Наука и человеческое поведение

Б .Ф .
С к и н н е р
НАУКА
и
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
ПОВЕДЕНИЕ
пер. с англ.
А.А. Фёдоров, А.И. Васильев
Новосибирск, 2017
B .F . S k i n n e r
SCIENCE
and
HUMAN
BEHAVIOR
translated by
A.A. Fedorov, A.l. Vasiliev
Novosibirsk, 2017
Посвящается
Ф. С. К е л л е р у
Ь. Ф. Скиннер
Наука и человеческое поведение / Б. Ф. Скиннер; пер. с англ. А.А. Федорова,

А.И. Васильева. - Новосибирск, 2017. - 517 с.
Эта книга является одним из главных трудов Б. Ф. Скиппера, ведущего

бихсвнорнста XX столетия. Она представляет собой впечатляющую попытку
преодоления дуализма классической психологии и построения всеобъемлющей
теории человеческого поведения. В этом труде Скиппер распространил свой анализ
па самые разные области человеческой жизше государство, религию,
психотерапию, экономические отношения, образование и проч. На русский язык
переводится впервые.
Перевод выполнен в рамках работы

Междисциплинарного не игра прикладного
анализа поведения НГУ.
Права на издания получены по
соглашению с Фондом Б.Ф. Скиннера
*
КЗР«0*л****<
В се прала защищены.
© 1953 by В. F. Skinner,
© А.А. Федоров, А.И. Васильев, перевод на русский язык, оформление, 2017
© Новосибирский государственный университет, издание на русском языке, 2017
Russian edition published by arrangement with the B.F. Skinner Foundation
ОГЛАВЛЕНИЕ
РАЗДЕЛ I. ВОЗМОЖНОСТЬ НАУКИ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ПОВЕДЕНИИ
ГЛАВА I. МОЖЕТ ЛИ НАУКА ПОМОЧЬ? 8
ГЛАВА II. НАУКА О ПОВЕДЕНИИ 17
ГЛАВА III. ПОЧЕМУ ОРГАНИЗМ ДЕЙСТВУЕТ 30
РАЗДЕЛ II. АНАЛИЗ ПОВЕДЕНИЯ
ГЛАВА IV. РЕФЛЕКСЫ И УСЛОВНЫЕ РЕФЛЕКСЫ 53
ГЛАВА V. ОПЕРАНТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ 69
ГЛАВА VI. ФОРМИРОВАНИЕ И СОХРАНЕНИЕ ОПЕРАНТНОГО

ПОВЕДЕНИЯ 106
ГЛАВА VII. ДИСКРИМИНАЦИЯ ОПЕРАНТА 125
ГЛАВА VIII. КОНТРОЛИРУЮЩАЯ СРЕДА 150
ГЛАВА IX. ДЕПРИВАЦИЯ И НАСЫЩЕНИЕ 164
ГЛАВА X. ЭМОЦИЯ 186
ГЛАВА XI. ОТВРАЩЕНИЕ, ИЗБЕГАНИЕ, ТРЕВОГА 199
ГЛАВА XII. НАКАЗАНИЕ 211
ГЛАВА XIII. ФУНКЦИЯ ПРОТИВ АСПЕКТА 224
ГЛАВА XIV. АНАЛИЗ СЛОЖНЫХ СЛУЧАЕВ 236
5
РАЗДЕЛ III. ИНДИВИД КАК ЦЕЛОЕ
ГЛАВА XV. «САМОКОНТРОЛЬ» 263
ГЛАВА XVI. МЫШЛЕНИЕ 280
ГЛАВА XVII. ЛИЧНЫЕ СОБЫТИЯ В ЕСТЕСТВЕННОЙ НАУКЕ 297
ГЛАВА XVIII. Я 327
РАЗДЕЛ IV. ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ В ГРУППАХ
ГЛАВА XIX. СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ 342
ГЛАВА XX. ЛИЧНЫЙ КОНТРОЛЬ 361
ГЛАВА XXI. ГРУППОВОЙ КОНТРОЛЬ 373
РАЗДЕЛ V. КОНТРОЛИРУЮЩИЕ ИНСТАНЦИИ
ГЛАВА XXII. ГОСУДАРСТВО И ЗАКОН 383
ГЛАВА XXIII. РЕЛИГИЯ 403
ГЛАВА XXIV. ПСИХОТЕРАПИЯ 414
ГЛАВА XXV. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КОНТРОЛЬ 443
ГЛАВА XXVI. ОБРАЗОВАНИЕ 464
РАЗДЕЛ VI. КОНТРОЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ
ГЛАВА XXVII. КУЛЬТУРА И КОНТРОЛЬ 477
ГЛАВА XXVIII. ПРОЕКТИРОВАНИЕ КУЛЬТУРЫ 490
ГЛАВА XXIX. ПРОБЛЕМА КОНТРОЛЯ 503
6
РАЗДЕЛ J
ВОЗМОЖНОСТЬ НАУКИ
О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ
ПОВЕДЕНИИ
Глава I. Может ли наука помочь?
ГЛАВА I
МОЖЕТ ЛИ НАУКА ПОМОЧЬ?
ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ Н А УК О Й
К середине XVIT столетия стало понятно, что мир окружен

воздушным океаном, подобно тому, как его большая часть покрыта
водой. Франческо Лана ученый той эпохи, утверждал, что но этому
океану может ходить корабль легче воздуха, и даже предложил способ
его построить. Он не мог испытать свое изобретение на практике, но
видел лишь одну причину, почему оно не могло бы работать:
... Господь никогда нс позволит воплотиться этому изобретению, дабы

прсдотвразить многие последствия, которые потрясли бы фажданекмй порядок.
Нс очевидно ли, что ни один Град нс будет в безопасности от нападения,
поскольку наш Корабль в любой момент может оказаться прямо над ним и,
приземлившись, выпустить солдат. То же самое будет происходить с частными
домами и судами, что ходят но морю. Спустившись с небес на паруса морских
судов, наш Корабль сможет рассечь их снасти. И даже нс снижаясь, а лишь
выпустив абордажные крюки, он приведет их в смятение, убьст людей, а сами
суда испепелит рукотворными зажигательными шарами и бомбами. И так можно
будет поступить нс только с судами, но и зданиями, замками и юродами, нс
опасаясь противников внизу, на коих с недосягаемой высоты будет низвергаться
вес это 12 .
Сомнения Ланы не имели иод собой оснований. Он с

удивительной точностью предсказал приемы ведения современного
воздушною боя - и десантников, и атаки с бреющего полета, и
1 Франческо Терци де Лана (1631 - 1687) - итальянским иезуит, математик, естествоиспытатель.

Ею называют отцом аэронавтики, поскольку он дал математическое обоснование возможности
построить воздушное судно. - При.», перен.
2 Цитата из ишвы 6 труда Ф. Ланы «Преднарение, сиречь Описание некогирых новых
изобреюний, предзнаменующее Великое искусство» (1670). - Прим, перен.
8
Наука и человеческое поведение
бомбёжки. Но вопреки его ожиданиям, Бог позволил этому

изобретению воплотиться в реальность.
Таков человек. История подчеркивает всю безответственность
использования науки и ее плодов. Похоже, что силы человека
умножились сверх всякой меры в сравнении с ею мудростью. Еще
никогда ею возможности построить здоровое, счастливое и
продуктивное общество не были столь велики, и все же, по-видимому,
ситуация никогда еще не казалась столь мрачной. Две изнурительных
мировых войны, произошедшие всею за пол века, не дают никакой
уверенности в прочном мире. Мечты о upoipecce, о движении к
вершинам цивилизации были разбиты зрелищем убийства миллионов
невинных людей. И, возможно, худшее ещё впереди. Учёные
запустили ценную реакцию не с целью взорвать мир, но некоторые
более вероятные перспективы едва ли менее тревожны.
Перед лицом этой явно нежелательной ситуации люди доброй
воли чувствуют беспомощность или страх действовать. Некоторые
становятся жертвами глубокою пессимизма. Некоторые в ответной
а1рессии слепо бросаются в борьбу, направленную в основном против
самой науки. Лишенная своего престижа, наука предстает опасной
игрушкой в руках детей, которые ее не понимают. Часто в проблемах
любой эпохи с готовностью винят ее отличительную особенность, и в
XX веке роль козла отпущения должна сыграть наука. Эти нападки не
являются полностью безосновательными. Наука развивалась
неравномерно. Берясь сначала за более простые проблемы, она
увеличила возможности контроля над неживой природой, не
подготовив нас к следующим за этим серьезным социальным
проблемам. Технологии, основанные на науке, внушают
беспокойство. Благодаря им изолированные группы относительно
уравновешенных людей вступают друг с другом в контакт - и теряют
равновесие. Появляются отрасли промышленности, к которым
общество может быть не готово, в то время как другие отрасли
исчезают, оставляя миллионы людей неспособными к продуктивной
работе. Использование науки предотвращает голод и эпидемии, а
также снижает детскую смертность, но в итоге население Земли
вышло за пределы возможностей существующих систем культурною
или государственною контроля. Наука сделала войну еще более
9
ужасной и разрушительной. Многое из этого было сделано

непреднамеренно, но сделанного не изменишь. Л поскольку ученые
люди несомненно достаточно умные, они должны были быть готовы к
этим последствиям.
Не удивительно, что возникло предложение отказаться от науки,
но крайней мере, на время. Это решение привлекательно для тех, кто в
силу своей натуры приспособлен к другому образу жизни. Мы могли
бы найти некоторое утешение, направив внимание людей на
возрождение искусств или религии, или даже тех мелких разногласий,
которые, оглядываясь, мы воспринимаем как мирную жизнь. Такая
программа напоминает решение |раждан Едгина Самуэля Батлера,
когда орудия и плоды науки были помещены в музеи - как рудименты
стадии развития человеческой культуры, которая не сохранилась. Но
не все готовы защищать позицию упрямого «незнания». Само по себе
невежество нс есть добродетель. К несчастью, мы не можем
остановить развитие: в наши дни положить конец научным
исследованиям означает возвращение голода, эпидемий и
изнурительного рабского груда.
НАУКА КАК СРЕДСТВО ИСПРАВЛЕНИЯ
Другое решение более притягательно для современного ума.

Возможно, проблема кроется не в самой науке, а только в се
применении. Научные методы оказались поразительно успешны, где
бы они ни использовались. Применим же их к делам человеческим!
Нет нужды отступать в тех областях, где наука уже много добилась.
Нужно лишь, чтобы той же точки достигло наше понимание
человеческой природы. По сути дела, это может быть нашей
единственной надеждой. Если мы сможем тщательно наблюдать за
человеческим поведением с объективной точки зрения и поймем, что
оно собой представляет, мы сможем действовать более благоразумно.
В наши дни повсеместно чувствуется потребность в установлении
такого рода баланса, и люди, способные контролировать развитие
науки, действуют, учитывая эго. Понятно, что нет смысла развивать
науку о природе, если она не включает в себя серьёзную науку о
природе человека, поскольку только в этом случае результаты будут
10
использованы мудро. Возможно, что наука придет на помощь, и что

со временем будет достигнут порядок и в области человеческих дел.
УГРОЗА СВОБОДЕ
Однако есть одна сложность. Применить науку к человеческому

поведению не так просто, как кажется. Многие из ее поборников
нацелены лишь на «сбор фактов». Для них наука лишь немногим
больше тщательного наблюдения. Они хотят оценивать человеческое
поведение таким, какое оно есть, а не таким, каким оно кажется сквозь
призму невежества или предрассудков, а затем принимать на основе
этой оценки эффективные решения и быстро двигаться на пути к
более счастливому миропорядку. Но применение науки в других
областях показывает, что за всем этим скрыто нечто большее. Наука
связана не просто с «добычей фактов», после которой можно
действовать с большей мудростью, но ненаучным образом. Наука
обладает собственной мудростью. Она ведет к новому пониманию
предмета изучения, новому образу мышления о той части мира, к
которой она обращена. Если мы хотим насладиться достижениями
науки в области человеческих дел, мы должны быть готовы принять
работающую модель поведения, к открытию которой неизбежно ведет
наука. Но очень немногие их тех, кто ратует за применение научных
методов к насущным проблемам, готовы так далеко зайти.
Наука - больше, чем простое описание происходящих событий.
Это попытка раскрыть порядок, показать, что определенные события
находятся в закономерных отношениях с другими событиями. Пока не
открыты такие отношения, на науке нельзя построить ни одну
действующую технологию. Но порядок - это не просто вероятный
конечный результат, это работающее предположение, которое
необходимо принять с самого начала. Мы не можем применить
научные методы к объекту, если полагаем, что его движение нельзя
предвидеть. Наука не только описывает, она предсказывает. Она
имеет дело не только с прошлым, но и с будущим. Но и предсказание
не является последним словом. До той степени, до которой можно
изменить, а другими словами, проконтролировать значимые условия,
можно контролировать и будущее. Если мы собираемся использовать
11
методы науки в области человеческих дел, мы должны согласиться с

гем, что поведение закономерно и детерминировано. Нам следует
ожидать открытия гою, что действия человека являются результатом
определяемых условий, и что, открыв эти условия, мы сможем
предвидеть и до некоторой степени регулировать эти действия.
Для многих людей такая возможность оскорбительна. Она
противоречит давней традиции, согласно которой человек - это
свободное существо, чье поведение является продуктом не
определяемых предшествующих условий, а спонтанных внутренних
изменений. Господствующие философские тоории о человеческой
природе признают существование внутренней «воли», которая
способна вмешиваться в каузальные отношения, что делает
невозможным предсказание и контроль поведения. Многие из наших
заветных убеждений окажутся под угрозой, если предложить
отказаться от этою взгляда. Будет разрушена концепция человеческой
природы, которая казалась нам вдохновляющей и продуктивной.
Альтернативная точка зрения настаивает на том, чтобы признать
существование принуждающих сил в человеческом поведении,
которых мы предпочли бы не замечать. Она бросает вызов нашим
стремлениям - как мирским, гак и духовным. Независимо от того,
насколько мы жаждем получить выгоду от признания человеческою
поведения подходящим предметом для научного изучения, никто из
тех, кто является продуктом западной цивилизации, не способен
приня ть это без борьбы. Нам просто не нужна такая наука.
В истории науки встречались подобные конфликты. Когда льву
Эзопа показали картину, где было нарисовано, как человек душит
льва, он с презрением заметил: «Очевидно, эту картину писал
человек». Нам обычно льстят примитивные представления о человеке
и его месте в природе. И на науку возложена малоприятная
ответственность нарисовать более реалистичную картину.
Коперниканская теория солнечной системы лишила человека ею
исключительного места в центре мироздания. В наши дни мы
принимаем эту теорию без особых эмоций, но в первое время она
встречала огромное сопротивление. Дарвин бросил вызов практике
сегрегации, которая жестко отделяла человека от животных, и
возникшая на этой почве яростная борьба до сих пор не окончена. Но
12
хотя Дарвин и поместил человека на должное ему биологическое

место, он не лишил его возможной роли творца. В процессе эволюции
вполне могли возникнуть особые способности к спонтанной,
творческой деятельности. В наши дни, когда и это поставлено под
сомнение, возникла новая угроза.
Существует множество способов ограничить обсуждение этого
теоретического вопроса. Можно настаивать на том, что наука о
человеческом поведении невозможна, поскольку поведение имеет
определенные неотъемлемые характеристики, которые никогда не
будут доступны для научною анализа. И хотя этим аргументом можно
отговорить многих людей от дальнейших исследований, он, вероятно,
не окажет влияния на тех, кто жаждет попробовать и посмотреть, что
получится. Другое распространенное возражение заключается в том,
что наука уместна лишь до определенной степени, но всегда должна
оставаться область, в которой человек действует исключительно на
основе веры или «ценностных суждений»: наука может говорить нам,
как обращаться с человеческим поведением, но то, что должно быть
сделано, следует решать ненаучным по своему существу способом.
Или же можно утверждать, что существует иная разновидность науки,
которая совместима с доктринами о личной свободе. Например, порой
можно услышать, что социальные науки фундаментальным образом
отличаются от естествознания и не имеют отношения к естественным
видам закономерностей. Предсказание и контроль могут быть
отвергнуты в пользу «интерпретации» или других типов понимания.
Впрочем, до сих пор не удалось дать ясной формулировки этим видам
интеллектуальной активности, в качестве примера которых приводят
ценностные суждения или интуицию, как и не удалось показать, что
они могут исправить наше нынешнее затруднительное положение.
ПРАКТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
Существующие практики не отражают какой-либо чёткой

теоретической позиции. На самом деле, они абсолютно беспорядочны.
Порой мы считаем человеческое поведение спонтанным и
ответственным. Л норой мы признаем, что внутренняя детерминация
по меньшей мере неполна и что человека не всегда следует
13
привлекать к ответственности. Мы не можем отвергнуть постепенно

накапливающихся свидетельств значимости внешних обстоятельств.
Иногда мы оправдываем человека тем, что указываем на
«смягчающие обстоятельства». Мы больше не виним необразованных
людей в невежестве и не зовем безработных лентяями. Мы больше не
возлагаем на детей всю ответственность за их проступки. «Незнание
закона» более не является полностью непростительным. «Отче,
прости им, ибо не ведают, что творят». С психически больных людей
давно сняли ответственность за их состояние, и виды невротического
и психотического поведения, что мы оправдываем таким образом, все
множатся.
Но мы еще не прошли весь путь. Хотя мы считаем человека
продуктом его окружения, мы все еще сохраняем за собой право
признавать заслуги великих людей за их достижения. (И в то же время
нам доставляет определенное удовольствие доказывать, что
достижения даже таких людей отчасти обусловлены «влиянием»
других людей или определенных незначительных деталей их личной
био1рафии.) Мы желаем верить, что добропорядочными людьми
движут правильные принципы, даже если мы готовы признать, что
заблуждающиеся люди являются жертвами ложной пропаганды. В
отсталости людей мы можем обвинять плохую культуру, но элиту мы
считаем чем-то большим, нежели продуктом хорошей культуры. Хотя
мы видим, что дети мусульман обычно становятся мусульманами, а
дети христиан - христианами, мы не готовы принять случайность
рождения как основу веры. Мы не придаем значения гем, кто с нами
не согласен, считая их жертвами невежества, но при этом
продвижение собственных религиозных убеждений мы рассматриваем
как нечто большее, чем создание определенной среды.
Исходя из вышеперечисленного, мы переживаем переходный
период. Мы пока полностью не отказались от традиционной
философии человеческой природы, и в то же время мы далеки от
безоговорочного принятия научной точки зрения. Мы частично
принимаем предположение о детерминизме, но при этом все же
позволяем нашим симпатиям, первоначальному выбору и
собственным желаниям вставать на защиту традиционного взгляда.
14
Next Page
Современная ситуация напоминает лоскутное одеяло, в котором

новые факты и методы смешаны с традиционными теориями.
Не было бы причин быть тревогу, если бы эта проблема носила
исключительно теоретический характер. Но теория влияет на
практику. Научная концепция человеческот поведения диктует одну
практику, а философия личной свободы - другую. Путаница в теории
означает путаницу и в практике. Неблагоприятная ситуация, в которой
находится мир сегодня, во многом обусловлена нашей
нерешительностью. Важные вопросы, по поводу которых спорят
народы, - и на мирных собраниях, и на поле брани, - тесно связаны с
проблемой человеческой свободы и контроля. Тоталитаризм или
демократия, государство или индивид, плановая экономика или
политика невмешательства 3, влияние культуры на иммигрантов,
экономический детерминизм, личная инициатива, пропаганда,
образование, идеологическая борьба - все это связано с
фундаментальной природой человеческот поведения. Практически
наверняка все наши усилия решить эти проблемы будут бесплодны,
пока наши взгляды не станут внутренне непротиворечивыми.
Мы не можем по-настоящему оценит ь проблему, пока не поймем
альтернативы. Традиционный взгляд на человеческую природу,
присущий западной культуре, хорошо известен. Концепция
свободного, ответственного индивида встроена в наш язык и
доминирует в нашей практической деятельности, правилах и
убеждениях. Приводя пример человеческою поведения, большинство
людей немедля опишут его в терминах этой концепции. Эта практика
настолько естественна, что редко подвергается критической оценке.
Научная теория, напротив, нова и необычна. Лишь очень немногие
люди хоть как-то понимают, насколько вообще возможна наука о
человеческом поведении. Как можно предсказывать и контролировать
поведение индивидов и состоящих из них групп? На что похожи
законы о поведении? К чему приведет всеобъемлющая концепция
человеческою организма как поведенческой системы? И лишь когда
мы ответим, хотя бы предварительно, на эти вопросы, мы сможем
4 Речь идет о доктрине laissez-faire (с фр. - «потволые-делать»), согласно которой вмешательство

Iос ударе тви в экономику должно быть минимальным. —При.», перин.
1S
оценить следствия науки о человеческом поведении в сравнении с

любой теорией человеческой природы или подходом к управлению
человеческими делами.
16
Глава II. Наука о поведении
ГЛАВА П
НАУКА О ПОВЕДЕНИИ
Непосредственные и ощутимые результаты науки позволяют

оценить ее легче, чем философию, поэзию, искусство или теологию.
Как указывал Джордж Сартон, уникальность науки заключается в ее
кумулятивном прогрессе. Свои громадные достижения Ньютон
объяснял тем, что стоит на плечах гигантов. Благодаря каждому
ученому, неважно, гигант он или нет, следующие за ним начинаю!'
свои путь с немного большими знаниями. Необязательно, что так
обстоит дело повсюду. Наши современные писатели, художники и
философы немногим лучше творцов золотого века Греции, хотя
средний старшеклассник знает о природе гораздо больше, чем
величайшие греческие ученые. Едва ли стоит сравнивать
эффективность |реческой и современной науки.
Поэтому ясно, что в науке «что-то есть». Она представляет собой
уникальный интеллектуальный процесс, который приносит
удивительные результаты. Опасность заключается в том, что эти
поразительные достижения могут затмить ее подлинную природу. Это
особенно важно, когда мы переносим научные методы в новую
область. Базовые характеристики науки не зависят от специфики
предмет изучения. Когда мы изучаем физику, химию или биологию,
мы изучаем организованную накошгенную информацию. Это не сама
наука, а ее продукт. Многое из этого может не пригодиться, когда мы
входим на новую территорию. И мы не должны позволить очаровать
себя инструментами исследования. Мы склонны представлять себе
ученого в обсерватории или лаборатории, окруженного телескопами,
микроскопами и циклотронами. Инструменты рисуют нам
впечатляющую картину науки в действии. Но хотя наука не смогла бы
гак далеко продвинуться без приборов, которые улучшают наше
взаимодействие с окружающим миром, и хотя любая современная
17
наука оказалась бы без них беспомощна, наука к ним не сводится. Нам

не следует беспокоиться, если в новой области нам будет недоставать
знакомых инструментов. Также не стоит отождествлять науку с
точным измерением или математическими расчетами. Несомненно,
точная наука лучше неточной, и во многом современная наука была
бы невозможна без количественных наблюдений или математических
методов, необходимых для перевода научных отчетов в форму более
общих утверждений. Но мы можем проводить измерения и
использовать математику, вовсе не будучи учеными, точно гак же, как
мы можем быть учеными на начальном уровне и без этих средств.
НЕКОТОРЫЕ ВАЖНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ НАУКИ
Прежде веет, наука - это набор установок. Это

предрасположенность взаимодействовать с фактами, а не с тем, что о
них творят. Лейтмотивом Возрождения было отрицание авторитетов,
когда люди решили посвятить себя изучению «природы, а не книг».
Наука отвергает даже свои собственные авторитеты, если они
препятствуют наблюдению природы.
Наука - ото готовность принимать факты, даже если они
противоречат желаниям. Возможно, мыслящие люди всегда знали, что
мы склонны видеть вещи гаки ми, какими хотим их видеть, а не
такими, каковы они на самом деле, но благодаря Зигмунду Фрейду мы
теперь гораздо лучше понимаем феномен «принятия желаемою за
действительное» («wishful thinking»). Противоположностью принятия
желаемого за действительное является интеллектуальная честность -
необычайно важное качество успешного ученою. По своей природе
ученые отнюдь не честнее остальных людей, но, как показал
Бриджмен 4, научная практика высоко поощряет честность. Одной из
характеристик науки является то, что отсутствие честности быстро
оборачивается катастрофой. Рассмотрим в качестве примера ученою,
который проводит исследование, направленное на проверку теории,
которая ему уже хорошо известна. Результаты могут подтвердить его
Перси Уильямс Бриджмен (1882-1% I) - американский физик, лауреат Нобелевской премии

1946 г. зарабозы в области физики высоких давлений, также извесчен своими работами в области
философии науки. —Прим, лерен.
18
теорию, опровергнуть или быть неопределенными. И как бы ему не

хотелось, он должен сообщать об опровержении с такой же
готовностью, как и о подтверждении. Если он этого не сделает, это
сделает icro-нибудь другой - спустя несколько недель, месяцев или,
самое большее, лет, - и это повредит нашему гипотетическому
ученому гораздо больше, чем когда бы он сам сообщил о таких
результатах. В ситуациях, когда правильность или ошибочность
теории невозможно так быстро или легко установить, такого давления
нет. И, в конечном счете, это вопрос не только престижа, но и
эффективности. Просто ученые обнаружили, что честность, как с
самим собой, гак и с другими, важна для научного пршресса.
Эксперименты не всегда приводят к ожидаемым результатам, но
должны остаться факты, а не ожидания. Природа знает больше
ученого. Эти же практические следствия привели к созданию научной
атмосферы, в которой все утверждения постоянно подвергаются
проверке, в которой нет ничего важнее точного описания фактов и в
которой факты принимаются вне зависимости от тою, насколько
неприятны их сиюминутные следствия.
Ученые также открыли ценность отсутствия ответа, пока не будет
найден удовлетворительный ответ. Это трудный урок. Требуются
немалые усилия, чтобы научиться избегать преждевременных
решений, воздерживаться от утверждений без достаточных оснований
и не предлагать надуманных объяснений. Но история науки раз за
разом демонстрирует преимущество подобных практик.
Конечно, наука не сводится к набору установок. 'Эго поиск
порядка, постоянства, закономерных связей между природными
событиями. Как и все мы, она начинает с наблюдения за единичными
эпизодами, но потом быстро переходит к общему правилу, к научному
закону. Наше поведение в раннем возрасте очень сильно напоминает
поиск порядка, выражаемого в научном законе. Мы изучаем сложную
геометрию пространства, в котором мы движемся. Мы учимся
«законам движения» по мере того, как мы перемещаемся в
пространстве, толкаем и тянем, бросаем и ловим предметы. Если бы у
нас не получалось обнаружить в мире некоторое постоянство, наше
поведение оставалось бы бессистемным и неэффективным. Наука
оттачивает и дополняет этот опыт, демонстрируя все больше и больше
19
связей между событиями, а также показывая их со все большей

точностью. Исследуя историю механики, Эрнст Мах показал, что
самые первые научные законы, возможно, представляли собой
правила, которые использовали мастера и ремесленники в обучении
учеников. Правила экономили время, потому что опытный
ремесленник мог одной формулой учить сразу множеству деталей.
Запомнив правило, ученик мог справляться с отдельными случаями но
мере их возникновения.
Позднее наука перешла от набора правил или законов к большим
систематическим построениям. Она делает не только утверждения о
мире, но и утверждения об утверждениях. Она строит «модель» своею
предмета изучения, которая помогает создавать новые правила
наподобие того, как сами правила создают новые способы обращения
с единичными случаями. 'Этой стадии наука может достичь не сразу.
Научная «система», как и закон, создается, чтобы мы могли более
эффективно обращаться с предметом нашею изучения. То, что
зовется научным представлением об объекте, не пассивное знание.
Наука не занимается созерцанием. Открыв законы, управляющие
частью окружающего нас мира, и организовав эти законы в некую
систему, мы становимся готовы эффективно воздействовать на эту
часть мира. Предсказывая событие, мы можем подготовиться к нему.
Организуя условия в соответствии с законами системы, мы не просто
предсказываем, мы контролируем: мы «заставляем» событие
свершиться или приобрести определенные характеристики.
ПОВЕДЕНИЕ КАК ПРЕДМЕТ НАУЧНОГО ИЗУЧЕНИЯ
Поведение - это не та предметная область, которая доступна для

изучения только после изобретения прибора, такого как телескоп или
микроскоп. Нам всем известны тысячи фактов о поведении.
Фактически нет ни одной предметной области, с которой мы были бы
знакомы лучше, поскольку в нашем опыте всегда присутствует хотя
бы один действующий организм. Но столь тесное знакомство
представляет собой определенную помеху, поскольку означает, что
мы склонны делать поспешные выводы, которые не будут
подтверждены осторожными научными методами. Хотя мы многие
20
годы наблюдаем за поведением, это не обязательно значит, что мы

способны без всякой помощи сформулировать полезные устойчивые
связи или закономерные отношения. Мы можем весьма умело строить
правдоподобные догадки о том, как поступят наши друзья или
знакомые в тех или иных условиях или как поступим мы сами. Мы
можем делать правдоподобные обобщения, касающиеся поведения
людей вообще. Но лишь немногие из них выдержат тщательный
анализ. В большинстве случаев нам придется забыть немало из того,
что мы знали, с самого первого знакомства с наукой о поведении.
Поведение является сложным предметом для изучения не в силу
своей недоступности, а в силу своей невероятной сложности.
Поскольку это скорее процесс, а не объект, его нелегко зафиксировать
для наблюдения. Оно изменчиво, подвижно и мимолётно, что
предъявляет большие формальные 'требования к изобретательности и
энергии ученою. Впрочем, это вовсе не означает того, что эти
проблемы принципиально неразрешимы.
Обычно о поведении делают несколько разновидностей
утверждений. Когда мы рассказываем анекдот или передаем сплетню,
мы сообщаем о единичном событии — о том, что кто-то сделал в
такой-то ситуации. «Она хлопнула дверью и вышла, не сказав ни
слова». Наше сообщение является небольшой историей. Да и сама
история часто представляет собой всею лишь такой же рассказ, но на
большей временной шкале. Био1раф часто 01раничивает себя серией
эпизодов из жизни своею героя. Описание отдельных случаев,
которое занимает важное место в некоторых областях психологии,
является разновидностью био!рафии, также связанной главным
образом с тем, что делал конкретный человек в такое-то время и
таком-то месте: «Когда ей было одиннадцать лет, Мэри переехала
жить к своей незамужней тётушке в Винчестер». Романы и рассказы
также можно представить в виде замаскированной биографии или
истории, поскольку многие детали, даже в самом фантастическом
произведении, так или иначе берутся из жизни. Повествовательное
описание поведения людей в определенном времени и месте также
является частью таких наук, как археология, этнология, социология и
антропология.
21
Эти подходы по-своему полезны. Они расширяют поле опыта для

тех, кто не имеет прямого доступа к сходным данным. Но это лишь
начало науки. Неважно, насколько точным и количественным
является сообщение о единичном случае, оно остается лишь
предварительным этапом. Следующий шаг - это открытие некоторого
постоянства. Когда в подтверждение своей мысли мы рассказываем
историю или приводим случай, чтобы иллюстрировать некий
принцип, мы подразумеваем наличие общего правила, неважно,
насколько смутно оно может быть выражено. Историк редко
довольствуется простым повествованием. Он сообщает о фактах,
чтобы подтвердить теорию о циклах, тенденциях или
закономерностях истории. При этом он переходит от единичных
примеров к правилу. Когда биограф отслеживает влияние события из
детства на дальнейшую жизнь человека, он выходит за пределы
простого рассказа и утверждает, неважно, насколько уверенно, что
одно событие является причиной другого. Сказки и аллегории — не
просто истории, если они подразумевают некоторое единообразие
человеческого поведения, что обычно и бывает. То, что в литературе
мы предпочитаем «цельность характера» и не приемлем невероятные
неуклюжие случайности, показывает, что мы ждем закономерность.
«Нравы» и «обычаи», о которых пишут социологи и антропологи,
сообщают об общем поведении ipynn людей.
Смутное чувство порядка возникает в ходе любого длительного
наблюдения за человеческим поведением. Любая правдоподобная
дотодка о том, что в определенных обстоятельствах сделает или
скажет друг, представляет собой предсказание, основанное на
некотором единообразии и постоянстве. Вряд ли мы могли бы быть
эффективными в области человеческих дел, будь такой порядок в
принципе не обнаружим. Методы науки разработаны таким образом,
чтобы выявлять и прояснять эти единообразия. Приемы полевых
исследований антрополога и социального психолога, процедуры,
используемые в психологической клинике, и контролируемые
экспериментальные методы в лаборатории - все они направлены на
это, точно -гак же, как математический и логический инструментарий
науки.
22
Многие люди, интересующиеся человеческим поведением, не

чувствуют необходимости в стандартах доказательства, присущих
точным наукам; единообразия поведения «очевидны» и без них. И в
то же время они неохотно принимают выводы, на которые неизбежно
указывает такое доказательс тво, если они сами не «чувствуют» этого
единообразия. Но эти идиосинкразии - непозволительная роскошь.
Нам не нужно защищать применимость методов науки к изучению
поведения. Экспериментальные и математические техники,
используемые для открытия и выражения единообразий, имеют
общий характер для всей науки. Практически каждая дисциплина
внесла свой вклад в этот ресурсный фонд, и все дисциплины черпают
из н е т . Преимущества такой ситуации хорошо известны.
НЕКОТОРЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ ПРОТИВ НАУКИ О

ПОВЕДЕНИИ
Сообщение о единичном событии не вызывает теоретических

проблем и не входит в противоречие с философиями человеческот
поведения. А научные законы или системы, выражающие
единообразия, вероятно будут конфликтовать с умозрительной
теорией, поскольку претендуют на ту же территорию. Когда наука о
поведении достигает стадии, на которой она имеет дело с
закономерными отношениями, она встречает сопротивление тех, кто
предан донаучным или вненаучным концепциям. Это сопротивление
не всегда принимает форму открытого отрицания науки. Оно может
выражаться в виде призывов к 01раничениям, часто
сформулированных высоконаучными словами.
Например, порой утверждается, что физика оказалась не
способна сохранить свою философию детерминизма, особенно на
субатомном уровне. Принцип неопределенности гласит, что
существуют обстоятельства, в которых физик не способен получить
всю важную информацию: при выборе наблюдения одного события
он должен отказаться от возможности наблюдать другое. Таким
образом, на нынешнем уровне наших знаний определенные события
кажутся непредсказуемыми. Но из этого не следует, что эти события
беспричинны или неустойчивы. Поскольку человеческое поведение
23
невероятно сложно, а человеческий организм 01раничен, многие

действия могут включать в себя процессы, к которым применим
принцип неопределенности. Из этого следует не то, что человеческое
поведение свободно, но лишь то, что оно может находиться за
пределами предсказывающей и контролирующей науки. Однако
вопреки этому 01раничению многие исследователи поведения были
бы готовы принять степень предсказания и контроля, достигнутую
физическими науками. Окончательное решение проблемы
закономерности следует искать не в пределах какого бы то ни было
гипотетического механизма внутри ортонизма, а в нашей способности
продемонстрировать закономерность поведения организма как целого.
Еще одно схожее возражение имеет некоторый привкус логики.
Так, утверждается, что разум не способен понять сам себя или, если
использовать более вещественный язык, что поведение, требуемое для
понимания собственною поведения, должно лежать за пределами
понимаемого поведения. Действительно, знание 01раничено
пределами познающего организма. Число вещей в мире, которые
можно познать, без сомнений превосходит число возможных
различных состояний всех возможных познающих субъектов. Но
законы и системы науки разработаны таким образом, чтобы сделать
знание отдельных событий несущественным. Нет никакой
необходимости в том, чтобы человек понимал все факты в
определенной области, но необходимо лишь, чтобы он понимал все
виды фактов. Нет причин полагать, что человеческий разум
неспособен сформулировать или постигнуть основные принципы
человеческого поведения - во всяком случае, пока мы не будем яснее
понимать, что эти принципы из себя представляют. Предположение о
том, что поведение закономерно и поддается научному анализу, порой
встречает и другое возражение. Наука изучает общее, а поведение
индивида неизбежно уникально. «Описание отдельных случаев»
обладает богатством и тонкостью, и этим оно определенно отличается
от общих принципов. Легко убедить себя в том, что существуют два
отдельных мира, и один из них лежит за пределами науки. Подобное
различение свойственно не только изучению поведения. Его легко
провести на ранней стадии развития любой науки, когда нет ясности в
том, что можно вывести из общего принципа в связи с отдельным
24
случаем. Для ученика слова физики о мире в сравнении с его

ежедневным опытом скучны и бесцветны, но позже он узнает, что в
действительности они более выразительны даже при описании
отдельного случая. Когда мы хотим эффективней взаимодействовать с
отдельным явлением, мы обращаемся за помощью к науке. В целом,
этот аргумент теряет свою убедительность но мере развития науки о
поведении и по мере того, как следствия из ее общих законов
становятся яснее. Похожий аргумент против возможности
медицинской науки уже потерял свою значимость. В «Войне и мире»
Лев Толстой гак описывал болезнь любимого гороя:
Доктора ездили к H aiauie и отдельно и консилиумами, говорили много по-

французски, по-немецки и по-латыни, осуждали один другого, прописывали
самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из
них нс приходила в голову та простая мысль, что им нс может быть извесгна та
болезнь, которой страдала Наташа, как нс может быть извесгна ни одна болезнь,
которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои
особснносги и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную
медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т.д.,
записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных
соединений в страданиях этих органов 5.
У Толстого были основания считать каждую болезнь уникальной.

Любое действие индивида уникально, как уникально любое
физическое и химическое событие. Но его возражения против
медицинской науки в терминах уникальности были неуместны. В его
время этот аргумент был довольно правдоподобен, поскольку никто
не мог противопоставить ему необходимые общие принципы. Но с тех
пор медицина сильно изменилась, и в наши дни вряд ли много людей
будут пытаться доказывать, что болезнь нельзя описать общими
терминами или что единичный случай нельзя обсуждать, обращаясь к
общим для многих случаев факторам. Интуитивную мудрость
прежних диагностов во многом заменили аналитические клинические
процедуры. Так и научный анализ поведения со временем заменит
личную интерпретацию уникальных событий.
5 Толстой Л.Н. Война и мир. Том Ш. Час ть I. Глава XVI. - Прим, перен.
25
Еще один схожий аргумент направлен против использования

статистики в науке о поведении. Предсказание гою, как поступит
средний индивид, часто имеет малую или вообще нулевую ценность
для изучения конкретного человека. Статистические таблицы
страховых компаний не представляют никакой ценности для врача в
предсказании смерти или выживания конкретною пациента. Это до
сих нор актуальная проблема в физических науках, где она связана с
понятиями причинности и вероятности. Физика редко занимается
поведением отдельных молекул, атомов или субатомных частиц.
Когда это приходится делать, сразу возникают все проблемы,
касающиеся отдельного случая. В общем, наука полезна для изучения
индивида только в гой мерс, в какой сё законы имеют отношение к
индивидам. Наука о поведении, связанная лишь с изучением
поведения групп, вероятно, будет бесполезна для понимания
отдельною случая. Но наука также может изучать и поведение
индивида, и ее прогресс в этом направлении следует оценивать в
терминах ее достижений, а не каких-то априорных разногласий.
Исключительную сложность поведения порой рассматривают как
дополнительный источник проблем. Даже если поведение и может
подчиняться законам, оно может быть слишком сложным для
описания в терминах законов. Сэр Оливер Лодж (<как-то заметил, что
«хотя астроном может рассчитать орбиту планеты, кометы или даже
метеора, хотя физик может изучать структуру атомов, а химик - их
возможные комбинации, ни биолог, ни любой другой ученый не
способен рассчитать траекторию обычной мухи». Это утверждение об
ограничениях ученых или об их стремлениях, а нс о пригодности
какой-то предметной области для научного анализа. Но даже в этом
случае оно ошибочно. С определенной долей уверенности можно
заметить, что если пока никто и нс рассчитал траекторию мухи, го
лишь потому, что никому ото пока не было достаточно интересно. В
наше время довольно хорошо изучены тропизмы многих насекомых,
но оборудование, необходимое для записи полета мухи с учетом всех
возможных условий, влияющих на него, стоило бы неоправданно
f' Сэр Олииер Джозеф Лодж (1851 - 1940) —английский физик и изобретатель, популяризатор
науки. Один из изобретателей радио. - Прим, перев.
26
дорого в сравнении с важностью предмет исследования.

Следовательно, ног никаких причин для вывода Лоджа о том, что
«таким образом, не поддающийся расчету элемент самодетерминации
проявляется уже на относительно ранних стадиях эволюционного
развития». Из сложности не следует самодетерминация. Сложность
расчета траектории мухи не доказывает ее непредсказуемости, хотя и
может сделать невозможным доказательство чего-то еще. Проблемы,
связанные со сложностью предмета изучения, следует решать но мере
их возникновения. Со временем часто удается справиться даже с,
казалось бы, неразрешимыми случаями. Лишь недавно стал возможен
подход к погоде, основанный хоть на каких-то законах. Часто удается
понизить сложность до приемлемого уровня, упрощая условия в
лаборатории. А когда этого нельзя сделать, можно использовать
статистический анализ для получения пусть и не таких точных, но в
большинстве случаев приемлемых предсказаний. Безусловно, пока
никто нс готов сказать, каких высот со временем достигнет или нс
достигнет наука о поведении. В целом, предварительные оценки
границ науки оказались ошибочны. В конечном счете, это вопрос
практики: пока нс попы таемся, нс узнаем.
И еще одно возражение против использования научного метода в
науке о человеческом поведении заключается в том, что поведение
представляет собой аномальный предмет изучения, поскольку
предсказания о нем могут сто изменить. Если мы скажем другу, что он
собирается купить определённую модель машины, он может
отреагировать на наше предсказание, купив другую. Похожим
эффектом объясняют ошибки опросов общественного мнения. Во
время президентских выборов 1948 тода с уверенностью было
предсказано, что большинство проголосует за кандидата, который в
итоге выборы проиграл. На это было заявлено, что избиратели
отреагировали на предсказание противоположным образом и что,
следовательно, опубликованный прогноз оказал влияние на
предсказанное событие. Но нет никакой необходимости в том, что
нужно позволять предсказанию поведения влиять на поступки
человека. То, почему нельзя было не публиковать результаты опросов
до выборов, могло объясняться практическими соображениями, но
для подлинно научного исследования это не проблема.
27
Существуют и другие способы взаимодействия между

наблюдателем и объектом наблюдения. Изучение изменяет изучаемый
объект. Но опять же это не исключительная проблема исследования
человеческого поведения. В наше время общим принципом научного
исследования является то, что для наблюдения любого явления
необходимо в гой или иной степени воздействовать на него. Ученый
может оказать воздействие на поведение во время наблюдения или
анализа, и он, безусловно, должен это учитывать. Но поведение 'тюке
можно изучать и с минимальным взаимодействием между субъектом
и ученым, и естественно, что именно с этого каждый и пытается
начать.
Последнее возражение связано с практическим применением
научного анализа. Даже если мы примем то, что поведение
закономерно и что научные методы способны выявить правила,
управляющие им, мы можем оказаться не способны к какому бы то ни
было технологическому применению этих правил, пока не возьмем
под контроль определенные условия. В лаборатории многие условия
упрощены, а нерелевантные - часто вообще устранены. Но какую
ценность имеют лабораторные исследования, если мы должны
предсказывать и контролировать поведение в обстоятельствах, когда
подобное упрощение невозможно? Действительно, мы можем
контролировать поведение только в той мере, в какой мы можем
контролировать отвечающие за него факторы. И научное
исследование делает возможным оптимальное использование того
контроля, который у нас есть.
Мы не можем избежать проблем, которые поднимает наука о
поведении, просто отрицая тот факт, что необходимые условия можно
контролировать. В реальности над многими важными условиями у нас
есть довольно серьезный контроль. В тюрьмах и военных
организациях контроль имеет всесторонний характер. Мы
контролируем среду человеческого организма в детских учреждениях
и учреждениях для тех, кому и в зрелом возрасте остаются
необходимы подобные условия. Довольно значительный контроль
условий, связанных с человеческим поведением, имеется в
промышленности в виде зарплат и условий работы, а в школах - в
виде оценок и условий учебы. В торговле контролем обладают те, кто
28
владеет товарами или деньгами. Государственные структуры

реализуют контроль с помощью полиции и армии, а психологические
клиники - посредством согласия контролируемого лица и т.д.
Определенный действенный контроль, который к тому же не гак легко
определить, находится в руках артистов, писателей, рекламодателей и
пропагандистов. Этих примеров контроля, практическое применение
которых зачастую весьма очевидно, более чем достаточно, чтобы
позволить нам распространять результаты лабораторных
исследований на интерпретацию человеческого поведения в
повседневных делах - как в т еорет ических, так и практ ических целях.
Л поскольку наука о поведении продолжает повышать эффективность
использования такого контроля, сейчас важнее, чем когда бы то ни
было, понять связанные с ним процессы и подготовиться к
проблемам, которые неминуемо возникнут.
29
ГЛАВА Ш
ПОЧЕМУ ОРГАНИЗМ ДЕЙСТВУЕТ
В науке термины «причина» и «следствие» больше широко не

используются. Они связаны с таким количеством теорий о строении и
функционировании Вселенной, что означают больше, чем хотят
сказать ученые. Однако термины, которыми их заменили, указывают
на то же фактуальное ядро. «Причина» превратилась в «изменение
независимой переменной», а следствие - в «изменение зависимой
переменной». Прежняя «причинно-следственная связь» стала
«функциональной связью». Новые термины более не подразумевают,
что причина вызывает следствие; они просто утверждают, что разные
события склонны происходить совместно в определенном порядке.
Это важно, но не критично. Нет особой опасности в том, чтобы
использовать термины «причина» и «следствие» в неформальном
обсуждении, если мы всегда готовы заменить их на более точные
аналоги.
Итак, нас всех интересуют причины человеческого поведения.
Мы хотим знать, почему люди ведут себя так, как ведут. Необходимо
принять во внимание любое условие или событие, влияние которых на
поведение может быть доказано. Мы можем предсказывать
поведение, выявляя и анализируя эти причины. И в той мере, в
которой мы можем ими манипулировать, мы можем контролировать
поведение.
Есть любопытная непоследовательность в том рвении, с которым
защищают доктрину личной свободы, поскольку людей всегда манил
поиск причин. Очевидно, что спонтанность человеческою поведения
не так интригует, как связанные с ним «зачем и почему». Желание
объяснить поведение так сильно, что оно заставляло людей упреждать
подлинное научное изучение и создавать неправдоподобные теории
причинности. Это не редкость в истории науки. Изучение любой
во
Глава III. Почему организм действует
предметной области начинается с предрассудков. Правильному

объяснению предшествует фантастическое. Астрономия возникла как
астрология, а химия - как алхимия. В области изучения поведения
были и есть свои астрологи и алхимики. Длительная история
донаучных объяснений снабдила нас массой фантастических причин,
единственная функция которых - давать ложные ответы на вопросы,
которые в ином случае на ранних стадиях развития науки должны
были бы остаться без ответа.
НЕКОТОРЫЕ ПОПУЛЯРНЫЕ «ПРИЧИНЫ» ПОВЕДЕНИЯ
Любое заметное событие, которое совпадает по времени с

поведением человека, с большой вероятностью посчитают причиной.
Примером этого является расположение планет при рождении
ребенка. Обычно, астрологи не пытаются на основе этих причин
предсказывать конкретные действия, но когда они говорят нам, что
человек будет импульсивным, легкомысленным или вдумчивым, мы
должны допустить, что это предположительно повлияет на некоторые
поступки. Нумерологи находят другой набор причин например, в
числах, которые составляют адрес человека, или в числе букв его
имени. Каждый год миллионы людей обращаются к этим мнимым
причинам в острой потребности понять человеческое поведение и
эффективно решать проблемы, с ним связанные.
Предсказания астрологов, нумерологов и подобных им людей
обычно настолько туманны, что их нельзя ни подтвердить, ни
опровергнуть должным образом. На ошибки спокойно смотрят1сквозь
пальцы, в то время как редкие случайные совпадения впечатляют
настолько, что этою достаточно, чтобы поддерживать поведение их
приверженца на должном уровне. Определенные правомерные связи,
отражающие эти суеверия, дают им мнимую поддержку. Например,
некоторые особенности поведения можно связать со временем года,
когда родился человек (но не с расположением планет в момент ею
рождения), а также с климатическими условиями, которые отчасти
связаны с положением Земли в Солнечной системе или событиями на
Солнце. Подобные воздействия нельзя игнорировать, если они были
31
установлены должным образом. Само собой разумеется, что они не

доказывают правильность астрологии.
Еще одна распространенная практика объяснять поведение в
терминах структуры индивида. Так, утверждалось, что поступки
человека определяются пропорциями тела, формой головы, цветом
глаз, кожи или волос, узорами на ладонях и особенностями лица.
«Жизнерадостный толстяк», Кассий с ето «сухим и тощим видом» ' и
тысячи других характеров и типов, прочно укоренённых в нашем
языке, влияют на то, как мы обращаемся с человеческим поведением.
На основе телосложения нельзя предсказать конкретное действие, но
различные типы личности подразумевают предрасположенность вести
себя определенным образом, то есть считается, что конкретные
действия обусловлены такими предрасположенностями. Эта практика
напоминает общую для нас всех ошибку, когда мы ожидаем, что
человек, похожий на нашего старого знакомого, будет вести себя так
же, как он. Как только тип становится общепризнанным, он
сохраняется в повседневном использовании, поскольку сделанные на
его основе предсказания, как и в случае астрологии, туманны, а
редкие совпадения могут быть поразительны. К тому же мнимую
поддержку обеспечивают действительные связи между поведением и
телосложением. Ученые, изучающие поведение, время от времени
обращают внимание на исследования конституции мужчин и женщин,
предрасположенных к разного рода заболеваниям. Последняя
классификация типов телосложения - соматотипы У. Г. Шелдона -
уже использовалась для предсказания темперамента и различных
видов преступлений. Безусловно, в науке о поведении нужно
учитывать реальные связи между поведением и строением тела, но их
не следует путать со связями, на которые некритически опираются
дилетанты.
И даже когда связь между поведением и строением тела
продемонстрирована, не всегда ясно, что является причиной, а что -
следствием. Даже если можно было бы показать, используя
подходящие статистические методы, что толстые люди особенно
' Слона из -1-рагедии У. Шекспира «Юлий Цезарь»: «У Кассия сухой и тощий вид, А все от дум:
шкой народ опасен» (Пер. А. А. Фета). - Прим, мрев.
32
склонны к жизнерадостности, это все еще не докажет, что

телосложение является причиной темперамента. Во многих
отношениях толстые люди находя гея в невыгедном положении, и у
них могло развиться жизнерадостное поведение в качестве
специальной конкурентной техники. Жизнерадостные люди могли
потолстеть, поскольку у них нет эмоциональных расстройств, которые
заставляют других людей слишком много работать или пренебрегать
своим питанием или здоровьем. Толстые люди могут быть
жизнерадостны, поскольку им удается удовлетворять свои
потребности с помощью переедания. Если особенность телосложения
поддается изменению, мы должны задать себе вопрос, что первично -
поведение или эта особенность.
Когда мы узнаем - или думаем, что узнаем, - что какие-то
заметные физические особенности объясняют часть поведения
человека, заманчиво считать, что незаметные особенности объясняют
другие еге аспекты. Мы подразумеваем это, когда утверждаем, что
человек совершает определенные поступки, потому что он «таким
родился». Возражение против этой точки зрения вовсе не означает
необходимости доказывать, что врожденные факторы совершенно не
определяют поведение. Поведение предполагает наличие
действующего организма, который является продуктом генетического
процесса. Явные отличия в поведении разных видов показывают
важность генетической структуры, как наблюдаемой в телосложении
индивида, так и выведенной из генетической истории. Впрочем,
доктрина «таким уж он уродился» имеет к указанным фактам весьма
отдаленное отношение. Обычно она обращена к невежеству. Для
дилетант «наследственность» сводится к вымышленному
объяснению поведения, связываемого с ней.
Но даже когда можно показать, что определенный аспект
поведения связан с сезоном рождения, общим телосложением или
наследственностью, пользы от этого немного. Это может помочь
предсказывать поведение, но представляет малую ценность для
экспериментального анализа или практического контроля, поскольку
такими условиями нельзя манипулировать после зачатия ребенка.
Максимум можно сказать, что знание генетических факторов может
позволить нам лучше использовать другие причины. Если нам
зз
известно, что индивиду присущи некоторые врожденные

офаничения, мы можем искусней применять наши техники контроля,
но изменить сами генетические факторы мы не способны.
Практические недостатки программ, в которых задействуются
причины такого рода, отчасти могут объяснять ту горячность, с
которой их обычно обсуждают. Многие люди изучают человеческое
поведение, потому что хотят изменить его - они хотят сделать людей
счастливей, эффективней и продуктивнее, менее афессивными и г.д.
Для этих людей врожденные детерминанты, примером которых
являются «расовые тины», представляют непреодолимый барьер,
поскольку не оставляют возможности для иных действий, кроме
медленных и сомнительных евгенических профамм. Поэтому
свидетельства в пользу генетических черт подвергаются
доскональному изучению, а любой признак их слабости или
противоречивости встречается с энтузиазмом. Но нельзя позволять
практическим соображениям влиять на процесс определения степени
врожденности поведенческих диспозиций. Вопреки
распространенному мнению, эта проблема не так уж критична,
поскольку, как мы дальше увидим, существуют и другие типы
причин, доступные для тех, кто стремится к более быстрым
результатам.
ВНУТРЕННИЕ «ПРИЧИНЫ»
На определенном этапе развития каждая наука обращается к

поиску причин активности внутри изучаемою объекта. Иногда это
приносит плоды, иногда - нет. В самом по себе внутреннем
объяснении нет ничего плохого, но события, происходящие внутри
системы, скорее всего, будет сложно наблюдать. По этой причине мы
с радостью приписываем им различные качества без должною
обоснования. Что еще хуже, мы можем изобретать такою рода
причины без страха противоречий. Некогда движение катящегося
камня связывали с его живой силой. Также считалось, что химические
качества тол следует выводить из составляющих их первоэлементов
или сущностей. Реакция горения объяснялась наличием флогистона
внутри горючею вещества. Причину исцеления ран и роста тел
34
видели в некой исцеляющей сале. Следуя этим примерам, был особый

соблазн приписать поведение ж и вот организма поведению некой
внутренней сущности.
Невральные причины. Обыватель использует нервную систему
в качестве готового объяснения поведения. В английском языке есть
сотни выражений, предполагающих такую причинно-следственную
связь. Так, в конце долгого судебного разбирательства мы можем
прочитать в средствах массовой информации, что у присяжных видны
признаки мозгового истощения, что нервы обвиняемого на пределе,
что жена обвиняемого на 1рани нервного срыва и что многим кажется,
будто у его адвоката не хватает мозгов, чтобы противостоять
обвинению. Очевидно, что никто не проводил прямого наблюдения за
нервной системой всех этих людей. Их «мозги» и «нервы» были
выдуманы на ходу, чтобы придать вес объяснению их поведения,
которое в ином случае могло бы показаться поверхностным.
Неврология и физиология все ещё полностью не освободились от
подобного подхода. До тех пор, пока не разработали методы
наблюдения электрических и химических процессов в нервной ткани,
первичная информация о нервной системе офаничивалась ее фубой
анатомией. Можно было лишь строить догадки о нервных процессах
на основе поведения, которое считалось их результатом. Подобные
предположения были допустимы в качестве научных теорий, но их
нельзя было обоснованно использовать для объяснения самого
поведения, на кагором они базировались. Возможно, гипотезы первых
физиологов были и лучше догадок обывателя, но до получения
независимых свидетельств в качестве объяснений поведения они
оставались столь же неудовлетворительными. В наше время доступны
прямые данные о многих химических и электрических процессах в
нервной системе. Утверждения о нервной системе теперь не
обязательно являются предположениями или домыслами. Но до сих
пор многие физиологические объяснения, даже в работах
специалистов, содержат в себе порочный круг. Во время Первой
мировой войны похожее расстройство было названо «неврозом
военного времени». Нарушения в поведении объяснялись тем, что
сильные взрывы вызывают повреждения структуры нервной системы,
хотя прямые свидетельства этих повреждений так и не были
35
предоставлены. То же расстройство во время Второй мировой войны

было определено как «нервно-психиатрическое». По-видимому,
добавленный префикс указывает на продолжающееся нежелание
отвергнуть объяснения в терминах гипотетических нервных
повреждений.
Со временем наука о нервной системе, основанная на прямых
наблюдениях, а не догадках, опишет' нервные состояния и события,
которые непосредственно предшествуют поведенческим актам. Мы
узнаем точные неврологические условия, которые непосредственно
предшествуют, скажем, реакции «Нет, спасибо». В свою очередь
окажется, что этим событиям предшествую'! другие неврологические
события, а тем — еще одни. Эта последовательность приведет нас к
событиям, происходящим за пределами нервной системы и, в
конечном счете, за пределами организма. Внешние события такого
рода мы более подробно обсудим в следующих главах. И тогда мы
сможем лучше оценить место нейроло! ических объяснений
поведения. Однако и сейчас можно отметить, что для предсказания
определенно!*) поведения у нас нет и может никогда не быть
необходимой нейрологи1ческой информации. И еще менее вероятно,
что мы сможем напрямую изменять нервную систему, чтобы создать
условия, предшествующие определенному действию. Таким образом,
причины, которые ищут в нервной системе, обладают 01раниченной
пользой для предсказания и контроля определенного поведения.
Внутренпие психические причипы. Еще более
распространенная практика заключается в объяснении поведения в
терминах внутренней сущности, которая не обладает физическими
измерениями и называется «ментальной» или «психической».
Чистейшую форму психическото объяснения можно увидеть в
анимизме первобытных людей. Из факта неподвижности тела после
смерти делался вывод о том, его покинула душа, ответственная за
движение. Вдохновленный человек, как предполагает этимология
слова, движем «духом внутри». Лишь небольшое улучшение состоит в
том, чтобы приписывать каждое свойство поведения физическото
организма соответствующему свойству «психики» или некой
внутренней «личности». Считается, что внутренний человек
управляет телом во многом так же, как водитель - автомобилем.
36
Глава 111. Почему организм действует
Внутренний человек велит действовать, внешний - исполняет.

