Nartamonga 2010 PDF

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК И ПРАВИТЕЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ
СЕВЕРНАЯ ОСЕТИЯ – АЛАНИЯ

ВЛАДИКАВКАЗСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР
ЦЕНТР СКИФО-АЛАНСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ им. В. И. АБАЕВА
INSTITUT NATIONAL DES LANGUES ET CIVILISATIONS ORIENTALES

CENTRE D’ÉTUDES RUSSES ET EURASIENNES
NARTAMONGÆ
Журнал
Алано-Осетинских Исследований:
Эпос, Мифология, Язык, История


Allon-Iron
Irtasænty Zurnal:
Epos, Mifologi, Ævzag, Istori



2010

Vol. VII № 1, 2
Dzæwdžyqæw/Vladikavkaz – Paris
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК И ПРАВИТЕЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ
СЕВЕРНАЯ ОСЕТИЯ – АЛАНИЯ
ВЛАДИКАВКАЗСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР
ЦЕНТР СКИФО-АЛАНСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ им. В. И. АБАЕВА
INSTITUT NATIONAL DES LANGUES ET CIVILISATIONS ORIENTALES

CENTRE D’ÉTUDES RUSSES ET EURASIENNES
NARTAMONGÆ
Revue
d’Études Alano-Ossétiques:
Epopée, Mythologie, Langage, Histoire


The Journal
of Alano-Ossetic Studies:
Epic, Mythology, Language, History
2010

Vol. VII № 1, 2
Paris – Vladikavkaz/Dzæwdžyqæw
In Memoriam V. I. Abaev
Памяти В. И. Абаева посвящается
Ala memoire V. I. Abaev
The Abaev Centre for Scytho-Alanic Studies

is a new academic institution devoted to the scholarly study of Culture, History and Languages of Ancient
Iranian Nomads of Eurasia. It was established in its present form by the Russian Academy of Sciences as a
part of its North Ossetian Branch in Vladikavkaz.
The Abaev Centre’s Periodical,
NARTAMONGÆ
The Journal of Alano-Ossetic Studies:
is published twice a year in collaboration with the Centre d’Études russes et eurasiennes of Institut
National des Langues et Civilisations Orientales, Paris.
Current rates for subscriptions for the volume (calendar year):

Institutions $ 50 p.a.
Private individuals $ 40 p.a.
(Please add $ 12.00 postage for non-Russian addresses)
Single issues of the NARTAMONGÆ may be purchased for $ 25.00. For further information on how to pay
or for any other questions, please contact:
RUSSIAN FEDERATION, 362040, Republic of North Ossetia-Alania, VLADIKAVKAZ, Prospect
Mira,10. The Abaev Centre for Scytho-Alanic Studies
© Центр скифо-аланских исследований ВНЦ РАН, 2010

© Издательство «Проект-Пресс», 2010
Обложка: репродукция картины М. С. Туганова «Народный суд».

Cover: reproduction of the picture by M. S. Touganov “People’s court”.
Couverture: reproduction du tableau de M. S. Touganov “Tribunal du peuple”.
NARTAMONGÆ
The Journal of Alano-Ossetic Studies:
Rédacteurs en chef – General Editors

Главные редакторы
François CORNILLOT
( INALCO, Paris)
Bagrat TEKHOV
(The Abaev Centre for Scytho-Alanic Studies, Vladikavkaz)
Rédacteurs – Editors
Редакторы
Agustí ALEMANY
(Universitat Autònoma de Barcelona)
Yuri DZITTSOITY
(South Ossetian State University)
Conseil Scientifique International – International Scientific Board –

Международный научный совет
Françoise BADER (E.P.H.E, Paris)
Georges CHARACHIDZÉ (Institut de France)
Gadži GAMZATOV (Russian Academy of Sciences)
Askold IVANTCHIK (Russian Academy of Sciences)
Nikolas KAZANSKY (Russian Academy of Sciences)
Jean KELLENS (Collège de France)
Alexander LUBOTSKY (Leiden University)
Antonio PANAINO (Universita’ degli studi di Bologna)
Adriano ROSSI (Istituto Universitario Orientale, Napoli)
Felix SLANOV (The Aryāna- Company, Moscow)
Yuri VOROTNIKOV (Russian Academy of Sciences)
CONTENTS
СОДЕРЖАНИЕ
SOMMAIRE
Список трудов В. И. Абаева. Составила З. Г. Исаева........................................... 7

