С.П.

Хижняк

КОГНИТИВНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
В ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ТЕРМИНА
 С. П. Хижняк

КОГНИТИВНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
В ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ТЕРМИНА

МОНОГРАФИЯ

Саратов
ИЦ «Наука»
2016

1
УДК 81’373.46(075.8)
ББК 81.2-923
Х43

Рецензенты:
доктор филологических наук, профессор кафедры английского
языка, теоретической и прикладной лингвистики
ФГБОУ ВО «Саратовская государственная
юридическая академия» Е. А. Елина;
кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой
немецкого языка и межкультурной коммуникации
ФГБОУ ВО «Саратовский государственный университет
им. Н. Г. Чернышевского» Т. Н. Кучерова

Хижняк, С. П.
Х43 Когнитивная проблематика в общей теории термина: [монография] /
С.П. Хижняк. — Саратов : ИЦ «Наука», 2016. — 172 с.

ISBN 978-5-9999-2542-8

В монографии рассматриваются теоретические проблемы терминоведения в све-

те проблемы изменения современной научной парадигмы языкознания при превалиру-
ющем влиянии идей функционализма. Исследование проводится материале терминоси-
стем разных наук. В качестве исходной методологически значимой категории когни-
тивных исследований терминосистем в нем избрана категория научной картины мира.
Для специалистов в области теории языка и общего терминоведения, а также для
всех, кто стремится расширить свой кругозор в области общей теории термина.

УДК 81’373.46(075.8)
ББК 81.2-923

ISBN 978-5-9999-2542-8 © С.П. Хижняк, 2016

 Посвящается 100-летию
со дня рождения
доктора филологических наук
профессора, академика МАН ВШ
Лидии Ивановны Баранниковой

ПРЕДИСЛОВИЕ

Современная антропоцентрическая парадигма языкознания без-

условно оказала значительное воздействие на исследования в области тер-
минологии, в которых отмечаются необходимость и возможность исполь-
зования новых подходов к изучению теории термина, причем когнитивное
терминоведение часто противопоставляется традиционному.
В. Ф. Новодранова определяет когнитивное терминоведение как
«одно из направлений современного терминоведения, в основе которого
лежат разработанные в когнитологии понятия концепта / концептуализа-
ции, категории / категоризации, сценария / фрейма и др.» [2006 : 80].
В работе, посвященной когнитивному терминоведению, Е. И. Голо-
ванова отмечает, что «кардинальные перемены в лингвистике конца ХХ-
XXI в., обусловленные сменой методологических установок, или парадигм
научного знания, закономерно привели к выделению когнитивного
направления в науке о терминах и терминосистемах… На смену методам
системно-структурного описания терминов и терминосистем, их понятий-
ных и лингвистических характеристик пришли методы когнитивного мо-
делирования терминологий и других совокупностей специальных единиц с
целью дифференциации типов и видов знаний, транслируемых ими, выяв-
ления многообразия форматов профессионального знания, что придает
терминоведческому изучению не описательный, а объяснительный харак-
тер» [2011: 6-7].
С одной стороны, подобное резкое противопоставление методов
изучения терминов в традиционном и когнитивном терминоведении может
привести к недооценке достижений традиционного терминоведения. Ведь
без изучения системно-структурных и семантических свойств терминов
невозможно осуществлять «когнитивное моделирование терминологий» и
«дифференцировать типы и виды знаний, транслируемых ими», а понятие,

3
изучению которого традиционное терминоведение уделяло значительное
внимание, в когнитивной лингвистике признается одним из форматов про-
фессионального знания [Голованова 2014]. С другой стороны, неправо-
мерно отказывать традиционному терминоведению и в стремлении к экс-
планаторности, в том числе касающейся ряда характеристик термина, раз-
личий в организации терминосистем разного типа, особенностей термино-
производства, общего и различного в соотносимых терминосистемах раз-
ноструктурных языков и т.д. В рамках традиционного терминоведения
изучались проблемы, имеющие непосредственное отношение к современ-
ной когнитивной проблематике: научные классификации, являющиеся од-
ним из способов категоризации и деления объема понятия, вопросы за-
крепления части объема понятия за терминоэлементами или формантами
терминов, процессы формирования научных категорий и языковые сред-
ства категоризации, внешние и внутренние факторы в их единстве влияния
на терминосистемы, что отвечает одному из постулатов когнитивной линг-
вистики о нерелевантности противопоставления лингвистического и
экстралингвистического [Баранов, Добровольский 1997 : 14-15], хотя и ря-
ду лингвистов предшествующего периода было свойственно понимание
экстралингвистических факторов не только как внешней по отношению к
языку среды, но как неотъемлемого элемента его структуры, развития, из-
менения и существования [см.: Баранникова 1966; Кубрякова 1970; Маков-
ский 1976; Журавлев 1982 и др.].
Приведенное выше утверждение о коренном изменении методов ис-
следования в традиционном и когнитивном терминоведении не учитывает
преемственности в развитии научной парадигмы лингвистики, хотя в ряде
работ по когнитивной лингвистике отмечается, что структурный подход не
потерял для нее своего значения. «Когнитивная лингвистика … не проти-
воречит структурному подходу, более того, она его предполагает и в неко-
торой степени использует» [Маслова 2007 : 12]. «Традиции структуралист-
ского подхода стали необходимым фундаментом дальнейшего развития
семантических исследований в рамках когнитивной парадигмы» [Аброси-
мова 2015 : 3].
Н. Н. Болдырев отмечает, что кроме современных теорий языковой
концептуализации и категоризации, общей теории репрезентации знаний в
языке, теории языковой интерпретации, в качестве теоретических основ
исследования языка с когнитивных позиций необходимо использовать
классические теории семантического, структурного или функционального
направлений [2013 : 7]. Задаваясь вопросом о том, «можно ли говорить о

4
совершенно новых методах исследования в когнитивной лингвистике», В.
А. Маслова отвечает, что к таким методам можно, пожалуй, отнести толь-
ко метафорический анализ, предложенный Дж. Лакоффом и М. Джонсо-
ном, а также некоторые «новые» (кавычки В.А. Масловой. — С.Х.) методы
психологии и нейролингвистики.
Очевидно, что терминологические исследования всегда реализова-
лись в русле господствующей лингвистической парадигмы, основная
функция которой заключается в создании схемы или образца научного ис-
следования в конкретной области. Парадигма также обеспечивает преем-
ственность развития науки и научного познания [Кун 1997 : 29]. Совре-
менная лингвистика характеризуется как полипарадигмальная. Данная
точка зрения основана на идее, высказанной Е.С. Кубряковой, о том, что
методологические принципы — это система установок, а в современной
лингвистической науке, по мнению ученого, можно выделить четыре
типа таких установок: «1) экспансионизм, 2) антропоцентризм, 3) функ-
ционализм, 4) экспланаторность» [1994 : 5, 15].
Тем не менее, Е. С. Кубрякова признает, что антропоцентризм есте-
ственно связывается «с функционализмом или неофункционализмом, ко-
торый, с одной стороны, имеет глубокие корни как в отечественном, так и
(шире) европейском языкознании, и который сегодня сопряжен главным
образом с требованием изучать язык в действии, при исполнении им его
«служебных обязанностей», его функций. Решению вопроса о том, какие
именно функции языка признаются ведущими, главными, мы обязаны до-
стижениям, с одной стороны, когнитивного направления, ориентированно-
го на познание ментальной деятельности человека и установлению роли
языка в процессах получения, обработки, хранения и использования ин-
формации, а с другой — коммуникативного, в фокусе которого оказыва-
ются проблемы общения с помощью языка и передачи информации в ком-
муникативных актах, проблемы воздействия языка на человека и т.д.»
[1994 : 14-15].
По мнению Л. И. Баранниковой, многоликость современной лингви-
стической парадигмы таит в себе отсутствие четкости и целостности под-
хода к языку, а не только отражает стремление познать язык во всей его
сложности и многообразии проявлений. В качестве связующего начала со-
временной научной парадигмы языкознания Л. И. Баранникова выделяет
функционализм: «Функциональный подход к языку, несомненно, является
одним из ведущих признаков современной научной парадигмы, отличаю-
щим его от предшествующей, исследующей прежде всего структурную ор-

5
ганизацию языка. В новой научной парадигме сохраняется понимание язы-
ка как сложного системно-структурного образования, продолжается изу-
чение строения языка и его составляющих, но определяющим становится
вопрос о функционировании языковой системы, об отражении особенно-
стей ее функционирования в строении самой системы, отборе ее единиц и
характере их организации, то есть об отображении особенностей функцио-
нирования системы на характере самой языковой системы» [1995 : 11-12].
Далее Л. И. Баранникова отмечает, что функциональный подход к
изучению языка связан с изучением: 1) конкретных единиц языка и групп
единиц языка как целостного образования, 2) процессов непосредствен-
ного языкового общения и разных форм речевой деятельности одного ин-
дивида, направленной на передачу мыслей другому индивиду, а также дея-
тельности этого другого индивида на понимание мыслей первого, 3) спе-
цифики языковой личности, 4) вопросов прагматизма, так как прагматиче-
ские вопросы также связаны с функционированием систем [1995 : 13]. Л.
И. Баранникова указывала на плодотворность функционального подхода и
к исследованию различных разрядов специальной лексики. Она отмечала,
что выделение в составе языка разных страт, различающихся по сферам
употребления и характеру выполняемых функций, «создает основное про-
тивопоставление литературного языка … и диалектов разного типа (терри-
ториальных, социальных, профессиональных и т.п.), ограниченных сферой
своего употребления и характером выполняемых функций» [1993 : 3]. От-
мечая, что «подобное противопоставление литературного языка и других
страт общенародного языка с некоторыми вариациями достаточно прочно
вошло в практику современного языкознания», Л. И. Баранникова указы-
вает, что «значительно менее разработано другое … не менее существенное
противопоставление, а именно языка в целом и входящих в него специаль-
ных подъязыков» [1993 : 4].
Модель постановки проблемы и ее решения включает в себя форму-
лирование целей и задач исследования, а также определение системы ме-
тодов для их реализации. Рассмотрим, как же реализуется постановка про-
блем и пути их решения в современных диссертационных работах по ко-
гнитивному терминоведению.
Среди целей в таких работах перечисляются: 1) изучение возникно-
вения, развития и функционирования терминов в разных типах дискурса;
2) систематизация понятийной системы соответствующей предметной
области; 3) установление закономерностей организации терминосистем; 4)
изучение манифестации конкретного языкового явления в терминосисте-

6
мах в рамках теории когнитивной лингвистики (образования терминов, за-
кономерностей развития их семантической структуры); 5) построение кон-
цептуальной модели предметной области; 6) выявление способов языковой
репрезентации когнитивной модели; 7) установление закономерностей
функционирования терминов в научном или учебном дискурсе; 8) выявле-
ние и анализ концептуальных моделей терминологии с позиции теории
номинации и когнитивной лингвистики [Аллафи 2004; Гуреева 2007; Еф-
ремов 2013; Лагунова 2011; Маджаева 2012; Слоева 2007; Сорокина 2007;
Сытникова 2008].
Указанным целям соответствуют следующие типичные задачи: 1)
изучение существующих подходов к определению термина как единицы
номинации; 2) выявление корпуса единиц и установление их лингвистиче-
ских характеристик и особенностей; 3) описание основных структурно-
семантических и синтаксических особенностей терминологических еди-
ниц, проведение этимологического анализа состава терминов; 4) исследо-
вание сущности и структуры понятий сферы специального профессио-
нального общения; 5) выявление функции терминов в данных терминоси-
стемах; 6) систематизация методов традиционного терминологического
анализа специальной лексики и проведение данного анализа на материале
отобранных терминологических единиц; 7) анализ функционирования
терминологии в речи специалистов, в научном и научно-популярном раз-
новидностях дискурса, в устном и письменном дискурсах; 8) выявление
тенденций развития терминосистем; 9) выделение классов исследуемых
терминологических единиц; 11) анализ специфики терминологической
номинации и терминообразования; 12) исследование способов вербали-
зации терминологических концептов; 13) построение фрейма (фреймо-
вой модели) терминосистемы и его исследование; 14) описание концепто-
сферы и категорий предметной области [Аллафи 2004; Гуреева 2007; Еф-
ремов 2013; Лагунова 2011; Маджаева 2012; Слоева 2007; Сорокина 2007;
Сытникова 2008].
Нетрудно заметить, что значительная часть целей и задач уже давно
характеризует терминологические исследования и тесно связана с предше-
ствующей системно-структурной лингвистической парадигмой (изучение
системно-структурных свойств терминов, особенностей номинации и вер-
бализации терминологических понятий, семантических свойств терминов
и др.). Другая часть целей и задач свидетельствует об использовании
функционального подхода к изучению проблем терминоведения (опреде-
ление функции термина в терминосистеме, изучение функционирования

7
терминов в разных типах дискурса и др.). Это, видимо, можно объяснить
тем, что сам по себе когнитивный подход не позволяет авторам в полной
мере выявить особенности термина. Поэтому и среди методов исследова-
ния перечисляются в основном общенаучные и традиционные для языко-
знания методы: гипотетико-дедуктивный метод, дефиниционный анализ,
аналитический метод, метод наблюдения и обобщения языковых фактов,
сопоставительный анализ, метод лингвистического анализа и синтеза
научных данных по терминоведению, синхроническое и диахроническое
описание, структурно-семантический анализ терминологических единиц,
компонентный анализ, контекстный анализ, интервьюирование, статисти-
ческий метод, метод этимологического анализа, ономасиологический ана-
лиз, метод моделирования, количественный метод, классификационный
метод. Среди когнитивных методов исследования называют только два:
метод фреймового анализа; метод концептуального анализа, заключаю-
щейся в описании концептов [Аллафи 2004; Гуреева 2007; Ефремов 2013;
Лагунова 2011; Маджаева 2012; Слоева 2007; Сорокина 2007; Сытникова
2008].
Ю. Н. Ревина справедливо подчеркивает, «что новое направление
продолжает решать проблемы традиционного терминоведения, например,
разграничение «слова» и «термина», происхождение термина, описание
терминологии. Когнитологи лишь добавляют собственный концептуаль-
ный аппарат: фреймы, концепты, картину мира, моделирование и т.д., свя-
занный с проблемами познания и отражения структур знания в специаль-
ных лексемах, прежде всего в терминах» [URL].
Видимо, осознавая, что собственно когнитивный подход не позволя-
ет в полной мере решить исследовательские проблемы терминоведения, не
может дать ответ на многие вопросы организации терминосистем, С. И.
Маджаева называет когнитивное терминоведение полипарадигмальным
[Маджаева 2012], т.е. точно так же, как характеризуют современное
языкознание в целом.
Нельзя умалить роль когнитивного подхода к изучению языка.
Когнитивные исследования в лингвистике способствовали разработке
ряда положений, которые позволяют выявить новые факты в сфере вза-
имодействия языка и общества, языка и мышления, углубить знание о
языковых процессах, способах хранения знаний о мире, закономерно-
стях восприятия мира. Тем не менее, пусть даже формальное, а не
практическое отрицание преемственности научных парадигм и устояв-
шихся методов лингвистического анализа, является непродуктивным

8
для науки, так как задает ложные ориентиры новым исследованиям,
препятствует осознанию единства научной парадигмы, выработке но-
вых подходов к изучению системности терминологий и терминов,
научных концептосфер, их взаимосвязей и вриативности.
Цель данной работы — показать, что теория термина с ранних
этапов ее становления как особой научной сферы лингвистической
науки предопределялась подходами, релевантными для современной
когнитивной проблематики исследований, получившими отражение в
работах выдающихся лингвистов и терминологов ХХ в. (Г. О. Виноку-
ра, Д. С. Лотте, А. А. Реформатского, Б. Н. Головина, А. С. Герда, В. П. Да-
ниленко, Т. Л. Канделаки, Е. Н. Толикиной, Л. Л. Кутиной, Р. Ю. Кобри-
на, Н. З. Котеловой, В. М. Лейчика и др.), выявить взаимосвязи про-
блематики традиционного и когнитивного терминоведения, возможные
направления разработки проблематики в этой области в русле совре-
менной парадигмы лингвистической науки.

9
 ГЛАВА 1. ТЕРМИН В ТРАДИЦИОННОЙ
И КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКЕ

1.1. Современные когнитивные исследования в терминоведении

В последнее десятилетие на фоне развития когнитивной лингвистики

появился ряд работ по когнитивному терминоведению. Однако, заявляя о
когнитивном характере рассмотрения термина, авторы работ часто ограни-
чиваются общими фразами о том, что когнитивное терминоведение сов-
мещает в себе основы когнитивной лингвистики и антрополингвистики, а
потому дает возможность проведения многостороннего исследования, осо-
бенно в плане изучения механизмов работы человеческого мозга, специ-
фики процессов получения и переработки информации. «В терминоведе-
нии это становится важным, так как при структурировании концепта, со-
держащего в себе тот или иной термин, появляется возможность прогнози-
ровать возникновение новых единиц или возможность более осмысленного
их создания» [Закирова, Швецова 2013 : 20-29]. В данном случае когни-
тивное терминоведение понимается в узком смысле как изучение термино-
логических концептов. «Многосторонних исследований в плане изучения
работы человеческого мозга» на материале терминосистем нами не отме-
чено. Прогнозировать появление новых единиц в терминосистеме можно
без обращения к когнитивным приемам исследования на основе хорошо
разработанной в традиционном терминоведении классификации единиц,
еще не являющихся полноправными членами терминосистем (предтерми-
нов, квазитерминов, терминоидов), а также на основе традиционного ана-
лиза текстов с учетом функционирования номинативных единиц в научном
тексте и формирования в нем дефиниций, не получивших еще терминоло-
гического наименования. Обращение к концепту с этой целью лишь за-
труднит процедуру такого прогнозирования.
А. Х. Азаматова утверждает, что традиционное терминоведение не
выходило за пределы анализа языкового знака, а когнитивный подход в
терминоведении делает его «открытой» наукой, проявляя тенденцию к
расширению границ и междисциплинарным связям. Такое явление полу-
чило название «экспансионизм», который в свою очередь обусловлен ан-
тропоцентрической парадигмой современного языкознания. Отмечая, что в
истории лингвистики конца XX — начала XXI вв. антропоцентризм укреп-
ляется, автор связывает новации в терминоведении с рассмотрением одно-
го из важнейших вопросов когнитивного терминоведения — проблемы

10
происхождении термина, связанного с «такими явлениями, как переход
общеупотребительного слова в термин, как сознательное создание новой
лексической единицы из своеязычного или иноязычного материала, как за-
имствование слова из других отраслей знания или из лексикона чужих
языков». К современным проблемам когнитивного терминоведения автор
относит и проблему «сознательного управления развитием терминологий»,
их интернационализацию и национализацию [URL]. Ни один из указанных
аспектов терминоведения не является новым или оригинальным, посколь-
ку все они тесно связаны либо с изучением структурной стороны терми-
нов, либо с особенностями функционирования номинативных единиц. Все
эти проблемы постоянно находились в центре исследований традиционно-
го терминоведения.
Стремление выдать желаемое за действительное, обосновать каким-
то образом новизну когнитивного направления в терминоведении часто
приводит к искажению истории его развития. Никогда терминоведение не
ограничивалось рассмотрением языкового знака в отрыве от способов по-
полнения терминосистем, взаимосвязи теории термина с системой научно-
го знания, истории науки и общества, учета взаимодействия наук, прояв-
ления языковых и научных контактов и других экстралингвистических
факторов.
Утверждается, что в отличие от традиционного терминоведения, ко-
гнитивное терминоведение прежде всего рассматривает «проблемы соот-
ношения языковых структур с ментальными, отражающими особенности
человеческого опыта и деятельности, вопросы представления в языке раз-
личных типов знания — обыденного и научного, ассоциативно-образного
и рационально-логического» [Голованова 2011: 5]. Однако и традиционное
терминоведение постоянно обращалось к проблеме представления в языке
различных типов знания. Связь обыденного и научного знания рассматри-
валась в рамках проблем соотношения слова и термина, роли языковой ме-
тафоры и метонимии в образовании терминов, а также процессов детерми-
нологизации и функционирования терминов не только в научной, учебной,
но и художественной литературе. Взаимосвязи научных сфер на уровне
ментальных образований и их репрезентантов изучались на материале так
называемых общенаучных и привлеченных (транстерминологизирован-
ных) единиц. Использование ассоциативно-образного представления зна-
ний нашло отражение в дискуссии об экспрессивности и эмоциональности
термина, а вся проблема терминологичности языкового знака, исследуемая
с позиций логико-языковых (рационально-логических) отношений (иерар-

11
хической организации систем понятий и систем терминов, проблемы науч-
ных классификаций и дефиниций, категоризации научного знания с помо-
щью морфологических и словообразовательных средств языка и т.д.), ос-
новывалась на одной из основных разновидностей ментальных образова-
ний — научных понятиях, особенностях их формирования не только в
научных дефинициях, но и в текстах, в которых изначально могли образо-
вываться языковые репрезентанты ментальных конструктов, еще не полу-
чивших статуса кодифицированных терминов.
Важнейшими идеями терминоведения, сформировавшимися под
влиянием когнитивных теорий, Е. И. Голованова считает следующие:
«1. Изменение взгляда на характер соотношения термина и понятия,
углубление понимания данного соотношения за счет введения в термино-
ведческий оборот понятий «концепт», «концептуальные структуры»,
«форматы знания».
2. Признание первостепенной значимости когнитивных функций
термина (по сравнению с традиционным выделением в качестве его веду-
щей функции номинативной или дефинитивной). Выделение из числа ко-
гнитивных функций термина как наиболее важной ориентирующей функ-
ции.
3. Рассмотрение термина в качестве динамического образования,
включенного в процесс профессионального познания и профессиональной
деятельности.
4. Понимание термина и других специальных единиц как результа-
тов сложного взаимодействия когниции и коммуникации в особом семио-
тическом пространстве определенной области знания и деятельности.
5. Отказ от преимущественно рационально-логической трактовки
термина, признание за ним реализации не только собственно научного
знания, но и «мерцающего» обыденного и эмпирического профессиональ-
ного знания.
6. Углубление научных представлений о процессах формирования и
эволюции содержания термина: от концепта как стихийного обобщения
специального знания к понятию как его теоретическому обобщению.
7. Признание того, что между понятием и концептом как его когни-
тивной основой существуют челночные отношения: специальное понятие
конструируется на основе (или с привлечением) концепта как элемента
общего, «разделенного» знания, в процессе развития науки и ее взаимо-
действия с общекультурным знанием содержание понятия частично вклю-

12
чается в содержание концепта, что, в свою очередь, влияет на дальнейшее
развитие понятия» [Голованова 2013 : 14].
Рассмотрим подробней, насколько данные идеи являются новыми
для терминоведения.
1. В когнитивной лингвистике существует множество определений
концепта, а «содержание этого понятия очень существенно варьирует в
концепциях разных научных школ и отдельных ученых» [см. Попова,
Стернин 2007 : 21-25], поэтому содержательная размытость этой катего-
рии, как следует из положений проанализированных работ по когнитивно-
му терминоведению, никоим образом не способствовала углублению по-
нимания соотношения термина и понятия, терминологического понятия и
концепта [подробней см. 1.2]. А исходя из точки зрения А. А. Залевской,
которая считает, что концепт представляет собой объективно существую-
щее в сознании человека перцептивно-когнитивно-аффективное образова-
ние динамического характера, отличное от понятия — продукта научного
описания (конструкта) [2001 : 39], можно сделать вывод, что термин вооб-
ще никоим образом не соотносится с концептом.
2. Еще в 80-х гг. ХХ в. исследователи указывали на когнитивные
функции терминов, на то, что термин — «необходимое орудие профессио-
нального мышления, профессионального освоения предметной действи-
тельности, важнейший инструмент научного общения» [Головин 1985 : 3].
Термин — «слово или подчинительное словосочетание, имеющее специ-
альное значение, выражающее и формирующее профессиональное понятие
и применяемое в процессе познания и освоения научно- и профессиональ-
но-технических объектов и отношений между ними» [Головин, Кобрин
1987 : 5].
3. Динамический характер терминосистем рассматривался с разных
сторон в «традиционном терминоведении». Так, А. А. Реформатский
отмечал динамику процессов терминологизации общелитературных
слов и детерминологизации: «Область терминологии, с одной стороны,
замкнута, с другой — находится в непрерывном взаимодействии с обы-
денной речью. Всякое обыденное неслужебное слово может стать терми-
ном путем включения в специальный словарь по признаку точного соот-
ветствия с определенной социально организованной вещью. С другой сто-
роны, всякий термин может вернуться в обыденную речь путем утраты
точного соответствия с называемой вещью» [1986 : 164]. Исследуя особен-
ности формирования русской терминологии политэкономии, Т. И. Панько
отмечала и другие стороны терминологии как динамически меняющейся

13
системы: «Ее (политэкономической терминологии. — С. Х.) формирование
— сложное единство постепенности и скачка, количественного роста и ка-
чественных изменений. Будучи дискретной, замкнутой в себе, политэко-
номическая терминология в то же время — система в движении. Она
включала в себя предыдущие обозначения экономических понятий, напол-
нив их новым содержанием» [1986 : 63].
4. Характеристика термина как результата сложного взаимодействия
когниции и коммуникации в особом семиотическом пространстве опреде-
ленной области знания и деятельности не несет в себе сущностной новиз-
ны. Словосочетание семиотическое пространство в указанном выше кон-
тексте заменяет словосочетание система терминов, термин когниция упо-
треблен вместо термина познание. Как уже отмечалось, соотношение тер-
мина с определенной областью знания и его коммуникативной функцией
не подвергались сомнению и в традиционном терминоведении.
5. Терминологи неоднократно отмечали, что многие терминосистемы
возникали из обыденного знания на основе переосмысления слов общели-
тературного языка. Тесная связь терминосистем с обыденным и професси-
ональным опытом и знанием рассматривалась в ряде работ по историче-
скому терминоведению [см. Кутина 1964; 1966, Трубачев 1966, Сороколе-
тов 1970, Герд 1981, Гринев 1993 и др.]. Связи термина с обыденным и эм-
пирическим знанием никогда не отрицались, но терминологи всегда отме-
чали, что при переходе в научную или профессиональную сферу слово
становится для специалиста в определенной отрасли знания средством
членения научной действительности и научного познания, продвижения
знания по пути прогресса и более глубокого понимания явлений действи-
тельности. Отказываться от рационально-логической трактовки термина
нельзя, так как проблема терминологичности — это прежде всего пробле-
ма логико-языковая. Логика же — наука о законах и формах мышления, а
также ход рассуждений и построения умозаключений. Без логики невоз-
можна и полноценная когниция.
6. Заявление о том, что когнитивное терминоведение способствует
углублению «научных представлений о процессах формирования и эволю-
ции содержания термина: от концепта как стихийного обобщения специ-
ального знания к понятию как его теоретическому обобщению» приводит
нас снова к тому, что когнитивное терминоведение должно опираться
прежде всего на хорошо разработанную в традиционном терминоведении
категорию понятий. Исследователи в разных отраслях знания, рассматри-
вая проблему научных концептов, отмечают, что она не нова. Основопо-

14
ложниками концептуализма были средневековые ученые Т. Гоббс, П. Абе-
ляр и др. [Крюкова 2008 : 128]. «Концептуализм рассматривал концепты
как универсалии, которые обобщают признаки вещей и созданы разумом
для его внутреннего употребления, фокусируя в себе важную актуальную
информацию. П. Абеляр считал концептом совокупность понятий, связы-
вание высказываний в единую точку зрения на тот или другой предмет
при условии определяющей силы разума» (курсив мой. – С. Х.) [Неретина
1994 : 119]. Вряд ли в этом подходе к сущности концепта можно усмотреть
стихийность в его формировании.
7. Утверждение о том, что «между понятием и концептом как его ко-
гнитивной основой существуют челночные отношения» очевидно. Никто и
никогда не отрицал, что формы знания и познания существуют в постоян-
ном взаимодействии.
Таким образом, ни один из признаков когнитивного терминоведения,
представленных в анализируемой работе, практически не отличается от
подходов к изучению термина в традиционном терминоведении. Наоборот,
следует отметить, что терминологические работы в 60-80-х гг. прошлого
века в полной мере отвечали ряду принципов когнитивного подхода к ис-
следованию языкового явления терминологичности.
Вместе с тем Е. И. Голованова отмечает, что использование такой
категории, как «концепт» должно быть ограничено в терминоведении [см.
Голованова 2011 : 29-30] (подробней см. 1.2), что противоречит первому из
приведенных выше семи постулатов автора. Выделение когнитивного тер-
миноведения или когнитивной проблематики терминоведения в особое
направление терминологических исследований справедливо лишь в том
случае, если весь спектр категорий когнитивной лингвистики, в число ко-
торых входят понятия концептуализации, категоризации, концепта,
картины мира, концептосферы и др. [Маслова 2007 : 71], может быть
применен к теории термина без какого-либо ограничения. Но прежде чем
обсуждать проблемы терминоведения в русле идей когнитивизма, следует
подробней рассмотреть, что было сделано в традиционном терминоведе-
нии с точки зрения его готовности к восприятию этих идей.

15
 1.2. Когнитивные основы традиционного терминоведения

Традиционное терминоведение, несомненно, сделало многое для то-

го, чтобы воспринять идеи когнитивизма, в частности, при выявлении спе-
цифики термина как особого языкового знака.
1. Обратимся хотя бы к основным требованиям к идеальному терми-
ну, разработанным к 70-80-м гг. ХХ в. К таким требованиям относятся: 1)
однозначность; 2) точность; 3) номинативная функция; 4) отсутствие эмо-
циональной, экспрессивной и модальной функций; 5) тождество значения
термина понятию; 6) стилистическая нейтральность; 7) системность [Толи-
кина 1970 : 53]; 8) отсутствие синонимии; 9) краткость [Пекарская 1981 :
24]; 10) соотнесенность со специфическим объектом, известным лишь
ограниченному кругу лиц (специалистов) [Кузьмин 1962]. Позже, в связи с
необходимостью упорядочения терминологий, были выработаны и другие
критерии терминологичности в языке: словообразовательная способность,
лингвистическая правильность, недопустимость необоснованных ино-
язычных заимствований, внедренность и другие [Лингвистический аспект
стандартизации терминологии 1993 : 13]. За большинством этих требова-
ний, может, не всегда обоснованных, стоит стремление терминологов по-
нять, в чем заключается специфика соотношения языкового знака с мен-
тальными образованиями (понятиями и значениями), каким образом в
термине закрепляются фрагменты научного знания, как в терминологии
проявляется взаимодействие языка и познавательного процесса мышле-
ния.
Соотношение терминологического знака с ментальными образовани-
ями и особенностями закрепления научного знания в формально-
семантической структуре термина можно отметить, например, и в дис-
куссии об определении терминоэлемента, понятие о котором впервые
встречается в работах Д. С. Лотте [1961, с. 15], определявшего его как
минимальную составную часть термина-универба или термина-
словосочетания, имеющую явно выраженное терминологическое значение.
В этом случае предполагалось наличие терминологического значения у
любой морфемы слова, выделяемой при помощи морфемного анализа
(магнит-н-ость) [Лотте 1961 : 85]. Впоследствии под терминоэлементом
стали понимать составную часть термина, которая не выражает понятия, а
только указывает на терминологическое поле (подсистему понятий, соот-
носимую с фрагментом научного знания) [Канделаки 1967 : 38]. В соответ-
ствии с дугой точкой зрения за терминоэлементом все же закрепляется

16
часть научного понятия, сам он указывает на терминологическое поле, а
потому его функция определяется как дейктическая [Динес 1983 : 79].
2. Еще один когнитивный аспект традиционного терминоведения
представлен различением терминологии, терминосистемы и терминопо-
ля. Под терминологией чаще всего понимают совокупность взаимообу-
словленных лексических единиц, служащих для обозначения понятий ка-
кой-либо отрасли человеческого знания, которые в свою очередь образуют
систему понятий данной отрасли знания (терминополе). При формализо-
ванном описании такая совокупность лексических единиц предстает как
система терминов или терминосистема [Кобрин, 1981, с. 9-10]. Формали-
зованное описание в современной когнитивной лингвистике связано с
фреймовыми структурами, имеющими форму таблиц. В традиционном
терминоведении классификационные структуры представлялись в виде
иерархических таксономий, видовые единицы которых соответствуют сло-
там при их фреймовой репрезентации.
4. Соотношение термина и понятия, термина и значения остается в
центре современных исследований, претендующих на развитие когнитив-
ного направления в терминоведении. В большинстве работ традиционно-
го терминоведения между понятием и значением термина ставился знак
равенства. Е. И. Голованова, следуя точке зрения Н. Н. Болдырева, согла-
шается, что понятие — разновидность концепта [2011 : 28]. Если так, то
говорить о том, что традиционное терминоведение было лишено когни-
тивной ориентации, несправедливо.
4. Определяя сущность когниции термина, Ю. В. Сложенкина, осно-
вываясь на идеях А. Н. Леонтьева, А. А. Леонтьева, Л. С. Выготского,
предлагает изучать когнитивные механизмы терминообразования в соот-
ветствии с последовательностью одиннадцати фаз, связанных с мысли-
тельными операциями: 1) мотива создания наименования; 2) целеполага-
ния (стремления наиболее точно выразить специальное понятие); 3) пропо-
зиции (учета лингвистических и экстралингвистических аспектов номина-
ции); 4) формулирования авторской интенции, направленной на устране-
ние внутренней противоречивости термина — достоверной квалификации
термина с опорой на определенную методологическую базу; 5) создания
фрейма; 6) моделирования понятийной структуры термина; 7) формирова-
ния суждения (предикации), выраженного предложением, способным за-
менить термин и наоборот; 8) номинализации — превращения развернуто-
го синтаксического целого в единое наименование; 9) выбора словообразо-
вательного модуса; 10) оценки, авторской рефлексии; 11) узуализации, де-

17
финирования [2013 : 94]. Основой данного алгоритма также являются идеи
традиционного терминоведения, в котором уже на ранних этапах его раз-
вития исследовались особенности процессов мотивированности и терми-
нологической номинации, точности выражения научного понятия, модели-
рования понятийной структуры термина, оценки термина с точки зрения
стандартизации, проблемы формулирования дефиниций, внутренней логи-
ки организации систем понятий и систем терминов и т.д. [см.: Винокур
1939; Лотте 1961; Реформатский 1961; Кухарж 1968; Даниленко 1971,
1976, 1977; Канделаки 1977; Голанова 1982; Красильникова 1982 и др.], т.е.
возможность обобщения проблемы когниции термина в виде приведенных
выше одиннадцати этапов была подготовлена всей историей развития тра-
диционного терминоведения.
5. Термин как информационно-когнитивная структура. На основе
анализа значительного количества работ З. И. Комарова отмечает, что «в
парадигме когнитивного терминоведения термин понимается как инфор-
мационно-когнитивная структура, аккумулирующая специальные знания,
необходимые в процессе научной коммуникации и профессионально-
научной деятельности» [2010: 17], т.е. ключевым дифференциальным при-
знаком термина признается его сущность как информационно-
коммуникативной структуры. Однако форма определения термина еще не
говорит о новой стороне его изучения. Посмотрим, что понимается под
информационной природой термина. Ответ на этот вопрос находим у М. Н.
Володиной, которая определяет термин как способ «приобретения, хране-
ния и репродуцирования информации, но информации особой, создающей
систему языкового выражения специальных понятий — терминологию»,
уместно говорить о таком понятии, как «специфика терминологической
информации» [1996 : 24]. То есть опять автор приходит к функционально-
му определению термина — его способности выражать специальные поня-
тия. Из этого следует, что информационная составляющая термина заклю-
чена в содержании понятия. Это далее подтверждает и М. Н. Володина,
признавая терминологическую информацию как «понятийную (семантиче-
скую) информацию, имеющую знаковую (языковую) природу, поскольку
носители этой информации — термины — представляют собой языковое
выражение специальных понятий» [1996 : 24-25].
6. Специфику нового когнитивного подхода к изучению термина не-
которые исследователи видят в изучении процессов категоризации и
концептуализации человеческого опыта [Аллафи 2004 : 8]. Категориза-
ция и концептуализация, согласно идеям когнитивной лингвистики, «пред-

18
ставляют собой классификационную деятельность человека. Они различа-
ются по конечному результату и/или цели. Процесс концептуализации
направлен на выделение минимальных единиц человеческого опыта, а
процесс категоризации — на объединение тождественных или проявляю-
щих сходство единиц в более крупные разделы» [см.: Маслова 2007 : 46].
Проблеме классификации (иерархическому устройству терминоси-
стем) в традиционном терминоведениии уделялось значительное внима-
ние. Так, еще А. А. Реформатский писал: «Термины-слова группируются
не в любом порядке, который им может предписывать система данного
языка, а исходя из системности науки, которую они обслуживают, что со-
здает особую, не вытекающую из норм данного языка сочетаемость слов»
[Реформатский 1968 : 123]. Е. Н. Толикина отмечала: «Тенденция к семан-
тико-парадигматической регулярности, т.е. к отображению в форме терми-
на родовидовых и многочисленных неродовидовых отношений, является
характерной чертой терминообразования» [Толикина 1970, 65]. А. В.
Суперанская, Н. В. Подольская и Н. В. Васильева указывали, что научная
классификация является упорядоченным способом ассоциации и диссоци-
ации, «а также умственной организацией идей (концептов ?! — С. Х.), ко-
торые представлены в мозгу человека в форме понятий» [1989 : 138]. Клас-
сификация в науке является одним из наиболее важных и универсальных
методов познания. Поскольку любое явление действительности представ-
ляет собой совокупность различных компонентов, которые находятся во
взаимодействии, то цель классификации — установление взаимосвязей
между отдельными явлениями действительности на основе общности или
различий составляющих их компонентов. Расчленяя и объединяя части,
стороны предмета на основе анализа и синтеза, представитель той или
иной отрасли знания оперирует терминами, тем самым организуя понятия
в четкую классификационную схему. Классификационная деятельность
способствует исследованию процессов категоризации научных понятий и
закреплению в языковой форме категорий науки, чему в традиционном
терминоведении было посвящено значительное количество работ, начиная
с 30-х гг. ХХ в. (подробней см. главу 4).
7. Исследования частных вопросов изучения терминов с заявляемым
в них когнитивным подходом, к сожалению, также не доказывают, что этот
подход чем-то отличается от уже давно сложившегося в лингвистике се-
мантического анализа, основанного на словарных дефинициях. Примером
может служить работа Е. С. Закировой и Е. В. Швецовой, посвященная
«когнитивному аспекту изучения термина мост», в которой к анализу раз-

19
ных терминологических значений этой номинативной единицы в англий-
ском и русском языках привлечены общеупотребительные и диалектные
значения рассматриваемого слова, что вовсе не способствует выявлению
собственно терминологического концепта. Авторам удалось лишь показать
традиционно исследуемые виды переносного употребления термина, раз-
вития терминологической многозначности и межотраслевой омонимии,
лингвокультурных особенностей слова [2013].
8. В когнитивном терминоведении часто обращаются к проблеме
когнитивной метафоры. Например, В. С. Воропаева отмечает, что когни-
тивный характер терминов тесно связан с метафорическим мышлением.
Однако свое исследование автор в большей степени сводит к метафориче-
скому образованию терминов, которое затрагивает чисто языковую сторо-
ну метафоризации (переосмысление исконных и заимствованных слов,
калькирование; частеречный характер слов, подверженных метафориза-
ции; «общность плана выражения» (?!) и «плана содержания терминов в
русском и итальянском языках)». От заявленного когнитивного подхода
остается лишь упоминание категориальных признаков терминов, образо-
ванных на основе метафорического переноса (состояния, качества) и ссыл-
ка на работу итальянского терминолога Ф. Скарпа о том, что когнитивным
в терминологической метафоре следует признать сочетание в ней образно-
сти и рациональности [2010].
В традиционном терминоведении проблемы метафорического обра-
зования терминов были объектом рассмотрения во многих работах [Ре-
форматский 1967, Даниленко 1971, 1977 и др.]. Когнитивную специфику
метафоры в терминосистемах удачно подметили авторы работы «Общая
терминология», обобщившие результаты терминоведческих работ с 30-х
гг. ХХ в. до конца 80-х [Суперанская и др. 1989 : 91-95]. Они пишут: «Об-
разность может быть использована в терминологической номинации для
особой мотивировки термина, для показа его отношения с другими терми-
нами, а также именуемых вещей друг с другом. Следовательно, то, что в
обычных условиях служит для создания стилистических фигур, в специ-
альной номинации используется для создания терминов [Там же : 93]. То
есть идея о соотношении образности и рационализма в терминологической
метафоре уходит своими корнями в традиционное терминоведение.
Результатом научного мышления является создание виртуальной
научной реальности, которая всегда производна от другой виртуальной
или актуальной (научной или обыденной) реальности, поэтому и роль ме-
тафоры в научной сфере, видимо, следует изучать, принимая во внимание

20
характер научного мышления, опирающегося на научные понятия, катего-
рии, парадигмы, систематику и таксономии, экстралингвистические фак-
торы развития научных сфер знания и их взаимодействия, особенности
терминотворчества, проблему логоса в понимании А. А. Реформатского
[1968] и др.
9. В ряде работ отмечается, что для определения когнитивной сущ-
ности термина необходимо обращение к таким понятиям когнитивной
лингвистики, как концепт, фрейм, сценарий и др. [см.: Буянова 2013; Го-
лованова 2011]. Наиболее сложной категорией, как уже отмечалось, явля-
ется категория концепта. Однако в некоторых работах специфика терми-
нологического концепта часто не определяется [Сытникова 2008], в
других исследованиях терминологический концепт рассматривают как:
1) синоним термина понятие [Буянова 2013 : 17; Голованова 2011 :
28];
2) совокупность различных свойств — «когнитивной насыщенно-
сти», под которой понимается «степень сущности существующих дефини-
ций, степень их полноты, наличие системы знаний (теории), в которую
вкладывается значение термина» [Абдыбаева и др. 2012 : 130];
3) «предельно когнитивно конденсированное образование», гене-
ральную «совокупность разных терминологических информационных си-
стем, представляющих стратификационное членение научного континуума
(сферы знаний), адекватно реализующих когнитивно-гносеологическую,
коммуникативно-прагматическую, деривационно-метаязыковую и другие
базовые функции в процессе научной коммуникации» [Макаренко 2008 :
11].
Интерпретируя два последних определения можно сделать следую-
щие выводы: 1) концепт зависит от содержательной полноты дефиниций,
наличия лексико-семантического поля; он обусловлен системой научных
знаний; 2) с одной стороны, концепт, исходя из наиболее приемлемого в
приведенном контексте значения слова конденсированный, обладает силь-
ными связями, а с другой стороны, — это нечто глобальное, но имеющее
стратифицированную структуру. В первом положении возражение вызыва-
ет привязка концепта к дефинициям. В этом случае следует признать, что
недефинированные термины не соотносятся с концептами. Во втором слу-
чае Е. Д. Макаренко отмечает, что концепт — некая единая сущность, объ-
единяющая информационную составляющую всех существующих терми-
носистем, входящих в научный континуум, который, однако, подвержен
членению. Далее автор отмечает, что в каждой науке есть своя система

21
«сгустков», которые, как и термины «выступают основой формирования
когнитивного и смыслового содержания научного текста» [Макаренко
2008 : 11-12]. Из этого следует, что концепты представляют собой систему,
основанную на общепринятой философской категории «ЧАСТЬ и ЦЕЛОЕ»
и функциональных особенностях единиц языка.
Е. И. Голованова полагает, что использование термина концепт в
терминоведении вообще должно быть ограниченным. Его, по мнению ав-
тора, уместно употреблять прежде всего «в исторических (или шире —
любых динамических) исследованиях, поскольку эволюционно термин как
обозначение понятия «вырастает» из концепта. В первую очередь это от-
носится к тем терминам, которые возникли на основе общеупотребитель-
ных слов — словообразовательным, семантическим и синтаксическим пу-
тем… Нельзя обойтись без обращения к концепту при изучении научной
метафоры… при исследовании особой категории терминов — терминоло-
гических фразеологизмов», а также устной профессиональной коммуника-
ции, в которой используются профессионализмы [Голованова 2011 : 29-
30]. Приведем и другие составляющие теоретических построений автора:
1) под концептом мыслится обыденное знание, с этих позиций он
противопоставлен понятию: «концепт — стихийное обобщение, а понятие
теоретическое обобщение; концепты в отличие от понятий не только мыс-
лятся, но и переживаются» [Голованова 2011 : 29-30];
2) «в лингвокультурологии и лингвоконцептологии концептами при-
знаются лишь абстрактные ментальные сущности, значимые для нацио-
нальной культуры», а научное знание «носит универсальный, а не нацио-
нально-культурный характер»;
3) понятие — разновидность концепта [Голованова 2011 : 28].
В связи с данными положениями возникают следующие вопросы:
если концепт — это ненаучное, стихийно сложившееся знание, зачем тогда
в терминоведении подменять термин понятие термином концепт, а если
понятие вырастает из концепта, почему использование термина концепт
должно быть ограничено в терминоведении; все ли сферы научного знания
«универсальны» и не обладают национально-культурной маркированно-
стью; почему только к исследованию терминов-фразеологизмов можно
применять термин концепт? Тезис о стихийности формирования концепта,
как уже отмечалось, по меньшей мере сомнителен.
Можно было бы согласиться с автором учебного пособия в том, что
концептуальное содержание терминов-фразеологизмов более сложное в
связи с их ассоциативными связями с другими единицами [Голованова

22
2011 : 152-178], но, как отмечают терминологи, в процессе употребления
«носителями специальной терминологии» образность и эмоциональность
термина стираются и остается только термин или терминологическое сло-
восочетание как условный знак, соответствующей реалии [Прохорова 1970
: 156]. С одной стороны, в таких случаях проявляется образно осмыслен-
ный признак названия как один из способов знаковой материализации со-
держания, столь же мало воздействующий на характер последнего, как и
другие способы номинации [Толикина, 1971 : 88]. С другой стороны, нали-
чие сложных ассоциативных связей у терминов-фразеологизмов вряд ли
делают концептуальное содержание термина-фразеологизма более слож-
ным по сравнению с концептуальным содержанием терминов, образован-
ных иными способами. Каждый термин имеет реальные и (или) ассоциа-
тивные связи с фактами истории развития науки, научных школ, деятель-
ности конкретных ученых. Такие связи не менее сложны, чем связи, мани-
фестируемые терминами-фразеологизмами. Концепты вообще «активизи-
руются в сознании своих носителей путем ассоциаций, т.е. по схеме сти-
мул → реакция» [Слышкин 2000 : 19].
10. К указанным выше проблемам, обусловившим готовность терми-
новедения к восприятию когнитивного подхода, можно добавить исследо-
ванные вопросы влияния многообразия внешних и внутренних факторов
на формирование и развитие терминосистем; проблематику терминоведе-
ния, связанную с соотношением больших и малых терминосистем, функ-
ционированием терминов в разных типах текстов, терминологизации и
транстерминологизации, авторских терминосистем, соотносимых терми-
носистем в разных языках и мн. др.

23
 1.3. Возможности применения категорий когнитивной лингвистики
в терминоведении

Формирование научных и профессиональных знаний обусловлено

преднамеренным и целенаправленным вторжением человека как во вне-
языковую, так и в языковую действительность, для формирования, вы-
страивания, преобразования и упорядочения таксономических структур в
их непосредственных и опосредованных взаимосвязях, которые включают
в себя разноуровневые логические и когнитивные категории (представле-
ния, понятия, суждения) и формируют мыслительные образования — кон-
цепты. Именно когнитивная природа термина, даже представленного тер-
минологизированным общеупотребительным словом, не имеющим специ-
альной дефиниции (самодостаточным термином), но используемого в
функции термина, позволяет отождествлять его с определенной сферой
знаний.
Когнитивная лингвистика к настоящему времени разработала
собственный категориально-понятийный аппарат, в котором наиболее
спорной является понимание природы и характеристик концепта. По-
дробный анализ определений концепта содержится во многих работах.
З. Д. Попова и И. А. Стернин на основе такого анализа приходят к выво-
ду, что сходным во всех определениях является понимание концепта как
дискретной, объемной в смысловом отношении единицы мышления или
памяти, отражающей культуру народа [2007 :24], и определяют концепт
«как дискретное ментальное образование, являющееся базовой единицей
мыслительного кода человека, обладающее относительно упорядоченной
внутренней структурой, представляющее собой результат познаватель-
ной (когнитивной) деятельности личности и общества и несущее ком-
плексную, энциклопедическую информацию об отражаемом предмете или
явлении, об интерпретации данной информации общественным сознанием
и отношении общественного сознания к данному явлению или предмету»
[2007 :24]. На наш взгляд, данное определение концепта довольно исчер-
пывающее, оно охватывает практически все дискуссионные вопросы выяв-
ления его специфики. Целесообразно процитировать и иные доводы, при-
водимые З. Д. Поповой и И. А. Стерниным, для обоснования сущности
концепта. Эти доводы изложены в форме полемики с иными точками зре-
ния на концепт. Исследователи пишут: «Суммируем некоторые из этих
«несогласий».

