ПЕДАГОГИКА

«Педагогика» — начало серии рассказов

«Ната», в которую входят почти все мои
рассказы. В них есть юмор, лёгкая эротика, а
местами - «грязные циничные вещи». Читайте
и наслаждайтесь!

В последнее время Игорь и Валя много ссорились, и эти

ссоры часто касались вопроса воспитания Наташи. Игорь
был отчимом Наташи, но баловал её так, как не балуют и
родные отцы, а Вале это не нравилось — она считала, что
Игорь портит дочь, может быть, даже умышленно.
Обнаружив, что Наташа стала воровать семейные деньги,
Валя получила лучший аргумент в споре с Игорем.

— Мы, по твоей милости, покупали ей дорогую одежду,

кормили одними деликатесами, давали деньги, от домашней
работы освободили... И что получили? Воровку! Девке
тринадцать лет, а она одета как царица какая-то!

— А что — она должна в рванье ходить, как эти ваши

коммунары?

— А почему бы и нет?! Мы — коммунары, быдло, а она,

значит, должна быть воровкой, и воровать у родителей?! Всё
ведь было, чего ещё ей требовалось? Ты даже ей колечки
купил для сисек и пизды.

— Это модно и красиво, что в этом плохого?

— Но она их даже не вставила — боли испугалась! А

причёски, туфли, косметика! А в школу почти не ходит,
только на постели валяется да по кабакам шляется.

— Не по кабакам, а по ночным клубам. Девочка

мечтательная, у неё тонкая натура.
— Тонкая натура, а нахамить — запросто! Тонкая натура —
значит, можно воровать?! А не жалко, если в тюрьму сядет
— со своей тонкой натурой?!

— Ну что ты?! Она же тихая, женственная... Какая из неё

преступница?!

— Не преступница, так наркоманка. Женственная? Да она

просто избалована и распущенна донельзя! Матерится хуже
пьяного грузчика, да ещё и на мать! Меня ни во что не
ставит — я для неё грязь, деревенщина, а теперь до
воровства докатилась. Всё! С тридцатого мая я в отпуске;
еду домой, и увожу её на всё лето — сама займусь её
воспитанием, пока не поздно. Отпуск кончится — Ира мне
поможет.

Прежде Игорю удавалось отстаивать свою правоту, но факт

воровства оказался слишком серьёзным аргументом, да ещё
и не единственным, и он вынужден был уступить. На дачу
семейство отправилось даже раньше, чем намечала Валя —
28 мая. Отвезя Валю и Наташу в посёлок на своей машине,
Игорь сразу уехал в Москву, не желая принимать участия в
дальнейших событиях.

Этот сельский дом в Тверской области принадлежал Вале; в

нём она жила с детства до встречи с Игорем, и стала его
единственной хозяйкой год назад, после смерти отца. В
отсутствии хозяев Валина сестра Ира пользовалась
огородом, как своим, поддерживая в нём порядок;
работающая в Москве Валя могла приезжать в посёлок
только во время отпусков, но продавать дом не хотела,
опасаясь слишком сильной зависимости от Игоря с его
квартирой. Уже после того, как Валя переехала в Москву, а
в доме остался только её отец, там появилась вода, газ и
отопление, работающее на газе, что сделало проживание
более комфортным — прежде приходилось
довольствоваться печкой, мыться в бане и таскать воду с
улицы. В установку этого оборудования вложилась и Валя, и
её отец; сделали это вовремя — вскоре началась дикая
инфляция, и те, кто копил деньги всю жизнь, остались ни с
чем. Наташа провела в этом доме первые два года своей
жизни, после чего переехала в Москву. Девочка была не
выше большинства своих ровесников, симпатичной, слегка
полноватой; выглядела на свой возраст.

Осмотрев дом, Валя вытащила из гардероба свой старый

сарафан, переоделась в него, включила воду, электричество
и газ, проверила газовое отопление и плиту — все системы
работали. Дом, пустовавший с прошлой осени, требовал
хорошей уборки, и Валя решила сразу включить в работу
Наташу.

— Тебе надо — ты и убирайся. Можешь хоть сиськами пол

подметать! — заявила Наташа, продолжая валяться в одежде
на постели.

Валя ожидала такой реакции, и знала, что надо сразу дать

понять дочери, что здесь такие выходки не пройдут. Она
принесла грязный халат, силой сняла с девочки дорогое
платье, которое терпеть не могла, и бросила его в ведро с
водой.

— Пол будешь мыть своим платьем. Надевай халат и

начинай уборку!

— Пошла ты в жопу со своим халатом!

— А ты пойдёшь в баню, голой!

— Ну и пойду, голой! — Наташа сняла трусики и швырнула

матери, — довольна, коммуняка чёртова?!

— Да, довольна! Сама пойдёшь, или тебя силой тащить?

— Сама пойду! — дерзко ответила Наташа, ещё больше

успокоив мать.

Валя повела Наташу в баню; силу применять не пришлось

— с чувством морального превосходства невинной
мученицы, девочка вошла в предбанник сама.

— Вот тебе ведро для ссанья; будешь тут до утра сидеть, на

хлебе и воде.

— Ну и ладно, посижу!

Заперев дочь, Валя отправилась к сестре. Ире было тридцать

четыре года, Вале — тридцать один, а их дочери были почти
одного возраста. Валя родила Наташу рано, без мужа, а Ира,
когда-то критиковавшая за это Валю, сама вскоре потеряла
мужа-алкоголика, который замёрз, уснув в канаве, в то
время как Валя нашла обеспеченного москвича Игоря. Обе
сестры были среднего роста, светлые, без лишнего веса, но
Валя имела более привлекательную внешность, чем её
сестра, а, кроме того, была умнее.

— Пусть посидит на хлебе и воде, — сказала Валя,

рассказав сестре о своей проблеме.

— Нет, это не правильно — на хлебе и воде просто

истощает.

— А просто так ей там сидеть, кажется, по фигу. Хотя, это

тоже хорошо.

— Нужно что-нибудь получше придумать. На цепь хоть

посади, у меня осталась от собаки, — посоветовала Ира.

— У меня же карцер сохранился, куда отец нас сажал! Надо

опять туда уголь насыпать.

— Возле дороги полно гравия — когда дорогу засыпали, так

и оставили целую горку; можно взять тележку, и привезти.

— Отличная идея! Так и сделаю, а то слишком уж она

изнеженная.

Вечером Валя дала дочери хлеб и воду.

— У тебя ещё есть время, чтобы вымыть пол, иначе

останешься здесь на ночь.

— Уж лучше я здесь поторчу.

— Торчи, — согласилась Валя, и закрыла девочку в бане.

Закутавшись в старый половик, Наташа некоторое время

предавалась размышлениям и фантазиям, затем уснула.
Утром мать открыла дверь, разбудила дочь, снова дала ей
хлеб и воду, а когда Наташа поела — швырнула ей всё тот
же грязный халат.

— Опять этот сраный халат! Хоть постирала бы!

— Потом сама постираешь, а сейчас работать надо. Или я

тебя выпорю и оставлю здесь.
Запирая Наташу в заваленном тряпками и деревяшками
предбаннике, Валя запирала дверь в баню, поэтому
свободного места было мало; спать приходилось на полу,
закутываясь в тряпки и половики. Это не оказалось, вопреки
ожиданиям Наташи, большим неудобством; наказание
напоминало ей приключение, а отсутствие одежды
придавало некоторую романтичность. Сидя в бане, Наташа
предавалась чувству ненависти к матери, мысленно
проклинала её и представляла, как она отомстит за это
когда-нибудь, как привяжет в этой бане мать и тётку, и
будет каждый день отрывать по кусочку кожи; так будет
длиться годами — то-то они помучаются!

— Ну не могу я его надеть! Он гадкий и вонючий! Лучше

голой останусь!

— Работай голой.

Наташа вышла из бани, ёжась, прошла по выложенной

плиткой дорожке до дома.

— Блядь, холодно! Хоть бы обувь дала!

— Обойдёшься босиком. Привыкай!

— Ну и обойдусь!

Мать дала Наташе сухое ведро; вместо тряпки в нём лежало

её любимое платье, которое мать, стаскивая с неё, порвала.
Фыркнув, Наташа взяла ведро и пошла в ванну наливать
воду. Мыть пол она не умела, и Валя, стоя над ней, поучала,
тыкала в плохо промытые места, заставляя их перемывать.
Грязные брызги с тряпки летели на тело и на лицо; от
неудобной позы тело сразу начало ломить. В глаза со лба
стекал пот, который хотелось поскорее вытереть, но
вытирать лицо грязной рукой Наташа не решалась. Как она
ни жаловалась на все эти неприятности, грозившие
испортить её внешность и подорвать здоровье, мать не
уступала, и к обеду работа была выполнена. На обед мать
дала жареную рыбу, бутерброд с маслом и сладкий чай.

— Поработала — можешь и поесть. Если будешь хорошо

работать, буду и мясо давать.

— Что я — крестьянка, чтобы так въёбывать?!

— Да, ты теперь — крестьянка! Привыкай к этой мысли! —
спокойно и убедительно сказала Валя. — Поела — убери со
стола, собери крошки с пола и вымой посуду, а потом
выстирай халат.

Стиральная машина в доме была, но не работала, а стирать

вручную Наташа не умела; ручная стирка оказалась очень
утомительным делом, но она старалась получше отстирать
этот мерзкий халат; постирав, старательно прополоскала,
кое-как отжала и повесила сушиться.

— Высохнет — можешь заштопать, а можешь и рваным

оставить. А теперь надо огород полить.

— Ты что — совсем охуела?! Мне плохо уже!

— Значит, снова отправишься в баню. Кстати, ты мне вчера

сказала, чтобы я сиськами пол подметала — может,
покажешь, как это делается? Смотри — пыль осталась в
углу. Покажи, поучи меня, как сиськами пол подметать!

— Покажу, если повторять будешь, — заинтересовалась

Наташа.

— Постараюсь научиться, — серьёзно сказала мать,

развеселив Наташу.

Это заявление подняло Наташе настроение, и она принялась

показывать, тыкаясь в указанное место своей маленькой
грудкой, что казалось забавным; Валя смотрела с серьёзным
видом, как будто училась.

— Нет, всё равно грязь осталась. Твой метод

неэффективный, и я его изучать не буду, — так же серьёзно
сказала Валя. — Ладно, вечером покормлю. А теперь иди в
баню. Или поработай — тогда ляжешь спать в доме.

— Нет, лучше в баню пойду — мне и там неплохо.

