Атма Ананда

Рамана Махарши: через три смерти

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=573535
«Атма Ананда. Рамана Махарши: через три смерти»: Ритамбхара, Постум; Мсоква; 2008
ISBN 978-5-91478-006-4
Аннотация
Непостижимая судьба Шри Раманы Махарши представляет собой уникальный
феномен «пожизненного странствия на одном месте». Первым и последним путешествием
юного Махарши после осознания своей подлинной Самости стало прибытие к подножию
священной горы Аруначалы, где он провел неотлучно всю оставшуюся жизнь. В течение
полувекового «погружения в себя» различные этапы на этом пути были отмечены лишь
перемещениями в пределах менее получаса ходьбы, но этапы эти были воистину эпохальны.
Кроме непродолжительного периода смены местопребывания возле разных индуистских
святынь можно выделить три периода в духовном странствии Махарши: почти
двадцатилетняя медитация в пещере Вирупакша, внешнее возвращение к жизни
домохозяина в небольшом домике Скандашрам после прибытия на гору его матери и брата,
создание постоянного ашрама Шри Раманы Махарши возле самадхи его матери.
 2

Единственным паломничеством, которое он поощрял и совершал сам, была прадакшина, или

обход вокруг Аруначалы, которую он почитал как своего единственного гуру и символ самого
духа – Атмана.

Атма Ананда
Рамана Махарши: через три смерти
Литературный редактор: Н. Ю. Смирнова
Предисловие
В конце концов каждый должен прийти к Аруначале…
Шри Рамана Махарши

Непостижимая судьба Шри Раманы Махарши (1879–1950) представляет собой

уникальный феномен «пожизненного странствия на одном месте». Первым и последним
путешествием юного Махарши после осознания своей подлинной Самости стало прибытие к
подножию священной горы Аруначалы, где он провел неотлучно всю оставшуюся жизнь. В
течение полувекового «погружения в себя» различные этапы на этом пути были отмечены
лишь перемещениями в пределах менее получаса ходьбы, но этапы эти были воистину
эпохальны. Кроме непродолжительного периода смены местопребывания возле разных
индуистских святынь можно выделить три периода в духовном странствии Махарши: почти
двадцатилетняя медитация в пещере Вирупакша, внешнее возвращение к жизни домохозяина
в небольшом домике Скандашрам после прибытия на гору его матери и брата, создание
постоянного ашрама Шри Раманы Махарши возле самадхи1 его матери. Единственным
паломничеством, которое он поощрял и совершал сам, была прадакшина, или обход вокруг
Аруначалы, которую он почитал как своего единственного гуру и символ самого духа –
Атмана.
При первом посещении горы Аруначалы больше всего поражает устойчивость
тишины… Ведь через ашрам и пещеры Махарши ежедневно проходит вереница мирских
людей, и все же долгие десятилетия места его пребывания хранят покой духа. Посетители
неспособны привнести туда привычный хаос мыслей, напротив, они сами выходят оттуда
очищенными и умиротворенными. Сила безмолвия, решающая все насущные проблемы и
открывающая сам источник их решения, не ослабела по прошествии полувека после ухода
Махарши в махасамадхи. Здесь излишни любые техники медитации, ибо совершенное
состояние бытия-сознания-блаженства пронизывает пространство и неизменно охватывает
каждого вновь прибывшего. Поистине, здесь царит вечность – от подножия до вершины
Аруначалы – и отсюда она распространяется повсюду, ибо Атман, слившийся с Брахманом,
вездесущ.
Поскольку внешняя биография Махарши бедна событиями, ее можно было бы
изложить на нескольких страницах. Но как неиссякаемый источник духовности Махарши
выступал в окружающем мире божественным «неподвижным перводвигателем», и история
его жизни наполнена удивительными событиями, происходившими с теми людьми, которые
волею судьбы попадали в сферу его всепоглощающего молчания.

1 Самадхи – состояние предельного сосредоточения, глубокого погружения в Самость, после которого

человек способен вернуться к обычному сознанию; махасамадхи – «великое самадхи», то есть прекращение
жизни при полном слиянии с Самостью; самадхи также означает место погребения святого, достигшего
махасамадхи.
 3

Глава 1
Линии земной судьбы на чистой ладони
Когда мы пытаемся представить духовный путь, нас интересуют повороты судьбы, а
«прямой путь к себе», как нередко называют жизнь Раманы Махарши, утомляет своей
монотонностью. Историю его внутренних странствий лучше несколько раз пересмотреть в
целом, чем разворачивать перед взором постепенно, теряя из виду перспективу. Так мы и
поступим: только трижды менялось отношение Махарши к самому себе, а вместе с тем
вокруг него складывалось новое окружение. Сначала непременно нужно отметить эти
рубежи. Когда же нам станут ясны ключевые моменты его самоопределения, мы сможем
бесконечно «пересказывать» историю его воплощения снова и снова, смещая внимание на
различные грани его внешней жизни. Так было всегда: Махарши оставался недвижен,
приводя в движение мысли и чувства окружавших его людей. Принимая его жизнь в целом,
но переживая и переосмысляя ее, мы лишь следуем сложившейся традиции…

Три мнимых смерти:

повороты в странствии

Всякому, кто слышал о Махарши, известно о его первом переживании смерти, которое
привело к просветлению и стало поворотным событием в судьбе семнадцатилетнего юноши,
рожденного в обычной индуистской семье в Южной Индии. Однако даже немногие
исследователи отмечают его второе переживание смерти, которое произошло уже после
двадцати лет пещерной жизни и было намного более глубоким и важным. Именно после него
Махарши прервал молчание и стал отвечать внешнему миру, исповедуя свой опыт, а иначе
люди никогда не узнали бы о его внутренней жизни и не восприняли бы его учение.
Махарши мог уйти из жизни в полном молчании, подобно многим индийским
подвижникам, реализовавшимся «для себя» и бесследно покинувшим Землю, бывшую для
них временным пристанищем. Но у Махарши была иная миссия, и именно в период после
второго переживания смерти он показал людям, как можно продолжать воплощенное
существование, уже будучи реализованной личностью, слившейся с Высшей Самостью. И,
наконец, ценность для человечества его третьего переживания смерти – ухода в махасамадхи
– состояла в его бесконечном милосердии. Ведь за видимостью кончины от рака
просвещенному взору открывалось зрелище, по духовной мощи не уступавшее Голгофе –
добровольное принятие на себя «грехов мира сего», или его «кармы».

«Смерть» первая (1896)

Впервые Махарши погрузился в процесс умирания лишь мысленно и ненадолго, но

сменил уровень восприятия реальности навсегда. На самом деле пробуждение юного
Махарши оказалось полной неожиданностью для него самого: он просто безмятежно сидел
один в комнате, чувствуя себя прекрасно, – он и вообще редко страдал от каких либо
недомоганий, – как внезапно сильный страх смерти овладел им настолько, что он даже не
пытался искать какой-либо повод для него в своем теле. Всем своим существом он переживал
одно целостное впечатление: «я умираю», и пытался понять, что же теперь делать…
Ощущение самого себя оказалось таким полным, что у него и в мыслях не было позвать
взрослых или пойти к врачу. Решить задачу следовало здесь и теперь. Ужас смерти погрузил
его ум глубоко вовнутрь, и он бессловесно сосредоточился на происходящем событии: «Что
же на самом деле умирает? Тело…» И немедленно перед ним предстала вся смерть, как она
есть. Он беспрекословно подчинился ее присутствию и лег на спину подобно трупу, в
состоянии немого вопроса.
Почти остановив дыхание, он плотно сомкнул губы, чтобы ни один звук – «я» или
какой-нибудь другой возглас – не слетел с них. «Ну что же, – подумал он, – тело умирает, и
 4

скоро его снесут на площадку для сожжения трупов, где от него останется горстка пепла…
Но умру ли я вместе с ним? Тело безмолвствует, но ведь я ощущаю самого себя в полную
силу… Значит, я не ничуть не затронут смертью. Это Я нетленно!» Важнее всего, что
переживание не было простой сменой мыслей, а заполыхало в сознании как яркая живая
истина, не приглушенная никакими серыми мрачными раздумьями. Страх смерти исчез раз и
навсегда, а погружение в себя продолжалось с тех пор непрерывно. Внешние события
скользили по поверхности внимания, не перекрывая глубинного внутреннего восприятия
собственной самости.
Спустя полтора месяца Махарши решился оставить дом, чтобы осуществить наяву то,
что открылось ему изнутри: быть собой и только собой, не смешиваясь ни с кем, не
вовлекаясь ни во что…
…Прошло около двадцати лет, а Махарши все сидел у подножия священной горы
Аруначалы, поначалу меняя места своего пребывания в состоянии транса, а потом и вовсе
почти не покидая тесной пещеры. Наконец, избранное им существование достигло
критической точки – новой «смерти».

«Смерть» вторая (1912)

Полное переживание смерти застигло Махарши так же неожиданно и естественно,

вернув его к внешней жизни, как бумеранг отлетает назад от невидимой преграды. Однажды
утром Махарши просто вышел из своей пещеры в окружении преданных последователей,
чтобы принять омовение, а на обратном пути силы внезапно покинули его тело. На горы
перед ним опустилось яркое покрывало чистого света, хотя местами сквозь него иногда
просвечивали отдельные предметы. Махарши то замедлял шаг, то продолжал путь, пока его
взор не застила полная темнота и он не уселся наземь, прислонившись спиной к скале.
Слепящее белоснежное покрывало снова перекрыло внутренний взор, мысли как будто
поплыли, дыхание затихло, сердце остановилось, кожа посинела.
Это наступила самая настоящая смерть, и становилось все темнее и темнее. Один из
преданных обнял тело Махарши и принялся оплакивать его как умершего… Однако
странным образом тот слышал его голос, понимал смысл слов и даже видел изменение цвета
своей кожи. Но он не чувствовал ни малейшего сожаления о состоянии тела, которое
сохраняло прежнее положение. Также он не испытывал никакого интереса к дальнейшему
развитию событий, а просто пребывал в ожидании. Спустя десять-пятнадцать минут
неожиданно сквозь все тело прошел мощный поток энергии, и оно моментально ожило.
Махарши открыл глаза и сказал своим спутникам: «Ну что же, пойдем дальше…»
…Постепенно Махарши возвращался к «нормальной» жизни: на гору прибыли его мать
и братья, и он поселился в Скандашраме – небольшом домике, построенном для всей семьи
на склоне горы. Прибывавшим паломникам сообщали в округе: «Там живет домохозяин, и
вас ждет неплохое угощение…» После смерти матери образовался ашрам у подножия горы,
отличавшийся строгим офисным распорядком: Махарши неизменно начинал свой день с
просмотра газет… Так прошло сорок лет, и снова наступила «смерть».

«Смерть» третья (1950)

Врачи были бессильны что-либо изменить: они провели уже третью операцию на левой
руке Махарши, но опухоль снова вернулась, а все его тело казалось высохшим от жгучей
боли. Не в силах переносить это зрелище, неоднократно преданные просили: «Бхагаван!
Позволь лучше нам носить это бремя!» – на что он неизменно отвечал: «А кто же дал его
мне?» И они понимали, что он взял на себя тяжесть их собственной кармы… Наконец, в один
весенний день Махарши остановил вошедших в комнату врачей словами: «Ничего больше не
нужно; все исправится за два дня!» – а ночью отослал всех от себя спать или медитировать,
попросив оставить его одного. Наутро все уже знали, что это последний день. Когда около
 5

полудня ему принесли пищу, он по привычке спросил время, но сразу добавил: «Впрочем,
время теперь совсем не важно», – и обратился к прислуге: «В других языках есть слова
благодарности, мы же говорим только сантошам – я доволен…»
В тот вечер посетители не разошлись по домам, а сидели на веранде снаружи. После
захода солнца Махарши попросил помочь ему сесть на постели, хотя каждое движение
причиняло ему острую боль, а когда врач хотел дать ему кислород, жестом попросил его не
вмешиваться. Неожиданно группа преданных негромко запела «Аруначала-Шива»,
напоминая самим себе о том, что в облике горы Аруначалы некогда воплотился бог
разрушения Шива. Измученное лицо Махарши озарилось непередаваемой нежностью, он
прикрыл глаза, в уголках которых появились крохотные слезинки блаженства. И всего один
глубокий спокойный вздох – ни судорог, ни звуков, ни малейших признаков смерти, просто
следующего вдоха уже не было… Когда тело вынесли к толпе народа, люди ожидали, что в
самадхи облик Махарши будет подобен скале, но все его черты были настолько искажены
болью, что сердца сжались от жалости, и только к утру это впечатление изгладилось…
…В ашраме можно приобрести уникальный видеофильм – немые черно-белые
фрагменты последних лет жизни Махарши: в трясущийся объектив попадают то склоны
горы, то стены храма, то медленно передвигающийся иссохший старик, за которым
почтительно следует его свита, и наконец все перекрывает оцепеневшая от горя толпа
простых индусов. До них словно не долетают последние слова Махарши: «Я же никуда не
ухожу! Да и куда можно уйти? Я здесь».

«Высота» и «глубина» духа:

священная география

Вернемся к самому началу жизни Махарши и остановим внимание на местах, к

которым он обращался сразу вскоре после перемен, происходивших в его внутреннем
состоянии. В конце своего пути Махарши нередко повторял: «В конце концов каждый должен
прийти к Аруначале!» Что же он понимал под пребыванием у горы, куда сам прибыл в
ранней молодости и где провел всю свою жизнь? Ведь все его внешние перемещения были
связаны с горой: он оставался у подножия горы, находил пещеры внутри горы, проживал в
доме не склоне горы…
С самого детства Махарши был наслышан, что это священное место, но совсем не
представлял, где именно оно находится. Лишь однажды он услышал от одного странника в
ответ на вопрос, откуда тот пришел, краткий ответ: «С Аруначалы». Так он узнал, что гора
вовсе не мифическая, а расположена неподалеку от его родного городка в Южной Индии в
местечке Тируваннамалаи, куда несложно добраться поездом. Свое первое и последнее
паломничество Махарши совершил на вполне современном транспорте, и сейчас ворота
ашрама открываются прямо на пыльную дорогу, по которой носятся трескучие мотоциклы и
громыхают рейсовые автобусы. Итак, «прийти к Аруначале» вовсе не означает «уйти в
недоступные Гималаи», и погружение Махарши в себя происходило далеко не в уединенном
месте.

Прадакшина – обход вокруг горы

По индуистским преданиям, гора Аруначала представляет собой воплощение бога

Шивы, и множество аскетов и мудрецов веками населяли это священное место. Во время
праздника Шиваратри на вершине горы разводят огромный огонь, полыхание которого видно
во всей округе, а вершина на весь год остается обугленной. Махарши всегда поощрял
совершение прадакшины – древнего ритуала обхода вокруг горы, даже старикам он советовал
проделать этот путь, хотя бы и совсем медленно. В индийской традиции этот ритуал входит в
любое богослужение: когда вы входите в храм, нужно хотя бы раз обойти по ходу солнца
 6

вокруг святыни, а в данном случае вся гора почитается как святыня. Махарши называл
Аруначалу духовным центром мира, или сердцем земли, причем именно сердце он считал
вместилищем истинной Самости, отвечающей всякому человеку на искренний вопрос: «Кто
я?»
Как-то вечером, когда преданные собрались совершать прадакшину, один из них
почувствовал, что не в силах проделать столь долгий путь, поэтому поспешил трижды
обойти вокруг Махарши. Тот улыбнулся понимающе, но произнес: «Обойди вокруг самого
себя, и это будет настоящая Атма-прадакшина». Когда же кто-то заметил, что тот поступил
совсем как Винаяка в эпосе, Махарши рассказал собравшимся этот сюжет.

Однажды Господь, восседая со своей супругой на вершине горы, взял в руки

спелый плод и сказал сыновьям: «Сей чудесный дар достанется тому, кто быстрее
обогнет всю Вселенную». Один из сыновей, оседлав своего быстроногого павлина,
сразу исчез из виду, а другой, Винаяка 2 (одно из имен слоноголового бога Ганеши –
покровителя путников), сразу понял, что не стоит тягаться с братом, ведь на мыши
далеко не уедешь… Тогда он сообразил, что, коль скоро в его отце заключены все
миры Вселенной, достаточно обойти вокруг него, что он и сделал без особого
труда. И когда его брат примчался, покрытый потом и пылью всех земель, он
увидел Винаяку, вкушающего заветный плод…

Конечно, Махарши и сам часто повторял это мистическое кружение «вокруг Себя»,
пока однажды не повстречал на своем пути простую на вид индийскую женщину, которая не
выказывала ему никакого почтения, а совсем наоборот, грубо отчитала: «И чего ты
слоняешься под палящим солнцем? Почему тебе не сидится спокойно?» Махарши не ответил
ей, а обратился к своим преданным: «Так не может говорить обычная женщина!» Никто не
знал, кто она и откуда, поэтому преданные решили, что в действительности это было
проявление самого духа Аруначалы, после чего Махарши посчитал нужным прекратить свои
обходы, ибо их цель была достигнута. Надо отметить, что это случилось незадолго до
второго переживания смерти.

Свет блаженства внутри пещеры

Первый опыт пещерного существования Махарши получил не по собственному

желанию. Поначалу он сидел в колонном храмовом зале, открытом со всех сторон,
погруженный в блаженство открывшейся ему внутренней сущности. Но тут его заметили
местные мальчишки и начали швырять в него камни, ибо он был немногим старше их самих,
но сидел словно статуя, и им было просто интересно, «настоящий» ли он вообще.
На несколько месяцев жизнь Махарши превратилась в сущий ад, но единственное, что
он сделал, так это переместился в подземелье под колоннадой, не нарушая своего экстаза.
Мальчишки боялись туда спускаться, хотя и продолжали бросать камни наугад в темноту, к
чему добавились полчища муравьев и москитов. Все тело Махарши было залито кровью, а
рубцы остались на нем до конца жизни. Добрая женщина приносила ему пищу и уговаривала
перейти в ее дом, но Махарши словно ничего не слышал. Наконец, один почитатель просто
поднял его недвижное тело на руки, вынес наверх и усадил в храмовом саду, к чему Махарши
остался безразличен.
Поскольку вид Махарши привлекал в храм множество посетителей, священник стал
требовать больше пожертвований, с чем тот не мог согласиться. И спустя два года смены
различных мест у подножия горы Махарши поднялся вверх по склону и поселился в пещере
Вирупакша, названной по имени святого, который жил и был захоронен в ней около шестисот
лет назад. Но Махарши не ушел слишком далеко от людей: достаточно всего десяти минут,
2 Винаяка – «Устранитель». Имя Господа Ганеши как устранителя препятствий (иногда с добавлением
впереди слова вигхна – «препятствие»).
 7

чтобы спуститься оттуда в индийский поселок, примыкающий к храмовому комплексу. Даже

в центре пещеры невозможно выпрямиться в полный рост, а одновременно вдоль стен могут
усесться всего несколько человек, настолько она тесная. Летом в пещере становилось
невыносимо жарко, и Махарши переходил на время в другую пещеру возле пруда, но его
«домом» считается главная. Махарши неизменно пребывал в молчании, но его духовное
сияние скоро привлекло к пещере почитателей, образовавших вокруг нечто вроде первого
ашрама. Также и простые люди приходили туда, сидели вокруг него и уходили счастливые…
Даже в пещере Махарши оставался среди людей.

