Белоногов И.Н.

ОТ «МИРА БЕЗ ДРУГОГО» К «ОБЩЕСТВУ, КОТОРОЕ ВСЕГДА

УСКОЛЬЗАЕТ»1
Работа посвящена поиску и нахождению делёзианской концепции
общества. Для этого, в ней предлагается путешествие, основанное на
романе Мишеля Турнье «Пятница или тихоокеанский нимб» и работе
Жиля Делёза, являющейся послесловием к этому роману. Основная
гипотеза заключается в том, что эта история о социальной депривации,
позволяет точнее определить, чем является общество и какой оно
накладывает отпечаток на восприятие, а также, позволяет увидеть его
без предвзятости.
The work is devoted to search and find deleuzian concept of society. To do
this, it offers a journey based on the novel by Michel Tournier " Vendredi ou les
Limbes du Pacifique" and the work of Gilles Deleuze, which is the afterword to
this novel. The main hypothesis is that this story about social deprivation allows
us to determine more precisely what society is and what it affects the perception,
and also allows us to see it without bias.
Ключевые слова: Делёз, Турнье, Линии ускользания, Жизнь,
общество
Keywords: Deleuze, Turnie, Lignes of flyight, Life, socium
«Общество – это нечто, что никогда не перестаёт ускользать»
[«Society is something that never stops slipping away»]
Жиль Делёз [9]

Цитата Жиля Делёза выведенная в экзерг может показаться довольно

расплывчатой, хотя и «интуитивно» понятной. Однако и то, и другое
является ошибкой, довольно распространённой, относительно понимания
Делёза – мыслителя точного, хотя и не чурающегося художественных
ходов; мыслителя систематичного и последовательно
концептуализирующего хаотичное и открытые системы. Цель данной
работы – прийти к некой делёзианской концепции «постоянно
ускользающего общества». Следовательно, эта работа есть некое движение
к заданной, но пока еще неизвестной, цели. Что значит – Путешествие.

1
Белоногов И.Н. От «мира без другого» к «обществу, которое всегда ускользает» //
Личность. Культура. Общество. 2019. Том XXI. Вып. 3-4. №№ 103-104. ISBN 1606-
851X С. 149-159.
 2

Путешествие, конечно, не обычное, но философское. Оно может

начинаться откуда угодно и в отсутствие каких-либо ориентиров, но тогда
есть риск заплутать и потеряться, не найдя искомого. Потому, определив
метод (путешествие) и жанр (философия), стоит отрефлексировать точку
отсчета и найти путеводную нить.
Началом философского путешествия может быть лишь что-то
несомненное и данное философу напрямую. Никакие пред-рассудки, пред-
убеждения или принятые на веру пред-положения на эту роль не годятся.
Пускай они останутся тем, кто пред-почитает чужую голову своей. Но что
дано философу напрямую? Как минимум жизнь. Не станем углубляться
здесь в определение понятия, установив лишь то, что кроме того, что имеет
название «жизнь» нам не дано ничего. Все остальное – происшествия в
жизни. Гораздо важнее другой момент – вопрос о «собственности» жизни.
Известно – жизнь далеко не всегда может принадлежать тому, кому она
была дана: хозяин, начальник, шире, общество – те, кто может оказаться
«собственником» чьей-то жизни. Ведь «собственность» - это юридическое
и экономическое понятие, оно всегда предполагает уже возникшее
общество. Но в таком случае, при наличии посредника в виде общества, не
может быть и речи о прямой данности жизни. Так устанавливается
начальная точка и ориентиры: жизнь и отсутствие посредников – общества
– в её данности. Осталось лишь прочертить путь.
Поскольку цель – добраться до делёзианского концепта
ускользающего общества, постольку стоит использовать карты, Делёзом
уже прочерченные. Так вероятность найти искомое будет высока.
Подходящую карту легко найти по наличию в ней тех ориентиров, что
были ранее определены. Стоит лишь уточнить ориентиры – отсутствие
общества=одиночество – как определится и нужная карта: работа Жиля
Делёза «Мишель Турнье и мир без другого». В ней Делёз предпринимает
своё философское путешествие, используя, в свою очередь, в качестве
карты роман своего товарища, Мишеля Турнье, «Пятница или
Тихоокеанский нимб». Роман этот повествует об истории Робинзона
Крузо, отличной от той, что рассказал когда-то Даниель Дэфо. Значит,
нечто в истории мистера Фо не понравилось Мишелю Турнье, и он решил
рассказать её по-другому. А поскольку Робинзон – путешественник,
попавший на необитаемый остров и проживший там два десятка лет –
постольку речь в обеих этих историях идёт так же – о двух различных
путешествиях.
Следовательно, первое с чего нам необходимо начать – это
разобраться в имеющихся у нас картах: что отличает путь Робинзона Дефо
от пути Робинзона Турнье? Какой путь, в свою очередь, проделал Делёз,
пользуясь картой своего товарища и почему предпочел именно её?
 3

