Синий Dиван

Философско теоретический журнал

Под редакцией Елены Петровской

22

И з д а т е л ь с т в о « Т Р И К В А Д РАТА »
МОСКВА 2017
УДК 1(=112.2)
ББК 87
С 384
Автор проекта: Елена Петровская
Издатели: Сергей Митурич, Савва Митурич
Переводы: Сергей Ермаков, Даниил Аронсон, Денис Голобородько,
Лия Эбралидзе
Синий диван. Философско6теоретический журнал. Под редакцией
Елены Петровской. [Вып. 22]. М.: «Т РИ КВАДРАТА », 2017. – 232 с.: ил.
ISBN 9785946071833.
В год юбилея Октябрьской революции авторы журнала исследуют фигуру В.И. Ленина.
Трудно, если вообще возможно, отделить эту фигуру от приставших к ней мифов, прок6
лятий или, наоборот, от восторженного почитания. Однако в предлагаемом читателю
выпуске Ленин рассматривается по6другому – вопреки политическим, идеологическим
и иным шаблонам. Это прежде всего «активист», то есть проводник – выразитель – не6
коей логики и философии действия, которая и становится сквозной нитью собранных
под одной обложкой текстов. Исследователи из Италии, Франции, США и России с раз6
ных сторон выстраивают вместе с Лениным философию действия, акцентируя такие
вопросы, как политическое время в противовес историческому, значение призвания и
роль аффекта в политической мобилизации масс, связь социалистической революции
и техники, роль социального воображения в деле строительства нового общества. Спе6
циальное внимание уделяется различным аспектам наследия Ленина, понимаемого
широко и отнюдь не догматически. В итоге Ленин предстает фигурой, достойной пере6
осмысления – в первую очередь в актуальном российском контексте.
© Авторы статей, тексты, 2017
© Е.Петровская, составитель, редактор, 2017
ISBN 9785946071833 © «Три квадрата», 2017
От редактора
Подыскать тему номера в юбилейный 2017 год оказалось делом неслож
ным. Но говорить об Октябрьской революции, минуя В.И. Ленина, естест
венно, совершенно невозможно. При этом возникает закономерный вопрос:
что значит для нас эта фигура сегодня? Имеет ли она какойнибудь
смысл, если оставить в стороне навязчивые штампы и идеологическую
эксплуатацию этого имени в нынешней постсоветской России?
Для моего поколения Ленин – не совсем абстракция. Вернее, абстрак
ция, конечно, но только с человеческим лицом. В раннем детстве меня со
провождала уверенность в том, что этот великий человек умер незадолго
до моего рождения, то есть в начале шестидесятых, а чуть позже довелось
прочитать книгу М. Прилежаевой «Жизнь Ленина», подаренную для за
крепления навыков русского чтения и знакомства с революционным про
шлым. В юности Ленин превратился в обязательное студенческое чтение,
причем весьма увлекательное, и, конечно, он всегда существовал рядом
в виде множественных артефактов: Ленин из чернобелых художествен
ных фильмов, которые воспринимались как документальные, Ленин как
элемент официальной символики и городского ландшафта, наконец, Ленин
как провозвестник долгожданных перемен, особенно памятный в МХАТов
ской постановке пьесы М. Шатрова «Так победим!».
Позднее начались разоблачения Ленина и кровавой государственной по
литики, проводившейся большевиками после того, как победила Советская
власть. Это было связано с открытием архивов и с преданием гласности
фактов, которые до этого долго и тщательно скрывались. А потом внима
ние переключилось на забальзамированное тело в Мавзолее, и сегодня ост
рота ленинской темы – у нас, в России! – измеряется только этим: нужно
ли захоронить тело дискредитированного революционного вождя или поз
волить ему лежать на центральной площади обремененной православием
столицы?
И всетаки: что такое Ленин сегодня? Предлагаемый читателю номер
дает свой ответ на этот вопрос. Компонуя его, я исходила из интереса сво
4 От редактора От редактора 5

их более молодых коллег – именно они хотят говорить (снова) об этом,

и именно им принадлежат свежие и энергичные рассуждения на заданную
тему. Более того, именно от них исходит ощущение того, что настал мо
мент, когда мы должны освободиться от эмоций при обсуждении Ленина
и подойти к делу с трезвой головой.
Я не буду лишать читателя возможности последовать за авторами
в развертывании их аргументации. Попытаюсь лишь суммировать некое
общее настроение, которое объединяет эти непохожие друг на друга, но
комплементарные высказывания. Если чтото и остается от Ленина, что
имеет для нас актуальность сейчас, то это его философия действия. Веро
ятно, сам он в таких терминах не мыслил то, что мог бы квалифициро
вать как перепады политической конъюнктуры и необходимость на них
реагировать. Но не надо забывать, что «конъюнктура» эта была весьма
драматичной и что Ленин действовал в эпоху катаклизмов, имевших по
истине мировой масштаб.
Мы также знаем, что как таковых философий действия очень и очень
немного. Однако, намекая на философию действия у Ленина, я имею в виду
не корпус текстов, привязанных к политической борьбе, а скорее логику са
мих предпринимавшихся шагов, для которых теория (в нее Ленин погру
жался в самые разные периоды, причем преимущественно кризисные) ос
тается лишь попутчиком – и не более того. Логика этих действий – это
логика преобразования мира, иными словами, логика вторжения, возмуще
ния, отклонения от любых предзаданных путей. Она присутствует в це
лом ряде названий: «Ленин и электричество», «Ленин и этика», «Ленин и
клинамен», – внутри которых уже содержится след столкновения, переда
ваемый соединительным союзом «и». В самом деле, ни Ленин не является
самотождественной фигурой, ни то, с чем он сталкивается, не имеет од
нозначного определения. То и другое, встречаясь, порождает новые конфи
гурации – сил, отношений, явлений и даже предметных полей.
Говоря еще определеннее, Ленин выступает индикатором самой соци
альной динамики. Ленин – это имя события, которое продолжается, если
понимать под этим логику преобразовательного действия. Именно по
этому уместно предлагать «марксистское прочтение» Ленина, обсуждать
особое время революции и политического активизма, исследовать роль аф
фектов в мобилизации притесняемых, но разобщенных масс. Именно по
этому стоит пересматривать наследие («наследство») Ленина, усматри
вая в нем не законченные формулы и положения, не революционную или
государственную догму, а силовое поле внутренне конфликтующих и от
Бродский И.И. В.И. Ленин в Смольном. 1932
6 От редактора

крытых для интерпретации высказываний, поражающих в первую очередь

своей энергией. Именно поэтому, наконец, стоит обратиться к ленинско
му мифу – не для того, чтобы его «развенчать», но чтобы увидеть, какие
актуальные чаяния он в себе несет и сохраняет.
Словом, вот наш Ленин. И мне хочется поблагодарить всех тех, кто
представил его именно таким – как выражение социального воображения
и действия. В этом качестве, замечу, Ленин может сегодня заново родить
ся (возродиться) только из совместного усилия.

Ноябрь 2017 г.

P.S.: Приношу свои искренние извинения дорогому А.Г. Раппапорту за досад

ную опечатку в его фамилии («Синий диван», 2016, № 21). Это была всего
лишь глазная ошибка.