24
 Так, мы полагаем, что концепты правильнее интерпретировать
прежде всего как единицы мышления, а не памяти, поскольку их основное
назначение — обеспечивать процесс мышления. Они выступают и как
хранители информации, но являются ли они единицами памяти, еще пред-
стоит доказать.
С нашей точки зрения, концепт не обязательно имеет языковое вы-
ражение — существует много концептов, которые не имеют устойчивого
названия и при этом их концептуальный статус не вызывает сомнения (ср.
есть концепт и слово молодожены, но нет слова «старожены», хотя такой
концепт в концептосфере народа, несомненно есть).
Далеко не все концепты, как мы полагаем, «отправляют к высшим
духовным сущностям» — многие концепты носят эмпирический характер
(бежать, красный, окно, рука, нога, голова и под.).
Не обязательна, с нашей точки зрения, и этнокультурная специфика
для концепта — есть множество концептов, у которых или нет никакой эт-
нокультурной специфики (например, многие бытовые концепты), или она
исчезающе мала, и чтобы ее найти, надо приложить исключительные уси-
лия.
Не все концепты имеют и ценностную составляющую — с нашей
точки зрения, к примеру, пространственные и временные концепты не
имеют ценностной составляющей, да и во многих других случаях ценност-
ную составляющую приходится искать «с пристрастием».
Мы не считаем также целесообразным использовать термин «мен-
тальный лексикон» — лексикон остается в сфере языка, а концепты —
единицы концептосферы, то есть сознания» [Попова, Стернин 2007 : 25].
К указанным выше характеристикам концепта, на наш взгляд, необ-
ходимо добавить следующие, затронув при этом и наше понимание соот-
ношения терминологического концепта и понятия:
1. «Концепт отражает … характеристики знаний о некоторых фраг-
ментах мира» (курсив мой. — С. Х.) [Пименова 2004 : 10].
2. Концепт охватывает содержание понятия и смысл слова, соотно-
симого с данным понятием, то есть концепт имеет как понятийную, так и
непонятийную основу. Непонятийная основа концепта представлена так
называемыми непонятийными компонентами значения — всей совокупно-
стью знаний о предмете или явлении — фоновыми знаниями о них (термин
Е. М. Верещагина и И. Г. Костомарова) [1983 : 56-58], а понятие — часть
концепта. Концептуальное содержание терминов (хотя также, вероятно,
неполное) представлено, например, в энциклопедических словарях, в кото-

25
рых не только дается дефиниция термина, но и разнообразные сведения о
предмете или явлении (например: история возникновения и эволюции,
взаимосвязи с различными природными и общественными процессами,
другими понятиями, терминами, теориями и т.д.). Если так, то полное изу-
чение каждого конкретного терминологического концепта — дело, требу-
ющее глубоких изысканий не только в сфере современной отраслевой
науки, но и по отношению к каждому историческому периоду ее развития,
что вряд ли под силу терминологу-лингвисту, вторгающемуся в иную
научную область. Поэтому исследование конкретных терминологических
концептов вряд ли можно заявлять в качестве основной цели лингвистиче-
ского исследования, так как при этом неизбежна неполнота описания и
ошибочность интерпретаций. Целью когнитивных терминологических ис-
следований могут быть лишь наиболее общие проблемы и основные ко-
гнитивные принципы формирования конкретных научных картин мира.
Для обозначения концепта как родовой ментальной сущности по отно-
шению к понятию как его видовому отличию используют термин прототип —
категориальный концепт, который дает представление о типичном члене
определенной категории [Болдырев, 2000 : 36-38]. Терминологическим
прототипом является категориальный концепт, репрезентированный
наименованием научной отрасли «Медицина», «Техника», «Биология» и
т.д.
В ряде исследований, кроме термина концепт, используется термин
антиконцепт, который трактуется как антоним имени другого концепта.
Терминоведение восприняло из когнитивной лингвистики идею о суще-
ствовании антиконцептов, где их выявление базируется на логико-
языковых основаниях, что подтверждается следующим замечанием Е. И.
Гуреевой, исследовавшей антиконцепты в спортивной терминологии: «Ка-
тегория противопоставления представлена в логике нескольким типами.
Контрарную (лат. contrarius — ‘противоположный’) противоположность
отличает то, что между двумя противопоставляемым понятиям можно по-
ставить среднее: данный вид противоположности репрезентируют слова со
значением качества, свойства. При комплементарной противоположно-
сти… между понятиями поставить третью невозможно, она не является
градуальной и представлена двумя членами, дополняющими друг друга.
Вектор на противоположность… выражает противопоставление разнонаправ-
ленных действий и признаков» [2007 : 16]. На таких противопоставлениях ос-
нована и категория антонимических слов в языкознании. Применительно к ан-
тонимии в языке также говорят о двух видах противоположностей: контрар-

26
ной, в которой между двумя понятиями «Х» и «У» возможно промежуточное
понятие «Z» (горячий — теплый — прохладный — холодный), и комплемен-
тарной, при которой между двумя понятиями нет промежуточных. Такие по-
нятия взаимно дополняют друг друга до родового понятия (истинный — лож-
ный). Инвариантный признак антонимов — предельное отрицание, которое
свидетельствует об их крайнем расположении на оси противоположности
[Современный русский язык 1989 : 266-227]. То есть такое понимание ан-
тиконцепта не выходит за рамки хорошо изученной языковой антонимии.
В других работах антиконцепт связывают не только с предельным
отрицанием. А. Н. Приходько пишет: «Концепт и антиконцепт противопо-
ставлены друг другу на основе оценки: первый представляет собой мен-
тальную единицу, отражающую определенную ценность для лингво- и эт-
нокультуры, вторая — ментальную единицу, отражающую определенную
антиценность… «При этом антиценность может быть противопоставлена
ценности, и тогда они становятся репрезентантами некоторой вышестоя-
щей идеи, но может быть и непротивопоставлена, а существовать как бы
сама по себе вне такой вышестоящей идеи» [2012 : 38-40].
Ю. С. Степанов определяет антиконцепт как концепт, противопо-
ставленный другому концепту, причем концепт выступает явлением пер-
вого порядка, а антиконцепт — второго [2007 : 22]. В качестве примера
концептуальных коррелятов Ю. С. Степанов рассматривает концепты ИС-
КУССТВО и КЭМП, в основе которых заложена чувствительность, однако
эта чувствительность разного типа: в искусстве она естественная, а в кэмпе
— искусственная [2007 : 172]. Это означает, что антиконцепт не всегда
четко противопоставлен концепту, поскольку кэмп как специально культи-
вируемая чувственность берет истоки в ряде направлений европейского
искусства (эстетизм, маньеризм, ар нуво). Приведенные Ю.С. Степановым
примеры относятся к сфере искусствоведческой терминологии. Другие
примеры в работе Ю.С. Степанова также относятся прежде всего к сфере
различных терминосистем: антинейтроны (в физике), антиоксиданты (в
химии), антиспид (в медицине), антибиотики (в фармакологии), антиге-
рой (в искусстве), антимиры (в научной фантастике) и т. д. [2007 : 171].
Исследователи считают, что соотношение концептов и антиконцеп-
тов основано на разнообразных типах противопоставления, не только
представленных языковой антонимией. Е. А. Слоева приводит следующие
примеры антиконцептов для медицинской терминологии: таз кососме-
щенный, таз плоскорахитический, таз склиотический, причем нормальное
состояние таза не эксплицировано специальным термином, но может быть

27
представлено в профессиональной речи медиков (нормальный таз) [2007 :
20]. Выделяют и другие виды терминологических антиконцептов, кото-
рые представлены логическими отношениями род → вид (простое дей-
ствие — концепт, усложненное действие — антиконцепт): тулуп —
двойной тулуп в фигурном катании [Голованова, 2011 : 125]. Такие
концепты реализуются в терминосистемах на основе соотношения родо-
вых и видовых терминов и понятий, а также выделения единиц одного
классификационного ряда.
Концепт и антиконцепт, по мнению некоторых исследователей, сопря-
жены друг с другом и образуют метаконцепт, имеющий разнонаправленные
векторы ценностных доминант в зонах концепта и антиконцепта [Ларина
2011 : 8]. Под метаконцептом предлагается также понимать «результат вто-
ричной концептуализации, объектом которого становятся продукты предше-
ствующего концептуализированного опыта человечества» [Слышкин 2004 :
323].
Т. В. Хейгетян отмечает, что в современной концептологии и когни-
тивистике для обозначения когнитивных оппозиций используются различ-
ные термины: концепт — антиконцепт, концептуальная оппозиция, би-
нарная оппозиция, бинарные концепты, семантически сопряженные кате-
гории, сопряженные концепты.
В данной работе мы будем использовать термин соотносимые кон-
цепты, поскольку они не всегда противопоставлены друг другу, а соотно-
сятся друг с другом на основе различных взаимосвязей. Языковая же фор-
ма термина антиконцепт является в этом случае ложноориентирующей. В
теории концепта и антиконцепта заметна взаимосвязь с разработкой про-
блемы логико-языковой организации терминосистем (терминологической
антонимией, родовидовой дифференциацией терминов, иерархической ор-
ганизацией терминологических таксономий, состоящих не только из со-
подчиненных понятий и терминов, но и понятий и единиц одного класси-
фикационного ряда), а также с понятием семантических сетей, разрабаты-
ваемым с конца 50-х гг. ХХ в. В разных науках были созданы десятки ва-
риантов таких сетей. «Несмотря на то, что их терминология и структура
различаются, существуют сходства, присущие практически всем семанти-
ческим сетям: 1) различные узлы одного концепта относятся к различным
значениям, если не помечено, что они относятся к одному концепту; 2) ду-
ги семантических сетей создают отношения между узлами-концептами
(пометки над дугами указывают на тип отношения); 3) отношения между
концептами могут представлять собой лингвистические падежи, такие как

28
«агент», «объект», «реципиент» и «инструмент» (другие означают времен-
ные, пространственные, логические отношения); 4) концепты организова-
ны по уровням в соответствии со степенью обобщенности» [Сердцева
2006].
Что касается теории фрейма, широко применяемой в когнитивной
лингвистике, то она безусловно является одной из ведущих и в работах по
когнитивному терминоведению [см. работы: Лунгу 2015; Слоева 2007; Ло-
гунова 2011; Левина 2013, Федюченко 2003 и др.]. Концепт и фрейм тесно
взаимосвязаны, но между ними есть определенное различие: «концепт мо-
жет быть и структурной, и гештальтной (целостной), и минимальной (не-
делимой) единицей репрезентации базы знаний в значении единиц языко-
вого уровня. Фрейм — всегда структурирован и по сути не может быть не-
делимым» [Ромашина 2008 : 34]. Классификация фреймов в соответствии с
подразделением знаний на «декларативные и процедурные является обще-
принятой… Декларативно-процедурное различие в представлении знаний
лежит также в основе архитектуры и функционирования унифицирован-
ных когнитивных моделей… Декларативные знания соответствуют фак-
там… Процедурные знания соответствуют умениям и навыкам…» (курсив
мой. — С. Х.) [Чмырь 2008 : 107]. Фреймы, представленные разворачивае-
мой во времени последовательностью этапов или эпизодов, называют
фреймами-сценариями. Универсальность приведенной классификации
фреймов позволяет использовать их и при исследовании организации тер-
минологических концептосфер.
Однако следует отметить, что в «традиционной лингвистике» хоро-
шо разработано понятие терминологического поля, близкого пониманию
фрейма, отражающего декларативный тип знания, но между ними имеются
и различия. Сходство состоит в том, что терминологическая репрезентация
фрейма соответствует тематической группе. Ср. определение фрейма А. Н.
Барановым: «фрейм является концептуальной структурой для декларатив-
ного представления знаний о типизированной тематически единой ситуа-
ции, содержащей слоты, связанные между собой определенными семанти-
ческими отношениями» (курсив мой. — С. Х.) [Баранов 2001 : 16].
Основное различие между фреймом и полем Ч. Дж. Филлмор видит в
том, что «теория поля отличается от семантики фреймов своей привержен-
ностью к исследованию групп лексем ради них самих и интерпретацией
лексико-семантических областей как собственно языковых феноменов.
Семантика фреймов рассматривает множество фреймов интерпретации как
альтернативные «способы видения вещей». В общем, различия определя-

29
ются тем, где концентрируется поиск структуры — в языковой системе
или вне ее» [Филлмор 1988 : 61].
Объединяющими рассмотренные выше понятия в современных науках
являются понятия концептосферы и картины мира. Под концептосферой
понимается «сфера мысли, информационная база когнитивного сознания
народа и отдельной личности. Основной источник формирования концептов
— личная познавательная деятельность личности, в том числе — через ее
коммуникативную деятельность (общение, чтение, учебу)… Концептосфера
человека является информационной базой когнитивной картины мира,
обеспечивает ее упорядоченность, структурированность и системность,
обеспечивает во многом понимание воспринимаемой человеком действи-
тельности, но не исчерпывает когнитивную картину мира, которая предпо-
лагает, кроме системы ментальных единиц-опор, еще и динамические ме-
ханизмы познания, когнитивные стереотипы восприятия и др.» [Попова,
Стернин 2007 : 43].
«КАРТИНА МИРА — общие представления о мире, его устройстве,
типах объектов и их взаимосвязях. Все картины мира различаются по двум
главным основаниям: 1) степени общности и 2) средствам моделирования
реальности [Лебедев : URL]. По первому основанию классификация кар-
тин мира выглядит следующим образом: 1) всеобщая, 2) частная, 3) еди-
ничная, например: всеобщая картина мира науки определенного периода,
частнонаучная картина мира той или иной науки (физическая, химическая,
биологическая и т. д.;), единичные представлены авторскими картинами
мира, картинами мира, репрезентируемыми терминосистемами подотрас-
лей одной отрасли знания (картина мира, представленная в физике Ари-
стотеля, в физике Ньютона, в теории относительности и квантовой меха-
нике; терминология ядерной физики, терминология уголовного права). По-
скольку новые научные области формируются на стыке наук, можно выде-
лить еще комплексные или вторичные научные картины мира, репрезенти-
рованные соответствующими системами терминов (медицинского права,
биохимии и т.д.). По второму основанию различают следующие картины
мира: философскую, религиозную, мифологическую, научную, эстетиче-
скую. Такая классификация картин мира представляет собой своеобразную
парадигму, основанную на когнитивных принципах.
«В процессе познания мира человек постоянно производит категори-
зацию его реалий, систематизируя их согласно индивидуальной мысли-
тельной способности и индивидуальной логике… Категоризация пред-
ставляет собой неизбежное явление для человеческого мозга, поскольку в

30
речепроизводстве и речепонимании задействованы определенные когни-
тивные процессы. Способность классифицировать явления, распределять
их по разным группировкам и классам, разрядам и категориям свидетель-
ствует о том, что в актах восприятия мира человек судит об идентичности
одних объектов другим, или, напротив, об их различии… Понимая мир и
осмысливая себя в нем, человек категоризует вещи и жизненные ситуации,
с которыми он сталкивается. Процесс становления человека параллельно с
процессом освоения и осмысления им окружающей реальной действитель-
ности тесно связан с формированием материального субстрата результатов
познания мира, прежде всего, в формах языка, что приводит, в свою оче-
редь, к проблеме означивания реалий этой действительности, а затем их
категоризации при помощи соответствующих языковых знаков» [Костюш-
кина и др. 2006 : 3].
Анализ проблем терминологического и понятийного аппарата со-
временной когнитивной лингвистики свидетельствует о том, что «тради-
ционное терминоведение» уже исследовало многие когнитивные вопросы
общей теории термина, используя лишь другую терминологию (термино-
логическое поле, классификация, родовидовая дифференциация, дефини-
ция, кодифицированные и авторские терминосистемы и др.). Вместе с тем
некоторые термины традиционного терминоведения (понятие, категориза-
ция) сохранились и в исследованиях терминов в русле когнитивной про-
блематики. Следовательно, когнитивная лингвистика предлагает исследо-
вателям, в том числе терминологам, новый методологически значимый ин-
струментарий, который вполне может использоваться для развития тради-
ционных методов лингвистических исследований и в ряде случаев может
стать продуктивным и для решения задач общего терминоведения. Однако
часто, заявляя о новом когнитивном подходе к изучению терминов, иссле-
дователи лишь облекают положения «традиционного терминоведения» в
модные термины, не меняя сущности методологических подходов к рас-
смотрению терминосистем и их единиц.
На наш взгляд, отправными точками когнитивного исследования
терминосистем, как уже отмечалось, должны стать понятия концеп-
тосфера и картина мира. Разные терминосистемы ограничены как си-
стемой понятий, так и концептосферой конкретной области научного,
практического или технического знания, которая влияет на функциональ-
ные характеристики термина. Системы понятий, репрезентируемые систе-
мами терминов, формируют соответствующую картину мира, которая мо-
жет быть структурирована, в том числе и с помощью фреймов, и соотнесе-

31
на с обыденными (наивными) картинами мира, а также и другими карти-
нами научного континуума. Такие исследования могут способствовать
упорядочению терминосистем, выявлению имплицитных межпредметных
связей между научными отраслями, служить основой изучения научной
метафоры как явления, способствующего научному мышлению и творче-
ству.

32
 ГЛАВА 2. ПОНЯТИЕ НАУЧНОЙ КАРТИНЫ МИРА
КАК ЦЕНТРАЛЬНОЕ В КОГНИТИВНОЙ ПРОБЛЕМАТИКЕ
ТЕРМИНОВЕДЕНИЯ

2.1. Научная картина мира и типы терминосистем

2.1.1. Понятие картины мира

Термин картина мира неоднозначно понимается в современной

науке. Так, Л. Витгенштейн противопоставлял понятия картины мира и
представления, считая, что картины имеют большую степень обобщенно-
сти [1994]. Картина мира, в понимании М. Хайдеггера, — это не простое
изображение действительности, а ее системное представление, возникшее
у субъекта на основе его личного опыта. «Картина мира, сущностно поня-
тая, означает не картину, изображающую мир, а мир, понятый как карти-
на» [1993 : 49]. Наиболее общим подходом к определению картины мира
служит ее понимание как глобального образа мира, лежащего в основе ми-
ровидения человека, репрезентирующего сущностные свойства окружаю-
щей действительности в понимании ее носителей и являющегося результа-
том всей духовной активности человека [Рассел 1997:143].
Современная философия определяет термин картина мира как «це-
лостный образ предмета исследования в его главных системно-
структурных характеристиках, формируемый посредством фундаменталь-
ных понятий в рамках исходных мировоззренческих установок определен-
ного исторического этапа» [Новая философская энциклопедия 2001 : 32].
М. М. Маковский полагает, что картина мира есть субъективный образ —
гештальт объективного мира, который представляет собой идеальное обра-
зование, существующее в нечетком состоянии [1996]. З. Д. Попова и И. А.
Стернин подчеркивают системность и индивидуально-общественный ха-
рактер картины мира, определяя ее как «упорядоченную совокупность
знаний о действительности, сформировавшуюся в общественном (а также
групповом, индивидуальном) сознании». Они различают «непосредствен-
ную» и «опосредованную» картину мира. Индивидуальная картина мира
— это образ мира, раскрывающийся в результате познания действительно-
сти или практического действия и состоящая из впечатлений, чувств,
мышления, личностно-индивидуального осознания мира. Она формируется
в результате чувственного и рационального, научного и примитивного, ре-
ального и идеального познания индивидом окружающего мира, поэтому
его отражение у каждого человека индивидуально и часто различно. Опо-
33
средованная картина мира — результат перевода полученных знаний
«вторичными знаковыми системами, который материализует и формирует
существующую в сознании непосредственную когнитивную картину ми-
ра» [Попова, Стернин 2007 : 50-53]
Картина мира — результат духовной деятельности человека (этноса),
она возникает в результате контактов человека с окружающим миром [Се-
ребренников 1988 : 87], а поэтому представляет собой «определенное ви-
дение действительности, смысловое конструирование мира в соответствии
с определенной логикой миропонимания и мироопределения» [Постовало-
ва 1988: 60]. Считают, что картину мира можно представить с помощью
разных параметров: временных, пространственных, этических, количе-
ственных и других. «А на ее формирование влияют такие социальные фак-
торы, как язык, природа, воспитание, традиции и т.д. Таким образом, кар-
тина мира обнаруживает свойства окружающего мира в том виде, в кото-
ром они осмысливаются его носителями, и интегрирует всю психическую
жизнь человека. Необходимо заметить, что картина мира — это не простое
отражение предметов, явлений, свойств и т.д., она включает не только от-
раженные объекты, но и позицию отражающего субъекта, его отношение к
этим объектам» [Власова 2012 : 62]. Таким образом, создание картины ми-
ра — важный и необходимый аспект жизни человека. Она выполняет це-
лый ряд когнитивных функций, в частности, роль «объясняющей матри-
цы» для структурирования опыта человека, а также служит когнитивной
основой его адаптации к миру, «системой ориентирующего поведения»
[Кирилина 2009: 72].
Все приведенные выше мнения и определения свидетельствуют об
универсальности и сложности понятия картины мира, о возможности
применимости данной категории к разным сферам жизнедеятельности
человека. Б.А. Серебренников считал, что «следует различать две основ-
ные картины мира: концептуальную и языковую. Концептуальная картина
богаче языковой картины мира…» [Серебренников 1988 : 107]. «Языковая
картина мира выполняет две функции: 1) означивание основных элементов
концептуальной картины мира и 2) экспликация средствами языка концеп-
туальной картины мира» [Там же : 6].

34
 2.1.2. Языковая картина мира

Язык как одно из общественных явлений занимает особое место в

формировании картины мира, так как с помощью языковых средств проис-
ходит категоризация явлений действительности и ее вербальная репрезен-
тация. Понятие языковой картины мира восходит к идеям В. фон Гумболь-
дта, который считал, что «язык тесно переплетен с духовным развитием
человечества и сопутствует ему на каждой ступени его локального про-
гресса или регресса, отражая в себе каждую стадию культуры» [URL]. В
европейском неогумбольдтианстве, отмечается, что язык с помощью слов и
морфем членит мир на отдельные фрагменты. При этом создаются идиоэт-
нические языковые картины мира, которые могут обладать разными коли-
чественными характеристиками словарного состава, используемого этносом
для концептуализации мира, и разными качественными характеристиками,
поскольку внутренняя форма эквивалентных слов в разных языках может
существенно отличаться [Вайсгербер 1993: 185]. Американские неогум-
больдцы Э. Сепир и Б. Ли Уорф, исследуя особенности взаимодействия
языка и культуры, стремились доказать определяющую роль языка в фор-
мировании культуры и особенностей восприятия окружающего мира и че-
ловеческого поведения [Уорф 1960: 169-183].
Современные лингвисты считают, что «выражаемые в языке значе-
ния складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллек-
тивную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем
носителям языка» [Маслова 2001: 65], то есть языковая картина мира
участвует в познавательном процессе и интерпретации действительности
«через призму языка и опыта, приобретенного вместе с усвоением языка,
включающего в себя не только огромный корпус единиц номинации, но в
известной мере и правила их образования и функционирования» [Кубрякова
2004: 64-65].
На основе анализа различных точек зрения на сущность языковой
картины мира П. А. Небольсина приходит к выводу о том, что этот термин
в настоящее время употребляется: 1) в широком и узком значениях (при
широком понимании данного термина лексике отводится роль «запечат-
ленной картины мира»; при узком толковании основой языковой картины
мира считается лексико-семантическая система языка, которая является
фактором, формирующим национальное мировидение); 2) с привязкой
языковой картины мира к объективному миру или отказом от такой при-
вязки (сторонники объективного подхода считают, что язык отражает ре-

35
альность адекватно, а субъективисты утверждают, что картин мира
столько, сколько языков существует); 3) с признанием лексико-
семантической системы языка или всего его строя (включая морфологию и
синтаксис) основой языковой картины мира; 4) с утверждением, что язык
определяет мировоззрение носителей и с отрицанием такой возможности.
Последний аспект зависит от решения исследователем проблемы вербаль-
ности или невербальности мышления [2005 : 303-305].
А. К. Брутян при определении языковой картины мира апеллирует к
философской категории знания. По его мнению, языковая картина мира
представляет собой всю информацию о внешнем и внутреннем мире, за-
крепленную средствами живых языков, а главное в ней — это знание, за-
крепленное в словах и словосочетаниях конкретных разговорных языков
[1973].
В. А. Пишальникова считает, что значительный вклад в разграниче-
ние двух обсуждавшихся до сих пор понятий картина мира и языковая кар-
тина мира внес Э. Сэпир. Комментируя его высказывание о том, что «в
действительности «реальный мир» в значительной мере неосознанно
строится на основе языковых привычек той или иной социальной груп-
пы» [1993 : 261], В. А. Пишальникова утверждает, что, употребляя слово-
сочетание реальный мир, Э. Сепир имел в виду промежуточный мир,
включающий в себя язык со всеми его связями с мышлением, психикой,
культурой, социальными и профессиональными феноменами, а в совре-
менной отечественной науке проблема «промежуточного мира» трансфор-
мировалась в исследование категории «менталитет» [URL]. Таким обра-
зом, языковую картину мира связывают еще с одной категорией когнити-
визма — менталитетом, под которым понимают «образ мысли, умствен-
ных и духовных установок, присущих отдельному человеку или обще-
ственной группе» [Соседова 2013 : 277].
Составные части языковой картины мира сводят к двум ее макрооб-
ластям. По мнению О. А. Корнилова, «национальная языковая картина ми-
ра является результатом отражения коллективным сознанием этноса внеш-
него мира в процессе своего исторического развития, включающего позна-
ние этого мира. ВНЕШНИЙ МИР и СОЗНАНИЕ — вот два фактора, кото-
рые порождают языковую картину мира любого национального языка»
[2003 : 144]. В результате взаимодействия этих факторов в языковой кар-
тине мира формируются два континуума — пространственно-временной и
образ «концептуализатора» — человека как «коррелята сознания»
[Радбиль 2010 : 178].

36
 Таким образом, рассматривая языковую картину мира или отдель-
ный ее вариант, мы должны прежде всего апеллировать к «промежуточно-
му миру» концептуализатора, включающему в себя язык со всеми его свя-
зями с мышлением, психикой, культурой, социальными и профессиональ-
ными феноменами (знаниями, в том числе научными). Необходимость об-
ращения к указанным сферам предопределяет концептуальный характер
языковой картины мира, поскольку действительность в сознании человека
представлена как концептуально, так и вербально [Алефиренко 2011 : 11].
«Все формы общественного сознания (наука, философия, религия, искус-
ство) образуют концептуальную картину мира, которая отражается в язы-
ке, формируя языковую картину мира» [Пятаева 2006 : 24].

2.1.3. Концептуальная картина мира

Концептуальная картина мира — «это система информации об объ-

ектах, актуально и потенциально представленная в различной познава-
тельной, практической деятельности индивида. Единицей информации та-
кой системы является концепт, функция которого состоит в фиксации и ак-
туализации понятийного, эмоционального, ассоциативного, вербального,
культурологического и иного содержания объектов действительности,
включенного в структуру концептуальной картины мира» [Бердникова :
URL]. Концептуальная картина мира представляет собой ментальный об-
раз действительности, она богаче и шире языковой, это совокупность кон-
цептосферы и стереотипов сознания, задаваемых культурой, которая «яв-
ляется результатом как прямого отражения действительности органами
чувств, так и сознательного рефлексивного отражения действительности в
процессе мышления» [Попова, Стернин 2007 : 52].
Термин концептосфера был введен в отечественную науку Д. С.
Лихачевым. Согласно его определению, концептосфера — это совокуп-
ность концептов нации, она образована всеми потенциями концептов но-
сителей языка [Лихачев 1993 : 5]. Следовательно, можно говорить также о
существовании национальной концептосферы, групповых концептосфер
(профессиональной, возрастной, гендерной и т.д.), а также индивидуаль-
ной концептосферы отдельного человека [Попова, Стернин 2001 : 18].
Анализируя термин концептосфера, предложенный Д.С. Лихачевым, Ю.Е.
Прохоров отмечает, что он не слишком удачен, так как значение слова
сфера предполагает наличие у такой сущности не только ядра и перифе-
рии, но и границ. Он считает, что более логично говорить о концептуаль-

37
ном пространстве и предлагает следующую систему соотношения усто-
явшихся лингвистических понятий (единица языка, семантическая сфера,
значение, смысл, знак и др.) и понятия концептуального пространства, а
также роли и места концепта:
«1. Каждая языковая единица в процессе своего существования в ре-
чевом общении «обрастает» определенной совокупностью ассоциативных
связей с другими единицами — она образует вокруг себя некоторую се-
мантическую сферу, а совокупность семантических сфер, реализуемых в
ассоциативно-вербальной сети речевого общения носителей данного язы-
ка, образует семантическое пространство.
2. Каждая языковая единица, будучи знаком, фиксирует и именует
определенную связь между явлением действительности, значением и
смыслом этого явления. Знак должен содержать — пусть виртуально, т. е.
на уровне совокупности всех возможных ситуаций речевого общения, — и
всю эту совокупность смыслов, проявляющихся с учетом реального про-
цесса общения. При этом собственно знак является и устойчивой, и мо-
бильной структурой, обеспечивающей и единообразное понимание его в
определенной языковой среде, и возможность использования его как мета-
форы в иных условиях речевого общения. Совокупность семиотических
сфер образует семиотическое пространство.
3. Совокупность семантических сфер и семиосфер, расположенных
во взаимосвязанном пространстве, создает условия для возникновения
сфер более высокого порядка — концептосфер, которые, с одной стороны,
через семантические сферы связаны с языком, с возможностью именова-
ния их или их частей, а с другой — через посредство семиосфер, связаны с
достаточно устойчивыми моделями восприятия и постижения мира. Сово-
купность концептосфер создает концептуальное пространство. Взаимодей-
ствие семантических, семиотических и концептуальных пространств обра-
зуют национальную языковую картину мира» [Прохоров 2005 : 91-92].
Таким образом, концептуальную картину мира можно представить в
виде иерархически организованной структуры:

38
 Национальная
языковая картина мира

↑
Концептуальное
пространство языка
(совокупность
↑
концептосфер)
↑ ↑
Семантическое Семиотическое
пространство языка пространство языка
(совокупность семанти- (совокупность семиосфер)
ческих сфер)

Рис. 1

Представление концептуального пространства языка, совокупности

концептосфер, семантического и семиотического пространств языка в виде
единых сущностей позволяет говорить о том, что их фрагменты неизбежно
должны взаимодействовать, влиять друг на друга, а также могут находится
в отношениях вариативности. Хорошо изученные в терминоведении про-
цессы терминологизации слов общелитературного языка убеждают в том,
что совокупности семиосфер, семантических сфер и концептосфер нахо-
дятся в постоянном взаимодействии, а сама национальная языковая карти-
на мира представлена различными вариантами.
Концептуальная картина мира во многом обусловлена стереотипами
сознания. Стереотип сознания — это «устойчивый фрагмент картины ми-
ра, существующий в массовом сознании. Это определенный образ пред-
ставления, ментальная картинка, определенное постоянное, минимизиро-
вано-инвариантное, обусловленное национально-культурной спецификой
представление о предмете или ситуации» (курсив мой. — С.Х.) [Красных
2002 : 178]. Для продуктивного функционирования стереотипа в свою оче-
редь необходимой является категоризация окружающей действительности
[Кривошеев : URL].
Важным для осознания специфики формирования концептуальной
картины мира является понятие концептуальной (когнитивной) метафо-
ры — базовой ментальной модели, основанной на аналогии, позволяющей
осмыслять объекты (явления, сущности) на основе знаний о других объек-
тах (явлениях, сущностях) и получающей выражение в языке, дискурсе,
тексте в виде целостной системы метафорических выражений [Мишанкина
39
2010 : 73]. «Подобная модель широко реализуется в языке: от традицион-
ного лексико-семантического варьирования до модели, участвующей в вы-
страивании целостного текста либо дискурса» [Там же]. Н. А. Мишанкина
отмечает, что концептуальная метафора характеризуется: 1) сочетанием
«двух принципиально отличных друг от друга способов осмысления мира:
рационального и иррационального», при этом поиск аналога часто проис-
ходит на интуитивной основе, а его «разработка» и адаптация к представ-
лению модели объекта — на логической; 2) опорой метафорической кон-
цептуализации на определенную языковую единицу. Поэтому впервые ме-
тафора была осознана как лексическое явление, а метафорическая модель
входит в текст посредством репрезентантов, актуализируя при этом ассо-
циативные связи и «выстраивая образ целостной ситуации, объекта, со-
держа в свернутом виде потенциально бесконечное количество компонен-
тов», наличие которых «ведет к тому, что модель, будучи одновременно
емкой и компактной, легко занимает позицию интертекстуального компо-
нента». «Еще одно важное свойство, органично вытекающее из вышена-
званных, — интеракциональность. Эвристичность метафорической модели
напрямую связана с ее гештальтно-фреймовой организацией. Фрейм, ре-
презентантами которого и выступают языковые единицы, создает схему
образа, объединяющую коммуникантов, гештальт же является индивиду-
альным «наполнителем» данной схемы» [2010 : 73-74].
Далее рассмотрим, как осуществляется взаимодействие фрагментов
приведенной выше иерархии в процессе формирования терминосистем как
систем вербализованных репрезентантов картины мира. В этом плане осо-
бо значимым для терминоведения является рассмотрение проблемы соот-
ношения наивной и научной картины мира.

2.1.4. Соотношение наивной и научной картин мира

В некоторых работах бытует мнение о том, что языковая картина

мира является «наивной» в том смысле, что она значительно отличается от
«научной» картины [Кильдибекова и др. 2010 : 1009]. В этом случае рас-
смотрение характера вариативности картин мира становится одной из
наиболее существенных задач. Общеизвестно, что реальный, физический
мир един, но его идеальные картины отличаются большим разнообразием.
В процессе их образования участвуют различные внешние факторы, обу-
словливающие формирование отдельных идеальных парадигм. Основными
составляющими динамики эволюции человеческого коллектива признают-

40
ся биологический, социальный, территориально-пространственный и ин-
формационный компоненты. «В качестве информационного компонента вы-
ступает целостная Модель мира, под которой понимается весь комплекс науч-
ных, технологических и культурных достижений человеческого коллектива»
[Ершова 2013 : 52].
В современной науке активно обсуждается вопрос о времени появ-
ления научных картин мира и о том, насколько научными или ненаучными
были знания древних народов. В философии и науковедении выделяют
преднауку и науку. На разграничение этих понятий существует три точки
зрения: 1) любая совокупность достоверных знаний об окружающем мире
уже может считаться наукой; с этой точки зрения некорректно проводить
само различение научного и преднаучного знания; 2) наука как таковая —
это продукт новоевропейской культуры, поскольку в Европе XVII в. осо-
знается значение эксперимента и математизации как методов приобрете-
ния новых знаний; 3) признание научной революции Нового времени лишь
завершающим этапом становления «науки в собственном смысле слова», о
которой можно говорить уже применительно к эпохе Античности [Горин-
ский 2007 : 206-209].
Г. Г. Ершова отмечает, что «по сложившейся традиции до сих пор
многие великие научные достижения времен доевропейской «научной ре-
волюции» продолжают именоваться «преднаучными» — только по той
причине, что древние методы (как и язык описания) неизвестны и зачастую
непонятны современным исследователям, занимающимся, как правило,
естественными науками, поскольку для них и современное гуманитарное
знание не считается наукой. Подобное отношение к предшественникам вы-
глядит парадоксальным и нелепым. Например, оказалось, что введенный в
1582 г. и используемый в наше время григорианский расчет длительности
солнечного года (период оборота Земли вокруг Солнца) в 365,2425 дня
считается полноценно научным, тогда как более точный, в 365,242203 дня,
который древние майя разработали по крайней мере на полторы тысячи
лет раньше, — всего лишь «преднаучным». Понятие математического но-
ля, изобретенное в Индии примерно в VI в. и привезенное арабами в Евро-
пу в X в., древние мезоамериканские ученые придумали почти на тысяче-
летие раньше… Необходимо, наконец, признать, что наука появилась то-
гда, когда не существовало даже намека на это абстрактное понятие.
И первые свидетельства, позволяющие нам понять древних, относят-
ся к археологии, изучающей материальные свидетельства некогда суще-
ствовавших нематериальных знаний и представлений, а также оцениваю-

41
щей существовавшие технологии. Это и ориентированные по странам све-
та останки людей, погребенных несколько десятков тысяч лет тому назад,
и первые постройки, привязанные к точкам космоса и к окружающему ре-
льефу. Это и зачастую сложные для постижения современным астрономом
древние маркеры движения времени, позволявшие делать расчеты, вполне
сопоставимые по точности с теми, что получает «официальная наука».
Создание артефактных сооружений свидетельствует об освоении
третьего, «пространственного», компонента АС (антропосистем. — С. Х.).
В создание построек неизбежно закладываются научные знания, техноло-
гии и представления об окружающем мире населения, создававшего эти
сооружения» [Ершова 2013 : 56 ].
Еще Н. А. Бердяев отмечал, что познание имманентно бытию (сущему)
и само является сущим, поскольку сущее «дано лишь в живом опыте первич-
ного сознания, до рационалистического распадения на субъект и объект…
Только этому первичному сознанию дана интуиция бытия» [Бердяев 1997 :
68].
В терминоведении точка зрения на степень научности древних зна-
ний нашла отражение в выделении особых единиц — прототерминов, ко-
торые определяются как «специальные лексемы, появившиеся в донауч-
ный период развития специальных знаний, и поэтому они называют не по-
нятия (которые возникают с появлением науки), а специальные представ-
ления» [Гринев 1993 : 48]. Прототермины, по мнению С. В. Гринева, ис-
пользовались и в письменных источниках в протонаучный (донаучный)
период развития знаний. Утверждая, что специальная лексика появилась
около полмиллиона лет назад в ашельский период палеолита, С. В. Гринев
отмечает, что с тех пор прототермины не исчезали, а дошли до нас в ре-
месленной и бытовой лексике «(поскольку с тех пор многие специальные
представления вошли в общий обиход). Со временем, при появлении науч-
ных дисциплин, в которых специальные предметные представления реме-
сел и некоторых других видов деятельности теоретически осмысляются и
преобразуются в системы научных понятий, часть устойчиво закрепив-
шихся в специальной речи прототерминов включается в научную терми-
нологию, а остальные функционируют в виде так называемых народных
терминологий, используемых наряду с научной лексикой» [1993 : 189-190].
С учетом обоснованных выводов Г. Г. Ершовой о характере древней
науки, можно сказать, что прототермин вполне мог обладать рядом харак-
теристик современных терминологических единиц (закрепленность за
определенной сферой жизни общества, обусловливающей системность,

42
наличие специализированного значения). Авторы учебного пособия «Ос-
новы антрополингвистики» отмечают, что основные свойства прототерми-
нов и терминов совпадают: принадлежность к специальной сфере, незави-
симость значения от контекста, отсутствие коннотаций, эзотеричность (то
есть точное значение известно только специалистам) [Гринев и др. 2008 :
86].
Терминосистемы различаются по времени становления, по особен-
ностям развития, поэтому соотношение понятий «прототерминология» в
отношении к каждой терминосистемы нуждается в особом осмыслении.
Так, юридическая терминология существовала как прототерминология, от-
ражавшая нормы обычного права до возникновения письменных источни-
ков, санкционированных государственной властью. До возникновения гос-
ударства и права прототерминология использовалась в сфере регулирова-
ния поведения людей в обществе. С возникновением письменности и в
связи с кодификацией древнего права прототерминология становится тер-
минологией права. Последняя в донаучный период функционировала как
прототерминология правоведения (науки о праве). С появлением этой
науки терминология права и терминология правоведения образовали юри-
дическую терминологию, которая включает в себя обе во многом пересе-
кающиеся терминосистемы.
Исследуя правовые концепты, Е. С. Максименко пришла к выводу,
что они начали формироваться еще у древних индоевропейцев, «так как
без определенной концепции безопасности и порядка, защиты собственно-
сти и жизни ни одно общество просто не могло выжить… юридическая
терминология древних индоевропейцев формировалась на базе двух пла-
стов лексики — ритуально-религиозного и бытового». Во многих языках
сохранились юридические понятия, сформированные еще в ту эпоху («за-
кон», «норма», «имущество», «плата», «наказание», «возмещение» и т.д.)
[2002 : 19].
С первых шагов в области научного постижения мира человек стре-
мился объединить разрозненные знания в некую систему, создавая целост-
ную Модель мира. [Ершова 2013 : 51]. Философы и социологи утвержда-
ют, что жизнь человека проходит не в одном единственном мире, а в отно-
сительно автономных «мирах опыта», имеющих собственную структуру и
содержание. Человек, поэтому, живет во множестве областей смысла
(жизненных мирах), которым соответствует повседневность, миры снови-
дений, фантазий, искусства, религии, научного созерцания, игровой мир,
мир безумия [Шюц 2007: 82]. П. Бергер и Т. Лукман рассматривают жиз-

43
ненный мир в качестве символического универсума повседневного знания.
Знание, по их мнению, — «уверенность в том, что феномены являются ре-
альными и обладают специфическими характеристиками», а реальность,
которая воспринимается людьми как таковая представляет собой «мир, со-
здающийся в их мыслях и действиях» [Бергер, Лукман 1995 : 9-38]. Такое
знание в социологии знания называется дотеоретическим. Повседневное
знание — это та информация, которая является общей для определенного
круга людей «в привычной самоочевидной обыденности повседневной
жизни» [Там же 1995 : 44].
О. А. Корнилов приводит ряд характеристик, которые составляют
специфику научной картины мира. Она:
1) постоянно изменяется, что обусловлено непрерывным развитием
науки;
2) всегда остается «меньше» объективного мира, поскольку никогда
не может стать тождественной ему;
3) универсальна для всех языковых сообществ, поскольку научные
знания объективны, не зависят от специфики языка народа, его менталите-
та, традиций, нравственных приоритетов, национальной культуры в целом;
4) получает в каждом национальном языке национальную форму вы-
ражения посредством формирования национальных терминологий на род-
ном языке носителей данного языка, а национальное языковое оформление
научной картины мира ни в коей мере не затрагивает ее содержательную
сторону;
5) существует в «национальной языковой оболочке» только народов,
имеющих традицию в развитии научного знания;
6) получает национально-языковое оформление в полной мере или
фрагментарно, а может отсутствовать вообще [Корнилов 2003 : 13].
Третье и четвертое положения вызывают возражение. Научная кар-
тина мира не есть нечто недифференцированное, общее и абстрактное. Она
существует как совокупность вариантов научных картин, представляемых
каждой конкретной наукой. Некоторые науки культурно маркированы,
тесно связаны с национальными традициями, идеологическими установка-
ми, уровнем развития общества и т.д. Любое новое научное понятие фор-
мируется в недрах национальной науки, а затем может быть или не быть
воспринято иными национальными науками. То есть научное знание и со-
ответствующие ему понятия могут стать универсальными для националь-
ных наук, а могут и оставаться лишь в национальной научной картине ми-

44
ра. Проблеме возможности проявления национально-культурной специфи-
ки научной картины мира посвящен параграф 2.1.6.
Вернемся к вопросу о соотношении научной и наивной картин мира.
Рассмотрим их сложное взаимодействие на примере обыденной (наивной)
и научной (правовой) картин мира на примере юридических терминов
двоеженство (многоженство), существовавших в истории советского
права и науки о праве. Одна из статей уголовных кодексов РСФСР и союз-
ных республик разных лет предусматривала наказание за такое преступле-
ние, как двоеженство (многоженство). Этот термин в уголовном праве
трактовался специфически как преступление, составляющее пережитки
местных обычаев, которое заключалось в сожительстве мужчины с двумя
женщинами при ведении общего хозяйства с каждой из них или со всеми
вместе, причем в этом случае не имело значения, был ли брак зарегистри-
рован, или регистрации брака не было вообще. Кроме того, это деяние рас-
сматривалось лишь как проявление феодально-байских обычаев (напри-
мер, в некоторых бывших республиках РСФСР, в республиках Средней
Азии и Закавказья). Другие виды двоебрачия или многобрачия, например,
заключенные обманным путем и зарегистрированные в установленном за-
коном порядке, рассматривались как административное правонарушение
(нарушение паспортного режима, например). В действующем Уголовном
кодексе РФ это преступление отсутствует. Вместе с тем общелитературное
слово двоеженство в его обыденном употреблении в советский период
имело значение: «состояние в браке одновременно с двумя женщинами»,
причем слово брак в обыденном дискурсе обозначало «семейный союз
мужчины и женщины; супружество» [СРЯ-1].
Наивные картины мира, относящиеся к одному фрагменту действи-
тельности, могут иметь варианты. Например, можно выделить наивные
правовые картины мира, закрепленные в общелитературном языке и в жар-
гоне представителей преступного мира. Так, в общелитературном языке
присутствует большое количество слов, формально, а частично и содержа-
тельно, совпадающие с юридическим терминологическим фондом – тер-
минологизированные единицы общелитературного языка: вина, небреж-
ность, халатность, убийство и др. В воровском и тюремном жаргонах за-
креплено особое понимание правовых явлений (вор в законе — представи-
тель элиты преступного и тюремного мира, его лидер; воровской закон —
свод неписаных правил, норм, обязательных для воров; западло — нару-
шения тюремных норм, которые для заключенных разных групп (мастей)
могут быть различными; косяк — нарушение правил, норм тюремного за-

45
кона; мужики — общее название самой большой группы в неформальной
иерархии заключенных; отличаются от блатных тем, что они, согласно
тюремному закону, работают в зоне на обычных должностях, а от козлов
— тем, что они не сотрудничают с администрацией и т.д.).
Специальные знания, которые способствуют формированию как
научных, так и обыденных картин мира у каждого индивида различны, что
обусловливает как особенности индивидуальных картин мира, так и воз-
можности каждого индивида в творческом преобразовании научных кар-
тин мира. С одной стороны, в индивидуальных обыденных картинах мира
присутствуют фрагменты научных и практических знаний из разных обла-
стей, с другой стороны, каждый индивид имеет углубленные профессио-
нальные или научные знания в определенной области (областях), поэтому
в зависимости от условий коммуникации индивид может «подключать»
определенный вариант картины мира. Это можно проиллюстрировать на
материале вариантов правовых картин мира, когда один и тот же человек
использует термин или слово, совпадающее по форме с термином, с разной
степенью специализации.
В романе Х. Ли «To Kill a Mocking Bird» участники судебного про-
цесса, не будучи юристами, используют номинативные единицы, без труда
осознавая их юридическое значение (judge, jury, attorney), так как они хо-
рошо осведомлены о тех социальных ролях, которые представители юри-
дических профессий играют в обществе. Герои романа могут использовать
одинаковые по форме единицы и в обыденном, и в юридическом значени-
ях в зависимости от экстралингвистической ситуации. Например, Аттикус,
пожилой адвокат, разговаривая со своей дочерью так объясняет ей обще-
употребительное значение слова rape: «He sighed and said rape was carnal
knowledge of a female by force and without consent» [Lee]. В этом случае он
опускает некоторые юридические семы, закрепленные в дефиниции тер-
мина. Ср.: «rape, n. 1. At common law, unlawful sexual intercourse committed
by a man with a woman not his wife through force and against her will. 2. Un-
lawful sexual activity (esp. intercourse) with a person (usu. a female) without
consent and usu. by force or threat of injury» [Black’s].
На суде, допрашивая свидетеля, Аттикус использует слово rape,
подчеркивая его юридическое значение: «What did your father see in the
window, the crime of rape or the best defense to it?» [Lee]. В обыденном дис-
курсе для того, чтобы заставить сына изменить мнение о тяжести изнаси-
лования, Аттикус использует родовой термин capital offence (преступле-

46
ние, наказуемое смертной казнью), значение которого его сын, Джем, по-
нимает благодаря прозрачной форме термина:
«He’ll go to the chair», said Atticus, «unless the Governor commutes his
sentence. Not time to worry yet, Scout. We’ve got a good chance.»
Jem was sprawled on the sofa reading Popular Mechanics. He looked
up. «It ain’t right. He didn’t kill anybody even if he is guilty. He didn’t take
anybody’s life.»
«You know rape’s a capital offense in Alabama,» said Atticus [Lee].
Данный пример показывает, что даже профессиональный юрист ис-
пользует номинативные единицы с разной степенью специализации, то
есть его картины мира являются отдельными ментальными сущностями,
образующими особую парадигму, состоящую из нескольких регистров, ко-
торые, однако, могут взаимодействовать при определенных условиях, за-
висящих от ситуации общения (беседа с ребенком, необходимость разъяс-
нения правового значения и т.д.).
В речи персонажей романа проявляется и различие между картинами
мира, представленными моралью и правом, которые, как известно, близки,
но не идентичны. Это различие касается степени проявления аксиологиче-
ского компонента картин мира, который является не только средством
восприятия и познания, но также способом мышления и проявления
чувств. Человек оценивает компоненты картины мира. Оценка права и за-
конности не является исключением. Продолжение диалога между Аттику-
сом и его сыном является доказательством тому. Мальчик говорит о спра-
ведливости (fairness) вердикта присяжных, а Аттикус оценивает правовое
понятие справедливости (justice):
«Yessir, but the jury didn’t have to give him death if they wanted to they
could’ve gave him twenty years.»
«Given,» said Atticus. «Tom Robinson’s a colored man, Jem. No jury in
this part of the world’s going to say, ‘We think you’re guilty, but not very,’ on a
charge like that. It was either straight acquittal or nothing» [Lee].
С одной стороны, некоторые аксиологические категории права и мо-
рали совпадают, например негативное отношение к правонарушениям. С
другой стороны, аксиологические подходы могут быть разными, например,
положительная оценка права как общественного явления в юриспруденции
и отрицательное отношение к нему в обыденном сознании, что особенно
хорошо заметно на материале пословиц, значения которых формируют
обыденную картину мира: laws catch flies, but let hornets go free;no fee, no
law; a wise lawyer never goes to law himself; не всяк судит по праву, иной и

47
по криву; то-то и закон, как судья знаком; судьям то и полезно, что в кар-
ман полезло. Подобный пример находим и в книге Х. Ли. Одна из фраз, про-
изнесенных Аттикусом, показывает, что его обыденная оценка фрагментов
правовой картины мира отрицательна: «We generally get the juries we deserve»
[Lee].
Как уже отмечалось в предыдущем параграфе, важным фактором
формирования вариантов обыденных и научных картин мира является
концептуальная метафора. В когнитивной лингвистике выделяют не
только концептуальную метафору, но и концептуальную метонимию как
ментальные механизмы, сформированные в процессе воздействия двух по-
нятийных областей: сферы источника и сферы мишени на основе ассоциа-
ций по сходству или смежности. Интеграция метафоры и метонимии полу-
чила название метафтонимии. Ряд лингвистов настаивают на четком раз-
граничении концептуальной метафоры и метонимии, другие предприни-
мают попытки обоснования их частичного наложения [Шарманова 2011 :
194]. В современных работах представлена и расширенная трактовка ме-
тафоры, которая «включает собственно метафору, метонимию, сравнение,
оксюморон, перифразу, двойной смысл, игру слов, иронию, гиперболу и
литоту», поскольку все они предопределяют объем и содержание понятия
«троп», которому «приписывается функция соединения эксплицитного и
имплицитного содержания» [Белецкая 2007 : 3-5]. Такое понимание метафо-
ры в полной мере отвечает задачам когнитивного исследования современной
динамики знаний о мире, а также новому взгляду на проблему вербализации
результатов научного и обыденного познания [Там же : 3].
Тесная связь когнитивной метафоры и метонимии заметна при об-
ращении к такому понятию когнитивной лингвистики, как «домен», разви-
ваемому в рамках теории концептуальной метафоры. Р. Лэнекер определя-
ет домен как четко очерченную область концептуализации, по отношению
к которой могут быть охарактеризованы семантические единицы
[Langacker 1987 : 488]; «метафора предполагает проецирование из одной
концептуальной области в другую, метонимия — трансформации в рамках
одной концептуальной области. Неопределенность границ между отдель-
ными концептуальными областями приводит к взаимодействию метафоры
и метонимии. Исследования последних лет все чаще обращают внимание
на связь механизмов метафоризации и метонимизации» [Ивашина, Руден-
ко 2011 : 19].
Рассмотрение когнитивной метафоры и когнитивной метонимии как
единого процесса в формировании научной картины мира обусловлено

48
тем, что в обоих случаях осуществляется перенос концептов из одной кон-
цептосферы в другую на основе терминологизации общелитературных
слов или транстерминологизации (переноса термина из одной научной об-
ласти в другую). По мнению исследователей, процесс таких переносов с
когнитивной точки зрения «рассматривается как процесс передачи или пе-
реноса структуры знаний из области источника в область цели. Источник и
цель обычно интерпретируются как особые концептуальные образования
— разноструктурные фреймы и сценарии» [Баранов 2001 : 230]. Переносы
терминов из одной терминосистемы в другую являются также «средством
формирования параморфной модели, позволяющей представить данную
систему с помощью системы, принадлежащей иной сфере опыта, где дан-
ный элемент представлен более очевидно» [Molino цит. по: Гак 1988 : 13].
Привлечение термина из одной научной сферы в другую, по мнению Н.А.
Мишанкиной представляет собой процесс метафоризации в рамках науч-
ного дискурса [Мишанкина 2012 : 35], хотя с точки зрения традиционной
семантической характеристики такого процесса, он как правило основыва-
ется на метонимическом переносе.
В терминосистемах метафорический и метонимический переносы
представляют собой прежде всего логическую операцию осуществления
познавательной деятельности, результатом которой является развитие
внутрисловной парадигмы языкового знака, причем эта парадигма стано-
вится компонентом, обусловливающим семантические связи между раз-
личными вариантами языковой картины мира. Использование метоними-
ческих и метафорических переносов в процессе познания мира — один из
наиболее важных инструментов. Такие переносы в терминосистемах — это
средство кодирования научной картины мира; их использование становит-
ся возможным потому, что они опосредованы концептуальным простран-
ством каждого человека, который, приобретая жизненный опыт и знания,
трансформирует их в определенные концепты, связанные между собой ло-
гически или ассоциативно в постоянно изменяющейся и модифицируемой
концептуальной системе.
Метонимическим переносам при терминологизации общелитератур-
ных слов сопутствует специализация значения, которая с формально-
семантической точки зрения часто осуществляется при помощи различных
определителей терминологизируемой единицы. Ср.:
«ХАЛАТНОСТЬ, -и, ж. Небрежное и невнимательное отношение к
своим обязанностям, к своему делу и т.п.» [СРЯ-4].

