За темными лесами

Пол Стюарт, Крис Риддел
За Темными Лесами
Воздушные пираты – 1
OCR Библиотека Старого Чародея. Вычитка — Яна

«Стюарт П., Риддел К. За Темными Лесами»: Параллель, Фрегат; 1994
ISBN 5-86067-005-2, 5-7293-0020-4
Оригинал: Paul Stewart, “Beyond The Deepwoods”, 1998
Перевод: Юлия Шор
Аннотация
Герой книги Прутик, брошенный при рождении в Лесах, был усыновлен лесными
троллями. Чувствуя себя изгоем среди чужого племени, он совершает немыслимый для жителя
Лесов поступок — сходит с тропы. И с этого момента погружается в водоворот опасных
событий и головокружительных приключений. На каждом шагу его подстерегают страшные
и уморительно смешные существа: душегубцы, сиропные гоблины, злыднетроги и другие
обитатели этого мира, но несмотря ни на что Прутик продолжает путь. Его цель — узнать
свое прошлое и понять собственное предназначение.
Стюарт ПОЛ, Риддел КРИС

ЗА ТЕМНЫМИ ЛЕСАМИ
ВВЕДЕНИЕ
Далеко-далеко, рассекая пространство, как огромная резная фигура на бушприте

величественного каменного корабля, простирается Край. С отвесной скалы, нависающей над
бездной, низвергается бесконечный бурный поток.
Клокочущая, вздыбленная вода, завывая и рыча, в кружении надает с уступа вниз, в
туманную пустоту. Трудно даже представить себе, что, подобно всякому необъятному,
громыхающему водному массиву, исполненному горделивого могущества, и этот водопад
когда-то был совсем иным. И все же в истоке своем река Края — всего лишь маленький,
Пол Стюарт, Крис Риддел: «За Темными Лесами» 2
неприметный горный ключ.
Река берет начало в глубине материка, высоко в горах, где раскинулись непроходимые
Дремучие Леса. Там можно найти небольшой пруд, на поверхности которого булькают
пузыри, — именно оттуда узкой ленточкой спускается по песчаному руслу вьющийся ручеек.
Он теряется в густой непроходимой чаще, великолепием своим тысячекратно затмевающей
тонкую струйку воды.
Дремучие Леса, окутанные таинственной мглой, таят в себе смертельную опасность для
всякого, кто называет их своим домом. Обитает там странный народец: лесные тролли,
душегубцы, гоблины-сиропщики, сварливые пещерные чудища. Под солнцем, отбрасывающим
пятна света сквозь высокий зеленый шатер, и под мерцающей лупой многочисленные племена и
кланы борются там за жизнь.
Она, жизнь, там нелегка — — любое неосторожное движение грозит гибелью, и беда
подкарауливает за каждым кустом: наводящие жуть создания, хищные деревья, совершающие
опустошительные набеги полчища свирепых тварей, огромных и совсем крохотных… Но лес
приносит пользу своим обитателям, превеликим охотникам до сочных плодов, что свисают с
ветвей. Воздушные пираты и разносчики товара из Лиги Свободных Купцов и
Предпринимателей соперничают за право торговли в этих местах, и не раз они вступали в бой
высоко над бескрайними, как океан, зелеными кронами.
Там, где опускаются облака, лежит Край — пустынная, голая, полная ночных кошмаров
земля, над которой вихрятся туманы и витают духи. Судьба заблудившихся на этой равнине
незавидна. Счастливчики добираются вслепую до кромки обрыва и с уступа ныряют вниз в
поисках смерти. А те, кому повезло еще меньше, бесконечно блуждают в Сумеречном Лесу.
Красота Сумеречного . Леса, вечно купающегося в струящемся приглушенном солнечном
свете, зачаровывает, но это предательская красота. Одурманивающий, пьянящий воздух леса
опасен: тот, кто долго будет дышать им, забудет причину, которая привела его сюда, заблудится
и покончит с жизнью, если только жизнь сама раньше не оставит его.
Иногда мертвую тишину Края нарушают шторма. Сумеречный Лес притягивает ураганы,
как магнит — железные опилки; ветра устремляются к нему, как мотыльки, летящие к огню;
иногда буря неистовствует в течение нескольких дней. Порой от ударов молнии образуется
гролофракс — необыкновенно ценное вещество, которое, несмотря на чудовищные опасности,
таящиеся в Сумеречном Лесу, в руках того, кто завладеет им, действует как магнит или огонь.
Сумеречный Лес, спускаясь, уступает место топкой трясине. Литейные мастерские
Нижнего Города столь долго сливали сюда отработанную грязную жижу, что земля вокруг стала
мертвой. По все же и здесь есть живые существа. Это — мусорщики, уборщики, с вечно
красными глазами и посеревшими лицами. Некоторые из них предлагают себя в роли
проводников, указывающих путникам дорогу среди пустынного ландшафта, где перемежаются
переполненные отбросами рвы и смердящие канавы; эти вожатые заводят путешественников в
самые глухие места, где грабят их и бросают на произвол судьбы.
Тот, кому все-таки удалось перебраться через трясину, оказывается в густонаселенном
районе, где стайками лепятся друг к другу убогие хижины, а покосившиеся развалюхи тянутся
по обоим берегам несущей свои полные воды реки. Это Нижний Город.
Город грязный, перенаселенный, в нем часто вспыхивают беспорядки, и все же он
считается крупным экономическим центром. Он шумит, гудит и кипит энергией. Каждый
житель обязан заниматься определенным ремеслом, входить в особую Лигу и жить в строго
отведенном месте. Из-за этого между горожанами возникает жестокая конкуренция: интриги,
заговоры, вечные споры — стенка на стенку, Лига на Лигу, торговец на торговца. Единственное,
что объединяет членов Лиги Свободных Купцов и Предпринимателей — это страх пред
воздушными пиратами, властителями небес; их небесные корабли вольно парят над Краем,
преследуя злополучных торговцев.
В самом центре Нижнего Города лежит огромное железное кольцо с прикованной к нему
длинной тяжелой цепью, уходящей прямо в небеса: ее натяжение то усиливается, то ослабевает.
Другой копен, цепи прикопан к огромному летучему камню.
Подобно всем другим воздушным камням Края, этот валун зародился в Каменных Садах
— он высунулся из земли, подталкиваемый другими глыбами, находящимися под ним, и стал
расти. Цепь приковали к нему, когда он стал достаточно большим и легким, чтобы взлететь в
небеса. Вот на нем-то и был построен чудесный город, получивший название Санктафракс.
Санктафракс, чьи высокие стройные башни соединяются виадуками и подвесными
дорогами, — город ученых. Там обитают философы, алхимики и их ученики. В городе
множество библиотек, научных лабораторий, лекториев, столовых и залов отдыха. Пауки,
изучаемые здесь, сложны и непонятны, а тайны знаний ревностно оберегаются от посторонних
глаз. И хотя непосвященному атмосфера города может показаться вполне старомодной и даже
отчасти застоявшейся, а отношения книжников вполне добрососедскими, на самом деле
Санктафракс — это бурлящий котел страстей, что полон соперничества, заговоров и
ожесточенной борьбы между различными группировками.
Дремучие Леса, Край, Сумеречный Лес, Топи и Каменные Сады, Нижний Город и
Санктафракс — названия на географической карте.
И за каждым из них стоит множество историй — историй, записанных на древних свитках,
историй, которые переходят из уст в уста, от поколения к поколению, историй, которые
рассказываются и по сей день.
Одну из таких историй мы и хотим вам поведать.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ХИЖИНА ДРОВОСЕКОВ
Мальчик Прутик сидел на полу, у колен своей матери-тролльчихи. Он пытался поглубже

зарыть озябшие пальцы ног в густой ворс ковра, потому что по хижине гулял сквозняк.
— Я хочу рассказать тебе, откуда у тебя такое имя, — сказала мать.
— Да я уже давно знаю эту историю, мамуля, — возразил мальчик.
Спельда вздохнула. Прутик затылком почувствовал ее теплое дыхание и ощутил острый
запах маринованных бродячих водорослей, которые она ела на обед. Пища лесных троллей
никогда не вызывала энтузиазма у мальчика; особенно же ненавистны ему были водоросли, а
тем более маринованные — склизкие и пахнущие тухлыми яйцами.
— Но в этот раз моя история будет звучать немножко по-другому. Сегодня я расскажу тебе
ее до самого конца.
Прутик нахмурился:
— Мне казалось, что я и так знаю все от начала до конца.
Спельда взъерошила его густые темные волосы.
«Как быстро он вырос!» — подумала она, утерев слезу с кончика своего толстого,
картошкой носа.
— У каждой истории могут быть разные концы, — печально сказала она, глядя, как
отблески алого пламени вспыхивают на высоких скулах и остром подбородке ребенка. — С
первого мгновения ты был не таким, как все.
Прутик согласно кивнул. Как трудно, как необыкновенно трудно было ему расти, зная, что
он не такой, как все. И все же его забавляла мысль о том, как, наверное, удивились его родители,
когда он появился на свет: смуглый, темноволосый, зеленоглазый мальчишка, с гладкой кожей и
необычайно длинными для лесного тролля ногами.
Он неотрывно глядел на огонь.
Воздушное дерево горело очень хорошо. Пурпурные всполохи окутывали коротенькие,
толстые поленья, и они, потрескивая, послушно переворачивались на другой бок, когда их
ворошили кочергой.
Лесные тролли умеют выбрать себе дрова по вкусу и знают, что каждое дерево горит
по-своему.
Душистое дерево, например, когда его положишь в очаг, начинает испускать дурманящий
аромат, и тот, кто вдыхает его, погружается в сладкие, полные ярких грез сны, а
серебристо-бирюзовая древесина колыбельного дерева начинает петь диковинные, печальные
песни, как только огонь вгрызается в ее кору, и ее грустные мелодии, конечно же, не всякому
придутся по вкусу. А еще печку можно топить таким деревом, как дуб-кровосос, ствол которого
плотно оплетает лиана-паразит — ползучее растение, известное под названием смоляная лоза.
Добывать древесину дуба-кровососа крайне опасно. Если тролль не знает лесных законов, он
может погибнуть в алчной пасти дуба, заглатывающего свою жертву живьем, ведь и
дуб-кровосос, и смоляная лоза — самые опасные деревья в Дремучих Лесах.
Конечно, древесина дуба-кровососа дает много тепла, но когда дрова горят в печке, они не
издают приятного запаха и уж, разумеется, не поют. Они охают и стонут, и их заунывный вой
отпугивает обитателей чащи. Нет, пожалуй, воздушное дерево — самое любимое у лесных
троллей. Поленья весело трещат в печке, и яркое алое пламя приносит в жилища мир и покой.
Спельда продолжила свой рассказ, и Прутик зевнул. У нее был низкий грудной голос, и
казалось, что она не говорит, а воркует.
— В четыре месяца ты уже умел ходить, — сказала она, и мальчик ощутил гордость в
словах матери. — А ведь дети лесных троллей обычно ползают на четвереньках до полутора
лет, — тихо прошептала Спельда.
Неожиданно для себя самого увлекшийся повествованием мальчик ждал продолжения.
Наконец настало время для «но». И каждый раз, когда наступал этот момент, дыхание у него
прерывалось, а сердце уходило в пятки.
— Но, — произнесла она, — хотя в физическом развитии ты сильно опережал
сверстников, говорить ты не умел. Тебе уже исполнилось три года, но ты все еще не произнес
ни одного слова.
Она повернулась на стуле.
— Я думаю, не нужно повторять, сколь это было серьезно. — Мать вздохнула еще раз, и
еще раз Прутик с отвращением отвернулся. Он внезапно вспомнил, чему учил его Вихрохвост:
«Чуешь, откуда ты родом?» Прутик понял, что могло значить это выражение: по нюху всегда
можно распознать дух родного дома. Но что если он ошибался? Может, прав был
эльф-дубовичок, который, как всегда небрежно, добавил:
— Если ты воротишь нос от запахов родного дома, значит, это не твой дом.
Прутик, чувствуя себя виноватым, сглотнул слюну. Он часто мечтал о другом доме, когда
после целого дня издевательств и насмешек укладывался в своей конуре.
Сквозь окно было видно, как на изрезанном листвой небе солнце опускалось все ниже.
Стройные стволы сосен Дремучего Леса сверкали в закатных лучах, как застывшие молнии.
Прутик знал, что снег выпадет сегодня вечером, еще до возвращения отца.
Он подумал о Тунтуме, который ушел в Дремучие Леса, далеко за Якорное дерево. Может
быть, как раз сейчас он вонзает свой острый топор в ствол дуба-кровососа.
Прутик содрогнулся. Истории, которые рассказывал ему отец поздними вечерами,
сковывали его сердце ужасом. Хотя отец его, Тунтум-дровосек, добывал деньги незаконным
промыслом, ремонтируя корабли небесных пиратов. А это значило, что для починки ему
требовалась летучая древесина, а самым лучшим деревом для такой работы и был дуб-кровосос.
Прутик не был уверен, что отец любит его. Когда он возвращался домой с разбитым
носом, с фонарем под глазом и вывалянный в грязи, ему хотелось, чтобы отец обнял его,
приласкал и успокоил. Вместо этого Тунтум давал советы, нет, скорее даже отдавал приказания:
— Пойди и разбей им носы в кровь. И каждому поставь фонарь под глазом. И вываляй их
в грязи. Даже не в грязи, а в дерьме. Покажи им, кто ты такой.
Потом мать, прикладывая к синякам примочки из живительных ягод, объясняла, что отец
желает ему добра и только хочет подготовить мальчика к суровым испытаниям внешнего мира.
Но Прутика не убеждали ее слова. В глазах отца он видел не любовь, но лишь презрение.
Пока мальчик в задумчивости наматывал на палец длинную прядь своих темных волос,
Спельда продолжала свой рассказ.
— Имена, — говорила мать, — без них нам, лесным троллям, некуда деться. Имена
приручают диких зверей, имена позволяют нам сказать, кто мы есть. У нас в лесу есть одно
золотое правило: «Не знаешь, как называется, не ешь». Вот теперь ты понимаешь, сынок,
почему я так волновалась, что у тебя, трехлетнего, все еще не было имени.
Мальчик вздохнул. Он знал, что тролль, умирающий безымянным, обречен на вечный
полет в открытом небе. Дело было в том, что Обряд Нарекания не мог состояться, пока ребенок
не произнес свое первое слово.
— И я действительно был немым, мамуля? — спросил Прутик.
Спельда отвернулась.
— Ни одного слова до той поры не слетело с твоих уст. Я уж думала, что ты пошел в
своего прадеда, Визила. Он тоже не умел говорить. — Она вздохнула. — И вот, в тот день, когда
тебе исполнилось ровно три, я решила, что Обряд Нарекания должен состояться во что бы то ни
стало.
— А я похож на прадедушку Визила?
— Нет, Прут, — ответила Спельда. — Никогда в нашем роду не бывало дровосека, на
которого бы ты походил. И вообще троллей вроде тебя никогда не было.
Прутик дернул себя за прядь накрученных на палец волос.
— Я некрасивый, да? — опросил он.
Спельда засмеялась. Когда она улыбалась, ее пухлые щечки раздувались еще больше, а
маленькие серовато-карие глазки тонули в складках грубой кожи.
— Вовсе нет, — ответила она. Спельда наклонилась и обняла сына своими длинными
руками. — Ты всегда был и будешь для меня самым прекрасным мальчиком на свете. — Она
замолчала. — Ну, так на чем мы остановились?
— На Обряде Нарекания, — напомнил ей Прутик. Он неоднократно слышал историю о
том, как получил имя, но всякий раз надеялся услышать что-нибудь новое для себя.
В тот день ранним утром Спельда отправилась по тропе, ведущей к Якорному дереву. Она
привязалась веревкой к его могучему стволу и углубилась в Дремучие Леса. Путешествие было
опасным: веревка могла порваться или запутаться, а лесные тролли больше всего на свете
боятся заблудиться.
Всякий, кто сойдет с тропы и потеряет дорогу, неминуемо встретится с Хрумхрымсом —
самым страшным и ужасным из всех существ, населяющих Дремучие Леса. Каждый тролль
живет в страхе, опасаясь встречи с ним. Спельда не раз пугала своих старших детей,
рассказывая были и небылицы о лесном страшилище.
— Будете плохо вести себя, — говаривала она, — придет Хрумхрымс и заберет вас.
Все глубже и глубже забиралась Спельда в лесную глушь. Деревья, обступавшие ее, эхом
повторяли вой и рев прятавшихся в зарослях диких зверей. Перебирая пальцами амулеты и
обереги, надетые на шею, Спельда молилась о скором и благополучном возвращении домой.
Размотав до конца веревку, привязанную другим концом к Якорному дереву, Спельда
остановилась. Дальше идти было нельзя. Она вытащила спрятанный в поясе нож, именной нож.
Нож был очень важной вещью. Он был выкован специально для ее сына. Нож был необходим
для Обряда Нарекания. А когда маленький тролль достигнет совершеннолетия, он станет
обладателем собственного именного ножа.
Крепко сжав рукоять, Спельда вытянула руку вперед, и, как требовал ритуал, острым
лезвием отрубила кусочек от ближайшего дерева. Это была частица Дремучего Леса, которая
должна открыть имя ее ребенка. Спельда действовала быстро: она прекрасно знала, что хруст
ветки может привлечь чье-нибудь внимание и тогда дело для нее обернется очень скверно.
Когда с ритуалом было покончено, она сунула кусочек дерева под мышку и поспешила обратно.
Благополучно добравшись до Якорного дерева, она отвязала веревку и вернулась в свою
хижину. Там она поцеловала кусочек дерева и бросила его в огонь.
— Имена у твоих братьев и сестер появились сразу же, — объяснила Спельда. — Уф, Пуф
и Фырк. С ними все было очень просто. Но с тобой ничего не получилось. Дерево только
потрескивало и шипело. Дремучие Леса отказывались называть тебя.
— И все же имя у меня есть, — сказал мальчик.
— Конечно есть! — ответила Спельда. — И все благодаря Вихрохвосту.
Прутик кивнул. Он хорошо знал, как это случилось. Вихрохвост после долгого отсутствия
только что вернулся в деревню. Прутик помнил, как радовались и ликовали лесные тролли, что
эльф-дубовичок снова с ними, — ведь Вихрохвост, в тонкостях знавший все премудрости
лесных законов, был их другом, помощником и прорицателем. Именно к нему шли лесные
тролли за советом, с ним делились своими бедами и горестями.
— Когда мы пришли к нему, у древнего колыбельного дерева, на котором он жил, уже
собралась толпа. Вихрохвост сидел в пустом коконе, откуда вылупилась Птица-Помогарь,
рассказывал, где он побывал и что повидал во время своих путешествий. Когда он увидел меня,
глаза его широко раскрылись и он стал вертеть ушами.
— Ну, что у вас случилось? — спросил он. И я рассказала ему все. — Ах, не переживай, —
сказал он. Затем указал на тебя. — Скажи, а что это на шее у твоего мальчика?
— Это его утешительный шейный платок, — ответила я. — Он с ним никогда не
расстается и никому не позволяет дотрагиваться до него. Как-то раз отец попробовал отобрать у
него платок, сказал, что мальчишка уже слишком большой, чтобы забавляться с такими вещами,
но ребенок свернулся калачиком и зарыдал. Он заливался слезами до тех пор, пока мы не
вернули ему его сокровище.
Прутик знал, что будет дальше. Он уже много раз слышал эту историю.
— Тогда Вихрохвост сказал: «Дай-ка его мне», и уставился на тебя своими огромными
черными глазищами — у всех эльфов-дубовичков такие глаза, и они видят ими ту часть мира,
которая скрыта от нас.
— И я сам отдал ему свой утешительный платок, — прошептал мальчик. Даже сейчас
Прутику не нравилось, если кто-нибудь прикасался к его платку, и он всегда завязывал его на
шее плотным узлом.
— Именно так и было, — продолжала Спельда. — Хотя сейчас в это верится с трудом. Но
это еще не все, нет, не все…
— Нет, не все… — эхом отозвался Прутик.
— Он взял твой платочек, погладил его, нежно так, словно это живое существо, а затем
легко провел по вышивке кончиками пальцев. «Колыбельное дерево», — сказал он наконец, и я
поняла, что он прав. Мне всегда нравился рисунок: крестики, стежочки, — нет, действительно,
на платке было изображено колыбельное дерево, и это было верно, как дважды два — четыре.
Прутик засмеялся.
— И самое странное было то, что ты не был против, когда старик Вихрохвост прикасался
к твоему сокровищу. Ты просто сидел рядом с ним, серьезный и молчаливый. Затем он снова
посмотрел на тебя и тихим голосом произнес: «Ты — частица Дремучих Лесов, маленький
молчун. Обряд Нарекания не состоялся, но все равно ты — частица Дремучих Лесов. Частица
Дремучих Лесов, — повторил он, сверкая глазами. — Имя тебе будет…»
— Прутик! — вмешался мальчик, которому стало невтерпеж молчать.

— Точно! — засмеялась Спельда. — Так ты и сказал! Прутик! Это было твое первое
слово. И тогда Вихрохвост произнес: «Смотрите за ним хорошенько! Он у вас особенный!»
Особенный! Все же лучше, чем не такой, как все! Мальчик прекрасно понимал, что он
особенный, и это помогало ему выживать в среде сверстников — детей лесных троллей,
которые дразнили и нещадно колотили его. Ни одного дня не проходило без потасовок. Но
самое худшее случилось во время игры в пузырь.
Раньше Прутик любил эту игру. Нельзя сказать, чтобы он был хорошим игроком, но его
всегда увлекал охотничий азарт: в погоне за мячом приходилось много бегать. Игровой
площадкой служил большой участок свободной земли между деревней и лесом. Здесь, на
опушке, сходились и пересекались тропы, проторенные многими поколениями лесных троллей.
А по обочинам и между, дорожек зеленели высокие пышные травы.
Правила игры были просты. Тролли разбивались на две команды, игравшие друг против
друга, причем количество игроков не было ограничено. Главной задачей было поймать пузырь
— мочевой пузырь ежеобраза, набитый сушеными бобами, и пробежать с ним двенадцать
шагов, громко считая вслух каждый прыжок. Если игроку удавалось это сделать, он имел право
бросить пузырь в корзину, а меткий бросок удваивал количество очков. Но, поскольку земля
часто бывала скользкой, а пузырь было нелегко удержать в руках, и к тому же команда
соперника всегда пыталась отобрать мяч, добиться успеха было совсем не так просто, как могло
показаться на первый взгляд. За восемь лет игры в пузырь Прутик так и не смог забить ни
одного мяча.
В то утро не везло никому. После ливня на игровой площадке по колено стояла вода, и
игра то прерывалась, то начиналась снова, после того как лесные тролли по одному бросали
игру и, скользя по тропинке, уходили прочь.
Только уже к концу игры пузырь оказался близко от Прутика. Ему удалось схватить его и,
выкрикивая «Раз, два, три», он принялся большими скачками двигаться по тропинке к центру
поля, зажав тяжелый пузырь под мышкой левой руки. Чем ближе игрок оказывался к корзине на
счет «двенадцать», тем легче было бросать пузырь.
— Четыре, пять… — Но навстречу ему двигалось полдюжины членов команды

противника. Он метнулся в сторону, прижавшись к самой бровке тропы. Соперники бросились
наперерез, не давая ему пройти.
— Шесть, семь…
— Бросай мне! Прутик, бросай мне! — кричали ему члены его команды. — Передача!
Но Прутик не стал передавать мяч. Он сам хотел забросить его в корзину. Он хотел, чтобы
его товарищи в восторге кричали «ура!», чтобы они хлопали в ладоши, радуясь, как он бежит
вперед. Один раз в жизни он хотел оказаться героем.
Восемь, девять…
Его окружили со всех сторон.
— Бросай мне! — Это кричал Хрипун, который находился на другом конце площадки.
Прутик понимал, что, если он бросит мяч товарищу по команде, у того появится неплохой шанс.
Но для Прутика это был не выход: ведь помнят лишь того, кто забил мяч, а не того, с чьей
подачи это сделано.
Он помедлил секунду. Соперники окружали его все плотнее. Вперед было никак не
прорваться. Не мог он и отступить. Он взглянул на корзину. Так близко она была и — так
далеко! А он так хотел забить мяч! Он хотел этого больше всего на свете!
И тут в нем заговорил внутренний голос. «А в чем дело? В правилах ничего не сказано о
том, что нельзя сойти с тропы». Прутик еще раз бросил взгляд на корзину и нервно сглотнул
слюну. И в следующий миг он сделал то, чего не осмеливался сделать до него ни один лесной
тролль: он сошел с тропы. Длинные стебли трав хлестали по ногам, пока большими скачками
он несся к корзине.
— Десять, одиннадцать, двенадцать! — торжествующе завопил он, забрасывая мяч в
корзину. — Пузырь забит! — крикнул он и счастливо огляделся. — Я заработал двадцать четыре
очка! Я забил пузырь! — Он замолчал. Лесные тролли из обеих команд гневно смотрели на
него. Никаких восторженных возгласов. Никаких аплодисментов.
— Ты сошел с тропы! — выкрикнул один из троллей.
— Никому нельзя сходить с тропы! — ужаснулся другой.
— Но… но… — заикался Прутик. — В правилах ничего не сказано…
Тролли не слушали его. Они, конечно, знали, что правила молчат об этом. Но зачем нужен
такой пункт? Ни в игре в пузырь, ни в других случаях тролли никогда не сходили с тропы. Это
было главное правило их жизни. Неписаный закон их жизни. Золотое правило, о котором не
надо было и говорить. Так же бессмысленно было бы издать закон, обязывающий их дышать!
И вдруг, как по сигналу, все игроки навалились на Прутика. Настоящая куча-мала!
— Ты долговязый придурок! — кричали они, колотя и пиная мальчика. — Ты
ненормальный длинноногий ублюдок!
Внезапно Прутик почувствовал острую боль в руке. Ее как огнем обожгло: он поднял глаза
и увидел, что тролли, вцепившись ему в руку, выворачивают ее своими железными лапищами.
— Хрипун… — прошептал Прутик.
Дровосеки и хворостовязы были соседями. Хрипун был всего на неделю старше его, и они
росли вместе. Прутик считал его своим другом. Хрипун ухмыльнулся, ущипнул его и, зажав
нежную кожу своими грубыми пальцами, стал крутить ее. Прутик закусил губу, чтобы не
заплакать. Не из-за боли — боль он умел переносить, — ему стало обидно, что даже Хрипун
теперь против него.
Прутик побрел домой. Он был избит, весь в кровоподтеках и синяках, но даже не это
угнетало его: ему было обидно, что он потерял единственного друга. Он не такой, как все.
Теперь вдобавок он остался один.
***
— Особенный, — сказал Прутик, фыркнув.

— Да, — подтвердила Спельда. — Даже небесные пираты признали этот факт, когда
увидели тебя, — добавила она тихим голосом. — Вот почему твой отец… — Голос у нее
дрогнул. — Вот почему мы… Вот почему ты должен уйти из дома.
Прутик окаменел. «Уйти из дома? Что она такое говорит?» Он обернулся и пристально
поглядел на мать. Она плакала.
— Я не понял, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я ушел из дома?
— Я-то, конечно, не хочу, — зарыдала она. — Но меньше чем через неделю тебе
исполнится тринадцать. Ты уже взрослый. И что ты будешь делать среди нас? Ты не можешь
валить лес, как твой отец. Ты для этого не годишься. А где ты будешь жить? Наша хижина и так
слишком мала. И теперь, когда воздушные пираты заметили тебя…
Прутик все туже накручивал прядь своих волос на палец. Три недели тому назад они с
отцом ушли далеко в Дремучие Леса, где лесные тролли рубили деревья на продажу небесным
пиратам.
Отец его мог пройти под самыми низкими ветками, а Прутику все время приходилось
пригибать голову. Но и это не помогало. Снова и снова он стукался о стволы, и в конце концов
лоб у него превратился в сплошную шишку. В конце концов ему пришлось ползти на
четвереньках, чтобы найти просвет между деревьями.
— А это наш новичок лесоруб, — сказал Тунтум воздушному пирату, прилетевшему за
древесиной.
Пират, оторвавшись от перекидного блокнота, оглядел мальчика с ног до головы.
— Ишь какой вымахал, — заметил он и снова углубился в бумаги.
Прутик не мог оторвать глаз от пирата. Высокий и стройный, с нафабренными
бакенбардами, он выглядел величественно в треуголке и кожаной нагрудной пластине. И хотя
его плащ был местами залатан, но плоеный воротник и манжеты, аксельбанты, галуны,
позументы и золотые пуговицы были просто великолепны.
Прутик пытался вообразить, кого воздушный пират одолел, вооружившись кортиком с

украшенной драгоценными камнями рукоятью, и откуда взялась зазубрина на его остром
клинке. Он думал о том, что за чудеса видел воздушный пират в свою подзорную трубу, какие
стены брал он штурмом, забросив на них железные кошки, до каких дальних стран добрался он,
глядя на свой компас.
Внезапно воздушный пират снова взглянул на мальчика. Он заметил, что подросток
смотрит на него во все глаза, и вопросительно поднял брови. Прутик опустил глаза,
уставившись себе под ноги.
— Знаете, что я вам скажу, — обратился к Тунтуму воздушный пират. — На воздушном
корабле найдется место для такого длинноногого юноши.
— Нет, — резко ответил Тунтум. — Большое спасибо за предложение, но — все-таки
нет, — вежливо добавил он.
Тунтум знал, что его сын и десяти минут не выдержит на борту корабля. Небесные пираты
были не просто бездельниками, но и отъявленными негодяями. Они могли ни за что перерезать
тебе горло. Тролли соглашались иметь с ними дело лишь потому, что пираты щедро платили за
летучую древесину, которую дровосеки добывали в Дремучих Лесах.
Воздушный пират пожал плечами.
— Не хотите — не надо. Хотя и жаль, — пробормотал он.
Тащась вслед за отцом по Дремучим Лесам, Прутик вспоминал о воздушных кораблях,
которые проносились над ним высоко в небе на раздутых парусах, то слегка опускаясь, то
взмывая ввысь, и исчезали вдалеке.
— Как бы я хотел плыть по воздуху! — прошептал он, и сердце его застучало сильней. «А
пока придется заниматься более скучными вещами», — подумал он вслед за этим.
Когда они вернулись в хижину, Спельда была недовольна.
— Ох уж мне эти небесные пираты! — ворчала она. — Тунтум не должен был водить тебя
туда, где можно их встретить. Теперь они не оставят нас в покое. Они вернутся за тобой, и это
так же верно, как то, что я Спельда из племени дровосеков.
— Я видел только одного воздушного пирата, и ему было совершенно безразлично, буду я
служить на воздушном корабле или нет.
— Это тебе только кажется, — возразила Спельда. — Вспомни, что случилось с
Хромоногом и Кабанчиком. Их схватили, когда они спали в своих собственных постелях, и
больше их никто никогда не видел. Я бы не хотела, чтобы такое произошло с тобой. Я этого не
переживу. Это разобьет мое сердце.
За окном, в густой чаще, свирепо завывал ветер. Когда спустилась тьма, окрестность
огласили всевозможные звуки: это просыпались ночные создания. Лягвожоры кашляли и
плевались, чеханчики повизгивали, а толстолап, вопя, колотил себя в широченную волосатую
грудь, чтобы покорить подругу. Где-то вдалеке Прутик различил знакомое ритмическое
постукивание — это работали тролли-душегубцы.
— Чем же мне заниматься? — тихо спросил мальчик Прутик.
Спельда сморщила нос.
— Ты пока поживешь у моего двоюродного брата, Берестоплета, — сказала она. — Мы
уже сообщили ему, и дядя тебя ждет. Это ненадолго, пока все не уляжется, — добавила она. —
Молю небеса, чтобы там ты оказался в безопасности.
— А что потом? — спросил Прутик. — Потом я смогу вернуться домой?
— Да, — ответила Спельда, и мальчик понял сразу же, что она хочет еще что-то сказать.
— Но? — спросил он.
Спельда вздрогнула и прижала голову мальчика к своей груди.
— Ах, Прутик, мой дорогой мальчик, я должна тебе кое-что рассказать.
Прутик отстранился и взглянул на ее озабоченное лицо. Крупные слезы катились по его
щекам.
— Что случилось, мамочка? — нервно спросил он.
— Ах, Хрумхрымс! — выругалась Спельда. — Это не та к-то просто.
Она печально посмотрела на мальчика.
— Я люблю тебя, как своего сына, Прут. С самого первого дня, как ты появился здесь. Но
ты мне не родной сын. И Тунтум тебе не отец.
Прутик недоверчиво посмотрел на нее.
— Тогда кто же я? — спросил он. Спельда пожала плечами.
— Мы нашли тебя. Маленький пакет, завернутый в шаль. Ты лежал под нашим деревом.
— Вы нашли меня… — прошептал Прутик.
Спельда кивнула. Она наклонилась и пальцем указала на платок, повязанный у мальчика
на шее.
— Мой утешительный платок? — спросил он. — Это и был он?
Спельда вздохнула.
— Да, та самая шаль. Та шаль, в которую ты был завернут. Та самая шаль, с которой ты не
расстаешься ни на минуту.
Прутик погладил ткань дрожащими пальцами. Он услышал, как всхлипнула Спельда.
— Ах, Прутик, — проговорила она. — Хотя мы не твои настоящие родители, мы с
Тунтумом всегда любили тебя как родного сына. Он просил меня попрощаться с тобой за
него. Он сказал… — Она остановилась, погруженная в печаль. — Он просил передать тебе, что
он, что бы ни случилось, всегда будет любить тебя. И никогда не забывай это.
Теперь, когда рассказ был закончен, Спельда могла целиком и полностью отдаться своему
горю. Она в отчаянье зарыдала, и от всхлипываний содрогалось все ее тело.
Прутик встал на колени и обхватил руками плачущую навзрыд Спельду.
— Значит, я должен сейчас уйти? — спросил он.
— Так будет лучше, — ответила Спельда. — Но ты обязательно вернешься, мой
мальчик, — неуверенно добавила она. — Поверь, мой дорогой. Я никогда не хотела
рассказывать тебе эту историю до конца, но…
— Не надо плакать, — утешил ее Прутик. — Это еще не конец истории.
Спельда взглянула на него и снова всхлипнула.
— Ты прав, — храбро улыбнулась она. — Это лишь самое начало. Да, так оно и есть.
История только начинается.
ГЛАВА ВТОРАЯ
РЕЮЩИЙ ЧЕРВЬ
Громким эхом разносилась по Дремучим Лесам таинственная разноголосица, пока Прутик

шагал по тропинке, вившейся между деревьев. Он поежился, потуже намотал платок вокруг
шеи и поднял воротник куртки.
Ему совершенно не хотелось уходить из дома в тот вечер. Было темно и холодно, но
Спельда настояла на своем.
— Лучше времени не выбрать, — несколько раз повторила она, складывая ему вещи в
дорогу: кожаную бутыль, веревку, сверток с едой, и — самое ценное — именной нож.
Наконец-то Прутик стал достаточно взрослым, чтобы носить его. — Ночью трудно уходить,
утром легче возвращаться. Ты помнишь эту поговорку? — говорила она, надевая на шею
мальчика два деревянных амулета.
Прутик понимал, что Спельда храбрится изо всех сил.
— Но будь осторожен, — предупредила она. — Сейчас темно, а я знаю, что ты вечно
спишь на ходу и мечтаешь.
— Да, мам, — ответил Прутик.
— Нечего дамамкать, — оборвала его Спельда. — То, что я говорю, очень важно. Умоляю
тебя: никогда не сходи с тропы, если не хочешь повстречать ужасного Хрумхрымса. Мы, лесные
тролли, всегда ходим только по тропе.
— Но я же не лесной тролль, — пробормотал Прутик. Слезы застилали ему глаза.
— Ты — мой ребенок, — сказала Спельда, крепко обнимая его. — Не сходи с тропы.
Тролли это знают лучше тебя. А теперь прощай. И не забудь передать привет от меня дяде
Берестоплету. Я уверена — ты скоро вернешься домой. Все будет нормально. Ты сам увидишь…
Спельда не смогла договорить. Слезы ручьями побежали из ее глаз. Прутик повернулся и
зашагал прочь по темной тропке в черную мглу.
«Нормально! — думал он. — Нормально! А я не хочу, чтобы все было нормально.
Нормально — играть в пузырь, нормально — валить деревья. Нормально — когда все
отворачиваются от тебя и не принимают за своего. А разве у дядюшки Берестоплета что-нибудь
изменится?»
Внезапно возможность стать юнгой на воздушном корабле стала для него необыкновенно
заманчивой. Конечно же, небесные приключения должны быть гораздо интереснее, чем скучная
жизнь на земле!
Внезапно отчаянный вопль прорезал лесную глушь. На секунду Дремучие Леса
погрузились в тишину. Мгновение спустя ночные голоса вновь раздались — и стали еще
громче, чем раньше, как будто каждый обитатель зарослей вслух радовался, что не он пал в этот
раз жертвой алчного хищника.
Шагая вперед по тропе, Прутик старался вспомнить, как называется каждый зверь, голос
которого он слышал. Это помогло ему успокоить отчаянно бьющееся сердце. Над головой, в
ветвях деревьев, повизгивали чеханчики и кашляли лягвожоры. Но ни один из них не
представлял опасности для лесного тролля. Справа от тропы раздался хриплый клекот
куроныра, собирающегося порскнуть вниз.
Через секунду в воздухе раздался жалобный писк его жертвы — древесной крысы или
индюшонка — листовичка.
Еще немного вперед, и Прутик замер, залюбовавшись серебристым лунным светом,
мерцавшим и переливавшимся меж стволов и ветвей, блестевшим на восковой листве. Впервые
в жизни он оказался в лесу после наступления темноты, и лес был невероятно красив.
Не отрывая глаз от серебристой листвы, Прутик машинально сделал шаг в сторону и —
сошел с тропы! Лунный свет струился по волосам, омывая тело холодными лучами, и кожа
Прутика сверкала металлом в морозном сиянии. Пар, вырывавшийся клубами у него изо рта,
искрился.
— Не-ве-ро-ят-но! — пробормотал мальчик, сделав еще пару шагов в сторону.
Под ногами у него хрустела схваченная морозом земля. С плачущей дубоивы гроздьями
свешивались сосульки, а на росистом дереве бусинками застыли переливающиеся, как жемчуг,
капли росы. Тоненькое молодое деревце с листочками, напоминающими пряди волос,
раскачивалось на ледяном ветру.
— По-ра-зи-тель-но! — воскликнул Прутик, двигаясь дальше. Он повернул налево. Потом
направо. Поднялся по склону. Все казалось таким неизвестным, таким таинственным.
Он остановился у купы подрагивающих растений с остроконечными листьями. Стебли
были усыпаны набухшими почками, мерцавшими в лунном сиянии.
И вдруг почки начали раскрываться одна за другой, и все растения одновременно
покрылись массивными круглыми цветами, лепестки которых напоминали ледяные осколки;
лесные цветы повернули свои головки к луне и засверкали во всем великолепии в ее лучах.
Прутик улыбнулся и пошел дальше.
— Еще чуть-чуть вперед… — сказал он себе. Куст-спотыкач сделал кувырок и исчез в
темноте.
Позвякивали лунные колокольчики, в нарастающем ветре бренчали ягоды-бубенцы.
И вдруг Прутик услышал совсем иные звуки. Он резко обернулся. Маленькое пушистое
существо с бурой шерсткой и винтообразным хвостом, перебирая лапками, бежало по лесу,
повизгивая от страха. Крик совы пронзил ночной воздух.
Сердце у мальчика забилось. Он в страхе огляделся.
В лесной мгле он увидел множество глаз. Желтые глаза. Зеленые глаза. Красные глаза.
Разноцветные глаза уставились на него из чащи.
— Нет, только не это, — простонал он. — Что я вам сделал?
Он понял, что натворил. Предупреждала же его Спельда: «Никогда не сходи с тропы!» Но
он, очарованный красотой серебряного бора, не послушался ее.
Он чуть не заплакал.
— Ну почему я ничего не могу сделать, как нужно? Какой же я дурак! Дурак! Дурак! —
крикнул он сам себе. Спотыкаясь и падая, он в отчаянии пытался найти потерянную тропу.
И вдруг он услышал какой-то новый звук, заставивший его остановиться. Он услышал
свистящее дыхание жабы-вонючки. Это было огромное и опасное пресмыкающееся: от
зловонной струи воздуха, вырывавшегося у нее изо рта, жертва цепенела за двадцать шагов, а в
десяти шагах падала замертво, задохнувшись от ядовитых испарений. Одной-един-ственной
гнилой жабьей отрыжки оказалось достаточно, чтобы свалить с ног здоровенного дядюшку его
приятеля Хрипуна.
Что делать? Куда бежать? Никогда раньше он не сбивался с пути в Дремучих Лесах. Он
бросился налево, потом направо и снова остановился. Отовсюду ему слышалось свистящее
дыхание жабы-вонючки. Он метнулся в тенистые заросли молодых деревьев и, сжавшись в
комок, спрятался за стволом высокого кривого дерева.
Жаба-вонючка приближалась. Ее скрежещущий посвист становился все громче. Ладони у
Прутика вспотели, во рту пересохло. Он не мог даже сглотнуть слюну. В немой жути зубы его
отбивали барабанную дробь. Конечно же, жаба-вонючка услышит, как стучит его сердце…
Кажется, она ушла. Прутик осторожно выглянул из-за дерева.
«Ошибка!» — промелькнуло у него в мозгу. Он сразу же заметил, что на него из тьмы

