взаимоотношение способствует формированию чувства порядка и
безопасности. – J. Bowlby. Attachment and Loss (New York: Basic Books, 1969).
58
Исследования говорят нам, что адекватная привязанность в младенчестве. –
Обсуждение теории привязанности см. D. Siegel. The Developing Mind: How Relationships and the
Brain Interact to Shape Who We Are (New York: Guilford Press, 1999).
59
В 1989 году, когда в Румынии пал коммунистический режим. – Дальнейшее обсуждение
политики Чаушеску в вопросе воспроизводства населения см. G. Kligman. The Politics of
Duplicity: Controlling Reproduction in Ceausescu’s Romania (Berkeley: University of California Press,
1998).
60
А затем пара в Париже обнаруживает. – См. P. Pluye et al. Mental and Behavior Disorders in
Children Placed in Long-Term Care Institutions in Hunedoara, Cluj and Timis, Romania// Santé 11
(2001): p. 5–12; T. O’Connor and M. Rutter. Attachment Disorder Behavior Following Early Severe
Deprivation: Extension and Longitudinal Follow-up. English and Romanian Adoptees Team// Journal
of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry 39 (2000): p. 703–712.
61
Румыния – член ЕС с 1 января 2007 года.
62
Например, в скандинавской детской психиатрии. – См. M. Lier, M. Gammeltoft, and I.
Knudsen. Early Mother-Child Relationship: The Copenhagen Model of Early Preventive Intervention
Towards Mother-Infant Relationship Disturbances// Arctic Medical Research 54 (1995): p. 15–23.
63
В качестве иллюстрации специалист по психиатрической антропологии Джейн М.
Мерфи. – J. Murphy. Psychiatric Labeling in Cross-Cultural Perspective: Similar Kinds of Disturbed
Behavior Appear to Be Labeled Abnormal in Diverse Cultures// Science 191 (1976): p. 1019–1028.
64
Любопытно, что социопатия относительно редко встречается в некоторых
восточно-азиатских странах. – См. P. Cheung. Adult Psychiatric Epidemiology in China in the
1980s// Culture, Medicine, and Psychiatry 15 (1991): p. 479–496; W. Compton et al. New Methods in
Cross-Cultural Psychiatry: Psychiatric Illness in Taiwan and the United States// American Journal of
Psychiatry 148 (1991): p. 1697–1704; H.-G. Hwu, E.-K. Yeh, and L. Change. Prevalence of Psychiatric
Disorders in Taiwan Defined by the Chinese Diagnostic Interview Schedule// Acta Psychiatrica
Scandinavica 79 (1989): p. 136–147; T. Sato and M. Takeichi. Lifetime Prevalence of Specific
Psychiatric Disorders in a General Medicine Clinic. General Hospital Psychiatry 15 (1993): p. 224–233.
65
The 1991 Epidemiologic Catchment Area.
66
Исследование эпидемиологических зон охвата 1991 года. – См. Psychiatric Disorders in
America: The Epidemiologic Catchment Area Study. Под ред. L. Robins and D. Regier. (New York:
Free Press, 1991); R. Kessler et al. Lifetime and 12-Month Prevalence of DSM – III-R Psychiatric
Disorders in the United States// Archives of General Psychiatry 51 (1994): p. 8–19.
67
Роберт Хейр пишет. – R. Hare. Without Conscience, p. 177.
68
Социопаты – бесстрашные превосходные бойцы. – См. D. Grossman. On Killing, p. 185.
69
Американский союз защиты гражданских свобод.
70
Национальная стрелковая ассоциация США.
71
Сентрал Хай – название школы.
72
Имеется в виду Пятая поправка к Конституции США, по которой человек может не
свидетельствовать против себя и не должен привлекаться к ответственности дважды за одно и то
же преступление.
73
Ференги – гуманоидная раса в сериале «Звездный путь».
