____________________________________________

ГЛАВНАЯ МЫСЛЬ:

Главные идеи полезных книг

www.knigikratko.ru

____________________________________________________

Авторский обзор по материалам книги

«Так называемое зло. К естественной истории агрессии». Конрад Лоренц

Автор обзора: Игорь Романенко

О природе агрессии: исторические и научные подходы

Почему не бывает любви и творчества без агрессии? Почему так много общего у людей и серых
гусей в проявлениях влюбленности, дружбы, скорби? Почему растущий темп работы человека
западной цивилизации ученые считают «глупейшим продуктом» эволюции?

Объяснение этим и другим парадоксальным фактам содержатся в научных трудах и книгах

австрийского биолога Конрада Лоренца (1903-1989). Его исследования и открытия помогают
нам познавать самих себя, различать инстинктивные и привнесенные культурой побуждения, а
также, отбросив гордыню, учиться у животного мира гармоничному устройству жизни.

Борьба с родственниками как залог выживания всех

Книга «Так называемое зло...» посвящена одному из базовых инстинктов, а таковых четыре:
питания, размножения, бегства и агрессии. Последний инстинкт определен исключительно как
борьба между собратьями по виду у животных и человека.

Идея о том, что агрессия служит лишь для родственной конкуренции, неспециалисту покажется
странной, ведь пресса и кино преподносят мир зверей как «зеленый ад джунглей», где идет
борьба всех против всех: то кровавая схватка тигра с питоном, то питона - с крокодилом… В
реальности такие случаи аномально редки: эти существа могут столкнуться разве что из-за
пищи. В других ситуациях им незачем уничтожать друг друга – их жизненные интересы очень
разные.

Зато не счесть примеров внутривидового агрессивного поведения. Автор начинает с

коралловых рыб, многие из которых имеют яркую раскраску и проявляют яростную
ожесточенность только к своей породе, но не так враждебны к другим видам рыб, включая
пестрых. Причем кричаще яркие особи — все оседлые, и только они активно защищают свой
участок.

Пышная раскраска коралловых рыб - это сигнал только собрату по виду: вызвать мощный
порыв к защите собственного участка, если тот находится на своей территории, а если он
вторгся в чужие владения, то предупредить о боеготовности хозяина. Аналогичное явление –
пение птиц: соловей своей чарующей песней просто-напросто сообщает другим соловьям, что
данная территория занята воинственным владельцем.

У млекопитающих, которые обычно «думают носом», владения маркируются запахом: всем

известно задирание лапы у собак. Бродячие кошки могут без столкновений охотиться на одной
территории с помощью «расписания». Кошка, обнаружив на своем пути чужую пахучую метку,
способна определить время, когда оставлен сигнал: если он свежий, она сворачивает, а если
оставлен несколько часов назад – продолжает путь.

Если же и доходит до схватки, то в природе обычно всё заканчивается бескровно:

побежденный убегает с территории победителя, и всегда найдет другое место обитания, а
триумфатор быстро прекращает преследование. В замкнутом пространстве, например, в
аквариуме, рыба-победитель сразу добивает побежденную.

Инстинкт агрессии отталкивает друг от друга представителей одного вида, но в то же время

помогает им равномерно расселиться; и даже слабые найдут себе пропитание и выживут.Таким
способом природа устраняется риск того, что в одном месте из-за скученности особей быстро
истощатся ресурсы питания, и вид будет страдать от голода, а в другом месте еда останется
невостребованной.

Внутривидовая агрессия помогает сохранить вид, и в этом ее важнейшая функция, — заключает

Конрад Лоренц и проводит аналогию с профессиональной средой человека: если на одной
улице рядом откроются однотипные магазины или сервисы, это резко усилит конкуренцию
между ними.

Но разве агрессия не проявляется у животного во время охоты и борьбы с жертвой?

Оказывается, нет: столкновение между хищником и жертвой не является борьбой в прямом
смысле этого слова. Ученый пишет: «У собаки, в охотничьем азарте мчащейся вдогонку за
зайцем, точно такое же напряженно-радостное выражение лица, с каким она приветствует
хозяина или предвкушает что-нибудь приятное. Точно так же по лицу льва в драматический
момент перед прыжком можно вполне отчетливо видеть – это зафиксировано на многих
фотографиях – что он вовсе не зол».

Злость, а точнее, боевое поведение, проявляется иначе: рычание, прижатые уши, вздыбленная
шерсть… Так происходит, когда хищник всерьез боится вооруженной (рогами, копытами,
клыками) жертвы и колеблется между нападением и бегством. Это объясняется постоянным
балансированием инстинктов: чем ближе животное к центру своей территории, тем сильнее
агрессия и слабее инстинкт бегства, и наоборот.

Откуда берутся лучшие родители и вожаки

Равномерное распределение животных — далеко не единственная функция инстинкта агрессии.
Он же помогает выбрать лучших родителей, надежнее защитить потомство, а также
организовать сообщество так, чтобы наиболее возрастные его представители обладали
наибольшим опытом и авторитетом, а их решения выполнялись и приносили пользу всем.

