Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
ru
Беккариа Чезаре
О ПРЕСТУПЛЕНИИ И НАКАЗАНИИ
ВВЕДЕНИЕ
Обычно люди вверяют заботы о важнейших правоположениях, регулирующих их повседневную
жизнь, собственному здравому смыслу или отдают на откуп тем, чьим интересам противоречит
появление хороших законов, поскольку они уже в силу своей природы направлены на достижение
всеобщего блага и препятствуют усилиям тех немногих, которые стремятся сосредоточить в своих
руках всю полноту власти и богатства, оставляя большинству бессилие и нищету. Поэтому-то, лишь
совершив множество ошибок в важнейших вопросах, касающихся жизни и свободы, лишь испив до
дна чашу страданий и зла, отчаявшиеся люди берутся за исправление того беспорядка, который их
угнетает, и начинают постепенно осознавать самые простые истины. Эти истины обыденный ум не в
силах воспринять по причине их простоты, ибо не привык анализировать явления, а способен
усваивать лишь общие впечатления, да и то скорее по сложившейся привычке, чем по здравому
размышлению.
Вчитываясь в историю, мы убеждаемся, что законы, хотя они по существу не что иное как
договоры свободных людей или по крайней мере должны быть таковыми, служат в основном
инструментом выполнения желаний ничтожного меньшинства или же удовлетворения случайной и
преходящей потребности. Но никогда еще законы не были результатом объективного исследования
человеческой природы, что позволило бы сконцентрировать с их помощью усилия большинства
людей для достижения единой цели и рассматривать эту цель исключительно как наивысшее
счастье для максимально большего числа людей. Счастливы те немногие нации, которые, не
дожидаясь, пока неспешный ход человеческой истории и связанные с ним перемены в отношениях
людей повлекут за собой постепенный поворот от зла, дошедшего до крайнего предела, к добру,
сами ускорили этот поворот, насаждая хорошие законы. И философ, который отважился бросить
людям из глубины своего полутемного и уединенного кабинета первые и долго не дающие всходов
семена полезной истины, заслуживает людской признательности.
Ныне уже известно, какими должны быть истинные отношения между государем и его
подданными, равно как и между различными нациями. Торговля оживилась под влиянием мудрых
истин, распространившихся повсеместно благодаря печатному слову, и между нациями ведется
молчаливая война трудолюбиий, самая гуманная и наиболее достойная разумных людей. Таковы
плоды этого просвещенного века. Однако лишь немногие исследователи осудили жестокость
наказаний и неупорядоченность уголовного судопроизводства, т.е. той части законодательства,
которая играет исключительно важную роль практически во всех европейских государствах, но и
поныне остается там беспризорной. Очень немногие также, опираясь на общие принципы, пытались
пробить толщу вековых заблуждений, чтобы с помощью света познанных истин, по крайней мере,
сдерживать все менее управляемый произвол власти, которая до сих пор являла собой пример
ничем не ограниченной холодной жестокости. Стоны обессиленных, принесенных в жертву
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
бессердечному невежеству и лишенному чувства сострадания богатству, варварские пытки,
применяемые с ничем не оправданной суровостью, чудовищность которых еще более возрастает в
связи с недоказанностью или химеричностью предъявляемых обвинений, убогость и ужасы тюрем,
усиленные неизвестностью - этим беспощадным палачом несчастных заключенных, - должны были
бы заставить содрогнуться сановных чиновников, в чьей власти манипулировать общественным
мнением.
Бессмертный президент Монтескье лишь бегло коснулся этой темы. Истина неделима, и это
заставило меня проследовать по пути, освященному гением великого человека. Но мыслящие люди,
для которых я пишу, сумеют отличить мою поступь от его. Я был бы счастлив, если бы сумел
добиться, как и он, глубокой признательности скромных и смиренных последователей разума и
вызвать в них тот сладостный трепет, который охватывает утонченные души, откликнувшиеся на
призыв защитить интересы человечества.
§ I. ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАКАЗАНИЙ
Законы суть условия, на которых люди, существовавшие до того независимо и изолированно
друг от друга, объединились в общество. Устав воевать и радоваться бесполезной и хрупкой
свободе, прочность которой никто не гарантировал, они поступились частью ее, чтобы пользоваться
ею сообща, спокойно и безопасно. Совокупность всех частей свободы, пожертвованных на общее
благо, составила верховную власть народа, а суверен стал законным ее хранителем и
распорядителем. Но такой коллективной уступки прав ему было недостаточно. Их необходимо было
защитить от посягательств и, в первую очередь, от посягательств частных лиц, ибо каждый
стремился не только возвратить собственную долю, но и присвоить себе долю другого.
Потребовалось воздействовать на чувства, чтобы воспрепятствовать эгоистическим
поползновениям души каждого отдельного индивида ввергнуть законы общества в пучину
первобытного хаоса. Это воздействие на чувства служит наказанием нарушителям законов. Я
говорю "воздействовать на чувства", ибо, как показал опыт, массы не в состоянии ни усвоить
твердые правила поведения, ни противостоять всеобщему закону разложения, проявление которого
наблюдается и в мире физических явлений, и в сфере морали. Побудить их к усвоению первых и
противостоять разрушительной силе второго возможно, лишь воздействуя непосредственно на
чувства. Это устойчиво запечатляется в уме и служит противовесом проявлению сильных страстей,
отрицающих общее благо: ни красноречие, ни высокопарные речи, ни даже высокие истины не могут
удерживать длительное время от взрыва страстей, экзальтированных неисчерпаемым
разнообразием явлений окружающего мира.
§ III. ВЫВОДЫ
Первый вывод, который следует из изложенных принципов, заключается в том, что наказания за
преступления могут быть установлены только законом. Назначать их правомочен лишь
законодатель, который олицетворяет собой все общество, объединенное общественным договором.
Ни один судья (являясь членом данного общества) не может в соответствии с принципом
справедливости самолично выносить решения о наказании другого члена того же общества.
Наказание более суровое, чем предписанное законом, справедливо, но это уже другое наказание. И,
следовательно, судья не может, даже под предлогом ревностного служения общественному благу,
увеличивать меру установленного в законе наказания гражданину, нарушившему этот закон.
Второй вывод состоит в том, что каждый член общества связан с этим обществом. А оно, в свою
очередь, равным образом связано с каждым из своих членов договором, обязывающим в силу своей
природы обе стороны. *Тот факт, что обязательства, пронизывающие все общество от престола до
хижины и действующие одинаково, как в отношении самого могущественного, так и беднейшего его
члена, свидетельствуют о всеобщей заинтересованности в соглашениях, признанных полезными
большинством их участников. И нарушение хотя бы одного из этих обязательств 1 было бы чревато
наступлением анархии* 2 Верховная власть, говорящая от имени всего общества, компетентна
принимать законы общего характера, обязывающие всех. Но она не может судить о том, нарушил ли
кто-либо общественный договор, так как в подобном случае народ разделится на две партии: одна
партия - партия верховной власти - будет утверждать, что договор нарушен, а другая партия, -
партия обвиняемого, будет это отрицать. И потому необходимо, чтобы некто третий установил
истинное положение дел. Нужен судья, решения которого не подлежали бы обжалованию и
состояли бы в простом подтверждении или отрицании отдельных фактов.
Третий вывод касается жестокости наказаний. Если бы даже удалось доказать, что жестокость
наказаний не противоречит непосредственно общественному благу и самой цели предупреждения
преступлений, что она лишь бесполезна, то и в этом случае жестокость не только явилась бы
отрицанием завоеваний в области морали просвещенного разума, предпочитающего царить среди
свободных людей, а не скопища рабов, жестокосердие которых увековечено постоянным страхом,
но и справедливости, и самой сути общественного договора.
§ V. ТЕМНОТА ЗАКОНОВ
Если толкование законов зло, то их темнота, заставляющая прибегать к толкованию, не меньшее
зло. И это зло будет гораздо опаснее, если законы написаны на языке, чуждом народу. Будучи не в
состоянии судить о степени своей свободы или свободы своих сограждан, гражданин попадает в
зависимость от кучки посвященных, поскольку такой язык законов, непонятный народу, превращает
кодекс из книги всеми почитаемой и всем доступной в книгу квазичастную и доступную лишь для
узкого круга лиц.
Не трудно представить себе, какова должна быть участь людей, если этот архаичный обычай все
еще существует в большей части образованной и просвещенной Европы! Чем больше будет число
понимающих и читающих священную книгу законов, тем меньше будет преступлений, поскольку
совершенно очевидно: невежество и отсутствие ясного представления о наказаниях способствуют
необузданности страстей.
