МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«ОРЛОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ИСКУССТВ И КУЛЬТУРЫ»

МЕДИАТЕКСТ:
стратегии – функции – стиль

Коллективная монография

Орёл – 2010
 УДК 81(075)
ББК 81.2-5
М 42

Печатается по решению совета по редакционно-издательской деятельности

ФГОУ ВПО «Орловский государственный институт искусств и культуры»
(протокол №4 от 30 сентября 2010 г.)

РЕЦЕНЗЕНТЫ: доктор филол. наук, проф. Н.Д. Голев (Кемерово),

доктор филол. наук, проф. Е.Е. Анисимова (Москва)

М42 Медиатекст: стратегии – функции – стиль : коллективная монография /

Л.И. Гришаева, А.Г. Пастухов, Т.В. Чернышова (отв. ред.) – Орёл: Орловский
государственный институт искусств и культуры, полиграфическая фирма
«Горизонт», 2010. – 226 с.

ISBN 978-5-9273-1581-9

В центре внимания представленных в коллективной монографии исследований находятся

наиболее актуальные и дискуссионные вопросы современного состояния и развития
медиалингвистики: аксиологический потенциал медиатекста, диалектика медийной «повестки
дня», средства конструирования фиктивной реальности в медиапространстве. Особое внимание
уделено изучению способов воздействия медиафеноменов на структурирование сведений о мире,
причин эффективности/неэффективности конкретных медиапродуктов в медиапространстве и в
обществе, стратегий манипулирования действиями реципиентов, влиянию каналов коммуникации
на функционирование языка как средства познания и др.
Указанные феномены представлены через описание медиатекстов различных типов: пресс-
релиза, радионовостей, статей, сообщений и др., проанализированных с учетом вертикального и
горизонтального социокультурного контекста, внешних и внутренних параметров медиатекста.
Монография адресована специалистам в области теории межкультурной коммуникации,
журналистам, полит- и PR-технологам, лингвистам, политологам, студентам и аспирантам филоло-
гических факультетов и факультетов журналистики.

ISBN 978-5-9273-1581-9 УДК 81(075)

ББК 81.2-5
© Орловский государственный
институт искусств и культуры, 2010
© Гришаева Л.И., Пастухов А.Г.,
Чернышова Т.В., 2010 (отв. ред.)
 ОГЛАВЛЕНИЕ
5
ОТ РЕДАКТОРОВ (Л.И. Гришаева, А.Г. Пастухов, Т.В. Чернышова)

ВВЕДЕНИЕ 7

ГЛАВА 1. МЕДИАДИСКУРС: ФУНКЦИИ, СТРУКТУРА,

СОДЕРЖАНИЕ

Медиадискурс как объект научного анализа 11

Л.В. Цурикова (Воронеж)
Медиадискурс: структурная специфика 19
М.Р. Желтухина (Волгоград)
Идиостиль в масс-медийном дискурсе 32
Е.М. Иванова, Р.Л. Смулаковская, Т.А. Чернышева
(Череповец)
Пресс-релиз как медиадискурсивный феномен 48
М.В. Бусыгина (Волгоград)

ГЛАВА 2. СРЕДСТВА И СПОСОБЫ КОНСТРУИРОВАНИЯ

РЕАЛЬНОСТИ В МЕДИАТЕКСТЕ

Медиальность – новое свойство текста? 52

А.Г. Пастухов (Орёл)
Медиатекст: динамика стилеобразующих признаков 68
(на материале информационных сообщений)
Т.В. Чернышова (Барнаул)
Средства и способы создания аксиологического контекста 80
в медиатексте Л.И. Гришаева (Воронеж)
Медиатекст как носитель национальных ценностей 101
И.В. Ерофеева (Чита)
Стилистическое конструирование гендера в медиатексте 110
А.О. Лалетина (Н. Новгород)
ГЛАВА 3. ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ТЕКСТА В
МЕДИАПРОСТРАНСТВЕ

Функции и свойства медиатекста как гетерогенной 119

когнитивной структуры И.В. Рогозина (Барнаул)
Социокультурные функции медиатекста 128
А.Ю. Домбровская (Орёл)
Функции прецедентных феноменов в медиатекстах 139
С.В. Семочко (Воронеж)
Тексты радионовостей как медиальный нарратив 153
Т.Н. Ступина, Е.И. Грибкова (Саратов)
Особенности вертикального контекста в языке заголовков 161
медиатекста В.В. Варченко (Москва)
Agenda setting или установление повестки дня в медиатексте 171
А.Г. Пастухов (Орёл)
Модификация понятия текста в компьютерно- 186
опосредованной коммуникации
Л.Ю. Щипицина (Архангельск)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 196

ЛИТЕРАТУРА 200

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ 216

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 219

ОБ АВТОРАХ 225

4
ОТ РЕДАКТОРОВ

Предлагаемая читателям коллективная монография «Медиатекст: стратегии

– функции – стиль» представляет собой результат многолетнего труда учёных из
различных вузовских центров нашей страны – лингвистов, философов,
социологов, культурологов и т.д. Объединяющим моментом в работе над данной
книгой стало обращение к проблемам медиатекста, с разных точек зрения рас-
крывающее особенности его функционирования в различных сферах общения.
Как наглядно показывают представленные в книге исследования,
проблемное поле изучения медиатекста определяется качественно новым этапом
развития социума, связанным с наступлением эпохи информационного общества,
главной ценностью и системообразующим признаком которого становится
информация. Её сущность проявляется в увеличении каналов коммуникации,
появлении информационных, политических и психолого-коммуникативных
технологий, влияющих на процесс осмысления и интерпретации любого
политически значимого контента. В этом случае формирование смыслозначимых
образов, политических норм и ценностей в парадигме «власть – влияние»
оказывается сосредоточенным в руках тех, кто способен создавать новые
культурные коды и символические матрицы, используемые впоследствии для
продуцирования нового медиапродукта, зачастую виртуального.
Получение рычагов влияния в обществе немало связано с теми
коммуникативными решениями и той нормативной базой, которая всё активнее
профилируется как носитель интересов и политических взглядов конкретных
объединений людей. Замечено, что политические акторы, государственные и
социальные структуры лишаются важной опоры и выпадают из системы
принятия решений, если они теряют свои инструменты влияния.
Современный этап развития медиа определяет специфическую политико-
публицистическую повестку изданий; при этом нередко отмечается снижение
интереса к анализу политических событий. Анализируя глубинные причины
этого кризиса, нельзя сбрасывать со счетов активное расширение медийного
рынка и одновременный мощный рост конкурентов печатной прессы: радио,
телевидения, Интернета.
Как результат, изменения в процессе коммуникации, определяющие
модификации формата общественных отношений, когда детерминирующая роль
массмедиа превращает политику в медиапроцесс. Становление медиакратии, как
формы организации власти и развитие совокупности способов и методов
осуществления власти в информационном пространстве подтверждают роль
медиа как важного инструмента и средства манипуляции сознанием, в т.ч. через
установление повестки дня, конструирование политической реальности.
Обусловленные целями и интересами субъектов, медийные ресурсы могут
нести в себе как деструктивный, так и конструктивный потенциал. Не случайно,
политики, журналисты, медиаменеджеры активно используют правила игры в

5
"медийном обществе", т.е. различными способами стремятся добиться своих
целей на основе формул, ярлыков, персонализации, эмоционализации. Внимание
к медиа и, прежде всего, их достоверность, являются теми монетами, которыми
традиционно расплачиваются в «медийном обществе», хотя следует признать, что
в ряде случаев не всегда удается «обналичить» успех тематизации в привлечении
внимания к медиасобытию со стороны читательской или зрительской
аудитории.
Ещё один важный вопрос, затрагиваемый авторами в этой книге, – это
понимание медиатекста не только как сложного феномена политической
коммуникации, но и как фрагмента, слепка языковой культуры, имеющего
длительную и устоявшуюся традицию. Вот почему изучение особенностей
закономерного, повторяющегося, вариабельного в организации медиатекста, в
средствах и способах конструирования действительности позволяет проследить
диалектику медиатекста как универсального и специфического явления.
Работа над коллективной монографией объединила усилия исследователей
из разных городов: Архангельска, Барнаула, Волгограда, Воронежа, Москвы,
Нижнего Новгорода, Орла, Саратова, Череповца, Читы. Авторы отдельных разде-
лов имеют разный опыт разработки обсуждаемой проблематики. Очевидно, что и
сфера их научных интересов не тождественна, однако данное коллективное
медиалингвистическое исследование стало закономерным продолжением науч-
ного поиска как в теоретическом, так и прикладном отношении. Несмотря на
очевидные различия в подходах к изучению медиатекста и/или медиадискурса и
предпочтительное использование тех или иных исследовательских приёмов,
исследователи стремились учитывать общие в теоретическом отношении посыл-
ки, что позволило в результате создать такой труд, который содержал бы комп-
лексную многоаспектную характеристику медиатекста на основе единых теоре-
тических оснований. Это и дало редакторам право представить на суд читателей
именно коллективную монографию, а не тематический сборник научных трудов.
Позвольте от имени редакторов данного издания поблагодарить всех коллег,
поддержавших идею создания коллективной монографии, за содержащиеся в них
оригинальные идеи, обеспечившие в итоге довольно стройную концепцию
книги.
Выражаем нашу искреннюю признательность уважаемым рецензентам:
доктору филологических наук, профессору Николаю Даниловичу Голеву и
доктору филологических наук, профессору Елене Евгеньевне Анисимовой,
взявшим на себя труд изучения рукописи и высказавшим ценные замечания по
усовершенствованию содержания данной книги.

Воронеж – Орёл – Барнаул, Людмила Гришаева

сентябрь 2010 г. Александр Пастухов
Татьяна Чернышова

6
ВВЕДЕНИЕ

В России проблемы массовой коммуникации (особенно в сфере массовой

информации) традиционно изучались в рамках теории речевой деятельности,
социолингвистики и психолингвистики, теории воздействия, стилистики. В
последние десятилетия активизировалось изучение языка и текстов СМИ в
рамках функциональной стилистики и стилистики текста. Новыми для
изучения являются дискурсивный анализ текстов СМИ, культурологический,
когнитивный, юрислингвистический подходы. Наибольшее распространение в
наше время получил комплексный подход, рассматривающий язык средств
массовой информации как объект междисциплинарного исследования (см., на-
пример, работы М.Н. Володиной, А.А. Леонтьева, И.М. Кобозевой, В.З. Демьян-
кова, А.Н. Баранова, Д.Б. Гудкова, Е.А. Брызгуновой и др. [Язык средств массовой
информации… 2001; Язык СМИ… 2003, Язык СМИ … 2008 и т.д.]), и системный
подход, осуществляемый исследователями Лаборатории общей и компьютерной
лексикологии и лексикографии филологического факультета Московского
государственного университета (А.А. Поликарпов, О.В. Кукушкина, С.О. Савчук,
В.Б. Виноградова и др.), позволяющий увидеть объект исследования в его
специфической целостности.
Начиная с середины 70-х гг. прошлого века тексты, функционирующие в
сфере массовой коммуникации, признаны в отечественной лингвистике
объектом междисциплинарного исследования, в рамках которого решаются
проблемы, связанные с определением статуса языка СМИ, способами описания
различных типов медиатекстов, выяснением роли языка и текстов СМИ в
формировании русского языка и речевой культуры его носителей.
Накопленные сведения позволили заявить о формировании самостоятельного
научного направления – медиалингвистики, изучающей функционирование
языка в сфере массовой коммуникации [Добросклонская 2008: 25-26].
Целостное теоретическое осмысление данного феномена стало возможно
лишь в настоящее время. Благодаря особенностям сложившейся современной
научной парадигмы, её обращению к процессам функционирования языка в
различных условиях, постижению языка как антропологического феномена
сформировался иной (многоаспектный) подход к изучаемому объекту,
позволяющий от экстенсивных методов и приёмов описания перейти к
интенсивному изучению медиадискурса, более системному его представлению.
Предлагаемая читателю книга посвящена, таким образом, одной из наиболее
актуальных проблем – исследованию особенностей функционирования языка в
медиапространстве. Отличительной особенностью работы является её
дискурсивная направленность, которая так или иначе прослеживается во всех
разделах и позволяет рассмотреть медиатекст как речевое событие в тесной связи
с коммуникативными, прагматическими, социокультурными, психологи-
ческими и прочими факторами.
 Структура коллективной монографии отражает логику исследования.
В первой главе «Медиадискурс: функции, структура, содержание» в фокусе
внимания находятся наиболее дискуссионные вопросы медиалингвистики:
структурная специфика медиадискурса, соотношение функционального стиля
и проблемы отграничения идиостиля, описание отдельного жанра как
медиадискурсивного феномена. Соответствующие вопросы рассматриваются
главным образом в общетеоретическом плане, результаты исследования, однако,
имеют значение для осмысления того, как бытует анализируемый феномен в
конкретном медиапространстве с определенными культурно-типологическими
параметрами.
Вторая глава названа «Средства и способы конструирования реальности в
медиатексте», поскольку здесь детально обсуждается медиальность, интерпре-
тируемая как новое свойство текста, проявляющееся специфическим образом в
медиатекстах разного типа. На примере информационных сообщений как
одного из наиболее распространенных типов медиатекста даётся их
комплексная лингвистическая характеристика, что позволяет акцентировать
ряд стилистически релевантных особенностей медиатекста как особого
образования, в котором и с помощью которого фиксируется результат
коммуникативного взаимодействия в тех или иных условиях. В главе
представлены результаты изучения имплицитных и эксплицитных средств
конструирования аксиологического контекста, от характеристик которого, в
конечном итоге, зависит результат содержательной интерпретации медиатекста
со стороны реципиента и тем самым – характер и степень интенсивности
воздействия медиатекста на него, на картину мира, способ действия в
социокультурной среде и отношение к социокультурной реальности в целом.
Медиатекст описывается как среда, способная к отображению и фиксации
языковыми средствами ценностных ориентаций, доминирующих в том или
ином социокультурном пространстве. Изучаются стратегии и средства
конструирования гендерной идентичности коммуникантов, имеющих особое
значение именно в медиатексте. Доминирующим подходом к анализу обозна-
ченного проблемного поля в данной главе становится индуктивно-дедук-
тивный, благодаря чему через анализ конкретного эмпирического материала
формулируются обобщения, значимые не только для конкретного культурного
пространства (медиапространства), но и для формирования представлений об
универсальных закономерностях организации медиатекста и медиадискурса.
Изучение богатого и мощного функционального потенциала медиатекста
становится предметом рассмотрения в третьей главе под названием
«Особенности функционирования медиатекста в медиапространстве».
Функциональный потенциал раскрывается на примере разных видов
медиатекста: радионовостей, статьи, сообщения, пресс-релиза и др. –
анализируется с разных точек зрения: когнитивной, социокультурной,
текстолингвистической, тематической. Избранный ракурс исследования

8
позволяет получить интересные и значимые в общетеоретическом отношении
данные о позитивном и негативном воздействии медиатекста на носителей
языка и культуры, причём соответствующее воздействие описывается
применительно к конкретным социокультурным условиям, в которых бытует
медиатекст. Детально и многосторонне анализируются сложные и чрезвычайно
противоречивые отношения между тематикой, значимой для общества, и
«повесткой дня»/agenda setting, отображаемой массмедиа и медиатекстами. С
лингвистической точки зрения описываются влияния канала и средства
коммуникации, обладающих особыми техническими характеристиками, на
функционирование языка как когниции и коммуникации, с одной стороны, и на
организацию медиатекста, с другой.
Отличительной особенностью исследования, результаты которого представ-
лены в настоящей главе, является многоаспектный анализ отдельных особенностей
медиатекста. Это позволяет исследователям сконцентрировать свои усилия и
выявить наиболее значимые для рассматриваемого феномена свойства,
обусловливающие богатство и мощность функционального потенциала любого
медиапродукта. Выявляя и описывая закономерности, общие для бытования
медиатекста в дискурсивной среде, авторы вместе с тем демонстрируют также и
результаты воздействия каждого конкретного медиатекста на реципиента.
Целесообразным представляется также дифференцированное изучение
медиатекста с учётом разнообразных особенностей реципиента и известных
дискурсивных условий. Их также не следует абсолютизировать, несмотря на
мощность потенциала воздействия того или иного медиатекста как
феноменологически значимой характеристики последнего.
Введение в исследование ставит проблему, а заключение подводит его итоги.
Главы, входящие в структуру книги, не снабжаются выводами, поскольку наибо-
лее значимые для изучаемого феномена обобщения даны в отдельных параграфах.
Материалом для исследования стали медиатексты на русском, английском
и немецком языках, что позволяет, с одной стороны, тематизировать релевант-
ные для исследования вопросы, относящиеся к проблемному полю медиа-
лингвистики как одного из актуальных направлений лингвистического анна-
лиза, и, с другой стороны, акцентировать феноменологические особенности
медиадискурса, медиапространства, медиатекста, медиасреды, специфически
проявляющиеся в разных культурных пространствах и в разных социумах с их
культурно-специфическими чертами, весьма значимыми в общетеоретическом
отношении.
Методы исследования эмпирического материала различны, однако их
можно объединить в ряд групп: приёмы когнитивного, когнитивно-дискур-
сивного, функционально-стилистического, текстограмматического, социолинг-
вистического анализа. При этом доминирует подход, согласно которому в фокусе
исследовательского внимания находится прежде всего целое, т.е. текст,
организованный по-разному с семантической, синтаксической, прагматической

9
точек зрения. Принципы организации медиатекста можно описывать с учетом
разных аспектов и характеристик изучаемого типа/жанра текста, исходя при этом
в конкретном описании либо из целого, либо из его составных частей разного
уровня иерархии. Анализируя последнее, авторы погружают свойства отдельных
единиц в более широкий контекст, имея в виду ординатные, суперординатные и
супраординатные связи между элементами целого. По этой причине при
описании свойств медиатекста в каждом отдельном случае принимаются во
внимание их внутренние и внешние параметры.
Одно из серьезных преимуществ предлагаемой читателям книги состоит,
по мнению авторского коллектива, в следующем. Во-первых, авторы сознательно
концентрируются на ещё мало разработанной в медиалингвистике, но
теоретически значимой проблематике: аксиологический потенциал медиатекста,
диалектика медийной «повестки дня», средства конструирования фиктивной
реальности в медиапространстве, способы воздействия медиафеноменов на
структурирование сведений о мире, причины эффективности/неэффективности
конкретных медиапродуктов в медиапространстве и в обществе, стратегии
осознанного манипулирования действия реципиентов медиапродукции и
средства их реализации, особенности медиадискурса, влияние каналов
коммуникации на особенности функционирования языка как средства познания
и коммуникации и др. Во-вторых, авторы последовательно соотносят
теоретические положения из разных научных школ, что существенно расширяет
тематику, обсуждаемую при анализе медиадискурса и медиатекста. В-третьих, в
практику лингвистического анализа вводится новый эмпирический материал –
не только типы медиатекстов, ранее по разным причинам не попадавшие в поле
исследовательского интереса, но и результаты социологических опросов
категорий населения, не изучавшихся ранее под обозначенным углом зрения,
например, опросы людей с ограниченными возможностями. В-четвертых, свое-
го рода связующей нитью книги является стремление авторов раскрыть
диалектику универсального и специфического, общего и частного, что
отражается как в выборе подходов к изложению результатов исследования: де-
дуктивный, индуктивно-дедуктивный или индуктивный подходы, так и в
выборе самого объекта исследования: медиатекст как феномен или определён-
ный тип медиатекста. Ещё одним ракурсом рассмотрения изучаемого объекта
могут стать свойства медиатекста в конкретных языковых культурах и их
последовательные сопоставления в разных лингвокультурных пространствах.
Коллективная монография «Медиатекст: стратегии – функции – стиль»
адресована всем заинтересованным в понимании и осмыслении такого
сложного феномена, как медиатекст: лингвистам, студентам и аспирантам-
филологам, специалистам в области теории межкультурной коммуникации,
журналистам, полит- и PR-технологам, политологам и т.д.

10
ГЛАВА 1. МЕДИАДИСКУРС: ФУНКЦИИ, СТРУКТУРА,
СОДЕРЖАНИЕ

МЕДИАДИСКУРС КАК ОБЪЕКТ НАУЧНОГО АНАЛИЗА

Учитывая ту значительную роль, которую СМИ играют в жизни
современного общества, неудивительно, что их деятельность является
предметом пристального внимания ученых, представляющих самые разные
области научного знания, связанные с анализом современного состояния и
особенностей функционирования всего комплекса средств массовой
коммуникации – лингвистику, психологию, семиотику, философию,
культурологию, филологию и другие теоретические и целый ряд практических
дисциплин.
На первоначальном этапе этих исследований ориентированность на
передачу информации рассматривалась в качестве основной функции СМИ,
наряду с функцией воздействия, которая считалась сопутствующей.
Соответственно, в фокусе внимания исследователей прежде всего оказывались
те свойства текстов СМИ, которые были связаны с организацией и
представлением информации. Особое внимание при этом традиционно
уделялось изучению языка СМИ как главному системообразующему элементу
медиа текста и как инструменту вербализации сообщаемой информации.
В рамках такого подхода представителями разных отраслей гуманитарного
знания, и прежде всего лингвистами, была проделана серьезная работа по
выделению и описанию различных жанров текстов СМИ и выявлению
функционально-стилевой специфики их языка, а также определению
риторических, культурологических, социологических и других особенностей
разных типов текстов СМИ в разных языковых культурах. Как правило, эти
исследования велись с «текстоцентрическох» позиций, в соответствии с
которыми текст СМИ рассматривался как модель действительности,
конструируемая журналистом в процессе его профессиональной деятельности, с
учетом и под влиянием культурно-специфического событийного, социального
и языкового контекста.
Несколько десятилетий активного изучения особенностей
функционирования СМИ в обществе привели специалистов к осознанию
необходимости сосредоточить внимание на другом важнейшем аспекте
социально значимой деятельности СМИ – их способности воздействовать на
сознание и поведение потребителей создаваемого ими информационного
продукта.
Поскольку сообщаемая информация всегда облекается в ту или иную
форму и, следовательно, интерпретируется определенным образом автором
сообщения, выбор языковых средств для оформления текста сообщения, так же,
как отбор для публикации одних и игнорирование других фактов и событий,

11
оказываются важным инструментом воздействия на целевую аудиторию СМИ.
Использование различных стратегий обработки информации, заставляя
реципиента информации поверить в то, что именно является значимым и
важным, а что как бы не существует, позволяет создателю текста СМИ
конструировать определенную картину мира, мобилизовывать аудиторию на
поддержку тех или иных идей, формировать в обществе определенные
ценностные ориентиры.
Тот факт, что функция воздействия реализуется СМИ прежде всего на
вербальном уровне коммуникации, ставит лингвистический анализ этого
явления в приоритетную позицию, однако при исследовании этой стороны
деятельности современных СМИ изучение только лингвистических аспектов
медиа текстов оказывается явно недостаточным, поскольку феномен
манипулирования и воздействия напрямую связан с прцессами когнитивного,
психологического, социокультурного характера. Именно это обстоятельство
привело к утверждению и развитию коммуникативно-деятельностного подхода к
изучению функционирования СМИ, ставшего новым теоретическим основанием
для проводимых исследований и позволившим сделать это направление анализа
междисциплинарным. Медиа тексты стали рассматривать под дискурсивным
углом зрения, трактуя их создание как процесс или результат коммуникативной
деятельности, осуществляемой определенными участниками в определенных
обстоятельствах для достижения определенной цели. Соответственно, для
обозначения этого феномена широко используется термин «медиадискурс»,
отражающий специфику данного направления анализа.
Следует отметить, что смена исследовательской парадигмы при изучении
функционирования СМИ и переход от текстологического к дискурсивному
подходу при описании процессов формирования и интерпретации медиа текстов
обусловлены не просто данью моде и влиянием зарубежных идей и теорий, но
связаны со становлением и развитием в гуманитарных науках взгляда на
коммуникацию как на социально значимую деятельность, адекватный анализ
которой требует выхода за рамки узкоспециальных областей знания и
применения междисциплинарного подхода исследованю деятельности СМИ.
Соответственно, использование для обозначения объекта такого анализа
терминов «медиадискурс» или «дискурс СМИ» вместо более привычного «текст
СМИ» имеет как серьезные теоретические основания, так и значимые
методологические последствия.
Прежде всего, разграничение понятий «медиа дискурс/дискурс СМИ» и
«медиа текст/текст СМИ» связано с дифференциацией в современных
гуманитарных науках таких основополагающих для них понятий, как «текст» и
«дискурс».
Термин «дискурс» можно считать одним из наиболее популярных и широко
употребляемых в разных парадигмах гуманитарного знания, в рамках которых
его используют в разных значениях и в разных контекстах, часто обозначая им

12
разные понятия. При всем многообразии существующих сегодня определений
дискурса нет ничего удивительного в том, что специалисты в разных областях
знания говорят, например, о дискурсе персональном и институциональном,
бытовом и бытийном, компьютерном и газетном, культурном и
культурологическом, политическом и публицистическом, философском и
научном, религиозном и педагогическом, деловом и рекламном, медицинском и
массово-информационном; выделяют дискурс репортажей и интервью, дискурс
повествовательный и поэтический, монологический и диалогический,
письменный и устный; изучают функции и структуру, содержательную и
формальную связность, модальные характеристики и многие другие свойства
дискурса. Уже одно это – далеко не полное – перечисление свидетельствует о
том, насколько широкое распространение получило в разных парадигмах знания
это, в общем-то, недавно вошедшее в научный обиход из области лингвистики
понятие.
Тем не менее, каких-либо единых установок в понимании дискурса в самой
лингвистике ещё не сложилось. Одно из наиболее признанных на сегодня в
отечественном языкознании определений дискурса характеризует его как
«связный текст в совокупности с экстралингвистическими (прагматическими,
социокультурными, психологическими и др.) факторами; текст, взятый в
событийном аспекте; речь, рассматриваемую как целенаправленное социальное
действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и
механизмах их сознания (когнитивных процессах)» [Арутюнова 1990: 136-137].
Данное определение хорошо отражает тот факт, что на протяжении вот уже
нескольких десятилетий одной из традиционных сфер исследования в
лингвистике является изучение связной речи, поскольку актуальность
рассмотрения проблем функционирования языка и утверждение
коммуникативной парадигмы в этой науке неизбежно привели исследователей
к признанию текста – целостной смысловой сущности – основной и высшей
единицей коммуникации.
При этом на ранних этапах исследований понятия «текст» и менее
распространенное «дискурс» использовались большинством лингвистов как
взаимозаменяемые термины; часто «текст» употреблялся в отношении
письменной коммуникации, а "дискурс" – в отношении устной. С развитием
прагмалингвистического направления в описании языка эти термины стали
употреблять дифференцированно, понимая под дискурсом текст, «погруженный
в контекст языкового общения и взаимодействия», и определяя его как «текст
вместе со своим коммуникативно-прагматическим контекстом» [Сусов 1990: 2].
Становление коммуникативно-деятельностного подхода в лингвистических
исследованиях привело к признанию амбивалентности феномена употребления
языка и позволило рассматривать его либо как процесс, либо как результат.
Термин «дискурс» стал последовательно использоваться для обозначения
объекта исследования в рамках процессуально-деятельностного описания

13
языковой коммуникации, в фокусе которого находится активный субъект
общения и связанные с ним коммуникативно-прагматические, когнитивные,
семантические и другие параметры, актуализируемые в процессе его речевой
деятельности.
Соответственно, понятием «текст» стали чаще оперировать в
текстоцентрических описаниях коммуникативных единиц, рассматривающих
употребление языка как законченный результат коммуникативной
деятельности человека и ограничивающих объект анализа рамками самого
текста. Целью анализа в таких исследованиях является, как правило,
установление смысла текстов, рассматриваемого как некая объективная и
фиксированная семантическая структура, лежащая в основе текста и выводимая
из текста. При этом процессы текстообразования моделируются как процессы
построения структурных и функциональных внутритекстовых связей, которые
объединяются в семантические сети, образуя микро- и макрокогерентные
иерархии связей.
Отражая, таким образом, различия в фокусе и целях исследований связной
речи, термины «дискурс» и «текст» отражают также принятое в лингвистических
описаниях разграничение, а нередко и противопоставление устной и
письменной форм коммуникации. Традиционно материалом для
лингвистического анализа служили «тексты» – образцы письменной речи, чаще
художественной, или, в лучшем случае, имитирующие устную речь
высказывания персонажей художественных произведений. Системный анализ
устной и спонтанной естественной коммуникации долгое время оставался за
рамками собственно лингвистического описания.
Развитие коммуникативно-деятельностного подхода к изучению
функционирования языка сосредоточило интерес исследователей на
процессуальных аспектах языковой деятельности, сделав именно устную речь,
обозначаемую как дискурс, полноправным объектом лингвистического
описания. Этот подход к дискурсу предполагает, что помимо (или посредством)
использования языка в процессе общения участники коммуникации совершают в
отношении друг друга определенные коммуникативные действия. Таким
образом, подчеркивая деятельностную направленность человеческой
коммуникации, дискурс рассматривают как способ/форму межличностного
вербального взаимодействия. Подобная трактовка в настоящее время позволяет
не ограничивать анализ языковой интеракции только рамками устной
коммуникации, но также включать в рассмотрение письменную коммуникацию,
выделяя два основных типа (modes) дискурса – устный (talk) и письменный (text)
[Dijk 1997: 3], использующих разные каналы общения, тем более, что развитие и
распространение современных средств связи приводит к широкому
использованию компьютерно опосредованной синхронной коммуникации, как
устной (IP-телефония, Skype), так и письменной (чаты, ICQ, SMS, Twitter).
Различия в используемых каналах коммуникации и временной соотнесенности

14
(синхронность/асинхронность) совершаемых коммуникативных актов
определяют и интерактивные особенности этих двух типов дискурсивной
деятельности.
В процессе устной и синхронной компьютерно опосредованной интеракции
собеседники (адресант и адресат) находятся в непосредственном контакте друг с
другом, выступая одновременно и в качестве отправителя, и в качестве
реципиента сообщаемой информации. При взаимодействии друг с другом они,
меняясь ролями, постоянно держат под контролем все релевантные параметры
коммуникативной ситуации и активно реагируют на происходящие в ней
изменения, приводя в соответствие с ее требованиями свой вербальный и
невербальный вклад в интеракцию для поддержания коммуникативного баланса.
Таким образом, можно говорить о взаимной «ответственности» участников
синхронной контактной интеракции за результаты коммуникативного
взаимодействия, обусловленной их совместным – целенаправленным и
контролируемым – вкладом в ее реализацию. При этом, если роль адресанта как
генератора и «хозяина» дискурса в такой коммуникации давно и всесторонне
исследуется в различных направлениях дискурсивного анализа, роль адресата,
как правило, ограничивается рамками носителя некоторого набора
когнитивных, социальных и коммуникативных характеристик, релевантных
для адресанта при выборе дискурсивных стратегий, или потенциального
интерпретатора смысла сообщения, передаваемого адресантом. В последнее
время, однако, в поле зрения исследователей все чаще попадает и адресат (ср.,
например, описание дискурсивных ролей реципиента в устной коммуникации
[Clark and Carlson 1982; McGregor 1986, 1990; Irvine 1996; Verschueren 1999]).
Напротив, в традиционной асинхронной письменной коммуникации ее
участники не вступают в непосредственный (face-to-face) контакт, а
адресат/реципиент по сравнению с адресантом/ отправителем вовлечен в
интеракцию по-иному: адресант исчисляет релевантные параметры
коммуникативной ситуации, включая значимые характеристики адресата, и,
исходя из своей оценки этих параметров, выполняет свое коммуникативное
действие, результатом которого является письменный текст (дискурс).
Адресат/реципиент может отреагировать на это действие (например, в случае
переписки), и если это происходит, то имеет место значительный разрыв во
времени и, как следствие, изменение условий коммуникативной ситуации, что
не может не найти отражения в ответном коммуникативном ходе. Чаще же в
условиях письменной коммуникации от адресата/реципиента вообще не
ожидается непосредственно направленной на адресанта/отправителя коммуника-
тивной реакции, поэтому ответственность за успешность письменной
коммуникации в основном ложится на адресанта/отправителя и определяется
адекватностью его оценки значимых параметров коммуникативной ситуации и,
соответственно, выбранных языковых стратегий для достижения
коммуникативной цели.

15
 Следует отметить, однако, что развитие современных информационных
технологий и появление в нашей жизни такого средства связи, как Интернет,
вызывают необходимость пересмотра критериев разграничения и свойств устной
и письменной коммуникации, поскольку, как уже говорилось выше, в процессе
общения через Интернет собеседники вступают в "опосредованный" –
письменный – контакт, но, используя возможности моментальной связи, могут
вести общение, обладающее многими признаками спонтанной устной
коммуникации.
Включение письменной коммуникации в понятие «дискурс» даёт возможность
описывать динамические – деятельностные и ситуативные/контекстные – аспекты
этого типа языковой интеракции и, таким образом, рассматривать оба типа
дискурса под одним углом зрения, несмотря на очевидные и существенные
различия между ними.
Основными видами дискурса традиционно принято считать монологическое
и диалогическое взаимодействие, однако, несмотря на то, что при поверхностном
рассмотрении такое деление, кажется, не вызывает особых затруднений,
теоретическое разграничение монологического и диалогического дискурса
может оказаться довольно проблематичным. Прежде всего, это связано с
определением объема каждого из видов дискурса. В то время как обмен
небольшими репликами между адресантом и адресатом в рамках контактной
интеракции позволяет достаточно легко определить такое взаимодействие как
диалогическое, и напротив, длинная цепь последовательно связанных и
объединенных общей темой высказываний одного из коммуникантов может
рассматриваться как монолог, в случаях более сложно организованных
коммуникативных событий, таких, например, как обмен мнениями, интервью
или дебаты, разграничение диалогического и монологического дискурса может
вызвать затруднения. Каждый коммуникативный ход в таких ситуациях может
состоять из нескольких локально когерентных частей, семантически и прагма-
тически связанных на глобальном уровне общей макроструктурой, что вызывает
необходимость использования для описания таких видов дискурса понятий/
терминов «простой»/«составной дискурс», «комплекс дискурсов» [Dijk 1997: 5].
Таким образом, помимо «канала общения», фактор времени оказывается
одним из принципиальных для разграничения не только устного и
письменного (контактного/ неконтактного), но также диалогического и моно-
логического дискурса. Здесь, однако, необходимо сказать о недостаточности
применения этих критериев в качестве основания для дифференциации,
принимая во внимание их относительность, Следует отметить также расплыв-
чатость и условность границ между различными типами и видами дискурса,
как это имеет место в отмеченных уже случаях дискуссий и дебатов,
литературного диалога, записи (например, стенографической) спонтанного
устного монолога или диалога, общения по электронной почте, форумного
общения или ведения блогов в интерактивном режиме в сети Интернет.

16
 Несмотря на разнообразие и сложность предлагаемых сегодня частнотиполо-
гических классификаций дискурса, коммуникативно-деятельностный подход
делает возможным описание в единых терминах с одинаковых теоретических по-
зиций любого типа или вида дискурса, выделенного на каком угодно основании.
Все приведенные положения в полной мере применимы к понятиям
«медиатекст» и «медиадискурс»: в рамках этой оппозиции рассмотрение
медийных текстов под дискурсивным углом зрения предполагает объединение в
единое целое и собственно словесную, вербальную составляющую
коммуникации, и ее экстралингвистические компоненты, как социо-
культурного, так и ситуативно-контекстного характера. Другими словами, имея
доступ к продукту коммуникативной деятельности СМИ – медиатекстам, и
анализируя их с дискурсивных позиций, исследователь включает в рассмотрение
всю совокупность экстралингвистических факторов, сопровождающих процесс
их порождения, восприятия и интерпретации: социальный контекст, дающий
представление об участниках коммуникации и их характеристиках; особенности
производства, распространения и восприятия информации; культуро-идеологи-
ческий фон общения; когнитивные установки и ценностные ориентиры
коммуникантов и т.п. При этом ключевое для традиционной лингвистики
определение текста как «объединенной смысловой связью последовательности
знаковых единиц, основными свойствами которой являются связность и
целостность» [ЛЭС 1990: 507], при переносе в сферу масс медиа значительно
расширяет свои границы, поскольку уровень массовой коммуникации придает
понятию «текст» новые смысловые оттенки, обусловленные медийными
свойствами того или иного средства массовой информации.
Так, текст на телевидении имеет не только языковую форму, но
последовательно разворачивается сразу на нескольких уровнях: вербальном,
видеоряда и звукового сопровождения, образуя единое целое и приобретая черты
объемности и многослойности. Радиотекстам и текстам прессы также
свойственно сочетание вербального текста с определенными медийными
характеристиками: музыкой и звуковыми эффектами, особенностями графиче-
ского оформления газеты или журнала. В сети Интернет в силу мульти-
линейности гипертекста глобальная связность, или коммуникативная и смысло-
вая целостность гипертекста отличается от целостности конвенционального
текста. Она достигается семиотико-техническими – гипертекстовыми – средст-
вами, такими как цвет, подчеркивание, ссылки, иконические вставки, строка
меню. Это значит, что глобальная связность гипертекста обеспечивается не
только вербальными, но и визуальными элементами, при этом реципиент сам
«выстраивает» схему навигации, а, следовательно, – и связности гипертекста.
Очевидно, что эти и другие особенности медиатекстов, отличающие их от
конвенциональных текстовых форматов, традиционно изучаемых в разных
направлениях лингвистики текста и дискурсивного анализа, требуют особого
подхода к их анализу и описанию.

17
 В европейском и американском языкознании эта проблематика входит в круг
интересов кластера дисциплин, получившего название Media Studies [Levy,
Gurevitch 1994; O’Sullivan, Dutton, Rayner 1998; Rayner, Wall, Kruger 2004; Long,
Wall 2009 и др.]. Одним из новейших направлений исследования медиадискурса
и медиатекста как его продукта в отечественной науке сегодня является
медиалингвистика1, совсем недавно выделившаяся в качестве самостоятельной
области изучения медиакоммуникации. В рамках этой переживающей период
становления научной дисциплины анализу подвергаются все компоненты и
аспекты функционирования текстов массовой коммуникации с учетом языковых
и экстралингвистических факторов: влияние способов создания и
распространения медиатекстов на особенности их языкового формата, вопросы
их функционально-жанровой классификации, фонологические, синтагмати-
ческие и стилистические характеристики, интерпретационные свойства, куль-
турно-специфичные признаки, идеологическая модальность, прагмалингвис-
тическая ценность [Добросклонская 2000]. Подобно прочим дисциплинам,
возникающим на стыке наук, медиалингвистика сочетает в себе черты двух
научных направлений: с одной стороны, опирается на совокупную базу
собственно лингвистических исследований, с другой – инкорпорируется в
общую систему медиалогии/Media studies – нового научного направления,
занимающегося комплексным изучением средств массовой информации.
Методологический аппарат медиалингвистики интегрировал достижения
всех направлений, в рамках которых исследовались тексты массовой
информации: дискурсивного анализа, контент-анализа, когнитивной
лингвистики, критического анализа, функциональной стилистики,
лингвокультурологии. На основе разработанной в рамках медиалингвистики
теоретической базы формулируется особая концепция медиатекста
[Добросклонская 2008], тесно связанная с категорией медиадискурса, и исполь-
зуется весь спектр методов его анализа, от традиционных приемов системного
анализа и контент-анализа до логического, эмпирического, социолинг-
вистического и сравнительно-культурологического описания. Не вызывает
сомнения, что такой комплексный и многогранный подход к анализу медийного
дискурса открывает широкие перспективы для новых направлений исследования
этого сложнейшего коммуникативного феномена, а полученные в его рамках
результаты будут иметь серьезное теоретическое и практическое значение.

1
Впервые в отечественной лингвистике термин «медиалингвистика» был использован в докторской
диссертации Т.Г. Добросклонской «Теория и методы медиалингвистики», Москва, МГУ, 2000.

18
 МЕДИАДИСКУРС: СТРУКТУРНАЯ СПЕЦИФИКА
В XXI в. массовая коммуникация продолжает выступать активным
элементом идейно-политической и социально-экономической системы. В
современном мире все чаще массмедиа используются государством и
отдельными личностями для убеждения населения с целью достижения
определенных целей политического, социального, экономического,
религиозного, культурного плана. В некоторых обществах пропаганда
доминирует, оказывая мощное идейно-психологическое воздействие на
массовое сознание. Для определения медиадискурса, выявления специфики
категоризации знаний о мире массмедиа рассмотрим структуру и границы
массмедиального дискурса, жанровую типологию языка СМИ.
В последние десятилетия в связи с активизацией общественно-
политической деятельности в мире и глобальной информатизации язык СМИ
стал объектом пристального изучения психолингвистики, когнитивной
лингвистики, текстолингвистики, дискурсивного анализа. Интенсивность
информационных медиапроцессов во многом определяется структурой их
пространственных особенностей: отношений центра и периферии, характером
горизонтальных и вертикальных связей и отношений субъектов,
концентрацией социальных, политических, военных, экономических,
идеологических сил и факторов, действующих в сфере мирового (глобального,
межконтинентального) международного и национального, регионального и
локального пространства. Несмотря на то, что все люди, принадлежащие к
одному социуму, живут в едином физическом пространстве, их менталитет
различен. Все особенности мышления, языкового сознания и индивидуального
речевого поведения проявляются в языке СМИ [Борисова, Карнаухова 2000].
Терминологическое коммуникативное пространство содержит различные
понятия: медиапространство, массовая культура, медиакультура, массовая
коммуникация, медиакоммуникация, язык СМИ, массово-информационный
дискурс, дискурс масс-медиа или массмедиальный дискурс, медийный
дискурс, медиадискурс, средства массовой информации, средства массовой
коммуникации, медиасредства и др., которые в основном используются в
качестве синонимов в различных сферах человеческой деятельности.
Социальные процессы рождают свое коммуникативное пространство, в рамках
которого реализуется коммуникативный дискурс (социальный процесс,
включающий текст в различных аспектах). Коммуникативное пространство
структурировано первичными и вторичными коммуникативными процессами.
Первичные процессы поставляют информацию, а во вторичных процессах
происходит ее обсуждение и распространение. Успешность первичного
коммуникативного процесса зависит от продолжения его во вторичных
процессах [Авсеенко, Духвалова 2001].

19
 Употребление термина «коммуникация» соответствует как исходному
латинскому слову communication (от communico – делаю общим, связываю,
общаюсь), так и пониманию коммуникации в технических (пути сообщения,
транспорта, связи) и естественных науках (сигнальные способы связи у
животных) [Куницына, Казаринова, Погольша 2001]. Основная характеристика
коммуникативной стороны общения – ее знаковый и интерпретативный
характер. Информация всегда облекается в форму каких-либо знаков, иначе она
не может быть представлена человека. Поскольку точного соответствия между
различными знаковыми системами не существует, перевод из одной знаковой
формы или системы кодирования в другую всегда предполагает
переформулирование, или интерпретацию.
Корни массовой культуры лежат в области массового бессознательного или
в инстинкте толпы, а также в достижениях научно-технической революции по
тиражированию продукции или в бизнесе [Фрейд 1997; Лебон 1995]. Сущность
массовой коммуникации раскрывается следующих аспектах [Кашкин 2000]: 1)
интертекстуальность: в случае формальной анонимности и формального
авторства есть несколько реальных авторов, ответственных за конкретное
высказывание (копирайтер или спичрайтер, менеджер или политический
деятель, журналист, редактор и т.д.); 2) мифологичность: массовая
коммуникативная среда, склонная к персонификации социальных институтов
и мифологизации личностей, конструирует собственную реальность,
источником которой выступает мифологема адресанта; 3) тоталитарность: как
конструирование речевого произведения из интертекстуального материала, так
и растворение ответственного авторства в мифологемном суррогате
производятся ради получателей сообщения и с помощью их самих;
медиадискурс объединяет разновидности адресата, подчиняя их власти или
магии слова.
Феномен управляемого омассовления, манипуляции [Шишкоф, цит. по:
Бессонов 1978] заключается в общественном и государственном
культивировании ситуаций посредством целенаправленного управления для
превращения в высокоразвитую отрасль промышленности. Индустрия сознания
отличается от других ее отраслей непосредственным идеологическим
значением своей продукции. Она поставляет коллективному адресату
соответствующие чувства, мысли и мнения об окружающем их мире.
Информирование служит не развитию его мышления и свободному
формированию его суждений, а принуждению к мышлению в определенном
направлении посредством готовых суждений. Таким образом, воздействие на
массовое бессознательное начинает доминировать над информационным
аспектом.
Можно выделить следующие направления омассовления культуры:
превращение искусства в сферу бизнеса, рост рекламы в искусстве с постепен-
ным развитием ее в область искусства, совершенствование информационных

20
технологий с целью увеличения степени распространенности и обще-
доступности; растущая информационная зависимость человеческого сознания
(пресса, радио, телевидение, Интернет), формирующая новое семиотическое
окружение. Достигается это посредством известной из тоталитарного искусства
типологизации образов (термин И. Голомштока), к основным направлениям
которой относятся [Ситников 1999]: 1) герои, сюжеты (кино: установка на игру
открытыми эмоциями, развитие не в сторону идейности, а в сторону отработки
качества старых жанров, повторяющихся из фильма в фильм); 2) музыкальные
образы (музыка: профессионализм музыкантов и массовость любви к простой,
незатейливой музыке, к простым образам, к достижению эмоциональной
насыщенности в ущерб смысловой делают рок, поп и т.п. проявлением
культуры); 3) зрительные образы (телевидение: идеи «среднего человека»:
желаемое здесь и сейчас посредством воздействия на массовое
бессознательное); 4) образные языковые средства (язык: средства «массовой
выразительности» создают новый язык, новое массовое семиотическое
пространство); 5) стиль (мода: стиль «среднего человека», промышленный и
массовый); 6) компьютерные программы и механизмы (компьютер:
технологические достижения в области программного обеспечения и «железа»
(hardware)).
Новое семиотическое пространство представляет упрощение мира и
создается путем уничтожения иных средств передачи информации, замены
старых на новые (кино, радио, звуковые носители, фильмокниги и т.п.).
Уверена, что любое упрощение пагубно отражается на потенциальном тексте
человека [Романов 1984], поле которого резко уменьшается до уровня Эллочки
Людоедки. В результате человечество ожидают ограниченные потребности,
вседозволенность и дешевизна духовности при росте техники исполнения и
бизнес-распространении (реалистичность и качественность фильмов «made in
USA» при сюжетной и смысловой убогости). Уменьшение потенциального
текста приводит к превращению человека в машину-производителя,
потребителя, усредненного адресата (тип американского среднего человека)
[Ситников 1998]. Духовность пропадает, ибо происходит подмена основ
культуры достижениями массовой культуры.
Общество XIX века определяют как целостное образование, включающее
экономику, социальные отношения и культуру, которая выступала
цементирующим началом [Белл 1980], регулятором отношений между
производством, потреблением и обществом, между властью и обществом. В ХХ-
XXI веках приходится рассматривать совершенно иное многоплановое
культурное образование, которое включает в себя культуру народную,
массовую, высокую и элитарную. Народная культура понимается как культура,
присущая определенному народу, отражающаяся в языке, письменности,
верованиях, обычаях, традициях, фольклоре, символике и быте. Для нее
характерна межсоциальная диффузия в классовых и профессиональных или

21
укладных аспектах, а именно: проникновение народной в аристократическую,
городской в сельскую, оседлой в кочевую, столичной в провинциальную
культуру и наоборот [Ерасов 1996: 270]. Понятие «массовая культура» как
производная от индустриального общества (развитие кинематографа,
граммофонной записи, радио, телевидения) [Розенберг, Уайт 1957] состоит из
таких элементов, как «массовая коммуникация», «массовое общество»,
«народная культура» [Молчанов 1984: 10]. Индустриализация обеспечивает
интенсивное развитие средств массовой информации, способствующих
объединению индивидов в контролируемое социальное и культурное целое –
массовое общество благодаря ценностям массовой культуры. Сходство вкусов и
форм «культурного потребления» характерно для привилегированных и
малообеспеченных слоев населения [Ерасов 1996: 409]. Средства массовой
информации становятся не только носителями культуры, но и средством
манипулирования сознанием и настроениями людей с помощью предметов
этой культуры – книг, музыкальных произведений, магнитных записей, радио-
и телепрограмм, аудио- и видеокассет, фильмов и видеофильмов, компакт-
дисков, компьютерных игр, спутниковой связи и сети Интернет.
В результате анализа лингвокультурологической и психолингвистической
литературы [Розенберг, Уайт 1957; Молчанов 1984 и др.], подтвержденного
данными анкетирования 50 реципиентов, предлагается следующая
дифференциация массовой и высокой/элитарной культуры. Для наглядности
представим полученные данные в табл. 1.
Массовая культура играла и играет важную роль и в тоталитарных, и
либерально-демократических обществах, обеспечивая политическую пропаган-
ду. В конечном счете, продукция массовой культуры выражается в количестве
и качестве художественных мифов, воплощенных в книгах, фильмах, музыкаль-
ных произведениях, театральных и концертных постановках. Массовая
культура стала индустрией по производству мифов. Социальный заказ и
художественный метод в сочетании с мифологическими единицами и общей
мифологической концепцией – инструменты создания мифов в любом
обществе, в координатах системы «культура – человек».
Табл. 1
Критерии дифференциации массовой и высокой/элитарной культуры
КУЛЬТУРА
Критерий
массовая высокая/элитарная
Эстетическая дистанция игнорирование восприятие
Переживания, восприятие торможение
чувства, эмоции
Художественная есть нет
необразованность
Механизм восприятия отсутствие напряжения ума и напряжение ума и чувств
чувств
Механизм влияния создание положительных и воздействие на эмоции и
на человека отрицательных эмоций разум

22
 Аудитория большие массы группы людей
Уровень различный высокий
образованности
Социальный статус различный высокий
СМИ
Критерий
массовые элитарные
Аудитория широкая узкая
политическая элита –
администрация Президента,
правительство, депутаты
федерального собрания,
руководители политических
партий и движений, СМИ,
политологи, аналитики
Функция формирование общественного точное и объективное
мнения в интересах информирование в
определенных социальных различных сферах;
групп создание информацион-
(власти или оппозиции) ного поля формирования
политики и влияние на нее
Тираж большой малый
Финансирование поддержка крупных, мелких поддержка мощных
и прибыль финансовых групп или частных финансовых групп,
лиц, значительная финансовая малая финансовая прибыль
прибыль (особенно
у бульварной прессы)

Общественные связи в координатах «СМИ – общество – человек» нацелены

на то, чтобы поддерживать в равновесии эту систему. В отличие от
материальной культуры массовая культура измеряется не тем, что люди
сделали, а тем, что они придумали (речь, ритмика, идиомы, шутки, сюжеты,
басни, песни, танцы, спортивные битвы, сценическое движение, фильмы)
[Лернер, 1992]. Необходимо также отметить, что современные технические
средства массового искусства делают человека более свободным в выборе этого
искусства, в его потреблении. Благодаря электронным СМИ, видеотехнике,
плейерам массовая культура становится децентрализованной, фрагментарной,
индивидуализированной. Это, по сути, новая массовая культура, иначе медиа-
культура, соответствующая информационному обществу, живущему в коорди-
натах «новая техника – потребитель», «телерадиопрограммы – потребитель»,
«кино, литература – потребитель».
Лингвистика текста и контент-анализ выявляют свойства и особенности
контекстов текстов массовой информации путем их статистической обработки
[Дейк 1989: 111]. Нельзя не согласиться с Т.А. ван Дейком в том, что масс-
медиальный дискурс необходимо анализировать как особый вид языкового
употребления особого типа текстов в социокультурном деятельностном аспекте.
В настоящее время понятие дискурса рассматривается в рамках новой дискур-
сивно-когнитивной парадигмы [Кубрякова 2000а], поскольку дискурс – это явле-

23
ние когнитивное, имеющее дело с передачей знаний, с оперированием зна-
ниями особого рода и с созданием новых знаний.
Вслед за И.В. Алешиной [Алешина 2001] в процессе работы над терминоло-
гическим аппаратом исследования массмедиального или медиадискурса
разграничим понятия «массовая коммуникация» и «средства массовой инфор-
мации». Массовая коммуникация – систематическое распространение сообще-
ний (через печать, радио, телевидение, кино, звукозапись, видеозапись и
другие каналы передачи информации) среди численно больших рассредо-
точенных аудиторий с целью информирования и оказания идеологического,
политического, экономического, психологического или организационного
воздействия на оценки, мнения и поведение людей. Средства массовой
информации – организационно-технические комплексы, обеспечивающие
быструю передачу и массовое тиражирование словесной, образной, музыкаль-
ной информации. На мой взгляд, понятие «средства массовой коммуникации»
несколько шире понятия «средства массовой информации». Кроме того, они
различаются определяющей функцией (коммуникативной как обеспечение
взаимопонимания при передаче и восприятии информации во всех сферах
деятельности, и информативной как сообщение информации по
информационным каналам соответственно), а также обозначением деятель-
ности и предмета, что противоречит тождественному употреблению данных
понятий И.В. Алешиной. Однако если средство массовой коммуникации
рассматривать в узком смысле (например, без таких массовых зрелищных
мероприятий, как театральные представления, просмотры фильмов, концерты,
праздники на открытых сценических площадках, городские карнавалы, а также
митинги, шествия, демонстрации и т.п.), только как канал технической
информационной связи адресанта с массовым адресатом, т.е. как средство
массовой информации, то подобная замена возможна.
Опираясь на многочисленные исследования дискурса (Н.Д. Арутюнова,
М.Н. Володина, В.З. Демьянков, М.Р. Желтухина, Е.С. Кубрякова, В.И. Карасик,
А.А. Романов, Н.К. Рябцева, Ю.А. Сорокин, Ю.С. Степанов, И.А. Стернин,
В.И. Шаховский, Е.И. Шейгал и др.), определим медиадискурс как связный,
вербальный или невербальный, устный или письменный текст в совокупности
с прагматическими, социокультурными, психологическими и другими
факторами, выраженный средствами массовой коммуникации, взятый в
событийном аспекте, представляющий собой действие, участвующий в
социокультурном взаимодействии и отражающий механизм сознания
коммуникантов [Желтухина 2003]. Будучи полевой структурой, медиадискурс
имеет центр, где располагаются прототипные жанры, и периферию, которую
составляют маргинальные жанры, отличающиеся неоднородной природой в
силу своего расположения на стыке разных типов дискурса. Медиадискурс
носит опосредованный характер, т.е. между адресантом и адресатом есть
дистанция – пространственная и/или временная.

24
 Существующие в языке и культуре массмедиальные константы позволяют
определять лингвокультурные временные и пространственные, национальные
и интернациональные границы. Граница между блоками устанавливается там,
где минимальны семантические и формальные связи между предложениями,
межфразовыми единствами, текстами, расположенными по обе стороны этой
границы. Прозрачность границ медиадискурса обусловливает наложение
характеристик разных жанров различных типов дискурса. Для построения
схематичного среза структуризации медиадискурса используем модель
типологической уровневой организации дискурса [Карасик 1998]: тип дискурса
– формат (разновидность) дискурса – жанровый канон. В соответствии с этой
моделью медиадискурс принимает вид иерархически организованного
многоступенчатого комплекса текстов, в котором тексты меньшего структурно-
содержательного объема входят в более крупные текстовые целые (тексты
прессы, радио, телевидения, Интернет). В основе выделения этих
разновидностей лежит конкретизация общей социальной задачи, выполняемой
медиадискурсом [Гвенцадзе 1986], изменение которой сужает диапазон
действия коммуникативно-прагматических факторов, на совокупности которых
базируется система анализируемого дискурса. Вследствие отмеченных
изменений разновидности медиадискурса сохраняют общие системные черты,
а также обнаруживают специфические инвариантные текстообразующие
признаки разновидностей дискурса.
Подобные различия проявляются, главным образом, в изменении канала
передачи информации и видовой представленности адресата [Почепцов 1987],
что видоизменяет процесс восприятия и, следовательно, информационные
характеристики текста в каждом конкретном случае. Облик медиадискурса
определяется коммуникативно-значимыми факторами: функционально-
целевой (сильная прагматичность [Наер 1981: 108]): информативность и
воздейственность; жанровый (жанр как сложный феномен, втягивающий и
интегрирующий в зоне своего функционирования некоторый массив текстов, к
критериям классификации которого принадлежат когнитивные [Ученова 1971],
стилистические [Кожина 1983], тематические [Бахтин 1979], коммуникативные
[Halliday 1973], коммуникативно-функциональные [Гвенцадзе 1986] маркеры. С
точки зрения коммуникативного подхода, жанр – специфическая динамичная
модель структурно-композиционной и языковой организации некоторой
коммуникативной разновидности текстов с экстралингвистической основой,
отождествляемая с текстом [Гвенцадзе 1986].
Медиадискурс обладает весьма мощной и разветвленной жанровой
системой, включающей тексты различной жанровой природы, что обусловлено
стратификацией глобальной коммуникативной интенции оказания речевого
воздействия на ряд частных микроинтенций. Доминирующая коммуника-
тивная интенция как основной текстообразующий фактор, задающий
формально-структурный и содержательно-смысловой объем жанров языка

25
СМИ, получив воплощение в тексте, определяет функциональную
направленность речевого (текстового) общения. Функция воздействия
раскрывается через дополнительные секундарные функции. Число и набор
подобных функций варьируется от жанра к жанру. Как показывают прове-
дённые наблюдения, степень регламентированности формы и содержания
каждого отдельно взятого жанра обнаруживает прямую зависимость от его
функциональной вариативности. Выделяются три канонизированные жанро-
вые группы [Ученова 1971; Брандес 1983]: информационная, аналитическая,
художественно-публицистическая, конкретизирующиеся такими жанрами, как
заметка, отчёт, репортаж и т.д. Отдельную межвидовую группу жанров
составляют тексты объявлений, рекламы, пресс-релизов, писем в редакцию.
Пространственные и временные границы прослеживаются в интервью с
политологом, сочетающем в себе элементы массмедиа, научного и полити-
ческого дискурсов [Шейгал 2000]. Анализ текстов СМИ подтвердил
полученные ранее Е.И. Шейгал результаты в том, что дискурс массмедиа
доминирует в таких жанрах, как памфлет, фельетон, проблемная аналитическая
статья (написанная журналистом), колонка комментатора, передовая статья,
репортаж (со съезда, митинга), информационная заметка. Политический
дискурс превалирует в следующих жанрах: интервью с политиком, проблемная
аналитическая статья (написанная политиком), полемика (теледебаты,
дискуссия в прессе), речь политика, политический документ (указ президента,
текст закона, коммюнике).
Взаимопроникновение педагогического, политического и медиадискурсов
наблюдается в процессе социализации личности через воспитание и обучение
(традиционные жанры педагогического дискурса – объяснение, лекция, опрос,
беседа и пр., например, передачи канала «Культура»; жанры политического
дискурса – политинформация, методологический семинар, жанры наглядной
агитации в языке СМИ).
Политический и рекламный дискурс пересекаются в жанре политической
рекламы. Аналитическая газетная или журнальная статья, выступление
политолога по телевидению отличаются от научной статьи или доклада,
заключаются в отстаивании своей точки зрения. Важным в процессе познания
конститутивных признаков научных текстов является наличие элемента
полемики [Михайлова 1999]. Рекламный дискурс практически полностью
входит в медиапространство, оказывая воздействие на адресата через
информирование [Jefkins 1985] для создания мотивации к действию
(формирование потребности совершить покупку, имиджа общественных
деятелей и организаций и побуждение к определенной линии поведения по
отношению к ним) в жанрах пропаганды (плакаты, доклады, публичные
выступления, дискуссии в СМИ) и агитации (воззвания, листовки, плакаты,
транспаранты, выступления на митингах). При этом медиапропаганда,
действуя через аргументацию, оперирование фактами, рациональное

26
убеждение соотносится с педагогическим дискурсом, а агитация, основанная
нa эмоциональном внушении, коррелирует с рекламным дискурсом.
Медиадискурс функционально сближается с религиозным, рекламным,
политическим дискурсами на основе внушения, т.е. навязывания действий и
состояний. В религиозно-проповедническом стиле отмечается важность
агитационного момента [Крысин 1996]. Массмедиа, религия и политика
базируются на мифологизации сознания, вере в магию слов, роль лидера-
Божества [Баранов 1997; Норманн 1994; Шейгал 2000], использовании приемов
манипулятивного воздействия, ритуализации коммуникации (жанры обеща-
ния, проповеди, лозунга и др.).
Пересечение бытового и медиадискурса происходит постоянно при
сочетании с другими типами дискурса (политическим, рекламным,
религиозным, спортивно-игровым, медицинским и т.д.) в зависимости от
тематики разговора. Основной функцией бытового дискурса выступает
фатическая (общение ради общения), а не информативная. При этом
разновидностями бытового или праздноречевого дискурса выступают
эмоциональное, артистическое и интеллектуальное общение [Арутюнова 1992].
Однако представляется, что бытовой дискурс, включенный в медиа-
пространство, укрепляет его тиражированием идей и мнений с последующим
их формированием и принятием решений и действий. Это предположение
подтверждается взглядами Г. Тарда на важность бытового дискурса в
политической коммуникации: «Существует тесная связь между функцио-
нированием разговора и изменениями общественного мнения, от чего зависит
переменчивость власти. Если где-нибудь общественное мнение изменяется
мало, медленно, остается почти неподвижным, это значит, что разговоры там
редки, скромны, вращаются в узком круге сплетен. Если же общественное
мнение подвижно, если оно переходит от одной крайности к другой, это
значит, что разговоры там часты, смелы, свободны» [Тард 1998: 347]. Нельзя не
согласиться с Е.И. Шейгал в том, что фатическое общение трансформируется в
информативное, когда обсуждение политической и др. ситуации становится
основной целью общения [Шейгал 2000].
Художественный дискурс пересекается с медиадискурсом в таких
литературных жанрах, как мемуары, документальная проза, ироническая
поэзия, памфлет, в некоторых фольклорных жанрах (анекдот, частушки) и др., в
жанрах креализованных текстов изобразительного и исполнительского
искусства – плакат, карикатура, телепародия, кинофильм, телеспектакль и др.
[Шейгал 1998б; Дмитриев 1998]. В массмедиа для художественного дискурса
характерен социальный заказ с целью утверждения или разрушения стерео-
типов, создания или разоблачения социально-политических мифов, критиче-
ского осмысления и интерпретации прошлого с проекцией в настоящее
[Шейгал 2000], формирования определенной ценностной картины мира
(обращение к фольклору в Германии 1930–1940-х годов [Kamenetsky 1972]).

27
 Политический, спортивно-игровой и медиадискурсы характеризуются
состязательностью [Хёйзинга 1992: 238], конкуренцией, борьбой за право быть
первым (первым сообщить новость, первым прийти к финишу, победить на
выборах и т.п.), что отражается в метафорической картине [Баранов, Караулов
1991]. Медиадискурс усиливает степень состязательности в процессе прибли-
жения окончания состязания. Информационные войны способствуют Пересе-
чению массмедиального, военного и политического дискурсов [Денисова 1998]
в таких жанрах, как военная доктрина, военно-политическое соглашение,
ультиматум, мирные переговоры, пропаганда, агитация.
Кроме жанровой корреляции между типами дискурса, отмечается также
соотношение и взаимопроникновение жанров в медиадискурсе. Например,
особое место в информационном пространстве занимают таблоиды
[Радышевский 1996: 27] – издания, относящиеся к бульварной прессе,
специализирующейся на скандалах, преступлениях, происшествиях, рассказах
о жизни известных людей, которые стремительно конкурируют с серьезной
прессой. Влияние таблоидов на политическую жизнь – новое явление в медиа-
дискурсе (например, в современной России «Экспресс-газета», «Собеседник»,
«Версия», «Мегаполис-экспресс», «Совершенно секретно», «Пионер» и т.п.).
Жанровая дифференциация массмедиального дискурса, как уже отмечалось
выше, обусловлена каналом передачи информации, т.е. средствами массовой
информации (информационные агентства, пресса, радио, телевидение,
Интернет), критерии дифференциации которых отражены в табл. 2.
Табл. 2
Критерии дифференциации средств массовой информации
Вид СМИ Пресса Радио Телевидение Интернет

Критерий газета журнал

АДРЕСАНТ / АДРЕСАТ
Дистанция пространственно- Пространственная пространственно-
между временная (прямое вещание), временная
адресантом пространственно-временная
и адресатом (в записи)
Размер средний высокий низкий
аудитории
(тираж,
профессия,
социальный
статус,
демографическое
положение)

28
 Масштаб охвата центральная, центральная, центральная,
адресата общенациональная; общенациональная; общенациональ-
региональная; региональная; ная; региональ-
местная (областная, местная (областная, ная; местная
районная, городская); районная, городская) (областная,
корпоративная (компаний, районная,
университетов) городская);
корпоративная
(компаний,
университетов)
ИНФОРМАЦИЯ (СООБЩЕНИЕ)
1) содержательный аспект
Характер событийн обзорно- событийный, обзорно-аналитический
содержания ый аналитический
материала
Направленность массовая массово-индивидуальная
Возрастная старшее поколение старшее/ молодое
доминанта молодое поколение
поколение
Гендерная специальные издания, программы, сайты для женщин и мужчин; общие для
доминанта всех: мужчины (спорт, огород, машины, техника, телеанонс, бизнес и т.п.),
женщины (домоводство, мода, семья, дети, любовные истории и т.п.)
Социальная интеллигенция, все обеспеченные интеллигенция,
доминанта предпринимательские и социальные социальные предприниматель
деловые круги, аппарат группы группы ские и деловые
власти круги, аппарат
власти, хорошо
обеспеченные
социальные
группы
Социально- есть все есть все виды, есть все есть все виды, есть все виды
ценностный виды, преобладают: виды, преобладают:
характер преоб- преобладают:
информации ладают:
правительственная + +
демократическая + + + +
оппозиционная + + + +
центристская
радикальная +
бульварная + + +
Периодичность ежедневная еженедельный, ежечасная, ежечасная,
выхода (утренняя / ежемесяч-ный, ежедневная (утренняя, ежедневная
вечерняя); ежеквар- вечерняя), субботняя, (утренняя, вечер-
воскресная тальный, воскресная и т.п. няя), субботняя,
еженедель ежегодный еженедельная, воскресная и т.п.,
ная ежемесячная еженедельная,
ежемесячная
Степень повтор- высокая высокая средняя средняя средняя
ного обращения (подшивка) (подшивка) (аудиозапись) (видеозапись) (диск, сеть)
Степень средняя низкая высокая
оперативности
Степень высокая средняя низкая
традиционности
Продолжитель- длинная короткая короткая (дли-
ность жизни (длительность передачи) тельность нахож-
дения на сайте),
длинная (в сети)

29
 Вид СМИ Пресса Радио Телевидение Интернет

Критерий газета журнал

Сохраняемость высокая низкая средняя высокая
информации
Количество среднее высокое очень высокое
Степень средняя средняя, низкая высокая
длительности
сообщения
Качество среднее среднее, высокое среднее, низкое
информации высокое
Функции комментарии, информация, информация, комментарии,
аналитика, аналитика, аналитика, информация,
представление разных пропаганда, самая высокая аналитика,
точек зрения, развлечение степень представление
пропаганда, пропаганды разных точек
развлечение развлечение зрения,
пропаганда,
развлечение
Средства/ репортажи, статьи, очерки, новости мыльные репортажи,
жанры интервью, эссе, пародии, политики и оперы, статьи, очерки,
сатира, фотографии, экономики, боевики, фотографии,
политический рисунок, хроника новости, рисунки,
неповторимый стиль искусств и кинофильмы, пародии,
журналистов, реклама спорта, обзоры мультфильмы анекдоты,
газет, анонсы, , реклама, новости,
гороскопы, аналитически анонсы, реклама,
радиоспектакл е программы, компьютерные
и, интервью, ток-шоу, игры,
музыка в игры, электронная
эфире музыка почта, он-лайн,
(поздравления (концерты), интервью
и концерты), интервью,
диджейский прямая
треп, реклама трансляция,
звонок в
студию, опрос
2) формальный аспект
Степень средняя низкая высокая
анонимности,
обезличенности
Степень средняя высокая низкая высокая высокая
красочности
оформления
Эмоционально- негативная позитивная негативная негативно-
оценочная (доброта, позитивная
тональность жизнелюбие)
материала
Степень средняя средняя, высокая очень высокая
фрагментарности
Степень средняя средняя, высокая очень высокая
цитатности
КАНАЛ
Профиль канала массовая ориентация; специализированная – профессиональная
Степень цензуры средняя высокая низкая

30
 Как видно из табл. 2, информационные агентства – это организации,
собирающие и пересылающие новости газетам, журналам, государственным
органам, телекомпаниям, сети Интернет, коммерческим и другим структурам.
Пресса объединяет массовые периодические печатные издания – газеты и
журналы. Радио – это способ беспроволочной передачи сообщений на
расстояние посредством электромагнитных волн, характеризуется везде-
сущностью и общедоступностью. Телевидение, синтезируя и передавая на
расстояние звук и изображение, обеспечивает более широкие коммуни-
кационные возможности. Интернет – всемирная информационная компьютер-
ная сеть, объединяющая около 50 тысяч различных региональных, локальных и
международных сетей [Чураков 1998: 41], вскрывающая финансовое и
образовательное социальное неравенство.
Итак, медиадискурс – это общественная деятельность по сбору, обработке и
периодическому распространению актуальной социальной информации через
печать, радио и телевидение. Информация, передаваемая СМИ, классифи-
цируется по жанровым особенностям и назначению сообщений: 1) художест-
венная (драма, рассказ, концерт, опера); 2) научная (лекция, урок, научная
статья, доклад, дискуссия); 3) публицистическая (репортаж, комментарий,
очерк, выпуск новостей). Существуют синтетические жанры, например,
объединяющие в разной пропорции элементы публицистического и худо-
жественного жанра (ток-шоу и теле-шоу: «Я сама» Юлии Меньшовой, «Добрый
вечер» Игоря Угольникова, «Под маской» Владимира Познера, «Блеф-клуб»,
«Куклы» и др.). Воздейственность медиадискурса в большей степени прояв-
ляется в публицистических жанрах, чем в научных и художественных, а также
в синтетических жанрах.
В целом, исходя из вышеизложенного подхода к определению структуры и
границ медиадискурса, любой материал в средствах массовой информации
следует относить к полю или пространству медиадискурса. Корреляция
различных типов дискурса и дискурса массмедиа состоит в преломлении
данных видов дискурса сквозь призму языка СМИ, приобретении новых
качеств и свойств. А потому, на мой взгляд, можно говорить о существовании
медиадискурса, представляющего собой дискурсивного медиамагната.
Широкое понимание медиадискурса подразумевает институциональные и
неинституциональные формы общения в СМИ при наличии одного из трех
компонентов: адресанта, адресата или содержания общения. Полевый подход к
анализу структуры медиадискурса позволил выявить сферы его пересечения с
другими разновидностями институционального (политическим, рекламным,
научным, педагогическим, юридическим, религиозным, спортивно-игровым,
военным дискурсами) и неинституционального дискурса (художественным и
бытовым дискурсами).

