УДК 13
О.В. Фатнева
О КАТЕГОРИИ «ДРУГОЙ» В СТРУКТУРНОМ ПСИХОАНАЛИЗЕ
Рассматривается категория «Другой» в теории структурного психоанализа и ее роль в динамике философских представлений о субъ-
ективности. Автор обращает внимание на то, что данная категория открывает новые возможности для аналитики явлений массовой
культуры, а ее осмысление позволяет пересмотреть традиционные понятия о механизмах потребления и социального взаимодействия.
Обсуждение проблемы Другого сегодня идет глав-
ным образом в рамках какого-либо актуального поли-
тического контекста, так что ее онтологический харак-
тер оказывается незаслуженно забытым. Вместе с тем
следует вспомнить, что этой категории в феноменоло-
гии Гуссерля или Сартра придавалось более широкое
значение. Концепций, где бы проблема Другого была
обоснована с точки зрения онтологии, притом глубоко
и всесторонне, не так много, и одной из них является
концепция структурного психоанализа.
Структурный психоанализ базируется на синтезе по-
ложений классического психоанализа З. Фрейда и струк-
турной лингвистики (в частности, положений концепций
Ф. де Соссюра, К.-Л. Строса и Р.О. Якобсона). Основным
его представителем является Ж. Лакан, осуществивший
радикальный пересмотр традиционных понятий и законов
психоанализа с позиций структурализма.
В основе лаканианской концепции лежит тезис о
языковой природе бессознательного. Говоря о том, что
бессознательное структурировано как язык, Лакан зада-
ет новый способ интерпретации бессознательных со-
держаний, связанный с уподоблением механизмов нев-
ротической защиты поэтическим тропам: «...механизмы,
описанные Фрейдом как механизмы “первичного про-
цесса”, т.е. механизмы, определяющие режим деятель-
ности бессознательного, в точности соответствуют
функциям, которые эта научная школа считает опреде-
ляющими для двух наиболее ярких аспектов деятельно-
сти языка – метафоры и метонимии, т.е. эффектам заме-
щения и комбинации означающих…» [1. С. 78].
Исходя из этого, симптом в аналитике Лакана пред-
стает как метафорическое или метонимическое смеще-
ние смысла, замена одного означающего другим. Озна-
чающее, подвергающееся замещению, и является тем
вытесненным содержанием, травматическим эпизодом
биографии анализанта, которое подлежит экспликации.
Оно получает название Реального, или травмы.
Задача психоаналитического дискурса состоит в том,
чтобы прояснить субъекту смысл его собственной речи,
вернув в нее недостающее измерение Реального. Бессоз-
нательное предстает в этой теории как пробел в речи:
«Бессознательное есть та часть конкретного трансинди-
видуального дискурса, которой не хватает субъекту для
восстановления непрерывности своего сознательного
дискурса. Симптом является здесь означающим вытес-
ненного из сознания субъекта означаемого» [2. С. 43] .
Возвращение субъекту связности дискурса, осуще-
ствление «полной» речи предполагает прояснение его
отношений с тем адресатом, к которому он обращен в
своем бессознательном. Этот адресат получает у Лака-
на название Другого с большой буквы (Autre). Бессоз-
нательный диалог анализанта со своим Другим являлся
предметом истолкования в процессе анализа.
58
Следует сказать, что эти первоначально прикладные
схемы нашли широкий отклик у представителей пост-
структурализма, оформившись в онтологические поня-
тия, а оригинальные лакановские категории Реального,
Символического, Воображаемого, равно как и его
взгляд на проблему Другого, получают дальнейшее
развитие в работах ряда современных авторов.