У многих животных постоянное соперничество, особенно сражения самцов, помогает половому

отбору, то есть выбору самых сильных для продолжения рода, защиты семьи и стада.
Справедливо и обратное: видосохраняющая функция защиты стада привела к появлению
поединка, а затем уже поединок (половой отбор через реализацию инстинкта агрессии) отобрал
самых лучших бойцов.

Кстати, у животных, у которых о потомстве заботится лишь один пол, только он по-настоящему
агрессивен по отношению к сородичам. «Нечто подобное должно быть и у человека», -
замечает автор книги.

Важный нюанс. Если отбор диктуется только половым соперничеством, без связи с функцией
сохранения вида, это порождает орган или образование, бесполезное для вида в целом. К
примеру, рога у оленей развились только для поединков; безрогому оленю откажет любая
самка. От хищников олени-самцы защищаются, как и самки, – копытами, и никогда не пускают
в ход рога.

Схожий пример явила птица аргус из семейства фазановых. У них самцы не сражаются, а
половой отбор делает самка, реагируя на размер и пестроту маховых перьев самца. Эти перья
стали настолькогромоздкими, что птица едва ли может летать – явный недостаток при спасении
от хищника.

«Наряду с перьями большого аргуса, темп работы человека западной цивилизации – глупейший
продукт внутривидового отбора», — шутил немецкий биолог Оскар Гейнрот (1871-1945),
которого Конрад Лоренц называет своим учителем, соглашаясь с ним. «В самом деле, спешка,
охватившая индустриализированное и коммерциализированное человечество, представляет
собой убедительный пример нецелесообразного развития, происходящего исключительно
вследствие конкуренции собратьев по виду, — пишет он. — Современные люди зарабатывают
себе болезни дельцов – гипертонию, сморщенную почку, язву желудка, мучительные неврозы;
они впадают в варварство, потому что у них нет больше времени на культурные интересы».

В сообществах социальных животных, живущих стаями, инстинкт агрессии нашел отражение в

ранговом порядке: каждый знает, кто сильнее, а кто слабее. Более слабый всегда без борьбы
уступит более сильному, который ожидает эту уступку. Природная агрессивность никуда не
девается, но она значительно ослабевает по мере разрыва в ранге особей, и в итоге сильные
«снисходительны» к слабым и защищают их. Так происходит, к примеру, у галок и других
высокоорганизованных птиц.

Ранжирование и совместная социальная жизнь помогают также передавать опыт. Справедливо

и обратное: совместная социальная жизнь производит «селекционное давление», то есть
вынуждает особей становиться более восприимчивыми к обучению, ведь это идет на пользу
всей группе. А поскольку есть прямая зависимость между опытом и возрастом, долгая жизнь
становится ценностью для сохранения вида. У многих видов оленей стадом управляет
престарелая олениха; ее ранг, авторитет наивысший, и все выполняют ее решения.

Анализируя эти факты, вы при всем желании не увидите злое, разрушительное начало во
внутривидовой агрессии. «Она может допустить ошибку и при том уничтожить жизнь, но ее
предназначение в великом становлении органического мира – творить добро», — заключает
автор. Потому в названии книги зло – «так называемое», то есть мнимое, придуманное.

Фрейд и Мефистофель о сокрушающей силе инстинкта

Агрессия является настоящим инстинктом, а не реакцией на внешние ситуации, как считают
некоторые социологи и психологи. Будь она реакцией, достаточно было бы устранить
побуждающие причины, и количество опасностей для человека существенно снизилось.

Первым самостоятельную роль агрессии распознал Зигмунд Фрейд, и он же указал, что

сильнейшим провоцирующим фактором проявления этого инстинкта является недостаток и
лишение социальных контактов (утрата любви). Из этого верного представления американские
педагоги в XX веке сделали ошибочный вывод: если детей оберегать от всех разочарований,
потакать во всем, они вырастут уравновешенными и доброжелательными. Однако получалось
ровно наоборот. «Появилось великое множество невыносимо наглых детей, которым
недоставало чего угодно, но только не агрессивности…, — пишет Конрад Лоренц. — Позже эти
дети, сталкиваясь с жестким давлением нового общественного порядка, становились
невротиками».

У одной из американских психологических школ есть лозунг «Здоровое животное активно и

что-нибудь делает». Речь о том, что настоящий инстинкт всегда проявится, сколько его не
подавляй. А при длительном подавлении лишь снижается порог «запуска». Как говорил
Мефистофель: «С неутоленной этой жаждой Елену ты увидишь в каждой».