74
Хорошей новостью является то, что при наличии социальной поддержки. –
См. Obedience to Authority: Current Perspectives on the Milgram Paradigm. Под ред. T. Blass.
75
У нас есть превосходные основания полагать, что природа жестока // У природы
окровавленные зубы и когти. – В оригинале Since we have it on excellent authority that nature is
red in tooth and claw: A. Tennyson. In Memorium, A.H.H.// Alfred, Lord Tennyson: Selected
Poems(London: Phoenix Press, 2003). Надо заметить, что Теннисон написал это стихотворение в
1850-м, за девять лет до «Происхождения видов» Дарвина.
76
По словам психобиолога Франса де Ваала. – См. F. de Waal. Good Natured: The Origins of
Right and Wrong in Humans and Other Animals (Cambridge, MA: Harvard University Press,
2001); Animal Social Complexity: Intelligence, Culture, and Individualized Societies. Под ред. F. de
Waal and P. Tyack (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2003).
77
В 1966 году Джордж К. Уильямс. – G. Williams. Adaptation and Natural Selection (Princeton,
NJ: Princeton University Press, 1966).
78
И десять лет спустя, в 1976 году. – R. Dawkins. The Selfish Gene (Oxford: Oxford University
Press, 1976).
79
понятие родственного отбора биолога В. Д. Гамильтона. – См. W. Hamilton. Selection of
Selfish and Altruistic Behavior// Man and Beast: Comparative Social Behavior (Washington, D.C.:
Smithsonian Institution Press, 1971).
80
Натуралист Гулд пересматривает палеонтологические доказательства. – S. Gould. The
Structure of Evolutionary Theory (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002).
81
Как сказал эволюционист Дэвид Слоан Уилсон. – См. D. Wilson, E. Sober. Reintroducing
Group Selection to the Human Behavioral Sciences/ Behavioral and Brain Sciences 17 (1994): p.
585–654.
82
швейцарского психолога Жана Пиаже. – J. Piaget. The Moral Judgment of the Child (New
York: Collier Books, 1962).
83
психолог и педагог Лоренц Кольберг. – L. Kohlberg. The Philosophy of Moral
Development(New York: Harper & Row, 1981).
84
в 1982 году в новаторской книге Кэрол Гиллиган. – C. Gilligan. In a Different Voice:
Psychological Theory and Women’s Development (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1982).
85
В последние двадцать лет новые исследования показали. – См. J. Walker. Sex Differences
in Moral Reasoning// Handbook of Moral Behavior and Development (Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum
Associates, 1991).
86
Одна из иллюстраций значимости контекста и культуры. – См. J. Miller and D. Bersoff.
Development in the Context of Everyday Family Relationships: Culture, Interpersonal Morality, and
Adaptation// Morality in Everyday Life: Developmental Perspectives (Cambridge: Cambridge
University Press, 1995); J. Miller, D. Bersoff, and R. Harwood. Perceptions of Social Responsibilities in
India and in the United States: Moral Imperatives or Personal Decisions?// Journal of Personality and
Social Psychology 58 (1990): p. 33–47.
87
Общее восприятие дуализма добра и зла в жизни человека. – Дальнейшие находки и
теории, затрагивающие эти повсеместно распространенные особенности человеческих
отношений см. The Social Psychology of Good and Evil. Под ред. J. Crocker and A. Miller. (New
York: Guilford Press, 2004).
88
Марка бизнес-самолетов.
89
практически идентичные Y-хромосомы объединяют почти 8 процентов мужчин. – T.
Zerjal et al. The Genetic Legacy of the Mongols// American Journal of Human Genetics 72 (2003): p.
717–721.
90
Лабораторные эксперименты с использованием электрошока и громких звуков. –
Например, см. J. Ogloff and S. Wong. Electrodermal and Cardiovascular Evidence of a Coping
Response in Psychopaths// Criminal Justice and Behavior 17 (1990): p. 231–245. Также см. A. Raine
and P. Venables. Skin Conductance Responsivity in Psychopaths to Orienting, Defensive, and
Consonant Vowel Stimuli// Journal of Psychophysiology 2 (1988): p. 221–225.
