СРАЖЕНИЕ У БЕРАТА (1280-1281 г.г.

В 70-х г.г. 13 века в восточном Средиземноморье разгорелась война между Карлом

Анжуйским, ставшим королем Сицилии, и византийским императором Михаилом Палеологом.
После долгого дипломатического противостояния и ограниченного применения боевой силы,
Карл начал наступление на суше, отталкиваясь от захваченных на албанском побережье
крепостей. 13 августа 1279 он отправил в Албанию нового военачальника, знаменитого Хьюго
ду Сулли, по прозвищу “ле Руссо”, рыжый. Этот энергичный и надменный француз провёл
полгода укрепляя албанские крепости и накапливая силы. Все это время к нему непрестанно
шли подкрепления и продовольствие. Карл позаботился даже о том, чтобы переправить через
Адриатическое море осадные машины и сарацинских наемных лучников. Последняя крупная
переброска состоялась уже во второй половине 1280 года. Де Сулли получил еще больше
денег, лошадей, инженеров, каменщиков и плотников, все, что могло понадобиться, чтобы
вести наступление на Фессалонику и в конечном счете, на Константинополь. В конце лета 1280-
го около 2000 анжуйских рыцарей и сарацинских лучников вкупе с 6000 пехотинцев внезапно
выступили через Албанские горные проходы. Сразу же они взяли крепость Канина ( Κάνινα) и
подошли к Берату (ромеи называли его “Белеграда” Βελλέγραδα), крепости на горе, которая
служила ключом к старой римской дороге Виа Эгнатия и ко всей Македонии. Когда анжуйские
полки втянулись в долину и ромейский гарнизон увидел их с крепостной стены, охваченный
тревогой и готовый к осаде наместник крепости отправил гонца в Константинополь с просьбой
о помощи.

Михаил Палеолог знал о том, что с осени прошлого года на албанском побережье
концентрируются войска сицилийского короля и вполне понимал значение Берата. Эта
крепость была единственным фактором, который сдерживал анжуйцев. Сулли не мог идти
дальше, не взяв перед этим крепости. Между тем, падение крепости в скором времени могло
привести анжуйцев к стенам Константинополя, которые были подготовлены к штурму с моря,
но не с суши. К тому же, государство по-прежнему раздирали споры по поводу Лионской унии,
что могло противников унии привести на сторону де Сулли. Ситуацией могли воспользоваться
и венецианцы, которые находились прямо под боком. Для Палеолога ситуация была
максимально критической, а вместе с ним и для всей Империи. Император поспешно собрал
корпус из лучших войск, которые у него были. Самые верные и способные полководцы стали в
его главе. Командующим был назначен великий доместик Михаил Тарханиот. Несмотря на
начинающуюся зиму, войско отправилось на запад, на помощь крепости, взятой в кольцо.

Осада Берата продолжалась. Крепость стояла на неприступной скале и взять ее было не

просто, тем не менее, 6 декабря 1280 года Карл Анжуйский отправил Хьюго де Сулли письмо с
требованием идти на штурм. Время шло и рано или поздно к осажденным должны подойти
подкрепления, что повысит сложность задачи. Но, судя по тому, что в марте армия Тарханиота
подошла к осажденной крепости, попытки штурма не увенчались успехом. Михаил Тарханиот
следовал приказу императора и избегал прямых открытых, в котором французские рыцари на
превосходных боевых конях были гораздо сильнее. Первым делом великий доместик
обеспечил доставку продовольствия, нехватка которого в крепости уже ощущалась. Тарханиот
обеспечил для передовых отрядов своего корпуса хорошее прикрытие из лучников, которых
расположил в засаде. Таким образом, ромеи отправляли плоты с грузом вдоль берега реки
Осуми под покровом ночи. Из цитадели к ним спускался гарнизон и поднимал провизию
наверх. Но вскоре де Сулли обнаружил это и решил провести разведку, причем лично. В
сопровождении двадцати пяти отборных бойцов он приблизился к противнику, но попал под
обстрел лучников, сидевших в засаде. Его лошадь была расстреляна, а сам закованный в
броню командующий попал в плен. Окружение де Сулли бросилось к своему лагерю, где
после сообщения о пленении командующего, началась паника. Вскоре анжуйцы ударились в
бегство. Глядя на это зрелище, воодушевленные римляне, включая и бойцов гарнизона,
начали преследование. Лучники целились по лошадям тяжелой анжуйской конницы, в
результате большая часть рыцарей попала в плен вместе с командным составом. Спаслись
только те латиняне, которые смогли переправиться через реку и, опережая погоню, укрыться в
крепости Канина.