Как-то был поставлен эксперимент с горлицами в брачный период, когда самец токует перед
самкой, призывая ее к спариванию. Когда самку убрали из клетки, самец стал оказывать те же
знаки внимания белой голубке, хотя раньше не обращал на нее внимания. Вместо голубки
подсунули похожее чучело – токование продолжилось. Чучело заменили смотанной в узел
тряпкой – самец горлицы адресовал брачные движения тряпке. А когда ее убрали, то после
нескольких недель одиночества самец начал токовать перед пустым углом клетки.

Похожие ситуации, когда малейшая «искра» приводит к «возгоранию», наблюдаются у людей

во время так называемой полярной болезни, или экспедиционного бешенства. В замкнутой
группе, члены которой вынуждены подолгу общаться друг с другом, резко снижаются
пороговые значения всех раздражителей, провоцирующих агрессию и внутривидовую борьбу.
Причем уровень агрессии тем опаснее, чем больше участники группы знают и любят друг
друга. Банальный чих или кашель лучшего приятеля может вызвать вспышку гнева.

Понимающий человек знает, как разрядить растущую внутри раздражительность – надо

выплеснуть ее на неодушевленный предмет: стукнуть, сломать, разбить. Это называется
перенаправленным действием или переориентацией нападения, что повсеместно и поистине
гениально используется природой, дабы предотвратить увечье или гибель сородича по виду.

Что общего у танца журавлей, человеческого смеха и закона

Ученым известно, что в природе для решения одной и той же проблемы эволюция выработала
двойную и тройную надежность. Один из таких «предохранителей» — превращение движений
нападения в сугубо символические, церемониальные. Такой процесс называется ритуализацией.
Один из самых наглядных примеров – так называемый танец журавлей, который на самом деле
является церемонией умиротворения. Две птицы прыгают друг перед другом, размахивая
крыльями, нацеливая клюв прямо в голову напарника. Это настоящие жесты угрозы, движения
нападения. Но в следующее мгновение птица разворачивается на 180 градусов, подставляя
партнеру самое уязвимое место – затылок, а свой опасный клюв направляет в сторону, хватает
камешек или палочку и подбрасывает его (перенаправленное действие). В переводе на
человеческий язык этот «танец» звучит так: «Я велик и страшен, но я не против тебя, а против
вот того…».

Как церемония умиротворения или приветствия, скорее всего, зарождался и человеческий смех.
У наших ближайших родственников – шимпанзе и гориллы – нет приветственной «смеховой»
мимики, но такая есть у макак. Они, демонстрируя миролюбие, скалят зубы, чмокая губами, и
крутят головами из стороны в сторону, сильно прижимая уши. Некоторые народы Дальнего
Востока делают точно так же; и у японцев широкая приветственная улыбка зачастую
направлена мимо того, кому она адресована.

Вспомним: иногда внезапная разрядка гнетущей ситуации, даже семейной ссоры, выливается
именно в смех. У животных зафиксированы похожие реакции: например, собаки и гуси
разражаются бурными приветствиями, когда вдруг разрешается мучительный конфликт.

У «простых» животных ритуализированные механизмы обуздания агрессии передаются

наследственным путем. Более развитые, то есть способные к обучению и имеющие сложную
общественную жизнь (гуси, галки, крысы), а также люди усваивают ритуальные формы
поведения при помощи традиции. Разница в сложности человеческих и животных традиций
колоссальна, но у них есть общий элемент – привычка. Невидимая сила, которая заставляет
придерживаться уже достигнутого.

Для затравки Конрад Лоренц делится несколькими историями о привычках животных:

например, гуси, лошади, ослы пугаются нового маршрута, привыкнув к старому пути. Такая
реакция знакома тем, кто общается с маленькими детьми: они готовы слушать по сто раз одну и
ту же сказку, отчаянно цепляются за привычные детали во всём. Хотя и взрослые часто
становятся заложниками своих привычек, доводят себя до неврозов навязчивых состояний.

Привычки у животных и людей имеют общий механизм, нацеленный на сохранение вида: если
существо не понимает причинные связи, то ему крайне полезно придерживаться поведения,
которое привело к цели и оказалось безопасным. Разумеется, взрослый человек вполне может
осознавать, что нарушение привычки не обернется катастрофой, но возникающее волнение все
равно указывает на подсознательный страх.

Когда привычка у человека формируется не индивидуально, а передается от родителей,

соплеменников, тогда формируется новое качество традиции, она сакрализируется. «Во-
первых, он не знает, какие причины привели к появлению этих правил поведения;
благочестивый иудей или мусульманин испытывает отвращение к свинине, не имея понятия,
что законодатель ввел на нее строгий запрет из-за опасности трихинеллеза, — пишет Лоренц.
— А во-вторых, удаленность во времени и обаяние мифа придают фигуре Отца-Законодателя
такое сверхъестественное величие, что все его предписания кажутся божественными, а их
нарушение – грехом».

Но кроме понуждения и запретов ритуалы также стимулируют социальное поведение и

выполняют функцию коммуникации между членами сообщества, помогают укреплять его. За
примерами далеко ходить не нужно. Наша радость во время украшения новогодней елки – это
предпосылка любви к обычаю, сохраненному традицией. Подобные теплые чувства побуждают
нас воспринимать это культурное наследие как ценность.