Из сказанного напрашивается вывод: без писаных законов правление никогда не сможет
осуществляться таким образом, чтобы власть исходила от всего общества, а не от отдельных его
частей, чтобы законы изменялись не иначе, как по общей воле, а не искажались бы под давлением
частных интересов. Опыт и разум подсказывают, что вероятность и сила обычаев ослабевают по
мере удаления от своего источника. И разве пощадили бы всепобеждающее время и разгул
страстей законы, если бы не был увековечен памятник общественному договору? Понятно поэтому,
какую пользу принесло книгопечатание. Оно сделало широкую общественность хранителем
священных законов, вырвав их из рук узкого круга лиц посвященных, поскольку способствовало
расцвету просвещения и наук. Их свет рассеял мрак коварства и интриг вокруг законов. Тот самый
мрак, который бежит этого лучезарного света в паническом страхе, хотя и с презрительной миной на
лице. Книгопечатание способствовало тому, что в Европе стало меньше жестоких преступлений,
заставлявших содрогаться от ужаса наших предков, которые бесконечно то тиранили других, то
сами превращались в их рабов. Кто знаком с историей последних двух или трех столетий и с
современной нам, тот может убедиться в том, что роскошь и изнеженность нынешнего времени
являются источником самых притягательных добродетелей: гуманности, благотворительности,
снисходительного отношения к человеческим заблуждениям, а в так называемое старое доброе
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
время с его простотой нравов наших предков, человечество стенало под гнетом неумолимого
суеверия, процветало корыстолюбие и честолюбие горстки людей, обагряющих кровью
сокровищницы с золотом и царские престолы, постоянно свершались тайные измены и массовые
истребления, аристократы тиранили народ, а служители веры, воздевающие ежедневно обагренные
кровью руки к Богу, молили его о милосердии. И это - деяния не нынешнего просвещенного века,
который некоторые называют развращенным.
§ IX. О ЧЕСТИ
Между гражданскими законами, этими ревностными стражами личности и имущества граждан, и
так называемыми законами чести, предпочитающими всему остальному общественное мнение,
существует удивительное противоречие. Слово "честь" принадлежит к числу тех, которые служат
поводом для длинных и блестящих рассуждений, не позволяющих, однако, составить точного и
твердого понятия о предмете. Прискорбное свойство человеческого ума: иметь более четкое
представление о малозначащем вращении отдаленных небесных тел, чем о близких человеку и
важнейших для него нравственных понятиях. Эти понятия всегда зыбки и переменчивы под
воздействием вихрей страстей человеческих. Они попадают в руки легко внушаемых невежд и
распространяются ими! Но это противоречие - кажущееся, особенно если вспомнить, что любой
предмет, поднесенный слишком близко к глазам, теряет свои очертания. Точно так же
многочисленные простейшие элементы, входящие в состав нравственных понятий и принимаемых
нами слишком близко к сердцу, легко смешиваются в нашем сознании, стираются их отличительные
черты, столь необходимые уму ученого, желающему провести научно обоснованное исследование
проявлений человеческого духа. Но все нелепые фантазии рассеются, если за дело возьмется
трезвый исследователь человеческой природы, который выдвинет смелую гипотезу о том, что
людям для обретения счастья и безопасности не требуется существующая запутанная система
нравственных норм и запретов, связывающая их по рукам и ногам.
Честь, таким образом, является одним из тех сложных понятий, которые состоят, в свою очередь,
из совокупности других не только простых, но и сложных понятий. Такие понятия, открываясь с
разных сторон нашему уму, то высвечивают, то скрывают различные элементы своего содержания.
Причем во всех этих комбинациях присутствуют элементы, имеющие между собой общие
составляющие, подобно общему знаменателю сложных алгебраических величин. Чтобы найти этот
общий знаменатель в элементах, образующих понятие чести, необходимо бросить беглый взгляд на
происхождение общества. Первые законы и власть появились в связи с потребностью
восстанавливать порядок, беспрестанно нарушаемый вследствие столкновений эгоистических
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
интересов каждой отдельной личности. Эту первичную цель преследовали при создании общества,
и она всегда, постулируется в качестве основополагающей искренне или для отвода глаз во всех,
даже самых деспотичных, кодексах. Установление более тесных связей между людьми, успехи в их
познаниях породили бесконечное разнообразие взаимных отношений и потребностей, которые
всегда выходили за рамки возможностей любого кодекса предусмотреть их заранее. И в то же время
были недостаточны, чтобы раскрыть в полной мере реальные возможности каждой отдельной
личности. С этого-то времени и начинается господство общественного мнения, поскольку оно
оставалось единственным средством защищать добро от зла в случаях, не урегулированных
законом. Общественное мнение подвергает пытке мудреца и невежду, заставляя принимать за
добродетель то, что является лишь ее внешним проявлением, и превращая злодея в проповедника,
если оно сочтет это соответствующим своим собственным интересам. Поэтому мы вынуждены не
только прислушиваться к мнению людей, но и следовать ему, чтобы не опуститься ниже
общепринятого уровня; человек честолюбивый стремится завоевать признание общественного
мнения для поднятия собственного престижа, тщеславный делает это для подтверждения
собственных заслуг, а человек чести считает своим долгом быть признанным в глазах
общественного мнения. В этом смысле многие рассматривают понятие чести как необходимое
условие своего существования. Понятие чести появилось уже после образования общества.
Поэтому оно не могло быть элементом общего достояния делегированного людьми верховной
власти по общественному договору. Его использование означает инстинктивный возврат к
естественному состоянию с тем, чтобы хотя бы временно стряхнуть с себя бремя законов, не
способных в данном случае предоставить гражданину достаточную защиту. Поэтому при проявлении
крайностей, связанных с предоставлением или ограничением политической свободы, понятие о
чести исчезает или сливается с другими понятиями. В первом случае господство законов делает
излишним стремление добиваться одобрения других людей, а во втором - господство тирана,
уничтожая гражданское общество, делает существование человека непрочным и сиюминутным.
Честь, следовательно, является одним из основных принципов монархий с умеренным
деспотическим правлением, выполняя ту же функцию, что и революция в деспотических
государствах: кратковременное возвращение в естественное состояние и напоминание властителю
о древнем равенстве.
§ X. О ПОЕДИНКАХ
Из необходимости уважать общественное мнение возникли дуэли, питательной средой для
которых служит анархия законов. Полагают, что дуэли были неизвестны древним, которые,
вероятно, из чувства самосохранения собирались в храмах, театрах, у друзей безоружными. А
может быть дуэль с участием гладиаторов была обыденным общественным зрелищем для народа, и
люди свободные опасались, как бы их не назвали гладиаторами за дуэлянство. Тщетно
законодатель, угрожая смертной казнью дуэлянтам, пытался искоренить этот обычай, основанный
на чувстве, которое у некоторых людей сильнее страха смерти, так как будучи лишенным уважения
в глазах общественного мнения, человек обречен на полное одиночество, состояние невыносимое
для человека общественного. 3 то же время, если он становится мишенью для постоянно
повторяющихся обид и унижений, то это пересиливает страх перед наказанием. Почему же тогда
среди простого народа дуэли не распространены столь широко, как среди высших сословий? Не
только потому, что простой народ не имеет оружия, но и потому, что меньше склонен придавать
значение общественному мнению, тогда как представители высших сословий с большими
подозрением и ревностью следят друг за другом. Здесь не бесполезно повторить вслед за другими
авторами, что лучшим средством для предотвращения этого преступления является наказание
зачинщика, давшего повод для дуэли при одновременном объявлении невиновным того, кто
вынужден в этой связи не по собственной воле защищать свое доброе имя, чего действующие
законы не обеспечивают. А его участие в дуэли должно доказать его согражданам, что он боится
только законов, а не людей.
1
*Понятие обязательства относится к числу тех, которое чаще всею встречаются в науках,
трактующих о нравственности, и представляет собой не идею, а неполное умозаключение.
Попробуйте отыскать идею в слове "обязательство", и вы ее не найдете. Сделайте умозаключение,
и вы сами все поймете и будете поняты. (Прим. автора)*
2
Все, включенное между знаками * является первым дополнением, а между знаками ** - вторым
дополнением.