31
 ИДИОСТИЛЬ В МАССМЕДИЙНОМ ДИСКУРСЕ
Вводные замечания
Филологическая традиция изучения идиостиля в первую очередь связана с
пониманием данного феномена как категории художественной речи, тогда как
«центр тяжести» актуальных лингвистических исследований очевидно
смещается к рассмотрению собственно языковых и коммуникативно-
прагматических параметров современных массмедиа. Именно поэтому
обращение к идиостилю в аспекте масс-медиа представляется наиболее
востребованным и перспективным.
Однако прежде определим некоторые понятия, необходимые для анализа
предмета исследования. Рассмотрение дискурса в данной работе укладывается
в рамки понимания его французской школой Анализа Дискурса (АД),
принципы которой представлены в широко известном сборнике [Квадратура
смысла 1999]. Дискурс рассматривается как совокупность текстов,
«произведенных в институционных рамках, которые накладывают сильные
ограничения на акты высказывания, и наделенных исторической, социальной
и интеллектуальной направленностью» [Там же: 27]. С точки зрения
институализации мы имеем дело с дискурсным полем СМИ, которое
характеризуется, в частности, ориентацией на массовую аудиторию,
сочетанием стандарта и новизны, информативности и воздействия. При
институциональном понимании дискурса необходимо говорить о таком
важном понятии, как «дискурсная формация» (термин М. Фуко). Вслед за
Э. Лассан [Лассан 2004] это явление рассматривается как производная от
парадигмы текстов. Каждое медиа, федеральное или местное, характеризуется
определенной позицией, т.е. (а) принадлежит соответствующей «дискурсной
формации» и (б) обладает значимостью для определенного коллектива
читателей/зрителей/ слушателей.
Из этого следует, что (1) доминантная для медиа позиция обусловливается
дискурсной формацией (например, в таких знакомых терминах, как «левый
/правый, консервативный / либеральный, демократический / авторитарный») и
в известной мере нивелирует «уникальный» облик субъекта высказывания
(автора), который принимает на себя груз идеологических и языковых
обязательств; (2) возникает необходимость определить, как координируются
конвенциональность дискурсной формации и индивидуальность журналиста.
В настоящей главе в качестве материала анализа выбрана колонка
обозревателя в газете «Известия». Этот выбор определяется тем, что «Известия» –
одна из старейших общественно-политических российских газет с взвешенной
центристской позицией, что позволяет отнести её к энкратичным изданиям,
апеллирующим к ценностям общества и, как следствие, реализующим стратегию
интеграции.

32
 Модифицирование жанровой системы публицистики, зафиксированное
исследователями [Виноградова 2001, Володина 2003, Дускаева 2004,
Тертычный 2000], позволяет говорить о колонке обозревателя как о
специфическом жанре комментария, имеющем сильную субъективную
составляющую и ориентированном на выраженную личностную позицию.
Конвенциональные свойства жанра колонки обозревателя обусловливают учет
таких параметрических признаков, как: автор-аналитик, заинтересованный
постоянный читатель, для которого этот жанр благодаря постоянству
форматных характеристик, является коммуникативно-узуальным,
лапидарность изложения. В разное время колонку обозревателя в газете
«Известия» вели М. Соколов, А. Лившиц, А. Архангельский, С. Новопрудский,
С. Лесков, И. Петровская и др. В главе представлен анализ идиостиля Максима
Соколова – известного и неординарного колумниста.
Идиостиль как многоаспектное понятие
Анализ идиостиля делает необходимым уточнить содержание понятия
«идиостиль» применительно к масс-медийному дискурсу. При этом решение
данной задачи возможно лишь при многоаспектном анализе явления. Понятие
«идиостиль» применительно к масс-медийной языковой практике релевантно
описывается только с учётом таких характеристик, как конвенциональность/
индивидуальность (стереотипность/творчество), моделируемость, способ
представления функционально-стилевой доминанты, набор коммуникативных
стратегий и тактик, их лингвистическая репрезентация.
Проблема соотношения конвенционального и индивидуального
характеризует функционирование языковой системы в целом и
функционирование каждого типа дискурса: политического, экономического,
религиозного и т.д. Индивидуальность проявляется только на фоне конвен-
циональности и подтверждает собой нормативность, «фиксирует» рамки быто-
вания дискурса. Индивидуальность газетно-публицистического и шире медий-
ного дискурса связана с понятием идиостиля.
Отсутствие точных дефиниций понятий «идиостиль» и «идиолект»
является причиной сохраняющейся дискуссионности в обсуждении вопроса об
их дифференциации. Несмотря на различие подходов, несмотря на отсутствие
единой позиции в определении существенных черт категории идиостиля
(наряду с ним в научной литературе используются термины «идиолект»,
«индивидуальный стиль», «речевая манера»), исследователи в целом достаточно
схоже описывают ее суть.
Так, В.В. Виноградов понимал под индивидуальным стилем «структурно
единую и внутренне связанную систему средств и форм словесного выражения»
[Виноградов 1963: 105], К.А. Долинин – «результат отбора на уровне словесного
выражения, т.е. на заключительном этапе творчества» [Долинин 1985: 189];
В.А. Пищальникова – целостную систему, которая «возникает вследствие

33
применения своеобразных принципов отбора, комбинирования и мотивиро-
ванного использования элементов языка» [Пищальникова 1992: 20-21]. Отме-
чается также, что установление системы смыслов, присущих автору и отли-
чающих его от других, выявляет своеобразное авторское пристрастие к
отражению тех или иных реалий объективной действительности и характера их
отношений, т.е., по существу, образ, картину мира данного автора.
Таким образом, понятие идиостиля в лингвистике связывается, прежде
всего, с определенным выбором, отбором языковых средств и способами их
комбинирования, взаимодействия. Принципиальным оказывается и замечание
о том, что, хотя, видимо, не существует каких-либо уникальных способов
репрезентации личностных смыслов, легко обнаруживается преимущественное
их использование [Там же: 28]. Следовательно, идиостиль характеризуется не
только характером отбора языковых элементов, но и частотностью их
употребления, что предполагает использование доминантно-функционального
подхода.
Существование в метаязыке современной лингвостилистики целого ряда
соположенных понятий (идиостиль, идиолект, индивидуальный стиль, речевая
манера) дает возможность детально дифференцировать сами явления, а
преимущественное употребление того или иного из указанных терминов –
предполагать, что его понятийное поле сформировано, законченно,
отграничено, иными словами, информационно достаточно. Например, в
«Лингвистическом энциклопедическом словаре» (ЛЭС) представлен лишь
термин «идиолект» (как совокупность стилистических особенностей,
свойственных речи отдельного носителя данного языка), созданный по модели
термина «диалект» для обозначения индивидуального варьирования языка в
отличие от территориального и социального варьирования. В узком смысле
идиолект – только специфические речевые особенности данного носителя
языка. В широком смысле идиолект – вообще реализация данного языка в устах
индивида, т.е. совокупность текстов, порождаемых говорящим и исследуемых
лингвистом с целью изучения системы языка. Идиолект всегда является, по
мнению автора статьи в ЛЭС, «точечным» представителем определенного
идиома (литературный язык, территориальный или социальный диалект),
соединяющим в себе общие и специфические черты его структуры, нормы и
узуса [ЛЭС 1990: 234].
В исследовании В.Г. Щукина «идиолект – это система речевых средств
индивидуума, формирующаяся на основе усвоения языка и развивающаяся в
процессе жизнедеятельности данного индивидуума» [Щукин 1978: 3].
Стремление найти основание для дифференциации «близких, но не
тождественных» понятий «идиостиль» и «идиолект» приводит к тому, что в
концепции «Стилистического энциклопедического словаря русского языка»
(СЭСРЯ) идиолект представляет собой совокупность собственно структурно-
языковых особенностей (стабильных характеристик), имеющих место в речи

34
отдельного носителя языка, соответственно, идиостиль – это совокупность
именно речетекстовых характеристик отдельной языковoй личности
(индивидуальности писателя, ученого, конкретного говорящего человека), тем не
менее формирующихся под воздействием всей экстралингвистической основы –
как функционально-стилевой, жанрово-стилевой, так и индивидуально-стилевой
[CЭCРЯ 2003: 149]. Более того, подчеркивается разноуровневый (по степени
обобщения) интегрированный характер идиостиля, который имеется уже
потому, что идиостиль является «посредником» между текстом и его создателем.
Убедительная попытка соотнести между собой понятия «идиостиль» и
«идиолект», выявить их различия предпринята в коллективной монографии
«Очерки истории языка русской поэзии ХХ века» под редакцией В.П. Григорьева.
Авторы, исходя из концепции Яна Мукаржовского об иерархической структуре
эстетических норм, доказывают, что идиолекты формируются на базе норм: а)
безусловных (кодифицированных), б) культурно апробируемых, устойчивых
(узуальных). Основой же идиостиля являются следующие нормы: а) узуальные и
б) норм, реально осознаваемые как собственно выразительный вариант, как одна
из возможностей на данном синхронном срезе [Очерки … 1990: 58].
Таким образом, дифференциация терминов «идиостиль» и «идиолект»
может проводиться на разных основаниях. Во-первых, размежевание дефини-
ций происходит на оси «язык – речь»: понятие идиолекта характеризует
языковые особенности носителя языка в разных сферах и формах его
использования, идиостиль же соотносится с речетекстовыми характеристиками.
Во-вторых, терминологическое разделение идиостиля и идиолекта связывается с
нормированностью, конвенциональностью языка. Тем самым, базой для
разделения оказываются кодифицированные нормы, узус и «выразительный
вариант». Скрещивание полей дефиниций происходит в зоне узуса. Ян
Мукаржовский отмечает, что применение языковой нормы иногда колеблется
между ее сохранением и нарушением. При этом узусом исследователь называет
нормы, «стихийно соблюдаемые языковыми коллективами», на этом фоне
«выразительный вариант» выглядит как нарушение нормы, что, по мнению
ученого, не является основной и нормальной формой языка [Мукаржовский
1994: 162-171]. Таким образом, на первый план выходит стремление не к
абсолютно адекватному «прочтению» текста адресатом в соответствии с
существующими нормами, но эффективность, основанная на выразительности.
Такое осмысление термина «идиостиль» весьма актуально, так как связано с
основной направленностью массовой коммуникации на достижение эффекта.
Воздействующая функция СМИ в жизни современного общества является
очевидной. С помощью средств массовой коммуникации важнейшие
общественно-политические вопросы современности, повседневной жизни
оказывают влияние на взгляды людей, в связи с чем СМИ и приписывается
функция «ориентации и концептуализации действительности» [Володина 2003:
23-24].

35
 Кроме терминов «идиолект» и «идиостиль», существуют и иные возмож-
ности номинации исследуемого явления. Так, М.Я. Дымарский, обращаясь к
проблеме речевой культуры, говорит о речевой манере, которую, на его взгляд,
организуют внутренние факторы, такие как темперамент, особенности характера,
доминирующее настроение индивида, в то время как речевая культура опре-
деляется по большей части факторами внешними: образованием, доминирующей
речевой средой и пр. [Дымарский 2006: 141]. Определение индивидуальной
речевой манеры, данное М.Я. Дымарским, можно рассмотреть как двучастное,
при этом каждая из частей важна для понимания сущности идиостиля в
пространстве масс-медиа: индивидуальная речевая манера – это (1) способ
речевого поведения, определяемый типом социальной (в т.ч. коммуникативной)
позиции, доминирующей в социальном бытии индиивида, его характером и
темпераментом; (2) способ, включающий ситуативно обусловленный набор
коммуникативных стратегий и тактик, стилей и подстилей, а также
предпочитаемых индивидом соответствующих синтаксических и интонацион-
ных конструкций, клише и штампов, пластов фразеологии и лексики [Там же].
Первая часть определения «задает» тон социальной интерпретации речевой
манеры, при этом социальная позиция индивида преломляется через его лич-
ностные особенности. Для журналистского текста социальная позиция автора –
это определяющая характеристика, поскольку система СМИ «становится цент-
ром социального организма, во многом обеспечивая его целостность и жизне-
способность» [Ситников 2003: 123]. И в этом смысле термины «идиостиль» и
«речевая манера» соотнесены. Вторая часть определения связана с собственно
языковыми способами (в том числе стилистическими) репрезентации автором
текста своих взглядов, убеждений, мыслей.
Терминологическая нестрогость в отношении явления индивидуального
стиля требует в первую очередь определения набора дифференциальных
признаков данного феномена, а также доказательного выбора терминологии-
ческой номинации для него. С этой целью обозначим определяющие харак-
теристики индивидуального стиля, отмеченные в научной литературе:
1. Наиболее общие, выделяемые абсолютным большинством исследова-
телей, обращающихся к изучению явления индивидуального стиля:
ƒ отбор языковых средств индивидом;
ƒ частотность использования тех или иных языковых средств.
2. Относящиеся к возможности моделирования индивидуального стиля:
ƒ речетекстовые характеристики отдельной языковoй личности, фор-
мирующиеся под воздействием всей экстралингвистической основы –
как функционально-стилевой, жанрово-стилевой, так и индиви-
дуально-стилевой [СЭС 2003];
ƒ возможность конструирования иерархической структуры на основе
особенностей отбора языковых средств и мотивации их
использования [Жолковский, Щеглов 1973];

36
 ƒ связь ментальных феноменов и способов их вербализации
(когнитивная поэтика);
ƒ система связанных между собой доминант и их функциональных
областей [Золян 1989];
3. Определяющие специфические признаки индивидуального стиля, как
существующего в рамках того или иного дискурса:
ƒ хронологическая последовательность текстов (в большей мере
свойственна художественному дискурсу);
ƒ естественная тенденция существования нескольких стилей в одном
тексте – конкретное преломление различных стилей в одном тексте,
часто связанное с пересечение дискурсов в рамках текста [Гиндин
1971; Дымарский 2006].
Представленные в сгруппированном виде дифференциальные признаки
(координаты) индивидуального стиля могут лечь в основу модели идиостиля.
Отбор и частотность языковых средств – это та основа, на которой строятся как
идиолектные, так и идиостилистические особенности. Возможности
выстраивания структуры идиостиля на основании, с одной стороны, отбора
языковых средств (ось X), с другой – мотивации их использования (выделения
ментальных феноменов на основании вербализации) и систематизации доминант
и их функциональных полей (ось Y) – это попытка поиска глубинных связей,
определяющих конструирование идиостиля. Третья координата (ось Z)
соотносится с понятием дискурса, в нашем случае дискурса газетно-
публицистического, который характеризуется как письменный, дистантный, с
индивидуально-коллективным субъектом, рассредоточенным массовым
адресатом, пересекающийся с другими институциональными дискурсами
[Карасик 2000: 5-20]. Таким образом, третья «линия» в большей мере «проявляет»
специфические черты идиостиля.
Схема 1.
Осевая модель идиостиля

37
 Мотивированный отбор и частота использования индивидом языковых
средств позволяет выявить закономерности обращения к тем или иным
средствам и тем самым предъявить структуру идиостиля. Тем не менее, эти
характеристики идиостиля достаточно «типичны», потому что отбор индивидом
производится из общего ряда элементов (даже если иметь в виду неологизмы, то
они строятся по общедоступным моделям), а доминантно-функциональное
структурирование идиостиля все же приведет к наличию хотя бы самой общей
типичной схемы. Тем самым, особое место занимает координата Z –
специфические особенности, поскольку именно здесь происходит «отклонение»
от самой общей, но все же нормированности первых двух координат.
Исходя из предложенной модели, сформулируем определение идиостиля.
Идиостиль – это совокупность языковых средств как результат отбора,
характеризующаяся доминантностью и реализованная внутри институцио-
нального дискурса в корпусе текстов, принадлежащих одному автору. Конкре-
тизируя, можно отметить, что идиостиль соотносим не только с типом дискурса,
но также с жанром и с функциональным стилем.
Осевая модель представляет собой, как всякая модель, абстрактный теорети-
ческий конструкт, но в то же время является инструментом анализа, обна-
руживает свой операционный потенциал и задает методику исследования. В
частности, модель определяет конвенциональные параметры, обусловленные
дискурсными, жанровыми, функционально-стилистическими характеристика-
ми текста.
Доминантно-функциональная структура идиостиля
Моделирование осевого графического представления векторов, определяю-
щих содержательную направленность идиостиля, предполагает в практическом
применении выявление доминирующих черт идиостиля автора на основании
соотнесения с авторской интенцией, эксплицирующейся в выборе способа
аргументации в тексте.
Выстраивание доминантно-функциональной структуры позволяет выделить
доминанты на обозначенных осях и проанализировать поле их действия.
Очевидно, что стержнем, на котором «собираются» доминанты, являются комму-
никативная стратегия и тактики ее реализации. Жанр колонки обозревателя
определяет стратегия персуазивности, в основе которой лежит стратегия убеж-
дения, и, соответственно, «аргументирование, основанное на рациональных дока-
зательствах и имющее целью воздействовать на интеллект, изменение точки
зрения на предмет речи» [Федосюк 1997]. Стратегия и тактические приемы ее
реализации коррелируют с синтаксическими особенностями текста, поскольку
установка на диалогизацию и риторический эффект в большей мере представ-
лена на синтаксическом уровне, чем на уровне лексической наполненности
текста, т.к. «коммуникативная функция речи осуществляется не иначе как
посредством синтаксических конструкций» [Золотова 1982: 4].

38
 Для идиостиля М. Соколова характерно поаргументное блокирование
нежелательных выводов, к которым может прийти читатель, потому что
приводимые аргументы часто «снабжаются» цитатами, которые предполагают
необходимость интерпретации. Более того, М. Соколов прибегает к контролю
над темой, что связано с гетерогенностью текстового денотата. Обратимся к
тексту М. Соколова «Демократия для детей» (Известия. – 29.11.05). Материал
посвящен вопросу ограничений пассивного, а за ним и активного избира-
тельного права, по сути, не самой проблеме выбора, но мнению – достоин
кандидат или не достоин быть предметом моего выбора, за меня решает дядя. В
качестве аргументации приводятся следующие тезисы: 1) исковая выборная
тактика – борьба идет не столько за умы избирателей, сколько за судебные
решения, позволяющие выбить конкурента – предполагает отстранение
кандидатов-конкурентов; 2) во время выборов не осуществляется свободный
выбор ответственных людей, умеющих самостоятельно отделять зерна от
плевел; 3) избирателей считают детьми (заглавие), т.е. недееспособными,
которые не в силах совершить правильный выбор, поэтому важно дать
возможность выбора только из регламентированного списка кандидатов. Такого
рода аналогия – сильное воздействующее средство, влияющее не только на
разум, но и на эмоционально-волевую сферу читателя. Завершается текст
выводом, эксплицирующим отношение автора к факту и имеющим
интеллектуальное воздействие на адресата: честнее было бы говорить о цен-
зовой демократии, когда правом голоса обладают далеко не все, но уж за теми,
кто им обладает, признается полная дееспособность. Отметим, что рассуждение
строится как последовательность энтимем, в которой вывод предыдущего
умозаключения служит отправной точкой следующего.
Стратегия и тактические приемы ее реализации коррелируют с
синтаксическими особенностями текста, поскольку установка на диалогизацию
и риторический эффект в большей мере представлена на синтаксическом
уровне, чем на уровне лексической наполненности текста, так как, напомним,
«коммуникативная функция речи осуществляется не иначе как посредством
синтаксических конструкций» [Золотова 1982: 4]. В связи с обозначенными
особенностями стратегии и тактик, приоритетных для М. Соколова,
естественным становится использование объемных предложений с разными
видами связи: По собственному опыту мы знаем, что в телевизоре далеко не всё
говорят из того, что люди думают, но если не ограничивать познание мнений
телевизором, а искать чуть пошире, то найти «Какого черта?» – причем по
самым разным поводам - большого труда не представляет (Известия. – 15.11.05).
Множественность смыслов и интерпретаций предполагает частое употреб-
ление метатекстовых конструкций: Возможен, конечно, нулевой вариант на
основе взаимности – «Не лезьте своим поганым рылом в наш французский
(resp.: советский, российский etc.) огород», – но тогда мало что остается от
универсальности общечеловеческого учения, на каковую оно вроде бы

39
претендует (Известия. – 10.10.05). «На то всегда можно возразить, что
преступления, когда-то совершенные казненными, были ужасны (и это чистая
правда), да и вообще всякая вина виновата (тем более столь тяжкая), а
разговоры про исправление – в пользу бедных (Известия. – 24.01.06).
Отбор и частота использования языковых средств
Отбор и частота использования языковых средств (ось Х) коррелирует с
программными константами медийного дискурса, а именно со шкалой
ценностей, идеологемами, оценочностью. Ценностное шкалирование
определяется общей бинарной оппозицией «свой – чужой» и выделяемыми в её
содержательной структуре частными оппозициями: «страна – остальной мир»;
«противопоставленные социальные группировки»; «народные массы –
правящее сообщество»; «бизнес – правящее сообщество»; «народные массы –
церковь». Ценностно-идеологическая направленность определяет предпочте-
ния в выборе лексических средств, соотносимые с фактором общедоступности,
общепонятности. Так, тексты М. Соколова характеризуются: 1) использованием
абстрактной необщеупотребительной лексики (принципат, реляция, фронда,
конклав, вуатюра, курия, апологет и др.); 2) обращением к архаическим формам
слов: Франция с ее вечной фрондой, Италия, взятая в клуб, чтобы лучше
доглядать за слабым звеном, - они не были проблемой? (Известия. 18.07.06);
Что до спокон веку присущего журфаку крайнего вольнодумства, то до
появления статьи В.В. Якова об этом не было ничего известно даже пишущей
братии, и ещё более сомнительно, что о таком рассаднике просвещенной
вольности знали в Кремле (Известия. – 29.12.05); 3) широким применением
иностранных (непереведенных) слов, сочетаний слов и выражений:
иноязычная лексика представлена у М. Соколова в её первозданном виде, т.е.
на языке-источнике, что тоже порой сильно осложняет восприятие текста: a
priori, faux pas, citius, altius, fortiu, de mortuis nil nisi bonum, hate crime;
4) включением просторечий в ситуациях особого эмоционального накала:
Спору нет, довольно много читателей мыслит сходным образом, а среди
начальства такая манера чтения является преобладающей. И чем кондовее
начальник, тем сильнее его вера в готовящиеся оргвывод (Известия. – 29.12.05).
Индивидуальный отбор лексических средств маркирован не только
«наборами» превалирующих лексических единиц, но и отображением таких
феноменов, как словообразовательная языковая игра и прецедентность,
которые характеризуют индивидуальную текстовую траекторию каждого автора.
Тексты М. Соколова содержат (наряду с текстами А. Архангельского)
наибольшее количество примеров словообразовательной языковой игры:
самоокругление, оконкречивание, клиентела, противосоветский, мозгопромы-
вочный и др. Особенности использования окказионализмов сводятся, однако, не
только к частоте обращений к таким возможностям языка, но и к приоритетным
моделям словообразования, что отражено в табл. 1 (см. ниже).

40
 Общей прецедентной базой для колумнистов «Известий» становятся
стихотворные строки и пословицы, поговорки и крылатые выражения.
Максиму Соколову свойственны так называемые «интеллигентские игры» –
использование непереведенных латинских, английских, немецких устойчивых
выражений: Конечно, возможна точка зрения, согласно которой француз и
может, и должен непререкаемо учить русских, тогда как обратное
недопустимо. Quod licet Iovi non licet bovi. Хотя многие именно это и хотели
бы сказать, они сталкиваются с двумя трудностями (Известия. – 13.04.05); О
чрезвычайной важности выборов и оказавшись перед в самом деле реальной
альтернативой «do or die» – либо совершить прорыв к избирателям, либо
окончательно отвалиться в утильсырье, партийцы всю кампанию занимались
Бог знает чем (Известия. – 01.12.05);
Хороша демонстрация в смысле направления или нехороша, но хотя бы
ответ на вопрос «С чем пришли-то?» должен быть даден. Это – conditio sine qua
non. Тут даже и с кондицией ничего не получилось (Известия. – 22.12.05);
Ошибки тоже нет, зато есть жестокое попрание фундаментального принципа
non bis in idem» (Известия. – 24.01.06). Автор как бы вступает в
коммуникативную игру со своим читателем. Цитирование стихотворных строк
в текстах М. Соколова обычно сопровождается указанием на автора и
последующим комментарием применимо к обозначенной проблеме: Вообще-то
отношение к громкому делу варьируется прямо в духе вольтеровского «Задига»,
где герой написал на дощечке экспромт – «Коварством и изменой крамола
свирепела, // На троне утвердился царь, отстояв закон. // Общественного мира
пора теперь приспела. // Единственный губитель душ наших – Купидон». Если
наряду с Купидоном помянуть ещё и Г.О. Грефа, получится точное выражение
апологетической версии случившегося (Известия. – 25.10.05).
Анализ широко представленных в газетно-публицистическом дискурсе
феноменов языковой игры, перцедентности позволяет подчеркнуть
индивидуальность в отображении глубинных структур текста каждого автора.
Так, выбор определенной модели для образования окказионализма
«программирует» смысловое поле вновь появившегося слова и, соответственно,
контекста, в который включается окказионализм. Характер отбора
прецедентных феноменов отражает познавательные и эмоциональные детерми-
нанты, значимые для журналиста. Отход от стандартной модели дает
возможность отразить ироническое отношение автора к комментируемому им
событию. Отметим, что чаще всего такие окказионализмы появляются во
втором или третьем аргументе, когда читатель уже подготовлен к восприятию
авторской точки зрения. Тем самым поддерживается функция контроля над
пониманием и одновременно блокируются нежелательные выводы, поскольку
возникает воздействие и на эмоционально-волевую сферу реципиента.

41
 Специфические черты идиостиля
Специфичность проявления идиостиля определяется отображением в
текстах политических метафор. Анализ текстов колонки обозревателя газеты
«Известия», проведенный с опорой на когнитивный аспект метафорики и
согласованный с классификацией метафор, предложенной в [Чудинов 2001],
показал, что каждый из авторов выбирает определенные метафорические
модели, которыми активно пользуется в отражении социально значимых
процессов и явлений политической и экономической жизни. Милитаристская
и физиологическая (потребление пищи) метафоры, характерные для М.
Соколова, связаны с антропоморфным осознанием политических и социальных
процессов, «проглядывает» и криминальная метафора, хотя не так часто, как
остальные.
Милитаристская метафора проследивается в употреблении наименований
военных действий и вооружения, представленного образно, но не конкретно:
На противном фланге наблюдалось то же самое. Люди, применительно к
российским делам провозглашавшие приверженность интересам
общегосударственным, требующим в известных случаях и самой жесткой
защиты, в том числе и вооруженной рукой, и отвергавшие всякие иностранные
попытки поучения в тех же чеченских делах, столь же чудесно преображались,
лишь только речь заходила об Израиле (Известия. – 25.07.06). Метафора
физиологическая продолжает тему конкретного и предметного рассмотрения
политико-социальных процессов и явлений: В принципе это можно
истолковать и так, что злонамеренный чиновник самые лучшие правила
использует для несытого хищничества, однако мы знаем и такие случаи, когда
принцип «сдавши шкуру, сдай вторую» применялся к бизнесу при полном
одобрении верховной власти – и в строжайшем соответствии с законом
(Известия. – 27.01.06).
Третья координата (Z) предложенной осевой модели, определяющая
специфические черты идостиля, соотносится также с понятием дискурса, в
нашем случае дискурса газетно-публицистического, который характеризуется
как письменный, дистантный, с индивидуально-коллективным субъектом и
рассредоточенным массовым адресатом, и пересекающийся/включающий в
себя другие институциональные дискурсы [Карасик 2000: 5-20]. М. Соколов в
основном освещает общественно-политические темы, причем с преобладанием
исторической составляющей в их интерпретации. Таким образом, наблюдается
пересечение газетно-публицистического и научно-исторического дискурсов.
Принципиальным способом организации текста становится параллелизм
современных и исторических событий: Если Людовик XIV приказывает
заключить откупщика в Венсенский замок, это остается единичным властным
актом, не порождающим прецедента по всей вертикали власти, ибо
прокуратура остается лишь орудием монаршей воли. <…> тогда как нынешний,

42
формально конституционный способ стражникам руки полностью развязывает»
(Известия. – 16.11.0, 2003). Схематично специфику идиостиля Максима
Соколова можно представить в виде таблицы (табл. 1), где доминантность
параметров представлена в убывающем порядке.
Табл. 1.
Реализация модели идиостиля в колонке обозревателя газеты «Известия»
Оси / Основание доминантно- Отбор и частота использования Специфические
автор функциональной языковых средств признаки
структуры идиостиля
(интенция)
Комментирование лексика: метафора:
М. Соколов

актуальных общественных 1. абстрактная лексика; 1. милитаристская;

феноменов, ситуаций. 2. иностранные слова и выражения; 2. физиологиче-
Выступление в роли 3. архаизмы; ская (потреб-
интерпретатора, при этом 4. просторечия. ление еды);
достойный читатель синтаксис: 3. криминальная.
является равным 1. сложные предложения с разными пересечение
партнером в процессе типами связи; газетно-
интерпретации, т.к. 2. сложные синтаксические целые; публицистиче-
множественность 3. вставные конструкции. ского и научно-
интерпретаций не словообразовательные исторического
снимается. окказионализмы: дискурсов
1. префиксация;
2. суффиксация;
3. префиксально-суффиксальный/
постфиксальный способ;
4. словосложение.
ПФ:
1. традиционные устойчивые
выражения;
2. цитирование стихотворных
строк;
3. «интеллигентские игры»

Рассмотрение конкретного текстового материала во взаимодействии

функционирования доминант возможно при достраивании осевой модели
идиостиля до плоскостной (Схема 2).
Схема 2
Плоскостная модель идиостиля

43
 В таком случае «рабочей» зоной становится организация поля идиостиля
(треугольник с вершинами х, y, z), которое складывается из осей х, y, z.
Треугольник с вершинами «x, y, a» отражает соположение доминантной
структуры и отбора языковых средств, проявлясь на уровне ценностно-
идеологически-оценочного пласта. Треугольник с вершинами «x, a, z»
отображает специфику проявления отбора и частотности употребления
языковых средств каждым из авторов колонки, таким образом, выстраивается
отдельный для каждого автора набор предпочтений языковых средств.
Треугольник с вершинами «y, a, z» преломляет специфические тактики, прояв-
ляющиеся в общей стратегии убеждения, определяющиеся прецедентными
феноменами и метафорическими моделями. Тем самым, в треугольнике «х, y, z»
выделяются три скрещивающихся поля, что и дает общее представление о
доминантно-функциональной структуре идиостиля.
Таким образом, отражение функциональных областей выделенных доми-
нант определяется плоскостной моделью идиостиля, которая выявляет взаимо-
связи между интенцией, выражающейся в стратегиях и тактиках, отбором
языковых средств на основании ценностных и идеологических установок с
учетом оценочного потенциала и специфическими проявлениями идиостиля.
Выводы
Параметры, формирующие дефиницию идиостиля, определяются полем
действия глобальной оппозиции «конвенциональность – индивидуальность».
Конвенциональность представлена институциональным дискурсом, программ-
мными константами функционального стиля (публицистического), жанровой
спецификой. Идиостиль является, с одной стороны, «отклонением» от общей
линии форматных характеристик жанра, с другой – квинтессэнцией «общего
замысла», поскольку представляет позицию газеты выпукло и зримо. Отбор и
частотность употребления каждым из авторов определенных языковых единиц
представлены в виде «набора доминант». Каждый из приемов и средств, к
которым обращается тот или иной автор, обусловлен форматными характерис-
тиками колонки в целом, общей стратегией газетно-публицистического дис-
курса и, что наиболее важно, авторским личным выбором сообразно цели
коммуникации.
Феномен идиостиля, соотносящийся с речетекстовыми характеристиками,
даёт широкое поле для исследования журналистских текстов, исходя из
функций, возможностей и особенностей газетно-публицистического дискурса.

44
 ПРЕСС-РЕЛИЗ КАК МЕДИАДИСКУРСИВНЫЙ ФЕНОМЕН
В условиях информатизации общества средства массмедиа приобретают
большую популярность при отражении человеческой деятельности, что
вызывает формирование новых специфичных жанров, воздействующих на
адресата, его восприятие событий [Желтухина 2003: 43]. Одним из жанров
является пресс-релиз, служащий основным способом передачи информации о
человеке. Впервые выпущенный в начале XX века, жанр «пресс-релиз» активно
развивается в современном медиадискурсе и вызывает множество споров
относительно цели его издания, вследствие чего жанр приобретает
свойственные ему особенности.
При рассмотрении данного жанра необходимо обратиться к определению
пресс-релиза, понимаемого многими специалистами (С. Порохов, М. Пастухова,
Е. Шевченко, Е. Скриптунова) как информационное сообщение, содержащее в
себе новость об организации, выпустившей пресс-релиз, изложение ее позиции
по какому-либо вопросу, и передаваемое для публикации в СМИ. В связи с
этим пресс-релиз выступает действенным средством для привлечения
внимания, служит для поддержания определенного общественного мнения о
предприятии и предоставляемых услугах.
С. Порохов приводит определение пресс-релиза из словаря по маркетингу:
«Пресс-релиз – сообщение о событии, составленное компанией или
организацией и направленное в печать или электронные средства массовой
информации для оповещения общественности» [Порохов 2005]. В данном
определении С. Порохов акцентирует слово оповещение, указывая на
некоммерческое размещение пресс-релиза. Из приведенного определения
видно, что пресс-релиз не является рекламой, а обеспечиваемая им
публичность в деятельности компании может быть эффективнее, чем
рекламные объявления или низкие цены.
Е.А. Скриптунова повторяет мысль С. Порохова, указывая, что пресс-релиз
– некоммерческая краткая, интересная или полезная для целевой аудитории
информация, а также выделяет дополнительную функцию – формирование
определенного имиджа [Скриптунова 2008]. Здесь необходимо обратить внима-
ние на слово «бесплатно», что подтверждает мнение о том, что пресс-релиз –
это не реклама, а новость.
В. Филиппов понимает под пресс-релизом главный рабочий оперативный
документ в связях с общественностью, который готовится практически ко всем
сколько-нибудь крупным мероприятиям или событиям. При этом
отличительной особенностью оперативных документов, по мнению В.
Филиппова, является их довольно жесткая привязка к каким-либо кратко-
срочным мероприятиям или событиям в области связей с общественностью; их
разрабатывают, готовят накануне события (за исключением анонсов) и рас-
пространяют в ходе его реализации. При помощи рабочих документов решается

45
важная конкретная задача – предоставление максимума оперативной базовой
информации и фактов в сжатые сроки [Филиппов 2006]. В рассматриваемом
определении акценты ставятся на объеме информации и сроках, а также
описывается процесс подготовки пресс-релиза.
Анализируя особенности оперативного документа, мы можем прийти к
выводу, что пресс-релиз не связан с рекламой напрямую, его целью является
передача краткой информации о событии, продукте. Тем не менее, пресс-релиз
используется в качестве средства скрытой рекламы с целью увеличения
узнаваемости и расширения информационного присутствия.
Пресс-релиз всегда основан на новостях, представляющих интерес или
ценность для СМИ. Он может быть представлен по установленной форме об
официальной позиции организации, например, запуск новых проектов или
изменении цен или условий оказания услуг. При этом первоочередной задачей
является подготовка благоприятной информации в СМИ.
В связи с этим пресс-релиз должен отражать все аспекты деятельности
компании и сообщать о новостях как благоприятных, так и неблагоприятных.
Б. Столлер критикует пресс-релизы, называет их псевдоновостями,
написанными в третьем лице с целью демонстрации издателю или репортеру
значимости новости отдельного человека, события или продукта [Stoller 2008].
Акцент, таким образом, здесь делается не на формировании имиджа, как
отмечалось выше Е.А. Скриптуновой, а на значимости новости о человеке,
продукте или событии.
Эффективность новостного оповещения, как и создания имиджа, зависит от
средств, используемых при написании пресс-релиза. Здесь необходимо
отметить, что особенности жанра «пресс-релиз» определяют его структура, а
также дифференциальные признаки: содержательные и формальные.
Как было сказано выше, при составлении пресс-релиза необходимо
учитывать основные цели написания пресс-релиза – сообщение новости,
формирование и поддержка определенного имиджа человека или организации.
Вследствие этого, структура пресс-релиза создана таким образом, чтобы
привлечь внимание СМИ.
Считается, что структура пресс-релиза должна быть выдержана в строгой
форме. Тем не менее, последовательность разделов и их количество у разных
авторов отличается. Анализ пресс-релизов позволяет говорить о построении их
по принципу «перевернутой пирамиды», в которой текст сообщения излагается
в строгой последовательности: от более значимой, ключевой информации к
менее значимым подробностям (Д. Карпушин, В.В. Данилина, Д.Л. Уилкокс и
др.).
Перевернутая структура, по мнению В.В. Данилиной и Д.Л. Уилкокс, даёт
следующие преимущества:
• читатель, просматривающий статью, с первых строк узнает самое
главное;

46
 • при недостатке места на газетной полосе редактор может сократить
объем материала, не упустив главного;
• насыщенное начало привлекает и удерживает внимание читателя
[Данилина 2006: 15; Уилкокс 2004: 177-178].
Таким образом, структура пресс-релиза должна быть построена по прин-
ципу «перевернутой пирамиды», излагая суть сообщения в первых абзацах, а в
последующих сообщать детали. Лишь в тандеме с формой и содержанием,
структура акцентирует на более важных моментах. При этом сам пресс-релиз
включает в себя следующие части:
• информация о фирме;
• контактная информация;
• заголовок;
• вступительный абзац;
• основная часть;
• бэкграунд, в которой приводится информация о компании, описание
деятельности.

Рассмотрим более подробно содержательные признаки.

При написании пресс-релиза используется информационный повод –
событие, способное заинтересовать адресата: аудиторию, журналистов. На
сегодняшний день не существует единого подхода к классификации пресс-
релизов, поскольку исследователи берут за основу различные критерии,
определяющие содержание текста.

Пресс-релиз по любому предмету может быть интересен как широкой, так

и целевой аудитории, в связи с этим выделяются пять основных типов пресс-
релизов [Уилкокс 2004: 164-169]:
1. сообщение, где освещаются такие события, как назначения, повышения
и изменения в карьере, новые товары и услуги, отчеты по объемам
продаж, доходам, различным мероприятиям;
2. экстренное сообщение – своевременное уведомление о таких новостях
как прекращение работы из-за несчастного случая, забастовки,
трудности в работе в связи с неблагоприятными условиями;
3. ответное сообщение – ответ на действия, имеющие влияние на
организацию;
4. плохие новости – новости с целью сохранить имидж компании;
5. местные новости – сообщение информации для местной аудитории.
Как видно из приведенной классификации, в ее основу положены
разнородные критерии: актуальность информации, характер информации,
временнáя соотнесенность, адресность информации.
С точки зрения содержания, В. Данилина подразделяет пресс-релизы на два
типа в зависимости от их временнóй соотнесенности с происходящим
событием [Данилина 2006: 18-19]:

47
 1) пресс-релиз анонс, оповещающий журналистов о предстоящем
событии,
2) новостной пресс-релиз, описывающий произошедшее событие,
оглашающий принятое решение и отчет проведенного собрания.
При этом необходимость использования пресс-релизов обоих типов зависит
от характера и масштаба новости [Там же: 20].
Тем не менее, вне зависимости от подходов к классификации при
составлении пресс-релизов учитываются некоторые правила.
Так, Дж. Фостер выделяет три основных фактора: важность, интерес
аудитории и актуальность. Важность предполагает прямое или косвенное
участие известного человека, связанного с историей события, в создании и
реализации пресс-релиза: политического деятеля, руководителя компании,
эксперта, особенно если приводятся их цитаты [Foster 2005: 113]. Это придает
пресс-релизу особую значимость, авторитетность, достоверность, что
увеличивает оказываемое воздействие [Карпушин 2007: 11].
Интерес аудитории всегда должен учитываться при составлении пресс-
релиза. Необходимо, чтобы информационный повод был интересен боль-
шинству [Foster 2005: 113]. С. Пронин отмечает, что вне целевой аудитории
публикация пресс-релиза бессмысленна [Пронин 2001]. Такого же мнения
придерживается М. Салим, полагая, что представление пресс-релиза в форме
истории, интересной адресату, увеличивает вероятность заинтересованности
журналистов. По мнению М. Салима, в релизе должна быть отражена
информация, с помощью каких технологий был достигнут успех, чем
результаты могут быть полезны аудитории [Салим 2007].
Актуальность – предмет интереса в настоящее время. Здесь необходимо
определить тему и цель пресс-релиза. При этом С. Порохов выделяет две цели:
работа на развитие бизнеса и изменение общественного мнения; и отмечает,
что от выбора цели сообщения зависит тональность пресс-релиза [Порохов
2005].
В результате анализа специальной литературы (В. Данилина, Е.А. Скрип-
тунова, Д. Ядин и др.) и фактического материала нами выделяются следующие
критерии дифференциации содержательных признаков пресс-релиза,
представленные в табл. 1 (см. ниже).
Таким образом, автор текста пресс-релиза формирует его, опираясь на
данные параметры, что позволяет этому тексту служить наиболее
эффективным средством оперативного информирования и воздействия на
адресата. Тем не менее, при составлении пресс-релиза немаловажное значение
играет оформление. По формальным признакам так же, как и по
содержательным, пресс-релиз должен выглядеть как информационная статья. В
настоящее время все большую популярность приобретает всемирная сеть
Интернет, что позволяет не только публиковать пресс-релизы в печатных
изданиях, но так же и помещать статьи в режиме онлайн. Формат очень важен

48
как для печатного, так и для онлайнового пресс-релиза, поскольку хорошо
оформленный релиз, прежде всего, повышает доверие к самому сообщению.
Грамотное оформление косвенно свидетельствует о профессионализме
сотрудников организации и достоверности информации. Правила оформления
пресс-релиза для публикации в печатных СМИ (газете, журнале) и в сети
Интернет различаются. Таким образом, основным критерием дифференциации
пресс-релизов по формальным признакам выступает вид СМИ, т.е. специфика
оформления пресс-релиза выявляется в печатных СМИ и сети Интернет.
Табл. 1
Критерии дифференциации содержательных признаков пресс-релиза
Критерии Назначение Виды пресс-релиза

I. Адресность 1.Целевая направленность на 1) пресс-релиз,

информации вид СМИ 2) медиа-релиз
2. Территориальный охват 1) местный пресс-релиз (городское,
аудитории (для местной сельское сообщение),
аудитории или для широкой 2) региональный пресс-релиз,
аудитории) 3) федеральный пресс-релиз
3. Количественный состав 1) массовый пресс-релиз,
аудитории 2) целевой пресс-релиз.
4. Прямая/обратная связь 1) прямой пресс-релиз,
2) ответный пресс-релиз
II. Актуальность Информационный повод, 1) job-релиз,
информации предмет интереса адресата в 2) trade-релиз,
настоящее время, тема пресс- 3) report-релиз,
релиза 4) event-релиз,
5) force-majeur-релиз
III. Характер Цель пресс-релиза в 1) news-релиз,
информации зависимости от масштаба 2) business development-релиз,
события 3) change-релиз,
4) style-релиз,
5) image-релиз,
6) influence-релиз,
7) rating-релиз,
8) authority-релиз,
9) success/result-релиз,
10) difference-релиз
IV. Временнáя Оповещение события в 1) пресс-релиз анонс,
соотнесенность зависимости от происшествия 2) новостной пресс-релиз,
во времени 3) экстренный пресс-релиз
V. Полнота Сообщение на основе ответов на 1) полный пресс-релиз (сообщение «5
содержания вопросы 5WH WH»),
2) частичный пресс-релиз
VI. Ориентир на Публикация пресс-релиза в 1) пресс-релиз (печатные СМИ),
СМИ установленном СМИ 2) радио-релиз,
содержательном формате 3) TV-релиз,
4) Интернет-релиз

49
 В результате анализа формальных признаков в сети Интернет и в печатных
изданиях мы пришли к выводу, что критерии по оформлению повторяются, но
несут разное содержание. Для подведения итогов и обобщения полученных
данных представим в табл. 2 сравнительную характеристику выделенных
критериев дифференциации формальных признаков в печатных СМИ и сети
Интернет.
Табл. 2
Критерии дифференциации формальных признаков в печатных изданиях
и сети Интернет
Критерий Печатное издание Сеть Интернет
I. Выбор бумаги Использование недорогой Бумага не требуется, выби-рается
белой бумаги формата А4 – в только соответст-вующий формат
Европе или Letter – в США А4 – в Европе или Letter – в США
II. Использование бланков Желательно с оформлением Обязательное указание логотипа
с логотипами атрибутики фирменного стиля хорошего качества, представлен-
и вставкой логотипа организа- ного отдельным файлом
ции
III. Определение полей Поля широкие от 2-3 см по Расположение текста на бланке
страницы бокам, до 5 см от начала прим. на 5 см ниже шапки, поля
страницы широкие
IV. Объем Пресс-релиз не более 2 Пресс-релиз не более 2 страниц
страниц А4, с указанием А4, необходима вставка
страниц колонтитулов с указанием
страниц, названия организации и
темы пресс-релиза
V. Расположение на Печать на одной стороне Печать на одной стороне листа,
странице листа, выделение коротких выделение коротких абзацев,
абзацев, легко читаемый легко читаемый шрифт среднего
шрифт среднего размера с размера, интервал между
двойным интервалом между строчками может быть
строчками полуторным
VI. Ссылки на источники Не обязательны, если это Обязательны на главную
цитаты известных людей, страницу сайта, контактная
контактная информация информация дается с указанием
должна быть представлена электронных адресов, отобра-
жается должность человека,
заявленного на фотографии,
ссылка на его страницу
VII. Вставка ключевых слов Не обязательна Обязательна с целью удобства
быстрого поиска пресс-релиза
VIII. Распространение Публикация текста Рассылка веб-редакторам
пресс-релиза преимущественно в одном различных изданий, публикация
месте пресс-релиза на сайте
организации или человека

Из всего вышесказанного следует, что особенности оформления самого

текста пресс-релиза остаются одинаковыми и неизменными для обоих видов
публикации. Тем не менее, заметны некоторые различия в рассылке текста с
указанием ссылок и больших возможностей распространения статьи в Сети.

50
 При этом немаловажное значение приобретает стиль, который, как отмечают
многие PR-специалисты, должен определяться в зависимости от того, в какое
издание автор отправит свое сообщение. При этом Д. Ядин утверждает, что,
прежде всего, необходимо выбрать тему релиза и целевую аудиторию, что
впоследствии увеличивает шансы публикации [Ядин 2003: 131]. Е. Рыбакова
повторяет мысль Д. Ядина, что пресс-релиз должен соответствовать специфике
издания и ориентироваться на целевую аудиторию, а также выделяет два
варианта исполнения пресс-релиза – для центральной и специализированной
прессы. Это позволяет учитывать интересы изданий и повышать уровень
информированности по данному вопросу [Рыбакова 2004]. Таким образом, стиль
пресс-релиза должен оставаться простым и понятным адресату, без
использования сложных конструкций, оборотов, профессиональных терминов и
эмоционально окрашенной лексики.
Таким образом, пресс-релиз – это небольшое значимое некоммерческое
информационное сообщение, разработанное накануне события и распростра-
няемое в средствах массовой информации с целью оповещения целевой
аудитории и создания определенного имиджа. Пресс-релиз реализуется только в
письменной форме, имеет дифференциальные признаки, структуру и
лингвистические особенности. Особенностью содержания является профессио-
нально составленный, компактный и легко читаемый медиатекст с исполь-
зованием простой и доступной для целевой аудитории лексики, без употреб-
ления лишних слов, фраз и оборотов, ориентированный на специфику издания,
в котором публикуется пресс-релиз.

51
ГЛАВА 2. СРЕДСТВА И СПОСОБЫ КОНСТРУИРОВАНИЯ
РЕАЛЬНОСТИ В МЕДИАТЕКСТЕ

МЕДИАЛЬНОСТЬ – НОВОЕ СВОЙСТВО ТЕКСТА?

Современные теории в исследовании медиа
«…Общество, в котором мы живем, является обществом всеобщей
коммуникации, обществом массмедиа» [Ваттимо 2003: 7]. Этот бесспорный
тезис уже в течение нескольких десятилетий объективно отражает реалии
технического процесса с одновременной тенденцией к рефлексии и
просвещенности в сторону неупорядоченной сложности, отчего весь медийный
ландшафт большинства развитых в технологическом отношении стран
представляет собой сложную цепь актуальных вызовов, обусловленных всё
возрастающей ролью Интернета и мобильной коммуникации. Повседневной
реальностью становится т.н. медийная конвергенция, означающая объединение
в одном медиа или на одной платформе Интернета, телефонии, видео, музыки
и ТВ. Не случайно поэтому, что границы между видами персонифицированной
и массовой коммуникации, т.е. между коммуникацией, нацеленной на кон-
кретного индивидуума и/или на всех, становятся всё более размытыми
[Пастухов 2010: 95].
Политики и эксперты полагают, что информационное развитие общества
представляет собой весьма значимый ресурс. Он оказывает влияние на
квалификацию и на производительность труда. Отсюда – различия в информа-
ционной подготовке и информационных возможностях, которые существуют
между людьми, создающие т.н. информационный разрыв или, по некоторым
оценкам, информационное неравенство.
Учитывая это обстоятельство, проблемы ответственности журналистов и
медиаменеджеров в развитых или формирующихся демократиях до сих пор
остаются предметом публичной дискуссии в медиасообществе, в т.ч. на
государственном и общественном уровнях. В них заложены права индивида,
этические нормы и лежащие в их основе идеи, необходимые для создания
здоровой медиакультуры и её внутреннего саморегулирования. Налицо две
социальные роли: власти – безжалостных гонителей медиа и медиасообщества
– бессильной оппозиции. В этом случае от наблюдателя нередко ускользает,
что собственники СМИ, топ-менеджеры и журналисты играют различные
роли, и последствия этих столкновений для всех перечисленных групп так же
различны [Фоссато 2003: 85].
Формирование медиакультуры и/или ориентация на новые модели ведения
медиабизнеса происходит отчасти в условиях деформированной реальности,
когда активность медиарынка подчинена политическим императивам, форми-
рующим среду, в которой медиакомпании и отдельные журналисты, иными

52
словами, медиабизнес, а также менеджеры используют «креативные» методы на
фоне информационно-кодового характера медийной системы. Специфи-
цированный в соответствии с материальным субстратом, он представляет собой
особый информационный канал. Как пишет В. Куренной, «различие
человеческого восприятия определяется противоположностью той информа-
ции, которую мы получаем непосредственно, в своем живом телесном опыте, и
информацией опосредованной (т.е. медийной), прошедшей процедуру кодиро-
вания и декодирования и поступающей по специализированным каналам,
отличным от наших естественных органов чувств» [Куренной 2003: 9].
Чтобы лучше узнать свойства текста, функционирующего в современных
медиа, следует рассмотреть не только саму медийную среду, но и теории,
объясняющие условия существования современных СМИ. Так, медиасфера, по
аналогии с биосферой, существует как особая среда, в которой существует
человек. Но это не означает, что вокруг него ничего другого нет. Шрифт,
книгопечатание, изображение, звук отражают тот исторически сложившийся
инструментарий, который активно дополняется современными медиа: компью-
терами, Интернетом, цифровыми радио и телевидением, имеющими большое
культурно-историческое значение. Как выясняется, феноменологическая интер-
претация даёт различные понимания медийности. Наиболее удачным, как нам
представляется, будет базовое определение М. Маклюэна, который трактует
медийность как инструментальность в широком смысле этого слова [Маклюэн
2003]. Позволительно предположить, что медийное измерение, изначально при-
сущее любому человеку, приобретает ряд черт, которые несложно распознать
также и в системе современных медиа.
Медиа не существуют сами по себе, как и знак. С другой стороны, как знак,
так и медиа в зависимости от обстоятельств могут вырастать в нечто большее, и
с учётом особенностей этого процесса и его перформативности становится
вполне понятной объективность изменения системы носителей, сетей, разме-
щения информации. Они (медиа) являются функциональным понятием,
которое охватывает не только человеческую суть, но и формы и образы в своём
символическом и техническом выражении [Hartmann 2008: 97]1.
Философское осмысление медиа отражает ситуацию с повсеместным гос-
подством новых медиа как «безоценочный анализ „другого рассудка“, возникаю-

1
Данное направление исследований в ряде стран получило название медиалогия, имеющее
социально-научные корреляции с коммуникативистикой и информатикой. Медиалогия занимается
изучением медиальности, предметом которой выступают передача, трансляция и перевод
информации, а также всего того, что находится за пределами вербального, но включает в себя другие
носители смысла [Debray 2003: 18]. При этом медиалогия нацелена на них не впрямую, а на тот
комплекс условий, который придаёт символическое употребление любому техническому, институ-
циональному или социальному феномену. Возникший не так давно новый раздел науки о языке –
медиалингвистика – маркирует прагматически нагруженное употребление языка в медиа,
непосредственно вытекающее из медийной коммуникативной практики и касается специфического
понятийного аппарата и набора актуальных методов исследования.

53
щего одновременно с медиатехнологиями, как выявление новой рациональности,
заданной качественно новой реальностью» [Савчук В.В. 2009: 228-229].
В продолжение мысли заметим, что медиа как инструмент регулируют и
фиксируют изменения в способах массовизации с некоей долей трансформации
«социальной массы». Если рассуждать в более общем плане, то каждому типу
общества, по мнению Б. Дубина, присущи свои варианты массовидных
состояний [Дубин 2005: 23]. В самом схематичном виде можно сказать: один
тип массовости образцов (к нему тяготеют, например, развитые общества
Запада) предполагает, что любые из них в принципе доступны для любой из
групп максимально широкой аудитории. Они конкурируют между собой за её
выбор. Вот почему многие не без основания считают, что чем интенсивнее
пропаганда, тем лучше. Бытует также мнение, что всё, что зависит от
административного или финансового ресурса, способно дать положительный
результат. Но в итоге часто оказывается, что кнопки, на которую можно было
бы нажать, чтобы получить в абсолюте желаемое, нет [Пастухов 2009b: 135].
Быстрота и доступность информации, реализация новых медиальных
решений резко повышают роль самой информации в обществе. Журналистика
из элитарного средства превращается в могущественное средство развития и
саморазвития производительных сил. В условиях нового экономического
порядка меняется характер производительных сил и производственных
отношений [Засурский 2003: 230], а сама информация становится во главу угла
в связи с развитием современных технологий, которые влияют на
содержательную сторону дела и общую социальную картину мира, картину
развития общества, его социальной и экономической сферы.
В ряде случаев в процессе коммуникации медиа выступают не просто
«антигуманными» средствами «инструментализации», «манипуляции» и
психоэксплуатации. Они в буквальном смысле используют информационный
аппарат «медиамашины», чётко формулируя часть указаний, оставляя
неотработанными смутные ожидания и не приведенные к формальной ясности
запросы [Никифоров 2003: 53].
Таким образом, даже беглого взгляда на данную проблематику достаточно,
чтобы уловить преимущественно антропологическую суть медиа, которую
М. Маклюэн сформулировал как продолжение человека («extеnsion of man»),
лежащую в основе расширения возможностей человеческого восприятия.
«Технологическая симуляция сознания подтверждает мысль о том, что «медиа»
имеют только и исключительно антропологическое определение» [Галкин
2005: 173], естественным образом повышающее интерес исследователей к
изучению роли медиа и медийных дискурсов.
Медиальные дискурсы
Взаимоотношения дискурсов и медиальных средств находятся в сложном,
диалектическом отношении друг к другу; притом они не существуют мирно.

54
Любое медиа ограничивает дискурсивные практики, делает информацию
линейной и/или дробит её, т.к. любой информационный канал имеет
определенную пропускную способность. Медиальные средства оказывают
влияние на дискурсы, поэтому и медиа повторяют ту линейность, которую
медиальным средствам придаёт передаваемая информация. Эта своеобразная
цепочка точно так же, как и сама информация, передаваемая через медиа,
оказывается дискретной и линейной. Ограничение медиальными средствами
дискурсивной практики стремится преодолеть (прежде всего, в части синтези-
рования, объединения и охвата сразу нескольких медиальных средств),
«поработить» их.
Это находит своё выражение в передаче разного рода замещений, т.е. в том
символическом порядке, который наличествует в медиа. Поэтому анализ
медиальных средств постоянно соотносится с дискурсивным порядком, с дис-
курсами, социальными группами, с различными видами речевого поведения.2
Другой важнейшей стороной анализа медиадискурса становится выявление
моделей речевого взаимодействия/воздействия. Так как медиадискурс является
разновидностью любой транслированной публичной речи, следует чётко
дифференцировать принципы организации публичной речи в целом,
коммуникативных особенностей медиа, их разновидностей. Учитывая то, что
жанры публичной речи различаются по цели и по сфере применения,
представляется обоснованным описание медиадискурсов как особого
ментального пространства, которое манифестируется через реализацию
специфических коммуникативных моделей. Медиадискурс, как считает
Н.Г. Нестерова, обладает детерминирующими признаками медиакомму-
никации и может быть сопоставлен с другими разновидностями публичной
коммуникации. С учётом общего и специфичного развития специфика
дискурса тех или иных печатных изданий определяется совмещением
прагматических условий, свойственных дискурсивной деятельности в целом и
характерных для того или иного типа дискурса [Нестерова 2009: www].
В обозначенном контексте изучение современных медийных процессов в
свете междисциплинарности требует привлечения различных видов анализа:
литературоведческого, искусствоведческого, культурологического, лингвисти-
ческого, философско-эстетического, социологического и др., а их комбинация

2
В продолжение мысли И.П. Смирнов пишет, что «существуют разные возможности подойти к
медиадискурсам как к каким-то семиотическим ансамблям, поскольку всякий семиотический
ансамбль имеет план прагматики, план семантики и план синтактики. Каждый из этих подходов
имеет множество уязвимых мест именно потому, что эти модели выделяют только один аспект
дискурсивности – прагматический, семантический или синтаксический – но при этом страдают
очевидной односторонностью. Между тем, суть дискурса в том, что в дискурсе заключена
«сложность» не только выражения, не только речи и стратегии её построения, но и плана
содержания» [Смирнов И.П. Цит. по стенограмме: выступление на историко-методологическом
семинаре «Русская мысль» в РХГА от 14.03.08. – Эл. ресурс. – Режим доступа: http:
//www.rhga.ru/science/ sсience_research/seminar_russian_philosophy/stenogramms/smirnov.php]

55
с другими методами (системно-функциональный, историко-типологический и
семиотический и др.) позволяет преодолеть предметную автономность данной
области знаний и даёт выход на понимание общефилософских законномер-
ностей развития современного медийного мышления и широкого анализа
языка культуры. Его исключительная роль связана с особым «взглядом со
стороны», который пытается создать пример и упражнение для заманивания
медиального средствами «медиального парадокса» [Mersch 2008: 317].
Общие подходы в определении свойств текста
Взаимовлияние медиальных средств и медиальных дискурсов в
значительной степени определяет как сами текстотипологические характе-
ристики, так и типологизацию текстов, что на практике представляется весьма
сложной задачей. Это не является неожиданным в свете многообразия и
неограниченного количества существующих видов и типов текстов, а также их
индивидуальных характеристик. По мнению Г.Я. Солганика, идеальной
классификацией была бы такая, в которой все виды текстов выделялись бы на
основе единого релевантного критерия. Как известно, такой критерий пока не
найден, и сомнительно, возможен ли он вообще, учитывая многообразие и
сложность устройства текстов [Солганик 2005: 7-8].
Приемлемый подход в выделении свойств различных типов текста состоит
в том, чтобы принять во внимание всю комбинаторику признаков (термин
Ф. Люкса). Каждый текст, как известно, имеет три аспекта рассмотрения и
выступает как: 1) слепок окружающего мира (предметы, процессы, явления и
т.д.); 2) часть коммуникативного действия (пытается определенным образом
повлиять на получателя речи); 3) специфическое «в себе» языковое структурное
образование [Lux 1981: 231]. Указанные аспекты (Ф. Люкс называет их референ-
циальным, межличностным и формальным соответственно) позволяют выявить
наиболее важные стороны в описании свойств медиатекста.
Как мы уже отмечали в предыдущих работах [Пастухов 2007: 85-86],
основную проблему для выделения свойств текста представляют собой те
образцы, которые относятся к т.н. не полностью «развитым» типам текста.
Данное предположение, идущее от «традиционности текста», представляет
собой попытку решить эту проблему за счёт введения понятия «смешанных и
переходных форм» [Schröder 2003: 259ff]. Действительно, такому различению в
текстовой практике есть свои объяснения; признаки «смягчения», «распада»
исходных свойств текста особенно распространены в языке современных СМИ
[Burger 2005: 224-230].
В других, и, очевидно, не беспроблемных попытках выработки критериев
описания свойств текста, важным представляется, что на каждом из этих
«гомогенных в себе» уровней находятся тексты, в которых реализуется
комбинация нескольких типов, зависящих собственно от «включённости этих
уровней» [Heinemann, Viehweger 1991: 170 ff]. Этим же объясняется стремление

56
примирить требования гомогенного типологического базиса с гетерогенностью
критериев, обусловленных выравниванием традиционных представлений о
тексте. Это новшество, приемлемое для других моделей, допускает также
различную степень стандартизации на используемых уровнях описания.
Классификация К. Бринкера (он пишет об «ориентировочных рамках»
тексто-типологического анализа) [Brinker 1997: 133] опирается собственно на
пять уровней систематизации [Heinemann, Viehweger 1991: 147ff.], а именно по:
функции, cитуативности, характеру, текстовой структурации, прототипам, т.е.
включению некоторых специфических максим, обладающих комбинацией,
повторяющихся и устойчивых элементов текста, совпадающих со
стилистическими чертами и функциональной сферой её использования
[Пастухов 2007: 89-90]. Таким образом, отмеченные выше пять уровней
типологизации (функциональный, ситуативный, методологический,
структурный и прототипический) пытаются «охватить» все свойства текста, но
сделать это на основе какого-либо одного критерия вряд ли возможно. При
этом немецкие учёные исходят из известного предположения о том, что
эмпирическое знание о текстовом образце отражает многомерное
распределение прототипичных репрезентаций [Ibid]. Вот почему многомерные
классификации текстов и их комбинируемые свойства, уже заняли заметное
место в лингвистике текста. В последнее время к ним добавилась ещё и
категория медиальности [Gansel, Jürgens 2002: 75-76].
Медиальность
Свойство медиальности на фоне выведения свойств медиатекста и
выявления их комбинируемых свойств, получило известную разработанность в
лингвистике текста [Heinemann, Heinemann 2002]. Однако определение
глобальных параметров медиальности, основанное на известных работах
учёных по теории коммуникации [Луман 2005; Маклюэн 2003], со всей
убедительностью показывает, что конструирование, трансмиссия и рецепция
словесных и иконических текстов в существенной степени зависит от характера
сопутствующих им носителей информации. Следовательно, приложение
медиальности в рамках изучения свойств медийного текста означает ещё и
исследование массового воздействия на целевую аудиторию и на текстуальные
формы при стремительном развитии разнообразных, в т.ч. электронных,
средств информации. Здесь всё чаще обнажается противоречивость суждения,
предметом которых становятся не только литературно-научные, но и медиа-
культурные дебаты по поводу текстов, в которых «в широком смысле
реализуется связь с миром кино, радио, телевидения, а также появившимися в
конце 20 в. «новыми медиа» [Пастухов 2009а: 8]. Сложилась ситуация, при
которой каждый из элементов этой системы не только поддерживает, но и
уравновешивает другие, не позволяя одному из них поглотить все прочие
[Великая трансформация 2002: 13-14].

57
 Для лучшего понимания структуры медийного пространства, как предлагает
Д. Мерш, больше внимания следует уделять не собственно медиа, а медиаль-
ности [Mersch 2008: 304]. Технические средства сами по себе не определяют
содержательную сторону коммуникаций, но в значительной мере развивают
медийную составляющую коммуникационной деятельности. Когда мы говорим,
что здесь имеет место технологический детерминизм, в этом есть рациональное
зерно: пока не было телевизора, отсутствовало телевидение, пока Гутенберг не
изобрел печать, не издавались газеты, пока не создали радио, его не слушали,
пока не появился Интернет, не возникла онлайновая журналистика.
Кроме того, безусловно существует зависимость от технологии: в журна-
листике, например, различные элементы её содержания (публицистика, инфор-
мация, собственно журналистские аналитические материалы) отличаются от
средств их доставки потребителю посредством медийной техники: печатной,
аудиовизуальной, электронной. В конечном итоге, речь идёт не о простом пере-
осмыслении соотношения «текст – картинка» и использовании дополнительных
смысловых кодов, а о материальной стороне, позволяющей квалифицировать
данное явление как медиальность передаваемого текста и связанные с ней
модальности текстового восприятия, добавляя в общее понимание текста новые
грани и оттенки.
Медиальность – интермедиальность – интермедиальное цитирование
В обозначенном контексте конструирование, а затем трансмиссия и рецеп-
ция словесных и иконических текстов в существенной степени зависят от
характера соответствующих им носителей информации. В последнее время
исследование массового воздействия на целевую аудиторию и на текстуальные
формы, оказываемого различными типами медиа, становится особенно актуаль-
ным. В условиях стремительного развития многообразных, в т.ч. электронных,
средств информации некий «медийный оптимизм» и «границы дереализации»
показывают, что массмедиа – это машина, периферийные детали которой
приводятся в движение механическим двигателем. «…Переход от ситуации,
характеризуемой господством или ориентированностью на центр, к стадии
электронной технологии приводит к замещению модели, которая основана на
аналогии с системой передач, приводимых в движение из единого центра,
моделью “сети”» [Ваттимо 2003: 87]. Дж. Ваттимо не без основания связывает
влияние «сетевого» оптимизма с той популярностью, которая «…не подчинена
идеалу прозрачности, поскольку она более не считает, что возможно и
необходимо “объективное” знание как необходимое условие эмансипации». От-
каз от «объективности», дереализация и эстетизация коммуникации сегодня не
проводятся с достаточной последовательностью: «…эстетика массового, словно
гигантская розовая вуаль, окутывающая мир товаров, укрощенных новостей,
“реклама существующего”, как говорил Т. Адорно, всё ещё ориентируются на
модель завершенной гармонии, которая в эстетике Гегеля есть свойство
классического прекрасного» [там же: 95].

58
 Таким образом, историческое развитие понятия «медиальность», его
метафизические импликации и контексты показывают всю важность
определения динамической роли медиа и медиальности в восприятии мира,
культуры, а также в устройстве окружающей действительности. В конце
концов, «медиамашина» – всего лишь совокупность всех информационных
ресурсов и всех информируемых реципиентов, каждый из которых
избирательно относится к всепроникающему (поскольку «весь (культурный)
мир – это сообщение») потоку медиапредложений. Медиа – это не более чем
устройство, призванное доводить до информационного пользования многих
(всех) нечто, первоначально находящееся в распоряжении у немногих (одного).
Это «нечто» – есть упорядоченное множество символов, дешифруемых как
биржевая или военная сводка, модный шлягер, jpeg-изображение или
компьютерная программа. Это множество символов – не «утверждение нормы»,
которую как «личностную парадигму» ты всегда должен носить с собой,
выработав её на границе своего «первого совершеннолетия разума» посредством
социальных установлений «семьи», «религиозного сообщества», «армии» и
прочих сред базового символического обмена [Никифоров 2003: 53].
Если заглянуть в историю развития медиальных средств (ср. «медии»,
«медиа», «медиум», «медиальность» и т.д.), заметим, что в ней по-разному
учитывается роль материальных носителей знаков. Игнорировать те смыслы, ту
информацию, которая передаётся с помощью разного рода техно-
коммуникативных устройств, считает И.П. Смирнов, будет несправедливо.
Самое разумное в условиях нашего рассмотрения изучать одно и другое, и
медиальность, и информацию, которая передается каким-то образом совместно
и диалектично [Смирнов 2008: www].
История медиальных средств ведёт свой отсчёт от раннего Средневековья
до начала XX в. В ней заключена некая теоретическая предоснова в развитии
технокоммуникативных устройств. В. Фаульштих справедливо выделяет четыре
важнейших этапа эволюции медиальных средств: от медиа, не выходивших
первоначально за границы человеческого тела, изобретения книгопечатания,
ввода в обиход электронных средств передачи сообщений (радио, телевидение,
телефон, кино) до современного этапа, знаменующегося дигитализацией
медиальных устройств, когда распространение и хранение информации стано-
.
вится цифровым [Faulstich 2004]. Таким образом, можно предложить, что для
выяснения роли межмедиального текстового взаимодействия важна не только
реконструкция медиатекстов, но и переключение исследовательского фокуса с
собственно медиаинформации на те социальные или технические феномены,
которые отражают связь их отдельных признаков (правила, нормы ввода и т.п.).
В качестве примера специфического взаимодействия различных медиаль-
ных сред можно привести интермедиальность – особую комбинацию внутри-
текстовых взаимосвязей в произведении. Именно она формирует целостное
полихудожественное пространство, представляющее собой специфическую

59
форму диалога культур, осуществляемого как результат взаимодействия
художественных референций. Будучи методологией анализа отдельного арте-
факта или языка художественной культуры, интермедиальность опирается на
принцип междисциплинарных исследований [Тишунина 2001: 149-150]. Пер-
спектива репрезентации медиа на практике (в тексте) подтверждает необхо-
димость производительного, рационального использования информации, регу-
лирующего её взаимодействие и последующую систематизацию потенциалов.
Введение в научный обиход термина «интермедиальность» [Hansen-Löve
1983] в технологическом его понимании отражает процессы взаимодействия,
интеграции и синтеза средств коммуникации, виртуальной сетизации. Семио-
тическая трактовка интермедиальности, не тождественна технологической, но
и неоднозначна сама по себе. В семиотическом плане интермедиальности
выделяется идея синтеза медиа, в результате чего возникает некое единство –
Gesamtkunstwerk – подход, который предполагает выделение «мономе-
диальных» форм как результата их дифференциации в обществе и дающий
представление о чёткой, но с трудом определяемой границе между интер-
медиальной формой и простой совокупностью пересекающихся медиа
[Тимашков 2008: 116].
Другие ипостаси текста – поликодовость [Чернявская 2009: 86-89], крео-
лизованность, мультимедийность, гипертекстовость – выявляются через
взаимодействие языка с другими семиотическими системами. Замечено, что
интерактивный поликодовый контент гипертекстов электронных медиа весьма
разнопланов: текстовый блок принадлежит сфере филологии, программное
воплощение и представление текстовых конструкций в электронном виде
относится к сфере компьютерной коммуникации, а мультимедиа как важная
составляющая гипермедиа – к сфере интересов дизайнеров и медиаспециа-
листов, работающих с аудио- и видеоинформацией [Ильина 2009: 3-4].
В последнее десятилетие XX в. интермедиальность, встав в один ряд с
понятиями «интертекстуальность» и «взаимодействие искусств», приобретает
своеобразную «разомкнутость» и настойчиво требует сопоставить её с каждым
из понятий, чтобы выявить некую специфическую наполненность. Наиболее
устоявшимся и имеющим исторически более глубокий генезис, как пишет
Н.В. Тишунина, является понятие «взаимодействие искусств», когда «каждая
культурно-историческая эпоха являет примеры подобного взаимодействия в
рамках своего культурного кода» [Тишунина: www].
Известно, что текстовая коммуникация является составной частью общей
семиотической культуры, и только потом – частью антропологических исследо-
вательских подходов. Иными словами, процессы развития письменной культуры
и коммуникации тесно связаны с «медиальностью», т.е. поиском языка, посредст-
вом которого личность могла бы выразить себя в новой среде, приняв участие в
формировании и трансляции соответствующих культурных кодов» [Бондаренко
2006: 7].