Внутренний теряет аппетит, внешний - перестает есть. Внутренний
человек хочет, внешний - делает. У внутреннего человека есть мотив,
которому внешний повинуется.
Не только обыватель обращается к такой практике. Многие
авторитетные психологи используют схожую дуалистическую
систему объяснения. Порой персонификация внутреннею человека
является явной, когда, например, делинквентное поведение
приписывается «нарушенной личности». Или же можно иметь дело с
его фрагментами, когда поведение связывается с психическими
процессами, способностями и чертами. Л поскольку внутренний
человек не занимает места, но желанию ею можно размножить. Так,
утверждалось, что один физический организм контролируют
несколько психических сущностей, а его поведение является
результирующей их воль. Часто подобным образом используются
фрейдистские концепции Я, сверх-Я и Оно. Их часто понимают как
бесплотные создания, часто пребывающие в жестоком конфликте, чьи
поражения или победы ведут к адаптивному либо дезада!пивному
поведению физического организма, в котором они находятся.
Осуществимость прямого наблюдения психики, сравнимого с
наблюдением нервной системы, не доказана. Многие люди
действительно верят в то, что они наблюдают свои «психические
состояния» точно так же, как физиолог наблюдает нервные события,
но, как мы увидим в главе XVII, возможна и другая интерпретация
тою , что они наблюдают. Интроспективная психология больше не
делает вид, что дает прямую информацию о событиях, которые
являются каузальными антецедентами поведения, а не просто
сопутствуют ему. То, как она определяет свои «субъективные»
события, делает их совершенно бесполезными в каузальном анализе.
События, к которым обращались в ранних менталистских
объяснениях поведения, так и остались за пределами наблюдения.
Фрейд настаивал на этом, подчеркивая роль бессознательною, -
откровенное признание того, что важные психические процессы
напрямую не наблюдаемы. Во фрейдистской литературе содержится
множество примеров поведения, из которых выводятся
бессознательные желания, импульсы, инстинкты и эмоции.
37
Бессознательные мысленные процессы также использовались и для

объяснения интеллектуальных достижений. Хотя математику может
казаться, что он знает, «как он думает», он часто зачастую не
способен составить логически связную картину ментальных
процессов, которые привели его к решению определенной проблемы.
Но любой бессознательный психический процесс с необходимостью
выведен путем умозаключений, и, следовательно, любое его
объяснение не основано на независимых наблюдениях действенных
причин.
Мнимая природа этой формы внугренних причин видна из той
легкости, с которой у психического процесса обнаруживают как раз те
свойства, которые необходимы для объяснения поведения. Когда
профессор ошибается аудиторией или начинает читать не ту лекцию,
это происходит потому, что его внимание, по крайней мере, в данный
момент, рассеяно. Если он забывает дать домашнее задание, то это
потому, что оно выпало у него из памяти (а подсказка из аудитории
может напомнить ему о нем). Он начинает рассказывать свою
излюбленную шутку, но на мгновение останавливается, и все
понимают, что он пытается вспомнить, рассказывал ли он уже её в
этом семестре. Из года в год ето лекции становятся все скучнее, а
вопросы из аудитории все больше сбивают его с толку, потому ч то его
подводит разум. Ето речь сбивчива, потому что его мысли пуганы.
Порой из-за силы своих идей он излишне экспрессивен. Когда он
повторяется, это обусловлено его навязчивой идеей (идеей фикс), а
когда он повторяет слова других, это происходит потому, что он
заимствует их идеи. Временами ето слова бессодержательны, потому
что у него нет идей. Во всех этих случаях очевидно, что память,
внимание, разум и идеи, как и их особые характеристики, выдумали
на ходу, чтобы дать мнимые объяснения. Эта опрометчивая практика
вряд ли принесет много пользы науке о поведении. Поскольку
утверждается, что ментальные или психические процессы лишены
физических измерений, у нас есть еще один повод отказаться от них.
Концептуальные внутренние причнпы. Самые
распространенные внутренние причины - как неврологические, так и
психические - совершенно лишены специфических измерений. Когда
мы говорим, что человек ест, потому что голоден, много курит,
38
Next Page
потому что у него привычка курить, дерется в силу инстинкта

драчливости, совершает блестящие поступки благодаря своему
интеллекту или хорошо играет на пианино благодаря своим
музыкальным способностям, мы, по всей видимости, указываем на
причины. Но при анализе выясняется, что эти фразы всею лишь
дублирующие описания. Два выражения «Он ест» и «Он голоден»
описывают один и тот же набор фактов. Два выражения «Он мною
курит» и «У нею привычка курить» описывают один и тот же набор
фактов. Два выражения «Он хорошо играет» и «У него музыкальные
способности» описывают один и тот же набор фактов. Это практика
объяснять одно утверждение в терминах другого опасна, потому что
создается впечатление, будто мы уже нашли причину, и в дальнейшем
поиске нет необходимости. Более тою , такие понятия, как «голод»,
«привычка» и «интеллект», превращают то, что но существу является
характеристиками процесса или отношения, в то, что, по-видимому,
является вещами. Таким образом, мы остаемся не готовы к
характеристикам, которые будут в итоге обнаружены в самом
поведении, и продолжаем искать нечто, возможно, несуществующее.
ПЕРЕМЕННЫЕ, ФУНКЦИЕЙ КОТОРЫХ ЯВЛЯЕТСЯ

ПОВЕДЕНИЕ
Практика поиска объяснения поведения внутри организма во

многом мешала видеть переменные, которые непосредственно
доступны для научного анализа. Эти переменные лежат вне
организма, в его непосредственном окружении и ею средовой
истории. Они обладают физическим статусом, к которому применимы
обычные научные методы, и с их помощью можно объяснять
поведение точно так же, как в науке объясняются все другие объекты.
Существует множество видов этих переменных, а их связь с
поведением зачастую едва уловима и сложна, но без их анализа нельзя
надея ться дать поведению адекватное описание.
Рассмотрим следующее действие: питье воды из стакана. Вряд ли
это важная часть поведения хоть в чьей-то жизни, но пример вполне
подходящий. Мы может описать топо1рафию поведения таким
образом, что любой квалифицированный наблюдатель сможет
39
довольно точно определить приведенный пример. Теперь

предположим, что мы приводим человека в комнату и ставим перед
ним стакан воды. Станет ли он пить? Создается впечатление, что есть
всего два варианта: либо он будет пить, либо нет. Но речь идет о
шансах т о т , что он будет нить, а потому в целях научною
использования это положение можно уточнить. Мы хотим оценить
вероятность того, что он будет пить. Она может варьироваться от
полной уверенности, что воду будут пить, до полной уверенности, что
пить ее не станут. Позднее мы обсудим весьма важный вопрос - как
измерить подобную вероятность. В данный же момент нас ин тересует
то, как эту вероятность можно повысить или понизить.
Некоторые варианты предлагает наш повседневный опыт,
лабораторные исследования и клинические наблюдения добавляют
другие. Вне всяких сомнений, неверно, что лошадь можно привести к
воде, но нельзя заставить пить. Лишив животное воды на долгое
время, мы можем быть «абсолютно уверены» в том, что оно будет
пить. Точно так же можно гарантировать то, что человек в нашем
эксперименте тоже выпьет воду. Мы вряд ли будем создавать такие
условия в эксперименте, но депривации необходимой силы порой
происходят и вне лаборатории. Ускорив выделение воды, мы также
можем получить эффект, сходный с тем, что вызывает депривация.
Например, вызвать повышенное потоотделение могут высокая
температура в комнате или физические упражнения. Или же мы
можем увеличить выделение мочи, добавив соль или мочевину в еду
до эксперимента. Также хорошо известно, что вероятность питья воды
резко повышается при потере крови, например, во время боевых
действий. С другой стороны, мы можем снизить вероятность питья
воды практически до нуля, напоив нашего испытуемого большим
количеством воды перед проведением эксперимента.
Таким образом, если мы хотим предсказать, будет наш
испытуемый пить воду или нет, мы должны знать как можно больше
об этих переменных. И если мы намерены побудить его пить, мы
должны иметь возможность манипулировать ими. Более того, в обоих
случаях - как для точного предсказания, так и для контроля - мы
должны количественно изучить влияние каждой переменной,
используя методы и технические приемы лабораторной науки.
40
Безусловно, на результат могут влиять и другие переменные.

Наш испытуемый может «бояться», что в воду было что-то добавлено,
ради шутки или же в экспериментальных целях. Он даже может
«подозревать», что вода отравлена. Он может быть воспитан в
культуре, в которой воду пьют, только когда никто не смотрит. Или
он может отказаться пить, просто чтобы доказать, что мы не можем
предсказать или контролировать ею поведение. Эти возможности не
опровергают связей между питьем и переменными, перечисленными в
предыдущих абзацах. Они лишь напоминают нам о том, что нужно
принять во внимание и другие переменные. Мы должны знать
историю нашего испытуемою, связанную с поведением питья воды, а
если мы не можем устранить социальные факторы из
экспериментальной ситуации, мы должны знать и историю ею
личных отношений с людьми, похожими на экспериментатора. В
любой науке адекватное предсказание требует информации обо всех
значимых переменных, и те же требования предъявляет контроль
изучаемого предмета во имя практических целей.
Другие типы «объяснения» не позволяют нам обойти эти
требования или выполнить их более простым способом. Нет никакой
пользы, если нам скажут, что наш испытуемый будет нить, поскольку
он родился иод знаком зодиака, указывающим на тягу к воде, или что
он относится к типу людей, которые пьют много воды, или что он,
одним словом, «рожден томимым жаждой». Тем не менее, объяснения
в терминах внутренних с о с т о я н и й или сущностей могут потребовать
некоторых дальнейших пояснений. Насколько полезно услышать: «Он
пьет, потому что испытывает жажду»? Если испытывать жажду не
означает ничего, кроме склонности пить, то это простое
дублирование. Если это означает, что он пьет в силу состояния
жажды, то мы имеем дело с внутренним каузальным событием. Если
это состояние выведено исключительно логическим путем - если ему
не приписаны физические измерения, которые делают возможным
прямое наблюдение - оно не может служить объяснением. А если у
него есть физиологические или психические качества, какую роль оно
может играть в науке о поведении?
Физиолог может обратить внимание на то, что несколько
способов увеличения вероятности питья имеют общее действие: они
41
повышают концентрацию растворов в организме. Посредством пока

не очень понятного механизма это может привести к
соответствующему изменению в нервной системе, которое, в свою
очередь, делает пи тье более вероятным. Аналогичным образом можно
утверждать, что все эти операции заставляют организм «чувствовать
жажду» или «хотеть пить», и что такое психическое состояние также
воздействует на нервную систему некоторым неясным способом,
побуждая организм пить. В этом случае мы имеем причинно-
следственную цепочку, состоящую из трех звеньев: (I) действие,
влияющее на организм извне - например, водная депривация; (2)
внутреннее состояние - например, физиологическая или
психологическая жажда; и (3) некоторое поведение - например, питье.
Очевидно, независимая информация о втором звене позволила бы нам
предсказывать третье звено, без обращения к первому. Это был бы
предпочтительный тип переменной, поскольку он был бы
неисторическим: первое звено может лежать в истории организма,
второе же является текущим состоянием. Однако, прямая информация
о втором звене если вообще и доступна, то весьма редко. Иногда мы
выводим второе звено из третьего: состояние жажды у животного
определяется на основе того факта, что оно пьет. Но в этом случае
объяснение является мнимым. Иногда мы выводим второе звено из
первою: говоря т, ч то животное хочет пить, если оно долгое время не
пило. Очевидно, что в этом случае мы не можем обойтись без
предшествующей истории.
Второе звено бесполезно в контроле поведения, если мы не
можем им манипулировать. В настоящее время у нас нет способа
напрямую изменять нервные процессы в нужные моменты жизни
действующего ортонизма, как не известны и способы изменять
психический процесс. Обычно мы создаём второе звено посредством
первою: мы заставляем животное испытывать жажду - в
физиологическом либо психологическом смысле этого слова, лишая
его воды, скармливая ему соль и так далее. Очевидно, что в этом
случае второе звено не позволяет нам обойтись без первою. Даже
если некоторые новые технические открытия позволят нам напрямую
создавать или изменять второе звено, все равно нам нужно будет
иметь дело с теми обширными областями, в которых человеческое
42
поведение контролируется посредством манипуляции первым звеном.

Методы воздействия на второе звено увеличили бы наш контроль над
поведением, но все равно осталась бы необходимость анализа уже
доступных методов.
Одна из самых спорных практик заключается в том, чтобы идти
назад по каузальной цепочке лишь до гипотетического второго звена.
Это серьезный недостаток как для теоретической науки, так и для
практического контроля поведения. Нет пользы в том, чтобы
услышать, что, чтобы заставить организм нить, мы просто должны
«вызвать у него желание пить», если только нам также не скажут, как
это сделать. Когда мы получим все необходимые указания,
касающиеся жажды, то весь план станет сложнее необходимого.
Схожим образом, когда дезадаитивное поведение объясняется тем,
что человек «страдает от тревоги», нам все еще нужно услышать, в
чем причина тревоги. Но названные затем внешние условия можно
было бы напрямую связать с дезадаптивным поведением. Опять же,
когда нам говорят, что человек украл буханку хлеба, потому что «был
голоден», нам все еще нужно узнать внешние условия, ответственные
за «голод». Этих условий было бы достаточно, чтобы объяснить
кражу.
Таким образом, возражение против внутренних состояний
заключается не в том, что их нет, а в том, что они несущест венны для
функционального анализа. Мы не способны объяснить поведение
любой системы, оставаясь полностью внутри нее. В конечном счете,
нам придется обратиться к силам, действующим на организм извне. И
если в нашей каузальной цени нет слабого места, когда второе звено
не детерминировано закономерно первым, или третье - вторым,
необходимо закономерно связать первое и третье звено. И если для
предсказания и контроля нам всегда нужно идти дальше второго
звена, мы можем избежать множества утомительных и изнурительных
отступлений, анализируя третье звено как функцию первого.
Достоверная информация о втором звене может пролить свет на это
отношение, но никоим образом не сможет ее изменить.
43
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
Внешние переменные, функцией которых является поведение,

дают основу для того, что можно назвать каузальным или
функциональным анализом. Мы беремся предсказать и
контролировать поведение отдельного организма. Это наша
«зависимая переменная» - следствие, причину которого ищем. Наши
«независимые переменные» - причины поведения - ото внешние
условия, функцией которых является поведение. Отношения между
ними - «причинно-следственные связи» в поведении - это законы
науки. Синтез этих законов, выраженный в количественных понятиях,
дает всеобъемлющую картину организма как действующей системы.
Все это должно быть сделано в 1раницах естественной науки. Мы
не можем предполагать, что у поведения есть какие-то особенности,
требующие уникальных методов или особых форм знания. Часто
утверждают, что действие не гак важно, как «намерение», лежащее за
ним, или же что ею можно описать только в терминах тою , что оно
«значит» для действующею индивида или других людей, на которых
оно может повлиять. Если утверждения такою рода полезны для
научных целей, они должны быть основаны на наблюдаемых
событиях, и в функциональном анализе мы можем всецело ограничить
себя этими событиями. Позже мы увидим, что хотя кажется, будто
понятия «значение» и «намерение» отсылают к свойствам поведения,
обычно они скрывают отсылки к независимым переменным. 'Эго же
верно для понятий «афессивный», «дружелюбный»,
«неорганизованный», «сообразительный» и других слов, которые
вроде бы описывают свойства поведения, хотя на самом деле имеют
отношение к контролирующим его отношениям.
Независимая переменная также должна быть описана в
физических терминах. Часто предпринимается попытка избежать
работы, связанной с анализом физической ситуации, гадая, что она
«значит» для организма, или проводя различие между физическим
миром и психологическим миром «опыта». Эта практика также
отражает путаницу между зависимыми и независимыми
переменными. События, воздействующие на организм, должны
поддаваться описанию на языке физической науки. Порой
44
утверждают, что некие «социальные силы» или «влияния» культуры

или традиций являются исключениями. Но мы не можем обращаться к
сущностям такого рода, не объясняя, как они могут влиять и на
ученого, и на наблюдаемого индивида. Эти объяснения должны будут
включать в себя физические события, которые и послужат
альтернативным материалом, подходящим для физического анализа.
Ограничивая себя этими наблюдаемыми событиями, мы
получаем существенное преимущество не только в теории, но и на
практике. «Социальная сила» отныне становится не более полезной в
управлении поведением, чем внутренние состояния голода, тревоги
или скептицизма. Точно так же, как мы должны проследить эти
внутренние состояния до допускающих манипуляцию переменных,
функцией которых, как утверждается, они являются, прежде чем мы
сможем извлечь из них практическую пользу, мы должны определить
физические события, посредством которых, как утверждается,
«социальная сила» влияет на организм, прежде чем мы сможем
манипулировать ими в целях контроля. Имея дело с непосредственно
наблюдаемыми данными, мы не испытываем необходимости
обращаться ни к внутренним состояниям, ни к внешним силам.
Материал для анализа в науке о поведении имеет множество
источников:
( 1) Не стоит полностью игнорировать наши обыденные
наблюдения. Они особо важны на ранних стадиях исследования.
Сделанные на их основе обобщения, даже без явною анализа, дают
полезные дня дальнейшего изучения догадки.
( 2) В контролируемых полевых наблюдениях, примером чего
являются некоторые методы антропологии, данные собираются более
тщательно, а выводы формулируются более явно, чем в обыденных
наблюдениях. Стандартные инструменты и процедуры повышают
точность и единообразие полевых наблюдений.
( 3) Обширный материал предоставляют клинические наблюдения.
Стандартные приемы проведения беседы и тестирования выявляют
поведение, которое можно с легкостью измерить, обобщить и
сравнить с поведением других людей. Хотя обычно эти наблюдения
делают акцент на расстройствах, которые привели людей в больницу,
45
клиническая выборка чрезвычайно интересна и крайне ценна, когда

необычное состояние усиливает какое-то важное свойство поведения.
(4 ) Обширные наблюдения поведения проводились в более
жестко контролируемых условиях в промышленных, военных и других
институциональных исследованиях. Эта работа часто отличается от
нолевых и клинических наблюдений большим использованием
экспериментального метода.
(5) Особо ценный материал предоставляет лабораторное
изучение человеческого поведения. Экспериментальный метод
включает в себя использование инструментов, которые улучшают наш
контакт с поведением и переменными, функцией которых оно
является. Записывающие устройства позволяют нам вести
наблюдение за поведением в течение долгого времени, а точная
регистрация и измерение делают возможным эффективный
количественный анализ. Самой важной чертой лабораторною метода
является тщательно спланированная манипуляция переменными:
важность заданного условия определяется путем ею контролируемого
изменения и наблюдением результата.
Современное экспериментальное изучение человеческого
поведения порой не является настолько всесторонним, как этою
можно пожелать. Не все поведенческие процессы можно легко
воспроизвести в лаборатории, а точность измерения порой
достигается только ценой несоответствия создаваемых условий
реальности. Те, кого интересует повседневная жизнь человека, часто
нетерпимы к этой искусственности, но поскольку значимые
отношения можно взять иод экспериментальный контроль,
лаборатория предлагает наилучшую возможность для получения
количественных результатов, необходимых в научном анализе.
( 6) Также доступны обширные результаты лабораторных
исследований поведения животных, находящихся ниже уровня
человека. Использование этого материала часто встречает возражение,
которое заключается в том, что между человеком и другими
животными существуют глубокие различия, и что результаты,
полученные на одних, нельзя экстраполировать на других. Настаивать
на этом разрыве в самом начале научною исследования, значит,
приводить в качестве аргумента положение, которое само нуждается в
46
доказательстве. Человеческое поведение отличается своей

сложностью, разнообразием и большими достижениями, но из этого
не обязательно следует, что различны и базовые процессы. Наука
движется от простою к сложному. Она постоянно интересуется тем,
применимы ли процессы и законы, открытые на одной стадии, к
другой. Сейчас было бы преждевременно утверждать, что между
поведением человека и поведением нижестоящих видов нет
существенных различий. Но пока не предпримут попытки описать их
одними понятиями, столь же преждевременно утверждать, что
различия есть. Изучение человеческой эмбриологии извлекает
существенную пользу из исследований эмбрионов кур, свиней и
других животных. Научные работы по пищеварению, дыханию,
кровообращению, внутренней секреции и другим физиологическим
процессам рассматривают крыс, хомяков, кроликов и т.д., хотя их
главным образом интересуют люди. Наука о поведении многое
извлечет из этой практики.
Мы изучаем поведение животных, потому что оно проще.
Базовые 1гроцессы легче выявить и их запись можно вести в течение
более продолжи тельного времени. В этом случае наши наблюдения не
осложнены социальной связью между испытуемым и
экспериментатором. Условия можно лучше контролировать. Мы
можем создавать генетические истории, чтобы контролировать
определенные переменные, и особые жизненные истории, чтобы
контролировать другие. Например, если нас интересует то, как
организм учится видеть, мы можем до начала эксперимента растить
животное в темноте. Мы также способны контролировать текущие
условия со степенью, которую нелегко реализовать для человеческою
поведения, - например, мы можем в широком диапазоне варьировать
состояния депривации. Это преимущества, которые не стоит о твергать
на том априорном основании, что человеческое поведение непременно
нужно выделить в отдельную область исследований.
АНАЛИЗ ДАННЫХ
Существует много способов описания и анализа данных,

касающихся человеческою поведения. План, которому следует эта
книга, можно обобщить следующим образом.
47
Раздел II содержит классификацию переменных, функцией

которых является поведение, и обзор процессов, посредством которых
изменяется поведение, когда изменяются эти переменные.
Раздел III дает расширенный взгляд на организм как целое.
Рассматриваются некоторые сложные схемы, в которых одна часть
поведения индивида изменяет некоторые переменные, функцией
которых являются другие части. Это виды активности, которые мы, к
примеру, описываем так: индивид «контролирует себя», «ищет
решение проблемы» или «осознает собственное поведение».
В разделе IV анализируется взаимодействие двух и более
индивидов в социальной системе. Часто один человек является частью
окружения другого, и это отношение обычно взаимно. Адекватный
подход к конкретному социальному эпизоду объясняет поведение
всех участников.
В разделе V анализируются различные методы контроля
человеческого поведения, используемые в государственном
управлении, религии, психотерапии, экономике и образовании. В
каждой из этих областей индивид и контролирующая структура
образуют социальную систему в значении, данном в разделе IV.
В разделе VI приводится обзор всей культуры как социальной
среды, а также обсуждается общая проблема контроля человеческою
поведения.
Очевидно, ч то этот план является примером перехода от простого
к сложному. Ни в одной части книги не используются принципы,
которые не были бы обсуждены в разделе П. Базовые отношения и
процессы, описанные в этом разделе, выводятся из данных,
полученных в условиях, которые максимально приближены к
критериям точной науки. В разделе V сложные примеры
человеческого поведения, взятые из некоторых общепризнанных
областей знания, анализируются в терминах этих более простых
процессов и отношений. Такой подход часто называют
редукционистским. Если нас в основном интересует базовые
процессы, мы обращаемся к этому материалу в качестве проверки
адекватности нашею анализа. С другой с тороны, если нас интересуют
сложные случаи, мы все равно можем с большой выгодой
использовать формулировки, выработанные в более благоприятных
43
условиях. Например, исторические и сравнительные факты о

конкретных формах правления, религиях, экономических системах и
гак далее ведут к определенным традиционным концепциям о
действующем индивиде, но каждая их этих концепций соответствует
только конкретному набору фактов, из которот и была выведена. Это
01раничение оказалось серьезным недостатком. Концепция человека,
возникшая из изучения экономических явлений, имеет малую
ценность, если вообще имеет, для психотерапии. Концепция
человеческого поведения, созданная для применения в области
образования, имеет мало общего, если вообще имеет, с той, что
используется в объяснении государственной и правовой деятельности.
Однако, базовый функциональный анализ дает нам общее
представление о поведении индивида, опираясь на которое, мы
сможем обсудить проблемы во всех этих областях, а в конечном
итоге, рассмотреть влияние на индивида социальной среды как
целого.
Можно выделить определенные 01раничения в обращении с
историческими и сравнительными фактами. От нас часто требуют
дать больше объяснений человеческого поведения, чем требуют от
других ученых в их научных областях. Как мы можем объяснить
поведение литературных героев и исторических фигур? Почему
Гамлет не мог убить своего дядю, чтобы отомстить за убийство отца?
Каковы были подлинные мотивы Робеспьера? Как мы можем
объяснить картины Леонардо да Винчи? Был ли Гитлер параноиком?
Людям безумно интересны вопросы такого рода. Многие психологи,
историки, биографы и литературные критики пытались на них
ответить, вследствие чего сложилось весьма прочно устоявшееся
представление, что на них можно найти ответы. Но их может и не
быть. Нам не достает информации, необходимой для
функционального анализа. Хотя мы и можем строить правдоподобные
догадки о переменных, действовавших в каждом случае, уверены в
них мы быть не можем. Ответить на сравнимые вопросы в областях
физики, химии и биологии можно также весьма 01раниченно. Почему
обрушилась старая колокольня собора Святош Марка? Физик может
знать, как готовили строительный раствор во времена, когда
построили эту колокольню, в каких погодных условиях она
49
разрушилась и гак далее; и все же хотя он и может дать

правдоподобное объяснение, уверен он в нем быть не может.
Метеоролог не может объяснить потоп, который вынес Ноев ковчег на
гору Арарат, а биолог - вымирание дронта. Специалист может дать
наиболее правдоподобное объяснение исторического события, но если
отсутствует необходимая информация, он не может дать строгое
объяснение в рамках науки. При поиске ответов на схожие вопросы о
поведении человека ученый находится под еще большим давлением.
Он может чувствовать - или его могут заставить принять - вызов со
стороны тех, кто претендует на то, что дает правильные ответы. Более
того, С1Ю ответы могут иметь большое практическое значение.
Например, клинициста можно заставить интерпретировать поведение
его пациента, когда доступная информация далеко нс полна, и часто
ему гораздо труднее, чем физику, сказа ть, ч то он нс знает ответа.
Самое общее возражение против радикального функционального
анализа состоит в том, что он просто неосуществим, но единственное
доказательство этого заключается в том, что его пока не осуществили.
Это нс должно лишать нас уверенности. Возможно, человеческое
поведение сложнейший предмет изучения, к которому когда-либо
применялись научные методы, и вполне естественно, что ощутимый
прогресс должен быть медленным. Однако, обнадеживает то, что
наука редко движется равномерно. Порой прогресс надолго
тормозится лишь потому, что некоторый аспект изучаемого предмета,
на котором все делали акцент, оказывается несущественным и
бесполезным. И тогда небольшого изменения в точке приложения
силы оказывается достаточно для быстрого развития. Химия сделала
большой шаг вперёд, когда стало понятно, что важность для изучения
представляют веса реагирующих веществ, а не их качества или
сущности. Механика стала быстро развиваться, когда открыли, что
для решения определенных задач более важны расстояние и время,
чем размер, форма, цвет, твердость и вес. Долгие годы с переменным
успехом изучали самые разные свойства и аспекты поведения. И лишь
недавно возник функциональный анализ, который определяет
поведение как зависимую переменную и предлагает объяснять его в
терминах наблюдаемых и поддающихся манипуляции физических
50
условий. Уже ясно, что это многообещающий подход, и пока мы его

не испытаем, у нас нет причин пророчить неудачу.
К осуществлению этого плана нельзя подходить поверхностно.
Представления инженера, который успешно строит мост, о природе
используемых материалов далеки от поверхностных, и пришло время,
когда мы должны признать, что не можем решить важные проблемы в
человеческих делах, опираясь на общепринятую «философию
человеческого поведения». Настоящий анализ требует серьезною
внимания к деталям. В нем мы избегали численных данных, но
предприняли попытку строго определить каждый поведенческий
процесс и снабдить каждый процесс или отношение специальными
примерами. Если читатель собирается полностью погрузиться в
расширенные интерпретации дальнейших разделов, он должен будет
изучить эти определения и обратить внимание на различия, которые
они проводят между разными процессами. Эта работа может быть
непростой, но с этим ничего не поделать. Человеческое поведение по
меньшей мере столь же сложный предмет изучения, как химия
органических веществ или структура атома. Поверхностные очерки о
том, что может сказать наука о том или ином явлении, часто
занимательны, но никогда не достаточны для эффективной
деятельности. Если мы собираемся продвинуть наше понимание
человеческого поведения и улучшить наши методы контроля, мы
должны быть готовы к тому строгому мышлению, которого требует
наука.
51
РАЗДЕЛ JJ
АНАЛИЗ
ПОВЕДЕНИЯ
Глава IV. Рефлексы и условные рефлексы
ГЛАВА IV
РЕФЛЕКСЫ И УСЛОВНЫЕ РЕФЛЕКСЫ
ЧЕЛОВЕК КАК МАШИНА
Поведение - первичная характеристика живых существ. Мы

практически отождествляем его с самой жизнью. Все, что движется, с
некоторой долей вероятности может быть названо живым, особенно
если движение имеет четкое направление или вызывает изменение
окружающих условий. Движение придает правдоподобия любой
модели, представляющей живой организм. Кукла оживает, когда
приходит в движение, и идолы, что движутся и испускают клубы
дыма, часто вызывают особенное почтение. Роботы и другие
механические создания развлекают нас именно потому, что движутся.
И есть определенный смысл в том, что мультипликационная картинка
зовется анимированной.
Машины производят впечатление живых просто потому, что
движутся. Впечатление, производимое паровым экскаватором, уже
стало легендарным. Менее знакомые нам машины могут быть по-
настоящему пугающими. Мы можем полагать, что только
представители примитивных культур могут ошибочно принимать
машины за живые существа, но когда-то они были чужды для всех.
Однажды Вордсворт и Кольридж проходили мимо парового
двигателя, и Вордсворт заметил, что не может отделаться от
ощущения, что этот двигатель жив и обладает собственной волей.
«Да, - сказал Кольридж. - Это великан с одной-единс! венной идеей».
Механическая кукла, имитирующая поведение человека,
послужила прообразом для создания теории о том, что мы назвали бы
сетодня рефлексом. В первой половине 17 века в частных и
публичных садах для развлечения часто устанавливали различные
движущиеся фигуры. Источником их движения была гидравлика.
53
Юная леди, прогуливающаяся но саду, могла наступить на небольшую

скрытую платформу. Это открывало клапан, вода надавливала на
поршень и спрятанная в кустах фигура вываливалась из них,
производя пугающий эффект. Рене Декарт знал, как работают эти
фигуры, и он понимал, насколько они похожи на живые существа. Он
обратил внимание на возможность т о т , что гидравлическая система,
объясняющая одно, могла бы объяснить и другое. Мускул набухает,
когда приводит в движение конечность, - возможно, это происходит
под воздействием флюидов, перетекающих в него но нервам из мозга.
Нервы, что ведут от поверхности кожи в мозг, могли играть роль
нитей, открывающих клапан.
Декарт не утверждал, что человеческий организм всегда работает
таким образом. Он придерживался э т о т объяснения в случае с
животными, однако предоставил сферу поступков «рациональной
душе» - не исключено, что вследствие оказанного на него
религиозного давления. Как бы то ни было, довольно скоро был
сделан следующий шаг, и полноценная теория «человека-машины»
увидела свет. Она обязана своей популярностью скорее не своей
убедительности (теория Декарта так и не получила серьезной
поддержки), но своим неординарным метафизическим и
теоретическим следствия м.
С тех пор произошло два события: машины стали больше
походить на живые организмы, а живые организмы предстали более
похожими на машины. Современные машины не только сложны, но и
сознательно сделаны так, чтобы воспроизводить элементы
человеческого поведения. «Почти человеческие» действия
хитроумных устройств стали обычной частью нашей повседневной
действительности. Двери видят, что мы приближаемся, и
открываются, чтобы пропустить нас. Лифты запоминают наши
команды и останавливаются на правильном этаже. Механические
конечности убирают дефектные изделия с конвейерной ленты. Другие
устройства составляют вполне понятные предложения. Механические
и электрические калькуляторы решают уравнения, слишком сложные
либо трудоемкие для математике в-людей. Человек, фигурально
выражаясь, создал машину по своему образу и подобию. В результате,
живой организм потерял некоторую часть собственной уникальности.
54
Мы испытываем меньший пиетет перед машинами по сравнению с

нашими предками и не склонны оставлять великану даже одну идею.
В то же время, мы узнали больше о функционировании ж и вот
организма и лучше видим те свойства, что роднят его с машинами.
РЕФЛЕКТОРНОЕ ДЕЙСТВИЕ
Декарт сделал важный шаг, предположив, что спонтанность

живых существ является только видимостью, и что истоки их
поведения могут быть прослежены до соответствующих внешних
воздействий. Первым явным и значительным свидетельством
правильности его догадок о внешнем контроле стало открытие,
произошедшее два века спустя: хвост саламандры, если к нему
прикоснуться или пронзить в любом месте, придет в движение даже в
том случае, если его отделить от тела. Факты такого рода в настоящее
время широко известны, и мы уже давно приспособили к ним свои
воззрения. Однако, для того времени это открытие было
сенсационным. Оно было воспринято как у1роза общепринятым
взглядам о существовании внутренней сущности, ответственной за
поведение. Если движение ампутированного хвоста подчиняется
внешним силам, является ли его поведение в то время, когда он
присоединен к саламандре, чем-то принципиально иным? Если нет, то
что насчет внутренних причин, которыми его объясняли ранее? В
качестве ответа выдвигалось предположение о том, что «воля»,
должно быть, существует параллельно с телом, и некая ее часть
переходит в ампутированную часть тела. Но все же оставался
очевидным факт обнаружения внешних воздействий, которые, по
смелой гипотезе Декарта, вполне могли бы занимать в объяснениях то
место, которое традиционно отводилось внутренним причинам.
Внешнюю действующую силу стали называть стимулом.
Поведение, ей создаваемое и контролируемое, стали называть
реакцией. Вместе они составили то, ч то было названо рефлексом - в
соответствии с теорией, по которой возбуждение, вызванное
стимулом, распространялось в центральную нервную систему и
«отражалось» обратно, в мускулы. Достаточно скоро было
обнаружено, что подобные внешние причины могли определять
55
активность более значительных сегментов организма — к примеру,

организма лягушки, кошки или собаки, с рассеченным на уровне шеи
спинным мозгом. Вслед за этим были найдены рефлексы,
вовлекающие и головной мозг, и на данный момент общепризнано,
что для работающего организма существует множество стимулов,
ведущих ко множеству реакций рефлекторного типа. Многие
характеристики отношения между стимулом и реакцией подверглись
количественному изучению. Время между ними («задержку») смогли
точно измерить. Величину ответа изучали как функцию
интенсивности раздражения. Разнообразные состояния организма
также принимались во внимание - к примеру, было обнаружено, что
рефлекс можно «истощить» неоднократными быстрыми
повторениями.
Первоначальное понимание рефлекса было тесно связано с
гипотетическими нервными событиями в гак называемой
«рефлекторной дуге». Хирургическое вмешательство в деятельность
организма казалось необходимой мерой, предоставляя простой и
крайне наг лядный метод изучения поведения. Однако хирургический
анализ перестал быть необходимым, как только был понят принцип
стимула и как только были изобретены техники, позволяющие
контролировать сложные сочетания переменных другим образом. С
устранением некоторых условий, удержанием других в постоянстве и
варьированием остальных в надлежащем порядке были установлены
базовые закономерности, для выделения которых не понадобились ни
разрезы, ни неврологические теории.
Расширение рефлекторного принципа на все новые области
поведения всегда встречало ожесточенное сопротивление.
Рефлекторная природа спинного мозга оспаривалась сторонниками
«спинномозговой воли». Доказательством остаточной внутренней
причины в данном случае стало существование актов поведения,
которые не могли быть объяснены целиком в терминах
стимулирования. Когда дело дошло до высших отделов нервной
системы и ког да, в конце концов, этот принцип был распространен на
целый, нормально работающий организм, прибегли к тому же способу
защиты. И все же, аргументы о самопроизвольности и о внутренних
сущностях, стоящих за ней, были сформулированы таким образом,
56
что постепенно разрушались при столкновении с накапливающимся

массивом данных. Самопроизвольность - отрицательное
свидетельство: она указывает на недостатки текущего научного
объяснения, но не обосновывает сама по себе правильность
альтернативной теории. По самой своей природе, самопроизвольность
должна уступать свое место по мере дальнейшею развития научною
анализа. По мере того, как все большая часть поведения организма
стала объясняться в терминах стимула, территория, занимаемая
«внутренними» объяснениями, значительно сузилась. «Воля»
покинула спинной мозг, поднялась от низших отделов мозга к
высшим и в конце концов, с открытием условных рефлексов, вышла
из лобных долей наружу, в окружающий мир. На каждой стадии этою
процесса, некоторая часть контроля над организмом переходила от
таинственной внутренней сущности ко внешним условиям.
ГРАНИЦЫ РЕФЛЕКТОРНОГО ДЕЙСТВИЯ
Таким образом, определенная часть поведения вызывается

воздействием стимулов, и наши предсказания относительно такого
поведения особенно точны. Когда мы пускаем в глаз человеку в
нормальном состоянии луч света, ею зрачок сокращается. Когда он
отхлебывает немного лимонного сока, выделяется слюна. Когда
температура в комнате повышается до определенных значений,
небольшие кровеносные сосуды в ею коже расширяются, кровь
подступает к ее поверхности, и он «краснеет». Мы используем эти
связи во многих практических целях. Когда, например, необходимо
вызвать рвоту, мы используем пригодный для этою стимул -
раздражающую желудок жидкость, или помещаем палец в гортань.
Актриса, которой необходимо вызвать у себя слезы, прибегает к
пропитанному луковым соком носовому платку.
Как можно видеть, многие рефлекторные реакции совершаются с
помощью «гладких мышц» (к примеру, мышц в стенках кровеносных
сосудов) и желез. Эти структуры имеют особенное отношение к
внутренней экономике организма. Скорее всего, именно они
представляют непосредственный интерес для науки об
эмоциональных рефлексах, которую мы рассмотрим в главе X. Другие
57
рефлексы используют «полосатые мышцы», которые приводят в

движение скелетную основу организма. Примерами могут служить
«рефлекс коленной чашечки» и другие используемые врачами в
диагностических целях рефлексы. Мы поддерживаем свою осанку и в
спокойном состоянии, и в движении с помощью сложною комплекса
подобных рефлексов.
Несмотря на всю важность рефлекторной активности,
следующую из этих примеров, если бы мы собрались вычленить все
поведение, относящееся к сфере простых рефлексов, мы были бы
вынуждены 01раничиться весьма скромной частью всего поведения
организма. Это не то, что ожидали увидеть ранние исследователи этой
области. Теперь мы видим, что принцип рефлекса использовался
слишком широко. Вдохновляющее открытие стимулов привело к
непомерным ожиданиям. Неоправданно и нецелесообразно считать
организм хитроумно устроенным «Джеком-попрыгунчиком» с
большим запасом трюков, каждый из которых можно увидеть,
нажимая на нужную кнопку. Большая часть поведения целостного
организма не находится в сфере столь примитивного стимульного
контроля. Среда влияет на организм множеством способов,
значительную часть которых не совсем удобно относить к
«стимулам», и даже в области стимулов лишь малая часть сил,
воздействующих на организм, вызывает неизменную реакцию
рефлекторного типа. Тем не менее, игнорировать рефлекторный
принцип полностью было бы столь же 1рубой ошибкой.
УСЛОВНЫЕ РЕФЛЕКСЫ
Рефлекс стал более важным инструментом анализа, когда было

показано, что новые отношения между стимулом и реакцией могут
образовываться при жизни индивида путем процесса, впервые
изученного русским физиологом И.П. Павловым. Герберт Уэллс
однажды сравнил Павлова с другим своим выдающимся
современником, Джорджем Бернардом Шоу. Он рассмотрел
относительную важность для общества тихого сотрудника
лаборатории и искусного пропагандиста, а после выразил свое мнение
через описание гипотетической ситуации: если бы эти два человека
58
тонули и в наличии был бы лишь один спасательный круг, он бросил

бы ею Павлову.
Очевидно, что Шоу не обрадовался такому повороту и, по-
видимому, бросив поверхностный взгляд на работы Павлова, нанес
ответный удар. Его книга, «Чернокожая девушка в поисках Бога»
( 1932), была посвящена блужданиям девушки в джунглях идей.
Джунгли эти были населены множеством мудрецов и пророков,
частью древних, частью относительно современных, таких, например,
как некий «близорукий старик», весьма напоминающий Павлова.
Чернокожая девушка натыкается на нею почти сразу после того, как
убегает от издавшею устрашающий рев пророка Михея.
Опомнившись, она прерывает свой бег и восклицает:
- И чего это я побежала? Я же новее не боюсь этого милою , крикливого

старикана.
- Твои страхи и надежды всего лишь плод твоего воображения, - услышала
она произнесенные совсем рядом слова; сказаны они были пожилым, очень
близоруким человеком в очках, сидевшим на сучковатом, искривленном бревне. -
Побежала ты потому, что сработал условный рефлекс. Ничего тут нет
удивительного: живя среди львов, ты с детства привыкла ассоциирован» рык ео
смертельной опасностью. И, конечно, бросилась удирать, когда этот суеверный
старый болван зарычал на тебя. Это поразительное открытие стоило мне двадцати
пяти лет напряженнейших исследований, в точение которых я занимался тем, что
вырезал мозги у собак и проделывал дырки у них в щеках, чтобы иметь
возможность наблюдать, как их слюна стекает не е языка, а выделяется через эти
дырки. Весь ученый мир лежит у моих нот, восхищенный этим великим
открытием, объятый благодарностью за то, что я сумел пролить свет на
важнейшие проблемы поведения человека.
- Спросил бы лучше меня, - сказала чернокожая девушка. - Я бы тебе
ответила за двадцать пять секунд, и несчастных собак не пришлось бы мучить.
- Ты до того невежественна и самонадеянна, что просто сил нет, - сказал
близорукий старик. - Конечно, сам факт этот был известен любому ребенку, но он
никогда раньше нс был проверен научно, лабораторным путем, а потому с
научной точки зрения известен не был. Ко мне он попал в виде
неквалифицированного предположения, я же создал из него научную истину.
Позволь поинтересоваться - ты когда-нибудь ставила опыты?
- Нс раз, - ответила чернокожая девушка, - и сейчас пос тавлю еще один. Ты
знаешь, на чем сидишь?
- Я сижу на бревне, почерневшем от времени и покрытом шершавой корой,
весьма неудобной для сидения, - сказал старик.
59
- Ошибаешься, - сказала чернокожая девушка. - Ты сидишь на спящем

крокодиле.
С воплем, которому мог бы позавидовать сам Михей, очкастый вскочил,
кинулся сломя голову к соседнему дереву и вскарабкался на него с проворством,
для такого пож илою господина почти сверхъестественным.
- Слезай, - сказала чернокожая девушка. - Нс худо бы тебе знать, что
крокодилы водятся только возле рек. Я всею лишь поставила опыт. Слезай!
Однако близорукий старик оказался не в состоянии сойти с

дерева и попросил провести еще один эксперимент.
- Хорошо, - промолвила чернокожая девушка. - Посмотри-ка, древесная

змея принюхивается к твоему затылку.
о
В мгновение ока очкастый оказался на земле .
Ясно, что Шоу удалось уловить дух науки о поведении.

Чернокожая девушка, несомненно, является хорошим поведенческим
инженером. В двух очень ярких случаях стимулыюго контроля ей
удалось вызвать у близорукого старика четкую реакцию. (Em
поведение, как мы увидим позже, не представляет собой простой
рефлекс, условный или безусловный.) Однако, хоть автор и хорошо
видит перспективы практического контроля над поведением, он не так
силен в теории, и его пассаж лишь иллюстрирует обычные
заблуждения, касающиеся достижений науки.
Научные факты редко можно назвать недоступными «для любого
ребенка». Ребенок, ловящий мяч, достаточно много знает о
траекториях. Наука может затратить большие усилия, пытаясь
установить положение мяча в данный конкретный момент времени
точнее, чем ребенок, «производящий расчеты» для того, чтобы
поймать мяч. Граф Румфорд при сверлении пушек в военном арсенале
Мюнхена показал, что может произвести любое желаемое количество
тепла, не пользуясь огнем, и тем самым изменил научные
представления о причинах выделения тепла; но он не открыл чего-то
неизвестного для дикаря, добывающего огонь вращением палочки.
Перевод с незначительными изменениями приводился по изданию: Шоу Б. Новеллы. М.:

Художественная литература, 1971 (пер. В. Ефановой). - Прим. пере».
60
или человека, со1ревающего морозным утром свои ладони, энергично

потирая их друг о друга.
Разница между простой догадкой и научным фактом кроется не
просто в способе доказательства. Давно известно, что ребенок может
плакать до того, как ощутит боль, и что лиса может выделять слюну
уже только при виде виноградной 1розди. Вклад Павлова лучше в е е т
объяснять, обратившись к его личной истории. Первоначально он был
сосредоточен на пищеварительных процессах и занимался условиями,
при которых выделяются пищеварительные соки. Различные
химические субстанции во рту или желудке вызывали рефлекторную
активность пищеварительных желез. Работы Павлова уже
заслуживали Нобелевской премии, но это было еще не все. Некоторые
случаи выделения слюны выходили за рамки его предположений.
Хотя пища, находящаяся во рту, и вызывала слюноотделение, слюна
ч а е т обильно выделялась и тогда, когда рот был пуст. Мы не должны
удивиться, узнав, что такое слюноотделение было названо
«психогенной секрецией». Данное этому объяснение «мог понять
даже ребенок». Наверное, собака «думала о еде». Наверное, вид
исследователя, готовящего очередной эксперимент, «напоминал» ей о
еде, полученной в ходе предыдущих. Однако эти обьяснения не
позволяли описать непредсказуемое слюноотделение в рамках
строгой теории пищеварения.
Первым шагом Павлова было создание условий, в которых
«психогенная секреция» в основном бы исчезала. Он сконструировал
комнату, в которой контакт между собакой и исследователем был
сведен к минимуму. Комната была по возможности офаждена от
появления случайных стимулов. Собака не могла слышать шагов в
соседних комнатах или ощутить какой-нибудь случайный запах,
просочившийся через вентиляционную систему. Затем Павлов
воссоздал «психогенную секрецию» шаг за шагом. Вместо комплекса
стимулов, сопровождающих деятельность экспериментатора (вроде
приготовления спринцовки или наполнения тарелки едой), он внедрил
контролируемые стимулы, легко описываемые в физических
терминах. Вместо случайных сочетаний, в которых стимулы могли бы
сопровождать или предшествовать еде, Павлов выстроил несколько
точных режимов предъявления контролируемых стимулов и еды. Не
61
оказывая влияния на собаку каким-либо другим способом, он мог

произвести звуковой сигнал в виде короткого гудка и после поместить
еду в ее рот. Таким образом, он смог показать, что гудок приобретает
свою способность вызывать секрецию, и мог воспроизвести процесс,
благодаря которому это происходит. Располагая этими фактами, он
смог наконец дать удовлетворительное объяснение всем случаям
секреции. Он заменил «психику», или «психогенную секрецию»,
определенными объективными фактами предшествующей истории
организма.
Процесс обусловливания, как Павлов указывал в своей книге
«Условные рефлексы» 9, есть процесс замещения стимула. Прежде
нейтральные стимулы получают возможность вызывать реакцию,
вызываемую ранее другим стимулом. Перемена происходит, когда
нейтральный стимул сопровождается - или «подкрепляется» -
первоначальным действующим стимулом. Павлов изучал роль
времени, проходящего между стимулом и его подкреплением. Он
исследовал степень, в которой разнообразные свойс тва стимула могли
контроль над поведением. Он также изучал обратный процесс, при
котором обусловленный стимул, не сопровождаясь подкреплением,
постепенно теряет способность вызывать нужную реакцию, - процесс,
названный им «угасанием».
Количественные закономерности, им обнаруженные, отнюдь не
«понятны каждому ребенку». И они имеют важное значение.
Наиболее эффективное использование условных рефлексов в практике
контроля поведения часто подразумевает обращение к
количественной информации. Полноценная теория требует тото же
самого. Для того чтобы окончательно расстаться с объяснительными
фикциями - например, «психогенной секрецией»,
предположительно могущей время от времени вмешиваться или
определять процесс слюнотечения, нам необходимо, в рамках
рассматриваемого примера, научиться предсказывать объем
выделяемой слюны в каждом конкретном случае. Только
количественное описание может установить, что дополнительный
9 Вероятно, имеется в виду издание 1927 года, изд-во Оксфордского ун-та, Лондон. Полное
название: «Conditioned reflexes: An investigation o f the physiological activity o f the cerebral cortex». -
Прим, перен.
62
психический процесс, при котором собака «ассоциирует звук гудка с

идеей еды» или выделяет слюну, «ожидая» появления еды,
отсутствует. Павлов смог избавиться от объяснений подобного рода,
только когда смог обеспечить полное количественное рассмотрение
процесса слюноотделения в терминах стимула, реакции и истории
условного научения.
Как физиолог, Павлов пытался выяснить, как стимулы
преобразовываются в нервные процессы, и как другие процессы
переносят эффект от нервной системы в железы и мускулы.
Подзаголовком его работы было «Исследование физиологической
активности коры головного мозга». «Физиологическая активность» -
это теоретическое допущение. Тем не менее, мы можем
предположить, что соответствующий объективный процесс, в
конечном счете, будет описан в терминах, соответствующих нервным
процессам. Такое описание заполнит временные и пространственные
лакуны между предшествующей историей научения (обусловливания)
и его теперешним результатом. Дополнительное исследование этой
области внесет свой вклад в интеграцию научною знания, но не
сделает связь между стимулом и реакцией более закономерной или
более полезной в деле контроля и предсказания поведения. В этом
смысле ею достижением было открытие не нервных процессов, но
важных количественных соотношений, что теперь позволяют нам,
безотносительно к нейрологическим гипотезам, получить прямой
доступ к поведению с точки зрения образования условных рефлексов.
ЗНАЧИМОСТЬ УСЛОВНЫХ РЕФЛЕКСОВ ДЛЯ ВЫЖИВАНИЯ
Рефлексы тесно связаны с благополучием организма.

Пищеварительные процессы прекратились бы, если бы определенные
жидкости не вырабатывались при попадании пищи в желудок.
Рефлекторное поведение, вовлекающее внешнюю среду, важно по той
же самой причине. Когда собачья лапа получает повреждение,
соприкоснувшись с острым объектом, очень важно, чтобы конечность
могла бы ть быстро согнута и таким образом убрана из опасною места.
Это осуществляется с помощью «сгибательною рефлекса». Так же
важно, чтобы попавшая в глаза пыль смывалась обильно текущими
63
слезами, чтобы объект, стремящийся угодить нам в глаз, был отражен

при помощи мгновенного сведения век и т.д. Такие биологические
преимущества «объясняют» рефлекс как эволюционное
приспособление: индивиды, обладающие способностью действовать
таким образом, предположительно, имеют предпочтительные шансы
выжить и передать соответствующие приспособительные
характеристики своему потомству.
Процесс обусловливания тоже имеет значимость для выживания.
Поскольку среда изменяется от поколения к поколению, особенно
внешняя среда, представляющие ценность рефлекторные ответы не
всегда могут сохраняться и передаваться как врожденные механизмы.
Таким образом, организм может быть готов выделять слюну, когда
некоторые химические субстанции стимулируют рог, но от выделения
слюны до г о т , как еда попала в рот, не будет пользы, если внешний
вид нищи не остается одинаковым в разных местах и в разное время.
Поскольку природа не может, так сказать, «предвидеть», что некий
особо выглядящий объект непременно будет съедобным,
эволюционный процесс может лишь предоставить механизм,
благодаря которому индивид будет в состоянии самостоятельно
приобрести реакции по отношению к особым признакам данной
конкретной среды, после их обнаружения. Когда врожденное
поведение теряет свое значение, врожденная способность к научению
вступает в свои права.
Это не подразумевает, что любой приобретенный рефлекс имеет
эволюционную ценность. Этот механизм может ошибаться.
Некоторые сочетания стимулов, например, вид и вкус еды, могут
устойчиво встречаться вместе, что представляет ценность для
организма на всем протяжении его жизни, но у нас нет гарантии, что
обусловливание не произойдет, когда сочетание стимулов будет
неустойчивым либо вовсе полностью случайным. Многие
предрассудки и суеверия демонстрируют нам обусловленные реакции,
возникающие под влиянием случайных контингенций. Такое
поведение возникает благодаря сочетанию стимулов, которое на
самом деле имело место, но выработанный условный рефлекс не
представляет ценности. Мы называем некоторые из этих рефлексов
«иррациональными». Ребенок, однажды укушенный псом, может
64
бояться всех собак. Визуальный стимул в виде собаки объединился с

ужасными ощущениями от физической атаки. Однако это сочетание
не относится ко всем собакам. Когда позднее реакция страха
воспроизводится при виде вполне безобидной собаки, она не
выполняет какой-либо положительной функции. Тем не менее, она
образовалась благодаря процессу, приносящему большую пользу в
каких-то иных областях. Все мы время от времени страдаем от
несовершенства эволюционного процесса, когда воспроизводим
стереотипные реакции. Оборонительное поведение, возникающее при
виде того, к кому мы испытываем стойкую неприязнь, может быть
вызвано другим человеком с теми же самыми особенностями,
носящим такую же одежду и так далее. Некоторые небольшие
эффекты такого рода менее опасны. Носталыическая реакция в
отношении мелодии, популярной во время пережитой в прошлом
любовной интриги, представляет собой реакцию, основанную на
нефункциональной паре стимулов, но мы не называем ее предвзятой
или иррациональной.
ГРАНИЦЫ УСЛОВНЫХ РЕФЛЕКСОВ
Хотя ггроцесс условного научения значительно расширяет

диапазон возможных стимулов, он не помещает все гговедение
организма в рамки стимульного контроля. Согласно формуле
замещения стимулов мы должны вызвать реакцию до того, как мьг
сможем обусловить ее. Все условные рефлексы, вследствие этого,
основаны на безусловных рефлексах. Однако мьг уже отмечали, что
последние представляют собой лишь малую часть общего поведения
организма. Обусловливание добавляет новые стимулы, но не новые
реакции. Таким образом, мьг не можем применить «теорию условных
рефлексов» ко всему поведению в целом.
Напгядным показателем границ условных рефлексов будет их
использование в практическом контроле поведения. Рефлексы,
касающиеся «внугренней экономики» организма, редко представляют
собой практическую ценность для других людей, но в какой-то
ситуации мы можем быть заинтересованы в том, чтобы заставить
человека покраснеть, засмеяться или заплакать, и с этой целью мьг
6S
можем обратиться к условным или безусловным стимулам. Обычно

этим занимается литература. «Выжимание слез» - понятие, часто
имеющее едва ли не буквальное значение. Более мягкий подход, в
общем-то, действует схожим образом: для понимания смысла
стихотворного произведения важно учитывать, что условные реакции
могут запускаться такими вербальными стимулами, как «смерть»,
«любовь», «печаль» и так далее, во многом вне зависимости от
буквального значения стихотворения, зафиксированного в прозе.
Эмоциональные эффекты музыки или живописи в основном так же
являются обусловленными.
Мы используем этот процесс и для подготовки будущего
контроля поведения. Например, в патриотическом или религиозном
воспитании, эмоциональные ответы на флаги, ордена, символы и
ритуалы обусловливаются, что делает их эффективными и для
событий будущего. Обычно применяемое «лекарство» против
излишнего употребления алкоголя или курения состоит в добавлении
в алкоголь или табак веществ, вызывающих тошноту, головную боль
и пр. Когда в будущем алкоголь или табак попадаются на глаза или
пробуются на вкус, это вызывает появление соответствующих
реакций. Они могут подавлять поведение, состоящее в употреблении
алкоголя и табака, «отнимая все веселье». Обусловливание такого
сорта борется скорее с симптомом, чем с причиной, но позволяет
легче отказаться от пьянства и курения -тому, кто уже решил это
сделать.
Подготовка солдата частично состоит в обусловливании
определенных эмоциональных реакций. Если изображение врага, ето
флага и гак далее сопровождать картинами, историями о жестокостях
или зверствах, далее эти изображения могут вызывать
соответствующую агрессивную реакцию. Реакции принятия и
одобрения вырабатываются в чем-то схожим путем. Реакции на
прекрасную еду с легкостью переносятся на другие объекты. Точно
так же, как мы «ненавидим» алкоголь и табак, что превращаются в
источник неприятных ощущений, мы «обожаем» стимулы,
сопровождающие изысканную еду. Успешный продавец может
угощать своих покупателей напитками или даже приглашать их
разделить обед. Не будучи заинтересован в желудочных реакциях, но
66
скорее желая расположить их к себе и своему товару, он прибегает к

сочетанию стимулов, что мы разберем подробнее чуть позже.
Бесплатное угощение на политических собраниях имеет такой же
эффект. Как и кусочек жвачки, что педиатр дает своему маленькому
пациенту. Экспериментально было показано, что люди начинают
«любить» современную музыку, если слышат ее во время еды. Когда
еврейский ребенок впервые учится читать, он целует страницу, на
которую перед этим помещают каплю меда. Важно не то, что в
дальнейшем он будет выделять слюну при виде книги, но то, что он
будет проявлять «предпочтение» но отношению к книгам.
Подкрепления, что участвуют в становлении такого рода склонностей,
не обязательно имеют отношение к питанию. Как известно
рекламистам, реакции и установки, возникающие в отношении
симпатичных девушек, детей и приятных сцен, могут переходить на
торговые марки, продукты, их изображения и так далее.
Иногда мы заинтересованы в вырабатывании эмоциональной
реакции, которая может противодействовать либо сбалансировать
другую. Стоматолог, например, сталкивается с проблемой управления
стимулами, связанными с болевыми ощущениями. Они находятся в
тесной связи со стимулами, возникающими в комнате ожидания,
зубоврачебном кресле, при пользовании инструментами и дрелью. В
дальнейшем эти стимулы могут вызывать различные эмоциональные
реакции, часть из которых можно охарактеризовать как тревогу.
Книга с забавными картинками, находящаяся в комнате ожидания,
может порождать несовместимые с тревогой реакции и в какой-то
степени устранить ее. Этот момент иллюстрирует использование
стимула, что уже был обусловлен. «Воспитательный» эффект такой
книги, заключающийся в выработке менее негативного отношения к
стоматологу и его действиям, служит примером использования
обусловливания в контроле поведения. Цветы и музыка в
«похоронных домах» имеют как немедленный эффект,
противостоящий реакциям на мертвое тело, так и отдаленный,
заключающийся в обусловливании более благосклонного отношения к
практике похорон в будущем.
Устранение обусловленной реакции также представляет собой
распространенную практическую проблему. К примеру, нам нужно
67
смягчить реакцию страха перед людьми, животными, воздушными

налетами и военными столкновениями. Следуя процедуре условно-
рефлекторного эксперимента, мы предъявляем обусловленный
стимул, сдерживая либо удаляя подкрепляющий стимул,
ответственный за возникающий эффект. Важным шагом в излечении
заикания, к примеру, становится устранение реакций тревоги и
дискомфорта, порождаемых легкомысленными людьми, которые
смеются над заикой или нетерпеливы с ним. Распространенной
техникой является поощрение к разговору с любым встреченным
человеком. Функциональные реакции тревоги и дискомфорта обычно
вырабатываются в раннем детстве. Если над взрослым заикой более
ник-то не смеется, эти реакции могут постепенно угасать. Терапия
заключается лишь в поощрении заикающеюся разговаривать, чтобы
автоматически возникающие при этом обусловленные стимулы могли
возникать и без подкрепления.
Если обусловленный стимул вызывает слишком сильную
реакцию, может быть необходимым предъявлять его в постепенно
возрастающих дозах. Если ребенок, укушенный собакой, получает в
подарок щенка, его сходство со взрослой собакой не является
сильным настолько, чтобы вызвать отчетливую обусловленную
реакцию испуга. Любая небольшая возникающая при этом реакция
подвергаегся угасанию. По мере роста щенка и нарастания ею
сходства с укусившим псом, поэтапное угасание продолжается.
Похожая техника используется для уменьшения чрезмерной
эмоциональной реакции на бомбардировки, бои и иные
травматические ситуации. Угасание начинается со стимулов,
доставляющих лишь слабые неприятные ощущения - расплывчатых
шумов, приглушенных сирен или отдаленной канонады. Визуальные
стимулы предоставляются без аудиального сопровождения, в виде
движущихся в тишине изображений происходящего боя. По мере
угасания, приближенность к реальности возрастает. В итоге, если
терапия проходит успешно, реакция, вызываемая полномасштабной
стимуляцией, становится слабой либо полностью исчезает.
68
Глава V. Оперантное поведение
ГЛАВА V
ОПЕРАНТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
ПОСЛЕДСТВИЯ ПОВЕДЕНИЯ
Рефлексы, как условные, так и все остальные, связаны главным