Ашрамы на южном склоне горы

Хотя Махарши и менял места своего пребывания, он всегда оставался на южном склоне
горы, а в индийской традиции юг считается стороной смерти. В древних текстах,
посвященных искусству строительства дома, даже указывается, что южная стена дома
должна быть толще других, и желательно, чтобы в ней совсем не было окон. И конечно,
южный склон вообще не относится к местам, подходящим для поселения. Но смысл
предпочтения, которое Махарши отдавал тому направлению, откуда приходит смерть, не
только в том, что его духовные переживания были связаны с опытом умирания. «С ликом,
обращенным к югу», – одно из 108 имен самого Махарши, присвоенное ему во славу
Дакшинамурти. Этот бог является ипостасью самого Шивы, наставляющего в молчании, в
чем и состояла миссия Махарши в его земной жизни: просто пребывать в глубоком
погружении в свою истинную сущность, быть «собой в себе».
Покинув пещеру после второго переживания смерти и прибытия на гору его матери и
младшего брата, Махарши поселился в Скандашраме. Он снова не ушел далеко: домик
построили прямо над пещерой, на незначительном расстоянии, – но этот переход сильно
изменил внешний образ его жизни. Казалось, что он снова вернулся к семейной жизни, хотя
на самом деле, наоборот, это вся семья покинула дом и последовала за ним. Именно поэтому
он начал принимать пищу, приготовленную матерью, вести беседы с посетителями, а когда те
высказывали желание отречься от мирской жизни, всячески их отговаривал. В индийской
традиции домохозяин считается ниже садху (отшельника), но для Махарши такого различия
не было. «Даже если вы были мирянином, а стали монахом – что изменилось? Вы
по-прежнему думаете, что вы являетесь кем-то, а вовсе не стали самим собой…»
Смерть матери (или, как утверждал Махарши, ее освобождение) положила начало
основанию регулярного ашрама со строгим офисным распорядком, которому сам Махарши
подчинялся безукоризненно. Тело матери захоронили у подножия горы, и поначалу Махарши
ежедневно спускался к ее гробнице, а однажды почувствовал сильное желание остаться там
насовсем. Тогда и все преданные последовали за ним, и вскоре вокруг могилы выросли
различные постройки: жилые домики, кухня, офис, книжный магазин, поликлиника и т. п.
Младший брат Махарши взял на себя функции управляющего и прекрасно с ними
справлялся. Долгие годы будничная жизнь нисколько не менялась, а по мере того как
Махарши слабел от болезни, распорядок становился все более жестким. Но при всей «скуке
обычной жизни» именно этот период наиболее важен, ибо Махарши удалось внести
просветление в повседневную жизнь, и его учение понадобилось многим.

Неуловимая традиция:
ни учителей, ни учеников…

С древних времен в Индии принято «сидеть у ног учителя», и за много веков сложилось
множество линий духовной преемственности, передающих различные учения. Случаи
просветления «своими силами» не относятся к простым смертным, так и Махарши люди
почитали как Бхагавана – Господа. Но обычно каждое божественное сошествие становится
 8

началом новой традиции: просветление Будды привело к зарождению буддизма и т. п.

Махарши же не только реализовал единение с собственной Высшей Самостью еще в начале
своего пути, живя среди простых мирян, но и само его учение требует обращения к Самому
Себе. Получается парадокс: если следовать Махарши, то надо следовать вовсе не Махарши…
Тем не менее люди приходили к нему за наставлениями, хотя то, что они получали,
нельзя назвать передачей знания. Если не считать присутствия равнодушных наблюдателей и
нападений грабителей, которые тоже случались, все люди вокруг Махарши на что-то
претендовали, и лишь немногие встречались с ним на своем собственном пути. В первый
период жизни на Аруначале престарелые, но духовно бесплодные садху пытались сделать его
своим учеником, а во второй – самые разные люди просились в ученики. Махарши не
отказывал преданным в даршане – лицезрении, а нередко и беседовал с ними, и даже никогда
не покидал ашрам, опасаясь, что посетители не застанут его там. Но вся суть его «помощи»
заключена в простом ответе: «Ступай туда, откуда пришел…»

Гуру-самозванцы

Наверное, это один из самых интересных феноменов духовной нищеты, когда учитель
пытается прославиться, обретя не просто достойного, а великого ученика. Конечно,
постоянное погружение Махарши в самадхи, необыкновенное для столь юного возраста, не
могло пройти незамеченным не только для жителей поселка, но и для подвизавшихся на горе
аскетов.
Один из таких подвижников по имени Балананда достиг высокого уровня и имел
последователей, и Махарши иногда приходил посидеть возле него в молчании. Но со
временем число преданных Махарши стало все возрастать, а число преданных Балананды –
уменьшаться, и тот не смог пережить это спокойно. Сначала он даже намеревался убить
Махарши, но после неудачной попытки, обращенной его «жертвой» в шутку, решил снискать
почет, представившись его гуру. При всех посетителях, если кто-то приносил сласти как
подношение, он говорил: «Хорошо, ему не повредят сласти», – а затем обращался к Махарши
со словами: «Дитя мое, прими этот подарок». Наконец, он даже перенес свои вещи в пещеру
Махарши, расположившись в ней насовсем. Но стоило ему отлучиться, как служитель
Махарши выбросил все вещи наружу, вымыл пол и замкнул двери пещеры на замок.
Напрасно вернувшийся «учитель» бушевал и требовал выгнать служителя, – как всегда,
Махарши хранил молчание, пока его преданные не прогнали самого «гуру».
Другой раз некий садху прослышал о Махарши и пришел издалека, чтобы извлечь
выгоду из наставничества. «Как ты продвигаешься, сын мой? – спросил он. – Я проделал весь
этот путь, чтобы дать тебе священную мантру. – Поскольку Махарши не отвечал и оставался
неподвижен, он продолжал: – Бог явился мне во сне и повелел наставить тебя на верный
путь…» Тогда Махарши произнес: «Хорошо, пусть Бог явится также и мне во сне, и я приму
твою мантру», – и пожелал садху найти ученика получше. Но и на этом дело не кончилось:
подобную попытку предпринял другой «гуру», послав целую группу садху, чтобы они
привели к нему Махарши для длительного обучения. Они были совершенно пьяны и заявили,
что им поручено сначала очистить его тело от «солей», дающих ему такие необычные, но
бесполезные способности. По своему обыкновению Махарши безмолвствовал, а его ученики
пригрозили сжечь их живьем, и те в страхе удалились. Бывали и другие курьезные случаи…

Преданные служители

На протяжении всего духовного пути, с самого момента прибытия Махарши на гору, у

него всегда находились преданные служители. Да иначе и быть не могло: непрерывно
погруженный в Себя, Махарши покинул бы свое тело очень скоро, если бы кто-нибудь не
приносил ему пищу. Но находились люди, способные уловить отблески его внутреннего
сияния, которые стремились быть рядом с ним, а значит, и удержать его на земле. Они
 9

проводили все свое время возле Махарши, хотя он почти ни в чем не нуждался, а
происходившие с ними перемены были удивительны и заслуживают внимания.
Первым «покровителем» стал садху Шешадри-свами, который поселился на горе
совсем незадолго до прибытия Махарши и пробыл там до самой смерти. Почитая Аруначалу
как бога, он как-то заявил: «Кто поклоняется Господу Аруначале, тот будет спасен!» – на что
Махарши отвечал вопросом: «Хорошо, но кто почитает, а кто почитаем?» Шешадри-свами
рассмеялся: «Вот это не совсем ясно… Но как бы то ни было, я поклоняюсь!» – и много раз
простерся перед горой. Однако объяснения Махарши, что есть только одна реальность, без
всякого различения, поэтому поклонение одного другому бессмысленно, запечатлелись в уме
Шешадри-свами, и он принял позицию недвойственности3. Однажды он сидел в
задумчивости и отрешенно смотрел в сторону быка, а другой садху спросил его, куда он
смотрит. «Я смотрю на это», – последовал ответ, но садху не унимался: «На этого быка?..» И
тут Шешадри-свами взорвался от негодования: «На какого еще быка? Сам ты бык! Зови это
Брахманом!»
Шешадри-свами ушел из жизни в период расцвета ашрама, и тело святого, по
индийской традиции, было не кремировано, а захоронено. Во время погребальной церемонии
Махарши стоял и молча созерцал происходящее.
Другой садху, по имени Палани-свами, долгие годы поклонялся богу Винаяке, соблюдая
строгий пост: он принимал пищу раз в день только после подношения ее Господу со всеми
надлежащими ритуалами. Но один из его друзей как-то заметил: «Зачем ты проводишь жизнь
с этим бездушным идолом? На горе Аруначале живет настоящий бог, и не лучше ли служить
ему?» Палани-свами отправился посмотреть на такое чудо и остался подле Махарши
навсегда, верой и правдой прослужив ему двадцать лет. Поначалу он все же совершал
подношения в храме Винаяки, но вскоре почувствовал, что его сердце всецело с Махарши, и
прекратил ходить в храм, отправляясь вместо этого просить подаяние для них обоих.
Страшным ударом для Палани-свами стало, когда спустя какое-то время Махарши сказал:
«Давай я пойду за подаянием в одну сторону, а ты – в другую. Нам незачем жить вместе».
Служение Махарши уже составляло самую суть жизни Палани-свами, и страдания его были
столь велики, что ему было позволено остаться.
Но в большинстве случаев Махарши считал служение ему излишним, а также и других
учил обходиться своими силами. Как-то посетитель пожаловался на плохое здоровье, а также
невнимательность докторов и нерадивость прислуги, из-за чего болезнь стала хронической.
Махарши не ответил ему, а вечером, когда все собрались, он начал растирать свои ноги
маслом и кратко заметил: «Мы сами себе и доктора, и слуги. Пока у нас хватает сил
принимать пищу, почему бы самим ни заботиться о своих нуждах?» Посетитель смущенно
молчал, а Махарши начал рассказывать следующую историю.

Один монах возжелал стать настоятелем монастыря, но у него не было ни

одного ученика, ибо всякий, кто приходил к нему, быстро распознавал его
тщеславие. Однажды ему понадобилось по делам в город, но он не хотел
показаться простым монахом, которого ни в один приличный дом на ночлег не
пустят. Поэтому он пошел на хитрость: тайком занес на веранду свои пожитки и
громко позвал хозяев с улицы. «Я настоятель монастыря, и мой ученик оставил у
вас мои вещи», – заявил он, а после недолгих поисков те и впрямь нашли узел и
пригласили его к столу. Приближалась ночь, и хозяева стали спрашивать, куда же
делся ученик, но монах попросил их ложиться спать, дескать, он сам откроет
ученику.

3 Недвойственность – буквальный перевод санскритского слова «адвайта», названия одной из философских

школ веданты. Позиция недвойственности предполагает восприятие всех вещей и живых существ как
проявлений единого Брахмана (Высшего Духа), не имеющих отдельного существования. Отсюда следует, что
адвайтист почитает бога не путем проведения ритуалов, а «в духе», осознавая единство собственной личности с
высшей Самостью.
 10

Спустя некоторое время хозяев разбудил стук двери, и сквозь щель в стене им
представилась забавная сцена: монах на два голоса разыгрывал беседу с учеником,
отчитывая его и приказывая растирать ему ноги. Тогда им все стало ясно, и они
тоже решили позабавиться. Наутро монах заявил, что спозаранку отправил ученика
в город, и попросил перед уходом подать ему узел с вещами, на что хозяева
недоуменно пожали плечами: «Так мы ученику отдали – тому самому, который
вчера тебе ноги растирал…»

И Махарши заключил: «Вот что случается, если вам нужна прислуга!»

Последователи «пути к Себе»

Противоречие между следованием учению Махарши и своей самости было по сути

только внешним: очевидно, что никто не может учиться быть собой у кого-то другого. После
встречи с Махарши невозможно было стать его последователем, продолжателем новой
традиции, а тем более преемником. Можно было только двигаться параллельно, ибо Высшее
Я у всех людей одно – Атман, и следовало сделать немалое усилие, чтобы повернуть свою
судьбу в верном направлении. По-разному происходило это в жизни индийцев и людей с
Запада, и мы приведем здесь примеры двух «первопроходцев».
Ганапати Муни был во всех отношениях необыкновенной личностью и с самого
детства поражал окружающих легкостью в освоении санскрита и стихосложении, за что
впоследствии был прозван «Кавьяканта»4. Вскоре после женитьбы он начал совершать
паломничества по святым местам, повторять мантры и предаваться строгому аскетизму, но
никак не мог обрести душевного покоя. Проделав долгий путь к Аруначале, он припал к
стопам Махарши в совершенном отчаянии, умоляя прояснить суть тапаса (подвижничества).
Махарши молчал с четверть часа и, наконец, произнес: «Когда ты смотришь вглубь того,
откуда возникает мысль о Я, разум погружается в этот источник, – это и есть тапас…»
Ганапати Муни охватило неслыханное вдохновение, и он принялся восхвалять
Махарши в санскритских стихах. Узнав, что его настоящее имя – Венкатарамана (а ранее его
звали просто «Брахмана-свами», то есть «Почтенный Брахман»), именно он стал сокращенно
называть своего наставника Раманой, добавив к имени титул Махарши – «Великий Мудрец».
Ганапати Муни было дано видение Махарши в тонком теле, когда он находился в другом
городе, и он же составил самое известное собрание бесед с Махарши «Шри Рамана Гита».
Ганапати Муни много странствовал, а под конец жизни осел в небольшой деревушке с
группой своих последователей, продолжая вести аскетический образ жизни. И все же, когда
после его смерти Махарши спросили, достиг ли он освобождения, тот удивленно ответил:
«Да разве он мог бы? Самскары (внутренние влечения) были слишком сильны в нем…»
Махарши стал известен в Европе после того, как британский путешественник Пол
Брантон описал встречу с ним в своей книге. Но первым западным последователем следует
считать все же англичанина ФрэнкаХамфриса, находившегося в Индии на колониальной
службе. Он был очень молод, но уже прекрасно разбирался в оккультизме и сам обладал
неплохими экстрасенсорными способностями. Именно благодаря астральному видению ему
удалось узнать о существовании Махарши, а устроить встречу помог Ганапати Муни. Больше
всего Хамфрис был восхищен сияющим молчанием Махарши, хотя в своих письмах он
пересказывает и беседы с ним.
Подобно многим Хамфрис стремился помочь страждущему человечеству, но Махарши
не был затронут его горячим состраданием: «Помоги себе, и ты спасешь мир. Ты и мир –
одно!» Хотя Хамфрис встречался с Махарши всего несколько раз, под его влиянием он
потерял интерес к оккультизму. Поскольку в младенчестве он был крещен в католической
церкви, то решил вернуться в Англию, где поступил в монастырь…

4 Буквально: «тот, кто говорит стихами», или «тот, чья речь – подлинная поэзия».
 11

Глава 2
Кристаллы учения в чистом сознании
Учение Махарши предельно просто по сути: «Я есмь Брахман», равно как и метод
самоисследования: «Кто я?», и тем не менее посетители и ученики годами задавали ему одни
и те же вопросы, на которые он отвечал краткими фразами или даже взглядом в молчании.
Источники, которые содержат представления о духовном пути, – это несколько отдельных
записанных бесед с учениками, более или менее продолжительных и последовательных,
спонтанно изливавшиеся стихи по разным поводам, несколько переводов классических
ведантических текстов, в которых отразилось его особое восприятие их смысла, и редкие
письма. Самыми главными, хотя каждое и занимает всего около десяти страниц, считаются
поэтические произведения «Суть наставления», «Стихи о реальности», гимны Аруначале и
стихи об Атмане. Это, собственно, и все. И все же глубина учения Махарши заставляет
возвращаться снова и снова к его немногословным поучениям, позволяя переосмыслить не
столько его учение, сколько собственную жизненную позицию.

Способы посвящения:
молчание, взгляд, слово

До сих пор остается непонятным, был ли Махарши учителем, дающим посвящение и

наставления, или он уклонялся от прямого влияния на человеческие решения. Если судить по
его внешнему поведению, трудно однозначно утверждать, давал ли он какую-либо скрытую
передачу своим преданным, порой незаметно для них самих, либо оставался совершенно
безразличным к их поискам и метаниям, а все перемены в их настроении происходили
просто в силу сонастроя с его духовными вибрациями. Один из серьезных исследователей –
Артур Осборн – считает, что Махарши в действительности был гуру, передающим учение, но
сама передача осуществлялась как «тонкая алхимия ассоциации».
Можно выделить по крайней мере три уровня воздействия Махарши на
приближавшихся к нему искателей истины: незаинтересованное пребывание в состоянии
блаженства, направленный взгляд в полном молчании, и наконец краткие ответы на вопросы.
Порой они оказывали мощное влияние, а порой проходили для посетителей бесследно, если
те были глухи умом и сердцем. И в совершенно исключительных случаях Махарши явно
помогал в достижении освобождения.