§ XIII. О СВИДЕТЕЛЯХ
Для любого хорошего законодательства исключительно важно точно определять, заслуживают
ли доверия свидетели и доказательства преступления. Любой разумный человек, то есть
наделенный способностью связно излагать свои мысли и обладающий теми же чувствами, что и
другие люди, может быть свидетелем. **Истинным критерием правдивости свидетелей служит их
заинтересованность в том, чтобы говорить правду. Поэтому представляется несерьезной причина
отвода женщины в связи с ее слабостью, а отвод осужденных на основании отождествления смерти
гражданской и физической - детский лепет. И безосновательным является отвод свидетелей по
причине их бесчестия, если у них нет никакой корысти лгать.** Доверие свидетелю, таким образом,
уменьшается в прямой зависимости от враждебных, дружеских или иных отношений между
свидетелем и обвиняемым в преступлений. Необходимо иметь более одного свидетеля, так как если
один утверждает что-либо, а другой то же самое отрицает, то нет ничего достоверного. И в этом
случае следует отдать предпочтение правилу, согласно которому в отношении каждого действует
презумпция невиновности. Достоверность свидетельских показаний тем меньше, чем ужаснее
преступление 1, или чем невероятнее обстоятельства, как, например, колдовство или бесцельная
жестокость. В обвинениях первого рода, скорее, можно согласиться с тем, что несколько свидетелей
дают ложные показания по невежеству или из ненависти к обвиняемому, чем поверить в тот факт,
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
что человек обладает сверхъестественной силой, которой Бог никого не наделял или которой лишил
всех созданных им существ. Точно так же обстоит дело и со вторым видом обвинений, так как
человек способен на жестокость только в случае, если это продиктовано его интересами,
ненавистью или страхом. Чувства человека обладают строго определенной функциональной
зависимостью, установленной природой: всегда адекватно реагировать на получаемое впечатление
и не более того. Равным образом достоверность свидетельских показаний может уменьшиться, если
свидетель является членом какого-нибудь частного общества, правила и принципы
функционирования которого малоизвестны или отличаются от общепринятых. Такой свидетель
подвержен влиянию не только своих, но и чужих страстей.
Наконец, достоверность показаний свидетеля практически равна нулю, когда слова
используются в качестве доказательства преступления, ибо тон, каким они говорятся, жесты, - все
то, что предшествует или сопутствует различным мыслям, для выражения которых человек
использует одни и те же слова, так влияет на смысл сказанного, что его почти невозможно
воспроизвести с первоначальной точностью. Более того, выходящие за рамки обычного и
насильственные деяния, каковыми являются все истинные преступления, оставляют следы, которые
проявляются во множестве обстоятельств и последствий этого преступления. Слова же остаются
только в памяти услышавшего их, скорее ненадежной по преимуществу и часто запоминающей
сказанное в искаженном виде. И потому оклеветать человека гораздо проще, ссылаясь на его слова,
чем на его действия, так как чем больше в качестве доказательства преступления приводится
обстоятельств, тем больше обвиняемому предоставляется средств для оправдания.
§ XVI. O ПЫТКЕ
У большинства народов жестокие пытки, которым подвергается обвиняемый во время процесса,
освящены обычаем. Применение пыток преследует различные цели: во-первых, чтобы заставить
обвиняемого признаться в совершенном преступлении, во-вторых, чтобы он объяснил противоречия
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
в своих показаниях, в-третьих, чтобы назвал сообщников, а также ради некоего метафизического и
труднопостижимого очищения. *Наконец, обвиняемого пытают за другие преступления, которые
могли быть им совершены, но которых ему не инкриминируют.*
Никто не может быть назван преступником до вынесения приговора суда. Общество также не
может лишить его своей защиты до тех пор, пока не принято решение о том, что он нарушил
условия, которые ему эту защиту гарантировали. Таким образом, какое другое право, кроме права
силы, наделяет судью властью наказывать гражданина до того, как установлен факт его виновности
или невиновности? Не нова следующая дилемма: доказано преступление или нет. Если доказано, то
оно подлежит наказанию исключительно в соответствии с законом, и пытки излишни, так как
признание обвиняемого уже не требуется. В случае, если нет твердой уверенности в том, что
преступление совершено, нельзя подвергать пытке невиновного, ибо, согласно закону, таковым
считается человек, преступления которого не доказаны. Кроме того, было бы нарушением всех норм
требовать от человека, чтобы он был одновременно и обвинителем самому себе, и обвиняемым,
чтобы истина добывалась с помощь физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах
несчастного. Такой подход - верное средство оправдать физически крепких злоумышленников и
осудить слабых невиновных. Таковы роковые недостатки этого так называемого критерия истины,
достойного каннибалов, который даже римляне, сами варвары во многих отношениях, применяли
только к рабам, жертвам чрезвычайно превозносимой, но жестокой воинской доблести.
Какова же политическая цель наказания? Устрашение других людей. Но что следует думать о
тайных и неизвестных широкой публике истязаниях, к которым тиранические режимы обычно
прибегают в отношении виновных и невиновных? Важно, чтобы ни одно раскрытое преступление не
оставалось безнаказанным. Но что толку в задержании преступника, если совершенное им
преступление остается неизвестным? Содеянное и неисправленное зло может быть наказано
обществом в той мере, насколько оно пробуждает в других надежду на безнаказанность. Если
верно, что число людей, уважающих законы из страха или в силу добродетели, больше, чем людей
их нарушающих, то опасность подвергнуть пытке невинного возрастает по мере возрастания
вероятности того, что при прочих равных условиях человек скорее исполнит закон, чем нарушит его.
Другим нелепым основанием для пытки служит очищение от бесчестья, то есть человека,
признанного по закону оскверненным, принуждают подтверждать доказательства своей чистоты
вывихом собственных костей. Подобное недопустимо в XVIII веке. Как можно верить в то, что
физическая боль способна очистить от бесчестия, которое является понятием чисто морального
свойства. Но может быть, боль - это тигль, а бесчестие - физическое тело, содержащее примеси?
Нетрудно обнаружить истоки этого нелепого закона, поскольку даже нелепые традиции, которым
следует целый народ, всегда являются в той или иной мере результатом общепринятых и
почитаемых этим народом представлений. По-видимому, в основе такого обряда очищения лежат
религиозные и духовные идеи, которые таким вот образом трансформировались в сознании людей и
целых народов в течение веков. Непогрешимый постулат веры гласит, что грехи наши, порожденные
человеческой слабостью и не заслужившие вечного гнева Всевышнего, подлежат очищению огнем,
непостижимым для земных существ. В наши дни бесчестье стало светским грехом. И почему тогда
нельзя освободить человека от мирского греха пыткой, подобно тому как огонь и боль очищают от
грехов духовных и нравственных? Я полагаю, что признание обвиняемым совершенного
преступления, которое требуется в некоторых судах, как необходимое условие для его осуждения,
имеет аналогичные корни, поскольку признание кающихся грешников является неотъемлемой
частью религиозных обрядов в пенитенциарных судах, где совершается таинство очищения от
грехов. Вот так люди злоупотребляют самым истинным светом Божественного откровения. А так как
в эпоху невежества Божественное откровение - единственный источник света, покорное
человечество обращается к нему по всякому поводу и использует самыми нелепыми и самыми
неподходящими способами. Но бесчестие - это такое чувство, которое не подвластно ни закону, ни
разуму, а лишь общественному мнению. Сам факт применения пытки является оскорблением чести
и достоинства ее жертвы. Таким вот способом позор бесчестия смывается бесчестием.
Третьим основанием для применения пытки к подозреваемому в преступлениях служат
противоречия в его показаниях. Однако в данном случае не следует забывать, что неизвестность
приговора, внушающее трепет одеяние и импозантность судьи, невежество, присущее в одинаковой
мере почти всем, и виновным, и невиновным, также может стать вероятной причиной
противоречивости, как показаний невиновного, умирающего от страха, так и преступника, который
стремится выйти сухим из воды. Это тем более вероятно, что противоречия, столь свойственные
людям в нормальной жизни, не могут не усилиться, когда человек теряет душевное спокойствие и
полностью поглощен мыслью о спасении от приближающейся опасности.
Этот мерзкий способ добывания истины еще и поныне остается памятником древнего и дикого
законодательства, когда испытание огнем, кипящей водой и вооруженными поединками назывались
судом Божьим, как будто звенья непрерывной цепи явлений, берущей начало в первопричине,
обязательно должны перепутываться и рваться в угоду легкомысленным человеческим поступкам.