образом с внутренней физиологией организма. Однако нас чаще всею
интересует поведение, которое оказывает определенное воздействие
на окружающий мир. Такое поведение создает большинство
практических проблем в деятельности человека, а также представляет
особый интерес для теории в силу своих специфических
характеристик. Для организма последствия поведения могут играть
роль «обратной связи». В этом случае они изменяют вероятность
возникновения поведения, породившего их. В английском языке
много слов, имеющих отношение к данному эффекту, например,
«возна!раждение» и «наказание», но ясное представление о нем мы
можем получить только посредством экспериментального анализа.
КРИВЫЕ НАУЧЕНИЯ
Одна из первых серьезных попыток изучения изменений,

производимых последствиями поведения, была предпринята
Э.Л. Торндайком в 1898 году. Его эксперименты возникли на основе
дискуссии, которая в то время интересовала многих ученых.
Настаивая на непрерывности видов, Дарвин подвер! сомнению веру в
то, что человек - единственное животное, способное мыслить. В
печати появилось большое количество историй о животных,
демонстрирующих «силу разума». Но когда понятия, ранее
применимые только к поведению человека, распространили на
животных, это вызвало определенные вопросы, связанные с их
значением. Указывали ли наблюдаемые факты на психические
процессы, или эти видимые проявления мышления можно было

объяснить иначе? В конце концов, стало ясно, что предположение о
существовании внутренних мыслительных процессов не является
необходимым. Должно было пройти много лет, прежде чем
аналогичный вопрос был серьезно поставлен применительно к
поведению человека, но эксперименты Торндайка и его
альтернативное объяснение мышления животных стали важным
шагом в этом направлении.
Если кошка помещена в ящик, из которого она может выбраться,
только открыв задвижку, она проявит множество видов поведения,
некоторые из которых могут оказаться эффективными для открытия
дверцы. Торндайк установил, что при многоразовом помещении
кошки в такой ящик поведение, ведущее к освобождению, возникало
все быстрее и быстрее, пока, наконец, не стало предельно простым и
быстрым. Кошка решала эту задачу, словно была «мыслящим»
человеческим существом, хотя, возможно, и не гак быстро. Однако
Торндайк не видел за этим никаких «мыслительных процессов» и
утверждал, что для объяснения они не нужны. Он смог описать свои
результаты, указав, что часть поведения кошки была «запечатлена»,
поскольку за ней следовало открытие дверцы.
Тог факт, что поведение запечатлевается, когда сопровождается
определенными последствиями, Торндайк назвал «законом эффекта».
В своих исследованиях он наблюдал, что в одной и той же ситуации
определенное поведение возникает все быстрее и быстрее по
сравнению с другим поведением, характерным для этой ситуации.
Фиксируя последовательные промежутки, которые требовались
кошке, чтобы выбраться из ящика, и отмечая их на графике, он
построил «кривую научения». Эта ранняя попытка описать
количественные особенности поведения, аналогичные физическим и
биологическим процессам, была объявлена важным шагом вперед.
Был обнаружен продолжительный во времени процесс, незаметный
для обычною наблюдения. Одним словом, Торндайк совершил
открытие. С тех пор было получено множество похожих кривых,
вошедших в главы по научению в психологических работах.
Однако сами кривые научения не описывают базовый процесс
«запечатлевания». Единица измерения Торндайка - время,
70
необходимое животному, чтобы выбраться - была связана с

устранением других видов поведения, и его кривая зависела от
множества различных действий, которые могла совершать кошка в
конкретном ящике. Кривая также зависела и от поведения, которое
экспериментатор или аппаратура определяли как «успешное», а также
от того, являлось ли это поведение обычным или редким в сравнении
с другими видами действий, возникающих в ящике. Таким образом,
можно сказать, что форма получаемой таким образом кривой скорее
отражала свойства самого проблемного ящика, а не поведения кошки.
Это же верно в отношении многих других устройств, разработанных
для исследования научения. Разнообразные лабиринты, которые
учатся проходить белые мыши и другие животные, «ящики выбора», в
которых животные учатся различать свойства или паттерны стимулов,
аппараты для изучения человеческой памяти, позволяющие
предъявлять материал в определенной последовательности, — все они
порождают свои типы кривых научения.
Усредняя множество отдельных случаев, мы можем сгладить эти
кривые настолько, насколько хотим. Более того, кривые, полученные
в различных условиях, могут иметь общие свойства. Например, при
измерении данным способом научение обычно «негативно ускорено»
- улучшение выполнения происходит все медленнее и медленнее,
пока не наступает момент, когда дальнейшее улучшение невозможно.
Но из этого не следует, что негативное ускорение характеризует
базовый процесс. Предположим но аналогии, что мы наполнили
стеклянную банку мелким гравием и так хорошо его перемешали, что
камешки разных размеров равномерно распределились внутри нее.
Если мы слегка встряхнем банку, мы увидим, как камешки
перераспределяются. Большие движутся к верху, а маленькие - к
низу. Этот процесс также негативно ускорен. Сначала смесь
перераспределяется быстро, но, по мере приближения к состоянию, в
котором дальнейшие изменения уже невозможны, процесс
происходит все медленнее. Такая кривая может оказаться вполне
гладкой и воспроизводимой, но сам по себе этот факт не имеет
большого значения. Эта кривая - результат определенных
фундаментальных процессов, включающих взаимодействие камешков
различных размеров, распределение сил, возникших из-за
71
встряхивания, и т.д., но это отнюдь не самый прямой способ их

регистрации.
Кривые научения показывают, как отбираются, выделяются и
реорганизуются различные виды поведения, возникающие в сложных
ситуациях. Базовый процесс заиечатлевания отдельного действия
осуществляет это изменение, но в самом изменении этот процесс
прямо не отражен.
ОПЕРАНТНОЕ ОБУСЛОВЛИВАНИЕ
Для понимания сущности «закона эффекта» Торндайка нам

необходимо прояснить понятие «вероятность реакции». Это крайне
важное, но, к сожалению, очень сложное понятие. При обсуждении
человеческого поведения, мы часто ссылаемся на «тенденции» и
«предрасположенности» вести себя определенным образом. Почти в
каждой теории поведения используются такие термины, как
«потенциал возбуждения», «сила привычки» или «детерминирующая
тенденция». Но как наблюдать тенденцию? И как мы можем ее
измерить?
Если бы определенное поведение существовало только в двух
состояниях, в одном из которых оно бы происходило всегда, а в
другом - никогда, мы бы оказались практически беспомощны в
попытках следовать программе функционального анализа. Предмет
изучения типа «все-или-ничето» подходит только для самых простых
форм описания. Гораздо продуктивней предположить, что
вероятность возникновения реакции непрерывно распределяется
между этими полюсами «все-или-ничего». В этом случае мы можем
изучать переменные, которые в отличие от вызывающих стимулов, не
будучи «причиной определенного поведения», делают ето
возникновение более вероятным. Далее мы можем, например, перейти
к рассмотрению комбинированного влияния нескольких таких
переменных.
Общепринятые выражения, использующие понятия вероятности,
тенденции или предрасположенности, описывают частоту
возникновения поведения. Мы никогда не наблюдаем вероятность как
таковую. Мы говорим, что человек «увлечен» бриджем, когда мы
72
видим, что он часто играет в н е т и твор и т о нем. «Глубоко

интересоваться» музыкой - значит часто исполнять музыку, слушать
ее и говорить о ней. «Заядлый» шрок - тот, кто часто играет в
азартные игры. Любитель фотографии делает снимки, проявляет и
рассматривает фотографии, сделанные им самим и другими людьми.
Человек с «большим сексуальным аппетитом» часто вовлечен в
различные формы сексуального поведения. «Алкоголик» часто пьет.
Характеризуя поведение человека в терминах частоты, мы
принимаем определенные стандартные условия: он должен быть
способен выполнить и повторить определенное действие, при этом
другое поведение не должно этому заметно мешать. Например, мы не
можем знать, насколько человек увлечен музыкой, если он постоянно
занят другими делами. Уточняя понятие вероятности с научной
целью, мы видим, что и в науке наши данные также являются
частотами и что условия, в которых они наблюдаются, должны быть
точно определенными. Основная техническая проблема в
планировании и проведении контролируемого эксперимента сделать
возможным наблюдение и интерпретацию частот. Мы устраняем или,
по крайней мере, сохраняем константным любое условие, которое
провоцирует поведение, конкурирующее с тем, что мы изучаем.
Организм помещается в изолированный ящик, в котором его
поведение можно наблюдать через односторонний экран или
записывать при помощи аппаратуры. Безусловно, это вовсе не
вакуумная среда, поскольку организм будет множеством способов
реагировать на особенности ящика. Но со временем его поведение
достигнет довольно устойчивого уровня, относительно которого
можно исследовать частоту выбранной реакции.
Чтобы исследовать процесс, который Торндайк назвал
«запечатлеваяием», у нас должно быть его «последствие». Им может
послужить предоставление еды голодному животному. Удобным
способом кормления является небольшой лоток для пищи,
управляемый электричеством. Когда лоток откроется в первый раз,
организм, вероятно, будет на него реагировать способами,
мешающими процессу, который мы планируем наблюдать. Со
временем после неоднократного кормления при помощи лотка,
73
животное с готовностью из него ест, и мы получаем возможность

связать эго последствие с поведением и наблюдать результат.
Мы выбираем относительно простой вид поведения, который
можно легко и быстро повторить и который просто наблюдать и
регистрировать. Если нашим экспериментальным объектом является,
например, голубь, подходящим вариантом поведения является
поднятие головы выше определенного уровня. За ним можно
наблюдать при помощи шкалы, нанесенной на заднюю стенку ящика.
Сначала мы определяем обычную высоту, на которой голубь держит
голову, и выбираем отметку на шкале, которая достигается лишь
изредка. Затем, фиксируя взгляд на шкале, мы начинаем очень быстро
открывать пищевой лоток каждый раз, как голова поднимается выше
этой линии. Если эксперимент проводится в соответствии с
инструкцией, результат неизменен: мы наблюдаем немедленное
изменение частоты пересечения заданной линии головой голубя. Мы
также видим, что теперь голова голубя поднимается ещё выше, и этот
факт имеет определенное теоретическое значение. Почти сразу же мы
можем перейти к более высокой отметке, которой теперь будет
определяться предоставление пищи. Спустя одну-две минуты поза
птицы изменится настолько, что ее голова будет редко опускаться
ниже первоначально выбранной линии.
Когда мы демонстрируем процесс запечатлевания в такой
относительно простой форме, мы видим, что некоторые типичные
интерпретации эксперимента Торндайка являются избыточными. Так,
здесь явно неуместно выражение «обучение методом проб и ошибок»,
которое часто связывают с законом эффекта. Называя любое
направленное вверх движение головы «попыткой», мы приписываем
нашим наблюдениям нечто несуществующее, и нет оснований
называть «ошибкой» любое движение, которое не приводит к
определенным нами последствиям. Даже сам термин «научение»
вводит в заблуждение. Утверждение, что птица «научается получать
еду, вытягивая шею», является некорректным описанием
происходящего. Сказать, что у нее появилась «привычка» вытягивать
шею, значит прибегнуть к объяснительной фикции, поскольку
единственным свидетельством существования привычки является
приобретенная тенденция выполнять дейегвие. Простейшим
74
возможным описанием процесса является следующее: мы связываем

заданное последствие с определенными физическими свойствами
поведения (направленное вверх движение головы), и далее в
наблюдении устанавливаем, что частота этого поведения возрастает.
Принято рассматривать любое движение организма как
«реакцию». Это слово заимствовано из области изучения
рефлекторных действий и предполагает действие, которое, так
сказать, отвечает на предшествующее событие - стимул. Но мы
можем сделать событие контингентно зависимым от поведения без
определения предшествующего стимула или даже не имея самой
возможности его определить. Мы не изменяли среду голубя, чтобы
вызвать поднимание головы. Вероятно, невозможно показать, что
какой-то отдельный стимул неизменно предшествует этому
движению. Такое поведение может находиться под контролем
стимулов, но эта связь не такого рода, что одно вызывает другое.
Таким образом, термин «реакция» не вполне адекватен, но он
настолько укоренился, что мы продолжим его использовать в
дальнейшем обсуждении.
Разумеется, нельзя предсказать или проконтролировать реакцию,
которая уже произошла. Мы можем лишь предсказать, что похожие
реакции произойдут в будущем. Таким образом, единицей
предсказательной науки является не реакция, а класс реакций. Для
описания этого класса будет использоваться слово «оперант». Это
понятие подчеркивает тот факт, что поведение оперирует средой,
производя последствия. Именно последствия определяют свойства, но
которым устанавливается сходство реакций. Термин будет
использоваться и как прилагательное (оперантное поведение), и как
существительное - для обозначения поведения, определенного
заданным последствием.
Единичное поднимание головы голубем является реакцией. Это
некоторое прошлое, которое мы можем рассмотреть с любой точки
зрения, которая нам интересна. Поведение, называемое «поднимание
головы» безотносительно к конкретному случаю, - это оперант. Он
может быть описан не как завершенный акт, а скорее как множество
действий, определенных свойствами высоты, на которую поднимается
голова. В этом смысле оперант определяется результатом, который
7S
можно выразить в физических терминах: «пересечение» определенной

высоты является свойс твом поведения.
Традиционное значение термина «научение» можно с пользой
сохранить для описания рекомбинации реакций в сложной ситуации.
Терминологию для описания процесса запечатлевания можно
заимствовать из анализа условных рефлексов, проведенною
Павловым. Павлов называл все события, усиливающие поведение,
«подкреплением», а все производимые изменения
«обусловливанием». Однако в экспериментах Павлова
подкрепляющий стимул сочетается с безусловным стимулом, в то
время как в оиерантном поведении он контингентно зависит от
реакции. Таким образом, оперантное подкрепление является
отдельным процессом и требует отдельного анализа. В обоих случаях,
усиление поведения в результате подкрепления вполне уместно
назвать «обусловливанием». В оиерантном обусловливании мы
«усиливаем» оперант в том смысле, что делаем реакцию более
вероятной или, что точнее соответствует действительности, более
частой. В павловском, или «респондентом» обусловливании 10, мы
просто повышаем величину реакции, вызванной условным стимулом,
и сокращаем время между стимулом и реакцией. (В этой связи
отметим, что этими двумя случаями исчерпываются все возможности:
организм обусловливается, когда подкрепляющий стимул ( 1)
сопутствует другому стимулу или [2] следует за собственным
поведением ортанизма. Любое другое событие не влияет на изменение
вероятности реакции.)
В опыте с голубем еда является подкрепляющим стимулом, или
подкрепителем п, а ее предъявление, когда возникает реакция, -
подкреплением. Оперант определяется свойством, от которого
10 Практика перевода терминов «response» и «respondent conditioning» несколько

непоследовательна. С одной стороны, response переводится как реакция, с другой стороны,
respondent - как респондентное. Возможно, последнее корректнее было бы переводить как
реактивное, но в данном переводе мы последуем сложившейся практике. - Прим, перев.
' В английском языке различаюicx подкрепление как операция ( reinforcement) и подкрепление как
Стимул (reinforcer). В русском языке оба п и значения заключены в термине «подкрепление», но
поскольку для Скиннера это различение весьма важно и поскольку оно не всегда очевидно из
контекста, мы будем переводить remforcer как подкрепитель, несмотря на некоторую
непривычность этого термина. Также в качестве синонимичною понятия мы будехт использовать
словосочетание «подкрепляющий ст имул». - Прим, перев.
76
контингентно зависит подкрепление, - вы стой , на которую нужно

поднять голову. Изменение частоты, с которой на эту высоту
поднимается голова, есть оперантное обусловливание.
Пока мы бодрствуем, мы постоянно воздействуем на
окружающую среду, и многие последствия наших действий имеют
подкрепляющий эффект. Посредством оперантного обусловливания
среда создает базовый репертуар, посредством которого мы сохраняем
равновесие, ходим, играем в игры, пользуемся инструментами и
приборами, говорим, пишем, ходим под парусом, управляем
автомобилем или летаем на самолете. Мы можем оказаться не готовы
к изменению среды - новой машине, новому другу, новому интересу,
новой работе или новому месту, - но, как правило, наше поведение
быстро приспосабливается к нему, когда мы приобретаем новые
реакции и утрачиваем старые. В следующей главе мы увидим, что
оперантное обусловливание делает больше, чем просто создает
поведенческий репертуар. Оно повышает эффективность поведения и
еще долгое время сохраняет его в силе после того, как его
приобретение или эффективность перестали представлять интерес.
КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ
Получить кривую оперантного обусловливания не так просто.

Мы не можем ни полностью изолировать оиерант, ни устранить все
случайные факторы. В нашем примере мы могли бы построить
кривую, показав, как частота поднимания толубем головы на
определенную высозу изменяется в зависимости от времени или числа
подкреплений, но проблема в том, что общий эффект очевидно шире.
Происходит сдвиг в расширенном сегменте поведения, и чтобы его
полностью описать, мы должны отследить все движения головы. И
даже в этом случае наше описание не будет полным. Высота, на
которую должна подняться голова толубя, была выбрана произвольно,
и эффект подкрепления зависит от э т о т выбора. Если мы
подкрепляем редко достигаемую высоту, изменение модели будет
гораздо большим, чем если бы мы выбрали более типичную высоту.
Для адекватного описания нам зребуется ноезроить множество
кривых, покрывающих все возможности. Если заставить тл уб я
77
поднимать голову все выше и выше, возникает еще один

произвольный элемент, поскольку мы можем использовать разные
режимы изменения повышения линии, выбранной для подкрепления.
Каждый режим дает свою собственную кривую, и картина станет
полной, только если включит в себя все возможные режимы.
Мы не можем избежать этих проблем, выбирая реакцию, которая
более строго определена характеристиками среды - например,
открытие дверной задвижки. Безусловно, некоторые механические
индикаторы поведения дают преимущество, например, помогая нам
осуществлять подкрепление последовательно и единообразно. Мы
могли бы регистрировать высоту головы голубя при помощи
устройства с фотоэлементом, но проще выбрать такую реакцию,
которая сама производит изменение в среде и которую проще
регистрировать. Если птица обусловливается клевать маленький диск
на стенке экспериментального ящика, можно использовать движение
диска для замыкания электрической цепи - одновременно и для
выдвижения пищевого лотка, и для подсчета или регистрации
реакций. По-видимому, такая реакция отличается от вытягивания шеи
тем, что имеет характер «все или ничего». Но мы скоро увидим, что
механические особенности нажимания на диск не определяют
«реакцию», которая менее произвольна, чем вытягивание шеи.
Организация эксперимента не должна быть совершенной, чтобы
получить важные количественные данные об оперантном
обусловливании. Уже сейчас мы можем оценить многие факторы. Так,
очевидна важность обратной связи. Чтобы произошло
обусловливание, организм должен стимулироваться последствиями
своего поведения. Например, при научении шевелить ушами
необходимо знать, когда уши двигаются, если нужно усилить реакции,
которые производят это движение, в сравнении с реакциями, которые
э т о т не делают. При обучении пациента заново пользоваться
частично парализованной конечностью может быть полезно усилить
обратную связь от еле заметных движений, например, при помощи
оборудования или отчета инструктора. Глухонемой человек учится
говорить, только когда получает такую обратную связь от своего
собственного поведения, которую можно сравнить со стимуляцией,
получаемой им от других творящих. Одна из функций педагога
78
заключается в обеспечении произвольных (порой ложных)

последствий с целью обеспечения обратной связи. Обусловливание
также зависит от вида, величины и оперативности подкрепления, а,
кроме того, и многих других факторов.
Разовое подкрепление может иметь значительный эффект. В
благоприятных условиях частота реакции сдвигается от
преобладающею низкого значения до стабильно высокого одним
резким скачком. Обычно же мы наблюдаем существенное увеличение
в результате первого подкрепления и дальнейший рост в ходе
дальнейших подкреплений. Это наблюдение не противоречит
предположению о мгновенном изменении в сторону максимальной
вероятности, поскольку не выделен единичный оперант. Увеличение
частоты следует интерпретировать, учитывая другие поведенческие
характеристики ситуации. Тот факт, что обусловливание может быть
настолько быстрым у таких «простых» организмов, как крыса или
голубь, приводит к интересным выводам. Различия в том, что обычно
называют интеллектом, отчасти приписываются различиям в скорости
научения. Но нет научения быстрее мгновенного увеличения
вероятности реакции. Таким образом, превосходство человеческою
поведения заключается в чем-то другом.
КОНТРОЛЬ ОПЕРАНТНОГО ПОВЕДЕНИЯ
Экспериментальная процедура оперантного обусловливания

безыскусна. Мы создаем конгингенцию подкрепления и на
определенное время подвергаем организм ее воздействию. Затем на
основе этою мы объясняем частое появление реакции. Но что было
сделано для улучшения предсказания и контроля поведения в
будущем? Какие переменные позволяют нам предсказать, будет
организм реагировать или нет? Какие переменные мы должны
контролировать, чтобы побудить его реагирова ть?
Мы экспериментировали с голодным голубем. Это означает, как
мы увидим в главе IX, что голубь лишался еды на определенный
период времени или до тех пор, пока он немного не терял в весе.
Вопреки тому, что можно было бы ожидать, экспериментальные
исследования показали, что величина подкрепляющего эффекта еды
79
может не зависеть от степени такой депривации. Но частота реакции,

являющаяся результатом подкрепления, зависит от степени
депривации, достигнутой ко времени наблюдения реакции. Даже если
мы научили голубя вытягивать шею, он этого не деласт, если не
голоден. Таким образом, у нас появился новый вид контроля над его
поведением: чтобы заставить голубя вытягивать шею, нужно просто
сделать его голодным. Избранный оперант добавляется ко всему тому,
что делает голодный голубь. Наш контроль над реакцией объединился
с нашим контролем над пищевой депривацией. В главе VTI мы также
увидим, что оперант может контролироваться внешним стимулом,
который является еще одной переменной, которую можно
использовать в предсказании и контроле поведения. Однако,
необходимо отметить, что обе эти переменные следует отличать от
самого оперантного подкрепления.
ОПЕРАНТНОЕ УГАСАНИЕ
Когда подкрепление больше не происходит, реакция становится

все менее и менее частой. Этот процесс получил название
«оперантное угасание». Не получая еды, голубь со временем
перестанет' поднимать голову. В общем, когда наше поведение больше
не приносит «отдачи», мы менее склонны вести себя таким образом
снова. Если мы потеряли авторучку, мы все реже и реже будем
тянуться за ней в карман, где она была прежде. Если нам не отвечают
по телефону, мы, в конце концов, перестанем звонить. Если наше
пианино расстраивается, мы постепенно начинаем шрать на нем все
реже и реже. Если радио начинает шуметь или радиопередачи
становятся хуже, мы перестаем слушать.
Поскольку оперантное угасание происходит намного медленнее,
чем оперантное обусловливание, за этим процессом проще
проследить. В подходящих условиях можно получить гладкие кривые,
в которых видно, как медленно понижается частота реакции
возможно, что в течение многих часов. Эти кривые обнаруживают
свойства, которые, быть может', нельзя было бы увидеть при обычном
осмотре. У нас может' «возникнуть впечатление», что организм
реагирует' все менее часто, но закономерность изменений можно
80
увидеть, только если поведение зарегистрировано. Кривые твор ят о

существовании довольно однороднот процесса, определяющего
объем поведения во время угасания.
В некоторых условиях кривую нарушает эмоциональное
воздействие. Отсутствие подкрепления после реакции ведет не только
к оперантному угасанию, но также и к реакции, которую обычно
называют фрустрацией или гневом. Голубь, которому не удалось
получить подкрепление, отворачивается от рычага, воркуя, хлопая
крыльями и демонстрируя другое эмоциональное поведение (глава X).
Человеческий организм демонстрирует похожие двойные реакции.
Ребенок, чей грехколесный велосипед больше не реагирует на
нажатие педалей, не только перестает их крутить, но и выражает
эмоции, которые могут быть весьма сильными. Взрослый, который
обнаружил, что ящик стола заклинило, может вскоре перестать
пытаться его выдвинуть, но также он может ударить по столу,
выругаться «Черт возьми!» или показать другие признаки гнева. Но
также как ребенок со временем вернется к велосипеду, а взрослый - к
ящику стола, так и голубь снова повернется к рычагу, когда
эмоциональная реакция угаснет. Если и другие реакции останутся
неподкрегшенными, вновь может последовать эмоциональный эпизод.
В таких условиях кривые угасания показывают циклические
колебания по мере того, как эмоциональная реакция проявляется,
исчезасг и вновь проявляется. Если мы устраним эмоцию при помощи
многократного угасания, или каким-то другим способом, кривая
примет более простую форму.
Поведение в процессе угасания представляет собой результат
обусловливания, которое ему предшествовало, и в этом смысле кривая
угасания дает дополнительную возможность измерить эффективность
подкрепления. Если были подкреплены лишь несколько реакций,
угасание произойдет быстро. После долгой истории подкреплений
сохраняется длительное реагирование. Сопротивление угасанию
нельзя предсказать исходя из вероятности реакции, наблюдаемой в
некоторый конкретный момент времени. Необходимо знать историю
подкрепления. Например, если мы получили подкрепление
великолепной едой в новом ресторане, плохо приготовленное блюдо
может свести нашу благосклонность на нет. Но если мы прекрасно
81
питались в ресторане на протяжении многих лет, то тогда, при прочих

равных условиях, нужно несколько раз поесть там плохо, прежде чем
мы утратил! склонность постоянно туда ходить.
Не существует простой связи между числол! подкрепленных
реакций и числом реакций, возникающих при угасании. Как мы
увидим в главе VI, сопротивляемость угасанию, возникшая в ходе
прерывистого подкрепления, может намного превосходить ту,
которая возникнет, если то же число подкреплений давать
последовательно за каждую реакцию. Таким образом, если мы лишь
изредка подкрепляем ребенка за хорошее поведение, то оно
сохранится намного дольше при отсутствии подкрепления, чем если
бы мы подкрепляли каждый случай хорошего поведения (при
условии, что общий размер подкрепления в итоге окажется
одинаковым). Этот факт имеет практическую значимость, когда число
подкрепляющих стимулов 01раничено. Такие проблемы возникают в
сферах образования, промышленности, экономики и многих других
областях. При определенных режимах прерывистого подкрепления
голубь может произвести до 10000 поведенческих реакций, прежде
чем угасание завершится полностью.
Угасание является эффективным способом устранения операнта
из поведенческош репертуара организма. Его не следует путать с
другими процедурами, разработанными с той же целью. В настоящее
время предпочтение отдается технике наказания, которая, как мы
увидим в главе XII, включает в себя различные процессы и имеет
сомнительную эффективность. Часто с угасанием путают забывание.
При забывании эффект обусловливания теряется просто в силу
прошедшето времени, в то время как угасание требует, чтобы реакции
эмитировались без подкрепления. Как правило, забывание не
происходит быстро; так, у голубей были получены значительные
кривые угасания спустя шесть после того, как была подкреплена
реакция. А шесть лег - это примерно полжизни голубя. И в течение
этого времени голуби жили в условиях, в которых реакция не могла
быть подкреплена. В поведении человека квалифицированные
реакции, сформированные относительно точными контингенциями,
чаето сохраняются, будучи неиспользованными практически
полжизни. Утверждение, что детский опыт определяет личность
82
зрелого организма, подразумевает, что эффект оперантного

обусловливания имеет долговременный характер. Таким образом,
если, в силу детского опыта, мужчина женится на женщине,
напоминающей его мать, влияние определенных подкреплений
должно было сохраняться на протяжении многих лег. Большинство
случаев забывания включает в себя оперантное поведение под
контролем особых стимулов, и мы не сможем его адекватно обсудить,
пока не изучим этот контроль в главе VII.
Эффекты угасапия. Условия, при которых угасание имеет более
или менее завершенный характер, известны, но часто неправильно
понимаются. Крайнее угасание порой называют «абулия». В том,
чтобы определять ею как «отсутствие воли» мало пользы, поскольку
наличие или отсутствие воли выводится из наличия или отсутствия
поведения. Однако, этот термин все же представляется полезным,
поскольку подразумевает, что поведение отсутствует по определенной
причине, и мы можем провести то же самое различение другим
способом. Поведение является сильным или слабым в силу действия
множества различных переменных, и задача науки о поведении
заключается в том, чтобы их выявить и классифицировать. Каждый
конкретный случай мы определяем в терминах переменных.
Состояние, возникающее из-за длительною угасания, может внешне
напоминать бездействие, являющееся результатом других причин.
Различие кроется в истории организма. Честолюбивый писатель,
отправляющий издателям одну рукопись за другой, когда все они
будут отвергнуты, может заявить, что «он больше не может написать
ни слова». Частично он может быть парализован тем, что называется
«писательский застой». Но он может продолжать настаивать на том,
что «хочет писать», и мы можем с ним согласиться, перефразировав
это так: его крайне низкая вероятность реакции связана, главным
образом, с угасанием. Другие переменные продолжают действовать и,
если бы угасание не произошло, привели бы к высокой вероятности.
Состояния, связанные с малой силой оиеранта, являющейся
результатом угасания, часто требуют особою обращения. Некоторые
формы психотерапии представляют из себя системы подкрепления,
разработанные для восстановления поведения, утерянною в ходе
угасания. Подкрепление может давать сам терапевт, либо он может
83
организовать такие условия жизни, которые повышаю!' вероятность

подкрепления поведения. Например, в трудотерапии пациента
побуждают выполнять простые виды деятельности, которые получают
немедленное и относительно постоянное подкрепление. Бесполезно
говорить, что такая терапия помогает тем, что дает ему «чувство
достижения» или улучшает ею «моральный дух», формирует у н е т
«интересы», устраняет или предотвращает «упадок духа». Эти
термины лишь множат постоянно растущее количество
объяснительных фикций. Человек, который с охотой занимается
определенной деятельностью, демонстрирует не интерес, а действие
подкрепления. Мы не даем человеку чувство достижения, мы
подкрепляем конкретное действие. Потерять дух значит просто не
реагировать, потому что за реакцией не следует подкрепление. Наша
проблема заключается просто в том, чтобы объяснить вероятность
реакции в терминах истории подкрепления и угасания.
КАКИЕ СОБЫТИЯ ПОДКРЕПЛЯЮТ
При взаимодействии с окружающими людьми в жизни, в клинике

и лаборатории у нас может возникнуть необходимость знать, какова
подкрепляющая сила конкретною события. Мы часто начинаем с
тою, что отмечаем, насколько этим событием подкрепляется наше
собс твенное поведение. Эта практика часто терпит неудачу, но до сих
пор распространено мнение, что подкрепляющие стимулы можно
выявлять отдельно от их влияния на конкретный организм. Но в том
смысле, в котором это понятие используется нами, единственной
определяющей характеристикой подкрепляющею стимула является
то, что он подкрепляет.
Единственный способ сказать, подкрепляет или нет конкретное
событие конкретный организм в конкретных условиях, - это
проведение прямого испытания. Мы наблюдаем частоты выбранной
реакции, затем формируем контингентную связь между ней и
определенным событием и наблюдаем, есть ли изменение в частоте.
Если есть, мы относим событие к классу подкрепляющих организм в
существующих условиях. Нет никакого порочного круга в том, чтобы
классифицировать события в терминах их эффектов: этот критерий
84
одновременно и эмпирический, и объективный. Однако, порочный

круг возник бы, если бы затем мы сгали утверждать, что данное
событие усиливает оперант, потому что являются подкрепляющим.
Мы достигаем определенного успеха в догадках относительно
подкрепляющих сил только потому, что проводим, гак сказать, 1рубое
исследование. Мы оцениваем подкрепляющее действие стимула на
нас самих и предполагаем, что аналогичное действие он оказывает и
на других. Мы преуспеваем только тогда, когда сами напоминаем
изучаемый организм и когда правильно изучили собственное
поведение.
Подкрепляющие события делятся на два вида. Один вид
подкрепления заключается в предоставлении стимулов, добавлении
чего-то — например, еды, воды или секса — к ситуации. Их мы
называем положительными подкрепляющими стимулами. Другой
заключается в удалении чего-то - например, громкого шума, очень
яркого света, сильного холода или жары, или электрического тока - из
ситуации. Это мы называем отрицательными подкрепляющими
стимулами. В обоих случаях подкрепление оказывает одинаковое
воздействие - увеличивается вероятность реакции. Мы не можем
избежать этого различения, доказывая, что то, что подкрепляет в
отрицательном смысле - это отсутствие яркого света, громкого
шума и т.д., поскольку отсутствие такою стимула эффективно только
ггосле его присутствия, что является лишь еще одним сггособом
сказать, что стимул удалили. Различие между этими двумя случаями
станет яснее, когда мы обсудим предоставление отрицательного
подкрепляющею стимула или удаление положительного. Эти
последствия мы называем наказанием (глава ХП).
При практическом ггрименении оггерантного обусловливания
часто требуется изучить события, которые подкрепляют конкретного
индивида. В любой области, в которой человеческое гговедение
занимает важное место - образовании, государственном у гтравлении,
семье, здравоохранении, промышленности, искусстве, литературе и
т.д. - мы постоянно изменяем вероятности реакций, организуя
подкрепляющие последствия. Промышленник, который хочет, чтобы
его сотрудники работали постоянно и без прогулов, должен
убедиться, что их поведение подкрепляется должным образом - не
8S
только заработной платой, но и соответствующими условиями труда.

Девушка, которая хочет еще одного свидания с молодым человеком,
должна удостовериться, что его поведение, заключающееся в том, что
он пригласил ее на свидание и пришел на него, получило надлежащее
подкрепление. Чтобы эффективно учить ребенка читать, петь или
играть в определенную игру, мы должны разработать программу
образовательного подкрепления, в которой соответствующие реакции
часто «приносят плоды». Если психотерапевт хочет, чтобы пациент
пришёл на следующую консультацию, он должен убедиться, что
соответствующее поведение получило некоторое подкрепление.
Мы оцениваем силу подкрепляющих событий, когда пытаемся
определить, что человек «берет от жизни». Какие последствия
определяют репертуар его нынешнею поведения и относительную
частоту реакций в нем? Кое-что нам говорят его реакции на
различные темы разговора, но лучшим руководством является ею
повседневное поведение. Мы выводим важные подкрепляющие
стимулы из таких обычных вещей, как его «интерес» к писателю,
который пишет на определенную тему, к магазинам или музеям, в
которых выставлены определенные вещи, к друзьям, которые
занимаются определенными вещами, к ресторанам, в которых
подается определенная еда, и так далее. «Интерес» указывает на
вероятность, которая, по меньшей мере частично, является
результатом последствий поведения «проявления интереса». Мы
можем быть еще больше уверены в значимости подкрепляющею
стимула, если увидим, как протекает поведение при попеременном
предоставлении и удалении этого стимула, поскольку в этом случае
менее вероятно, что изменение вероятности связано с другими
случайными изменениями. Поведение, связанное с определенным
другом, меняется в зависимое™ от тою, как меняется подкрепление,
которое дает этот друг. Если мы наблюдаем такую сопряженность, мы
можем составить вполне определенное мнение о том, «что значит эта
дружба» или «что наш испытуемый видит в своем друге».
Такая техника оценки может быть усовершенствована с целью
использования в клинических или лабораторных исследованиях.
Можно разработать прямой метод опроса, позволив испытуемому
разглядывать набор картинок и регистрируя время, которое он тратит
86
на каждую из них. Поведение разглядывания картинки подкрепляется

тем, что в ней видится. Разглядывание одной картинки может
подкреплять сильнее, чем разглядывание другой, соответствующим
образом будет варьироваться и время. Эта информация может
представлять ценность, если но некоторой причине необходимо
подкрепить или устранить какое-то поведение нашего испытуемою.
Литература, живопись и сфера развлечений представляют собой
специально разработанные подкрепляющие стимулы. То, будут ли
люди покупать книги, билеты на представления или произведения
искусства, зависит от того, подкрепляют ли их эти книги, пьесы,
концерты или картины. Человек искусства часто 01раничивает себя
изучением того, что является подкрепляющим для нею самою. В этом
случае его работа «отражает ею индивидуальность», и тогда лишь
дело случая (или мера его универсальности), будет ли его книга,
пьеса, музыка или картина подкреплять и других людей. Если ему
важен коммерческий успех, он может предпринять прямое изучение
поведения других. (Интерпретация деятельности писателя и
художника как изучения подкрепляющих сил конкретных средств
передачи информации будет обсуждаться нами в главе XVI.)
Мы не можем обойтись без такого исследования, просто
спрашивая человека, что его подкрепляет. Ею ответы могут
представлять некоторую ценность, но они совсем не обязательно
надежны. Подкрепляющая связь не всегда очевидна для
подкрепляемого индивида. Часто только в ретроспективе можно
увидеть, что тенденции вести себя определенным образом являются
результатом определенных последствий, и, как станет ясно в
главе ХУП 1, для самою человека эта связь может остаться вовсе
незамеченной, даже если она и очевидна для других.
Конечно, существуют большие индивидуальные различия,
касающиеся событий, доказавших свою подкрепляющую силу.
Различия между видами так велики, что практически не представляют
интереса: очевидно, что то, что подкрепляет лошадь, не обязательно
будет подкреплять собаку или человека. Среди представителей одною
вида менее вероятно, что большие различия связаны с генетическими
факторами, и до определенной степени их можно отследить до
обстоятельств истории индивида. Тог факт, что организм очевидным
87
образом наследует способность быть подкрепляемым определенными

видами событий, не поможет нам предсказать подкрепляющее
действие непроверенного стимула. Равным образом связь между
подкрепляющим событием и депривацией или любым другим
состоянием организма не наделяет подкрепляющее событие неким
особым физическим свойством. Весьма маловероятно, что события,
которые приобрели свои возможности подкреплять, будут отмечены
каким-то особым образом. Тем не менее, эти события являются
важным видом подкрепляющих стимулов.
УСЛОВНЫЕ ПОДКРЕПЛЯЮЩИЕ СТИМУЛЫ
Предъявляемый при оперантном подкреплении стимул можно

соединить со стимулом в респондентом обусловливании. В главе IV
мы рассмотрели приобретение стимулом способности вызывать
реакцию; теперь же мы обратимся к способности подкреплять. Хотя
само подкрепление является другой стимульной функцией, процесс,
возникающий в результате соединения стимулов, представляется
таким же. Если голодному организму часто предъявлять блюдо с едой,
то пустое блюдо будет вызывать слюноотделение. В определенной
степени пустое блюдо гакже будет подкреплять оперант.
Процесс условного подкрепления проще продемонстрировать со
стимулами, которые можно лучше контролировать. Если каждый раз,
когда мы включаем свет, давать еду голодному голубю, со временем
свет станет условным подкрепителем. Он может использоваться для
обусловливания операнта так же, как используется нища. Нам кое-что
известно о том, как свет приобрел это свойство: чем чаще соединять
свет с нищей, гем более подкрепляющим он станет; еда не должна
следовать за светом с большим опозданием; подкрепляющая
способность света быстро исчезает при отмене предъявления пищи.
Все это вытекает из наших знаний о стимульном обусловливании.
Условные подкрепляющие стимулы часто являются продуктом
естественных контингенций. Обычно организм получает пищу и воду
только после «предшествующих» действий, т.е. после гою, как он
воздействовал на среду таким образом, что создал возможность
поесть или попить. Таким образом, стимулы, созданные этим
предшествующим поведением, становятся подкреплением. Так,

прежде чем мы удачно сможем перенести еду с тарелки себе в рог, мы
должны приблизиться к тарелке, и любое поведение, которое
приближает нас к тарелке, автоматически подкрепляется.
Следовательно, поддерживается сила предшествующего поведения.
Это имеет большое значение, поскольку лишь незначительная часть
поведения получает незамедлительное подкрепление нищей, водой,
сексуальным контактом или другими событиями несомненной
биологической важности. Хотя человеческое поведение
характеризуется тем, что первичные подкрепляющие стимулы могут
оставаться эффективными и после долгой задержки, это, по-
видимому, происходит в силу того, что промежуточные события
становятся условными под крепителями. Когда в октябре человек
ставит на окно вторую раму, потому что похожее поведение в
прошлом октябре привело к тому, что в январе дома было тепло, нам
необходимо заполнить разрыв между поведением в октябре и
результатом в январе. Среди условных подкрепителей,
поддерживающих силу э т о т поведения, находятся определенные
вербальные последствия, предоставляемые самим человеком или его
соседями. Часто важно заполнить ряд событий между действием и
конечным первичным подкреплением, чтобы контролировать
поведение в практических целях. В образовании, промышленности,
психотерапии и многих других областях мы сталкиваемся с
техниками, разработанными для создания соответствующих условных
подкреиителей. Обеспечение непосредственных эффективных
последствий, когда конечные последствия отсрочены, должно
«поднимать дух», «усиливать интерес», «предотвращать
разочарование» или корректировать состояние низкой оперантной
силы, называемое абулией, и т.д. Если конкретизировать, их результат
заключается в том, чтобы побудить учеников учиться, сотрудников
ходить на работу, пациентов - действовать приемлемым в социуме
образом и т.д.
Геперализовапные подкрепители. Генерализация условного
подкрепителя происходит тогда, когда он сочетается более чем с
одним первичным подкрепляющим стимулом. Генерализованные
подкрепители полезны, поскольку состояние организма в данный
89
момент времени не обязательно будет важным. Оперантная сила,

созданная только одним подкреплением, наблюдается лишь в
соответствующем состоянии депривации — когда мы подкрепляем
едой, мы получаем контроль над голодным человеком. Но если
условный подкрепитель был связан с подкрепителями, которые
соответствуют многим состояниям, возрастает вероятность того, что в
будущем возникнет но меньшей мере одно из этих состояний. Таким
образом, повышается и вероятность реакции. Например, когда мы
подкрепляем деньгами, наш последующий контроль относительно
независим от кратковременных деприваций. Создается один вид
генерализованною подкрепителя, потому что многие первичные
подкрепители получаются только после эффективного
преобразования физической среды. В различных ситуациях одна
форма предшествующего поведения может вести за собой различные
виды иодкрепителей. Таким образом, непосредственная стимуляция
на основе такою поведения становится генерализованным
подкрепителем. Независимо от любой конкретной депривации, мы
автоматически получаем подкрепление, когда успешно осуществляем
контроль над физическим миром. Этим может объясняться наша
склонность увлекаться искусными ремеслами, художественным
творчеством и такими видам спорта, как боулинг, бильярд или теннис.
Однако, возможно, что некоторые подкрепляющие эффекты
«сенсорной обратной связи» являются безусловными. Как
оказывается, дети подкрепляются стимуляцией, идущей из среды, за
которой не следует первичное подкрепление. Пример тому - детская
погремушка. Способность получать подкрепление таким образом
могла возникнугь эволюционно, и ее можно сравнить с
подкреплением, которое мы получаем, просто «меняя мир под себя».
Любой организм, который подкрепляется своим успешным
воздействием на среду, будет иметь преимущество, когда последуют
значимые последствия.
Некоторые важные генерализованные подкрепи тели образуются,
когда поведение подкрепляется другими людьми. Простой случай
этого — внимание. Распространенным является пример ребенка,
который себя ведет плохо, «только чтобы добиться внимания».
Внимание людей обладает1подкрепляющей силой, поскольку является
90
необходимым условием для получения от них других подкреплений.

Вообще говоря, наше поведение подкрепляют только люди,
уделяющие нам внимание. Внимание человека, от которого с большой
вероятностью можно получить подкрепление - родителя, учителя или
возлюбленного, - является особенно хорошим генерализованным
подкрепляющим стимулом и приводит к особенно сильному
поведению, направленному на получение внимания. Многие
вербальные реакции напрямую требуют внимания, например,
«Послушай», «Смотри» или зов по имени. Другие характерные формы
поведения, которые обычно сильны, поскольку привлекаю! внимание,
- это симуляция болезни, раздражающее поведение и выставление
себя на показ (эксгибиционизм).
Внимания часто недостаточно. Вероятно, другой человек станет
подкреплять только ту часть поведения, которую он одобряет, и,
таким образом, любой знак его одобрения становится подкрепляющим
сам по себе. Подкрепляется поведение, которое вызывает улыбку, или
вербальную реакцию «Правильно», «Хорошо», или любую другую
похвалу. Мы используем этот генерализованный подкрепитель, чтобы
создавать и формировать поведение других людей, особенно в
образовании. Например, мы учим и детей, и взрослых говорить
правильно, произнося «Это правильно», когда они демонстрируют
должное поведение.
Еще более сильный генерализованный подкрепитель - это
любовь. Она может быть особенно сильно связана с сексуальным
контактом как первичным подкрепляющим стимулом, но когда
человек, который демонстрирует любовь, даст также и другие виды
подкрепления, эффект генерализуется.
Внимание, одобрение и любовь трудно определить, наблюдать и
измерить. Это не вещи, а аспекты поведения других. Их тонкие
физические характеристики представляю! сложность не только для
ученого, который должен их изучать, но также и для индивида,
которою они подкрепляют. Если нам непросто увидеть, что кто-то
уделяет нам внимание, одобряет или любит нас, наше поведение не
будет последовательно подкрепляться. Вследствие этою оно может
быть слабым, склонным происходить не в то время и пр. Мы не
«знаем, что сделать, чтобы получить внимание или любовь, или когда
91
это сделать». Ребенок, пытающийся получить внимание, влюбленный

- знак внимания или художник - профессиональное одобрение,
демонстрируют стойкое поведение, которое, как мы увидим в главе
VI, возникает только в результате прерывистого подкрепления.
Другой генерализованный подкрепитель - это покорность
других. Когда ко т-то принуждают силой давать различные
подкрепления, любой знак его подчиненности становится
генерализованным подкрепляющим стимулом. Задиру подкрепляют
знаки трусости, а представителей правящего класса - знаки уважения.
Престиж и уважение являются генерализованными подкрепи гелями
только постольку, поскольку они гарантируют, что другие люди будут
вести себя определенным образом. То, что «поступать по-своему»
подкрепляет, видно из поведения тех, кто контролирует ради самою
контроля. Физические параметры покорности обычно более заметны,
чем признаки внимания, одобрения или любви. Задира может
добиваться четких признаков своего доминирования, а ритуальные
обычаи подчеркиваю!' почтение и уважение.
Генерализованный подкрепляющий стимул, отличаемый но
своим физическим деталям, - это знак (token). Самым
распространенным примером являются деньги. Эго генерализованный
иодкренитель в полном смысле слова, поскольку, хотя «не все можно
купить за деньги», его можно обменять на великое множество
первичных иодкрепителей. Поведение, подкрепленное деньгами,
относительно независимо от кратковременной депривации организма,
и общая полезность денег как подкрепителя отчасти вытекает из этого
факта. Их эффективность также обусловлена их физическими
параметрами. Они позволяют сформировать четкую конгингенцию
между поведением и последствием: когда нам платят деньгами, мы
знаем, чего наше поведение достигло и какое именно поведение
отвечает за это достижение. Также в этом случае можно более
успешно обусловить подкрепляющий эффект: ценность денег как
средства обмена более очевидна, чем у внимания, одобрения, любви и
даже покорности.
Деньги - это не только знак. Например, в сфере образования
действия человека отчасти связаны с получаемыми оценками,
отметками и дипломами. Их не так просто обменять на первичное
92
подкрепление, как деньги, но возможность этого присутствует.

Образовательные знаки образуют определенную последовательность,
в которой один можно обменять на следующий за ним, а конечный
знак, диплом, обычно имеет ясную коммерческую или статусную
ценность. Как правило, призы, медали и стипендии за высокие оценки
или особые умения и достижения явно не связаны с первичными
подкрепителями, но четкие физические параметры таких на1рад дают
преимущество в организации контингенций. Обычно конечное
подкрепление похоже на то, что имеют престиж или уважение.
Легко забыть про источники происхождения генерализованных
подкрепителей и считать, что они подкрепляют сами но себе. Мы
говорим о «потребности во внимании, одобрении или любви»,
«потребности в доминировании» и «любви к деньгам», словно они
являются первичными депривационными состояниями. Но
способность к подкреплению подобными вещами вряд ли могла
развиться за тот короткий период времени, в течение которого
преобладают необходимые состояния. Внимание, любовь, одобрение
и покорность, по-видимому, существуют в человеческом обществе
только краткий период времени относительно продолжительности
всей эволюции вида. Более г о т , они не представляют устойчивые
формы стимуляции, поскольку зависят от отличительных
особенностей отдельных групп. Поскольку любовь главным образом
связана с сексом, ее можно связать с состоянием первичной
депривации, которая до определенной степени не зависит от личной
истории индивида, но «знаки любви», которые становятся
подкреплением в силу своей связи с сексуальным контактом или
другими подкрепителями, едва ли обладаю!' подкрепляющей
способностью в силу тонетических причин. Знаки имеют еще более
недавнее происхождение, и нечасто кто-то всерьез считает, что
потребность в них является врожденной. Обычно мы можем видеть
процесс, посредство которого (в котором) ребенок начинает получать
подкрепление в виде денег. И все же «любовь к деньгам» часто
кажется автономной, как и «потребность в одобрении», но если мы
ограничим себя наблюдаемой эффективностью этих
генерализованных подкрепителей, у нас будет столько же оснований
для признания врожденной потребности к деньгам, как и для
93
признания врожденной потребности во внимании, одобрении, любви

или доминировании. В конечном итоге генерализованные
подкрепители становятся эффективны, даже когда первичные
подкрепители, лежащие в их основе, больше им не сопутствуют. Мы
играем в игры, требующие особых умений, ради них самих. Мы
стремимся получить внимание или одобрение ради них самих. За
любовью не всегда следует более явное сексуальное подкрепление.
Покорность других людей подкрепляет даже в том случае, когда мы
не извлекаем из нее пользу. Деньги могут быть таким сильным
подкреплением для скряги, что он скорее будет голодать, чем лишится
их. Эти наблюдаемые факты должны занять свое место в любом
теоретическом или практическом рассмотрении. Они не означают ни
того, что 1енерализованные подкрепители являются чем-то большим,
чем физические свойства наблюдаемых в каждом случае стимулов, ни
т о т , что они представляют собой нефизические сущности, которые
нужно принять во внимание.
ПОЧЕМУ ПОДКРЕПЛЯЮЩИЕ СТИМУЛЫ ПОДКРЕПЛЯЮТ
Закон эффекта - это не теория. Это просто правило усиления

поведения. Когда мы подкрепляем реакцию и наблюдаем изменение
ее частоты, мы с легкостью можем описать происходящее в
объективных терминах. Но при объяснении т о т , почему это
происходит, мы склонны обращаться к теории. Почему подкрепление
подкрепляет? Одна теория заключается в том, что организм повторяет
реакцию, потому что находит последствия «приятными» или
«приносящим удовлегворение». Но каким образом это объяснение
включить в рамки естественной науки? Очевидно, что слова
«приятный» или «удовлетворяющий» не обращены к физическим
свойствам подкрепляющих событий, поскольку физические науки не
используют ни сами эти понятия, ни любые их эквиваленты. Понятия
должны быть обращены к некоторому воздействию на организм, но
можем ли мы дать такое определение, которое будет полезно для
объяснения подкрепления?
Порой угверждают, что некоторая вещь приятна, если организм
стремится к ней или поддерживает контакт с ней, а неприятна, если
94
организм ее избегает или стремится быстро прекратить

взаимодействие с ней. Попытка такого объяснения существует во
многих вариациях, но все они уязвимы для одной и той же критики:
указанное поведение может быть просто еще одним продуктом
подкрепляющего эффекта. Утверждение, что стимул приятен в том
смысле, что организм стремится приблизиться к нему или удержать
его, может быть лишь другим способом сказать, что стимул
подкрепляет такое поведение «приближения» или «удержания».
Вместо того, чтобы определять эффект подкрепления в терминах его
воздействия на поведение в общем, мы просто выделили легко
узнаваемый тип поведения, который практически наверняка
подкреплялся и, следовательно, в общем пригоден в качестве
индикатора подкрепляющей способности. Но если мы продолжим
утверждать, что стимул подкрепляет, потому что он приятен, то, что
претендовало на то, чтобы быть объяснением в терминах двух
эффектов, в реальности превратится в избыточное описание одного.
Альтернативный подход к определению «приятного» и
«неприятного» (или «приносящего удовлетворение» и
«раздражающего») заключается в том, что испытуемого спрашивают,
что он «чувствует» но поводу конкретных событий. Это
подразумевает, что у подкрепления есть два эффекта - оно усиливает
поведение и производит «чувства», а также то, что одно является
функцией другого. Но функциональная связь вполне может быть
образной. Когда человек сообщает о том, что некоторое событие
приятно, он может просто подразумевать, что это такое событие,
которое его подкрепляет или к которому он стремится приблизиться,
поскольку оно подкрепляет такое движение. В главе XVII мы увидим,
что человек мог бы и не приобретать вербальные реакции, связанные с
удовольствием как сугубо личным фактом, если бы подобный
феномен не имел места. В любом случае, сам субъект находится не в
особо в ы г о д н о й позиции для осуществления подобных наблюдений.
«Субъективные суждения» об удовольствии или удовлетворении,
порождаемые стимулами, обычно ненадежны и непоследовательны.
Как подчеркивается в учении о бессознательном, мы можем быть
неспособны сообщать обо всех событиях, нас подкрепляющих, или же
наш отчет о них может прямо противоречить объективным
95
наблюдениям: мы можем назвать неприятным такое событие, которое

в действительности нас подкрепляет. Примеры такой аномалии
варьируют от мазохизма до мученичества.
Порой утверждается, что подкрепление эффективно, поскольку
ослабляет состояние депривации. Это, по меньшей мере, побочный
эффект, который не следует пугать с самим подкреплением.
Очевидно, что в оперантном обусловливании депривация важна. В
нашем эксперименте мы использовали голодного голубя, и в
противном случае не смогли бы продемонстрировать оперантное
обусловливание. Чем голоднее птица, тем чаще она реагирует в
результате подкрепления. Но несмотря на эту связь, неверно считать,
что подкрепление всегда ослабляет депривацию. Обусловливание
может произойти прежде любою существенного изменения в
депривации, измеренной другими способами. Мы можем лишь
сказать, что тип событий, который ослабляет депривацию, также и
подкрепляет.
Связь между подкреплением и насыщением следует искать в
процессе эволюции. Едва ли можно не заметить огромное
биологическое значение первичных подкрепителей. Пища, вода и
секс, также как и бегство от вредных условий (глава XI), очевидным
образом связаны с благополучием организма. Индивид, который легко
подкрепляется такими событиями, приобретает высоко эффективное
поведение. С биологической точки зрения также полезно, если
поведение, обусловленное конкретным подкреплением, с особо
высокой вероятностью происходит в соответствующем состоянии
депривации. Таким образом, важно не только то, чтобы любое
поведение, ведущее к получению пищи, становилось значимой частью
репертуара, но и то, чтобы это поведение было особенно сильным,
когда организм голоден. Эти два преимущества, по-видимому,
определяют тот факт, что организм может подкрепляться
специфическими способами и что результат будет наблюдаться в
релевантных условиях депривации.
Некоторые формы стимуляции являются положительным
подкреплением, хотя кажется, что они не вызывают поведение,
имеющее биологическое значение. Ребенок подкрепляется не только
едой, но и звоном колокольчика или блеском яркого предмета.
96
Поведение, за которым постоянно следуют эти стимулы,

демонстрирует увеличение вероятности. Трудно, а, быть может, и
невозможно, отследить эти подкрепляющие эффекты в истории
обусловливания. Позднее мы можем обнаружить, что того же
человека подкрепляет оркестр или красочный спектакль. В этом
случае сложнее удостовериться, что подкрепляющий эффект не был
обусловлен. Тем не менее, мы можем правдоподобно утверждать, что
способность подкрепляться любой обратной связью от среды является
биологически полезной, поскольку готовит организм к эффективному
воздействию на среду, прежде чем возникнет конкретное состояния
депривации. Когда организм порождает тактильную обратную связь,
как, например, в ощущении текстуры ткани или поверхности
скульптуры, обусловливание обычно рассматривается как результат
сексуальною подкрепления, даже если стимулируемая область по
функции не является первично-сексуальной. Заманчиво считать, что и
другие формы стимуляции, порождаемые поведением, схожим
образом связаны с биологическими значимыми событиями.
Когда среда изменяется, способность подкрепляться конкретным
событием может стать биологически вредной. Для большинства
представителей человеческого вида сахар является сильным
подкреплением, о чем свидетельствуют повсеместно
распространенные прилавки для продажи сладостей. В этом
отношении ею эффект намного превосходит нынешнюю
биологическую потребность в нем. Этого не было до тою , как сахар
стали выращивать и производить в огромных количествах. Еще
несколько столетий назад сильный подкрепляющий эффект сахара
был биологически полезен. Среда изменилась, но генетические
особенности организма остались прежними. Другим примером
является секс. Сильный подкрепляющий эффект сексуальною
контакта больше не является биологическим преимуществом, но нам
нет необходимости возвращаться на многие столетия назад, чтобы
обнаружить условия голода и эпидемий, в ко торых сила сексуального
подкрепления имела решающее значение.
Биологическое объяснение силы подкрепления можно
продолжать до тех пор, пока мы будем говори ть о том, почему то или
иное событие подкрепляет. Вероятно, для функциональною анализа
97
такое объяснение мало что даст, поскольку оно не предлагает

никакого способа идентифицировать подкрепляющий стимул как
таковой, прежде чем мы не испытаем его подкрепляющую
способность на конкретном организме. Таким образом, мы должны
довольствоваться анализом с точки зрения воздействий стимулов на
поведение.
СЛУЧАЙНЫЕ КОНТИНГЕНЦИИ И «СУЕВЕРНОЕ»