Группа людей, которая слишком велика, чтобы всех связывала дружба и любовь, скрепляется
тремя ритуализированными формами поведения: предотвращение борьбы между отдельными
индивидами, сплочение их в замкнутое сообщество и дистанцирование этой группы от других
подобных. Даже такое понятие как «хорошие манеры» строго закреплено культурной
ритуализацией, а назначение манер – тоже затормаживать агрессию и создавать социальный
союз.

Нарушение правил группы всегда и везде провоцирует агрессию, а с нонконформистом

обращаются так же плохо, как с чужаком. Это хорошо известно в таких «грубых» группах как
школьный класс или армейское подразделение.

Завершая разговор о привычке и традиции, автор еще раз демонстрирует поразительную

эволюционную глубину современных явлений человеческой жизни. «Если бы привычное не
закреплялось и не становилось самостоятельным, не было бы ни достоверного сообщения, ни
надежного взаимопонимания, ни верности, ни закона. Клятвы не связывают и договоры не
имеют силы, если у тех, кто заключает договор, нет общей основы – нерушимых,
превратившихся в ритуалы обычаев».

Животные способны действовать как моральный человек

Все инстинкты находятся в сложнейших взаимодействиях; в зависимости от ситуации одни
побуждения доминируют, другие – отходят на второй план, третьи — уравновешивают. Автор
сравнивает эту систему с парламентом. Лишь одно побуждение обычно подавляет все
остальные – инстинкт бегства. Но и здесь проявляются любопытные комбинации, показанные в
книге на примере рыбок цихлид, и нашедшие отражение в поведении человека.

Оказалось, что у разнополых рыбок неодинаково сочетаются три инстинкта – агрессии, бегства
и сексуальности. У самца выключается сексуальность, если он боится другого индивида и готов
убегать. У самок отсутствует связь между агрессивностью и сексуальностью: если дама «не
уважает» партнера, то выключается ее влечение, но растет агрессивность. Зато агрессивность
отлично дополняет половой инстинкт самца: он может гонять самку по всему аквариуму, не
забывая о призывных движениях.

У самок же инстинкт бегства вполне сочетается с половым: рыбка-девица отчаянно убегает от

агрессивного самца, но во время каждой передышки выполняет брачные движения. Именно
такие формы поведения, промежуточные между бегством и сексуальностью, в процессе
эволюции превратились через ритуализацию в человеческие церемонии, которые называют
чопорным поведением.
 Природа настолько искусно встроила механизмы торможения в инстинкт агрессии (полностью
«выключать» его нельзя), что это породило у многих животных самоотверженное поведение,
направленное на благо сообщества. Именно это предписывает людям нравственный закон.

Ученый приводит множество примеров сдерживающих механизмов и поведения животных, в

том числе аналогичных человеческой морали. Среди них:
 «Рыцарское» отношение к детенышам и слабому полу. У многих видов в нормальных условиях
самец не нападет на детеныша и самку: это волки, собаки, изумрудные ящерицы, снегири.
Автор замечает, что «испытывал бы глубокое недоверие к кобелю, укусившему суку, и
посоветовал бы его хозяину соблюдать большую осторожность, особенно если в доме есть дети,
потому что в социальном торможении этого пса явно что-то не в порядке».

 Турнирные бои, которые призваны определить самого сильного, но не причинить серьезный

вред более слабому.

 Умиротворяющие церемонии, среди которых – так называемый танец журавлей, о котором

рассказано ранее.

 Кормление супруга. Этот ритуал существует у голубей, певчих птиц, попугаев, и внешне похож
на поцелуй. Здесь соединяются не только социальная обязанность, но и привилегия особи,
имеющей более высокий ранг в стае. Если, скажем, самец снегиря слабеет, то его кормит самка.
Но это не забота в нашем понимании, а иллюстрация изменившегося рангового превосходства.

Аналогичные формы поведения очень прочно сидят в человеческих обычаях, поскольку

закреплялись тысячелетиями. Возьмем то же ранговое превосходство. Во многих западных
странах права женщин безграничны, тем не менее, там не уважают действительно покорного
мужа. В Соединенных Штатах такого супруга называют — «клюнутый курицей», ведь
настоящий петух не позволит клюнуть себя никакой курице, даже фаворитке. Современный
идеал мужчины, закрепленный неписаными (ритуализированными) правилами, — при всем
своем тотальном духовном и физическом превосходстве исполнять все капризы своей
женщины.