«Заразительность» пребывания в духе

Другой духовный парадокс, к которому мы еще вернемся, состоит в согласии Махарши

с древней традицией в том, что самореализация возможна лишь по милости гуру. Тогда
возникает естественное недоумение: был ли он сам столь немилосерден, что не брал никого в
ученики? Если все же рассматривать Махарши как гуру, посетители чаще получали от него
только упадешу (наставление), нежели подлинную дикшу (посвящение), причем далеко не
все были готовы к восприятию света его молчания.
Иногда он высказывался на этот счет довольно определенно: «Если вы находитесь в
присутствии подлинного джняни (познавшего Брахмана), он подносит вам готовое
покрывало духа». Но и присутствие он понимал в широком смысле: так, когда одного из
преданных перевели по службе в другой город и он явился к Махарши с просьбой повлиять
на ход событий, чтобы не разлучаться с ним, тот спросил: «Сколько лет ты вместе со мной?»
Несчастный ответил, что вот уже сорок лет, после чего Махарши обратился к собравшимся и
громогласно заявил: «Перед вами человек, который пробыл со мной сорок лет, а до сих пор
думает, что он может оказаться где-то без меня!» Примечательно, что, несмотря на такую
 12

отповедь, распоряжение о переводе вскоре было отменено, – разумеется, не без «тонкого»

вмешательства Махарши.
Забавные истории приключались, когда кто-либо из посетителей становился одержим
желанием обрести в лице Махарши духовное руководство. Некто Натеша Мудальяр, простой
школьный учитель, прослышал о Махарши и направился в ашрам за посвящением. Хотя
друзья предупреждали его о безмолвии Махарши, он все же решил попробовать, но потерпел
полное поражение и удалился в разочаровании. Однако через два года, проведенных в
бесплодных поисках иного наставника, он написал Махарши отчаянное послание: «Сколько
бы перевоплощений ни предстояло мне впереди, я обречен на то, чтобы получить от тебя
духовную передачу. И если ты отвергнешь меня сейчас, тебе тоже придется воплотиться для
этой цели…» Несколько дней спустя Махарши явился ему во сне и сказал: «Забудь обо мне,
думай о Боге! И моя помощь не замедлит прийти…» Тогда Натеша Мудальяр начал
медитировать на изображении Ишвары, а вскоре получил краткий ответ: «Махарши не
отвечает на письма – вы сами должны прийти к нему». История недопониманий в личном
общении слишком продолжительна: Натеша Мудальяр даже принял санньясу вопреки совету
Махарши отказаться от этой пустой затеи. Но в конце концов Натеша Мудальяр получил
искомое – словесные наставления, которые он записал в «Катехизисе инструкций», самом
полном собрании высказываний Махарши о гуру и его милости.

Чудесные видения преданных

Рассказы преданных Махарши изобилуют историями о его чудесных явлениях, помощи

в трудных обстоятельствах, временных преображениях его лика. Трудно отделить среди них
реальный духовный опыт от игры жаждущего воображения, но встречаются настолько
искренние исповеди о видениях, перевернувших всю дальнейшую судьбу, что им нельзя не
поверить. Подобно любому индийскому мудрецу, Махарши не считал видения чем-то
существенным и никогда не поощрял подобные опыты, если они не случались сами собой.
Все видения можно отнести к одной их двух возможностей: либо Махарши появлялся в
другом месте в своем обычном облике, хотя и в тонком теле, либо в его реальном
присутствии люди начинали созерцать в нем необычные изменения, чаще всего неземное
сияние. Но в любом случае это происходило благодаря преданности и сосредоточению на
Махарши самих его последователей.
Эчаммал была счастливой женой и матерью, но судьба индийской женщины нередко
переменчива: одного за другим смерть унесла сначала мужа, затем единственного сына, а
затем и дочь. Оставшись одна, женщина погрузилась в пучину горя, и даже ее попытки
служить разным садху не приносили облегчения. Наконец она прибыла к Аруначале, и
первая же встреча с Махарши сняла весь груз с ее души. Она поселилась там навсегда и
занялась приготовлением пищи для Махарши, а значит, и для всего ашрама.
Ранее она использовала метод сосредоточения на межбровье, полученный ею от одного
гуру, и всегда достигала видения яркого света. Однако Махарши велел ей оставить эту
практику: «Вовсе не этот свет твоя истинная цель. Нужно стремиться только к слиянию с
Самостью». Тогда Эчаммал доверилась Махарши полностью, а однажды, поднимаясь на гору
к его пещере, повстречала его на пути и услышала голос: «Зачем спешить дальше, когда я
здесь?» Она обернулась, но никого уже не было, тогда она в страхе бросилась к пещере, где и
нашла учителя, который беседовал с посетителем и никуда не отлучался. Махарши объяснил,
что видение Эчаммал произошло благодаря постоянному сосредоточению на нем всех ее
помыслов.
В отличие от простой индианки, Шивапракаш Пиллаи имел философское образование и
был одним из наиболее ученых людей среди преданных Махарши, поэтому его видения
носили совсем другой характер. Он приложил немало усилий, чтобы записать ответы
Махарши на вопросы, составившие самую известную книгу «Кто я?». Но и его постигло
несчастье: когда он уже пресытился мирской жизнью, неожиданно умерла жена, и он
 13

оказался перед выбором: жениться снова на дорогой его сердцу девушке, что требовало
непосильных денежных расходов, или принять санньясу. Заранее предполагая, каким будет
ответ Махарши, он решил ни о чем его не спрашивать, а получить ответ другим путем.
Пиллаи записал несколько вопросов и молился в храме всю ночь, чтобы получить какой-то
знак судьбы, как ему поступить. На следующий день он молча сидел перед Махарши и вдруг
увидел вокруг его головы сияние, из которого появился золотой младенец и снова погрузился
в ореол. Вечером ему снова было видение: тело Махарши то сияло, как ослепительное
солнце, то покрывалось священным пеплом, а два дня спустя оно предстало как чистый
кристалл. Стоит ли говорить, что Пиллаи провел остаток своих лет в воздержании и
подвижничестве…

Помощь в освобождении

В современной медицинской психологии существует подлинное искусство

«сопровождения умирающих», но Махарши обладал силой «преображения умирающих»,
хотя и использовал ее в самых редких случаях, а порой и безуспешно, если человек был не
готов к освобождению от череды перевоплощений. Так, не удалась попытка Махарши помочь
своему преданному служителю Палани-свами: в решающий момент тот открыл глаза и умер
обычной смертью. Однако сам Махарши не считал свои действия ошибочными, ибо, хотя
слияния души с Самостью не произошло, характер ухода Палани-свами указывал на
предстоящее ему благое перевоплощение. Мы остановимся на двух состоявшихся самадхи,
представляющих собой крайности в изначальных условиях для самореализации: в одном
случае речь пойдет о собственной матери Махарши, а в другом… о глубоко привязанной к
нему корове.
Вся жизнь матери Махарши была процессом отрешения от собственного сына и
служения ему как безличному Брахману, что и стало для нее подготовкой к освобождению.
Она нашла его довольно скоро после бегства из дома, но на все увещевания вернуться домой
он не отвечал ничего, а лишь написал на клочке бумаги: «Повелитель управляет судьбами
душ согласно их предназначению… Это предопределено, поэтому лучше всего хранить
молчание!»
Мать покорно удалилась, а вернулась лишь спустя двадцать лет, потеряв своего
старшего сына. Сразу по прибытии на гору она тяжело заболела, и Махарши единственный
раз за все время обратился к Аруначале в стихах с просьбой об ее исцелении. Конечно, она
выздоровела не только телесно, но и духовно, поэтому смогла оставить дом и разделить
судьбу своего сына, всецело посвятив себя служению. Однако она все же долго продолжала
считать его своим ребенком, пока в устрашающем видении не узрела его подлинный
божественный облик Шивы, обвитого змеями. Когда приблизилась кончина матери, Махарши
воздерживался от пищи весь день, а вечером несколько часов просидел рядом с ней, положив
одну ладонь на ее сердце, а другую на голову. Как только она покинула тело, Махарши встал
и сказал: «Теперь мы можем поесть – загрязнения нет!» Согласно индуистской традиции,
после смерти требуется ритуальное очищение, поэтому произнесенные слова означали
только одно: мать не умерла, а слилась с Высшей Самостью.
Ничего удивительного нет в том, что у Махарши было немало преданных животных:
обезьяны, собаки, мангусты, птицы, но самой любимой была корова Лакшми. Надо отметить,
что коровы до сих пор остаются священными животными, которым позволено свободно
разгуливать повсюду, отчего движение транспорта на индийских улицах часто замедляется.
Лакшми попала в ашрам еще совсем маленьким теленком и после первой встречи с
Махарши на следующий день вернулась к нему сама, и так с тех пор и повелось: она
являлась точно в обеденное время и, не обращая ни на кого внимания, направлялась прямо к
Махарши, поэтому тот всегда держал припасенными бананы или другое угощение. Лакшми
была столь пунктуальна, что нередко ее неожиданное появление означало, что за другими
делами пропустили обеденное время…
 14

Когда Лакшми заболела и стало ясно, что конец ее близок, Махарши сам пришел к ней
и спросил: «Мать, ты хочешь, чтобы я побыл с тобою?» Он сел напротив, положил ее морду
себе на колени, а ладонь – на голову и заглянул глубоко в глаза, словно давая посвящение.
Убедившись, что ее сердце чисто и свободно от всех желаний, а устремления сосредоточены
только на нем одном, он оставил ее и пошел обедать. Лакшми покинула свое коровье тело
мирно, ее захоронили в ашраме, а на надгробии Махарши собственноручно написал, что она
достигла освобождения.
После того как преданные услышали стихи, которые Махарши сложил в честь
освобождения коровы Лакшми, они удивленно спросили: «Разве не только в человеческом
существовании можно достичь освобождения?» – «Конечно, нет, – ответил Махарши. –
Достоверно известно, как один великий святой дал освобождение даже терновому кусту!» И
после настойчивых просьб преданных Махарши поведал им это предание.

В одной деревне жил просветленный по имени Умапатхи Шивачарья, он был

ученый и поэт и всегда находился в состоянии божественного экстаза, поэтому не
придавал особого значения соблюдению всех ритуалов. Жителям деревни это не
нравилось, и в конце концов они изгнали Умапатхи из общины, запретив ему даже
посещать храм, так что ему пришлось поселиться на окраине. Вскоре
прислуживавший ему человек из низшей касты, неся на голове вязанку дров,
получил видение самого Господа и послание для передачи господину. Умапатхи
прочел, что ему следует дать посвящение этому человеку и тем самым поразить
всех жителей, что он и сделал. Сразу после обряда инициации слуга слился с
чистым светом Самости и исчез.
Народ был разгневан, решив, что Умапатхи сжег своего прислужника
магическими силами, и дело дошло до самого царя, который по столь небывалому
случаю прибыл в деревню. Выслушав рассказ Умапатхи, царь попросил в
подтверждение его правоты дать освобождение придорожному терновому кусту, и
немедленно после обряда колючий терновник растворился в чистом свете. «Все это
похоже на магию, – продолжал сомневаться царь. – А как ты докажешь, что
получил это послание от самого Господа?» Умапатхи предложил ему направиться в
храм, где в то время проводилось богослужение, и, подойдя к алтарю, царь увидел,
что с одной стороны возле Господа стоит слуга, а с другой – терновый куст…

Отношение к себе:
личное Я – вечное То

До тех пор, пока человек продолжает считать себя «мыслящим телом» и ограничивает
сферу того, что он готов называть своим Я, опытом чувственных ощущений и совершенных
поступков, он пребывает в пространстве и времени. Можно привести немало примеров
индийских мудрецов, преодолевших подобное самосознание: так, Рамакришна во всем, что
касалось его человеческих нужд, вместо «я» всегда говорил «это» или «это тело», зато во
время богослужения вместо храмовой статуи украшал гирляндами и сандаловой пастой
самого себя. Другими словами, он не был ограничен пределами принадлежащего ему тела и в
то же самое время понимал, что в этом теле обитает божественная сущность. Поэтому
давайте теперь обратим внимание на «границы» личности Махарши: на его отношения со
своим телом, на способ его существования в пространстве и времени.

«Кто Я?» – «Я не есть это тело!» – «Кто Я?»…

В древнейших упанишадах встречается ключевой для всей индийской философии

сюжет: ученик спрашивает учителя: «Кто Я?», – и тот объясняет ему, что он есть физическое
тело, составленное из принятой пищи. Поначалу ученик довольствуется ответом, но на
 15

обратном пути его одолевают сомнения, он возвращается к учителю и снова задает тот же
самый вопрос, после чего тот объясняет ему, что он есть чувства, переживаемые им в
соприкосновении с миром. Эта история повторяется много раз: ученик возвращается снова и
снова, пока наконец не утверждается в осознании, что он – вовсе не тело, чувства или мысли,
а непрерывное блаженство в осознании чистого бытия: сат-чит- ананда… В этом,
собственно, и состоит метод самоисследования Махарши, тогда как вся западная философия
осталась замороженной на постулате «Я мыслю, следовательно, существую».
На самом деле вопрос «Кто Я?» ответа не имеет, и когда западный искатель истины Пол
Брантон настойчиво вопрошал: «Так что же такое в действительности Самость, о которой ты
говоришь? Ведь тогда должна быть вторая самость в том же самом человеке…» – Махарши
отвечал: «Как же могут уживаться в нем две самости?.. Это То, откуда возникает чувство
собственного Я и куда оно впоследствии возвращается».
Самозабвение самого Махарши было особенно явно поначалу: по прибытии к
Аруначале он совершил все акты отречения, выбросив оставшиеся деньги и сласти: «Зачем
кормить сластями этот кусок плоти?»; оставив от всей одежды одну набедренную повязку и
отказавшись принять омовение: «Зачем ублажать купанием этот кусок плоти?» В первые
годы он совершенно забыл о своем теле: оно было покрыто корой грязи, волосы свисали
спутанными прядями, ногти отросли и скрутились в спирали. Кое-кто даже принимал его за
глубокого старца, сохранившего молодое тело практикой йоги.
Но Махарши был далек от всякой заботы о физической мощи, напротив, он настолько
ослабел, что с трудом мог подняться с пола без посторонней помощи. Однажды, уже дойдя
до двери, он с удивлением обнаружил, что его поддерживает Палани-свами, и спросил:
«Зачем ты меня держишь?» «Ты почти был готов упасть, а я успел подхватить тебя», – был
ответ. Когда же другой преданный захотел совершать перед ним почитание как перед
храмовым божеством, на следующий день, принеся ежедневное подношение пищи, он
увидел на стене надпись: «Этого достаточно для этого» (пищи – для тела).
Даже в годы жизни в ашраме, где Махарши принимал посетителей, сидя на кушетке,
привычка к аскетизму сохранилась у него в полной мере, ибо она происходила не из
стремления достичь отрешенности, а из присущей ему отрешенности от тела. Однажды
преданные постелили на кровать Махарши дорогие матрасы и покрывала, чтобы он
чувствовал себя более комфортно, но тот, не выказывая явного недовольства, рассказал им
такую историю.

Некий лесной отшельник всегда носил с собою три камня и, когда ложился
спать под деревом, укладывал один из них под ноги, другой – под спину, третий –
под голову, а сверху накрывался шкурой. Ни насекомые не тревожили его сон, ни
потоки воды во время дождя, и он прекрасно высыпался. Но как-то раз в лесу
охотился царь и набрел на отшельника, после чего послал слуг привести его во
дворец. Конечно, это была непростая задача, но, узнав, что иначе слуги будут
казнены, отшельник согласился и, увязав три камня в шкуру, направился во дворец.
Царь окружил его почетом, проводил в роскошные покои, а наутро
осведомился, как ему спалось. Отшельник ответил, что всегда спит крепко и
спокойно, но царь настаивал: «Тебе никогда еще не приходилось отдыхать на таком
дивном ложе!» «Да я каждую ночь на него укладываюсь и сплю прекрасно», –
возразил тот. Тогда царь вошел в опочивальню и остолбенел от изумления: поверх
пуховых перин на тончайшем шелковом покрывале лежали три камня! Царь пал в
ноги святому и просил его благословения и наставничества…

Нужно ли добавлять, что в тот же день на кровать Махарши постелили простые

матрасы?
Свидетельство Хамфриса не оставляет сомнений, что Махарши был запределен телу:
«Я смотрел в его глаза, которые нисколько не менялись в течение получаса, выражая лишь
состояние глубокого сосредоточения. Тогда я начал понимать, что это тело – храм духа
 16

святого, и все яснее чувствовал, что тело передо мной – не человек, а чудесный механизм или
недвижный труп, через который излучается божественное сияние». Сам Махарши так
отвечал на вопрос, каким образом сердце, заключенное в теле, вмещает То, что запредельно
пространству и времени: «В процессе переживания внетелесного опыта сердца как
вместилища чистого сознания мудрец вообще не воспринимает тело, а восстанавливает его в
памяти лишь впоследствии». В стихах о Самости он выражается еще более определенно:
«Думать, что Самость заключена в теле, в то время как тело находится в Самости, то же
самое, что полагать, что киноэкран помещен вовнутрь изображения».
Всю разницу между свободой духа и зависимостью тела ясно передает следующее
высказывание Махарши: «Действия тела предопределены с самого момента его появления на
свет, но вы свободны не связывать себя с телом». Поэтому тех преданных, которые боялись
остаться без духовного руководства после его смерти, он укорял: «Вы придаете слишком
большое значение телу».

Пространство внутреннее и внешнее

Как же такое тело вообще могло существовать в обычном мире? Некий индийский
теософ попросил Махарши открыть ему свою истинную форму, а тот по своему
обыкновению молча смотрел ему в глаза. Вдруг тело Махарши и стены вокруг него исчезли
из поля его зрения – осталось только пустое пространство. Затем в этом чистом поле света
сгустились облака, и тело Махарши постепенно сформировалось заново, от общих очертаний
до всех привычных деталей его облика. Некоторое время его тело сохраняло ослепительное
сияние, а затем постепенно «остыло» и потускнело, представляясь вполне человеческим.
Теософ в благоговении простерся перед ним и под впечатлением от увиденного не решался
посещать Махарши целый месяц. Когда же он пришел снова, тот сказал: «Ты хотел видеть
мою форму, но я исчез, ибо я бесформенный… Постарайся отыскать, кто Я – наблюдатель,
мыслитель или нечто запредельное».
Очевидно, что в духовном опыте самоуглубление и самораспространение – одно и то
же.

Здесь уместно привести историю об одном гималайском подвижнике,

которого разыскала в горах английская путешественница. Пораженная глубиной его
самососредоточения, она наивно спросила: «Свами, разве тебе не одиноко?» «Пока
ты здесь, мне и впрямь одиноко», – невежливо ответил старец. Впрочем,
подразумевал он лишь то, что в ее присутствии он был вынужден обращать на нее
внимание, суживая свое сознание, обычно распространенное на всю Вселенную.
Но сердобольная женщина не унималась: «Свами, если ты поедешь со мной, я
покажу тебе Лондон». Но тот посмотрел не нее недоуменно: «Мадам, я сам –
Лондон…»
И если у кого-то до сих пор оставались сомнения относительно Махарши, а
не «скучно» ли было ему провести более полувека на одной горе, теперь они
должны рассеяться.

Махарши считал внешнее окружение совершенно неважным, но в жизни его преданных

все обстоятельства складывались под его влиянием наилучшим для духовного роста образом.
Нередко он уверял их: «Даже если вы покинете меня, я никогда не оставлю вас». Один из
преданных так передавал свое впечатление от развития событий, направляемых Махарши:
«Учитель всегда и внутри, и снаружи; он создает все условия, чтобы обратить тебя вовнутрь,
одновременно подготавливая внутреннее пространство, чтобы привести тебя прямо к
Центру». И все же, настаивая, что на духовном пути искатель истины повсюду должен
чувствовать себя как дома, Махарши называл Аруначалу центром внешнего мира, подобно
тому как во внутреннем мире таким центром является сердце. Это соответствует священной
 17

индуистской географии, ибо еще в пуранах5 утверждалось: «Среди всех святых мест
Аруначала – самое сокровенное. Это сердце мира. Знай, что это тайный и пресветлый
сердечный центр Шивы!» Так что при всей своей бесформенности Махарши имел не только
особое тело, но и особое место для этого тела.

