This is a reproduction of a library book that was digitized

by Google as part of an ongoing effort to preserve the

information in books and make it universally accessible.

https://books.google.com
Иван Тургенев

Отцы и дети
Иван Сергеевич Тургенев
Отцы и дети
Посвящается памяти
Виссариона Григорьевича Белинского
 I
– Что, Петр, не видать еще? – спрашивал 20 мая 1859 года, выходя
без шапки на низкое крылечко постоялого двора на *** шоссе,
барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых
панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с
беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми
глазенками.
напомаженные
Слуга, в котором
разноцветные
все: ибирюзовая
волосы, и учтивые
сережка
телодвижения,
вухе, и

словом, все изобличало человека новейшего,

усовершенствованного поколения, посмотрел снисходительно
вдоль дорогии ответствовал: «Никак нет­с, не видать».
– Не видать? – повторил барин.
– Не видать,– вторично ответствовал слуга.
читателя,пока
пятнадцати
поглядывая
Баринвздохнули
Зовут егоНиколаем
кругом.
верстах
он сидит,
отприселнаскамеечку.
постоялого
подогнувши
Петровичем
дворика
подсебя
Кирсановым.
Познакомим
хорошее
ножки и Унегов
задумчиво
имение
снимв

двести душ, или, какон выражаетсяс техпор,как размежевался с

крестьянами и завел «ферму», –вдве тысячидесятин земли. Отец
его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой
русский человек, всюжизнь свою тянул лямку, командовал сперва
бригадой,потом
своего чинаигралдивизией
довольнои постоянно жилвпровинции, где всилу
значительную роль. Николай Петрович
родился
котором наюге
речь впереди,
России, подобно
и воспитывался
старшемудосвоемубрату
четырнадцатилетнего
Павлу,о

штабными
Кирсанова,
возраста
но
в
пышныечепцы
первая
девицах
подобострастными
кокресту,
дома,
личностями.
принадлежала
Agathe,
окруженный
ишумные
говорила
а вРодительницаего,
адъютантами
генеральшах
кгромкоимного,
шелковые
числу
дешевыми
«матушек­командирш»,носила
платья,
ипрочими
гувернерами,
Агафоклея
издопускала
фамилии
в церкви
полковыми
Кузьминишна
развязными,
детей
Колязиных,
подходила
утром
и
к ручке, на ночь их благословляла, – словом, жила в свое
удовольствие. В качестве генеральского сына Николай Петрович –
хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил
прозвищетрусишки –должен был,подобно брату Павлу, поступить
вкогда
военнуюслужбу;но
ужеприбыло известие
он переломил
об егоопределении,
себеногу в самый
и,пролежав
тотдень,
два

месяца впостели, навсю жизнь остался «хроменьким». Отец

Петербург,как
махнул
гвардейский
его в университет.
нанего
полк.
только
рукойипустил
Кстати,
Молодые
емуминул
брат
люди
его
его
восемнадцатый
стали
опотуштатской.
порувышел
жить вдвоем,
год,ипоместил
Онповез
офицером
на одной
еговв

квартире,
материнской
вернулсяк
присылал под
сыновьямбольшие
своей
стороны,
отдаленным
дивизииик
Ильи Колязина,важного
надзором
своей
четвертушки
супруге
двоюродного
чиновника.
исерой
лишь дяди
Отецих
изредка
бумаги,с

испещренные
четвертушек
Петровичвышел
слова: «Пиотр
красовались
размашистым
Кирсаноф,
из университета
старательно
генерал­майор».
писарским
кандидатом,
окруженные
почерком.
В 1835
[1] На
«выкрутасами»
годуНиколай
концеэтих

генерал
приехал Кирсанов,
Таврического
в Петербург
сада иуволенный
записался
с женою ввотставку
на
Английский
житье. Он
заклуб,
нанял
неудачный
и втомжегоду
было смотр,
дому

ик
отставного
она
Петрович
умер немогла
отудара.Агафоклея
успел,
существованья
привыкнуть
еще прижизни
Кузьминишна
еезагрызла.
к глухой
родителей
скорозаним
столичнойжизни;
Между [2]новнезапно
темНиколай
немалому
последовала:
тоска
их

огорчению, влюбиться в дочку чиновника Преполовенского,

развитую
бывшегохозяинаего
«Наук».
покинув министерство
Он
девицу:
женился
она вжурналах
наней,как
уделов,
квартиры,
куда
читала
миловидную
только
по протекциии,как
серьезные
минул отецегозаписал,
срок
статьи
говорится,
траура,
в отделе
и,

блаженствовалсо своеюМашей сперва надаче около Лесного

института, потомв городе, в маленькой и хорошенькой квартире, с
чистою лестницейи холодноватою гостиной, наконец– в деревне,
где он никогдане
родилсясын
почти поселился
Аркадий.Супруги
окончательно
расставались, жилиочень
игдеу
читали вместе,
негов
хорошоитихо:
игралив
скоромвремени
четыре
они
руки на фортепьяно, пели дуэты; она сажала цветы и наблюдала за
птичным двором, он изредка ездил на охоту и занимался
хозяйством, а Аркадий рос да рос – тоже хорошо и тихо. Десять лет
вынес
границу,
прошлокаксон.В47­м
год. этотчтобы
удар,хотя
поседел
немного
году
внесколько
женаКирсанова
рассеяться… но
недель;
скончалась.
собрался
тут настал48­й
было
Он едва
за

[3] Он поневоле вернулся в деревнюи после довольно

продолжительного бездействия занялся хозяйственными
прожил
преобразованиями.
снимтри зимыв
В55­мПетербурге,
годуон повез
почтисынав
никуда университет;
невыходя и

стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия. На

последнююзимуон приехать не мог, – и вот мы видим его в мае
ним,
под
Петровичпоник
крылечка:
месяце
сгорбленного:онждет
звание
Слуга,
барскимглазом,
крепко
кандидата.
1859
изчувства
крупный
стуча
года,головойиначал
своимибольшими
уже
пестрый
зашелпод
приличия,
сына,получившего,как
совсемседого,
цыпленок
воротаи
а может
глядеть
желтыми
быть,
степенно
закурилтрубку.
пухленькогоинемного
на
ногами;
и ветхиеступеньки
ненекогда
расхаживал
желая по
запачканная
Николай
остаться
он сам,

кошка недружелюбно
перила. Солнце пекло;посматривала
изполутемных
на него, жеманно прикорнувна
сеней постоялого дворика
несло
Петрович.
запахом
«Сын…
теплогокандидат…
ржаного хлеба.
Аркаша…»
Замечтался
– наш
беспрестанно
Николай

голубь
и
жена…
вертелось
опятьвозвращались
прилетел
«Не
у негов
дождалась!»–
наголове;
дорогу
те же
он
и шепнулон
мысли.
пытался
поспешно
Вспомнилась
думать
отправился
уныло…Толстый
о чем­нибудь
емупокойница­
питьв другом,
лужицу
сизый

возле колодца. НиколайПетрович стал глядеть на него, а ухо его

Показался
ужеНиколай
–ловило
Никак,они
тарантас,
стук
Петрович
едут­с,–
приближающихся
запряженный
вскочили
доложил слуга,
колес…
устремил
тройкой
вынырнувиз­под
глазавдоль
ямских лошадей;
ворот.
дороги.в

тарантасе
дорогоголица…
руками…
– Аркаша!
мелькнул
Несколько
Аркаша!–закричал
околыш
мгновенийспустя
студентской
Кирсанов,
его
фуражки,
губы
и побежал,изамахал
уже
знакомыйочерк
прильнулик
безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.
 II
– Дай же отряхнуться, папаша, – говорил несколько сиплым от
дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая
на отцовские ласки, – я тебя всего запачкаю.
– Ничего, ничего, – твердил, умиленно улыбаясь, Николай
Петрович
и по собственному
прибавил он,
и раза
отодвигаясь,
дваударилрукою
пальто.
и тотчас же пошел торопливыми
–Покажи­ка
поворотнику
себя,
сыновней
покажи­ка,–
шинели
шагами

к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей

поскорее».
он
его.НиколайПетрович
словно потерялсянемного,
казался гораздо
словно встревоженнее
робел. Аркадийостановил
своегосына;

– Папаша,– сказал он,–позволь познакомить тебя с моим

добрым приятелем, Базаровым,о котором я тебетакчасто писал.
Он таклюбезен, чтосогласился погостить у нас.
высокого
вылезшему
руку,
Николай
которую
роста,
изПетрович
тот
тарантаса,крепко
не
в сразу
длинном
быстро
ему подал.
балахоне
обернулся
стиснулего
с и,кистями,
обнаженную
подойдя толькочто
кчеловеку
красную

посетить
– Душевно
нас; надеюсь…
рад,– начал
позвольте
он,–и благодарен
узнать вашезадоброе
имя и отчество?
намерение

– Евгений Васильев, – отвечал Базаров ленивым, но

мужественным голосом и, отвернувворотник балахона, показал
Николаю Петровичу всесвоелицо. Длинное ихудое,с широким
лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими
зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету,
ум.
оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и

соскучитесь
– Надеюсь,
у нас,любезнейший
– продолжал Николай Васильич, чтовы не
ЕвгенийПетрович.

Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничегоне отвечал

длинныеигустые,не
и только приподнялскрывали
фуражку.Его
крупныхтемно­белокурые
выпуклостей просторного
волосы,
черепа.
– Так как же, Аркадий, – заговорил опять Николай Петрович,
оборачиваясь к сыну, – сейчас закладывать лошадей, что ли? Или
вы отдохнуть хотите?
– Дома
Сейчас,сейчас,
отдохнем, папаша;
– подхватил
велизакладывать.
отец.– Эй,Петр, слышишь?

Распорядись, братец, поживее.

Петр, которыйв качестве усовершенствованного слуги не
подошел к ручке барича,атолько издали поклонилсяему,снова
нои
скрылся
– Яздесьс
под воротами.
коляской, для твоего тарантаса есть тройка, –

хлопотливо говорил Николай Петрович, между тем как Аркадий

двора,
отпрягавшему
пил водуаБазаров
изжелезного
лошадей,
закурил
ковшика,
–только
трубку
принесенного
и подошел
хозяйкойпостоялого
к ямщику,

коляска двухместная, и вот я не

знаю, кактвой приятель…
ним,
простой
– Он
пожалуйста,
–в ты
тарантасе
увидишь.
нецеремонься.
поедет, –перебилОн
вполголоса
чудесныймалый,
Аркадий. –Тыс
такой

Кучер Николая Петровича вывел лошадей.

ямщику.
– Слышь,
Ну, поворачивайся,
Митюха,– подхватил
толстобородый! –обратился Базаров к

другой, тут же стоявший ямщик

с руками,Толстобородый
прозвал? засунутыми взадние
и есть.прорехи тулупа,–барин­то тебякак

коренной.
Митюха толькошапкой тряхнул ипотащил вожжи с потной

– Живей,живей, ребята, подсобляйте, – воскликнулНиколай

на
Петрович,
В несколько
– водку
минутлошадибыли
будет! заложены;отецс сыном

поместилисьв коляске; Петр взобрался на козлы; Базаров вскочил в

покатили.
тарантас, уткнулся головойв кожаную подушку –иоба экипажа
 III
– Так вот как, наконец ты кандидат и домойприехал, – говорил
Николай Петрович, потрогивая Аркадия топо плечу, то по
колену. – Наконец!
– А что дядя? здоров? – спросил Аркадий, которому, несмотря
на
поскорееперевести
искреннюю, почти разговор
детскуюрадость,
с настроения
егонаполнявшую,
взволнованного
хотелось
на

обыденное.
– Здоров. Он хотелбыло выехать со мной к тебе навстречу, да
почему­то раздумал.
–
Добрыйпапаша!Аркадийживо
А
Дачасов
тыдолгоменя
около пяти.ждал?– спросилАркадий.

повернулся к отцу и звонко поцеловал его в

щеку.
– Какуюятебе
Николай Петрович
славную
тихонько засмеялся.
лошадь приготовил! – начал он, – ты
увидишь. И комната твоя оклеена обоями.
– А для Базарова комната есть?
– Найдется и для него.
– Пожалуйста,папаша, приласкай его. Я не могу тебе выразить,
до какой
– Недавно.
Ты недавно сним
степения дорожу
познакомился?
его дружбой.

– То­то
Главный
прошлою
предмет
зимойя
его– егоневидал.
естественныеОнчем
науки. занимается?
Даон
все знает.
Он в будущем году хочетдержать на доктора.
– А! он по медицинскому факультету, – заметил Николай
Петрович и помолчал. – Петр, – прибавил он и протянул руку, –
это,Петр
никак,
глянул
нашимужикиедут?
всторону, кудауказывал барин.Несколько
телег,
запряженных разнузданными лошадьми, шибко катились по узкому
проселку. В каждой телеге сидело по одному, много по два мужика
в тулупах нараспашку.
– Точно так­с,– промолвил Петр.
 – Куда это они едут, в город, что ли?
– Полагать надо, что в город. В кабак, – прибавил он
презрительно и слегка наклонился к кучеру, как бы ссылаясь на
него. Но тотдаже не пошевельнулся: это был человек старого
закала, не разделявший новейших воззрений.
продолжал
– Хлопотыуменя
Николай Петрович,
большие собращаясь
мужикамив
к сыну.
нынешнем
– Не году,
платят
–

оброка.[4] Что ты будешь делать?