уставились два узких, как щелочки, глаза. Чудовище щелкало, рассекая воздух, длинным,
скрученным кольцами хвостом. Внезапно жаба-вонючка надулась и стала ростом с быка: она
явно вознамерилась направить в мальчика ядовитую воздушную струю. Прутик закрыл глаза,
зажал двумя пальцами нос и прикрыл рот рукой. Раздался леденящий свист.
В следующую секунду он услышал за собой приглушенный звук падающего тела. Прутик
нервно приоткрыл один глаз. На земле лежал лягвожор. Его пушистый, цепкий хвостик
подрагивал. Прутик боялся пошевелиться. Жаба-вонючка высунула липкий язык, слизнула
несчастного лягвожора и отправилась восвояси.
— Чуть не погиб, — с облегчением вздохнул Прутик, отирая пот со лба. — Был на
волосок от смерти.
Луна приобрела молочно-белый оттенок, тени стали длиннее. Пока мальчик уныло брел
вперед, мрак вокруг сгущался, окутывая его, как влажное одеяло. Должно быть, жаба-вонючка
ушла насовсем, но она в тот момент мало беспокоила его. Факт оставался фактом: он сбился с
тропы и заблудился.
Прутик часто спотыкался, иногда даже падал. Волосы у него взмокли от пота, а сам он
промерз до мозга костей. Он не знал, куда бредет, откуда пришел. Он устал, но каждый раз,
когда хотел присесть и передохнуть, рык, вой или рев дикого зверя гнал его дальше.
Наконец он рухнул на колени и поднял голову к небу.
— Ах, Хрумхрымс! — помянул он нечистую силу. — Хрумхрымс! Хрумхрымс! — Голос
его звенел в морозной тишине. — Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — взмолился
он. — Помоги мне выйти на тропу! Ах, зачем я сошел с тропы! На помощь! На помощь! На
помощь!
— На помощь!
Вопль отчаянья прорезал лесной воздух. Прутик вскочил и огляделся.
— На помощь! — Нет, это было не эхо. Зов шел откуда-то слева.
Не задумываясь, Прутик бросился в том направлении. В следующий момент он
остановился. А что если это ловушка? Он вспомнил рассказ Тунтума о троллях, которых
притворными криками о помощи заманивает в лес жуткое чудовище по прозвищу Тесак, у
которого сорок острых как бритва когтей. Он похож на упавшее дерево, пока случайно не
наступишь на него. Тогда он вонзает свои когти в жертву и крепко стискивает ее, пока труп не
начинает разлагаться и гнить, потому что эта мерзкая тварь питается только падалью.
— Ради бога, помогите хоть кто-нибудь! — позвал тот же голос, но на этот раз не так
громко.
Прутик не мог больше делать вид, что он не слышит отчаянной мольбы о помощи. Он
вытащил нож — как раз для таких случаев — и направился туда, откуда доносился голос. Не
прошел он и двадцати шагов, как наткнулся на что-то торчащее из-под похожего на губную
гармошку поющего куста.
— Эй, ты! — завопил кто-то.
Сначала Прутик увидел пару ног. Тот, кому они принадлежали, сел и гневно уставился на
Прутика.
— Слушай ты, осел! — воскликнул он.
— Извините, я… — начал Прутик.
— Ну чего ты на меня уставился? — перебил мальчика незнакомец. — Это невежливо.
— Извините, я… — повторил Прутик. Незнакомец был прав: Прутик действительно
смотрел на него во все глаза. Луч лунного света падал на мальчика, освещая его румяно-красное
лицо, полыхающие, как огонь, рыжие волосы и двухрядное ожерелье из зубов диких зверей. Его
вид поразил Прутика.
— Ты — душегубец? — спросил он.
Действительно, из-за своей кроваво-красной наружности душегубцы выглядели весьма
свирепо, а голоса их звучали грубо. Рассказывали, что многие поколения душегубцев проливали
чужую кровь, и она навеки впиталась в их поры и окрасила алым волосы. Тем не менее
душегубцы были довольно мирным народцем: они промышляли охотой на волооков и
разводили ежеобразов.
Племя душегубцев было ближайшими соседями лесных троллей. Они вместе занимались
торговлей — продавали резные поделки из дерева и плетеные корзинки. Однако и лесные
тролли, и все прочие обитатели Дремучих Лесов испытывали к душегубцам неприязнь.
Душегубцы были, как выражалась Спельда, «на дне колодца». Мясники. Никому не хотелось
общаться с теми, у кого не только руки, но и все тело вечно было в крови.
— Ты кто, — спросил Прутик с недоверием, — душегубец?
— А если да, то что? — защищаясь, ответил паренек.
— Меня зовут Прутик, — представился мальчик, подумав, что не следует быть чересчур
щепетильным в знакомствах, если ты потерялся в лесу.
Паренек слегка прикоснулся ко лбу в знак приветствия и кивнул:
— А меня — Хрящик. Пожалуйста, помоги мне добраться домой, до моей деревни. Я не
могу идти. Посмотри! — И он указал на свою правую ногу.
Прутик увидел шесть или семь ярко-красных точек на пятке. Вся нога раздулась вдвое.
Опухоль росла на глазах: пока Прутик рассматривал ранки, ногу разнесло еще больше.
— Что с тобой случилось?
— Это… Это…
Прутик понял, что паренек неотрывно смотрит на кого-то за его спиной. Он услышал
злобное шипение и обернулся. Там, извиваясь в ладони от земли, парила самая мерзкая из всех
тварей, которых доводилось Прутику видеть.
Существо это было длинное, с бугристой кожей, и его склизкое зеленоватое тело
призрачно светилось в молочном лунном свете. Вдоль всего тела тянулись набухшие желтые
отверстия, из которых сочилась прозрачная жидкость. Изгибаясь и корчась, гнусная тварь
пялилась на Прутика холодными глазищами.
— Кто это? — шепотом спросил он у Хрящика.
— Реющий червь, — отвечал он. — Постарайся, чтобы он тебя не укусил.
— Я ему не дамся, — храбро ответил Прутик, потянувшись за именным ножом. Но ножа
не было. — Где мой нож? — закричал мальчик. — Мой именной нож!
И тут Прутик сообразил: оружие было у него в руке, когда он споткнулся о ноги Хрящика.
Должно быть, нож упал на землю.
Испуганный до полусмерти, Прутик не мог оторвать глаз от чудовища даже на миг.
Чудище продолжало извиваться. Шипение исходило не из пасти, а из отверстий, расположенных
в несколько рядов вдоль его брюха. Струи, выходившие из этих воздуховодов, позволяли
червяку держаться над землей.
Тварь приблизилась к Прутику, и мальчик неотрывно стал смотреть прямо в отверстую
пасть. У этого гнусного создания были шероховатые губы и ряд гибких, постоянно
шевелившихся усиков. Внезапно червь раскрыл рот.
Прутик в ужасе отпрянул. Из пасти чудовища высунулось множество щупальцев с.
присосками, и с каждой капала ядовитая слюна. Мерзкая тварь разинула пасть пошире, и
щупальца, яростно извиваясь, выдвинулись вперед.
— Нож, — пробормотал Прутик, обращаясь к душегубцу. — Найди мой нож. — Он
слышал, как Хрящик шарит руками в сухой листве.
— Я попытаюсь…. — прошептал он. — Нет, не могу найти… Ага! Вот он!
— Давай! — в отчаянье крикнул Прутик. Реющий червь подрагивал в воздухе, готовясь к
атаке.
Прутик протянул руку за ножом.
— Скорее! — торопил Прутик душегубца.
— Держи! — прошептал Хрящик, и Прутик почувствовал знакомую костяную рукоять в
своей ладони.
Реющий червь раскачивался в воздухе — то взад, то вперед, — извиваясь всем телом и
мотая головой. Прутик застыл. И вдруг, безо всякого предупреждения, червь сделал бросок,
широко разинув пасть, из которой тошнотворно пахло прогорклым жиром, и высунув до
предела щупальца. Он метил в шею мальчика.
Прутик отпрянул. Реющий червь изменил направление и, развернувшись, налетел на
мальчика с другой стороны. Прутик вновь отклонился в сторону. Чудище, зашипев, повисло в
воздухе, затем, свернувшись кольцом, возобновило атаку.
На этот раз гнусная тварь целилась прямо в лицо. И вот в ту самую секунду, когда
чудовище уже собиралось присосаться змеистыми щупальцами, мальчик уклонился и сам
ударил червя. Нож вонзился в мягкое брюхо страшилища, пропоров ряд воздуховодов. Результат
последовал незамедлительно: как проколотый надувной шарик, чудовище скукожилось и с
громким треском — псссссссс — стало вращаться над землей. Затем раздался громкий хлопок
тварь лопнула, и от нее остались только крохотные, осклизлые лоскутки желто-зеленой кожи,
которые еще долго кружились над травой.
— Ура! — заревел Прутик, рассекая ножом воздух. — Я победил его! Реющего червя
больше нет!
Пар вырывался у него изо рта. Ночь была промозглой, дул ледяной северный ветер. Но
Прутик не чувствовал холода. Наоборот, ему даже стало жарко. Радость победы согрела его.
— Бобоги бде, — снова услышал он голос Хрящика, но на этот раз голос звучал как-то
странно, словно душегубец говорил с набитым ртом.
— Сейчас, — отозвался Прутик. — Хрящик!!! — воскликнул он в изумлении.
Душегубца нельзя было узнать. Если до битвы Прутика с реющим червем у него была
раздута только одна нога, то теперь все его тело вспухло, и он сделался похожим на огромный
пунцовый воздушный шар.
— Прободи бедя добой, — невнятно пробормотал несчастный Хрящик.

— Но я не знаю, где ты живешь! — ответил Прутик.
— Я дебя одбеду. Подыби бедя. Я бокажу дебе, куда дадо ледедь.
Прутик нагнулся над душегубцем и обхватил его руками. Душегубец оказался на
удивление легким.
Прутик поднял его и потащил по лесу.
— Нале.. — сказал душегубец несколько минут спустя. — Обядь нале.. А деперь пра… И
пря… — Продолжая пухнуть на глазах, Хрящик говорил еле-еле. Даже простейшие слова с
трудом давались ему. В конце концов он потерял дар речи, и ему приходилось вздувшимися
пальцами надавливать Прутику то на одно плечо, то на другое, чтобы показать путь.
Если прежде Прутик петлял по лесу, то теперь он во всяком случае шел в определенном
направлении. Его вели к чему-то новому и неизведанному.
— Ухх — ухх — ухх! — закричал Хрящик. — Вухх — вухх — вухх!
— Что? Что такое? — резко спросил Прутик. Даже не получив ответа, он уже понял, что
случилось. Тело душегубца почти ничего не весило, когда Прутик взвалил его себе на плечи.
Теперь же оно совсем потеряло вес. Прутик испугался, что душегубец вот-вот взлетит.
Он попытался обхватить огромный шар руками за талию — вернее, за то место, где
когда-то была талия, но это оказалось невозможным. Ему казалось, что он держит в руках
бурдюк с водой, с той только разницей, что вода все же стремится вниз, на землю, а душегубец
неуклонно рвался ввысь.
Прутик отер пот со лба. Затем он воткнул вздувшуюся массу между двумя ветвями,
предусмотрительно выбрав дерево без колючек и шипов. Он не хотел, чтобы душегубец лопнул
у него на глазах. Он взял моток веревки, который дала ему Спельда в дорогу, привязал один
конец к ноге Хрящика, а другим обмотал себя вокруг пояса. Теперь можно было двигаться
дальше.
Вскоре идти стало трудно. С каждым шагом он едва удерживался на земле — настолько
сильно его тянуло ввысь. Он шел, цепляясь за ветки деревьев и за кусты, чтобы не взлететь. Но
никакие ухищрения не помогали — душегубец, став воздушным шаром, неодолимо тянул
мальчика вверх. Ноги его стали волочиться по земле, ветки выскользнули из рук, и он вместе с
душегубцем взлетел в воздух.
Попытка Прутика развязать веревку не увенчалась успехом. Они поднимались выше и
выше, в леденящую ночь, в открытое небо. Прутик смотрел на быстро уплывающую землю, и в
голову ему пришла одна ужасная мысль.
Хрящика будут искать. Его семья и друзья наверняка бросятся на поиски, если он не
вернется домой. Прутик же совершил то, чего никогда не делал ни один лесной тролль: он
сошел с тропы. И теперь никто на свете не будет разыскивать его.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДУШЕГУБЦЫ
Прутик продолжал подниматься. Холодный ночной воздух леденил его тело, а веревка
остро впивалась ему под ребра. Он попытался сделать глубокий вдох, и тотчас же странный
резкий запах ударил ему в нос. Это была смесь древесного дыма, кожи и еще какого-то едко
пахнущего вещества. Хрящик, тащивший его за собой по небу, радостно хрюкнул.
— Мы рядом с твоей деревней? — спросил Прутик.
Хрящик снова хрюкнул, чуть громче, чем в первый раз. Неожиданно сквозь листву Прутик
заметил мерцающие огни и кроваво-красный дым.
— Помогите! — что есть мочи заорал Прутик. — Помогите нам!
И тотчас же он увидел, что земля под ним буквально кишит кроваво-красными
душегубцами: у каждого в руке был полыхающий факел.
— Мы наверху! — во все горло завопил Прутик. Душегубцы подняли головы. Один из них
указал на мальчиков. И тотчас же, не говоря ни слова, душегубцы начали действовать. Спокойно
и методично каждый снял моток веревки, висевший через плечо, и завязал на конце петлю.
Затем так же неторопливо и целенаправленно они начали бросать свои лассо-самоделки в
воздух.
Прутик стонал от отчаянья каждый раз, когда лассо пролетали мимо них и шлепались на
землю. Он широко растопырил ноги и руки. Душегубцы сделали еще одну попытку, но Хрящик
взлетал выше и выше, и достать мальчиков с каждой секундой становилось все труднее.
— Ну давай, давай, — нетерпеливо бормотал Прутик, глядя, как безуспешно душегубцы
стараются накинуть петлю ему на ногу. Он услышал сдавленный крик: это вздутое тело
Хрящика зацепилось за одну из веток. В следующую секунду Прутик головой вперед нырнул в
зеленую раскидистую крону. Потревоженная листва издавала густой аромат.
«Интересно, а как там, еще выше? — Прутик задумался. — Над Дремучими Лесами, в
царстве небесных пиратов?»
Однако для размышлений и мечтаний время было не самое подходящее: плотная петля
обхватила его вывернутую наружу ступню. Наконец-то одному из душегубцев удалось попасть
в цель. Мальчик почувствовал, что его тянут вниз. Натяжение становилось все сильнее. Кто-то
дернул веревку еще раз. И еще… Листья хлестали мальчика по лицу. Вот он увидел под собой
землю, где стояли душегубцы — дюжины две, не меньше, — и все они дружно тянули за другой
конец веревки.
Когда левая нога Прутика прикоснулась к земле, они тотчас же переключили свое
внимание на Хрящика. Работая молча, они обмотали веревками его руки и ноги и разом
потянули душегубца вниз. Затем один из них вытащил нож и перерезал веревку, стягивающую
грудь Прутика. Наконец-то мальчик был освобожден от пут! Он низко поклонился, благодаря за
спасение, и сделал глубокий вдох.
— Большое спасибо, — с трудом прошептал он, — дольше я бы не выдержал. Я… — Он
посмотрел вверх.
Огромное тело Хрящика все еще парило в воздухе, и десятка два душегубцев, не выпуская
веревку из рук, по воздуху тащили его в деревню. Прутик был предоставлен самому себе.
Самым скверным было то, что начал идти снег.
— Огромное спасибо, — прохрипел он.
— Они волнуются за него, — раздался чей-то голос за его спиной. Прутик обернулся. За
ним стояла девочка из племени душегубцев, ее лицо было ярко озарено всполохами горящего
факела. Прикоснувшись к своему лбу, она улыбнулась.
— Меня зовут Крепышка, — сказала она. — Я — сестра Хрящика. Он пропадал целых три
дня.
— Ты думаешь, он поправится? — спросил Прутик.
— Если успеют ввести противоядие до того, как он лопнет.
— Лопнет? — воскликнул Прутик. Только сейчас он представил себе, что могло
случиться, если бы они взлетели еще выше.
Крепышка кивнула.
— Яд чудовища превращается в горячий воздух. Как ты думаешь, сколько можно
выдержать, если тебя надувают горячим воздухом? — мрачно спросила она.
Где-то недалеко прозвучал гонг.
— Пойдем, — пригласила она. — Ты, наверно, проголодался. Сейчас подадут завтрак.
— Завтрак? — изумился Прутик. — Но сейчас уже далеко за полночь!
— Конечно, — удивленно заметила Крепышка. — А ты разве завтракаешь утром? —
засмеялась она.
— Вообще-то да, — признался Прутик. — Мы завтракаем по утрам.
Крепышка покачала головой.
— Ты какой-то странный… — сказала девочка.
— Нет, — усмехнулся Прутик, следуя за ней между деревьев. — Я не странный. Я —
Прутик.
Перед ним лежала деревня душегубцев. Прутик остановился, чтобы получше рассмотреть
ее. Она была совсем не такал, как его родная деревня. Душегубцы жили в приземистых
хибарках, не похожих на хижины лесных троллей. И если те крыли свои домишки летучим
деревом для легкости, душегубцы делали кровлю из плотной свинцовой древесины, чтобы их
жилище не могло оторваться от земли. В их лачугах не было дверей — вход завешивали шкурой
ежеобраза, защищавшей обитателей от сквозняков, а не от врагов.
Крепышка привела Прутика к костру, отблески которого он видел сквозь кроны деревьев.
Огромный и жаркий, огонь горел на каменной круглой платформе, расположенной в самом
центре деревни. В изумлении Прутик огляделся. Вокруг площадки густо валил снег, но здесь не
падало ни снежинки. Купол теплого воздуха, подымавшийся над костром, растапливал снежные
хлопья до того, как они успевали достичь земли.
Вокруг костра на козлах были установлены четыре столешницы, образующие квадрат.
— Садись куда хочешь, — пригласила Крепышка, устраиваясь за столом.
Прутик, усевшись рядом с ней, во все глаза глядел на бушующее пламя. Хотя костер жарко
полыхал, ни одно полено не взлетало вверх.
— О чем ты думаешь? — донесся до него голос Крепышки.
Прутик вздохнул.
— Там, откуда я родом, — сказал он, — жгут летучую древесину: воздушное дерево,
колыбельное дерево… И жгут в печке… Я никогда не видел таких костров на открытом
воздухе…
— Ты хочешь в дом, под крышу? — озабоченно спросила Крепышка.
— Нет, — ответил Прутик. — Я не то хотел сказать. У нас там, где я вырос, когда холодно,
все прячутся по домам. В плохую погоду очень грустно и одиноко. — Он не добавил, что ему
всегда было там грустно и одиноко.
Когда на скамьях не осталось ни одного свободного места, на дальнем конце стола начали
разливать суп. Над столами поплыл густой, пряный, дразнящий аппетит аромат, от которого у
Прутика сразу засосало под ложечкой. Он только сейчас ощутил, насколько голоден.
— Я узнаю этот запах, — сказал он. — Что это?
— Это суп. Суп с колбасками из тильдятины, — ответила Крепышка.
Прутик улыбнулся. Ну конечно! Суп из тильдера был деликатесом у лесных троллей; его
готовили только в праздник, в Ночь Чудес, и разрешалось его есть только взрослым. Каждый год
он пытался представить себе, каков суп на вкус. Теперь ему предстояло узнать, что это такое.
— Подвинь-ка локоток, деточка, — услышал он чей-то голос за спиной. Прутик оглянулся.
За ним стояла старушка из племени душегубцев. В одной руке она держала половник, в другой
— горшочек с супом. Увидев Прутика, она отшатнулась в сторону, и улыбка тотчас исчезла с ее
лица. Она даже вскрикнула.
— Привидение… — прошептала старушка.
— Не бойтесь, мамочка Татум, — успокоила ее Крепышка, склонившись к ней. — Это
Прутик, наш гость. Он не из нашего племени. Это он спас Хрящика.
Старушка посмотрела на Прутика.
— Значит, это ты привел Хрящика домой? — спросила она.
Прутик кивнул. Старушка прикоснулась пальцами ко лбу и поклонилась.
— Добро пожаловать, — сказала она. Затем она подняла обе руки и громко, как в колокол,
ударила несколько раз половником о горшочек с супом. — Тише! — крикнула она.
Взобравшись на скамью, оглядела застывшие в ожидании лица собравшихся.
— Среди нас находится храбрый молодой человек по имени Прутик. Это он спас Хрящика
от верной гибели и привел его домой. Прошу вас всех поднять за него бокалы! Мы все
приветствуем тебя, Прутик!
Тотчас же все душегубцы, сидевшие за столами, повскакивали со своих мест, и каждый,
прикоснувшись пальцами ко лбу, поднял бокал.
— Да здравствует Прутик! — хором грянули они. Прутик застенчиво опустил глаза.
— Пустяки, — пробормотал он.
— А теперь тебе пора поесть, — сказала мамочка Татум, слезая со скамьи. — Я по глазам
вижу, что ты голоден. Давай, давай, деточка, налегай! — добавила она, наливая полную
поварешку супа ему в миску. — Это вернет цвет твоим бледным щечкам!
Вкус у супа из тильдятины оказался столь же необыкновенным, как и запах. Его варили на
медленном огне до тех пор, пока колбаски не становились мягкими, и приправляли местными
душистыми пряностями — зубчетыком и апельсиновой сушеницей.
Это было только начало завтрака. За супом последовали сочные бифштексы из ежеобраза,
обвалянные в муке из корня узлотрава и поджаренные на тильдеровом жиру. За этими блюдами
подали земляничные яблоки и аппетитный голубой салат. Потом перед ним поставили медовую
тягучку и мусс из колоколицы, а на десерт — сладкие вафли и печенье в патоке — просто
пальчики оближешь! Прутик никогда в жизни не пробовал столько всяких вкусностей!
Посередине каждого из четырех столов стоял огромный кувшин с сидром, и кружка у Прутика
всегда была полна до краев.
Пиршество продолжалось, атмосфера становилась все непринужденнее. Душегубцы,
напрочь позабыв о своем госте, разгулялись и, разогретые то ли яблочным вином, то ли жаром
полыхающего костра, стали шутить и громко смеяться, рассказывать друг другу анекдоты и
горланить застольные песни.
А когда появился Хрящик, целый и невредимый после стольких приключений, выпавших
на его долю, все как будто разом сошли с ума. Душегубцы затопали, закричали, засвистели и
захлопали в ладоши. Их лоснящиеся лица зарумянились еще больше в отблесках яркого
пламени. Трое из пирующих выбежали из-за стола и, посадив Хрящика на плечи, торжественно
пронесли его трижды вокруг костра, а остальные душегубцы, ударяя в такт кружками по столу,
хором затянули простенькую, но мелодичную песенку своими глубокими, сладкими как мед
голосами:
Однажды душегубец забрел в дремучий лес.
Он в чаще заблудился и на три дня исчез.
Теперь он с нами снова. Ура! Ура! Ура!
И радуются взрослые, и рада детвора!
Они повторяли куплет снова и снова, но не все вместе, а по очереди. Когда за первым
столом заканчивали петь первую строку, вступала группа за вторым столом и повторяла
пропетое, а первый стол пел дальше. Потом вступал третий стол и четвертый, по очереди. Не
удержавшись, Прутик присоединился к хору. И вот уже через несколько секунд он вместе с
остальными распевал легко запоминающиеся слова песенки, ударяя в такт кружкой по столу.
Сделав третий круг почета с Хрящиком на плечах, душегубцы приблизились к Прутику.
Они остановились позади него и опустили Хрящика на землю. Прутик вскочил и посмотрел
спасенному душегубцу прямо в глаза. Все замерли. Затем, не говоря ни слова, Хрящик
прикоснулся к своему лбу, торжественно сделал шаг вперед и положил пальцы на лоб Прутика.
Лицо душегубца расплылось в улыбке.
— Теперь мы братья!
«Братья! Если бы так!» — подумал Прутик и вслух произнес:
— Спасибо тебе, Хрящик, но… Ой-ой-ой! — закричал он. Трое душегубцев внезапно
подхватили его и усадили себе на плечи.
Весело раскачиваясь из стороны в сторону, Прутик сначала заулыбался, потом рассмеялся,
и вот он уже хохотал от души, пока трое мужчин делали с ним круг почета, обходя столы, — и
раз, и два, и три, и четыре, разгоняясь все быстрее. У мальчика даже голова закружилась от
мелькавших мимо красных лиц, светившихся от счастья, и он подумал, что никогда в жизни его
не принимали с таким теплом и радушием, как в деревне душегубцев. «Как хорошо было бы
остаться здесь навсегда!» — подумал он.
В этот момент гонг прозвучал во второй раз. Трое душегубцев остановились как
вкопанные, и Прутик снова почувствовал землю под ногами.
— Завтрак окончен, — пояснила Крепышка, когда душегубцы, все еще смеясь и распевая
песню, поднялись из-за столов, чтобы вернуться к работе. — Не хочешь ли пройтись? —
спросила она Прутика. Мальчик улыбнулся и потупил глаза:
— Я не привык разгуливать так поздно.
— Но еще только полночь! — удивился Хрящик. — Кто же спит в такое время!
Прутик снова улыбнулся.
— Но я был на ногах весь день! — объяснил он. Крепышка повернулась к брату:
— Если Прутик хочет спать…
— Нет, нет, — решительно возразил Прутик. — Пойдем прогуляемся.
Сначала ему показали загончики для ежеобразов. Прутик постоял у низких ограждений,
любуясь косматыми животными с закрученными рогами и печальными глазами. Они сонно
жевали жвачку. Прутик перегнулся через загородку и погладил одного зверька по спине. Но не
тут-то было. Ежеобраз злобно мотнул головой и ударил мальчика рогом по руке. Прутик
испуганно отскочил.
— Они только с виду такие тихие да безобидные, — пояснила Крепышка. — Ежеобразы
непредсказуемы — это у них в крови. Никогда не поворачивайся к ним спиной — могут напасть
сзади.
— И еще они неповоротливые, могут ногу отдавить. Вот почему мы все носим сапоги на
толстой подошве, — добавил Хрящик.
— У нас есть поговорка: «Улыбка ежеобраза подобна ветру». Никогда ведь не знаешь,
когда ветер переменится, — сказала Крепышка.
— Но мясо у них зато очень вкусное! — заключил Хрящик.
Потом Прутика повели в коптильню. Там Прутик увидел туши тильдеров, висевшие
длинными рядами на крюках. Из огромной печи, которую топили краснодубом, шел густой
багровый дым, который придавал ветчине из тильдятины такой характерный дух и цвет. Именно
этот дым и окрашивал багрянцем кожу душегубцев.
При обработке всякая часть туши шла в дело. Кости высушивали и использовали как
топливо, жир шел на приготовление пищи, его также жгли в масляных лампах и делали из него
свечи, им смазывали шестерни на валах, из грубой шерсти плели канаты, а из рогов вырезали
всякие разности, от ножей и вилок до буфетных ручек. Но самой ценной у тильдера была кожа.
— А вот здесь выделывают шкуры, — сказал Хрящик.

Прутик наблюдал, как меднолицые мужчины и женщины колотили по шкурам большими
круглыми камнями.
— Я уже слышал этот звук, — сказал он. — Когда ветер дул с северо-запада.
— От этого кожа становится мягче, — объяснила Крепышка. — Ее легче обрабатывать.
— А это — красильные чаны, — показал Хрящик, когда они прошли дальше. — Мы берем
для краски самую тонкую кору свинцового дерева, — с гордостью пояснил он.
Прутик наклонился над чаном и понюхал пар, поднимавшийся оттуда. Это был тот самый
запах, который он ощутил, пролетая над деревней.
— Вот почему кожа, которую мы выделываем, нравится всем, — произнесла Крепышка.
— Самая лучшая в Дремучих Лесах, — добавил Хрящик. — Ее берут даже небесные
пираты.
Прутик обернулся:
— А вы торгуете с небесными пиратами?
— Наши лучшие покупатели, — объяснила Крепышка. — Они нечасто заезжают, но уж
когда появляются, то скупают все, что у нас есть.
Прутик кивнул, но мысли его витали далеко. Он еще раз представил себе, как он стоит на
носу пиратского корабля: луна сияет над ним, ветер ерошит его волосы, а он плывет по небу на
раздутых парусах.
— А они скоро вернутся? — спросил он наконец.
— Небесные пираты? Они были здесь недавно. Теперь долго не появятся, — ответил
Хрящик
Прутик вздохнул. Внезапно он почувствовал усталость. Крепышка заметила, что глаза у
него стали слипаться, и взяла его за руку.
— Пойдем, — скомандовала она. — Тебе пора отдохнуть. Мамочка Татум скажет, где ты
можешь лечь.
На этот раз Прутик возражать не стал. Он еле держался на ногах. В полном изнеможении
он следовал за Хрящиком и Крепышкой. В хижине, куда они вошли, какая-то женщина сбивала
в миске красное месиво. Оторвавшись от работы, она посмотрела на мальчика.
— Прутик! — воскликнула она, вытирая руки о передник. — Я так ждала тебя!
Засуетившись, она бросилась навстречу ему и крепко обняла своими пухлыми руками. Ее
макушка едва доходила Прутику до подбородка.
— Спасибо тебе, бледнокожий, — всхлипнула она. — Большое тебе спасибо. — Отступив
на шаг, она промокнула уголки глаз краем передника. — Не обращай внимания, — потянула она
носом. — Я всего лишь старая глупая женщина.
— Мамочка Татум, — обратилась к ней Крепышка, — Прутик хочет спать.
— Я вижу, — ответила она. — Я уже постелила ему в гамаке. Но перед этим… Есть два
важных дела, которые… — Она стала яростно рыться в комоде, и в воздух одна за другой
полетели вещи, которые ей были не нужны. — Аааа, вот она наконец! — воскликнула мамочка
Татум, протянув Прутику большую меховую жилетку. — Примерь-ка!
Прутик накинул жилетку поверх своей кожаной куртки. Жилетка пришлась ему впору.
— Какая теплая! — воскликнул он.
— Из шкуры ежеобраза, — пояснила мамочка Татум, застегивая пуговицы на жилетке. —
И не на продажу, — добавила она. Мамочка Татум кашлянула, чтобы прочистить горло. —
Прутик, — торжественно продолжила она, — я прошу тебя принять в дар эту жилетку в знак
моей благодарности за то, что ты привел Хрящика домой целым и невредимым.
Прутик был растроган до слез.
— Спасибо, — прошептал он. — Я…
— Погладь мех, — сказал Хрящик.
— Что? — переспросил Прутик.
— Погладь мех, — повторил душегубец, лукаво хихикнув.
Прутик провел ладонью по пушистому густому меху.
— Мне очень нравится, — сказал он.
— А теперь в другую сторону, — настаивал Хрящик.
Прутик сделал то, что ему велели. На этот раз шерсть вздыбилась и стала
колючей-преколючей.
— Ой! — вскрикнул Прутик, а Хрящик и Крепышка рассмеялись. Даже мамочка Татум
улыбнулась. — Как иголки! — Прутик пососал ранку от укола.
— Никогда в жизни не гладь ежеобраза против шерсти, ни живого, ни мертвого, —
усмехнулась мамочка Татум. — Я рада, что тебе нравится мой подарок. Он сослужит тебе
хорошую службу…
— Вы так добры ко мне… — начал было Прутик, но мамочка Татум еще не закончила.
— А это сохранит тебя от непредвиденных опасностей, — сказала она, надев искусно
выделанный кожаный амулет ему на шею. Прутик усмехнулся.
«Все матери одинаково суеверны», — подумал он.
— Нечего ухмыляться, — оборвала его мамочка Татум. — Я по твоим глазам вижу, что
тебе предстоит далекий путь. И на этом пути тебе встретится множество опасностей. И хотя на
всякий яд есть противоядие, — добавила она, посмотрев на Хрящика, — если ты попадешь в
лапы Хрумхрымса, спасения не будет.
— Хрумхрымса? — переспросил Прутик. — Я слышал про него.
— Самое ужасное существо на свете, — сказала мамочка Татум. Голос у нее дрогнул. —
Нападает на душегубцев. Прячется в тени, поджидая. Затем хватает жертву и вонзает в нее
острые когти.
Прутик нервно жевал уголок своего утешительного платка. Это тот самый Хрумхрымс,
который наводит страх на лесных троллей, — ужасный и коварный зверь, который заманивает к
себе троллей, сбившихся с тропы, и доводит их до смерти. А мамочка Татум продолжала:
— Хрумхрымс съедает свою жертву живьем, пока сердце у нее еще бьется, — прошептала
она, и голос ее замер. — Вот так! — громко закончила она, ударив в ладоши.
Прутик, Крепышка и Хрящик подскочили со своих мест.
— Ма-а-а-а… — жалобно заныла Крепышка.
— Ну ладно, — сурово произнесла мамочка Татум. — Вы, молодые люди, всегда все
поднимаете на смех. А к Дремучим Лесам надо относиться со всей серьезностью. И пяти минут
не проживешь, если будешь там вести себя легкомысленно. — Затем она наклонилась и горячо
взяла Прутика за руку. — А теперь иди отдыхай.
Это не надо было повторять дважды. Он последовал за Хрящиком и Крепышкой, которые
вышли из хижины и направились к деревенской площади, где висели гамаки. Привязанные к
огромным стволам мертвых деревьев, образующих треугольник, они тихо покачивались. Прутик
полез вслед за Хрящиком по веревочной лестнице, прикрепленной к одному из стволов.
— Вот этот — наш, — указал душегубец на гамак в верхнем ряду. — А вот твоя постель.
Прутик кивнул:
— Спасибо.
Стеганое одеяло, оставленное мамочкой Татум для него, находилось в самом дальнем
конце гамака. Прутик на четвереньках добрался до своего места и нырнул с головой под одеяло.
Через мгновение он уже крепко спал.
Первые лучи восходящего солнца его не разбудили. Он не проснулся, даже когда
душегубцы с грохотом волокли под гамаками огромную каменную плиту, на которой догорал
костер. Он спал мертвым сном, когда Хрящик, Крепышка и другие члены семьи мамочки Татум,
отправляясь на покой, влезли в гамак и расположились по обе стороны от него.
Прутик погрузился в пурпурно-красный сон. Он танцевал с красным народцем в огромном
красном зале. Еда была красной, питье было красным, даже солнце струило красные лучи
сквозь высокие окна. Это был счастливый сон. Сладкий сон. И вдруг сквозь дрему он услышал
чей-то шепот.
— Удобно, уютно, — бормотал ему кто-то. — Но разве это твой дом?
Прутику снилось, что он с трудом разлепил сонные глаза и огляделся. Чья-то тощая
фигура в плаще маячила за столбом. Незнакомец ногтем провел по дереву, оставив глубокую
царапину на красной поверхности. Мальчик сделал осторожный шаг вперед. Он не отрываясь
смотрел на царапину: она кровоточила, как открытая рана. Внезапно кто-то зашептал ему прямо
в ухо.
— Я все еще здесь, — услышал Прутик. — Я всегда здесь.
Мальчик обернулся. Никого.
— Ты, маленький глупец, — снова раздался голос, — если хочешь узнать свою судьбу,
следуй за мной.
Прутик в ужасе смотрел на костлявую руку с желтыми когтями, появившуюся из-под
складок плаща. Чудовище хотело дотянуться до капюшона и откинуть его назад, чтобы показать
Прутику свое лицо. Мальчик пытался отвернуться, но был не в силах двинуться с места.
Внезапно странное существо опустило левую руку и рассмеялось наводящим ужас
квакающим злобным смехом.
— Скоро ты познакомишься со мной поближе, — прошипело кошмарное создание и
заговорщицки пригнулось к нему.
Сердце у Прутика бешено колотилось. Он уже ощущал горячее дыхание чудовища и
затхлый дух плесени, источаемый его плащом.
— ПРОСЫПАЙСЯ!
Неожиданный возглас взрывом грянул в голове Прутика. Вскрикнув от испуга, он открыл
глаза и в смятении огляделся. Было светло. Он лежал на чем-то мягком, раскачиваясь высоко
над землей. Вокруг были странные существа с кроваво-красной кожей. Все они мирно
похрапывали. Мальчик посмотрел на Хрящика и внезапно вспомнил все, что произошло вчера.
— Просыпайся, вставай! — услышал он.
Прутик перевернулся, встал на колени и посмотрел вниз, через край гамака. Под ним стоял
душегубец — единственный из всех, кто был на ногах. Он ворошил поленья в костре.
— Это ты меня звал? — крикнул ему Прутик. Душегубец, легко коснувшись пальцами лба,
кивнул.
— Мамочка Татум велела, чтобы я не давал тебе спать весь день, Мастер Прутик, —
ответил он. — Ты же дневное существо.
Прутик посмотрел вверх, на небо. Солнце стояло в зените. Мальчик дополз до края гамака,
осторожно перебираясь через спящую семью душегубцев, чтобы не потревожить их сон, и
спустился по веревочной лестнице.
— Ну что, Мастер Прутик, — сказал душегубец, помогая ему сойти с нижней
перекладины, — тебе предстоит дальний путь.
Прутик нахмурился.
— Мне казалось, я могу побыть у вас еще немножко, — возразил он. — Мне нравится
здесь, а мой дядя Берестоплет вряд ли хватится меня — во всяком случае так скоро…
— Побыть у нас? — насмешливо пробормотал душегубец. — Но ты нам не подходишь.
Знаешь, что сказала мамочка Татум про тебя сегодня утром? Она сказала, что ты глупый
неотесанный уродец, который к тому же ни уха ни рыла не смыслит в коже.
— Мамочка Татум такое сказала про меня? — у Прутика комок встал в горле. — Но она же
подарила мне вот эту жилетку, — сказал он, легко прикоснувшись к меху. Жилетка
ощетинилась: шерсть стала дыбом. — Ой-ой-ой! — уколовшись, вскрикнул он.
— Это пустяк, — успокоил его душегубец. — Не придавай этому большого значения.
Просто старая, ненужная вещь. Ее все равно никому не продашь, — добавил он, презрительно
засмеявшись. — Возвращайся к своему роду-племени. Дорога начинается вон там.
Душегубец указал на лес. Пока они разговаривали, стая серых птиц, пронзительно крича,
взмыла в небо.
— И вернусь! — упрямо ответил Прутик. На глаза у него навернулись слезы, но плакать
он не стал — незачем показывать слабость перед низкорослым душегубцем с красным лицом и
огненными волосами.
— Смотри, не попадись в лапы Хрумхрымсу! — издевательски гнусавя, крикнул ему вслед
душегубец.
— Хорошо, я постараюсь не попасть в лапы Хрумхрымсу, — пробормотал Прутик. — И
ни за что больше не буду иметь дело с заносчивыми душегубцами, которые то возносят тебя,
как героя, то вышвыривают вон, как паршивую собаку.
Он обернулся, чтобы сказать все эти слова душегубцу, но того и след простыл. Прутик
опять остался один.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЧЕРЕПУШКА
Когда зеленая стена густого неприступного леса сомкнулась за Прутиком, он в смятении

