Лекция №7: Геополитическая катастрофа и новая картина мира

1. Постбиполярный мир и его черты

2. Постиндустриализм как начало новой цивилизационной эры
3. Идеи полицентричного мира
4. Международный порядок (система международных отношений)
5. Постмеждународная политика

Постбиполярный мир и его черты. Постиндустриализм как начало

новой цивилизационной эпохи в истории человечества. Геополитическая
картина современного мира. Становление нового порядка в международных
отношениях. США и новая система международных отношений.
Международный порядок как система международных отношений.
Глобализация и международный порядок современности.
Постмеждународная политика в эпоху глобализации. Судьба геополитики в
постбиполярном мире. Гeonолитика и геоэкономика. Неоевразийская
геополитика. Российская геополитика в процессе своего возрождения.

1. Постбиполярный мир и его черты

В истории геополитики считается аксиомой положение, согласно
которому смена геополитических эпох, то есть обладавших собственной
конфигурацией соотношения сил международных порядков, всегда
сопрягалась с войнами континентального или мирового масштабов. Так, в
новое время Вестфальская система международных отношений
трактовалась как следствие опустошительной для всей Европы 30-летней
войны, Венская - венчала войны революционной Франции и Наполеона,
Версальская - подвела итоги первой мировой войны 1914-1918 гг.,
Потсдамская - организовала мир после самой кровопролитной в истории
человечества второй мировой войны.
Но начавшаяся в конце 80-х годов XX века смена геополитических эпох
явно выпадает из этого ряда, так как ей не предшествовали сколько-нибудь
серьезные столкновения или войны. Предпринимающиеся и в нашей стране,
и на Западе попытки выдать «холодную войну» за третью мировую войну и
таким образом подтвердить жизненность обозначившейся в прошлом
геополитической закономерности, не выдерживают серьезной научной
критики.
Показательно, что Б. Клинтон выиграл президентские выборы у Дж. Буша-
старшего, который активно эксплуатировал версию о «победе Америки» в
«холодной войне». Быть может еще и потому, что предпочитал говорить не
о «побежденной России», а о «мужестве людей», которые «жили в формально
коммунистических странах Восточной Европы и бывшего Советского Союза,
разрушили стены угнетения и встали против танков тирании»1.

1
Новая администрация США и Россия. Аналитический доклад. Институт США и Канады. М., 1993. С.25.
1
 В конце 1998 года в США были опубликованы «двухголосные» мемуары
президента США Джорджа Буша и его советника по национальной
безопасности Брента Скаукрофта под названием «Как изменился мир». В
этой книге они описывали свои оценки и восприятие событий, приведших к
окончанию «холодной войны» и развалу СССР. Комментируя указ М.С.
Горбачева о собственной отставке и самоликвидации Советского Союза,
Скаукрофт пишет: «Итак, все закончилось. Действительно, произошло то, о
чем я никогда не мог предположить, что это произойдет при моей жизни.
Это вызывает у меня оцепенение, в это очень трудно поверить. Не то чтобы
я не видел, что происходит. Я уже привык и как бы перестал замечать
постоянно обороняющегося Горбачева, однако признаки быстрого развала
после неудавшегося переворота были налицо. Нет, события сами по себе
обозначили ясную тенденцию; дело, скорее всего, просто в невозможности
для человека сразу осознать, что такое эпохальное событие может
действительно происходить.
Моей первой реакцией на спуск советского флага над Кремлем было
чувство гордости за ту роль, которую мы сыграли в достижении этого. Мы
упорно работали над тем, чтобы продвинуть Советский Союз в этом
направлении, причем таким образом, чтобы это не привело к взрыву в
Москве, тем более к глобальному пожарищу, что в истории не было таким
уж неожиданным событием во время смертельных мук великих империй.
Мы внесли свою лепту в поиски благоприятного выхода из этой великой
драмы, но ключевой фигурой заключительных сцен являлся, скорее всего,
сам Горбачев. При всем его блеске у Горбачева, как представляется, был
один фатальный недостаток. Он был не способен принимать жесткие
решения и затем проводить их в жизнь. Он обладал искусством прекрасно
тянуть время и держать нос по ветру. Когда он лично подвергался нападкам и
оказывался прижатым к стене, как это не раз бывало на заседаниях
Верховного Совета, он с большим мастерством и большой энергией отбивал
атаки. Однако, когда надо было вырабатывать и закреплять жесткие
программы экономических реформ, он, как Гамлет, уклонялся от выполнения
своей задачи. В то время как я называю эту тенденцию к колебаниям
недостатком, он с нашей точки зрения был благодатью. Если бы у
Горбачева были авторитарная, сталинского типа политическая воля и
решимость его предшественников, то мы бы и сейчас имели перед собой
Советский Союз. Это был бы обновленный и усиленный Советский Союз
или, по крайней мере, он бы обладал теми качествами, которые превращали
его в угрозу стабильности и безопасности Запада.
Мы неожиданно оказались в уникальной ситуации, у нас не было
опыта работы в таких условиях, вообще не было подобных прецедентов, и
мы стали единственной страной, стоящей на вершине власти в мире. Это
была и есть необыкновенная ситуация в истории, которая предоставила нам
редчайшую возможность формировать обстановку в мире и возложила на

2
нас ответственность поступать самым лучшим образом, чтобы выгоду от
этого получили не только Соединенные Штаты, но и все остальные страны».

Не менее определенно по этому поводу высказался и Дж. Буш. «Мне необычайно

повезло, что я имел честь служить президентом в то время, которое оказалось последним для
холодной войны, - пишет он. - Изменения, в которых мы принимали участие, стали
кульминацией многолетних усилий многих людей, как в Соединенных
Штатах, так и в других странах. Мы действовали благодаря тщательному
планированию и успехам Рональда Рейгана и его администрации, которые, в
свою очередь, продолжали работу своих предшественников. Начиная с тех, кто
служил в нашей армии, и кончая теми, кто планировал и проводил в жизнь политику во
времена сменявших друг друга администраций, все приложили руку к тому, чтобы холодная
война закончилась мирным путем. Особая роль Горбачева, Шеварднадзе и других
окружавших их смелых реформаторов, в возврате Советского Союза в
мировую семью имела принципиальное значение. Без них холодная война
продолжалась бы, и опасность надвигающейся ядерной войны не покидала бы
нас.
Когда я задумываюсь над будущим, меня больше всего волнует роль, которую
Соединенные Штаты должны будут играть в новом мире, открывающемся нашему взору. У
нас есть политическое и экономическое влияние и мощь для того, чтобы выполнить наши
собственные задачи. Однако мы, как лидирующая в мире демократия и как
оплот свободы, с учетом дарованных нам прав, наших ресурсов, нашего
географического положения, несем огромнейшую ответственность за
использование этой мощи во всеобщих интересах. Наше руководство не
должно опираться только на экономическую мощь и военную силу
сверхдержавы; большая часть мира доверяет нам и просит нас участвовать в
решении его проблем»2.

В основном «бархатные» антитоталитарные революции в странах

Восточной Европы (за исключением Румынии, где произошли вооруженные
столкновения) 1989 года и развал спустя два года Советского Союза не просто
серьезнейшим образом изменили геополитическую карту современного мира.
«Холодная война» так и почила в мире, и противоборство
возглавляемых США и СССР военно-блоковых группировок перестало быть
осью, вокруг которой более четырех десятилетий развертывались основные
события мировой истории и политики. На месте «социалистического
содружества», которое, несмотря на некоторые напряжения и трения,
выступало на международной арене достаточно монолитным политическим
и военным образованием, возникла группа суверенных, не связанных блоковой
дисциплиной государств Восточной и Юго-Восточной Европы (кроме того,
здесь были ликвидированы два федеративных государства - Югославия и
Чехословакия).
Развал Советского Союза дал жизнь еще 15-ти новым
самостоятельным странам. Единой стала Германии, что выдвинуло на

2
Цит. по: Косырев Д. «Боже, как нам повезло ..» // Независимая газета. Фигуры и лица. - №20. – 1998. – С.15.
3
авансцену европейской и мировой политики проблемы принципиально нового
плана. Западная Европа получила новый импульс для форсирования
маастрихтского процесса политической интеграции. Япония и азиатские
новые индустриальные страны (НИС) «возвратились» в свой
географический ареал, и Азиатско - Тихоокеанский регион приобрел новую
конфигурацию и политическое прочтение. Поиск всеми этими странами
новой собственной идентичности, новой роли и нового места в быстро
меняющемся мире накладывались на подвижки, корректировки, изменения,
зачастую принципиального характера, в позициях и стратегиях
традиционных центров мировой политики. В условиях радикального слома
баланса сил все это составило внешнюю, видимую канву событий,
определявших основные векторы развития современного мира.
Взгляд геополитика на складывавшуюся в этой связи ситуацию не мог не выделить
целый ряд ее характерных черт:
- прекратила существование мировая система социализма,
распалась Организация Варшавского Договора, в пользу США и НАТО
завершилось противостояние двух сверхдержав, олицетворявших морской и
континентальный миры;
- начался процесс перестройки системы международных
отношений, перераспределения сфер влияния, корректировки зон
национально-государственных интересов США, Европейского Союза, Японии,
других стран на Западе и Востоке, Юге и Севере;
- ликвидация мирной биполярности в результате исчезновения
одной из сверхдержав создала ситуацию «вакуума силы» в различных
регионах мира, что сразу же обнаружилось всплеском национального и
религиозного экстремизма на разных уровнях;
- углубилась дифференциация стран «третьего мира»:
а) одни из них, воспользовавшись перераспределением сил в
глобальном масштабе, начали выдвигать претензии на роль «центров силы»
в своих регионах;
б) другие, потеряв поддержку СССР, превратились в «зоны
нестабильности» (Йемен, Эфиопия, Руанда и др.);
в) третьи оказались практически навсегда отброшенными на
периферию международной жизни;
- стала реальным фактом переориентация государств Восточной
Европы и Прибалтики на союзные отношения со странами Запада, что было
подкреплено движением Североатлантического альянса на «восток», к
границам России;
- на постсоветском пространстве возникло новое
межгосударственное образование - Содружество Независимых Государств, в
которое вошли 12 из 15 бывших союзных республик, образовавших суверенные
государства;
- Российская Федерация, ставшая правопреемницей СССР,
вынуждена была вписываться в систему международных экономических,
политических и военно- стратегических отношений, потеряв всех своих
4
союзников, лишившись экономически и стратегически важных территорий,
коммуникаций, портов и аэродромов. В процессе поспешного вывода войск из
Германии и стран Восточной Европы и раздела Вооруженных Сил между
вновь образованными постсоветскими государствами были расформированы
наиболее мощные военные группировки на передовых рубежах их базирования.
Россия оказалась в условиях резко изменившихся в негативном для нее
направлении геополитического и геостратегического положения.

2. Постиндустриализм как начало новой цивилизационной эры

Внутреннюю, глубинную, чаще всего невидимую сущность
происходивших в мире перемен, их динамику и масштаб определяла, как
представляется, третья цивилизационная революция. Это она
материализовалась в виде постиндустриализма там, где сложились
соответствующие предпосылки для возникновения высоко
интеллектуализированного, информатизированного общества и
переориентировала в этом направлении все мировое развитие. Возник
исторический тренд многочисленных трансформирующихся пространств,
каждое из которых было нацелено на овладение ценностями и достижениями
постиндустриализма, но находилось по отношению к ним на различных
временных расстояниях и стартовало к ним из собственного исторического
времени.
Попутно все они должны были пережить многие явления и процессы,
которыми постиндустриальные страны уже «переболели» и успели, по
выражению М. Гефтера, «перебелить черновики своей истории».
Оказавшиеся не готовыми ответить на вызовы стучавшего в их двери
постиндустриализма, страны «реального социализма» вынуждены были
опять с революций начинать новые главы в своих историях. Не менее
сложные проблемы вставали и перед другими вовлеченными в мировой
постиндустриальный процесс странами и народами, решение которых
диверсифицировало их интересы в международной жизни.
Известный английский философ Дж. Бернал в книге «Мир без войны»
отмечал в начале 60-х годов XX века, что в истории человечества примерно 6
тысяч лет тому назад произошла первая цивилизационная революция, когда
человек освоил коренным образом преобразовавшее его жизнь
сельскохозяйственное производство; вторая цивилизационная революция,
приведшая к развитию индустриального производства, началась немногим
более 200 лет тому назад, в очередной раз радикально преобразовав, переменив
основы жизнедеятельности многих народов; современный виток научно-
технической революции обусловил начало новой цивилизационной революции,
сосредоточивающей свои усилия на преобразовании сфер, обслуживающих и
развивающих самого человека.
Осознание нового этапа цивилизационного развития человечества в
целом пробивало себе дорогу с трудом, буквально «продираясь» сквозь
частоколы догм, предрассудков, идеологических штампов, наталкиваясь на
консервативность социальных систем и структур, нередко пасуя перед
5
грандиозностью и радикализмом требуемых перемен. Ведь одно дело, когда
речь идет о прогрессе в рамках известного и освоенного индустриального
производства, его переводе из экстенсивного в интенсивное русло развития со
всеми проистекающими из этого социальными последствиями. И совсем
другое, когда признается, что человечество вовлекается в принципиально,
качественно новый этап своего развития, определяемый приоритетами
очередной цивилизационной революции:
- возникающим новым, постиндустриальным типам производства,
в котором человек занимает позицию «носителя всеобщих производительных
сил», где он во все большей степени перестает быть агентом
производственного процесса и встает рядом с ним в качестве организатора,
контролера, регулировщика. Этот тип производства 3. Бжезинский в конце 60-
х годов назвал технотронным (электроника плюс технологии), он же
квалифицируется и как автоматизировано - компьютерный, компьютерно -
коммуникативный и т.д.;
- состоянием перманентного перехода экономики товара через
экономику денег в экономику человеческих способностей. «Человеческий
капитал» как совокупность профессионально-квалификационных навыков,
знаний, таланта индивидуума предстает движителем становящегося все
более разнообразным и все менее энергоемким и материалоемким
производства. А. Печчеи, президент «Римского клуба», писал в этой связи, что
«именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем
сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и все концы, и
в нем же основы наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность
всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная
человеческая личность и ее возможности... Именно в их развитии заключено не
только возможное разрешение всех его проблем, но и основа общего самоусовершенствования
и самовыявления всего рода человеческого»3;
- превращением постиндустриальной хозяйственной деятельности в
экономику «дорогого человека» («дешевый работник» по сравнению с
дорогостоящими машинами обеспечивал, по мнению Д. Рикардо, основу
экономического процветания Англии в XIX веке), где главной формой
накопления является то, что эффективно потреблено для подготовки и
развития человека. Академик Н.Н. Моисеев, рассуждая о перспективах
постиндустриального развития России, замечал, что этот этап развития
превращает воспитание массового мастерства трудящихся в важнейшую
национальную задачу. На этапе постиндустриализма, по его мнению, «людей,
от которых зависит успех производительной деятельности, приходится долго
и дорого обучать», поэтому «нет проблемы более важной, чем образование и
воспитание народа, формирование мастера, даже в условиях кризиса
экономики»4;

3
Печчеи А. Человеческие качества. М.,1980. C.1S3.
4
Моисеев Н.Н. Информационное общество: возможности и реальность //Полис. - 1993. N93. С.З.

6
 - большим в постиндустриальной модели общества контролем
человека над своей социальной и природной средой. Это общество не
бесконфликтно, но основная ось конфликтов здесь смещается с уровня
классов, страт, групп в область взаимоотношений индивида с разного рода
образуемых им общностей. Указанный тип конфликтов будет носить по
преимуществу экзистенциальный, а не социальный или политический
характер, особенно при перерастании постиндустриальных обществ в их
информационную форму развития. Уже на стадии постиндустриализма
общество несет в себе явные тенденции замены представительной
демократии демократией участия, социокультурные же институты
трансформируются в направлении бесконечного разнообразия форм, норм и
ценностей. Исторический плюрализм общественного развития в данном
случае преобразовывается в органичный сплав стилей и образов жизни,
отражая тем самым некую универсальную специфику человечества на данной
стадии развития.
Современный мир - это арена действия многочисленных, зачастую
диаметрально противоположных по своей направленности процессов,
делающих ключевым словом в новой концепции развития выживание, -
правда, такое, которое обеспечивается гуманизированным, поставленным на
службу человеку научно-техническим прогрессом.
Концепция общей судьбы человечества, возрастание степени и уровней
взаимозависимости его социально- политических и экономических
общностей и государственных образований, признание возможности и
необходимости контроля над собственным развитием имели за собой целый
ряд жестких и даже жестоких реалий глобального цивилизационного
кризиса:
- нарастание и обострение экологических проблем, которые в
совокупности угрожают гибелью всей биосферы, то есть грозят
человечеству катастрофой и без термоядерной войны. Известный
американский эколог Б. Коммонер писал по этому поводу: «Мое собственное
предположение, основанное на имеющихся у меня данных, состоит в том,
что продолжающееся ухудшение качества природной среды, во всяком случае,
в индустриально развитых странах, представляет угрозу экологическим
системам. Угрозу настолько серьезную, что если положение не изменится, то
окружающая среда потеряет способность поддерживать пригодные для
цивилизованного общества условия существования. Какая-то часть
человечества может пережить такую катастрофу, поскольку с крушением
цивилизации уменьшится темп ухудшения окружающей среды. Эти остатки
человечества превратились бы в неоварваров с очень и очень
неопределенным будущим5;
- негативные угрозы и тенденции в современном мире нарастают
быстрее, чем сказываются результаты спорадических, разрозненных и

5
Коммонер Б. Замыкающийся круг (природа, человек, технологии). Л., 1974. С. 157.
7
постоянно запаздывающих попыток людей поставить «глобальные вызовы»
под общий контроль;
- ускорение современного исторического процесса в целом
сочетается со снижением способности державно оформленных обществ
адаптироваться к быстро меняющимся внешним международным условиям в
порядке «самонастройки»;
- постиндустриальная трансформация также вносит свой вклад в
дестабилизацию ситуации в мире, в умножение признаков усиливающейся
хаотизации и конфликтности мирового развития, что требует введения
объективно свершающихся перемен в точно рассчитанные рамки с тем,
чтобы обуздать сопровождающий их рост насилия.

