ЭЭВАРИСТ ГАМЛЕН

(фр. Evariste Gamelin)

Герой романа А. Франса «Боги жаждут» (1912). Реального одноименного персонажа,
художника, ученика Давида, оставшегося совершенно неизвестным, автор сделал
образцовым молодым патриотом-республиканцем времен Французской революции.
Э.Г., наивный и робкий влюбленный, неловкий с женщинами, возмущенный
фривольностями старого режима, объят любовью к обездоленным и Элоди, разбитной дочери
торговца эстампами. Но этот святой отшельник революции, отдавшись политическим
страстям, оказывается ярым приверженцем террора. Когда его назначили присяжным, он стал
действовать в трибунале в государственных интересах, отправляя на смерть даже своих
знакомых. В его глазах террор обладает мистическими искупительными достоинствами.
Гильотина видится ему единственным путем в грядущий век непорочности. Даже растущее
недовольство народа эксцессами якобинства не раскрывает глаза этому стороннику
народовластия, мечтателю и визионеру. Поднимаясь в свою очередь на эшафот, чтобы
разделить участь Робеспьера, Э.Г. жалеет лишь о своем «предательстве Республики» — грехе
снисходительности. Герой, описанный автором с симпатией, несет в себе фанатизм всех
новообращенных, он воплощает тот тип слишком целомудренных, слишком чистых людей,
которые мечтают любой ценой преобразовать мир во имя своих убеждений.

Лит.:
Токарев Л. Послесловие // Франс А. Избранные произведения. М., 1994.

Ю.Л. Грейдинг
473

ЭВФУЭС
(англ. Euphues)
Главный персонаж романов «Эвфуэс, или Анатомия ума» и «Эвфуэс и его Англия»
(1578-1580) Джона Лили, английского прозаика, драматурга, поэта эпохи Ренессанса. Вторая
половина XVI столетия — время становления современного английского литературного
языка, и романы Лили сыграли столь важную роль в его создании, что имя главного героя
пережило не только века, но и самого героя.
Похождения модника XVI в. написаны человеком в высшей степени образованным и
талантливым, который, испытывая английский язык на его возможности, придумывает свой
стиль, в котором нет места случайностям и небрежности и в котором преимущественно
используются антитеза и аллитерация, а также сближение противоположностей (например:
«...самый зеленый бук быстрее горит, чем самый сухой дуб, самый чистый шелк быстрее
всего гниет, самое сладкое вино быстрее всего превращается в самый кислый уксус»). Новая
проза Лили немедленно вызвала поток подражаний. Довольно долго эвфуэстический стиль,
декоративный и чуть-чуть вычурный, был модным среди образованных людей Англии, но
уже У. Шекспир высмеивает его в «Генрихе IV», заставляя Фальстафа изъясняться
эвфуэстически.
Тем не менее история Э. не затерялась в веках, и если за шесть лет после первого
издания роман «Эвфуэс, или Анатомия ума» был переиздан еще пять раз, то и в XX веке
Джон Лили не мог бы пожаловаться на невнимание издателей. Впрочем, даже не читавшие
роман, но литературно более или менее образованные люди могут довольно часто встретить
термины «эвфуизм», «эвфуэстический стиль», определяющий нарочитую изысканность,
манерность, жеманство.
 Л.И. Володарская
473

ЭГМОНТ
(нем. Egmont)
Герой трагедии И.-В. Гете «Эгмонт» (1775-1788). Обращение писателя к истории
нидерландской революции XVI в. вызвано всплеском антифеодальных настроений в
Германии. (Тогда же Ф. Шиллер сочиняет эссе «История отпадения Нидерландов от
испанского господства».) В своей более чем десятилетней работе над пьесой Гете
пользовался историческими трудами иезуита Страды и голландского историка Эмануила
ван Матерна. В пьесе показан лишь первый период нидерландской революции,
закончившийся арестом и казнью Э.
Образ Э. соединяет художественный вымысел и историческую правду. Реальный Э.
обладал тем же мужеством и обаянием, что и герой трагедии. Но у Э., сорокашестилетнего
графа и воина, были жена и одиннадцать детей, оказавшихся после его смерти в полной
нищете и опале. Герой Гете моложе, он не женат, у него есть возлюбленная Клерхен. Э. в
изображении Гете предстает жизнелюбивым, свободомыслящим и независимым человеком,
— в отличие от своего прототипа, вынужденного часто идти на компромиссы с испанскими
властями. Реальный Э. остался в Брюсселе, когда все соратники его покинули, чтобы
наладить отношения с жестоким наместником Альбой. По пьесе Э. остается, потому что
хочет примкнуть к народу, частью которого является Клерхен и к которому он причисляет
себя. Эта тема звучит в финальном монологе Э., обычно исполняемом (согласно требованию
Гете) под музыку Л. Бетховена, специально написанную для трагедии в 1810 году.
«Эгмонт» с большим успехом шел на русской сцене. В Малом театре Э. играл А.И.
Южин, Клерхен — М.Н. Ермолова (1888). В концертном исполнении трагедии с музыкой
Бетховена роль Э. исполняли Ю.М. Юрьев, В.И. Качалов, М.И. Царев.

Лит.:
Аникст А. Творческий путь Гете. М., 1986. С.231-254.

М.Ю. Сорвина
473 – 474

ЭДВИН ДРУД
(англ. Edwin Drood)
Герой романа Ч. Диккенса «Тайна Эдвина Друда» (1870). Другое имя персонажа —
Нэд. Э.Д.— самый загадочный из героев Диккенса. Произведение не было закончено: за день
до смерти автор еще над ним работал. Судьба Э.Д. составляет тайну романа, раскрытию
которой посвящены филологические изыскания, как ставшие уже классическими (Р.
Проктор, Дж. Уолтерс), так и современные.
Э.Д. в начале романа — мало чем примечательный молодой человек из старинного
городка Клойстергейма близ Лондона. По завещанию родителей ему предстоит жениться на
Розе Буттон. Но молодые люди по взаимному уговору расторгают помолвку. Об этом не знает
безумно и безнадежно влюбленный в Розу дядя Э.Д.— Джаспер, который замышляет убить
племянника, досконально продумывает злодейский план, по его в дальнейшем бесспорному
убеждению, воплощенный. Но Диккенс не успел дописать роман ровно настолько, чтобы
возбудить у читателя надежду на чудесное спасение героя. Признав, что Э.Д. — ключевая
фигура романа, необходимо отметить, что толкование этого образа полностью зависит от
того, какой версии придерживается читатель, — жив или мертв Э.Д. Если план Джаспера
удался и Э.Д. умер, то может показаться, что он не герой, а только персонаж этого романа,
фигура скорее функциональная, необходимая для раскрытия сущности другого, более
крупного образа — Джаспера, который в таком случае превращается в главного героя.
Однако и при таком толковании судьбы Э.Д. ореол мученика, жертвы категорически выделяет
его из ряда служебных фигур.
По «показаниям» близких Диккенса, автор «убил» Э.Д. Однако вся художественная и
психологическая логика романа противоречит такому исходу. Слишком много неизвестной
читателю информации, в том числе новых героев, должно было бы в таком случае остаться за
пределами текста, написанного Диккенсом, выводящим узловых персонажей уже на уровне
завязки сюжета. Если же считать, что Э.Д. жив, тогда это действительно герой, со своей
тайной и увлекательной драмой, сложной трансформацией, перспектива которой на-мечена
уже к концу его «явной» жизни в романе, когда этот поначалу капризный, эгоистичный и
инфантильный юноша вдруг посерьезнел и принял первое в своей жизни взрослое решение
(разрыв помолвки с Розой). Вполне возможно, что Э.Д.— если он жив! — «дорос» до
организатора всех последующих событий. Куда же он в таком случае подевался? Не он ли,
например, тот таинственный (и явно переодетый) персонаж, который под именем Дэчери
появляется в городке? Или он укрылся — при помощи неизвестных друзей — где-то далеко и
оттуда наблюдает за происходящим, возможно, руководит сюжетом? А может быть, он жив,
но никак не связан с драматическими событиями детективной части романа? В любом случае
существует тайна Э.Д., под знаком которой этот герой вошел в историю литературы.

