МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

БЕЛОРУССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ФАКУЛЬТЕТ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Кафедра международного права

СОВЕТСКАЯ ДОКТРИНА МЕЖДУНАРОДНОГО ЧАСТНОГО

ПРАВА

Курсовая работа

Григорян А. С.
студент 2 курса,
специальность
«международное право»

Научный руководитель:
кандидат юридических наук,
доцент Маскаева Н. Г.

Минск, 2020
 Оглавление
ВВЕДЕНИЕ..............................................................................................................3
1. История развития советской доктрины международного частного права....4
1.1 Истоки советской доктрины международного частного права....................4
1.2 Разработка основных положений международного частного права............9
1.3 Послевоенный период развития советской доктрины международного
частного права.......................................................................................................11
2. Сравнительно-правой анализ советской и зарубежной доктрины
международного частного права (договорные и деликтные обязательства)...13
2.1 Договорные обязательства.............................................................................13
2.2 Деликтные обязательства...............................................................................21
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.....................................................................................................28
Список использованной литературы...................................................................29

2
 ВВЕДЕНИЕ

Формирование правовой доктрины – сложный и долгий процесс, в

который вовлечены десятки, а может быть и сотни ученых-юристов. Тем не
менее она является одним из наиболее важных аспектов сближения права
различных государств. Изучение же доктрин государств на постсоветском
пространстве невозможно без изучения самой советской доктрины.
Понимание международного частного права, механизмы его регулирования,
берущие свое начало в советской юриспруденции, а также их значение в
современном мире и обуславливают актуальность выбранной темы курсовой
работы.
Цель данной работы заключается в определении степени влияния
положение советской доктрины международного частного права (далее –
советской доктрины) на правовые системы современности.
Поставленная цель может быть достигнута путем решения следующих
задач исследования:
1. Проанализировать основные понятия международного частного права,
отраженные в советской доктрине;
2. Рассмотреть работы основных ученых-юристов СССР.
3. Выявить наиболее значимые особенности советской доктрины;
4. Провести сравнительный анализ советской и иностранных доктрин
международного частного права.
Объектом исследования является советская доктрина международного
частного права.
Предмет составляют особенности, а также подходы к пониманию
советской доктрины международного частного права.
Тему, представленную в данной курсовой работе, исследовали
множество ученых как советского периода (А. Н. Макаров, И. С.
Перетерский, С. Б. Крылов, А. Г. Гойхбарг, В. М. Корецкий, Л. А. Лунц), так
и современности (В. П. Звеков, Г. К. Дмитриева, А. А. Мережко).
Несмотря на достаточную разработанность вопросов, советскую
доктрину рассматривают в большей степени лишь в качестве одного из
исторических этапов развития международного частного права, а не в
качестве альтернативной системы регулирования правовых отношений.
5.

3
 1. История развития советской доктрины международного
частного права

Среди всех отраслей права международное частное право (далее –

МЧП) было и остается одним из самых обсуждаемых. До сих пор нет
согласия в вопросах о его принципах, методах и целях. Ежегодные
демонстрации состояния науки в рамках общего курса в Гаагской академии
пока не привели к международному консенсусу. Дэвид Ф. Каверс, один из
выдающихся ученых нашего века, охарактеризовал поиски фундаментальных
основ, идущие с самого основания науки как «шесть веков разочарования».
После достижения любого согласия в отношении принципов и методов это
оспаривается следующим поколением юристов [1, с. 21]. Несмотря на это,
наука международного частного права не стоит на месте. Постоянное ее
развитие обусловлено работой над ошибками, которую раз за разом
проделывают сменяющие друг друга юристы, опираясь на современные
реалии и опыт предшественников. Историю МЧП можно разделить на
несколько течений, и одним из таких является, хотя и не такая богатая, как
доктрины западных государств, советская доктрина международного
частного права.
1.1 Истоки советской доктрины международного частного
права
Развитие советской доктрины международного частного права нельзя
рассматривать в отрыве как от доктрины дореволюционной России, так и от
общемировых тенденций развития. К моменту возникновения на территории
России науки международного частного права во второй половине XIX в. на
Западе уже в течение многих столетий одно поколение юристов за другим
работало над созданием теории конфликтного права. Их усилия позволили
превратить этот сегмент юридического знания в предмет размышлений ряда
самых выдающихся юристов всех времен. Была создана богатейшая
количественно и качественно специальная литература [2, с. 41].
Что же касается изучения международного частного права в
дореволюционной России, А. Н. Макаров пишет, что первая попытка
изложения конфликтного права в русской литературе принадлежит Д. И.
Мейеру, представившему в своих работах сокращенный пересказ
конфликтного учения Савиньи. Однако отмечает, в отличие от Мейера,
впервые изложил в своих работах международное частное право в качестве
самостоятельного предмета казанский юрист Н. П. Иванов. Исследование