Ответив на эти вопросы, мы сможем продолжить своё путешествие,

отличающееся от предыдущих. Ведь цель его – иная, нежели у
предшественников.
Таким образом, у нас есть: Цель – прийти к делёзианскому концепту
ускользающего общества; Метод (конечно же, делёзианский) –
философское путешествие. Ориентиры – одиночество/отсутствие
общества. Старые карты, нарисованные Дефо, Турнье и Делёзом. И
набросок нового пути, проходящего через эти старые карты, но
отличающегося от них («Рисуйте карты, а не кальки» - не так ли, мсье
Делёз?). И точка, с которой путешествие началось – Жизнь. Уже началось?
Давно уже!
От Робинзона Дефо к Робинзону Турнье
«Во главе стола сидел я, король и
владыка острова, полновластно
распоряжавшийся жизнью всех своих
подданных: я мог казнить и миловать, дарить и
отнимать свободу, и среди моих подданных не
было ни одного бунтаря.
Нужно было видеть, с какой
королевской пышностью я обедал один,
окруженный моими придворными. Только
Попке, как любимцу, разрешалось
разговаривать со мной. Собака, которая давно
одряхлела, садилась всегда по правую руку
своего властелина, а слева садились кошки,
ожидая подачки из моих собственных рук.
Такая подачка считалась знаком особой
королевской милости.
<…>
Повторяю, я жил настоящим королем, ни
в чем не нуждаясь; подле меня всегда был
целый штат преданных мне придворных – не
было только людей»
Даниэл Дефо
Жизнь и удивительный приключения
морехода Робинзона Крузо [4, 129-130]

Эта сцена, находящаяся практически ровно посередине романа, в

шестнадцатой главе, интересна в первую очередь своей, как принято
теперь говорить, пост-ироничностью: непонятно, шутит ли Даниэль Дефо
описывая Робинзона подобным образом, хочет ли изобразить его
 4

безумцем. Окруженный одними лишь животными, многие годы лишенный

человеческого общества, он воображает себя Королём, а их – своими
поданными. И дело не в факте игры разума, а в том, какова она – из всех
возможных фантазмов, он разыгрывает тот, что повторяет структуру
общественного строя, в котором он вырос и который ему, вследствие
кораблекрушения, пришлось на долгие годы покинуть. Даже в отсутствие
актуальных других, социума, он может продолжать присутствовать – в
виде строя, порядка, ролевой структуры.
«Если вы в одиночестве удалитесь в пустыню, вы унесете с собой
сознание, сформированное в обществе, и продолжите социальное общение
благодаря памяти и воображению или с помощью книг» [5, 42]2 - пишет
социолог Чарльз Хортон Кули. Даже в отсутствие актуальных других, они
могут продолжить присутствовать еще некоторое время в виде
воображаемых образов, призраков. «Могут» - поскольку «воображение, не
подкрепленное свежим опытом, со временем теряет способность создавать
собеседника» [5, 75]. Эта необязательность сохранения присутствия
призраков других и делает рассматриваемую сцену столько
подозрительной – после долгого пребывания в одиночестве Робинзон мог
бы уже давно отпустить эту память, и вместо того, чтобы воссоздавать
общество (от которого он уже должен был бы отвыкнуть) создать что-то
новое, наслаждаясь жизнью на необитаемом острове полном зверей и
пищи.
Именно в этом моменте и происходит расхождение путешествий
Робинзона Дефо с Робинзоном Турнье. «Часто можно услышать, что
рассказ о Робинзоне в произведении Дефо не просто какая-то история, а
некий “инструмент исследования”» - замечает Делёз – «Но ведь ясно, что
это исследование дважды сфальсифицировано» [3, 396]: во-первых,
Робинзон просто возвращает тоже общество, что покинул, в чём ему
помогают заботливо «подложенные» автором вещи, который тот найдёт на
корабле; во-вторых, полное отсутствие у Робинзона полового инстинкта,
сексуальности – Робинзон-Дефо желает лишь одного – экономического
иерархичного социума. По этой причине – двойной фальсификации
исследования – Делёз и предпочитает карту Турнье карте Дефо. Он

2
Он так же добавляет, что «человек может быть реальным для нас лишь в той мере, в
какой мы соотносим в воображении свою внутреннюю жизнь в данный момент с его.
Телесное присутствие важно главным образом тем, что побуждает делать это. В этом
смысле все реальные личности суть воображаемые» [5, 75]. Таким образом, различие
проходит не между «реальными» и воображаемыми другими, но между чистым
воображаемым образом и его актуализацией в теле. Ведь восприятие - это воссозданная
мозгом картина из полученных органами чувств данных.
 5