 Становление новой системы международных отношений.

Исчезновение биполярной системы международных отношений, в немалой
степени обусловленное несоответствием ее возможностей потребностям
противостоять «вызовам» меняющегося мира, не привело к возникновению
какой-то определенной и четко очерченной их новой модели. В сложившейся
ситуации точнее было бы констатировать:
- постоянно меняющуюся конфигурацию мирового геополитического
расклада сил;
- рост влияния в международных делах новых центров развития;
- перекройку границ многих до этого традиционно устойчивых
геополитических регионов;
- тенденции интеграции и диверсификации региональных и
трансрегиональных группировок государств, в целом определяющих
переходность современной системы международных отношений.
В системе международных отношений наличествовали элементы, отражавшие
стержневые, магистральные направления самоорганизации человечества как единого целого.
Но в нем проявлялись и тенденции, питаемые институтами и сохранившейся
в целости инфраструктурой прежней системы, разрывами в уровнях
развития стран, народов и континентов, противоречиями между «золотым
миллиардом» и барахтающейся в нищете и отсталости большей частью
современного человечества. Постепенно складывавшаяся геополитическая
картина современного мира представала как полицентричная и
многослойная.
Среди структурообразующих факторов, создающих нынешнюю
мировую геополитическую модель, по-прежнему выделялась экономика.
Глобализация хозяйственной деятельности человечества сочеталась с
диверсификацией интересов зонально- региональных интеграционных
объединений стран и народов (Европейский Союз, Североамериканская зона
свободной торговли - НАФТА, зона «большой китайской экономики»,
японоцентричный ареал новых индустриальных стран и т.д.).

8
 Все это подчеркивало серьезное участие географии и на современном
этапе развития в определении геополитического облика мира. При этом на
первый план выходит не прямое воздействие географических обстоятельств
на экономическое развитие, а в большей мере их опосредованное
воздействие, влияние на течение хозяйственных процессов.
Имеются в виду такие обстоятельства, как удобство промышленной кооперации
при «прозрачных» границах, невысокая стоимость перемещения товаров,
относительная гомогенность среды, в которой разворачивается
экономическая деятельность (сходные уровни обеспеченности полезными
ископаемыми и энергетическим сырьем, развития коммуникаций, примерно
равные условия ведения сельского хозяйства и т.п.).

Окончание биполярной конфронтации вместе с тем не привело к

явному теоретическому преобладанию либеральной школы, как того можно
было ожидать, когда политическая публицистика буквально «упивалась»
упрощенным пониманием приписываемого Ф. Фукуяме вывода о
«безоговорочной победе» политического либерализма во всемирном
масштабе. Наука оказалась достаточно зрелой, чтобы удержаться от
вульгаризаторских построений, и общая тенденция в теории международных
отношений выразилась в появлении синтетических интерпретаций, которые
соединяли в себе достоинства всех разработанных к началу XXI века
подходов. Одна из первых попыток создать такого рода синтезированное
видение международного порядка было осуществлено в 2001 году Дж.
Айкенберри в книге «После победы. Институты, стратегическая сдержанность
и перестройка порядка после больших войн».

В истории международных отношений этот автор выделяет три типа порядков -

равновесные, гегемонические и конституционные. Принцип
конституционности заключается, по Айкенберри, в основанной на уставах,
договорах деятельности международных организаций и других институтов
международного взаимодействия. В их задачи входило обеспечение более
справедливой, равномерной представительности интересов менее сильных
стран при принятии важнейших решений. Рассматривая наиболее детально
взаимоотношение между сильными и слабыми акторами международных
отношений, Айкенберри приходит к выводу, что международный порядок не
обязательно подразумевает действия сторон в соответствии с
согласованными правилами. Он может воплощать практику поведения
сильнейшей страны, действия которой могут сами по себе становиться
правилами, подкрепленных цепью прецедентов. В таком случае «сила
преобразуется в правило, а принуждение - в долг».

АД Богатуров под международным порядком подразумевает «систему

отношений, складывающихся между всеми странами мира, совокупность
которых именуется мировым сообществом». Он видит в мировом порядке
следующие его элементы:
9
 - наличие признаваемой иерархии между субъектами
международных отношений, включай и государства, и новые субъекты
международной политики;
- совокупность принципов, норм и правил внешнеполитического
поведения акторов;
- система принятия решений по ключевых вопросам
международных отношений, включая механизм представительства
интересов низших ее участников;
- набор морально допустимых санкций за их нарушения и
механизмов применения этих санкций;
- формы, методы и приемы осуществления принятых решений -
режим реализации принятого порядка6.

Острота современного момента международной жизни заключается в

том, что если в период 1991 - 2002 гг. США как лидер международного
порядка руководствовались консенсусной логикой, согласовывая свое
поведение с ближайшими союзниками, то после 2003 года они переходят к
более жесткому режиму «авторитарного патернализма», все более полагаясь
на собственные интересы и силу и предпочитая самостоятельно действовать
в международных делах. В рамках такого режима США регулярно и
откровенно демонстрируют свое силовое превосходство, игнорируя мнения
международных организаций и отдельных государств-членов мирового
сообщества. Пользуясь терминами Дж. Айкенберри, можно констатировать,
что в современной ситуации США как гегемон международной системы
достигли апогея могущества и, соответственно, конституционные начала
международного порядка отступили на второй план, и нужно надеяться, что
только на какое- то время.
Трехнедельный блицкриг весной 2003 года в Ираке вызвал в США
подлинную эйфорию. Скорость и эффективность силового воздействия
породило еще «менее скованное» отношение к применению огромной военной
мощи Америки. Американский истэблишмент перестал испрашивать у
мирового сообщества санкции на военные экспедиции даже в рамках так
называемого «гуманитарного вмешательства». Он уверовал в то, что в
ближайшие десятилетия не может возникнуть никакая коалиция, которая
была бы способна уравновесить колоссальную военную мощь Соединенных
Штатов. Английский политолог А. Ливен комментировал эту ситуацию в следующем
суждении: «Комбинация экспансии американского геополитического влияния,
поддержка военных интервенций и в высшей степени селективное
продвижение демократических ценностей сделало Соединенные Штаты
исключительно грозным противником любого государства, в котором они
готовы увидеть противника».

6
Богатуров АД. Современный международный порядок // Современные международные отношения.
Учебник. М., 2005. 66, 71.
10
 В документе, получившем название «доктрина Буша-младшего»,
президент США указал, что «Соединенные Штаты обрели чрезвычайно
благоприятное положение страны несравненной военной мощи, которая
создает момент возможности распространения благ свободы по всему миру».
Главный тезис доктрины основывался на том, что «нам угрожает не флоты и
армии, а генерирующие катастрофы технологии, попадающие в руки
озлобленного меньшинства. Стратегическое соперничество ушло в прошлое.
Сегодня величайшие державы мира находятся по одну строну
противостояния - объединенные общими угрозами со стороны порождаемого
террористами насилия и хаоса. Даже такие слабые государства, как
Афганистан, могут представлять собой большую опасность нашей
безопасности также, как и мощные державы».

В другом документе, «Стратегии национальной безопасности» США в

начале XXI века, разъяснялась суть позиции США в этом случае: «Учитывая
цели государств-изгоев и невозможность сдерживать традиционными
методами потенциального агрессора, мы не можем позволить нашим
противникам нанести удар первыми». «Доктрина Буша» исходила из того,
что наступающая, атакующая сторона всегда имеет несомненное
превосходство, позволяя ей навязывать противнику свою волю и свой способ
действий. В этих двух документах, несмотря на то, что сам президент Буш
всегда открещивался от термина «империя» («у нас нет территориальных
амбиций, мы не стремимся создавать империю»), тем не менее, чувствовался
привкус «имперского мышления».
А.И. Уткин считает, что в послесентябрьской 2001 года Америке понятие «имперское
мышление» сменило негативно осуждвющий знак на позитивно конструктивный. В это время
такие умеренные и солидные издания, как «Уолл-Стрит Джорнэл» и «Нью-Йорк Тайме»
начали писать об империи, имперском бремени не с привьмным либеральным осуждением, а
как о реальном факте исторического бытия Америки. Ведущие американские политологии
возвестили в этой связи, что «Соединенные Штаты вступили в XXI век величайшей,
благотворно воздействующей на глобальную систему силой». Даже самые хладнокровные
среди американских идеологов приходили к выводу, что «Соединенные Штаты занимают
позицию превосходства - первых среди неравных, - практически во всех сферах, включая
военную, экономическую и дипломатическую. Ни одна страна не может сравниться с США во
всех сферах могущества, и лишь некоторые страны могут конкурировать с ними хотя бы в
одной сфере». Как писал редактор популярной газеты «Уикли стандарт» Уильям Кристол,
«если кто-то хочет сказать, что мы имперская держава, ну что ж, очень хорошо, мы
имперская держава». Известный историк Джон Льюис Гэддис в этой же связи утверждал:
«Мы (США - М.М.) - определенно империя, и у нас сейчас есть мировая роль».

В США создается «неоимперское» убеждение, оставляющее за США право определять

в глобальном масштабе стандарты поведения, возникающие угрозы, необходимость
использования силы и способы достижения справедливости. В такой проекции суверенность
становится абсолютной для Америки, в то время как все более обуславливается для других
государств. «Мыслительные центры» новой империи с готовностью обсуждают стратегию
односторонних действий по всему мировому периметру. «Уолл-Стрит Джорнэл» пишет по
этому поводу: «Америка не должна бояться свирепых войн ради мира, если они будут вестись
11
в интересах «империи свободы». Гарвардский профессор Э. Муравчик в это же время
стремится убеждать, что Америка, стабильная, демократическая, идеологически
консервативная и политически централизованная, является сверхдержавой и может обходить
обязательные для всех правила и законы1.
См. подр.: Уткин А.И. Единственная современная империя - США // http://www.zlev.nl/TT_6.htm
А.И. Уткин резюмирует в этой связи: «Мировая история подсказывает: США не
преминут воспользоваться редчайшей исторической возможностью. В этом случае главной
геополитической чертой мировой эволюции станет формирование однополярной мировой
структуры. Америка прилагает (и будет в обозримом будущем прилагать) огромные усилия по
консолидации своего главенствующего положения. С этим выводом согласны наблюдатели за
пределами страны-гегемона, да и сами американские прогнозисты»1.

3. Идеи полицентричного мира

В формировании полицентризма современного мира участвуют многие геополитические
факторы. Так, практически все известные в мире интеграционные объединения
характеризуются либо этно-цивилизационной, либо культурной общностью, что облегчает
унификацию или выравнивание правовых условий, согласование методов организации
экономической деятельности, введение единых принципов управления. Без подобной общности
долговременное взаимодействие даже заинтересованных стран оказывается нередко
затрудненным. Глобальные экономические зоны и объединения скрепляют транспортные,
электронные и информационные коммуникации, их взаимодействие и сотрудничество
обеспечивается интернациональным характером научного и научно- технического прогресса.
На процессы перемен двояким образом влияют совокупность исторических традиций,
представлений и оценок всех народов мира, которые:
- или консервируют прежнюю систему международных отношений и тем
самым препятствуют назревшим инновациям, проявлению новых геополитических
реалий;
- или же содействуют объективно назревшим переменам, подталкивая мир к
интеграции в условиях углубляющейся регионализации.
Поставив перед собой задачу создания «синтетической модели мира в конце XX - начале
XXI века», К.Э. Сорокин отмечал: «Над экономическим (точнее, экономико- географическим)
многополюсным базисом (такой базис составляют, разумеется, не только центры силы
глобального и регионального уровня, но и трансрегиональные объединения, а также отдельные
крупные государства, не принадлежащие (пока) ни к тем, ни к другим - Индия, Пакистан,
ЮАР), высится многоэтажная и столь же многополюсная надстройка. Здесь каждый полюс
представляет собой сосредоточение не только экономико-географической, но совокупной
геополитической (с учетом «надстроечных» факторов силы) мощи. Лишь все это «мироздание»
в целом и образует сложную систему многополярности с присущими ей тенденциями к
одновременному соперничеству и сотрудничеству участников современной геополитической
игры, к постоянному изменению ситуации внутри полюсов концентрации геополитической
мощи и в отношениях между ними»2.
Предложенное видение многополярности приводит К.Э. Сорокина к нескольким
важным выводам:
• во-первых, - пишет автор, - хотя внутри большинства полюсов четко выделяются
«центры притяжения» (Япония, США, Китай, Германия), между самими полюсами нет
четких конфронтационных разграничительных полос. Это не военно-политические коалиции
недавнего прошлого, когда состав участников был жестко определен и какие-либо сношения с
противной стороной квалифицировались как измена. Сегодня возможно, например,
одновременное участие западноевропейских стран как в ЗЕС, являющимся военным «отделом»
Европейского Союза, так и в НАТО, в котором привилегированное место занимают США -
лидер соперничающей геополитической зоны НАФТА. Еще более парадоксальна ситуация в
Юго-Восточной Азии, где
12
 ' Уткин А.И. Единственная современная империя - США И http://www.zlev.ni/77_6.htm
Сорокин К. Э. Геополитика современности и геостратегия России. М., 1996. С. 42-43.
целые сектора национальных экономик Малайзии, Индонезии и других стран региона
являются одновременно составными частями большой китайской экономики;
- во-вторых, двойственный характер отношений между участниками мировых
геополитических игр не оставляет надежд на то, что с прекращением холодной войны и
уходом от прежней биполярной модели международных отношений была ликвидирована
всякая основа для конфронтации. В мировой политике сохраняется немалый конфликтный
потенциал, генерируемый непрекращающейся геополитической конкуренцией. Возможно, в
обозримом будущем и не существует риска возникновения вооруженных конфликтов высокого
уровня (таких, как глобальная ядерная или обычная война с территориально-
экспансионистскими целями). Но с увеличением числа самостоятельных участников
международных отношений, умножением индивидуальных интересов государств,
удовлетворение которых возможно только в глобальном или региональном масштабе,
существенно возрастает количество коллизий меньшего масштаба, но по более широкому
кругу вопросов;
- в-третьих, «многоярусность» геополитического мироустройства,
необходимость рационального и комплексного подхода к оценке геополитической мощи той
или иной страны, группировки государств способны привести к переоценке собственных сил и
недооценке другой стороны при возникновении конфликтных ситуаций. Это чревато трудно
прогнозируемыми поворотами в международных отношениях (в частности, неожиданными на
первый взгляд кризисами и конфликтами, «склонными» к быстрой эскалации); или, наоборот,
недооценкой своих возможностей;
- в-четвертых, наличие в системе центров силы основ для углубления и
сотрудничества, и соперничества делает возможным сближение до известных пределов двух
и более геополюсов, если их интересы ущемляют один или несколько других центров силы (в
частности, Россия с ее вероятной зоной влияния);
- в-пятых, образование сложной многополярной структуры международных
отношений, что означало:
а) существование многих равноценных осей геополитического соперничества
вместо прежних двух-трех (среди них особое место занимало противостояние между
континентальной Россией и морскими державами Запада);
б) резкое ослабление России - хартленда и прекращение ее односторонне
конфронтационных отношений с внешним миром;
в) расширение спектра геополитических критериев, влияющих на мировую
политику, на фоне относительного снижения веса чисто географических параметров.
Все эти вновь возникшие или продолжающие действовать факторы ставили под знак
вопроса справедливость геополитических моделей мироустройства, основанных на
противостоянии хартленда всему миру. Какими бы схемами ни представляли различные
геополитические школы этот остальной мир, они, по логике вещей, дискредитировали не
только многие основные геополитические концепции, но и их центральные идеи-термины. Тем
более, что хартленд-центристская картографическая проекция и ранее не считалась
абсолютно правильной и единственно возможной».
К. Э. Сорокин отмечал в этой связи: развивающаяся на месте биполярной системы
новая полицентрическая модель международных отношений вряд ли будет механическим
повторением уже пройденных мировым сообществом схем своего геополитического
структурирования. Ученый предполагал, что, скорее всего, это будет амальгама целого ряда
элементов из прежних эпох и новых характеристик, в сумме дающих некое неизвестное до сих
пор качеств7.