— Иди, а я тебя и запирать не буду — может, надоест

сидеть, выйдешь и поработаешь.

— Хуюшки, не дождёшься!

Наташа отправилась в баню и просидела там до вечера —

она была сыта, а работать совсем не хотелось. Валя
разрешила взять ручку и тетрадку, и Наташа записывала
свои размышления, рисовала виселицы, цепи с крючьями,
висящих человечков. Вечером Валя дала ей щи, кашу с
маслом и чай. Дневная выходка матери показалась Наташе
прикольной; Вале тоже понравилось, что дочь проявила
такую выдержку — за это можно было простить упрямство.
Грубоватый тон чем-то нравился Вале, и она не хотела
заставлять дочь придерживаться «хороших манер» в
обращении с ней — «барышни» у Вали вызывали
отвращение.

Наташа снова переночевала в бане; дверь оставалась

незапертой. Утро на радость Наташе было немного теплее
предыдущего.

— Как в бане спалось? — ухмыляясь, спросила утром Валя.

— Неплохо, и даже забавно.

— Это хорошо, — улыбнулась Валя. — Пошли, пожрём!

Посадив Наташу за стол, мать дала омлет, бутерброд с

маслом и стакан чая; девочка с жадностью всё съела.

— Пожрала — вымой посуду. Останется грязь — грязью и

накормлю.

— Какой ещё грязью?

— Грязной! Накормлю, тогда узнаешь, — ухмыльнулась

мать.

Наташа поверила, и посуду мыла старательно, проверяя, не

осталась ли грязь; мать осталась довольной, во всяком
случае, не стала кормить девочку грязью. Закончив мытьё
посуды, Наташа понюхала высохший халат — теперь он не
вонял; она зашила порванные места, надела его и показалась
матери.

— Нормальный халат, почти как новый, — заметила Валя

— А ты обещала меня хуже всех одеть! Дашь самое рваное

рваньё?

— Поищу, раз так просишь, — усмехнулась Валя. — Может,

платье возьмёшь, которым ты пол мыла? Оно как раз рваное.
— Возьму. Может, перешью, и что прикольное получится.

— Дам потом тебе ещё кое-что для прикола.

— А пока я лучше голой останусь — приятно так в такую

погоду.

— А я боялась, что ты сразу оденешься, — улыбнулась

Валя. — Так и оставайся — голой и босой. Так ты мне
больше нравишься.

— Ага, клёво так! — улыбнулась Наташ. — А обувь дашь?

— А зачем тебе обувь? — усмехнулась Валя. —

Обходишься босиком, и обходись — так и привыкнешь.
Обувь твоя в галошнице лежит — можешь взять. Ещё вчера
хотела сказать, когда ты пол вымыла, но ты
раскапризничалась и пошла в баню, а обувь ты и не
спрашивала.

— Лучше я буду босиком обходиться — может, всё лето так

обойдусь.

— У меня, действительно, была такая мечта — продержать

тебя босой всё лето! В Москве у тебя было всё, что
пожелаешь, сверх всякой меры, а я бы на время лишила тебя
всего, и ты бы жила, как последняя нищенка, с той лишь
разницей, что я тебя всё же кормила бы нормально. Вот бы
ты натерпелась, и узнала бы другую сторону жизни, что
было бы тебе полезно. А мне бы, конечно, пришлось тогда с
тобой повоевать — представляю, что бы ты вытворяла!
Конечно, всё это — только фантазии, и я бы так не
поступила.

— И обуться бы ни разу не дала?

— Постаралась бы ни разу не дать. Дала бы только в

настоящий холод. Может, дала бы какие-нибудь рваные
чуни для очень плохой дороги, чтобы тебя не пришлось
волочить, или просто привязала бы что-нибудь к ногам.

— Жестоко, но красиво! А можно гонять босиком в плохую

погоду и по плохим дорогам, выгонять голой под дождь, а к
обычной еде добавлять нищенскую пищу или какую-нибудь
такую гадость. Давай, поживу так до конца твоего отпуска
— интересно так!
— Ну, Наташа!… С тех пор, как мы сюда приехали, ты меня
всё время удивляешь и даже радуешь! Такого поступка я от
тебя никак не ожидала, и он будет меня радовать, даже если
ты не вытерпишь — буду рада самой попытке! Если
обойдёшься так до конца отпуска, у меня радости хватит на
весь год. А ты получишь пользу, включая моральную и
познавательную.

— А чего ещё ты меня лишить хочешь?

— Кажется, мы уже со всем разобрались. Лишила бы

праздности, хорошей одежды, денег, деликатесов, мягкой
постели и других удобств. Работать я тебя заставлю — в
этом я не уступлю, лишних денег я тебе не дам, а значит, и
деликатесов ты не купишь, второй кровати у меня просто
нет, а на всё остальное ты, кажется, сама согласилась.
Постараюсь познакомить тебя с разными трудностями; с
некоторыми ты уже познакомилась, и они тебе понравились,
чего я никак не ожидала. Может, и это всё тоже тебе
понравится. Раз ты так хочешь, буду и под дождь выгонять,
и по плохим дорогам гонять, и всяким дерьмом кормить.
Если требуется что-то к этому добавить — скажи.

— А ты забери всё, на хуй, как хотела, чтобы у меня вааще

ни хуя не было!

— Ладно, заберу. Только воевать с тобой не буду —

немного поупорствую, и отдам. Или ты хочешь, чтобы я не
сдавалась, даже если ты вопить будешь? — лукаво спросила
Валя.

— Конечно, не сдавайся!

— Молодец, рисковая! Ладно, раз уж ты так рискнула, я

тоже напрягусь и не уступлю, сколько бы ты ни кричала, —
пообещала Валя. — А теперь мы пойдём за гравием.

— Гравий таскать? Чёрт, опять — вкалывать!

— Конечно! Всё лето будешь вкалывать, каждый день! А

знаешь, для чего нужен гравий? — усмехнулась Валя. —
Карцер для тебя делать будем, на тот случай, если снова
придётся тебя наказать. Зато, тебе больше не придётся
сидеть на хлебе и воде. Но сперва надо всё барахло оттуда
вытащить. Пойдём, покажу!
Валя отвела девочку в заднюю часть дома, и Наташа
увидела, что карцер — это обычная маленькая комнатка,
напоминавшая кладовку, а необычным в ней было то, что
она имела снаружи крепкую щеколду и маленькое окошко в
двери над порогом, в которое можно совать еду «арестанту».

— Охуеть! Прямо, как в тюрьме!

— Будешь воровать — попадёшь в настоящую тюрьму, а

здесь ты к ней хоть как-то подготовишься, — усмехнулась
Валя. — Ну, сделаешь эту работу? Не ты, так я сама сделаю
— тебе же хуже будет.

— Вот прикол — карцер для себя делать! — развеселилась

Наташа. — Ладно, поработаю.

— Хороша девка! — улыбнулась мать, похлопав дочку по

заднице.

— А теперь тело загрубеет.

— И станет лучше, а то слишком рыхлое, — ответила Валя,

потрепав Наташу за складку кожи на боку.

Наташа сама была недовольна ватной рыхлостью тела и

полнотой, вызванной чрезмерным употреблением сладкой и
мучной пищи; она завидовала некоторым знакомым
девчонкам, которые были намного полнее её, но имели
очень упругие тела. Она не редко думала о том, что ей стоит
подкачаться, но уж очень не хотелось так напрягаться.
Обычно Наташа злилась, когда кто-то говорил об этом
недостатке, но сейчас осталась спокойной. Весь разговор,
даже о карцере, проходила как-то весело.

Наташа с матерью вытащили из карцера дедовские шинели,

телогрейки, сапоги, валенки, сломанный табурет и прочую
рухлядь, часть которой перенесли в сарай, а часть бросили к
прочему хламу, приговорённому к сожжению. Наташа
выбрала себе подходящую телогрейку и сапоги — на случай
холодов. Вытащив из карцера все вещи, Валя ввернула
лампочку, включила свет; выключатель находился в самом
карцере.

— Раньше здесь уголь был — твой дед так меня наказывал.

Кстати, он иногда и лампочку вывинчивал, а когда
посидишь в полной темноте, всякое мерещиться начинает. Я
считаю, что это можно делать только в особых случаях. За
провинности средней тяжести я буду забирать половик.

— А как же на гравии спать? Может, лучше порку терпеть?

— Скоро сама узнаешь, а порку для сравнения попробуй.

Валя взяла совковую лопату, дала дочери тележку, и повела

её через заднюю калитку огорода к дороге. Дорога
начиналась в райцентре, проходила в двадцати метрах от
забора Вали, огибала «деревенскую» часть посёлка, и,
немного не доходя до реки, уходила в сторону, к шоссе. Эту
дорогу недавно подновили, засыпав довольно крупным
гравием, и, как у нас принято, часть «лишнего» гравия
оставляли лежать кучей у обочины.

— Вот это камни! — оценила Наташа.

— Для наказания — что надо! А вот — самая жуткая дорога

из тех, что я видела. Поскольку я должна гонять тебя
босиком по плохим дорогам, мы сейчас пойдём по ней на
речку — полкилометра по этой дороге, и ещё метров сто по
траве. Посмотрим, что из этого получится.

— Во всяком случае, волочить меня не понадобится — я же

не сволочь!

Валя и Наташа поставили тележку и лопату за калиткой, и

пошли к реке. Валя ожидала, что Наташа скоро свернёт с
дороги и пойдёт вдоль неё по траве или по песку, если
вообще не расхнычется, а Наташа её снова удивила:

— Бля, кайф такой!

— Молодец, девка! — радовалась Валя. — Жаль, не могу с

тобой всё лето заниматься — уж я бы сделала из тебя
спартанку. Надеюсь, с Ирой заниматься будешь — она
лучше меня в этом разбирается. Увидишь, как она Олю
вымуштровала!

Дойдя до поворота дороги, Валя с Наташей пошли через

запущенное поле к реке; обстрекав крапивой ноги, Наташа
весело визжала. Так же весело визжа, Наташа искупалась в
реке; то, что дочь влезла в такую холодную воду, снова
удивило Валю.
Тем же путём Валя и Наташа возвращались к дому. Валя
поинтересовалась ощущениями, и Наташа сообщила, что
ощущения острые, но приятные.

— Молодец! — радовалась Валя. — Всё бы было хорошо,

если бы ты ещё любила работать.

— А кто работать любит?! — засмеялась Наташа, — одни

дураки и быдлаки, которых круто наебали — они ишачат, а
денежки другим достаются!