Вереница именитых пленников, включая и самого Хьюго де Сулли отправилась в

Константинополь. Пешком, в цепях они шли вслед за своими победителями, которые
молодцевато сидели в седлах сверху глядя на остатки грозной силы сицилийского короля.
Император велел устроить триумф в честь победителей. Под насмешками и издевательствами
пленных рыцарей провели через по улицам Константинополя. Для императора победа под
Бератом была, пожалуй, самой важной победой над латинянами после возвращения
Константинополя. По его желанию на стенах Влахернского дворца была изображена картина
со сценами из сражения под Бератом вместе с другими победами. За короткое время были
уничтожены все приготовления сицилийского короля в Албании, Берат спасен, Эпир снова
вернулся под руку императора, что позволило римским войскам продолжить наступление на
Авлону и Диррахий. Однако, Карл не сдался и, отказавшись от попытки добраться до
Константинополя по суше, стал готовить морской поход, но это уже совсем другая история.

А крепость эта стоит при реке, называемой у туземцев, кажется, Асуною, и

расположена на берегу ее, но не на ровном месте, а на холме,
омываемом внизу рекою. Поэтому, если бы на крепость извне и сделано
было нападение, то осаждающие все не могли бы помешать жителям
ежедневно наливаться водою и пить. Притом, река так (близко) прилегала
к крепости, что осажденные с соседнего возвышения легко могли
македонскими копьями прогонять неприятелей, если бы они подошли
брать воду, и только закрываясь щитами можно было им пользоваться
водою. На противоположной стороне реки возвышался над равниною
тоже холм, и лежал прямо против (крепости); а возле него протекала
другая река, Вооза, рассекающая долину и отделяющая пределы Канины.
Неприятели, со всем войском переправившись чрез Воозу, заняли тот
холм и, избрав позицию на этой высоте, думали находившихся в крепости
поразить страхом и даже поставили камнеметальные машины, чтобы
сильными ударами громить оттуда стену. С быстротою ветра долетела
весть об этом до ушей царя и привела его в смущение; так что он
затрепетал всем своим существом. Да и в самом деле, ведь тот не
погрешил бы в сравнении, кто дерзость латинян, соединенную с яростью,
уподобил бы огню, когда в него подливают масло. Всякий догадается, что
в таких трудных обстоятельствах ему ничего более не оставалось, как
собрать все свои силы, не исключая и флотских, и отправить их сухим
путем, чтобы они, при самом начале войны, могли умереть с пользою. Но
прежде всего он счел нужным прибегнуть к Богу, а потом приготовить
достаточные по численности силы, чтобы одним появлением их
остановить напор неприятелей и, при первом опыте, дать им
почувствовать, что далее идти невозможно. Молебствие предписано было
совершить следующим образом: патриарху и архиереям со всем клиром
велено, прежде всего, возносить молитвословие во всю ночь; потом
вместе с зарею патриарх и с ним шесть других главных архиереев,
облекшись в священные одежды, должны, в присутствии прочих
молящихся, совершить освящение елея и, сделав предварительно пуки
папируса, погрузить их в тот освященный елей, а потом разделить между
отправляющимися против неприятеля воинами, так чтобы достало на
каждого из них, сколь бы ни велико было число войска, и чтобы каждый
шел против врага, имея при себе освященный папирус. Так и сделано
было, как предписано,– и священные пуки папируса, вложенные в
стеклянные сосуды, с молитвою и бережно отправлены в армию. Против
неприятеля царь посылает зятя своего Михаила Деспота, великого
доместика Тарханиота, называвшегося тоже Михаилом, великого
стратопедарха Иоанна Синадина, и четвертого с ними – евнуха Андроника,
бывшего тогда придворным татою128 и прозывавшегося Ионополитом. Этим лицам вверяет он достаточные силы для
предстоящего дела, изгоняет из них всякую робость и воодушевляет их надеждою на содействие священнических молитв. Совершив путь, они остановились лагерем на возможно