60
 Философское же осмысление медиальности в текстовой коммуникации
требует своего логического продолжения в лингвистическом описании; оно
гипотетически выводит нас на соотношение понятий «интертекстуальность» и
«интердискурсивность». Ведь текст не может неподвижно застыть; по своей
природе он должен сквозь что-то двигаться, например, сквозь произведение,
сквозь ряд произведений [Барт 1994: 415] и, будучи вписанным в процесс
культурного общения с другими текстами, отражать определенный фрагмент
или звено большого дискурса.
Подобные включения, в целом трактуемые как интертекст [Глушак,
Мирский 2009: 44], связаны между собой как мозаика цитаций, ведь текст есть
продукт впитывания и трансформации какого-нибудь другого текста [Кристева
1995: 99]. В основе цитирования может лежать прецедентный текст,
представляющий собой наиболее распространенный способ образования
интертекстуальных единиц. Именно разнообразие эмоциональной стороны
рецептивности интертекстуальных единиц свидетельствует в пользу высокого
прагматического потенциала единиц интертекста, их прагматического эффекта.
Если узнаваемость прецедентных источников сравнительно мала, то морфо-
лого-словообразовательная и лексико-семантическая игра слов в интертексте
используется достаточно часто, например, в заголовочном дискурсе современ-
ных медиа. Этот приём специфически характеризует категорию интер-
текстуальности, реализуемую, например, в фонетической стороне. Цити-
рование прецедентного текста, имеющее место среди единиц интертекста
заголовочного дискурса, является одним из продуктивных способов создания
интертекстуально-маркированных заголовков [Засорина 2009: 20].
Медиатекст в системе медиальной коммуникации
Описанные выше процессы конвергенции медиа ещё раз свидетельствуют
об особой роли медиатекста как самостоятельного объекта исследования.
Выступающий в современной медиакультуре текст, как специфический эле-
мент развития, помогает лучше понять динамические процессы, происходящие
в современной журналистике. То, ради чего осуществляется коммуникация,
отражает не только технологические возможности, но и потребности коммуни-
кации, общекультурные запросы. Именно в медиатексте все они находят своё
ярчайшее проявление.

61
 Под медиатекстом понимается конкретный результат медиапродукции,
сообщение, содержащее информацию и изложенное в любом виде и жанре
медиа (газетная статья, телепередача, видеоклип, фильм и пр.),
представляющее собой диалектическое единство языковых и медийных
признаков, представленное тремя уровнями медиаречи: словесным текстом,
уровнем видеоряда или графического изображения, уровнем звукового
сопровождения [Добросклонская 2000]. Традиционно анализу подвергаются
все компоненты и уровни текстов массовой коммуникации в сочетании с
набором языковых и экстралингвистических факторов: влияние способов
создания и распространения медиатекстов на их лингво-форматные
особенности, вопросы функционально-жанровой классификации,
фонологические, синтагматические и стилистические характеристики,
интерпретационные свойства, культуроспецифичные признаки,
идеологическая модальность, прагмалингвистическая ценность и т.п.
Семиотическая осложненность медиатекста, а именно сам текст как
таковой, не является категорией номер один, поскольку приход новых
технологий и конкуренция в медиа привели к росту новых медийных
предложений. Среди подобных новаций выделяются не просто новые жанры,
но и изменяется сама категория текстуальности применительно к медийным
текстам. В своём современном состоянии медиатекст представляет собой
комбинацию языковых и визуальных компонентов, возможность широкого
использования средств дизайна, типографии, графики, цветовой заливки,
инфоблоков, фото, рисунков, логотипов и пр. [Agnes 2008: 138-139],
существенно повышающих образность воcприятия, эстетическую направ-
ленность и в целом привлекательность издания [Lüger, Lenk 2008: 15].
Ориентация с середины 1970-х – начала 1980-х гг. на теорию речевого
действия (речевых актов) в анализе массмедийного продукта привела к
необходимости учитывать многоуровневость классификаций и специфические
функции медиатекста как более или менее сложного комплекса для решения
различных коммуникативных задач, в т.ч. для восприятия текста как
последовательно связанных друг с другом речевых актов [Lüger, Lenk 2008: 13].
Их выбор и/или комбинация могут рассматриваться как ожидания
реципиентов, как ответ на предубеждения и отторжения информации. Можно
сказать, что в этом случае медиатекст подтверждает свой статус как
«многоуровневого модулярного образования» [Motsch, Viehweger 1991].
Медиатекст – гипертекст
Важной стороной проявления и распространения медиатекста, является его
реализация на уровне взаимопроникновения технических, визуальных средств,
которые создают новое качество реальности, обозначаемое «гипер».
Гиперреальность – это иллюзия, создаваемая средствами коммуникации и
выступающая как более достоверная, точная, «реальная» реальность, чем та,

62
которую мы воспринимаем в окружающей жизни [Эпштейн 1995: 34].
Анализируя далее диалектику «гипер», М.Н. Эпштейн пишет, что наряду с
гиперфизическими объектами появляется то, что можно назвать гипер-
текстуальностью: меняется отношение между критикой и литературой в
«стремлении освободить её от привнесённого содержания, свести к чистой
форме, к «приему как таковому», к тексту самому по себе». Текст – это
стерильный продукт, созданный в критической лаборатории по мере
расщепления литературы на составляющие и удаления «историчности»,
«биографичности», «культурности», «эмоциональности», «философичности» как
вредных, неорганических примесей к тексту [Там же].
Чистые текстуальные знаки очищаются от всяких значений, якобы
привносимых субъективностью автора и воздействием внешних исторических
условий. Необходимо зафиксировать эти знаки именно как знаки, несущие
некое значение (или наделенные возможностью значения) [Там же: 35]. Таким
образом, квинтэссенция свойства гипертекстуальности при исключении всех
остальных, в анализе медиатекста означает переход от содержания к форме,
приёму, тексту. В сочетании с собственно революцией в медиа, это предстает
нам в новом качестве – как широкая возможность создания новых
гиперфеноменов: выдвижение одной противоположности вместо другой:
материи вместо идеи, коллектива вместо индивида, текста вместо содержания,
инстинкта вместо интеллекта [Там же: 42].
Медиальный гипертекст (медиагипертекст) представляет собой систему
текстов, гипертекстов и гиперссылок, т.е. типичный способ представления и
получения информации в Интернете. Именно поэтому гипертекст как способ
коммуникации и организации знания включает в себя само знание (текст),
компьютер и программное обеспечение. Это хотя и усложняет описание
гипертекста, но безусловно детерминировано самим существованием
медиальности и границами медиатекста. Последние, как известно, служат
жизненно-практическим целям, поэтому с изменением целей коммуникации
изменяются они сами и их классификации. Часто на уровне простого
восприятия они адаптированы к модальностям соответствующей языковой
культуры и языкового коллектива, что позволяет ожидать очевидных
изменений и в актуальном текстопорождении [Пастухов 2009с]. Известно, что
гипертекст кроме вербального текста содержит элементы мультимедиа,
являясь, по сути, синонимом термина «гипермедия». Поэтому не всегда
понятно, относится ли гипертекст ко всей веб-странице, её части или целой
гипертекстовой связке. При сравнении с линейными текстами гипертексты
существенно расширяют границы традиционных текстов за исключением
отдельных характеристик и таких свойств, как, например, их электронное
присутствие в Интернете.
Ещё одной медиальной характеристикой медиатекста следует, на наш
взгляд, считать и языковую специфику, которая определяется его направ-

63
ленностью на массовую аудиторию. Динамический характер медиатекста
проявляется на внутритекстовом, надтекстовом и гипертекстовом уровнях
(многоплановость, многомерность, полифоничность, гетерогенность и
интегральность и т.п.); он обусловлен развитием новых информационных
технологий, конвергенцией средств массовой коммуникации, а также их
социально-регулятивной природой как «уникального средства интерпретации
и репрезентации реальности» [Рогозина 2003: 121].
Интерпретация медиатекста
Проявления медиальности рельефно проглядываются при анализе
медиатекста, содержащего информацию и изложенного в каком-либо жанре
медиа (телепередаче, фильме, материале в прессе, Интернет-сайте и т.п.) путём
рассмотрения отдельных его сторон, составных частей, художественного
своеобразия с целью развития у аудитории самостоятельных суждений,
критического мышления, эстетического вкуса. И.В. Челышева предлагает
рассматривать анализ медиатекстов в тесной связи с такими понятиями, как
медиаграмотность, т.е. умением анализировать и синтезировать пространст-
венно-временную реальность, умением «читать» медиатекст [Челышева 2008:
325]. Эти обстоятельства действительно определяют потенции медиатекста и
его интерпретационные возможности. Не случайно, что наиболее
перспективным взглядом на отдельное дискурсивное событие и, следова-
тельно, рождение текста является интерпретативный подход, понимаемый как
программируемый этап или операция, связанная с истолкованием отдельных
слов, знаков или событийных концептов. Собираемая и передаваемая при этом
информация касается не только непосредственного освещения событий, но и
их комментирования, и оценки. Таким образом, интерпретационная функция
медиа заключается в том, что любое событие может стать политическим фактом
лишь после того, как ему дана оценка [Бондарева 2007: 165].
Интерпретация может быть осуществлена и другими, менее очевидными
способами, но оттого не менее значимыми. Одним из самых малозаметных
способов интерпретации является процесс отбора и селекции информации, а
также целый комплекс факторов, связанный с ним [Пастухов 2008b: 272-274].
Задавая контекст событиям, медиа оказывают влияние на мнение целевой
аудитории, демонстрируя тем самым программируемый способ интерпретации
и деконструкции фактов.
Идеологическая модальность медиатекста
Если к указанному выше тезису добавить анализ медиаоценок, которые
находят своё отражение в языке СМИ, то медиатекст, будучи «одной из
социально значимых общественных сфер, объективно вбирает в себя все
признаки «аварийного» времени и представляет собой поле для новаций и
передачи языкового сознания общества. Общественное сознание … не
приемлет пафоса, немотивированной «высокости» выражения мысли, а расши-

64
рение сферы функционирования «сниженных» средств – не просто примета
времени, но революционный фактор, изменивший характер коммуникации и
само отношение к норме» [Синельникова 2005: 72-73].
С другой стороны, анализ медиатекстов различной социально-полити-
ческой направленности отражает модель коммуникативно-речевого и лингво-
когнитивного взаимодействия через текст языковых личностей автора и
адресата [Чернышова 2007: 147-148]. Отсюда задача комплексного анализа
таких текстов, а также необходимость поиска комплексной методики, которая
позволила бы решить задачу выделения особых лингвокогнитивных структур,
благодаря которым текст и адресат массовой коммуникации «настраиваются»
друг на друга [Там же].
Понятно, что при изучении идеологической модальности лексический
уровень текста является самым подвижным: обыватели всё чаще говорят о
дефолте, инфляции и девальвации. Рейтинг самых упоминаемых слов
достаточно точно передаёт настрой в обществе и отражается в выборке из
множества медийных источников: телевидения, радио, газет, журналов,
информагентств, интернет-СМИ, блогов и т.д.
Лексическая инновативность в большей степени присуще новостным и
информационно-аналитическим медиатекстам, особенности лингвостилисти-
ческого рисунка которых передают идеологические различия в оформлении
смыслов. Так, даже поверхностное сравнение новостных и аналитических
текстов из разных медиаисточников вызывает ощущение того, что каждый
текст имеет своё особое звучание, тональность которого обусловлена
различными факторами, в т.ч. оттенками его идеологической подосновы.
Именно эти различия и позволяют выделить категорию идеологической
модальности, строящуюся на противопоставлении нейтральных и маркирован-
ных в политико-идеологическом смысле компонентов текста [Добросклонская
2009: 85-86].
Медиарепрезентации
Процесс распространения информации, медиа и их эффекты могут
соотноситься с референтными группами или дискурсивными сообществами
[Пастухов 2008а: 146-147], которые оказывают прямое или косвенное влияние
на отношение человека к теме сообщения и определяют его дальнейшее
поведение. Эти группы охватывают ближайшее окружение (семья, друзья, сосе-
ди, т.е. общности, взаимодействие с членами которых носит постоянный и
неформальный характер). Во вторичных группах (профессиональные коллек-
тивы, религиозные и профсоюзные объединения на формальной основе и т.п.)
общение с членами коллектива носит периодический характер [Харрис 2002:
107-108]. Таким образом, референтные группы оказывают влияние на индиивида:
они могут подтолкнуть человека к изменению его поведения и стиля жизни,
воздействовать на выбор индивидом конкретных товаров или торговых марок.

65
 Такая ситуация определяется общим термином «культурные войны»
[Hunter 1991]. Дж. Хантер проанализировал те средства, с помощью которых
массмедиа влияют на общественное мнение (рекламные объявления и ролики,
новости и комментарии к ним, письма зрителей и читателей), создавая т.н.
базовые формы публичного дискурса. В медиатексте генерируются и
транслируются имиджи, с которыми ассоциируется та или иная общественная
дискуссия. Обществу предлагаются образы социальных взаимодействий, кото-
рые, будучи ежедневно воспроизводимыми, во многом определяют, что считает-
ся «нормальным», а что – «девиантным». При этом для современных медиа-
текстов весьма показательна тенденция к «артикуляции относительно неболь-
шого набора поведенческих стереотипов и стилей жизни» [Тузиков 2002: 123].
Говоря о реализации механизмов отображения реальных событий в
медиатексте, можно выделить три основных типа медиапрезентаций, которые
обозначим условно как: отражение, реконструкция, миф. Тип «отражение»
предполагает наиболее точное, максимально приближенное к реальности
воспроизведение событий. Примером такого типа медиапрезентации могут
служить новостные медиатексты, в которых максимально объективно и досто-
верно освещаются те или иные события, в т.ч. события политические, связан-
ные с различными типами медиапрезентации. На лингвистическом уровне они
содержат большое количество цитатной речи, воспроизведение фрагментов из
речей и выступлений политиков, обязательное наличие ссылок на источник
информации и обнаруживают фактическое отсутствие аналитически
комментирующего и оценочного компонентов [Добросклонская 2009: 87].
Реконструкции
Медиальность текста, при всей его видимой достоверности,
свидетельствует, что влияние того или иного медиа и медийные возможности
конструирования (симулирования) действительности существенно различаются
в пределах конкретного медиа и Сети [Bittner 2003: 115]. Изначально все
участники коммуникации (авторы медийного гипертекста и традиционных
текстов), не только рецептивно, но и продуктивно сталкиваются с задачей найти
способы, позволяющие удержать внимание читателя, заставить его прочитать
текст и обеспечить ориентацию пользователя внутри гипертекста в условиях
чтения с экрана компьютера [Кочетова 2007: 258].
Тип «реконструкция» допускает бóльшую свободу интерпретации текста:
реальное событие в нём заново «конструируется» в медийном пространстве на
основе тех или иных политико-идеологических установок. Поэтому отличи-
тельным признаком медиареконструкции считается как раз присутствие
аналитически комментирующей и идеологически-оценочной части [Добро-
склонская 2009: 87]. События и явления не обладают значением сами по себе,
они конструируются при сообщении о фактах действительности на основе
взаимодействия многих социально-идеологических факторов – классовой
принадлежности, гендера, расы, культуры, политических убеждений и т.п.

66
 Кроме того, реконструкция связана непосредственно с анализом
стилистики и смыслов медиатекста. Формат данной публикации, к сожалению,
не позволяет подробно остановиться на том, из чего «сделан» медиатекст, как
реализуются в речи основные языковые связи, каково его содержание и
целеустановки. Но, всё же надеемся, что предыдущие размышления, хотя бы
частично, проясняют реализационные основания медиатекста и саму природу
медиальности.
Выводы
Глобализация медиа означает не только всепроницающую активность
медиаконгломератов, масштабы господства производимых ими смыслов и
манипуляции сознанием. Глобальный медиарынок намного шире, чем просто
место для размещения текстов, фильмов и телепрограмм. Это также
взаимозависимая площадка для развития и применения формальных и
неформальных правил, формирующих общие нарративы, пространство, в
котором конкурирующие идеологии производят разные типы лояльностей,
определяющих выживание правительств и наций, а также арена, где образы
становятся дополнением или заменой силы [Monroe 2002].
Что сегодня важно для информационного общества? Предсказуемое с точки
зрения развития информационных технологий, оно делает практически все
новые открытия и новые тенденции прогнозируемыми, поскольку развитие
технологии доступа к информации идёт открыто. Интернет, равно как и другие
альтернативные источники получения информации, позволяет избежать
разочарования в отношении просвещенческого потенциала массмедиа. Желать от
медиамашины большего, чем она как среда и система может дать сознательным
участникам информационного обмена, нельзя. «Общество победивших коммуни-
каций» ограничивает анализ проблематики визуального образа, поскольку
медиамир для обыденного сознания представлен «потоком образов». Человек,
включённый в мир медиатехнологий, изменяется вместе с трансформацией
реальности; он анализирует процесс трансформации мира, общества и человека
как единый процесс. Такое понимание в сочетании с открывающимися
горизонтами медиафилософии позволяет решить целый ряд задач: «вскрыть цели
информационного лоббизма, декодировать систему маркетинговых технологий
«свободного» обращения информации, уметь отличать властно значимую
информацию от индивидуально значимой, видеть интересы и механизмы её
реализации» [Савчук 2009: 229].

67
 МЕДИАТЕКСТ: ДИНАМИКА СТИЛЕОБРАЗУЮЩИХ ПРИЗНАКОВ
(на материале информационных сообщений)
В современных лингвистических исследованиях термин «динамика» может
интерпретироваться по-разному: 1) как «рассмотрение явлений языка в их связи
с более ранними явлениями того же языка и других языков той же группы»
[Ахманова 1969: 135]; 2) как ее имплицитное проявление во взаимодействии
понимания языка с изменением смысла [Левина 2005]; 3) как изменение
функционирования языка в различных сферах общения (например, в СМИ
[Русский язык в СМИ: динамика положительная 2010]. С этих позиций обычно
оцениваются те изменения, которые произошли в системе стилеобразующих
признаков функциональных стилей и подстилей современного языка.
Данное исследование посвящено выявлению тех изменений, которые
произошли в языке текстов информационных жанров СМИ, и факторов,
способствовавших этим изменениям.
Стилеобразующие признаки – это признаки, определяющие жанрово-стиле-
вое своеобразие текстов, функционирующих в какой-либо сфере деятельности.
Очевидно, что стилеобразующие факторы, позволившие языку СМИ
представлять собой «особый вид применения литературного языка в рамках
газетно-публицистического стиля» (Д.Н. Шмелев), с одной стороны, продолжают
оставаться его важной приметой, а с другой, − претерпевают качественные
изменения, демонстрируя процесс динамических преобразований языка в
данной сфере его применения. Речь идет о таком важном стилеобразующем
факторе языка СМИ как единство экспрессии и стандарта, направленном на
реализацию двуединой функции публицистической речи – воздействие
(убеждение) и информирование.
Проведенный сопоставительный анализ газетных публикаций, относящих-
ся к разным хронологическим периодам, позволил обнаружить несколько фак-
торов, определяющих динамику стилеобразующих признаков информа-
ционного сообщения.
Данные факторы обладают различной природой: одни из них исходят из
особенностей воспринимающей аудитории, их базовых и вариативных
составляющих, а также текстов, передающих информацию о социально
значимом событии, на основе которых и через которые осуществляется
взаимодействие автора и адресата в СМИ, другие же лежат за пределами этого
взаимодействия, образуя сферу, контекст, ситуацию, на фоне которых
осуществляется это взаимодействие. Назовем первые из них внутренними по
отношению к осуществляемому когнитивно-речевому взаимодействию автора и
адресата в информационной сфере, создаваемой современными СМИ, а вторые
– внешними факторами [Чернышова 2007: 230-233].

68
 Факторы, определяющие динамику стилеобразующих признаков в СМИ,
таковы.
Внутренние факторы:
1) Автор и адресат СМИ как языковые личности, реализующие в процессе
коммуникации как коллективные, так и индивидуальные языко-речевые
навыки и ментально-языковые характеристики;
2) характер взаимодействия автора и адресата через текст СМИ (медийный
текст), обусловленный рядом конвенциональных положений и позволяющих
использовать в текстах (в частности новостных) систему определенных
узуально-стилевых средств (приемы создания выразительности, стилисти-
ческая тональность текста, специальная жанровая и событийная лексика и т.п.);
3) событийный характер текста, позволяющий через систему лингво-
когнитивных структур, событийных концептов и ассоциативных полей задать
вектор его интерпретации, удовлетворяющий ожиданиям «своей» аудитории;
4) многофункциональный характер воздействия через СМИ, реализуемый
за счет функций информирования, воздействия, интерпретирования и фатики
[Чернышова 2007].
Внешние факторы:
Система контекстов, в которую последовательно погружён медиатекст:
1) ментально-языковое пространство – глобальный контекст, образуемый
всей совокупностью текстов, функционирующих в информационной сфере
современного российского общества;
2) информационное пространство (инфосфера) – вся совокупность знаковых
систем, сигналов и проявлений информационных связей как представление о
многомерном характере информации, «формах и методах ее производства,
кодирования, хранения, переработки и передачи с определением роли и места
человека в данной инфраструктуре» [Володина 2003: 14-15].
3) социально-политический контекст, задающий вектор интерпретации
представляемого факта-события при переводе его в факт вербальный через
систему событийных концептов и ассоциативных полей, организованных
вокруг базового концепта-события1.
Динамика стилеобразующих факторов языка СМИ обусловлена всей
совокупностью внутренних и внешних факторов, направляющих процесс
передачи информации в сфере массовой газетной коммуникации, в том числе и
информации, переданной посредством новостийных газетных жанров, а их
изменение вносит существенные коррективы в функционирование текстов

1
Событийные концепты в тексте с учетом фактора адресата организуются в определённые
когнитивные структуры, представленные на языковом уровне в виде ассоциативно-вербальной
сети, узлами которой они и являются. Событийный концепт рассматривается как структурный ком-
понент концептуальной организации текста, которая актуализируется в сознании адресата-интер-
претатора в процессе концептуального освоения события, получившего в тексте статус вербального
факта, через систему ключевых слов как особым способом организованный тезаурус, актуали-
зирующий модель языковой картины мира, репрезентированную изданием [Чернышова 2007: 92].

69
СМИ в целом, тем самым маркируя процесс непрерывного развития языка и
характера его употребления в речи в различных сферах человеческого общения.
Остановимся на характеристике внутренних факторов, в частности – на
основополагающем из них – факторе адресата, поскольку набор
стилеобразующих признаков во многом обусловлен характером передачи и
восприятия информации в той или иной сфере деятельности.
Одними из первых на особенности восприятия и, соответственно, те
средства, которые облегчают его в сфере газетной коммуникации, обратили
внимание в 1980-е гг. лингвисты, сторонники процессуального подхода [Чейф
1983; Виноград 1983; Шенк, Лебовиц, Бирнбаум 1983 и др.]. Занимаясь
разработкой интегральных понимающих систем, ученые пришли к выводу, что
процесс и результат восприятия текста во многом обусловлены читательскими
ожиданиями и интересом. Особенно это касается чтения газет: «…имея дело с
такими средствами информации, как газеты, люди не осуществляют детальной
обработки, но все же в состоянии извлечь огромное большинство сведений,
интересующих их» [Шенк, Лебовиц, Бирнбаум 1983: 411-412]. Отвечая на
вопрос, как читающий узнает, каким словам он должен уделить особое внимание
для их основательной обработки, исследователи указывают, что причины полной
обработки слова в тексте могут быть разные. Так, чрезвычайно важной силой в
работе анализатора могут оказаться появление в тексте слова определенного
типа, тех или иных синтаксических или концептуальных типов, заставляющих
игнорировать все остальные вплоть до удовлетворения этих ожиданий;
появление в тексте определенных функциональных слов, назначение которых –
переключение внимания на те знаменательные слова, ценность которых, с точки
зрения читателя, наиболее вероятна; указания на ценность анализируемого
фрагмента текста с точки зрения интереса, которые хранятся в памяти как часть
знаний, ассоциированных с понятием, и могут активизироваться в процессе
чтения; и, наконец, ожидания, связанные с высшим уровнем (сценарий, план)
при чтении текста о событии, когда наши предсказания, вытекающие из этого
сценария или плана, «могут направлять фокус интереса в процессе обработки
предложения» [Там же: 413-414].
Таким образом, можно предположить, что особенности передачи и вос-
приятия информации в сфере массовой коммуникации предопределяют появ-
ление в текстах информационных сообщений ряда языковых структур,
которые, удовлетворяя запросам читательской аудитории в быстром получении
необходимой интересующей ее информации, обладают при этом и стилеобра-
зующими возможностями. Представляется, что стилеобразующие признаки в
текстах реализуются посредством следующих языковых структур:
• это вытекающие из базового стилеобразующего принципа единства
экспрессии и стандарта стереотипные конструкции, клише; штампы,
соотносимые с появлением в тексте определенных функциональных
слов, тех или иных синтаксических или концептуальных типов;

70
 • тематическая лексика, отражающая жанровую принадлежность текста
и соотносящая его с тем или иным фрагментом описываемой
действительноссти (указания на ценность анализируемого фрагмента
текста с точки зрения интереса, которые хранятся в памяти как часть
знаний, ассоциированных с понятием, и могут активизироваться в
процессе чтения);
• событийная лексика как неотъемлемый признак информативного
сообщения (обслуживает ожидания, связанные с высшим уровнем
(сценарий, план) при чтении текста о событии);
• выразительные средства языка (появление в тексте определенных
функциональных слов, назначение которых – переключение внимания
на те знаменательные слова, ценность которых, с точки зрения
читателя, наиболее вероятна).
Данные стилеобразующие факторы дополняются рядом жанровых
признаков, во многом коррелирующих с первыми.
Известно, что к жанрам новостной информации относятся заметка, отчет и
репортаж [Гуревич 2004]. К общим жанрообразующим признакам всех
информационных жанров можно отнести следующие: 1) цель – возможно более
быстрое сообщение читателю актуальной новости; 2) организация структуры
по принципу перевернутой пирамиды – в основе лежит опорный факт,
содержащий новость, и далее детализация ее (новости) в последующих
предложениях; 3) ограниченный объем, обусловленный стремлением обеспе-
чить оперативность передачи информации читателю, 4) отсутствие стилис-
тических красот, точный, деловитый, иногда суховатый стиль, отвечающий
требованию нейтральности изложения и отсутствию субъективной авторской
оценки; 5) выразительный заголовок, призванный привлечь внимание к
передаваемой информации; 6) содержательно информационный материал
представляет собой ответ на следующие вопросы: Что произошло? Где
произошло? Когда произошло? Кто участвовал в событии? Каково значение
события?; 7) позиция автора, проявленная через выбор этого факта, деталей,
подробностей; в более сложных информационных жанрах автор может, если
посчитает это нужным, сопровождать сообщение своим комментарием и
оценкой [Гуревич 2004].
Таким образом, учет трех позиций – фактора адресата (особенностей
передачи и восприятия информации посредством информационного газетного
текста), стилеобразующих и жанрообразующих признаков – при
сопоставительном анализе языковых структур в информационных газетных
текстах, относящихся к разным хронологическим пластам, позволяет наглядно
увидеть динамику стилеобразующих факторов, обусловливающих характер
функционирования языка в современных российских СМИ.
Представляется, что жанро- и стилеобразующие факторы в текстах
информационных сообщений реализуются посредством следующих языковых

71
структур: стереотипные конструкции, клише; штампы; лексика, обусловленная
жанром публикации; событийная лексика как неотъемлемый признак
информативного сообщения; выразительные средства языка, ориентированные
на фактор адресата.
Сопоставительный анализ данных структур в работе производился на
материале информационных сообщений, относящихся к разным периодам в
истории нашего общества:2
1) первые послевоенные годы (информационное сообщение под названием
«Больше тканей и лучшего качества», опубликованное в рубрике «В Совете
Министров РСФСР» газеты «Правда» за 2 июня 1946 г.);
2) период «холодной войны» (информационное сообщение под названием
«Хулиганский поступок» американского полицейского», опубликованное в
«Литературной газете» за 28 мая 1959 г.);
3) постперестроечный период – современный текст (информация под
названием «Лидеры по неплатежам», расположенная в рубрике «Официальная
хроника» на первой странице газеты «Вечерний Барнаул», где обычно
помещается наиболее важная, общественно значимая информация).
Все три текста объединены жанровой принадлежностью – представляют
собой расширенные информационные сообщения, передающие наиболее
важную, социально-значимую информацию; всем текстам присущ официаль-
ный характер, т.е. автором информации выступает какой-либо официальный
орган: Совет Министров СССР, ТАСС, пресс-центр городской администрации.
Результаты стилистического анализа текста № 1
БОЛЬШЕ ТКАНЕЙ И ЛУЧШЕГО КАЧЕСТВА
Совет Министров РСФСР принял постановление об улучшении качества и
увеличении ассортимента тканей. Совет Министров отметил, что
высококачественные товары выпускаются ещё в ограниченных количествах.
Егорьевский и Куровский текстильные комбинаты до сих пор не организовали
выработку меланжевых одежных тканей. Некоторые предприятия продолжают
выпускать неотбеленные хлопчатобумажные бельевые материалы. Шерстяные
материи выпускаются окрашенными преимущественно в темные цвета.
Совет Министров РСФСР обязал Министерство текстильной промыш-
ленности федерации выработать в 1946 году свыше 30 миллионов метров
хлопчатобумажных тканей довоенного гражданского ассортимента, около 4
миллионов метров шерстяных и более трех с половиной миллионов льняных
тканей. В ассортимент хлопчатобумажных материалов включены шотландка,
трико, сукна, гобелены, летние одеяла, эпонж, рогожка и др. В ассортименте
шерстяных тканей – драпы, бобрик, шевиот, суконные одеяла, ткани с

2
Выбор текстов обусловлен их отнесенностью к новостным жанрам и хронологическим
принципом, на основе которого отбирались тексты, наиболее типичные для того или иного
исторического периода.

72
набивными рисунками. Из льняных материалов будут выпускаться камчатные
и гладевые холсты, различные полотна.
На всех отделочных фабриках должны быть восстановлены процессы
обработки, улучшающие качество и внешний вид тканей: отбелка, опалка,
стрижка, аппретирование, мерсеризация.
Постановление Совета Министров предусматривает также подготовку для
отделочных фабрик квалифицированных рабочих, мастеров и контролеров по
качеству, укомплектование ассортиментно-дессинаторских групп, фабричных
лабораторий и отделов технического контроля опытными специалистами.
Художники, дессинаторы и колористы, занятые не по специальности, должны
быть возвращены к основной работе, использование их не по специальности в
дальнейшем запрещено.
Представляется, что фактор адресата реализован в данном тексте за счет его
темы, заявленной в самом начале: Совет Министров РСФСР принял
постановление об улучшении качества и увеличении ассортимента тканей. Все
последующее изложение строится в форме описания, развивающего тему, а
именно того, какими способами будет достигнута поставленная цель. Таким
образом, фактор адресата поддерживается и на уровне логической схемы
текста, и на уровне его композиции. На то, что эта информация важна для
адресата и отвечает его потребностям, указывает несколько моментов: 1) данная
информация располагается на первой странице газеты, сразу под названием
(следовательно, приравнивается к наиболее актуальной информации);
2) неявное (скрытое) авторство свидетельствует о том, что заявленная в тексте
проблема важна не только для газеты, но является приоритетным направление
работы государства в данный период (а точнее: забота о гражданах –
приоритетное направление работы государства); 3) информационное в целом
сообщение, содержащее как отрицательную информацию, относящуюся к
прошлому и частично настоящему (высококачественные товары выпускаются
ещё в ограниченных количествах; Егорьевский и Куровский текстильные
комбинаты до сих пор не организовали выработку меланжевых одежных
тканей; Некоторые предприятия продолжают выпускать неотбеленные
хлопчатобумажные бельевые материалы; шерстяные материи выпускаются
окрашенными преимущественно в темные цвета), так и положительную,
отнесенную к ближайшему будущему, обладает большим позитивным
потенциалом, выраженным (как это ни парадоксально!) при помощи
нейтральной терминологической лексики. Основу сообщения составляют
подробные описания того, какие ткани и в каком количестве будут выпущены в
ближайшее будущее: свыше 30 миллионов метров хлопчатобумажных тканей
довоенного гражданского ассортимента, около 4 миллионов метров шерстяных
и более трех с половиной миллионов льняных тканей; в ассортимент
хлопчатобумажных материалов включены шотландка, трико, сукна, гобелены,
летние одеяла, эпонж, рогожка и др.; в ассортименте шерстяных тканей –

73
драпы, бобрик, шевиот, суконные одеяла, ткани с набивными рисунками; из
льняных материалов будут выпускаться камчатные и гладевые холсты,
различные полотна, а также того, кто именно при зван достичь указанного
изобилия: квалифицированные рабочие, мастера и контролеры по качеству,
ассортиментно-дессинаторские группы, фабричные лаборатории и отделы
технического контроля; опытные специалисты, художники, дессинаторы и
колористы.
Использование большого количества терминологической лексики, по всей
видимости, малоизвестной и современникам (например, дессинаторы,
колористы и др.), придает данной информации особую степень достоверности
и призвано усилить эффект воздействия на читателя, убедить его в серьезности
предпринимаемых государством усилий по восстановлению мирной жизни.
Этому способствует также использование особых грамматических форм
констатирующей семантики и долженствующе-предписывающей модальности,
например: Совет Министров РСФСР обязал…выработать; На всех отделочных
фабриках должны быть восстановлены процессы обработки, улучшающие
качество и внешний вид тканей; Художники, дессинаторы и колористы,
занятые не по специальности, должны быть возвращены к основной работе,
использование их не по специальности в дальнейшем запрещено.
Само обилие перечисленных наименований создает у читателя, даже
современного, незнакомого с «довоенным гражданским ассортиментом», пози-
тивный настрой, что и делает информационное официальное сообщение в
высшей степени выразительным почти при полном отсутствии необходимой для
создания выразительности специальной лексики, к которой можно отнести в
основном единицы долженствующее-предписывающей модальности: до сих пор
не организовали; обязал выработать в 1946 г., должны быть восстановлены
процессы, должны быть возвращены к основной работе, использование их не по
специальности в дальнейшем запрещено, призванной показать читателю
серьёзность намерений государства по восстановлению легкой промышленности.
Очевидно, что читатели газеты «Правда» за 2 июня 1946 г., а именно в ней
была опубликовано данное информационное сообщение, не так давно пере-
жившие тяжелые годы войны, положительно воспринимали все, что так или
иначе свидетельствовало о преодолении ее последствий, помогало забыть о
трудностях и настроиться на позитивный, довоенный лад. Этим прежде всего и
объясняется возвышенная, праздничая тональность информационного текста.
Это весьма показательно для советских риторических текстов, в тексте
практически отсутствует событие как реальный факт, поскольку все, что
описывается, должно произойти в будущем.
Таким образом, отбор стилистических компонентов для создания текста
обусловлен ещё одним важным обстоятельством, во многом определяющим
характер стилистической тональности информационных текстов: характером
социально-политического контекста, на фоне которого развертывается

74
информация проанализированного выше информационного сообщения,
позволяющая не только задать вектор ассоциаций при интерпретации
изложенного факта (Совет Министров РСФСР принял постановление об
улучшении качества и увеличении ассортимента тканей), но и объяснить
принципы отбора языковых единиц для установления контакта с читательской
аудиторией и реализации коммуникативного задания.

Результаты стилистического анализа текста №2

ХУЛИГАНСКИЙ ПОСТУПОК» АМЕРИКАНСКОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО
РИМ. 30 МАЯ (ТАСС). При отправке советской дипломатической почты с
американским самолетом в аэропорту Чиампино 29 мая произошел
возмутительный случай, выразившийся в нанесении оскорблений действием
советскому дипломатическому курьеру, сопровождавшему диппочту, со
стороны американского военного полицейского.
Советский дипкурьер, выполняя свой служебный долг по охране
дипломатической почты, отклонил незаконное требование американского
военного полицейского оставить без присмотра в самолете советскую
дипломатическую почту. Он предъявил американскому военному полицей-
скому свой дипломатический паспорт, гарантирующий неприкосновенность
его владельца. Тем не менее, американский полицейский силой принудил
дипкурьера выйти из самолета и нанес ему при этом несколько ударов.
Начальник аэропорта американский подполковник Кроу, вызванный на
место происшествия, вместо того, чтобы наказать виновного в бесчинстве и
хулиганстве полицейского, задержал в одном из служебных помещений порта
сотрудников советского посольства. Когда эти сотрудники были, наконец,
освобождены, они снова потребовали принять меры против хулигана-
полицейского. При допросе полицейский сознался в том, что употребил
насилие в отношении курьера, и просил извинения за свой «нетактичный
поступок». Кроу отказался сообщить фамилию этого полицейского, добавив,
однако, что он, Кроу, примет все меры для производства расследования и
наказания виновного.
Примечание ТАСС: По имеющимся сведениям, советский посол в Риме тов.
Костылев М.А. заявил протест главнокомандующему союзными силами при
Средиземноморском театре военных действий против хулиганского поведения
американских военных полицейских властей и потребовал наказания
виновных.
Стилистическая тональность этого информационного текста разительно
отличается от первого, как представляется, прежде всего тем, что в ней
отсутствует ориентация на фактор адресата, что проявляется, в частности, в
отсутствии экспрессивно окрашенной лексики (всего 5%, в основном
оценочного характера: против хулигана-полицейского. При допросе
полицейский сознался в том, что употребил насилие в отношении курьера, и

75
просил извинения за свой «нетактичный поступок», хулиганский поступок (в
заголовке). В тексте преобладает событийная и жанрово-стилевая лексика
(соответственно 45 и 44 %). Официальный, негативно-оценочный характер
сообщению придают газетные идеологические с современной точки зрения
штампы, возможно, воспринимаемые идеологизированными читателями как
выразительные средства. Интересно, что до середины 1970-х гг. подобные
выражения рассматривались и оценивались как выразительные, см., например,
статью «Публицистический стиль» энциклопедии «Русский язык» как
эмоционально-экспрессивные: новатор, передовик, правофланговый,
труженик, доблестный, вдохновляющий, уверенной поступью, плечом к плечу,
рекордный рубеж, белое золото (хлопок), мягкое золото (пушнина), зеленый
друг (лес) и тому подобные [Русский язык… 1979]. Очевидно, что с позиций
современного газетно-публицистического дискурса они являются
идеологическими газетными штампами.
Оценивая данное информационное сообщения с позиций 1950-х гг., можно
сказать, что оно идеально в аспекте требования к информационным
сообщениям: в нем есть все необходимые элементы, которые сбалансированы и
уравновешены как в языковом отношении, так и в социально-политическом –
соответствуют временному контексту периода «холодной войны» между СССР
И США. Очевидно, что подобные сообщения с современной точки зрения
страдают рядом недостатков: однобокостью передаваемой информации, ее
ангажированностью, штампованностью изложения, отсутствием языковых
структур, апеллирующих к аудитории.

Результаты стилистического анализа текста №3

ЛИДЕРЫ ПО НЕПЛАТЕЖАМ
ООО «БГ УК «Родной Барнаул» и ООО «Взаимопомощь-Регион» являются
не только лидерами по долгам перед ресурсоснабжающими организациями, но
и своеобразными рекордсменами.
Управляющая компания «Взаимопомощь-Регион вышла из системы «Город»
1 августа 2008г. Компания стала не только новатором «одиночного плавания»,
но и сумела рекордно нарастить долги. Так, если «Кузбассэнерго» управляющая
компания была должна чуть больше 900 тыс. руб., то эта сумма теперь
увеличилась почти в десять раз, до 8,2 млн. руб.
Долг «Водоканалу»вырос ещё более впечатляющими темпами – с 30 тыс. до
1 млн. 158 тыс. руб. (!). Общие долги компании взлетели с 985 тыс. руб. до 9
млн. 779 тыс. руб.
В абсолютном рекорде по наращиванию долгов нет равных «Родному
Барнаулу». Отказавшись в мае от услуг системы «Город» под благовидным
предлогом экономии соедств жильцов, управляющая компания добилась
увеличения долга перед поставщиками услуг с 63 млн. руб. (с 1 мая) до 65,8
млн. руб. (на 1 сентября). Долг перед «Водоканалом» вырос почти в два раза – с

76
2,9 млн. руб. до 6,4 млн. руб. Выросла задолженность кампании и перед
«Кузбассэнерго».
В течение сентября ситуация с рекордсменами мало изменилась. <…>
Пресс-центр администрации г. Барнаула
Текст «Лидеры по неплатежам» расположен на первой странице газеты
«Вечерний Барнаул»,3 где обычно помещается наиболее важная, общественно
значимая информация.
Во вводной части текста (лиде), выделенном жирным шрифтом и
представляющем собой первый абзац, содержится информация о том, что две
организации – ООО «БГ УК «Родной Барнаул» и ООО «Взаимопомощь –
Регион» являются не только лидерами по долгам перед ресурсоснабжающими
организациями, но и своеобразными рекордсменами.
Второй и третий абзацы посвящен разъяснению того, почему ООО
«Взаимопомощь – Регион» является своеобразным лидером, т.е. передается
некоторая событийно-фактологическая информация, выраженная при помощи
событийно-тематической лексики и фразеологии:
1) (второй абзац) управляющая компания «Взаимопомощь – Регион»
вышла из системы «Город» 1 августа 2008г.;
2) за это время компания стала новатором «одиночного плавания» и
сумела рекордно нарастить долги;
3) ранее у этой организации были долги перед «Кузбассэнерго» в сумме
чуть больше 900 тыс. рублей;
4) эта сумма теперь увеличилась почти в десять раз, до 8,2 млн. руб.;
5) (третий абзац) долг «Водоканалу» вырос с 30 тыс. до 1 млн. 158 тыс. руб.(!);
6) общие долги компании взлетели с 985 тыс. руб. до 9 млн. 779 тыс. руб.

В пятом абзаце содержится информация о том, что в течение сентября

ситуация с рекордсменами мало изменилась.
Представленная фактологическая информация носит негативный характер,
т.е. отрицательно характеризует руководящую и финансовую деятельность
компании.
Особенность этого информационного сообщения состоит в том, что
1) фактологическая информация сопровождается ярко выраженным
эмоционально-оценочным комментарием (по сути, в нем нет фактов, которые
бы не оценивались негативно и односторонне); 2) для создания негативной
стилистической тональности используется разнообразные средства русского
языка:
1) десемантизированные газетные штампы, придающие тексту иронии-
ческий характер, позитивная окраска которых приобретает в тексте негативные
коннотации и тем самым усиливает отрицательную оценку деятельности

3
Общественно-политическая массовая газета, выпускаемая в г. Барнауле с 1 янв. 1993 г.

77
компании со стороны автора – лидеры (лидеры по неплатежам, лидеры по
долгам), рекордсмены (своеобразные рекордсмены), новатор, (новатор
одиночного плавания), рекордно (рекордно нарастить долги); управляющая
компания добилась увеличения долга перед поставщиками; В абсолютном
рекорде по наращиванию долгов нет равных;
2) стилистически окрашенные средства, передающие авторское отношение:
В абсолютном рекорде по наращиванию долгов нет равных; долг вырос ещё
более впечатляющими (интенсив) темпами: общие долги компании взлетели
(экспрессив)…; и др.;
3) стилистические приемы, способствующие созданию негативной оценки:
прием противопоставления, метафора, градация и др.;
4) выразительная пунктуация: например, использование восклицательного
знака – долг «Водоканалу» вырос с 30 тыс. до 1 млн. 158 тыс. руб. (!).

Таким образом, проведенный сопоставительный анализ позволил

обнаружить ряд внутренних и внешних факторов, определяющих динамику
стилеобразующих признаков при создании информационного сообщения,
среди которых ведущее место занимает фактор адресата и особенности
социально-политического контекста, на фоне которого развертывается
информационное сообщение.

Сравнительные результаты проведенного анализа трех текстов представлены

в табл. 1, на их основе можно оценить динамику стилеобразующих средств,
характерных для информационного сообщения. На основе данных таблицы
создана диаграмма, позволяющая наглядно судить о динамике
стилеобразующих факторов языка информационных жанров СМИ (см. рис. 1)
Проведенный анализ свидетельствует о том, что основу стилистически
маркированной лексики новостных материалов независимо от изучаемого
хронологического среза составляют специальные стереотипные конструкции
(см. рисунок 1, «стереотипы»), поскольку являются устойчивым в своем составе,
«макроисторичным» и воспроизводимым в готовом виде языковым средством,
которое не вызывает негативного отношения читателей, т.к. обладает четкой
семантикой и экономно выражает мысль, способствуя быстрой передаче
информации [Чернышова 2009: 43].

78
 Табл. 1.
Сравнительная характеристика стилеобразующих признаков
информационных текстов
Стилеобразующее Название информационного материала
средство «Больше тканей «Хулиганский поступок» «Лидеры по
(процентное и лучшего качества» американского неплатежам»
соотношение) («Правда», полицейского» (Веч. Барнаул,
2 июня 1946 г.) (Лит. газета», 14 окт. 2009 г.)
28 мая 1959 г.)
Стереотипные 40% 24% 24%
конструкции
Штампы - 11% -
Тематическая 55% 44% 21%
лексика
Событийная лексика Менее 5% 45% 47%
Выразительные - 5% 24%, в т.ч. и
средства бывшие штампы –
18%
Штампы отмечены небольшим количеством, при этом их объем от периода к
периоду варьируется, и это тоже не случайно: это языковое явление
характеризуется «микроисторичностью», частой сменяемостью. Штамп, будучи
первоначально свежим и выразительным языковым средством, в силу широкой
употребительности потерявшим свою оригинальность и употребляющимся
недифференцированно, отличается нечеткостью семантики и затрудненностью
интерпретации. Появление его в тексте сопровождается негативной реакцией
адресата, поскольку свидетельствует о стилистической дефектности,
символизирующей культурно-речевую узость пишущего [Там же].
Рис. 1.
Сопоставительная характеристика стилеобразующих признаков
информационных текстов СМИ

140
120 экспрессивная
100
событийная
80
тем атическая
60
40 штам пы
20 стереотипы
0
1946 1959 2009

В содержательном плане основу информационного сообщения составляет

событийная и тематическая лексика, что вполне соответствует потребностям
новостного жанра, наконец, выразительные средства немногочисленны, однако
наблюдается их рост и разнообразие в современных информационных текстах,
вызванных потребностью автора, с одной стороны, привлечь внимание адресата, а с
другой – дать собственную интерпретацию событию, выразив к нему свое
оценочное отношение.

79
 СРЕДСТВА И СПОСОБЫ СОЗДАНИЯ
АКСИОЛОГИЧЕСКОГО КОНТЕКСТА В МЕДИАТЕКСТЕ
Медиатекст представляет собой один из наиболее сложных объектов
лингвистического анализа в силу своей природы как продукта главным
образом политической коммуникации, а также амбивалентности и
одновременно богатства своего функционального потенциала, который по-
разному реализуется в разных коммуникативных условиях. Сказанное
объясняет пристальное внимание исследователей разных лингвистических
школ к медиатексту, а также многообразие трактовок того, как реципиенты с
теми или иными характеристиками воспринимают медиатексты. Последние
обладают наряду со специфическими свойствами также разнообразными
параметрами, общими для всех коммуникативных медиапродуктов независимо
от их лингвистических и иных характеристик, что важно учитывать при
лингвистическом описании медиатекста.
Феноменологические характеристики медиатекста
и его аксиологический потенциал
При анализе медийного текста, сферой бытования которого является
прежде всего политическая коммуникация, важно принимать во внимание ряд
обстоятельств особо (см. подробнее [Гришаева 2009: 16-24, 54-58]).
Политика – сфера профессиональная, однако в ней вращаются не только
профессионалы, т.е. политики, политологи, журналисты-политические
обозреватели и комментаторы и др., специализирующиеся на соответствующей
проблематике, но и мало и/или хорошо подготовленные любители-дилетанты,
а также граждане, воспринимающие затрагиваемые профессионалами вопросы
на абсолютно непрофессиональном уровне.
Для достижения своих целей профессиональные участники политической
коммуникации нуждаются в посредниках, причем последние могут быть как
профессионалами, так и непрофессионалами – со всеми вытекающими из этого
последствиями. Журналисты как посредники между реальными и
виртуальными участниками политической коммуникации могут в конечном
итоге стать своего рода агентами влияния для того или иного политика-
профессионала. Для журналистов как участников политической коммуни-
кации и как посредников в ней важно принимать во внимание ряд факторов, от
которых существенным образом зависит степень воздействия на массового
адресата информации, сообщаемой журналистами как авторами подавляющего
большинства медиатекстов:
- характер, политика и традиции издания (в т.ч. репутация на
медиарынке), его аудитория,
- политика издателя,
- точка зрения редактора,

80
 - ожидания своего читателя,
- характер адресата газеты, особенности его коллективной
идентичности,
- свой сложившийся у читателя имидж [Гришаева 2002].
В силу этого медиатекст с неизбежностью подвергается воздействию
многочисленных фильтров, сквозь которые осуществляется тщательных отбор
языковых средств, позволяющих адресанту максимально успешно
реализовывать свои дискурсивные стратегии (подробнее о средствах и способах
реализации дискурсивных стратегий участников политической коммуникации
см. в: [Гришаева 2009: 58-89, 121-136, 165-199, 280-288]).
Адресантом политической коммуникации является в доминирующем числе
случаев профессионал, т.е. политик, обозреватель, журналист-политолог, а
также историк, социолог, социальный психолог, культуролог, специалист в
области теории межкультурной коммуникации, чиновник высшего и менее
высокого ранга и т.д. Учитывая особенности порождения медиатекста, при
лингвистическом анализе последнего следует иметь в виду, что в конкретном
случае его адресантом может быть не только единичный субъект, т.е. реальный
человек как носитель личностной идентичности, но и человек как выразитель
интересов некоторой социальной группы, т.е. субъект как носитель
коллективной идентичности, а также несколько лиц с разной личностной, но
одинаковой коллективной идентичностью. Данное обстоятельство имеет
значение для анализа потому, что характер и тип идентичности адресанта
предопределяет, какие сведения будут активизированы теми или иными
средствами активизации знаний о мире. Это в свою очередь обусловливает
выбор адресантом средств реализации дискурсивных и номинативных
стратегий, так как такой выбор тесным образом связан с профилированием
комплекса сведений о мире, т.е. в конечном итоге с концептуализацией и
категоризацией сведений о мире (см. подробнее о корреляции когнитивных,
номинативных и дискурсивных стратегий в: [Гришаева 2009: 43-54, 54-89, 189-
193, 199-200, 245, 278-279, 280-279]).
Сказанное частично объясняет мощность и эффективность воздействия
медиатекста на своего реципиента. Однако для изучения медиатекста важно
принимать во внимание не только особенности адресанта, но и адресата
медиатекста.
Адресат практически каждого акта политической коммуникации и тем
самым медиатекста представляет собой весьма сложное образование реального и
фантомного, виртуального и мифологического: с одной стороны, это адресат 1,
т.е. реально присутствующий участник коммуникации, который может быть
либо профессионалом, либо непрофессионалом. С другой стороны, это в обяза-
тельном порядке адресат 2, т.е. либо так называемый рядовой представитель той
или иной культуры (коллективный субъект), либо адресат 3, которому адресант
в сущности и адресует свои оценки, интерпретации, суждения и т.п. [Там же].

81
 Политическая коммуникация опосредована средствами массовой
информации (СМИ), причем СМИ стали в последние десятилетия основной
средой существования и осуществления политики, предопределяя в той или
иной степени деятельность и мировосприятие не только каждого отдельного
читателя/зрителя как единичного субъекта и носителя личностной
идентичности, но и коллективного субъекта с его коллективной
идентичностью. Это делает изучение медиатекста при его порождении и
рецепции особенно значимым не только для выявления особенностей
организации медиатекста, но и в конечном итоге для описания
закономерностей переработки сведений о мире в определенном
лингвокультурном сообществе.
Одной из наиболее значимых универсалий, свойственной политической
коммуникации, является регулярное и интенсивное обращение со стороны
адресанта к таким средствам воздействия на сознание и действия
коммуникантов, которые обеспечивали бы адресанту медиатекста
прогнозируемый и максимальный эффект. К подобным средства относятся,
прежде всего, различные концептуальные метафоры и разного рода апелляция
к прямым и переносным авто- и гетеростереотипам как к комплексам сведений,
относящимся к разделяемому всеми участниками политической коммуникации
знанию. Это позволяет адресанту с достаточной долей вероятности
предсказывать результат воздействия политического текста на реального и
виртуального, действительного и мнимого адресата в актах политической
коммуникации.
Язык политики обладает чрезвычайно разветвленной функциональной
сферой и представляет собой очень сложное переплетение особенностей
использования разных подъязыков: литературно-нормативного, обиходно-
бытового, научного, молодежного сленга, разных жаргонов, варваризмов,
ненормативного/табуированного. И хотя есть очевидные предпосылки
трактовать язык политики как корпоративный, он пока ещё не обнаруживает в
полной мере свойства, присущие другим корпоративным языкам, что
значительно отличает язык политики от других специальных языков.
Перечисленные особенности политической коммуникации тесно связаны с
такими системообразующими характеристиками политического дискурса, как:
- институциональность с доминированием массового адресата и с
наличием разных векторов коммуникации: институт → институт,
представитель института → представитель института, представитель института
→ граждане, граждане → институт и др.;
- доминирующая роль эмоциональности и значительный удельный вес
фатического общения;
- смысловая неопределенность, что предопределяет такие значимые для
исследователя характеристики анализируемых феноменов, как фантомность
ряда денотатов, фидеистичность, мифологичность, иррациональность;

82
 - эзотеричность, в значительной мере предопределяющая выбор стратегий
при коммуникации: эвфемизацию, намеренную уклончивость, использование
разного рода намеков, ссылки на слухи и отсылки к ним и др.;
опосредованность массмедиа, что позволяет адресанту регулировать
дистанцию между лидером и массами, причем сближение дистанции
воспринимается как повышение демократичности первого, а дистанцирование
– как повышение авторитарности;
- театральность (театрализованность);
- динамичность языка политики.
Названные характеристики объясняют, почему функциональная сфера
политического дискурса столь богата, а воздействие медийного текста, как
правило, столь эффективно.
Одной из важнейших составляющих анализа медиатекста является
изучение аксиологического контекста и вклада последнего в результат рецеп-
ции и интерпретации текста в целом. Соответствующий анализ не может не
сопровождаться, впрочем, и изучением среды порождения медиатекстов,
поскольку основной сферой его функционирования является политическая
коммуникации с ее уже упоминавшимися выше агональностью, манипуля-
тивностью, фантомностью, фидеистичностью и иными характеристиками,
имеющими самое непосредственное отношение к аксиологии (см. подробный
анализ феноменологии политического дискурса в [Шейгал 2000; 2002; 2006;
2009; Чудинов 2001; 2006 и мн. др.]). Тем самым очевидно, что уже только в
силу феноменологических особенностей политического дискурса весь
комплекс сведений о событии/личности и др., которые сообщаются в
медиатексте, не может не быть погруженным в аксиологический контекст.
Данное обстоятельство необходимо учитывать при описании того, какими
средствами и способами конструируется последний в особенности в тех
случаях, когда в медиатексте в той или иной форме речь идет о межкультурной
коммуникации1.
Аксиологический контекст можно трактовать в широком и узком смысле,
поскольку аксиологический – «определяемый согласно своей ценности, с точки
зрения теории ценностей» [Философский словарь 2002: 12]. В широком смысле
аксиологический контекст интерпретируется как имеющий отношение –
прямое или опосредованное – к ценностям, значимым для конкретного
социума. В узком смысле обсуждаемый контекст можно описывать через

1
Для анализа обратимся к материалу, извлеченному из немецкой газеты «Süddeutsche Zeitung» за
июнь-август 2008 года. Данный материал интересен в силу того, что немецкое и российское
общество воспринимало в этот период времени все события внутри- и внешнеполитической жизни
в однозначном аксиологическом контексте – либо в позитивном, либо в негативном: достаточно
назвать два крупных события: Олимпийские игры в Пекине и нападение грузинских войск на
Южную Осетию, что тогда для граждан Германии было не столь очевидным, как это стало год
спустя при знакомстве широкой общественности с реальным положением дел на разных этапах
развития событий.

83
изучение различных оценок, которые субъект оценки, осуществляя некоторую
деятельность и одновременно познавая действительность, дает в тех или иных
условиях разнообразным объектам, опираясь при этом на разные основания.
При анализе медийного текста важно принимать во внимание
аксиологический контекст как в широком, так и в узком смысле, поскольку
порождение медиатекста осуществляется, используя терминологию, например,
Д. Перрена, во внутреннем, т.е. когнитивно-социальном, предполагающем
постановку целей, планирование, регуляцию, контроль при написании текста,
так и во внешнем, т.е. производственно-журналистском, предполагающем учет
деятельности редакторов, корректоров, журналистов и др., контексте [Perrin
2006: 322-323] (ср: близкую интерпретацию в: [Гришаева 2009: 19-22]).
Ценность – это «то, что чувства людей диктуют признать стоящим над всем
и к чему можно стремиться, созерцать, относиться с уважением, признанием,
почтением» [Философский… 2002: 507]. В каждом обществе имеется достаточно
устойчивый на протяжении длительного промежутка времени комплекс
ценностей, в котором соотношение универсальных и культурно
специфических ценностей имеет сложный и уникальный для соответствующей
культуры характер. В содержательном отношении ценности могут быть
позитивными и негативными, относительными и абсолютными, субъек-
тивными и объективными с формальной точки зрения, вещными, логическими,
этическими, эстетическими и др. Очевидно, что картине мира как совокуп-
ности гетерогенных, гетерохронных, гетеросубстратных знаний о мире, схем
действий, верований и т.д. [Кубрякова 1988] соответствующие сведения так же
представлены, как и сведения о том, каким образом эти знания могут быть
вербализованы в тех или иных условиях.
В процессе социализации каждый человек научается удовлетворять свои
потребности в согласии с доминирующими в обществе представлениями.
Этому способствуют различные социальные институты, которые ориентируют
человека на принятые в обществе способы организации действий и прежде
всего организации коллективных действий, т.е. взаимодействия для достиже-
ния общих целей. Поэтому в каждодневной практике носители культуры
ориентируются на ценности, актуальные в этом обществе и относящиеся к
разделяемому всеми носителями культуры знанию. Следовательно, ориентация
на ценности, значимые для общества, чрезвычайно важна не только при
организации разнообразных интеракций, но и способствует социализации
мотивации носителей языка и культуры. Учитывая, что мотив является одной и
наиболее значимой составляющей любого вида деятельности, ясно, что
ценностные ориентации на глубинном уровне связаны с культурно
специфическими способами организации интеракций. Поэтому очевидно, что
субъект действия, равно как и субъект восприятия, относящийся к той же
культуре, что и субъект действия, способен установить степень соответствия
или несоответствия действий, выполняемых в актуальных условиях этим или

84
другим субъектом, социальным эталонам, значимым и известным в
соответствующем социуме. Тем самым субъект восприятия сознательно или
неосознанно погружает каждое действие в аксиологический контекст.
Принимая во внимание феноменологию медиатекстов, можно с полным
основанием предположить, что аксиологический контекст так или иначе
отображается в каждом медиатексте и конструируется двояко: имплицитно и
эксплицитно. Разграничение названных способов конструирования
аксиологического контекста целесообразно по разным причинам.
Первое. Языковые средства, используемые в медиатексте, служат прежде
всего для конструирования действительности, а не для отражения объективной
реальности, т.е. в конечном итоге для получения той реакции на сообщение,
которую адресант хотел бы так или иначе получить от реципиента. Характерно,
что во многих случаях вербальное конструирование действительности
становится для реципиента даже более реальным, нежели результат
когнитивной обработки сведений о воспринятой им внеязыковой
действительности. В сообщениях об инокультурной реальности последнее
обстоятельство тем более важно, что во многих случаях реципиент медиатекста
не обладает дифференцированным достоверным и лично полученным знанием
об инокультурной действительности. Поэтому сообщаемые сведения,
активизируемые разнообразными механизмами вербализации, в значительной
мере предопределяют интерпретацию этого комплекса сведений реципиентом,
обладающим иной личностной идентичностью, нежели адресант. Так,
обозначение в анализируемых статьях грузинской агрессии против Южной
Осетии как Konflikt zwischen dem russischen und georgischen Militär
активизирует иные представления о реальности, чем при избрании адресантом
других языковых средств.
Второе. Выбор языковых средств адресантом предопределяет категории-
зацию и концептуализацию сведений, активизируемых разнообразными
механизмами вербализации и реципируемых адресатом в актуальном акте
познания и коммуникации. Так, реципиент, не владеющий сформировавши-
мися ментальными структурами, необходимыми для адекватной обработки
сведений, активированных использованием языковых средств, может включить
номинируемый объект внеязыковой действительности не в ту ментальную
категорию, подведение под которую позволяло бы ему адекватно
концептуализировать воспринимаемые сведения. Например, воспринимая
цитируемую ниже часть текста, носитель немецкого языка, не владеющий
точным знанием о географии и характере номинируемых объектов, может
прийти к некорректному выводу о том, что Владикавказ является
страной/территорией, а не городом, ср.: Von einer Reise in die Krisenregion nach
Moskau zurückgekehrt, sprach der Menschenrechtsbeauftragte des Europarates,
Thomas Hammarberg, von einer Katastrophe für Menschen in Georgien und
Südossetien und Wladikawkas, die der Krieg ausgelöst habe. (Süddeutsche Zeitung.

85
N201. – 29.08.2008. – S. 1) Подобная интерпретация основывается на том, что
копулятивный союз und связывает в силу своих лексических и грамматических
особенностей равноуровневые понятия, относящиеся к одной категории;
между тем два первых существительных обозначают страны/территориальные
образования, а не жилые массивы. Аналогично этому реципиент может
неадекватно осмыслить и информацию из посттекста: Südossetien hat sich 1992
von Georgien abgespalten und betrachtet sich seither de facto als unabhängig. <…>
Der Nachbarstaat Nordossetien ist Teil der russischen Föderation. (Süddeutsche
Zeitung. – N185. – 9./10.08.2008. - S. 1)
Третье. Все сведения о мире складываются в процессе инкультурации
человека в единую, целостную картину мира, причем сведения о ценностных
ориентациях, т.е. в конечном итоге о том, что такое хорошо или плохо, в
соответствующей лингвокультуре, тесно, хотя чаще всего опосредованно,
связано с организацией любой интеракции. Таким образом, ясно, что в силу
инкультурации каждый носитель культуры располагает сведениями о
структуре интеракции, о том, какие действия считаются в соответствующей
культуре поощряемыми и порицаемыми.
Четвертое. В медиатекстах имеет место прежде всего апелляция к
разделяемому всеми знанию, поскольку медийное пространство подчиняется,
кроме прочего, и законам предпринимательской деятельности. Поэтому ясно,
что медийный продукт должен быть востребован на протяжении длительного
промежутка времени массовым адресатом. Для этого адресант медиатекста
должен организовывать порождаемый им текст с учетом особенностей
соответствующего комплекса сведений, его структуры, а также способов
активизации такого рода сведений прежде всего у коллективного субъекта.
Пятое. При порождении медиатекста адресант не может не ориенти-
роваться на коллективного адресата; другими словами, он апеллирует к коллек-
тивной идентичности коллективного субъекта. Последняя, однако, является
конструктом, поскольку складывается из тех характеристик, которые каждый
из носителей культуры готов разделить со всеми другими носителями той же
культуры (об интерпретации соотношения личностной и коллективной
идентичности см. подробнее в: [Assmann 2000: 131ff; Гришаева 2007: 130 и далее,
135-140]). В ментальную структуру коллективной идентичности, вне всякого
сомнения, входят и сведения, известные как активируемые стереотипами (см.
подробнее о роли прямых и переносных авто- и гетеростереотипах в организации
медийных текстов в: [Гришаева 2002; 2007; 2007а; 2008; 2009а; 2009б]).
Шестое. При анализе результатов рецепции медийного текста об инокуль-
турной реальности, которые можно с полным правом интерпретировать как
акты межкультурной коммуникации, важно учитывать ряд параметров, сущест-
венных для функционирования языка как культурного кода:

86
 «(1) неадекватное культурной среде использование языка (что важно
прежде всего для коммуникантов;
(2) неадекватная интерпретация места языка среди других культурных
кодов (что важно в первую очередь для исследователя);
(3) неумение – или недостаточно развитое умение – соотносить друг с
другом комплекс сведений о внеязыковой реальности и принятые в
конкретной культуре средства вербализации этих сведений (что важно
и для теории, и для практики межкультурной взаимодействия)»
[Гришаева 2009: 262-263].
Другими словами, рецепция медиатекста – это интерпретация, что в
медиалингвистике нередко описывается в терминах манипуляции.
Понятие манипуляции в значительной мере зависит от контекста, в
котором употребляется соответствующий термин (см. детальный анализ
параметров, необходимых при осмыслении соответствующего понятия и самого
феномена в: [Tsvasman 2006: 226-228]). В медиалингвистике как лингвистике,
изучающей язык массмедиа, устоялось понимание, восходящее к трактовке
Т. Цшабера и Р. Лейя, согласно которой под манипуляцией понимается
«интеракция, через которую достигается тенденциозно преднамеренное, заин-
тересованное, завуалированное влияние на действия» субъекта, осуществляемое
«в ряде случаев также в интересах» третьих лиц [Ibidem: 226]. Л. Цфасман, отме-
чая два взаимоисключающих подхода к манипулируемости человека через
средства массовой коммуникации – медиаскептический и медиаоптимисс-
тический, – подчеркивает, что каждое медийное средство обладает в прин-ципе
манипулятивным потенциалом [Ibidem 2006: 227]. Рассматривая манипуляцию
через средства массовой коммуникации в ряду с другими типами манипуляций
(иллюзия, аудиовизуальная пропаганда, хирургическая операция в терапевтиче-
ских целях и др.), Л. Цфасман акцентирует, что манипуляция остаётся нейтраль-
ной до тех пор, пока она не вступает в противоречие с общественными регуля-
тивными механизмами, такими как ценностные ориентации, законы. Манипуля-
ция как феномен основывается на специально выработанном ноу-хау; конечная
цель манипуляции предопределяет ее социокультурную оценку [Ibidem: 227].
В обсуждаемом контексте следует подчеркнуть, что формы манипули-рова-
ния сознанием зависят от таких факторов, на которых основывается манипу-
ляция, как: несоответствие целей манипулятора актуальным желаниями и
намерениям манипулируемого; отношение манипулятора к манипулируемому
как средству достижения собственных целей; умалчивание манипулятором це-
лей, средств и целей («сценария») действий; отсутствие явных требований к пове-
дению манипулируемого, скрытность воздействия; мотивация личности (или
группы) на осуществление определенных для самой личности нежелательных
действий; способность к манипулятивным действиям и умелое их осуществление
со стороны манипулятора; завуалированный характер массовой коммуникации
[Pugatschjow 2006: 228-229].

87
 Анализируя конкретные медиатексты, однако, целесообразно принимать во
внимание, что процесс манипулирования с их помощью следует признать
более сложным и неоднозначным, поскольку адресант медиатекста отнюдь не
всегда стремиться реализовывать соответствующую стратегию, или что
манипулирование действиями массового адресата является побочным
эффектом от рецепции медиатекста, на который адресант мог и не
рассчитывать.
Таким образом, очевидно, что политическая коммуникация, обладая
наряду со специфическими характеристиками всеми универсальными для
коммуникации как феномена признаками, является одним из наиболее
актуальных аспектов коммуникативной деятельности человека. В современные
политические процессы вовлекаются все субъекты политической жизни: как
единичные, так и коллективные, как профессионалы, так и непрофессионалы.
Особенно значительное воздействие на различные стороны политической
жизни общества оказывает массовая политическая коммуникация. Массовая
коммуникация не просто воздействует, например, на итоги голосования или
принятие общественно значимого решения, но и формирует у населения
определенную систему представлений о политической реальности, оказывает
воздействие на сознание людей. В такой среде создаются весьма благоприятные
условия для пропагандирования определенного имиджа того или иного
субъекта политической коммуникации, для конструирования реальности так,
как это желательно адресанту.
В этом контексте целесообразно ещё раз акцентировать, что медиатексты не
столько отражают отношения в обществе, сколько структурируют сведения о
действительности в головах реципиентов [Merten 2006а: 41]. С точки зрения
конструирования действительности языковыми средствами «отношение знаний
к реальности является … результатом адаптации»2 [Glaserfeld 2006: 333].
Поэтому знание о внеязыковой действительности соотносится не с тем, что
существует само по себе, а с тем, что показало в реальной действительности
носителей культуры свою успешность [Ibidem].
Способы реализации аксиологического потенциала медиатекста
Опираясь на изложенные соображения о возможности конструирования
медийными текстами аксиологического контекста, на фоне которого адресат
воспринимает сообщаемые сведения, целесообразно показать средства и
способы создания этого контекста через анализ конкретных публикаций.
В немецком медиапространстве тематика публикаций о России всегда была
разнообразной (см. анализ тематического разнообразия публикаций о России в

2
В формулировке Э. Глазерфельда основными принципами конструктивистской теории являются
следующие: (1) знание не присваивается пассивно, оно должно перерабатываться активным
субъектом; (2) цель знания заключается в адаптации к миру, знание служит организации
переживаемого субъектом, а не познанию онтологической реальности [Glaserfeld 2006: 333].