7
Сорокин К. Э.Указ. раб., с .43-44.
13
 Исчерпывающий анализ российских дискуссий по вопросу о
международном порядке представлен в книге Т.А. Шаклеиной «Россия и
США в новом мировом порядке (1995-2002)». В рамках борьбы сторонников
однополярности и многополярности складывающегося в мире
международного порядка в России были выдвинуты идеи
«плюралистической однополярности (1996)» и «глобального Pax
Democratica», каждая из которых представляли собой разные версии
сходного по сущности видения одной и той же международной ситуации.
Согласно первой из них, то есть «плюралистической однополярности», мир после
распада биполярности не превратился в чисто «американский мир». Роль единственного
полюса в нем заняли не одни США, а США в плотном окружении своих ближайших союзников
в лице «группы семи». Именно они имели некоторые возможности умерять амбиции
Вашингтона, влиять на поведение этой сверхдержавы в той мере, насколько это им удавалось в
рамках не подкрепленного равенством возможностей плюрализма. Концепция «Pax
Democratica» тоже исходила из идеи не единоличного, а группового полюса и тоже включала в
его состав «группу 7». Однако в ней упор делался не на принадлежности «семерки» к наиболее
развитой части мира, а к ядру демократического мира, действующему от имени всех
демократий и в их интересах. Единство этого «группового полюса» достигалось
приверженностью к одним и тем же демократическим ценностям.
В 1992-1999 гг. руководители Российской Федерации в лице президента Б.Н. Ельцина и
министра иностранных дел Е.М. Примакова в официальных выступлениях подчеркивали
многополярный характер складывающейся международной системы. В апреле 1997 года в
Москве была подписана российско-китайская Декларация о многополярном мире и
формировании нового международного порядка. Такой подход был призван символизировать
несогласие России с практикой одностороннего и произвольного принятия США и странами
НАТО решений во время двух конфронтаций с Югославией -1995-1996 гг. в Боснии и 1998-
1999 гг. - в Косово. С приходом к власти президента В.В. Путина в 1999 году российское
руководство несколько скорректировало официальную трактовку многополярности. Этот
термин стал применять в официальном лексиконе РФ для обозначения вектора эволюции
международной системы, внутри которой с течением времени, как можно было ожидать,
произойдет ослабление мощи США при сравнительном возрастании роли Китая, Индии,
Бразилии, России и, возможно, некоторых других членов мирового сообщества.
С теоретической точки зрения современная геополитическая картина мира могла
складываться тремя путями:
- как новый вариант биполярно - конфронтационной модели, в которой место
бывшего СССР займет Китайская Народная Республика1. Многие аналитики считают такой
вариант развития мировой системы маловероятным или же вовсе невероятным, чисто
умозрительным;
- как однополюсно-авторитарная система, когда США по своей воле или
вынужденно станут заниматься «устройством мира», исходя из собственных национальных
интересов и миропонимания. В условиях исчезновения одной из сверхдержав такой поворот
событий для победителей в «холодной войне» казался и продолжает казаться естественным и
закономерным;
- как неконфронтационная демократическая система, связанная с явно
обозначившейся тенденцией возрастающей взаимозависимости стран и народов в их
социально-экономическом и политическом развитии, со становлением мирового сообщества,
Бабак В. А. Глобальные вызовы внешней политики США //Россия и США: Сб. ст. М., 1993. С. 40.
отношения в котором регулируются принципами и буквой международного права. В нем
«главную роль... играет баланс интересов между различными, прежде всего ведущими

14
государствами - центрами политического экономического влияния и мощи», «война между
которыми исключена» или, по крайней мере, серьезно затруднена1.
И хотя оптимальной, но в то же время и самой трудно достижимой является для мира
демократическая модель, тем не менее, практика современной международной жизни
демонстрирует наличие в ней элементов каждого из трех «вариантов», трех путей складывания
системы международных отношений. То есть, реально новая система отношений в современном
мире возникает пока что как сочетание элементов всех вышеупомянутых теоретических
возможностей. В борьбе этих трех тенденций участвуют многие факторы, в первую очередь
экономического характера. Временами даже создается впечатление, что на первый план
мирового развития выдвигается геоэкономика. Но вместе с тем взгляд внимательного и
непредвзятого наблюдателя все чаще наталкивается на геополитические факторы, роль которых
в международной жизни не только не сокращается, а возрастает.
США и новая система международных отношений. Переходность
складывающейся в настоящее время системы международных отношений подчеркивается и
различными мнениями на этот счет, высказываемых современными политическими деятелями
и учеными. Наиболее распространенное суждение в этой связи состоит в том, что поражение и
сход с авансцены истории одной из двух сверхдержав продиктовали возникновение
однополярного мира, где в гордом одиночестве господствует один субъект - США. Однако
даже в США такого рода убеждения не были единодушными. Дело в том, что с окончанием
«холодной войны» у США появились как новые возможности, так и весьма серьезные
проблемы. С одной стороны, прекращение глобальной конфронтации в условиях
«самороспуска» враждебного блока означало исчезновение реальной военной угрозы США и
превращение их в единственную военную сверхдержаву. Соединенные Штаты стали не только
практически неуязвимыми перед масштабным военным нападением, но и обрели гораздо
большую свободу стратегического маневра. Кроме того, в результате распада СССР и всего
социалистического лагеря открывались широкие возможности для сотрудничества США с
государствами, входившими в советский блок, и новыми государствами на пространстве
бывшего СССР, для распространения там американского влияния.
С другой стороны, в постбиполярном мире значительно девальвировалась роль военной
силы и торгово-экономическая сфера превратилась в основное поле соперничества между
развитыми государствами, где США столкнулись с растущей конкуренцией со стороны своих
союзников по «холодной войне». Ее окончание также поставило под вопрос всю глобальную
военно-политическую инфраструктуру, созданную Соединенными Штатами для ведения этого
противоборства. Исчез и былой стратегический компас» в виде доктрины «сдерживания»,
служившей основой послевоенной внешнеполитической стратегии США. Возникла ситуация
неопределенности в отношении угроз безопасности США и методов
< Гареев М. А. Национальная безопасность России как теория и практика //Безопасность. 1993. №8. С.12.
противодействия им. Ослабел и внутренний «тыл» глобальной внешней политики,
поскольку в отсутствие серьезной внешней угрозы, сплачивающей нацию, и ясных новых целей
стало гораздо труднее мобилизовывать общественную поддержку активного
внешнеполитического интервенционизма. Наконец, крах прежнего биполярного миропорядка
обернулся усилением дестабилизирующих тенденций в мире, что выразилось в увеличении
числа этнорелигиозных конфликтов, распространении ядерного и других видов оружия
массового уничтожения, росте международного терроризма и преступности.
Как считает профессор А.В. Торкунов, с начала 90-х годов в США развернулись
широкие дискуссии о новом миропорядке, о роли и месте в нем Соединенных Штатов, их
национальных интересах, целях и методах внешней политики в изменившихся условиях. В этих
дебатах, продолжающихся и по сей день, определились несколько основных вариантов
внешнеполитической стратегии, которые отличаются пониманием национальных интересов и
способов их обеспечения:
- неоизоляционизм, последователи которого исходят из узкой
(минималистской) трактовки национальных интересов США, то есть ограничиваемых
15
только защитой своего суверенитета, территориальной целостности и безопасности.
Считается, что им, учитывая географическое положение страны, ее ядерную мощь, а
также отсутствие у нее реальных конкурентов в военной сфере в настоящем и
маловероятность их появления обозримом будущем, в современном мире ничто не
угрожает. Э. Нордингер подчеркивает в этой связи, что США «стратегически
неуязвимы», а потому могут ограничить свои внешнеполитические и военные
обязательства необходимым минимумом. П. Бьюкенэн призывает отказаться от
втягивания Соединенных Штатов в войны в чужих землях. Конкретно речь идет о
свертывании участия в военно-политических блоках, созданных для «сдерживания» более
не существующего противника, резком сокращении объема помощи другим странам и всего
внешнеполитического аппарата США, а также военных расходов (примерно наполовину,
если брать за основу расходы начала 90-х годов). Исключения не делается и для главного
военно-политического союза - НАТО. Т. Карпентер, в частности, называет НАТО
«анахронизмом холодной войны» и предлагает передать основную ответственность за
безопасность Европы самим европейцам. Неоизоляционисты отвергают глобальную
ответственность США за поддержание существующего миропорядка, который, на их
взгляд, в основном является саморегулирующимся, основанным на взаимном
уравновешивании великих держав;
- «избирательное вовлечение», концепция, которая очерчивает более широкий круг
национальных интересов США. Комиссия по национальным интересам Америки Гарвардского
университета включает в их число:
а) защиту США от нападений с применением оружия массового уничтожения
(ОМУ);
б) предотвращение возникновения враждебных государств-гегемонов в Евразии;
в) сохранение свободного доступа к источникам энергии;
г) поддержание стабильности мировой торгово-экономической и финансовой
системы;
д) обеспечение безопасности союзников США.
Особое значение сторонниками этой концепции придается поддержанию
стратегического равновесия между ведущими странами Евразии с целью предотвращения
конфликта между ними. Они nfr;t предусматривают в этой связи:
- сохранение (хотя и на более экономной основе) военного присутствия США в
стратегически важных для них регионах мира (Западная Европа, Восточная Азия, Персидский
залив);
- активное противодействие распространению ОМУ;
- профилактику и урегулирование региональных конфликтов, в которые могут
быть втянуты крупные страны;
» обеспечение особой роли США в международных финансовых и торговых
организациях.
Сторонники «избирательного вовлечения» признают важными национальными
интересами распространение демократии и защиту прав человека, однако считают
неоправданным прямое вмешательство США в этих целях. Они полагают, что при
ориентации на «избирательное вовлечение» военный бюджет и состав военных сил должны
быть сохранены на уровне начала 90-х годов XX века, то есть обеспечивающих успешное
ведение двух крупных региональных войн одновременно. Ряд сторонников такого подхода (У.
Мейнс, Р. Стил, Дж. Чейс] предлагают начать освобождение США от глобальных военно-
стратегических обязательств периода холодной войны за счет постепенного формирования
региональных систем безопасности вокруг ведущих региональных центров силы - ЕС в
Западной и Центральной Европе, России - на постсоветском пространстве, Японии и Китая -
в Восточной Азии и т.д. Если эти системы будут открытыми, добровольными и будут
сотрудничать друг с другом, то они, по мнению указанных авторов, способны стать
реалистической альтернативой однополюсному, иерархическому миропорядку во главе с США,
16
с одной стороны, и «утопической» системе всеобщей коллективной безопасности - с другой;
согласованная безопасность». Эта концепция сохраняет определенную преемственность с
концепцией коллективной безопасности - приоритет отдается совместным многосторонним
усилиям государств по предотвращению и отражению агрессии. В дополнение к угрозам,
традиционным для межгосударственных отношений, сторонники «согласованной
безопасности» выделяют как более характерные для современного мира угрозы, возникающие
внутри государств: геноцид, этнические чистки, другие формы массовых нарушений прав
человека, экологические преступления, терроризм. В отношении к ним прежняя система
коллективной безопасности с ее приматом суверенитета, незыблемости границ и
невмешательства во внутренние дела оказывается бессильной. Главными источниками этих
угроз считаются отсутствие демократии, репрессивный характер режима страны-
нарушителя. Эта исходная презумпция приверженцев «согласованной безопасности»
позаимствована у неокантианской школы «демократического мира» (М. Доил, Д. Лэйк, Б.
Рассет, К. Лэн и др.). Согласно ее главному постулату, «демократы никогда не воюют друг с
другом». По этой логике, именно демократизация мирового сообщества, а не поддержание
геополитического равновесия является главной гарантией обеспечения международной
безопасности и жизненных интересов самих США.
Связь национальных интересов США с состоянием демократии в мире становится, как
считают сторонники данного подхода, особенно ощутимой в условиях глобализации, впервые
делающей мир действительно неделимым. Во все более зависимом мире, как отмечает первый
заместитель госсекретаря США С. Тэлботт, постоянно растет заинтересованность
американцев в демократизации правления в других странах. Если глобализация, по мнению
сторонников «согласованной безопасности», делает нарушения демократических норм более
опасными (в т. ч. и для США), то развитие других тенденций в последние десятилетия
облегчает их устранение. Речь идет, во-первых, об охватившей мир в 70 - 90-х годах «третьей
волне демократизации». И, во-вторых, о ставшем бесспорным военно-стратегическом и
идеологическом лидерстве США как главного «локомотива» западной демократии. Это
радикальное изменение в расстановке сил в пользу демократического Запада делает его более
нетерпимым в отношении нарушителей укрепляющегося демократического миропорядка, будь
то авторитарные антизападные режимы или террористические группировки. Сторонники
«согласованной безопасности» при этом не довольствуются традиционными мирными
методами принуждения. Они допускают и военные способы решения подобных проблем силами
ООН или региональных организаций безопасности типа НАТО при ведущей роли США. В этих
целях разрабатываются различные концепции «гуманитарного вмешательства»,
оправдываемого с помощью доктрины «ограниченного суверенитета» государств,
отрицающих демократические права своих граждан;
- согласно концепции гегемонии США, оптимальной основой безопасного мира является
не многополярность, а однополярность, не баланс сил, а их явный дисбаланс в пользу
государства-гегемона. Считается, что именно в таком уникальном положении оказались
США после окончания холодной войны. Ч. Краутхаммер, который ввел в оборот само понятие
«однополярный мир» и первым стал писать о США как о единственной сверхдержаве,
утверждал: «Преобладание Америки основано на том, что она является единственной
страной, имеющей необходимую военную, дипломатическую, политическую и военную мощь,
чтобы быть решающим участником любого конфликта в любом регионе по своему выбору».
Поддержание американского превосходства как основы глобального лидерства США, в свою
очередь,
требует сохранения их «силового отрыва» от ближайших конкурентов. А поэтому, как
утверждалось, например, в пентагоновских «Ориентирах для оборонного планирования»
(1992.), необходимо не только предотвратить появление будущего глобального конкурента»,
но и «отвадить индустриально развитые страны от увеличения своей региональной и
глобальной роли».