далеком расстоянии от неприятеля; напасть же тотчас не отваживались, ибо считали это неблагоразумною дерзостью: особенно так думал великий доместик, которому

предоставлена была главная власть над всем, как человеку предусмотрительному и преданному хранителю престола. Эти вожди нашли необходимым – попытаться послать

находившимся в крепости съестные припасы, по недостатку которых, осажденные уже чувствовали голод. И казалось, что протекавшая у крепости река много поможет им в этом

случае, с одной стороны потому, что припасы будут отправлены по ней ночью, с другой потому, что они могут быть введены в крепость чрез устроенные на случай нужды в воде

шлюзы. Рассудивши таким образом, они приготовили грузовые суда и, наполнив их достаточным количеством съестных припасов, пустили по реке; а на берегу реки расставили

стрелков, сколько нужно было для защиты пущенных судов от нападения. Это не скрылось от италийцев и привело их в ярость: они ринулись, чтобы захватить груз, во что бы то ни

стало. Неприятели выстроились на противоположном берегу Асуаны и приготовились напасть на плывших, чтобы воспрепятствовать подвозу продовольствия, надеясь крепость

принудить к сдаче голодом. А Рос Солима с весьма многими и сильными своими товарищами решился переправиться чрез реку и сбить стоявшую по берегу стражу. С величайшею

быстротою бросаются они в реку и, выдержав напор воды, мгновенно являются на другом берегу, в надежде одним ржанием рьяных своих коней поразить всех противников. И вот

они отважно поскакали и хвастливо устремились на наш отряд; а этот от первого натиска, как и следовало, благоразумно уклонился, – частью из осторожности, частью же и по

стратегическим соображениям; а потом, нашедши выгодное место, стал мужественно стрелять в тяжеловооруженных всадников. Но так как крепкое их вооружение пробить было

невозможно, то наши воины стали бросать копья в их коней, чтобы, перестрелявши их, оставить этих хвастунов пешими. И вот, в числе многих других раненых коней, ранен был и

конь Роса Солимы. Нанесенная ему рана была не так смертельна, чтобы он тотчас же пал, однако, много убавил своей рыси (ибо рана от копья была глубока) и нес седока лениво, а

потом споткнувшись на борозде, упал на землю вместе с седоком. Так как этот гордец, прижатый конем, не мог тронуться с места, то вдруг был окружен и взят руками. Весть о

взятии его в плен тотчас перенеслась и в царский лагерь, и в крепость. В лагере держали уже в руках этого недавно великого самохвала, а находившиеся в крепости еще прежде,

чем успели дойти до них вестовые, знаками радости извещали находившихся вне стен, что знают о плене. Вместе с зарею царские полки в полном вооружении и с освященным

папирусом у каждого воина, выступив из лагеря и переправившись чрез реку, нападают на неприятелей и тотчас же обращают их в бегство. Одни из итальянцев, стоявшие фронтом

вперед, были прямо поражаемы и истребляемы (они не для того и стояли фронтом вперед, чтобы выдерживать натиск неприятелей, а только, чтобы смотреть на происходившее);

другие, ища спасения в бегстве, получали удары в тыл и, падая с коней, умирали; а иные забираемы были в плен живыми. При этом происходила страшная суматоха от

поспешности, с какою неприятели стремились к реке Воозе, чтобы переправиться чрез нее и спастись, тогда как царские войска старались опередить их и заградить им пути к реке.

Чтобы в бегстве встретить меньше препятствия, они бросали и сосуды и жен; задние из них напирали на передних и, сваливая этих под ноги, то и дело топтали друг друга; многие
же прежде, чем достигли реки, растоптаны были лошадьми и, быстрый всадник делался добычею легко вооруженного пехотинца. Взятых в плен было множество; так что те же

воины, отведши одних пленников в крепость, возвращались тотчас за другими, а после этих, снова шли брать в плен следующих, и убивая рядовых, уводили начальников до тех

пор, пока неприятели, не достигли реки Воозы и добровольно не побросались в воду, предпочитая погибель в реке позорному впадению в руки римлян; ибо из большого числа их

немногие преодолели быстроту реки и спаслись бегством в крепость Канину,– да и то нагие, безоружные и пешие, тогда как незадолго они были до того высокомерны, что

надеялись захватить Римскую империю, будто гнездо птенцов.