Единственное различие между пыткой и испытанием огнем и кипящей водой заключается в том, что
исход первой зависит, по-видимому, от силы воли обвиняемого, а второго - от чисто внешних
природных явлений. Но эта разница только кажущаяся, а не реальная. Дать правдивые показания
под пыткой, причиняющей невыразимые страдания, столь же маловероятно теперь, как и прежде,
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
когда подвергались испытанию огнем и кипящей водой. Всякое проявление нашей воли всегда
пропорционально силе воздействия на наши чувства, поскольку воля от них зависит. Способность
человеческих чувств к восприятию ограничена. Поэтому ощущение боли, охватив весь организм,
может превысить предел выносливости подвергнутого пытке, и ему не останется ничего другого, как
избрать кратчайший путь к избавлению от мучащих его в данный момент страданий. Следовательно,
ответная реакция обвиняемого на пытку с неизбежностью будет такой же, как и при испытании огнем
и кипящей водой. Чувствительный невиновный признает себя виновным, надеясь тем самым
прекратить страдания. И таким образом стирается разница между виновными и невиновными с
помощью именно того средства, которое как раз и призвано эту разницу выявлять. *Излишне было
бы дополнительно иллюстрировать сказанное бесчисленными примерами того, как невиновные
люди признавали себя виновными, корчась под пыткой от боли. Нет такой нации, такой эпохи,
которые не давали бы подобных примеров. Увы, люди не меняются и не делают никаких выводов.
Любой человек с кругозором, выходящим за пределы повседневности, устремляется время от
времени на обращенный к нему таинственный и смутный зов природы. Однако опыт, властвующий
над разумом, его удерживает и внушает страх.* Исход пытки, следовательно, дело индивидуального
темперамента и расчета. У каждого эти параметры разные, и прямо зависят от физической силы и
чувствительности. Так что математический метод больше подходит для решения этой проблемы,
чем судейское усмотрение. Основываясь на данных о силе мускулов и чувствительности нервной
системы невиновного, можно рассчитать тот болевой предел, за которым этот невиновный
вынужден будет признать себя виновным в совершении преступления.
Допрос обвиняемого производится с целью выявления действительного положения дел, но если
выявить это трудно по внешнему виду, жестикуляции, выражению лица допрашиваемого, когда он
спокоен, то эта задача еще более усложняется, когда страдания искажают весь его внешний облик,
по которому иногда можно догадаться об истинном положении дел, даже помимо воли человека.
Всякое насильственное действие спутывает и заставляет исчезнуть мельчайшие индивидуальные
признаки предметов, с помощь которых иной раз правда отличается ото лжи.
Эти истины известны еще со времен древнеримских законодателей, когда пытки применялись
лишь в отношении рабов, которые вообще за людей не считались. Эти истины усвоены Англией. Ее
научная слава, превосходство в торговле и богатстве над другими странами, и как следствие этого,
ее могущество, примеры доблести и мужества не позволяют усомниться в доброкачественности ее
законов. Пытка отменена и в Швеции. Она отменена и одним из мудрейших монархов Европы. Он
возвел философию на престол и стал другом-законодателем для своих подданных. Он сделал их
равными и свободными, зависящими только от законов. И это единственный вид равенства и
свободы, которых разумные люди могут требовать при настоящем положении вещей. Пытка не
признается необходимой в законах о военной службе, хотя войска рекрутируются большей частью
из подонков общества, что, казалось бы, должно было бы сделать пытку для этого сословия более
пригодной, чем для других сословий. Человеку, не учитывающему поразительную силу обычая,
может показаться странным, что законы гражданские должны учиться гуманным методам
правосудия у душ закоснелых от резни и крови.
Наконец, осознанием этих истин начинают смутно проникаться и те, кто их не приемлет.
Признание подсудимого, сделанное под пыткой, считается ничтожным, если не подтверждено
обвиняемым под присягой после нее. Некоторые ученые и государства допускают возможность
позорного повторного применения пытки до трех раз. Другие же государства и ученые оставляют это
полностью на усмотрение судей. Так что из двух лиц, одинаково невиновных или одинаково
виновных, более физически сильный и смелый будет оправдан, а более слабый и робкий - осужден
на основании следующего рассуждения: "Я в качестве судьи должен был принять решение о том,
кто из вас виновен в совершении некоего преступления. Ты - сильный, сумел выдержать боль,
поэтому я тебя оправдываю. Ты - слабый, сдался, и я выношу тебе обвинительный приговор. Я
понимаю, что признание, вырванное под пыткой, не имеет никакой силы. Но я вновь подвергну вас
пытке, если вы не подтвердите своих прежних показаний".
Еще одно странное следствие, с необходимостью вытекающее из применения пыток,
заключается в том, что невиновный поставлен в худшие условия, чем виновный. Ибо если оба
подвергнуты пытке, то для первого любое решение судьи направлено против него: признание в
совершенном преступлении повлечет его осуждение, а в случае непризнания он хотя и будет
оправдан, но только после страданий от незаслуженной пытки. Для виновного же такое положение
благоприятно уже по своей сути, так как, стойко выдержав пытку, он должен быть оправдан как
невиновный. И тем самым он сменил себе большее наказание на меньшее. Таким образом,
невиновный может только потерять, виновный же может и выиграть.
Закон, санкционирующий пытку, - это закон, который призывает: "Люди, терпите боль, и если
природа заложила, в вас неистребимое чувство любви к самому себе, если она наделила вас
неотъемлемым правом защищать самих себя, я порождаю в вас диаметрально противоположное
чувство - героическую ненависть к самим себе и предписываю вам обвинять самих себя, говоря
правду, даже когда будут разрывать вашу плоть и дробить ваши кости".
*Применение пыток связано с желанием выяснить, не замешан ли обвиняемый в других
преступлениях, помимо тех, в которых он обвиняется: "Тебя обвиняют в одном преступлении,
следовательно, не исключено, что ты виновен и в сотне других. Это сомнение меня тяготит. Я хочу
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
рассеять его с помощью моего собственною критерия истины. Законы подвергают тебя пыткам,
поскольку ты - преступник, поскольку ты мог бы быть преступником, поскольку я хочу, чтобы ты был
им".*
Наконец, обвиняемого подвергают пытке, чтобы он назвал соучастников своего преступления. Но
если доказано, что пытка - негодное средство для получения правдивых показаний, то каким
образом она может помочь выявить соучастников, для чего также необходимо выявить истинное
положение вещей?
Ведь человеку, обвиняющему самого себя, еще легче обвинить других. Справедливо ли
подвергать пыткам людей за чужие преступления? Разве нельзя выявить соучастников с помощью
показаний свидетелей и обвиняемого, с помощью улик и состава преступления, словом, всеми теми
средствами, которые служат для доказательства виновности обвиняемого? Соучастники в
большинстве случаев скрываются тотчас после задержания своего товарища. Сама
неопределенность их судьбы осуждает их на изгнание и освобождает страну от опасности новых
преступлений. В то же время наказание задержанного обвиняемого достигает своей единственной
цели: удерживать с помощью страха других людей от совершения аналогичных преступлений.
§ XVIII. О ПРИСЯГЕ
Необходимость присяги обвиняемого порождает противоречие между законами и естественными
чувствами человека, поскольку она требует давать правдивые показания как раз в то время, когда
человеку исключительно выгодно лгать. И получается, будто человек может присягать себе на
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
погибель, будто религиозное чувство не молчит в большинстве людей, когда речь заходит об их
интересах. Опыт всех веков доказал, что религией, этим драгоценным даром неба, человечество
злоупотребляло больше, нежели чем либо другим. И с какой стати тогда она будет пользоваться
уважением у злодеев, если даже люди, считавшиеся мудрейшими, столь часто совершали
прегрешения против нее? Влияние, которое религия противопоставляет страху, испытываемому
человеком перед страданиями, и любви к жизни, оказывается для большинства слишком слабым,
так как оно почти не затрагивает чувственной природы человека. Дела небесные управляются
совсем иным законом, чем дела людей. Зачем же тогда сталкивать их друг с другом? Зачем же
ставить человека перед неразрешимым противоречием: грешить против Бога или способствовать
собственной гибели? Таков закон, который предписывает присяге принуждать человека быть плохим
христианином или мучеником. Постепенно присяга вырождалась в простую формальность,
ослабляя тем самым силу религиозного чувства, единственного залога нравственной чистоты у
большинства людей. Опыт убеждает нас в бесполезности присяги, так как любой судья может мне
представить свидетельство того, что ни одна присяга не побудила ни одного обвиняемого сказать
правду. В этом же убеждает и разум, который объявляет бесполезными и, следовательно, вредными
все законы, противоречащие естественным чувствам человека. С этими законами происходит то же
самое, что и с плотинами, перегораживающими течение реки: они рушатся и тотчас уносятся или
размываются образовавшимся благодаря им водоворотом и незаметно им же уничтожаются.
§ ХХ. НАСИЛИЯ
Одни преступления являются преступлениями против личности, другие - против имущества.