4
Иванова было построено на трудах Вахтера, Савиньи и Феликса. По мнению
Макарова, Иванов дает более углубленное изложение основных положение
перечисленных авторов. В свою очередь о концепции Ф. Ф. Мартенса А. Н.
Макаров пишет: «…понятие же международного общения, которое Мартенс
считает основным фундаментом конфликтного права, само по себе взятое для
разрешения конфликтных вопросов, совершенно бессодержательно».
Заметное оживление изучения конфликтного права начало происходить
в двадцатом веке. С точки зрения Макарова, оно связано с тремя фамилиями:
М. И. Бруна, познакомившего русского читателя с рядом учений как общей,
так и специальной части коллизионного права; Б. Э. Нольде, продолжившего
работу Малышева в области догмы русского коллизионного права; А. А.
Пиленко, представившего опыт общей конструкции международного права
[3, с. 47-48]. Работы данных авторов явились основами для трудов советских
ученых-юристов и получили весьма значимое распространение не только на
территории России, но и далеко за ее пределами, и поэтому трудно
представить развитие советской доктрины международного частного права,
опуская вклад ее предшественников.
Советская наука МЧП на всех этапах своего развития отмечена рядом
ярких имен и работ, получивших признание за рубежом. Она была тесно
связана с экономическими и внешнеполитическими условиями
существования общества и во многом определялась теми задачами, которые
стояли перед государством внутри страны и за ее пределами.
Можно выделить три этапа развития советской науки международного
частного права:
 Первый (1917-1930) этап становления – начало публикаций советскими
юристами теоретических исследований по международному частному
праву.
 Второй (1930-1940) – разработка системы и основных положений
советской науки международного частного права.
 Третий (1940-1991) – широкое изучение теоретических и практических
вопросов международного частного права.
Истоки советской науки международного частного права были
заложены в начале 20-х гг. статьями И. Л. Брауде, А. Г. Гойхбарга, Ю. В.
Ключникова, В. М. Корецкого, С. Б. Крылова, М. А. Плоткина и др [2, с. 58-
59].
Первой работой в данной отрасли права был труд профессора А. Н.
Макарова «Основные начала международного частного права» (1924 г.).
Сводя все международное частное право к коллизионному, автор давал ему
5
следующее определение: «Под международным частным правом надлежит
понимать совокупность правовых норм, определяющих пространственные
пределы действия разноместных гражданских законов». По его мнению,
коллизионная норма – норма, которая определяет пространственные пределы
действия «разноместных законов», конфликтующих норм различных
государств. «Коллизионная норма лишь указывает на то материальное право,
которое должно быть положено в основу обсуждения спорного
правоотношения, отнюдь не разрешая спора по существу. Коллизионное
право – это право о праве: указав на компетентное для обсуждения
правоотношения законодательство, оно умолкает, потому что за этим
указанием и исчерпывает то, что от него требуется. Все дальнейшее
разрешает компетентная норма материального права» [3, c. 8-9]. Несомненно,
данный подход устарел в своей категоричности, однако такое понимание
роли МЧП в значительной степени повлияло на работы ученых того времени.
Весьма важную роль в развитии доктрины сыграла работа И. С.
Перетерского «Очерки международного частного права РСФСР». Здесь
прослеживается явное влияние А. Н. Макарова, ведь автор также отрицает
существования общего МЧП и указывает на то, что решающим в данной
сфере является внутреннее законодательство каждой страны. Содержание
международного частного права он раскрывает следующим образом: «Оно
имеет своею задачею изучение коллизий разноместных законов,
относящихся к области частного права, и указания порядка их разрешения. В
результате разрешения коллизии должно последовать определение того
закона, который подлежит в данном случае применению. Здесь возможна
конкуренция: а) закона местного, б) закона иностранного. Можно сказать,
что задачей международного частного права является определение
пространственного действия норм частного права данного государства».
Перетерский отмечает, что на момент написания его книги в СССР еще
не могло сложиться развитого законодательства и судебной практики по
вопросам международного частного права, и, как следствие, зачастую
материал, подкрепляющий определенные выводы попросту отсутствовал. По
мнению ученого, западная наука, разработанная трудами множества
выдающихся ученых, не может иметь руководящего значения, так как
разрабатывалась она в совершенно другой классовой обстановке и
преследовала иные цели и задачи, а право РСФСР требует самостоятельной
разработки, своего подхода [6, с. 7-8]. Данное утверждение подтверждается в
формировании норм особенной части МЧП, где прослеживается явное
влияние идеологической обстановки того времени.
6
 Далее И. С. Перетерский делает две довольно серьезные оговорки к
термину «международное частное право»:
 «Частное право» является юридической категорией, исторически
противопоставляющейся «праву публичному». Однако деление права
на частное и публичное должно быть признанно бессодержательным и
ошибочным. В особенности в СССР, так как данному законодательству
чуждо противопоставление публичных и частных интересов как двух
самостоятельных групп;
 Многие, даже западные, юристы указывали на ошибочность названия
«международное частное права». Были сделаны попытки заменить
название «коллизионным правом» или «учением о столкновении
разноместных законов» и т. д. Но эти названия, хотя и точнее
выражают природу данного права, не прижились.
Автор согласен с пониманием термина «коллизионная норма» А. Н.
Макаровым и определяет ее как норму, устанавливающую, какой из
«сталкивающихся» законов должен быть применен к данному
правоотношению, но не разрешающую его [6, с. 10-13].
Книга «Очерки международного частного права» была написана с ярко
выраженных марксистско-ленинских позиций. Автор указывал, что
международное право РСФСР является правом переходного периода, правом
классовым, советским, представляющим собою «компромисс лагеря
капитализма и лагеря социализма». С точки зрения Перетерского,
применение иностранного права основано на нормах советского права;
только там, где законы государства это положительно указывают, может
идти речь о применении чужого права, и в затруднительных случаях судья
должен искать решения не а каких-либо «надгосударственных критериях
международного общения», а в «общих началах советского законодательства
и общей политике рабоче-крестьянского правительства» [2, с. 60-61].
Несмотря на схожее с Макаровым придание национальному праву и
пространственному действию закона чрезмерного значения, не
позволяющего закрепить, хотя бы частично, общую систему международного
частного права, работа данного автора стала образцовой для дальнейшего
развития науки.
Еще одной не менее важной работой в данной области является работа
профессора А. Г. Гойхбарга «Международное право». Несмотря на название,
в данной книге разбираются именно проблемы международного частного
права.

7
 Автор определяет три основные категории вопросов, которые имеют
место при рассмотрении конфликта «между разноместными законами»:
1. Какой суд (суд какой страны или части государства) является
компетентным для разбирательства данного конфликта;
2. Если установлен суд, то закон какой страны или части страны должен
быть применен судьей как для квалификации соответственного
юридического факта, так и для вытекающих отсюда последствий;
3. Какова сила вынесенного судебного решения за пределами той части
страны или того государства, в которой они вынесены?
Также, как и Перетерский, А. Г. Гойхбарг акцентирует внимание на
ошибочности используемого термина: «… так называемого частного
международного права, термин, все три слова которого не соответствуют
тому, что им обнимается».
Раскрывая данное понятие, автор утверждает, что под «частным»
понимаются далеко не только частноправовые, но и правоотношение
публично-правового порядка. Несмотря на слово «международное», оно не
является общим для государств. Гойхбарг отмечает, что «право это считается
частью национальной правовой системы, чем-то, относящимся только к
внутреннему законодательству». Наконец, данные правила называют
«правом». Обычно правом, нормами права называются правила
положительные, дающие ответ на спорные вопросы, регулирующие те или
иные материальные или формальные правоотношения. А большинство норм
международного частного права лишь указывают, куда, к какому закону
законодательству и какой правовой системе следует обратиться за поисками
ответа на поставленный вопрос [7, с. 4-7].
А. Г. Гойхбарг отрицает существование общих начал международного
частного права и отмечает свойственные тому периоду представления: «…
советские суды при разрешении дел, носящих международный характер,
должны руководствоваться общими началами советского законодательства и
общей политикой Рабоче-крестьянского Правительства» [7, с. 34-35].
Как итог Гойхбарг высказывает некоторые мысли, которые, по его
мнению, должно носить частное международное право советских республик
как в межреспубликанских отношениях, так и в отношениях с иностранными
государствами.
 Ввиду того факта, что общепризнанных начал международного права
попросту не существует, Советский Союз не должен допускать
отсылки к этому неопределенному понятию, а должен регулировать