17
 «Гегемонисты» считают важнейшей задачей сохранение существующей системы
военно-политических союзов с решающей ролью Америки в обеспечении их эффективности.
Признавая, что главные цели этих союзов периода холодной войны во многом утратили свою
актуальность, «гегемонисты выступают за их перенацеливание на задачи «экспорта» ипи
«проецирования» безопасности вовне. Не случайно именно они первыми выступили за
расширение состава НАТО и сферы ее деятельности за пределами границ альянса. При этом
«гегемонисты», как и сторонники «согласованной безопасности», считают мир неделимым и
подчеркивают, что даже периферийные угрозы и «вакуумы силы» за пределами
проамериканских союзов могут создавать серьезную угрозу безопасности США. В таком
«проецировании безопасности» ведущая роль США становится еще более необходимой, что
исключает перераспределение ответственности в пользу союзников США, предлагаемое
сторонниками «избирательного вовлечения». «Смогут ли Германия и ее западноевропейские
партнеры справиться с дестабилизацией в Восточной и Центральной Европе, на Балканах и в
России? - вопрошает один из ведущих теоретиков этого направления Р. Катер. - Не случится
ли то же самое в Азии, если предоставить самим себе Японию и Корею, не говоря уже о
гораздо более слабых арабских партнерах США в районе Персидского залива?»
Основой стратегии США, по мнению тех, кто поддерживает эту концепцию, после
окончания холодной войны должно стать «системное сдерживание» многочисленных
источников нестабильности, возникающих в результате традиционного соперничества
геополитических интересов. Таким образом, на США возлагается роль главного гаранта
стабильности в мире. Это подразумевает способность США действовать в одностороннем
порядке, а ООН и другим международным организациям, по существу, отводится
второстепенная роль. «Соединенным Штатам - пишет Катер, - придется добиваться
глобальной стабильности посредством политики, которая в первую очередь исходит
односторонней готовности использовать сипу для достижения этой цели. А уже затем они
будут сотрудничать с другими странами и институтами, которые разделяют эту цель, и
жестко обращаться с теми, кто ее не разделяет». «Гегемонисты» ратуют за наращивание
военных расходов и силового потенциала США, прежде всего его качественных параметров.1
Версия о глобальной американской победе разделяется значительными кругами
политического истеблишмента Соединенных Штатов, она доминирует в обыденном сознании
рядовых граждан страны, так как для них возникновение однополюсного мира синонимично
реализации идеи «американского мира». Вместе с тем наступивший «момент однополярности»,
по мнению Ч. Краутхаммера, нарушив принцип «баланса сил», создал серьезные угрозы миру и
опасности для США2. Дж. Айкенберри считает, что институты «взаимного и легитимного
современного правления» имеют шанс сохраниться даже в случае, когда «материальные силы
американской гегемонии подвергнутся разрушению». «Подобная система способна оставаться
относительно устойчивой долгое время, - пишет он. - Ее стабильность может подвергнуться
угрозе, если растущий экономический и военный потенциал какой-либо страны бросит вызов
основам легитимности этой системы. Но такой вызов должен быть по своему характеру
одновременно и силовым, и социальным»3.
' Торкунов А.В. Внешнеполитическая стратегия США после холодной войны // http://www.bestreferat-
71416.htm.
Krauthammer Ch. The Unipolar Moment H Foreign Affairs. 1990/1991. Vol. 7, № 1. P.23-33.
'IkenberryJ. The Future of international Leaderchip//Political Science Quoteriy. 1996. Vol. 111.NS4.P.
402.
Как отдельный вариант подконтрольного США «нового мирового порядка» некоторые
ученые квалифицировали проекты создания в мире, складывавшемся после «холодной войны»,
«центральной коалиции» держав (по типу «европейского концерта» начала XIX века), которая
рассматривалась в качестве «наиболее эффективной и наименее дорогостоящей системы
международных отношений». В частности, профессор Калифорнийского университета из
США Р. Роузкранс писал о том, что Венская система международных отношений 1815-1822
годов, а также успешное правление «центральной коалиции» держались на согласии великих
держав решать все противоречия мирным путем. Они исходили при этом из убеждения, что
18
«предотвращение войны важнее любого территориального приобретения для каждого из них»1.
В рассуждениях этого автора несколько странным образом соединились:
а) стереотипные, характерные для прошлых эпох, подходы к международным
отношениям как системе иерархического порядка, ностальгия по «добрым старым временам»,
когда международные отношения творились «грандами мировой политики»;
б) верное наблюдение относительно того, что постбиполярный мир рождается не
«однополярным», а полицентричным. Правда, это мнение ослаблялось тем, что «центральная
коалиция» мыслилась автором как синоним сложившейся к этому времени «семерки» западных
стран.
В прессе и научной литературе нередко встречалась и точка зрения о
трехцентричности современного мира. По существу, о треугольной конфигурации
геополитических сил, о трех центрах силы думал канцлер ФРГ Гельмут Коль, когда утверждал:
«Мы знаем, кто выиграет медали на экономической олимпиаде 2000-го года. Но мы не знаем,
какие именно страны привезут домой золотые, серебряные и бронзовые медали». И хотя
Соединенные Штаты, Европейский Союз и Япония действительно обладали и продолжают
обладать решающей долей военно-политического и экономического потенциала
современности, их влияние на мировую политику нельзя было считать всеохватывающим.
Это влияние нейтрализовывалось не только противоречиями внутри самого региона
высокоразвитых стран, но, прежде всего, разрывом их интересов с чаяниями слаборазвитых
народов, игнорированием притязаний вновь формирующихся центров глобального развития и
регионального влияния.
Воздействие ежегодных совещаний «семерки» наиболее развитых государств мира на
«климат» в международном сообществе нельзя игнорировать, преуменьшать, но и не следует и
преувеличивать. Этот «элитарный клуб» постоянно пытается повысить свой «удельный вес» в
мировой политике, пригласив Россию, «семерка» превратилась в «восьмерку»; в последние
годы она на постоянной основе привлекает на свои заседания все новых партнеров (к работе
саммитов «восьмерки» приобщаются и другие государства). Но уже одно то, что в концепции
треугольной конфигурации геополитических сил на планете не умещаются такие гиганты, как
Китай, Индия, Бразилия, целый ряд других государств, лидирующих в региональных
трансформационных процессах, делает эта концепцию
Цит. по: Русаков Е. Глобальная игра на постимперской сцене //Новое время. 1992. N9 45.
недостаточно жизненной. Реальная ткань современных международных отношений в
данном случае отвергает попытки многих западных авторов вплести в нее свои желания и
надежды.
Внутренняя противоречивость была свойственна и определению нового мирового
порядка, которое сформулировал бывший премьер-министр Японии Ясухиро Накасонэ на
церемонии вручения ему диплома почетного доктора наук Института Дальнего Востока РАН в
Москве 21 мая 1993 года. С одной стороны, он констатировал, что «новый порядок - это ряд
сложных, тяжелых обязанностей. Прежде всего, это касается оставшейся единственной
сверхдержавой Америки, затем - обладающих ядерным оружием пяти постоянных членов
Совета Безопасности ООН, которые имеют большую политическую силу. Далее - государств
«семерки», сосредоточивших у себя большую экономическую мощь. Кроме того, есть много
вопросов, по которым «большая семерка» должна советоваться с Россией и Китаем, чтобы
избежать использования в Совете Безопасности права вето. «Большая семерка» плюс «большая
двойка» - формируется «большая девятка». То есть в данном случае Я. Накасонэ выстроил
вертикаль, иерархию «тяжелых обязанностей» по управлению делами мира и описал степень
причастности к ней конкретных государств. Но он не обошел вниманием и горизонтально-
консенсусную возможность решения мировых проблем. «ООН - это соединение законности с
принципом согласованности, - констатирует вновь испеченный почетный доктор наук. - Это и
есть новый мировой порядок»1.
Пытаясь предсказать очертания полицентричного мира, известный теоретик
международных отношений К. Уолтц (университет г. Беркли, США) писал, что «ведущие
19
государства мира будут стремиться к укреплению своего экономического влияния на страны, от
которых они зависимы или с которыми тесно связаны. Поскольку стимулы к соперничеству
сильны, несколько великих держав сформируют свои региональные базы влияния в Азии,
Европе, Америке... Япония возглавит формирующийся восточный азиатский блок; вопрос о
месте Китая и лидерстве в северо-восточной Азии пока еще окончательно не решен. Западная
Европа, включая ЕС, все более концентрируется на самой себе, сокращая внешний экспорт и
импорт. И в случае успеха Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА) США
окажутся в центре крупнейшего в мире экономического блока»2. И это несмотря на то, что
влиятельная газета «Нью-Йорк Тайме» отмечала: «...НАФТА - это региональный блок, который
противоречит международной системе торговли и инвестиций, олицетворяемой ГАТТ (ВТО).
Продукция стран, не входящих в НАФТА, ...будет подвергаться дискриминации... Заявляя о
том, что постепенно деятельность НАФТА должна быть распространена и на Латинскую
Америку.., Клинтон... подрывает глобальный режим экономической и финансовой
либерализации»3.
Е. Петерсон, директор научных программ Центра стратегических и международных
исследований Массачусетского технологического института предсказывал в этой связи
обострение борьбы между геополитическими центрами силы и влияния. «Ускорение
глобальной экономической интеграции вызывает обострение конкуренции национальных
1
Накасонэ Я. Взгляд на обстановку в мире после эпохи «холодной войны» // Проблемы Дальнего Востока.
1993. №3. С.99.
Waltz К. Emerging Structure of International Politics//International Security. 1993. Vol. IX, Ns2. P.61.
' The New York Times. 19.11.1993.
экономических стратегий, - утверждал он. - Ход этой конкуренции окажет глубочайшее
воздействие не только на мировую экономику, но, в более широком контексте, и на
международную безопасность и политические отношения». Петерсон усматривал особую
опасность в том, что становящиеся все более националистическими экономические стратегии
приведут основные экономические державы и весь мир к возникновению так называемой
«реал-экономики». В ней, по его словам, «эгоистические экономические интересы будут
вынуждать правительства добиваться односторонних преимуществ даже в рамках системы,
характеризуемой растущей взаимозависимостью»1. Анализируя столь противоречивую
международную действительность, этот автор констатировал, что проявляющийся в
международных отношениях полицентризм вынужден будет:
а) преодолевать «момент американской однополярности»\
б) создавать собственную мировую инфраструктуру и институты;
в) утверждать новые правила поведения субъектов глобальной политики;
г) создавать баланс геополитических сил и интересов, которые соответствовали
бы тому самоочевидному факту, что международные отношения превращаются в индикатор и
средство срастания человечества в единое, реальное содружество народов и стран, пытающееся
адекватно реагировать на «вызовы истории» в виде глобальных угроз и проблем.
Мир по-американски, то есть миропорядок на рубеже XX и XXI веков, по мнению А.В.
Толкунова, складывался под сильным воздействием концепции «однопопярного мира» с
оставшейся в нем «единственной сверхдержавой». Сердцевиной этого представления служило
убеждение в том, что в современном мире Соединенным Штатам принадлежит уже не
просто лидирующая, а центральная системообразующая роль.
Это, во-первых, относилось к поддержанию международной безопасности и
урегулированию конфликтов, где США с их огромными стратегическими ресурсами
стремились играть роль «маховика стабильности», по выражению помощника президента
Клинтона по вопросам национальной безопасности С. Бергера. «Ни одна другая страна, -
отмечал Бергер, - не имеет таких военных мускулов, дипломатического искусства и доверия к
себе, какие необходимы, чтобы быть посредником в спорах, склонить противоборствующие
стороны к переговорам и помочь обеспечить в случае необходимости выполнение
достигнутых соглашений».

20
 Во-вторых, США, как уже говорилось, взяли на себя роль главного архитектора и
опекуна глобальной экономики.
В-третьих, они считали себя гарантом мирных демократических перемен. США, по
мнению своих руководителей, не только определяли нормы поведения в мире, но и несли главную
ответственность за обеспечение их соблюдения, совмещая функции законодателя, арбитра и
«шерифа» (выражение P. Xaacaj. По этой логике США, как отмечает известный
американист В.А. Кременюк, являются своего рода «глобальной метрополией» этого
«американо-центристского мира». Весь мир, согласно такой логике, делится на союзников,
друзей, партнеров и не вписывающихся в Pax Americana «варваров». Применительно к
современности последние - это, с точки зрения Вашингтона, «преступные государства» -
Ирак, Иран, Северная Корея, Ливия, Куба и другие «изгои», то есть все те, кто составляет
реальный список «врагов Америки». Считается, что поскольку последние поставили себя вне
закона «цивилизованного сообщества», то по отношению к ним оправданы самые жесткие
меры воздействия.
Даже признавая неоимперский характер такого рода политики, американские лидеры и
теоретики убеждены в уникально благотворном влиянии американской гегемонии,
' Peterson Е. Looming Collision of Capitalisms 7//The Wachington Quarterly. 1994. Vol. 17,
Ns 2. P. 65.
объясняемом ими совпадением целей и принципов США и ведомых ими стран, особым
умением Америки учитывать интересы других при осуществлении глобального руководства.
«Американская внешняя политика сознательно нацелена на продвижение универсальных
ценностей», - пишет С. Тэлботт.
Американо-центристский мир, как считают в Вашингтоне, служит если не идеальным,
то наилучшим из всех возможных вариантов мирового порядка, единственной альтернативой
хаосу или соперничеству многополюсного мира. С. Бергер заявлял в одном из своих
программных выступлений в 1998 г.: «Мы стремимся создать и укрепить широкую систему
международных договоренностей, построенную на основе наших коренных интересов и
ценностей - демократии, свободного рынка, частного предпринимательства, мира и
стабильности». Главный путь к достижению этой цели он видел во «втягивании стран в
паутину подкрепляющих друг друга отношений, которые максимизируют как выгоду от
соблюдения устанавливаемых ими правил, так и цену за их нарушение».
Втягивание как можно большего числа стран в институционализированные отношения,
заставляющие их участников играть по одним и тем же правилам (разработанным
американцами или просто приемлемым для них), должно вести к созданию все более
однородного, управляемого Соединенными Штатами и безопасного для них мира. Речь идет,
таким образом, о существенно переработанном и расширенном издании концепции «нового
мирового порядка», предложенной администрацией Дж. Буша-старшего в начале 90-х годов.
Тогда имелась в виду коллективная система безопасности под эгидой ООН (хотя и при
ведущей роли США) для борьбы с традиционными угрозами безопасности - агрессией против
суверенитета и территориальной целостности со стороны главным образом «преступных
государств». В этом смысле «новый мировой порядок» был ориентирован на сохранение
территориально-политического статус-кво в мире, его символом стала операция «Буря в
пустыне», проведенная против Ирака.
Теперь же, в соответствии с логикой «согласованной безопасности» речь шла о
создании системы, ориентированной на иной тип угроз - этнические конфликты,
массированные нарушения демократии, прав человека, противодействие которым зачастую
предполагает нарушение государственного суверенитета и открытое (в т. ч. и вооруженное)
вмешательство во внутренние дела других государств. Поскольку же добиться широкого
международного консенсуса по вопросам такого интервенционизма гораздо труднее, чем по
вопросу об отражении внешней агрессии, то на практике дозволяется и его ограниченная
легитимация в виде коллективных решений США и их союзников, выступающих как бы от
имени всего «демократического сообщества». По сути, такой миропорядок допускает
21
изменения территориально-политического статус-кво, что продемонстрировала операция
НАТО против Югославии, признание независимости Косово и т.п.
Подобный американо-центристский миропорядок нес с собой множество вопросов и
проблем, но главный из них - почему окончание «холодной войны» не привело, как можно было
ожидать, к ослаблению глобальных устремлений Америки, а стимулировало усиление и
расширение структур, свидетельствовавших о наращивании гегемонии США в остальном
мире.
Наиболее очевидная часть ответов на этот вопрос заключается в том, что:
- во-первых, с исчезновением СССР как главного конкурента и противовеса, а
также в результате последующего ослабления позиций России. США обрели большую
свободу действий, расширили свою сферу влияния, включив в нее многие страны
Центрально- Восточной Европы и СНГ;
- во-вторых, в условиях глобализации возросла зависимость США от
остального мира. Как самая экономически мощная страна, Америка больше других
заинтересована в стабильности и управляемости мирового порядка, которые для нее
неразрывно связаны с «американским руководством». США стремятся оградить себя от
транснациональных угроз в виде международного терроризма, нападений на их
информационные системы и другие современные инфраструктуры, а это тоже
способствует глобализации американских интересов;
- в-третьих, колоссальная инерционность огромной системы самых разнообразных
внутренних и международных структур, обслуживающих глобальные интересы США. Она
объясняется не только материальными интересами вовлеченных социальных групп и
бюрократической инерцией огромных организаций типа НАТО, но и достаточно высокой
эффективностью и диверсифицированностью самой этой системы, ее способностью
выполнять широкий круг задач и приспосабливаться к меняющимся условиям. Хотя система
союзнических отношений США была создана в годы «холодной войны», ее задачи и тогда не
сводились к одному лишь силовому противодействию внешней угрозе, а имели и мощную
экономическую составляющую. Главное же ее отличие от «советской империи» состояло в
том, что она была основана не столько на грубом диктате и тотальном контроле, сколько на
учете интересов американских «вассалов», поощрении их самостоятельного развития по пути
рыночной экономики и политической демократии. Достаточно вспомнить «план Маршалла»,
восстановление послевоенной Германии и Японии. В этом смысле претензии США на особый
характер своей гегемонии имели под собой определенное основание. Более равноправный и
взаимовыгодный характер отношений внутри американской системы союзов позволил ей
пережить «холодную войну» и даже сохраниться в качестве модели нового мирового порядка,
о чем свидетельствует, например, расширение НАТО;
- в-четвертых, инерция мышления творцов внешнеполитического курса США,
убежденность в своей миссии по спасению и демократическому переустройству мира
поддерживалась более чем полувековой привычкой к руководству его «свободной» частью.
Почерпнутая из «американской исключительности» горячая вера в превосходство своих
порядков и благость американской мощи, инстинкт экспансии в отсутствие опыта
равноправных союзов с другими странами - все это настолько прочно въелось в сознание
политического класса США, что практически исключает его добровольный отказ от
притязаний на руководство миром. «Как нация, мы гораздо больше привыкли к командной
роли, чем признает наша традиционная идеология, - констатирует один из ведущих
внешнеполитических теоретиков США Р. Такер.- Неудивительно, что после того, как мы
весьма успешно справлялись с этой ролью в течение почти полувека, мы не проявляем
склонности отказаться от нее только потому, что канули в вечность породившие ее
обстоятельства».
То, что «командный комплекс превосходства» к концу 90-х годов стал более явно
ощущаться и в словах, и в делах американского руководства объясняется еще и некоторыми
другими тенденциями последних лет. Одна из них - усиление экономических позиций США по
22
сравнению со своими основными конкурентами - Японией, Германией, «азиатскими тиграми».
И дело здесь не просто в разных темпах экономического роста, который, помимо прочего, дал
американцам новые материальные ресурсы для активизации военной и внешней политики.
Экономический бум в США, начавшийся в 1993 г. и продолжающийся до начала нового века,
выглядел особенно впечатляюще на фоне стагнации большей части европейской экономики и
затяжного азиатского финансово-экономического кризиса. В результате к концу 90-х годов
оказалась подорванной конкурентоспособность основных альтернатив американской модели -
западноевропейской с ее высокой социальной защищенностью и азиатской, построенной на
государственно-корпоративном патернализме.
Во многом это произошло потому, что американский вариант рыночной демократии
оказался лучше приспособленным к условиям глобализации, требующей: высокой открытости
рынка; надежности и прозрачности правового регулирования; стабильной и
децентрализованной политической системы; инновационной предпринимательской культуры;
широкого доступа к финансовым ресурсам; компьютерной технологии и информации. То есть
ко всему тому, что и без того развивалось в США. Не случайно лидеры США фактически
отождествляли глобализацию с американизацией, противопоставляя ей «силы дезинтеграции
и сепаратизма». С. Тэлботт писал в этой связи о «новом биполярном расколе мира между
силами интеграции и дезинтеграции, процветания и бедности». Развивая ту же мысль, С.
Бергер сформулировал ее более полно; «Силы интеграции - экономические, технологические,
политические получают практическое отражение в международных правилах, которые
становятся «Берлинской стеной» между теми странами, которые стремятся в сообщество
наций, и теми, кто остается вне его. Близость по образу мыслей многих стран,
приверженность верховенству закона, открытая и конкурентная торговля, контроль над
опасными вооружениями важны не только сами по себе, но и потому, что они постепенно
создают структуру безопасности и процветания для всех, кто выбрал жизнь по этим
правилам. Они же определяют и условия изоляции для аутсайдеров. И по мере того, как мир
становится все теснее, цена изоляции от сообщества наций будет все выше»1.
При всей распространенности неоимперских настроений в политической элите США,
реальная возможность создания американо-центристского мира оставалась весьма
проблематичной. Разнородность и полицентричность современного мира ставят жесткие
пределы его американизации. Даже не все партнеры и союзники США готовы безоговорочно
соглашаться с американским пониманием моральных ценностей и методов, используемых для
достижения «благих» целей. Гегемонистские устремления США нередко вызывают
сопротивление со стороны других мировых центров силы. Не случайно США сталкиваются с
оппозицией в Совете Безопасности ООН, и даже внутри НАТО все чаще проявляется
недовольство американским диктатом. Дальнейшая эскалация гегемонизма, как признает С.
Хантингтон, чревата отчуждением от США многих стран и их превращением в «одинокую
сверхдержаву».
Другой вопрос, смогут ли США на путях гегемонизма избежать традиционной участи
других империй - такого расширения сфер своих обязательств, которое на определенном
этапе может подорвать экономическое и политическое здоровье страны. Справится ли
Америка с тратами на поддержание все новых протекторатов, не пострадают ли ее
демократические институты и ценности, найдет ли роль мирового гегемона устойчивую
поддержку самого американского народа (который, как показывают опросы, предпочитает
делить мировую ответственность и сопутствующие ей издержки с другими странами)?
Развертывание финансового кризиса 2008 года свидетельствует о том, что едва ли. Критики
американского гегемонизма, в том числе и в США, призывают использовать «однополярный
момент» не для реализации несбыточного Pax Americana, а для перестройки международных
отношений на основе равноправного сотрудничества, прежде всего великих держав.
В настоящее время еще недостаточно эмпирического материала для того, чтобы
пытаться вывести определенную формулу новой системы международных отношений.
Для этого, по всей видимости, еще не пришло время. Но уже сейчас можно и нужно выделять в
23
международной жизни те новые, оригинальные, индивидуальные черты, которые
самопроявились достаточно убедительно и, как представляется, отражают логику развития
новой системы международных отношений. В этой связи необходимо отметить, что
современный полицентризм принципиально и качественно будет отличаться от моделей
международного многоцентрия, проявлявшихся в XIX и большей части XX веков. В настоящее
время на смену вертикальной взаимозависимости центров силы должны приходить
горизонтальные взаимосвязи постиндустриально модернизирующихся пространств,
региональных и трансрегиональных интеграционных объединений, организаций, союзов.
Состоявшаяся несколько лет тому назад дискуссия футурологов о «державе № 1» XXI
века, при всей разноголосице высказывавшихся мнений, продемонстрировала мышление в
категориях горизонтальной, а не иерархической, полицентричности меняющегося на наших
глазах мира. В нем страны, народы, транснациональные органы и организации взаимозависимы
не в смысле подчинения друг другу, а в качестве партнеров в борьбе за выживание всего рода
людского. В этой дискуссии была поставлена под сомнение сама идея существования в XXI
веке какой-либо сверхдержавы, ее необходимости для эффективного функционирования
глобальной системы международных отношений. Американский политолог К. Престовиц
вместе с тем отмечал: «Американскому веку пришел конец. Самым крупным событием конца
столетия является восхождение Японии в качестве супердержавы». Он при этом исходил из
того, что 120-миллионная Япония к 2000 году будет производить товаров и
' См. подр.: Торкунов А.В. Внешнеполитическая стратегия США после холодной войны
//http://www.bestreferat.ru/referat-71416.html