88
германской прессе конца ХХ – начала XXI вв., например, в: [Гришаева 2002;
2009а; 2007; 2008; Свиридова 2006; Бойко 2006; 2007 и мн. др.]), о чём
свидетельствуют в том числе названия и подзаголовки статей, а также характер
газетных полос, на которых помещаются соответствующие публикации:
например, в анализируемом издании это рубрики Wirtschaft, Die Seite drei,
Meinung, Leserbriefe, Politik, Thema des Tages, Feulliton, etc. Сказанное потому
имеет значение для анализа средств создания аксиологического контекста, что
для медиатекста особую роль играет закон «перевернутой пирамиды»
[Weischenberg 1998: 46], согласно которому сам медиатекст детализирует,
комментирует и дополняет сведения, активизированные заголовком (см.
подробнее анализ в: [Бойко 2006; 2007; Гришаева 2009: 206-208 и др.]).
Воздействие заголовка медийного текста усиливается и в силу положения
заголовка в текстовом целом. Другими словами, характер контекста,
задаваемого заголовком, проецируется на весь текст в целом даже в том случае,
если в тексте либо не будет явных аксиологически нагруженных единиц (ср.:
Ein Vertrag mit Russland (Süddeutsche Zeitung – N148. – 27.06.2008. – S. 4); –
Gasprom schlägt europäisches Gas-Tankstellennetz vor. Vorstandschef Alexej Miller
sieht in dem Treibstoff die einzige echte Alternative zu Benzin und Diesel
(Süddeutsche Zeitung – N149. – 28./29.06.2008. – S. 30)), либо они будут
присутствовать в минимальном количестве (Hängepartie in Moskau. Der
Machtkampf beim Ölkonzern TNK-BP wird vertagt (Süddeutsche Zeitung – N148. –
27.06.2008. – S. 27) – Führungskrise, das Treffen boykottieren. Der Streit hat sich
entzündet, an den Verkauf seiner Aktien nicht denken), либо текст будет
изобиловать аксиологически нагруженными средствами, а их воздействие в
конечном итоге потенцироваться (Russischer Nimmersatt. Gasprom genügt die
Rolle des Gaslieferanten nicht mehr (Süddeutsche Zeitung – N149. – 28./29.06.2008.
– S. 25) – sich gefräßig durch halb Europa schlingeln, Ängste provozieren,
Misstrauen säen, nicht so mächtige Gewinnspannen wie erhofft, das Geschäft
stagniert, sich an der ersprießlichen Wertschöfungskette beteiligen wollen, nicht
alle gleich mitreißen etc.)3. Кроме того, степень воздействия на реципиента
анализируемых средств в разных типах текста, очевидно, различна; ср.
изначальный аксиологический потенциал типов текста «комментарий» и
«информация». В июне-августе 2008 года, например, сообщения о России
публиковались на разнообразные темы, которые обсуждались в статьях со
следующими заголовками4:

3
Выделенные единицы соактивируют у носителей немецкой лингвокультуры значительный пласт
дополнительных сведений, в особенности вторая из подчеркнутых, будучи по своему характеру
прецедентной в соответствующей языковой культуре (Nimmersatt).
4
Заголовок, как показывает специальный анализ, устанавливает связь между тремя комплексами
информации: 1) сведениями, содержащимися непосредственно в тексте статьи; 2) сведениями,
содержащимися в картине мира каждого представителя культуры, читающего медиатекст;
3) сведениями, актуальными для определённого коллективного субъекта (общества) в конкретный
исторический период времени. (Ср. в этой связи тетрамодальную модель воздействия медиатекста

89
- деятельность Газпрома: см. примеры выше;
- русские на Западе: Finnen ärgern sich über reiche Russen. Oligarchen haben in
ihrem Nachbarland Ferienhäuser im Wert von 76 Millionen Euro erworben. Ein
Ende ist nicht in Sicht (Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 24);
- (внешнеполитическая) деятельность России: Neue Waffen für alte Freunde.
Syriens Präsident Assad beschwört Allianz mit Moskau (Süddeutsche Zeitung –
N195. – 22.08.2008. – S. 8); Reich und aggressiv. Der Westen kann Russland zum
verlässlichen Geschäftspartner machen (Süddeutsche Zeitung – N173. –
26./27.07.2008. – S. 23);
- сотрудничество с Россией: Daimler will Lastwagen in Russland bauen
(Süddeutsche Zeitung – N173. – 26./27.07.2008. – S. 27); Sibirische Harmonie. EU
und Russland legen Grundstein für eine runderneuerte Partnerschaft (Süddeutsche
Zeitung – N149. – 28./29.06.2008. – S. 9);
- война на Кавказе: Der Sieg als Niederlage (Süddeutsche Zeitung – N190. –
16./17.08.2008. – S. 4); Neuer Krieg im Kaukasus (Süddeutsche Zeitung – N185. –
9./10.08.2008. – S. 2); Die Explosion der Gewalt. Alle Seiten manipulieren die Wahr-
heit, nur eines ist gewiss: Es wird wieder gekämpft im Kaukasus (Süddeutsche Zeitung
– N185. – 9./10.08.2008. – S. 2); Die Angst vor dem Versagen. Verzweifelte
Vermittlungsversuche (Süddeutsche Zeitung – N185. – 9./10.08.2008. – S. 2); Der
Fremdkörper stößt sich ab. Südossetien gehört seit langem zu Georgien, versteht sich
als Teil Russlands – und kämpft seit dem Ende der Sowjetunion für die Anerken-
nung als unabhängiger Staat (Süddeutsche Zeitung – N185. – 9./10.08.2008. – S.2);
- реакция Запада на военные действия на Кавказе: Nervöses Warten auf den
Abzug der Russen. EU-Regierungen fürchten Verschärfung des Georgien-Konflikts /
Außenminister Steinmeier sagt Afrika-Reise ab (Süddeutsche Zeitung – N195. –
22.08.2008. – S. 7); Russischer Salami-Rückzug (Süddeutsche Zeitung – N195. –
22.08.2008. – S. 4); Westen will die Spaltung Georgiens verhindern. Bush fordert
Garantie der Grenzen und wirft Moskau Schikane vor / Merkel: Russischer Einsatz
unverhältnismäßig (Süddeutsche Zeitung – N190. – 16./17.08.2008. – S. 1);
- реакция граждан Германии на события на Кавказе: Russland 20 Jahre lang
gedemütigt. Merkel: Georgien wird Nato-Mitglied sein / SZ vom 18. August
(Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 30); Kleine Staaten gründen.
Westen will die Spaltung Georgiens verhindern / SZ vom 16./17. August

К. Мертена, в которой отражены сложные связи между медиумом, сообщением (адресанта),

реципиентом, другими реципиентами, внутренним для реципиента контекстом и внешним для
всех участников и неучастников коммуникации контекстом [Merten 2006b: 273-274].) В этой связи
целесообразно привести наряду с тремя упомянутыми комплексами сведений и четвертый,
относящийся к адресанту, порождающему текст, а также, может быть, и пятый, которым
располагает редактор/редакция. Это связано с тем, что реципиент (адресат) медиатекста
интерпретирует воспринимаемую им информацию в опоре на свой опыт, на трактовку внешнего
для себя и внутреннего контекстов, и такая интерпретация происходит в стандартном случае в
пространственной и временной дистанции обоих участников коммуникации (см. подробнее [Бойко
2006; 2007; Гришаева 2009: 207 и далее]).

90
(Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 30); Kuba am Kaukasus. Merkel:
“Georgien wird Nato-Mitglied sein“ und „Ein erster Moment zum Aufatmen / SZ
vom 18. August (Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 30); Weiter
miteinander reden Einmarsch in Georgien: Kriegsherr Putin / SZ vom 13. August
(Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 30); Dominanz über den
eurasischen Kontinent Nato stoppt Kontakte zu Russland / SZ vom 20. August
(Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 30); Flüchtlinge als Bettler Bilanz
des Kaukasus-Krieges / SZ vom 18. August (Süddeutsche Zeitung – N195. –
22.08.2008. – S. 30); Ein Hasardeur ist kein Partner Der Sieg als Niederlage / SZ vom
16./17. August (Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 30);
- реакция России на позицию Запада: Russland verspottet die Europäer.
Außenminister Lawrow: EU ist seit der Niederlage ihres “Lieblings Georgien” völlig
konfus (Süddeutsche Zeitung – N201. – 29.08.2008. – S. 1);
- политика Германии по отношению к военным действиям на Кавказе:
Verdecktes Paradies zwischen den Fronten. Bundesminister Steinmeier vermittelt
im Konflikt über Abchasien, das von den Machtinteressen Georgiens und Russlands
zerrieben wird (Süddeutsche Zeitung – N167. – 19.-20.07.2008. – S. 8); Frost fällt auf
die Friedenssuche. Als Angelа Merkel in Sotschi Russlands Präsidenten trifft, bleibt
keine Zeit für warme Worte – erst teilt Medwedjew kräftig aus, dann muss er ein
paar Seitenhiebe einstecken (Süddeutsche Zeitung – N190. – 16./17.08.2008. – S. 3);
- культурные события: Auf Karajans Spuren (об Анне Нетребко и ее участии в
новых постановках) (Süddeutsche Zeitung – N178. – 1.08.2008. – S. 17); Als der
ungläubige Thomas heimkehrte. Vor fünfzig Jahren gab die Sowjetunion Beutekunst
zurück (Süddeutsche Zeitung – N190. – 16./17.08.2008. – S. 11); Der Mann der
Gnade. Zum Tod des Schriftstellers Anatoli Pristawkin (Süddeutsche Zeitung –
N161. – 12./13.07.2008. – S. 15);
- спортивные события: Sieben auf einen Schlag. Manipulationsverdacht: Russische
Leichtathleten suspendiert (Süddeutsche Zeitung – N178. – 1.08.2008. – S. 31);
- личность и деятельность российского президента: Präsident mit Prinzipien.
Dmitrij Medwedjew plant gesellschaftliche Veränderungen, doch dazu muss er erst das
Misstrauen der Russen überwinden (Süddeutsche Zeitung – N195. – 22.08.2008. – S. 2);
Medwedjews Provinz-Manager (Süddeutsche Zeitung – N172. – 25.07.2008. – S.4);
- постсоветские люди и их восприятие действительности: Der große Bruder will
wieder wachsen. Warum ich auf georgischer Seite stehe: Der ukrainische
Schriftsteller Juri Andruchowytsch über den Krieg im Kaukasus (Süddeutsche
Zeitung – N190. – 16./17.08.2008. – S. 12).
Таким образом, очевидна целесообразность разграничения всех способов
конструирования аксиологического контекста на имплицитный и
эксплицитный. Интересно сопоставить эти способы на примере одной и той же
понятийной сферы – сообщения о России – в одном издании за определенный
промежуток времени, как они используются одним и тем же адресантом –
например, журналистами и редакцией одного и того же издания. С этой целью

91
любопытно сравнить, какие языковые средства адресант применяет в статье с
очевидной аксиологической доминантой, например в статье о реакции России
на оценки Запада военных действий на Кавказе в августе 2008 года под
заголовком Russland verspottet die Europäer. Außenminister Lawrow: EU ist seit
der Niederlage ihres “Lieblings Georgien” völlig konfus (Süddeutsche Zeitung –
N201. – 29.08.2008. – S. 1) и в статье о начале войны под заголовком Krieg im
Kaukasus. Georgische Truppen marschieren im Südossetien ein / Russland übt Ver-
geltung und schickt Panzer (Süddeutsche Zeitung – N185. – 9./10.08.2008. – S. 1).
Обе статьи размещены посередине первой полосы, имеют приблизительно
одинаковый объем, являются текстом, порожденным известными
корреспондентами газеты. Обе статьи содержат большое количество языковых
средств с очевидным и для реципиента аксиологическим потенциалом,
реализованным различными средствами и способами. Для прозрачности
анализа целесообразно поместить соответствующие примеры в табличной
форме. Нет смысла также останавливаться на детальном комментарии к
принципам разграничения средств на эксплицитные и имплицитные, а также
на подробном описании отдельных групп вербальных средств в силу очевид-
ности соответствующих действий для лингвиста.

Средства конструирования Статья от 9./10.08.2008 Статья от 29.08.2008

аксиологического контекста
лексико- Vergeltung üben, Truppen verspotten, Sanktionen,
семантические: marschieren ein, Krieg, krankhafte Phantasie,
лексемы оценочной abtrünnige georgische Provinz, abtrünnige Provinzen,
семантики и/или с nach tagelangеm Scharmünzeln völlige Konfusion, “Liebling
негативными mit mehreren Toten, in den einiger westlicher Länder“,
коннотативным Kriegshandlungen umkommen, “Routinetest” fürchten,
Эксплицитные вербальные

потенциалом Militäroffensive, etw. nicht Niederlage

ungesühnt lassen, j-m mit
Vergeltung drohen, scharfe
Worte, zerstören, Krieg mit
verheerenden Konsequenzen,
gewaltsame Auseinander-
setzungen, warnen, Spannungen
nehmen zu, befeuern
Словообразовательные - -
морфологические: Konj 1, Konj 2 в функции Konj 1, Konj 2 в функции
передачи чужого мнения, передачи чужого мнения,
разнородные средства из поля разнородные средства из
эвиденциальности и поля концессивности
модальности

92
 синтаксические: доминирование
сложносочиненных и
бессоюзных
сложноподчиненных структур
стилистические: лексический и синтаксический
повтор,
текстограмматические наличие анонса, заголовка и
: подзаголовка; организация
текста: информирование
(последовательное изложение
событий с реконструкцией хро-
нологического порядка через
использование разнородных
средств поля темпоральности) +
имплицитное сопоставление
разных точек зрения на события
(изложение мнения США, пред-
ставителя Пентагона, прези-
дента России, премьер-мини-
стра России, российского
министра иностранных дел,
президента Грузии, Генераль-
ного секретаря ЕС, Генераль-
ного секретаря НАТО, канцера
Германии, турецкого министра
иностранных дел). Лаконичный
экскурс в положение вокруг
Южной Осетии.
формально- кавычки для выражения
структурные иронии и цитирования
(“Gegenmaßnahmen” gegen die
“Militäroffensive Georgiens”,
„schmutziges Abenteuer“)
Эксплицитные невербальные соотношение шрифтов в
заголовке и статье фотография
горящего танка (с подписью)
Апелляция к ценностным именование военных действий,
ориентациям: средств ведения войны и т.п.:
Krieg; verheerende Konsequen-
zen; in den vergangenen Monaten
hatten die Spannungen um die
Kaukasus-Regionen zugenommen;
93
адверсативные и концес-
сивные союзы и модаль-
ные слова: aber, zwar,
allerdings etc.; доминиро-
вание сложноподчинен-
ных структур и каузальной
(в широком смысле) связью
между компонентами
повтор, тематическое
противопоставление,
выделение: selbst
Weißrussland, ein enger
Verbündeter Moskaus,
наличие заголовка и
подзаголовка; организация
текста: информирование +
комментирование; темати-
ческая структура: реакция
России на потенциальные
санкции против нее –
содержание комментария
Лаврова – информация о
Шанхайской встрече –
комментарий российского
президента – информация
о пробном запуске россий-
ских межконтинентальных
ракет – комментарий
уполномоченного по
правам человека от ЕС;
цитирование, исполь-
зование Konj 1 и Konj 2 для
одной и той же функции
кавычки для выражения
иронии и цитирования
(habe aus “moralischen”
Gründen nicht anders
handeln können)
соотношение шрифтов в
заголовке и статье
именование военных
действий, средств ведения
войны и т.п.: Krisenregion,
Primat der territorialer Un-
versehrtheit, Gewaltver-
zicht, Menschenrecht, Men-
schenrechtsbeauftragte,
ethnisch gereinigt, Vertrei-
bung von Georgiern, Kata-
strophe für die Menschen
 Активизация стереотипов: реминисценции, аллюзии:
негативные гетеростереотипы о
России и русских: der Druck auf
Moskau solle erhöht werden; der
Ausbruch der Kampfhandlungen
sei die Folge fortgesetzter
russischer Provokationen
непосредственная ethnische Säuberungen,
fortgesetzte russische
Provokationen; Eskalation des
Konflikts; ein Ende der
Bombardierungen fordern
опосредованная: именование положений
международного права:
völkerrechtlich;
dass Georgien in die Nato strebt,
was Moskau ablehnt
реминисценции, аллюзии:
негативные
гетеростереотипы о России
и русских
противопоставление
мнений действиям;
именование эпохи
холодной войны пер-
вичными средствами
(Kalter Krieg)
именование положений
международного права,
информация о вероятных
санкциях против Москвы
как ответ на действия
последней, тестирование
ядерного оружия
(Interkontinentalrakete)

Сопоставляя разнообразные средства создания аксиологического контекста,

целесообразно обратить внимание на вклад синтаксических и текстограм-
матических средств в реализацию аксиологического потенциала в целом. Анализ
конкретных способов организации текста убеждает в том, что микро- и
маркосинтаксис, т.е. организация компонентов в пределах минимальной
самостоятельной синтаксической единицы (=предложения) и максимальной
(=текста), оказывается чувствительным как к теме сообщения, так и к
особенностям внеязыкового контекста. Другими словами, и на синтаксическом
уровне имеются средства, изучение которых при содержательном анализе
медиатекста может дать интересные данные о социальном контексте. Ср. в этой
связи недвусмысленное утверждение К. Мертена, которое противоречит сделан-
ным выше выводам: «До сих пор нет приемов получения сведений о социальном
контексте через анализ синтаксических средств» [Merten 2006b: 146]. Конечно,
синтаксические и текстограмматические средства не позволяют в отличие от,
например, лексических или социопрагмалингвистических, напрямую судить о
характере социального контекста. Однако очевидно, что разные синтаксические
средства не могут быть абсолютно нечувствительными к изменению последнего;
достаточно вспомнить о динамике изменения типов текста и о частотности
использования разных синтаксических структур в том или ином типе текста.
Известно также, что по синтаксису судят также о характере патологии при
восприятии мира, а также о возрасте человека.
Можно выявить аналогичные описанным выше средства конструирования
аксиологического контекста и в статье на иную тематику. В этой связи интерес
представляет также анализ средств конструирования аксиологического
контекста в статье о Газпроме, поскольку взаимовыгодному экономическому

94
сотрудничеству России и Германии немецкие СМИ посвящают значительное
количество публикаций. Статья называется Gas riecht nach Macht и имеет
подзаголовок Europa kann nicht ohne Russlands Wärme leben, doch die Abhängig-
keit macht vielen Angst – sie fragen sich, ob hier zusammengеschweißt wird, was
nicht zusammengehört (Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3). Значи-
мость этой информации, с точки зрения редакции, столь велика для экономики
Германии и Европы в целом, что газета посвящает в один из летних месяцев
почти целую полосу информации о планах российского концерна.
Наряду с уже отмеченными при анализе статей на другую тематику
средствами в данной публикации используются также иные приемы, в частности
апелляция в заголовке к широко известному в политическом дискурсе
прецедентному феномену (Nun wächst zusammen, was zusammengehört).
Обращение к прецедентному феномену активизирует у реципиентов сведения из
двух эпох, чрезвычайно значимых для развития Германии: восточная политика
Вилли Брандта и объединение Германии; это достигается использованием
негативного предложения и косвенного вопроса.
Функционирование разных средств обозначения одного из субъектов
процесса – России и россиян – также свидетельствует об специализации обсуж-
даемых средств на тип аксиологического контекста: в зависимости от отношения
авторов статьи к событию/факту используется либо нейтральное сущест-
вительное Russland, либо существительное во множественном числе Russen,
приобретающее в соответствующих контекстах негативные коннотации: Aus Sicht
der Russen mag das ganz banaler Wettbewerb sein. Ihr kraftstrotzendes Auftreten
aber beunruhigt Umfragen zufolge viele Deutsche. „Die Kommunikation bei Gazprom
ist altmodisch und arrogant“, sagt der Russland-Experte Alexander Rahr. „Die
Manager sind nicht daran gewöhnt, Presse und Parlamenten ihre Absichten zu
erklären, und vielleicht sind sie auch zu betrunken vom großen Öl und Gasfest.“
(Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3)
Текстограмматически интересным является соположение в тексте слов-
заверений представителей концерна и обоснованных сомнений корреспон-
дентов и/или экспертов в разных областях: Alle diese Felder brauchen Anschluss
an Nord Stream, neue Trassen müssen gebaut, der Boden aufgerissen, Bäume gefällt
werden. Alles mit Rücksicht auf Natur und Bürger, versichert Michail
Lewtschenkow, Chef der Gazprom-Tochter Invest Sapad. Und die abgeholzten
Wälder? „Was sollen wir tun? Wenn der Bauer friert, wird eben Holz gehackt.
(Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3)
Несомненно значимым является также активизация разными способами
информации, негативно воспринимаемой современным немецким обществом,
т.е. коллективным адресатом: Es war zwar nur ein kurzer Streit um Preise und
Gasdiebstahl, aber mit schlimmen Folgen für den Ruf der Russen im Westen. Aus
Moskauer Sicht rechtfertigte der Gasstreit mit der Ukraine den Bau der
Ostseepipeline erst recht: So nämlich würde Gazprom unabhängiger von den

95
osteuropäischen Transitländern. Im Westen entstand ein ganz anderer Eindruck:
dass der Kreml mit Energie Politik macht – allem Anschein nach gegen die Helden
der Orangenen Revolution. Wer würde der Nächste sein? Die Polen? Die
Deutschen? Europa? (Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3)
Ещё одним средством создания аксиологического контекста является
сопоставление, а ряде случаев и противопоставление интересов коллективного
субъекта (в конкретном случае это интересы немцев и Германии) и интересов
корпорации (в данном случае это российское предприятие, т.е. в восприятии
коллективного реципиента русские), интересов разных стран как коллективных
субъектов: Deutschland und das russische Gas – das war schon immer wirtschaftlich
logisch und doch politisch heikel. In den siebziger Jahren, während der
Energiekrise, erkannt Kanzler Willy Brandt im sowjetischen Treibstoff eine Alterna-
tive zum Ölmonopol der Araber (Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3)
Сопоставление экспертных оценок и заявлений представителей концерна
также активирует аксиологические сведения: Die deutschen Energie-Manager
haben sich dagegen längst mit Gаzprom arrangiert. „Wir müssen uns daran gewöhnen,
dass andere etwas haben, das wir brauchеn“, heißt es bei BASF. „Gazprom ist sicher
nicht immer ein leichter Partner, aber ein stets zuverlässiger.“ (Süddeutsche Zeitung –
N155. – 5./6.07.2008. – S. 3) Особенности организации текста приводят к тому, что
позитивные в восприятии коллективного реципиента качества (ein stets
zuverlässiger Partner) могут превратиться в потенциально негативное. Поэтому и
упоминание имен уважаемых в немецком обществе политиков и
промышленников, поддерживающих обсуждаемый проект, не достигает того
эффекта, который мог бы быть в ином контексте. Кроме того, корреспондент
сообщает о некоторых немецких гражданах, сотрудничающих с Газпромом с
немецкой стороны, сведения, которые подавляющим большинством немецких
реципиентом могут восприниматься только как однозначно негативные: Der
Geschäftsführer von Nord Stream, Matthias Warnig, wird oft als gemütlich beschrie-
ben. Weil Kopf und Bauch sehr rund sind und seine Stimme sehr ruhig klingt. Seit
Jahrzehnten pendelt er zwischen Ost und West, einst spionierte er für die Stasi in
Westdeutschland, später arbeitete er für die Dresdener Bank in St. Petersburg, wo er
Putin kennenlernte. (Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3)
Однако особо значимым в обсуждаемом медийном тексте становится
активная и разнообразная апелляция к «зеленой» проблематике, столь вострее-
бованная в современной Германии, прошивающая буквально весь текст от его
начала до конца: Dort, wo das titanische Werk seinen Ausgang nehmen soll, ist die
Ostsee ruhig, als warte sie. Über dem Meer liegt der Geruch von Salz, zarte Gräser
und feiner Sand zieren die russische Portowaja Buchta, die Hafenbucht. (Süd-
deutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3) (= первые фразы текста. Следует
обратить внимание, кроме того, на лексемы с положительной коннотацией,
именующие идиллический, не разрушенный человеческой деятельностью
пейзаж: Über dem Meer liegt der Geruch von Salz, zarte Gräser und feiner Sand

96
zieren die russische Portowaja Buchta, а также грамматические средства для
выражения ирреального als warte sie, активизирующие у адресата сведения о
зыбкости того, что есть сегодня); Die Pipeline wird von hier über Land weiter
nach Süden und nach Westen verlaufen. Die Schneise durch die Kiefern ist bereits
geschlagen. Aus Sicht der Russen mag das ganz banaler Wettbewerb sein. Ihr
kraftstrotzendes Auftreten aber beunruhigt Umfragen zufolge viele Deutsche. „Die
Kommunikation bei Gazprom ist altmodisch und arrogant“, sagt der Russland-
Experte Alexander Rahr. „Die Manager sind nicht daran gewöhnt, Presse und
Parlamenten ihre Absichten zu erklären, und vielleicht sind sie auch zu betrunken
vom großen Öl und Gasfest.“ (Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3) (=
последние фразы текста. Целесообразно обратить внимание на эксплицитное
противопоставление разных позиций, на профилирование сведений сквозь
когнитивную рамку «свой – чужой»); Schweden hat kein Interesse an russischem
Gas, setzt auf Wasser- und Atomkraft. Hamilton sagt: „Wir können uns den Luxus
erlauben, die Pipeline etwas offener zu diskutieren.“ Ein echter Luxus. Russlands
Umweltschützer haben von Bürgeranhörungen nichts mitbekommen, ihre Briefe an
Unternehmen landen im Nirwana, und der staatliche Umweltschutz wurde bis zur
Arbeitsunfähigkeit umstrukturiert. Aktivisten werden eingesperrt, wenn sie mit
Enthüllungen stören, missbraucht, um unter ökologischem Vorwand ausländische
Firmen zu verdrängen, in der Regel aber einfach ignoriert. (Süddeutsche Zeitung –
N155. – 5./6.07.2008. – S. 3) (срединное положение в тексте, когда в одном сверх-
фразовом единстве сходятся разные темы: сохранение природы, права человека,
жесткая конкурентная борьба, столкновение интересов Европы и России. При
этом разными способами активизируются прежде всего негативные стереотипы о
России и русских. Используются лексические, словообразовательные, грам-
матические средства с негативным аксиологиическим потенциалом разной
степени выраженности).
Анализ разных способов активизации аксиологического контекста убеди-
тельно свидетельствует о том, что соотношение текстограмматических, т.е. орга-
низация текста, и лексико-семантических, т.е. особенности лексической семан-
тики лексем, именующих элементы внеязыковой действиительности, граммати-
ческих средств в пространстве конкретного текста может либо усилить, либо
снизить степень воздействия текста на реципиента.
Решающее значение, пожалуй, имеет то обстоятельство, что соответст-
вующая информация погружена в более широкий контекст – «газовые войны», в
которых европейцы обвиняют прежде всего Россию и Газпром: Wenig später, in
der Nacht zum 1. Januar 2006, drehte Gazprom der Ukraine die Gasleitung zu. Es war
zwar nur ein kurzer Streit um Preise und Gasdiebstahl, aber mit schlimmen Folgen für
den Ruf der Russen im Westen. (Süddeutsche Zeitung – N155. – 5./6.07.2008. – S. 3)
Думается именно эти сведения призван активизировать и заголовок статьи: Gas
riecht nach Macht, тематизируя таким образом сведения из понятийных сфер
«Страх» и «Нежелательный выбор между плохим и очень плохим». Поэтому и

97
преимущества, которые сулит реализация обсуждаемого проекта, реципиент мо-
жет воспринимать только как принятие решения под жестким давлением извне,
что является, очевидно, негативно заряженным. Поэтому и русский партнёр в
конечном счете характеризуется как нежелательный, поскольку он вынуждает
своих потенциальных партнеров действовать перед лицом реальной угрозы: Viele
Kenner der Branche können diesen starken Drang nach Westen nicht nachvollziehen
und finden, die Russen sollten lieber in ihre Förderanlagen investieren statt in
deutsche Gasleitungen. Die Bundesregierung will sich ein Veto-Recht sichern, und die
EU-Kommission hat eine „Gazprom-Klausel“ erfunden, die verhindern soll, dass die
Russen europäische Netze kontrollieren. Gazprom hat mit Drohungen reagiert: Man
könne sich die Kunden auch anderswo suchen. (Süddeutsche Zeitung – N155. –
5./6.07.2008. – S. 3) Очевидно, что для реципиента такого медиатекста весь комп-
лекс воспринимаемой информации будет концептуализироваться сквозь когни-
тивную рамку «свой – чужой», и негативный аксиологический потенциал будет
проецироваться на всю совокупность активизируемых текстом сведений (о
влиянии когнитивной рамки «свой – чужой» на процессы обработки сведений о
мире см. подр.: [Гришаева 2007; 2007а; 2008; 2009а; 2009б].
ВЫВОДЫ
Обобщая сказанное, целесообразно свести воедино разнообразные потен-
циально возможные средства создания аксиологического контекста:
Аксиологический контекст ↔ Когнитивные рамки восприятия:
↕ «свой – чужой»
↕ «свой – другой»
1. Имплицитные средства
1.1. активизация сведений о хронотопе
1.2. апелляция к ценностным ориентациям
1.2.1. непосредственная (номинация ценностей, социальных норм, правил, традиций)
1.2.2. опосредованная
1.2.2.1. с помощью языковых средств (сопоставление конвециональных и
неконвенциональных способов именования элементов внеязыковой
действительности, нормативных и окказиональных и пр.)
1.2.3.2. с помощью неязыковых средств (сопоставление нормативных и девиантных
способов взаимодействия, жестика, мимика и пр. как реакция на то или иное
действие и т.п.)
1.3. активизация культурно специфических нейтральных и оценочных авто- и
гетеростереотипов
1.3.1. через именование стереотипов
1.3.2. через соактивацию этих знаний с комплексом других сведений
2. Эксплицитные, т.е. языковые и неязыковые, средства
2.1. языковые:
2.1.1. лексико-семантические
2.1.2. словообразовательные
2.1.3. морфологические
2.1.4. синтаксические
2.1.5. стилистические
2.1.6. текстограмматические
2.1.7. формально-структурные

98
 2.2. неязыковые:
2.2.1. рисунки/карикатуры
2.2.2. цвет (степень интенсивности, сочетание цветов и пр.)
2.2.3. шрифт (размер, вид, форма и пр.)
2.2.4. фотографии
2.2.5 карты
2.2.6 схемы
2.2.7 графики/диаграммы

Анализ эксплицитных и имплицитных средств конструирования

аксиологического контекста позволяет в конечном итоге судить о стратегиях,
реализуемых адресантом медиатекста, а также о том, как могут профи-
лироваться сведения, сообщаемые в медийном тексте, в сознании реципиента.
В первом случае адресант, воспринимая действительность сквозь
когнитивную рамку «свой – чужой» или «свой – другой», профилирует тем или
иным образом комплекс активированных сведений о мире. Этот комплекс
сведений дифференцируется далее по некоторым основаниям в зависимости от
решения адресанта в пользу определенной дискурсивной стратегии, которая в
свою очередь предопределяет далее при порождении текста выбор номина-
тивных стратегий. Лексико-семантические, морфологические, синтаксические,
словообразовательные, формально-структурные, текстограмматические меха-
низмы вербализации, использованные адресантом при реализации своих
коммуникативных намерений, служат, с одной стороны, средствами активи-
зации сведений о мире у реципиента и, с другой стороны, маркерами, по
которым исследователь может с большей или меньшей долей уверенности
судить о принципах выбора стратегий коммуникантами. Выбор адресантом
языковых средств, таким образом, говорит о том, с какой точки зрения адресант
воспринимает актуальную внеязыковую действительность, какие когнитивные
структуры (в том числе и авто- и гетеростереотипы) становятся основанием для
профилирования совокупности сведений, подлежащих именованию при
порождении текста.
Во втором случае аксиологический контекст постоянно уточняется при
активизации разнообразных сведений о мире при восприятии реципиентом
медиатекста. Сведения о реальной и виртуальной действительности представ-
лены ментально в качестве картины мира каждого человека как совокупность
гетерогенных, гетерохронных, гетеросубстратных сведений о мире (Е.С. Кубря-
кова). В картине мира хранятся в т.ч. сведения о ценностных ориентациях
общества, о связях с ценностями мотивов деятельности субъекта, о социально
поощряемых или приемлемых либо порицаемых, или девиантных в тех или
иных условиях способах взаимодействия носителей конкретной культуры. В
картине мире хранятся также и сведения о мире, известные всем членам
лингвокультурного сообщества как стереотипы. В совокупности знаний,
описываемой как картина мира, есть сведения, которые можно изучать в
качестве относящихся к личностной идентичности конкретного субъекта; часть

99
этих сведений характеризует коллективную идентичность субъекта. Сведения,
относящиеся к личностной и коллективной идентичности, как и сведения о
ценностных ориентациях, соактивируются при восприятии медиатекста и
становятся когнитивным основанием при обработке реципиентом актуально
воспринимаемых сведений. Сопоставление с этими комплексами информации
актуально воспринимаемых через медиатекст сведений позволяет реципиенту
судить о месте этих знаний, о характере выполняемой кем-либо деятельности, а
также об их значимости для него конкретно и для того сообщества, к которому
он принадлежит. Активизация тех или иных когнитивных структур зависит от
механизмов вербализации, которые в свою очередь обусловливают результат
концептуализации и категоризации сведений о мире, а также их
профилирование и в конечном итоге деятельность реципиента в дальнейшем.

100
 МЕДИАТЕКСТ КАК НОСИТЕЛЬ НАЦИОНАЛЬНЫХ ЦЕННОСТЕЙ∗
Деятельность средств массовой информации по своей сути аксиологична, она
направлена на распространение системы взглядов на мир, структурированной
согласно определенной совокупности ценностей. Журналисты, как и другие
создатели массово-коммуникационной ситуации, генерируют в медиатексте
отношения к важным категориям человеческого бытия (власть, родина, семья,
любовь, дружба и т.д.), т.е. формируют непосредственно массовое сознание,
выражающееся в идеях, принципах, нормах, настроениях, переживаниях и
привычках, в которых нация осознает себя и свое бытие как нечто единое целое.
Медиатекст аккумулирует виртуальное духовное бытие, имманентно
нацеленный на аксиологическую репрезентацию, он является уникальной
лабораторией по синтезу и трансляции ценностей. В результате журналистика
предстает как социальный и политический институт, формирующий
аксиологию потребителя. Интенсивное развитие «четвертой власти» в этом
направлении поставило журналистику на одну ступень с такими коммуника-
тивными факторами культуры, как религия и искусство.
Впервые о культуронаследственной функции СМИ заявил в 1948 г.
Г. Лассуэл, назвав средства информации «носителями, трансляторами идеалов и
культурного наследия поколений». Указанную задачу журналистика США не
только сформулировала в рамках теории, но и реализовала ее в практической
деятельности. Роль СМИ, – гласят американские учебники, – состоит в
разъяснении ценностей общепринятой морали – того, что мы действительно
хотим для себя и нашего мира. По утверждению исследователей,
патриотические и религиозные чувства в этой стране неизменны с 1924 г.
При изучении культуронаследственной функции СМИ обычно выделяют
два уровня ее реализации. Первый – исторический или вертикальный –
подразумевает передачу ценностей от поколения к поколению. Второй –
актуальный или горизонтальный – связан с процессом вращения культурной
информации внутри конкретного социума. Аксиологическая социорегуляция
осуществляется в зависимости от канала коммуникации тремя методами:
материальное воплощение культурной информации (пресса), вербальное
воплощение (радио) и аудиовизуальное воплощение (телевидение). К
техническому инструментарию тиражирования ценностей можно отнести
разнообразные жанры журналистики, профессиональные стили, имиджи, мето-
ды обработки и интерпретации фактуры, технологии текстообразования и
воздействия на аудиторию.

∗ Публикация осуществляется при финансовой поддержке Министерства образования и науки РФ

(ГК П729 от 12.08.2009) в рамках Федеральной целевой программы: "Научные и научно-
педагогические кадры инновационной России на 2009-1013 г.", направление "Филологические
науки и искусствоведение". Тема проекта: "Языковая картина мира и творческая личность в
условиях трансграничья".

101
 Большинство СМИ апеллируют к обширной публике, многообразной в
возрастном, образовательном и этническом аспектах. Говорить в таких условиях
об актуализации только русских или сугубо православных ценностей в
медиатексте некорректно и неправомерно с научной точки зрения.
Принципиальным представляется недопустимость игнорирования интересов
того или иного народа, традиционно проживающего на территории России.
Свобода выбора, впрочем, как и свобода слова, остаются сегодня домини-
рующими константами. Выявляя аксиологию отечественного медиатекста, конст-
руктивнее говорить о духовной философии бытия подавляющего большинства
россиян. Тем более, что многие современные исследования в сферах философии,
социологии и этнопсихологии посвящены разработкам проблемы российской
ментальности (К.А. Абульханова, Р.И. Александрова, В.С. Барулин, Г.Д. Гачев,
Е.А. Курносикова, М.М. Решетников, В.А. Тонких, Ю.Л. Ярецкий и др.).
В эпоху рыночной журналистики акцентуация национальной аксиологии
имеет объективные обоснования. Согласно законам когнитивной психологии,
деятельность средств массовой информации определяется характеристикой
потенциальной аудитории. Качественное обращение журналиста к читателю
(слушателю, зрителю) всегда конгруэнтно, т.е. предполагает адекватную акти-
вацию когнитивных структур потребителя (эффект прайминга). Конгруэнт-
ность или «закон соответствия» подразумевает, что основные семантические
сферы, сформулированные в медиатексте коммуникатором, должны повторять
конструкты реципиента (потребителя)1. Содержание медиаматериалов при
эффективном прайминге связывается через цепь ассоциаций с
активированными мыслями или понятиями конкретного потребителя и
подкрепляется ими, соединяя прошлый опыт и новое знание. Использование в
медиатексте того, что человек уже знает, создает иллюзию информационной
прозрачности и близости, что, в свою очередь, рождает атмосферу безогово-
рочного принятия информационного потока2.
Конгруэнтное взаимодействие адресанта и адресата обуславливает наличие
в семантическом поле медиатекста единых фоновых знаний, которые являются
неким информационным фондом, общим для субъекта, порождающего текст
(автора), и субъекта, интерпретирующего текст (потребителя). А.А. Залевская
отмечает: «Именно коллективное знание задает те ориентиры, в соответствии с
которыми продуцент текста придаёт последнему определенную структуру»
[Залевская 2005: 353]. Коллективные фоновые знания, заполняющие и органи-
зующие российский медиатекст, базируются на ментальных представлениях,

1
Конструкт – конфигуратор свертки-развертки информации, используемый для организации пони-
мания и мышления.
2
Эффекты воздействия прайминга могут быть кардинально различными: от сдерживающих устано-
вок (избавить от курения) до разрешающего действия (преступления-копии). В нашей работе мы
рассматриваем «эффект прайминга» сугубо в положительном контексте как форму репрезентации
национальной философии.

102
психологические принципы обработки информации у отечественного произво-
дителя и реципиента массовой коммуникации берут свое начало в семантике
российской духовности.
М.М. Бахтин утверждал, что «текст есть выражение сознания что-то
отражающего» [Бахтин 2000: 311], Следуя этому, необходимо сказать, что в
тексте средств информации ярко представлена национальная картина мира.
Известно, что обработка факта идет преимущественно ресурсами интеллекта. В
XYIII в., под занавес эпохи великих географических открытий, впервые
заговорили о национальных различиях в интеллекте, объясняя их внешними
(температурными) условиями климата. Например, умеренный климат Среднего
Востока и Западной Европы якобы больше способствует развитию интеллекта,
чем климат тропических областей, где «жара душит человеческие усилия»
[Стефаненко 2006: 36].
В 1835 г. создатель идеи коллективной ментальности А. де Токвиль
выпускает книгу «Демократия в Америке». Автор, исследуя общественное
сознание страны, пишет, что все жители Соединенных Штатов имеют сходные
принципы мышления и управляют своей умственной деятельностью в
соответствии с одними и теми же правилами. Современные экспериментальные
данные подтверждают указанные результаты. Ментальность представляет собой,
по определению Б.А. Душкова, «специфический тип мышления» [Душков 2002:
13-14], синтезирующий аналитическую сферу, развитые формы сознания с
полуосознанными культурными шифрами.
В результате целесообразно предположить, что интеллект – это скорее
абстрактное понятие, объединяющее множество факторов, а не конкретная
данность, которую можно предугадать и легко измерить. Так, тесты по IQ,
сконструированные для одной культуры, чаще всего неадекватны для другой,
даже при всей четкости и правильности перевода. Относительно новая для
России наука «этнопсихология», утверждает, что высшие психические процессы
обусловлены культурой и формулирует этнические различия в IQ [Стефаненко
2006: 69-71]. В разных культурах существуют порой полярные социальные
представления об интеллекте и интеллектуальной личности. Ментальные смыс-
лы, как известно, разнятся. Для Модели Мира США важна когнитивная состав-
ляющая (логика, умение решать проблемы, вербальная ясность и отчетливость), а
на Востоке более значимой является социальная компетентность (ответст-
венность перед обществом, скромность, умение слушать, понимать другого).
В журналистском творчестве мотивация интеллектуальных усилий также не-
посредственно обусловлена семантикой национальной картины мира, являю-
щейся своеобразной информационной базой (термин А.А. Залевской) мышления.
Известно, что характер мотивации влияет на вид и объем воспринимаемых зна-
ний, вырабатываемые в процессе жизни мотивы генетически детерминированы и
служат единственной наследуемой основой этнических и индивидуальных
различий в интеллекте.

103
 Национальная картина мира автора медиатекста селектирует признаки
действительности, согласно своим внутренним законам и принципам Инте-
грирует и трансформирует весь массив воспринимаемого. Случайные признаки
отсеиваются, фиксируются лишь наиболее характерные, наиболее информатив-
ные для носителя определенного менталитета. Медиатекст обретает черты сверх-
текста, отражающего языковое (общественное) сознание социальной общности.
Таким образом, неким информационным фондом или фоновыми знаниями,
общими для субъекта, порождающего текст (автора), и субъекта,
интерпретирующего текст (потребителя), являются ментальные представления
нации, которую мы определяем как социальную общность, формируемую на
основе культурно-психологического, политического и географического
пространства, исторической памяти, религиозного опыта и единства языка.
В современной науке обозначены два полярных подхода к теории наций:
«etig–подход» культивирует универсальность мировой цивилизации и
однотипность ее составляющих; в рамках данной концепции различие между
культурами народов, говорящих на разных языках, носит случайный и
несущественный характер. В нашем исследовании доминирует «emic–подход»,
утверждающий, что культуры, несомненно, обладают специфическим отраже-
нием бытия, самобытной когнитивной сферой, что и детерминирует Националь-
ное своеобразие не только содержательно-формальных характеристик медиа-
текста, но и его ценностного пространства.
В процессе рассмотрения текста как способа аккумуляции и передачи
национальных ценностей от автора к потребителю медиапродукта мы
выделяем в качестве объекта исследования дискурс – текст, который вышел из
реальности и одновременно продуцирует действительность. В дискурсные
отношения вовлечена определенная языковая личность, которую представляют
автор и адресант медиапроизведения, демонстрирующие свой национальный и
социально–ролевой статус.
Языковая личность – личность, выраженная в языке (текстах) и через язык –
является субъектом национальной общности и представляет собой
«совокупность способностей и характеристик человека, обуславливающих
создание и восприятие им речевых произведений – текстов» [Язык … 1989: 3].
Она есть некий обобщенный образ носителя культурно-языковых и
коммуникативно-деятельностных ценностей, знаний, установок и
поведенческих реакций. Главным признаком языковой личности объявляется
наличие языкового сознания, синтезирующего коллективный и индивидуальный
опыт человека. В глубинах языковой личности закреплена специфика характера,
образ жизни, система ценностных координат человека как индивидуума и как
представителя определенной социальной общности.
В дискурсе когнитивной лингвистики утверждается триединство «язык –
национальная личность – культура»; языковая личность ассоциируется с
человеком как субъектом в действии, который активно воспринимает,

104
продуцирует и преобразовывает информацию, руководствуясь в своей мысли-
тельной деятельности определенными культурными схемами и стратегиями.
Проблема «существования языковой личности» рассматривается на трех уровнях:
познавательном, поведенческом и ценностном. Основополагающим в контексте
нашего исследования становится утверждение В.И. Карасика о том, что «в
структуре языковой личности особое место принадлежит ценностям как
наиболее фундаментальным характеристикам культуры и высшим ориентирам
поведения» [Карасик 2002: 166].
Мы предполагаем, что духовные ценности, вбирающие сущность
национальной аксиологии, фокусируются в Модели Мира языковой личности, в
системе вербализированных представлений-оценок относительно собственного
«Я» и субъектов, а также объектов окружающего мира, что характерно, как для
автора текста, так и для потребителя медиапродукта. Национальная Модель
Мира языковой личности (НММ ЯЛ) основывается на когнитивной
(существующей в виде концептов) и языковой картине мира (существующей в
виде значений языковых знаков), представляет собой достаточно объемную и
сложную структуру.
Национальная Модель Мира языковой личности является пространством
духовности, которое объективирует себя через определенную совокупность
духовных ценностей, зафиксированную в языковых системах и обусловленную
ментальными представлениями конкретной национальной общности.
В свою очередь, духовные ценности есть предельное нормативное основание
актов сознания и поведения людей. Проблема совести, вины и правильности
поступков, а также мысли пронизывает историю человечества и судьбу каждого
индивидуума в отдельности. В научном дискурсе мы можем наблюдать много-
ликую дефиницию ценностей. М. Вебер понимал ценности как трансцен-
дентное, М. Шелер – как цель, Г. Риккерт – как смыслы, Ф. Ницше – как волю.
Создатель концепции о Сверхчеловеке утверждал, что ценности – это «наи-
высшее количество власти, которое человек в состоянии себе усвоить».
В рамках нашего исследования ценности демонстрируют не столько субъект-
но-объектные отношения, сколько субъектно-субъектные, так как они состав-
ляют ядро национальной культуры, опосредуют ее духовные коды. По мысли
Г.П. Выжлецова, ценности позволяют увидеть культуру народа и общества
изнутри, из глубин социальной и индивидуальной жизни [Выжлецов 1996: 3, 65].
Духовные ценности – своеобразные социальные гены, определяющие струк-
туры и функции социальных организмов, хранятся ценности, соответственно, в
«душе» или менталитете нации. Н.И. Лапин определяет духовные ценности
нации как «обобщенные представления людей относительно целей и норм
своего поведения и в целом существования, воплощающие исторический опыт и
концентрированно выражающие смысл культуры отдельной нации, это сущест-
вующие в сознании каждого человека духовные ориентиры, с которыми
индивиды и социальные группы соотносят свои действия» [Динамика 1996: 3].

105
 Духовные ценности составляют глубинные внутренние структуры личности,
они организуют бытие человека как в пространстве, так и во времени, обес-
печивают селекцию воспоминаний (аспект прошедшего), структурируют пере-
живания (аспект настоящего), детерминируют устремления (аспект будущего).
Ценность как бы стягивает все духовное к разуму, чувствам и воле человека.
Духовные ценности, включающие должное и желаемое, способствуют
объединению нации и, будучи внутренней формой реальности, предполагают
свободный, добровольный выбор каждого человека. Ценностные отношения
людей не являются принудительными, не регулируются силой, обманом и
другими «материальными рычагами». Функциональность ценностей, образую-
щих национальную Модель Мира языковой личности, состоит в их значимости,
а не фактичности. Они внутренняя сущность человека, которую логически и
научно доказать невозможно, но именно она детерминирует сознательную
жизнь личности, определяя ее стремления, желания, поступки и действия.
Следует подчеркнуть, что культурные ценности в благоприятных
социально-политических условиях генетически устойчивы. Неоднозначность
ментально-духовной сферы, как явления, позволяет разделить содержательное
поле менталитета на глубинный уровень (ценностные константы) и пери-
ферийный (временный, представляющий собой новообразовавшиеся ценности
– аксиологические переменные). Ценность представляет собой диалектическое
единство устойчивости (традиционности) и изменчивости (новаторства).
Духовные ценности – первая составляющая диалектического единства.
Сформированные в течение веков ментальные ориентиры в структуре
общественного сознания занимают глубинный уровень, являясь его подосновой.
В отличие от верхнего уровня (общественного мнения) и основного (парадигма
мировоззрения общества) ценности глубинного уровня обладают генетической
устойчивостью и при изменении социально-экономической парадигмы
практически не деформируются.
Есть основания полагать, что духовная составляющая менталитета
представляет собой некий культурно-генетический код, с которым человек
рождается и который отчасти усваивает (но в большей степени рефлексирует
относительно ментальных конструктов) в процессе социализации. Следует,
конечно, признать, что проблема природы социального наследования – вопрос в
науке открытый. Тем не менее, сегодня известны три уровня структурно-
функциональной организации нейронной сети мозга: низший (рефлекторный),
средний (образный) и высший (логический), которые лежат в основе формиро-
вания некоторых сторон менталитета3.
Сказанное особенно актуально для России, державы с преобладающими
традиционалистическими взглядами. У каждой цивилизации и культуры есть

3
Подробный нейропсихологический анализ биоментальности представлен в работах Б.А. Душкова:
Основы этнопсихологии и ноопсихологии» [2001], «Психология типов личности, народов и эпох»
[2001], Психосоциология менталитета и нооменталитета» [2002].

106
своя функция, это разумное распределение делает жизнь человечества
осмысленной и полной. Образное мышление Г. Гачева награждает бытие США
«Эдиповым комплексом» [Гачев 1998: 34], в рамках которого сын символически
убивает отца и женится на матери. Для культуры этой страны характерен
примат кардинально нового, оживляюще молодого. России знакома другая
картина: Иван Грозный убивает своего сына. Русь предпочитает выверенное
старое, святые традиции, сложившиеся веками духовные устои. Они – главный
объект интереса со стороны исторической памяти нашей нации.
Духовные ценности в языковом сознании оформлены как структурированная
совокупность идеальных конструктов и образов: концепты (константы),
архетипы. Культура является общественным фактом, будучи репрезентативной.
Символизация культурного кода разворачивается в вербально-знаковой пара-
дигме текста; в качестве когнитивных единиц медиапроизведения, концент-
рирующих духовные представления нации, выступают концепты и архетипы.
Концепт есть символ, смысловая схема, объединяющая устойчивые пред-
ставления (понятия, чувства, эмоции) нации и человека о важных категориях
бытия. Концепты раскрывают национальные особенности общения и деятель-
ности людей, аккумулируют характеристики «идеальной национальной
личности» и в результате отражают сущность национального менталитета как
специфического отношения к миру его носителей.
Концепты морально-нравственной сферы демонстрируют духовный опыт
нации, который сохранен и репрезентирован единицами того или иного языка.
Концептуализированная сфера морально-нравственных концептов содержит
ассоциации между физическим миром и миром идеальных абстракций, сопрягая
духовную и материальную культуры. Например, «духовность» в отечественной
Модели Мира является ключевой доминантой национального бытия, проявляю-
щей себя в стремлении российского человека к вере, к высшим духовным цен-
ностям, в такой черте, как самопожертвование, в относительном безразличии к
материальным благам, в способности проявлять терпение в неблагоприятных ус-
ловиях. На фундаментальных смыслах концепта «Духовность» базируются иные
концептуализированные схемы: «Соборность», «Патриотизм», «Свобода» и др.
В качестве дополнительной когнитивной единицы, аккумулирующей
духовную аксиологию нации, в медиатексте выступает архетип. Провести четкую
границу между архетипом и концептом достаточно трудно. В лингвистике
архетипы рассматриваются в качестве концептов-артефактов. В этом смысле
архетип имеет четкую объективацию, обладает конкретным аналогом в реальном
мире (дом, колокол, солнце и др.), по своим сущностным характеристикам обра-
зует символ и в процессе лингвокультурологического анализа медиатекста позво-
ляет конкретизировать концептуализированную сферу ментальных ценностей.
Согласно теории К. Юнга, архетип представляет собой структурно-
формирующий элемент бессознательного, это некий первообраз, осадок психи-
ческого опыта всех предыдущих поколений. Архетипы являются сакральными

107
образами менталитета. Более того, сложная и многоуровневая система образов и
представлений архетипов сознания, по существу, и составляет духовный
стержень менталитета. Этнические архетипы суммируют основополагающие
свойства определенного народа как культурной целостности, тем самым
демонстрируя константные модели духовной жизни нации. Активизация и
культивирование этнокультурного архетипа позволяет поддерживать жизне-
способность духовных смыслов и ценностей на новом историческом этапе
существования социальной общности.
Когнитивные единицы, универсальные для нации, являются неизменным
фактором интереса для аудитории СМИ и при условии их адекватного введения
в текст оказывают формирующее воздействие на духовный мир как автора медиа-
текста, так и его потребителя.
В процессе нашего исследования было отмечено, что своеобразие репрезен-
тации в медиапроизведении ценностей российской культуры обусловлено
доминирующей антиномичностью российского мировосприятия. Евразийская
сущность отечественного менталитета объединяет разные когнитивные основа-
ния: необъятная география России порождает откровенный и широкий характер,
«легко впадающий в крайность» (Н. Бердяев). Перечень качеств российской
национальной личности диаметрально противоречив: сострадательность,
жалостливость сосуществуют с жестокостью, жажда творчества – с леностью;
неизменное следование традиции сменяется нигилизмом; мы боготворим
смирение и отречение, но одновременно склонны к бунту и анархической
свободе. В результате в рамках национальной Модели Мира языковой личности
репрезентация ценностного пласта в медиапроизведении принципиально
дихотомична, что позволяет выстраивать двуполярную интерпретацию ценност-
ных констант, обозначая антиномичные смыслы национальной аксиологии.
Итак, языковая личность автора медиатекста естественно настроена на
репрезентацию ментальных смыслов и ценностей. Весь процесс креатива
работника массовой коммуникации, нацеленный на создание материала, вы-
строен на мыслительных операциях, объективированных в национальном
языке, и разворачивается в рамках национальной Модели Мира. Соответст-
венно, в адекватных условиях в пространстве медиатекста мы наблюдаем де-
монстрацию ключевых культурных парадигм национального сообщества. Тем
не менее, существуют внешние и внутренние факторы, корректирующие данный
процесс: специфика рыночной журналистики, открытость российского мировос-
приятия, довлеющие каноны постмодернизма, информационно-психологическая
война, развернувшаяся в условиях вертикальной глобализации, которая, в отличие
от горизонтальной, не подразумевает сохранение национальной самобытности.
Учитывая вышесказанное, можно предложить следующую модель ценност-
ного анализа медиапроизведения.

108
 Ход/структура 1 этап 2 этап 3 этап
действий
Тезисное В рамках лингво- НММ ЯЛ автора Медиатекст является
обоснование культурологического медиатекста нацелена продуктом творчества
действий анализа исходным на имманентную ре- и встроен в
компонентом в презентацию ценно- социально-
исследовании стей российской политический
является культура культуры контекст эпохи
Задача Сформулировать Выявить аксиоло- Рассмотреть тексто-
ценностную сферу гические составляя- вые механизмы
концепта российской ющие концептуали- объективации цен-
культуры зированной сферы ностей (гештальты,
(формулировка скрипты и др.), одно-
фреймов и временно выявить
микромотивов) исконные модели
российской культуры
и возможные схемы
трансформации
ценностного ядра
Объект 1. Научные труды, в 1. Совокупность 1. Совокупность
анализа которых представлена языковых средств языковых средств
характеристика россий- медиатекста: медиатекста (лексика,
ского менталитета, ● лексическая фразеологизмы,
ценностей и концептов макроструктура; символика,
российской культуры. ● устойчивый ассоциативно-
2. Структурные сос- словесный комплекс; семантическая сеть
тавляющие концепта ● символические текста, экспрессивно-
(общее содержание; релеванты, метафоры, оценочные
форма – этимология; архетипы коннотации).
прагматическая ин-
формация – история 2. Идейно- 2. Параметры
концепта). тематическое поле медиатекста (тема,
3.Паремиологический медиатекста идея, композиция,
комплекс рус. языка архитектоника).
Метод. Анализ, обобщение, Концептуальный ана- Интерпретационный
инструментарий синтез, лиз, логико-семанти- анализ, анализ текста
экстраполяция ческий анализ, интер- по параметрам,
претационный ана- контент-анализ
лиз, сравнительно-со-
поставительный ана-
лиз, контент-анализ.

Сформулированная проблема позволяет обозначить принципиальный продук-

тивный механизм в конструировании аксиосферы медиатекста: профессиональная
интерпретация фактов невозможна без учета базовых ценностей и духовных тради-
ций России. Человечество полифонично и многогранно, миру и планетарной
цивилизации мы интересны лишь в той мере, в какой сохранили самобытную
национальную культуру. Нельзя не учитывать и тот факт, что нейтрализация
национальной Модели Мира опасна для психического здоровья человека. Транс-
формировать ядерные когнитивные модели, не повредив духовность, которая яв-
ляется основополагающей частью «Я-концепции» личности, нельзя.

109
СТИЛИСТИЧЕСКОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ ГЕНДЕРА В МЕДИАТЕКСТЕ
Текст – продукт дискурсивной практики
Антропоориетированный поворот современной лингвистической науки,
интерес к языку как средству общения, инструменту получения, хранения и
передачи знаний во многом определяют междисциплинарность современных
исследований, понимание и процедуру исследования продуктов речевой
деятельности. Текст понимается не как закрытая система, «осмысленная
последовательность словесных знаков, обладающая свойствами связности и
цельности, а также свойствами невыводимости общего смысла из простой
суммы значений составляющих» [Виноградов, Васильева, Шахнарович 1995:
127], а как продукт дискурсивной практики, «зеркало» представлений, харак-
терных для конкретного социума в конкретный исторический период.
Значительный вклад в подобную трактовку понятия «текст» вложила школа
критического дискурс-анализа.
Критический дискурс-анализ направлен на изучение лингвистической
составляющей социальных интеракций для выявления скрытых намерений и
интересов в системе социальных отношений и результата их воздействия на эту
систему: «Отправной точкой для критического дискурс-анализа являются
социальные вопросы и проблемы <…>. Он [анализ. – А.Л.] не начинается с
текстов или процессов интеракции. Серьезные проблемы экономики и
общества <...> находятся, по моему мнению, в корне проблем современной
общественной жизни. Если критический дискурс-анализ направлен на
изучение последних, то необходимо сначала составить картину того, как язык и
семиозис функционируют в первых» [Fairclough 2001: 229, 232]. Предметом
анализа, таким образом, становятся как проблемы, являющиеся частью
социальных практик, так и вопросы, связанные с рефлексивным конструи-
рованием этих практик или, другими словами, проблемы формирования идей
(ideational problems), проблемы репрезентации и непонимания [Chouliaraki,
Fairclough 1999: 60].
Поскольку в современном обществе социальные практики «текстуально
опосредованы» [Chouliaraki, Fairclough 1999: 46], лингвистический анализ
играет важнейшую роль в критическом дискурс-анализе. Текст неразрывно
связан с процессами его создания и интерпретации, которые в свою очередь
тесно связаны с различными локальными, институциональными и
социоисторическими условиями, поэтому анализ имеет трёхкомпонентную
структуру [Fairclough 1992: 73].

110
 Социальная практика

Дискурсивные практики

Текст

Низший уровень анализа – текст (семиотические элементы социальных

практик). Каждый текст содержит в себе набор формальных черт (грамма-
тические структуры, лексические единицы и другие семиотические образо-
вания), которые не только служат для определения какой-либо позиции и
репрезентации какого-либо феномена, но и несут черты других текстов или
дискурсов, отражая процесс создания и интерпретации текста, а в более широ-
ком смысле – социокультурную практику и принятую в ней картину мира.
Среднее звено анализа включает в себя процессы непосредственного
создания и интерпретации текста – ментальные, социальные и физические
практики порождения текста. Этот уровень соединяет текст, слова на странице
с более широким социальным контекстом через людей, которые участвуют в
процессе создания и последующей интерпретации текста.
Важнейшую роль в модели Н. Фэрклоу занимает социальный контекст,
являющийся высшей ступенью анализа. Социальный контекст определяет
создание, интерпретацию дискурсов и характеристики самого текста. Это так
называемый «контекст культуры». Культура, по мнению Р. Иванич, представ-
ляет собой взаимодействие противоречащих (конкурирующих) систем цен-
ностей, практик, норм, обычаев и отношений власти, которые сформировались
в ходе социополитической истории нации или института в любом культурном
контексте в интересах привилегированных членов [Ivanic 1998: 42]. Любая
культура оказывает давление на индивида с целью подчинения домини-
рующим ценностям и практикам. Культурные системы ценностей, однако, не
являются фиксированными и могут изменяться.
Анализ текстовой составляющей Н. Фэрклоу предлагает осуществлять с
использованием аналитических методов системной функциональной грам-
матики, предложенной М.А. Халлидеем [Fairclough 2003: 5; Halliday 1978; 1994].

111
Функциональная грамматика успешно позволяет объяснить причины,
определяющие выбор тех или иных синтаксических моделей, проследить
процесс смыслообразования. М.А. Халлидей трактует язык как «ресурс для
смыслопроизводства путем осознанного выбора» (a resource for making meaning
by choosing) [Halliday 1985: xxvii], подчеркивая, что в языке существуют
многообразные средства для передачи одного и того же значения, и выбор тех
или иных языковых средств конструирует различные смыслы. Грамматика в
данном случае определяется скорее как набор вариативных способов передачи
значения, нежели набор правил. Такой подход позволяет рассматривать функ-
циональную грамматику в качестве важнейшего механизма изучения отношений
между текстом и социокультурным контекстом, включая идеологическую пози-
цию автора. Данный подход к языку может быть применен не только на морфо-
логическом и синтаксическом уровнях, но и в значительно более широком
диапазоне. Выбор тех или иных лексических, метафорических и стилистических
средств передает определенные значения.
Медиатекст в дискурсивной системе координат
Тексты, продуцируемые средствами массовой информации, обладают
рядом характеристик, обусловленных дискурсивными практиками и отра-
жающих картину мира, присущую данному социуму: (1) поликодовый семио-
зис; (2) интертекстуальность; (3) адресность.
Смена трансляционных каналов видоизменяет процесс восприятия и,
следовательно, информационные характеристики медиатекста в каждом конк-
ретном случае. Все СМИ передают сообщения при помощи нескольких семио-
тических систем. В журналах и газетах передача информации осуществляется
по визуальному каналу, средствами фокусирования внимания читателя служат
непосредственно текст сообщения (яркие языковые приемы) и визуальные
образы (фотографии, иллюстрации). Радио задействует аудиоканал, при этом
смыслообразующую роль играет не только вербальная информация, но и
музыкальные произведения. Телевидение и Интернет предоставляют возмож-
ность задействовать наибольшее количество каналов восприятия. Следует отме-
тить, что язык является основной семиотической системой кодирования сооб-
щения медиатекста, что предоставляет широкие возможности для анализа
лингвистических манифестаций культурных представлений.
Средства массовой информации глубоко интегрированы в жизнь современ-
ного общества, медиатексты не ограничены тематикой и затрагивают широкий
круг вопросов, касающихся разных сфер жизни, следовательно, любой отдель-
ный медиатекст неизбежно пересекается с другими текстами и социальными
практиками. Интенсивность взаимодействия с другими текстами определяется
выбором канала трансляции: Интернет и телевидение предлагает наибольшие
возможности для установления интертекстуальных и интердискурсивных связей,
в то время как временная ограниченность радиотекстов позволяет использовать
цитацию как основной вид текстуальных связей.

112
 Адресность медиатекстов напрямую отражает процесс их создания:
позицию редакции, социально-экономические условия издания (например,
прибыль, полученная от размещения рекламы) и т.п. Необходимость
соответствия изложенных в тексте представлений ценностям и предпочтениям
читательской аудитории определяется экономическими условиями создания
медиапродукта, одним из обязательных условий существования которого
является его коммерческий успех. Доступность различных средств массовой
информации может варьировать от наиболее доступного радио (требуется
минимальный радиоприемник и источник энергии) до менее доступных газет,
журналов, Интернета, требующих от читателя совершения постоянных
действий для получения заложенного сообщения. Покупка журнала, подписка
на газету, а также постоянный доступ к Всемирной паутине требуют
дополнительных экономических и физических затрат со стороны читателя.
Редакционный коллектив стремится обеспечить и поддерживать
заинтересованность аудитории, в противном случае в любой момент читатель,
зритель, пользователь может переключить, отключить канал коммуникации.
Установка на «среднего» потребителя медиапродукта предполагает соотнесение
текста сообщения с вероятными фоновыми знаниями планируемых
реципиентов, отраженными в коммуникативной организации медиатекста.
Медиатекст должен предположительно транслировать культурные и иные
смыслы, принимаемые аудиторией.
Стилистический выбор – отражение культурных представлений
В данном разделе приводится пример исследовательской процедуры,
выполненной в русле критического дискурс-анализа, и позволяющей
проследить, как языковые средства транслируют культурные представления о
гендере. Материалом анализа послужили англоязычные женские и мужские
журналы об образе жизни (lifestyle magazines).
Представляется, что наиболее адекватный стилистический анализ текстов
женских и/или мужских журналов возможен в рамках теории субъязыков и
стилей, предложенной Ю.М. Скребневым [Скребнев 1975; 1994], а также
теорий коммуникативной адаптации (сommunication accommodation theory)
[Giles, Powesland 1975] и ориентации на адресата (audience design) [Bell 1997].
Стилистическая теория субъязыков позволяет выделить и описать
отличительные черты субъязыков мужских и женских журналов. Ключевыми
понятиями в данной теории являются «субъязык» и производное от него
понятие «стиль». Субъязык Ю.М. Скребнев определяет как подсистему языка,
обслуживающую потребности конкретной речевой сферы или ситуации
общения, т.е. определенным образом упорядоченную и соотнесенную с
внеязыковой (социальной) реальностью совокупность языковых единиц и
форм/моделей их употребления [Cкребнев 1985: 24]. Выделение субъязыка
женских журналов об образе жизни и субъязыка мужских журналов об образе

113
жизни не противоречит концепции Ю.М. Скребнева, согласно которой коли-
чество субъязыков (как объектов лингвистического анализа) ничем не
ограничено и определяется научными приоритетами самого исследователя и
поставленной им научной задачей [Там же: 24].
Любой субъязык с необходимостью включает единицы трех типов:
неспецифические – те, что встречаются во всех субъязыках; относительно
специфические – те, что встречаются в двух или нескольких субъязыках; и
абсолютно специфические – те, что встречаются только в нем и не присущи
иным регистрам. Стиль – это абсолютно специфическая область субъязыка или
то, что отличает данный субъязык от всех других. Отсюда следует полезный с
точки зрения исследовательской практики вывод, что под вербальным стилем
понимается не все, что говорится, а лишь отличительные особенности
речепроизводства в определенной коммуникативной сфере.
Поскольку и женские, и мужские журналы могут быть отнесены к
популярным средствам массовой информации, представляется возможным
выделение относительно специфических черт данных субъязыков, которые
будут общими для популярных СМИ в целом. Отличительные параметры
субъязыка женских журналов, не встречающиеся в мужских журналах,
выступают как стилистические особенности данного субъязыка, а языковые
характеристики, принадлежащие к абсолютно специфической области
субъязыка мужских журналов, определяют стиль мужских журналов.
Центральной темой женских и мужских журналов об образе жизни
являются различные сферы жизни через призму восприятия женщины/
мужчины, общность социальных аспектов различных гендерных групп объяс-
няет пересекаемость дискурсов и, следовательно, субъязыков, которые накла-
дываются друг на друга в своих неспецифических и относительно специфи-
ческих областях.
Стремление максимально приблизить язык современных СМИ к ситуации
неформального разговора или коллоквиализация (conversationalization),
является, по мнению ряда исследователей [Fairclough 1995; Litosseliti 2006;
Talbot 1998; Tolson 2006], специфической чертой популярных СМИ. Дискурс
мужских и женских журналов не является исключением.
Основу коллоквиальной специфики, как известно, составляют разговорная
(«сниженная») лексика и специфический синтаксис [Скребнев 1985: 75]. Нали-
чие в текстах женских и мужских журналов обеих названных черт позволяет
говорить о пересекаемости соответствующих субъязыков с субъязыком разго-
ворной речи.
Разговорные слова (коллоквиализмы) служат для создания естественного
разговорного колорита в ситуации неформального общения. Особенно широко
они используются в заголовках, выносимых на обложку, т.е. в той части
журнала, которая может заинтересовать потенциальных читательниц и
читателей настолько, что они купят данный номер журнала.