стал теребить талисманы и амулеты, висевшие у него на шее. Если в глубине леса таятся
темные силы зла, неужели двух маленьких оберегов — из дерева и кожи — будет достаточно,
чтобы защитить его?
— Надеюсь, что мне никогда не придется выяснять это, — пробормотал он.
Прутик шел все дальше и дальше. На пути ему попадались совершенно незнакомые
деревья. Одни грозили острыми пиками, другие шевелили присосками, третьи смотрели на него
во все глаза. И все таили в себе опасность. Иногда они росли так тесно, что Прутику, несмотря
на дурные предчувствия, приходилось протискиваться между сучковатыми стволами.
Снова и снова мальчик проклинал себя за то, что уродился таким долговязым. Другое дело
коротышки лесные тролли, или душегубцы, или могучий толстолап, — а он совсем не
приспособлен для жизни в Дремучих Лесах.
Когда чаща поредела, Прутик разволновался еще больше. Он не нашел обещанной тропы.
Он вертел головой во все стороны: опасность грозила ему из-за каждого куста, таилась за
деревьями. Но кроме маленького пушистого зверька с чешуйчатыми ушками, плюнувшего в
него, когда он проходил мимо, никто не встретился на пути: обитатели Дремучих Лесов,
казалось, не интересовались длинным как жердь мальчишкой, проникшим в их владения.
— Я обязательно найду тропу, если пойду дальше, — сказал он. — Обязательно! — и сам
удивился, как неуверенно и тихо звучит его голос.
За его спиной эхо разнесло то ли вой, то ли всхлип; такой же высокий голос отозвался
справа, затем слева.
«Не знаю, кто это, но голоса их мне очень не нравятся», — подумал Прутик.
Он ускорил шаги. На лбу у него выступили капельки пота. Наконец, закусив губу, мальчик
пустился бежать.
— Убирайтесь, — шептал он. — Оставьте меня в покое.
Словно в ответ пронзительный визг стал еще громче. Прикрыв голову руками, Прутик
помчался прочь во весь дух. Проламываясь сквозь кусты, он весь исцарапался: ползучие
растения хлестали его по спине, а колючие шипы в кровь ободрали ему руки и лицо. Ветви
загораживали ему путь, то сшибая его с ног, то расставляя ловушки. Лес становился все гуще, а
кроны деревьев, сомкнувшись у Прутика над головой, совершенно заслонили небо. В зарослях
стало темно и страшно.
Вдруг Прутик увидел в темноте бирюзовый огонек, переливающийся, как драгоценный
камень. На мгновение ему показалось, что это лишь очередная опасность. Но только на
мгновение. Тихая, чарующая музыка волнами наплывала на него.
Подойдя ближе, он увидел мягкий свет, льющийся на покрытую листвой землю. На ноги
ему падали отблески зеленовато-лазоревых лучей. Музыка — поющие голоса и звон струн —
становилась все громче.
Прутик остановился. Что делать? Он был слишком испуган, чтобы идти дальше. Но
необходимо было идти дальше. Покусывая кончик шейного платка, Прутик сделал шаг. Затем
другой. Третий. Лазоревый свет, окутанный туманной дымкой, сверкал впереди. Прутику даже
пришлось прикрыть глаза рукой, настолько ослепительным было сияние. Мелодия, громкая, но
печальная, зачаровала его. Он опустил руку и огляделся.
Мальчик стоял на опушке. Странным образом неистовое лазоревое сияние тонуло в
тумане. Ничто здесь не имело четких очертаний. Бесформенные тени проплывали перед ним,
сливались и тотчас исчезали. Музыка заиграла еще громче. И вдруг из тумана вышла фигура и
остановилась перед ним.
Это была женщина, приземистая, плотная; пучки волос на голове были украшены
бисером. Лица ее Прутик разглядеть не мог.
— Кто ты? — спросил он.
Музыка гремела что есть силы. Прутик знал ответ на свой вопрос. Коротенькие пухлые
ножки, широкие плечи. Когда лицо повернулось к нему профилем, Прутик узнал знакомый нос
картошкой. Если не обращать внимания на странную одежду, это была…
— Мамуля! — тихо позвал он.
Но Спельда уходила, растворяясь в бирюзовом тумане. За ней по земле волочился хвост
незнакомой голубой шубы.
— Не уходи! — что есть силы крикнул Прутик. — Мама! Спельда!
Музыка как обезумела. Голоса звучали нестройно, пели кто во что горазд.
— Вернись! — безутешно звал Прутик, бросившись вслед за ней. — Не оставляй меня!
Он мчался сквозь ослепительный туман, натыкаясь на ветки и коряги, падая на землю. И
каждый раз он вскакивал, прорываясь сквозь заросли вслед за ней.
Должно быть, Спельда ищет его, она поняла, что он в беде, — решил мальчик. «Она
догадалась, что я сбился с тропы. Она пришла, чтобы отвести меня домой! Я не могу потерять
ее из виду!»
Затем Прутик увидел ее снова. Теперь она стояла неподалеку, повернувшись к нему
спиной. Музыка снова стала тихой и нежной, чьи-то голоса запели колыбельную. Прутик
дрожал от волнения. Он подбежал к матери, назвав ее по имени, но Спельда не двинулась с
места.
— Мама! — закричал Прутик. — Это я! Спельда, кивнув, повернулась к нему лицом. Но
почему она так странно себя ведет?
Музыка стихла. Спельда стояла перед мальчиком, наклонив голову; капюшон шубы был
надвинут на глаза. Медленно она раскрыла объятья. Прутик сделал шаг вперед.
И в этот самый миг Спельда издала душераздирающий крик и отшатнулась, схватившись
за голову. Музыка снова заиграла громче. Она звенела и дрожала, как сильно бьющееся сердце.
Спельда закричала во второй раз — дикий вопль, от которого у Прутика кровь застыла в
жилах, — и стала руками хвататься за воздух.
— Мамочка! — завопил Прутик. — Что с тобой? Он увидел струйку крови, текущую из
отверстия у нее на лбу. Еще одна рана была на плече, и еще одна — на груди. Голубой мех стал
пурпурным от крови. Она все еще была жива. Корчась и плача от боли, она пыталась нанести
ответный удар своему обидчику.
Прутик в ужасе смотрел на происходящее. Он хотел помочь ей, но как? Что он может
сделать? Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным.
Внезапно Спельда схватила себя за шею, и кровь потоками стала хлестать у нее меж
пальцев. Она охнула и стала тихо оседать. Несколько секунд Спельда лежала на земле,
извиваясь в агонии, и наконец затихла.
— Нееееет! — простонал мальчик.
Он упал на колени и стал трясти за плечи недвижное тело. Спельда не подавала признаков
жизни.
— Она умерла! — рыдал Прутик. — Это я виноват! Но почему? Почему? Почему? —
всхлипывал он.
Горькие слезы катились по его щекам, падая на забрызганную кровью шубу матери, пока
мальчик обнимал безжизненное тело.
— Перестань плакать, — раздался голос сверху. — Тебе просто морочат голову.
Прутик поднял глаза.
— Кто ты? — спросил он, утирая слезы.
Но никого он не увидел. Слезы снова потекли по его щекам.
— Это я. Я здесь, — ответил кто-то.
Прутик вглядывался в кроны деревьев, но никого так и не увидел. Он вскочил на ноги.
— Выходи! — закричал он, вытащив нож. — Только попробуй тронь меня! — Прутик
яростно рубил воздух своим оружием. — ВЫХОДИ! — прямо взревел он. — Покажись, если ты
не трус!
По-прежнему никого. Убийца предпочел остаться невидимым. Мщение приходилось
отложить. Горькие слезы, слезы отчаянья катились ручьями по щекам мальчика, от рыданий
содрогалось все его тело.
Затем начало происходить что-то странное. Вначале Прутик подумал, что ему все
примерещилось. Но это был не сон, а явь. Ландшафт вокруг потихоньку начал меняться. Туман
понемногу рассеивался, лазоревый свет померк, музыка стихла. Прутик тревожно огляделся и
увидел, что он в том же лесу, а перед ним стоит, вероятно, тот, кто только что разговаривал с
ним.
— Это ты! — Он понял, кто стоит перед ним. Это было существо, знакомое ему по
рассказам Вихрохвоста: Птица-Помогарь, единственная в своем роде, потому что, сколько бы их
ни было, каждая считала, что она лишь одна такая на свете. В горле у мальчика встал комок.
— Зачем ты это сделала? — подавив рыдания, спросил Прутик. — Зачем ты убила
Спельду? Мою дорогую мамочку!
Огромная Птица-Помогарь склонила голову набок. В лучах солнца массивный кривой
клюв заблестел, а пурпурный глаз стал неистово вращаться, изучая мальчика со всех сторон.
— Это вовсе не Спельда, мой мальчик, — сказала Птица-Помогарь.
— Но я слышал ее голос, — ответил Прутик. — Она сама сказала, что она — моя мать.
Зачем ей было…
— Посмотри сам, — предложила ему птица.
— Я…
— Посмотри на ее руки, ноги… Откинь капюшон и взгляни на лицо, — настаивала
птица. — И тогда ты скажешь, действительно ли это твоя мать.
Прутик вернулся к телу и нагнулся над Спельдой. Что-то в ней изменилось. Шуба
перестала быть похожей на шубу, а выглядела теперь как настоящая звериная шкура. Он
внимательно рассмотрел руки и понял, что рукава им слишком тесны. Мальчик обошел вокруг
Спельды и обратил внимание на ее ладони: трехпалые, с оранжевыми когтями. И на ногах были
когти. Сделав глубокий вдох, он посмотрел на птицу.
— Но…
— А теперь посмотри на ее лицо, — сказала Птица-Помогарь. — И ты поймешь, от чего я
тебя спасла.
Прутик подошел ближе и дрожащими пальцами откинул упавший на лицо меховой
капюшон. Тотчас же он вскрикнул от ужаса. Он не был готов увидеть такое.
Чешуйчатая коричневая кожа, похожая на промасленную оберточную бумагу, туго

обтягивала череп, выпученные желтые глаза таращились на него, рот с двумя рядами кривых
острых зубов был оскален, мертвая морда чудовища была искажена гримасой боли и ярости.
— Кто это? Хрумхрымс? — тихо спросил Прутик.
— Нет, это не Хрумхрымс, — ответила Птица-Помогарь. — Его называют Черепушка.
Охотится на мечтателей, заблудившихся или задремавших в колыбельных рощах.
Прутик огляделся. Вокруг него стояли колыбельные деревья, тихо напевая под лучами
солнца, отбрасывавшего световые пятна. Он тихонько потрогал свой платок.
— Если ты попал в колыбельную рощу, то видишь то, что угодно этим деревьям, пока не
станет слишком поздно. Какая удача для тебя, что я вовремя вылупилась из кокона.
Над птицей висел, раскачиваясь, огромный кокон, похожий на выстиранный носок на
бельевой веревке.
— Ты отсюда вылупилась? — спросил мальчик.
— Ну конечно! — ответила Птица-Помогарь. — А откуда же еще? Ах, мальчик мой, тебе
еще многому надо научиться. Вихрохвост был прав.
— Ты знаешь Вихрохвоста? — Прутик раскрыл рот от удивления. — Но я не понимаю,
как…
Птица-Помогарь нетерпеливо застрекотала.
— Вихрохвост спит в наших коконах и видит сны, которые мы видим, — объяснила
она. — Да, я знакома с Вихрохвостом и со всеми другими птицами моего рода. Нам снятся одни
и те же сны.
— Жаль, что Вихрохвоста нет с нами сейчас, — печально промолвил Прутик. — Он бы
знал, что мне делать. — У него стучало в висках от гудения колыбельных деревьев. — Я ни на
что не гожусь, — вздохнул он. — Понимаю, что это жалкое оправдание для лесного тролля. Я
сбился с тропы и заблудился в лесах, но мне некого в этом винить, кроме себя. Лучше бы
Черепушка разорвал меня на мелкие кусочки, и тогда наступил бы конец мучениям!
— Ну, ну, — утешала его Птица-Помогарь, спрыгнув на землю рядом с ним. — Знаешь,
что сказал бы тебе Вихрохвост?
— Я ничего не знаю, — всхлипнул Прутик. — Я неудачник.
— Он сказал бы вот что, — продолжала Птица-Помогарь. — Если ты сбился с нахоженной
тропы, то проложи свою, чтобы другие пошли за тобой. Твоя судьба лежит далеко за
Дремучими Лесами.
— За Дремучими Лесами? — Прутик посмотрел птице прямо в ее пурпурные глаза. — Но
за Дремучими Лесами ничего нет. Они тянутся бесконечно. Небо наверху, леса внизу. И больше
ничего. Каждый лесной тролль знает это с пеленок.
— Каждый лесной тролль ходит только по тропе, — мягко возразила Птица-Помогарь. —
Может быть, для лесных троллей и нет ничего, кроме Дремучих Лесов. А для тебя — есть.
И тут Птица-Помогарь, громко хлопнув иссиня-черными крыльями, вспорхнула с ветки и
взмыла в воздух.
— Постой! — закричал Прутик. Но было поздно. Огромная птица, махая крыльями, уже
летела над деревьями. Прутик, чуть не плача, глядел ей вслед. Он чуть не зарыдал, но подавил
слезы в страхе, что еще кто-нибудь из жутких обитателей Дремучих Лесов услышит его.
— Ты присутствовал при моем рождении, и теперь я всегда буду наблюдать за тобой! —
крикнула издалека Птица-Помогарь. — Если я понадоблюсь тебе, то окажусь рядом!
— Ты мне и сейчас нужна! — мрачно пробормотал Прутик.
Он пнул ногой дохлого Черепушку. Раздался долгий заунывный стон. Или это ветер
прошумел в колыбельных деревьях? Прутик не стал это выяснять. Он выбежал из колыбельной
рощи и стремительно направился в самое сердце мрачных, зловещих Дремучих Лесов.
Прутик остановился лишь тогда, когда густая тьма упала на чащу и не стало видно ни зги.
Он встал, положив руки на пояс и уронив голову. Пытаясь отдышаться после долгого бега, он
пробормотал:
— Я боль… ше… не… мо… гу… Не могу больше.
Но ему пришлось сделать еще несколько шагов: надо было поискать место поспокойней,
чтобы устроиться на ночь. Рядом росло дерево с мощным стволом и развесистой зеленой
кроной, где можно было бы укрыться от непогоды. Прутик собрал охапку сухой листвы и
накидал ее в углубление между корней. Затем он лег на самодельный матрас и, свернувшись
калачиком, закрыл глаза.
Из ночной чащи доносились какие-то всхлипы, завывания и стоны. Прутик прикрыл ухо
ладонью, чтобы не слышать их.
— Все будет хорошо, — сказал он сам себе. — Птица-Помогарь обещала следить за мной.
И с этими словами мальчик погрузился в сон, не подозревая, что Птица-Помогарь уже
находится в компании лесных нимф за много-много миль от него.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ДУБ-КРОВОСОС
Сначала мальчику показалось, что кто-то его щекочет во сне. Он смахнул надоевшее
насекомое и, почмокав сонно губами, повернулся на другой бок. Устроившись уютно на сухих
листьях, Прутик спал и со стороны казался совсем маленьким и беззащитным.
Ему снова было щекотно от того, что к нему прикасалось какое-то тоненькое
извивающееся существо. Когда Прутик опять задышал ровнее, оно снова стало выписывать
зигзаги прямо перед его лицом. Оно гнулось во все стороны и заворачивалось кольцами прямо в
теплой струе воздуха, выходящей у него изо рта при выдохе. И вдруг это создание сделало
резкий бросок вперед и стало ощупывать кожу у губ мальчика.
Прутик застонал во сне и снова отмахнулся от надоедливого мучителя. Извивающееся
создание, извернувшись, проползло меж его тонкими пальцами и стремительно скользнуло в
темный, теплый тоннель!
Внезапно проснувшись, Прутик резко сел. Сердце у него колотилось. Он почувствовал,
что кто-то забрался ему в левую ноздрю! Он тер свой бедный нос и сморкался, пока слезы не
навернулись у него на глаза. Что-то живое зашевелилось, заскреблось у него в носу, и вдруг,
сделав рывок, выскочило наружу! Глаза у Прутика чуть не вылезли из орбит от боли. Он
жалобно захныкал. Сердце его забилось еще сильней. Кто это? Что это такое? От страха и
голода у Прутика сделались спазмы в желудке.
Боясь даже взглянуть на странное существо, Прутик приоткрыл один глаз и сквозь
щелочку стал изучать его. Перед ним мелькнуло нечто похожее на изумрудно-зеленую молнию.
Опасаясь худшего, мальчик на четвереньках отполз подальше от этой гадости. В следующую
секунду он, поскользнувшись, уже катился куда-то вниз. За спиной он увидел еще мрачное, но
уже светлеющее небо. Занимался рассвет. Вихляющееся зеленое существо замерло на месте.
— Какой же я дурак! — пробормотал Прутик. — Это же просто гусеница!
Откинувшись назад на локтях, он стал всматриваться в темную листву над головой. За
черными ветвями небо из коричневого становилось красным. В Дремучих Лесах было тепло, но
ноги у мальчика промокли от утренней росы. Пора было двигаться дальше.
Прутик встал на ноги и принялся вытаскивать веточки и сучки из шкуры ежеобраза, как
вдруг — ЩЕЛК — ЩЕЛК! — в воздухе раздался звук свистящего хлыста. Прутик оцепенел:
изумрудно-зеленая гусеница кинулась на него и стала кольцами обвивать его запястье — и раз, и
два, и три…
— Ой-ой-ой! — закричал он, когда острые шипы впились в кожу.
Извивающееся зеленое существо вовсе не было гусеницей. Это было ползучее растение,
изумрудно-зеленый ус ядовитой смоляной лозы, которая, раскачиваясь и свисая с ветвей, как
питон, рыщет по лесу в поисках теплокровной жертвы.
— Отпусти меня! — завопил Прутик, неистово пытаясь сорвать с себя толстые зеленые
кольца лианы. — ОТПУСТИ МЕНЯ!
Он тащил и тянул гибкий стебель, но острые шипы лишь глубже впивались в кожу.
Ойкнув от боли,
Прутик в ужасе увидел, как алые капли крови одна за другой стекают по руке.
Подул сильный ветер, взъерошив ему волосы и растрепав мех на шкуре ежеобраза. Он
разнес по тенистому лесу сладковатый запах крови. И тотчас же мальчик услышал, как в
темноте алчно заклацали острые зубы неведомых зверей, поджидавших добычу. Затем ветер
переменился, и мальчика затошнило от запаха гнили.
Он царапал и щипал лозу, он кусал ее, рвал зубами и выплевывал куски, трепал ее и гнул в
разные стороны, но она чересчур крепко оплела его руку. Ему никак не удавалось освободиться
от ее мощной хватки.
Внезапно лоза, сделав мощный рывок, потащила его за собой.
— Плюх! — пробормотал он, рухнув на землю, и рот у него сразу же забился
коричневатым жирным суглинком. У него был привкус колбасок из тильдятины, но кислый и
тошнотворный. Прутика вырвало. Сплюнув в последний раз, он закричал: — Стой!
Но смоляная лоза тащила свою жертву по валунам и корягам, по крапиве и бродячим
водорослям. Бум! Бух! Шмяк! Бряк!
Прутик знал, что синяки и царапины — сущая ерунда по сравнению с тем, что ожидает
его. Когда его волокли мимо гребенчатого куста, он в отчаянье ухватился за ветку в надежде
спастись. Куда же запропастилась Птица-Помогарь, которая так нужна сейчас?
На секунду смоляная лоза зацепилась за какую-то корягу. Она взвизгнула от охватившей ее
ярости, и по всему ее длинному телу прокатились волны негодования. Прутик что было сил
ухватился за ветки, но лоза была сильнее. Куст выпрыгнул из земли, и Прутика снова потащили,
еще быстрее, чем прежде.
Он все время натыкался на твердые белые кочки, больно впивавшиеся в тело. Их
становилось все больше. Внезапно Прутик чуть не задохнулся от ужаса. Это были части
скелетов: кости, лопатки и оскаленные черепа с пустыми глазницами.
— Нет! Нет! Нет! — что есть мочи завопил Прутик. Но в воздухе висела мертвая тишина,
и крики его тонули в кроваво-красном мареве.
Вертя головой во все стороны, Прутик вглядывался в густую тень, обступавшую его со
всех сторон. Впереди он заметил толстый шершавый ствол. В том месте, где он рос, земля была
густо усеяна черепами.
Дерево пульсировало и покряхтывало. Оно блестело от липкой слюны, стекающей с
бесчисленных присосок. Высоко над ним, где редели ветви, Прутик услышал жадное клацанье
зубов, и этот звук становился все громче и громче. Прутик догадался, что его приволокли к
смертоносному, хищному дубу-кровососу.
«Где нож?» — лихорадочно подумал Прутик, когда зубы заклацали еще громче, воздух
наполнился зловонием, а кряхтение перешло в голодное урчание.
Он лихорадочно провел рукой по поясу и нащупал рукоять именного ножа. Затем резким
движением Прутик выхватил его из ножен, занес руку над головой и с силой рассек лиану.
Тело ее чавкнуло, распавшись надвое, и в лицо мальчику ударила струя блескучей зеленой
жижи. Отведя руку назад, он понял, что одолел врага. Он стер липкую слизь, залепившую ему
глаза.
Да! Вот она, лиана! Как будто стараясь загипнотизировать его, она раскачивалась
туда-сюда, туда-сюда прямо над его головой. Внезапно Прутик замер. Как зачарованный он
наблюдал за отрубленным концом растения: жидкость, каплями стекающая с него, застывала
прямо на глазах, образовав зеленый комок размером с кулак.
Неожиданно пупырчатая масса раскололась пополам, из комка с хлюпаньем выскочило
изумрудно-зеленое щупальце. Оно зашевелилось, колеблясь и подрагивая в воздухе. Затем
появилось второе щупальце, за ним третье… Прутик застыл, во все глаза глядя на копошащиеся
растения. Там, где раньше была одна лоза, стало три. Они отклонились назад, готовые к броску,
и — взззых! — втроем стремительно бросились на мальчика.
Прутик завыл от боли и страха, когда три гибких щупальца плотно обвились вокруг его
ног. Затем, не успел он и глазом моргнуть, как его перевернули, рывком подняли вверх ногами и
потащили.
Кровь бросилась ему в голову — он перестал различать деревья, превратившиеся в
сплошную стену. Он изо всех сил старался не выпустить нож из рук. Пыхтя от напряжения, он
все же сумел вывернуться из неудобного положения. Схватив лиану одной рукой, Прутик
принялся наносить ей удары ножом — и раз, и два, и три…
— Будь ты проклята! — кричал он. — Сейчас же отпусти меня!
Зеленая слизь, пузырясь, закапала на землю. Она стекала по пальцам, по лезвию ножа,
маслянистая и вязкая. Прутик выпустил лиану и снова стал раскачиваться в воздухе.
Болтаясь из стороны в сторону, он все же сумел посмотреть вниз.

Он висел над вершиной дуба-кровососа. Прямо под ним, разинув пасть и ощерив тысячу
острых зубов, находился ствол дерева. Прутик узнал этот звук: расположенные по кругу зубы
жадно клацали, поблескивая в красном свете. Вдруг малиновое жерло расширилось, и Прутик
почувствовал, что проваливается в глотку дуба-кровососа. У дуба от алчности потекли слюни:
вонь стояла нестерпимая, и Прутик пальцами зажал ноздри.
Теперь он никогда не попадет на корабль небесных пиратов!
Он никогда не вырвется из Дремучих Лесов…
В последний раз Прутик сделал отчаянную попытку вырваться на свободу. Жилетка из
ежеобраза наползла ему на глаза, и мех ощетинился, когда случайно Прутик провел по нему в
обратную сторону. Наконец он сумел ухватиться за лозу. Только тогда ему удалось освободить
ногу.
И тут он закричал от страха! Он висел прямо над жерлом, вцепившись что было силы в
лиану. Освободившись от мертвой хватки, он мог бы перерезать гибкий ствол, но теперь он сам
цеплялся за нее, чтобы не упасть в отверстую пасть дуба-кровососа. Перебирая руками, он
карабкался вверх по лозе, но та была склизкой и проскакивала между пальцами. Поднимаясь
вверх на локоть, он на три локтя скатывался вниз.
— Ну помоги мне, — тихо прошептал он. — Помоги мне.
Лоза дернулась, сбрасывая его с себя.
Он полетел вниз, отчаянно размахивая руками в воздухе…
Внутри оказалось совсем темно — хоть глаз выколи, — зато хорошо было слышно
голодное урчание дерева-убийцы.
Горло гибельного дуба-кровососа сузилось, и годовые кольца, как мускулы, плотно сжали
тело мальчика.
— Я не могу дышать!
В голове у него была одна мысль: «Сейчас меня заживо съедят!»
Он проваливался все глубже и глубже.
«Съедят заживо!»
Внезапно дуб-кровосос дернулся. Что-то внутри него заурчало, заворчало, забулькало, и
струя гнилостного воздуха вырвалась из его глубин. На мгновение кольца-мускулы ослабили
хватку.
Сделав судорожный вдох, Прутик провалился еще ниже. Густой мех ежеобраза
растопорщился, как если бы его расчесывали против шерсти.
Дуба-кровососа снова охватила дрожь.
Он булькнул, громко закашлялся, и весь его ствол стал трястись, издавая утробный,
оглушительный рев. Прутик почувствовал, как что-то плотное, упираясь ему в ноги,
выталкивает его наружу.
Дерево, подавляя рвоту, снова ослабило захват. Ему хотелось избавиться от колючей
пробки, застрявшей в глотке. Дуб-кровосос икнул, и струя воздуха вырвалась из его пасти с
такой силой, что Прутик стал стремительно подниматься вверх по пустому стволу.
С громким хлопком он вылетел наружу, весь забрызганный слюной и рвотными массами.
На мгновение Прутику показалось, что он парит в воздухе. Он поднимался все выше и выше,
свободный, как птица.
А затем — снова вниз, ломая ветки. И вот он уже плюхнулся на землю. При падении ему
показалось, что он переломал себе все кости. Он полежал немного, не веря тому, что избежал
верной смерти.
— Ты спасла меня, — сказал он, гладя жилетку по шерсти. — Спасибо тебе за подарок,
мамуля Татум.
Он был цел и невредим, если не считать нескольких царапин.
«Что-то смягчило падение», — пришло в голову Прутику, и он принялся ощупывать землю
вокруг себя.
— Ой! — раздался чей-то возмущенный голос. Изумленный Прутик перекатился на
другой бок.
Это было не что- то, а кто-то! Мальчик крепко сжал нож в руке.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
КОЛОНИЯ ГОБЛИНОВ-СИРОПЩИКОВ
Прутик с трудом поднялся на ноги и посмотрел на того, кто лежал рядом. У него была
плоская голова, нос картошкой и тяжелые веки. Одет он был в какую-то рвань и к тому же
перемазан грязью с головы до ног. Он в свою очередь с подозрением уставился на Прутика.
— Ты упал прямо на нас, — проворчал он.
— Мне очень жаль, — сказал Прутик, — я не хотел. Вы не поверите, что еще минуту
назад я был…
— Ты нас придавил, — перебил гоблин Прутика. Его гнусавый голос гулко отдавался в
голове у мальчика. — Ты — Хрумхрымс? — спросил плоскоголовый.
— Я — Хрумхрымс? Конечно нет.
— Это самое жуткое чудовище в Дремучих Лесах, — произнес гоблин, и ушки у него
судорожно задергались. — Он обитает в самых темных уголках неба и вдруг, совершенно
неожиданно, появляется и камнем падает на ничего не подозревающую жертву. — Глаза
гоблина превратились в узкие щелочки. — Но ты, наверно, и сам это знаешь.
— Я не Хрумхрымс, — ответил Прутик. Он сунул нож обратно в ножны и, протянув
гоблину руку, помог ему встать. Его костлявая рука была горячей и липкой. — Знаешь, что я
тебе скажу? Меня чуть не сожрал дуб-крово…— Но гоблин уже не слушал его. — Он говорит,
что он не Хрумхрымс, — обратился гоблин к кому-то невидимому.
Из тени вышли еще два низкорослых и худосочных гоблина. Если не обращать внимания
на грязь, по-разному изукрасившую одежду каждого из них, они были похожи как две капли
воды. Прутик сморщил нос — такая от всех троих распространялась вонь. Пахло чем-то
приторно сладким.
— В таком случае нам лучше вернуться в колонию. Толстуха хватится нас, — решил один
из них.
Остальные кивнули в ответ, подхватили мешки с водорослями и забросили их на плоские
головы.
— Подождите! — закричал Прутик. — Не уходите! Вы должны помочь мне! — И он
поспешил вслед за ними.
Лес становился все гуще. В просветах между пышны— ми кронами виднелось
розово-голубое небо. Немного света проникало даже сквозь плотные заросли, рассеивая мрак.
— Почему вы не слушаете меня? — жалобно спросил мальчик.
— А зачем? — сказал кто-то в ответ.
Прутик вздрогнул: ему стало грустно и одиноко.
— Я очень устал и хочу есть, — сказал он.
— А нам-то какое дело? — насмешливо отвечали гоблины.
Прутик закусил губу.
— Я заблудился, — сердито крикнул он вслед гоблинам. — Можно, я пойду с вами?
Гоблин, шедший последним, обернулся и сказал:
— А нам все равно. Иди куда хочешь. Прутик вздохнул. Эти слова можно было принять и
за приглашение. По крайней мере, они не сказали: «Нет, нельзя». Гоблины были малоприятным
народцем, но Прутик помнил золотое правило: в Дремучих Лесах не следует быть чересчур
щепетильным в знакомствах. Сорвав со своей руки последний виток колючей смоляной лозы,
Прутик отправился вслед за ними.
— А как вас зовут? — крикнул он чуть погодя.
— Мы — гоблины-сиропщики, — ответили они хором.
Несколько секунд спустя к ним присоединились еще три гоблина, затем еще три, и еще…
Все они были на одно лицо. Только по ноше, покачивающейся на плоских головах, можно было
различить их. Один тащил плетеное лукошко с ягодами, другой — корзинку с узловатыми
кореньями, третий — огромную желто-оранжевую тыкву.
Вдруг вся эта гудящая толпа вышла из леса и оказалась на залитой солнцем опушке.
Мальчик увидел прямо перед собой построенное из розоватого воска колоссальное сооружение
с просевшими окнами и покосившимися башнями. Здание это возвышалось над всеми
деревьями в лесу и было таким огромным, что взглядом не охватить.
Гоблины стали оживленно переговариваться между собой.
— А вот и мы! — закричали они, устремляясь вперед. — Наконец мы дома! Наша
Толстуха обрадуется нам! Она нас накормит!
Гоблины толкались, пихались локтями, стискивая Прутика со всех сторон так сильно, что
он едва дышал. Он вдруг почувствовал, что толпа оторвала его от земли и понесла вперед.
Полчища гоблинов-сиропщиков протащили его под стрельчатой аркой.
Оказавшись внутри сооружения, гоблины разбежались во всех направлениях. Прутик
шлепнулся на пол. Зал был забит гоблинами до отказа, но прибывали новые и новые. Они
наступали ему на руки, спотыкались о ноги. Прутик встал и начал было пробираться к выходу,
но его старания ни к чему не привели. Его снова зажали в толпе, поволокли через зал и бросили
в один из многочисленных тоннелей. Стало душно — давил спертый воздух. Теплые липкие
стены светились ярко-розовым светом.
— Помогите мне! — молил Прутик гоблинов, устроивших тут настоящую кучу-малу. — Я
есть хочу! — закричал он и вытащил длинную древесную смаклю из корзины, проплывавшей
мимо него.
Гоблин, тащивший корзину с фруктами на голове, сердито обернулся.
— Это не для тебя, — отрезал он, отобрав у Прутика плод.
— Но я очень хочу съесть хоть что-нибудь, — ослабевшим голосом сказал Прутик.
Гоблин повернулся к нему спиной и исчез. В мальчике заклокотала ярость. У гоблинов
была еда, но они не желали поделиться с ним ни кусочком. Прутик взорвался.
Гоблин с фруктами еще не успел уйти далеко. Просочившись сквозь толпу, Прутик
собрался с духом и бросился гоблину под ноги, но промахнулся.
Он сел, в изумлении оглядываясь вокруг. Он упал рядом с какой-то нишей в стене. Именно
туда и скользнул гоблин. Встав на ноги, Прутик мрачно усмехнулся: он загнал гоблина в угол.
— Послушай! — закричал он. — Я хочу взять у тебя вот этот фрукт и съесть.
Красные древесные плоды отливали золотом в розовом свете. У Прутика потекли слюнки
— он уже предвкушал, как вонзает зубы в их сладкую, сочную мякоть.
— Я же сказал тебе, — повторил гоблин, ставя корзинку с плодами на пол, — они не для
тебя. — И с этими словами он высыпал содержимое корзинки в отверстие в полу. Груз с
приглушенным свистом пронесся вниз по трубе и шмякнулся: ШЛЕП!
Открыв рот от изумления, Прутик посмотрел на гоблина:
— Зачем ты это сделал?
Но гоблин удалился, не удостоив Прутика ответом. Тот в отчаянье бросился на пол.
— Мерзкое создание! — пробормотал он. Один за другим в зале стали появляться
гоблины, и у каждого из них была еда — коренья, фрукты, ягоды и съедобные листья. Никто из
них не обращал внимания на мальчика. Каждый, кого он просил дать ему хоть кусочек, делал
вид, что не слышит его. В конце концов Прутик понял, что зря обращается к ним за помощью, и
в оцепенении уставился на липкий пол. Поток гоблинов стал редеть.
Он поднял глаза, лишь когда появился последний гоблин, бранивший себя за опоздание.
Гоблин суетился. Дрожащими руками он опрокинул корзинку с бочкообразными корневищами в
трубу.
— Ну, наконец-то можно поесть! — вздохнул он.
«Поесть! Поесть!» — это замечательное слово застряло у Прутика в ушах. Он вскочил и
бросился вслед за гоблином.
Повернув два раза налево и сделав еще один поворот на развилке, мальчик оказался в
огромном, изобилующем пещерами-нишами зале. Он был круглый, с покатым куполом; потолок
подпирали мощные колонны, похожие на оплывающие свечи. Воздух был насыщен тем же
густым приторно-сладким запахом, казалось, даже кожа от него становится липкой.
В зале стало тихо, хотя он и был набит до отказа. Гоблины-сиропщики, раскрыв рты и
выпучив глаза, уставились в какую-то точку в центре куполообразного потолка. Прутик увидел,
куда они глядят: с потолка медленно спускалась труба. Из нее вылетали клубы розового пара, и
из-за влаги в зале стало совсем нечем дышать. Труба опустилась, и конец ее повис в нескольких
дюймах над огромным корытом. Гоблины притихли. Раздался щелчок, в трубе что-то булькнуло,
и с последним клубом пара из нее мощной струей полился густой розовый сироп.
При виде сиропа гоблины как будто озверели. Они завопили дурными голосами, замахали
кулаками. Стоявшие с краю начали протискиваться вперед, а те, кто прорвался к кормушке,
принялись тузить друг друга. Они пинались, пихались и толкались, царапались и кусались,
рвали одежду на тех, кто сумел подобраться к трубе, лишь бы первыми глотнуть
низвергавшегося водопадом розового сиропа.
Прутик отскочил назад, подальше от беснующихся гоблинов. Добравшись до стены, он на
ощупь стал искать выход. Когда перед мальчиком открылась лестница, он решил подняться по
ней. На полпути вверх он остановился и присел на ступеньку, чтобы посмотреть на гоблинов.
Гоблины плескались в розовом, тягучем сиропе, стараясь вдоволь нахлебаться густой
жижи. Одни, хлюпая и чавкая, всасывали в себя сладкое пойло из ладошки, другие, с головой
окунувшись в липкую похлебку, жадно глотали тягучий сироп. Какой-то гоблин влез с ногами в
корыто и, подставив голову под трубу, широко разинул рот. Его лицо, облитое вязкой массой,
расплылось от удовольствия.
Прутик в отвращении замотал головой. Внезапно в трубе что-то щелкнуло, и поток
розового сиропа прекратился. Кормежка закончилась. По залу пронесся жалобный стон, и
несколько гоблинов прыгнули в корыто, чтобы вылизать его до блеска. Остальные начали
расходиться — тихо и мирно. Они утолили голод и моментально успокоились.
Зал опустел, и Прутик поднялся, но не двинулся с места. Он услышал новые звуки:
пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх. И снова: пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Сердце у Прутика забилось сильней, когда он, повернувшись, стал вглядываться в
кромешную тьму над головой. Он нервно перебирал свои амулеты.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Прутик, испугавшись, сделал глубокий вдох. Кто-то, топая и пыхтя, приближался к нему, и
мальчику совсем не понравились эти звуки.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх, ХРЯСЫ
Тут дверь на верхней площадке лестницы с шумом распахнулась, и на пороге появилось
громадное, раскормленное чудовище, самое жуткое из всех, какие доводилось до сих пор видеть
нашему герою. Она — это было существо женского пола — опустила голову, внимательно
изучая площадку внизу. Ее крохотные глазки тонули в валиках толстых щек, а обвисшие
складки жира колыхались на ее шее и тройном подбородке.
— Всякой мерзости здесь не место, — пробормотала она. Голос ее был похож на
бульканье в грязном болоте. Буль-буль, хлюп-хлюп, буль-буль, хлюп-хлюп. — Мои мальчики
заслужили, чтобы здесь было чисто.
Она протиснула колышущиеся массы своего тела сквозь дверной проем и, покачиваясь,
сделала несколько шагов. Прутик вскочил, мигом сбежал вниз по ступенькам и спрятался за
корытом — в единственном месте, где можно было укрыться от исполинши. Шум не
прекращался — пуф- пуф, клац- клац, плюх- плюх, бряк! Прутик с опаской выглянул из-под
корыта.
Толстуха передвигалась очень быстро, несмотря на огромный вес. Она неотвратимо
приближалась. Прутик затрясся от страха.
— Она, должно быть, заметила меня! — простонал он и сжался в комочек, стараясь

спрятаться в тени.
Звякнуло ведро, поставленное на пол, и толстуха, обмакнув в него швабру, принялась
убирать грязь, оставленную ее питомцами. Она помыла корыто внутри и рядом с ним, гудя себе
под нос какую-то песенку. Потом она схватила ведерко и выплеснула остатки воды под корыто.
Прутик взвизгнул от неожиданности: вода была ледяная.
— Кто это там? — закричала толстуха и начала шарить шваброй под корытом, тыкая по
углам.
Мальчик метался во все стороны, пытаясь увернуться. Но несчастья преследовали его:
толстуха ткнула его в грудь, опрокинула на спину и следующим взмахом швабры извлекла
из-под корыта. Заплывшая жиром великанша тотчас же напустилась на него:
— Какая гадость! Какая пакость! Омерзительный, гнусный паразит! Такой заразе не место
в моей прекрасной колонии!
Схватив мальчика за ухо, она оторвала Прутика от пола и сунула в ведро. Затем, запихнув
туда же швабру, она подняла ведро и потащила его вверх по лестнице.
Прутик лежал не шевелясь. Ребра его ныли от удара, ухо горело. Ведро раскачивалось. Он
услышал, как толстуха протиснулась в дверной проем, затем еще в один. Приторно-сладкий
запах становился все сильнее. Вдруг ведро перестало раскачиваться. Прутик подождал
чуть-чуть и, откинув в сторону швабру, огляделся, перегнувшись через край ведра. Оказалось,
что ведро висит на крюке в кухне чуть не под самым потолком. Там было чадно и пахло гарью.
Прутик сделал глубокий вдох и замер: выбраться отсюда совершенно невозможно.
Он смотрел, как великанша прошлепала по комнате и подошла к двум огромным котлам,
клокотавшим на плите. Схватив деревянную мешалку, она сунула ее в кипящий розовый сироп.
— Варись, варись, варись, скорее кипятись, — запела она.
Обмакнув толстый палец в котел, она тщательно облизала его.
— Замечательно! — воскликнула она. — Хотя, впрочем, пусть еще немножко поварится.
Она отложила мешалку и понесла свое грузное тело в дальний угол кухни. Там, за
буфетом, Прутик увидел колодец, который был здесь, как ему показалось, не совсем на месте.
Толстуха начала вращать ручку ворота.
— А где же мое дорогое ведерочко? — прогнусавила она.
И тут она вспомнила, куда оно подевалось.
— Ах, — хрюкнула она недовольным голосом, — я ведь забыла выбросить мусор.
Прутик из ведра с тревогой наблюдал, как великанша протопала к раковине. О

каком-таком мусоре она говорит? И куда она хочет его выбросить? Мгновение спустя он понял
все, когда толстуха окатила его ледяной водой — такой холоднющей, что у него дух захватило.
Сразу же после душа он почувствовал, что кружится в воде — это великанша споласкивала
ведро.
— Ой-ой-ой! — закричал он. У него голова закружилась от верчения в водовороте.
Толстуха тем временем подняла ведро и выплеснула его содержимое вместе с Прутиком в
трубу для отходов.
— Ай-ай-ай! — завопил мальчик, летя вверх тормашками вниз. Плюх! И он оказался на