8
 возникающие вопросы посредством конкретных правил, диктуемых
началом целесообразности.
 Отношения СССР с иностранными государствами, зависящие от
соображений целесообразности и от интереса в заключении
соглашения с данными государствами, не следует регулировать
внутренним и единым для всего Союза ССР законом.
 К правилам частного междуобластного права в отношениях между
отдельными союзными республиками следует относиться несколько
иначе. Их законодательство по определенным вопросам (иногда очень
сильно) расходится, однако построено оно на одной и той же базе, и
направлено на достижение однородных целей, а различия между ними
являются не основными - лишь различиями в деталях. Поэтому, хотя и
можно предоставить урегулирование коллизий между законами
отдельных республик их внутреннему законодательству, реализоваться
данные правила должны иначе, чем в конфликтных нормах с
иностранными государствами, а именно так, чтобы на их основании
получалось бы сохранение тех отношений, которые созданы под
действием законодательства той или иной из союзных республик [7, с.
9-11].
Можно сказать, что во главу угла Гойхбарг ставит не выработку общих
правил для международного частного права в целом, а возможность
вариативности, основанной на принципе целесообразности.
Работу А. Г. Гойхбарга хвалили за широкий круг охватываемых
вопросов, освещение иностранного и советского законодательства,
постановлений международных конвенций, однако говорили, что в учебных
целях она может быть выпущена только в качестве дополнительного
пособия, при наличии основного учебника, в котором вопросы
международного частного права ставились бы с достаточной теоретической
точностью [2, с. 62].
Многие положения советской доктрины МЧП этого периода были
впоследствии основательно переработаны, однако работы этих ученых
послужили началом формирования советской картины международного
частного права.
1.2 Разработка основных положений международного частного
права
Период 1930-1940 гг. характеризовался весьма сильным
идеологическим влиянием на правовую сферу СССР. Пытаясь доказать
преимущества социалистической системы, вся школа советских ученых
9
разрешила пропаганде доминировать над теорией сравнительного
правоведения в работах по правовым проблемам советского общества.
Одним из первых учебников, подверженных такому идеологическому
давлению, стал труд С. Б. Крылова «Международное частное право», а
впоследствии одноименная работа в соавторстве с И. С. Перетерским.
Данные работы получили довольно высокие оценки и, несмотря на то,
что были целиком пронизаны ленинско-сталинским подходом, давали
«систематическое – по программе курса юридических институтов –
освещение основных понятий международного частного права, краткие
обзоры законодательства и практики буржуазных государств по вопросам
гражданско-правовых отношений с международным элементом, критическое
изложение основных иностранных судебных решений по коллизионным
вопросам, затрагивающим интересы Советского Союза» [2, с. 63-64].
Ими были систематизированы основные вопросы, регулирующиеся
нормами международного частного права СССР:
 Гражданско-правовые отношения иностранцев в СССР и советских лиц
за границей;
 Определение, каким законом (законом какой страны) регулируются
гражданско-правовые отношения, возникшие из фактов, имевших
место в СССР, и реализуемые за границей, либо из фактов, имевших
место за границей, и реализуемых в СССР;
 Определение процессуальных прав иностранцев в СССР и советских
лиц за границей.
Здесь же авторы разделяют нормы международного частного права с
точки их построения и содержания на нормы, содержащие в себе прямое
правило, и нормы, указывающие, какое законодательство должно быть
применено [8, с. 10-11].
Переход к новой концепции норм и сферы действия МЧП одна из
причин, обеспечивших учебнику место в истории советской доктрины, и, как
следствие, несколько поколений юристов начинало изучение
международного частного права именно с данной работы.
Другой талантливый ученый, внесший значительный вклад в развитие
советской доктрины МЧП и предложивший немало новых весьма
интересных идей, В. М. Корецкий, в отличие от Макарова, считал, что в
международное частное право помимо коллизионных норм необходимо
включать и материально-правовые нормы. О представлении Макарова он
говорил: «Нельзя сказать, чтобы эта точка зрения дышала свежестью. В ней
живы мотивы периода случайного оборота, вызывавшегося не столько
10
движением товаров и капиталов, сколько движением населения, периода,
когда государство не втягивалось в непосредственную организацию
международного оборота. Тогда можно было ограничиться размежеванием
компетенции государств». Тем не менее Корецкий отмечал, что конфликтная
норма – «один из технических приемов регулирования международного
оборота». Высказываясь о значении «публичного порядка», которому в
работе Макарова отводится весьма важное место, он обращает внимание на
наличие смысла в использовании данной концепции только в случае
господства применения законов по национальному признаку.
Как итог, по мнению В. М. Корецкого, «книга профессора Макарова
все же должна сыграть свою роль в истории нашей доктрины. Пусть не
удалось ему вскрыть подлинной сущности международного частного права,
пусть он не решился сдвинуть упрямые формулы и направить их на служение
экономической политике. Но он первый сделал попытку сопоставления в
общем курсе западных учений с возложенными решениями проблем на почве
Советского права. Начальная стадия работы сделана. Грядущие
исследователи повторять ее не должны» [4, с. 213-216].
Несмотря на вполне справедливую критику со стороны Корецкого,
следует отметить, что труд Макарова был по существу первой монографией в
советской науке международного частного права, положившей начало
формированию советской доктрины. Следует так же отдать должное
Макарову и в том плане, что ему удалось сохранить лучшие достижения
дореволюционной науки и удачно адаптировать их к советскому праву [5, с.
184].
Основным трудом ученого являются «Очерки англо-американской
доктрины и практики международного частного права» (1948 г.). Корецкий
раскрыл значение таких особенностей англо-американской доктрины МЧП,
как «приобретенные права», оговорка о публичном порядке, обратная
отсылка, конфликт квалификаций, а также показал их значение для
советского права.
1.3 Послевоенный период развития советской доктрины
международного частного права.
Послевоенная литература по международному частному праву
достаточно обширна, однако наиболее ярким представителем того периода
является Л. А. Лунц, выпустивший капитальный труд, охватывающий все
институты данной науки. Выдающиеся теоретические и практические
достоинства курса были отмечены как в советской, так и в зарубежной
печати.
11
 В понимании Лунца, определяющую роль в сотрудничестве и
взаимоотношении государств играет международное общение –
совокупность межгосударственных отношений и отношений между
гражданами и организациями разных стран. В свою очередь, к сфере
международного частного права относятся правовые вопросы отношений
между гражданами и организациями, возникающие в международной жизни
[9, с. 20]. Данную позицию можно назвать отправной точкой современного
понимания международного частного права. Такая концепция
ознаменовывала переход от привычного в те годы отношения к месту
правовой системы СССР на межгосударственной арене к выработке, как
минимум в научной деятельности, эффективных механизмов для
функционирования данной отрасли права.
В послевоенный период достаточно острыми оставался вопрос
определения природы коллизий. Единого решения не было, так что выделяли
два основных варианта подходов:
 Субъективный, согласно которому правовая коллизия является
элементом сознания. Одним из главных представителей был Л. А.
Лунц, который считал, что о коллизиях стоит говорить только как о
процессе, протекающем в сознании судьи при решении вопросов об
отношениях с иностранным элементом.
 Объективный; в соответствии с ним правовые коллизии возникают вне
зависимости от любого участия субъекта. Сторонники данного подхода
придерживались мнения, что юридические коллизии представляют
собой объективно возникающее явление, порождаемое наличием
иностранного элемента и отличиями в содержании гражданского права
различных стран, с которыми это правовое отношение может быть
связано [11].
Несмотря на различия в понимании, данные подходы сводятся к тому,
что коллизионные нормы достаточно важный инструмент для решения
спорных моментов, возникающих при взаимодействии между
законодательными актами иностранных государств.
В конечном итоге в советской доктрине международного частного
права можно выделить три основных подхода его понимания:
 Сторонниками первого являются С. Б. Крылов, Ф. И. Кожевников, И.
П. Блищенко и другие авторы. Отталкиваясь от международного
договора как источника права и от возможности перерастания
гражданско-правового спора в межгосударственный конфликт, данные
авторы не признавали международное частное право как
12
 самостоятельную науку и отрасль права, а считали международное
частное право лишь частью общего международного права.
 Второго подхода придерживались Л. А. Лунц, С. Н. Лебедев, О. Н.
Садиков и другие. Они считали международное частное право
составной частью гражданского права, так как и материально-
правовые, и коллизионные нормы содержатся в национальном праве.
 Сторонники третьего подхода – самая малочисленная группа юристов,
считающих международное частное право и самостоятельной наукой, и
самостоятельной отраслью права. Впервые эту мысль высказал А. Н.
Макаров, позже и И. С. Перетерский обращал внимание на то, что хотя
отношения, входящие в область международного частного права, и
являются гражданско-правовыми, они имеют свою специфику [10].
Именно последний этап советской доктрины МЧП в большей степени
похож на то понимание, которое можно увидеть сегодня.
Советская доктрина международного частного права прошла довольно
длинный путь в весьма сжатые сроки. Многие юристы, понимая особенности
своего государства, пытались реализовать данную идею. Стоит отметить их
вклад в формирование общего понимания элементов МЧП, его
функционирования, а также развития законодательства в области
межреспубликанских правоотношений в качестве субъектов федерации.
Конечно, многие идеи были обусловлены реалиями того времени и сейчас не
так актуальны, однако начала МЧП, заложенные в 20-ом веке, находят свое
отражение и сегодня.