Проблема Другого в структурном психоанализе по-
лучает новую интерпретацию, восходящую к гегелев-
ской диалектике рабства и господства. После Сартра
почти никто не уделял должного внимания значимости
«Феноменологии духа» для экспликации смысла меж-
субъектных отношений и объяснения самой субъектив-
ности. Лакан, в отличие от Сартра, рассматривает это
диалектическое отношение целиком в плоскости бессоз-
нательного. В речи субъекта план выражения (означаю-
щего) расходится со смыслом, и план смысла превосхо-
дит предметное содержание высказывания. Этому рас-
щеплению дискурса соответствует различие между ад-
ресатом сознательного дискурса (реального субъекта) и
адресатом бессознательной речи (именуемого Другим).
В основу отношения к последнему Лакан кладет схему
гегелевской диалектики борьбы за признание.
Возникновение этих двух планов, в которых кон-
ституируется субъект, объясняет лакановская теория
«стадии зеркала». Стадия зеркала характеризует само-
сознание как результат первоначального отчуждения:
структура «Я» формируется в тот момент, когда проис-
ходит присвоение внешнего (зеркального) образа в ка-
честве гештальта, основы синтеза разрозненных психи-
ческих переживаний. «Я», «субъект», впервые возни-
кающий в момент «узнавания» указывает не на себя, а
вовне – с тех пор самотождественность находит свою
опору во внешнем образе. Следовательно, «Я», иначе
говоря, те означающие с которыми субъект себя иден-
тифицирует, не совпадает с субъективностью в целом:
«Мое Я, – говорит Лакан, – ...это особый объект, внут-
ри опыта данного субъекта присутствующий. Да, бук-
вально так: мое Я представляет собой объект – объект,
выполняющий определенную функцию, которую мы
назовем здесь функцией воображаемой» [1. С. 68].
В соответствии с этим расщеплением в дискурсе
субъекта за планом предметного сообщения, обращен-
ного к реальному оппоненту, нужно усматривать бес-
сознательный план запроса к символическому оппонен-
ту, или Другому (Autre). Другой с большой буквы – это
бессознательный адресат речи, или, как его называет
Лакан, «место речи», куда обращено желание субъекта.
Понятие желания у Лакана сходно с аналогичным у
А. Кожева, предложившего оригинальную интерпрета-
цию «Феноменологии духа». Кожев ввел взамен геге-
левского «вожделения» понятие желания, понимая его
как «желание желания», или как желание быть при-
знанным другим: «Можно сказать, что желать жела-
ния – значит хотеть быть любимым. Но термин “лю-
бовь” либо слишком смутный, либо слишком узкий. В
общем и целом, тот, кто желает желания другого, хочет
играть для него роль абсолютной ценности, которой
подчинены все прочие ценности (в частности, та цен-
ность, которую представляет собой этот другой, в том
числе и для него самого). Поэтому мы можем сказать,
что желание желания есть стремление быть признан-
ным (anerkannt)» [3. С. 156].
Следует отметить, что Лакан вполне разделял экзи-
стенциалистский тезис о «нехватке» как образующем
элементе субъективности. Близким экзистенциализму
оказывается также определение желания, формулируе-
мое Кожевым: он характеризует его как отсутствие
какого-то бытия, ничто [4. С. 134]. По существу, отно-
шение, связанное с желанием, представляет собой от-
ношение по поводу этой «нехватки». В нем проявляет
себя феномен отчуждения, подробно описываемый
Сартром в «Бытии и ничто». Сартр предполагает, что
присутствие Другого искажает реальность субъекта,
внося в нее элемент неопределенности, создавая неко-
торый отчужденный смысл: «Поскольку в существова-
нии другого мне открывается мое бытие, которое я не
могу ни усвоить, ни даже постичь, это существование
мотивирует два способа отношения к нему: другой
глядит на меня, он как таковой держит секрет моего
бытия – он знает, что я такое; так глубинный смысл
моего бытия оказывается мне внеположным, он заклю-
чен в некотором отсутствии – другой, таким образом,
имеет надо мной преимущество. Итак, я могу попы-
таться отвергнуть бытие, приданное мне извне […] Но
последнее мыслимо лишь при условии, что я усвою
себе свободу другого. Таким образом, мой проект воз-
вращения себе самого себя является, по сути, проектом
овладения другим» [5. С. 311].