определяет «три жестко связанных фактора» противопоставляющих двух

Робинзонов: Робинзон-Турнье «соотнесен с конечными результатами, а не
истоками; он сексуален; такие конечные результаты являют собой – под
влиянием трансформированной сексуальности – воображаемое отклонение
от нашего мира, а не экономическое воспроизводство последнего в ходе
непрерывных работ» [3, 398]. Путь Робинзона Дефо ведёт его туда же,
откуда он и пришел – к всё тому же обществу, точнее к тому же самому
обществу, т.е. в конечном итоге он делает круг. Даже более того – он стоит
на месте, ведь общество, которое ему пришлось покинуть, на протяжении
всего этого пути остаётся с ним. Несмотря на перемещения в пространстве,
он остался тем же кем и был - «приключения морехода Робинзона Крузо»
оказываются тогда просто историей с переодеванием [в козьи шкуры].
Путь же Робинзона Турнье предполагает то, что получило имя
«приключение духа» - оказавшись на острове в одиночестве он меняется,
необратимо и полностью, и приходит к чему-то, совершенно отличному от
того, откуда прибыл. Теперь он оказывается на острове – Сперанце – и
быть может уже никогда его не покинет, даже оказавшись окружен
людьми, в то время как Робинзон Дефо никогда действительно не был
одиноким отшельником на острове – он был «королём», «окруженным
целым штатом преданных придворных».
Тем самым, найден ответ на вопрос о различии путей двух
Робинзонов и причине предпочтения Делёза одного из них. Оставив на
потом вопрос о том, почему по утверждению Делёза, три выделенных им
фактора жестко связаны, воспользуемся его картой чтобы выяснить – что
потерял и что приобрел Робинзон Турнье на пути к полному одиночеству,
к жизни-без-посредников.
Чего лишился и что нашел Робинзон на необитаемом острове?
(по пути Робинзона Делёза)
«Эффект отсутствия другого есть подлинное приключение духа»
Жиль Делез
Мишель Турнье и мир без другого

«Первой реакцией Робинзона было отчаяние» [3, 411] - таково

начало пути, который вырисовывает Делёз поверх карты, прочерченной
своим товарищем Мишелем Турнье. И если второй пишет, в первую
очередь, роман – наполненный как описаниями, так и действиями, и
размышлениями – то Делёза интересуют определённые события, ставшие
для Робинзона переломными, точнее, периоды, которые они знаменуют –
для него не так важно, как именно Робинзон попал на остров или чем он
питался, важно другое:
 6

1) Робинзон лишился общества других и впал в отчаяние:

«момент невроза, когда структура Другого все еще функционирует,
хотя уже нет никого, кто бы заполнил или реализовал её» [3, 411].
2) Со временем, структура Другого начинает распадаться и
Робинзон исступлённо, начинает чередовать периоды возобновления
порядка – «упорядочивание времени посредством клепсидры,
наладка избыточного производства, введение свода законов и
множества официальных титулов и функций» [3, 412] - и периоды
отдыха от этого порядка («момент психоза»)
3) Появление на острове Пятницы, который уже не будет
восприниматься как Другой, поскольку структура Другого
распалась, и который, своим поведением и его последствиями,
довершает те изменения, что начались в Робинзоне – создание новой
структуры, не завязанной на социальности.
Делёз предлагает различать априорного Другого – определённую
структуру, детерминирующую определённый режим функционирования
восприятия – и конкретного другого – того или иного персонажа, который
лишь актуализирует эту структуру в границах поля восприятия. Оба этих
других, несомненно, связаны: «личность друга, живущая в моём сознании
и образующая часть общества, в котором живу я сам – это просто группа
или система мысли, ассоциирующихся со стоящими за ним символами.
Думать о нем – значит оживлять какую-то часть этой системы» [5, 89], и
все же их необходимо различать, как минимум для того, чтобы отделить
того или иного призрака, живущего в нашей памяти, от общества, эту
память (а восприятие это всегда уже память) структурирующего.
В первый период – «момент невроза» - Робинзон еще захвачен
призраками – галлюцинаторными видениями проплывающего корабля,
огней маяков, сестры Люси, что «умерла юной много лет тому назад» –
образы людей еще живы в его памяти. Второй же момент – «момент
психоза» - в те периоды, что связаны с поддержанием порядка, вскрывают
те детали априорной структуры Другого, которые позволяют увидеть, что
Другие – это в первую очередь определённый механизм в сознании.
Увидеть социум целиком, своими глазами, не представляется возможным –
даже поднявшись на высоту, на какой-нибудь небоскреб или башню, и
окинув взглядом распростершийся внизу город или небольшую
деревеньку, пусть и от края до края, увидеть удастся лишь людей да дома,
быть может еще – их занятия и машины. Лишь актуальных других, но
вовсе не то, что представляет собой общество как определённая система.
Потому так важно обратить внимание на те детали, что проявились,
контрастируя с одиночеством на острове, подобно фонарям в ночи или
светлячкам в беспросветном мраке глубокого леса.
 7