ПОВЕДЕНИЕ
Утверждалось, что эксперимент Торндайка нетипичен для

процесса научения, потому что кот не может «видеть связи» между
движением задвижки и выходом из ящика. Но в оперантном
обусловливании возможность видеть связь не является существенным
моментом. Как во время, так и после процесса обусловливания
человек часто говорит о связи своего поведения со средой
(глава XVII). Его сообщения могут быть полезны в научном
объяснении, а его реакции на собственное поведение могут даже
представлять важное звено в определенных сложных процессах. Но
такие сообщения или реакции не являются обязательными в простом
процессе оперантного обусловливания. Эго очевидно в свете того
факта, что испытуемый может быть не способен описать
контингенцию, которая имеет явно выраженный эффект.
Нет необходимости и в существовании постоянной связи между
реакцией и ее подкреплением. Мы связываем получение еды с
реакцией нашего голубя, организуя механическую и электрическую
связь. Вне стен лаборатории за контингенции между поведением и ето
последствиями ответственны различные физические системы. Но это
не обязательно влияет на организм каким-то иным способом, и, как
правило, не влияет. Что касается самого организма, единственным
важным свойством контингенции является ее временная организация.
Подкрепитель просто следует за реакцией. Как это происходит,
значения не имеет.
Мы должны допустить, что предъявление подкрепителя всегда
что-то подкрепляет, поскольку оно неизбежно совпадает по времени с
каким-либо поведением. Мы уже видели, что даже единичное
98
подкрепление может иметь значительный эффект. Если между

реакцией и появлением подкрепляющего стимула существует только
случайная связь, поведение называется «суеверным». Мы можем
показать это на примере голубя, аккумулируя эффект нескольких
случайных контингенций. Предположим, мы даем голубю небольшое
количество нищи каждые 15 секунд независимо от того, что он делает.
Когда пища дается в первый раз, он будет выполнять какие-то
действия, если только не будет стоять неподвижно, - и произойдет
обусловливание. Тогда растет вероятность того, что при следующем
предъявлении пищи снова произойдет то же самое поведение. Если
гак и случится, «оперант» будет еще больше усилен. Если нет, будет
подкреплено какое-то другое поведение. В конечном итоге,
некоторый вид поведения достигнет частоты, на которой он получает
частое подкрепление. Тогда он станет постоянно частью
по веден чес кото репертуара птицы, даже несмотря на то, что пища
давалась строго по часам независимо от ее поведения. Видимые
реакции, которые были установлены таким образом, включали в себя
резки поворот в одну сторону, подпрыгивание с ноги на ногу,
прогибания и поскребывания, повороты вокруг своей оси, походку с
«важным» видом и вскидывание головы. При дальнейшем
подкреплении топография поведения может продолжить изменяться,
поскольку легкие изменения в форме реакции могут совпадать с
получением еды.
При создании суевсрното поведения большое значение имеют
интервалы, но которым дается еда. При интервале в 60 секунд эффект
от подкрепления в основном будет утрачен (потерян), прежде чем
будет предъявлено следующее подкрепление, - и с большей
вероятностью возникнет другое поведение. Таким образом, снизится
вероятность формирования суеверного поведения, хотя оно все же
может возникнуть, если эксперимент будет идти долгое время. При
интервале в 15 секунд эффект обычно наступает незамедлительно.
Когда суеверная реакция укоренится, она будет сохраняться даже
тогда, когда подкрепление будет происходить лишь изредка.
В своем легковерии голубь не уникален. Поведение человека
также весьма суеверно. Только небольшая часть поведения, усиленная
случайными контингенциями, превращается в ритуальные практики,
99
которые мы называем «суевериями», однако сам принцип сохраняется

в силе. Предположим, мы нашли 10-долларовую купюру,
прогуливаясь по парку (и предположим, что это событие имеет
значительный подкрепляющий эффект). То, что мы делали - или
только закончили делать - в момент, когда нашли деньги,
подкрепляется. Конечно, было бы трудно доказать это строгим
образом, но, возможно, что возрастет вероятность того, что мы снова
пойдем на прогулку в тот же парк или парк, похожий на него, что
немного вырастет вероятность того, что наш взгляд будет направлен
вниз, как в тот раз, когда мы увидели деньги, и т.д. Это поведение
будет варьироваться в зависимости от состояния депривации, для
которого релевантны деньги. Его не следует называть суеверным, но
оно порождено контингенцией, которая лишь изредка бывает
«функциональной».
Некоторые контингенции, продуцирующие суеверное поведение,
не являются полностью случайными. Иногда за реакцией идет
последствие, которое она, гем не менее, не «продуцирует». Лучше
в е е т показать эго на примере с таким типом стимулов, который
подкрепляет при его устранении (глава XI). Завершение
кратковременной стимуляции такого рода может произой ти как раз в
такой момент, что подкрепит поведение, порожденное ее началом.
Появляется аверсивный стимул и организм начинает действовать.
Стимул исчезает и это подкрепляет определенное поведение.
Некоторые болезни, хромота и аллергические реакции имеют такой
характер течения, что любые меры, предпринятые для «излечения»,
вероятно будут подкреплены, когда состояние улучшится. И
необязательно, что эти меры на самом деле приводят к излечению.
По-видимому, сложные ритуалы ненаучной медицины можно
объяснить этой характеристикой многих форм заболеваний.
В суеверном оперантном поведении, как и в случае суеверных
условных рефлексов, рассмотренных в главе FV, процесс
обусловливания терпит неудачу. Обусловливание дает невероятные
преимущества, обеспечивая организм поведением, которое
эффективно в новой среде, но, по-видимому, нет никакого способа
предотвратить приобретение бесполезною поведения, возникающего
в силу случайности. Любопытно, что эта трудность необходимо
100
возрастала но мере того, как в ходе эволюции ускорялся процесс

обусловливания. Если, к примеру, всегда были бы необходимы зри
подкрепления, чтобы изменить вероятность реакции, суеверное
поведение было бы маловероятно. Организмы уязвимы для влияния
случайных совпадений только потому, что достигли точки развития,
на которой единственная контингенция может произвести
существенное изменение.
В человеческом обществе суеверные ритуалы обычно включают
в себя вербальные формулы и передаются как часть культуры. В этом
смысле они отличаются от простого эффекта случайного оперантного
подкрепления. Но их истоки лежат в том же самом процессе, и,
вероятно, они поддерживаются посредством случайных
контингенций, следующих той же схеме.
ЦЕЛИ, НАМЕРЕНИЯ И ДРУГИЕ КОНЕЧНЫЕ ПРИЧИНЫ
Неправильно говорить, что оперантное подкрепление «усиливает

предшествующую ему реакцию». Реакция уже произошла и не может
измениться. Что меняется, так это будущая вероятность реакций того
же класса. Обуславливает не реакция, как отдельный эпизод, а
оперант как класс поведения. Следовательно, в этом нет нарушения
фундаментального принципа науки, который исключает
существование «финальных причин». Но этот принцип нарушается,
когда утверждается, что поведение находится под контролем
«мотива» или «цели», которых организм еще не достиг, или
намерения, которое еще не выполнено. Утверждения, содержащие
такие слова, как «мотив» или «намерение», обычно можно
редуцировать до утверждений об оперантном обусловливании, и
требуется лишь незначительное изменение, чтобы включить их в
фаницы естественной науки. Вместо т о т чтобы говорить, что
человек совершает действия по причине последствий, которые
должны за ними последовать, мы просто скажем, что он совершает
действия по причине последствий, которые следовали за схожим
поведением в прошлом. Это, конечно, закон эффекта или оперантное
обусловливание.
101
Порой утверждают, что реакцию нельзя полностью описать, пока

не будет рассмотрена ее цель как ее актуальное свойство. Но что
подразумевается под словом «описать»? Если мы видим человека,
идущего но улице, мы можем сообщить об этом событии на языке
естествознания. Если затем мы добавим, что «его цель - отправить
письмо», скажем ли мы гем самым что-то, что уже не включено в
наше первое сообщение? Очевидно, да, поскольку человек может идти
но улице «с разными целями», и в каждом случае физический способ
передвижения остается тем же самым. Но нам следует провести
различие не между разными эпизодами поведения, а между
переменными, функцией которых является поведение. Цель и
намерение - это не свойства самою поведения, а способ указания на
контролирующие переменные. Если мы делаем сообщение после тою,
как видели, что наш испытуемый отправил письмо и вернулся, мы
приписываем ему «намерение» исходя из события, которым
завершилось поведение передвижения по улице. Это событие
«придает смысл» его деятельности, но не посредством более
детального описания самого поведения, а посредством указания
независимой переменной, функцией которой оно может являться. Мы
не можем увидеть его «намерение», прежде чем мы увидим, как он
отправляет письмо, если только мы раньше не наблюдали похожее
поведение и похожие последствия. Если мы это делали, то мы
пользуемся данным термином просто для предсказания, что он
отправит письмо и в этом случае.
Также и наш испытуемый не может видеть собственное
намерение, без обращения к похожим событиям. Если мы спросим
его, почему он идет по улице и с каким намерением, а он ответит «Я
иду, чтобы отправить письмо», то мы не узнаем ничего новою о ею
поведении, а только о некоторых ею возможных причинах. Конечно,
сам испытуемый может находиться в преимущественном положении
для описания этих переменных, потому что он находится в
постоянном контакте с собственным поведением на протяжении
многих лет. Но, следовательно, его утверждение относится к тому же
классу, что и утверждения других людей, реже наблюдавших за ею
поведением. Как мы увидим в главе XVII, он просто делает
правдоподобное предсказание с точки зрения своею о п ы т
102
взаимодействия с самим собой. Более т о т , он может ошибаться. Он

может сообщить, что «идет отправить письмо», и он может
действительно нести в руках неотправленное письмо и опустить его в
почтовый ящик, дойдя до конца улицы, но мы все равно можем
показать, что его поведение преимущественно определяется тем
фактом, что в прошлом он сталкивался с важным для него человеком
как раз во время такой прогулки. Он может не «осознавать э т о т
намерения» в том смысле, что он не способен сказать, что его
поведение обусловлено этой причиной.
Факт, что оперантное поведение кажется «направленным в
будущее», вводит в заблуждение. Рассмотрим, к примеру, случай,
когда «нечто ищется». В каком смысле это «нечто», что еще не
найдено, имеет отношение к поведению? Предположим, мы
посредством обусловливания научаем голубя клевать пятно на стенке
ящика, а затем, когда оперант хорошо закрепился, убираем это пятно.
Птица идет к обычному месту вдоль стены. Поднимает свою голову,
направляет взгляд в привычном направлении и может даже
эмитировать слабый клевок в обычное место. Пока угасание не зайдет
очень далеко, он будет возвращаться на то же место снова и снова,
демонстрируя одно и то же поведение. Нужно ли говорить, ч то голубь
«ищет пятно»? Нужно ли нам учитывать «поиск» пятна при
объяснении поведения?
Несложно интерпретировать этот пример в терминах оиерантного
обусловливания. Поскольку визуальная стимуляция от пятна обычно
предшествует получению еды, пятно становится условным
подкрепителем. Оно усиливает поведение «глядения» в определенном
направлении с разных позиций. Хотя мы проводили обусловливание
только клевательной реакции, фактически, мы усиливали много
различных видов предшествующего поведения, которые приводили
птицу в позиции, в которых она могла увидеть и клюнуть пятно. Эти
реакции продолжат появляться даже несмотря на то, что мы убрали
пятно, пока не произойдет угасание. Пятно, которое «ищется», - это
пятно, которое служило в прошлом непосредст венным подкреплением
поискового поведения. В общем, поиск ч ет-то заключается в
эмитировании реакций, которые в прошлом продуцировали это «что-
то» в качестве последствия.
103
Эта же интерпретация применима к поведению человека. Когда

мы видим человека, который ходит по комнате, открывая ящики,
заглядывая под журналы и т.д., мы можем описать его поведение в
полностью объективных терминах: «Сейчас он находится в
определенной части комнаты; он взял книгу большим и указательным
пальцем правой руки; он приподнимает книгу и наклоняет голову так,
чтобы можно было увидеть любой объект под книгой». Мы также
можем «интерпретировать» его поведение или «наделить его
смыслом», сказав, что «он что-то ищет» или, более определенно, что
«он ищет свои очки». Это добавление не является дальнейшим
описанием его поведения, а представляет собой предположение о
некоторых переменных, за него ответственных. Здесь нет текущей
цели, мотива, намерения или значения, которые нужно принять во
внимание. Ничего не изменится, даже если мы спросим, что он делает,
а он скажет: «Я ищу свои очки». Это не дальнейшее описание его
поведения, а описание переменных, функцией которых оно является.
Оно эквивалентно высказываниям: «Я потерял свои очки», «Я
перестану делать то, что делаю, когда найду свои очки», «Когда я
предпринимал такие действия в прошлом, я находил свои очки».
Такой перевод может показаться излишне иносказательным, но лишь
потому, что выражения, включающие цели и намерения, являются
своею рода аббревиатурами.
Очень часто приписывание намерения поведению является еще
одним способом описания его биологической способности к
адаптации. Этот вопрос мы уже обсуждали, но кое-что можно
добавить. И в оперантном обусловливании, и в эволюционном отборе
поведенческих характеристик последствия изменяют будущую
вероятность. Рефлексы и другие врожденные паттерны поведения
возникают, поскольку они повышают шанс на выживание вида.
Опер анты же усиливаются, потому что за ними следуют важные
последствия в жизни индивида. Оба процесса поднимают вопрос о
цели по одной и той же причине, и в обоих случаях апелляция к
финальной причине может быть отвергнута одним и тем же способом.
Паук не обладает сложным поведенческим репертуаром плетения
паутины, потому что паутина позволяет ему ловить пищу,
необходимую для выживания. Он обладает этим поведением, потому
104
что в прошлом схожее поведение части пауков позволяло им ловить

пищу, которая были необходима им для выживания. В его ранней
эволюционной истории последовательность событий оказалась
релевантна поведению плетения паутины. Мы совершим ошибку,
сказав, что видим «намерение» плести паутину, наблюдая похожие
события в жизни отдельного паука.
105
ГЛАВА VI
ФОРМИРОВАНИЕ И СОХРАНЕНИЕ ОПЕРАНТНОГО

ПОВЕДЕНИЯ
НЕПРЕРЫВНОСТЬ ПОВЕДЕНИЯ
Оперантное обусловливание формирует поведение так же, как

скульптор формирует кусок глины. Хотя в какой-то момент и может
показаться, что скульптор сотворил совершенно новый объект, мы
всегда можем отследить процесс до первоначального
недифференцированною состояния глиняного кома либо, в
последующих стадиях работы, вернуть это первоначальное состояние
в той степени, в какой пожелаем. Ничто не возникает совершенно
отличным от своего предыдущего состояния. Кажется, что конечный
продукт имеет особую цельность или целостность выражения, но мы
не можем определить момент, при котором она появляется. В этом же
смысле, оперант не есть нечто такое, что неожиданно возникает как
полностью развитая часть поведения организма. Он является
результатом продолжительного процесса формирования.
Эксперимент с голубем ясно демонстрирует это. «Поднимание
головы» - не какая-то отдельная единица поведения. Оно не подается,
так сказать, на блюдечке. Мы подкрепляем даже слегка
приближенные элементы поведения, наблюдаемые у голубя в
движении или в покое. Мы постепенно продвигаемся через весь
диапазон высот, на которые поднимается голова, но при этом не
возникает ничего, что можно было бы корректно назвать «новой
реакцией». Кажется, что такая реакция, как открывание щеколды в
проблемном ящике, больше напоминает отдельную единицу, но
только из-за тою, что в этом случае сложнее наблюдать её
непрерывность с другим поведением. Реакция клевания точки на
стене ящика кажется в корне отличной от вытягивания шеи,
106
Глава VI. Формирование и поддержание оперантного поведения
поскольку мы не находим для неё аналогов в остальном поведении

голубя. При подкреплении такого поведения мы просто ждем, когда
оно проявит себя - и мы можем ждать этого многие часы, дни или
недели - и в своем возникновении оно предстает как целостное
образование в своей финальной форме и может быть подкреплено в
качестве такового. Нет какого-то поведения, которое мы могли бы
назвать «почти клеванием точки».
Впрочем, континуальный переход от общею поведения птицы к
такому операнту может легко бьггь продемонсгрирован. Это основа
практической процедуры для формирования сложной реакции. Чтобы
голубь начал клевать нужную точку как можно скорее, мы
предпринимаем следующие шаги. В начале мы даем ему еду, когда он
поворачивается в сторону точки, неважно, в какой части клетки он в
это время находится. Эго увеличивает частоту такого поведения.
Затем мы прекращаем подкрепление до тех пор, пока не происходит
хоть малейшего движения по направлению к точке. 'Эго снова
изменяет основное распределение поведения, но не рождает новой ею
единицы. Мы продолжаем, подкрепляя позиции все ближе и ближе к
точке, затем подкрепляя движение головы к ней, а затем
действительное соприкосновение клюва и точки. Мы можем достичь
такой конечной реакции в необыкновенно короткие сроки. Голодная
птица, знакомая с ситуацией эксперимента и лотком, на котором
появляется еда, обычно приучается реагировать подобным образом за
две или три минуты.
Изначальная вероятность появления этой реакции в своей
конечной форме крайне низка, а в некоторых случаях равна нулю.
Вышеописанным способом мы можем построить сложные оиеранты,
которые иначе никогда бы не развились. Подкрепляя серию
последовательных приближений, мы повышаем вероятность редкой
реакции до очень больших величин за короткое время. Это
эффективная процедура, поскольку ею учитывается и используется
континуальная природа сложного действия. Общий акт
поворачивания но направлению к точке из любой области камеры,
перемещения к ней, приближения головы и клевания точки может
показаться функционально согласованной единицей поведения,
однако он выстроен длительным процессом дифференциального
107
подкрепления недифференцированного поведения, так же, как и

статуэтка, постепенно формирующаяся в руках скульптора из комка
глины. Если мы просто ждем появления готовой реакции целиком, мы
точно так же подкрепляем ее, но эго гораздо менее эффективно,
поскольку предшествующие шаги не были соответствующим образом
подкреплены.
Впрочем, это описание не является полностью аккуратным. Мы
можем заметить разницу, не соответствующую обычно постепенному
переходу, а именно разницу между простым приближением головы к
точке и ее клеванием. Клевательное движение обычно проявляется
как полностью готовая и самостоятельная единица поведения. Этому
есть два возможных объяснения. Взрослый голубь уже располагает
четкой реакцией клевания благодаря прошлому опыту. История
развития этой реакции могла бы продемонстрировать известную
непрерывность, если бы мы могли за ней проследить. Но, вообще
говоря, возможно, что в данном случае отсутствие непрерывности в
развитии акта клевания предзадано генетически, и для такого
существа, как голубь, реакция клевания имеет особую силу и особую
целостность как форма поведения, харакгерная для вида. Рвота и
чихание - человеческие реакции, которые, скорее всего, имеют такую
же генетическую предзаданность. Континуальность по отношению к
общему поведению организма в данном случае должна быть
рассмотрена в рамках эволюционного процесса. Впрочем, подобные
наследственные формы сложного поведения редки, но крайней мере, у
позвоночных. Поведение, которое нас обычно интересует, как с
теоретической, так и с практической точки зрения, является
результатом непрерывной модификации базового материала, который
в общем совершенно недифференцирован.
Посредством подкрепления чуть отклоняющихся проявлений
поведения, ребенок учится вставать, стоять на месте, идти, хватать и
перемещать объекты. Позже, посредст вом того же процесса, он учится
говорить, петь, танцевать, играть в шры - короче говоря,
демонстрироват ь тот огромный репертуар поведения, что свойственен
взрослому человеку. Когда мы исследуем поведение на этих
позднейших стадиях, нам кажется удобным выделять разнообразные
операнты, отличающиеся друг от друга своей топографией и
108
производимыми последствиями. Таким образом, поведение делится на

фрагменты, что может способствовать анализу. Эти фрагменты
становятся единицами, которые мы подсчитываем и чья частота
играет большую роль в открытии законов поведения. Это «действия»,
на которые, в терминологии неспециалиста, делится поведение. Но
если мы желаем получить доступ ко всему множеству
количественных характеристик поведения, нам следует помнить о его
принципиальной непрерывности, континуальности.
Пренебрежение этими характеристиками породило несколько
трудных проблем для теории поведения. Примером может послужить
эффект, иногда называемый «генерализацией реакции», «переносом»
или «индуцированием реакции». При подкреплении одного операнта
мы можем существенным образом подкреплять и другой. Тренировки
в одной области сложного поведения могут приводить к upoipeccy и в
другой. Успех в одном виде активности может увеличить тенденцию к
активности и в других. Устанавливая оптимальные континтенции
подкрепления в клинике или ином учреждении, психотерапевт
укрепляет поведение и за их стенами. Но как это возможно? Что это за
«перенос», который, как кажется, усиливает поведение, не подкрепляя
его напрямую? Это хороший пример псевдопроблемы. Мы делим
поведение на четко очерченные непродолжительные акты, а потом
удивляемся, что организм игнорирует установленные нами границы.
Довольно трудно связать вместе две реакции, которые, по всей
видимости, не имеют друг с другом ничего общего. Иногда
используются одни и те же группы мышц. Эффект подкрепления
может больше соответствовать этому факту, нежели нашей практике
произвольно называть различные реакции различными единицами
поведения. Другими словами, когда мы подкрепляем финальную
реакцию в последовательности, содержащей множество
предшествующих звеньев, мы можем подкреплять все другие
единицы поведения, также содержащие эти элементы. Наше умение в
обращении с различными инструментами и приспособлениями
«переносится» из одной области подкрепления к другой.
Традиционное объяснение переноса основано на утверждении, что
вторая подкрепляемая реакция подкрепляется лишь в той степени, в
какой эти реакции «содержат идентичные элементы». Это попытка
109
поддержать представление о единицах поведения. Более полезный

способ описания - творить об укреплении элементной по мере их
возникновения. Он ориентирует нас идентифицировать элементы, а не
реакции как единицы поведения. Эго своею рода атом поведения,
который может никогда не обнаруживаться сам но себе, но может
быть существенным ингредиентом или компонентом во всех
возможных комбинациях. Подкрепление реакции увеличивает
вероятность всех реакций, содержащих те же элементы. Речевое
поведение предоставляет особенно наглядные примеры, если мы
желаем лучше приглядеться к этим атомам. Гигантский объем
речевых реакций совершается при помощи одних и тех же мышц.
Таким образом, эти реакции предположительно состоят из довольно
небольшого числа одинаковых элементов. В привычной практике,
рассматривающей речевое поведение как состоящее из отдельных
единиц (слов, например), такое положение вещей обычно ускользает
от понимания. Тщательный анализ показывает, что слово ни в коей
мере не является функциональной единицей. Объединения слов -
идиомы, фразы или запоминающиеся обороты - могут изменяться иод
влиянием одной единственной переменной. Рассматривая это
отношение с другой стороны, мы можем обнаружить четкий
функциональный контроль со стороны «атомов» по меньшей мере
столь малых, как отдельные звуки речи. Для того, ч тобы разобраться с
такими деформированными речевыми реакциями, как снунеризмы и
некоторые оговорки, а также с такими стилистическими
приспособлениями, как аллитерации, созвучия, рифмы и ритмы, мы
должны научи ться выделять столь малые образования.
Мы испытываем нехватку адекватных средств для отслеживания
непрерывности поведения или взаимодействия операндов,
относящихся к общим атомарным единицам. Тем не менее, оперант на
некотором уровне анализа все же может считаться некоторой
единицей, поскольку характеристики, что определяют некоторую
реакцию, доступны для наблюдения. Некоторый набор характеристик
может иметь функциональное единство. И хотя со временем должны
Нарушение, получившее название сл имени философа и богослова Уильяма Арчибальда

Спунера (1844-1930). путавшею буквы и звуки близко находящихся слои. Примеры: «занленак
языкается», «иаюноунажаемыи г.iyбокоуважатый». - Прим, иерее.
110
появиться методы, не связанные с выделением единиц этого уровня,

они не являются необходимыми для т о т , чтобы понимать
основополагающие динамические свойства поведения.
ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНОЕ ПОДКРЕПЛЕНИЕ
Поскольку оперантное подкрепление всегда связано с

необходимостью выбирать, какая величина реакции будет считаться
подходящей, мы можем провести различие между появлением
совершенно новой единицы поведения и мелкими изменениями уже
существующей единицы, повышающими ее эффективность в нужном
нам направлении. В первом случае нас интересует, каким образом это
поведение было приобретено, во втором - как оно развивалось. Это
разница между «знать, как делать что-то» и «делать что-то хорошо».
Последнее относится к области умения.
Контингенции, развивающие умения, представляют собой
дифференциальное подкрепление реакций, обладающих
специальными характеристиками. Оно может быть обеспечено
автоматически физическими требованиями среды. По мере овладения
умением бросать мяч, к примеру, лучшей реакцией будет разжать
пальцы в момент его наивысшей скорости. Такая реакция будет
подкреплена фактом того, что мяч при этом преодолевает
значительное расстояние. Другие реакции, при которых мяч
выпускается из руки до либо после подходящего момента,
подкрепляются в меньшей степени. Обычно мы склонны забывать о
том, насколько это сложный акт, и то, сколько дифференциальнот
подкрепления требуется ребенку для г о т , чтобы воспроизвести
действие в правильной последовательности. В т р а х , ремеслах и
некоторых искусствах совершенно небольшие различия в выполнении
поведения приводят к фомадным различиям. (Последствия гакот
рода обычно представляют собой обусловленные подкрепляющие
стимулы, рассмотренные в главе V. Первичные подкрепители при
этом используются редко. Негативные под крепители, что мы
рассмотрим в главе XI, тоже шрают роль в подобных ситуациях.
Например, последствия, эффективные в овладении позой при ходьбе
или удержании вертикального положения, в основном, представляют
in
собой отсутствие таких неприятностей, как падения, столкновения, а

также неловкие и причиняющие боль позы тела.)
Подкрепление, развивающее умения, должно быть немедленным.
В ином случае, точность дифференцирующего эффекта теряется. Во
многих практических областях умелое поведение поощряется
моментальным сообщением о наличии достижения. На стрельбище,
например, едва заметные отличия в реагировании дифференцированно
подкрепляются попаданием либо промахом. Такие слабые различия
могут быть учтены, только если дифференциальное подкрепление
имеет немедленный характер. Но даже если попадание видно стрелку,
все же оно немного отдалено от момента выстрела. Возможно, этот
разрыв преодолевается путем обусловленного подкрепления от
«чувства выстрела». Благодаря этому стрелок понимает, был ли
выстрел плохим или хорошим, до того, как пуля попадает в цель. Его
собственное поведение порождает стимулирующую обратную связь,
некоторые формы которой соответствуют попаданию, а некоторые -
промаху. Другой вопрос, как стрелять таким образом, чтобы это
создавало «чувство выстрела». При более энергичной активности
обратная связь очевидней. Хороший удар в боулинге подкрепляется
обратной связью от тела игрока. Это не значит, что стрелок
продолжит хорошо стрелять, а игрок в боулинг - удачно запускать
шары, даже если они не будут знать, что происходит с их целью.
Такое знание необходимо для поддержания обусловленной
подкрепляющей силы обратной связи.
Топография поведения меняется вслед за изменением
дифференциальных контингенций. Даже такие простые реакции, как
поддержание вертикальною положения тела при ходьбе, постоянно
подвергаются изменениям со стороны среды. Когда мы идем по
палубе корабля, вышедшего в море, в действие вступает специальный
набор контингенций, обеспечивающих нашу ориентацию в
1равитационном поле. Новое дифференциальное подкрепление
обеспечивает нам способность не терять равновесие даже в сильную
качку. К концу путешествия происходит постепенный возврат к
старым контингенциям. Контингенции подкрепления, заданные
социальной средой, особенно пластичны. Речевое поведение дает
много примеров этому. Для детей, только начавшиеся формироваться
112
речевые реакции уже способны обеспечить нужное поведение

взрослого; некоторые потакающие родители даже поощряют
«сюсюканье» в подростковом и даже взрослом возрасте. Однако, в
конечном счете, речевое поведение является успешным настолько,
насколько способно нужным образом влиять на поведение среднею
слушателя; в этой связи, речевые реакции все больше и больше
соотносятся со стандартами поведения, принятыми в конкретном
сообществе. Также топография речевою поведения может
существенно изменяться при переходе от одною сообщества к
другому.
Некоторые виды дифференциальною подкрепления делают
реакцию более или менее интенсивной или усиленной без
значительною изменения ее топографии. Некоторые природные
конгингенции среды приучают нас прилагать большие усилия при
перемещении объектов, растягивать их сильнее, чтобы разорвать на
части, прыгать, сильнее отталкиваясь от земли, чтобы достичь
определенной высоты, и так далее. Когда мы зовем кою-то издалека
или разговариваем со слабослышащим человеком, наше вербальное
поведение получает подкрепление, только достигнув определенною
уровня громкости. Силовые и другие соревнования также дают
примеры таких дифференциальных контингенций. Когда тяжелый
снаряд улетает за нарисованную отметку, когда горизонтальная
планка преодолевается с помощью ш е ст или прыжка в высоту, когда
мяч отбивается за пределы бейсбольной площадки, что позволяет
побить рекорд или выиграть матч, дифференциальные подкрепления
выполняют свою работу. Они могут до определенной степени
изменить топографию поведения, порождая его «удачные формы»,
однако, основное их действие заключается в изменении силы, с
которой совершается реакция.
Мы используем дифференциальное подкрепление для
формирования и усиления реакций в рамках тою , ч то, как мы увидим
в главе XX, может быть названо целенаправленным контролем. Ею
эффект, впрочем, может быть полностью непреднамеренным. Мать,
жалующаяся на нытье и плач со стороны своею трехлетнею ребенка,
может не осознавать, что виной тому стали ее практики подкрепления.
Если она занята чем-то другим, она, скорее всего, не ответит на
из
призыв или просьбу, произнесенную тихим голосом. Она начинает

откликаться только тогда, когда ребенок повышает свой голос. Э го -
дифференциальное подкрепление. Средняя громкость речевых
проявлений ребенка возрастает. Когда мать приспосабливается к
этому уровню, начинают подкрепляться только еще более громкие
призывы со стороны ребенка. Происходит дальнейшее
дифференцирование в пользу более громких реакций. Голос ребенка
может также варьироваться по своей интонации. То, что мы называем
«нытьем», может быть описано как говорение с небольшой примесью
плача. Такая речь с большей вероятностью вызывает отклик, и
вследствие этого, она подкрепляется. И действительно, то, что мы
называем раздражающим поведением, в целом представляет1 собой
просто поведение, особенно эффективное в побуждении другого
человека к действию. Дифференциальное подкрепление, поступающее
от занятою или нерадивого родителя, есть примерно то же самое, к
чему бы мы прибегли, ставя перед собой задачу обусловить капризное
поведение ребенка.
ПОДДЕРЖАНИЕ ПОВЕДЕНИЯ
Причина, но которой термин «научение» не является

эквивалентным «оперантному обусловливанию», заключается в том,
что он традиционно применяется по отношению к тому, чтобы
научиться, как делать что-то. В обучении «методом проб и ошибок»,
к примеру, организм обучается выбираться из ящика или находить
путь через лабиринт. Легко понять, почему процесс приобретения
такого поведения изучается особенно пристально. Ранние устройства
для исследования процесса научения не раскрывали ею напрямую.
Эффект оперантного подкрепления наиболее заметен, когда приводит
к значительным изменениям в поведении. Это происходит, когда
организм учится реакциям, которые ранее он не выполнял или не мог
выполнять. Однако, более тонкий подход позволяет нам разбирать
случаи, в которых приобретение новою поведения не находится в
фокусе исследовательского внимания.
Оперантное обусловливание продолжает оставаться
эффективным и тогда, когда о приобретении нового умения или хотя
114
бы улучшении старого не может быть и речи. Поведение продолжает

иметь последствия, и эти последствия продолжают иметь значение.
Если последствия не наступают, наступает угасание. Когда мы
изучаем поведение организма во всей сложности его повседневной
жизнедеятельности, мы должны быть постоянно осведомлены об
основных подкреплениях, поддерживающих его поведение. В
действительности мы можем мало интересоваться тем, каким образом
развилось поведение. Нас занимает лишь вероятность его появления в
настоящем, которая может быть определена только при изучении
текущих контингенций подкрепления. Этот аспект подкрепления едва
ли имеет что-то общее с традиционными подходами к научению.
ПРЕРЫВИСТОЕ ПОДКРЕПЛЕНИЕ
В целом, поведение, направленное на непосредственное

физическое окружение, получает постоянное подкрепление. Мы
ориентируемся относительно объектов и приближаемся, дотягиваемся
и овладеваем ими с помощью стабильного репертуара реакций,
имеющих единообразные следствия в силу оптических и
механических свойств природных объектов. Конечно, это
единообразие может быть нарушено. В «комнате смеха» парка
развлечений или комнате, разработанной так, чтобы искажать
представления о пространственных отношениях, наработанные
прежде реакции могут уже не давать нужного эффекта. Коммерческий
успех подобных заведений связан с тем, насколько эти условия
необычны, и этот факт лишь подтверждает постоянство повседневной
реальности.
Тем не менее, значительная часть поведения подкрепляется лишь
время от времени. Определенное последствие может определяться
серией событий, которую бывает трудно выявить. Мы не выигрываем
в карты и кости постоянно, поскольку выигрыш определяется столь
сложным сочетанием событий, что мы характеризуем его как «шанс».
Мы не всегда находим хороший лед или снег для занятий катанием на
коньках или на лыжах. Контингонции, подразумевающие участие
других людей, часто бывают особенно неопределенными. Мы не
всегда получаем хорошую еду в каком-то ресторане, поскольку не
115
всегда можно предсказать, кто ее готовит. Мы не всегда получаем

ответ, когда набираем телефонный номер друга, поскольку его может
не быть дома. Мы не всегда можем достать ручку из кармана,
поскольку не всегда ее туда кладем. Подкрепления, характерные для
промышленности и образования, почти всегда имеют нерегулярный
характер, поскольку в этих условиях не совсем реалистично
рассчитывать на подкрепление каждой производимой реакции.
Как можно было ожидать, поведение, получающее нерегулярное
подкрепление, демонстрирует среднюю вероятность появления, но
лабораторные исследования разных последовательностей
подкрепления выявили несколько необычных особенностей. В целом
такое поведение чрезвычайно стабильно и демонстрирует
значительную устойчивость к угасанию. Мы уже упоминали об
эксперименте, в котором кривая угасания включала в себя 10000
отдельных реакций, - голубь подвергался подкреплению по
специальной программе. В результате обычного стабильного
подкрепления ничего подобного не возникало. Поскольку эта техника
позволяет «получить от организма больше реакций» при заданном
количестве подкреплений, она получила широкое распространение.
Заработная плата, а также выплаты в шровых автоматах и при
заключении ставок выстраиваются в соответствии с особыми
режимами, которые позволяют увеличить отдачу на единицу
подкрепления. Одобрение, восхищение и прочие эмоциональные
вознаграждения обычно нерегулярны не столько потому, что человек,
предоставляющий такую нападу, может в разное время вести себя по-
разному, сколько потому, что он может обнаружить - такой
неравномерный режим гарантирует более стабильную, постоянную и
весомую отдачу.
Довольно важно проводить различие между режимами,
задаваемыми какой-либо системой вне организма, и режимами,
определяемыми собственно поведением. Примером первого может
быть режим подкрепления, определяемый часовым механизмом,
когда мы даем голубю пищу каждые пять минут безотносительно к
тому, что он делает. Примером второго может быть такой режим, при
котором подкрепление происходит после эмитирования
определенного числа реакций, - как если бы мы возна!раждали
иб
каждую пятидесятую реакцию голубя. Эти случаи похожи тем, что

подкрепление является нерегулярным и там, и там, но тонкие
различия в контингенциях ведут к весьма различным результатам,
часто имеющим большое практическое значение.
Интервальное подкрепление. Если мы подкрепляем поведение,
опираясь на регулярные интервалы, организм наподобие крысы или
голубя приспособится и будет демонстрировать определенное
количество реакций, зависящих от частоты подкрепления. Если мы
подкрепляем поведение каждую минуту, животное реагирует быстро,
если каждые пять минут - гораздо медленней. Схожий эффект
относительно вероятности реакции наблюдается и в человеческом
поведении. Как часто мы будем набирать определенный номер
телефона, зависит, при прочих равных, от того, насколько часто мы
получаем ответ. Если два предприятия предоставляют одинаковые
услуги, мы, скорее всего, будем звонить туда, где быстрее получим
ответ. Мы менее расположены видеться с друзьями и знакомыми, с
которыми лишь время от времени хорошо проводим время, и менее
расположены писать редко отвечающему человеку.
Экспериментальные данные достаточно точно демонстрируют, что в
целом организм производит некоторое число реакций в ответ на
каждую реакцию, получившую подкрепление. Впрочем, мы увидим,
что результаты режимов подкрепления не всегда можно свести к
простому уравнению между «входом» и «выходом».
Поскольку поведение, формирующееся в результате
интервального подкрепления, особенно стабильно, будет полезным
обратить внимание на дополнительные условия и переменные. Размер
или величина подкрепления влияют на частоту - появляется больше
реакций на большее подкрепление. Различные типы подкрепляющих
стимулов также влияют на частоту, и это может быть использовано
для составления рейтинга подкрепляющих стимулов согласно их
эффективности. Частота также варьирует в зависимости от
немедленности вознафаждения: небольшая задержка между реакцией
и получением подкрепления означает в последующем меньшую
частоту реакции. Другие переменные, что были изучены при
интервальном подкреплении, мы еще обсудим в других главах. К ним
117
относятся степень депривации и наличие либо отсутствие некоторых

эмоциональных условий.
Оптимальные режимы подкрепления часто имеют большое
практическое значение. Они часто обсуждаются в связи с другими
переменными, имеющими влияние на частоту. Подкрепление
человека пятьюдесятью долларами может выть не таким
эффективным, как десятиразовое подкрепление его пятью долларами
за тот же период времени. Это особенно касается представителей
примитивных народов, в обществе которых еще не возникли условные
подкрепляющие стимулы, служащие мостом между реакцией и ее
конечным отдаленным результатом. Также существуют тонкие связи
между режимами подкрепления и уровнями мотивации,
оперативностью подкрепления и так далее.
Если поведение продолжает подкрепляться через фиксированные
интервалы времени, возникает другой процесс. Поскольку сразу после
одного подкрепления не следует другого, со временем поведение
изменяется (эта перемена будет подробно описана в главе УП):
частота реатирования с танови тся низкой в течение короткого времени
после каждого подкрепления. Частота возрастает опять, когда
проходит интервал времени, который организм, по-видимому, не
может отличить от интервала, по прошествии которого он обычно
получает подкрепление. Эти изменения частоты реакций не
характерны для поведения работника на производстве, получающего
заработную плату (что можно было бы назвать примером режима
подкрепления с фиксированным интервалом). Эго несоответствие
объясняется тем, что уровень работы поддерживает уже другая
система подкрепления, ее мы рассмотрим в главе XV. Урезание
зарплаты по причине отсутствия на рабочем месте обеспечивает его
ежедневное присутствие - посредством введения карт, предъявляемых
при входе и содержащих отметку о времени прихода на работу, что
выступают в качестве условного подкрепителя. Аверсивное
подкрепление (глава XI), обеспечиваемое контролером или
начальником, служит важным дополнением к зарплате,
выплачиваемой через фиксированные интервалы времени.
Низкая вероятность реакции сразу после подкрепления
устраняется так называемым подкреплением с вариативным
118
интервалом. Например, вместо подкрепления реакции один раз в пять

минут мы подкрепляем ее в среднем раз в пять минут, при этом
промежуточный интервал может быть как коротким - несколько
секунд, так и длинным - скажем, минут десять. Иногда подкрепление
происходит сразу после предыдущего подкрепления, и поэтому
организм продолжает реагировать и в этот период. Его
производительность в этом режиме крайне стабильна и постоянна.
Голуби, подкрепляемые едой с вариативным интервалом, в среднем
составляющим пять минут, демонстрировали реакции на протяжении
пятнадцати часов с частотой два или три раза в секунду, не допуская
пауз больше, чем пятнадцать-двадцать секунд, на всем протяжении
наблюдения. Обычно подавить такую реакцию потом бывает сложно.
Многие разновидности социального и личного подкрепления
построены, но своей сути, на вариативно-интервальной основе, в
результате ч е т порой возникает необычайно устойчивое поведение.
Пропорциональное подкрепление. Совершенно иные
результаты получаются при использовании другого режима
подкрепления, определяемого собственным поведением организма, -
когда мы, например, подкрепляем каждую пятидесятую реакцию. Это
подкрепление с «фиксированным соотношением» - количественным
отношением подкрепленных реакций к неподкрепленным. Такой
режим подкрепления обычен в образовании, когда ученик
подкрепляется за завершение проекта, статьи или некоторого иного
объема работы. Он существенен и при оплате профессионального
труда или при назначении комиссии за совершенные продажи. В
производстве такой режим именуют сдельной оплатой труда. Такая
система оплаты естественно пользуется популярностью у
работодателей, поскольку стоимость работы, необходимой для
достижения планируемого результата, можно вычислить заранее.
Подкрепление с фиксированным соотношением обеспечивает
очень высокую частоту реакций, если само соотношение не является
слишком высоким. Это следует непосредственно из связи между
«входом и выходом», то есть количеством произведенных реакций и
величиной полученного подкрепления. Любое небольшое увеличение
частоты реагирования увеличивает частоту подкрепления, в
результате чего частота и далее возрастает. При прочих равных, это
119
вызывает увеличение частоты до максимально высоких значений.

Ограничивающим фактором, проявляющимся в сфере
промышленного производства, является обычное истощение. Такая
частота реагирования и долгие часы работы, продуцируемые в этом
режиме, несут угрозу для здоровья. В этом кроется основная причина,
по ко торой профсоюзы активно противостоят такой системе оплаты.
Другое возражение против этого режима состоит в том, что
существует вероятность, что, по мере увеличения частоты,
возна1раждающий агент будет переходить к большему соотношению.
В лаборатории, когда мы сначала подкрепляем каждую десятую
реакцию, а потом - каждую пятидесятую, мы вскоре можем посчитать
возможным подкреплять лишь каждую сотую, хоть мы и не могли
опираться на это соотношение изначально. На производстве работник,
чья продуктивность увеличилась под влиянием сдельной оплаты,
может получить столь большое вознафаждение за одну неделю, что
работодатель посчитает оправданным увеличить объем работы,
необходимой для получения такого вознафаждения.
Что касается пропорционального подкрепления, величина
которою может долгое время оставаться неизменной, поведение, как
и в случае подкрепления с фиксированным интервалом, со временем
начинает показывать очень низкую вероятность проявления сразу
после подкрепления. Такой эффект отмечается для случаев высокою
фиксированного отношения между числом реакций и частотой
подкрепления, когда организм должен «пройти большой путь» до
следующего подкрепления. Везде, где используется сдельный режим,
- на производстве, в образовании, продажах или сфере услуг -
особенно часто наблюдается падение мотивации или интереса сразу
после того, как завершается выполнение определенного объема
работы. По мере появления первых следующих реакций, ситуация
улучшается с каждой новой реакцией и чем больше организм
производит реакций, тем большим становится шанс на получение
подкрепления. Результатом этого становится фадиент ускорения, и
организм начинает реагировать все более и более быстро. Положение
дел, в конце концов образующееся при высокой фиксированной
пропорции между реакциями и подкреплением, в целом не
соответствует идеально эффективному типу реагирования. Оно
120
характеризуется относительно плохим использованием времени, а

высокая частота реагирования может быть очень изнуряющей.
Лабораторное изучение пропорционального подкрепления
показывает, что для конкретного организма и конкретного
подкрепления существует некоторое ограничивающее соотношение,
после которого поведение не может долго поддерживаться. В случаях
превышения этого коэффициента возникает чрезвычайно сильное
угасание, фаничащее с абулией (глава V). Между отдельными
подкреплениями возникают длительные периоды отсутствия
активности. Это не физическая усталость, в чем мы можем легко
убедиться, изменив режим подкрепления. Такое состояние часто
именуется «психической» усталостью, однако, такое обозначение
ничего не добавляет к знанию того факта, что при превышении
определенной пропорции в подкреплении организм просто
прекращает производить поведение. Что в лабораторных условиях,
что в повседневной жизни, первые признаки перенапряжения при
слишком высоком соотношении могут быть обнаружены при
возникновении перерывов. До того, как голубь полностью замирает,
переходя в состояние полной «абулии», он часто прибегает к большим
перерывам после получения подкрепления. Точно так же, ученику,
который еда! срочную работу, возможно, с гигантскими усилиями в
конце фадиента возрастания скорости, бывает трудно приступить к
новой работе.
Истощение в пропорциональном режиме подкрепления возникает
в силу отсутствия механизма саморегуляции. С другой стороны, при
подкреплении с постоянным интервалом любые предпосылки к
угасанию устраняются тем фактом, что при падении частоты,
следующее вознафаждение может быть получено и при меньшем
количестве реакций. Режим с вариативным интервалом также
содержит меру защиты: организм стабилизирует свое поведение на
определенной частоте вне зависимости от продолжительности
интервала.
Мы можем избавиться от паузы после подкрепления при режиме
с фиксированным соотношением через принятие практически того же
самого подхода, что и при режиме с вариативным интервалом: мы
просто в широких пределах варьируем пропорцию подкрепления
121
вокруг какой-то средней величины. При этом могут подкрепляться и

последующие реакции, а многие согни других реакций могут
оставаться без подкрепления. Вероятность подкрепления каждой
отдельной реакции остается фактически постоянной, и организм к
этому приспосабливается, устанавливая постоянную частоту
реагирования. Такое подкрепление с «вариативным соотношением»
является намного более эффективным, чем режим с фиксированным
соотношением при том же среднем количестве реакций. Голубь может
реагировать со скоростью пять раз в секунду и поддерживать такую
частоту много часов.
Действенность такого режима подкрепления для формирования
высокой частоты давно известна владельцам иторных заведений.
Игровые автоматы, столы для шры в рулетку и кости, лошадиные
бега и так далее вознафаждают в соответствии с режимом
подкрепления с вариативным соотношением. Каждый вид игры имеет
свои вспомогательные подкрепления, но существенным моментом
остается режим подкрепления. Победа зависит от ставок, и через
какое-то количество проб одна из них может выиграть, однако,
точный объем выифыша предсказать невозможно. Пропорция
выигрыша определяется при помощи одной или нескольких
«случайных» систем. Поведение патологического игрока служит
примером получающегося результата. Как и голубь с его пятью
реакциями в секунду на протяжении множества часов, он становится
жертвой непредсказуемых контингенций подкрепления. Размер
долгосрочного общего выифыша или потерь при таком режиме
значения практически не имеет.
Комбинированный режи\1. Пропорциональный и интервальный
режимы подкрепления довольно легко возможно объединить в
лабораторном эксперименте таким образом, что подкрепление будет
определяться и прошествием времени, и количеством реакций,
оставшихся без подкрепления. В этом случае, если организм отвечает
быстро, он успевает прореагировать много раз до того, как получает
подкрепление, но если он реагирует медленно, то до момент
подкрепления происходит только несколько реакций. Такой режим
напоминает либо интервальное, либо пропорциональное
подкрепление, в зависимости от величин, выбранных для
122
комбинирования, но существуют свидетельства существования

промежуточной зоны, при которой ни один режим не превалирует, а
поведение является нестабильным. Хотя комбинированный режим и
производит впечатление произвольного, он встречается во множестве
социальных ситуаций, когда, как мы увидим в главе XIX,
подкрепляющий атонт может находиться под влиянием уровня
подкрепляемого поведения.
Мы можем подкреплять организм только тогда, когда реакции
производятся с определенной частотой. Если мы даем подкрепление
только тогда, когда, скажем, четыре предшествующих реакции
произошли менее чем за две секунды, мы обусловливаем очень
большую частоту. Такое поведение устойчиво и тогда, когда
подкрепление следует через меняющиеся интервалы с достаточно
большим средним значением интервала. Частота в этом случае даже
превышает значения, достигаемые при режиме подкрепления с
вариативным соотношением при той же общей частоте подкрепления.
Подкрепление низкой частоты реагирования через неравные
интервалы производит противоположный эффект, порождая
поведение с устойчиво низкой частотой производимых реакций. Эти
исследования вскрыли множество фактов, слишком частных в рамках
нашего обсуждения, которые объясняют, почему разные режимы
подкрепления действуют так, как они действуют. Эффект каждого
режима зависит от контингенций, определяющих подкрепление в
определенный момент действия режима. Другими словами, ткие
режимы представляют собой весьма неточные способы подкрепления
частоты реагирования. Комбинированные режимы представляют
собой наиболее удобные способы подкрепления, что может объяснять
их широкую распространенность в практическом кон троле поведения.
Однако при надлежащей организации вполне возможно
усовершенствовать практики во всех этих областях. Так, и шральные
автоматы могут быть «усовершенствованы» - с точки зрения их
владельцев - путем внедрения решений, вознафаждающих на основе
вариативного соотношения, но только тогда, когда частота игры
является очень высокой. Такое устройство явно будет сложнее
однорукого бандита или колеса рулетки, но оно, без сомнения, будет
значительно более эффективным в том, что касается побуждения к
123
игре. Режимы подкрепления в производстве, продажах и сфере услуг,

а также использование бонусов, премий и так далее могут быть
улучшены с точки зрения поддержания максимальной
производительности.
Нужно ли разрешать такие усовершенствования - тема, которую
следует обсудить в другой раз. Режим подкрепления повышает не
только продуктивность, но и интерес, состояние духа и уровень
счастья работника. Любое решение, касающееся выбора режима,
усложняется этим фактом. В любом случае, мы можем предпринять
разумные меры в этой области только в том случае, если нам будет
доступна ясная и четкая информация относительно природы и
эффектов механизмов, ответственных за поддержание поведения на
должном уровне. Мы можем извлечь очень многое из внимательного
изучения результатов экспериментального анализа.
124
Глава VII. Дискриминация операнта
ГЛАВА VII
ДИСКРИМИНАЦИЯ ОПЕРАНТА
ДИСКРИМИНАТИВНЫЕ СТИМУЛЫ
Оперантное обусловливание может быть описано без упоминания

стимулов, предшествующих появлению операнта. При подкреплении
вытягивания шеи у голубя просто необходимо дождаться появления
соответствующей реакции; мы не вызываем ее. Когда ребенок
помещает часть своей руки себе в рог, это движение может быть
подкреплено контактом руки и рта, но мы не можем обнаружить
стимул, вызывающий его и действующий каждый раз, когда это
действие происходит. Стимулы постоянно воздействуют на организм,
однако их функциональное отношение к оперантному поведению не
является таким, как при рефлексе. Коротко творя, оперантное
поведение скорее эмитируется, чем вызывается. Это важно и для
того, чтобы представление о вероятности реакции имело смысл.
Тем не менее, большая часть оперантного поведения приобретает
важные связи с условиями окружающего мира. Мы можем показать,
как это происходит в нашем эксперименте с голубем, подкрепляя
вытягивание шеи только тогда, когда включен свет, и позволяя этой
реакции угаснуть в иное время. В итоге вытягивание будет
происходить только тогда, когда свет включен. Мы можем усмотреть
здесь связь типа стимул-реакция, которую можно приблизительно
сопоставить с условным или безусловным рефлексом: за появлением
света будет быстро следовать поднимание головы. Однако эта связь
принципиально другого рода. Она имеет иную историю и
характеризуется иными текущими свойствами. Мы описываем
существующую контингенцию, указывая, что стимул (свет) есть
условие, при котором реакция (вытягивание шеи) сопровождается
последующим подкреплением (посредством предоставления еды). Мы
125
должны конкретизировать содержание каждого из этих 'грех

терминов. Эффект, оказываемый на поведение голубя, заключается в
том, что в итоге подкрепляемая реакция с большей вероятностью
возникает при включенном свете. Процесс, в результате которого
воспроизводится подобное положение вещей, называется
дискриминацией. Его важность в теоретическом анализе, как и
практическом контроле поведения, очевидна: при установленной
дискриминации мы можем мгновенно изменить вероятность реакции,
просто предъявляя либо устраняя дискриминативный стимул.
Оперантное поведение практически всегда подвержено этой
разновидности стимульного контроля, поскольку только небольшое
количество реакций подкрепляется самим организмом, полностью
безотносительно ко внешним условиям. Подкрепление, достигнутое
путем приспособления к условиям конкретной среды, почти всегда
подразумевает особый физический контакт, который мы и называем
стимуляцией. Контроль со стороны условий среды определенно имеет
биологическое значение. Если бы поведение с равной вероятностью
происходило бы при любых условиях, оно было бы хаотичным. Тог
факт, ч то реакция происходит тогда, когда может бы ть подкреплена,
становится явным преимуществом.
Трехчленные контингенции, производящие дискриминативные
оиеранты, встречаются повсеместно. Визуальная стимуляция от
объекта позволяет нам приспосабливаться к физическим условиям
передвижения в пространстве, прибегая к реакциям ходьбы,
дотягивания и так далее, получая в обмен тактильные подкрепления.
Визуальное иоле предоставляет нам возможность для эффективных
манипуляций. Контингенции, ответственные за такое поведение,
порождаются отношением между визуальной и тактильной
стимуляцией, характеризующей физические объекты. Другие
отношения между свойствами объектов порождают другие
контингенции, приводящие к схожим изменениям в поведении.
Например, во фруктовом саду, в котором красные яблоки сладки, а все
другие скорее кислы, поведение собирания и поедания яблок попадает
в зависимость от степени красноты, присутствующей в составе
стимула.
126
Социальная среда содержит большое количество таких

контингенций. Улыбка сигнализирует о готовности к социальному
сближению, при ее наличии оно, скорее всего, получит поддержку.
Нахмуренные брови есть событие, при котором точно такая же
попытка к сближению, вероятно, одобрения не получит. Насколько
это может считаться верным, социальное сближение в какой-то
степени попадает в зависимость от выражения лица того, в отношении
кою оно планируется. Мы используем этот факт, улыбаясь или
хмурясь, частично контролируя тем самым поведение того, кто
пытается сблизиться с нами. Звонок телефона дает вероятность того,
что снятие трубки будет сопровождаться тем, что мы услышим голос.
Маленький ребенок может снять трубку и начать говорить в любое
время, но со временем он будет делать это только после звонка.
Вербальный стимул «Идите к столу!» - это событие, после которого
можно подойти к столу и сесть на стул, получив при этом
подкрепление в виде обеда. Этот стимул стал эффективно повышать
вероятность такого поведения, потому и используется говорящим.
Колокольчики, свистки и гудки - это другие примеры событий, в
рамках которых определенные действия приводят к определенным
результатам.
Вербальное поведение также соответствует модели трехчленных
контиш'енций и дает множество ярких тому примеров. Мы учимся
именовать объекты через приобретение огромного репертуара
реакций, каждая из которых соответствует особому случаю. Наличие
кресла создает возможность вознаградить речевую реакцию,
заключающуюся в произнесении слова «кресло», наличие кота
вознаградить слово «кот», и гак далее. Когда мы читаем вслух, мы
отвечаем на серию визуальных стимулов серией соответствующих
голосовых реакций. Трехчленные контингенции очевидны и при
обучении ребенка чтению - определенная реакция подкрепляется
сигналами «хорошо» или «плохо», в соответствии с наличием либо
отсутствием соответствующего визуальною стимула.
Множество речевых реакций находятся под контролем
вербальных дискриминативных стимулов. При запоминании таблицы
умножения, к примеру, стимул «9x9» становится событием, при
котором реакция «81» соответствующим образом вознаграждается,
127
либо инструктором, либо фактом успешного проведения

необходимых расчетов. Исторические «факты», как и множество
других типов информации, также укладываются в эту формулу. В
процессе сдачи экзамена, ученик выдает, насколько это является
частью его репертуара, поведение, которое подкрепляется в
зависимости от специального события, определенного заданным
экзаменационным вопросом.
Мы используем оперантную дискриминацию двумя способами. В
первом случае, стимулы, которые уже приобрели дискриминативную
силу, подвергаются манипуляциям с целью изменить вероятность тех
или иных реакций. Мы делаем это открыто и практически
непрерывно, когда мы управляем строительными работами,
присматриваем за детьми, издаем приказы и так далее. Мы делаем это
более тонко, когда прибегаем к использованию стимулов, чья
эффекгивность не является специально установленной для таких
случаев. Путем расстановки товаров на полках магазина, поведение
покупателя контролируется благодаря существованию
дискриминативных операндов. Покупка определенных товаров, как
мы можем понимать, во многом детерминирована теми условиями,
что обычно приводят покупателя в магазин. Будет ошибкой
выставлять эти товары в начале магазина, так как покупатель просто
купит их и уйдет. Вместо этого там выставлены товары, которые
можно приобрести более «под влиянием момента», чем под давлением
нужды, побудившей покупателя к приходу в магазин. Выставление
такого товара служит «напоминанием» с целью создать событие,
оптимальное для того, чтобы повысить вероятность слабого
поведения.
Во втором случае, мы можем установить дискриминацию для
уверенности в том, что, возникнув, будущая стимуляция обеспечит
нужный эффект. Образование в значительной степени занимается
формированием такою дискриминативного репертуара, как мы
увидим в главе XXVI. Здесь организуются контингенции, которые
позволяют создать поведение, при котором ребенок будет смотреть по
сторонам, переходя дорогу, скажет «спасибо», когда это будет
уместно, даст правильный ответ на вопрос об исторических событиях,
128
будет правильно управлять машинами, покупать книги, посещать

концерты, спортивные мероприятия, кинопремьеры и гак далее.
ПРОИЗВОЛЬНОЕ И НЕПРОИЗВОЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
Отношение между дискриминативным оперантом и

контролирующим его стимулом далеко от отношения между
следствием и причиной. Стимул и реакция проходят в том же порядке,
что и при рефлексе, но это не служит основой для их включения в
единую формулу наподобие «стимул-реакция». Дискриминативный
стимул не вызывает реакцию, он лишь изменяет вероятность ее
появления. Эта связь является очень гибкой и плавно 1радуированной.
Реакция следует за стимулом более свободно, она может быть
интенсивной или слабой вне зависимости от силы стимула. Эго
различие проистекает из классического подразделения поведения на
произвольное и непроизвольное.
В ранней истории изучения рефлекса была предпринята попытка
отделить рефлекс от всего остального поведения организма. Часто
утверждалось, что различие состоит во врожденности рефлекса, но
открытие условных рефлексов сделало это предположение
устаревшим. Также говорилось, что рефлексы выделяются тем, что
происходят бессознательно. Это значило не го, что человек не может
отдавать отчет о своем рефлекторном поведении, а го, что поведение
совершается независимо от того, может или не может он это сделать.
Рефлекторное действие может произойти, когда человек спит или
находится в другом «бессознательном» состоянии. Как мы увидим в
главе XVII, это тоже более не считается истинным различием:
поведение, точно не являющееся рефлекторным, может
осуществляться и в таких условиях. Третье классическое различение
содержало утверждение, что рефлексы не только врожденны и
бессознательны, но еще и «непроизвольны». Они не являются
результатом «воления». Свидетельством этому считалось не столько
то, что рефлексы нельзя осуществить по желанию, но скорее то, что
рефлексы нельзя желанием подавить. Некоторая часть организма не
может быть, так сказать, «преодолена». Мы не можем удержаться от
моргания, когда что-то придвигается вплотную к глазам. Мы не
129
можем избежать вздрагивания от звуков выстрела или