Лит.:
Тайна Эдвина Друда // Тайна Чарльза Диккенса: Библиографические разыскания. М.,
1990. С.402-487;
Чегодаева М. Тайна последнего романа Диккенса (опыт реконструкции) // Мастера
классического искусства Запада. М., 1983. С.227-286.

Т.Н. Суханова
474

ЭДИП
(греч. — букв. «со вздувшимися стопами»; лат. Oedipus, фр. Oedipe)
1) герой трагедий Софокла «Царь Эдип» (430-425 до н.э.) и «Эдип в Колоне» (405,
поставлена в 401, после смерти автора).
Э.— герой древних эпических песен, отголоски которых встречаются у Гомера в
«Илиаде» и «Одиссее». Первая трагедия Софокла подразумевает следующую предысторию:
фиванский царь Лай посягнул на целомудрие юноши Хрисиппа, сына царя Пелопса. В
наказание за это у него и его жены Иокасты не рождались дети. Когда ов обратился к
Дельфийскому оракулу, Аполлон ему ответил, что если у него родится сын, он убьет отца.
Когда у царя все-таки появился сын, мать Иокаста по приказу Лая отдала младенца с
проколотыми ступнями рабу-пастуху, чтобы тот выкинул его в безлюдном месте. Пастух
сжалился над младенцем и передал его другому пастуху, который служил коринфскому царю
Полибу. Так как Полиб и его жена Меропа были бездетны, они взяли ребенка и воспитали как
сына. Мальчик, названный
Э. из-за вздувшихся проколотых ног, вырос, и однажды на пиршестве его попрекнули
незаконным происхождением. Э. отправился в Дельфы, чтобы узнать правду, но Аполлон не
ответил на его вопрос, а вместо этого предсказал, что он убьет собственного отца и женится
на матери. Считая Полиба и Меропу своими родителями, Э. решает не возвращаться в
Коринф. Недалеко от Дельфов, на узкой дороге Э. встретил Лая на колеснице. Тот оскорбил и
ударил Э., и юноша, не зная, что перед ним отец, убил его. Оказавшись вблизи Фив, Э.
столкнулся с чудовищем Сфинксом, который задавал всем проходящим загадку, а потом
убивал их, так как никто не мог ее разгадать. Загадка звучала так: «Кто ходит утром на
четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?» Э. понял, что имеется в виду человек в его
младенчестве, зрелости и старости. Услышав разгадку, Сфинкс бросился в пропасть, а
фиванцы поставили Э. царем вместо убитого Лая и женили на вдове Лая Иокасте. От этого
кровосмесительного брака родились сыновья Этеокл и Полиник и дочери Антигона и
Исмена. Дети уже выросли, когда Фивы поразила страшная эпидемия.
 В прологе трагедии «Царь Эдип» граждане Фив обращаются за помощью к Э. как
мудрому правителю, но Э. уже раньше послал в Дельфы с вопросом, как спасти город, брата
Иокасты Креонта. По возвращении Креонт сообщает, что Аполлон требует казнить или
изгнать убийц Лая. Э. произносит проклятия в адрес убийц и начинает их розыск. Прежде
всего он вызывает знаменитого прорицателя Тиресия, который, однако, не желает назвать
убийц. Э. настаивает и угрожает ему, и тогда Тиресий объявляет Э., что он и есть убийца Лая
и вдобавок кровосмеситель. Э., проявляя не лучшие черты характера — самоуверенность и
вспыльчивость, обвиняет Тиресия и Креонта в заговоре с целью лишить его власти. Иокаста
вмешивается, чтобы примирить их, и истина начинает постепенно раскрываться. В
результате допроса двух пастухов, один из которых когда-то передал Э. другому (он же был
свидетелем гибели Лая), страшная правда раскрывается полностью. Иокаста в ужасе кончает
жизнь самоубийством, а Э. выбирает для себя, как он считает, еще более тяжкое наказание.
Он уходит в изгнание. Трагедию «Царь Эдип» Аристотель считал лучшей из всех трагедий, а
образ Э. расценивал как наиболее яркое воплощение трагедийного характера.
Смерти Э. посвящена трагедия «Эдип в Колоне». В ней Э., уже глубокий старик, после
многолетних скитаний в сопровождении дочери Антигоны приходит к священной роще в
Колоне — пригороде Афин. Здесь, где почитаются Евмениды, Аполлон обещал ему смерть —
конец его страданий. Появляется дочь Э. Исмена и сообщает о ссоре братьев Этеокла и
Полиника и о предсказании Аполлона, что Э., поселившийся под Фивами, а затем там же
похороненный, принесет счастье городу и его гражданам. Э., который хотел бы вернуться в
Фивы, возмущен этим половинчатым предложением. Приходит Креонт со стражей и сначала
пытается убедить Э., а затем захватывает в качестве заложницы Антигону. Но Э. уже
заручился заступничеством царя Афин Тесея. Он не дает Креонту арестовать Э. и
освобождает Антигону. Тщетной оказывается и попытка Полиника привлечь отца на свою
сторону: Э. проклинает обоих сыновей. Затем Э. обещает Тесею, что после смерти будет
благодатью для Афин, уходит с ним в глубину рощи и таинственно исчезает, так закончив
свой тяжкий жизненный путь.

Лит.:
Robert C. Oidipus, Geschichte eines poetischen Stoffes. I, II, Berlin, 1915;
Кnox В. Oedipus at Thebes … , 1957;
Аверинцев С.С. К истолкованию символики мифа об Эдипе // Античность и
современность. М., 1972;
Ярхо В.Н. Драматургия Эсхила и некоторые проблемы древнегреческой трагедии. М.,
1978;
Хомерики Г.Г. Миф об Эдипе и его софокловская интерпретация. Тбилиси, 1985.

А.И. Зайцев

2) Герой трагедии Л. Аннея Сенеки «Эдип» (?60-е н.э.).