Так, со всей четкостью обнаруживается, что общество – это не

только люди, но и животные. Несомненно, различные животные
связываются с различными деталями социальной системы: собака Тэн,
«самое домашнее из всех животных», чьё возвращение к Робинзону
вызвало в нём необходимость построить «настоящий дом» [8, 225]; козы,
которых Робинзон стал разводить, связано с другим порядком,
относящемся к скорее к домашнему хозяйству, которое, очевидно, связано
с понятием «дом», но не включено в него с необходимостью; «дикие»
звери, которые являются таковыми исключительно в противоположность
«одомашненным» - без последних не будет и «дикости» как того, что
исключается социальным порядком. «Собака как сторож является
гарантом порядка вне себя, обеспечивая сохранение суверена как суверена
и соответствующего порядка взглядов <…> собака (как одомашненное
“животное”) является условием возможности опыта (в самом серьезном
кантовском смысле) классического субъекта» [7, 20] - животные, как
«домашние» так и «дикие», связаны как с упорядочиванием пространства:
территориальным делением, разграничением на своё и чужое, и
символическим обозначением этого пространства и закреплением его как
«собственности», «владений»; так и времени: в его ритмической и
символической разбивке, ведь животные требуют определённой заботы,
ухода, вводя в ритм жизни человека свои ритмы – время выгула,
кормежки, период размножения 3. Но так же и распределение ролей –
«хозяин»/«подчинённый», отсылающей ко всей остальной системы
социального господства. Всё это, в свою очередь, определяет восприятие
мира.
Механизмы, приборы и просто инструменты, особенно такие как
часы (клепсидра, в случае Робинзона) и карты, поддерживают
существование ментальных конструкций, абстрактных машин,
обеспечивающих деление на «субъект/инструмент/объект», становление
пространства геометрическим или географическим, дробление времени и
закрепление его как равномерно текущего. Возможность создания
инструментов создаёт зазор между субъектом и объектом, в котором
возникают вариации того, что может быть создано для их взаимодействия
(отвертка или шуроповёрт, пистолет или нож). За счёт карт пространство,
не видимое глазом, становится познанным и закрепленным как

3
Тем удивительнее то, что животным долго время уделялось крайне мало места в
социологии, а факт зависимости существования социума от животных и того, что они
производят, хоть и упоминался, но представлялся как деятельность одного лишь
человека. То, что называется «человеческим обществом» возникло в результате
коэволюции животных, в процессе которой один из видов дал себе самоназвание
«человек».
 8

существующее. В восприятии пространство имеет глубину, перспективу,

но посредством карты оно становится поверхностью – горы, равнины и
реки начинают восприниматься двумя способами сразу: «из глаз» и «с
высоты птичьего полёта». Клепсидра создаёт ритм, часы же идут дальше,
добавляя к этому ритму круговое возвращение, которое распространяют за
счет календаря на дни, недели и года. Без часов каждый момент был бы
отличен от других, неповторим, теперь же «снова утро», «опять
понедельник». «Сперва он решил, что остановка клепсидры всего лишь
разрушила строгие каноны его распорядка и отодвинула неотложные дела.
Но теперь он заметил, что пауза эта менее всего была его личным делом –
она касалась всего острова в целом. Иными словами, вещи, стоило им
вдруг прекратить соотноситься между собой, в зависимости от их
назначения и применения, вновь вернулись к своей первоначальной сути,
обогатились в свойствах, зажили для самих себя» [8, 254].
Книги, точнее письмо и чтение, вводят расширение этого порядка и
особое дополнение. Они позволяют репрезентировать и сохранять время
на более длительные сроки – не только месяцы, но годы и века. В начале
календарь, закрепляющий годичный цикл, а после и История как
однонаправленная последовательность событий. История как линия этих
событий, связанная именно с этим особым дополнением письма и чтения –
линейностью. Жак Деррида посвятил множество работ исследованию
этого эффекта письма, возникающего с ним опространствования,
разбивкой: если звуки и изображения могут восприниматься нелинейно –
как окружающие звуки, или как полилог, много- и разно- голосие, то при
чтении и письме всё сводится к одной линии, составляемой из
последовательности букв, слов и предложений. Возникает новый порядок
– грамматический. А возникнув, абстрактная машина грамматики начинает
воздействовать и на восприятие – и вот, из шума природы выделяется речь,
из шума толпы – лишь одна фраза за раз. Письмо и линейная
последовательность, Письмо и История – Деррида умещает в это понятие
всю символическую организацию и порядок. Но, вернёмся к Робинзону.
К тому, что он долгое время называл собой. «Фундаментальный
эффект состоит в различении моего сознания и его объекта. Такое
различение, фактически, - результат структуры Другого» [3, 406]. Отделять
себя от своих действий, отделять себя от мира – какая в том
необходимость, когда рядом никого нет? Турнье напишет замечательные
пассажи описывая два этих состояния - «На первичной стадии познания то
впечатление, что я получаю от предмета и есть сам предмет; его можно
увидеть, пощупать, понюхать и так далее, - можно, хотя при этом и нет
человека, который смотрит, щупает, нюхает и прочее» [8, 257-258]. На
такой «первичной стадии познания» мы пребываем практически всегда,
даже будучи в обществе. Как заметит Сартр в своей работе
 9