– Асвоими наемнымиработниками тыдоволен?
их, –вот
Да,чтобеда;
– процедил
ну, сквозь
инастоящего
зубы Николай
старания
Петрович.
все ещенету.
–Подбивают
Сбрую

портят.
тебятеперь
Пахали, впрочем,
хозяйствоничего. Перемелется –мука будет. Да
занимает?
разве
– Тени нет увас,вот чтогоре,– заметилАркадий,не отвечаяна
последний вопрос.
– Я с северной стороны над балконом большую маркизу
приделал, – промолвил Николай Петрович,– теперьи обедать [5]
можно
– Что­то
навоздухе.
на дачубольно похоже будет…авпрочем,
это все
мне
пустяки.
кажется,
небо здесь…
Какой
нигде взато
мире
здесь
так воздух!
не пахнет,
Как как
славно
в здешних
пахнет!краях!
Право,Даи

умолк.
Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взглядназад и

– Конечно,– заметил Николай Петрович, – ты здесь родился,

тебе вседолжно казатьсяздесь чем­то особенным…
– Нет,
Ну, папаша,это
Однако…
это совершенно
все равно,
все равно.
гдебычеловек ни родился.

Николай Петрович посмотрел сбоку насына, и коляска

проехалас полверсты, прежде чем разговор возобновился между
ними.
– Не помню, писал ли я тебе, – начал Николай Петрович, – твоя
бывшая нянюшка, Егоровна, скончалась.
– Неужели?
Жив и нискольконе
Бедная старуха!
изменился.
А Прокофьич
Всетак жив?
же брюзжит.Вообще

ты больших перемен в Марьине не найдешь.

 – Приказчик у тебя все тот же?
– Вот разве что приказчика я сменил. Я решился не держать
больше у себя вольноотпущенных, бывших дворовых, или по
крайней меренепоручать им никаких должностей, где есть
ответственность.
effet, (Аркадий указал глазамина Петра.) Ilest libre, en
камердинер.[7] Теперь
[6]–заметил вполголоса
у меня НиколайПетрович,
приказчик[8] – новедьон –
из
дельный малый. Я ему назначил двести пятьдесят мещан:
рублей
[9] кажется,
в год.

Впрочем, –прибавил НиколайПетрович, потирая лоб и брови

рукою, что у неговсегда служило признаком внутреннего
смущения,–ятебе сейчас сказал, что ты ненайдешьперемен в
Марьине…Этоне совсем справедливо. Я считаюсвоим долгом
предваритьтебя,
–
Онзапнулся
Строгий моралист
на
хотя…
мгновеньеи
найдет мою
продолжалуже
откровенность
по­французски.
неуместною, но,

во­первых,
всегда былиособенные
это скрыть нельзя,
принципы
а во­вторых,
насчет отношений
тебеизвестно,
отца куменя
сыну.

Впрочем,ты,конечно,
Словом, эта…эта девушка, про осудитьменя.В мои лета…
будешь вправе
которую ты, вероятно, уже
слышал…
– Фенечка? –развязно спросил Аркадий.
живет
– Не
Николай
у меня.
называйее,
Петрович
Я ее поместил
покраснел.
пожалуйста,
вдоме…
громко… Ну да…
там были две онатеперь
небольшие

комнатки. Впрочем, это все можно переменить.

– Твой
Помилуй,
Насчет
приятельунас
папаша, зачем?
гостить будет…неловко…

Базарова ты, пожалуйста, не беспокойся. Он выше

всего этого.
– Ну, ты, наконец, –проговорил Николай Петрович. –
Флигелек­то плох– вотбеда.
извиняешься;
– Помилуй,какпапаша,–
тебе не совестно.
подхватилАркадий, –тыкак будто

– Конечно, мне должно быть совестно, – отвечал Николай

Петрович, все более иболее краснея.
– Полно, папаша,полно, сделай одолжение! – Аркадий ласково
улыбнулся. «Вчем извиняется!» – подумалон просебя, и чувство
снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с
ощущением какого­то тайного превосходства, наполнило его
душу. – Перестань, пожалуйста, – повторил он еще раз, невольно
наслаждаясьсознанием
он продолжал
НиколайПетрович
теретьсебелоб,
глянулнанего
собственной
ичто­токольнуло
развитостиисвободы.
из­подпальцев
его руки,которою
в сердце… Но

он тут
– Вотэтоужнаши
же обвинил себя.поляпошли, –проговорил он последолгого

молчания.
– Аэто
Да, наш.
впереди,
Только
кажется,наш
я его продал.
лес?
В –нынешнем
спросил Аркадий.
году его сводить

будут.
– Деньгибыли
Зачем ты его продал?
нужны; притом же эта земля отходит к мужикам.
– Которые тебе оброкане платят?
– Это уж их дело,а впрочем, будут же они когда­нибудь
платить.
– Жаль леса, – заметил Аркадий и стал глядеть кругом.
Места, по которым онипроезжали, не могли назваться
живописными. Поля, все поля тянулись вплоть до самого
небосклона, то слегка вздымаясь, то опускаясь снова; кое­где
виднелись небольшие леса и, усеянные редким и низким
кустарником,
изображение навились
старинных
овраги, планах
напоминая
екатерининского
глазу их собственное
времени.

Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с

худыми плотинами, и деревеньки снизкими избенками под
темными, часто до половины разметанными крышами, и
покривившиесямолотильные сарайчики с плетенными из хвороста
стенами
церкви,
деревянныес
кладбищами.Сердце
мужичкивстречались
нищие влохмотьях,
то
изевающими
кирпичные
наклонившимися
Аркадия
стояли
все
воротищами [10]
с отвалившеюся
обтерханные,на
придорожные
понемногу
крестами
возле
кое­где
сжималось.Как
плохих
ракиты
опустелых
иштукатуркой,
клячонках;как
с разоренными
ободранною
гумен,и
нарочно,
то

корой иобломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно

они
обглоданные,
толькочто
коровыжадно из чьих­тогрозных,
вырвались щипали травупоканавам.
смертоносных
Казалось,
когтей – и, вызванный жалким видом обессиленных животных,
среди весеннего красного дня, вставал белый призрак безотрадной,
бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами… «Нет, –
довольством,
подумал
преобразования
Аркадий,
нитрудолюбием;
необходимы…
– небогатыйнельзя,
край
но каких
этот,
нельзя
не ему
поражает
исполнить,
такостаться,
онни
как

приступить?..»
Такразмышлял Аркадий… а покаон размышлял, весна брала
свое.
волновалосьилоснилось
Всекругом золотисто
под тихимдыханием
зеленело,все теплого
широковетерка,
имягковсе

– деревья,кустыи травы; повсюду нескончаемыми звонкими

струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над
лишь
низменными
чернея
они пропадаливо
в нежной
лугами,томолча
зелениеще
ржи, ужеслегка
низкихяровых
перебегали
побелевшей,
хлебов,гуляли
по кочкам; красиво
изредка
грачи;

выказывались их головы в дымчатых ее волнах. Аркадий глядел,

глядел,
сбросилссебяшинель
и,понемногу ослабевая,
итаквесело,
исчезали
такиммолоденьким
егоразмышления…
мальчиком
Он

тобой
если
только
сойтись
посмотрел
– Теперь
толькоэтотебе
на
наэту
друг
славу,Аркаша;
наотца,
уж
сгорку
недалеко,
другом,
что
подняться,
тотопять
не
узнать
–ты
наскучит.
заметил
мне
другдруга
иего
дом
помогать
Николай
обнял.
Нам
будетхорошенько,
надобно
будешь
виден.
Петрович,
Мызаживем
по
теперь
–хозяйству,
не
вотправда
стоит
теснос

ли?
– Конечно, – промолвил Аркадий, – но что за чудный день
сегодня!
впрочем,
– Аркадий!
– Для
Как
Весна,
Какое…
ятвоего
грустно
согласен
весна,
приезда,
мнетвое
пора
с Пушкиным
любви!
душамоя.
явленье,
– помнишь,
Да, веснав
в Евгении
полномблеске.
Онегине: А

– раздался из тарантаса голос Базарова, – пришли мне

спичку, нечем трубку раскурить.
Николай Петрович умолк, а Аркадий, который начал было
слушать его не без некоторого изумления, но и не без сочувствия,
поспешил достать из кармана серебряную коробочку со спичками и
послал ее Базарову с Петром.
–
Петр
Хочешь
Давай,–
вернулся
сигарку?
отвечал
кколяске
Аркадий.
– закричал
и вручил
опятьБазаров.

ему вместе с коробочкой

толстую черную сигарку, которую Аркадий немедленно закурил,
распространяя вокруг себя такой крепкий и кислыйзапах
заматерелого табаку, чтоНиколай Петрович, отроду не куривший,
поневоле,
Четверть
хотя
часа
незаметно,
спустя оба
чтобы
экипажа
необидеть
остановились
сына, отворачивал
перед крыльцом
нос.

нового
слободкатож,или,
Хутор.
покрытогожелезною
деревянного красноюкрышей.
покрестьянскому
дома, выкрашенного
Это
наименованью,Бобылий
и было
серою
Марьино,Новая
краской и
 IV
Толпа дворовых не высыпала на крыльцо встречать господ;
показалась всего одна девочка лет двенадцати, а вслед за ней
вышел из дому молодой парень, очень похожий на Петра, одетый в
серую ливрейную куртку[11] с белыми гербовыми пуговицами,
и
коляски
слуга
с Базаровым
Павла
иотстегнул
Петровича
отправились
фартук
Кирсанова.
через
тарантаса.
темнуюи
Он
Николай
молча
почти
Петровичссыном
пустуюзалу,из­
отворилдверцу

за двери которой мелькнуло молодое женское лицо, в гостиную,

убраннуюуже
картуз
– Вот
и встряхивая
мы вновейшем
идома,
волосами.
–промолвил
вкусе.
– Главное,
НиколайПетрович,
надотеперь поужинать
снимая
и

отдохнуть.
– Поесть действительно нехудо, – заметил, потягиваясь,
Базаров
– Да,да,
иопустился
ужинать
надиван.
давайте,ужинать поскорее. – Николай

кстати
Петрович
и Прокофьич.
без всякой видимой причины потопал ногами.–Вот

Вошел человеклет шестидесяти, беловолосый, худой и

смуглый,вкоричневом фраке с медными пуговицами и в розовом
платочке
поклонившись
на шее.Он
гостю, отступил
осклабился,подошел
к двери и положил
к ручке
руки за спину. и,
к Аркадию

– Вотон, Прокофьич,– начал Николай Петрович, – приехал к

нам наконец… Что? как тыегонаходишь?
тотчас же нахмурилсвои
– Влучшем виде­с, – проговорил старики осклабился опять,но
густые брови. – На стол накрывать
прикажете? – проговорилон внушительно.
комнату,Евгений
– Да,
Нет,
да, пожалуйста.
благодарствуйте,
Васильич?Но не пройдетеливысперва
незачем. Прикажите ввашу
только

чемоданишко мой туда стащить да вот эту одёженку, – прибавил

он, снимая с себя свой балахон.
(Прокофьич,
– Очень какбы
хорошо. сПрокофьич,
недоумением,
возьми
взялобеими
жеих шинель.
руками
базаровскую «одёженку» и, высоко подняв ее над головою,
удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдешь к себе на
минутку?
– Да,надопочиститься, –отвечал Аркадий и направился было к
роста,
дверям,одетыйв
новэто мгновениевошел в гостиную человексреднего
темный английский сьют,[12] модный низенький
галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов.На вид
ему было лет сорок пять: егокоротко остриженные седые волосы
отливалитемным блеском, какновое серебро; лицо его,желчное,
продолговатые
замечательной:
выведенное
породистый,
но
вверх,
без прочь
морщин,
тонким
сохранил
отглаза.
земли,
особенно
необыкновенно
иВесь
юношескую
котороебольшеючастью
легким
облик
хорошибыли
резцом,
правильноеи
Аркадиева
стройность
являло
светлые,
дяди,
и следы
чистое,словно
исчезает
то изящныйи
стремление
красоты
черные,
после

двадцатых годов.
руку
ПавелПетрович
сдлинными розовыми
вынулиз кармана
ногтями, панталон
руку, казавшуюся
свою красивую
еще

крупным
красивей
предварительно
русски,
душистымиусами
поцеловался
отснежной
опалом,
европейское
доего
с белизны
иним,подал
тоесть
«shake
рукавчика,
ее
трираза
hands»,[13]
племяннику.
застегнутого
прикоснулся
онтри Совершив
одиноким
раза,по­
своими

щек, и проговорил:
–
Николай
Добро пожаловать.
Петрович представил его Базарову: Павел Петрович

– Яуже
подал
слегка идаже
наклонил
думал,
положил
свойгибкий
чтовы
ееобратно
не
станислегка
приедете
вкарман.сегодня,
улыбнулся,
– заговорилон
но рукине

показываяпрекрасные
случилось?
приятным
– Ничегоне
голосом,
случилось,
любезно
белыезубы.–
– отвечал
покачиваясь,
Аркадий,
Разве
подергивая
–так,замешкались
что надороге
плечамии

немного. Зато мы теперь голодны, как волки. Поторопи

Прокофьича, папаша, а я сейчас вернусь.
порываясьс
Оба
– Постой,
молодые
дивана.
ясчеловека
тобойпойду!
вышли. – воскликнул Базаров, внезапно
 – Кто сей? – спросил Павел Петрович.
– Приятель Аркаши, очень, по его словам, умный человек.
– Он у нас гостить будет?
– Да.
– Этот волосатый?
– Ну да.
Павел Петрович постучал ногтями по столу.
– Я нахожу, что Аркадий s’est degourdi,[14] – заметил он. – Я рад
его возвращению.
За ужином разговаривали мало. Особенно Базаров почти ничего
не говорил, но ел много. Николай Петрович рассказывал разные
случаи из своей, как он выражался, фермерской жизни, толковал о
необходимости
предстоящих правительственных
заводить мерах,о комитетах,одепутатах, о
машины и т.д. Павел Петрович медленно
похаживал
изредка отхлебывая
взад и вперед
из рюмки,
постоловой(он
наполненной красным
никогда вином,
не ужинал),
и еще

реже произнося какое­нибудь замечание или, скорее, восклицание,

новостей,
вроде «а!эге!
ноонгм!».
ощущалнебольшую
Аркадий сообщилнеловкость,ту
несколько петербургских
неловкость,

которая обыкновенно овладеваетмолодым человеком, когда он

только чтоперестал бытьребенкоми возвратилсяв место, где
привыкливидеть
свою
развязностью
«отец»,
хотелось,
речь,произнесенным,
иизбегал
выпил
налил
и считатьего
все
слова«папаша»
себевино.Прокофьич
в стакан
правда,
ребенком.Он
гораздо
идаже
сквозь
не
больше
раззаменилего
спускал
без
зубы;с
нужды
вина,
с чем
него
растягивал
излишнею
самому
словом
глаз и

только губами пожевывал.Послеужина всетотчас разошлись.