Сила тормозящих механизмов напрямую зависит от опасности оружия, которым обладает

животное. Отсюда парадокс: наиболее опасные хищники, например, волк, имеют наилучшие
средства торможения убийства. Конрад Лоренц рассказывает, что когда его внуки играют со
сверстниками, нужен присмотр кого-нибудь из взрослых; но он со спокойной душой оставит
внуков одних в обществе больших собак их семьи – помеси чау с овчаркой, — очень свирепых
на охоте. Ученый пишет: «Социальные запреты, на которые я полагаюсь в подобных случаях,
отнюдь не являются чем-то приобретенным в процессе одомашнивания, но без сомнения,
унаследованы от волка».

«Меньший народ заведомо находится в худшем положении, чем больший»

Еще одним механизмом торможения внутривидовой агрессии является создание личных связей,
которые составляют фундамент человеческого сообщества. Но прежде чем присмотреться к
людям, важно показать, как функционируют четыре типа общественной жизни в животном
мире, из которого прослеживаются связи к нашему.

Первый тип — анонимная стая, внутри которой нет взаимной агрессивности, но при этом нет и
личного знакомства и общения особей: например, косяк селедки. Второй тип —
территориальная структура, где семейная и общественная жизнь базируется на защите занятого
участка; например, колония птиц. Третий тип – стая крыс, это фактически большая семья: все
являются потомками одной пары, и хотя не различают друг друга лично, узнают своих по
клановому запаху, проявляют к своим поразительную заботу и дружелюбие, а с любой крысой
из чужого клана жестоко расправляются. Четвертый тип сообщества – тот, где особям не
позволяют бороться между собой и вредить друг другу, где присутствуют личное знакомство,
дружба и любовь; например, серые гуси.

Несколько подробностей о крысах, которые названы наиболее преуспевшим биологическим

противником для человека. Внутри крысиной стаи не бывает серьезных схваток и не
существует рангового порядка: даже во время еды младшие запросто оттирают старших, и
последние не противятся. Все взрослые вместе нежно заботятся о потомстве. Сообщения
распространяются внутри стаи через передачу настроения, а приобретенный опыт сохраняется
и передается традицией. Например, знания об опасности некоторых приманок и ядов
передаются из поколения в поколение и надолго переживают первых носителей этой
информации.

Что касается коллективной борьбы одного крысиного сообщества против другого, Конрад
Лоренц указывает: нарушение функции данной формы внутривидовой агрессии может «в
самую первую очередь претендовать на роль «зла» в настоящем смысле слова. Поэтому такая
социальная организация представляет собой модель, позволяющую наглядно увидеть
опасности, угрожающие нам самим».

Исследователь задается вопросом: зачем нужна «партийная ненависть» между стаями крыс и
человеческими сообществами, как это может помогать сохранению вида? Если не помогает, то
это эволюционный тупик. Ну, или есть факторы, которые пока неизвестны науке. Понятно
лишь то, что крысиная стая находится под постоянным селекционным давлением в
направлении возрастающей боеготовности, и в такой ситуации преимущество оказывается у
более многочисленного сообщества. «Меньший народ заведомо находится в худшем
положении, чем больший», — резюмирует автор.

Друг – это животное с притягательной силой родного дома

Серые гуси, изучению которых Конрад Лоренц посвятил несколько десятилетий, — умные
птицы, имеющие высокоразвитую общественную жизнь, а их эмоциональные реакции и формы
поведения до мелочей схожи с человеческими.

Особенно трогательно описание ученым влюбившихся гусей, которые еще не живут вместе.
«Иногда я буквально не узнавал хорошо знакомого гусака, только что «впавшего в любовь».
Мышечный тонус у него повышен, что создает энергичную, напряженную осанку,
изменяющую общие очертания птицы; каждое движение производится с преувеличенной
затратой сил… Крошечные расстояния, которые каждый благоразумный гусь прошел бы
пешком, он пролетает, чтобы шумно, с триумфальным криком обрушиться возле обожаемой.
Ему нравится разгоняться и тормозить, точь-в-точь как подростку на мотоцикле; и в поисках
ссор он тоже ведет себя подобным образом».

Влюбленная самка не навязывается гусаку – не бегает, не плавает за ним; правда, часто «как бы
случайно» оказывается там, где бывает гусак. При этом не смотрит прямо на него, но
наблюдает краем глаза. «В точности как дочери человеческие», — добавляет автор. Его
исследования подтверждают, что «в идеальном нормальном случае» (живы-здоровы)
влюбленная пара серых гусей верна друг другу всю жизнь. Если раньше времени погибнет
гусак, гусыня может до конца своих дней отвергать других самцов. У гусаков после смерти
супруги траур обычно длится не больше года.

У серых гусей инстинкт внутривидовой агрессии имеет особый механизм торможения —

триумфальный крик. По сути это новый инстинкт, в котором есть потребность, и для которого
нужен партнер. Триумфальный крик «выключает» борьбу между двумя особями и
одновременно создает союз между ними.

Гусь, лишенный партнера по триумфальному крику, отлученный от собратьев по виду, сидит

или бродит печальный. У него даже выражение лица (именно так в книге) соответствующее,
ведь при депрессии из-за длительного снижения симпатического тонуса наибольшие изменения
происходят под глазами, что придает лицу, в том числе человеческому, «опечаленное»
выражение.