услуг лишь немногим меньше, чем США (на 15 процентов), а по инвестициям в

наукоемкие отрасли будет превосходить Соединенные Штаты вдвое, если считать на душу
населения. К этому времени заграничные японские капиталы, по мнению американского
автора, превысят отметку в 1 триллион долларов, что также позволит обойти соответствующий
показатель США.
Но японский ученый С. Сато, анализируя эту же проблему, не согласился со своим
американским коллегой. «Двадцатый век был американским веком, - утверждал он. - Двадцать
первый век тоже будет американским». Ученый из Японии в данном случае отдавал
предпочтение экономическому потенциалу и военно-политической мощи США. Действительно,
этой стране принадлежало более четверти валового внутреннего продукта мира, 20% мировой
промышленной продукции, 15% торговли в мире, 60% мирового экспорта зерна и т.п.
Соединенные Штаты ежегодно расходуют на науку не менее 150 миллиардов долларов,
наращивая постоянно и без того немалый интеллектуальный потенциал, обеспечивающий и на
обозримое будущее экономический рост экономики страны. Показательно, что по
исследованиям, проводившимся в США в 1989 году, на вопрос о том, какая страна в XXI веке
обретет статус «державы № 1», 47% опрашиваемых высказались за США, 38 - Японию. В 1991
году это соотношение кардинальным образом изменилось: лишь 25% респондентов выбрали
США, 58 процентов высказались в пользу Японии.1
С ними не согласился известный американский социолог и политолог С. Хантингтон,
убежденный сторонник сохранения лидерства своей страны в современном и будущем мире,
который, тем не менее, был вынужден заявить: «Федерация демократических, богатых,
социально разнообразных стран со смешанной экономикой может превратиться в
могущественную силу на мировой арене. Если следующий век - не американский, то более
всего вероятно, что он будет европейским веком. Ключ мирового лидерства, который перешел в
направлении Запада через Атлантический океан в начале XX века, может двинуться обратно в
восточном направлении столетие спустя». Действительно, Европейский Союз с населением в
344,6 млн. человек в начале 1990-х годов по некоторым показателям производства товаров и
услуг приблизился к уровню США.2
С возрастающей ролью горизонтальных связей интегрирующихся геополитических
пространств была связана еще одна отличительная черта современных международных
24
отношений • их дегегемонизация. Крушение биполярного мира поставило под сомнение и
актуальность сверхдержавное™ как исторического явления. Для постиндустриальной эры
развития человечества диктат одной или группы стран по отношению к другим участникам
глобальных процессов становится все менее эффективным инструментом решения
международных дел. Этому должны были противоречить демократические идеалы равенства и
свободы всех субъектов международных отношений и мировой политики, транснациональная
взаимозависимость стран и народов, диффузия их мощи и влияния при растущей
неопределенности их источников и т.д. Но это могло случиться
' См. подр.: Гаджиев К.С. Конец евроцентристского мира и новая конфигурация геополитических сил. М.,
1993. С.47-56
Там же.

4. Международный порядок (система международных отношений)

В этой связи возникла необходимость различения таких понятий, как
«система международных отношений» («международный порядок») и
«мировой порядок» («миропорядок»). В наше время они перестают быть
синонимами, теряют былую аутентичность.
Теперь, когда мы говорим или рассуждаем о «центрах развития», мы
фактически обращаемся к сюжетам мирового порядка и процессам,
составляющим его суть, в то время как обращение к центрам силы выводит
нас на теоретическое и практическое поле системы международных
отношений. Тот факт, что практически всегда центры развития совпадают физически с
центрами силы или наоборот, лишь подчеркивает взаимозависимость, взаимообусловленность
мирового развития как такового и системы международных отношений как формы его
развертывания.
Под международным порядком все чаще ученые начинают понимать «совокупность
интеграционных связей, формирующих человеческое сообщество», своеобразный «рынок», на
котором реализуются национальные интересы народов современных государств. Современный
же мировой порядок предстает феноменом, в котором содержится информация о внутренней
организации мирового сообщества, режиме и допустимых параметрах его развития, что
позволяет:
- рассматривать в комплексе всю совокупность факторов, влияющих на развитие
состояние международных отношений;
- обобщать чрезвычайно разнообразный материал о международных отношениях
системно, разработав на этой основе целостную теорию, что способно расширить и
эвристичность, и прогностичность вырабатываемых теоретических концепций
международных отношений;
- органично связывать международные отношения с процессами общественного
развития в его глобальном измерении;
- координировать усилия многих наук в поиске путей решения наиболее острых
проблем современности.
Миропорядок, рассматриваемый как естественная основа международных отношений,
как расшифровка генетического кода мирового развития в многослойной и противоречивой
жизни человечества, в настоящее время демонстрирует свой переходный характер. Эта
переходность, в свою очередь, определяется степенью наращивания процессов
постиндустриальных преобразований. В каждом из модернизирующихся в связи с вызовами
постиндустриальной эпохи пространств, а также во всем их глобальном тренде по-разному
сталкиваются: а) прошлое и будущее, б) старое и новое, в) консервативное и прогрессивное.
Возникающее при этом причудливое соотношение сил и движений, государств и
международных институтов, в разных ситуациях играющих различные роли, было весьма
сложным. Прорисовка общей геополитической картины мира в таких условиях становилась
25
мыслимой лишь в самых общих чертах, да и то при допущении, что предпринимающие
подобные усилия ученые или политики мыслит в категориях исторического оптимизма.
Новый мировой порядок накладывается на многообразие современного мира, его
экономическую неравновесность, несопоставимость и неоднородность национальных культур,
различную пассионарность народов, на сложившееся в предшествующие исторические эпохи
мировое разделение труда и различную вовлеченность народов в жизнь современного
человечества. Он, по существу, фиксирует возвратное движение «мировых центров
развития» с Запада на Восток. Одновременно формируются историко-географические
регионы, связанные внутренне различного рода связями, но не обязательно однородные в
этническом или культурном отношении. С точки зрения геополитической эти регионы
представляют собой пространства, осваиваемые в военном, экономическом, социально-
политическом, культурном отношениях, как правило, несколькими государствами. С точки
зрения культурологической это могут быть цивилизационные поля, контроль над которыми не
обязательно осуществляется одним государством, а скорее отождествляется с их группой.
Существование и взаимодействие постиндустриально трансформирующихся пространств и
обусловливает полицентричность становящейся современной системы международных
отношений.
В мировой литературе обозначились три подхода к описанию и проектированию нового
миропорядка:
- во-первых, сторонники политического идеализма исходят из того, что
державная конструкция современного мира становится тормозом для глобального развития, в
связи с чем последовательно выступают против суверенитета национальных государств,
отдавая предпочтение «мировому правительству» и «глобальному гражданскому обществу»;
- во-вторых, адепты либерально-реалистического подхода в качестве
магистрального пути строительства нового миропорядка предлагают ослабление мирового
лидерства великих держав и переход к плюралистической системе международных
отношений. Их надежды основываются на уменьшении, снижении роли силы в
международных отношениях, благодаря чему соперничество, неизбежное во всякой
плюралистической системе, будет разрешаться невоенными средствами;
- в-третьих, представители реалистического подхода отрицают необходимость
каких-либо структурных изменений в международной сфере, так как только соперничество и
сотрудничество великих держав, разделивших между собой весь земной шар, способны
обеспечить более или менее стабильный миропорядок.

До недавнего времени заметные позиции в проектировании мирового порядка

занимал и марксистский подход, исходивший из того, что глобальное развитие определяется
борьбой двух антагонистических социально-экономических формаций, возрастающей
исторической ролью социализма, на базе которого только и возможно решить все проблемы
человечества, в том числе и международных отношений. С крахом «реального социализма» в
Восточной Европе и СССР, развалом мировой социалистической системы этот подход в
значительной мере потерял свою привлекательность и убедительность. Но он все же не может
быть сдан в «архив истории» до тех пор, пока остаются, пусть в несколько измененных формах,
но все же его носители - мировая социал-демократия и продолжающие считать себя
социалистическими странами Китай, Куба, Северная Корея.
Все эти подходы к определению становящегося миропорядка «грешили», если можно в
данном случае применить это слово, чрезмерной экономикоцентричностью, когда
«непреложность закономерности» возникновения глобальной экономики явно вступила в
противоречие с культурно-историческим разнообразием современного мира. Рассматривая
последнее обстоятельство как исходный пункт своих рассуждений, У. Ганнерс создал
культурологическую теорию «глобальной ойкумены» как сферы постоянного взаимодействия,
обмена информацией и перевода феноменов одних культур на язык других, где возможно
развитие в четырех основных направлениях:
26
 • сценарий созревания», согласно которому в ойкумене происходит равноправный диалог
и обмен информацией между крупными культурными метрополиями и многочисленными
периферийными культурами. Метрополии стимулируют развитие периферийных стран,
обогащая их культуру собственными ценностями. Культурный поток имеет и обратное
направление, ибо интерпретацией привнесенных идей и ценностей периферия способна
оказывать влияние на метрополии. В результате происходит своеобразная «гибридизация»
ценностей, они становятся сложными, синтетическими образованиями, в которых
«глубинные ритмы локального наследия переплетаются с транснациональными мотивами»1;
- сценарий глобальной гомогенизации в духе унифицирующей мир вестернизации,
которая ведет в тупик «культурного империализма». Предполагаемое в этой связи
копирование западного образа жизни должно привести к упрощению, а, значит, и деградации
культурного многоцветия современного человечества;
- сценарий <гсатурации» (насыщения) - периферийные культуры медленно
впитывают элементы западного образа жизни, насыщаясь его нравами и ценностями, в
результате чего через несколько поколений местные традиции и обычаи исчезнут, и возникнет
эффект глобальной культурной гомогенности в духе все той же вестернизации;
сценарий «периферийной коррупции», когда местные культуры отфильтровывают
культуру метрополии, воспринимая не Бетховена, а поп-музыку, не произведения лауреатов
Нобелевской премии, а детективы, не Шекспира, а «Санту-Барбару», реализуя так
называемый эффект «культурной свалки».
Р. Робертсон, рассуждая об этом же, но под несколько иным углом зрения, также
формулирует четыре сценария:
а) мира как мозаики закрытых цивилизаций, где фундаментализм пытается
создать ситуацию, когда другие цивилизации не могут угрожать «лучшему из человеческих
устройств»;
б) мира как Царства Божьего на Земле, за который высказываются различные
религиозные движения и который предполагает планетарный консенсус по поводу основных
ценностей и идей в области международной безопасности, государственных границ,
международного права;
в) мира как совокупности взаимно открытых суверенных национальных
государств, между которыми существуют интенсивные обмены. Этот сценарий может
проявляться в двух версиях: эгалитарной, когда все страны равны в диалоге культур, и
иерархической, где цивилизации - лидеры обеспечивают стабильность международных
отношений.2
Глобализация и международный порядок современности. В последние примерно полтора
десятка лет на всю сферу международной жизни решающее влияние оказывает глобализация.
Она, по существу, представляет собой форму универсализации постиндустриально -
информационного общества, которое несет человечеству несколько крупных перемен в его
жизни:
- во-первых, предстоит добиться того, чтобы потенциалы всех - каждой
отдельной личности, всех видов и ступеней социальных объединений людей, - были
сконцентрированы на решении проблем выживания и дальнейшем самореализации
человечества в условиях все возрастающей дефицитности возобновляемых и не возобновляемых
природных ресурсов, что крайне сложно, если вообще возможно;
Hannerz U. Notes on Global Ecumene II Public Culture. 1989, Ns1. P. 65-75.
Robertson G. Globality, Culture and Images of World Order II Social Change and Modernity. Berkeley.
1992.P. 407.
- во-вторых, добиться того, чтобы новая или глобальная экономика, о приходе
которой все чаще пишут как зарубежные, так и отечественные ученые, стала экономикой
человеческих способностей. В ней совокупность научных знаний, профессионально -
квалификационных навыков, таланта всех людей становится двигателем все более
разнообразного и все менее энергоемкого и материалоемкого общественного производства.
Парадоксальность ситуации состоит в том, что подобная экономика должна одновременно
27
решать две прямо противоположные задачи: с одной стороны, предоставлять людям новые
экономические возможности для их саморазвития и самовыражения, и, с другой - максимально
при этом снижать давление общества на окружающую среду;
- в-третьих, убедить людей отказаться от «цивилизации желудка», обуздать
разбуженные «обществом потребления» инстинкты стяжательства и приобретательства,
избавиться от желания господствовать над природой ради удовлетворения своих ничем не
лимитируемых потребностей, изменить свои жизненные ценностные ориентации с «иметь»
на «быть»;
- в-четвертых, сберечь созданную людьми техносферу, искусственную среду
жизнедеятельности, без которой и вне которой человек уже не может существовать, ибо
только за счет использования гуманизированной техники и технологий он может
обеспечивать себе комфортный и достаточный для самореализации уровень жизни.
Н.А.Косолапов представляет техносферу в мировом контексте в виде системы
концентрических кругов. Такие круги образуют:
- техносферу как совокупность наиболее развитых, вступивших в
постиндустриальную стадию развития государств, находящихся друг с другом в определенных
структурных отношениях;
- страны, реально претендующие на скорое вхождение в техносферу благодаря
достигнутому уровню развития или исполняемым для техносферы жизненно важным
функциям;
- страны, необходимые техносфере как незаменимые источники энергоресурсов и
сырья или как емкие рынки;
- замещаемые страны, функции которых по отношению к техносфере могут
выполнять (вместе или по отдельности) другие страны и территории на тех же
экономических и других условиях и с теми же практическими результатами;
- страны, пока еще (или вообще) не имеющие значения для жизнедеятельности
техносферы;
- страны, ныне или в перспективе враждебные техносфере либо ее ведущим
центрам и подкрепляющие эту враждебность действиями или потенциально способные на
это.
Одной из известных геополитических концепций современного мирового порядка,
появившихся после окончания «холодной войны», стала основанная на теории хаоса в
международных отношениях схема, предложенная М. Зингером и А. Вилдавски в 1994 году в
книге «Реальный мировой порядок». Согласно их точке зрения, мир состоит из двух частей:
«зоны мира, процветания и демократии (Западная Европа, США и Канада, Япония) и
ееантипода - зоны нестабильности на постсоветском пространстве, а также большей части
Азии, Африки и Латинской Америки». Зона мира, по мнению авторов, служит естественной
центральной осью становящегося миропорядка. Раздел мира на две части будет ликвидирован,
как утверждают американские ученые, в результате полной его глобализации.
Американский исследователь Дж. А. Шольте в книге «Глобализация», увидевшей свет в
2000 году, анализируя процессы этого феномена и их последствия для мира, утверждает, что
как размывание границ национальных государств, так и другие характерные для глобализации
явления не уменьшают опасностей военных столкновений. Напротив, они делают их более
вероятными, чем раньше. По словам автора, современная индустрия, создавая сферу
телекоммуникаций, цифровых технологий, увеличивает способность человека предвидеть и в
известной степени противостоять природным катаклизмам и катастрофам. Однако она же
вносит основной вклад в техногенные глобальные изменения окружающей природной среды,
что также представляет планетарного масштаба опасность (трансграничное загрязнение
воздуха, природных запасов воды, уничтожение флоры и фауны и т.д.). Автор оспаривает
утверждения тех исследователей, которые полагают, что транснациональные корпорации,
рынки, финансы автоматически приведут к материальному процветанию всех стран и народов.