Безвременность пребывания на Земле

Точно так же контрастно менялось и восприятие Махарши текущего времени. Когда он

только прибыл на гору, он вообще потерял счет времени: «Иногда я открывал глаза, и было
утро, а порой – вечер, и я даже не понимал, куда движется солнце, – восходит оно или
садится…» В течение храмовых богослужений он нередко слышал начало и конец
песнопений, а все действо словно проваливалось в небытие. Можно сказать, что он был
мастером в искусстве, которое современные психологи называют «жить здесь и сейчас».
Когда посетители спрашивали его об особенностях развоплощенного «постчеловеческого»
состояния, он отвечал: «Зачем вам знать, кем вы станете после смерти, если вы не знаете, кто
вы сейчас? Сначала постарайтесь осознать себя в настоящем!» Перед уходом Махарши
обещал преданным сохранить свое непрерывное присутствие, и они чувствовали это вечное
«сейчас», где бы они ни находились.
Тем не менее он учитывал и кармический возраст души, и ее способности продвигаться
на духовном пути более или менее быстро, и признаки постепенного прогресса в практике.
Даже использование метода самоисследования «Кто я?» Махарши считал пригодным только
для зрелых душ, тогда как всем остальным следовало сначала подготовить себя иными
способами – медитацией, повторением мантр, контролем дыхания. Махарши всегда
подчеркивал, что ученик не в состоянии оценить собственный прогресс, сделать это может
только учитель, а когда один из нетерпеливых учеников возмутился: «Я должен
реализоваться уже в этой жизни! Зачем мне ждать? Почему нужно двигаться так
медленно?», – Махарши только рассмеялся в ответ: «Такова твоя участь…»
Когда ищущих его руководства стало слишком много, внимательное отношение
Махарши к текущему моменту отразилось в неизменном распорядке ашрама, где каждое
действие было расписано строго по минутам, и заведенный порядок не менялся годами. И
только в день смерти, когда ему принесли пищу в обычное время, он машинально сверился с
часами, но сразу поправил себя: «Впрочем, время теперь совсем не важно…»

Черты современности:
вечное всегда актуально

Итак, в своем вечном «сейчас» Махарши был «современным» святым и всегда

отговаривал преданных оставить дом и семью, отказаться от социальной активности и
принять отшельнический образ жизни. Когда же малоискушенные в философии веданты
посетители ссылались на тот факт, что мир – всего лишь майя, пустая иллюзия, он объяснял,
что великого учителя недвойственности Шанкарачарью6 обычно понимают неправильно:
«Он постулировал три утверждения: Брахман реален, Вселенная нереальна, Брахман есть
Вселенная. Он не останавливался на втором из них. Только третий тезис проясняет смысл
5 Пураны (букв. «древние предания») – священныe тексты индуизма, по времени создания более поздние, чем
эпические поэмы (I тыс. н. э.). Первоначально представляли особый жанр устной поэзии мифологического
содержания. Основных пуран насчитывается 18, из них oдни являются шиваитскими (в частности, Сканда), a
другие – вишнуитскими.

6 Шанкарачарья – вероучитель и философ XVIII века, ставивший целью восстановить древнее знание
веданты в истинном свете «адвайты», или «недвойственности», которое он стремился донести в простой и
доступной форме до всего индийского народа.
 18

предыдущих, а именно, когда Вселенная воспринимается отдельно от Брахмана, такое

восприятие ошибочно и иллюзорно. Все явления реальны, когда они переживаются как
Самость, и нереальны, когда они рассматриваются обособленно».
В свете учения адвайты Махарши считал истинным отречением от мира не уход из
дома, а удаление из сердца всех привязанностей к конкретным вещам. Однажды после долгой
беседы о мирской жизни Пол Брантон спросил совсем прямо: «Так ты считаешь, что человек
может продолжать выполнять все социальные требования, включая профессиональную
реализацию, и все же достичь просветления?», – и Махарши ответил: «Почему бы и нет?
Просто это будет уже не тот человек, а сама Самость…»

Офисный распорядок жизни в ашраме

Когда образовался постоянный ашрам, жизнь в нем протекала по строгому расписанию,

совсем как на службе в офисе. Часы были точны до минуты, календарные даты отмечались
день за днем. Ничего не упускалось из виду – ни прием пищи, ни чтение книг. Махарши
неукоснительно следовал всем общим правилам, и нам известно много примеров, когда он
протестовал против своей исключительности. Единственное, на чем он настаивал, невзирая
на все попытки оградить его от бесконечных посетителей, – чтобы двери всегда были
открыты и любой мог войти к нему днем и ночью. Однажды он заметил, что посетителям в
конце столовой подают воду вместо кофе, и с тех пор навсегда отказался от кофе. В другой
раз он услышал, как служитель ашрама заставляет пожилую женщину сесть скрестив ноги,
как принято, и немедленно принял такое же положение, хотя был уже очень болен. Только
после данного женщине разрешения принять удобную позу служителю удалось уговорить
Махарши расслабиться.
По своему обыкновению, Махарши воспользовался случаем, чтобы рассказать
поучительную историю.

Одна благочестивая женщина страстно желала попасть на гору Кайлаш,

чтобы пребывать в обществе самого Шивы, и долго молилась покровителю
путников Ганеше, прося доставить ее туда. Наконец, ее желание исполнилось:
открыв глаза, она обнаружила перед собой Господа с супругой, которые были
восхищены ее преданностью и позволили ей остаться.
Время шло, женщина старела, и скоро ей стало трудно сидеть как положено,
поэтому она вытянула вперед свои затекшие ноги. Супруга Шивы, оскорбленная
таким неуважением, хотела заставить ее сесть скрестив ноги, хотя Шива просил ее
не вмешиваться. Когда же старуха по настоянию богини подвинула стопы в
сторону, Шива сместился и снова оказался перед ней… Так повторилось несколько
раз, и Господу пришлось вертеться во все стороны, ибо преданная всегда видела
его прямо перед собой, куда и вытягивала свои ноги. Наконец, Шива с упреком
сказал супруге: «Вот видишь, что ты натворила!», – и ей пришлось попросить
старуху сидеть спокойно, как ей удобнее.

«Точно так же и в моем присутствии, – заключил Махарши, – где мои преданные

найдут место, где меня нет?»
Среди преданных находилось немало недовольных подобным управлением ашрамом,
но Махарши игнорировал их, поясняя: «Люди приходят в ашрам в поисках просветления, а
вместо этого вмешиваются в заведенные порядки, забывая о цели своего визита». Однажды
большая группа преданных – бизнесменов и специалистов – прибыла из Мадраса на заказном
автобусе, чтобы совершено упразднить управление ашрамом и полностью реформировать его
структуру. Их допустили в холл, где они чинно расселись перед Махарши, который хранил
неподвижность и молчание подобно скале. Некоторое время они смущенно переглядывались,
шептались, но никто не осмелился заговорить. Наконец они покинули холл и вернулись в
Мадрас ни с чем. Только тогда Махарши напомнили, что посетители прибыли с прошением,
 19

на что тот ответил: «Странно, зачем они вообще приезжали? Они хотят реформировать себя
или ашрам?»

Просмотр писем и газетных новостей

Ежедневно в полдевятого утра Махарши приносили газеты, которые он внимательно

просматривал, иногда отмечая интересные места, но никогда не высказывая политических
пристрастий. Часть газет выписывалась в самом ашраме, а часть приносили преданные, для
которых это был своеобразный ритуал: предложить Махарши газету, чтобы тот первым
просмотрел ее, а затем принять ее из его рук обратно как освященный дар. С такими газетами
Махарши всегда обращался очень бережно, разворачивая и сворачивая их, стараясь
нисколько не помять. Таким образом он доброжелательно поддерживал этот нехитрый
механизм, связывающий его с посетителями.
Однажды Махарши, просматривая ежемесячный журнал «Грихалакшми», засмеялся и
передал его Сури Нагамме – одной из поварих на кухне, которая в тот момент уже
направлялась к выходу, и сказал: «Здесь превозносятся достоинства чеснока. Обязательно
прочти!» В статье рекомендовалось добавлять чеснок во все приправы, ибо нет ничего
полезнее для здоровья. После обеда он снова вернулся к этой теме и добавил: «Конечно,
чеснок полезен для здоровья. В древности его считали каплями амриты!» И он рассказал
легенду, как демоны украли у богов амриту (напиток бессмертия), и во время их борьбы
несколько капель пролилось на землю и превратилось в дольки чеснока. «К чесноку
прикасались демоны, поэтому, несмотря на все свои достоинства, он относится в писаниях к
тамасичной (нечистой) пище», – заключил Махарши с иронией. Так в повседневности
ашрама переплетались газетные новости, древние предания и насущные кухонные заботы.
После газет Махарши приносили письма – они приходили со всего мира, и некоторые
из них были адресованы просто: «Махарши, Индия». Он прочитывал каждое письмо очень
внимательно, изучая даже обратный адрес и почтовую марку. Если в письме были новости
для кого-то из присутствующих, он зачитывал их вслух. Однако он никогда не отвечал на
письма сам: его учение было столь просто, что ответ составлялся в офисе, после чего
Махарши оставалось его проверить и лишь слегка подправить. Когда ситуация была не
совсем стандартной, Махарши диктовал дополнительно пару фраз, после чего ответ
запечатывали и отсылали. Единственное, в чем нельзя сомневаться, что вместе с ним
Махарши посылал каждому свое благословение.

«Слишком человеческое» чувство юмора

Труднее всего передать, насколько естественным и человечным было поведение

Махарши с окружающими. Беседы с ним текли совершенно непринужденно, он часто
улыбался и многое обращал в шутку. Так, он нередко иронизировал по поводу излишнего
пуританизма своей матери, которая слишком буквально выполняла все предписания
священных текстов для брахманов. Если край ее сари касался посетителя низшей касты,
Махарши сразу восклицал: «Посмотрите! Чистота потеряна!», а когда она отказывалась от
лука, который считается тамасичной пищей, он сразу высмеивал ее: «Взгляните на эту
луковицу! Какое непреодолимое препятствие для освобождения!» А одна пятилетняя девочка
написала своему отцу, который никогда не встречался с Махарши: «Ты его сразу полюбишь.
Когда он улыбается, все вокруг счастливы…»
Даже в первые годы сурового самоотречения Махарши был способен на розыгрыши.
Однажды его преданные ушли в город за едой, а дверь заперли снаружи, опасаясь, что он
может в трансе уйти в неизвестном направлении. Но Махарши было известно, что дверь
можно снять с петель, не трогая замок, поэтому он приподнял ее и вышел, снова повесив на
прежнее место. По возвращении преданные не нашли его и, страшно перепугавшись,
бросились искать его повсюду, не забыв, однако, снова запереть дверь. Тогда он вернулся тем
 20

же путем и невозмутимо наблюдал, как измученные безуспешными поисками преданные

обнаружили его на прежнем месте и долго обсуждали, как он исчез и появился благодаря
своим сверхъестественным способностям. Ни один мускул не дрогнул на лице Махарши, но
годы спустя он рассказывал об этом случае столь увлекательно, что весь холл сотрясался от
хохота.

Глава 3
Древние письмена из источника безмолвия
Путь Махарши поистине уникален также и потому, что свой опыт самореализации он
получил задолго до того, как познакомился с древнейшими учениями о духовном пути к
просветлению. Хотя он происходил из брахманской семьи, в детстве его религиозность
сводилась к случайным посещениям храма богини Минакши. Да и это происходило, только
если друзья звали его посмотреть на статуи богов, после чего он сразу возвращался домой
без особых впечатлений. Лишь после переживания смерти, пробудившего осознание
независимости духа от тела, Махарши стал проводить в храме каждый вечер, подолгу
простаивая перед изображением бога Шивы, и волны необъяснимых чувств затопляли его
всего, так что он заливался слезами. Единственной священной книгой, прочитанной им к
тому возрасту, были жития тамильских святых – «Периа-пуранам», поэтому и его
представление о боге было вполне «пураническим». Махарши ничего не слышал ни о
Брахмане, ни о сансаре, и не имел ни малейшего понятия о сущности Сверхличностной
Реальности, пронизывающей все на свете, с которой были одинаково слиты и бог, и его
собственная Самость.
Только значительно позднее, уже по прибытии к Аруначале, он услышал «Рибху-гиту»
и другие священные тексты, с удивлением обнаружив, что в них точно названы и подробно
объяснены все состояния, которые ему довелось пережить в своем безмолвном опыте. В
дальнейшем он научился использовать «язык» этих книг для описания своего интуитивного
прозрения, а также для передачи другим людям способа его достижения. Но поскольку его
«духовное образование» оставалось хаотичным, он свободно смешивал тексты разных
традиций, применяя, например, для обозначения окончательного освобождения то
йогический термин «самадхи», то буддийский – «нирвана», то индуистский – «мокша». В
основном его внимание привлекала адвайта-веданта в изложении Шанкарачарьи, и нередко
считают, что Махарши воспринял «учение о недвойственности» как свое собственное.
Однако это несколько поспешное и опрометчивое заключение, поэтому мы подробно
рассмотрим все источники, из которых Махарши составил свой неповторимый
«философский словарь».

Тамил наду:
дравидская почва, арийские всходы

Южная Индия сильно отличается от северной своей самобытной культурой, и это не

могло не отразиться на учении Махарши. С древнейших времен в южной части
субконтинента проживало темнокожее и низкорослое дравидское население, создавшее свои
причудливые культы, отголоски которых сохранились в обрядовой практике тантры.
Напротив, хорошо известное нам арийское наследие – веды, упанишады и т. п. –
распространялось первоначально на севере, и хотя за несколько тысячелетий оно проникло
до самого крайнего юга Индии, местное население сохранило и свои языки, и свои обычаи.
Южные народы восприняли ведическую культуру, создав на ее основе новые литературные
произведения, но до сих пор они противятся внедрению хинди в качестве общеиндийского
языка, а студенты в знак протеста даже совершают публичные самосожжения.
 21

Рамана Махарши родился и провел всю свою жизнь в штате Тамил Наду, говорил и
писал на тамильском языке, сам перевел на него некоторые классические труды по
адвайта-веданте, высоко оценивал оригинальный тамильский трактат «Кайвалья Наванита»,
раскрывающий основы учения о недвойственности. Именно в тамильском варианте, «Вичара
Сагара», Махарши впервые прочел «Океан вопрошания» – беседы ученика с учителем,
первоначально записанные на хинди. Как уже отмечалось, в детстве на него произвели
сильное впечатление жития тамильских святых, а также он прекрасно знал тамильскую
поэзию, особенно посвященную горе Аруначале. Кроме того, Махарши хорошо владел еще
двумя южноиндийскими языками – телугу и малаялам. Но такое сложное культурное
переплетение не сделало учение Махарши запутанным и трудным для понимания, ибо он
исповедовал истины, лежащие в основе любой культуры.

«Периа-пуранам» – примеры для подражания

«Периа-пуранам» – это древнее собрание, куда вошли жития шестидесяти трех

тамильских святых, прославившихся своей беспредельной преданностью богу.
Познакомившись с ними еще в детстве, Махарши пересказывал отдельные истории при
каждом удобном случае, неизменно приходя в состояние божественного экстаза. Говоря о
четырех самых знаменитых святых, он считал их воплощениями четырех типов преданности,
когда бог воспринимается в качестве друга, возлюбленного, господина или сына. Мы
приведем здесь только два сюжета, которые Махарши обычно пересказывал в состоянии
глубокого волнения, погружаясь в состояние самадхи. Нетрудно догадаться, что
«Паломничество к Аруначале» оказалось сбывшимся пророчеством его судьбы, а история
написания «Тирувачакам» является прекрасным прообразом того, как Махарши создавал
собственные поэмы.

Тамильский святой Самбандха был искренним преданным Господа и главой

общины отшельников, поэтому владел некоторым «состоянием» в виде золотого
колокола и жемчужного паланкина, а также прочими культовыми
принадлежностями, нужными для совершения обрядов почитания. Совершая
паломничества по стране, он заметил в отдалении пик Аруначалы и запел от
восторга, тогда сам бог Аруначала сперва появился перед ним в образе света, а
затем принял образ старого брахмана с корзиной цветов в руках. На вопрос, откуда
он пришел, тот ответил: «С горы Аруначалы – я набрал там цветов в полдень, и они
еще не увяли».
Пораженный сообщением, что гора обетованная столь близка, Самбандха не
мешкая попросил странника отвести его туда. Старец провел его в нужном
направлении часть пути, а затем внезапно растворился в воздухе. Оставшись без
проводника, Самбандха продолжил путь вместе со своими последователями, но
скоро они перестали понимать, куда же они идут, а потом на них напали
разбойники и отобрали все драгоценности. Тогда Самбандха стал молиться
Господу, и тот появился перед ним и успокоил, что «грабители» – его верные слуги,
которые уже доставили все имущество на гору, и указал верный путь.
Прибыв на гору, где и впрямь вновь обрел свои сокровища, Самбандха
восславил Господа и пробыл на ней несколько дней. Когда же ему исполнилось
шестнадцать лет, он решил жениться, и вскоре свадебная процессия направилась к
храму, еле различимому в сиянии света. Как только супруги вступили в храм и за
ними последовала толпа народа, все они бесследно растворились в Свете, а храм
снова принял обычный вид.

«Так завершилась короткая, но духовно насыщенная жизнь святого», – произнес в

заключение Махарши взволнованным голосом и погрузился в молчание с сердцем,
переполненным любовью к богу.
 22

Другой тамильский святой по имени Маниккавачакар странствовал с места

на место, пока не узрел в одном деревенском храме танец Шивы, созерцание
которого привело его в поэтический восторг, и стихи полились из его уст. Тогда он
решил остаться в этой деревне, а ночью сам Господь в облике старого брахмана
явился к нему домой и попросил восславить Бога. Святой запел, а брахман сидел
перед ним и записывал стихи на пальмовых листьях. Так прошла ночь, а наутро
Маниккавачакар погрузился в мысли о Господе и замолчал, после чего брахман
бесследно исчез…
Придя в храм совершать утреннее богослужение, священник открыл двери
святилища и с удивлением обнаружил перед изображением танцующего Шивы
связку пальмовых листьев, испещренных стихами, под которыми стояло имя
Маниккавачакара и «печать» бога. Тогда все храмовые служители собрались на
общий совет и позвали святого, требуя от него исповеди о происхождении поэмы.
Сначала тот долго молчал, а затем встал перед Шивой и сказал: «Господь перед
вами – единственный ответ на ваш вопрос», – и с этими словами слился с Богом…

Здесь голос Махарши дрогнул, и, не в силах произнести больше ни слова, он

погрузился в блаженное молчание.