Не найдя аргументов, Валя не стала оспаривать это

утверждение.

— Бери лопату и насыпай тележку до краёв, —

скомандовала Валя.

— Послала бы тебя на хуй, если бы не для себя это делала!

— усмехнулась Наташа.

— Тогда, делай всё сама — будет, чем гордиться!

Наташа наполнила тележку гравием и довезла до дома, а

довольная Валя только наблюдала. Наташа сама ссыпала
гравий на пол, разровняла, подобрала отдельные камни,
упавшие, когда она перетаскивала тележку через ступени, и
бросила их на пол карцера. Привезённого гравия не хватало
для того, чтобы распределить его по полу достаточно
толстым слоем — можно было очистить от него часть пола и
облегчить себе наказание; Валя и Наташа снова пошли за
гравием. Как и в первый раз, Наташа всё сделала сама.
Решив, что гравия достаточно, Валя дала Наташе половик, а
Наташа постелила его на камни.

— Ну, девка, ты сегодня показала себя!

— Для себя старалась, — улыбнулась Наташа, ложась на

гравий.

— Лежи, привыкай, а когда надоест — иди огород поливать.

— Надо бы ещё пару тележек привезти, — заметила Наташа.

— Ну — выше всяких похвал! Может, сама сходишь и

принесёшь, а я огород полью.
Наташа взяла тележку и лопату; чтобы облегчить задачу,
она положила лопату поперёк тележки и привязала её
верёвкой к ручкам. Дойдя до гравиевой дороги, Наташа
отвязала лопату, набрала гравий с краёв дороги, оставила
лопату у дороги в бурьяне, довезла тележку до дома,
высыпала гравий и снова пошла с тележкой к дороге. Она
привезла не две, а четыре тележки, потратив на всё около
сорока минут; с четвёртой тележкой привезла лопату.
Постелив на гравий половик, Наташа легла на него и
отдыхала до ужина. Наташа лежала и размышляла о
последствиях принятого решения; было немного жутковато,
но очень интересно.

— Я ещё четыре тележки припёрла! Хорошо получилось,

только надо теперь что-нибудь под голову положить —
кирпичи или бревно.

— Смотря, какой проступок совершишь. А за заслуги

получишь сегодня на ужин хорошую прибавку! Пошли
жрать, твою мать!

На ужин Валя дала дочери четыре бифштекса и чёрный хлеб

с маслом; объяснила, что требование трудиться в огороде
определялось вовсе не желанием получить хороший урожай,
на что не было и надежды — важно приучить дочь к
простой и грубой крестьянской работе. Вспомнив просьбу
Наташи, Валя порылась в шкафу со старой негодной
одеждой, и дала дочери рваную красную с чёрными
полосками футболку, чёрную прожжённую спереди юбку,
трикотажные штаны, большой платок, дырявую ночную
рубашку и грязную кепку, не имевшую изъянов, из
желтоватой жёсткой ткани с таким же козырьком.

— Какая прелесть! — радовалась Наташа, рассматривая

рваньё. — Постираю, подрежу, и оставлю такими драными.
А ты научишь меня повязываться платком, как крестьянки
раньше делали — это меня всегда так прикалывало!

— Научу, — усмехнулась Валя. — Теперь — так, а раньше с

платьями тебе угодить было невозможно!

— Ну, как ты не понимаешь?! Платья должны быть

модными и фирменными, а не китайскими и не совковыми.
Можно и в Москве в рванье ходить, ради прикола, но не в
школу же!

— А в школу — обязательно такие надевать?

— Видела бы, что другие в школу надевают! Если только
назло директору в лохмотья вырядиться, — засмеялась
Наташа, — это можно!

— А что, нет детей из обычных семей — все такие

богатенькие?

— Есть простолюдины, но их даже учителя презирают. Уж

лучше в купальнике придти! Одна девка так и пришла, на
спор — с урока выгнали, немного пожурили, зато все
уважали потом.

— А футболки и джинсы чем тебя не устраивали? Удобно и

красиво!

— Ма, ну это же не женственно! И Папик, и все его друзья

так говорят!

— Да сволочи они все и прохиндеи!

— А помнишь, ты говорила, что хочешь меня наголо

остричь?!

— Да, когда уже смотреть не могла, как ты часами волосы

укладывала и лаком воняла.

— Ма, остриги! Я всё равно хотела ёжик сделать.

— Ладно, остригу, — усмехнулась Валя.

Вечером Валя остригла Наташу и научила повязывать

платок по-крестьянски, а перед сном отвела в выделенную
для неё крохотную комнатку, соседствующую с карцером. В
комнате был письменный стол, стул, тумбочка и старая
этажерка, а кровати не было.

— У меня есть раскладушка, есть пружинный матрас — это

та же кровать, только без ножек, — сообщила Валя, — но ты
обойдёшься ковриком!

— Обойдусь!

Валя дала Наташе паласный коврик, рваную простыню,

вместо одеяла — покрывало из грубой толстой
полушерстяной ткани и подушку. Наташа легла на коврик,
накрылась покрывалом, пофантазировала и уснула.
— Был бы коврик чистым, я бы без простыни обошлась, —
сказала утром Наташа, представлявшая, что простынь
неуместна; что она нарушает совершенство замысла.

— Да не будь ты такой брезгливой! Выбей его хорошенько и

щёткой почисть. Можешь постирать, но он долго потом не
высохнет, а то и протухнет.

Позавтракав, Наташа вымыла посуду, выбила и вычистила

щёткой коврик, постирала отобранное ранее рваньё. После
обеда Валя заставила её поливать огород. Солнце пекло
сильно; Наташа надела халат и повязалась платком; желая
сфотографироваться, дала Вале «мыльницу».

— Щёлкну во время работы, для истории, — засмеялась

Валя; выбрав момент, она сфотографировала Наташу. —
Натуральная крестьянка!

— А теперь — голяком, — попросила Наташа.

Сняв халат и платок, Наташа взяла два ведра воды; мать

сфотографировала её, после чего Наташа снова надела халат
и старательно по-крестьянски повязала платок.

— Как лучше — крестьянкой, или голяком? — спросила

Наташа.

— По любому — хорошо, лишь бы работала, — засмеялась

мать.

— Нет, наоборот: «по любому — хорошо, лишь бы не

работать», — смеялась Наташа. — Если бы ты меня
работать не заставляла, я бы согласилась ещё чего-нибудь
лишиться.

— Работай, лишенка, а лишения итак будут, но кажется, они

тебе по фигу.

— Не по фигу, а по кайфу!

Пока работали — развлекались и спасались от жары,

неожиданно обливая друг друга водой. К концу работы
Наташа сильно устала; мышцы болели. Валя сама
приготовила на ужин бифштексы. Поев, усталая Наташа
легла на голый коврик и вскоре уснула. Утром мать её
разбудила и снова позвала работать. Мышцы болели ещё
сильнее, чем вечером; вставать не хотелось.

— Хочешь ещё поспать — поспи в карцере. Надоест там

лежать — выходи и работай.

Наташа встала, и, прихватив подушку, направилась в

карцер; легла там, и снова уснула; проспала и просто
провалялась ещё семь часов. Профилонив половину дня,
встала ближе к обеду; теперь она выспалась и чувствовала
себя намного лучше, чем утром.

— Вот и в карцере поспала, да ещё так долго, — улыбнулась

Валя.

— Классно выспалась, — радовалась Наташа.

— Теперь, если захочешь лишнего поспать или отдохнуть —

иди в карцер.

— Значит, не зря сделали — хоть здесь выспаться можно.

— Не зря, как и всё остальное. А сейчас мы пойдём на

кухню — будешь учиться готовить.

Валя убедилась, что дочь — не очень изнеженная, не такая

уж «барышня», разумно рисковая, не стыдливая, и не очень
наглая; к работе и к трудностям привыкает, и даже умеет
готовить, хотя многое делает не так, как она, но тоже
вкусно. У Наташи так же сильно изменилось отношение к
матери и к себе. Валя и Наташа выпотрошили, разделали и
пожарили курицу, приправив её солью, перцем, чесноком и
покупной приправой из разных пряностей. Вале пришлось
поучить Наташу готовить кашу, поскольку каши она прежде
не ела и не готовила. За обедом Наташа ела курицу и
гречневую кашу, которую прежде терпеть не могла; манную
и перловую каши Наташа особенно не любила, и решила
отложить на-потом.

Наташа занялась прополкой, а, прополов одну гряду,

принялась обрезать ветки кустарников, потом опять
занялись прополкой. Валя снова сфотографировала дочь за
работой, а Наташа сфотографировала мать. Такое
чередование работ уменьшало усталость. Начался ливень;
поливку прекратили, но остальную работу продолжили.
Приехала соседка, поздоровалась; Наташа вежливо ответила
тем же.

— Это моя дочь, Наташа, — представила Валя.

— Какая хорошая девочка, и в такую плохую погоду

работает, — заметила соседка.

— Потому-то она и хорошая, — улыбнулась Валя.

Через полчаса дождь прекратился, стало прохладнее; работа

продолжалась, как обычно, до ужина. Играя с дочкой и
тестируя одновременно, Валя измазала её мокрой землёй —
Наташа развеселилась и пожелала сфотографироваться.
После работы Наташа помылась и села за стол; мать дала ей
оставшуюся курицу, кусок хлеба и сладкий чай.

— Соседка наша разговаривать не любит, а сегодня

исключение сделала — ты ей так понравилась. А как тебе
дождичек понравился?

— Заебись! Даже работалось легче. И грязью мазались —

кайф! Если бы не дождь, я бы в карцер отдыхать пошла.

Валя принялась объяснять дочери, что к разным трудным

ситуациям, даже к наказаниям, надо относиться, как к
приключениям, и ценить это:

— Поэтому, быть слишком послушной — тоже не очень

хорошо, — хитро подмигнув, сказала Валя, — надо же было
тебе и в бане посидеть.

— Ма, ну ты, бля, хулиганка! — засмеялась Наташа. — Буду

знать!

— Хорошо, — улыбнулась Валя, — ты чай на стол пролила,

и кусок хлеба на пол уронила — спей чай со стола, и хлеб с
пола ртом подбери и съешь. Слабо?

— Совсем не слабо! — развеселилась Наташа, и выполнила

требование.

— Молодец, девка, — смеялась Валя, — так теперь и

будешь делать!

— Ма, ты такая прикольная! Пойдём купаться?!

— Пойдём, только надо Иру и Олю позвать.

— Фу, противные бедные родственнички! Если их

позовёшь, я не пойду!