I

Белоусов П.П. В.И. Ленин и И.В. Сталин. 1940
Антонио Негри
К марксистскому прочтению
марксизма Ленина 1
В этом году в трех блоках лекций, делая отступления и дополнения,
мы будем заниматься Лениным: не претендуя на то, чтобы дать
обобщающую формулировку для его фигуры, но скорее пытаясь
сопоставить ряд вопросов, рождающихся из ленинской мысли,
с проблематикой, c которой мы сегодня сталкиваемся в классовой
борьбе. Три блока будут следующими: первый, пропедевтический по
характеру, посвящен внутренней динамике ленинской мысли. Мы
попытаемся выявить модус, в котором формировались вопросы по6
литической теории Ленина, сопоставляя его с модусом, в котором
мы сталкиваемся с аналогичной проблематикой. В свою очередь, во
втором блоке лекций мы будем более подробно рассматривать дис6
курс об организации и, в частности, проблематику «партия – сове6
ты» в мысли Ленина. Наконец, в третьем блоке заново ставится
проблема отмирания государства исходя, с одной стороны, из «Госу6
дарства и революции», а с другой – из нынешнего состояния сило6
вых отношений между классами и развития производительных сил.
1
Перевод выполнен по изданию: Negri A. Trentatré lezioni su Lenin. Roma: Manifestolibri,
2004, pp. 15–25, 104–105 (первое издание: La fabbrica della strategia: 33 lezioni su Lenin.
Padova: Cooperativa libraria editrice degli studenti di Padova; Collettivo editoriale librirossi,
1977). Печатается с любезного разрешения автора, просившего указать, что текст на6
писан 40 лет тому назад. – Прим. ред.
10 Антонио Негри
Итак, три блока лекций и проблем, к которым прилагаются отдель6
ные замечания и дополнения (касающиеся диалектики Ленина, со6
ветизма, левизны): три блока лекций, неравных по своему содержа6
нию и непропорциональных по своей важности. Однако мотивация
осмыслить и сделать то, что следует из чтения Ленина, является на6
столько сильной и вдохновляющей, что, полагаю, мы в любом случае
извлечем пользу из данной работы.
Итак, начнем с первой темы: Ленин и мы, Ленин и политичес6
кий опыт движения в наше время; и вот наш вопрос: каково влия6
ние ленинизма на наше теоретико6политическое формирование?
Вопрос требует сравнения, и, как и в случае с любым сравнением,
в нем заложено требование оценивающего суждения, которое мо6
жет быть выражено следующим радикальным образом: может ли
Ленин еще что6то для нас значить, представляют ли его методы для
нас еще какую6то ценность, соответствует ли ему практика исследо6
вания и действия, которую мы, часто стихийным образом, обновля6
ли и переизобретали в классовой борьбе? «Стихийным образом»,
разумеется, не потому, что стихийность является нашей религией,
но потому, что в 1950–19606е годы мы были лишены чьей6либо по6
мощи в прочтении классовой борьбы. Чтобы ответить на эти вопро6
сы, нам потребуется воспроизвести весь ход ленинской мысли, вы6
являя ее базовые узлы. Первый период: анализ капитала; второй
период: проблематика организации; третий период: борьба против
самодержавия, из чего следует органичный переход к формулирова6
нию революционного процесса; четвертый период: проблематика
восстания; пятый период: проблематика построения социализма на
этапе диктатуры пролетариата. И нам потребуется проследить этот
ход мысли, обращая внимание не только на его содержание, но в
первую очередь на отношение между стратегией и тактикой, пред6
ставляющее наиболее характерное свойство ленинского дискурса.
По сравнению с Марксом, ход классовой борьбы и развитие произ6
водительных сил приводят Ленина к высочайшей оценке момента
тактики, что станет всесторонним обогащением марксистской
мысли. Разумеется, тексты Маркса о Коммуне также представляют
собой пример постижения исторической конкретности, способнос6
ти уловить момент восстания и развить на его основе теорию: но
К марксистскому прочтению марксизма Ленина 11
также верно, что у Ленина – как замечает Тронти в «Рабочих и капи6
тале» – отношение между теорией и революционной практикой,
между стратегическими формулировками и определением тактиче6
ских ходов и в первую очередь новое использование организацион6
ного опосредования приводят к качественно новому скачку для
коммунистической позиции в целом2.
Поэтому мы начнем с чисто предварительных размышлений.
Как читать Ленина сегодня? Я не буду заниматься критикой спосо6
бов читать Ленина, укоренившихся в официальном коммунистичес6
ком движении. Бесспорно, что догматические соблазны и откровен6
ный оппортунизм самым разным образом опираются на чтение
Ленина, что мы могли видеть в последние, непосредственно нам из6
вестные периоды теоретического развития коммунистического дви6
жения. Ленин здесь становится тем, кто сказал все, тем, кто воспел
восстание... но в то же самое время тем, кто написал «Детскую бо6
лезнь “левизны” в коммунизме»: неисчерпаемым источником взаи6
моисключающих высказываний, когда теория становится филологи6
ческим умением найти кратчайший путь между двумя подходящими
цитатами. Тем не менее за рамками догматических и оппортунист6
ских соблазнов мысль Ленина действительно содержит целый ряд
формальных противоречий, многие из которых являются сущностно
важными. Но, поскольку мы распознаем их, вопрос для нас заключа6
ется в том, чтобы выяснить, может ли – и в какой мере – мысль Ле6
нина быть подвергнута марксистскому анализу марксизма. Что это
значит? Это значит, что марксистские авторы должны принципиаль6
но подвергаться историко6практической критике, фундаментально
важной для понимания и определения координат их мысли. Сам
Маркс, если взглянуть на эволюцию его мысли, дает несколько при6
меров такой марксистской науки о марксизме, то есть способности
разместить внутри связного структурного замысла вариации и неиз6
бежные разрывы политического анализа: так, например, в текстах,
посвященных Коммуне, первоначальная оппозиция дальнейшему
углублению процесса восстания вскоре трансформируется во внут6
ренний анализ, вовлеченный в сам этот процесс. Мысль прерывна,
2
Tronti M. Operai e capitale. Torino: Einaudi, 1966.
12 Антонио Негри
поскольку действительность диалектична, а движение является ре6
волюционным и прогрессивным: «Но революция основательна. Она
еще находится в путешествии через чистилище. Она выполняет свое
дело методически. До 2 декабря 1851 г. она закончила половину сво6
ей подготовительной работы, теперь она заканчивает другую поло6
вину. Сначала она доводит до совершенства парламентарную
власть, чтобы иметь возможность ниспровергнуть ее. Теперь, когда
она этого достигла, она доводит до совершенства исполнительную
власть, сводит ее к ее самому чистому выражению, изолирует ее,
противопоставляет ее себе как единственный объект, чтобы скон6
центрировать против нее все свои силы разрушения. И когда рево6
люция закончит эту вторую половину своей предварительной рабо6
ты, тогда Европа поднимется со своего места и скажет, торжествуя:
ты хорошо роешь, старый крот!»3. Слегка обобщая, это означает, что
одна из фундаментальных черт марксистского дискурса состоит
в том, что он принимает собственную неизбежную прерывность
и прерывность своего реального референта. Только тогда, когда
марксистская мысль представляет себя в виде идеологии, она приоб6
ретает фиктивную внутреннюю непрерывность, внутреннюю пре6
емственность и собственных достойных предшественников. Но
в действительности все иначе: марксистская мысль может приме6
няться только к ряду проблем, которые из раза в раз обновляются,
а допускаемая ею непрерывность может быть только непрерывнос6
тью – динамической и противоречивой – революционного субъекта,
к которому она отсылает. Марксизм является реальной непрерывно6
стью субъекта, делающего непрерывностью своего бытия подрыв6
ную настойчивость: только при таких условиях теория становится
материальной силой (potenza). Отсюда и следует прерывность марк6
сизма, поскольку он является отрицанием идеологии: никогда не
простая теоретическая непрерывность, никогда не преемствен6
ность, никогда не непрерывный процесс, ведущий от мысли к мыс6
ли, – но всегда разрыв и обновление политических гипотез перед
лицом необходимости, требований и новых наборов качеств, выдви6
гаемых революционным субъектом. Чтение и критика того или ино6
3
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 26е изд. Т. 8. М.: «Политиздат», 1957, с. 205.
К марксистскому прочтению марксизма Ленина 13
го марксистского автора могут иметь место только в рамках некой
апологии реальной прерывности как единственной систематичес6
кой и непрерывной точки референции марксизма.
В таком случае, если мы подвергаем Ленина анализу, первый
и самый серьезный риск, с которым мы должны столкнуться, это
дискурс о «ленинизме». Но «ленинизм» не существует; или, точнее,
теоретические утверждения, стоящие под этой эмблемой, должны
быть увязаны с целым рядом подходов и установок, к которым они
отсылают; их правильность должна оцениваться в рамках отноше6
ния между возникающим историческим субъектом (революцион6
ным пролетариатом) и серией проблем подрывного характера,
с которыми этот субъект каждый раз сталкивается лицом к лицу.
Не лишаем ли мы тогда ленинскую мысль той исторической плот6
ности, которой она наделена? Я не думаю, что здесь имеет смысл
осторожничать. В качестве подтверждения и примера я хотел бы
взять рассуждение, которое Лукач в своем очерке 1924 года предла6
гает как раз относительно Ленина. Кто такой Ленин? – спрашивает
Лукач и начинает свой ответ с такого рассуждения: «Исторический
материализм является теорией пролетарской революции. Он явля6
ется таковым, поскольку его сущность состоит в концентрирован6
ном идейном выражении того общественного бытия, которое про6
изводится пролетариатом и которое определяет все его бытие; он
является таковым, поскольку борющийся за освобождение проле6
тариат обретает в нем свое ясное самосознание. Поэтому величие
того или иного пролетарского мыслителя, представителя истори6
ческого материализма, измеряется глубиной и широтой, с которой
его взгляд охватывает эти проблемы. И кроме того – интенсивнос6
тью, с которой он в состоянии разглядеть за явлениями буржуазно6
го общества те тенденции, ведущие к пролетарской революции,
которые, пробивая себе дорогу в этих явлениях и сквозь них, обес6
печивают действенное бытие и ясное сознание пролетариата»4.
Следовательно, исторический материализм, то есть мысль теоре6
тиков исторического материализма, должен оцениваться в контек6
4
Лукач Д. Ленин: исследовательский очерк о взаимосвязи его идей. Пер. с нем.
С. Земляного. М.: «Международные отношения», 1990, с. 53.
14 Антонио Негри
сте определенного существования класса, в его присутствии, точно
так же как и в тенденции. Итак, это и есть Ленин: он наиболее пол6
ным образом представляет то, что Лукач называет «актуальностью
революции». «Сегодня мы знаем, что в этом и заключалось величие
Маркса. В структуре английской фабрики он отобрал и разъяснил
все решающие тенденции современного капитализма. Он всегда
держал перед глазами целостную картину капиталистического раз6
вития и потому в каждом из его явлений мог разглядеть в то же
время его целостность, а в строении его – одновременно динамику
его движения. Но сегодня лишь немногие знают о том, что Ленин
сделал в отношении нашей эпохи то же, что сделал Маркс в отно6
шении развития капитализма в целом. Он неизменно видел в про6
блемах развития современной России (от вопросов возникновения
капитализма в условиях полуфеодального абсолютизма до про6
блем претворения в жизнь социализма в отсталой крестьянской
стране) проблемы всей (современной ему) эпохи, а именно вступ
ление капитализма в его последнюю фазу и возможность обра
тить в пользу пролетариата, на дело спасения человечества став
шую неизбежной на этой стадии решающую борьбу между
буржуазией и пролетариатом»5.
Ленин – это актуальность революции. Находясь в определен6
ной ситуации, в рамках определенного классового отношения
между историческим субъектом (русским пролетариатом) и опре6
деленной капиталистической структурой власти, которую он на6
блюдает, Ленин работает над целым рядом проблем, стоящих в тот
момент перед мировым пролетариатом. Абстрактное по6марксист6
ски становится конкретным, то есть суммой всех реальных опреде6
лений. Поэтому ленинское решение проблемы революции в Рос6
сии не является лишь решением, которое просто прилагалось бы
к определению отношения (между русским революционным про6
летариатом и полуфеодальным состоянием производственных и
властных отношений), но, поскольку оно таково и только посколь6
ку оно таково, оно также является решением комплексной пробле6
5
Там же, с. 54 (курсив Лукача).
К марксистскому прочтению марксизма Ленина 15
мы: анализом, интерпретацией и определенным практическим ре6
шением для имеющихся классовых отношений – и при этом ком6
плексным общим вкладом в конструирование революционного
проекта для любых ситуаций в ту или иную эпоху. Вступление ка6
питализма в его последнюю фазу открывает возможность повер6
нуть в пользу пролетариата – и ради спасения всего человечества –
борьбу («критический момент для этой страны») между самодер6
жавием и пролетариатом.
Я считаю позицию Лукача верной и глубоко ленинской. На са6
мом деле (как мы увидим в ходе наших ближайших встреч, рассма6
тривая ленинские тексты по этим вопросам) именно такое чувство
определенности и конкретности ситуации, с которым мы здесь
имеем дело, и такое применение марксистской науки для выбора
определенного отношения, сложившегося на основе определенных
отношений сил, составляют суть той фундаментальной корректи6
ровки, которую Ленин производит и навязывает современной ему
марксистской науке: победа в тогдашней теоретической борьбе
и заключалась в создании большевистской партии и определении
Октябрьской революции. Отсюда выбор определенного силового
отношения между рабочим классом и капиталом в конкретный ис6
торический момент; из чего, в свою очередь, следует выбор орга6
низации как сознания этого отношения и ряда связей и сочлене6
ний, которые опираются на это отношение и исходя из этого
отношения образуют основу для переворота в практике. Этот вы6
бор субъекта организации и переворота в практике является сек6
тантским, частным выбором: это точка зрения, которая не просто
позволяет определить отношение, каждый раз устанавливающееся
между рабочим классом и силами капитала, но также стремится