2. Сравнительно-правой анализ советской и зарубежной

доктрины международного частного права (договорные и
деликтные обязательства)

По причине избрания СССР совершенно нового пути развития

правовая сфера данного государства в значительной степени отличалась от
права иностранных государств. Конечно, это же расхождение затронуло и
международное частное право. Наиболее явные различия советской и
зарубежной доктрины коснулись именно особенной части международного
частного права, и на примере договорных и деликтных обязательств
возможно достаточно ярко данные различия продемонстрировать.
2.1 Договорные обязательства
13
 В советской доктрине международного частного права сформировалось
уникальное понятие внешнеторговой (позднее – внешнеэкономической)
сделки, которое не было известно западноевропейскому и американскому
праву. В отсутствие законодательного определения данного термина в
отечественной литература различными авторами были предприняты попытки
сформулировать исчерпывающее доктринальное определение
внешнеторговой (внешнеэкономической) сделки.
В своей работе В. А. Канашевский выделяет три основные подхода к
определению термина учеными:
 В рамках первого подхода основной упор делается на экономическом
критерии наличия экспортной или импортной операции. Одним из
сторонников данного подхода являлся Л. А. Лунц. В своем «Курсе
международного частного права» автор дает определение, в  котором
основным признаком выступает пересечение товарами границы: «В
советском законодательстве к внешнеторговым сделкам
и к правоотношениям по внешней торговле относятся прежде всего
такие сделки и правоотношения, в которых по меньшей мере одна из
сторон является иностранцем (иностранным гражданином или
иностранным юридическим лицом) и содержанием которых являются
операции по ввозу товаров из-за границы или по вывозу товаров за
границу либо какие-нибудь подсобные операции, связанные с вывозом
или ввозом товаров» [9, с. 495]. Конечно, такой подход нельзя назвать
исчерпывающим, однако закрепление в качестве необходимой
составляющей внешнеправовых отношений иностранного элемента
явилось весьма важным шагом в развитии концепции МЧП.
 Подход Лунца, касающийся необходимости наличия как минимум
одного иностранного лица, сближает его взгляды со вторым подходом,
суть которого заключается в различной национальности сторон.
Наиболее ярким представителем являлся В. А. Мусин. В его
понимании внешнеторговые сделки – «сделки, совершаемые в
коммерческих целях лицами различной государственной
принадлежности и влекущие возникновение, изменение или
прекращение гражданских прав и обязанностей, связанных с
созданием, реализацией или использованием материальных благ или
иных результатов человеческой деятельности».
 Третий подход к понятию внешнеэкономической сделки делает акцент
на признаке нахождения коммерческих предприятий сторон в
различных странах. Данный подход был подробно разработан в работах
14
 И. С. Зыкина. Указывая на практические удобства понятия
коммерческое предприятие, получившего широкое распространение
в международных актах ООН, он предложил относить
к внешнеэкономическим «совершаемые в хозяйственных целях
договоры (сделки) между лицами, коммерческие предприятия которых
находятся в разных государствах».
Несомненно, последний подход в лучшей степени отражает реалии
современного международного коммерческого оборота, когда компания
может быть лишь формально учреждена за рубежом, но иметь свое
коммерческое предприятие (несколько коммерческих предприятий) на
территории других стран. Тем не менее Л.А. Лунц считал, что в странах
социализма, в условиях государственной внешней торговли действует особое
положение. Организации и предприятия, созданные по советскому праву, в
частности советские внешнеторговые объединения, не имеют в составе
каких-либо иностранных элементов. Сделки таких предприятий могут
получить «международный» характер лишь в том случае, если другая
сторона принадлежит к иностранному государству [17, с. 6–7].
С точки зрения А. В. Асокова, в литературе встречается еще один
подход, который ставит знак равенства между понятиями
внешнеэкономической сделки и сделки, осложненной иностранным
элементом (трансграничной сделкой). Г. Б. Испаева утверждает следующее:
«Юридическая природа внешнеэкономического договора заключается в том,
что это гражданско-правовой договор, осложненный международным
фактическим составом». Вместе с тем, по ее мнению, специфика субъектного
состава, а также другие критерии (валюта платежа и факт пересечения
товаров границы) являются вспомогательными и сами по себе не являются
квалифицирующими при определении внешнеэкономического характера
договора. Специфика данного подхода основывается на отождествлении
понятий «внешнеэкономическая сделка» и «международная коммерческая
сделка» [16, с. 3-4]. Таким образом, попытки дать точное исчерпывающее
определение внешнеэкономической сделки достаточно долго были причиной
споров.
Что касается зарубежной доктрины, в западноевропейской системе
чаще употребляется именно термин «договор», и, как отмечает М. Вольф,
этот термин употребляется в том узком смысле, который придала ему
английская юриспруденция. Он означает соглашение между двумя и более
сторонами, которое, в соответствие с намерениями сторон, возлагают
обязательства, по крайней мере, на одну из них, на должника, и создает для
15
кредитора право требовать исполнения этого обязательства. И тем не менее,
коллизионные нормы, относящиеся к договорам, особенно принцип, по
которому стороны имеют право выбирать правовую систему, которая будет
регулировать их договор, применяются также и к определенным
соглашениям или односторонним актам, которые не носят, или не вполне
носят характер договора [13, с. 442].
В сфере международного частного права, касающейся договорных
обязательств, до сих пор существует ряд спорных вопросов. Одним из таких
является действие договора. В своей работе И. С. Перетерский попытался
объяснить позицию СССР в данном вопросе. По его словам, определяющую
роль играет именно правило, выражающееся формулой locus regit actum, то
есть определение формы сделки законом места ее совершения. Тем не менее
он акцентирует внимание на том, что лицо, заключающее сделку на
территории иностранного государства, может совершить ее в форме,
соответствующей не местному закону, а законодательству СССР. Однако,
даже если договор заключен вне СССР, все равно будет ограничиваться его
законодательством: «Если лицо, совершающее сделку за границей, избирает
форму, установленную местным законом, с целью избегнуть соблюдения
более строгих правил законодательства РСФСР, то такая сделка должна быть
признанной недействительной, как направленная в обход закона».
Профессор Гойхбарг напротив утверждает, что правило locus regit
actum не только не является общепринятым, и то, что многие теоретики
указывают на его нелогичность. Обычное правило locus regit actum
укоренилось под влиянием практических потребностей, определивших его
значение и юридический характер. И так как цель его состоит в облегчении
правоотношений, то от сторон зависит подчинение формулы акта любому
закону, и поэтому правило locus regit actum должно быть признано не
императивным, а лишь факультативным [7, с. 90].
Еще одним противником является Вольф, который в свою очередь
утверждает, что подобная доктрина ведет к неудовлетворительному
разделению договора во всех тех случаях, когда обе договаривающиеся
стороны являются должниками и когда они постоянно пребывают в разных
странах, и каждая сторона должна выполнить свое обязательство в месте
своего постоянного пребывания [13, с. 443-444]. Как показывают
современные тенденции развития МЧП, данное правило не прошло проверку
временем и сохранилось в законодательстве лишь немногих государств.
Определенные сложности были и с установлением действительности
договора. Особый интерес представляет ст. 7 Гражданского процессуального
16
кодекса РСФСР 1923 г., согласно которой сделки могут подлежать
рассмотрению, если они «разрешены на основании законов и соглашений
РСФСР с тем государством, в пределах коего они совершены». Перетерский
трактует эту норму следующим образом: «Сделки, совершенные за границей,
признаются действительными при условии соответствия их законодательству
РСФСР, акты же, выдаваемые гос. органами иностранного государства,
имеют силу, если они предусмотрены соответствующими международными
договорами». Таким образом, договор, который не может быть заключен в
РСФСР, не может признаваться действительным, если совершен за границей,
и какое бы право не было применено, решающим остается именно советское.
То же следует сказать и о заключенных за границей договорах, которые
являются с точки зрения советского закона недействительными вследствие