— Ладно, сходим вдвоём, но с ними тебе всё равно придётся

познакомиться.

Наташа снова окунулась, а Валя даже не вошла в воду.

Когда утром мать разбудила и позвала работать, Наташа

выразила желание ещё поваляться, и отправилась в карцер;
она немного поспала, а потом валялась до обеда. Гравий под
толстым половиком не доставлял ей серьёзных неудобств, а
представление о нём вызывало удовольствие. Пообедав,
Наташа занялась с матерью огородом. Погода была в меру
тёплой, и одеваться Наташе не хотелось. Соседка, как и
говорила Валя, ходила по своему огороду в голом виде, а
всё общение ограничилось дежурными приветствиями.

— Слабо гусеницу съесть? — вспомнив своё недалёкое

прошлое, подколола Валя.

— Не слабо, уже ела! — взяв гусеницу, Наташа сунула её в

рот и съела. — А тебе?

— Не слабо, уже ела! — засмеялась Валя, и съела гусеницу.

— А теперь — земляной червяк! — предложила Наташа, и

съела его. — Слабо?

— Не ела, но не слабо! — ответила Валя, и съела червяка. —

Оказывается, ты много чего перепробовала, а я ни хуя не
знала!

— Могут же у барышни быть свои секреты, — жеманно

пояснила Наташа, — я ведь тоже не знала, что ты гусениц
жрала.

— Но ты поделишься со мной своими секретами?

— Поделюсь, только ты Папику не проболтайся — я хочу

быть для него барышней!
— Мужчинам всего знать и не следует, — усмехнулась
Валя, — и я ещё ни разу не говорила ему то, что ты просила
скрыть. Жаль только, что сама так мало знаю.

— Ладно, расскажу! И ты мне расскажешь.

— Как, по твоему, — смеялась Валя, — черви лучше

перловой каши?

— Хуже перловой каши только мерзкая СОЛЯНКА, — с

отвращением, сморщилась Наташа, — но эту гадость я бы на
самый потом-потом оставила, и только на один раз. Меня от
одного её запаха блевать тянет — уж лучше говно жрать! Я
прежде неё говно съем! А червяков я бы ещё пожрала.

Поработав час в огороде, Наташа взялась за стираное

тряпьё. Платье, послужившее половой тряпкой, хорошо
отстиралось; Наташа сделала из него «ультра-мини», а
разрывы, создававшие впечатление работы насильника,
решила оставить. Футболку Наташа обрезала, превратив в
топик. У трикотажных штанов она очень коротко обрезала
штанины, превратив их в шорты. Чёрную юбку ушила до
своего размера и обрезала, срезав дыру; теперь юбка
немного не доставала до колен и не имела изъянов. Ночную
рубашку без пуговиц разрезала на две части, сделав
короткую юбку и рубашонку. Платок изначально был
чистым, без дыр, и не нуждался в переделке. Кепке хватило
стирки. Закончив работу, Наташа надела топик — бывшую
футболку, шорты — бывшие трикотажные штаны и кепку;
показалась матери.

— Мой стиль — «оборванец»!

— Действительно, стильно, — заметила Валя. — Может,

дать тебе швейную машинку — будешь барахло
перешивать?

— Буду, — согласилась Наташа, — только, мне и этого пока

хватит.

Валя достала швейную машинку, кучу обносков и разных

рваных тряпок, часть которых взяла у Иры; на самых плохих
из них Наташа тренировалась. Она умела пользоваться
швейными машинками, но машинка её матери была
устаревшей, и Вале пришлось объяснять некоторые её
особенности, а Наташе — немного потренироваться. Наташа
быстро освоила эту рухлядь, принялась разбирать тряпки,
фантазируя, что и из чего может получиться.

Прежде всего, Наташа обработала «половое» платье так,

будто оно и было таким коротким. Она попросила у матери
кусок шкурки, и увлеченно продолжила работу с барахлом
до ужина. Вечером искупалась, а утром, позавтракав,
возобновила шитьё и занималась этим до обеда. Пока
Наташа занималась шитьём, Валя вернула на место щётку,
умышленно изъятую из мотора стиральной машины.

— Наташка, оставь пока шитьё — будет ещё плохая погода,

тогда и займёшься. В огороде тоже надо поработать. От
огорода ты у меня не отвертишься.

— Я не хотела отвертеться, я кое-что забавное делаю, вот и

увлеклась.

— Ну, это — простительно.

— Только, лучше я в карцере отдохну, а то после шитья

спать тянет.

— Чёрт с тобой, иди в карцер, — согласилась Валя; считая

себя честной, она не могла нарушить договор. Другой
стороной её честности было то, что она не давала пустых
угроз.

Наташа провалялась в карцере до ужина, поужинала,

подобрала ртом крошки с пола и со стола, что её теперь
забавляло, помыла посуду, сходила к реке, искупалась, и
вновь уселась за шитьё. Через час она доделала эту
увлекательную работу, и показала матери две вещи, которые
ей больше всего нравилась: юбочку с короткой
рубашонкой, сшитые из мешковины, и выглядящей
исключительно убого халат. Надев «убогий» халат, Наташа
повязалась серым платком.

— Фирма «Красная Быдлачка», — объявила Наташа.

— Какой необычный халат! — восхищалась Валя, — и

платок этот так к нему подходит!

— Был — обычный халат, а я специально нищенский

сделала! Не так просто было — я над ним особенно
потрудилась.
— Да, он очень интересный. И мешковинка твоя мне очень
нравится.

— Мне это тоже нравится больше остального. Только

надевать всё равно некуда.

— Завтра в магазин пойдём, вот и оденешься.

— Я надену «половое платье», а ты напяль свои джинсы,

серую футболку, жёлтые ботинки и кепку задом наперёд.

— Согласна, — улыбнулась Валя, — а потом ты мне тоже

что-нибудь нищенское сшей.

— Сделаю! А свой вонючий халат можешь забрать — он

слишком хорош для меня, — усмехнулась Наташа.

— Заберу, и буду носить! Он лучше моего нынешнего

халата, а тебе он слишком широк.

— Я хочу купить белую мужскую майку, а потом испачкать

её чаем и какао — прикинь!

— Да, будет прикол! — засмеялась Валя. — Ладно, куплю.

И куплю тебе ещё одну такую майку, которая будет чистой,
и чёрные трусы — хорошо будет на тебе смотреться. И себе
такое куплю.

— Вот — прикол! — засмеялась Наташа.

В эту ночь Наташа захотела спать в бане.

***

На следующее утро, после завтрака, Наташа с матерью

отправились в магазин. Валя оделась, как предложила
Наташа, и выглядела, как пацанка, что ей нравилось.
Благодаря тому, что подол платья лишь наполовину
прикрывал задницу, и благодаря следам насилия на нём,
Наташа выглядела как соблазнительная малолетняя
блудница. Мужики пялились и на платье, и на красивые
свежевымытые ляжки Наташи, открытые почти до краёв
ягодиц, и на прикрытую трусиками купальника «пипочку».
Стрижка «наголо» и отсутствие обуви делали Наташу ещё
более необычной. Валя не была моралисткой, и реакция
мужиков на Наташу её забавляла, как и саму Наташу. Валя
снова наблюдала за поведением дочери: девочка не
жаловалась на плохую дорогу, не требовала купить себе
каких-нибудь деликатесов, и, разговаривая со старыми
знакомыми Вали, была вежливой и доброжелательной. Валя
обошла с дочкой продовольственный рынок и несколько
магазинов, а на обратном пути дала нести две тяжелые
сумки, сама осталась налегке, и снова не услышала жалоб,
хотя со стороны было видно, что нести эти сумки Наташе
было очень тяжело; девочка донесла сумки до дома — два
километра, и осталась в хорошем настроении. Вале это
понравилось, она похвалила дочь, и решила, что в следую-
щий раз можно пустить девочку в магазин одну, а потом
пересчитать деньги, которые она вернёт, что было бы
хорошей проверкой, ведь, могло оказаться и так, что дочь
хорошо себя вела только в её присутствии, а, отправившись
в магазин одна, купит себе деликатесов и утаит сдачу.
Прежде были случаи, когда, купив товар, Наташа
переклеивала ценники, значительно набавляя цену, и
забирала разницу себе, что было трудно распознать в период
бешеной инфляции.

Наташа, не знавшая посёлок, по пути осматривала его

«городскую» часть и людей. Посёлок она представляла
иначе — как некий «медвежий угол», со спившимися
коммунарами, постоянно дерущимися и горланящими
блатные песни под гармошку, с изголодавшимися, как в
Эфиопии во время засухи, детьми, и с полной разрухой. Их
дом находился в «деревенской» части посёлка — восемь
деревянных домов, три из которых давно пустовали и были
почти разрушены, находились на некотором расстоянии от
«городской» части, в которой были расположены магазины,
небольшой рынок, почта, администрация и милиция, школа
и детский сад, и многое другое.

Таких тяжелых сумок Наташе никогда не приходилось

носить, а теперь пришлось идти с этой тяжестью босиком по
просёлочной дороге два километра, прикладывая
дополнительные усилия на подъёмах и спусках; это было
непривычно и трудно, но терпимо, и даже по-спортивному
интересно. Это могло бы быть удовольствием, если бы не
узкие матерчатые ручки сумок, свернувшиеся в верёвки —
они врезались в потные ладони и натирали их так, что
казалось, будто они прорезают кожу. Крайне неприятно
было изображать «воспитанную девочку» перед
материными знакомыми ублюдками, которые по-простецки
смешивали в разговоре хамство и сюсюканье; хотелось
послать их матом, но подхалимажу тоже надо учиться —
подхалимам всегда легче жить, тем более что и ублюдки её
хвалили, хотя и по-идиотски, но ничего лучшего от них
ожидать и не следовало — ублюдки ведь. При них, Наташа
придавала своему лицу более измождённый и жалобный
вид, но так, чтобы ублюдки это видели, а мать — не видела.
В отличие от многих родителей, Валя не стеснялась хвалить
свою дочь.

Наташа вернулась домой усталой, но довольной не меньше,

чем её мать, и чувствовала себя теперь более уверенно; она
разделась, выпила две кружки сладкого чая, помылась,
остудила руки и ноги в холодной воде. Похвалив дочь за
проявленное мужество, Валя накормила девочку хорошей
порцией жареного мяса и другой вкусной пищей. Наташа
снова подобрала крошки и кусочки еды ртом и спила чай со
стола, вымыла посуду и отправилась отдыхать. Валя ушла к
сестре, а Наташа пошла в свою комнату, легла на коврик,
включила музыку, заснула и проспала полтора часа, а,
проснувшись, захотела ещё полежать на гравии.