Т. А. ГУРИЕВ. Василий Иванович Абаев (к 110-летию со дня рождения)........... 25
Олег Н. ТРУБАЧЕВ. Василий Иванович Абаев и этимология ......................... 41
Ilya GERSHEVITCH. Fossilized Imperatival Morphemes in Ossetic...................... 50
М. И. ИСАЕВ. Из воспоминаний ученика об учителе...................................... 64
Д. И. ЭДЕЛЬМАН. К происхождению иранско-европейских
грамматических изоглосс......................................................................................... 73
В. И. АБАЕВ. Сравнительно-историческое иранское языкознание............... 85
Alain CHRISTOL. De la Parole a la Prière (oss. Kuvyn)............................................. 90
Н. А. ДЖАНАЕВА. Мифосистема нартовского эпоса осетин
в сравнительно-типологическом освещении...................................................... 97
Laurent ALIBERT. Légendes des Nartes, Roman Arthurien, Saga Islandaise:
Organisation du Banquet et Rôle de la Coupe Sacrée............................................ 112
К. В. ТРЕВЕР. Сэнмурв-паскудж собака-птица..................................................... 130
Ю. А. ДЗИЦЦОЙТЫ. Гиппологическая лексика в языке нартовского эпоса
осетин............................................................................................................................ 164
Антонио ПАНАИНО. «Венера» в осетинском языке............................................ 201
И. М. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ. Памирские языки о мифологии
древних иранцев......................................................................................................... 207
Gherardo GNOLI. Two Historical Questions Relating to the Alans and the
Mountains...................................................................................................................... 214
Agustí ALEMANY. Decanus, Centenarius, Millenarius........................................... 220
Elio PROVASI. Wanderers and Prophets in the Caucasus....................................... 237
Fridrik THORDARSON. Gallia Alanica......................................................................... 253
Д. К. ХЕТАГУРОВА. Трансформация жанра колыбельной песни в лирике
символизма (Ф. К. Сологуб, К. Д. Бальмонт, А. И. Токаев).................................. 265
И. АЛИЕВ, М. ПОГРЕБОВА. Об этнических процессах в областях
Восточного Закавказья и Западного Ирана в конце II –
начале I тысячелетия до н. э. .................................................................................. 281
Б. В. ТЕХОВ. Кобано-тлийская археологическая культура эпохи поздней
бронзы и раннего железа Центрального Кавказа.............................................. 299
ЮБИЛЕЙ УЧЕНОГО
Л. ЧИБИРОВ. Первый ученый археолог осетинского народа. К юбилею
профессора Б. В. Техова................................................................................................. 325
NARTAMONGÆ 2010 Vol. VII, N 1, 2
СПИСОК ТРУДОВ В. И. АБАЕВА *
1924
1. Об ударении в осетинском языке // ДАН 1924, окт.-дек.
1925
2. Некоторые осетино-яфетические параллели // Яф. сб., III, 1925.
3. Новое в осетиноведении // Изв. СОНИИ, 1925, вып. I.
1926
4. Четыре ряда смычных согласных в осетинском // Изв. СОНИИ,
1926, вып. II. То же // ОЯФ.
5. Алгузиани, т. I. Перевод с грузинского главы из «Истории гру-
зинской литературы» К. Кекeлидзе // Изв. СОНИИ, 1926, вып. II.
6. Два слова о терминах // Яф. сб., IV, 1926.
7. Краеведение у горских народов // Изв. СОНИИ, 1926, вып. II.
8. Тоническое или метрическое? // Изв. СОНИИ, 1926, вып. II.
1927
9. О ксанском наречии осетинского языка // ДАН, 1927, № 4.
10. Диалектологический обзор Южной Осетии // ДАН, 1927, № 4.
11. Осетинский префикс сæ- // Яф. сб., V, 1927.
12. Осетинские этнические термины iron, allon // Яф. сб., V, 1927.
То же. – ОЯФ.
13. Осетинская рукопись начала 19 в. // Фидиуæг, 1927, № 1-2 (на
осет.яз.).
1929
14. Научная работа в Юго-Осетии // Бюл. КИАИ, 1929, № 5.
15. Отчет о поездке в Алагирское и Нарское ущелье // Бюл. КИАИ,
1929, № 5.
*
Составила З. Г. Исаева.
7
1931
16. Осетинский язык // Литературная энциклопедия, 1931.
1932
17. [Предисл.] Даредзановские сказания у осетин // Амран. -М.; Л.,
1932.
18. К характеристике современного осетинского языка // Яф. сб.,
VII, 1932. То же // ОЯФ.
1933
19. Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев II
ЯМ, I, 1933.
20. О фонетическом законе // ЯМ, I, 1933.
1934
21. Осетинское mænæw ‘пшеница’// ЯМ, II, 1934. То же // ОЯФ.
22. Осетинский язык //Литературная энциклопедия. Т. 8, 1934.
23. Язык как идеология и язык как техника // ЯМ, III, 1934.
24. Отто Шрадер // БСЭ. Т. 62, 1934.
25. Ред.: Генко А. Из культурного прошлого ингушей (в соавторстве
с К. Д. Дондуа). Зап. коллегии востоковедов. Т. V // ЯМ, II, 1934.
26. Рец.: Миллер В. Ф. Осетинско-русско-немецкий словарь, т. I–II
/ Под ред. и с доп. А. А. Фреймана. – Л., 1927-1929 // ЯМ, II, 1934.
27. Рец.: Hermann Eduard. Lautgesetz und Analogie. – Abhandlungen
der Gesellschaft der Wissenschaften zu Göttingen, XXIII. 3. – Berlin, 1931
//ЯМ, II, 1934.
28. Рец.: Зарубин И. И. Белуджские сказки. – Труды Ин-та Восто-
коведения АН СССР, 1932, IV // ЯМ, II, 1934.
29. Alanica. – Изв. АН СССР, 1934, вып. 9. Немецкое изложение:
D. Gerhardt. Alanen und Osseten // ZDMG, 93, 1939. To же // ОЯФ.
1935
30. [Некролог] Н. Я. Марр // Вестник АН СССР, 1935, № 1.
31. 130 лет жизни одного языка//Изв. ЮОНИИ, вып. II, 1935. То же
// ОЯФ.
32. О собственных именах нартовского эпоса // ЯМ, V, 1935. То же
// ИТ, I.
33. Осетинский язык // Литературная энциклопедия. Т. 8, 1935.
34. О языке южных осетин // Языки Северного Кавказа и Дагестана.
I. – М.; Л., 1935, То же // ОЯФ.
8
35. Zur paläontologie der "Liebe" und des "Hasses" // Академия наук
СССР Н. Я. Марру. – М.; Л., 1935. То же // ОЯФ.
36. Рец.: Munkácsi В. Blüten der ossetischen Volksdichtung. –
Budapest, 1932 // ЯМ, III-IV, 1935.
1936
37. Еще о языке как идеологии и как технике // ЯМ, VI-VII, 1936.
38. К итогам осетинской лингвистической экспедиции // Революция
и письменность, № 2. М., 1936.
39. Фольклор (на осет. яз.) // Мах дуг, 1936, № 1.
40. [Пер. и прим.]. Древнеперсидские надписи // Хрестоматия по
древней истории, т. I. – Л., 1936.
1937
41. Н. Я. Марр и осетиноведение //ЯМ, VIII, 1937.
1939
42. Из осетинского эпоса. – М.; Л., 1939.
43. Коста Хетагуров // Звезда, 1939, № 9.
44. О диалектологическом изучении горских языков // Труды первой
диалектологической конференции в Ростове-на-Дону, 1939. То же // ОЯФ.
45. Опыт сравнительнрго анализа легенд о происхождении нартов и
римлян // Памяти акад. Н.Я. Марра. – М.; Л., 1939. То же // ИТ, I.
46. [Ред., предисл., коммент.] Коста. Полное собрание сочинений, т.
I. – М.; Л., 1939.
47. Осетинский язык // БСЭ (I изд.), т. 43, 1939.
48. Ритмика осетинской речи // Из осетинского эпоса. – М.; Л., 1939.
То же // ОЯФ.
1940
49. О винительном падеже в осетинском // ЯМ, X, 1940.
50. Осетинское fyccag ‘первый’ // ЯМ, X, 1940. То же // ОЯФ.
1941
51. Рец.: Миллер Вс. Осетинско-русско-немецкий словарь. Т. III / Под
ред. и с доп. А. А. Фреймана. Л., 1934 // Изв. СОНИИ, 1941, вып. IV.
1942
52. Эпос о нартах [Вводная статья к изданию осетинского эпоса (на
осет. яз.)]. – Цхинвали, 1942.
9
1944
53. Древнеосетинская Зеленчукская надпись // Сообщ. АН Груз.
ССР, 1944, т. V, № 2. То же // ОЯФ.
54. Вокруг Армазской билингвы // Сообщ. АН Груз. ССР, 1944,
т. V, № 8.
1945
55. Антидэвовская надпись Ксеркса // ИЯ.
56. Древнеперсидские элементы в осетинском языке // ИЯ. То же //
ОЯФ.
57. Надпись Дария I о сооружений дворца в Сузе // ИЯ.
58. [Предисл.] Иранские языки, I. – М.; Л., 1945.
59. Нартовский эпос // Изв. СОНИИ, 1945, т. 10, вып. 1.
1946
60. Ред.: Нартские сказания (Нарты кадджытæ). Дзауджикау,
1946.
61. Понятие идеосемантики // Изв. ЮОНИИ, 1946, вып. V. То же //
ЯМ, XI, 1948.
1948
62. Всеволод Федорович Миллер как осетиновед // Изв. ЮОНИИ,
1948, вып. VI.
1949
63. Аланские культурные термины в кавказских языках // ОЯФ,
64. Древнееврейские элементы в осетинском // ОЯФ.
65. Значение и происхождение слова rong // ОЯФ.
66. Значение и происхождение слова æluton // ОЯФ.
67. Историческое в нартовском эпосе // Нартовский эпос. Дзауджи-
кау, 1949.
68. К истории осетинского спряжения // ОЯФ.
69. Мегрелизмы в осетинском // ОЯФ.
70. О взаимоотношении иранского и кавказского элемента в осе-
тинском // ОЯФ.
71. О залоговой недифференцированности причастий // ОЯФ.
72. О некоторых словообразовательных суффиксах с ограниченной
продуктивностью // ОЯФ.
73. Осетинский язык и фольклор. Т. I. – М.; Л., 1949.
74. Поездка в Абхазию // ОЯФ.
10
75. Поездка в Сванетию // ОЯФ.
76. Поездка к верховьям Кубани, Баксана и Терека // ОЯФ.
77. Полногласие в картвельских заимствованиях // ОЯФ.
78. [Предисл.] «Осетинский язык и фольклор». Т. I. – М.; Л., 1949.
79. Происхождение латинского Vulcānus // ОЯФ.
80. Происхождение древнерусского Хоре и сванского Dzgardg ‘Св.
Георгий’ // ОЯФ.
81. Происхождение и культурное прошлое осетин по данным языка
(лингвистическое введение в историю осетинского народа) // ОЯФ.
82. Происхождение персидского dārū ‘лекарство’ // ОЯФ.
83. Происхождение слова xumætægi ‘простой’ // ОЯФ.
84. Очерк расхождений иронского и дигорского диалектов // ОЯФ.
85. Смычногортанные согласные в осетинском // ОЯФ.
86. Скифский язык //ОЯФ.
87. Запоздалые открытия. Рец.: Georg Morgenstierne. Ossetic
Etymologies . – NTS, 1942, В. XII; Hans Vogt. Le système des cas en ossète. –
Acta Linguistica (Copenhague), 1944, IV, 1 // Изв. АН СССР, 1949, т. VIII,
вып. I.
88. Ред.: Зарубин И. И. Белуджские сказки, т. II. – М.; Л., 1949.
1950
89. Ред.: Иранские языки, II. – М.; Л., 1950.
90. Русско-осетинский словарь. – М., 1950.
91. Грамматический очерк осетинского языка // Русско-осетинский
словарь. – М., 1950.
1952
92. Грамматический очерк осетинского языка. Изд. 2 // Осетинско-
русский словарь. Под ред. A. M. Касаева. – М., 1952.
93. История языка и история народа // Вопросы теории и истории
языка в свете трудов И. В. Сталина по языкознанию. – М., 1952.
94. О принципах этимологического словаря // ВЯ, 1952, № 5.
95. Памяти К. Д. Дондуа // Изв. АН СССР, СЛЯ, 1952, т. XI, вып. 6.
То же // Дондуа К. Избранные работы. – Л., 1967.
1953
96. Рец.: Harmatta J. Studies in the Language of the Iranian tribes in
South Russia – АО, 1951, 1, 2-3 // Изв. АН СССР, СЛЯ, 1953, т. XII, вып. 5.
11
1954
97. В. Ф. Миллер // БСЭ. Т. 27, 1954.
98. Осетинский язык // БСЭ. Т. 31, 1954.
99. Рец.: Дечев Д. Характеристика на тракийския язык // ВДИ, 1954,
№ 2.
1955
100. Еще раз о запоздалых открытиях // ВЯ, 1955, № 5.
1956
101. Вопросы методики сравнительно-исторического изучения ин-
доевропейских языков. – М., 1956.
102. Г. Роулинсон // БСЭ (II изд.). Т. 37, 1956.
103. Иранское kап ‘копать’ // Труды ИЯЗ, 1956, т. VI.
104. Мимео-изобразительные слова в осетинском // Труды ИЯЗ.
105. О некоторых осетинских элементах в грузинском // Труды ИЯЗ.
106. Осетинское fæstinon ‘выздоравливающий’ //Труды ИЯЗ.
107. Осетинское wæjyg/wæjug ‘великан’ // Труды ИЯЗ.
108. О языковом субстрате // ДСИЯ, 1956, т. IX.
109. Параллелизмы в осетинской речи // Труды ИЯЗ.
110. Предисл., ред.: В. Пизани. Этимология. История – проблемы –
метод. – М., 1956.
111. Скифский быт и реформа Зороастра // Arch. Or., 1956, № 24. То
же // ИТ, I.
112. Сакский язык // БСЭ (II изд.). Т. 37, 1956.
113. [Предисл., ред.] Труды ИЯЗ,
114. Скифский язык. // БСЭ (II изд.). Т. 39, 1956.
115. Согдийский язык. // БСЭ (II изд.). Т. 39, 1956.
116. Согдийское письмо // БСЭ (II изд.). Т. 39, 1956.
1957
117. Филология иранская // БСЭ (изд. II). Т. 45, 1957.
118. [Подготовка к изданию, послесл.] Нарты. Эпос осетинского на-
рода. – М., 1957.
119. О подаче омонимов в словаре // ВЯ, 1957, № 3.
120. Опыт этимологии славянского м›дъ // Езиковедски изслед-
вания в чест на акад. Ст. Младенов. – София, 1957.
121. Проблемы нартского эпоса // Нартский эпос. Орджоникидзе,
1957. То же // Фидиуæг, 1957, № 1 (на осет. яз.). То же // ИТ.
12
122. Состояние и задачи изучения осетинского языка // Изв.
СОНИИ, 1957, т. 20.
123. Тохарский язык // БСЭ. Т. 43, 1957.
1958
124. Ведийское ari – осетинское æcægælon // ВЯ, 1958, № 2.
125. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. I.
(А-К'). – М.; Л., 1958.
126. Образ Вия в повести Н. В. Гоголя // Русский фольклор. Ма-
териалы и исследования, III. – М.; Л., 1958.
127. ПANTIKAПAION // Изследвания в чест на акад. Д. Дечев. –
София, 1958.
128. Русское абрек // ВЯ, 1958, № 1.
129. Русское гривенка, персидское girvānka // ВЯ, 1958, № 4.
130. Русское слам // ВЯ, 1958, № 1.
131. Сармато-боспорские отношения в отражении нартовских сказа-
ний // Советская археология, 1958, XXVIII. То же // ИТ, 1.
132. Рец. (в соавторстве с Г. А. Меликишвили и М. А. Дандамае-
вым): Дьяконов И. М. История Мидии от древнейших времен до конца IV
в. до н.э..// ВДИ, 1958, № 3.
133. Неудачная подделка. George Vernadsky and Dzambulat Dzanty.
The Ossetian Тale of Iry Dada and Mstislav. – Journal of American Folklore,
69, July – September, 1956 // Изв. АН СССР, СЛЯ, 1958, т. XVII, вып. 1.
1959
134. Грамматический очерк осетинского языка. Изд. 3 / Отв. ред.
М. И. Исаев. – Орджоникидзе, 1959.
135. Древнерусское кърчий ‘кузнец’ и топоним Керчь // ВЯ, 1959,
№ 1.
136. Сравнительно-историческое иранское языкознание в России и
СССР // Изв. СОНИИ, 1959, т. XXI, вып. IV.
137. Этнические названия на -ец в русском языке // Вопросы куль-
туры речи, 1959, вып. 2.
138. Среднеазиатский политический термин афшин // ВДИ, 1959,
№ 2.
139. Ред.: Ванеев З. Н. Средневековая Алания. – Цхинвали, 1959.
140. Ред.: Пахалина Т. Н. Ишкашимский язык. – М., 1959.
141. Рец.: Benveniste E. Etudes sur la phonetique et l'etimologie de
l'ossete. – Bull. de la Societe de linguistique de Paris, 1956, t. LII, fasc. I // ВЯ,
1959, № 2.
13
1960
142. Об аланском субстрате в балкаро-карачаевском языке // Ма-
териалы научной сессии по проблеме происхождения балкарского и кара-
чаевского народов (22-26, июня 1959 г.). – Нальчик, 1960.
143. Дохристианская религия алан // Труды XXV Международного
конгресса востоковедов. – М., 1960.
144. Как русское уклад ‘сталь’ помогло выяснить этимологию осе-
тинского æндон ‘сталь’ // Этимологические исследования по русскому
языку. – М., 1960.
145. Коста и осетинская культура // Изв. СОНИИ, 1960, XXII,
вып. П.
146. Коста – народный поэт Осетии (на осет. яз.) // Фидиуæг, 1960,
№ 10.
147. Н. Я. Марр (1864-1934). К 25-летию со дня смерти // ВЯ, 1960,
№ 1.
148. Об историзме в описательном языкознании // О соотношении
синхронного анализа и исторического изучения языков. – М., 1960.
149. Изучение эпоса народов СССР (в соавторстве с В. М. Жирмун-
ским и Е. М. Мелетинским) // Вопросы советской науки. Изучение народ-
но-поэтического творчества. – М., 1960. То же // ИТ, I.
150. Осетино-вейнахские лексические параллели // Изв. Чечено-
Ингушского научно-исследовательского института истории, языка и ли-
тературы. I960, т. 1, вып. 2.
151. Osse “dawæg/idawæg” // Hommages à Georges Dumézil. Collec-
tion Latomus, XLV. – Bruxelles, 1960, To же // ИТ, I.
152. Предисл., прим., пер. с нем.: Немет Ю. Список слов на языке
ясов, венгерских алан. – Орджоникидзе, 1960.
153. Рец.: Benveniste É. Études sur la langue ossète – Paris, 1959 // ВЯ,
1960, № 4.
154. Рец.: О новом переводе осетинского эпоса “Нарты” // Изв. АН
СССР, CЛЯ, 1960, вып. 1.
155. Что значит Коста для осетинского народа // Изв. ЮОНИИ,
1960, вып. X. То же // ИТ, I.
1961
156. Рец.: Осетинское народное творчество (на осет. яз.) Сост. 3. Са-
лагаева. Т. I-II. – Орджоникидзе, 1961.
157. К вопросу об ареальных изоглоссах // Тезисы докладов на VII
пленарном заседании комиссии, посвященном проблемам сравнительно-
исторической лексикологии. – М., 1961.
14