так называемых «пороков воли»: обмана, насилия, заблуждения,
использование крайней нужды для заключения явно невыгодной сделки.
Конечно, признание такого договора действительным не представляется
возможным, и если лицо было обмануто за границей, находилось в состоянии
заблуждения или было вынуждено заключить кабальный договор, защита
интересов личности, проводимая советским законом, не допускает
санкционирование судом такого договора [8, с. 126].
В конечном итоге И. С. Перетерский приходит к выводу, что сделка
подчиняется тому законодательству, в территориальных пределах которого
обнаруживается ее правовой эффект, при условии непротиворечия праву
РСФСР [6, с. 91-95].
Договор может не предусмотреть всех подробностей взаимоотношений
сторон, его содержание может представлять те или иные неясности. В таких
случаях возникает вопрос, какому закону следует восполнить содержание
договора или истолковать его. Поэтому при заключении договора с
представителями двух или нескольких государств, необходимо выяснить,
законодательство какого государства является «законом договора» [8, с. 122].
Особую проблему в выборе законодательства представляет вопрос, является
ли контракт единым целым, подчиненным одному правопорядку, или можно
его «расчленить», подчинив каждое из обязательств контракта
свойственному ему праву.
М. Иссад рассматривал этот вопрос с точки зрения алжирского права.
Он отсылался к решению Палаты по гражданским делам Франции, в котором
указывалось, что «правом, применимым к контракту, - если речь идет о
заключении, условиях и действительности последнего, – является право,
избранное сторонами…», и отмечает, что условия заключения договора,
17
такие как согласие, предмет, основание и санкции, а также действие
договора, определяющее права и обязанности сторон и регулирующее
вопросы касательно непредвиденных обстоятельств, являются «договорными
обязательствами» и подчиняются именно избранному сторонами праву [12, с.
193-196].
Данная концепция получила название «автономия воли», и на данный
момент является наиболее распространенным правилом. Она составляет
принципиальное условие функционирования всей частноправовой сферы,
выступая в качестве одного из основных принципов частного права и
признаков, позволяющих разграничить области частного и публичного права.
Асоков выделяет три формы, в которых общий частноправовой принцип
автономии воли может найти воплощение в международном частном праве.
Автономию воли в широком смысле можно описать с помощью
территориальных привязок, место возникновение которых как раз и зависит
от воли сторон. Однако такой подход не предполагает подчинения вопроса
об определении применяемого право исключительно воли самих участников
отношений, а лишь является своеобразным «побочным эффектом» того, что
законодатель использует в качестве фактического обстоятельства отношений
место, которое, в конечном итоге, зависит от воли сторон.
На основе принципа свободы договора автор выделяет второй подход к
автономии воли. По вопросам, которые диспозитивным образом
урегулированы в соответствующем материальном праве, стороны договора
могут, не выходя за рамки этого правопорядка, не только самостоятельно
сформулировать новые условия договора, но и заимствовать иностранные
нормы. При этом нельзя не признать, что стороны договора вместо того,
чтобы переписывать все нормы иностранного законодательства, могут
инкорпорировать их в свой договор в совокупности, сделав обобщенную
ссылку на соответствующие правила поведения. Так, стороны договора
могут договориться о том, что в их договор инкорпорируются положения
определенного национального закона или международного акта.
Добавленные подобным способом правила будут применяться в качестве
договорных условий в части, не противоречащей применимому праву.
Последний подход автор считает единственным, раскрывающим
автономию воли в ее узком смысле, однако добавляет, что данный подход не
привносит ничего нового в аспекте международного частного права,
поскольку не влияет на процедуру определения применимого права,
а действует лишь в рамках диспозитивных норм lex causae на основе
принципа свободы договора. Он сравнивает «коллизионный выбор»
18
(полноценное определение сторонами договорного статуса с исключением
действия объективно применимого права) и «инкорпорацию» (включение в
договор иностранных норм в пределах диспозитивного регулирования lex
causae) на основании нескольких критериев:
 Роль обычных императивных норм выбранного права. Основное
различие связано с ролью, которая отводится императивным нормам
применимого права и права, выбранного сторонами. Коллизионный
выбор полностью устраняет действие обычных императивных норм
объективно применимого права. На сегодняшний день данная
специфическая черта является общепризнанной. При инкорпорации
обычные императивные нормы сохраняют свое приоритетное значение:
согласованные сторонами условия договора, а также
инкорпорированные иностранные правила не могут противоречить
императивным нормам.
 Последствия изменения выбранного сторонами права. Второе различие
проявляется в ситуации, когда избранное сторонами право изменяется
в течение свое действия. При коллизионном выборе господствует точка
зрения, в соответствии с которой стороны заведомо принимают все
изменения, происходящие в выбранном ими праве в последующем.
Инкорпорация же напротив превращает избранные нормативные
положения в условия договора, которые не подвержены влиянию их
последующих изменений.
 Толкование положений выбранного права. Еще одно различие многие
авторы усматривают в подходах к толкованию соответствующих
положений избранного права. Если при коллизионном выборе суд
должен руководствоваться специальными правилами об установлении
содержания иностранного права, то при инкорпорации подобная
потребность отсутствует, поскольку иностранные нормы
рассматриваются в качестве инкорпорированных в контракт
договорных условий [16, с. 9-20].
Последний критерий автономии воли был довольно слабо разработан в
советской доктрине первой половины двадцатого века, и в работах таких
ученых, как Макаров, Перетерский, Крылов и Гойхбарг, концепция
перетекала либо в инкорпорацию, либо в устоявшиеся формулы. Вероятнее
всего, такой подход обуславливался довольно значительным контролем
внешнеторговых отношений со стороны государства.
Среди способов реализации автономии воли интерес представляет
прямо выраженный выбор сторонами правовой системы. В своей работе
19
Чешир Норт задается вопросом, могут ли стороны, участвующие в договоре,
выбрать любое право, существующее в мире, или же такой выбор ограничен
фактической связью с определенным государством. В качестве примеров он
приводит судейские высказывания о том, что «намерение определяется
согласно тому, как оно выраженно в договоре (если оно выраженно), и это
выраженное в договоре намерение является окончательным
доказательством» (Лорд Эткин), а также решение Тайного совета по делу
Vita Food Products Inc. v. Unus Shipping Co. Ltd., подкрепляющее положение,
согласно которому стороны свободны подчинять определение своего
договора любому праву по их собственному выбору.
Решение по приведенному выше делу подверглось значительной
критике. Было высказано суждение, что суд необязательно будет
рассматривать выраженное сторонами намерение «как руководящее
соображение в том случае, когда выбранная сторонами правовая система не
имеет никакой реальной связи с договором». Судебная практика встала на
точку зрения, что право сторон выбирать регулирующее договор право
должно подвергаться определенным ограничениям [15, с. 248-251].
Если прямое выражение отсутствует, то иногда из текста договора
можно сделать вывод о подразумеваемом соглашении между сторонами
относительно «свойственного договору права». Так договоры, заключенные
между гражданами разных государств, содержат некоторые правовые
формулировки, относящиеся к праву одной страны, и неизвестные праву
другой.
В значительном количестве договоров стороны не делают никакого
выбора ни в прямо выраженной, ни в подразумеваемой форме. И к
разрешению этой проблемы есть два основных подхода:
 Судья должен установить, какое бы право избрали бы стороны, если бы
их внимание было обращено на этот момент в договоре. Суды всех
стран приняли на себя задачу выяснения того, что сделали бы стороны,
если бы они думали о существенном значении определения права,
подлежащего применению.
 Судья должен найти решение вопроса по объективным фактам
рассматриваемого им дела. Он должен исследовать, с каким правом
договор имеет наиболее тесную связь [13, с. 455-458].
Каждый из этих подходов в какой-то степени компенсирует недостатки
определения договорных обязательств, однако доставляет значительные
неудобства судьям, которым теперь необходимо устанавливать закон