Прославление Аруначалы в тамильской поэзии

Аруначала всегда славилась как даритель освобождения, разрушитель ложного мнения

о том, что «я есть тело» – как наставник в истинном знании.

О происхождении горы рассказывают такое предание: когда Брахма и Вишну

начали ссориться, сбитые гордыней с праведного пути, Шива предстал пред ними в
образе огненного столба, затвердевшего в виде горы Аруначалы. Когда его
собственная супруга богиня Парвати пожелала достичь состояния, в котором она
была бы не способна ни на какое неверное действие, Шива послал ее к Аруначале,
где она слилась с ним в единое целое. Таким образом, Аруначала была «гуру» даже
для Брахмы и Вишну, а для Парвати – местом, где она избавилась от
двойственности.

На протяжении веков святые и мудрецы слагали стихи на санскрите и тамильском

языке, превознося могущество Аруначалы, позволяющее искоренить эго и даровать знание
Себя. Все четыре великих шиваитских мудреца в Тамил Наду воспевали Аруначалу. В одном
из стихотворений, часто приводимом Махарши, поэт описал гору как джняна-тирал,
плотное скопление истины. В другой поэме, обращенной к Аруначале, говорится: «Ты
можешь быть познана только теми, кто отказался от привязанности к телу». Духовную пользу
прадакшины описал Шри Саду Ом в поэме на тамильском: «Корова, обходящая вокруг
колышка, не знает, что длина веревки с каждым кругом уменьшается… Точно так же и ум
человека, любовно вращаясь вокруг Аруначалы, которая и есть Самость, в конце концов
застынет, исчерпав свое движение».
Все пураны и песни древних мудрецов подтверждают, что Аруначала – величайший
учитель, но яснее всего это выразил сам Махарши, недвусмысленно заявив, что Аруначала
сияет в форме его собственного гуру. Далее он раскрывает назначение подлинного гуру:
разрушение всех человеческих недостатков, включая главный – эгоизм; дарование всех
хороших качеств и руководство на пути. Махарши утверждал, что Аруначала выкорчевывает
эго тех, кто думает о ней, что она истребляет тех, кто обращается к ней как бог, и она
разрушает привязанность тех, кто приходит к ней, имея привязанность. Он также разъясняет,
что Аруначала учит молчанием и наставляет на путь самоисследования; и он показывает, как
следует молить Аруначалу о даровании знания, раскрытии истинного Я как реальности и
наставлении на путь отказа от привязанности к телу.
 23

Всей своей жизнью Махарши подтверждает, что Аруначала обладает могуществом гуру.
В одном его стихотворении сказано: «Желая положить конец страданиям в этом мире,
Господь Аруначала передал мне свое собственное состояние». На собственном опыте он
описывает чудо благодати Аруначалы: «Ты вошел в мой ум, вобрал меня и утвердил меня в
своем собственном состоянии».
Как и для древних тамильских поэтов, Аруначала стала для Махарши источником
вдохновения, и значительная часть его стихов написана как обращение к священной горе.
Все, что Махарши сказал о могуществе Аруначалы, полностью соответствует тому, что он
говорил о могуществе гуру. Сам Махарши пришел в качестве гуру в человеческой форме,
чтобы дать необходимые словесные поучения, и он открыл, что Аруначала есть гуру в форме
горы, с которой всегда можно пребывать в единстве. Как и любое человеческое тело, гуру
неминуемо однажды исчезнет, а Аруначала останется всегда. Махарши обеспечил учеников
всей необходимой внешней помощью, показав им форму единения, поэтому для его
почитателей нет необходимости искать другого учителя. Кришнасвами писал, что однажды
Махарши сказал: «Вся гора священна – это сам Шива. Мы отождествляем себя с телом, а
Шива решил предстать горой. Аруначала есть чистая мудрость в форме горы, она
переполнена состраданием к тем, кто ищет встречи с ней».

«Рибху-гита» – тамильская версия единства

«Гита» означает «песнь», и, подобно тому как «Бхагавадгита» есть песнь Господа,
«Рибху-гита» – песнь великого тамильского мудреца Рибху, имя которого встречается уже в
древних упанишадах. Текст состоит примерно из сорока глав и полностью посвящен чистой
доктрине адвайты. Именно из этой тамильской поэмы Махарши впервые узнал об учении
недвойственности и был поражен сходством его собственного опыта с описанными в ней
состояниями сознания.
Вообще, традиционные тексты шиваизма7 были продиктованы богом Шивой,
воплощенном с пятью головами. Кроме них есть и другие, особенно внутри двух основных
шайва-сект: так, южная школа создала много вдохновляющих текстов, которые сочетают
возвышенное парение мысли с полным преклонением перед Господом. Среди них «Шива
Рахасья» (сущность шиваизма) является подлинным шедевром, особенно в части, названной
«Рибху-гита», которую впоследствии стали воспринимать как отдельное произведение. На
«Рибху-гиту» часто ссылаются при изложении джняна-йоги – пути чистого познания, и
великий йогин прошлого столетия Свами Шивананда в книге «Джняна-йога» приводит
следующий эпизод.

У Брахмы был сын Рибху, который по своей природе обладал глубоким

знанием Брахмана, а Нидагха, сын мудреца, был учеником Рибху. Однажды тот
обнаружил, что его ученик, несмотря на знание всех священных писаний, не был
устойчивым в знании Брахмана, поскольку был не способен познать единую
Реальность, лежащую в основе различных объектов Вселенной.
Нидагха вел идеальную жизнь домохозяина, и спустя много лет Рибху
отправился повидать его. Не узнав учителя, тот тепло приветствовал брахмана и
пригласил его в дом, а после обеда робко спросил: «О мой почтенный гость! Вы
полностью удовлетворены? Откуда и куда Вы держите свой путь?» Рибху ответил:
«Тот, кто голоден, становится удовлетворенным после обильной пищи. Поскольку
для меня вообще не существует голода, я всегда удовлетворен. Теперь послушай
ответы на другие вопросы: Атма, или Я, является всепроникающим, как эфир. Я

7 Шиваизм – одно из главных направлений индуизма, в основе которого лежит культ Шивы. В индуистской
триаде Брахма-Вишну-Шива последний выполняет функции разрушителя мира в конце каждого космического
цикла, но в шиваизме он почитается как верховный бог, объединяющий все основные космические функции
(творение, охрана, разрушение) и превосходящий всех других богов.
 24

никуда не отправился и не остался где-либо. Эти отличные „я”, „он” и „ты”

касаются различных тел, а не реальности. Истина заключается в том, что Я – не
другой, отличный от остальных. Ты должен постараться увидеть одно основание во
всем».
Услыхав мудрые слова, Нидагха распростерся перед Рибху: «Будь милостив
ко мне, обнаружь свою тождественность». Рибху ответил: «Я – твой наставник и
явился сюда, чтобы дать тебе знание о Я, с помощью которого ты сможешь
различить истинное от ложного. Теперь я оставляю тебя». Нидагха выразил
искреннее почтение своему гуру и зажил счастливо в истинном духе учения.

Махарши часто затрагивал учение о недвойственности в беседах с посетителями, и

один из них как-то заметил: «В „Рибху-гите” перечисляется множество вещей, названных
нереальными, а в конце добавляется, что все они – Брахман, и поэтому реальны». Махарши
ничуть не смутило такое противоречие: «Да, когда ты видишь их как множество, они
нереальны, в то же время, когда ты видишь их как единого Брахмана, они реальны». Но
посетитель продолжал сомневаться: «Почему же тогда в „Упадеша Сарам” ты утверждаешь,
что тело, как и прочие вещи, неодушевленно?» Махарши ответил спокойно: «Оно
неодушевленно постольку, поскольку ты считаешь его не собой. Постигнув себя, постигаешь
также, что в тебе заключено и тело, и все остальное. Постигнув себя, никто не станет
задавать вопросы, одушевлено ли нечто или не одушевлено… Пока твой взор обращен вовне,
ты говоришь о внешнем, пока твое сознание поверхностно, ты задаешь поверхностные
вопросы. Исходя из твоего состояния, тебе рекомендуют обратить свой взор внутрь. Это
внутреннее связано с тем внешним, которое ты ищешь. В действительности же Я ни внутри,
ни снаружи».
В другой раз искренний преданный вел с Махарши беседу о самореализации, и тот как
обычно рекомендовал метод самоисследования: «Кто я?» После непродолжительного
обсуждения преданный неожиданно спросил, может ли он вместо этого вопроса задавать
другой: «Кто ты?», – пояснив, что ему проще сосредоточиться на образе Махарши, которого
он почитает как воплощение Бога. Махарши ответил: «В какой бы форме ни ставился вопрос,
ответом на него должна стать Самость. Представление о разнице между учителем и учеником
– признак невежества!» – и рассказал такую историю из «Рибху-гиты».

Учитель направился в город, посмотреть, как продвигается его ученик, и

застал того на площади за созерцанием царской процессии. Учителя было трудно
узнать в городском платье, он обратился к своему подопечному с вопросом, что
здесь происходит, и услышал от него, что царь едет на слоне. «Да, – заметил
учитель, – я вижу двоих, но кто из них царь, а кто слон?» Растерявшись, сначала
ученик пояснил, что царь наверху, а слон внизу, но тогда последовал другой вопрос:
«Хорошо, а что значит быть наверху или внизу?» Тут ученик рассердился, он
вскочил на плечи учителя и закричал на него раздраженно: «Я наверху, а ты внизу!
Я как царь, а ты как слон! Теперь понятно?» – «Не совсем, – ответил, прогибаясь
под тяжестью, учитель. – Вполне ясно, что значит наверху и внизу, а также царь и
слон, но скажи мне, что ты называешь „я” и „ты”?!» Здесь, столкнувшись с задачей
определить понятия „я” и „ты”, ученик почувствовал небывалое просветление и
сразу узнал учителя, ибо кто еще был способен отвлечь его сознание от внешних
вещей и вернуть в глубины собственной Самости?

Веданта и адвайта:
вариации недвойственности

«Веданта» буквально переводится как «завершение вед» и содержит сущность древних

арийских текстов, выраженную уже не в образно-мифологической, а в
 25

абстрактно-понятийной форме. Иными словами, если в ведах подробно описываются

правила проведения ритуалов жертвоприношения богам, то в упанишадах, первых текстах
веданты, жертвоприношение становится внутренним и означает слияние Атмана
(индивидуальной души) с Брахманом (всеобщим духом). В дальнейшем веданта развивалась,
появлялись новые тексты, постепенно она распространилась с севера на юг, где появились
тамильские и другие переводы трактатов, написанных на санскрите (в древности) либо на
хинди (в новое время). В средневековье смысл веданты стал утрачиваться, и тогда великий
святой Шанкарачарья восстановил сокровенное знание о недвойственности всего сущего, и
его учение стали называть адвайта-ведантой. В то же время продолжали существовать и
прежние культы поклонения богам, и тексты упанишад, а также возникали и другие учения
на их основе.
Рамана Махарши в основном выражал свой опыт в терминах чистой адвайты, хотя в
зависимости от уровня и склонностей своего собеседника нередко говорил о богах. Кроме
того, он сделал для своих преданных несколько переводов на тамильский язык не только
трактатов Шанкарачарьи по адвайте, но и классических текстов веданты. Наконец, он часто
рекомендовал своим преданным читать классические труды по веданте, например «Трипура
Рахасья» – «Тайна трех городов», которую в английском переводе всегда можно приобрести в
Раманашраме. Итак, мы пойдем от простого в сложному: сначала рассмотрим индуистский
пантеон, затем перейдем к исходному варианту веданты и, наконец, остановимся на
адвайта-веданте Шанкарачарьи.

Индуистский пантеон: Брахма, Вишну, Шива

На первый взгляд, разрозненные высказывания Махарши о боге кажутся совершенно

противоречивыми: он мог заявить, что бог вообще ничего не делает, а мог подтвердить, что
ничто не происходит без воли божьей; иногда он называл бога пустой идеей в уме человека, а
иногда – единственной реальностью.
На самом деле, все зависело от уровня его собеседника. С простыми набожными
индусами он говорил об Ишваре – Верховной Личности Бога, которая существует как
реальная сущность до тех пор, пока человек отождествляет себя со своим телом. Кроме
Ишвары в индуизме есть много других богов, и Махарши всегда поражал окружающих своей
уверенностью в том, что все эти сущности столь же реальны, сколь и верующие в них люди.
Однажды некий посетитель спросил Махарши, можно ли беседовать с богом, как это делал
Рамакришна8, и тот подробно объяснил, что при этом происходит: «Подобные явления бога
ничем не отличаются от твоей собственной реальности. Другими словами, когда ты
отождествляешь себя с физическим телом, ты способен видеть материальные вещи, а когда с
тонким – астральные проекции. Воспринимаемый слой реальности зависит от способностей
воспринимающего, точно так же и в случае с богом. После долгой практики сосредоточения
на образе бога он появится перед тобой сначала в видении, а затем и наяву». Тогда
посетитель спросил, следует ли считать подобные достижения богореализацией, и Махарши
предложил ему послушать следующую историю.

В далекие времена Намадев – преданный почитатель бога Витхалы – никак

не мог постичь его истинную сущность, и тот велел ему отправиться в лес,
разыскать там святого в заброшенном храме и попроситься к нему в ученики.
Намадев и впрямь нашел указанный храм, а в нем – безобразного старика, который
храпел в углу, положив ноги на священный Шивалингам 9. Намадев с трудом мог
поверить, что такой учитель способен дать ему просветление, но в храме больше

8 Шри Рамакришна Парамахамса (1836–1886) – великий религиозный учитель современности, на

собственном духовном опыте доказавший единство всех религий как различных путей, ведущих к слиянию с
Богом. Учение Рамакришны получило широкое распространение благодаря миссионерской деятельности на
Западе его ученика Свами Вивекананды, основавшего Всемирную Миссию Рамакришны.
 26

никого не было, а старик вскоре проснулся, взглянул на него и произнес: «А вот и

Намадев, которого Витхала послал… Ну заходи!»
Тогда Намадев несколько смутился, но все же осмелился заметить: «Вы,
несомненно, великий учитель… Но разве подобает вам класть ноги на лингам?»
Старик вроде спохватился: «Неужели мои ноги на лингаме? Да где же он там?
Подвинь-ка их куда-нибудь в сторону». Намадев приподнял ноги старика и
положил их на пустое место, но и там оказался лингам… И куда бы он не отодвигал
эти грязные ноги, всюду под ними появлялся лингам. Наконец, Намадев совсем
отчаялся и положил ноги себе на колени, и в тот же момент он сам превратился в
Шивалингам! Тогда он осознал истину, и старик отпустил его домой.
Намадев несколько дней не показывался в храме Витхалы, пока тот сам не
решил навестить его. Завидев своего горячо почитаемого бога, Намадев заявил:
«Теперь ты меня не одурачишь! Раз ты повсюду, так зачем мне ходить в твой
храм?!»

Таким образом, на высшем уровне Махарши использовал слова «Бог» и «Самость» как
синонимы. Пересказывая истории о почитаемых в индуизме богах, он всегда вкладывал в них
более глубокий смысл, особенно когда речь шла о трех главных – Брахме, Вишну и Шиве, из
которых Махарши всегда отождествлялся с последним. В его беседах редко присутствует
Вишну, он нередко подчеркивает «несовершенство» Брахмы, и только о Шиве он
высказывался однозначно положительно: «Шива есть Бытие, содержащее все формы, а также
сознание, их воспринимающее. Шива – это основание, на котором покоятся и субъект, и
объект. Все существует в Шиве и благодаря Шиве».
Особенно Махарши почитал Дакшинамурти – ипостась Шивы, наставляющего в
молчании, с ликом, обращенным к югу. Однажды он рассказывал своему преданному, как к
юному Дакшинамурти пришли седые старцы и стали просить его открыть им истину. Из
уважения к их возрасту Господь поначалу принялся отвечать на вопросы, но сомнения их
только возрастали, и они все продолжали спрашивать. Тогда Дакшинамурти понял, что иного
выхода нет, и совсем замолчал, а погрузившись в тишину, они немедленно постигли истинное
состояние Самости. Когда же преданный напомнил, что ведь Дакшинмурти вообще никогда
не говорит, Махарши кратко ответил: «Но так уж вышло», – и по его уверенному тону
преданный сразу догадался, что именно Махарши и был сам Дакшинамурти!