опрокинуть отношение, на котором она основывается, и в любой
момент ищет возможность ввергнуть противника в кризис, сло6
мать инструменты его господства – возможность перейти к насиль6
ственному разрушению этих механизмов. Теория выстраивается
в абсолютно точном соответствии со способностью применить на6
силие. Насилие является соединительной тканью, из которой со6
здаются все политические отношения. Господство государства –
это господство насилия; легальность, все конституционные фор6
16 Антонио Негри
мы, все нормативные формы капиталистического командования
являются чистым беспримесным насилием. Марксизм представля6
ет собой открытие того, что насилие обитает не просто в формаль6
ных отношениях, но в отношениях повседневной жизни и произ6
водства, он открывает, что капиталистическая наука является
наукой капиталистического насилия – одной из форм, в которых
капитал организует свое насилие над теми, кто ему подчиняется:
поэтому марксизм и является разрушением и переворотом. Воз6
вращение этого отношения между познанием и насилием непо6
средственно в классовый анализ будет представлять собой сектант6
скую, рабочую, марксистскую точку зрения.
С этой точки зрения мы должны сразу объявить неудовлетвори6
тельным ряд других направлений в марксистской теории, стремя6
щихся исключить из анализа определенность пролетарского субъ6
екта. Типичной в этом отношении будет позиция Л. Альтюссера6,
который ровно в той мере, в какой он стремится определить теорию
как практику вмешательства, зависящую от классовой позиции,
упорно отказывается приписывать эту деятельность какому6либо
материальному субъекту, для которого характерна внутренняя диа6
лектика между субъективностью и материальной прерывностью,
между различными составляющими его элементами. Здесь наука
о революционном процессе отказывается быть наукой о революци6
онном субъекте. И легко увидеть следствия этой концепции: чрез6
мерное усиление рефлексии и опосредования (каждый раз это опо6
средование интеллектуала или партии) против диалектической
непосредственности, а значит, против конкретности (по6марксист6
6
Альтюссер Л. Ленин и философия. Пер. с фр. Н. Кулиш. М.: «Ад Маргинем», 2005.
См. также «Ответ Джону Льюису»: [URL]: http://commons.com.ua/ru/otvet6dzhonu6
lyuisu. Тем не менее в том, что касается других аспектов его мысли, позиции Альтюс6
сера следует считать основополагающими. В частности, альтюссерианское отрица
ние «идеалистической» категории субъекта позволяет рассмотреть историю
рабочего движения в неидеологических терминах, это отрицание оказывается pars
destruens, исключительно эффективной против любых обманчивых непрерывностей
и может, по моему убеждению, послужить важным моментом для введения того же
самого понятия классового состава; подробнее об этом см.: [Альтюссер Л.] Идеоло6
гия и идеологические аппараты государства. [Пер. с фр. С. Рындина под ред. И. Ка6
линина, В. Софронова. – Неприкосновенный запас, 2011, № 3 (77). – Прим. пер.]
К марксистскому прочтению марксизма Ленина 17
ски понятой) революционного субъекта. Но как тогда эта теория
может претендовать на то, чтобы быть марксистской и особенно ле6
нинистской, если для Ленина – как мы уже можем видеть и как про6
яснится в ходе дальнейшего анализа – фундаментальная проблема
как раз и заключается в определении революционного субъекта и
его временнóй и пространственной конституции? Как мы видим,
учредить партию и восхищаться ею – совершенно разные вещи!
Но в таком случае, что означает применить к Ленину научную мо6
дель, в разработке которой участвовал он сам? Это значит поставить
два вопроса. Первый вопрос: какой субъект рассматривается в рам6
ках сектантской точки зрения Ленина, то есть какой у него теорети6
ческий горизонт? Второй вопрос: какой субъект сегодня может и смо6
жет читать Ленина? Это значит также спросить: трансформировался
или остается неизменным – или гомогенным – тот субъект, который
сегодня читает Ленина и воспринимает его проблематику? Следова6
тельно, мы, во6первых, спрашиваем о том, что является референтом
ленинской точки зрения, и, во6вторых, о том, что является рефе6
рентом классовой борьбы и марксистской науки сегодня. Сегодня
наш референт – это революционная рабочая масса, чьи действия в
19606х годах в Европе, а еще до того в Соединенных Штатах обуслови6
ли момент резкого кризиса капиталистического развития7. Но что яв6
ляется референтом Ленина? Референт Ленина – авангард российских
промышленных рабочих, понятый в его «изоляции», как хорошо по6
казал М. Каччари8. «Дискурс [Ленина] переводит в организационные
термины структуру реального класса. И эта структура убедительно
подтверждала материальный характер авангарда, который еще
только приобретал рабочий класс. Что означает: его изоляцию. Зре6
лые отношения капиталистического производства – а значит, воспро6
изводства рабочей силы и рабочего класса – были изолированы, изо6
лированы в положении авангарда. Но возможности революционного
7
Об этом помимо Тронти см. сборники: Operai e Stato. Milano: Feltrinelli, 1972; L'operaio
multinazionale in Europa. A cura di A. Serafini. Milano: Feltrinelli, 1974; Bologna S.,
Carpignano P., Negri A. Crisi e organizzazione operaia. Milano: Feltrinelli, 1974.
8
Cacciari M. Sul problema dell'organizzazione, Germania 1917–1921. – In: Lukács G.
Kommunismus 1920–1921. Padova: Marsilio, 1972, p. 59.
18 Антонио Негри
процесса напрямую зависят от возможностей защитить и развить ме6
ханизмы воспроизводства класса. Поэтому первая задача революци6
онной партии состояла в том, чтобы помешать массированному на6
ступлению на эти механизмы со стороны докапиталистических
производственных отношений. В этом смысл ленинской стратегии.
Усиливать рабочий класс организационно и материально, осознавая
его объективную изоляцию, – значит обратить эту изоляцию в аван6
гард». Вряд ли можно более точно обозначить дистанцию между на6
шим и ленинским референтами.
Состав (composizione) рабочего класса, участвующего в сего6
дняшней борьбе, актуальный состав пролетариата во всей его слож6
ности не имеет никакого отношения к пролетарскому и рабочему
составу, который мы видим в начале века. Из чего вытекают два
следствия. Первое является формальным и подтверждает то, что
и так часто повторяют: непрерывность подрывного субъекта, из6
бранного марксистской наукой в качестве собственного носителя,
должна учитывать прерывность определения субъекта и диалекти6
ческую вариативность материальных форм, которые он может при6
нимать. Во6вторых, непонимание различности исторических отно6
шений, конфигурирующих пролетарского субъекта у Ленина и
у нас, означает непонимание динамического закона процесса. Ведь
Ленин победил. И сама победа рабочего класса благодаря ленинизму
с необходимостью вызвала к жизни иную, зависящую от конкретных
условий динамику капиталистических отношений, – а это влечет за
собой модификацию, иную конфигурацию подрывного субъекта.
Поэтому непонимание такой трансформации субъекта означает не6
понимание правил и форм отношения, которое капитал устанавли6
вает с рабочим классом. Рабочий класс находится вне капитала в той
мере, в которой он реализует революционный импульс, – но в той же
самой мере, в какой это происходит, капитал стремится вобрать его
в себя обратно, заново свести к рабочей силе, иногда даже непосред6
ственно включить в себя в качестве организованного рабочего клас6
са и заставить функционировать в рамках собственного процесса
производства – принимая его требования, но перестраивая систему
эксплуатации таким образом, что эти требования абсорбируются и
становятся элементом развития в той же мере, в которой они перво6
К марксистскому прочтению марксизма Ленина 19
начально были элементом разрыва. Следовательно, именно этот тип
отношения становится фундаментальным для марксистской науки,
то есть процесс переформулирования определения (ridefinizione…
della determinazione), в рамках которого рабочий класс устанавлива6
ет себя перед лицом капитала. Мы называем это отношение (со всей
сложностью содержащихся в нем типов поведения, сознания, по6
требностей) техническим и/или политическим составом рабочего
класса. Для каждого исторического этапа классовой борьбы мы уста6
навливаем свой тип состава рабочего класса, включающий в себя не
только его место в совокупном способе производства, но также и
опыт борьбы, типы поведения, способ, каким важнейшие жизнен6
ные потребности обновляются и определяются каждый раз по6ново6
му. Марксистская мысль соизмеряется с этим объектом как со своим
реальным референтом: объектом марксизма как раз и являются кон6
ституирование, трансформация, перекомпоновка этого субъекта.
Потому что – об этом нужно помнить всегда – только внутри этого
субъекта измеряется реальное соотношение сил. В такой перспекти6
ве вся история капитала становится историей рабочей борьбы и раз6
личных политических составов класса, и эта текстура точнейшим
образом демонстрирует историю капитала как свой эффект.
Разумеется, когда мы говорим «эффект», мы говорим о дейст6
вии и противодействии капиталистического режима (технологи6
ческих структур, господства, государства), противостоящего субъ6
екту, в котором воплощаются отношения сил и чья революционная
ось отсчета – отказ от эксплуатации: однако диалектическая суб6
станция этого процесса не расщепляется на причинно6следствен6
ные отношения, но вместо этого диктует определенную причин6
ность точки зрения – насилия и высшего понимания – рабочего
класса. Здесь мы должны вернуться к историческим границам ле6
нинской мысли, как их точно обозначил Каччари. Ленинский дис6
курс переводит в организационные термины реальный классовый
состав постольку, поскольку он специфически детерминирован.
В русской ситуации, проанализированной Лениным, зрелые отно6
шения капиталистического производства, а значит и материально6
го воспроизводства рабочей силы рабочего класса, были изолиро6
ваны, то есть были авангардом. Это значит, что на практике Ленин
20 Антонио Негри
исходит из осознания определенного состава класса, из осознания
его изоляции, он соизмеряет ее с собственными силами и обраща6
ет изоляцию в авангард, в способность быть ведущей силой всего
движения: «Ленин делает революционной антипросвещенческую
позднебуржуазную идеологию элиты и массы»9. И в связи с этим
следует сказать, что по отношению к ленинской проблематике мы
находимся на другой планете. Рабочий класс, в рядах которого бо6
ремся мы, имеет радикальное отличие: ставший гораздо более мас6
совым из6за самого способа капиталистического производства,
трансформировавшийся вследствие технологических изменений,
произведенных капиталом ради того, чтобы отбиться от ленинских
«авангардов», отбиться от мощной и победоносной организован6
ной изоляции, – класс, в рядах которого боремся мы, являет нам со6
вершенно иной состав. Сегодня массовый рабочий трансформиру6
ет свою деквалификацию – навязанную ему капиталом как клеймо
новой изоляции – в унификацию всего абстрактного труда, он
трансформирует взаимозаменяемость функций в возможность об6
щего межотраслевого и территориального движения – and so on.
Теперь зададимся вопросом: есть ли еще какая6то непрерыв6
ность организованной фигуры подрывного субъекта в условиях этой
действительной и глубокой прерывности реального референта?
В упомянутой нами работе Каччари этот вопрос также ставится пра6
вильным образом, однако предложенное решение оказывается го6
раздо менее удачным. Говоря конкретнее, Каччари полагает, что
форма чуждости, изолированности авангарда, являющаяся услови6
ем партии, возникает вновь как формальный методологический ка6
нон перед лицом массированного и спланированного капиталисти6
ческого наступления, характерного для нашего времени: более того,
ленинский организационный дуализм превозносится здесь перед
лицом способности капитализма упреждать классовое движение по6
средством планирования – то есть посредством массированного ко6
мандования над обществом. Ленинизм обновляется, сталкиваясь
с новой капиталистической агрессией против единства класса. Для
9 10
Krahl H.J. Costituzione e lotta di classe. Milano: Jaca Book, 1973, p. 179.
К марксистскому прочтению марксизма Ленина 21
меня это крайне спорная точка зрения. В самом деле, если верно, что
сегодня в рамках механизма капиталистического господства и его
новой конфигурации, то есть в рамках капиталистических попыток
ответить на массовое рабочее действие, на кризис, вызванный рабо6
чей борьбой, должны быть заново определены различные функции
революционной организации, эти функции тем не менее наделены
содержанием и вектором, так или иначе несводимыми к ленинскому
дискурсу. «Вместе с растущей интеграцией масс и особенно рабоче6
го класса в ходе усиления абстрактного господства в постоянно рас6
ширяющейся системе абстрактного труда, растет также и уровень
абстракции в пропаганде и агитации... Там, где больше нет предпо6
сылок, определявших классическое отношение между политичес6
ким вектором и массовой базой, пропаганда и массовая агитация
должны быть организованы иначе»10. Из чего следует, что если сего6
дня необходимость развивать элементы авангарда в организацион6
ном составе рабочей массы оказывается в центре внимания органи6
зационной теории, если рабочая масса, борющаяся против
государства, производящего кризис – против государства, готового
уничтожать богатство, лишь бы господствовать над классом, – по6
стигает необходимость действия, которое перехватывало бы реак6
цию государства по мере ее развития и атаковало бы ее, выполняя
свою функцию авангарда, – то в любом случае этот авангард являет6
ся чем6то глубоко отличным от того авангарда, что предусматривал6
ся ленинской теорией: его основания и его сила (potenziale) не могут
быть социологически изолированными, поскольку этот авангард не
отделен от всего «народа» и не оказывает доверия плановому госу6
дарству и господству над производством, – скорее, он, исходя из
единства общественного абстрактного труда, видит капиталистиче6
ское насилие и способность капитала уничтожить само это единство
и сам способ производства; и поэтому он хочет на этих основаниях
достичь максимума насилия. Сегодня проблема состоит не в том,
чтобы установить различные уровни сознания и объективных сил в
субъекте, толкающем вперед революционный процесс, но в том,
Ibid., p. 180.
22 Антонио Негри К марксистскому прочтению марксизма Ленина 23