— Привыкаешь?

— Здесь после трудов отдыхается хорошо.

— Оказывается, это — комната отдыха, — засмеялась Валя.

— А ты сама попробуй, когда устанешь. Это же как

массажёры с колёсиками.

— А ты половик убери, и полежи.

— Попробую, только это уже не отдых будет.

Вечером, руки щипало ещё сильнее — на них

образовывались мозоли. Валя дала Наташе рукавицы, не
освободив от работы в огороде, а Наташа не стала
отсиживаться в карцере, хотя это было легче всего.

— Подумаешь — мозоли натёрла! Руки у тебя слишком

изнеженны, ты же ничего не делала раньше; поболят, и
перестанут, а потом загрубеют, и уже не будут так
натираться, — сказала Валя, посмотрев руки дочери. —
Ладно, сегодня я сама вымою посуду. А ты, в следующий
раз, свяжи две сумки, неси на плече, как нищие носят, или
тряпку подложи, чтобы лямки не резали. Изолентой ещё
потолще их обмотай. Но ты молодец, что терпела!
— Я сама рада, что донесла, только всё время их носить как-
то не хочется.

— А придётся, — усмехнулась Валя. — Жалко, что не могу

тебя каждый день в магазин гонять так, чтобы ты с полными
сумками оттуда возвращалась.

— Ладно! Если бы не эти ручки, было бы даже клёво.

Наташа аккуратно пролила на майку чай и высушила её

утюгом; так же обдуманно посыпала со всех сторон какао,
притёрла его тряпкой и присушила. Наташа померила
голубые кальсоны и трусы с майкой, одна сходила на речку
и искупалась, потом отдыхала, слушая музыку, размышляя о
произошедших переменах, и эти изменения ей нравились;
она нравилась себе ещё больше, чем прежде.

Валя предложила сходить к Ире. Тётка была Наташе

неприятна, идти к ней не хотелось; Наташа надела трусы и
испачканную майку; отправилась к тётке, думая о том, что
ей снова придётся изображать «воспитанную девочку».
Наташа постучала в дверь; вышла Ира, позвала в дом:
«Наташенька, проходи! Познакомься, это моя дочь, Оля. А
это — Наташа, твоя двоюродная сестра».

Ира принялась расспрашивать Наташу; Наташа рассказала о

том, как жила в городе и как живёт теперь. Валя успела
рассказать Ире о подвигах Наташи; теперь Ира всячески
хвалила за них Наташу перед Олей. Ира рассказала о своей
жизни, о посёлке, о том, как она тренирует школьников и
Олю; попросила дочь показать несколько гимнастических
стоек. Ира показала канат, привязанный к толстому суку,
перекладину, разборные гантели и другие спортивные
принадлежности; предложила ими пользоваться, обещала
давать уроки, и Наташа согласилась. Олю заинтересовали
рассказы Наташи о ночных клубах, о моде, о модных
салонах, о городской жизни, а Наташа заинтересовалась
Олей.

Наступил вечер; Наташа попрощалась с родственниками и

отправилась домой; рассказала за ужином матери о
состоявшейся беседе и о том, что родственники не оказались
такими противными, как она думала.

Следующий день Валя объявила «выходным» для Наташи;

то же самое сделала Ира для Оли, но с утра Ира пригласила
Наташу на тренировку; Наташа пришла голой.
— На «шпагат» посажу за неделю, а может и быстрее,
только тебе придётся потерпеть, а дальше — поддерживать
форму. Гибкость можно развить хорошую. А к осени будешь
отличницей по физкультуре, будешь и по канату лазать, и на
перекладине, и прочее. Чемпионки по гимнастике, конечно,
из тебя не получится — поздно взялись, но для твоего
развития будет полезно. Это — самое основное, а потом
видно будет, и сама решишь, чему уделить больше
внимания.

Ира устроила Наташе жесткую часовую тренировку,

которую девочка мужественно терпела, что было замечено
Ирой и одобрено. После тренировки Ира оставила девочек,
предложив им погулять. Оля надела шорты, футболку и
кеды, а Наташа — кальсоны.

— Как легко ты вытерпела это, обычно все воют.

Терпеливая же ты! — заметила Оля.

— Да, круто она меня ломала, очень больно было, пришлось

терпеть.

— Меня она тоже муштрует. Я привыкла.

— Вот и я привыкаю. Мне теперь ко всему привыкать

приходится.

Оля рассказывала о разных происшествиях, которые

случались в этом посёлке, показывала дома, в которых они
происходило; рассказала свою историю девочки из бедной
семьи, которая прежде была ещё беднее благодаря ныне
покойному отцу-алкоголику, пропивавшему не только свой
заработок, но и скудный заработок матери.

После обеда девочки решили отправиться в посёлок, где

проводилась открытая дискотека. Наташа надела шорты и
топик, а Оля осталась в той же одежде. К Оле и к Наташе
присоединились местные подростки — Витя и Аня. Витя
был в чёрных брюках, в сером свитере и в ботинках, Аня —
в простеньком платье кирпичного цвета, в серой кофте и в
недорогих красных туфлях с маленьким каблуком. Аня так
же, как и Оля, принялась расспрашивать Наташу о городе.
Поскольку Оля знала о её «подвигах», Наташа лишилась
возможности рассказать подросткам о жестокости матери,
как ей хотелось. Некоторые считали поступки Наташи
крутыми, а другие рассматривали их как причуды
богатенькой девочки, которая, поиграв в босячку, вскоре
вернётся к такой жизни, о которой им трудно и мечтать.
Наташа, хотя и испытывала боль после тренировки,
танцевала хорошо — намного лучше местных подростков.
Мальчишки быстро её выделили и стали «клеиться», но
Наташа «соблюдала дистанцию». Оля показывала разные
стойки, за которые получала похвалы от зрителей;
подростки её хорошо знали и побаивались. Оля нашла
недоеденную кем-то пиццу; достав выкидной нож, она тонко
отрезала и выбросила надкусанный край, а нетронутую
часть съела, поделившись с приятелями. Также Наташа и её
компания поступала с недоеденными пирожками.

— А мы часто так делаем, — сказала Оля.

— Прикольно так объедки жрать! — балдела Наташа.

— Ага, особенно, когда жрать охота, — согласилась Аня.

Прогуляв до позднего вечера, девочки разошлись по домам.

Наташа съела немало недоеденных пирожков и пиццы, но и
съесть пропущенный ужин из молока и двух эскалопов не
отказалась. Поделилась своими впечатлениями с матерью —
прежде она посещала модные дискотеки и закрытые клубы,
а теперь была в восторге от этой захудалой дискотеки.

— Если будешь ходить на тренировку, вычту это время из

рабочего, — обещала Валя.

— Конечно, буду ходить! Ирка сказала, что я смогу языком

свою пиздёнку доставать! А «выходные» ещё будут?

— Конечно, раз в неделю. Веселись, развлекайся! А объедки

можешь считать дополнительным питанием — я порцию
тебе за это не убавлю, — усмехнувшись, обещала Валя.

— Ну да — это же нищенская добавка к обычной пище!

Может, сходишь с нами?

— Если примете, схожу, и даже потанцую, и объедки поем!

Утром мышцы болели сильнее, чем после первого дня

работы в огороде; несмотря на боль, Наташа сделала
разминку, выполнив «домашнее задание» Иры, хотя могла
проигнорировать его, как в школе, ведь её всё равно никто
не проверял и не заставлял; эти упражнения ещё больше
усилили боль. Зато, натёртые руки уже зажили. Наташа
позавтракала несладкой геркулесовой кашей, сваренной на
воде без масла, омлетом из трёх яиц и молоком, кое-как
вымыла посуду, немного поработала в огороде, затем
отдыхала под музыку, предаваясь своим фантазиям.

— Наташа, ты посуду очень плохо помыла! Помнишь, что я

за это обещала?

— Конечно, помню! Ты обещала накормить меня грязью, а

какой — не сказала.

— Сейчас узнаешь, — усмехнулась Валя, — пойдём на

кухню! — Валя открыла духовку, дала Наташе нож и
тарелку, — соскребай эту грязь со стен в тарелку, а потом
жри!

— И всё? — удивилась Наташа. Она поднесла тарелку ко

рту, и, подбирая грязь с тарелки языком, стала её поедать,
пока не съела всё.

— Всё! Сожрала — молодец, вот и узнала. А теперь заново

вымой посуду и пожарь рыбу.

— Ма, ты такая классная! Придумай ещё какое-нибудь

правило прикольное, а это наказание какое-то примитивное!

— Попробую, — усмехнулась Валя.

Почистив и пожарив полтора килограмма наваги, Наташа

заварила чай, подала еду на стол; Наташе досталось больше
половины этой рыбы. Пообедав с матерью, Наташа убрала
со стола, подобрала крошки ртом, вымыла посуду и пол на
кухне. Валя решила больше не нагружать в этот день
Наташу работой, поскольку впереди у неё была тренировка.

Не одеваясь, Наташа отправилась к Оле; девочки

потрепались, потанцевали, а потом за них взялась Ира. Ира
расспросила Наташу об ощущениях, назвала их
«нормальными», давала советы; потом приступила к
занятиям. Тренировка снова продлилась час и была такой же
жесткой и болезненной. Валя сама готовила ужин, а Наташа
отлёживалась в карцере. Поужинав курицей, Наташа
искупалась вместе с Ирой и с Олей.

Оля не возражала против присутствия Вали в компании

подростков. Наташа надела «убогий» халат и повязалась
платком, а Валя оделась так же, как одевалась для похода в
магазин; Валя и Наташа до ночи гуляли по посёлку с Олей, с
Аней, с Витей и с двумя местными девочками; можно было
подумать, что Наташа — деревенская, а её приятели —
городские. Прогуляв до часа ночи, Наташа проснулась к
десяти утра; мать встала немногим раньше, и сама
приготовила завтрак. С утра шёл дождь, было холодно и
ветрено.

— Наконец-то ты будешь привыкать к плохой погоде! —

радовалась Валя. — Работы в огороде сегодня не будет, но
под дождь я тебя всё равно выгоню. А если эти дожди и
холода надолго, то придётся под дождём в огороде работать.
Ох, намучаешься ты, настрадаешься!

— Так мне и надо! — жестоким голосом сказала Наташа.