49
 «ХАЛАТНОСТЬ — должностное преступление, предусмотренное ст.
293 УК РФ» [ЮЭ]. Указанная статья гласит: «Халатность, то есть неис-
полнение или ненадлежащее исполнение должностным лицом своих обя-
занностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к
службе, если это повлекло причинение крупного ущерба или существенное
нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо
охраняемых законом интересов общества или государства — наказывается
штрафом в размере до ста двадцати тысяч рублей или в размере заработ-
ной платы или иного дохода осужденного за период до одного года, либо
обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо ис-
правительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до
трех месяцев» [УК].
«СМЕСЬ, -и, ж. 1. Механическое соединение, смешение разнород-
ных веществ, элементов» [СРЯ-4].
«СМЕСЬ — вещество, состоящее из молекул или атомов двух или
нескольких веществ (неважно — простых или сложных). Вещества, из ко-
торых состоит смесь, могут быть разделены. Примеры: воздух, морская
вода, сплав двух металлов, раствор сахара и т.д.» [СХТ].
«Растворная смесь — это смесь вяжущего, мелкого заполнителя, за-
творителя и необходимых добавок, тщательно перемешенных, готовая к
употреблению» [СТП].
При терминологизации слова халатность вряд ли можно выделить
метафорические аспекты номинации, тем не менее, результат терминоло-
гизации — проецирование одной концептуальной области на другую (кон-
цепт ПРЕСТУПЛЕНИЕ), свойственное концептуальной метафоре. Такие
примеры многочисленны в юридической терминологии (поджог — пре-
ступление, смерть — событие, влекущее за собой необходимость решения
вопросов наследования имущества и др.). Вероятно, подобные примеры
можно найти и в других терминосистемах.
При метафорической номинации исследователь пользуется ассоциа-
циями по сходству с уже существующими явлениями, получившими
наименование в общелитературном языке. Такая ассоциативная связь двух
наименований, основанная на мыслительных аналогиях, свидетельствует о
том, что метафора также становится средством формирования логики
науки, служит развитию научной мысли, наводя исследователя на новые
аналогии [см.: Гусев 1984]. «Термины-метафоры как единицы профессио-
нального инвентаря отражают представления об общей картине мира, а
термин при этом характеризуется с точки зрения реализации в нем моти-

50
вационно-деятельностного и когнитивного уровней языковой личности»
[Нуреева 2011 : 163]. Результатом ассоциативного мышления являются ли-
бо однословные метафорические термины, либо терминологические сло-
восочетания фразеологического типа. Ср.:
«ВОРОТНИЧОК — один из типичных симптомов кератоакантомы…
Воротничок формируется в поверхностных слоях на границе со здоровым
эпителием» [ТО].
«ЗОЛОТОЙ ДОЖДЬ — признак своеобразной патологии стекловид-
ного тела в виде деструкции с кристаллическими включениями
(synchisisscintillans). При движении глаза золотистые кристаллы переме-
щаются, мерцают наподобие золотых и серебряных блесток — «золотой
дождь». Химический состав кристаллов изучен недостаточно. Известно,
что холестеролу принадлежит немаловажная роль в их возникновении»
[ТО].
«ШЛЯПКА ГРИБА — соответствующая часть веретеноклеточной
меланомы типа Б, которая имеет форму гриба» [ТО].
Со временем, метафорические наименования в отличие от метони-
мических переносов могут заменяться нейтральными с точки зрения об-
разности единицами. Так, в терминологии офтальмологии наряду с терми-
нами градина и занавеска используются халазион и паннус, в терминоло-
гии кардиологии вместо номинативной единицы грудная жаба использу-
ется термин стенокардия.
Следовательно, еще одним общим и наиболее важным фактором ис-
пользования когнитивной метафоры и когнитивной метонимии в развитии
вариантов научных картин мира является формирование логики научной
мысли для превращения обыденных знаний в научные. К. Леви-Стросс пи-
сал: «Неприрученное мышление углубляет свое познание с помощью
imagines mundi (образов мира). Оно конструирует ментальные сооружения,
облегчающие ему постижение мира, если только они ему подобны. В этом
смысле его можно определить как аналогическое мышление...» [1994 :
321].

51
 2.1.5. Научные картины мира и их вариантность

Научная картина мира представляет собой парадигматически орга-

низованное ментальное образование, которое четко соотносится с типоло-
гией наук. Можно выделить общенаучную картину мира, научную картину
мира, ограниченную определенной предметной областью, а также частно-
отраслевые и комплексные (вторичные) картины мира.
Общенаучная картина мира выполняет функцию интегрирования
научных концептосфер на основе общенаучных методологических прин-
ципов и концептов. Она также отграничивает научную концептосферу от
той, которая представлена наивной (обыденной) картиной мира, хотя эта
разграничивающая функция не является жесткой в силу возможного взаи-
модействия научной и обыденной картин мира. Научные отраслевые кар-
тины мира также выполняют как интегративную функцию по отношению к
частноотраслевым картинам мира, так и функцию ограничения концепто-
сфер, так как именно в недрах отраслевой картины мира возникает идея о
необходимости членения отраслевого знания в соответствии с частными
отраслями. Концептосфера, очерчиваемая определенным вариантом науч-
ной картины мира, — это среда бытования, развития и изменения научного
концепта, который может проникать в иные научные концептосферы на
основе концептуальной метафоры и метонимии.

2.1.5.1. Общенаучная картина мира

В философии в последние годы наметился подход к науке как к еди-

ной системе знания и деятельности. Такой подход требует отношения к
научному знанию как к целостной исторической совокупности в процессе
выработки нового знания. «Системообразующими элементами этого зна-
ния являются общенаучная картина мира, стиль научного мышления и со-
ответствующий понятийный аппарат. Кроме того, сюда входят идеологи-
ческие, философские и общенаучные методологические принципы, а также
обыденное знание в форме так называемого здравого смысла. Именно в
мировоззренческой системе знания находит непосредственное отражение
социально-историческая практика, опыт в широком смысле слова, который
не сводится только к набору экспериментальных данных. Социально-
политические и культурно-исторические факторы, отраженные непосред-
ственно в мировоззренческом знании, предстают на этом уровне как его
элементы в форме, близкой по природе научному знанию, входят в содер-

52
жание и структуру последнего и в той или иной степени детерминируют
их. К этим формам знания применимо понятие «предпосылочное знание»,
введенное еще И. Кантом, стремившимся исследовать аналитическое и
синтетическое априори, априорные основоположения, различного рода ре-
гулятивные принципы, диалектику теоретического и практического (нрав-
ственного) разума» [Микешина 2005 : 173-174]. Таким образом, обыденное
знание, способствующее формированию научного знания, всегда рацио-
нально и по форме близко к научному знанию, являясь предпосылкой его
формирования, а следовательно, и неотъемлемым компонентом научных
концептов и концептосфер. Более четкое разграничение обыденного и
научного знания, а также типов знания происходит не на уровне концепто-
сфер, а на уровне лексико-семантических подсистем, репрезентирующих
варианты картин мира, то есть на уровне функциональной стратификации
лексических подсистем.
Сегодня научная картина мира рассматривается как одно из основа-
ний научного поиска, как картина исследуемой реальности. Эта картина
представляется в форме систематизации знания, что позволяет выявить
предмет науки, исследовать ее факты и теоретические схемы, ставить но-
вые исследовательские задачи и реализовать способы их решения. Именно
через научную картину мира «происходит передача фундаментальных
идей и принципов из одной науки в другую, она начинает играть все более
важную роль, и не столько как модель мира или его образ, сколько как син-
тезирующая логическая форма знания, представляющая собой скорее теоре-
тическую концепцию, нежели картину мира в буквальном смысле слова»
[Микешина 2005 : 325-337].
«Общенаучная картина мира — целостная система обобщенных
представлений о свойствах и закономерностях действительности (вселен-
ной, живой природе, обществе и человеке), построенная в результате
обобщения и синтеза фундаментальных знаний, полученных в различных
науках на соответствующих стадиях их исторического развития. В этом
смысле понятие научной картины мира используется для обозначения го-
ризонта систематизации знаний, полученных в различных научных дисци-
плинах» [Научная картина мира URL]. Именно на этом уровне формиру-
ются научные концепты, «пронизывающие» весь континуум научных зна-
ний: МЕТОД, МЕТОДОЛОГИЯ, СИСТЕМА, СТРУКТУРА, ПАРАДИГМА
и др., репрезентированные соответствующими единицами языка в разных
терминосистемах. Обращение к общенаучным концептам позволяет более
обоснованно решить давний спор терминологов о сути так называемых

53
«общенаучных терминов», не разрушая общей концепции терминологич-
ности языкового знака, выработанной традиционным терминоведением.
Выделяя общенаучные единицы, исследователи, как правило, исхо-
дят из анализа значительного корпуса научных текстов и состава терминов
определенной отрасли знания. При этом лексика языка науки подразделя-
ется на три категории: 1) общеупотребительную, 2) общенаучную, 3) соб-
ственно терминологию [Федорова 1989 : 60]. И. В. Федорова отмечает, что
выделение второго типа единиц порождает разногласия. «С одной сторо-
ны, принято считать, что к общенаучной лексике относятся все лексиче-
ские единицы, функционирующие в научном тексте, за исключением узко-
специальной терминологии. Такой подход бесконечно расширяет понятие
общенаучной лексики, поскольку границы общенаучной и общеупотреби-
тельной лексики фактически оказываются размытыми. С другой стороны,
под общенаучной лексикой понимается та часть лексического состава
научного текста, которая специфична для нескольких наук одного цикла
(например, для некоторых общественных наук). Это определение, напро-
тив, приводит к неоправданному сужению понятия общенаучной лексики,
так как за его пределами остается лексика, характерная для стиля научно-
го изложения в целом и не ограниченная рамками той или иной клас-
сификации наук» [Федорова 1986 : 60]. И. В. Федорова полагает, что
«общенаучная лексика включает слова и словосочетания, являющиеся
обязательными и постоянно воспроизводимыми в научном тексте в це-
лях описания процесса познания, разъяснения тех или иных явлений, свя-
занных с построением гипотезы, ее верификацией, обоснованием выводов
и т. д.» [Федорова 1986 : 60]. То есть и в данном утверждении не содер-
жится четких критериев разграничения общенаучной и общеупотреби-
тельной лексики. Кроме того, И.В. Федорова отрицает терминологический
статус общенаучных слов (например: approach, method, problem), посколь-
ку такие единицы не имеют строгой научной дефиниции в системе поня-
тий определенной научной области [Федорова 1986 : 60], что не верно. Та-
кие термины имеют научные дефиниции, но часто характеризуются много-
значностью. Ср. определения терминов метод, проблема, подход в фило-
софском словаре:
«1) Метод — (от греч. methodos — путь, способ исследования, обу-
чения, изложения) — совокупность приемов и операций познания и прак-
тического преобразования действительности; способ достижения опреде-
ленных результатов в познании и практике…

54
 2) Метод — (греч. methodos — путь к чему-либо, прослеживание,
исследование) — способ достижения цели, совокупность приемов и опера-
ций теоретического или практического освоения действительности, а так-
же человеческой деятельности, организованной определенным образом…
3) Метод — (гр. methodos — исследование) — способ исследования
явлений, осознанный планомерный путь познания и создания информаци-
онных блоков; вообще — прием, способ или образ действия…
4) Метод — совокупность определенных правил, приемов, норм по-
знания и действия» [ФС].
«1) Проблема — (от греч. problema — преграда, трудность, задача)
— вопрос или целостный комплекс вопросов, возникший в ходе позна-
ния…
2) Проблема — атрибут человеческого бытия и деятельности, кото-
рый проявляется как затруднение в ее продолжении, требующее осмысле-
ния, рефлексии…
3) Проблема — … преграда, трудность, задача; вопрос или целост-
ный комплекс вопросов, возникший в ходе познания и практики…
4) Проблема — 1) форма знания, содержанием которой является то,
что еще не познано человеком, но что нужно познать...
5) Проблема — форма знания, содержанием которой является то,
что не познано человеком, т.е. это знание о незнании…
6) Проблема — вопрос или целостный комплекс вопросов, решение
которых представляют существенный практический или теоретический
интерес.
7) Проблема — (греч. problema — преграда, трудность, задача) — в
широком смысле — сложный теоретический или практический вопрос,
требующий разрешения; в узком смысле — ситуация, характеризующаяся
недостаточностью средств для достижения некоторой цели…
8) Проблема — (от греч. problema — задача, задание) — неразре-
шенная задача или вопросы, подготовленные к разрешению; см. Познание»
[ФС].
«Подход — комплекс парадигматических, синтагматических и праг-
матических структур и механизмов в познании и/или практике, характери-
зующий конкурирующие между собой (или исторически сменяющие друг
друга) стратегии и программы в философии, науке, политике или в органи-
зации жизни и деятельности людей» [ФС].

55
 Часто единицы, приводимые в качестве примеров общенаучных тер-
минов, используются для обозначения несхожих понятий в разных терми-
носистемах. Ср. значения термина редукция в разных науках:
«Ослабление, менее отчетливое произношение гласного звука в без-
ударном положении (в лингвистике).
Падение биржевого курса ценных бумаг или биржевых цен.
Сведение сложного производственного процесса к более простому.
Процесс, обратный окислению; восстановление (в химии).
Уменьшение размеров органа, упрощение его строения или полное
исчезновение в связи с утратой его функций в процессе эволюции орга-
низма (в биологии).
Понижение давления жидкости, газа, пара в системе двигателей,
установок с помощью редуктора.
Изъятие королевской властью у феодальной знати перешедших в ее
руки государственных земель (в некоторых европейских государствах XV-
XVI вв.)» [Ефремова].
Во всех указанных значениях термин сохраняет инвариантный при-
знак ‘уменьшение, понижение’, включая значение «процесс, обратный
окислению; восстановление», так как при окислении происходит процесс
отдачи электронов с увеличением степени окисления, а восстановление —
процесс присоединения электронов атомом вещества с понижением степе-
ни окисления.
В. П. Даниленко считает, что некорректно называть последнюю ка-
тегорию терминов общенаучными, так как они не являются общими для
всех (или большого количества) наук. В. Д. Табанакова и А. В. Устюжани-
на определяют такие единицы как междисциплинарные, межнаучные
термины, соотнесенные со специальным понятием в разных терминологи-
ческих системах [Табанакова, Устюжанина 1997 : 96].
Е. И. Чупилина выделяет общенаучный слой лексики, который со-
ставляют не термины, а общенаучные слова, которые «обозначают поня-
тия, общие для многих наук, и образуют категориальный аппарат знания в
целом» [Чупилина 1985 : 111]. То есть, согласно этому мнению, существу-
ет своеобразный фонд общенаучных слов, которые, попадая в терминоло-
гическую систему какой-либо конкретной науки, развивают путем сужения
специальное терминологическое значение (становятся терминами этой
науки) [Чупилина 1984]. Н. Ю. Русова называет такие общенаучные еди-
ницы терминоэлементами общенаучного значения, отмечая, что они
функционируют в определенной терминосистеме либо как терминоэлемен-

56
ты составных терминов, либо как самостоятельные термины [Русова 1984].
Ср.: элемент — химический элемент — фотоэлемент.
В ряде работ по терминоведению термин, относящийся «к понятиям,
совершению не связанным или находящимся лишь в отдаленном родстве
по отношению друг к другу», предлагается считать многозначным [Лот-
те 1968 : 8]. Сходной точки зрения придерживаются В. К. Лагунова
[1981 : 130] и Н. З. Котелова [1970 : 123]. Осознавая сложность разгра-
ничения полисемии и омонимии межотраслевых терминов, некоторые
исследователи пытаются найти компромиссное решение. Так, А.С. Литви-
ненко считает, что выражение «многозначный термин» нельзя признать
удачным, поскольку «в сущности, термин может иметь только одно значе-
ние» [Литвиненко 1954 : 270], и предлагает называть многозначным не сам
термин, а только «терминологическое название», что в принципе никоим
образом не решает проблему разграничения терминологической полисе-
мии и омонимии.
Все же чаще термины, совпадающие по форме и различающиеся по
значению, относят к омонимичным, следуя точке зрения А. А Реформат-
ского, который определял термин, общий для разных дисциплин или от-
раслей, как термин-омоним, так как «конфигурация сопряженных с ними
других терминов, в каждой терминологии будет иная, каждый раз специ-
фичная для данной отрасли или дисциплины» [Реформатский 1968 : 124].
А. В. Суперанская, Н. В. Подольская, Н. В. Васильева разделяют эту точ-
ку зрения, отмечая, что омонимы — «это факты различных семантических
полей», одни и те же термины, входящие в разные терминологии, то есть
относящиеся к различным терминологическим полям, следует считать
межотраслевыми омонимами» [Суперанская и др. 1989 : 47]. Данная точка
зрения основана на определении термина А. А. Реформатским: «Термин — это
всегда член какой-нибудь терминологии… терминология для термина являет-
ся тем «полем» … вне которого слово теряет свою характеристику термина»
[Реформатский 1968 : 103].
Точка зрения на терминосистему как на относительно закрытое по-
левое образование, имеющее достаточно четко очерченные границы, обу-
словленные составом терминов и характером выражаемых ими понятий, не
потеряло актуальности и сегодня, поскольку даже в современных когни-
тивных работах термин понимается необоснованно широко с включением
в состав терминов единиц, принадлежащих к различным лексическим подси-
стемам языка [см. Маджаева 2012 : 6]. При таком подходе размываются поня-

57
тия термина, терминосистемы, профессионализма, функционального стиля, а
также концептосферы.
Современное понятие общенаучной картины мира, может помочь
решить проблему терминологическая полисемия v. терминологическая
омонимия. Философы связывают появление общенаучных номинативных
единиц с формированием и развитием общенаучных категорий, называя
два пути их возникновения: 1) зарождение понятий в древней философии,
последующее их продуктивное использование в ряде частных наук и до-
стижение на этой основе статуса общенаучности; 2) «зарождение понятий
в отдельных частных науках и постепенное их движение к статусу обще-
научности» [Семенюк 1978 : 34,47]. При рассмотрении понятия общена-
учной категории В. П. Клочков и Н. О. Васильева отмечают, что «харак-
терными чертами познаваемого общенаучной категории являются, во-
первых, единство в его содержании отдельных свойств, признаков, поня-
тий ряда частных областей научных знаний и философских категорий. Во-
вторых, возможность формализации − отображения ее содержательного
знания в знаковосимволическом виде с целью исключения возможности
для неоднозначного понимания» [2011 : 39].
Поскольку любая национальная картина мира включает в себя сово-
купность всех концептосфер, закрепленных за ее вариантами, то не будет
необоснованным признать, что общенаучные и межотраслевые термины —
многозначные единицы. Многозначность предопределяется непрерывно-
стью научного континуума, представленного всей совокупностью научных
картин мира. В этом случае не происходит «размывания» основных поня-
тий общей теории термина, а взгляд на семантику таких единиц становит-
ся, на наш взгляд, более обоснованным, так как во всех случаях в значени-
ях общенаучных и межотраслевых терминов заметны инвариантные се-
мантические признаки, которые уточняются дифференциальными семами
вследствие специализации значений таких единиц в терминосистеме, что в
свою очередь свидетельствует о несомненной их терминологичности как
особого признака языкового знака.
Общенаучные и межотраслевые термины часто возникают как
проявление общенаучной и межотраслевой метафоры. Примеры таких
метафор находим в работе И. Полозовой. К числу общенаучных метафор
автор относит, например, метафору поле. Рассматривая ее реализацию в
лингвистике, она отмечает, что данная метафора присутствует практически
во всех современных науках (от математики до социологии). «Наличие
идеи поля объединяет лингвистику по способу описания явлений с други-

58
ми фундаментальными науками (физика, математика) и вместе с тем также
свидетельствует о подобии изучаемой ею сферы другим областям реально-
сти». Далее автор делает вывод о существовании только общенаучных ме-
тафор, однако приведенные ею примеры убеждают в том, что метафоры
могут быть не столь универсальными, а только межотраслевыми, напри-
мер: экватор клетки; ритуал, под которым в биологии поднимется стерео-
тип поведения особей одного вида в стандартных ситуациях [2002 : 75-78].
Юридический термин санация, используемый в современном гражданском
праве, был привлечен из сферы медицины, где он означал «предупреди-
тельные лечебные мероприятия по оздоровлению полости рта». В юриди-
ческую терминосистему этот термин вошел в начале 90-х гг. ХХ в. в связи
с возникновением института банкротства предприятий в российском праве.
В качестве юридического термина он впервые встречается в Законе Рос-
сийской Федерации от 19 ноября 1992 г. № 3929-1 «О несостоятельности
(банкротстве) предприятий» [Туранин 2005 : 136].
Таким образом, как и общенаучные концепты, некоторые концепты
частноотраслевых наук способны взаимодействовать. Репрезентанты таких
концептов в разных терминосистемах принято называть привлеченными
терминами или транстерминологизированными единицами. Процесс
формирования транстерминов сходен с образованием общенаучных тер-
минологических единиц. Различие отмечается только в том, что транстер-
мины являются принадлежностью не всех терминосистем, а только не-
скольких, но не менее, чем двух, обеспечивая формирование менее распро-
страненных научных метафор. Можно, однако, отметить тенденцию к пе-
реходу межотраслевых метафор в общенаучные. Так, метафора валент-
ность в лингвистике возникла под влиянием понятийного аппарата химии.
Большой толковый словарь С. А. Кузнецова отсылает нас только к двум
научным областям — химии и лингвистики:
«Валентность. 1. Хим. Способность атома соединяться с определен-
ным числом других атомов…
2. Лингв. Способность полнозначного слова вступать в смысловые и
синтаксические связи с другими словами» [Кузнецов].
Анализ материала других словарей убеждает в том, что эта метафора
постепенно становится общенаучной. Ср.:
«Валентность — в физике число, показывающее, со сколькими ато-
мами водорода может соединяться данный атом или замещать их. В пси-
хологии валентность есть идущее из Англии обозначение для побуждаю-
щей способности» [ФЭС];

59
 «ВАЛЕНТНОСТЬ ПСИХИЧЕСКАЯ — (от лат. valentia — сила) —
англ. valence, psychic; нем. Valenz, psychische. Свойство объектов восприя-
тия вызывать у субъекта определенную направленность потребностей и
установок — позитивную или негативную» [ЭС]
«ВАЛЕНТНОСТЬ ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ — англ. valence, ecological;
нем. Valenz, okologische. Степень приспособляемости живых систем к из-
менениям условий внешней среды» [ЭС]
«Валентность (англ. valence, incentive, incentive value) — положи-
тельная или отрицат. ценность, значимость объекта, события или действия
для субъекта, их мотивационная (побудительная) сила. Термин «В.» по-
явился в теории психологического поля Курта Левина. (Б. М.)» [ПЭ]
«Валентность, Замещающая — Валентность, связанная с объектом,
который, по любой из целого ряда возможных причин, стал замещать ори-
гинальный, но недостижимый объект» [ПЭ].
«Валентность (иммунол.) — 1) количество антидетерминант в мо-
лекуле антитела (см.) или антигенных детерминант в молекуле антигена
(см.). Мономеры Ат-Ig имеют 2 В., димеры Ат — соответственно 4, триме-
ры — 6, тетрамеры — 8, пентамеры — 10, но, как правило, вступают в ре-
акцию соединения с де-терминантой Ат не всеми В. Фрагмент молекулы
Ig, обозначаемый F(ab), характеризуется двумя В.; 2) количество Аг в ас-
социированных и поливалентных вакцинах или типов Ат в поливалентных
с-ках» [СМ].
«Валентность — сила предпочтения индивида в отношении какого-
либо результата. Каждый рассматриваемый индивидом результат имеет
некоторый уровень валентности (или желательности), который колеблется
от — 1,0 (весьма нежелательно), до 1,0 (весьма желательно)» [СС].
Концептуальные метафоры способствуют формированию соотноси-
мых концептов в разных научных областях. Их соотнесенность обусловле-
на установлением подобия изучаемой данной научной сферы другим науч-
ным областям. При их формировании наука реализует свойства когнитив-
ной сферы сознания — получение знания о свойствах и отношениях раз-
личных объектов. В то же время такие соотносимые концепты можно
характеризовать как антиконцепты, так как они противопоставлены
друг другу по объекту изучения — части научного знания, с которой
исследователь имеет дело. Следовательно, соотносимый научный кон-
цепт представляет собой многомерный феномен, включающий в себя ос-
нову концепта — статическое начало (семантическое инвариантное ядро),
а также динамический потенциал — возможность присоединения любых,

60
не противоречащих научной логике характеристик, обусловливающих
возможности формирования научной метафоры.
Известно, что естественные и точные науки в их современном пони-
мании не являются в строгом смысле мировоззрением, поскольку они при-
званы исследовать объективную действительность, а не отношение к ней
человека. Формирование же соотносимых концептов в естественных и об-
щественных науках уже свидетельствует о мировоззренческом характере
общенаучных и межотраслевых концептов, так как именно в них аккуму-
лируется знание о реальных формах и механизмах отношения человека к
действительности во всех ее сферах (ср. значения термина валентность в
психологии и социологии). Определение валентности в психологии, кото-
рая объединяет в себе гуманитарный и естественнонаучный подходы, как
положительной или отрицательной ценности и значимости объекта (собы-
тия, действия для субъекта) соответствует характеристике мировоззрения
как ценностного вида сознания, а соотносимых концептов как ценностно
заряженных образований. Ценностные свойства соотносимых концептов
обусловлены их динамическим потенциалом в общенаучной картине мира.
Дифференциация современных наук коррелирует с типологией науч-
ных картин мира, приведенной выше, и обычно классифицируются на че-
тыре группы в соответствии с предметом и методом познания: математи-
ческие (математика, кибернетика, механика), естественные (биология, фи-
зика, химия), технические (изучают искусственно созданные системы), со-
циально-гуманитарные (история, философия, педагогика, социология и
др.), а по степени удаленности от практики выделяют фундаментальные
науки (изучают законы и принципы без прямой ориентации на практику) и
прикладные (ориентирующиеся на практическое применение результатов
исследования) [Трофимов 2009 : 45]. «Одна из сложнейших внутренних
структурных проблем функционирования и развития науки — вопрос о ее
единстве, целостности и характере этой целостности. Особенно актуальна
эта философская проблема в отношении современной науки, состоящей из
огромного числа дисциплин естественно-научного, социально-
гуманитарного, логико-математического и технико-технологического ха-
рактера» [Основы философии науки 2005 : 485]. Все частнонаучные карти-
ны мира соотносятся с общенаучной картиной мира. При этом они конкре-
тизируют общенаучную картину мира с учетом своего предмета исследо-
вания и соответствующей ему эмпирической информации.
Согласно точке зрения М. Минского метафора и аналогия способ-
ствуют формированию межфреймовых связей. Они «дают нам возмож-

61
ность увидеть какой-либо предмет или идею как бы «в свете» другого
предмета или идеи, что позволяет применить знание и опыт, приобретен-
ные в одной области, для решения проблем в другой области. Именно та-
ким образом осуществляется распространение знаний от одной научной
парадигмы на другой. Так, мы все более и более привыкаем рассматривать
газы и жидкости как совокупности частиц, частицы — как волны, а волны
— как поверхности расширяющихся сфер» [1988 : 291-292].

2.1.5.2. Внутриотраслевая вариантность научных картин мира

Научная картина мира рассматривается как итог развития научного

знания в определенной отрасли и как общие основы теоретического зна-
ния, включающего систему понятий, принципов и гипотез. Научное знание
в свою очередь служит основой для построения научных теорий. В каждой
научной картине мира есть свой ключевой концепт. Так, для физики клю-
чевым является концепт МАТЕРИЯ, в картине мира химии — ХИМИЧЕ-
СКИЙ ЭЛЕМЕНТ, а в правоведении — концепты ГОСУДАРСТВО и
ПРАВО. Однако постоянное развитие каждой частной научной сферы так-
же обусловливает формирование различных вариантов картины мира.
Научные картины мира могут различаться у научных школ и от-
дельных представителей научного сообщества (авторские картины). Ав-
торские научные картины мира многочисленны в разных науках. Со вре-
менем они могут восприниматься представителями определенного
научного знания (механическая картина мира И. Ньютона, гелиоцен-
трическая картина мира Н. Коперника и т.д.), получая дальнейшее разви-
тие, обусловливающее научный прогресс. Например, квантово-полевая
картина мира возникла благодаря усилиям ряда ученых. В 1897 г. был от-
крыт электрон, его заряд оказался самым наименьшим, существующим в
природе в свободном состоянии. В 1900 г. М. Планк предложил кванто-
вую гипотезу, согласно которой электромагнитное излучение испускается
отдельными порциями — квантами, величина которых пропорционально
частоте излучения. Он ввел в научный оборот фундаментальную физиче-
скую константу (постоянная Планка h = 6,6x10-34). В 1905 г. на основе
квантовой гипотезы А. Эйнштейн выдвинул предположение, что свет не
только излучается, но распространяется и поглощается квантами. В 1911 г.
Э. Резерфорд разработал планетарную модель строения атома, состоящего
из ядра, вокруг которого по круговым орбитам вращаются электроны. В
1913 г. Н. Бор сформулировал два постулата теории атома. В 1924 г.

62
Луи де Бройль высказал гипотезу о соответствии каждой частице опре-
деленной длины волны. Эти представления нашли подтверждение в ра-
ботах Э. Шредингера и В. Гейзенберга (1925-1927 гг.), а затем М. Борн по-
казал тождественность волновой механики Э. Шредингера и квантовой меха-
ники В. Гейзенберга [см.: Квантово-полевая картина мира URL].
Частнонаучные картины мира различаются по их соотношению с
историческими этапами развития общества и характеризуются соб-
ственной спецификой. Например, наука античности сводилась к математи-
ке и натурфилософии, наука Средневековья характеризовалась символиче-
ским мышлением и интуитивным познанием, обращением к алхимии. В
эпоху Возрождения возник интерес к античности, к магии фигур и чисел,
пифагорейской философии и т.п. [Ирхин, Кацнельсон 2005 : 459-468].
Формирование химической картины мира происходило в соответ-
ствии с четырьмя этапами:
1) период алхимии — с древности до XVI в. нашей эры, характеризо-
вавшийся поисками философского камня, эликсира долголетия, алкагеста
(универсального растворителя), путей превращения неблагородных метал-
лов в золото или серебро;
2) период зарождения научной химии (XVI — XVIII вв.), когда со-
вершенствовалась прикладная химия в связи с развитием металлургии,
производства стекла, фарфора, перегонки жидкостей и т.д.;
3) период открытия основных законов химии (первые шестьдесят лет
XIX в.), когда возникла атомная и атомно-молекулярная теории, был уста-
новлен атомный вес элементов и сформированы основные понятия химии:
атом, молекула и др.;
4) современный период (с 60-х годов XIX века до наших дней), ха-
рактеризующийся разработкой периодической классификации элементов,
теории валентности и т.п. [Грушевицкая, Садохин].
Научные картины мира часто соотносятся с профессиональными,
образуя тем самым парадигму таких картин, соотносимую с определенной
предметной областью. Так, правовая картина мира (все правовые явления
[Алексеев 1999 : 47]) в языке отличается особой сложностью связи с тем,
что в ней можно выделить различие между терминологией права (закона),
формируемой в ходе законотворческой деятельности, и терминологией
науки о праве (юриспруденции). Правовое регулирование носит идеально-
психологический, сознательно-волевой характер. Право как форма обще-
ственного сознания — явление идеальное, поэтому в процессе правового
регулирования создаются идеальные объекты как результаты сознательно-

63
волевой психической деятельности участников правового регулирования,
например: физическое лицо, юридическое лицо, объект правонарушения;
fictitious person, punishment, sentence и т.п. Кроме того, в сферу правового
регулирования вовлекаются материальные предметы окружающего мира,
наименования которых находятся в отношениях соподчинения с единица-
ми, выражающими идеальные понятия. Таким образом, для правового ре-
гулирования первостепенной важностью обладают ментальные конструк-
ты — понятия, посредством которых осуществляется классификация и
правоприменительный процесс в отношении материальных предметов, во-
влеченных в сферу правового регулирования. В идеальных мирах, создава-
емых терминосистемами права и правоведения, происходит усложнение
таксономической структуры лексико-семантических полей, которое можно
проследить на примере терминов, обозначающих преступление. В обыден-
ной картине мира эта таксономия выглядит следующим образом: преступ-
ление — убийство — воровство — грабеж и т.д. В терминологии права
структура лексико-семантической группы усложняется за счет появления
двух промежуточных классификационных рядов. Один из них представлен
терминами: преступления против личности, преступления в сфере эконо-
мики, преступления против государственной власти и т.д. В свою очередь
каждый из указанных классификационных рядов дифференцируется далее.
Например, преступления против личности включают в себя преступления
против жизни и здоровья, преступления против собственности и т.д., а
термины убийство, воровство, грабеж распределяются по указанным
микрополям. При вхождении в терминологию правоведения все указанные
термины объединяются родовым термином, обозначающим идеальный кон-
структ (действия в отличие от событий и состояний, а все три категории объ-
единяются в единую — правовой факт).
Идеальные объекты как фрагменты сознательной практической и ин-
теллектуальной деятельности отражаются в языковых единицах и воспри-
нимаются как объективная реальность, независимая от участников право-
вого регулирования. Следовательно, идеальные юридические объекты по-
лучают самостоятельное и в большой степени независимое существование
даже от их «генераторов». Более того, сами «генераторы» таких объектов
вынуждены учитывать их существование. Например, законодатель связан
ранее изданными нормами. Идеальные юридические объекты, получившие
выражение в языке, становятся элементами правовой действительности
[Черданцев 1993 : 9].

64
 С точки зрения связи понятий права и правоведения с реальной дей-
ствительностью можно отметить, что в ходе формирования системы поня-
тий права происходит «удвоение» реального мира. Возможность последо-
вательного включения фрагментов обыденной правовой картины в картину
мира, формируемую законодательством, а последней — в картину мира
науки о праве свидетельствует уже об «утроении» реальной действитель-
ности, которая один раз специфически преломляется через систему право-
вых предписаний, норм, а второй — через призму теоретических кон-
структов науки правоведения, каждый раз вовлекаясь в особые, все более
сложные классификационные построения. Таким образом, степень удален-
ности объектов реальной действительности, моделируемой понятийными
полями терминологии права и терминологии правоведения, различна.
Частнонаучные картины мира состоят из взаимосвязанных и взаимо-
обусловленных фрагментов, соотносящихся с логикой дифференциации
научной отрасли на подотрасли, поэтому не менее значимой для формиро-
вания вариантов отраслевой картины мира является дифференциация со-
временных наук на основе выделения частей, разделов науки, формирую-
щих ее подотрасли. Например, хорошо известны два исторически сло-
жившиеся раздела химии: неорганическая химия, предметом изучения ко-
торой являются химические элементы и образуемые ими простые и слож-
ные вещества (кроме соединений углерода), и органическая химия, изуча-
ющая органические вещества (соединения углерода с другими элемента-
ми). Формирование в химии знаний о структурных уровнях организации
вещества привело к формированию таких частных отраслей этой науки,
как химия комплексных соединений, химия полимеров, кристаллохимия и
др.
Внутриотраслевая классификация науки часто представляет опреде-
ленные трудности. Так, отмечается, что до настоящего времени не создано
удовлетворительной классификации медицинских знаний. Наиболее при-
нятая классификация подразделяет медицину на три группы знаний: меди-
ко-биологические науки, клинические дисциплины и дисциплины пре-
имущественно медико-социального и гигиенического характера (гигиена,
микробиология, эпидемиология). «Группа клинических дисциплин, изуча-
ющих болезни человека, методы их распознавания, лечения и предупре-
ждения, особенно обширна. Она включает терапию (внутренняя медицина,
внутренние болезни), разделами которой являются кардиология, ревмато-
логия, пульмонология, нефрология, гастроэнтерология, гематология; ин-
фекционные болезни, клиническую эндокринологию, гериатрию, педиат-

65
рию, невропатологию, психиатрию, дерматологию и венерологию, ку-
рортологию, физиотерапию и лечебную физическую культуру, медицин-
скую радиологию, рентгенологию, стоматологию, акушерство и гинеколо-
гию, хирургию, травматологию и ортопедию, анестезиологию и реанима-
тологию, онкологию, урологию, офтальмологию и т.д.» [Медицина URL].
Отрасли науки могут быть классифицированы на разных основаниях, по-
этому варианты картин мира определенной науки могут частично накла-
дываться друг на друга. Например, научная картина правоведения состоит
из правовых картин мира, соотносимых с отраслями правовой науки, кото-
рые классифицируются на трех основаниях. См. рис 2.

Рис. 2
Материально-правовой характер носят нормы гражданского, трудо-
вого, семейного, уголовного права. Уголовно-процессуальное, гражданско-
процессуальное, арбитражно-процессуальное право — целиком процессу-
альные отрасли. К отраслям публичного права относят конституционное,
административное, финансовое, уголовное, процессуальное право и др.
Отрасли частного права — гражданское, семейное, трудовое, торговое,
банковское, международное частное право. Основные отрасли права пред-
ставлены конституционным, административным, уголовным, трудовым,
гражданским и уголовным процессуальным правом и др. Вторичные от-
расли — это, например, семейное право, выделившееся из гражданского
права, уголовно-исполнительное право, выделившееся из уголовного права
и др. Комплексные отрасли представляют собой совокупности правовых
норм, регулирующих отношения в определенной сфере и относящихся к
66
разным отраслям права (аграрное право, экологическое право, банковское
право, медицинское право, спортивное право и др.). Таким образом, кон-
ституционное право, например, относится к публичным и основным отрас-
лям, семейное право — к частным и вторичным и т.д.
Логика дифференциации наук обусловлена объективно-
субъективными факторами. Объективный фактор предопределяет возмож-
ность выделения частной картины мира внутри более общей. Субъектив-
ный фактор обусловливает научный спор о возможности выделения от-
дельной подотрасли науки и исход его решения. Например, в юриспруден-
ции выделение информационного права в отдельную отрасль вызывало
многочисленные споры в конце ХХ в. В настоящее время оно выделено в
отдельную научную отрасль.
Поскольку, как было отмечено выше, в каждой научной картине ми-
ра есть свой ключевой концепт, отраслевые научные картины мира демон-
стрируют определенную вариативность, основанную на инвариантном ха-
рактере ключевых концептов. Внутрисистемные межотраслевые единицы
юридической терминологии уточняются при помощи определений в каж-
дой подотрасли, формируя внутрисистемные межотраслевые соотносимые
концепты: ср.: ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО, УГОЛОВНОЕ ПРАВО, КОН-
СТИТУЦИОННОЕ ПРАВО и др. Процесс формирования частных картин
мира в рамках отраслевых также основан на научной метафоре, имеющей
более широкую когнитивную базу.
В каждой научной отрасли, таким образом, представлены соотноси-
мые концепты разных уровней. Они обусловлены как наличием общенауч-
ных и межотраслевых концептуальных метафор (а), так и частноотрасле-
вых (б). В основе такого сходства лежат различные таксоны, например:
а) «строительство: valve reconstruction, artificial heart implantation,
etc.
реконструирование клапана, сплетение нервных клеток, ушивание
дефектов и т.д….
• механизм:
aortic dissection, atrioventricular dissociation, atrioventricular contrac-
tion, etc.
расслоение аорты, смещение сердца, уплотнение перикарда, мерца-
тельная аритмия и т.д.;
• техника:
mechanical activity, motor function, etc.

67
 моторная функция, механическая активность и т.д.» [Смирнова
2011 : 151];
б) «Девиация (Deviation) — 1. В офтальмологии — аномальное по-
ложение одного или обоих глаз. Например, если оба глаза смотрят в одну
сторону, когда лицо обращено вперед, то говорят, что взгляд отклонен в
эту сторону. Такие отклонения во взгляде обоих глаз могут наблюдаться
при заболеваниях головного мозга. Отклонение взгляда одного глаза сви-
детельствует о наличии у человека косоглазия. 2. См. Извращение поло-
вое» [МС].
Особыми вариантами частнонаучных картин мира являются картины
мира, формируемые комплексными отраслями знания, которые в лингви-
стике чаще обозначаются термином вторичные. М. А. Левина, изучавшая
четыре комплексных териминосистемы правовой науки (медицинского,
спортивного, информационного и горного права), отмечает, что «термино-
система комплексной отрасли права является по своему характеру вто-
ричной терминосистемой, объединяющей в себе терминологические
единицы разных терминосистем, причем сама вторичная терминосистема
соотносится как часть и целое лишь с одной терминосистемой — термино-
системой права» [2013 : 57]. В составе таких терминосистем на основе ге-
нетического анализа терминов автор выделяет термины базовой (исход-
ной) терминосистемы (правовые), термины терминосистем-доноров (спор-
та, медицины и т.д.), термины смешанного типа, образованные на основе
соединения единиц разных терминосистем. Рассматривая возможные па-
радигматические отношения организации микрополей в соответствии с
формой выражения понятий (универбы и поливербы) и синтагматикой, от-
ражающей родовидовые отношения в составе полилексемных терминов
исследуемых вторичных терминосистем, автор гипотетически выделил
следующие логико-языковые отношения между единицами исследуемых
терминосистем:
«1) термин микрополя — юридический термин;
2) термин микрополя принадлежит терминосистеме-донору;
3) термин микрополя представлен поливербом смешанного типа (ис-
ходный юридический термин, а формант — юридический терминоид);
4) термин-словосочетание микрополя носит смешанный характер
(исходный юридический термин, а формант принадлежит терминосистеме-
донору);

68
 5) термин микрополя представлен термином смешанного типа (ис-
ходная единица — юридический терминоид, а формант — собственно
юридический термин);
6) термин микрополя представлен термином смешанного типа (ис-
ходный термин — юридический терминоид, а формант — единица терми-
носистемы-донора);
7) термин микрополя представлен термином смешанного типа (ис-
ходная единица принадлежит терминосистеме-донору, а формант пред-
ставлен юридическим термином)»1 [2013 : 120-121].
Наложив эту гипотетическую схему на реальную реализацию пара-
дигматических и синтагматических связей в терминосистемах, М. А.
Левина отметила, что 3 тип логико-языковых отношений, выделенный ги-
потетически, «не отмечен ни в одной из исследуемых терминосистем, по-
скольку возможности дифференциации специальных понятий при помощи
языковых единиц, не имеющих специального содержания, по-видимому,
невозможен» [2013 : 124]. Проведенный логико-языковой анализ взаимо-
действия разносистемных единиц, вместе с тем характеризует когнитив-
ный механизм формирования научных картин мира, формируемых ком-
плексными отраслями знания.

1 Под юридическим терминоидом М. А. Левина понимает единицу общелитера-

турного языка или общенаучного терминологического фонда в составе термина-
словосочетания, не имеющая собственного терминологического значения.

