Добрый Умберто Эко рекомендует

приготовиться к смерти

Ему присвоили звание доктора Московского университета honoris causa. Он прочел две
лекции, встретился с коллегами, послушал оперу «Евгений Онегин» в Большом театре и
посетил издательство «Университетская книга», где в скором времени выходит, пожалуй,
самый известный в Европе его бестселлер «Как написать дипломную работу». 20 мая
профессор Эко уехал в Петербург. А до этого встретился с корреспондентом ЪВалерием
Панюшкиным.

Умберто Эко, российскому читателю известный скорее как хороший писатель,

преподающий какую-то там семиотику в Болонском университете, у себя на родине
является фигурой чуть ли не скандальной.

Потому что он действительно преподает в Болонском университете, а болонский доктор

еще с XVI века, со времен комедии дель`арте являлся излюбленным объектом насмешек.
Болонский университет самый рафинированный, самый замкнутый самый
самодостаточный. Болонских профессоров испокон веков обвиняют в чрезмерном
чванстве. Дескать, даже в булочной они объясняются исключительно по латыни. В свою
очередь, болонские профессора — надо сказать, не без оснований — считают себя
верхушкой интеллектуальной элиты, гнушаются неученых занятий и строго следят за тем,
чтобы охранить свою академическую среду от чужаков.

И вот представьте себе коллизию: болонский профессор Умберто Эко пишет бестселлер за
бестселлером. Становится публичной фигурой, популярность которой уступает разве что
популярности поп-музыкантов и телезвезд. Его фотографии появляются в светских
журналах, папарацци охотятся за ним и выясняют, например, что Эко посещает ночные
дискотеки. И при этом продолжает преподавать.

Вовсе не исключено, что многие болонские профессора мечтали бы ходить на танцы и

скрываться от папарацци, но положение не позволяет, да и светские журналы, как
правило, не интересуются болонскими профессорами. Поэтому Эко вызывает у коллег
всю гамму чувств от восхищения и зависти до зависти и отвращения.

В Европе, конечно же, существует традиция так называемой университетской

беллетристики, то есть беллетристики, написанной профессорами. Однако же литература
эта, как правило, скучна и слишком интеллектуальна для широкого читателя. В этом
смысле Эко сумел так соединить интеллектуальность с увлекательностью, что его карьеру
можно считать чудом. На Западе ему равных нет. Разве что только в России полвека назад
были два серьезных ученых, сумевших стать одновременно и популярными писателями,—
Тынянов и Шкловский.

Так что Эко нам, можно считать, как родной. Аудитории на обеих его лекциях полны,
журналисты рвут его на части, а у входа во 2-й гуманитарный корпус Московского
университета молодежь поджидает его с книжками и ручками для автографов.

Эко появляется. Вид у него усталый и покорный. Переводчица его и референтка отгоняет
журналистов, зевак и всех пугает, что, дескать, сейчас его замучают и он вообще ничего
не станет говорить никому.

На самом деле Эко и его переводчица играют в доброго и злого следователя и, кажется,
получают от этой игры удовольствие.

Когда наконец университетское начальство выделяет Эко отдельную комнату для дачи
показаний, профессор, в сто двадцать пятый раз будучи спрошенным о том, ученый он,
писатель или журналист, отвечает, что основной своей профессией считает игру на
флейте.

— Вы журналист, писатель или ученый? — настаиваю я.

Эко смеется:
— Я считаю себя скорее философом. Просто в один прекрасный день в возрасте
пятидесяти лет я начал писать беллетристику. Только и всего. Я никогда не езжу на
писательские конференции, зато езжу на философские и семиологические симпозиумы.
Что же касается моей работы в журналах, понимаете, в Европе так принято. В отличие от
Соединенных Штатов в Европе университетские ученые всегда в той или иной степени
сотрудничают с общественно-политическими журналами. Это способ выразить свои
общественные взгляды, может быть, повлиять как-то на те же средства массовой
информации, потому что не существует иного способа критиковать газеты и журналы, как
только публикуясь на их страницах. Во всяком случае, это нормально. За то, что ученый
публикует политические заметки, никто не показывает на него пальцем и никто не
называет его сумасшедшим. Впрочем, я не считаю журналистику второй или третьей
своей профессией. Для меня она скорее способ препровождения времени.

— Академический мир очень замкнут. Как вам удалось выйти за его границы? А главное,
зачем вы это сделали?

— B имеете в виду, зачем я написал свой первый роман?

— Да.

— У любого, у каждого университетского профессора без исключения в письменном

столе лежит рукопись романа. Профессора делятся приблизительно на две равные группы:
на тех, кто опубликовал роман, и на тех, кто боится или стесняется это сделать. В свою
очередь, из профессоров, опубликовавших свои художественные произведения, 95%
терпят полное фиаско, а 5% наслаждаются относительным успехом. Общая ситуация
никаким образом от этого не меняется. Университетские профессора, даже если это
профессора математики или химии, продолжают с невероятным упорством писать романы
«в стол». Может быть, я немножко преувеличиваю, но знали бы вы, как часто коллеги в
дружеской беседе признаются мне, что пишут роман или цикл рассказов!

— И все же почему в один прекрасный день вы решили опубликовать роман, лежавший в

ящике вашего стола?