1962
русский словарь. – Орджоникидзе, 1962.
159. История изучения осетинского языка в России и СССР. 1. До-
революционный период // Очерки по истории изучения иранских языков.
– М., 1962.
160. Культ «семи богов» у скифов // Древний мир. Академику
В. В. Струве. – М., 1962. То же // ИТ, I.
161. Сравнительно-историческое иранское языкознание // Очерки по
истории изучения иранских языков. – М., 1962.
162. Топонимика и ареальные изоглоссы // Друга республiканска
ономастична народа. – Киiв, 1962.
163. Isoglosse scito-europee I //AION, 1962, IV.
164. Предисл. и прим.: Миллер В. Язык осетин (пер. с нем.
М. И. Исаева). – М.; Л., 1962.
1963
165. О тюркских элементах в осетинском // Тезисы докладов Всесо-
юзной конференции востоковедов по иранской филологии (10-16 июля
1963 г.). – Баку, 1963.
166. Введение: Грамматика осетинского языка. Т. I. Фонетика и
морфология. Под ред. Г. С. Ахвледиани. – Орджоникидзе, 1963.
167. Об иранских названиях стали // Иранский сборник. К 70-летию
проф. И. И. Зарубина. – М., 1963.
168. Русское и украинское лудан. // Этимология. Исследования по
русскому и другим языкам. – М., 1963.
169. Le cheval de Troie. // Annales, economies, societes, civilisations,
1963, № 6, Nov.-Dec. Paris.
170. ПANTIKAПAION (на нем. яз.) // Bibliotheca classica Orientalis,
1963, т. 8, № 3.
171. Пер. и коммент.: Древнеиранские тексты // Хрестоматия по ис-
тории Древнего Востока. Под ред. акад. В. В. Струве и Д. Г. Редера. – М.,
1963.
172. Пятый столбец Бехистунской надписи и антидэвовская надпись
Ксеркса // ВДИ, 1963, 3.
173. Ред.: Иранский сборник. К 70-летию проф. И. И. Зарубина. –
М., 1963.
174. Ред.: Расторгуева B.C. Очерки по таджикской диалектологии.
Вып. 5. Таджикско-русский диалектный словарь. – М., 1963.
15
1964
175. В. Ф. Миллер и осетинское историческое языкознание // Изв.
СОНИИ, 1964, т. XXIV, вып. 1.
176. О диалектах осетинского языка // Indo-iranica. Mélanges
Morgenstierne. – Wiesbaden, 1964.
177. О происхождении фонемы γ (h) в славянском // Проблемы ин-
доевропейского языкознания. – М., 1964.
178. Осетинская традиционная героическая песня // Осетинские на-
родные песни. Сост. Б. А. Галаев. – М., 1964. То же (на груз. яз.) // Циска-
ри, 1965, № 12. То же // ИТ, I.
179. Фонема l в осетинском // Труды научной конференции по иран-
ской филологии (24–27 января 1962 г.). – Л., 1964.
180. Превербы и перфективность // Проблемы индоевропейского
языкознания. – М., 1964.
181. Скифо-европейские изоглоссы // Проблемы сравнительной
грамматики индоевропейских языков. Тезисы докладов. – М., 1964.
182. О древнеперсидских личных именах // IV Всесоюзная научная
конференция по иранской филологии. Тезисы докладов. – Ташкент, 1964.
183. Ред.: Расторгуева B. C., Керимова А. А. Система таджикского
глагола. – М., 1964.
184. Profilo grammaticale dell’osseto letterario moderno, I (в соавтор-
стве с W. Belardi, N. Minissi) // AION, 1964, VI.
185. A Grammatical Sketch of Ossetic // UAL, 1964, Oct., pt. 2.
1965
186. Лингвистический модернизм как дегуманизация науки о языке
// ВЯ, 1965, № 3. То же // Фидиуæг, № 8 (на осет. яз.).
187. К алано-венгерским лексическим связям // Europa et Hungaria.
Congressus Ethnographicus in Hungaria, 16-20, X, 1963. – Budapest, 1965.
188. О Сека Гадиеве. Писательство как подвиг (к 50-летию со дня
смерти) // Альманах «Советская Осетия», № 26-27, 1965, То же // ИТ, I.
189. Предисл.: Бенвенист Э. Очерки по осетинскому языку. Пер. с
фр. К. Е. Гагкаева. – М., 1965.
190. Скифо-европейские изоглоссы. На стыке Востока и Запада. –
М., 1965.
191. Предисл. и ред.: Балкаров Б. Х. Адыгские элементы в осе-
тинском языке. – Нальчик, 1965.
192. Рец.: Current Trends in Linguistics. I. Soviet and East-European
Linguistics. – The Hague, 1963 // ВЯ, 1965, № 3.
16
193. Рец. (в соавторстве с В. А. Кузнецовым): Кафоев А. Ж. Адыг-
ские памятники. – Нальчик, 1963 // Вопросы литературы, 1965, № 12.
1966
194. К этимологии древнеперсидских имен Kuriš, KambuÔiya, Čišpiš
// Иранская филология. – Ташкент, 1966. То же (с испр.) // Этимология
1965. – М., 1967.
195. Осетинское ilivd, персидск. ālufta // Acta Orientalia (Leiden),
1966, XXX.
196. О фольклорной основе поэмы Шота Руставели «Витязь в бар-
совой шкуре». К 800-летию со дня рождения великого поэта // Изв. АН
СССР, CЛЯ, 1966, т. XXV, вып. 4. То же // ИТ, I.
197. Ред.: Пахалина Т. Н. Сарыкольский язык. Исследования и мате-
риалы. – М., 1966.
198. Ред.: Эдельман Д. И. Язгулямский язык. – М., 1966.
199. Ред.: Языки народов СССР. Т. 1. Индоевропейские языки. – М.,
1966.
1967
200. Этимологические заметки // Проблемы славянских этимо-
логических исследований в связи с общей проблематикой современной
этимологии. Тезисы докладов на Международном симпозиуме
24-31.I.1967 – М., 1967.
201. Вокруг поэмы «Витязь в барсовой шкуре» // Труды Тбилис-
ского университета, 1967, № 118.
202. [Некролог] В. Б. Хеннинг // Изв. АН СССР, CЛЯ, 1967, т. XXVI.
вып. 6.
203. Памяти В. Ф. Минорского // Изв. АН СССР, CЛЯ, 1967, т.
XXVI, вып. 4.
204. Этногенез осетин по данным языка // Происхождение осе-
тинского народа. – Орджоникидзе, 1967.
1968
205. Из истории слов. К скифо-европейским лексическим связям.
Осетинское adæg ‘борона’ // Этимология, 1966. Проблемы лингвогеогра-
фии и межъязыковых контактов. – М., 1968.
206. Язык и история // Теоретические проблемы советского язы-
кознания. – М., 1968.
207. Нартовский эпос // Краткая литературная энциклопедия. Т. 5. –
М., 1968.
17
208. Осетинский социальный термин æлдар. К вопросу о генезисе
феодализма // Изв. СОНИИ, 1968, т. XXVII.
209. О перекрестных изоглоссах // Этимология, 1966. Проблемы
лингвогеографии и межъязыковых контактов. – М., 1968.
210. Осетинское fætku ‘яблоко’ // Этимология, 1966. – М., 1968.
211. Русское (диал.) аланец ‘непоседа’ // Этимология, 1966. – М.,
1968.
212. Русское диал. варзать ‘делать плохо’ // Этимология, 1966. – М.,
1968/
213. Таскать – отыменный глагол? // Этимология, 1966. – М., 1968.
214. Этимологические заметки // Studia Linguistica Slavica-Baltica. –
Lund, 1968, № 8.
215. Этноним “хазар” в языках Кавказа // Изв. СОНИИ, 1968,
т. XXVIL.
216. Пер.: Г. Дюмезиль. Брат и сестра // Изв. СОНИИ, 1968,
т. XXVII.
1969
217. О развитии литературных языков иранских народов Советского
Союза // Закономерности развития литературных языков народов СССР в
советскую эпоху. – М., 1969.
218. Персидский топоним Xūnsār // Топонимика Востока. – М., 1969.
219. Развитие и обогащение русского языка за счет заимствований
из языков народов СССР (в соавторстве с Н.А. Баскаковым, Т. А. Берта-
гаевым и др.) // Взаимодействие и взаимообогащение языков народов
СССР. – М., 1969.
220. Ред.: Пахалина Т. Н. Памирские языки. – М., 1969.
221. Рец.: Андроникашвили М. Очерки по иранско-грузинским язы-
ковым взаимоотношениям. – Тбилиси, 1966 // ВЯ, 1969, № 4.
222. Рец.: Benveniste E. Titres et noms propres en iranien ancien. –
Paris, 1966 // ВЯ, № 1. 1969.
223. Modernisme et deshumanisation de la linguistique // Langages
(Paris), 1969, № 15.
224. Isoglosse scito-europee II // Studia Classica et Orientalia Antonio
Pagliaro oblata. Vol. 1. Roma, 1969.
225. Выражения типа се fripon de valet в осетинском // Folia
Linguistica, 1969, t. V 1/2.
1970
226. Русско-осетинский словарь. Изд. 2. Под ред. М.И. Исаева. – М., 1970.
18
227. Таджикское olufta // Иранская филология. 4. – Душанбе, 1970.
228. Типология армянского языка и кавказский субстрат // Sprache
und Gesellschaft. – Jena, 1970.
229. Отражение работы сознания в лексико-семантической системе
языка // Ленинизм и теоретические проблемы языкознания. – М., 1970.
русский словарь. – Орджоникидзе, 1970.
231. Qazar // Beitrage zur Alten Geschichte und defen Nachleben. Fest-
schrift für Franz Altheim zum 6.10.1968. – Berlin, 1970.
232. The Names of the Months in Ossetic // W.B. Henning: Memorial
Volume. – London, 1970.
1971
233. Несколько случаев чередования т/ú в индоевропейском // Вос-
точная филология. – Тбилиси, 1971.
234. Несколько замечаний к славянским этимологиям // Проблемы
истории и диалектологии славянских языков. Сб. статей к 70-летию
В. И. Борковского. – М., 1971.
235. Языкознание – общественная наука // Русская речь, 1971. № 5.
236. Из иранской ономастики // История иранского государства и
культуры. К 2500-летию Иранского Государства. – М., 1971.
237. Ред.: Эдельман Д. И. Язгулямско-русский словарь. – М., 1971.
238. Ред.: Пахалина Т. Н. Сарыкольско-русский словарь. – М., 1971.
239. О некоторых лингвистических аспектах скифо-сарматской про-
блемы // Проблемы скифской археологии. – М., 1971.
240. Новое о происхождении термина «Нарт» (в со авт. с Т. А. Гу-
риевым) // Альманах «Литературная Осетия», 1971, № 2.
1972
241. Как апостол Петр стал Нептуном // Этимология. 1970. – М.,
1972.
242. К вопросу о прародине и древнейших миграциях индоиранских
народов // Древний Восток и античный мир. – М., 1972.
243. О родовых отношениях и терминах родства у осетин // Энгельс
и языкознание. – М., 1972.
244. Вопросы нормирования литературных языков народов Кавказа
(в соавторстве с Н. А. Баскаковым, Б. Х. Балкаровым, Л. И. Скворцовым)
// ВЯ, 1972, № 6.
19
1973
245. Некоторые осетино-грузинские семантические параллели //
Иберийско-кавказское языкознание, XVIII. Сб. в честь 75-летия А. С. Чи-
кобавы. – Тбилиси, 1973,
246. О вариативности сонантов // Folia Linguistica. Acta Societatis
Linquisticae Europaeae, 1973, t. VI, 1/2.
247. Общегуманитарные аспекты теоретического языкознания //
Изв. АН СССР, СЛЯ, 1973, т. ХХХП, вып. 6.
248. Предисл.: О Георгии Малиеве // Малити Г. Ирæф. Орджо-
никидзе, 1973. То же // ИТ, I.
249. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. II.
(L-R). – М., 1973.
1974
250. Миф и история в Гатах Зороастра // Историко-филологические
исследования. Сб. статей памяти акад. Н.И. Конрада. – М., 1974. То же //
ИТ, I.
251. Ред.: Герценберг Л. Г. Морфологическая структура слова в
древних индоиранских языках (в соавторстве с Р.Х. Додыхудоевым). –
ВЯ, 1972. № 1 // ВЯ, 1974, № 5.
252. Предисл.: Исаев М. И. Очерки по истории изучения осетин-
ского языка. – Орджоникидзе, 1974.
1975
253. Зороастр и скифы // Acta Iranica 6, 1975 – Téhéran; Liège.
254. Contribution à l’histoire des mots // Mélanges Émile Benveniste. -
Paris, 1975.
1977
255. О термине “естественный язык” // ВЯ, 1977, № 5.
256. [Некролог] Э. Бенвенист // ВЯ, 1977, № 5.
257. Ж. Дюмезиль – исследователь осетинского эпоса и мифологии
// Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. – М., 1977.
258. Значение ареальных контактов в истории языка // Материалы 5-
ой региональной научной сессии по историко-сравнительному изучению
иберийско-кавказских языков. – Орджоникидзе, 1977.
259. The Ossetes: Scythians of the 20th Century // The UNESCO Couri-
er. December, 1976. To же на русском языке под названием “Скифы и осе-
тины”// Курьер ЮНЕСКО. Январь, 1977.
20
260. О венгерских ясах // Осетинская филология. – Орджоникидзе,
1977.
1978
261. [Предисловие] Нартовский эпос осетин // Сказания о нартах. –
М., 1978.
262. Ред.: Цаболов Р. Л. Очерк исторической морфологии курдского
языка. – М., 1978.
263. Armenо-Ossetica // ВЯ, 1978, № 6.
1979
264. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. III.
(S-T'). – М., 1979.
265. Светоч народа (о Коста) //Литературная Осетия, 1979, № 54. То
же // ИТ, I.
266. К этимологии груз. samaia // Ежегодник иберийско-кавказ-
ского языкознания. – Тбилиси. 1979 IV, VI. То же // ИТ, I.
267. Скифо-сарматские наречия // Основы иранского языкознания. –
М., 1979.
268. Рец.: Dumézil Georges. Romans de Scythie et d’alentour. P., Payot,
1978 // Народы Азии и Африки, 1979, № 3. То же // ИТ, I.
1980
269. Die Prinzipien des etymologischen Wörterbuchs //Österreichische
Akademie der Wissenschaften. Philos.-hist. Klasse. Sitzungsberichte, Bd. 368.
Veroffentlichungen der Komission für Linguistik und Koramunikationsfor-
schung. Heft 11. – Wien, 1980.
270. Древнеперсидские надписи // Хрестоматия по истории Древ-
него Востока, ч. II. – М., 1980.
271. О некоторых «варварских» топо-, этно- и антропонимах у ан-
тичных авторов // Античная балканистика. Этногенез народов Балкан и
Северного Причерноморья. Лингвистика. История. Археология. – М.,
1980.
1981
272. Миф и история в поэме Руставели Vepxistqaosani // Акакию
Шанидзе. – Тбилиси, 1981.
273. Геродотовские «Scythai geōrgoi» // ВЯ, 1981, № 2. То же // ИТ, I.
274. Доистория иранцев в свете арио-уральских языковых контактов
// Этнические проблемы Центральной Азии в древности. – М., 1981.
21
1982
275. Нартовский эпос осетин. – Цхинвали, 1982. То же // ИТ, I.
276. Slavo-Svestica // ВЯ, 1982, № 2. -
1983
277. Сложные слова – хранители древней лексики // ВЯ, 1983, № 4.
1984
278. О Сека Гадиеве // Сека Гадиев. Азау. – Орджоникидзе, 1984.
279. Фракийский социальный термин Tarabosteis // Этногенез на-
родов Балкан и Северного Причерноморья. – М., 1984.
280. Троянский конь // Литературная Осетия, 1984, № 63.
1985
281. О протетическом х- в осетинском // Иранское языкознание. –
М., 1985.
282. Древнеперсидское abičariš в Бехистунской надписи. (К вопросу
о социальном характере термина) // ВДИ, 1985, № 1.
283. Avestica // Sprachwissenschaftliche Forschuhgen. Festschrift für
Johann Knobloch. Innsbrucker Beiträge zur Kulturwissenschaft. – Innsbruck,
1985.
284. Тюркские элементы в осетинской антропонимии // Теория и
практика этимологических исследований. – М., 1985.
285. Жанровые истоки «Слова о полку Игореве» // Изв. ЮОНИИ,
1985, XXVII; То же // ИТ, I.
286. Parerga I. «Синее вино» в «Слове о полку Игореве» // ВЯ, 1985,
№ 6. То же // ИТ, I.
287. Русский гидро-, топоним Орша // ВЯ, 1985, № 6.
288. Alans // Encyclopaedia Iranica, V. 1. – London, Boston, 1985.
1986
289. Блеск и нищета золотого тиснения // Изв. ЮОНИИ, 1986, XXX.
То же // ИТ, I.
290. Parerga 2. Языкознание описательное и объяснительное // ВЯ,
1986, № 2.
291. Знаток и ясновидец // М. Туганов. – Цхинвали, 1986.
292. Как можно улучшить этимологические словари // Этимология.
1984. – М., 1986.
22
1987
293. [Предисловие] Галазов А., Исаев М. Народы – братья, языки –
братья. – Орджоникидзе, 1987.
294. Происхождение осетинских фамильных имен Cærazontæ и
Æghuzatæ // Литературная Осетия, 1982, № 69. То же // ИТ, I.
1988
295. К семантике славянского tvoriti // Linguistique Baltique, 1988,
XXXI.
296. К семантике глаголов с основным значением “делать” // ВЯ,
1988, № 3.
297. Сравнительно-лексикологические заметки // Ежегодник ибе-
рийско-кавказского языкознания. – Тбилиси, 1988, т. XV.
298. Дихотомия в истории религий // ИТ, I.
1989
299. Историко-этимологический словарь осетинского языка.
Т. IV (U-Z) / Ответ. ред. М.И. Исаев. – Л., 1989.
1990
300. Избранные труды. Т. I, Религия. Фольклор. Литература. Со-
ставитель и ответственный редактор В. М. Гусалов. – Владикавказ, 1990.
301. Заметки о трифункциональности. Памяти Ж. Дюмезиля // ИТ, I.
302. Осетинский народный поэт Коста Хетагуров // ИТ, I.
303. О работе В. А. Кузнецова «Реком, Нузал и Царазонта» // ИТ, I.
304. «Шаман сильнее воина» // ИТ, I.
305. [Публикация] А. А. Синягин. Два христианства на Руси // ИТ, I.
306. Дети солнца (о героях осетинского эпоса о Нартах) // ИТ, I.
1993
307. О происхождении языка // Язык в океане языков. – Новоси-
бирск, 1993.
1995
308. THRACO-SCYTHICA // Избранные труды. Т. II. Общее и срав-
нительное языкознание. – Владикавказ, 1995.
309. Из истории слов // Избранные труды. Т. II. Общее и сравни-
тельное языкознание. – Владикавказ, 1995.
310. Избранные труды. Т. II. Общее и сравнительное языкознание /
Отв. ред. и сост. В. М. Гусалов. – Владикавказ, 1995.
23
311. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. V.
Указатель. – М., 1995.
ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
Бюл. КИАИ – Бюллетень Кавказского историко-археологического института.