114
 «I Punctured His Thigh with My Stiletto» Brave Chicks Share their hysterical
Sex Bloopers. (Cosmopolitan. – August. – 2005. – cover)
Keep your tween or teen stress free. (Ladies’ Home Journal. – November. – 2006.
– cover)
Дружелюбный, неформальный характер непосредственного общения
редактора, авторов и читателей создается также использованием
синтаксических структур, характерных для разговорного стиля общения,
например, вопросы без использования вспомогательного глагола.
Page after glorious page of shoes? - A pleasure to behold; Bags? – Heaven;
Denim? - Not so much. (Cosmopolitan. – August. – 2005. – P. 23)
Want to divorce-proof your bond? Here’s the scoop on how to get smarter about
marriage. (Redbook. – November. – 2006. – P. 93)
Типичные для разговорной речи эллиптические предложения, вводные
слова и выражения, междометия также подчеркивают неофициальность,
придают оттенок дружеской фамильярности. Иллюстрацией разговорной
тональности текстов мужских журналов может служить обращение редакции
журнала «FHM» от имени актера Халка Хогана: в тексте используются
междометия, фамильярные обращения, разговорные слова, членение сложного
предложения.
Hey, brother! This is Hulk Hogan. I hope you will enjoy looking at the new
issue of FHM you have in your hands. This is my beautiful daughter Brooke on the
cover. She has a new album. Please feel free to check that out. But this magazine
better be the closest you get to my daughter. If I catch you checking her out in
person, this may be the last thing you ever read. Hulk. (FHM. – Nov. – 2006. – P.14)
Абсолютно специфические черты субъязыка женских журналов отличают
их от мужских журналов. В ходе анализа отбирались черты, которые в равной
мере присутствуют в различных изданиях, адресованных женщинам.
Номенклатура абсолютно специфических черт женских журналов
невелика, что объясняется рекреационной направленностью данного вида
СМИ: чтение не должно требовать значительной степени концентрации.
Характерной чертой женских журналов является способ представления
окружающей действительности, который проявляется на двух уровнях: а)
выбор определений и б) эвфемизация дискурса.
В журналах для женщин обращает на себя внимание изобилие аффективных
прилагательных и имен прилагательных в превосходной степени. Аффективные
прилагательные служат выражением не столько конкретных качеств предмета
или явления, сколько эмоционального отношения говорящего к этому предмету
или явлению: Well, we’ve had one fantastic Sex in the City month here at New
Woman. (New Woman. – Dec. – 2004. – P. 7)
Make sure and grab our third exciting issue of Cosmo Style, packed full of
fabulous fall clothes, makeup secrets, and the hottest celebrity trends.
(Cosmopolitan. – Aug. – 2005. – P. 7)

115
 Интерес представляют плеонастические случаи употребления
квалифицирующих имен, когда одно слово усиливает значение другого
синонимичного наименования: Ultramega superstar (Elle. – Dec. 2006. – P.90)
Второй отличительной чертой женских журналов является эвфемизация
повествования, что может быть связано со стремлением более деликатно
обозначить предметы или явления, разговор о которых традиционно не входит
в непосредственную сферу жизни женщин или может иметь негативные
коннотации для читательниц. Наиболее часто эвфемизации подвергаются
такие области жизни, как сексуальные отношения и описание интимных
частей тела. Для обозначения сексуального контакта используются такие
выражения, как get busy, do the deed, которые вне контекста журнала или
конкретного текста обозначают действия, не относящиеся к интимным
взаимоотношениям.
Don’t wait for the ‘right’ moment to get intimate – enough sleep, enough time,
enough prep. Enough is enough! Get busy with these fun and flirty tips. (Redbook. –
Nov. – 2006. – P. 94)
About 10 percent of women and 37 percent of men said they’d actually done the
deed while asleep. (Women’s Health. – Dec. – 2006. – P. 24)
Во вторую группу явлений, наиболее часто перефразируемых, входят
обозначения интимных частей тела.
Every year, a whole new wave of weight loss books is unleashed upon the
millions of Americans looking to lighten their saddlebag load. (Women’s Health. –
Dec. – 2006. – P. 74)
I’m truly blessed in the behind department. (Eve. – May. – 2007. – P. 120)
В целом эвфемизация повествования позволяет сделать вывод о
сознательной речевой деятельности редакции по нивелированию
потенциально неприятных предметов разговора для женщин посредством
более деликатных форм номинации.
Среди абсолютно специфических черт субъязыка мужских журналов можно
выделить следующие: (1) использование слов, принадлежащих к максимальному
уровню сниженности (вульгаризмы, табуированная лексика), (2) намеренное
нарушение грамматических и орфографических правил. К вульгаризмам и табуи-
рованной лексике относятся слова, обозначающие сексуальную активность,
физиологические процессы, названия репродуктивных органов человека. Рубри-
ки журнала, посвященные советам экспертов, характеризуются наиболее частым
использованием сниженной лексики: Game of the month Strangehold Normally,
sequels suck. This ain’t your normal sequel. … Strangehold takes full advantage of the
next-gen consoles’ processing power, making each enemy kill feel as real as a hot slug
to the gut. Lock and load motherfucker. (Maxim. – Nov. – 2006. – P. 50)
Part of the problem is Frank Bascombe as a first-person narrator, the author of
his life and times. Ford (and Bascombe) has been praised for a lack of irony, but
that's sheer bullshit. (Esquire. – Nov. – 2006. – P.44)

116
 Нарушение орфографических правил выражается в написании слов
согласно их коллоквиальному произношению: The average guy and his brother --
How do you get along with those guys who sorta look like you? (Men’s Health. –
Nov. – 2006. – P.196)
Наиболее распространенной формой нарушения грамматических правил
является использование ain’t для выражения отрицания:
These internet videos will probably get you fired. Evil Japanese wake ups. Your
alarm clock ain’t got nothin’ on being yanked out of bed by a horse. (FHM. – Nov. –
2006. – P. 124)
Современные стилистические теории позволяют не только описать
номенклатуру стилистических средств, но и объяснить механизм
конструирования представлений о мире посредством языка. Представляется
перспективным привлечь экспериментально апробированные теории, в част-
ности теорию стиля как ориентации на адресата (audience design), предложенную
А. Беллом, и теорию коммуникативной адаптации (сommunication аccom-
modation theory), разработанную лингвистами Г. Гайлсом и П. Пауэслендом.
А. Белл [Bell 1997] полагает, что стиль имеет социальную природу и является
производным от ассоциации отдельных языковых форм с определенной
социальной группой. Стилистический выбор говорящего определяется
ориентацией на адресата (audience design), т.е. говорящий целенаправленно
адаптирует свою речь таким образом, чтобы максимально приблизить ее к речи
коммуникативного партнера. Такое стилевое переключение мотивировано в
основном оценкой того эффекта, который определенные языковые формы
произведут на определенную аудиторию (responsive styleshift). Предполагается,
что минимальные различия в речи коммуникантов позволяют говорящему
получить поддержку и одобрение со стороны слушающего. Данное положение
было заимствовано из теории коммуникативной адаптации Г. Гайлса и
П. Пауэсленда [Giles, Powesland 1975].
Основой исследования А. Белла послужила речь дикторов радио. Было
установлено, что фонетические особенности речи диктора варьировали в
зависимости от целевой аудитории радиостанции, причем предполагаемая
целевая аудитория являлась единственной независимой переменной, другие
параметры – диктор, студия, тема сообщения, в некоторых случаях даже текст
сообщения – оставались неизменными.
Обоснованность подобного стилевого переключения определяется дискур-
сивными параметрами медиатекста. В журналах об образе жизни гендер является
основным параметром, определяющим выбор языковых форм авторами публика-
ций; при этом в женских журналах используются такие языковые формы,
которые соответствуют стереотипным представлениям о речи женской читатель-
ской аудитории. Следовательно, абсолютно специфические единицы субъязыка
женских журналов не только составляют основу стиля женских журналов, но и
являются стереотипными чертами языка женщин. Иначе говоря, стиль женских

117
журналов представляет собой набор групповых языковых практик, отвечающих
представлениям о женской речи.
Абсолютно специфическая сфера субъязыка женских журналов,
включающая такие языковые практики, как использование аффективных прила-
гательных, «опустошение» слов, функционирующих в качестве интенси-
фикаторов и описательное обозначение предметов и явлений посредством
эвфемизмов, пересекаются со стереотипным представлением о женской речи,
которое сложилось в обыденном сознании на основе патриархальных стерео-
типов, ряда научных трудов и популярной психологической литературы. Нали-
чие этих признаков используется как эталон при оценке соответствия речи
индивида культурным представлениям о мужественности и женственности.
В женских журналах активно воспроизводится стереотипная женская модель
(стиль) общения, причем в данном случае речь идет о целенаправленном мани-
пулировании языковыми средствами с целью создания требуемого типа женст-
венности. Важно подчеркнуть, что названные черты характерны для редактор-
ского стиля женских журналов в целом: мужчины-редакторы «присваивают» чер-
ты женской речи, демонстрируя классический пример стилизации. В качестве
иллюстрации приведем письмо-обращение мужчины-редактора к читателям:
I’ve a confession to make. <…> It’s been my good fortune to have a terrific staff
in my “reclining” years. <…> I remember a wonderfully creative editor of children’s
comics …<…> On a bus in the morning, they might go miles past their stop,
listening to a fascinating conversation. <…> And I am very, very glad about that.
(Woman. – June. – 2005. – P. 2)
Женщина-эксперт журнала «FHM» активно использует вульгаризмы,
отвечая на вопросы читателей, «присваивая», таким образом, мужской язык:
You can get a hard-on watching The Tonight Show. Her? She’s not horny. See,
women don’t have whatever it is that makes you guys horny for no damn reason.
(FHM. – November. – 2006. – P. 26)
С точки зрения языкового конструирования гендерной идентичности
представляется возможным заключить, что стилевые особенности женских и
мужских журналов репродуцируют стереотипный образ женственности, склон-
ной к эмфатизации чувств и стремящейся к описательному, как правило, дели-
катному отражению реальности и независимой доминирующей мужественности.
Подводя итоги, необходимо подчеркнуть, что медиатекст неразрывно связан
с социальной практикой, в которой он был создан, поэтому всесторонний анализ
медиатекстов должен учитывать особенно их производства. При этом текст
выполняет две функции: он транслирует не только определенную информацию о
каком-либо событии, но и является богатейшим материалом для изучения
картины мира той культуры, в рамках которой был создан данный текст.

118
ГЛАВА 3. ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ТЕКСТА В
МЕДИАПРОСТРАНСТВЕ

ФУНКЦИИ И СВОЙСТВА МЕДИАТЕКСТА

КАК ГЕТЕРОГЕННОЙ КОГНИТИВНОЙ СТРУКТУРЫ
Современная когнитивно-дискурсивная парадигма открывает широкие
перспективы для изучения языка медиакоммуникации на качественно новом
уровне: она позволяет поместить исследуемый объект – в принципиально иную
систему координат и благодаря этому выявить те из его сущностных свойств,
которые не проявляют себя или остаются незамеченными в другой системе
координат. Система координат когнитивно-дискурсивной парадигмы
предоставляет возможность изучать язык СМИ – не только «в самом себе и для
себя», а для более глубокого понимания и объяснения человека и того мира, в
котором он обитает. Это и создает предпосылки для изучения языка по его
роли и для познания (когнитивное направление в исследовании языка), и для
коммуникации и осуществления речевой деятельности … и для обеспечения
нормальной жизнедеятельности всего общества в целом» [Кубрякова 1995: 224-
225] (Курсив мой. – И.Р.).
Базируясь на принципе комплементарности, когнитивно-дискурсивная
парадигма предоставляет возможность комбинировать методы познания языка
медиакоммуникации, эффективно интегрируя данные и экспликативный
потенциал трех областей знания – системоцентрической лингвистики,
психолингвистики и когнитивной лингвистики. При этом особенно важен
процессуальный момент сближения и установления более тесных связей
между психолингвистикой, когнитивной лингвистикой и
системоцентрической лингвистикой, имеющий место наряду с их
дифференциацией. Иными словами, речь идет о таком использовании
достижений названных областей знания, при котором они взаимодополняют
друг друга, основываются друг на друге, т.е. «работают» в комплексе. Такой
интегративный подход позволяет актуализировать в языке СМИ его
семиотический аспект, без чего говорить о языке масс-медиа как о
функционирующем целом принципиально невозможно.
Традиционно язык рассматривается как лингвистический конструкт, как
структура, о которой может вестись речь с позиций Ф. де Соссюра. Однако и
сам ученый, и многие другие исследователи до него закладывали основы
семиотического рассмотрения языка, представляющего особый интерес для
«внешней» в понимании Ф. де Соссюра лингвистики. Эти области языкознания
изучают язык в его связи с человеческой психикой, через призму реализуемых
в разных модальностях познавательных процессов, а также в контексте его
функционирования в обществе.

119
 Медиатекст является конкретной манифестацией того, что индивид
осмысливает мир как реальный и фиксирует это осмысление в вербально-
авербальном формате в соответствии с особенностями человеческого
восприятия и мышления. Именно это обусловливает необходимость перехода от
исследования языковых единиц изнутри по принципу «вещи в себе», к поиску
той «точки отсчета», которая позволила бы изучать язык медиакоммуникации
извне как функционирующую целостность. Представляется, что только в случае,
когда анализ языковых явлений осуществляется сопряженно с внеязыковыми,
возникает реальная возможность достоверного выявления той роли, которую
играет язык в процессе медиакоммуникации.
Медиакоммуникация представляет собой такую сферу человеческой
деятельности, в которой язык в наибольшей степени реализует свои потенции
функционирующей целостности. Во-первых, эта целостность с особой
очевидностью манифестирует себя в продуцируемых СМИ медиатекстах,
предстающих как принципиально поликодовые: язык в них выступает как один
из целого ряда репрезентантов различных семиотических систем. Во-вторых,
медиатексты полимодальны: вербальное и авербальное воздействие на
реципиента реализуется в разных модальностях, что максимально приближено
к реальной среде функционирования языка. В-третьих, в сфере
медиакоммуникации наиболее полно и взаимосвязанно реализуются связи,
существующие между языком и познавательными процессами, между
полимодальными речевыми произведениями и мышлением.
За последние годы СМИ трансформировались в структуру, обеспечивающую
неуклонный рост объемов вербальной и авербальной информации, оказывающей
интенсивное воздействие на мышление индивида. Это в свою очередь влечет за
собой изменение способов познания усложняющегося мира на основе создания
новых комплексных гетерогенных когнитивных структур, необходимых для
освоения стремительно расширяющегося информационного пространства, в
результате чего происходит медиатизация мышления индивидов. Под
медиатизацией понимается когнитивный результат воздействия масс-
медийного полисемиотического, полимодального продукта на мышление
индивида, выражающийся в присвоении им специфически медийных
поликодовых когнитивных структур познания и представления реальности.
Рассмотрение медиатекста в качестве гетерогенной когнитивной структуры
особенно продуктивно для исследования отношений между языком,
мышлением и реальностью в сфере медиакоммуникации. Более того, это
позволяет объяснить, каким образом масс-медийный знаковый продукт,
вступая во взаимодействие с мышлением реципиента, способен эффективно
порождать смыслы и формировать целостность мысли при использовании
генетически разнородных репрезентантов различных семиотических систем.
Изучение медиатекста в когнитивно-семиотическом аспекте, с одной
стороны, закономерно детерминирует выход исследования на структуры

120
сознания, которые позволяют репрезентировать и интериоризировать
медиаинформацию, а с другой, – на различные коды, фиксирующие результаты
медиапознания реальности. Мы полагаем, что полученную по медиаканалам
поликодовую, полимодальную информацию индивид-реципиент хранит в
вербально-авербальном формате, но сообщить об этой информации он может
принципиально только с помощью языка.
Интегративный подход к исследованию воздействия медиатекста на
индивида позволяет наблюдать и в нем самом явление интеграции. Оно
проявляет себя в том, что между конституирующими его генетически
разнородными семиотическими объектами обнаруживаются моменты сходства,
сближения, синкретичности в результате чего возникает новое качество –
интегративность, проявляющее себя и как состояние связанности
дифференцированных частей в систему, и как процесс, ведущий к такому
положению. Интегративность состоит в том, что вербальные и авербальные
средства овнешнения мышления становятся гомоморфными в структуре
медиатекста.
Особую актуальность для исследования медиатекста представляют
положения когнитивной теории о способности человеческого мышления
продуцировать и интериоризировать обобщенные структуры разного типа,
объема и степени абстрагированности, которые принципиально необходимы
для представления и восприятия информации [Junger 1987: 658]. Гетерогенное
по своей природе человеческое мышление, включающее логические,
чувственные и иные составляющие, при поиске форм фиксации познанного
вырабатывает наиболее адекватные его устройству гетерогенные способы
представления информации. В силу способности мышления человека к
самопроизводству с помощью различных знаковых систем с расширением
технологических возможностей в сфере медиакоммуникации появляется
большое количество новых интегративных познавательных структур.
Медиапознание реальности требует фиксации ее фрагментов с помощью
когнитивных структур, адекватных механизмам как чувственно-наглядного,
так и абстрактно-понятийного мышления. Вместе с тем гетерогенные
компоненты медийных интегративных структур при восприятии и понимании
актуализируются как единая гомогенно функционирующая система.
Медийные когнитивные структуры фиксируют гомоморфизм объекта, способа
его познания и объективирующего его полисемиотического когнитивного
комплекса.
При последовательном интегративном подходе нельзя ограничиваться
исследованием медиатекста в отрыве от индивида: он должен изучаться в
системе координат, принимающей во внимание факторы, связанные с
психической деятельностью субъекта, включенного в другие виды
деятельности в социуме. Именно поэтому при моделировании реальности в
медиатекст закономерно включаются социальные, культурные и иные

121
параметры. Это дает основание для выявления сущности медиатекста как
особой системы, состоящей в «отражении структуры внешнего мира в связи с
потребностями социальной деятельности» [Демьянков 1992: 24].
Имеется ряд факторов, детерминирующих свойства медиатекста как
гетерогенной структуры представления знания. К первой группе факторов
относятся социальные. Для обеспечения своей эволюции социум нуждается в
информации о происходящих в нем процессах. Эта задача решается
посредством многомерной поликодовой репрезентации социальных структур и
процессов в медиатексте.
Наряду с социальными значительная роль принадлежит этнокультурным
факторам. Ещё Н. Бердяев указывал на то, что человек становится частью
человечества через свою национальную индивидуальность [Бердяев 1990]. В
результате особенностей географической среды, ландшафта, культурных
традиций и пр. у различных народов наблюдается разное отношение к
реальности. Специфика образа жизни способствует формированию особых,
специфичных для каждого этноса представлений о целях и смысле жизни, о
способах взаимодействия с другими людьми, о системе взаимосвязей между
объектами, явлениями и процессами окружающего мира. Составляя часть
благоприобретенных и разделяемых с другими членами этноса моделей
мировосприятия, культура этноса дает ему возможность не только определить
себя в мире, но и действовать [Лурье 1997].
Л.Н. Гумилев определяет культуру как систему сознания, связанную с
определенным этносом [Гумилев 1973]. Иными словами, медиатекст фиксирует
специфичную для каждой культуры систему опыта, или ценностей, которые не
уникальны, а повторяются и в других культурах, но интерпретируются
различным образом. Этот тезис подтверждается и экспериментально. Исследуя
различия в картине мира русских, бурят и англичан, Б.В. Дашиева приходит к
выводу о том, что кажущиеся с виду общими для разных культур свойства не
означают одинаковое мировосприятие [Дашиева 1999]. Значительный интерес
представляют и систематические экспериментальные исследования ядра
языкового сознания разных народов, осуществляемые Н.В. Уфимцевой. Эти
исследования показывают, что в ядре языкового сознания того или иного
народа обнаруживается как наличие компонентов, общих с другими народами,
так и отсутствие отдельных элементов, характерных для ядра языкового
сознания других этнокультурных сообществ. Этот феномен детерминирован
зависимостью формирования ядра языкового сознания от этнокультурного
контекста [Уфимцева 2002]. Например, в ядре языкового сознания некоторых
горских народов отсутствует слово смерть, так как в контексте их культуры
смерть рассматривается как часть жизни. В то же самое время слово смерть
располагается в ядре языкового сознания русских. Эксплицируя этот феномен,
В.П. Зинченко предполагает наличие у всех членов этноса общего культурно-
исторического «генетического кода» [Зинченко 1991: 27]. Сказанное дает

122
основания для утверждения о том, что медиатекст не может не репрезентировать
модели мировосприятия, инкорпорирующие этнокультурные компоненты
бытия.
Свойства медиатекста обусловливаются и действием исторических
факторов. Для каждого исторического периода свойственны свои способы и
формы переживания мира. А.Я. Гуревич считает, что картина мира человека
основывается на единстве двух групп категорий – универсальных и
социальных [Гуревич 1984]. Универсальные категории играют определяющую
роль для мышления индивида. К ним автор относит время, пространство,
причинность и изменчивость явлений мира. В отличие от универсальных
социальные категории обладают большой личностной значимостью для
человека, так как к ним относятся такие категории, как собственность, права,
труд, справедливость и т.д. На самом деле обе группы категорий тесно
взаимосвязаны, а их репрезентированность в медиатексте является исторически
детерминированной.
Этнокультурные, социальные и исторические факторы детерминируют
свойства медиатекста: антропоморфность, социоморфность, амбивалентность и
полимотивированность, находящие в нем непосредственное поликодовое
отражение. Индивид познает себя, свои возможности, социум и свое место в нем.
Репрезентация включенности индивидов в социальный процесс придает
медиатексту выраженный антропоморфный характер. Не менее существенным
моментом является то, что индивиды принимают участие в происходящих
событиях и тем самым конституируют социальную реальность, а ее
отраженность в медиатексте придает последнему ярко выраженный
социоморфный характер. Социоморфность и антропоморфность, по всей
вероятности, следует рассматривать как два ведущих свойства медиатекста.
Множественность – это один из основополагающих атрибутов социального
бытия: в нем проявляется соотношение единого и многого. В социуме
постоянно происходят процессы познания единого во многом и многого через
единое, например, существование индивидов в социуме и функционирование
социума через индивидуальности. С помощью процедур интерпретаций
множественность репрезентируется медиатекстом в поликодовом формате, что
обусловливает его принципиальную амбивалентность. Множественность как
свойство социальной реальности проявляет себя не столько через бытие
объектов, сколько через отношения [Пигров 2000]. Медиатекст репрезентирует
главным образом отношения, в которых проявляется единство и целостность
социальной реальности.
Одним из важных свойств медиатекста является его полимотивирован-
ность. Во-первых, она манифестируется на оси «реальность – модель реальности
– язык» и выявляется в условиях выбора данной, а не иной модели
медиарепрезентации события. Во-вторых, социальный мир – мир множества
реальностей, и разные индивиды, соприкасаясь с его различными аспектами,

123
неизбежно создают собственные «версии» реальности. В-третьих, особые
условия, в которых производится медиация события, не позволяют выявить все
его стороны в той мере, которая бы исключала возможность иных
интерпретаций. Это в целом характерно для любых когнитивных процессов:
хорошо известна невозможность достижения абсолютного знания и в научной
области.
Взгляд на медиатекст как на полифункциональную смысловую систему
позволяет рассматривать его свойства как результат выполняемых им функций, и
выявлять, как с их помощью «трансформируется онтология мира в сознании
людей» [Тураева 1994: 105]. Можно с уверенностью говорить о том, что
полисемиотический формат медиатекста не может не оказывать влияния на
выполняемые им функции. В частности, расширение авербального пространства
медиатекста, в том числе и за счет использования мультимедийных и
компьютерных технологий, позволяет выделить ряд ведущих функций,
реализация которых была ранее либо недоступна, либо менее эффективна.
Исходя из понимания функции как роли, выполняемой элементом системы
[Науменко 2000], качества которой, в свою очередь, задаются системой более
широкой, можно утверждать, что функции медиатекста задаются социальной
системой и заключаются в репрезентации реальности в оценочной форме с
целью воздействия социального субъекта (органа СМИ) на мышление
реципиентов–членов социума.
Представляется, что на современном этапе на первый план выдвигается
диагностическая функция, которая становится особенно очевидной в контексте
теории самоорганизации общества. Ее суть заключается в выявлении средствами
массовой информации «проблемных точек» социального пространства с целью
побудить общество к мобилизации необходимых ресурсов для поддержания в
нем состояния «неустойчивого равновесия». Несмотря на то, что масс-медиа
часто обвиняют в разжигании страстей, погоне за сенсациями, скандальных
публикациях, нетрудно заметить, что под их пристальным вниманием
оказываются люди, облеченные властью, от личностных качеств которых зависит
благополучие общества. Это придает иное измерение медиаскандалам, в которые
оказываются вовлеченными известные политические или государственные
деятели. Диагностическая функция способствует реализации стремления
социума к самосохранению и динамичному развитию, поскольку в условиях
ограничения свободы слова в обществе неизбежно начинаются стагнационные
процессы, ведущие к накоплению энтропии.
Медиатекст реализует ярко выраженную моделирующую функцию, тесно
связанную с познавательной деятельностью человека. По мнению Л.Я. Дорф-
мана, «модельный» способ существования события – это его измененное
состояние, «программа» которого заложена не в самом событии, а во внутренних
целях индивида [Дорфман 1996]. Медиатекст представляет собой такую модель
фрагмента реальности, которая фиксирует знание индивида о реальности как

124
при помощи языка, так и посредством других кодов, обладающих, как и язык,
моделирующими свойствами. В результате сопряжения репрезентантов
различных семиотичсеких систем моделирующие свойства продуцируемых СМИ
комплексных семиотических образований, репрезентирующих фрагменты
реальности значительно усиливаются. Это соответствует высказанной
Э.Бенвенистом мысли о том, что способность языка осуществлять семиотическое
моделирование многократно возрастает при подключении к нему репрезентантов
других знаковых систем, поскольку они заимствуют у него «основные свойства
устройства и функционирования» [Бенвенист 1974: 86].
Информативная функция связана с потребностью индивидов в получении
такой поликодовой медиаинформации о реальности, которая обеспечивала бы
эволюцию человеческой когниции. К.С. Пигров высказывает интересную мысль
о том, что горизонтальная множественность мира, будучи репрезентирована
СМИ, открывает его вертикальное измерение, которое обнаруживает себя только
в коммуникации [Пигров 2000]. С информативной функцией тесно связана
экспликативная: медиатексты, как правило, не обнаруживают «чистого»
информирования, а предлагают интерпретацию события, выражающуюся в
упорядочивании различных аспектов ситуации, определении их границ и
установлении связей между ними.
Медиатекст также выполняет интегрирующую функцию. Л.Я. Дорфман
полагает, что индивиду изначально задано драматическое противоречие, связан-
ное с его физической оторванностью, как от других людей, так и от объектов
мира [Дорфман 1996]. Стремясь преодолеть этот физический разрыв посредством
имеющихся в его распоряжении психических процессов, индивид восстанав-
ливает с их помощью свою «встроенность» в мир. Иными словами,
преобразование медиатекста в психическую реальность индивидуального
сознания обеспечивает индивиду переживание его единства с социумом. В этом
смысле, видимо, можно говорить о том, что масс-медиа незаменимы для
достижения взаимосогласованности действий большого количества людей.
Следовательно, в качестве смысловой системы, способствующей преодолению
разрыва между такими онтологическими сущностями, как индивид и объекты
реальности, может рассматриваться поликодовый медиатекст, поскольку ему
принадлежит функция интегрирования индивида в реальность и моделей
реальности в мышление индивида, что в конечном счете способствует
стабилизации и интеграции общества.
На наш взгляд, в настоящее время все более проявляет себя
синергетическая функция медиатекста. Ее сущность становится более
очевидной в контексте теории самоорганизации, согласно которой в обществе,
живой и неживой материи непрерывно идет универсальный процесс
объединения элементов в системы, перестройка организации систем и их
объединение в новые структуры. Социальная самоорганизация основывается на
различных видах деятельности, включающих познавательную и

125
информационную. Активно участвуя во внутрисоциумном и мировом процессах
самоорганизации, масс-медиа способны вносить изменения в характер течения
исторического процесса, который они наблюдают и изучают изнутри системы,
т.е. принадлежат ей [Моисеев 1999: 1-8]. Будучи одним из основных социальных
инструментов познания реальности, СМИ реализуют функцию объединения
частей отдельно взятого социума, а также всех частей мира. Это объединение
происходит вследствие масс-медийного продуцирования таких знаковых
пространств, которые фиксируют структуры и процессы реального мира. При
взаимодействии таких репрезентаций с мышлением реципиента они становятся
частью его концептуальной системы. В свете сказанного можно утверждать, что
медиатекст является одним из информационных источников, фиксирующих и
стимулирующих самоорганизационные процессы в обществе.
Важное место принадлежит и опосредующей функции медиатекста.
Устойчивость социума как неравновесной системы особого типа достигается
опосредованием внешних (с природной средой) и внутренних отношений.
Появление СМИ как механизма, опосредующего внутри- и межсоциумные
отношения при помощи продуцирования поликодовых образований, становится
закономерным на определенном этапе эволюции. В усложняющейся схеме
внутрисоциального и природносоциального информационного обмена
коммуникация на межличностном уровне перестает быть достаточным
опосредующим фактором для дальнейшего развития. Можно утверждать, что
масс-медиа являются специфической опосредующей системой, создающей
специфический продукт – поликодовый медиатекст, который фиксирует
самоорганизационный характер природы и общества, где кризис и конфликт
представляют собой определяющие этапы развития. Такой взгляд на СМИ в
значительной степени снимает с них обвинение в погоне за «жареными» фактами
и сенсациями и указывает на то, что в центре внимания индивидов с
неизбежностью должны оказываться самые значимые, определяющие моменты
эволюции природных и социальных систем. Именно поэтому в сферу
пристального внимания массмедиа попадают природные катаклизмы,
антропогенные катастрофы и социальные конфликты. Активный поиск
конфликтных, кризисных ситуаций и информирование о них членов социума
превращает СМИ в социальный механизм, обеспечивающий продвижение
социума в его развитии.
Признавая существенную роль масс-медиа в формировании содержания
мышления индивидов, можно по-разному оценивать масштабы непосредст-
венного влияния медиакоммуникации на их поведение. В любом случае
восприятие медиатекста означает восприятие мира через других людей.
Сопровождающая эти процессы ментальная деятельность неравнозначна
деятельности, необходимой для обеспечения непосредственного восприятия
реальности. Основное различие базируется на том, что продуцент медиатекста
выстраивает некоторую модель ситуации или события, означивая в ней и свои

126
цели. Иными словами, медиатекст репрезентирует свойства внешнего мира в
моделях, структурно соответствующих целям его продуцента. Наличие у
продуцента целей прослеживается в различных кодах, составляющих медиатекст,
которые можно определить как прагматические элементы различного уровня. В
свою очередь, они вступают во взаимоотношения различного рода с
концептуальной системой реципиента. Из сказанного следует, что медиатекст
выполняет регулятивную функцию.
Таким образом, функции медиатекста как полисемиотического образования
задаются внешне-внутренними механизмами: как свойствами внешней со-
циальной среды, так и внутренними свойствами – устройством когнитивной
системы индивида.

127
 СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ФУНКЦИИ МЕДИАТЕКСТА
Медиатекст как источник информации современного человека оказывает
все возрастающее влияние на его сознание и поведение. По данным
исследований аудитории масс-медиа, россияне пребывают в информационном
поле медиатекстов довольно длительное время (от 3 до 8 часов в течение дня)
[Федотова 2005: 345]. Помимо исключительно информационной роли,
медиатекст выполняет по отношению к реципиентам (получателям
информации) и иные функции. Среди них особое место занимают социально-
культурные функции.
Уточняя специфику данного понятия, отметим, что социально-культурные
функции какого-либо явления имеют отношение к удовлетворению высших
духовных потребностей человека и формированию его ценностно-
мотивационной сферы, отвечающей требованиям высокой морали и
нравственности. В этом аспекте мы будем рассматривать и социально-
культурные функции медиатекста.
Анализ функций любого феномена предполагает учет и его дисфункций.
Не исключение и социально-культурные функции медиатекста, обратной
стороной которых выступают дисфункции медиатекста. Последние
представляют собой не просто неисполнение официально закрепленных за
медиатекстом социально-культурных функций, но и формирование/
культивирование и удовлетворение низших и исключительно гедонистических
потребностей аудитории.
Выполнение медиатекстом функций, в том числе социально-культурных,
обеспечивается существованием в тексте семантических элементов
(микроструктур), которые складываются из значений слов и предложений,
отношений и взаимосвязей между предложениями, стилистических и рито-
рических образований значений [Шевченко 2002: 20]. Следуя за Т.А. ван Дей-
ком, констатируем, что на формирование у читателя ментальных моделей
(субъективных интерпретаций событий, переосмысление духовных ценностей,
отношения к чему-либо или кому-либо) влияет не общая тема публикации, а
используемые авторами медиатекстов формулировки [Dijk 1985].
Таким образом, говоря о реализации тех или иных социально-культурных
функций медиатекста, необходимо учитывать семантические средства, с
помощью которых автор оказывает влияние на сознание и поведение читателей
(слушателей, зрителей).
Структурируем социально-культурные функции и дисфункции медиа-
текстов с помощью табл. 1. В ней приведена классификация, в которой мы учли
существующие подходы к типологизации социо-культурных функций
медиатекста.

128
 Табл. 1.
Социокультурные функции и дисфункции медиатекста
№ Функции Дисфункции
На уровне общества На уровне личности На уровне общества На уровне личности
1. Социально- Социализация Социально- Десоциализация
культурная культурная
интеграция дезинтеграция
2. Позитивная Позитивная Негативная Негативная
социально- личностная социально- личностная
культурная идентификация культурная идентификация
идентификация идентификация
3. Повышение Позитивная Дискриминации Негативная
социально- «Я-концепция» отдельных «Я-концепция»
культурного личности общностей личности
статуса различных
общностей
4. Повышение уровня Удовлетворения Понижение Неудовлетворения
общественной эстетических уровня эстетических
культуры сознания потребностей общественной потребностей
и поведения личности культуры сознания личности
и поведения
5. Просвещение Повышение уровня Дезинформация и Понижение
массового сознания индивидуального искажение уровня
социально- общественных индивидуального
культурного представлений о социально-
интеллекта социально- культурного
культурной интеллекта
реальности

Представленная классификация, разумеется, является достаточно условной.

Многие из перечисленных функций и дисфункций пересекаются. Кроме того,
отметим, что ранговые отношения между ними выявлять нецелесообразно. Как
показывают многочисленные медиацентрированные исследования, для
российского медиатекста в той или иной степени характерно выполнение всех
перечисленных в табл. 1 функций и допущение дисфункций.
Рассмотрим сущность, реальное воплощение и семантические средства
осуществления основных видов социально-культурных функций и дисфунк-
ций современного медиатекста.
Социально-культурная интеграция и социализация
Выполнение данной функции медиатекста связано с транслированием
общечеловеческих ценностей, норм культуры, морали и социального поведе-
ния. Эмоционально сопереживая события, описываемые в медиатексте,
реципиент принимает его интенции в сферу своей ценностно-мотивационной
организации. Чаще всего реализация данных социокультурных функций
медиатекста осуществляется в таких его жанрах, как социальная реклама,
биографический очерк, художественный фильм и др.

129
 Медиатекст целенаправленно распространяет в массе людей сведения,
оказывающих на них идейно-психологическое влияние и побуждающих
аудиторию к определённого рода действиям и мотивам. Функции социально-
культурной интеграции и социализации в первую очередь предписываются
медиатексту, создаваемому так называемым социально значимым средствам
массой информации, как правило, тем, которые имеют в составе учредителей
государственные структуры.
Функции интеграции и социализации включают в себя как органичные
составляющие комментирование и интерпретацию в медиатексте происхо-
дящего в социуме, поддержку существующих норм и властных отношений,
координацию разнонаправленной социальной активности, формирование
общественного согласия, поддержание общности социальных ценностей. В
целом это означает обеспечение социальных связей на уровне общества. В
определенных случаях данные функции предполагают распространение с
помощью медиатекста побуждающие и мобилизующие посылы, связанные с
организацией кампаний в связи с актуальными целями в политике, экономике,
социально-культурной сфере.
Анализируя семантические средства достижеиия медиатекстом рассмат-
риваемых функций, назовем среди наиболее часто употребляемых
установление функциональной связи между элементами текста с помощью
парафраза, контраста, примера.
Медиатекст является мощным источником формирования общественного
сознания, нравственного, духовного развития общества. До настоящего времени
воспроизводятся результаты хрестоматийного исследования восприятия одного
и того же текста в рукописном виде и помещенном в печатное издание.
Степень доверия и сила воздействия на испытуемых печатного слова на каждом
этапе опытной проверки оказывается выше, чем влияние рукописного текста
[Бореев 1986: 33].
Известно, что в определённых культурно-историческоих условиях медиа-
текст может в той или иной мере утратить свои ролевые функции, что
приводит к возникновению дисфункционального или афункционального
эффекта. По отношению к рассматриваемым функциям, это дисфункции
дезинтеграции и десоциализации. Конкретное проявление данных дисфунк-
ций связано с транслированием посредством медиатекста таких установок, как
цинизм, жестокость, насилие. Широко известен социально-психологический
эксперимент, устанавливающий прямопропорциональную зависимость между
совершением агрессивных действий подростков и просмотром ими фильмов о
физическом насилии [Назаров 1999: 98-101]. Очевидно, что визуальные образы
в данном воздействии имеют решающее значение, вместе с тем, их никак
нельзя отделить от сопровождающего их медиатекста, который воспринимается
аудиторией в неразрывном единстве с образным рядом.

130
 В настоящее время в медиатексте получили широкое распространение
посылы мифологического сознания – мифа катастрофизма, всеобщей
продажности, всеобщего страха, безнадежности, политической апатии,
отсутствия целей развития, провала всех реформ и т.п. Это обстоятельство в
корне противоречит одной из основных задач и принципов медиатекста –
формирование рационального сознания: доведение до зрителя, слушателя,
читателя достоверной информации, выводов глубокого социального анализа,
показ высоких образцов гражданского поведения, прекращение антинаучной
пропаганды, рекламы, оказывающей деградирующее воздействие,
культивирование социальной ответственности и т.д.
Социально-культурная и личностная идентификация
По данным социологических исследований, около 70% подростков и
молодежи проводят большую часть своего досуга в процессе восприятия
медиапродукции, в том числе, медиатекста. Для старшего поколения этот
показатель выше – 84% [Молодежь в современной России 2007: 67]. Очевидно,
что социальная и личностная идентификация населения происходит при
мощнейшем воздействии медиатекста. Положительными примерами
осуществления медиатекстом этой важной социально-культурной функции
могут служить следующие:
ƒ повышение уровня патриотизма человека в результате восприятия
определенных медиапродуктов (патриотического художественного или
документального фильма, репортажа, очерка, статьи и т.д.). Это
является примером позитивной национальной идентификации;
ƒ выбор социально-значимой профессии или приобретение установки на
профессиональное и честное исполнение своих трудовых обязанностей
в результате восприятия медиапродукции и медиатекстов об
определенном роде занятий. Это пример позитивной
профессиональной идентификации;
ƒ приобретение установки на взаимопомощь, позитивное отношение к
окружающим, в том числе близким и коллегам, исполнение долга
перед ними, конструктивный альтруизм и бескорыстие как результат
последовательного воздействия медиатекстов в жанре социальной
рекламы, духовных программ и т.д. В данном случае происходит
позитивная статусно-ролевая идентификация.
Суммируя все аспекты такой функции медиатекста, как личностная
идентификация, назовем ее компоненты: подкрепление индивидуальных
ценностей, получение сведений о моделях поведения, идентификация с
ценностями других, достижение понимания самого себя [Назаров 1999: 16].
Однако чаще всего имеет место негативная социально-культурная и
личностная идентификация. Данная дисфункция проявляется в неудов-
летворенности человека своим социально-культурным и личностным статусом

131
и ощущении ущербности в силу отсутствия или ограничений каких-либо
ресурсов: материального состояния, здоровья, таланта, интеллекта, социальных
связей и т.д. Эта дисфункция характерна, прежде всего, для медиатекста
коммерческой рекламы. Анализируя текст рекламы, можно сделать вывод о
доминировании в нем призывов повысить свой субъективный социально-
культурный статус посредством приобретения так называемой статусной
продукции или атрибута богатой жизни. Примерами такого рекламного
медиатекста могут быть широко известные слоганы «Ты этого достойна»,
«Только для избранных», «Позволь себе роскошь», «Только для настоящих
мужчин», «…купи, чтобы соответствовать уровню», «Для тех, кто знает толк…»
и т.д. Таким образом, отсутствие у человека возможности соответствовать
транслируемому стилю жизни способствует появлению чувства
неполноценности и апатии. Исследователи воздействия рекламных текстов
констатируют, что значительная доля аудитории масс-медиа имеют установку
на конкретные действия, чтобы изменить группу принадлежности на более
высокостатусную и соответствующую рекламным персонажам. Среди
подобных действий немало низконравственных и аморальных установок. Так,
11,5% опрошенных продемонстрировали готовность преступить закон в целях
повышения собственного дохода; 6,1% – выйти замуж (жениться) по расчету. И
почти каждый третий респондент (28,8%) выразил установку на отказ от своих
ценностей и духовных ориентиров в угоду такой стратегии поведения, которая
позволяет улучшить экономический, политический, профессиональный и
прочие социальные статусы [Бочарова 2006: 163].
Таким образом, негативная социально-культурная и личностная
идентификация как дисфункция медиатекста имеет весьма серьезные
последствия в виде так называемого «контроля сознания» [Назаров 1999: 17],
навязывающего аудитории примитивные образцы социального поведения.
Повышение социально-культурного статуса различных общностей,
формирование позитивной «Я-концепции» человека
Данные функции медиатекста реализуются в следующих аспектах:
ƒ понимание с помощью медиатекста положения другого,
сопереживание;
ƒ формирование медиатекстом основы для диалога, социального
общения;
ƒ реализация с помощью восприятия медиатекста социальных ролей.
Медиатекст, содержащий упоминание о каких-либо социальных группах,
самим фактом своего существования присваивают статус данным общностям.
Более высокий статус приписывается тем, кто оказывается в сфере внимания
медиа.
Контент-аналитические исследования частоты упоминания в медитексте
различных социальных групп показывают, что лидирует в этом отношении

132
общности известных и популярных людей, государственных служащих,
предпринимателей. Именно данные социальные группы в общественном со-
знании являются наиболее престижными.
Положительными примерами реализации функции повышения статуса
социальных групп посредством медиатекста является так называемая
легитимация отдельных общностей, считающихся до определенного времени
как бы несуществующими: людей с ограниченными возможностями здоровья,
мигрантов и вынужденных переселенцев, национальных и прочих меньшинств.
Помещение в медиатекст дискуссии о способах решения социальных проблем,
поддержки этих общностей дает положительный эффект в виде формирования
позитивной «Я-концепции» представителей этих групп.
Однако гораздо чаще можно говорить о дисфункциях медиатекста,
связанных с понижением социального статуса отдельных общностей и
формированием негативной «Я-концепции» их представителей. Рассмотрим
проявление этой дисфункции медиатекста на примере текстов печатных
изданий о людях с ограниченными возможностями здоровья.
Медиатекст влияет на формирование положительной или отрицательной
самооценки людей с ограниченными возможностями: например, инвалиды
могут быть представлены как недееспособные слабые существа или же как
компетентные, уверенные в себе личности с сильной волей. Проведенное
автором исследование медиатекстов об инвалидах (качественный контент-
анализ центральной и местной прессы за последние 5 лет) позволяет говорить
об образе немощных инвалидов, людей, не способных самостоятельно решить
свои проблемы. Об этом свидетельствует доминирование в медиатексте
описания мер в отношении инвалидов. Последние рассматриваются как
объекты, пассивные получатели помощи. Показательны следующие наиболее
часто встречающиеся фрагменты текста публикаций: «Надо позаботиться об
инвалидах» (Кокин В. Надо позаботиться об инвалидах // Орловская правда. –
12.07.2004. – С. 2.), «Вниманием и заботой», «Инвалидам оказали помощь»
(Сухенко Л. Инвалидам оказали помощь // Орловская правда. – 19.12.2005. –
С. 5.), «Льготы инвалидам» (Льготы инвалидам // Орловский меридиан. –
24.12.2003. – С. 7.), «Подарки для самых слабых» (Самарина И. Подарки для
самых слабых // Орловский вестник. – 06.12.2001. - С. 8).
Упоминание в медиатексте людей с ограниченными возможностями
здоровья преимущественно в контексте описания деятельности
специализированных служб социальной защиты и реабилитации культивирует
дальнейшую социальную изоляцию инвалидов.
Однако необходимые условия эффективного использования СМИ состоят в
том, что можно назвать «пропагандой социальных целей». В нашем случае это
продвижение идей недискриминационного отношения к инвалидам,
готовности включения этих людей в «наш мир», признания их полноценными,
своими, равными.

133
 Информационное конструирование страха перед инвалидностью
происходит посредством текстов публикаций такого рода: «Кузница
инвалидов?» (Сергеев А. Кузница инвалидов? // Орловский меридиан. –
26.09.2001. – С. 4), «Пусть обнесет нас чаша инвалида» (Столяров Н. Пусть
обнесет нас чаша инвалида // Орловская правда. – 04.12.2005. – С. 3), «Пассажи-
ры третьего сорта» (Пассажиры третьего сорта // Орловская правда. – 15.05.2002.
– С. 2), «На что надеяться?» (Филина И. На что надеяться? // Орловская правда.
– 02.12.2004. – С. 3).
В текстах публикаций подобного рода формируется образ беспомощных
инвалидов, забытых государством и обществом. Традиционные функции ме-
диатекста – информирование, профилактика, мобилизация общественности на
посильную помощь в решении личной проблемы – приобретают форму пробле-
матизации. Газеты транслируют в общество чувство беспокойства. На первый
взгляд такую позицию прессы можно оправдать выполнением ими инфор-
мационной и профилактической функций. С другой стороны, материалы СМИ,
содержащие панические и устрашающие картины жизни инвалида стигмати-
зируют жизненную ситуацию инвалидов как безвыходную.
В случае с людьми, имеющими жизненные ограничения, роль масс медиа
должна заключаться в позиционировании их проблем, формировании
адекватного представления у населения об этой социальной группе (не как о
неполноценных людях, а как о людях, имеющих особые потребности, при
удовлетворении которых они могут полноценно участвовать в жизни
общества), в превращении проблем инвалидности в коллективно осознанную
социальную проблему.
Качественный анализ медиатекста об инвалидах показал, что манипу-
лирование массовым сознанием обеспечивет легитимность новым моделям
социальной дезинтеграции и поддерживают статус кво прежних идеалов и
стереотипов, тормозящих демократическое социальное развитие, дискрими-
нирующих, ограничивающих выбор и потенциал человека с ограниченными
возможностями здоровья.
Анализ восприятия медиатекста нельзя считать научно обоснованным без
проведения экспериментальных фокус-групп (фокусированного группового
интервью) с людьми, испытавшими воздействие интересующих нас медиа-
текстов.
Результаты анализа транскрибированных текстов интервью представим в
виде ряда противоречивых суждений людей об инвалидах и их проблемах.
Назовем эти противоречивые представления антиномиями. Начнем с антиномий
в беседах фокус-групп, состоящих из людей, не имеющих инвалидности.
Первая антиномия. Участники фокус-групп в одних случаях говорят об
инвалидности как о возможности получения/увеличения размера пенсии, в
других – как о неком «клейме», «ярлыке», препятствующим или затрудняющим
социальную интеграцию людей с ограниченными возможностями. Однако,

134
чаще всего, имеет место непонимание проблемы дискриминационности
термина «инвалид» и связанной с ним установки на «естественное
освобождение», а, по сути, исключение людей, имеющих инвалидность, из
общественной жизни.
Вторая антиномия. Этот парадокс был выявлен при обсуждении
участниками фокус-группы следующих двух вопросов: «Как бы Вы вели себя в
отношении коллеги/одногруппника, имеющего инвалидность и видимый
дефект внешности?» и «Насколько реальными Вы представляете себе
романтические отношения с человеком, имеющим инвалидность и видимый
дефект внешности?». Было установлено, что в отношении коллеги или
одногруппника-инвалида участники фокус-группы склонны проявлять
нетребовательность и некритичность к его работе/поведению. Совершенно
иная ситуация с потенциальными романтическими отношениями с инвалидом
– такую возможность респонденты усматривают только в исключительном
случае, например, в случае необыкновенных душевных или иных качеств
человека с ограниченными возможностями. Очевидна глубоко заложенная в
сознании людей дискриминация по физическому признаку – тех качеств,
которых достаточно для построения романтических отношений людям,
имеющим типичную внешность, недостаточно для нетипичных людей – к ним
повышенные требования, они «должны удивить, покорить, обескуражить».
Третья антиномия заключается в одновременном осознании необходимости
создания доступной городской среды для инвалидов и предположении о том,
что лучшее решение проблем инвалидов – их совместное проживание,
деятельность и общение в рамках неких «ниш» для инвалидов. Участники
фокус-групп выражают уверенность в том, что людям с видимыми дефектами
внешности комфортнее с себе подобными. Однако, полагаем, что это
объясняется эффектом проекции. Доказательство тому – ответы участников
фокус-группы на вопрос «Как Вы чувствовали бы себя в присутствии человека-
инвалида, имеющего нетипичную внешность?». Большинство реакций было
связано с предположением о возможном ощущении неловкости и незнания, как
себя вести.
Переходя к результатам фокусированного группового интервью с людьми,
имеющими инвалидность, отметим, что беседа была построена вокруг трех
центральных тем: психосоциальное самочувствие, наиболее острые жизненные
проблемы и необходимые участникам фокус-группы виды помощи.
Отвечая на первый вопрос, люди с ограниченными возможностями
описывали, как правило, свои психологические ощущения от пребывания в
общественных местах и рассказывали о тех ресурсах, которые помогают им,
несмотря на физические ограничения, адаптироваться в обществе. Эти
рассуждения, на наш взгляд, также могут быть представлены рядом антиномий.
Первая антиномия. Семья рассматривается участниками фокус-групп с
двух сторон: или как главный жизненный ресурс, или (в случае отсутствия

135
постоянного родительского внимания) как то, вопреки чему удалось
приспособиться к ограничениям здоровья.
Вторая антиномия. Люди с ограниченными возможностями, с одной
стороны, заявляют о необходимости равного к ним отношения в общественных
местах («без унизительных взглядов сочувствия и проявления жалости»), с
другой – демонстрируют явную установку на свое «особое положение» в
общественных местах: транспорте, на дороге, очереди и проч.
Третья антиномия. Размышляя о самых необходимых видах помощи, люди
с ограниченными возможностями называют, прежде всего, материальную
поддержку, улучшение медицинского обслуживания и решение жилищных
проблем, т.е. имеют явную установку на пассивные виды помощи. В то же
время эти же информанты демонстрируют высокую степень
неудовлетворенности тем стереотипным образом инвалида, который
сформировался под влиянием средств массовой информации, образом
недееспособного, немощного человека, ориентированного на иждивенческую
жизненную позицию.
Сопоставление основных результатов интервью всех фокус-групп позволяет
говорить о глубоком непонимании, некой пропасти, лежащей между
жизненными пространствами инвалидов и остальных людей. Рассматриваемая
проблема имеет две стороны. Одна заключается в том, что общественность
лишена культуры отношения к людям, имеющим инвалидность, другая – в том,
что сами люди с ограниченными возможностями в силу стереотипности
общественного сознания, транслируемого медиатекстом и воспринимаемого в
ходе межличностного общения, имеют в большинстве своем низкую
самооценку, недостаточный уровень амбиций и пассивную стратегию
социальной адаптации.
Продолжая рассмотрение социально-культурных функций и дисфункций
медиатекста, обратимся к функциям, связанным с удовлетворением высших
духовных потребностей человека и общества.
Повышение уровня общественной культуры сознания и поведения и
удовлетворение эстетических потребностей аудитории
Одна из важнейших задач современного этапа общественного развития
нашей страны – возрождение национальной культуры России, ее дальнейшее
гуманистическое, нравственное наполнение. От ее решения зависит
достижение согласия в обществе, сплочение населения и его различных слоев
на началах согласия и сотрудничества. Воспринимаемый аудиторией
медиатекст организует общение, объединяет людей, помогает по крупицам
восстанавливать народные праздники, традиции, обряды, стимулирует
самодеятельное художественное творчество, а также вооружает методикой их
проведения. Обогащение культуры, усиление ее стабилизирующей роли
становится ключевым звеном дальнейшего развития России, и роль

136
медиатекста в этой области оказывается важнейшей. Однако, к сожалению,
легче указать недостатки в этой области, чем успехи.
В настоящее время остро встала проблема отсутствия или недостатка в
медиатексте информации, формирующей знание людей о культурных
ценностях нации. Культурная журналистика переживает кризис: резко
сократилось число профессиональных обозревателей культуры и музыки,
падает медиатекстов печатных и электронных средств массовой информации в
этом секторе. Данное обстоятельство привело к потере интереса широкой
публики к вопросам культуры, замене культурных и музыкальных новостей
светскими и в конечном итоге – к падению уровня культурного развития
населения. Важной практической рекомендацией в этом отношении становится
необходимость освещения в медиатексте культурно-массовых событий,
широкого и свободного от ангажированности транслирования вопросов
культуры, поиск новых имен и инициирование новых проектов в области
культуры.
Завершаем анализ социально-культурных функций и дисфункций
медиатекста рассмотрением функции, ответственной за повышение так
называемого национального индекса интеллекта.
Просвещение массового сознания и повышение уровня индивидуального
социально-культурного интеллекта
Необходимость отнесения данных функций к ролевому репертуару
медиатекста объясняется тем фактом, что для более, чем 80% населения России
основным источником информации об окружающей действительности
становится медиатекст (прежде всего, медиатекст, транслируемый телеви-
дением) [Федотова 2003: 34]. Таким образом, от содержания медиатекста в зна-
чительной степени зависит общая социально-культурная просвещенность
россиян.
Важной составляющей рассматриваемых функций является формирование
общественного сознания и моровоззрения. Отражая мир и ценностное
отношение к нему, мировоззрение личности определяет социально-
политическую, философскую, нравственную, эстетическую, научно-теорети-
ческую ориентацию человека во всех сферах его деятельности и многообразии
взаимоотношений. Мировоззрение формируется как результат обобщения в
сознании естественно-научных, социально-исторических, технических и фило-
софских знаний. Поэтому важным фактором в формировании цельного научного
мировоззрения является доступность знаний. Медиатекст, способствующий
становлению мировоззрения, должен отвечать принципам позитивной и
гуманистической направленности, правдивости, объективности [Журналистика
социальной сферы 2008: 45-46],
Вместе с тем, анализ современного медиатекста с позиций его потенциала в
формировании мировоззрения личности показывает его неспособность

137
повысить социально-культурный интеллект аудитории. Речь идет о такой
дисфункции медиатекста, как дезинформация и искажение общественных
представлений о социально-культурной реальности.
Самыми показательными примерами этого аспекта могут служить
необъективная, ангажированная подача новостей, популярное и ненаучное
(примитивное) обсуждение важных философских и научных тем в ток-шоу,
чрезмерное распространение в транслируемой медиапродукции низкокачест-
венных кино, шоу, аппелирующей к исключительно гедонистическим потреб-
ностям аудитории.
Подводя итоги анализа социально-культурных функций и дисфункций
современного медиатекста, ещё раз подчеркнем его колоссальную значимость в
жизнедеятельности общества. Сопровождая человека на протяжении всей его
жизни, медиатекст социализирует, адаптирует, формирует мировоззрение,
самоидентификацию, отношение к другому и общий уровень интеллектуального
развития. Осуществление названных функций предполагает использование
авторами медиатекстов определенных фонетических, графических,
морфологических, синтексических, микро- и макросемантических, стилисти-
ческих, гиперструктурных, риторических, прагматических, интеракционистских
и других структур и стратегий.
Важно, чтобы эти наиважнейшие функции, реализуемые посредством
перечисленных семантических структур, не приобрели форму дисфункций.
Необходимо приостановить превращение информационной функции медиа-
текста в передачу дезинформации, функции развлечения в «контроль сознания»,
функции мобилизации в культивирование насилия, функцию просвещения
массового сознания во всеобщее оболванивание и снижение социального
интеллекта аудитории.

138
 ФУНКЦИИ ПРЕЦЕДЕНТНЫХ ФЕНОМЕНОВ
В НЕМЕЦКИХ МЕДИАТЕКСТАХ
Медиатексты представляют собой особого рода тексты, которые
отличаются насыщенностью информацией и наличием скрытой или явной
оценки событий, объектов и/или субъектов. Поэтому для достижения
адекватного воздействия на реципиента в публицистике используются не
только собственно языковые, но и композиционные логико-стилистические
формы и приемы: «манкие» заголовки, необычный характер повествования,
животрепещущие и яркие, «сочные» описания, нестандартные рассуждения,
вводные эпизоды, скрытое или прямое цитирование, введение разных типов
чужой речи, а также активное обращение к многообразным емким, но
лаконичным способам репрезентации действительности, например, апелляция
к прецедентным текстам (далее ПТ1).
Прецедентные феномены до сих пор остаются малоизученными, хотя
названные явления представляют несомненный интерес для лингвистических
исследований (см. подробнее работы [Балахонская 2002; Боярских 2006;
Гришаева 2004; Гудков 2003; Нахимова 2007; Слышкин 2000; Семочко 2004;
Спиридовский 2006 и др.]). Ведь ПТ являются интеллектуально и
эмоционально значимыми символами культуры, которые регулярно
воспроизводятся в ней на протяжении многих поколений как коллективным,
так и индивидуальным субъектом [Караулов 1987]. Выступая в качестве
культурно-специфических знаков, они являются наиболее яркими маркерами
культурной идентичности, поскольку содержание ПТ или хотя бы его ядро
знакомо большинству индивидов данной лингвокультуры, а не только какому-
либо ее отдельному представителю.
Таким образом, ПТ способны активизировать в сознании человека ряд
ассоциаций, комплекс символов, связанный с ними у целого социокультурного
типа, поскольку названные феномены входят в прототипическую часть
концептуальной и языковой картины мира [Феномен прецедентности 2004].
Поэтому в результате исследования особенностей функционирования ПТ в том
или ином дискурсе, в частности в медийном дискурсе, можно получить

1
Понятие «прецедентный феномен» используется нами как родовое понятие, объединяющее все
типы прецедентов в культуре. При этом мы считаем нерелевантными различия между понятиями
«прецедентный текст», «прецедентные имена», «прецедентные высказывания», «прецедентные
ситуации», так как при этом употребление одного только имени, цитаты и т.д. активизирует в
сознании индивида чаще всего все содержание ПТ, что и отличает обсуждаемое явление от
классических произведений. Таким образом, при семиотическом подходе к культурным фактам не
имеет значения ни статус прецедента (будь то факт, ситуация, событие, имя человека или
предмета), ни способ выражения ПТ средствами вербального кода (финитной конструкцией,
группой слов той или иной структуры, полипредикативным образованием, текстом как конечным
продуктом речемыслительной деятельности или же лексемой с какой-либо словообразовательной
структурой) [Семочко 2004].

139
представления о том, какие сведения ассоциативного комплекса остаются
константными по отношению к тому или иному ПТ, а какие подвергаются
переосмыслению в процессе своего развития и бытования в определённой
культуре. В этой связи изучение особенностей бытования прецедентных фено-
менов в медиатекстах представляется актуальным и интересным, поскольку
резуль-таты анализа помогают лучше понять проблемы, связанные с манип-
улированием сознанием и восприятием медиатекста реципиентами в рамках
той или иной культуры.
Теория прецедентности впервые была предложена и теоретически
обоснована Ю.Н. Карауловым, который к числу прецедентных относит
«готовые интеллектуально-эмоциональные блоки», значимые для той или иной
личности в познавательном и эмоциональном отношении, хорошо известные в
обществе и постоянно используемые в коммуникации. По словам основополож-
ника указанного научного направления, прецедентными называются тексты,
«значимые для личности в познавательном и эмоциональном отношении,
имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому
окружению данной личности, обращение к которым возобновляется неодно-
кратно в дискурсе данной языковой личности» [Караулов 1987: 216].
Ю.Н. Караулов выделяет три общих признака, которые отличают ПТ от
других известных типов текста:
1) Любой ПТ имеет эмоциональную и познавательную значимость для
каждого индивида социума (т.е. в разные исторические периоды сохраняется
внимание к определенным морально-этическим ценностям).
2) ПТ всегда носит надличностный характер (то есть его содержание, по
крайней мере, ядро сюжета, знакомо не какому-либо отдельному индивиду, а
большинству представителей определенного культурного сообщества).
К ПТ постоянно обращаются в рамках данного социума. Незнание этих
текстов является предпосылкой для «отторженности от данной культуры» [Там
же]. Это может объясняться тем, что с когнитивной точки зрения ПТ является
моделью осмысления действительности, моделью, принимаемой и зачастую
активно используемой большинством, если не всеми, в социуме.
Таким образом, выделенные Ю.Н. Карауловым черты ПТов отражают сим-
биоз индивидуального и коллективного начал, являющихся основой
прецедентного феномена.
Кроме общих черт, выделенных Ю.Н. Карауловым и присущих всем ПТ,
Л.И. Гришаева различает и специфические черты исследуемого явления,
отличающие ПТ одной культуры от ПТ другого сообщества. К таковым
признакам относятся:
• частотность обращения к ПТ в конкретной лингвокультуре в
определенный исторический период;
• характерный набор ПТ, с помощью которых осуществляется апелляция к
фундаментальным морально-этическим ценностям данного сообщества;

140
 • моно-/полифункциональность;
• амбивалентность/однозначность ПТ для определенной
лингвокультуры;
• ситуации, когда та или иная культура рассматривает ПТ как наиболее
подходящее средство воздействия на адресата;
• уникальный набор ассоциаций, связанный с тем или иным
прецедентным феноменом в данной лингвокультуре;
• наличие/отсутствие героев ПТ, существующих/знакомых только этому
сообществу;
• наличие/отсутствие процессов мифологизации героев или ситуаций ПТ
в данной культуре и т.д. [Феномен прецедентности 2004: 15-46].
В каждой лингвокультуре существуют прецедентные феномены, бытующие
длительное время и обеспечивающие культурную континуальность в
диахронии (преемственность между поколениями в разные исторические
эпохи) и в синхронии (сохранение национального своеобразия данной
лингвокультуры на определенном этапе ее развития, единства культуры,
несмотря на различия между субкультурами). Исследования ПТ актуальны,
поскольку могут проводиться в рамках различных дискурсов, таких как,
например, медийный, художественный, политический.
Таким образом, классифицируя ПТ, можно выделять универсальные,
идиокультурные, регионально специфические феномены, а также ПТ, с
помощью которых активизируются сведения определенного типа в конкретной
лингвокультуре и с помощью которых возможно задать рамку восприятия
определённого события, объекта и/или субъекта [Феномен прецедентности
2004; Семочко 2004].
Для изучения особенностей функционирования прецедентных феноменов
в немецких медийных текстах на основе анализа лексико-грамматических
средств вербализации и активизации изучаемых явлений были выбраны
следующие немецкоязычные печатные издания за 2008-2009 гг.: «Focus» (июнь
2008; июль 2008; апрель 2009), «Sport.ard (июнь 2008), «Sport.zdf» (июнь 2008),
«Süddeutsche Zeitung» (март 2009; май 2009), «Tageszeitung» (июнь 2008).
На основании критериев выделения ПТ, предложенных Ю.Н. Карауловым
[Караулов 1987: 216] и уточненных Л.И. Гришаевой [Феномен прецедентности
2004: 36], в анализируемых немецкоязычных медиатекстах был выделен ряд
ПТ. Для более детального анализа были выбраны следующие ПТ:

«Петр Великий» / «Peter der Große».

«Казачок» / «Kasatschok».
«Бранденбургские ворота» / «das Brandenburger Tor».
«Черный – красный – золотой» / «Schwarz-rot-gold»
«Черный Орел» / «Schwarzer Adler».
«Вертер» / «Werther».
«Бернское чудо» / «Das Wunder von Bern».

141
 «Нефертити» / «Nofretete».
«Золушка» / «das Aschenputtel».
«Гензель и Гретель» / «Hänsel und Gretel».

Для наглядной иллюстрации нашего исследования приведём наиболее

интересные результаты проведённого лингвистического анализа.
Русский прецедентный текст «Петр Великий» и средства его репрезентации
Бытуя в европейской культуре на протяжении нескольких поколений, ПТ
«Петр Великий» (см. статью «Russlands Fußball im Höhenflug. Von Sieg zu
Sieg»2 (Tageszeitung. – июнь 2008)) функционирует не только в пределах
русской культуры, но и на мегакультурном уровне, а потому относится к
европейскому культурному пространству и широко известен среди людей с
гуманитарным образованием, и имеет при этом универсальный характер для
большинства образованных европейцев. Из общего контекста становится
очевидным, что ПТ «Петр Великий» является сюжетообразующим в статье
«Russlands Fußball im Höhenflug. Von Sieg zu Sieg».
Автор обращается к названному ПТ для проведения параллели между
победой российской армии над Швецией в Северной войне и победой
футбольной сборной России в матче со Швецией на чемпионате Европы по
футболу в 2008 году. Меняются эпохи, меняются имена героев, меняется
характер их действий, но ядерная основа ПТ «Петр Великий» остается
неизменной: гордость россиян за сокрушительную победу России над
Швецией.
Взяв за основу матрицу Л.И. Гришаевой «Типология прецедентных
феноменов в дискурсе», содержащую критерии выделения ПТ [Феномен
прецедентости 2004: 36-38], мы считаем, что особенности бытования и
функционирования прецедентного текста «Петр Великий» в пределах немец-
кой лингвокультуры можно представить следующим образом (см. табл. 1):

2
http: //www.taz.de/1/archiv/dossiers/dossier-fussball-em-2008/artikel/1/schweden-ueberrannt/

142
 Табл. 1.
Особенности бытования и функционирования прецедентного текста
«Петр Великий» в немецкой лингвокультуре
Критерии3
Тип культуры Европейская
Образованная аудитория
Сфера функционирования Определенная
(с хорошим гуманитарным
субкультура
образованием)
Знак аппеляции к Победа
фундаментальным Обучение/Развитие нации
ценностным ориентациям Прогресс
Характер Универсальный
Источник Русская история
"Удельный вес" в
Значительный – для русской картины мира, периферийный –
концептуальной картине
для немецкой картины мира
мира европейцев
Местоположение в
немецкой Ядерное – для русской культуры, периферическое – для
концептуальной картине немецкой культуры
мира
Сфера бытования Тип дискурса Медийный
Длительность бытования в
Несколько поколений человечества
культуре
Привязка к определенной
Петровская эпоха (XVIII век) и современность (XX век)
исторической эпохе
Как средство предвосхищения и аргументации победы России
Условия апелляции к ПФ
над Швецией на чемпионате Европы по футболу 2008 г.
Выражение надежды российских болельщиков на победу в
важном для российской сборной футбольном матче
Функциональный Предание исторической значимости победе российской
потенциал футбольной команды
Создание положительного образа российской футбольной
команды
Вербальный код Макротекст
Способы кодирования Визуальный:
Невербальный код
транспоранты
Создание амбивалентной рамки восприятия немецкими
Эффект от использования реципиентами силы российской футбольной команды, ее
ПФ профессиональных возможностей и способов достижения
высоких результатов.

Нужно заметить, что апелляция к изучаемому прецедентному тексту

осуществляется на протяжении всей статьи «Russlands Fußball im Höhenflug.

3
Здесь и далее жирным шрифтом в данной и последующих таблицах выделены рубрики матрицы,
предложенной Л.И. Гришаевой [Феномен прецедентности 2004: 36-38], обычным шрифтом –
результаты проведенного нами исследования.

143
Von Sieg zu Sieg». При этом активизация анализируемого прецедентного
феномена происходит как в результате употребления имени собственного, так
и скрытой аллюзии, вызывающей в сознании реципиентов статьи ряд
ассоциаций, комплекс символов, связанных с изучаемым ПТ.
При самой первой апелляции к ПТ «Петр Великий» мы имеем дело с
именем собственным: Sie feierten Peter den Großen und dessen Sieg im
Nordischen Krieg über Schweden auf riesigen Transparenten, flankiert von der
Seekriegsflagge: "Wir wiederholen die Heldentat unserer Vorfahren!" Но тут же
упоминается и конкретное событие, связанное с ПТ «Петр Великий» – победа
россиян на шведами в Северной войне (Sieg im Nordischen Krieg), которая
называется героическим поступком предков (die Heldentat) нынешних россиян-
футболистов. При этом есть визуальная апелляция к изучаемому ПТ путем
использования российскими футбольными болельщиками огромных
транспарантов с Андреевским флагом, символом создания Петром Первым
российского флота и его побед: auf riesigen Transparenten, flankiert von der
Seekriegsflagge. Так автор статьи подчеркивает единение российских
болельщиков, поддерживающей свою команду в решающий момент. Значит,
для апелляции к ПТ «Петр Великий» используется и скрытая аллюзия (Wir
wiederholen die Heldentat unserer Vorfahren, Seekriegsflagge), которая отсылает
нас все к той же Северной войне и победе России над Швецией, говоря об
итогах игры как о повторении героического поступка наших предков.
В результате проведенные параллели между событиями разных эпох
позволяет понять надежды российских болельщиков на благополучный исход
игры. Однако, апеллируя к ПТ «Петр Великий», немецкий автор статьи
противопоставляет далее свою позицию точки зрения российских
болельщиков, говоря, что без обучения Петра на Западе в России не были бы
проведены реформы и не произошли бы перемены к лучшему: «Zar Peters
Lehrjahre im Westen. Sonst gäbe es weder Flotte noch Nähe zu Europa. Auch die
russische Elf wurde erst schlagkräftig unter der Supervision des Holländers Guus
Hiddink.» Посредством упоминания имени голландского тренера в качестве
тренера российской сборной (Guus Hiddink) проводится аналогия с
привлечением иностранных специалистов царем Петром, который, как
известно, сам долгое время обучался в Голландии. Такой экскурс в историю
принижает достоинства самих российских футболистов и задает
амбивалентную рамку восприятия реальной силы сборной России по футболу в
пределах немецкой лингвокультуры.
При вербализации ПТ «Петр Великий» автор анализируемой статьи
использует различные лексико-грамматические средства апелляции и
активизации изучаемого ПТ. Исследование показало, что обращение к данному
прецедентному феномену чаще всего происходит посредством скрытой
аллюзии, Например: dessen Sieg im Nordischen Krieg über Schweden; flankiert
von der Seekriegsflagge; die Heldentat unserer Vorfahren; Lehrjahre im Westen,

144
sonst gäbe es weder Flotte noch Nähe zu Europa; die russische Elf wurde erst
schlagkräftig unter der Supervision des Holländers Guus Hiddink. Встречаются и
случаи обращения к этому ПТ путем использования непосредственно имени
собственного Петра Первого: Peter der Große; Zar Peter. Вербализуется же ПТ
«Петр Великий» целым макротекстом, т.к. он является сюжетообразующим
ядром анализируемой статьи.
Таким образом, на основе проведённого анализа бытования ПТ «Петр
Великий» в немецком медийном дискурсе было установлено, что главными
функциями анализируемого ПТ в немецком медиатексте являются:
ƒ оправдание надежд российских болельщиков на победу в важном
футбольном матче;
ƒ придание исторической значимости победе российской команды;
ƒ создание амбивалентного образа российской футбольной команды,
тренируемой голландским специалистом, в Западной Европе.
Наиболее частотна активизация сведений ПТ «Петр Великий» через
скрытую аллюзию, вербализуемую словосочетанием разной структуры
(flankiert von der Seekriegsflagge; die Heldentat unserer Vorfahren; Sonst gäbe es
weder Flotte noch Nähe zu Europa), что составляет 75% от общего количества
обращений к нему, выявленных в процессе исследования.
Имя собственное как прямой способ активизации изучаемого ПТ
задействовано в 25% случаев (Peter der Große, Zar Peters Lehrjahre).
Таким образом, апелляция немецким автором к ПТ «Петр Великий» служит
в качестве средства аргументации победы сборной России в матче «Россия –
Швеция» на чемпионате Европы 2008 году. Кроме того, прецедентный текст
«Петр Великий» является одним из важнейших средств создания образа
набравшей силу российской футбольной команды, а также для выражения
отличной от российских СМИ авторской точки зрения о средствах достижения
этой победы.
Прецедентный текст «Гензель и Гретель» и средства его репрезентации
Используя мотив известной сказки братьев Гримм «Гензель и Гретель»,
сюжет, являющийся национально-специфическим феноменом немецкой
лингвокультуры, автор статьи «Vom Mauerblümchen zum Finalisten»4
(Süddeutsche Zeitung. – март 2009) описывает ситуацию, сложившуюся на
телевизионном конкурсе «Германия ищет суперзвезду».
Для выявления особенностей бытования и функционирования преце-
дентного текста «Гензель и Гретель» в пределах немецкой лингвокультуры
нами вновь была использована матрица Л.И. Гришаевой (см. табл. 2).