В построении своей трагедии Сенека повторил все основные элементы Софоклова
шедевра, но образ главного героя у него существенно отличается. Э. у Сенеки намного
схематичнее и мрачнее, у него отнята благородная гордость и открытость Э. Софокла, его
приверженность благу страны, его вспыльчивость; ему приданы черты классического тирана.
Для этого подысканы жестокие параллели к репликам Э. у Софокла: «Не скажешь добром —
скажешь плача» — у греческого трагика, «Мне мешает клятва. — Кто-нибудь, сюда огня!
Огонь справится с клятвой» — у римского. Э. Сенеки ощущает свою богоотверженность (и
переживает это тяжело — Атрею в голову не пришло бы грустить по такому ничтожному
поводу), он не любит власть как таковую: «О обманчивое благо, сколько скорбей ты таишь
под столь любезной внешностью!»
В трагедии Сенеки полностью утрачен великолепный драматический рисунок
Софокла, заставлявший признать его «Царя Эдипа» одной из совершеннейших трагедий
древности: все элементы действия, заставляющие Э. сначала смутно подозревать о своей
вине, потом, сталкиваясь с ней лицом к лицу, видеть козни врагов, догадываться, убеждаться,
искать опровержения сохранены и у Сенеки, но между ними разрушена связь, они не дают
целостной картины. (Сенека вообще был довольно равнодушен к сюжету и его
возможностям.) Отношение героев собственно к преступлению Э. мягче, чем у Софокла:
Иокаста снимает вину с Э., поскольку в том, что он совершил, виновна судьба, и сам Э.
называет свои грехи безгрешными. Всему повествованию придан римский колорит (в
особенности это касается гаданий Тиресия, подобающих авгуру и не имеющих параллелей в
трагедии-образце). Эта стилистика подчинила себе и образ Э., оставив ему мало общего со
своим прототипом вопреки значительному сюжетному и композиционному сходству.

Лит. см. к статье «Фиест».

А.И. Любжин

3) Герой трагедии Вольтера «Эдип» (1718).

В образе Э. заметно влияние риторического пафоса Сенеки. Вольтеровский Э. не
чувствует себя виновным в преступлениях, совершенных помимо его воли. Он горько клянет
богов за свою жестокую участь. Злокозненность небесных сил еще более подчеркнута
стенаниями Иокасты, матери и жены Э., а также жалобами хора, оплакивающего слепоту
рока. Несчастный царь остается для фиванцев воплощением благородства, ибо он жертвует
собой ради их спасения.

Е.Д. Мурашкинцева

4) Герой трагедии В.А. Озерова «Эдип в Афинах» (1804).

Пьеса Озерова дает вариант истолкования образа в характерном для начала XIX века
стиле: ослепивший себя, преследуемый эриниями, потрясенный и измученный своими
преступлениями, терзаемый еще и несправедливостью людской, холодной жестокостью
детей, изгнавших его из Фив, брезгливым отвращением соотечественников, Э. ищет смерти.
Вместе с Антигоной он подходит к Афинам, в окрестностях которых разворачиваются
события трагедии.
Пьеса по композиции сюжета — полифонична. Несколько важных сюжетных линий,
сплетаясь между собой, дополняют ее содержание. Афинский царь Тезей, любимый народом
правитель, герой, освободивший Афины от Минотавра, основатель государства,
построенного на «мудрых законах», берет под свою защиту Э. и Антигону. «Божественная»
линия представлена богинями мщения эриниями-эвменидами, храм которых «вписан» в
пространство действия. Тема возмездия за преступление — одна из главных в пьесе. Линию
«интриги» представляет Креон, жестокий гонитель Э., являющийся причиной многих его
несчастий.
Э. у Озерова — страдающий герой. Бывший царь, он «с трона высоты в жизнь
странников упал» подобно королю Лиру. Факты прежней бурной жизни Э. остаются за
сюжетом трагедии, а трагичность ее никак не иссякает. Э., состарившийся от несчастий,
живет только во имя и благодаря любви юной Антигоны. Его, ищущего лишь покоя,
преследуют Креон, чтобы похитить и замучить в Фивах; раскаявшийся Полиник, терзаемый
совестью; афинский народ, из страха готовый откупиться от эриний кем угодно. Следует
отметить, что озеровский Э. сохраняет в своих несчастьях отзывчивость на любое
человеческое страдание, готов облегчить печаль первого встречного своим участием. Он
истинный царь, но не в короне, а в рубище. Об этом Э. говорит, обращаясь к Креону: «Хотя я
в нищете, но не сравнюсь с Креоном. Я был царем, а ты лишь ползаешь пред троном».

Лит.:
Гордин М. Озеров. Л., 1991.
 Е.В. Юсим

Роль Э. исполняли многие великие актеры древности и нового времени. В трагедии

Софокла — Ж. Муне-Сюлли (1881), А. Моисси (1910), Ю.М. Юрьев (1918), Л. Оливье (1947),
А. Хорава (1956); в пьесе Вольтера — Ф.Г. Волков (1861), В.А. Каратыгин (1820), в драме
Озерова — П.А. Плавильщиков и Я.Е. Шушерин (оба в 1804), П.С. Мочалов (1836, ранее
играл роль Полиника, в которой дебютировал на московской сцене в 1824).
Среди других литературных (и драматических) воплощений этого образа — «Эдип»
Корнеля (1659), «Эдип и сфинкс» Гофмансталя (1909), «Царь Эдип» Кокто (1928), «Эдип»
Жида (1931). Оперы, героем которых был Э., сочиняли И.Ф. Стравинский (1928) и Дж.
Энеску (1936). Самое значительное претворение этого образа на киноэкране — фильм П.П.
Пазолини (1967).
Среди многочисленных толкований мифа об Э. в XX веке особую популярность
приобрело понятие «эдипов комплекс», введенное З. Фрейдом в его работе «Толкование
сновидений» (1899): означает подсознательное половое влечение сына к собственной матери.
Это понятие ныне широко используется в т.н. глубинной психологии.

474 - 476

ЭДИЧКА
Герой романа современного русского писателя Э.В. Лимонова «Это я — Эдичка»
(1976), лирический герой писателя, «непослушное дитя» российского социума. Критика
давно уже отметила его нежную душу, сродни «настоящему», не прилизанному Есенину, и
босяцкую судьбу, родственную раннему Максиму Горькому, Впрочем, в отцы автору и его
герою приписали и Вен. Ерофеева, а в прадеды — Ивана Баркова. «Незаконный отпрыск
русской литературы» (Вл. Бондаренко), он слился со своим персонажем, хотя в Э. сохранена
та дозировка автобиографии, которая существует в любом другом литературном герое.
Эпоха, обозначенная некоторыми критиками — ровесниками писателя — как «эпоха
бессудебья», вытолкнула Э. из страны и воодушевила на предельную искренность,
исповедальность, самообнаженность. В этом ему помог язык улиц, лексика подворотен.
Западные критики причислили героя к «грязному реализму», погруженному в самые
низменные и неприятные проявления человека. «Крутой замес ухваток шпаны и привычек
богемы, абсолютного индивидуализма и пиетета перед государственностью», невероятная
выживаемость как в барачных условиях, так и на чужбине сделали героя Лимонова
выразителем люмпенизированного русского социума.

Лит.:
Шаталов А. Великолепный мандарин // Лимонов Э. Это я — Эдичка. М., 1990.