теплой, мягкой и влажной куче кухонных отбросов.
Прутик, присев, огляделся. Оказалось, что в подвал спускается отнюдь не одна такая
труба. Множество гибких шлангов, подобных тому, по которому он совершил свое путешествие,
раскачивалось над его головой, а далеко-далеко наверху виднелся свет.
Нет, никогда ему не взобраться так высоко! Что же делать?
«Сначала — самое важное», — решил он, увидев рядом, на куче отбросов, совершенно
целую, никем не тронутую древесную смаклю. Он подобрал ее и тер о шкуру ежеобраза до тех
пор, пока красноватая кожица плода не заблестела. Изголодавшийся Прутик вонзил зубы в
нежную мякоть, и капли сока побежали у него по подбородку. Прутик засмеялся от
удовольствия.
— Восхитительно! — чавкая, пробормотал он.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ШПИНДЕЛИ И ДОЙНИКИ
Прутик уплел древесную смаклю и бросил косточку. Острое чувство голода прошло.
Встав, мальчик вытер руки о жилетку и огляделся. Он стоял в углублении, посреди огромной
компостной кучи, едва ли не такой же необозримой, как и сама колония сиропщиков наверху.
Плотно сжав губы и заткнув нос, чтобы не дышать гнилостным воздухом, Прутик, хлюпая по
месиву гнилых овощей, добрался до края кучи и влез на вал, огораживающий яму. Мальчик
поднял глаза и посмотрел вверх: он находился глубоко под землей.
— Если есть вход, значит, должен быть и выход, — мрачно пробормотал он.
— Вовсе не обязательно, — послышался чей-то голос.
Прутик вздрогнул. Кто сказал это? Только когда существо приблизилось к Прутику и свет
заиграл на его прозрачном теле и клинообразной голове, он понял, кто разговаривал с ним:
насекомое с угловатыми конечностями, похожее на гигантского стеклянного комара. В жизни
Прутик не видел никого, подобного этой твари. Он ничего не знал ни о кишащих под землей
колониях шпинделей, ни о стадах неуклюжих дойников.
Внезапно насекомое сделало прыжок и схватило Прутика за горло. Прутик вскрикнул,
оказавшись в когтях у твари с трясущейся головой, шевелящимися щупальцами и огромными
глазами, напоминающими искусно ограненные драгоценные камни, что сверкали и
переливались зелено-оранжевым цветом в тусклом освещении подземелья.
— Я тут еще одного нашел! — крикнуло мерзкое создание.
Послышался чей-то быстрый топот, и к шпинделю присоединилось еще трое.
— Не понимаю, что там у нее творится, — сказал первый.
— Она же первая станет жаловаться, если сироп кончится, — вмешался третий. — Пора
поговорить с ней серьезно…
— Да это растение, а не животное! — закричали они хором, трясясь от ярости.
Насекомое, не выпуская Прутика из когтей, внимательно изучало его.
— Не похож на вредителей, что водятся здесь. Он — волосатый.
Вдруг совершенно неожиданно насекомое наклонилось и вцепилось зубами Прутику в
руку. Он взвыл от боли.
— Уй-уй-уй!
— Тьфу! — взвизгнул шпиндель. — Какая кислятина!
— Зачем ты меня укусил? — спросил Прутик.
— Он еще и разговаривает! — удивился один из стеклянных комаров. — Давайте-ка
лучше отправим его в мусоросборник, пока он не натворил тут бед.
Прутик замер. Мусоросборник? Он вывернулся, освободившись от цепкой хватки

насекомого, и бросился опрометью по перепутью уходящих вверх тропок. Вслед раздался
пронзительный писк и жужжание насекомых — все четыре взбешенных комара помчались в
погоню за ним.
На бегу Прутик успел заметить, что подземный пейзаж стал меняться. Он достиг полей,
вскопанных и взрыхленных колониями подземных насекомых. Еще издали увидел множество
розовых точек, похожих на распускающиеся бутоны. Подбежав поближе, он понял, что это были
губчатые грибы, отливавшие розовым цветом и похожие на молодые отростки оленьих рогов.
— Попался! — услышал он чей-то голос.
Прутик остановился как вкопанный.
Два шпинделя стояли прямо перед ним. Он обернулся. Шпиндели-преследователи
приближались. Оставался единственный выход: он бросился в сторону и помчался по полю,
топча розовые грибы.
— Он на грибном поле! — завопили шпиндели. — Держи его!
Сердце у мальчика упало в пятки, когда обнаружилось, что он далеко не один среди
зарослей розовых поганок. Все пространство кишмя кишело неуклюжими громоздкими
созданиями, такими же прозрачными, как шпиндели. Они паслись, усердно поедая розовые
поганки.
Прутик видел, как пережеванная пища проходит по прозрачному пищеводу в желудок, а
затем поступает в огромный луковицеобразный пузырь, в котором плещется розовая жидкость.
Одно животное, подняв глаза, заревело. Остальные присоединились к нему, и вскоре всю
территорию оглашал слившийся воедино многоголосый рев.
— Лови вредителя! — раздался истошный крик шпинделя. Дойники начали наступление.
Прутик метался из стороны в сторону, пытаясь ускользнуть от массивных тварей,
надвигавшихся на него.
Спотыкаясь и падая, он все-таки сумел добраться до края поля по растоптанным грибам.
Карабкаясь вверх по оградительному валу, он чувствовал горячее дыхание дойников у себя за
спиной — одна образина даже попыталась цапнуть его за лодыжку.
Прутик тревожно огляделся. Тропинка разветвлялась, но путь был прегражден с обеих
сторон. За ним гнались дойники, приближаясь с каждым шагом. Прямо перед ним лежал
изрытый канавками склон, уходящий во тьму.
Выбора у него не было. Единственная возможность — бежать вниз, по склону. Очертя
голову он бросился вперед, в кромешную мглу.
— Он бежит к сиропохранилищу! — завопили шпиндели. — Перережьте ему путь!
Но дойники были слишком медлительными, к тому же им мешали огромные пузыри с

розовой жидкостью, которые они волокли за собой. Вскоре Прутик оставил их далеко позади.
— Если бы я мог… Внезапно мальчик куда-то провалился. Он истошно завопил, но было
поздно.
— Н-е-е-е-е-т! Прутик отчаянно болтал ногами в воздухе — он бежал слишком быстро,
чтобы сразу остановиться. Бульк!
Он упал прямо в центр глубокого бассейна и пошел ко дну. Вынырнув мгновение спустя,
закашлялся и стал неистово колотить руками по воде, поднимая тучи брызг. Прозрачная розовая
жидкость была сладкой и теплой. Она затекала Прутику в уши, залепляла глаза и рот. Он тотчас
наглотался этой жижи до тошноты. А посмотрев на отвесные стены резервуара, застонал. Дела
его обстояли как нельзя хуже. Ему никогда не выбраться отсюда!
Где-то высоко над ним шпиндели и дойники сообща пришли к такому же выводу.
— Ничего не поделаешь, — заключили они. — Ей придется процедить сироп. Да и нам
работа найдется.
И с этими словами — Прутик все барахтался в липкой и вязкой жиже — шпиндели
пригнулись к земле и начали дергать дойников за сосцы на сиропном вымени.
— Они доят их! — изумился Прутик. Густой сироп струями стекал в бассейн. —
Вытащите меня отсюда! Я тону! Буль-буль-буль-буль!
Прутик действительно тонул. Жилетка из шкуры ежеобраза, еще недавно спасшая ему
жизнь, теперь грозила гибелью. Густая шерсть пропиталась розовым сиропом и стала тяжелой.
Прутика засасывало в розовую гущу — все глубже, глубже и глубже. Мальчик сделал попытку
вынырнуть на поверхность, но руки и ноги у него одеревенели: он совсем выбился из сил.
«Какая ужасная смерть — утонуть в розовом сиропе», — подумал он.
Но как будто и этого было мало! Внезапно он понял, что не один здесь. Кто-то нарушал
спокойствие бассейна. Это было длинное змееподобное существо, молотящее массивной
головой по сиропной поверхности. У Прутика чуть сердце не выскочило от страха.
Ничего себе выбор! Утонуть или быть сожранным заживо! Он забарабанил пятками по
густой жиже.
Но змея двигалась быстрее его. Она изогнулась всем телом, поднырнула под мальчика и,
широко разинув пасть, проглотила его.
Все выше и выше поднимали его — и вот он уже выбрался из сиропа, Прутик сделал вдох
и закашлялся, к удивлению своему набрав полные легкие свежего воздуха. Протерев глаза,
мальчик наконец увидел то, что он принял за длинное тело змеи с огромной головой. Это было
ведро на веревке!
Прутика потащили наверх, мимо крутых стен бассейна, мимо стада угловатых шпинделей,
целеустремленно высасывающих последние капельки розового сиропа из похудевших
дойников, к внешнему краю глубокой пещеры. Ведро угрожающе раскачивалось, и Прутику
пришлось схватиться за веревку, чтобы не упасть. Смотреть вниз было жутко.
Глубоко под ним виднелись розовато-коричневые пятна полей. А над ним зиял черный
провал на светящемся куполе, который с каждым мгновением становился ближе и ближе.
Высунув голову из ведра, Прутик понял, что снова оказался в той же самой жаркой от пара
кухне. Над ним нависла физиономия с жирными и дряблыми щеками — это снова была
исполинша.
— Только не это! — застонал Прутик.
Он свернулся калачиком, стараясь, чтобы великанша с мясистым носом и пухлыми
щеками не заметила его. Тело ее колыхалось и подрагивало при каждом шаге, напоминая
бурдюк с водой. Пока толстуха бралась за дужку, Прутик нырнул, молясь, чтобы она не
заметила его макушку на сиропной поверхности.
Фальшиво напевая себе под нос, великанша отнесла ведро к плите, водрузила его на
трясущееся от жира плечо и опрокинула в котел. Прутика выплеснули в пузырящееся клейкое
месиво! Когда он упал, жидкость только булькнула: чвяк!
— Фу! — воскликнул Прутик с отвращением, и его возглас утонул, заглушённый
натужным пыхтением великанши, потопавшей к колодцу за добавкой.
Сироп был горячим, он уже так нагрелся, что прозрачная как слеза жидкость помутнела.
Сироп чмокал и чавкал, сладкие волны плескали Прутику в лицо, и он понял, что надо
выбираться отсюда, пока его не сварили заживо. От сиропа уже начал подниматься пар —
жидкость быстро сгущалась. Сделав рывок, Прутик зацепился за край котла, перелез через него
и спрыгнул на плиту.
«Что же дальше?» — подумал он.
До пола слишком далеко, так что прыгать опасно, решил он. К тому же исполинша уже
возвращалась с новой порцией сиропа. Мальчик стремительно спасся бегством, укрывшись за
котлом в надежде, что толстуха не заметит его.
С замиранием сердца Прутик слушал, как великанша, мурлыкая себе под нос, то
помешивает, то прихлебывает закипающий сироп.
— Гм-гм-гм, — пробормотала толстуха, шумно почмокав губами. — Странный
привкус, — задумалась она. — Как будто с кислинкой. — Она снова попробовала свое варево и
икнула. — Да нет, показалось. Сироп просто превосходный.
Сироп был готов. Пора было выливать его в кормильную трубу. Прутик в отчаянье
огляделся.
«Она непременно увидит меня!» — подумал мальчик.
Но сегодня Прутику везло как никогда. Пока великанша крутилась с полотенцами, пытаясь
ухватить горячий котел, Прутик метнулся в сторону и спрятался за другим котлом. А когда
великанша поставила обратно на плиту первый, уже пустой, собираясь отнести гоблинам
второй, Прутик сделал очередную удачную перебежку. Толстуха, озабоченная кормежкой своих
деточек, ничего не заметила.
Прутик прятался, пока исполинша воевала со вторым котлом, пытаясь опорожнить его в
кормильную трубу.
Сетуя и ворча, толстуха возилась с какой-то неполадкой. Наконец что-то щелкнуло.
Прутик выглянул из-за котла.
Великанша работала огромным рычагом — вверх-вниз, вверх-вниз. Затем толстуха
потянула еще один рычаг и мальчик услышал щелчок и шум падающей струи сиропа. Зал внизу
огласился утробным ревом прожорливых гоблинов.
— Ну вот и все, — прошептала великанша, и ее пухлая физиономия расплылась в
довольной улыбке. — Кушайте на здоровье, дорогие мои. Приятного аппетита.
Прутик, содрав прилипший к жилетке уже загустевший сироп, облизал пальцы.
— Тьфу, — сплюнул он. — Какая гадость! Прутик отер губы тыльной стороной руки. Пора
было уходить. Если он дождется момента, когда великанша затеет уборку, он точно будет
пойман. Больше всего на свете он хотел оказаться подальше от мусоропровода. Но куда же
подевалась великанша?
Прошмыгнув между двумя пустыми котлами, Прутик осмотрел кухню. Великанши нигде
не было видно.
Меж тем шум и крики внизу не утихали. Гул голосов становился все громче и громче, все
возбужденнее.
Великанша тоже почуяла что-то неладное.
— Что случилось, драгоценные мои? — спросила она откуда-то из темноты. Прутик
съежился и в тревоге стал вглядываться во тьму.
Да, она была там! Ее распухшее тело с трудом было втиснуто в кресло, стоявшее в
дальнем углу кухни. Откинув назад голову, она отирала лоб влажной тряпкой. Казалось,
великанша чем-то озабочена.
— Что случилось? — спросила она снова.
Прутику не было дела до того, что там стряслось. Для него это был шанс спастись. Если
связать два кухонных полотенца, он наверняка сможет спуститься по ним на пол. Он
протиснулся между котлами, но в спешке задел один из них. В безмолвном ужасе он мог только
наблюдать за тем, как котел скатился с плиты и, зависнув на доли секунды в воздухе, грохнулся
об пол.
— Дззынь! — разнеслось по кухне.
— Ой-ой-ой! — взвизгнула великанша, с удивительной для нее быстротой вскочив на
ноги.
Сначала она увидела валявшийся на полу котел. Потом — Прутика.
— Ай! — завопила она, и ее глазки-бусинки вспыхнули от гнева. — Опять червяки! И где?
Прямо в кухонной посуде!
Схватив швабру и держа ее как копье, она двинулась к плите. Прутик дрожал от страха, не
в силах двинуться с места. Великанша, подняв швабру над головой, на мгновение застыла.
Ярость на ее лице сменилась ужасом.
— Это ты плескался в моем сиропе? — воскликнула она. — Это ты испортил его вкус,
отравил его? Ты гнусный и мерзкий червяк! Если сироп прокис, может случиться все, что
угодно! Все, что угодно! От кислятины мои мальчики прямо звереют! Ты даже не знаешь…
И в этот самый момент дверь за ее спиной с треском распахнулась. В проеме стояла целая
толпа неистово вопивших гоблинов.
— Вот она! — раздался крик. Великанша повернулась к ним.
— Мальчики, мальчики, — ласково проворковала она. — Вы же знаете, что на кухню вам
нельзя!
— Хватай ее! — заорали гоблины. — Она хотела отравить нас!
— Ну разумеется это не так! — захныкала повариха, отступая под напором
надвигающихся гоблинов.
Она повернулась и, подняв дряблую руку, пухлым пальцем указала на Прутика.
— Это все из-за него! — всхлипнула она. — Он сам забрался в сироп!
Гоблины-сиропщики и слушать ничего не желали.
— Держи ее! — бесновались они. И мгновение спустя вся компания дружно накинулась на
повариху. С диким воем и ревом они повалили великаншу на пол и, перекатывая массивную
тушу с боку на бок, потащили к мусоропроводу.
— Ужин не удался, — причитала она. — Я вам приготовлю… Ой-ой-ой! Бедный мой
животик! Я сварю вам новый…
Но гоблины были глухи к ее обещаниям и извинениям. Они целеустремленно старались
засунуть ее в трубу вниз головой. Отчаянные крики поварихи становились все глуше. Гоблины,
вскочив, принялись топтать громоздкое тело, заталкивая кормилицу в узкое отверстие. Они
пинали, лягали и мяли, колотили и молотили ее, пока наконец эта груда мяса и жира, издав
булькающий звук — ЧВЯК! — не исчезла в трубе.
Пока гоблины чинили расправу, Прутику удалось спуститься с плиты и добежать до двери.
И тут он услышал мощный хлопок — ПЛЮХ! — эхом прокатившийся по мусоропроводу.
Мальчик понял, что повариха шлепнулась на компостную кучу.
Злобные гоблины улюлюкали и гоготали от счастья. Наконец-то они расквитались с
отравительницей! Но этого им показалось мало. Теперь гнев свой они обратили против кухни.
Сначала они разгромили раковину. Потом — разбили на кусочки плиту. Затем, выломав все
ручки-рычаги, они своротили трубу. Они посбрасывали в мусоропровод все горшки, котелки,
ложки-мешалки и прочую утварь. И просто надрывались от смеха, когда эхо доносило до них
жалобные крики поварихи:
— Ах, бедная моя головушка!
Гоблины разошлись не на шутку. С яростными воплями они налетели на сиропопровод,
корежа и круша его, разбивая на тысячи мелких осколков, пока от него не осталась только дырка
в полу.
— Давай тащи буфет! А теперь — полки! А теперь — кресла! — горланили они,
запихивая все, что попадалось им под руки, в только что пробитую дыру в полу. В конце концов
в кухне остался только Прутик. Очередь дошла до него.
— Хватай его! — надрывно проревели гоблины. Мальчик развернулся и, выскочив через
дверной проем, ринулся прочь по тускло освещенному тоннелю. Тяжело дыша, гоблины
бросились в погоню.
Прутик петлял по тоннелю, сворачивая то налево, то направо. Все дальше и дальше бежал
он, пытаясь найти выход из бесконечного ячеистого лабиринта.
Постепенно голоса взбешенных гоблинов начали стихать.
— Наверно, они заблудились, — вздохнул с облегчением Прутик. Он посмотрел вперед,
оглянулся назад. — Впрочем, я тоже заблудился, — печально резюмировал он.
Через несколько минут он оказался на перепутье. Здесь пришлось остановиться. В животе
у него бурчало от волнения: отсюда в разные стороны расходились, как спицы огромного
колеса, двенадцать тоннелей.
— Куда же теперь? — простонал он. Все у него получается не так, как надо. Решительно
все! Он не только потерял дорогу, сойдя с тропы, он умудрился потерять даже сам лес!
«А ты еще хотел попасть на воздушный корабль! — упрекнул он себя. — Ты не лесной
тролль, а сплошное недоразумение. Долговязый неудачник — вот кто ты такой».
И в памяти у него возникли Спельда и Тунтум, он как будто снова услышал голоса,
бранящие его:
— Да он и не слушает нас. Он никогда ничему не научится.
Прутик закрыл глаза. Он снова был всего лишь заблудившимся ребенком. И тогда он
сделал то, что делал всегда, если ему предстоял выбор. Закрыв глаза и вытянув руки перед
собой, он начал кружиться на месте:
— Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать! Открыв глаза, Прутик бросил взгляд на
тоннель, выбранный по воле случая. И тут же услышал чей-то голос, от которого у него
мурашки поползли по спине:
— Будь ты трижды везучий, не надейся на случай!
Он обернулся. В темноте мальчик разглядел одного из гоблинов. Глаза его сверкали как
пламя. «Неужели это еще один фокус гоблинов-сиропщиков?» — подумал мальчик.
— Если ты действительно хочешь выбраться из колонии, Мастер Прутик, — произнес

гоблин более дружелюбным тоном, — то следуй за мной. — С этими словами он развернулся и
зашагал вперед.
Прутик нервно сглотнул слюну. Разумеется, он хотел выбраться из подземелья, но вдруг
его хотят обвести вокруг пальца? Может быть, это ловушка?
В тоннеле было жарко и душно, так душно, что у него даже начала кружиться голова. С
низкого воскового потолка падали липкие капли и стекали по шее. От голода засосало под
ложечкой.
— Что ж, у меня нет выбора, — прошептал он. Впереди мелькнул плащ гоблина и тотчас
же исчез за углом. Прутик последовал за ним.
Вдвоем они шли вдоль тоннеля, поднимаясь и спускаясь по лестницам, минуя длинные
пустые залы. В воздухе витал запах гнили и разложения, дышать было трудно, и у Прутика
прямо раскалывалась голова. Кожа сделалась липкой, а во рту пересохло.
— Куда мы идем? — слабым голосом спросил он. — Я думаю, ты заблудился, как и я.
— Доверься мне, Мастер Прутик, — вкрадчивым тоном ответил гоблин, и мальчик почти
сразу же почувствовал, как повеяло прохладой. Свежий ветер ударил ему в лицо.
Прутик закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Открыв глаза, мальчик обнаружил, что
гоблин пропал. Завернув за угол, он увидел свет! Солнце лило свои лучи сквозь сводчатый
дверной проем.
Прутик пустился бежать. Быстрее, еще быстрее… сам удивляясь, что может бежать с
такой скоростью! Он миновал последний участок тоннеля, пересек площадку и — вырвался
наружу!
— Ура! — закричал он.
Перед ним стояла группа из трех гоблинов. Обернувшись, они мрачно уставились на
мальчика.
— Ну, как дела? Все нормально? — весело спросил он.
— Какое там нормально, — уныло ответил один из них.
— Наша повариха хотела отравить нас, — сообщил другой.
— И мы ее наказали, — подхватил третий. Первый, опустив глаза, понуро уставился на
свои босые грязные ноги.
— Пожалуй, мы все-таки поторопились с этим, — угрюмо подытожил он.
Остальные согласно кивнули.
— Да, кто теперь будет кормить нас? И кто защитит нас от Хрумхрымса? — заскулили
они.
И тут все трое разразились горючими слезами.
— Как мы проживем без нее? — причитали они.
Прутик, оглядев немытых, грязных и рваных гоблинов-сиропщиков, презрительно
фыркнул.
— Теперь вам самим придется заботиться о себе, — сказал он.
— Мы устали и хотим есть, — канючили сиропщики.
Прутик бросил на них сердитый взгляд.
— Ну… — Он уже было хотел произнести: «Ну и что с того?» — повторив слова трех
незадачливых гоблинов, сказанные когда-то ему в ответ, но вовремя прикусил язык. Он же
все-таки не гоблин-сиропщик! — Ну так и я голодный! — просто ответил он.
Повернувшись спиной к компании, он пересек двор и направился к лесу.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ТОЛСТОЛАП
Прутик на ходу расстегнул пуговицы своей меховой жилетки. Ветер изменил направление,
в воздухе уже чувствовалось дыхание осени. Погоду, как, впрочем, и все остальное в Дремучих
Лесах, предугадать было невозможно.
С веток на голову ему падали крупные капли — это таял недавно выпавший снег. Все еще
разгоряченный, Прутик остановился и, закрыв глаза, подставил лицо под струйки воды,
освежившие его и придавшие ему новых сил.
Внезапно кто-то со всего размаху стукнул мальчика по макушке — БАБАХ! Удар был
настолько сильным, что Прутик упал. Он полежал несколько минут, не шевелясь и не смея
дохнуть. Кто ударил его? Хрумхрымс? Если так, то прятаться нет никакого смысла. Прутик
открыл глаза и, вскочив на ноги, выхватил из-за пояса нож.
— Эй, где ты! — крикнул он. — Выходи!
Но рядом никого не было. Ни души. Было только слышно, как стучат, ударяясь о землю,
стекающие с листьев капли воды: КАП-КАП-КАП. И тут он во второй раз услышал тот же звук:
БАБАХ! Прутик оглянулся. Огромный снежный ком, соскользнувший с ветки над головой
мальчика, тяжело плюхнулся вниз, раздавив и запорошив гребенчатый куст. Мальчик засмеялся.
— Да это снег! — сказал он сам себе. — Только и всего. Обыкновенный снег.
Сначала в лесу моросило, потом начался настоящий ливень. Прутик промок до нитки и,
углубляясь в Дремучие Леса, ощутил, что почва становится все более вязкой. С каждым шагом
идти становилось труднее, и к тому же его мучил зверский голод.
— Когда же я ел в последний раз? — спросил он сам себя. — Похоже, что только у
душегубцев меня покормили по-настоящему. А было это давным-давно.
Прутик поднял глаза.
Солнце ярко светило, и лес переливался маленькими алмазными капельками. Мальчику
показалось, что он видит, как зреют и наливаются плоды в его лучах. Пар, вихрясь и клубясь,
поднимался с пропитанной влагой почвы. И сам Прутик стоял, окутанный туманной дымкой:
это потихоньку испарялась вода, промочившая жилетку из ежеобраза.
Голод становился невыносимым. Живот у мальчика подвело, сосало под ложечкой, в
желудке грозно урчало и бурчало.
— Все понятно, — сам себе сказал Прутик. — Это пройдет, как только мне удастся хоть
что-нибудь съесть. Только интересно — когда?
Наконец он добрел до дерева, на котором висели крупные спелые плоды пурпурно-алого
цвета. Некоторые из них были с виду такими зрелыми и сочными, что, казалось, тонкая шкурка
вот-вот лопнет и наружу брызнет золотистый густой сок. Прутик облизал губы. У него даже
слюнки потекли, так ему захотелось попробовать соблазнительный, аппетитный, истекающий
сладким нектаром фрукт. Он протянул руку и сорвал один из плодов.
Плод был таким мягким и спелым, что легко оторвался от черенка. Прутик нерешительно
повертел его в руках. Обтерев о жилетку, мальчик уже поднес было его ко рту, но…
— Нет, — произнес он, отводя руку в сторону. — Я боюсь.
Желудок сердито заворчал.
— Придется тебе подождать, — приказал ему мальчик. И мрачно пошел вперед,
раздумывая над тем, каким глупцом он оказался, только помыслив о возможности положить в
рот совершенно незнакомую пищу. И хотя многие плоды и ягоды в Дремучих Лесах были
вкусными и сытными, ничуть не реже встречались и ядовитые.
Одной капли сока червонного яблока, например, было достаточно, чтобы убить на месте.
И смерть была еще не худшим из зол. В лесах попадались фруктовые деревья, способные
ослепить или обездвижить. Росла там, между прочим, одна ягода, называемая баловникой, от
которой по всем телу высыпали синие бородавки, которые невозможно было свести.
Была и другая, кукожица, — проглотишь штучку — и сделаешься меньше ростом. И чем
больше ее ешь, тем меньше становишься. Бывало, несчастные обитатели леса по неведению так
наедались этими ягодами, что исчезали совсем.
— Это слишком опасно, — сказал сам себе Прутик. — Придется подождать, пока не
набреду на знакомое дерево.
Но, к глубокому огорчению, он шел и шел, а такое все не попадалось.
Лесные тролли, никогда не сходившие с тропы, не умели сами собирать фрукты и ягоды —
в этом всегда полагались на других. Они были торговцами, а не добытчиками. И сейчас Прутик
ни за что на свете не хотел походить на них.
Пытаясь не обращать внимания на бунтующий желудок, мальчик двигался вперед.
Фруктовые деревья источали сладкий, дурманящий аромат, а янтарные наливные плоды
светились в лучах солнца. Голод — странная штука. Он затуманивает мозг, но обостряет
чувства. И когда далеко-далеко раздался хруст сломавшейся ветки, мальчик услышал звук так
ясно, как будто она упала рядом с ним.
Остановившись, он огляделся. Там явно кто-то был. Прутик сделал несколько шагов
вперед, стараясь не наступать на ломкий валежник. Он подходил ближе и ближе, делая короткие
перебежки между деревьями. И вскоре он услышал чей-то стон, но поначалу не смог
рассмотреть, кто это был. Он сделал еще два-три осторожных шага, тревожно огляделся и —
чуть не налетел на громадную волосатую зверюгу.
Это огромное, заросшее шерстью создание сидело, скрючившись, и потирало щеку
когтистой лапой.
Глаза их встретились. Чудище, откинув голову назад, оскалилось и зарычало.
— Ай-ай-ай! — вскрикнул Прутик и отскочил, спрятавшись за дерево. Трясясь от страха,
он услышал хруст ломающихся веток: это чудовище, тяжело топая, проламывалось сквозь
заросли. Хруст прекратился, и лесной воздух огласился жалобным воем. Откуда-то издалека
ему ответил такой же заунывный вопль.
— Толстолапы! — понял Прутик
Он слышал о них, но никогда не видел. В действительности толстолап оказался еще
больше, чем он предполагал.
Хотя толстолапы выглядят весьма грозно, по характеру они робки и застенчивы.
Прутик снова выглянул из-за дерева.

Толстолап ушел. Полоска затоптанной травы вела в лес.
— По этой тропке я ни за что не пойду, — решил Прутик. — Я…
Он застыл на месте. Никуда толстолап не уходил. Он стоял рядом, в десяти шагах от
мальчика. Его бледно-зеленая шерсть сливалась с травой.
— Вух-вух, — тихо простонал он, прижимая лапу к щеке. — Вух-вух?
Зверь был могучим, раза в два выше Прутика, а сложением походил на пирамиду. Ноги у
него напоминали мощные стволы, а передние конечности были такой длины, что пальцами он
доставал до земли. Когти были больше, чем руки у мальчика, а из пасти торчали два толстенных
клыка. И только маленькие, изящные ушки, похожие на трепещущие крылышки, не
соответствовали этой массивной, будто высеченной из камня туше.
Толстолап печально уставился на мальчика.
— Вух-вух, — снова простонал он.
Животное страдало от боли — это было совершенно ясно. Несмотря на колоссальные
размеры, зверь казался совсем беззащитным. Прутик понял, что толстолап нуждается в помощи,
и сделал шаг вперед. Зверь поступил так же.
— Что случилось? — с улыбкой спросил мальчик. Толстолап широко разинул пасть и
неуклюже ткнул в нее длиннющим когтем.
— Ух-уух!
Прутик в волнении сглотнул слюну.
— Сейчас посмотрим, — сказал он. Толстолап подошел еще ближе. Он передвигался на
четвереньках, сначала — передние лапы, потом — задние. Когда толстолап встал рядом с
Прутиком, мальчик увидел, что зверь порос серо-зеленым мхом, торчащим отовсюду среди
шерсти. Вот почему он сливался с травой!
— Вух-вух! — заскулил он снова, глядя на мальчика. Зверь открыл рот, и Прутика обдало
струей гнилостного воздуха. Сморщившись, Прутик отвернулся.
— Вух! — нетерпеливо пыхтел толстолап. Прутик поднял голову.
— Мне не достать, — объяснил он. — Даже если я встану на цыпочки. Тебе придется
лечь, — продолжил мальчик, указав на землю.
Толстолап кивнул массивной головой и послушно лег у ног мальчика.
Заглянув в огромные печальные глаза зверя, Прутик заметил что-то необычное в его
взгляде. Это был страх.
— Открой пошире рот, — ласково попросил Прутик и сам открыл рот, чтобы показать, как
это делается. Толстолап покорно разинул пасть. Прутик осмотрел эту пещеру, полную огромных
клыков, и заглянул в зияющий провал глотки. И слева, в самой глубине, он увидел дырявый,
почерневший зуб, причинявший зверю боль.
— Гром и молния! — воскликнул Прутик. — Неудивительно, что ты так страдаешь.
— Вух-вух, вух-уух! — безостановочно повторял толстолап, крутя лапой вокруг пасти.
— Ты что, хочешь, чтобы я его вырвал? — спросил Прутик.
Толстолап кивнул, и крупные слезы покатились у него по щекам.
— Не бойся, — прошептал Прутик. — Я постараюсь не делать тебе больно.
Он нагнулся над зверем, и закатав рукава, внимательно оглядел пасть. Больной зуб,
зажатый между двумя высоченными клыками, размером был не меньше солонки. Десна вокруг
него была такая воспаленная и красная, что, казалось, из нее вот-вот потечет гной. Прутик
осторожно сунул руку в пасть и ухватился за гнилой зуб.
Толстолап, вздрогнув от боли, резко дернулся.

Один из острых зубов до крови поцарапал руку мальчика.
— Эй, что ты делаешь? Если хочешь, чтобы я помог тебе, лежи смирно!
— Вух-вух, — покорно пробурчал толстолап.
Прутик сделал вторую попытку. На этот раз толстолап не шевельнулся, хотя его огромные
глаза закрылись от боли, когда Прутик обхватил руками зуб.
— Сейчас потянем и дернем, — скомандовал он сам себе. — Приготовились! Раз, два, три!
Прутик навалился на зуб изо всех сил. Он поворачивал и раскачивал его. Он рвал его и
драл его, пока корни не отделились от десны. Из лунки хлынули кровь и гной.
Прутик упал на землю. Но в руке он сжимал вырванный зуб!
Толстолап вскочил. Глаза его сверкали от ярости. Оскалившись, он стал колотить себя по
грудной клетке, оглашая Дремучие Леса диким, оглушительным ревом. Затем, обуянный
гневом, он принялся крушить, мять и топтать все, что попадалось на пути: кусты, ветки, деревья
летели в разные стороны.
В ужасе Прутик смотрел на это зрелище. Должно быть, толстолап спятил от боли.
Мальчик тихо поднялся, желая ускользнуть, пока взбесившееся животное не нападет на него.
Но было поздно. Прутик попался толстолапу на глаза. Зверь развернулся, отбросив в
сторону вырванное с корнем молодое деревце.
— Вуух! — заревел он и бросился наперерез, сверкая глазами и оскалив клыки.
— Нет! — прошептал Прутик в испуге.
Не успел мальчик и глазом моргнуть, как толстолап навалился на него. Огромные лапищи
обхватили его, и Прутик был прижат к широкой шерстяной груди, пахнувшей затхлым мхом.
Так они и застыли на мгновение, озаренные рассеянным светом вечернего солнца: мальчик
и толстолап, горячо обнимавший своего спасителя.
— Вух-вух, — наконец произнес толстолап, освободив мальчика от своих пылких объятий.
Открыв пасть, зверь указал лапой на то место, где раньше был больной зуб, и вопросительно
почесал голову.
— Все ясно, — понял Прутик. — Он здесь, у меня, — ответил мальчик, протягивая зуб,
лежащий на раскрытой ладони.
С осторожностью, удивительной для такого огромного животного, Толстолап взял зуб и
вытер его о свою шерсть. Затем зверь повернул зуб к свету, чтобы Прутик увидел огромную
сквозную дырку в нем.
— Вух-вух, — произнес зверь и, прикоснувшись к амулетам, висевшим на шее у мальчика,
возвратил ему свой зуб.
— Ты хочешь, чтобы я надел его на шею? — спросил Прутик.
— Вух, — согласился толстолап. — Вух-вух.
— На счастье, — продолжил Прутик.
Толстолап кивнул. И когда Прутик нацепил дырявый зуб на ремешок, где уже висели
обереги, подаренные Спельдой, толстолап удовлетворенно кивнул еще раз.
Прутик улыбнулся.
— Ну, как ты себя чувствуешь? Получше? — спросил он.
Толстолап торжественно склонил голову. Затем он прикоснулся к груди и протянул лапу.
— Ты спрашиваешь, можешь ли что-нибудь сделать для меня? — предположил Прутик. —
Можешь, и немало! Я просто умираю от голода! — воскликнул он. — Я хочу есть! Есть хочу! —
добавил он, похлопав себя по животу.
Толстолап озадаченно взглянул на него.
— Вух! — рыкнул он, описав лапой широкую дугу.
— Но я не знаю, что здесь можно есть, а что нельзя, — объяснил Прутик. — Съедобное?
Несъедобное? — стал спрашивать он, указывая на различные деревья.
Толстолап, поманив мальчика за собой, подвел его к высокому дереву с куполообразной
зеленой кроной, на котором висели ярко-красные плоды, да такие спелые, что с них капал
густой сок. Прутик жадно облизал губы.
Толстолап достал один из плодов, и протянул его мальчику.
— Вух, — настойчиво пропыхтел он, погладив себя по брюху. Это, без сомнения,
означало, что фрукты хорошие, годятся в пищу.
Прутик взял плод из лап толстолапа. Хорошие фрукты? Не то слово! Плод был просто
восхитительным! Просто объеденье! Сладкий, сочный, отдаленно по вкусу напоминающий
имбирь. Съев его, мальчик повернулся к толстолапу и снова похлопал себя по животу.
— Еще хочу! — сказал он.
— Вух, — осклабился толстолап.
Забавная это была парочка: мохнатая гора и худой как палка мальчишка.
Прутика занимал вопрос: а почему толстолап не бросит его? Он большой и сильный, знает
все тайны Дремучих Лесов, и Прутик совершенно не нужен ему.
Но, может быть, он тоже чувствовал себя одиноким? А может, он был благодарен Прутику
за то, что тот вытащил больной зуб? А может, толстолап просто полюбил его?
Конечно же, и ему тоже нравился толстолап — нравился больше всех, кого он повстречал
в своей жизни. Больше, чем Вихрохвост, больше, чем Хрящик, даже больше, чем Хрипун, когда
они еще были друзьями. А какой далекой казалась ему теперь жизнь среди троллей-дровосеков!
Прутик подумал, что, наверное, дядюшка Берестоплет уже сообщил, что мальчик так и не
добрался до него. Интересно, что они подумали? Он понимал, что Тунтум может только
буркнуть: «Он сбился с тропы!» Мальчик слышал голос отца, говорящего: «Я всегда знал, что
этим кончится. Он никогда не был настоящим лесным троллем! Его мать слишком мягко
обращалась с ним!»
Прутик вздохнул. Бедная Спельда! Он видел ее лицо, глаза, залитые слезами. «Я же
говорила ему, — рыдала она, — „Не сходи с тропы!“ А мы любили его, как своего собственного
сына!»
Но по-настоящему Прутик никогда не был одним из них. Он не был ни лесным
троллем-дровосеком, ни душегубцем, ни гоблином из розовой липкой колонии сиропщиков.
Может быть, здесь и предстоит ему остаться навсегда, скитаясь с толстолапом по
бескрайним Дремучим Лесам в поисках пищи, укладываясь спать на мягкой подстилке из травы
в укромных уголках, известных только его проводнику. Они всегда будут в пути, минуя
проторенные тропы и не задерживаясь подолгу в одном и том же месте.
Изредка, когда луна поднималась над металлическими соснами, толстолап,
остановившись, принюхивался, прикрыв глаза и шевеля маленькими ушками. Затем он делал
глубокий вдох, и тогда дикий вой одинокого скитальца оглашал просторы ночного леса.
Откуда-то издалека доносился ответный рев: еще один одинокий толстолап вторил ему из
глубины безбрежной чащи. Может быть, когда-нибудь они и встретятся. А может быть, и нет. Не
оттого ли их песня и была так печальна? И Прутик всем сердцем разделял эту печаль.
— Толстолап, — сказал Прутик одним знойным вечером.
— Вух? — ответил зверь, нежно положив огромную лапу на плечо Прутику.
— А почему ты никогда не встречаешься с толстолапами, с которыми говоришь по ночам?
Зверь пожал плечами. Так уж выходит, и все тут.
Он потянулся и достал с ветки зеленый плод в форме звездочки. Потыкав его, зверь
принюхался и недовольно заворчал.
— Несъедобный? — спросил мальчик.
Толстолап покачал головой и, растопырив когти, позволил фрукту упасть на землю.
Прутик огляделся.
— А вот эти? Годятся? — спросил мальчик, указывая на маленькие круглые желтые ягоды,
целая гроздь которых висела над его головой. Толстолап, протянув лапу, сорвал гроздь.
Принюхиваясь, он долго вращал кисть спелых ягод перед глазами. Затем, осторожным
движением отделив одну ягоду, он содрал с нее шкурку и снова принюхался. И наконец, слизнув
капельку сока кончиком длинного черного языка, он чмокнул губами.
— Вух-вух, — произнес он, вручая всю гроздь мальчику.
— Как вкусно! — захлебываясь соком, пробормотал Прутик. Как ему повезло, что рядом с
ним мохнатый толстолап, который знает, что можно есть, а что нельзя! Мальчик указал пальцем
сначала на себя, потом на своего спутника. — Я — твой друг, а ты — мой друг! — сказал он.
Толстолап тоже указал пальцем на себя, а потом — на мальчика.
— Вух-вух! — прозвучало в ответ. Прутик улыбнулся.
Вдали на небосклоне он видел заходящее солнце, в лучах которого деревья меняли
оттенки, от лимонного до янтарно-желтого; потоки света лились золотыми струями меда сквозь
листву. Прутик зевнул.
— Я устал, — пробормотал он.
— Вух? — спросил толстолап.
Сложив ладошки, Прутик положил на них щеку.
— Спать, — пояснил он. Толстолап кивнул.
— Вух. Вух-вух, — понимающе кивнул он. Прутик, улыбаясь, вспомнил, что прежде от
храпа толстолапа он не мог и глаз сомкнуть. Теперь же спокойно засыпал под уютное
посапывание мохнатого друга.
Они продолжали идти вперед. Зверь, ломая ветки, продирался сквозь густые заросли, а
Прутик шел за ним.
Проходя мимо колючего сине-зеленого куста, Прутик в задумчивости сорвал пару
жемчужно-белых ягод, плотными кистями висевших под каждым остроконечным листом. Одну
из них он машинально сунул в рот.
— Мы скоро придем? — спросил он. Толстолап обернулся.
— Вух? — спросил он.
Внезапно его огромные глаза стали узкими как щелочки, тонкие ушки захлопали.
— Вуу-у-у-х! — заревел он, бросившись к мальчику.
Что случилось? Опять приступ безумия? Прутик развернулся и бросился бежать.
Толстолап топтал кусты, мял и давил растения.
— ВУХ, — грозно прорычал он, угрожающе надвигаясь на Прутика.
Он с силой схватил мальчика за руку, и ладонь раскрылась. Жемчужно-белая ягода выпала
из нее и откатилась прочь. Прутик рухнул наземь. Открыв глаза, прямо над собой он увидел
огромную мохнатую тушу. Мальчик вскрикнул от ужаса, и тут ягода, та самая, которую он сунул
в рот, проскочила ему в горло да там и застряла. И ни туда, и ни сюда. Сколько Прутик ни
старался, он не мог ни проглотить, ни выплюнуть ее. Он кашлял и плевался, задыхаясь; лицо у
него сначала побагровело, потом сделалось сине-лиловым. С трудом поднявшись, мальчик
уставился на толстолапа. Земля поплыла у него перед глазами.
— Не могу дышать! — прохрипел он, прикоснувшись пальцами к горлу.
— Вух! — заревел толстолап, тотчас же схватив мальчика за ноги и перевернув его вниз
головой. Тяжелой лапой он принялся стучать ему по спине. Он колотил изо всех сих, пытаясь
вытрясти застрявшую ягоду, но ничего не получалось. И раз, и два, и три…
ХОП!
Ягода выскочила у Прутика изо рта и — ШМЯК! — плюхнулась на землю!
Тяжело дыша, Прутик хватал ртом воздух. Вися вверх тормашками, мальчик отчаянно
махал руками, но толстолап крепко держал его. Прутик скомандовал охрипшим голосом:
— Отпусти меня!
Аккуратно подхватив мальчика свободной лапой, толстолап мягко опустил его на груду
сухих листьев. Склонившись над мальчиком так низко, что морда едва не касалась его лица,
мохнатый зверь проворковал:
— Вух-вух?
Прутик внимательно вгляделся в озабоченную физиономию своего спасителя. Глаза его
были широко раскрыты, брови подняты в немом вопросе. Прутик улыбнулся и обнял толстолапа
за шею.
— Вух! — воскликнул зверь.
Отстранившись, толстолап посмотрел мальчику прямо в глаза. Потом обернулся и указал
на ягоду, которой он подавился.
— Вух-вух, — сердито проговорил он и, схватившись за живот, перекатился на спину и
застыл, притворившись мертвым.
Прутик понимающе кивнул. Ягоды были ядовитыми.
— Плохая ягода, — сказал он.
— Вух, — подтвердил толстолап, вскакивая на ноги. — Вух-вух-вух! — торжествующе
выкрикивал он, подпрыгивая на месте, топча и давя негодную ягоду. Клочья растоптанной
травы и комья земли разлетались в разные стороны. Прутик смеялся до слез, глядя на приятеля.
— Ну, ладно, — сказал мальчик. — Обещаю, что такое не повторится.
Толстолап подошел к Прутику и ласково погладил его по голове.
— Вух-вух, друх-друх, друг, — внезапно сказал он.
— Правильно, — улыбнулся Прутик. — Ты — мой друг. — И он снова указал пальцем на
себя. — Прутик. Прут. Скажи: «Прут».
— Прух-прух, — произнес толстолап, засветившись от гордости. — Прух-Прух-Прух! —
повторял он снова и снова. Замолчав, он подхватил мальчика и усадил себе на плечи.
Вскоре Прутик сам научился добывать себе пропитание. Конечно, он не умел находить
пищу так ловко, как толстолап, у которого были мощные лапы и острый нюх, но вскоре он
разобрался, как это делать, и постепенно Дремучие Леса перестали быть для него жутким и
гиблым местом. Но все же по ночам ему было приятно ощущать рядом с собой огромного
шерстистого зверя, и тихое похрапывание успокаивало Прутика, когда он засыпал у толстолапа
под боком.
Все реже Прутик вспоминал свою семью. Не то чтобы он совсем забыл лесных троллей,
просто здесь не хотелось ни о чем думать. Есть и спать, есть и спать — вот и все дела.
Время от времени, впрочем, Прутик пытался стряхнуть с себя чары Дремучих Лесов:
однажды он заметил воздушный корабль в поднебесье, и несколько раз на глаза ему попадалась
Птица-Помогарь, качавшаяся на пестрых ветвях колыбельного дерева.
Но лесная жизнь продолжалась. Они ели и спали, а по ночам толстолап выл на луну.
А затем случилось несчастье.
Стоял холодный осенний вечер. Прутик сидел на закорках у толстолапа, и они отыскивали
место для ночлега, когда внезапно краем глаза Прутик заметил огненную вспышку. Мальчик
оглянулся. За ним по пятам следовало маленькое пушистое оранжевое существо, напоминавшее
ворсистый мячик.
Через несколько секунд Прутик оглянулся. Теперь существ было уже четверо, и все они
всей оравой, как детки ежеобраза, бежали за ними.
— Дружочек мой, — обратился Прутик к толстолапу.
— Вух? — отозвался тот.
— Оглянись, — сказал мальчик, хлопнув своего приятеля по плечу и указывая назад.
Они оба обернулись. Теперь за ними гналась целая дюжина забавных пушистых
зверюшек. Как только толстолап увидел эти комочки, уши у него встали дыбом, а из пасти
вырвался приглушенный отчаянный крик.
— Что с тобой? — усмехнулся Прутик. — Ты что, боишься их?
Толстолап завыл еще громче: теперь он дрожал с головы до ног, и Прутик едва не свалился
с его спины.
— Виг-виг! — завизжал в страхе толстолап.
Прутик смотрел, как росла стая пушистых оранжевых зверьков. Их стало в два раза
больше, потом их количество увеличилось еще вдвое, потом еще. Целая оранжевая туча неслась
вслед за ними, образуя яркое пятно в вечерних сумерках. Их армия делала броски то влево, то
вправо, пока не приближаясь к нашим друзьям.
Толстолап разволновался не на шутку. С криком «вух-вух!» он понесся вперед не разбирая
дороги. Пытаясь удержаться, Прутик что было сил уцепился за длинную шерсть на загривке
своего друга, но тот, мечась из стороны в сторону, летел стремглав куда глаза глядят:
ТОП-ТОП-ТОП! «Только бы не упасть», — подумал Прутик. Он обернулся, чтобы оценить
положение. Сомнений не было: оранжевые пушистые шарики нагоняли их. Теперь и у него
екнуло сердце. Каждый в отдельности зверек едва ли был опасен, но все вместе они могли
представлять серьезную угрозу.
Все быстрее и быстрее бежал толстолап, сметая все на своем пути. Мальчику пришлось
прижаться покрепче к его широкой спине, чтобы ветки не хлестали его по лицу. Вжик-вжики
следовали по пятам за ними, и очень скоро некоторые из них уже оказались впереди друзей.
Прутик поглядел вниз. Три-четыре оранжевых существа путались у толстолапа под
ногами, пытаясь ухватить его за ляжки. Внезапно одному из них это удалось.
— Гром и молния! — вскрикнул Прутик, увидев, как милый шарик расщепился надвое и
из-под пушистого меха высунулось два ряда острых зубов, похожих на колючие шипы
медвежьего капкана. Мгновение спустя оранжевая тварь уже вонзала свои клыки в ногу
Толстолапа.
— Ву-у-у-у! — завыл он от боли.
Прутик уже ждал неминуемой смерти, но толстолап, наклонив голову, оторвал от себя
вжик-вжика и отшвырнул его в сторону. Свирепый зверек покатился по земле, но тотчас четверо
других заняли его место.
— Дави их! Топчи их! — заорал во всю глотку Прутик.
Но сколько бы вжик-вжиков ни стряхивал с себя толстолап, на их месте появлялись новые
и новые. Они облепили толстолапа, ползли уже по шее, пытаясь добраться до Прутика.
— Помогите! — завопил мальчик.
Толстолап, сделав резкий вираж, налетел на высокое дерево. Прутик почувствовал, как
мощные лапы схватили его. Толстолап посадил его на ветку повыше, подальше от кровожадных
вжик-вжиков.
— Прух-прух, друх-друх, — пробормотал толстолап.
— А теперь ты залезай! — крикнул ему Прутик. Но, увидев печальные глаза друга, он
понял, что это невозможно.
Вжик-вжики снова вцепились в толстолапа, и огромное животное, издав глухой стон,
рухнуло на землю. Подлые злобные твари немедленно облепили его.
Глаза Прутика наполнились слезами. Он отвернулся, чтобы не видеть этого ужасного
зрелища. Мальчик пытался заткнуть уши, но крики несчастного друга, борющегося за жизнь,
все еще были слышны.
Затем в Дремучих Лесах повисла мертвая тишина. Прутик понял, что все кончено.
— Ах, толстолап, толстолап, — рыдал он. — За что?
Он хотел спрыгнуть вниз с обнаженным клинком, чтобы перебить вжик-вжиков всех до
одного. Он хотел отомстить за гибель своего друга. Но, с другой стороны, он понимал, что
ничего не сможет сделать.
Утерев слезы, Прутик посмотрел вниз. Вжик-вжики пропали, не оставив и следа от
бедного толстолапа: ни косточки, ни когтя, ни зуба, ни шерстинки от поросшей мхом шубы.
Где-то вдали зазвучал призывный вой другого одинокого толстолапа. Но никто не ответил ему, и
только эхо разносило его раздирающий душу вопль среди деревьев.
Прутик всхлипнул, крепко сжав висевший на шее амулет — клык, подаренный
толстолапом.
— Он никогда больше не ответит мне, — горько прошептал он. — Ни сейчас, ни потом.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ГНИЛОСОС
Прутик, сидя на дереве, вглядывался в сгущающиеся сумерки. Вжик-вжиков не было