чтобы двигаться вдоль внутренних линий, по которым капитализм
стремится расчленить класс, в том, чтобы распознать в самой прак6
тике способность направлять и увлекать за собой движение11. Если
мы хотим установить различные функции в рамках одного действи6
тельно объединенного, действительно массового субъекта, тогда не6
обходимо ясно понимать: эти различные функции рождаются не из
неоднородности класса, но из конфронтации с неоднородностями,
навязанными капиталом; они даны не в проекте народной перест6
ройки развития, но в подрывном проекте разрушения. Только борь6
ба может повлиять на – и разрушить – те отношения насилия, кото6
рые капитал сегодня с необходимостью производит как функцию
самого механизма стоимости12, только эта борьба сегодня эффектив6
на. Поэтому различные функции можно признать за авангардом
только в той мере, в какой он движется непосредственно по тем же
линиям насилия, власти, всеобщего вооружения, которые капитал
пускает в ход со своей стороны.
И тогда, поскольку мы определили эти первые проблемные уз6
лы, наш вопрос к Ленину становится, в сущности, следующим:
учитывая, что субъект, из которого исходил Ленин и должны исхо6
дить мы, является принципиально иным, чем вообще сегодня для
нас интересен ленинизм? Мы будем отвечать на этот вопрос, рас6
сматривая ленинское отношение между стратегией, тактикой
и организацией, чтобы верифицировать в рамках особого классо6
вого состава (верно истолкованного Лениным) определенные
общие законы. Мы подвергнем эти законы практической крити6
ке. Только распознавая переходы, скачки, прерывности,
которые рабочая мысль должна осмыслить, – только
с этой точки зрения мы еще можем называть
себя ленинистами и использовать ленин6
ские модели организации. Я счи6
таю, что сегодня нет других
путей, чтобы наладить
связь с мыслью
Ленина.