69
 2.1.6. Проблема национально-культурной специфики
научных картин мира

В терминоведении часто отмечается универсальный характер систем

понятий, выражаемых терминами соотносимых терминосистем в разных
языках [Чернышенко и др. 2015 : 205], а следовательно и научных картин
мира. Исследователи, признающие национально-культурную специфику
научных картин мира, иногда связывают ее лишь с формальной, а не со-
держательной стороной терминов [Корнилов 2003 : 43, 46]. То есть соглас-
но этой точке зрения национально-культурной спецификой обладает не си-
стема понятий, а только языковое оформление ее репрезентантов — тер-
минов, что очевидно. Однако данная точка зрения, разделяемая и другими
исследователями, в большей степени основана на анализе естественнона-
учных и математических терминосистем, хотя и они могут проявлять
национально-культурную специфику не только формальной, но содержа-
тельной сторон термина. Так, современная буддистская наука Востока на
Тибете до сих пор опирается на изучение человека с помощью астрологии
и медицины [Ирхин, Кацнельсон 2005 : 459], что не может не оказать вли-
яния на систему понятий науки и национально-культурные особенности
научной картины мира.
Изучая факторы, обуславливающие национально-культурную спе-
цифику космических программ, А. Е. Тарасов отметил, что при создании
терминов для описания космических исследований, основоположники
космических полетов закономерно использовали лексику, свойственную
деятельности по масштабу и специфике схожей с космическими полетами.
Например, в работах К. Э. Циолковского, используются слова прорыв, за-
воевание (освоение), покорение, погоня за пространством. В России эти
представления восходят к освоению Сибири и Дальнего Востока. Амери-
канские авторы, обосновывая необходимость деятельности в космическом
пространстве, используют слова высокий рубеж (high frontier) и (глобаль-
ный) вызов (challenge). Первое ранее употреблялось применительно к пио-
нерам-первопроходцам Дикого Запада. «Сформировавшаяся легенда о ге-
роях «рубежа» пропитана активизмом, устремлением: граница, продвига-
ясь вперед, пожирает пространство. Глобальный вызов также относится ко
временам освоения Дикого Запада. Вызов (challenge) бросался американ-
ским пионерам со стороны осваиваемого ими дикого пространства. Позже
эта идея была перенесена на космическое пространство». Таким образом,
автор делает вывод о том, что космическая программа «несет на себе отпе-

70
чаток исторического опыта народа ее создавшего. Тем самым она стано-
вится неотъемлемой частью культуры этой страны. Формулировка косми-
ческой доктрины ведется с использованием образов культуры определен-
ного народа и рассчитана, естественно, на восприятие представителями
этого народа» [URL].
Далее А. Е. Тарасов, рассматривая проблему эквивалентности тер-
минов исследуемой области, отмечает, что при своей видимой одинаково-
сти «образцы космической техники разных стран кардинально отличаются
друг от друга, так как в основу их создания положены различные концеп-
ции, различие которых обусловлено неодинаковостью философских уста-
новок, принятых при формулировании этих концепций. Неодинаковость
философских установок, в свою очередь, является следствием влияния
специфики культурно-исторического опыта народа, представителями ко-
торого являются авторы космической программы. Так, в России с ее суро-
вым климатом транспортная станция является убежищем от непогоды и
при определенных условиях даже фактором выживания путника, отпра-
вившегося в дальнюю дорогу. Поэтому каждая станция была автономной и
могла предоставить путнику достаточно надежное убежище. Советская
космическая станция задумывалась как промежуточное убежище для пу-
тешественников к далеким планетам» [URL].
Терминосистемы гуманитарных наук (юриспруденции, историче-
ской науки, музыкального искусства и др.) всегда культурно маркиро-
ваны. Так, И. Х. Тотоонова пришла к выводу, что лингвомузыкальная кар-
тина мира является важнейшей составляющей этносознания кавказских
народов, но полного совпадения состава рассматриваемых терминосистем
в осетинском и адыгских языках нет:
«1) такое яркое явление адыгской национальной культуры, как …
«народный музыкант», «распорядитель торжеств», «шутник, тип мно-
гофункционального народного увеселителя», «певец», «сочинитель песен и
наигрышей», в осетинской музыкальной культуре не представлено, соот-
ветственно, отсутствует и термин, обозначающий это понятие;
2) значительные расхождения отмечены в составе и структуре жан-
ровой классификации народных песен: осетинские народные песни состав-
ляют пять жанровых областей, адыгские — семь. Из них в осетинском
языке только две жанровые области — обрядовые и эпические песни име-
ют иерархическую структуру, в то время как в адыгских языках все жанро-
вые области народной песни иерархичны (исключение составляют песни о
нартах).

71
 Например, одна из наиболее сложных и объемных жанровых обла-
стей народного песнетворчества в исследуемых музыкальных культурах —
обрядовая песня представлена у осетин двумя жанровыми циклами: 1 —
культовым и 2 — семейно-бытовым. В свою очередь, семейно-бытовой
цикл составляют три семейства песен: 1) свадебно-обрядовые, 2) колы-
бельные и 3) причитания.
У адыгов жанровую область обрядовой песни образуют три жанро-
вых цикла: 1 — культовый, 2 — производственно-магический и 3 — се-
мейно-бытовой. При этом семейно-бытовой цикл включает, как и в осе-
тинском языке, три семейства песен, но объем их больше: 1) песни, свя-
занные с рождением и воспитанием ребенка; 2) свадебные и застольные
песни; 3) песни, связанные с окончанием жизни человека. Эти различия за-
висят от конкретно-исторических и социальных условий, в которых фор-
мировалась терминологическая лексика того или иного языка.
В-четвертых, основной состав терминов терминосистемы «вокальное
искусство» в каждом из изучаемых языков представлен исконным матери-
алом» [2003 : 8]. Приведенные выводы о различии в составе терминов и
наличии терминологических лакун свидетельствуют о проявлении нацио-
нально-культурных различий в концептуальной музыкальной картине ми-
ра.
Исследуя терминосистему «Делопроизводство и архивное дело» в
русском, белорусском и украинском языках, Н. А. Тюрикова отмечает
«различия в результатах отбора стандартизируемых терминов. Причины,
обусловливающие их, лежат, скорее всего, в экстралингвистической сфере
и связаны с различными подходами к содержанию предметной области, с
несоответствием временных диапазонов в формировании стандартов, с
влиянием смежных отраслей знания на исследуемую область» [2013 : 127].
Особо заметна национально-культурная маркированность юридиче-
ских терминов. Даже для социумов, использующих один и тот же язык
(например, региональные варианты английского языка в Великобритании,
США, Австралии, Индии и т.д.), характерна национально-культурная спе-
цифика систем понятий. Рассматривая юридическую терминологию, У.
Проберт приходит к выводу, что каждый юридический термин имеет не
только референтное, «но и социальное», коннотативное значение, которое
является выразителем его содержательной национально культурной спе-
цифики [см.: Лезов С.В. 1986 : 30]. Каждое государство имеет собственную
историю развития государства, права и правовых отношений. В результате
эволюции человеческих обществ возникло большое разнообразие право-

72
вых систем, которые характеризуются как сходными (универсальными)
чертами, так и специфическими, которые обусловлены различными куль-
турно-историческими, социальными и экономическими условиями разви-
тия государств. Понятие «правовая культура» объединяет в себе два поня-
тия «право» и «культура». Правовая культура развивалась с древнейших
времен [Пронина 2012 : 222]. Ее «можно определить как систему истори-
чески сложившихся правовых традиций, убеждений, ценностей, идей,
установок практического правомерного поведения, обеспечивающего вос-
производство правовой жизни общества на основе преемственности.
Наиболее яркие выражения правовая культура как одна из составляющих
различных локальных цивилизаций находит в традиционно устойчивой со-
вокупности правовых источников, принципов, норм, процедур, традици-
онном правосознании, сложившихся в процессе длительного взаимодей-
ствия правовых, моральных, религиозных стандартов» [Крашенинникова
2010].
Еще в донаучный период юридические терминосистемы развивались
как культурно маркированные, хотя рецепция правовых норм происходила
постоянно. Рассмотрим некоторые различия на материале терминов древ-
него права в русском и английском языках.
В разных редакциях Русской Правды можно выделить тематические
группы номинативных единиц, обозначающих: 1) администртивных лиц
(вирник, волостель, гридь, тивун, судия, десятник, куноемча, наместник,
пристав, сельскии староста, ротаиныи староста); 2) участников судеб-
ного процесса (видок, поручник, послух); 3) служителей культа (диакон,
епископ, игумен, митрополит); 4) представителей социально-
экономических групп (болярин, купчина, изгои, челядин, холоп, свободен
муж, господин, смерд); 5) преступных лиц (головник, любодеи, убиица,
тать, разбоиник); 6) виды преступных действий (убити, ударити, тать-
ба); 7) правомерные действия, включая наказания (извод, рота, поле, свод,
купити, платити, продажа, волостельская казнь); 8) имущества (оружие,
скот, прок); 9) налогов и специальных сборов (вира, наклади, свадебное,
сгородное, урок); 10) органов государства (суд) [КП].
Начальный этап развития английской правовой терминологии — ан-
глосаксонский период в истории Англии. Англосаксы полностью овладели
Британией к началу VII в. Вскоре после этого у них начинается процесс
разложения свободной общины и превращения свободных крестьян в зави-
симых [Очерки по истории Англии… 1958 : 11], то есть зарождается фео-
дальный строй. Культурно-исторические особенности возникновения ан-

73
глосаксонского государства в Британии, процесс феодализации англосак-
сонского общества, его социальная дифференциация предопределили со-
став терминологической правовой лексики. Так, в начальные периоды раз-
вития англосаксонского права в его терминологии можно выявить едини-
цы со значением: 1) административных лиц (ealdorman, cyninges discðen,
scyrman), 2) недолжностных лиц-участников судебного процесса
(gewitness), 3) служителей культа (arcebisceop, maessepreost, bisceop), 4)
представителей различных социальных групп (ceorl, hyrigmann, eorl), 5)
преступников (þeof, utlah, fl yma), 6) преступных действий (cwalu, hearm,
husbruce, leather, man-sleaht), 7) правомерных действий (mund, seht, ðrifeald
ordale), 8) собственности (aerfelond, agenlond, bocland, lond), 9) налогов
(feorm, gafol, gafolbere, gafolpenig, portgeriht, strand, stream); 10) органов
государства (gemōt, hundreds gemōt, scirgemōt) [AL] и др.
Как видим, состав терминов демонстрирует определенные нацио-
нально-культурные особенности уже на начальном этапе формирования
права в разных государствах, несмотря на значительное сходство темати-
ческих групп терминов (наименования налогов, преступлений и др.). Такой
особенностью обладает, например, состав терминов, обозначающих соци-
альные группы (бояре, княжи люди; ceorl, hyrigmann, eorl), налогов (мъзда,
урок; feorm, gafol, gafolbere, gafolpenig, portgeriht, strand, stream). Различна
дифференциация свидетелей (видок, послух; gewitness — свидетель) и т.д.
Обращение к другим правовым культурам также свидетельствует о
национально-культурной самобытности древних терминов. Так, в Древнем
Египте существовала особая правовая классификация землевладельцев:
Царские хемуу, имевшие личные наделы в поместьях храмов и вельмож,
обязанные выплачивать налоги продуктами сельского хозяйства, дворцо-
вые хентиуше (букв. «стоящие перед прудом») — служащие поминальных
храмов египетских фараонов, которые являлись мелкими собственниками
средств производства, ксерпы — общинные старосты, управлявшие зе-
мельным фондом, поступал в непосредственное управление [Трикоз 2005 :
187].
Конечно, и в правовой терминологии разных государств на различ-
ных этапах их формирования имелись и имеются универсальные понятия,
что обусловливается характером права — быть регулятором всех обще-
ственно-экономических отношений в обществе, в связи с чем в правовых
системах разных народов формируются сходные понятия (преступление и
наказание, судебный процесс, доказательство и др.). Универсальность ча-

74
сти понятийной системы обусловлена и культурно-языковыми контактами
народов в ходе исторического развития общества.
Вся картина мира, закрепленная в праве, входит в систему правове-
дения (науки о праве), в которой она интегрируется сообразно с теоретиче-
скими конструктами науки (норма права, отрасль права, институт права,
механизм правового регулирования и т.д.). Наука о праве, как и само право,
обладает национально-культурной спецификой. Так, в англосаксонском
праве тщательно разработана категория причинности (causation), которой
нет соответствия в российской правовой науке. Причинность выражается
аксиомами, например, различие между legal cause и cause-in-fact заключа-
ется в следующем: то, что X является фактической причиной (cause-in-fact)
Y не означает, что X — юридическая причина (legal cause) Y. В англосак-
сонском правоведении нет понятия механизм правового регулирования,
присутствующего в российской науке о праве.
Подобные примеры многочисленны и могут затрагивать различия в
концептуализации правовой действительности разных государств, исполь-
зующих один и тот же язык. Так, в Великобритании с XIII в. формирова-
лась следующая классификация преступлений (crimes) по степени тяжести:
treason — felony — misdemeanour. По указанным классификационным ря-
дам распределялись термины следующей ступени дифференциации:
treasons (high treason, treachery) — felonies (blackmail, riot и др.) — misde-
meanours (conspiracy, malicious damage, barratry и др.). С конца XIX в. раз-
личия между терминами felony и misdemeanour начинают ослабевать, и
данная классификация лишается своего практического значения [Совре-
менное зарубежное уголовное право… 1961 : 332]. Место этой классифи-
кации занимает дифференциация понятий по направленности преступле-
ний: crimes against the state, crimes against property, crimes against justice,
crimes against religion, crimes against reputation, crimes against security,
crimes against morality и др. Следует отметить, что классификация на фе-
лонии и мисдиминоры сохранилась до сих пор в праве США. Более того,
эти термины стали дифференцироваться по степени тяжести при помощи
буквенных индексов: felony A, felony B и т.д.
Национально-культурная специфика может заключаться и в значени-
ях терминов правоведения. Например, в семантике английских и амери-
канских юридических терминов имеются существенные различия, отра-
жающие особенности государственного устройства двух стран. Термин
criminal law в английской терминосистеме означает «laws relating to acts
committed against the laws of the land and which are punishable by the state»

75
[DL]. В американской терминологии этот термин имеет значение «laws of
state or federal government giving punishment for the breach of the established
rules of conduct» [Black]. В семеме американского термина можно выделить
дифференциальные семы ‘state government’ или ‘federal government’, ха-
рактеризующие национальную специфику государственно-правовой си-
стемы США, поэтому их можно считать этнокультурными семами, по-
скольку в США юрисдикция подразделяется на федеральную юрисдикцию
и юрисдикцию штатов. В английской правовой системе такого деления не
наблюдается, поэтому в семеме английского термина выделяется только сема
‘punishable by state’ [см.: Максименко 2003 : 10].
Еще больше этонокультурных различий можно обнаружить в сфере
правовой номенклатуры: Верховный суд Российской Федерации, Консти-
туционный суд Российской Федерации, Her Majesty's Courts of Justice of
England and Wales, Supreme Court of the United Kingdom, Senior Courts of
England and Wales (Великобритания), U.S. Supreme Court, U.S. Federal
Court of Appeals, Court of International Trade (США).
Таким образом, и научные картины мира могут в той или иной фор-
ме проявлять не только формально-языковую, но и лексико-
семантическую, а следовательно, и концептуальную национально-
культурную специфику, поскольку наука — неотъемлемая составная
часть культуры, которая определяет многие важные стороны жизни обще-
ства и человека. «У науки есть свои задачи, отличающие ее от других сфер
культуры… Задача науки — получение объективных знаний об окружаю-
щем мире, познание законов, по которым он функционирует и развивается.
Обладая этим знанием, человеку намного легче преобразовывать мир. Та-
ким образом, наука представляет собой сферу культуры, наиболее тесно свя-
занную с задачей непосредственного преобразования мира, повышения его
комфортности и удобства для человека. Именно бурный рост науки, начавший-
ся в Новое время, создал современную техническую цивилизацию — мир, в
котором мы сегодня живем» [Садохин 2006 : 6].
Определение науки как составной части культуры, формирующей,
хранящей и производящей информацию и знание особенно заметно при ее
функциональном определении: «Функции культуры. Любая культура, а
точнее, культура любого общества может быть рассмотрена как система,
включающая подсистемы, каждой из которых соответствует собственная
функция: первая — производство культурной информации: всех видов ду-
ховных ценностей, развитие языка как функции духовного освоения дей-
ствительности, народное творчество (фольклор, сказания, мифы), нрав-

76
ственные нормы и представления, право, религия, философия, научные
знания и концепции, искусство; вторая — хранение культурной информа-
ции: в живой исторической памяти (реальное соблюдение обычаев, тради-
ций, использование технологий) и в виде разнообразных хранилищ (музеи,
библиотеки); третья и четвертая — распространение и усвоение культур-
ной информации (две тесно связанные функции): социализация и духовное
формирование человека. Осуществляется на двух уровнях: микросреды
(семья, первичный трудовой коллектив) и институционального образова-
ния и воспитания (школа, средства массовой информации, общественные
организации и др.)» (курсив мой. — С. Х.) [Культурология 2001 : 27-28].
Любые новые научные идеи возникают в недрах национальных наук
и лишь затем могут стать достоянием мирового научного сообщества, а
могут долгое время оставаться достоянием национальной науки, например
в условиях охраны государственной тайны. Достаточно сказать, что своим
возникновением сама когнитивная лингвистика обязана, главным образом,
работам американских языковедов, и лишь затем приобрела своих привер-
женцев во многих странах. Учитывая, что разные картины мира соотносят-
ся с разными типами знания, можно говорить о единых национальных инва-
риантных когнитивных феноменах — когнитивных картинах мира, реализу-
ющихся в многообразии вариантов, закрепленных средствами языка — языко-
вой картиной мира.

77
 ГЛАВА 3. СПОСОБЫ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ НАУЧНОГО ЗНА-
НИЯ

3.1. Научный концепт

Как отмечалось в первой главе, основным отличием терминологиче-

ского концепта от нетерминологического объявляется отсутствие нацио-
нально-культурной специфики у терминологических концептов и невоз-
можность их переживания [Голованова 2011 : 28-30]. Напомним также
представленную в первой главе точку зрения З.Д. Поповой и И. А. Стер-
нина о том, что этнокультурная специфика и ценностная составляющая не
всегда характеризуют концепт, так как есть концепты, у которых такая
специфика не выявляется. [Попова, Стернин 2007 : 25]. В предыдущей гла-
ве были представлены доказательства возможности проявления нацио-
нально-культурной специфики научных терминов, а следовательно, и кон-
цептов. Соглашаясь с отсутствием облигаторности переживания концептов
и их оценочности, тем не менее, считаем необходимым рассмотреть эти
проблемы по отношению к терминологическим концептам.
Научная деятельность — это творчество, которое немыслимо
без переживаний. Характеризуя муки творчества как общекультурное
явление, Г. С. Альтшуллер и И. М. Вёрткин пишут: «Творчество, — это
война. Тяжелая война. И здесь неизбежны потери. Но рядовые фронта ее
Величества Культуры с честью несут в веках знамя своего Дела. Трудно
найти точное определение понятию «творческая личность». Очень уж ем-
кое это понятие. Творца можно сравнить со знаменосцем, во весь свой рост
поднявшимся над суетой и опасениями, неудачами и бедами, соблазнами и
недугами и над всеми другими «боевыми действиями» обстоятельств.
Рвутся снаряды, громыхают взрывы... Но он стоит, он есть, он был и будет;
он — такая же реальность, как восходящее каждый день Cолнце. Он вечно
реющим знаменем своим словно подает нам знак: в атаку! в атаку! только
в атаку! Он будит в нас человечность, подавая пример благородного слу-
жения выбранному Делу. А если рядом раздается взрыв... Что ж, на войне
неизбежны потери. Встанут новые знаменосцы. Творческая личность не
сворачивает с избранного пути достойного творчества. Не позволяет чув-
ство долга. Цандер называл это долгом перед человечеством. Какое вели-
кое счастье чувствовать себя сопричастным всему миру, обязанным всему
человечеству, и нынешнему, и грядущему ... Но наступает срок и приходит
расплата. В жизни за все приходится платить. И за радость творчества тоже.

78
В лавке жизненных удач мы выбираем то, что нам, по вкусу и «по карману».
Самая дорогая цена — за право быть творческой личностью. Платить прихо-
дится своей искореженной судьбой. Несчастной судьбой своих близких —
самых дорогих людей» [1994 : 124-125].
Сказанное вполне относится и к науке. Вспомним хотя бы историю
развития генетики в СССР. В ходе Большого террора (30-е гг. ХХ в.)
большинство видных генетиков были репрессированы, расстреляны или
погибли в тюрьмах за приверженность к научным идеям (Н. И. Вавилов, Н.
М. Тулайков, Г. А. Левитский, Л. И. Говоров, С. Г. Левит и др.). В годы
Большого террора пострадали и лингвисты, которые выступали против
официально одобряемой И. В. Сталиным теории марксиста Н. Я. Марра.
Спустя 15 лет после смерти Н. Я. Марра и его учение было развенчано в
работе «Марксизм и вопросы языкознания» И. В. Сталина, ранее поддер-
живавшего его, а сам ученый был подвергнут официальной критике за
«идеализм» в языкознании.
Менее драматические примеры, тем не менее, также свидетельству-
ют о том, что ученые, работающие в самых различных сферах знания, ис-
пытывают творческие муки при формировании научных теорий, идей и
концептов. Е.М. Кляус так описывает историю развития теории поля А.
Эйнштейном и переживания им этого научного концепта: «Теория элек-
тромагнитного поля зародилась в уме Фарадея, Максвелл дал его уравне-
ния. Поле тяготения начал изучать Ньютон, а завершил в общей теории
относительности Эйнштейн. Но они оставались оторванными друг от друга
сущностями. Единая теория поля должна была их связать!
Единая теория поля... В ней и его сизифов труд, и его танталовы му-
ки. Сколько раз Эйнштейну казалось, что он вплотную приблизился к це-
ли. «Думаю, что я наконец ухватился за краешек истины...». Потом отхо-
дил от нарисованной им картины, превращался в строгого судию и — все
перечеркивал, начинал сначала. «Я хорошо понимаю, — говорил он, —
почему многие так любят колоть дрова: тут сразу налицо результат рабо-
ты». Труд, который он взвалил на свои плечи, непосилен для одного чело-
века — это он сознавал и не обольщался надеждой. Ему попросту не
успеть. Однако какая-то сила, что многократно сильнее его, заставляла
продолжать начатое.
Однажды он сказал своему ассистенту: «Для нашей работы необхо-
димы два условия: неустанная выдержка и готовность всегда выбросить за
борт то, на что ты потратил так много времени и труда». Откуда он черпал
силы, чтобы годами выдерживать такое колоссальное умственное напря-

79
жение? В этом — одна из загадок его поразительного интеллекта. Порой
ему казалось, что трудности преодолены. «Единая теория поля теперь за-
кончена, — писал он за четыре года до смерти Морису Соловину. — Од-
нако применения ее наталкиваются на такие математические трудности,
что я, несмотря на все усилия, еще не в состоянии ее хоть сколько-нибудь
проверить. Это состояние будет длиться еще долгие годы главным образом
из-за отсутствия у физиков должного понимания логико-философских ар-
гументов».
Примерно в это же время в письме к Мишелю Бессо он сообщает:
«После нескольких лет работы я наконец нашел естественное обобщение
уравнений гравитационного поля; я полагаю, что оно окажется пригодным
для единой теории поля. Однако из-за того, что вычислить соответствую-
щие интегралы очень трудно, я не располагаю вескими аргументами ни за,
ни против. Авгуры сходятся на том, что современной математике с этим не
справиться. Но я не прекратил борьбу и мучительно занимаюсь этим денно
и нощно. Завидная судьба, когда до последнего вздоха ты захвачен рабо-
той! В противном случае страдания, порожденные глупостью и безумием
людей, были бы столь тяжкими! — а ведь это как раз то, что несет с собой
политика» [URL].
В своей речи «Mein Glaubensbekenntnis» («Мое кредо»), изданной
«Лигой человеческих прав» в 1932 г. в Германии в виде патефонной пла-
стинки, А. Эйнштейн описывает еще один вид переживания, испытывае-
мого им и связанного непосредственно с научным творчеством, — религи-
озную веру: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на
долю человека, — это ощущение таинственности. Оно лежит в основе ре-
лигии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не
испытал этого ощущения, кажется мне, если не мертвецом, то во всяком
случае слепым. Способность воспринимать то непостижимое для нашего
разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чья красота и
совершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого отзвука, —
это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен. Я довольствуюсь
тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пыта-
юсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структу-
ры всего сущего» (Курсив мой. — С.Х.) [1967 : 176].
Вера как часть мировоззрения соотносится с эмоциональным пере-
живанием иррационального в процессе познания и формировании научной
картины мира. Нобелевский лауреат в области физики В. Гейзенберг, от-
мечая, что естествознание имеет дело с объективным материальным миром

80
и ставит задачу формулировать правильные высказывания об объективной
действительности и понимание существующих в ней связей, подчеркивал
вместе с тем, что религия имеет дело с миром ценностей и ведет речь о
том, что должно быть. Естествознание, таким образом, толкует о верном и
неверном, а религия — о добре и зле, о ценном и не имеющем ценности, то
есть естествознание — это основа технически целесообразного действия, а
религия — основа этики. Религиозная вера представляет собой субъектив-
ное решение, которым мы устанавливаем для себя ценности, упорядочивая
тем самым наше жизненное поведение [Гейзенберг 1980 : 83].
«Этот особый «естественно-научный» тип религиозности Эйнштейн
назвал космическим религиозным чувством. Это именно религиозность: не
познание Бога, а уверенность в его существовании, происходящая, по сло-
вам Эйнштейна, «из глубокой эмоциональной уверенности в высшей логи-
ческой стройности устройства Вселенной». Космическая религия разумна
и потому не слепа и не суеверна: она изгоняет призраки и исключает фана-
тизм» [Захаров : URL].
Ценностное (аксиологическое) осмысление научных концептов также
характерно для научного познания. Ценность понимается как значимость,
важность и полезность чего-либо. Она выступает как одно из свойств
предметов или явлений, присущих им не в силу их природы, а как субъек-
тивная оценка их свойств в сфере общественного бытия. Понятие ценности
образуется в результате оценки предмета или явления человеком. Оценка
считается универсальной категорией для всех аспектов человеческой дея-
тельности. «В применении к познавательному процессу понятие «цен-
ность» … оказалось неоднозначным, многоаспектным, фиксирующим раз-
личное аксиологическое содержание. Это, во-первых, отношение эмоцио-
нально окрашенное, содержащее интересы, предпочтения, установки,
сформировавшиеся у ученого под воздействием нравственных, эстетиче-
ских, религиозных, социокультурных факторов в целом. Во-вторых, это
ценностные ориентации внутри самого познания, т.е. собственно логико-
методологические параметры, в том числе и мировоззренчески окрашен-
ные, на основе которых оцениваются и выбираются формы и способы опи-
сания и объяснения, доказательства, организации знания, напр., критерии
научности, идеалы и нормы исследования. В-третьих, ценности в познании
— это объективно истинное предметное знание (факт, закон, гипотеза,
теория) и эффективное операциональное знание (научные методы, регу-
лятивные принципы), которые именно благодаря истинности, правильно-

81
сти, информативности обретают значимость и ценность для общества»
[ЭЭФН].
При определении понятия ценности исходят не только из положи-
тельной значимости, но также отрицательной. А. А. Ивин, кроме положи-
тельных и отрицательных ценностей выделяет также ценности нулевые,
отмечая, что «слово действие является общим именем не только для соб-
ственно действия, но и для воздержания. Поэтому ценностное отношение
имеет место как в том случае, когда предмет оказывается объектом поло-
жительного или отрицательного интереса субъекта, так и в том случае, ко-
гда предмет исключается субъектом из сферы своих интересов, когда ему
приписывается нулевая ценность [1970 : 230].
Наука и научная картина мира — ядро мировоззрения, составные ча-
сти которого представлены: 1) знаниями о природе, обществе, культуре,
человеке; 2) идеалами и ценностями (материальными и (или) духовными),
на которые ориентируется человек в своей жизни и к достижению которых
он стремится; 3) убеждениями и верой людей (религиозной и научной ве-
рой в прогресс научного знания) [Трофимов 2009 : 57]. Все три составные
части мировоззрения тесно связаны.
Вера призвана создавать новые ценностные идеалы. Тесную взаимо-
связь философского понятия веры и науки отмечал Н. Виннер: «...без веры,
что природа подчинена законам, не может быть никакой науки» [1958 :
195]. Обоснования веры и знания разнонаправлены. «Знание становится
таковым в результате логического оформления, обоснования, проверки,
доказательства достоверности и истинности, и лишь в таком качестве оно
обретает не только когнитивную, но и социальную значимость, начинает
функционировать в культуре, включаться в коммуникации и различные
формы деятельности. Вера же базируется совсем на другом — на подтвер-
ждающем ее результаты опыте, на социальной санкции и общезначимости
того, во что верят. И лишь затем может возникнуть необходимость ре-
флексии и критики этой субъективной уверенности, но такие рефлексии и
критика будут осуществляться на базе новых социально апробированных
«несомненностей». «При таком подходе вера не противопоставляется
жестко знанию, а эпистемологический статус веры, ее функции в познава-
тельной деятельности не оцениваются однозначно отрицательно» [Мике-
шина 2005 : 70].
Обсуждая проблему соотношения рационального и иррационального
в процессе познания, Л. А. Микешина отмечает: «В качестве неявных
форм в научном знании присутствуют также традиции, обычаи повседнев-

82
ности и здравого смысла, а также предмнения, предзнания, предрассудки,
которым особое внимание уделяет герменевтика, поскольку в них пред-
ставлена история». И далее: «На научное знание оказывают воздействие
как принципы теоретически развитой идеологии, так и принципы обыден-
ного идеологического знания — мало систематизированного, содержащего
наряду с объективными оценками иллюзии, предрассудки и заблуждения»
[Микешина 2005 : 78, 326].
По мнению В. М. Лейчика, оценочный признак присущ всем терми-
носистемам, поскольку наука не может быть полностью нейтральна, осо-
бенно на этапе первоначального наименования, когда проявляется отно-
шение ученого к обозначаемому явлению [Лейчик 1983 : 84]. Оценочный
компонент значения термина часто достаточно устойчив, так как он обра-
зуется на реальных признаках явлений и выражает мнение об их желатель-
ности/нежелательности. Эта оценка не зависит от индивидуального упо-
требления, а потому входит в качестве семантического компонента в зна-
чение термина. Она квалифицируется как интеллектуальная оценка, по-
скольку обнаруживает связь с рациональным, теоретическим осмыслением
действительности [Широкова 1983 : 85-86].
В качестве субъектов «оценивания» явлений научной действитель-
ности и понятий, выраженных терминами, выступают индивиды (субъекты
научного творчества), однако их оценка может отражать как индивидуаль-
ный, личностный подход к явлению, так и групповой. Оба подхода пред-
ставляют собой диалектическое единство. Индивидуальной в строгом
смысле этого слова может, по-видимому, считаться лишь оценка, осу-
ществляемая основателем научных течений или учений. Впоследствии
приверженцы различных учений развивают его, исходя из основных поло-
жений и принципов определенной теории.
Таким образом, научный концепт — «это содержательная единица
… концептуальной системы ученого, включающая понятие как квант объ-
ективной научной информации, а также сенсорный, эмотивный, ассоциа-
тивный, оценочный компоненты, которые формируются в процессе чело-
веческой деятельности и познания мира» [Заборовская, Криницкий 2011 :
85].
Когнитивное мышление формирует модели проблемной среды, по-
строение которой как в эволюционнном плане, так и в онтогенезе, «начи-
нается с формирования в ней простых конкретных чувственных образов
объектов, ситуаций и действий. В нейронной модели смысловым элемен-
там, являющимся конкретными объектами, ситуациями или действиями,

83
соответствуют нейронные ансамбли нижних уровней иерархии… В гипо-
тетической многоуровневой нейронной модели должна происходить акти-
вация смысловых элементов (нейронных ансамблей) по вертикали — снизу
вверх, т.е. от частного к общему, или индукция, и от частей к целому, или
синтез. Должны происходить и встречные возбуждения сверху вниз, т.е. от
общего к частному, или дедукция, и от целого к частям, или анализ» [Ша-
мис 2006 : 256-257]. Такая активация смысловых элементов не может не
включать в себя оценочный компонент мыслительной операции.
Научная картина мира представляет собой упорядоченную систему
знаний, которая обобщает результаты естественных, технических и соци-
альных наук на определенном отрезке исторического времени [Трофимов
2009 : 57], причем она имеет много общего с другими картинами мира
(мифологической, философской, религиозной) [Алефиренко 2011 : 11-12].
Эта общность и тесная взаимосвязь научной картины мира с иными ее ва-
риантами, а также взаимосвязь вариантов научных картин мира не означа-
ет, что в принципе невозможно выявить специализацию концепта. Концеп-
туальные связи между разными научными сферами безусловно можно об-
наружить и проследить. Такие связи способствуют развитию научного
мышления на основе когнитивной метафоры и пересечения предметно-
объектных сфер различных наук, но в рамках определенной научной кон-
цептосферы каждый научный концепт призван прежде всего фиксировать
системные связи с другими концептами той же сферы на основе закрепле-
ния вербализованными репрезентантами (терминами) места таких концеп-
тов в соответствующей концептосфере. Иными словами, научные концеп-
ты, как и термины конкретной науки (включая общенаучные и межотрас-
левые), всегда специализированы, но обладают общими свойствами с со-
относимыми концептами других концептосфер, обусловленными характе-
ром научного знания, призванного выявлять объективные и разносторон-
ние свойства одних и тех же или сходных предметов, явлений и искус-
ственных научных конструктов в процессе научных исканий, споров, пе-
реживаний и оценок.

84
 3.2. Специальные единицы и их роль в формировании
научных концептов

З. Д. Попова и И. А. Стернин пишут: «Концептосфера невербальна и

существует в сознании на базе УПК (универсально-предметного кода. —
С.Х.) автономно, независимо от языковых средств ее выражения, объекти-
вации. Проблема вербальной, языковой репрезентации, объективации кон-
цептов — это особая проблема, связанная с коммуникативными потребно-
стями индивидов, а не с существованием и функционированием концепто-
сферы как субстрата мышления» [2001 : 36]. Однако существование и раз-
витие научной концептосферы, с одной стороны, обусловливает наличие в
языке науки различных языковых репрезентантов научных концептов, а с
другой стороны, формирование и преобразование концептосферы тесным
образом связано с функционированием единиц языка в научном дискурсе.
Как уже отмечалось выше, терминологический концепт не может не быть
специализированным в рамках определенной концептосферы, в которой
даже соотносимые научные концепты разных отраслей знания проявляют
свои вариантные свойства, обусловливая вариативность картин научных
мира.
В настоящее время к специальной лексике, кроме терминов, относят
также терминологическую лексику, номены, прототермины, терминоиды,
предтермины, квазитермины, профессионализмы. В существующей линг-
вистической литературе не существует однозначного понимания некото-
рых из указанных единиц. Так, вопрос о разграничении терминов и тер-
минологической лексики обычно рассматривается с точки зрения со-
отношения части и целого. Но это соотношение по-разному понимается
исследователями. Например, Н. П. Кузьмин полагает, что терминология
— это часть терминологической лексики. Терминология характеризуется
общепринятостью, обязательностью для употребления в пределах специ-
альной отрасли знания. Термины сознательно отбираются из состава терми-
нологической лексики в соответствии с заранее сформулированными требова-
ниями [1962 : 142-146]. Иное понимание соотношения терминологической
лексики и терминов находим у Л. Н. Комаровой, которая считает, что «терми-
нологическая лексика включает в себя слова и словосочетания, которые из
сферы узкоспециальной получили выход в язык массовой коммуникации, ста-
ли широко распространенными в непрофессиональном речевом контексте»
[1976 : 144], то есть детерминологизировались.

85
 Принимая первый подход к соотношению терминологии и термино-
логической лексики, следовало бы признать, что любая терминологическая
единица возникает как готовый вариант термина в общем или профессио-
нальном дискурсе, и лишь затем происходит сознательный отбор таких
единиц и их рецепция терминосистемой. Вряд ли можно представить, что
термины интеграл, протон, кассация, ремитент и другие возникли за
пределами терминологических систем.
Взаимодействие лексики, как специальной, так и общего употребле-
ния, происходит в двух направлениях: терминологизации слов и детерми-
нологизации специальных лексем. В первом случае слово общего употреб-
ления адаптируются определенной терминосистемой, ограниченной поня-
тийной сферой, которая, хотя может расширяться и обновляться, однако
потенции таких изменений предопределяются системообразующими фак-
торами внешнего порядка. Во втором случае терминологическая единица
проникает в систему общеупотребительной лексики, которая носит более
открытый характер по сравнению с терминологической системой и спо-
собна усваивать более разнородные с точки зрения понятийной соотнесен-
ности единицы. Следовательно, с когнитивной точки зрения процессы
терминологизации и детерминологизации представляют собой результат
постоянного взаимодействия концептосфер и вариантов картин мира, их
расширения и усложнения. Усложнение картин мира и концептосфер спо-
собствует изменению функций языкового знака. Следовательно, концепту-
ализация и функциональная стратификация языковых единиц — взаимо-
связанные и взаимообусловленные процессы.
Одним из наиболее значимых для терминологии разрядов специаль-
ной лексики являются номены. Поскольку термины и номены — это тесно
взаимосвязанные и взаимообусловленные единицы, рассматривать их изо-
лированно друг от друга — значит необоснованно сузить проблему фор-
мирования терминологичности в системе языка, что неоднократно подчер-
кивалось исследователями различных терминосистем [см., напр.: Кандела-
ки 1973 : 61]. Номены (номенклатурные наименования, номенклатурные
знаки) были выделены еще в 30-е годы Г. О. Винокуром. «Что касается
номенклатуры, — писал он, — то, в отличие от терминологии, под ней
следует понимать систему совершенно абстрактных и условных символов,
единственное назначение которой состоит в том, чтобы дать максимально
удобные с практической точки зрения средства для обозначения предме-
тов, вещей без прямого отношения к потребностям теоретической мысли,
оперирующей этими вещами» [1939 : 7]. Такое определение номена натал-

86
кивает на мысль, что номенклатура присуща далеко не всем терминоси-
стемам или присуща им в разной степени.
Другой подход к номенам у А. А. Реформатского, который проводит
различие между терминологией и номенклатурой, основываясь на том, что
номены сопряжены с понятиями, но неисчислимы и более номинативны, в
то время как термины «связаны с понятиями науки, они для каждой науки
(в каком-то едином ее направлении) исчислимы и принудительно связаны
с понятиями данной науки» [1961 : 49].
О. С. Ахманова разграничивает термины и номены на основе проти-
вопоставления системы понятий и системы названий: «Терминология —
это система понятий данной науки, закрепленных в соответствующем сло-
весном выражении. Номенклатура же — это система названий для данной
совокупности более или менее конкретных объектов, составляющих со-
держание различных частей данной научной области в целом» [1966 : 6].
Полярная точка зрения представлена у А. И. Моисеева, который счи-
тает, что разграничение терминов и номенов основано на различии между
«предметной» и «понятийной» терминологией, то есть обозначениями, в
которых усилена предметная или понятийная ориентация, а следовательно,
«все учение о различии терминологии и номенклатуры в значительной ме-
ре обесценивается, будучи лишенным серьезных оснований» [1970 : 133].
А. Рейцак полагает, что различие между терминами и номенами
определяется условием коммуникации. По мнению автора, иногда в акте
коммуникации нет необходимости концентрировать внимание на всех
свойствах предмета, достаточно лишь указать на определенный специаль-
ный объект. В этом случае термин используется в денотативной функции
как заместитель такого объекта, то есть как номен. «Совокупность терми-
нов, взятых в их денотативной функции, — пишет автор, — составляет
номенклатуру; совокупность терминов, взятых в денотативной и сигнифи-
кативной функциях, составляет терминологии» [1973 : 86]. В этом случае
получается, что одна и та же единица может употребляться либо как тер-
мин, либо как номен в зависимости от условий коммуникации. Следова-
тельно, при таком подходе различие между терминами и номенами заме-
няется различной функциональной характеристикой знака без учета си-
стемных отношений в иерархии понятий и номинативных единиц в терми-
носистеме.
Иногда к номенам относят названия видовых объектов [Кондрашов
1971] или понятий, расположенных на последних горизонталях классифи-
каций [Канделаки 1973].

87
 Такое многообразие мнений по поводу номенклатуры приводит не-
которых исследователей к мысли о невозможности проведения границ
между термином и номеном [Родзевич 1983], тем более что по ряду харак-
теристик термины и номены очень близки, так как соотносятся с опреде-
ленной специальной областью знания, они устойчивы и воспроизводимы.
Смешение функции и качества языковой единицы не может считать-
ся продуктивным для определения специфики языковой единицы. Функ-
ция языковой единицы вторична, производна от ее качества, поэтому
необходимость обращения к делению понятий в логике на конкретные и
абстрактные, единичные, общие и собирательные при дифференциации
терминов и номенов является, видимо, решающей [см.: Канделаки 1973 :
66]. Это в целом справедливое замечание осложняется спецификой номен-
латуры и ее места в некоторых терминосистемах. Например, отличитель-
ная черта большинства номенов в юридической терминологии заключается
в том, что они связаны со специальными понятиями не непосредственно.
Эта связь опосредована связью номена с термином, причем можно выявить
два типа такой связи. В первом случае номен выступает как формализо-
ванный эквивалент всего содержания статьи закона, связанный с понятием,
выражаемым термином. К таким номенам относятся нумерованные статьи
кодексов. Ср.: Статья 214. Вандализм; Статья 251. Загрязнение атмосферы
[УК]. В другом случае различия между терминами и номенами обусловле-
ны разграничением в праве идеальных и материальных объектов, различ-
ное отношение которых к праву было подмечено еще мыслителями древ-
него Рима. Так, Гай писал: «некоторые вещи суть телесные, некоторые
бестелесные. Телесные вещи — те, которые могут быть осязаемы, напри-
мер, участок земли, человек (раб), золото, серебро и, наконец, другие не-
исчислимые вещи. Бестелесные вещи — те, которые не заключаются в
праве, как наследство, узуфрукт, обязательства, заключенные каким-либо
образом. Для (понятия) вещи не имеет значения, что в составе наследства
имеются телесные вещи, ибо и плоды, извлекаемые из участка земли, яв-
ляются телесными вещами, и то, что нам должно быть дано на основании
какого-либо обязательства, большей частью является телесными вещами,
как, например, участок, человек (раб), деньги; ибо само право наследова-
ния, и само право пользования вещью и извлекать плоды, и само право
обязательства являются бестелесными» [D.1.8.1.1]1.

1
Буквой «D» в ссылках в правовой науке принято обозначать Дигесты Юстини-
ана (или пандекты римского права) — компиляцию наиболее значимых произведений
88
 Некоторые номены могут быть представлены в тексте закона в виде
перечня. Например, в ст. 166 Уголовно-процессуального Кодекса РФ пере-
числяются предметы, которые являются результатом следственного дей-
ствия: снимки, киноленты, диапозитивы, фонограммы допроса, кассеты
видеозаписи, чертежи, планы, схемы, слепки и оттиски следов, выполнен-
ные при производстве следственного действия [УПК]. Чаще номены в
праве и правоведении выделяются методом доведения до абсурда при ло-
гическом толковании правовой нормы. Например, применяя этот метод
при анализе термина источник повышенной опасности, можно выделить
соотносимые с ним номинативные единицы (автомобиль, велосипед, гу-
жевой транспорт и т. п.). Такое выделение основано на применении зако-
нов логики и проводится последовательно до тех пор, пока утверждение,
что предмет является источником повышенной опасности, не станет аб-
сурдным [Теория государства и права 1995 : 370].
Каждая терминосистема обнаруживает формально-семантическую
специфику номенклатурных единиц. Так, в медицине под номенклатурой
понимают наименования лекарственных средств, медицинской аппарату-
ры; в спортивной терминологии существуют цифровые (номенклатурные)
обозначения, связанные с термином тактическая схема (расстановка иг-
роков на футбольном поле): 2-3-5, 3-2-5 и др.; многочисленна горная но-
менклатура, включающая в себя конкретные названия горных массивов,
хребтов, склонов; в информатике и вычислительной технике существует
большой корпус номенклатурных наименований, включающий названия
программ, процессоров и т.д. [Левина 2013 : 43].
Таким образом, научный концепт — многослойное образование,
обусловленное как системными отношениями репрезентантов концептов в
терминосистеме, так и функциональными особенностями ее единиц. Неис-
числимость номенов обусловливает в ряде случаев необходимость осу-
ществления мыслительных логических операций для их выявления, опре-
деления функциональной характеристики и места в терминосистеме, а
пределы таких операций могут быть концептуально обусловлены.
Обсуждая сложность проблемы разграничения термина и професси-
онализма, С. В. Гринев отмечает, что существует три точки зрения на
профессионализмы: 1) отождествление терминов и профессионализмов; 2)
диахроническое их разграничение, в основе которого лежит отнесение
профессионализмов к ремесленной лексике; 3) функционально-стилевое

классического права VI в. Общепринятый порядок цитирования дигест следующий:

сначала ставится буква D, затем номер книги, титула, фрагмента, параграфа.
89
разграничение термина и профессионализма, при котором профессиона-
лизм ограничивается употреблением в устной речи специалистов в неофи-
циальной обстановке, а отсюда признается наличие у профессионализмов
эмоционально-экспрессивных коннотаций [1993 : 50].
С другой стороны, существует и проблема разграничения терминов,
профессионализмов и жаргонизмов.
Наиболее четкое различение терминов и профессионализмов,
профессионализмов и жаргонизмов находим в работе Л. И. Бараннико-
вой и С. А. Массиной, которые обосновывают свою точку зрения, исходя
из понимания подъязыка, как одного из вариантов реализации общенарод-
ного языка, используемого ограниченной группой его носителей в услови-
ях как официального, так и неофициального общения. Далее с учетом сфе-
ры и особенностей употребления для профессионального подъязыка выяв-
ляются два уровня оппозиций: «оппозиция общеупотребительного слоя
языка и специального подъязыка на одном уровне и оппозиция кодифици-
рованного слоя подъязыка и его неофициального, профессионально-
диалектного или жаргонного слоя, на другом. Объединяет эти два типа оп-
позиций то, что и в первом, и во втором случаях речь прежде всего идет о
лексических различиях. В первом случае основные различия выявляются
по линии противопоставления общеупотребительной и специальной лек-
сики, во втором — противопоставляются два типа специальной лексики:
официальной, кодифицированной, и неофициальной, бытовой, часто выпа-
дающей из системы литературного языка» [1993 : 4-5]. Центр лексики пер-
вого типа — терминология, передающая систему понятий определенной
области знания. Центр второй — сниженная детерминологизированная
лексика, используемая в условиях неофициального бытового общения
[Там же : 5]. Второй тип специальной лексики тесно связан с разговорной
речью, но в отличие от последней лексика низшего слоя подъязыка специ-
ализирована и ограничена сферой своего употребления. Данный разряд
лексики включает в себя профессионализмы и жаргонизмы, однако «для
профессионализмов ограничения связаны с видом деятельности, занятием
говорящих, для жаргонизмов — не только с профессией (жаргон шоферов),
но и с социальным положением (жаргон студентов), возрастом (молодеж-
ный жаргон)» [Там же : 5].
Категории профессионализмов и жаргонизмов тесно взаимосвязаны.
Существует мнение о том, что профессиональные жаргонизмы «не способ-
ны приобрести нормативный характер» [Гринев-Гриневич и др. 2008 : 96].
Однако это не так. Действительно, стилистическая сниженность професси-

90
онализмов и профессиональных жаргонизмов объясняет малую вероят-
ность их вхождения в кодифицированную терминосистему. Тем не менее,
этот процесс иногда происходит, что обусловлено взаимосвязью концепто-
сфер, особенностями терминосистемы и степенью языковой толерантности
к проникновению таких единиц в кодифицированные терминосистемы. В
качестве примера можно привести английский юридический термин joyrid-
ing — «угон автомобиля с целью покататься на нем», изначально относив-
шийся к разряду сленга (молодежного жаргона) и воспринятый професси-
ональной сферой правоохранительных органов, из которой это слово пе-
решло в кодифицированную терминологию правоведения и стало терми-
ноидом (см. ниже). И лишь позже терминоид joyriding адаптировался тер-
миносистемами права и правоведения, в которых он стал обозначать раз-
новидность преступлений.
Выделение прототерминов [см. 2.1.4], терминоидов, предтерми-
нов и квазитерминов связано с давно оформившимся стремлением иссле-
дователей установить порог терминологизации, определить, в какой мо-
мент слово или словосочетание становятся терминами, то есть изменяют
свои функциональные характеристики.
С. В. Гринев связывает понятие квазитермина с понятием предтер-
мина. Предтермин в его понимании — специальная лексема, не отвечаю-
щая требованию краткости термина (многословные номинативные слово-
сочетания, сочинительные словосочетания, сочетания, содержащие при-
частный или деепричастный обороты). При замедлении процесса замены
предтермина лексической единицей, отвечающей терминологическим тре-
бованиям краткости, предтермин становится квазитермином [1993 : 49-50].
Поскольку требование краткости термина не соблюдается практически ни
в одной из существующих терминосистем, о чем свидетельствует тот факт,
что большинство терминов современных терминосистем — словосочета-
ния различной степени сложности, выделение предтерминов лишено осно-
ваний. Вряд ли можно принять и приведенное выше определение квази-
термина. Так как в некоторых терминосистемах уже давно закрепились
многословные номинативные словосочетания сочетания с деепричастными
и причастными оборотами (например в юридической терминологии; ср.:
убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны
либо при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершив-
шего преступление; незаконная госпитализация в медицинскую организа-
цию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях),
но и они, с одной стороны, с той же эффективностью, что и краткие тер-