А.Н. Щуплов
476

ЭЛЕКТРА
(греч.)
1) героиня трагедии Эсхила «Хоэфоры» («Приносящие возлияние»; вторая трагедия
из трилогии «Орестея», 459 г. до н.э.), дочь микенского царя Агамемнона и Клитемнестры.
Согласно пророчеству Аполлона Дельфийского Клитемнестра и ее любовник Эгисф,
захватившие верховную власть в Микенах после убийства Агамемнона, должны погибнуть
от руки Ореста, сына Агамемнона и Клитемнестры.
Сюжет драмы — обстоятельства этого убийства. Клитемнестра, напуганная сном,
приказывает Э. отнести жертвы на могилу Агамемнона. Для нее тяжело это поручение, и хор
пленниц-плакальщиц — активное действующее лицо драмы — побуждает ее действовать и
напоминает ей о правоте мести. По оставленному на могиле локону она узнает Ореста;
вымышленная весть о его гибели помогает брату и сестре в осуществлении их замысла, и
Клитемнестра, а затем и Эгисф погибают от рук Ореста. Образ Э. у Эсхила не обладает
достаточно яркими индивидуальными чертами; он растворяется в действии,
разворачивающемся в соответствии с божественной волей. Этот образ полон глубоких
поэтических символов, направленных на раскрытие заключающейся в этой воле
справедливости. Как характер героиня Эсхила уступает Э. Софокла.

2) Героиня трагедии Софокла «Электра».

Вопрос о датировке трагедии, как и одноименной трагедии Еврипида, весьма сложен
за отсутствием документальных данных; принятый в последнее время вариант — около 415г.
до н.з. В отличие от Эсхиловой драмы Э. у Софокла — главная героиня. Сюжетная канва
отличается от Эсхиловой некоторым усложнением и незначительными деталями; но сама
атмосфера трагедии и ее характеры — совершенно иные.
Э. у Софокла не колеблется, не сомневается в своей решимости отомстить; и для того,
чтобы ярче подчеркнуть ее духовные силы, Софокл отгеняет ее — как это было и в
«Антигоне» — образом нерешительной, примирившейся со своей судьбой сестры
Хрисофемиды. В.А. Жуковский так описывает образ Э.: «Убийство Эгисфа и Клитемнестры
можно почесть одною только необходимою принадлежностью Софокловой драмы; душа ее
одна Э., твердая, пылающая мщением, окруженная несчастиями, величественная в горестном
унижении, и главное намерение стихотворца состоит единственно в том, чтобы представить
этот великий характер в различных положениях, заставляющих различным образом его
раскрываться». Ж.-Ф. Лагарп считает характер Э. одним из самых драматических, которые
ему известны (предпочитая в то же время Э. Вольтера — Софокловой). Софокл делает все,
чтобы усилить позицию Э. и Ореста и ослабить таковую же их противников: он оставляет без
внимания собственные права Эгисфа на месть (сын Фиеста, которому Атрей причинил
столько зла, имел все основания для вражды к сыну последнего); единственное, что
позволяется сказать в свое оправдание Клитемнестре, — убийство стало местью за
Ифигению, но контекст реплики (слова деспотической правительницы, а не униженно
молящей) и само содержание обессиливают аргументы; Эгисфу победители на радостях даже
не дают сказать ни одного слова в свое оправдание, торопясь покончить с ним быстрее и не
желая затягивать дело речами. Никакого отпечатка на образы трагедии не накладывает и
позорное будущее Ореста, которому суждено предательски убить у дельфийского алтаря
благородного Неоптолема.
Симпатии Софокла целиком и безраздельно на стороне Э. и ее брата; финальная сцена
— их радостное торжество над поверженными врагами. А.-В. Шлегель отмечал «свежее
дыхание жизни и юности», «небесную радость в таком ужасном предмете». Эта позиция
иногда вызывала упреки в адрес драматурга: П.А. Катенин, например, считал, что «холодная
жестокость детей, убивающих мать, отвратна». Безраздельная симпатия Софокла — его
отличительная черта; ни покорность божественному миропорядку у Эсхила, ни безнадежно
прозаическое, без малейшего проблеска торжества преступление у Еврипида не производят
столь сильного впечатления. Э. Софокла оказала значительное воздействие на позднейшую
литературу, гораздо более сильное, нежели образы Э. у Эсхила и Еврипида. Авл Геллий
сообщает, что известный трагический актер Пол (IV в. до Р.Х.), исполняя роль Э., взял из
могилы недавно умершего сына урну с его прахом (ложное доказательство смерти Ореста,
нужное для того, чтобы усыпить бдительность правителей Микен) и «наполнил все вокруг не
притворными, актерскими, но настоящими рыданиями и стенанием».

3) Героиня трагедии Еврипида «Электра» (по-видимому, 413 г. до н.э.; эта дата не

является единогласно признанной, и мнения исследователей колеблются от 412 до 413
г.).
Образы главных героев у Еврипида совершенно иные, нежели у Софокла и тем более
у Эсхила, — вплоть до полемики с предшественниками в некоторых деталях. Неожиданный
сюжетный ход (остроумное решение Эгисфа, который, желая избавиться от опасности,
грозящей от будущих детей Э., выдал ее замуж за нищего пахаря, уважающего, однако,
царственное достоинство своей невольной жены и не желающего делить с ней ложе)
позволяет совершенно изменить контекст и снизить образ героини. Она не меньше жалуется
на нищету и лишения, чем на преступления матери и Эгисфа.
Утратил свою героическую непоколебимость и Орест: он лишь с трудом подчиняется
оракулу Аполлона, укоряя его в несправедливости, и убивает мать, прикрыв лицо плащом,
поскольку не в силах видеть собственного преступления. В последней сцене Кастор и
Полидевк рассказывают Оресту о его будущей судьбе (которая афинскому зрителю была
известна из «Орестеи» Эсхила). Симпатии Еврипида не столь однозначны, как у Софокла: он
изображает Клитемнестру не жестокой, беспощадной правительницей, но усталой
женщиной, с трудом выносящей бремя мужеубийства (важная сюжетная деталь: она спасла
дочь от Эгисфа, желающего расправы ради полной безопасности), и победа над ней морально
разбивает Э. и Ореста. Эта трагедия никогда не относилась к числу наиболее популярных в
театре Еврипида. А.-В. Шлегель считал ее самой слабой у поэта; П. Катенин
придерживался того же мнения; оно было свойственно XIX в., но в XX была оценена по
достоинству психологическая тонкость образов и высокая мораль простых людей,
выведенных в трагедии.

Лит.:
Жуковский В.А. Электра и Орест. Трагедия в пяти действиях, сочинение Александра
Грузинцова // Жуковский В.А. Собр. соч. СПб., 1902. XIX;