28
Он приводит данные Всемирного банка, согласно которым количество людей в мире, живущих
на менее чем 1 доллар в день, увеличилось с 1,2 млрд. в 1987 г. до 1,5 млрд. в 1997 г.
Б.Н. Бессонов полагает, что современная глобализация, по-прежнему ориентирующаяся
на создание мирового порядка, в основу которого заложено, прежде всего, удовлетворение
материальных интересов людей, не может быть длительным процессом, так как ценностные
составляющие потребительства изжили себя, поставив род людской на край пропасти
всеобщего небытия. Решение проблем, стоящих сегодня перед человечеством, по его мнению, -
«на пути синтеза глобализации и индивидуализации, взаимодействия разнообразных и в то же
время связанных между собой, дополняющих друг друга социально- экономических,
политических, этно - национальных, культурных и тому подобных общностей», то есть при
сохранении многовариантности общественного прогресса. Еще в 50-е годы XX века У.Р.
Эшби обосновал закон, согласно которому динамическая устойчивость и эволюционный
потенциал систем любой природы пропорциональны их внутреннему разнообразию. Поэтому
глобализация, представляемая как каток, выравнивающий мир в соответствии с кальками и
параметрами евро-атлантической цивилизации, противоестественна и не имеет будущего.
В.Б. Кувалдин отмечает ряд особенностей, которыми новый миропорядок отличается от
прежнего биполярного:
- расширением и усложнением понятия национальной мощи;
- раздвоением правовых основ;
- бесперспективностью изоляционизма;
- постепенным отходом от игр с «нулевой суммой»;
- более жестким выстраиванием государств и их групп по ранжиру и в
определенных системах взаимоотношений;
- стимулированием интеграционных процессов разных типов и степени
интенсивности;
- ликвидацией «китайской стены» между внутренней и внешней политикой.1
Краткий обзор научных трудов отечественных и зарубежных авторов по проблемам
глобализации позволяет констатировать: в мировой научной литературе сформировано
достаточно широкое представление о разных аспектах глобализации как явления
многоуровневого, многогранного, многоликого и исторически многообещающего, что
позволяет сформулировать следующее концептуальное видение современного мира:
а) глобализация - это характерная черта и ведущая тенденция этапа
универсализации постиндустриально - информационного общества, вовлекающего
человечество в новый цивилизационный этап его развития;
б) глобализация - это нелинейный, прерывистый, пульсирующий, необратимый в
принципе и в целом и обратимый в отдельных своих проявлениях диалектический процесс
возрастания мироцелостности на этапе транснационализации жизни всего человечества;
в) глобализация - это коммуникационное «сжатие» планеты, информационная
взаимная проникаемость и взаимосвязанность, интернетизация многих сторон жизни
современного мира как следствия бурного научно-технического прогресса;
г) глобализация - это процесс становления глобальной экономики, опорными
консолями которой выступают сектор транснациональных экономических агентов и
фактически самодовлеющая финансово-кредитная сфера;
д) глобализация - это формирование миропорядка взаимозависимости,
постмеждународных и транснациональных отношений, во все большей степени
превращающихся в механизмы решения внутренних проблем срастающегося в единый
организм человечества;
ж) глобализация - это также и стратегический проект, реализуемый человечеством в
его попытках сознательного и целенаправленного воздействия на стихийные процессы
мирового развития для созидания желательного и благоприятного для людей будущего,
перевода их жизни на рельсы устойчивого развития;

29
 з) глобализация - это, наконец, камуфляжная форма идеологии глобализма,
использующая объективные тенденции мирового развития для обоснования приоритетов
эгоистических национальных интересов «грандов» современных международных отношений,
оправдания политики гегемонизма в мировых делах.

Можно считать, что, несмотря на все противоречия глобализационных процессов, в 90-е

годы XX столетия в основном проявились принципы нового международного порядка:
- во-первых, вместо принципа разрешительности (laisez faire), который со
времен Вестфальского мирного договора 1648 г. считался системообразующим и
предусматривал неограниченную свободу суверенных государств во внутренней политике,
появился принцип «избирательной легитимности», которым международное сообщество
начинает руководствоваться de facto. В соответствии с этим принципом США и их
союзники по НАТО
Кувалдин В.Б. Гпобализация и новый миропорядок // Современные международные отношения и мировая
политика. М., 2005. С.98.

присвоили себе право не только определять, насколько легитимны внутриполитические

действия независимых стран, но и определять пределы их государственного суверенитета. ООН
и другие международные организации все чаще обсуждают вопросы «законности»
правительственной политики в тех или иных странах;
- во-вторых, сложилось ясное соотношение сил и возможностей,
определяющих четкую иерархию государств в мировой политике;
- в-третьих, большинство стран мира, не соглашаясь или соглашаясь с
фактическим положением дел, принимают его в расчет при определении своей внешней
политики;
- в-четвертых, в мире существует, хотя и слабый, и несовершенный, но все же
согласительный механизм, благодаря которому ведущие страны при желании и могут
улаживать, пользуясь услугами ООН, возникающие противоречия и конфликты;
- в-пятых, институты реального регулирования международных отношений (G
8) отчасти остаются полуоткрытыми. Формально в них может участвовать Россия,
идут разговоры о привлечении к саммитам «семерки» Китая, возможно Индии.
Подобный международный порядок, как признает А.Д. Богатуров, «не кажется
надежным. Слишком много стран отчуждены от участия в регулировании, и слишком
откровенно его поборники полагаются на силу. В этом смысле концепция «избирательной
легитимности» не внушает оптимизма, ибо изменение правил в ходе игры редко кончается
всеобщим удовлетворением. Стремление Запада устанавливать эти правила, полагаясь на свой
интерес, в современной ситуации рискованно. Оно терпимо лишь постольку, поскольку у
ведомых мировым обществом остальных членов мирового сообщества нет ресурсов
сопротивляться или они полагают, что неудобная роль младшего партнера все же лучше других
мыслимых альтернатив. Но такая ситуация противоречит структуре мира- конгломерата, она
искусственна, уязвима и неизбежно противопоставляет международное сообщество мировому
обществу»1.
Д.А. Богатуров полагает, что сам феномен глобализации демонстрирует восемь
тенденций:
- объективное усиление проницаемости межгосударственных перегородок
(феномены «преодоления границ» и «экономического гражданства»);
- резкое возрастание объемов, скорости и интенсивности
трансгосударственных, транснациональных перетоков капиталов, информации, услуг и
человеческих ресурсов;
- усиление роли вне-, над-, транс- и просто негосударственных регуляторов
мировой экономики и международных отношений;

30
 ■ форсированный экспорт и вживание в политическую ткань разных стран мира тех
или иных вариаций модели демократического государственного устройства;
- формирование виртуального пространства электронно-компьютерного
общения, резко увеличивающего возможности для социализации личности, то есть для
непосредственного приобщения индивида, где бы он ни находился, к общемировым
информационным процессам;
- возникновение и культивирование в сфере глобальных информационных сетей
образа ответственности всех и каждого индивида за чужие судьбы, проблемы,
конфликты, состояние окружающей среды, политические и иные события в любых,
возможно, даже неизвестных человеку уголках мира;
1
Богатуров АД. Синдром поглощения в международной политике // Pro et Contra. Осень
1999. Т. 4. №4. С. 32.
- возникновение «идеологии глобализации» как совокупности взаимосвязанных
постулатов, призванных обосновать одновременно благо и неизбежность тенденций,
«работающих» на объединение мира под руководством его цивилизационного центра, под
которым так или иначе подразумеваются США и «группа семи».1
Итальянский профессор из университета Венеции Витторио Страда не разделяет точек
зрения тех специалистов, которые рассматривают саму глобализацию как определенный
международный порядок. Он склоняется к мнению, что <гфаза глобализационно-
постмодерного осовременивания» является лишь частью становления «нового комплексного
универсализма». На этой стадии мирового развития «все в мире становится взаимозависимым
благодаря сети взаимосвязей, соединивших многочисленные параллели развития, но с
сохранением глубокого неравенства в их уровнях при западной, главным образом
американской, гегемонии. С другой стороны, присущие миру модерности (автор трактует
понятие модерности как все то, что дала Европа миру в Новое время, имея в виду, прежде всего,
распространившийся по всей планете капитализм - М М.) дробление и деиерархизация
ценностей достигли крайней степени нигилизма, граничащего с хаосом».
Отсутствие сколько-нибудь однозначного или совпадающего общественного и научного
мнения о сущности и закономерностях складывающегося миропорядка, за исключением
всеобщей убежденности в продуцировании им полицентричной системы международных
отношений, сочетается с неопределенностью ситуации, характерной для современной жизни
мирового сообщества. Ясно также, что размываются границы между внутренней и внешней
политикой государств, в то же время демократизация международных отношений благоприятно
воздействует на общественные отношения и процессы в странах с различными политическими
режимами. Рост многообразия политических акторов привел к изменению в содержании угроз
международному миру, так как новые проблемы, возникшие в этой связи, не заменили старые, а
чаще всего просто наложились на них.

5. Постмеждународная политика
Качественное отличие современной международной ситуации от предыдущих состоит в
том, что геополитические сдвиги последних десятилетий привели к умножению числа ведущих
акторов мировой политики. Они «приросли» новыми державами, региональными
группировками, международными правительственными и неправительственными
организациями, новейшими образованиями в облике транснациональных корпораций и банков,
способных оказывать существенное влияние на глобальное развитие. Новизна ситуации состоит
и в том, что почти все новые субъекты международных отношений в своей внешней политике с
необходимостью обретают многовекторную ориентацию в современном мире. Чтобы
подчеркнуть качественно новое состояние складывающейся системы международных
отношений, Дж. Розенау предложил использовать понятие »постмеждународная политика»,
основные параметры которой сводятся им к трем моментам:
а) с точки зрения структурной, в «постмеждународной политике», параллельно с
традиционным миром межгосударственных взаимодействий, возникает второй,
31
 ' Богатуров AJJ. Синдром поглощения в международной политике //Pro et Contra. Осень
1999. Т. 4. №4. С. 33.
полицентричный «мир акторов вне суверенитета», проявляются принципиально иные,
неизвестные или же малораспространенные ранее связи и отношения;
б) здесь же происходят важные изменения на уровне взаимодействия индивида с
миром политики: они касаются лояльности индивида к его группе, меры его подчинения
власти, возросшей способности к анализу международных отношений и т.д.;
в) <гпостмеждународная политика» во властных аспектах характеризуется
снижением эффективности деятельности правительств, эрозией международных авторитетов,
анонимностью возникающих центров власти и влияния1.
Эти черты международных отношений, равно как и увеличение проницаемости
государственных границ вплоть до их превращения в прозрачные, усиление роли
негосударственных акторов, изменение параметров и содержания национальных суверенитетов
делают проблематичным достижение сколько-нибудь стабильного распределения сил и
влияния между взаимодействующими друг с другом странами, блоками стран, регионами. В
подобном случае не исключена возможность перерождения прошлого двухполюсного
сдерживания в неупорядоченное и не поддающееся контролю взаимное сдерживание, где
угроза применения силы или реализация этой угрозы на деле станет хроническим явлением в
системе международных отношений. Бомбардировки НАТО в Боснии с целью принуждения к
миру, агрессия стран Североатлантического альянса против суверенной Югославии
свидетельствуют, что человечество еще весьма и весьма далеко отстоит не только от торжества
дела мира, но и от окончательной победы в отношениях между народами международного
права.
Судьба геополитики в современном мире. Внутренняя сущность кардинальных
перемен в жизни современного человечества и внешнее преображение геополитической
картины мира в 90-е годы, отразившие в то же время неоспоримую победу морских держав над
континентальной сверхдержавой-хартлендом, в очередной раз выдвинули вопрос о судьбе
геополитики. Этот вопрос касался двух аспектов:
а) геополитики как науки учета международной политикой государств всей
совокупности природно-климатических и географических условий их существования;
б) как научной дисциплины, формирующей основы геостратегического
ориентирования стран и народов в мире.
Многообразие высказанных в этой связи точек зрения можно свести в четыре группы.
Представители всех четырех направлений мысли едины в том, что изменившаяся парадигма
мирового развития потребовала обновления теоретического арсенала изучения всей системы
международных отношений, в том числе и в части, касающейся роли географического
детерминизма, то есть их географической обусловленности, если она признается существенной.
Но, формулируя конкретные суждения и концепции относительно судеб современной
геополитики, они выступают с разнообразных, зачастую диаметрально противоположных,
позиций.
I. Первой следует отметить точку зрения, сторонники которой считают: геополитика в
новом мире лишилась предмета своего анализа. В этой связи
Rosenau G. Turbulence in World Politics : A Theory of Change and Continuity. Princeton, 1990. P. 28- 29.

утверждается, что история превзошла, преодолела, отменила дихотомию суши и моря,

морского и континентального миров. Победа атлантизма, по их мнению, явилась критической
точкой в процессе вестернизации, унификации мира. Она ориентировала все регионы земного
шара на ценности, образ жизни евроатлантической цивилизации в качестве конечной цели
развития всего человечества. Идейная база подобного неомондиализма была изложена в статье
американского дипломата и политолога Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?»,
опубликованной в 1989 году. Этот автор предлагает следующую версию глобального
исторического процесса: человечество от темной эпохи «закона силы», «нерационального
32
менеджирования социальной реальности» двигалось к разумному строю, каким на деле явился
капитализм в его рыночной либерально-демократической ипостаси.
Смысл истории в этой связи предстает как процесс преодоления нерациональных опытов
традиционных обществ, сопротивлявшихся универсализации достижений и ценностей западной
цивилизации. Падение Советского Союза ознаменовало собой разрушение последнего бастиона
«иррационализма» и глобальную победу либеральной демократии. Используя утверждение Г.-
В.-Ф. Гегеля о том, что история в своем развитии направляется с Востока на Запад и «Европа
есть, безусловно, конец всемирной истории, а Азия ее начало», Фукуяма констатирует «конец
истории», так как западная модель демократии соединила «ее начало и конец». А это означало,
по его мнению, что «наступил новый этап существования планеты под знаками Рынка и
Демократии, которые объединят мир в рационально функционирующую машину»1.
Сэмуэль Хантингтон, полемизируя с Ф. Фукуямой, сформулировал три пункта
несогласия с ним:
-«во-первых, существует мнение, что крах советского коммунизма означает конец
истории или повсеместную победу либеральной демократии в мире. Этот довод страдает
ошибочностью Единой Альтернативы. Он коренится в характерном для эпохи холодной войны
допущении, что единственной альтернативой коммунизму является либеральная демократия,
следовательно, из кончины первого рождается универсализм второй. Впрочем, очевидно, что
существует множество форм авторитаризма, национализма, корпоративизма и рыночного
коммунизма (как в Китае), которые живы и чувствуют себя хорошо в современном мире...
Полная нелепость думать, что раз советский коммунизм провалился, Запад навсегда покорил
мир;
- во-вторых, предполагается, что растущее взаимодействие - более развитые
коммуникации и транспорт, - создают общую культуру. Может, так и бывает при
определенных обстоятельствах. Но войны чаще происходят между государствами с
высоким уровнем взаимодействия, которое, укрепляя самоидентификацию, часто
вызывает реакцию сопротивления и противоборства;
- в-третьих, имеется допущение, что модернизация и экономическое развитие
способствуют укреплению однородности и порождают общую современную культуру,
близко схожую с той, что существует на Западе в текущем столетии. Ясно, что
современные городские, образованные, богатые промышленные общества наделены
общими чертами,
Фукуяма Ф. Конец истории ?//США: экономика, политика, идеология. -1990. - № 5.
49
которые отличают их от отсталых, аграрных, бедных неразвитых обществ. В
современном мире большинство модернизированных обществ составляют западные. Но
модернизация не равнозначна вестернизации. Япония, Сингапур и Саудовская Аравия
являются современными, процветающими, но явно не вестернизированными обществами.
Презумпция Запада, что по мере модернизации другие народы станут такими же «как мы» - это
частица западного высокомерия, иллюстрирующего столкновение цивилизаций. Утверждать,
что словенцы и сербы, арабы и евреи, индусы и мусульмане, русские и таджики, тамилы и
синегальцы, тибетцы и китайцы, японцы и американцы вместе принадлежат к единой
универсальной цивилизации западного толка - это значит бросать вызов действительности»1.
Жак Аттали, бывший директор Европейского банка развития и реконструкции в
изданной в 1990 году книге «Линии горизонта» утверждает, что либеральная демократия и
рыночная система делают мир однородным и единым. Геополитический дуализм, другие
геополитические реалии, существовавшие и игравшие важные роли в прошлом, уходят на
задний план международной жизни, перестают быть актуальными, в связи с чем геополитика
уступает место приходящей ей на смену геоэкономике. Для последней совершенно не
важно, какой народ и где проживает, каковы его история, культура и другие факторы,
принимавшиеся во внимание геополитикой. Для геоэкономики все сводится к тому, где
располагаются центры мировых бирж, информационные сети, индустриально развитые
33
регионы. Она подходит к политической реальности таким образом, как если бы мир уже
действительно был унифицирован и мировое правительство, единое планетарное государство
уже существовало de facto.2
Сам термин «геоэкономика» специалисты приписывают историку Ф. Реригу, первым
пытавшимся создавать геоэкономические концепции. Фернан Бродель в своей трехтомной
истории материальной цивилизации в XV-XVIII вв. включает человека и его хозяйственную
деятельность в географическое пространство, в связи с чем получает региональные
«экономические миры», в совокупности создающие «вселенский рынок», то есть геоэкономику.
Согласно К. Жану и П. Савона, первыми сформулировавшим ее современную концепцию,
«геоэкономика - это экономическая политика, идущая на смену, - по крайней мере, в
промышленно развитых государствах, - преимущественно военной геополитике прошлого.
Сама геожономика, ее законы и механизмы становятся парадигмами административно-
правовой организации государства».
«Геоэкономический подход, - пишут они далее, - объединяет все экономические
установки и структуры какой-либо страны в единую стратегию, учитывающую общемировую
ситуацию». Более того, эти авторы утверждают, что «геоэкономика основывается не
только на логике, но и на синтаксисе геополитики и геостратегии, а в более широком смысле -
и на всей практологии конфликтных ситуаций». Для этих ученых характерно стремление
интегрировать экономические понятия в политику, в связи с чем они констатируют, что
«экономические цели, преследуемые геоэкономикой, структурно гораздо ближе конечным
политическим устремлениям государства (созданию богатства, процветанию и благополучию
граждан, которые являются не только экономическими, но и политическими целями)».
Экономика, по их мнению, не может быть лишь самоцепью, она одновременно является и
средством политики.3
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций ? //Полис. -1994,- №21. С.54-55.
»Attali J. Unge d'horlzon. P., 1990.
' Жан К., Савона П. Геоэкономика. Господство экономического пространства. М., 1997. С. 13, 15, 42.