Похожие реакции наблюдаются у сирот в детдоме. Из-за нехватки социальных контактов

маленький ребенок теряет способность правильно реагировать на внешнюю среду, старается
отгородиться от нее. Симптом такого состояния – ребенок лежит на животе лицом к стене.
Точно так же пострадавшие гуси садятся, уткнувшись клювом в угол комнаты. Ученые как-то
посадили в одно помещение двух таких гусей: оба расселись в противоположных углах спиной
друг к другу. «В отличие от детей, искалеченный таким образом гусь в значительной мере
поддается лечению, но на восстановление потребуются годы», - пишет Лоренц.

Он проводит параллель между отношением серого гуся к партнеру по триумфальному крику и

привязанностью многих животных к своему участку: эта связь тем крепче, чем больше «степень
знакомства» животного с территорией. Отсюда родилось определение, которое дала коллега
Лоренца Моника Мейер-Гольцапфель: она назвала партнера по личной дружбе «животным с
притягательной силой родного дома».

Далее еще интереснее. Рядовая драка гусаков из-за самки или за место для гнезда никогда не
продолжается больше минуты. Но ожесточенная схватка бывших партнеров по триумфальному
крику может длиться более четверти часа. Это не объясняется только тем, что птицы хорошо
знакомы, а потому меньше боятся друг друга. «Чрезвычайная ожесточенность супружеских
ссор тоже возникает не только из этого источника, — пишет ученый. — Я склонен считать, что
в настоящей любви всегда спрятан такой заряд замаскированной союзом латентной агрессии,
что при разрыве союза возникает тот отвратительный феномен, который мы называем
ненавистью. Нет любви без агрессии, но нет и ненависти без любви!.. В отличие от обычной
агрессии она [ненависть] направлена как на любовь, так и на индивида, и, по-видимому, любовь
является ее предпосылкой: по-настоящему ненавидеть можно, наверное, лишь то, что любил и
все еще любишь, даже если это отрицаешь».
Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви. Личный союз
известен только у костистых рыб, у птиц и млекопитающих, то есть не раньше позднего
мезозоя. Вывод: «Внутривидовая агрессия без ее противника – любви – вполне возможна, но
любви без агрессии не бывает». Не случайно появилось выражение «Так тебя люблю, что съел
бы!». Еще Зигмунд Фрейд говорил, что обиходный язык верно и надежно чувствует
глубочайшие психологические взаимосвязи.

Тот факт, что у серых гусей и людей, несмотря на отсутствие общих предков, совпадают
сложные формы поведения (влюбленность, дружба, скорбь), подтверждает — каждый такой
инстинкт играет одну и ту же роль у людей и птиц в сохранении вида.

Личный союз, личная дружба выявлены только у животных с развитой внутривидовой

агрессией. И этот союз тем крепче, чем агрессивнее вид. «Едва ли есть рыбы, агрессивнее
цихлид, и птицы, агрессивнее гусей. Самое агрессивное из всех млекопитающих, волк, - самый
верный из всех друзей», — пишет Лоренц.

Несмотря на всё вышесказанное, он и его коллеги считают научно неправомерными любые

утверждения о субъективных переживаниях животных, за исключением одного: что такие
переживания у животных есть. Биолог Оскар Гейнрот на упрек, будто он видит в животном
бездушную машину, отвечал с улыбкой: «Совсем напротив, я считаю животных
эмоциональными людьми с крайне слабым интеллектом!»

«В известном смысле все мы психопаты…»

В заключительных главах книги, посвященных только человеку, детально исследуются
угрожающие нам опасности, роль и пределы влияния морали, а затем перечисляются
возможные пути решения проблем.

Первыми опасностями названы гордыня, отказ от самопознания, духовное высокомерие.

Конрад Лоренц полагает, что есть простое средство примирить людей с тем, что они сами –
часть природы и возникли без нарушения ее законов: «Нужно лишь показать им, как велика и
прекрасная вселенная, и настолько достойны благоговения царящие в ней законы».

Ученый видел ошибочным известное выражение «Узнав людей, я полюбил зверей» авторства
некоего «сентиментального человеконенавистника». Лоренц утверждает обратное: «Только тот,
кто по-настоящему знает животных, может по достоинству оценить уникальность человека. Мы
представляем собой наивысшее достижение Великих Конструкторов Эволюции; мы – их
«последняя модель», но, разумеется, не последнее слово… Сочтя человека окончательным
подобием Божиим, я разуверился бы в Боге».

Хотя наше поведение во многом диктуется инстинктами, человек, к сожалению, не обладает

настоящей «природой хищника». В противном случае у нас срабатывали бы мощные
тормозящие механизмы против нанесения вреда собратьям по виду, как у всех
«профессиональных» хищников. (Порою львы или волки убивают себе подобных – чужаков,
вторгшихся на их территорию, но это исключение).