91
мины, выполняют функцию выражения юридических понятий, а с другой
стороны, в юридической терминологии, например, не отмечено ни одного
случая сокращения таких наименований вследствие существования требо-
вания стабильности, предъявляемого к юридическому термину.
Совсем другое понимание квазитерминов находим у В. М. Лейчика,
который по отношению к терминологии общественных наук определяет их
как некоторое количество быстро сменяющих друг друга лексем, которы-
ми описываются отдельные области общественной жизни, но они не явля-
ются элементами терминосистем [1983 : 80]. Данное положение не под-
крепляется конкретными примерами, а поэтому трудно судить о продук-
тивности такого подхода к этой категории единиц.
Определение терминоида также неоднозначно в терминоведении.
Так, под терминоидами иногда понимают «существительные, функциони-
рующие в научных текстах нескольких областей знания (самостоятельно и
в составе терминологических словосочетаний), которые в условиях специ-
ального научного текста подвергаются процессу специализации и реали-
зуют свои потенциальные терминологические возможности» [Богданова
1987 : 5]. Такие единицы разнородны и представлены транстерминологи-
зированными номинантами и межотраслевыми терминами; их появление
в терминологии связано не с особыми свойствами этих единиц, а с ис-
точниками пополнения терминосистем.
Другие исследователи называют терминоидами специальные лексе-
мы, используемые для обозначения недостаточно устоявшихся, неодно-
значно понимаемых понятий [Гринев 1993 : 49]. В юридической термино-
логии со временем терминоид может стать как термином правоведения,
так и термином права. Например, в начале 90-х годов в научной юридиче-
ской литературе возник терминоид правовой вакуум, который долгое время
оставался неопределенным в правовой науке. Только в 1997 г. этот термин
получил следующее доктринальное толкование: «отсутствие права, суще-
ствование пустого (незаполненного законодательной материей) правового
пространства» [Малиновский 1997 : 112]. Терминоиды находятся на пери-
ферии терминологической системы, и лишь с переходом их в разряд тер-
минов они могут занять определенное место в терминологической системе.
Терминоиды и предтермины безусловно важны для когнитивного
анализа современного состояния терминосистем, так как на каждом исто-
рическом этапе развития науки в ней объективно существуют различные,
еще не устоявшиеся в формальном или семантическом отношении едини-
цы, которые как раз и отражают сложный процесс научной когниции, ис-

92
пользуются в научной полемике для установления относительной истины,
служат источником развития научного знания и пополнения терминологи-
ческих систем. Так, «для терминоидов характерны зависимость от контек-
ста употребления, отсутствие точности в значении, относительная широко-
значность, допустимость коннотации. Дефинитивная функция терминои-
дов находится в процессе формирования (т.е. в процессе дискуссий в науч-
ной литературе по поводу их дефиниций)» [Бекишева, Угнич : URL].
Основной категорией вербальных репрезентантов являются терми-
ны, становление которых может осуществляться в соответствии с разными
стадиями формирования терминологичности языкового знака [подробней
см. Шкатова 1986; Хижняк 1998]. Поскольку слова, словосочетания обще-
литературного языка и термины иногда совпадают по своей форме, термин
можно определить как номинативную единицу, служащую для выражения
понятия науки и связанной с ней сферы практической деятельности. Со-
став терминов научной и практической деятельности полностью или во
многом совпадает. Различия обнаруживаются только в наличии в научной
сфере терминов, обозначающих теоретические конструкты, не используе-
мых в практической деятельности (например, механизм правового регули-
рования, диспозиция и др. для терминологии науки о праве; институцио-
нальная система, формальные институты, неформальные институты в
экономической науке). В профессиональной деятельности, кроме кодифи-
цированных терминов, употребляются также профессионализмы и профес-
сиональные жаргонизмы.
Проблема использования общелитературных слов для формирования
терминов породила вопрос об именовании таких единиц в терминосистеме.
Поскольку основой различия терминов, образованных лексико-
семантическим способом от слов общелитературного языка, является раз-
личение функций этих единиц – выражение обыденного или научного по-
нятия, в терминоведении суть этого процесса традиционно обозначается
номинативной единицей терминологизация. В результате терминологи-
зации изменяется функция номинативной единицы. Однако такие единицы
называют не только терминологизированными, но и косубстанциональ-
ными.
В. П. Даниленко определяла консубстанциональные термины следу-
ющим образом: «Это очень широкий пласт лексики, связанный тематиче-
ски с обществом, человеком, природой, животным и растительным миром
и т. п. Эти слова принадлежат к широкой общелитературной и узкой спе-
циальной сфере. Означаемое и означающее у них в этих разных сферах

93
совпадает. Различаются они объемом семантики, объемом информации,
типом значения» [1977 : 23-24]. И. Ю. Бережанская определяет консуб-
станциональные термины как: «Лексемы, употребляемые в … терминоло-
гии и обладающие омонимичными формами в общеупотребительной речи,
являются консубстанциональными терминами … Наличие консубстанцио-
нальных терминов есть результат переосмысления значения слов, привед-
шего к омонимии как межнаучной, так и внутриотраслевой» [2005 : 13].
Таким образом, в трактовке и И. Ю. Бережанской единица консубстанцио-
нальный становится абсолютным синонимом (дублетом) единицы терми-
нологизированный. Смысла в такой замене термина и формировании тер-
минологических дублетов явно нет.
М. Я. Ляховецкая предлагает другой подход к проблеме консубстан-
циональности терминов в работе, выполненной на материале музыкальной
терминологии. Развернутого определения косубстанциональности автор не
предлагает, но рассматривает консубстанциональные термины как компо-
ненты составных терминов, обладающих слабой степенью терминирован-
ности. В соответствии с этой точкой зрения консубстанциональный термин
— это ядерный компонент составных терминов, имеющий межотраслевую
природу (мотивная обработка, симфоническая обработка, непрерывная
имитация) [1989 : 8, 13]. Вновь происходит неоправданная замена термина
межотраслевой термином консубстанциональный.
Очевидно, что категории общелитературных слов в терминосистемах
различны. Одни из них переосмысляются в разной степени, их значение
становится специализированным, они могут употребляться в качестве са-
мостоятельных терминов, а другие используются без переосмысления в
составе полилексемных терминов. Например, в юридических терминах
уничтожение имущества, повреждение имущества слова уничтожение и
повреждение не имеют самостоятельного терминологического значения,
не используются как отдельные термины, невозможно установить и их
терминообразовательную производность на основе построения терминооб-
разовательных цепочек или гнезд, поэтому их можно рассматривать как
квазипроизводные, а их опорными элементами являются консубстанцио-
нальные термины. В приведенных выше примерах консубстанциональные
термины, обладая отрицательной коннотацией, приобретают особую
функцию — способствовать формированию терминов со значением пре-
ступления, то есть указывать на макрополе «Преступления», а терминооб-
разующий компонент имущество в родительном падеже указывает на
микрополе «Преступления против собственности», к которому относятся

94
приведенные выше термины. Далее данные единицы способны служить
базой для образования терминов более сложной структуры при помощи
термина неосторожность, который становится формантом: уничтожение/
повреждение имущества по неосторожности. Данные примеры свиде-
тельствуют о существовании еще одного способа влияния концептосфер (в
данном случае наличие концептуального признака противозаконности) на
формирование терминосистем и процессы изменения функциональной ха-
рактеристики языкового знака.
Рассмотрение языковых репрезентантов специальных понятий сви-
детельствует о том, что концептуальные признаки входят в различные па-
радигмы знаний (общепринятые, исторически обусловленные, находящих-
ся в стадии становления с неясным конечным результатом кодификации;
формальные, семантические и формально-семантические характеристики
таких репрезентантов могут быть восприняты или отвергнуты научным
сообществом).
С точки зрения когнитивной проблематики терминоведения выделе-
ние различных типов репрезентантов специализированных концептов важ-
но, так как позволяет глубже понять соотношение различных вариантов
картины мира, относящихся к определенной предметной области, к обще-
научной и другим частнонаучным картинам мира. Можно заметить, что
когнитивные функции различных типов репрезентантов разнообразны.
Одни характеризуют концептуально-генетические связи наивной и науч-
ной картин мира (прототермины, терминологизированные единицы), дру-
гие (номены, терминоиды, квазипроизводные термины) — синхронную
языковую репрезентацию, отражающую внутренние механизмы когнитив-
ной переработки знаний. Так, наличие разных типов номенов в современ-
ных терминосистемах обусловлено различными механизмами научного
мышления и особенностями формирования терминологических концептов.
Кроме того, возникновение различных типов репрезентантов во многом
обусловлено когнитивными факторами — процессами передачи или пере-
носа структуры знаний из области источника в область цели. В результате
таких процессов формируются транстерминологизированные и консуб-
станциональные единицы, межотраслевые термины, а также некоторые
номены.

95
 3.3. Научный дискурс как среда формирования
терминологичности языкового знака и концептосферы

Дискурс — процессуальное, динамичное явление, посредством кото-

рого осуществляется порождение текста. Он оказывает непосредственное
влияние на мыслительные процессы, изменяя и обновляя имеющуюся базу
ментальных репрезентаций [Темнова 2004: 30]. Когнитивная природа дис-
курса обусловливает его связь с реальным речепроизводством и созданием
речевого произведения, «текст же является конечным результатом речевой
деятельности, выливающимся в определенную законченную (и зафиксиро-
ванную форму)» [Кубрякова, Александрова 1997: 16].
Н. Д. Арутюнова полагает, что термин дискурс, в отличие от термина
текст, не может применяется к древним текстам, связи которых с совре-
менной жизнью не восстанавливаются непосредственно [Арутюнова 1999:
136–137]. Высказывается и противоположная точка зрения, согласно кото-
рой «вряд ли существует даже и древний текст, который не имеет отклика
в современных событиях… Не подлежит сомнению, что текст и дискурс
очень тесно связаны друг с другом. Говоря просто, текст — это часть дис-
курса, понимаемого как дискретная ткань из текстов. Можно даже с из-
вестной долей утрирования утверждать, что дискурс — это материал, а
текст — это форма, в которую этот материал с той или иной степенью ма-
стерства облекает демиург дискурса» [Киров 2001: 31]. «Дискурс — это
суммарная и всеобщая сеть из всех произнесенных или написанных на том
или ином языке высказываний, упакованная в форму текстов и вплетенная
в ткань реальных событий, пережитых языковым сообществом. Следова-
тельно, текст — это часть дискурса, его фрагмент, имеющий сюжетную и
логическую завершенность, т.е. текст имеет начало и конец … чего сам
дискурс в системе временных ординат настоящего дня не имеет» [Там же:
33]. «Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но
таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые
правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, — в конечном
счете — особый мир… Каждый дискурс — это один из «возможных ми-
ров» [Степанов 1995: 43-44].
Рассмотрение проблемы формирования концептов в научном дис-
курсе невозможно без выявления процесса формирования терминологич-
ности языкового знака. Неразрывная связь терминов с возникновением
письменной речи — общетерминологическое явление, так как для слова
исходной средой является устная речь, а привычная среда бытования тер-

96
мина — письменный текст [Плотников 1984: 107]. Тем не менее, сформи-
ровавшись в тексте, термин приобретает независимость от первоначально-
го контекста. Независимость термина от контекста понимается по-разному.
Б. А. Плотников считает, что она — результат изоляции письменного тек-
ста от внешней ситуации и паралингвистических средств, уточняющих
значения слов в устной речи [Там же]. Другие исследователи полагают, что
независимость термина от контекста обусловлена различием между слова-
ми в словарях и в сфере функционирования, так как слова в лексикографи-
ческих изданиях приобретают оттенок отвлеченности, который они утра-
чивают при функционировании в устной речи [Пекарская 1981: 24]. Это
суждение бесспорно справедливо в отношении слов общелитературного
языка, но не в отношении терминов, которые не могут быть более отвле-
ченными в словарях и менее отвлеченными в устной речи, так как у каждо-
го термина есть определенное место в терминосистеме, обусловленное клас-
сификацией и общепризнанной дефиницией. Еще А. А. Реформатский отме-
чал, что слова опознаются в контексте или в ситуации, для терминов же ва-
жен не текст, а терминология, к которой они относятся и в которой приоб-
ретают однозначность. Ситуация же «может быть источником информации
о различной терминологии, о том терминологическом «контексте», к кото-
рому принадлежит термин» [1986: 166]. То есть терминологический кон-
текст является еще и источником концептуального анализа.
Изменение семантических характеристик термина в тексте или уст-
ной речи способно привести к искаженному представлению всей концеп-
тосферы, что можно проиллюстрировать на примере обсуждения пробле-
мы употребления термина форма энергии в физике. И. Ш. Коган описывает
этот пример следующим образом:
«В физике рассматривается много разных форм и видов энергии (ки-
нетическая и потенциальная, внешняя и внутренняя, свободная и связан-
ная, энергия Гельмгольца и энергия Гиббса, эксэргия и анергия)…
Наличие большого количества терминов, связанных со словом
«энергия», приводит иногда к ложному впечатлению о том, что имеется
много разных энергий. На самом деле вопрос «какая энергия?» не кор-
ректен, корректен вопрос «энергия чего?». Потому что энергия привязана к
энергоносителю и переносится им, это энергоносители бывают разные и
различны формы их движения. И это различие неправомерно переносится
на понятие «энергия».
В физике часто применяется неверное понятие «поток энергии», то-
гда как на самом деле это поток энергоносителей, то есть материальных

97
объектов, переносящих энергию. Энергия — это характеристика (свой-
ство) энергоносителей, это физическая величина, а свойство (величина)
течь не может.
Некорректно также применение термина «плотность энергии» без
указания того, какое физическое явление характеризует энергия или какой
энергоноситель переносит энергию. Например, следует говорить о плотно-
сти энергии поля, плотности энергии зарядов, плотности энергии волн, не
сокращая последнее слово термина.
Энергия не меняет свое физическое содержание ни при каких обсто-
ятельствах. Энергия лишь привязана к различным видам движения мате-
рии, рассматриваемых на разных уровнях структурного состояния мате-
рии, где это состояние описывается различными уравнениями. Исходная
форма записи этих уравнений содержит разные члены уравнения, каждый
из которых характеризуется своим видом энергии, каждой форме движе-
ния материи приписывается своя форма энергии. Некоторые члены урав-
нений, применяемых на более высоких иерархических уровнях структуры
материи, оказываются пренебрежимо малыми на более низких иерархиче-
ских уровнях. Поэтому встречающийся иногда вывод о множественности
энергий может быть сделан лишь вследствие недостаточного внимания со-
временной физики к уровневому строению материи» [URL].
Тем не менее, стабильность термина и концепта относительна, по-
скольку с развитием науки происходит изменение классификаций, замена
одних терминов другими, изменение их значений. Относительная стабиль-
ность термина обусловлена его функционированием в научном дискурсе, в
котором формируется и устойчивая часть содержания концепта (концепту-
альное ядро), принимаемая всеми или большинством членов научного со-
общества, или представителями определенного научного направления. На
периферии концепта находятся его содержательные компоненты, отверг-
нутые научным сообществом, а также его части, хранящиеся в виде исто-
рических сведений и свидетельствующие о процессе движения научной
мысли, известные только части научного сообщества, но доступные для
освоения любым его членом.
Концепт — более изменчивая сущность, чем термин. Формирование
концепта — сложный динамический процесс, протекающий в разные пе-
риоды развития научной области знания. Примером дискурсивного фор-
мирования концепта РАЗДЕЛЕНИЕ ВЛАСТЕЙ при сохранении формы
термина в разных языках (separation of powers, la séparation des pouvoirs)
может быть научная дискуссия в правовой науке в XVIII-XX вв. Рассуждая

98
об этом принципе права, российский правовед XVIII в. С. Е. Десницкий
писал: «Законы делать, судить и производить суд во исполнение — сии три
должности составляют три власти, то есть законодательную, судительную
и наказательную, от которых властей зависят все почти чиноположения и
все главное проявление в государствах» [Юридические произведения...
1959 : 101]. Правоведы считают, что С. Е. Десницкий в данном случае внес
свое понимание теории разделения властей, поскольку органы судитель-
ной, законодательной и наказательной (неточный перевод термина
executive — исполнительный, ср. to execute — 1) исполнять, 2) казнить)
власти не являются, по мнению С.Е. Десницкого, единственными органа-
ми, осуществляющими властные полномочия государства. Выражение
«все почти чиноположения и главное правление в государстве» подразу-
мевает, что должны существовать органы государства, не входящие в со-
став трех властей и независимые от них [Грацианский 1978 : 72].
В конце ХIX-начале ХХ вв., рассматривая принцип разделения вла-
стей, французский юрист Л. Дюги писал: «Суверенитет есть, в сущности,
персонифицированная воля нации; как и всякая другая личность и вопло-
щенная в ней воля, она неделима. Эта концепция суверенитета, единого в
трех властях, есть метафизическая концепция, аналогичная христианскому
таинству Троицы, которая вдохновляла временами химеры Конституцион-
ной ассамблеи 1789 г., но которая неприемлема для создания реального
публичного права… Все наше публичное право восстает против полной
изоляции органов власти и противопоставления их друг другу, оно, напро-
тив, выступает за такое функциональное подразделение, которое будет
способствовать усилению их взаимодействия и интеграции в рамках еди-
ной государственной системы, воплощающей принцип национального су-
веренитета… То, что неточно называется разделением властей, есть на де-
ле разнообразие участия различных органов в общей деятельности госу-
дарства» [цит. по: Медушевский : URL].
Его коллега, другой французский юрист А. Эсмен, считая необходи-
мым для всякого свободного государства следовать принципам разделения
властей, «вынужден признать, что реализация этого принципа сопряжена с
большими сложностями. Трудно последовательно провести принцип раз-
деления властей в смысле их равенства, полной независимости и сохране-
ния баланса между ними. Он склонен понимать разделение властей не
столько как результат, сколько как постоянный процесс их взаимодей-
ствия, вследствие чего в каждый момент достигается определенный уро-
вень стабильности. Достижение этого уровня возможно лишь при опреде-

99
ленной степени координации действия трех властей, что на практике неиз-
бежно ведет к преобладанию одной из них — законодательной. Именно
она призвана выполнять регулирующие функции по отношению к двум
другим властям, в ее руках сосредоточены основные механизмы этого ре-
гулирования — принятие (путем голосования) решений по законодатель-
ным вопросам, и прежде всего утверждение бюджета, являющегося осно-
вой функционирования всей государственной машины, возможность огра-
ничения в законодательном порядке всех других властей и их функций.
Эсмен таким образом поддержал теорию разделения властей, поставив на
место ее статической модели динамическую, на место равновесия властей
— неустойчивый компромисс между ними, результат которого — усиле-
ние законодательной власти. Очевидно, однако, что данная концепция
могла быть использована и для обоснования приоритета исполнительной
власти» [Медушевский : URL].
Роль дискурса важна для формирования не только научного концеп-
та, но и терминологичности языкового знака как двух взаимосвязанных
процессов. Эта роль дискурса обусловлена, в частности, тем, что значение
термина может раскрываться или модифицироваться в тексте, способствуя
уточнению классификации. Ср. обсуждение необходимости дифференциа-
ции концептуальных признаков терминов спор и конфликт в научной
юридической статье:
«Использование в юридической терминологии слова «спор», а не
слова «конфликт»
В словаре С. И. Ожегова понятие «спор» определяется как «разно-
гласие, разрешаемое судом» (а также в другом значении как «словесное
состязание»), а «конфликт» — как «столкновение, серьезное разногласие,
спор».
Как видно, в целом эти слова являются синонимами. Однако конфликт
— прежде всего понятие философское, социологическое и психологиче-
ское. Это слово означает противоречие между людьми или их группами и
сообществами (не обязательно по поводу их юридически закрепленных
прав). Не все конфликты могут разрешаться посредством юридических
процедур (например, политические, социальные конфликты). Спор —
внешнее и формальное проявление конфликта: стороны выдвигают взаим-
ные претензии либо одна сторона заявляет о своем праве и выдвигает
определенное требование, а другая отрицает у первой наличие такого пра-
ва и отказывает в удовлетворении данного требования. Конфликт — более

100
широкое и глубокое понятие, чем спор: им обозначается противостояние
или противоборство между лицами.
В законодательстве для обозначения наличия между лицами разно-
гласий юридического характера (либо фактического характера, если дан-
ные факты имеют правовые последствия) используется слово «спор». По-
нятие «конфликт» употребляется, как правило, только в выражениях «кон-
фликт интересов», «конфликт правовых норм», «конфликт проформ», а
также, применительно к лицам, «корпоративный конфликт», «вооружен-
ный конфликт» (в нем, думается, стороны далеко не всегда спорят о пра-
вах).
Соответственно, «спор» — юридическое измерение конфликта.
С учетом сказанного, следует учитывать различие между терминами
«разрешение спора» и «разрешение конфликта». Суд и третейский суд раз-
решают спор, но не всегда разрешают конфликт. В ходе процедуры по-
средничества осуществляется управление конфликтом между участника-
ми. При этом, однако, правовым результатом успешной процедуры перего-
воров или посредничества является прекращение спора, которое, как пра-
вило, закрепляется в соглашении сторон.
Нужно также отметить, что российское законодательство исходит из
того, что спор возникает не с момента обращения в суд, а ранее. Это сле-
дует, например, из того, что в АПК РФ (Арбитражный процессуальный ко-
декс. — С. Х.) предусмотрен обязательный досудебный порядок урегули-
рования споров» [Давыденко 2009 : 40-41].
Следовательно, роль дискурса в формировании терминологичности
языкового знака и концептосферы научной отрасли заключается во взаи-
мозависимости реализации языковых и экстралингвистических связей
между единицами языка и единицами мышления (номинативными едини-
цами, понятиями и суждениями).

101
 3.4. Терминологическое значение как основа концептуализации
и категоризации научной картины мира

Для определения особенностей терминологического концепта необ-

ходимо рассмотреть и вопрос его соотношения с понятием и значением
термина. В исследованиях по когнитивной лингвистике отмечается, что
концепт и значение имеют когнитивную природу, так как они представля-
ют собой результат отражения и познания действительности сознанием че-
ловека. Различия между ними заключаются в том, что значение — продукт
деятельности языкового сознания, а концепт — концептуального [Стер-
нин, Попова 2001]. Концепт, как справедливо замечает Д. С. Лихачев, «не
непосредственно возникает из значения слова, а является результатом
столкновения словарного значения слова с личным и народным опытом»
[1997 : 281]. Значение слова представляет собой часть концепта, доступ
к которому можно получить только через средства языка (слова, пред-
ложения и дискурс) [Степанов 2001 : 43-45].
Значение термина — также часть концепта. «Лексическое значение,
отраженное в звуковой оболочке термина, является лишь одним из
компонентов такого сложного целого, как научный концепт, включаю-
щего в себя понятие, представление, предметное содержание, ассоциа-
ции, эмоции, оценку» [Заборовская, Криницкий 2011 : 85].
Исследователи разнообразных разрядов терминологической лексики
согласны с тем, что специфику термина необходимо искать преимуще-
ственно в сфере семантики, так как по своим формальным характеристи-
кам термин, слово и сверхсловные единицы обнаруживают общие свойства
(фонетическую оформленность, непроницаемость, лексико-
грамматическую соотнесенность у слова и термина-универба, разно-
оформленность и различную степень сложности у словосочетаний и т. д.).
Часто основой противопоставления слова и термина служит утверждение,
что терминологичность как языковое семантическое явление проявляет
тенденцию к сближению с логическим понятием. «Терминологичным, —
считает Б. А. Плотников, — в обычном слове является то, что А. А. Потеб-
ня назвал ‘дальнейшим значением’ слова, т. е. специальные знания о дено-
тате, названном тем или иным словом. Значение слова не делится на ‘бли-
жайшее’ и ‘дальнейшее’, оно в этом плане едино» [1984 : 108].
С. В. Гринев выделяет разные варианты соотношения лексического и
понятийного значений («ближайшего» и «дальнейшего») терминов: 1)
полное их совпадение (водосток, каменщик, арочный мост); 2) отсутствие

102
лексического значения у заимствованных терминов (крип, цемент); 3)
осложненные случаи соотношения понятийного и лексического значений,
наблюдаемые при полисемии, синонимии и т. д. [1993 : 92-93]. А. С. Герд
полагает, что «терминологические значения возникают в результате обо-
значения словом научного понятия и представляют собой один из типов
лексических значений слова», хотя «значение термина (выраженное в
форме его определения) никогда не передает всех признаков научного по-
нятия, которое всегда шире этого значения и потому никогда с ним не сов-
падает» [1981, с. 13]. Данное замечание А. С. Герда связано, видимо, с осо-
знанием более сложной организации семантического пространства языка,
чем то, которое представлялось с помощью терминов значение и понятие.
В связи с отождествлением терминологического значения с понятием
специфика значения термина часто понимается как закрепленность этого
значения в дефиниции: «дефиниция — это словесное выражение тех спе-
цифических особенностей, которые отличают данное понятие от смежных
с ним, перечисление существенных признаков дефинируемого предмета,
явления, которые репрезентируют понятие» [Суперанская и др. 1989 : 162].
Однако лингвисты, исследующие различные терминосистемы, часто при-
ходят к убеждению, что далеко не все терминологические единицы долж-
ны обязательно иметь раскрывающую их значение дефиницию. По спра-
ведливому замечанию Р. Ю. Кобрина, «утверждая, что термин — это то,
что имеет дефиницию, т. е. содержится в соответствующих словарях и
справочниках, мы ограничиваем круг терминологии без достаточных на то
оснований единицами соответствующего метаязыка, субъективно выде-
ленными авторами толковых и иных терминологических словарей, отнюдь
не представляющими метаречь достаточно адекватно» [1976 : 174-175].
Иногда отсутствие определения у стандартизованного термина называют
«нулевой» дефиницией, присущей самодостаточным терминам, то есть
единицам, у которых существенные признаки понятия содержатся в их
буквальном значении [Лингвистический аспект... 1993 : 87].
Отсутствие у термина дефиниции не означает, что он не выражает
понятие. Недефинированный термин приобретает значение в составе родо-
видовой иерархически организованной группы, поскольку его интеграль-
ные семы предопределяются значениями терминов-гиперонимов, а диффе-
ренциальные — наличием терминов того же классификационного уровня,
противопоставляемых ему по значению. Оба вида сем формируют даль-
нейшее значение недефинированной номинативной единицы в терминоси-
стеме, формализованно представляющей терминологическое поле (систему

103
понятий). Отсутствие дефиниций у термина следует считать недостатком
терминосистем и показателем степени упорядоченности системы понятий.
Объявление терминов самодостаточными и не требующими дефиниции —
это лишь отражение реального состояния терминосистем, сопровождающе-
гося нежеланием рекомендовать необходимость проведения мероприятий
по их упорядочению и унификации.
Как показывает следующий пример, отсутствие дефиниции приводит
к различным толкованиям содержания термина даже при его, казалось бы,
очевидной самодостаточности. В одной из ролевых игр на обучающем се-
минаре для адвокатов с использованием интерактивной методики, прово-
дившемся Саратовским центром правовой реформы в апреле 1997 г., при
моделировании естественной ситуации спора по жилищному вопросу тре-
нер предложил участникам, выступавшим от имени истца и ответчика, дать
дефиницию термина вселение. В современной терминологии права этот
термин относится к разряду недефинированных. Одна группа участников
определила этот термин как «факт заселения в квартиру», вторая — как
«любую попытку вселения в квартиру». Во втором случае толкование
нельзя назвать грамматическим (или филологическим), принимаемым в ка-
честве одного из способов толкования правоведением, так как словари
определяют слово вселение как «водворение на жительство» [ССРЛЯ];
«действие по глаг. вселить, вселять и вселиться», последний в свою оче-
редь толкуется как «занять место для жительства; поселиться» [СРЯ-1].
Неверное толкование термина вселение во второй группе участников роле-
вой игры было вызвано не их непониманием значения термина, а тем, что
игра происходила в условиях моделируемого состязательного процесса, в
котором адвокаты отстаивали интересы своих сторон. Термин вселение не
допускает иного толкования, с одной стороны, потому, что им определена
конкретная жизненная ситуация. С другой стороны, категориально-
лексическая сема, преобразованная в структуре значения термина в родо-
вую классификационную, обусловливает вхождение этого действия в кате-
горию юридических фактов. Иногда такие термины толкуются в термино-
логических словарях именно с указанием на родовое понятие. Так, видовые
термины права и правоведения умысел и неосторожность толкуются че-
рез их соотнесенность с родовым термином вина: «одна из форм вины»
[ЮЭС 1984]. Хотя данная дефиниция явно недостаточна для дифференци-
ации понятий, выраженных терминами умысел и неосторожность, данный
пример свидетельствует о специфическом терминологическом процессе —
переосмыслении слова при помощи классификационной семы. Рассматри-

104
ваемый тип терминологического переосмысления слов общего употребле-
ния происходит на основе специализации (уточнения) значения термина.
Однако и в этом случае, как и в предыдущем, значения термина и соотно-
симого общелитературного слова содержат общие дифференциальные се-
мы, что, видимо, и служит поводом к ошибочному утверждению, что в со-
временной юридической терминологии существуют термины, значения ко-
торых не претерпевают никаких изменений. Общелитературные слова
включаются не только в новые семантические связи внутри терминологи-
ческих полей, но и в особую концептосферу, которая обеспечивает незави-
симость значения термина от контекста, от речевого употребления, по-
скольку «понятие — объективное идеальное единство различных момен-
тов предмета». Оно связано со знаковыми и значимыми структурами языка
и выполняет «функцию становления мысли независимо от общения»
[Неретина 1999 : 29]. Таким образом, как терминологическое поле, так и
концептосфера, — это факторы формирования терминологичности языко-
вого знака и его значения.
Концепт шире понятия, так как он не сводим к чисто логическим ка-
тегориям. М. В. Никитин трактует его как категорию мыслительную, а
языковое значение — как «концепт, связанный знаком» [Никитин 1974: 5,
18]. Терминологическое значение также можно рассматривать и как кон-
цепт, формируемый речью [Неретина 1999 : 29]. Это справедливо и в от-
ношении терминологических концептов, репрезентируемых многозначны-
ми терминами.
Сфера проявлений концепта более многообразна, чем сфера прояв-
ления понятий. Она включает эмоции, чувства и т. п., а понятие, представ-
ляет собой совокупность познанных существенных признаков объекта и
образует содержательное ядро концепта, представляющего собой обоб-
щенное абстрагированное знание, общее для всего этноязыкового коллек-
тива [Алефиренко 2005 : 438]. Планом содержания концепта является вся
совокупность знаний об объекте, а планом выражения — совокупность
языковых средств [Маслова 2005 : 256]. Понятие — абстракция высшего
порядка, на которую ориентированы вариации концепта. На уровне кон-
цептов происходит дальнейшее усложнение семантической парадигмы
конкретного термина.
С точки зрения М. В. Пименовой и О. Н. Кондратьевой концепт сле-
дует рассматривать в рамках понятий знания и сознания и понимать как
ментальное образование, своеобразный фокус знаний о мире, когнитивную
структуру, включающую разносубстратные единицы оперативного созна-

105
ния [2006 : 45-47]. В этом случае возникает вопрос: а насколько правомер-
но говорить о закреплении и выражении знания за понятием. Если воз-
можно, то чем различаются знания, закрепленные за значением, понятием
и концептом?
Н. И. Жинкин рассматривал значение как совокупность сведений о
внешней действительности [1972 : 15], а С. Д. Кацнельсон — как полный
объем знаний, или, по крайней мере, как минимальную сумму знаний, не-
обходимую для различения единиц языка [1972 : 131]. Обсуждая эти точки
зрения Б. А. Плотников отмечал, что «гносеологическая точка зрения на
план содержания языка может служить лишь самым общим принципом для
характеристики сущности семантики. В целом же этот подход невозможно
использовать в языкознании в качестве действенного инструмента практи-
ческого анализа плана содержания, поскольку, с одной стороны, в этом
случае наука о языке должна включать в себя все остальные науки, изуча-
ющие внешнюю действительность и мышление, или подменять их, а с дру-
гой стороны, гносеологическая точка зрения не может дать ключ к реше-
нию конкретных лингвистических проблем семантики (полисемии, сино-
нимии и др.). Каждая такая проблема имеет свои специфические языковые
особенности, которые не выводятся только из знаний о внешней действи-
тельности… Прямая связь значений со знаниями о внешней действитель-
ности, которые добываются в течение многих веков представителями всех
наук и никогда не имеют законченный характер, приводит к тому, что сре-
ди некоторых крупных языковедов появляется скептическое отношение к
возможности исследовать и познавать значения вообще» [1984 : 5-6].
Соглашаясь с тем, что категория знания не может служить опорой
для изучения значений номинативных единиц общего языка, что значение
должно рассматриваться с учетом формы его выражения, соотношения с
понятием и соответствующим ему денотатом, а также с другими значени-
ями и их формами [Плотников 1984 : 9], следует отметить, что терминоло-
гическое значение, равное понятию, невозможно изучать, не учитывая зна-
ния, закрепленные у дефинированных терминов за их дефинициями, а у
недефинированных — местом понятия в терминологических макро- и мик-
рополях. Незаконченный, неполный характер знания не является препят-
ствием для анализа его существующего уровня. Терминологическое поня-
тие (значение) является сущностью, подчиненной концепту, представляю-
щему собой более полное по своему объему знание, часть которого в виде
самых существенных признаков закрепляется в понятии, формально выра-
жаемом дефиницией. Концепт по содержанию богаче лексических средств,

106
каждое из которых раскрывает лишь его часть; они могут относительно
полно передать содержание концепта в речи только в совокупности.
Структура значения, в том числе и терминологического, хорошо
изучена в лингвистике; ее компонентный анализ позволяет выявить сем-
ный состав семемы. Проблема структуризации концепта в силу общепри-
знанности дискретности концепта вызывает разногласия, обнаруживаются
разные подходы к ее решению, различные основания классификации кон-
цептов.
Например, по типу ментального содержания в структуре концепта
как правило выделяют три компонента: 1) образно-перцептивную или
предметно-образную, 2) понятийную или информационно-фактуальную; 3)
ценностную, включающую оценку и поведенческие нормы [Карасик 2004:
118, 127]. Похожая структура концепта представлена в работе С. Г. Ворка-
чёва: 1) понятийная составляющая (признаковая и дефиниционная струк-
тура); 2) образная составляющая (когнитивные метафоры); 3) значимост-
ная составляющая (этимологические, ассоциативные характеристики)
[2004: 7].
З. Д. Попова и И. А. Стернин в структуре концепта выделяют: 1)
перцептивный и метафорический образ; 2) информационное содержание,
включающее когнитивные признаки, характеризующие важнейшие диффе-
ренциальные черты; 3) интерпретационное поле (оценочная, энциклопедиче-
ская, утилитарная, регулятивная, социально-культурная и др. зоны) [2007:
106-115]:
Н. Ф. Алефиренко отмечает, что концепт включает несколько взаим-
но обусловленных признаков-компонентов: 1) интернациональный, пред-
ставленный общечеловеческими ценностями; 2) идиоэтнический; 3) соци-
альный, характеризующий социальный статус коммуникантов; 4) группо-
вой (гендерный, возрастной, профессиональный); 5) индивидуально-
личностный (образовательный ценз человека, его религиозные воззрения,
личный опыт, речевой стиль и т. п.) [Алефиренко 2010: 155].
А. П. Бабушкин строит типологию с учетом типа отраженного в
них фрагментов действительности: 1) мыслительные картинки (рыба
«налим»); 2) схемы (менее детальные образы — «река» как голубая лента);
3) гиперонимы (обобщенные образы — «обувь»); 4) фреймы (совокупность
хранимых в памяти ассоциаций — «базар»); 5) инсайты (знания о функции
предмета — «барабан»); 6) сценарии (знания о сюжетном развитии собы-
тий — «драка»); 7) калейдоскопические концепты, представленные сово-
купностью сценариев и фреймов [1996: 35].

107
 Существуют и иные типологии концептов, но все исследователи
подчеркивают размытость границ концептуальных полей при наличии
определенной структуры. Отмечается, что «концептосфера охватывает
весь совокупный набор ментальных представлений народа об устройстве
мира, отражаемых языковыми формами с четко выраженной этнокультур-
ной маркировкой», причем эта сфера гетерогенна по своей структуре и со-
стоит из отдельных концептуальных участков (полей) [Приходько 2006:
117-119]. Вместе с тем, в настоящее время нет однозначного определения
концептуального поля.
Придерживаясь положения об односторонности и незнаковом харак-
тере концептуального поля, исследователи сужают такие поля до семанти-
ческого содержания упорядоченного множества языковых единиц, реали-
зующих концепт и сгруппированных вокруг ядерной семемы, номинант
которой является именем поля [Дорофеева 2002: 8]. Соотношение любого
концепта более чем с одной лексической единицей позволяет, по мнению
С. Г. Воркачёва, представить его в виде концептуального поля, совпадаю-
щего по содержанию с соответствующим семантическим полем [2001: 68].
Таким образом, концептуальные и семантические поля — соотносимые яв-
ления, а трудность их дифференциации свидетельствует о том, что семан-
тическое поле — это вместе с тем редуцированное концептуальное поле,
не включающее в себя фоновые знания (непонятийные семы) и индивиду-
ализированные составляющие знания.
В более общем виде концептуальные поля, как и семантические, ха-
рактеризуются как парадигмы гиперогипонимического типа [Арутюнова
2006: 5-16] или как «определенный набор концептов разно иерархической
принадлежности в том или ином дискурсе» [Приходько 2006: 123], харак-
теризуемые наличием системных отношений между членами таких полей.
Исследуя концептуальное поле АТМОСФЕРНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, Ю.Е. Ломо-
носова характеризует его как многомерное образование, включающее в се-
бя макро- и микрополя концептов, характеризуемые большей или меньшей
степенью абстракции [2008 : 6]. Следовательно, и при таком подходе к
определению концептуальных полей заметна связь с семантическими по-
лями, организованными вокруг гиперонима.
Общеизвестно, что системные отношения в лексико-семантической
системе языка основаны на противопоставлении и сходстве формальных и
семантических признаков единиц языка. Возникает вопрос, в чем же спе-
цифика системных отношений в концептуальном поле? Согласно теории
концептуальной системы Р. И. Павилёниса под ней понимается «непре-

108
рывно конструируемая система информации (мнений и знания), которой
располагает индивид о действительном или возможном мире» [1981 : 280],
а основными свойствами этой системы признается континуальность и по-
следовательность введения концептов [Там же : 383].
А. Ю. Ключевская так характеризует концептуальное поле: «Концеп-
туальное поле включает все виды ассоциативных связей ядра концепта,
дериваты лексемы его номинирующей, все виды ее синонимических и ан-
тонимических связей, то есть это — совокупность семантически связанных
и экстралингвистически обусловленных элементов, представляющих в
диахронии и синхронии фрагмент действительности» [178-179]. Следова-
тельно, и в данном случае опорой исследования концептуального поля яв-
ляется поле семантическое с присущими ему системными связями, на ко-
торое наслаиваются экстралингвистические данные (знания), характеризу-
емые наличием ассоциативных связей. Таким образом, выявить особые си-
стемные связи в концептуальном поле, отличные от таковых в семантиче-
ском поле, исследователям не удается. И это естественно в силу тесной
связи обоих типов полей. Следует, однако, заметить, что ассоциативные
связи в концептуальном поле более разнообразны и сложны, чем в семан-
тических полях хотя бы уже в силу того, что «экстралингвистически обу-
словленные элементы» концептуального поля представляют фрагмент дей-
ствительности как в синхронии, так и в диахронии. Осознание этого при-
вело к обоснованию слоистого характера концептуального поля с выделе-
нием отдельных сегментов его объективации на уровне синхронии и диа-
хронии, а также с учетом его национально-культурного фона [Лаврентьева
2005; Лебедева 2013]. Таким образом, семантическое и концептуальное
поля — единая семантическая сущность, что представлено на следующей
схеме:
Доминанта
(гипероним)
Ядро семантическо-
го поля
Периферия семан-
тического
Непонятийные

п
семы

109
о
л
 Рис. 3

Такое поле имеет два взаимосвязанных слоя — синхронный и диа-

хронный. Терминологическое концептуально-семантическое поле имеет
более сложную структуру. Его спецификой является соотношение с четко
очерченной сферой знания, которая, тем не менее, обнаруживает особые
связи со всей научной концептосферой и фрагментами наивной картины
мира, что способствует формированию соотносимых концептов разных
парадигмах знания (ПРЕДМЕТ, ПРОЦЕСС, СВОЙСТВО, КАЧЕСТВО,
ДЕЙСТВИЕ, ЭЛЕМЕНТЫ, ФУНКЦИЯ, МЕДИЦИНА, ЗАКОН, ПРОИЗ-
ВОДСТВО, СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО, ТЕХНИКА, МАТЕМАТИКА, ЧЕ-
ЛОВЕК и др.).

3.5. Роль классификаций в формировании значений терминов

и концептуального поля

Классификация, как уже отмечалось, является одним из наиболее

важных и универсальных методов познания. Ее когнитивная роль проявля-
ется в целенаправленной и осмысленной организации системы мыслитель-
ных категорий и языковых единиц на основе выявления логических взаи-
мосвязей между научными категориями и понятиями, репрезентированны-
ми единицами терминосистемы, с учетом принципов и постулатов опреде-
ленной науки, различения предмета и объекта конкретной области знания,
всех других теоретических и эмпирических достижений научного знания,
представляющих собой лексический (терминологический) фон.
Научная классификация способствует категоризации научных зна-
ний, в ее рамках происходит формирование иерархии научных категорий и
понятий. Родовидовые понятийные системы подразделяются на моноие-
рархические и полииерархические. Первые представляют собой закрытие
таксономии, в рамках которых родовое понятие детализируется пошагово.
«Полииерархические системы подразумевают, что родовидовые понятия
могут входить в самые разнообразные понятийные контексты и быть пред-
ставлены как подчиненные к различным подчиняющим понятиям» [Су-
перанская и др. 1989 : 146]. Полииерархичность классификаций обуслов-
ливает формирование межотраслевых внутрисистемных терминов, кото-
рые могут сохранять свое значение в разных таксономических структурах
(например, термин свидетель в уголовном и гражданском праве) или ис-
пользоваться в них со специализацией значения (например, термин залог
в гражданском праве и в уголовном процессе). Понятия, входящие в по-
110
лииерархические классификации «обрастают» разными концептуальными
признаками. Для термина свидетель таким различительным концептуаль-
ным признаком будет соотношение с разными статьями уголовно-
процессуального и гражданско-процессуального кодексов и др.
Современные терминосистемы состоят из макро- и микрополей раз-
личной структурной сложности. В любой науке существуют пересекающи-
еся классификации, основанные на разных подходах к выявлению взаимо-
связей между понятиями. Например, в соответствии изучаемыми объекта-
ми физическая наука подразделяется на физику элементарных частиц и
физику полей, физику ядра, физику атомов и молекул, физику твердых,
жидких и газообразных тел, физику плазмы. При изучении форм движения
материи выделяют механику материальных точек и твердых тел, механику
сплошных сред, термодинамику, электродинамику и др. Биология класси-
фицируется на разделы, соответствующие объектам изучения (бактерии,
простейшие, растения, животные, человек). В каждом разделе имеются
подразделы, соответствующие объектам изучения: молекулярная биоло-
гия, биохимия, физиология, анатомия, генетика и т.д.
В современной правовой науке можно выделить классификации,
обусловленные разноуровневыми единицами — категориями и понятиями.
Понятия и категории науки — это проявление характера логического зна-
ния о предмете, которые, выражаясь в системно-понятийной форме, отве-
чают на вопрос о сущности системы познания [Васильев 1976 : 36-37].
Правовые научные понятия — это содержательные, предметные образы,
воспроизводящие в мышлении объективность реальных процессов право-
вой действительности. Они выражают правовую качественную определен-
ность процессов и явлений этой действительности. «Правовые категории
— это предельные по уровню обобщения фундаментальные абстрактные
понятия теории правоведения» [Васильев 1976 : 57-58]. Например, одной
из наиболее важных правовых категорий является система права, которая
далее в логическом плане развивается в понятиях: предмет правового ре-
гулирования, метод правового регулирования, институт права, комплекс-
ный институт права, отрасль права, подотрасль права.
При дальнейшей классификации понятие, выраженное термином ин-
ститут права, представлено следующим уровнем понятий, в которые
входят институты различных отраслей права: гражданского (собствен-
ность, поставка, купля-продажа, дарение), трудового (трудоустройство,
заработная плата, рассмотрение трудовых споров). На этом классифика-
ционном уровне некоторые термины, обозначающие понятия, входящие в

111
институты разных отраслей права, начнут повторяться, поскольку в праве
существуют межотраслевые институты. Следовательно, другой вид воз-
можной классификации институтов может быть отражен дихотомией: от-
раслевые институты — межотраслевые институты. Последние, напри-
мер, могут быть представлены терминами: охрана труда (институт трудо-
вого, административного, сельскохозяйственного права), конфискация (в
гражданском, уголовном, административном праве) и т. д. Такое различие
в классификации понятий обусловливает выделение терминологии обще-
правовой, правовой отраслевой, правовой межотраслевой. Общеправовая
терминология фиксируется в текстах Конституций, Основ, кодексов. В нее
входят обобщенные термины, принадлежащие всем отраслям права, и еди-
нообразно в них применяемые (права и обязанности граждан, их непри-
косновенность, юридическая сила закона, ответственность, органы госу-
дарственной власти, судопроизводство, народный депутат и т. д.). От-
раслевая терминология принадлежит той или иной отрасли и выражает по-
нятия отраслевых институтов (уголовного права, гражданского права, уго-
ловно-процессуального или гражданско-процессуального права и т. п.).
Межотраслевая терминология отмечается в различных нормативных актах
при регламентации разнородных общественных отношений (см. выше
межотраслевые институты).
Научные классификации, как и термины, могут заимствоваться из
наук, развивающихся на иной национально-культурной почве, преобразуя
тем самым концептуальное научное поле. При этом заимствованные клас-
сификации часто модифицируются в национальной науке. Так, с самого
начала русская терминология правоведения развивалась под воздействием
идей просвещенного абсолютизма, деятельности комиссии о сочинении
проекта нового Уложения, политических процессов, происходивших в
российском обществе. Специально для новой уложенной комиссии Екате-
риной II был написан «Наказ». Значительная часть его текста — заимство-
вания политических идей, разработанных Ш. Монтескье, Ч. Беккариа, Д.
Дидро, д’Аламбером [Исаев, 1994 : 141]. Вместе с тем Екатерина II моди-
фицировала ряд положений Ш. Монтескье, чей трактат «О духе законов»
был положен в основу «Наказа». Так, классификацию Ш. Монтескье, кото-
рый различал три формы государственного устройства (республику — де-
мократическую и аристократическую, конституционную монархию и дес-
потию), Екатерина дополняет четвертой формой, отличной и от конститу-
ционной монархии, и от деспотии — монархией самодержавной. Учение о
разделении властей было подменено в «Наказе» распределением функций

112
между учреждениями, подвластными самодержцу и т. п. [см.: Папаригопу-
ло, Покровский 1959 : 10-13].
В XVIII в. в связи с изучением в российских университетах римского
права, ряд правовых идей, а с ними и терминов, был заимствован из него.
Римское право, как отмечают правоведы, не умерло и для практического
применения, чему в немалой степени способствует международная эконо-
мическая интеграция, требующая определенной авторитетной наднацио-
нальной платформы для происходящего размывания границ, воздвигнутых
в свое время континентальной и англосаксонской системами права [Чер-
ниловский 1989 : 11]. В связи с этим классификация в правоведении испы-
тывает довольно сильное влияние другой правовой системы. Так, с XVIII
в. заметно влияние римского права, которое еще более усилилось в XIX в.
Во многом данное явление предопределяется социально-экономическими
факторами, отражающими рецепцию форм собственности. Например, тер-
мин сервитут появился в российском гражданском праве еще до Октябрь-
ской революции. В римском праве servitutes означал «вещные права на чу-
жую вещь, обеспечивающие полное или частич. пользование вещью и
неразлучно связанные с опред. земельным участком или с опред. лицом»
[Бартошек 1989 : 294]. Юридический словарь 1956 г. отмечал, что сервитут
имеет место в тех странах, где господствует право частной собственности
на землю. Современный Гражданский Кодекс РФ закрепил ряд норм о сер-
витуте в ст. 274 Главы 17, что повлекло за собой и изменение в классифи-
кации микрополя «Право собственности», в котором в настоящее время
выделяются не существовавшие ранее термины: обременение земельного
участка сервитутом, сохранение сервитута при переходе прав на земель-
ный участок, прекращение сервитута и т. д. В последние десятилетия
правоведением заимствовались или теоретически переосмыслялись терми-
ны и понятия, которые ранее считались приметой буржуазного права:
правовое государство, господство права, несменяемость судей, разде-
ление властей и т. д. Таким образом, классификация — один из ведущих
системообразующих факторов, обусловливающих эволюцию не только
терминосистемы, но и концептосферы, а также характер модификации
концептов.
С. Е. Никитина справедливо отмечает, что многие семантические от-
ношения (род — вид, часть — целое, операция — объект) имеют универ-
сальный характер, поскольку они присущи и научной терминологии, и
«элементам любого естественного языка» [1987 : 60-69]. Кроме универ-
сальных отношений, С. Е. Никитина выделяет также общенаучные и част-

113
нонаучные. К последним, например, относятся такие отношения, наблюда-
емые в лингвистике, как: инвариант — вариант, языковой объект — спо-
соб метаязыкового представления. Общенаучными семантическими от-
ношениями являются: наука — объект/предмет науки, операция — метод
[Никитина 1987 : 69]. В терминологии правоведения частнонаучными от-
ношениями можно, например, считать такие: механизм правового регули-
рования — правовые средства, форма государства — источник права;
jurisprudence — family law и т.д. Указанные отношения представляют со-
бой частные проявления более общих видов семантических отношений
(иерархических, ассоциативных). Их дифференциация обусловлена клас-
сификационными построениями, формированием искусственных менталь-
ных конструктов (понятий) и отражается в семантике термина.
В рамках классификации за терминами закрепляются классификаци-
онные семы (интегральные и дифференциальные). Количество интеграль-
ных классификационных сем зависит от таксономической глубины макро-
и микрополей. Именно в структуре классификации можно выявить значе-
ние недефинированных терминов. Различие в степени сложности семного
состава термина особенно хорошо заметна у терминологизированных слов
общелитературного языка. Рассмотрим для примера семную структуру
общелитературного слова и юридического термина опьянение (табл. 1).