А.И. Любжин
477 – 478

ЭЛИЗА
(дат. ЕНзе) — героиня сказки Х.К.Андерсена «Дикие лебеди» (1838), напи-санной на
основе сюжета народной сказки «Одиннадцать лебедей». Традиционный фопьклорный мотив
(ненависть злой мачехи) определил судьбу Э. и ее одиннадцати брать-ев-принцев,
превращенных в диких лебедей. Для того чтобы спасти их и вернуть им преж-ний облик, Э.
должна выполнить условие, о котором во сне ей поведала фся. Она должна нарвать самой
жгучей крапивы, растоптать и размять ее ногами, ссучить волокно и спрясть из полученного
волокна длинные нити, а из них кольчути, которые надо набросить на братьев. Пока работа
не будет закончена, Э. должна была оставаться немой. Она не могла ни слова объяснить не
только любимым братьям, которые сами догадались, что сестра утратила речь, чтобы спасти
их, но и королю, который появился в этой сказке, чтобы, влю-бившись, забрать немую
красавицу во дворец. Она стала королевой, не сказав ии слова, и при этом не прекращая ни на
один день рабо-ты. Когда пряжа кончалась, оиа убегала из ко-ролевских покоев, чтобы
добыть новую пор-цию крапивы. Разумеется, нашлись завистни-ки, которые оговорили
несчастную Э., назвав ее ведьмой. Король поверил, и она должна бы-ла погибнуть как ведьма
«по решению наро-да». Но и у костра она продолжала работу. В самый последний момент
появились братья-лебеди и окружили Э. Она накинула на них кольчуги, и принцы обрели
свой настоящий облик (только у одного, младшего, брата кольнуга оказалась недовязанной —
без рука-ва, и он остался с лебединым крылом). Тут все и узнали, что Э. невиновна. На месте
костра выросли прекрасные розы.
Э., быть может, самая необычная героиня Андерсена. Кажется, с момента осознания
своей цели она вся погаошена истовым жела-нием спасти братьев. Замечание автора о том,
что Э. успела привязаться к доброму и ласко-вому королю, воспринимается как некий обя-
зательный декоративный элемент, имеющий отношение скорее к фольклориой традиции.
Совершенно непонятно, откуда взяться силам у физически и нравственно измученной Э. для
новой и счастливой жизни, скорее можно было бы ожидать, что страдалица растает, подобно
андерсеновской же Русапочке, но автор следу-ет сюжету народной сказки, и все кончается
хорошо. Э. остается в нашем восприятии как воплощение сестринского подвига, увенчан-
ного высокой заслуженной наградой.
Лит.: Брауде Л. Создание литературной сказки // Брауде Л. Скандииавская
литературная сказка. М., 1979. С.44-98; Брауде Л. Ханс Кристиан Андерсен и его сборники
«Сказки, рассказанные детям» и «Но-вые сказки» // Андерсен Х.К. Сказки, рассказанные
детям. Новые сказки. М., 1983. С.279-320.
Т.Н.Суханова

ЭЛЙЗА ДЙШТТЛ (англ. ЕНха ОооНШе) — героиня «романа в пяти действиях»

Б.Шоу «Пигмалион» (1913), дочь Алфреда Дулитгла, лондонская цветочница, за шесть
месяцев пре-вращенная профессором фонетики Генри Хиг-гинсом в «герцогиню».
Существует предпояо-жение, что Шоу заимствовал ситуацию Э.Д. из романа Т.Смолетта
«Приключения Перегрина Пикля», в одном из эпизодов которого герой с успехом выдает
некую специально им обучен-ную девицу-нищенку за леди. Образ Э.Д. был создан для
актрисы Патрик Кемпбелл и допи-сывался в процессе репетиции в лондонском «Театре Его
Величества» (1914).
Героиня буквально «врывается» в пьесу: вульгарная, чумазая, с дикой,
нечленораздель-ной речью, не лишенной подчас своеобразия (например, знаменитые «Уу-
ааааа-у!» или «Кто шляпку спер, тот и тетку укокошил»). Генри Хиггинс решает — на пари с
полковни-ком Пикерингом — сделать из нее «настоя-щую леди». В ходе эксперимента Э.Д.
пережи-вает серию превращений. Первое — когда ее «отмывают до такой красоты», что
родной отец не в состоянии узнать. Второе — когда она, очаровательная, с изысканной речью
и манерами, выигрывает Хиггинсу пари. И тре-тье — когда она обнаруживает свое новое, по-
ка еще ие устоявшееся, хрупкое, но живое «Я». Обретая правильную речь, она, подобно
героиням любимого Шоу Ибсена, прежде все-го обретает себя самое — не просто «хорошие
манеры», а иной способ «быть». И, что очень важно, «быть» самостоятельно, независимо от
воли своего учителя — ваятеля Хигтинса. Э.Д.— героиня типичного шовианского пара-
докса. Ей, как героине древнего сюжета о Пиг-малионе и Галатее, полагалось бы, влюбив-
шись в Хигтинса, стремиться к браку с ним.
Но Шоу не мог создать такую героиню. Его Э.Д., коиечно, привязаиа к Хигтинсу, но
при-рода этого чувства для нее самой не вполне очевидна, во всяюм случае, эротический
отте-нок не преобладает. Для героини гораздо важ-нее и интереснее собственная персона.
Драма Э.Д. в том, что она в каком-то смысле не «до-воплощена» своим «создателем»,
пробудив-шим в ней природную одаренность — не толь-ко музыкальность, актерские
способиости, за-мечательный слух, но и яркую, мощную инди-видуальность. Хигтинс
именно пробудил, а не воспитал свою Галатею, и это благодаря тому, что Э.Д. — дочь своего
отца, блестящего ора-тора и философа, мусорщика-джентльмена Алфреда Дулитгла.
Конечно, Э.Д. уже не мо-жет вернуться к себе прежней. И не хочет. Бе смятение понятно: она
уже хочет жить само-стоятелыю, но пока не знает, как. Натура стра-стная, тонкая, в отличие
от Хиггинса, откры-тая другим людям, умеющая различать и це-нить их душевные свойства,
Э.Д. по-чело-вечески безусловно выигрывает в «споре» со своим Пигмалионом. Героиня
Шоу призвана разрушить стереотип соответствия традицион-ному образу «хорошо
сделанной пьесы»: вме-сто того, чтобы мечтать о флердоранже и мар-ше Мендельсона, она
строит планы самостоя-тельной жизни. Понятно, что отсутствие яв-ной любовной интриги в
сюжете о Галатее и Пигмалионе разочаровывало поклонников Б.Шоу. В интерпретациях
сюжета — мюзикле А.Д.Лернера и Ф.Лоу «Моя прекрасная леди» (в экранизации которого
роль Элизы сыграла Одри Хепберн, 1964), фильме-балете «Гала-тея» с Е.С.Максимовой в
главной роли (1977) — акцентировалась именно лирическая сторо-на взаимоотношений
героев. Зато в пьесе А.Эйкборна «Воспитание Риты», сюжетно со-звучной пьесе Шоу, усилен
мотив драматичес-кого «превращения» одаренной ученицы.
Лит.: Хьюз Э. Бернард Шоу. М., 1968. С.135-142; Пирсон X. Бернард Шоу. М, 1972.
С.269-284; Об-разцова А.Г. Стелла Патрик Кемпбелл. М., 1973. С.114-140.
Т.Н.Суханова
 ЭМЙЛИЯ ГАЛбТТИ (нем. ЕтШа Са1оШ) — героиня храгедии Г.-Э.Лессинга
«Эмилия Га-лотти» (1772). Образ Э.Г. заимствован из рим-ской истории. Тит Ливий описал
судьбу де-вушки Виргинии, шторую заколол родной отец, чтобы спасти от посягательств
патриция Аппия Клавдия. Лессинг перенес действие в Италию XVII века. Сходные коллизии
писа-тель наблюдал и при современных ему немец-ких дворах, прежде всего
Брауншвейгском, где работал в качестве герцогсюго библиотекаря. Э.Г. появляется в
середине второго дейст-вия, до этого о ней только говорят: отец с ма-терью, влюбленный в
нее принц Хетторе Гон-зага. «Она самая путливая и в то же время са-мая решительная в
нашем роду» — так харак-теризует Э.Г. ее мать Клавдия. Судьба оказа-лась немилостивой к
Э.Г. На одном из вечеров ее увидел принц Гонзага и стал ее преследовать. Принц не
останавливается ни перед чем: при помощи наемных убийц он избавляется от жениха Э.Г. в
день их свадьбы и похищает де-вушку. Э.Г. понимает, что ей угрожает насилие и бесчестье.
Она напугана, но, будучи натурой рассудителыюй, истинной героиней своего ве-ка, находит
источник главной опасности в сво-их чувствах, в своей «горячей крови». И тогда просит отца
убить ее, чтобы избежать позора. Умирая от удара кинжала, Э.Г. целует с благо-дарностью
руку отца. Ее последние слова: «Сорвали розу, прежде чем буря успела измять лепестки».
Трагедия Лессинга имела больший успех на русской сцене, чем на немецкой. В 1788
году появился перевод Карамзина, который посвя-тил пьесе и образу Э.Г. большую статью. В
ро-ли Э.Г. на сцене Малого театра дебютировала М.Н.Ермолова (1870), успешно играла эту
роль М.Г.Савина (1878).
Лит.: Карамзин Н.М. Эмилия Галотги, трагедия в пяти действиях, сочиненная г.
Лессингом // Карам-зш. Избранные сочинения. Л., 1964. Т. 2; Стадников Г.В. Трагедия в
критике и художественном творчес-тве Лессинга («Гамбургская драматургия» и «Эми-лия
Галотти») // Стадников Г.В. Лессинг. Литератур-ная критика и художественное творчество.
Л., 1987.
Г.В.Макарова