слюноотделения при поедании лимона или (посредством условного
рефлекса) при взгляде на лимон. Перед открытием рефлексов такое
поведение объяснялось, в соответствии с теорией о внутренних
сущностях, воздействием специфических сил. Оно приписывалось
бунту внутренних «Я» или враждебным духам, захватившим тело.
Непроизвольное чихание, к примеру, могло быть признаком
присутствия Дьявола. (Мы все еще предпринимаем меры
предосторожности, говоря «Благословит тебя Госнодь», когда кто-то
чихает.) С появлением представления о рефлексе тема одержимости
стала менее актуальной.
В настоящем анализе мы не можем провести различие между
произвольным и непроизвольным поведением путем рассмотрения
того, кому принадлежит контроль. Не имеет значения, что является
источником поведения, сознательный индивид или злой дух, - если
мы не признаем существование каких-либо внутренних сущностей.
Также мы не можем провести это различие на основе контроля или
его отсутствия, поскольку мы не считаем поведение свободным. Если
у нас нет причин говорить о различии между способностью сделать
что-то и соответствующим поведенческим актом, такие выражения,
как «быть неспособным сделать что-то» или «быть неспособным
удержаться от того, чтобы сделать что-то», должны быть
интерпретированы в ином ключе. Когда все необходимые переменные
присутствуют, организм может эмитировать реакцию либо нет. Если
этого не происходит, значит, организм не может. Если же может, то
реакция происходит. Спрашивать, может ли кто-то сделать сальто,
значит спрашивать только, существуют ли такие условия, при
которых он это сделает. Человек, который может избежать
вздрагивания при звуке выстрела, это человек, который, при
определенных условиях, не вздрогнет. Человек, который может
оставаться неподвижным, пока стоматолог лечит ему зубы, - это то,
кто останется неподвижным при соблюдении ряда условий.
Разница между произвольным и непроизвольным контролем
кроется в типе контроля. Она относится к разнице между
вызывающим и дискриминати вным стимулом. Вызывающий
поведение стимул проявляется как более принуждающий. Его
130
причинная связь с поведением относительно проста и легко

отслеживается. Это может объяснять, почему он был обнаружен
раньше. Дискриминативный стимул, напротив, разделяет контроль
над поведением со множеством других переменных, и неизбежность
его эффекта не может быть столь легко выявлена и
продемонстрирована. Но когда все имеющие значение переменные
учтены, становится нетрудно гарантировать результат в виде
появления дискриминативнот операнта столь же обязательного, как и
появление реакции при рефлексе. Если особенности происходящего и
количественные свойства получившегося отношения соответствуют
гаком)/ различению, мы можем сказать, что произвольное поведение
это оперант, а непроизвольное - рефлекс.
Вполне естественно, что «воля» как внутреннее объяснение
поведения держится дольше в исследованиях оперантного поведения,
применительно к которому контроль со стороны внешней среды
предстает явлением более тонким и непрямым. Например, что
касается гой операции, которую мы зовем подкреплением, сила
актуального поведения определяется предыдущими событиями в
истории индивида - событиями, не наблюдаемыми в гот момент,
когда они налагают свой эффект. Депривация относится к числу
базовых переменных, но она имест свою ис терию, о которой мы
можем ничеш не знать. Когда дискриминативный стимул оказывает
влияние на вероятность реакции, мы видим, что существующие
условия имеют значение, но мы не можем гарантировать
возникновение реакции без адекватной информации об истории
подкреплений и депривации.
Представим себе, к примеру, голоднот гостя, слышащего, как
хозяин шворит: «Не желаете ли пообедать?». (Мы исходим из готе,
что гость прошел через тщательное обусловливание, обеспечивающее
поведение, которое мы зовем «говорением по-английски».) Как
результат условного научения, этот вербальный стимул ведет к
«непроизвольному» выделению слюны и других пищеварительных
соков, а также, возможно, и к сокращению гладкой мускулатуры в
стенках желудка и кишечника. Он может побудить гостя подойти и
присесть к стелу, но это поведение определенно иноте рода. Оно
кажется предопределенным менее жестко, и мы менее уверенно
131
предсказываем его появление. И рефлекс слюноотделения, и

оперантное поведение происходят из-за того, что подкрепляются
едой, но история их принадлежит прошлому, большая часть ее -
весьма отдален ному. В отсутствие некоторого состояния депривации
этих проявлений может и не быть; вместо этого гость может заявить:
«Спасибо, я не голоден». Но даже если история подкреплений и
депривации является благоприятной, оперантное поведение может
быть заменено другим поведением, вовлекающим тот же самый
мышечный аппарат. Например, если наш гость обижен на то, что
приготовление еды заняло неоправданно долгое время, он может
отомстить, вызвав дополнительную задержку — возможно,
отпросившись помыть руки и отсутствуя долгое время. Такое
поведение было приобретено, поскольку подкреплялось вредом,
который наносится другим людям - потому что гость «научился
доставать людей». Перед тем, как мы сможем предсказать его
появление за столом столь же уверенно, как выделение у него слюны,
мы должны иметь информацию обо всех релевантных переменных
не только тех, что увеличивают вероятность реакции, но и тех, что
увеличивают вероятность альтернативных реакций. Поскольку мы
обычно не можем похвастаться наличием такой информации, проще
предположить, что поведение гостя определяется ето волей, - что он
придет, если захочет и пожелает это сделать. Но это предположение
не несет ни практической, ни теоретической ценности, так как мы все
еще вынуждены угадывать, что это будет за «волевое» поведение.
Внутреннее объяснение не позволяет нам получить облегченный
доступ к тому, что мы хотим знать. Если имеет значение множество
разных переменных - значит, мы должны изучить всё это множество.
Различие между произвольным и непроизвольным поведением,
или оперантным и рефлекторным поведением, очень сильно похоже
на иное существующее деление. Как мы помним, рефлексы тесно
связаны с внутренней экономикой организма, в которой ведущую
роль играют железы и гладкая мускулатура. Рефлексы,
задействующие скелетную мускулатуру, главным образом касаются
поддержания положения тела и других реакций по отношению к
наиболее постоянным свойствам окружающею мира. Это
единственная область, в которой четко определенные реакции
132
достаточно эффективны для того, чтобы приобретаться как часть

генетического оснащения организма. Оперантное поведение, с другой
стороны, относится по большей мере к той частя внешних условий, в
которой предпосылки для успешных действий весьма переменчивы и
генетическое либо «инстинктивное» приспособление к которым
намного менее вероятно, если вообще возможно.
Рефлекторное поведение расширяет свои границы за счет
респондентного обусловливания и очевидным образом не может быть
обусловлено так же, как оперантное поведение. Железы и гладкая
мускулатура не производят такие же последствия, какими может быть
обеспечено оперантное обусловливание, и когда мы организуем такие
последствия экспериментально, оперантное обусловливание не
происходит. Мы можем подкреплять человека едой всегда, когда он
краснеет, но мы не можем научить его краснеть «произвольно».
Покраснение, как и побледнение, или выделение слез, слюны, пота и
так далее, не может быть прямо поставлено под контроль оперантного
подкрепления. Если для достижения этого результата в будущем
может быть разработана какая-то техника, станет возможным обучить
ребенка контролировать свои эмоции так же легко, как, скажем,
положение рук.
Результат, напоминающий волевой контроль над железами и
гладкими мышцами, может быть достигнут, когда оперантное
поведение создает подходящие для этого стимулы. Если невозможно
контролировать частоту пульса путем оперантного обусловливания
напрямую, особое поведение например, упражнение, требующее
большою физического напряжения, - может стать условием, при
котором пульс учащается. Если мы подкрепляем определенную
экстремальную частоту пульса, мы можем на самом деле, хоть и не
специально, подкреплят ь другой от ветственный за нее оперант. Такой
эффект может служить объяснением примеров, которые кажутся
исключением из правил. Сообщалось о случаях, в которых человек
«усилием воли» мог поднимать волосы на своих руках. Другие люди
могли замедлять свой пульс по команде. Но существуют серьезные
доказательства тому, что в каждом гаком случае присутствует некое
промежуточное звено, и что реакция желез или гладкой мускулатуры
133
сама но себе оперантом не является. Случаи, в которых оперант и

рефлекс сочетаются таким образом, будут описаны в главе XV.
Не так легко решить, можем ли мы обусловить строго
рефлекторные реакции, происходящие в полосатой мускулатуре,
путем оперантного подкрепления. Трудность состоит в том, что может
возникнуть оперантная реакция, чрезвычайно близкая к рефлексу, но
им не являющаяся. Кое-кто может, к примеру, чихать не только из-за
перца, но и из-за особых социальных последствий - «Он делает это
только для того, чтобы разозлить, потому что знает, как это
раздражает» . Трудно сказать, насколько такое более или менее
искусно воспроизведенное чихание реально соответствует
настоящему во всех подробностях, но, скорее в е е т , не полностью. В
любом случае, контролирующие переменные здесь отличаются
настолько, что это позволяет нам сделать вывод о существовании
различия. Маленький мальчик, чихающий для того, чтобы
спровоцировать реакцию раздражения, разоблачается путем
помещения его в условия, обеспечивающие появление другого,
альтернативного операнта. Если мы предлагаем ему леденец и
чихание прекращается, мы можем практически быть уверенными в
том, что это не рефлекс. Мы не обязаны признавать, что чихание в
этом случае было произвольным, «потому что он может остановиться,
когда захочет». Более приемлемая интерпретация гласит: «он
прекратил чихание, когда были введены переменные, побуждающие
его к альтернативному поведению».
Различие между произвольным и непроизвольным поведением
также осложнено фактом пересечения двух мышечных систем.
Сфинктеры выделительной системы и мышцы века участвуют в
нескольких хорошо известных рефлексах. У маленького ребенка
поведение порой полностью контролируется рефлексами, но
приобротаем ое позже оперантное поведение может стать достаточно13
13 С.юна из колыбельной Герцишии из произведения Л.С. Кэррола «Алиса н Стране чудес». В

поэтическом переводе Д. Орловской, О. Седаковой, К. Чуковского (перевод прозаического текста
сделан II. Демуровой) куплет звучит гак:
Лупите своего сынка
За то, ч ю он чихает
Он дразнит вас наверняка,
Нарочно раздражает! - Прим, перев.
134
сильным для того, чтобы противостоять некоторым рефлексам.

Обычно, дыхание является рефлексом, но мы «произвольно»
приостанавливаем его при наличии специальных условий оперантного
подкрепления - например, необходимости победить в споре либо
избежать аверсивной стимуляции при попадании воды в нос при
нырянии. Насколько долго мы можем сдерживать дыхание, зависит от
силы дыхательного рефлекса, становящейся все больше по мере
накопления в крови двуокиси углерода. В конечном итоге, наступает
момент, когда мы больше не в силах «побороть искушение».
Различение произвольного и непроизвольного поведения влияет
на наше понимание личной ответственности. Мы не считаем людей
ответственными за их рефлексы - например, за кашель в церкви. Мы
считаем их ответственными за их оперантное поведение - например,
за шепот в той же церкви или дальнейшее пребывание в церкви во
время приступа кашля. Но при этом могут присутствовать
переменные, ответственные за появление ш епот, и переменные,
ответственные за кашель, и они могут быть одинаково неумолимы.
Когда мы понимаем это, мы склонны полностью отказаться от идеи
ответственности, а вместе с ней и от доктрины свободной воли как
внутренней причинной сущности. Это может коренным образом
изменить наши практики. Представление о персональной
ответственности связано с рядом техник контроля, порождающих
«чувство ответственности» либо указующих на «ответственность
перед обществом». Эти техники слабо приспособлены к своей цели.
Те, кто страдают от обстоятельств их применения, первыми заявляют
о вынужденности своего поведения. Например, алкоголик утверждает,
что не может противостоя ть выпивке, а «жертва плохого характера» -
что не может удержаться от того, чтобы не пнуть кошку или не
«выразить свои мысли прямо, как есть». У нас есть все причины
согласиться. Но мы можем усовершенствовать наше понимание
человеческого поведения и значительно повысить наш контроль
путем разработки альтернативных практик, учитывающих важность
подкрепления и иных переменных, функцией которых является
поведение.
135
ДИСКРИМИНЛТИВНЫЕ РЕПЕРТУАРЫ
Как мы знаем, каждая единица операятного поведения в

некоторой степени искусственна. Поведение есть согласованная,
непрерывная активность целостного организма. Хотя она может быть
разбита на части в аналитических или практических целях, мы
должны учитывать ее непрерывную природу для того, чтобы
разрешить несколько общих проблем. Дискриминативное поведение
предоставляет множество примеров. В поведении дотягивания и
прикосновения к точке, находящейся в поле зрения, каждое
положение точки требует специфической комбинации движений
вытягивания и касания. Каждая позиция становится различающим
свойством дискриминативного стимула, что повышает вероятность
соответствующей реакции. В конце концов, любое положение точки
вызывает движение, обеспечивающее контакт с ней. На границах поля
зрения поведение может быть дефектным, и особые случаи могут
нуждаться в специальном обусловливании - например, дотягивание
до объекта, видимого в зеркале или из необычною положения гела, -
но в центральной части этого поля все возможные положения точки
образуют непрерывное поле, и все возможные комбинации движений,
ведущие к контакту, также формируют соответствующее иоле.
Поведение приобретается в конкретных условиях, когда
подкрепляются конкретные реакции, направленные на конкретное
положение объектов, но в результате организм почти неизбежно
приобретает целостный репертуар поведения, который может быть
описан без обращения к точечной истории формирования двух этих
взаимосвязанных нолей.
Если мы желаем выделить наименьшую возможную единицу
соответствия между стимулом и реакцией, мы прибегаем к
измерениям, посредством которых описываются два поля.
Соответствие имеет место между двумя их точками. Но во многих
репертуарах минимальные единицы испытывают серьезный
недостаток в точках непрерывного поля. Стимулы и реакции могут не
образовывать полей. Когда мы запоминаем имена большою
количества людей, мы не ожидаем, что визуальные паттерны, которые
136
представляют люди, или их имена будут образовывать непрерывные

поля. Данный репертуар остается собранием отдельных единиц. Даже
когда стимулы и реакции могут быть описаны в виде нолей,
поведение может не быть развитым до такого состояния. В
нескольких дискриминативных репертуарах, которые мы далее
рассмотрим, функциональная единица намного меньше стимула или
реакции, возникающей при каких-либо условиях и с которой мы
обычно имеем дело, но она ни коем случае не является всегда малой
настолько, чтобы говорить о ней только как о единичном случае
соответствия между полями.
Рисование с копии. Наше поведение в пространственном иоле, в
котором мы живем, настолько для нас привычно, что мы склонны
забывать, как оно было приобретено. Существуют менее обычные для
нас формы поведения, относительно которых происхождение
дискриминативного репертуара может быть легко установлено. При
срисовывании «с копии» - или, что менее очевидно, с объекта - наше
поведение есть продукт ряда трехчастных контингенций. Некоторая
линия, характерная для подлежащего копированию объекта, служит
условием, при котором некоторые манипуляции с карандашом и
бумагой порождают похожую линию. Все подобные линии и такие
движения составляют поля, но поведение может и не развиться до
состояния, при котором оно будет представлять собой непрерывное
поле. Это легко видеть на примере ребенка, который учится
рисованию. Небольшой набор стандартных реакций вызывается
крайне сложным стимульным полем. Поведение умелого
рисовальщика состоит из гораздо большею числа реакций и может
казаться столь же «естественным», как и наши реакции, связанные с
положением тела. Оно не достигает состояния, при котором
составляет собою непрерывное поле, если конкретная линия
воспроизведена не точно, но скорее в соответствии с присущей
художнику особенной реакцией в рамках ею «индивидуальною
стиля». Одним из крайних случаев, для которого поведение может
быть поделено на четко различимые отдельные единицы (при том, что
стимулы имеют характеристики поля), является поведение
электроинженера, «рисующею изображение» радиоприемника,
прибегая к двадцати или тридцати единичным реакциям.
137
Существуют большие индивидуальные различия в умении

рисовать с копии. Ответственные за это поведение контингенции
нельзя назвать столь же универсальными, как те, что управляю!'
поведением в зрительном пространстве, и разные люди получают
очень разный объем обучения. Более т о т , небольшая разница в
раннем обучении может разительно сказаться на конечном результате.
Ребенок, в раннем возрасте освоивший репертуар, позволяющий ему
успешно копировать рисунки и объекты, с большей вероятностью
продолжит использовать его и получит дальнейшее
дифференциальное подкрепление. Специальное обучение
изобразительному искусству включает' в себя множество высоко
чувствительных контингенции, обеспечиваемых учителем или самим
художником в ходе его «дискриминации». Человек, не умеющий
хорошо рисовать, скорее в е е т , будет удивляться человеку, который
может. Он не сможет понять, «как это сделано». Никакое «волевое
усилие» не приведет ему к сопоставимому результату, так как для
этою просто нет нужного базового репертуара. Он может быть
получен только в процессе дискриминативного подкрепления.
Поведение находится «под контролем» копии, а не художника, и пока
копия не получила этот контроль посредством дифференциального
подкрепления, в котором она выступает как дискриминантный
стимул, соответствующего поведения не возникнет.
Пение или игра па музыкальном инструменте па слух.
Рисование с копии сходно с реагированием на пространственный мир
в той мере, в какой стимулы и реакции, в обоих случаях сходным
образом, достигают состояния континуума. Однако, при игре на
музыкальных инструментах или напевании мелодии «на слух»
пространственные элементы отсутствуют. Впрочем, нужные здесь
репертуары развиваются под влиянием похожих трехчленных
контингенций. Звуковой тон - это событие, благодаря которому
некоторое сложное поведение голосового аппарата подкрепляется
изданием совпадающего тона. Подкрепление при этом может быть как
автоматическим, зависящим от предшествующего обусловливания
хороших звуковых совпадений, так и обеспечиваемым кем-то со
стороны - например, с помощью педагога, - чье поведение также
будет отражать правильность исполнения. Репертуар может включать
138
в себя и реагирование на интервалы, при котором каждый

услышанный интервал служит возможностью получить подкрепление
нутом сложной реакции, воспроизводящей соответствующий
интервал. Мелодии, гармонические профессии и пр. могут служить
основой формирования похожих репертуаров. Такого же рода
соотношения могут управлять и игрой на музыкальном инструменте,
для которого топография поведения, производящего гона и их
последовательности, является совершенно иной.
Поиск минимальной единицы пения и шры на инструменте
можно остановить на уровне полутона. И стимулы, и реакции обычно
соответствуют этой «единице». Певец с плохим слухом обладает
системой реакций с плохо определенной единицей, не
соответствующей стимульной системе. Напротив, певец с хорошим
слухом может правильно исполнять мелодию, дефектную саму но
себе. Его репертуар реакций, таким образом, превосходит
«разрешающую способность» такого стимула. Шкала полутонов,
конечно, не является естественным ограничителем дробности.
Успешный звукоподражатель владеет репертуаром, приближающимся
по своим характеристикам к нолю и позволяющим ему
воспроизводить немузыкальные звуки. Превосходная имитация
птичьей песни или звуков работающей машины требует репертуара с
меньшими единицами размерности.
Мы легко упускаем из вида обусловливание, необходимое для
развития такого поведения. Человек, неспособный столь замечательно
воспроизвести сочетание звуков и не умеющий так хорошо петь и
играть на инструментах, скорее всего, будет озадачен при виде тою,
кто умеет и может. Он находит почти невозможным повторить
услышанный тон или напеть услышанную мелодию, или
воспроизвести звук локомотива, и он не имеет понятия о том, как
успешный подражатель с этим справляется. Он не может быть
успешным подражателем при помощи «волевого усилия». Разница
кроется в истории подкрепления. Если репертуар, с помощью
которою кто-то напевает мелодию, не был никогда оформлен, она не
будет исполнена даже при благоприятствующих тому
обстоятельствах.
139
Подражание. От вышеупомянутых дискриминативных

репертуаров остался лишь один короткий шаг до поля подражания.
Насколько мы знаем, подражательное поведение не возникает
благодаря какому-либо врожденному рефлекторному механизму.
Такой механизм требовал бы, чтобы стимулы, порожденные
определенным паттерном поведения другого организма, вызывали
серию реакций в гой же самой последовательности - например, вид
бе 1ущей собаки заставлял бы бежать и другую. Это был бы
чрезвычайно сложный механизм, и, несмотря на стойкую веру в
обратное, он, по-видимому, не существует. Подражание берег свое
начало в истории индивида как результат серии дискриминативных
подкреплений в соответствии с известной нам трехчастной
контингенцией. Визуальная егимуляция со стороны кого-то,
машущего рукой, служит событием, после которого ответный взмах
рукой может получить подкрепление. Звуковой стимул «па-па» -
событие, на фоне которого ответная сложная речевая реакция,
производящая ту же последовательность звуков, подкрепляется
умиленным родителем. Мы видим эту разновидность обусловливания
каждый день своей обычной жизни, и мы можем воспроизвести ее в
лабораторных условиях. Например, мы можем путем обусловливания
учить голубя производить любое действие из нескольких возможных
в зависимости от того, производит ли другой голубь такое же
действие или нет. Когда «тот, кому подражают» клюет кнопку,
находящуюся в определенном месте, «подражатель» клюет
соответствующую ей кнопку. Когда тот, кому подражают, клюет
кнопку в другом месте, подражатель поступает соответственно. Когда
тот, кому подражают, передвигается в противоположный угол клетки,
подражатель следует этому образцу. Такое подражательное поведение
происходит только тогда, когда имело место специфическое
дискриминативное подкрепление. Голуби не похожи на тех, кто
«естественным образом» подражает друг другу. Тем не менее,
необходимая для этого чрехчастная конгингенция часто встречается и
в природе. Так, если голубь скребет область на земле, покрытую
листьями, это создает предпосылки для того, чтобы другой голубь
получил подкрепление при осуществлении того же поведения.
Человеческое поведение не слишком далеко ушло от этого. Когда мы
140
видим человека, заглядывающею в окно магозина, мы склонны

заглянуть туда гоже - не из-за инстинкта подражания, но из-за того,
что окна, в которые люди заглядывают, часто вознафаждают такое
поведение. Подражательный репертуар среднего человека развит
настолько хорошо, что его происхождение забывается, и он легко
принимается за неотъемлемо присущую часть поведения.
Подражательные репертуары часто развиваются в относительно
дискретные наборы реакций. При обучении танцам, набор более или
менее стереотипных реакций приобретается при поведении, принцип
которою заключается в повторении учеником каждою движения
инструктора. Умелый танцор обладает широким подражательным
репертуаром танцевальных движений. Когда этот репертуар
находится в зачаточном состоянии и предрасполагает к ошибкам,
подражание происходит плохо, и новичку очень трудно повторить
сложное движение. В танцах, так же, как и в наневании мелодии,
подражательные способности хорошего исполнителя кажутся
необученному человеку без малою магическими. Хороший актер
располагает подражательным репертуаром настроений, поз и
выражений лица, который позволяет ему следовать указаниям
режиссера или копировать поведение, замеченное в повседневной
жизни. Попытки неумелою актера могут быть ужасающе
неудачными, по причине отсутствия необходимого репертуара. Хотя
подражательные реакции и приближаются к целостному нолю, это
состояние, вероятно, так никогда не достигается. Копирование
стимула часто не является точным, и «дискретность» репертуара, с
помощью которого даже умелый подражатель воспроизводит чужое
поведение, может быть очевидной.
Сходство стимула и реакции при подражании не имеет
специальной функции. Мы с легкостью можем создать поведение, в
котором «подражатель» будет делать строго противоположное тому,
что делает «тот, кому подражают». Наш второй голубь может быть
обусловлен клевать кнопку всегда в другой позиции. Что-то вроде
этою наблюдается в бальных танцах, где поведение ученика и
инструктора в рамках «подражательного» репертуара не совпадает
друг с другом. В бальных танцах шаг назад, выполненный
инструктором, подразумевает шаг вперед со стороны ученика. Такою
141
рода инвертированное подражание может протекать столь же гладко,

как и полностью скопированное поведение, что и показывает
поведение хорошего «ведомого».
Другие неидентичные репертуары могут быть найдены в сфере
спорта. Поведение игрока в теннис в значительной степени
контролируется поведением его оппонента, но соответствующие друг-
другу комплексы реакций игроков не являются подражательными в
обычном смысле. Тем не менее, трехчастные контингенции
обнаруживают себя и здесь: незначительные приготовительные
движения оппонента в сочетании с прогнозируемым будущим
положением мяча представляют собой стимул, позволяющий
выстроить защитное поведение. Хороший игрок в теннис становится
чрезвычайно восприимчивым к такого рода стимуляции и поэтому
может занимать правильные защитные позиции. Фехтование
представляют собой весьма удачный пример интегрального поведения
двух индивидов, ггри котором реакция со стороны одного из них
составляет дискриминативный стимул для иной реакции со стороны
друг ого. Такое поведение может быть объединено в единое целое в
той же степени, что и поведение двух танцоров, выполняющих одни и
те ж е движения в одно и го же время.
Такие видоизмененные «подражательные» репертуары не могут
достигнугь состояния непрерывного тюля, позволяющею
автоматически формировать новые реакции. В определенной степени,
искусньге танцоры мог ут сымпровизировать танец, в котором кто-то
выполняет последовательность движений, а друг ие ее повторяют, гак
же и теннисный игрок в определенной степени автоматически
формирует реакцию в ответ на новый маневр нападения, но
соответствующие поля, обеспечивающие дублирование поведения на
уровне абсолютною подражания, просто отсутствуют.
ВНИМАНИЕ
Контроль со стороны дискриминативных стимулов традиционно

связывается со вниманием. Это понятие изменяет направление
действия на противоположное, предлагая к рассмотрению следующую
картину: не стимул контролирует поведение наблюдателя, а
142
наблюдатель обращает внимание на стимул и, таким образом,

контролирует его. Тем не менее, мы иногда признаем, что объект
«захватывает или удерживает внимание» наблюдателя.
Обычно при этом мы имеем в виду лишь то, что наблюдатель
продолжает смотреть на объект. Анимированный рекламный щит, к
примеру, представляет собой опасность, если внимание
автомобилиста будет удерживаться на нем слишком долго. В этом
случае поведение автомобилиста, которое можно связать с
вниманием, представляет собой лишь поведение наблюдения за
рекламой, а не за обстановкой на дороге. Это поведение является
результатом обусловливания, в частности, специального
обусловливания дискриминативното операнта. Соответствующие
переменные не всегда очевидны, но обычно их существование можно
зафиксировать. Тот факт, что люди часто читают рекламные
сообщения, вместо того, чтобы смотреть на дор01у , показывает,
насколько эффективно обычно подкрепляется чтение - не только
рекламы, но и рассказов, повестей, писем и прочего. Любые области
письменного, печатного слова содержат мощные подкрепления,
организованные тысячами и тысячами авторов. Все эти стимулы
обычно имеют общие типографические характеристики,
побуждающие прочесть новый материал. Некоторые подкрепления
могут действовать непосредственно в процессе чтения, если
отдельный материал «интересен». (В главе VI мы видели, что сказать
«захватил интерес» - значит описать последствия оперантного
подкрепления.)
Мы можем изучить эту связь в простом эксперименте. В нем мы
обусловливаем голубя клевать кнопку, но только тогда, когда над ней
мигает небольшая лампочка. У голубя возникает дискриминация, при
которой он реагирует на кнопку только при мигании света, но не
иначе. При этом мы замечаем, что голубь начинает следить за светом.
Мы можем сказать, ч то голубь обращает на него внимание, или ч то он
«завладел вниманием» голубя. Это поведение, конечно, легко
объяснить в терминах условного подкрепления. Взгляд в направлении
источника света периодически подкрепляется видом мигающею
света. Это поведение аналогично поиску объекта (глава V).
14В
Устойчивое направление взгляда не есть единственный

возможный результат. Поведение ориентирования в темноте или в
густом тумане служит примером поиска с ориентацией на поле зрения
в целом. Поведение поиска в этом ноле - или реагирование на каждую
его часть в соответствии с некоторым алгоритмом поиска - поведение,
наиболее часто подкрепляющееся открытием местоположения
важных объектов; так оно становится сильным. Обычно мы можем
обнаружить, что поведение ребенка, ищущего изменившую
положение игрушку, обусловливается специфическим образом. Если
некоторая последовательность поиска подкрепляется нахождением
объектов чаще остальных, она становится стандартным поведением.
Мы можем наблюдать это в эксперименте с голубем, ортонизовывая
несколько источников света, любой из которых может начать мерцать,
становясь дискриминативным стимулом. Голубь начинает наблюдать
за всеми точками со светом в более или менее случайном порядке. Это
может объясняться как «поиск мерцающей точки», как в примере, что
мы обсуждали в главе V. Если свет начинает мигать тогда, когда
голубь смотрит куда-то еще, мерцание видимо на какой-то одной
стороне зрительного поля. И далее поведение смотрения
непосредственно на источник с в е т подкрепляется оптимальным
образом. Мы можем сказать, что свет «полностью захватывает
внимание» птицы.
Однако, внимание - ото больше, чем наблюдение за чем-то или
поиск какого-то класса объектов, осуществляемый в некоторой
последовательности. Как все знают, мы можем смотреть в центр
страницы, при этом «уделяя внимание» тому, что находится по ее
краям. Попытки объяснить это «особыми движениями глаз»
потерпели неудачу; и в любом случае, ничего подобного не
происходит при слежении за отдельными характеристиками звуковой
последовательности. Так, прислушиваясь к фоно1рафу, играющему
симфонию, и пытаясь сосредоточиться на звуках кларнета, мы не
можем наблюдать возникновения какой-то специальной ориентации
ушей. Но если внимание не является формой поведения, это еще не
значит, что оно выходит за ето пределы. Внимание есть
контролирующее отношение - отношение между реакцией и
дискриминативным стимулом. Каждый раз, когда кто-то проявляет
144
внимание, он находится под специальным контролем со стороны

стимула. Мы замечаем эго отношение быстрее, если рецепторы
приобретают ясно определенную ориентацию, но это не является
существенным признаком внимания. Организм уделяет внимание
какому-то отдельному аспекту стимула, независимо от того,
ориентированы ли его рецепторы в направлении стимула для того,
чтобы получить наиболее ясное восприятие, если его поведение
находится иод преимущест венным контролем этого аспекта. Когда мы
описываем объект, находящийся на краю страницы, даже будучи
уверенными, что мы на него не смотрим, или когда мы замечаем, что
кларнет немного отстает от скрипок, нам не нужно демонстрировать
какое бы то ни было пространст венное соотношение между стимулом
и реакцией. Достаточно указать на специальное контролирующее
отношение, которое делает такие реакции возможными. Схожим
образом, мы можем сказать, что голубь следит за источником света,
даже не смотря непосредственно на него, если он каждый раз
правильно выполняет дискриминативную реакцию, то есть ударяет
клювом по кнопке, когда свет мигает, и не ударяет, когда он светит
ровно. Возможно, голубь будет смотреть прямо на свет, потому что
кон гингенция, ответственная за «внимание», будет подкреплят ь такое
поведение, но он не обязан делать этого.
Когда мы творим кому-то обратить особое внимание на что-
либо в окружающей обстановке, наше указание само по себе
становится дискриминативным стимулом, дополняющим уже
упомянутый нами стимул, контролирующий поведение наблюдателя.
Наблюдатель обусловлен смотреть или слушать определенный
стимул, когда мы говорим ему «обратить на это внимание», потому
что при этом условии его поведение подкрепляется. Люди обычно
говорят «обрати внимание на того человека», когда тот, по-видимому,
готовится сделать что-то интересное. Они обычно говорят «послушай,
о чем беседуют эти люди», только тогда, когда их текущий разговор
представляет интерес.
Точно так же, как мы можем уделять объекту внимание, не
смотря на него, мы можем смотреть на объект, не обращая на него
фактически никакого внимания. Это не значит, что в этом случае мы
должны смотреть на что-либо, прибегая к ухудшенной разновидности
145
поведения, в которой глаза не используются должным образом.

Критерий состоит в том, оказывает ли стимул какое-либо влияние на
наше поведение. Когда мы смотрим на кого-то, не замечая его, или
слушаем речь, не вслушиваясь в ее смысл, либо читаем книгу, не
запоминая ничего из прочитанного, мы просто не осуществляем
некоторую часть поведения, обычно находящуюся иод контролем
подобных стимулов.
ВРЕМЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СТИМУЛОМ,

РЕАКЦИЕЙ И ПОДКРЕПЛЕНИЕМ
Окружающая среда усзроена гак, что определенные вещи обычно

н происходят совместно. Организм устроен так, что его поведение
изменяется про соприкосновении со средой. Здесь можно выделить
три основных случая. (1) Некоторые события - такие как цвет и вкус
зрелого фрукта - имеют тенденцию сочетаться. Сопутствующим
влиянием на поведение является респондентное обусловливание. (2)
Некоторая активность организма вызывает некоторые изменения
среды. Сопутствующим влиянием на поведение является оиерантное
обусловливание. (3) Некоторые события создает предпосылки для
тот, чтобы определенные действия определенным образом
воздействовали на среду. Здесь сопутствующим влиянием на
поведение является дискриминация операнта. В результате этих
процессов, организм, оказывающийся в новых условиях, со временем
начинает действовать эффективно. Такой результат не может быть
полностью обеспечен врожденными механизмами, поскольку среда не
сохраняет достаточное постоянство от поколения к поколению.
Также для нормальной среды характерно то, что события
сопутствуют друг другу в рамках определенных временных
отношений. Стимул может предшествовать другому стимулу с
определенным интервалом, как, например, молния предшествует
грому. Реакция может произвести последствие только после
определенного интервала времени, как это, например, происходит при
приеме алкоголя, когда соответствующие эффекты возникают спустя
некоторое время. Реакция может достичь результата, когда она
происходит спустя некоторое время после появления
146
дискриминативного стимула, например, мяч может быть отбит только

после его появления в зоне досягаемости и до того, как он ее покинет.
Первые два из рассмотренных выше случаев не создают особых
проблем. Эффект временною интервала между двумя стимулами при
респондентном обусловливании может быть легко установлен. Если
мы предоставляем организму еду через десять секунд после
экспозиции нейтрального стимула, процесс обусловливания по
большей части следует привычному пути: собака начинает выделять
слюну в ответ на прежде нейтральный стимул. Однако, в конце
концов, здесь устанавливается дискриминация по времени. Собака
выделяет слюну не сразу при появлении условного стимула, но только
при прошествии интервала, который постепенно приближается к тому
интервалу, в течение которого обычно появляется безусловный
стимул. Мы можем объяснить этот результат, просто определив
обусловленный стимул как некоторое событие плюс прохождение
определенного количества времени. Введение временного интервала
между реакцией и подкреплением в оперантном обусловливании
также не представляет здесь большого интереса. Эффективность
подкрепления снижается, но в других отношениях поведение не
претерпевает значительных изменений.
Тем не менее, когда временные характеристики добавляются к
трехчастной контингенции дискриминативнот операнта, возникают
особые эффекты. Иногда реакция подкрепляется, только если она
произведена как можно быстрее после появления соответствующего
стимула. Контингенция такого рода ответственна за скорость, с
которой многие люди стремятся ответить на телефонный вызов.
Поднимание трубки и слово «Алло» подкрепляются только тогда,
когда реакция произведена достаточно быстро. Бегун реагирует на
выстрел сигнального пистолета схожим образом и по схожей причине.
В типичном эксперименте на «время реакции» испытуемый
инструктируется убирать палец с кнопки, как только зажжется свет
или прозвучит звуковой сигнал; результатом при этом становится
поведение, совершаемое по принципу «как можно быстрее». Хотя
инструкции, данные испытуемому при этом эксперименте или бегуну
перед стартом соревнования, сложны, воздействие на поведение
обеспечивается простой трехчастной контингенцией с добавленной
147
временной спецификацией. Такая же контингенция может заставить

голубя производить клевательное движение «как можно быстрее».
Время реакции голубя будет приблизительно таким же, как у
человека.
Реакция также может подкрепляться, только будучи отсроченной
на определенное время после предъявления стимула. Так, голубь
может подкрепляться клевать кнопку, если он при этом ждет, скажем,
шесть секунд после ее появления. Многие социальные и
коммерческие подкрепления имеют такую природу, например, когда
общий выи1рыш уменьшается, если кто-то отвечает слишком быезро,
или слишком быстро соглашается на предложение, или когда
оптимальное подкрепление следует только после «должною
размышления». Под контролем конти нгенций такою рода
максимальная вероятность реакции обычно возникает незадолго до
истечения требуемого интервала.
Характерный эффект отсрочки часто связывается с такими
понятиями, как «ожидание» или «предвосхищение». Предположим,
что регулярно приходящий гость имеет обыкновение угощать ребенка
конфетой через несколько минут после своею прибытия. Как мы
можем описать поведение ребенка, «предвосхищающего» угощение?
Прежде всего, мы можем заметить, что прибытие гостя служит
условным стимулом, и, возможно, рот ребенка будет наполняться
слюной. Если время, что проходит между приходом гостя и
угощением конфетой, каждый раз является примерно одним и тем же,
может развиться временная дискриминация, благодаря которой
обусловленная реакция не будет происходить, пока это время почти
не истечет. Если некоторые действия гостя обычно предшествуют
угощению конфетой, любые его действия будут подкреплением.
Вследствие этого, ребенок будет «направлять свое внимание» на
гостя, в том смысле, что мы недавно указали. Он будет пристально
наблюдать за ним. Если какие-то вербальные стимулы особенно тесно
связаны с конфетой, он также будет слушать все, что говорит гость,
поскольку слушание подкреплялось этими стимулами. Любое
поведение со стороны ребенка, повышающее вероятность получения
конфеты, также получит подкрепление и станет сильным. Ребенок
может стараться быть на виду, например, «рисуясь» перед гостем. По
этой же причине он может напоминать гостю прошлых подарках и

тем самым давать ему «намек» (глава XV).
Значительная часть поведения ребенка будет эмоциональной. Это
легче увидеть, когда «предвосхищаемый» стимул является
аверсивным. Как мы увидим в главе XI, эмоциональное состояние в
этом случае можно назвать «тревогой». Когда ожидаемый стимул
подкрепляет положительно, происходит общая перемена в поведении
ребенка, в сторону большего волнения и чувствительности. Это в
некоторой степени соответствует усиливающим аспектам «счастья» и
«радости». (Как мы увидим в десятой Главе X, эти термины должны
быть использованы с осторожностью.)
В «предвосхищении» также присутствует другая составляющая.
Поведение бегуна в ответ на слова «На старт, внимание...»
демонстрирует следующие эффекты: (1) условные рефлексы,
затрагивающие пульс, дыхание, потоотделение и т.д., (2) специальное
контролирующее отношение к голосу стартёра, то, которое мы
называем «пристальным вниманием», и (3) эмоциональные перемены,
которым, если забег предполагается особенно тяжелым, будет больше
соотве 1'ствовать тревога, нежели радость. В дополнение к этому,
бегун напрягает свои мышцы и принимает позу, делающую его
реакцию на слово «Марш!» максимально эффективной. Такое
поведение, иногда называемое «подготовительным комплексом»,
подкрепляется увеличенной скоростью последующей реакции. Оно
может быть ничем иным, кроме как частичным исполнением реакции
на слово «Марш», что иногда бывает заметно по фальстарту, или оно
может включать в себя любую другую форму поведения,
подкрепляемую всеми выгодами успешного ста р т, - например,
пребывание в неподвижности, а не раскачивание на н о т х взад и
вперед.
149
ГЛАВА VIII
КОНТРОЛИРУЮЩАЯ СРЕДА
ЗНАЧЕНИЕ СРЕДЫ
Неважно, каковы наши философские взгляды на поведение, мы,

скорее всего, не будем отрицать важность мира вокруг нас. Мы можем
расходиться во мнениях по поводу природы или степени контроля над
нами со стороны среды, но определенный контроль такого рода
очевиден. Поведение должно соответствовать ситуации.
Неспособность поддерживать контакт с реальностью ведет к
проблемам, наблюдаемым, в частности, в психотическом поведении.
Даже когда человек сознательно отгораживается от мира,
систематически уменьшая отдельные формы его контроля над ним, он
продолжает с ним физически взаимодействовать.
Тем не менее, многие теории человеческою поведения
пренебрегают или игнорируют воздейст вие среды. Контакт организма
с окружающим миром полностью упускается из вида либо
описывается, в лучшем случае, мимоходом. Например, ото почти
всегда верно для клинической психологии. Клиницисты часто
описывают людей, места и вещи как «факты», включаемые в
интерпретацию поведения пациент, без дальнейшего установления
подробностей их влияния. Эта практика может подходить для
некоторых целей коммуникации, но рано или поздно наступает
момент, когда она обнаруживает' свою несостоятельность. Некоторые
из проблем, с которыми сталкивается клиническая психология,
показывают, что так часто и бывает. Из изучения отдельного случая
мы можем почерпнуть, например, что пациент в один из дней увидел
своею знакомою, приближавшеюся к нему, но затем перешедшего на
противоположную сторону улицы, и это событие было признано
важным для интерпретации поведения пациента. Но сообщение «X
IS O
Глава VIII. Контролирующая среда
увидел, что Y переходит улицу» не дает ответа на многие, возможно,

релевантные вопросы. Например, каковы были важные признаки
зрительного образа, побудившие X сказать «Это Y»? Было ли
сообщение X об этом событии основано на ясных визуальных
стимулах, характеризующихся этими признаками, - другими словами,
был ли это на самом деле Y или X только «полагал, что это был Y»? В
последнем случае, насколько вероятной была ошибка? Насколько
силен был эффект, оказанный на X появлением Y как личности, и
насколько - эффект, связанный с поведением Y , перешедшего на
другую сторону улицы? В каких прошлых случаях X сталкивался с
похожими стимулами, и какое обусловливание он получил в
отношении людей, переходящих улицу (неважно, Y это был или не
Y)? В какой степени реакция X была следствием состояния, которое
мы могли бы описать как «у X возникли опасения, что Y избетоет
его»? Могло ли предыдущее обусловливание в отношении людей,
переходящих дорогу, на самом деле затрагивать Z, очень похожего на
Y , и если гак, можем ли мы сказать, что Y послужил в качестве
«символа», замещающего Z?
Вопросы такого рода нередко разбирают при последующем
обсуждении истории случая, но они часто бы не возникали, если бы
предшествующий анализ взаимодействия организма со средой был с
самого начала адекватен. Улучшенный анализ предполагает не
обязательно получение большего объема информации относительно
каждого случая, но скорее понимание того, как обычно работают
стимулы. Бессистемный подход упускает множество важных деталей.
АНАЛИЗ СТИМУЛОВ
При изучении чрезвычайно важных независимых переменных,

относящихся к непосредственному окружению, мы можем начать с их
физического описания. Какова структура мира, который мы видим,
слышим, осязаем, чувствуем на вкус и запах? Мы не стоит давать
этим событиям преждевременную оценку, опираясь лишь на
воздействия, оказываемые ими на организм. Они должны быть
описаны в рамках обычной физики света и звука, химии запахов или
вкусов и так далее. Нас, конечно, интересуют только условия или
151
события, имеющие влияние на поведение. Электромагнитное

излучение радио и телевидения не оказывает эффекта на
неподготовленный организм, разве что на высоких энергетических
уровнях. Мы не творим , что излучение —это «не стимул, потому что
оно не стимулирует». Мы просто его игнорируем так же, как
игнорируем цвет аппарата, используемого в изучении механики, как
только убедимся в его несущественности.
Различные события, стимулирующие организм, действенны
только в определенных фаницах. Мы слышим звук, но только
определенных частот и фомкости. Мы видим свет, но только
определенной интенсивности и длины волны. Границы стимуляции, а
также наименьшие различия в стимулах, вызывающие поддающиеся
обнаружению изменения в поведении, подробно изучены.
Нормальный индивид отличается от слепого или дальтоника своей
реакцией на видимое излучение, от глухою или слабослышащего -
своей реакцией на звуки, от человека с аносмией - реакцией на запахи
и т.д. Меньшие различия между нормальными индивидами могут
быть столь же значимыми. Соответствующие исследования часто
сосредотачиваются на органе, в котором непосредственно происходит
взаимодействие со средой - на глазе, ухе, вкусовых сосочках на
поверхности языка и т.д. - однако, задействованным может быть и
весь организм в целом. То, что кажется простой сенсорной реакцией,
может зависеть от переменных в области обусловливания, мотивации
и эмоций.
Некоторые важные проблемы, связанные со стимуляцией,
относительно независимы от конкретных физических свойств
стимулов и диапазона их эффективности. При решении этих проблем
не имеет значения, является ли воспринимающий орган, к примеру,
глазом или ухом, и мы можем работать со значениями стимула, не
оглядываясь на проблему фаниц действия. Для обсуждения таких
функций стимула, как вызывание реакции, дискриминация и
подкрепление, не всегда обязательно указывать на природу стимула,
и, как мы увидим в главе IX, это справедливо и для другой
стимульной функции, касающейся эмоций. Существуют еще более
общие процессы, которые могут изучаться не только без обращения к
некоторой форме энергетического обмена на периферии ортонизма, но
152
и без уточнения того, является ли стимул вызывающим,

дискриминативным, подкрепляющим или эмоциональным. В
последующем обсуждении мы сделаем акцент на дискриминативном
стимуле, но, по-видимому, каждый процесс с таким же успехом
можно продемонстрировать и для всех остальных функций.
ИНДУКЦИЯ
Когда мы ставим поведение под контроль какого-то стимула, мы

часто обнаруживаем эффективность и некоторых других стимулов.
Если голубь был научен клевать красное пятно на стене
экспериментальной камеры, эта же реакция, пусть и не с такой же
частотой, будет вызываться оранжевым или даже желтым пятном.
Красный цвет является важным свойством, но не единственным.
Пятна разных размеров и форм, а также пятна, окрашенные по-
другому, могут быть столь же эффективны. Чтобы оценить весь
масштаб изменений при подкреплении, мы должны организовать
наблюдение за эффектами широкого ряда стимулов. Такое
распространение эффекта на другие стимулы называется
генерализацией или индукцией. Это дает основания предполагать, что
понятие конкретного стимула является столь же условным, как и
понятие конкретного операнта. «Идентичные элементы» реакций
имеют свои параллели в величинах и свойствах стимула, которые
могут быть эффективными и по отдельности. Если мы подкрепляем
реакцию на круглое красное пятно площадью в один квадратный
дюйм, желтое пятно тех же размеров и той же формы будет
эффективно в силу общих свойств размера и формы; квадратное и
красное пятно той же площади будет эффективно в силу совпадающих
свойств цвета и размера; и красное, круглое пятно вдвое меньшей
площади будет эффективно в силу общих свойств цвета и формы.
Эффективность единичною свойства стимула, в его комбинации
с новыми свойствами, проявляется, когда мы чувствуем себя неловко
в присутствии знакомою, напоминающего нам человека, который нам
не нравится. Едва уловимою сходства может быть достаточно для
возникновения эмоциональной реакции. Фрейдовский аргумент,
согласно которому раннее эмоциональное обусловливание влияет на
153
более поздние личностные установки, предполагает такой процесс, в

результате которого какое-то едва уловимое свойство, благодаря
которому знакомый напоминает, например, мать или отца, считается
имеющим независимую эффективность. Фрейдистский «символ»
касается тою же процесса: абстрактная скульптура, которая вызывает
эмоциональную реакцию, потому что напоминает человеческое тело,
демонстрирует эффективность свойства, отвечающего за сходство.
Как отмечал Фрейд, сходство может быть эффективным вне
зависимости от того, осознает ли ею индивид.
В литературе этот процесс представлен метафорой. В
традиционном риторическом анализе акценты инвертированы,
поскольку активный контроль приписывается не стимулу, а
организму. Утверждается, что человек, использующий метафору,
производит перенос описания с одной ситуации на другую, её
напоминающую. Мы же в данном случае должны сказать, что
метафорическая реакция вызвана стимулом, имеющим некоторые
общие свойства со стимулом, которому эта реакция обычно
соответствует. Так, когда Ромео сравнивает Джульетту с солнцем, мы
не должны думать, что он совершает акт творческою воображения;
мы должны лишь заключить, что воздействие, оказываемое на нею
Джульеттой, имеет что-то общее с воздействием, оказываемым на
нею солнцем, и что речевая реакция «солнце» усиливается по этой
причине. (Объяснение создания метафоры следует отличать от
объяснения ее компонентов. Первый шаг должен заключаться в
описании процесса возникновения метафорического понятия. Как
правило, это можно сделать посредством указания на свойство
текущего стимула, которым обладает и стимул, обычно
соответствующий конкретной речевой реакции.)
Мы выясняем важность каждою параметра стимула, изучая силу
действия разных его значений. После формирования сильной
тенденции реагировать на красное пятно, мы можем измерить частоту
реакции, по мере ее угасания, на оранжево-красное, оранжевое,
желто-оранжевое и желтое пятна. Эксперименты такою рода
позволяют выявить картину 1радиента генерализации, или индукции.
Реагирование в процессе угасания является наиболее быстрым для
красного пятна. Оно немного медленнее для оранжево-красною и
154
намного медленнее - для желтого. Экспериментальный организм

наподобие голубя может вовсе не реагировать, если цвет станет
настолько отличным от красного, как, например, зеленый, даже если
два пятна имеют общие свойства формы, положения, освещения и
т.д., и оба являются зрительными, а не, скажем, слуховыми
стимулами. Таким образом, для голубя цвет очевидным образом
выступает в качестве важного свойства. С другой стороны, организм с
цветовой слепотой не покажет такого 1радиента; скорость реакции не
будет изменяться вместе с цветом, если будет исключена разница в
яркости, текстуре и так далее. Другие свойства стимулов также дают
подобные градиенты при систематическом исследовании. Эта
процедура позволяет нам ответить на такие вопросы, как, например,
является ли некоторое данное изменение в цвете столь же важным для
организма, как определенное изменение в размере, или является ли
цвет таким же важным свойством зрительных стимулов, как высота
гона - слуховых стимулов. Тем не менее, не все параметры стимула
континуальны.
ДИСКРИМИНАЦИЯ
Индукция (или генерализация) ото не активность организма, это

просто термин для описания тото факта, что контроль,
принадлежащий одному стимулу, разделяется с другими стимулами с
общими характеристиками, или, если перефразировать, контроль
принадлежит всем характеристикам стимула, взятым по отдельности.
Некоторая комбинация характеристик создает то, что мы называем
стимулом, но это выражение не очень точно описывает контроль,
осуществляемый средой.
Дискриминация, описанная в главе VII, также не представляет
собой форму действия со стороны организма. Когда мы
устанавливаем дискриминацию между красным и оранжевым пятном,
мы просто уточняем естественный 1радиент. Продолжая подкреплять
красные пя тна и исключая из этого процесса оранжевые, мы вызываем
изменения: контроль со стороны свойства «быть красным»
последовательно усиливается, а со стороны свойства «быть
оранжевым» - последовательно ослабевает. В таком эксперименте,
1S5
другие свойства стимулов - например, размер, форма и положение - и

подкрепляются, и погашаются одновременно. Те, кто работает с
пигментами, красками и другими красящими веществами,
подвержены воздействию контингенций, при которых небольшие
различия в цвете влекут за собой значительное различие в
последствиях поведения. Мы говорим, что они становятся «крайне
дискриминативными» в отношении цвета. Но их поведение
демонстрирует не что иное, как процессы обусловливания и угасания.
АБСТРАКЦИЯ
Поведение может быть поставлено иод контроль единственною

свойства или особой комбинации свойств стимула, будучи при этом
освобожденным от контроля всех остальных свойств. Характерный
результат этого известен как абстракция. Ее взаимосвязь с
дискриминацией может быть показана на основе примера. Подкрепляя
реакции на круглое красное пятно и угашая реакции на круглые пятна
всех остальных цветов, мы можем дать этому красному пятну
эксклюзивный контроль над поведением. Это дискриминация.
Поскольку пятна других цветов, по-видимому, не оказывают никакого
влияния, может показаться, что и другие параметры, которыми они
обладают', например, размер, форма и положение, не имеют значения.
Однако это не до конца верно, поскольку вероятность того, что
реакцию вызовет красный объект другой формы и размера, несколько
ниже. Другими словами, мы поставили реакцию иод контроль всех
круглых красных пятен, а не только лишь «свойства быть красным».
Для того чтобы добиться последнего, необходимо подкреплять
реакцию на множество красных объектов, сильно различающихся в
остальных своих свойствах. В итоге, организм будет реагировать
только на свойство быть красным. 'Эго можно проиллюстрировать
речевым стимулом - словом «красный». Тем не менее, нам нужно
помнить, что совершенно абстрактная реакция, по всей видимости, не
достигается никогда. Стимулы, обладающие необходимым свойст вом,
но резко отличающиеся в других отношениях, могут и не вызвать
реакции. Стимулы без нужного свойства, но напоминающие
156
некоторые прошлые случаи предъявления стимула с этим свойством,

могут обладать некоторым контролем.
Абстракция также не является формой действия со стороны
организма. Она просто является сужением контроля со стороны
свойств стимулов. Контролирующее свойство нельзя
продемонстрировать на единичном примере. Другими словами,
единичный пример абстрактной реакции не позволяет нам что-либо
сказать о ее «референте». Конкретное контролирующее отношение
может быть открыто только путем наблюдения за большим
количеством случаев.
Мы часто упускаем из виду историю, необходимую для
образования абстрактной реакции, и мы часто совершаем при этом
множество ошибок в интерпретации поведения. Когда ребенок учится
называть красный мяч красным, мы удивляемся, когда видим, что он
называет зеленый мяч красным. В нашем поведении эта реакция уже
давно поставлена под контроль красного цвета, но для ребенка
свойства размера, формы и возможности поиграть остаются
значимыми, пока программа дифференциальнот подкрепления не
вытеснит их.
Организм не приобретет абстрактную реакцию до тех пор, пока
подкрепляющая инстанция не выстроит необходимую конгингенцию.
Не существует «натуральных» контингенций, подкрепляющих
реакцию в присутствии единственного свойства и безотносительно к
другим. Необходимая контингенция, несомненно, требует
посредничества других организмов. Таким образом, абстракция, по-
видимому, становится возможной только с развитием речевого
поведения. Отсюда не следует, что, если дело обстоит именно гак,
абстрактные реакции могли бы никогда не возникнуть, поскольку
вполне можно представить себе события в ipynne индивидов, которые
сначала привели к возникновению зачатков вербальной среды, из
которых затем развилось полноценное речевое поведение. Тем не
менее, этот вопрос имеет крайне спекулятивный характер.
Мы находимся в лучшем положении, когда наблюдаем развитие
и изменение абстракций. Речевое поведение, закрепляемое
вербальным сообществом, преуспевает в выделении все более и более
тонких и трудноуловимых свойств природы. Порой мы можем
157
увидеть, как это происходит. Иногда мы можем строить

правдоподобные предположения по поводу т о т , как это могло
происходить. Этимология часто оставляет ценные подсказки. Слово
«шанс», к примеру, происходит от слова, относящегося к падению
кости или монета. Очевидное отличие событий такого рода кроется в
неопределенности результата, свойственной и событиям, в которых
нет никакого падения происходит - например, масть игральной карты,
взятой из колоды. Метафорический перенос понятия, обозначающего
падение, на основе неопределенности результата, служит первым
шагом в изолировании этого важного свойства. Референт э т о т
понятия в дальнейшем уточняется - возможно, в ходе столетий
изменения речевых практик в вербальном сообществе - до тех пор,
пока в руках современных математиков это понятие не становится под
контроль особого свойства природы, являющегося современным
референтом для слова «шанс».
НЕКОТОРЫЕ ТРАДИЦИОННЫЕ ПРОБЛЕМЫ

СТИМУЛЬНОГО КОНТРОЛЯ
Межмодальпая индукция. Иногда мы замечаем, что реакция

становится под контроль двух стимулов, не имеющих общих
физических свойств. Если она была обусловлена отдельно для
каждого из этих стимулов, в дополнительном объяснении нет
необходимости; но, очевидно, что бывает и иначе. По всей видимости,
«индукция» происходит и тогда, когда общие свойства отсутствуют.
Иногда при этом можно найти промежуточное отношение. Булавка и
боль называются «острыми». Острая булавка причиняет острую боль,
что может соотноситься друг с другом. Лишь небольшой шаг отделяет
выражение «булавка острая» от выражения «боль, причиненная
булавкой, острая». Как только эта речевая практика укоренилась в
сообществе, научение реакциям для двух этих случаев обычно
происходит раздельно и, таким образом, уже не представляет
проблемы.
1S8
Общее опосредующее поведение обеспечивает еще одно

возможное объяснение. Когда Сэмюэл Батлер однажды увидел
Веттерхорн 14, он поймал себя на том, что напевает арию Генделя.
«Большое “плечо” Веггерхорна имело такие же подъемы и спуски, как
и рулада со словом “ плечо”» 15. Речевая реакция будто была
произведена в ответ на зрительный стимул, в каком-то отношении
напоминающий ее. Вероятно, Батлер не слышал мелодию, наблюдая
за горой; и мы можем предположить, ради красоты примера, что он
также никогда не видел музыкальную фразу в визуальной форме. Мы
можем объяснить получившийся результат, предположив, что эти два
стимула могли породить похожее поведение. Если Батлер научился
формировать определенные пространственные реакции в ответ на
«подъемы» и «спуски» музыкального тона - скажем, шрая на
музыкальном инструменте, - и если, будучи начинающим
художником, он научился отвечать на зрительные образы
подражательными реакциями, описанными в главе VII, тогда два
стимула могли произвести общую форму поведения, самостимуляция
от которого могла послужить основой для реакции. Мелодическая
линия арии могла вызвать реакцию, которая произвела бы
стимуляцию, часто сопровождающуюся реакцией воспроизведения
слова «Веттерхорн». С другой стороны, профиль Веттерхорна мог
вызвать реакцию, которая, в свою очередь, породила стимуляцию,
чает сопровождающуюся подражательным напеванием или
вербальной реакцией «Гендель». В этом конкретном случае
вербальная реакция «плечо» предоставляет ясный пример
опосредующего поведения. Плечо горы усиливает речевую реакцию
«плечо», представляющую собой часть звуковой последовательности
арии. Предположения такого рода ничего не доказывают, но
предлагают возможное решение проблемы индукции с одной
сенсорной области на другую. Адекватное решение потребовало бы
м Гора в Швейцарских Альпах. - Прим, перен.