Таблица 1
Переосмысление слова опьянение

Семный состав слова термина

Категориально- предмет предмет
грамматическая сема
Лексико- отвлеченный отвлеченный
грамматическая сема
Категориально- Категориально- Классификационная родовая
лексическая сема лексическая сема слова сема термина
состояние факт
Классификационная видовая
сема термина
состояние
Дифференциальные вызванное/ у человека/ вызванное/ у человека/ дей-
семы действием/ выпитого/ ствием/ выпитого/ спиртного
спиртного/ напитка / напитка/ наркотических/
или других одурманиваю-
щих веществ

114
 В данном случае мы видим, с одной стороны, усложнение состава
категориально лексических сем термина вследствие более сложного пред-
ставления о характере данного явления в науке о праве, основанного на
выделении теоретических конструктов, а с другой стороны, — усложнение
состава дифференциальных сем, что отражает процесс юридической спе-
циализации явления опьянения. Правовое понимание состояния опьянения
(изменение поведения при употреблении любого одурманивающего веще-
ства) формирует еще в большей степени специализированный правовой
концепт, обладающий национальной спецификой в разных терминосисте-
мах. В российской правоприменительной практике состояние опьянения не
только предполагает полную вменяемость человека, но и обычно рассмат-
ривается в качестве обстоятельства, отягчающего ответственность. Уго-
ловное законодательство ФРГ «исходит из понятия, так называемого,
намеренного опьянения: если субъект должен был считаться с возможно-
стью совершения преступления, находясь в состоянии опьянения, и, не-
смотря на это, привел себя в такое состояние, то возможность смягчения
наказания на него не распространяется. В ином случае к правонарушителю
может быть применена норма, регламентирующая основания уменьшенной
вменяемости. Уголовное законодательство Австрии также предусматрива-
ет смягчение наказания преступнику» [Векленко URL].
Терминологическое значение недефинированных единиц также
можно выявить при помощи экспликации полного состава классификаци-
онных признаков. Это особенно важно для характеристики степени терми-
нологичности языкового знака в некоторых терминосистемах, например в
юридической, в которой наличие большого числа переосмысленных слов
общелитературного языка дает повод утверждать, что в ней могут исполь-
зоваться слова общего употребления и термины других наук без изменения
значения, хотя это абсолютно неверно.
Частным проявлением классификационного фактора является оце-
ночность. Оценочная лексика содержит положительное или отрицатель-
ное отношение говорящего к предмету, объекту или ситуации. Отмечается,
что оценочность и эмоциональность тесно взаимосвязаны. «Оценочность,
представленная как соотнесенность слова с оценкой, и эмоциональность,
связанная с эмоциями, чувствами, не составляют двух разных компонентов
значения, они едины... положительная оценка может быть передана только
через положительную эмоцию... отрицательная — через отрицательную»
[Лукьянова 1983 : 45]; «оценочность как семантический признак в системе

115
экспрессивов связана с семой ‘эмоциональность’ и отдельно от нее не реа-
лизуется» [Там же : 17].
Однако, кроме эмоциональной оценки, многие авторы выделяют ра-
циональную (или интеллектуальную) оценку, отмечая условность их раз-
граничения в силу того, что что любая эмоция имеет рациональную осно-
ву. «Эмоциональное и интеллектуальное в оценке подразумевает две раз-
ные стороны отношения субъекта и объекта: первое — его чувства, второе
— его мнения. Интеллектуальная оценка выражается в языке менее отчет-
ливо по сравнению с эмоциональной. Предметом интеллектуальной оцен-
ки могут быть разные стороны реальной действительности в ее восприятии
человеком (субъектом оценки): достоверность/недостоверность тех или
иных фактов, бытование объектов во времени и пространстве, утилитарная
полезность предметов и многое другое» [Беляева 2008 : 163-164].
Е. М. Вольф различает: аксиологическую оценку, базирующуюся на
признаках «хорошо» — «плохо»; рациональную (интеллектуальную), свя-
занную с практической деятельностью человека; сублимированную, осно-
ванную на синтезе сенсорных и психологических составляющих и др.
[1985 : 42]. В.Н. Телия отмечает, что оценка может быть утилитарной, ге-
донистической, морально-нравственной [1996 : 109]. «В логике абсолют-
ных оценок обычно принимается принцип, что всякий объект является или
хорошим, или безразличным, или плохим. Данный принцип справедлив,
однако, только в случае предположения, что множество вещей, о ценности
которых имеется определенное представление, совпадает со множеством
всех вещей, существующих в мире. Но это предположение не всегда
оправдано. Например, то, что у трапеции четыре стороны, скорее всего, ни
хорошо, ни плохо, ни безразлично; такого рода факты вообще лежат вне
сферы наших оценок» [Ивин 2008 : 91].
Оценочность в научной картине мира базируется на понятии ценно-
сти. «В применении к научно-познавательному процессу понятие «цен-
ность» … оказалось неоднозначным, многоаспектным, фиксирующим раз-
личное аксиологическое содержание. Это, во-первых, отношение эмоцио-
нально окрашенное, содержащее интересы, предпочтения, установки и т.
п., сформировавшиеся у ученого под воздействием нравственных, эстети-
ческих, религиозных — социокультурных факторов в целом. Во-вторых,
это ценностные ориентации внутри самого познания, в том числе и миро-
воззренчески окрашенные, на основе которых оцениваются и выбираются
формы и способы описания и объяснения, доказательства, организации
знания, например, критерии научности, идеалы и нормы исследования. В-

116
третьих, ценности в познании — это объективно истинное предметное
знание (факт, закон, гипотеза, теория) и эффективное операциональное
знание (научные методы, регулятивные принципы), которые именно бла-
годаря истинности, правильности, информативности обретают значимость
и ценность для общества» [Микешина 2007 : 104].
В терминоведении господствовало мнение, что термин лишен экс-
прессивности и оценочности. Оценочность признавалась лишь как свой-
ство терминов социальных наук. Например, одной из функций права явля-
ется оценка явлений правовой действительности и действий, совершаемых
людьми в обществе. Право, закон всегда оценивают действия, поступки
индивидов по линии: правомерные/неправомерные (противоправные),
проще — по линии: хорошо/плохо, или опасно/не опасно (для общества в
целом, для законопослушного индивида): законность — противозакон-
ность, большой (ущерб)/незначительный.
Если экспрессивность и образность, связанные с формально-
семантической характеристикой термина (крыло самолета, гусеница трак-
тора, отмывание денежных средств), постепенно стираются, то оценоч-
ность — постоянно сохраняющееся качество, так как оценка — способ
классификации предметов и явлений окружающего мира в различных ва-
риантах научных картин мира. Ю. И. Мирошников пишет: «было призна-
но, что язык науки лишен каких-либо оценочных характеристик. Но стоит
лишь ненадолго отвлечься от этой неписанной нормы и погрузиться в сти-
хию научного языка, как мы тут же найдем массу примеров, которые в эту
норму совершенно не вписываются, явно идут ей наперекор» [2013 : 9].
Исследователь приводит немало интересных примеров оценочных терми-
нов с ярко выраженной классификационной функцией. Так, во многих
науках в качестве элементов составных терминов присутствуют слова
нормальный и ненормальный: физ. нормальное состояние атома (атом не
находится в возбужденном состоянии) — возбужденное состояние атома;
хим. нормальные алканы (молекулы которых имеют неразветвленные цепи
атомов углерода) — изоалканы (изомерные углеводороды); мат. друже-
ственные числа (два различных натуральных числа, для которых сумма
всех собственных делителей первого числа равна второму числу и наобо-
рот, сумма всех собственных делителей второго числа равна первому чис-
лу). Оценочным является географический термин бедленд — букв. «дурные
земли» («резко и сложно расчлененный труднопроходимый рельеф, состо-
ящий из запутанных ветвящихся оврагов и разграничивающих их узких
водоразделов») [Там же : 9-10]. В биологии термины, фиксирующие отри-

117
цательные качества живых организмов, хорошо известны именно в пере-
носном значении, в котором оценка выходит на первый план, например
«паразит», «сорняк», «хищник» и т.д. В геологии к подобным терминам
следует отнести «полезные ископаемые», «пустая порода». В технике это
— «вредное пространство», то есть пространство между поршнем и крыш-
кой цилиндра паровой машины. То есть нет ни одной науки, чьи термины
не несли бы наряду с предметными и оценочные» [Там же : 11]. Таким об-
разом, оценочные значения, являясь неотъемлемой характеристикой ряда
терминов, играют роль системообразующих семантических компонентов
терминосистем и основы формирования разных вариантов научных картин
мира, одним из способов их концептуализации и категоризации.

118
 3.6. Роль дефиниций в формировании значений терминов
и концептуального поля

С. Е. Никитина, рассматривая систему концепта, предложенную И.

Дальберг и определяемую в качестве единицы знания, содержащей ве-
рифицируемые утверждения об объекте референции и представленной
в языковой форме, приводит графическую интерпретацию концепта в
форме треугольника:

Рис. 4

В этой схеме вершина В — признаки (характеристики понятия),

представляющие совокупность утверждений [1987 : 45]. С. Е. Никитина
справедливо отмечает, что если языковая форма закреплена за концептом в
научном узусе, то перед нами термин, значение которого равно научному
понятию. Однако «между вербальной формой и совокупностью утвержде-
ний об объекте, принятой в данном теоретическом языке, стоят еще два
семантических элемента — внутренняя форма и дефиниция». Принимая во
внимание эти два элемента в сферу рассмотрения, автор строит следую-
щий пятиугольник:

119
 Рис. 5
С. Е. Никитина отмечает, что для формулирования дефиниции из
общего набора утверждений отбирается только часть полного концепта
[1987 : 45-46]. Таким образом, фрагмент знания, заключенного в значении
термина, равного выражаемому им понятию, терминологический концепт
и дефиниция тесно взаимосвязаны. Дефиниция — не только важнейшая
составляющая языка науки, но и способ фиксации состояния знания на опре-
деленный момент действительности [Ахмедбекова 2014 : 5]. Дефиниция — это
способ репрезентации профессионально-научного знания, участвующего в
процессах концептуализации и категоризации [Татаринов 2006 : 48]. Дефини-
ция — это словесное выражение специфических особенностей, отличающих
данное понятие от смежных с ним, «перечисление существенных признаков
дефинируемого предмета, явления, которые репрезентируют понятие» [Су-
перанская и др. 1989 : 162].
Дефиниция самым тесным образом связана с научной классификаци-
ей, поскольку ее основная функция — определить позицию термина в кон-
кретной структуре знаний. Термины требуют дефиниции для установления
их связи с другими терминами в этой структуре знаний [Ахмедбекова 2014
: 19].
Термин дефиниция противопоставляется словарному толкованию
значения слова общего языка в словаре. «Дефиниция словарная — вид
словарного определения, имеющий своим объектом значение термина.
Этим дефиниция противопоставлена толкованию, объектом которого явля-
ется слово общелитературного языка. Основная функция дефиниции —
семантизация при помощи элементов словарного метаязыка. Дефиниция
должна быть достаточно краткой, точной, не иметь порочных кругов, быть
системной и иметь в своей структуре в качестве компонентов другие тер-
мины описываемого языка. Дефиниция — это результат процедуры опре-
деления, иногда его называют интравербальным переводом. Дефиниция

120
обычно выражается номинативным предложением. В дефиниции отража-
ется концептуальный аспект термина» [Никитина 1988 : 111].
Особенности научного изложения, его логическая стройность и ар-
гументированность неизбежно предполагают использование приема дефи-
ниции не только в терминологических словарях, но и в научном тексте, в
котором она служит средством формирования логики повествования, от-
правной точкой дальнейшего рассуждения, научного диспута и т. д. Нали-
чие же дефиниции у номинативной единицы свидетельствует и о ее вклю-
чении в искусственно создаваемую иерархическую структуру — термино-
логическое поле.
Дефиниции, как и термины, могут заимствоваться из иных националь-
ных терминосистем и становиться универсальными для всех национальных
научных отраслей. Особенно многочисленны такие дефиниции в точных и
естественных науках. Тем не менее, заимствованные дефиниции могут моди-
фицироваться в рамках концептуального поля национальной науки. См. при-
мер изменения значения термина сервитут в русской юридической термино-
логии в параграфе 3.5.
Часто специалисты в области логики и терминоведения не видят раз-
личий между определениями и дефинициями, называя все существующие
в отраслевых терминологиях толкования определениями или дефинициями
[Авербух 2004]. Иногда между терминами дефиниция и определение про-
водится разграничение. Так, А. В. Суперанская и ее соавторы считают
применимым термин определение по отношению к логической операции —
процессу, в ходе которого раскрывается содержание понятия, а дефиниция
понимается как результат определения термина [Суперанская и др. 1989 :
161]. В конечном итоге дефиниция представляет собой «предложение,
описывающее существенные и отличительные признаки предметов или
раскрывающее значение соответствующего термина… Первое требование,
предъявляемое к любой дефиниции, заключается в том, чтобы она была
объективной, т.е. отображающей природу самого предмета, вытекающей
из развития самого определяемого предмета» [Кондаков 1975 :141].
Самая подробная классификация определений (дефиниций) принад-
лежит С. Д. Шелову. Он выделяет следующие их виды: 1) родовидовые, 2)
перечислительные, 3) контекстуальные, 4) операциональные, 5) общие, 6)
неспецифические [2001 : 3]. Все указанные разновидности дефиниций
можно объединить в два основных типа — интенсиональные и экстенсио-
нальные [Горский 1974 : 33]. Первые описывают признаки (интенсионал)
явлений и предметов, а вторые определяют понятия путем перечисления

121
составляющих данный класс элементов. Но даже интенсиональные дефи-
ниции с разной степенью точности фиксируют системные отношения по-
нятий в терминополе, а следовательно, и их концептуальные признаки.
На следующих примерах рассмотрим, насколько полно закреплены
существенные признаки предметов и явлений в дефинициях разного типа.
Родовидовые дефиниции формулируются при помощи соотнесения
родового понятия с видовыми отличиями, то есть они эксплицитно выра-
жают классификационные особенности терминосистем. Ср.:
«Актиномикозы — инфекционные хронические заболевания чело-
века и животных, вызываемые актиномицетами (Actinomyces israeli, A.
bovis)» [МикС]. В данном случае дефиниция отражает ряд классификаци-
онных признаков: родовая сема ‘инфекционные заболевания’, видовая се-
ма ‘хронические инфекционные заболевания’, дифференциальная подви-
довая сема ‘вызванные актиномицетами’.
Примером классификационного определения в правоведении может
служить дефиниция термина допрос:
«ДОПРОС — в уголовном процессе следственное действие, пред-
ставляющее собой опрос лица по поводу юридически значимых фактиче-
ских обстоятельств дела» [ЮЭС 1997]. В этой дефиниции выделяется
классификационная сема ‘следственное действие’ и ряд дифференциаль-
ных сем, служащих основой видового отличия допроса от других видов
судебных действий.
Некоторые дефиниции содержат указание на родовой признак без ука-
зания признаков видовых. Такие дефиниции относят к неспецифическим.
Ср. дефиниции терминов умысел и неосторожность в правоведении:
«УМЫСЕЛ — одна из форм вины»; «НЕОСТОРОЖНОСТЬ — одна из
форм вины» [ЮЭС 1984]. В этом случае не ясно, чем отличается одна из
форм вины от другой, так как в указанных дефинициях не указаны диффе-
ренцирующие признаки.
Родовидовые дефиниции в идеале отражают классификационные ос-
нования терминополя и терминосистемы и способствуют процессу катего-
ризации понятий и формированию наибольшей точности значения терми-
на. Обращаясь к методу построения дефиниций, предложенному еще Д. С.
Лотте в середине 30-х гг. ХХ в., Т. Л. Канделаки на примере значений ка-
тегории процессов показала особенности ее формирования как общетехни-
ческой, межотраслевой и отраслевой (терминосистемах обработки металлов,
пищевой, кожевенно-обувной, крахмалопаточной промышленности). Т. Л.
Канделаки отмечала, что «значения всех известных терминов процессов

122
любой такой (отраслевой. — С.Х.) терминологии могут быть рассмотрены
в совокупности как ее отраслевое поле категории процессов… При уста-
новлении любого из входящих в это поле значений дефиниция будет стро-
ится исходя из положения этого значения в этой иерархии, — путем уста-
новления порядка следования значений и отграничения от ряда связанных
с ним «соподчиненных значений», например, брикетирование для горного
дела определяется … так: брикетирование есть окускование под воздей-
ствием механических усилий (давления), с добавкой или без добавки свя-
зующих веществ… В этом определении в качестве признака ближайшего
родового понятия указано окускование, в качестве видового отличия ука-
зано то, как оно осуществляется — «под воздействием механических уси-
лий (давления), с добавкой или без добавки связующих веществ». Понятие
брикетирование включается этим определением в отраслевую классифи-
кацию и оказывается видом процесса окускования, причем ему противопо-
ставляются другие виды процессов окускования (соподчиненные понятия),
которые происходят «не под воздействием механических усилий». Рас-
сматривая эти взаимоотношения как лексическую парадигму, мы устанав-
ливаем отраслевое значение термина брикетирование».
Далее Т. Л. Канделаки приводит ступенчатую схему анализа бли-
жайшего к понятию «брикетирование» родового понятия «окускование»,
отражающую системные особенности терминологического поля. Окуско-
вание определяется как «обработка массы мелких минеральных частиц с
целью получения крупных кусков». Затем, выявляя дифференциацию этого
процесса по способу получения крупных кусков и принимая во внимание
значение видового термина брикетирование, автор определяет значения
других видовых терминов (спекание, окомкование) [1977 : 13-14]. В этих
рассуждениях заметно важное для когнитивного терминоведения положе-
ние о тесной взаимосвязи мыслительных процессов, связанных с концеп-
туализацией научно-технических сфер знания, классификацией и форми-
рованием терминологического значения на основе учета классификацион-
ных признаков терминополя в дефиниции. В результате описанного логи-
ко-познавательного процесса может осуществляться либо выявление си-
стемных отношений между существующими научными категориями, либо
их упорядочение, что также способствует выявлению иерархической
структуры концепта.
Перечислительные или списочные дефиниции включают в себя пе-
речни видовых терминов. Эти дефиниции соотносятся с экстенсиональным
типом значения в силу того, что в нем закрепляется не содержание поня-

123
тия, а его объем, представляющий множество вещей, денотатов, соотноси-
мых с понятием. Например, в ст. 241 Таможенного кодекса Таможенного
союза перечисляются видовые и подвидовые термины, при помощи кото-
рых дефинируется термин операции по переработке на таможенной терри-
тории: изготовление товаров (монтаж, сборка, разборка, подгонка); ремонт
товаров (восстановление, замена составных частей) и др. [ТК].
Иногда в списочной дефиниции прямо указывается, что данный список
является примерным. Ср. списочную дефиницию в спортивной терминоло-
гии:
«исторические олимпийские символы — например, плакаты и
олимпийские эмблемы прошлых олимпийских игр» [Кайгородова].
Контекстуальные или описательные дефиниции представлены
примерами возможных действий и ситуаций с упоминанием некоторых
видовых отличий. Ср.:
«КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ ПОЛУЧЕННОЙ СТОРОНАМИ
ИНФОРМАЦИИ — если сторона благодаря исполнению своего обяза-
тельства по договору подрядчика, получила от другой стороны информа-
цию о новых решениях и технических знаниях, в том числе не защищае-
мых законом, а также сведения, которые могут рассматриваться как ком-
мерческая тайна (статья 139), сторона, получившая такую информацию, не
вправе сообщать ее третьим лицам без согласия другой стороны» [ГК-2].
Операциональные дефиниции содержат только описание действия
для получения конкретного результата, выраженного термином. Например:
«КОМИССИИ ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОГО ОРГАНА (ВРЕМЕН-
НЫЕ) создаются для решения конкретных задач и ограничиваются опре-
деленным сроком действия» [ЮЭ 2013].
Общие дефиниции не содержат специальных терминов данной от-
расли знания, например:
«суррогатное материнство (от лат. surrogatus) — суррогат — по-
ставленный взамен предмет, заменяющий какой-либо другой, с которым
он имеет общие свойства, но не обладает его качествами)» [Ардашева].
Таким образом, ряд существенных признаков понятий закрепляется
не за значением термина, представленном в дефиниции, а входит в его
концептуальное содержание. Наличие различных типов дефиниций свиде-
тельствует о том, что терминологическое значение не всегда точно, что
терминологический концепт наряду с классификацией и дефиницией явля-
ется системообразующим фактором организации терминологических по-
лей, а концептуальное терминологическое поле, как и терминологическое

124
поле, организуется на основе научных классификаций, дефиниций и тер-
минологических концептов, существующих в тесном единстве и взаимо-
действии. Ряд существенных признаков понятий, не включенных ранее в
дефиниции, но существующих на концептуальном уровне, может со вре-
менем в ходе целенаправленной работы по упорядочению терминосистем
закрепляться и в дефинициях терминов. Ср. закрепление выражения родо-
видовых отношений в дефинициях терминов умысел и неосторожность в
более позднем по времени составления юридическом словаре:
«УМЫСЕЛ — по УК РФ (ст. 25) одна из форм вины. Различают
прямой и косвенный У. При прямом У. лицо осознает общественную опас-
ность своего деяния, предвидит возможность и неизбежность наступления
последствий и желает их наступления (например, убийство с целью по-
лучения наследства). При косвенном У. лицо осознает общественную
опасность своего деяния, предвидит возможность наступления обще-
ственно опасных последствий, не желает их наступления, но сознатель-
но их допускает или относится к ним безразлично (например, пьяного
обирают и оставляют в бессознательном состоянии на морозе, вследствие
чего он погибает)» [ЮЭ 2013].
«НЕОСТОРОЖНОСТЬ — в соответствии со ст. 26 УК РФ одна из
форм вины. Различаются два вида Н.: 1) легкомыслие, когда лицо предви-
дело возможность наступления общественно опасных последствий своих
действий (бездействия), но без достаточных оснований самонадеянно рас-
считывало на предотвращение этих последствий; 2) небрежность, когда
лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных по-
следствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внима-
тельности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти
последствия» [ЮЭ 2013].
Поскольку данные дефиниции взяты из энциклопедии, кроме них, в
словарных статьях можно заметить фиксацию собственно концептуальных
признаков. Такие концептуальные признаки термина умысел представлены
формулировками, в основе которых лежит фрейм-ситуация (см. примеры
видов умысла). Другие дефиниции основаны на фреймах-структурах,
фреймах ситуациях, фреймах-ролях. Следовательно, в основе закрепле-
ния собственно понятийных компонентов значений терминов лежат раз-
личные типы фреймов, поэтому для более полного рассмотрения факто-
ров формирования концептуального поля обратимся к теории фреймово-
го представления знаний.

125
 3.7. Роль фреймовой организации знания в исследовании
терминологического концептуального поля

Традиционным методом представления знаний долгое время был ме-

тод построения иерархических структур и семантических сетей. Семанти-
ческие сети в терминосистемах соответствуют научным классификациям,
представленным в виде иерархических структур, вершины которых при
графо-семиотическом моделировании соединяются линиями (дугами). Для
семантических сетей характерны неоднозначность представлений знаний и
неоднородность связей. Семантическую сеть можно представить в виде со-
вокупности фреймов.
В соответствии с фреймовой теорией модель представления знаний
— это систематизированная психологическая модель памяти человека.
Фрейм понимается как структура данных для представления определенно-
го концептуального объекта. Информация, относящаяся к фрейму, струк-
турируется в его основных структурных единицах — слотах. Слот может
быть терминальным (листом иерархии) или представлять собой фрейм
нижнего уровня. В качестве значения слота может выступать новый
фрейм, что позволяет на множестве фреймов осуществлять иерархическую
классификацию. Различия между семантическими сетями и фреймами за-
ключаются в том, что: 1) фреймы представляют собой минимальные
структуры информации, необходимые для представления некоторого клас-
са объектов, явлений или процессов; 2) из понятия фрейма ничего нельзя
выбросить, например, если из фрейма «комната» удалить слот «окна», то
образ помещения модифицируется. Семантическая сеть представляет со-
бой ориентированный граф, в узлах которого находятся имена объектов, а
стрелки указывают на отношения между ними.
Деление знаний на декларативные и процедурные является обще-
принятой классификацией [Cohen, Squire 1978]. Декларативно-
процедурная дихотомия знаний обусловливает выделение следующих ти-
пов фреймов: 1) фреймы-структуры, применяемые для отображения объек-
тов и понятий (атом, химический элемент, клетка, вина, завещание); 2)
фреймы-роли (адвокат, философ, математик); 3) фреймы-сценарии (принятие
закона, арест и т.п.); 4) фреймы — ситуации (авария, несчастный случай, ра-
диопомехи, преступление и т.п.).
Рассмотрим, что же нового дает фреймовая теория для терминоведе-
ния. Из всех рассуждений о специфике фрейма нетрудно сделать вывод о
том, что основой терминологического фрейма является все та же научная

126
классификация, формирующая терминологическое поле. Как известно,
фреймовая теория представления знаний появилась в связи с постановкой
вопросов машинного перевода для практических потребностей эксплика-
ции скрытых элементов значений, не выраженных явно в значениях слов и
не отраженных в их дефинициях, что создает трудности в переводе и при-
водит к многозначности целых высказываний. Р. Джекендофф называет
такие элементы недостающими характеристиками, восполнить которые
призваны такие способы представления знаний, как скрипты, фреймы и
схемы, так как они предполагают выявление условий, часто отличающихся
большой сложностью и описывающих то, как выглядит типичный предмет
или событие. То есть смысл теории фреймов заключается в том, что она
дает возможность дополнять недостающие характеристики концептов, не
установленные при их определении или категоризации [Jackendoff 1983:
140 -141].
Ч. Дж. Филлмор прямо указывает на соотнесенность теории фрейма
с широко распространенными в лингвистике теориями лексических полей,
согласно которым люди интерпретируют значения лексических единиц на
основании места, занимаемого этими единицами в системе своего поля
[1988 : 57]. «Во фреймах фиксируются глубинные, скрытые от непосред-
ственного наблюдения связи и элементы ментальных явлений, не пред-
ставленные в традиционных эпистемологических структурах. При этом
выявляется возможность обнаружения и тех компонентов, которые лишь
подразумеваются, существуют в знании как «формулы умолчания» —
скрытые структуры неявного знания, предполагающего устойчивые формы
невербальных коммуникаций познающих субъектов. Выясняется также,
что эти скрытые структуры и их элементы не менее значимы в построении
знания, чем явные логические и логико-методологические схемы и их эле-
менты» [Микешина 2005 : 368].
Следовательно, для терминоведения построение фрейма может слу-
жить основой для экспликации слотов существующих классификаций, вы-
явления противоречий таких классификаций, взаимосвязей различных
фреймов и совершенствования дефиниций терминов с целью отражения в
них наиболее существенных признаков предметов или явлений. Основное
же практическое значение фреймовой теории относится к сфере разработ-
ки компьютерных программ.

127
 ГЛАВА 4. ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА
КАТЕГОРИЗАЦИИ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ

4.1. Категориальная репрезентация знаний в языке

«Категоризация — это главный способ придать воспринятому миру

упорядоченный характер, систематизировать как-то наблюдаемое и уви-
деть в нем сходство одних явлений в противовес различию других» [Куб-
рякова 1994 : 96]. «Концептуальная система любой области знания вклю-
чает термины и понятия, призванные детально и непротиворечиво описать
объект исследования, представить его типологию, классификацию видов,
которые раскрывают сущностные характеристики данного объекта. При
этом неизбежно обращение не только к конкретным свойствам отдельных
образцов и элементов, но и их систематизация на уровне групп, классов,
категорий, которая предполагает подведение того или иного элемента под
категориальную рубрику в соответствии с общими принципами категори-
зации, выработанными в рамках избранного исследователем подхода…
признаки и характеристики, формирующиеся в нашем сознании в ви-
де тех или иных концептов, не ограничиваются одним конкретным
объектом, а распространяются на определенные классы объектов. Со-
ответственно и язык, призванный хранить, обрабатывать, передавать и ин-
терпретировать эти концепты, по своей природе тоже категориален. Кате-
гории, в силу тесной взаимосвязи всех познавательных процессов, зани-
мают особое положение в концептуальном пространстве языка, в органи-
зации и оперативном использовании различных типов знания о мире, о
языке как части мира, о способах их обработки и интерпретации челове-
ком. Иначе говоря, языковые категории являются формами концепту-
ализации окружающего мира, ф о р м а м и я з ы к о в о г о с о з н а н и я »
[Болдырев : URL].
В. А. Косова отмечает, что «одной из наиболее актуальных проблем
современного языкознания, переживающего смещение научного интереса
в область когнитивной деятельности языкового субъекта, является вопрос
о категоризации семантического содержания. Решение этого вопроса осу-
ществляется в рамках ономасиологического подхода к анализу языковых
явлений, который предполагает точку зрения говорящего, ищущего языко-
вые формы для выражения того или иного внеязыкового содержания и ис-
пользующего в своей речи языковую систему [2008 : 217].

128
 Ономасиология уходит своими корнями в античную философию.
Особенно интенсивно этот подход стал разрабатываться лингвистами в 60-
е гг. ХХ в. [см.: Докулил 1962; Кубрякова 1965; Кацнельсон 1965; Кухарж
1968], а также в последующие десятилетия [Кубрякова 1978; Кривченко
1982; Азарх 1984 и др.]. Поскольку процесс номинации может рассматри-
ваться с двух точек зрения — семасиологическом (от формы к содержа-
нию) и ономасиологическом (от содержания к форме), оба подхода к тер-
минологической номинации использовались в терминоведении на протя-
жении всей истории его развития. При ономасиологическиом подходе в
структуре ономасиологической категории ономасиологический базис
(опорный компонент) указывает на определенный класс понятий или на
родовое понятие; ономасиологический признак указывает на отличия, вы-
деляющие предмет или субъект внутри класса. Ономасиологический базис и
ономасиологический признак связаны особым типом отношений — онома-
сиологической связкой [см.: Докулил 1962 : 191-196; Языковая номинация:
общие вопросы 1975 : 56; Кубрякова 2009 : 102-103]. Указанный логико-
языковой аспект ономасиологического подхода как нельзя лучше отвечал за-
дачам исследования терминологической номинации в течение всей истории
развития терминоведения.

4.2. Исследование языковой категоризации в истории терминоведения

Проблемы языковой категоризации в терминоведении всегда были

центральными. Они нашли, в частности, отражение в споре о функции и
частеречной принадлежности термина. Одним из существенных признаков
терминологичности часто признается исключительно субстантивный ха-
рактер терминологических единиц. О.С. Ахманова отмечает, что «в евро-
пейских языках система существительных настолько развита, имеются
настолько неограниченные возможности образовывать отглагольные су-
ществительные и отвлеченные существительные, образованные от основ
прилагательных, что основной состав терминологического списка для этих
языков вполне может быть исчерпан существительными» [1969 : 11]. По-
добная точка зрения отмечается в ряде работ [см.: Бурдин, 1958 : 63; Вино-
кур 1939 : 13; Головин 1973 : 12; Климовицкий 1969 : 48; Моисеев 1970 :
135; Немченко 1985 : 15; Гринев 1993 : 33].
Другие исследователи полагают, что термин может быть представлен
любыми частями речи, хотя и подчеркивают, что по преимуществу термин
— имя существительное [Арзикулов, 1980, с. 15; Даниленко 1971 : 57; Ше-

129
лов 1982 : 3]. В. П. Даниленко считает, что терминологичность различных
частей речи вытекает из их системных отношений в языке. Подчеркивая,
что прилагательные в терминологии способны выражать самостоятельные
специальные понятия, В. П. Даниленко вместе с тем признает, что чаще
всего прилагательное в терминологии — терминоэлемент составного
наименования. «Глагол же в терминологии выступает в роли семантически
эквивалентного средства выражения одного и того же понятия. На этом
основании он так же, как и имя, имеет значимость самостоятельного тер-
мина» [1971 : 56]. Следует отметить, что в некоторых терминосистемах
глагол — не только «семантический эквивалент» термина-
существительного, он может быть структурной составляющей терми-
нологического поливерба (ср. юр.: право избирать, право выбирать
место жительства, право беспрепятственно возвращаться в Россий-
скую Федерацию и др.). Поскольку не каждый термин может иметь «се-
мантический эквивалент», выраженный глаголом, а дефиниция всегда
«привязана» к термину-существительному или субстантивному словосоче-
танию, вряд ли следует считать глаголы самостоятельными терминами, ло-
гичнее рассматривать их как речевые варианты терминов.
Указанная опора на специфику частеречной принадлежности терми-
на послужила отправной точкой его ономасиологических исследований.
Еще Г. О. Винокур в ставшей уже классической работе «О некоторых яв-
лениях словообразования в русской технической терминологии», изданной
в 1939 г., исследовал технические термины с точки зрения выражаемых
ими категорий понятий и использования аффиксальных средств для их об-
разования [1939 : 8-10]. Ономасиологический подход к изучению терминов
продолжил выдающийся терминолог Д. С. Лотте [1941]. В работах этих
ученых отмечалось, что объективные взаимосвязи научно-технических по-
нятий находят отражение в отношениях между терминоэлементами.
Важной вехой развития терминоведения на материале разных языков
в рамках ономасиологического подхода стало исследование терминов, вы-
ражающих понятия категории процессов. Так, в работе, посвященной тех-
нической терминологии в молдавском языке, было отмечено, что в нем,
как и в русском языке, суффикс выражает родовое понятие процесса [По-
дико 1965 : 18-21]. Т. Л. Канделаки, используя ономасиологический под-
ход к исследованию процессов терминологической номинации, отмечала
что важнейшими в системной организации специальной лексики являются
категории — предельно широкие семантические группы. В технической
терминологии она выделила категории процессов, свойств, предметов, ве-

130
личин, единиц измерения, наук, отраслей, профессий и др., отметив при
этом, что категории полностью не могут совпадать с логическими клас-
сификациями [1977 : 9]. Категория процессов получает наименования с
помощью отглагольных производных единиц преимущественно с суф-
фиксом -НИj(е) (сверление, пескование), -АЦИj(а) (пульверизация), -
К(а) (ковка) [Там же : 12-17]. Техническая терминология отбирает об-
щеязыковые словообразовательные типы с особыми значениями, но
наполняет их собственным содержанием. При образовании терминов мож-
но установить некоторые закономерности обозначения понятий с помо-
щью средств языка, но полного совпадения признаков понятия и призна-
ков, используемых при «построении терминов», не может быть, хотя роль
плана содержания терминов в формировании их звуковых оболочек целе-
сообразно и необходимо изучать [Там же : 25-29].
С. Н. Виноградов представил свою классификацию научной лексики
по характеру выражаемых значений полилексемными терминами: 1) мате-
риалы, вещества, их формы и виды; 2) процессы; 3) оборудование; 4) каче-
ства; 5) величины; 6) теории; 7) профессии и др. [1979 : 104-105].
Таким образом, терминологическая номинация, как и номинация в
рамках когнитивной лингвистики, на протяжении длительного периода
развития терминоведения рассматривалась с точки зрения соотнесенности
языковых форм с их когнитивными аналогами, то есть как процесс и ре-
зультат объективации действительности [Кубрякова 2004 : 58, 322], в
нашем случае научной.
Рассмотренные проблемы терминологической номинации в значи-
тельной степени повлияли на исследование вопроса о терминологической
категоризации в процессе терминообразования. Этот вопрос рассматривал-
ся специально в отношении терминов-универбов и полилексемных номи-
нативных единиц разных терминосистем. В ряде работ отмечалось избира-
тельное использование словообразовательных средств для обозначения
специальных понятий в разных терминосистемах. Причем эти средства,
представляющие ономасиологический базис, могут принадлежать как об-
щелитературному языку, так и собственно терминологическому фонду.
Последние как правило представлены элементами классических языков и
суффиксами, воспринятыми из других живых языков в результате заим-
ствования однотипных с точки зрения словообразования слов (суффиксы
АЦИj(а), -ИЗМ и др.).
В разных терминосиситемах категоризация осуществляется с пре-
имущественным использованием определенного инвентаря суффиксов для

131
маркирования ономасиологического базиса, который играет ведущую роль
в терминологической категоризации. Словообразовательное значение обо-
значает тип отношений между двумя категориальными значениями, одно
из которых воспринимается в качестве ономасиологического базиса обо-
значаемого, а другая его ономасиологического признака. В юридической
терминологии русского языка заметно преимущественное использование
общелитературных словообразовательных средств. Из более 400 суффик-
сальных словообразовательных типов, представленных в Русской грамма-
тике [1982], в юридической терминологии отмечено лишь 45 типов с ис-
пользованием суффиксов, причем 25 типов представлены единичными
терминами, и лишь 20 типов характерны для терминопроизводства в юри-
дической сфере, что свидетельствует о большей системности словообразо-
вательных средств в данной терминосистеме по сравнению с системой об-
щеязыковой, причем отбор происходит не только за счет производящих
основ, но и за счет используемых суффиксов. Всего в современной тер-
миносистеме отмечено 32 суффикса (-АНТ, -АТ, -АТАЙ, -ЛЕЦ, -НИК, -
ТЕЛЬ, -УН, -ЩИК, -ЧИК, -ИСТ, -ЕР, -ОР, -ТОР, -Б(а), -ЕЖ, -Ж(а), -К(а), -
АЖ, -НИj(е), -Ч(а), -АРИЙ, -АЦИj(а), -СТВ(о), -ОК, -Д(а), -ИЗМ, -ИК(а),
-УР(а), -Иj(е), -ОСТЬ, -ИК, -Ø — нулевой суффикс), из которых наиболее
продуктивными являются следующие форманты: -НИj(е) (опротестова-
ние, уличение, обжалование); -ОСТЬ (давность, трудоспособность, су-
димость); -СТВ(о) (браконьерство, отцовство, гражданство); -Ø
(указ, пересмотр, допрос). Менее продуктивны суффиксы -АЦИj(а)
(денонсация), -ТЕЛЬ (подстрекатель), -К(а) (расписка), -НИК (пособ-
ник), -ЩИК/-ЧИК (поставщик, вкладчик). Малопродуктивны суффиксы
-АНТ (регрессант), -ЕЦ (истец), -ИСТ (рецидивист), -ИЗМ (банди-
тизм). В единичных образованиях использованы такие суффиксы, как -
ЛЕЦ (владелец), -УН (опекун), -Б(а) (жалоба), -ЕЖ (грабеж), -Ж(а)
(распродажа), -АЖ (саботаж), -Ч(а) (передача), -j(а) (судья), -ТОР
(арендатор), -АТ (индоссат), -УРА (адвокатура), -Иj(а) (демократия)
и некоторые другие. В суффиксальном образовании терминов особенно
заметна роль отглагольных основ, от которых образовано (65,6%) терми-
нов. Меньшее количество терминов образовано от именных основ: 18,3%)
термин образован от прилагательных, (16,1%) — от существительных.
Большинство терминов (57,6%), образованных от основ имен суще-
ствительных, обозначают занятие (то есть также в широком смысле дей-
ствие) лица, названного мотивирующей основой (хулиганство, маклер-
ство, мародерство, бандитизм). Вторая по частотности группа терминов,

132
образованных от существительных, имеет значение «лицо, характеризую-
щееся отношением к тому, что названо мотивирующей основой» (заемщик,
рецидивист — 40,4% терминов). Непродуктивными в системе юридиче-
ской терминологии являются образования от глаголов со значением «адре-
сат действия» (индоссат); от прилагательных, обозначающих участок тер-
ритории, характеризующейся признаком, названным мотивирующей осно-
вой (заповедник); от существительных со значением «организация, харак-
теризуемая отношением к ней лиц, названных мотивирующей основой»
(арбитраж, адвокатура). Нетипичны в исследуемой терминологии и об-
разования от наречий. Здесь отмечен лишь один такой термин со значени-
ем «лицо, характеризующееся отношением к тому, что названо мотивиру-
ющей основой» (сообщник).
Таким образом, в данной терминосистеме отмечается избиратель-
ность словообразовательных типов. При этом решающую роль, очевидно,
играют их словообразовательные значения, характерные для общелитера-
турного языка и других терминосистем. Самое большое количество суф-
фиксальных терминов (65%) обозначает опредмеченное действие. Из них
9,2% падают на долю отсубстантивных образований со значением «дей-
ствие, связанное с лицом, названным мотивирующей основой». Преобла-
дание терминов, обозначающих действие, — характерная черта и других
терминосистем [Даниленко 1977 : 141]. Следовательно, в данном случае
заметна общетерминологическая тенденция категоризации. На втором ме-
сте по продуктивности стоят образования со значением «опредмеченный
признак» (16,1%) терминов, то есть наблюдается процесс оформления при-
знаковых понятий как опредмеченных. Вслед за этими двумя группами
идут термины со следующими значениями: «лицо, производящее дей-
ствие» (9,2% терминов), «лицо, характеризующееся отношением к тому,
что названо мотивирующей основой» (5,6% терминов), «лицо, характери-
зующееся отношением к признаку, названному мотивирующей основой»
(2% терминов). В целом на долю указанных типов приходится 97,9% всех
суффиксальных терминов, а их продуктивность обусловлена характером
терминируемых правом понятий.
Ономасиологический признак в терминосистемах может выражаться
не только производящей основой суффиксальных образований, но также
префиксами, уточняющими компонентами сложных слов, зависимыми
компонентами полилексемных терминов. Можно отметить и избиратель-
ность использования префиксальных словообразовательных типов. Так, в
русском языке по данным Русской грамматики [1982] всего 34 типа пре-

133
фиксального образования имен существительных, из них лишь 8 типов с
префиксами БЕЗ- (безгажданство), ДЕ- (деноминация), КОНТР- (контр-
ассигнация), НЕ- (неявка), ПЕРЕ- (переуступка), ПОД- (поднаем), СУБ-
(субаренда), СО- (соавторство) используются в юридической терминоси-
стеме в зависимости от потребностей терминологической номинации.
Наибольшей продуктивностью в правовой терминологии обладают пре-
фиксальные типы, образующие термины со значением «явление, противо-
положное названному мотивирующей основой». Данный тип охватывает
60% (из 110) префиксальных юридических терминов, что обусловлено
важностью для данной терминосистемы противопоставления правомерных
и неправомерных действий. Подобное противопоставление реализуется
преимущественно с помощью префикса НЕ-, который отмечен в 48,2%
всех префиксальных терминов (работоспособность — неработоспособ-
ность).
Характер соотношения ономасиологического базиса и ономасиоло-
гического признака на материале терминов, образованных способом сло-
восложения, был рассмотрен в работе К. В. Школиной на материале
немецких терминов электроники, в которой было выделено 10 вариантов
такого соотношения: 1) действие и его источник или средство его совер-
шения, 2) действие и его объект, 3) объект действия и источник действия,
4) действие и его характеристики по месту, направлению, времени, каче-
ству, обстоятельствам совершения, 5) качество и его носитель, 6) предметы
и явления и их характеристика по количеству, объему, расположению в
пространстве и времени, 7) часть и целое, 8) вещество и то, что из него
изготовлено, или явления и их совокупность, 9) предмет или явление и
сравниваемое с ним по форме понятие, 10) имя собственное, например фа-
милия ученого и сделанное им изобретение, открытие, прибор [1984 : 57-
58].
В. И. Глумов выявил особенности распространения прогрессивных и
регрессивных признаков в составе трехкомпонентных терминов ЭВМ:
ОБЪЕКТ — ДЕЙСТВИЕ — ОБЪЕКТ (система обработки данных, про-
грамма идентификации записей и т.д.) [1980 : 45]. В более поздней работе,
выполненной на материале терминологических поливербов той же терми-
носистемы, автор называет 19 логико-семантических признаков, закреп-
ленных в их содержании: субъект, фиктивный субъект, реальный субъект,
действие/процесс, объект, назначение/функция, конкретизация, инстру-
ментальность, локативность, сходство, идентификатор, адрес-
ность/фамильность, устойчивость, партитивность, аблятивность, квантита-

134
тивность, сделанный из, язык, счисление/система счисления. Каждый при-
знак описан тремя способами: «непосредственным содержанием признака,
определяемым на основе понимания терминируемой ситуации; перечнем
выявленных «внешних выразителей» признака в терминах двух подъязы-
ков; проверочной трансформацией, предназначенной для определения пра-
вильности содержания семантического признака» [1989 : 82-83].
Таким образом, соотношение между ономасиологическими базисом
и признаком в разных терминосистемах обнаруживает как сходство, так и
различие. Сходство обусловлено общими основаниями процесса познания,
объективными характеристиками познаваемой действительности научных
картин мира, формируемых на основе выделения субъектных, объектных,
партитативных и иных отношений, а также специфическими объектами и
предметами изучения в разных науках.
«Понятийная категория (англ. Conceptual category, extralingual, no-
tional category — внеязыковая категория) — отвлеченное обобщенное зна-
чение, находящее в данном языке то или иное выражение. □ Категория аб-
страктности, категория вещественности, категория конкретности, категория личности,
категория множественности, категория модальности, категория одушевлённости, кате-
гория предметности, категория притяжательности, категория собирательности, катего-
рия совокупности, категория считаемости, категория увеличительности, категория
уменьшительности» [Ахманова 1969 : 192]. «Краткий словарь когнитивных
терминов» определяет «категорию» как «одну из познавательных форм
мышления человека, позволяющую обобщать его опыт и осуществлять его
классификацию» [1996 : 45- 47].
A.JI. Шарандин отмечает, что классическая и когнитивная категории
«не находятся во взаимоисключающих друг друга отношениях. Та и другая
связаны с процессами отражательной и познавательной деятельности че-
ловека, только классическая категория в большей степени сориентирована
на выражение и абстрагирование отношений действительности, а когни-
тивная категория — на процесс познания» [2000 : 118]. Лексическая кате-
горизация сориентирована «на словарь, где связь ЛЗ (лексического значе-
ния. — С.Х.) с внеязыковой действительностью находит отражение в поня-
тии, которое представляет в словарном толковании существенные призна-
ки, свойства предметов и явлений действительности. ЛЗ — это показатель
лексемы как единицы словаря, которая определяется как совокупность
форм и соответствующих значений, т. е. это некая языковая модель номи-
нации» [Шарандин 2008 : 117].
Практически во всех работах по терминологии подчеркивается ис-
ключительно важная роль словосочетаний в формировании терминоси-
135
стем, так как именно они составляют основной массив терминов [см.: Го-
ланова 1982; Красильникова 1982; Хижняк 1985 и др.]. Процесс образова-
ния составных терминов можно рассматривать как процесс, аналогичный
словообразовательному, поскольку составной термин по своей форме и со-
держанию часто связан с исходным, который входит в него как составная
часть. Поэтому образование терминов-словосочетаний иногда определяют
как синтаксическую деривацию [Гринев 1993 : 198].
При рассмотрении характера соотношения ономасиологического
базиса и ономасиологического признака на материале терминов, образо-
ванных при помощи синтаксической деривации, можно использовать
следующие классификационные единицы, предложенные в работах О.А.
Макарихиной и В.М. Сергевниной:
1) дериватологическая модель, под которой понимается «струк-
турная схема терминологического словосочетания, отражающая набор и
обобщенное значение его составных частей, последовательность их соеди-
нения и взаимоотношения друг с другом и заполняемая соответствующим
лексическим материалом в зависимости от потребностей коммуникации»
[Сергевнина 1979 : 83];
2) исходный (базовый) термин — термин, входящий в состав более
сложного терминологического сочетания в качестве производящей (моти-
вирующей) части (неустойка — законная неустойка, договор — договор в
пользу третьего лица);
3) терминообразовательный формант — компонент термина, в ре-
зультате присоединения которого к исходному термину образуется термин
производный [Макарихина 1981 : 31] (законодательство — гражданское
законодательство, право — право на труд).
Терминообразовательный формант может быть выражен одним, или
более, чем одним словом. При определении структуры форманта учитыва-
ется семантическая целостность его компонентов. Так, термин преступле-
ние против порядка управления образован от исходного преступление с
помощью форманта против порядка управления. Основой последнего яв-
ляется термин порядок управления. В синтагматической структуре произ-
водного термина формант может находиться в препозиции к исходному
термину (право — уголовное право), в постпозиции (арест — арест иму-
щества), а также занимать промежуточную позицию между компонентами
исходного составного термина (вынесение приговора — вынесение непра-
восудного приговора).

136
 В связи с тем, что в процессе образования составных терминов ис-
ходной является модель «термин-слово  термин-словосочетание», на ба-
зе которой могут появляться термины еще более сложные, то целесообраз-
но процесс их образования разбить на ряд ступеней. В этом случае исход-
ной (первой) ступенью будет образование терминологического сочетания
на базе слова. Дальнейшее наращивание терминообразовательных форман-
тов сигнализирует о следующих ступенях дериватологического процесса, а
часто, хотя и не всегда, о формировании видовых терминов и понятий.
Усложнение однословных терминов формантами, представленными
различными частями речи, составными конструкциями различной степени
сложности, как уже отмечалось, приводит к появлению многокомпонент-
ных терминов. В целом же производство однословных и составных терми-
нов можно рассматривать как взаимосвязанный процесс: на базе производ-
ных однословных терминов образуются термины усложненной структуры,
которые, в свою очередь, служат основой для образования еще более
сложных, производных от них терминов. Следовательно, однословные
производные термины и составные дериваты находятся в отношениях по-
следовательной мотивации, формируя терминообразовательную цепочку.
Совокупность таких цепочек составляет терминообразовательное гнездо,
вершиной которого является исходное слово. Например:

совладелец
владеть — владелец владелец вещи
исконный владелец и др.