видно. Они напали на толстолапа в полном молчании и от начала и до конца действовали
беззвучно, ни пискнув, ни взвизгнув во время всей операции. Было слышно только, как хрустят
кости да хлюпает пролившаяся кровь. Теперь злобные твари исчезли, безмолвно растворившись
в Дремучих Лесах.
По крайней мере, Прутику хотелось верить, что они ушли. Он снова шмыгнул носом и
вытер лицо рукавом. Сейчас ошибиться было никак нельзя.
Небо над головой почернело. Над лесом низко висела сияющая луна. Покой сумерек был
нарушен голосами ночных существ, и пока Прутик сидел неподвижно на ветке, наблюдая за
расползавшимися потемками, ночные звуки ширились и росли.
Тьма вопила, визжала, завывала и кашляла на разные голоса, но, кто прятался во мраке,
видно не было. В темноте приходится видеть ушами.
Прутик сидел на суку, болтая ногами. Под ним от земли поднимался туман, окутывая
дымкой стволы деревьев, расстилаясь над травами.
— Пожалуй, я останусь здесь до утра, — решил мальчик.
Расставив руки для равновесия, он добрался до ствола и полез вверх, подыскивая удобную
ветку, которая выдержала бы его вес и где он мог бы устроиться на ночлег. Оказавшись в
глубине пышной и плотной кроны, Прутик почувствовал острую резь в глазах. Он оторвал лист
и внимательно рассмотрел его. Лист был угловатый и сияющий бирюзой.
— Ах, толстолап, толстолап, — вздохнул Прутик. — Почему из всех деревьев ты выбрал
колыбельное?
Забираться выше не было смысла. Верхние ветки колыбельных деревьев были ужасно
колючими. И к тому же наверху было очень холодно. От резкого ветра его обнаженные руки
покрылись гусиной кожей.
Прутик решил спуститься чуть ниже.
Внезапно луна исчезла. Прутик подождал несколько минут, но она так и не вышла из-за
туч. Холодный ветер обжигал пальцы. Медленно-медленно, цепляясь за грубую кору, Прутик
осторожно спускался по стволу. Один неверный шаг — и он сорвется вниз и разобьется
насмерть.
Крепко обхватив ствол, Прутик согнул левую ногу в колене, зацепившись за узловатую
выемку в коре, и стал шарить правой ногой в кромешной мгле в поисках следующего выступа.
Руки болели, а левая нога, казалось, вот-вот оторвется. Мальчик уже готов был сдаться,
как вдруг кончиком большого пальца он нащупал то, что искал: ветку, на которую можно было
встать.
— Наконец-то! — прошептал мальчик.
Он ослабил хватку, съехал по стволу и встал обеими ногами на ветку. Пальцы его утонули
в чем-то мягком и пушистом.
— Нет! — сдавленно вскрикнул он, в ужасе отпрянув.
На ветке кто-то сидел. Может быть, одному из вжик-вжиков удалось забраться на дерево?
Но не было видно ни зги. Прутик подтянулся и взгромоздился на ветку чуть выше.
И тут луна вышла из-за туч, озарив лес ярким сиянием. Ее лучи серебряными стрелами
пронзали кроны деревьев, играя в трепещущей на ветру листве. Неровные пятна света ложились
на ствол колыбельного дерева, на скрючившегося в неловкой позе Прутика, на землю
далеко-далеко внизу. Пригнув голову так сильно, что острый подбородок впился ему в грудь,
Прутик пытался разглядеть неизвестный предмет.
Там кто-то сидел, прилепившись к грубой коре. Точнее, их было двое. Они обхватили
ветку, как две лапы огромного, заросшего шерстью животного.
Очень осторожно Прутик опустил ногу и пальцами потрогал одно из этих созданий. Оно
не шевелилось.
Прутик спрыгнул на нижнюю ветку. Вблизи оказалось, что эти два существа вовсе не
были покрыты шерстью. Они больше были похожи на узлы из паутины, намотанной вокруг
ветки. Прутик посмотрел вниз, дрожа от волнения.
Там был кокон, висевший на шелковом канате! Прутик уже видел такие коконы.
Вихрохвост спал в одном из них, и еще раз он встречал такие коконы в роще колыбельных
деревьев, где Птица-Помогарь высиживала своих птенцов.
— Просто удивительно! — прошептал мальчик.
Кокон был соткан из тончайших ниточек; он белел во тьме, как сахарная голова. Он был
большим, с удлиненными концами, и по форме напоминал древесную грушу, когда раскачивался
взад-вперед на ветру, поблескивая в лунном свете.
Прутик дотянулся до шелкового каната, прикрепленного к ветке, и ухватился за него.
Действуя очень осмотрительно, чтобы не свалиться, он, перебирая руками, добрался до кокона и
сел на него верхом.
Прутик никогда не испытывал таких ощущений: снаружи кокон был мягким, невероятно
мягким, но достаточно крепким, чтобы выдержать его вес.
Прутик запустил пальцы в ворсистый покров и почувствовал сладковатый, слегка пряный
аромат, источаемый коконом.
От резкого порыва ветра кокон начал вращаться. Над ним, потрескивая, ломались хрупкие
колючие веточки. Онемев от страха, Прутик крепче ухватился за канат: у него закружилась
голова, когда он посмотрел вниз, на землю. Там кто-то шумно скребся и царапался в мертвой
листве. А Прутик теперь не мог ни подняться наверх, ни спуститься на землю.
— А мне сейчас это и не нужно, — сказал мальчик сам себе. — Я прекрасно могу поспать
в коконе Помогаря.
Он вспомнил, что говорила ему Птица-Помогарь: «Вихрохвост спит в наших коконах и
видит наши сны».
— Может быть, и я, — прошептал он с волнением, — увижу эти сны!
Приняв решение, Прутик изогнулся и сделал поворот на полкорпуса, пока не уткнулся
носом в упругую поверхность кокона. Приятный, сладковато-терпкий аромат становился все
сильнее, пока он спускался по кокону. Шелковистая оболочка ласково терлась о щеку мальчика.
Наконец он дотронулся ногами до волосяного края и нащупал отверстие в коконе, которое
продолбила изнутри вылупившаяся Птица-Помогарь.
— Раз-два-три: гоп! — скомандовал себе Прутик.
Отпустив канат, он прыгнул в дыру. Кокон угрожающе закачался. Прутик даже закрыл
глаза, боясь, что веревка не выдержит, но вскоре кокон перестал раскачиваться.
Внутри было тепло — тепло, темно и уютно. Сердце у Прутика перестало стучать как
бешеное. Мальчик глубоко вдохнул пропитанный сладкими ароматами воздух: он почувствовал
себя в безопасности.
Свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку, Прутик устроился поуютнее.
Ощущение безмятежного покоя овладело им.
— Ах, толстолап, толстолап, — засыпая, пробормотал он. — Как хорошо, что из всех
лесных деревьев ты выбрал колыбельное!
И пока ветер раскачивал замечательную люльку, Прутик погрузился в сон. К полуночи
ветер разогнал облака и в лесу наступило затишье. Низкая луна снова показалась меж деревьев.
Где-то вдалеке по ясному небу проплыл воздушный корабль на раздутых парусах.
Листва на деревьях Дремучего Леса сверкала и переливалась в лунном свете, как водная
гладь. И вдруг в поднебесье мелькнула чья-то тень — тень живого существа, планировавшего
над чащей.
У него были гребень на спине, острые когти и широкие, мощные и гладкие крылья, при
каждом взмахе которых воздух, казалось, дрожал. Маленькая голова птицы была покрыта
чешуйками, а на том месте, где должен располагаться клюв, торчал продолговатый хоботок. С
клекотом и хриплым посвистом она проносилась над зарослями, и при каждом взмахе крыльев
от нее распространялось исключительное зловоние.
Слабый свет луны почти не проникал в глубь чащи, но ничто не могло остановить это
страшное существо. Из медно-желтых глаз твари струились яркие лучи, насквозь
пронизывающие густую мглу. Она кружила над верхушками деревьев, делая виток за витком.
Было понятно, что птица не бросит своей затеи, пока не найдет то, что ищет.
Внезапно сверкающие глаза на чем-то остановились: это было нечто большое, круглое и
блестящее, свисавшее с бирюзовой ветки высокого колыбельного дерева. Издав пронзительный
крик, тварь сложила крылья и камнем упала вниз. Затем, растопырив и согнув в коленях
крепкие мускулистые лапы, она тяжело села на ветку и стала прислушиваться, склонив голову
набок.
До ее слуха донеслось легкое дыхание. Птица вдохнула свежий воздух и всем телом
задрожала от возбуждения. Она сделала неловкий шаг вперед. Затем еще один. И еще… Это
существо было создано для того, чтобы летать, а не ходить. Но вот кувырок — и птица повисла
вниз головой.
Вонзив когти в грубую кору, птица сунула голову в отверстие кокона. Вытянув полый
хоботок с рогообразным отростком на конце, она ощупала внутренности кокона и еще пуще
задрожала от предвкушения удачной охоты. Из ее горла вырвался булькающий звук, желудок
сжался, и из отростка на хоботке струей брызнула зловонная желчь. Затем птица вытянула
голову из отверстия.
Желто-зеленая жижа, извергнутая внутрь кокона, пенилась и шипела, и от нее
поднимались гнилостные испарения. Прутик скривился во сне, но не проснулся. Ему снилось,
будто он лежит на лугу рядом со звонким, кристально-чистым ручьем. А вокруг, покачивая
красными головками и распространяя дурманящий аромат, цветут маки.
Все еще крепко цепляясь за ветку, птица теперь занялась самим коконом. Работая когтями
и зазубринами на крыльях, она отдирала ниточку за ниточкой от плетеных комочков на валике,
обрамлявшем вход, и заделывала ими дыру. И очень скоро кокон был наглухо замурован.
Веки у Прутика трепетали. Во сне он переместился в подземный тоннель, все стены
которого были усыпаны бриллиантами и изумрудами.
Птица взмахнула крыльями и ухватила ветку клещеобразными перепончатыми
отростками. Подняв когтистые лапы, она на секунду зависла в воздухе, потом встала на ветку и,
балансируя, дошла до того места, где был прикреплен кокон. Вывернув наружу когти, она стала
жадно втягивать в себя воздух, пока живот у нее не раздулся и чешуя на груди не встала дыбом.
Под каждой чешуйкой у нее был маленький розовый воздуховод, похожий на резиновую трубку,
и его выхлопное отверстие расширялось с каждым вздохом.
Птица огласила клекотом тишину, и внезапно судорога прошла по ее телу. И тут из всех
трубок брызнула густая и вязкая черная жижа, облепившая кокон со всех сторон.
— Чмок-чмок, — не просыпаясь, пошлепал губами Прутик и застонал: — Уммм.
Клейкая смолистая жидкость пропитала кокон насквозь, расползлась по всей его
поверхности, обволокла его целиком. Жижа мгновенно застыла, и кокон превратился в
непроницаемую тюремную камеру.
Издав гортанный торжествующий крик, птица схватила в лапы замурованный кокон,
перерубила канат одним взмахом острого как бритва крыла и взмыла в ночное поднебесье. В
фиолетовом мраке был виден лишь силуэт чудовища: пара огромных простертых крыльев да
раскачивающийся взад-вперед кокон.
А Прутик, усевшись на плот, безмятежно качался на волнах сапфирового моря. Подставив
лицо теплому оранжевому солнцу, он смотрел на белые барашки. Но внезапно набежали черные
тучи, море стало неспокойным: начался шторм.
Прутик открыл широко глаза и в недоумении огляделся. Ничего не было видно. Только
кромешная мгла вокруг.
Он лежал не шевелясь и пытался понять, что же произошло. Глаза его никак не могли
привыкнуть к пляшущей темноте. Ужас охватил его.
— Что случилось? — закричал он. — Где же выход? Прутик стал лихорадочно ощупывать
стены. Но они почему-то сделались твердыми. Прутик стал барабанить по кокону кулаками:
БУМ! БУМ! БУМ! Но непроницаемые стены отзывались лишь гулким эхом.
— Выпустите меня! — завопил он. — ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!
Гнилосос издал хриплый клич и качнулся вбок, на секунду потеряв равновесие. Взмахнув
мощными крыльями, он еще крепче ухватился когтями за матово-черные края кокона. Эта тварь
привыкла к тому, что ее жертвы вступают в бой, пытаясь вырваться из плена. Ничего, скоро
толчки и тряска прекратятся. Всему приходит конец.
Прутик начал задыхаться. Холодный пот катился по лбу. Едкий запах зловонной жижи
разъедал глаза. Он зажал нос пальцами. Тьма, казалось, кружится вокруг него. К горлу
подступил комок: мальчика стошнило. Кислые рвотные массы, состоящие из кусочков фруктов,
кожуры и семечек, хлынули к его ногам. Он вспомнил, как толстолап протягивал ему что-нибудь
вкусненькое — бедный толстолап, которого сожрали гнусные вжик-вжики! Прутик снова
открыл рот в конвульсиях: БРЭЭЭ! Он содрогнулся от очередного спазма. Рвота забрызгала
стенки его камеры, запачкала пол.
Гнилосос летел, не выпуская из когтей раскачивающийся кокон. Далеко на горизонте
забрезжил рассвет, озаряя легкие перистые облака. «Скоро будем дома. Очень-очень скоро,
дорогой мой. И ты займешь место рядом с другими в моей кладовой на верхушке дерева».
У мальчика началось удушье. Спазмы накатывали один за другим, глаза слезились, голова
раскалывалась от нехватки воздуха. Прутик вытащил из-за пояса именной нож и крепко
ухватился за рукоять. Опустившись на колени, он начал неистово колотить ножом по обшивке.
Нож постоянно соскальзывал. Прутик передохнул несколько секунд, вытирая руки о жилетку.
Нож не раз сослужил ему добрую службу: с его помощью Прутик одолел и реющего червя,
и смолистую лозу. Но возможно ли его лезвием продолбить твердую скорлупу? Раз за разом
мальчик вонзал нож в одно и то же место. Стена должна податься! Удар! Еще удар! Он
справится! А как же иначе!
Не обращая внимания на толчки и тряску, гнилосос целеустремленно летел к своему
хранилищу. Уже видны были очертания других коконов в первых утренних лучах: они висели
высоко на скелетообразных деревьях. «Сопротивление бесполезно, ты будешь съеден, дружок!
Чем больше сопротивление, тем слаще добыча! — И гнилосос издал торжествующий клич. Его
хриплый клекот эхом отозвался в темноте. — Скоро, очень скоро ты сдашься, как и все другие!»
А когда жертва перестанет бороться за свою жизнь, мерзкая, вонючая жижа, которую
гнилосос впрыснул в кокон, начнет делать свое дело. Она будет разъедать плоть несчастного
пленника, пока его тело не превратится в склизкую хлябь. И через неделю или даже через дней
пять, если погода будет теплая, гнилосос пробурит отверстие в верхушке кокона зазубренным
сверлом на кончике своего хоботка и через трубочку высосет разлагающееся жирное месиво.
— Давай, давай, давай, — приговаривал Прутик, изо всех сил колотя именным ножом по
твердой скорлупе. Он уже был готов сдаться, бросить это бесполезное занятие, как вдруг
обшивка подалась, и с громким треском осколок размером с тарелку откололся от оболочки и
упал во тьму.
— Ура! — закричал Прутик.
Воздух, свежий воздух лился в прорубленное отверстие. Прутик в полном изнеможении
припал к отверстию, высунул голову наружу и сделал глубокий вдох. Вдох-выдох, вдох-выдох!
Сознание прояснялось. Как хорошо было дышать!
Мальчик всмотрелся вдаль. Впереди он увидел ряд мертвых сосен, раскинувших сухие,
зазубренные голые ветви, — черными силуэтами вырисовывались они на фоне розовеющего
неба. На верхушке одной из них висела гроздь яйцевидных предметов: все они были похожи на
кокон, из которого вылупилась Птица-Помогарь.
— Нужно сделать дыру пошире, — приказал себе мальчик, занося нож. — Да побыстрей.
Изо всех сил он вонзил нож в скорлупу, но вместо знакомого звука раздался щелчок,
словно что-то хрустнуло.
— Что за… — пробормотал он и охнул.
Лезвие обломилось, и теперь он держал в руках одну рукоять.
— Мой именной нож! — пробормотал Прутик, заливаясь слезами. — Мой любимый нож
сломался!
Отбросив прочь ненужную теперь костяную рукоятку, Прутик лег на спину и принялся
неистово колотить ногами по скорлупе.
— Ну давай же, проклятая! — вопил он во весь голос. — Ломайся! ЛОМАЙСЯ!
Гнилосос начал делать виражи, качая крыльями. «Что там творится, а? Ну и ну, какая
упрямая добыча мне попалась сегодня! Ну, сейчас я тебе покажу! Дай-ка я тебя раскручу! Ну
вот, так-то лучше. Ты что, хочешь, чтобы я тебя выронил?»
Прутик что было мочи лягал и пинал обшивку. Изнутри кокон оглашали гулкие удары,
треск и хруст отламывающихся кусков. Внезапно по стене зигзагом пошли широкие трещины и
в щели полился мягкий утренний свет.
— Ай-ай-ай! — закричал Прутик. — Падаю!
Гнилосос яростно вонзил когти в клонящийся набок кокон. Груз тянул его вниз. Делая
взмах за взма-хом, он устало расправил крылья и с трудом вышел из мертвой петли. Но что-то
было не так. Теперь чудовище хорошо это понимало. «Что за игру ты затеял, мой маленький?
Наверно, ты уже издох. А если нет — все равно я тебя не выпущу!»
Тут Прутик снова ударил ногой по стенке: над головой образовалась трещина, которая
пошла дальше. Еще удар — и образовалась расщелина внизу. Через ее зубчатый неровный край
лился свет, освещая кокон изнутри.
С ужасом Прутик смотрел на зияющую пропасть: зеленое пятно внизу становилось все
ближе. Он перестал колотить по стенкам. Падать с такой высоты было равносильно гибели.
— Птица-Помогарь! — позвал он. — Где ты?
Гнилосос дышал хрипло и с присвистом. Какая мерзкая добыча попалась ему нынче!
Скверная-прескверная! Чудовище, обессилев, стало спускаться. Оно вращало своими
медно-желтыми глазами в поисках хранилища. До дерева с коконами было рукой подать, но
гнилососу это расстояние сейчас казалось невероятно большим.
Пятно внизу из зеленого стало коричневым. Теперь Прутик хорошо мог разглядеть, что
там внизу. Лес был здесь редок, и большинство деревьев засохло. Длинные белые стволы
упавших деревьев лежали в беспорядке на земле. Некоторые мертвые деревья все еще стояли,
протягивая вверх голые ветви и как бы хватая воздух костлявыми пальцами.
И тут раздался громкий треск: кокон задел одну из сухих веток. От удара мальчика
отбросило назад, и он сильно ушиб голову о твердый панцирь. Трещина расширилась, и кокон
вместе с Прутиком полетел вниз.
Все ниже, ниже и ниже… Сердце у Прутика ушло в пятки, к горлу подступил ком.
ПЛЮХХХ!
Кокон упал на что-то мягкое. Липкая масса, похожая на жидкий шоколад, просочилась
сквозь трещины внутрь. Прутик обмакнул палец в текущую по стенкам грязь и понюхал. Это
была болотная жижа.
Прутик неловко встал и, покачиваясь на нетвердых ногах, просунул пальцы в самую
широкую трещину и принялся ломать края. Ноги у него были по щиколотку в болотной жиже.
Сначала ничего не получалось. Волокна кокона были необычайно прочными. Через некоторое
время он уже стоял по колено в грязи.
— Давай еще раз! — скомандовал он сам себе. Упершись локтями в стенки, он потянул
края.
Кровь бросилась ему в голову от напряжения. И вдруг стало совсем светло: скорлупа
раскололась надвое.
— Только не это! — вскрикнул он, увидев, как большая часть кокона перевернулась и
тотчас скрылась в трясине. — Что же я буду делать?
Его единственной надеждой оставался второй кусок скорлупы, плавающий на
поверхности. Если ему удастся взобраться на него, то, пожалуй, это сооружение сойдет за лодку.
В небе раздался пронзительный негодующий крик. Прутик посмотрел вверх. Там, высоко
над его головой, кружило гнусное, отвратительное существо с желтыми пустыми глазами.
Чудовище наблюдало за мальчиком. Он услышал шумное биение кожаных черных крыльев.
Чудовище сделало разворот и камнем упало на Прутика. Он почувствовал, как острые когти
впиваются ему в голову. Ужасная птица, с корнем вырвав у него прядь волос, взлетела и снова
спикировала. На этот раз Прутику удалось отклониться в сторону.
Прутика стали душить рвотные спазмы, но на голодный желудок плеваться было нечем.
Наконец подлое создание, хлопая крыльями, взгромоздилось на верхушку мертвого дерева,
вырисовывающегося черным скелетом на фоне покрытого молочно-белыми облаками неба. Под
ним на ветке раскачивалось несколько коконов. Прутик с облегчением вздохнул. Мерзкая тварь
оставила его в покое.
Но мгновение спустя радость сменилась отчаяньем.
— Я тону! — закричал мальчик.
Хватаясь за скорлупу, Прутик отчаянно барахтался в болотной жиже. Но каждая его
попытка взобраться на лодочку заканчивалась неудачей.
При третьей попытке скорлупа перевернулась и пошла ко дну.
Прутика уже засосало по грудь. Он бил руками по илистой воде, но тщетно.
— Ах, Хрумхрымс, — простонал он. — Что же мне делать?
— Не впадать в панику. Это самое главное, — послышался чей-то голос.
Прутик онемел от изумления. Кто-то здесь есть и видит его противоборство со стихией!
— Помогите! СПАСИТЕ! — закричал он.
Он сделал еще один рывок, и трясина засосала его еще на два-три пальца. Болотная жижа
доходила уже почти до горла.
На берегу, прислонившись к мертвому дереву, сидел плоскоголовый, костлявый и
желтокожий гоблин с соломинкой в зубах.
— Ты хочешь, чтобы я помог тебе? — гнусаво проблеял он.
— Да! Очень хочу! Помоги мне! Я тону! — крикнул Прутик, отплевываясь. Он уже успел
хорошенько хлебнуть болотной жижи.
Гоблин ухмыльнулся и, отбросив прочь соломинку, сказал:
— Ну, если ты действительно этого хочешь, я помогу тебе, Мастер Прутик.
Он встал, отломил ветку от мертвого дерева и протянул ее Прутику.
Прутик, еще раз сплюнув тошнотворную болотную воду, потянулся за веткой и схватился
за нее.
Гоблин потащил мальчика из трясины. Прутик отплевывался и молился, чтобы гнилая
палка не сломалась. Наконец он почувствовал твердую почву под ногами. Гоблин отпустил
палку, и Прутик на четвереньках выполз на берег.
Он рухнул ничком, совершенно обессиленный, уткнувшись носом в пыльную землю.
Когда Прутик наконец смог поднять голову, чтобы поблагодарить спасителя, того и след
простыл. Он снова был один, плоскоголового гоблина нигде не было видно.
— Эй! — слабым голосом позвал Прутик. — Где ты?
Но ему никто не ответил. Гоблин исчез. На берегу лежала только соломинка, надкушенная
с одного конца.
— Почему ты убежал от меня? — пробормотал Прутик.
И внезапно ему пришло в голову: а откуда гоблин знает его имя?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ЗЛЫДНЕТРОГИ
Было тихо. Солнце жарило непереносимо. После того как Прутика вывернуло наизнанку в
замурованном коконе, у него было такое чувство, словно горло ему хорошенько протерли
наждачной бумагой. Мучительно хотелось пить.
Он заставил себя встать. За трясиной виднелась полоска чистой воды. Ее блеск дразнил
изнывающего от жажды мальчика. Ах, если бы туда можно было добраться, не утонув в топкой
грязи! Прутик, сплюнув, отвернулся.
— Наверно, там такая же затхлая жижа, — пробормотал он, чтобы успокоить себя.
Он брел по чавкающей пустоши. Болото раскинулось очень широко, и если не считать
редких кустиков грязно-зеленого цвета, здесь ничего не росло. С каждым шагом Прутика
облепляли тучи мошкары. Угрожающе звеня, насекомые садились ему на лицо, на руки и ноги и
кусали, кусали, кусали.
— Прочь! Кыш отсюда! — принялся кричать Прутик, отмахиваясь от кровопийц. —
Сейчас я вам задам! Хлоп! Еще один! Хлоп! И другой!
Хлоп! Шлеп! Хлоп!
Прутик пустился наутек, но облако мошкары, напоминающее простыню, раздувающуюся
на ветру, преследовало его. Все быстрее и быстрее бежал мальчик. Мимо голых
скелетообразных деревьев, напрямик по хлюпавшему под ногами торфянику, спотыкаясь и
скользя, но не останавливаясь ни на секунду, стремительно мчался он в сторону Дремучих
Лесов.
Прутик почувствовал запах леса издалека. Суглинистая почва, пышная листва,
истекающие соком плоды — знакомые ароматы, от которых у него потекли слюнки, а сердце
забилось чаще. Мошкаре лес не понравился. По мере того как запахи становились гуще и
насыщенней, кусачих тварей становилось все меньше.
Прутик устало тащился вперед, все дальше и дальше. Дремучие Леса окутали его, как
огромное зеленое одеяло. Тут не было ни дорожек, ни тропок, и ему приходилось самому
прокладывать себе путь через буйные заросли. Он перешагивал через папоротники, пробирался
сквозь бычатник, взбирался на горки и спускался в овраги. Дойдя до кручиницы, он
остановился. Он знал, что кручиницы — деревья с длинными, переливающимися, как жемчуг,
листьями, напоминающими растопыренную ладошку, растут обычно у воды. Его научил этому
толстолап. Прутик раздвинул свисавшие ветви, усыпанные бусинками ягод, и там, под ними,
увидел хрустально-чистый ручей, струившийся по камням!
— Благодарение небесам! — выдохнул мальчик, упав на колени. Сложив ладони горсткой,
он опустил руки в ледяную воду. Сделав первый глоток, он тотчас ощутил, как холодная влага
побежала, омывая воспаленное горло. Вода была свежей, приятной на вкус. Он пил, пил и не
мог оторваться от источника. Наконец Прутик утолил жажду. С благодарным вздохом он в
изнеможении плюхнулся в ручей.
Там он и остался лежать. Вода струилась, утишая боль от укусов мошкары, смывая грязь с
одежды и с волос. Он не двинулся с места, пока вода не унесла с собой последние частицы
рвоты, тины и зловонной желчи.
— Теперь я снова чистый, — сказал мальчик, встав на колени.

И тут оранжевая вспышка сверкнула над водой. Прутик замер: вжик-вжики тоже были
оранжевыми! Не поднимая головы и не убирая со лба свисавшие пряди мокрых волос, Прутик
тревожно огляделся.
Никаких вжик-вжиков не было здесь и в помине! За большим камнем, выше по течению
ручья, пряталась девочка. Маленькая девочка с прозрачно-белой кожей и огромной копной
рыжих волос!
— Эй! — позвал ее Прутик. — Я…
Но девочка мигом пропала. Прутик вскочил на ноги.
— Э-ге-гей! — закричал он, поднимая тучи брызг на бегу.
Почему она не хочет подождать? Он взобрался на валун. Девочка успела добежать до
дерева впереди и спряталась за его стволом.
— Я не обижу тебя, — задыхаясь, крикнул ей вслед Прутик. — Я добрый, честное слово!
Когда он добрался до дерева, девочки там уже не было. Обернувшись, она бросила на него
взгляд и выскочила на поляну, заросшую высокими травами, качавшимися на ветру. Прутик
рванулся вслед за нею. Мальчик хотел остановить ее, попросить вернуться, поговорить с ним!
Он бежал за девочкой, пытаясь догнать ее, петляя меж деревьев, пересекая лужайки. Казалось,
он вот-вот настигнет ее, но расстояние между ними не сокращалось.
Приблизившись к огромному, увитому плющом дереву, девочка оглянулась в третий раз.
Для чего она это сделала? Может, хотела убедиться, что сумела ускользнуть от него? Или
желала удостовериться, что Прутик не отстает от нее?
Теперь мальчик решил вести себя осторожнее. Он обошел дерево вокруг. Но девочки нигде
не было видно. Сердце у него забилось сильнее, в ушах зазвенело. Ведь кто угодно может
прятаться в густой листве. Кто угодно!
Прутик, крепко сжав свои амулеты в кулаке, сделал шаг вперед. Где же девочка? Может,
это ловушка?
— Ай-ай-ай! — тотчас завопил он.
Земля разверзлась у него под ногами. Прутик падал. Он провалился под землю и теперь
летел кувырком по длинному извилистому тоннелю.
Бум-бабах! Трах-тах-тах! Кувырк! Хлоп! Шлеп! Бряк! Шмяк! Наконец Прутик плюхнулся
на мягкую соломенную подстилку.
Мальчик в изумлении сел. Все кружилось у него перед глазами: желтые огни,
переплетенные корни деревьев, четыре женских лица, склонившихся над ним.
— Где тебя носило? — хором говорили двое из тех, кто неотрывно смотрел на него. —
Мне не нравится, когда ты гуляешь наверху одна. Это чересчур опасно, моя деточка. Вот унесет
тебя Хрумхрымс, тогда будешь знать.
— Я уже не маленькая, — мрачно ответили две другие фигуры.
Прутик потряс головой. Четыре женщины превратились в двух. Более крупная нависла над
ним, и
Прутик увидел ее налитые кровью глаза и сложенные гармошкой губы.
— А это еще что такое? — скривилась она. — Ах, Мэг, что ты опять притащила?
Бледнокожая девочка погладила Прутика по голове.