Тифлис.
ВДИ – Вестник древней истории.
ДАН – Доклады Российской академий наук.
ДСИЯ – Доклады и сообщения института языкознания АН СССР.
Изв. АН СССР. СЛЯ – Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка.
Изв. СОНИИ – Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского ин-
ститута.
Изв. ЮОНИИ – Известия Юго-Осетинского научно-исследовательского инсти-
тута.
ИТ – Абаев В. И. Избранные труды. Т. I. Владикавказ. 1990.
ИЯ – Иранские языки. I. M.; Л., 1945.
Труды ИЯЗ – Труды Института языкознания АН СССР, 1956. T. VI.
ОЯФ – Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. I. M.; Л., 1949.
ЯМ – Язык и мышление. Л.
Яф. сб. – Яфетический сборник. Л.
AION – Annali del Istituto orientale di Napoli.
АО – Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae.
Arch. Or. – Archiv Orientаlni. Praha.
IJAL – International Journal of American Linguistics. Baltimore.
NTS – Norsk Tidsskrift for Sprogvidenskap. Oslo.
ZDMG – Zeitscrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft.
24
Т. А. ГУРИЕВ
ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ АБАЕВ
(К 110-летию со дня рождения)
Чтобы служить историческим

источником, язык сам должен стать
предметом истории. От истории языка
к языку истории – таков естественный
путь лингвиста-историка, такова неиз-
бежная логика его исследовательской
работы.
В. И. Абаев
История мировой науки красна многими славными именами. Среди

них почетное место занимает и имя выдающегося ученого, патриарха
осетиноведения Василия Ивановича Абаева.
В. И. Абаев родился 3 января 1900 года в небольшом высокогорном
селении Коби, прямо у знаменитой Военно-Грузинской дороги. Указан-
ный географический штрих заслуживает внимания: населенные пункты,
расположенные у магистральных дорог, имеют и лучшие транспортные
возможности, более тесные связи с культурными центрами.
Василий окончил начальную школу в родном селении, и его опре-
делили в классическую гимназию в гор. Тифлисе. В 1918 году он окончил
гимназию и стал работать учителем в родном ауле. Он мечтал о продол-
жении образования. Первые годы его работы в школе совпали с очень
важными событиями в жизни страны. Мечта В. И. Абаева поступить в
высшее учебное заведение стала реальной.
В 1922 году Василий Иванович поступил на отделение языковеде-
ния и литературы Петроградского (позже Ленинградского) университета.
В те годы студенты имели право досрочного выполнения учебного плана.
В 1925 году Василий Иванович окончил университет, и ему посоветовали
поступить в аспирантуру Научно-исследовательского института сравни-
25
тельного изучения языков и литератур Запада и Востока. Мы дальше уви-
дим, что в аспирантуру Василий Иванович пришел не с пустыми руками.
Пока заметим, что в 1928 году В. И. Абаев окончил аспирантуру и был
приглашен на работу в Кавказский историко-археологический институт
АН СССР в Тифлисе. Однако здесь он поработал сравнительно недолго.
В 1930 году он стал работать в Яфетическом институте АН СССР в гор.
Ленинграде. В 1935 году молодому Абаеву присудили ученую степень
кандидата филологических наук honoris causa, т.е. без защиты диссерта-
ции, за опубликованные им работы.
Накануне Великой Отечественной войны В. И. Абаев был пригла-
шен в гор. Владикавказ для подготовки осетинского нартовского эпоса к
изданию. В те годы он работал в Северо-Осетинском научно-
исследовательском институте и в госпединституте им. К. Л. Хетагурова.
После окончания ВОВ он вернулся в Ленинград, где работал в Ин-
ституте языка и мышления (позже Институт языкознания) АН СССР. Че-
рез некоторое время, а именно после известной дискуссии по вопросам
языкознания, указанный институт был переведен в гор. Москву. В 1952
году В. И. Абаев также переезжает в столицу и с тех пор работает и Ин-
ституте языкознания АН СССР. В 1963 году В. И. Абаеву, тогда уже мас-
титому ученому, присуждается ученая степень доктора филологических
наук honoris causa. В. И. Абаев являлся лауреатом Государственной пре-
мии СССР (1982), заслуженным деятелем науки Грузинской ССР, заслу-
женным деятелем науки СО АССР, лауреатом Государственной премии
им. К. Л. Хетагурова...
Внешне биография В. И. Абаева, возможно, не столь богата собы-
тиями. (Интересные биографические сведения приводят М. Исаев в книге
«Васо Абаев», Л. Чибиров в серии очерков «Встречи с Васо Абаевым»,
недавно опубликованных в газете «Рæстдзинад»). Известно, что страницы
биографии ученых заполняются не датами и бурными событиями. Свои
подвиги ученый обычно совершает за рабочим столом в тиши кабинета.
Мы выше упомянули награды и почетные титулы В. И. Абаева. Но
мы-то хорошо знаем, что научную мысль двигают не люди со степенями
и званиями, а УЧЕНЫЕ. Василий Иванович относится к последней кате-
гории.
Чтобы оценить действие внутренних пружин, приводящих в движе-
ние энергию человека и направляющих эту энергию в то или иное русло,
необходимо знать и среду, в которой он живет и работает, и научную ли-
тературу, которой он пользуется. В Ленинградском университете, где
учился В. И. Абаев, работали Н. Я. Марр, Л. В. Щерба, В. Брюсов,
В. Я. Владимирцов и многие другие яркие личности. Они были очень
26
разными по характеру, по научным интересам, но все принадлежали к
тому классу увлеченных людей, которых обычно называют романтиками.
Именно эта общая черта, помноженная на социальную активность, созда-
вала здесь атмосферу творческого поиска. Вот эта атмосфера и опреде-
лила широту научных интересов В. И. Абаева.
К тому же пребывание в Петрограде (Ленинграде) давало ему еще
одно важное преимущество: двери самых богатых в стране библиотек
были для него открыты.
Говоря о творчестве ученого, мы не можем не обратиться к началу
его пути. В данном случае небезынтересно присмотреться к первым, еще
студенческим шагам В. И. Абаева.
В отчете о деятельности Осетинского историко-филологического
общества за 1922 год (а это был 4-й год существования названного обще-
ства) имеется любопытная запись, из которой явствует, что в том году
было заслушано 9 докладов, в их числе и доклад студента Василия Абае-
ва «Об ударении в осетинском языке». Из упомянутых девяти докладов,
читаем в отчете, «наибольшего внимания заслуживают три доклада: П. Б.
Мамулова, А. А. Тибилова и студента В. Абаева». Вот что говорится о
работе последнего: «Что касается доклада студента Вас. Абаева об осе-
тинском ударении, то он привлек внимание общества по двум причинам;
во-первых, он имеет тесную связь со стихосложением... и, во-вторых, во-
прос рассматривался молодым студентом, показавшим умение научно
подходить даже к вопросу специального характера».
Основные положения доклада В. И. Абаева были опубликованы в
первом номере «Известий ОсНИИК» в 1925 году. В том же году была
напечатана обзорная статья «Новое в осетиноведении» за подписью «Зо-
рати Вассо». У юного автора не было под рукой соответствующих источ-
ников и, как он заметил, «цитировал на память». Несмотря на это, статья,
представляется содержательной, информативной. Автор остановился на
работах А. Христенсена, Н. Я. Марра, Г. С. Ахвледиани, М. Фасмера, М.
Лойманна, Р. Якобсона.
В. И. Абаев не просто сообщает краткое содержание работ указан-
ных ученых, но и высказывает свое суждение по ряду спорных вопросов.
Например, в известной статье «Ossetica – Japhetica» Н. Я. Марр дает эти-
мологию осетинского слова кадæг «сказание», «эпическая песня». Из-
вестный ученый связал его с грузинским qadagi «прорицатель». (Мимо-
ходом заметим, что Н. Я. Марр был в общем-то кавказоцентристом и
стремился все осетино-кавказские схождения объяснять влиянием «кав-
казского субстрата на осетинский»). В. И. Абаев критически отнесся к
данному предположению своего учителя; он считает кадæг исконно осе-
27
тинским и связывает его со словом кад «почесть», «слава» (Этимологию
данного слова автор этих строк рассматривает с иной точки зрения).
В статье В. И. Абаев высказал свое отношение к событиям, которые
происходили в науке о языке. «Во всей индоевропейской лингвистике, –
писал В. И. Абаев, – намечается сейчас некоторый сдвиг, который не мо-
жет не отразиться и на изучении осетинского языка». Этот сдвиг предпо-
лагает всестороннее изучение лексики индоевропейских языков, учет за-
имствованных элементов и т.п. Следуя известному положению Якова
Гримма «история языка есть история народа», В. И. Абаев писал: «Если
поработать над драгоценными живыми древностями, словами, то может
быть, на фоне истории осетинского языка станут вырисовываться смут-
ные контуры истории осетинского народа».
После публикации данного обзора В. И. Абаев постоянно исследо-
вал несметные «драгоценные живые древности, слова», и благодаря его
поистине титанической деятельности многие стороны истории осетинско-
го народа приобрели – нет, не контуры, а вполне явственные черты. Во
втором томе Известий СОНИИ Василий Иванович опубликовал четыре
работы. Их тематика поражает разнообразием: «Краеведение у горских
народов», «Алгузиани. Перевод с грузинского», «Четыре ряда смычных
согласных в осетинском», «Тоническое или метрическое?».
Читая первые публикации В. И. Абаева, человек поневоле задумы-
вается над глубиной и разнообразием научных интересов их автора. Не
побоюсь сказать, что перед нами вполне зрелые работы, которые не поте-
ряли своей актуальности и сегодня.
В. И. Абаев не был первопроходцем осетинского языкознания. До него
работало на этой ниве много талантливых исследователей мирового звуча-
нияФ–ФА.ФШегрен,ФВ.ФФ.ФМиллер,ФH.ФHübschmann,ФМ. ФФасмер,
Н. Я. Марр и другие. Вопросы осетинского языкознания разрабатывали и
яркие личности из числа осетин, однако ни один из них не был профес-
сиональным лингвистом. Например, А. Г. Ардасенов (1852–1917), оставив-
ший интересный след в области изучения алфавитов народов Кавказа, был
по специальности лесоводом. Не были собственно лингвистами Б. Алборов,
Г. Дзагуров, А. Тибилов и многие другие, которым пришлось решать воп-
росы теории и практики осетинского языка в 20-х и 30-х гг. В таких услови-
ях появление В. И. Абаева, получившего солидную лингвистическую подго-
товку в одном из лучших центров страны, было заметным событием.
Используем стиль древнеримских сочинений и скажем, что начало
научной деятельности В. И. Абаева было отмечено белым камнем. Твор-
ческое наследие В. И. Абаева чрезвычайно богато и разнообразно. Осве-
тить все его стороны в небольшом очерке невозможно. Я остановлюсь на
28
некоторых из них. В формировании взглядов В. И. Абаева-ученого можно
было бы выделить несколько интересных этапов. Например, в 1935–1945
годах им разработана важная гипотеза о монгольских влияниях в осетин-
ском героическом эпосе «Нартæ».
В 1935 году была опубликована статья «О собственных именах нар-
товского эпоса». Фактически она являлась своеобразной заявкой на раз-
работку проблемы монгольских влияний в Нартиаде. Именно в данной
статье впервые указал новое направление поиска тайн происхождения
неосетинских имен – Хæмыц, Батрадз / Батраз, Сайнæг.
С того времени фактор монгольского компонента в нартовской ан-
тропонимии является conditio sine qua non. Правда, в статье ощущается
некоторая неуверенность ее автора в решении столь важного вопроса.
Например, говоря об имени нартовского героя САЙНÆГ, которое его
заинтересовало, он предложил три варианта объяснения: 1) как результат
стяжения Сау-айнагг – Сайнагг; 2) возможная связь с монгольским
SAYIN, которое встречается в составе монгольских собственных имен; 3)
гипотетическую связь с скифским SANAGOS.
Следует отметить, что имя Батрадз автор считает именем «монго-
ло-турецкого происхождения», а ХАМЫЦ – одним из «интересных па-
мятников старых осетино-монгольских сношений». Заметим, что в ука-
занной статье рассматривается большой корпус имен осетинского эпоса,
из которых самому автору «наиболее интересным и, если угодно, наибо-
лее смелым является, быть может, разъяснение» имени Уæрхæг «Волк»,
поскольку это имя имеет не только лингвистический, но и мифологиче-
ский и культурно-исторический интерес.
Свое окончательное оформление гипотеза о монгольских влияни-
ях получила в монографии «Нартовский эпос». Как справедливы слова
латинской поговорки habent fata sua libelli «и книги имеют свою судь-
бу»! Нет ни одного сколько-нибудь серьезного исследователя нартов-
ского эпоса, который прошел бы мимо работы В. И. Абаева «Нартов-
ский эпос». Ее цитируют и хвалят, но не за то новое, что она содержит,
а за другие достоинства. Новизна же данной монографии состоит в том,
что в ней: 1) автор доказал отражение в осетинском героическом эпосе
монгольских влияний и сделал вывод: «Нартовский эпос – это аланский
эпос с монгольскими влияниями». 2) наличие монгольских влияний в
эпосе позволяет датировать его окончательное оформление 13–14 ве-
ками.
В монографии впервые проводится мысль о монгольском происхо-
ждении термина Нартæ – общего наименования героического рода.
В. И. Абаев рассмотрел этот термин с точки зрения формы и содержания.
29
В частности, автор уверенно заключает, что в финале термина следует ви-
деть осетинский суффикс -тæ, соответственно, термин является собственно
осетинским образованием. Термин, по мнению В. И. Абаева, первоначально
был связан с циклом Батраза, но впоследствии распространен на весь род.
Что же касается корня термина, то здесь ученый усмотрел монгольское сло-
во нар – «солнце», т.е. Нарты были детьми солнца. По мнению ученого, ге-
рои аланского эпоса и до встречи с монголами считались «детьми солнца»,
монгольское влияние «способствовало лишь замене соответствующего ста-
рого наименования новым, образованного от монгольского нара «солнце», и
распространению его на всех эпических героев».
Приведенные важнейшие положения монографии В. И. Абаева были
поставлены под сомнение; насколько мне известно, ни один нартовед не
согласен с ним. Напомню, что даже такие ученые, как Г. Бейли, Ж. Дюме-
зиль, Л. П. Семенов и другие, не приняли приведенную этимологию слова
Нартæ, гипотезу монгольских влияний в Нартиаде. Секрет неприятия ос-
новных положений гипотезы В. И. Абаева в том, что история средневеко-
вых алано-монгольских отношений не была изучена достаточно полно, а
поэтому старшее поколение энтузиастов оказалось не подготовленным к
объективной оценке этой интересной концепции. Каждому понятно, что
появление новой, конкурирующей научной гипотезы следует всячески
приветствовать; ее необходимо развивать, доводить до уровня теории.
Если же не будет получен положительный результат в ходе апробации, то
не поздно отказаться от нее, ибо в науке и подобный результат есть опре-
деленный этап к постижению истины. Сказанное о судьбе гипотезы
В. И. Абаева должно заставить нас еще раз подумать об уровне нартоло-
гических исследований.
Занятия эпосом дали Василию Ивановичу, человеку огромной эру-
диции и широких интересов, новые темы. Его перу принадлежит ряд ис-
следований по осетинскому героическому эпосу, значение которых выхо-
дит далеко за рамки собственно нартоведения.
Отличительной чертой работ В. И. Абаева-лингвиста является
стремление проникнуть в тайны генезиса эпоса через специфическую
лексику и материал собственных имен. При этом он использует свои бо-
гатые познания в области истории языков, с присущим ему блеском при-
меняя сравнительно-исторический метод. Ученый исходит из специфики
устнопоэтического творчества и учитывает, что «зачатки эпоса могут со-
держаться в других жанрах – в рассказах героического, мифологического
и сказочного характера, из которых героический эпос начинает выделять-
ся как новый и самостоятельный жанр».
30
Сказанное имеет прямое отношение к осетинскому эпосу. В нем мы
без труда обнаружим следы древних верований и мифов, сюжеты сказоч-
ного характера и т.д.
Решая проблему генезиса многопланового нартовского эпоса, вызвав-
шую многочисленные споры, В. И. Абаев предложил свой план работы.
«Изучая это загадочное произведение со всех сторон, – писал В. И. Абаев, –
мы открыли на первых порах только одну щель, одно окошко, через которое
можно проникнуть внутрь, посмотреть, кто же его хозяева: это собственные
имена нартовских героев». По убеждению ученого, «главнейшие из них отно-
сятся к самым устойчивым и общераспространенным элементам эпоса».
Поэтому В. И. Абаев время от времени возвращается к именам и об-
разам фольклорных героев.
В 1986 году в помещении фундаментальной библиотеки Северо-
Осетинского госуниверситета Василий Иванович прочитал доклад, по-
священный происхождению осетинских фамильных названий
Цæразонтæ и Æгъузатæ. Трудно себе представить то неизгладимое впе-
чатление, которое произвел этот доклад на аудиторию.
По мнению ученого, родовые названия Сидæмонтæ, Цъæхилтæ,
Цæразонтæ и Æгъузатæ имеют весьма солидный возраст. Из приведен-
ных названий автор остановился на последних двух. Он показал, что осе-
тинские правители Цæразонтæ и Æгъузатæ вели свою легендарную родо-
словную от римских императоров, которые со времени Октавиана Ав-
густа принимали титул «Цезарь» и «Август». «Стремление аланских пра-
вителей обзавестись «царственной» титулатурой, – говорил В. И. Абаев, –
могло быть не только продолжением старой, идущей от скифских времен,
традиции, но и результатом подражания некоторым соседним странам с
развитой государственной структурой».
Таким образом, за народными преданиями о происхождении назва-
ний правящих родов ученый увидел зигзаги становления государственно-
сти у алан, стремление правящих кругов доказать законность своих при-
вилегий и получить мандат на будущее.
В той же работе автор выступает против версии Вахушти Багратио-
ни, который в 18 веке внес в древние грузинские рукописи свои «допол-
нения», внушая читателям идею багратидства Давида Сослана-Царазона –
мужа и соправителя грузинской царицы Тамары. В. И. Абаев объяснил
мотивы, которыми руководствовался Вахушти, фальсифицируя древние
рукописи. Факты истории, народные предания и свидетельства языка,
связанные в один узел В. И. Абаевым, явились основой, на которой вы-
росла приведенная концепция. Данный пример характеризует творческий
почерк В. И. Абаева.
31
Небезынтересным представляется происхождение и название
Сидæмонтæ, которое служит обозначением отдельных родов Алагирского,
Куртатинского и Кобанского ущелий Северной Осетии-Алании, а также
некоторых фамилий Южной Осетии. Сидæмон – имя одного из пяти родона-
чальников алан (осетин) – возводится В. И. Абаевым к хорошо известному
древнеиранскому Спитаман-у, причем все фонетические изменения Спита-
ман-Сидæмон вполне закономерны. И в данном случае Василий Иванович
не останавливается на полпути. Выяснив этимологию Сид æмон, он выясня-
ет ту этническую среду, в которой оно было прописано с древнейших пор.
Автор не сомневается, что скифо-сарматские племена как раз и были той
средой. Данное заключение подтверждается многочисленными свидетель-
ствами. Известно, например, что Зороастр был Спитамидом. Данный факт
достаточно многозначителен: 1) с большой долей вероятности можно пред-
положить, что Зороастр принадлежал к тому же скифо-сарматскому миру, 2)
Зороастр был человеком знатного происхождения.
В «Авесте» встречается загадочный феномен – появление перед h
внутри слова неэтимологического носового согласного. Профессор Георг
Моргенштерн по этому поводу заметил, что есть основание для сомнения
в его реальности, поскольку ни в одном иранском языке подобный фено-
мен не отмечается. «Существует по крайней мере одно иранское наречие,
где наблюдается точно такой же фонетический феномен: появление не-
этимологического n, перед х, а также перед g, – писал В. И. Абаев. – Мы
имеем в виду дигорский диалект осетинского языка». Данное предполо-
жение подтверждается убедительными примерами: хуарзæнхæ «милость»,
фудæнхæ «немилость», фунх «вареный», хонх «гора», уасæнгæ «петух»,
гъарæнгæ «причитание» и т.п.
Приведенное положение В. И. Абаева дало исчерпывающий ответ
на поставленный вопрос и рассеяло все недоумения и сомнения о харак-
тере указанного феномена в «Авесте».
Но здесь стоит задуматься над многозначительностью сделанного
открытия. Вывод В. И. Абаева фактически еще раз подтверждает бли-
зость (или даже историческую идентичность) дигорского диалекта осе-
тинского языка к языку бессмертного памятника древности «Авесты».
В. И. Абаев внимательно следит за сложными путями развития нар-
товедения, а при необходимости участвует в дискуссиях.
Ряд статей посвятил он творчеству выдающегося французского уче-
ного Ж. Дюмезиля, внесшего неоценимый вклад в нартоведение. «Когда
произносится имя Дюмезиль, – писал В. И. Абаев, – первое, что приходит
в голову, это его учение о трифункциональной идеологии индоевропей-
ских народов: римлян, скандинавов, иранцев, индоариев».
32
Сам В.И. Абаев приводит дополнительный материал в поддержку
теории французского ученого о трехчленной организации древнего обще-
ства, нашедшей соответствующее отражение и в идеологии (речь идет о
трех частях древнего общества, каждая из которых выполняла функции -
культовую, военную и хозяйственную). В осетинском эпосе легко рас-
смотреть реминисценции об организации древнего общества. Первую
функцию выполняет род Алæгатæ, вторую – Æхсæртæггатæ, третью –
Борæтæ. В. И. Абаев полагает, что и в русском фольклоре есть аналогич-
ные мотивы. Например, в сказке Л. Толстого о трех братьях, написанной
в духе народных преданий, говорится, что старший брат Семен был вои-
ном, второй брат Тарас – брюхан, третий – Иван-дурак. По поводу млад-
шего из братьев В. И. Абаев замечает: «Не удивляйтесь. Иван-дурак –
излюбленный герой русских сказок. По ходу сказки выясняется, что «ду-
рак» стоит неизмеримо выше своих братьев и к концу становится добрым
и мудрым царем».
Трифункциональность у славян просматривается и в функциях бо-
жеств. Перун – грозовой бог и бог войны, Велес – покровитель скота и
скотоводства, Святогор (Свантовит) – бог богов, солнечный бог, выпол-
няющий культовую роль.
Между Ж. Дюмезилем и В. И. Абаевым были прочные творческие
контакты. Личное знакомство между ними состоялось в 1966 году, когда
Василий Иванович был приглашен в Париж для чтения лекций на тему
«Дети Солнца».
Фольклористические интересы В. И. Абаева не ограничиваются те-
матикой Нартиады. Ряд его исследований имеет общетеоретическое зна-
чение. К последним можно было бы отнести такие глубокие работы, как
«Троянский конь», «Опыт сравнительного анализа легенд о происхожде-
нии нартов и римлян», статьи о поэме Шота Руставели «Витязь в барсо-
вой шкуре» и другие.
Есть еще одна область осетиноведения, которая особенно близка
В. И. Абаеву. Это диалектология. Фактически Василий Иванович являет-
ся крупнейшим специалистом осетинской диалектологии. Его первые
опыты исследования материала осетинских диалектов относятся к 20-м
годам. В 1927 году в «Докладах РАН» были опубликованы две его срав-
нительно небольшие статьи – «О ксанском наречии осетинского языка» и
«Диалектический обзор Южной Осетии». Эту тему ученый продолжил в
работе «О языке южных осетин».
Повышенный интерес В. И. Абаева к диалектологии оправдывается
в значительной степени потребностями развития единого литературного
языка. Последний, по мнению ученого, «должен использовать вырази-
33
тельные средства всех диалектов, должен достигнуть такого совершенст-
ва, разнообразия и гибкости выражения, чтобы каждому было очевидно
его превосходство над разговорной речью любой диалектальной разно-
видности».
Понятно, что дигорский диалект, сохранивший столько ар-
хаического, представляет для истории осетинского языка и иранистики
уникальнейший источник.
1949 год. В биографии В. И. Абаева этот год был ознаменован замеча-
тельным событием: вышел из печати его «Осетинский язык и фольклор-1»,
которому суждено было стать самым выдающимся произведением в осетино-
ведении после трудов Всеволода Миллера. В данный сборник вошли ранее
опубликованные и неопубликованные работы Василия Ивановича. Именно в
«Осетинском языке и фольклоре» мы впервые увидели В. И. Абаева во весь
его гигантский рост. И именно данная работа положила начало новому этапу
в развитии осетиноведения (не только осетинского языкознания).
В первую часть ОЯФ-1 – «Общие вопросы» – вошли фундамен-
тальные исследования по истории языка. Я имею в виду «Происхождение
и культурное прошлое по данным языка», «О взаимоотношении иранско-
го и кавказского элемента в осетинском», «О винительном падеже в осе-
тинском» и другие.
Впервые в истории осетинского языкознания довольно детально
разработана тема скифо-алано-осетинской языковой непрерывности. В
ОЯФ-1 вошли его ныне знаменитые «Скифо-аланские этюды». Кажется,
автор здесь подверг внимательному анализу весь материал, который был
известен в то время по данной тематике. Его «Скифский язык», «Древне-
осетинская Зеленчукская надпись», «Alanica», «Значение и происхожде-
ние слова ронг» и другие заняли важное место в осетиноведении. Любо-
пытно, что составители капитального коллективного труда «Основы
иранского языкознания» включили в его первый том работу «Скифский
язык». Изменено заглавие на «Скифо-сарматские наречия», что представ-
ляется вполне логичным. В предваряющей части данного раздела
В. И. Абаев обращает внимание на то, что венгерский ученый Я. Хармат-
та выделил четыре языка или диалекта в скифо-сарматском мире. Васи-
лий Иванович сделал одно существенное замечание по поводу концепции
венгерского ученого: последний не учел фактора хронологии. Например,
в двух сарматских формах одного слова pourt/fourt следует видеть не две
синхронно существовавшие диалектные формы, а две ступени эволюции
сарматской речи; первая с начальным «р», более близка к древнеиран-
скому состоянию, вторая, с начальным «f», смыкается с современным
осетинским фурт «сын».
34
ОЯФ-1 является самым крупным и фундаментальным про-
изведением, в котором рассмотрены вопросы диалектологии. В нем
В. И. Абаев фактически решил кардинальные вопросы осетинской диа-
лектологии. (Очень жаль, что диалектологические работы В. И. Абаева не
были опубликованы отдельной книгой.) В эту книгу вошли «Словарь ди-
горско-иронских расхождений», «Словарь дигорских слов, различа-
ющихся от иронских по форме» (имеются в виду различия, которые вы-
ходят за рамки обычных звуковых соответствий), «Список дигорских
слов, различающихся от иронских по употреблению» (т.е. по семантике).
К разделу приложен и «Обратный ироно-дигорский указатель».
В общем балансе поднятых в ОЯФ-1 проблем удельный вес грамма-
тики сравнительно незначителен. Основное внимание автора, сосредото-
чено на вопросах истории осетинской лексики и диалектологии. Задачи,
поставленные В. И. Абаевым, были им блестяще решены. Вот основные
выводы ученого.
1. Осетины являются прямыми наследниками скифов и алан. Дан-
ный тезис был выдвинут задолго до В.И. Абаева, однако в ОЯФ-1 (и в
последующих работах) он получил новое подтверждение и развитие.
2. Наряду с исконно иранским компонентом В. И. Абаев вторым
важнейшим компонентом осетинского языка считает кавказский. Послед-
ний послужил, по мнению автора, субстратом, на котором формировался
осетинский язык.
3. В лексике сохранились следы встреч предков осетин со многими
народами и племенами; эти следы представляются вполне надежным ма-
териалом для воссоздания истории народов.
Книга ОЯФ-1 является, несомненно, ярчайшей страницей в истории
осетинского языкознания (и осетиноведения в целом). Ее значение не
поддается оценке. Мы еще раз констатируем, что данное произведение
В. И. Абаева позволило подняться осетиноведению на качественно новую
ступень.
Как уже отмечалось, в творчестве В. И. Абаева ведущее место зани-
мают вопросы истории осетинской лексики. Не могу забыть, что в начале
50-х годов Василия Ивановича подвергли критике именно за увлечение
историей языка, которое квалифицировалось чуть ли не как бегство от со-
временности. Некоторые деятели советовали маститому ученому заняться
упорядочением осетинской орфографии, вопросами совершенствования
графики и т.п. С высоты сегодняшнего дня мы объективнее оцениваем
некоторые события прошлого. Мы должны быть благодарны судьбе за то,
что В. И. Абаев в то время оказался... за пределами Осетии, что так назы-
ваемое «горячее дыхание сегодняшнего дня», засосавшее столь многих
35
способных ученых в бесконечные дискуссии и споры, не коснулось
В. И. Абаева. Уверен, что в условиях тогдашней Осетии он не смог бы
завершить начатые им работы, которыми в настоящее время гордится оте-
чественная наука.
Впрочем, обвинения в «бегстве от современности» были совершен-
но беспочвенны, если не сказать демагогическими. Многие работы уче-
ного, в их числе «Русско-осетинский словарь», «Грамматический очерк
осетинского языка» и другие, посвящены актуальным задачам осетинско-
го языкознания.
20 век – век бума в области лексикографии. В потоке словарной
продукции, призванной удовлетворить разные интересы читателей, эти-
мологические словари занимают едва ли не самое почетное место. Среди
последних выдающееся место занимает пятитомный «Историко-
этимологический словарь осетинского языка» В. И. Абаева. Для языка, на
котором сохранилось несправедливо мало письменных памятников про-
шлого, предложенный автором тип этимологического словаря представ-
ляется прямо-таки идеальным.
Василий Иванович решительно преодолел сухость, столь характер-
ную для этимологических словарей. Можно утверждать, что созданный
им широкий фон «жизни слов» есть эталон, образец подачи этимологии.
Первый том ИЭСОЯ вышел из печати в 1958 г., а последний пятый –
в 1995 году.
С изданием первого тома ИЭСОЯ обогатилась не только осетинская
лингвистика, но и мировая наука в целом. Когда в 1982 году за еще неза-
вершенный труд (за первые три тома) Василию Ивановичу присудили
звание лауреата Государственной премии СССР, мы расценили это как
факт признания выдающихся заслуг ученого не только в области осе-
тинской лексикографии.
«Историко-этимологический словарь осетинского языка» венчает
лексикографическую деятельность В. И. Абаева.
Еще совсем недавно один из ведущих иранистов профессор Я. Гар-
матта среди актуальных задач осетинского языкознания считал расслое-
ние лексики по этимологическим пластам. Венгерский ученый тогда еще
не знал, что эту задачу успешно решал В.И. Абаев в своем ИЭСОЯ.
К созданию ИЭСОЯ В.И. Абаев приступил не сразу, хотя он, кажет-
ся, думал о нем с двадцатых годов. Когда же он приступил к реализации
своего замысла, он имел четкий план работы. Правда, ИЭСОЯ выходил
частями и с большими интервалами. Совершенно очевидно, что все эти
тома ИЭСОЯ должны быть переизданы одновременно, поскольку они
уже стали библиографической редкостью.
36
Специалисты оценивают этот труд самым высоким баллом. Они от-
дают дань широкой эрудиции автора, строгой логике изложения, мастер-
скому применению методов сравнительного языкознания, объективному
анализу языкового материала и т.д.
Словарные статьи в ИЭСОЯ, как правило, заключают в себе разно-
образную информацию: диалектные формы слова (если в том есть необ-
ходимость); русские эквиваленты; исторические сведения и сведения о
соответствующих реалиях; участие слова в словосложении или словооб-
разовании; его фразеологическое значение или участие в образовании
фразеологических единиц; литературные примеры (на диалектах); этимо-
логию слова с указанием разных точек зрения.
Иногда В. И. Абаев предлагает свои же альтернативные этимологии,
если чувствует уязвимость своих построений. Нередко он оставляет во-
прос о происхождении слова открытым и тем самым как бы приглашает
будущих исследователей к поиску.
ИЭСОЯ является ценнейшим справочником по истории понятий,
мифологическим воззрениям и обычаям предков осетин. Вот почему его
считают путеводителем в древний мир. Позволю себе привести один
пример.
Слово УÆЙЫГ «ваюг» в настоящее время понимается как «вели-
кан», «силач» и т.п. Автор ИЭСОЯ подробно рассматривает историю
данного слова, показывает его истоки и связи с соответствующими сло-
вами в других языках. Он обращает особое внимание на случаи упомина-
ния слова УÆЙЫГ в фольклоре, где герой выступает в качестве... стража
в Стране мертвых. Данный мотив вплотную подводит нас к древнему об-
разу иранского ВАЙУ - бога смерти, хорошо известного из «Авесты» и
других источников. Наличие данного образа в украинском фольклоре под
названием ВИЙ дает В. И. Абаеву еще один сильный аргумент в пользу
его концепции древних скифо-славянских контактов. Данная интерпрета-
ция образа Ваюга в осетинском показывает несостоятельность прежних
объяснений истории слова (считалось, что оно восходит к WAYUKA –
первоначально «бог ветра», ср. VAYU – «ветер»). Данная статья, посвя-
щенная, казалось бы, такому обычному слову, вырастает в увлеченный
научный очерк. И подобных очерков в ИЭСОЯ много. Вот почему этому
словарю обеспечен вечный успех.
Василий Иванович всегда тяготел к теоретическим размышлениям.
Он является автором многих специальных работ по вопросам общего
языкознания, на что уже обращалось внимание.
Общетеоретические работы посвящены разным темам – фо-
нетическому закону, субстрату в языке, роли идеосемантики, сущности
37
омонимии, защите гуманитарных наук от эрозии т.н. модернизма и т.п. - и
имеют методологическое значение.
1965 год. Из печати вышла его работа «Скифо-европейские изоглос-
сы». В ней обосновывается концепция СЕПАРАТНЫХ скифо-
европейских связей, подтверждаемая свидетельствами языков. Для ре-
конструкции связей скифов с другими народами в доисторическую эпоху
В.И. Абаев привлек разнообразные данные, из которых можно «извлечь
материал для объяснения», в данном случае, характера контактов скифо-
сарматских племен с древними славянами, германцами, италийцами...
Таким образом, привлекаемые ученым данные языков и фольклора слу-
жат вполне надежными (а порой даже единственными) свидетельствами
доисторических связей.
Приведу один характерный пример. Автор поставил вопрос о вос-
точнославянском божестве Родъ-Род. В. И. Абаев называет его «популяр-
нейшим в народе божеством», которое, возможно, было верховным бо-
гом. Название божества может показаться, как пишет автор, «странным и
неправдоподобным», однако осетинские факты решительно поддержива-
ют приведенное объяснение. В осетинском яфетическом пантеоне есть
абсолютная семантическая аналогия восточнославянскому Родъ. Это
Наф, имеющее тоже значение «род» – «gen». Сказанное позволило отне-
сти рассматриваемую пару – Род и НАФ – к скифо-славянским религи-
озно-типологическим изоглоссам.
Эта сравнительно небольшая по объему книга представляется одним
из важнейших произведений по изучению доисторических контактов
языков.
В 1972 году В. И. Абаев опубликовал статьи «К вопросу о прароди-
не и древнейших миграциях индоиранских народов», в которой ученый
использовал разные материалы:
1) арийские элементы в угро-финских языках;
2) арийский гидроним Rasa – «Волга»;
3) арийские языковые свидетельства из Передней Азии середины
II тысячелетия до н.э.;
4) иранскую топонимику и ономастику Передней Азии Х–ХШ вв.
до н.э.;
5) европейские элементы в иранских языках сако-афганско-при-
памирской группы и в осетинском.
Как видно из вышеприведенного корпуса материалов, вопрос о пра-
родине и миграциях арийских народов рассмотрен на широкой основе и
со всех сторон.
38
В. И. Абаев исходит из убеждения, что индоевропейская общность
была реальностью, что прародиной праиндоевропейцев была Европа. Эта
общность стала на путь распада в начале III тысячелетия до н.э. Арийские
племена были частью, ответвлением индоевропейского мира и контакти-
ровали с угро-финскими народами. Ученый пришел к выводу, что арий-
ская общность распадается во 2-й половине III тысячелетия до н.э. Даль-
ше идет распад иранской общности в конце II – начале I тыс. до н.э.
В. И. Абаев был уверен, что киммерийцы и скифы были близко-
родственными иранскими племенами. Соответственно, киммеро-
скифская группа распространяется на Запад и Восток, причем часть ски-
фов, ранее ушедших из Восточной Европы, возвращается на свою праро-
дину, которую к тому времени заняли киммерийцы. Позже скифы мигри-
руют на Кавказ.
Как видно из сказанного, основные интересы Василия Ивановича
фокусируются на лексике. Точнее – на истории слов. Когда-то А. Х. Вос-
токов жаловался академику А. Н. Оленину на низкое качество тогдашних
лексикографических изданий и поставил вопрос об изучении словаря с
тем, чтобы «извлечь из сего хаоса столько свету, сколько нужно для ос-
новательного и философического словопознания». Василий Иванович
являлся одним из тех специалистов, которые успешно работали на ниве
лексикографии и извлекали из слов «столько свету», сколько можно для
«основательного и философического словопознания».
Сказанное относится не только к его лингвистическим, но и к лите-
ратуроведческим, этнографическим и прочим трудам.
Нельзя не сказать, хотя бы коротко, о языке и стиле произведений
Василия Ивановича. Слог его отличается предельной ясностью и живо-
стью, чего, увы, явно не хватает многим ученым. Даже лингвистам.
В.И. Абаев не увлекался модернистскими терминами и словечками, кои-
ми в последние годы некоторые авторы буквально наводнили наши га-
зеты и журналы и за которыми, говоря словами Петра Великого, самого
дела разуметь невозможно. У него можно поучиться логике изложения
своих мыслей и концепций, поучиться ведению полемики, когда ученый
отстаивает свои взгляды, и т.п.
Наконец, хотелось бы заметить, что Василий Иванович, вступая в
одиннадцатый десяток своей жизни, не почивал на вполне заслуженных
лаврах. Он не только пожинал богатый урожай посеянных им зерен, но и
с завидной энергией продолжал трудиться на привычной ему ниве – ниве
науки.
Вступив в XXI век, Василию Ивановичу удалось прожить совсем
немного – всего три неполных месяца. 18 марта 2001 года его не стало.
39
«Я знаю, как называется то, что сделал Абаев: это подвиг. Нам, не
иранистам, хорошо видно глобальное значение этимологического осети-
новедения. Этнолингвистическая реконструкция исторического прошлого
небольшого народа на Северном Кавказе уводит нас в такие дали и обре-
тает такие масштабы, которые поражают воображение... Можно сказать,
что древняя история не знала другого такого примера».
О. Н. Трубачев
«Непревзойденные познания В. И. Абаева в области осетиноведения