11
С этой точки зрения необходимо акцентировать пределы, с которыми сталкива6
ется интерпретация Краля (ibid.) и антиавторитарной левой, если сравнивать их с
ленинизмом. Парадоксальным образом их полемика против объективизма, авто6
ритаризма и централизма Ленина заканчивается принятием ошибочных посылок
для решения этих проблем, а именно требованием революционного сознания как
фундаментального опосредующего момента процесса. Отсюда следуют два пути:
или возвращение к концепции коллективного сознания – партии, или распыление
сознания в стихийном движении. В обоих случаях теория становится материаль6
ной силой только при посредстве сознания. Но сегодня необходимо перевернуть
эту точку зрения – разумеется, принимая полемическое содержание антиавтори6
тарного подхода: необходимо перевернуть ее, утверждая первенство не сознания,
но рабочей и пролетарской практики борьбы за власть, непосредственно возника6
ющей внутри структур и проявлений материального единства абстрактного труда.
Революционная практика, силовое осуществление некой вооруженной всеобщно6
сти внутри структур капиталистического господства – такова сегодня (высшая)
форма революционного сознания. Именно в нее должна быть перенаправлена спо6
собность рабочей инициативы к переизобретению. В ней наивысшая абстракция
становится конкретностью власти.
12
На эту тему см. мою книгу: Crisi dello Stato6piano: comunismo e organizzazione riv6
oluzionaria. Milano: Feltrinelli, 1974 («Opuscoli marxisti 1»). © Сергей Ермаков, перевод с итальянского