— Он шел за мной до самого дома, маманя, — сказала она. — Можно, он у нас поживет?
Та, что была постарше, откинула назад голову и сложила руки на груди. Казалось, она
раздувается при каждом вздохе. С подозрением разглядывая Прутика, она произнесла:
— Надеюсь, что этот — не болтун. Я тебя уже предупреждала: не таскать в дом
животных, которые умеют говорить!
Прутик нервно сглотнул слюну. Мэг покачала головой.
— Не волнуйся, маманя, какие-то звуки он издает, но это не слова!
Маманя недовольно хмыкнула.
— Скажи правду, деточка. Так будет лучше. От болтунов одни неприятности.
Маманя была огромного роста, ее толстенная шея сразу переходила в затылок. Более того:
если девочку с бледной кожей едва можно было различить в надвигающихся сумерках, ее
маманя видна была издалека. Все ее тело, если не считать лица, было покрыто светящейся
татуировкой.
На коже были вытатуированы деревья и оружие, какие-то тайные знаки и животные,
чьи-то лица и драконы, череп и кости — словом, все, что хочешь! Даже ее лысая макушка была
с татуировкой. То, что Прутик принял за пряди волос на бритом черепе, на самом деле
оказалось вытатуированными змеями, обвивающими виски и затылок!
Татуированная глыба подняла руку с налитыми мускулами и в задумчивости почесала губу
под расплывшимися ноздрями.
Рукав ее платья задрался, прошуршав, и на обнажившейся руке Прутик увидел портрет
маленькой девочки с неправдоподобно рыжими волосами. Под ним была наколка из огромных
синих букв: «Маманя любит дочку».
— Ну так что? — спросила Мэг. Маманя посопела носом.
— Знаешь, Мэг, ты иногда бываешь самой невыносимой девочкой из всех трогов на свете.
Но, впрочем, я думаю… — И, перебивая восторженные вопли дочери, она добавила: — Но
отвечать за него будешь только ты ! Поняла? Ты будешь его кормить и выгуливать, а если он
нагадит в нашей пещере, ты будешь убирать за ним. Тебе ясно или нет?
— Кристально ясно, — ответила Мэг.
— И если я хоть слово от него услышу, — продолжала маманя, — то тут же сверну ему
шею. Договорились?
Мэг кивнула. Она схватила Прутика за волосы и поволокла за собой.
— Пошли, — приказала она.
— Bay, — взвизгнул Прутик, хлопнув ее по руке.
— Он меня ударил! — тут же заныла Мэг. — Маманя, мой кукленок меня ударил! И очень
больно!
Внезапно татуированная громадина оторвала мальчика от пола и раскрутила в воздухе. Он,
как загипнотизированный, смотрел прямо в свирепые, налитые кровью глаза женщины-трога.
— Если ты еще раз ударишь, толкнешь, поцарапаешь или укусишь мое золотце…
— Или вообще хоть как-нибудь обидишь меня, — вмешалась Мэг.
— Или хоть как-нибудь обидишь ее… Я тебя…
— Или даже тронешь меня пальцем…
— Или тронешь ее пальцем…
— Или попытаешься удрать…
— Или попытаешься удрать, — продолжила маманя, — я тебя убью, понял?
Бумажное платье мамани шуршало при каждом ее движении, пока она трясла Прутика.
— Запомни одно правило: слушайся и молчи. Ты понял меня?
Прутик не знал, стоит ли кивнуть в ответ. Если ему запрещено говорить, должен ли он
понимать, что ему говорят? Маманя так крепко схватила его за шиворот, что он и шевельнуться
не мог. Посопев, она уронила его на пол. Прутик уныло разглядывал маму с дочкой. Мэг
спряталась за спину матери. Девочка была начеку, и в следующую секунду снова вцепилась ему
в волосы. Кривясь от боли, Прутик покорно опустился к ее ногам.
— Так-то лучше, — проворчала маманя. — А как ты его назовешь?
Мэг, пожав плечами, повернулась к своей новой игрушке.
— Тебя как зовут? — спросила она.
— Прутик, — не раздумывая, ответил он и тут же пожалел об этом.
— Что такое? — заревела маманя. — Он сказал слово? — И она изо всех сил толкнула его
в грудь. — Значит, ты — болтун?
— Прутик-прут-прут-прут-прут, — зачирикал мальчик, стараясь по возможности,
изобразить птичий щебет. — Прут-прут-прут-прут!
Мэг обняла Прутика за плечи.
— Давай назовем его Прутиком, — улыбаясь, сказала она матери.
Маманя, прищурив глаза, метнула на мальчика гневный взгляд.
— Еще одно слово, и тебе конец. Сразу голову тебе оторву.
— Прутик будет вести себя хорошо, — заверила ее Мэг. — Ну давай, мальчик, пойдем
поиграем! — приказала она Прутику.
Женщина-трог, уперев руки в бока, наблюдала, как Мэг тащит живую игрушку за собой.
Прутик не поднимал головы.
— Я за ним послежу, — сказала она, обращаясь к дочке. — Это я тебе обещаю.
Девочка поволокла Прутика по тоннелю, и угрозы мамани постепенно стихли вдали. Там
были и лестницы, и уклоны, и скаты, и узкие спуски, которые вели все глубже под землю. У
Прутика екнуло сердце, когда он подумал, с какой силой давят на них породы, залегающие
сверху. А что если они обрушатся и придавят их всей своей тяжестью?
Внезапно витиеватая дорога кончилась. Прутик огляделся, дрожа от изумления. Они оба
находились в огромной пещере.
Мэг отпустила его волосы.
— Тебе тут понравится, Прутик. У нас, злыднетрогов, никогда не бывает ни жарко, ни
холодно. Ни снега, ни дождя, ни ветра. И ядовитые растения тут не растут, и дикие звери не
водятся…
Сам не зная почему, Прутик схватился за зуб, висевший у него на шее, и слезы покатились
у него из глаз.
«Ни ядовитых растений, ни диких зверей, — подумал он. — Но здесь нет неба, нет солнца
и луны…» Девочка грубо толкнула его в спину, и Прутик пошагал дальше. «И свободы нет…»
Как и тоннель, пещера была освещена приглушенным светом. Дно пещеры было
истоптано до блеска ногами многих поколений трогов. Где-то высоко над ним виднелся
потолок. Сплетаясь в вышине, как огромные шишковатые колонны, узлились корни мощных
деревьев.
Прутик подумал, что растения здесь похожи на зеркальное отражение Дремучих Лесов —
Дремучих Лесов зимой, когда деревья обнажены и похожи на скелеты.
Корни, омытые приглушенным светом, вились и пересекались в полумраке. Прутик сделал
вдох и замер от удивления. Он ошибся! Свет не лился на корни деревьев: они сами излучали
сияние!
— Прутик! — рявкнула Мэг, когда он отошел от нее, чтобы поближе рассмотреть
свечение.
Белый, желтый, бежевый… По крайней мере, половина длинных толстых корней
светилась сама по себе, то вспыхивая, то замирая. Прутик положил руку на одно корневище.
Оно слабо пульсировало и было теплым.
— Прутик! К ноге! — громко скомандовала девочка.
Мальчик оглянулся. Слушаться и молчать! Он хорошо помнил приказ. Прутик покорно
вернулся и встал с нею рядом.
Мэг погладила его по головке.
— Тебе интересно, что это за корни? — спросила она. — Они дают все, что нам нужно.
Прутик кивнул, но не сказал ни слова.
— Прежде всего, свет, — пояснила Мэг, указывая на мерцающие корни. — И еда. — Она
отломила два нароста с волокнистого корневища и один из них ловко сунула себе в рот. Другую
шишечку она протянула Прутику, который безо всякого энтузиазма глядел на нее.
— Давай ешь! — приказала она, и, когда Прутик знаками показал ей, что не желает это
пробовать, пригрозила: — Я маме скажу!
Нарост оказался хрустким и неожиданно сочным. На вкус он напоминал жареные орехи.
— М-м-м-м-м, — промычал Прутик и демонстративно облизал губы.
Мэг улыбнулась и пошла дальше.
— Вот эти корни мы высушиваем и мелем из них муку, — пояснила она. — А эти —
рубим, вымачиваем, а потом делаем из них бумагу. А эти идут на дрова. А эти… — начала она,
останавливаясь у вздувшихся корневищ цвета свежего мяса. — Я и не знала, что они —
дикорастущие. — Девочка повернулась к Прутику и оглядела его с головы до ног. — Прутик, —
властно произнесла она, — Запомни: эти корни нельзя есть.
Наконец они подошли к месту, где большая часть корней была срезана. В этом просвете
виднелось темное озерцо. Оставшиеся корни веером расходились в разные стороны, затем,
переплетаясь, устремлялись вверх, образуя куполообразный свод. А внутри громоздились друг
на друга массивные капсулы: каждая висела отдельно, но соединялась с соседней.
Шарообразные темно-желтые капсулы с маленькими темными лазами образовывали огромный
холм, местами до пяти этажей в высоту.
— Это — Трогвилль, — сказала девочка. — Тут я живу. Пойдем со мной.
Прутик улыбнулся. Девочка перестала таскать его за волосы. Значит, она начала доверять
ему.
Капсулы, как выяснил Прутик, были сделаны из толстых бумажных листов, похожих на
материал маманиного платья, только покрепче. Пол затрещал у Прутика под ногами, когда он
споткнулся о порог при пересечении коридоров. Прутик постучал по закругленной стене, и эхо
гулко раскатилось по проходам.
— Не смей этого делать! — резко одернула его Мэг. — Ты мешаешь соседям!
Капсула Мэг была расположена в левом верхнем углу этого огромного муравейника, и
внутри она была значительно больше, чем казалась снаружи.
Кремовый цвет, лившийся от корней, мягко освещал стены. Прутик принюхался: в воздухе
витал какой-то аромат, слабо напоминавший запах корицы.
— Ты, наверно, устал, — объявила Мэг. — Вот тут будет твое место, — сказала она,
указывая на корзинку. — Маманя не любит, когда всякая живность спит в моей постели. —
Девочка озорно хохотнула. — А я люблю. Давай, прыгай сюда! — позвала она, похлопав по
краю кровати. — Я ей ничего не скажу, если ты, конечно, сам себя не выдашь! — И она
залилась громким смехом.
Прутик поступил так, как ему велели. Может быть, ему и нельзя лежать на кровати, но
матрас такой мягкий и теплый! Прутик сразу же провалился в сон. И спал он без сновидений.
Несколько часов спустя (днем или ночью — для трогов это не имело никакого значения,
потому что приглушенный свет постоянно освещал их темные жилища) Прутик проснулся от
того, что кто-то гладил его по голове. Он открыл глаза.
— Ты хорошо спал? — весело спросила Мэг. Прутик что-то промычал в ответ.
— Вот и прекрасно, — произнесла она, спрыгивая с кровати. — Потому что нам уйму
всего надо сделать. Сначала мы немножко пособираем наросты на корнях и нацедим из них
древесного молочка на завтрак. Потом, когда приберемся, маманя попросила нас помочь ей
делать бумагу. За последнее время у нас столько девочек превратилось в злыднетрогов, что
ткани на платья не хватает. А потом, — продолжала Мэг не переводя духа, — мы пойдем гулять.
Но прежде всего, — оказала она, накручивая на палец его волосы и гладя его по щеке, —
прежде всего, дорогой Прутик, мы сделаем тебя красивым.
Прутик застонал, глядя с тоской на Мэг, которая рылась в своем комоде. Через минуту она
вернулась, притащив целый поднос разных баночек и скляночек.
— Ну вот, — сказала она, ставя поднос на пол. — А теперь двигайся поближе и сядь ко
мне лицом.
Сначала Мэг взяла мягкую серую губку из волокнистых корней и обтерла мальчика водой,
принесенной из подземного озера, и побрызгала его духами из корней розовых кустов. Затем
она растерла его досуха и попудрила темной, резко пахнущей пудрой. А когда Прутик чихнул,
промокнула ему нос платочком.
Это было самым оскорбительным из всего, что она с ним вытворяла, и Прутик сердито
отвернулся от девочки.
— Ну как ты себя ведешь? — распекла его Мэг. — Мы же не хотим, чтобы маманя узнала,
какой ты непослушный?
Прутик замер и не шевельнулся ни разу, пока Мэг, взяв деревянную гребенку, расчесывала
колтуны, выдирая пряди спутанных волос.
— У тебя красивые волосы, Прутик, — сказала она. — Густые и черные. — Она резко
рванула непокорный вихор. — Но как ты умудрился их так запутать? Как можно доводить их до
такого со-стояния? — И она снова сильно потянула его за волосы.
Прутик скривился от боли. Глаза его наполнились слезами: он до крови искусал губы, но
не проронил ни звука.
— Я расчесываю волосы дважды в день, — произнесла девочка, тряхнув огненно-рыжей
копной волос. Она придвинулась поближе к Прутику. — Но скоро, — прошептала она, — у меня
все волосы выпадут. Все до одного. И тогда я стану злыднетрогом. Как маманя.
Прутик кивнул с сочувствием.
— Жду не дождусь! — воскликнула Мэг, удивив Прутика. — Прутик, миленький, ты даже
представить себе не можешь, как это здорово! Злыднетрог! — Она отложила расческу. — Да
ничего ты не понимаешь! Это потому, что ты мужчина. А мужчины…
На секунду замолчав, она вытащила пробку из маленького флакончика и, накапав немного
темно-желтой, густой жидкости себе на ладошку, принялась втирать ее в голову Прутика.
Раствор имел сладковатый запах, но оказался едким: кожу стало саднить, глаза покраснели, веки
вспухли.
— А мужчины, — продолжила она, — не могут быть злыднетрогами. — Девочка снова
сделала паузу. Затем, взяв пучок волос, она разделила его на три прядки и заплела косичку. —
Маманя говорит, что все дело в корнях. Знаешь, что такое дуб-кровосос?
Прутик содрогнулся при одном упоминании этого кровожадного, плотоядного дерева. Он с
благодарностью погладил жилетку из ежеобраза.
— Помнишь, Прутик, красноватый корень, который мы видел на пути сюда? —
продолжала девочка, вплетая бусины в косичку. — Тот, который я запретила тебе есть. Это
дуб-кровосос. Для мужчин это яд, — добавила она шепотом. — А для женщин — нет.
Она засмеялась, отделяя еще одну прядь волос на голове у Прутика.
— Благодаря этому корню мы, злыднетроги, такие здоровые и сильные. Как моя мамочка.
Знаешь нашу поговорку?
Хочешь быть большой и страшной — на обед ешь корень красный.
Прутик снова вздохнул. Корень красный… Уж он-то хороню знаком с дубом-кровососом!

В животе у него заворчало. А Мэг тем временем, отделив еще одну прядь, принялась заплетать
следующую косичку, нанизывая на нее бусинки.
— Какой ты хорошенький получился, Прутик! — воскликнула девочка. Прутик
скривился. — Конечно, — в задумчивости продолжала она, — нашим мужчинам это не очень
нравится. Знаешь, какие они противные? Ходят, гремя костями, тощие, гадкие, пронырливые, и
ябедают друг на друга. — Она брезгливо сморщила нос и, вздохнув, продолжила: — Все же
какая-то польза от них есть. Должен же кто-то готовить и прибираться в доме?
«Как хорошо, что я всего лишь живая игрушка», — подумал Прутик.
— Как-то раз они решили взбунтоваться, — продолжала девочка. — Это было еще до
моего рождения. Они все собрались и отправились поджигать наш Главный Дуб-Кровосос.
Злыднетроги так рассердились, что избили их до полусмерти. Наставили им синяков! И с тех
пор они ведут себя тихо, — добавила она, злобно ухмыльнувшись. — Никудышный народец!
Прутик почувствовал, что еще три бусинки вплетены в его косички.
— Но с тех пор, — более спокойным тоном заговорила она, — главные корни всегда
охраняются. — Она замолчала на несколько секунд. — Ну вот и все! Повернись-ка, Прутик.
Дай-ка я на тебя погляжу!
Прутик повернулся.
— Просто замечательно! — восхитилась она. — А теперь пойдем, деточка. Пора
завтракать!
Дни шли за днями, и поскольку в пещере у трогов никогда ничего не менялось, трудно
было сказать, сколько времени утекло с тех пор, как мальчик попал сюда. Казалось, Мэг всегда
будет подстригать ногти у него на руках и ногах. В последний раз, когда хозяйка делала ему
прическу, она заметила, что волосы у него сильно отросли.
Жизнь его была легкой и безмятежной: Мэг и другие девочки баловали его, возились с
ним. Но подземный мир угнетал его. Ему не хватало свежего воздуха, дуновения ветра, пения
птиц, небесной синевы. Больше всего Прутик скучал по толстолапу.
Самым удивительным в его жизни под землей, под Дремучими Лесами с их опасностями
и ужасами, было то, что у него теперь образовалась масса свободного времени для
размышлений. Здесь не приходилось добывать еду, отыскивать место для безопасного ночлега.
Здесь у него было все необходимое. Оставалось только привести в порядок мысли.
С самого начала, когда он появился у злыднетрогов, Мэг не спускала с него глаз. Вскоре,
однако, новая игрушка ей надоела, и она частенько стала уходить одна, надев на мальчика
ошейник и посадив его на цепь.
Цепочка, которой мальчика приковывали к кровати, была достаточно длинной, чтобы он
мог свободно расхаживать по капсуле, но как только он натягивал цепь до предела, ошейник
больно врезался в шею, напоминая, что он пленник.
Но может быть, он наконец найдет тропу, которая приведет его домой, к его семье? Вот
обрадуется Спельда, что ее сын вернулся. Даже Тунтум, наверно, улыбнется, хлопнет его по
спине и позовет с собой рубить деревья. Все будет иначе! Он станет таким, как все, будет
работать с утра до ночи, будет стараться походить на лесных троллей во всем: делать все, как
они, думать, как они… И уж никогда больше не сойдет с тропы!
Ошейник душил его. У него мелькнула мысль, а не станет ли он таким же пленником, если
вернется к лесным троллям? Сколько бы ни старался он быть таким, как они, ничего не
получалось.
А где теперь Птица-Помогарь? Что с ней? «Наверно, ей надоело опекать меня», — горько
подумал мальчик. «Ищи свою судьбу за Дремучими Лесами!» — сказала она ему. Прутик
усмехнулся.
— За Дремучими Лесами! Скорее не за, а под. Моя судьба в том, чтобы быть игрушкой у
избалованного, испорченного ребенка! Ах, Хрумхрымс! — выругался он.
Мальчик услышал какой-то шорох и умолк: здесь опасно разговаривать даже с самим
собой!
В следующую секунду Мэг с шумом ворвалась в капсулу. Через руку у нее был
переброшен сложенный в несколько слоев лист коричневой бумаги.
— Мне велено готовиться, — взволнованно объявила она.
Разложив бумагу на полу, она принялась рисовать.
Прутик, широко раскрыв глаза от изумления, наблюдал за ней.
— Прутик, душенька, — улыбнулась девочка. — Скоро мне сделают татуировку на спине
вот по этому рисунку.
Прутик с еще большим интересом стал разглядывать картинку. На ней была изображена
массивная, мускулистая женщина-злыднетрог. Она стояла, широко расставив ноги и уперев
руки в бока. Лицо ее имело весьма свирепое выражение.
— Мы все такие, — с гордостью объяснила девочка.
Прутик сложил губы в улыбке. Он указал на картинку, затем на Мэг и потом снова на
картину.
— Да, это я, — кивнула она. — Вернее, скоро стану такой.
Прутик указал на себя и склонил голову набок.
— Ах, Прутик, — нежно прошептала она, — я всегда буду любить тебя.
Мальчик, успокоившись, снова сел. В этот момент за дверью раздался тяжелый топот.
Чувствуя, что его спокойному существованию приходит конец, мальчик стал машинально
жевать кончик своего шейного платка. Это была маманя.
— Мэг! — прогрохотала она. — МЭГ! Девочка подняла глаза.
— Я здесь, — отозвалась она, и тут же весь дверной проем заполнила необъятная фигура
женщины-трога.
— Идем со мной! — приказала она. — Немедленно!
— Уже пора? — взволнованно спросила Мэг.
— Пора, — сердито ответила маманя.
Мэг вскочила на кровать.
— Ты слышал, Прутик? Нам пора! Пошли.
— Туда, куда мы идем, с животными нельзя, — предупредила ее маманя.
— Мам, ну пож-а-а-а-а-луйста, — заканючила девочка.
— Я же тебе сказала — нельзя. Потом поиграешь.
— А я все равно его возьму, — упрямо твердила непослушная девочка.
Прутик перевел взгляд с одной на другую: мать хмурилась, а дочь улыбалась.
— Ты хочешь пойти со мной? — спросила его Мэг. Прутик тихо улыбнулся в ответ. Он
был рад отправиться куда угодно, лишь бы не сидеть на цепи.
— Вот видишь, — с торжеством воскликнула Мэг. — Я же тебе говорила!
Маманя недовольно фыркнула.
— Ты считаешь это животное разумным существом.
— Мам, ну пож-а-а-а-а-луйста, — снова заныла девочка.
— Ну ладно, уж если ты без него не можешь, — понуро согласилась маманя, поднимая с
полу разрисованную бумагу. — Но, по крайней мере, не спускай его с поводка. — И,
обернувшись к Прутику, продолжала: — Смотри у меня! Не испорти праздник моей деточке!
Только попробуй что-нибудь натворить! Хоть что-нибудь! И ты у меня живо получишь!
Снаружи уже витало ощущение приближающихся торжеств.
Все тропинки, ведущие к озеру, были забиты женщинами-трогами, идущими в том же
направлении, что и они. Прутик знал некоторых из них: они были соседями. Но там было
немало и незнакомых ему трогов.
— Смотри, куда они идут, — радостно сказала ему Мэг.
На другом конце озера была площадка, окруженная высоким забором. Понурые, худые как
щепки мужчины группками топтались у входа. Они раболепно поклонились мамане и хором
захныкали, когда она напролом двинулась ко входу.
— Рядом! — скомандовала Прутику девочка, рванув поводок.
Они втроем вошли на огороженную территорию. Как только они появились, их встретил
восторженный рев толпы. Опустив голову, Мэг застенчиво улыбнулась.
Прутик увидел пейзаж, показавшийся ему совершенно нереальным. Высоко над головой
висели корни гигантского дерева, разветвляющиеся на множество более мелких. Образовывая
огромный купол, они спускались до самой земли. Под этим сводом рука об руку стояли
злыднетроги, и их татуированные с головы до ног тела омывал излучаемый корнями
кроваво-красный свет.
Маманя взяла Мэг за руку.
— Пошли! — приказала она.
— Эй! — окликнул их один из стражников. — Во Внутреннее Святилище с животными
вход запрещен.
Маманя заметила, что ее дочка все еще тащит Прутика на поводке.
— Ясное дело, запрещен! — подтвердила она, отбирая у дочери поводок и привязывая
Прутика к одному из корней. — Потом его заберешь, — сказала она, издав горловой смешок.
На сей раз Мэг даже не попыталась перечить ей. Как в трансе, она вошла в круг взявшихся
за руки трогов и двинулась дальше, под купол из корней. На Прутика она даже не оглянулась.
Сквозь просветы между корней мальчик смотрел на происходящее. В самом центре он
увидел главный поильный корень. Он был толстым и узловатым, и светился ярче других. Мэг —
крошка Мэг — стояла, повернувшись к нему спиной и закрыв глаза. Внезапно злыднетроги
завели песню:
Слава тебе, наш Дуб-Кровосос!
Ты злыднетрогам счастье принес!
Они повторяли эти строки без конца, все громче и громче, пещера сотрясалась от
оглушительного грохота голосов. Прутик заткнул уши руками. Мэг, стоявшая рядом с поильным
корнем, вдруг начала корчиться и извиваться.
И вдруг ужасная какофония прекратилась, в воздухе повисла тревожная тишина. Мэг
повернулась лицом к корню. Воздев руки, она глядела вверх.
— Напои меня своей кровью! — крикнула она. Не успел стихнуть ее призывный вопль,
как под куполом произошла перемена. У злыднетрогов перехватило дыхание, а Прутик в испуге
вскочил, увидев, как корневище, к которому его привязали, меняет цвет. Он огляделся. Вся
густая сеть корней теперь светилась темно-красным, малиновым, кровавым светом!
— Ну вот! — торжествующе воскликнула маманя. — Пробил твой час, доченька!
Откуда-то из складок своего бумажного платья женщина-трог вытащила небольшую
вещицу. Прутик, прищурившись, разглядел, что это такое. Предмет был похож на кран от бочки.
Маманя приставила его к пульсирующему багровому центральному корню и вогнала его
кулаком в древесину. Затем, улыбаясь дочери, она жестом указала ей на пол.
Мэг встала на колени перед краником, задрала голову и широко разинула рот. Маманя
повернула ручку, и из крана хлынула мощная струя пенящейся кровавой жидкости. Она падала
на голову Мэг, омывала ее спину, стекала по рукам и ногам. Прутик в ужасе наблюдал, как в
пурпурном свете вздымаются плечи Мэг.
«Она это пьет!» — содрогнулся мальчик.
Мэг пила, пила и пила и не могла остановиться. Она уже выпила столько, что должна была
лопнуть. Наконец, она, похоже, утолила свою жажду и, глубоко вздохнув, свесила голову на
плечо. Маманя повернула ручку: кровь перестала хлестать из крана. Мэг с трудом поднялась на
нетвердых ногах. Худенькая бледнокожая девочка на глазах начала разбухать.
Она пухла и пухла, превращаясь в тяжеловесную тушу. Ее платье из тонкой бумаги с

треском разорвалось, и обрывки упали на землю, а она все росла. Массивные плечи, дутые
мускулы, ножищи, похожие на древесные стволы. А что сделалось с ее головой! Голова
разрослась невероятно, и вдруг — пышная оранжевая шевелюра стремительно осыпалась на
землю. Преображение закончилось.
— Поздравляю! — сказала маманя, надевая новое разрисованное платье на
свежеиспеченного злыднетрога.
— Поздравляем! Поздравляем! — закричал хоровод созданий, похожих на нее как две
капли воды.
Мэг, с достоинством повернувшись, раскланялась. Прутик втянул голову в плечи от
страха. Куда девалась бледнокожая девочка, которая так любила его и так заботилась о нем? Ее
больше не было. Вместо нее перед ним стояло чудовище: ужасный, кровожадный злыднетрог.
Когда ей сделают наколки, ее уже будет никак не отличить от матери.
Мэг продолжала оглядывать собравшихся на праздник. Она встретилась глазами с
Прутиком. Мальчик улыбнулся ей. Быть может, в душе она осталась такой же, как прежде? Мэг
открыла слюнявый рот и вывалила наружу огромный язык, похожий на кусок сырой печени, и
облизала рифленые губы. В налитых кровью выпученных глазах зажегся недобрый огонь.
— Ах ты мерзкая тварь! — заревела она.
В тревоге Прутик оглянулся. Не может быть, чтобы она обращалась к нему! Он же ее
любимая игрушка! Она называет его не иначе как «дорогой Прутик!»
— Мэг! — закричал он. — Мэг, это же я!
— А-а-а-а-а-а! — завопила маманя. — Я так и знала, что он — болтун!
— Да, — холодно подтвердила Мэг. — Ему конец.
Земля задрожала у Прутика под ногами, когда
Мэг с тяжелым топотом двинулась к нему. Трясущимися пальцами он пытался развязать
узел на поводке. Но напрасно: маманя слишком туго затянула его. Схватившись за поводок
обеими руками, Прутик уперся пятками в дерево и потянул изо всех сил. Но ничего не
помогало.
— Только попробуй! — заревела Мэг.
Вцепившись в поводок еще крепче, мальчик сделал новый рывок. Что-то хрустнуло, и он
вверх тормашками полетел вниз. Веревка оказалась прочной, но корень не выдержал и треснул
пополам. На месте разлома из дерева хлынула кровавая жижа.
— У-у-у-у-у-у! — завыла в ярости Мэг.
Прутик развернулся и бросился прочь. Он прошмыгнул между двумя стражниками и
кинулся к озеру. Простофили-троги только хлопали глазами, глядя на него.
— Расступитесь! — скомандовал мужчинам Прутик, локтями прокладывая себе дорогу.
Мэг, громко топая, пустилась за ним вдогонку. А за ней вперевалку неслись остальные
злыднетроги.
— Хватайте его! Перегрызите ему горло! Разорвите на куски! — вопили они. —
Выдерните ему ноги!
Прутик добежал до озера и повернул налево. Перед ним стояла небольшая группа
мужчин-трогов.
— Держите его! — громко приказала Мэг. — Остановите этого негодяя!
И когда они тихо расступились, чтобы пропустить Прутика, завопила еще громче:
— ВЫ, ЖАЛКИЕ ИДИОТЫ!
Обернувшись, Прутик бросил взгляд через плечо.
Мэг нагоняла его. Ее налитые кровью глаза светились: она была полна решимости.
«Ах, Мэг, — подумал мальчик, — что с тобой стало?»
Мэг поравнялась с мужчинами.
Все они равнодушно наблюдали за происходящим. Все, кроме одного. Когда Мэг
поравнялась с ним, он сделал ей подножку. Мэг споткнулась и, потеряв равновесие, грохнулась
на землю.
Прутик изумился. Явно это было сделано нарочно.
Распростертая Мэг попыталась повернуться и схватить мужчину-трога, но тот оказался
достаточно верток и тотчас дал деру.
Приставив ладони ко рту, чтобы было лучше слышно, трог крикнул Прутику:
— Чего ты ждешь? Беги к тем корням, где самый яркий свет. Вон туда! Тебя что,
уговаривать надо? — в голосе его слышалась насмешка.
Прутик обернулся.
— Ну что? — мужчина-трог издевательски улыбнулся. — Хочешь, чтобы твоя драгоценная
хозяйка спустила с тебя шкуру? Беги туда, откуда ветер дует, балованная живая кукла, и не
оглядывайся!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ВРАЛЬ, БАЛАБОЛА И ПАЛОЧКА-ВЫРУЧАЛОЧКА
Прутик так и поступил. Он бегом пересек пещеру трогов, направляясь в дальний конец,
где корни светились ярче других, и ни разу не оглянулся. Он слышал топот и тяжелое пыхтение
разъяренных злыднетрогов у себя за спиной: они то чуть отставали, то снова почти нагоняли
его.
Наконец от приблизился к яркому пятну: перед собой он увидел плотно переплетенные,
кустистые белые корни, заливавшие все вокруг ослепительным светом. Куда же теперь? В ушах
у него стоял звон, сердце готово было выскочить из груди. Оттуда, где он стоял, в разные
стороны расходился добрый десяток тоннелей. Который из них выведет его отсюда? А может
быть, ни один из них?
— Ему конец! — раздалось свирепое рычание одного из злыднетрогов.
— Оторвать ему голову!
— Сейчас оторвем!
До Прутика донесся жуткий утробный хохот. Прутик впал в отчаяние. Он уже был готов
нырнуть в один из тоннелей, но вдруг там тупик? Пока он принимал решение, злыднетроги уже
почти наступали ему на пятки. Еще мгновение — и он попадет им в лапы.
Дрожь била его: он был до смерти напуган. В изнеможении Прутик чуть не проскочил
мимо тоннеля, откуда тянуло холодным свежим воздухом. Его разгоряченное тело сразу
покрылось гусиной кожей. Ну конечно! «Беги туда, откуда ветер дует!» Так сказал трог. Не
задумываясь, Прутик свернул в тоннель.
Вначале он был широким, но постепенно проход стал сужаться и потолок становился все
ниже. Прутику это было на руку. Там, где он сможет пройти, пригнувшись, неповоротливым
злыднетрогам ни за что не пролезть. Он слышал, как они, отчаянно бранясь, сопели ему вслед,
досадуя на свои габариты. Внезапно тоннель сделал резкий поворот и закончился стеной.
«Как же мне быть?» — застонал Прутик. Он в тупике! В ужасе он смотрел на груду
побелевших от времени костей, валявшихся среди песка и глины. Череп и остатки волос,
украшенных бусинками. На искривленной шее скелета была полуистлевшая веревочная петля.
Это были останки живой игрушки, для которой побег закончился не слишком удачно.
Чуть подальше, за скелетом, в тоннель спускался корень. Прутик прикоснулся к нему
рукой. На ощупь он казался таким же мертвым, как и все остальное вокруг: холодным, жестким
и не дающим света. Почему же здесь светло? Прутик посмотрел наверх, и там, высоко над
головой, он увидел маленький, сияющий серебряным блеском кружок.
— Он нашел вентиляционный тоннель! — донесся до мальчика разгневанный голос
злыднетрога.
Прутик подтянулся и уцепился за один из отростков на корневище.
— И вправду нашел! — согласился он.
Перебирая руками и ногами, он полез вверх по корню, как по канату. Пальцы его дрожали
от напряжения, мышцы свело. Он снова посмотрел наверх, но пятно света не становилось
ближе. В душе у него зародилась тревога: а что если он не сможет пролезть в дыру?
Но все равно он упорно лез выше и выше, стараясь дышать ровно в такт движениям.
Вдох-выдох! Вдох-выдох! Наконец кружок наверху стал побольше. Когда до верха оставалось
всего несколько футов, Прутик осмелился бросить взгляд вниз — где остались лежать череп и
кости — и, сделав последнее усилие, ухватился наконец за край отверстия, подставив руку под
теплые солнечные лучи.
— Как хорошо, что сейчас день! — вздохнул он, подтягиваясь и перекатываясь на
траву. — Иначе я никогда бы не выбрался отту… — Мальчик прервался на полуслове. Он был
здесь не один. Воздух был наполнен каким-то странным пыхтением. Остро пахло гнилью. Он
медленно поднял голову.
Высунутые наружу языки и раздувшиеся ноздри. Блеск оскаленных белых клыков,
капающая слюна. Застывшие желтые глаза, уставившиеся на него.
— Во-во-волки! — заикаясь, пробормотал он. Опушка из снежно-белого меха на горле

каждого волка встала дыбом при звуке его голоса. Прутик с трудом сглотнул. Это были
белогривые волки, самые опасные в Темных Лесах. Вокруг него собралась целая стая. Прутик
пытался отползти, чтобы спрятаться в вентиляционном тоннеле, но было уже поздно.
Белогривые волки, заметив, что их жертва зашевелилась, угрожающе зарычали. Один из них —
тот, что оказался поближе к Прутику, раскрыв пасть и обнажив клыки, вскочил и, сделав
прыжок, бросился на него, чтобы вцепиться в горло.
— А-а-а-а-а! — завопил Прутик. Зверь вонзил растопыренные когти ему в грудь. Задние
лапы тяжело упали на землю.
Прутик боялся раскрыть глаза. Он чувствовал теплое гнилостное дыхание зверя, пока волк
обнюхивал его лицо. Вот волк сомкнул челюсти на его горле. Еще одно движение — и ему
несдобровать!
И в этот миг, когда громкое биение сердца чуть не заглушило все остальные звуки, Прутик
услышал чей-то голос:
— Что тут происходит? Что вы там нашли, ребята? Ну, покажите!
Волки заурчали, и Прутик почувствовал, как когти еще сильней впились ему в грудь.
— Отпусти его! — скомандовал тот же голос. — Тихо! Брось, я кому говорю!
Волк убрал зубы. Прутик открыл глаза. Похожее на эльфа крохотное существо, сжимавшее
слишком тяжелый для него бич, стояло перед ним, сверкая глазами.
Не будешь с нами дружен —
Съедим тебя на ужин!
— громко прокричал незнакомец.
— Буду! Буду! — запинаясь, проговорил Прутик.
— Ну, ладно, тогда поднимайся, — скомандовал он. Волки ощетинились, пока Прутик
вставал на ноги. — Они тебя не тронут, — продолжало существо, видя, что Прутик чувствует
себя не в своей тарелке. — Пока я им не прикажу, — ухмыльнулся незнакомец.
— Ах, не делайте этого, — взмолился мальчик. — Прошу вас!
— Все зависит от тебя, — послышался ответ. Волки принялись расхаживать взад-вперед,
облизываясь и тявкая в предвкушении пиршества.
— Мы — маленький народец и всегда должны быть начеку. Знаешь мой девиз? «Если
хочешь жить пока — опасайся чужака». Здесь, в лесу, следует вести себя осторожно. — Он
изучил Прутика с головы до ног. — Судя по твоему виду, ты не представляешь опасности. —
Незнакомец энергично вытер руку о штаны и протянул ее Прутику.
— Меня кличут Вралем. Враль-охотник, — представился он. — А это моя свора. — Один
из волков оскалился, и Враль тотчас хорошенько пнул его ногой.
Мальчик протянул ладошку и обменялся рукопожатием с охотником. Вокруг них
бесновались волки, исходя слюной. Враль убрал руку и посмотрел на следы крови, оставшиеся
на ней.
— Кровь… — сказал он. — Неудивительно, что мои ребята учуяли тебя. Они от этого
запаха дуреют.
Он нагнулся и стал тщательно вытирать запачканную ладонь о траву, пока она не стала
чистой.
— Так кто ты и откуда? — спросил охотник.
— Я… — Мальчик замялся. Он не был лесным троллем. Но тогда кто же он такой? — Я —
Прутик, — ответил он.
— Прутик? Никогда не слышал о таком народце. Скорее ты похож на вислоуха или на
туполоба. Даже мне трудно их различить. Однако они идут по хорошей цене. Небесные пираты
предпочитают гоблинов из диких племен. Из них получаются отличные воины, несмотря на то
что ими трудновато управлять. А прутики — хорошие воины?
Прутик заерзал на месте.
— Да нет, вообще-то не очень… — ответил он. Враль посопел носом.
— Пожалуй, много за тебя все равно не выручишь, — подытожил он. — Слишком уж ты
костлявый. Впрочем, ты мог бы стать корабельным коком. Ты готовить умеешь?
— Вообще-то нет, — повторил Прутик. Он рассматривал свою ладошку. На мизинце была
небольшая ссадина.
— Вот невезуха! — посетовал Враль. — Я тут напал на след шишкоголова — загнал бы
его по хорошей цене, говорю тебе, — так знаешь, что случилось? Он угодил прямо в пасть
дуба-кровососа и — привет! Даже мокрого места не осталось. Жуткое дело. А теперь мои
ребята напали на твой след. И что? Не стоило хлопот, — добавил он, сплевывая на землю.
И тут Прутик понял, что за одежда на Врале-охотнике. Этот темный мех мальчик не мог
спутать ни с чем. Сколько раз он гладил такую же пушистую, с прозеленью, гладкую шерстку!
— Толстолап! — Прутик сделал глубокий вдох: кровь бросилась ему в голову. На гадком,
противном эльфе была шкура толстолапа!
Враль был меньше его ростом. Намного меньше. Прутик без труда одолел бы его. Но ему
пришлось сдержать свое негодование: со всех сторон его на него смотрели горящие желтым
огнем глаза голодных волков.
— У меня нет времени точить лясы с тобой целый день, — продолжал Враль, — есть дела
и поважнее. Прощай, волчья приманка. Будь я на твоем месте, я бы полечил руку. Не всякий раз
тебе повезет, как сейчас. Ну, пошли, ребята.
И, окруженный волками, Враль развернулся и исчез среди деревьев.
Прутик опустился на колени. Он снова оказался в лесу, но на этот раз толстолапа не было с
ним. Милого, одинокого толстолапа больше не было на свете, и некому было оберегать его.
Вокруг — только охотники да волки, шишкоголовы да туполобы…
— Ну почему? — заплакал он. — Почему так получается? Почему?
— А потому, — послышался чей-то голос, ласковый и нежный.
Прутик поднял глаза и вздрогнул от неожиданности. Существо, говорившее с ним, вовсе
не выглядело ласковым и нежным. Тварь эта была ужасна.
— Итак, что привело тебя… ХЛЮП-ХЛЮП. , в наши… ХЛЮП-ХЛЮП — края?
Прутик уставился в землю.
— Я заблудился.
— Заблудился? ХЛЮП-ХЛЮП… Какая чепуха! Ты же здесь! — рассмеялась она.
Прутик, с трудом сглотнув слюну, поднял глаза.
— Так-то лучше… ХЛЮП-ХЛЮП… А теперь рассказывай все по порядку. Мы, балаболы,
очень добрые… ХЛЮП-ХЛЮП. Мы всегда готовы выслушать других… — И отвратительная
тварь захлопала огромными ушами, напоминавшими крылья летучих мышей.
Янтарный свет клонившегося к закату дня лился сквозь тонкие перепонки ушей, заодно
высвечивая сеть мелких кровеносных сосудов. Солнечные блики ложились на жирную
физиономию и мерцали на глазных стебельках. Стебельки были длинные, пористые, и тварь
вертела ими по все стороны, то сводя, то разводя в стороны, и на кончике каждого из
раскачивающихся отростков размещался выпученный зеленый глаз. Прутика затошнило, но он
не мог отвести взгляда от чудовища.
— Ну? — произнесла тварь.