4
http: //www.sueddeutsche.de/kultur/426/467995/text/4/

145
 Табл. 2.
Особенности бытования прецедентного текста «Гензель и Гретель»
в пределах немецкой лингвокультуры
Критерии
Сфера Тип культуры Европейская
функционирования Определенная субкультура Базовое образование
Доброта

Неоднозначная
Знак аппеляции к Хороший финал
Борьба

привязка
фундаментальным Опасность
"ДОБРА"
ценностным
и
ориентациям
"ЗЛА" Страх

Характер Национально-специфический
Источник Немецкая литература
"Удельный вес" в
концептуальной
Значительное – для немецкой культуры
картине мира
немцев
Местоположение в
концептуальной
Ядерное
картине мира
немцев
Сфера бытования Тип дискурса Медийный
Длительность
бытования в Несколько поколений немцев
культуре
Условия апелляции
Телевизионный конкурс «Германия ищет суперзвезду» в XXI веке
к ПФ
Описание сложности данного конкурса для детей и трудности
Функциональный
обмануть жюри
потенциал
Надежда на счастливый финал
Эффект от Описание напряжения в конкурсной ситуации и маркирование
использования ПФ кульминации действия

На протяжении всей статьи финалисты конкурса сравниваются с героями

сказки братьев Гримм – братом и сестрой, которые попадают в ловушку злой
ведьмы в лесу. Заманив детей в ловушку (дом из ржаного хлеба с крышей из
пряников и окнами из сахара), ведьма собирается их съесть. В нашем случае в
качестве ведьмы из пряничного домика (Knusperhexer) выступает один из
самых строгих членов жюри, известный композитор и шоумен Дитер Болен.
Обозначение, придуманное автором статьи для Д. Болена, очень интересно с
лигвистической точки зрения. Ведь Knusperhexer – неологизм, образованный
из двух существительных, относящихся к ПТ «Гензель и Гретель»: Hexe (ведьма)
и первый компонент сложного слова Knusperhaus (пряничный домик). При
этом из ведьмы Hexe (женский род) [Duden 2006: 1927; БНРС: 2002] получается

146
неологизм – Hexer (мужской род). Подобного рода приёмы весьма часто
используются в медиатекстах, поскольку позволяют привлечь внимание
читателя к публикуемому материалу и выделаться из общей массы других
журналистов.
Апелляция к ПТ в анализируемом медиатексте «Гензель и Гретель»
осуществляется чаще всего посредством употребления имен собственных. Так,
для сравнения участников с героями сказки используется конструкция со
сравнительной частицей wie, имеющей функцию соответствия [Duden 2006:
1927]: Live lehnen sie so einträchtig aneinander wie Hänsel und Gretel, ein
versprengtes Gespann zweier Geschwister im Geiste, schüchtern, verunsichert und
sympathisch, allein im hell erleuchteten Superstarstudio. Выражаясь иначе, для
описания напряжённой ситуации конкурса автор сравнивает участников
конкурса с братом и сестрой, которые чувствуют себя в условиях конкурса
неуютно, как Гензель и Гретель в темнос заколдованном лесу: дети робки,
беззащитны, одиноки (schüchtern, verunsichert, allein).
Сравнение телевизионной студии с пряничным домиком передается через
скрытую аллюзию, напоминающую волшебный и манящий неизвестностью
мир: im hell erleuchteten Superstarstudio… Er weiß, dass er verführerisch ist, die
Kinder rennen ihm die Türen ein, weil er im ganzen deutschen Wald so erfolgreich
aussieht wie sonst keiner. При этом, говоря об участниках проектах (die Kinder) и
сравнивая телестудию, где проходит конкурс, с огромным лесом в Германии
(im ganzen deutschen Wald), автор снова прибегает к активизации ПТ «Гензель и
Гретель» посредством скрытой аллюзии.
Есть только одно различие между сказкой и конкурсом – в сказке дети
обманывают ведьму, она сгорает в печке, и все заканчивается хорошо: Im
Märchen lernt Hänsel erst mit der Zeit die List und die Kunst der Verstellung, und
als die passende Gelegenheit da ist, dreht seine Komplizin den Spieß um und kickt
die gierige alte Hexe in den Ofen. Но в рамках этого конкурса все зависит от
строгого жюри (Knusperhexer), которое не обманешь.
В анализируемой статье ПТ «Гензель и Гретель» вербализуется от одной
лексемы до макротекста, где этот прецедентный феномен является
сюжетообразующим. Апелляция к данным прецедентным феноменам
осуществляется как через имя собственное – wie Hänsel und Gretel, Hänsel (в
25% случаев использования ПТ в анализируемом немецком медиатексте); так и
через скрытую аллюзию (составляет 75% от общего количества обращений к
изучаемому ПТ): Knusperhexer; die Kinder; im ganzen deutschen Wald;
Geschwister im Geiste, schüchtern, verunsichert und sympathisch, allein; im hell
erleuchteten Superstarstudio; die gierige alte Hexe.
Апелляция к ПТ «Гензель и Гретель» служит формированию представления
о сложности конкурса для детей, а также в качестве выражения надежды на
счастливый финал для всех участников данного телешоу. Кроме того, ПТ
«Гензель и Гретель» является одним из средств создания положительного

147
образа участников, которые сравниваются с бесстрашными и находчивыми
братом и сестрой на протяжении всего анализируемого медиатекста.
Как показал проведённый лингвистический анализ, ПТ «Гензель и Гретель»
выполняет следующие функции в немецком медиатексте:
ƒ описание сложности конкурса для детей и строгости жюри;
ƒ выражение надежды на счастливый финал для всех участников конкурса.
Прецедентный текст «Нефертити» и средства его репрезентации
В статье об известной голливудской актрисе Одри Хепберн «Audrey
Hepburns Sohn Sean spricht darüber, warum er als Junge nie cool aussehen durfte
und vor der Kommerzialisierung seiner Mutter nicht zurück schreckt» (Süddeutsche
Zeitung. – май 20095) имеет место апелляция к ПТ «Нефертити».
Нефертити – древнеегипетская царица конца XV – начала XIV вв. до н.э. С
древнеегипетского имя Нефертити переводится как «Красавица грядет».6
Царицу изображают обычно с тонкими чертами лица, что придает им
поэтичности. Многие находят внешнее сходство Нефертити и Одри Хепберн.
Этими женщинами восхищали и продолжают восхищаться и сегодня; они стали
для многих эталоном красоты, женственности и возвышенности. Имея
универсальный характер для европейской культуры в целом и функционируя
на мегакультурном уровне, анализируемый ПТ, ставший по сути
мифологемой,7 имеет ядерную основу, остающуюся неизменной на
протяжении нескольких поколений. Обращение к ПТ осуществляется в разные
эпохи представителями разных культур, разных субкультур, в различных
ситуациях. Неизменным остается лишь тот факт, что активизация изучаемого
феномена вызывает один и тот же комплекс ассоциаций в сознании
реципиента, связанный с древнеегипетской царицей: любовь, красота,
женственность, власть над людьми.
Используя матрицу Л.И. Гришаевой, мы представили особенности
бытования и функционирования ПТ «Нефертити» в пределах немецкой
лингвокультуры следующим образом (см. табл. 3):

5
http: //www.sueddeutsche.de/kultur/461/467039/text/5/
6
http: //slovari.yandex.ru/dict/bse/article/00052/50400.htm&stpar1=36.704.1
7
Иногда в результате межкультурных контактов ПТы выходят в своём функционировании на
мегауровень (межнациональный) и становятся достоянием мировой культуры, переходя при
определённых условиях в разряд мифологем (если данные явления используются для
характеристики общественно значимых явлений межнационального масштаба) [Семочко 2004].

148
 Табл. 3.
Особенности бытования прецедентного текста «Нефертити»
в пределах немецкой лингвокультуры
Критерии
Сфера Тип культуры Европейская/мировая
функционирования Определенная субкультура Образованная аудитория
Знак аппеляции к Красота
фундаментальным Женственность
ценностным Любовь
ориентациям Восхищение
Характер Универсальный
Источник История Древнего Египта
"Удельный вес" в
концептуальной
картине мира Значительный
образованного
человечества
Местоположение в
концептуальной
От ядерного до периферического
картине мира
европейцев/немцев
Сфера бытования Тип дискурса Медийный
Длительность
бытования в Несколько поколений человечества
культуре
Привязка к
определенной Древность – Современность
исторической эпохе
Условия апелляции
Характеристика человека (красивой женщины)
к ПФ
Описание женственного образа актрисы Одри Хепберн
Функциональный
Передача авторского положительного отношения к актрисе Одри
потенциал
Хепберн
Эффект от Задание рамки положительного восприятия характеризуемого лица,
использования ПФ восхищение им

Рассказывая в анализируемой статье о своей матери, Шон Хепберн Феррер

говорит, что в ней было что-то сверхчеловеческое: Zum Glück, denn Audrey
hatte tatsächlich etwas Übermenschliches. Конечно, всем известно, что О.
Хепберн была великой актрисой, секссимволом 1950-х годов, своего рода
иконой Голливуда. Иногда общественное мнение и мнение близких людей не
совпадают, но об этом мало, что известно. В нашем же случае, напрямую
обращаясь к ПТ «Нефертити» и сравнивая с ней актрису, ее сын выражает свое
отношение к ней – свою любовь, свое восхищение ею: Vor kurzem wurde eine
Skulptur von Nofretete gefunden und stellen Sie sich vor, sie sieht aus wie meine
Mutter! Der kleine Hügel auf der Nase, die großen Nasenlöcher, die gerade, hohe
Stirn. Для сравнения О. Хепберн с Нефертити используется конструкция с

149
частицей сравнения wie, имеющей функцию соответствия (Duden 2006: 1927) в
сочетании с именем собственным Nofretete, что предает речи автора
эмоциональность, образность и экспрессивность. Последующее описание
внешности знаменитой актрисы является скрытой аллюзией и служит
подтверждением сходства двух женщин: маленькие крылья носа, большие
ноздри, высокий лоб (Der kleine Hügel auf der Nase, die großen Nasenlöcher, die
gerade, hohe Stirn).
При помощи скрытой аллюзии нам передается и схожая жизненная
ситуация двух великих женщин: они были известны, их окружало много
людей, их боготворили и им завидовали. Кроме того, личности обеих остаются
интересными для представителей многих поколений на протяжении многих
лет и вызывают споры. Ведь никто не смог разгадать загадку этих прекрасных
женщин как в прошлом, так и в современности: Was so besonders an ihr ist,
haben viele versucht zu ergründen, aber richtig rausgefunden hat es keiner.
ПТ «Нефертити» вербализуется при помощи различных лексико-
грамматических средств. Апелляция к изучаемому ПТ осуществляется как
непосредственно через имя собственное Nofretete, так и через скрытую
аллюзию: hatte tatsächlich etwas Übermenschliches; fühlten sich deshalb so viele
Menschen von ihr angezogen и т.д., посредством чего вызывается определенный
устойчивый комплекс ассоциаций в сознании реципиентов статьи (см. табл. 3).
ПТ «Нефертити» вербализуется от одной лексемы до целого макротекста,
являясь сюжетообразующим в анализируемой статье. Активизация этого
прецедентного текста осуществляется в статье как напрямую, через имя
собственное, так и через скрытую аллюзию. В 80% случаев обращения к
прецедентному тексту активизируется через скрытую аллюзию,
репрезентируемую группой слов. К имени собственному как способу
активизации ПТ «Нефертити» автор прибегает лишь в 20% случаев.
В качестве основных функций ПТ «Нефертити» в немецком медиатексте
можно назвать следующие:
ƒ описание женственного образа актрисы Одри Хепберн, её загадочности
и привлекательности;
ƒ маркирование личного положительного отношения к Одри Хепберн
как со стороны автора статьи, так и ее сына.
Выводы
Прецедентные тексты обладают либо универсальным характером, так как
функционируют на протяжении нескольких столетий в пределах
мировой/европейской и, в частности в пределах немецкой культуры, либо
национально-специфическим, т.е они хорошо знакомы представителям разных
поколений в основном в пределах немецкой лингвокультуры.
Несмотря на то, что апелляции к таким прецедентным текстам, как,
например, «Peter der Große», «Kasatschok», «Nofretete», осуществляется

150
представителями другой лингвокультуры, они и в немецкой культуре обладают
надличностным характером, т.е. содержание ПТ или хотя бы ядро сюжета
знакомо многим представителям немецкой культуры. Например, ПТ «Nofretete»
становится даже мифологемой, так как он знаком абсолютному большинству
людей с гуманитарным образованием в мире. При этом ПТ «Nofretete»
активизируют ряд устойчивых ассоциаций, комплекс сведений в сознании
человека в связи с активизируемым прецедентным текстом: загадка великой
женщины, ее притягательность для других, эталон красоты и т.д.
Проведенное когнитивно-дискурсивное исследование прецедентных
феноменов в выбранных для анализа немецких СМИ показало, что чаще всего
прецедентные тексты выполняют следующие функции в немецком медийном
дискурсе:
ƒ служат лаконичным средством подачи информации о герое или
событии;
ƒ имплицитно представляют точку зрения автора о событиях и/или
субъектах;
ƒ выступают в качестве аргументов для подтверждения точки зрения
автора;
ƒ являются средством всесторонней характеристики событий или людей;
ƒ задают рамку восприятия и оценки важности событий и поступков
людей;
ƒ передают личное отношение героя к человеку, объекту или событию;
ƒ служат для экономии используемого языкового материала.
В процессе лингвистического исследования средств вербализации и акти-
визации названных культурных феноменов, выполненного в рамках когни-
тивно-дискурсивной парадигмы было также установлено, что прецедентный
текст может репрезинтироваться как одной лексемой, так и целым макро-
текстом. В нашем случае все изученные ПТ являются сюжетообразующими
(100%).
При этом сведения об изучаемых феноменах активизируются в тексте
анализируемых статей чаще всего при помощи имени собственного героя ПТ
(45% – Hänsel und Gretel, die Cinderella-Geschichte, das Aschenputtel, Peter der
Große, Zar Peters Lehrjahre) или через использование скрытой аллюзии (55% -
flankiert von der Seekriegsflagge; die Heldentat unserer Vorfahren; Sonst gäbe es
weder Flotte noch Nähe zu Europa), вербализуемой чаще всего
словосочетаниями, типа: «Präposition + Adjektiv + Gattungsname»; «Adjektiv +
Gattungsname»; «Zahlwort + Gattungsname». Например, im Nordischen Krieg,
riesige Transparenten, eine schwarz-rot-goldene Fahne, das zweite Wunder von
Bern (см. диаграмму 1).

151
 Диаграмма 1.
Средства апелляции и активизации ПТ

Скрытая аллюзия 55%

Имя собственное 45%

Таким образом, изучение лексико-грамматических средств вербализации

и активизации ПТ в немецких медиатекстах показало, что обращение к
прецедентным феноменам является популярным приемом среди журна-
листов, так как позволяет решить главные задачи, стоящие перед автором –
передать максимальное количество информации, затратив при этом минимум
средств. Прецедентные тексты емки и лаконичны по своей сути, позволяют
при этом дать дополнительные характеристики описываемому событию,
объекту и/или субъекту. Вызывая комплекс устойчивых ассоциаций,
прецедентные феномены манипулируют сознанием читателя, создавая рамку
восприятия реципиентами как носителями определённой культуры всего
комплекса сведений о мире, содержащемся в том или ином медиатексте.

152
 ТЕКСТЫ РАДИОНОВОСТЕЙ КАК МЕДИАЛЬНЫЙ НАРРАТИВ
Нарративность как основной признак новостного радиотекста
В аспекте медиалингвистики требует уточнения термин «новостной
радиотекст». Особенности обсуждаемого СМИ обусловливают необходимость
его толкования как комплекса, включающего в себя словесный текст,
музыкальное и звуковое оформление, паузы, а также, что немаловажно, манеру
говорения и голос диктора. Компонент «словесный текст», в свою очередь,
требует пояснений: речь идет не только о тексте новостной информации, но и о
подготовительном этапе – начале информационного выпуска, который
варьируется в зависимости от личности диктора, радийного формата, имиджа
радиостанции и, наконец, от социокультурного контингента слушателей.
Тенденция к рассмотрению новостного текста сквозь призму его
нарративности появилась относительно недавно и основывается на исследо-
вательском аппарате фикциональных нарративов. Исследование литературного
произведения как особого типа описания действия, следующего специифиче-
ским правилам и ограничениям, берёт начало в работе русского фольклориста
В.Я. Проппа «Морфология сказки», увидевшей свет в 1928 г. В 1960-1970 гг. в
трудах А.-Ж. Греймаса, Ц. Тодорова, Р. Барта анализировались последо-
вательности действия в коротких рассказах и романах, и были выявлены
релевантные категории и элементарный синтаксис нарратива, универсальный
для повествовательного художественного текста [Dijk 1975: 275-276].
Современные исследования медиальных нарративов в большей степени, чем
традиционный лингвистический анализ, опираются на коммуникативно-
функциональный аспект текстов новостей. Отмечается, что интерпретация
текстов радионовостей как нарративов открывает большие возможности для
лингвистики антропоцентрического направления [Burger 2005: 289].
Так, соответствующие текстовые произведения рассматриваются с учётом
наличия посредника или, в другой терминологии, нарратора между автором-
составителем текста и реципиентом (в нашем случае – радиослушателями).
Указанная опосредованность признаётся жанровым признаком повествующих/
рассказывающих (или нарративных) медиатекстов. Вслед за К. Фридеманн,
можно сказать, что понятие нарративности восходит к «предположению, что
мы постигаем мир <...> таким, каким он прошёл через посредство некоего
созерцающего ума» [Friedemann 1910: 26].
Термин «нарратор» применительно к новостному медиатексту «конку-ри-
рует» в современных исследованиях с несколькими понятиями, пришедшими
из смежных наук. В русском литературоведении это «повествователь» и «рас-
сказчик». Различие в их толковании объяснимы используемыми критериями:
• критерий идентичности/неидентичности повествующей и повествуе-
мой инстанции. Иначе говоря, «повествователь» излагает события от
третьего лица, «рассказчик» – от первого;

153
 • критерий выявленности. «Повествователь» – это языковая личность,
растворённая в тексте, «рассказчик» – языковая личность, открыто
организующая и реализующая весь текст [Шмид 2003: 64-65].
Для обозначения носителя повествующей инстанции в новостных
медиатекстах также используются указанные термины [Köhler 2009]. Кроме
того, в научный оборот вводятся понятия «повествователь-модератор», «дик-
тор», «ведущий» [Burger 2005: 291-292; Дерябин 1998].
Термин «диктор» использовался ещё в советской научной литературе. В его
функции входило главным образом беспристрастное зачитывание новостных
текстов. Примерами функции диктора в таком понимании может послужить в
современном радиоэфире озвучивание информационной словесной части
радиотекста на «Deutsche Welle», «Jump», «Радио-Маяк», «Радио 7» и пр.
Термин «ведущий» толкуется как «первичный повествователь»,
организующий в одну передачу тексты «вторичных повествователей»
(например, свидетельства очевидцев, мнения политиков и т. д.) [Burger 2005:
292]. Для современных СМИ более применимо понятие «модератор». В
передачах типа «Особое мнение», «Разворот» на радио «Маяк», «Эхо Москвы» и
др. мы часто имеем дело уже не с одним модератором, а с двумя, которые
полемизируют друг с другом в обсуждении определенных событий. Они
вступают, кроме того, в диалог с приглашёнными лицами – известными
деятелями в области культуры, политики и т.д., которые получают
возможность высказать свою точку зрения по поводу событий последнего
времени. Модераторы задействуют также интерактивную связь по телефону с
радиослушателями для выявления их мнения о происходящих событиях. По
существу, здесь применимо, на наш взгляд, понятие «коллективный»
модератор. То же имеет место в сети Интернета, где модератор выполняет
также расширенный круг обязанностей: он редактирует первичный факто-
логический материал в соответствии с жанровыми требованиями публи-
цистики и размещает на новостных страницах веб-сайтов тексты, получаемые
от других пользователей, в соответствии с выбранными им стратегиями и
тактиками воздействия на получателей информации.
Указанное выше разнообразие терминологического плана следует
рассматривать не по принципу их дизъюнкции, а по принципу конъюнкции,
поскольку в любом случае речь идет о выполнении функции повествования в
узком или широком толковании. Именно поэтому для новостной
медиалингвистики, вслед за В. Шмидом, целесообразно использовать техниче-
ский термин «нарратор», который означает носителя функции повествования
безотносительно к его типологическим признакам [Шмид 2003: 66]. Главная
функция нарратора радионовостей – информировать и сводить в единый текст
новостные сообщения других.
Нарратор на радио, выполняющий в новостях функцию транслятора
достоверных данных, позволяет выделить ряд компонентов, его составляющих.

154
Во-первых, радийный нарратор воспринимается адресатом как субъект,
неизбежно наделённый определёнными чертами мышления и языка. Главную
роль в создании такого образа играет, безусловно, голос и манера говорения
читающего текст как носителя внелингвистических антропологических
признаков, таких как темп речи, громкость, высота тона, индивидуальный
тембр голоса, сведения о биологических особенностях (о гендерной принад-
лежности и возрасте).
Во-вторых, определённое значение для создания неповторимого образа
новостного нарратора имеет формат и имидж радиостанции, например,
музыкально-развлекательное («Jump», «Русское радио»), информационно-
разговорное («Эхо Москвы»), информационное («Deutsche Welle») радио.
Третьим элементом, составляющим образ новостного нарратора, является
специфика радио как исключительно звукового канала передачи информации.
Если на телевидении звук подаётся в тесной связи с изобразительным решением,
то на радио звуки (музыка, голос, шумы) составляют основу вещания. Восприятие
на слух речи требует большего напряжения внимания и поэтому утомляет
быстрее, чем одновременное восприятие на слух и зрительно [Ефимова 2005: 30-
31]. Как уже отмечалось, вследствие этого в радиоэфире приобретают особое
значение не только слова, но и дикция, интонация, темп, паузы, музыка и
выразительные средства речи.
И, наконец, четвёртым и важнейшим компонентом, формирующим образ но-
востного радионарратора, являются языковые и композиционно-функциональ-
ные характеристики новости как публицистического информационного жанра.
Композиционное построение и коммуникативно-функциональные
характеристики нарратора текстов немецких радионовостей
Главными функциями публицистического функционального стиля являет-
ся информирование и убеждение. Поэтому к специфическим характеристикам
публицистического контекста функционирования речевых жанров относят
социально-оценочный характер изложения, чередование стандартных и экспрес-
сивных языковых средств, равноправие логических и образных элементов в по-
вествовании, межстилевой характер используемых единиц [Провоторов 2003:
89].
Новости являются одновременно самым простым и самым сложным
речевым публицистическим жанром. Простым он является потому, что основ-
ной целью является краткое и объективированное сообщение конкретных
фактов. Сложность заключается в том, что в небольшой промежуток времени
необходимо уместить максимальное количество информации. Поэтому характер-
ной жанровой чертой радионовостей является документально-фактологическая
точность, сдержанность и официальность. Этим обусловлен и выбор компо-
зиционно-речевых средств оформления данного вида медиатекста.

155
 Функции новостных радиотекстов обусловлены доречевой коммуникативно-
познавательной задачей. Внутренняя организация текста, языковая структура,
сцепление отдельных частей формируется на основе развёртывания опре-
делённой мысли, на базе логических связей, а смысловое членение обусловлено
коммуникативной интенцией автора. Сообщения выпуска радионовостей
образуют текст, подчиняющийся довольно строгим закономерностям.
Основу композиционно-функционального членения текстов радио-
новостей обусловливает, как отмечено выше, комплексный характер данных
медиатекстов как совокупность лингвистических (подготовительный текст и
собственно информационный текст) и экстралингвистических (звуковое,
музыкальное, голосовое и проч. оформление радиовыпуска) параметров.
Обратимся к их описанию в естественной композиционной последователь-
ности: подготовительный этап новостного выпуска – собственно новостная
информация.
Прежде всего, это постоянное время и длительность в радиоэфире,
имиджевое оформление, присутствие диктора-ведущего, тематическое разно-
образие и мозаичность подачи материала. Большую роль при этом играет фак-
тор аудитории слушателей по принципу «радио для всех» либо радио для
определенной социопсихологической группы [Ступина 2005: 136-137].
Так, «Deutsche Welle» – это радио, которое вещает по всему миру, ориен-
тируется на самый широкий круг заинтересованных в прослушивании новостей
слушателей. Для них интересно и важно послушать также аутентичную немец-
кую речь – четкую и ясную. Соответственно этому нарратор использует офи-
циальную манеру говорения, образцовую дикцию. Для этих же целей подби-
рается и голосовая окраска диктора. «Jump» является одним из крупнейших раз-
влекательных музыкальных каналов Германии, ориентированным главным обра-
зом на интересы отечественных молодых радиослушателей с учетом их психо-
логических характеристик, ценностных предпочтений, интересов и пр. Нарратор
здесь – это своеобразный собеседник молодых слушателей, говорящий в соот-
ветствующей более непринужденной манере (ср. российское радио «Маяк FM»).
В результате анализа выпусков радионовостей «Jump-Nachrichten» (далее
«J.-N.»), а также выпусков «Nachrichten» («N.») и «Kurznachrichten» («Kn.») на
радио «Deutsche Welle» («D.W.»), общей длительностью около 2 часов 30 мин.,
были выявлены обязательные и дополнительные элементы композиции
новостных радиотекстов, обусловленные указанными выше характеристиками
аудитории слушателей и сжатым временным континуумом. Выпуск «Kn.» имеет
длительность звучания около 2 мин. 30 сек., «J.-N.» – около 3 мин., «N.» –
примерно 5 мин. Указанные временные данные тесно связаны с целевой
аудиторией – молодежь не склонна к прослушиванию длительных сообщений
в отличие от слушателей «DW».

156
 В целом, к основным композиционным элементам указанных радио-текстов
относятся: введение, стандартная заставка, сообщающая название радиостанции
и программы, информационные сообщения, наличие сигналов,
разграничивающих композиционные части, завершение. Дополнительными
композиционными частями являются краткий обзор содержания, музыкальные
вставки и паузы как пограничные сигналы внутри композиционных частей,
заголовки сообщений, музыкальный сопровождающий фон.
Основным тезисом, выдвигаемым в связи с вышесказанным, является
следующее: Каждая композиционная часть используется нарратором для
привлечения и поддержания внимания слушателей, а в более широком смысле –
для управления массовым сознанием. Введение включает, как правило,
сообщение о точном времени, объявление радиостанции и программы,
представление диктора, приветствие. Таким образом устанавливается контакт со
слушателями, т.е. реализуется фатическая функция радиотекста. Наличие введе-
ния обязательно в любом новостном радиовыпуске, но его наполнение может
варьироваться в зависимости от имиджа и формата радиостанции, транслятором
которых является прежде всего нарратор. Так, на радиоканале «D.W.» введение
состоит из сообщения о точном времени: Es ist 20.00 Uhr in Deutschland //. Введе-
ние как композиционная часть новостного выпуска на «J.» имеет более сложную
структуру. Это своеобразный диалог ведущего предшествующей музыкально-
развлекательной программы и диктора новостей. Ведущий предшествующей
программы информирует слушателей о точном времени, объявляет начало
информационной программы и ее диктора: Jetzt ist es / gleich 14 Uhr / Das
wichtigste heute nachmittag von Matthias Störmer // [музыкальная заставка].
Диктор новостей, M. Störmer : Guten Tag /
В целом можно констатировать, что мы имеем дело с различными типами
нарративности в начале новостей как композиционном блоке – простой
монологической на «D.W.» и сложной диалоговой на «J.».
В новостях «J.-N.» после короткой паузы реализуется специфический для
этого радио (дополнительный) композиционный блок – анонс содержания
последующих сообщений и соответственно реализация номинативно-информа-
ционной (эллипсы, интонационное членение) и экспрессивно-апеллятивной
функций (эмоционально-окрашенная лексика) функций: Ärger mit falsch
programmierten EC-Karten / FDP beharrt auf Steuersenkungen und / mehr Unterhalt
für Scheidungskinder // (J.: 06.01.2010). Эмоциональная температура и тематика
рассматриваемой композиционной части радио «J.» соответствует возрастным
особенностям молодых слушателей, их интересу к сенсационным новостям, эпа-
тажу и т.п. Свою роль играет и молодой голос нарратора, его манера говорения,
соответствующая данной возрастной аудитории.
После введения и музыкальной части в обоих радиотекстах звучит
стандартная заставка Deutsche Welle / Nachrichten // (Deutsche Welle / Kurz-
nachrichten //) или Jump / Nachrichten //. Подобные заставки служат визитной

157
карточкой соответствующей программы и выполняют информационную и
ориентировочную функции. Повторяющийся каждый час текст, произне-
сённый одним голосом с определённой интонацией и постоянным музыкаль-
ным сопровождением, позволяет достичь эффекта запоминания и узнавания и
служит ориентиром в потоке звучащей информации.
После стандартной заставки и небольшой музыкальной паузы диктор
переходит к собственно текстовой части, т.е. к трансляции информационных
сообщений. Сами тексты сообщения являются содержательным центром
новостного выпуска. Предыдущие композиционные части представляют собой
подготовительный этап для восприятия информации о последних событиях.
Тексты радионовостей апеллируют к интеллекту адресата и используются для
«убеждения через информирование». Информативное высказывание вследствие
его фактологичности приобретает больший потенциал внушаемости: оно
создаёт у адресата впечатление объективности, непредвзятости мнения
субъекта речи [Киселёва 1978]. По сведениям специалистов из области СМИ
(опросы, интервью), текстовая часть новостного радиовещания, автором
которой является редакция соответствующей программы, может быть
рассмотрена как своеобразная подсказка для речевой деятельности нарратора,
своего рода «партитурой». Отмечается, что новостные сообщения подобны
перевёрнутой пирамиде: самая важная информация находится в начале,
последующие высказывания уточняют, дополняют или поясняют её. Именно
поэтому композиционно-речевая форма «повествование» в контаминации с
«рассуждением» встречается в 70% случаев [Грибкова 2007: 272-274]. Ср.:
Ungewöhnliche Scneefälle haben den Menschen in England viel Schaden gemacht
/ Bis zu Tausend Autofahrer sassen in Südengland in den Schneemassen fest / Viele
mussten im Fahrzeug übernachten // Der Londoner Flughafen Gatwick wurde
teilweise geschlossen / außer den einigen Hauptverkehrsstrassen // An vielen
Schulen fiel der Unterricht aus // Das eisige Winterwetter soll in Großbritanien
noch bis zu zwei Wochen andauern // (J.: 06.01.2010).
В этом примере первое предложение является обобщающим и выражает
суть события, следующие предложения дополняют и раскрывают первое.
Нарратор, используя голосовые модуляции, паузы, «высвечивает» в тексте те
пласты информации, которые в сознании слушателей должны связаться с
результатом через причинно-следственные отношения. Констатирующий харак-
тер новостного текста, также как и обязательное указание на источник информа-
ции, призваны повысить достоверность и объективность передаваемой
информации: … wie die Zeitung "Die Welt" unter Berufung auf neue Statistiken des
Bundesgesundheitsministeriums berichtet / (D.W.: 28.12.2009). В новостях ссылают-
ся, как правило, на мнения авторитетных ньюсмейкеров и данные надёжных
изданий и служб. Тем самым редакция в лице нарратора доказывает правдивость
своих сведений, а именно то, что новостная информация не является слухом.

158
 Грань между слухом и новостью очень зыбка. Основным условием эффек-
тивного воздействия через информирование по каналу аудирования является
доверие к сведениям в новостном выпуске. Поэтому фигура новостного радио-
нарратора позиционируется как антропоморфное воплощение объективности,
правдивости, достоверности содержания. Однако нарратор, используя интона-
ционное оформление исходного текста, его синтаксический рисунок, паузы, а
также, что весьма важно, голосовые модуляции, осуществляет коммуникативное
намерение составителей текста (редакции) – обратить внимание на актуальные
события, оценить их значимость. В целом здесь осуществляется информационно-
аксиологическая функция как базисная для достижения эффекта нарративности
радиотекста. Иначе говоря, нарративность в основном композиционном блоке
достигается путем сочленения построения текста и его соответствующего
прочтения нарратором.
Отметим, что мы подвергаем сомнению тезис о том, что семантическая
информация в текстах сообщений радионовостей имеет лишь коррелятивные
связи с явлениями действительности через текстовое проявление понятий и
суждений о них, что находит отражение в содержании интеллектуа-
лизированных языковых средств, не имеющих эмоциональных, оценочных и
др. семантических компонентов [Киселёва 1978: 31-32]. На наш взгляд, наратор
выделяет через голосовые модуляции важнейшие содержательные моменты
текста: место и время событий, имена собственные, географические названия,
числительные, номенклатурные полилексемные композиты и прочую преци-
зионную лексику. Например: Essen / wird heute offiziell europäische Kultur-
hauptstadt // Zum Festakt um 15 Uhr wird auch Bundespräsident Köhler erwartet //
Essen steht stellvertretend für das gesamte Ruhrgebiet / das in diesem Jahr den Titel
“Kulturhauptstadt” trägt//Geplant sind 2500 Veranstaltungen // (J.: 09.01.2010).
Нарратор ориентируется также на синтаксическое построение радиотекста,
напр., на инвертированный порядок слов в предложении: Unter den Opfern soll
auch ein Neffe von Oppositionsführer Mir Hossein Mussawi sein // (D.W.:
11.10.2009); на нарушение рамочной конструкции немецкого предложения: Der
Londoner Flughafen Gatwick wurde teilweise geschlossen / außer den einigen
Hauptverkehrsstraßen // (J.: 06.01.2010); на использование сложносочинённых:
Viele leben seit mehr als 30 Jahren in Thailand / etwa 8.000 waren aber erst seit
2004 eingereist // (D.W.: 28.12.2009) и сложноподчинённых предложений: Und
bis die Sonne scheint / wird es sogar noch kälter // (J.: 05.01.2010).
При анализе собранного материала выявилась разница в выборе
конструкций предложений: для «J.-N.» характерны простые распространенные
предложения с нарушением рамочной конструкции, что сближает тексты новос-
тей этой радиоволны для молодежи с устной разговорной речью. Для информа-
ционных текстов «D.W. – N.» характерны сложные предложения как маркеры
неторопливого вдумчивого размышления. Как думается, такое распределение
зависит, с одной стороны, от времени звучания новостной передачи в радио-

159
эфире: чем короче длительность, тем короче предложения, с другой стороны,
что немаловажно, от целевого радиоконтингента.
Маркерами нарративного плана в описываемом СМИ являются также
номинативные предложения: Zum Fußball, Berlin (D.W.: 11.10.2009). Свою роль
играют, безусловно, «фирменные» музыкальные вставки. Паузы также приме-
няются в качестве разделительного сигнала между квантами информации в но-
востном выпуске. Музыка и паузы в радионовостях подготавливают слушателя к
восприятию следующего сообщения, обеспечивают релаксацию, компенсируют
отсутствие зрительного ряда.
Последней композиционной частью является завершение, четко установ-
ленное и неизменное. Оно может включать повторение названия новостного
выпуска и радиоканала: Soweit die Kurznachrichten in der Deutschen Welle //
или происходит в форме мини-диалога между ведущими:
Диктор новостей: Das waren die Jump-Schlagzeilen //
Ведущий музыкально-развлекательной программы: Danke schön, Susanne
/ (J.: 22.12.2009).
Таким образом, на каждой из рассмотренных радиостанций образ
радионарратора формирует неповторимый имидж передачи. На радио «Jump»
новостной радионарратор призван в соответствии с имиджем радиостанции для
молодежи обеспечить интерактивность коммуникации. Отсюда соответст-
вующие формы приветствия и прощания, наличие средств экспрессии, оценоч-
ности в речи диктора, использование непринужденной разговорной речи, Инте-
ресная для слушателей музыка, манера доверительного общения со слушателями.
Нарратор новостей на «Deutsche Welle» в большей степени, чем на «Jump»,
стремится уйти от индивидуализации и проявления субъективности при переда-
че информации. Этим обусловлено отсутствие приветствия и представления дик-
тора, официальность и нейтральность речи, что подчёркивается преобладанием
сложносочинённых и сложноподчинённых конструкций, развёрнутых номен-
клатурных сочетаний, большое количество терминов и аббревиатур. Кроме того,
здесь отсутствует музыка как фон, новостной радионарратор «D.W.» стремится
минимизировать звуковые помехи в затруднённых условиях восприятия на слух,
т.к. канал ориентирован прежде всего на владеющих немецким языком. Для
обеспечения большей эффективности в условиях межкульурной коммуникации
в качестве слуховых ориентиров во введение включено название страны вещания,
а как разделительный композиционный элемент между сообщениями присутст-
вует обозначение города, в котором произошло повествуемое действие.
Таким образом, коммуникативно-функциональные характеристики нара-
тора могут варьироваться в зависимости от радийного формата и специфики
радиостанции.

160
 ОСОБЕННОСТИ ВЕРТИКАЛЬНОГО КОНТЕКСТА В ЯЗЫКЕ
ЗАГОЛОВКОВ МЕДИАТЕКСТА
Как известно, написание и прочтение заголовков являются актами общения
(коммуникации). Однако слова, которые мы пишем или читаем, есть лишь
верхушка айсберга, и активное понимание слов заключается не только в
способности их различать, определять их синтаксический, грамматический
статус. Для адекватного понимания заложенного в письменном тексте, в
частности, в заголовке, сообщения, необходимо наличие такого знания, кото-
рым обладают большинство участников процесса коммуникации и которое
является само собой разумеющимся. Понимание письменного текста зависит
как от понимания заложенных в нем значений, так и от восприятия фоновой
информации, которая проглядывается в тексте «между строк», и узнаваемость
которой зависит от наличия у читателей соответствующих фоновых знаний.
Так, рассмотрим следующий пример: Shades of Alice in Euroland on fraught
journey to EMU (The Sunday Times. – 6.04.2007. – Р.2). Если рассматривать этот
заголовок с точки зрения горизонтального контекста, его смысл оказывается крайне
скрытым: какая-то Алиса совершает опасное путешествие по Европе. На самом деле
данный заголовок содержит несколько интересных деталей. Во-первых, EMU – это
общеевропейская денежная единица. Во-вторых, словосочетание Alice in
Euroland есть аллюзия на известную книгу Люиса Кэррола «Alice in Wonder-
land», причем автор заголовка уподобляет Великобританию Алисе, а Европу
стране чудес, что звучит довольно иронично.
Каждое высказывание, в том числе и заголовок, обычно имеют два
контекста: «горизонтальный контекст», т.е. информацию буквального харак-
тера, и «вертикальный контекст», который, являясь некой данной сутью и
находясь за пределами текста, в то же время и определяет полноту его
восприятия.
Вертикальный контекст – это историко-филологический и культурный кон-
текст данного произведения и его частей, который является принадлежностью
текста. Фоновое знание – это совокупность сведений, которыми располагает
каждый, как тот, кто создает текст, так и тот, для кого этот текст создается.
Учитывая особую роль заголовков, проблема минимума фонового знания
представляется крайне важной, поскольку без понимания вертикального
"сообщения" заложенного в заголовке, искажается канал передачи сообщения,
и, следовательно, не выполняются первоочередные функции заголовка:
общение, сообщение, воздействие и привлечение внимания. Необходимость
наличия у журналистов и читателей общих фоновых знаний, т.е.
необходимость соответствия вертикального контекста заголовков фоновым
знаниям аудитории, можно доказать на основе теории информации,
разработанной И.Р. Гальпериным [Гальперин 1975] применительно к языку и
формам его существования. Эта теория охватывает такие вопросы, как сущность

161
сообщения, средства передачи, помехи, препятствующие декодированию сооб-
щения, обратную связь, указывающую на степень восприятия сообщения и т.д.
Общеизвестно, что информативность является одной из основных харак-
теристик идеального заголовка, которая тесно связана с понятием ценности
передаваемой информации. Под ценностью подразумевается новая информация,
получаемая от языковой формы. Ценность информации определяется тем
усилием, которое необходимо затратить на ее декодирование. Следовательно,
ценность информации, содержащейся в высказывании, где имеется
стилистический прием, тем выше, чем больше усилий приходится приложить на
толкование данного высказывания. Заголовки обычно содержат новую
информацию, которая, однако, часто передается через широко употребляемые
фразеологизмы, цитаты, несколько утратившие свою информационную ценность
из-за легкости их декодирования. Однако и в этом случае ценность информации
заголовков, как правило, не падает благодаря деформации цитат, игры слов,
трансформации фразеологизмов, использованию аллюзий. Здесь следует
отметить некий парадокс: полное выполнение двух требований одновременно
невозможно: или автор стремится к ценности информации, в силу чего заголовки
становятся трудными для понимания, или во имя создания легко
декодируемых заголовков авторам приходится жертвовать ценностью
информации и закладывать в заголовок вертикальный контекст,
соответствующий фоновым знаниям получателей информации.
Процесс коммуникации и передачи сообщения через заголовки, в
частности через написание и чтение заголовков, есть процесс кодирования и
декодирования информации. При составлении заголовков (так же, как и других
видов сообщения, как, например, подзаголовков, рекламных лозунгов или
телеграмм) используется код. Код сообщения – это наиболее экономичное,
быстрое и эффективное средство передачи информации. Код строится на
предположении, что получатель информации знаком с символами кода и
декодирование не вызовет труда. В противном случае при незнании
получателем символов кода или при перегрузке сообщения незнакомыми
сигналами (научными терминами, имеющими узкое употребление,
иностранными словами), возникают помехи. Для выполнения всех основных
функций заголовка при передаче сообщения необходимо избегать всевоз-
можных помех. В связи этим заложенный в заголовки вертикальный контекст
должен отвечать следующему первоочередному требованию: он должен
соответствовать фоновым знаниям читателей.
Необходимо помнить, что через заголовок осуществляется не просто
процесс коммуникации, а коммуникации массовой. По этой причине число
участников процесса коммуникации становится совершенно неограниченным,
т.е. это все члены общества, которые составляют аудиторию массовых газет. В
таком случае речь идет не просто о фоновом знании, а о коллективном фоновом
знании – культурной грамотности (cultural literacy) [Hirsh, Kett 1993], т.е. том

162
фоновом знании, которым в большей или меньшей степени обладают все
представители той или иной нации. «Только небольшая часть информации,
получаемой нами ежедневно, занимает важное место в памяти культурно
грамотных людей, тем не менее, значение такой информации неоспоримо. Эта
общая информация позволяет нам понимать газеты и новости, понимать наших
коллег и руководителей, даже понимать шутки. Культурная грамотность является
контекстом того, что мы говорим и читаем, это часть того, что делает американцев
американцами» [Ibidem].
Поскольку периодические издания выходят для широкой аудитории,
вертикальный контекст заголовков должен ориентироваться, прежде всего, на
культурную грамотность нации, а не на фоновые знания, которые имеют
индивидуальный характер, включая в себя как культурную грамотность, так и
сведения и опыт персонального характера. Для этого авторам заголовков
необходимо иметь точное представление о границах и минимуме культурной
грамотности. «Хотя и нет двух людей, которые обладают абсолютно
одинаковыми знаниями, эти знания, однако, могут иметь много общего. Эти
общие знания или коллективная память во многом способствуют общению
людей между собой, совместной работе и жизни. Эти знания являются
стержнем национального образа жизни, культуры и самобытности, а также
отличительной чертой национальной культуры. Форма и содержание этих
знаний составляют один из тех элементов, которые делают каждую отдельную
культуру неповторимой и уникальной» [Ibidem 1993: pp. ix-x] .
Своеобразие заголовков заключается, однако, в том, что даже при трудном
для декодирования заголовке эта задача облегчается при чтении первого абзаца
статьи. Даже если заголовок содержит неизвестное название, аббревиатуру или
игру слов, они обычно раскрываются в зачине статьи. Другое дело, что заголовки
должны привлечь читателя некоторой завуалированностью информации, для
чего, собственно, и используется игра слов и всевозможные стилистические
приемы. Безусловно, заголовки, как и любые другие сообщения, представляют
особую сложность для понимания иностранцами или людьми с неадекватным
фоновым знанием, т.е. читателями, не принадлежащими к целевой аудитории
средства массовой информации. Но поскольку целевая аудитория средств
массовой информации чрезвычайно широка, то процент читателей с неадек-
ватным фоновым знанием, в том числе и иностранцев, очень невелик, поэтому
при составлении заголовков на эту часть читателей вряд ли стоит ориен-
тироваться, т.к. они не принадлежат к целевой аудитории.
Филологический аспект вертикального контекста заголовков
Общеизвестно, что для создания привлекательных заголовков в газетах
широко используются возможности того языка, на котором они написаны.
Целевая аудитория английской качественной прессы – британцы, которые,
несомненно, владеют своим родным языком. Но поскольку мы рассматриваем

163
вертикальный контекст также с точки зрения иностранного читателя и
переводчика, то представляется важным рассмотреть филологическую сторону
вертикального контекста. Особое внимание следует обратить на те языковые
единицы, которые могут представлять трудность для понимания и для
адекватного восприятия которых необходимо обладать глубоким знанием
языка. Здесь имеет смысл подробно остановиться на лексико-семантических и
стилистических особенностях и использовании тех языковых единиц, которые
чаще всего служат основой для столь характерной для языка заголовков игры
слов, а именно: фонетических и лексических омонимов, фразеологизмов и
таких стилистических приемов, как метафоры, цитаты и аллюзии.
Иноязычные вкрапления в языке заголовков
С точки зрения лексико-семантических характеристик вертикального
контекста следует обратить особое внимание на использование иноязычных
вкраплений в языке английских заголовков, первое место среди которых
занимают вкрапления французские. И.В. Гюббенет выделяет французский язык
в отдельную категорию вертикального контекста литературно-
художественного текста [Гюббенет 1991], поскольку персонажи английской
художественной литературы нередко прибегают к французскому языку, и что и
как они произносят по-французски, также определенным образом их
характеризует. Однако в языке заголовков единицы французского языка
используются редко и только такие, которые или уже стали принадлежностью
английского языка, или являются всем известными заимствованиями.
Noblesse who oblige (The Sunday Times. – 9.02.2007. – Р. 15) – положение
обязывает. Этот заголовок основан на деформации фразеологизма noblesse oblige
Au pair left her charges behind (The Sunday Times. – 26.01.2007. – Р.7). Au pair
– это укоренившееся в английском языке словосочетание, обозначающее «girl
from overseas who, in return for light household duties, receives board and lodging
and facilities for study» [Hornby 1989: 86].
England les miserables as French steal the show (The Observer. – 2.03.2007. –
Р.8). Кроме того, что в данном заголовке используется французское слово, оно
также аллюзивно: «Les Miserables» – название романа В. Гюго, ставшее
известным благодаря одноименному мюзиклу английского композитора Эндрю
Ллойда Веббера.
French gaze in envy at les rosbifs (The Sunday Times. – 9.02.2007. – Р.11). Les
rosbifs – это английское заимствование во французском языке, которое теперь
подчиняется правилам французского правописания и грамматики и является
пренебрежительным прозвищем англичан.
Party free or parti pris (The Observer. 2.03.2007 – Р.9). В данном заголовке
обыгрывается общность происхождения двух слов: английского party и
французского parti, которое в данном заголовке выступает в связанном
значении, обозначая «предвзятое мнение».

164
 Кроме французских вкраплений также могут быть обнаружены и
вкрапления на других языках. Характерной особенностью таких вкраплений
является соответствие языка заимствования общему сюжету статьи, как
например:
Pass the samovar (The Sunday Times, Books. – 6.04.2007. – Р.12). В статье под
этим заголовком речь пойдет о современном английском писателе, который в
своих произведениях часто ссылается на русскую художественную литературу
XIX века. Поскольку самовар является наиболее известным предметом русского
быта, неким символом старой России, то автор заголовка использует это
заимствование для указания на то, что в статье пойдет речь о русских.
Skullduggery in the schloss (The Sunday Times, Books. – 20.04.2007. – Р.8).
Статья под этим заголовком рассказывает о современном английском писателе,
авторе детективных романов, сюжет которых разворачивается в Германии.
Schloss – по-немецки замок.
Spice Fräuleins (The Sunday Times, Wold News. – 6.04.2007. Р.24). Этот
заголовок венчает статью о немецкой музыкальной группе. Мало того, что
заголовок есть аллюзия на название английской популярной группы «Spice
Girls», эта аллюзия содержит немецкое вкрапление – вместо girls употребляется
перевод этого существительного на немецкий язык, что обеспечивает связь
заголовка с сюжетом самой статьи.
Senorita prepares to don suit of lights (The Times. – 2.05.2007. – Р.14). В статье
по этим заголовком пойдет речь об испанской танцовщице, в связи с чем
употребляются испанские заимствования, причем устаревший английский
глагол to don используется здесь именно из-за его созвучия с испанским
существительным Don.
Омонимия
Рассматривая лексико-семантическую сторону вертикального контекста,
следует также обратить внимание на использование омонимии при игре слов. В
заголовках используется как лексическая, так и фонетическая омонимия. В
качестве примера можно привести следующий заголовок:
Grin and bear a bear market (The Observer. – 2.03.2007. – Р.3). В данном
заголовке используется как фонетическая, так и лексическая омонимия, а также
фразеологизм grin and bear; bear – выносить, выдерживать; bear – «медведь» –
биржевой брокер, играющий на понижении цен на акции. В случае
лексической омонимии игра слов основывается на многозначности слова, и для
распознавания игры слов существует некая подсказка: ведь многозначное
слово, тем не менее, есть одно и то же слово.
Mystery of how seals find bank for holidays (The Sunday Times. – 26.01.2007. –
Р. 19). В предлагаемом заголовке обыгрывается многозначность существительного
bank. Когда речь идет о морских котиках, то bank – это берег, в то время как в
сочетании с существительным holidays оно образует фразеологическую

165
единицу bank holidays – банковские праздники. Это название нескольких
ежегодных государственных праздников в Великобритании, которые называются
bank holidays благодаря тому, что в эти дни закрываются банки, хотя в данном
заголовке имеются в виду целые летние каникулы.
При фонетической омонимии используется совпадение звучания двух
различных языковых единиц. Подобная игра слов представляет наибольшую
сложность для читателя, поскольку подсказка для реципиента отсутствует и
только глубокое знание языка, его фонетики и орфографии (ведь при схожести
звучания фонетические омонимы, как правило, имеют различное написание)
может обеспечить понимание заголовка.
Purple reign (The Sunday Times, Culture. – 26.01.2007. – Р.3). Этот заголовок
является аллюзией на название песни «Purple rain» американского певца Prince.
Фонетическая омонимия используется в данном случае для установления связи с
сюжетом статьи, в которой рассказывается о новых веяниях в области декорации
домашнего интерьера, а именно о преобладании фиолетово-пурпурных тонов.
При игре слов также используется и созвучность. И хотя созвучность слов и
не является фонетической омонимией, при незначительном изменении
звучания читатель иногда и не замечает этого приема:
Mission implausible (The Sunday Times. – 20.04.2007. – Р.4). Этот заголовок
созвучен с названием известной американской кинокартины "Mission Impossible".
Hide and sleek (The Sunday Times. – 20.04.2007. – Р.3). Этот заголовок есть
название большого раздела в приложении о моде в газете The Sunday Times и
созвучен с названием известной детской игры «в прятки» – «Hide and seek». В
рассмотренной статье речь идет о шелковых тканях и изделиях, sleek – гладкий,
лоснящийся.
Фразеология
Как в художественной литературе, так и в языке заголовков широко
используется фразеологизмы. В заголовках газетных статей фразеология
сообщает им оттенок шутки, игры и придает привлекательность. Как известно,
фразеология – это вся совокупность фразеологических единиц, а
фразеологические единицы – это неделимые, устойчивые по составу и
структуре, целостные по значению словосочетания, воспроизводимые в виде
готовых речевых единиц. С точки зрения семантической слитности
фразеологические единицы подразделяются на:
а) фразеологические обороты, которые обладают абсолютной
семантической спаянностью частей, целостное значение которых не выводится
из значений их компонентов
Red Tape will delay the final union (The Guardian. – 14.05.2007. – Р.17). В
статье под этим заголовком рассказывается о планируемом союзе двух крупных
корпораций: GrandMet, производящей известные виски Johny Walker, и
Guinness, известной своим первоклассным пивом. На первый взгляд все

166
понятно: из-за чрезмерных формальностей и связанной с ними бумажной
работы (red tape – чрезмерные формальности) сделка может быть отложена.
Однако в данном заголовке компоненты фразеологического оборота red tape
возвращают себе первоначальное, буквальное значение, ведь бутылка виски
«Johny Walker» перетянута красной лентой. Этот прием придает заголовку
двойственное значение: то ли формальности помешают союзу, то ли компания
«GrandMed» ещё может передумать;
б) фразеологические единства, целостное значение которых в той или иной
степени мотивируются значением отдельных частей:
Chechnya fights for crock of black gold (The Sunday Times. – 26.01.2007. – Р. 5).
Черным золотом величают не что иное, как нефть. Значение этого
фразеологического единства мотивируется значением «черный» и «золото», т.к. а)
нефть черная б) нефть есть источник благосостояния государства, имеющего этот
ресурс в недрах своей земли;
в) фразеологические выражения, семантически делимые и состоящие
полностью из слов со свободными значениями, но в процессе общения
воспроизводимые как готовые речевые единицы. К фразеологическим
выражениям относятся поговорки и пословицы, разного рода изречения,
крылатые выражения.
Good news is no news in NHS (The Observer. – 9.03.2007. – Р.7). Данный
заголовок представляет собой деформированную пословицу, первоначальный
вариант которой звучит так: No news is good news. В результате перестановки
членов предложения заголовок полностью переменил смысл. Если в
первоначальном варианте пословица обозначала, что отсутствие вестей есть весть
уже хорошая, т.к. «плохие вести не сидят на месте», то после деформации смысл
стал следующим: государственная система здравоохранения Британии с
нетерпением ждет плохих вестей.
В заголовках используется как неизмененные фразеологизмы, так и
трансформированные, и наиболее эффективными, несомненно, являются
последние. Причем деформация и трансформация осуществляется таким
образом, чтобы установить связь с сюжетом статьи, как например:
Head over hills about boarding (The Sunday Times. – 26.01.2007. – Р.18).
Простой фразеологизм head over heels about smb./smth. – «сходить с ума по кому-
л./чему-л.» приобрел совершенно новый, дополнительный смысл благодаря
замене heels (каблуки) на hills (горы, холмы). В результате такой игры слов на
созвучности, появилась связь между заголовком и сюжетом статьи. Ведь речь
идет о катании на горных лыжах. Кроме того, фразеологизм переосмысливается, и
head over hills"следует понимать как «кубарем по горам».
Самым употребляемым видом деформации фразеологизмов является их
разложение и буквализация, т.е. возвращение выражению его прямого перво-
начального смыла. Буквализация придает заголовкам элемент привлекатель-
ности, побуждая читателя прочитать всю статью. При этом буквализация, как

167
правило, вызывает эффект обманутого ожидания. Характерным примером
разложения фразеологизма являются следующие два заголовка, в одном из
которых фразеологизм используется в своем первоначальном значении, в то
время как во втором фразеологизм подвергается буквализации:
An icy blast from the Cold War past (The Independent. – 11.05.2006. – Р.9). В
статье под этим заголовком рассказывается об отголосках холодной войны,
идеологического и пропагандистского противостояния между капиталисти-
ческим и социалистически лагерями в 1960-1980 гг.
Giving stick in the cold war games (The Observer. – 9.03.2007. – Р.11).
Фразеологическое единство cold war, обозначающее холодную войну,
подверглось буквализации и в данном заголовке обозначает не противостояние
двух лагерей, не политическую реалию, а войну в хоккее. Единственным
намеком на сюжет является употребление существительных stick и game Данный
заголовок производит эффект обманутого ожидания, т.к. читатель ждет рассказа
о леденящем душу дуновении из времен холодной войны, а речь пойдет всего-
навсего о хоккее.
How cucumbers keep their cool (The Sunday Times. – 23.02.2007. – Р.14). Эта
игра слов основана на фразеологизме cool as a cucumber, означающей полное
спокойствие. Однако из первого абзаца статьи мы узнаем о новом изобретении,
которое позволяет обеспечивать низкую температуру при хранении овощей и
фруктов вне холодильных установок. Таким образом, в данном примере это
словосочетание следует воспринимать в прямом смысле.
Storm in a teacup over the switch to pyramid selling (The Sunday Times. -
16.03.2007. – Р.5). Этот заголовок является наглядным примером рекламного
заголовка. Кроме того, что здесь использован фразеологизм «буря в стакане
воды», автор так строит свой заголовок, будто он собирается поведать о продаже
знаменитых пирамид. Однако речь идет всего лишь об упаковках чая, имеющих
форму пирамиды. Благодаря возврату первоначального значения существи-
тельному teacup, переосмысливается значение всего заголовка. Letting the cat out
of the bag (The Sunday Times, Culture. – 9.02.2007. – Р.2). В данном заголовке также
компоненту фразеологизма to let the cat out of the bag возвращается буквальное
значение. Ведь подиум по-английски – catwalk, a cats – это девушки-модели с
кошачьими манерами, выплывающие из-за кулис, словно из мешка.
Метафоры
Общеизвестно, что метафоры являются одним из наиболее распрост-
раненных стилистических приемов, используемых в языке заголовков. Как
известно, метафора – это стилистический прием, при котором слова употреб-
ляются в переносном смысле на основе сходства в каком-либо отношении двух
предметов или явлений. Метафоры бывают простыми и развернутыми. В
отличие от литературно-художественного текста, который изобилует и простыми
и развернутыми метафорами, в рассмотренных заголовках встретились только

168
простые метафоры, что объясняется строгим ограничением места и присущим
заголовкам характером завершенности.
Apple's rot eats away Mac (The Sunday Times. – 16.03.2007. – Р.13). Метафора в
данном заголовке заключается в том, что речь идет не яблочной порче, а о
президенте компании «Apple», являющейся крупнейшим производителем
компьютеров «Macintosh». Использование метафоры не случайно, поскольку
порча может разъесть яблоко, а президент компании «Apple» испортил
репутацию компании и производимой ею продукции: в результате неверной
политики президента компании Apple качество производимых компьютеров
Macintosh резко снизилось, что отрицательно сказалось на имидже компьютеров
этой марки.
Tory lion to roar for Britain (The Sunday Times. – 26.01.2007. – Р.6). Данный
заголовок также построен на метафоре. Речь пойдёт о члене Консервативной
партии Алане Кларке, которого называют настоящим львом. Здесь следует
обратить внимание, что статья и заголовок написаны на фоне предвыборной
кампании, что означает, что Тори надеются на вклад Алана Кларка в борьбу за
победу. Интересным этот заголовок представляется ещё и потому, что лев для
Британии является национальным символом.
Как и фразеологизмы, так и используемые в заголовках метафоры в
большинстве случаев отвечают тематике самой статьи, что помогает установить
связь между заголовками и текстом. Ведь нельзя забывать, что первоочередная
функция заголовков заключается в передаче сообщения, а быстрое чтение газет
предполагает, что даже не читая сами статьи, читатель все же сможет узнать о
происходящих событиях из заголовков.
Toyota makes a U-turn on single currency (The Sunday Times. – 9.03.2007.
Р. 11). В статье под этим заголовком речь идет о дебатах относительно введения
единой европейской валюты и мнении президента Британского отделения
автомобильной компании «Тойота» на этот счет. Именно поэтому здесь
используется дорожный термин to make a U-turn (развернуться на дороге) в
метафорическом значении, что означает «сровнять с землей».
Don't loose your head when the job axe falls (The Sunday Times. – 9.03.2007.
Р.11).; to axe – чрезвычайно распространенный глагол, используемый в
британской прессе для обозначения сокращения рабочих мест, дотаций и т.д.
Метафора основана на игре слов сокращать и топор.
Понять значение заголовка, содержащего игру слов или метафору, иногда
оказывается чрезвычайно трудно без соотношения с текстом, причем
содержание текста становится нередко неожиданным, в результате чего
достигается дополнительный эффект. Однако этот эффект неожиданности
часто переходит в эффект обманутого ожидания.

169
 Цитаты и аллюзии
Не менее распространенным и эффективным стилистическим приемом
является использование цитат и аллюзий. Однако в отличие от иноязычных
вкраплений, фразеологических единиц и метафор, для распознавания которых
необходимо глубокое знание английского языка, для понимания аллюзий и
цитат необходимо также быть хорошо знакомым с английским и мировым
литературным, историческим и культурным наследием, что делает аллюзии и
цитаты таким стилистическим приемом в заголовках, который лежит на
границе двух аспектов вертикального контекста заголовков: филологического и
культурно-страноведческого, являясь их связующим звеном.
Аллюзии представляют собой ссылки на отдельные исторические,
мифологические, литературные факты, упоминание имен персонажей, когда
наличие знания некоторых черт их внешности, характера подразумевается в
фоновом знании читателя, а также названий литературных произведений,
фильмов и мультфильмов, спектаклей и т.д.
The phantom of the OPRA (The Sunday Times. – 23.02.2007. – Р.2). Игра слов
основана на названии известного мюзикла английского композитора Эндрю
Ллойда Веббера «Phantom of the opera». OPRA – это Occupational Pensions Regulatory
Authority, планируемые реформы которого породили много разногласий среди
англичан.
Heroin takes the Silk Road to Britain (The Sunday Times. – 20.04.2007. – Р.13).
Данный заголовок содержит историко-географическую аллюзию, поскольку
Шелковый Путь, связывавший Восток с Европой, давно уже не существует, и о
нем осталось только воспоминание. Тем не менее, перевозки наркотиков из
Азии в Европу осуществляются именно по старому маршруту Шелкового Пути:
из Афганистана через Таджикистан, через Россию в Европу.
Подход к заголовкам, содержащим аллюзии или цитаты, может быть
различным. Иногда оказывается немаловажным сразу полностью понять и
оценить сам заголовок, который может содержать ключ к содержанию и
смыслу всей статьи; нередко, однако, не рекомендуется пытаться разъяснить
себе заголовок, пока не прочитана вся статья и не уяснен ее смысл. Тем не
менее, подчас не удается установить логическую связь между содержанием
статьи и аллюзивным заголовком, эта связь может быть слишком
завуалированной, а в отдельных случаях вообще неоправданной.
Большинство известных аллюзий или цитат содержат скрытое сообщение
или коннотации, и их удачное употребление есть способ воздействия на
мнение читателя. Такие приемы активно используются в заголовках при
важных для народа или страны исторических или политических ситуациях,
когда государству в целом или определенным слоям, партиям необходимо
заручиться поддержкой широких масс.

170
 AGENDA SETTING
ИЛИ УСТАНОВЛЕНИЕ ПОВЕСТКИ В МЕДИАТЕКСТЕ
Вводные замечания
В современной теории коммуникации всё чаще дискутируется тезис о
«медиатизации» политики. Его авторы O. Яррен и П. Донгес, исследователи
проблем «медийной демократии» и «медийного общества», пишут: «Политики
должны активнее руководствоваться правилами игры в медиа, если своими
сообщениями они хотят найти отклик в обществе [Jarren, Donges 2006].
Внимательное отношение к этим правилам становится важным ресурсом в
информационном обществе» [Franck 1998].
Тезис о медиатизации политики не оставляет сомнений в том, что сила
политических, главным образом, новостных, сообщений в условиях
обострённой конкуренции, возрастает [Fengler, Vestring 2009: 35-36.]. Эта точка
зрения Б. Пфёч и Р. Шмитта-Бека заметно усиливает исследовательский
интерес к выяснению роли механизмов информационных событий в
политической журналистике. Исключая предвыборную политическую рекла-
му, главной функцией редакционной политики любого издания или инфор-
мационного агентства следует считать вероятно борьбу за каналы полити-
ческого влияния, направленные на достижение влияния в обществе. Из всего
многообразия концепций описания данных механизмов в медиа, наиболее
интересными оказываются те, которые непосредственно касаются
профессиональных будней политических журналистов, особо чувствительных
к любому изменению состояния общественного мнения [Pfetsch, Schmitt-Beck
1994: 106-138.].
На сегодняшний момент общепризнанным является тот факт, что
современные медиа не только отражают объективную реальность, но и
формируют свою собственную. Вынесение на обсуждение общественности
набора проблемных тем не всегда отражает объективную иерархию социальных
проблем. Это связано не столько с умением убеждать или переубеждать, как
принято думать, сколько со способностью медиа привлекать к себе
общественное внимание и влиять на причины, лежащие в основе оценки или
принятия того или иного решения. Иными словами, «медиа определяют не то,
как человек думает, а то, о чём он думает».
Подобный эффект программирования, или «установления повестки дня»,
давно привлекает внимание как отечественных, так и зарубежных
исследователей. Именно эта особенность современных медиа лежит в основе
большинства прикладных методик изучения воздействия на общественное
сознание [Титеева: www]. При этом редакторы, как правило, исходят из своих
собственных представлений: им приходится учитывать то обстоятельство, что
времена, когда журналисты не задумывались, как будет принят публикой тот
или иной медийный продукт, прошли. До 1980-х гг. конкуренция, если она и

171
была возможна между отдельными газетами или телеканалами, позволяла им
весьма неплохо существовать благодаря растущим объёмам рекламы и
стабильному платежному спросу, при этом «не уважая интересы читателя»
[Glotz, Langenbucher 1969] и не охотно откликаясь на интересы публики. Но
tempi passati: число медийных предложений за последние годы существенно
увеличилось, возросла конкуренция и в медиасреде.
Приверженцы аксиомы об абсолютной подконтрольности средств массовой
информации правящим элитам говорят нам о том, что производимые
средствами массовой информации тексты минимально воздействуют на
аудиторию или вовсе ограничены в своём действии. Но, как показывает
практика, важнейшая журналистская задача – это обучение масс «семанти-
ческой герилье» против доминантного культурного порядка, и, одновременно,
поиск наиболее эффективных способов воздействия на аудиторию. Тем самым
выясняется, что первая парадигма представляет собой теоретическую рефлек-
сию над средствами массовой коммуникации с позиций аудитории, вторая – с
позиций медиаменеджмента [Дьякова 2004: 59-67; Дьякова 2003: 109-119].
Ещё одной небезынтересной тенденцией в этом процессе можно считать
растущий абсентеизм даже самой активной, сознательной и «неманипули-
руемой» части общества. Он обычно отражает «приватизацию» общественного
мнения теми, кто формирует национальный и глобальный массмедийный
контекст. Однако с учётом увеличившихся в десятки раз «информационных
скоростей» налицо объективные предпосылки для возрастания социальной
роли медиа, которые, наряду с другими политическими факторами, имеют
шанс стать фундаментом «новой демократии» – социально-ориентированной,
интерактивной и транспарентной [Бедрик: www].
Agenda Setting или установление повестки дня
Термин agenda [от < лат. agendum дело, которое следует сделать] или [от
лат. agere действовать, поступать] ещё в Средние века дал название целому ряду
документов: Sacrametarium, Pastorale, Liber officiorum, Ordiarium, Rituale,
являвших собой собрание предписывающих формуляров, которыми должны
были руководствоваться духовные лица. Уже в XX в. агендой стали называть
последовательность операций в ЭВМ [Словарь иностранных слов 2006]. В
современном понимании агенда (от англ. agenda – букв.: повестка дня)
включает в себя широкий перечень вопросов, подлежащих обсуждению на
совещании или деловой встрече [Райзберг 2010]. Главное, порядко-
устанавливающее значение агенда в современных языках активно дополняется
другими, родственными значениями: известие, извещение, уведомление,
оповещение, повестка дня, план и т.п. [Абрамов 1996], отчего данный термин
становится весьма многозначным.

172
 В медиаречи термин агенда (agenda) появился лишь в последние
десятилетия. Многочисленные коммуникативные потоки не только
способствовали установлению разнообразной повестки дня как отражения
широкого поля актуальных коммуникативных процессов, но и требовали
достаточно чёткого описания свойств, потребностей, интересов реципиентов,
определяющих в итоге долгосрочные функции информирования в
электронных и печатных медиа. Таким образом, в медийном понимании агенда
– это набор сюжетов или проблем, считающихся важными для того или иного
отрезка времени [Ковалёв: www]. Иными словами, понятие agenda setting или
«установление повестки дня» отражает именно характер внедрения данного
набора в сознание аудитории.
Теоретические вопросы «установления повестки дня»
В самом начале 1970-х гг. учёные в области теории коммуникации
М. МакКомс и Д. Шоу впервые вывели формулу, получившую название agenda
setting или «установление повестки дня» [McCombs, Shaw 1972: 176-187],
которая, точно так же, как и сама теория, вытекала из представлений об
относительно сильной роли медиа. При этом речь шла не о том, как медиа
селективно продуцируют темы для общественной дискуссии и придают им их
значимость. Развитие теории agenda-setting в концентрированном виде можно
представить так: «While the mass media have little influence on the direction or
intensity of attitudes, it is hypothesized that the mass media set the agenda for each
political campaign, influencing the salience of attitudes toward the political issues»
[Ibidem]. Чтобы перепроверить это предположение, в ряде исследований была
предпринята попытка определить ранг-лист тем, на которые реагировали
опрошенные и на которые авторы стремились сконцентрировать внимание
аудитории. Если тема, представленная в медиасообщении, ранжирована в
первоочередном порядке, то, без сомнения, она рассматривается реципиентами
как наиболее важная.
Таким образом, теоретически, как выяснил М. МакКомс [McCombs 1977:
89-105], можно выделить три различных модели в установлении повестки дня:
1. Модель понимания (Awareness-Modell), при которой средствами медиа
внимание общества обращается на определенные темы. Из них мы узнаём, о
чём мы должны думать, как общаться, как формировать своё мнение, но
внутренне противимся тому, чтобы медиа устанавливали, например, какое
мнение мы должны иметь по той или иной теме.
2. Модель выделения (Salience-Modell) подразумевает различную оценку и
особое подчёркивание тем в медиа, которое вызывает у реципиентов
соответствующее отношение. Медиа естественным образом структурируют
темы, исходя из их частоты, объёма, срока появления и т.п., поэтому несложно
проследить, какие темы важнее, и кто, как и где хочет преподать особо
«горячие темы», выделить наиболее острые вопросы.

173
 3. Модель приоритета (Priority-Modell) демонстрирует подчёркнуто
структурированное представление текущих тем. Актуальные темы,
представлены в иерархии тем медийной агенды, зеркально отражающей агенду
публичную.
Собственно агенда1, или повестка дня ассоциируется у большинства
населения с содержанием предвыборных обещаний и их отражением в
различных медиа (газеты, новостные журналы, телевидение). Она последо-
вательно тендирует к медийной агенде. Следует отметить, что существует
явная зависимость между медийной агендой (Medienagenda) и некими ожи-
даниями её адресатов, т.е. агендой общественной или публичной (Bevölke-
rungsagenda) (подробнее об их разграничении см. ниже).
Действительно, положенная в основу всего учения М. Мак Комса и Д. Шоу,
теория agenda setting, вскоре была усовершенствована и дифференцирована как
в рамках действия трёх вышеуказанных моделей, так и в содержательном плане
(табл. 1). Согласно Х. Укерманну и Г.-Ю. Вайсу [Ueckermann, Weiss 1983: 69-
79], модель понимания отражает главным образом тематизацию (о тематизации
см. ниже), в то время как две другие – структурирование (ранжирование) тем.
Табл. 1

Название Содержание модели

Модель понимания Тематизация обстоятельства события в медиа ведёт к тому, что

реципиенты обращают внимание именно на эту тему.
Модель выделения Различные особенности темы обуславливают то, что
реципиенты относятся к этим темам с бóльшим или меньшим
значением.
Модель приоритета Значимость темы в сообщениях влияет не только на её общую
оценку для реципиента, но и на её фиксацию в сознании
населения как особо значимой.

Из табл. 1 видно, что перенос исследовательского интереса от индиви-

дуальных опросов, призванных отражать действительные настроения аудито-
рии, не обязательно соответствует мажоритарному тематическому распре-
делению при установлении повестки дня. При этом мы исходим из того, что
пресса вызывает более сильный эффект, чем, например, телевидение. В целом,

1
В данном рассмотрении понятия «agenda setting» и «установление повестки дня» [Дьякова 2003;
2004; Черных 2007; Ковалёв 2008 и др.] используются как синонимичные. Постепенно, но не очень
активно, в лингвистический оборот входит термин «агенда». Это связано с изменениями в процессе
коммуникации, который определяет формат политических отношений, а детерминирующее
значение СМИ превращает политику в медиапроцесс. Становление медиакратии как формы
организации власти, с одной стороны, и совокупности способов и методов их действия в
информационном обществе, с другой, активно используются в сознании, задавая соответствующие
повестки дня, с помощью которых происходит конструирование различных политических
реальностей, обусловленных целями и интересами субъектов, в чьих руках сосредоточены
медийные ресурсы.