Сильвен Лазарюс
Ленин и время
(фрагменты) 1
Предисловие переводчика
И мя Сильвена Лазарюса знакомо русскоязычному читателю благодаря
частичному изложению его книги «Антропология имени» в «Кратком
трактате по метаполитике» Алена Бадью. Хотя требование Бадью –
«ни один философ сегодня не может отважиться на постижение поли
тики как мысли без изучения этой книги»2 – и может показаться из
лишне безапелляционным, тексты Лазарюса 1980х и 1990х годов дей
ствительно представляют собой один из самых важных проектов
современной политической мысли. Уже просто потому, что он стре
мится найти политическую мысль как таковую, – найти политику
именно как мысль, «политикувинтериорности», с собственными ка
тегориями, аксиомами, собственным реальным, найти за пределами го
сударства и его политических институтов, за пределами философии,
хотя и не избегая сложного диалога с ней – и не как объект знания,
а также за пределами всего того, что он называет «историцизмом»,
к которому относится и бóльшая часть академической продукции о по
литике. Мотивацией Лазарюса – интеллектуалаактивиста и бывшего
маоиста – не является движущееся по своим собственным законам уни
верситетское производство знания и не какойто абстрактный эпо
1
Перевод выполнен по изданию: Lazarus S. L'Intelligence de la politique. Textes établis
par & préface de N. Michel. Sarl: Al Dante, 2013, pp. 193–241. Печатается с любезного
разрешения автора. – Прим. ред.
2
Бадью А. Можно ли мыслить политику? Краткий трактат по метаполитике. Пер.
с фр. Б. Скуратова, К. Голубович. М.: «Логос», 2005, с. 117.
Ленин и время 25
хальный призыв, но конкретная ситуация кризиса, в котором организо
ванная политика – в первую очередь леворадикальная – оказалась к на
чалу 1980х, когда обнаружилась подвешенность и проблематичность
целого ряда категорий и референтов – партии, класса, масс и массового
движения и даже самой революции, – посредством которых политика
артикулировалась большую часть века.
Обобщая, многие линии в мысли Лазарюса можно было бы свести
в один вопрос: как мыслить и делать политику, когда история – напри
мер, в форме развития классовой борьбы – не на твоей стороне? Когда
у тебя больше нет никаких исторических гарантий в любой фигуре про
гресса? Более того, когда, как кажется, «законом» истории – подобно за
кону энтропии – является сама деполитизация, поражение той или иной
политики? Но при этом ты не согласен с тем, что единственная «реаль
ная» доступная тебе политика – это ее следы в циклической механике
государства и состязании мнений. Хотя это может показаться пара
доксальным, ответом Лазарюса, в рамках его сложной теории имен
и мест, является «еще большая» деисторизация – то есть сингуляриза
ция – политики. «Деисторизация» вовсе не означает какогото «неучи
тывания контекста» или забвения; наоборот, то, что событийно при
надлежит данной политике, продумывается с исключительной
тщательностью. Она означает отказ считать историю (а значит,
и исторически наличные членения социального, неважно, мыслятся ли
они как классы или как сообщества) главным условием политикикак
мысли. У Лазарюса политикакакмысль самообосновывается и являет
ся «гомогенной» – «все, что с ней происходит, целиком ей принадлежит»,
в отличие от функционирования государства, всегда находящегося
в «комбинации с историей». Политикавинтериорности редка, кратко
временна и представляет собой отдельные последовательности, не пере
ходящие друг в друга. Лазарюс выделяет в современности (то есть после
1789 года) четыре большие последовательности, называя их «историче
скими модусами политики»: революционный модус 1792–1794 годов, клас
совый модус I Интернационала, большевистский модус и политику ки
тайских коммунистов под руководством Мао с фокусом на политике
в «освобожденных районах» и революционной войне 1930х.
Из этих четырех модусов большевистский занимает особое место:
несмотря на его «атипичность», именно в нем имеет место «современ
26 Сильвен Лазарюс
ное основание политики». Центральной фигурой в предприятии Лаза
рюса является Ленин, автор «Что делать?» и создатель принципиаль
но нового типа организации. Именно его перепрочтение – в самую, каза
лось бы, неподходящую для этого эпоху 1980х годов, – сразу и
критическое и актуализирующее, становится опорой всей конструк
ции. Для Лазарюса главной политической (а не исторической) заслугой
Ленина является то, что он, несмотря на постоянные декларации вер
ности марксизму, разъединяет историю и политику (как сам Маркс до
этого разъединил философию и историю) и вводит собственное усло6
вие политики, не производное от истории. У Ленина это сознание ан
тагонизма, не являющееся «социологическим» классовым сознанием
(классовое сознание рабочих у Ленина, как известно, реализуется в эко
номической профсоюзной борьбе, а политика возникает при условии
«привнесения» сознания, и хотя интеллигенция играет решающую роль
в выработке этого сознания, оно не является и интеллигентским клас
совым сознанием). Да, сам Лазарюс в конечном счете приходит к выво
ду, что от сознания как политической категории необходимо отка
заться, но многое из достигнутого Лениным является для него
безусловным наследством, даже несмотря на то что в политикекак
мысли «универсальных уроков не существует».
Предлагающийся читателю перевод фрагментов очерка «Ленин
и время» (1989), вошедшего в книгу «Постижимость политики» (2013),
не ставит своей целью дать какоето характерное впечатление от
творчества Лазарюса или всей большой ленинской темы у него (очерк
посвящен больше «атипичному» 1917 году, нежели базовым операциям
Ленина в большевистском модусе). Цель здесь – показать чтото вроде
среза редкой современной мысли, где Ленин действительно актуализиру
ется и работает, а не является «симптомом» – пустым означающим,
пускай и наделенным силой остранения современности, символом так и
не реализованного «утопического потенциала», поводом для ностальгии
левых интеллектуалов. Криминальность политики Ленина и большеви
ков после взятия власти здесь так же может быть прочитана собст6
венно политически, как следствие политики (или ее завершения), а не
некоего желания «имманентизировать эсхатон», если воспользоваться
выражением, которым Фёгелин описывал утопическое желание, – про
читана без какихлибо оправданий, но и без того, чтобы вопрос о крими
Ленин и время 27
нальности3 стал тем, что определяет любую политическую мысль, ус
танавливая себя до любого ее изобретения как инстанцию, назначаю
щую границы тому, на что эта мысль способна.
В прочтении Лазарюса мы в первую очередь имеем дело с Лениным
за рамками вопросов о конструировании коммунистической утопии,
о государственном строительстве – и, в определенном узком смысле,
даже не с Лениным как большой фигурой истории. Это только мысля
щий политик Ленин – не больше, но и не меньше.
***
Именно в связи с историческим модусом политики и местами,
которые ее определяют, я здесь буду заниматься временем. Для
этого я еще раз вернусь к Ленину и его учению о сознании. Также
я вернусь к большевистскому модусу.
Если я возвращаюсь к сознанию у Ленина – политическому
организованному сознанию или сознанию антагонизма по отноше6
нию к существующему порядку как условию (большевистской пар6
тии), – то это с целью очной ставки с моим собственным определе6
нием политики как модуса, представляющего собой, как я уже
говорил, соотношение политики с ее мыслью. Именно в этом смысл
перепроверки категории сознания у Ленина. Нужно ли ее сохра6
нить, нужно ли от нее отмежеваться? Решение этого вопроса будет
связано с вопросом о времени.
В этот раз я предоставлю ленинской мысли в терминах классов
все причитающееся ей место. Чтобы вернуться к сознанию у Лени6
на, необходимо еще раз обратиться к тому, чем я намеренно прене6
брегал: к его мысли об истории, о марксистской теории классовой
борьбы, для того чтобы испытать их совместимость с сознанием,
с чистым субъективным. Иными словами, речь идет о том, чтобы
определить, связана ли с понятием сознания какая6либо форма ге6
3
Подробнее о том, почему криминализация политики – то есть ее оценка в первую
очередь с точки зрения права, чьим исключительным хранителем считается «пра6
вовое государство», – подавляет саму возможность мыслить политику, даже на6
цистскую, см.: Lazarus S. Saint6Just: Le bien et le mal comme catégorie de la conscience
politique. – In: Scienza e Politica, 1990, Vol. 2, № 3, pp. 65–67.
28 Сильвен Лазарюс
терогенности. Происходит ли оно из чистого субъективного, как
я хотел это установить, или оно также допускает субъективации
структур? И если оно их допускает, то что отделяет его от современ6
ной историографии политики, которая работает, постигая полити6
ческое сознание исключительно как подчиненное темпоральности
структур – темпоральности как долговечности структур, – и, таким
образом, сплавляет воедино общество и политику?
История, классовая борьба – являются ли они у Ленина мате
рией сознания или опосредованием сознания? Являются ли поли6
тическое сознание и субъективация структур членами бинарной
системы? А если время не является временем структуры и тем бо6
лее временем истории, то где размещается время у Ленина?
Именно для того чтобы точно обозначить этот момент, я буду
называть здесь места большевистского модуса (партию и Советы)
местами времени. Это будет исследованием пригодности катего6
рии сознания: данный текст представляет собой эксперименталь6
ный протокол, в котором места времени будут гипотезой. Если их
ввести, повлечет ли это за собой корректировку моей теории мо6
дуса или это спецификация одного только большевистского моду6
са? Для этого я столкну друг с другом учение ленинизма и больше6
вистский модус. Возможно, следует напомнить: исторический
модус политики определяется через соотношение со своей мыс6
лью и через свои места. Если здесь я добавляю характеристику или
синонимию для обозначения мест, это потому, что время играет
в этом процессе определенную роль. Какова эта роль?
Материя или опосредование
Итак, я должен сделать отступление, касающееся роли мысли
о классе в ленинских построениях, без которой моя экспозиция
политики6в6интериорности до сих пор могла обходиться. Здесь эта
мысль нам потребуется.
Координаты известны: канонический смысл марксистской ис6
тории – это классовая борьба. Историцизм (то есть форма мысли,
Ленин и время 29
исходящая из истории) и классовый анализ являются одним и тем
же. Но если история выдвигает совокупности структур и обстоя6
тельства, то политика выдвигает сингулярности. Когда Ленин го6
ворит об организованной и сознательной классовой борьбе, дело
идет о соотношении между политикой и историей: классовая
борьба принадлежит истории, организация и сознание – полити6
ке. Идет ли речь о простой доктрине классовой борьбы, возрож6
денной в политической концепции? Как сорасполагаются история
и политика у Ленина? Общий ход этого вопроса, следуя школе
Маркса, состоит у него в превращении классовой борьбы (буржу6