15 Цитата из записных книжек Сэмюэля Батлера. Имеются в виду слона из оратории Генделя
«Мессия», взятые из «Книги пророка Исаии» (9:6): «Ибо младенец родился нам - Сын дан нам;
владычество на раменах Иго, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бот крепкий, Отец вечное!и,
Князь мира». В русском синодальном переводе вместо слова «плечи» используется церковно-
славянское слово «рамена». Гендель известен особой манерой нотной записи, которая как бы
изображает соответствующий текст. - Прим, перен.
1S9
экспериментального анализа различных вспомогательных процессов,

расширяющих пределы стимульного контроля.
Реакция на отношение. Если организм был обусловлен
выбирать пятидюймовый диск, а не трехдюймовый, когда они
показываются одновременно, он может выбирать семидюймовый
диск, когда он показывается вместе с пятидюймовым. Этот факт часто
служил основой для критики принципа стимула. Если пятидюймовый
диск представляет собой контролирующий стимул, почему он теряет
эффективность в новой комбинации? В действительности, возможно
научить организм как выбирать больший из двух объектов, так и
выбирать объект определенною размера, вне зависимости от размера
соседствующего объекта. Похожее обусловливание начинается в
очень ранней истории индивида, и поведение, доминирующее в
эксперименте, будет зависеть от этой истории. Положение дел,
касающееся отношения, важно в большинстве сред. По мере
движения ор1анизма в пространстве, подкрепления обычно
выстраиваются вокруг- относительной, а не абсолютной величины.
Стимульная индукция, происходящая на основе «отношения», не
представляет особых затруднений для естественной науки, если
отношение может быть выражено в физических терминах. Когда это
иначе, нам приходится обращаться к другим возможностям
например, к рассмотренному выше опосредующему поведению. Даже
такие сравнительно простые организмы, как голуби, способны
производить адекватные реакции в ответ на новые стимулы,
основывающиеся на относительном размере, относительной
интенсивности, относительной позиции и т.д. Их также можно
научить игнорировать все эти свойства и переносить реакцию на
основе какого-либо другого свойства. Всем значимым свойствам
такого рода можно дать физическое описание.
«Иптерпретнровапный» стимул. Другая проблема
относительно стимульного контроля привлекла больше внимания, чем
заслуживала, из-за метафизических спекуляций по поводу тою , что
«на самом деле» находится во внешнем мире. Что происходит, если
организм реагирует так, «как будто» стимул имеет другие
характеристики? Такое поведение вроде бы указывает, что
«воспринимаемый» мир - мир в том виде, в каком ею переживает
160
организм, - отличается от мира «на самом деле». Но различие состоит

в е е т лишь в различии между реакциями - между реакциями двух
организмов или реакциями одного организма, находящегося под
воздействием разных режимов стимуляции от одной и гой же
ситуации. Так, я могу «думать», что нашел свое пальто на вешалке в
ресторане, хотя обнаружу при исследовании содержимого карманов,
что ото не гак. Я могу «думать», что какой-то объект в небе - это
самолет, понимая через секунду, что это лишь парящая птица. Я могу
«думать», что какой-то объект квадратен, но при перемене моего
положения относительно объекта пойму, что ошибался. Я могу
«думать», что свет лампочки переместился с одного места на другое,
хотя после исследования электрической цепи я понимаю, что он
просто исчез в одном месте и появиться в другом. Нет ни одной
причины, чтобы относиться к первым реакциям из этих нар как к
реакциям «восприятия», а ко вторым - как к форме контакта с
реальным миром. Это просто разные реакции, выполненные в разное
время в отношении одного и того же источника стимуляции.
Как правило, объекты способны вырабатывать множество
различных видов стимулов, некоторым образом связанных друг с
другом. Реакции на некоторые формы стимуляции могут считаться
более «правильными», чем на другие, в том смысле, что они могут
больше соответствовать эффективному поведению. Эти формы
обладают естественным преимуществом, но любые указания на то,
что они дают нам более тесную связь с «реальным миром»,
неуместны. Как мы видели в главе VII, зрительные и осязательные
свойства объектов в пространстве позволяют нам развивать
эффективный поведенческий репертуар, благодаря которому мы
успешно приближаемся и дотягиваемся до объектов. Рассмотрим
конкретный пример: зрительные стимулы, порожденные квадратным
объектом, обычно сопровождаются друг ими зрительными стимулами,
когда объект1 виден иод друг им углом или расположен рядом с
измерительной линейкой, а также осязательными стимулами,
получаемыми при манипуляциях с объектом. Л теперь мы можем
сконструировать объект1, который с некоторой точки обзора будет
выглядеть как квадрат, но ггри этом будет1 генерировать совершенно
иные стимулы, находясь в руках, подвергаясь измерению или при
161
наблюдении за ним иод другим углом. Как только мы отреагировали

на такой объект очевидно противоречивым образом, мы уже с
меньшей уверенностью будем давать характеристику «квадратный»
какому-то набору визуальных стимулов, но у нас нет причины
утверждать, что наша первоначальная ошибочная реакция не
относилась к объекту «как он есть». Мы действуем в едином мире
мире физических законов. Организмы - часть этого мира, и они
реагируют на него многими способами. Реакции могут быть
эффективными или неэффективными, но особой специфики для
изучения не составляют ни те, ни другие.
Рассмотрим другой пример. Представьте, что мы с расстояния
наблюдаем за легкой дымкой на опушке леса. Этот стимул
соответствует сразу двум большим классам, в отношении которых мы
говорим «туман» или «дым», соответственно. Но при этом
подходящие невербальные реакции будут весьма отличаться: в одном
случае мы просто продолжаем движение, в другом - кидаемся бить
тревогу. Мы можем ничего не делать, пока не решим, что же это «на
самом деле». Мы «интерпретируем» стимул до того, как предпримем
соответствующее действие. Но «интерпретация» похожа на
«внимание», обсуждаемое в главе VII, - мы не обязаны искать особую
форму поведения для того, чтобы отождествить его с ней. Мы
«интерпретируем» стимул как дым в той степени, в какой склонны
реагировать на него посредством поведения, соответствующего дыму.
Мы «интерпретируем» ето как туман в той степени, в какой
увеличивается вероятность применения другого поведенческого
репертуара. Только когда возникает специфическое поведение, мы
можем определить, что стимул был «проинтерпретирован» тем или
иным образом, но при этом мы можем осмысленно говорить о
наличии сразу двух возможностей. Отдельный стимул можег
оказывать сразу два различных воздействия одновременно, если они
совместимы между собой, и два разных воздействия, быстро
сменяющих друг друга, если они несовместимы. Сложное состояние
неуверенности может сохраняться, пока проблема не будет решена
прояснением стимула или как-нибудь иначе. (Что происходит, когда
принимается решение, мы обсудим в главе XVI.) Функциональный
контроль, осуществляемый стимулом, позволяет нам провести
162
различие между «ощущением» и некоторыми другими видами

активности, связанными со словами «видение», «восприятие» или
«знание». Можно принять, что «ощущение» связано только с
рецепцией стимула. «Видение» - это «интерпретативное» поведение,
контролируемое стимулом. Этот термин характеризует особое
отношение между поведением и стимулами. «Видение» отличается от
«ощущения» так же, как реагирование отличается от получения
стимуляции. Наше «восприятие» мира - наше «знание» о нем - это
наше поведение по отношению к миру. Ето не следует путать ни с
самим миром, ни с другим поведением по отношению к нему, ни с
поведением других людей по отношению к нему.
163
ГЛАВА IX
ДЕПРИВАЦИЯ И НАСЫЩЕНИЕ
Открытие зависимости части поведения организма от среды

привело, как мы видели, к неоправданному расширению
представлений о стимуле. Ученые стали усматривать стимулы там,
где нельзя было найти ни одного, и включать разнообразные
внутренние состояния в «общую картину стимуляции». Принцип
стимульности был ослаблен этим расширением, и им стали часто
пренебрегать в пользу иных, менее специфичных формулировок. Он
может быть восстановлен и снова начать приносить пользу в
надлежащей сфере, если будет проведено раз!раничение, что мы и
сделали, между несколькими функциями стимулов. В этом месте
нужно отметить, что некоторые эффекты среды вообще бесполезно
относить к стимуляции. Например, когда мы лишаем организм пищи,
мы можем стимулировать его этим, но это будет побочным эффектом
по отношению к основному.
ДЕПРИВАЦИЯ
В главе ГИ мы видели, что вероятность питья становится очень

высокой при сильной депривации, связанной с недостатком воды, и
очень низкой при чрезмерном насыщении. Логично предположить,
что вероятность всегда находится между этими крайностями, и если
состояние депривации изменено, она просто движется по
направлению к той или иной из них. Биологическая значимость такого
изменения вероятности очевидна. Вода постоянно теряется через
выделение и испарение, и равный ее объем должен быть получен для
того, чтобы компенсировать эти потери. В обычных условиях
организм периодически пьет и поддерживает достаточно устойчивое
и, вероятно, оптимальное состояние. Когда это равновесие нарушается
164
Глава IX. Депривация и насыщение
- когда организм лишается возможности пить, - несомненно, важно,

чтобы питье происходило с большей вероятностью при первой
возможности. С эволюционной точки зрения это «объясняет», почему
водная депривация усиливает любое условное и безусловное
поведение, связанное с приемом воды. Похожим образом мы
объясняем, почему организм, лишенный возможности избавиться от
двуокиси углерода, дышит более часто и более глубоко, почему
питательные рефлексы новорожденною становятся более сильными
но мере прохождения времени с последнего кормления, и почему
домашняя собачка крутится возле своего места на кухне, когда
приближается время приема пищи.
Приспособительный характер увеличения вероятности иногда
может быть представлен иначе. Депривация при этом представляется
в виде нарушения некоего равновесия, которое усиливающееся
поведение стремится восстановить. Тенденция живых систем
поддерживать или восстанавливать равновесие, которую Уолтер
Кеннон назвал гомеостазом, представляет особый интерес для
физиолоюв. Представление о равновесии совместимо с
функциональным анализом, но их не следует смешивать друг с
другом. Изучение равновесия может позволить нам предсказывать
направление изменения поведения в результате изменения
независимой переменной, но оно не сообщит нам чего-то значительно
большею. Равновесие трудно определить и еще труднее наблюдать
или измерять. Гораздо более четкая программа заключается в том,
чтобы показать, как депривация влияет на вероятность связанною
поведения, что можно сделать и без обращения к равновесию.
Не всякая депривация или насыщение предполагают явный обмен
веществами. Человек может испытывать «депривацию физических
упражнений», если плохая погода вынуждает его оставаться дома; в
результате он будет особенно предрасположен к активности, когда
погода наладится. В данном случае депривация состоит только в
невозможности какою-то поведения, и совершение поведения
«насыщает» само по себе. Сексуальное насыщение возникает как
результат одною лишь сексуального поведения, наряду с особым
последствием, известным как оргазм. Каждая разновидность
насыщения должна пониматься в терминах соответствующей
165
«экономики» организма, и его биологическая значимость должна быть

интерпретирована соответствующим образом. Как мы видели в главе
П1, некоторые другие виды действий, которые обладают эффектами,
схожими с эффектами насыщения и депривации, удобно объединять
под общим заголовком «мо тивация».
Конкретный акт депривации обычно усиливает многие виды
поведения одновременно. По мере того, как новорожденный ребенок
остается ненакормленным, рефлекторное сосание становится сильнее,
а движения головы в ответ на тактильную стимуляцию щек и области
рта (в результате которых голова поворачивается для того, чтобы
лучше принять материнскую 1рудь) становятся более выраженными.
Со временем к этой группе добавляются и многие другие формы
поведения. Схожим образом, когда взрослый проводит долгое время
без воды, получает усиление большая ipynna оперантов. Он не только
пьет с большей готовностью, когда ему дают стакан воды, он также
начинает осуществлять множество других видов действий, которые
ведут к приему воды - идет на кухню, пользуется питьевым
фонтанчиком, просит подать стакан воды и т.д.
ПОТРЕБНОСТИ И ДРАЙВЫ
По традиционным представлениям, организм пьет потому, что

нуждается в воде, идет на прогулку, потому что нуждается в
физической активности, дышит более быстро и глубоко, потому что
он хочет воздуха, и ест жадно, когда его побуждает к этому голод.
Потребности, желания и голод - хорошие примеры внутренних
причин, затронутых в главе III. Как утверждается, они имеют разные
проявления. Потребности и желания скорее мыслятся как психические
или ментальные явления, в то время как голод чаще относят к
физиологическим. Но эти понятия свободно используются, и когда мы
не наблюдаем ничего из явлений такого плана. Подчас внутреннее
состояние выводится из состояния, ответственного за силу поведения
- как тогда, когда мы творим , что тот, кто не имел возможности
напиться в течение нескольких дней, «должен испытывать жажду» и,
скорее всего, будег пить. С другой стороны, оно иногда выводится из
самого поведения - как тогда, когда мы наблюдаем за тем, как человек
166
поглощает большое количество воды, и без сомнения утверждаем, что

жажда его велика. В первом случае, мы выводим внутреннее событие
из предшествующей независимой переменной и на этой основе
предсказываем появление зависимой переменной. Во втором случае,
мы выводим внугреннее событие из тех событий, что возникают
позже, и приписываем их предшествующей истории депривации. Пока
внутреннее событие только предполагается, оно ни в коем случае не
может служить объяснением поведения и ничего не дает для
функционального анализа.
Потребности и желания - удобные понятия для ненаучного
рассуждения, и многие исследователи поведения заинтересованы во
введении таких гипотетических промежуточных состояний в качестве
правомерных научных понятий. Потребности или желания могут быть
просто переопределены как состояния, возникающие в результате
депривации и характеризующиеся особой вероятностью реакции.
Поскольку трудно упокоить духов, витающих над этими старыми
понятиями, есть определенные преимущества в использовании
термина, обладающего меньшим числом коннотаций. Иногда
используют слово «драйв». Драйв не обязательно должен пониматься
как нечто ментальное или физиологическое. Этот термин - просто
удобный способ описания эффектов депривации, насыщения и иных
состояний, изменяющих вероятность реакции более или менее
аналогичным способом. Он удобен, поскольку позволяет нам иметь
дело с множеством различных случаев одновременно. Существует
множес тво способов изменить вероятность, с которой организм будет
есть; в то же время, одна разновидность депривации усиливает
множество разновидностей поведения. Понимание голода как драйва
объединяет эти разные отношения в фаницах одного термина.
Простота понятия «драйв» только кажущаяся. Это же верно для
понятий потребности и желания. Никакое понятие не может устранить
разнообразия фактических данных. «Драйв» - это вербальное орудие,
которое мы используем для изучения состояния силы реакции, и оно
не может дать ответы на вопросы, требующие экспериментального
анализа. Мы не можем контролировать поведение организма,
напрямую изменяя ето голод, жажду или сексуальный драйв. Для
непрямого изменения этих состояний, мы должны прибегнуть к
167
релевантным переменным депривации и насыщения и столкнуться со

всей сложнос тью этих процессов.
Драйв - не стимул. Согласно распространенному мнению,
депривация влияет на организм через образование стимулов.
Классический пример - голодные спазмы. Когда организм остается
без еды достаточное время, сокращения пустого желудка характерным
образом стимулируют его. Эта стимуляция часто отождествляется с
драйвом голода. Однако, она не связана однозначно с вероятностью
принятия пищи. Голодные спазмы соответствуют лишь малой части
диапазона, в котором эта вероятность континуально варьирует.
Обычно мы потребляем пищу, не достигая соответствующего спазмам
состояния депривации, и мы продолжаем есть еще значительное
время после того, как первые съеденные куски пищи прекращают
любые возможные спазмы. Попытки найти похожую стимуляцию
относительно других драйвов оказались тщетными, а порой и просто
смехотворными. Сухость во рту не изменяется непрерывно в
соответствии с тенденцией пить на протяжении всего диапазона
депривации. Любая подобная стимуляция в состоянии сексуальной
депривации весьма плохо коррелирует с вероятностью сексуального
поведения. В любом случае, драйв, как сказано выше, не может быть
стимулом.
Драйв - не физиологическое состояние. Некоторые внуфеннис
условия, вероятно, являются результатом определенной степени
депривации. Адекватное и независимое знание о них могло бы
позволить нам при предсказании поведения обойтись без истории
депривации, но у нас обычно не имеется такого знания о конкретном
организме в тот момент, когда оно было бы полезным для
предсказания. Кроме того, мы с еще меньшей вероятностью могли бы
сформировать нужное условие непосредственно - для того, чтобы
поставить поведение иод контроль. Поскольку мы выводим
внутреннее состояние из истории депривации или формируем его,
создавая соответствующую историю, оно не позволяет нам обойтись
без этой истории. Даже когда это состояние доступно для
непосредственного наблюдения, оно все еще может не представлять
ценности для контроля. Как мы знаем, в лабораторных исследованиях
вес организма часто используется как показатель пищевой
168
депривации. Для поддержания определенного уровня драйва,

организм удерживается в границах веса, на несколько процентов
уступающего весу при полном насыщении. Вес легко наблюдать и
измерить, и, как достаточно точное отражение истории депривации,
он в целом может использоваться как ее заменитель. Но так как мы
изменяем вес только путем изменения этой истории, он не может
выступать как ее заменитель в практическом контроле. В любом
случае, мы не можем утверждат ь, что вес организма является драйвом
голода.
Драйв - не психическое состояпие. Аналогичная аргументация
применима в отношении ментальных или психических состояний, с
которыми часто отождествляется драйв. Возможность получить
независимые данные в данном случае еще более сомнительна. То, что
люди «чувствуют» при лишении их пищи, кислорода и т.д., будет
рассмотрено в главе XVII. Так как депривация влияет на поведение
вне зависимости от тою, что при этом «чувствуется», чувство
представляет собой плохую основу для предсказания. Прямое
управление психическими кондициями в целях контроля кажется еще
более сомнительным.
Драйв - не просто сила поведепия. Мощный «драйв жевать
жвачку» иногда может быть приписан человеку, вне какой-либо
истории депривации, просто потому, что у него есть склонность
делать это. Действительно, возможно, что когда-нибудь будет от крыта
некоторая депривация, определяющая тенденцию жевать жвачку, но
при таком использовании термина на это нет никакою указания.
Остается возможность, что сила этою поведения определена другими
переменными, лежащими вне поля мотивации. Друг ими терминами,
часто указывающими лишь на необычную силу поведения, являются
«стремление» («У него было сильное стремление уехать в Европу»),
«желание» («Он желал, чтобы ею отец умер») и «комплекс» («У него
был сексуальный комплекс»). Вероятность реакции может зависеть от
множества разновидностей переменных, при которых депривация
остается на вторых ролях. Например, сильный «драйв» игрока, ею
игровой «комплекс» или его «стремление» играть могут основываться
в первую очередь не на каком-либо состоянии депривации, а на
специально организованном режиме подкрепления с вариативным
169
соотношением, ведущим к высокой вероятности реагирования при

относительно низком уровне депривации.
ПРАКТИЧЕСКОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ДРАЙВА
Некоторые примеры практическою контроля поведения при

помощи депривации и насыщения помогут понять, как легко можно
обойтись без понятий, относящихся к промежуточным состояниям.
Депривация используется в практических целях, когда ребенок
более охотно пьет молоко, будучи 01раничен в потреблении воды;
когда гость поглощает скромную еду с большим удовольствием
благодаря задержке в ее подаче; когда заключенный охотнее общается
со следователями, будучи заключен в одиночную камеру («лишение
его разговоров» похоже на рассмотренной выше случай «потребности
в упражнениях»); когда население более склонно сотрудничать с
властями, которые контролируют снабжение продовольствием
посредством урезания рациона; и когда интерес ребенка к его
игрушкам поддерживается тем, что в каждый момент времени ему
доступна только одна из них. Манипуляции с похожим эффектом
используются на практике, когда гостей побуждают потреблять на
вечеринке больше коктейлей, угощая их солеными закусками, и когда
сексуальное поведение усиливается с помощью введения
определенных гормонов или афродизиаков. Очевидно, что для
создания некоторых таких состояний, в теоретических или
практических целях, необходимо осуществлять масштабный
инженерный контроль. Иногда возможно использовать и случайно
возникающие состояния. Например, прибрежные бордели и другие
развлекательные заведения получают преимущество от деприваций,
возникающих у матросов в открытом море. Лишения военного
времени создают широкомасштабные депривации, часто
использующиеся как в научно-теоретических, так и в исключительно
коммерческих целях.
170
Насыщение используется в практических целях, когда ресторан

table d ’hote 1617 предлагает большое количество хорошего хлеба, пока
готовятся основные блюда, подаваемые позже небольшими порциями,
- для того, чтобы величина этих порций не вызывала особенных
жалоб (очевидно плохой практикой будет подавать хлеб, если
посетителю еще предстоит выбрать блюда a la carte ,7); когда
изобилие закусок используется для того, чтобы скрыть некоторую
скудость последующего обеда; когда легализованная проституция
рекомендуется на том основании, что она снижает вероятность
сексуального поведения тех членов популяции, которые склонны при
недостатке секса нападать на беззащитных женщин; когда
организуются поставки хлеба, чтобы сократить насилие, имеющее
своим источником скудный рацион; и когда в условиях клиники
сокращают а1рессивное или иное нежелательное поведение путем
предоставления индивиду внимания, одобрения или даже любви.
Эффект, сопоставимый с насыщением, достигается, когда
используется фармакологический препарат, понижающий вероятность
сексуального поведения.
Все эти примеры могут быть описаны с использованием понятия
«драйв». Мы можем говорить о том, что соленые закуски вызывают у
гостя жажду, и этот драйв жажды зачем заставляет его пить. Проще -
в интересах и теории, и практики - ограничиться признанием того
факта, что употребление соленых закусок ведет к питью.
Эти действия желательно не путать с оперантным
обусловливанием, посредством которого поведение ставится иод
контроль некоторой депривации. Правительство, предлагающее
поощрение за рождение ребенка в рамках пршраммы по увеличению
деторождения, не усиливает депривацию, ответственную за
произведение потомства. Посредством поддержки детородного
поведения выплатой денежного возна1раждения, оно ставится под
контроль широкого набора деприваций. Это поведение в дальнейшем
может быть усилено лишением индивида денег или того, что может
16 «Табльдот» — заведение общественного питания, предоставляющее аналог комплексною обеда

из закуски, двух-ipex блюд на выбор и десер т . - Прим. пере».
17 «КякмУа по кывору» - система общественною питания, при которой посештель свободно
выбирает себе блюда из тех, что представлены в меню. - Прим. пере».
171
быть на них куплено, - например, с помощью высоких налогов. Этот

эффект может быть отменен путем насыщения индивида
непосредственно деньгами или тем, что на них можно купить. Это
может быть сделано работодателем, реагирующим на введение
вышеописанного возна1раждения увеличением зарплат - для того,
чтобы сохранять семьи своих работников небольшими. До тех пор,
пока действует возна!раждение, увеличение содержания или
страховки по безработице может влиять на деторождение. Уровень
сексуальной депривации при этом не обязательно будет изменяться.
НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ, КАСАЮ ЩИЕСЯ ДРАЙВОВ
Как много существует драйвов? Является ли драйв материнства

более сильным, чем драйв секса или голода? Будет ли насыщение
такого драйва, как голод, частично снижать величину такого драйва,
как секс? Могут ли все драйвы быть сведены к сексуальному? На
вопросы такого рода легче ответить, если сформулировать их в
терминах депривации и насыщения.
Как много существует драйвов? Этот вопрос имеет две
формулировки. Когда мы выводим драйвы из истории депривации, мы
можем пытаться выяснить, сколько существует способов вызвать у
ортонизма депривацию. Ответить на такой вопрос мы можем только
путем исследования, т.е. вмешательства в обмен между организмом и
средой с последующим наблюдением за результатами. Когда мы
снижаем долю некоторых инертных газов в воздухе, которым дышит
организм, мы не наблюдаем никаких изменений в поведении. В этом
случае мы не говорим о «потребности» в таких газах или о каком-то
«драйве», соответствующем их вдыханию. Другими словами, мы не
считаем наши действия примером создания депривации. Тот факт, что
газ не имеет биологического значения, неважен. Мы можем лишить
организм важного пищевого вещества и, тем не менее, не наблюдать
изменения в поведении, хотя он может стать больным или даже
погибнуть. Физиологи говорят о питательных «потребностях», но
депривация в том виде, как мы ее здесь определяем, подразумевает
эффект, оказываемый на поведение. В дальнейшем, конечно,
172
исследователи могут обнаружить много важных случаев, каждый из

которых может позволить нам творить о драйве.
Вторая возможная формулировка вопроса о количестве драйвов
необходима, когда мы говорим о драйве просто в связи с тем, что
изменяется вероятность поведения. Ребенка, который не ест, как
следует, называют жертвой анорексии - недостатка голода. Если он
ест нерегулярно, эго происходит потому, что его голод носит
непредсказуемый характер - иногда он голоден, а иногда - нет. Здесь
мы используем понятие драйва, не связывая его с историей приема
пищи, но просто для объяснения (мнимого) необьясненных изменений
вероятности. (Что характерно, мы не утверждаем существования
драйва, когда вероятность остается неизменной. Рефлекторное
слезотечение в ответ на раздражение роговицы не изменяется от
момента к моменту так, чтобы для этого не могло бы быть иного
объяснения, и поэтому мы не говорим о существовании драйва
избавить глаз от наличия посторонних субстанций.) Таким образом,
наш вопрос начинает звучать так: как много форм поведения меняет
свою силу независимо друг от друго? На этой основе мы можем
провести различие между едой, питьем, сексуальным поведением и
так далее, а также вводить подразделения внутри каждой из этих
областей. Если вероятность поедания двух сортов еды всегда
изменяется совместно, мы можем предположить общий для них голод,
но если в какой-то момент организм с большей готовностью
потребляет соль, чем сахар, а в другой момент - с большей
готовностью сахар, чем соль, мы можем прийти к необходимости
говорить об отдельных «сахарном голоде» и «соляном голоде».
Должно быть, эти изменения сопровождаются разными операциями
насыщения и депривации, хотя они и не описываются данным
использованием понятия «голод».
Что представляет собой драйвы в условных реакциях?
Насыщение и депривация очевидным образом связаны с оперантным
подкреплением. Голодный организм еда будет одновременно и
насыщать, и подкреплять. Как мы увидим в главе XIV, проводить
различие между этими двумя эффектами необходимо, хоть порой и
затруднительно. При подкреплении предъявление еды зависит от
реакции; и если мы обходим эту зависимость, то мы можем насыщать
173
организм, не подкрепляя его последовательным образом. Также мы

можем подкреплять, существенным образом не насыщая, либо просто
делать это до тою момента, когда наступит насыщение. Но между
этими двумя процессами существует необходимая связь: действие
оперантного подкрепления не возникнет без наличия в организме
соответствующей депривации. Общим результатом подкрепления
является не просто усиление поведения, а усиление поведения в
определенном состоянии депривации. Таким образом, подкрепление
ставит поведение под контроль соответствующей депривации. После
того, как мы с помощью еды обусловили голубя вытягивать шею,
переменной, контролирующей вытягивание шеи, становится пищевая
депривация. Реакция вытягивания шеи просто входит в перечень
текущих реакций, изменяющийся по мере изменения этого состояния.
Мы не можем описать эффект подкрепления еще проще.
Обусловливая и угашая реакцию на разных уровнях депривации,
можно рассмотреть эффект депривации в деталях. Если мы
подкрепляем реакцию фунпы организмов на одном уровне
депривации и угашаем се на разных уровнях депривации в разных
под|руппах, мы обнаруживаем, что количество реакций в кривой
угасания представляет собой функцию от уровня депривации. Чем
более юлоден организм, тем больше реакций будет произведено во
время угасания. С другой стороны, если мы обусловливаем реакцию
на разных уровнях депривации и угашаем ее на одном и том же
уровне, мы, что достаточно удивительно, обнаруживаем, что две
и тоговые кривые угасания содержат примерно одинаковое количество
реакций. Эффект депривации проявляется при угасании, а нс при
обусловливании.
Поведение, усиливаемое условным подкрепителем, изменяется
вместе с депривацией, соответствующей первичному подкрепи гелю.
Поведение посещения ресторана составлено из последовательности
реакций, ранние звенья которой (например, движение но
определенной улице) подкрепляются появлением дискриминативного
стимула, контролирующего более поздние реакции (появлением
ресторана, в который мы зачем заходим). Вся последовательность в
целом, в конечном итоге, подкрепляется едой, и её вероятность
зависит от степени пищевой депривации. Мы увеличиваем
174
вероятность того, что человек пойдет в ресторан или даже пойдет но

какой-то определенной улице, просто делая его голодным. Мы не
утверждаем, что с ранними реакциями этой последовательности
связаны особые драйвы, поскольку аналогичные состояния
депривации при этом отсутствуют. Традиционные термины,
наподобие «потребностей», «желаний» и т.д., выделяют такие
вспомогательные шаги. Например, мы можем сказать, что человек
сначала хочет такси, затем он желает, чтобы водитель отвез его на
Пятьдесят Шестую улицу, затем он хочет найти определенный
ресторан, затем - открыть дверь, сесть за стол, взять меню, сделать
заказ и съесть ростбиф. Однако, поскольку надлежащие процессы
насыщения и депривации для вышеописанного поведения
отсутствуют, за исключением последнего элемента, у нас нет причин
устанавливать соответствующие драйвы. Человек не нуждается в
такси в том смысле, что у него уже долгое время не было такси.
Определенное поведение, нуждающееся в такси для своего
выполнения, сильно и возникает, как только такси оказывается
доступно. Появление такси подкрепляет любое поведение,
позволяющее его поймать. Это событие также обеспечивает
возможность запустить следующую реакцию и, благодаря этому, в
конечном итоге завершить последовательность поведения. Сказать,
что появление такси насытило поведение «поимки такси», означает
только запутать дело. Практическое использование этой связи
вскрывает необходимость, лежащую в его основе. Если, по какой-то
причине, мы желаем заставить человека поймать такси, мы усиливаем
любое поведение, для которою нужно такси, но мы не лишаем ею
такси. Он не будет ловить такси, если у него уже есть одно, потому
что уже вступит в силу следующее звено последовательности
поведения.
Генерализованные подкрепители ставят этот вопрос в более
острой форме. Они важны как раз потому, что являются
эффективными при целом ряде деприваций, часть из которых
присутствует постоянно. Отсутствие некоторой специфической
депривации побуждает нас признать существование отдельною
драйва, соответствующего непосредственному генерализованному
подкрепителю. Хотя мы и склонны отказаться от представлений о
175
«драйве такси», мы склонны настаивать на существовании драйва ко

вниманию, одобрению, любви, доминированию или деньгам. Для того
чтобы оправдать приписывание отдельного драйва поведению,
подкрепляемому таким образом, мы должны показать, что возможно
депривировать или насытить организм при помощи некоторого
количества внимания, одобрения и т.д., а кроме того, мы должны
убедиться, что не происходит насыщения или депривации ни в одной
из первичных областей, связанных с генерализованным
подкрепителем. Например, мы должны будем удовлетворить
«потребность в любви», предоставляя ее в избытке без
предоставления какою-либо первичною подкрепителя, с ней
ассоциированного. Только так мы сможем найти доказательство
самостоятельности драйва. Но хотя генерализованные подкрепители и
могут подкреплять без последующего первичною подкрепления это
подтверждается поведением скупца, созерцающего свое золото, - у
нас нет причины признать соответствующий драйв. Одна из наиболее
очевидных особенностей скупца - то, что деньги на самом деле не
насыщают его. Подкрепляющий эффект денег необычайно велик, так
что большая часть его поведения, являющаяся сильной, является
сильной именно по этой причине, но отдельный драйв предполагает
отдельные состояния депривации и насыщения, подтверждения чему в
поведении скупца мы, в целом, не находим. Существуют другие
разновидности скупцов, специализирующиеся на внимании,
одобрении, любви или доминировании. Хотя мы можем показать, ч то
они получают сильное подкрепление благодаря этим подкрепителям,
что происходит даже при отсутствии первичного подкрепления, мы не
говорим об отдельных драйвах, потому что соответствующие
состояния депривации и насыщения не имеют места.
Драйвы, связанные с условными подкрепителями, не следует
смешивать с приобретенными драйвами по отношению к никотину,
алкоголю, морфию и другим веществам. Эффект, производимый
веществами подобною рода, подкрепляет поведение их употребления.
Такое наркотическое вещество может освободить от некоторых
аверсивных состояний наподобие тревоги, страха или чувства вины
(глава XI), либо оно может производить какое-то позитивно
подкрепляющее состояние. Такое подкрепление может со временем
176
становиться все более и более сильным, если повторяющееся

потребление ведет к физиологическим изменениям, усиливающим
аверсивные состояния, устраняемые приемом вещества. Эта
разновидность «аддикции» представляет собой приобретенный драйв,
для которою очевидны легко различимые процессы насыщения и
депривации. Развитие аддикции - мощная техника контроля. Какое-то
вещество регулярно вводится до тех пор, пока его подкрепляющий
эффект не становится значительным. Затем оно используется для
подкрепления желаемого поведения - например, для поведения
ответов на вопросы, если речь идет о военнопленном. Затем вещество
переегают давать, и вероятность нужного поведения возрастает
многократно.
В главе V мы видели, что событие может быть позитивным
подкреплением даже тогда, когда оно не снижает степень депривации.
В этой связи здесь стоит указать на следующее: поведение, усиленное
с помощью депривации, не обязательно будет ее устранять. Примером
этому может послужить фрейдистский механизм сублимации. Через
стимульную или респондентную индукцию, соегояние, что усиливает
реакцию, усиливает также и другие реакции, имеющие похожие
свойства, либо ту же самую реакцию, но происходящую при других,
похожих условиях. Депривация может быть примером такою
действия. Так, бездетная пара может «сублимировать» свое
родительское поведение, обращаясь со своей собачкой, как с
ребенком. Художник «сублимирует» сексуальное поведение, работая
с рисунками или моделями, изображающими особенности
человеческого тела. Если нам кажется, что поведение всегда
происходит «по разумной причине» - например, обеспечивает
видимое биологическое преимущество, - множество случаев
подобного рода способно поставить нас в тупик. Но реакция,
укрепленная благодаря индукции, может не иметь никакого влияния
на состояние депривации, хоть реакция, от которой та получила свою
силу, и оказывает ею . Во многих случаях сублимации насыщающим
эффектом обладает само поведение.
Являются ли драйвы взаимосвязанными? Существует и иная
область, в которой полезней обратить внимание на процессы
депривации и насыщения, чем на какой-нибудь драйв. Так,
177
предпринимались попытки свести всю мотивацию к одному

первичному драйву. Фрейд, к примеру, придавал особое значение
сексу. Утверждение, что некоторая активность «по своей природе
является сексуальной», может быть переформулировано двояким
образом, в зависимости от того, подчеркиваем ли мы зависимую либо
независимую переменную. Выражение, что художественная или
музыкальная деятельность «дает выход сексуальной энергии», может
означать, что характерное для этих областей поведение похоже на
сексуальное поведение по своей топографии. Скульптор,
изображающий человеческое тело, в некоторой степени ведет себя так
же, как вел бы себя по отношению к телу, некоторые ритмические
особенности музыкальною поведения напоминают ритмический
рисунок сексуального поведения. Это просто индукция от одною
стимула к другому, или от одной реакции к другой, на основе
сходства. Однако порой очень трудно определить, имеют ли две
ситуации или два каких-то действия достаточное сходство, чтобы
оправдать такое объяснение. Часто мы вынуждены предполагать
важность момента сходства на основе эффекта, оказываемого им на
поведение. С другой стороны, эта проблема может быть
сформулирована и по-другому: изменяется ли вероятность действия,
считающегося сексуальным по своей природе, в связи с изменениями
состояния сексуальной депривации или насыщения? Если так, то оно
может считаться сексуальным и тогда, когда оно не имеет
топографической близости к собственно сексуальному поведению.
Альтернативное утверждение гласит, что основным
человеческим драйвом является стремление «доминировать». Этот
генерализованный подкрепитель, определенно, очень важен. Более
специфические биологические подкрепители часто бывают
предоставлены только после того, как предшествовавшее поведение
показало свою эффективность в «доминировании» над физической
или социальной средой, и в той степени, насколько это так, мы можем
объединить все поведение иод эгидой доминирования. Тем не менее,
мы видели, что, когда подкрепитель генерализован, мы не нуждаемся
в выделении специальною драйва для нею. Доминирование может
подкреплять и благодаря этому быть важным как контролирующая
переменная. Человек может прийти к доминированию «во имя
178
доминирования», так же, как скупец, который копит деньги ради них
самих. Но очевидно, что не существует отдельных депривации или
насыщения, касающихся доминирования как такового. Лишение
человека доминирования могло бы означать организацию условий, в
которых он лишается возможности повлиять как на физическую
природу, так и на общество, но в таких условиях он бы, скорее в е е т,
страдал от других деприваций, к которым и можно было бы отнести
любое генерализованное подкрепление его поведения. И наоборот,
когда мы изменяем поведение человека, позволяя ему «делать что
угодно», этим самым мы будто насыщаем его «потребность в
доминировании», но при этом почти всегда изменяем некоторые
первичные депривации или некоторые из аверсивных состояний,
описываемых в следующей главе. Неожиданно общий эффект многих
отдельных деприваций и насыщений делает тонерализованность
драйва доминирования сомнительной. Человек, склонный к
доминированию во многих областях жизни, переживает значительные
перемены в результате удачною брака или, в меньших масштабах,
хорошего обеда.
Попытки свести все человеческое поведение к единственной
потребности в одобрении, любви и т.д., являются объектом такой же
критики.
Какой драйв сильнее? Будет ли драйв материнства более
сильным, чем сексуальный? Сильнее ли секс голода? На такие
вопросы можно ответить, ставя некоторую произвольно выбранную
реакцию иод контроль различных деприваций (подкрепляя ее
различным образом), а затем измеряя максимальную частоту реакции
при экстремальных значениях каждой из них. Как соотносится
частота, с которой очень голодный самец крысы эмитирует реакцию,
подкрепляемую едой в определенном режиме, с частотой, с которой
этот же самец будет производить реакцию, подкрепляемую в том же
самом режиме близостью с расположенной к контакту самкой?
Однако, в сравнении деприваций обычно мало смысла, за
исключением естественно возникающих ситуаций, в которых важны
относительные величины их эффекта. Лишая организм еды и
сексуального контакт одновременно, мы можем наблюдать, какое
возникнет поведение, когда соответствующие стимулы
179
предъявляются одновременно. Тем не менее, такие условия бывает

трудно организовать. Многие из организмов, переживающих жесткую
нехватку воды, не могут есть сухую пищу, поэтому, когда мы
01раничиваем потребление воды, мы создаем эффект, схожий с
эффектом от насыщения едой. Точно так же, сексуальное поведение
ослабевает, когда организм долгое время вынужден обходиться без
еды.
ВРЕМЯ КАК ПЕРЕМЕННАЯ
Иногда может насыщать само совершение поведения, и мы

можем устраивать оргонизму «депривацию», просто делая поведение
неосуществимым. Как мы знаем, «потребность в упражнении»
подчиняется следующей закономерности: организм, стесненный
узкими границами, демонстрирует большую активность, чем обычно,
первое время после их устранения. В дальнейшем уровень активности
поведения снижается, что отражает некую форму насыщения. Когда
поведение всегда возможно, оно демонстрирует определенную
периодичность. Если крыса содержится в тесной клетке, но имеет
постоянный доступ к беговому колесу, ее поведение в колесе может
служить подходящей мерой ее активности. Крыса обычно чередует
активные и неактивные фазы с заслуживающей внимания
регулярностью. Похожая периодичность наблюдается, когда обмен со
средой не 01раничивается, - например, при еде, питье или
сексуальном поведении в условиях нео1раниченных возможностей.
Когда можно установить период, мы можем использовать время как
независимую переменную в предсказании поведения.
Достаточно ощутимая периодическая перемена иллюстрируется
поведением сна и бодрствования. Во время сна большая часть
активности организма достигает экстремально низких значений. Тем
не менее, происходящее не исчерпывается этим. Для нашего удобства
мы можем считать сон специальной формой поведения, периодически
и на систематической основе возникающей в жизни большинства
оргонизмов. Обычно, периодичность сна совпадает с периодичностью
цикла смены дня и ночи, что сопряжено с очевидными
преимуществами. Мы лишаем организм сна путем предотвращения
180
соответствующего поведения - например, мы помещаем его на

медленно вращающуюся платформу, на которой он должен постоянно
находиться в движении, чтобы не упасть в емкость с водой.
Тенденция спать усиливается как функция такой депривации. Точно
так же, как мы заставляем ребенка есть с большим аппетитом, следя за
гем, чтобы он не ел в промежутках между приемами нищи, мы
побуждаем его идти спать ночью, следя за тем, ч тобы он не спал днем.
В некоторой степени мы можем даже насытить организм сном. Мы
делаем это, когда посылаем ребенка в постель пораньше, чтобы
подготовить ею к долгому и изнурительному дню. В условиях
отсутствия 01раничений, периодичность сна и бодрствования
позволяет нам использовать время как переменную в предсказании
поведения.
Создается впечатление, что время выступает основной
экспериментальной переменной для некоторых более медленных
периодических изменений. Примером этому может быть поведение во
время менструального цикла. Оно может подвергнуться изменению
иод влиянием гормонов или иным способом, но наша основная
возможность предсказать появление той или иной реакции кроется в
изучении таких циклических изменений. Сила поведения не может
быть изменена путем вмешательства в течение цикла, как это
происходит со сном, потому что периодичность в данном случае не
является продуктом автоматической депривации или насыщения.
Время как переменная не может быть объектом экспериментальных
манипуляций.
Множество поведенческих изменений, особенно относящихся к
инстинктивному поведению более примитивных организмов, следует
годичному циклу. Например, миграционные передвижения
достаточно точно соответствуют смене времен года. Некоторые
условия, изменяющиеся со временем, могут быть более важны, чем
само время. Мы можем изменить нормальную периодичность путем,
так сказать, смены сезона - помещая организм в условия с
определенной температурой или длиной светового дня,
соответствующие другому времени года. Если поведение изменяется в
соответствии с такими несезонными изменениями, то вряд ли простое
течение времени может в данном случае считаться первичной
181
переменной. В нормальных условиях время года может быть важным

индикатором.
Когда перемены в поведении распространяются на более долгие
периоды, мы творим о независимой переменной как о возрасте
организма. Реакция может появиться в определенном возрасте, а
позже исчезнуть. Увеличение вероятности как функцию возраста
ч а е т связывают с понятием созревания. Мы достигаем определенной
способности к предсказанию через открытие таких закономерностей
развития. Различные формы так называемого инстинктивного
поведения, особенно характерные для видов, отличающихся от
человека, обычно появляются в определенном возрасте, и благодаря
этому возраст может оказаться единственной полезной переменной.
Поскольку такие изменения обычно не носят циклического харакгера,
предсказание должно быть сделано на основе информации,
полученной от других организмов. Индивидуальные различия могут
быть велики. Так, мы не можем точно сказать, когда индивид начнет
осуществлять определенную разновидность сексуального поведения,
основываясь на среднем возрасте начала такого поведения в
популяции. Вследствие этого, обычно практические проблемы такого
рода не решаются обращением к закономерностям созревания.
Некоторые образовательные процедуры наиболее эффективны тогда,
когда ребенок к ним готов, но при планировании образовательной
программы для маленьких детей хронологический возраст может и не
представлять значительной ценности в деле определения такой
готовности. Для проверки наличия или отсутствия соответствующего
поведения может оказаться необходимым наблюдать за каждым
ребенком отдельно.
ИНДИВИД И ВИД
В любой момент своей жизни индивид демонстрирует

определенное поведение на определенных уровнях вероятности. Это
тот фон, на котором мы проводим изучение выбранных операндов и
исследуем влияние независимых переменных. Эти переменные редко
значимы для установления существования изучаемого поведения, они
лишь влияют на его вероятность. Его существование принимается
182
как нечто само собой разумеющееся. Однако когда мы изучаем

разных индивидов, мы находим некоторые различия в поведении - в
их репертуарах, в частотах, с какими эмитируется та или иная
реакция, и в степени, в которой поведение изменяется в зависимости
от подкрепления, депривации и других факторов. Эти различия, если
речь идет о разных видах, могут быть очень большими. Для их
объяснения используется понятие «инстинкт». Поведение,
характерное для вида, относят к инстинкту (с неизвестной
локализацией и свойствами), якобы характерному для всех
представителей одною вида. Это яркий пример объяснительной
фикции. Этот термин, как и «драйв», может получить высокий
научный статус, если его определить как тенденцию реагировать
способом, характерным для вида, но, будучи определенным таким
образом, он не может использоваться в объяснении. Если инстинкт
строительства гнезда относится к наблюдаемой тенденции некоторых
разновидностей птиц строить гнезда, с ею помощью нельзя
объяснить, почему пт ицы это делают.
Тенденция представителей вида вести себя определенным
образом не более примечательна, чем тенденция иметь некоторые
особенности в анатомии и внутренней физиологии. Поведение есть в
той же степени часть организма, что и его анатомические
особенности. Видовая принадлежность сама по себе является
переменной, которая должна быть учтена при оценке вероятности
какою-либо поведения. Поскольку мы не можем изменить вид, к
которому принадлежит организм, эта переменная не способствует
расширению нашею контроля, но информация о видовой
принадлежности позволяет нам предсказать характерное для вида
поведение и, благодаря этому, с большим успехом использовать
разные техники контроля.
Проблема индивидуальных различий в рамках вида должна
решаться таким же способом. К примеру, если нас интересует
сексуальное поведение, мы не можем использовать общую
вероятность для вида, если только мы не знаем, какое место индивид
занимает в популяции. Индивидуальные особенности или уровень
способностей относятся к тому же типу данных, что и видовая
принадлежность. Мы делаем видовую принадлежность значимой
183
переменной путем наблюдения за проявлениями интересующей нас

формы поведения у представителей вида в целом, и мы выясняем
позицию индивида относительно вида в целом путем такого же
наблюдения за характерными тенденциями. Проблема
индивидуальных различий будет снова обсуждаться в главе ХТП.
РЕЗЮМЕ
Мы можем резюмировать разновидности независимых

переменных, затронутых в этой главе, перечислив вопросы, которые
мы должны задать для г о т , чтобы оценить вероятность реакции.
1. Является ли интересующее нас поведение характерным для
вида, к которому относится данный индивид?
2 . Если так, лежит ли текущий возраст индивида в диапазоне, в
котором наблюдается поведение?
3 . Если поведение значительно изменяется от индивида к
индивиду, какова относительная позиция изучаемого индивида?
4 . Если поведение демонстрирует долговременные циклические
изменения, каково текущее положение индивида в таком цикле? Если
этот цикл обнаруживает зависимость от изменения какого-либо
внешнего условия - например, средней температуры, - эта
переменная может обеспечить более точное предсказание и может
оказаться полезной для контроля.
5 . Если поведение подвергоется циклическим изменениям
меньшего масштаба - скажем, в пределах суток, - в какое время мы
предсказываем или контролируем реакцию? Если мы, к примеру,
имеем дело с ночным животным, и смена дня и ночи является частью
наших экспериментальных условий, го мы должны учитывать
текущее время суток.
6 . Какова история индивида относительно сна? Если помех для
сна не было, каков текущий момент цикла? Если организм был лишен
сна или насыщен им, как это было сделано?
7 . Какова иегория организма, касающаяся значимых деприваций
и насыщения? Если интересующее нас поведение было обусловлено, с
каким видом депривации было связано подкрепление? Какова
недавняя история этой депривации? При изучении поведения, обычно
184
подкрепляющеюся едой, мы должны иметь некоторые данные об

истории приема пищи или о некотором сопутствующем показателе,
таком, как вес тела, что изменяется в зависимости от этой истории.
Также мы должны знать, имела ли какая-то переменная в недавней
истории ортонизма - например, введение какого-то вещества, -
эффект, схожий с эффектом депривации или насыщения.
Конечно, существуют и другие переменные, функцией которых
может быть поведение. Так, в наш перечень не было внесено
подкрепление, и мы также все еще должны рассмотреть переменные,
лежащие в области эмоций, аверсивной стимуляции и наказания.
Таким образом, с учетом всего перечень может казаться
обескураживающе длинным. Тем не менее, в реальной практике
многие из этих условий легко упорядочить. В обычном лабораторном
исследовании негрудно организовать процедуру, которая обеспечит
значительную долговременную стабильность в отношении
большинства либо всех из них. Благодаря этому, мы можем за один
раз изучать очень небольшое количество переменных. В
практическом контроле тривиальность многих из вышеупомянутых
моментов также установлена, а эффективные переменные легко
изолируются.
185
ГЛАВА X
ЭМОЦИЯ
ЧТО ТАКОЕ ЭМОЦИЯ
«Эмоции» представляют собой отличный пример вымышленных

причин, которыми мы обычно объясняем поведение. Мы бежим прочь
из-за «страха», а бьем - из-за «злости»; нас парализует «гнев» и
угнетает «печаль». В свою очередь, эти причины приписываются
событиям в нашем прошлом или настоящем - вещам, которые
испугали нас или разозлили, вызвали в нас гнев или печаль.
Поведение, эмоция и предшествующее внешнее событие образуют
три звена уже знакомой нам каузальной цепи. При этом среднее звено
можно считать либо психическим, либо физиологическим. В случае
наделения его психической природой полагают, что внешнее
обстоятельство заставляет человека чувствовать эмоцию, которая
ведет его к осуществлению соответствующего действия. Однако,
известная теория Джеймса-Ланге, разработанная параллельно
американским психологом Уильямом Джеймсом и датским медиком
Карлом Георгом Ланге, утверждает, что человек чувствует не
внутреннюю причину эмоции, а лишь некоторую часть самою
эмоционального поведения. Джеймс выразил это утверждение в
следующей классической форме: «мы печалимся потому, что плачем,
сердимся, потому, что наносим удар, боимся потому, что дрожим, а не
плачем, наносим удар и дрожим, потому что печалимся, сердимся или
боимся, в зависимости от конкретного случая». Эта теория делала
акцент на изучении физиологических изменений, которые мы
«чувствуем» в эмоции, и до определенной степени отождествляла
среднее психическое звено с физиологическим. Наиболее заметными
изменениями, происходящими, когда человек творит, что «чувствует
эмоцию», являются реакции гладкой мускулатуры и желез, такие как
186
Глава X, Эмоция
покраснение и побледнение, слезы, потоотделение, слюноотделение и

сокращение мелких кожных мышц, вызывающих «гусиную кожу» у
человека и поднятие дыбом шерсти у животных. Многое из этого
знакомо в форме, регистрируемой «детектором лжи», который
выявляет не нечестность как таковую, а эмоциональные реакции,
производимые человеком, осуществляющим поведение, за которое его
прежде наказывали.
Несмотря на многочисленные исследования, гак и не удалось
показать, что каждая эмоция отличается особенным паттерном
реакций желез и гладкой мускулатуры. Хотя и существует несколько
характерных паттернов таких реакций, обычно различия между
эмоциями невелики и не следуют традиционным различениям. Не
являются эти реакции и общим характерным признаком эмоций,
поскольку они могут возникать и при других обстоятельствах,
например, после тяжелых физических упражнений или на
пронизывающем ветру.
Обычно творят, что определенные реакции, производимые
лицевыми и постуральными мышцами, «выражают» эмоции. Их
примером служат смех, ворчание, рычание, оскаливание зубов и
мышечные реакции, сопровождающие выделение слез. В целом, более
низкие организмы обладают более обширным репертуаром такого
рода. Эмоциональные выражения можно имитировать посредством
оперантного поведения, как, например, в театре, и они часто
модифицируются социальной средой, чтобы соответствовать
культурным требованиям. В определенной степени у каждой
культуры свой собственный способ смеяться, кричать от боли и т.д.
Оказалось невозможным точно определить конкретные наборы
экспрессивных реакций, характеризующих отдельные эмоции, и, в
любом случае, эти реакции не называют самими эмоциями.
В поисках т о т , что происходит «в эмоциональном состоянии»,
ученый находится в своеобразном затруднении. В то время как
обычный человек определяет и классифицирует эмоции не только с
легкостью, но и с существенным постоянством, ученый,
сосредоточиваясь на реакциях желез и гладкой мускулатуры, а также
на внешнем поведении, не может быть уверен в том, что он в
состоянии различить даже такие относительно яркие эмоции, как гнев
187
и страх. Представляется, что некоторые способы идентификации

эмоций, доступные обычному человеку, остались незамеченными.
Обыватель не утверждает, что человек злится только потому, что его
небольшие кровеносные сосуды так расширились, что он покраснел,
или потому, что его пульс ускорился, или потому, что определенные
мышцы привели его челюсть и 1убы в положение, напоминающее
рычание дикого животного. Все это может произойти и «без эмоций»,
и часто обыватель судит о том, что человек злится, не зная вообще ни
о каких подобных реакциях - например, когда он говорит, что автор
письма, должно быть, был зол, когда писал его. Он знает о том, что
его спутница испытывает страх, когда они идут по темной улице, хотя
и не видит, как она побледнела, и не знает, что у нее прекратилось
выделение пищеварительного сока или что ее сердцебиение
участилось. Все это могло произойти и в других обстоятельствах, в
которых он вовсе бы не сказал, что она чего-то боится.
ЭМОЦИЯ КАК ПРЕДРАСПОЛОЖЕННОСТЬ
Когда средний человек творит, что кто-то боится, злится или

влюблен, он, как правило, твор и т о предрасположенностях
(иредиспозициях) действовать определённым образом. «Злой»
человек демонстрирует повышенную вероятность удара, оскорбления
или любого другого причинения вреда с его стороны, и пониженную
вероятность оказания помощи, содействия, утешения или занятий
любовью. «Влюбленный» человек демонстрирует повышенную
тенденцию помогать, содействовать, быть рядом и заботиться, и
пониженную тенденцию вредить каким бы то ни было способом. «В
состоянии страха», человек склонен уменьшать или избегать
взаимодействия с определёнными стимулами - например, убегая
прочь, прячась или закрывая глаза и уши; в то же самое время он
менее склонен приближаться к источнику таких стимулов или входить
на незнакомую территорию. Это полезные факты, и в научном анализе
есть место чему-то вроде обывательского способа классификации.
Наименования так называемых эмоций служат средством
классификации поведения в связи с разнообразными
обстоятельствами, влияющими на его вероятность. Самая верная
188
Глава X. Эмоция
практика заключается в том, чтобы придерживаться прилагательных

форм. Голодный организм можно объяснить без особых сложностей, в
то время как «голод» - совсем другое дело. Так и при описании
поведения, как боязливото, любящего, робкото и т.д., мы не обязаны
искать вещи, называемые эмоциями. Распространенные выражения,
такие как «в любви», «в страхе» и «в гневе», предполагают
определение эмоции как некоторого концептуального состояния, в
котором специфическая реакция является функцией обстоятельств в
истории индивида. Как в обычном разговоре, так и для многих
научных целей часто желателен такой способ указания на текущую
силу поведения: на языке переменных, функцией которых оно
является. Однако, определённую таким образом эмоцию, как и драйв,
не следует отождествлять с физиологическими или психическими
состояниями.
РЕАКЦИИ, СОВМЕСТНО ИЗМЕНЯЮЩИЕСЯ В ЭМОЦИИ
Нет никаких гарантий, что лексикон обывателя останется

неизменным в ходе научного исследования. Тем не менее, в
дальнейшем обсуждении мы будем использовать понятия, взятые из
обыденного языка, для указания на хорошо знакомые наблюдения и
для заострения внимания на определенных существенных проблемах.
Некоторые эмоции, например, радость и печаль, включают в себя
весь поведенческий репертуар ортонизма. Мы признаем это, когда
говорим, что эмоция возбуждает или угнетает нас. Некоторые эмоции
также затрагивают весь репертуар, но более специфическим образом.
Вероятно, ни один аспект поведения не остается неизменным, когда
организм боится или злится, но особому влиянию подвергаются
реакции, связанные с особыми деталями среды («предмет» страха или
гнева). Некоторые более мягкие эмоции, такие как смущение,
сочувствие и удивление, можно локализовать более узко, в небольших
сегментах репертуара.
Совместное изменение реакций в рамках одной эмоции отчасти
обусловлено общим для них последствием. Усиливающиеся при гневе
реакции причиняют вред людям и вещам. Часто этот процесс полезен
с биологической точки зрения, когда организм конкурирует с другими
189
организмами или борется с неживой природой. Вследствие этого,

группирование реакций, определяющих гнев, отчасти зависит от
обусловливания. В гневе подкрепляется наносящее вред поведение,
которое впоследствии переходит под контроль условий,
контролирующих сам гнев. Точно так же, как еда является
подкреплением для голодного организма, так и вред, нанесенный
другому, является подкреплением для разгневанного. Точно так же,
как голодный человек восклицает «Хорошо!», когда получает еду, гак
и разгневанный человек восклицает «Хорошо!», когда его противнику
нанесен какой-либо урон.
Однако, очевидно, что некоторое поведение, связанное с
эмоцией, является безусловным, и в этом случае группирование
необходимо объяснять с точки зрения эволюционных последствий.
Например, у некоторых видов кусание, нанесение ударов и
использование когтей, но всей видимости, усиливаются в гневе до
т о т , как могло бы произойти обусловливание. Эти реакции приводят
к крикам боли и другим свидетельствам вреда, которые затем
подкрепляют другие реакции, помещая их внутрь класса «гневного
поведения». Например, если разгневанный ребенок нападает на
другого ребенка, бьет или кусает его - всё это без предшествующего
обусловливания, - и если при этом другой ребёнок заплачет или
убежит, то затем эти же самые последствия могут подкреплять друг ое
поведение разгневанного ребенка, которое едва ли может быть
врожденным - например, он может дразнить другого ребенка,
отбирать его игрушки, разрушать его постройки шги обзывать его.
Взрослый человек обладает развитым репертуаром очевидно
обусловленных вербальных реакций, наносящих вред, и все они
обретают силу «в гневе» и соизменяются (ковариируют) с
безусловным поведением как функция одних и тех же переменных.
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ
Мы обнаруживаем переменные, функцией которых являются

эмоциональные состояния (как и любые другие переменные), когда их
ищем. Многие примеры хорошо известны. Неожиданный сильный
шум часто вызывает «страх». Длительное физическое ограничение
190
или другая помеха поведению могут породить «раздражение».