служат обогащению иранистики уже с 1926 года».
И. Гершевич
«Вы остаетесь образцом не только ученого, но и истинного гражда-

нина, подлинного рыцаря и скромного труженика, настоящего подвижни-
ка в работе и жизни».
И. М. Стеблин- Каменский
«... я помню, что у вас есть покровитель путников – Уастырджи. На-

верное, когда-то к Василию Ивановичу, когда он проходил свой великий
путь, прикоснулся этот великий покровитель».
В. Г. Тарасенко
«Вы – национальная гордость нашего народа... Мы учимся у Вас и

жить, и любить свой народ, и разрабатывать проблемы спасения нацио-
нальной культуры».
Б. А. Калоев
«Сон, рын ма фен, хур фен бирæ!

Фæндаг уæд сыгъдæг дæ рухсмæ!
Ды цы бон фæзындтаг Ирæн,
Уый уæд арфæйаг æнусмæ!»
Плиты Грис
40
Олег Н. ТРУБАЧЕВ
ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ АБАЕВ

И ЭТИМОЛОГИЯ
Василий Иванович постоянно учил нас примером своей жизни не

отрывать деятельность ученого от всей его нравственной личности. Пола-
гаю возможным поэтому и слово об Абаеве-этимологе начать с его лич-
ности.
В лингвистике есть понятие инварианта – некоего ядерного эле-
мента, который, будучи отовсюду окружен вариациями, изменениями,
сам изменениям не подвержен. Что может произойти с нами, если мы
умеем в жизни только одно: варьировать? Я думаю, наше будущее в
этом случае неплохо прогнозирует этимология и история значения од-
ного польского глагола – zwariować ‘сойти с ума, ошалеть, взбеситься’,
а первоначально – ‘свариировать’... Так что безудержно варьировать
небезопасно. Мне больше импонирует семантика и символика другого
глагола – латинского perseverāre ‘преодолевать жестокие, неблагопри-
ятные обстоятельства, самому укрепившись и став твердым’. Как ви-
дим, и из этимологии можно почерпнуть нравственный урок. Не оши-
бусь, если скажу, что фигура Абаева, человека и ученого, покоряет нас
именно своей инвариантностью в истории наших общественных и на-
учных течений.
Совсем несмешно, когда в нашей неспокойной действительности,
особенно среди тех, кто быстро “вариирует”, появился крикливый тип
людей, требовательно зовущих всех, буквально всех к покаянию. Будем
снисходительны к этим людям: как правило, это те, кто не так уж много
сделал в жизни, поэтому возможность поучить других их приятно возбу-
ждает. Ведь замечено, что учат, “как надо” работать, как правило тех, кто
работал больше других. Этот небезопасный сорт поучателей и призыва-
телей к покаянию, кажется, даже получил у нас меткое название “ли-
тературных чекистов”. Не будем их недооценивать, при всякой пере-
стройке такие всплывают на поверхность, они мешают (и мешали) жить
41
таким хорошим работникам науки, как Василий Иванович Абаев, Федот
Петрович Филин и, конечно, многим другим. Василию Ивановичу, ко-
нечно, вспоминалась другая – лингвистическая – “перестройка” пятьдесят
лет назад, когда, между прочим, от него, уже знаменитого ученого и сло-
жившегося уникального специалиста, назойливо требовали, чтобы он по-
каялся и перестроился. Возблагодарим судьбу, что этого не произошло,
что нравственная тема “perseverāre”, скажем так, обозначила эту жизнь,
вопреки всем и всему. Не будь этой несбиваемой верности своему собст-
венному нравственному императиву, вряд ли мы имели бы, что имеем, и
прежде всего – этот magnum opus, “Историко-этимологический словарь
осетинского языка”, да и самого его создателя как личность в науке. Та-
кая личность в науке украсит любую науку, и отрадно сознавать, что это
наше достояние, нам, которых почти что убедили, что мы оскудели имен-
но личностями.
Том 1-ый своего Словаря Василий Иванович выпустил уже немоло-
дым, пятидесятивосьмилетним человеком. Сколько было в истории науки
примеров, что на этом история Словаря и кончалась, и всегда нашлось бы
тому множество серьезнейших оправданий. Словарь был первый в своем
роде, с двойной задачей – историко-этимологический, ничего подобного
до сих пор по осетинскому языку не было. Абаев работал один, у жизни
было предостаточно шансов оборвать эту нить, риск был огромен. Конеч-
но, эти трудности сказались: том II Словаря увидел свет только через
пятнадцать лет после 1-го; еще через шесть лет последовал выход III-его
тома, и лишь через десять долгих лет после III-его вышел завершающий
том – IV-ый. Я так говорю, потому что все мы ждали этого завершения,
мы “болели” за Словарь Абаева, мы – это те, кому небезразлична этимо-
логия и история иранских и других индоевропейских языков, этногенез
народов – носителей этих языков. Я знаю, как называется то, что сделал
Абаев: это подвиг в четырех томах. Говорю это с полным знанием дела,
поскольку сам, с небольшим коллективом, работаю над многотомным
этимологическим словарем славянских языков. Разумеется, все решает
ответ на вопрос, как это было сделано. Словарь Абаева подтвердил и без
того высочайшую научную репутацию Василия Ивановича: как говорит-
ся, magna cum laude. Это полезно иметь в виду, потому что сам автор,
продемонстрировавший и на нынешнем чествовании великолепную са-
моиронию (“делать этимологические словари интересно и легко, надо
только каждый день писать несколько строк и так – сорок лет...”), однаж-
ды сказал, думаю, слишком строго: “Не могу сказать: “полная неудача”.
Но можно говорить о неполной удаче. Словарь мог бы содержать больше
общегуманитарной (исторической и этнографической и пр.) информации”
42
(В. И. АБАЕВ. Как можно улучшить этимологические словари. – Этимоло-
гия. 1984. М., 1986. С. 7-8).
Что же, советами Василия Ивановича, как улучшить наши словари,
нельзя пренебрегать, и мы к ним еще вернемся. Но, как говаривал наш
славный черноризец Храбр в своем “Сказании о письменах” добрых ты-
сячу с лишком лет назад, – проще потом исправить, нежели впервые сде-
лать. Печатавшийся на протяжении тридцати лет, созданный впервые в
мировой иранистике и не оборвавшийся, доведенный до завершения од-
ним человеком, – эти характеристики “Историко-этимологического сло-
варя осетинского языка” всегда и во всем мире будут вызывать почти-
тельное удивление.
Но можно по-человечески понять и Василия Ивановича: он собой не
вполне был удовлетворен и не удовлетворился, видимо, никогда. Доволь-
на собой только посредственность. Недаром греками было высказано
мнение, что назвать себя Ñλβιος ‘блаженный, счастливый’ не вправе жи-
вущий, для этого якобы необходимо подведение всего жизненного итога;
это мнение, между прочим, обосновывалось ими этимологически – Ñλβιος
из Ñλος βίος ‘вся, целая жизнь’, версия не такая уж наивная, если принять
возможную у ионических греков утрату густого придыхания (псилоза
Ñλος < Ñλος), однако новые этимологические словари греческого языка
предпочитают считать слово темным, забыв о догадке древних. Впрочем,
тут надо сказать об одном признании, ибо это признание счастливого че-
ловека. Василий Иванович с глубоким удовлетворением говорит, что
примерно тысяча экземпляров его Словаря разошлась в Осетии, значит,
Словарь приобрели для своих библиотек далеко не одни только лингвис-
ты, которых здесь, естественно, не так много.
А что касается пожеланий автора по улучшению этимологических
словарей, они – в следующем. Нужно больше внимания этногенетиче-
ским процессам, говорит Василий Иванович. “Что такое этимологический
словарь? Это – самый глубинный аспект исторического словаря. А что та-
кое этногенез? Это – самый глубинный вариант истории народа” (“Как
можно улучшить этимологические словари”. С. 8). Субстрат и прародина,
как понимал Абаев, находятся в отношениях дополнительного распреде-
ления: где нет первого, там следует искать второе. Нужно внимательно
учитывать лингвогеографические ареалы и их эволюцию, изоглоссы, свя-
зывающие области с близкими явлениями. Все это пища для истории
языка, истории культуры. Новое слово, которое сказал здесь сам Абаев, –
это перекрестные изголоссы, приоткрывающие действительную картину
многодиалектной сложности каждого языка уже в его древнем состоянии.
Это положение весьма актуально, если иметь в виду, что по сей день тео-
43
ретики оперируют по большей части понятием изначального бездиалект-
ного единства языка. Отметим и такое пожелание Василия Ивановича,
как призыв “больше внимания звуковой символике”. И это понятно. Глу-
бинный взор такого этимолога, как Абаев, проникает сквозь толщу ус-
ловного, мотивированного, образованного как бы “по соглашению”
(hέσει), как сказал Сократ у Платона (диалог “Кратил”), говоря словами
археологов – весь культурный слой языка. Но у истоков языка всегда был
и будет слой естественно возникших звукосимволов (кратиловское φύσει),
и живой язык никогда не утрачивает способности воспроизводить это
свое “кратиловское” начало.
Семантика также, как правильно считал Василий Иванович далее,
заслуживает с нашей стороны большего внимания. Верно замечено, что
здесь обречены на неудачу все чересчур общие регламентации. Все они
могут быть оспорены; языковая действительность всегда богаче их. “Се-
мантика, – заметил Василий Иванович, – дама капризная. Ей присущи
черты “женской логики”. От нее всегда можно ожидать каких-нибудь
сюрпризов (“Как можно улучшить этимологические словари”. С. 21). Что
ж, верно сказано – и о семантике, и о “женской логике”. Надо вос-
принимать и семантику языка и женскую природу вместе с присущей ей
логикой такими, как они есть, а там, где не хватает средств науки, призы-
вать на помощь жизненный опыт, здравый смысл, наконец – искусство.
Вообще: антитеза наука – искусство во многом надуманна, меж ними нет
полярной оппозиции, и сам Василий Иванович, выступая на своем девя-
ностолетии, весьма уместно вспомнил итальянское возрожденческое по-
нятие gaia scienza ‘веселая наука’ (мы бы сказали – наука с элементами
искусства).
Бесспорно принят должен быть, далее, призыв Василия Ивановича:
“Больше внимания реалиям исторической жизни народа, его материаль-
ной и духовной культуре”. Здесь сам автор вспоминает свой прекрасный
этюд 1957 года о славянском тědъ, название металла, меди, в котором он
увидел первоначальное название страны Мидии, опираясь в этом не толь-
ко на язык, но и на сведения археологии и истории о давней добыче ме-
таллов в Закавказье. Я назвал абаевский этюд о меди прекрасным, с таким
же правом можно назвать его красивым, ибо красивое есть убедительное
не только в искусстве, а и в науке (к вопросу о снятии упомянутой антитезы
между ними). Как красива, например, постановка Абаевым славянского мøдъ,
как он полагает, первоначально этнического названия (Мидия), в этни-
ческий – и одновременно словообразовательно-морфологический – ряд
основ на -i-: Русь, чудь, водь, жмудъ, весь, ливъ, емъ, сумь, пермъ, Скуфъ
‘Скифия’ (все это народности и страны древней Восточной Европы). Дру-
44
гой почтенный иранист говорит (правда, кажется, не зная об этой абаев-
ской находке): «Всюду, где мы встречаем подлинно иранское производ-
ное в функции названия страны, представлено образование с суффиксом
женского рода -ī-, именительный падеж на -iš: Hvārazmiš, Bāxtriš,
Harahvatiš» (О. Szemerényi. Iranica V. – Monumentum H. S. Nyberg. II=Acta
Iranica 1975. Teheran-Liege, p. 348-349). Кто лишен чувства прекрасного,
тот обречен не только в искусстве, но и в науке. Из личных ассоциаций:
не так давно один оппонент упрекнул меня в наличии у меня “красивых
построений”. Мне жаль моего оппонента: сам того, конечно, не желая, он
сделал мне крупный комплимент.
А теперь – еще об одном суровом упреке Василия Ивановича, кото-
рый он адресовал всем нам, кто числит себя этимологами, а значит, и себе
самому, мастеру в этой науке. “В этимологии, – рассуждает Василий
Иванович, – в отличие от других областей языкознания, переживших в
наш век подлинную революцию, наблюдается методологический застой”
(“Как можно улучшить этимологические словари”. С. 8). Застой... Все
дело в том, в чьих устах прозвучали эти слова, – в устах строгого к себе и
другим подвижника науки, каков Абаев, или, боже упаси, конечно, если
возьмет их “на вооружение” кто-то из “литературных чекистов”, особен-
но если умыслит он “поприжать” этимологию и этимологов.
О существе проблемы: не всякий застой есть стагнация, как гово-
рится. Это во-первых. Занимаясь сопоставлением этимологических сло-
варей с историческими словарями и того, что о них думают другие лин-
гвисты, со своими наблюдениями, я пришел в свое время к выводу, что
большинство важных семантических изменений фондовой лексики состо-
ялось еще до появления письменности и вскрывается этимологически
(это относится не только к младописьменным языкам, но – что интересно
– также к древнеписьменным, в их числе и таким, письменность которых
насчитывает более тысячи лет, например славянские, и даже таким, как
греческий, письменная история которого до наших дней исчисляется тре-
мя с половиной тысячелетиями), а на долю так называемых исторических
словарей приходится уже период покоя. Покой есть жизнь, а не смерть,
наиболее плодотворная, быть может, фаза жизни, созвучная со свойством
языка оставаться самим собой, даже изменяясь. Покой не чужд насы-
щению и обновлению сил, как раз наоборот. То, что имеет место в этимо-
логии, лично я назвал бы именно этим более одобрительным словом: дея-
тельный покой, а не “застой”. Развивая мысль, скажу (что говорил, пом-
нится, и ранее, на восьмидесятилетии нашего юбиляра), что этимология
не должна иметь “своих особых принципов”, они для нее едины с принци-
пами и законами всего сравнительного языкознания (эти принципы мож-
45
но сейчас сформулировать следующим образом: сравнительное языко-
знание плюс лингвистическая типология плюс внутренняя реконструк-
ция, но это не поколеблет основ да и зачем их колебать всуе, это уж кому
что нужно: кому-то, возможно, “нужны великие потрясения”, а нам нуж-
на хорошая этимология...). Чтобы покончить с тем, что я обозначил выше
пунктом “во-первых”, добавлю, что лично меня жизнь моя научная все
более учит склониться к некоему аналогу того, что в русской философии
называется русская школа всеединства Вл. Соловьева, убедительно вы-
ступившего еще в прошлом веке со своей “Критикой отвлеченных начал”.
Разве каждый из нас не имел серьезного повода убедиться, что и у нас
преувеличенно “строгие” методы, наши лингвистические “отвлеченные
начала” не самодостаточны, а скорее ограниченны, исчерпаемы, что язык
един, наука о языке едина, что мы не только этимологи, а прежде всего
лингвисты.
Теперь скажу кратко о том, что “во-вторых”, – о том, что называют
революцией “в других областях языкознания”. При всех минусах нынеш-
ней нашей переходной эпохи, мы должны быть благодарны ей в главном:
она открыла нам глаза на самоистребляющую суть всяческих революций,
на их способность к самооткату. Разве не подвергаются практическому
пересмотру краеугольные положения соссюрианской революции в языко-
знании, разве постепенно не утрачивает свою актуальность, например, эта
антитеза языка и речи? Разве не утрачивает доказательность тезис о том,
что весь язык есть система, то есть есть якобы нечто неподвижное, “оù
tout se tient”? Разве выдерживает испытание временем и материалом ку-
риловичевский изоморфизм всех уровней языка – фонетики/фонологии,
словообразования/морфологии, семантики (вплоть до синтаксиса – у ны-
нешних генеративистов и трансформатологов)? Разве не логичнее сейчас
говорить об “анизоморфизме” уровней языка, об их автономии? Эти уро-
ки жизни умудряют, правда, отбирая порой лишние силы. Что ж, на то
они и уроки жизни. Да и мы в этимологии все же сегодня не “у разбитого
корыта” (это – к вопросу о феномене “самооткатности” революций в жиз-
ни и науке, которые, слава богу, не “перестроили” этимологию в худую
сторону). Думаю, что и о всеобогащающей силе жизненных уроков дает
нам повод вспомнить замечательное нынешнее девяностолетие ученого и
человека.
Итак, повторяю, мы сегодня отнюдь не у “разбитого корыта”. Наша
этимология и этимологическая лексикография, как и наши этногенетиче-
ские исследования котируются высоко во всем мире. Если наша филосо-
фия вместе с нашей новейшей историей легла как бы в затяжной дрейф,
то в филологии, главным образом лингвистической, нашими учеными
46
сохраняются передовые позиции. Ученая деятельность Василия Иванови-
ча Абаева и ее мировой престиж доказывают это. Научный вес и значение
его исследований всегда далеко выходят за рамки, скажем, специального
осетиноведения, что проистекает от исключительного авторского умения
за частным увидеть общее, поставить материю родного языка в связь с
широким кругом других языков и культур. Читательская аудитория Сло-
варя Абаева и других его известных трудов соответственно тоже широкая
и состоит далеко не из одних только иранистов и осетиноведов. К по-
следним, например, не принадлежит и ваш покорный слуга, славист,
имеющий честь причислять себя к постоянным читателям всего выходя-
щего из-под пера Василия Ивановича. Так и недавно вышедший, завер-
шающий том IV-й Словаря Абаева прочтут, внимательно просмотрят с
пользой для себя специалисты по самым разным языкам – не только сла-
вянским, у которых с иранскими языками так много давних общих про-
блем, но и по балтийским, по латинскому, по германским, которые участ-
вуют в “скифо-европейских изоглоссах”, выявляемых Василием Иванови-
чем. А сколько захватывающих сюжетов из истории культуры тут еще
ждет своих будущих исследователей? Им облегчит путь изучение таких
блестящих прецедентов в этой области, как абаевское исследование осе-
тинского Wærgon, имени бога-кузнеца, в его связях с латинским именем
равнофункционального персонажа – Volcānus (и то и другое на базе куль-
та волка и его забытого названия *volcus, *vulcus в латинском, где, как
известно, возобладало инодиалектное по происхождению lupus, и равным
образом утраченное осетинское *wærg ‘волк’; сохранились и там и тут
производные Volcānus, Wærgon, что чрезвычайно поучительно). За по-
добными встречами слов стоит очень многое из прошлого самих народов.
И здесь по-прежнему остается немало неразведанного и манящего. Мы
по-прежнему представляем себе слишком схематично и неизбежно упро-
щенно, скажем, те же древние славяно-иранские отношения как отноше-
ния двух монолитов, здесь найдется работа и для этимологии, и для лин-
гвистической географии. Я не буду сейчас останавливаться на своей дав-
ней уже попытке вскрыть заинтересовавший меня эпизод древних диа-
лектных славяно-иранских лексических связей, который я обозначил то-
гда как polono-iranica. Как не менее интересный пример совсем противо-
положного рода – а именно, когда предпринимается попытка обосновать,
вопреки сложившейся традиции, как раз неиранский генезис славянского
слова, обычно зачислявшегося в иранизмы, позволю себе кратко упомя-
нуть еще не опубликованное исследование, которое автор, молодой поль-
ский ученый К. Витчак из Лодзи, прислал в редактируемый мной сборник
“Этимология”. Суть его в том, что загадочное древнерусское имя божест-
47
ва Ръглъ (засвидетельствованы формы Рьгла, Рьглу, в сочетании с другим
именем Сима, Симу, Сøма), обычно читаемое как некое слитное
Сøмарьглъ, Симарьглъ (Повесть временных лет) и объясняемое в литера-
туре весьма различными способами, в том числе и как заимствование
иранского демонического имени Симург, польский автор этимологизиру-
ет как самостоятельное местное исконное славянское соответствие древ-
неиндийскому Rudrá-, божество буйства и природных сил, – ниоткуда,
повторяю не заимствованное, но преобразованное на новгородском Севе-
ре в форму Ръглъ закономерным фонетическим путем из праславянского
*Rъdlъ, восходящего, далее, к индоевропейскому *rudlos, к которому воз-
водится, в свою очередь, и имя индийского Рудры, в иранском языковом
материале, кстати, неизвестного. Как бы то ни было, этот образчик не
только смелой, но и довольно расчетливой этимологической комбинато-
рики демонстрирует далеко не исчерпанные ресурсы этимологии и ре-
конструкции древней культуры и этноязыковых отношений.
Нам, неиранистам, хорошо видно глобальное значение этимологи-
ческого осетиноведения. Этнолингвистическая реконструкция историче-
ского прошлого небольшого народа на Северном Кавказе уводит в такие
дали и обретает масштабы, которые поражают воображение. Распростра-
нение скифов в древней Евразии от Карпат на Западе до Алтая на Востоке
с глубоким проникновением в Переднюю Азию на Юге, еще бо฀льшая
экспансия летучего сарматско-аланского элемента (в Западной Европе –
не только до островков вроде Alainville, этимологически – ‘город аланов’)
во Франции, к югу от Парижа, о чем упомянул проф. Ж. Лазар в своей
приветственной речи на 90-летии В. И. Абаева, но и дальше, вплоть до
Британских островов *, а на Дальнем Востоке – до островов Японии, ибо
на обеих этих перифериях находят следы скифско-сарматского культа
меча. Можно сказать, что древняя история не знала другого такого при-
мера. И вот – все прошло, как в библейском Экклезиасте. Но золото ски-
фов поныне лежит в земле. Другие народы давно населяют эту землю, но
до сих пор называют они реки Юга Украины и России этимологически
скифскими, сарматскими, аланско-осетинскими именами. Трудно пред-
ставить себе, что это может измениться в каком-либо отдаленном буду-
щем. Скифский мир с его языком и культурой не исчез без следа, он рас-
*
О скифском культе меча, воткнутого в землю, и восходящей к нему рыцарской
традиции круглого стола короля Артура см. специально: С. Scott-LITTLETON. From
swords in the earth to the sword in the stone: a possible reflection of an Alano-Sarmatian rite
of passage in the Arthurian tradition (1). – Homage to G . Dumézil. Ed. by E. C. Polome
(=Journal of Indo-European Studies. Monograph No. 3). Washington, D. C, 1982, p. 53 и cл.
48
творился и ушел в нас, живущих и населяющих эти обширные простран-
ства. Это – часть нашего самосознания, часть нас самих. Я не стану цити-
ровать Блока, скажу лишь, что нет дела почетнее и труднее, чем дело рас-
крытия истоков, питающих наше самосознание, где наряду со многими
другими началами навсегда отпечаталось также скифское. В этом – глу-
бинный смысл этимологии ‘науки об истинном’, то, что выносится за
скобку ее исследовательских процедур и громоздких знаний. Пожизненно
выполнять с неизменным успехом эту работу способны лишь немногие.
Тем выше наша благодарность В. И. Абаеву – Мастеру великой науки
Этимологии.
49
Ilya GERSHEVITCH
FOSSILIZED IMPERATIVAL MORPHEMES IN OSSETIC1
(Studia Iranica et Alanica. Rome. 1998)
1. It is a rule in Ossetic2 that Old Iranian intervocalic t becomes d, as e.g.

in ærvad ‘a relative’ from OIran. brātā ‘brother’, while OIran. ò becomes t, as
e.g. in fætæn ‘broad, wide’ from OIran. paòana.
2. In ærvad the originally intervocalic d<t stands in wordfinal position as
a result of the loss, regular in Ossetic, of vowels that in Old Iranian non-
monosyllabic words were either word-final or were closed by a word-final con-
sonant that was lost along with the vowel.3 The same is true of originally inter-
vocalic t < ò, for instance in the OIran. nominal suffix -aòa, represented in
Ossetic by -æt4.
3. By the above rules Miller was right when at p. 119 [70] he recon-
structed as *-æt the personal suffix to be expected in Ossetic for the 2 pl. pres.
ind. from OIran. - aòa (corresponding to Skt -atha). It was no doubt in defe-
rence to this reconstruction, that at p. 56 [30] he declared also the t of the ac-
tually used 2 pl. pres. ind. ending -ūt, to represent the ò of OIran. -òα. But al-
though this too is right, he prevented recognition of its rightness by not clear-
ing out of the way certain obstacles, which in the next three paragraphs we
shall try to remove.
4. It is not only the 2 pl. pres. ind., but also the 2 pl. impv., which has -ūt
as personal suffix (MILLER, pp. 119-120 [70-71]). Of the Verbum Substanti-
vum, however, ūt is all by itself a finite form, the 2 pl. impv. meaning ‘be ye!’.
According to Miller (p. 119 [70]) this ūt, because of the frequent auxiliary
function of the Verbum Substantivum, was demoted to a personal suffix, as
which, spreading from the imperative to the indicative, it there replaced the
previously unchallenged indicatival suffix *-æt (see § 3). For evaluation of this
suggestion much will depend on the origin one attributes to the finite 2 pl.
impv. ūt. The corresponding 2 sg. impv. is ū ‘be thou!’, convincingly derived
by Miller at p. 130 [77] from the OIran. active 2 sg. impv. bava of the verb bav
‘to become’ (Skt bhav). The Skt 2 pl. impv. is bhavata. Therefore Miller, still
50
at p. 130, derived ūt, interpreting it as ū (=bava) + t, from *bavata (which
word is phonetically analyzable as bava [becoming ū] + ta). Where he went
wrong in this elegant explanation, was in overlooking, and not warning his
readers, that from *bavata one expects in Ossetic not ūt, but *ūd (see §1).5
5. Had Miller paid attention to this fact, he could not have helped it be-
coming the first Iranologist to recognize, on no more than Ossetic evidence,
what was recognized only decades later on non-Ossetic evidence unknown as
yet in Miller’s days, namely that not all ancient Iranians uniformly employed
for the 2 pl. impv. the ending -ta/-ata6 inherited from Indo-Iranian: some of
them used -òa/-aòa instead. This is by now known from Sogdian,7 and sporad-
ic traces of imperatival -òa have come to be attributed even to Avestan,8 where
Miller had followed Bartholomae9 in regarding exclusively -ta/-ata as the 2 pl.
impv. ending in active voice.10
6. We have no choice, therefore, but to regard the 2 pl. impv. -ūt as des-
cending from an OIran. *bavaòa that served not only for the present indicative
(see §3), but also for the imperative. The reason why ūt does not mean 'you are'
in addition to 'be ye!'11 will then be that in the indicative of the Verbum Subs-
tantivum Ossetic did not replace OIran. ah ‘to be’ with OIran bav ‘to be-
come’.12 Does not however the meaning ‘you become’ which one expects ūt
would have had in the indicative, stand in the way of Miller’s supposition (see
§4) that it is ūt ‘be ye!’, demoted to an imperatival suffix, which we are to rec-
ognize in the suffix -ūt employed for the indicative no less than for imperative?
7. This semantic seed of doubt leads one to wonder if even the imperativ-
al suffix -ūt was really nothing else than the finite imperative ūt, demoted. In
the singular 2nd person impv. one would expect the final a of OIran. bava (§4),
i.e. strictly speaking bawa, to have been lost (see §2), whereupon one may
suppose that *baw, after turning first *βuw and next *wuw, contracted to ū.13
The lengthening of u from a in *wuw, may be assumed to have been caused by
its absorption of the preceding w, the subsequent absorption of the second w
being due to the latter’s word-final position. In the 2 pl. impv. *bawaòa by
contrast, it was not the second a, but the third which one expects would have
been lost. If then the second a turned u by assimilation to the preceding u (it-
self an a turned u as a result of being sandwiched between two labials) and
each wu became ū, the finite 2 pl. ūt would be the outcome of contraction of an
earlier *ūūt. Before the two ū merged into a single one, Ossetes could hardly
have helped it regarding the *ūt of *ūūt as a suffix pluralizing the finite 2 sg. ū
‘be thou!’.
8. It is difficult not to think of this explanation as an improvement on
Miller’s assumption that -ūt is simply the finite ūt turned into a suffix. Nor is it
likely that Miller would have disapproved of the suggestion, since if -ut were
51
only part, and not the whole of ūt, its birth-place would emerge even more
compellingly than Miller had supposed, as having been the imperative. For in
the indicative, where the OIran. 2 sg. bavahi would have become *uəs via *uis
in Ossetic,14 the 2 pl. *ūūt from bavaòa could never have been considered by
any Ossete as having a suffix -ūt, added to *иəs. Miller’s presentation suffers,
as part and parcel of his slip-up over the t of ūt (see §4, end), from failure to
realize that the *-æt which he justly postulated as original 2 pl. pres. ind. suffix
(see §3), must have been in Ossetic also the original 2 pl. impv. suffix (cf. §§
5-6), so that for example *kænæt meant ‘you do’ in the indicative (2 sg. kænəs
‘thou doest’), but ‘do ye!’ in the imperative (2 sg. kæn ‘do thou!’). Once this is
taken into account, everything falls in place: of ‘to do’ the 2 pl. impv. appeared
to be formed by the addition of *-<æt to the 2 sg. impv. kæn, of ‘to be’ by the
addition of *-ūt to the 2 sg. impv. ū; *-æt and *-ūt therefore seeming inter-
changeable in imperatival function, kæn-ūt came to be coined as a synonym of
*кæп-æt ‘do ye!’; as the latter, however, meant in addition ‘you do’, there
could be no stopping kæn-ūt from coming to denote the indicatival meaning
also. By this detour via a double-edged *-æt, no difficulty can arise from the
semantic discrepancy alluded to in §6.
9. What is more, since the origin of indicatival -ūt is fully comprehensi-
ble only if the indicatival *-æt postulated by Miller (see §3) was double-edged
(i.e. had imperatival function as well), we may be sure that, except with the
Verbum Substantivum, *-æt was the sole 2 pl. impv. ending current from the
earliest Middle Ossetic period, until the moment when -ūt first began to be
used as an alternative to it. To date that moment we should have to know how
long it took OIran. *bawaò a to become *ūūt. The changes involved, as con-
jectured by us in §7 with n.13, are not so drastic as to preclude their com-
pletion before the beginning of the Christian era. This guess is here offered
merely as a warning that today’s imperatival paradigm, may reflect mutual
adjustments that took place not in medieval times, but within a pre-Christian
distribution, conceivably across the Caucasus, of Ossetic speech:
South Ossetic North Ossetic
3 sg. -æt -æd
2 pl. -ūt -ūt
3 pl. -æt -ænt
In this paradigm15 only -æd is the regular descendant of a corresponding
Old Iranian suffix (see §10). What needs to be borne in mind, therefore, is that
only to the date, whichever that be, of the indubitable replacement of 2 pl. *-æt
with -ūt, can we hope to relate chronologically (i.e. as earlier, later, or simulta-
neous) the formation of the irregular suffixes -ænt, -æt singular, and -æt plural.
52
10. Miller’s derivation at p. 120 [70 sq.] of NOss. (and Digoron) -æd
from the Old Iranian active 3 sg. impv. ending -atu conforms to the rule of our
§2, where however we specified that not only Old Iranian word-final vowels
were shed in Ossetic, but also word-final consonants along with the vowels
supporting them. Accordingly not only -atu was bound to become -æd in Os-
setic, but also the OIran. middle 3 sg. impv. ending -atām, with the result that -
æd offers no clue as to whether its Old Iranian antecedent had ended in -u or in
-ām. If unlike Miller one hesitates to settle for one or the other, one may by
way of compromise take -æd for the combined outcome of both endings.
11. Similarly, if Miller, loc. cit., were right in supposing that the NOss. 3
pl. -ænt, to which in Digoron corresponds -æntæ, is a defensible outcome of
the ‘thematic’ active 3 pl. impv. ending -antu (consisting of ‘athematic’ -ntu
attached to the thematic vowel a, see §5 n.6 and §18), then the same -ænt could
just as defensibly be taken for an outcome of the OIran. thernatic 3 pl. impv.
ending in middle voice, *-antām.
12. In actual fact, however, the only ending that would be the regular
outcome of -antu, and therefore also of *-antām, does not occur in Ossetic.
Its form would be *-ænd. Aware of this, Miller tried to make out a case for
exceptional retention by Ossetic of Old Iranian postnasal t.16 That he was on
the wrong track is suggested by the SOss. 3 pl. -æt, without nasal, which
was unknown as yet in Miller’s days. Its puzzling postvocalic t cannot
lightly be thought of as unrelated to the equally puzzling t of NOss. -ænt.
But if the two t share a common origin, then the derivation of -ænt from -
antu or *-antām is excluded by the impossibility of deriving from either
form also the 3 pl. -æt.17
13. Once -antu/ām is excluded as ancestor of -ænt, no objection can be
raised against supposing that the regular *-ænd to be expected from -antu/ām,
did in fact exist in early Ossetic, but was discarded, just as the regular early
Ossetic 2 pl. *-æt from *-aòa was discarded, after it had contributed to the
emergence of alternative suffixation in the same person and number. Being
unobjectionable, this *-ænd will be adopted by us in what follows, as part of a
working hypothesis to be abandoned if it proves unhelpful. As under this hypo-
thesis it is *-ænd, and not -ænt, which as Miller thought would directly des-
cend from -antu, we must transfer to *-ænd the rider on voice which in respect
of -ænt we entered in §11: although -antu was bound to become *-ænd, the
same is true also of *-antām. Again we may say, as we did in §10, that the Os-
setic suffix was perhaps the combined outcome of both Old Iranian endings.
But lest such a non-committal pronouncement be considered no more than a
convenient disclaimer of responsibility, we next offer a paragraph in defence of
circumspection.
53
14. The possibility of descent from the middle ending *-antām, i.e. of In-
do-Iranian voice-distinction having played a part in the morphemic constitution
of the Ossetic verbal system, deserves bearing in mind because, although some
Ossetic personal endings demonstrably go back to Old Iranian endings in ac-
tive voice,18 there are two which demonstrably do not. They are the 2 sg. opt. -
is (Dig. -isæ) and the 3 sg. opt. -id (Dig. -idæ).19 Recognizing their middle ori-
gin, Miller at p. 122 [72] derived them respectively from thematic -aiša and -
aita.20 He left unresolved, however, the difficulty presented by the vowel i,
instead of which one would from OIran. ai expect e in Digoron.21 I too passed
over this difficulty in TPS 1991, 228, but the time has now come to resolve it:
just as Oss. -s (Dig. -sæ) and -d (Dig. -dæ) point to the OIran. middle personal
suffixes -ša and -ta, and exclude the active suffixes -š and -t (cf. n.20),22 so the
Digoron i reveals that -ša and -ta were in Old Iranian appended to an ī, and not
to ai. The requisite ī can only have been the one characteristic of the optatival
‘athematic’ conjugation (see n.20), to be found in the Indo-Iranian 2 sg. and 3
sg. precisely in middle voice, and not in the active. Of the Avestan athematic
verb āh ‘to sit’ for example, āhīša is the attested middle 2 sg. opt. (the active 2
sg. opt. would be *āhyāh), just as of its Skt counterpart as the middle 3 sg. opt.
is āsīta (the active 3 sg. opt. would be *āsyāt). This linkage in Ossetic of OIran
middle voice with OIran. ‘athematism’ will serve us, in due course below (see
§24), as a new argument in support of the main contention of our TPS article.
15. Our next task must be to align in three columns the two ‘ūt-
paradigms’ of §9 with the early Ossetic pre-ūt paradigm whose 3 pl. impv. will
as yet have been *-ænd (see §13):
Early Oss. SOss. NOss.