Можно сказать, что желание представляет собой от-
ношение по поводу этого прибавочного смысла, это от-
ношение, в котором экзистенциальное «зияние» получает
форму борьбы за признание, т.е., в конечном итоге, за
полноту своего бытия. Так «ничто» в интерсубъективной
перспективе превращается в «нечто» – в попытку полу-
чить у Другого недостающий элемент своей самости.
Структурный психоанализ на практике определяет
Другого в соответствии с эдиповой структурой: это,
как правило, отец или мать, чьего признания желает
субъект. Абстрагируясь от частностей психоаналитиче-
ской теории, можно определить его как структуру,
формируемую на раннем этапе становления субъекта,
которая задает в дальнейшем границы его психическо-
го опыта. В силу этого, связь с Другим, выполняющим
роль символической константы, приоритетна и облада-
ет устойчивым характером, в то время как связь с ре-
альным субъектом на сознательном уровне носит под-
чиненный характер. Реальный субъект при этом пре-
вращается в предмет «спора» между субъектом и его
Другим, приближаясь к статусу вещи. В другом случае
он может занять место Другого, став при этом его бес-
сознательной проекцией или, по выражению Лакана,
«марионеткой фантазма» [6. С. 478].
Таким образом, Другой является местом бессозна-
тельной речи, тем адресатом, к которому обращено
желание. В терминах гегелевской диалектики он являет
собой фигуру Господина, за признанием которого
субъект в самой структуре любого объектного отноше-
ния обращается в своем бессознательном. Желание
всегда оказывается обращено по ту сторону артикули-
руемых сознанием потребностей, к тому, кто это жела-
ние фантазматически удовлетворяет. Это «нормирую-
щее» свойство Другого позволяет Лакану определить
его как символический закон желания или инстанцию
Символического порядка.
В соответствии с данной концепцией, субъект скла-
дывается во взаимодействии трех модусов – Вообра-
жаемого, Символического и Реального.
Воображаемое – регистр, формирующийся в момент
овладения ребенком языком, исходным пунктом кото-
рого является вышеупомянутая «стадия зеркала». Он
представляет собой образование, которое можно оха-
рактеризовать как место производства иллюзорных
представлений субъекта о себе – иллюзорных в том
смысле, что они скрывают структурную основу субъ-
ективности наслоениями нарциссического характера; к
примеру, логика социального обмена, просматриваю-
щаяся в механизмах потребления, становится в Вооб-
ражаемом индивидуальным предпочтением.
Порядок Символического представлен структурным
порядком социального обмена, он характеризует поло-
жение субъекта как означающего в ряду других озна-
чающих. Ключевым понятием здесь является понятие
«объекта а» (object petit a) – означающего желания
Другого, по отношению к которому субъект определяет
свое место в социальной структуре.
Реальное можно определить как вытесненный пси-
хический опыт. У Лакана, впрочем, оно приобретает
статус почти онтологический, поскольку он сравнивает
его то с экзистенциалистским «ничто», то с кантовской
«вещью-в-себе». «Вещь-в-себе», будучи недоступной
сознанию, проявляет себя посредством феноменов –
подобным же образом утраченное Реальное вызывает
целый ряд психических эффектов. С. Жижек, продол-
жатель традиций структурного психоанализа, проводит
аналогию между этими понятиями: «Стандартная лака-
нианская идея – это идея о реальности как гримасе Ре-
ального: Реальное – недостижимая травматическая
сущность – пустота, слепящее солнце, на которое не-
возможно смотреть прямо и которое можно увидеть
только глядя вкось, со стороны, при искажении пер-
спективы, – если мы смотрим на него прямо, его свет
ослепляет нас… Реальное, таким образом, структури-
руется/искажается в «гримасу», которую мы называем
реальностью, при помощи восстанавливающей симво-
лической сети, подобно тому, как кантианская Ding-an-
sich структурируется в то, что мы переживаем как объ-
ективную реальность посредством трансцендентальной
сети […] само Реальное …представляет собой не что
иное, как искажение перспективы реальности, что-то,
что становится видимым только благодаря такому ис-
кажению, поскольку оно заключено “в себе” и совер-
шенно лишено субстанции» [7. С. 231–232].