Первые подлежат наказаниям телесным: и ни знатный, ни богатый не должны иметь возможности
откупиться деньгами за преступления против людей незнатных и бедных. Иначе богатство, которое
благодаря защите законов стало наградой за трудолюбие, превратилось бы в питательную среду
тирании. Свобода кончается там, где законы допускают, что в ряде случаев человек перестает быть
личностью и становится вещью: там оказывается, что влиятельные люди прилагают энергичные
усилия, чтобы из всей совокупности гражданских правоотношений приоритет получили те, которые
закон регулирует в их интересах. Достичь этого значит приобщиться к чудесному таинству,
превращающему гражданина в рабочий скот. А в руках сильного это является цепью, с помощью
которой он сковывает действия неосмотрительных и слабых. И по этой причине при некоторых
формах правления за фасадом свободы скрывается тирания, или же она прокрадывается
неожиданно в какой-нибудь забытый законодателем уголок и там незаметно для всех набирает силу
и разрастается. Против тирании, действующей открыто, люди воздвигают обычно мощные преграды.
Но они не видят ничтожнейшего насекомого, которое подтачивает эти преграды и прокладывает тем
самым полноводному потоку новое русло тем более безопасное, что его невозможно заметить.
1
**Криминалисты считают, что правдивость свидетельских показанийи возрастает тем больше,
чем ужаснее преступление. Вот "железная" аксиома, продиктованная самым жестоким идиотизмом:
"In atrocissimis leviores conjencturae sufficiunt, et licet judici jura transgredi". Переведем это на
общедоступный язык, и европейцы узнают одно из тех столь многочисленных, сколь и неразумных
изречений, которым они слепо подчиняются: "При обвинении в самых тягчайших преступлениях, то
есть наименее вероятных, - судье достаточно самых поверхностных предположений, чтобы
переступить закон". Нелепая законодательная практика часто является следствием страха, главного
источника человеческих противоречий. Законодатели (а таковыми являются юристы, которых после
их смерти наделили правом решать все на свете и которые превратились из писателей
пристрастных и продажных в вершителей человеческих судеб и жрецов закона), напуганные
осуждением нескольких невиновных, перегрузили процесс судопроизводства чрезмерными
формальностями и исключениями, точное следование которым возвело бы на престол правосудия
анархическую безнаказанность Напуганные затем тяжкими и трудно раскрываемыми
преступлениями, эти законодатели сочли себя обязанными отступить от ими же самими
установленных формальностей и превратили, движимые отчасти деспотической нетерпеливостью, а
отчасти женской робостью, серьезное дело правосудия в своею рода спектакль, в котором азарт и
интриганство главные действующие лица. **
§ XXII. КРАЖИ
Кражи, совершаемые без применения насилия, должны караться денежным штрафом. Кто хочет
обогащаться за счет других, должен отдать часть своего. Но так как кражи обычно являются
следствием нищеты и отчаяния, это преступление распространено главным образом среди той
несчастной части человечества, которой право собственности (ужасное и, может быть, не
необходимое право) не оставило в жизни ничего иного, кроме нищенского существования. *Но
подвергнутых денежным штрафам больше действительно виновных в совершении преступлений. И,
следовательно, лишаются также куска хлеба и невиновные, чтобы отдать его злоумышленникам.*
Поэтому наиболее целесообразным наказанием за кражу был бы тот единственный вид лишения
свободы, который можно назвать справедливым, а именно - временное лишение свободы лица,
совершившего кражу, и передача как его самого, так и его мускульной силы в распоряжение
общества, чтобы вознаградить это последнее полной от него зависимостью за противоправное
нарушение в одностороннем порядке общественного договора. Но если кража совершена с
применением насилия, то наказание должно быть смешанным и состоять из телесного наказания и
лишения свободы. Другие писатели уже раньше меня доказали очевидное несоответствие,
порождаемое отсутствием различий между кражей с применением насилия и кражей посредством
хитрости, показав, что абсурдно ставить знак равенства между жизнью человека и крупным
денежным вознаграждением. Однако никогда нелишне напомнить о требовании, к выполнению
которого фактически еще не приступили. Политические машины дольше других сохраняют
сообщенную им инерцию и медленнее других принимают новое направление движения. Оба эти
преступления различны по своей природе, а в политике также возможно применение
математической аксиомы, согласно которой разнородные величины разделяет бесконечность.
§ XXIII. БЕСЧЕСТЬЕ
Личные обиды и оскорбления чести, то есть той справедливой доли уважения, которую каждый
гражданин имеет право требовать от других, должны наказываться бесчестием. Бесчестие является
знаком общественного порицания виновного. В результате он лишается уважения общества,
доверия своего отечества и отношений братства, которые рождаются благодаря возникновению
общества. Бесчестие не является чисто юридическим понятием. Поэтому необходимо, чтобы
применение наказания бесчестием по закону вытекало бы из самой природы вещей, отвечало бы
общечеловеческим этическим нормам или было бы проявлением национальных особенностей
морали данного конкретного общества, народных традиций, почитаемых как закон. В противном
случае закон о бесчестии потеряет силу общественного признания, или же перестанут действовать
этические нормы, основанные на понятиях нравственной чистоты. И здесь не поможет никакое
краснобайство, бессильное, против наглядных примеров. Тот, кто называет бесчестными деяния
нейтральные по своей сути, выхолащивает значение действительно бесчестных поступков. Не
следует ни слишком часто злоупотреблять применением наказания бесчестием, ни подвергать
этому наказанию большое число лиц одновременно. Первое нежелательно, поскольку слишком
частое обращение к общественному мнению ослабляет силу его влияния, второе - поскольку
объявлять бесчестными многих значит никого не объявлять таковым.
**Наказаниям телесным и причиняющим физические страдания нельзя подвергать за
преступления, причиной которых является спесь, поскольку страдания являются питательной
средой таких преступлений и окружают совершивших их ореолом славы. Бороться с этими
преступлениями целесообразнее всего осмеянием и бесчестием. Эти наказания сбивают спесь с
фанатиков, выставляя их на посмешище презрительной толпы. Влияние такого рода наказаний
столь значительно, что сама истина медленно и с большим трудом от него освобождается. Так,
противопоставляя силу силе, а мнение мнению, мудрый законодатель искореняет в народе
восторженное отношение и преклонение перед принципами, нелепое происхождение которых
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
искусно вуалируется путем подмены этих принципов хитроумными выводами, сделанными на их
основе.**
Вот способ добиться гармонии между неизменной и вечной природой вещей, находящейся в
постоянном движении, а потому и уничтожающей все стесняющие ее ограничения, и преходящими
отношениями, которые строятся на ее основе. Не только изобразительное искусство остается
верным принципам подражания природе. Сама политика, по крайней мере истинная и
обоснованная, подчиняется этому принципу, ибо она есть не что иное, как искусство наилучшим
образом управлять неизменными чувствами людей и умиротворять их.
§ XXIV. ТУНЕЯДЦЫ
Тот, кто нарушает общественное спокойствие, кто не повинуется законам, то есть кто не
выполняет условия, обеспечивающие сосуществование и взаимную защиту людей, должен быть
изгнан из общества. Вот почему мудрое правление, поощряя труд и полезную деятельность,
отвергает тот вид политического тунеядства, который строгие моралисты путают с праздностью,
проистекающей от накопленного трудом богатства, праздностью, которая становится все более
необходимой и полезной по мере того, как значение гражданского общества возрастает, а
государственного управления уменьшается. Я называю политическим тунеядцем того, кто не
приносит обществу никакой пользы ни трудом, ни богатством, кто приобретает, никогда не теряя;
того, кого простой люд почитает с идиотским восхищением, а мудрый презирает, сочувствуя его
жертвам. Это - человек, не имеющий стимула к активной деятельности, которая заключается в
удовлетворении потребностей, связанных с необходимостью сохранять и приумножать жизненные
блага. Он отдает политическим страстям - не менее сильным, чем другие человеческие страсти, -
всю свою энергию. Не является политическим тунеядцем тот, кто наслаждается плодами пороков
или добродетелей своих предков и за свои наслаждения расплачивается хлебом насущным с
трудолюбивой бедностью, которая ведет мирными средствами молчаливую войну усердия с
праздным богатством, вместо сомнительной кровавой войны с властью. Поэтому закон, а не
блюстители нравов с их аскетической моралью воздержания должны определять, какое тунеядство
подлежит наказанию.
**По-видимому, изгнанию должны подвергаться обвиняемые в тяжком преступлении,
причастность которых к этому преступлению весьма вероятна, но не доказана безусловно, чтобы
объявить их преступниками. Однако для этого необходим закон, максимально точный и
исключающий возможность судейского произвола. Этот закон, осуждая на изгнание того, кто
поставил страну перед фатальным выбором - опасаться его или заставить самого испытывать
страх, - оставлял бы за ним священное право доказать свою невиновность. Для высылки из страны
собственного гражданина должны существовать более веские причины, чем для высылки
иностранца, равно как для высылки впервые обвиненного они должны быть более вескими, чем для
преступавшего закон неоднократно.**
§ XXXII. САМОУБИЙСТВО
Самоубийство - это преступление, к которому, казалось бы, нельзя применить наказание в
собственном смысле этого слова, ибо оно карает или невиновного, или холодное и бесчувственное
тело. И если в последнем из этих двух случаев наказание не производит никакого впечатления на
живых, как не производит на них впечатление бичевание статуи, то в первом наказание
несправедливо и жестоко, так как политическая свобода людей необходимо предполагает, что
наказание должно быть исключительно личным.