«Трансценденция Эго», оказавшей большее влияние и на «Логику смысла»

Делёза, «Когда я бегу за трамваем, когда я смотрю на часы или
погружаюсь в созерцание портрета, Я не существует. Существует сознание
трамвая-на-который-нужно-успеть и т.д.» [6, 30]. Однако, Другой
порождает в нас «вторую», рефлексивную стадию, когда «Каждый объект
лишается своих качеств в пользу соответствующего субъекта. Свет
превращается в глаз и более не существует как свет – теперь это лишь
раздраженная сетчатка. Запах становится носом – и весь мир тут же
перестает пахнуть. Музыка ветра в мангровых корнях более не достойна
упоминания: это просто колебания барабанной перепонки» [8, 258]. Как
замечает на этот счет Делёз – ошибка множества теорий заключается в
том, что постулирует одновременность субъекта и объекта, когда, на деле,
один возникает за счет уничтожения другого – либо существуют объекты,
мир, либо субъект – «Я» и «самость». И второй возникает за счет
структуры Другого: чужая субъективность словно отражается, порождая
собственную. Как описывал это Сартр, возникает Эго структура, делящая
поле сознания на «Я» и «самость», где «Я» это память о прошлых
состояниях (событиях, поступках, социальных ролях, идентификациях,
«хрупкое и сложное нагромождение привычек, ответов, рефлексов,
механизмов, забот, мечтаний и пристрастий» [8, 214]), а «самость» -
состояние поля сознания в данный момент при том, что оно стало
«собственным». Ведь, как уже говорилось выше, без общества, без
Другого, нет никакой необходимости в том, чтобы утверждать свою жизнь
как «собственную» - этот вопрос сам по себе просто не имеет никакого
значения. Само по себе, без структуры Другого, поле сознания является
ничейным просто потому, что нет необходимости заявлять на него права.
Точнее, без Другого, который порождает Эго структуру, некому заявлять
их. Вещи просто есть, а происходящее – просто происходит.
В довершение рассмотрим определение Другого, данное Мишелем
Турнье – «Другой – это возможный мир, упрямо пытающийся сойти за
реальный». Робинзон Турнье приходит к этому выводу в самом конце,
после всех своих перевоплощений, однако благодаря картам, оставленным
Турнье и Делёзом это вывод оказался уже получен, и может быть пущен в
оборот. Что значит «возможный мир»? Это значит, структура Другого, как
уже говорилось, предполагает существование места, оставленного для
другого (которое, в некоторых ситуациях занимается актуальным образом
другого), т.е. возможность существования другой точки зрения на мир. Это
другая точка зрения на мир и есть возможный мир [другого]: возможно
видеть мир по-другому, возможно оценивать его по-другому, «ту часть
объекта, которую я не вижу, я полагаю видимой для другого» [3, 400], «что
же касается объектов за моей спиной, то я чувствую, что они соединяются
вместе и образуют мир – именно потому, что они видимы для другого и
 10

видятся им» [3, 400-401]. Те вещи, которые еще не видны, которые

находятся на фоне происходящего оказываются связаны между собой,
отсылают друг к другу, возникает «организация маргинального мира –
некий окутывающий фон, - куда другие объекты или другие идеи могут
входить в соответствие с законами, регулирующими переход от одного к
другому» [3, 400]. В мире без другого вещи существуют лишь в качестве
воспринимаемых – несомненно есть лишь то, что воспринимается, все
остальное – под вопросом. Структура другого обеспечивает фиктивный
невидимый порядок – собаки не лают, соседи не шумят и не гремят
сирены, а, следовательно, везде все в норме – такова иллюзия
защищенности и безопасности, которую обеспечивает возможность
другого. Пусть не вижу я, другие же видят, они бы сообщили, они уж
точно обеспечат порядок, полиция, правители, их существование является
гарантом наступления завтрашнего дня, того, что заводы продолжат
работать, а солнце встанет. Структура априорного другого – это структура,
гарантирующая всё перечисленное выше: «собственность», границы,
ритмы и распорядки –. Структура другого, общество-в-голове – это
существование второго взгляда на мир, картины мира сопутствующей
восприятию – стерильной карты, взгляда сверху, лишенного глубины, где
всё, что представляется ценным или важным одному отдельно взятому
индивиду уравнивается и обесценивается возможностью других взглядов
(для кого-то все это не важно или же наоборот).
Впрочем, эта структура отсылок тем и характеризуется, что по ней
можно блуждать бесконечно. Потому, дабы не уходить в лабиринт связей
между возможными точками зрения и механизмами, бесперебойное
существование которых они гарантирует, обратимся наконец к тому, что
же осталось у Робинзона, когда все это пропало.
Жизнь sub specie aeternitatis
«-Если мы забудем, что мы – Ривас, что от нас останется?
Ривас отступил еще на пару шагов.
-Только я. Вот, что осталось»
Тим Пауэрс
Ужин во Дворце Извращений