Современные исследователи предпочитают понимать под геоэкономикой использование

географического пространства для организации и развертывания экономической деятельности,
понимая под этим распределение людских и природных ресурсов, локализацию полюсов
богатства, географию товаропотоков и сеть глобальных финансовых центров. Геоэкономика, по
мнению своих сторонников, не просто вытесняет на второй план геополитику или же вовсе
лишает ее права на существование. Она изменяет содержание двух основных вопросов, на
которые во все времена пыталась ответить геополитика:
а) что такое сила (мощь) государства;
б) где и как она, геополитика, может быть реализована, чтобы получить
материальные выгоды, льготы, преимущества.
Для геоэкономики конца XX - начала XXI столетий характерны следующие черты:
- усиление экономических взаимосвязей на уровне всего мира, создание
глобальных сетей телекоммуникаций, интенсификация товарных потоков;
- участие государств в жестком технико-экономическом соревновании,
определяющем триумфаторов и изгоев современного мира;
- интернационализация функционирования национальных экономик
большинства стран мира, которые начинают работать не на собственный рынок, а для
удовлетворения потребностей, проявляющихся на международном рынке;
- взаимозависимость стран и народов в экономической сфере проявляют
многочисленные группы интегрирующихся государств, весьма напоминающие то, что в
традиционно-классической геополитике называлось «большими пространствами».
Наиболее последовательно придерживается такого рода геоэкономических рассуждений
отечественный экономист Э.Г. Кочетов, у которого геоэкономика выступает как:

34
 - симбиоз национальных экономик и государственных институтов,
переплетение национальных и наднациональных экономических и государственных
структур;
- политологическая система взглядов (концепций), согласно которым политика
государства предопределяется экономическими факторами:
а) оперированием на геоэконоомическом атласе мира (в то числе на национальных
его частях);
б) включением национальных экономик и их хозяйствующих субъектов в мировые
интернационализированные воспроизводственные ядра с целью участия в формировании и
распределении мирового дохода, используя «высокие геоэкономические технологии». 1
Существенное внимание в своей геоэкономической модели Э.Г. Кочетов уделяет
обоснованию этноэкономических систем как обозначения реально существующих и
развивающихся структур, как новейших экономических популяций, встраиваемых в мировую
систему на базе этноэкономической транснационализации как своеобразного синтеза
экономической и цивилизационной теорий. Вместе с тем отечественный исследователь
' В статье «Стратегия развития: геоэкономическая модель» Э.Г. Кочетов
предпринял попытку, как он сам выразился, представить эту модель в более собранном и
понятном виде, дополнив некоторыми новыми моментами (Безопасность Евразии. 1999.
№1. С. 63).
настойчиво представляет геоэкономику как вытесняющую, замещающую геополитику,
как ее альтернативу. Но ни геоэкономика не является простым продолжением геополитики, ни
геополитика - следствием геоэкономики, как утверждает немалое число отечественных
специалистов.
В частности, А.Д. Богатуров выступает против утверждений о том, что
геополитический метод устарел настолько, что сделался совершенно неприменимым для
целей политического анализа. Он констатирует в этой связи: «Столь категорическое
заключение преждевременно. Однако очевидно, что современная реальность исключает
уместность использования геополитического подхода в отрыве от геоэкономического - в той
мере, в какой экономические тяготения приобрели за последний век способность реально
влиять на внешнюю политику государств и международные отношения. Магистральной линией
методологии анализа, скорее всего, станет определенный синтез обоих геоподходов,
политического и экономического»1.
Вместо противопоставления геополитики и геоэкономики, - полагают В.В. Лапин и В.И.
Пантин, - более плодотворным представляется синтез геополитического и геоэкономического
подходов в рамках направления, которое условно можно назвать геоэкономической
политикой. Она призвана изучать роль пространственно-географических и ресурсно-
экономических факторов в функционировании политических систем, а также роль
пространственных и политических факторов в действиях экономических систем.
Геоэкономика, замечают эти авторы, до сих пор не имеет однозначного прочтения или
толкования, и в самом общем плане представляет собой очередную попытку синтеза
политической науки с элементами экономического анализа или же претендует на место, ранее
занимаемое геостратегией.2
И здесь можно констатировать, что большинство авторов, отстаивающих приоритет
геоэкономики по отношению к геополитике, игнорируют тот очевидный факт, что классическая
геополитика, положениями которой они, как правило, пользуются, чтобы обозначить
правомерность своих позиций, уже достаточно давно уступила место современной геополитике,
которая стала геополитикой взаимозависимого мира. Как подчеркивает В.Л. Цымбурский,
геополитика стала «формой политического проектирования, конкретно заключающейся в том,
что среди массы данных, присутствующих на географической карте, геополитик выделяет такие
конфигурации, которые служат основанием для некого выдвигаемого им политического
проекта. Что же касается экономиста, то он также планирует политику (а именно политику
экономическую), отталкиваясь от тех конфигураций, которые ему открываются среди
35
географических данных особого рода - данных, доставляемых экономической географией
современности. Поэтому я рассматриваю геоэкономику как отрасль геополитики, достаточно
автономную, но, тем не менее, находящуюся в естественном взаимодействии с другими
геополитическими отраслями»3.
Богатуров АД. Геоэкономическая льтернатива геополитики // Безопасность Евразии. 1999. №1. С. 167.
Лапин В.В., Пантин В.И. Геоэкономическая политика: предмет и понятия (к постановке проблемы) //
Полис. 1999. На 4. С. 43.
Цымбурский BJI. К геоэкономике Евразийского пространства // Безопасность Евразии. 1999. № 1. С.
171.

Совершенно ясно, что новая научная парадигма, способная объяснять реалии

глобализирующего мира, может возникнуть, лишь опираясь и на современные
геополитические, и на геоэкономические исследования, без какого-либо их противопоставления
или подмены. Важным представляется и признание самого Э.Г. Кочетова в одной из его
последних работ, что «геополитика не сходит со сцены», хотя и должна уйти ради блага все той
же геоэкономики. «Вопрос, - пишет он далее, - в другом: сцепленный глобальный мир не может
до бесконечности руководствоваться идеями геополитики, бессмысленно бросая впустую
огромные материальные и интеллектуальные ресурсы, обрекая на гибель целые поколения во
имя мифических, искусственно подогреваемых национальных идей. На господствующие
позиции выходит новое пространство - геоэкономическое, которое в определенном смысле
придавливает вселенскую геополитическую ненависть, передаваемую от поколения к
поколению. Оно несет в себе более здоровое начало, ориентируясь на здравый смысл, на
реальные прагматические ценности человеческого бытия, хотя и оно не освобождено от своего
спектра вызовов и угроз»1.
Но ведь не геополитика же родила ту «вселенскую ненависть», которую нужно
«придавливать» геоэкономикой? И она ли лежит в основе «мифических, искусственно
подогреваемых национальных идей», требующих для четыре пятых человечества более или
менее сносных условий жизни в связи с тем известным обстоятельством, что
перераспределение «мирового дохода» углубляет, а не выравнивает пропасть между богатыми
и бедными странами? И если геопространство не лишено «своего спектра вызовов и угроз», то
нужно ли приписывать современной геополитике желание и потребность «бессмысленно
бросать впустую огромные материальные и интеллектуальные ресурсы, обрекая на гибель
целые поколения?» Не случайным представляется в этой связи мнение Ю.В. Шишкина,
который охарактеризовал геоэкономическую концепцию Э.Г. Кочетова как «явный перегиб».
Он не соглашается с определением этим автором «национальных интересов» и «национальной
безопасности» как «не совместимых с современными реалиями неких анахронизмов»2.
Собственно, из той же реальности подобного финала исходит и профессор Института
международных политических исследований в Милане Карло Санторо, но по- иному
оценивает путь, который миру еще предстоит пройти. Он считает, что геополитическая логика
«холодной войны» будет оставаться доминирующей до тех пор, пока сохранившаяся в
неизменном виде инфраструктура международных отношений (ООН, ЮНЕСКО и т.д.) будет
репродуцировать устаревшую логику двуполярной геополитики, что не может не привести к
катастрофам, которые повлекут за собой:
а) дальнейшее ослабление роли международных институтов;
б) нарастание националистических тенденций среди стран, входивших в
Организацию Варшавского Договора, и государств «третьего мира»;
' Кочетов Э.Г. Научная стратегия развития // Общество и экономика. 1998. № 3. С.17.
Шишкин Ю. Эволюция мирового экономического пространства // Безопасность Евразии.
1999.№1. С. 179.

в) дезинтеграцию традиционных блоков и прогрессирующий распад

существующих многонациональных государств, за исключением Западной Европы;

36
 г) начало эпохи войн малой и средней интенсивности, в результате которых
будут складываться новые геополитические образования;
д) угрозу планетарного хаоса, что заставит различные блоки признать
необходимость создания обладающих широкими полномочиями международных органов и
институтов, в совокупности исполняющих роль мирового правительства;
ж) окончательное создание планетарного государства под эгидой международных
инстанций (мирового правительства).1
II. Многие авторы, также придерживающиеся позиций модернизации геополитики в
соответствии с особенностями переживаемой современной эпохи, формулируют более
умеренные и менее претенциозные предложения на этот счет. К.Э. Сорокин, опубликовавший
в 1996 году книгу «Геополитика современности и геостратегия России», предлагает
рассматривать эту научную дисциплину как состоящую из двух разделов: геополитики
«фундаментальной», «теоретической» и геополитики «практической» - геостратегии,
вырабатывающей принципиальные рекомендации относительно генеральной линии поведения
государства или групп государств на мировой арене. Такой подход, как он предполагает,
позволит «выйти» за границы традиционных, чисто пространственных, параметров, в известной
степени оторваться от географического детерминизма и разрабатывать геополитику как
политологическую науку, призванную всесторонне исследовать основополагающие реальности
современного мирового политического процесса.
В сущности, своеобразным преодолением геополитики в ее традиционном понимании
стало учебное пособие «Геополитика», опубликованное К.С. Гаджиевым в 1997 году. Исходя
из посылки, согласно которой развитие техники, особенно средств коммуникации, резко
изменили роль географической среды в жизни человечества, он предлагает по-новому
трактовать префикс «гео-» в термине «геополитика». «Геополитика в традиционном ее
понимании, - утверждает этот автор, - исходила из признания роли географического или
пространственно-территориального фактора в детерминации поведения и политики
конкретного государства на международной арене. В современном же мире, если даже
теоретически допустить правомерность такого подхода, сами географические и
пространственно-территориальные параметры мирового сообщества и, соответственно,
отдельно взятых стран и народов в их отношениях подверглись существенной трансформации.
Особенное значение имеет тот факт, что традиционная геополитика - при всех расхождениях
между ее адептами, - была разработана в рамках евроцентристского мира. В современном же
мире все это радикально изменилось». К.С. Гаджиев считает, что по мере ослабления жесткой
структурированности мира и выдвижения на авансцену мировой политической жизни новых
стран и регионов, идеи основоположников геополитики стали блекнуть, и их вряд ли стоит
принимать во внимание без существенной корректировки с точки зрения особенностей
современности.2
' Santoro С. Progetto di ricarca multinational 1994-1995 III nouvi poli geopolitici. Milano, 1995.
Гаджиев К. С. Геополитика. М., 1997. С. 17.
Вице-президент Академии естественных наук Российской федерации B.C. Пирумов в
одной из своих работ констатировал, что на фоне наблюдающегося роста внимания к
геополитическим исследованиям проявляется определенная «неразвитость» методологических
основ этой научной дисциплины. Он предложил понимать под геополитикой науку,
изучающую процессы и принципы развития государств, регионов и мира в целом с учетом
системного влияния географических, политических, военных, экологических, экономических,
демографических, культурных, религиозных, этнических факторов. В целом, оставаясь в рамках
традиционной трактовки геополитики, российский автор пытался расширить предмет изучения
этой науки как за счет включения в исследовательский процесс результатов антропогенной
деятельности, так и комплексного подхода к многоуровневой мировой политике.1
В.А. Колосов, специализирующийся по политической географии, справедливо
констатировал в своей докторской диссертации, что в современную эпоху кардинальных
общественных перемен изменениям подвержены и все геополитические константы -
37
географическое положение, геопространство, границы, пространственная расстановка
политических и военно-стратегических сил и т.д., в связи с чем в задаче теоретического
осознания и выработки соответствующих политических рекомендаций сконцентрирована вся
суть новой геополитики, называемой им геополитикой взаимозависимости. Он выделяет
восемь коренных черт такой геополитики:
- во-первых, это акцент на изучение взаимодействия между элементами
территориальных систем, а не только различий между ними, то есть исследования
геополитических аспектов движения ресурсных, товарных, финансовых и людских
потоков, глобальных систем управления и т.п.;
- во-вторых, геополитика взаимозависимости более многомерна, нежели
классическая или ревизионистская, так как наложение динамичных современных перемен
на инерционные социальные структуры приводит ко все большей пестроте, мозаичности,
гетерогенности современного мира. В объяснении этой усложнившейся картины
невозможно обойтись без рассмотрения историко-культурных, цивилизационных
факторов, обычно не улавливавшихся прежними подходами;
- в-третьих, геополитика призвана изучать деятельность новых субъектов
системы международных отношений - транснационального бизнеса,
неправительственных международных организаций, партийных интернационалов,
религиозных, женских, молодежных, экологических движений, сепаратистских
выступлений в многонациональных государствах, партизанских и подпольных
оппозиционных организаций, международных террористических групп и образований. В
круг ее интересов также вошло познание изменившейся роли национальных государств в
рациональном разрешении конфликтов, в мировом развитии в целом;
- в-четвертых, геополитика взаимозависимости нацелена на изучение нового
геополитического положения государств и их союзов, поиск оптимальных
пространственных

' Пирумов B.C. Некоторые аспекты методологии исследования проблем национальной безопасности
России в современных условиях //Геополитика и безопасность. -1993. - Ns 1. - С.7-16.

уровней и рамок для реализации политических решений, что невозможно без учета
несовпадающих природных, экономических, социальных, политических и военных условий и
факторов в каждом регионе;
- в-пятых, новая геополитика озаботилась изучением взаимосвязей,
существующих между глобализацией хозяйственной жизни человечества и
экологическими ситуациями в разных странах, регионах и природных зонах (наблюдения
показывают, что экологическая обстановка особенно быстро ухудшается в районах
приграничных конфликтов, где действуют сепаратистские движения, на спорных
территориях);
- в-шестых, задачей геополитики взаимозависимости остается, как и прежде,
изучение международных и межнациональных конфликтов;
- в-седьмых, новые измерения в современную эпоху приобрели проблемы
территориально-государственного размежевания на суше и в Мировом океане;
- в-восьмых, в качестве особой задачи обновляющейся геополитики выделяется
разработка геополитических сценариев будущего, прежде всего с точки зрения
формирования нового мирового геополитического порядка.1
III. В 90-е годы XX века в геополитической науке активно развивалось неоевразийское
течение. В нем четко выявились несколько разнящихся между собой направлений:
- таковым стало, к примеру, «прагматичное евразийство» президента Казахстана
Нурсултана Назарбаева, призванное воссоздать экономическое взаимодействие бывших
советских республик, ныне независимых государств;

38
 - проявилось и «великодержавное евразийство» Владимира Жириновского,
связанное с идеей появления русского солдата на берегу Индийского океана;
- адаптация к современным условиям исторического наследия П. Савицкого, Н.
Трубецкого и других зачинателей евразийства привела к появлению интересных с
общественно-политической точки зрения концепций;
- наконец, новая элита Российской Федерации «эксппуатировала» идею
«евразийской общности» для сохранения единства русского народа и т.д.
Как считает А. Дугин, все эти разновидности неоевразийства «искусственны,
фрагментарны, непоследовательны и не могут претендовать на самостоятельную и серьезную
геополитическую идеологию и методологию». Первым, основным и наиболее развитым среди
всех разновидностей неоевразийства он называет «законченную и многомерную идеологию»,
сформулированную группой интеллектуалов, объединившихся вокруг газеты «День» (позднее
она стала называться «Завтра») и журнала «Элементы».2
Основываясь на идеях П. Савицкого, Г. Вернадского, Н. Трубецкого, а также идеолога
русского национал-большевизма Николая Устрялова, эта группа оппозиционеров
противопоставила и либеральствующим западникам, и узко этническим националистам
имперскую идеопогию континентального масштаба. Россия в ней видится как ось
геопопитического «большого пространства», ее этническая миссия однозначно

' Колосов В. А. Территориально-политическая организация общества. Автореферат диссертации на