ЭММА БОВАРЙ (фр. Воуагу Етте) — геро-иня романа Г. Флобера «Мадам Бовари»
(1856). Реальный протогип — Дельфина Дела-мар, жена лекаря из города Ри близ Руана,
умершая в возрасте 26 лет, отравившись мышьяком. Впрочем, сам писатель уверял, что «все
действующие лица его книги — вымыш-ленные». Тема женщииы, скучающей в браке и
обнаруживающей «романтические» стремле-ния, возникает в раннем рассказе Флобера
«Страсть и добродетель» (1837), затем в пер-вом романе, названном «Воспитание чувств».
Среди литературных прообразов Э.Б. называ-ют героинь Жорж Санд, чаще всего Индиану.
Э.Б.— классическая романтическая герои-ня, взыскующая «подлинности» бытия и стре-
мящаяся осуществить «права сердца» в мире реальных социальных структур. Юная девуш-
ка, дочь фермера, воспитанная в монастыр-ском пансионе, затем жена провинциального
лекаря, Э.Б. с самой юности и до печальной зрелости живет иллюзорными представления-ми
о вошютимости романтической мечты. Время от времени она предпринимает попыт-ки
обрести искомый идеал в реальном сущест-вовании, столь чуждом божественных красот,
явившихся ей на страницах Вальтера Скотта, Ламартина и других романтических авторов.
Образ воображаемого мира, литературные и религиозные призраки которого так манят ба-
рышню Руо (все эти «любовники, любовницы, сердечные тревоги, дремучие леса, соловьи-
ное пение в рощах, герои, храбрые как львы, кроткие как агнцы», «звуки арфы на озерах,
лебединые песни, голос Предвечного»), иро-нически осмыслен автором как заведомо «не-
истинный», не только не имеющий отношения к действительной жизни, но, что важнее, от-
влекающий душу от познания подпинной кра-согы. Однако и действителыюсть дана в рома-
не в весьма непривлекательном виде, во вся-ком случае такова социальная реальность про-
винции, где разворачивается драма Э.Б. («Считают, что я влюблен в реальное, а между тем я
ненавижу его; только из ненависти к ре-ализму я взялся за этот роман»,— пишет Фло-бер,
объясняя свой замысел «воссоздать серый цвет заплесневелого существования мокриц» и
историю женщины, чьи «чувства и поэ-тичность фальшивы».) Таким образом, если верить
автору, многократно прокомментиро-вавшему свое творение, перед читателями —
повествование о беспросветной «прозе жиз-ни» и о беспомощной, вулыарной попытке ос-
вободиться от ее давления, противопоставив последнему «костюмированную» любовную
интригу и надуманиый идеал. Э.Б. легко обви-нять, что обыкновенно и делают критики, ссы-
лаясь на самого Флобера. В то же время ее образ — один из немногих женских характе-ров в
мировой литературе, способных вызвать столь противоречивые мнения: Бодлер писал о
недосягаемой высоте души Э.Б. и восхищался ее «близостью к идеалу человечности»; наш
соотечественник Б.Г.Реизов находит у Э.Б. «фаустовское беспокойство» и даже видит «пути,
ведущие от Прометея и Каина к Эмме Бовари». Попытки прочитать образ, не игно-рируя
противоречивые свойства героини, при-вели к признанию у нее «извращенного созна-ния» и
«живой, страдаюшей» души, «откры* той и иашей насмешке и нашему состраданию
одновременно» (А.В.Карельский).
Наследница «смешных жеманниц» и госпо-дина Журдена, созданных Мольером,
героиня Флобера смеха не вызывает. Весьма любопыт-ны ее портреты, которых так много в
книге. Можно говорить об игре с ракурсами воспри-ятия, которую предпринимает автор, то
рисуя красивую женщину лод взглядом восхищенно-го и робеющего Шарля, то описывая
томные позы Э.Б., ее взгляд и туалет такими, какими они видятся Родольфу, то являя ее
отражение в глазах юного Леона. Но в памяти читателя за-печатлевается образ героини,
способный вы-звать не столько восхищение, сколько оза-даченность этой претенциозной
жены провин-циального лекаря: черные волосы, кольцами падаюпдие ниже колен, белая кожа
на пурпур-ном фоне, бледное, как полотно, лицо с огром-ными глазами, опущенные уголки
губ. Благо-родная монументальность облика Э.Б. служит ее характеристике не менее, чем
описание ее «падений», перечень ее ошибок и долгов. Э.Б., по признанию простодушного
Шарля, павшая жертвой рока, и впрямь может показаться ан-тичной героиней, чудом
возродившейся во французской провинции, чтобы сполна узнать масштаб деяний, которыми
живет новое обще-ство. «Несоразмерность» Э.Б. миру, в котором она родилась и решилась
противопоставить «законы сердца» мощи «мира без богов», во-площенвая прежде всего во
внешности флоберовской героини, — один из мотивов, сопрово-ждающих образ на всем
протяжении его раз-вития. Этот мотив выполняет своего рода «фундаментальную» функцию,
мешая отне-стись к истории мадам как к вульгарному жи-тейскому эпизоду, героиня которого
достойна брезгливого сожаления или в крайнем случае осторожного сочувствия. «Античный
комп-лекс» образа Э.Б., вмещающий ее бунтарство против социума (Антигона), запретные
ирра-циональные страсти, ведущие к душевному распаду (Федра) и самоубийству,
разумеется, не может безоговорочно возвеличить и оправ-дать мадам Бовари, как не может до
конца и объяснить. Несомненная ее «вина» — в гаубо-кой неорганичности, высокомсрном
презре-нии к тому невзрачному облику «мировой тай-ны», который явлен ей в трогательной
и, не-смотря на скромное обличье, очень духовной любви Шарля, в прошедшем почти
незамечен-ным рождении дочери. Вина ее и беда в гаубо-ко присущем человеку обыкновении
более до-верять уже однажды «сформулированному», чем стремиться узреть разлитую в
мире гармо-нию собственным духовным усилием. Так, Э.Б. зачарованно наблюдает «в
блеклых тонах налисанные картины, на которых мы видим пальмы и тут же рядом — ели,
направо — ти-гра, налево — льва, вдали татарский минарет, на переднем плане — руины
древнего Рима... в обрамлении девственного, тщательно подме-тенного леса». Этот образ
насильственной гар-монии, поработившей сознание героини, — поистине то, что теперь
называется «кичем», с присущей этому явлению агрессивной и прос-тодушной
убежденностью, что красота всегда «готова к употреблению», что все символы и знаки
скрывают за собою доступиую и легко усваиваемую реальность.
«Утопия» Э.Б. и ее крушение вряд ли нуж-даются в развенчании. Знаменитая фраза
Фло-бера: «Мадам Бовари — это я» — способна остаиовить любителя бичевать
литературных героев. В то же время «кичевое сознание» ге-роини романа — проблема для
критиков, до сих пор иуждающаяся в разрешении. Возмож-но, все дело в «неверии» Э.Б.,
мешающем прийти к гармонии с «наличным бытием», мо-жет быть, проблема в «мужской
природе», со-противляющейся длительным, изнуряющим страстям, о чем также писали
исследователи романа. Очевидно одно: невериая и рас-точительная жена ионвильского
доктора, склонная к красивым позам мечтательница о несбы гочном принадлежит к самым
«захваты-вающим» и «сокрушающим сердце» литера-турным героиням.
Образ Э.Б. вошел в мировую культуру как одно из наиболее точных и исчерпывающих
высказываний о проблеме женщины и социу-ма. Черты Э.Б. можно найти во многих страст-
ных и падших героинях последующих времен, среди шгорых Анна Каренша и даже чехов-
ская Попрыгунъя.
Образ Э.Б. был воплощен на сцене и в кине-матографе. Экранизации романа
осуществляли Ж.Ренуар (1934), Г.Лампрехт (1937), В.Миннелли (1949). Самая знаменитая
ин-сценировка — спектакль А.Я.Таирова с А.Г.Коонен в главиой роли (1940).
Лит.: Фрид Я. Гюстав Флобер // Флобер Г. Собр. соч. М., 1983. Т. 1; Науман Манфред.
Литературное произведение и история литературы. М., 1984; Ка-рельский А.В. От героя к
человеку. М., 1990.
Л.Е.Баженова