Люди слишком любят жизнь, И все, что их окружает, лишь укрепляет их в этой любви.
Обольщающий образ радости и надежды, этой сладчайшей обманщице смертных, благодаря
которой они с вожделением осушают чащу зла, если к нему примешана хоть капля удовольствия,
слишком манит людей. И потому не следует опасаться, что неизбежная безнаказанность
самоубийства возымеет на людей какое-либо действие. Кто боится страданий, подчиняется
законам. Но смерть уничтожает в теле все источники страданий. Что ж тогда сможет удержать
отчаявшуюся руку самоубийцы?
Тот, кто лишает себя жизни, наносит обществу вреда меньше, чем тот, кто покидает его пределы
навсегда. Ибо первый оставляет все, что ему принадлежало, а второй лишает общество как себя
самого, так и части своего имущества. Если общество сильно числом своих граждан, то покинувший
его наносит ему вдвое больший ущерб, поселившись в каком-либо соседнем государстве, чем тот,
кто отнимает себя у общества посредством самоубийства. Вопрос таким образом сводится к
следующему: полезно или вредно для государства предоставлять каждому своему гражданину
полную свободу покидать его.
Не следует принимать закон, не обладающий силой принуждения или потерявший свое значение
по причине каких-либо обстоятельств. А так как людьми управляет общественное мнение, которое
подвержено лишь медленному и косвенному, а не прямому и насильственному воздействию
законодателя, то бесполезные и игнорируемые людьми законы заражают своей негодностью более
эффективные законы, на которые после этого смотрят скорее как на препятствие, которое следует
обойти, чем как на залог общественного блага. Если же, как указывалось выше, восприимчивость
наших чувств ограничена, то, уделяя больше внимания другим предметам, чуждым закону, они будут
менее способны воспринимать сам закон. Отсюда мудрый устроитель общественного благополучия
мог бы сделать весьма полезные выводы. Однако выяснение их слишком бы отвлекло меня от
моего собственного предмета, который состоит в том, чтобы доказать бесполезность превращения
государства в тюрьму. Подобный закон бесполезен, ибо не ясно, как запереть границу и затем
поставить стражу над стражей, если только страну не отделяют от всех других стран неприступные
горы или несудоходные моря? Тот, кому удалось покинуть страну со всем своим состоянием, не
может быть наказан. Это преступление после его совершения, таким образом, не может быть
наказано. А предупреждать его наказанием значило бы наказывать волю человека, а не его деяние,
то есть вторгаться в область намерений, самую свободную от власти законов область человеческой
природы. **Подвергнуть наказанию вместо эмигрировавшего его имущество, оставшееся в
государстве, значило бы способствовать застою в международной торговле.** Кроме того, этому
препятствует легко осуществимые и неизбежные в подобных случаях мошеннические сделки,
которые не могут быть пресечены без опасности ограничения гражданских прав. Наказывать
возвратившегося иммигранта значило бы препятствовать исправлению зла, причиненного обществу,
поскольку это сделало бы всех эмигрантов невозвращенцами. Само запрещение оставлять страну
только усиливает в его гражданах желание покинуть ее, а иностранцам служит предупреждением
против ее посещения.
Что же мы должны думать о правительстве, у которого нет другого средства удержать людей в
стране, уже связанных с ней естественным образом первыми впечатлениями детства, кроме
страха? Наиболее действенное средство, способное удержать граждан в отечестве, заключается в
увеличении благосостояния каждого из них. Подобно тому, как поощряются все усилия для создания
положительного торгового баланса государства, точно так же величайший интерес верховной власти
и народа заключается в том, чтобы всеобщее благополучие по сравнению с другими государствами
было бы выше, чем где бы то ни было. Роскошь не составляет главного элемента этого
благополучия, хотя она и является необходимым средством против неравенства, усиливающегося
по мере успешного развития всей нации в целом, ибо без такого прогресса все богатства
сосредоточивались бы в одних руках. Там, где территория страны увеличивается в большей
степени, чем растет население, роскошь благоприятствует деспотизму, **так как, чем население
реже, тем слабее развита промышленность страны. А чем слабее развита эта последняя, тем
сильнее бедность зависит от богатства и тем сложнее угнетенным объединиться против
угнетателей. К тому же объединение это будет не столь для угнетателей опасно. Роскошь
благоприятствует деспотизму в этом случае потому, что высокие должности, почести, отличия,
подчинение, еще более отделяющее могущественных от слабых,** достигаются легче немногими,
чем многими. И люди тем менее зависимы, чем меньше существует возможности контролировать
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
их. А контроль за людьми тем менее возможен, чем больше их численность. Но там, где население
растет гораздо быстрее территории, там роскошь противостоит деспотизму, так как она стимулирует
развитие промышленности и инициативу людей, а удовлетворение развившихся потребностей
предоставляет так много наслаждений богатому, что для показной и тщеславной роскоши,
усиливающей чувство политической зависимости, не остается много места. Поэтому можно
заметить, что в государствах с обширной территорией, но малонаселенных и слабых, тщеславная
роскошь преобладает над роскошью жизненных удобств, если не встречает сопротивления. И
наоборот, в государствах густонаселенных с небольшой территорией роскошь жизненных удобств
ограничивает роскошь тщеславия. Однако торговля и наслаждение роскошью имеет тот недостаток,
что производятся они при участии многих, а плодами их пользуются лишь немногие. Большинство
же довольствуется самой их незначительной частью. Так что чувство нищеты остается. Оно, правда,
порождается скорее сравнением, чем действительностью. Безопасность и свобода, ограниченная
одними лишь законами, - вот что составляет основу благополучия. Именно благодаря им роскошь
приносит пользу населению. Без них она становится орудием тирании. Подобно диким и
свободолюбивым благородным животным, которые удаляются в необитаемые и неприступные
места, оставляя плодородную и прекрасную местность человеку, преследующему их, сами люди
бегут от наслаждений, распределяемых тиранией.
Таким образом, доказано, что закон, превращающий страну в тюрьму для подданных,
бесполезен и несправедлив. Точно таким же поэтому будет и наказание за самоубийство, поскольку
это вина перед Богом, и он карает за нее после смерти. Перед людьми же самоубийство
преступлением не является, поскольку наказанию за него подвергается не виновник, а его семья.
Если же мне кто-либо возразит, что это наказание тем не менее может удержать человека от
самоубийства, то я отвечу: кто спокойно отказывается от блага жизни, кто ненавидит свое земное
существование настолько, что предпочитает ему скорбную вечность, того должны оставлять
безразличным менее действенные и более отдаленные соображения о детях или о родителях.
§ XXXIII. КОНТРАБАНДА
Контрабанда является преступлением в собственном смысле этого слова, так как наносит ущерб
и государю и нации. Но наказание за это преступление не должно быть позорящим, поскольку его
совершение не осуждается как бесчестие общественным мнением. Когда наказываются бесчестием
преступления, которые людьми за таковые не считаются, то тем самым ослабляется чувство позора
у тех, кто его заслужил. Если, например, к смертной казни будет приговорен и тот, кто убил фазана,
и тот, кто убил человека или подделал важный документ, то не будет никакой разницы между этими
тремя преступлениями. Тем самым будет разрушена нравственная основа человеческой души,
создававшаяся так медленно и так трудно в течение долгих веков и стоившая столько много крови.
При этом считалось необходимым для рождения нравственных начал в человеке прибегнуть к
помощи самых возвышенных побуждений и бесчисленного множества торжественных ритуалов.
Преступление контрабанды создается самим законом, так как при повышении таможенных
пошлин растет и прибыль от контрабанды и соответственно соблазн заняться ею. Чем шире
охраняемая сфера и уже круг товаров, разрешенных к свободной продаже, тем контрабанда легче.
Самое справедливое наказание за это преступление - отобрание контрабандного товара и других
вещей, которые будут вместе с этим товаром найдены. Это наказание будет тем эффективнее, чем
ниже таможенная пошлина, так как риск соразмеряется с прибылью, которую можно было бы
получить при успешном исходе дела.