Наташа по просьбе Вали перешила в своём стиле её старую

рваную одежду — джинсовую куртку и такие же брюки;
работа была выполнена быстро и грубо, что и требовалось
для достижения нужного эффекта. Штанины немного не
доходили до колен, а на дыры снаружи были поставлены
заплатки из отрезанных частей. Померив перед зеркалом
одежду, к которой добавила джинсовую кепку, Валя была
довольна.

— Отличная работа! — похвалила Валя. — Буду теперь

тоже прикалываться. А ты пойдёшь под дождь — отольёшь
воду из бочек и поправишь плёнку у парников.

— Ма, пойдём вместе!

— Нет! Это ведь ты хотела, чтобы тебя под дождь выгоняли

— вот и иди!

Наташа вышла во двор, выполнила указания, немного

постояла, побалдела, потанцевала; помыв в тазике ноги,
тщательно вытерла их специальной тряпкой и вошла в дом.

— Ма, зря ты не пошла — это так кайфово!

— Наверное, зря, — согласилась Валя, — а тебе сейчас ещё

кайф будет — будешь пол мыть. Плохо помоешь — будешь
языком лизать там, где грязь останется. Вот тебе и новое
правило, как ты просила! Пол ты мыть так и не научилась,
так что — готовь язык. Зато, тебе не придётся заново
перемывать пол — это правило, надеюсь, тебя утешит.
Можешь, конечно, в карцер пойти, но я мыть пол не буду, и
когда ты выйдешь, тебе придётся его мыть. А я приготовлю
обед и вымою посуду.

Мытьё полов по-прежнему казалось Наташе трудной и

мерзкой работой; на её счастье, Валя не была помешана на
чистоте, и мыть пол в доме пришлось пока только один раз
— в самом начале. Наташа взялась за эту неприятную
работу, стараясь мыть чисто. Она осматривала уже вымытые
участки, и, находя грязь, перемывала их; мытьё пола заняло
полтора часа. Несмотря на такие старания, Валя всё равно
нашла три грязных участка, хотя какая-нибудь строгая
заведующая больничным отделением нашла бы не менее
тридцати. Если бы Наташа заупрямилась, мать не смогла бы
заставить её лизать пол, да и не стала бы заставлять.

— Так, Наташа, — злорадно улыбаясь, говорила Валя, —

каждое грязное место ты десять раз лизнёшь языком!

Наташа принялась выполнять казавшееся прикольным

распоряжение; величина грязного участка не имела
значения.

— Ну, мне продолжать придумывать правила? —

ухмыляясь, спросила Валя.

— Конечно, даже круче! Только чтобы у них и приятная

сторона была, как эта — что пол перемывать не надо.

— Договорились! Обед уже готов.

Наташа сполоснулась под душем, вытерлась полотенцем.

— Блядь — червяки в каше! — усмехнулась Наташа.

— Это — «плов по-нищенски», — смеясь, объяснила Валя,

— он варится на воде, без мяса, без жиров, без овощей, без
сахара, но — с червяками. Можешь не есть.

— А я вот съем, — заявила Наташа, — а потом тебе что-

нибудь подсуну.

— Надеюсь — не отраву, — усмехнулась Валя.

Съев тарелку «плова», Наташа перешла к трём вкусным
антрекотам, пожаренными с использованием различных
пряностей, как она любила. Вечер она провела с Олей в
доме Иры, от которой получила очередную тренировку.

В следующий непогожий день Наташа приготовила завтрак,

поела, вымыла посуду. Дождь прекратился, но по всему
было видно, что он вскоре возобновится. Мать велела
использовать этот перерыв и сходить в магазин, поскольку
продукты закончились. Она тайком пересчитала деньги,
потом на виду у Наташи небрежно сунула их в пустой
кошелёк и дала его вместе со списком продуктов.

— Холодина жуткая, но ты, стерва, пойдёшь босиком! —

зловредно сказала Валя. — Наденешь трухлявую
телогрейку, а под неё можешь своё рваньё надеть.

— Бля, круто! — усмехнулась Наташа.

— Не круче, чем в босоножках за триста долларов весной по

лужам и по грязи ходить.

— Если бы босоножки были дешёвкой, я бы тогда до лета в

сапогах ходила! Знаешь, как мне все завидовали! А то
некоторые купят дорогую вещь, и трясутся над ней:
«Копили-копили, копили-копили, за год наскребли, и — ку-
пи-ли».

— Я тоже таких не уважаю, — поморщилась Валя. —

Пожалуй, схожу с тобой в магазин. Может, ещё что-нибудь
куплю. Да и на тебя посмотреть очень хочется — давно
мечтала увидеть тебя босой с тяжёлыми сумками на
скверной дороге в такую мерзкую погоду!

— Здорово ты злюку изображала! — оценила Наташа. — А

эта твоя мечта мне давно известна, но здорово, что ты так её
высказала!

— Учла твоё пожелание о деликатности. Ты, кстати, тоже не

очень-то деликатничай! Какая-то ты слишком послушная —
хреново это!

— Значит, я ни хуя не пойду в магазин, если ты обуешься! Я

тоже хочу посмотреть!

— Ничего себе! А если я тебе обувь дам?

— На хуя она мне?! Правда, есть ещё одна возможность —
ты купишь мне килограмм креветок и баночку чёрной икры.

— Ладно, чертовка! — усмехнулась Валя.

Решив, что «убогий» халат и платок лучше придают

нищенский вид, чем телогрейка, Наташа надела много
тряпья, как это обычно делают нищие, сверху — халат, и
повязалась платком. Валя надела джинсовый костюм с
заплатками, кепку и сапоги, взяла ещё одну сумку и деньги.
Валя пошла за Наташей по той же дороге, которой они шли
в прошлый раз, только теперь дорога была покрыта слоем
холодной размокшей глины и большими лужами. Наташа
была довольна, а Валя радовалась за Наташу.

— Здорово так — по такой грязи босиком! Я просто тащусь,

— балдела Наташа.

— Босячка ты, — ласково, но назидательно, сказала Валя, —

и не пытайся стать барышней!

— Сама ты — плебейка! — засмеялась Наташа.

— Да, я — плебейка, и горжусь этим!

— Я тоже буду гордится, что я — босячка!

Валя и Наташа прошлись по магазинам, где Наташа купила

продукты по списку на те деньги, которые ей выдала Валя, а
Валя, посмотрев товары, купила то, что потребовала
Наташа, и кое-что ещё. На обратном пути Валя любовалась
Наташей, которой она вручила и третью сумку. Когда до
дома оставалось совсем близко, снова пошёл дождь. Наташа
смыла грязь с ног во дворе под краном и тщательно вытерла
их тряпкой.

— Буду так всё лето терпеть — здорово, бля! Никто из моих

знакомых так не обходился, даже твоя сраная Оля со всей
местной вшивотой! А ещё — я сплю на коврике!

— Вот именно, — улыбнулась Валя, — а Ирка, кстати, тебя

в пример Оле ставит.

— Я тоже себя буду в пример себе ставить!

— Я вот никак не могу придумать: чего мне ещё тебя
лишить и что терпеть заставить?

Наташа, как обычно, разделась догола и пошла отдыхать в

карцер, а Валя, переодевшись, принялась готовить обед. Все
креветки достались Наташе; в этот раз «нищенской» еды не
было. После обеда Наташа мыла посуду, а Валя трепалась с
Ирой; похвалилась успехами Наташи и походом в магазин;
просила посоветовать новые трудности для Наташи.
Закончив свои дела, к ним присоединилась Наташа. После
тренировки она поужинала, вымыла посуду, убралась на
кухне, и отдыхала на своём коврике.

На третий непогожий день дождь прекратился, но

оставалось так же холодно. Наташа приготовила завтрак и
подала его на стол; в омлете были черви и разные
насекомые.

— Блюдо для гурманов — «омлет по-моему», — объявила

Наташа.

— Съем, — сказала Валя.

— Я тоже его жрать буду.

Омлет был съеден со всеми «специями»; Валя не отстала от

Наташи.

— А на хуя посуду мыть?! — засмеялась Наташа.

— Правда — пожрём сегодня из грязной, — развеселилась

Валя, — сунь её в шкаф.

— Ма, а теперь ты крошки подбери и схлебни!

— Без проблем! — засмеялась Валя, и выполнила обычную

«работу» Наташи. — Твой дед часто так делал, а мне это
казалось забавным.

Валя рассказала кое-какие истории про своих родителей и

кое-что — о своём детстве, об Ире, о её покойном муже и
т.п.

— Ну, а теперь в огороде поработать надо. Обувь ты не

получишь — мы вчера почти два часа по магазинам ходили,
а сегодня тебе всего-то час поработать придётся. Такую
мерзкую погоду надо использовать!

— На хуй дразнишь, когда я не прошу, — усмехнулась

Наташа, — лучше сама попробуй.

— А я даже не представляю, как ты терпишь — мне это

кажется невозможным, — усмехнулась Валя.

— Вот и попробуй, чтобы знать — сама так меня учишь.

— Согласна! Попробовать надо, и я попробую.

Для работы в огороде Наташа снова надела халат на тряпки

и платок; Валя — джинсовый костюм на два свитера, а
спустя пятнадцать минут надела сапоги на шерстяные
носки.

— Неплохо, и, для первого раза, думаю, достаточно, —

сказала Валя. — А ты терпи!

Прикалываясь, Валя и Наташа работали около часа. Затем

Наташа приготовила обед, который ела с Валей из грязной
посуды; было решено не мыть её и к ужину.

После обеда Наташа отправилась к родственникам. Этот

день был примечателен тем, что во время тренировки
Наташа, наконец, села на «шпагат», что было не просто
зримым достижением — сидя в этой позе, она могла
качаться гантелями, учиться делать различные прогибы, или
просто периодически сидеть, например, читая книгу, что и
посоветовала Ира. Таким образом, в тренировках
высвободилось время, и появились новые упражнения, а
Ира, обнаружив у девочки склонность к силовым
упражнениям, обещала, что вскоре Наташа сможет
удерживать Олю на «мостике», а Оля продемонстрировала,
как это выглядит, удержав Наташу.

Утром Валя и Наташа позавтракали из той же немытой

посуды, но после завтрака Валя её вымыла. Утро было
почти таким же холодным, какими были предыдущие дни.
Валя и Наташа работали в халатах, надетых на другую
одежду. После дождей появилось много слизней; Наташа
решила собрать их и пожарить, чем и занялась. Она набрала
почти полную сковороду, сама пожарила и съела, угостив
Валю, которая, съев немного, осталась довольна.
— Как улитки в ресторане, — сказала Валя, — по вкусу не
отличить! Не хуже креветок.