20
договора, а также знать этот закон, чтобы максимально объективно
разрешать возникающие споры.
Другим способом определения закона договора является закон места
заключения договора. Это одна из важнейших составляющих договорных
отношений в Международном частном праве, однако известен ее
существенный недостаток. Данная привязка часто бывает случайной и никак
не связанной с интересами сторон, урегулированными в договоре.
М. Иссад утверждает, что это условие действительно выполняется,
только если привязка к закону места не создается искусственно, а
подписание договора не является лишь заключительной стадией переговоров
между сторонами. В таком случае предпочтительнее будет считать, что более
тесную связь с договором имеет страна, в которой было достигнуто согласие
по условиям данного договора. Тем не менее, далеко не всегда обсуждение
условий или подписание договора происходит в стране одного из
контрагентов. Зачастую стороны встречаются там, где «представляется
случай», в стране, которая не имеет никакой реальной связи с договором.
Некоторые авторы и вовсе не признают этого недостатка. Так,
например, А. Бенченеб отмечает, что «договор всегда подписывается в
государстве, экономика которого так или иначе связана с этим договором»
[12, с. 187-188]. Такое мнение не является актуальным на сегодняшний день,
так как, ввиду технологического прогресса, довольно большое количество
договоров заключается без прямого контакта сторон, например, по
переписке. При таком виде взаимодействия определение места заключения
договора не представляется возможным.
В конечном итоге стоит отметить, что на данный момент
преобладающей является все же связь договора с государством. Конечно,
западная доктрина МЧП в данном случае предусматривала куда больше
свободы, чем советская, однако это порождало достаточно большое
количество проблем, связанных с применяемой правовой системой, что и
показывало необходимость формирования универсальных правил
функционирования международного частного права.
Еще одной весьма интересной особенностью договорных отношений
являются стабилизирующие (стабилизационные) оговорки – оговорки о
неизменности избранного права. Сделав свой выбор в пользу права какой-
либо страны, стороны подчиняют свои отношения правовым нормам,
которые действуют в момент подписания контракта. Этот вид оговорок
нацелен на защиту интересов иностранного контрагента. Ограничивая

21
осуществление государством своих законных полномочий, предприятие тем
самым избавляется от так называемого «законодательного риска».
Данная практика активно используется при заключении
инвестиционных соглашений между иностранными инвесторами
и государствами, принимающими инвестиции. В международном
инвестиционном праве подобные условия считаются вполне допустимыми:
государство, выступая стороной договора, предоставляет таким образом
инвестору дополнительные гарантии того, что принятые этим государством
новые императивные нормы, ухудшающие правовое положение инвестора,
не будут распространены на данного инвестора. В случае нарушения этой
гарантии иностранный инвестор получает право на возмещение понесенных
убытков [16, с. 306-307].
Куда более неоднозначным является вопрос о возможности фиксации
права в договорах между частными лицами. М. Иссад полагает, что
правомерность таких оговорок весьма спорна, так как они представляют
собой «определенное ущемление государственного суверенитета», тем
самым участники правоотношения присваивают себе несвойственные им
функции законодателя [12, с. 192].
Тем не менее, изменившееся понимание природы и целей
международного частного права делает подобные рассуждения
несостоятельными. Сегодня международное частное право понимается не как
отрасль права, нацеленная на разрешение конфликта суверенитетов
различных законодателей, а как совокупность норм, которая призвана
разрешить коллизионную проблему, прежде всего исходя из интересов самих
участников частноправовых отношений. Суверенитет государства может
быть в определенной степени затронут лишь в случае, когда исключается
действие правовых норм, основной целью которых является защита
публичных интересов [16, с. 307-308].
Социалистический путь развития оказал значительное влияние на
формирования законодательства в области договорных обязательств, и во
многом замедлял его развитие. При преодолении иностранными
государствами все новых и новых проблем, возникающих при усложнении
правоотношений, формировалась более полная и ясная картина,
позволяющая участникам этих правоотношений функционировать куда более
эффективно. Советская же доктрина при подчинении обязательств
собственному законодательству лишь препятствовала созданию общих
механизмов регулирования договорных отношений. Тем не менее ученые-
юриста СССР все же внесли свой вклад в развитие данной отрасли права.
22
Перед ними не стояла задача создания аппарата функционирования МЧП
таким, каким мы видим его сегодня, однако даже сейчас видны следы их
деятельности.
2.2 Деликтные обязательства
Еще одной весьма важной сферой обязательственных отношений в
международном частном праве являются деликтные обязательства. Данные
обязательства относят к внедоговорным обязательствам, так как возникают
они из неправомерных действий (деликтов).
Как и с договорными обязательствами, так и с деликтными, выбор
закона в сфере данных обязательств приводит к установлению правопорядка,
которым регулируются основания и пределы деликтной ответственности и
который обычно называют статутом деликтного обязательства.
Определенная сложность заключается именно в том, что круг вопросов,
регулируемый этим статутом, а также границы подчинения их статуту
зачастую определяются правовыми системами разных стран далеко не
единообразно [19, с. 218].
Поэтому С. Б. Крылов выдвигал два основных вопроса, касающихся
обязательств из причинения вреда, на которые необходимо ответить прежде,
чем пытаться создать общую формулу для разрешения таких споров: каким
законом определяется ответственность за причинение вреда иностранцем и
каким законом определяется ответственность за вред, причиненный за
границей, если требование предъявлено в СССР.
Что касается первого вопроса, то, по мнению Крылова, он особой
сложности не вызывал. Признается, что иностранцы, причинившие вред,
отвечали по правилам того государства, где этот вред был причинен. Этот
закон определяет условия ответственности, разрешая вопрос об
обстоятельствах возмещения причиненного вреда и об объеме самой
ответственности [8, с. 144]. Однако в дальнейшем данный подход был
основательно пересмотрен.
Ввиду определенной сложности территориального устройства СССР,
отдельно стоит выделить статью 13 Положения о Верховном Суде СССР от
23 ноября 1923 г. Данная статья обязывала суды применять при обсуждении
спорного гражданского правоотношения кодекс той страны, где данное
правоотношение возникло, и тем самым в определенной степени устранила
столкновение законов между советскими республиками [18, с. 41].
Определяющую роль применения закона места совершения
правонарушения отмечал в своей работе А. Н. Макаров: «Согласно
единодушному на континенте Европы мнению современной доктрины,
23
разделяемому и судебной практикой, обязательственные правоотношения,
имеющие своим основанием правонарушения, обсуждаются по закону места
совершения правонарушения». В свою очередь он категорично отрицал
подчинение обязательств, основанных на правонарушениях, закону суда (lex
fori), приводя в качестве примера работу Бара [3, с. 115-116].
Данный подход и был зафиксирован в первой части ст. 566
Гражданского Кодекса РСФСР 1964 г.: «Права и обязанности сторон по
обязательствам, возникающим вследствие причинения вреда, определяются
по закону страны, где имело место действие или обстоятельство,
послужившее основанием для требования о возмещении вреда». Однако
ввиду различия права СССР и права иностранного, зачастую случалось так,
что деяния, считавшиеся правонарушениями за границей, в СССР
противоправными не были, как, конечно, и наоборот. Интересной также
является вторая часть данной статьи, согласно которой права и обязанности
сторон по обязательствам, возникающим вследствие причинения вреда за
границей, если все стороны являются советскими гражданами или
советскими организациями, определяются по советскому закону [14].
Гойхбарг в своей работе приходит к выводу, что, если советский суд не
имеет возможности классифицировать совершенное деяние в качестве
деликта, преступления или противозаконного деяния, то он не может
выносить решение о возмещении ущерба, связанного с противоречащим
закону действием. Поэтому Гойхбарг считает, что советский суд должен
обсуждать обязательства, возникающие из деликтов, по советскому закону,
где бы соответственный деликт не имел места [7, с. 98].
Конечно, подобная идея выдвигалась ввиду расхождения советской и
иностранных доктрин, а так же, возможно, для упрощения судебного
процесса, ведь вынесение решения советскими судьями по праву какого-либо
государства требовало бы изучения ими этого права. И все же такая точка
зрения давно потеряла свою актуальность. С появлением новых видов
правонарушений становится все сложнее правильно локализовать то или
иное правоотношение с помощью «жестких», или «объективных»,
коллизионных привязок, таких как lex loci delicti commissi (закон места
совершения деликта). Часто привязка lex loci дополняется правом суда, так
как государство стремится сохранить за собой право наблюдать за
гражданскими последствиями противоправных действий, совершенных за
границей. С этой целью ряд нормативных правовых актов некоторых стран в
целом или в отдельных случаях предусматривает кумулятивное применение
lex loci delicti commissi и lex fori (закон суда) [19, с. 218-219].
24
 Зарубежные правовые системы зачастую прибегают к различным
способам определения места, где деликт следует считать совершенным. В
некоторых странах под местом совершения подразумевается место
совершения действия, причинившего вред, в других – деликтное
обязательство подчиняется праву страны, в которой наступил результат
вредоносного действия. Ряд правовых систем допускает (иногда по выбору
потерпевшей стороны) применение законов «места действия» и «места
результата»
В. П. Звеков в своей работе весьма подробно останавливается на таком
понятии, как locus delicti. Подразделяя деликты на «простые» и «сложные»,
он приводит в качестве примера классификацию немецкого исследователя
Шнейвайса:
 «Distanzdelikte» (деликты на расстоянии): лицо действует на
территории одного государства, а последствия вредоносного действия
проявляются в другой правовой сфере;
 «Multistaate - Delikte»: лицо действует на территории одного
государства, а результат вредоносного действия проявляется в
нескольких правовых сферах и иначе – вредоносные действия
совершаются на территории нескольких государств, в то время как вред
наступает лишь в одной;
 «Transitdelikte»: лицо совершает вредоносные действия, которые
следуют друг за другом в ряде стран, причиняя тем самым
противоправный вред [18, с. 20-21].
Такие виды деликтов лишь усложняют создание универсальных правил
регулирования внедоговорных обязательств, и у многих государств данный
институт не разрабатывался довольно длительное время.
В связи с достаточной сложностью формулирования общего
определения места совершения деликта были выделены три основные
подхода. Первый – этим местом является то место, в котором действовал
ответчик лично или через агента, который мог действовать как
добросовестно (bona fide), так и недобросовестно (mala fide). Эта доктрина
выдвигалась в основном германскими авторами, и принята швейцарской и
скандинавской практикой. Вторая доктрина объявляет местом совершения
деликта место, «где произошло последнее событие, необходимое для
признания действующего лица ответственным». Данная теория «места
первого результата» была принята Соединенными Штатами. Третья доктрина
позволяет потерпевшему свободно выбирать в качестве места совершения