Неудача в получении привычного подкрепления представляет собой
особый случай ограничения, вызывающий разновидность
раздражения, которая называется «разочарованием» или
«фрустрацией». Часто наказываемое поведение может осуществляться
в форме, которая описывается как «робкая» или «смущенная». Однако
не стоит ожидать многого от этих бытовых понятий. Они развивались
в обстоятельствах, связанных в основном с типичными случаями, и
никогда не проверялись в условиях, требующих точного определения.
Даже такая, казалось бы, четко выделяемая эмоция, как гнев, может
быть несводима к одному классу реакций или может не указывать на
единое множество процессов. Гнев, порождаемый одними
обстоятельствами, может отличаться от того, что возникает в друг их.
Действительно, прерывание сформированной последовательности
реакций обычно имеет эмоциональный эффект, но когда человек не
может написать письмо, потому что потерял ручку, или открыть
дверь, потому что она закрыта с другой стороны, или не может
поговорить с кем-то, потому что его собеседник полностью глух или
не говорит на том же языке, результирующие эффекты могут
варьироваться столь же сильно, как и обстоятельства. Будет
ошибочным упрощением группировать их вместе как
«фрустрирующие условия» и описывать соответствующие изменения
в поведении как «гнев». Признание существования смешанных
эмоций предполагает, что обычная классификация проводит различия,
которые не всегда соответствуют фактам.
Еще более сложны тонкие эмоции. Например, состояние, которое
обыватель называет «одиночеством», кажется мягкой формой
«разочарования», в силу прерывания укоренившейся
последовательности реакций, которые получали от социальной среды
положительное подкрепление. Одинокому человеку не с кем
поговорить. Сильное гговедение не имеет шансов оказаться
действенным, вне зависимости от того, где он окажется. Особенно
глубоким может быть одиночество, обусловленное отсутствием
конкретного человека, дававшего подкрепление в виде любви, что
видно на примере томящегося от любви индивида. Другой характер
принимает одиночество дружелюбного человека, оказавшегося на
191
долгое время среди незнакомцев. По-другому страдает ребенок,

потерявшийся в огромной толпе; все поведение, которое раньше
подкреплялось присутствием матери или отца, терпит неудачу: он их
ищет, но не видит; он кричит и плачет, но они не отвечают. В
зависимости от разнообразных обстоятельств, результат может быть
близок к страху, гневу или печали. По-видимому, в настоящее время
нет всеобъемлющей классификации, применимой ко всем этим
примерам.
Мы уже отмечали, что области мотивации и эмоций очень
близки. Более того, они могут пересекаться. Вероятно, любая сильная
депривация действует как эмоциональный процесс. Голодающий
человек почти наверняка испытывает фрустрацию и страх. Ностальгия
включает в себя и драйв, и эмоцию. Если мы лишим человека
привычного окружения, большая часть его социального поведения не
сможет эми тироваться и, следовательно, может становиться все более
и более вероятной: он вернется к старому окружению при первой
возможности и будет особенно «общителен», когда это сделает. Иные
части его поведения обретают силу, потому что автоматически
подкрепляются в условиях господствующей депривации: он будет
разговаривать с любым человеком, который будет слушать рассказы о
ею бывшем окружении, старых друзьях и том, что он привык делать.
Все это результат депривации. Но ностальгия также является
эмоциональным состоянием, в котором происходит общее ослабление
других форм поведения - «депрессия», которая может быть весьма
глубокой. Мы не может классифицировать ее как результат
депривации, потому что поведение, на которое в итоге было оказано
влияние, не подвергалось особым 0!раничениям. Различия такого рода
могут казаться немного натянутыми, но их стоит проводить всякий
раз, когда мы заинтересованы в понимании или изменении таких
состояний.
ОБЩАЯ ЭМОЦИЯ
Мы определяем эмоцию - в той мере, в какой хотим это сделать -

как особое состояние силы или слабости одной или более реакций,
вызванных процессами, принадлежащими к одному классу. Мы
192
можем провести столько различий между отдельными эмоциями,

сколько захотим, хотя, как правило, эта попытка обречена на
самоистощение в бесконечном числе действительно возможных
различий. Для изучения эффектов любого конкретного процесса,
который может быть нам интересен, доступны методы и технические
приемы, и представляется, что какое-либо утверждение о связи не
исключает из рассмотрения ничего важного. Не следует полностью
игнорировать и рефлекторные реакции, которые сопровождают
многие из этих состояний силы. Они могут не оказать помощи в
уточнении наших различий, но они добавляют характерные детали к
итоговой картине эффекта конкретного эмоционального
обстоятельства. Например, описывая факт того, что критика его
работы «выводит сотрудника из себя», мы можем сообщить: ( 1) ч то он
краснеет, что ладони его рук потеют и, если дос тупны доказательства,
что он перестает переваривать свой обед; (2 ) что его лицо приобрело
характерное «выражение» гнева; и ( 3 ) что он склонен хлопать
дверями, пинать кота, грубить своим коллегам, влезть в драку и с
особым интересом наблюдать за уличной потасовкой или боксерским
поединком. По-видимому, оперантное поведение в третьем случае
связывается вместе посредством общего последствия - кому-то или
чему-то наносится вред. Если это имеет хоть какое-то значение,
можно определить «общую эмоцию» как общий эффект критики
работы сотрудника на его поведение.
Крайний пример этого - гак называемые фобии. Как правило,
фобии называют согласно тем обстоятельствам, которые вызывают
определенное эмоциональное состояние. Например, при
клаустрофобии возможное резкое изменение в поведении является
результатом заточения организма в маленьком закрытом
пространстве. Схожий эффект при агорафобии возникает при
нахождении организма на большом открытом пространстве. Многие
фобии являются продуктом более конкретных обстоятельств:
например, человек, с нормальным во всех остальных отношениях
поведением, может проявлять чрезмерный страх мертвых птиц. Как
мы должны описывать последнюю «эмоцию»? Возможно, мы могли
бы показать, что неожиданный вид мертвой птицы вызывает весьма
значительные рефлекторные реакции - побледнение, потоотделение,
19В
изменение частоты пульса и т.д., а также разнообразные

экспрессивные выражения, формируемые мышцами лица и тела. Мы
могли бы показать масштабы фобии, дав полное ее описание как
некоторого набора условных рефлексов, вызываемых видом мертвой
птицы, но есть и другие важные эффекты. Так, очень сильным может
быть поведение бегства. Некоторые его варианты - такие как
отворачивание или убегание - могут быть безусловными или
обусловленными на очень ранней стадии истории организма.
Некоторые - например, обращение к кому-то для того, чтобы он убрал
птицу прочь, - очевидно, имеют более позднее происхождение.
Остальной поведенческий репертуар претерпевает общее изменение.
Если наш испытуемый обедал, мы увидим, что он перестал есть или
стал есть медленнее. Если он занимался чем-то другим, мы заметим
изменение, которое можно описать как «потерю интереса». Мы
увидим, что вырастет вероятность того, что он подпрыгнет от
неожиданного шума и будет оеторожно осматриваться но сторонам,
входя на новую территорию. Он будет менее склонен говорить в
привычном темпе, смеяться, шутить и т.д. Он будет предрасположен
«видеть» мертвую птицу вместо лежащей на земле стр о й шляпы, в
том смысле, что э т о т стимул, который в определенной степени
напоминает мертвую птицу, может вновь вызвать все только что
описанные эмоциональные состояния. Эти изменения могут
сохраняться на протяжении значительною периода времени после
устранения стимула. Полное объяснение фобии должно указывать на
все из них, что с очевидноетью потребовало бы описания всего
поведенческого репертуара индивида.
ЭМОЦИИ - НЕ ПРИЧИНЫ
Пока мы рассматриваем эмоции как разновидность внутренних

состояний, мы, скорее всею, не продвинемся в развитии практических
технологий. В решении практических проблем не поможет указание
на то, что какая-то особенность поведения человека связана с
фрустрацией или тревогой. Нам также необходимо знать, как
фрустрация и тревога возникли и как их можно изменить. В конечном
итоге, мы имеем дело с двумя событиями - эмоциональным
194
поведением и поддающимися контролю условиями, функцией

которых является поведение. Эти события и составляют подлинный
предмет изучения эмоций.
Существуют некоторые случаи, в которых можно выделить три
отдельные стадии. Иногда хроническое эмоциональное состояние
приводит к некоторым формам заболеваний. Например, человек, чей
бизнес терпит неудачу, может подвергаться воздействию длинной
череды обстоятельств, которые вызывают хроническое состояние
фрустрации или тревоги. Часть общей эмоции могут составлять
рефлекторные реакции пищеварительного тракта, в результате чето
человек может физически заболеть, например, у него может разви ться
язва. В этом случае мы вправе считать «эмоцию» причиной
заболевания, потому что определили эмоцию как поведенческий
паттерн. Таким же образом мы можем связать с эмоцией и разбитый
череп, если травма была нанесена в результате неосторожного
поведения. Но все это весьма сильно отличается от утверждения, что
эмоциональное поведение обусловлено эмоцией. Человек не
пренебрегает своим бизнесом по причине тревоги или беспокойства. В
лучшем случае, такое утверждение представляет собой просто способ
классификации отдельной разновидности пренебрежения.
Единственной настоящей причиной является внешнее условие, в
отношении которого можно показать, что его функцией является
пренебрежительное поведение, как часть эмоционального паттерна,
известного как тревога или беспокойство. Похожее пренебрежение,
которое можно было бы приписать всепоглощающему любовному
роману, не будет «обусловлено другой эмоцией», а просто будет
следствием другого набора обстоятельств. Чтобы исправить
пренебрежительное поведение и в том, и в другом случае, мы должны
направить усилия на внешние обстоятельства, ответственные за него.
Не следует пугать поведение, наблюдаемое во время эмоции, с
эмоцией как гипотетическим «состоянием», как не следует путать
принятие нищи с голодом. Разгневанный человек, как и голодный
человек, демонстрирует предрасположенность действовать
определенным образом. Он может так никогда и не осуществить этих
действий, но мы, тем не менее, вполне можем иметь дело с
вероятностью, что он так поступит. Так же, как мы из истории
195
депривации делаем вывод о том, что человек голоден, даже если он не

способен есть, мы делаем и вывод о том, что он, вероятно, разгневан,
демонстрируя, что он, как правило, действует в «разгневанной
манере» в похожих ситуациях. Так же, как мы заключаем, что человек
голоден, из его поглощенности демонстрацией еды, мы заключаем,
что он разгневан, опираясь на относительно незначимые реакции,
которые ковариируют в этой эмоции. Ни в одном из этих случаев нет
необходимости в том, чтобы человек эмитировал значимое конечное
поведение, к которому он предрасположен.
Обыватель проводит дальнейшее различие между эмоцией и
предрасположенностью к эмоции. Последнюю он называет
настроением, когда состояние является временным («Он в
приподнятом настроении»), или нравом {диспозицией), когда она
имеет более длительный характер («У н е т подлый нрав»).
Настроения и диспозиции представляют вероятность второго порядка
- вероятность t o i t >, что конкретное обстоятельство вызовет
вероятность конкретной реакции.
ПРАКТИЧЕСКОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЭМОЦИЙ
Эмоциональное поведение и условия, его производящие, легче

всето изучить, когда они применяются на практике. Иногда мы
желаем проявить рефлексы, которые обычно происходят во время
эмоции. Как мы видели, рефлексы не возникают по требованию
словно «волевое поведение». Поэт, воскликнувший «Рыдай по
Адонаису!» , в действительности не ждет, что читатель отреагирует
на его просьбу таким образом. Не существует межличностного
отношения, которое позволяет одному человеку вызвать
эмоциональное поведение у другого по этой формуле. Единственная
возможность заключается в использовании вызывающего стимула,
условного либо безусловного. Как мы уже отметили, «слёзодавильня»
представляет собой текст, который в прямом смысле слова направлен
на вызывание слезоотделения. Другие вербальные репертуары
1Х Слова из поэтическою произведения П.П. Шелли «Адонаис. Элегия на смер 1ь Джона Китса»
( 1821).- Прим, перен.
196
предназначены вызывать смех. Использование условных стимулов

для вызывания эмоциональных реакций таким способом имеет
большое практическое значение для профессиональных артистов.
Когда мы хотим устранить реакции такого рода, мы применяем
процедуры, подходящие для условных рефлексов. Когда мы
контролируем тенденцию нашего спутника смеяться на
торжественных мероприятиях, отвлекая ее внимание от забавною
происшествия, мы просто устраняем стимул для смеха. Когда мы
достигаем того же результата, пиная ею но голени, мы п р о ст
предъявляем стимул, вызывающий несовместимую со смехом
реакцию. Практическую пользу также приносят некоторые лекарства,
коюрые вызывают или устраняют эмоциональные реакции.
Например, очевидно, что на военной службе в условиях боевых
действий большую ценность имеет лекарство, уменьшающее реакции,
характерные для тревоги и cipaxa.
Также зачастую бывает желательно изменить эмоциональные
предиспозиции. В «напутственной речи» тренер может извлечь пользу
из того факта, что тр оки более агрессивно действуют против своих
соперников, если их разозлить. Опытный дознаватель, ведущий
перекрестный допрос, может использовать эту же процедуру, чтобы
заставить свидетеля произвести вербальные реакции, которые в
противном случае остались бы скрыты. Солдат и гражданское
население подталкивают к агрессивным действиям истории о
зверствах, напоминания о настоящих и прошлых несправедливостях и
т.д. Поскольку в это вовлечены индивидуальные истории,
эффективные операции следует искать не в теоретическом анализе, а в
изучении каждого возникающею отдельною случая. Тем нс менее,
четкое понимание тою , что при этом происходит, может сделать
такие практики более эффективными.
Особенно важной эмоциональной предиспозицией является та, в
которой индивид благоволит конкретному человеку, группе или
состоянию дел. Сложно определить характерные последствия
«благосклонною» поведения, но часто можно обнаружить довольно
специфический эффект. Политик может организовывать политические
съезды, целовать детей, публиковать раснолатоющие
автобиографические детали и т.д. лишь для того, чтобы усилить одну
197
крайне специфическую реакцию части избирателей - проставление

отметки на бюллетене напротив его имени. Писатель или драматург
вызывает благосклонные реакции к своим персонажам, изображая их
в ситуациях, которые усиливают такое поведение или нейтрализуют
антагонистическое неблагосклонное поведение, и таким образом он
повышает шансы, что его книгу или пьесу будут «любить». Но
рассматриваемое поведение может 01раничиваться покупкой книги
или билетов или распространением благоприятных отзывов. Часть
э т о т эф фект составляет подкрепление, но мы также можем
выделить тип операций, которые следует классифицировать как
эмоциональные. Рекламодатель, заинтересованный в создании
«хорошего отношения» к своему продукту, использует те же самые
процедуры, в которых рассматриваемое специфическое поведение
заключается в покупке продукта.
Глава XI. Отвращение, избегание, тревога
ГЛАВА XI
ОТВРАЩЕНИЕ, ИЗБЕГАНИЕ, ТРЕВОГА
АВЕРСИВНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
Разновидность стимулов, которые обычно называют

неприятными, раздражающими или, выражаясь более техническим
языком, аверсивными, не отличаются от других стимулов какими-то
особыми физическими характеристиками. Очень сильные стимулы
ч а с т бывают аверсивными, но также аверсивны и некоторые слабые.
Многие аверсивные стимулы наносят вред тканям тела или несут
другие у!розы благополучию индивида, но это не всегда верно.
Болезненные стимулы, как правило, аверсивны, но это тоже
необязательно, как показывают Прагивораздражающие средства.
Отличительные физические признаки особенно не характерны для
стимулов, которые приобрели свои аверсивные свойства в процессе
обусловливания. Стимул является аверсивным только в том случае,
если его удаление служит подкреплением. В главе V такой стимул
был назван т р и нательным нодкренителем. Мы определяем и
положительные, и отрицательные подкрепители с точки зрения
усиления реакции. Что происходит, когда удаляют положительный
подкрепляющий стимул или предъявляют отрицательный, мы не
будем обсуждать до следующей главы.
Поведение, за которым следует удаление аверсивного стимула,
называется бегством. Мы ослабляем неприятный шум, затыкая уши
пальцами, уходя подальше аг его источника, закрывая двери и окна,
останавливая ею источник и т.д. Аналогичным образом мы бежим от
яркого света, закрывая глаза, агворачивая т л о в у или выключая свет.
Мы не можем сказать, что эти реакции позитивно подкрепляются
«свободой аг» шума, света и пр., поскольку в данном случае
эффективно именно изменение одной ситуации на другую, кагорое
199
заключается в ослаблении условия, превалирующего до

подкрепления.
В лаборатории мы научаем крысу нажимать на рычаг, снижая
интенсивность света, когда она это делает. В данном случае
критическое значение имеет уровень освещенности. Слабый свет
будет неэффективным, а очень сильный свет может вести к ранее
приобретенному аверсивному поведению, такому как закрывание глаз
или прикрывание головы другими частями тела. Громкий шум или
легкий удар тока, осуществляемый через пол ящика, с меньшей
вероятностью вызовут ранее усвоенное аверсивное поведение, но
использование таких стимулов осложняется другими факторами.
Аверсивные стимулы провоцируют рефлексы и создают
эмоциональные предиспозиции, часто влияющие на оперант, который
требуется усилить. В таком случае сложно наблюдать изолированное
действие самого отрицательного подкрепления.
Аверсивные стимулы часто применяются как в лаборатории, так
и в практическом контроле поведения, поскольку приводят к
немедленным результатам. Когда мы предъявляем аверсивный
стимул, незамедлительно следует любое поведение, которое было
ранее обусловлено удалением такого стимула, чем моментально
достигается возможность обусловливания другого поведения. Таким
образом, предъявление аверсивного стимула напоминает
стремительное усиление депривации (глава IX). Но поскольку
депривация и насыщение во многих отношениях отличаются от
предъявления и устранения аверсивною стимула, целесообразно
рассматривать эти два вида операций раздельно. Мы изучаем
аверсивное поведение в соответствии с нашим определением:
предъявляя аверсивный стимул, мы создаем возможность
подкрепления реакции его устранением. Когда аверсивное
обусловливание уже произошло, аверсивный стимул даст нам способ
непосредс твенною контроля.
Примером возможного источника смешения депривации и
аверсивной ст имуляции являются голодные спазмы. Поскольку голод
является самым распространенным драйвом, мы склонялись к тому,
чтобы разработать модель всех драйвов на его основе. Но мы увидели,
что такие спазмы нерепрезентативны в отношении всех драйвов, и что
200
даже в случае голода они требуют отдельной формулировки. В той

мере, в которой человек ест, чтобы унять голодные спазмы, поведение
является аверсивным. Было бы сложно установить, ведут ли хотя бы
когда-нибудь голодные спазмы к принятию нищи до негативною
подкрепления, поскольку они являются продуктом тех же самых
условий, которые повышают вероятность принятия пищи независимо
от наличия или отсутствия спазмов. Возможно, однако, отделить
возникновение спазмов от повышения вероятности принятия пищи.
Когда стимуляция, похожая на голодные спазмы, возникает из
другого источника, например, воспаления, аверсивное поедание
может происходить и без депривации. С другой стороны, когда мы
пьем воду, жуем несъедобное вещество или принимаем определенные
препараты, чтобы ослабить голодные спазмы, мы эмитируем
поведение, которое во всех других обстоятельствах может быть не
связано с пищевой депривацией. Схожим образом, хотя человек и
может практиковать определенные сексуальные действия, потому что
они уменьшают время, затрачиваемое на сексуально напряжение, из
этою не следует, что это результат или сокращение любого другого
аверсивною обстоятельства существенно для нормальной
вариативности сексуальною поведения в условиях депривации или
насыщенности.
Как мы не определили положительный подкрепляющий стимул
как приятный или приносящий удовлетворение, так и при
определении отрицательного подкрепляющего стимула с точки зрения
ею способности подкреплять при удалении, мы не утверждаем, что
этот стимул неприятен или вызывает раздражение. Было бы сложно
показать, что подкрепляющее действие аверсивною стимула
обусловлено его неприятностью, как и показать, что подкрепляющее
действие положительного подкрепителя обусловлено ею
приятностью. В этом месте доказательства, приведенные в главе V,
можно было бы повторить шаг за шагом для отрицательного случая.
Также существует и параллельное объяснение с точки зрения
биологической значимости. Не сложно показать, что организм,
который подкрепляется удалением определенных условий, должен
иметь преимущества в естественном отборе.
201
Условпые аверсивные стимулы. Формула стимульного

замещения применима и к функции отрицательного подкрепления.
Нейтральные события, которые сопутствуют или предшествуют
укоренившемуся отрицательному подкреплению, также приобретаю!'
действие отрицательного подкрепления. Так, мы сбегаем от
надоедливого или грубого человека, даже если в данный момент он не
надоедает и не iрубит. Этой формуле следуют так называемые
«лекарства» против курения и пьянства, упомянутые в главе IV.
Путем сочетания вкуса табака или алкоголя с состоянием тошноты,
аверсивное поведение, соответствующее тошноте, возможно, включая
и рвоту, переносится на табак или алкоголь.
ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИМЕНЕНИЕ АВЕРСИВНЫХ СТИМУЛОВ
Мы используем отрицательное подкрепление несколькими

разными способами. Как мы уже видели, аверсивный стимул, который
уже подвергся процедуре удаления, чтобы подкрепить желательный
оперант, предлагает нам способ непосредственного контроля. Один
мальчик удерживает другого на земле, пока жертва не запросит
пощады. Руку выкручивают, пока не бросят пистолет. Лошадь хлещут
плетью, пока она не начнет скакать с нужной скоростью. Мы
используем условные аверсивные стимулы аналогичным образом,
когда, например, «стыдим» кого-то, чтобы заегавить что-то сделать.
Мальчика, который не ныряет с высокого трамплина, называют
«девчонкой»; и он может сбежать от э т о т условного вербального
стимула, только нырнув. Его товарищи предъявляют этот стимул,
чтобы увеличить вероятность того, что он нырнет. Схожей практикой
является «иодначивание». (Обратным случаем, как мы увидим в
следующей главе, является предотвращение поведения путем
клеймения его как «постыдного». Постыдное поведение - это
поведение, в котором можно «пристыдить и заставить от него
отказаться». Бегство от аверсивного стыда достигается посредством
несовершения определенного поведения или, что более очевидно,
посредством совершения явно несовместимого с ним поведения.)
Мы расширяем эффективность этой техники, когда
обусловливаем поведение таким образом, что действенными
202
становятся будущие аверсивные стимулы. Мы можем планировать

предъявить эти стимулы позднее или же просто готовимся к тому, ч то
они могут появиться. Как мы увидим в пятом разделе, обусловливание
является важной стадией в использовании аверсивного контроля в
этике, религии и государственном управлении.
Мы также обусловливаем аверсивные стимулы, чтобы
обеспечить отрицательное подкрепление. Нейтральные стимулы,
которые могут возникну ть позднее, делают аверсивными при помощи
сочетания с аверсивными стимулами. И тогда бегство подкрепляется
автоматически. Например, распространение венерических
заболеваний в определенной степени контролируется
образовательными программами, которые обеспечивают будущее
подкрепление аверсивного поведения по отношению к проституткам
или «девушкам легкого поведения». Описания или изображения таких
людей сочетаются с аверсивной информацией о венерических
заболеваниях. Одним результатом этого является сильная
эмоциональная реакция при виде проститутки, которая может быть
эффективна с точки зрения образовательной программы, поскольку
является несовместимой с сексуальным поведением: индивид может
быть слишком напуган, чтобы заняться сексом. В этом отношении
эффект имеет скорее эмоциональную, чем аверсивную природу. Тем
не менее, другая цель таких пршрамм заключается в гарантировании
подкрепления аверсивного поведения. Когда человек смотрит в
сторону, отворачивается или уходит прочь от проститутки, его
поведение подкрепляется ослаблением условного аверсивного
стимула.
Важным примером такого использования аверсивною
обусловливания является клеймение действия как плохого или
греховного. В таком случае отрицательно подкрепляется любое
поведение, которое ослабляет стимуляцию, возникающую на ранних
стадиях такого действия. Для переноса аверсивной способности
может быть достаточно единичного сочетания двух стимулов, и
условный подкрепляющий стимул может продолжать еще долго
оставаться эффективным после исчезновения из среды базового
безусловного подкрепляющего стимула. Как мы увидим в главе XXIV,
20В
многие проблемы в психотерапии возникают по причине силы и

продолжительности этого эффекта.
Удаление позитивного подкрепляющего стимула по определению
оказывает то же воздействие, что и предъявление негативного.
Лишение привилегий не слишком отличается от установления
аверсивных условий. Время от времени мы удаляем положительный
подкрепитель с практической целью. А точнее, удаляется условный
положительный подкрепитель - дискриминативный стимул или,
другими словами, возможность для успешного действия. Здесь есть
несколько тонких различий, возможно, имеющих большее значение
для теории поведения, чем для его практического контроля.
Предположим, мы лишили человека разрешения покинуть военный
лагерь, пока не будет выполнена некоторая задача, и предположим,
что в прошлом выполнение похожих задач сопровождалось
восстановлением этой привилегии. В этом примере мы создаем
состояние депривации, в котором будет сильным поведение,
подкреплённое возвратом привилегий, или же создаем аверсивные
условия, из которых человек может сбежать, только выполнив
требуемую задачу? Возможно, конечно, что мы делаем и то, и другое.
С практической точки зрения это различие не представляет большого
значения, но определенные сопутствующие результаты зависят от
того, насколько реализуется каждый из вариантов.
ИЗБЕГАНИЕ
Очевидно, что бегство из аверсивных условий - это не то же

самое, что их избеюние, поскольку в последнем случае аверсивные
условия напрямую не влияют на организм. Хотя избегание
предполагает, что на поведение может повлиять еще не произошедшее
событие, мы можем объяснить этот эффект без нарушения какою-
либо фундаментальною научною принципа, опираясь на понятие
условного негативного подкрепления. При избетонии условные и
безусловные аверсивные стимулы отделены друг от друга
существенным промежутком времени. Требуемое временное
отношение часто встречается в природе. Быстро приближающийся
предмет предшествует болезненному контакту. Искры от фитиля
204
предшествуют взрыву фейерверка. Звук бормашины предшествует

болезненной стимуляции зуба. Интервал, разделяющий два стимула,
может быть как четко определенным, так и варьировать в широких
пределах. В любом случае, человек начинает совершать поведение,
предоз вращающее возникновение или понижающее силу второю
стимула. Он уклоняется от предмета, затыкает пальцами уши, чтобы
заглушить звук взрыва, и одергивает голову от бормашины. Но
почему?
Когда стимулы возникают в этом порядке, первый стимул
становится условным отрицательным подкрепителем, и впредь любое
ослабляющее ею действие усиливается посредством оперантного
обусловливания. Когда мы избегаем болезненной стимуляции зуба,
мы просто бежим от звука бормашины. То, что поведение избетания
кажется «направленным» на будущее событие, можно объяснить
общими для оперантного обусловливания принципами. За
вероятность реакции бегства всегда ответственны прошлые эпизоды с
условными негативными подкрепляющими стимулами и прошлые
случаи их ослабления. Тот факт, что будущее событие не происходит,
когда эмитируется поведение, породил бы непростую проблему, если
бы это поведение фактически продолжало происходить в полную
силу. Но если возможности для избегающего поведения возникают
достаточно часто, условная аверсивная ситуация постепенно
становится слабее. Поведение больше не подкрепляется и, в конце
концов, перестает эмитироваться. Когда это происходит, организм
подвергается воздействию первичною отрицательного подкрепителя.
Может хватить одною случая, чтобы восстановить подкрепляющую
силу раннего стимула. Так, когда за определенными визуальными
стимулами, которые создаст1 быстро приближающийся предмет,
следует травма, усилится любое поведение, преобразующее стимулы в
более безобидные формы. Подходящими вариантами являются уход в
сторону от летящего предмета, уклонение или выставление пршрады.
Благодаря таким реакциям человек успешно избегает травмы, но у
него подкрепляется только бегство от условных аверсивных стимулов,
которые мы называем «у|роза» травмы. Если зравма постоянно
избегается, у1роза становится слабее, а поведение подкрепляется все
менее и менее сильно. В конце концов, реакция не производится.
205
получается травма, а визуальный паттерн восстанавливается в

качестве отрицательного подкрепителя. Схожим образом, если
свойственная принятию определенной нищи стимуляция всегда
предшествует сильной аллергической головной боли, она может стать
аверсивной. В результате пищу не едят, головная боль не возникает, а
первоначальное обусловливание отрицательного подкрепителя
подвергается угасанию. В конечном итоге, пища перестает быть
аверсивной. Когда ее снова съедят, возникнет другая головная боль,
восстановится условный отрицательный подкрепитель и начнстся
новый цикл. Воздействие «отсутствия головной боли» на поведение
заключается только в дальнейшем угасании условного аверсивного
стимула.
Практическое применение «у1розы» знакомо каждому. Бандит
угрожает своей жертве, создавая условие, предшествующее
физическому вреду, а жертва ослабляет эту yipo 3y, отдавая свой
кошелек. Бегство также может быть весьма вероятным, но
рассматриваемой нами формуле соответствует только поведение,
связанное с передачей кошелька. Угроза представляют собой нечто
большее, чем подначивание или стыжение, в силу особой временной
связи между условным и безусловным отрицательными
подкрепителями. Если не принять вызов, больше ничего не случится;
просто сохранится аверсивное условие.
Любой стимул, который постоянно предшествует аверсивному
удалению положительного подкрепителя, может начать действовать
как условный отрицательный подкрепитель. Мы избегаем аверсивных
условий, когда действуем таким образом, чтобы ослабить любой
признак того, что будет закончена развлекательная программа, или
что будет потеряно любое преимущество в каком-либо состязании,
или что мы лишимся привязанности, любви или помощи человека,
которым нам важен. Поведение, подкрепляемое ослаблением таких
угроз, не обязательно будет таким же, как то, что положительно
подкрепляется развлекательной программой, преимуществом,
любовью, привязанностью или помощью.
206
ТРЕВОГА
Стимул, который обычно предшествует сильному

отрицательному подкрепителю, оказывает далеко идущее влияние. Он
индуцирует поведение, обусловленное ослаблением похожих yipo 3, а
также вызывает сильные эмоциональные реакции. Жертва бандита не
просто отдает свой кошелек и проявляет высокую вероятность
бегства, но также испытывает бурную эмоциональную реакцию,
характеризующую все стимулы, ведущие к поведению избегания.
Человек, переживший серьезную морскую болезнь, будет склонен
бежать от условных аверсивных стимулов, которые возникают во
время планирования путешествия, подъема но сходням и т.д. -
например, он будет склонен отменить поездку и сойти с корабля. Он
также будет проявлять сильные условные рефлексы, перенесшиеся с
исходной стимуляции, которую порождает движущийся корабль.
Какие-то из них могут представлять простые желудочные реакции,
которые не следует называть эмоциональными. Другие могут
походить на те, что обычно видны при страхе. Также разительно
изменится оиерантное поведение. Человек может казаться
«озабоченным», что может значить лишь то, что он не заботят
обычные дела. Для него может быть невозможным поддержать
обычный разговор или уделить внимание простейшим делам. Его речь
может стать отрывистой, а сам он - не выказывать свои обычные
интересы. Все это эмоциональные эффекты, касающиеся вероятности,
которые можно было бы рассмотреть в главе X. Однако, они могут
произойти, только когда стимул обычно предшествует аверсивному
стимулу с интервалом достаточно большим, чтобы позволить увидеть
поведенческие изменения. Возникающее в результате состояние
обычно называют тревогой.
Почти каждому сильному аверсивному стимулу предшествует
характерный стимул, который может привести к тревоге. Такие
контингенции организуются в практическом контроле поведения,
часто в связи с наказанием. И хотя биологическая польза избегания
очевидна, по-видимому, эмоциональный паттерн тревоги не служит
полезным целям. Она мешает нормальному поведению индивида и
даже может дезорганизовывать поведение избегания, которое в
207
противном случае было бы эффективно при взаимодействии с

обстоятельствами среды. Как мы увидим в главе XTV, по этой причине
тревога является важной проблемой в психотерапии. При
ироекгировании контролирующих техник всегда нужно учитывать
возможность создания тревоги как нежелательного побочного
продукта.
Поскольку обусловливание может происходить в результате
сочетания стимулов, единичное аверсивное событие может поставить
состояние тревога под контроль случайного побочного стимула.
Например, внезапная смерть близкого друга иногда сопровождается
продолжительной депрессией, которая может быть вербализована как
чувство, что «что-то должно случиться», как «чувство обреченности»
и т.д. С таким случаем сложно работать. Когда мы говорим, что
смерть была внезапной или что ее ничего не предвещало, мы имеем в
виду, что с ней не был особым образом связан никакой
предшествующий стимул. Таким образом, стимулы, которые
получили силу обусловливания, являлись незаметными элементами
повседневной жизни. Маловероятно, что существуют успешные
форма бегства, подходящие для этих стимулов, хотя другие формы
бегства могут быть усилены посредством индукции. Условные
эмоциональные рефлексы, как и условные эмоциональные
предиспозиции, почти всегда можно активировать. В случае
«ожидаемой» смерти, например, смерти человека, который уже давно
болен, событие может быть столь же аверсивным, но тревога связана
со специфическими стимулами, которые ей предшествуют. Тогда не
так вероятно, что тревога возникнет вновь, пока эти стимулы не
восстановятся, например, не заболеет другой друг.
Хотя эмоциональный аспект тревоги можно отличить от
условного аверсивното воздействия, ответственного за поведение
избегания, возможно, что ста эмоция также является аверсивной.
Реакции избегания можно интерпретировать как часть бегства от
эмоциональных компонентов тревоги. Так, мы избегаем кабинета
стоматолога не только потому, что он предшествует болезненной
стимуляции и, следовательно, является отрицательным
подкрепителем, но и потому, что, учитывая прошлую похожую
стимуляцию, он вызывает сложное эмоциональное состояние, также
208
являющееся аверсивным. Общий эффект может быть чрезвычайно

мощным. Важное военной проблемой является поведение избегания
боя. Так, очень высокой вероятности могут достигать симуляция
болезни, дезертирство или «нервный срыв». Успешная подготовка
бойца требует отчетливого понимания влияния стимулов,
предшествующих более аверсивным стимулам сражения. Человек
может избегать не просто самого боя, но и собственных реакций
тревоги.
ТРЕВОГА И ПРЕДВОСХИЩЕНИЕ
Аналог тревоги возникает, когда стимул предшествует1

положительному подкреплению с существенным интервалом. Если
полученный но почте конверт1содержит плохие вести, то полученный
позже похожий конверт1будет, до своего открытия, создавать тревогу,
которая была только что описана. Но в конвертах приходят также и
хорошие новости - например, банковский чек или предложение
хорошей работы. В этом случае поведение избегания, усиленное
плохими новостями, - такое как обхождение почтового ящика
стороной, выбрасывание нераскрытого конверта, потеря конверт до
его вскрытия и т.д. - имеет свою параллель в виде повышенной
вероятности проверки почтового ящика, спешного открытия конверт
и т.д. Эмоциональные рефлексы на невскрытый конверт будут в
одном случае соответствовать плохим новостям и хорошим - в
другом. Вместо реакций, которые обычно наблюдаются в горе, печали
или страхе, мы можем рассмотреть реакции, характерные для радости
или счастья. Эмоциональные предиспозиции также находятся в
аналогичных полярных оппозициях: общему угнетению деятельности
в одном случае соответствует общее повышение активности в другом.
Вместо молчания и уединения человек говорит с каждым встречным,
реагирует в преувеличенной манере, его походка становится быстрее
и выглядит легче и т.д. Это особенно заметно в поведении маленьких
детей - например, накануне праздника или фестиваля.
Влияние стимулов, которые обычно предшествуют
положительному подкреплению, может быть привычным в мире, в
котором часто случаются «хорошие» вещи. Его не встретишь в
209
клинике, поскольку оно не доставляет проблем. Тревога, хроническая

в мире, в кагором часто происходят «плохие» вещи, в итоге наносит
вред как индивиду, так и обществу.
ТРЕВОГА - НЕ ПРИЧИНА
Тревогу, как особый случай эмоции, следует интерпретировать с

обычной осторожностью. Когда мы говорим об эффектах тревоги,
мы подразумеваем, что само это состояние является причиной, но как
мы уже сказали, это понятие просто классифицирует поведение. Оно
обозначает некоторое множество эмоциональных предиснозиций,
относимых к особому роду обстоятельств. Любая терапевтическая
попытка уменьшить «эффекты тревоги» должна воздействовать на эти
обстоятельства, а не какое-то промежуточное состояние.
Промежуточный термин не имеет функционального значения ни для
теоретического анализа, ни для практического контроля поведения.
210
Глава XII. Наказание
ГЛАВА XII
НАКАЗАНИЕ
СОМНИТЕЛЬНАЯ ТЕХНИКА
Самая распространенная техника контроля в современной жизни

- это наказание. Схема знакома: если человек ведет себя не так, как ты
хочешь, сбей его с ног, если ребенок ведет себя плохо, отшлепай его,
если люди в какой-то стране ведут себя плохо, бомби их. Судебная и
полицейская системы основаны на таких наказаниях, как штрафы,
телесные наказания, заключение в тюрьму и каторжные работы.
Религиозный контроль осуществляется посредством наложения
епитимьи, угроз отлучения от церкви и попадания в адский огонь.
Образование еще не до конца отказалось от березовой розги. В
повседневных личных контактах мы контролируем людей через
порицание, третирование, осуждение и бойкот. Одним словом,
степень использования наказание в качестве техники контроля
кажется 01раниченной только размером власти, которой мы можем
пользоваться. Все это делается для того, чтобы снизить тенденции
вести себя определенным образом. Подкрепления создают эти
тенденции, а наказания созданы, чтобы свести их к нулю.
Эта техника часто подвергалась анализу, но до сих пор задаются
одни и те же вопросы. Должно ли наказание быть тесно связанным с
наказываемым поведением? Должен ли индивид знать, за что е т
наказывают? Какие формы наказания наиболее эффективны и при
каких условиях? Эти вопросы могли появиться блатдаря пониманию,
что эта техника влечет за собой неприятные побочные следствия. В
долгосрочной перспективе наказание, в отличие от подкрепления,
действует в ущерб как наказуемому организму, так и наказывающей
инстанции. Используемые аверсивные стимулы порождаю!' эмоции,
включая предиспозиции к бегству или ответному удару, а также
211
серьезные тревоги, препятствующие нормальной жизнедеятельности.

Тысячелетиями люди желают выяснить, можно ли улучшить этот
метод и не лучше ли использовать какую-нибудь альтернативную
практику.
РАБОТАЕТ ЛИ НАКАЗАНИЕ?
Не так давно возникло подозрение, что наказание действует не

гак, как предполагалось. Немедленный эффект, заключающийся в
снижении тенденции вести себя определенным образом, достаточно
очевиден, но может быть источником заблуждений. Снижение силы
поведения может быть временным. Открытый пересмотр
представлений о наказании можно связать со временем изменений
представлений Э. Л. Торндайка ]1). Первоначальные утверждения
Торндайка о поведении кошек в проблемном ящике касались двух
процессов: запечатлевания вознаграждаемого поведения (оперантное
обусловливание) и противоположного процесса затухания поведения
в результате наказания. Более поздние эксперименты, проведенные с
людьми, вынудили его пересмотреть свои заключения.
Вознафаждения и наказания, использованные им, были относительно
мягкими, вербально обусловленными подкрепителями в виде слов
«Правильно» и «Неправильно». Торндайк обнаружил, что, хотя
«Правильно» и усиливало предшествующее поведение,
«Неправильно» не ослабляло его. Возможно, относительно
тривиальная природа наказания в данном случае была некоторым
преимуществом, позволившим избежать побочных эффектов чересчур
сурового наказания, благодаря чему отсутствие ослабляющего
эф фект могло наблюдаться без вмешательства посторонних
процессов.
Разница между немедленными и долговременными эффектами
наказания ясно показана в экспериментах с животными. В процессе
угасания организм эмитирует определенное количество реакций,
которое может быть достаточно точно предсказано. Как мы видели,19
19 Эдвард Ли Торндайк (1874-1949) - американский психолог и медшог. Занимаясь научением

поведения, не относил себя к бихевиорисгам. - При.», перен.
212
частота реакции в начале высока, но затем снижается, до тех пор, пока

не будет наблюдаться ни одною признака реагирования. Общая
кривая угасания - один из способов репрезентации кумулятивною
эффекта подкрепления, который мы можем описать как
предиспозицию эмитировать определенное количество реакций без
последующею подкрепления. Теперь, если мы подвергнем наказанию
первые несколько реакций, эмитированных в ходе угасания, теория
наказания располагает нас ожидать, что в дальнейшем кривая
затухания будет содержать меньшее количество реакций. Если бы мы
могли избрать наказание, которое отнимало бы то же самое
количество реакций, что добавляло бы подкрепление, тогда бы
пятьдесят подкрепленных реакций и двадцать пять наказанных
реакций давали бы кривую угасания, характерную для двадцати пяти
подкрепленных реакций. Однако когда такой эксперимент был
действительно проведен, было обнаружено, что, хотя наказание
реакций в начале кривой угасания моментально снизило их частоту,
она поднялась опять, когда наказание прекратилось, и в конечном
итоге все обычные реакции были произведены. Эффектом наказания
было временное подавление поведения, а не сокращение общею
количества реакций. Даже в условиях сурового и длительною
наказания, частота реагирования будет подниматься, когда наказание
прекратится, и, хотя в таких условиях нелегко показать, что в
конечном итоге будут произведены все изначально доступные
реакции, было обнаружено, что по прошествии определенною
времени частота реакции будет не ниже, чем при полном отсугствии
наказания.
Тог факт, что наказание не снижает общую тенденцию
реагировать, согласуется с открытием Фрейда, в соответствии с
которым так называемые подавленные желания продолжают свое
существование. Как мы увидим позже, наблюдения Фрейда могут
быть приведены в соответствие с нашим анализом.
ЭФФЕКТЫ НАКАЗАНИЯ
Если наказание не является противоположностью

возна1раждению, если оно не отнимает реакции гам, где
213
подкрепление добавляет их, то что же оно делает? Мы можем

ответить на этот вопрос, опираясь на наш анализ бегства, избегания и
тревоги. Ответ- даст нам не только предельно ясную картину эффектов
наказания, но и объяснение его неблагоприятных побочных
продуктов. Анализ будет довольно детальным, но это необходимо для
правильною использования этой техники, а также для психотерапии
некоторых последствий ее применения.
Для начала мы должны дать наказанию дефиницию, не
предписывая никакого эффекта заранее. Это может показаться
затруднительным. Определяя подкрепляющий стимул, мы можем
избежать приписывания конкретных физических характеристик,
опираясь на эффекты, оказываемые им на частоту поведения. Если
последствие, выступающее как наказание, также определяется
безотносительно его физических характеристик, и не существует
сопоставимого эффекта, на который можно было бы опереться, что
мы можем сделать? Ответ' лежит в следующем. Изначально, мы
определяем положительный подкрепитель как любой стимул,
предъявление которого усиливает поведение, с которым он
связывается. Мы определяем отрицательный подкрепитель
(аверсивный стимул) как стимул, устранение которого усиливает
поведение. Оба подкрепителя в буквальном смысле слова
подкрепляют, или усиливают, реакцию. В той мере, в какой научное
определение соответствует повседневному словоупотреблению, они
оба могут именоваться «возна1раждениями». При решении проблемы
наказания мы просто спрашиваем: каков эффект устранения
положительного подкрепителя или предъявления отрицательного?
Примером первого может быть отбирание леденца у ребенка,
примером второго - шлеиание. При постановке этих вопросов мы не
использовали каких-либо новых терминов, потому и не должны их
определять. Здесь так же, в той степени, в которой мы можем
присвоить научное определение устоявшемуся термину, две эти
возможности составляют область наказания. Мы не предполагаем
существование какого-либо эффекта, мы ставим вопрос, на который
можно ответить с помощью соответствующих экспериментов.
Физические характеристики этих двух типов последствий
определяются ситуацией, в которой подкрепляется поведение.
214
Условные подкрепители, включая генерализованные, подходят под то

же самое определение: мы наказываем, прибегая к неодобрению,
лишению денег, например, посредством назначения судебною
штрафа, и т.д.
Хотя наказание и является мощной техникой социальною
контроля, оно не обязательно осуществляется другим человеком.
Обожженный ребенок наказывается за прикосновение к огню.
Поедание неподходящей еды наказывается расстройством желудка.
Вовсе необязательно, чтобы контингенция наказания соответствовала
какой-то устойчивой функциональной связи, такой, какая существует
между пламенем и ожогами или между определенной нищей и
несварением желудка. Когда однажды на Среднем Западе торговец
подошел к дому и позвонил в дверь, в задней части дома произошел
взрыв. Это была случайная и очень редкая контингенция: газ
просочился на кухню, и взрыв произошел под воздействием искр от
электрического дверною звонка. Тем не менее, эффект, оказанный на
последующее поведение торговца, звонящего в другие двери,
подпадает под интересующую нас категорию.
ПЕРВИЧНЫЙ ЭФФЕКТ НАКАЗАНИЯ
Первичный эффект аверсивного стимула, использованною в

наказании, офаничиваегся рамками текущей ситуации.
Необязательно, что он будет в последующем сопровождаться какими-
либо переменами в поведении. Когда мы прекращаем хихиканье
ребенка в церкви, больно щипая его, это действие вызывает реакции,
несовместимые со смехом и при этом достаточно сильные, чтобы ею
подавить. Хотя наши действия могут иметь и другие последствия, мы
можем выделить конкурирующий эффект реакций, вызванных
наказывающим стимулом. Тот же самый эффект достижим
посредством обусловленного стимула, когда мы останавливаем
ребенка уфожающим жестом. Для этого нужно соответствующее
обусловливание, но его текущий эффект заключается лишь в
вызывании несовместимого поведения - реакций, соответствующих, к
примеру, страху. Эта формула может быть расширена за счет
включения эмоциональных предиспозиций. Так, мы можем
215
предотвратить бегство человека, разозлив его. Аверсивный стимул,

приводящий его в состояние гнева, может быть безусловным
(например, можно наступить ему на ногу) или условным (например,
можно назвать его трусом). Мы можем заставить кого-то прервать
свой обед, напугав его внезапным оглушительным звуком либо
страшной историей.
Для эффекта, о котором мы говорим, не является обязательным,
чтобы аверсивный стимул был связан с поведением стандартной
последовательностью наказания. Тем не менее, когда эта
последовательность наблюдается, этот эффект имеет место и должен
быть принят в качестве одного из последствий наказания. Он
напоминает другие эффекты наказания тем, что обеспечивает
прекращение нежелательного поведения, но, ввиду его временного
характера, его вряд ли можно считать типичным для контроля
посредством наказания.
ВТОРИЧНЫЙ ЭФФЕКТ НАКАЗАНИЯ
Обычно считается, что наказание обладает определенным

постоянным эффектом. Ожидается, что некоторые изменения в
поведении будут иметь место в будущем даже при воздержании от
последующего наказания. Один продолжительный эффект, нечасто
рассматриваемый в качестве типичного, подходит под это описание.
Когда ребенок, которого ущипнули за хихиканье, позже начинает
хихикать, уже по другой причине, его собственное поведение может
стать источником условного стимула, который, подобно
угрожающему жесту матери, вызывает противодействующие
эмоциональные реакции. Аналог этому у взрослых мы видели в
использовании веществ, вызывающих тошноту или иные аверсивные
состояния при употреблении алкогольных напитков. В качестве
одного из последствий, при последующем приеме алкоголя возникает
условный аверсивный стимул, вызывающий реакции, несовместимые
с дальнейшим употреблением алкоголя. В качестве эффекта сурового
наказания сексуального поведения, ранние стадии такого поведения
порождают условные стимулы, вызывающие эмоциональные реакции,
которые становятся помехой завершению такого поведения. Одно из
216
негативных следствий этого метода заключается в том, что наказание

за сексуальное поведение может стать помехой схожему поведению,
совершаемому при социально приемлемых обстоятельствах,
например, в браке. Таким образом, в общем, вторичный эффект
наказания заключается в том, что поведение, которое последовательно
подвергалось наказанию, становится источником условных стимулов,
вызывающих несовместимое поведение.
Часть такою поведения затрагивает железы и гладкую
мускулатуру. Предположим, к примеру, что ребенка последовательно
наказывают за ложь. Такое поведение нелегко определить, поскольку
вербальная реакция необязательно будет сама по себе ложью, и она
может быть определена как таковая только путем учета обстоятельств,
при которых она была эмитирована. Тем не менее, эти обстоятельства
играют заметную роль, так что ситуация в целом стимулирует ребенка
характерным образом. По причинам, которые мы рассмотрим в
главе ХУП, индивид, как правило, может сообщить, когда он лжет.
Стимулы, на которые он реагирует, когда гак поступает, обусловлены
вызывать реакции, соответствующие наказанию: его ладони могут
потеть, пульс - учащаться и так далее. Позже, когда он лжет,
подвергаясь испытанию на детекторе лжи, записываются эти
обусловленные реакции.
В начале сурово наказуемого поведения также пробуждаются
сильные эмоциональные предиспозиции. Они составляют главный
компонент того, что мы называем виной, стыдом или чувством ipexa.
Частью того, что мы при этом чувствуем, являются обусловленные
реакции желез и гладкой мускулатуры (те, что фиксируются
детектором лжи), но мы также можем обратить внимание и на
смещение обычных вероятностей нашего поведения. Это наиболее
заметные проявления чувства вины, испытываемого другими.
Блуждающий взгляд, вкрадчивые манеры, виноватые интонации в
речи — это эмоциональные эффекты условных стимулов,
возникающих при наказуемом поведении. Сопоставимые эффекты
можно обнаружить и у более примитивных организмов: виноватое
поведение собаки, делающей нечто, за что в прошлом она получала
наказание, - легко узнаваемое зрелище. Это без труда можно
воспроизвести в лаборатории. Если крыса была обусловлена при
217
помощи еды нажимать на рычаг, а затем получала при этом

небольшой удар током, ее поведение приближения и нажимания на
рычаг претерпевает изменения. Ранние звенья последовательности
порождают условные эмоциональные стимулы, которые изменяют
прежде сформированное поведение. Поскольку наказание не
осуществляется другим организмом непосредственно, этот паттерн не
напоминает более привычную картину виноватого поведения собаки.
Состояние вины или стыда вызывается не только ранее
наказывавшимся поведением, но и любым внешним явлением,
систематически сопровождавшим такое поведение. Индивид может
чувствовать вину в ситуации, в которой он подвергался наказанию.
Мы получаем контроль, вводя в ситуацию стимулы, обеспечивающие
появление такого эффекта. Например, если мы наказываем ребенка за
любое поведение, совершенное после того, как мы сказали «Нельзя»,
этот вербальный стимул позже будет вызывать появление
эмоциональною состояния, соответствующею наказанию. Если этой
практики придерживались достаточное время, поведение ребенка
может контролироваться простым произнесением слова «Нельзя»,
потому что этот стимул создает эмоциональное состояние,
конфликтующее с контролируемой реакцией.
Хотя возбуждение реакций, соответствующих аверсивным
стимулам, также не является главным последствием наказания, оно
работает в том же направлении. Однако ни для одною из
рассмотренных случаев мы не можем предположить, что
наказываемая реакция ослабляется навсегда. Она просто временно
подавляется, более или менее эффективно, возникающей
эмоциональной реакцией.
ТРЕТИЧНЫЙ ЭФФЕКТ НАКАЗАНИЯ
Теперь мы подошли к гораздо более важному эффекту. Если

некоторая реакция сопровождается аверсивным стимулом, любая
стимуляция, сопровождающая реакцию, будь она результатом самою
поведения или сопутствующих обстоятельств, становится частью
обусловливания. Мы только что применили эту формулу для
объяснения возникновения условных эмоциональных рефлексов и
218
предиспозиций, но тот же самый процесс ведет и к обусловливанию

аверсивных стимулов, служащих в дальнейшем отрицательными
подкрепителями. Любое поведение, уменьшающее обусловленную
аверсивную стимуляцию, будет подкрепляться. В только что
рассмотренном нами примере, когда крыса подбирается к рычагу,
реакции в отношении которого недавно были наказаны, приближение
к рычагу и собственное поведение крысы, обеспечивающее его,
вызывают появление сильных обусловленных аверсивных стимулов.
Любое поведение, ослабляющее эти стимулы, - например, поворот и
бегство — будет подкреплено. Технически творя, можно сказать, что
таким образом избегается дальнейшее наказание.
Значит, наиболее значительный эффект наказания заключается в
том, что благодаря ему создаются аверсивные условия, которые
избегаются любым поведением «делания чего-то еще». Весьма важно
- как в теоретических, так и в практических целях - четко описать
такое поведение. Недостаточно сказать, что усиливается просто
противоположное поведение. Иногда это просто «ничегонеделание» в
форме активного пребывания без движения. Иногда это поведение,
соответствующее другим актуальным переменным, которых, впрочем,
недостаточно для объяснения уровня вероятности э т о т поведения вне
предположения о том, что индивид также действует, чтобы
«держа ться подальше от неприятное той».
Эффект наказания, заключающийся продуцировании поведения,
которое конкурирует либо замещает наказуемую реакцию, обычно
описывается как процесс подавления поведения индивидом, но у нас
нет необходимости искать какую-то активноеть, выходящую за рамки
поведения. Если и наличествует какая-то подавляющая сила или
сущность, то это просто несовместимая реакция. Вклад индивида в
процесс заключается в совершении этой реакции. (В главе XVIII мы
обнаружим, что существует еще одна разновидность подавления,
связанная со знанием индивида о подавляемом акте.) При этом не
подразумевается никакого изменения в силе наказуемой реакции.
Если наказания удается избегать достаточно часто, условный
отрицательный подкрепитель подвергается угасанию. Несовместимое
поведение подкрепляется все реже, и, в конечном итоге, наказуемое
поведение возвращается. Когда снова происходит наказание,
219
аверсивные стимулы переобусловливаются, и благодаря этому

подкрепляется поведение «делания чего-то еще». Если же наказания
прекращается, то наказуемое поведение может проявиться в полную
силу.
Когда индивид наказывается за отсутствие определенной
реакции, условная аверсивная стимуляция возникает, когда он делает
что-то еще. В этих условиях, только предписанное поведение может
освободить его от «вины». В соответствии с этим, человек может
освободиться от аверсивной стимуляции, порожденной
«неисполнением долга», просто исполняя этот долг. При этом
необязательно возникает какая-то моральная или этическая проблема:
бег тягловой лошади поддерживают по этой же формуле. Когда
лошадь замедляется, замедлившийся темп (или щелчок кнута)
обеспечивает условленный аверсивный стимул, от действия которого
лошадь избавляется, увеличивая свою скорость. Аверсивный эффект
должен время от времени восстанавливаться через действительный
контакт с кнутом.
Поскольку наказание в значительной степени зависит от
поведения других людей, оно, скорее в е е т , будет прерывающимся.
Действия, за которыми всегда следует наказание, очень редки. Все
режимы подкрепления, описанные в главе VI, по-видимому, будут
действенны и в отношении наказания.
НЕКОТОРЫЕ НЕБЛАГОПРИЯТНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

НАКАЗАНИЯ
Суровое наказание, бесспорно, обладает немедленным эффектом

снижения тенденции действовать определенным образом. Эго, без
сомнения, послужило причиной его широкою распространения. Мы
«инстинктивно» атакуем любого, чье поведение доставляет нам
неудовольствие, - необязательно физически, но, возможно, с
помощью критики, неодобрения, обвинений или насмешек.
Независимо от того, является ли предрасположенность к этому
врожденной, немедленный эффект этой практики подкрепляет
настолько, что это объясняет' ее широкое распространение. В
долгосрочной перспективе, тем не менее, наказание на самом деле не
220
устраняет поведение из репертуара, а его временные преимущества

приобретаются за громадную цену в виде уменьшения общих
продуктивности и счастья в группе.
Один из побочных продуктов такого рода - конфликт между
реакцией, ведущей к наказанию, и реакцией, избегающей его. Эти
реакции несовместимы друг с другом и они обе, вероятно, будут
сильными в одно и то же время. Подавляющее поведение, даже
порожденное очень сильным и непрерывным наказанием, часто не
имеет особых преимуществ по сравнению с подавляемым им
поведением. Результат этого конфликта разобран в главе XIV. Когда
наказание осуществляется лишь время от времени, конфликт
становится особенно острым, что мы видим в случае ребенка, который
«не знает, когда будет наказан, а когда благополучно избежит
наказания». Реакции, направленные на избежание наказания, могут
очень быстро перемежаться с наказуемыми реакциями, или оба этих
вида реакций могут застыть в раскоординированной форме. У
неловкою, робкого или «заторможенного» человека в нормальное
поведение постоянно вклиниваются мешающие реакции наподобие
поворотов, остановок или переключения на что-либо еще. Речь
запинающегося или заикающегося индивида демонстрирует этот
эффект еще более четко.
Друг ой побочный эффект использования наказания является еще
более неблагоприятным. Наказанное поведение часто сильно, что
приводит к частому проявлению некоторых его начальных стадий.
Хотя стимуляция, порождаемая наказанием, успешно предотвращает
полномасштабное развертывание поведения, оно также вызывает1
рефлексы, характерные для страха, тревоги и других эмоций. Более
тою, несовместимое поведение, блокирующее наказываемую
реакцию, может действовать наподобие внешнею физического
ограничения, что способствует гневу или фрустрации. Так как
ггеременньге, ответственные за эти эмоциональные паттерны,
создаются самим организмом, не существует подходящею способа
избежать их. Это состояние может стать хроническим и стать
причиной «психосоматической» болезни, либо каким-то иным
способом препятствовать эффективному поведению индивида в ею
обычной жизни (Глава XXIV).
221
Наверное, самый неблагоприятный результат возникает, когда

наказуемым поведением становится рефлекс, например, плач. В
данном случае, как правило, нет возможности сделать «нечто
противоположное», поскольку это поведение не обусловливается по
формуле операнта. Подавляющее поведение, вследствие этого,
должно действовать на второй стадии, как при оперантном контроле
«непроизвольного поведения», рассмотренного в главе VII.
Некоторые примеры этого мы обсудим в главе XXIV, в которой будет
показано, что техники психотерапии в основном направлены на
устранение нежелательных побочных продуктов наказания.
АЛЬТЕРНАТИВЫ НАКАЗАНИЮ
Мы можем избежать использования наказания нутом ослабления

операнта другими способами. Например, поведение, причиной
которого очевидно являются эмоциональные обстоятельства, часто
подвергается наказанию, но зачастую его можно более эффективно
контролировать, изменяя эти обстоятельства. Изменения, приносимые
насыщением, также часто обладают эффектом, наблюдаемым при
использовании наказания. Поведение часто может устраняться из
репертуара, особенно у маленького ребенка, просто по прошествии
времени, в соответствии со сменой стадии развития. Если поведение
по большей части является функцией возраст, ребенок может, как мы
иногда творим , «перерасти» его. Пока это не произойдет, бывает
очень трудно смириться с таким поведением, особенно в условиях
среднего домохозяйства, но зато некоторым утешением может
служить то, что, поддерживая ребенка на социально проблемной
стадии, мы избавляем его от позднейших осложнений, связанных с
наказанием.
Другой способ ослабления условной реакции - п р о ст дать
времени пройти. Процесс забывания не следует путать с угасанием.
К сожалению, оно обычно происходит медленно, а также требует
избегания обстоятельств, вызывающих поведение.
Вероятно, наиболее эффективным альтернативным процессом
является угасание. Оно также требует времени, но гораздо меньшего,
чем забывание реакции. Эта техника кажется относительно свободной
222
от нежелательных побочных эффектов. Мы рекомендуем ее, когда,

например, советуем родителю «не обращать внимания» на
нежелательное поведение со стороны ребенка. Если поведение
ребенка усилилось только потому, что «выводило» родителя «из
себя», оно исчезнет, когда это последствие перестанет возникать.
Другая техника заключается в обусловливании несовместимого
поведения, но не путем воздержания от его осуждения или вины, но
через положительное подкрепление. Мы используем этот метод, когда
контролируем тенденцию к демонстрации эмоций, подкрепляя
стоическое поведение. Это весьма отличается от наказания
эмоционального поведения, хотя последнее также дает некоторое
непрямое подкрепление стоическому поведению посредством
ослабления аверсивных стимулов. Прямое положительное
подкрепление является более предпочтительным, потому что оно,
похоже, имеет меньше нежелательных побочных последствий.
Цивилизованный человек уже сделал некоторые шаги в процессе
перехода от наказания к альтернативным формам контроля.
Мстительные божества и адский огонь сменились акцентом на
небесах и позитивных последствиях добропорядочной жизни. В
сельском хозяйстве и промышленности, справедливая оплата труда
признается шагом вперед по сравнению с рабством. Березовый прут
уступил место подкреплениям, более соответствующим званию
образованного человека. Даже в политике и государственном
управлении власть наказания стала дополняться более позитивной
поддержкой поведения, соответствующего интересам управляющей
инстанции. Но нам все еще предстоит долгий путь перед гем, как мы
начнем полноценно использовать альтернативы, и мы, вероятно, не
добьемся реального продвижения в этом направлении до тех пор, пока
наша информация о наказании и альтернативах наказанию остается на
уровне досужих представлений. По мере того, как в ходе
аналитических исследований возникает упорядоченная картина
чрезвычайно сложных последствий наказания, мы обретаем
уверенность и навыки, необходимые для того, чтобы внедрять
альтернативные процедуры в клинической практике, образовании,
производстве, политике и других практических областях.
223
ГЛАВА Х1П
ФУНКЦИЯ ПРОТИВ АСПЕКТА
Мы часто описываем поведение, опираясь не на слова,