— Я… — начал Прутик.
— ХЛЮП-ХЛЮП!
Мальчик содрогнулся. Каждый раз, когда Прутик собирался что-то сказать, тварь
высовывала из пасти длинный язык и облизывала один или другой немигающий зеленый глаз, и
он тут же забывал, с чего начал. Глазные стебельки вытянулись, приблизившись к его лицу.
Шарообразные глаза изучали его лицо с двух сторон.
— Знаешь, что тебе следует сделать, деточка? — наконец произнесла балабола. — Хорошо
бы тебе — ХЛЮП-ХЛЮП — выпить чашечку дубояблочного чаю.
Пока они шли к ее дому в меркнущем оранжевом свете, балабола без умолку трещала. Она
говорила, говорила и говорила, не замолкая ни на секунду. Привыкнув к ее тихому напевному
голосу, Прутик уже не замечал ни огромных ушей, ни глазных стебельков, ни длинного языка,
ни хлюпанья.
— Видишь ли, я всегда была не такая, как все, — объяснила она.
Прутик хорошо понимал ее.
— Балаболы всегда выращивали овощи и фрукты. Многие поколения поставляли эти
продукты на рынки. И все же я всегда знала… — Она замолчала. — И я сказала себе: ты
рождена не для того, чтобы тяпать мотыгой или торговаться на базаре. И это факт.
Они вышли на поляну, освещенную багровым вечерним заревом. Отблески света падали
на какой-то круглый металлический предмет. Прутик, прищурясь, стал вглядываться. Под
разлапистыми ветками кручиницы стояла маленькая крытая повозка. Балабола пошлепала к ней.
Прутик наблюдал, как она сняла с крючка фонарь и повесила его на ветку.
— Пускай посветит нам, пока мы разберемся, что к чему, — усмехнулась она, выкатывая
повозку из укрытия.
Прутик стал разглядывать кибитку. На миг ему показалось, что она бесследно исчезла.
Прутик помотал головой: она снова предстала перед ним.
— Здорово, правда? — спросила балабола. — Кучу времени потратила, раскрашивая ее.
Прутик кивнул. От колес под деревянной рамой до шкуры, натянутой на обручи, чтобы
вещи внутри не промокали, — каждый дюйм повозки был окрашен в различные оттенки
зеленовато-коричневого, так что она идеально сливалась с лесом. На несколько секунд Прутик
задержал взгляд на надписи: по борту тянулись забавные буковки-кривульки, напоминавшие
скукоженные сухие листья.
— Да, это я, — с гордостью произнесла балабола, облизывая глаза. — «Балабола
балабольская, знахарь и травник». А теперь давай-ка попьем чайку.
Вскарабкавшись по деревянным ступенькам, она скрылась в кибитке. Прутик видел, как
она ставит котелок на плиту и ложкой насыпает в горшочек какие-то оранжевые хлопья.
— Я бы пригласила тебя зайти, — сказала она, оглядывая свое жилище, — но тут такой
беспорядок… — Она обвела помещение рукой, показывая, что там творится.
Внутри стояли ряды кувшинчиков и графинчиков, заткнутых пробками, и бутыли с
колыхающейся янтарной жидкостью, в которой плавали органы мелких животных. Тут были
коробочки с семенами, ящички с листьями и полные до краев мешки, из которых на пол
сыпались лесные орехи. Там были щипцы и пинцеты, осколки горного хрусталя, а еще — весы,
груды бумаг и свернутая в рулоны кора. На крюках для просушки были развешены пучки трав и
букеты цветов, а рядом висели засохшие жуки, слизняки и трупики мелких лесных жителей:
лесных крыс, мышек-полевок, тушканчиков. И все это добро тихонько покачивалось, пока
балабола заваривала чай.
Прутик терпеливо ждал. На небо вышла луна и тут же спряталась за край черной тучи.
Лампа разгоралась все ярче. Рядом с кряжистым пнем Прутик увидел нацарапанное на земле
сердце. Поперек рисунка лежала палочка.
— Ну, все готово, дружочек, — объявила балабола, высовываясь из кибитки. В каждой
руке она держала по кружке, а под мышкой — какую-то жестянку.
— Угощайся, — сказала она. — Тут сухие семена. А я принесу что-нибудь, чтобы
примостить наши зады.
Она сняла с крюков под рамой две деревянные колоды. Прутик сначала не заметил их, так
хорошо они были замаскированы. Балабола грузно плюхнулась на сиденье.
— Ну ладно, что это мы все обо мне, да обо мне… — сказала она. — Я часами могу
рассказывать про то, как живу в лесу, переезжаю с место на место, нигде не задерживаясь
подолгу, как готовлю зелья и снадобья и помогаю, кому могу. Ну, как тебе мой чай?
Прутик сделал глоток.
— Очень вкусно, — признался он.
— Он из кожуры дубояблок, — пояснила хозяйка. — Очень хорош для сердца, для роста
ногтей и просто незаменим для… — Она кашлянула, и глаза на отростках выкатились
наружу. — Поддержания тонуса, если ты понимаешь, о чем я говорю. И к тому же — это
лучшее лекарство от головокружений. — Она наклонилась к Прутику и шепнула ему прямо в
ухо: — Я, конечно, не хочу хвастаться, но я лучше всех ориентируюсь в лесу: лучше всех знаю,
кто тут живет и что тут растет.
Прутик ничего не ответил. Он думал о толстолапе.
— Я великолепно разбираюсь в целительных свойствах растений, — добавила она со
вздохом. — Самой приходилось лечиться. — Балабола отхлебнула чай. Глаза на стебельках
оглядели окрестность. Один из них уставился на палочку, лежавшую поперек нарисованного
сердечка. — Ну, возьмем, к примеру, эту штуковину. Как ты думаешь, что это такое?
— Палка?
— Палка, да не простая. Это палочка-выручалочка. Она подскажет моему сердцу, куда
идти. — Она внимательно окинула взглядом лес. — У нас еще есть немного времени. Дай-ка я
тебе покажу…
Она поставила палку посереди нарисованного сердечка, придерживая ее одним пальцем.
Закрыв глаза, балабола прошептала заклинание:
Выручалка, другом будь,
Подскажи сердечку путь!
— и убрала руку. Палочка-выручалочка упала на землю.
— Но она упала туда же, где лежала!
— Естественно, — согласилась балабола. — Ведь именно туда и ведет меня судьба.
Прутик вскочил и схватил палку.
— А можно, я тоже попробую? — в восторге закричал он.
Балабола покачала головой, ее глаза на стебельках тоже закачались взад-вперед.
— Ты должен сам найти себе палочку. Прутик тотчас же бросился к деревьям. Первое
было слишком высоким, второе — слишком крепким. Зато третье оказалось подходящим. Он
отломал небольшую ветку, затем оборвал с нее листья и снял кору. Теперь палочка-выручалочка
выглядела как нужно.
И тут на него набросился какой-то свирепый черный зверь. Повалив Прутика на землю,
зверь подмял мальчика под себя. Очертания его широких плеч вырисовывались в свете фонаря.
Желтые глаза блестели. Зверь широко разинул пасть и… внезапно завыл от боли.
— Кряж! — крикнула балабола, второй раз ударив палкой его по носу. — Сколько раз тебе
говорить! Только падаль! Сейчас же забирай свою дохлятину и впрягайся в повозку. Мы и так
опаздываем!
С большой неохотой чудовище отпустило мальчика. Оно повернулось и, вонзив клыки в
дохлого тильдера, потащило его на поляну.
Балабола помогла Прутику встать
— Все цело, — подытожила она, внимательно осмотрев Прутика. Качнув головой, она
указала на зверя, напавшего на Прутика. — Существо низшего порядка. Предан хозяину, очень
умен. В силе не уступает быку. Всеяден. Более того, кормить его не надо: он сам заботится о
своем пропитании. Если б я могла, я бы заставила его питаться только падалью. — Глазные
стебельки у балаболы ходили ходуном, когда она смеялась. — Не могу же я допустить, чтобы он
поедал моих посетителей! Так дела не ведут!
Вернувшись на поляну, всеяд примостился под колесами кибитки: он рвал зубами остатки
тильдятины. Балабола накинула упряжь ему на голову, затянула подпругу и застегнула ремни.
Прутик, не выпуская палочку-выручалочку из рук, стоял около возка.
— Ты что, уезжаешь? — спросил он, глядя, как балабола быстренько забрасывает чурбаки
и чайные принадлежности в повозку. — А я подумал…
— Я ждала, пока Кряж поест, — объяснила она, забираясь на переднее сиденье и беря в
руки вожжи. — А теперь пора… Меня ждут новые места, новые пациенты…
— А как же я? — спросил Прутик.
— Я всегда путешествую в одиночку, — твердо ответила балабола и, натянув поводья,
тронулась в путь.
Прутик, глядя ей вслед, видел, как раскачиваются фонари на дребезжащей повозке. Перед
тем как его снова обступила непроглядная тьма, он успел поставить свою палочку-выручалочку
в центр нарисованного сердечка. Руки у него дрожали, когда он, закрыв глаза, шепотом
произносил заклинание:
Выручалка, другом будь:
Подскажи сердечку путь.
Он убрал руку, удерживающую палочку на месте, и открыл глаза. Палка продолжала
стоять.
Прутик попробовал еще раз: руку на палочку, затем заклинание: «Выручалка, другом
будь…» Но палочка продолжала стоять как вкопанная.
— Эй! — — окликнул он балаболу. Та оглянулась, высунувшись из-за края повозки. — А
почему палочка не падает?
— Понятия не имею, деточка, — ответила она и с этими словами поспешила прочь.
— А еще называет себя знахарем! — сердито пробормотал Прутик, закидывая палку
подальше в кусты.
Мерцающий свет фонарей исчез вдали. Прутик повернулся и, спотыкаясь во тьме, побрел
в противоположную сторону, проклиная свою невезучесть. Никому нет до него дела. И во всем
виноват он сам. Ах, зачем только он сошел с тропы!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ВОЗДУШНЫЕ ПИРАТЫ
Высоко в поднебесье тучи редели. Они кружились, завихряясь вокруг луны, напоминая
кишащих личинок. Прутик как зачарованный глядел на небо: там было все в движении, а внизу,
на земле, стояла мертвая тишина. Не шевелился ни один листок. В тяжелом, неподвижном
воздухе ощущалось приближение грозы.
И вдруг голубовато-белая вспышка озарила небосклон. Прутик начал считать. Когда он
досчитал до одиннадцати, над головой оглушительно грянул гром.
Небо опять вспыхнуло, еще ярче, чем прежде, и снова загрохотало. В этот раз Прутик
успел досчитать до восьми. Гроза приближалась.
Мальчик побежал. Поскальзываясь, спотыкаясь и падая, он несся по вероломному лесу, то
сияющему, как яркий полдень, то черному, как яма. Поднялся ветер: сухой, насыщенный
электрическими зарядами. Волосы у мальчика разметались, а жилетка из ежеобраза
ощетинилась.
После каждой вспышки у мальчика перед глазами светились огненные зигзаги, а потом
тьма становилась еще чернее. Ничего не видя перед собой, Прутик, пошатываясь, шел.
Порывистый ветер дул ему в спину. Прямо над его головой в небе опять раздался страшный
треск и двузубая огненная вилка разделила небо пополам. Канонадой застрекотал гром:
трах-тарарах-тах-тах-тах-тах! Воздух, казалось, дрожал, земля колыхалась. Прутик рухнул вниз,
закрыв голову руками.
— Небо падает, — заикаясь, пробормотал он. — Небо падает!
Еще один удар ослепительной молнии, а за ним сразу же неистовое громыхание сотрясло
весь лес. И третья вспышка, и четвертая… И все же промежуток между каждыми следующими
двумя вспышками становился чуть дольше. Прутик встал с земли: коленки у него дрожали. Лес
то вспыхивал, напоминая дикую толпу танцующих скелетов, то погружался в непроглядную
тьму, а над головой — все то же грохочущее небо.
Прутик влез на дерево — старое высокое летучее дерево, — чтобы сверху посмотреть, как
уходит гроза. Он забирался выше и выше. Холодный ветер обжигал ему лицо и руки. Он
примостился на качающейся развилке, чтобы перевести дух. В воздухе пахло дождем, но пока
не упало ни капли. Бушевала сухая гроза: небо вспыхивало, били молнии, рокотал гром.
Внезапно ветер стих.
Прутик вытер глаза и стряхнул с головы остатки бусинок и бантиков, проведя пальцами по
волосам. Украшения разлетелись по воздуху и исчезли во мраке. Мальчик поднял голову, и в
небе, на мгновение озарившемся при очередной вспышке, он увидел знакомые очертания.
Сердце у него упало.
— Небесный корабль, — прошептал он. Молния погасла, и корабль исчез. Еще один
всполох — и корабль снова вырисовался на небе.
— Но теперь он плывет в другую сторону, — сказал себе Прутик.
Новый удар — и небо осветилось ярче прежнего.
— Корабль вращается, — мальчик задохнулся от ужаса, — это смерч!
Корабль крутился вокруг своей оси все быстрее и быстрее. Он вращался так быстро, что у
Прутика закружилась голова. Центральный парус тяжело хлопал, такелаж, казалось, вот-вот
оторвется. Неуправляемый небесный корабль, засосанный ураганом, беспомощно вертелся в
самом центре воздушной воронки.
И вдруг молния, вырвавшись из-за тучи, одним росчерком прочертила зигзаг по небу и с
грохотом ударила в борт корабля. Корабль лег набок. Что-то маленькое, круглое и мерцающее,
как звезда, выкатилось через край и упало в чащу. Войдя в штопор, корабль тоже устремился
вниз.
Прутик замер. Пиратский корабль падал на землю.
Снова стало темно. Прутик нервно грыз ногти, мусолил прядь волос, жевал кончик
шейного платка. Лес погрузился во мрак.
— Еще одна молния, — молил Прутик. — Тогда я смогу увидеть, куда…
Тут небо вспыхнуло еще раз, но теперь он увидел только зарницы, уходящие за горизонт. В
тусклом свете Прутик сумел рассмотреть три фигуры, напоминавшие летучих мышей, которые
парили над падающим кораблем.. К ним присоединились еще две, нет, три… Оттолкнувшись от
палубы, они подпрыгивали в воздух, и стихающий ветер уносил их прочь. Воздушные пираты
покидали корабль. Последний, восьмой, успел соскочить буквально за секунду до того, как
корабль рухнул вниз, прямо на верхушки деревьев.
Мальчик вздрогнул. Вся ли команда успела покинуть гибнущий корабль? Разбился ли он
на куски? Сумел ли экипаж приземлиться в целости и сохранности?
Он быстро спустился с дерева и помчался через лес так стремительно, как только могли
нести его ноги. Ему в спину светила ясная чистая луна, и лес оглашался тысячами ночных
голосов. Деревья, купающиеся в лунных лучах, казалось, были закутаны в длинные сети теней.
Как будто и не было никакой бури! О шторме напоминали лишь отдельные сломанные
ветки да тянущийся издалека дым тлеющего лапчатника. Прутик бежал и бежал, покуда совсем
не выбился из сил.
Мальчик стоял, согнувшись: острая боль под ложечкой заставила его остановиться. Он
тяжело дышал. Ночные птицы, усевшись на ветки, громко распевали над его головой. Но сквозь
птичий щебет доносились и другие звуки. Свист. Шипение. Прутик пошел вперед. Казалось,
звуки раздаются из-под гребенчатого куста. Мальчик раздвинул ветки и отпрянул: его обдало
горячим воздухом
Там, за кустом, лежал огромный круглый валун, наполовину ушедший в землю. Он
полыхал жаром и был раскален добела. Трава вокруг него сморщилась и пожухла, куст
обуглился и почернел. Прутик, искоса поглядев на ослепительно сверкающий горячий камень,
прикрыл глаза рукой. Может быть, это звезда, упавшая с корабля? Мальчик огляделся. Вероятно,
и сам корабль, и его команда где-то неподалеку.
Ночные птицы подняли базар: они взволнованно чирикали, чего-то испугавшись. Прутик
хлопнул в ладоши, и стая разлетелась. В наступившей тишине Прутик услышал гул голосов.
Мальчик крадучись сделал еще несколько шагов вперед. Голоса стали громче. Увидев
высокого, крепко сложенного краснолицего мужчину с густой клокастой бородой, Прутик
тотчас же спрятался за дерево. Это был воздушный пират.
— Давай лучше поищем остальных, — проговорил незнакомец густым, тягучим голосом и

усмехнулся. — Я вспомнил выражение лица у Хитрована, когда мы прыгали. Сам белый как
полотно, а жабры — зеленые!
— Он что-то замышляет, — отвечал кто-то резким, не допускающим возражений тоном. —
Что-то дурное.
Прутик высунулся из-за ствола, чтобы посмотреть на говорящего.
— Тут ты прав, Колючка, — сердито отвечал ему бородатый пират. — Он был недоволен
после истории с железным деревом. Эта буря была для него просто спасением, — это так же
верно, как то, что меня зовут Тем Кородер! — Он замолчал. — Надеюсь, что с нашим капитаном
все в порядке.
— Как небесам будет угодно, — послышался ответ. Прутик снова высунулся из-за дерева,
но увидел только одного пирата. Мальчик неосторожно шагнул вперед, чтобы получше
рассмотреть обоих, и… хрясь! — ветка хрустнула у него под ногой.
— Что это? — гневно зарычал Тем Кородер.
— Наверно, какой-то зверек, — сказал второй пират.
— Не уверен, — отозвался Тем Кородер. Прутик съежился, услышав тихие шаги. Пираты
на цыпочках приближались к нему. Мальчик поднял голову и увидел перед собой тонкое
широкоскулое лицо: судя внешности, перед ним стоял эльф-дубовичок ненамного старше его
самого. Должно быть, это и был Колючка.
Эльф-дубовичок, наморщив лоб, задумчиво смотрел на мальчика. Наконец он спросил:
— Я тебя знаю?
— Ты что-нибудь нашел? — позвал эльфа Тем Кородер.
Колючка продолжал пялиться на мальчика. Его растопыренные ушки подрагивали.
— Да, — спокойно ответил он.
— И что это?
— Я же сказал «да»! — крикнул он, хватая Прутика за плечо. Жилетка из ежеобраза
тотчас же ощетинилась: иголки вонзились в руку эльфа. Вскрикнув, он отдернул руку и стал
сосать пальцы, с подозрением оглядывая мальчика. — Пошли со мной! — приказал он.
— Ну и кто тут у нас? — спросил Тем Кородер, когда Колючка и Прутик предстали перед
ним. — Долговязый сосунок, не так ли? — ухмыльнулся он, хватая двумя толстыми пальцами
— большим и указательным — его руку выше локтя. — Как тебя зовут, парень?
— Прутик, сэр, — ответил мальчик.

— Лишняя пара рук на борту, а? — сказал бородатый, подмигнув эльфу.
Прутик вздрогнул от радости.
— Если у нас есть еще «борт», — процедил Колючка.
— Конечно есть! — Тем Кородер гортанно хохотнул. — Нужно только найти, куда он
подевался.
Прутик откашлялся.
— Думаю, он там, — сказал он, указывая направо. Тем Кородер повернулся и приблизил
свое мясистое лицо с кудлатой рыжей бородой к Прутику.
— А ты откуда знаешь?
— Я видел, как он упал, — неуверенно пробормотал он.
— Так ты точно видел его? — заревел Тем Кородер.
— Я влез на дерево. Наблюдал за бурей. И увидел, как небесный корабль попал в
воздушную воронку.
— Значит, ты его видел, — хлопнув в ладоши, повторил Тем Кородер менее суровым
тоном. — Тогда веди нас туда, Прутик. Ах, какой же я неудачник!
Везучесть и догадливость привели Прутика к месту падения. Вскоре Тем Кородер заметил
корпус корабля, поблескивавший среди ветвей.
— Вот он, — пробормотал пират. — «Громобой», собственной персоной. Отлично,
парень, — похвалил он Прутика, добродушно похлопав его по плечу.
— Ш-ш-ш-ш-ш! — прошипел Колючка. — Здесь еще кто-то есть.
Тем, повернув голову, прислушался.
— Это негодяй Хитрован, наш рулевой, — пробормотал он.
Колючка приложил палец к губам, и все трое застыли как вкопанные, стараясь разобрать
слова тихой беседы.
— Сдается мне, дорогой Окурок, что наш капитан слишком много себе позволяет, —
говорил Хитрован. Голос у него был гнусавый, как будто простуженный, а д и т он
произносил с придыханием, как будто отплевывался, проглотив что-то гадкое.
— Слишком много себе позволяет, — повторил чей-то низкий, хриплый голос.
Тем Кородер переступил с ноги на ногу. Лицо у него стало чернее тучи. Он вытянул шею.
— Значит, Камецный Пилот тоже здесь, — прошептал он.
Прутик, раздвинув листья, принялся разглядывать компанию. Рядом стояли три пирата.
Окурок был плоскоголовый гоблин. У него был широкий приплюснутый череп и большие уши,
характерные для этой породы, но лицо его имело свирепое выражение, в отличие от гоблина,
который помог Прутику выбраться из болота. За ним стояло приземистое существо, одетое в
тяжелое пальто и грубые ботинки на толстой подошве. Голова его была накрыта широким
остроконечным капюшоном, свешивающимся до самой груди. Этот второй не говорил ничего.
Третьим пиратом оказался сам Хитрован. Он был высоким, но сутулым, и вся его фигура как бы
состояла из сплошных острых углов. У него был длинный нос, вытянутый подбородок и живые,
постоянно двигавшиеся глаза за толстыми стеклами очков в железной оправе.
— Послушай, — продолжал он. — Я, конечно, не собирался тебе говорить, но… Если бы

мы оставили железное дерево, как я предлагал… Цены на него стремительно растут. — Он
замолчал. Затем раздался глубокий вздох. — Если бы мы его оставили, то никогда не попали бы
в такую грозу.
— В такую грозу, — с досадой буркнул Окурок.
— Вот именно. Кто я такой, чтобы спорить с судьбой? Если бы командование кораблем
легло на мои плечи, я бы взял на себя ответственность за…
Окурок заполнил паузу:
— Ответственность за…
— Да прекрати же наконец перебивать меня! — рявкнул Хитрован. — Ты храбр в бою,
Окурок, — с этим я не спорю, но в этой ситуации совершенно не разбираешься.
— В этой ситуации, — повторил Окурок. Хитрован нетерпеливо хмыкнул.
— Пошли, — скомандовал он. — Пора объявить другим радостные известия.
Тем больше не мог молчать.
— Вероломный пес! — заревел он, проламываясь сквозь заросли и выходя на поляну.
Каменный Пилот, Окурок и Хитрован разом обернулись.
— Мой дорогой Тем, — произнес Хитрован и, пытаясь скрыть разочарование, на
мгновение растянул плотно сомкнутые губы в деланой улыбке. — И Колючка. Значит, вы оба
спаслись.
Прутик, оставаясь в укрытии, слушал, стараясь не пропустить ни слова.
— Его следует заковать в цепи, — сказал Тем, указывая на плоскоголового гоблина. —
Приказ капитана.
Хитрован, изображая смирение, теребил кончик уса.
— Дело в том, — захныкал он, глядя поверх очков, — как я только что сказал Окурку, что
нашего прославленного капитана, Квинтиниуса Верджиник-са, — он сделал театральный
жест, — здесь нет. — Пират осклабился. — И поэтому Окурок разгуливает на свободе в свое
удовольствие.
Тем досадливо хмыкнул. По крайней мере, сейчас он ничего не мог сделать.
— А в каком состоянии корабль? — спросил он. Хитрован посмотрел наверх.
— Эй, как дела, Железная Челюсть?
— Нормально, — ответил чей-то скрипучий голос. — В основном легкие повреждения.
Руль надо прибить. А так — ничего серьезного. Я справлюсь.
— Он скоро сможет летать? — нетерпеливо спросил Хитрован.
Из густой листвы высунулась голова. Твердолобая яйцевидная голова с металлической
скобой, удерживающей на месте искусственную челюсть.
— Он никуда не полетит, пока мы не вернем на место летучий камень, — ответил он.
Хитрован скорчил рожу и сердито топнул ногой.
— А ты не можешь что-нибудь придумать? Летучее дерево, дуб-кровосос — они,
наверное, тоже могут поднять корабль. Просто надо побольше дров.
Железная Челюсть, недовольно усмехнувшись, покачал головой:
— Я не могу этого сделать. Невозможно разжечь такой костер, чтобы корабль взлетел, и,
кроме того….
— Но что-то же нужно сделать! — заревел Хитрован. — И я до сих пор не понимаю,
почему этот чертов камень свалился первым!
— Потому что в него угодила молния, — ответил Железная Челюсть.
— Я и сам это знаю, идиот! — огрызнулся Хитрован. — Но…
— Холодный камень поднимается, горячий — опускается, — спокойно продолжал
Железная Челюсть. — Это — научный факт. И сейчас я тебе сообщу еще один научный факт. То,
что может нагреваться, может и остывать. Так что если вы, ребята, не отыщете летучий камень,
да поскорей, он улетит навсегда. А теперь, если позволите, я займусь починкой опор для
швартовых — на тот случай, если вы все-таки найдете его.
Его голова снова исчезла в густой кроне. Хитрован закусил губу. В лице у него не было ни
кровинки.
— Слышали, что он сказал? — прорычал Хитрован. — Ищите летучий камень!
Колючка и Окурок отвернулись и поспешили прочь. Каменный Пилот потащился за ними.
И только Тем Кородер остался на месте.
— Ну! — рявкнул Хитрован.
— Я могу сказать, где летучий камень. Но при одном условии. Даже если мы поставим его
на место, мы будем ждать капитана.
— Ну конечно! — отвечал Хитрован. — Даю честное слово! — Он вытянул правую руку
и обменялся рукопожатием с Темом.
Из своего укрытия Прутик видел, как Хитрован заложил при этом левую руку за спину.
Трех пальцев на руке не хватало, и шрамы были свежими. Но два оставшихся пальца были
скрещены! Это означало, что Хитрован говорит неправду!
Тем кивнул.
— Я прослежу, чтобы ты сдержал слово, — сказал он. — Ты здесь, парень? Выходи.
Прутик сделал два шага вперед из укрытия.
— Шпион! — прошипел Хитрован.
— Свидетель! — возразил Тем. — Он слышал, что ты обещал. — Тем обернулся к
Прутику. — Ты знаешь, куда упал летучий камень? — спросил он. Прутик замялся, поглядывая
на Хитрована. — Давай говори, — разрешил Тем. Прутик кивнул.
— Я знаю, где он. Я видел. Летел, как пушечное ядро. Вернее, как падающая звезда.
— Показывай, где это, — резко приказал Хитрован. Прутик вспыхнул и отвернулся, не в
силах выдержать пристальный взгляд Хитрована.
— Нам туда, — показал он.
— Эй, ребята! — крикнул Хитрован остальной компании: Колючке, Окурку и Каменному
Пилоту. — Идите за нами.
Прутик повел весь этот сброд назад, через лес. Сначала он услышал гудение гребенчатого
куста, а потом разглядел и сам куст. Он подошел к нему и раздвинул ветки. Летучий камень
лежал там, впечатанный в землю. Он светился густо-желтым цветом, напоминая огромный
кусок сливочного масла.
— Раньше он был белым, — сказал Прутик.
— Он остывает, — заметил Тем. — Самое сложное — это доставить его на корабль, когда
он сделается достаточно легким, чтобы мы могли его поднять, но не слишком легким, чтобы
улететь от нас.
Хитрован повернулся к Каменному Пилоту.
— Ты отвечаешь за доставку, — приказал он. Из-под низко нависающего капюшона
раздалось нечто вроде хрюканья, что означало согласие. Он, тяжело ступая, сделал несколько
шагов вперед, наклонился и обхватил камень обеими руками. Рукава и полы его замызганного
огнеупорного плаща зашипели. Прутик принюхался. В воздухе запахло паленым. Каменный
Пилот, напрягшись, сделал рывок. Стекла очков-иллюминаторов, вделанных в капюшон,
запотели, но камень не двинулся с места.
— Вылейте на него воду из фляжек, — посоветовал Тем.
— Правильно, — согласился Хитрован, вспомнив, какая на нем лежит ответственность. —
Лейте на него воду из фляжек. — И он сам, и все остальные принялись поливать) водой
пылающий камень.
Камень шипел и в тех местах, куда падала вода, становился оранжевым.
— Еще! — скомандовал Хитрован.
Небесные пираты быстро сбегали за водой и вернулись, неся полные фляжки.
Мало-помалу валун изменил свой цвет на красный. Понемногу он стал поддаваться, качаясь из
стороны в сторону в земляной яме. Каменный Пилот рванул еще раз. И тут камень, тихо
зашипев П-Ш-Ш-С-С-С-С, вышел из земли.
Учащенно дыша и шатаясь под бременем тяжкого груза, Каменный Пилот потащил валун
на лужайку. Остальные поплелись за ним. Они ничем не могли помочь Каменному Пилоту,
потому что камень был чересчур горяч. Им оставалось только надеяться и молиться.
Наконец они увидели корпус небесного корабля.
— Мы достали его, Железная Челюсть, — крикнул Тем. — Мы достали летучий камень!
— Буду готов через минуту! — прокричал в ответ Железная Челюсть, и Прутик снова
заметил в его голосе скрипучие нотки. — Я тут проверял, в порядке ли абордажные крюки и
кошки, — сказал он. — Я бы не хотел, чтобы он улетел без нас!
Каменный Пилот выругался: уже порядком остывший валун вот-вот вырвется у него из
рук!
— А ты оснастил люльку? — окликнул Железную Челюсть Хитрован.
— За кого ты меня принимаешь? — послышался раздраженный ответ. — А то как же! Я
взял железное дерево. Оно не такое ходкое, как летучее дерево или дуб-кровосос, зато
огнеупорное — на случай, если камень будет еще горячим.
Каменный Пилот удовлетворенно хмыкнул в знак согласия.
— Он поднимается! — завопил Колючка. Железная Челюсть просунул голову сквозь
листву.
— Ты можешь влезть на дерево вместе с ним? Каменный Пилот, застонав, покачал
головой. Он едва удерживал в руках рвущийся в небо валун.
— В таком случае, — крикнул с дерева Железная Челюсть, — переходим к плану «Б». Но
если вы хотите, чтобы все получилось, нужна идеальная точность. Каменный Пилот должен
держать валун прямо под люлькой и только потом отпустить его. Ну-ка, сделай пару шагов
влево…
Каменный пилот, тяжело ступая, сдвинулся влево.
— Стоп! Теперь чуть-чуть вперед! СТОП! Чуточку назад! Левее! Еще чуточку назад!
Хорошо! — прошептал он. — Когда я скажу: «Давай!» — отпускай камень. Только осторожно,
не толкни его вбок!
Прутик уставился на дерево. Он увидел, как Железная Челюсть открыл дверцу похожего
на клетку хитроумного приспособления, укрепленного в центре корабля. Пират, толкнув дверцу
ногой, взял наперевес гарпун.
— Давай! — скомандовал он.
Каменный пилот мягко отпустил свою ношу. На какую-то долю секунды валун завис в
воздухе. Потом он завращался, затем стал подниматься, сначала — медленно, но вскоре набрал
скорость. Прутик увидел, как Железная Челюсть привязывает себя ремнем к ветке. Валун
приближался к нему. Еще немного — и он пролетит мимо люльки! Железная Челюсть нагнулся
и тихонько подтолкнул валун гарпуном. Тот слегка сдвинулся влево, продолжая подъем.
— Ну же, ну! — подстегивал Хитрован парящий в воздухе камень. Он повернулся к
Окурку. — Если ему удастся загнать камень на место, пускай все немедленно поднимаются на
борт, — прошипел он. Прутик старался не пропустить ни слова. — А если Тем Кородер будет
возражать, расправься с ним, Окурок. Хорошо?
ШМЯК-БРЯК! Валун попал в люльку. БУХ! ЩЕЛК! Каменная Челюсть ногой захлопнул
дверцу и, наклонившись, проверил, хорошо ли защелкнулся замок.
— Порядок! — торжествующе проревел он. Сердце у мальчика затрепетало.
Замечательный пиратский корабль снова мог летать! И он, визжа и улюлюкая, ликовал вместе со
всеми.
— Мы этого не забудем, Железная Челюсть! — объявил Хитрован. — Отличная работа!
— Да, — послышался чей-то голос, низкий и звучный. — Отличная работа!
Все разом обернулись.
— Капитан! — Тем Кородер широко ухмыльнулся. — Так вам удалось спастись!
— Конечно, Тем! А как же иначе! — послышался гордый ответ.
Прутик во все глаза глядел на капитана. Он был высоким, элегантным и, в отличие от
сутулого Хитрована, стоял, гордо распрямив плечи. Бакенбарды у него были нафабрены, а на
одном глазу была черная кожаная повязка. На его длинном плаще болталось множество
разнообразных предметов: огромные защитные очки, телескоп, железные кошки и кинжалы. На
боку у него висел длинный кортик с резной рукоятью: его лезвие поблескивало в лунном свете.
Прутик вздрогнул. Не это ли оружие он видел раньше — кортик с инкрустированной
драгоценными камнями рукоятью и зазубриной на клинке?
И тут из зарослей появилась еще одна фигура. Прутик вздрогнул. Это был толстолап, хотя
выглядел он совсем не так, как его старый друг. Этот был белым с головы до ног, а глаза у него
были красные: настоящий альбинос. Через плечо у него висела тушка ежеобраза. Стряхнув
мертвое животное на землю, он встал рядом с капитаном.
— А, это ты, Буль, — сказал капитан. — Ты-то мне и нужен. Возьми этого плоскоголового
и посади на цепь.
Толстолап указал на небесный корабль.
— Вух? — спросил он.
— Нет, — ответил капитан. — Привяжи его к дереву, только выбери покрепче.
Окурок сердито огрызнулся и погрозил кулаком. Толстолап ударил его по руке и, накинув
цепь ему на шею, уже был готов оторвать гоблина от земли.
— Полегче, Буль, — приказал капитан. Толстолап опустил переднюю лапу и дернул за
цепь. Окурок был уведен.
— Вы думаете, это мудрое решение, капитан? — елейным голосом заговорил
Хитрован. — Ведь мы с вами в Дремучих Лесах. А здесь все, что угодно, может случиться.
Окурок мог бы сослужить добрую службу в случае внезапной атаки.
Капитан повернулся и окинул Хитрована своим единственным глазом.
— Ты думаешь, я не умею читать в твоем мятежном сердце, Хитрован? — спросил он. —
Твои дружки из Лиги Свободных Торговцев в Нижнем Городе ничем не помогут тебе здесь. Мы
— независимая команда, и приказы здесь отдаю я. Еще одно слово — и я предам тебя
небесному огню. Ты хорошо понял меня?
— А что значит «предать небесному огню»? — шепнул Прутик Колючке.
— Это значит привязать тебя к ветке горящего дуба-кровососа, — тоже шепотом пояснил
эльф-дубовичок. — И ты с оглушительными воплями взлетаешь в небо, как ракета.
Прутик содрогнулся.
— Мы пробудем здесь всю ночь и улетим, как только начнет светать, — говорил капитан.
Он повернулся к Тему. — А пока, кок, — сказал он, пнув ногой тушку ежеобраза, — займись
стряпней!
— Будет сделано, мой капитан! — с готовностью отвечал Тем.
— А ты, Колючка, разработай маршрут до Нижнего Города. Я не собираюсь застрять здесь
навеки! — Он посмотрел вверх. — Скажи, Железная Челюсть, сколько времени тебе нужно,
чтобы закончить ремонт?
— Часа два, капитан, — прозвучало в ответ. — Мне нужно только фаску нарезать на
новых деталях да выправить рулевую ось.
— А где Каменный Пилот?
— В машинном отделении чинит трубопровод.
— Отличная работа, — похвалил его капитан. Он повернулся и посмотрел сверху вниз на
Прутика.
И в этот момент Прутик убедился, что видел капитана раньше. Он сразу не узнал его из-за
повязки на глазу. Это был тот самый пират, которого они с Тунтумом давным-давно встретили в
лесу, когда его отец — лесной тролль — пытался обучить его ремеслу дровосека. Высокий,
элегантный небесный пират с кортиком, усыпанным драгоценными камнями по рукояти и
зазубренным клинком! Как он мог забыть!
— А ты что тут стоишь, глаза таращишь? Иди, помоги другим развести костер.
Прутик тотчас же принялся за работу. Он помчался в лес собирать хворост. Когда он