25
деликта любую страну, в которой имела место любая часть фактического
состава, образующего правонарушение [13, с. 525-526].
В 1971 г. в США был принят второй Свод законов о конфликте
законов, седьмая глава которого посвящена деликтным правоотношениям.
Согласно основному коллизионному принципу, содержащемуся в данном
своде, права и обязанности сторон, возникшие из причинения вреда,
определяются правом государства (штата), которое имеет наиболее тесную
связь с событием и сторонами. При определении наиболее тесной связи во
внимание принимаются следующие обстоятельства:
 Место, в котором наступил вред;
 Место, где произошло действие, повлекшее за собой наступление
вреда;
 Местонахождение, постоянное место жительства, гражданство
(национальность юридического лица), место инкорпорации и место
предпринимательской деятельности сторон.
Эти обстоятельства должны оцениваться в соответствии с их
важностью для каждого конкретного дела [19, с. 219].
Указ Венгрии 1979 г. «О международном частном праве» также
является одним из вариантов альтернативного решения вопроса о месте
деликта. Согласно данному указу, ответственность за вред причиненный вне
договора, определяется по праву, действующему в месте и во время
совершения причинившего вред действия или бездействия, если Указом не
предусмотрено иное; в интересах потерпевшего применимым может быть
признано право государства, на территории которого наступил вред.
Соответствующий подход пользуется признанием во многих странах:
Гражданский кодекс Вьетнама 1995 г., Общие положения гражданского
права Китая 1986 г., Кодекс международного частного права Туниса.
Обратный порядок определения locus delicti предусмотрен в Законе
Италии 1995 г. «О реформе итальянской системы международного частного
права»: ответственность из причинения вреда регулируется правом станы, на
территории которой наступил вред; однако потерпевший может потребовать
применения права страны, на территории которой имели место действия,
повлекшие причинения вреда.
Особый интерес представляют правила Федерального Закона
Швейцарии, согласно которым применение права страны, где наступило
последствие вредоносного действия, совершенного в другой стране,
возможно только в случае, если причинитель вреда мог предвидеть
наступление вреда в этой стране.
26
 В Законе Грузии 1998 г. «О международном частном праве» подчиняет
обязанность возмещения вреда праву страны:
 Более благоприятному для потерпевшего;
 Где имело действие или обстоятельство, служащее основание для
требования о возмещении вреда
 Где был причинен вред интересу, защищенному правом [18, с. 23-24].
Ввиду отличия правовой системы Великобритании, особенности
применения права для разрешения споров о возмещении причиненного вреда
являются весьма необычными. После руководящего прецедента Mostyn v.
Fabrigas английские суды стали обладать юрисдикцией на принятие исков из
иностранных правонарушений. Если такой иск предъявляется, применяется
английское право, lex fori, а не право того места, где правонарушение было
совершено. Но это применение английских норм зависит от двух условий.
Во-первых, никакой иск из правонарушения не может быть
представлен в Англии, если действие, хотя и являющееся правонарушением
по закону места его совершения, не могло бы создать права на такой иск,
если бы это правонарушение было совершено в Англии.
Во-вторых, влияние права места совершения правонарушения
ограничивается требованием, чтобы действие не могло быть «оправдано» с
точки зрения этого права. М. Вольшо подчеркивает, что термин
«оправдываемые действия» не так ясен, и в качестве пояснения приводит
решение по делу The Mary Moxham, в котором судья Джеймс говорит, что в
Англии лицо не несет ответственности за действие, которое «согласно закону
иностранного государства является законным, или простительным
(представляется невозможным установить небрежность совершившего
действие лица или преднамеренность причинения вреда), или было
узаконено последующим актом законодателя». Если два эти условия
выполнены, английская коллизионная норма предписывает применение
английского внутреннего материального права, а не права места совершения
деликта. Данный принцип не был принят нигде на европейском континенте
или в Америке [13, с. 517-524].
Недостаток этого принципа заключается в том, что пострадавшее лицо,
которое по закону места не имеет никакого права на возмещение убытков,
может приобрести такое право, предъявив иск к правонарушителю в Англии,
и наоборот, пострадавшее лицо практически лишается возможности
восстановить нарушенное право из-за более широких норм законодательства
другого государства.