соискание ученой степени доктора географических наук. М., 1992. 'Дугин А. Основы геополитики. С.158-159.
отождествляется со строительством евразийской империи. Изучение европейских
континентальных проектов привели русских неоевразийцев к рассмотрению Европы как
потенциально континентальной силы, ибо только в таком случае евразийское «большое
пространство» получает законченность и полноценность.
Другой особенностью неоевразийства является выбор исламских стран (особенно
континентального Ирана) в качестве важнейшего стратегического союзника. Идея
континентального русско-исламского союза легла в основу формулируемой антиатлантической
стратегии на юго-западном направлении евразийского материка. Если мондиализм и
антлантизм выражают две разновидности геополитического мышления Запада, а европеизм и
умеренный континентализм считать промежуточной реальностью, то, как полагает А. Дугин,
«неоевразийство «Дня» и особенно «Элементов» выражает радикальную антизападную точку
зрения. Она смыкается, как пишет этот автор, со всеми остальными альтернативными
геополитическими проектами - от европейского национал-большевизма до исламского
фундаментализма (или исламского «социализма») вплоть до национально- освободительных
движений во всех уголках третьего мира»1.
Последователи этого направления неоевразийства исходят из того, что победа Запада над
СССР - хартлендом лишила многие народы и страны возможности идти в своем развитии
иными путями, нежели западный, так как лишь борьба между Востоком и Западом оставляла
небольшой, но все же реальный «зазор» для стратегий «третьего пути». Неоевразийцы, как
правило, убеждены в том, что возникшая в мире однополярность (доминирование атлантизма в
любых формах) обрекает Евразию и ее хартленд на историческое небытие. Поэтому
неоевразийцы настаивают на том, что подобной однополярности должна быть
противопоставлена новая биполярность на основе возрождения в той или иной конфигурации
евразийского континентального блока (это может быть вся Европа до Атлантики и несколько
важнейших секторов южного побережья Евразии - Индия, Индокитай, Иран, это может быть
стратегический континентальный союз России, Китая и Индии и т.д.).
На базе только такой новой биполярности можно будет обеспечить реальную,
выходящую за пределы талассократической либерально-демократической концепции
организации мира, полицентричность системы международных отношений. Наиболее
основательно теория «новой биполярности» разработана в уже неоднократно цитировавшейся
работе А. Дугина «Основы геополитики». Эта работа исходит из идеи «мондиалистского
39
геополитического заговора» против континентальных держав и России в первую очередь, в
связи с чем в ней превалируют черно-белое восприятие и соответствующая ему трактовка
современного мира, а предлагаемые геополитические проекты выглядят в большей части чисто
умозрительными и оторванными от реальной действительности схемами. И в этой части нельзя
не согласиться с мнением одного из критиков трудов А. Дугина: «Данные схемы часто не
выдерживают столкновения с реальной действительностью и реальной политикой. Хотя как
прекрасно было бы, вооружившись такими упрощенными конспирологическими мифологемами
и идеологемами, с
'Дугин А. Основы геополитики. С.158-159.
необыкновенной легкостью решать вопросы, связанные с утверждением национальных
интересов современной России в новых геополитических условиях»'.
IV. Некоторые современные российские авторы геополитических трудов, декларируя
свои намерения исследовать проблемы в соответствии с методологическими установками и
принципами «новой геополитики», оперируя идеями дополнительности и становления
постиндустриально-информационных обществ, тем не менее, развивают и отстаивают схемы и
концепции, выдвинутые еще в эпоху классической геополитики. В частности, бывший
руководитель комитета Государственной Думы по геополитике А. Митрофанов в своей книге
«Шаги новой геополитики» ратует за денонсацию всех договоров, которыми завершилась
вторая мировая война, с тем, чтобы расчистить почву для образования военно-политического
союза Германии, России и Японии. То есть речь ведется о создании оси Берлин - Москва -
Токио, в свое время описанной Карлом Хаусхофером.
Блокирование России с Китаем и Индией для защиты этой «оси» с юга способно
привести, как считает Митрофанов, к территориальной экспансии Китая в западном
направлении через Южный Казахстан и Иран на Турцию вплоть до соприкосновения с
Западной Европой, заодно принеся Индии лидерство в зоне Индийского океана. Этот автор
предлагает учредить «Ассамблею Евразии» и в принятой ею Хартии «переделить» сферы
влияния на континенте. Новый мировой порядок он видит в образовании Лиги мировых
цивилизаций, которая станет, по существу, «1000-летней глобальной империей». При этом
принцип «русского национального эгоизма» должен обеспечивать использование всех средств
и легитимизировать все возможные формы нанесения «апперкота Америке», пресекать
деятельность «нечистых на руку атлантистов», вдохновляющихся «цинично- мертвящим
мышлением американских шовинистов» и т.п. Желание заменить глобальную гегемонию
атлантистов «мировой империей» континенталистов, определяющее все содержание книги
Митрофанова, между тем мало связано с реалиями современного мира. Не потому ли,
обращаясь к международным отношениям прошлого и сегодняшнего времени, автор обильно
использует специфические термины карточной игры или штампы антиимпериалистической
былой пропаганды СССР?
Т.А. Михайлов, почетный доктор Балтийского русского института в г. Риге, в своей
работе «Эволюция геополитических идей» следующим образом характеризует книгу А.
Митрофанова «Шаги новой геополитики»: «Из-за бредовости текста эти изыскания не
подлежат серьезному анализу. Для примера приведем видение контуров Восточной Европы,
созревшие в голове Митрофанова, хотя, не занимай он такой значимый пост, его бы не стоило
цитировать. Вот что пишет Митрофанов: «В Западной и Центральной Европе следует ожидать
окончательного объединения Германии с воссоединением с ней «таких исконных территорий,
как Эльзас, Лотарингия, Судетская область, Померания, Восточный Бранденбург, Верхняя
Силезия, а также части Западной Пруссии. Восточная Пруссия - особый вопрос. В этом регионе
также весьма сильны национальные интересы разделенного народа русинов к образованию
суверенного государства Галиция. В ее состав войдут юг Малой Польши; а также Восточная
Галиция с Закарпатской, Львовской, Ивано-Франковской, Тернопольской
Любин В. О судьбе России в концепциях некоторых русских мыслителей // Международный диалог.-
1998.-NH.-С. 177.

40
 областями, а также Северная Буковина. В Восточной Европе процессы огосударствления
народов приведут к присоединению Белостокской и Вильненской областей к союзу России и
Белоруссии. Три уезда Витебской области (Двинский, Режицкий и Люцинский) должны будут
возвращены в нее из Латвии. Город Нарва с округом, входивший более 200 лет в Санкт-
Петербургскую губернию, также следует выделить из Эстонии и передать России. Все
указанные области и районы на протяжении сотен лет составляли этническо-государственное
единство с русским народом и государством. Они не связаны ни этническими, ни культурными
связями с титульными народами, в государствах которых насильно ныне удерживаются»1.
Пробуждение интереса к геополитике в России способно стать положительным
моментом преображения этой научной дисциплины на новом этапе развития человечества. Но
для этого российские ученые должны преодолеть узкое понимание геополитики лишь как
военно-политических исследований, оторваться от возродившихся в 90-е годы XX века старых
споров вокруг теоретических концепций евразийства, западничества и славянофильства.
Евразийские идеи могут вдохновить только тех, кто не бывал ни в Европе, ни в Азии и потому
способны верить в то, что можно органично совместить ценности фундаментально различных
цивилизаций. Славянофильство же сомнительно в государстве, где существенная доля
населения относится к не славянам. Панславизм выглядит довольно странным при вступлении
западных славян в НАТО, стремлении стать его членами южных славян, на фоне разногласий с
Украиной и т.д.
Прозападная стратегия была испробована М.С. Горбачевым и Б.Н. Ельциным с
общеизвестными негативными результатами. Исторический опыт, таким образом,
свидетельствует о том, что оплодотворить геополитические размышления и проекты
отечественных авторов способен лишь учет объективно установленных национально-
государственных интересов Российской Федерации. Это способно придать
внешнеполитической и внутренней стратегиям страны ту необходимую гибкость, которая
позволит при необходимости «оперировать сразу несколькими продуманными вариантами»2
своего поведения в мире. Определив границы рационального веера стратегических
устремлений России, подобная геополитика также способна участвовать в разработке
национальной идеи, без которой мобилизация народа на реализацию тех или иных рецептов
выживания и развития предстает предприятием с весьма сомнительным исходом.

Вопросы для закрепления материла и самопроверки

1. Как вы определите понятие «геополитическая катастрофа»?
2. В чем заключаются особенности современных геополитических перемен?
3. Охарактеризуйте современную мировую геополитическую картину.
4. Почему мы можем говорить о современной геополитике как о новом
этапе развития этой научной дисциплины?
5. В чем может заключаться вклад новой российской геополитики в
формирование современной геополитики?

' Михайлов Т.А. Эволюция геополитических идей. М., 1999. С.32-33. ' Сорокин К.Э. Геололитика
современности. С.14

ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ КАРТИНЫ МИРА - целостные системы взаимосвязанных

разнородных и разнообразных политико-географических образов («упаковки»
соответствующих географических понятий с политическими интересами) различных уровней
охвата географической реальности - от местного и областного до странового, регионального,
континентального и глобального. Цель создания геополитических картин мира - достижение
сбалансированного комплекса политических соглашений по какому-либо крупному или
глобальному региону между участниками международных переговоров, придерживающихся
зачастую несовпадающих политических взглядов и принципов. Географические знания и их
41
представление выступают здесь естественным полем возможных компромиссов. Адекватной
формой выражения таких политических компромиссов и выступает соответствующая
геополитическая картина мира.
ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОСТИ - совокупность наиболее острых,
жизненно важных мировых проблем, решение которых требует объединения усилий всех
народов и государств. Отличительной их особенностью является всеобщий характер, что
обусловлено растущим единством мира, тенденциями к усилению взаимозависимости
составляющих его частей. Это:
- проблемы войны и мира, безопасности и разоружения;
- демилитаризация международных отношений и укрепление доверия между
народами;
- преодоление экономической и культурной отсталости широких масс населения
стран Африки, Азии и Латинской Америки;
- стабилизация демографической ситуации в этих регионах;
- преодоление энергетического, сырьевого, продовольственного кризисов в мире;
- освоение околоземного и космического пространств, Мирового океана.
Глобальные проблемы современности тесно переплетены между собой, а также с
региональными и национальными интересами и проблемами. В их основе - глобального
масштаба противоречия, затрагивающие основы существования современного человечества.
Для решения проблем такого рода или нейтрализации их негативных последствий необходимо
активизировать деятельность ООН, других международных организаций. Именно они способны
изыскать необходимые ресурсы за счет сокращения расходов на вооружения, наладить тесное
сотрудничество всех стран и народов.
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА - это: а) совокупная политическая деятельность основных
субъектов международных отношений; б) интегрированный интерес, выраженный в
деятельности ООН и других коллективных органов мирового сообщества.
Мировая политика может быть представлена структурно внешнеполитической
деятельностью национальных государств, политическими акциями межгосударственных и
негосударственных органов и организаций, общественно-политических и иных движений.
Главные приоритеты мировой политики обусловлены решением проблем, от которых зависит
будущее всего человечества. Прежде всего - это война и мир, всеобщая безопасность, охрана
окружающей среды, преодоление отсталости и нищеты и т.д.
Все основные элементы мировой политики тесно связаны между собой и
взаимодействуют как части целого. Ее эффективность зависит от многих факторов:
- действенности принимаемых решений и предпринимаемых действий;
- соответствия внешней политики государств реально складывающейся
обстановке и
т.д.;
- заинтересованности народов мира в демократизации, гуманизации,
демилитаризации международной жизни, в разработке мер и реализации проектов,
обеспечивающих выживание человечества в условиях глобального общественного и
экологического кризисов.
Мировая политика в последнее десятилетие предстает и как научная дисциплина,
изучающая и трактующая международные отношения эпохи глобализации, критически
оценивающая геополитические подходы к характеристике жизни современного человечества.
НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ - современная форма научно-
технического прогресса, выражающаяся в коренном, качественном преобразовании
производительных сил на основе познания фундаментальных свойств и законов природы.
Понятие научно-технической революции впервые введено в научный оборот английским
ученым Дж. Берналом в начале 50-х годов XX в.
Современная НТР ознаменовалась серией великолепных открытий в науке и достижений
и технике. Речь идет об:
42
 а) изобретении и создании ЭВМ (США, 1946 г.);
б) пуске первого автоматического завода (по производству автомобильных
поршней - СССР, 1950 г.);
в) расшифровке генетического кода ДНК (США, Великобритания, 1955 г.);
г) запуске искусственного спутника Земли (СССР, 1956 г.);
д) открытии и использовании нетрадиционных источников энергии и т.д.
Характерными чертами современной научно-технической революции являются:
- усиление взаимосвязи науки и производства. Материализация научных идей и их
превращение в научно-технические разработки и образцы приводят к возникновению новых
систем машин, технологий. В свою очередь, под влиянием научных достижений
совершенствуется производственный механизм, повышается его эффективность;
- универсальность, комплексность, системность, которые преобразуют весь
шхнологический способ производства, все его стороны и компоненты. Это проявляется:
а) в создании высокоэффективной техники и технологий, основанных на
инжтронизации и компьютеризации;
б) в обеспечении высоких темпов развития информатики, которая придает
I^временной человеческой цивилизации черты «информационного общества»;
в) е прогрессе генной инженерии и биотехнологий;
г) в использовании принципиально новых материалов с заранее заданными
свойствами; "нпдрении ядерной энергетики и разработке новых альтернативных видов энергии;
- достаточно четко выраженная военная направленность. Научно-техническая
революция привела к широкому использованию ее результатов в сфере военных научно-
исследовательских и опытно-конструкторских работ, в производстве конечной военной
продукции в пшовых отраслях военной экономики, а также в сфере управления этими
отраслями и in .пруженными силами;
- противоречивый характер развития. Это проявляется в увеличении технических и
шнпплектуальных возможностей человека, формировании условий для всестороннего развития
ммчности. Вместе с тем подрываются устоявшиеся формы жизнедеятельности людей,
происходят шуйокие структурные изменения во всех сферах общественной жизни.
Наибольшую опасность надставляют использование достижений научно-технической
революции в военных целях и у имоние антропогенной нагрузки на природу, которые способны
создать непредсказуемую | in унцию в мире.
Развитие научно-технической революции обусловливает:
- активное проникновение человека вглубь материи - в микромир и структуру
элементарных частиц;
- расширение сферы деятельности человека за пределами Земли;
- революционизирует транспорт, связь, средства массовой информации;
- вторгается в область образования, культуры, быта, отдыха; оказывает
большое влияние на политику, идеологию, международные отношения и их
геополитическую составляющую, военное дело, общественную мораль.
ПОЛИЦЕНТРИЗМ - понятие, характеризующее державную структуру современного
мира, субъекты которого предстают в качестве суверенных государственно организованных
центров силы и развития; термин, используемый для квалификации определенного типа
системы международных отношений; центральная идея концепции разделения властей,
попиархии в демократическом обществе. Современное многообразие типологий систем
международных отношений связано, как правило, с изменением количества великих держав
или сверхдержав и распределением сил, влияния между ними. Эти понятия, введенными в
научный оборот представителями школы политического реализма, стали основой широко
известных определений системы международных отношений как биполярной, полицентричной,
равновесной и имперской.
Если к господствующим двум самым мощным государствам присоединяются
сопоставимые с ними по потенциалу страны-челленджеры, то система трансформируется в
43
полицентричную. В равновесной системе или системе баланса сил несколько крупных
государств сохраняют примерно равное влияние на ход событий, взаимно сдерживая претензии
на гегемонию. В международной системе имперского типа господствует единственная
сверхдержава, далеко опережающая все остальные государства своей совокупной мощью. На
основе такого подхода М. Каплан построил самую известную типологию международных
систем: а) систем единичного вето; б) систем баланса сил; в) гибкой биполярной и жесткой
биполярных систем; г) универсальных систем; д) иерархических систем. Из них только два
последних типа не связаны с принципом полицентризма.
ПОСТИНДУСТРИАЛИЗМ - социально-политическая концепция, основные идеи
которой разработаны американским социологом Дэниелем Беллом в конце 60-х годов. В
современной литературе под постиндустриализмом понимается множество вариантов
возникновения в современном мире информационных обществ. Ведущими среди них являются
модели, берущие за образы американский вариант развития (Гэлбрейт, Бжезинский, Тоффлер,
Кан и др.), а также модели, отражающие опыт западноевропейских стран (Фурастье,
Тьернборн, Маркузе, Понятовски и др.). Исходным для концепции постиндустриализма
является деление мирового общественного развития на традиционно-доиндустриальный,
индустриальный и постиндустриальный этапы:
- первый связан с опорой на сельское хозяйство, армию и церковь как
системообразующие факторы;
- ведущими компонентами индустриального общества выступают промышленное
производство, деятельность различных корпораций и фирм;
- главным источником, движителем постиндустриального общества выступают
теоретические знания. Если, согласно Д. Беллу, доминирующими фигурами последних 100 лет
были предприниматель и промышленный администратор, то в постиндустриальном обществе
главными станут ученые, математики, экономисты, социологи, практики новой
«интеллектуальной технологии», которая нарождается благодаря компьютеризации труда и
жизни.
Концепция постиндустриализма эволюционизирует, учитывая качественные сдвиги в
развитии науки и техники, влияние информационных технологий на социальное развитие.
Исходя из трудностей, с которыми сталкиваются современные промышленно развитые страны,
создаются новые версии постиндустриализма. Так, Р. Дарендорф утверждает, что
особенностью постиндустриального общества становится потеря главенствующей роли
собственностью при формировании институтов и системы общественных отношений.
Постиндустриализм по-новому трактует исторический процесс, отходя от его двухмерного
членения Восток-Запад и предпочитая иыдвигать на первый план проблемы взаимозависимости
различных культур и народов, необходимость координации усилий всего человечества для
решения глобальных проблем.
Сторонники постиндустриализма по-разному видят контуры будущего:
- одни полагают, что необходимо и дальше ориентироваться на науку,
новейшие технологии;
- другие акцентируют приверженность гуманитарной и экологической
проблематике и считают важнейшей задачей новейшего этапа технологического
развития подчинение всех иозможностей целям выживания человечества.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО МОЖНО ПРОЧИТАТЬ

1. ДугинА. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. М., 1997. С. 128-132.
2. Сорокин К.Э. Геополитика современности и геостратегия России. М„ 1996. С. 12-14.
3. Мунтян М.А. Россия в третьей цивилизационной революции. М., 1994. С.38-59.
4. Мунтян М.А., Урсул АД Глобализация и устойчивое развитие. М„ 2003. Стр.5-35.

44