Веданта: упанишады, агамы, «Вичара Сагара»

Понимание того, что Бог в истинном смысле есть подлинная Самость, стало главной
темой древних упанишад и было развито Шанкарачарьей. Единство Бога и Самости не
просто утверждалось как факт единственной реальности, а объяснялось самыми разными
способами. Так, в Брихадараньяка-упанишаде указывалось: «Тот, кто почитает различных
богов, полагая, что он сам – одно, а они – нечто иное, пребывает в заблуждении. Такой
человек подобен четвероногому для богов на небесах».
Лакшмана Шарма, который провел с Махарши более двадцати лет, подробно записывая
все его наставления, впоследствии опубликовал книгу «Маха-йога, или Истины упанишад в
свете учения Бхагавана Шри Раманы». Неудивительно, что книга выдержала десять
переизданий, из которых три были еще при жизни самого Махарши. Целью автора было
засвидетельствовать, что учение Махарши полностью соответствует древним откровениям, и
его с полным правом можно назвать «мудрецом» в ведическом смысле. Шарма приводит и
9 Лингам – вертикальная каменная колонна, как правило невысокая, отмечающая присутствие в данном месте
Шивы, или Абсолютного Бытия. Такой абстрактный объект для богопочитания используют на том основании,
что любой более конкретный образ страдает ограниченностью, а значит, ведет к заблуждению. Слово
происходит от санскритского корня «линга» – «достигнуть поглощения», то есть подразумевается, что в
«лингаме» сосредоточено все сущее. Следует отметить, что тантрическая трактовка лингама как полового
органа Шивы далека от адвайтистского понимания его философского смысла.
 27

слова самого Махарши: «Я со всей ясностью подтверждаю сокровенную тайну, которая

составляет сущность всей веданты: поймите, когда эго умирает, а подлинная Самость
осознается в качестве единственной реальности, тогда остается только настоящая Самость,
которая представляет собой чистое сознание». Точно так же в Катха-упанишаде встречается
определение просветления, происходящего от высшей преданности богу, которая состоит в
искренних поисках своей сущности: «Только тот найдет Самость, кто всеми силами
устремлен к Нему, и тогда Он Сам откроет Себя ему, как Он поистине есть».
Кроме упанишад не менее авторитетными текстами считаются агамы, которые по
индуистским верованиям были продиктованы самим богом Шивой, поэтому именно их
обычно читают во время храмовых богослужений. Среди агам две посвящены изложению
адвайта-веданты, и хотя они сохраняют форму наставлений Шивы, полученных его сыном и
супругой, в них содержится учение о недвойственности. Именно эти тексты Махарши
перевел на тамильский язык в стихах, снабдив кратким напутствием.
Перевод «Девикалоттары» был сделан в ранний период пребывания в пещере
Вирупакши, и Махарши называет его «собранием высшей мудрости, доступной лишь зрелым
душам», а также сравнивает с кораблем, способным переправить через океан страданий к
берегу освобождения, где искатель истины обретает покой и блаженство. Наиболее близки к
учению самого Махарши следующие строки: «Когда ум движется хотя бы немного, это
сансара (мирские путы), а когда ум утверждается в неподвижности, это мукти
(освобождение). Итак, это совершенно определенно. Поэтому знай, что мудрецу подобает
удерживать свой ум в высшем Самосознании».
Другой текст из агам – «Атма Сакшаткара», или «Всепостигающее знание», – Махарши
перевел значительно позже, в период расцвета постоянного ашрама у подножия горы.
Примечательно вступительное слово переводчика: «Перед вами точное знание о Самости,
милостиво преподанное своему сыну самим Ишварой – великим Господом, который теперь
повторил его на тамильском языке, восседая на месте Самости в моем Сердце!» И в самом
тексте постоянно повторяется призыв размышлять о собственной сущности: «Тот, кто знает
свою истинную Самость, становится вечен и чист, слившись с Шивой. Прими это знание без
всякого сомнения!»
Название внушительного тома «Вичара Сагара» содержит название метода самого
Махарши: «вичара» и есть «вопрошание». Разница только в том, что в древнем трактате
спрашивает ученик, а отвечает учитель, причем оба они «совершенны» каждый в своей роли,
тогда как Махарши предлагает само-вопрошание. Что же касается предмета исследования, то
он остается тем же самым – поиски собственной реальности. Так, ученик спрашивает: «Не
будет ли знание „Я есмь Брахман”, которое возникает в душе, отличной от Брахмана,
ложным?» Учитель отвечает: «Поскольку неизменная Самость, обозначенная словом Я,
всегда едина с Брахманом, подобно пустоте внутри горшка и пространству вокруг, они
неизменно едины».
Поскольку один из преданных не мог справиться с освоением столь пространных
наставлений, Махарши составил для него выборку главных утверждений всего на двадцати
страницах. Но все значение этого текста заключено уже в предваряющих его строках: «Я –
тот Брахман, который блажен, вечен, вездесущ, который находится в основании всех имен и
форм, который непостижим нечистым разумом, но постижим разумом чистым,
бестревожным и безграничным… После поглощения меня, имеющего форму эго, высшее
Бытие остается как явная Самость».

Адвайта-веданта: переводы Шанкарачарьи

Махарши сделал для своих преданных также шесть переводов на тамильский язык
текстов Шанкарачарьи с изложением адвайта-веданты, причем он начал и продолжал эту
работу только по их просьбе. Некий посетитель оставил в пещере Вирупакши копию
«ВивекаЧудамани», и, просмотрев текст, Махарши посоветовал Гамбираму Шешаяру
 28

прочесть его, но тот совсем не знал санскрита, а попытки раздобыть тамильский перевод
оказались безуспешными. Тогда Махарши начал переводить трактат в прозе, но оставил это
занятие сразу, как только стихотворный перевод был получен Гамбирамом. Однако несколько
лет спустя, после долгих уговоров другого преданного, он вернулся к этой работе и завершил
ее, и только тогда узнал о его намерении опубликовать новый перевод. Тогда Махарши
написал пространное предисловие со свободным пересказом всего содержания трактата.
Вообще, это очень свободный перевод, ибо Махарши даже поменял порядок частей, к тому
же это самая объемная из всех его работ (около шестидесяти страниц).
Неудивительно, что именно этот трактат привлек такое внимание Махарши, и вот как
он поясняет сделанное Шанкарачарьей. Вначале тот написал научный комментарий к
«Прастхана Трайя», или «Тройственному канону», но его почти никто не читал, ибо все
ученики жаждали освобождения, но не обладали особой ученостью. Тогда Шанкарачарья
изложил основную суть своих комментариев в этом сравнительно небольшом трактате и
назвал его «Драгоценный венец различения». Таким образом, сокращенный вариант труда
Шанкарачарьи стал самым большим трудом Махарши, который он в свою очередь уместил
всего на трех страницах. На этом примере хорошо видно, что даже при всей любви к
молчанию Махарши не удалось избежать причастности к индийской схоластике, ибо в Индии
философские тексты «живут своей жизнью», а к наиболее важным философы создают
вереницу пояснений, где каждый последующий текст написан только для того, чтобы
объяснить неясности предыдущего.
Махарши объяснил суть учения о недвойственности, заменив в названии трактата
термин «вивека» (различение) обычным для него самого «вичара» (вопрошание).
Шанкарачарья начинает с того, что родиться человеком – великий дар, который следует
использовать для достижения блаженства освобождения. Но высшее блаженство возникает
только от истинного познания, а такое знание можно получить лишь путем искреннего
вопрошания.
Шанкарачарья подчеркивал, что необходимо найти подлинного учителя, и подробно
описывал его качества, но при этом отмечал, насколько важны личные качества и усилия
самого ученика. Три покрова скрывают от человека внутренне присущее ему блаженство –
это три оболочки тела: физическая, астральная и ментальная, и все они нереальны и не
являются Самостью, которая совершенно отлична от них. По своему невежеству человек
принимает себя за них, хотя в действительности это оковы, от которых предстоит
освободиться по мере самоисследования.
Последней написанной Махарши работой тоже оказался перевод Шанкарачарьи –
«Атма Бодха», занимающий всего десять страниц, хотя оригинальный текст был у него еще в
пещере Вирупакши. Как-то раз в ашрам прислали совсем плохой перевод этого
замечательного произведения на тамильский язык, и тогда Махарши почувствовал сильное
желание сделать новый перевод. Несколько дней он сопротивлялся своему стремлению, но
слова буквально появлялись прямо перед его взором, строка за строкой, пока он не попросил
бумагу, чтобы записать увиденное. В итоге он работал очень быстро и писал даже ночью при
свете фонаря. Перевод был выполнен с необыкновенной легкостью, и Махарши со смехом
говорил впоследствии, что очень боялся прихода настоящего автора, у которого он украл его
труд. Тем не менее он предварил свой перевод такими строками: «Разве может
Шанкарачарья, познавший Самость, быть отличен от своей Самости? Кто же, как не он сам,
решил сегодня, пребывая во мне как внутренняя Самость, произнести свои речи на
тамильском языке?»
Махарши даже спрашивал преданных, не мог ли он ранее читать чей-то перевод,
который теперь всплыл в его памяти, но те заверили его, что «Атма Бодха» никогда не
излагалась таким поэтическим метром. А один из них напомнил, что каждую кальпу знание
открывается избранному мудрецу, совсем как оно предстало в виде готового текста перед
Махарши, и тогда тот рассказал, как это случается.
 29

Завершив «Гита Говиндам», мудрец Джаядева написал «Бхагаватам», и царь

позвал его ко двору прочитать поэму перед собранием. Люди были столь
восхищены шедевром, что даже сам бог, почитаемый в этом царстве, захотел его
послушать. Приняв обличье брахмана, он явился во дворец и попросил представить
ему автора, чтобы вступить с ним в дискуссию. Заметив свиток в его руках, он
произнес: «Неужели ты сам написал эти стихи? Как же тогда я мог прочитать их в
своем сердце?» И он принялся повторять строку за строкой, так что скоро все
поняли, что перед ними сам бог – истинный автор поэмы, а мудрец склонился
перед ним и испросил его благословения.

Маха-йога:
«высшая йога» превыше йоги

Махарши также нередко называют великим джняна-йогом, ибо познание – один из

путей индийской йоги, методологии «единения». Поэтому теперь нам следует понять, как
Махарши сам относился к йоге и из каких источников получил о ней представление.
Конечно, самым главным среди них стала «Бхагавадгита», где впервые самим Господом
в образе Кришны были объединены три вида йоги: бхакти-йога (путь преданности),
джняна-йога (путь познания) и карма-йога (путь деятельности). Среди этих путей Махарши
главным считал джняна-йогу, нередко рекомендовал бхакти-йогу, и только в редких случаях
полной неспособности посетителя к познанию или преданности он предлагал практиковать
карма-йогу.
На втором месте для Махарши стояла «Йога Васиштха» – диалог о высшей йоге между
воплощением Господа в образе Рамы и мудрецом Васиштхой, где под йогой понимается
созерцание единственной реальности. Однако в современном мире йогой чаще называют
лишь ее низшую разновидность – хатха-йогу, занятия которой дают преображение
физического тела. Махарши относился к этому направлению очень критически, считая его
просто усилением привязанности к своему телу, тогда как освобождение состоит как раз в
противоположном. Точно так же бесполезной считал он и кундалини-йогу, ибо она не
приводит к окончательной самореализации, и мы приведем его пояснения по этому поводу.
Йога выступает практической частью почти каждой системы индийской философии, но
как отдельная система она была изложена в «Йога Сутрах» Патанджали примерно на
рубеже старой и новой эры. Этот путь называют раджа-йогой, или «царской» йогой, а также
«восьмиступенчатой» йогой, поскольку Патанджали выделяет в ней восемь стадий: яма,
нияма, асана, пранаяма, пратьяхара, дхарана, дхьяна, самадхи. Он дает также ставшее
классическим определение йоги: «читта вритти ниродха» – «изглаживание волнений
сознания», но мы не будем рассматривать систему Патанджали подробно по очень простой
причине. Когда один из посетителей спросил Махарши, в чем состоит разница между йогой и
вопрошанием, тот ответил: «Йога предполагает подавление мыслей, а я предлагаю
спрашивать себя, и этот второй метод намного практичнее…» Более того, Махарши добавлял:
«Вообще, нет никакой необходимости в йоге как единении с подлинной реальностью, ведь в
действительности мы никогда не пребываем отдельно от собственной Самости».

«Бхагавадгита» – синтез трех путей йоги

Однажды Махарши беседовал с ученым посетителем о великих достоинствах

«Бхагавадгиты», и один из его преданных заметил, что очень трудно удерживать в памяти все
семьсот стихов, и спросил, нельзя ли выбрать какой-то из них, в котором была бы заключена
вся суть содержания поэмы. Махарши сразу же напомнил сказанное Господом Кришной о
самом себе: «Я – Самость, пребывающая в сердце каждого существа. Я – начало, середина и
конец всех существ». Но разговор не прошел бесследно, и впоследствии Махарши выбрал из
 30

«Бхагавадгиты» сорок два стиха и расположил их в таком порядке, чтобы получилось

последовательное руководство, которое он назвал «Песнь Небесная». Затем он перевел ее
также на тамильский язык и малаялам. Поэма начинается со слов Кришны: «Это тело
известно как поле, а тот, кто познал его, называется знающим поле благодаря своей мудрости.
Знай же, что Я – знающий поле во всех полях. Знание поля и самого познавшего поле –
истинное знание!» Но и тогда преданным было непросто понять, кто же считается настоящим
джняни – «познавшим».
Когда Махарши попросили привести качества, присущие джняни, он ответил, что они
прекрасно описаны в «Бхагавадгите», но не следует забывать, что состояние джняни
запредельно разуму и его нельзя описать никакими словами. Только молчание способно
передать это состояние и присущие ему качества. Ведь таков порядок творения: из молчания
возникает личность, личность порождает мысли, а от мыслей исходит речь. И если речь
бывает весьма убедительна, то насколько действеннее должно быть приобщение к ее
источнику! Махарши привел в качестве примера такую историю.

Некий поэт создал поэтическую композицию в честь своего гуру и

представил ее в собрании ученых, чтобы те выслушали и оценили его
произведение. Ученые привыкли к тому, что поэмы сочиняются в честь героев,
способных в одиночку перебить стадо диких слонов, поэтому они решили пойти и
посмотреть, а достоин ли гуру прославления. Когда они вошли в дом и поэт
объявил своему учителю цель их визита, тот ничуть не пошевелился, а продолжал
сидеть молча и неподвижно. Так прошел день, другой, третий… Ученые забыли,
зачем они пришли сюда, и погрузились в полную тишину ума, пока учитель не
решил нарушить ее легким движением мысли, после чего ученые очнулись и
воскликнули в один голос: «Победить сотню слонов – ничто в сравнении с силой,
способной остановить поток наших мыслей. Воистину, гуру заслуживает великой
поэмы в свою честь!»

Кроме джняна-йоги в «Бхагавадгите» излагаются пути бхакти-йоги и карма-йоги, хотя

сам Махарши считал, что существуют только два пути – самовопрошания и преданности
Господу, и даже второй путь он по сути сводил к первому. «Песнь Небесная» Махарши
завершается стихом о преданности: «Принеси всего себя в жертву Господу, и по его милости
ты достигнешь высшего покоя!»
В традиции бхакти-йоги широко распространена практика повторения имени бога, и
однажды посетитель спросил, помогает ли это самореализации. Махарши ответил, что
настоящее имя всегда произносится без каких-то специальных усилий каждой частичкой
живого существа. Это имя – Я, которое в проявленном мире превращается в эгоизм. При
долгом повторении имени бога вслух оно само начинает вращаться в сознании, вызывая
непрерывную вибрацию в теле. «Ни речь, ни разум не способны действовать вне Самости», –
заключил Махарши и рассказал историю о Тукараме.

Привыкнув непрестанно повторять священное имя Рамы, как-то раз он

отправился за деревню справлять нужду и, сидя на корточках, продолжал петь:
«Рама-Рама…» Мимо проходил священник и был возмущен, что Тукарам
оскверняет божественное имя, произнося его в период нечистоты. Тогда святой
замолчал, но в тот же момент имя Рамы послышалось из каждой поры его тела!

Что же касается третьего пути «Бхагавадгиты», или карма-йоги, то Махарши нередко

случалось разочаровывать тех, что жаждал «сражаться, подобно Арджуне», или «спасти
мир». Иногда собеседник и вовсе имел ложное представление о карма-йоге, даже будучи
знаком с текстом, и тогда происходил странный разговор на разных языках.
«В „Бхагавадгите” подчеркивается значение карма-йоги, ибо Господь посылает
Арджуну сражаться, да и сам Кришна являет собой пример деятельной жизни», – начинает
посетитель, но Махарши замечает на это: «Гита начинается с утверждения, что ты – вовсе не
 31

твое тело, а значит, не можешь быть деятелем». После некоторых уточнений посетитель уже
сомневается: «Но если оставаться в покое, как же будет продолжаться деятельность? Где же
здесь место для карма-йоги?», – и Махарши по своему обыкновению предлагает даже этот
вопрос возвести к самовопрошанию: «Давай сначала разберемся, что такое карма, чья это
карма и кто именно совершает действия. Если мы ответим на последний вопрос, то увидим,
что остается только Самость, которая пребывает в полном покое, хотя действия и
продолжают совершаться сами собой…»

«Йога Васиштха» – беседа о йоге разума

«Йога Васиштха» – это долгая беседа между мудрецом Васиштхой и воплощением

Господа в образе Рамы, во время которой раскрывается высшая йога постижения
недвойственности, по сути совпадающая с адвайтой, причем все объяснения сопровождаются
поучительными историями. Махарши очень часто обращался к «Йога Васиштхе» и даже
вставил девять стихов из нее в свое заключение к «Реальности в сорока стихах». Когда речь
заходила о работе человеческого ума и контроле над ним, Махарши всегда обращался к
«Йога Васиштхе». Мы приведем здесь примеры, которые касаются творческой силы разума и
необходимости успокоения мыслей, что по сути и есть подготовка к джняна-йоге.
Махарши знал «Йога Васиштху» настолько хорошо, что и сам нередко выступал в роли
Васиштхи. Однажды его спросили: «В тексте утверждается, что все происходит в
соответствии с желанием ума и что именно ум выступает творцом всего. Но как же это
возможно?» – «Как это возможно? – удивился Махарши. – Но разве вы не помните историю о
десяти брахманах в том же месте?»

И он пересказал притчу о том, как Брахма отдыхал перед сотворением мира,

а проснувшись, обнаружил десять готовых миров вокруг себя. Он необыкновенно
удивился, как целые миры могли появиться помимо его воли. Когда же он возжелал
узнать их источник, то спросил ближайшее солнце, откуда оно появилось на свет.
Оказалось, что десять отшельников вздумали медитировать на Брахме,
беспрерывно повторяя: «Я – Брахма» – и совершенно забыв о собственном теле.
Скоро их тела стали похожи на высохшие листья на ветру, а в силу сосредоточения
всех помыслов на Брахме каждый из них превратился в творца мира. Сила желания,
заключенная в уме каждого из них, распространилась беспредельно, и в
окружавшей их пустоте сгустились целые миры, соответствующие их
устремлениям. Так ум воистину является творцом мира для любого человека.

Но к способностям ума относится и его чрезвычайная изворотливость, нередко

порождающая искажение истинного положения дел, то есть ложь. Однажды Махарши
заметил, что он сказал неправду всего один раз в жизни – когда скрытно сбежал из дома.
Более того, он израсходовал на дорогу к Аруначале деньги своего старшего брата, которые
тот просил уплатить за него в колледже. Тогда один из преданных заметил: «Получается, что
для исполнения своего предназначения иногда необходимо лгать». Махарши спокойно
кивнул: «Да, если ситуация требует лжи для сохранения благополучия в мире, не существует
вопроса о лжи. Словно некая сила заставляет тебя произносить те или иные слова до тех пор,
пока остается необходимость действовать. Но когда такой необходимости нет, мы можем
избежать лжи подобно мудрецу в „Йога Васиштхе”».

И он рассказал, как однажды мудрец медитировал в глухих джунглях, однако

его глаза оставались открытыми. Вдруг мимо него пронесся олень, а через
некоторое время появился и охотник, утомленный погоней, и стал спрашивать
мудреца, в каком направлении убежала его добыча. Тот помолчал и ответил: «Мой
друг, отшельники живут в лесу всеобщего единства и лишены чувства собственного
Я, поэтому неспособны различать вокруг себя отдельные предметы. И коль скоро в
 32

моем уме нет никаких помыслов, что я могу знать о твоем олене?» Конечно,
охотник принял его за сумасшедшего и отправился дальше.