174
медиа посредством конструкции и оформления содержания могут выделять
определенные темы, но всё же для печатных изданий более характерным будет
долгосрочный эффект структурирования тем, в то время как на телевидении
исходят преимущественно из того, что его главной медиальной функцией
является оперативное реагирование на любые краткосрочные темы
общественной дискуссии. При изучении длительности эффекта установления
повестки дня речь идёт, как правило, о темах, которые находятся вне прямого
опыта реципиентов и о которых они могут узнать что-то новое из медиа.
Конечно, эти временные рамки условны, но «чем большее количество
информационных фильтров прошло какое-нибудь сообщение, тем больше у
него шансов влиться в среднесрочную или долгосрочную повестку дня»
[Ковалёв 2005: www].
Перейдем непосредственно к выяснению специфики взаимного влияния
медийной, публичной и политической агенды.
Медийная, публичная и политическая агенда
Если раньше мы говорили, что подходы в установлении повестки дня
отражают определённые связи между выбором темы, обращением к ней медиа
и реакциями реципиентов, то при рассмотрении реализационной специфики
агенды это мало что говорит об её направленности. Встаёт вопрос, насколько
важны ли для нас определённые темы, что о них говорится или пишется в
медиа, откуда берут их журналисты и как они отражают настроения
определённых целевых групп? Какую роль играет при этом конструирование
процессов, лежащих в основе производства медийных сообщений? Социологи
Глэдис и Курт Ланг, исследовав общие процессы формирования повестки дня,
убедительно показали, что медийная агенда есть закономерный «результат
множества селективных и конструктивных процессов» [Lang, G. /Lang K. 1981a:
653-682; Lang, G./ Lang, K. 1981b: 447-468.]. Медиаинсценировки, такие как,
например, конференции, торжественные заключения договоров, эксклюзивные
интервью и т.д., тиражируемые пиар- и рекламными агентствами, определяют
медийную агенду ещё задолго до того, как они реально смогут оказать влияние
на общественную повестку [Schmidt, Zurstiege 2000: 102-103].
С точки зрения методики теория М. МакКомса и Д. Шоу касается лишь
небольших точечных выборок, отчего её использование в медиа не было
реализовано на практике. Специфическая ситуация, например, предвыборной
борьбы, равно как и нерешительность отдельных респондентов, не всегда
совпадает с главной политической информацией, что, в свою очередь, ограни-
чивает возможность обобщения результатов. Простое сравнение на каком-то
коротком временном отрезке медийной и публичной «повестки дня» также не
даёт возможности сделать дефинитивные заключения о характере этой
причинно-следственной связи.

175
 Вклад создателей теории установления повестки дня М. МакКомса и
Д. Шоу заключается в обосновании тезиса о том, что медиа, хотя и не могут
предопределить отношение аудитории к той или иной теме или проблеме, но
всё-таки в состоянии ранжировать темы, да и всю проблематику, в сознании
аудитории по степени важности. Таким образом медийная агенда задаёт агенду
публичную. И хотя последняя представляет собой симбиоз общественно
значимого мнения, в современных условиях немаловажное значение
приобретает агенда политическая. Не случайно, например, российский
Институт современного развития (ИнСоР) назвал очередной доклад «Повестка
дня президента – 2012», суть которого – просчитать электоральные ожидания
общества накануне выборов 2012 г. Ср. также: «Россия XXI века: образ
желаемого завтра». [Самарина А. Повестка дня для президента-2012 //
Независи ма я г аз е т а . – 5.08.2010. – С.1-3].
В целом, долговременный эффект установления повестки дня
принципиально ограничен: медиа весьма успешно ранжируют в сознании
аудитории «навязчивые» и значимые проблемы. Они не могут скрыть
действительно существующие проблемы, знакомые каждому по личному
опыту, равно как и не могут задавать приоритеты и стандарты на пустом месте
[Дьякова 2004: www].
Обобщая результаты многочисленных исследований в области установ-
ления повестки дня (agenda setting), Дж. Диаринг и Э. Роджерс обращают
внимание на действие в медиа нескольких конкурирующих повесток:
ƒ политической повестки дня, которую устанавливает государство;
ƒ медийной повестки дня, которую устанавливают средства массовой
информации;
ƒ публичной повестки дня, которая формируется в общественном
мнении под влиянием двух предыдущих повесток, а также под
влиянием личного опыта, который, будучи «индикатором реальности»,
существенно ограничивает возможности манипуляции общественным
мнением со стороны государства и средств массовой информации
[Dearing, Rogers 1987].
Такая трёхполюсная модель не только отражает специфику повесток дня,
но и их взаимодействие. Нетрудно заметить, что в условиях информационного
общества политическая повестка во-многом определяет медийную агенду, а не
наоборот, как это было в предыдущие годы. При этом нельзя исключать тот
факт, что публичная и медийная агенды взаимосвязаны, т.к. медиа в своих
сообщениях ориентированы на потребности реципиентов2. В качестве примера

2
Данные об условиях, показывающих сходство обеих повесток в одновременной и независимой
реакции избирателей и журналистов на реальные политические события, не обязательно приводит
к формированию односторонне ориентированного реципиента на поток медийной продукции.
Информационный Интернет-портал http: //www.zagolovki.ru представляет собой подборку важней-

176
можно взять главную медийную тему июля – августа 2010 г. – жару и связанные
с ней пожары, представленные практически во всех российских медиа: Из-за
жары и смога в Москве увеличилась смертность – Роспотребнадзор. Отложено
сотни авиарейсов. В аптеках закончились респираторы. В Москве задержано
уже более 50 авиарейсов. Аэропорты работают не по расписанию, а по
фактическому режиму – самолеты взлетают, как обычно, а садятся, когда
наметится просвет в облаках. ... (Э. Качкаева: Столицу душит смог от торфяных
пожаров // К о м со мо л ьск а я п ра в да . – 7.08.2010), а также: Авральный
порядок работы "Ъ" подтвердили в городской станции скорой помощи. В
пятницу там было зафиксировано рекордное количество вызовов – 10147, в
субботу, когда многие люди уезжали за город, количество вызовов снизилось
лишь ненамного – до 9472. Для сравнения: 6 и 7 августа 2009 года скорую
помощь вызывали 6566 и 6483 раза соответственно. Довольно тяжелая ситуация
складывается в больницах. (А. Козенко, А. Иваницкая, П. Коробов Москвичи
меняют среду обитания // К о м ме р са н т ъ – 9.08.2010).
По прогнозу столичного Гидрометеобюро, смог над Москвой начнет
рассеиваться не раньше среды. Понижения температуры и дождей в
ближайшее время вообще не предвидится. В связи с этим многие страны
рекомендовали своим гражданам воздержаться от поездок в горящую Россию.
(Н. Агеева, Е. Перцева Вон из Москвы. Cтолицу покидают все, кто может // РБК
D aily . – 9.08.2010).
«Мы поставили перед руководителями административных округов города
чтобы все жители без исключения могли вызвать врача из поликлиники в
течение 24 часов.» (Л. Пятилетова Жара стоит жизни. Столичные поликлиники
перешли на круглосуточное обслуживание москвичей. – Р о с си й ска я г азе та .
– 10.08.2010).
Маски, кислородные баллончики, респираторы и прочие «защитные»
средства стали хитом продаж в период жары и смога. Но аптекари и
производители лекарств вряд ли на этом много заработают. … Едва ли не
больше всех на смоге «наварили» туристические фирмы. С его приходом в
поисках глотка свежего воздуха многие соотечественники ринулись в бега. По
оценкам «Капитал Тура», число звонков в компанию подскочило примерно на
30%, причем люди зачастую просто интересовались, куда можно быстро
улететь. (О. Колтунова, А. Маркина, С. Рагимова Сплошной угар // Комп ания .
– 16.08.2010).
Если проследить динамику этого медийного события и сравнить
публичную и медийную агенду того времени, заметим, что в рамках
перекрестного анализа (одна точка измерения) анализ содержания на более
длительном промежутке времени может дать другие результаты. Для того,
чтобы объяснить динамические аспекты процесса установления повестки, а

ших публикаций отечественной прессы, и одновременно позволяет сделать тематический обзор не

только отдельных изданий, но и тем, эффективно отследить их динамику.

177
также направление соотношения медийной и публичной агенды, необходимо
перепроверить его посредством привлечения к анализу т.н. времязамещающих
перекрестных корреляций (Kreuzkorrellation). При этом учитывается
соотношение между медийной агендой в момент времени первого измерения
(t1) и публичной в момент времени второго измерения (t2), а также отношения
между публичной агенда в момент времени (t1) и медийной в момент времени
(t2) (см. рис.1.). Если коэффициент сращения для названного первым
соотношения больше, чем для последнего, то теория установления повестки
дня может считаться подтвержденной.

Рис. 1: Теория «agenda-setting», по К. Мертену [Merten 1999: 365].

Таким образом, можно считать, что формирование «повестки дня» и
изучение зависимостей между медийной и публичной агендой (т.н. пере-
мещённые во времени перекрестные связи „Cross-Lagged Correlations“)
являются непосредственным индикатором ожиданий медиа и аудитории
[Kunczik, Zipfel 2005: 358]. Последнее соотношение показывает, что связь
между «реальностью», медийной и «читательской» повестками отражает
влияние внешних факторов, что в практической журналистике показывает
стремление к переключению эффекта потенциального внимания читателей с
самого медиапродукта на существующую реальность [Jäckel 2005: 171].
Связь между медийной и публичной агендами на основе действий третьей
переменной, отражающей «реальное положение вещей» и в равной степени
определяющей события как медийной, так и публичной агенды, даёт два
существенных и очевидных результата: между тематическими приоритетами в
медиа и проблемными восприятием у населения есть чёткая связь, изменения
между которой и медийной агендой по времени происходят раньше.
Не ощущая подмены эмпирической действительности предлагаемой
медиареальностью, аудитория выстраивает свои отношения с окружающим
миром, ориентируясь всё чаще не на саму реальность, а на её интерпретацию.

178
Эта интерпретация, формирующая образ события или проблемы, становится
важнее происходящего в реальности, а освещение событий – важнее самих
событий. Какое-либо явление действительности вне зависимости от своего
масштаба может стать по-настоящему заметным, как только оно попадет в поле
действия медиа и, в силу этого, приобретает политическую значимость. И,
наоборот, даже крупное событие, если оно не имеет медийного резонанса, не
может произвести никакого эффекта. Таким образом, предъявление аудитории
информационной повестки дня, т.е. списка наиболее важных, по мнению
редакторов, тем и событий, как раз вынуждает разделять это мнение
[Старобахин 2008: 3].
Освещение определенных событий, да и вся медиареальность, напрямую
зависят от редакционной политики. Её составными частями являются:
программная политика, т.е. принципы программирования канала, и информа-
ционная политика, связанная с его деятельностью в информационной сфере.
Редакционная политика претерпевает существенные изменения, вызванные
целым рядом политических и экономических факторов. Если система приори-
тетов аудитории (публичная повестка дня) никогда полностью не совпадает с
медиаповесткой, то всегда будут существовать «навязчивые» (obtrusiv) темы,
которые люди считают важными, даже если они не освещаются в медиа.
Именно они привлекают внимание рядовых граждан вне зависимости от
усилий медиа.
Таким образом, мы видим, что теория установления повестки дня отражает
общие усилия массмедиа, заставляющие индивидов воспринимать некоторые
явления и события, с которыми они знакомятся через прессу и телевидение,
более важными, чем остальные. Поэтому те, кто контролируют
информационные потоки в медиа, решают, что должно быть сообщено
публике. Главный итог в этом смысле, по мнению А. Черных, состоит в
необходимости понимания механизмов действия политической повестки дня и
помещения самого понятия и связанной с ним концепции в общий контекст
развития медиаисследований. Другими, не менее важными, причинами могут
выступать: определение источников получения информации для формиро-
вания персональных повесток дня, выяснение временного аспекта повестки
дня, определения роли личностных характеристик индивидов в формировании
повестки дня и, как результат, роли механизмов формирования повестки дня
[Черных 2007: 35]. Понятно, что рассмотрение любого из этих аспектов
представляет собой автономный предмет исследования.
Тематизация или социальные действия медий
Как можно предположить, надежда на то, что власть сделает каждого
индивида активным участником политического процесса, а саму себя –
общественно-контролируемой, задача вряд ли достижимая в любом
общественном укладе. Постоянное расширение «полномочий» медиа и

179
монополизация ими сферы конструирования общественного мнения привели к
размыванию границ между объективно-политической реальностью и
реальностью виртуальной, или массмедийной. По сути, вне медиаконтекста
событий и явлений просто не существует. Медиареальность, подменяя собой
реальность объективную, формирует социально-психологические парадигмы, а
значит – конструирует общественное сознание и моделирует политическую
конъюнктуру. Превратив политику в медиапроцесс и простимулировав
соответствующие трансформации в процессе политических коммуникаций,
медиа деформировали систему представительства гражданских интересов и
предопределили изменения внутри собственного контента.
Теория установления повестки дня, основная идея которой заключается в
направленном влиянии медиа, показывает, что медийные сообщения вызывают
изменения на информационном уровне или на уровне мнения индиви-
дуальных реципиентов. Медиа, в свою очередь, предоставляют темы для
общественной коммуникации, структурируют и оценивают их. Не случайно
поэтому, под тематизацией понимают параллельный процесс, при котором в
«медийном обществе» акцентируется внимание. Н. Луман писал по этому
поводу: «Так как внимание не постоянно, то формируются некоторые правила
по его привлечению» [Luhmann 1979: 37]. По этим правилам формируется и то,
что мы называем «общественным мнением». Ныне этого внимания становится
всё меньше, хотя сами правила используются более строго.
Как мы определили выше, общественная медийная коммуникация в случае,
если она придерживается определенной повестки дня, воздействует на публич-
ную агенду. При этом можно сказать, что процесс изменения баланса сил на
международной арене, региональном и локальном уровнях печатных и электрон-
ных медиа является мощным фактором манипулирования общественным
мнением и политическим поведением акторов. Медийная среда вырабатывает
тщательно отрежиссированный сценарий, который в свою очередь является
неотъемлемой чертой всех современных политических событий, отражением
характера функционирования политических субъектов: от масссового влияния
до «точечной» работы в политическом поле прессы, телевидения и Интернета.
В последнее время большой медийный резонанс приобрели отношения
Беларуси и России, в особенности, «после того, как парламент Белоруссии отка-
зался признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Президент Грузии
даже выразил благодарность Белоруссии за стойкость в вопросе непризнания
Сухуми и Цхинвали. … Москва между тем в августе 2008 г. ждала поддержки
своего главного союзника и, не получив ее, затаила обиду. С того момента
напряжение в отношениях России и Белоруссии стало нарастать. И когда недав-
но по российским телеканалам прокатились фильмы ужасов про в недавнем
прошлом своего в доску Батьку, российским телезрителям стало понятно:
Лукашенко топят. (С. Гамова. Батька с грузинским акцентом // Нез ави си ма я
г аз е т а . – 16.07.2010).

180
 … Не отрицая зависимости между фактами появления в российском эфире
фильма о Лукашенко «Крестный батька» и Саакашвили – в белорусском,
местные наблюдатели тем не менее обращают внимание на то, что Лукашенко
уже давно ведет информационную войну против России в отличие от
северной соседки, которая начала ее только в прошлом месяце. (А. Ходасевич.
Антироссийские пары белорусского эфира. Минск открывает второй
информационный фронт // Не зави симая г азе та . – 22.07.2010)
Александр Лукашенко снова преподнес Москве неприятный сюрприз:
парламент Белоруссии не включил в повестку дня вопрос о признании. А
спустя ещё три месяца Минск предпринял беспрецедентный выпад в адрес
Москвы: МИД Белоруссии призвал своих граждан соблюдать грузинские
законы при посещении Абхазии и Южной Осетии, тем самым признав
территориальную целостность Грузии. (М. Гаджиев, В. Соловьев, Г. Сысоев.
Александр Лукашенко ушел в непризнанку // Ко мме р са н тъ . – 4.08.2010).
… если Россия будет сильно и грубо давить на соседа, то получит эффект,
прямо противоположный ожидаемому. Да и серьезных инструментов для
давления нет. Кажется, это понимает и Лукашенко. Совершенно очевидно, что
Белоруссия не признает суверенитет Абхазии и Южной Осетии. Для неё
важнее одобрение Западной Европы и США. (А. Геворкян. Союзники без
союза. Минск и Москва опять обвиняют друг друга в непорядочности //
Новые и звестия . – 16.08.2010).
Белорусская оппозиция пока не может договориться о едином кандидате
на предстоящих выборах, но ее позиции улучшаются из-за конфликта
президента Александра Лукашенко с Москвой. Нынешние выборы для
президента Лукашенко осложнены: упреки в его адрес со стороны Кремля,
обличающие политика фильмы «Крестный батька», показанные по НТВ,
посылают сигнал номенклатуре и гражданам, что его поддержка Москвой уже
не столь безусловна, и это новый фактор в белорусской политике…
(П. Химшиашвили. Фактор «Крестного батьки» // Ве домости . – 25.08.2010).
Характер новых информационно-коммуникативных технологий кардиналь-
но меняет способы ведения противоборства в любых политических
отношениях. «Противоборство всё больше ведётся именно за определение
«повестки дня», т.е. конкретную область противостояния. Навязав противнику
свою «повестку дня», коммуникационно более сильные субъекты тем самым
диктуют своё миропонимание и видение проблем, свой образ действия, свои
стандарты» [Багиров 2009: www]. Так происходит в освещении событий,
связанных с некоторыми, как принято говорить, резонансными судебными
рассмотрениями. Новые обстоятельства дела М. Ходорковского вызывали
целую серию публикаций в прессе: Вчера Хамовнический суд, похоже, решил
не обращать внимания на постановление пленума Верховного суда от 11 июня.
ВС рекомендовал служителям Фемиды, решающим вопрос о заключении под
стражу по «экономическим» статьям, обратить внимание на п. 1 ст. 2

181
Гражданского кодекса РФ, где дается определение предпринимательства:
«Самостоятельная, осуществляемая на свой риск деятельность, направленная на
систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи
товаров, выполнения работ или оказания услуг лицами, зарегистрированными
в установленном законом порядке». (А. Самарина. Верховный суд
Хамовническому не указ. Для Ходорковского решение суда не стало
неожиданным // Нез ави си мая г азе та . – 17.08.2010).
Статья в газете «Коммерсантъ» продолжает тему: … по мнению обвинения,
с которым согласился судья, "освобождение Лебедева из-под стражи может
привести к тому, что он вновь возглавит управление сокрытыми от следствия и
правосудия средствами и использует их для противодействия правосудию". К
тому же, как отметил судья Данилкин, по мнению гособвинения,
"Ходорковский и Лебедев имели и имеют стойкую направленность к противо-
действию уголовному судопроизводству". В общем, указанные обстоятельства,
по мнению гособвинения, "исключают возможность применить к подсудимым
меру пресечения, не связанную с заключением под стражу". (Е. Кузнецова,
Н. Сергеев. «Основания не отпали и не изменились». Михаил Ходорковский и
Платон Лебедев остались в СИЗО до середины ноября // Ко мме р са н тъ . –
17.08.2010).
В подобных ситуациях при формировании собственной медийной повестки
издания позволительно спросить, а существует ли вообще у власти и оппозиции
общая тематика и общие задачи? Ведь тема, обсуждаемая в оппозиционной
среде, обсуждается таким способом, чтобы исключить из состава участников
дискуссии людей власти, её экспертов, и во всяком случае рейтинг важности
для неё обычный. Поэтому важные для власти темы (правительственная
агенда) «сознательно игнорируются, при странном ожидании, что та откажется
от собственной повестки. Это не является неким завуалированным способом
моральной дискредитации партийной либо непартийной оппозиции. Это
просто оценка уровня национальной политической деструктивности»
[Павловский 2005: www].
Примеры летних «маршей несогласных» показывают это со всей
наглядностью: Организаторов акции ждало около 500 соратников. Они
вытягивали ладони, на которых фломастером было выведено число 31 и громко
скандировали: "Нам нужна другая Россия!". В толпе были нацболы, члены
движения "Солидарность", антифашисты и много обычных граждан,
прицепивших к одежде значки с символикой акции. (А. Козенко,
К. Андрианов. «Несогласным» всыпали по 31-е число. Оппозицию в Москве
разогнали под звуки государственного гимна // Ко мме р са н тъ . – 1.06.2010).

182
 Московская милиция вчера в одиннадцатый раз разогнала митинг
«несогласных» на Триумфальной площади. Акции, которые защитники 31-й
статьи Конституции пытаются провести именно у памятника Маяковскому и
которые всякий раз не удается согласовать в мэрии столицы, уже стали
традиционными, как и действия правоохранителей, которые с большей или
меньшей жесткостью задерживают там митингующих, лидеров «Другой
России», «Солидарности» и «Левого фронта». Вчера силовики не слишком
церемонились с протестующими, но, с другой стороны, и не особо
злоупотребляли спецсредствами. … Поскольку организаторы акции заявили о
своем намерении выйти на Триумфальную без согласия мэрии, столичные
силовики предупредили, что «сотрудники ГУВД адекватно ответят на любые
провокации». «Адекватность» ответа можно было трактовать широко, учитывая
недавнее замечание премьер-министра Владимира Путина в интервью
«Коммерсанту»: «Что говорит действующее законодательство о марше? Нужно
получить разрешение местных органов власти. Получили? Идите и
демонстрируйте. Если нет – не имеете права. Вышли, не имея права, –
получите по башке дубиной» (М. Мошкин, С. Миненко. Место встречи
изменить нельзя // В ре мя ново стей . – 1.09.2010).
Анализ примеров показывает, что определение «повестки дня» совпадает
таким образом с функцией тематизации, которая посредством частоты
появления сообщений, их объема или подачи оказывает влияние на
значимость, с которой общественность оценивает темы. Предполагается, что
медиа могут меньше влиять на то, как люди думают, чем на то, о чём они
думают [Cohen 1963: 13]. При этом речь идёт главным образом не об изменении
точки зрения и образа действия, а о внимании, знании или проблемном
сознании реципиента [Schenk 2002: 399].
«Установление повестки дня» в новостях
Процессы формирования постиндустриального общества, помимо прочих
последствий, предполагают сегментирование массовой аудитории, её
дробление на локальные сообщества при одновременном встраивании в гло-
бальное информационное пространство. В то же время для полноценного
формирования специфической картины мира через медиа (установление
медийной агенды) необходима массовая аудитория при относительно неболь-
шом числе источников трансляции, что гарантирует высокую степень
восприятия вброшенной в дискурс информации.
Медиа (а на это впервые указал ещё В. Липманн) предлагают такие
конструкции действительности, которые реализуются на основе собственных
правил [Lippmann 2008]: сообщения в медиа дают нам реальную картину
действительности и в принятии решений медиа играют значительно бóльшую
роль, чем экономические, технические, организационные и политические
структуры – явление, именуемое «ньюсмейкинг» (newsmaking) [Roshco 1975].

183
 Американская социолог Г. Тачман доказала это со всей отчётливостью в
своём исследовании, указав не только на специфические профессиональные
процедуры и поточный способ производства новостей, но и на различные
шансы людей и групп, быть представленными в новостных сообщениях. Кроме
того, новости институциональны. Это означает, что возможность и доступность
информации для потребителя, как раз и выступает связующим звеном между
правящими институтами и профессиональными коммуникаторами [Tuchman
1978: 4].
Новости как сфера медиального приложения, представляет собой
отражающую реальность, эта воспринимаемая реальность часто очень
существенно отличается от «реального мира», где происходит гораздо больше
событий, чем может вместить в себя новостная программа или газетная
публикация. Поэтому попытка достоверно и честно представить события
текущего дня требует от редакторов тщательного отбора событий и
собственного ощущения, насколько выпукло и каким именно образом им
следует их освещать. Так, ежедневные газеты отбирают для печати только 25%
всех сообщений, поступивших от информационных агентств [McCombs 1994:
11]. Каналы осуществляют «транспортировку» политической и любой другой
информации, содержат необходимые вспомогательные конструкции, с
помощью которых как индивидуумы, так и медиа, пред-структурируют
окружающий мир. Вместе с тем не вопрос о «качестве» события становится
главным в плане исследования значимости сообщений, а вопрос об
индивидуальных и, соответственно, организационных «фикциях действии-
тельности», с помощью которых событие будет восприниматься вообще
[Пастухов 2008b: 277].
Из приведённых примеров видно, что включённая установленная повестка
дня (agenda setting) непроизвольно показывает читателю, чтó является наиболее
важным. Она также сообщает, чтó следует считать заслуживающим внимания.
Совсем необязательно, чтобы она говорила, что следует думать по поводу
какой-либо конкретной темы, т.к. новости по сути не являются простым
отражением событий дня, это подборка созданных журналистами сюжетов о
текущих событиях. (Подробнее об «установленной повестке дня» в выпусках
новостей см. в: [Вrosius, Керрlinger 1990: 183-211; Demers, Craff, Choi, Реssin,
1989: 793-812; Еdelstein 1993: 85-99].)
Другим фактором в понимании психологии новостей, распространяемых
медийно, является их психологический смысл, механизм чтения или
просмотра. Они создают у человека представление о событиях, что определяет
не только их «усвоение», но и воздействие на память, принятие решений,
поведение, а также внутреннюю и внешнюю политику государства. В печатной
журналистике для подавляющего большинства репортеров и редакторов
«перегруппировка компонентов реальности» – это лучший способ выразить то,
что они воспринимают как реальность [Харрис 2002: 229].

184
 Выводы
Следует признать, что, несмотря на всё разнообразие медийных
предложений, сфера действия «установленной повестки дня» всё же
принципиально ограничена. Теория «установления повестки дня»
предполагает, что медиа ставят и весьма успешно решают задачу ранжирования
в сознании аудитории ненавязчивых, но значимых вопросов, охватывающих
спектр действительно существующих проблем, знакомых каждому по личному
опыту. При этом они не способны задавать приоритеты и стандарты на пустом
месте.
Теория «установления повестки дня», разработанная преимущественно на
основе анализа англо-американских медиа, может быть применима к изучению
отечественного медиаландшафта. Серия проведенных исследований не
показала радикальных различий на уровне механизмов «установления повестки
дня», подтвердив, что социокультурная специфика национальных медиа и в
частности, их роль во взаимодействии с государством как привилегированным
субъектом влияния не может не опосредовать источники и механизмы
«установления повестки дня» и соответственно воздействовать на реакцию
аудитории в свете предлагаемой ей медийной повестки.
Сочетание различных языковых средств в установлении повестки дня и
эффекты от т.н. «неназойливых» тем, о которых мы узнаем исключительно из
медиа, по сравнению с «злободневными», получаемых каждодневно, свидетель-
ствуют о переносе публичной и медийной повестки дня – в сочетании с
политической – основанной на реальных событиях как на методически
несвязанных переменных величинах, в сторону новостийности и
изобразительности, имеющих под собой один источник и первопричину:
необходимость профессиональной общественно значимой работы,
совпадающей на практике с полем медийной и публичной повестки дня [Beck
2007: 197-198].
Именно исходя из модели трёх повесток: медийной, публичной и
политической, которые находятся в тесном взаимодействии друг с другом и
затрагивают важнейшие стороны влияния, выясняется, что интересующая нас
прежде всего – медийная повестка проявляет себя через весь комплекс медиа
(печатные, онлайн-источники, веблоги и т.п.), оптимально сочетая в себе
обширный репертуар средств для её установления, изменения и рецепции.

185
 МОДИФИКАЦИЯ ПОНЯТИЯ ТЕКСТА
В КОМПЬЮТЕРНО-ОПОСРЕДОВАННОЙ КОММУНИКАЦИИ
В современных условиях все большую значимость в жизни каждого
человека приобретает компьютерно-опосредованная коммуникация,
обозначаемая разными исследователями также как виртуальная коммуникация,
электронный дискурс или общение в Интернете. Компьютерно-
опосредованная коммуникация понимается нами как форма взаимодействия
человека с человеком, осуществляемая с помощью компьютеров и телеком-
муникационных сетей. К таким формам относятся электронная переписка,
чтение новостей и другой самой разнообразной информации в Интернете,
ведение сетевых дневников и общение в чате. Во всех этих случаях конкретной
формой воплощения коммуникативного взаимодействия является текст.
Именно тексты поддаются лингвистическому исследованию, описанию и
сопоставлению с текстами традиционных сфер и друг с другом (тексты разных
служб Интернета, разных жанров, культур, дискурсов и т.д.). В связи с этим
актуальным представляется вопрос о том, насколько видоизменяется понятие
текста, если он помещается в новые коммуникативные условия – в
компьютерно-опосредованную коммуникацию. Решению этого вопроса
посвящен данный раздел.
Конечно, понятие «текст» не лишено терминологических разночтений даже
в лингвистических работах. В специальной литературе по этой проблематике
выделяются не только разные определения, но и разные подходы к
рассмотрению текста, среди которых можно назвать структурный,
семантический, коммуникативно-функциональный, когнитивный, дискурсив-
ный [Никулина 2004], а также собственно текстовый, синтаксический,
стилистический, психолингвистический, лингвориторический и т.д. [Ворожби-
това 2005: 226-256]. Не вдаваясь сейчас в рассмотрение преимуществ данных
подходов, что не входит в задачи нашего исследования, используем опреде-
ление понятия «текст» и перечень текстообразующих признаков в тради-
ционных, собственно текстовых исследованиях.
В предельно широком определении, базирующемся на этимологии слова
(от лат. textus – ткань, сплетение, соединение), текстом считается «объеди-
нённая смысловой и грамматической связью последовательность речевых
единиц: высказываний, сверхфразовых единств (прозаических строф), фраг-
ментов, разделов и т.д.» [Солганик 1997: 16]. В классическом определении
текста И.Р. Гальперина мы находим более конкретное понимание: «текст – это
произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью,
объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное
в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия
(заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных
разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической

186
связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую
установку» [Гальперин 1981: 18].
Особенностью определения текста И.Р. Гальпериным является то, что,
согласно этой трактовке, текстами считаются только письменно
зафиксированные, завершенные, литературно обработанные произведения. Нам
же представляется необходимым включить в область исследования и целый
ряд явлений, распространенных в новой коммуникационной среде – индиви-
дуально воспринятая часть гипертекста веб-страницы, спонтанный поток
сообщений в чат-канале, коммуникативный продукт, совместно творимый
несколькими авторами при помощи технологии WikiWiki и т.п. По нашему
мнению, данные образования характеризуются не отсутствием признаков
текста, зафиксированных, например, в определении И.Р. Гальперина, а их
своеобразным преломлением в процессе компьютерно-опосредованной
коммуникации вследствие влияния специфических свойств канала и средства
коммуникации. Для доказательства этого рассмотрим каждый из включенных в
данное определение текстообразующих признаков в соответствии с
выявленными ранее техническими особенностями компьютерно-опосредоВан-
ной коммуникации (электронная форма существования, гипертекстовой
характер, мультимедийность, интерактивность, синхронность, вариация
количества и эксплицированности коммуникантов).
Напомним, что признаками текста, если исходить из определения
И.Р. Гальперина, являются: статичность (текст – это произведение
речетворческого процесса), завершенность, объективированность в виде
письменного документа, литературная обработанность, наличие сложной
структуры, включающей название (заголовок) и ряд особых единиц
(сверхфразовых единств), наличие разных типов лексической, грамматической,
логической и стилистической связи, целенаправленность и прагматическая
установка.
Статичность, позволяющая читателю и исследователю повторно обращаться
к тексту как к продукту речетворческого процесса, особенно важна для
исследовательских целей. Именно из зафиксированного статичного текста мы
можем выявить все остальные признаки текста, в том числе и дискурсивные,
касающиеся становления текста в живой ситуации общения, например, в
устном диалоге. В наибольшей степени статичность присуща письменным и
печатным текстам: созданные однажды, эти тексты не подвергаются
изменению.
В новой коммуникационной среде тексты также большей частью статичны.
Так, во Всемирной паутине, дающей возможность публиковать данные о себе
(личная веб-страница), свои произведения (сетевая литература и фанфикшн),
дневники (веблог) и др., тексты обычно предварительно готовятся и
редактируются перед тем, как автор помещает их в глобальную сеть. После их
публикации тексты, как правило, остаются неизменными. Правда, следует

187
отметить относительную недолговечность текстов Всемирной паутины: после
определенного периода существования Интернет-текст может быть удален,
особенно на серверах, где за предоставление возможности публиковаться в
Сети нужно платить. Кроме того, существует возможность редактировать уже
помещенный в Сеть текст. В результате повторно посетив определенную веб-
страницу через некоторое время, вы можете найти ее изменившейся как во
внешнем облике, так и в плане содержания. Некоторые же жанры Всемирной
паутины предусматривают возможность постоянного видоизменения
исходного текста, например, веблоги и форумы, все время пополняющиеся
новыми сообщениями и комментариями.
Особенно динамично общение в чатах, которое не состоится, если в сети не
будет хотя бы двух коммуникантов и если текст не будет твориться постоянно.
Все это говорит о том, что для разных форм коммуникации в Интернете
онтологически более важными оказываются статический (текстовой) или
динамический (дискурсивный) аспект, ср. трактовку соотношения текста и
дискурса в различных работах, например, Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1990].
По этой причине различные формы компьютерно-опосредованной
коммуникации можно поместить в определенный континуум, на одном полюсе
которого находится статичность, результат текстообразования, а на другом –
динамичность, процесс образования текста. С этой точки зрения самым
статичным жанром Интернета можно считать электронное письмо (отправив
его, мы уже не сможем затребовать его назад, исправить и затем отправить
повторно), самым динамичным – чат.
Но, как представляется, описанное соотношение является более сложным,
так как ко всем этим формам можно подходить с позиций статики, если
обратиться к материалу в конкретный момент времени. Исследовать, например,
чат, не зафиксировав определенную порцию подобного общения в виде
статичного продукта речетворчества, невозможно. Таким образом, некоторым
формам общения онтологически в большей степени присуща статичность
(электронные письма, стабильные веб-страницы), а некоторым – динамичность
(чат), однако все эти формы можно рассматривать статически, в определенный
снятый момент их производства. Данную диалектику статичности и
динамичности следует учитывать при анализе текстов компьютерно-
опосредованной коммуникации.
Завершенность текста – это реализация замысла автора, положенного в
основу произведения и развертываемого в ряде сообщений, описаний,
размышлений, повествований и других форм коммуникативного процесса
[Гальперин 1981: 131]. Такое понимание завершенности предполагает поступа-
тельное логическое развертывание замысла автора, с исчерпанностью которого
достигается конец текста.
Компьютерно-опосредованная коммуникация отличается гипертекстовым
характером, а гипертекст по своей сути нелинеен: система перекрестных

188
гиперссылок позволяет войти в него с любого места и двигаться в любом
направлении [Визель 1999: 170]. Таким образом, замысел автора гипертекста
развертывается не в одной, строго заданной последовательности, а в самых
разных. Гиперссылки, заложенные автором на всем пути следования читателя,
позволяют с большей или меньшей степенью подробности проникнуть в
замысел автора конкретного гипертекста.
Понятие завершенности неизбежно приводит к проблеме установления
границ текста. В линейном тексте такими границами являются начало и конец
текста. Их можно определить визуально (они обычно выделены типо-
графскими способами), а также содержательно. Конечно, в строгом смысле
абсолютного конца может не быть и у письменных текстов, например, у
коротких рассказов, характеризующихся открытой концовкой (в этом случае
нет содержательной исчерпанности текста) или у «текстослов» [Гончарова 2003]
типа вывесок (например, «Метро»), в которых и начало, и конец такого текста
слиты в однословной форме.
При определении текста компьютерно-опосредованной коммуникации мы
должны принимать во внимание относительность его границ. На этот факт уже
обращали внимание исследователи, отмечая практическое отсутствие
традиционного «конца» и условность «начала» электронного гипертекста
[Дедова 2008: 122; Чернявская 2009: 24–26]. Действительно, ни визуально, ни
содержательно у гипертекста нет строго заданного начала и конца. Правда, в
случае открытия веб-страницы через доменный адрес в качестве такого начала
выступает стартовая страница, служащая своего рода «воротами» к содержанию
целого гипертекста, выполняя одновременно функцию ориентации в гипер-
текстовом целом. Но даже в этом случае порядок следования блоков и
завершение работы с данным гипертекстом, т.е. его «конец», не заданы. В этой
связи возникает двоякая возможность считать текстом целый гипертекст,
созданный автором, или только ту часть, которую воспринимает читатель за
один сеанс посещения конкретного гипертекста. В этой связи уместно
вспомнить указание В.В. Красных на разные направления в изучении текста: от
автора и от читателя [Красных 1998: 67]. В каждом из данных подходов объем
текста будет разным, что следует учитывать, говоря о текстах Всемирной
паутины.
Если принять более традиционный первый подход (от автора) и считать
текстом целый гипертекст, опубликованный в Интернете, то тогда можно
говорить о двух типах завершенности текста компьютерно-опосредованной
коммуникации: 1) завершенность целого текста как суммы составляющих его
блоков, открываемых в отдельном окне, например, веб-страница определенной
фирмы как целый гипертекст состоит из отдельных более или менее типичных
и завершенных блоков (главная страница, новости, о фирме, о продуктах,
контакт и т.д.); 2) завершенность каждого конкретного блока (например,
главной страницы или любого другого блока, входящего в целый гипертекст).

189
При этом каждый блок гипертекста имеет в содержательном отношении
относительно самостоятельный характер и может быть воспринят и понят без
его связи с целым гипертекстом. Это ставит перед исследователем задачу
изучения оснований для установления когерентности между отдельными
блоками гипертекста, СФЕ в пределах блоков и иными компонентами
текстового целого, а также средства ее выявления.
Проблемным будет также определение границ и суждение о завершенности
чата в общественных каналах. Здесь текст создается многими авторами круглые
сутки и продолжает создаваться, даже если конкретный участник общения
покинул данный канал. Соответственно, в данном случае границы текста также
весьма условны. Их можно обозначить только названием канала и временем его
посещения. Завершенность текста сопоставима лишь с завершением
обсуждения определенной мини-темы в политематичном по характеру чат-
общении. Тем самым весьма важными в данном случае становятся
текстопрагматический и текстосемантический аспекты изучения данной
формы компьютерно-опосредованной коммуникации.
В связи с множественностью авторов завершенность как исчерпанность
замысла с точки зрения автора [Гальперин 1981: 131] также претерпевает опре-
делённую модификацию. В диалоге возможно как построение параллельных
текстов (каждый автор реализует свой замысел в высказываемых репликах и не
стремится к совместному построению смысла), так и построение единого
текста, при этом каждый из партнеров учитывает цели общения собеседника
[Красных 1998: 58]. В результате может возникать единый диалогический текст,
характеризующейся общностью интенций его авторов, или параллельные
линии текстопостроения, различающиеся своими целями, средствами связи и
языковым оформлением. Подобные ситуации возможны в письменной
коммуникации, например, в виде диалогов в художественных или интервью в
публицистических жанрах, а также в компьютерно-опосредованной
коммуникации, например в чате. В последнем случае полиавторское тексто-
построение является не стилизованным и искусственно обработанным, а
естественным, что обусловливает особенную важность учета данного фактора
для определения исчерпанности замысла и достижения определенной
прагматической установки общения.
Расширяя проблему начала и конца текста на компьютерно-опосредованную
коммуникацию в целом, отметим, что в разных ее видах границы текста заданы
особым образом: очерчены объемом пересылаемой информации за один раз
(электронное письмо), уникальным адресом в Интернете (Всемирная паутина)
или названием канала в чате. Объем освоения текста также различен: электрон-
ное письмо мы, как правило, читаем полностью, а на веб-страницах, в форумах
или в сетевых изданиях воспринимаем лишь часть целого гипертекста,
интересующую нас в конкретный момент. Соответственно, мы говорим о целом
тексте (от автора) и о воспринятом тексте (от читателя).

190
 Согласно мнению И.Р. Гальперина, текст должен быть объективирован в
виде письменного документа. Это обусловлено необходимостью обращения к
тексту как к «результату речетворческого процесса» в противоположность
рассмотрению текста в его становлении, например, ещё не завершившегося
устного диалога. Кроме того, автор сознательно ограничивается литературно
обработанным текстом, что возможно только в письменно зафиксированной
форме [Гальперин 1981].
Литературную обработанность можно трактовать как использование
литературного варианта языка с тщательным подбором лексики и структур,
продуманной логикой изложения, что предполагает определенные затраты
времени и некоторых умственных усилий [Трошева 2006]. Даже при письменном
общении не все тексты литературно обработаны: например, в естественной
письменной речи (записках, студенческих граффити, личных письмах и т.д.)
имеются признаки спонтанности [Лебедева 2001]. Компьютерно-опосредованная
коммуникация большей частью объективирована печатным сообщением на
экране компьютера, но не исключены и устные формы (например, Интернет-
телефония). Кроме того, ряд базирующихся на текстовом печатном общении
форм носит спонтанный характер, что обусловлено синхронностью данных форм
(чат). Поэтому привязка реализации текста к письменной форме так же, как и
литературная обработанность, на наш взгляд, в данном случае становится
нерелевантной. Правда, об объективации текста мы все равно говорим – тексты
компьютерно-опосредованной коммуникации объективированы электронным
видом: их можно сохранять, обрабатывать и распечатывать.
В связи с формой объективации текста компьютерно-опосредованной
коммуникации необходимо вспомнить о таком ее свойстве, как мульти-
медийность, включающее в себя и понятие креолизованного текста. Так,
Е.Е. Анисимова предлагает считать креолизованным текстом «сложное текстовое
образование, в котором вербальные и иконические элементы образуют одно
визуальное, смысловое и функциональное целое, нацеленное на комплексное
прагматическое воздействие на адресата» [Анисимова 2003: 17].
В приведенном определении назван важный аспект, касающийся сущности
текстов компьютерно-опосредованной коммуникации, который мы считаем
необходимым включить в соответствующее определение текста новой коммуни-
кационной среды. Текст, реализованный с помощью разных семиотических
систем, что в нашей интерпретации определяется как мультимедийность,
характеризуется целостностью и единством. Мультимедийность компьютерно-
опосредованной коммуникации позволяет и даже делает нормой переплетение
разных кодов в составе текста новой коммуникационной среды. Сочетание
вербальных, визуальных (картинка, график, анимация и т.п.) и звуковых
элементов, пожалуй, в наибольшей степени реализуется в компьютерной игре,
которую можно считать равноправной единицей компьютерно-опосредованной
коммуникации и особого рода текстом.

191
 Текст, по мнению И.Р. Гальперина, представляет собой сложное образование
в структурном плане, которое включает название (заголовок) и ряд особых
единиц (СФЕ). Конечно, название имеют далеко не все тексты традиционных
форм коммуникации – письма, телеграммы, некоторые публицистические
тексты и т.д. Сложная структура отсутствует у «текстослов», например, вывесок.
В компьютерно-опосредованной коммуникации снабжены также заголов-
ками только литературно обработанные, подготовленные к печати тексты: веб-
страницы и их блоки, сетевые газетные и научные публикации. Своего рода
заголовком можно считать и тему электронного письма. Но включаемые нами в
предмет рассмотрения тексты синхронной компьютерно-опосредованной
коммуникации таких заголовков не имеют: их можно задать после завершения
сеанса чат-общения и последующей обработки текста, но исходным элементом
текста они не являются.
Структурные элементы текста компьютерно-опосредованной коммуникации
могут быть разными – от текстовых блоков в составе целого гипертекста,
которые, в свою очередь, имеют свои структурные единицы (например, СФЕ), до
диалогических единств в чат-общении. Т.И. Рязанцева обозначает составляющие
гипертекст блоки гипотекстами, которые трактуются исследовательницей как
предельные минимальные значимые единицы гипертекста, обладающие
самостоятельным значением и особым формальным выражением. Гипотекстами
могут быть отдельные слова, словосочетания, рубрики, текстовые модули,
«окна», электронные страницы и т.п. [Рязанцева 2010: 64]. На наш взгляд,
объединение в одном понятии таких разноплановых в формальном отношении
явлений, как слова и электронные страницы, нецелесообразно, так как слово в
Интернете располагается только в пространстве электронной страницы. Поэтому
составляющими текста в различных жанрах Всемирной паутины, базирующихся
на гипертекстовом принципе, мы предлагаем считать текстовые блоки,
расположенные на отдельных веб-страницах. Обязательным блоком любого
гипертекста является стартовая страница, количество и типы остальных
элементов строго не заданы.
Структурные элементы текстов других служб компьютерно-опосредованной
коммуникации будут иными – диалогическими единствами в чате, СФЕ – в
электронном письме, информационными блоками – в мультипользовательских
мирах. Несмотря на такую разницу этих единиц текста, следует отметить их
общее свойство: относительную самостоятельность структурных блоков и
возможность восприятия текста в виде цепочки/сети таких относительно
автономных образований. При этом решение о том, где начинать эту цепочку,
сколько звеньев в нее включать и где ее заканчивать, принимает читатель.
Наличие обязательных для текста компьютерно-опосредованной
коммуникации видов связи – в изложении И.Р. Гальперина это лексическая,
грамматическая, логическая и стилистическая связь – требует опытной проверки.
Тем не менее, даже беглый взгляд на разные формы компьютерно-

192
опосредованной коммуникации показывает, что все они строятся по
традиционным законам текстообразования и в них наличествуют разные виды
связи. При этом автор (авторы), создающий текст в новой коммуникационной
среде, преследует определенную прагматическую цель, что требует соблюдения
содержательного и стилистического единства, создаваемого как раз за счет
лексической, грамматической и стилистической связности текста. Правда,
нужно помнить о содержательной автономности отдельных составляющих
гипертекста, когда внутри блока подобные связи выражены в значительной
степени, а между блоками эта связь может быть достаточно условной и
базироваться на других основаниях, например на ассоциациях автора
гипертекста, закрепленных в виде гиперссылок. Кроме того, в чат-общении часто
представлены случаи дистантной внутритекстовой связи, так как отдельные
реплики создаются большим количеством коммуникантов одновременно, при
этом коммуниканты могут вести параллельные разговоры друг с другом на
разные темы. В результате в непрерывном потоке чат-реплик за отдельным
вопросом может отображаться ответ на совсем другой вопрос, заданный ранее.
Такие свойства текста, как целенаправленность и единая прагматическая
установка, характерны и для текстов новой коммуникационной среды. При
этом следует помнить об особых случаях, когда прагматическая установка
текста с множественным автором складывается из установок участвующих в его
создании коммуникантов. Не касаясь сейчас дискуссии о наборе таких целей,
возьмем в качестве одного из предложений классификацию целей типов текстов
немецких исследователей М. Хайнеманн и Д. Фивегера: согласно мнению
данных авторов, цели традиционных текстов включают информирование,
коммуникацию (установление и поддержание контакта), побуждение, самопре-
зентацию и эстетическую обработку действительности [Heinemann, Viehweger
1991: 148-153]. Тексты новой коммуникационной среды, по нашим наблюю-
дениям, служат тем же функциям.
Признаки текста, рассмотренные в данном разделе, базируются на
определении текста, данном И.Р. Гальпериным. В работах других авторов
предлагаются иные критерии текстуальности, более или менее сопоставимые с
предложенным списком текстообразующих категорий [Москальская 1981;
Beaugrande, Dressler 1981; Тураева 1986: 11; Heinemann, Heinemann 2002 и др.], но
центральными среди них, пожалуй, можно считать целостность, связность,
завершенность и интенциональность, отмечаемые в каждой классификации.
Отдельно укажем на работы, в которых сопоставляются категории
традиционного текста и гипертекста [Рязанцева 2010: 73-121] или рассматри-
вается текст эпохи Веб 2.0 [Горошко 2009]. Несмотря на то, что объект изучения в
указанных работах и в нашем исследовании не совсем совпадает (электронный
гипертекст, текст Всемирной паутины и текст компьютерно-опосредованной
коммуникации соответственно), выводы этих работ не противоречат друг другу и
в целом свидетельствуют о том, что текстообразующие категории – цельность,

193
связность, завершенность и интенциональность – под воздействием канала и
средства коммуникации преобразуются.
Так, Т.И. Рязанцева приходит к выводу о модификации содержательных,
формальных, функциональных и прагматических категорий традиционного
текста при его «ремедиации» (термин М. Джойса) с помощью компьютера и
Интернета. В частности, формальная связность, касающаяся установления связей
между близкими денотатами в традиционном тексте уступает место сетевой
организации, т.е. связыванию разно удаленных денотатов в электронном гипер-
тексте [Рязанцева 2010: 74].
Е.И. Горошко проводит ещё более широкое сравнение традиционного
текста, текста эпохи Веб 1.0 и текста Веб 2.0, фокусируя внимания на особен-
ностях их восприятия пользователями. Основным выводом исследовательницы
при этом становится то, что тексты эпохи Веб 2.0 воспринимаются наиболее
адекватно, что исследовательница вслед за другими учеными объясняет
действием таких характеристик текста второго Веба, как синдикация,
социализация, сотрудничество, интерактивность и открытость [Горошко 2009].
Данный результат доказывает, что при переносе текста в новую среду общения
его текстовые признаки не нивелируются, а преобразуются.
Обобщая вышесказанное, предлагаем считать текстом компьютерно-
опосредованной коммуникации сложное семиотическое произведение,
имеющее определенную прагматическую установку, которое объективировано
в виде электронного документа и состоит из относительно законченных
блоков. Порядок освоения этих блоков не является жестко заданным. Границы
текста определяются физически (уникальный адрес в Интернете, пересылаемая
за один раз информация в электронном письме и т.п.), а также содержа-
тельным, стилистическим, грамматическим и прагматическим единством.
Влияние канала коммуникации на видоизменение текстуальности можно
проследить в таблице, в которой мы сопоставили признаки текста,
сформулированные в классическом определении И.Р. Гальперина, наличествую-
щие в традиционных (письменных) текстах и текстах новой коммуникационной
среды.
Табл. 1
Модификация признаков текста под влиянием канала коммуникации
Признаки текста по Традиционный Текст компьютерно-
И.Р. Гальперину (письменный) текст опосредованной коммуникации
Статичность Произведение Сложное семиотическое
речетворческого процесса произведение (онтологически
некоторые формы статичны, а
некоторые динамичны)

194
 Завершенность Исчерпанность
поступательного логического
развертывания замысла
автора
Объективация Письменная форма
Литературная Тщательный отбор
обработанность лексических, грамматических грамматических и стилистических
и стилистических средств
национального языка, кроме
естественной письменной
речи
Структурированность Обычно имеются заголовок и
структурные элементы
(СФЕ), кроме некоторых
случаев (естественная
письменная речь,
«текстослова» и т.д.)
Наличие разных видов Лексическая,
связи грамматическая, логическая
и стилистическая связь
Наличие цели информационная, коммуникативная, побудительная,
презентационная, эстетическая
Относительная завершенность
целого текста в связи с
содержательной самостоя-
тельностью составляющих его
блоков и возможностью их
нелинейного восприятия;
исчерпанность единого замысла
нескольких авторов в групповом
общении
Электронный документ
Отбор лексических,
средств национального языка в
асинхронных формах,
спонтанность речи – в
синхронных
У ряда текстов имеются заголовок
и структурные элементы (блоки
гипертекста, которые состоят из
СФЕ, или непосредственно СФЕ),
ряд текстов не имеет заголовков и
включает структурные элементы
другого рода (например,
диалогические единства в чате)
Лексическая, грамматическая,
логическая и стилистическая
связь, относительная содержатель-
ная автономность отдельных
блоков гипертекста; больший
удельный вес дистантной связи

Из сопоставления текстов двух видов коммуникации ясно, что формы

общения в новой коммуникационной среде имеют все признаки, свойственные
различным «традиционным» текстам. Вместе с тем важно подчеркнуть, что
перечисленные признаки текста видоизменяются под действием средства и кана-
ла коммуникации – компьютера и Интернета – и соответствующих параметров.
Это подтверждает очевидность того, что канал коммуникации не может не
влиять на использование языка в тех или иных коммуникативных условиях.
Наблюдение за различными формами компьютерно-опосредованной ком-
муникации позволяет предположить градуальность проявления текстуальности
в каждой из них. В связи с этим дальнейшее изучение текстуальности новой
коммуникационной среды предполагает рассмотрение степени и специфики
проявления признаков текста в конкретных жанрах компьютерно-опосре-
дованной коммуникации (электронное письмо, чат, форум, веблог, социальный
сервис типа Facebook, совместная энциклопедия типа WikiWiki и т.д.).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Настоящая книга посвящена анализу медиатекста, воздействие которого на

реципиента влечёт за собой то или иное переструктурирование комплекса
сведений о мире и, в конечном итоге, влияет на его деятельность в конкретных
дискурсивных условиях.
Соответствующее положение дел не могло не стать объектом комплексного
многоаспектного анализа, цель которого – выявить причины общих для
медиатекстов характеристик, проявляющихся более или менее сходно в разных
культурных пространствах и в разных дискурсивных условиях, а также
характеристик, присущих только определенным типам медиатекста.
В центре внимания проведенного исследования находились вопросы,
которые на нынешнем этапе развития медиалингвистики являются не только
наиболее актуальными, но и наиболее дискуссионными: аксиологический
потенциал медиатекста, диалектика медийной «повестки дня» и общественно
значимой проблематики, средства конструирования фиктивной реальности в
медиапространстве, способы воздействия медиафеноменов на структуриро-
вание сведений о мире у реципиентов, причины эффективности/неэффектив-
ности конкретных медиапродуктов в медиапространстве и в обществе, стратегии
осознанного манипулирования действиями реципиентов медиапродукции и
средств их реализации, особенности медиадискурса, влияние канала коммуни-
кации на особенности функционирования языка как средства познания и
коммуникации и др.
Результаты исследования можно сгруппировать в две неравновеликие и
неравнозначные части: универсальные и специфические закономерности.
Выявленные универсально значимые закономерности можно сформули-
ровать следующим образом:
• медиадискурс – общественная деятельность по сбору, обработке и перио-
дическому распространению актуальной социальной информации через
средства массовой коммуникации. Результат медиадискурсивной деятель-
ности коммуникантов объективируется через медиатекст, обладающий, на-
ряду с традиционными, новыми признаками, среди которых прежде всего
следует назвать: медиальность, гибридность, полиадресатность, полиадре-
сантность, поликанальность, существенно влияющих на организацию от-
дельных типов/жанров медиатекста. Названные параметры обусловливают в
значительной мере богатство и мощность функционального потенциала
каждого медиатекста;
• медиадискурс подпадает под воздействие универсальных, свойственных
дискурсу как явлению, закономерностей, и его можно описывать на основе
единых теоретических подходов. Вместе с тем организация медиадискурса
характеризуется специфическими реализациями в зависимости от внешних
по отношению к нему параметров;

196
• в медиадискурсе и, соответственно, в медиатексте сведения о мире
концептуализируются и категоризуются в согласии с культурно
специфической картиной мира, которая особым образом структурирована у
каждого носителя языка и культуры. Важную роль при порождении и
рецепции медиатекста играет когнитивная рамка восприятия «свой – чужой»,
которая служит первоначальным когнитивным фильтром при селекции
информации о мире. Для некоторых форматов медиадискурса данная оппо-
зиция является единственно значимой, для других – когнитивная рамка
«свой – другой», равно как и иные, обладает более узкой сферой применения.
Сведения о мире, прошедшие селекцию сквозь ряд когнитивных фильтров и
категоризованные на основе соотнесения с имеющимися в картине мира
ментальными категориями, профилируются, дифференцируются по более
тонким основаниям в зависимости от решения адресанта в пользу опре-
деленной дискурсивной стратегии, реализация которой осуществляется
через те или иные языковые средства;
• языковые средства, используемые в медиатексте, служат конструированию
социокультурно значимых феноменов, в т.ч. гендерной идентичности. Для
этого в каждой лингвокультуре имеются разнообразные дискурсивные и
номинативные стратегии, на реализацию которых специализируются
языковые средства с разнообразным перлокутивным потенциалом.
Наличие разделяемых в культуре всеми её носителями знаний служит
основой для взаимопонимания между коммуникантами;
• функциональный потенциал медиатекста как полисемиотического образо-
вания задаётся как свойствами внешней социокультурной среды, так и
устройством когнитивной системы носителей культуры, структурой их
коллективной и личностной идентичности. Медиатексты разных жанров
сопровождают носителей языка и культуры на протяжении всей жизни; они
способствуют социализации (первичной и вторичной) индивида, структури-
руют комплексы сведений, обуславливают самоидентификацию коллектив-
ного и единичного субъектов;
• медиапространство формируется через сложные отношения трёх «повесток
дня»: медийной, публичной и политической, которые представляют собой
специфические множества, лишь частично накладывающиеся друг на друга.
Социокультурная специфика национальных медиа обусловлена их взаимо-
действием с государством как привелигированным субъектом влияния.

Специфические закономерности, значимые при описании медиатекстов,

сводятся к следующим положениям:
1) Организация медиатекста адекватно может быть описана c учётом
действия глобальной оппозиции «конвенциональность – индивидуальность»,
воздействие которой обусловливает соотношение функционально-
стилистических особенностей конкретного типа/жанра текста, с одной стороны,
и идиостиля автора конкретного медиатекста, с другой. Конвенциональность

197
предопределяется институальностью соответствующего дискурса,
особенностями соответствующего функционального стиля, жанровой и/или
текстограмматической спецификой медиатекста. Идиостиль обнаруживает как
общеформатные черты жанра/типа текста, так и сугубо индивидуальные
характеристики, обусловленные выбором разноуровневых языковых средств при
реализации определенной интенции.
2) При рецепции медиатекста особое значение имеет структура коллектив-
ной идентичности коллективного субъекта, несмотря на то, что структура све-
дений о мире, представленная личностной идентичностью конкретного еди-
ничного субъекта, обнаруживает очевидную специфику.
3) Медиатекст неразрывно связан с социальной практикой, в которой он
создается, выполняя две важные функции: трансляции определенной
информации о каком-либо событии, прямой и опосредованной активизации
сведений о культурно специфической картине мире разноуровневыми языко-
выми средствами.
4) Медиатекст обладает всеми признаками, присущими каждому тексту. В
новой коммуникативной среде, опосредованной специфическими техниче-
скими средствами, он обнаруживает градуальность проявления соответст-
вующих признаков, что часто наблюдается в современных формах компью-
терно-опосредованной коммуникации.

Наиболее значимые частные в лингвокультурном отношении положения

таковы:
1) Отдельные типы медиатекста характеризуются разным соотношением
событийной, акциональной, аксиологической и тематической составляющих,
связанных соответственно с разным «удельным весом» разноуровневых вырази-
тельных языковых средств. Учитывая диахроническое измерение при анализе
медиатекста одного и того же типа, можно отметить определенную динамику в
обозначенных выше лексических группировках, что определяется значимостью
соответствующего типа текста в медиапространстве, потребностями адресанта и
адресата. При этом выбор соответствующих языковых средств детерминируется
необходимостью привлечения внимания адресата к тексту, а также желанием
дать собственную интерпретацию событию, выражая в т.ч. оценочное
отношение к последнему.
2) В пространстве медиатекста заключены сведения о доминирующих в
соответствующей лингвокультуре ценностных ориентациях, соотнесение с
которыми существенным образом обусловливает рецепцию медиатекста и его
содержательную интерпретацию. Внешние и внутренние по отношению к
медиатексту факторы корректируют соответствующие процессы.
3) Для воздействия на реципиента медиадискурс располагает стратегиями,
наиболее эффективными средствами реализации которых являются прецедент-
ные феномены как особые семиотические образования, позволяющие передать
максимальное количество информации, затратив при этом минимум средств.

198
 Таким образом, становится очевидным, что феномен «медиатекст» занимает
особое место в современных исследованиях, поскольку он оказывается
интересным с антропологической, культурологической, философской,
исторической, политической, психологической, социологической, фило-
логической, лингвистической точек зрения. При медиалингвистическом
ракурсе рассмотрения медиатекста чрезвычайно важным является изучение его
влияния на использование языка коммуникантами для решения разнородных
когнитивных и коммуникативных задач как продукта, бытующего в массовой
культуре и сфера воздействия которого не сопоставима с иными синхронно
существующими с ним текстами. Кроме того, анализ медиатекста позволяет
проникнуть в глубинные процессы, сопровождающие выкристализовывание
функций языка как средства познания и коммуникации. Эти процессы
касаются не в последнюю очередь канала и медиума, сфокусированных на
особенности использования языка в определенной коммуникативной среде, а
также на организацию интеракции и, в конечном итоге, на текст как
коммуникативный результат.
Особым, хотя и побочным, результатом исследования следует признать ещё
ряд обстоятельств. Наблюдения за феноменом, пока ещё формирующимся и не
совсем сложившимся, имеют одно важное преимущество для исследователя:
полученные данные и сделанные обобщения можно верифицировать,
корректировать, пополнять и уточнять по мере появления и/или выявления
новых характеристик самого изучаемого феномена. Кроме того, данные об
особенностях медиатекста и медиадискурса можно сопоставлять с данными о
других типах текста, принципы организации которых в разных лингво-
культурах уже устоялись и конвенциализировались. Медиатекст в силу извест-
ных причин является благодатным материалом для изучения диалектики
универсального и культурно специфического, общего и частного. Будучи
неотъемлемой частью массовой коммуникации и элементом массовой культу-
ры, для которых свойственны многочисленные общие характеристики, не
зависящие от особенностей конкретного культурного пространства, медиатекст
всецело подпадает под воздействие общих для упомянутых явлений законно-
мерностей. Поэтому изучить, как эти общие закономерности проявляются в
специфических культурных условиях, становится важной и интересной иссле-
довательской задачей. Её решение лежит в плоскости дальнейшего последо-
вательного сопоставления конгруэнтных объектов исследования, бытующих в
разных культурных пространствах.

199
ЛИТЕРАТУРА

Абрамов Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. –

М. :Рус. словари, 1996. – 499 с.
Авсеенко Я.Л., Духвалова М.П., Наумова М.Е. Формирование коммуникативного
пространства публичной персоны // Современные психотехнологии в
образовании, бизнесе, политике: Мат-лы междунар. науч.-практ. конф.
г. Москва, 28 февр. – 2 мар. 2001 г. – М.: ЦРП Москва – СПб., 2001. – С. 258-260.
Алефиренко Н.Ф. Спорные проблемы семантики. – Волгоград: Перемена, 1999. – 274 с.
Алешина И.В. Паблик рилейшнз // Реклама: внушение и манипуляция.
Медиаориентированный подход: Уч. пос. для фак-тов психологии, социологии,
экономики и журналистики. – Самара: БАХРАХ-М, 2001. – С.137-168.
Анисимова Е.Е. Лингвистика текста и межкультурная коммуникация (на мат-ле
креолизированных текстов): уч. пос. – М.: Академия, 2003. – 128 с.
Арутюнова Н.Д. Дискурс // Энциклопедический лингвистический словарь /
гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 136–137.
Арутюнова Н.Д. Жанры общения // Человеческий фактор в языке. Коммуникация,
модальность, дейксис. – М.: Наука, 1992. – С. 52-56.
Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. – М., 1969.
Багиров Р.З. Политическая коммуникация в обеспечении военной безопасности
Российской Федерации. – Автореф. дис … канд. полит. наук. – М., 2009. – 21 с.
Балахонская Л.В. Прецедентные феномены как средство манипулирования в
рекламном дискурсе // Слово. Семантика. Текст. – СПб.: 2002. – 356 с.
Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора: мат-лы к словарю. –
М.: Ин-т рус. яз. АН СССР, 1991. – 193 с.
Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Издат. группа «Прогресс»,
«Универс», 1994. – 616 с.
Бахтин М.М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. – СПб.:
Азбука, 2000. – 336 с.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. – 424 с.
Бедрик Р. Общество «демократического неучастия» / Институт глобальных
стратегий (ИГЛС). – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://igls.com.ua/analytics/50/?prn=1
Белл Р. Социолингвистика. Цели, методы и проблемы. – М.: Межд. отн, 1980. – 320 с.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. – М., 1974.
Бердяев Н. Судьба России. – М.: Сов. писатель, 1990. – 541 с.
Бессонов Б.Н. Идеология духовного подавления. – М., 1971. – 295 с.
Бойко М.А. Стратегии создания образа «своей»/«чужой»/«другой» страны в
современной прессе // Диспозиция «свой – чужой» в культуре. – Воронеж: ИПЦ
ВГУ, 2007. – С. 190-206.
Бойко М.А. Функциональный анализ средств создания образа страны (на материале
немецких политических креолизованных текстов): дис. … канд. филол. наук. –
Воронеж, 2006. – 188 с.

200
Бондарева Л.В. Функции СМИ в политике // Речевая коммуникация в политике /
под общ. ред. Л.В. Минаевой. – М.: Флинта, Наука, 2007. – 248 с.
Бондаренко С.В. Особенности культуры текстовой мобильной коммуникации //
Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион.
Общественные науки. Спец. выпуск. 2006. – С. 5-11.
Борев В.Ю. Культура и массовая коммуникация. – М.: Наука, 1986. – 267 с.
Борисова С.А., Карнаухова М.В. К вопросу о семантическом пространстве
политического дискурса // Политический дискурс в России – 4: Мат-лы
рабочего совещания. Москва, 22 апр. 2000 г. – М.: Диалог-МГУ, 2000. – С. 30-35.
Бочарова О.В. Влияние рекламы на социально-стратификационные процессы в
современной России: монография / под. ред. проф. И.А. Батаниной. – Тула:
изд-во ТулГУ, 2006. – 164 с.
Боярских О.С. Трансформация литературно-прецедентных феноменов в дискурсе
российских печатных СМИ // Проблемы культуры речи в современном
коммуникативном пространстве: материалы межвуз. науч. конф. – Нижний
Тагил, 2006. – 195 с.
Брандес М.П. Стилистика немецкого языка: для ин-тов и фак. иностр. яз. –
М.: Высш. шк., 1983. – 271 с.
Вавилова Т. Пресс-релиз для публикации в интернете: в чём особенности? –
Эл. ресурс. – Режим доступа: http://b2blogger.com/articles/promotion/115.html
Ваттимо Дж. Прозрачное общество / Пер. с итал. Дм. Новикова. – М.: Логос, 2003. –
124 с. (Серия «Ecce homo»)
Великая трансформация / под ред. К. Поланьи. – СПб.: Алетейя, 2002. – 311 с.
Визель М. Гипертексты по ту и эту сторону экрана // Иностр. лит. – 1999. – № 10. –
С. 169-177.
Виноград Т.К. процессуальному пониманию семантики // Новое в зарубежной
лингвистике: Прикладная лингвистика. – Вып. XII. – М., 1983.
Виноградов В.А., Васильева Н.В., Шахнарович А.М. Краткий словарь
лингвистических терминов. – М., Русский язык, 1995. – 176 с.
Виноградов В.В. О языке художественной литературы. – М., 1963.
Виноградова В.Б., Кукушкина О.В., Поликарпов А.А., Савчук С.О. Компьютерный
корпус газетных текстов русского языка конца XX века // Русский язык:
исторические судьбы и современность. Междунар. конгресс. Москва, МГУ,
13-16 марта 2001 г.: Тез. докл. и мат. – М., 2001.
Володина М.Н. Язык СМИ – основное средство воздействия на массовое сознание //
Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. – М., 2003.
Ворожбитова А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление: учеб. пос. –
2-е изд., испр. и доп. – М.: Высшая школа, 2005. – 367 с.
Выжлецов Г.П. Аксиология культуры. – СПб.: СПбГУ, 1996. – 152 с.
Галкин Д.В. Знак – желание – технология: на пути к критической теории
визуальной культуры // Вестник Томск. ун-та. – 2005. – № 287. – С. 172-176.
Гальперин И.Р. Информативность единиц языка. – М.: Высшая школа, 1975.
Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. – М.: Прогресс,
1981. – 144 с.
Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Курс лекций. – М.: АCАDЕМIА, 1998. – 430 с.

201
Гвенцадзе М.А. Прагматические аспекты классификации и структурирования
текстов: Автореф. дис. … д-ра филол. наук. – Тбилиси, 1986. – 49 с.
Гиндин С.И. Опыт статистической реконструкции семантики поэтического
идиолекта по корпусу связных текстов // Автоматическая обработка текста
методами прикладной лингвистики. Мат-лы Всесоюз. конф. 6–8 декабря 1971 г.
– Кишинев, 1971.
Глушак Т.С., Мирский А.А. Интертекст и интертекстуальность // Дискурсивный
континуум: текст – интертекст – гипертекст / Мат-лы Всерос. науч. конф.
(май 2006 г.) – Самара: Изд-во СГПУ, 2007. – С. 40-47.
Гончарова Е.А. Ещё раз о стиле как объекте современного языкознания // Текст –
Дискурс – Стиль. – СПб., 2003. – С. 9–23.
Горошко Е.И. Текст эпохи веб 2.0: психолингвистический анализ
// Вопр. психолингвистики. – 2009. – № 3. – С. 267–280.
Грибкова Е.И. Нарратив как способ конструирования реальности в новостном
дискурсе // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: межвуз. сб.
науч. тр. – Вып. 5. – Орёл: ОГИИК, ПФ «Картуш», 2007. – С. 268-275.
Гришаева Л.И. Россия в зеркале немецкой прессы: путь к взаимопониманию
народов? // ХХI век: мир без войны и насилия?! – Воронеж: ВГПИ, 2002.
– С. 99-124.
Гришаева Л.И. Прецедентные феномены как культурные скрепы (к типологии
прецедентных феноменов)// Феномен прецедентности и преемственность
культур / под общ. ред. Л.И. Гришаевой, М.К. Поповой, В.Т. Титова. – Воронеж:
ВГУ, 2004. – С. 15–46.
Гришаева Л.И. Особенности использования языка и культурная идентичность
коммуникантов – Воронеж: ВГУ, 2007. – 262 с.
Гришаева Л.И. О противоречивости оценок в межкультурной коммуникации и
этике межкультурных контактов // Теоретические и прикладные аспекты
описания языка и межкультурной коммуникации. – Воронеж: ИПЦ ВГУ, 2007.
– С. 228-238.
Гришаева Л.И. Немецкие и русские авто- и гетеростереотипы: на пути к
взаимопониманию людей // Копелевские чтения – 2007. Россия – Германия:
диалог культур. – Липецк, 2008. – С. 131-145.
Гришаева Л.И. Языковые средства конструирования имиджа субъекта в
политической коммуникации / Л.И. Гришаева, Е.Н. Катанова, О.В. Кашкина,
М.А. Бойко. – Воронеж: ИПЦ ВГУ, 2009. – 319 с.
Гришаева Л.И. Парадоксы рецепции образа России инокультурными реципиентами
(на материале немецкой прессы) // Гуманитарные знания в современном
образовательном процессе: сб. науч. ст. - Воронеж, 2009. - С. 57-63.
Гришаева Л.И. Об устойчивости моделей осмысления политической реальности //
Современная политическая лингвистика: проблемы, концепции, перспективы.
– Волгоград, 2009. – С. 93-111.
Гудков Д.Б. Теория и практика межкультурной коммуникации. – М.: Гнозис, 2003.
– 286 с.
Гумилев Л. Из истории Евразии. – М.: Искусство, 1973. – 78 с.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. – М.: Искусство, 1984.