халате
– Ачудаковату
возле его постели
тебя дядя,
и –говорил
насасываяАркадию
короткую
Базаров,
трубочку.
сидяв
–
он
выставку
красавцем
Щегольствокакое
в свое
– Даведьтыне
время.Я
посылай!
был, голову
когда­нибудь
вдеревне,
знаешь,
кружил
– ответил
подумаешь!
расскажу
женщинам.
Аркадий,–ведь
тебе
Ногти­то,
его историю.
ногти,
он львом
Ведь
хотьна
был

жаль,
воротнички,точно
– Да,вот
некого.что!По
Явсе
каменные,
старой,
смотрел:
и значит,памяти.
подбородок
этакие унего
так аккуратно
Пленять­тоздесь,
удивительные
выбрит.
Аркадий Николаич, ведь это смешно?
– Пожалуй; только он, право, хороший человек.
– Архаическое явление! А отец у тебя славный малый. Стихи он
напрасночитаетив
– Отецуменя золотойчеловек.
хозяйстве врядлисмыслит, ноондобряк.

– Заметил литы,что он робеет?

Аркадий качнул головою, как будто онсам не робел.
романтики!Разовьют
– Удивительноедело,–
в себе нервнуюсистему
продолжал Базаров,
до раздражения…ну,
– эти старенькие

равновесие и нарушено. Однако прощай! В моей комнате

английский рукомойник, а дверь не запирается. Все­таки это
поощрять надо – английские рукомойники, тоесть прогресс!
Базаров ушел,а Аркадием овладело радостное чувство. Сладко
засыпать трудились
которым в родимомдоме,на
любимые руки,
знакомой
бытьпостели,под
может руки одеялом,над
нянюшки, те

ласковые, добрые и неутомимые руки. Аркадий вспомнил

Егоровну,ивздохнул, и пожелалей царствия небесного…О себе
он не
И ониБазаров
молился. заснули скоро,нодругие лицавдомедолго еще

не спали. Возвращение сына взволновало Николая Петровича. Он

лег
кабинете,на
котором
думал
в постель,но
долгие
слабоширокомгамбсовом
думы.
тлелнезагасил
каменный
Братегосвечкии,
уголь.
сиделкресле,
ПавелПетрович
далеко
подперши не
[15]заполночь
перед
рукою
камином,в
разделся,
всвоем
голову,

только китайские красные туфли без задков сменили на его ногах

лаковые полусапожки. Он держал в руках последний нумер
Galignani,[16] ноонне читал; он глядел пристально в камин, где, то
замирая,
где бродили
они: выражение
то вспыхивая,вздрагивало
его мысли,ноневодном
его лица было сосредоточенно
голубоватое
только прошедшем
пламя…Бог
и угрюмо,бродили
чего
знает,
не

бывает,
маленькойкогда
заднейкомнатке,
человек занят
на большом
однимисундуке,сидела,
воспоминаниями.
вголубой
Ав

душегрейке[17]
волосах,
дремала, молодая
то посматривала
и женщина,
с наброшенным
на Фенечка,и
растворенную
белымплатком
то дверь,
прислушивалась,
из­за
натемных
которой
то

виднелась детская кроватка ислышалось ровное дыхание спящего

ребенка.
 V
На другое утро Базаров раньше всех проснулся и вышел из дома.
«Эге! – подумал он, посмотрев кругом, – местечко­то неказисто».
Когда Николай Петрович размежевался с своими крестьянами, ему
пришлось отвести под новую усадьбу десятины четыре совершенно
ровного
сад,
принимались,
оказались
выкопал
иголого
солонковатого
прудидва
впруде
поля. Он
водынабралось
вкуса.Одна
построил
колодца;но
дом,службы
толькобеседка
молодыедеревца
оченьмало,
и ферму,разбил
изисиреней
колодцы
плохо
и

акаций
скотный двор, на конюшню,
Базароввнесколько
которыми
порядочно
тотчас разрослась;
свел
минут
знакомство,
отыскал
обегал
в нейиногда
все
двух
и дорожки
отправилсяс
дворовых
пили сада,
чайиобедали.
мальчишек,
зашелна
ними вс

небольшое
– Начтотебе
Авотболотце,с
начто,–
лягушки,барин?–
версту
отвечалему
от усадьбы,
спросилего
Базаров,
за лягушками.
один
который
из мальчиков.
владел

буду
особенным
хотя
лягушку
так какмыстобой
знать,чтоиу
он никогда
распластаю
уменьем
ненасвнутри
теже
потакал
да
возбуждать
посмотрю,чтоу
лягушки,
имделается.
и кобходился
себе
толькочтонаногах
нее
довериев
там
с ними
внутри
людях
небрежно,
делается;а
ходим,яи
низших,
–я

– Да на что тебе это?

придется.
– А чтобы не ошибиться, если ты занеможешь имне тебя лечить

– Разве ты дохтур?
Чудно!
– Да.
Васька, слышь, барин говорит, чтомыс тобой теже лягушки.

белою,
босой.
– Яихбоюсь,
как лен, головою,
лягушек­то,–
в сером
заметилВаська,
казакине сстоячим
мальчик
воротником
лет семи,с
и

– Чего бояться? разве они кусаются?

– Ну, полезайте в воду, философы, – промолвил Базаров.
Между тем Николай Петровичтожепроснулся и отправилсяк
Аркадию, которого застал одетым. Отец и сын вышли на террасу,
под навес маркизы; возле перил, на столе, между большими
букетами сирени, уже кипел самовар. Явилась девочка, та самая,
не
которая
голосомпроговорила:
– Федосья
накануне
Николавна
первая встретила
совсем
приезжихна
здоровы, крыльце,
прийти неитонким
могут;

приказали вас спросить, вам самим угодно разлить чай или

прислать
Петрович.
– ЯсамДуняшу?
– Ты,
разолью,
Аркадий,счем
сам,– поспешно подхватилНиколай

пьешь чай, со сливками или с

лимоном?
вопросительно
–
Николай
Со сливками,–
Петровичс
произнес:отвечал
– Папаша?
Аркадий и, помолчав немного,

замешательством посмотрел на сына.

– Что? – промолвил он.
Аркадий опустил глаза.
– Извини, папаша, еслимой вопрос тебе покажется
неуместным,– начал он, – но ты сам, вчерашнею своею
откровенностью, меня вызываешь на откровенность… ты не
рассердишься?..

– Говори.
– Ты мнедаешь смелость спросить тебя…Неоттого лиФен…
не оттого ли она не приходитсюда чай разливать, что я здесь?
Николай Петрович слегка отвернулся.
– Может быть, – проговорил он наконец, – она предполагает…
она стыдится…
мыслей
Аркадийбыстро
– Напрасножона
(Аркадиюочень
вскинул
стыдится.
глаза
Во­первых,
на отца. тебе известен мойобраз

было приятно произнести эти слова), а во­

вторых –захочулия хоть на волос стеснять твою жизнь, твои
привычки? Притом,я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если
ты
это
особенности
позволил
заслуживает:
ей жить
во стобой
всяком пододною
случае,
такому
сын
кровлей,стало
отцу,
отцукоторый,
не судья,ив
быть
какты,
она
я,ив
нивчем неособенности
стеснялмоей свободы.
никогда и
Голос Аркадия дрожал сначала:он чувствовал себя
великодушным, однако в то же время понимал, что читает нечто
вроде наставления своему отцу; но звук собственных речей сильно
действует на человека, и Аркадий произнес последние слова
твердо, даже с эффектом.
предположения
пальцы
– Спасибо,Аркаша,
его опятьзаходили
действительно
– глухопозаговорил
справедливы.
бровям Николай
иКонечно,
по лбу.
Петрович,и
еслиб
–Твои
эта

не
говорить
девушка не
с тобой
стоила…
об Это
этом;ноты
легкомысленная прихоть. Мне нелегко
понимаешь, что ей трудно было
прийти
– Втаком
сюда притебе,
случае, яособеннов
сам пойдупервый
кней,–
день
воскликнул
твоегоприезда.
Аркадий с

растолкую,
там…
новым
Николай
– Аркадий,–
Ятебя
приливом
чтоейнечего
Петрович
не предварил…
началон,
великодушных
тожевстал.
менястыдиться.
– сделай
чувстви
одолжение…
вскочил какжеможно…
со стула. – Я ей

Петрович
Сердце
неизбежнаястранность
Но Аркадий
его
посмотрел
забилось…
уже не
емувслед
будущих
слушал
Представиласьлиему
его
и отношений
в исмущенье
убежал междуим
сопустился
террасы.
вэто мгновение
Николай
на стул.

и сыном,
сознавал лион,что едвалине большее бы уважение оказал ему
Аркадий, если б он вовсене касался этого дела, упрекал ли он
самого
нем, нов
себявиде
вслабости
ощущений
– сказать
–итотрудно;
неясных;
всеэти
а с лица
чувствабылив
не сходила

краска,
какого­то
Николаевна,точно,
Но Послышались
–какМы
же
и сердце
познакомились,отец!
ласкового
ты не билось.
сказал
торопливые
сегодняне
идоброго
мне, что
шаги,
совсемздорова
у–торжестваналице.
меня
и
воскликнул
Аркадий
есть брат?Ябы
вошел
ипридетпопозже.
он свыражением
на –террасу.
уже
Федосья
вчера

вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.

раскрыть
НиколайПетрович
объятия… Аркадийбросился
хотел что­то вымолвить,
емуна шею.
хотел подняться и

– Что это? опять обнимаетесь?– раздался сзади ихголос Павла

Петровича.
Отеци сын одинаково обрадовались появлению его в эту
минуту; бываютположения трогательные, из которыхвсе­таки
хочется поскорее выйти.
 – Чему ж ты удивляешься? – весело заговорил Николай
Петрович. – В кои­то веки дождался я Аркаши… Я со вчерашнего
дня и насмотреться на него не успел.
– Явовсене удивляюсь, –заметил Павел Петрович, – я даже сам
На
не прочь
прикосновение
Аркадийподошел
нем был к дядеиусов.
с нимобняться.
изящныйутренний,
его душистых снова
в Павел
английском
почувствовал
Петрович
вкусе,
на
присел
щекахсвоих
костюм;
кстолу.
на

голове красовалась
повязанный галстучекмаленькаяфеска.
намекали насвободу Эта фескаи небрежно
деревенской жизни; но
тугие воротнички рубашки, правда, не белой, а пестренькой, как
оно Его
упиралисьввыбритый
–иГде
следуетдля
же
дома
новый
нет;он
твойприятель?
утреннего
подбородок.
обыкновенно
туалета,
–спросилон
встает
с обычною
ранои
Аркадия.
неумолимостью
отправляется

он
куда­нибудь.
церемоний
намазывать
– Как
Да, придется.
это
нелюбит.
маслона
Главное,
заметно.–
Онхлеб.
заехалсюда
не –надо
ПавелПетрович
Долгоонунас
обращать
подорогекотцу.
прогостит?
наначал,
него внимания:
не торопясь,

– Аотецего где живет?

– В нашей же губернии, верст восемьдесят отсюда.Унего там
небольшое
– Тэ­тэ­тэ­тэ…
именьице. Он был
То­то явсе
прежде
себя спрашивал:
полковымдоктором.
гдеслышал я эту

фамилию: Базаров?.. Николай, помнится, в батюшкиной дивизии

был лекарьБазаров?
– Кажется,
Точно,точно.
был. Такэтот лекарьего отец.Гм! – Павел Петрович

повел усами. – Ну, а сам господин Базаров, собственно, что такое? –

спросил он с расстановкой.
– Что такое Базаров? – Аркадий усмехнулся. – Хотите,
дядюшка,
– Сделайодолжение,
я вам скажу, что
племянничек.
он,собственно, такое?