Между описанными периодами – «моментом невроза» и «моментом

психоза»4, – происходит событие – Робинзон поглощенный отчаянием

4
Третий период – появление Пятницы – так же можно разделить на два, событием,
которое здесь не столь важно, и потому опущено.
 11

проводит неопределённое время в кабаньем болоте – без мыслей, без

действий. В последствии, выйдя из него, он будет воспринимать это как
желанное и ненавистное место, место, лежа в котором он забывал о
пространстве и времени, о существовании каких-либо дел, в целом – о
внешнем мире – дабы погрузиться во внутренний, в память и прошлое.
Нечто подобное произойдёт во втором периоде – во время психоза – когда
обмазавшись молоком он проберётся в глубь пещер острова и ляжет там,
свернувшись подобно младенцу. Однако, это пребывание в чреве острова
будет восприниматься как положительное времяпровождение, в отличие от
лежания в кабаньем болоте: «Пещера явилась для меня не только
незыблемой основой, на которой я могу отныне строить свою несчастью
жизнь. Она – возврат к утраченной невинности духа, которую каждый из
нас тайно оплакивает в глубине своего сердца. Она же – чудесная
примирительница покоя, царящего в темном материнском чреве, и покоя,
царящего во мраке гробницы, по ту и по эту стороны жизни» [8, 272-273].
Мир Другого, Других – это, выражаясь термином Жака Деррида,
пространство Письма, языка и протоязыка. Мир означенный, расписанный
и определённый, его крайние границы – границы языка, в наиболее
широком смысле. Все неопознанное, невысказываемое и неименуемое
выдворяется прочь. И одно из таких феноменов – Бытие. Глядя на себя в
зеркало или, скажем, на точное восковое подобие или голограмму, мы
видим себя. С одним лишь отличием. То, что отличает нас от наших
отражений это тот факт, что мы есть. Но это есть невозможно описать
словами, невозможно определить. Лакан назовёт этот неисчерпаемый
определениями и неуловимый разумом остаток «objet petit a» («объект
малое а»). Невозможность ухватить его, рационализировать, превращает
людей в невротиков, вечно пытающихся достичь желаемого, получить
самую суть, и неспособных этого сделать. Бытие, Присутствие, Dasein,
Жизнь – все это имена этого остатка, но могут ли они быть его
окончательным и полным определением?
Потому, в своих лекциях, «Делёз всегда обращается к слушателям со
словами “почувствуйте, что…” а не “поймите, что…”» [2, 8], ибо нет
смысла «понимать Бытие» которое всегда с нами. Когда Хайдеггер, в
своём «Бытии и времени» ставит перед собой задачу раскрыть все то, что
скрывается за этим словом, стоит обратить внимание на главы,
посвященные языку – там, где он говорит о дорожных знаках, об
указателях. Язык – это то, с помощью чего можно указать на что-то. А
философский текст – это карта, с помощью которой можно что-то найти. И
потому – путешествие. Отправиться в камеру сенсорной депривации,
потерять ощущение тела, времени и пространства и, конечно, структуру
априорного Другого – то, что останется в итоге, и может быть названо
чистой Жизнью, данной напрямую. «За шумом поступков нужно
 12