Реальное в лакановской системе и представляет со-
бой тот самый «недостающий» элемент реальности,
object a, по поводу которого ведется «тяжба» между
субъектом и Другим.
59
 Данная концепция дает выходы к аналитике повседнев-
ности, поскольку Другой имеет прямое отношение к тра-
диционной психоаналитической структуре Сверх-Я. Как
отмечал еще Фрейд, «...Сверх-Я любой культурной эпохи
имеет тот же источник, что и Сверх-Я индивида […]. Куль-
турное развитие массы и индивидуальное развитие так
сочетаются и переплетаются друг с другом, что многие
свойства о Сверх-Я легче обнаружить, наблюдая за пове-
дением культурного сообщества, а не индивида» [8].
Таким образом, диалектика желания указывает на
то, что система производственных отношений носит
более сложный характер, нежели простое удовлетворе-
ние потребностей. Бодрийяр заметил, что «фоном» ра-
циональной мотивации потребителя часто служит не-
явная отсылка к некоторой базовой структуре меж-
субъектных отношений: «Решающее воздействие на
покупателя оказывает не риторический дискурс и даже
не информационный дискурс о достоинствах товара.
Зато индивид чувствителен к скрытым мотивам защи-
щенности и дара, к той заботе, с которой «другие» его
убеждают и уговаривают, к не уловимому сознанием
знаку того, что где-то есть некая инстанция (в данном
случае социальная, но прямо отсылающая к образу ма-
тери), которая берется информировать его о его собст-
венных желаниях, предвосхищая и рационально оправ-
дывая их в его собственных глазах» [9. С. 180].
С. Жижек применяет лакановские концепты к ана-
лизу явлений массовой культуры, которая как нельзя
лучше демонстрирует значимость фигуры «символиче-
ского» Другого. Он отмечает, что различие между по-
треблением и межличностными отношениями в совре-
менном обществе все больше нивелируется: сам харак-
тер рекламного сообщения, апеллирующего не к по-
лезным свойствам товара, а к самому факту престиж-
ности обладания таковым, показывает, что здесь на
первое место выходит именно желание Другого. Ана-
логично этому, когда мы обращаемся к достоинствам
конкретного человека, мы одновременно делаем его
объектом желания Другого, утверждая «статусный»
характер коммуникативного акта в системе Символи-
ческого. Отсюда и легкость в межличностных отноше-
ниях с конвейерной сменой привязанностей, свойст-
венной современному индивиду – обратной стороной
«успешной» социализации. Жижек справедливо упо-
добляет такой тип отношений товарному фетишизму:
«Подобным же образом, как Маркс показывает, что
при рыночной экономике абстракция вписана в сам
индивидуальный опыт (рабочий непосредственно осоз-
нает свою конкретную профессию как случайную ак-
туализацию абстрактной способности к труду, а не как
органическую составную часть своей личности; «от-
вергнутый» влюбленный рассматривает своего сексу-
ального партнера как случайную и временную замену,
служащую его потребности в сексуальном и/или эмо-
циональном удовлетворении и т.д.). Кроме того, абст-
ракция непосредственно вписана в наше отношение к
другим: мы игнорируем их в самом подлинном смысле
этого слова, сводя к носителям абстрактных социаль-
ных функций» [10. С. 45].
Другой в этом случае превращается в абстрактную
персонификацию властного порядка, под которую под-
падает не только классическая для психоанализа фигура
60
Отца, но и любая авторитарная инстанция, а субъект
рассматривается как результат этой многоуровневой
детерминации. Абсолютизация властного момента в
отношении к Другому позволила С. Жижеку провозгла-
сить тезис о смерти субъекта в новом, радикальном ви-
де: по его определению, «изначальное замещение боль-
шим Другим, Символическим Порядком, Реального не-
посредственной субстанции жизни дает начало $, “пере-
черкнутому субъекту”, который “репрезентируется” оз-
начающим, от имени которого “действует” означающее,
или который действует посредством означающего» [11].