– Он нигилист.[18]
на –воздухнож
Как? – спросил
с куском
Николаймасланаконце
Петрович, а Павеллезвияи
Петровичподнял
остался

неподвижен.
 – Он нигилист, – повторил Аркадий.
– Нигилист, – проговорил Николай Петрович. – Это от
латинского nihil, ничего, сколько я могу судить; стало быть, это
слово означаетчеловека, который… который ничего не признает?
– Скажи: которыйничего неуважает, –подхватил Павел
Петрович и сновапринялся за масло.
заметил
– Аэто
Который
Аркадий.
не всеравно?
ко всему –спросил
относитсяПавелПетрович.
с критической точки зрения, –

– Нет, невсе равно.Нигилист –это человек, который не

ни
склоняется перед какими авторитетами, который не принимает
ни одногопринципа на веру, какимбы уважением ни был окружен
этот принцип.
– Ичтож, этохорошо? – перебил Павел Петрович.
– Смотря как кому, дядюшка. Иному отэтого хорошо, аиному
очень дурно.
века,
выговаривал
напротив,
– Вот
мыполагаем,
как.
произносил
это
Ну, это,
словомягко, безна принсипов
я «прынцип»,
вижу,
что непо нашей
французский
налегая
части.
на (Павел
первый
Мы,
манер,
людислог),
Петрович
Аркадий,
старого
без

принсипов, принятых, как ты говоришь, на веру, шагу ступить,

дохнуть нельзя. Vous avez changétout cela,[19]дайвам бог здоровья
господа…
и генеральский
как бишь?
чин,[20] а мы тольколюбоваться вами будем,

– Нигилисты, – отчетливо проговорил Аркадий.

– Да. Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим,
как
пространстве;атеперь
Петрович,
Николай
выбудете
мне
Петрович
пора существовать
питьмойкакао.
позвонил
позвони­ка,
и закричал:
в пожалуйста,
пустоте,
«Дуняша!»
в брат,Николай
безвоздушном
Но вместо

Дуняши натеррасу вышласама Фенечка. Этобыла молодая

женщиналет двадцати трех,вся беленькаяи мягкая, стемными
нежными
волосами ручками.На
иглазами,сней
красными,
было опрятное
детски­пухлявыми
ситцевое платье;
губкамии
голубая

новая косынка легко лежала на ее круглых плечах. Она несла

большую чашкукакаои, поставивее перед Павлом Петровичем,
вся застыдилась: горячая кровь разлиласьалою волной под тонкою
кожицей ее миловидного лица. Она опустила глаза и остановилась
у стола, слегка опираясь на самые кончики пальцев. Казалось, ей и
совестно было, что она пришла, и в то же время она как будто
чувствовала,
смутился.
ПавелПетрович
чтоимелаправо
строгонахмурил
прийти. брови, а НиколайПетрович

– Здравствуй, Фенечка, – проговорил он сквозь зубы.

– Здравствуйте­с, – ответила онанегромким, но звучным
голосоми,глянув искоса на Аркадия, который дружелюбно ей
улыбался, тихонько вышла.Она ходила немножко вразвалку, но и
это к ней пристало.
На террасев течение нескольких мгновений господствовало
голову.
молчание. ПавелПетрович похлебывал свойкакаоивдруг поднял

– Воти господин нигилист к нам жалует,– промолвилон

вполголоса.

полотняное
Действительно,
пальто посаду,
ипанталоны
шагая через клумбы, шел Базаров. Его
были запачканы в грязи; цепкое
то
правой
болотное
живое.
рукеон
растениеобвивало
Он быстро
держал небольшоймешок;
приблизился
тулью[21]
к егостаройкруглой
террасе
вмешке
и, качнув
шевелилось
шляпы;в
головою,
что­

промолвил:
вернусь;
– Здравствуйте,
надовот господа;извините, что опоздал к чаю,сейчас
этих пленниц к месту пристроить.
– Что этоувас,пиявки?– спросил Павел Петрович.
– Нет,
Выихедите
лягушки.
или разводите?

– Дляопытов,
Этоон их –равнодушно
резать станет,проговорил
– заметилПавел
Базарови
Петрович.
ушел вдом.
– В

украдкойпожал
принсипы
Аркадий
несверит,а
сожалением
в лягушекверит.
посмотрел надядю,иНиколай Петрович

плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что

сострил неудачно,изаговорил о хозяйстве и оновом управляющем,
который
«дибоширничает»
накануне иот
приходил
рук отбился.
к нему жаловаться,
«Такой уж онЕзоп,
что работник
–сказалон
Фома

между прочим, – всюду протестовал себя[22]дурным человеком;

поживет и с глупостью отойдет».
 22 дурным человеком; поживет и с глупостью
протестовал себя!—1
отоидет».
 VI
Базаров вернулся, сел за стол и начал поспешно пить чай. Оба брата
молча глядели на него, а Аркадий украдкой посматривал то на отца,
то на дядю.
– Вы далеко отсюда ходили? – спросил наконец Николай
Туту васболотце
Петрович.
пять– бекасов,[23] есть, возле осиновой рощи.Явзогнал штук

ты можешь убить их, Аркадий.

– А вы не охотник?
– Нет.
– Высобственно физикой занимаетесь? – спросил в свою
очередь Павел Петрович.
– Физикой,
Говорят, германцыв
да;вообще естественными
последнее время
науками.
сильно успелипоэтой

части.
– Да, немцыв этом наши учители, – небрежно отвечал Базаров.
ради
Слово
иронии,
«германцы»
которой, однако,
вместо «немцы»Павел
никто не заметил.
Петровичупотребил

– Выстоль высокого мнения о немцах? – проговорил с

изысканною учтивостью ПавелПетрович. Онначинал чувствовать
тайное раздражение. Его аристократическую натуру возмущала
совершенная развязность Базарова. Этот лекарский сын не только
не робел, он даже отвечал отрывисто и неохотно, и в звуке его
голоса было что­то грубое, почти дерзкое.
– Тамошние
Так, так. Ну,а
ученыедельный ученых вы, вероятно, не
обрусскихнарод.
имеете
столь лестного понятия?
Петрович,
– Пожалуй,
Этоочень
выпрямляя
чтопохвальное
так.стани закидывая
самоотвержение,
головуназад.–Нокак
–произнес Павелже

нам
Мне
никаких
– скажут
Аркадий
Да авторитетов?
зачемже
дело,я
Николаич
ясоглашаюсь,
стануих
Неверитеим?
сейчас
признавать?
воти
сказывал, что вы не
все. Ичемуя буду
признаете
верить?
 – А немцы все дело говорят? – промолвил Павел Петрович, и
лицо его приняло такое безучастное, отдаленное выражение, словно
он весь ушел в какую­то заоблачную высь.
не хотелось
–
Павел
Не все,
Петрович
продолжать
– ответил
взглянул
ссловопрение.
коротким
на Аркадия,
зевкомБазаров,
как быжелаясказать
которомуявно
ему:

«Учтив твой друг, признаться».

усилия,
– Что–янемцев,
касается догрешныйчеловек,
меня, – заговорилнежалую.О
онопять, не без некоторого
русских немцах
немцы
я уже не
мнене по нутру.
упоминаю: известно,
Еще прежние
чтоэтотуда­сюда;
за птицы.Нои
тогда у них
немецкие
были

– ну, там Шиллер,[24] что ли, Гётте[25]… Брат вот им особенно

благоприятствует…
материалисты…
перебил
– Порядочный
Базаров. химикв
А теперь
двадцать
пошли
раз всекакие­то
полезнее всякого
химики
поэта,–
да

– Воткак, – промолвил Павел Петрович и,словно засыпая,чуть­

воскликнул
чуть– приподнял
Искусствонаживать
Базаров
брови.–Вы,стало
с презрительною
деньги, илиискусства
быть,
усмешкой.
нет более
непризнаете?
геморроя! –

– Так­с,так­с.Вот как вы изволите шутить. Это вы все, стало

быть,
– Яужедоложил
отвергаете?Положим.
вам, Значит, вы веритеводну науку?
что ни во что не верю; и что такое наука –
наука
вообщевообще?
не существует
Есть вовсе.
науки, какесть ремесла, звания;анаука

принятых,постановлений
– Очень хорошо­с.Ну,а насчет других, в людском быту
вы придерживаетесь такого же
отрицательного
– Что это, допрос?
направления?
–спросил Базаров.

ПавелПетрович слегка побледнел…Николай Петровичпочел

должным
– Мы когда­нибудь
вмешаться вразговор:
поподробнеепобеседуем об этом предмете с

вами,
выскажем.
любезный
С своей
Евгений
стороны,
Васильич;
я очень
и ваше
рад,мнение
что вы
узнаем,
занимаетесь
исвое

естественнымиоткрытиянасчет
удивительные удобрений что Либих[26] сделал
науками. Я слышал,
полей. Вы можете мне
помочь в моих агрономических работах: вы можетедать мнекакой­
нибудь полезный совет.
– Я к вашим услугам, Николай Петрович; но куда нам до
Либиха! Сперва надо азбуке выучиться и потом уже взяться за
книгу,
«Ну,ты,явижу,
амы еще аза вглазаточно нигилист»,
[27]невидали.
– подумал Николай
Петрович.
– Все­таки позвольте прибегнуть квам при случае, – прибавил
он вслух. – А теперь нам, я полагаю, брат, порапойти потолковать
с приказчиком.
Павел Петрович поднялся со стула.
– Да,– проговорил он, ни на кого не глядя, – беда пожить этак
годков пятьв деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак
дураком станешь.Ты стараешьсяне забытьтого,чему тебя учили, а
там – хвать!–
путные людиэтакими
оказывается, что все это вздор,и тебе говорят, что
пустяками больше не занимаются и что ты,
мол, отсталый колпак.[28] Что делать! Видно, молодежь, точно,
умнее нас.
вышел;
Павел
– Что,он
Николай
Петрович
всегда
Петрович
увас
медленно
такой?
отправился
повернулся
– хладнокровно
вследзаним.
на каблуках
спросили медленно
Базаров у

Аркадия, как только дверь затворилась за обоими братьями.

заметилАркадий. –Ты егооскорбил.
– Послушай, Евгений, тыужеслишком резко с ним обошелся, –

все –самолюбие,
Да, стану яих
львиные
баловать,этихуездных
привычки, аристократов! Ведьэто
[29] фатство.[30] Ну, продолжал
бы свое поприще в Петербурге, коли уж такой у него склад… А
впрочем, богс нимсовсем!Я нашелдовольно редкий экземпляр
водяного жука, Dytiscus marginatus,знаешь? Ятебеего покажу.
– Я тебе обещался рассказать его историю, – начал Аркадий.
– Историю жука?
– Ну,полно, Евгений. Историю моего дяди.Ты увидишь, чтоон
не такой чем
достоин, человек,каким
насмешки. тыеговоображаешь. Он скорее сожаления

– Надо
Я не спорю;
быть справедливым,
да что он тебеЕвгений.
такдался?

– Это изчегоследует?
 – Нет, слушай…
И Аркадий рассказал ему историю своего дяди. Читатель найдет
ее в следующей главе.
 VII
Павел Петрович Кирсанов воспитывался спервадома, так же как и
младший брат его Николай, потом в Пажеском корпусе.[31] Он с
детства отличался замечательною красотой; к тому же он был
самоуверен, немного насмешлив и как­то забавно желчен – он не
мог не нравиться. Онначал появляться всюду,кактолько вышел в
офицеры.Его
дурачился, даженосили
ломался;но
на руках,ион
и этокнемушло.
самсебя
Женщиныотнего
баловал,дажес

ума сходили, мужчины называли его фатом и втайне завидовали

ему.
которого
НиколайПетрович
Онжил,как
любил искренно,
прихрамывал,
ужесказано,
хотя черты
нисколько
наодной
имел маленькие,
нанего
квартиренеприятные,
с походил.
братом,

но несколько грустные, небольшие черные глаза и мягкие жидкие

волосы; онохотно ленился, ноичитал охотно, и боялся общества.
смелостию
Павел
светскою
Петровични
молодежью)
и ловкостию
одноговечера
и(он
прочел
ввел было
всего
непроводил
гимнастику
пять­шесть
дома,славился
в французских
модумежду

книг. Надвадцать восьмом годуот роду он уже был капитаном;

которую
блестящая
В то времяв
не
карьера
забыли
петербургскомсвете
ожидала
до его.Вдругвсе
сих пор,изредкапоявлялась
княгиня
изменилось.
Р. У женщина,
ней был

благовоспитанный и приличный, но глуповатый муж и не было

детей.
Россию,
легкомысленную
удовольствиям,
Онавообще
внезапноуезжала
танцевала
кокетку,сувлечением
веластранную
до упаду,
за границу,
хохотала
жизнь.
предавалась
внезапно
и шутила
Она
возвращаласьв
всякого
с слылаза
молодыми
рода

людьми,
по ночамплакала
которых принимала
имолилась,перед
ненаходила
обедом внигдепокою
полумраке гостиной,
и частодоа

самого утра металасьпо комнате,тоскливо ломая руки,или сидела,

вся
и
превращалась
малейшее
золотогоцвета
точно
бледнаяи
бросалась
развлечение.
холодная,
всветскую
и тяжелая,
навстречу
надПсалтырем.
Она
даму,
как
былаудивительно
сновавыезжала,
всему,что
золото,День
падала
могло
наставал,
смеялась,
сложена;
ниже
доставитьей
и колен,
онаснова
болтала
еекоса
но
красавицей ее никто бы не назвал; во всем ее лице только и было
хорошего, что глаза, и даже не самые глаза – они были невелики и
серы, – но взгляд их, быстрый и глубокий, беспечный до удали и
задумчивыйдоуныния, – загадочный взгляд.Что­то необычайное
светилосьвнем, даже тогда, когда язык ее лепетал самые пустые
речи. Одевалась
одном бале, протанцевал
она изысканно.
с ней мазурку,
Павел Петрович
в течение которой
встретил она
еена
не