3 sg. *-æd -æt -æd
2 pl. *-æt -ūt -ūt
3 pl. *-ænd -æt -ænt
It is obvious that before the secondary 2 pl. -ūt ousted the primary 2 pl.
*-æt, the two suffixes must have coexisted for an unknown length of time
which, as we said in §9, there is no obstacle (but also no compulsion) to dating
as early as the late BC period. During that length of time the rightful *-æt of
the first column was steadily losing ground, but in the second column its even-
tual eclipse looks like having been compensated by its usurpation of two plac-
es, at the expense of the latter’s rightful incumbents in the first column. Of the
two, usurpation by a 2 pl. of a 3 pl., i.e. by one grammatical person of a differ-
ent person in the same number, would seem a good deal less surprising than
usurpation by a 2 pl. of a 3 sg., i.e. by one person of a different person in a dif-
54
ferent number. We must therefore investigate in the first instance whether the
appearance of 3 pl. -æt in the second column can at all be related to the non-
appearance in it of the first column's 2 pl. *-æt. We shall find not only that it
can, but that the reason why it can permits the 3 sg. -æt to be understood as a
quite secondary outcome of the emergence of -æt in the same column’s 3rd
plural person.
16. We have seen in §12 that Miller did not know of the existence in
SOss. of the 3 pl. -æt. It could not occur to him, therefore, in his search for an
explanation of the t of NOss. -ænt, to look for a pre-Ossetic 3 pl. impv. ending
that unlike -antu (or *-antām) had no n. Nor would he have found one in Old
Iranian. Already in 1895 Bartholomae, in referring to the Skt athematic 3 pl.
impv. endings -atu (active) and -atām (middle), had declared himself unable to
trace them in Iranian.23 There lies here a challenge which the long-overlooked
3 pl. impv. -æt of South Ossetic does not allow us to leave unheeded.
17. With verbs conjugated thematically (see §5 n.6) the Sanskrit 3 pl.
impv. endings are the same as the Old Iranian, -antu in active voice, -antām in
middle voice. They are made use of also in athematic conjugation, where how-
ever, with certain restrictions,24 it is n-less endings, -atu and -atām, which on a
large scale are used instead.
18. Viewed historically, the absence of n from 3 pl. impv. -atu and -atām
is illusory. In IE the 3 pl. ending was *-nt, later extended in the In.-Ir. impera-
tive by -u in the active, by -ām in the middle, the same extensions as in the 3
sg. impv. we saw in §10. The n of *-nt remained consonantal in IE after the
thematic vowel o, so that from *-o-nt (extended by -u/-ām) one gets in In.-Ir.
the thematic 3 pl. impv. endings -antu and -antām (cf. §5, n. 6 and §11). If
however the verbal stem ended in a consonant, for instance s as in Skt ās ‘to
sit’ quoted in §14, pronunciation was eased by the n turning into a vowel. IE
vocalic n, conventionally written g, became a in Indo-Iranian, just as did IE e
and o. Hence the ending -atām of the Skt 3 pl. middle impv. āsatām ‘let them
sit’ goes back to *gt extended in Skt by -ām, just as in active voice the Skt
athematic 3 pl. impv. ending -atu goes back to *-gt extended in Skt by -u. The
same -u and -ām extend also -ant (from IE *-o-nt), in the Skt thematic 3 pl.
impv. endings -antu and -antām. The latter are shown to be Indo-Iranian by
their occurrence also in Old Iranian. We may therefore be sure, despite the ab-
sence of n-less 3 pl. impv. endings from the surviving Old Iranian texts (see
§16), that also the athematic Skt 3pl. impv. endings –atu and -atām, terminat-
ing in the same -u/-ām as their thematic counterparts,25 were inherited from
Indo-Iranian. In dealing with the -u/-ām termination at the end of §10, and
again at the end of §13, we said of the Ossetic suffixes there treated, that one
cannot tell whether their Indo-Iranian antecedents had terminated in -u or in -
55
ām. In the case of the athematic 3 pl. impv. ending however, we shall see in
§24 that as far as Ossetic is concerned, there is reason to think that the decisive
voice was in Indo-Iranian the middle. This is why in what follows we shall
refer to the ancient n-less ending for short as -atām, it being understood that we
do not thereby mean to deny -atu a subsidiary role in shaping the Ossetic mor-
pheme we are about to reconstruct.
19. Both modern Ossetic, and ancient Sanskrit, are descendants of Indo-
Iranian, itself a descendant of Indo-European. Ossetic, however, has reached its
present-day form, in which alone we know it, across a very long period, first
Old Iranian following upon the Indo-Iranian, and next Middle Iranian,
throughout which the absence of records couched in earlier forms of the Osset-
ic language reduces us to reconstructing, instead of factually gathering, the
details of its evolution. Accordingly the existence in Indo-Iranian of n-less 3pl.
impv. endings beside n-containing ones, does not by itself guarantee that the
absence of n from the SOss. 3 pl. impv. ending -æt, as against its presence in
NOss. -ænt, is a feature of hoary antiquity preserved, across the silence of Old
Iranian and Middle Iranian, solely among modern Iranian languages by Osset-
ic. Such a guarantee would be vouchsafed us only if the n-less SOss 3 pl. impv.
suffix were not -æt, but *-æd, the expected Ossetic outcome of In.-Ir. *-atām.
20. One is thus driven to ask, whether the absence of n from 3 pl. -æt
may not simply continue the absence of n from an earlier 3 pl. *-æd (< IE
*-gt°), of which the d would have been secondarily replaced with t for a reason
we should have to identify. This thought arises all the more readily as none of
the three explanations of 3 pl. -æt one might think of for the sake of avoiding
recourse to *-gt°, leads to anything but an impasse. The first would be that 3 pl.
-æt is simply the 3 sg. -æt used for the plural as well. The impasse lies in the
inexplicability of the t of the singular, if it is not it which, on the contrary,
somehow derives (see §27) from the t of the plural.26 The second, equally eva-
sive explanation would be, that SOss. 3 pl. -æt is the -ænt of NOss. with the η
secondarily lost. This would not only leave the t of -ænt no less inexplicable
(see §12) than the t of 3 sg. -æt would remain under the first explanation, but
would conflict with the rule that OIran. nt can lose its n in Ossetic only by as-
similation, i.e. by becoming dt.27 Could it then be, and this would be third ex-
planation avoiding IE *-gt°, that the t of 3 pl. -æt is a *dt degeminated in word-
final position? There would seem to be no parallel on record to such word-final
degemination, while contrary examples, of retention of gemination in word-
final position, exist. But the impasse lies in the fact that, by deriving 3 pl. -æt
via *-ædt from *-ænd (< thematic *-antu/ām, see §13), we deprive ourselves of
entitlement to apply to -ænt the obviously correct explanation which to Miller,
unaware of 3 pl. -æt, had remained inaccessible, namely that its t was the out-
56
come of contamination of the d of *-ænd with the t of 3 pl. -æt (see §26). Of an
*-ænd turned by degeminated assimilation into -æt there would have been no
nd left for contamination with its own outcome.28
21. This last consideration takes us straight back to the opening proposal
of § 20. Unlike a 3 pl. t issued, if such degemination at all ever happened, from
dt < nd, a 3 pl. t whose ancestry had never included a consonantal n, would not
be disqualified from affecting the d of *-ænd. Our proposal would meet this
condition insofar as consonantal n could never have formed part of a 3 pl. -æt
whose æ went back to vocalic g. But for the proposal to become realistic, the
closure in Ossetic of the proposed æ < g by t, instead of by the d one expects
from the t of *-atām, must be accounted for. It may be helpful for the purpose
to present afresh the first column of § 15, this time assuming that early Ossetic
had inherited in the 3 pl. impv. not only *-ænd, but also the *-æd defined by us
at the end of § 19:
Early Ossetic
3 sg. * -æd
2 pl. (*-æt)
* -æd
3 pl. { * -ænd
22. In the preceding paradigm *-æt stands in parenthesis as a reminder

that, having at first been alone in charge of the 2 pl. person, the suffix, after
defending with diminishing success its inherited position against the newcomer
-ūt, retreated from it altogether. Its having come to be felt redundant in the 2 pl.
suggests by itself availability for service elsewhere. Availability being a pas-
sive condition, what we need in addition is an active incentive felt by Ossetes,
to exploit *-æt’s availability by inviting it into the 3 pl. person, where instead
of being expendable it would put right an inadequacy. It is not difficult to spot
in the paradigm of § 21 the inadequacy which *-æt, by taking the place of *-æd
in the 3rd person plural, would have put right. But this inadequacy, the homo-
nymy of plural *-æd with singular *-æd, could have been remedied more simp-
ly by retaining in the 3rd plural the perfectly adequate *-ænd alone. Where lay
the incentive to resort to a less simple solution, or perhaps the disincentive to
being content with one 3 pl. suffix only? The latter, alternative formulation is
the one pointing to the answer we recommend, an answer falling under a rubric
we may call ‘quantitative (as against qualitative) atavistic conditioning’.
23. To take the 2 pl. for illustration, up to the emergence of the secondary
-ūt the early Ossetes had been content with the inherited *-æt as sole suffix.
There followed the interlude with two suffixes, which ended with the return for
57
good to contentment with one suffix only. It does not matter that the survivor
was the newcomer (i. e. -ūt), and not the no less adequate formerly sole incum-
bent (i.e. -æt), although even this we shall see in §25 hardly happened by acci-
dent. What matters is the return from the quantity 'two' to the pristine quantity
'one', testifying to the tenacity of ingrained habit. Even during the interlude that
tenacity managed to foster an aversion to maintenance of more than one 2 pl.
suffix.
24. In the 3 pl. our paradigm of § 21 displays two inherited suffixes, *-æd
and *-ænd, of which we now need to ask why the first should at all have
crossed the threshold from Old Iranian into early Ossetic. We saw in § 14 that
the Ossetic verbal system has preserved in the optative clear traces both of
middle-voice inflexion and athematic stem-treatment,29 and that in the Ossetic
optative the two features go together. If they go together in the optative, then in
the imperative the fact that the Indo-Iranian ancestor of 3 pl. *-æd would by
definition have been athematic (see § 18), constitutes at least prima facie an
argument for its voice having been the middle. In addition, the Sanskrit athe-
matic verbs taking -atām greatly outnumber those attested with -atu (see § 17
n. 24). Accordingly we did not hesitate at the end of § 19, having prepared the
ground at the end of § 18, to recommend *-atām for antecedent of our 3 pl.
*-æd, in preference to *-atu. For it is obvious that a 3 pl. suffix *-æd derived
from *-atām: would at first have been used instead of the likewise inherited
*-ænd only with certain verbs, namely in the main those which, from as far
back as the Indo-Iranian period, had been athematically inflected on account of
their meaning in middle voice only. We may be sure that with the loss of word-
final -u and -ām the early Ossetes had become impervious to voice-distinction.
But they would still have known which were the verbs for whose 3 pl. impv.
the only ‘correct’ suffix to use was *-æd, and with which ones it would be
‘wrong’ not to use *-ænd. Admittedly in time they would quite likely have
taken to using the two suffixes interchangeably. But by then they would have
been well conditioned to having two 3 pl. impv. suffixes, and averse, on the
atavistic principle we proposed at the end of § 22, to making do with one only,
and this despite their all along knowing, that one of the two was in addition the
one and only 3rd singular suffix.
25. They would have remained averse, within our reconstruction, to
maintaining less than two 3 pl. suffixes, also when -ūt arrived on the scene.
Their awareness of the inadequacy of 3 pl. *-æd, on the other hand, would have
been bound to grow, after the arrival of -ūt, in proportion to the reduced use
which the newcomer was causing them to make of *-æt. The more *-æt was
becoming obsolescent in the 2nd person plural, the more readily its t would
seem to them a mere articulatory variant of the d of 3 pl. *-æd, to be welcomed
58
both for distinction from 3 sg. *-æd, and for allowing one suffix to be in sole
charge of the 2nd plural. This latter consideration helps to explain why the sur-
vivor from the competiton between *-æt and -ūt was the newcomer (see §23).
26. As soon as in our paradigm of § 21 we enter *-æt in the 3rd plural as
articulatory variant of *-æd, both the SOss. 3 sg. -æt and the NOss. 3 pl. -ænt
(see §§ 9 and 15) become understandable as outcomes of analogical adjust-
ment. The 3 pl. -ænt is easy to interpret as a contamination of *-ænd with the t
of the n-less 3 pl. *-æt. Early Ossetes viewing *-æпd as an *-æd endowed with
inserted n, would not be slow to endow with inserted n also the newcomer
*-æt. Instead of the unacceptable view that 3 pl. -æt is an -ænt with n seconda-
rily lost (see § 20, middle), we conclude that -ænt is an -æt, with n secondarily
gained.
27. The 3 sg. -æt will have arisen as a result of the variant *-æt having at
first joined *-æd in the 3rd plural only by way of optional alternative articula-
tion. There would follow a period during which the two variants coexisted,
alongside of *-ænd/t. During that period it is only to be expected that speakers
pronouncing the 3 pl. *-æd as *-æt, would pronounce as *-æt also the 3 sg.
*-æd. It is true that by so doing they would blur the distinction between singu-
lar and plural, the desirability of which we in § 25 offered as a reason why Os-
setes would ‘welcome’ the articulatory variant *-æt in the 3rd plural only. But
their welcome would have had a merely semantic slant, manifesting itself in
the plural because the plural had been the number denoted by *-æt in the 2nd
person. One need not expect such a semantic welcome to have stifled in the
singular an atavistically conditioned phonetic expectation, of suffixation
sounding identical with the n-less plural. From the moment one and the same
*-æd came often to fall from their own lips as *-æt in the plural, how could
they have made sure of never pronouncing it *-æt in the singular?
28. We end with two paragraphs of reflections arising from the only -æd
that requires no asterisk, the NOss. 3 sg. impv. suffix (§§ 9-10), to which the
corresponding 3 pl. suffix is -ænt (§11). In North Ossetic (and in Digoron) the
3 sg. and the 3 pl. suffixes of all tenses and moods are morphologically dis-
tinct, as apart from the imperative they are also in South Ossetic. Had the SOss.
single 3rd person imperative suffix been *-æd,30 the only prudent explanation
would have been the routine one, that only in the imperative South Ossetes, for
reasons unfathomable, took to using the 3 sg. ending for the plural as well. It
would have been thought extravagant to suggest that the single *-æd
represented a merger of IE 3 sg. *-et° with 3 pl. *-gt° (cf. § 18), too slender a
pretext for attribution to Ossetic alone among Iranian languages (see § 16) of a
feature that was archaic already in ancient Greek.31 But the single SOss. suffix
is -æt, not *-æd. Of its singleness, therefore, the above routine explanation be-
59
comes unexceptionable if one reverses it: it is to using their 3 pl. suffix for the
singular as well, that the South Ossetes must have taken (cf. § 15), to judge
from its being again a plural suffix, i.e. -ænt, of which the t becomes unders-
tandable if of the two SOss. -æt the plural one was the earlier. But even if ear-
lier, the t of 3 pl. -æt cannot in Ossetic have been original. Its æ, on the other
hand, can, insofar as it is derivable from IE g (§ 18). After æ < g, however, one
expects the t of IE *-gt° to turn up in early Ossetic as d (§1).
29. What we needed to find, therefore, was an -æt, preferably as regular
as the expected *-æd < *-gt° would have been, that would qualify for use as a
variant of 3 pl. *-æd. Such a use of it could only have come about by an inno-
vation, which in turn, if another innovation were detectable in the imperative,
might have been sparked off by the latter. This is why the present paper, down
to § 9 inclusive, deals with the ūt-innovation, chiefly in order to test, and con-
firm, its imperatival provenance (§ 8). It was an innovation which brought
about the retreat of an original plural suffix, *-æt < *-aòa, from the impera-
tive's 2nd person. Our conclusion is, that in the course of its retreat the suffix
could not have left an imprint on the 3rd plural person, as seems hard to deny
that it did, if in that person Ossetic had not inherited, beside *-ænd, a suffix
*-æd. That was the suffix of which the æ is echoed by the æ of 3 pl. -æt, which
latter æ thereby discloses itself as a fossilized echo of IE *-g.
NOTES
1. Written version of a communication delivered orally at the plenary opening session

of the First International Conference of Ossetic Studies held in Vladikavkaz from 12 to 18
October 1991. As the audience included not only philologists, but also historians, archaeolog-
ists, ethnologists, etc., the author for clarity’s sake presented no more than the gist of an article
of his at the time still in press,which has meanwhile appeared in TPS 1991, 221-234 under the
title «The Ossetic 3rd plural imperative». The article has here been drastically recast, with
omission of some related problems discussed in it, addition of some proposals not previously
offered, and adoption of a different method of presentation.
2. In the present paper the term ‘Ossetic (Oss.)’ is used for the Iron Ossetic language,
within which, where necessary, a distinction will be made between ‘North Ossetic (NOss.)’,
and ‘South Ossetic (SOss.)’. The Digoron Ossetic language, spoken in the western valleys of
North Ossetia, will be referred to simply as ‘Digoron (Dig.)’. Other abbreviations here used
are IE (Indo-European), impv. (imperative), ind. (indicative), In.-Ir. (Indo-Iranian), OIran.
(Old Iranian), opt. (optative), pl. (plural), pres. (present), sg. (singular), Skt (Sanskrit).
3. Thus -am or -ām in Oss. nər ‘now’, from OIran. nūrsm.
4. The examples are Oss. cæwæt ‘offspring’ and mælæt ‘death’, on which see Abayev i
307 and ii 86.
60
5. I no longer think it right to suggest, as I did in TPS 1991, 232 n. 6 (end), that it is
merely Miller’s succinct wording, which makes him appear to have taken ūt for a phonologi-
cally correct outcome of *bavata. Had he not really believed this to be so, he could hardly
have remained unperturbed by the fact that ūt would in the indicative have been no part of the
Verbum Substantivum, see our § 6.
6. Where -ta (or any other personal ending) was added to a ‘thematic’ verbal stem, i.e. a
stem terminating in the 'thematic' vowel a from IE e or o, Indo-Europeanists often count the
thematic vowel as part of the ending. Strictly speaking, however, Miller's *bavata has -ata
(from IE *-e-te) as 2 pl. impv. suffix only insofar as the personal suffix -ta was added to the
thematic stem bava of the root bav.
7. See TPS 1991, 232 n.6.
8. Thus Kellens-Pirart (i 190 n. 7 and iii 272), although they define ivīzayaòa in Yasna
53.7 as a subjunctive (as which it is rendered by Humbach 1991, i 194 and ii 246), translate the
form as if it were the imperative for which Spiegel had taken it already in 1864, 57 and 399.
Another Avestan hapax, vāstryaòa, is perhaps an imperative according to Sims-Williams, 258
(on 294).
9. Bartholomae 1895, 61.
10. Thus also Kellens 1984, 316.
11. ‘You are’ is st-ūt in Ossetic, see Miller, 126-7 [74-5].
12. Cf. the Digoron distinction to which Miller draws attention at p. 129 [77 top], be-
tween æz un ‘I become’ and æz dæn ‘Ί am’.
13. Alternatively, in the light of Sogdian ιυαβ from βaw (cf. GMS § 407), what con-
tracted to ū may have been a *wuw going back to *baw via *wuβ < *ιυαβ < *βαw. In either
case *wuw would be due to assimilation of β to w.
14. As it did in Digoron, where of course uis means not ‘thou art’ but ‘thou becomest’,
cf. above, n. 12 (to § 6). On the origin of the ending -is I prefer the view which Miller at p. 118
[70] quotes from Salemann to his own.
15. In which the suffixes of the 1 sg., 2 sg. and 1 pl. have been omitted as irrelevant to
the problems we are about to consider.
16. The case, scrutinized in TPS 1991, 221 with n. 2, and 228 sqq., has no tenable
foundation.
17. The impossibility resides in facts explained in TPS 1991,233 n. 10. A further warn-
ing against deriving the SOss. 3 pl. -æt from -antu/ām, may be taken from the fact that also the
3 sg. suffix is -æt in South Ossetic.
18. In the present indicative those of the 1 sg., 3 sg.and 3 pl; in the imperative the zero
ending of the 2 sg.; in the subjunctive the 2 sg., 2 pl., and 3 pl. (on which last see TPS 1991,
229 sq.).
19. On the reason why in South Ossetic the 3 sg. opt. suffix is -it, the reader is referred
to TPS 1991, 228. On that page, however, he is asked, in the light of what follows above in
§ 14 on the origin of Ossetic optatival i, to replace the Sanskrit thematic middle 2 sg. opt. end-
61
ing -ethās with its athematic counterpart -īthās. Of the Sanskrit verb ās ‘to sit’, for example,
quoted in § 14, the athematic middle 2 sg. opt. is āsīthās.
20. The OIran. middle opt. endings -aiša and -aita are thematic, as are the correspond-
ing active opt. endings -aiš and -ait, because their initial a is the thematic vowel (see §5 n. 6).
The i which appears between it and the personal suffixes -ša, -ta (middle), or -š, -t (active), is
the Indo-Iranian modal sign of the optative. The sign is in front of consonants a brief i when
preceded by the thematic vowel (in combination with which it forms a diphthong), but a long ī
when what precedes is a consonant, in other words when the optative is athematic.
21. Being i in both Iron Ossetic and Digoron Ossetic, the vowel must in Old Iranian
have been a long ī. Had it been brief, its Iron outcome would have been ə. Note that to Miller
(p. 121 [71]) its pronunciation often seemed long. This could in Iron have pointed indeed to
derivation from OIran. ai, as Miller assumed. But in Digoron ancient ai results in e.
22. What excludes them is the fact that, being word-final, they were doomed to disap-
pear in Ossetic.
23. See TPS 1991, 228.
24. The restrictions are conveniently summed up by Whitney, p. 207, § 550, b: loss of n
[thus called by Whitney] takes place in the ACTIVE only after reduplicated non-a-stems [i.e.
athematic stems] and after a few roots which are treated as if reduplicated; in the MIDDLE it
occurs after all tense-stems save those ending in a [i.e. save the thematic stems].
25. The latter terminated so not only in the 3 pl., but also in the 3 sg. (see § 10). Hence
there was no formal distinction in Indo-Iranian between the thematic 3 sg. impv. and the athe-
matic 3 pl. impv. suffixes: both were -atu in the active, -atām in the middle.
26.On the t of the SOss. 3 sg. opt. ending -it see the TPS reference given above in § 14
n. 19.
27. See TPS 1991, 221 and 231 n. 2.
28. This is why from OIran. anta° Ossetic has both ændæ° and ædtæ°, but no *ændtæ°.
On the internal dialect inconsistency that would here be involved see also TPS 1991, 233 n. 10.
29. A further trace of athematic (root-class) stem-treatment can be recognized in certain
rarely used Digoron 2 pl. impv. forms, see TPS 1991, 232 n. 7.
30. As it indeed is in newspapers and books printed in South Ossetia, by a purely lite-
rary, and only partial adaptation to North Ossetic usage, see TPS 1991, 226 sq.
31. Cf. Homeric αται, λελόγχασι, δέχαται, and early Attic τεταχατο, τετάχαται, in
Brugmann, pp. 98, 408.
REFERENCES
ABAYEV, V. I. Istoriko-etimologicheski slovar’ osetinskovo yazyka, four volumes, 1958-1989,