33. Стоит повествования и торжество, совершившееся в городе по случаю

этой победы. Зрелище для римских патриотов было поистине
восхитительное, когда царские военачальники, разбив врагов наголову,
или лучше сказать,– без труда совершив над теми наглецами чудные
подвиги, раздели павших, собрали множество оружия, одежд, коней и
всякой красивой рухляди, и вели с собою живых пленников и их коней,
первых закованными в цепи, а последних пущенными в стадо рогатого
скота; взяли также и все войско,– ибо по истреблении неприятельской
армии, там нечего было бояться,– и все это представили царю в виде
блистательных трофеев. Приняв свои войска и узнав в подробности весь
ход дела, царь стал осматривать пленников – каждого из них с его конем и
принадлежностями. Они были изнурены: но и под этими костями да
кожею можно было замечать прежнее цветущее их состояние; одежда на
них была не прежняя, а изорванная, какая случилась и какую давали им из
сострадания. Обошедши внимательно их ряды и видя изнуренные их тела,
которые почти нельзя было назвать телами, а разве тенями древних
гигантов, замечая также, что души их были сокрушены тяжкими
страданиями, хотя поднятыми бровями и важною осанкою обнаруживали
признаки прежней свободы, царь тронут был постигающими человека
несчастьями и, поднявши руки к небу, внятным голосом вознес
благодарение Богу. Желая сохранить память об этом событии, он приказал
изобразить его на стенах царских палат,– и не это только, но и прежние, по
милости Божией, одержанные победы. Настоящее дело тогда же
действительно и было изображено в портике; а других изображений, по
причине последовавшей смерти царя, кончить не успели. Затем царь,
желая воздать благодарность Богу за все, приказывает водить пленных в
торжественной процессии – не для того, чтобы недавно совершенными
подвигами величаться самому, как делают люди тщеславные и
малодушные, но чтобы виновником победы признать Бога и славословить
Его одного. Это торжество устроено было так: царь стоял на возвышенном
месте во Влахернском дворце, обратившись лицом на запад к морю,
откуда ему все было видно, и откуда сам он виден был всем. Пленники
ведены были по одному в ряд, и каждый из них сидел на коне, опустив
обе ноги на одну сторону. При этом каждому дано было в руки копье из
папируса, или из какого-нибудь другого слабого вещества, в знак
совершенного их поражения. По обеим сторонам этой процессии стояли
огромные толпы народа, из которого многие тронуты были несчастьем
пленных и жалели, что с таким бесчестьем ведут вельмож; другие
насмехались, говоря, что это – естественное следствие гордости, которая
сначала немного польстит, а потом подвергает большой беде; иные же из
черни посвистывали и глумились над ними. Удовольствие – видеть эту
торжественную процессию пленников не заставляло зрителей переходить
с места на место, как будто бы она от них удалялась и оставляла их одних
назади: напротив, здесь один только что проходил, как за ним следовал
другой; и первый, одним своим появлением доставив зрителям
порядочное удовольствие, не опечаливал их своим удалением, потому что
его место тотчас занимал другой и тоже увеселял толпу. При такой
постоянной смене проезжавших одного за другим лиц, забавляло
зрителей и то новое зрелище, что головы пленных были вокруг
острижены. По этому случаю, как слух их наслаждался остроумными
замечаниями, так и взор – новым разнообразным зрелищем; ибо эта
картина постоянно разнообразилась тем, что взрослый следовал за
юношею, обнаженный за одетым, накрытый шапкою за непокрытым,
печальный за дерзким, сухощавый за тучным, убитый страданиями за
сохранявшим присутствие духа, – и каждый приковывал к себе взоры
развлекавшихся глаз. Притом, этот прямолинейный поезд растянут был не
на малом пространстве, но разделен посотенно значительными
расстояниями. Каждый из ехавших, поравнявшись с царем, должен был,
хотя бы и не хотел, приподняться на седле и поклониться царю, показывая
смиренный вид и выражающуюся в лице надменность души заменяя
выражением кротким. Итак, вступив в город и проехав его из конца в
конец в торжественной, оскорбительной процессии, они потом заключены
в крепость Зевгзиппа. Люди площадные смеялись над ними, а более
образованные жалели о них. Так шли тогда дела.