сказала
Привыкшийк
легкость
мучительнее,
ниодного
торжестване
еще
победам,
крепче
путного
он
привязался
охладила
итут
слова, скоро
ик его.
влюбилсяв
этойдостиг
Напротив:
женщине,
своей
неестрастно.
в цели;
онеще
которой,
но

даже тогда, когда она отдавалась безвозвратно, всееще как будто

находилась
оставалось во
проникнуть.Что
что­то
власти
гнездилось
заветное
каких­то
вэтой
и тайных,
недоступное,
душе длянее
– бог куда
весть!
самой
никто
Казалось,
неведомых
немог
она

сил;
их прихотью.Всеее
они играли ею, какхотели;
поведение представлялоряд
ее небольшой ум несообразностей;
не мог сладить с

единственные
подозренияеемужа,
любовь
тем, когоизбирала,
ее отзывалась
письма,
и слушала
она
печалью:
которые
написала
егоиглядела
она
моглибывозбудить
куже
человеку
не смеялась
на него
почтиейчужому,
с исправедливые
недоумением.
не шутила ас

Иногда,большею
холодный
она запиралась
ужас; улицоее
себя
частью
впринимало
спальне,
внезапно,
ивыражение
это
горничная
недоумение
мертвенноеидикое;
еемогла
переходило
слышать,
в

разрывающуюи
после
он
припав
домой
себя,
окончательной
посленежного
ухом
а сердце
кзамку,
горькую
всеныло.Он
ее
неудачи.
свидания,
глухие
досаду,
«Чего
рыдания.
Кирсанов
однажды
которая
жехочу
Нечувствовал
раз,
поднимается
подарил
я еще?»
возвращаяськ
наспрашивал
–
ей сердцету
кольцо
всердце
себе
с

Я?–
вырезанным
– Да,–ответил
Чтоэто?–спросила
на
спросила
камне
он, сфинксом.
– онаи
иэтотсфинкс
она,– сфинкс?
медленно
– вы.подняла на него свой

загадочный взгляд. – Знаете ли, что это очень лестно? – прибавила

странно.
онаТяжелобыло
с незначительною
Павлу Петровичу
усмешкой,адажеглаза
тогда,когда
гляделикнягиня
все также
Р.его
любила; но когда она охладела к нему, а это случилось довольно
скоро, он чуть с ума не сошел. Он терзался и ревновал, не давал ей
покою, таскался за ней повсюду; ей надоело его неотвязное
преследование, и онауехала за границу.Он вышел в отставку,
отправился
стыдилсясамогосебя,он
краях,
несмотряна
то гоняясь
вслед
просьбы
за нею,
княгиней;
приятелей,
негодовал
то с намерением
годанасвое
начетыре
увещания ее он
малодушие…
теряя
провел
начальников,
из но
виду;
вчужих
ничто
он
и

Бадене
не
обаятельныйобраз
помогало.Ее образ,
слишком
этотнепонятный,
глубоковнедрился
почти бессмысленный,но
в егодушу. В

[32] он как­то опять сошелся с нею по­прежнему; казалось,

уже
навсегда.
мере,
никогда
былокончено:
остатьсяее
еще
Предчувствуя
она так
другом,как
страстно
огонь
неизбежную
вспыхнул
его
будто
не разлуку,онхотел,по
любила…
дружба
впоследний
стакою
ночерез
раз
женщиной
месяц
крайней
и угас
все

была возможна… Она тихонько выехала из Бадена и с тех пор

зажить
постоянноизбегала
Как
сохранил
отравленный,
старою
все привычки
жизнью,
бродилонс
Кирсанова.
но
светского
ужеместа на место;в онеще
немогпопасть
Он человека;он
вернулся Россию,
в мог
прежнююколею.
похвастаться
выезжал,
попытался
он

двумя­тремя новымипобедами; ноонужене ждал ничего

особенного ни отсебя, ни от другихи ничего не предпринимал. Он
состарился, поседел;сидеть по вечерамвклубе, желчно скучать,
равнодушно поспоритьв холостомобществе стало для него
потребностию, – знак, как известно, плохой. О женитьбе он,
бесцветно,
разумеется,бесплодноибыстро,
и недумал. Десять страшно
лет прошло
быстро. Нигде
таким время
образом,
так

не бежит,какв России; втюрьме, говорят,оно бежит еще скорей.

Однажды за обедом, в клубе, Павел Петрович узнал о смерти
княгини Р.Она скончалась в Париже,в состоянии, близком к
помешательству.Он
клуба,
не
времени
находилосьданноеим
разгадка.
крестообразную
вернулся
останавливаясь,
онполучил
домой
черту
встал
раньше
как
пакет,
княгине
и велелаему
вкопанный,
из­за
адресованный
обыкновенного.
кольцо.
стола и
близ
сказать,
долгоходил
Онапровела
карточных
на что
Через
его крест
покомнатам
имя:
по
игроков,но
несколько
сфинксу
внем
–вот
 Это случилось в начале 48­го года, в то самое время, когда
Николай Петрович, лишившись жены, приезжал в Петербург. Павел
Петрович почти не видался с братом с тех пор, как тот поселился в
деревне: свадьба Николая Петровича совпала с самыми первыми
днями
границы,
знакомства
он отправился
ПавлаПетровича
к нему с намерением
скнягиней. Вернувшись
погостить у из­за
него

месяца два, полюбоваться его счастием, но выжил у него одну

слишкомвелико.
только
Петровичпотерял
неделю. ВРазличиев
48­мгоду
жену, эторазличие
Павел
положении
Петрович
уменьшилось:
обоих потерял
братьевбыло
Николай
свои

воспоминания; после смерти княгини он старалсянедумать о ней.

Но у Николая оставалось чувство правильно проведенной жизни,
на
молодость
сын
вступалв
похожих
вырастал
на
прошла,
тосмутное,
надежды,надежд,
наего
астарость
глазах;
сумеречное
Павел,напротив,
еще не
похожих
настала.
время, одинокий
время
сожаления,
сожалений,
холостяк,
когда

другого:
Николай
Этовремябыло
– Я непотерявсвое
Петрович
зовутеперь
(он
труднее
прошедшее,он
назвал
тебядля
всвою
Павла
Марьино,
деревню
всепотерял.
Петровича,
–сказал
этим чем
именем
емуоднажды
для всякого
в честь

жены), –тыи при покойнице там соскучился, атеперь ты, я думаю,

там с тоски пропадешь.
– Ябылеще глуписуетлив тогда,– отвечал Павел Петрович, –
спозволишь,
тех пор я угомонился,
я готов навсегда
если унетебя
поумнел.
поселиться.
Теперь, напротив, еслиты

Вместоответа Николай Петровичобнялего; но полторагода

прошло после этого разговора, прежде чем Павел Петрович
решилсяосуществить свое намерение. Зато, поселившись однажды
в деревне,он уже не покидал ее,дажеи в те три зимы, которые
Николай Петрович провел в Петербурге с сыном. Онстал читать,
все больше по­английски;онвообще всю жизнь свою устроил на
выборы,
и
сближаясь
английский
пугая помещиков
гдеспредставителями
вкус,
он большею
редко
старогопокроя
видался
частиюновогопоколения.
помалчивал,
с соседями
либеральными
ивыезжал
лишьвыходками
И
изредка
теидругие
толькона
дразня
ине

считали
аристократические
егогордецом; ите изадругиеего
манеры, слухи оего
уважализа зато, что он
победах; егоотличные,
прекрасно одевался и всегда останавливался в лучшем номере
лучшей гостиницы; за то, что он вообще хорошо обедал, а однажды
даже пообедал с Веллингтоном[33] у Людовика­Филиппа;[34] за то,
что онвсюду возил ссобою настоящий серебряныйнесессер и
походную ванну;зато, что от него пахло какими­то
необыкновенными,
что он играл
удивительно
в вист ивсегда
«благородными»
проигрывал;
духами;зато,
наконец, его
уважалитакжезаего
мастерски безукоризненную честность. Дамы находили

его очаровательным меланхоликом, нооннезнался с дамами…

– Вот видишь ли, Евгений,–промолвил Аркадий, оканчивая
свой рассказ, – как несправедливоты судишь о дяде!Яуже не
говорю отом, что он не раз выручалотцаиз беды, отдавал ему все
свои
разделено,–
вступается заноон
деньги,– крестьян;
имение,
всякому
правда,
ты,может
рад помочьи,между
говоря
быть,
с ними,
не знаешь,
он
прочим,
морщится
унихне
всегда
и

нюхает одеколон…
глуп.
– Известное
Может
Какие он
быть,
мне
дело:нервы,
только
давал полезные
унего
– перебилБазаров.
сердцепредоброе.
советы… особенно…
И он далеконе
особенно

насчет отношений к женщинам.

– Ага! На своем молоке обжегся, на чужую воду дует.Знаем мы
это!
– Ну,словом, – продолжал Аркадий, –он глубоко несчастлив,
поверь мне; презирать его – грешно.
– Дакто егопрезирает? – возразил Базаров. – А я все­таки
скажу, что человек, который всюсвою жизньпоставил накарту
женской
того, что любвии,когда
ни начто не стал
емуспособен,
этукартуэтакой
убили,человек
раскиси–опустилсядо
не мужчина,

не самец. Ты говоришь, что он несчастлив: тебе лучше знать; но

дурь изнего невсявышла. Я уверен,чтоон не шутя воображает
себя дельным человеком, потому что читаетГалиньяшку ираз в
месяц избавит мужика от экзекуции.
заметил
– ДаАркадий.
вспомни его воспитание, время, в которое он жил, –

– Воспитание? – подхватил Базаров. –Всякий человек сам себя

времени
воспитать– должен
отчего я– от
ну него
хоть зависетьбуду?
какя,например…Пускай
Ачтожекасаетсядо
лучше оно
зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что
за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы,
физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй­ка
взгляду?
анатомиюглаза:
лучше
И обаприятеля
смотреть
Это всежука.
откудатут
романтизм,
отправились
взяться,
чепуха,
в комнату
какгниль,
тыБазарова,
говоришь,
художество.Пойдем
вкоторой
загадочному
уже

успел установиться какой­то медицинско­хирургический запах,

смешанныйс запахом дешевоготабаку.
 VIII
Павел Петрович недолго присутствовал прибеседе брата с
управляющим, высоким и худым человеком ссладким чахоточным
голосом и плутовскими глазами, который на все замечания Николая
Петровича отвечал: «Помилуйте­с, известное дело­с» – и старался
новый
домоделанная
представить
ладхозяйство
мужиковпьяницами
мебельскрипело,как
изсырогоиворами.
дерева.
немазаное
Николай
Недавнозаведенное
колесо,трещало,
Петрович как
на
не

унывал, но частенько вздыхали задумывался: он чувствовал, что

Аркадийсказал
без денегдело непойдет,а
правду:Павел
деньгиу
Петровичне
него почтивсеперевелись.
разпомогал своему

брату;
как бынераз,видя,
извернуться,как
Павел
он билсяи
Петрович
ломал
медленно
себеголову,
подходил кокну и,
придумывая,

засунув руки в карманы, бормотал сквозьзубы:«Mais je puis vous

дрязги
Николай
самого
donner наводили
de
ничегонебыло,
Петрович,
l'argent»,
нанего
несмотря
итоску;
онпредпочел
[35]–идавалнапритомему
все
емусвое
денег;нов
удалиться.
рвение
постоянноказалось,
иэтот
трудолюбие,
Хозяйственные
день унего
что
не

так принимается за дело, как бы следовало; хотя указать, в чем

довольнопрактичен,
собственно ошибается Николай
– рассуждалон
Петрович,онне
сам сумел
с собою,
бы. «Брат
–его
не

обманывают».
о практичностиНиколай
Павла Петровича
Петрович,и напротив,
всегда спрашивал
был высокого
его совета.
мнения
«Я

ачеловекмягкий,
ты недаромтакслабый,
многожилс
век свой
людьми,тыиххорошо
провел в глуши, – говаривал
знаешь:уон,
тебя
–

орлиный взгляд». Павел Петрович в ответ на эти слова только

отворачивался, ноне разуверял брата.
ОставивНиколая Петровича вкабинете, онотправился по
коридору, отделявшему
поравнявшись с низенькою
переднюю
дверью,часть
остановился
дома от в задней,
раздумье,
и,

подергал себе усы и постучался в нее.

– Ктотам? Войдите, –раздался голос Фенечки.
Фенечкавскочила
– Этоя,– проговорилПавел
состула,Петровичиотворил
накотором она уселась
дверь.сосвоим
ребенком, и, передав его на руки девушки, которая тотчас же
вынесла его вон из комнаты, торопливо поправила свою косынку.
– Извините, если я помешал, – начал Павел Петрович, не глядя
город
на нее,
– Слушаю­с,
Да
посылают…
–полфунта
мнехотелось
– отвечала
довольно
велите
только
купить
Фенечка,
будет,
попросить
для
я полагаю.
–меня
сколько
вас…
зеленого
Аувас
прикажете
сегодня,кажется,
чаю.
здесь,
купить?
явижу,
в

перемена,
скользнул –и прибавилон,
по лицу Фенечки.–
бросив вокругбыстрый
Занавески вот,–промолвил
взгляд, который
он,

видя, чтоона егонепонимает.