расслышать такие внутренние творческие ощущения или безмолвные

созерцания» - отсюда и определение Делёзом витализма (перенятое у
Лейбница) как «сущей, но не действующей силы, которая, таким образом,
представляет собой чистое внутреннее Чувство» [1, 247]. Обращаясь к
Бергсону, можно уточнить, что то, что останется будет продолжать
длиться – жизнь крепко связанна с Длительностью. Жизнь всегда
продолжает движение, пусть и иногда едва уловимое.
То, чем стал Робинзон «растворившись» в пещере, слившись с
островом в нечто единое, может быть названо, следуя Делёзу, Телом без
Органов. Не случайно Делёз замечает, в «Тысяче Плато», что это не
концепт и не понятие, но практика. Сделаться Телом без Органов, хотя оно
всегда уже-здесь. Под всей организацией, под определённым и
определяемым, под конструкцией, именуемой «Я», простирается Тело без
Органов, которое не «моё» и не «собственное», просто потому, что
«собственность» - это уже конструкция. И потому его, как и жизнь, нельзя
окончательно определить, но можно найти, можно им сделаться. Делёз
говорит о нём как о чистом желании. Если жизнь длится, если мы
продолжаем упорствовать в Бытии, значит на то есть желание. Точнее,
значит желание всегда есть, как и жизнь. И потому мудрость – это не
отсутствие желания, иначе бы мудрец не ел бы, не спал и не двигался, не
дышал и не был. Отсутствие желаний фиктивно. Тут речь бы шла не о
мудрости, а о кататонии. Но и та есть лишь желание замирания,
затвердевания, и возникает как следствие работы социальных структур,
рассеяния и блокировки какой бы то ни было деятельности. Мудрость –
это отсутствие фиксации желания, его не-ангажированность социальным
механизмом. Пока мы желаем и мыслим в обществе, пока социум в виде
структуры априорного Другого накладывается на наше восприятие, такое
желание будет определённым, за счет пред-убеждений, навязанных извне.
Конечно, Робинзон вышел из пещеры, вернулся в мир, но уже побывав
Телом без Органов и познав, что все имевшиеся конструкции лишь
конструкции. Их может не быть. А еще – они могут быть иными.
Отсюда и следует ответ на вопрос о том, почему три фактора
(отсутствие привязки к истоку, сексуальность и отклонение) являются
«жестко связанными»: если бы желание Робинзона было крепко привязано
к устройству общества, из которого он вышел, он бы попросту его
реконструировал, сохраняя структуру Другого с помощью различных
практик (Палата Мер и Весов, Хартия, клепсидра и т.п.), но такая привязка
была бы возможна лишь в одном случае – если бы у него не было бы
желаний, выходящих за рамки этого предприятия – сексуальных желаний.
Сексуальность оказывается выходом из экономической системы общества,
покуда она связана с тем, что в этом обществе скрывается и подавляется
(и, возможно, в современном обществе она уже не играет той
 13

освобождающей роли). Тем самым, становится возможным отклонение от

этой системы, выход к свободному выбору, вносящий в систему хаос. Как
следствие – невроз, психоз и, в конце концов, выход к новому взгляду на
мир. Выйдя из пещеры Робинзон, уже в присутствии Пятницы, заново
структурирует мир, но уже сам, исходя из себя.
Социус и линии ускользания
«Карта есть главнейшее орудие для
географа. При её помощи он подготавляет
свои исследования, на неё же наносит свои
результаты, которые в свою очередь будут
ему служить для дальнейшего движения
вперед. Карта есть то удивительное орудие
изучения земного шара, которое одно
только и сможет дать человеку дар
предвидения»
Ю.М. Шокальский

Пройдя по пути Робинзона, мы нашли две составляющие,

несводимые друг к другу – структуры априорного Другого/система
общества-в-голове/порядок машин и механизмов и Жизнь/Тело без
Органов/желание. Рассматривая общество как систему или как организм,
как сеть связей или отношений (и не так важно, между субъектами или
объектами) социологи всегда будут делать ошибку, видя лишь страты,
порядок. С такой точки зрения, общество будет представляться
прогнозируемым и линейно развивающимся. Однако, так бывает далеко не
всегда. Происходят революции, политические и научные, случается
непредвиденное. Если бы общество было системой оно было развивалось
лишь в одном направлении и было бы возможно определить его начальную
и конечную точку развития. Но общество – не только механизмы, но и
Тело без Органов. Порядок, машинерия – это лишь сгущения в поле хаоса
жизни и желаний, которые выступают по отношению к стратам как
вместилище. Поэтому всегда есть возможность распада системы, выхода за
её рамки – ведь за её границами простирается поле неопределённости.
Если бы это было бы не так, невозможен был бы и переход от одного
порядка к другому. Такие пути – ведущие за пределы данного порядка
Делёз назвал Линиями ускользания. Общество – это не машина, но нечто
текучее. То, что всегда ускользает.
Быть может, знаток Делёза скажет, что тем самым мы пришли к уже
известному – к концепции общества из совместной с Феликсом Гваттари
работы «Анти-Эдип: капитализм и шизофрения». Но важно не это – важен
 14