Но почему это преступление, являясь кражей у государя и соответственно у нации, не влечет за
собой наказания бесчестием того, кто его совершил? Отвечаю: преступления, которые по мнению
людей не наносят им непосредственного ущерба, не интересуют их настолько, чтобы вызвать
всеобщее негодование против виновных. К таким преступлениям относится и контрабанда. Люди, на
которых отдаленные последствия производят самое слабое впечатление, не видят вреда в
действиях контрабандистов. А часто даже довольны сиюминутной выгодой от контрабанды. Они
видят только вред, наносимый государю. Следовательно, они не заинтересованы в наказании
контрабандиста бесчестием, как заинтересованы в этом по отношению тех, кто крадет у частных
лиц, подделывает подписи или вообще совершает преступления против них самих. Отсюда и
очевидный вывод: каждое сознательное существо интересует только тот ущерб, который наносится
ему самому.
Но следует ли оставлять безнаказанным подобное преступление, совершенное лицом, у
которого нет имущества? Нет: есть виды контрабанды, которые так сильно влияют на систему
налогообложения - эту важную и сложную часть любого хорошего законодательства, - что это
преступление заслуживает значительного наказания вплоть до тюрьмы, до каторги. Но наказание
тюремным заключением и каторгой должно соответствовать природе совершенного преступления.
Например, за контрабанду табака нельзя заключать в ту же тюрьму, в которой содержатся убийцы
или разбойники. Работа в той сфере, в которой контрабандист нанес ущерб казне, будет наиболее
соответствовать природе наказания за это преступление.
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
§ XXXIV. О ДОЛЖНИКАХ
В интересах обеспечения доверия к деловым контрактам и торговле законодатель вынужден
наделить кредиторов правом распоряжаться личностью несостоятельных должников. Но мне
представляется важным различать между обанкротившимся злостным неплательщиком и
невиновным. Первый должен подлежать наказанию, аналогичному тому, которое предусмотрено для
фальшивомонетчиков, так как подделка куска металла с клеймом монеты, служащего обеспечением
гражданских обязательств, составляет не большее преступление, чем подделка самих этих
обязательств. **Но если невиновный банкрот докажет судьям после строгого дознания, что лишился
своего имущества вследствие вероломства или враждебности других или вследствие перемен,
которые не в состоянии предусмотреть никакая человеческая предосторожность, на основании
каких варварских соображений он должен быть брошен в тюрьму, лишен единственного и скорбного
остающегося ему блага, - свободы влачить нищенское существование, для того чтобы испытывать
страдания действительно виновных людей? Почему он должен с отчаянием обманутой личности
раскаиваться в своей невиновности, в том, что жил спокойно под сенью законов, не нарушать
которые было не в его власти, тех самых законов, которые продиктованы корыстолюбием сильных и
которым покорно подчиняются слабые благодаря неугасимой надежде в душе человека, вселяющей
веру, что несчастливые случайности предназначены другим, а счастливые - нам? Люди в глубине
души любят суровые законы, хотя в их интересах иметь умеренные законы, ибо они им
подчиняются. Это объясняется тем, что большинство скорее опасается быть обиженным, чем
обидеть самому. Возвращаясь теперь к невиновному банкроту, замечу, что если его обязательства
перед кредиторами должны сохранять силу до полного возврата долга последним, если без
согласия заинтересованных сторон его не освобождают от этого обязательства и не разрешают
переносить свою предпринимательскую деятельность под покровительство других законов; если эта
деятельность вынужденно, под страхом наказания, должна быть направлена пропорционально
успехам, достигнутым при ее осуществлении, на удовлетворение претензий кредиторов, то какой же
законный повод, - будь то гарантии безопасности торговли или священное право собственности на
имущество, - смог бы оправдать совершенно бесполезное лишение свободы? Только разве что тот
исключительно редкий случай, когда, применяя методы сурового дознания, хотят заставить угрозой
каторги раскрыть тайну несостоятельного должника, предполагаемого невиновным! Я считаю, что
законодатель должен руководствоваться следующим основным принципом: оценка отрицательных
последствий ущерба обществу в политической сфере находится в прямой зависимости от величины
этого ущерба и в обратной от трудности его определения. Следовало бы различать злой умысел от
грубой неосторожности, эту последнюю - от небрежности и небрежность - от невиновности. В
первом случае наказание следовало бы назначить как за подлог, во втором - наказание должно быть
меньше, но с лишением свободы. В последнем случае виновному следует предоставить свободный
выбор средств к погашению долгов, а в третьем - кредиторам. Но различие между грубой
неосторожностью и небрежностью должен устанавливать объективный и бесстрастный закон, а не
опасное и пристрастное мудрствование судей. Точное разграничение отличительных признаков так
же необходимо в политике, как и в математике, поскольку для измерения общественного блага
точность столь же важна, сколь и при измерении математических величин 1.
С какой легкостью предусмотрительный законодатель мог бы предупредить большую часть
преступных банкротств, а также бедственное положение невиновного трудолюбивого человека.
Публичная и открытая регистрация всех гражданско-правовых договоров, свободный доступ
граждан к реестрам, где в полном порядке хранятся документы, общественный банк, учрежденный
на разумно распределенные взносы из доходов от удачных торговых операций для оказания
финансовой помощи в виде отчисления определенных сумм незадачливым и невиновным его
членам - все это не имело бы никаких отрицательных последствий, но могло бы принести
неисчислимые выгоды. Доступные для понимания, простые, мудрые законы, ожидающие лишь
намека законодателя, чтобы оплодотворить лоно нации изобилием и мощью, законы, которые
подобно бессмертным благодарственным гимнам превозносили бы его имя из поколения в
поколение, - такие законы малоизвестны или считаются нежелательными. Суетный и мелочный дух,
сиюминутный расчет, настороженная недоверчивость к новому властвуют над чувствами тех, кто
манипулирует действиями простых смертных.**
§ XXXV. УБЕЖИЩА
Мне остается рассмотреть еще два вопроса: первый - справедливы ли убежища и второй -
полезны или нет договоры между государствами о взаимной выдаче преступников. В пределах
данной страны не должно быть места, на которое бы не распространялось действие законов. Сила
их должна следовать за гражданином как тень за телом. Безнаказанность и убежище мало чем
отличаются друг от друга. И как неизбежность наказание производит большее впечатление, чем его
строгость, точно так же убежище стимулирует преступления больше, чем наказания удерживают от
них. Увеличивать число убежищ значит создавать такое же число небольших самостоятельных
государств, так как там, где не действуют законы, могут приниматься новые, противоречащие
действующим в стране. И это может способствовать формированию духа, враждебного духу всего
общества. Вся история свидетельствует о том, что убежища являлись источником великих
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
переворотов в государствах и во мнениях людей. Но полезна ли взаимная выдача преступников
государствами друг другу? Я не могу взять на себя смелость в решении этого вопроса до тех пор,
пока законы, более соответствующие потребностям человечества, более мягкие наказания и
отсутствие зависимости от произвола и мнений не обеспечат безопасность притесняемой
невинности и презираемой добродетели, пока тирания не будет изгнана отовсюду в обширные
равнины Азии всеобщим разумом, все более объединяющим интересы престола и подданных.
Однако лишь полная уверенность в том, что не осталось ни пяди земли, где бы прощали истинные
преступления, могла бы стать действенным средством их предупреждения.
§ XLII. О НАУКАХ
Хотите предупредить преступления? Сделайте так, чтобы просвещение шло рука об руку со
свободой. Зло, порождаемое знаниями, обратно пропорционально их распространению, а добро -
прямо пропорционально. Ловкий обманщик, как правило, человек недюжинных способностей, часто
пользуется обожанием невежественной толпы, а просвещенные люди его освистывают. Знания
облегчают сравнения между предметами и, увеличивая число различных точек зрения на эти
предметы, противопоставляют многие ощущения друг другу, что взаимно их обогащает, причем тем
легче, чем чаще встречаются у других такие же взгляды и такие же сомнения. Свет просвещения,
проникший вглубь нации, заставляет умолкнуть клевещущее невежество, и дрожит власть без его
поддержки, тогда как могущественная сила законов остается непоколебимой. Ибо нет ни одного
просвещенного человека, который бы, сравнивая пожертвованную им ничтожно малую, а потому
бесполезную для него толику свободы с совокупной свободой, пожертвованной другими, не отдавал
бы свое предпочтение ясному и полезному общественному договору, обеспечивающему
безопасность всем и лишающему возможности остальных замышлять против него. Человек с
утонченной душой, бросив взгляд на хорошо составленный кодекс и поняв, что потерял лишь
печальную свободу причинять зло другим, согласится с необходимостью выразить признательность
престолу и тому, кто его занимает.