– Да­с, занавески; Николай Петрович намих пожаловал; да уж
они давно повешены.
– Да
Помилости
Вамздесь
и я уваслучше,
давноне
НиколаяПетровича,
чембыл.Теперьу
в прежнемфлигельке?
– шепнула
васздесьФенечка.
оченьхорошо.
–спросил Павел

Петрович вежливо, но без малейшей улыбки.

– Конечно, лучше­с.
– Теперь
Кого теперь
там прачки.
на вашеместо поместили?

– А!
Павел Петрович умолк. «Теперь уйдет», –думала Фенечка, но
он не уходил, иона стояла перед нимкак вкопанная,слабо
перебирая
– Отчеговы
пальцами.
велели вашего маленькоговынести? –заговорил

наконец Павел Петрович. – Я люблю детей: покажите­ка мне его.

Фенечка всяпокраснела от смущения и от радости. Она боялась
Павла Петровича: онпочти никогдане говорил сней.
– Дуняша, –кликнула она,– принесите Митю (Фенечка всем в
доме говорила вы). А не то погодите; надо ему платьице надеть.
Фенечка направилась к двери.
–
ПавелПетрович
Да
Я сейчас,
всеравно,
–ответила
–заметил
остался
Фенечка
ПавелПетрович.
и проворно вышла.

один и на этот раз с особенным

вниманием оглянулся кругом. Небольшая, низенькая комнатка, в
которой он находился, была очень чистаи уютна.Вней пахло
недавновыкрашенным полом,ромашкой имелиссой. Вдоль стен
стояли стульяс задками ввиделир; они были куплены еще
покойником генералом в Польше, во время похода; в одном углу
возвышалась кроватка под кисейным пологом, рядом с кованым
сундуком с круглою крышкой. В противоположном углу горела
лампадка перед большим темным образом Николая чудотворца;
святого,
крошечноефарфоровое
прицепленное ксиянию;
яичкона на
краснойленте
окнах банкис
висело на груди
прошлогодним

вареньем, тщательно завязанные, сквозили зеленым светом; на

чижом; он на
потолком,
бумажныхих
«кружовник»;
беспрестанно
крышках
Николай
длинном Петровичлюбил
сама
шнурке,
чирикал
Фенечканаписала
висела
и прыгал,
особенно
клетка
и клетка
крупнымибуквами
с этоваренье.
короткохвостым
беспрестанно
Под

качалась и дрожала: конопляные зерна слегким стуком падали на

пол. Впростенке, наднебольшим комодом, висели довольно
плохие фотографические
положениях,
фотография самой
сделанные
Фенечки,
портреты
заезжим
совершенно
художником;
Николая
не Петровича
удавшаяся:
тут жевисела
вразных
какое­то

для
безглазое
ничего
бурке,
шелкового
Прошло
грозно
нельзя
лицо
башмачка
минут
хмурилсяна
было
напряженно
пять;в
разобрать;а
булавок,
соседней
улыбалось
отдаленные
падавшегоемуна
надкомнате
втемной
Фенечкой
Кавказские
слышался
рамочке,
– самый
Ермолов,
горы
шелест
–больше
лоб.
из­под
[36] и
в

шепот. Павел Петровичвзялс комода замасленную книгу,

несколькостраниц…
разрозненныйтом Дверь
Стрельцов[37]
отворилась,и
Масальского,
вошлаФенечка
перевернул
с Митей

на руках.Она
вороте, причесала
надела
его волосики
на негокрасную
и утерла рубашечкус
лицо:он дышал
галуномна
тяжело,

но на
порывался
здоровые
подействовала:
косынку
самом
пухлой деле,
фигурке.
надела
всем
дети;
есть
выражение
телом
получше,но
Фенечка
линащегольская
и подергивал
светечто­нибудь
иудовольствия
она
свои
могла
рубашечка,
волосы
ручонками,
быостаться,
отражалось
пленительнее
привела
какэто
видимо,
какбыла.
в порядок,
делаютвсе
всей
нанего
молодой
И
его
и
в

красивой
пощекотал
указательном
– Этодядя,
Экойбутуз,–
материс
двойной
пальце;
–промолвила
здоровым
снисходительно
подбородок
ребенокребенкомнаруках?
Фенечка,
уставился
Мити
проговорил
склоняя
концомдлинного
на чижакизасмеялся.
Павел
нему свое
Петровичи
ногтяна
лицо и
слегка его встряхивая, между тем как Дуняша тихонько ставила на
окно зажженную курительную свечку, подложивши под нее грош.
– Сколько, бишь, ему месяцев? – спросил Павел Петрович.
числа.
– Шесть месяцев; скоро вотседьмой пойдет, одиннадцатого
–не
– Не восьмой
вмешалась Дуняша. ли, Федосья Николаевна? безробости

– Нет, седьмой; как можно! –Ребенок опятьзасмеялся,

нос
уставился
иза на сундук ивдруг схватилсвою мать всеюпятерней за
губы. – Баловник, – проговорила Фенечка, не отодвигая
лица от его пальцев.
– Он похож на брата, – заметил Павел Петрович.
«Накогожему ипоходить?» – подумала Фенечка.
Петрович,
– Да, – несомненное
продолжал, сходство.
как бы говоря ссамим собой,Павел

Он внимательно, почти печально посмотрел на Фенечку.

– Это дядя, – повторила она,уже шепотом.
– А! Павел! вотгдеты! – раздался вдруг голос Николая
Петровича.
Павел Петрович торопливо обернулсяи нахмурился; но брат его
так радостно, с такою благодарностью глядел на него,чтоон не мог
не ответить
– Славныйуему улыбкой.
тебя мальчуган,– промолвилон
и посмотрел на
часы,
И, –приняв
а я завернул
равнодушное
сюда насчет
выражение,
чаю… Павел Петрович тотчас же

вышел вон из комнаты.

– Сами­с;постучались
Сам собою зашел?– спросил Фенечку Николай Петрович.
и вошли.
– Ну, аАркаша большеу тебя не был?
– Не был. Не перейтилимне вофлигель, Николай Петрович?
– Это
Я думаю,
зачем?нелучше либудет напервое
время.
– Н… нет,–произнес с запинкой Николай Петрович и потер
себе лоб. – Надо было прежде… Здравствуй, пузырь, – проговорил
он с внезапным оживлением и, приблизившись к ребенку,
кпоцеловал
Фенечкиной
его вщеку;
руке, белевшей,как
потомоннагнулся немногоиприложил губы
молоко, на красной рубашечке
Мити.
– Николай Петрович! что вы это? – пролепетала она и опустила
глаза, потом тихонько подняла их… Прелестно было выражение ее
глаз,
и немножкоглупо.
когда она гляделакакбы исподлобья дапосмеивалась ласково

постоялом
поразила
образом.
Николай
Однажды,
чистота
дворев
Петрович
отведеннойему
года
отдаленном
тритому
познакомился
назад,
комнаты,
уездном
ему
с Фенечкой
городе.
пришлось
свежестьЕгоприятно
постельного
следующим
ночеватьна

белья. «Ужненемка лиздесь хозяйка?» – пришло ему на мысль; но

хозяйкойс благообразным
одетая, оказалась русская,
умным
женщина
лицом лет
и степенною
пятидесяти,
речью.
опрятно
Он

разговорилсяс
Петрович
и, не желая
втовремя
держать
нейзачаем;
только
при себе
что
очень
крепостных
переселилсяв
она емулюдей,
понравилась.
новуюсвою
искал наемных;
Николай
усадьбу

хозяйка, с своей стороны, жаловалась на малое число проезжающих

вдом
оставив
Савишна
городе,ей
вкачестве
на
(так
одну
тяжелые
звали
экономки;она
толькодочь,Фенечку.
новую
времена;
экономку)
согласилась.
он предложил
прибыла
Недели
Мужуней
ей вместе
поступить
черезсдавно
две
дочерью
кнемув
Арина
умер,
в

Марьино ипоселилась во флигельке. Выбор Николая Петровича

оказалсяудачным.
которой
редкий еевидел:
тогда минул
она жиласемнадцатый
Ариназавела
уже тихонько,
порядок
скромненько,
год, вниктоне
доме.ОФенечке,
итолько
говорил,и
по

воскресеньям Николай Петрович замечал в приходской церкви, где­

прошлоболеегода.
нибудь
В одно
всторонке,
утро Аринатонкий
явилась профиль
кнемув кабинет и, по обыкновению
ее беленького лица.Так

ее
низко
как
дочке,все
поклонившись,
которой
домоседы,занимался
искра из
спросила
печки попала
его,лечением
нев может
глаз. Николай
идаже
ли он помочь
Петрович,
выписал

гомеопатическую
больную. Узнав, чтобарин
аптечку.Он
ее зовет,Фенечка
тотчас велелАрине
очень перетрусилась,
привести

однако пошла за матерью. Николай Петрович подвел еек окну и

взял ее обеими
покрасневшийи
которую тутжесамрукамиза
воспаленный
составил,голову.
и,
глаз,
разорвавна
онпрописалей
Рассмотрев
части
хорошенько
свойплаток,
примочку,
ее
показал ей, как надо примачивать. Фенечка выслушала его и хотела
выйти. «Поцелуй же ручку у барина, глупенькая», – сказала ей
Арина. Николай Петрович не дал ей своей руки и, сконфузившись,
сам поцеловал ее в наклоненную голову,в пробор. Фенечкин глаз
на
раскрытые
жемчужные
нежное,
рук
Петровича,
скоро
Онсвоих
выздоровел,
началс
боязливо
зубки.
губы,из­за
прошлоне
эти большим
мягкие
приподнятое
но впечатление,
скоро.
которыхвлажно
волосы,
вниманием
лицо;
Емувидел
произведенное
все
онглядеть
чувствовал
мерещилось
эти
блисталина
невинные,
еюна
нее
под
это
владонями
Николая
церкви,
чистое,
солнце
слегка

старался
перед
пешеходами
поросшую
на глаза.
вечером,
заговаривать
Он
полынью
через
увидал
встретив
ржаное
и ее
снею.
васильками,
егонаузкой
поле,
Сначала
зашла
чтобы
онаего
ввысокую,
только
тропинке,
дичилась
не попасться
густую
проложенной
и однажды,
рожь,
ему

головку сквозь золотую сетку колосьев,

откуда онавысматривала, как зверок, и ласково крикнул ей:
– Здравствуй,
Здравствуйте,
Фенечка!
–прошептала она, не выходяиз своей засады.
Янекусаюсь.

Понемногу она стала привыкать к нему, но все еще робела в его

скромный…
так
было
порядку,рассудительность
присутствии,
одинока;
деватьсяФенечке?
Остальное
каквдруг
Николайдосказывать
Она
ееПетрович
имать,
наследовала
степенность;ноона
Арина,
нечего…
былсам
отсвоей
умерлатакой
былатак
от
матери
холеры.
добрый
любовьк
молода,
Кудаи

– Так­таки брат ктебеивошел? – спрашивал ееНиколай

Петрович. – Постучалсяи вошел?
– Да­с.
– Ну, этохорошо. Дай­ка мне покачать Митю.
И НиколайПетрович начал его подбрасывать почти под самый
потолок,квеликому
беспокойству
руки
А к обнажавшимся
Павел матери,
Петрович
егоножкам.
которая,при
удовольствию
вернулсяввсяком
малютки
свой
еговзлете,
изящный
икпротягивала
немалому
кабинет,

оклеенный постенам красивыми обоями дикого цвета, с

развешанныморужием напестром персидскомковре, сореховою
мебелью, обитой темно­зеленым трипом, с библиотекой
renaissance[38] из старого черного дуба, с бронзовыми статуэтками
на великолепном письменном столе, с камином… Он бросился на
за
диван, заложил руки голову и остался неподвижен, почти с
отчаяниемглядя в потолок. Захотел лионскрыть от самыхстен,
бросился
только
что унегопроисходило
он
на диван.
встал, отстегнул
налице,
тяжелые
по другой
занавески
ликакой
окон причине,
иопять
 IX
В тот же день и Базаров познакомился с Фенечкой. Он вместе с
Аркадием ходил по саду и толковал ему, почему иные деревца,
особенно дубки, не принялись.
– Надо серебристых тополей побольше здесь сажать, да елок, да,
добрые,
пожалуй,уходане
хорошо,–прибавил он,– Ба!
липок, требуют.
подбавивши
потому
датуткто­то
чернозему.
что акацияда
Вонбеседка
сиреньпринялась
– ребята

есть.
В беседке сидела Фенечкас Дуняшей и Митей. Базаров
знакомый.
остановился, а Аркадийкивнул головою Фенечке, как старый

мимо.
– Ктоэто?
–Какая хорошенькая!
– спросилего Базаров, как только они прошли

– Датыо ком говоришь?

словах,
Аркадий,небез
– Известно
ктобыла
оком: одна
замешательства,
только хорошенькая.
объяснил емув коротких

Фенечка.
– Ага! – промолвил Базаров. – У твоего отца, видно, губа не
дура. А он мне нравится, твойотец, ей­ей! Онмолодец. Однако
надо познакомиться, – прибавилониотправился назад к беседке.
– Евгений! – с испугом крикнул ему вослед Аркадий. –
Осторожней,
– Не волнуйся,
радибога.
– проговорил Базаров, – народмытертый,
в
городах
Приблизясь
живали.к Фенечке, онскинул
картуз.
онс
Аркадию
– Позвольте
Николаевичу
представиться,
приятельи
– начал
человек смирный.
вежливым поклоном, –

–
Фенечка
Какойприподнялась
ребенокчудесный!
соскамейки
–продолжал
и глядела на Базаров.–Не
него молча.