путь. Не пройдя его, не встретив, подобно Антонину Арто, Тело без

Органов, эта концепция была бы лишь набором слов. Философия – это
путешествие, которое меняет идущего по нему. Она связана с опытом. И
если хорошая литература вызывает в читателе трансформации, то
философия их не вызывающая – это просто плохая литература.
Помимо случая Робинзона, длительной социальной депривации,
существует множество других практик: остановка внутреннего диалога,
рекомендуемая буддистами, Уильямом Бероузом и Карлосом Кастанедой;
знакомство с альтернативными системами или другими общественными
устройствами, но тогда останется опасность, что вместо одной системы
будет две, а вместо открытого пространства – механизм о двух свободах;
возможно – психоделия или осознанное погружение в сумасшествие – путь
Арто, Хаксли, Берроуза и всего поколения нью-эйдж. На этом варианты не
кончаются, но к чему их перечисление? Экспериментация.
Тоже верно и относительно обнаруженных социальных механизмов:
те, на которые было указанно в данной работе, относились к вполне
определённому обществу. Но есть и другие. И время в них, и пространство
могут отличаться. Так же как роли животных или представление о себе,
так же, как и наличие/отсутствие каких-либо из этих образований, будут
различны в зависимости от индивида. Структура Другого, как и общество,
сложностны. И нет универсального рецепта, подходящего каждому и для
каждого случая. Есть только ориентиры и карты, которые могут
пригодиться или нет. Ad hoc. Вариации.
На этом, данная работа заканчивается. Философ – это тот, кто
рискнул отправиться в неизведанное и удивительное. Кто запечатлел этот
путь, и поделился составленными картами. Доверять ли ему? Брать ли себе
в проводники? Оставим эти вопросы открытыми.

ЛИТЕРАТУРА
1. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? / Пер. с фр. И
послесл. С. Зенкина. – М.: Академический Проект, 2009. – 261 с.
2. Делёз Ж. Лекции о Лейбнице. 1980, 1986/1987. – М.: Ад Маргинем
Пресс, 2015. – 376 с.
3. Делёз, Жиль. Логика смысла / пер. с фр. Я.И. Свирского. – М.:
Академический Проект, 2011. – 472 с.
4. Дефо, Даниэл. Жизнь и удивительный приключения морехода
Робинзона Крузо. Пересказал К. Чуковский. Рис. Ж. Гранвиля. М.: Издательское
объединение «Культура», 1992. – 272 с. с ил.
 15

5. Кули Чарльз Хортон. Человеческая природа и социальный

порядок. Пер. с англ. – М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 2000. –
320 с.
6. Сартр Жан-Поль. Трансценденция Эго. Набросок
феноменологического описания. Пер. с францезского Дмитрий Кралечкин –
МОДЕРН, 2011.
7. Тищенко Павел. Собака лежащая справа… / Синий диван. Журнал.
Под редакцией Елены Петровской. [Вып. 10/11]. М.: «Три квадрата», 2008. С.
15-28.
8. Турнье Мишель. Пятница, или тихоокеанский лимб / Мистер Фо:
Роман/ Дж. М. Кутзее; Пер. С англ. А Файнгара. Пятница, или Тихоокеанский
лимб: Роман / М. Турнье; Пер. с фр. И. Волевич. – Спб.: Амфора, 2004.
9. Gilles Deleuze, The Intellectual and Politics. Foucault and the prison,
Interview with Paul Rabinow and Keith Gandal, 25 May 1985, History of the Present,
Spring 1986.
BIBLIOGPAPHY
1. Delez G., Gvattari F. Chto takoe filosofiya? / Per. s fr. I poslesl. S. Zenkina. – M.:
Akademicheskii Proekt, 2009. – 261 s.
2. Delez G. Lektsii o Leibnitse. 1980, 1986/1987. – M.: Ad Marginem Press, 2015. – 376
s.
3. Delez, G. Logika smysla / per. s fr. Ya.I. Svirskogo. – M.: Akademicheskii Proekt,
2011. – 472 s.
4. Defo, Daniel. Zhizn' i udivitel'nyi priklyucheniya morekhoda Robinzona Kruzo.
Pereskazal K. Chukovskii. Ris. Zh. Granvilya. M.: Izdatel'skoe ob"edinenie
«Kul'tura», 1992. – 272 s. s il.
5. Cooley Charles Horton. Chelovecheskaya priroda i sotsial'nyi poryadok. Per. s angl. –
M.: Ideya-Press, Dom intellektual'noi knigi, 2000. – 320 s.
6. Sartre Jean-Paul. Transtsendentsiya Ego. Nabrosok fenomenologicheskogo opisaniya.
Per. s frantsezskogo Dmitrii Kralechkin – MODERN, 2011.
7. Tishchenko Pavel. Sobaka lezhashchaya sprava… / Sinii divan. Zhurnal. Pod
redaktsiei Eleny Petrovskoi. [Vyp. 10/11]. M.: «Tri kvadrata», 2008. S. 15-28.
8. Tournier Michel. Pyatnitsa, ili tikhookeanskii limb / Mister Fo: Roman/ Dzh. M.
Kutzee; Per. S angl. A Faingara. Pyatnitsa, ili Tikhookeanskii limb: Roman / M.
Turn'e; Per. s fr. I. Volevich. – Spb.: Amfora, 2004.
9. Gilles Deleuze, The Intellectual and Politics. Foucault and the prison, Interview with
Paul Rabinow and Keith Gandal, 25 May 1985, History of the Present, Spring
1986.