Неверно, что науки всегда приносили вред человечеству, а когда это случалось, то это
становилось неизбежным злом для людей. Расселение рода людского по лику земли породило
войны, примитивное искусство и первые законы, которые были договорами-однодневками,
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
вызванными сиюминутными потребностями и вместе с ними исчезавшими. Так у людей появились
зачатки философии, первые скупые максимы которой были верны, так как лень и недостаток
сметливости удерживали людей от совершения ошибок. Но с размножением людей их жизненные
потребности возрастали. Появилась нужда в более сильных и устойчивых впечатлениях, которые
подавляли бы в людях инстинкт возвращения в первобытное дообщественное состояние,
становившийся все более гибельным. Следовательно, первоначальные заблуждения человечества,
заселившие землю ложными божествами и создавшие невидимый мир, который управлял нашим
миром людей, принесли ему пользу (я говорю о пользе в политическом смысле). Те смельчаки,
которые сумели внушить человечеству удивление и привести к алтарям послушное невежество,
оказались благодетелями людей. Представляя им предметы, недоступные их восприятию и
ускользавшие, прежде чем они оказывались в их руках, и потому никогда не презираемые ими, ибо
никто их не знал, эти смельчаки объединили и сконцентрировали человеческие страсти на одном-
единственном предмете, который занимал людей более всего. Так складывалась жизнь всех наций,
образовавшихся из первобытных народов. Такова была эпоха формирования больших сообществ.
Такова была необходимая и, может быть, единственная связь, их соединявшая. Я не говорю здесь о
богоизбранном народе, которому сверхъестественное и Божья благодать заменили человеческую
политику. Но так как заблуждение обладает свойством делиться до бесконечности, то порожденная
им наука превратила людей в толпу ослепленных фанатиков, которые так беспорядочно метались в
замкнутом лабиринте, что некоторые чувствительные и философски настроенные души сожалели
об утрате первобытного состояния. Это была первоначальная эпоха, когда знания, вернее, мнения,
приносили вред.
Вторую эпоху составляет трудный и полный ужасов период перехода от заблуждений к истине, от
неосознанного мрака к свету. Страшное столкновение заблуждений, выгодных кучке
могущественных людей, с истиной, полезной многим слабым, сшибло и всколыхнуло страсти,
причинив неизмеримые страдания несчастному человечеству. Кто размышляет над ходом истории,
которая повторяется через определенные промежутки времени в своих главных эпохах, обнаружит,
что часто одно поколение приносится в жертву следующим за ним в этот бурный, но необходимый
период перехода от мрака невежества к свету мудрости и от тирании к свободе, как следствие
развития этого процесса. Но когда улягутся страсти, утихнет пожар, очистивший нацию от зол, ее
угнетавших, истина, сперва медленно, а затем все убыстряя шаг, воссядет на престол рядом с
монархами. И когда ее начнут почитать как божество и возводить алтари в честь нее в
республиканских парламентах, кто осмелится тогда утверждать, что свет просвещения масс более
вреден, чем мрак невежества, и что истинные и простые причинные связи, познанные людьми,
гибельны для них?
Если дремучее невежество менее гибельно, чем посредственная и путаная ученость, - потому
что эта последняя к заблуждениям невежества добавляет неизбежно ошибки того, чей ограниченный
кругозор не достигает границ истины, - то просвещенный человек - ценнейший подарок, какой только
государь может преподнести нации и себе, назначив его хранителем и стражем священных законов.
Привыкший общаться с истиной, а не бояться ее, не нуждающийся, в основном, в опоре на чужие
мнения, которые никогда не бывают в полной мере удовлетворительными, но всегда используются в
качестве доказательства добродетели большинством людей, он придерживается более
возвышенных взглядов на человечество. Для него собственный народ - братски спаянная семья, а
расстояние между власть имущими и народом тем меньше, чем значительнее та часть
человечества, которая предстает перед его глазами. Простым людям неведомы потребности и
интересы философов, которые, как правило, не отказываются излагать открыто свои принципы,
сформулированные в кабинетной тиши. И им свойственна бескорыстная любовь к истине. Выбор
таких людей составляет счастье нации. Но счастье мимолетное, если только хорошие законы не
увеличат число этих людей настолько, что обычно большая вероятность ошибочного выбора станет
незначительной.
§ XLlll. СУДЬИ
Другое средство предупреждения преступлений заключается в том, чтобы заинтересовать
коллегию исполнителей законов скорее в контроле за ними, чем в их искажении. Чем
многочисленнее будет коллегия, тем меньше опасность узурпации ее членами законов, поскольку
сложнее осуществить подкуп лиц, наблюдающих друг за другом. А заинтересованность в усилении
собственной власти тем меньше, чем меньше доля власти каждого, в особенности по сравнению с
опасностью замышляемого предприятия. Если государь внешней пышностью и блеском, суровыми
указами и запретом подачи справедливых и несправедливых исков со стороны тех, кто считает себя
притесненным, приучит подданных бояться судей больше, чем законов, то от этого больше
выиграют судьи, чем безопасность граждан и общества в целом.
§ XLIV. НАГРАДЫ
Еще одно средство предупреждения преступлений - награждение добродетелей.
Законодательство всех стран молчит по этому поводу и поныне. Если премии, присуждаемые
академиями открывателям полезных истин, умножили и знания, и число хороших книг, то разве
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
награды, раздаваемые щедрой рукой государя, не умножат число добродетельных деяний? Пусть
никогда не скудеет и всегда остается плодотворной рука мудрого деятеля почетных вознаграждений.
§ XLV. ВОСПИТАНИЕ
Наконец, самое верное, но и самое трудное средство предупреждения преступлений
заключается в усовершенствовании воспитания. Этот предмет слишком широк и выходит далеко за
рамки, в которые я себя поставил. Воспитание, смею заметить, неразрывно связано с природой
правления. А потому еще долго, вплоть до далеких веков всеобщего счастья, это поле будет
оставаться невозделанным. И лишь немногие мудрецы возьмутся спорадически то тут, то там
обрабатывать его. Один великий человек, просвещающий человечество, его преследующее, сумел в
деталях прозреть основные принципы воспитания, действительно полезные для людей 2. Оно
должно состоять не столько в бесплодном обучении множеству предметов, сколько в выборе их и в
ясном их разъяснении. Детей следует обучать, знакомя их не с копиями, а с подлинными явлениями
из области морали и естественных наук, с которыми случайно или в целях познания сталкиваются
вступающие в жизнь юные души. Их следует вести к добродетели по легкой дороге чувств и
отвращать от порока, показывая, почему его роковые последствия наступают с неизбежной
необходимостью. Сомнительный метод приказаний не приемлем для воспитания. Этим достигается
лишь притворное и кратковременное послушание.
§XLVII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Я заканчиваю выводом о том, что суровость наказаний должна соответствовать уровню развития
нации. На грубые души народа, едва вышедшего из первобытного состояния, необходимо
воздействовать более сильными и максимально будоражащими чувства впечатлениями. Требуется
удар молнии, чтобы поразить льва. Выстрел из ружья лишь разъярит его. Но по мере перехода
людей в состояние общественное смягчается и усиливается восприимчивость их чувств. А с
развитием восприимчивости соответственно должна уменьшаться суровость наказании, если хотят
сохранить неизменным соотношение между предметом и его адекватным восприятием.
Из вышеизложенного можно вывести весьма полезную общую теорему, мало, правда, согласную
с действующим обычаем, этим признанным законодателем народов: чтобы ни одно наказание не
было проявлением насилия одного или многих над отдельным гражданином, оно должно быть по
своей сути гласным, незамедлительным, неотвратимым, минимальным из всех возможных при
данных обстоятельствах, соразмерным преступлению и предусмотренным в законах.
Онлайн Библиотека http://www.koob.ru
1
**Торговля, право собственности на имущество не являются целью общественного договора,
но могут быть средством для его достижения. Подвергать какаждого члена общества бедствиям,
этим неизбежным последствиям сложных переплетений человеческих отношений, значит подчинять
цель средствам, что явилось бы логической ошибкой, встречающейся во всех науках, и особенно в
политике. Я допустил эту ошибку в предыдущих изданиях, в которых утверждал, что невиновного
банкрота следует содержать под стражей за невыполнение своих обязательств перед кредиторами,
как это имеет место при залоге. Или передать его им как раба для отработки своего долга. Я
стыжусь, что написал это. Меня обвинили в безбожии, но я этого не заслужил. Меня обвинили в
бунтовщичестве, но я этого не заслужил. Я оскорбил права человечества, но никто не упрекнул меня
в этом.**
2
Ж.Ж. Руссо (1712- 1778). Его произведение "Эмиль или о воспитании" было запрещено в Риме
6 октября 1763 г.