Цепочки терминов, входящие в гнездо, могут состоять из одного или

более терминов, образованных тем или иным способом словопроизводства,
и из нескольких составных терминов с нарастающей структурной сложно-
стью, что соответствует ступеням синтаксической деривации. Организация
производных и составных терминов в гнездо является отражением их язы-
ковых, а также логико-когнитивных связей выражаемых ими понятий.
С. В. Гринев рассматривает родовые онтологические категории как
«наиболее широкие понятия, стоящие на верхних ступенях иерархической
лестницы познания», которые сводятся к трем максимально общим клас-
сам: объекты, процессы, и состояния (свойства). Эти классы подлежат де-
тализации в различных областях человеческого знания» [1993 : 15]. «В си-
стеме типов знания… высший ранг имеет специальное научное знание, ко-
торое характеризуется «наличием специальной информации». В отличие

137
от философского знания, где представлена обобщенная система взглядов
на мир, на отношение к нему со стороны человека, что позволяет исполь-
зовать философское знание в качестве методологической базы, включаю-
щей в себя систему фундаментальных понятий, специальные знания связа-
ны с отражением познания объектов той или иной конкретной науки»
[Шарандин 2011 : 17], что обусловливает развитие терминообразователь-
ных значений, формирующих отраслевые и частноотраслевые категории
внутри более общих или универсальных научных категорий (объекты,
процессы, состояния). Терминообразовательные значения, как и более об-
щие категории, раскрывают взаимообусловленность языковых и менталь-
ных аспектов номинации, способствуют выявлению способов языковой
репрезентации (кодирования) ментальных сущностей, что в свою очередь
обусловливает тесную связь ономасиологического и когнитивного подхо-
дов в изучении терминологической номинации.
В терминосистемах отмечается определенная специфика в использо-
вании терминообразовательных формантов, выраженных онимами. Осо-
бенно значимым отонимическое образование терминов наблюдается в
терминологии медицины, в которой лексическое значение термина, обра-
зованного при помощи онима, четко демонстрирует два семантических
уровня: лексические и концептуальные значения (экстралингвистическая
информация). Лексическое значение включает в себя семы, относящиеся к
медицинской науке, а вся энциклопедическая информация, относящаяся к
медицинской концептосфере, переходит к ониму. Так, у терминов Eich-
horst’s neuritis, McArdle disease, zenkerizm общие денотативные признаки
‘болезнь’, ‘симптоматика’, ‘локализация’, ‘область исследования’ сопро-
вождаются концептуальными признаками ‘имя ученого’, ‘возраст’, ‘пол’,
‘место жительства’, а у терминов Queensland tick typhus, Malta fever кон-
цептуальные признаки иные: ‘географическое положение’, ‘климат’, ‘рас-
тительность’ и т.д. [Калмазова 2013 : 79-80]. «Имя собственное — соци-
альный знак — оказалось очень удобным компонентом, используемым в
терминологической номинации в том случае, когда сложно выделить клас-
сификационный признак или подобрать квалификативный термин новому
понятию» [Там же : 134].

138
 4.3. Формирование терминообразовательных значений
как способ категоризации явлений научной картины мира

Терминообразовательное значение производных терминов-

универбов, с одной стороны, основано на деривационных значениях слов,
а с другой, оно является результатом преобразования последних путем мо-
дификации характеристики отношения между ономасиологическим бази-
сом и ономасиологическим признаком, что отражает характер и направле-
ние научного познания определенного фрагмента действительности.
К проблеме терминообразовательного значения в 70-80-е гг. ХХ в.
обращались многие исследователи, хотя этим термином они не оперирова-
ли. Деривационное значение терминов рассматривалось в терминах теории
словообразования в отношении терминов-универбов, а семантические от-
ношения между частями полилексемных терминов изучались в рамках ло-
гико-языкового анализа [см., напр.: Глумов 1989 : 82-83]. Тем не менее,
выявленные в этих работах значения с полным правом можно назвать тер-
минообразовательными, причем указанные в работах терминологов слово-
образовательные значения различались по линии общее : частное. Так, в
рамках общего категориального значения «процессы», выявленного на ос-
нове ономасиологического подхода, Т. Л. Канделаки выделила частные
словообразовательные значения процессов техники: «процессы развития,
превращения, обработки, удаления» и т.д. При определении словообразо-
вательных значений терминов Т. Л. Канделаки опиралась на разработан-
ную к тому времени в лингвистике типологию словообразовательных зна-
чений (общие словообразовательные значения словообразовательных ти-
пов, частные словообразовательные значения отдельных семантических
групп, индивидуальные словообразовательные значения отдельных слов)
[1977 : 31-33].
Рассматривая отношения между ономасиологическими базисом и
признаком, Л.А. Динес отметила что обобщающий признак понятий может
закрепляться за терминоэлементами-морфемами. В качестве примера она
приводит формирование частного словообразовательного признака «вос-
палительный процесс» при помощи терминоэлемента –ИТ: перикардит
миокардит, гепатит, васкулит, нефрит и др. [1985 : 31].
В терминологии физической географии Т. Н. Кучерова выделяет де-
ривационное значение «отношение к уровню моря» словообразовательного
типа отадъективных и отсубстантивных образований с суффиксами -
ИН(а)/-ОВИН(а), отадъективных с суффиксом -ОСТЬ, имеющих общеязы-

139
ковое деривационное значение «место, пространство»: низина, равнина,
седловина, низменность [1986, с. 15]. В терминологии ботаники русского и
немецкого языков А. Ю. Белова выявила трансформацию словообразо-
вательных значений производных терминов с суффиксами -ЕЦ, -ОК, -
ЧИК, -ЕЧ, -CHEN, -LEIN, -LING и др. в значение «растения» [см.: Бе-
лова 1997 : 36].
Подобные подходы к исследованию терминологической суффик-
сальной деривации проводятся и «с учетом принципа антропоцентризма»
[Буянова : 2013 : 6], что еще раз свидетельствует о том, что результаты ис-
следований традиционного терминоведения в полной мере отвечают прин-
ципам современной парадигмы лингвистической науки.
Необходимость выделения категории терминообразовательного зна-
чения на материале юридической терминологии [Хижняк 1985 : 15-16] бы-
ла обусловлена: 1) потребностью выявления специфики деривационных
значений одних и тех же словообразовательных типов в общелитературной
лексике и терминологии; 2) возможностью выделения терминообразова-
тельных значений не только у производных универбов, но и у полиле-
семных терминов; 3) необходимостью изучения терминобразования как
взаимосвязанного процесса.
Вследствие того, что научная классификация обладает большей
обобщающей силой, чем классификация понятий, выражаемых словами
обыденного дискурса, общеязыковые словообразовательные значения в
терминологии имеют тенденцию к модификации и большей унификации.
Например, такие словообразовательные значения, как «опредмеченное
действие», «занятие лица, названного мотивирующей основой», в юриди-
ческой терминологии маркируют одно и то же логическое отношение —
«действие». В этом случае термины с суффиксами -АЦИj(а) (апелляция), -
НИj(е) (опознание), -К(а) (сделка), Ø (отвод), -СТВ(о) (воровство, мошен-
ничество), -Ж(а) (кража) утрачивают маркирующие свойства, связанные с
частеречной принадлежностью основы: отглагольный термин кража и от-
субстантивный мошенничество с терминообразовательной точки зрения
являются носителями одного релевантного для правоведа значения —
«действие» (легитимное или противоправное). Модификация деривацион-
ного значения в этом случае возникает вследствие воздействия классифи-
кационного признака, выраженного категориальной юридической диффе-
ренциацией понятий: действия — события — состояния.
Еще более ярко проявляется специфика формирования терминооб-
разовательного значения классификационным рядом «лица», который в

140
юридической терминологии объединяет не только физических лиц (оду-
шевленные предметы), но и юридических (организации). Вследствие этого
термины с такими деривационными значениями, как «лицо, производящее
действие», «адресат действия», «лицо, характеризуемое отношением к
признаку, названному мотивирующей основой», «лицо, характеризуемое
отношением к тому, что названо мотивирующей основой», «организация,
характеризуемая отношением к ней лиц, названных мотивирующей осно-
вой», с суффиксами -АНТ (апеллянт), -ТЕЛЬ (приобретатель), -НИК
(собственник, наследник), -ЧИК/ -ЩИК (вкладчик, поставщик) -ЕЦ (вла-
делец), -СТВ(о) (товарищество), -УРА (адвокатура) и др., приобретают
одно терминообразовательное значение — «лицо». Терминообразова-
тельное значение «лицо», с одной стороны, и «юридическое лицо»,
«физическое лицо», с другой, соотносятся как общее и частные.
При формировании терминообразовательных значений происходит
не только интеграция деривационных значений, но и их дифференциация.
Например, словообразовательное значение «опредмеченный признак» об-
разует два терминообразовательных: 1) «объект права» (имущество, соб-
ственность), 2) «состояние» (законность, легальность, бездетность). Ха-
рактерно, что интегрирующая роль терминообразовательных значений по
отношению к словообразовательным типам проявляется в большей степе-
ни, чем дезинтегрирующая.
Следует, однако, отметить, что процесс формирования терминооб-
разовательных значений суффиксальных терминов не обязательно отража-
ет всю систему классификационных признаков права. Так, значение «со-
бытие» не реализуется в суффиксальных юридических терминах, посколь-
ку номинативные единицы этого макрополя представлены терминологизи-
рованными единицами общелитературного языка (пожар, землетрясение,
смерть и т. п.).
Формирование терминообразовательных значений у производных
терминов, образованных разными способами, обнаруживает большое раз-
нообразие вследствие их широких возможностей выражать классификаци-
онные признаки понятий. Так, роль префикса в словообразовании сводится
к уточнению, а тем самым к дифференциации понятий, обозначенных про-
изводными терминами. В результате данного способа терминопроизвод-
ства в юридической терминологии происходит или образование терминов
внутри одного классификационного ряда (номинация — вид правомерного
действия; деноминация — другой вид правомерного действия), или обра-
зование терминов другого классификационного ряда: платеж — право-

141
мерное действие; неплатеж — неправомерное действие. В первом случае
возникает терминообразовательное значение «другой вид того же класси-
фикационного ряда», а во втором — «вид другого классификационного ря-
да». Таким образом, словообразовательные значения префиксальных ти-
пов, становясь терминообразовательными, унифицируются еще в большей
степени, чем деривационные значения суффиксальных типов. Терминооб-
разовательное значение «вид другого классификационного ряда» передает-
ся дериватами с приставкой НЕ- (неявка, недонесение). Остальные префик-
сальные типы в юридической терминологии имеют терминообразователь-
ное значение «другой вид того же классификационного ряда» (автор —
соавтор, агент — контрагент, натурализация — денатурализация, из-
брание — переизбрание, подряд — субподряд и т. д.).
Закрепленность одного терминообразовательного значения за одним
формантом, воспринятым из сферы общего употребления, видимо, невоз-
можна, во-первых, в силу влияния системы языка, в которой аффиксы так-
же неоднозначны, во-вторых, потому что в терминосистеме понятия часто
классифицируются искусственно, условно, а основания классификации
могут меняться вследствие воздействия внешних системообразующих фак-
торов. Однозначность терминообразовательных значений можно наблю-
дать лишь у терминоэлементов, воспринятых из классических языков. Ср.
термины с терминоэлементом cide < лат. caedes (убийство) в английской
юридической терминологии: prolicide < proles (prolis) (отпрыск) + caedes
— детоубийство, patricide < pater (patris) (отец) + caedes — отцеубийство.
Однако и разные терминоэлементы греко-латинского происхождения мо-
гут выражать одно терминообразовательное значение. Так, в терминологии
кардиологии русского и английского языков терминоэлементы -ИТ, -ОЗ, -
ITIS, -OSIS образуют термины со значением патологического процесса
(миокардоз, коронарит, myocarditis, corobnaritis) [Динес 1986 : 12].
Терминообразовательные значения составных терминов базируются
на логических отношениях между их компонентами. О.А. Макарихина
справедливо отмечает, что в словообразовании деривационным значением
называется семантическое отношение производного слова к исходному, а
потому правомерно считать терминообразовательным значением составно-
го термина семантическое отношение производного термина к исходно-
му. «Но, поскольку основной компонент значения термина, как произ-
водного, так и исходного, — понятие, то и семантическое отношение
между двумя терминами представляет собой понятийное логическое от-
ношение» [Макарихина 1981 : 33].

142
 Носителем деривационного значения в словообразовании является
формант. Формантами в производстве составных терминов являются слова
или словосочетания. Понятие-атрибут, представленное зависимой частью
словосочетания, как правило, выделяет в логическом объеме понятия-
основы (родового понятия) определенную область, служит его видовым
отличием [Годер, 1961, с. 51]. Однако, как указывалось выше, форманты в
терминологии могут влиять на закрепленность термина за тем или иным
макро- и микрополем. Они могут способствовать выделению видового
признака того же поля, а также способны вывести производный термин из
поля, к которому принадлежит базовый, в результате совмещения в атри-
буте оценочного признака. Поэтому терминообразовательные значения
производных полилексемных терминов сходны с терминообразовательны-
ми значениями, отмечаемыми в префиксальном терминопроизводстве, то
есть такие термины могут реализовать значения: 1) «вид классификацион-
ного ряда, указанного базовым термином» (преступление — преступление
против государства, граждане — иностранные граждане); 2) «вид друго-
го классификационного ряда» (показание — правомерное действие, лож-
ное показание — неправомерное действие).
У полилексемных единиц можно выделить не только общие, но и
частные терминообразовательные значения. Например, Ю.М. Шурыгин
отмечает, что в полилексемных терминах текстильного производства
«предназначенность механизма к выполнению определенного действия»
наиболее точно выражена именами прилагательными с суффиксом -ЛЬН:
трепальный, крутильный, прядильный, тянульный, мерильный и т. д. [1977,
с. 7].
Частные терминообразовательные значения можно обнаружить и у
полилексемных юридических терминов. Наибольшим семантическим раз-
нообразием в юридической терминологии отличаются словосочетания, об-
разованные с помощью относительных прилагательных, характеризующих
предмет через его отношение к неодушевленному предмету или действию.
Среди таких словосочетаний выделяются как атрибутивные, так и обстоя-
тельственно-атрибутивные словосочетания. Первые выражают значения: 1)
принадлежности чему-либо (образовательный ценз, дорожный сбор,
должностное лицо); 2) свойства (ложное показание); 3) происхождения,
состава (арбитражный суд, третейский суд). Обстоятельственно-
атрибутивные словосочетания передают значения: 1) сферы деятельно-
сти (судебный исполнитель); 2) места нахождения (районный суд, област-
ной суд).

143
 Роль качественных прилагательных в развитии терминосистем менее
значительна. Например, за всю историю развития юридической термино-
логии в ней можно отметить немногим более десятка качественных прила-
гательных, использовавшихся в качестве формантов составных терминов в
основном в древнерусский и старорусский периоды развития терминоси-
стемы (близкий, далекий, большой, великий, крупный, молодой, старый,
меньший, лихой, черный, белый, добрый). Однако и они развивали разнооб-
разные частные терминообразовательные значения. Как средство выраже-
ния аксиологической коннотации и бинарного противопоставления каче-
ственные прилагательные использовались или используются для опреде-
ления: 1) признака социальной дифференциации людей в обществе (вели-
кие бояре, дворяне большие, люди меньшие, белое духовенство, черное ду-
ховенство, люди черные); 2) степени родства (люди ближние, близкие род-
ственники, дальние родственники); 3) характеристики старшинства инди-
видов восходящей линии семьи, важные для определения их правового
статуса (брат большой, брат меньшой, сын старший); 4) характера дей-
ствия (лихое дело, хищение в крупных размерах); 5) моральных качеств
лиц (добрые люди — надежные люди, привлекавшиеся в качестве сви-
детелей).
Форманты, представленные существительными в косвенных паде-
жах, в истории развития русской юридической терминологии выражали
характеристику: 1) лица (прирочный человек с доводом, нарушитель прися-
ги, возбудитель возмущения, субъект права); 2) предмета (повестка об ис-
полнении, собственность супругов); 3) действия (лишение живота, лише-
ние права, подлог документов, преступление в оскорблении величества,
преступление против безопасности граждан, нападение на чинов поли-
ции); 4) состояния (безотзывность оферты, вина кредитора, дееспособ-
ность гражданина). Возможно и выделение более частных и единичных
терминообразовательных значений полилексемных единиц.
При формировании терминообразовательных значений сложных
терминов отмечаются способы, сходные с возникновением терминообра-
зовательных значений суффиксальных и составных терминов. Это зависит
от того, образован ли термин путем сложения с аффиксацией, или путем
чистого сложения основ. Первые развивают, например, такие значения, как
«лицо» (залогодатель), «состояние» (единоначалие). При образовании
терминов второго типа выявляются значения: «вид классификационного
ряда, указанного базовым термином» (грузополучатель), «вид другого
классификационного ряда» (лжесвидетельство).

144
 Таким образом, несмотря на некоторые различия в слово- и терми-
нообразовательных значениях, можно все же отметить их большое сход-
ство. И это вполне объяснимо, так как, например, большая группа терми-
нов, объединенная значением «юридические факты», называет ряд явлений
действительности, которые становятся юридическими фактами и в силу их
сущностных свойств, и в результате их признания таковыми законом и
государством. В этом процессе проявляется характер взаимодействия обы-
денной и научной картины мира. «Не право порождает подобные факты,
они возникают и существуют помимо него, но право придает им статус
юридических в целях их регуляции и упорядочения общественной и госу-
дарственной жизни» [Теория государства и права 1995 : 408].
Таким образом, различные терминосистемы обнаруживают большое
сходство в преобразовании деривационных значений общеязыковых сло-
вообразовательных типов и семантических отношений между компонен-
тами поли лексемных единиц в терминообразовательные значения, явля-
ющиеся результатом категоризации научных понятий. Они также служат
средством экспликации связей между разными концептами в научной кар-
тине мира. Эти связи могут реализовываться на уровне противопоставлен-
ности концептов (например ЗАКОННОСТЬ : ПРОТИВОЗАКОННОСТЬ) и
как отражение связей других соотносимых концептов: отраслевых и част-
ноотраслевых в рамках одной терминосистемы (ПРАВО — КОНСТИТУ-
ЦИОННОЕ ПРАВО), отраслевых и межотраслевых (ПРАВО — МЕДИ-
ЦИНСКОЕ ПРАВО, СПОРТИВНОЕ ПРАВО), а также на уровне связей
концептов различных терминосистем.
Как видим, и специфика процесса категоризации в терминологии
обусловлена изменением функции номинативных единиц и аффиксов
вследствие перехода их в другие языковые страты.

145
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. Современное терминоведение, как и лингвистика в целом, харак-

теризуется полипарадигмальностью. Тем не менее, функциональная харак-
теристика термина остается ведущей даже при декларировании когнитив-
ного подхода к терминологическим исследованиям, поскольку терминоло-
гам не удалось дать собственно когнитивное определение термина, так как
это в принципе невозможно. Термин был и остается словом или словосоче-
танием в особой функции, что подчеркивается и в работах по когнитивно-
му терминоведению: «термин является … средством ориентации в
профессиональной сфере и важнейшим элементом профессиональной
коммуникации» [Голованова 2011 : 58]. Когнитивные аспекты определе-
ния термина «термин является вербализованным результатом профес-
сионального мышления» [Там же] не являются чем-то новым для терми-
новедения [см.: Головин 1985 : 3; Головин, Кобрин 1987 : 5], к тому же
данная характеристика лишь дополняет функциональные свойства терми-
нологической единицы, а ведущая роль функциональной характеристики
лексики признается в «когнитивном терминоведении» при дифференциа-
ции единиц «языка профессиональной коммуникации», принадлежащих к
различным стратам (профессионализмы, профессиональные жаргонизмы)
[Голованова 2011 : 58-60].
2. Весь понятийно-терминологический аппарат когнитивной лингви-
стики вполне применим к исследованиям в области терминологии без ка-
кого бы то ни было ограничения. При этом вряд ли стоит забывать о том,
что когнитивные особенности терминов прежде всего обусловлены их осо-
бой функцией.
3. Противопоставлять традиционное терминоведение когнитивному
не совсем корректно не только вследствие полипарадигмальности лингви-
стики в целом, но и потому, что когнитивные подходы к изучению термина
основаны на тех идеях и положениях, которые были с той или иной степе-
нью полноты разработаны традиционным терминоведением (в частности,
проблема классификации и категоризации). К тому же характеристика
терминоведения как когнитивного или некогнитивного в современных ра-
ботах как правило отражает лишь желание исследователей применить с
разной долей успешности новые термины и понятия, которые часто не
формируют общей системы с используемыми ими же устоявшимися поня-
тиями и терминами. В таких исследованиях когнитивные категории часто
стоят особняком от остающихся актуальными описаний и теоретических

146
обобщений логико-языковых, системно-структурных и семантических
свойств терминосистем и терминов как единиц, используемых в особой
функции.
Указанные подходы страдают формализмом, тем более в том случае,
когда часть существенных категорий антропоцентрической парадигмы
признается нерелевантной для осуществления целей и задач терминологи-
ческого исследования. К таким недостаткам относится ограничение ис-
пользования категорий когнитивной лингвистики в терминологических ис-
следованиях в полном объеме (например предложение использовать тер-
мин концепт лишь в исторических исследованиях), отрицание националь-
но-культурной специфики и оценочного характера терминологических
концептов, возможностей их переживания. Сюда же можно отнести жела-
ние ограничить когнитивный подход к исследованию терминосистем лишь
определенным, «удобным» для когнитивного анализа типом терминологи-
ческих единиц (например метафорическими наименованиями) и, наоборот,
недифференцированное рассмотрение специальных единиц, относящихся к
разным стратам общенародного языка, в качестве единой терминологиче-
ской подсистемы.
4. При осуществлении терминологических исследований в рамках
когнитивной проблематики необходимо помнить и о диалектической связи
синхронии и диахронии, неоднократно подчеркиваемой лингвистами:
«Изменение любой единицы происходит не как изменение изолированной
единицы, не как изолированного факта, а как части системы. Следователь-
но, линия синхронии, т.е. одновременно существующей системы, не может
не приниматься во внимание при изучении изменений языка, т.е. при диа-
хроническом изучении … Язык определенной эпохи — это язык, суще-
ствующий во времени, т.е. заключающий в себе момент диахронии... так
как фактор времени по самому существу входит в язык. Таким образом,
синхроническая система языка неизбежно должна рассматриваться во вре-
мени» [Смирницкий 1954 : 16]. Это высказывание справедливо и в отно-
шении исследований в рамках антропоцентрического подхода, так как не
только обыденное знание, но и специальные его отрасли обнаруживают тес-
ную связь «развития языка с историей материальной и духовной культуры
народа» [Гринев-Гриневич и др. 2008 : 107].
5. Нельзя забывать и о том, что еще в недрах традиционного терми-
новедения были поставлены и еще далеки от решения многие проблемы,
имеющие непосредственное отношение к изучению когнитивных характе-
ристик термина. Например, в программе исследований, представленной в

147
форме целей и задач, стоящих перед терминологами, Б. Н. Головин еще в
1981 г. среди прочих выдвинул следующие: изучение формирования си-
стемы терминов прежде всего с учетом системности окружающего мира, а
не только и не столько как результата вмешательства специалистов; иссле-
дование обстоятельств и причин развития терминосистем, их типологиче-
ское описание; рассмотрение внутренней и внешней синтагматики терми-
нов, а также лексико-семантических свойств терминов, сближающих и
удаляющих их в пределах лексико-фразеологической системы языка; ис-
следование авторских терминосистем и терминосистем целых научных
школ, а также взаимодействия больших и малых терминосистем и др.
[1981 : 3-10].
В работах по когнитивной лингвистике отмечается, что в последние
десятилетия научные стереотипы влияют на мировосприятие человека, что
обусловливает процессы детерминологизации и интеллектуализации языка,
формирования технократических стереотипов мировосприятия [Тропина
2014 : 196-197]. Это обусловливает необходимость экстраполяции некото-
рых положений общей теории термина на процессы развития общелитера-
турного языка.
Особенности научного сознания влияют на формирование научных
картин мира, а следовательно, на состав и семантику терминов, предопре-
деляют научный прогресс и обусловливают специфику процессов форми-
рования научных метафор, характер переживания научных концептов,
национально-культурные особенности современных терминосистем. Изу-
чение указанных процессов также может стать важной задачей современ-
ного терминоведения. Когнитивная проблематика терминоведения может
затрагивать взаимосвязи науки и религии, роль веры в научном познании.
Исследование особенностей взаимодействия научных картин мира
— еще один теоретически значимый аспект перспективных когнитивных
исследований в терминоведении, поскольку оно способно дать более пол-
ноценные ответы на вопрос о характере взаимовлияния, смешения концеп-
тосфер и терминосистем, соотношения концептов, терминов и термино-
элементов (формантов) принимающих (базовых) терминосистем и терми-
носистем-доноров.
Кроме того, важными аспектами когнитивной проблематики в тер-
миноведении могут стать: изучение характера влияния концепта на фор-
мирование значений термина; особенности взаимодействия научных клас-
сификаций, дефиниций и концептов; роль дискурса в формировании кон-
цептосфер, продолжение изучения языковых и неязыковых особенностей

148
категоризации понятий на основе выявления общих и частных категорий,
трансформации деривационных значений общеязыковых словообразова-
тельных типов в терминообразовательные; исследование собственно тер-
минологических способов и средств деривации, а также динамики измене-
ния статуса различных специальных единиц (профессионализмов, терми-
ноидов, консубстанциональных единиц и др.) в процессе развития научного
знания. В терминосистемах отмечаются специфические единицы — терми-
ны, образованные с использованием онимов, определение терминообразова-
тельной и когнитивной специфики которых составляет важную и еще до кон-
ца не реализованную задачу исследования способов категоризации научных
знаний в терминосистемах разного типа.
Уверен, что это далеко не полный перечень когнитивных проблем,
которые можно и необходимо решать на материале различных терминоси-
стем, в том числе и разноструктурных языков. Обращение к этим пробле-
мам способно по-настоящему оживить терминологические исследования
без формальных попыток замены устоявшегося терминологического аппа-
рата общего терминоведения новым. Анализ идей и положений традици-
онного терминоведения в данной работе показывает, что, с одной стороны,
оно вполне готово к восприятию идей когнитивизма, а с другой стороны,
преждевременно выделять когнитивное терминоведение как особую науч-
ную область лингвистики на современном этапе его развития, когда мето-
дология когнитивных исследований в терминоведении еще не сформиро-
валась. Вместе с тем необходимость разработки такой методологии оче-
видна и может быть успешно реализована именно в теории термина, так
как научная терминология является важнейшим продуктом процесса ко-
гниции — познавательного процесса, направленного на всестороннее изу-
чение системности мира, мышления, знания, обусловливающих функцио-
нирование единиц языка, и на отображение «особенностей функциониро-
вания системы на характере самой языковой систем» [Баранникова 1995 :
11-12].

149
 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Ардашева — Ардашева Н. А. Словарь терминов и понятий по медицинскому

праву. — СПб: Изд-во «Специальная литература», 2007. — 528 с.
ГК-1 — Гражданский кодекс РФ. Ч. 1 // Собрание законодательства Российской
Федерации. — 1994. — № 32. — Ст. 3301.
ГК-2 — Гражданский кодекс РФ. Ч. 2 // Собрание законодательства Российской
Федерации. — 1996. — № 5. — Ст. 410.
Ефремова — Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-
словообразовательный. URL: http://www.efremova.info.
Кайгородова — Кайгородова А. С. Словарь терминов по спортивному праву. —
М.: Изд-во «Советский спорт», 2005. — 124 с.
КП — Краткая Правда // Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. Т. 1.
Законодательство Древней Руси. — М.: Изд-во Юридической литературы, 1984. — 432
с.
Кузнецов — Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. —
1-е изд-е: — СПб.: Изд-во «Норинт» 1998. — 1536 с.
МС — Медицинский словарь. Энциклопедия медицинских болезней и терминов.
URL: http://www.onlinedics.ru/slovar/med.html.
МикС — Микробиологический словарь URL:
http://gufo.me/content_microslov/aktinomikozy-1323
ПС — Психологическая энциклопедия. URL: http://enc-
dic.com/enc_psy/Valentnost-3304.html.
СМ — Словарь микробиологии. URL: //http://enc-
dic.com/microbiology/Valentnost-410.html.
СОТ — Словарь офтальмологических терминов. URL:
http://www.fond.org.ru/sub/informatsiya/metodicheskiy-kabinet/metodicheskii-kabinet3_82.html.
СРЯ-1 — Словарь русского языка / Под ред. А. И. Евгеньевой. — 3-е изд.: в
4-х т. — М.: Изд-во «Русский язык», 1985. —Т. 1.: — 696 с.
СРЯ-2 — Словарь русского языка / Под ред. А. И. Евгеньевой. — 3-е изд.: в
4-х т. — М.: Изд-во «Русский язык», 1986. — Т. 2: —736 с.
СРЯ-4 — Словарь русского языка / Под ред. А. И. Евгеньевой. — 3-е изд.: в
4-х т. — М.: Изд-во «Русский язык», 1988. — Т. 4: — 800 с.
ССРЛЯ — Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. — М.;
Л.: Изд-во АН СССР, 1948-1965.
СС — Социологический словарь. URL: http://enc-dic.com/sociology/Valentnost-
1122.htmlь.
СТП — Справочник технического переводчика. URL: http://www. tech-
nical_translator_dictionary.academic.ru/207748.
СХТ — Словарь химических терминов. URL: http://www.hemi.nsu.ru/slovar.htm.
ТК — Таможенный кодекс таможенного союза // Собрание законодательства
Российской Федерации. — № 50. — Ст. 6615.
ТО — Термины офтальмологии. URL: http://www.glazmed.ru/lib/public28.
УК — Уголовный кодекс Российской Федерации // Собрание законодательства
Российской Федерации. — № 25. — Ст. 2954.
УПК — Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации // Собрание
законодательства Российской Федерации. — № 52. — Ч. I. — Ст. 4921.
ФС — Философский словарь. Энциклопедия философских терминов онлайн.
URL: http://www.onlinedics.ru/slovar/fil.html.

150
 ФЭС — Философский энциклопедический словарь. URL: http://enc-
dic.com/enc_philosophy/Valehthost-989.html .
ФизЭС — Физический энциклопедический словарь. URL: http://www.all-
fizika.com/encykloped/index.php?id_article =618.
ЭЭФН — Энциклопедия эпистемологии и философии науки: URL:
http://epistemology_of_science.academic.ru/905.
ЭС — Энциклопедия социологии. URL: http://enc-dic.com/sociology/Valentnost-
Psihicheskaja-937.html.
ЮЭ — 2013 — Юридическая энциклопедия : под ред. А.В. Малько, С.Н. Ту-
манова. — Саратов: Изд-во ФГБОУ ВПО «Саратовская государственная юридиче-
ская академия», 2013. — 452 с.
ЮЭС 1984 — Юридический энциклопедический словарь. — М.: Изд-во «Совет-
ская энциклопедия», 1984. — 415 с.
ЮЭС 1997 — Юридический энциклопедический словарь. — М.: Изд-во
«ИНФРА-М», 1997. — 384 с.
AL — Ancient Laws and Institutes of England. — L., 1840. — 602 p.
Black’s — Black’s Law Dictionary. — 2nd Pocket Edition. B.A. Garner., Ed. in Chief.
— St. Paul, Minn: West Publishing Co, — 2001. — 365 p.
DL — Dictionary of law. — Teddington, 1995. 365 p.
Lee — Lee H. To Kill a Mocking Bird. — M.: Изд-во «Антология», 2008. — 320 с.

151
 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Cohen N. J., Squire L. R. Preserved learning and retention of pattern-analyzing

skills in amnesia using perceptual learning // Cortex. — 1978. — N 17. — Р. 273–278.
2. Dokulil M. Tvořeni slov v češtině. I. Teorie odvozovani slov. — Praha: Academia,
1962. — 263 s.
3. Jackendoff R. Semantics and Cognition. — Cambridge: The MIT Press, 1983. — 283
p.
4. Khizhnyak S. P. The paradigm of language legal pictures of the world // Jour-
nal of language and literature. — Vol. 5. — No 4. — Р. 155-158.
5. Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. — Chicago; London: The Univ.
of Chicago Press, 1980. — 242 p.
6. Langacker R. Foundations of cognitive grammar. Theoretical prerequisites. —
Stanford, CA: Stanford Univ. Press, 1987. —Vol. 1. — 540 p.
7. Абдыбаева Г. З., Шайжанов М. К., Досанова А. Ж. Терминологизация
понятия «кредит» в экономической терминологии // Мир науки, культуры, образования.
— 2012. — № 6 (37). — С. 129-131.
8. Абросимова Л. С. Словообразовательная категоризация в языковой кар-
тине мира : автореф. дис. … д-ра филол. наук. — Ростов-на-Дону, 2015. — 42 с.
9. Агафонов А. В. Происхождение и источники древнерусского права (VI-
XII вв.): автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Казань, 2006. — 28 с.
10. Азаматова А. Х. Когнитивный аспект терминологической номинации.
URL: http://pps.kaznu.kz/2/Main/FileShow2/19648/86/3/9/0.
11. Азарх Ю. С. Словообразование и формообразование существительных в
истории русского языка. — М.: Наука, 1984. — 247 с.
12. Алексеев С. С. Государство и право: Начальный курс. — М.: Юридиче-
ская литература, 1993. — 176 с.
13. Алексеев С. С. Право: Азбука — теория — философия: Опыт комплексно-
го исследования. М.: Статут, 1999. 711 с.
14. Алефиренко Н. Ф. Концепт и значение в жанровой организации речи : ко-
гнитивно- семасиологические корреляции // Жанры речи. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-
та, 2005. — Вып. 4. Жанр и концепт. — 438 с.
15. Алефиренко Н. Ф. Лингвокультурология. Ценностно-смысловое про-
странство языка. — М.: Изд-во «ФЛИНТА ; Наука», 2010. — 224 с.
16. Алефиренко Н. Ф. Научное и обыденное в языковой картине мира // Вест-
ник Челябинского государственного университета. — 2011. — № 24 (239). Филология.
Искусствоведение. — Вып. 57. — С. 11-14.
17. Аллафи Л. М-Р. Когнитивный анализ стоматологической терминологии
(на материале терминов ортодонтии в русском и английском языках : автореф. дис…
канд. филол. наук. — Нальчик, 2004. — 24 с.
18. Альтшуллер Г. С., Вёрткин И. М. Как стать гением: жизненная стратегия
творческой личности. — Минск: Изд-во «Беларусь», 1994. — 479 с.
19. Апресян Ю. Д. Избранные труды: в 2 т. Т. 2: Интегральное описание язы-
ка и системная лексикография. — М.: Изд-во «Языки русской культуры», 1995. — 767
с.
20. Арзикулов Х. А. Опыт системно-семантического описания терминологии //
Вопросы научно-технической терминологии и методики преподавания иностранных
языков. — Минск: Изд-во «Наука и техника», 1980. — С. 13-23.

152
 21. Арутюнова Н. Д. Введение // Логический анализ языка. Образ человека в
культуре и языке. — М.: Изд-во «Индрик», 1999. — C. 3-12.
22. Арутюнова Н. Д. Виды игровых действий // Логический анализ языка.
Концептуальные поля игры. — М.: Изд-во «Индрик», 2006. — С. 6-15.
23. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. — 2-е изд. — М.:
Советская энциклопедия, 1969. — 608 с.
24. Ахмедбекова А. М. Лексикографические и метатекстовые характеристики
терминологической дефиниции : дис. … д-ра филос. — Алматы, 2014. — 122 с.
25. Бабушкин А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике
языка. — Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 1996. — 104 с.
26. Баранникова Л. И. К вопросу о соотношении социологического и соб-
ственно лингвистического аспекта в исследовании языка // Вопросы методологии и ме-
тодики лингвистических исследований. — Уфа: Изд-во Башкир. ун-та, 1966. — С. 9-14.
27. Баранникова Л. И. Место терминоведения в современной научной линг-
вистической парадигме // Лингвистические проблемы формирования и развития отрас-
левых терминосистем. — Саратов: СГАП, 1999. — С. 3-4.
28. Баранникова Л. И. Формирование современной научной парадигмы в
лингвистике. Функциональный подход к языку // Язык и общество. — Саратов: Изд-во
Сарат. ун-та, 1995. — Вып. 10. — С. 3-14.
29. Баранникова Л. И., Массина С. И. Виды специальной лексики и их
экстралингвистическая обусловленность // Язык и общество. — Саратов: Изд-во Сарат.
ун-та, 1993. — Вып. 9. — С. 3-15.
30. Баранов А. Н. Введение в прикладную лингвистику : учебное пособие. —
М.: Изд-во «Эдиториал УРСС», 2001. — 360 с.
31. Баранов А. Н. и др.Англо-русский словарь по лингвистике и семиоти-
ке. — 2-е изд. — М.: Изд-во «Азбуковник», 2001. — 626 с.
32. Баранов А. Н., Добровольский Д. О. Постулаты когнитивной семантики //
Известия АН. Сер. Литературы и языка. — 1997. — Т. 56. — № 1. — С. 11-21.
33. Бартошек М. Римское право (понятия, термины, определения). — М.:
Юридическая литература, 1989. — 448 с.
34. Бархударов С. Г. О значении и задачах исследований в области термино-
логии // Лингвистические проблемы научно-технической терминологии. — М.: Изд-во
«Наука», 1970. — С. 7-10.
35. Бекишева Е. В. Проявления асимметрии языкового знака в терминологии
// Типы языковых единиц и особенности их функционирования. — Саратов: Изд-во Са-
рат. ун-та, 1993. — С. 12-17.
36. Бекишева Е. В., Угнич К. А. Историко-эволюционные аспекты медицин-
ской лексики. URL: https://www.google.ru/url.
37. Белецкая Е. В. Моделирование особенностей конструирования метафоры
: автореф. дис. … канд. филол. наук. — Тверь, 2007. — 20 с.
38. Белова А. Ю. Диахронический аспект в развитии терминосистем // Язык и
общество. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1997. — Вып. 11. — С. 33-36.
39. Беляева И. В. Прагматика интеллектуальной оценки // Лингвистика и
межкультурная коммуникация. — 2008. — № 4. — С. 163-167.
40. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат
по социологии знания / Пер. с англ. Е. Д. Руткевич. — М.: Изд-во «Медиум», 1995. —
323 с.
41. Бердникова Д. В. Языковая картина мира как часть концептуальной кар-
тины мира. URL: http://management.hse.ru/data/2012/09/14/1242122659.

153
 42. Бердяев Н. А. Философия свободы; Истоки и смысл русского коммуниз-
ма. — М.: ЗАО «Сварог и К», 1997. — 415 с.
43. Бережанская И. Ю. Консубстанциональные термины в лингвистической
терминологии английского и русского языков (сравнительный анализ) : дис. … канд
филол. наук. — М., 2005. — 311 с.
44. Биржакова Е. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очерки по исторической
лексикологии русского языка XVIII века. Языковые контакты и заимствования. — Л.:
Изд-во «Наука. Ленингр. отделение», 1972. — 431 с.
45. Богданова Г. Н. Сущность, роль и специализация терминоидов в языке
науки : автореф. дисс. ... канд. филол. наук. — Л., 1987. — 15 с.
46. Болдырев Н. Н. Категории как форма репрезентации знаний в языке.
URL: http://boldyrev.ralk.info/dir/material/167.pdf.
47. Болдырев Н. Н. Когнитивная семантика: курс лекций по англ. филологии.
— Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2002. — 123 с.
48. Болдырев Н. Н. Теоретические основы и методологические принципы ко-
гнитивного исследования языка // Вестник Челябинского государственного универси-
тета. — 2013. — № 24 (315). — С. 7–13.
49. Брутян Г. А. Язык и картина мира // Научные доклады высшей школы.
Философские науки. — 1973. — № 1. — С.107–114.
50. Бунина Г. В. Некоторые аспекты изучения специальной лексики и терми-
нологии гимнастики // Термины в научной и учебной литературе. — Горький: Изд-во
Горьк. ун-та, 1989. — С. 67-75.
51. Бурдин С. М. О терминологической лексике // Научные доклады высшей
школы. Филологические науки. — 1958. — № 4. — С. 57- 64.
52. Бутрим В. Е. Особенности семантики терминов категории свойств // Со-
временные проблемы русской терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1986. — С. 24-36.
53. Буянова Л. Ю. Термин как единица логоса: монография. — М.: Изд-во
«ФЛИНТА : Наука», 2013. — 224 с.
54. Вайсгербер Й. Л. Родной язык и формирование духа. — М.: Изд-во «Про-
гресс», 1993. — 184 с.
55. Васильев А. М. Правовые категории: Методологические аспекты разра-
ботки системы теории права. — М.: Изд-во «Юридическая лититература», 1976. — 264.
56. Векленко С. В. О влиянии состояния опьянения на вину и ответственность
// URL: http://www.lawtech.ru/pub/aopia.htm.
57. Верещагин Е. М., Костомаров И. Г. Язык и культура: Лингвострановеде-
ние в преподавании русского языка как иностранного, — 3-е изд. — М.: Изд-во «Выс-
шая школа», 1983. — 269 с.
58. Виннер Н. Кибернетика и общество. — М.: Изд-во иностранной лите-
ратуры, 1958. — 200 с.
59. Виноградов В. В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. — М.:
Учпедгиз, 1947. — 787 с.
60. Виноградов С. Н. Семантическая классификация слов с использованием
слов и словосочетаний // Термин и слово. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1979. — С.
104-109.
61. Винокур Г. О. О некоторых явлениях словообразования в русской техни-
ческой терминологии // Труды МИФЛИ. — 1939. — Т. 5. — С. 3-54.
62. Витгенштейн Л. Философские работы: в 2 ч.; пер. с нем. — М.: Гнозис,
1994. — Ч. 1. — 612 с.

154
 63. Власова А. В. Соотношение понятий «язык», «культура», «картина мира» //
Филологические науки. Вопросы теории и практики. — 2012. — № 7 (18). — Ч. 1. — С. 61-
64.
64. Волгина Е. В. Роль правового дискурса в экспликации гендерного компо-
нента семантики термина // Юридическая лингвистика: Коллективная монография. —
Саратов: Изд-во Сарат. гос. академии права, 2009. — С. 166-187.
65. Володина М. Н. Когнитивно-информационная природа термина (на мате-
риале терминологии средств массовой информации). — М.: Изд-во МГУ, 2000. — 128
с.
66. Володина М. Н. Термин как средство специальной информации. — М.:
Изд-во МГУ, 1996. — 80 с
67. Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. — М.: Изд-во «Наука», 1985.
— 228 с.
68. Воркачёв С. Г. «Счастье» как лингвокультурный концепт. — М.: Изд-
во «Гнозис», 2004. — 236 с.
69. Воркачёв С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт:
становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические
науки. — 2001. — № 1. — С. 64-72.
70. Воропаева В. С. Особенности метафоризации как способа терминооб-
разования в итальянском и русском языках // Вестник Челябинского государствен-
ного университета, — 2010. — № 22. — C. 25-28
71. Всеобщая история государства и права. URL:
http://www.bibliotekar.ru/istoriya-gosudarstva-i-prava-2/208.htm.
72. Гак В. Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в
языке и тексте. — М.: Изд-во «Наука», 1988. — С. 11-26.
73. Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое: Пер. с нем. — М.:
Наука. Гл. ред. физ.-мат. лит., 1989. — 400 с.
74. Герд А. С. Еще раз о значении термина // Лингвистические аспекты тер-
минологии. — Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1980. — С. 3-9.
75. Герд А. С. Терминологическое значение и типы терминологических зна-
чений // Проблематика определений терминов в словарях разных типов. — Л.: Изд-во
«Наука. Ленингр. отделение», 1976. — С. 101-107.
76. Герд А. С. Формирование терминологической структуры русского биоло-
гического текста. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1981. — 112 с.
77. Герд А. С. Язык науки и техники как объект лингвистического изучения //
Научные доклады высшей школы. Филологические науки. — 1986. — № 2. — С. 54-59.
78. Глумов В. И. Моделирование внешней и внутренней структур составных
вычислительных терминов // Термины в научной и учебной литературе. — Горький:
Изд-во Горьк. ун-та, 1989. — С. 81-90.
79. Глумов В. И. Структурно-семантическое изучение англо-русских терми-
носистем // Термин и слово. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1980. — С. 39-47.
80. Годер Н. Н. О логической структуре понятия, выраженного словосочета-
нием // Логико-грамматические очерки. — М.: Изд-во «Высшая школа», 1961. — С. 49-
58.
81. Голанова Е. И. Номинация в сфере автолексики // Способы номинации в
современном русском языке. — М.: Изд-во «Наука», 1982. — С. 159-228.
82. Голованова Е. И. Введение в когнитивное терминоведение: учеб. Посо-
бие. — М.: Изд-во «ФЛИНТА : Наука», 2011. — 224 с.

155
 83. Голованова Е. И. Когнитивное терминоведение: проблематика, инстру-
ментарий, направления и перспективы развития // Вестник Челябинского государствен-
ного университета. — 2013. — № 24 (315). Филология. Искусствоведение. — Вып. 82.
С. 13-18.
84. Голованова Е. И. Когнитивное терминоведение: учеб. пособие. — Челя-
бинск: Изд-во «Энциклопедия», 2008. — 180 с.
85. Голованова Е. И. Образ, понятие, гештальт как форматы профессионального
знания // Вестник Челябинского государственного университета. — 2014. № 6 (335). — С.
122-125.
86. Головин Б. Н. О некоторых доказательствах терминированности словосочета-
ний // Лексика, терминология, стили. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1973. — Вып 2. — С.
57-65.
87. Головин Б. Н. Проблема понятийной и предметной соотнесенности лингви-
стических терминов // Термины в языке и речи. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1985. — С.
3-12.
88. Головин Б. Н. Типы терминосистем и основания их различения //
Термин и слово. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1981. — С. 3-10.
89. Головин Б. Н., Кобрин Р. Ю. Лингвистические основы учения о терминах:
Уч. пособие. — М.: Изд-во «Высшая школа», 1987. — 105 с.
90. Головин Б. Н., Кобрин Р. Ю. О понятиях «терминология» и «терминоло-
гическая система» // Татаринов В.А. История отечественного терминоведения. Т. 3. Ас-
пекты и отрасли терминологических исследований (1973-1992): Хрестоматия. — М.:
Изд-во «Московский лицей», 2003. — C. 35-40.
91. Горинский А. С. Преднаука и наука // Общие проблемы философии науки:
Словарь для аспирантов и соискателей / сост. и общ. ред. Н. В. Бряник ; отв. ред. О. Н.
Дьячкова. — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2007. — 318 с.
92. Горский Д. П. Определение: Логико-методические проблемы. — М.:
Изд-во «Мысль», 1974. — 311 с.
93. Гречко В. А. Каким должен быть термин? // Актуальные проблемы лексиколо-
гии и словообразования. — Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 1976. — Вып. V. — С. 98-109.
94. Гринев С. В. Введение в терминоведение. — М.: Изд-во «Московский ли-
цей», 1993. — 309 с.
95. Гринев-Гриневич С. В. и др. Основы антрополингвистики. — М.: ИЦ
«Академия», 2008. — 128 с.
96. Грушевицкая Т., Садохин А. Концепции современного естествознания.
URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Science/grushev/17.php.
97. Гумбольдт В. фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии
на духовное развитие человечества. URL: philologos.narod.ru/classics/humboldt.htm.
98. Гуреева Е. И. Понятия «концепт» и «антиконцепт» (на материале спор-
тивной терминологии) // Вестник Челябинского государственного университета. —
2007. — № 8. — С. 16-20.
99. Гуреева Е. И. Спортивная терминология в лингвокогнитивном аспекте :
автореф. дис. ... канд. филол. наук. —Челябинск, 2007. — 22 с.
100. Гусев С. С. Наука и метафора. — Л.: Изд-во «Наука», 1984. — 152 с.
101. Давыденко Д. Л. Вопросы юридической терминологии в сфере «альтерна-
тивного разрешения споров» // Третейский суд. — 2009. — № 1. — С. 40 — 53.
102. Даниленко В. П. Актуальные направления лингвистического исследования
русской терминологии // Современные проблемы русской терминологии. — М.: Изд-во
«Наука», 1986. — С. 5-23.