На примере дальнейшего развития идей структур-
ного психоанализа мы можем наблюдать трансформа-
цию проблемы Другого и представлений о субъектив-
ности в философском дискурсе. Следует отметить, что
здесь происходит смещение акцентов с выявления
властных структур на всестороннюю переоценку их
значения. Популяризация психоаналитических идей,
как замечает Жижек, приводит к тому, что субъект
нередко является к психоаналитику уже с готовым
диагнозом [12]. Это многое проясняет в самосознании
современного индивида: для него часто не составляет
труда вычленить эдипову структуру в собственной
психике или диагностировать наличие материнского
комплекса, т.е. осознать свою зависимость от Друго-
го. Но для него существенной становится проблема
идентичности, поскольку осознание этой зависимости
он, в духе «несчастного сознания», воспринимает как
отчуждение. Культивируемая в массах идея манипу-
ляции сознанием извне, виртуализация повседневного
существования в итоге приводят к тому, что субъект
лишается возможности ощущать себя автором собст-
венных действий.
Вероятно, поэтому задачей современного психоана-
лиза является не столько разоблачение бессознатель-
ных мотивов пациента, сколько выработка правильного
отношения к идее императивного воздействия со сто-
роны Другого. В связи с этим психоанализ позднего
Лакана концентрируется уже не на проблеме Символи-
ческого, а на проблеме Реального. Реальное определя-
ется им не только как травматическое ядро личности,
но и как «jouissance», наслаждение, а симптом – как
индивидуальный способ его получения. Взаимная об-
ратимость агрессивного и сексуального начал, посту-
лированная Фрейдом и акцентированная Лаканом, го-
ворит в пользу многозначного характера отношения
Я – Другой, который не ограничивается привычной
связкой «власть – подчинение».
Осмысление категории Другого в структурном пси-
хоанализе позволяет по-новому взглянуть на актуаль-
ную для философии проблему кризиса субъективности.
Ф. Джеймисон отмечает, что на сегодняшний момент
больше смысла в том, чтобы определить субъектив-
ность как феномен социальный, чем продолжать в дан-
ном вопросе индивидуалистическую линию, т.е. видеть
ее подлинное основание в свободе от диктата коллек-
тива [13]. Лаканианский психоанализ с его ярко выра-
женной диалектической основой позволяет при рас-
смотрении данной проблемы сочетать традиционные
для экзистенциалистов идеи об открытом характере
субъективности с детерминизмом классического струк-
турализма.
 ЛИТЕРАТУРА

1. Лакан Ж. Семинары. Кн. II: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа. М., 1999. 520 с.
2. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. Режим доступа: http://www.lacan/narod.ru
3. Кожев А. Источник права: антропогенное желание признания как исток идеи Справедливости // Вопросы философии. 2004. № 12. С. 154–
166.
4. Кожев А. Введение в чтение Гегеля. СПб., 2003. 792 с.
5. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М., 2000. 639 с.
6. Лакан Ж. Семинары. Кн. V (1957/1958). М., 2002. 608 с.
7. Жижек С. 13 опытов о Ленине. М., 2003. 256 с.
8. Фрейд З. Недовольство культурой. Режим доступа: http://www.freud.ru
9. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 2001. 220 с.
10. Жижек С. Возлюби мертвого ближнего своего // Художественный журнал. 2002. № 40.
11. Жижек С. Интерпассивный субъект. Режим доступа: http://www.lacan/narod.ru
12. Жижек С. Власть и цинизм. Режим доступа: http://www.lacan/narod.ru
13. Jameson F. Technology as an allegory of social relations. http://www.heise.de/tp/r4/artikel/7/7127/1.html

Статья представлена научной редакцией «Философия, социология, политология» 15 июня 2007 г.

61