ЭМПЕДбКЛ (нем. ЕтреёоИез) — герой хра-гедии Ф.Гёльдерлина «Смерть

Эмпедокла» (1797-1800). Образ Э. Гёльдерлин заимство-вал из легенды Диогена Лаэртского,
по кото-рой исторически существовавший древнеэл-линский философ V в. до н.э. бросился в
кра-тер Этны, чтобы «укрепить молву, будто он сделался богом». Э. в трагедии кончает с со-
бой по иным мотивам, пережив мгновение триумфа, опасаясь, что такое мгновение, выс-шее
в его жизни, больше ему не суждено бу-дет пережить. Э. — один из первых роман-тических
героев немецкой драматургии, бун-тарь, мятежник, наделенный чертами сверхчеловека;
предтеча таких романтических персонажей, как Прометей Шелли и Манфред Байрона.
Жители Агригента воздают Э. заслуженную хвалу — он действительно «кормчий
царст-венный», практик и чародей, ученый и фило-соф, умеющий укрощать ветер и
излечивать людей, подлинный вождь, знающий себе цену. Но постепенво в отношениях Э. с
людьми об-разуется трещина: герой вступает в конфликт с властями, со жрецом и архонтом.
Э. счел себя избранником, равным богам, он чрезмерно уверовал в себя, в свою силу и
могущество, стал почти презирать тех, кого благодетельст-вует, для кого возвышается. Итог
самообоже-ствления печален: Э. изгоняют из города. Ког-да неожиданно сограждане
прощают Э., когда его вновь славят и готовы увевчать царской короной, дав ему истинную
власть, герой ре-шает уйти из жизни. Предсмертный монолог Э. — это утопическая картина
грядущего гар-моничного общества в духе античной демо-кратии и Руссо. Гёльдерлин не
закончил траге-дию, оставив несколько редакций, но образ Э. в каждой из них неизменен.
Сценической ис-тории трагедия не имела — лишь в середине 70-х гг. сценическую версию
предложил не-мецкий режиссер К.М.Грюбер, поставив спек-такль «Эмпедокл, играем
Гёльдерлина», где в роли эллинского философа выступил Бруно Ганц.
Лит.: Карельский А.В. Трагедия за сценой. «Смерть Эмпедокла» Фридриха
Гёльдерлина как первая манифестация трагического мироощущения романтизма //
Карельский А. Драма немецкого ро-мантизма. М., 1992.
Г.В.Макарова