Moscow-Leningrad.
BARTHOLOMAE, Christian, Grundriss der iranischen Philologie, vol. 1, Strassburg, 1895.
BRUGMANN, Karl, Griechische Grammatik, 4th edition, München, 1913.
62
GMS: A Grammar of Manichean Sogdian by Ilya Gershevitch, Oxford, 1961.
HUMBACH, Helmut, The Gathas of Zarathushtra, two volumes, Heidelberg, 1991.
KELLENS, Jean, Le verbe avestique, Wiesbaden, 1984.
KELLENS-PIRART = Jean Kellens et Eric Pirart, Les texts vieil-avestiques, Wiesbaden, vols i-iii,
1988-1991.
MILLER, Vsevolod, Yazyk osetin, Moscow-Leningrad, 1962 (Russian translation quoted by
page numbers followed in square brackets by page numbers of the German original).
SIMS-WILLIAMS, Nicholas in Bulletin of the School of Oriental and African Studies, 52 (1989),
255-264.
SPIEGEL, Ferdinand, Handbuch der Zendsprache, Leipzig, 1864.
TPS: Transactions of the Philological Society.
WHITNEY, W.D., A Sanscrit Grammar, 4th edition, Leipzig, 1896.
63
М. И. ИСАЕВ
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ УЧЕНИКА ОБ УЧИТЕЛЕ
(Из книги «Василий Иванович Абаев». М., Наука, 2000)
Переиздаваемая книга, выпущенная ровно 20 лет тому назад – к 80-

летию со дня рождения В. И. Абаева – выполнила надежды, возлагаемые
на нее автором. А надежды эти складывались из следующего положения
вещей.
Будучи к тому времени рядом со своим учителем более тридцати
лет, я убедился, что Василий Иванович – неординарная личность, неза-
урядный ученый, заслуги которого получают признание в основном у
довольно узкого круга коллег-лингвистов. Этому парадоксальному поло-
жению у меня имеется несколько объяснений.
Во-первых. Известно, что в советскую эпоху существовала партий-
но-государственная оценка достижений ученого, при этом учитывалось
его «политическое лицо». Что касается Василия Ивановича, то он не был
членом партии и не принимал активного участия в общественно-
политической жизни тогдашнего общества. Не разделяя антидемократи-
ческие черты правления властей, он ушел в самого себя, то есть в свою
науку. Даже свою «профсоюзную деятельность» он ограничил регуляр-
ной платой взносов (да и то раз в квартал.). Вот почему парторги, а вслед
за ними некоторые члены дирекции Института языка и мышления (а за-
тем Института языкознания РАН) приклеили к ученому ярлык «аполи-
тичного ученого». Другие же смягчали «наклейку» и называли его просто
«кабинетным ученым» (скажу в скобках, что полное понимание он нахо-
дил у таких гигантов науки, как, скажем, академик Н. Я. Марр и И. И.
Мещанинов).
Во-вторых. Общаясь с коллегами В. И. Абаева по РАН и в Осетии, я
убедился, что многие из заурядных работников науки просто завидовали
ему. О, эта банальная зависть! Сколько неблаговидных поступков совер-
шают люди из-за нее! Это в особенности относится к карьеристически
настроенным людям, которые, как говорится, любят в науке (искусстве)
себя, а не науку (искусство) в себе...
64
В-третьих. Определенной недооценке научных заслуг В. И. Абаева
способствовала и многогранность его творчества. Будучи лингвистом-
иранистом, он в то же времени выступал как теоретик языкознания и
фольклорист, как специалист по историческим проблемам лингвистики и
литературовед. Чтобы охватить весь комплекс научных проблем, разраба-
тываемых В. И. Абаевым, необходимо было проделать специальную ра-
боту, плодом которой явилась переиздаваемая книга «Васо Абаев», озна-
комившая заинтересованного читателя с широким кругом разрабатывае-
мых ученым проблем.
Свою роль в некотором отчуждении В. И. Абаева сыграл и его ха-
рактер. Известно, что многие выдающиеся деятели разных областей нау-
ки и культуры наряду с ярким талантом обычно обладают и сильным ха-
рактером. Эти две составные крупной личности как бы дополняют, за-
щищают друг друга. Применительно к Абаеву – я уверен, что именно его
«кремневый» характер создал условия продолжать свою подвижническую
исследовательскую деятельность в труднейшие для него периоды жизни,
складывавшиеся из-за несоответствия взглядов ученого с «линией партии
и правительства». На рубеже двух половин 20-го века его упрекали идео-
логи партии во многих «грехах» и в разной мере. Но самые яростные ата-
ки на «аполитичного» и «кабинетного» ученого, пожалуй, были связаны с
его отношением к Н. Я. Марру и марризму в науке.
В конце сороковых годов, когда «новое учение» Марра было подня-
то до самого высокого уровня, сокрушительной критике подвергли мно-
гих выдающихся филологов, не признававших, якобы, учение Марра как
марксистское. Постепенно критики («литературные чекисты» по выраже-
нию академика О. Н. Трубачева) добрались и до тех, которые «не защи-
щают» Марра, хотя были его учениками. В этом плане самые жесткие
слова были сказаны о Василии Ивановиче, который, действительно, был
учеником Марра, но давно отошел от него, по многим методологическим
вопросам, оставаясь «индоевропеистом» (Помнится, что имя Абаева в
1949 г. попало даже в одно из постановлений Президиума АН СССР по
данному вопросу).
Чувствуя несправедливость обвинений, В. И. Абаев, однако не стал
оправдываться, не смалодушничал и продолжал свою исследовательскую
работу.
Не прошло и года, как снова тучи сгустились над головой ученого.
Теперь гром грянул с противоположной стороны.
Старшему поколению ученых памятны дни, когда на страницах
центральной газеты партии «Правда» развернулась критика недавно еще
восхваляемого «нового учения» Марра. И, что самое главное, когда скре-
65
стились копья сторонников и противников Н. Я. Марра, на арену высту-
пил... сам И. В. Сталин – гром среди ясного дня!
Он действительно раскритиковал наиболее одиозные стороны «но-
вого учения», защитил традиционное («индоевропейское») языкознание.
Иными словами, случилось чудо: культ Марра был развеян культом Ста-
лина (!).
Но дальше все пошло как всегда... Мое поколение (я тогда был ас-
пирантом В. И. Абаева) было свидетелем того, как большинство филоло-
гов буквально за недели и месяцы «покаялись» в том, что были сторонни-
ками Марра, восхваляли его. Лишь единицы молчаливо продолжали свою
работу. Ежедневно происходили конференции, совещания, а то и просто
собрания коллективов учреждений, на которых специалисты выступали с
самокритикой, а парторги и члены дирекций – с критикой тех, кто еще
«не покаялся» в своих добрых чувствах к Марру. На различных собрани-
ях все чаще и чаще начали упоминать В. И. Абаева, который «будучи
учеником Марра, все еще молчит» (Разумеется, никто не вспоминал об
упреках его в том, что он «отошел от своего учителя»).
Но «кремневый характер» позволял ему, стиснув зубы, молчать и
продолжать свою работу по составлению основного труда жизни «Исто-
рико-этимологического словаря осетинского языка». Однако это длилось
не долго.
В один прекрасный день молния ударила с невиданной силой – в га-
зете «Правда» была опубликована подвальная статья со знаковым заго-
ловком: «Неразоружившийся маррист». Вся она была посвящена «учени-
ку Марра, не желающему порвать с марризмом» и примкнуть «к общей
массе лингвистов, признавших сталинское учение в языкознании».
Помню, с данным номером газеты ко мне прибежали коллеги-
аспиранты в общежитии. Я тут же с ней явился к учителю, который как
всегда с 15-00 работал в своем институтском кабинете. Мое появление
его немного смутило, т.к. занятия в это время не планировались.
– Разве мы договаривались о встрече? – спросил он, вставая (он все-
гда, и до сих пор! приветствует всех стоя!).
– Нет, Василий Иванович. Но вот газета... О Вас... вы еще не чита-
ли...?
– Нет, с прессой я знакомлюсь вечером. А днем надо работать.
С этими словами он взял у меня из рук «Правду» и внимательно
прочитал статью, в которой оторвавшегося от жизни «аполитичного мар-
риста» ругали три известных автора (двое из Москвы, а один – из Осе-
тии). После таких «правдинских материалов» участь людей обычно была
предрешена.
66
Поэтому я внимательно и с сочувствием смотрел на профиль своего
учителя. Но что это?! Ни один нерв не двинулся на лице. После прочте-
ния статьи В. И. Абаев повернул взор на Неву. И я невольно сравнил: и
лицо и Нева были одинаково спокойны... «Вот характер», «вот нервы», –
подумал я, но мои мысли были прерваны словами:
– Какая несправедливость. Ну что ж, а работать надо – и по-
прощавшись со мной, он сел и продолжал свое занятие наукой.
Я неоднократно убеждался в невероятной силе воли Василия Ива-
новича. Но то, что наблюдал в этот момент, показалось особенно неправ-
доподобным.
Однако вскоре судьба предложила второе такое же испытание.
Через некоторое время из Москвы, куда перевели дирекцию Инсти-
тута языкознания, пришел вызов на имя В. И. Абаева. Ему предлагалось
«отчитаться за проведенную работу в период после начала дискуссии по
вопросам языкознания». Всем было ясно, что ученому предоставляют
еще один шанс «покаяться».
Я поехал со своим учителем, так как не был уверен, что он займется
самокритикой и что его не посадят.
Вспоминается – актовый зал Института языкознания РАН (теперь
там Институт русского языка РАН) полон ученых и аспирантов – все
ждут, что скажет «легендарный ослушник», как он себя поведет.
Директор института академик Виктор Владимирович Виноградов
очень любезно предоставляет слово «ослушнику». Тот в течение уделен-
ного ему регламентом времени подробно рассказал о своей научной дея-
тельности.
– Это все, что Вы хотели сказать? – спросил несколько удивленным
голосом академик.
– В рамках регламента все. Если будут вопросы, постараюсь отве-
тить – с достоинством ответил В. И. Абаев.
– Тогда у меня вопрос: как Вы относитесь к идеям, высказанным
Иосифом Виссарионовичем по вопросам языкознания?
– Виктор Владимирович, я внимательно изучаю труды товарища
Сталина по языкознанию и уверен, что они помогут нам освободиться от
многих ненаучных догм «нового учения» академика Марра...
Затем начались выступления целого ряда ученых, не оставивших
«камня на камне» от многих теоретических идей В. И. Абаева. Механизм
подготовленной критики сработал исправно. За все долгие часы бурного
заседания Василий Иванович сидел в кресле-стуле, как витязь, и слушал
внимательно. Я, было, спокойно через плечо предложил ему ручку и бу-
магу – отвечать-то придется.
67
– Не надо, спасибо.
– Теперь что вы скажете, Василий Иванович? – с вызовом, но неиз-
менным доброжелательством спросил председательствующий.
– Если угодно, отвечу кое на какие замечания,– промолвил «подсу-
димый» и своей спокойной походкой прошел к кафедре.
Что мы, присутствующие, услышали, немало удивило нас.
Теперь я знаю о феноменальной памяти В. И. Абаева, могущего
наизусть читать художественные тексты древних и современных авторов
на санскрите и латыни, русском и немецком, грузинском и осетинском
(иронском и дигорском диалектах). Но тогда мне показалось чудом то,
что услышал в ответном его слове. Он ответил каждому из полутора де-
сятка выступивших, причем ответил по существу затрагиваемых вопро-
сов. Когда он замолчал, В. В. Виноградов сказал:
– И это все?
– Все, если я не упустил какое-нибудь замечание, – и он посмотрел
в зал вопрошающе.
Ученые, критиковавшие его, опустили головы, пряча взгляд. Акаде-
мик прервал затянувшееся молчание.
– Неужели, Василий Иванович, Вы не понимаете, что я Вас хочу
спасти. Вы должны были покаяться в своих марристских заблуждениях, –
выговорил он с каким-то состраданием.
– Спасибо, Виктор Владимирович, за сочувствие, но, право, от со-
вести моей меня никто не может спасти кроме меня самого. А теперь,
если нет больше ко мне вопросов, всего вам хорошего!
И он своим известным размеренным шагом промерил длину всего
зала и вышел. Пока аудитория находилась в каком-то оцепенении, я вы-
скочил из зала и побежал за учителем, будучи уверенным, что работники
НКВД схватят его. Но ничего не произошло.
В ожидании прошло два дня. На третий, перед вечерним отъездом в
Ленинград, я заглянул в Институт и сразу же меня повели к директору
В. В. Виноградову.
– Где этот Ваш джигит? Я из-за него все нервы свои испортил!
– В гостинице, вечером уезжаем в Ленинград.
– Никуда вы не уедете... Есть указание инстанций перевести его в
Москву и пусть приступает к работе в качестве моего заместителя. Так-
то... Тоже мне – Жуков в языкознании. Вот готов и ордер на двухкомнат-
ную квартиру на Ново-Песчаной, – завершил академик свой разговор с
доброй улыбкой, которая меня впоследствии не раз согревала.
Я пулей примчался к учителю и рассказал несколько раз все с но-
выми и новыми подробностями.
68
Лицо Василия Ивановича, которое сначала ничего не выражало, как-
то потеплело и он сказал:
– В Москву, говоришь? Это, пожалуй, нам подходит. А то ле-
нинградская сырость все больше дает о себе знать...
И действительно, В.И. Абаев долго хворал шейным туберкулезом,
затем почувствовал ногу.
– Но давай посмотрим квартиру. Как бы нам не продешевить, – ска-
зал он совсем уже по-доброму, и мы поехали на Ново-Песчаную. Кварти-
ра понравилась, и Абаев в ней живет вот уже около полувека...
И все это – сила характера. Она часто губит человека, но и спасает,
помогает достичь высот науки и человеческого духа.
Меня долгие годы не покидала мысль: как это В. И. Абаева минова-
ли репрессии и, наоборот, он удостоился «царской милости». Ответ на
этот вопрос мне смог найти тот же акад. Виноградов, который, кстати,
говаривал: «К Абаеву не подходите с обычными мерилами, он особая
личность...»
Будучи впоследствии при В. В. Виноградове ученым секретарем, я
как-то задал ему занимавший меня вопрос, на что он ответил:
– Сталин уважал смелые личности, вспомните Жукова. А впрочем,
подробнее расспрошу кого-нибудь в ЦК.
И через некоторое время от него узнаю следующее.
– В очередной раз к Сталину пришли со списком лиц, которых
«надлежало» репрессировать. В начале перечня стояло имя В. И. Абаева
(по алфавиту). Сталин поставил галочку после его имени, сказав:
– Хороший ученый, оставьте его в покое. Переведите его в Москву в
помощь Виноградову.
Указание тут же было выполнено.
Кстати говоря, я давно убедился, что Сталин при подготовке своих
поистине судьбоносных статей по вопросам языкознания, пользовался и
трудами В. И. Абаева, в частности, незадолго до дискуссии опубликован-
ной книгой «Осетинский язык и фольклор» (Т. 1. М.; Л., 1949). Именно
здесь сформулировал ученый свой принцип деления слов на «основной
лексический фонд» и «словарный состав» (ср. у Сталина: «основной сло-
варный фонд» и «словарный состав»). Разумеется, Сталин не сослался на
В. И. Абаева, но факт остается фактом.
Как бы то ни было, В. И. Абаев не только «выжил», но его авторитет
повысился несказанно. Характерно, что в пору моды на критику Сталина
как только не побуждали ученого выступить против «обидчика». Но он не
стал подпевать хору ученых, в который раз менявших свои убеждения.
Он преподнес и все еще преподносит великий урок нравственности, без
69
чего не может обходиться и наука. О чем еще говорит этот урок? Вероят-
но, о том, что большой талант выдающегося ученого может реализовать
свой творческий потенциал лишь при наличии у него неукротимой воли,
сильного характера.
Много других уроков преподносит нам личность и научное творче-
ство В. И. Абаева. Об одних из них мы уже говорили в разное время, о
других должна пойти речь в будущем. Но еще об одном уроке великого
труженика науки необходимо сказать, ибо уже сейчас «тоска стала ясною,
осознанною болью»...
А дело в следующем.
Работая десятилетиями над своим главным трудом – «Историко-
этимологическим словарем осетинского языка», Василий Иванович про-
сматривает сотни и тысячи публикаций и обнаруживает одну закономер-
ность: чем крупнее ученый, тем он основательнее опирается на достиже-
ния своих предшественников. И наоборот, у ординарных исследователей
необходимые ссылки не всегда обнаруживаются. Такие исследователи
зачастую, как говорится, «изобретают заново велосипед». Эта антинауч-
ная болезнь коснулась и некоторых осетиноведов.
– Что это, авторы не знают литературу или они занимаются откро-
венным плагиатом? – удивлялся ученый. – Написали бы вы историю осе-
тиноведения.
Получив «заказ» своего учителя, я, действительно, потрудился не-
сколько лет и в 1974 г. опубликовал «Очерки по истории изучения осетин-
ского языка» (Орджоникидзе, 1974). В «Предислови» к работе В. И. Абаев
еще раз напоминает, что «чтобы успешно вести научное исследование, на-
до быть в курсе всего того, что уже сделано в данной области» (с. 3).
Сам Василий Иванович и в этом плане показывает замечательные
образцы корректности. Зная досконально все, что относится к обсуждае-
мому вопросу, он тщательно «документирует» свою аргументацию и
конкретный анализируемый материал. В его этимологическом словаре,
например, можно найти даже такие замечания: «данное соображение вы-
сказано в личной беседе таким-то» или «эти факты приведены в письме
такого-то».
К сожалению, этот замечательный урок, урок научной кор-
ректности, часто нарушается в «вотчине» самого В. И. Абаева – осетино-
ведении, это случается с людьми, любящими в науке себя, а не наоборот
(в себе – науку). Приведем конкретный пример, связанный с одним име-
нитым автором.
В 1999 г. в коленкоровой голубой обложке выходит «Краткий рус-
ско-осетинский словарь» (Владикавказ, Издательство Северо-Осетин-
70
ского государственного университета). В своем предисловии (14 строк)
автор не находит возможности напомнить о том, I что уже существует по
крайней мере два русско-осетинских словаря. Это прежде всего «Русско-
осетинский словарь» В. И. Абаева (Москва – 1950, 25 тыс. слов), над со-
ставлением которого автор работал почти десять лет. Именно в нем впер-
вые поставлены и решены многие принципиальные вопросы. Через два-
дцать лет (в 1970 г.) выходит второе издание Словаря, где автор и редак-
тор учли двадцатилетний опыт пользования словарем.
Что, автор «голубой книги» будет уверять, что он не пользовался
капитальным трудом великого осетиноведа? Что у него всего-навсего
«Краткий словарь»? Или он будет называть словарь В. И. Абаева старым,
устаревшим, поэтому, мол, нет на него ссылки...
Допустим. Но есть же, действительно, словарь более современный и
тоже «краткий», а именно «Краткий русско-осетинский словарь» (15 тыс.
слов, М., 1978 г., составители З. Г. Исаева и А.Д. Цагаева). В предисловии
к своему труду авторы в полном соответствии с научной методологией
пишут: «При составлении словаря авторы опирались главным образом на
«Русско-осетинский словарь» В. И. Абаева (М., «Сов. энциклопедия»,
1970), в котором решены кардинальные вопросы осетинского двуязычно-
го словаря. Использованы также следующие источники: (с. 7). Далее ав-
торы ссылаются на 10(!) различных словарей, включая осетинские терми-
нологические, которыми они пользовались при составлении своего лек-
сикографического труда.
Так, может быть, автор «голубого коленкора» сослался хоть на этот,
тоже «краткий словарь»? Ничуть не бывало. Обходясь без ссылки на ве-
ликого лексикографа В. И. Абаева, наш джигит-автор «голубого словари-
ка» не снизошел и до упоминания «дамского» краткого словаря. Как го-
ворится, и смех, и грех. Ведь он считается учителем немалого числа мо-
лодых осетиноведов, и какое научно-нравственное воспитание они полу-
чают!?!
Хотелось бы думать, что автор «голубого коленкора» проявил в
данном случае какую-то профессорскую рассеянность. Может быть, на-
ряду с тремя фразами в его предисловии существовала четвертая со ссыл-
кой на своих предшественников по словарному делу?
К сожалению, аналогичные факты встречаются и в других его рабо-
тах. Значит, это у него не «единоразовое» упущение, а укоренившаяся
«методика» работы.
...Уроки В. И. Абаева. Их немало. Но главными из них, на мой
взгляд, являются: великое трудолюбие, помноженное на высочайшую
культуру труда, высокая принципиальность, охраняемая несокрушимым
71
характером, неукоснительное соблюдение методов («правил игры») на-
учного труда. Мы, ученики и коллеги великого нашего современника,
должны усвоить эти и другие – уроки Учителя и Патриарха отечествен-
ной филологии, отстаивать их и воспитывать в соответствии с ними мо-
лодых ученых.
72
Д. И. ЭДЕЛЬМАН
К ПРОИСХОЖДЕНИЮ ИРАНСКО-ЕВРОПЕЙСКИХ
ГРАММАТИЧЕСКИХ ИЗОГЛОСС
(Studia Iranica et Alanica. Rome. 1998)
Исследование разноуровневых изоглосс, объединяющих, с одной сто-