Секрет успокоения ума, после которого становится возможным достижение высшего

блаженства, состоит в его однонаправленности, – другими словами, сосредоточение на одном
объекте выступает главным условием медитации. Как-то раз посетитель передал Махарши
записку с просьбой объяснить, как отвратить ум от чувственного мира и достичь
непрерывного блаженства, и Махарши снова обратился к примеру из «Йога Васиштхи».

Царица Ахалья вступила в любовную связь с простолюдином, и царь, узнав

об этом, подверг обоих ужасным пыткам. Но, к его удивлению, с ними ничего не
случилось, и они продолжали любовно смотреть друг другу в глаза. Когда же царь
смилостивился и попросил открыть ему секрет их силы и стойкости, царица
ответила: «Разве ты не видишь? Когда мы смотрим друг на друга, мы погружены в
мысли только друг о друге. Ничто не существует для нас вокруг, так что же может
затронуть нас?»

Итак, сила сосредоточения ума такова, что она может не только создать мир, но и
полностью его уничтожить, оставив лишь его основание – чистое блаженство бытия.

Пренебрежение «низшей» хатха-йогой

Конечно, Махарши был прекрасно знаком с «Йога Сутрами» Патанджали и традицией

хатха-йоги, но использовал их для доказательства истинности своего учения методом «от
противного». В системе йоги Патанджали асаны и пранаямы занимают особое место,
благодаря чему хатха-йога получила отдельное развитие на протяжении многих столетий и
стала очень популярна в современном мире. Напротив, Махарши никогда не поощрял занятия
хатха-йогой, ибо считал ее продуктом привязанности к телу. Излюбленный аргумент
приверженцев хатха-йоги состоит в том, что следует подготовить полотно, прежде чем писать
на нем картину, и точно так же следует подготовить тело для духовной практики. Махарши
предлагал сначала спросить, что же на самом деле является полотном, а что – нарисованной
на нем картиной. И сам отвечал: «По их мнению, тело – основа, а вопрошание о Самости –
процесс рисования. Но разве само тело не является картиной, нанесенной на полотно
Самости?»
Исходя из такого соотношения тела и Самости, Махарши отвечал и на вопросы о
практике асан и пранаям. Любая техника пранаямы состоит их трех частей: вдоха, выдоха и
задержки дыхания, и когда посетитель пожелал узнать мнение Махарши, как нужно
регулировать дыхание, тот ответил: «Выдох соответствует полному растождествлению с
телом, вдох должен сопровождаться погружением внутрь себя, сопровождающимся
вопросом, кто Я, а задержка дыхания означает пребывание в истинной реальности: Я есмь
То».
Точно так же существует множество асан, хотя в «Йога Сутрах» асана определяется как
«удобная поза», что также можно перевести как «место счастья». Поэтому на вопрос о том, в
какой асане Махарши обычно сидит, следовал неожиданный ответ: «В асане Сердца, где
царит покой и блаженство. Нет никакой нужды в иных асанах для тех, кто утвердился в
пребывании в собственном сердце». Точно так же Махарши поправлял практикующих
кундалини-йогу, говоря, что недостаточно поднять кундалини снизу вверх, но после следует
направить ее к сердцу по особому тонкому каналу под названием амрита-нади. Поскольку же
при самовопрошании энергия сама собой устремляется в нужное русло, то нет
необходимости использовать какие-либо специальные техники.
Рассуждая о хатха-йоге, Махарши как-то вспомнил историю из «Прабхулингалилы» –
известного тамильского сочинения, автор которого – мудрец Шивапракаша.
 33

Странствуя по земле, Прабхулинга – основатель секты лингаятов (широко

распространенной сейчас лишь в штате Карнатака) – повстречал прославленного
йогина Горакхнатха – автора первого систематического текста по хатха-йоге. Тот
приветствовал его уважительно, посчитав более или менее равным себе, но с
явным чувством превосходства, ибо владел сверхъестественными силами. На
вопрос, кто он такой, Прабхулинга ответил, что только Тот, кто разрушил
собственное эго и слился с Самостью, способен постичь его сущность, и ему
нечего сказать человеку, до такой степени привязанному к своему бренному телу.
Горакхнатх же возразил, что его тело вовсе не «бренное», и только тот, кто обрел
бессмертное тело милостью Шивы и с помощью тайных снадобий, никогда не
умрет. В доказательство своей правоты йогин вручил Прабхулинге меч, потребовав
рассечь его пополам, и при первом же ударе о несокрушимое тело меч разлетелся
на куски. Тогда Прабхулинга в свою очередь попросил рассечь его пополам, на что
Горакхнатх долго не мог решиться. Когда же он взял в руки меч и нанес
беспощадный удар по обычному на вид телу, то был потрясен: меч прошел сквозь
него, не причинив Прабхулинге никакого вреда, словно на его месте было пустое
пространство. Йогин пал в ноги просветленному, умоляя открыть ему истину, и тот
произнес: «Не принимай себя за тело, а стремись слиться с пребывающей в теле
Самостью!»

Глава 4
Волнение речей над глубинами мудрости

Махарши почти ничего не писал и вообще был невысокого мнения о литературном

труде, ибо считал, что поэт или писатель не приобретают ничего нового, зато теряют не
только душевный покой, но и необходимую для духовного развития энергию. Поэтому сам
Махарши написал совсем немного, да и то только после долгих просьб своих преданных, а
большая часть его наставлений была записана его последователями во время бесед с самыми
разными посетителями. Лишь стихи составляют исключение, но они не были плодом
творческих мук, напротив, Махарши записывал их только тогда, когда строки сами собой
появлялись в его чистом сознании. Коль скоро мы уже разобрались с выполненными
Махарши переводами классических текстов, которые обычно включают в собрание его
сочинений, все остальное написанное им может уместиться в одной небольшой книжке
объемом около двухсот страниц. В подобном сборнике можно выделить три вида его работ:
проза, беседы, стихи.

Проза:
письменные ответы в молчании

На самом деле довольно трудно разделить труды Махарши на «прозу» и «беседы», и мы

делаем это с некоторой натяжкой для удобства изложения. «Проза» – это написанное самим
Махарши, а точнее, его ответы на вопросы в письменной форме, когда он еще соблюдал
полное молчание, и именно эти тексты относятся к самому раннему периоду. Вообще, в
индийской традиции моуни – принявшие обет молчания – не могут говорить, но могут
передавать свои мысли письменно, поэтому посетителям иногда удавалось получить хоть
какой-то ответ от неподвижно сидящего Махарши. Однако он относился к этой разнице в
выражении мыслей весьма иронично, справедливо замечая, что какое же это молчание, если
разум заполнен мыслями, которые можно записать.
Возникает вопрос, не значит ли это, что и сам Махарши был несовершенен в моуне? Но
не следует забывать, что весь его кажущийся тапас (подвижничество) не совершался ради
 34

достижения освобождения, а был выражением достигнутой самореализации. Иными

словами, Махарши был свободен молчать, коль скоро таково было его естественное
состояние погруженности во внутреннее блаженство, но он был свободен также и отвечать
тем людям, вопросы которых были вызваны не праздным любопытством.

«Самовопрошание»: методы освобождения

«Вичара Санграхам» – самая первая работа, написанная Махарши в возрасте двадцати

двух лет, то есть после пяти лет пребывания у подножия Аруначалы. В то время он жил в
пещере Вирупакши, где вокруг него собралось немало учеников, и хотя он уже не соблюдал
полное молчание, все же говорил редко. Поэтому когда Гамбхирам Сешайяр, один из его
ранних почитателей, стал задавать ему вопросы, он предпочел написать ответы на них. Тот
переписал их в свой дневник, и только после его смерти рукопись была получена от его брата
и показана самому Махарши, который разрешил ее опубликовать. Позже возникла другая
редакция того же сочинения – в форме эссе, но все же переиздавалась чаще первая – в виде
беседы.
Содержание ответов юного Махарши ничем не отличается от рекомендаций ученикам,
дававшихся полвека спустя в последние годы его жизни. Точно так же, как и все его
наставления, они были подчинены нуждам практической самореализации и не касались
отвлеченных теорий. Единственное отличие этой работы в том, что Махарши подробно
описывает те пути, которым он вовсе не советует следовать, особенно восемь ступеней
раджа-йоги Патанджали. При этом он использует технические термины (безусловно, хорошо
знакомые его адресату), касающиеся методов контроля дыхания и т. п. Однако тем самым его
объяснение теряет ценность для западного читателя, не способного или мало способного
воспринимать сей трактат на языке неведомой ему науки.
Сам Махарши признает только два пути: самовопрошание или преданность, которые
различаются лишь внешне, тогда как внутренне задается один и тот же вопрос: «Кто я?», – а
адресуется он себе самому или истинному учителю. Поскольку здесь в роли учителя
выступает сам Махарши, то ученик обращается к нему с просьбой дать более подробные
разъяснения, как именно следует думать о Самости, в чем состоит метод. Махарши отвечает:
«Самость озаряет самое себя независимо от света или тьмы вокруг, и ее реальности
свойственна самоочевидность. А значит, тебе не нужно думать о том, как думать о Самости.
Иначе сама мысль о необходимости размышлений станет препятствием на твоем пути к
освобождению. Цель медитации на Самости заключается в том, чтобы разум принял форму
Самости. В глубине пещеры сердца чистый Брахман ясно и отчетливо предстает перед
внутренним взором как Самость в форме Я-Я. Разве не невежество – думать о ней разными
способами, не восприняв ее напрямую в ее собственной достоверности?»

«Кто Я?»: как спрашивать себя о Себе?

Текст «Кто Я?» был записан в тот же период, что и «Самовопрошание», как ответы
Махарши на вопросы, заданные Шивапракашем Пиллаи, одним из первых преданных,
жизненную историю которого мы уже приводили выше. Напомним только, что Пиллаи имел
философское образование, поэтому его вопросы были серьезно продуманы. Сначала он задал
четырнадцать вопросов, а поскольку Махарши соблюдал молчание, то ответы были написаны
им на грифельной доске и сразу же переписаны Пиллаи. Вторую половину ответов он
записал по памяти, но Махарши проверил их перед публикацией, которая скоро стала самой
известной работой Махарши во всем мире. Впоследствии текст был переписан в виде
последовательного повествования, но первоначальная форма беседы пользуется большей
популярностью. В ней появились некоторые разъяснения, которых еще не было в
«Самовопрошании», особенно касательно метода размышления о Самости. Однако и здесь
 35

Махарши подчеркивает, что самоисследование пригодно не для всех, а только для зрелых
душ, тогда как остальным лучше использовать пранаяму, медитацию и т. п.
Так кто же Я? Махарши отвечает на этот первый вопрос так: «Материальное тело,
составленное из семи видов материи, не есть Я; пять органов чувств, воспринимающих
внешние объекты, не есть Я; пять органов действия, выполняющих необходимые действия в
мире, не есть Я; пять видов жизненной энергии, приводящей в движение системы организма,
не есть Я; даже разум, который размышляет, не есть Я… После отвержения всего, что не
является мною, остается Сознание того, что есть Я». Но должны же быть какие-то способы
удерживать в сознании вопрос, кто Я, в то время как в уме бесконечно возникают
посторонние мысли. Махарши считает, что совсем неважно, какие мысли приходят и сколько
их заполоняет ум, просто всякий раз вы должны наблюдать, к кому приходят все эти мысли.
Ответ всегда одинаков: ко мне, – и снова вы возвращаетесь к вопросу: «Так кто же Я?»
Что такое счастье? Махарши отвечает на этот вопрос так: «Счастье – сама природа
Самости. Счастье и Самость нераздельны. Нет никакого счастья ни в чем в этом мире. В
невежестве своем мы воображаем, что мы счастливы от чего-то вне нас. Когда разум
обращается наружу, он переживает страдание. В действительности, лишь когда ум
пресытится исполнением желаний, он возвращается обратно в себя и наслаждается тем
счастьем, которое и есть Самость… Разум человека, познавшего истину, никогда не покидает
Брахмана. Разум невежды, напротив, вращается в мире, непрерывно страдая и лишь иногда
припадая к источнику блаженства, который находится в Брахмане. На самом деле все вокруг,
что мы называем миром, – всего лишь наши мысли. Когда мир исчезает для нас, коль скоро в
нашем разуме не остается мыслей, мы испытываем неслыханное счастье…»

«Духовные наставления»:практика и опыт

«Упадеша Манджари» – всего лишь одна из повседневных бесед Махарши с

посетителями, записанная его преданным Шри Натананандой, но тот постарался
расположить вопросы и ответы таким образом, что получилось первое систематическое
изложение духовного пути. Сам Махарши просмотрел его перед публикацией и
собственноручно исправил, поэтому его тоже можно отнести к написанной им «прозе».
Прежде всего Махарши отвечает на вопрос о том, каким должно быть само
наставление, которое зависит от личных достоинств как учителя, так и ученика. Само слово
«упадеша» (наставление) буквально означает «сидеть возле», то есть ученик сидит перед
учителем и слушает его наставления. Гуру должен быть воплощением сат-чит-ананды
(бытия-сознания-блаженства), а ученик – пресыщен сменой радостей и горестей в жизни.
Тогда учитель может вести его к истинному состоянию, погружая его в собственную
реальность, незатронутую никаким различением.
Истинный метод практики состоит, как нам уже известно, в вопрошании, ведущем к
самореализации. Поскольку Самость человека, который лишь пытается достичь
самореализации, неотделима от него самого, то все его усилия сводятся к тому, чтобы
осознать свою истинную природу путем отличения вечного от преходящего, пока пребывание
в самом себе не станет его естественным состоянием.
Так же как и в предыдущих беседах, Махарши подробно объясняет другие пути для тех,
кто не в состоянии последовать самым прямым из них. Затем он отвечает на вопросы, как
переживается опыт продвижения по пути самовопрошания, что есть свет сознания, знание,
блаженство. Просветление сознания воспринимается как самоозарение осознания всего
существования, которое раскрывает для видящего мир имен и форм, находящихся снаружи и
внутри него. Оно становится очевидным после преображения озаренных им объектов, но
никогда не превращается в объект рассмотрения само по себе.
Наконец, как опознать достижение самопознания? Упроченное пребывание в Самости,
не требующее ни малейших усилий, при котором разум становится полностью единым с
Самостью, никогда не покидает реализовавшуюся личность. Как взрослый человек,
 36

утвердившийся в человеческом существовании, никогда не спутает себя с коровой или

собакой, так и Самость невозможно более принять за свое тело, ограниченное отдельной
индивидуальностью. Точно так же несложно определить и освобождение, ибо «ограничение»
и «освобождение» – просто слова, которые не обозначают никакой истинной реальности, а
лишь частные состояния подлинного бытия. Поэтому нужно воспринять само основание,
спрашивая: «Для кого существуют ограничение и освобождение?» Конечно, ответом будет
«для меня», но тогда мы снова должны спросить: «Кто Я?», после чего станет очевидно, что
нет никакого Я. Тогда идеи об ограничении и освобождении становятся неактуальны, ибо
подлежащая им Самость всегда свободна.

Беседы:
нельзя ли «позаимствовать мудрости»?

К беседам мы относим такие собрания вопросов и ответов, в создании которых сам

Махарши не принимал никакого участия, разве только просматривал и давал разрешение на
публикацию. Наиболее известны среди них два самых ранних сборника – «Евангелие
Махарши» и «Шри Рамана Гита», но они были и остаются далеко не единственными. Как при
жизни Махарши, так и до настоящего времени многие авторы продолжают создавать новые
сборники, располагая вопросы и ответы по темам в соответствии с собственным замыслом.
Поэтому при всей стихийности поучений Махарши не так уж сложно получить
представление о его взглядах на бога, мир, пути познания и любые другие темы. Но коль
скоро учение Махарши предельно просто, интересно обратить внимание не только на то, что
он говорил, но и как он говорил, ибо он делал это с непередаваемым артистизмом,
происходившим не от отточенного мастерства, а от подлинного вдохновения.

«Шри Рамана Гита» – песнь мудреца Раманы

Работа названа «Шри Рамана Гита», ибо содержит изречения Махарши по различным
случаям,адресованные разным ученикам. Только однашлока была написана самим Махарши,
а почти все остальные представляют собой литературную обработку его наставлений,
выполненную святым и выдающимся ученым Ганапати Муни, с которым читатель уже
познакомился. В 1917 году вместе с другими преданными он задал Махарши ряд вопросов,
ответы на которые и составили данную книгу, более объемную и «научную», чем ранняя
«проза». Только вторая шлока второй главы принадлежит самому Махарши, и в ней
выражена сущность его учения: «Во внутренней пещере сердца один Брахман пребывает в
форме Атмана, который с точностью отождествляет себя с собой. Вступи в чертог сердца,
вопрошая разумом или сдерживая дыхание, и пребывай в Атмане».
Примечательно, что один из вопросов был провокационным: «Случается ли так, что
человек стремится получить психические силы, а достигает самореализации?» Ответ
Махарши преисполнен иронии: «Человек, достигший слияния с Самостью, не обратит
внимания на то, что его желания исполнились…» Что же касается «мира сего» вообще, то в
«Евангелии Махарши», записанном уже после прибытия на гору его матери и смены образа
жизни, выделена отдельная глава «Об обществе». Сравнение общества с телом, где каждый
его член выполняет функции того или иного органа, традиционно не только для индийской,
но и для западной культуры. Интереснее ответ Махарши на вопрос, что предпочтительнее
для общества: покой (шанти) или сила (шакти). Махарши просто распределяет их значение:
«Покой необходим для очищения ума, а сила – для развития общества. Когда общество
развито посредством силы, в нем устанавливается покой».