ЭНЁЙ (лат. Аепеаз, фр. Епёе < греч. АЫаО — 1) герой эпоса П.Вергилия Марона
«Энеи-да», опубликованного посмертно (19 г. до н.э.), сын Венеры и троянского героя
Анхиза. По преданию, спасшемуся с немногими товари-щами после гибели Трои Э. суждено
стать ро-доначальником народа, которому будет обязан своим происхождением Рим; для
этого ему, го-нимому Юноной, необходимо было приплытъ в Италию и выдержать
многочисленные сра-жения с местными племенами. Первая часть, посвященная его
странствиям, испытывает сильное влияние «Одиссеи», вторая — сраже-ния вокруг Рима —
«Илиады». Застигнутого бурей Э. судьба приводит в Карфаген, где он рассказывает царице
Дидоне о постигших его несчастьях. Слова, которыми он начал свою речь: «Ты, царица,
велишь обновить несказан-ное горе», стали одним из самых знаменитых латинских
афоризмов; их повторяет у Данте граф Уголино. Вторая песня — описание пос-ледней ночи
Трои — благодаря высокому тра-гическому пафосу и яркости деталей принад-лежит к
наиболее знаменитым частям эпоса; ее переводили Шиллер, Жуковский.
Венера, желая оказать помощь Э., заставля-ет карфагенскую царицу полюбить его
всем сердцем; Э. готов уже отдаться страсти и за-быть о своем долге, но Юпитер через
Мерку-рия напоминает о нем: Э. покидает любимую, которая с горя бросается на меч и,
умирая, предсказывает непримиримую вражду между Римом и Карфагеном. Э. на обратном
пути ви-дит пылающий над городом ее погребальный костер. Прибыв в Италию, он
спускается в подземное царство, как Одиссей у Гомера, и получает у Анхиза пророчество о
будущем ве-личии Рима. Он хочет поговорить с Дидоной, но она в негодовании бежит от
него. Прибыв в Лаций, Э. заключает союз с царем Латином и добивается от него согласия на
брак с его дочерью Лавинией. Однако Юнона, пользуясь тем, что Лавиния обручена с
доблестным Тур-ном, царем ругулов, восстанавливает против иего местные племена и кладет
начало войне. Э., опираясь на доблесть троянцев и на своих новоприобретенных этрусских и
аркадских союзников, одерживает победу над своими будущими верными друзьями и убивает
Турна в единоборстве (он был уже готов пощадить его, но, как Ахилл не мог простить
Гектору смерти Патрокла, так и Э. отвергает мольбы Турна, увидев на нем доспех
аркадского царе-вича Палланта). Этим эпизодом завершается эпос.
Бремя оказывается почти непосильным для героя: несмотря на то что все должное
испол-нено, он советует сыну Иулу брать пример с отца в доблести, но не в счастье. Образ Э.
у Вергилия обладает поистине трагическим звучанием. Сам поэт постоянно подчеркивает его
благочестие и вопреки мифологии делает его едва ли не первым из троянских героев, равным
божественному Гекгору (чего, естест-венно, нет у Гомера). Однако брошенная воз-любленная
делает положение Э. слишком уяз-вимым: если Данте понимал его именно так, как хотел
Вергилий, лишь более широко — в католическом духе — толкуя миссию основа-теля Рима,
то Ж.-Ф.Латарп, один из ведущих критиков французского классицизма, высоко ценя эпос
Вергилия, все же пишет: «Безуслов-но, благочестивый Э. не заслуживает ни ма-лейшего
обвинения; он безупречен на всем протяжении поэмы, но, ни разу не будучи оду-шевлен
страстью, он не пылает душой, и хо-лодность его характера распространяется на все
произведение». А.А.Ахматова, например, любила говорить: «Ромео не было, Эней, ко-нечно,
был», подчеркивая этим, что верные возлюбленные — большая редкость, но зато часто
встречаются предатели в любви. (Инте-ресна апология П.А.Катенина.) Влияние об-раза Э. на
позднейшую литературу далеко ус-тупает влиянию самого эпоса, а последнее ска-зывалось
только в кругах, получивших клас-сическое образование и ценящих латинскую культуру
(таковые характерны прежде всего для Франции и Италии). В России это влияние
чувствуется у поэтов XVIII — начала XIX в. (так, Херасков в «Россиаде» и Катенин в «Ан-
дромахе» цитируют близко к тексту знамени-тый сон Э., в котором Гектор говорит ему о не-
избежности падения Трои и необходимости бегства). Позднее под влиянием германской
традиции установилось неприязненное отно-шение к латинской культуре (одним из наибо-
лее решительных проводников которого был Белинский), и эпос Вергилия стали считать со-
вершенно искусственным, безжизненным про-изведением, а образу Э. отказывали в цельно-
сти. В середине века под эту неприязненную оценку был подведен научный фундамент,
объяснявший все эти недостатки ложной кон-цепцией эпоса у Вергилия (такое мнение рас-
пространилось и на знаменитых итальянских поэтов — Тассо и Ариосто). Эти концепции
были отброшены в эпоху символизма (Брюсов, переводчик Вергилия, написал несколько ори-
гинальных стихотворений, посвяшенных Э., причем понимал его образ так, как того хотел
римский поэт). В позднейшие времена (вплоть до наших дней) чтение Вергилия стало уделом
очень немногочисленного круга людей.
Лит.: Ьа Нагре Л.-р. Ьусбе ои Соигв Ае 1а НПёгаШге апснеппе е1 тоёеше. Рапз, 1819;
Катенин П.А. Раз-мышления и разборы. Статья III // Катенин П.А. Раз-мышления и разборы.
М., 1981; Нас1сег ТЬ. Уег§11, УаНег ёез АЬепШапдз. Ье^рив, 1931; ВйсЪпег К.Р. УегвШш
Маго. Оег П]сЬ1ег дег Кбшег 8й1«8аг1, 1957; Ошеров С.А. История, судьба и человек в
«Энеиде» Вергилия // Античность и современность. М., 1972; Гаспаров М.Л. Вергилий —
поэт будущего // Верги-лий. Буколики. Георгики. Энеида. М., 1979.
А.И.Любжин
 2) Герой поэмы-травести П.Скаррона «Пе-релицованный Вергилий» (1648-1652).
Создав пародийный образ Э. и других персонажей Вергилия, Скаррон почти исчерпал жанр
бур-лескной поэмы. Это объясняется блистатель-ным актерством и неистощимым
остроумием французского поэта, который отнюдь не был новатором: его непосредственным
предшест-венником является Джован-Батиста Лалли, на-писавший «Энеиду наизнанку» в
1633 году, а само слово «бурлеск» происходит от итальян-ского «бурла» (злая шутка).
Скаррон использо-вал два комических приема: анахронизм и сни-жение. Полностью
сохраненная сюжетная ли-ния Вергилия расцвечена деталями совершен-но иной эпохи:
Анхиз носит очки, Э. в резуль-тате брака с Лавинией получает пятнадцать тысяч ливров
ренты, Дидона в ярости обзыва-ет сбежавшего возлюбленного «швейцарцем» и т.д. Характер
Э. также не претерпел особых изменений, но Скаррон довел до абсурда такие его черты, как
покорность року, тщеславие, слезливость и вера во всевозможные приметы. Идеальный герой
превращается в посмешище: внешне представительный и хорошо воспи-танный, Э. чинно
исполняет самые нелепые обряды, совершает массу глупостей, всячески увиливает от
реальной опасности, ревет белу-гой по любому поводу и вечно попадает впро-сак. Подобное
отношение к классическому на-следству получило неоднозначную оценку у современников
— от резкого неприятия до восторженных похвал. У Скаррона возникли впоследствии свои
подражатели. Мода на тра-вести не обошла славянские страны: в XVIII веке О.Котельницкий
пишет «Энеиду», «выво-роченную наизнанку», а в начале XIX века по-является
прославленная «Энеида» украинско-го поэта И.Котляревского.
Лит.: 1|щ1сег Н.Р. Раи! Зсаггоп'з \щр\е 1гауе8Й. Орре1п, 1883.
Е.Д.Мурашкинцева

ЭРИК XIV (шв. Епс XIV) — герой исто-рических драм шведского драматурга
Ю.А.Стриндберга «Густав Васа» и «Эрик XIV» (обе — 1899). Исторический Э.Х!^ (1533-
1568) — сын основателя шведской коро-левской династии Васов, Густава Васы, правил с
1560 г, был женат на простолюдинке Карин Монсдоттер. В интерпретации Стриндберга Э.—
«характер без характера», шведский Гам-лет, как определил его автор в «Письмах к Ин-
тимному театру». Для Стриндберга Э. прежде всего человек, загубленный фатальной необхо-
димостыо править; он пленник своей королев-ской участи, к которой в отличие, скажем, от
своего отца, знаменитого Густава Васы, не призван. Это условие определяет трагическую
доминанту образа. Герой непрерывно сопоста-вляет себя с отцом, который, будучи не слиш-
ком высокого роста, видится сыну гигантом, по сравнению с которым сам Э. ничтожеи. Не-
дальновидный и непоследовательный, каприз-ный правитель, он по-своему обаятелен. Э.
подкупает наивностью, органической детско-стью, способностью верить в чудо. Все его жи-
вое, трепетное существо противится автома-тичному, безличному закону; придворные инт-
риги, игры во власть — не для него. Он гораз-до комфортнее чувствует себя в окружении иг-
рушек своих детей... Нуждаясь в других лю-дях, он их боится. Несчастная природа Э., с его
одинаковой способностью на добрый и дурной поступок, отталкивает от него и тех, кто ему
искренне предан.