азия/пролетариат) в механизм истории. Но в то же самое время
категория классовой борьбы сингуляризируется, поскольку она
означает сознание и требует большевистской партии.
Партия, обусловленная антагонистическим сознанием, также
обусловлена классовой борьбой. Но Ленин не использует классо6
вую борьбу как двигатель истории, он ее частично деисторизирует,
превращая «класс» в атрибут партии: такова «классовая точка зре6
ния». С этого момента классовая борьба принадлежит политике.
Классовая борьба не является индикатором исторического станов6
ления, она относится к порядку политики, а значит и предписания.
Это шаткая почва, поскольку после взятия власти произойдет
переход от обусловленной (классовой борьбой) партии к партии
класса, опоре партии6государства в условиях режима, именуемого
диктатурой пролетариата.
Но еще в 1917 году как динамика Советов – впервые появив6
шихся во время революции 1905 года, – так и курс на октябрьское
восстание опираются на исключительно политическую убежден6
ность в классе. Классовая борьба является мощным двигателем,
из чего тем не менее нельзя заключить, что она творит историю.
Если классовая борьба не является двигателем истории, но Ле6
нин при этом называет себя марксистом, то каково ее соотноше6
ние с историей?
В марксизме и марксизме6ленинизме, позднем создании Стали6
на, различные – и не сингулярные – историчности открываются для
доктрины, работающей в терминах периодизации. Это историцист6
ский подход, который я рассматриваю в первую очередь с точки
30 Сильвен Лазарюс
зрения места, предоставляемого им политике. При таком подходе
политическое сознание становится внутренним элементом истори6
ческого периода. Мысль о политике станет мыслью об историчес6
ких разрывах – чьим примером будет переход от конкурентного
капитализма к империализму или переход от «двоевластия» к боль6
шевистской гегемонии в 1917 году, – и тогда можно согласиться, что
внутри них имели место разрывы в формах сознания. Если мы при6
нимаем это, то политика может быть только изнутри истории, а по6
литическое сознание может быть только историческим.
Напротив, в моем прочтении Ленина политика происходит из
форм сознания, что подчиняет историю политике. Категория ситуа6
ции, вопрос «какова теперь ситуация?», столь частый в его текстах,
будут тому свидетельством. О том же говорит и точка историзации (а
не истории) – важнейшая категория задачи, которая, несомненно,
также относится к вписыванию политики в реальное и является акти6
вистской, то есть предписывающей формой историзации. У Ленина
политическое высказывание всегда конкретно, практично, сформу6
лировано в терминах задач. Мы имеем дело не с «надо», но с «как?».
В историцизме вопрос о времени работает, но только через во6
прос о темпоральности структуры, являющейся ее перманентнос6
тью, ее «долговечностью». Темпоральность структуры становится
несущей осью самого процесса субъективации. Так происходит
с рабочим классом и пролетариатом, чье становление зависит от
структуры – от развития капитализма и обострения его противоре6
чий. Политика здесь никак не связана ни с каким актуальным субъ6
ективным, даже несмотря на присутствие особых субъективных
идентификаций, чьей эмблемой выступает – отдаленный – комму6
низм. В сознании структурного типа, которым и является истори6
цистское сознание, организация общества в классы и через их кон6
фликтность – что относится к структуре – имеет своим следствием
то, что время неизбежно становится временем различных фаз
структуры: оно становится темпоральностью. Марксистская исто6
рическая мысль сплавила воедино темпоральность структур и по6
литику, – современное основание политики их различает. Если «ис6
торицизмом» я называю сознание темпоральности и структур, то
«историческим сознанием» я называю размещение истории в поли6
Ленин и время 31
тике, характерное для Ленина. Историческое сознание является
субъективацией структуры, Государства, классов. Это мой первый
ответ на вопрос о соотношении Ленина с историей.
Следовательно, историческое сознание является одной из мо6
дальностей политического сознания – оно не составляет саму его
сущность и тем более не является сознанием объективных процес6
сов или сознанием объекта. Субъективация означает, что имеется
что6то от работающей мысли, то есть политики.
У Ленина история и политика оказываются в тесном соотно6
шении, он подчиняет историю политике, что я показываю при по6
мощи категории историчности: история с точки зрения политики.
Но у Ленина также присутствует то, что я называю сознанием
больших реальных сущностей: государства, экономики, империа6
лизма, войны. История, большие реальные сущности… не идет ли
здесь речь о сознании объекта? В моих терминах это сознание6
опосредование структур или же сознание, располагающее собст6
венными категориями, – сознание, находящееся в материальном
соотношении с тем, на что оно нацелено.
Вопрос тогда заключается в том, чтобы выяснить, размещено ли
сознание у Ленина внутри того, что я назвал бинарной системой, то
есть предполагает ли оно некий объект (как я уже писал, для меня по6
литическое сознание никогда не сводится к сознанию объектного ти6
па), или, напротив, оно применяет собственные категории, являющи6
еся материей самого сознания. Собственные категории существуют:
это мысль в субъективации. Но в формах сознания также существует
(и присутствует у Ленина) очевидное различие между сознанием как
чистым субъективным – антагонистическим сознанием – и историче6
ским сознанием. Это ведет к различию не между двумя типами созна6
ния4, но внутри форм сознания: между сознанием структуры в форме
субъективации структуры и политическим сознанием, которое явля6
ется не субъективацией структуры, но чистым субъективным.
Тем не менее необходимо подчеркнуть: благодаря Ленину
классовое сознание становится сингулярностью: опора на класс,
4
Имеется в виду сознание6опосредование и сознание, располагающее собственны6
ми категориями. – Прим. пер.
32 Сильвен Лазарюс
обеспечивающая политическое решение, вовсе не является кон6
стантой, она имеет место и будет иметь место только один раз –
в большевистском модусе. Если политика происходит из форм со6
знания и из своих собственных категорий, тогда надо решиться
сказать, что в политике формы сознания производят категории ис6
тории. Если необходимо избавиться от историцизма – тем более
что сегодня истории больше нет5, – если как раз вне истории и су6
ществует политика, тогда – такова моя гипотеза – устойчивость
времени как категории сознания должна быть приписана месту,
чтобы указать на ее разъединение с темпоральностью. Здесь, в по6
литике, имеются места времени. Почему?
У Ленина мы обнаруживаем сознание как чистое субъективное –
антагонистическое сознание – и сознание как субъективацию струк6
туры, субъективацию темпоральностей, субъективацию истории –
то, что я называю историческим сознанием. Тогда идем дальше:
с чем мы здесь имеем дело – с различием или гетерогенностью? Это
первый вопрос. Но вот второй: во множественности своих мест
(партия и Советы) большевистский модус является гомогенным. Не
возникает ли тогда противоречия между учением о сознании и опре6
делением большевистского модуса? Как преодолеть эту трудность?
«Сознание как субъективация» и «чистое субъективное» яв6
ным образом связаны с понятием сверхопределения Луи Альтюс6
сера6. Опираясь на его прозрения, я выдвину тезис, что ленинист6
5
Кое6кто может приписывать историю одному лишь движению масс, народному
возмущению, бунтам и восстаниям; я могу с этим согласиться в том смысле, что
любое движение дается в формах сознания объектностей. Это согласуется с моей
доктриной сознания как опосредования. Собственное изобретение того или иного
движения – это изобретение некоего возможного исходя из сознания6опосредова6
ния. Это означает, что возможное создается, но это возможное без предписания.
В этом причина того, почему участники движений – начиная с 1848 года – видят,
как к власти приходят те, кто не сражался вместе с ними.
6
Луи Альтюссер в «Противоречии и сверхопределении» [Альтюссер Л. За Маркса. М.:
«Праксис», 2006, с. 127–186; перевод уточнен. – Прим. ред.] показывает, что противо6
речие капитал/труд само по себе не может дать отчет о причинах Октября и что в тот
момент имелся целый ряд противоречий, как в надстройке на национальном уров6
не, так и на уровне международном. Поскольку Альтюссер использует канонический
словарь марксистских дебатов, сверхопределенным у него называется противоре6
чие. Этот текст Альтюссера кладет конец простоте отношений между базисом и над6
стройкой: отныне базис не является определяющим. В противоречии есть сверх6
Ленин и время 33
ское сознание сверхопределено и что время – введение времени
для разрешения трудности, которую представляют негомогенное
сознание и модус, где множественность мест гомогенна, – и есть
то, посредством чего структурируется сверхопределение. Именно
по этой причине места большевистского модуса (партию и Сове6
ты) я называю здесь местами времени. Места модуса являются
также местами времени. Такова одна из возможностей, и мы
должны ее исследовать, при этом помня, что есть другая: недейст6
венность понятия сознания в политике. <…>
Места времени
М ы помним: места политического модуса не являются «физиче6
скими» местами. Место является выражением не локализации,
но делокализации. Сингулярная политика определяется не через
партии, классы и государства, но в модусах интериорности, в фор6
мах самоприсутствия: в собраниях, процессах, в разных формах
организации. Любая политика6в6субъективности располагает ме6
стами, которые являются ее пространствами кристаллизации, где
она развертывается и функционирует. Это значит, что места даны
в единстве (unité) одного времени, называемого последователь
ностью. И это то, что я называю единственностью времени (unic6
ité du temps). Нет множества времен, но лишь одно время для дан6
ной последовательности. Время как единственность не является
местом мест, метаместом, удерживающим единство и гомоген6
ность мест. Оно является сорасположением мест в одной из после6
довательностей. Однако, чтобы выразить эту единственность, я
должен здесь выдвинуть тезис о том, что места модуса также яв6
ляются местами времени – местами времени, которые не сущест6
вуют в других политических модусах, и вскоре мы увидим почему.
Это означает, что условием возможности гомогенной множе6
ственности является не историчность, но единственность време6
определение. См. мою статью «Альтюссер, политика и история» в коллективном
сборнике «Politique et philosophie dans l'œuvre de Louis Althusser» (Paris: PUF, 1993).
34 Сильвен Лазарюс
ни. Тем самым я уклоняюсь от любой интерпретации, которая
превращала бы политический модус в исторический объект. На6
против, единственность времени обеспечивает постижение моду6
са, которое не было бы простым перечислением событий и, разу6
меется, не было бы историцистским.