202
Гуревич С.М. Газета: вчера, сегодня, завтра: Уч. пос. для вузов. – М.: Аспект Пресс,
2004. – 287 с.
Гюббенет И.В. Основы филологической интерпретации литературно-
художественного текста. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991. – 204 с.
Данилина В.В., Луканина М.В., Минаева Л.В. и др. Связи с общественностью:
составление документов. Теория и практика. – М.: АспектПресс, 2006. – 288 с.
Дашиева Б.В. Концепт образа мира в языковом сознании русских, бурят и англичан.
Автореф. дис. канд … филол. наук. – М., 1999. – 24 с.
Дедова О.В. Теория гипертекста и гипертекстовые практики в Рунете. – М.: МАКС
Пресс, 2008. – 284 с.
Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 1989. – 311 с.
Демьянков В.З. Когнитивизм, когниция, язык и лингвистическая теория // Язык и
структура представления знаний. – М., 1992.
Денисова Н.Г. Система коммуникации в военном институциональном дискурсе //
Языковая личность: Жанровая речевая деятельность: Тез. докл. науч. конф.
г. Волгоград, 6-8 окт. 1996 г. – Волгоград: Перемена, 1998. – С. 34-35.
Дерябин А. Нарратив новостей // Дискурс: коммуникативные стратегии культуры и
образования. – №7. – 1998. – С. 60-63.
Динамика ценностей населения реформируемой России: сб. тр.; под ред.
Н.И. Лапина. – М.: Эдиториал УРСС, 1996. – 224 с.
Дмитриев А.В. Социология политического юмора: Очерки. – М.: РОССПЭН, 1998. –
331с.
Дмитриев С. Как писать пресс-релизы – 2008. – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://www.comizdat.com.ua/pages/press_release_09.html (25.11.2008)
Дмитриев С. Как писать пресс-релизы – проект Сергея Дмитриева – 2002. –
Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.kv.by/release/manual.htm (15.11.2008)
Добросклонская Т.Г. Вопросы изучения медиа текстов: опыт исследования
современной английской медиа речи. – М.: МАКС Пресс, 2000. – 287 c.
Добросклонская Т.Г. Лингвистические способы выражения идеологической
модальности в медиатекстах // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и
межкультурная коммуникация. – №2. – 2009. – С. 85-94.
Долинин К.А. Интерпретация текста. – М.: Просвещение, 1985. – 288 с.
Дорфман Л.Я. Воплощения и превращения как формы взаимодействий
индивидуальности с миром. – Эл. ресурс. – Режим доступа: http/www-
psychology.ru/library/00075.shtml
Дубин Б. Медиа постсоветской эпохи: изменение установок, функций, оценок //
Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. – 2005. – № 2. –
С. 22-29.
Дускаева Л.Р. Диалогическая природа газетных речевых жанров. – Пермь, 2004.
Душков Б.А. Психосоциология менталитета и нооменталитета. – Екатеринбург:
Деловая книга, 2002. – 448 с.
Дымарский М.Я. Речевая культура и речевая манера // Русская языковая ситуация в
синхронии и диахронии: Сб. науч. статей / Отв. ред. К.П. Сидоренко. – СПб., 2006.

203
Дьякова Е.Г. Массовая политическая коммуникация в теории установления
повестки дня: от эффекта к процессу // Политические исследования. – 2003. –
№3. – С. 109-119.
Дьякова Е.Г. Взаимодействие массовой коммуникации власти в теории
«установления повестки дня» // Известия Уральск. гос. ун-та. – 2004. – № 29. –
С. 59-67.
Дьякова Е.Г. Установление повестки дня как электоральная технология в
современном электоральном цикле // Евразийская сеть политических
исследований. – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://eng.espi.ru/Content/Conferences/Papers2004/Dyakova.htm
Ерасов Б. Социальная культурология. – М.: Аспект-Пресс, 1996. – 591 с.
Ефимова Н.Н. Звук в эфире: Уч. пос. для вузов. – М.: АспектПресс, 2005. – 142 с.
Жанры PR-текстов – Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.prs.ru/articles/ zhanry-
pr-tekstov.html
Желтухина М.Р. Тропологическая суггестивность массмедиального дискурса: о
проблеме речевого воздействия тропов в языке СМИ: монография.
– М.: Ин-т языкознания РАН; Волгоград: Изд-во ВФ МУПК, 2003. – 656 с.
Жолковский. А.К., Щеглов Ю.К. К описанию смысла связного текста. III. Приемы
выразительности, ч. 1. – ПГЭПЛ 39. – М., 1973.
Журналистика социальной сферы. Уч. пос. / под общ. ред. проф. В.И. Новикова,
проф. Н.В. Старостенкова. – М.: РГСУ, 2008. – 194 с.
Залевская А.А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст. Избранные
труды. – М.: Гнозис, 2005. – 543 с.
Засорина М.Е. Прагма-интертекстуальные характеристики заголовочного дискурса
СМИ (на мат-ле журналов «Kоммерсант Власть» и «The Economist»). – Автореф.
дис … канд. филол. наук. – Тобольск, 2009. – 20 с.
Засурский Я.Н. Журналистика: от Гутенберга до Билла Гейтса // Отечественные
записки. – №4(12). – 2003. – С.225-234.
Зинченко В.П. Миры сознания и структура сознания // Вопр. психол. – 1991. – № 2.
Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. – М., 1982. – 368 с.
Золян С.Т. От описания идиолекта – к грамматике идиостиля // Язык русской
поэзии ХХ века: Сб. науч. тр. – М., 1989.
Иванова К.А. Копирайтинг: секреты составления рекламных и PR-текстов. – СПб.:
Питер, 2007. – 160 с.
Ильина И.А. Проблемы изучения и восприятия гипертекста в мультимедийной
среде Интернет / Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 2009. – 20 с.
Карасик В.И. Аспекты и категории дискурса // Языковая личность: система, нормы,
стиль: Тез. докл. науч. конф. г. Волгоград, 5-6 февр. 1998 г. – Волгоград:
Перемена, 1998. – С. 47-49.
Карасик В.И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и
персональный дискурс: сб. науч. тр. – Волгоград, 2000.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – Волгоград: Перемена,
2002. – 477 с.
Карпушин Д., Чикирова С. Пресс-релиз: правила составления. – СПб.: Питер, 2007.
– 224 с.

204
Кашкин В.Б. Кого класть на рельсы? К проблеме авторства в политическом и
рекламном дискурсе // Языковая личность: институциональный и
персональный дискурс: Сб. науч. тр. – Волгоград, 2000. – С. 79-88.
Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. – М., 1999. – 413 с.
Киселёва Л.А. Вопросы теории речевого воздействия – Л.: ЛГУ, 1978. – 160 с.
Ковалев Г.С. Символизация политической власти: концептуальное поле
исследования. Ч. 1. – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://www.politics.in.ua/index.php?go=News&in=view&id=965
Ковалев Г.С. Технологии власти в современной политике: от виртуальности к
реальности: Дис. ... канд. полит. наук. – М., 2008. – 149 c.
Кожина М.Н. Стилистика русского языка. – М.: Просвещение, 1983. – 223 с.
Козлов C. Пресс-релизы, их назначение и особенности распространения. –
Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.public-relations-blog.info/press-relizy-
ix-naznachenie-i-osobennosti-rasprostraneniya/.
Кочетова Л.А. Структурно-функциональные характеристики медиального гипертекста
// Дискурсивный континуум: текст – интертекст – гипертекст /
Мат-лы Всерос. науч. конф. (май 2006 г.) – Самара: Изд-во СГПУ, 2007.
– С. 256-260.
Красных В.В. От концепта к тексту и обратно (к вопросу о психолингвистике
текста) // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. – 1998. – № 1. – С. 53-70.
Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: курс лекций. – М.:
Гнозис, 2002. – 284 с.
Кристева Ю. Бахтин: слово, диалог, роман // Вестник Моск. ун-та. Серия 9.
Филология. – 1995. – № 1. – С. 97-124.
Крысин Л.П. Иноязычное слово в контексте современной общественной жизни //
Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.: Яз. рус. культуры, 1996. –
С. 42-161.
Кубрякова Е.С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира //
Серебренников Б.А. и др. Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина
мира. – М.: Наука, 1988. – С. 141-172.
Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (опыт
парадигмального анализа) // Наука и язык конца ХХ века /
под ред. Ю.С. Степанова. – М.: Ин-т языкозн. РАН, 1995.
Кубрякова Е.С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной
лингвистике: Обзор // Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и
структурные аспекты: Сб. обзоров – М.: ИНИОН РАН, 2000. – С. 8-22.
Кузнецов В.Ф. Связи с общественностью: теория и технологии. – М.: Аспект Пресс,
2007. – 302 с.
Куницына В.Н., Казаринова Н.В., Погольша В.М. Межличностное общение: Уч. для
вузов. – СПб.: Питер, 2001. – 544 с.
Куренной В. Медиа: средства в поисках целей // Отечественные записки. – №4(12).
– 2003. – С. 8-30.
Лассан Э. Парадигмы текстов и дискурсные формации как объекты дискурсного
анализа // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества;
Отв. ред. А.П. Чудинов – Екатеринбург, 2004.

205
Лебедева Н.Б. Жанровая модель естественной письменной речи (коммуникативно-
семиотический аспект) // Интерпретация коммуникационного процесса:
межпредметный подход: сб. докладов на межвузовск. науч. конференции
(25–26 июня 2001 г.) / Отв. ред. А.А. Стриженко. – Барнаул: Изд-во АлГТУ,
2001. – С. 48–56.
Лебон Г. Вожаки толпы и их способы убеждения // Контроль сознания и методы
подавления личности: Хрестоматия / Сост. К.В. Сельченок. – Мн.: Харвест, М.:
ООО «Издательство ACT». 2001. – С. 8-28.
Левина Т.В. Этапы становления научного мировоззрения и место факта в научном
исследовании // Вестник Казахстанско-Американского свободного
университета . – №1. – 2005. – Вып. Образовательные технологии – Эл. ресурс. –
Режим доступа: http://www.vestnik-kafu.info/journal/1/6/
Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. – Т. 2. – М., 1992. – 670 с.
Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцевой – М.: Сов.
энциклопедия, 1990. – 682 с.
Луман Н. Реальность массмедиа. – М.: Праксис, 2005. – 256 с. (Образ общества)
Лурье С.В. Историческая этнология. – М.: АспектПресс, 1997. – 445 с.
Маклюэн Г. M. Понимание Медиа: Внешние расширения человека / Пер. с англ.
В. Николаева; – М.; Жуковский: «КАНОН-Пресс-Ц», «Кучково поле», 2003. –
464 с.
Маркен Э. Пиар в «любительском» стиле – вещь недопустимая – 2002. – № 8. – Эл.
ресурс. – Режим доступа: http://www.reklamodatel.ru/static/art1579.htm
Михайлова Е.В. Интертекстуальность в научном дискурсе (на материале статей):
Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Волгоград, 1999. – 22 с.
Моисеев Н.Н. О мировоззрении и миропонимании // Экология и жизнь. – 1999.
– № 4.
Молодежь в современной России: бюллетень ИНАБ /под ред. А.Г. Горшкова. – М.:
ИСПИ РАН, 2007. – 98 с.
Молчанов В. Миражи массовой культуры. – Л.: Искусство, 1984. – 175 с.
Москальская О.И. Грамматика текста: пос. по грамматике нем. яз. для ин-тов и фак.
ин. яз. – М.: Высшая школа, 1981. – 183 с.
Мукаржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства. – М., 1994.
Наер В.Л. Прагматический аспект английского газетного текста //
Коммуникативные и прагматические особенности текстов разных жанров: Сб.
науч. тр. – М., 1981. – Вып. 178. – С. 108.
Назаров М.М. Массовая коммуникация в современном мире: методология анализа и
практика исследований. – М.: УРСС, 1999. – 240 с.
Науменко Т.В. Социология массовой коммуникации: Уч. пос. – СПб.: Питер,
2005. – 288 с.
Науменко Т.В. Функция журналистики и функции СМИ // Credo. – 2000. – № 20.
Нахимова Е. А. Прецедентные имена в массовой коммуникации. – Екатеринбург:
УрГПУ, 2007. – 207 с.

206
Нестерова Н.Г. Современный медиадискурс: в поисках подхода к изучению //
Актуальные процессы в социальной и массовой коммуникации. Центр теории
и практики речевой коммуникации – Мат-лы Интернет-конференции 1 окт. -
31 дек. 2009 г. – Ярославль: «Диалог» Ярославский гос. пед. ун-т им.
К.Д. Ушинского – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://yspu.org/images/4/46/%D0%9D%D0%B5%D1%81%D1%82%D
0%B5%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B0_%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%82%
D1%8C%D1%8F.doc
Никифоров О. Диалектика медиапросвещения // Отечественные записки. – №4(12).
– 2003. – С. 50-61.
Никулина К.Н. Лингвистические исследования текста: традиции и современность
// Лексикология и стилистика. Современные тенденции развития: сб. науч. тр. –
Нижний Новгород: НГЛУ, 2004. – С. 184-192.
Норманн Б.Ю. Лексические фантомы с точки зрения лингвистики и культурологии
// Язык и культура. – Киев, 1994. – С. 53-60.
Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль:
Общие вопросы. / Под ред. В.П.Григорьева. – М., 1990.
Павловский Г. Власть и оппозиция: критерии эффективности. Лекция // Власть и
общество. – 10.02.2005 – – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://www.polit.ru/research/2005/01/27/polit_system.html
Пастухов А.Г. Внешние и внутренние критерии функционально-стилистической
дифференциации текстов // Жанры и типы текста в научном и медийном
дискурсе: межвуз. сб. науч. тр. – вып. 5. – Орёл: ОГИИК, ПФ «Картуш», 2007. –
С. 84-96.
Пастухов А.Г. Медиатексты в дискурсивных сообществах // Язык средств массовой
информации как предмет междисциплинарного исследования: Материалы 2-й
Междунар. конф. /Сост. М.Н. Володина. – М.: МАКС Пресс, 2008а. – С. 209-212.
Пастухов А.Г. Какой текст становится медиатекстом: к проблеме отбора новостей //
Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе. – Вып.6. – Орёл:
ОГИИК, ПФ «Оперативная полиграфия», 2008b. – C. 272-281.
Пастухов А.Г. Медиальность – новое свойство текста? // Языки для специальных
целей и профессиональная коммуникация в изменяющемся мире: материалы
«круглого стола» / отв. ред. А.Г. Пастухов – Орёл: Орл. гос. ин-т искусств и
культуры, 2009а. – С.4-9.
Пастухов А.Г. Риторика как метод анализа манипулятивной языковой практики //
Психолингвистические аспекты языкового анализа текста. Сб. науч. тр.–
Саратов: ООО Издат. центр «Наука», 2009b. – С.132-136.
Пастухов А.Г. Интермедиальное цитирование в системе рационализированной
медиапрактики // Медиафилософия III. Принципы и способы анализа
медиареальности / Под ред. В.В. Савчука, М.А. Степанова. Мат-лы Всерос.
науч. конф. – СПб: Изд-во Санкт-Петерб. филос. об-ва, 2009c. – (в печати).
Пастухов А.Г. Медиатекст в гипертекстовом представлении (о некоторых способах
выражения отношения к действительности) // Гипертекст как объект
лингвистического исследования. – Самара: ПГСГА, 2010. – С. 95-102.

207
Пастухова М., Шевченко Е. Как сделать и передать пресс-релиз для СМИ. –
Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.good.cnt.ru/p7_53.htm.
Пигров К.С. Социальная философия. – Эл. ресурс. – Режим доступа: http://
www.unic.ssu.samara.ru/~cclub/ pigrov1.htm-183K-17.04/2000
Пищальникова В.А. Проблема идиостиля. Психолингвистический аспект. –
Барнаул, 1992.
Поликарпова Е. Аксиологические функции масс-медиа в современном обществе. –
Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Gurn/
Polikarp/ index.php
Порохов С. Ловушка для журналиста. – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://b2blogger.com/articles/promotion/87.html (15.11.2008).
Почепцов Г.Г. Коммуникативные аспекты семантики. – Киев: Вища шк., 1987. – 131 с.
Провоторов В.И. Очерки по жанровой стилистике текста (на мат-ле нем. яз.): Уч.
пос. - 2-е изд., испр. - М.: НВИ-ТЕЗАУРУС, 2003. – 140 с.
Пронин С. Ликвидация безграмотности в области дизайна и рекламы. – Эл. ресурс.
– Режим доступа: http://www.prodesign.ru/likbez/pr/pr9.htm.
Радышевский Д. Таблоиды – боль Вашингтона // Моск. новости. – 1996. – №42.
Райзберг Б.А. Лозовский Л.Ш. Стародубцева Е.Б. Современный экономический
словарь. – М.: Инфра-М, 2010. – 512 с.
Рогозина И.В. Медиа-картина мира: когнитивно-семиотический аспект:
Монография. – Москва; Барнаул: Изд-во АлтГТУ, 2003. – 290 с.
Розенберг Б., Уайт Д. Массовая культура. – 1957. – 152 с.
Романов А.А. О формальном представлении смысловой организации текста // Текст
как объект лингвистического анализа и перевода. – М.: ИЯ АН СССР, 1984.
– С. 102-111.
Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Политика инвалидности: социальное
гражданство инвалидов в современной России. – Саратов: Научная книга, 2008.
– 260 с.
Русский язык в СМИ: динамика положительная / О состоянии русского языка в
отечественных средствах массовой информации с ректором Государственного
института русского языка им. А.С. Пушкина Ю.Е. Прохоровым // Фонд
«Русский мир». – 2010. Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.russkiymir.ru/
russkiymir/ru/ publications/interview/interview0019.html?print=true
Русский язык: Энциклопедия. – М., Большая Рос. энцикл., 1979. – 703 с.
Рыбакова Е. О чем писать в пресс-релизе – 2004. – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://209.85.129.104/search?q=cache:l5YlSaAKMKMJ:pressclub.nstu.ru/cd/docs/pre
ss-release.doc+%D0%A7%D1%82%D0%BE+%D1%82%D0%B0%
D0%BA%D0%BE%D0%B5+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%81%D1%8
0%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%B7&hl=ru&ct=clnk&cd=1&gl=ua (13.12.2008).
Рязанцева Т.И. Гипертекст и электронная коммуникация. – М.: ЛКИ, 2010. – 256 с.
Савчук В.В. Медиареальность. Медиасубъект. Медиафилософия. Интервью //
Медиафилософия II. Границы дисциплины. Мат-лы междунар. науч. конф.
"Медиафилософия. Границы дисциплины" 21-22 ноября 2008 г. – СПб., 2009. –
С. 226-241. – Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.intelros.ru/intelros/
biblio_intelros/4419-mediafilosofiya-granicy-discipliny.html

208
Сайтэл Ф.П. Современные паблик рилейшинз. – пер. с англ. – М.: ИМИДЖ-
Контакт, 2002. – 591 с.
Салим М. Как написать эффективный пресс-релиз для социальных медиа – 2007. –
Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.seowrite.ru/?p=175.
Свиридова Г.Ю. Авто- и гетеростереотипы в дискурсе СМИ и организация
информации о «чужом» // Человек как субъект коммуникации: универсальное и
специфическое / под общ. ред. Л.И. Гришаевой, Е.Н. Ищенко. – Воронеж: ВГУ,
2006. – С. 245-261.
Семочко С.В. Концепт «Фауст» как константа немецкой культуры: Дис. … канд.
филол. наук. – Воронеж, 2004. – 223 с.
Синельникова Л.Н. Язык, погруженный в жизнь. Социолингвистические
исследования на кафедре русского языкознания Луганского государственного
педагогического университета (год спустя) // Жизнь текста или Текст жизни. –
Т.2. – Луганск: Знание, 2005. – С. 65-76.
Ситников А.П., Гундарин М.В. Победа без победителей: Очерки теории
прагматических коммуникаций. – М., 2003.
Ситников В. Массовая культура и духовность: что чему угрожает? // Альманах. –
№6. – 1999. – С. 25-32.
Ситников В. Синдром рейтингомании // Новые известия. – 15.06.1998.
Скребнев Ю.М. Введение в коллоквиалистику. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1985.
– 208 с.
Скриптунова Е.А. Пресс-релизы – эффективный инструмент PR или пустая трата
времени – 2008. – Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.axima-
consult.ru/stati-pressreliz.html (8.10.2008).
Словарь иностранных слов / Н.Г. Комлев: более 4500 сл. и выраж. – М.: Эксмо, 2006.
– 669 с.
Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных
текстов в сознании и дискурсе / – М.: Academia, 2000. – 128 с.
Смирнов И.П. Масс-медиа и философия. Стенограмма выступления на историко-
методологическом семинаре «Русская мысль» в РХГА от 14.03.08. – Эл. ресурс. –
Режим доступа: http://www.rhga.ru/science/sience_research/
seminar_russian_philosophy/stenogramms/smirnov.php
Солганик Г.Я. К определению понятий «текст» и «медиатекст» // Вестник
Московского университета. Сер. 10. Журналистика. – 2005. – № 2. – С. 7-15.
Солганик Г.Я. Стилистика текста: уч. пос. – М.: Флинта, Наука, 1997. – 252 с.
Спиридовский О.В. Интертекстуальность президентского дискурса в США,
Германии и Австрии // Полит. лингвистика. – 2006. – № 20. – С. 161-169.
Средства массовой коммуникации и социальные проблемы: Хрестоматия /
пер. с англ.; сост. И.Г. Ясавеев. – Казань: КГУ, 2000. – 224 с.
Старобахин Н.Н. Программная политика общенациональных российских
телеканалов (1999-2006 гг.): информационная повестка дня и медиа-реальность
/ Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 2008. – 20 с.
Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. – М.: Аспект Пресс, 2006. – 368 c.
Стилистический энциклопедический словарь русского языка /
Под ред. М.Н. Кожиной. – М., Флинта, Наука, 2003. – 669 с.

209
Ступина Т.Н. О речевом воздействии информационного блока текстов
радионовостей ФРГ (на материале текстов радионовостей «Deutsche Welle» и
«Jump») // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: межвуз. сб.
науч. тр. – Вып. 2 / отв. ред. А.Г. Пастухов. – Орёл: ОГИИК, 2005. – С. 135-142.
Тард Г. Мнение и толпа // Психология толп. – М.: Ин-т псих. РАН; Изд-во «КПС+»,
1998. – С. 257-408.
Тертычный А.А. Жанры периодической печати. – М., АспектПресс, 2000. – 310 с.
Тимашков А.Ю. К истории понятия интермедиальности в зарубежной науке //
Фундаментальные проблемы культурологии: в 4 т. Том III: Культурная
динамика / отв. ред. Д.Л. Спивак. – СПб.: Алетейя, 2008.
Титеева Т. Медийные кампании будущего: от позиционных войн к точечным
спецоперациям // Векторы развития современной России-2007. – Эл. ресурс: –
Режим доступа: http://msses.flybb.ru/topic39.html
Тишунина Н.В. Методология интермедиального анализа в свете
междисциплинарных исследований // Методология гуманитарного знания в
перспективе XXI века. К 80-летию профессора М.С. Кагана. Мат-лы междунар.
науч. конф. 18 мая 2001 г. Санкт-Петербург. Серия «Symposium». Вып. №12. –
СПб.: Санкт-Петерб. филос. об-во, 2001. – C. 149-154.
Тишунина Н.В. Современное литературоведение в аспекте междисциплинарных
исследований: методология интермедиального анализа. – Эл. ресурс. – Режим
доступа: http://www.uni-konstanz.de/FuF/Philo/LitWiss/Slavistik/kn-
spb/pdf/analiz.pdf
Трошева Т.Б. Стилистическая норма // Стилистический энциклопедический
словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. – 2-е изд., испр. и доп.
– М.: Флинта; Наука, 2006. – С. 433-437.
Тузиков А.Р. Масс-медиа: идеология видимая и невидимая // Политические
исследования. – 2002. – № 5. – С. 123-133.
Тураева З.Я. Лингвистика текста и модальность // Вестн. языкозн. – 1994. – №3.
Тураева З.Я. Лингвистика текста. Текст: структура и семантика: уч. пос. для пед.
ин-тов. – М.: Просвещение, 1986. – 127 с.
Уилкокс Д.Л. Как создавать PR-тексты и эффективно взаимодействовать со СМИ: –
4-е изд. – М.: «ИМИДЖ-Контакт»; ИНФРА-М, 2004. – 761 с.
Уфимцева Н.В. Ядро языкового сознания русских // Межкультурная коммуникация
и перевод: Мат-лы межвуз. науч. конф. – М., 2002.
Учёнова В.В. Гносеологические проблемы публицистики. – М., 1971. – 157 с.
Федосюк М.Ю. Исследование средств речевого воздействия и теория жанров речи //
Жанры речи. – Саратов, 1997. – С. 66-87.
Федотова Л.Н. Социология массовой коммуникации: Учеб. для вузов. – СПб.:
Питер, 2004. – 397 с.
Феномен прецедентности и преемственность культур: коллективная монография /
под общ. ред. Л.И. Гришаевой, М.К. Поповой, В.Т. Титова. – Воронеж: ВГУ,
2004. – С. 15-46.
Феофанов В.П. Социальная деятельность как система. – Новосибирск, 1981.

210
Филиппов В. Классификация документов в Public Relations – 2006. – 5 января.
– Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.ipr.by/ru/articles/2006/article_1.html
(15.03.2009).
Философский энциклопедический словарь. – М.: ИНФРА-М, 2002. – 576 с.
Фоссато Ф. Медиаландшафт: 1991–2003 // Отечественные записки. – 2003. –
№ 4(12).– С. 82-99.
Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному. − СПб.; М.: Унив. книга,
1997. – 317 с.
Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. – СПб.: Прайм-Еврознак, 2002. –
448 с.
Хёйзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры / Пер., сост. и вступ. ст.
Д.В. Сильверстова. – М.: Прогресс – Традиция, 1997. – 416 с.
Ходорковский Б. Основные отличия PR-материалов и способов их распространения
в сети Интернет от работы с печатными СМИ – 2008. – Эл. ресурс.
– Режим доступа: http://www.prschool.kiev.ua/ru/156/lists/180
Чейф У.Л. Память и вербализация прошлого опыта // Новое в зарубежной
лингвистике: Прикладная лингвистика. – Вып. XII. – М., 1983.
Челышева И.В. Методы работы с медиатекстом: философские аспекты проблемы //
Медиафилософия / под ред. В.В. Савчука. – СПб.: Изд-во СПб. Философского
общества, 2008. – С. 325-329.
Черкашина А.А. Особенности новостной журналистики в печатных СМИ США //
Журналистика и медиаобразование в XXI веке: сб. научных трудов Междунар.
науч.-практ. конф. (25–27 сент. 2006 г.). – Белгород: БелГУ, 2006. – 368 с.
– Эл. ресурс. – Режим доступа: http://www.mediagram.ru/ netcat_files/108/110/
h_aeef3872ef191bfde89aea2c8b6ea671
Черных А. Мир современных медиа. – М.: Издательский дом «Территория
будущего», 2007. – 312 с.
Чернышова Т.В. Тексты СМИ в ментально-языковом пространстве современной
России. – М.: ЛКИ, 2007. – 296 с.
Чернышова Т.В. Стилистика русского языка: уч. пос. – Барнаул, 2009.
Чернявская В.Е. Лингвистика текста: Поликодовость, интертекстуальность,
интердискурсивность: уч. пос. – М.: Либроком, 2009. – 248 с.
Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование
политической метафоры (1991-2000 гг.). – Екатеринбург, 2001. – 238 с.
Чудинов А.П. Спортивная метафора в современном российском политическом
дискурсе // Вестник ВГУ. Сер. Лингвистика и межкультурная коммуникация. –
2001. – № 2. – С. 20-25.
Чудинов А.П. Политическая лингвистика. – М.: Флинта: Наука, 2006. – 256 с.
Чураков А. Информационное общество и эмпирическая социология //
Социологические исследования. – №1. – 1998. – С. 40-49.
Шевченко А.Ю. Дискурс-анализ политических медиа-текстов // Политические
исследования. – 2002. – № 6. – С. 18-23.
Шейгал Е.И. Структура и границы политического дискурса // Филология –
Philologia. – Краснодар: КубГУ, 1998. – №14. – С. 22-29.

211
Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. – М. – Волгоград: Перемена, 2000.
– 386 с.
Шейгал Е.И. Культурные концепты политического дискурса // Коммуникация:
теория и практика в различных социальных контекстах. Матер. междунар.
науч.-практ. конф. «Коммуникация-2002». – Пятигорск, 2002. – С. 24-26.
Шейгал Е.И. Универсальное и специфическое в политическом дискурсе // Человек
как субъект коммуникации: Универсальное и специфическое: коллективная
монография. – Воронеж: ВГУ, 2006. – С. 209-224.
Шейгал Е.И. Политические фантомы: слова и реалии. – Современная политическая
лингвистика: проблемы, концепции, перспективы. – Волгоград, 2009. – С. 35-54.
Шенк Р., Лебовиц М., Бирнбаум Л. Интегральная понимающая система // Новое в
зарубежной лингвистике: Прикладная лингвистика. – Вып. XII. – М., 1983.
Шмид В. Нарратология. – М.: Яз. слав. культ., 2003. – 312 с.
Щукин В.Г. Лингвистические аспекты проблемы идиолекта: Автореф. дис. … канд.
филол. наук. – Л., 1978.
Эпштейн М.Н. От модернизма к постмодернизму: диалектика «гипер» в культуре
ХХ века // Новое литературное обозрение. – 1995. – №16. – С. 32-46.
Ядин Д. Маркетинговые коммуникации. Современная креативная реклама /
пер. с англ. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2003. – 481 с.
Язык и личность / Под ред. Д. Н. Шмелева. – М.: Наука, 1989. – 216 с.
Agnès Y. Manuel du journalisme. – Paris: La Découverte, 2008. – 480 p. (Guides Repères)
Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in
frühen Hochkulturen. München – Verlag Beck, 2000. – 344 S.
Aus der Mitte Europas / J. Hoffmann (Hrsg.). – Bonn: Deutsche Welle. Kommunikation,
2005.
Beaugrande R.-A., Dressler W. Einführung in Textlinguistik. – Tübingen: Niemeyer,
1981. – 290 S.
Beck K. Kommunikationswissenschaft. – Konstanz: UVK Verlagsgesellschaft mbH, 2007.
– 244 S.
Bell A. Style as Аudience Design // Sociolinguistics: A Reader and Coursebook /
Coupland N., Jaworski A. – London: McMillan, 1997. – P. 240-247.
Bittner J. Digitalität, Sprache, Kommunikation. Eine Untersuchung zur Medialität von
digitalen Kommunikationsformen und Textsorten und deren varietätenlinguistischer
Modellierung. Berlin: Schmidt, 2003. – 323 S. (Philologische Studien und Quellen
178)
Brinker K. Linguistische Textanalyse. Eine Einführung in die Grundbegriffe und
Methoden. 3. Aufl. – Berlin: Erich Schmidt Verlag, 1992. (см. также 4. Aufl., 1997 и
6. Aufl., 2005.)
Brosius H.-B. & Kepplinger, H. M. The Agenda Setting Function of Television News:
Static and Dynamic Views. Communication Research, 17, 1990. – pp. 183-211.
Burger H. Mediensprache. Eine Einführung in Sprache und Kommunikationsformen der
Massenmedien. 3., völlig neu bearb. Aufl. – Berlin – New York: de Gruyter, 2005. –
486 S.
Chouliaraki L., Fairclough N. Discourse in late Modernity: Rethinking Critical Discourse
Analysis. - Edinburgh: Edinburgh University Press. – 1999. – 168 p.

212
Cohen B.С. The Press and Foreign Policy. – Princeton, 1963.
Dearing J., Rogers E. Agenda-Setting, Where Has It Been, Where Is It Going? //
Communication Yearbook 11. – L.A., 1987.
Debray R. Einführung in die Mediologie. – Bern: Haupt, 2003. – 256 S.
Demers D.P., Craff D., Choi Y.-H., & Pessin B. M. Issue Obtrusiveness and the Agenda-
Setting Effects of National Network News // Communication Research, 16. 1989.
– pp. 793-812.
Dijk T.A. van Action, Action Description and Narrative // New Literary History.
– Vol. 6. – No. 2. On Narrative and Narratives. – Winter, 1975. – pp. 273-294.
Dijk, T.A. van . Elite Discourse and Racism. – Vol 6. – L., 1985.
Eckkrammer E.M. / Held G. Textsemiotik – Plädoyer für eine erweiterte Konzeption der
Textlinguistik zur Erfassung der multimodalen Textrealität // Textsemiotik: Studien
zu multimodalen Texten. – Frankfurt: Peter Lang Verlag, 2006.
Edelstein A.S. Thinking about the Criterion Variable in Agenda-Setting Research //
Journal of Communication, 43(2), 1993. – pp. 85-99.
Fairclough N. Analysing Discourse: Textual Analysis for Social Research. – London; New
York: Routledge. – 2003. – 270 p.
Fairclough N. Language and Power. – London and New York: Longman, 1989. – 259 p.
Fairclough N. Media discourse. – London; New York: E. Arnold. – 1995. – 214 p.
Faulstich W. Die Geschichte der Medien: Medienwandel im Industrie- und
Massenzeitalter (1830–1900): B. 5 – Vandenhoeck & Ruprecht, 2004. – 300 S.
Fengler S./ Vestring B. Politikjournalismus. – Wiesbaden: VS Verlag für
Sozialwissenschaften, 2009. – 198 S.
Franck G. Ökonomie der Aufmerksamkeit. Ein Entwurf. – München: Hanser, 1998.
Friedemann K. Die Rolle des Erzählers in der Epik – Leipzig, 1910. – SS. 246–279.
Gansel Chr. /Jürgens F. Textlinguistik und Textgrammatik: Eine Einführung. –
Wiesbaden: Westdeutscher Verlag, 2002. – 249 S.
Giles H., Powesland P. Accommodation Theory // Sociolinguistics: Reader / N. Coupland;
A. Jaworski. – New York: St. Martin's Press, 1997.
Glaserfeld von E. Objektivität // Leon R. Tsvasman (Hrsg.) Das große Lexikon. Medien
und Kommunikation. – Würzburg: Ergon-Verlag, 2006.
Glaserfeld von E. Wissen als Konstrukt. // Leon R. Tsvasman (Hrsg.) Das große Lexikon.
Medien und Kommunikation. – Würzburg: Ergon-Verlag, 2006.
Glotz P. /Langenbucher W. Der mißachtete Leser. Zur Kritik der deutschen Presse. –
Köln/Berlin, 1969.
Halliday M.A.K. An Introduction to Functional Grammar – L.: Edward Arnold, 1985.
Halliday M.A.K. Language as social semiotic. – Baltimore: University of Park Press, 1978.
– 256 p.
Halliday M.А.К. Explorations in the Functions of Language. – L., 1973. – 143 p.
Hansen-Löve А. Intermedialität und Intertextualität: Probleme der Korrelation von
Wort und Bildkunst – am Beispiel der russischen Moderne // Wiener Slawistischer
Almanach. Sbd. 11. – Wien, 1983.
Hartmann F. Medien und Kommunikation 1. Aufl. – Wien: Facultas Verlags- und
Buchhandels, 2008. – 111 S.

213
Heinemann M., Heinemann W. Grundlagen der Textlinguistik. Interaktion – Text –
Diskurs. – Tübingen: Niemeyer, 2002. – 281 S.
Heinemann M., Viehweger D. Textlinguistik: Eine Einführung. – Tübingen: Niemeyer,
1991. – 310 S.
Heinemann M./ Heinemann W. Grundlagen der Textlinguistik. Interaktion – Text –
Diskurs. – Tübingen: Max Niemeyer, 2002. – 281 S.
Heinemann W. Textsorte – Textmuster – Texttyp. In: Brinker Klaus u.a. (Hrsg.): Text-
und Gesprächslinguistik. HSK-Band 16.1. – Berlin/NY. – S. 507-522.
Heinemann W. Textsorten. Zur Diskussion um Basiskriterien des Kommunizierens.
Rückschau und Ausblick. In: Adamzik, Kirsten (Hrsg.): Textsorten. Reflexionen und
Analysen. – Tübingen, 2000. –S. 9-29.
Hirsh Jr. E.D., Kett, J.F., Trefil, J. The dictionary of Cultural Literacy. – Houghton
Mufflin Company: Boston, N.Y., 1993.
Hunter J.D. Culture Wars. – N.Y., 1991.
Ivanic R. Writing and Identity: the Discoursal Construction of Identity in Academic
Writing. – Amsterdam; Philadelphia, PA: John Benjamins. – 1998. – 373 p.
Jäckel M. MedienWirkungen. Ein Studienbuch. – Wiesbaden, 2005. – 356 S.
Jarboe G. The 100th Birthday of the Press Release. – Эл. ресурс. – Режим доступа:
http://searchenginewatch.com/3623806 (10.03.2009).
Jefkins F. Advertising. – Philadelphia, PA: Macdonald and Evans, 1985. – 248 p.
Kamenetsky С. Folklore as a Political Tool in Nazi Germany // Journal of American
Folklore. – Austin (Tex.), 1972. – Vol. 85. – P.221-235.
Köhler S. Die Nachrichtenerzähler: zu Theorie und Praxis nachhaltiger Narrativität im
TV-Journalismus / – Baden-Baden: Nomos/Ed. Fischer, 2009. – 190 S.
Kunczik M., Zipfel, A. Publizistik: Ein Studienhandbuch. 2., durchges. u. aktualis. Aufl. –
Köln, Weimar, Wien: Böhlau Verlag, 2005. – 556 S.
Lang G.E. / Lang K. Mass Communication and Public Opinion: Strategies for Research.
In: Rosenberg, Morris/Turner, Ralph H. (Hrsg.): Social Psychology: Social
Perspectives. – New York, 1981a. – pp. 653-682.
Lang G.E. / Lang K. Watergate: An Exploration of the Agenda-Building Process. In:
Wilhoit, G. Cleveland/De Bock, Harold (Hrsg.): Mass Communication Review
Yearbook, Bd. 2. Beverly Hills, Ca., 1981b. – pp. 447-468.
Lippmann W. Public Opinion. – BiblioBazaar, LLC, 2008. – 352 p.
Litosseliti L. Gender and language: Theory and Practice. – London: Hodder Arnold; New
York, 2006. – 192 p.
Lüger H.-H. / Lenk H. E. H. Kontrastive Medienlinguistik: Ansätze, Ziele, Analysen //
Kontrastive Medienlinguistik H.-H. Lüger / H.E.H. Lenk (Hrsg.). – B. 15. – 2008. –
460 S. (Landauer Schriften zur Kommunikations- und Kulturwissenschaft)
Luhmann N. Öffentliche Meinung. In: Wolfgang R. Langenbucher (Hrsg.): Politik und
Kommunikation. Über die öffentliche Meinungsbildung. – München, 1979. – S. 29-61.
Lux. F. Text, Situation, Textsorte. Probleme der Textsortenanalyse, dargestellt am
Beispiel der britischen Registerlinguistik. Mit einem Ausbilck auf eine adäquate
Texttheorie. – Tübingen, 1981.
McCombs M.E. / Shaw, D.L. The Agenda-Setting Function of Mass Media. In: Public
Opinion Quarterly 36, 1972. – pp.176-187.

214
McCombs M.E. News Influence on our Pictures of the World. In: J. Bryant and
D. Zillmann (Eds.). Media Effects: Advances in Theory and Research. – Hillsdale, NJ:
Lawrence Eribaum Associates. – 1994. – pp. 1-16.
McCombs M.E. Newspaper versus Television: Mass Communication Effects Across Time.
In: Shaw, Donald L.; / McCombs Maxwell E. (Ed.): The Emergence of American
Political Issues: The Agenda-Setting Function of the Press. – St. Paul: West, 1977. –
pp. 89-105.
Mersch D. Tertium datur. Einleitung in eine negative Medientheorie. In: Was ist ein
Medium? St. Münker / A. Roesler (Hg.). – Frankfurt/M.: Suhrkamp, 2008. – S. 304-321
Merten K. Agendа-Setting-Approach // Das große Lexikon. Medien und Kommunikation
Leon R. Tsvasman (Hrsg.). – Würzburg: Ergon, 2006. – S. 41.
Merten K. Einführung in die Kommunikationswissenschaft, Bd. 1: Münster/Hamburg:
Lit, 1999. – 365 S.
Merten K. Macht der Medien // Das große Lexikon. Medien und Kommunikation Leon
R. Tsvasman (Hrsg.). – Würzburg: Ergon-Verlag, 2006. – S. 224-225.
Merten K. Medien [media effects]. Das große Lexikon. Medien und Kommunikation
Leon R. Tsvasman (Hrsg.). – Würzburg: Ergon-Verlag, 2006. – S. 270-276.
Monroe E.P. Media and Sovereignty: The Global Information Revolution and Its
Challenge to State Power. – Cambridge, Massachusetts, London: MIT Press, 2002.
Motsch W., Viehweger D. Illokutionsstruktur als Komponente einer modularen
Textanalyse In: Aspekte der Textlinguistik. – Hildesheim – Zürich – New York,
1991. – SS. 107-132 (= Germanistische Linguistik 106/107)
Perrin D. Mediensprache // Leon R. Tsvasman (Hrsg.) Das große Lexikon. Medien und
Kommunikation. – Würzburg: Ergon-Verlag, 2006. – S. 265-270.
Pugatschjow V. Faktoren und Merkmale der Manipulation, Manipulation als Bewusst-
seinsbeeinflussung und ff. // Das große Lexikon. Medien und Kommunikation Leon
R. Tsvasman (Hrsg.) – Würzburg: Ergon-Verlag, 2006. – S. 228-233.
Roshco B. Newsmaking. – Chicago, 1975.
Schenk M. Medienwirkungsforschung. 2. Aufl. – Tübingen, 2002. – S. 399-400.
Schmidt S.J., Zurstiege G. Orientierung Kommunkationswissenschaft. Was sie kann, was
sie will. – Reinbeck/Hamburg: Rowohlt Verlag, 2000. – 237 S.
Schröder Th. Die Handlungsstruktur von Texten. Ein integrativer Beitrag zur
Texttheorie. – Tübingen: Gunter Narr Verlag, 2003. – 276 S.
Stoller В. Publicity Insider: PR Tips, Press Release Secrets, and the Inside Track to Huge
Publicity! – 2008. – Эл. ресурс. – Режим доступа: www.publicityinsider.com
Talbot M. Language and Gender: Introduction. – Cambridge: Polity Press, 1998. – 257 p.
Tolson A. Media Talk: Spoken Discourse on TV and Radio. – Edinburgh: Edinburgh
University Press, 2006. – 193 p.
Tsvasman L. Manipulation [manipulation] // Das große Lexikon. Medien und
Kommunikation. Leon R. Tsvasman (Hrsg.) – Würzburg: Ergon-Verlag, 2006.
– S. 226-228.
Tuchman G. Making News. A Study in the Construction of Reality. – N.Y., 1978.
Weischenberg S. Nachrichtenschreiben. – Opladen, 1998. – 203 S.

215
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Абрамов Н. 172 Гришаева Л.И. 80, 81, 87, 90, 98,

Авсеенко Я.Л. 19 139-140, 203, 205
Алешина И.В. 24 Гудков Д.Б. 7, 139
Анисимова Е.Е. 191 Гумилев Л. 122
Арутюнова Н.Д. 13, 24, 27, 188 Гуревич А.Я. 71
Ахманова О.С. 68 Гуревич С.М. 123
Багиров Р. 181 Гюббенет И.В. 164
Балахонская Л.В. 139 Данилина В.В. 47, 48
Баранов А.Н. 139 Дашиева Б.В. 122
Барт Р. 61 Дедова О.В. 189
Бахтин М.М. 25, 103 Дейк Т.А. 23, 128
Бедрик Р. 172 Демьянков В.З. 7, 24, 122
Белл Р. 21, 117 Денисова Н.Г. 28
Бенвенист Э. 125 Дерябин А. 154
Бердяев Н. 108, 122 Дмитриев А.В. 27
Бессонов Б.Н. 20 Добросклонская Т.Г. 18, 62, 65-67, 69
Бойко М.А. 89, 90 Долинин К.А. 33
Бондарева Л.В. 64 Дорфман Л.Я. 124
Бондаренко С.В. 61 Дубин Б. 54, 183
Бореев В.Ю. 130 Дускаева Л.Р. 33
Борисова С.А. 19 Душков Б.А. 103
Бочарова О.В. 132 Дымарский М.Я. 36-37
Боярских О.С. 139 Дьякова Е.Г. 172, 174, 176
Брандес М.П. 26 Ерасов Б. 22
Ваттимо Дж. 52, 59 Ефимова Н.Н. 155
Визель М. 189 Жолковский А.К. 37
Виноград Т.К. 70 Залевская А.А. 102
Виноградов В.А. 110 Засорина М.Е. 61
Виноградов В.В. 33 Засурский Я.Н. 54
Виноградова В.Б. 7, 33 Зинченко В.П. 122-123
Володина М.Н. 24, 33, 35, 69 Золотова Г.А. 39
Выжлецов Г.П. 105 Золян С.Т. 37
Галкин Д.В. 54 Ильина И.А. 61
Гальперин И.Р. 161 Карасик В.И. 24, 25, 37, 42, 105
Гачев Г.Д. 102, 107 Карпушин Д. 46-48
Гвенцадзе М.А. 25 Кашкин В.Б. 20
Гиндин С.И. 37 Киселёва Л.А. 158-159
Глушак Т.С. 61 Ковалев Г.С. 173-175
Гончарова Е.А. 189 Кожина М.Н. 25
Горошко Е.И. 193, 194 Кочетова Л.А. 67
Грибкова Е.И. 158, 203 Красных В.В. 188-190
Кристева Ю. 61

216
Крысин Л.П. 27 Салим М. 48
Кубрякова Е.С. 24, 84, 100, 119 Самарина А. 133, 176, 182
Куницына В.Н. 20 Свиридова Г.Ю. 89
Куренной В. 53 Семочко С.В. 139, 141, 148
Лассан Э. 32 Синельникова Л.Н. 65
Лебедева Н.Б. 182, 191 Ситников А.П. 21, 36
Лебон Г. 20 Скребнев Ю.М. 113, 114
Левина Т.В. 68 Скриптунова Е.А. 45, 48
Лернер М. 23 Слышкин Г.Г. 139
Луман Н. 58, 180 Ситников В. 21, 36
Лурье С.В. 122 Скребнев Ю.М. 113-114
Маклюэн Г.М. 53-54, 58 Скриптунова Е.А. 45, 48
Михайлова Е.В. 26 Слышкин Г.Г. 139
Моисеев Н.Н. 126 Смирнов И.П. 55, 59
Молчанов В. 22 Солганик Г.Я. 56, 186
Москальская О.И. 193 Спиридовский О.В. 139
Мукаржовский Я. 35 Старобахин Н.Н. 179
Наер В.Л. 25 Стефаненко Т.Г. 103
Назаров М.М. 130-132 Ступина Т.Н. 156
Науменко Т.В.124 Тард Г. 27
Нахимова Е.А. 139 Тертычный А.А. 33
Нестерова Н.Г. 55-56 Тимашков А.Ю. 60
Никифоров О. 54, 59 Титеева Т. 171
Никулина К.Н. 186 Тишунина Н.В. 60-61
Норманн Б.Ю. 27 Трошева Т.Б. 191
Павловский Г. 182 Тузиков А.Р. 66
Пастухов А.Г. 52, 54, 56-58, 63-65, 184 Тураева З.Я. 124, 193
Пастухова М. 45 Уилкокс Д.Л. 46-47
Пигров К.С. 123, 125 Уфимцева Н.В. 122
Пищальникова В.А. 33, 34 Ученова В.В. 25-26
Поликарпова Е. Федосюк М.Ю. 38
Порохов С. 45, 48 Федотова Л.Н. 128, 137
Почепцов Г.Г. 25 Филиппов В. 45-46
Провоторов В.И. 155 Фоссато Ф. 52
Пронин С. 48 Фрейд З. 20
Радышевский Д. 28 Харрис Р. 66, 184
Райзберг Б.А. 172 Хёйзинга Й. 28
Рогозина И.В. 64 Ходорковский Б. 182
Розенберг Б. 22 Чейф У.Л. 70
Уайт Д. 22 Челышева И.В. 64
Романов А.А. 21, 24, 165 Черных А. 174, 179
Рыбакова Е.О. 51 Чернышова Т.В. 65, 68-69, 78
Рязанцева Т.И. 192-194 Чернявская В.Е. 60, 189
Савчук В.В. 54, 67 Чудинов А.П. 42, 83
Савчук С.О. 7 Чураков А. 31

217
Шевченко А.Ю. 45, 128 Hornby A.S. 164
Шейгал Е.И. 24, 26-28, 83 Hunter J.D. 66
Шенк Р. 70 Ivanic R. 111
Шмид В. 154 Jäckel M. 178
Щукин В.Г. 34 Jefkins F. 26
Эпштейн М.Н. 63 Kamenetsky C. 28
Ядин Д. 48, 51 Köhler S. 154, 159
Agnès Y. 62 Kunczik M. 178
Assmann J. 86 Lang G.E. 175
Beaugrande R. 193 Lippmann W. 183
Schmitt-Beck 171 Litosseliti L. 114
Beck K. 185 Lüger H. 62
Bell A. 113, 117 Luhmann N. 180
Bittner J. 66 Lux F. 56
Brinker K. 57 McCombs M.E. 173, 184
Brosius H.B. Mersch D. 56
Burger H. 57, 153, 154 Merten K. 88
Chouliaraki L. 110 Monroe E.P. 67
Cohen B.C. 183 Motsch W. 63
Dearing J. 176 Perrin D. 84
Debray R. 53 Pugatschjow V. 87
Demers D.P. 184 Roshco B. 183
Dijk T.A. 14, 16, 128, 153 Schenk M. 183
Fairclough N. 110, 112, 114 Schmidt S.J. 175
Faulstich W. 60 Schröder Th. 57
Fengler S. 171 Stoller B. 46
Franck G. 171 Talbot M. 114
Friedemann K. 153 Tolson A. 114
Gansel Chr. 57 Tsvasman L. 87
Giles H. 113, 117 Tuchman G. 184
Glaserfeld von E. 88 Weischenberg S. 89
Glotz P. 172 Zurstiege G. 175
Halliday M.A.K. 25, 112
Hansen-Löve A. 60
Hirsh Jr. 162

218
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

автор 4, 9-11, 20, 32-36, 38-44, 46, 48, бульварная (пресса) 23, 28-29
51, 63, 65-66, 68-69, 71-73, 78-80, бытование 9, 33, 80, 140, 142-143,
83, 95, 102-105, 108-109, 112, 115, 145-146, 149
117, 123, 128, 133, 138, 142, веб 193-194
144-145, 147, 150-153, 156, 158, веблог 185, 187-188, 195
161-163, 165, 168, 171, 173, веб-редактор 50
187-191, 193, 195, 198, 203 веб-сайт 154
агенда 172-176, 178, 182 веб-страница 64, 187-190, 192
агентство (медиа) 28, 31, 171, 175, 184 вербализация 11, 37, 85, 87, 99-100,
агитация 27-28 141, 145, 151-152
агональность 83 вербальный 14-15, 17, 24, 53, 64, 69,
адресант 15-16, 20, 24-25, 28, 31, 85, 92, 101, 103, 112, 114, 120-121,
81-83, 85-86, 88-92, 99, 102, 104, 139, 191
196-197, 199 видеозапись 24, 29, 61
адресность 47, 49, 112-113 видеоряд 17, 62
аксиологический 8, 10, 80, 83-85, видеофильм 22, 62
88-89, 91-92, 94-101, 106, 159, 196, визуальный 17, 62-63, 67, 112, 130,
198 144, 191
аксиология 83, 101-102, 105, 107-108 виртуальный 60, 80-82, 100-101, 180,
аксиосфера 109 186
акт (речевой) 62, 86 власть 20-21, 23, 27, 29, 42, 52, 75, 101,
актор 180 105, 111, 124, 149, 174, 179,
аллюзия 144, 152, 161, 165 182-183
аналитический 26, 29-30, 58, 65-67, вульгаризм 116, 118
103, 111 газета 17, 28, 30-33, 42-44, 49, 58, 65,
ангажированность 76 70, 72-74, 77, 79, 81, 83, 92, 95,
анимация 191 112-113, 162-163, 166, 169, 172,
анонс 30, 45, 48-49, 93, 157 174, 176-177, 181-182, 184
антропологический 61, 155, 199 газетно-публицистический 13, 33,
антропоцентрический 110, 153 41-42, 44, 47, 62, 68-71, 76-77, 89,
аргументация 27, 38-39, 41, 143, 145, 166, 184, 192
151 гедонистический 128, 138
артефакт 60, 107 гендер 67, 113, 117
архетип 107-109 гештальт 109
архитектоника 109 гипермедиа 61, 64
ассоциация 109, 193 гиперреальность 63
аудиовизуальный 58, 87, 101 гиперссылка 63, 189, 193
аудиозапись 29 гиперструктура 138
аудиоканал 112 гипертекст 17, 63-64, 66-67, 187-190,
аффективный 115, 118 192-193, 195
беседа 26, 134-135 гипертекстуальность 63
блог 16, 65, 185, 187-188, 195 гипотекст 192

219
глобализация 108 индивид(уум) 22, 34, 36, 52, 63, 66,
дебаты 16, 26, 58, 169 104-106, 111, 118-126, 179, 184
дезинформация 138 инкультурация 86
декодирование 53, 162-163 инновативность 65
демократия 39, 52, 171-172 институализация 32
диалог 16, 38-39, 60, 132, 154, 157, инструментальность 53-54
160, 187, 190-192 интеллигентский 41, 43
дискурс 3, 12-19, 23-28, 31-33, 37-38, интенциональность 193-194
40-44, 54-56, 61, 66, 76, 82-83, 95, интенция 26, 43
104-105, 110-111, 113-115, интерактивный 60, 87
139-143, 145-146, 151, 183, 186, интервью 13, 16, 26, 30, 134-136, 158,
188, 197-198 175, 183, 190
дискурс-анализ 110, 113 интердискурсивность 61, 113
дискурсивный 7, 9, 12, 15, 17, 19, 31, интермедиальность 58, 60, 61
55-56, 64, 81, 99, 110, 112, Интернет 16, 17, 21, 22, 25, 28, 30, 31,
187-188, 166-167 48-50, 52, 53, 58, 63-65, 67, 112,
жанр 8, 10, 11 21, 24-28, 30-31, 33, 38, 113, 154, 176, 180, 186, 188-192,
44-46, 55, 62, 64, 68-69, 71-71, 194, 195
78-79, 130-131, 155, 186, 188, 190, интернет-сайт 64
192, 195, 197-198 интерпретация 15, 20, 43, 64, 69, 87,
жанрово-стилевой 35-36, 76 90, 109, 153, 179
жанровый 19, 25-26, 28, 31-32, 44, 69, интертекст 60-61
71-72, 153-155, 198 интертекстуальность 20, 61, 112
жаргон 82 креолизованность 60, 191
журнал 17, 28, 30, 31, 49, 65, 112-118, критика 63
174 культура 21-23, 26, 36, 62, 79, 103,
заголовок 39, 47, 71, 89, 95, 98, 104, 106-107, 109, 111, 122, 130,
161-170, 187, 192, 195 137, 139, 141, 170
заставка 157 культурологический 7, 11, 56, 199
знак 20, 53, 63, 64, 78, 105, 110, 120, листовка 27
139, 143, 146, 149 личность 61, 91, 101, 104, 108, 154
игра 40, 61, 163, 165, 166, 168, 170 логика 103, 139, 191
идентичность 8, 81-82, 85-86, 100, логотип 50, 62
118, 139, 153, 197-198 макроструктура 16, 109
идеологема 40 макротекст 143, 145, 147, 150, 152
идеологический 17-20, 24, 32, 40, 44, манипулирование 10, 12, 22, 87-88,
62, 65, 67, 76, 112, 168 134, 140, 180, 196
идиокультурный 141 манипуляции 20, 54, 67, 87, 176
идиолект 33-37 маркер 25, 99, 139, 160
идиостиль 3, 32-38, 44, 198 массмедиа 9, 19, 24-28, 31-32, 45, 52,
известие 32-33, 39-43, 172 59, 66-67, 83, 87, 126, 179
иллюзия 63, 87 массмедиальный 19, 62
иллюстрации 112, 118, 142 медиа 10, 32, 52, 53-55, 58-67,
имидж 26, 45-47, 51, 66, 81, 88, 101, 171-180, 183-185, 198
153, 155-157, 160, 169 медиабизнес 52, 53

220
медиаграмотность 64 метаязык 34
медиадискурс 7-12, 17-20, 24-25, мировоззрение 106, 137-138
27-28, 31, 45, 55, 196-197, 199-200 миф 22, 27, 66, 131
медиаинформация 60, 121, 125 мифологема 20, 148, 151, 170
медиаисточник 65 мифологизация 20-22, 27, 81-82, 131,
медиаканал 121 141
медиакоммуникации 18, 19, 56, мобильная (коммуникация) 12, 52,
119-121 124, 130, 134, 138, 169
медиакомпания 52 моделирование 38, 125
медиакультура 19 модель 25, 37, 38, 59, 65, 69, 108, 124
медиаландшафт 185 ~ выделения 173, 174
медиалингвистика 18, 53 ~ действительности 11, 140
медиалогия 53 ~ национальная 105-106
медиальность 8, 52, 57- 61, 66, 196 ~ осмысления 140
медиамашина 59 ~ плоскостная 43-44
медиаменеджмент 172 ~ понимания 173-174
медиаоценка 65 ~ приоритета 174
медиаповестка 179 ~ реальности 123
медиапродукция 9, 10, 62, 80, ~ структурно-композиционная 25
104-105, 113, 131, 138, 178, 198 ~ тетрамодальная 89
медиапространство 19, 26, 27, 197 ~ трёхполюсная 176
медиапроцесс 19, 174, 180 модератор 154
медиареальность 179 монолог 13, 16, 157
медиарепрезентации 65, 123 мотив 26, 34, 37, 65, 84, 87, 100, 103,
медиаречь 62, 173 109, 117, 123, 128-130, 145, 167
медиарынок 67 мультимедиа 61, 64
медиаскандал 124 мультимедийность 60, 187, 191
медиасообщение 173 нарративность 153, 159
медиасреда 9, 19, 172 нарратор 153-160
медиасфера 53 нейтральность 65, 71, 95, 99, 160, 165,
медиатекст 7-10, 17, 18, 51-56, 57, 60, 171
62-69, 80-90, 94, 98-102, 104, неназойливые (сообщения) 185
107-113, 117-134, 136-141, 145, неологизм 38, 147
147-148, 151-156, 161, 196-199 новостной 48, 49, 71, 153, 154, 160
медиатехнологии 67 новости 28, 30-31, 45-49, 59, 66, 71,
медиатизация 120 137-138, 153-160, 163, 183-184,
медиафилософия 67 186, 189
медиацентрированный 129 ньюсмейкинг 183
медиация 124 обзор 29, 30, 157, 177
медийный 19, 52, 59, 69, 86, 120, 141, общение 16, 27, 85, 135-136, 161, 186
143, 146, 149, 171-172, 180 общественно-политический 19, 32,
медиум 59, 89, 199 35, 42, 77
менталитет 19, 104-108 общество 21-23, 40, 52, 67, 83, 96, 103,
ментальность 53, 103 124, 134
метатекстовый 39 объективация 107, 109, 191, 195

221
объективность 14, 23, 34, 53, 59, 84,
85, 102, 137, 158, 171, 172, 180
онлайн 48, 49, 58, 185
опрос 10, 26, 30, 158
очерк 30-31, 35, 130, 131
парафраза 130
паремиологический 109
персонаж 14, 132, 164, 170
письмо 118, 188, 190, 195
повествователь 13, 153, 154
повестка дня 172, 174, 176-179,
184-185
повтор 21, 29, 45, 50, 51, 55, 57, 93,
102, 122, 144, 158, 160, 187-188
подзаголовок 89, 93, 95, 162
полемика 26, 154
поликанальность 196
понимание 31, 32, 41, 56, 58, 60, 67,
87, 110, 132, 161, 166, 186, 188
понятийный 34, 53, 91, 98
прагматика 13, 14, 16, 24-25, 32, 55,
61, 127, 138, 187, 190-191, 193-194
пресса 21, 28, 30-31, 101, 174
пресс-релиз 8, 26, 45, 46-51
пресс-центр 72, 77
прецедентность 40, 42, 95, 139-141,
143, 199
прототип 24, 57, 139
публика 137, 171-172, 179
радийный 153, 155, 160
радио 21-22, 24-25, 28, 31, 53, 57-59,
65, 101, 112-113, 117, 154-157, 160
радиовыпуск 156-157
радиоканал 157, 160
радионарратор 155, 159-160
радиотекст 17, 113, 153-154, 156-157,
159
реалии 34, 52, 168
реальность 20, 52, 54, 62, 64, 114, 120,
123, 125, 171, 178-180, 184
регулятивный 64, 87, 127
редактор 20, 47, 80, 84, 115, 118, 171,
179, 184
рейтинг 65, 182
реклама 45, 59, 130
222
рекламный 13, 26-27, 31, 45, 66, 132,
162, 168, 175
репортаж 13, 26, 31, 71, 131
рецепция 57-58, 82-83, 86-88, 185,
197-199
речевой 14, 36, 110, 113, 116, 119, 156,
158
речетворчество 186-188, 191
речь 13-14, 23, 26, 35, 42, 58, 68, 83,
117-119, 138, 153-156, 159, 162,
165-169, 173, 175, 183
риторический 38-39, 186
ролевой 104, 130-131, 137
рубрика 72, 89, 116, 192
связность 13, 17, 193-194
селекция (новостей) 64, 106, 197
семантический 186, 190
семиозис 110, 112
семиотический 56, 119, 124
сетевые (издания) 58, 186-187, 190,
192, 194
сеть 31, 48, 187-188
символ 21, 53, 55, 59, 79, 107, 139, 144,
162, 165, 169, 182
скандал 28, 124
слово 45, 116, 122, 164-165, 192
слоган 132
слухи 83, 155, 159-160
СМИ 11-12, 17, 19, 23, 26-27, 30-32,
35-36, 45-46, 49-50, 52-53, 56,
64-65, 68-71, 78-79, 82, 95,
101-102, 108, 112, 114-115,
119-120, 124-126, 133-134, 145,
151, 153-154, 158, 160
смысл 13, 14-15, 17, 21, 24, 32, 34, 36,
39, 41, 53-54, 57, 59, 65, 67-68,
83-84, 92, 103, 105, 107-108,
110-113, 120, 122, 125, 157, 161,
164, 167-168, 170, 184, 186,
189-190
событие 47, 48, 64, 66, 74, 144, 179,
184
содержание 33, 47, 50, 67, 102,
139-140, 151, 163, 169-170, 174
содержательный 13, 25, 38, 40, 46-49, сюжет 21, 23, 140, 145, 151, 165-168,
54, 58, 79, 84, 94, 106, 158-159, 173, 184
174, 189-190, 193-194, 199 таблоид 28
сознание 19, 22, 64, 67, 82, 87-88, 101, текст 10-14,17-21, 23-27, 32, 34-42, 44,
103-104, 128, 134, 140, 152, 157, 46-48, 50, 52-53, 56-81,82-86, 88-
171, 173, 180 89, 92, 94-97, 99, 102-105, 108,
сообщение 24, 45-47, 51, 59, 62, 71-74, 110-116, 118, 128, 130, 132-134,
78, 85, 155, 157, 161, 170, 175, 191 138-143, 145-146, 150-156,
социализация 129, 194 158-162, 164, 169, 172, 186-190,
социально-значимый 72, 131 192-195, 198-199
социально-исторический 137 текстологический 12
социально-культурный 128-132, текстообразование 14, 101, 188, 193
136-138 текстопорождение 63
социально-ориентированный 172 текстопостроение 190
социально-оценочный 155 текстотипологический 56
социально-политический 27, 65, 69, текстоцентрический 11, 14
75-76, 78, 106, 137 текстуальность 63
социально-психологический 130, 180 телеанонс 29
социально-экономический 19, 106, 113 телевидение 21, 24, 28, 31, 53, 58-59,
социальный 17, 19, 22, 27, 34, 81, 101, 101, 112, 137, 174, 179
111, 123, 126 теледебаты 26
социокультурный 12-13, 23-24, 87, телеканал 172, 180
111-112, 128-129, 139, 153, 185, теле-шоу 31
197 тема 49, 117, 128, 173, 175, 182
социологический 56, 131, 199 тематизация 174, 179
социум 19, 83, 85, 101, 110, 112, тематический 25, 71, 79, 88, 156, 174,
121-126, 130, 140 178, 198
спор 40, 45, 150 технологический 21, 52, 54, 58-61, 121
среда 20, 36, 52-53, 59-61, 67, 82-83, типографúя 62, 189
86, 88, 123, 126, 135, 177, 180, 182, типологизация 21, 56-57, 128
187, 191, 193-195, 198 типологический 17, 25, 57, 154
средство 22, 24, 39, 45, 48, 54, 78-79, тираж 20, 23, 24, 27, 28, 101, 175
87, 96, 141, 151, 162 ток-шоу 31, 138
статусный 131-132 тоталитарный 20-22
стереотип 27, 33, 66, 70, 72, 78, 82, 86, транслятор 101, 154, 157
97, 99-100, 117-118, 134, 136 трансляция 30
стилистический 18, 25, 34, 36, 57, 62, «упаковка» 168
65, 69, 71, 74, 77, 110, 112-114, установление (повестки дня) 171, 183
117, 128, 138-139, 162-164, 168, факт (действительности) 11-13, 27,
170, 186-187, 192-194, 198 39, 46, 60, 64, 69, 71, 74, 103, 109,
стиль 21, 30, 33-34, 51, 71, 76, 113-114, 126,137, 148, 155, 170, 176, 181
117-118 фатический 27, 82, 157
стратегии 39, 44, 81, 99, 132, 196-197 фельетон 26
сценарий 70-71, 180 феноменологический 53, 80, 83
философский 56, 83-84

223
фильм 21-24, 62, 64, 67, 130-131, шкалирование 40
180-181 шрифт 53, 77
фильтр 81, 175, 197 эвфемизация 115-116
фокус-группа 134-136 эксплицитный 85, 91-92, 97, 99
фольклор 21, 28 экспрессивно-апеллятивный 157
«формат» 17-18, 25, 48, 67, 120-121, экспрессивность 75, 150, 155
123-124, 153, 155, 157, 160, 197 электронные (медиа) 45, 188, 192
форум 188, 190, 195 элита 21-22, 54, 172
фото 30, 50, 62, 93, 99, 112 эмоциональный 21, 27, 40-41, 61, 77,
функционально-жанровый 18, 62 115, 140, 157, 159
функционально-стилистический 38, эмоциональность 63, 82, 150
198 энтропия 124
функциональный 11, 14, 18, 25-26, 34, эпатаж 157
37-38, 44, 56-57, 68, 70-71, 80, эссе 30
82-83, 106, 111-112, 124, 130, 155, этнокультурный 108, 122-123
191, 194, 197 эфир 160, 181
целеустановка (текста) 67 язык СМИ 7, 11, 19, 26, 31, 68-69, 119
цензура 30 Я-концепция 109, 129, 132-133
ценностный 12, 17, 28, 40, 44, 84, 87, agenda-setting 173, 178
100, 104-106, 128-129, 108, 137, cross-lagged communication 20, 178
156, 199 Gesamtkunstwerk 60
цитата (цитация) 39, 61, 113 ICQ 14
чат 14, 187-188, 190-193, 195 Twitter 14
читатель 33, 39, 41, 46, 113, 166, 169,
189, 192

224
ОБ АВТОРАХ

БУСЫГИНА МАРЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА, аспирант кафедры английской

филологии, ассистент кафедры теории и методики обучения иностранным
языкам Института иностранных языков Волгоградского государственного
педагогического университета (Волгоград)
ВАРЧЕНКО ВИКТОРИЯ ВИКТОРОВНА, кандидат филологических наук, доцент
кафедры иностранных языков факультета государственного управления
Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова
(Москва)
ГРИБКОВА ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА, аспирант кафедры немецкого языка
Педагогического института Саратовского государственного университета
им. Н.Г. Чернышевского (Саратов)
ГРИШАЕВА ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА, доктор филологических наук, профессор
кафедры немецкой филологии, факультета романо-германской филологии
Воронежского государственного университета (Воронеж)
ДОМБРОВСКАЯ АННА ЮРЬЕВНА, кандидат социологических наук, доцент
кафедры социально-культурной деятельности Орловского
государственного института искусств и культуры (Орёл)
ЕРОФЕЕВА ИРИНА ВИКТОРОВНА, кандидат философских наук, доцент
кафедры журналистики и связей с общественностью Забайкальского
государственного гуманитарно-педагогического университета (Чита)
ЖЕЛТУХИНА МАРИНА РОСТИСЛАВОВНА, доктор филологических наук,
профессор кафедры английской филологии Института иностранных
языков Волгоградского государственного педагогического университета,
Директор центр коммуникативных технологий, ректор Школы актерского
мастерства Анатолия Омельченко» (Волгоград)
ИВАНОВА ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА, кандидат филологических наук, доцент
кафедры связей с общественностью и журналистики Череповецкого
государственного университета (Череповец)
ЛАЛЕТИНА АЛЕКСАНДРА ОЛЕГОВНА, кандидат филологических наук,
доцент кафедры иностранных языков Нижегородского государственного
лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова
(Нижний Новгород)
ПАСТУХОВ АЛЕКСАНДР ГАВРИИЛОВИЧ, кандидат филологических наук,
доцент, зав. кафедрой иностранных языков Орловского государственного
института искусств и культуры (Орёл)
РОГОЗИНА ИРИНА ВЛАДИМИРОВНА, доктор филологических наук,
профессор, зав. кафедрой международных экономических отношений
Алтайского государственного технического университета (Барнаул)
СЕМОЧКО СВЕТЛАНА ВАЛЕРЬЕВНА, кандидат филологических наук, старший
преподаватель кафедры немецкой филологии факультета романо-
германской филологии Воронежского государственного университета
(Воронеж)

225
СМУЛАКОВСКАЯ РАИСА ЛЕОНИДОВНА, кандидат филологических наук,
профессор кафедры русского языка и общего языкознания Череповецкого
государственного университета (Череповец)
СТУПИНА ТАТЬЯНА НИКОЛАЕВНА, кандидат филологических наук,
профессор кафедры немецкого языка Педагогического института
Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского
(Саратов)
ЦУРИКОВА ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА, доктор филологических наук, профессор,
зав. кафедрой английской филологии факультета романо-германской
филологии Воронежского государственного университета (Воронеж)
ЧЕРНЫШЕВА ТАТЬЯНА АЛЕКСАНДРОВНА, кандидат филологических наук,
доцент кафедры связей с общественностью и журналистики Череповецкого
государственного университета (Череповец)
ЧЕРНЫШОВА ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА, доктор филологических наук,
профессор кафедры современного русского языка и речевой
коммуникации, заведующая лабораторией юрислингвистики и развития
речи Алтайского государственного университета (Барнаул)
ЩИПИЦЫНА ЛАРИСА ЮРЬЕВНА, кандидат филологических наук, доцент
кафедры немецкого языка Поморского государственного университета
им. М.В. Ломоносова (Архангельск)

226
 Научное издание

Гришаева Людмила Ивановна,

Пастухов Александр Гавриилович,
Чернышова Татьяна Владимировна (отв. редакторы)

МЕДИАТЕКСТ: СТРАТЕГИИ – ФУНКЦИИ – СТИЛЬ

Коллективная монография

Технические редакторы: С.С. Мартемьянова, Ю.А. Морозова

Дизайн обложки: Ю.Н. Позднякова

В оформлении обложки использована фотография Денниса Хоппера

«Флоренция» (Желтый квадрат), 1996.

Подписано в печать 07.10.10. Формат 60x901/8. Усл. печ. л. 3,21. Тираж 500 экз. Заказ 19.000
Полиграфическая фирма «Горизонт»
302038, г. Орел, Московское шоссе, д. 137, корп. 5, оф. 628,
тел. (4862)300070, E-mail: gorizont_pf@mail.ru

227