Когда человек изобрел искусственное оружие, нарушился баланс между слабыми природными
возможностями убийства и слабым торможением. Увеличение дистанционного действия
орудия убийства дополнительно притупляет эмоциональную реакцию: куда проще нажать на
спусковой крючок, если не увидишь смертельную агонию жертвы. Такой прием – отгораживать
«подстрекаемую партию» от тормозящих ситуаций – очень умело используют демагоги,
которых не раз недобрым словом вспоминает Лоренц.

Проблема усугубляется тем, что человек за тысячелетия внутривидовой борьбы приобрел

такую меру агрессивности, которая не находит адекватной разрядки в современном обществе. В
книге описана ситуация с американскими индейцами племени юта. В течение столетий племя
пребывало в состоянии войн и грабежей, что наверняка выработало у индейцев большую
наследственную агрессивность. (Быстрые изменения наследственности возможны, это
подтверждает селекция домашних животных). Сегодня у представителей племени юта очень
высокий показатель неврозов, автоаварий из-за крайне опасной езды, а также насилия и
убийств, но только по отношению к чужакам. Криминал по отношению к своим запрещен —
табу.

Однажды пьяный индеец ранил ножом отца, который скончался от потери крови. Получивший
приказ арестовать убийцу полицейский, тоже из племени юта, заявил своему белому
начальнику-сержанту, что преступник хочет умереть, а потому окажет ожесточенное
сопротивление. И если его застрелить, то и самому полицейскому-юта потом придется
покончить с собой. Сержант настаивал, в итоге убийца был застрелен, после чего полисмен-юта
наложил на себя руки.
Дополнительные источники бед для людей – ускоряющийся темп развития, одним из
следствий которого стала скученность, а также тотальная коммерциализация и сопутствующие
ей соперничество и растущая нагрузка на человеческую ответственность.

Напомним, внутривидовую агрессию нейтрализует личный союз. Но при скученности большого

числа особей личные связи ослабевают, а социальные реакции притупляются. Конрад Лоренц
пишет: «Каждому жителю современного большого города, пресыщенному всевозможными
связями и обязанностями, знакомо тревожащее открытие, что уже не радуешься так, как
ожидал, приходу друга, даже если в самом деле его любишь и давно не видел».

Развивая мысль, он приводит одно из ранних психиатрических определений психопата: «Это

человек, который либо страдает от требований, предъявляемых ему обществом, либо заставляет
страдать каждого из нас». Таким образом, в известном смысле все мы психопаты, поскольку
требуемое общим благом отречение от своих побуждений заставляет страдать каждого из нас.
Впрочем, приведенное выше определение касается лишь тех, кто сломался и стал больным или
преступником.

Как демагоги провоцируют желание убивать

Ученый много размышляет о пределах действенности морали – довольно скромном механизме
компенсации инстинктов. Моральные принципы легче всего рушатся не из-за одиночного
испытания, а вследствие затяжного нервного напряжения: нужды, голода, холода,
переутомления, депрессии. Хотя устойчивость людей разная: при одинаковых испытаниях
одни, казавшиеся воплощением несгибаемости, вдруг быстро ломаются, а другие – неказистые
в словах и жестах, неожиданно проявляют невероятную силу духа и стойкости.

Следующее наблюдение: если нужно оценить поступки человека, даже собственные, мы отдаем
предпочтение умению сдерживать свои естественные наклонности. Но если решаем, стоит ли с
этим человеком дружить, мы больше ценим поведение, идущее не от разума и заученных
моральных принципов, а от теплых чувств, естественных наклонностей.

Кто ведет себя социально уже по природной склонности, тому в обычных обстоятельствах не
нужны механизмы торможения и компенсации. Тот же, кто в рядовых условиях прилагает
усилия, дабы соблюдать приличия, раньше всех сломается в экстренной ситуации.
Может показаться, что без «животных инстинктов» человеку жилось бы куда легче. Отнюдь.
Инстинктивные побуждения и усвоенное путем обучения образуют в подсознании сложнейшую
систему взаимодействий. Но именно отсюда рождаются мотивации поступков, чувства и
стремления: любовь, дружба, понимание прекрасного, художественное творчество и научное
познание. Кстати, существительное aggressio (нападение) произошло от латинского глагола
aggredi, что означает – приступать, начинать, затевать, пытаться, предпринимать, нападать.

Есть еще одна реакция, которую Конрад Лоренц считает наилучшим доказательством
необходимости для человека «животного» поведения. Эта реакция – воодушевление (человеком
владеет дух), реакция социальной защиты в форме чистой, не ритуализированной
внутривидовой агрессии. Воодушевление, являясь автономным инстинктом человека,
запускается внешними ситуациями, требующими участия в борьбе за общественные интересы.
Это может быть нечто конкретное – семья, нация, спортивный клуб – или абстрактное понятие,
например, неподкупность.