беспокойтесь, яещеникого не сглазил.Что этоунего щеки такие

красные? Зубки,что ли, прорезаются?
– Да­с,–промолвила Фенечка. – Четверо зубков у него уже
прорезались,
– Покажите­ка…
а теперьвотдесны
Давы опятьприпухли.
не бойтесь, я доктор.
 Базаров взял на руки ребенка, который, к удивлению и Фенечки
и Дуняши, не оказал никакого сопротивления и не испугался.
– Вижу, вижу… Ничего, все в порядке: зубастый будет. Если
что –случится,скажите
Здорова,слава богу.
мне. А самивы здоровы?

обращаясь
– Славак Дуняше.
богу – лучше всего.А вы? – прибавил Базаров,

Дуняша, девушка очень строгая в хоромах и хохотунья за

воротами, толькофыркнула ему вответ.
–
Фенечкаприняла
Ну и прекрасно.ребенкак
Вотвам ваш богатырь.
себе на руки.
– Каконувас тихо сидел,– промолвила она вполголоса.
штуку
– Узнаю.
менявсе дети тихосидят, – отвечалБазаров, – ятакую

– Дети чувствуют, ктоих любит, – заметила Дуняша.

– Это рукине
точно, –пойдет.
подтвердила Фенечка. – Вот и Митя,к иному ни
за что на
– А ко мне пойдет? – спросил Аркадий, который, постояв
некоторое
себе Митю, время
но Митя
в отдалении,
откинулприблизился
голову назад
кбеседке.
и запищал,
Он поманил
что оченьк

смутило Фенечку.
– В другой раз,когда привыкнуть успеет,– снисходительно
промолвил
– Как, бишь,
Аркадий,
ее зовут?
иоба–приятеляудалились.
спросил
Базаров.
– Фенечкой… Федосьей, – ответил Аркадий.
– А по батюшке?.. Это тоженужно знать.
– Николаевной.
Bene.[39]
Мне
конфузится. Иной, пожалуй,
нравитсяв нейто, чтоона неслишком
это­то и осудил бы в ней. Что за вздор?
чего конфузиться? Она мать – ну и права.
– Она­то
Ионправ,–
права,–
перебилБазаров.
заметил Аркадий, – новототецмой…

– Ну, нет, яне нахожу.

– Видно, лишний наследничек намне по нутру?
– Как тебе не стыдно предполагать во мне такие мысли!– с
жаром подхватил Аркадий.–Я нес этой точкизрения почитаю
отца неправым;янахожу,что он должен бы жениться на ней.
 – Эге­ге! – спокойно проговорил Базаров. – Вот мы какие
великодушные! Ты придаешь еще значение браку; я этого от тебя
не ожидал.
Скот–
Приятели
Виделявсезаведения
плохой,сделали
и несколькошагов
твоегоотца,–
в молчанье.
начал опятьБазаров. –

лошади разбитые. Строения тоже подгуляли, и

работники смотрят отъявленными ленивцами; а управляющий либо
дурак, либоплут,яеще неразобрал хорошенько.
Знаешь
– Строг
Ипоговорку:
добрыемужички
жеты сегодня,
«Русский
ЕвгенийВасильич.
надуют
мужик бога
твоегоотца
слопает». всенепременно.

– Яначинаю соглашаться с дядей, – заметил Аркадий,– ты

решительно дурного мнения о русских.
– Эка важность! Русский человек толькотем ихорош,что он
сам о себе прескверного мнения. Важно то, что дважды два четыре,
а остальное все пустяки.
– И природа пустяки?– проговорил Аркадий, задумчиво глядя
вдаль на солнцем.
невысоким пестрыеполя, красивои мягко освещенные уже

– И природа пустякивтом значении, в каком ты ее понимаешь.

Природа не храм, а мастерская, ичеловек в ней работник.
самое
Медлительные
мгновение. звукивиолончели
Кто­то игралс долетели донихиз дому в это
чувством, хотя и неопытною
рукою
сладостная
«Ожидание»
мелодия. Шуберта, и медом разливалась по воздуху

– Эточто?
Этоотец.– произнесс изумлением Базаров.

– Твой
Да. отец играетна
Дасколько твоему отцу
виолончели?
лет?

Базаров
– Сорок
Чему
Помилуй!
же
вдруграсхохотался.
четыре.
тысмеешься?
в сорок четыре года человек, pater familias,

[40] в…м
уезде –играетна виолончели!
Базаров продолжал хохотать;но Аркадий,какни благоговел
перед своим учителем, на этот раз даже не улыбнулся.
 X
Прошло около двух недель. Жизнь в Марьине текла своим
порядком: Аркадий сибаритствовал,[41] Базаров работал. Все в доме
привыкли к нему, к его небрежным манерам, к его
немногосложным и отрывочным речам. Фенечка, в особенности, до
того сним освоилась, что однажды ночью велела разбудить его:с
Митей
полушутя,
Зато
Базарова:
подозревал,
его –Павел
его,Павла
сделались
онсчиталего
полузевая,
что
Петрович
Базаров
судороги;
Кирсанова!
просидел
всеми
неуважает
гордецом,
исилами
уней
онпришели,по
Николай
нахалом,
его, часа
что
душионедвали
Петрович
два
циником,
своей
и помогребенку.
обыкновению
возненавидел
непрезирает
плебеем;он
побаивался

молодого «нигилиста» и сомневался в пользе его влияния на

физических
Аркадия; ноон
и охотноегослушал,
химическихопытах.охотно
Базаров
присутствовал
привез с при
собой
его

привязались
микроскопипок нему,
целым
хотя
часам
оннад
с нимвозился.
ними подтрунивал:
Слуги также
они

чувствовали, чтоон все­таки свой брат, не барин. Дуняша охотно с

ним хихикалаи искоса, значительно посматривалана него,
человек,
пробегаямимо
самолюбивый
которого
и глупый,
«перепелочкой»;
все достоинство
вечнос напряженными
Петр,человек
состоялов том,
морщинами
до
что крайности
он на
глядел
лбу,

учтиво, читалпо складам и часточистил щеточкой свой

сюртучок,–и тот ухмылялся исветлел, как толькоБазаров обращал
не
настоящаясвинья
видом
«прощелыгой»
собачонки.
на хужеПавлаПетровича.
него
Наступили
подавалему
внимание;
Один
лучшие
и вкусте.
старик
дворовые
за
уверял,
столом
дни году – не
Прокофьич
Прокофьич,по­своему,
чтоонс
вмальчишки
кушанья, называл
первые
бегали
своими
любилдни
его
за бакенбардами
его,
«дохтуром»,
был
«живодером»
июня.
саристократ
угрюмым
Погода
как
и
–

стояла прекрасная; правда,издали грозиласьопять холера, но

жители …й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям.
Базаров вставал очень рано и отправлялсяверсты за две,затри, не
гулять – он прогулок без цели терпеть не мог, – а собирать травы,
насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у
них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно
оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
по
услышал
вышел
ту
Однаждыони
сторону
к быстрые
нимнавстречув
беседкиинемоглиего
шагииголоса
как­тодолго
сад и,поравнявшись
замешкались;
обоих
видеть.
молодыхНиколайПетрович
слюдей.
беседкой,
Онивдруг
шли

–
Николай
Ты
Твой
отцанедостаточно
отец
Петрович
добрый
притаился.
малый,
знаешь,–
– промолвил
говорил Аркадий.
Базаров, – но он

человек отставной, егопесенка спета.

Николай Петрович приник ухом… Аркадий ничего неотвечал.
«Отставной человек» постоял минутыдве неподвижно и
медленно
– Третьего
поплелся
дня,домой.
я смотрю, Пушкина
он читает, – продолжал
годится.
между темВедь
Базаров.
оннемальчик:
– Растолкуй
пора
ему,
бросить
пожалуйста,
этуерунду.
что этоникудане
И охота же
быть романтикомв нынешнее время!Дай ему что­нибудьдельное
почитать.
– Что бы ему дать? – спросил Аркадий.
– Да,ядумаю, Бюхнерово «Stoff und Kraft»[42] на первый
случай.
und–Kraft»
Ясамнаписано
так думаю,–заметил
популярным языком.
одобрительно Аркадий.–«Stoff

отставныелюди
Николай
– Воткак
Петровичсвоему
мы с тобой, –брату,сидяу
говорил в тот негов
же день,после
кабинете:обеда
– в

попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть,

Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: янадеялся именно
теперь
остался тесно
назади,и он
дружески
ушелвперед,
сойтись
ипонятьмыдруг
с Аркадием, адруга
выходит,
не можем.
что я

– Дапочему он ушел вперед? И чем он от нас так уж очень

отличается?
ему
лекаришку;
в головупо­моему,
– ссиньор
нетерпением
этот
он просто
вбил,
воскликнул
нигилист
шарлатан;я
Павел
этот.
уверен,что
Петрович.–Этовсе
Ненавижуяэтого

со всеми
своими
– Нет,брат,
лягушками
ты этогоне
он и в физике
говори:
недалеко
Базаровушел.
умени знающ.
 – И самолюбие какое противное, – перебил опять Павел
Петрович.
– Да, – заметил Николай Петрович, – он самолюбив. Но без
этого, видно, нельзя; только вотчего я в толкне возьму.Кажется, я
все делаю,
так чтодажеменя
чтобы неотстатьот века: крестьян устроил, ферму завел,
во всей губернии красным величают; читаю,
учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными
требованиями, – а они говорят, чтопесенка мояспета.Да что, брат,
янемецкую…
«Цыгане»
молча,
ребенка,отнялуменя
сам
– Это
А
начинаю
вот
сэтаким
почему?
мне
почему.
улыбнулся
думать,
попались…
ласковым
Сегодня
чтоона
иушел,и
книгу
сожалениемна
яВдруг
сижу
точноспета.
и Пушкина
положил
да
Аркадий
читаюунес.
лице,
передо
Пушкина…
подходит
тихонько,
мнойкомне
помнится,
другую,
какуи

– Вот как! Какую же онкнигу тебе дал?

– Вот эту.
пресловутуюброшюру
И
Павел
– Гм!–
Николай
Петрович
промычал
Петрович
повертел
он.
Бюхнера,[43]
– Аркадий
вынулиз
еевруках.
девятого
Николаевич
заднего
издания.
кармана
заботится сюртука
о твоем

воспитании.Что ж, ты пробовал читать?

– Пробовал.
– Ну и чтоже?
– Либо я глуп, либо это все – вздор. Должно быть, я глуп.
– Да ты по­немецки не забыл? – спросил Павел Петрович.
– Я по­немецки понимаю.
ПавелПетрович Обаопятьповертел книгувруках и исподлобья
взглянул набрата. помолчали.
– Да, кстати, –начал Николай Петрович, видимо желая
переменить
– ОтМатвея
разговор.
Ильича?
–Яполучил письмо отКолязина.

– От него.Онприехал в*** ревизовать губернию. Он теперь в

тузы вышел ипишет мне, что желает, по­родственному, повидаться
с нами и приглашает нас с тобой и с Аркадием в город.
– Ты поедешь? – спросил Павел Петрович.
– Нет; а ты?
 – И я не поеду. Очень нужно тащиться за пятьдесят верст киселя
есть. Mathieu хочет показаться нам во всей своей славе; черт с ним!
будет с него губернского фимиама, обойдется без нашего. И велика
важность, тайный советник! Если б я продолжал служить, тянуть
этумы
же –глупую
Да,
стобой
брат;
лямку,
отставные
видно,
я быпора
люди.
теперь
гроббыл
заказывать
генерал­адъютантом.
иручки складывать
Притом

крестом
будет
– Ну,ятак
схватка
на груди,–
сэтим
скоронесдамся,
заметил
лекарем,
соявздохомНиколай
–это
пробормоталего
предчувствую.
Петрович.
брат.–У нас еще

Схватка произошла в тотже день за вечерним чаем. Павел

Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и
врага;
решительный.
нопредлог
Ондолгоне
ждал только
представлялся.
предлога,Базароввообще
чтобы накинуться
говорил
на

братьев),
мало
выпивал
в присутствии
ачашку
в тот вечер
за
«старичков
чашкой.
он чувствовал
Кирсановых»
ПавелПетрович
себя(так
не онназывалобоих
вдухеимолча
весьгорел

нетерпением; его желаниясбылись наконец.

аристократишко»,–
Речьзашла ободном равнодушно
изсоседних
заметилпомещиков.
Базаров, который
«Дрянь,

встречался снимв Петербурге.