«Евангелие Махарши» о втором пришествии

 37

Это поздняя книга, созданная уже в период действия постоянного ашрама. «Евангелие
Махарши» составлено из бесед с преданными, в том числе с поляком Морисом Фридманом,
который был хорошо известной фигурой в ашраме, а впервые его опубликовали в 1939 году
по случаю шестидесятилетия Раманы Махарши. В нем собраны ответы на наиболее часто
задаваемые вопросы, которые могли бы помочь всем искателям духовной истины. В
предисловии однозначно утверждается, что в этом собрании чистое учение адвайта-веданты
изложено как никогда глубоко и строго. Каждое слово, слетевшее с губ Махарши,
воспринималось преданными как сущность мудрости упанишад, которая полностью
воплотилась в его облике.
Как и все сказанное Махарши, содержание этих бесед предельно практично, ибо его
усилия были направлены на помощь в реализации. Однако, как неоднократно отмечалось,
само содержание учения Махарши нисколько не изменилось за прошедшие десятилетия. По
этой причине мы не будем останавливаться на внутренней практике, а обратимся к главам,
выражающим отношение Махарши к миру и труду. Ведь если поток посетителей и ранее
никогда не прерывался, то теперь люди приезжали уже со всего мира, и большинство из них
жило обычной жизнью.
«Евангелие Махарши» начинается именно с вопросов о работе и самоотречении:
«Какова цель духовного странствия человека?» – «Самореализация». – «Может ли женатый
человек реализовать Самость?» – «Конечно. Женатый или неженатый, человек может
реализовать Самость, ибо она присутствует в нем здесь и сейчас». – «Но разве может
домохозяин достичь освобождения? Разве он не должен отречься от всего?» – «Почему ты
считаешь себя домохозяином? Если ты оставишь дом, ты начнешь считать себя отшельником.
Не все ли равно, если ты продолжаешь принимать себя за кого-то?» – «Можно ли
наслаждаться блаженством самадхи, выполняя мирские обязанности?» – «Чувство того, что я
работаю, связывает. Спроси самого себя, а кто именно работает? Помни, кто ты такой, и тогда
работа будет продолжаться автоматически…» – «Но не пострадает ли работа, если я не стану
уделять ей привычное внимание?» – «Внимание к Самости означает внимание к работе!»
Во второй части «Евангелия Махарши» говорится о восприятии мира познавшим
(джняни), причем Махарши не дает прямого ответа на этот вопрос. «Как джняни
воспринимает мир?» – «А кто спрашивает: познавший или не познавший?.. Сначала
разберись, кто сомневается в мире, а затем решай, реален ли он… Ты говоришь о видении и
познании мира, но не зная себя, субъекта познания, как ты можешь познать природу мира?..
И зачем вообще беспокоиться, что случится с миром после самореализации? Сначала
реализуй Себя!»
Но в конце концов Махарши дает более или менее однозначный ответ, который не
всякий способен воспринять, а тем более воплотить в собственном существовании. «Взирая
на мир, джняни видит Самость, которая является основанием всего, что открывается его
взору, тогда как аджняни, видит он что-либо вокруг или нет, не сознает своего истинного
бытия – Самости… Нет иного выбора для тебя, кроме как воспринимать мир как нереальный,
если ты ищешь истину и только истину!»

Стиль бесед: притчи, сравнения, смех…

Беседы с Махарши никогда не были сухими и скучными: встречи с ним неизменно

производили глубокое впечатление, и собрание воспоминаний преданных так и называется –
«Незабываемые годы». Наиболее сильное воздействие оказывало его молчание, речи же его,
вызванные живым участием в судьбах даже случайных посетителей, изобиловали
примерами, сравнениями и поучительными историями. Махарши поистине преображался,
когда начинал рассказывать притчи, которых знал несметное множество. Однажды, дойдя до
того момента, как богиня Парвати явилась в ашрам Гаутамы, Махарши остановился, ибо не
мог продолжать рассказ: его голос дрожал от волнения, и слезы струились по щекам.
Стараясь скрыть свои переживания от окружающих, он заметил: «Не понимаю, как артисты,
 38

исполняющие эту пьесу, не падают замертво, дойдя до подобных проявлений божественного.

Наверное, они превращают свое сердце в камень, прежде чем приступают к игре!»
Однажды Махарши принялся пересказывать историю о Кабире – великом преданном
Господа.

Хотя тот и обладал сверхъестественными силами, он никогда не использовал

их для получения пропитания, а зарабатывал на хлеб ткачеством. Как-то раз
ученики Кабира прибежали к нему с известием, что в округе появился факир,
который заставляет свою палку подниматься над землей и висеть в воздухе. Тогда
Кабир, почитавший святых, но презиравший мошенников, решил проучить
пришельца. Силой своей мысли во славу Господа он поднял высоко в небо корзину
с пряжей, удерживая ее и направляя за кончик разматывающейся нити, пока она
почти не исчезла из виду. Все вокруг, включая самого факира, остолбенели от
изумления…

Глаза рассказчика сияли от восторга, и, подняв руку над головой, Махарши надолго
застыл в позе Кабира, провожая взглядом улетающую корзину с пряжей…
Даже объясняя отвлеченные духовные понятия, Махарши приводил простые сравнения,
среди которых самым излюбленным был кинематограф, который в то время только появился
и сильно поражал воображение. В его духовных наставлениях этот пример расписан вплоть
до отдельных деталей.
Так, лампа внутри аппарата соответствует внутренней Самости, а линза перед ней –
чистому разуму, приближенному к Самости. Отдельные кадры в движущейся ленте
кинофильма представляют собой поток скрытых устремлений, составляющих тонкие формы
мыслей. Все вместе: лампа, линза и свет, проходящий сквозь нее, – образует человеческую
индивидуальность. Свет, проходящий сквозь линзу и падающий на экран, создает
окрашенную представлениями человека картину мира перед его взором, а механизм,
приводящий пленку в движение, есть не что иное, как божественный закон, проявляющий
скрытые склонности разума.

Поэзия:
песни преданности и постижения

Сам Махарши говорил, что ему никогда не доводилось писать стихи, и немногие
поэтические строки его наследия были лишь отзывом на чьи-то просьбы или выражением
сложившейся ситуации. Так, во время болезни матери появилось прошение о ее
выздоровлении, а за разрушением осиного гнезда последовало «извинение» перед осами.
Даже сорок стихов о реальности не были созданы самим Махарши в том виде, в котором они
дошли до нас, а составлены его преданными из отдельных строф, произнесенных по разным
поводам. Единственной поэмой, действительно заполонившей его сознание на какое-то
время, были стансы к Аруначале, от которых он не мог избавиться иначе, как записав их, хотя
поначалу и старался очистить свой разум от нахлынувших строк. Выраженная в них
преданность сделала их любимой песней последователей Махарши. Но поскольку о гимнах
Аруначале мы уже говорили как о продолжении древней традиции тамильских поэтов, здесь
мы рассмотрим более «доктринальные» поэмы.

«Сущность наставлений» Шивы

Существует древняя легенда об общине мудрецов, что жили в глухих джунглях,

совершая ритуалы, с помощью которых все они получили сверхъестественные силы. Тем же
самым путем они надеялись достичь и освобождения, однако здесь они глубоко
заблуждались, ибо действия порождают только действия, а вовсе не прекращение действий.
 39

Ритуалы даруют силы, но не покой освобождения, который существует лишь за пределами

всех видов деятельности. Сам бог Шива пожелал указать им на их ошибку и явился в лес в
сопровождении своей божественной супруги. Не будучи очищенными от страстей, все
мудрецы сразу воспылали любовью к прекрасной богине, а их жены почувствовали
непреодолимое влечение к Шиве. Тогда ревнивые мужья создали с помощью магии огромных
слона и тигра и натравили на нарушителя их благоденствия. Однако Шива с легкостью
одолел диких зверей и сделал из шкуры слона – накидку, а из шкуры тигра – подстилку, на
которую и уселся. Тогда мудрецы смиренно стали просить его наставлений.
Поэт Муруганар, один из первых преданных Махарши, принялся сочинять поэму на
сюжет этой легенды, но, написав почти все до конца, решил, что именно Махарши должен
сложить наставления Шивы, коль скоро он является его живым воплощением. Муруганар
долго уговаривал Махарши написать стихи «Упадеша Сарам» – «Сущность наставлений» на
тамильском языке, а потом сам перевел их на санскрит. Хотя сам Махарши сделал также
переводы на телугу и малаялам, именно перевод на санскрит стал одним из повседневных
песнопений в ашраме, и до сих пор его каждый день поют перед гробницей Махарши. Текст
почитается наряду со священными писаниями, а о его содержании нетрудно догадаться:
Махарши перечисляет различные пути освобождения, поясняя их преимущества и
недостатки, но лучшим считает само-вопрошание.

«Действия приносят плоды в таинстве Господнем. Как само действие может

быть Богом? Оно бездушно.
Плоды действий опадают, но оставляют семена действий, засевающих
бескрайнее поле действий, где нет места освобождению.
Незаинтересованная деятельность, посвященная Богу, очищает разум и
наставляет на путь к освобождению…
Лучше, нежели видеть Бога как кого-то Другого, удерживать его как Я
внутри, самое сокровенное Я…
Знать Самость значит быть Самостью, такова недвойственность. В таком
познании человек пребывает как То.
Истинное знание поглощает знание и незнание. Чистое знание не бывает
объектом познания…
Все накопленное личностью жертвуется Тому. Так поет Рамана – сама
Самость».

«Реальность в сорока стихах»

Однажды Махарши спонтанно сложил двадцать строф на тамильском языке, в которых

выражалась сущность его учения, но они не были записаны в каком-то определенном
порядке как одна поэма. Тогда поэт Муруганар попросил Махарши дописать еще двадцать
строф, чтобы восполнить пробелы, а из всех сорока Ганапати Муни выбрал две в качестве
вступления, поэтому Махарши пришлось дописать и еще две. Некоторые из строф были
просто переводами с санскрита, а преданные хотели, чтобы вся поэма целиком была
написана самим Махарши. Эти строфы удалили из текста, а Махарши был вынужден
восполнить пробелы, и, наконец, общими усилиями собрание разрозненных строф приобрело
вид стройной поэмы, названной «Улладу Нарпаду». Впоследствии к ней было дописано
приложение точно такого же объема – сорок строф, хотя на этот раз Махарши все же
большую часть просто выбрал из других источников, ибо был совершенно равнодушен к
вопросам авторства. И все же поэма привлекла внимание не только преданных, но и многих
ученых, написавших на нее многочисленные научные комментарии.

«На трех сущностях – индивидуальности, боге и мире – зиждется любое

верование. Утверждения о том, что нечто одно становится названными тремя или
 40

эти три всегда остаются тремя, приемлемо до тех пор, пока сохраняется эго.
Потерять Я и пребывать в Самости – наивысшее состояние…
Если Самость имеет форму, то бог и мир тоже имеют форму. Если Самость не
имеет формы, то для кого и как видимы бог и мир? Можно ли смотреть спектакль
без глаз? Самость, настоящее Око, бесконечна!…
Хотя мир и разум возникают и пропадают вместе, мир освещается светом
разума. Основание, из которого возникают оба и в которое они возвращаются,
совершенно в своем сиянии. Такова Реальность…
В каких бы формах и под какими бы именами мы ни почитали То, оно Само
ведет нас к безымянному и бесформенному Абсолюту. Узреть свою подлинную
Самость в Абсолюте, погрузиться в нее и слиться с нею, – таково безошибочное
знание Истины…
И если меня спросят, каково же окончательное освобождение: имеет оно
форму, не имеет формы или одновременно имеет-не-имеет форму, – я отвечу:
освобождение наступает вместе с исчезновением эго, которое вопрошает о форме и
бесформенности!»

Однажды в ашраме некий преданный Махарши раздобыл копию «Реальности в сорока

стихах» и принялся переписывать ее для себя. Застав его совершенно погруженным в это
занятие, невзирая на внешние неудобства, Махарши рассказал историю об одном отшельнике
и его учениках, чтобы подчеркнуть значение шраддхи – устремленности к цели.

Однажды учитель дал своим восьми ученикам задание переписать текст

учения из его книги, и все они принялись прилежно его выполнять. Только один из
них был богат и ленив, поэтому он решил заплатить своему другу несколько монет,
чтобы тот переписал текст также и в его тетрадь. Проверяя написанное, учитель
удивился, заметив один и тот же почерк в двух тетрадях. После расспросов он
узнал правду от обоих учеников, но сказал: «Говорить правду похвально, но
недостаточно, нужно еще стремление к учебе! Цена освобождения значительно
выше, чем те жалкие рупии, которые ты пожертвовал», – и выгнал ленивого
ученика из ашрама.

«Пять стихов об одной Самости»

Всего за три года до ухода из жизни Махарши написал свою последнюю поэму, на сей
раз без всяких просьб, хотя и по желанию своей преданной Сури Нагаммы – автора «Писем
из Раманашрама». Необычным было то, что Махарши предпочел для выражения своих
мыслей сочетание языка телугу и тамильского поэтического метра, хотя вскоре и перевел
поэму на родной язык. Что же касается названия, то поэма «Атма Панчакам» – «Пять стихов
об Атмане» уже была написана Шанкарачарьей, поэтому Махарши решил назвать свое
сочинение «Эка-Атма Панчакам», добавив слово «единственная». Поэма настолько же
короткая, насколько эпохальная, так что мы приведем ее полностью, завершив тем самым
обзор наследия Махарши.

«Когда, забывая Самость, человек принимает себя за тело и проходит через

бесчисленные перевоплощения, а в конце концов вспоминает Себя и становится
Собой, знай, что это подобно тому, как очнуться от глубокого сна и поразиться
окружающим миром.
Человек всегда Самость. И спрашивать себя, кто и откуда я, подобно тому,
как пьяница вопрошает всех вокруг, кто он и где он.
Тело пребывает внутри Самости. И все же человек продолжает думать, что он
заключен в теле, подобно зрителю, который считает, что экран находится внутри
изображения, тогда как на самом деле изображение скользит по экрану.
 41

Существует ли золотое украшение отдельно от золота? Может ли тело жить

отдельно от Самости? Невежа полагает, что он – это тело, а мудрец постиг, что он –
это Самость.
Только одна лишь Самость, Единственная Реальность, существует вечно.
Если во время оно Первый Учитель раскрыл эту истину в непрерывном молчании,
скажи мне, кто сможет передать ее словами?»

Глава 5
Первая встреча – последняя встреча
Вполне понятно, что написанное самим Махарши содержит главное в его учении, но не
передает всей полноты его жизни. Богатство его взаимодействия с миром лучше отражено в
воспоминаниях его последователей и простых посетителей. Махарши был поистине
мастером в искусстве открытости для общения, а всеобщность его позиции привлекала к
нему людей самых разных слоев общества, ученых и безграмотных, богатых и бедных,
молодых и старых, мужчин и женщин. Все они с восторгом отзываются о настоящих чудесах,
в череду которых превращалась их жизнь после встречи с Махарши: исцеления от болезней,
приглашения на работу, сложившиеся свадьбы…
Однако «чудеса» касались не только преображения повседневности, но и глубинных
духовных переживаний, в которых преданных посещали видения божеств или их внутренний
мир озарялся неземным светом. Самое поразительное, что в нем находили воплощение своих
богов верующие различных исповеданий и духовное наставничество – ученики других гуру.
Такие рассказы могут вызвать недоверие, но мы предоставим вам самим судить о
достоверности подобных событий, не забыв напомнить, что все же Индия – «страна чудес», и
не случайно Махарши воплотился именно здесь, где внешний мир иллюзорен, а реальность
чуда ни у кого не вызывает сомнений. Итак, мы обратимся к живому опыту свидетелей
величия Махарши и проследим события, происходившие от их первой до последней встречи.

Пришельцы из иных «духовных миров»

Махарши остался бы неузнанным, если бы его первые переживания полного

погружения в самадхи не проходили в среде людей, прекрасно разбиравшихся в тонкостях
духовной жизни – прежде всего, вокруг него на склонах Аруначалы проживало множество
подвижников. А поскольку духовный опыт не только выражается в виде поступков на
материальном плане, но и распространяется в виде вибраций особой частоты на тонком
уровне, то о существовании Махарши стали узнавать многие духовно ищущие в самых
разных частях Индии, а потом и всего мира, точнее, всех миров. Чистота его учения с самого
начала исключала любые споры и конфронтации с представителями других традиций: сам
Махарши никогда не отзывался плохо о других учителях или религиях, и, с другой стороны,
истинность его просветления глубоко почиталась всеми, кому доводилось встречаться с ним
лично.
Нам хорошо известно, что любая «сильная личность» вызывает в свой адрес немало
злословия, клеветы и осуждения за те или иные «необычные» действия. Люди – существа
беспощадные, и Махарши тоже довелось пережить и побои камнями, и нападения
грабителей. Но подобное случалось только по отношению к его телу, к которому он и сам
был глубоко равнодушен. Никто и никогда не пытался хулить его учение – как духовного
наставника Махарши почитали все: христиане и мусульмане, шиваиты и вишнуиты, атеисты
и отшельники. Нередко дурно отзываются об Ошо, немало сплетен распускают о Гурджиеве,
но мы не найдем ничего подобного в отзывах о Махарши. Все, кто соприкоснулся с ним
 42

самим или его учением, исповедуют лишь одно: он был незамутненным и неиссякаемым
источником бытия-сознания-блаженства.

Посланники богов разных религий

Наиболее мистическим кажется опыт тех немногих людей, которые почитали ранее
других богов, но нашли в Махарши живое воплощение своих чаяний и настоящий ответ на
свои молитвы. Мы уже знакомы с Палани-свами, преданным бога Винаяки, впоследствии
посвятившим всю свою жизнь служению Махарши, но этот случай далеко не единственный.
В Индии люди запросто беседуют с богами и встречаются с ними в видениях, а по мнению
самого Махарши, здесь вообще нет ничего удивительного, – он и сам так относился к богам,
хотя и пребывал на высшем уровне чистой недвойственности. Поэтому для многих
верующих встреча с Махарши становилась переломной в духовном опыте, и они переходили
от ритуального богопочитания к истинной самореализации. Мы увидим, как сам бог Рама в
ответ на молитвы привел своего преданного к Махарши, как сам Кришна возвращался в
видениях к своему почитателю в присутствии Махарши, как австралийский христианин
воскресил свою веру в ашраме Махарши, как мусульманин воспринял сущность бога своей
религии, следуя наставлениям Махарши. Таким образом, боги всех религий сосредоточились
в образе Махарши, ибо он был воплощением Единства.
Школьный учитель Сантанам Айенгар до тридцати двух лет не интересовался ни
религией, ни поисками освобождения, пока окончательно не потерял вкус к мирской жизни.
Тогда он стал горячим поклонником Господа Рамы и ежедневно повторял перед его
изображением священные шлоки. Вскоре у него появился гуру, посвятивший его в мантры, а
спустя еще некоторое время он удостоился нескольких видений самого Рамы. Однако
ритуальная практика тоже перестала удовлетворять его, и он устремился к поискам Атмана и
освобождения. Но согласно писаниям реализация невозможна без помощи истинного гуру,
поэтому он принялся молиться Раме с просьбой даровать ему учителя. Наконец, ночью в
сновидении он увидел домик возде горы, а в нем божественную фигуру, и услышал голос:
«Это Рамана Махарши – истинный гуру, которого ты ищешь».
Видение произвело столь сильное впечатление на Сантанама, что он немедленно
отправился к Аруначале и припал к стопам Махарши, которого сразу узнал. Также он
почувствовал, что нет никакой разницы между Рамой и Раманой, поэтому искренне предался
Махарши всецело и по его милостивой улыбке понял, что принят.
Прежний гуру старался «вернуть» своего ученика к почитанию Рамы, но безуспешно.
Сантанам открыл свои сомнения Махарши, и тот ответил: «Нет смысла вопрошать, какому
божеству ты должен поклоняться. Разве не твои мол