— Ответа нет. Это все равно, что спрашивать меня, почему я предпочитаю белое вино
красному. Нипочему! Просто потому, что жизнь меняется и однажды мне взбрело в
голову написать роман, а потом взбрело в голову напечатать. Ни одной серьезной
причины для этого шага не было.

— Чем отличается устройство мозгов академического ученого от устройства мозгов

простого человека на улице?

— А разве есть какое-то принципиальное отличие? Нет. Может быть, количественное.

Мозги университетского профессора набиты всякой нужной и ненужной информацией,
что, впрочем, ни в коей мере не является залогом более правильного отношения
университетского профессора к жизни. Образование, к сожалению, не помогает жить. А
про устройство мозгов спросите лучше у какого-нибудь нейрохирурга. Я никогда не делал
трепанации черепа и понятия не имею, как устроены человеческие мозги.

— Но почему тогда научные книги так скучны?

— Вот уж я с вами не согласен! «Критика чистого разума», например, является книгой

абсолютно научной, но, на мой взгляд, она увлекательнее многих романов. Может быть,
это лично вам не интересно читать научные книги…

— Потому что я нормальный человек…

— Вот так и говорите. А по мне читать Платона значительно интересней, чем какой-
нибудь роман из жизни американских полицейских. Может быть, Платон медленнее
читается, но это дело привычки. То есть ваш интерес или безразличие к научным книгам
зависит от того, с какой скоростью вы привыкли читать.

— Ну хорошо, а можно написать научную книжку, которая стала бы бестселлером?

— Конечно! Академические книжки тоже могут быть очень интересными, как… не знаю,
ну, как романы Толкиена. С той лишь особенностью, что академическое письмо
предполагает медленность ритма.

— Скажите, а «Интернет», о котором вы сейчас собираетесь читать лекцию, не похож

ли на описанный вами в романе «Маятник Фуко» заговор ученых?

— Ха-ха-ха! Есть немного. Во всяком случае, со временем «Интернет» может

превратиться в такой заговор и стать разрушительным для цивилизации.

— Почему?

— Потому что огромный объем информации, не рассматриваемой критически, может

привести к безумию. На мой взгляд, это главная опасность «Интернета». Есть, наверное,
некий критический объем информации, перебрав который человек уже не может отличить
правду от лжи.

— О чем ваша книга «Как написать дипломную работу»?

— Да ни о чем. Я написал ее 30 лет назад. Меня настолько замучили студенты, всякий раз
спрашивая, как начать, как кончить, как составить список литературы, что в один
прекрасный день я просто сел и записал все свои из года в год повторяющиеся советы.
Каждому студенту вместо двухчасовой беседы я выдавал распечатку. Однажды друзья
посоветовали мне сделать из этих распечаток книгу. Я сделал. К огромному моему
удивлению, книга эта разошлась тиражом 100 тысяч экземпляров, потому что студентам
действительно нужно руководство по написанию дипломных работ.

— А зачем нужно писать дипломные работы? То есть зачем нужно учиться?

— Учиться абсолютно незачем. Люди просто делают это и все. Потому что это интересно.
Потому что так принято. Кроме собственно учения, никакого смысла в учении нет. А
дипломные работы по окончании университетского курса люди пишут исключительно
потому, что написание диплома предусмотрено законом.

— Скажите, ваши академические штудии…— я прерываюсь, потому что референтка Эко

решительно подходит к столу, за которым мы разговариваем, и машет руками.

— Простите, — говорит референтка.— Ваше время истекло.

— Вы обещали! — пытаюсь я не сдаться.

Но референтка неумолима:
— Понимаете, он сейчас выдохнется с вами и не сможет читать лекцию.— Она глядит на
Эко, а тот всей своей позой выражает абсолютную покорность.— Умберто, ты хочешь
продолжать интервью или ты хочешь отдохнуть?

— Я не знаю.— отвечает Эко, явно наслаждаясь игрой в доброго и злого следователя.— Я

делаю то, что мне скажут. Я послушный.

И я продолжаю:
— Так помогают ли ваши академические штудии в написании романов?

— Мне сложно ответить. Я не знаю, как и какие я бы писал романы, если бы не был
ученым. Это все равно, что спрашивать, как повернулась бы европейская история, если б
не родился Наполеон. Я не знаю. Никто не знает. Я не знаю, какие я бы писал романы,
если б был, например, плотником. В том вся и штука, что первый роман я написал, имея за
плечами несколько десятилетий университетской работы. И эта работа меня чему-то
научила. Я имею в виду даже не столько умение разбирать текст и набор представлений о
том, как делаются тексты. Но если бы я работал в мясной лавке, у меня, видимо, был бы
другой жизненный опыт.

А откуда,— спрашиваю я, уворачиваясь от укоризненного взгляда референтки,— взялась

ваша фамилия?
(Дело в том, что «Эко» по-итальянски значит «эхо» и вообще таких фамилий в Италии не
бывает.)

— А-а-а! Эту фамилию дали моему дедушке, который был подкидышем. То есть какому-
то служащему мэрии показалось, что красиво было бы назвать ребенка Эхом.

— Ваш любимый писатель?

— После меня?.. Данте Алигьери.

Эко ведут в аудиторию. Интервью заканчивается. Я понимаю, что, как всегда, не спросил
самого главного:
— Профессор, в чем смысл жизни?

— Приготовиться к смерти.

— Вы серьезно? Почему вы вообще отвечаете на мои вопросы?

— Потому что я добрый.