одно
задрожали,
– итоже
Позвольте
Я сказал:
–означают?
по«аристократишко»,
васспросить,
вашимпонятиям
–начал
слова:«дрянь»
– проговорил
ПавелПетрович,и
Базаров,
и«аристократ»
губыего
лениво

отхлебывая
– Точнотак­с;но
глоток чаю. я полагаю,что вытакого жемнения
об
аристократах, как и об аристократишках. Я считаю долгом
объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня
все знаютзачеловека либерального илюбящего прогресс; но
именно потомуя уважаю аристократов– настоящих. Вспомните,
он
на
милостивый
сПавла
отожесточением,
правПетровича),
своих,
государь(при
и–потому
английских
вспомните,
ониэтихсловах
аристократов.
милостивыйБазаров
государь,
Они не
поднялглаза
уступают
– повторил
йоты

уважают права других; они требуют

исполнения обязанностей
исполняютсвои обязанности.
вотношениикним,и
Аристократия дала свободу
потомуонисами
Англии и
поддерживает ее.
– Слыхали мы эту песню много раз, – возразил Базаров, – но что
вы хотите этим доказать?
Петрович,когда
– Я эфтим хочудоказать,
сердился,с намерением
милостивыйгосударь
говорил: «эфтим»
(Павели

«эфто»,
допускает.
хотя В
очень
этой
хорошо
причуде
знал, что
сказывался
подобных слов
остаток
грамматика
преданий
не

Александровского времени. Тогдашние тузы в редких случаях,

когда
– эхто:мы,мол,
говорили народном
коренныеязыке,
русаки,ив
употреблялиодни
то же времямы
–эфто,другие
вельможи,

которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я

эфтим
без уваженияк
хочу доказать,
самому
что себе,
без чувства
– ав собственного
аристократе достоинства,
эти чувства

развиты,–нетникакогопрочного основания общественному… bien

public…
[44]– вот
государь, общественному
главное; человеческая
зданию. Личность,милостивый
личность должна быть

крепка, как скала, ибо на ней все строится. Я очень хорошо знаю,
из
в
самоуважения,
туалет,мою
например,чтовы
глуши, но янероняю
опрятность,
изволитенаходить
чувства
себя,
наконец,
долга,
яуважаю
да­с,
ноэто
смешнымимои
да­с,долга.
в себе
все проистекает
человека.
Я живу
привычки,мой
изчувства
в деревне,

– Позвольте, Павел Петрович, – промолвил Базаров, –вывот

Вы
bienПавел
уважаете
public?
себяисидите
Петрович
бы не
побледнел.
уважали
сложаруки;какаяж
себяи то же быделали.
от этого польза для

без
объяснятьвам
выражаться.
–принсипов
Это совершенно
Яхочу
жить
теперь,
только
в наше
почему
другой
сказать,что
время
ясижу
вопрос.
могут
сложа
аристократизм
Мне
однируки,как
вовсе
безнравственные
неприходится
–выизволите
принсип,
илиа

пустые люди. Я говорилэтоАркадию

повторяютеперь вам.Нетак ли, Николай?
надругой деньего приезда и

Николай
– Аристократизм,
Петровичкивнул
либерализм,
головой.
прогресс, принципы, – говорил

между тем Базаров, – подумаешь, сколько иностранных… и

бесполезных слов! Русскому человекуони даром не нужны.
– Что же емунужно, по­вашему? Послушать вас, так мы
находимся вне человечества,вне егозаконов. Помилуйте – логика
истории требует…
– Да на что нам эта логика? Мы и без нее обходимся.
– Как так?
чтобы
– Датакже.
положить Вы,
себекусок
я надеюсь,ненуждаетесь в логикедля того,
хлеба в рот, когда вы голодны. Куда
нам до этих отвлеченностей!
Павел Петрович взмахнул руками.
– Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ.
Я не– жевы
чего понимаю,
Я ужедействуете?
как
говорил
можновам,дядюшка,
не признаватьпринсипов, правил!Всилу

что мы не признаём
авторитетов, – вмешался Аркадий.
– Мы действуем всилу того,чтомы признаём полезным, –
отрицание – мы
промолвил Базаров.
отрицаем.
– Втеперешнее время полезнее всего

– Все.
Все?

– Как? не только искусство, поэзию… нои… страшно

вымолвить…
– Все, – с невыразимым спокойствием повторил Базаров.
Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а
Аркадийдажепокраснел от удовольствия.
– Однако позвольте, – заговорил Николай Петрович. – Вы все
отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете… Да ведь
надобно же и строить.
– Это ужене наше дело… Сперва нужно место расчистить.
прибавил
– Современное
Аркадий, состояние
– мы должны
народа
исполнять
этоготребует,
эти требования,
– сважностью
мы не

имеем
Этаправа
последняя
предаваться
фраза, удовлетворению
видимо,не понравилась
личногоэгоизма.
Базарову; отнее

веяло философией, тоесть романтизмом,ибо Базаров и философию

называлромантизмом; ноонне почел занужное опровергать
своего
– Нет,
молодого
нет!–
ученика.
воскликнул с внезапным порывом Павел

народ,
Петрович,–яне
чтовы представителиего
хочу верить, чтовы, господа, точно знаете русский
потребностей, его стремлений!
Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете. Он свято
чтит предания, он – патриархальный, он не может жить без веры…
– Я не стану против этого спорить, – перебил Базаров, – я даже
готов согласиться, что в этом вы правы.
– Ивсе­такиэто
Аеслияправ…ничего не доказывает.

– Именно ничего не доказывает, – повторил Аркадий с

опасный,
уверенностию
смутился. по­видимому,
опытного ход
шахматного
противника
игрока,
и потому
который
нискольконе
предвидел

– Как ничего не доказывает? – пробормотал изумленный Павел

Петрович. – Стало быть, вы идете против своего народа?
– А хоть бы и так? – воскликнул Базаров. –Народ полагает, что
когда
разъезжает.Чтож?
русский,
за русскогопризнать
– Нет,
гром
аразве
вы гремит,
не ярусский
самнерусский?
Мне
этопосле
соглашаться
Ильявсего,
пророк
чтосним?Да
вы
вколеснице
сейчас сказали!
притом–
по Янебу
вас
он

не могу.
Базаров.–Спросите
– Мой дед землюлюбого
пахал,изваших же мужиков,
–снадменною вком изнас– в
гордостиюотвечал

говорить­то
вас или во смне
ним –неон
умеете.
скорее признает соотечественника. Вы и

направление,а
– Авы
Чтож,коли
говорите
кто вам
он
с нимипрезираете
заслуживает
сказал, что оно
презрения!Вы
его
вомне
вто же время.
порицаете мое

случайно, что оно не

вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так
ратуете?

– Как же!Очень нужны нигилисты!

не
себя– Нужны
бесполезным.
ли они или нет–не нам решать. Ведь ивысчитаете

Николай
– Господа,
Петрович
господа,
и приподнялся.
пожалуйста, без личностей! – воскликнул

ПавелПетрович улыбнулся и,положив руку на плечо брату,

заставил
– Не его
беспокойся,
снова сесть.
– промолвил он. – Яне позабудусь именно

обращаясь
вследствие
трунит господин…
снова
того кчувства
Базарову,–
господин
достоинства,
доктор.
вы,можетбыть,
Позвольте,
надкоторым
думаете,
– продолжал
такжестоко
что ваше
он,
учение новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм,
который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда
оказывался несостоятельным…
мы вы не
злиться,илицоего
первых,
– Чтоже
Опять ничего
иностранноеслово!
делаете?
приняло
проповедуем;этоне
какой­томедный
–перебилв наших
Базаров.
и грубый
привычках…
Онначинал
цвет. –Во­

говорили,
– Авотчто
что чиновники
мы делаем.Прежде,в
нашиберутвзятки,
недавнее
что у нас
ещенетвремя,
ни дорог,
мы

ни торговли, ни правильногосуда…
– Ну да, да, вы обличители, – так, кажется,это называется. Со

многими из ваших обличений и ясоглашаюсь, но…

– Апотом мы догадались, чтоболтать,все только болтать о
наших язвах не стоит труда,что это ведет только к пошлости и
[45] мылюди не
называемые
доктринерству;
передовые увидали,
и обличители,
что и никуда
умники годятся,
наши, что
так

бессознательном
мы занимаемся творчестве,
вздором, отолкуем
парламентаризме,
о каком­то
обадвокатуре
искусстве,
и
черт знает суеверие
грубейшее о чем, когда
нас душит,когда
делоидето насущном
все наши хлебе,когда
акционерные

общества лопаются единственно оттого, что оказывается

недостаток в честных людях, когдасамая свобода, о которой
хлопочет правительство, едвали пойдет нам впрок, потому что
мужик нашрадсамогосебя обокрасть, чтобы только напиться
убедились
дурману
Базаров.
– Ирешилисьниза
Так,–перебил
вкабаке.
и решилисьсами
Павел
чтонинеприниматься,
Петрович,
зачтосерьезно
– так:вывовсем
неприниматься.
–угрюмоповторил
этом

распространился
Ему вдруг стало
передэтим
досадно
барином.
на самого себя, зачем онтак

– Атолько ругаться?
– Иэто
Иругаться.
называется нигилизмом?

– Иэто называетсянигилизмом, – повторил опять Базаров, на

этотПавел
разс Петрович
особенноюслегка
дерзостью.
прищурился.
 – Так вот как! – промолвил он странно спокойным голосом. –
Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и
герои. Но за что же вы других­то, хоть бы тех же обличителей,
честите? Не так же ливыболтаете, какивсе?
– Чем другим, аэтимгрехом не грешны,–произнес сквозь зубы
Базаров.
– Так что ж? вы действуете, чтоли? Собираетесь действовать?
Базаровничего не отвечал. Павел Петрович таки дрогнул, но
тотчас же овладел собою.
– Гм!.. Действовать, ломать… – продолжалон. – Но какже это
ломать, не зная даже почему?
– Мы ломаем, потому что мы сила, – заметил Аркадий. Павел
Петровичпосмотрел на своего племянника и усмехнулся.
– Да, сила – так и не даетотчета,– проговорил Аркадийи
выпрямился.
– Несчастный! – возопил Павел Петрович; он решительно не
был в состоянии крепиться долее, – хоть бы ты подумал, что в
России ты поддерживаешьтвоею пошлою сентенцией![46]Нет, это
может ангела из терпения вывести!Сила! И в диком калмыке и в
нам
монголе есть сила –дана что она? Нам дорога цивилизация,
да­с, да­с, милостивый государь; нам дороги ее плоды. И не
говорите мне, что этиплоды ничтожны: последний пачкун, ип
barbouilleur,[47] тапёр, которому дают пять копеекза вечер, ите
полезнеевас,потому
что они представители цивилизации, а не
грубой монгольскойсилы!
людьми, а вам только в калмыцкой
Вы воображаете
кибитке сидеть!
себя передовыми
Сила! Да

вспомните, наконец, господа сильные, чтовас всего четыре

человекас
попирать ногами
половиною,
свои священнейшие
атех–миллионы,
верования,
которыекоторые
непозволят
раздавят
вам

вас!
– Коли раздавят, туда и дорога, – промолвил Базаров. – Только
бабушка
– Как?Выне
еще надвое
шутясказала.Насне
думаете сладить,
такмало,как
сладить сцелым
вы полагаете.
народом?

– Откопеечнойсвечи, вы знаете, Москва сгорела, – ответил

Базаров.
глумление.
– Так,так.
Вот,вотчем
Сперва гордость
увлекается
почтимолодежь,вотчему
сатанинская,потом
покоряются неопытные сердца мальчишек! Вот, поглядите, один из
них рядом с вами сидит, ведь он чуть не молится на вас,
полюбуйтесь. (Аркадий отворотился и нахмурился.) И эта зараза
художникивВатикан
уже далеко распространилась.
ни ногой.
Мне
[48] сказывали,что в Риме наши
дураком, потому что это,мол, авторитет;
Рафаэляасамибессильны
[49]считают чутьне и

бесплодны до гадости; а у самих фантазия дальше «Девушки у

фонтана» не хватает, хоть ты что! И написана­то девушка
прескверно.По­вашему,
– По­моему,– возразилБазаров,–Рафаэль
онимолодцы, неправдали?
гроша медногоне

стоит,
современные
– даБраво!
и онимолодыелюди
не
браво!
лучшеСлушай,
его. выражаться!
Аркадий…
Икак,вот
подумаешь,
какдолжны
им не

им не
идти
хотелось
теперьзавами!Прежде
имстоит
прослыть
сказать:
за
молодым
невежд,
всена людям
свете
так они
вздор!
приходилось
поневоле
– и дело
трудились.
учиться;
в шляпе.
А

Молодыелюди обрадовались.Ив самом деле,прежде они просто

были
– болваны,
Вот и атеперьони
изменило вам
вдругстали
хваленое
нигилисты.
чувство собственного

достоинства, – флегматически заметил Базаров, междутем как

Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами. – Спорнаш зашел
готов
представите
слишкомдалеко…
согласиться
мне хоть
Кажется,лучше
с вами,–
одно постановление
прибавилон
его прекратить.Ая
в вставая,–
современном
тогда
когдавы
нашем
буду

быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало

воскликнул
полного
– Явам
и беспощадного
ПавелПетрович, – миллионы! Да вотпредставлю,
миллионыотрицания.
такихпостановлений хоть община,
–

например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
вашим
– Ну,насчетобщины,
братцем. Он теперь,кажется,
–промолвилон,–
изведална
поговорите
деле, что
лучшес
такое

община, круговая порука, трезвостьитому подобные штучки.

крестьян!
– Семья,
– закричалПавел
наконец, семья,
Петрович.
таккак она существует унаших

разбирать
– Иэтотвопрос,
в подробности.
я полагаю,
Вы, лучше
чай,слыхалио самих не
длявасже снохачах?
Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку,
сразу вы едва ли что­нибудь найдете. Переберите все наши
сословия да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с
Аркадием будем…
посматривали
–
Оба
Надовсем
Нет,лягушек
приятеля
друг
глумиться,
вышли.
резать.
на друга.
Братья
Пойдем,
–подхватилПавел