91
JAMA: The Journal of the American Medical Association.
92
А масштабное исследование коморбидности, опубликованное в 1990 году. – D. Regier et
al. Comorbidity of Mental Disorders with Alcohol and Other Drug Abuse: Results from the
Epidemiologic Catchment Area Study// Journal of the American Medical Association 264 (1990): p.
2511–2518.
93
American Journal of Psychiatry.
94
Другое исследование, опубликованное в 1993 году. – R. Brooner, L. Greenfield, C. Schmidt,
and G. Bigelow. Antisocial Personality Disorder and HIV Infection Among Intravenous Drug
Abusers// American Journal of Psychiatry 150 (1993): p. 53–58.
95
живет в муках ипохондрических реакций. – См. Guze, R. Woodruff, and P. Clayton. Hysteria
and Antisocial Behavior: Further Evidence of an Association// American Journal of Psychiatry 127
(1971): p. 957–960; L. Robins. Deviant Children Grown Up: A Sociological and Psychiatric Study of
Sociopathic Personality.
96
Возможно, самый известный исторический пример. – В частности, см. L. Heston and R.
Heston. Medical Casebook of Adolf Hitler: His Illnesses, Doctors, and Drugs (New York: Cooper
Square Press, 2000).
97
В систематическом исследовании таких людей. – См. A. Colby and W. Damon. Some Do
Care: Contemporary Lives of Moral Commitment (New York: Free Press, 1992), p. 262; A. Colby and
W. Damon. The Development of Extraordinary Moral Commitment// Morality in Everyday Life:
Development Perspectives, p. 364.
98
Роза Паркс (1913–2005) – американская общественная деятельница, зачинательница
движения за права чернокожих граждан США.
99
Тилли – такой человек, которого теоретик личности Теодор Миллон назвал бы
«противоречивый психопат». – См. T. Millon and R. Davis. Ten Subtypes of
Psychopathy// Psychopathy: Antisocial, Criminal, and Violent Behavior, и первое примечание к
четвертой главе, относящееся к подтипам Миллона.
100
Марка шотландского виски.
101
вьетнамский буддийский мастер Тхить Нят Хань. – T. Hanh. Peace Is Every Step: The Path
of Mindfulness in Everyday Life (New York: Bantam Books, 1992).
102
еврейский богослов и философ Мартин Бубер. – M. Buber. Between Man and Man (New
York: Collier Books, 1965), p. 117.
103
сотрудничество между психологом Даниэлем Големаном и Его Святейшеством
далай-ламой – D. Goleman. Destructive Emotions: A Scientific Dialogue with the Dalai Lama (New
York: Bantam Dell, 2003), p. 12.
104
Более конкретно далай-лама так сказал. – Mind and Life Institute. Investigating the Mind:
Exchanges between Buddhism and the Biobehavioral Sciences on How the Mind Works, sound
recording (Berkeley, CA: Conference Recording Service, Inc., 2003).
105
В качестве способов увеличить удовлетворенность жизнью. – См. революционную книгу
М. Селигмана о позитивной психологии Authentic Happiness: Using the New Positive Psychology to
Realize Your Potential for Lasting Fulfillment (New York: Free Press, 2002).
106
«Камень мудрой женщины». – Одну из версий притчи можно найти в The Best of Bits and
Pieces. Под ред. A. Lenehan (Fairfield, NJ: Economics Press, 1994), p. 73.
107
тихий спокойный голос. – Я хочу поблагодарить выдающегося международного
стипендиата Джеймса А. Натана за то, что он указал мне (в личном общении), что фраза на
иврите kol demama dakah (тихий спокойный внутренний голос) происходит из истории Пророка
Илии, «который испытал пожары, землетрясения и различные ужасы, а затем тихий спокойный
голос Бога и совести».