вернулся, костер уже жарко пылал, пламя ревело, дрова трещали. От каждого полена, которое
Колючка или Тем Кородер подбрасывали в костер, в воздухе рассыпался сноп оранжевых искр.
Костер пел, стонал, шипел на разные голоса. Иногда над пламенем поднималась ветка
полыхающего летучего дерева: вспыхивая огненными языками, она стремительно уносилась в
поднебесье, как яркая хвостатая комета.
Прутик вздрогнул. Он вырос в семье лесных троллей, и там его научили уважать огонь —
необходимый, но опасный и коварный. Вот почему они всегда жгли летучие породы деревьев в
печках. Беспечность воздушных пиратов пугала его.
Прутик был занят тем, что закидывал улетающие горящие ветки обратно в костер, когда
вернулся Буль, только что крепко-накрепко привязавший Окурка к дереву. Он искал капитана,
но, проходя мимо Прутика, остановился.
— Вух! — ухнул он, указав на зуб, висевший на шее у Прутика.
— На твоем месте я бы не подходил к нему близко, — посоветовал мальчику Тем
Кородер. — Буль — зверь непредсказуемый, даже когда в хорошем настроении.
Но Прутик не обратил внимания на его слова. Несмотря на свирепую внешность
толстолапа-альби-носа, Прутик заметил в его глазах знакомую печаль.
Зверь протянул лапу и тихонько тронул когтем зуб с дыркой.
— Пру-у-у-т… — завыл он.
Прутик отпрянул в изумлении. Значит, Буль знает, кто он такой. Он вспомнил, как его друг
толстолап выл по ночам на луну. Он вспомнил ответный вой. Может быть, он слышал одинокий
крик Буля в ту ночь, когда погиб толстолап?
Буль прикоснулся когтем к своей груди и затем указал на Прутика.
— Дру-у-у-х, — произнес зверь.
Прутик улыбнулся.
— И ты мой друг, — ответил он.
В этот момент послышался сердитый возглас капитана. Ему был нужен Буль, и
немедленно. Буль развернулся и послушно потопал к хозяину.
Прутик заметил, что Тем Кородер с недоверием смотрит на него.
— Клянусь, — произнес он, — никогда в жизни ничего подобного не видел. Водить
дружбу с толс-толапом! Что же дальше-то будет! — Он покачал головой. — Ну, пошли, молодой
человек. Поможешь мне.
Тем стоял у костра. Ловко освежевав ежеобраза, он насадил тушку на вертел,
сооруженный из железного дерева, и поместил его над огнем. Воздух насытился густым
ароматом жарящегося мяса. Прутик присоединился к повару, и они вдвоем стали вращать
вертел круг за кругом, круг за кругом…
Когда Железная Челюсть спустился с дерева и объявил, что ремонт закончен, мясо как раз
поджарилось. Тем ударил в гонг.
— Жрачка готова! — объявил он.
Прутик примостился между Темом Кородером и Колючкой. Капитан и Буль сидели
напротив них, а Хитрован уселся поодаль, прячась в тени. Каменный Пилот так и не появился, а
Окурок, прикованный к дереву плоскоголовый гоблин, должен был довольствоваться теми
крохами, которые бросали ему пираты.
Когда они набили пустые желудки дымящимися кусками мяса ежеобраза с черным хлебом
и опрокинули по кружке древесного эля, настроение у всех заметно улучшилось.
— Конечно, — захохотал Тем Кородер, — мы и не в такие переделки попадали, да,
капитан?
Капитан засопел. Казалось, разговаривать ему не хотелось.
— А помните, как мы напали на корабли Лиги, прямо над Санктафраксом? Не думал я, что
нам удастся уйти живыми. Нас загнали в угол, бежать было некуда, а из всех трюмов этих
огромных, мощных кораблей Лиги на нас полезли озверевшие плоскоголовые гоблины — все
команды состояли из них, и каждый гоблин был одержим одним желанием: убивать. Не
припомню другого случая, чтобы Хитрован так испугался и бежал прочь с такой скоростью. Он
еще повторял: «У них в трюмах живительная береза!»
— И я был прав, — пробормотал Хитрован. — Каждый мог бы сделать на ней целое
состояние…
— Но наш капитан не собирался спасаться бегством. Нет, только не он, наш Облачный
Волк. Он вытащил свой большой меч и зарубил многих из них. А Буль шел за ним по пятам.
Там мы ведь и захватили Окурка. Он один выстоял в бою. Отличный воин. Сильный и смелый,
но смотреть за ним надо в оба. Кстати, в том сражении капитан потерял глаз. Он говорит, что
это справедливый обмен.
— Ну, хватит, Тем, — вздохнул капитан.
— Не могу сказать, что это был справедливый обмен, если я потерял челюсть, —
вмешался Железная Челюсть, скрипя стальным протезом. — На секунду повернулся спиной,
чтобы закрепить абордажный крюк. И в этот момент ко мне подкрался Улъбус Пентефраксис с
охотничьим топориком. Я и обернуться не успел. — Он плюнул в огонь. — Теперь он —
капитан Лиги, живет в Нижнем Городе и купается в роскоши. Ох уж мне эти члены Лиги! — он
откашлялся и снова сплюнул.
— Не такие уж они и плохие, — вмешался Хитрован, подсаживаясь ближе к огню. —
Когда я начинал карьеру в Нижнем Городе…
— Колючка, — перебил его капитан. — Ты уже разработал маршрут? — Эльф-дубовичок
кивнул. — Молодец! — похвалил его капитан и, внезапно погрустнев, оглядел команду. —
Существуют три правила воздухоплавания. Первое: никогда не отправляйся в путь, не наметив
курс, второе: никогда не взлетай выше, чем позволяет длина веревки абордажного крюка, и
третье: никогда не швартуйся в местах, которых нет на карте.
Пираты с пониманием кивнули. Каждый из них хорошо знал, насколько опасно потеряться
в безбрежном зеленом океане. Костер начал гаснуть. Прутик смотрел, как играют огоньки,
отражаясь в единственном глазу задумавшегося капитана.
— Один раз мне пришлось это сделать, — продолжал он. — Я приземлился там, где
садиться было нельзя. Но тогда у меня не было выбора.
Пираты в изумлении переглянулись. Никогда раньше капитан не рассказывал им о себе.
Захлопнув крышки на кружках, они придвинулись поближе к нему. Темнота обступила их со
всех сторон
— Была темная ночь. Дождь лил как из ведра, — начал Квинтиниус Верджиникс,
Облачный Волк. Прутик дрожал всем телом от волнения. — Холодная ночь. Ночь надежд и
печали.
Прутик ловил каждое слово капитана.
— В то время я был рядовым членом команды на корабле Лиги. — Он по очереди оглядел
лица пиратов, освещенные последними всполохами костра: они сидели, улыбаясь и широко
раскрыв глаза. — Вы сброд негодяев, — сказал капитал, кашлянув. — Если вы думаете, что я —
суровый атаман, значит, вам не доводилось служить под командованием Мультиниуса
Гобтракса. Безжалостный, требовательный, педантичный до мелочей, — самый гнусный из всех
капитанов Лиги, которые встречались на моем пути.
Прутик смотрел на рой светлячков, кружившихся над костром, снующих туда-сюда между
деревьями. Прутик жевал кончик своего платка.
— Представьте себе, — сказал капитан. Прутик закрыл глаза. — Нас было пятеро на борту
— четверо здоровенных мужчин, способных управлять кораблем, — Гобтракс и его
телохранитель, Каменный Пилот, я и одна женщина — моя жена. Марис вот-вот должна была
родить. Вдруг совершенно неожиданно разразился шторм и нас снесло с курса. Самое скверное
было то, что ураганные ветра дули снизу вверх. И прежде чем мы успели бросить якорь или
зацепиться за что-нибудь абордажными крюками, нас засосало в воронку и потащило вверх, все
выше над лесом, прямо в открытое небо.
У Прутика закружилась голова. Очень плохо сбиться с тропы, но потеряться в открытом
небе…
— Мы спустили паруса, но нас продолжало уносить в высоту. Я склонился над Марис.
«Все будет хорошо», — сказал я ей, хотя сам не верил в то, что говорил. Нам ни за что не
удалось бы добраться до Нижнего Города к началу родов, а если бы даже и удалось, то
рождение ребенка никак не было поводом для торжества.
Прутик не отрываясь глядел на капитана. Облачный Волк, опустив голову, разглядывал
тлеющие угли в костре, в задумчивости крутя кончики своих нафабренных бакенбард. Его
единственный глаз подернулся влагой.
— С ребенком было что-то не так? — спросил Прутик.
Капитан шевельнулся.
— Нет, — ответил он. — Только сам факт, что на свет должен появиться ребенок. — Он
замолчал, и глаз его вспыхнул. — Нам с Марис предстояло принять серьезное решение, —
сказал он. — Я был честолюбив, я строил планы стать когда-нибудь капитаном своего
собственного небесного корабля, а ребенок связал бы меня по рукам и ногам. Передо мной
стоял выбор: быть капитаном или отцом. Я сказал Марис, что она может остаться со мной, но
тогда ей придется выбирать: ребенок — или я. Она выбрала меня. — Капитан сделал глубокий
вдох. —
Матушка Твердопух согласилась забрать у нас ребенка.
В лагере пиратов повисла гробовая тишина. Все сидящие вокруг костра в замешательстве
уставились в землю. Они чувствовали себя неловко, слушая откровения капитана. Тем Кородер
принялся шуровать палкой в костре.
Капитан вздохнул.
— По крайней мере, таков был наш план. Но в тот момент мы были в сотнях миль от
Нижнего Города, и нас уносило все выше и выше. — Он кивнул головой, указывая на небесный
корабль. — Спас нас Каменный Пилот, точно так же, как он спас нас сегодня. Он окатил водой
головешки легкой древесины, установил противовесы, и когда этого оказалось недостаточно,
перегнулся через борт и начал обтачивать летучий камень, снимая с него стружку. И,
мало-помалу, когда с валуна отвалились лишние куски, наш подъем замедлился. Затем мы
зависли в воздухе и вдруг начали падать. Когда нос небесного корабля коснулся крон дремучего
леса, нас было уже шестеро. Марис родила ребенка.
Капитан выпрямился и в волнении начал расхаживать взад-вперед.
— Что нам было делать? — продолжал он. — Мы приземлились в Дремучих Лесах, и
младенец не перенес бы длинного путешествия пешком до Нижнего Города. Гобтракс приказал
нам немедленно избавиться от маленького ублюдка. Он сказал, что не будет ждать. Марис
заливалась слезами, но телохранитель Гобтракса — огромный неповоротливый дур-котрог —
пригрозил, что свернет мне шею, если я осмелюсь возражать… Что я мог сделать?
Пираты, посерьезнев, в задумчивости покачали головами. Тем поворошил поленья в
костре.
— Мы оставили летучий корабль и пошли в лес. Я помню громкие крики ночных
обитателей леса и тихое дыхание завернутой в платок крошки на руках у Марис. Затем мы
подошли к маленькой деревушке лесных троллей.
Прутик вздрогнул. Волосы на голове у него зашевелились, а по спине поползли мурашки.
— Странные создания, — в раздумье произнес капитан. — Приземистые, темноволосые,
глуповатые. Селятся в деревянных хижинах. Мне буквально пришлось вырвать ребенка из рук
Марис. Если бы вы видели ее глаза в тот момент! Вся жизнь, казалось, ушла из нее. С тех пор
она не сказала ни единого слова… — Капитан шмыгнул носом.
Сердце у Прутика забилось часто-часто.
— Я завернул младенца в платок, — продолжал он тихим голосом, — платок, который
Марис сама вышила, чтобы укутать новорожденное дитя. На нем было колыбельное дерево —
на счастье, как сказала она. Я оставил сверток перед входом в хижину троллей, и мы оба тихо
ушли. Ни один из нас не оглянулся назад.
Капитан замолчал и отступил в тень лесных деревьев, заложив руки за спину. Прутика
била холодная дрожь, несмотря на жарко пылающий огонь костра. Ему пришлось сжать руками
челюсти, чтобы никто не услышал, как у него стучат зубы.
— Вы приняли правильное решение, капитан, — спокойно сказал Тем Кородер.
Капитан повернулся к нему.
— Я принял единственное возможное решение, — ответил он. — Это у меня в крови. Мой
отец был воздушным пиратом, и мой дед, и прадед… Может быть…
Голова у Прутика пошла кругом, в ушах зазвенело. Мысли у него путались, один образ
сменялся другим. Брошенное дитя. Лесные тролли. Шаль — его утешительный платок, все еще
туго повязанный на шее. «Мой платок, — подумал он. Мальчик снова взглянул на
величественного капитана, небесного пирата. — Действительно ли это — мой отец? —
размышлял он. — Неужели его кровь течет в моих жилах? Может, и я когда-нибудь буду
командовать небесным кораблем? Может, буду, а может, нет».
— А ре… ребенок… — заикаясь, произнес он. Капитан резко повернулся и взглянул на
него так, как будто увидел его в первый раз. Пират удивленно поднял брови.
— Это Прутик, капитан, — объяснил Тем Кородер. — Это он нашел летучий камень и…
— Я думаю, парень сам может объясниться, — сказал капитан. — Что ты хотел сказать?
Прутик поднялся и встал перед капитаном, не поднимая глаз от земли. Дыхание у него
прерывалось, он еле-еле заставил себя говорить.
— Сэр, — спросил он, — а этот ребенок… Это был мальчик или девочка?
Квинтиниус Верджиникс посмотрел на Прутика и нахмурился. Быть может, он забыл. А
быть может, даже слишком хорошо помнил. Он задумчиво теребил пальцами подбородок.
— Это был мальчик, — ответил он наконец. Зазвенела цепь — это Окурок повернулся во
сне. Капитан осушил кружку до дна и вытер губы.
— Отбываем завтра на рассвете, — сказал он. — Можно немного поспать.
Прутик подумал, что он едва ли уснет. Сердце его трепетало, воображение разыгралось не
на шутку.
— Буль, ты стоишь на карауле первым, — приказал капитан. — Разбуди меня в четыре
утра.
— Вух, — согласился толстолап.
— И смотри в оба за нашим коварным приятелем. Прутик тревожно дернулся, но тут же
понял, что речь идет о Хитроване.
— Вот, держи. — Колючка протянул Прутику одеяло. — А мне и так будет тепло:
устроюсь, как Птица-Помогарь. — И с этими словами эльф-дубовичок забрался на дерево,
прыгнул с него на борт небесного корабля и направился к кокону, висевшему на верхушке
мачты.
Прутик завернулся в одеяло и лег на постель из опавших листьев. Костер ярко горел. В
небо взлетали мерцающие искры, жаркие уголья полыхали. Прутик вглядывался в танцующие
всполохи.
Если бы не воздушный пират — Облачный Волк, из-за которого Спельда и Тунтум
отослали Прутика прочь, опасаясь, что его заставят служить на летучем корабле, если бы не он,
Прутик никогда бы не ушел из деревушки троллей по собственной воле. Он никогда бы не
сбился с тропы. Он никогда бы не потерялся в лесах.
Но вдруг он понял все. Он всегда был потеряшкой. Он заблудился не тогда, когда сбился с
тропы. Он потерял свой путь с самого начала, когда небесный пират оставил его, завернутого в
вышитый платок, у входа в хижину троллей-дровосеков. Но теперь он нашелся! Три короткие
фразы без конца вертелись у него в голове.
«Я нашел свой путь. Я нашел свою судьбу. Я нашел отца!»
Прутик закрыл глаза. Перед ним вспыхнул образ палочки-выручалочки, указывающей
вверх. Вот где лежало будущее: в небе, вместе с отцом!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ХРУМХРЫМС
В лесу было тихо. Затем что-то шевельнулось. И опять стало тихо. Лес был немым — это
была такая мертвая, мрачная тишина, которая разливается только перед самым рассветом.
Прутик повернулся на другой бок и подоткнул под себя одеяло, подаренное Колючкой. Во сне
он видел летающие корабли, проплывавшие в небесной синеве. Прутик стоял у штурвала,
подняв воротник от ветра.
— Красиво плывем, — пробормотал он, улыбнувшись во сне.
На корабле все оживленно забегали, засуетились, и это было неспроста. Прутик все еще
стоял у штурвала, держа курс по карте, пока команда готовила ловильные сети для стаи
мигрирующих дроздов, замаячившей на горизонте. Значит, на ужин они будут есть печеных
дроздов. Канаты, щелкая, хлестали по мачте.
— Право руля! — послышался чей-то голос. Прутик вздохнул и повернулся на другой бок.
И опять тишина. На этот раз она была оранжевой: пустыня мерцающего безмолвия.
Голосов больше не было слышно, даже его собственного. Спине было холодно, но лицо пылало.
Мальчик, проснувшись, моргал глазами.
Сначала Прутик не мог понять, где он находится. Рядом с ним догорал костер. Обугленные
кости и куски жира, валяющиеся в пыли. Над ним густой зеленый полог, через который
пробивались первые рассветные лучи.
Прутик резко сел. Внезапно все события предыдущего вечера быстрой чередой
пронеслись перед ним. Буря. Небесный корабль. Находка летучего камня. Ужин с воздушными
пиратами. Встреча с отцом… Но где же они?
Они улетели без него! Прутик заплакал от боли и отчаянья. Его бросили. Слезы катились
по его щекам, и под узкими лучами солнца в каждой капельке-звездочке играла радуга. Они не
взяли его с собой! Глухие рыдания сотрясали лесной воздух.
— Почему, отец? Почему? — всхлипывал он. — Почему ты снова бросил меня?
Слова замирали в тиши, а вместе с ними пропала и надежда найти свой путь за лесными
пределами. Лес был погружен в безмолвие. Ни кашля лягвожоров, ни визга чеханчиков, ни
хрипа порханов. Казалось, не только сами пираты покинули лес, но и забрали с собой всех его
живых обитателей.
И все же в воздухе ощущался какой-то неясный гул. Сначала — тихое шипение, потом
треск, потом отдаленный рев, который становился все громче и громче, пока Прутик рыдал,
закрыв лицо руками.
Наконец жар, припекавший спину, стал нестерпимым. Жилетка из ежеобраза зловеще
ощетинилась. Прутик обернулся.
— Ай-ай-ай! — закричал он. Оказалось, он видел вовсе не солнечные лучи! Это был
пожар! Леса горели!
Пылающая головешка дуба-кровососа, вылетевшая из пиратского костра, угодила прямо
на ветви колыбельного дерева. Колыбельное дерево стало тлеть и дымиться, а несколько часов
спустя оно уже полыхало вовсю. Ветром огонь быстро разнесло по всему лесу. И сейчас
мощная стена пламени — от корней до самых верхушек деревьев — надвигалась на Прутика.
Он чуть не потерял голову от страха. Мальчик вскочил, и тут охваченная пламенем ветка
рухнула прямо перед ним, рассыпав бисер золотых искр. Прутик бросился бежать — только
пятки засверкали. Он бежал и бежал, подгоняемый ветром. Он бежал что было сил и не мог
вырваться: пожар преследовал его, лес горел и слева, и справа.
Огонь уже подпалил мех на его жилетке, пот градом катился по его лицу, скатывался по
шее за шиворот. Огненное кольцо сжималось.
— Быстрее! — скомандовал себе Прутик. — Еще быстрее!
Он промчался мимо жабы-вонючки, чьи короткие и толстые передние лапы роковым
образом не давали ей уйти от огня. Реющий червь, оглушенный жаром и дымом, делал
бессмысленные круги в воздухе, пока пламя не поглотило его и взрывом не превратило в
струйку зловонных испарений. Справа от себя Прутик увидел извивающуюся зеленую змею:
это смоляная лоза тщетно пыталась уйти от надвигающейся стены огня. Дуб-кровосос скрипел
и стонал, охваченный оранжевыми языками пламени, лижущими основание ствола.
Дальше и дальше бежал Прутик. Две огненные стены уже почти сомкнулись перед ним.
Единственной надеждой оставалось проскочить сквозь узкую щель между двумя
пламенеющими валами. Как две огненные завесы, спущенные с небес, они сближались. Прутик
бросился в просвет между ними. Легкие у него были заполнены едким дымом пожарища, голова
кружилась. Словно во сне, он наблюдал, как закрывается полыхающий занавес.
Прутик остановился. Он очертя голову несся, чтобы попасть в самый центр горящего
круга! Он попался.
Вокруг дымились палые ветки и кустарник. Пламя вспыхивало, гасло и вновь оживало.
Гигантские мясистые смакли шипели и клокотали: от них валил пар, когда внутри плотных
угловатых сучков закипал древесный сок. Они раздувались и пухли на глазах, пока не
взрывались — БАХ-БАБАХ! — и вместе с семенами в воздух взлетали струи пенной жидкости,
как будто кто-то вытащил пробку из бутылки с шипучкой.
Эти водометы сбивали пламя, но лишь на миг. Затем оно вспыхивало с новой силой, и
Прутик отступил назад. Он бросил взгляд через плечо: пламя накатывало сзади, теснило справа
и слева, окружало со всех сторон. Прутик посмотрел на небо.
— О, Хрумхрымс, — прошептал он, — помоги!
И вдруг чудовищный грохот перекрыл рев бушующего пожара. Прутик повернулся.
Пурпурные языки лизали полыхающее летучее дерево, танцуя свой бешеный танец футах в
двадцати от него. Раздавался оглушительный шум и треск, все дерево дрожало от корней до
макушки. Еще секунда — и оно рухнет на него! Куда бы Прутик ни бросил взгляд — путь был
перекрыт. Бежать было некуда, негде было укрыться от огня.
И снова раздался скрежет и хруст: примерно такой же, какой он слышал, выдирая гнилой
зуб у толстолапа, — только сильнее во много раз.
— Не может быть! — закричал он, когда дерево затряслось, закачалось и, вырвавшись из
земли, на миг повисло в воздухе. Прутик упал на землю, сжавшись в комок. Его окатило волной
раскаленного воздуха. Он, крепко зажмурившись, стал в оцепенении ждать, когда огненный
столб рухнет на него.
Но дерево все не падало. Прутик прождал еще несколько секунд. Ничего. Но как это
получилось? Почему? Прутик поднял голову и открыл глаза. У него перехватило дыхание от
изумления.
Огромное летучее дерево, теперь превратившееся в ослепительный огненный шар, парило
над землей.
Ствол, воспламенившись, стал легким, и горящая крона, устремившись вверх, вырвала
корни из земли. Теперь шар медленно уплывал в небо. По обе стороны от него росли еще два
летучих дерева, и они вслед за первым тоже устремились в поднебесье, освобождая корни.
Печальный голос колыбельного дерева разнесся по лесу, когда оно вслед за другими взлетело
над лесом, охваченным пожаром. Казалось, все небо в огне.
Там, где стояли горящие деревья, теперь зияла чернота. Мрачный провал был похож на
беззубую улыбку. Прутик, поняв, что это его последний шанс, стремглав бросился туда. Он
должен был прорваться, пока огненный круг не сомкнулся снова.
— Совсем немного осталось, совсем… — задыхаясь, шептал он.
Справа и слева от него горел лес. Пригнув голову и подняв воротник куртки, чтобы хоть
как-то укрыться от пышущего жара, он несся мимо строя полыхающих деревьев. Еще несколько
шагов, еще чуть-чуть…
Он поднял руку, желая защитить глаза, и очертя голову прыгнул сквозь замкнувшийся
огненный круг. Горло у него пересохло от дыма, кожа была обожжена, и он чувствовал запах
своих обгоревших волос.
Внезапно жар стал спадать. Горящий круг остался позади. Он отбежал подальше. Ветер
улегся, и дым стал сгущаться. Наконец мальчик остановился и стал смотреть, как огромные
пурпурно-бирюзовые шары в снопах искр величественно плывут по гаснущему небу.
Он сумел это сделать! Он вырвался из лесного пожарища!
Но у него не было времени поздравлять себя со спасением. По крайней мере пока. Густая
дымовая завеса окутывала его, глаза застилала едкая копоть, во рту был привкус гари. Он чуть
не ослеп. Дышать становилось все труднее.
Спотыкаясь, Прутик брел дальше и дальше. Он приложил свой шейный платок ко рту и
старался дышать через ткань. Еще шаг. И еще один. У него стучало в висках, легкие болели при
каждом вздохе, обожженные глаза слезились.
— Я не могу идти дальше, — еле пробормотал он. — Но я должен идти.
Прутик продолжал свой путь, пока рев огня не остался лишь воспоминанием, пока
удушливый ядовитый дым не сменился холодным серым туманом, и хотя он был таким же
плотным, как дым, воздух был прохладным и удивительно свежим. Мальчик дошел почти до
самого края леса. И все же он не останавливаясь шел вперед.
Туман то сгущался, то развеивался.
Деревьев больше не было. Не было ни кустарников, ни молодой поросли, ни трав, ни
цветов. Земля у Прутика под ногами стала твердой: хвойно-лиственный настил леса перешел в
скользкую от влаги каменистую почву, изрезанную канавами и рытвинами. Прутик осторожно
перешагивал через коварные ямы. Один неверный шаг — и его нога окажется в расщелине.
Туман то сгущался, то развеивался — так здесь было всегда. Он шагал по Краевым
пустошам, узкой полоске голой земли, которая отделяла Дремучие Леса от Края. За ним лежала
неизвестность, неисследованная и не нанесенная на карты: таинственная местность с
клокочущими кратерами и вихреобразными туманами — просторы, куда не осмеливались
забираться даже небесные пираты.
Поднявшийся ветер дул с Края, он принес с собой запах серы. Густой туман укутал своим
плащом вершину утеса, навис над каменистой почвой.
Воздух был наполнен стонами и воплями скорбящих душ, затерянных в вечности. А
может, их голоса только чудились в тихом завывании ветра?
Прутик вздрогнул. Не это ли место имела в виду Птица-Помогарь, когда говорила, что
судьба его лежит за пределами Дремучих Лесов? Утерев капли влаги с лица, он прыгнул через
глубокую расщелину. Приземляясь, он подвернул ногу. Вскрикнув от боли, Прутик начал
растирать больное место. Постепенно боль притупилась, и мальчик осторожно встал, пробуя
опереться на растянутую ногу.
— Кажется, обошлось, — пробормотал он с облегчением.
Из пропитанного сернистыми испарениями тумана послышался ответ:
— Я рад это слышать, Мастер Прутик. Прутик замер. Может, это ветер сыграл с ним злую
шутку? Нет, это был чей-то голос. Настоящий голос. Более того, этот голос показался ему
знакомым.
— Далеко же ты зашел, сбившись с тропы, — продолжал его собеседник слегка
издевательским, шутовским тоном. — Очень, очень далеко. Я следил за тобой с самого первого
шага.
— А кто… Кто ты? — с запинкой пробормотал Прутик, вглядываясь в клубы серого
тумана. — Почему я тебя не вижу?
— О, ты очень часто видел меня, Мастер Прутик, — ехидно продолжал голос. — Сонным
утром в лагере душегубцев, в липких коридорах колонии гоблинов-сиропщиков, в подземных
пещерах злыднетрогов… Я был всюду. Я всегда был рядом с тобой.
У Прутика подогнулись коленки. Он испугался. Он был в смятении. Мальчик ломал себе
голову, пытаясь понять, что все это значит. Несомненно, он слышал этот голос раньше. И
все-таки…
— Ну как ты мог забыть, Мастер Прутик! — снова послышался тот же гнусавый голос, и в
воздухе раздался звук подавленного смешка.
Прутик упал на колени: почва оказалась холодной и вязкой. Туман лег плотной завесой:
даже на расстоянии вытянутой руки ничего нельзя было разглядеть.
— Чего ты хочешь от меня? — прошептал мальчик.
— Я? Хочу? От тебя? — сипло расхохотался невидимый собеседник. — Скажи лучше,
чего ты от меня хочешь? Ты звал меня.
— Я… я… звал тебя? — переспросил Прутик запинаясь, и его слова, растворившись,
утонули в непроглядном тумане. — Но как? Когда?
— Ну-ну, — плаксивым тоном ответил ему собеседник. — Не притворяйся маленьким и
глупеньким лесным троллем. Ах, Хрумхрымс! — Мальчик услышал отчаянный вопль, узнавая
собственные слова. — Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне найти тропу!
Неужели ты будешь отрицать, что звал меня?
Прутик задрожал от страха, осознав, что натворил.
— Но я не знал… — пытался возразить он. — Я не думал…
— Ты звал меня, вот я и пришел, — ответил Хрумхрымс, и в его голосе появились
угрожающие нотки. — Я шел за тобой, я следил за тобой. Не однажды я спасал тебя, когда ты
был на волосок от гибели. — Он помолчал немного. — Разве ты не думал, что я слышу тебя,
Мастер Прутик? — продолжал Хрумхрымс, смягчив тон. — Я всегда слышу одиноких,
заблудившихся, несчастных… Я помогаю им, я направляю их, и в конце концов…
— Что «в конце концов»? — пробормотал Прутик.
— Они приходят ко мне, — заявил Хрумхрымс, — Так и ты пришел ко мне.
Туман снова рассеялся. Он плыл по воздуху легкими перистыми хлопьями, похожими на
обрывки паутины. Прутик внезапно понял, что стоит на краю пропасти. Еще чуть-чуть — и он
упадет в бездонный черный провал. За его спиной — клочья рваных облаков, а впереди…
Прутик закричал от ужаса. Прямо перед собой он увидел глумливую физиономию самого
Хрумхрымса, зависшего в пустоте. Его вытянутая осклабившаяся морда была покрыта
прыщами и бородавками, из которых пучками торчали волосы. Глядя на мальчика, он плотоядно
облизывал губы.
— Иди ко мне, — увещевал он Прутика. — Ты звал меня, и я здесь. Сделай последний
шаг! — Чудовище протянуло ему руку. — Ты принадлежишь мне!
Прутик глядел в упор на жуткого монстра. Два загибающихся рога с острыми концами,
пара гипнотизирующих желтых глаз, уставившихся на него. Туман почти развеялся, и теперь
мальчику хорошо был виден наброшенный на плечи Хрумхрымса замызганный серый плащ,
полы которого падали в никуда.
— Всего лишь один маленький шажок, — умоляющим тоном проворковал Хрумхрымс. —
На, возьми мою руку.
Прутик не отрываясь смотрел на костлявые пальцы с длинными когтями.
— Все, что нужно для таких, как ты, Мастер Прутик, — это пойти за мной, — продолжал
уговаривать его Хрумхрымс, и желтые глаза его стали огромными, как плошки. — Потому что
ты — особенный.
— Особенный. — прошептал Прутик.

— Особенный, — повторил Хрумхрымс — Я знал это с того самого дня, когда ты впервые
позвал меня. В тебе горела необоримая жажда новизны, внутри тебя была пустота, которую ты
страстно желал заполнить. Я могу помочь тебе. Я могу научить тебя. Вот чего ты
по-настоящему хочешь, Мастер Прутик: ты хочешь все знать. Все понимать. Вот почему ты
сошел с тропы.
— Да, — мечтательно промолвил Прутик. — Вот почему я сошел с тропы.
— Дремучие Леса не для тебя, — льстивым, но настойчивым голосом уговаривал его
Хрумхрымс. — Ты не можешь теряться в толпе, прятаться за спины других, чтобы избежать
опасности, укрываться по углам, пугаясь всех и вся. Потому что ты похож на меня. Ты —
путешественник, искатель приключений, открыватель новых земель. Ты умеешь слушать. —
Чудовище заговорило тихим и вкрадчивым голосом: — Ты тоже можешь стать Хрумхрымсом,
Мастер Прутик. Я научу тебя. Дай мне руку, и ты увидишь.
Прутик сделал шаг вперед. У него подогнулись коленки от страха. Хрумхрымс, все еще
висевший в воздухе у самого Края, задрожал. Его наводящая ужас морда исказилась от боли.
Слезы навернулись у него на глаза.
— Ах, в какие только переделки ты не попадал! — вздохнуло чудовище. — Вечно из огня
да в полымя. Постоянно в страхе. Но у медали есть и другая сторона, Мастер Прутик. Только
дай мне руку!
Прутик неловко переминался с ноги на ногу. Внезапно раздался оглушительный грохот:
несколько кусков породы сорвалось и, тяжело перекатываясь, рухнуло в пропасть.
— И я стану таким, как ты? — спросил мальчик. Хрумхрымс запрокинул голову и
разразился хохотом, в котором, впрочем, было мало веселья.
— Разве ты забыл, мой тщеславный друг, что сможешь превратиться в кого захочешь? —
сказало чудовище. — В могучего воина, в прекрасного принца… Ты только представь себе,
Мастер Прутик, — соблазнительно шептал он, — ты сможешь превратиться в гоблина или
трога…
И пока Хрумхрымс заманивал его, он увидел перед собой череду лиц, хорошо известных
ему: гоблина-сиропщика, который вывел его из колонии, плоскоголова, вытащившего его из
трясины, трога, подставившего подножку Мэг и показавшего ему проход к вентиляционным
шахтам.
— А этого узнаешь? — промурлыкал Хрумхрымс. Прутик увидел перед собой свирепое
красное лицо с огненно-рыжими волосами.
— Разве ты не говорил, что хорошо было бы остаться у душегубцев? — запутывая
мальчика все больше, подольщался Хрумхрымс. — А может быть, ты хотел бы превратиться в
толстолапа? — спросил он, снова меняя обличье. — Он большой и сильный, никто не
осмеливается связываться с ним, кроме, конечно, вжик-вжиков.
Прутика передернуло. Это существо, зависшее в свободном полете над ним, знало все.
Абсолютно все.
— А-а-а, я понял! — закричал Хрумхрымс, превратись в приземистое существо с бурой
кожей, носом картошкой и завязанными в пучки волосами. — Лесной тролль. Можешь идти
домой. Теперь ты будешь таким, как все. Разве не этого ты всегда хотел?
Прутик механически кивнул.
— Ты можешь стать кем угодно, Мастер Прутик, — искушал его Хрумхрымс, приобретая
свой настоящий облик. — Можешь превратиться в кого хочешь. Идти куда хочешь, делать что
хочешь. Просто дай мне руку, и все это будет твоим.
Прутик сглотнул слюну. Сердце его отчаянно колотилось. Если Хрумхрымс прав, то он
никогда больше не будет чувствовать себя посторонним.
— Только представь, сколько интересного тебя ждет, — продолжал ворковать
Хрумхрымс, — в скольких местах ты сможешь побывать, меняя свой облик, превращаясь в того,
кого другие хотят видеть в тебе, и ты всегда будешь надежно защищен. Сидя и слушая в углу, ты
всегда будешь на шаг впереди всех! Ты только подумай, какая власть будет тебе дана!
Прутик глядел на протянутую ему руку. Он стоял на самом краю утеса. Он слегка
шевельнул рукой, задев колючий мех на жилетке.
— Ну, давай же, — продолжал Хрумхрымс елейным, медовым голосом. — Сделай шаг и
возьми меня за руку. Ты же хочешь это сделать!
И все же Прутик колебался. Не все обитатели Дремучих Лесов желали ему зла. Толстолап
спас ему жизнь. И душегубцы помогли ему. Ведь именно они подарили ему жилетку из
ежеобраза, которой подавился дуб-кровосос! Он вспомнил свою деревушку и дорогую мамулю
Спельду, которая любила его и воспитывала с того самого первого дня, когда он появился на
свет. Слезы хлынули у него из глаз.
Если он примет заманчивое предложение Хрумхрымса, он все равно не сможет стать
таким, как они. И не важно, как он будет при этом выглядеть. Вместо этого он превратится в
того, кого они боялись больше всех на свете. В Хрумхрымса. Нет. Это невозможно. Он никогда
не сможет вернуться назад. Никогда. Он должен остаться в стороне. Поодаль от всех. Один.
— Ты боишься принять решение, — сказал Хрумхрымс, читая его мысли. — Иди ко мне, и
ты никогда больше не будешь ничего бояться. Возьми меня за руку, и ты все поймешь. Доверься
мне, Мастер Прутик.
Мальчик колебался. Действительно ли это тот ужасный монстр, которого боятся все
обитатели леса?
— Разве я подводил тебя хоть когда-нибудь? — тихо спросил Хрумхрымс.
Прутик покачал головой. Он был как в тумане.
— Кроме того, — добавило чудовище, продолжая свою мысль, — мне казалось, ты всегда
хотел знать, что лежит за Дремучими Лесами…
За Дремучими Лесами. Эти три слова продолжали вертеться у мальчика в голове. За
Дремучими Лесами. Мальчик протянул руку и шагнул в пропасть.
С неистовым хохотом Хрумхрымс схватил мальчика за руку: когтистые пальцы впились
ему в кожу.
— Все попадаются на этом, — торжествующе воскликнул Хрумхрымс. — Все они,
бедняжки, ловятся на одном и том же. Все гоблины и тролли, заблудившиеся и потерявшиеся.
Все думают, что они особенные. Они слушают меня развесив уши, они идут на мой голос. Как
трогательно!
— Но ты же сам сказал, что я — особенный! — воскликнул Прутик, болтаясь над
пропастью в железных когтях Хрумхрымса.
— Правда? — издевательски ухмыльнулось чудовище. — Ты глупый маленький дурачок.
Неужели ты в самом деле думаешь, что можешь стать таким, как я? Ты такое же пустое место,
как и все остальные, Мастер Прутик, — осклабился Хрумхрымс. — Ты полное ничтожество.
НИЧТОЖЕСТВО! — завопил он. — Ты слышишь меня?
— Но зачем ты это делаешь? — в отчаянье застонал Прутик.
— Потому что я — Хрумхрымс, — рыкнуло чудовище, злорадно загоготав. — Я —
обманщик, плут, надуватель и лжец. Все мои прекрасные слова и щедрые обещания ничего не
значат. Я выискиваю тех, кто сбился с тропы, я заманиваю их на самый Край. И Я
ИЗБАВЛЯЮСЬ ОТ НИХ!
Хрумхрымс разжал когти. Прутик завопил от ужаса: он летел вниз, мимо Края,
низвергаясь в бездонную черную пропасть.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ЗА ДРЕМУЧИМИ ЛЕСАМИ
Прутик летел вверх тормашками — голова у него кружилась. От порывов ветра одежда на
нем раздувалась, дышать становилось трудно. Он падал и падал, переворачиваясь в воздухе. И
все это время в ушах у него звенел приговор Хрумхрымса:
— Ты — полное ничтожество! НИЧТОЖЕСТВО!
— Это неправда! — застонал Прутик. Отвесная стена утеса промелькнула мимо него
одним мазком расплывшейся краски. Все эти поиски. Испытания, беды и горести. Сколько раз
он думал, что никогда не выберется из Дремучих Лесов живым! Найти своего отца — и снова
потерять его, и что хуже всего — обнаружить, что весь его полный опасностей путь был лишь
частью сложной и жестокой игры, затеянной коварным Хрумхрымсом. Как несправедливо!
Чудовищно несправедливо!
Слезы навернулись на глаза у мальчика.
— Я не ничтожество! — всхлипывал он. — Я не ничтожество.
Он падал все глубже и глубже, утопая в вихрях тумана. Неужели падение будет длиться
вечно? Он крепко зажмурился.
— Ты — лгун и обманщик! — крикнул Прутик, задрав голову вверх.
Эхо, отразившись от скалы, вернуло ему его слова:
— Лгун, лгун, лгун… обманщик… щик… щик…
«Да, — подумал Прутик, — Хрумхрымс — настоящий лгун. Он про все наврал. Я не
ничтожество! Я — человек! — громко закричал он. — Я — Прутик, который сошел с тропы и
добрался до края Дремучих Лесов! Я — это Я!»
Прутик открыл глаза. Что-то изменилось. Он больше не падал вниз, он летел, парил в
облаках над Краем.
— Я умер? — в недоумении громко спросил он.
— Ничего подобного, — ответил ему знакомый голос. — Ты жив. И тебе предстоит долгий
путь.
— Птица-Помогарь! — воскликнул Прутик. Птица-Помогарь еще крепче обхватила
Прутика за плечи. Ее огромные крылья ритмично хлопали на холодном ветру.
— Ты спал в моем коконе, откуда я вылупилась, и я все время следила за тобой, — сказала
птица. — Сейчас я действительно была нужна тебе, и вот я здесь.
— Но куда мы летим? — спросил Прутик, видя только бездонные просторы неба вокруг.
— Не мы, — ответила Птица-Помогарь, — а ты. Твоя судьба за Дремучими Лесами.

И с этими словами Птица-Помогарь выпустила мальчика из своих когтей.
Прутик начал падать во второй раз.
Ниже, ниже и ниже опускался он, и…
БУХ!
Все померкло.
Прутик бежал по длинному темному коридору. Распахнув двери, он ворвался в

неосвещенную комнату. В углу стоял шкаф. Он открыл дверцу и ступил в непроглядный мрак
внутри него. Он что-то искал — он хорошо это знал. В шкафу на крючке висела куртка.
Вслепую Прутик залез в карман и провалился в еще более черную пустоту. Он не нашел того,
что искал, но на самом дне лежал кошелек. Открыв замочек, Прутик прыгнул в кромешную
мглу.
Внутри кошелька лежал лоскут ткани. Па ощупь материя показалась ему знакомой:
обгрызенные, залохматившиеся углы. Это был его платок, его шаль! Он взял ее и поднес к лицу
— и вдруг тьма стала материальной: на него смотрели чьи-то глаза. Это были его глаза. Его
собственное улыбающееся лицо. Прутик улыбнулся в ответ.
— Это я, — прошептал он.
— Ты пришел в себя? — услышал он чей-то голос.
Прутик кивнул.
— Ты пришел в себя?
— Да, — ответил Прутик.
Когда тот же вопрос прозвучал в третий раз, мальчик понял, что голос принадлежит не его
шейному платку, а кому-то другому. Как будто это был кто-то из другого мира. Прутик с трудом
открыл глаза. Над ним навис человек с массивным лицом, заросшим огромной рыжей бородой.
Он озабоченно смотрел на Прутика.
— Тем! — воскликнул Прутик. — Тем Кородер!

— Он самый, — отозвался небесный пират. — Теперь, может быть, ты ответишь мне — ты
пришел в себя?
— Кажется… да, — ответил мальчик. Он приподнялся на локтях. — По крайней мере,
руки-ноги целы.
— Как он там? — раздался голос Колючки.
— Нормально, — откликнулся Тем Кородер. Прутик лежал на мягкой постели из
свернутых парусов на палубе небесного корабля. Присев, он огляделся. Кроме Каменного
Пилота, все были тут: Колючка, Железная Челюсть, Хитрован, Окурок (цепью прикованный к
мачте) и Буль. А ближе всех к нему стоял капитан, Квинтиниус Верджиникс, Облачный Волк.
Его отец.
Облачный Волк, наклонившись над ним, дотронулся до его шейного платка. Прутик,
отпрянув, вздрогнул.
— Не бойся, — тихо сказал ему капитан. — Никто не собирается обижать тебя, парень.
Кажется, нам никогда не избавиться от тебя.
— Никогда в жизни не видел ничего подобного, капитан, — вмешался Тем Кородер. —
Просто взял и упал на нас с неба. Рухнул прямо на кормовую палубу. По очень странным
небесам мы плывем, и если я не ошибаюсь…
— Хватит болтать, — резко оборвал его капитан. — Всем вернуться на свои посты. К ночи
мы должны быть над Нижним Городом.
Команда разошлась по местам.
— Ты останься, — тихо сказал капитан, положив руку мальчику на плечо.
Прутик оглянулся.
— Зачем вы… бросили меня? — спросил он пересохшим от волнения ртом. Голос у него
дрожал.
Капитан в упор посмотрел на него. Его бесстрастное, похожее на маску лицо не выражало
никаких эмоций.
— Нам не нужен был еще один член экипажа, — скупо ответил он. — Кроме того, я
думаю, пиратская жизнь не для тебя. — Облачный Волк замолчал. Чувствовалось, что он сказал
не все, что хотел.
Прутик стоял и ждал, пока капитан снова заговорит. Мальчик был смущен, у него было
тяжело на душе. Он закусил губу. Капитан, прищурившись, наклонился к нему: Прутик
чувствовал его шумное, теплое дыхание над ухом. Колючие бакенбарды щекотали ему шею.
— Я видел шаль, — признался он так тихо, что только Прутик слышал его слова. — Твой
платок. Тот самый, который Марис — твоя мать — вышила для тебя. И я понял, что ты… Но
столько лет прошло… Этого я не мог вынести. Я должен был уйти… И я покинул тебя. Во
второй раз…
Лицо у Прутика сморщилось и покраснело. Его бросило в жар.
Капитан положил ему руки на плечи и посмотрел прямо в глаза.
— В третий раз я этого не сделаю, — тихо проговорил он. — Я больше никогда не
оставлю тебя. — Облачный Волк крепко обнял Прутика, прижав его к своему сердцу. — С этого
дня наши судьбы переплелись, — горячо прошептал он. — Мы вместе будем бороздить
бескрайние небесные просторы. Ты, Прутик, и я. Ты и я.
Мальчик ничего не ответил ему. Он не мог говорить. Слезы радости потекли по его щекам,
а сердце готово было разорваться от счастья. Наконец-то он нашел отца!
Внезапно капитан отстранился от него.
— Но ты будешь рядовым членом команды, таким же, как и все остальные, — сурово
буркнул он. — И не жди от меня никаких поблажек.
— Нет, пап… то есть капитан, — тихо ответил Прутик.
Облачный Волк одобрительно кивнул и, расправив плечи, повернулся к остальным членам
команды, которые в недоумении ждали, чем закончится этот разговор.
— Ну что вы тут толпитесь, бездельники? — рявкнул он. — Представление окончено!
Поднять якорь! Развернуть паруса! Пора выбираться отсюда!
Послышался хор голосов:
— Есть, капитан! — И пираты принялись за работу. Облачный Волк вместе с сыном
прошел к капитанской рубке и взялся за штурвал.
Наконец-то они были вместе. Они стояли плечом к плечу на летучем корабле, взмывшем в
небо, оставив далеко за собой Дремучие Леса.
Капитан повернулся к сыну.
— Прутик, — задумчиво сказал он, и в глазах у него загорелся огонек. — Прутик! Разве
это подходящее имя для сына Квинтиниуса Верджиникса, капитана лучшего в мире летучего
корабля, который бороздит синие просторы небес? Ну, скажи!
Прутик улыбнулся в ответ.
— Но это мое имя, — сказал он.

Язык

За темными лесами

Загружено:

Сведения о документе

Описание:

Авторское право

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Описание:

Авторское право:

За темными лесами

Загружено:

Описание:

Авторское право:

Похожие издания

Пол Стюарт, Крис Риддел

OCR Библиотека Старого Чародея. Вычитка — Яна

Стюарт ПОЛ, Риддел КРИС

Далеко-далеко, рассекая пространство, как огромная резная фигура на бушприте

Мальчик Прутик сидел на полу, у колен своей матери-тролльчихи. Он пытался поглубже

— Прутик! — вмешался мальчик, которому стало невтерпеж молчать.

— Четыре, пять… — Но навстречу ему двигалось полдюжины членов команды

— Особенный, — сказал Прутик, фыркнув.

Прутик пытался вообразить, кого воздушный пират одолел, вооружившись кортиком с

Громким эхом разносилась по Дремучим Лесам таинственная разноголосица, пока Прутик

«Ошибка!» — промелькнуло у него в мозгу. Он сразу же заметил, что на него из тьмы

— Прободи бедя добой, — невнятно пробормотал несчастный Хрящик.

— А вот здесь выделывают шкуры, — сказал Хрящик.

Когда зеленая стена густого неприступного леса сомкнулась за Прутиком, он в смятении

Чешуйчатая коричневая кожа, похожая на промасленную оберточную бумагу, туго

Болтаясь из стороны в сторону, он все же сумел посмотреть вниз.

— Она, должно быть, заметила меня! — простонал он и сжался в комочек, стараясь

Прутик из ведра с тревогой наблюдал, как великанша протопала к раковине. О

— Ай-ай-ай! — завопил мальчик, летя вверх тормашками вниз. Плюх! И он оказался на

Прутик замер. Мусоросборник? Он вывернулся, освободившись от цепкой хватки

Но дойники были слишком медлительными, к тому же им мешали огромные пузыри с

— Если ты действительно хочешь выбраться из колонии, Мастер Прутик, — произнес

Прутик снова выглянул из-за дерева.

Толстолап, вздрогнув от боли, резко дернулся.

Прутик, сидя на дереве, вглядывался в сгущающиеся сумерки. Вжик-вжиков не было

— Теперь я снова чистый, — сказал мальчик, встав на колени.

Бледнокожая девочка погладила Прутика по голове.

Прутик снова вздохнул. Корень красный… Уж он-то хороню знаком с дубом-кровососом!

Она пухла и пухла, превращаясь в тяжеловесную тушу. Ее платье из тонкой бумаги с

— Во-во-волки! — заикаясь, пробормотал он. Опушка из снежно-белого меха на горле

— Ну? — произнесла тварь.

— Давай лучше поищем остальных, — проговорил незнакомец густым, тягучим голосом и

— Прутик, сэр, — ответил мальчик.

— Послушай, — продолжал он. — Я, конечно, не собирался тебе говорить, но… Если бы

Прутик тотчас же принялся за работу. Он помчался в лес собирать хворост. Когда он

— Особенный. — прошептал Прутик.

— Не мы, — ответила Птица-Помогарь, — а ты. Твоя судьба за Дремучими Лесами.

Прутик начал падать во второй раз.

Ниже, ниже и ниже опускался он, и…

Прутик бежал по длинному темному коридору. Распахнув двери, он ворвался в

— Тем! — воскликнул Прутик. — Тем Кородер!

Похожие интересы

Документы, похожие на «За темными лесами»

Другое от пользователя: Marfa Vasilevna