— И лягушек можно приготовить, как в ресторане!

— Вот и хорошо! У нас тут их полно — налови и приготовь.

— Это я не хуже поваров сделаю, — похвалилась Наташа,

умевшая готовить подобные деликатесы, в отличие от
обычных щей и борщей.

— После обеда сходи в магазин; я тебе список дам и деньги.

Купи себе сачок и удочку — будешь рыб и лягушек ловить.
Дам ещё деньги на пистолет, как у Оли, чтобы ты с ней птиц
стреляла. Хотя, лучше винтовку импортную купи — из
пистолета попасть трудно.

После обеда Наташа схлебнула и убрала со стола, подобрала

крошки ртом. Посуду снова решили не мыть. Валя составила
список продуктов, пересчитала деньги, записала цифру на
бумажке, деньги сложила в пустой кошелёк. Подойдя к
Наташе, Валя вытащила деньги из кошелька, и, не считая,
дала их Наташе; дала ей две сумки и список. Наташа
оделась так же, как утром, повязалась платком, взяла сумки
и пошла в магазин. Дорога оставалась такой же скользкой, и
лужи нисколько не уменьшились. Придя в «городскую
часть» посёлка, Наташа стала обходить магазины, покупала
указанные товары, проверяя сдачу, чтобы её саму не
обсчитали. В магазине были отечественные винтовки, но
Валя не поскупилась на импортную. Продуктов было
заказано не много, и сумки были не тяжёлыми, даже с
учётом веса винтовки. Вернувшись из магазина, Наташа
отдала покупки и сдачу матери. Валя незаметно пересчитала
деньги, сверилась со списком, и, выяснив, что дочь ничего
не присвоила, похвалила девочку и напоила её сладким кофе
с молоком.

— Пошли, постреляем, — предложила Валя.

Валя и Наташа вышли во двор, стали стрелять в птиц, но

безуспешно.

— Прицел не настроен, — заметила Валя, — Ира с Олей

тебе покажут, как их пристреливать, и стрелять научат. А
бьёт она сильно, да ещё — шариками!
Валя и Наташа отправились к родственникам; пока Валя и
Ира трепались, Оля настроила Наташе прицел, показав, как
это делается, и из этой же винтовки убила воробья. Вскоре
Наташа, Ира и Оля пошли купаться. Вечер был почти такой
же холодный, как предыдущий день. Наташа только
окуналась, а Ира и Оля, купавшиеся круглый год, поплавали
и поныряли.

Следующий день был достаточно тёплым. Наташе пришлось

поработать более напряженно — она в одиночку спилила
засохшую яблоню, распилила её на части и отнесла на
свалку, а после обеда вместе с матерью вытаскивала корень.
Вечером снова были купания, тренировка, стрельба и
прогулка с местными подростками, сопровождавшаяся
незнакомыми прежде Наташе приколами и проделками; кое-
каким своим приколам и проделкам подростков научили
Валя и Наташа. В этой прогулке Наташа порезала ногу о
стекло. Порез был небольшим, почти безболезненным, и, в
сравнении с тем случаем, когда Наташа натёрла сумками
руки, являлся пустяком. Работа в саду тоже не обходилась
без натирания мозолей и получения царапин. Подобные
проблемы Валя считала неотъемлемой частью положенных
Наташе трудностей, а сама Наташа уже мало обращала на
них внимания; шутила об «остром ощущении».

Порез к утру превратился в затянувшуюся царапину длиной

около одного сантиметра, и не беспокоил. Наташа
помылась, приготовила завтрак, подала на стол; завтракала с
матерью, но мать сидела за столом, а Наташа — на полу, в
положении «шпагат», что пока было трудно. Позавтракав,
Наташа убрала со стола, вымыла посуду; от работы в
огороде отказалась.

— Пусть рана заживёт, — пояснила Наташа, — пойду в

карцер, и учебник там почитаю.

— Это — нужное дело, — согласилась Валя, — если

хочешь, читай в своей комнате.

— Хорошо — почитаю в комнате, и ещё на шпагате посижу.

Взяв учебник по математике, Наташа пошла в свою комнату,

и принялась решать задачи, периодически садясь на
«шпагат». Так продолжалось до обеда; приготовив обед,
подав его на стол, пообедав и убрав со стола, Наташа
продолжила занятие математикой до тех пор, пока не
пришло время купания, ужина и тренировки. После ужина и
мытья посуды, занятие математикой было продолжено.
Математические задачи показались Наташе интересными
головоломками, и она увлеклась ими.

Рано утром Наташа надела халат на другую одежду, взяла

сумку, сачок и винтовку, и отправилась с Ирой и с Олей на
охоту. Охота шла вдоль берега реки и в лесу. Лягушек и
мелких рыб Наташа ловила сачком, попутно училась
стрелять — не к каждой лягушке можно было подобраться.
Попасть в птицу Наташе так и не удавалось; Оля и Ира
подбили трёх чаек. Наташа поймала девять лягушек, и,
вернувшись к одиннадцати утра, взялась их готовить. По
мере потепления Наташа снимала с себя одежду, и к концу
охоты была голой. Приготовив добычу, угостила Валю;
блюдо Вале понравилось. После завтрака девочку снова
ждала тяжелая работа — нужно было спилить и выкорчевать
небольшую липу, выросшую там, где не надо. Эту работу
Наташа не могла пересидеть в карцере, поскольку Валя не
стала бы её делать одна, а, подержав Наташу в карцере,
вновь предложила бы её выполнить. К обеду Валя и Наташа
справились с липой. Наташа пожарила эскалопы и сварила
манную кашу на воде, без масла, без сахара и даже без
червей; подала обед на стол. Три эскалопа и манная каша
доставались Наташе. Сев на «шпагат», Наташа через силу
съела манную кашу, и с удовольствием — эскалопы. Наташа
решила, что будет теперь кушать в этой позе.

— А я уж хотела предложить тебе кушать из миски ртом, —

усмехнулась Валя. — Кстати — когда дойдёт очередь до
говна и солянки?

— Как-нибудь потом!

— Раз обещала — надо выполнять! Значит, сначала —

говно?

— Уж точно — не СОЛЯНКУ, Б-ВЕ-Е! — сморщившись,

дурным голосом сказала Наташа. — А ещё я хочу
попробовать лягушку сожрать живьём.

— Ух, живоглотка! — засмеялась Валя.

— Ма, придумай прикол какой!

— Хочу, и не могу! Представляешь — оказалось, что у меня

фантазии очень мало! А всё, о чём я мечтала в отношении
тебя, уже сбылось. Я теперь о себе мечтать буду! Может,
скоро и у меня будет много времени — сокращения в
институте будут, а, может, вообще всех разгонят. Мне такая
работа больше не нужна — платят гроши раз в три месяца,
но пусть сами сокращают. Может, у меня тоже будет всё
следующее лето свободным.

В следующие дни погода оставалась тёплой, но не жаркой.

Наташа и Валя по очереди готовили еду, немного работали в
огороде. Наташа тренировалась, купалась, гуляла с матерью
и с подростками.

Отпуск Вали подходил к концу, и она стала устраивать

дочери различные проверки: делала вид, будто прячет
деньги, но так, чтобы Наташа это видела, клала на видное
место свою косметику, «роняла» деньги, но дочь так ничего
и не тронула, а «оброненную» купюру вернула. Сама же
Наташа, наблюдая попытки матери проверить её, отмечала
для себя её ошибки, «наматывала на ус» и была
«кристально-честной», в чём и убедила мать. Валя показала
дочери различные ящики, шкафы, кладовки, объясняя, что
где находится, давала ей указания о содержании дома, об
устройстве его систем, о том, как их поддерживать, в чём их
опасность, чего с ними делать нельзя.

Валя сказала, что в огороде главное теперь — не допускать

его зарастания сорняками, ликвидировать последствия
ветров и ливней, убирать упавшие ветки и спиливать
треснувшие. Она разрешила Наташе ограничиться уходом за
теми посадками, которые были на данный момент в
наилучшем состоянии и могли дать урожай. Валя
обговаривала с сестрой разные вопросы, оставляя дочку под
её присмотр, дала Наташе деньги, которых должно было
хватить до конца лета, заметив, что Ира не станет ей
помогать, если деньги кончатся; Ире тоже дала некоторую
сумму на непредвиденные случаи.

Все мечты Вали о Наташе, казавшиеся несбыточными,

сбылись; она уже не могла предложить ничего нового, и
надеялась, что что-то новое ей дадут занятия с Ирой и
общение с «нормальными» подростками. Валя осознавала,
что в перевоспитании Наташи ей почти ничего не пришлось
делать. Она представляла, что этот отпуск будет хуже
каторжной работы, а он оказался самым счастливым и
увлекательным.

Вернувшись из отпуска, Валя похвасталась Игорю своими

достижениями, свидетельствующими о её правоте и о
вредном влиянии Игоря; многое утаила, как просила
Наташа. Игорь не соглашался, считая, что Валя издевалась
над дочерью и сделала из неё покорную скотину. В их
споре, как обычно, победителей не оказалось — каждый
остался при своём мнении; спор прекратился, но, поскольку
жить без споров они не могли, новым предметом стала
политика — вместо Наташи, Игорь и Валя обсуждали
президента.

Оставшись одна, Наташа ходила к Ире на тренировки,

продолжительность которых ещё больше увеличилась, в
огороде работала совсем мало, пол не мыла, посуду мыла
изредка. Большую часть времени она проводила с Олей и с
местными подростками, валялась на своём коврике, а когда
хотела — в карцере. Ира, отмечая спортивные успехи и
достижения девочки, стала уделять ей ещё больше
внимания; тренировки стали более интенсивными. Наташа
сама ходила в магазин, распределяла свои деньги и режим
дня, а Ира лишь присматривала за её делами и докладывала
обо всём Вале по телефону.

Наташа научила Олю и Иру жарить слизней и лягушек, есть

гусениц и червей. Девочки с Ирой часто отправлялись в лес
на охоту, которую Ира легко сочетала с муштрой, так, что
охота превращалась в серьёзную тренировку.

Ира научила Наташу, как прежде научила Олю, терпеть

боль. Для достижения результатов в растяжке Ира
применяла эффективные методы, но такие, которые
используются исключительно редко в связи с их
болезненностью; их можно сравнить с пытками на дыбе.
Она часто применяла связывания на длительное время в
специальных позах; Олю она так не тренировала, поскольку
Оля не стала бы этого терпеть. Наташа говорила, что если
бы не тренировки, острых ощущений ей не хватило бы.