27
 Что касается СССР, то здесь основы гражданского законодательства не
содержат нормы, специально предназначенной для урегулирования
коллизионных вопросов внедоговорных обязательств. Советские суды,
встречаясь с исками из правонарушений, совершенных на территории СССР
иностранцами или в отношении иностранцев, разрешали сопутствующие
дела на основании соответствующего законодательства, исходя из
коллизионного начала lex loci delicti и принципа национального режима (ст.
122 Основ гражданского законодательства). Таким образом, иностранцы в
СССР приобретают права и несут обязанности, вытекающие из советского
закона, даже если такие права не предусмотрены личным законом
иностранцев. Вместе с тем иностранцам не предоставляются права и на них
не возлагаются обязанности, обеспечиваемые их личным законом, но
неизвестные советскому праву (например, права и обязанности, связанные с
возмещением морального вреда) [9, с. 652]. Данная система весьма
эффективна для простых деликтных обязательств, однако, как можно
заметить выше, иностранные законодательные системы продвинулись
несколько дальше во многих аспектах.
На советскую доктрину международного частного права, да и на
правовую систему в целом, в значительной степени повлиял
социалистический путь развития. Многие правоотношения, которые
существуют сегодня, были разработаны в советской доктрине не так
детально, как в иностранных государствах, а некоторые и вовсе
намеренно избегались. Жесткая политика контроля в большей степени
сказывалась на внешнеторговых отношениях, из-за чего методы их
регулирования практически окончательно устарели. Куда более
оптимистичная картина касается деликтных обязательств, основные
положения которых можно заметить и в современных доктринах.
Работа юристов, хоть и не полностью, но отвечала нуждам того
времени в условиях расширения влияния социалистического сектора,
исключая, тем не менее, возможность сотрудничества иностранных и
советских и иностранных ученых в создании эффективных механизмов
реализации права.

28
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Советская доктрина международного частного права является весьма

важным этапом для права не только постсоветского пространства, но и для
стран, находящихся далеко за его пределами. Стоит отметить ту сложность, с
которой сталкивались ученые, пытаясь разработать эту доктрину. В отличие
от капиталистических стран, у которых была достаточно обширная база для
развития своего права, СССР приходилось адаптировать все накопленные
знания под свои реалии. И все же нельзя сказать, что понимание МЧП
советскими юристами в корне отличалось от понимания юристов
иностранных. Многие аспекты права разрабатывались параллельно, поэтому
довольно часто можно заметить некоторые сходства, особенно в
теоретических вопросах.
Тем не менее на примере договорных обязательств можно заметить те
значительные различия советской и иностранных доктрин. Из-за влияния
социалистического пути развития советская доктрина в своем развитии
продвинулась не так далеко, как, например, западная. Тотальный контроль
экономической сферы и подчинение договоров именно советскому
законодательству во многом препятствовало реализации правоотношений.
Большинство положений договорных обязательств окончательно устарели и
не могут применяться современном обществе. Однако хотелось бы
подчеркнуть, что данные обязательства разрабатывались не для
капиталистического общества и в советский период функционировали
достаточно эффективно.
В вопросах, касающихся деликтных обязательств, все обстояло
несколько лучше. Конечно, многие институты не были разработаны в
советском законодательстве, однако многие положения, касающиеся
обязательств, возникающих из причинения вреда, можно заметить и сегодня.
Советскими учеными была проделана огромная работа, влияние
которой можно наблюдать и в правовых учениях иностранных государств.
Без сомнений, западная доктрина того периода куда больше подходит к
современным реалиям, однако нельзя отрицать того вклада, которые внесли
юристы в само понимание международного частного права.

29
 Список использованной литературы

1. Vischer, F. General course on private international law / F. Vischer, A. V. M.

Stuycken. – London : M. Nijhoff, 1993. – 383 p.
2. Дмитриева, Г. К. международное частное право : учеб. / К. А. Бекяшев, Г.
К. Дмитриева [и др.]; отв. ред. Г. К. Дмитриева. – 2-е изд., перераб. и доп. –
М.: Проспект, 2008. – 688 с.
3. Макаров, А. Н. Основные начала международного частного права. – М.:
ООО «Книгодел», 2009. – 184 с.
4. Корецкий, В. М. Избранные труды : В 2 кн. / АН УССР. Ин-т государства и
права; Редкол.; В. Н. Денисов (гл. ред.) и др. Киев : Наук. Думка, 1989. –
344 с.
5. Мережко, А. А. Наука международного частного права: история и
современность. – К.: Таксон, 2006. – 356 с.
6. Перетерский, И. С. Очерки международного частного права РСФСР. – М.:
Гос. изд., 1925. – 141 с.
7. Гойхбарх, А. Г. Международное право. – М.: Юридич. изд-во НКЮ
РСФСР, гос. тип. им. Евг. Соколовой в Лгр., 1928. – 184 с.
8. Перетерский, И. С. Международное частное право / И. С. Перетерский, С.
Б. Крылов. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Госюриздат, 1959. – 227 с.
9. Лунц, Л. А. Курс международного частного права : В 3 т. – М.: Спартак,
2002. – 1007 с.
10. Копылова, А. Н. Международное частное право в системе права / А. Н.
Копылова // Научная электронная библиотека «eLIBRARY.RU»
[Электронный ресурс]. – Режим доступа : https://elibrary.ru/item.asp?
id=14779232. Дата доступа 31.01.2020.
11. Константинова, Е. Л. Исторические и идеологические аспекты развития
науки отечественного международного частного права после Второй
мировой войны / Е. Л. Константинова // Электронная библиотека
«КиберЛенинка» [Электронный ресурс]. – Режим доступа :
https://cyberleninka.ru/article/n/istoricheskie-i-ideologicheskie-aspekty-
razvitiya-nauki-otechestvennogo-mezhdunarodnogo-chastnogo-prava-posle-
vtoroy-mirovoy-voyny. Дата доступа 11.03.2020.
12. Иссад М. Международное частное право / Пер. с фр. А. Л. Афанасьевой,
Е. Б. Гендзехадзе; Ред. и послесл. М. М. Богуславского; Примеч. Л. Р.
Сюкияйнена. – М. : Прогресс, 1989. – 398 с.

30
13. Вольф, М. Международное частное право / Пер. с англ. С. М. Рапопорт.
Под ред. и с предисл. проф. Л. А. Лунц. – Москва : Гос. изд. иностр. лит.,
16-я тип. треста «Полиграфкнига», 1948. – 703 с.
14. Гражданский кодекс РСФСР, 11 июня 1964 г. // Официальные сетевые
ресурсы Президента России [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
http://www.kremlin.ru/acts/bank/3. – Дата доступа: 10.03.2020
15. Чешир, Дж. Международное частное право / Пер. с англ. С. Н.
Андрианова; Под ред. и со вступит статьей М. М. Богуславского. – М. :
Прогресс, 1982. – 496 с.
16. Асосков, А.В. Основы коллизионного права [Электронное издание]. – М.:
М-Логос, 2017. – 352 с.
17. Лунц Л.А. Внешнеторговая купля-продажа / Всесоюз. науч. исслед. ин-т
сов. законодательства. _ М. : Юрид. лит., 1972. – 102 с.
18. Звеков В. П. Обязательства вследствие причинения вреда в
коллизионном праве / В. П. Звеков. – М. : Волтерс Клувер, 2007. – 128 с.
19. Лебедев, С.Н. Международное частное право: Учебник.В2 т. Т. 1: Общая
часть / Отв. ред. С.Н. Лебедев, Е.В. Кабатова. – М.: Статут, 2011. – 400 с.

31