156
 103. Даниленко В. П. Лексико-семантические и грамматические особенности
слов-терминов // Исследования по русской терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1971. —
С. 7-67.
104. Даниленко В. П. О терминологическом словообразовании // Вопросы языко-
знания. — 1976. — № 4. — С. 64-71.
105. Даниленко В. П. Русская терминология: Опыт лингвистического описания.
— М.: Изд-во «Наука», 1977. — 246 с.
106. Данилов К. В. Когнитивная основа формирования терминологических кон-
цептов (на примере правовых концептов CRIME и PUNISHMENT) // Юридическая лингви-
стика: Коллективная монография. — Саратов: Изд-во Сарат. гос. академии права, 2009. — С.
120-143.
107. Демьянков В. З. Понятие и концепт в художественной литературе и науч-
ном языке // Вопросы филологии. — 2001. — № 1. — С. 35-47.
108. Динес Л. А. Место составных терминов в частных терминологических си-
стемах // Актуальные проблемы современной филологии. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-
та, 1985. — С. 27-36.
109. Динес Л. А. Об отражении системы понятий в системе терминов // Про-
блемы истории, взаимосвязей русской и мировой культуры. — Саратов: Изд-во Сарат.
ун-та, 1983. — С. 76-89.
110. Динес Л. А., Хижняк С. П. Общее и различное в структуре и формирова-
нии частных отраслевых терминосистем // Единицы языка и их функционирование. —
Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1990. — С. 31-43.
111. Динес Л. А. Специфика составного термина в частноотраслевой термино-
системе : автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Л., 1986. — 19 с.
112. Долгова И. А. Концептуальное поле «терпение» в английской и русской
лингвокультурах: дис. ... канд. филол. наук. — Волгоград, 2006. — 205 с.
113. Дорофеева Н. В. Удивление как эмоциональный концепт (на материале
русского и английского языков) : автреф. дис. ... канд. филол. наук. — Волгоград, 2002.
— 19 с.
114. Ершова Г. Г. Воспроизводство научного знания и технологий как харак-
теристика антропосистемы // Мир психологии. — 2013. — № 3. — С. 50-65.
115. Ефремов А. А. Когнитивные и структурно-семантические особенности
метафорических терминов : автореф. дис… канд филол. наук. — Майкоп, 2013. — 20 с.
116. Жинкин Н. И. Интеллект, язык и речь // Нарушение речи у дошкольников.
— М.: Изд-во «Просвещение», 1972. — С. 9-31.
117. Журавлев В. К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции. —
М.: Изд-во «Наука», 1982. — 328 с.
118. Заборовская О. С., Криницкий Д. Ю. Категориальные основы номинации
в клинической психиатрической терминологии // Журнал Гродненского государствен-
ного медицинского университета. — 2011. — №. 3. — C. 84-86.
119. Загоровская О. В., Стернин И. А. О семантических компонентах, опреде-
ляющих сочетаемость слова (общеязыковая и терминологическая сочетаемость) // Тер-
мин и слово. — Горький: Изд-во Горьк ун-та, 1983. — С. 126-132.
120. Закирова Е. С., Швецова Е. В. Анализ термина с позиции когнитивного
подхода // Известия МГТУ «МАМИ». Серия: Гуманитарные науки. — 2013. № 1(15).
—Т. 6. — С. 27-31.
121. Залевская А. А. Психолингвистический подход к проблеме концепта //
Методологические проблемы когнитивной лингвистики. — Воронеж: Изд-во Воронеж.
гос. ун-та, 2001. — С. 39.

157
 122. Захаров В. Физика и религия. — Т. 16. — 2002. URL:
http://aklimets.narod.ru/fizika_i_religija.htm.
123. Ивин А. А. Логика: Учеб. пособие для студентов вузов. — М.: ООО «Из-
дательство Оникс»: ООО «Издательство «Мир и Образование», 2008. — 336 с.
124. Ивин А. А. Основания логики оценок. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1970. — 230
с.
125. Ирхин В. Ю., Кацнельсон М. И. Дополнение: Естественно-научный и гумани-
тарный подходы к современному мировоззрению // Вонсовский С.В. Современная есте-
ственно-научная картина мира. — Екатеринбург: Изд-во Гуманитарного ун-та, 2005. — C.
447-678.
126. Исаев И. А. История государства и права России. Полный курс лекций.
— 2-е изд. — М.: Изд-во «Юрист», 1994. — 448 с.
127. Калмазва Н. А. Специфика отонимических терминов в английском языке.
— Саратов: ИЦ «Наука», 2013. — 163 с.
128. Канделаки Т. Л. К вопросу о номенклатурных наименованиях // Вопросы раз-
работки научно-технической терминологии. — Рига: Изд-во «Зинатне», 1973. — С. 60-70.
129. Канделаки Т. Л. Об одном типе словаря международных терминоэлемен-
тов // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. — 1967. — № 2. — С.
37-49.
130. Канделаки Т. Л. Семантика и мотивированность терминов. — М.:
Изд-во «Наука», 1977. — 167 с.
131. Канделаки Т. Л., Самбурова Г. Г. Вопросы моделирования систем
значений упорядоченных терминологий // Современные проблемы терминологии в
науке и технике. — М.: Изд-во «Наука», 1969. — С. 3-31.
132. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — М.:
Изд-во «Гнозис», 2004. — 390 с.
133. Кацнельсон С. Д. Содержание слова, значение и обозначение. — М.; Л.:
Изд-во «Наука. Ленигр. отделение», 1965. — 110 с.
134. Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. — Л.: Изд-во
«Наука», 1972. — 216 с.
135. Квантово-полевая картина мира. URL:
http://www.irls.narod.ru/rlbt/med/fol00.htm.
136. Кильдтбекова Т. А. и др.Инновационный ракурс когнитивного подхода к
языковой картине мира // Вестник Башкирского университета. — 2010. — № 3-1. — С. 1008-
1011.
137. Кирилина А. В. Когнитивная наука и новая эпистема гуманитарного зна-
ния // Горизонты современной лингвистики: Традиции и новаторство. — М.: Изд-во
«Языки славянской культуры», 2009. — С. 66-75.
138. Киров Е. Ф. Цепь событий и дискурс в философии языка // Вестник
Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия: Филология. — 2001.
— № 1. — С. 31-52.
139. Климовицкий Я. А. Некоторые методологические вопросы работы над
терминологией науки и техники // Современные проблемы терминологии в науке и
технике. — М.: Изд-во «Наука», 1969. — С. 32-61.
140. Клочков В. П., Васильева Н. О. Дихотомический анализ основной мерно-
сти сложности общенаучной категории «СОВМЕСТИМОСТЬ» // Теория и практика
общественного развития. — 2011. — Выпуск № 8. — C. 39-41.

158
 141. Ключевская А. Ю. Концептуальное поле «агрессия» как объект лингви-
стического исследования // Известия Российского государственного педагогического
университета им. А.И. Герцена. — 2011. Вып. № 131. — C. 177-185.
142. Кляус Е. М. Альберт Эйнштейн. URL: http://vestishki.ru/content.
143. Кобрин Р. Ю. О формальных критериях терминологичности и методологиче-
ском обосновании работ по унификации и стандартизации терминологии // Проблематика
определений терминов в словарях разных типов. — Л.: Изд-во «Наука. Ленингр. отделение»,
1976. — С. 174-181.
144. Кобрин Р. Ю., Иванова О. В. Опыт психолингвистического анализа поня-
тийного содержания терминов и общеупотребительных слов // Термины в языке и речи.
— Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1985. — С. 107-114.
145. Коган И. Ш. Взаимосвязь энергии и материи. URL:
http://www.physicalsystems. org/index03.1.09.6.html.
146. Коготкова Т. С. Из истории формирования общественно-политической
терминологии (по материалам последних десятилетий XIX в.) // Исследования по рус-
ской терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1971. — С. 114-182.
147. Коготкова Т. С. Опыт лингвистического описания одной терминосисте-
мы // Культура речи в технической документации. — М.: Изд-во «Наука», 1982. — С.
67-109.
148. Комарова З. И. Методология, метод, методика и технология научных иссле-
дований в лингвистике: учебное пособие. Изд. 2-е. — М.: Изд-во «ФЛИНТА: Наука», 2013.
— 820 с.
149. Кондаков Н. И. Логический словарь–справочник. — 2-е изд., испр. и доп. —
М.: Изд-во «Наука», 1975. — 722 с.
150. Кондрашов В. В. О характере и системности единиц военной номенклатуры
в странах английского языка // Актуальные вопросы лексикологии. — Новосибирск:
Новосиб. гос. ун-т, 1971. — С. 67-69.
151. Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных
менталитетов. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Изд-во «ЧеРо», 2003. — 349 с.
152. Косов А. В. Некоторые различия системной организации терминологии
по сравнению с организацией общей лексики // Термин и слово. — Горький: Изд-во
Горьк. ун-та, 1980. — С. 13-22.
153. Косова В. А. Ономасиологический подход как основа исследования сло-
вообразовательной категоризации действительности // Ученые записки Казанского гос-
ударственного университета: Гуманитарные науки. — 2008. — Т. 150. — Кн. 6. — С.
217-224.
154. Костюшкина Г. М. и др. Концептуализация и категоризация в языке. —
Иркутск: Изд-во Иркутск. гос. лингвистич. ун-та, 2006. — 584 с.
155. Котелова Н. З. К вопросу о специфике термина // Лингвистические про-
блемы научно-технической терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1970. — С. 122-126.
156. Котелова Н. З. Семантическая характеристика терминов в словарях //
Проблематика определений терминов в словарях разного типа. — Л.: Изд-во «Наука,
Ленингр. отделение», 1976. — С. 30-44.
157. Красильникова Е. В. Новая космическая лексика // Способы номинации в
современном русском языке. — М.: Изд-во «Наука», 1982. — С. 228-254.
158. Красных В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: курс лекций.
— М.: Изд-во «Гнозис», 2002. — 284 с.

159
 159. Крашенинникова Н. А. Диалог культур и партнерство цивилизаций: ста-
новление глобальной культуры: X Международные Лихачевские научные чтения, 13–
14 мая 2010 г. Доклады. URL: http:// www.lihachev.ru (дата обращения: 23.07.2013).
160. Кривошеев В. А. Основы этнической психологии. URL: http://psihologia.
biz/sotsialnaya-psihologiya_817.
161. Кривченко Е. Л. Номинативный аспект предложения. — Саратов: Изд.-во
Сарат. ун-та, 1982. — 146 с.
162. Крыжановская А. К., Симоненко Л. А. Актуальные проблемы упорядоче-
ния научной терминологии. — Киев: Изд-во «Наукова думка», 1987. — 164.
163. Крюкова Г. А. Концепт. Определение объема содержания понятия // Из-
вестия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена.
— 2008. — № 59. — С. 128-135.
164. Крючкова Т. Б. Особенности формирования и развития общественно-
политической терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1989. — 151 с.
165. Кубрякова А. С. Типы языковых значений: Семантика производного сло-
ва. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. — 208 с.
166. Кубрякова Е. С. В поисках сущности языка: когнитивные исследования.
— М.: Изд-во «Знак», 2012. — 208 с.
167. Кубрякова Е. С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. — М.:
Филол. ф-т МГУ им. М. В. Ломоносова, 1997. — 245 с.
168. Кубрякова Е. С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвисти-
ка — психология — когнитивная наука // Вопросы языкознания. — 1994. — №4. — С.
34–47.
169. Кубрякова Е. С. Парадигмы научного знания в лингвистике и ее совре-
менный статус // // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. —
М., 1994. — Т. 53. — № 2. — С. 3-15.
170. Кубрякова Е. С. Роль внутренних и внешних факторов языкового разви-
тия и вопрос об их классификации // Общее языкознание. Формы существования,
функции и история языка. — М.: Изд-во «Наука», 1970. — С. 217-220.
171. Кубрякова Е. С. Части речи в ономасиологическом освещении. — М.:
Изд-во «Наука», 1978. — 115 с.
172. Кубрякова Е. С. Что такое словообразование? — М.: Изд-во «Наука», 1965. —
78 с.
173. Кубрякова Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части
речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. — М.: Изд-во «Языки
русской культуры», 2004. — 560 с.
174. Кубрякова Е. С., Александрова О. В. Виды пространств текста и дискурса
// Материалы научной конференции «Категоризация мира: пространство и время». —
М.: Изд-во «Диалог-МГУ», 1997. — С. 15-25.
175. Кузнецова Ю. А. Некодифицированная лексика и терминология // Юри-
дическая лингвистика: Коллективная монография. — Саратов: Изд-во Сарат. гос. ака-
демии права, 2009. — С. 120-143.
176. Кузьмин Н. П. К вопросу о сущности термина // Вестник Ленинградского
университета. — 1962. — № 20. — Вып. 4. — С. 136-146.
177. Культурология: учеб. Пособие / Сост. Куляскина И. Ю., Титлина Е. Ю.,
Киселева О. В. — Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2001. — 52 с.
178. Кун Т. Структура научных революций. — М.: Изд-во «Прогресс», 1977. —
300 с.

160
 179. Кутина Л. Л. Термин в филологических словарях // Проблематика определе-
ний терминов в словарях разных типов. — Л.: Изд-во «Наука, Ленингр. отделение», 1976. —
19-30.
180. Кутина Л. Л. Формирование терминологии физики в России. — М.;
Л.: Изд-во «Наука, Ленингр. отделение», 1966. — 288 с.
181. Кутина Л. Л. Формирование языка русской науки (терминология математи-
ки, астрономии, географии в первой трети XVIII века): монография. — М.; Л.: Изд-во
«Наука, Ленингр. отделение» 1964. — 220 с.
182. Кухарж Й. К общей характеристике номинации // Travaux linquistique de Pra-
gue/ Tstudes structurales dediées au VI Congrés des slavistes. — Prague. 1968. — T. 3. — S. 118-
128.
183. Кучерова Т. Н. Лингвистическая обусловленность формирования частных
терминологических систем : автореф. дисс. ... канд. филол. наук. — Саратов, 1986. —
18 с.
184. Лаврентьева Т. В. Структурная организация концептуального поля оп-
позитивности: автореф. дис. … канд. филол. наук. — Челябинск, 2005. — 19 с.
185. Лаврова Н. Н. Антонимия лингвистических терминов // Термин и слово.
— Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1979. — С.54-65.
186. Лаврова Н. Н. Заметки о полисемии лингвистических терминов // Термин
и слово. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1981. — С. 45-52.
187. Лагунова В. К. Многозначный термин как лексико-семантическая парадигма
(на материале русских и английских терминов литейного производства) // Термин и слово.
Межвузовский сборник. — Горький: Изд-во ГГУ им. Н.И. Лобачевского, 1981. — С.129-
135.
188. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: что категории языка го-
ворят нам о мышлении. — М. : Изд-во «Языки славянской культуры», 2004. — 792 с.
189. Лакофф Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингви-
стике. — Вып.10. — М.: Изд-во «Прогресс», 1981. — С. 75-98.
190. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. — М.: Изд-
во «Едиториал УРСС», 2004. — 256 с.
191. Ларина М. Б. Корреляция концепта и антиконцепта в лингвокультуре
(на материале концептов MAGIC и GLAMOUR) : автореф. дис. … канд. филол.
наук. — Кемерово, 2011. — 19 с.
192. Лебедев С. А. Философия науки: Словарь основных терминов. — М.:
Академический Проект. — 2004. URL. http://philosophy_of_science.academic.ru/129.
193. Лебедева М. Ю. Концептуальное поле «детство» и его репрезентация в
русском языке: автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 2013. — 24 с.
194. Левина М. А. Специфика формирования новых вторичных терминосистем
отраслевой терминологии (на материале частноотраслевых терминов права русского и
английского языков) : дис. … канд. филол. наук. — Саратов, 2013. — 217 с.
195. Леви-Строс К. Первобытное мышление / Пер., вступ. Ст. и примеч. А.Б.
Островского. — М.: Изд-во «Республика», 1994. — 384 c.
196. Лезов С. В. Юридические понятия и язык права в современных зарубеж-
ных исследованиях: Обзор. Серия: Проблемы государства и права за рубежом. — М.:
ИНИОН АН СССР, 1986. — 70 с.
197. Лейчик В. М. Особенности терминологии общественных наук и сферы ее
использования // Язык и стиль научного изложения. Лингвометодические исследова-
ния. — М.: Изд-во «Наука», 1983. — С. 70-88.

161
 198. Лейчик В. М. Терминоведение: Предмет, методы, структура. — Изд. 3-е.
— М.: Издательство ЛКИ, 2007. — 256 с.
199. Лекант П. А. Изучение структуры предложения и словосочетания в курсе
современного русского языка. — М.: Моск. обл. пед. ин-т им. Н.К. Крупской, 1977. —
90 с.
200. Лингвистический аспект стандартизации терминологии / В. П. Даниленко,
И. Н. Волкова, T. A. Морозова, Н. В. Новикова. — М.: Изд-во «Наука», 1993. — 127 с.
201. Литвиненко А. С. Термин и метафора // Ученые записки МГПИИЯ. —
1954. — Т.8. — C. 253-277.
202. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Известия РАН. Сер. Ли-
тературы и языка. — 1993. № 1. — С. 3-9
203. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. От тео-
рии словесности к структуре текста: антология. — М.: ИЦ «Academia», 1997. — C. 267-279.
204. Логунова Е. А. Реализация интерактивности на интернет-сайтах экономи-
ческих форумов (на материале английского языка): автореф. дис. … канд. филол. нвук.
— Калиниград, 2011. — 23 с.
205. Ломоносова Ю. Е. Концептуальное поле «атмосферные явления» во фран-
цузской языковой картине мира : автореф. дис. … канд. филол. наук. — Воронеж, 2008. —
21 с.
206. Лотте Д. С. Как работать над терминологией: основы и методы. — М.: Изд-
во «Наука», 1968. — 72 с.
207. Лотте Д. С. Некоторые принципиальные вопросы отбора и построения
научно-технических терминов. — М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1941. — 24 с.
208. Лукьянова Н. А. О семантике и типах экспрессивных лексических единиц.
Семантические классы экспрессивных слов русского языка // Экспрессивность лексики
и фразеологии: межвуз. сб. — Новосибирск: Новосиб. ун-т, 1983. — С. 12-41.
209. Лунгу И. А. Моделирование концепта с помощью фреймовой структуры
(на примере слова «школа») // Филологические науки. Вопросы теории и практики. —
Тамбов: Изд-во «Грамота», 2015. — № 1 (43): в 2-х ч. — Ч. II. — C. 129-132.
210. Маджаева С. И. Медицинские терминосистемы : становление, развитие,
функционирование : автореф. дис. … д-ра филол. наук. — Волгоград, 2012. — 40 с.
211. Макаренко Е. Д. Когнитивно-деривационный потенциал хирургической
терминологии : автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Краснодар, 2008. — 22 c.
212. Макарихина О. А. К вопросу об изучении терминообразовательных от-
ношений // Термин и слово. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1981. — С. 29-38.
213. Маковский М. М. Соотношение индивидуальных и социальных факторов
в языке // Вопросы языкознания. — 1976. — № 1. — С. 40-54.
214. Маковский М. М. Язык — Миф — Культура. Символы жизни и жизнь
символов. — М.: Изд-во «Русские словари», 1996. — 329 с.
215. Максименко Е. С. Национально-культурная специфика отраслевых тер-
миносистем (на материале английской и американской юридической терминологии) :
автореф. дис. … канд. филол. наук. — Саратов, 2002. — 23 с.
216. Малиновский А. А. Правовой вакуум — новый термин юридической
науки // Государство и право. — 1997. — № 2. — С. 109-112.
217. Маслова В. А. Введение в когнитивную лингвистику. — М.: Изд-во
«ФЛИНТА : Наука», 2007. — 296 с.
218. Маслова В. А. Когнитивная лингвистика : учеб. пособие. — 2е изд. —
Минск: Изд-во «ТетраСистемс», 2005. — 254 с.

162
 219. Маслова В. А. Лингвокультурология. — М.: Изд. центр «Академия», 2001. —
208 с.
220. Медицина. URL: http://www.nedug.ru/library
221. Медушевский А. Н. Идея разделения властей: история и современность.
URL: http://jour.isras.ru/index.php/socjour/article/viewFile/36/37.
222. Микешина Л. А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное
знание в динамике культуры. Методология научного исследования: учеб. пособие. —
М.: Изд-во «Прогресс-Традиция : МПСИ : Флинта», 2005. — 464 с.
223. Микешина Л. А. Эпистемология ценностей. — М. : Изд-во «РОССПЭН»,
2007. — 439 с.
224. Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного // Новое
в зарубежной лингвистике. — М.: Изд-во «Прогресс», 1988. — Вып. XXIII. — С. 291-
292.
225. Минский М. Фреймы для представления знаний. — М.: Изд-во «Энергия»,
1979. — 154 с.
226. Мирошников Ю. И. Ценностные аспекты научного познания и знания //
Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской
академии наук. — 2013. — Т. 13. — Вып. 1. — C. 7-20.
227. Мишанкина Н. А. Метафора в терминологических системах: функции
и модели // Вестник Томского государственного университета. Филология. —
2012. — № 4 (20). — С. 32-45.
228. Мишанкина Н. А. Научная коммуникация в аспекте лингвокогнитивно-
го моделирования // Вестник Томского государственного университета. — 2010. —
№ 1 (9). — С. 70-79.
229. Моисеев А.И. О языковой природе термина // Лингвистические проблемы
научно-технической терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1970. — С. 127-137.
230. Научная картина мира. URL: http://gtmarket.ru/concepts/6960.
231. Небольсина П. А. Языковая картина мира: определение понятия // XV
Ежегодная богословская конференция ПСТГУ. Материалы: в 2-х т. — М.: Православ-
ный Свято-Тихоновский Гуманитарный Университет, 2005. — Т. 2. — С. 302-306.
232. Немченко В. Н. К определению понятия термина как объекта лекси-
кографического описания // Термины в языке и речи. — Горький: Изд-во Горьк.
ун-та, 1985. — С. 14-21.
233. Неретина С. С. Слово и текст в средневековой культуре. Концептуализм
Абеляра. — М.: Изд-во «Гнозис», 1994. — 216 с.
234. Неретина С. С. Тропы и концепты. — М. : РАН. Ин-т философии, 1999. — 27
с.
235. Никитин М. В. Лексическое значение в слове и словосочетании: автореф.
дис… докт. филол. наук. — Л., 1974. — 45 с.
236. Никитина С. Е. О тезаурусном описании лексикографической терминологии
// Национальная специфика языка и её отражение в нормативном словаре: Сб. статей /
Ин-т рус.яз.; Отв. ред. Ю.Н. Караулов. — М.: Изд-во «Наука», 1988. — С. 111-114.
237. Никитина С. Е. Семантический анализ языка науки. — М.: Изд-во «Наука»,
1987. — 144 с.
238. Новая философская энциклопедия: в 4 т. / под ред. В. С. Степина. — М.:
Изд-во «Мысль», 2001. — Т. 3. — С. 32.
239. Новодранова В. Ф. Когнитивное терминоведение // Татаринов В.А. Общее тер-
миноведение. Энциклопедический словарь. — М.: Изд-во «Московсий лицей», 2006. — С. 80-
84.

163
 240. Нуреева Д. Н. Метафора в терминологии тенниса // Вестник Татарского
государственного педагогического университета. — 2011. — № 1 (23). — С. 162-164.
241. Основы философии науки : под ред. С.А. Лебедева. — М. ; Екатеринбург:
Изд-во «Академический проект», 2005. — 544 с.
242. Очерки по истории Англии: Средние века и Новое время. — М.: Госуд.
учебно-пед. изд-во Мин. Просвещения РСФСР, 1959. — 358 с.
243. Павилёнис Р. И. Проблема смысла (современный логико-философский
анализ языка). — М.: Изд-во «Мысль», 1983. — 286 с.
244. Павилёнис Р. И. Язык. Логика. Философия. — Вильнюс, 1981. — 250 с.
245. Панько Т. И. Формирование русской политэкономической терминологии
// Современные проблемы русской терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1986. — С.
63-79.
246. Папаригопуло С. В., Покровский С. А. Предисловие // Юридические про-
изведения прогрессивных русских мыслителей. Вторая половина XVIII в. — М.: Гос.
изд-во юридической литературы, 1959. — С. 3-96.
247. Пекарская Л. А. Реализация требований к «идеальному» термину в
реально функционирующих терминосистемах // Термин и слово. — Горький: Изд-
во Горьк. ун-та, 1981. — С. 22-28.
248. Пименова М. В. Предисловие // Введение в когнитивную лингвистику.
Под ред. М.В. Пименовой. — Кемерово: Изд-во «Графика», 2004. — Вып.4. — 208 с.
249. Пищальникова В. А. Содержание понятия картина мира в современной
лингвистике. URL: http://elib.altstu.ru/elib/books/Files/pa1998_1/pages/13/pap_13.html.
250. Плотников Б. А. Основы семасиологии. — Минск: Изд-во «Вышейшая
школа, 1984. — 223 с.
251. Подико М. В. Словопроизводство в технической терминологии в совре-
менном молдавским языке : автореф. дис. … канд. филол. наук. — Кишинев, 1965. —
17 с.
252. Попова З. Д., Стернин И. А. Когнитивная лингвистика. — М.: Изд-во
«АСТ: Восток — Запад», 2007. — 314 с.
253. Попова З. Д., Стернин И. А. Очерки по когнитивной лингвистике. — Во-
ронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 2001. — 191 с.
254. Попова З. Д., Стернин И. А. Семантико-когнитивный анализ языка. Мо-
нография. — Воронеж: Изд-во «Истоки», 2007. — 250 с.
255. Постовалова В. И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль
человеческого фактора в языке. Язык и картина мира: коллективная монография. — М.:
Изд-во «Наука», 1988. — С. 8-69.
256. Приходько А. Н. Антиконцепт как лингвистический феномен: партонимиче-
ское, стигматическое, эссенциальное // Когниция, коммуникация, дискурс. — 2012. — № 5. —
С. 37-51.
257. Приходько А. Н. Концепт «ORDNUNG» как мерная единица немецкого этни-
ческого менталитета (лингвокультурный аспект) // Vita in lingua: к юбилею профессора С. Г.
Воркачёва. Сб. ст. / Отв. ред. В. И. Карасик. — Краснодар: Изд-во «Атриум», 2007. — С.158–
171.
258. Приходько А. Н. Языковое картинирование мира в паттерне «концепто-
сфера — концептополе — концептосистема» // Новое в когнитивной лингвистике. —
Кемерово, 2006. — Вып. 8. — С. 114-125.
259. Прищепенко М. В. Метапрофессиональный концепт «Услуга» в обиход-
ном и институциональном дискурсе (на материале английского языка) : автореф. дис.
… канд. филол. наук. — Волгоград, 2006. — 24 с.

164
 260. Пронина М. А. Правовая культура в России, Китае и Великобритании:
понятие, содержание, взаимодействие // Вестник Волгоградского государственного
университета. Сер. 5: Юриспруденция. — 2012. — № 1 (16). — С. 222-226.
261. Прохоров Ю. Е. К проблеме «концепта» и «концептосферы» // Язык, со-
знание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. В. В. Красных, А. И. Изотов. — М.: Изд-
во «МАКС Пресс», 2005. — Вып. 30. — С. 74-94.
262. Прохорова В. Н. Об эмоциональности термина // Лингвистические про-
блемы научно-технической терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1970. — С. 153-159.
263. Психологическая энциклопедия. URL: http://enc-
dic.com/enc_psy/Valentnost-3304.html.
264. Пятаева Н. В. Антропоцентрический и системоцентрический принципы
лингвистики в динамическом исследовании лексических гнезд. — Уфа : Изд-во «Ги-
лем», 2006. — 280 с.
265. Радбиль Т. Б. Основы изучения языкового менталитета. — М.: Изд-во
«ФЛИНТА : Наука», 2010. — 328 с.
266. Рассел Б. Человеческое познание: его сферы и границы. — М.: Ника-
Центр, Институт общегуманитарных исследований, 1997. — 383 с.
267. Ревина Ю. Н. Когнитивные исследования в области терминоведения.
URL: http://elar.urfu.ru/bitstream/10995/25318/1/avfn_2013_38.pdf.
268. Рейцак А. Терминология и номенклатура // Вопросы разработки научно-
технической терминологии. — Рига: Изд-во «Зинатне», 1973. — С. 71-91.
269. Реформатский А. А. Мысли о терминологии // Современные проблемы
русской терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1986. — С. 163-198.
270. Реформатский А. А. Термин как член лексической системы языка // Про-
блемы структурной лингвистики 1967. — М.: Изд-во «Наука», 1968. — С. 103-126.
271. Реформатский А. А. Что такое термин и терминология // Вопросы терми-
нологии. — М. Изд-во АН СССР, 1961. — С. 46-54.
272. Родзевич П. С. Поняття термiн, термiнологiя, номенклатура в працях радзян-
ских i зарубiжных вчених // Лексикологический бюллетень. — Киев, 1983. — Вып. IX. — С.
3-12.
273. Роль человеческого фактора в языке: язык и картина мира / Б. А. Се-
ребренников, Е. С. Кубрякова, В. И. Постовалова и др. / Отв. ред. Б. А. Серебрен-
ников. — М.: Изд-во «Наука», 1988. — 215 с.
274. Ромашина О. Ю. Фреймовый анализ семантики фразеологических еди-
ниц // Acta linguistica. — 2008. — Vol. 2. — C. 33-38.
275. Русова Н. Ю. Терминоэлементы общенаучного значения и их использо-
вание в информационном поиске // Термины в языке и речи. — Горький: Изд-во ГГУ
им. Н.И. Лобачевского, 1984. — С. 54-58.
276. Русская грамматика: в 2-х т. / Н. Ю. Шведова (гл. ред.). — М.: Изд-во
«Наука», 1982. — Т. 1. — 789 с.
277. Садохин А. П. Концепции современного естествознания: учебник для сту-
дентов вузов, обучающихся по гуманитарным специальностям и специальностям эконо-
мики и управления. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд-во «ЮНИТИ-ДАНА», 2006. —
447 с.
278. Семенюк Э. П. Общенаучные категории и подходы к познанию. — Львов:
Вища школа. Изд-во при Львовск. ун-те, 1978. — 175 с.
279. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. — М.: Изд-
во «Прогресс», 1993. — 656 с.

165
 280. Сергевнина В. М. Из опыта системно-сопоставительного анализа слово-
образовательной и дериватологической структуры терминов в современном русском и
немецком языках // Термин и слово. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1970. — С. 81-93.
281. Сердцева И. О. Семантические сети как инструмент структуризации тер-
минологической базы подъязыка специальности «Информатика» в рамках преподава-
ния дисциплины национально-регионального компонента «Терминологический прак-
тикум» // Электронный научный журнал «Вестник Омского государственного педаго-
гического университета». — Вып. 2006. URL: http// www.omsk.edu.
282. Серебренников Б. А. Как происходит отражение мира в языке? // Роль челове-
ческого фактора в языке: Язык и картина мира. — М.: Изд-во «Наука», 1988. — С. 87-107.
283. Серебренников Б. А. Роль человеческого фактора в языке. Язык и мышле-
ние. — М., Изд-во «Наука», 1998. — 242 с.
284. Слоева Е. А. Когнитивно-коммуникативный подход к описанию анатоми-
ческого объекта : автореф. дис. … канд. филол. наук. — Ульяновск, 2007. — 21 с.
285. Слышкин Г. Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты : дис. … д-
ра филол. наук. — Волгоград, 2004. — 323 с.
286. Слышкин Г. Г. Лингвокультурные концепты прецедентных текстов в со-
знании и лискурсе. — М.: ИЦ «Academia», 2000. — 128 c.
287. Смирницкий А. И. По поводу конверсии в английском языке // Иностран-
ные языки в школе. — 1954. — № 3. — С. 12-14.
288. Смирнов Л. В. Типичные дефекты дефиниций в законодательстве Россий-
ской федерации: проблемы юридической техники // Законодательная дефиниция: логи-
ко-гносеологические, политико-юридические, морально-психологические и практиче-
ские проблема. Мат-лы Междунар. Круглого стола (Черновцы 21-23 сентября 2006 го-
да). — Н. Новгород: Нижегородский исследовательский научно-прикладной центр
«Юридическая техника», 2007. — С. 327-340.
289. Смирнова Е. В. Метафора как наиболее продуктивный способ образова-
ния новых терминов в кардиологической лексике (на примере английского и русского
языков) // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. 2: Филология и
искусствоведение. — 2011. — № 1. — С. 149-152.
290. Современное зарубежное уголовное право: в 3 т. — М.: Изд-во иностр.
лит., 1961. — Т. 3. — 759 с.
291. Современный русский язык : под ред. В. А. Белошапковой. — 2-е изд. —
М.: Изд-во «Высшая школа», 1989. — 800 с.
292. Сорокина Э. А. Когнитивные аспекты лексического проектирования: ав-
тореф. дис. … д-ра филол. наук. — М., 2007. — 45 c.
293. Сороколетов Ф. П. История военной лексики в русском языке XI-XVII
вв. — Л.: Изд-во «Наука. Ленингр. отделение», 1970. — 383 с.
294. Соседова В. С. Соотношение понятий «языковая картина мира» и «мен-
талитет» в современной лингвистике // Вестник МГИМО Университета. — 2013. —
Вып. № 6 (33). — С. 275-279.
295. Степанов Ю. С. Альтернативный мир, дискурс, факт и принцип причин-
ности // Язык и наука конца XX в.: Сб. ст. / под. ред. Ю.С. Стапанова. — М.: Ин-т язы-
кознания РАН: Российский гос. гуманитарный ун-т, 1995. — С. 35-73.
296. Степанов Ю. С. Изменчивый «образ языка» в науке XX века // Язык и
наука конца 20 века. — М. РГГУ, 1995. — С. 7–34.
297. Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Изд. 2-е, испр. и
доп. — М.: Изд-во «Академический проект», 2001. — 990 с.

166
 298. Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт, исследо-
вания. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. — 824 с.
299. Степанов Ю. С. Концепты. Тонкая пленка цивилизации. — М.: Изд-во
«Языки славянских культур», 2007. — 248 с.
300. Суперанская А. В., Подольская Н. В., Васильева Н. В. Общая терминология:
вопросы теории. — М.: Изд-во «Наука», 1989. — 246 с.
301. Сытникова Т. А. Фреймовый анализ терминологии предметной области
(на примере англоязычной компьютерной технической терминосистемы) // Известия
Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. —
2008. — Вып. — № 85. — С. 254-258.
302. Табанакова В. Д., Устюжанина А. В. Понятие общенаучного термина //
Лингвистические и методические аспекты коммуникации. — Тюмень: Изд-во Тюмен-
ского гос. ун-та, 1997. — С. 92-97.
303. Тарасов А. Е. Национально-культурная специфика космической дея-
тельности. URL:http://www.iling-
ran.ru/library/psylingva/sborniki/Book1998/articles/3_10.htm].
304. Татаринов В. А. Общее терминоведение: энцикл. слов. — М.: Изд-во
«Московский лицей», 2006. — 528 с.
305. Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и
культурологический аспекты. — М.: Изд-во «Языки русской культуры», 1996. — 288 с.
306. Темнова Е. В. Современные подходы к изучению дискурса // Язык, созна-
ние, коммуникация: сб. статей / отв. ред. В. В. Красных, А. И. Изотов. — М.: Изд-во
«МАКС Пресс», 2004. — Вып. 26. — C. 24-32.
307. Теория государства и права : под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. —
Саратов: Изд-во СВШ МВД РФ, 1996. — 560 с.
308. Толикина Е. Н. Некоторые лингвистические проблемы изучения тер-
мина // Лингвистические проблемы научно-технической терминологии. — М.: Изд-
во «Наука», 1970. — С. 53-67.
309. Толикина Е. Н. Синонимы или дублеты? // Исследования по русской тер-
минологии. — М.: Изд-во «Наука», 1971. — С. 78-89.
310. Тотоонова И. Х. Этнолингвистический анализ музыкальной терминоло-
гической лексики в младописьменных языках (на материале осетинского и адыгских
языков): автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 2003. — 24 с.
311. Трикоз Е. Н. Формирование древнеегипетского права : У истоков древ-
нейшей правовой традиции // Правоведение. — 2005. — № 1. — С. 183-193.
312. Тропина Н. П. «Перезагрузка» матриц семантической деривации русского
языка // Образ мира в зеркале языка. — М.: Изд-во «ФЛИНТА», 2014. — С. 190-198.
313. Трофимов В. К. Общие проблемы философии науки. Курс лекций : учеб-
ное пособие. — Ижевск : ФГОУ ВПО Ижевская ГСХА, 2009. — 143 с.
314. Трубачев О.Н. Ремесленная терминология в славянских языках. —
М.: Изд-во «Наука», 1966. — 416 с.
315. Туранин В. Ю. Транстерминологизация — новая проблема современного
юридического языка // Право и политика. — 2005. — № 2. — С. 134–140.
316. Тюрикова Н. А. Экстра- и интралингвистические причины изменений в
динамических терминосистемах // Вестник Волгоградского государственного универ-
ситета. Сер. 2, Языкознание. 2013. № 1 (17). С. 126-129.
317. Уорф Б. Л. Наука и языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 1. — М.:
Изд-во иностранной литературы, 1960. — С. 169-183.

167
 318. Федорова И. В. Функционирование общенаучной лексики в научно-
техническом тексте // Филологические науки. — 1986. — №4. — С. 59-66.
319. Федюченко Л. Г. О фреймовом характере термина // Языки профессио-
нальной коммуникации: Материалы международной научной конференции. Челябинск,
21-22 октября 2003 г. / Отв. ред. Е.И. Голованова. — Челябинск: ЧГПУ, 2003. — С. 272-
275.
320. Фигон Э. Б. Номенклатурные обозначения как компонент отраслевой
терминологии // Отраслевая терминология и лексикография. — Воронеж: Изд-во Воро-
неж. ун-та, 1984. — С. 129-135.
321. Филлмор Ч. Дж. Об организации семантической информации в словаре //
Новое в зарубежной лингвистике: Проблемы и методы лексикографии. — М.: Изд-во
«Прогресс», 1983. — Вып. XIV. — С. 23-60.
322. Филлмор Ч. Дж. Фреймы и семантика понимания. // Новое в зарубежной
лингвистике. — М.: Изд-во «Прогресс», 1988. — Вып. 23. — С. 52-68.
323. Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления; пер. с нем. — М.:
Изд-во «Республика», 1993. — 447 с.
324. Хасина Л. И. Вопрос о возможности использования глагольных словосо-
четаний в юридической терминологии // Лингвистические проблемы формирования и
развития отраслевых терминосистем. — Саратов: СГАП, 1999. — С. 57-60.
325. Хейгетян Т. В. Бинарная оппозитивность как принцип организации кар-
тины мира и ее отражение в языке // Известия Южного федерального университета.
Филологические науки. — 2014. — № 2. — С. 121-128.
326. Хижняк С. П. Вариантность языковой картины мира в терминологии //
Взаимодействие экстра- и интралингвистических факторов при формировании терми-
носистем языков разного типа. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000. — С. 20-34.
327. Хижняк С. П. Из истории изменения значений юридических терминов // Се-
мантические процессы и их проявление в языках разного типа. — Саратов: Изд-во Сарат.
ун-та, 1985. — С. 81-85.
328. Хижняк С. П. Когнитивные проблемы терминоведения // Научное обо-
зрение: Гуманитарные исследования. — 2015. — № 7. — С. 142-150.
329. Хижняк С. П. Межкультурная профессиональная коммуникация юри-
стов: теоретические основы: монография. — Саратов: Изд-во ФГБОУ ВПО «Сара-
товская государственная юридическая академия», 2014. — 244 с. (Серия «Творче-
ское наследие ученых СГЮА).
330. Хижняк С. П. Основы юридической лингвистики. — Саратов: Изд-во Са-
рат. гос. академии права, 2011. — 124 с.
331. Хижняк С. П. Роль политики и идеологии в истории формирования русской
юридической терминологии // Политическая лингвистика. — 2014. — № 1 (47). — С. 272-
277.
332. Хижняк С. П. Саратовская терминологическая школа профессора Л.И.
Баранниковой // Научный вестник Воронежского государственного архитектурно-
строительного университета. Серия: Современные лингвистические и методико-
дидактические исследования. — 2015. — № 1 (25). — С. 60-73.
333. Хижняк С. П. Семантические свойства юридического термина // Изве-
стия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. —
2007. — № 2. С. 104-112.
334. Хижняк С. П. Соотношение экстра- и интраязыковых факторов в формиро-
вании и развитии терминосистем: автореф. дис. … канд. филол. наук. — Саратов, 1986. —
18 с.

168
 335. Хижняк С. П. Социальные и языковые факторы формирования терминооб-
разовательных значений терминов // Язык и общество. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та,
1989. — Вып. 8. — С. 85-61.
336. Хижняк С. П. Специфика терминопроизводства в сфере правоведения // Ак-
туальные проблемы современной филологии. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1985. — С.
36-44.
337. Хижняк С. П. Терминологическое значение, концептуальное содержание
и дефинитивная основа системности юридической терминологии // Вестник Саратов-
ской государственной юридической академии. — 2013. — № 2 (91). — С. 208-213.
338. Хижняк С. П. Терминология искусствоведения как особый тип термино-
систем // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные
науки. — 2014. — № 3. — С. 138–144.
339. Хижняк С. П. Формирование и развитие терминологичности в языко-
вой системе (на материале юридической терминологии: автореф. дис. … д-ра филол.
— Саратов, 1998. — 39 с.
340. Хижняк С. П. Формирование терминообразовательных значений в системе
терминов права // Терминоведение, 1995. № 2-3. С. 89-90.
341. Хижняк С. П. Юридическая терминология: Формирование и состав. —
Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1997. — 136 с.
342. Хижняк С. П. Юридические терминосистемы как особые фрагменты язы-
ковой картины мира // Научный вестник Воронежского государственного архитектур-
но-строительного университета. Серия: Современные лингвистические и методико-
дидактические исследования. — 2013. — № 2 (20). — С. 15-27.
343. Хижняк С. П. Юридический дискурс как среда формирования термино-
логичности языкового знака» // Человек и его дискурс — 4: коллективная монография /
Отв. ред. М.Р. Желтухина; ВГСПУ; ИЯ РАН. — М.: ИЯ РАН; Издательский центр «Аз-
буковник», 2014. — С. 175-181.
344. Хижняк С. П. Языковые и когнитивные аспекты формирования терминов и
их место в частноотраслевой терминосистеме // Язык и общество. — Cаратов: Изд-во Са-
рат. ун-та, 1993. — Вып 9. — С. 15-25.
345. Чеботникова Т. А. Многозначность термина и способы ее устранения //
Терминоведение. — 1995. — № 2-3. — С. 57-58.
346. Черданцев А. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке
и практике. — Екатеринбург: Изд-во УИФ «Наука», 1993. — 192 с.
347. Черниловский З. М. Предисловие // Бартошек М. Римское право (Понятия,
термины, определения). — М.: Изд-во «Юридическая литература», 1989. — 448 с.
348. Чернышенко А. Г., Лату М. Н. Системные отношения внутри терминоси-
стем прикладного характера (на материале терминологии информационных технологий
и терминологии медиации) // Филологические науки. Вопросы теории и практики 2015.
№ 1 (43): в 2-х ч. Ч. II. C. 202-206.
349. Чернышова В. А. Антрополингвистические аспекты современной отрас-
левой терминологии (на материале терминологии железнодорожного транспорта): ав-
тореф. дис. … д-ра филол. наук / В.А. Чернышова. — М., 2011. — 41 с.
350. Чмырь И. А. Представление процедурных знаний в диалоговой базе зна-
ний // Математичні машини 106 і системи. — 2008. — № 1. — C. 106-114.
351. Чупилина Е. И. Общенаучные слова в отраслевом частотном словаре // Отрас-
левая терминология и лексикография. — Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1984. — С. 93-97.

169
 352. Чупилина Е. И. Синтагматические особенности общенаучной лексики // Во-
просы английской контекстологии. — Л.: Изд-во Ленингр. гос. ун-та, 1985. — Вып. 2. — С.
111-116.
353. Шамис А. Л. Пути моделирования мышления. — М.: КомКнига, 2006. —
336 с.
354. Шарандин А. Л. Знания о мире в языке в когнитивной семантике
формы слова // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. —
2011. — № 8 (100). — С. 16-22.
355. Шарандин А. Л. К вопросу о соотношении понятий классической и ко-
гнитивной категорий // Традиционные проблемы языкознания в свете новых парадигм
знания. — М.: Изд-во «Знание», 2000. — С. 118-119.
356. Шарандин А. Л. К вопросу о частеречном значении имени существи-
тельного // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. — 2008.
— № 9 (95). — С. 116-120.
357. Шарманова О. С. Метафтонимия как концептуальное взаимодействие
метафоры и метонимии // Вестник Иркутского государственного лингвистического
университета. — 2011. — Вып. № 1 (13). — C. 194-200.
358. Шелов С. Д. О языковой природе термина // НТИ. Сер. 2. Информацион-
ные процессы и системы. — 1982. — № 9. — С. 1-16.
359. Шелов С. Д. Терминоведение: семь вопросов и семь ответов по семантике
термина // НТИ. Сер 2. Информационные процессы и системы. — 2001. — № 2. — С. 3-
9.
360. Широкова Т. А. Термины и терминология политической экономии социа-
лизма. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. — М., 1978. — 18 с.
361. Шишканова Л. П. Роль внешних факторов в формировании внутриси-
стемных межотраслевых терминологических единиц в юридической терминологии //
Юридическая лингвистика: Коллективная монография. — Саратов: Изд-во Сарат. гос.
академии права, 2009. — С. 90-109.
362. Шкатова Л. А. Различные степени терминологизации наименований лиц
// Современные проблемы русской терминологии. — М.: Изд-во «Наука», 1986. — С.
37-52.
363. Шурыгин Ю. М. Пути и средства создания производственно-технических
терминов : автореф. дисс. ... канд. филол. наук. — Саратов, 1977. — 18 с.
364. Шюц А. О. множественности реальностей // Социологическая теория: ис-
тория, современность, перспективы. — СПб.: Изд-во «Владимир Даль», 2007. — С. 58–
109.
365. Эйнштейн А. Собрание научных трудов : в 4 т. — М.: Изд-во
«Наука», 1967. — Т. 4. — 600 с.
366. Юридические произведения прогрессивных русских мыслителей. Вторая
половина XVIII века : под. ред. С. А. Покровского. — М.: Гос. изд-во юрид. лит., 1959. —
638 с.
367. Языковая номинация: общие вопросы. — М.: Изд-во «Наука», 1977. —
358 c.
368. Якимова С. А. Системное изучение лингвистических терминов // Термин
и слово. — Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1981. — С. 114-120.

170
 ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ…………………………………………………………………………... 3

ГЛАВА 1. ТЕРМИН В ТРАДИЦИОННОЙ И КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИ-

СТИКЕ…………………………………………………………………........................ 10
1.1. Современные когнитивные исследования в терминоведении…………………… 10
1.2. Когнитивные основы традиционного терминоведения………………………….. 16
1.3. Возможности применения категорий когнитивной лингвистики в терминоведении… 24

ГЛАВА 2. ПОНЯТИЕ НАУЧНОЙ КАРТИНЫ МИРА КАК ЦЕНТРАЛЬНОЕ В

КОГНИТИВНОЙ ПРОБЛЕМАТИКЕ ТЕРМИНОВЕДЕНИЯ………………… 33
2.1. Научная картина мира и типы терминосистем…………………………………… 33
2.1.1. Понятие картины мира………………………………………………………… 33
2.1.2. Языковая картина мира………………………………………………………... 35
2.1.3. Концептуальная картина мира………………………………………………... 37
2.1.4. Соотношение наивной и научной картин мира…………………………........ 40
2.1.5. Научные картины мира и их вариантность…………………………………... 52
2.1.5.1. Общенаучная картина мира……………………………………………… 52
2.1.5.2. Внутриотраслевая вариантность научных картин мира……………….. 62
2.1.6. Проблема национально-культурной специфики научных картин мира... 70

ГЛАВА 3. СПОСОБЫ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ………... 78

3.1. Научный концепт…………………………………………………………………… 78
3.2. Специальные единицы и их роль в формировании научных концептов……….. 85
3.3. Научный дискурс как среда формирования терминологичности языкового
знака и концептосферы…………………………………………………………………….. 96
3.4. Терминологическое значение как основа концептуализации и категоризации
научной картины мира……………………………………………………………………... 102
3.5. Роль классификаций в формировании значений терминов и концептуального поля. 110
3.6. Роль дефиниций в формировании значений терминов и концептуального поля…… 119
3.7. Роль фреймовой организации знания в исследовании терминологического
концептуального поля……………………………………………………………………… 126

ГЛАВА 4. ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА КАТЕГОРИЗАЦИИ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ…. 128

4.1. Категориальная репрезентация знаний в языке…………………………………... 128
4.2. Исследование языковой категоризации в истории терминоведения……………. 129
4.3. Формирование терминообразовательных значений как способ категоризации
явлений научной картины мира…………………………………………………………… 139

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………………………………… 146

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ.…………….. 150

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ……………………………………. 152

171
 Научное издание

Хижняк Сергей Петрович

КОГНИТИВНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА В ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ТЕРМИНА

Редактор, корректор – С. В. Муреева

Компьютерная верстка – Н. В. Нечитайло

Подписано в печать 08.01. 2016 г. Формат 60х84 1/16.

Бумага офсетная. Гарнитура «Times New Roman». Печать трафаретная.
Усл. печ. л. 10,8. Уч.-изд. л. 10,0. Тираж 500 экз. Заказ № 1816

ООО «Издательский центр «Наука»

410600, г. Саратов, ул. Пугачевская, 117, к. 50.

Отпечатано в типографии «Лоди»

410600, Саратов, ул. Сакко и Ванцетти, 42 «а».

172