роны, скифский и, соответственно, осетинский, а также другие иранские
языки, с другой стороны, – индоевропейские языки Европы, начатое
В. И. Абаевым и проводимое им на большом фактическом материале в ряде
трудов (особенно в монографии “Cкифо-европейские изоглоссы. На стыке
Востока и Запада”, М., 1965), открыло собой особое направление в индоев-
ропеистике. Обнаружение В. И. Абаевым таких изоглосс на фонетическом,
морфологическом, лексическом уровнях (включая словообразование), ана-
лиз причин их возникновения заставили по-новому взглянуть на целый ряд
процессов в истории различных индоевропейских языков Азии и Европы.
Работы последних лет, изданные после 1965 г., выявили еще целый
ряд изоглосс, объединяющих те или иные из иранских языков с различ-
ными языками Европы. Эти изоглоссы и их причинно-следственные связи
также требуют своего осмысления. В предлагаемой статье нет возможно-
сти охватить их все (примеры изоглосс разного уровня см. в: [ЭДЕЛЬМАН,
1989]), поэтому рассмотрим лишь некоторые из них, а именно – те, кото-
рые относятся к морфологическому (и частично к синтаксическому)
уровню и которые могут представить интерес с точки зрения причин, по-
рождавших сходные процессы и явления в разных ареалах ин-
доевропейских языков.
Общие грамматические характеристики, которые служат базой для
соответствующих иранско-европейских изоглосс, появляются под влия-
нием разных причин и в различные периоды существования этих языков.
В соответствии с порождающими их причинами, рассматриваемые здесь
грамматические характеристики и соответствующие им изоглоссы можно
разделить условно на три основные группы.
Первая группа таких характеристик обязана своим происхождением
определенным свойствам праиндоевропейской грамматической системы.
73
Несмотря на то, что сами по себе эти черты в данных языках являются
инновационными и что некоторые из них могут присутствовать не во
всех языках и того, и другого ареала (т.е. не во всех иранских языках и не
во всех индоевропейских языках Европы), их появление как бы “генети-
чески запрограммировано” общим для разных индоевропейских языков
“первотолчком”, имевшим место значительно ранее, еще в период суще-
ствования индоевропейского праязыка.
Так, в развитии системы глагола в подавляющем большинстве иран-
ских языков наблюдается общая закономерность: в них к исходу древне-
иранского периода постепенно сворачивается древняя оппозиция флек-
тивных форм презенса – аориста – перфекта и вырабатывается система
“перфектных” (т.е. результативных по значению) аналитических конст-
рукций с причастиями на *-ta (реже – на *-па и совсем редко – на *-mа).
Впоследствии из этих конструкций – при утрате ими значения результа-
тивности – вырабатываются инновационные формы прошедшего време-
ни, или претерита, противопоставленные формам настоящего времени,
продолжающим в основном флективные формы древнего презенса. При
этом данные результативные конструкции строятся первоначально раз-
лично для непереходных и переходных глаголов: для первых – согласно
модели *aźám čnuta-ahmi “я пошедший есмь”, для вторых – согласно мо-
дели, наблюдаемой в древнеперсидском: *ima... тапа // таi kartam (asti)
“это... у меня (или: мною) сделано (или: сделанное) (есть)”. В первой –
“непереходной” – конструкции субъект был выражен именем в номи-
нативе, а причастие и связка согласовывались с субъектом (связка – в ли-
це и числе, причастие – в роде, числе и падеже – номинативе). Во второй
– “переходной” – конструкции субъект был выражен именем в генитиве
(в восточном ареале также в инструменталисе), либо энклитическим ме-
стоимением в соответствующей форме, объект – именем в номинативе, а
причастие и связка согласовывались с объектом (впоследствии из пере-
ходных конструкций, которые явились пассивно-посессивными по прин-
ципу своего построения, развились так называемые “эргативные”, или
“эргативообразные”, построения, наложившие глубокий отпечаток на
весь морфологический строй большинства иранских языков, равно как и
индоарийских, имевших аналогичные построения).
При этом само различие древних переходных и непереходных кон-
струкций имело причиной определенную залоговую характеристику дан-
ных причастий: они были обычно активными у непереходных глаголов и
обычно пассивными у переходных [АБАЕВ, 1949, 570-571]. А построение
конструкций с переходными глаголами по типу пассивно-посессивных
оборотов давало возможность выразить тем самым результат активного
74
действия, т.е. было способом преодолеть пассивность причастия. Субъект
такой конструкции, выраженный именем в косвенном падеже или энкли-
тикой, предстает в понятийном плане как посессор, т.е. обладатель ре-
зультата действия (ср. аналогичные построения в русском просторечии и
в говорах: “у меня [уже] платье выстирано”, “у меня обед приготовлен”
– с выражением результативности через посессивное построение). Сход-
ные построения характерны для истории армянского и индоарийских
языков (в последних, как и в части восточноиранских, в качестве падежа
субъекта выступает не генитив, а инструменталис, что еще больше под-
черкивает пассивность самого причастия).
Построение посессивных конструкций по моделям “у меня это
есть” (в именных сочетаниях) и “у меня это сделано//сделанное есть” (в
глагольных сочетаниях) было объяснено еще Э. Бенвенистом как резуль-
тат отсутствия в иранских языках того периода (как и во многих других
языках мира) глагола с абстрактным значением “иметь”, см. [БЕНВЕНИСТ,
1974, 217 и cл.]. При этом в отдельных иранских языках – в “литератур-
ной” норме согдийского и в хорезмийском, – где результативные конст-
рукции с причастием на *-ta грамматикализовались относительно поздно,
когда существовала уже относительно стандартизованная литературная
норма и когда глагол “иметь” (на базе древнего *dar- “держать; схваты-
вать”) уже выработался, возобладало построение переходных конструк-
ций по модели “я это сделанным имею” (распространившееся затем в
хоремзийском и отчасти в согдийском и на непереходные глаголы; в по-
следнем – под воздействием определенных семантических причин, см.
подробнее [ЭДЕЛЬМАН, 1990, 138-140].
Таким образом, выработка новых результативных конструкций (и
затем – с утратой ими значения результативности – образование на их
базе претеритальных форм) происходила по разным моделям для пере-
ходных и непереходных глаголов. Для непереходных это были сочетания
причастия со связкой, для переходных – посессивные конструкции.
Этот процесс протекал в разных иранских (а также индоарийских и
армянском) языках в целом единообразно, параллельно и независимо
друг от друга. Параллельно ему развивался аналогичный процесс в индо-
европейских языках Европы – романских, германских (с построением
здесь переходной посессивной конструкции по модели “я имею сделан-
ным”), в русских говорах (где обороты типа “у меня [есть] сделано //
сделанное” так и не стали новыми глагольными формами, которые вошли
бы в парадигму). При этом параллелизм процессов – “иранского” и “гер-
манского” типа – наблюдается не только в развитии причастных конст-
рукций и не только в их первоначальном различии для переходных и не-
75
переходных глаголов, но и в том способе, которым преодолевалось пас-
сивное значение причастия в построениях с переходными глаголами: в
образовании этими причастиями посессивных конструкций.
Посессивные древние конструкции “иранского” типа, построенные
(за отсутствием глагола “иметь”) по связочному типу, т.е. именная конст-
рукция “у меня это есть” и глагольная “у меня это сделано // сделанное
есть”, – были в понятийном плане аналогичны соответствующим по-
строениям в романских и германских языках (и поздним построениям в
единичных литературных иранских языках, см. выше), организованным
по моделям: именной “я это имею” и глагольной “я это сделанным
имею” (ср. немецкое: ich habe gemacht “я сделал” из “я имею сделан-
ным”). Подробнее об этих конструкциях и о становлении новых форм
перфекта и претерита в иранских языках имеется большая литература (см.
[БЕНВЕНИСТ, 1974, 192-224; КАУФМАН, 1956, 492-495; ПИРЕЙКО, 1968;
PIREJKO, 1979; ЭДЕЛЬМАН, 1974, 24-25; 1990, 70-72, 103 и cл.; ОИТИИЯ, II,
258-261, 318 и др.]).
Сама же причина появления и последующего развития причастных
конструкций со значением результативности, перфективности в разных
индоевропейских языках уходит корнями в индоевропейское состояние.
Развитие таких конструкций было порождено процессом, начавшимся в
диалектах общеиндоевропейского языка: постепенным ослаблением со-
держания раннеиндоевропейской оппозиции “перфект – неперфект” (или,
в другой нотации – “перфект – инфект”) и ослаблением особого значения
состояния у древнего перфекта (когда это значение стало выражаться, по-
мимо перфекта, медиальными формами презенса и аориста); возможно,
сыграло роль и ослабление у древнего перфекта значения результативно-
сти как причины состояния.
К этой же группе общих иранско-европейских черт относятся отме-
ченные В. И. Абаевым [АБАЕВ, 1965а, 75-79] закономерности “сворачива-
ния” древней иранской именной падежной парадигмы, которые вырази-
лись в относительно ранней утрате противопоставления “генитив – да-
тив”. Это наблюдается уже в древнеперсидском языке, а также в памят-
никах вымерших иранских языков с еще относительно богатой именной
парадигмой: в хотано-сакском [EMMERICK, 1968, 249-250] и раннем со-
гдийском [ЛИВШИЦ, ХРОМОВ, 1981, 422]. Аналогичная утрата наблюдает-
ся в индоарийских языках недревнего периода, в армянском, а с другой
стороны, – в языках Балканского союза [АБАЕВ, 1965а, 75 и cл.; SCHALLER,
1975, 134-138]. Характерно, что в иранских языках процесс исчезновения
этой оппозиции происходил за счет расширения функций генитива, т.е.
генитив “поглощал” древний датив. Это естественно, учитывая разра-
76
стание функций генитива и превращение его в ряде языков в общекос-
венный падеж, особенно усилившееся в связи с его употребительностью в
функции падежа субъекта причастных конструкций и форм с переходны-
ми глаголами (см. выше). Однако самый факт совпадения генитива имен-
но с дативом, а не с другим падежом, имеет общую для всех этих языков
и весьма древнюю причину: и генитив, и датив употреблялись в древних
индоевропейских языках в сходных функциях – в посессивных оборотах
[БЕНВЕНИСТ, 1974, 213]. Обороты с этими падежами имели несколько раз-
личные оттенки значения (в зафиксированных примерах генитив чаще
обозначал собственно принадлежность, датив – предназначенность), од-
нако в целом они были сходны, а оппозиция нюансов, возможно, посте-
пенно утрачивалась (ср. выражение предназначенности уже единым гени-
тивом в древнеперсидском: ...šiyātim adā martiyahyā [DSc, 2-3] “...счастье
создал для человека [ген.]”).
К этому же разряду изоглосс относятся, с одной стороны, постпози-
тивные артикли с комплексом значений в отдельных иранских языках, с
другой, – постпозитивные определенные артикли в языках Балканского
союза [SCHALLER, 1975, 143-148]. В иранском мире это показатель выде-
лительности, неопределенности, единичности, появившийся в среднепер-
сидском языке в виде постпозитивного -ē, -ēv и продолжившийся затем в
классическом персидском (-ē), современном персидском (-i), таджикском
(-е), дари (-ē) с тем же комплексом значений. Его появление было вызва-
но совпадением в среднеперсидском -ēv, -ē рефлексов общеиранского
относительного местоимения *nа- “который” с рефлексами числительного
*aima- “один” и указательного местоимения *ai- : i- “этот” или составного
*aima- “тот”, “так” (ср. ав. aēva “так”, др.-инд. evá id.).
Тяготение относительного местоимения *nа- то к препозитивному,
то к постпозитивному положению по отношению к имени в древнеиран-
скую эпоху обусловило впоследствии закрепление его и совпадающих с
ним элементов в одних языках в препозиции (ср. препозитивные опреде-
ленные артикли в хорезмийском и согдийском языках – из совпавших
рефлексов относительного *nа- и указательного *ai- : i-), в других – в
постпозиции (таким стал среднеперсидский постпозитивный артикль,
вобравший в себя комплекс значений совпавших в нем элементов).
При этом если двойная возможность положения во фразе относи-
тельного местоимения *nа- в древности явилась предпосылкой закрепле-
ния его рефлексов и в препозиции, и в постпозиции в разных языках, то в
становлении круга значений и функций этих рефлексов немалую роль сы-
грал, кроме прочего, двойной круг значений *na- в древних индоевропей-
ских диалектах [БЕНВЕНИСТ, 1974, 235]. Он предопределил продолжение
77
этой основы в конкретных индоевропейских языках не только в виде от-
носительного элемента (или относительного местоимения), но и в виде
указателя-конкретизатора – праобраза артикля. Артикль, вобравший в
себя рефлексы древних дейктических основ, использовавшихся и в функ-
ции относительных элементов, мог стремиться к постпозиции в указан-
ных иранских и балканских языках именно в силу тяготения одного из
его составных компонентов – относительного элемента – к этому поло-
жению в предложении.
Вторая группа иранско-европейских схождений в грамматике может
объясняться поздними типологическими совпадениями. Часть из них
имеет единую, общую для данных языков содержательную базу, другая
часть – результат чисто формального, структурного совпадения.
К случаям сходного развития на базе единства содержательной сто-
роны языка относится, например, развитие форм у перфекта (или у при-
частных результативных конструкций) значения неочевидности, заглаз-
ности действия, под воздействием которого изменяется модальная пара-
дигма глагола. Так, в таджикском языке эти значения развились на базе
перфекта, выделившись затем в самостоятельную серию форм неочевид-
ного, или аудитивного наклонения. Употребляя эти формы, говорящий
тем самым подчеркивает, что он не является свидетелем действия, о ко-
тором говорит, а узнал о его совершении либо с чужих слов, либо путем
догадки, логического вывода из обнаруженной им ситуации и т.д. (отсю-
да – употребительность этих форм в сказках, повествованиях и других
текстах, передаваемых с чужих слов) [РАСТОРГУЕВА, КЕРИМОВА,1964, 71-
97]. Это явление аналогично до некоторой степени развитию особых ана-
литических форм, или конструкций, со значением неочевидности в ли-
товском языке – также на базе старых причастных конструкций [Грам-
матика литовского языка, 1985, 215-217, 231-235; АМБРАЗАС, 1990, 227-
228]. Такое развитие не задано генетически индоевропейской системой:
оно отмечено и в некоторых тюркских языках, причем в виде различаю-
щихся по языкам типов таких конструкций (см., например, [ДМИТРИЕВ,
1940, 106; I960, 50-51; ГАДЖИЕВА, 1966, 77; ПОКРОВСКАЯ, 1966, 123]); под
влиянием тюркских языков очевидность/неочевидность стала выражаться
также в македонском языке [БЕНВЕНИСТ, 1974, 223-224].
Содержательное основание этого явления хорошо прослеживается
на материале таджикского языка: обозначение перфектом (или причаст-
ными конструкциями) результативного действия в прошлом (и состояния
как результата в настоящем этого прошедшего действия) перерастает в
обозначение умозаключения на основании результата о том, что это дей-
ствие имело место в прошлом. Отсюда – обозначение логического вывода
78
из ситуации, вывода из чьего-то рассказа, а также указание на пересказ
чужих слов. Следует оговориться, что сходные оттенки значений встреча-
ются и в других языках с развитыми формами перфекта (ср. англ. I’ve lost
ту key “я [оказывается] потерял мой ключ”). Отмечаются они и у пер-
фектных форм в некоторых других иранских языках, особенно находя-
щихся под влиянием таджикского, например, в памирских, однако выде-
ление из них особых форм с модальным значением неочевидности встре-
чается значительно реже.
К этой же группе изоглосс относится развитие форм будущего вре-
мени в некоторых иранских языках (включая осетинский) из модальных
оборотов, состоявших ранее из основного глагола и вспомогательного
глагола “хотеть” или основы с этим значением. Сходное построение форм
футурума наблюдается в языках Балканского союза [SCHALLER, 1975, 152-
155], в английском. Существенно при этом, что формальное размежева-
ние презенса и футурума произошло не во всех иранских языках, а там,
где оно состоялось, оно было весьма поздним. Об этом говорят различия
как моделей форм будущего времени, так и этимологии образующих его
элементов, в том числе различия в происхождении элементов со значени-
ем “хотеть”.
Так, в классическом персидском форма будущего времени состоит
из личной формы глагола xvāh- “хотеть” и полного или усеченного инфи-
нитива основного смыслового глагола (xvāham kardan // kard “хочу сде-
лать” → “сделаю”); в продолжающих этот язык современных персидском,
таджикском, дари используется усеченный инфинитив (типа тадж. xoham
kard “сделаю”). Сходные формы с полным инфинитивом отмечаются в
малых языках Ирана. В согдийском и хорезмийском языках форма буду-
щего времени состоит из личной формы настоящего времени основного
глагола и постпозитивной неизменяемой основы -кāт – из древнего
*кāта- “желание” (ср. xорезм, ’k’т-k’т “сделаю”, ’kу-k’т “сделаешь”). В
осетинском языке личные формы будущего времени содержат суффикс
-ýæn (в ед. ч.) –ýæ (во мн. ч.) из *čапа-, *čina- “хотящий”, – включенный в
личную форму основного глагола [АБАЕВ, 1965б, 11-12; БЕНВЕНИСТ, 1965,
87-89].
Поскольку даже в пределах иранского мира эти формы возникали в
разных языках параллельно и независимо друг от друга (см. также
[ОИТИИЯ, II, 407]), их становление тем более не было связано с появле-
нием аналогичных форм в языках Европы. Это явно спонтанные парал-
лельные пути развития временной системы глагола. При этом сам прин-
цип обозначения действия в будущем через модальный оборот намерения
или через модальные формы глагола имеет общее единое семантическое
79
начало: говоря о действии в будущем, мы выражаем свое намерение, на-
дежду совершить действие, либо опасение, что действие совершится, и
т.д., но не констатацию его совершения (констатировать мы можем толь-
ко действие в прошлом или настоящем). Не случайно в древних иранских
языках действие в будущем передавалось косвенными наклонениями,
особенно часто конъюнктивом. Интересно, что и в некоторых неиндоев-
ропейских языках формы будущего времени происходят из модальных
оборотов или форм.
К числу совпадений в чисто структурном плане можно отнести не-
которые сходные явления, возникавшие параллельно в отдельных индо-
европейских языках Европы в ходе спонтанного развития сходных сис-
тем.
Например, характерен в этом плане процесс распространения реф-
лексов древних форм двойственного числа имен, выступавших первона-
чально в сочетаниях этих имен с числительным “два”, на сочетания с
числительными “три” и выше. Результаты этого процесса отмечены в
разных иранских языках (согдийском, ягнобском, пашто, осетинском) и в
отдельных славянских (включая русский). При этом рефлексы разных
древних падежных форм двойственного числа (номинатива в пашто, со-
гдийском и генитива в осетинском, ягнобском) в одних языках представ-
ляют особую форму имени при числительном, в других совпадают с со-
временными падежными формами единственного или множественного
числа. Причина этого процесса чисто формальная – перестройка сочета-
ний имен с числительным “три” и выше по аналогии к сочетаниям с чис-
лительным “два” (подробнее об этом явлении см. [SIMS-WILLIAMS, 1979,
339-342; 1982, 68; MACKENZIE, 1987, 557]).
К чисто структурным явлениям относится и так называемая “анти-
ципация”, т.е. как бы предваряющий повтор дополнений (реже – других
именных членов предложения) в виде предшествующих местоимений или
энклитик. Особенно характерно это явление для хорезмийского языка,
которому свойственны целые цепочки “приклеивающихся” к личным гла-
гольным формам энклитик и поствербов (в терминологии В. Б. Хеннинга
– “наречий” и “послелогов”), при следовании за этим глаголом различных
дополнений (ср. p’cnwdyw ’у wž fnknc “[он] вдел-ее-туда, нитку в-
иголку”, h’vrn’hyd у’ δγd’m "[я] дал-ее-тебе (ту) дочь-мою”, knd’h ’у c’t
“[он] выкопал-его (тот) колодец” (подробнее: [HENNING, 1955; 1956; БО-
ГОЛЮБОВ, 1962; 1965]).
Сходные конструкции встречаются в осетинском языке, где для них
характерно использование неполноударных местоимений, причем в более
свободной позиции по отношению к глаголу, чем в хорезмийском (ср.
80
Батрадз æм рагæй мæсты уыд сохъхъыр уæйыгмæ “Батрадз на него давно
был сердит, на кривого великана”) [АБАЕВ, 1962, 653-654]. Спорадически
построения такого типа отмечаются и в других иранских языках. В язы-
ках Балканского союза эти конструкции (в балканистической литературе
в отношении них часто используется термин “местоименная реприза”)
получили весьма широкое распространение [SCHALLER, 1975, 161 и cл.;
ЦИВЬЯН, 1979, 171-172].
Развитие таких конструкций в хорезмийском, осетинском и в балкан-
ских яз�

Язык

Nartamonga 2010 PDF

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Nartamonga 2010 PDF

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК И ПРАВИТЕЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ

СЕВЕРНАЯ ОСЕТИЯ – АЛАНИЯ

INSTITUT NATIONAL DES LANGUES ET CIVILISATIONS ORIENTALES

INSTITUT NATIONAL DES LANGUES ET CIVILISATIONS ORIENTALES

The Abaev Centre for Scytho-Alanic Studies

The Abaev Centre’s Periodical,

Current rates for subscriptions for the volume (calendar year):

© Центр скифо-аланских исследований ВНЦ РАН, 2010

Обложка: репродукция картины М. С. Туганова «Народный суд».

Rédacteurs en chef – General Editors

Conseil Scientifique International – International Scientific Board –

Список трудов В. И. Абаева. Составила З. Г. Исаева........................................... 7

СПИСОК ТРУДОВ В. И. АБАЕВА *

Бюл. КИАИ – Бюллетень Кавказского историко-археологического института.

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ АБАЕВ

(К 110-летию со дня рождения)

Чтобы служить историческим

История мировой науки красна многими славными именами. Среди

«Непревзойденные познания В. И. Абаева в области осетиноведения

«Вы остаетесь образцом не только ученого, но и истинного гражда-

«... я помню, что у вас есть покровитель путников – Уастырджи. На-

«Вы – национальная гордость нашего народа... Мы учимся у Вас и

«Сон, рын ма фен, хур фен бирæ!

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ АБАЕВ

Василий Иванович постоянно учил нас примером своей жизни не

FOSSILIZED IMPERATIVAL MORPHEMES IN OSSETIC1

(Studia Iranica et Alanica. Rome. 1998)

1. It is a rule in Ossetic2 that Old Iranian intervocalic t becomes d, as e.g.

Early Oss. SOss. NOss.

22. In the preceding paradigm *-æt stands in parenthesis as a reminder

1. Written version of a communication delivered orally at the plenary opening session

ABAYEV, V. I. Istoriko-etimologicheski slovar’ osetinskovo yazyka, four volumes, 1958-1989,

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ УЧЕНИКА ОБ УЧИТЕЛЕ

(Из книги «Василий Иванович Абаев». М., Наука, 2000)

Переиздаваемая книга, выпущенная ровно 20 лет тому назад – к 80-

(Studia Iranica et Alanica. Rome. 1998)

Исследование разноуровневых изоглосс, объединяющих, с одной сто-