Однако воодушевление не избирательно, что делает его опасным орудием. Зачастую демагоги
искусственно создают образ врага, чтобы спровоцировать всплеск воодушевления. Два других
подогревающих фактора — наличие вождя, зовущего за собой, а также массовость участников.
«В этом отношении закономерности воодушевления вполне тождественны закономерностям
анонимной стаи, увлекающее воздействие которой при возрастании числа индивидов растет,
по-видимому, в геометрической прогрессии», — указывает автор.

Человек, находящийся под воздействием сильного воодушевления (симптомы: «священный

трепет» по спине и рукам), чувствует себя возвысившимся над обыденностью, свободным от
обязательств, в том числе моральных; у такого человека резко ослабевают инстинктивные
запреты калечить и убивать собратьев по виду.

Вот как выглядит воодушевление с точки зрения биологии: повышается тонус

поперечнополосатых мышц, поза становится более напряженной, руки приподнимаются в
стороны, а локти немного выдвигаются наружу. Голова приподнимается, подбородок
вытягивается вперед, а лицевая мускулатура создает мимику «лица героя». На спине и вдоль
внешней стороны рук топорщатся волоски («священный трепет»).

Точно так же шимпанзе, защищая семью или стадо, напрягает тело, вытягивает вперед
подбородок и выдвигает локти в стороны; шерсть встает дыбом. В итоге контур фигуры
 животного увеличивается, что должно напугать врага. У кошки выгибание спины в случае
опасности тоже призвано увеличить ее тело в глазах противника.

Конрад Лоренц был уверен, что инстинкт воодушевления серьезно влияет на общественную и
политическую структуру человечества. Он пишет: «Человечество не потому воинственно и
агрессивно, что разделено на враждебно противостоящие друг другу партии. Наоборот, оно
структурировано таким образом именно потому, что это создает раздражающую ситуацию,
необходимую для разрядки социальной агрессии».

Но как человечество, крайне агрессивное и до зубов вооруженное, до сих не уничтожило само

себя? Спасает наше понятийное мышление: оно подарило не только все опасные открытия, но и
способность задавать самим себе вопросы о последствиях.

Только знание дает подлинные идеалы

Свои размышления о способах снижения рисков для человека Конрад Лоренц предваряет
всеобъемлющей истиной — «Познай себя», призывая глубже разбираться в побуждениях
наших поступков.

Самый простой и перспективный способ обуздать внутривидовую борьбу – это

переориентация, ведь инстинкт агрессии значительно легче воспринимает замещающие
объекты, чем другие инстинкты – питания, размножения и бегства. Еще древним грекам было
известно понятие катарсиса – очищающей разрядки. Ученый разбирает некоторые очевидные и
неочевидные формы торможения и нейтрализации агрессии:

 Спорт, который развился как ритуализированная форма борьбы, подобно турнирным боям у
животных. Сверх того, спорт дает адекватный выход соперничеству между народами, разрядке
национального воодушевления.

 Личные знакомства. Цивилизованное состязание между народами, не только в спорте,

сближает людей разных культур и традиций, способствует личным связям. А они, как было
сказано ранее, разрушают искусственно созданный образ врага. Это знают демагоги, а потому
так настойчиво продвигают идеи закрытого общества, ограничения контактов с иностранцами,
«особые пути развития» и «железные занавесы».
 Разумное использование воодушевления. Необходимо подогревать настоящее воодушевление
ради чего-то ценного, объединяющего людей и народы. Такие общие, наднациональные
ценности имею в первую очередь искусство и наука.

 Смех. Подобно воодушевлению, смех по одному и тому же поводу порождает чувство

единения. Если люди могут вместе смеяться, это первый шаг к настоящей дружбе. Смех не
только объединяет, но и направляет острие агрессии на посторонних.

«Мы пока что относимся к юмору недостаточно серьезно», — пишет Конрад Лоренц и
указывает, что можно и нужно обращать насмешку против такого врага, как лживость. «Мало
есть в мире такого, что столь безусловно можно считать заслуживающим уничтожения злом,
как фикция «дела», искусственно созданного, чтобы вызвать почитание и воодушевление, и
мало такого, что становится столь же уморительно смешным при внезапном разоблачении.
Когда деланный пафос, пузырь чванства с громким треском лопается от укола юмора, мы
вправе безраздельно отдаться освобождающему хохоту».

Книга «Так называемое зло. К естественной истории агрессии» заканчивается оптимистично.

«…Я верю в победу Истины, — говорит знаменитый ученый. — Я верю, что знание природы и
ее законов будет все больше и больше служить общему благу людей; более того, я убежден, что
уже сегодня оно находится на правильном пути. Я верю, что возрастающее знание даст
человеку подлинные идеалы, а возрастающая сила юмора поможет ему высмеять ложные».
Прочитали книгу до конца? Не забудьте оставить свой отзыв или расскажите, как Вы
применили полученные знания в жизни и бизнесе!