Купания оставались ежедневными и продолжались до

самого последнего дня; к купаниям добавилось обливание
из шланга более холодной водой. Когда делать было нечего,
Наташа бралась за учебники; она решила все задачи по
математике и физике за следующий класс. Ира притащила
из школы разборные гантели и учебники для старших
классов. С математикой, физикой и химией Наташа
справлялась сама — туповатая тётка не смогла бы ей
помочь.
Пакостить хотелось по-прежнему. Узнав о частых ссорах
между двумя жителями посёлка, чьи дома соседствовали
друг с другом, Наташа купила крысиный яд, смешала с
фаршем и незаметно сунула собаке одного из этих людей, и
вскоре насладилась зрелищным мордобоем, закончившимся
приездом милиции, которая забрала бедного хозяина дохлой
собаки, и — скорой помощи, забравшей избитого соседа.

Дома, в огороде и у Иры Наташа предпочитала ходить

полуголой; хотя в течение лета были дождливые периоды,
лето оставалось достаточно тёплым до самого конца.

***

28 августа Валя и Игорь приехали за Наташей.

— Наташка, как ты изменилась, окрепла! Игорь, посмотри

— что я тебе говорила!

— Да, окрепла, огрубела, жилистая стала, — подколол

Игорь, — как будто всю жизнь крестьянкой была.

— И что в этом плохого?! Огрубела, а выглядеть-то лучше

стала! — спорила Ира.

— Да, в общем — лучше стала, конечно, — признал Игорь,

— только, не женственная она теперь, грубоватая, но —
веяния разные сейчас, многие девушки железками качаются.

— Вот именно! Железками качаются, а другим

женственность навешивают, как эта твоя прошмандовка с
телевиденья. Вон как за жопу тебя схватила — такой
синячище остался! А что хорошего — быть женственной
размазнёй, тем более — в этой стране?! А я тебе тоже не
нравлюсь? А Наташеньке, выходит, ещё и в обмороки
падать надо?!

— Может, и не надо, — согласился Игорь.

— Хорош спорить! Я себе такой больше нравлюсь! Папик,

все твои ёбаные барышни в девятнадцатом веке подохли!

— Правильно сказала, доченька! А от такой барышни он сам

убежит, я-то знаю!
— Одно дело — сексуальное влечение, а другое — эстетика,
— оправдывался Игорь.

— Рот заткни, демагог! — прикрикнула Валя, и Игорь

замолчал.

Наташа начала рассказывать о том, как жила в посёлке

после отъезда матери, о тренировках с Ирой, о доме и
огороде. Валя пошла поболтать к Ире, а Наташа осталась с
Папиком. Валя открыла шкафы; вся хорошая одежда
оставалась в тех же сумках, в которых её сюда привезли, так
что собирать её не пришлось. Наташа захотела взять
несколько вещей из числа бывшего рванья, которые её
особенно прикалывали. После обеда Валя готовила дом к
зиме, Игорь валялся на кровати, а Наташа прощалась с
приятелями. После ужина Валя, Наташа, Ира и Оля сходили
на речку и искупались.

Утром Игорь вернул Валю и Наташу в Москву. Хотя Наташа

не обувалась уже три месяца — с 28 мая, она считала, что
так следует продолжать до 1 сентября. Войдя в квартиру,
она разделась догола, осмотрела свою комнату, разложила
привезённые вещи, позвонила подругам. Валя приготовила
обед; обедали, как и прежде, по отдельности: Наташа — в
своей комнате, Игорь — лёжа на диване, со столика, Валя —
на кухне. Так же прошёл и ужин.

Вечером Валя стала уговаривать Наташу лечь спать на пол,

но девочка сказала, что после большого перерыва очень
хочет лечь в мягкую постель, что и сделала. Валя
расстроилась, подумав, что дочка опять будет портиться, и
утром уговаривала её жить так, как она жила в поселке:

— Будешь опять валяться, и снова раскиснешь! И всё —

коту под хвост!

— Да ни хуя я не раскисну! — грубо ответила Наташа.

Валя и Игорь ушли на работу. Наташа проверила свой

тайник, в котором было немало денег, большую часть
которых она прежде уворовала у родителей, добавила туда
пятьсот баксов, которые Папик вечером дал ей тайком от
Вали. Достала свои платья и украшения, принялась их
мерить перед зеркалом; закончив эту примерку, снова
разделась, убрала всю одежду в шкаф и занялась теми
упражнениями, которые не требовали спортивных
принадлежностей — в квартире не было ни каната, ни
перекладины, ни гантелей.

Закончив тренировку, включила телевизор, перебрала все

каналы, но не нашла ничего интересного и выключила его;
легла на кровать. Вернувшись с работы, мать расстроилась,
а Наташа объяснила, что ей было скучно, делать было
нечего и т.п. Вскоре вернулся с работы Игорь; как всегда,
начался спор.

— Всё равно она пользу какую-то получила, — сказала

Валя.

— Да ничего она не получила, только зря страдала. Вот тебе

твоя палочная педагогика! Спортинвентарь я ей куплю,
пусть занимается, если хочет. Только вот — не захочет она!

— Папик, ты что — охуел? Конечно, захочу!

Игорь ушел в другую комнату, лёг на диван и включил

телевизор, Наташа валялась на постели, а Валя отправилась
на кухню готовить ужин. Ужинали, как всегда, врозь.

— Чуваки, хотите, покажу трюк? Папик, вынимай камеру!

Мама, посмотри, тебе понравится.

Игорь достал видеокамеру, Наташа взяла булавку, села на

пол, заложила ноги за голову, проткнула себе обе губы
булавкой, застегнула её. Игорь, восхищаясь, снял это
представление.

— Вот так! Зря ничего не бывает! — победно сказала Валя.

— Поживу по-прежнему до сентября, чтобы лето так

закончить.

— А потом опять будет, как в прошлом году?

— По-разному! А летом приедем на дачу, и снова буду там

обходиться и терпеть; даже ещё круче. Ма, этим летом так
отлично было, но ты могла бы и покруче что придумать. И
всё время ты прям такая деликатная была!

Под похвалы матери и отчима Наташа показала ещё

несколько трюков, которым научилась; Игорь снимал.
Демонстрация трюков перешла в обычную разминку; Игорь
продолжал снимать, Валя ушла на кухню, и спор
прекратился. Наташа легла спать на полу; сумка заменяла
подушку.

На следующее утро Наташа надела «половое платье», пошла

в дорогой салон и заказала модный «ёжик». Парикмахерша
быстро определила качество и стоимость ткани, из которой
было сделано платье, и похвалила его, решив, что это —
«последний писк моды».

— Это — эксклюзив, — сказала Наташа, — над готовым

платьем художник поработал. Платье стоило триста
пятьдесят баксов, и ещё пятьсот баксов художнику
заплатить пришлось. Он назвал эту работу «Половая
Принадлежность».

После обеда Наташа гуляла с подругами в дачных шортах и

в топике; она рассказывала им, как провела каникулы, и
пояснила, что так она должна одеваться до 1 сентября;
прикол всем понравился. Вечером Наташа рассказала Вале и
Игорю о глупой парикмахерше; все повеселились от души.
Готовясь вечером к школе, Наташа снова мерила одежду, и
только обувь не примеряла. Поскольку полночь не
наступила, и всё ещё был август, Наташа легла спать на пол,
но, проснувшись в три часа ночи чтобы помочиться, легла в
кровать.

Помывшись и позавтракав, Наташа надела приготовленное

вечером платье, аккуратно навела незаметный макияж и
отправилась в школу. Первый учебный день прошёл, как
всегда, суматошно. Пройдясь по магазинам и сделав кое-
какие покупки, Наташа вернулась домой, съела большой
кусок буженины и пирожное, выпила кофе со сливками,
достала старую когда-то дорогую одежду, достала швейную
машинку, и принялась шить эпатажные наряды, чем
занималась до прихода матери. Вечером этого дня Валя,
Наташа и Игорь отметили достижение Наташи в хорошем
ресторане.

В школу Наташа надевала такие же дорогие платья, туфли и

украшения, какие носила в прошлом году, так же
пользовалась косметикой, а для прогулок часто надевала
собственные изделия, смотревшиеся очень стильно. Стоит
заметить, что, перешив старую одежду, шитьём она
занималась очень редко — только если придумывала что-то
очень необычное.
С первых дней школьных занятий Наташа удивила учителей
математики, физики, химии и физкультуры — в прошлом
году по этим предметам ей «так» поставили «тройку»,
физкультуру она вообще не посещала. Учителя этих
предметов хвалили её за успеваемость и позволяли всё;
другие учителя хвалили за отличное поведение и позволяли
почти всё. Учитель физкультуры разрешил ей заниматься по
своей программе, в то время как весь класс бегал по кругу.
От того, что Наташа делала на уроках физкультуры и во
дворе на спортплощадке, мальчики просто тащились. И
только злобная училка по литературе недолюбливала
Наташу, а Наташа ненавидела эту училку и литературу —
сочинения ей никак не давались. Упражняясь, она написала
десяток писем разным незнакомым людям, чьи адреса нашла
в базе данных. Она писала мужчинам от имени женщин и
женщинам — от имени мужчин, надеясь, что эти письма
вызовут семейные ссоры. Но и эти упражнения никак не
сказались на успеваемости по литературе — Наташа в неё
«не врубалась».

Наташа, наконец, вставила в соски, в пупок и в клитор

колечки, которые прежде не решилась вставить из-за страха
перед болью; вставила без обезболивания, даже не пискнув,
а Валя насладилась этим зрелищем. Теперь Наташа реже
посещала ночные клубы и рестораны, и регулярно ходила в
качалку. Как и прежде, до снега носила босоножки за
четыреста долларов, зимой ходила в школу и в ближайшие
магазины в лёгкой одежде и выходила голой на балкон, как
и её взрослая подруга Лена. Вале нравилось ходить с
Наташей в магазин, когда девочка была так одета, и дорогие
босоножки её больше не возмущали. Отношения между
Валей и Наташей оставались такими же хорошими, какими
они были на даче. Наташа, хотя и редко, готовила еду,
стирала, пылесосила, но пол не мыла. Она подбила мать
записаться в качалку; Валя быстро втянулась в тренировки и
познакомилась с подругами Наташи. Скандалы
прекратились, но не потому, что Наташа стала слишком
хорошей, а потому, что Валя не обращала внимания на то,
что прежде её сильно возмущало. Наташа деньги теперь не
воровала — ещё больше разбогатевший Папик давал ей
достаточно.