обозначающие действия, но на прилагательные, описывающие
характеристики или аспекты действия. Вместо того, чтобы сказать
«Он пожал всем руки и сказал “Привет, привет!”», мы можем сказать,
что «Он был весьма радушен». Прилагательное «радушный»
(«cordial») - одно из примерно 4 5 0 0 английских слов, отобранных
Олпортом и Одбертом и относящихся к более или менее устойчивым
чертам человеческого поведения. Если мы добавим слова,
соответствующие временным состояниям, такие, как «смущенный»
или «неуверенный», их количество увеличится примерно вдвое.
Большинство из слов, обозначающих черты, не носит технического
характера и используется в повседневном общении. Эти слова -
основное орудие писателя; фактически, именно литература
ответственна за включение многих из них в состав языка. Описывая
человеческое поведение в характерных ситуациях, рассказчик
подбирает удобные выражения для последующего использования -
такие, как «собака на сене» или «соломоново решение». Этот список
был также расширен изобретением таких технических терминов, как
«флегматичный», «меланхоличный» или, с недавнего времени,
«заторможенный», «интровертированный» или «церебро тонический».
Используя слова на одну букву из перечня Олпорта и Одберта,
биограф мог бы описать поведение субъекта следующим образом: «В
его поведении произошла разительная перемена. Там, где он
демонстрировал несерьезность, он стал нерешительным и
неуклюжим. Его природная непритязательность уступила место
постоянной надменности. Когда-то наилюбезнейший из людей, он
стал невнимательным и нечутким. Своего рода наигранная
непристойность - вот и все, что осталось от его чудесной незлобивой
насмешливости. Пассаж такого рода сообщает нам о кое-чем важном.
224
Глава XIII. Функция против аспекта
Например, если бы это было описанием нашею старого друга, это

позволило бы нам быть более эффективными в общении с ним при
новой встрече. Но можно удивиться, узнав, что на самом деле тут нет
никакого описания поведения. Не упоминается ни одною действия.
Этот отрывок мог бы описывать серию писем - от коллеги или
знакомою но бизнесу, например. С другой стороны, он мог бы
описывать какую-нибудь полнощью невербальную сцену из балета.
Он мог бы относиться к владельцу магазина, начальнику цеха,
продавцу, дипломату, школьнику - в общем, к любой из десятков
разновидностей людей, чье поведение не имеет ничего общего, кроме
освещенных в приведенном пассаже аспектов.
При определенных практических обстоятельствах, бывает
полезным знать, что человек поведет себя определенным образом,
даже если мы не можем сказать точно, что он будет делать. Например,
способность предвидеть, что предложение будет «принято
благосклонно», представляет ценность, несмотря на то, что
конкретная форма принятия остается до поры неизвестной. В
некоторых условиях любая друтая информация о поведении будет
иррелевантной, и тогда описание на языке черт будет весьма
практичным. Но будут ли термины такого рода полезны для
функциональною анализа? А если будут, то как они соотносятся с
переменными, на которые мы до сих пор обращали внимание?
ЧТО ТАКОЕ ЧЕРТЫ
Общее и неизменное свойство поведения всех представителей

вида вряд ли вообще будет целесообразно называть чертой. Черты
возникают лишь потому, что люди различаются в разные моменты
времени или между собой. Поэтому мы можем искать эквиваленты
чертам в функциональном анализе, спрашивая: в каких отношениях
человек может отличаться от другою человека и от самого себя в
будущем или прошлом?
Различия в переменных. Источником некоторых различий
могут быть особенности независимых переменных, воздействию
которых подвергаются люди. Несмотря на то, что нас может поражать
их воздействие на поведение, настоящая индивидуальность находится
225
вне организма. Различия в опыте между «невежественным» и

«образованным», «наивным» и «умудренным» или между
«простодушным» и «опытным» зависят в основном от различий в
истории подкрепления. Термины наподобие «увлеченный»,
«заинтересованный» или «разочарованный» описывают эффекты
различных режимов подкрепления. Люди «заторможены»,
«застенчивы» или «напуганы» в силу особых контингенций,
содержащих наказание. «Разборчивый» индивид провел различие
между стимулами, чего не сделал «неразборчивый» человек. Различия
в депривации ведут нас к различию между «ненасытным» и
«щепетильным», «похотливым» и «асексуальным». Различия в
наследственности, слишком очевидные, чтобы их не заметить, когда
мы имеем дело с разными видами, также присутствуют, пусть и в
меньшей степени, между представителями одного вида и служат
объяснением различия в репертуарах, чему служат и различия в
возрасте («юный», «старческий») или развитии («инфантильный»,
«подростковый»). Область эмоций едва ли выходит за рамки
аспектного описания, когда более или менее мимолетные особенности
поведения объясняются разнообразными волнующими
обстоятельствами («испуганный», «злой» и «смущенный»).
Черты такого рода можно считать просто средством описания
репертуара организма, с некоторым указанием на относительную силу
его частей и определенными предположениями относительно
значимых переменных. «Тесты», измеряющие такие черты, обычно
представляют собой опросники, включающие в себя реакции,
относимые к определенным классам, и оценивающие относительную
частоту их возникновения. Опросники отношений и мнений обычно
относятся сюда же, как и тесты достижений. Отчеты Кинси 20 о
сексуальном поведении представляют собой опросы о частоте
реакций определенного типа, основываясь на которых, мы можем
предполагать определенные состояния депривации, историю
20 Две монофафии, принадлежащие перу Альфреда Кинси (1894-1956), американского зоолога и

сексолога, с соавторами: «Сексуальное поведение самца человека» (1948) и «Сексуальное
поведение самки человека» (1953). Вызвали широкое обсуждение и критику со стороны
консервативно настроенной части общества. - При.«. перен.
226
сексуальною подкрепления, а также здоровье и наследственность

организма.
Различия в процессах. Другой источник различий в поведении
кроется в различиях скорости, с которой происходят изменения в
поведении. Обычно считается, например, что «сообразительный»
индивид демонстрирует более быстрое обусловливание и угасание,
быстрее устанавливает дискриминации и так далее. Эффект,
оказываемый в результате на поведение, не всегда отличим от
«опыта». Когда индивид получает высокую оценку в тесте
достижений, эта оценка может быть связана с воздействием
некоторых переменных, скоростью их вступления в силу, либо на
обоих этих показателях. Например, тесты словарною запаса,
вероятно, отражают как воздействие переменных, так и скорость
обусловливания. Когда мы проводим различие между «флегматиком»
и «сангвиником», или между «долготерпеливым» и
«раздражительным», разница заключается не в степени депривации
или эмоциональных обстоятельствах, но в скорости, с которой
поведение изменяется соответственно этим обстоятельствам.
Эти особенности второю рода не могут бы ть установлены путем
опроса. Если мы просто желаем знать, будет ли некий ряд условий
выводить человека из себя или подталкивать ею к действиям другою
рода, достаточно будет наблюдения за человеком в этих условиях.
Если же мы желаем знать, как быстро он выходит из себя, или с какой
готовностью он приступает к действиям, нам необходим инструмент
измерения, соответствующий функциональному процессу. Такие
различия второго рода могут быть со временем представлены в
количественной форме, в виде различий величин некоторых
постоянных в уравнениях, описывающих наблюдаемые процессы. Как
только эти величины будут известны, они будут характеризовать
индивида точно так же, как физические постоянные
теплопроводимости, электропроводимости, относительной плотности
и так далее характеризуют материалы. (Важно, что эти
«индивидуальные различия» между физическими объектами когда-то
приписывались сущностям или первоначалам, весьма напоминающим
черты в современном словоупотреблении понятия.)
227
Черты, которые могут быть сведены к репертуару поведения,

относительной силе его различных частей или к скорости протекания
поведенческих процессов, имеют приемлемые научные параметры, и
их отношение к функциональному анализу четко определено. Однако,
те ученые, которые в настоящее время занимаются изучением черт,
почти всегда квантифицируют свои данные совершенно другим
способом. Классический пример - тесты интеллекта. Когда человек
проходит такой тест, он набирает баллы. Несмотря на то, что этот
показатель является числовым, он не является приемлемым
инструментом для измерения черты, поскольку начисляется
случайным образом: он зависит от длины теста, его природы,
отпущенного времени и т.д. Для получения менее произвольной
единицы измерения тот же самый тест дается группе людей,
находящихся в сопоставимых условиях, и каждый получившийся
сырой балл переводится в стандартный показатель, который
показывает положение индивида относительно группы. Даже этот
стандартизированный показатель не является количественной мерой
черты: он лишь показывает, что результат выполнения тесты
индивидом превышает таковой у определенного процента группы. Но
сама группа при этом, как и сырые баллы, является случайной. Когда
мы пробуем использовать такой тест в другой ipynne, возникают
проблемы.
Различие между измерениями, основанными на популяции, и
измерениями, основанными на частоте реакции, становится ясна,
когда мы рассматриваем популяцию из одного единственного
человека. Робинзон Крузо, до прибытия его спутника Пятницы,
должно быть, проявлял некоторый репертуар поведения, некоторую
частоту реакций и некоторые скорости изменения этой частоты.
Время от времени он, должно быть, становился голодным, т.е.
склонным съесть определенное количество нищи, злым, т.е.
расположенным наносить повреждения животным и объектам, и
сообразительным, т.е. быстро решающим свои повседневные
проблемы. Его поведение должно было изменяться с заданной
скоростью в соответствии с определенными контингенциями. Он
должен был быть способным выделять дискриминативные стимулы
определенной сложности и уровня различимости. Все эго он мог бы
228
сам наблюдать и регистрировать в виде чисел. Однако он был бы не

способен измерить собственный IQ, потому что не смог бы создать
тест, в котором этот показатель был бы очищен от произвольных
особенностей вроде длины, уровня сложности или отводимого
времени.
Использование популяции для измерения черты может быть
показано на примере шкалы, используемой для обозначения твердости
минералов. Шкала варьирует от 1 (тальк) до 10 (алмаз). Когда мы
говорим, что кварц имеет твердость 7, мы имеем в виду, что он будет
царапать или разрезать все минералы, имеющие твердость 6 или
меньше, и что его, в свою очередь, можно разрезать минералами,
обладающими твердостью уровня 8, 9 и 10. Если бы мир целиком
состоял из кварца, число 7 не имело бы смысла. Такая шкала, без
сомнения, полезна для технологических целей, но она не слишком
способствует iipoipeccy в изучении твердости минералов. Физик
рассматривает различное положение минералов на шкале как
следствие различий в молекулярной структуре. Определение индекса
твердости кварца, выраженное в терминах структуры, имеет смысл и
без обращения к минералам с другими значениями твердости. В той
степени, в которой мы можем выразить различия в интеллекте
различиями в репертуаре, различиями в переменных, воздействующих
на организм, или различиями в скорости изменений, наше измерение
столь же независимо от популяции.
ПРЕДСКАЗАНИЕ В ТЕРМИНАХ ЧЕРТ
Тест представляет собой просто удобную возможность

наблюдать за поведением - наблюдать или определять нашу
зависимую переменную. Набранный балл может быть использован
для предсказания некоторых аспектов более широкого универсума
поведения, из которого был извлечен тест. Так, тесты механических
способностей, интеллекта или экстраверсии могут позволить нам
предсказывать успех или провал в выполнении работы, для которой
будут важны эти черты. Но причинная связь, предполагаемая в такою
рода предсказаниях, не идентична связи, которая проявляется в
функциональном анализе. Некоторые переменные, содержащиеся в
229
истории индивида и в актуальных условиях, ответственны за

поведение в тестовой ситуации, и они также определяют поведение и
в более широкой ситуации. Предсказание осуществляется не от
причины к эффекту, а от одного эффекта к другому. Это
демонстрируется тем фактом, что мы используем тесты как основание
для предсказаний без знания того, какие переменные ответственны за
набранные баллы или за предсказанное поведение. Это также
демонстрируется тем фактом, что, если мы будем безгранично
расширять тест, добавляя в н е т все больше и больше пунктов, в
конце концов он совпадет с поведением, подлежащим предсказанию.
В этом случае настоящего предсказания быть не может. Не
существует способа, при котором мы могли бы расширять реальную
независимую переменную так, чтобы она совпала с зависимой
переменной в функциональном анализе.
Несомненно, предсказание от эффекта к эффекту порой бывает
полезным. Оно может позволить нам обойтись без прямот
наблюдения за переменными. Это особенно важно, когда переменные
находя тся явно вне нашей досягаемости. Например, то, демонстрирует
ли индивид определенные паттерны поведения, характерные для его
вида, или какова его позиция относительно других представителей
вида в относительной частоте реагирования, как это показано в
отчетах Кинси, может быть определено на момент исследования
только путем опроса, так как у нас нет прямого кон фоля за
независимыми переменными. Полный обзор такого поведения был бы
прост для понимания; неполный же обзор составляет «тест», из
которого можно логически вывести результаты полного исследования.
Мы также можем посчитать удобным фиксировать текущие
эффекты переменных, хотя и доступных для манипулирования, но
воздействовавших на индивида в далеком прошлом. Мы используем
вес тела как текущий показатель истории пищевой депривации для
составления прогноза, с какой вероятностью экспериментальное
животное будет есть, и мы можем использовать некоторый
вспомогательный тест «черты прожорливости» для этой же цели.
Скорость поглощения еды в тестовой ситуации позволяет нам
предсказать эту скорость в более широкой экспериментальной
ситуации. Похожим образом, составляя перечень текущих
230
афессивных тенденций, мы можем обойтись без необходимости

осуществлять потенциально трудоемкое исследование ранних
средовых факторов, ответственных за афессивное поведение.
Тем не менее, когда мы прибегаем к подобным альтернативным
практикам, основные преимущества функционального анализа
теряются. Наверное, наиболее очевидным признаком аспектного
описания является его неспособность повысить эффективность
контроля поведения. Измеряя набор характеристик, мы судим о
пригодности индивида к выполнению определенной задачи, но
принятие или отклонение его кандидатуры будет единственным
практическим шагом. Измерение черты не предлагает пути изменения
этой пригодности, так как не обеспечивает нам контакт с
переменными, которыми можно манипулировать в процессе создания
или устранения поведения, описываемого этой чертой. Единственное
практическое преимущество, которое мы получаем, заключается в
лучшем использовании релевантных переменных, уже находящихся
под нашим контролем.
Вместо предсказания производительности по результатам
тестирования, мы можем быть заинтересованными в предсказании
одной черты на основе другой черты или какой-нибудь иной
переменной. Так, личность во всех ее проявлениях ч а с т выводится из
конституции тела; это отношение, при котором одна черта,
предположительно, может быть выражена через другую. Часто
личность связывается с переменными, над которыми возможен
непосредственный контроль. Например, фрейдистские «оральный»,
«анальный» и «эротический» характеры указывают на наборы черт,
предположительно, формируемых ранней историей индивида
историей, которую, должно быть, можно модифицировать, если
вмешаться вовремя, или хотя бы замаскировать посредством
наложения позднейшей истории. Похожее контролирующее
отношение предполагается и для одной черты, когда утверждается,
что афессия является функцией фрустрации. Тем не менее,
функциональному анализу, в котором зависимой переменной
выступает черта, присущи некоторые неотъемлемые офаничения.
231
Пригодность любого допустимого отношения зависит от

четкости референции терминов 21, в которых оно сформулировано.
Мы можем предсказывать и контролировать только в гой мере, в
какой точны наши законы. Мы видели, что существуют практические
обстоятельства, при которых предсказание черт может быть полезно,
но в целом, термины, соответствующие чертам, немногое сообщают
нам о поведении. Как бы то ни было, не только недостаток
конкретности делает термины-черты непригодными для
функционального анализа. В последующих главах мы обратимся к
некоторым сложным процессам. Мы отследим сцепленные системы
реакций до сложных комплексов переменных и сформулируем
работающую концепцию индивидуума как реагирующей системы.
Термин-черта не соответствует единице поведения, делающей такой
анализ возможным.
Факт, в соответствии с которым индивид как система поведения
находится, по всей видимости, вне сферы аспектного описания,
иллюстрируется одной из проблем современной клинической
психологии. Посредством широкого использования тестов и прочих
инструментов, измеряющих аспекты поведения, индивиду в
диагностических целях дается некая характеристика. Однако
полученная информация представляет небольшую ценность (либо не
представляет ее совершенно) для терапии, т.е. работы с индивидом
как динамической системой. Клиницист должен перейти от
«психо1рафа» личности к «здравому смыслу», а то и к совершенно
отличной концептуальной системе - такой, например, как
психоанализ, который, как мы скоро увидим, имеет много общего с
функциональным анализом. В настоящее время, для примирения этих
двух направлений работы с человеческим поведением были
предприняты не слишком большие усилия, возможно потому, что их
примирение кажется неосуществимым. Измерение аспектов
поведения, вероятно, связано с убеждением, что первейшая задача
науки - снабдить информацией, которая затем может быть
использована для усовершенствования искусства обращения с
людьми, не только в клинике, но и в торговле, образовании, семейном
Референция - это соотнесение знака с объектами внеязыковой действительности. - Прим, перев.
232
консультировании, решении проблем фуда, дипломатии и так далее.

Но особая мудрость, что предполагается искусством, и особое
проникновение в сущность человеческого поведения, необходимое
для эффективного использования такой информации, и есть в
точности то, что обеспечивается функциональным анализом.
Нам всем близко знакомы описания поведения в терминах черт, и
слова-черты составляют значительную часть нашего повседневною
лексикона. Поэтому мы чувствуем себя комфортно, описывая
поведение таким образом. Но эго близкое знакомство обманчиво.
Фактически же, мы можем шраздо легче предсказывать и
контролировать реакцию, а не черту. Реакцию проще определить и
идентифицировать, и ее вероятность более чутка ко внешним
воздействиям. Даже когда мы определяем черту как ipyiniy реакций,
единство или взаимосвязь этих реакций еще должна быть
установлена. Все ли реакции из тех, что служат индикатором,
например, афессивности, изменяются совместно но мере изменения
некоторого состояния фрустрации? И все ли состояния фрусфации
одинаково действенны? Для того чтобы убедиться в единстве черты,
мы должны показать, что каждый из актов, «выражающих» ее,
конфолируется каждым из условий, определенных как ее причина -
например, что каждый афессивный акт контролируется в одинаковой
степени каждым из условий, что могут быть описаны как
фрусфирующие. Но это и есть профамма функционального анализа.
Мы не сократили его работу, прибегнув к обобщающим
утверждениям в терминах черт.
Почти любая особенность может быть подана как аспект
личности, но такое расширение о х в а т не несет в себе особенной
ценности, пока не будет достигнуто что-то еще, кроме простого
поименования. Для того чтобы утвердить черты в качестве научных
категорий, нужно проделать дополнительную работу, столь же
трудную и кропотливую, как и анализ отдельных реакций. Объем
усилий, необходимых для того, чтобы всесторонне рассмотреть что-
либо, зависит исключительно от предмет рассмофения. К
сожалению, поведение - сложный предмет.
ЧЕРТЫ НЕ ЯВЛЯЮТСЯ ПРИЧИНАМИ
23В
Термины-причины обычно звучат как прилагательные

«разумный», «афессивный», «неорганизованный», «злой»,
«интровертированный», «алчный» и т.д. - но, в качестве практически
неизбежного лингвистического результата, прилагательные дают
рождение существительным. Вещи, на которые ссылаются эти
существительные, затем становятся активными причинами аспектов.
Начав с «интеллектуального поведения», сначала мы переходим к
«поведению, демонстрирующему интеллект», а затем - к «поведению,
что является результатом интеллекта». Похожим образом, мы
начинаем с наблюдения за поглощенностью зеркалом, которая
напоминает легенду о Нарциссе; мы изобретаем прилагательное
«нарциссический», а йотом - существительное «нарциссизм»; и,
наконец, переходим к утверждению, что вещь, на которую
предположительно указывает существительное, является причиной
поведения, с которого мы начинали. Однако, ни в одной точке этой
серии мы не имели контакта с каким-либо событием (помимо самого
поведения), которое бы оправдывало провозглашение причинно-
следственной связи.
Были предприняты некоторые усилия, чтобы привести вопрос в
большее соответствие с научными принципами путем придания
чертам статуса концептуальных причин. Движением в этом
направлении был поиск наименьшею числа черт, «объясняющих»
поведение. Поскольку термины-черты происходят из многих
источников, а их число может быть произвольно увеличено, виды
поведения, им соответствующие, часто пересекаются друг* с другом.
Такое пересечение может быть обнаружено путем анализа форм
поведения, определяемых в тестах двух разных черт, либо путем
демонстрации того, что результаты одного теста позволяют
предсказывать результаты другого. Когда обнаруживают, что две
черты являются почти идентичными, одна из них просто
отбрасывается. Когда пересечение не является полным, мы, не
видимому, измеряем черту, общую для обоих тестов, но не
измеряемую полностью ни одним из них. Из этого, по-видимому,
следует, что черта имеет параметры, отличные от поведения, из
234
которого она выводится, что весьма радует тех, кто ищет

минимальный набор таких причин.
Наименьшее число черт, необходимых для объяснения
производительности 1руппы людей в ходе нескольких тестов, может
быть установлено посредством определенных математических
процедур. Исходя из этого, мы можем сказать, что конкретный
индивид хорошо справляется с одной группой тестов потому, что
характеризуется определенной величиной определенной черты, а с
другой группой - потому что характеризуется определенной
величиной другой черты. Поскольку эти процедуры в некоторой
степени отрывают нас от наблюдаемых данных, возникает соблазн
отождествить полученные черты или факторы с физиологическими
состояниями или психологическими способностями и наделить их
дополнительными параметрами, не имевшими места в измерениях
поведения, на основе которых они были выведены. Независимо от
продолжительности математической процедуры, ч е р т или фактор
построены на наблюдении только лишь за зависимой переменной.
Такое ограничение не отменит ни одна математическая операция.
Достаточно исчерпывающий набор тестов мог бы позволить нам
оценить черты и предсказать производительность для широкого ряда
ситуаций, но и в этом случае предсказание все-таки будет
производиться от эффекта к эффекту. Математическая обработка не
ставит черту под контроль. Мы не можем изменить поведение,
манипулируя чертой.
235
ГЛАВА XIV
АНАЛИЗ СЛОЖНЫХ СЛУЧАЕВ
«УПРОЩЕНЧЕСТВО»
При научном анализе очень редко можно начать непосредственно

со сложных случаев. Мы движемся от простого к сложному, шаг за
шагом. В свои ранние годы любая наука уязвима для обвинений в
игнорировании важных случаев. Закон Бойля, касающийся отношения
объема газа к давлению, был значительным шагом в познании, но
современный критик легко бы мог отвергнуть его как очевидное
упрощенчество. Достаточно изменить температуру, чтобы показать,
что объем не является функцией одною только давления. Когда
температура была учтена в новой версии закона, более точные
измерения все еще могли показать, что и тут имеются различия для
разных газов, и в уравнение должна быть включена «газовая
константа». В такою рода «латании дыр» нет ничего зазорною,
именно так и прирастает научное знание.
В науке о поведении мы начинаем с самою простого. Мы
изучаем относительно простые организмы с относительно простой
историей и в относительно простых условиях среды. Так мы получаем
степень строгости, необходимую для научного анализа. Наши данные
столь же единообразны и воспроизводимы, как, скажем, и данные
современной биологии. Да, такая простота в некоторой степени
искусственна. Часто мы не находим аналогов такой простоте вне
лаборатории - особенно это касается человеческого поведения,
составляющего наш главный интерес. В результате, те, кто горит
нетерпением скорее добраться до более сложных случаев, склонны
отвергать «излишнюю простоту» лабораторных формулировок. Их
возражения принимают форму, как в примере с законом Бойля,
подчеркивания случаев очевидных исключений из правила. Такая
критика полезна, когда она указывает на факты, которые были
236
Глава XIV. Анализ сложных случаев
упущены из виду или проигнорированы. Однако, очень часто

исключения являются только видимостью; существующие
формулировки, при правильном подходе, способны дать им хорошее
объяснение.
Обычным источником непонимания становится игнорирование
того, что происходит, когда переменные сочетаются разными
способами. Хотя функциональный анализ и начинается с
относительно простых отношений, важной частью его задачи является
демонстрация того, как имеющиеся переменные взаимодействуют
между собой. В этой главе будут рассмотрены несколько значимых
случаев.
МНОЖЕСТВЕННЫЕ ЭФФЕКТЫ ЕДИНСТВЕННОЙ

ПЕРЕМЕННОЙ
Некоторое событие может оказывать два или более эффекта

на поведение в одно и то ж е время. При анализе наказания (глава XII)
мы видели, что единственный аверсивный стимул, связанный с
реакцией, имеет но меньшей мере четыре эффекта. (1) Он вызывает
рефлексы, часто эмоционального свойства. (2) Он изменяет
эмоциональные предиспозиции, заставляя их действовать по-другому.
(3) Он служит подкрепляющим стимулом при респондентном
обусловливании, когда объединяется со стимулами, что
предшествую!' или сопутствую'!' ему; эти стимулы в дальнейшем
вызывают реакции и предиспозиции (1) и (2), и любое избегающее
поведение, прекращающее контакт с этими стимулами, получает
подкрепление. (4) Он делает возможным подкрепление любого
поведения бегства, прекращающего его собственное воздействие.
Таким образом, в этом примере, одно-единственное событие служит
вызывающим стимулом, эмоциональным фактором, подкрепляющим
стимулом при респондентном обусловливании и отрицательным
подкрепителем в оперантном обусловливании.
Было бы бессмысленным сказать, что событие оказывать два или
более эффекта, если бы мы не могли определить их. Когда эффекты
ощущаются в разное время, это не трудно. Например, подкрепление
может достигать такой величины, что происходит заметное
237
насыщение, и усиливающий эффект подкрепления может быть

временно замаскирован ослабляющим эффектом насыщения. Так,
единовременное и сравнительно большое денежное вознаграждение
может стать причиной насыщения такой в степени, что рабочий не
будет работать некоторое время, но подкрепляющий эффект
возна1раждения становится очевидным, когда снова возникает
существенная депривация.
Распространенное возражение против закона эффекта 22 дает нам
другой пример. Доктрина «удовлетворения потребностей» в
психотерапии основана на том факте, что поведение, усиливающееся
при депривации, ослабевает при насыщении. Благодаря этому
насыщение становится клинической процедурой. Например,
поведение, являющееся сильным, потому что было подкреплено
персональным вниманием, может быть ослаблено, если индивид
получает внимание или если первичные депривации, ответственные за
подкрепляющую силу внимания, будут ослаблены. Схожим образом,
поведение, сильное благодаря тому, что оно «притягивает» любовь,
может быть ослаблено предоставлением любви или подходящих
первичных подкрепителей. Утверждалось, что эти результаты
противоречат закону эффекта, потому что последний, казалось бы,
утверждает, что такое поведение должно скорее укрепляться, а не
ослабляться. Однако, этот случай легко сформулировать в терминах
множественного эффекта предоставления любви или внимания.
Ребенок, ведущий себя асоциально для привлечения внимания к себе,
может быть «исцелен» ощутимой порцией внимания, если насыщение
превалирует над подкреплением, как это может' быть. Но что будет,
когда депривация снова заявит о себе? Если «лекарство» снова
возвращает пациента за вниманием и любовью, подкрепляющий
эффект очевиден. (Этого можно избежать. Если «прописано
удовлетворение потребности», оно должно происходить, когда
пациент не ведет себя плохо. Эго создаст состояние насыщения, не
подкрепляя нежелательное поведение.)
22 «Закон эффекта» Эдварда Ли Торндайка (1874-1949), сформулирован в 1911 i-оцу: «полезное

действие, вызывающее удовольствие, закрепляется и усиливае! связь между сиэуацией и
реакцией, а вредное, вызывающее неудовольствие, ослабляет связь и исчезает». - При.», персе.
238
Возражение, направленное против принципа насыщения,

предоставляет пример другого случая множественных эффектов.
Представим, что мы подходим к ребенку, счастливо шрающему с
самим собой, и даем ему небольшую конфету. Мы можем наблюдать
внезапное возникновение но-настоящему предосудительною
поведения - просьб и выпрашивания другой конфеты, затем плача или
даже истерики. Мы, по-видимому, увеличили его потребность в
конфетах, хотя наше определение насыщения предполагает, что мы
уменьшили ее, по крайней мере, хотя бы чуть-чуть. Объяснение
состоит в том, что леденец имел и другой эффект. Вид и вкус конфеты
являются дискриминативными стимулами, при которых поведение
выпрашивания или получения конфеты часто оказывается
эффективно. Не существует более благоприятной возможности для
подкрепления такого поведения, чем непосредственное наличие
конфеты. Давая ребенку небольшую конфету, мы порождаем
обычную ситуацию, при которой сильное поведение, находящееся под
контролем «конфетной депривации», обычно является эффективным и
от э т о т сильным. С тючки зрения депривации, мы не сделали ребенка
сколько-нибудь более голодным. С некоторой историей депривации,
поведение выпрашивания конфеты имеет два уровня силы, находясь
под контролем двух стимулов. В нашем эксперименте мы
переключаемся со стимула, контролирующего низкий уровень
поведения, на тот, что контролирует высокий уровень. Поэтому мы
сталкиваемся с другим результатом. Небольшая конфета, как
дискриминативный стимул, вызывает поведение, которое обычно
подкрепляется, но мы создали условия, в которых дальнейшею
подкрепления не будет. Ребенок не просто просит конфету, он просит
ее безуспешно. Это - условие для эмоциональной реакции
«фрустрации», при которой ребенок начинает плакать или даже
начинает истерику (глава X). Очевидно, что ребенок был свободен от
этих состояний до гою, как увидел конфету, но эго не означает, что
он не был юлоден. Если бы мы определяли т л о д в терминах силы
поведения безотносительно к наличию или отсутствию
дискриминативных стимулов, мы бы были вынуждены согласиться,
что небольшой объем нищи усиливает ею . Но этот случай не
представляет собой исключения из наших текущих формулировок.
239
Мы может разделить дискриминативные и насыщающие эффекты

конфеты несколькими способами. Например, режим, при котором
ребенок никогда не получает больше одной конфеты за раз, в
конечном итоге приведет к угасанию поведения выпрашивания
добавки. В результате, условия, ответственные за плач или истерику,
возникать не будут. Одна конфета не будет вызывать беспокоящие
эффекты, описанные в этом примере, и станет возможным
продемонстрировать и небольшую меру насыщения.
Несколько более важное сопоставление также показывает, как
легко «драйв» отождествляется с простой вероятностью реакции, а не
с ее вероятностью в зависимости от степени депривации. Индивид, не
обнаруживающий в данные момент сексуального поведения, может
прийти в возбуждение под воздействием волнующих бесед,
изображений, представлений и так далее. Но неправильно сказать, что
его сексуальный драйв усилился. Усилилось сексуальное поведение,
но это произошло из-за предъявления стимулов, соответствующих
такому поведению, а не из-за усиления депривации.
Некоторое воздействие может иметь два эффект, которые
изменяют вероятность возникновения реакции в одном и том же
направлении. Например, когда реакция последовательно
подкрепляется едой, но затем впервые подкрепление не происходит,
вероятность, возникшая благодаря прошлым подкреплениям,
снижается, и наряду с этим возникают эмоциональные изменения,
характерные для фрустрации. Поскольку последнее предполагает
ослабление любого поведения, подкрепляемого едой, первые
несколько реакций по мере угасания будут производиться с
замедленной частотой сразу по двум причинам. В течение какого-то
времени будет эмитировано очень немного реакций, и поэтому очень
немногие реакции не получат подкрепления. Благодаря этому
эмоциональный эффект не будет устойчивым, и частота возрастет, но
только для того, чтобы снова снизиться, поскольку последующие
реакции останутся без подкрепления. Как мы видели, результатом
этого становятся колебания частоты, придающие кривой затухания
волнообразный характер.
На первый взгляд, разделить эти эффекты экспериментально
будет затруднительно. Тем не менее, мы можем продемонстрировать
240
эффект эмоционального состояния, фрустрируя организм в каком-то

другом отношении. Также мы можем использовать тот факт, что
эмоциональные реакции со временем «исчезают в силу адаптации» к
ним. Неоднократно погашая и заново обусловливая реакцию,
особенно в режиме прерывистого подкрепления, мы получаем кривые
угасания, которые почти или совсем не содержат признаков влияния
эмоциональных эффектов. Мы также можем использовать тог факт,
что эмоциональный эффект затрагивает весь репертуар организма, в
то время как угасание характеризуется достаточно узкой
направленностью на реакцию, которая остается без подкрепления.
Можно регистрировать частоту эмиссии двух реакций одното
ортонизма в одно и то же время. Если реакции не используют одни и
те же мышцы в сколько-нибудь значительной степени, изменения их
частоты могут показать удивительную независимость друг от друга. В
эксперименте с голубем этому могут достаточно хорошо
соответствовать клевание кнопки и нажимание на педаль. Несколько
более удобным может стать подвешивание голубя в упряжи,
оставляющей свободной одну из ног, благодаря чему клевание и
движение ноги могут изучаться но отдельности, но одно и то же
время. Когда эти две реакции будут обусловлены, они M O iy r угасать
одновременно, за исключением слабого отставания одното из
процессов. Кривые угасания, записанные по отдельности, слегка
смещены во времени относительно друг друга, но наибольшие
колебания фиксируются в одно и то же время. Это означает, что
подъем и падение уровня фрустрации - общий для всего организма
процесс, тогда как изменения но мере угасания определяются для
каждой реакции отдельно.
МНОЖЕСТВЕННЫЕ ПРИЧИНЫ
Большое значение имеет и другой способ взаимодействия

независимых переменных. Два или более воздействия могут
объединяться, создавая общий эффект. Мы уже рассматривали
несколько примеров. Оперант может подкрепляться более чем одним
способом, в результате чего он будет варьироваться в зависимости не
от какой-то одной депривации, а сразу от нескольких. Это,
241
фактически, и есть эффект генерализованного подкрепителя. Реакция,

обусловленная таким способом, вероятно, будет не только сильной в
любой момент времени, потому что будет превалировать хотя бы одно
состояние депривации, но и будет характеризоваться особенно
высокой вероятностью эмиссии, когда два или более состояния
депривации превалируют в одно и то же время. Похожий результат
достигается, когда два или более подкрепления напрямую
сопровождают один оиерант. Этот принцип используется, когда
посещение делового заседания клуба поощряется приготовлением
прохладительных напитков. Хотя член клуба может и не прийти на
заседание исключительно из-за прохладительных напитков или
участия в деловой встрече, он будет более расположен сделать это,
если вероятности, соответствующие этим двум подкреплениям, будут
сложены.
Эмоциональные переменные часто сочетаются с переменными из
областей мотивации и обусловливания. Вопреки некоторым
устоявшимся представлениям, не существует какой-то
фундаментальной оппозиции между эмоцией и «интеллектуальным»
поведением дискриминированното операнта. Поведение часто
наиболее энергично и эффективно тогда, когда эмоциональная
предиспозиция действует в том же направлении, что и континтонция
подкрепления. Это подразумевается фразой, что «человек вкладывает
душу в работу», где «душа» относится к эмоциональным переменным,
а «работа» - к контингенциям подкрепления. Индивид, в котором
особенно сильно а1рессивное или жестокое поведение, хорошо
проявляет себя на определенных должностях - например, в некоторых
видах полицейской работы или военното дела. Актриса, чья роль
обязывает ее дать пощечину другому человеку, делает это в спектакле
с особой силой, если злится на последнего по каким-то своим
причинам. Индивид с «любвеобильной» диспозицией может быть
особенно успешен в занятиях, связанных с помощью другим людям.
Важным приложением этого принципа является сочетание одного
дискриминативного стимула с другим таким стимулом или иными
переменными. Эффекты получаются разнообразными. Некоторые из
них обычно именуются «внушением», другие встречаются под
названием «проективные техники», а остальные представляют
242
значимость для области восприятия. Особенно хорошие примеры

предоставляет вербальное поведение 23. Единичная вербальная
реакция особенно часто является функцией более чем одной
переменной, поскольку она может быть частью нескольких разных
репертуаров. В простом имитационном или звукоподражательном
поведении реакция контролируется вербальным стимулом той же
формы - вербальный стимул «дом» вызывает вербальную реакцию
«дом». Когда вербальный стимул обладает друтой формой, как в
словесно-ассоциативном эксперименте, мы можем говорить о
интравербальном поведении - стимул «жилище» вызывает стимул
«дом». При чтении стимулом становится текст' - напечатанный
стимул «дом» вызывает голосовую реакцию «дом». Значительная
часть вербального поведения контролируется невербальными
стимулами, как например тогда, когда мы называем или описываем
объекты или свойства объектов, - настоящий дом вызывает реакцию
«дом». Поскольку единичная вербальная реакция обычно находится
под контролем переменных из всех этих областей, в дополнение к ее
связи с эмоциональными и мотивационными условиями, она, скорее
всего, будет функцией более одной переменной в каждый момент
времени.
Присутствие более чем одной переменной в вербальном
поведении иногда рассматривается как «множественность значения».
Этот термин слишком узок для наших текущих целей, ибо мы должны
учесть вклад в силу переменных, обычно не относимых к «значению»
реакции - например, при звукоподражательной реакции или
текстуальной реакции на напечатанное слово. Одна статья в газете о
съезде дантистов сообщала о том, что, для развития своей профессии,
дантисты настаивали на принятии определенных «зубастых законов».
Обстоятельства, при которых это писалось, могли стать причиной
появления альтернативных реакций вроде «законов с
соответствующими мерами наказания» или «законов, которые могли
быть навязаны». Эти реакции могли бы иметь ту же вероятность, если
бы речь шла о друтой профессии. Вероятно, реакция «зубастый
Расширенный анализ вербальною поведении с этой точки зрения содержится здесь: Skinner В. F.
Verbal Behavior. New York: Applelon-Cenlury-Croflx, Inc.. 1957.
243
закон», проявилась благодаря дополнительной силе реакции «зубы»;

этот конкретный синонимичный оборот возобладал над своими
эквивалентами в силу множественной причинности. Аналогичным
образом, когда писатель, рассказывая о человеке, отправившимся в
Китай для охоты на панд, сообщил, что его планы «не увенчались
успехом» {not “panned out"), это выражение, по-видимому,
возобладало над синонимами, такими как «удалось», «получилось»,
«реализовалось», из-за вклада в силу реакции переменных, связанных
со словом «панда».
Множественная детерминация вербального поведения - основа
для значительной части остроумия. Остроумный ответ отличается от
забавного, но возникшего неосознанно, в той степени, в которой
говорящий способен реагировать на множественные источники силы
и выделять их с помощью соответствующей обработки. Здесь нас
интересуют лишь множественность источников остроумной реакции,
а не шугка в целом. Примером может послужить история о декане
Бриггсе из Гарварда. Он держал речь на приеме, происходящем
довольно жарким вечером. Сиденья были недавно покрыты лаком, и
когда декан вставал, чтобы начать речь, он обнаружил, ч то его пиджак
прилип к сиденью. До того, как он смог его освободить, было много
смеха. Когда он наконец смог приступить к речи, он начал так: «Я
надеялся, что мой сегодняшний рассказ будет честным и
нелакированным 24, но действительность не оправдала моих
ожиданий». Множественность источников для «нелакированного
рассказа» по существу та же, что и в предыдущих примерах, но декан
смог составить предложение таким образом, что множественность
причин реакции стала для всех очевидной.
Любое устойчивое вербальное поведение имеет множество
причин. Когда человек начинает говорить или писать, он составляет
сложный набор стимулов, изменяющих силу других реакций в его
репертуаре. Противостоять таким дополнительным источникам силы
бывает невозможно. Например, мы не можем назвать ряд чисел
полностью случайным образом. Разные последовательности чисел
2Х H ipa слои: «unvarnished tale» («рассказ», «история») звучит гак же, как «unvarnished tail» (разг.
«фрак»). —Прим. перен.
244
подкрепляются, когда мы учимся считать единицами, двойками,

тройками или пятерками, повторять таблицу умножения, называть
свой номер телефона и так далее. Когда мы называем первый номер,
мы тем самым изменяем вероятности, определяющие следующее
число. Когда уже названа последовательность определенной длины,
последующие числа могут быть детерминированы с очень большой
силой.
Точно так же, любой устойчивый фрагмент вербальною
поведения устанавливает сильные предиспозиции среди реакций,
могущих появиться вслед за ним. Наш имитационный или
звукоподражательный репертуар служит источником рифм, ритма,
созвучий и аллитераций, которые могут проявиться в виде навязчивой
песенки или, как в параллельном примере остроумия, в виде работы
над поэтическим произведением. Вербальный материал, что мы
запомнили, и привычные, повседневные словосочетания порождают
интравербальные тенденции, что добавляют дополнительную силу
иного рода. Писатель использует их, когда придает форму
поэтическому произведению или придумывает убедительный
аргумент. Он создает в читателе множественные тенденции, в силу
которых читатель обнаруживает себя необъяснимо расположенным
«солидаризироваться» с рифмующимся словом стихотворения или с
решающим словом аргумента.
Время от времени, вербальное поведение на самом деле
деформируется такою рода множественной детерминацией. Мы
можем быть способны дать подходящее описание ответственных за
это переменных, но сама по себе речь не всегда бывает удачной.
Много лет назад молодая женщина была приглашена выступить на
приеме, посвященном отмене Запрещающей поправки 25. Это было ее
первое появление на публике, и она чувствовала себя совершенно не в
своей тарелке. Когда она встала, чтобы произнести речь, кто-то
поставил перед ней микрофон. Это был незнакомый и пугающий
инструмент. Она решила вверить себя милосердию публики и
сослаться на свою неопытность. Ее первыми словами было: «Это
z5 Восемнадцатая поправка к Конституции США, устанавливающая сухой закон. Была принята в

1917 году и отменена в 1933. - Прим, перев.
245
первый раз, когда я столкнулась с подпольным баром “ j».

Возникновение слов «подпольный бар» было для нее таким же
сюрпризом, как и для пришедшей в восторг публики. Оно может быть
отслежено до нескольких внесших свой вклад переменных: ее
выступление частично было посвящено вреду от подпольных баров,
она была сосредоточена на своей способности говорить легко и
свободно, а микрофон мог быть назвать легкоговорителем в том
смысле, что он позволяет говорить для многих людей сразу, не
прилагая больших усилий. Как мы позже увидим, нечаянная реакция
могла также снизить аверсивную стимуляцию от зарождающейся
вербальной реакции «микрофон». По-видимому, мы бы могли
показать, что стимул «микрофон» в этом случае мог вызывать
несколько эмоциональных рефлексов, которые, как и в случае с
детектором лжи, являются типичными для аверсивных стимулов. Мы
не хотим сказать, что реакция «микрофон» имеет тенденцию «не быть
эмитированной», скорее, любая реакция, замещающая ее, будет
сильной по этой самой причине. Из-за своей большой силы реакция
вмешалась в процесс творения. Несмотря на произошедшую
накладку, источники силы были настолько очевидны, что
получившаяся в целом реакция не была лишена эффекта и была
воспринята как пример остроумия.
Другой сорт искажений возникает, когда подкрепляются две или
больше достаточно похожих друг на друга формы. При воздействии
двух источников силы, одна из форм может получить преимущество,
или же может появиться комбинированная форма. Народная
этимология («полуклиника» вместо «поликлиника») 27*, слова-гибриды
(«лошак» для «лошади» и «ишака»)2,4 или слова-бумажники 29Льюиса
Кэрролла («хрюкотать» для «хрюкать» и «хохотать») могут быть тому
примерами. Некоторые искажения достаточно эффективны для того,
36 Термин, обозначающим нела ильный алкоюльный магазин или Gup (speakeasy), в английском
языке близок но звучанию с выражением «юворигь легко» (speak easily) и в какой-то условной
мере может соответствовать микрофону (speak-easy). - Прим, перен.
77 В оригинале приведен пример со спаржей («asparagus»), которые в народе нередко в силу
созвучия называют «воробьиной травой» («sparrow grass»). - При.», перен.
:s В оригинале приведен классический ажлоязычный пример: «smoke» (дым) + «fog» (туман) -
смог. - Прим, перен.
29 «Понимаешь, это слово как бухшжник. Рискроешь, а там два отделения! Так и тут - это слово
расклады вас гея на два!» («Алиса в Зазеркалье», пер. Н. Демуровой). - Прим, перен.
246
чтобы остаться в вербальном поведении сообщества, но остальным

уготовлено забвение.
ПРАКТИЧЕСКОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МНОЖЕСТВЕННОСТИ

ПРИЧИН
Дополнительные переменные часто используются в контроле

поведения. Обычный случай - «внушение», которое может быть
определено как использование стимула для увеличения вероятности
реакции, уже существующей на каком-то низком уровне. Вербальные
внушения могут быть классифицированы, исходя из разновидности
дополнительной стимуляции. В случае имитационного или
звукоподражательного поведения, мы усиливаем реакцию,
обеспечивая стимуляцию той же самой формы. Это может быть
названо формальным внушением. Когда мы усиливаем реакцию
посредством невербальною стимула или вербального стимула иной
формы, внушение является тематическим. Дополнительная
классификация может быть основана на том, может ли реакция быть
определена заранее. Если да, то мы можем называть ее «подсказкой»,
а если нет - «пробой». Таким образом, мы должны рассмотреть
формальные подсказки, формальные пробы, тематические подсказки и
тематические пробы.
Формальная подсказка обычная театральная практика. Слово,
прошептанное из-за кулис, усиливает вербальное поведение актера
путем предоставления звуковой реакции, сочетающейся с не
полностью запомнившимся поведением. Если нужная часть вовсе
отсутствует в памяти, актер повторяет то, что он услышал от
подсказчика, лишь воспроизводя услышанную реакцию (это пример
эхоической реакции). Поскольку в этом случае присутствует только
один источник силы, подсказывания как такового не происходит.
Трудно предположить множественность источников, если подсказчик
воспроизводит отрывок текста целиком, но когда он не делает этого,
совместная работа двух переменных является очевидной.
Относительная сила запомненного материала обнаруживает себя в
том, как часто требуется подсказка: если отрывок запомнен
достаточно хорошо, одной небольшой эхоической реакции будет
247
достаточно. Радио- и телевикторины используют разновидность

скрытой формальной подсказки. Конкурсант, затрудняющийся
ответить на вопрос, может получить помощь, если ведущий твори т
фразу, содержащую слово, похожее на ответ. Если ответом является,
скажем, «Вашингтон», скрытая подсказка может содержать слово
«ваш».
Тематическая подсказка, имеющая тот же самый эффект, может
быть словосочетанием «Отец Отечества». Когда мы усваиваем
ишравербальное поведение «Вашингтон был Отцом Отечества», у нас
появляется усиленная тенденция говорить «Вашингтон», когда мы
слышим «Отец Отечества». Ни формальная, ни тематическая
подсказка не были бы эффективны, если бы реакция «Вашингтон»
уже не обладала бы какой-то силой. Если бы конкурсанту просто
сообщили ответ и он сказал бы «Вашингтон», это было бы простым
повторением услышанного, и подсказки в том смысле, в котором мы
сейчас применяем это слово, не было бы. Тематическая подсказка
обычно называется «намек». Намек, как разновидность внушения,
всегда включает в себя использование дополнительной переменной
для того, чтобы сделать определенную реакцию более вероя тной.
Формальная проба, которая дополняет вербальное поведение
неизвестной формы, опирается на хорошо знакомый нам процесс. Нам
может быть интересно поведение, которое он обнаруживает, потому
что это позволяет пролить свет и на другие переменные. Юный и
амбициозный Дик Уиттингтон 30, разочарованный своей неудачей в
Лондоне, покидает город, но, направляясь прочь, слышит, как
колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу вызванивают слова: «Вернись
назад, о Уиттингтон, трижды Лондона лорд-мэр». Стимул от
колоколов, должно быть, мог напоминать такие слова лишь отчасти.
Никто другой не мог бы услышать в их звоне то же самое. Эти слова
соответствуют сильной реакции в составе собственного поведения
Уиттингтона, и в чем-то похожие звуки колоколов дополнили силу
реакции до уровня, необходимото для эмиссии. (К тому особому
факту, что Уиттингтон услышал, как говорят колокола, мы вернемся
” Ричард (Дик) У и п и н гтн - ажлийский средневековый купец, ставший прототипом английской

сказки «Дик Уиттингтона и ею кошка». Он трижды становился лорд-хором Лондона. - Прим,
пере*.
248
позже. Единственным говорящим в этой ситуации был сам

Уиттингтон.) Этот эффект ч а с т используется в литературе. Молодая
девушка, бегущая из дома, слышит, как колеса поезда творят: «Зачем
ты здесь? Зачем ты здесь?»; журчание воды по бокам лодки шепчет:
«Он сказал правду. Он сказал правду».
Устройство, названное «Вербальным Сумматором», применяемое
в экспериментах и клинической практике для выявления скрытою
вербальною поведения, использует тот же самый процесс.
Неопределенные речевые паттерны - например, «ай-у-э-у» или «о-и-у-
у» - повторяются фонографом так тихо или, напротив, так громко, что
ото начинает напоминать неразборчивую речь. Испытуемого просят
вслушиваться в каждый повторяющийся паттерн до тех пор, пока он
не услышит, «что же там говорится». Очень слабая эхоическая
реакция, порожденная повторяющимся звуковым стимулом,
сочетается с вербальной реакцией, уже обладающей какой-то силой.
Результирующая реакция часто эмитируется с большой степенью
уверенности. Испытуемый может реагировать на сотни различных
паттернов, оставаясь в уверенности, что они представляют собой
реальную речь, и что он обычно распознает ее правильно. Таким
образом может быть накоплена обширная коллекция образцов
латентного вербального поведения, которая, исходя из ес слабой связи
с ситуацией стимулирования, должна быть продуктом других
переменных в поведении испытуемого. Клиническое использование
полученных материалов основывается на предположении, что эти
переменные, принадлежащие областям подкрепления, мотивации и
эмоций, вероятно, важны дня интерпретации остальною поведения
индивида.
Тематическую пробу иллюстрирует так называемый словесно
ассоциативный эксперимент. Он напоминает эксперимент с
Вербальным Сумматором, за исключением тою, что дополнительная
сила берется из интравербальных реакций. Стимульное слово
говорится или показывается испытуемому, а затем сю просят назвать
«первое слово, что приходит на ум» или, как мы могли бы сказать,
эмитировать вслух первую вербальную реакцию, возникающую в его
поведении. Интравербальный стимул усиливает множество разных
вербальных реакций. Например, стимул «жилище» может вызвать
249
реакцию «дом», «постройка», «хозяин» и так далее. Что именно из

этого будет эмитировано, предположительно зависит от
относительной эффективности дополнительного источника силы.
Когда вербальное поведение регистрируется таким образом,
становится возможным делать предположения о вербальной истории
испытуемого, а также о текущих переменных, оказывающих влияние
на его поведение, его эмоциональных предиспозициях и так далее.
Использование этого материала в клинике основывается на
допущении, что эти переменные релевантны другому поведению
испытуемого и могут быть использованы в его интерпретации.
Дополняющая сила тематической пробы не всегда является
интравербальной. Мы можем усиливать вербальное поведение, просто
демонстрируя картинки, объекты или события и прося испытуемого
что-нибудь о них сказать.
Инструктируя нашего испытуемого говорить в минимально
стимулирующей ситуации, мы создаем условия для так называемых
свободных ассоциаций, которые не обязательно представляют собой
пример рассматриваемого нами процесса. Получающееся вербальное
поведение может находиться преимущественно под контролем
переменных личной истории испытуемого, и наши заключения об
этих переменных могут быть абсолютно правильными, но если не
будет задействован дополнительный источник силы, то в этом случае
не будет ни формальной, ни тематической пробы. Тем не менее, здесь
может возникнуть процесс предоставления проб самому себе, когда
части ггроизводимой вербальной продукции будут влиять на друг ие ее
части, снабжая их дополнительной стимуляцией.
ПРОЕКЦИЯ И ИДЕНТИФИКАЦИЯ
Формальные и тематические пробы часто называются

«проективными тестами», но слово «ггроекция» имеет и более
широкое значение. Фрейд описал процесс, соответствующий этому
слову, как способ, благодаря которому подавленные желания могут
выразить себя вовне (глава XXIV). Похожий механизм был назван
«идентификацией». Будучи далекими от какого-либо анализа
желаний, мы можем определить такое гговедение в терминах
2SO
релевантных ему переменных: некоторые проявления вербального и

невербального поведения придают больше силы поведению, уже
имеющему некую силу. Когда мы «идентифицируем» себя с героем
повести, фильма или спектакля, когда мы «полностью поглощены»
им, мы просто действуем точно так ж е, то есть, подражательно
(глава VII). Когда наше подражательное поведение проявляет себя
настолько слабо, что фактически становится полностью личным, это
может породить особую проблему, как мы увидим в главе ХУЛ.
Подражательное дополнение может быть вербальным и
невербальным, но вербальное поведение обладает некоторым
преимуществом. Например, читая повесть, мы с большей готовностью
идентифицируем себя с персонажем, который говорит, чем с тем, чье
поведение является невербальным, потому что записанная речь
представляет собой непосредственный источник силы для вербальных
реакций и потому, что эти реакции мог

Наука и человеческое поведение

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Наука и человеческое поведение

Загружено:

Авторское право:

Б .Ф .

Наука и человеческое поведение / Б. Ф. Скиннер; пер. с англ. А.А. Федорова,

Эта книга является одним из главных трудов Б. Ф. Скиппера, ведущего

Перевод выполнен в рамках работы

РАЗДЕЛ I. ВОЗМОЖНОСТЬ НАУКИ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ПОВЕДЕНИИ

ГЛАВА I. МОЖЕТ ЛИ НАУКА ПОМОЧЬ? 8

ГЛАВА II. НАУКА О ПОВЕДЕНИИ 17

ГЛАВА III. ПОЧЕМУ ОРГАНИЗМ ДЕЙСТВУЕТ 30

РАЗДЕЛ II. АНАЛИЗ ПОВЕДЕНИЯ

ГЛАВА IV. РЕФЛЕКСЫ И УСЛОВНЫЕ РЕФЛЕКСЫ 53

ГЛАВА V. ОПЕРАНТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ 69

ГЛАВА VI. ФОРМИРОВАНИЕ И СОХРАНЕНИЕ ОПЕРАНТНОГО

ГЛАВА VII. ДИСКРИМИНАЦИЯ ОПЕРАНТА 125

ГЛАВА VIII. КОНТРОЛИРУЮЩАЯ СРЕДА 150

ГЛАВА IX. ДЕПРИВАЦИЯ И НАСЫЩЕНИЕ 164

ГЛАВА X. ЭМОЦИЯ 186

ГЛАВА XI. ОТВРАЩЕНИЕ, ИЗБЕГАНИЕ, ТРЕВОГА 199

ГЛАВА XII. НАКАЗАНИЕ 211

ГЛАВА XIII. ФУНКЦИЯ ПРОТИВ АСПЕКТА 224

ГЛАВА XIV. АНАЛИЗ СЛОЖНЫХ СЛУЧАЕВ 236

ГЛАВА XV. «САМОКОНТРОЛЬ» 263

ГЛАВА XVI. МЫШЛЕНИЕ 280

ГЛАВА XVII. ЛИЧНЫЕ СОБЫТИЯ В ЕСТЕСТВЕННОЙ НАУКЕ 297

ГЛАВА XVIII. Я 327

РАЗДЕЛ IV. ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ В ГРУППАХ

ГЛАВА XIX. СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ 342

ГЛАВА XX. ЛИЧНЫЙ КОНТРОЛЬ 361

ГЛАВА XXI. ГРУППОВОЙ КОНТРОЛЬ 373

РАЗДЕЛ V. КОНТРОЛИРУЮЩИЕ ИНСТАНЦИИ

ГЛАВА XXII. ГОСУДАРСТВО И ЗАКОН 383

ГЛАВА XXIII. РЕЛИГИЯ 403

ГЛАВА XXIV. ПСИХОТЕРАПИЯ 414

ГЛАВА XXV. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КОНТРОЛЬ 443

ГЛАВА XXVI. ОБРАЗОВАНИЕ 464

РАЗДЕЛ VI. КОНТРОЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ

ГЛАВА XXVII. КУЛЬТУРА И КОНТРОЛЬ 477

ГЛАВА XXVIII. ПРОЕКТИРОВАНИЕ КУЛЬТУРЫ 490

ГЛАВА XXIX. ПРОБЛЕМА КОНТРОЛЯ 503

МОЖЕТ ЛИ НАУКА ПОМОЧЬ?

К середине XVIT столетия стало понятно, что мир окружен

... Господь никогда нс позволит воплотиться этому изобретению, дабы

Сомнения Ланы не имели иод собой оснований. Он с

1 Франческо Терци де Лана (1631 - 1687) - итальянским иезуит, математик, естествоиспытатель.

бомбёжки. Но вопреки его ожиданиям, Бог позволил этому

ужасной и разрушительной. Многое из этого было сделано

НАУКА КАК СРЕДСТВО ИСПРАВЛЕНИЯ

Другое решение более притягательно для современного ума.

использованы мудро. Возможно, что наука придет на помощь, и что

Однако есть одна сложность. Применить науку к человеческому

методы науки в области человеческих дел, мы должны согласиться с

хотя Дарвин и поместил человека на должное ему биологическое

Существующие практики не отражают какой-либо чёткой

привлекать к ответственности. Мы не можем отвергнуть постепенно

Наука и человеческое поведение

Современная ситуация напоминает лоскутное одеяло, в котором

4 Речь идет о доктрине laissez-faire (с фр. - «потволые-делать»), согласно которой вмешательство

оценить следствия науки о человеческом поведении в сравнении с

Непосредственные и ощутимые результаты науки позволяют

наука оказалась бы без них беспомощна, наука к ним не сводится. Нам

НЕКОТОРЫЕ ВАЖНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ НАУКИ

Прежде веет, наука - это набор установок. Это

Перси Уильямс Бриджмен (1882-1% I) - американский физик, лауреат Нобелевской премии

теорию, опровергнуть или быть неопределенными. И как бы ему не

связей между событиями, а также показывая их со все большей

ПОВЕДЕНИЕ КАК ПРЕДМЕТ НАУЧНОГО ИЗУЧЕНИЯ

Поведение - это не та предметная область, которая доступна для

годы наблюдаем за поведением, это не обязательно значит, что мы