Я выделяю места времени в большевистском модусе6в6интери6
орности для того, чтобы довести до предела деисторизацию гомо6
генной множественности, – поскольку из6за того, что она вмещает
в себя историю, возникает подозрение, что мы имеем дело с гете6
рогенностью. Единственность времени в модусе делает из него (го6
могенную) последовательность, а не (гетерогенную) разнород6
ность, которая образовывала бы комбинацию с Историей. <…>
Асинхрония и атипичность.
Ленин и две революции
В 1917 году происходят две «революции»: февральская, слу6
чившаяся без намеренного решения большевиков (Ленин был
в Швейцарии, Троцкий – в США), и октябрьская, развернувшаяся
вследствие решения большевиков, точнее, решения Ленина, убе6
дившего массы и других большевиков в том, что необходимо под6
нять восстание. Но если вспомнят мой тезис о том, что Француз6
ская революция исчерпывает категорию революции и после нее
«революция» отсылает к перипетиям государства и правительст6
ва, то под какую категорию подпадает этот период между февра6
лем и октябрем 1917 года? Я предлагаю категорию асинхронии.
Я предлагаю также категорию атипичности, чтобы впервые
указать на кризис понятий, посредством которых Октябрь рассма6
тривают как типичный, – Октябрь был революционным, проле6
тарским, советским и большевистским, и на этих разных основа6
ниях он является фигурой революции XX века. Трактуя Октябрь
как атипичный, я ставлю себя вне этих построений.
При помощи «асинхронии» я также хочу указать на то, что
в русском случае, в противоположность Французской революции
Ленин и время 35
и китайской «революции», революция со6временна лишь со слабой
партией в большевистском модусе политики, который, я напомню,
длится с 1902 («Что делать?») до октября 1917 года. «Асинхрония»
характеризует уникальность отношения между последовательнос6
тью данного модуса и революцией.
Одна из линий моей интерпретации в конечном счете состоит
не в том, чтобы найти смысл действия и мысли Ленина в его реша6
ющем вмешательстве, нацеленном на взятие власти в октябре,
но в том, чтобы не подчинять политический модус захвату власти
как правилу, что станет подходом официального большевизма.
Но в то же самое время я не буду спорить с тем, что захват власти
принципиально важен: если я рассматриваю его как не принадле6
жащий большевистскому модусу, это тем не менее не означает,
что я свожу его к незначащему эпизоду.
Посредством асинхронии, от которой зависит атипичность,
можно объяснить неидентичность двух революций (Февральской
и Октябрьской в 1917 году) и модуса (1902 – октябрь 1917 года);
дело не в том, что в них сталкиваются различные темпоральности,
но в том, что и там и там работали разные категории сознания.
Асинхрония налицо как в двух революциях и неполной сты6
ковке модуса с революционными событиями, так и в сложных со6
отношениях Советов и партии.
После Февральской революции Ленин считает, что Советы при6
обрели такой вес, что они могут взять всю власть мирным путем,
а возможности контрреволюции являются минимальными. Разуме6
ется, это предполагает, что Советы смогут воспринять себя как но6
вый государственный процесс и тогда перейдут к полному осуще6
ствлению государственной власти. В период двоевластия (когда
есть Временное правительство под руководством Львова и затем
Керенского и параллельно с ним Советы) Ленин считает, что такой
процесс еще является возможным. Когда он перестанет быть воз6
можным, период закончится, и новая революция окажется на пове6
стке дня. Провал Советов, их неспособность принять на себя полно6
ту власти является также и провалом того, что Грамши называл
политикой блока, или альянса за власть: здесь это также относится
и к самим большевикам, и их поддержке в массах. Классистский ан6
36 Сильвен Лазарюс
тагонизм7 выйдет на первый план в результате провала политики
блока. Роль пролетариата в октябрьских событиях и в том, что после6
дует за ними, будет уже не формой альянса, но руководящей силой.
По мере приближения к Октябрю в текстах Ленина классист6
ская проблематика, то есть твердая опора на «самостоятельные си6
лы пролетариата», только усиливается. Но классы представлены
партиями, утверждает Ленин. Вопрос о классах будет трактоваться
через соотношение партий с революцией и властью. Но в то же са6
мое время также и в рамках классового анализа государства, созна6
ния масс, их лозунгов. Власть, а значит и восстание, авантюристич6
ное в июне и июле, становятся необходимыми. Защита требует
нападения. Под угрозой разгрома пролетариат должен взять власть.
Между февралем и октябрем существует подвижность в вопро6
се о власти, о государственной власти; налицо нестабильность об6
щей ситуации, революции в первую очередь, в том смысле, что ре6
волюция заставляет развертываться контрреволюцию. Именно
тогда категория революции ставится под вопрос, так что Ленин их
нумерует (революция первая, вторая…).
В терминах самого Ленина Советы представляют некую новую
форму демократического государства – даже тогда, когда у них еще
нет всей власти, и, более того, тогда, когда они теряют, неделя за не6
делей, влияние, которое они удерживали изначально. Следователь6
но, Советы являются скорее новооткрытой формой государства, не6
жели действующей властью, суверенной в своих средствах, –
формой в том смысле, в котором Ленин, следуя Марксу, называл
Коммуну «[наконец] открытой формой» государства8. Мирное изме6
7
«Классизм» (classisme) является одним из центральных понятий Лазарюса; это не
сама по себе мысль о классовой борьбе – для Лазарюса относящаяся к ведению ис6
тории, – но политическая субъективирующая ставка на класс, характеризующая по6
литику Ленина в 1917 году и отдельные ее отголоски до 1968 года; то есть клас6
сизм – это имя конкретной политики. Соответственно, «классистский антагонизм» –
это не всегда имеющая место классовая борьба, но определенная политическая
ставка, характерная для большевиков. Свою собственную Политическую организа6
цию, созданную вместе с Наташей Мишель и Аленом Бадью, Лазарюс называл
«постклассистской». См., напр.: Lazarus S. L'Intelligence de la politique, p. 115; idem.
Anthropologie du nom. Paris: Seuil, 1996, pp. 12–13, 85–133. – Прим. пер.
8
Ленин В.И. Собр. соч., 56е изд. Т. 33. М.: «Политиздат», 1969, с. 55; Маркс К., Энгельс
Ф. Соч., 26е изд. Т. 17. М.: «Политиздат», 1960, с. 345. – Прим. пер.
Ленин и время 37
рение заключается в том, что в первые недели после Февральской
революции ни одна враждебная буржуазная сила не была способна
противопоставить себя власти Советов, если представить, что они
приняли бы решение осуществлять эту власть.
Когда все больше и больше становится ясно, что они не пойдут
по этому пути – поскольку партии, руководящие Советами, не хотят
по нему идти (Советами на тот момент руководили меньшевики
и социалисты6революционеры), – и по мере того как организуется
контрреволюционная оппозиция, которая приведет к эпизоду
с Корниловым, его попытке военного захвата Петрограда, Ленин
будет настаивать, что настала пора переходить к другой револю6
ции, «второй», становящейся необходимой из6за политической не6
способности руководящих Советами партий сделать что6то, вместо
того чтобы примыкать к Керенскому, генштабу, к гипотезе о войне9.
Советы позволят случиться июньскому наступлению, что санкцио6
нирует возобновление военных операций; они не будут противо6
действовать ни попытке Корнилова обезоружить Петроград, ни во6
зобновлению смертной казни на фронте и окажутся неспособными
воздействовать на принятие законов о раздаче крестьянам земли.
Советы полностью теряют власть, что вопреки их желанию
превращает их в псевдореволюционного гаранта политики «вой6
ны до победного конца».
Поскольку Советы, эта новая форма государства, изобретен6
ная Февральской революцией, не переходят к осуществлению пол6
ноты государственной власти, ситуация развивается в направле6
нии антагонистического противостояния классов, когда ставкой
будет уже не переход власти к Советам, но консолидация условий
для осуществления власти большевиками.
Февральская революция и Советы представляют собой наиболее
демократическую фазу, и, как всем известно, они показали свою неспо6
9
Хотя Лазарюс не считает, что в Октябрьской революции и у Ленина «революция»
была категорией политики6как6мысли (в отличие от Французской революции и мыс6
ли Сен6Жюста), он полагает, что качество политики6как6мысли было ей присуще
именно в связи с вопросом о войне. Определяет ли война политику или пролетарская
революция может назначить пределы войне? Большинство европейских левых пар6
тий в 1914 году, а также бóльшая часть эсеров и меньшевиков в 19176м примыкают
к первой гипотезе. См.: Lazarus S. L'Intelligence de la politique, pp. 222–232. – Прим. пер.
38 Сильвен Лазарюс
собность установить себя как полноценную форму государственной
власти. Я специально уточняю этот момент, поскольку традиционно
есть два вопроса, касающихся демократических форм в русской рево6
люции: это Советы и Учредительное собрание. Учредительное собра6
ние, разогнанное большевиками во время своего первого заседания
в январе 1918 года, и Советы, исчерпавшие себя и впоследствии доби6
тые армией в Кронштадте (мятеж флотских Советов) в марте 19216го.
Между февралем и июлем 1917 года вопрос о способности Со6
ветов быть властью был поставлен и решен.
Октябрь развертывается на фоне предшествующей неспособ6
ности Советов завладеть полнотой государственной власти. На6
помним, что Советы были собраниями делегатов от рабочих и сол6
дат (позднее и от крестьян), избираемых по принципу один
делегат на пятьсот или тысячу голосующих, кандидатом мог быть
кто угодно, он мог принадлежать к любому заводу или группе. Пу6
тиловский завод мог избрать вышедшего из подполья большеви6
ка, а не рабочего. Кандидаты могли быть кем угодно не только по
своей политической принадлежности, но также по роду своей де6
ятельности; они не являлись представителями профессиональных
или социальных сообществ. И в этих Советах вплоть до июля и ав6
густа доминируют меньшевики и социалисты6революционеры.
На втором этапе истории Советов большевики постепенно ста6
новятся большинством. Принимаются большевистские предложе6
ния, сами большевики оказываются в большинстве. Это происходит,
как подчеркивает сам Ленин, после 4–5 июля, в период перед корни6
ловским мятежом. Корниловский мятеж окончательно дестабилизи6
рует Временное правительство Керенского. Генерал Корнилов во
главе казацких частей попытается 27 августа взять Петроград, разо6
гнать Советы и арестовать революционных вождей. Происходят
бои, войска Корнилова терпят поражение, часть из них примыкает
к революции. Теперь большевики играют безусловно определяю6
щую роль; массовый подъем, выступление масс, решимость бороть6
ся с Корниловым показывают, что одни большевики могут их вооду6
шевлять и направлять.
Колебания Временного правительства и ряда поддерживавших
его партий (включая социалистов6революционеров и меньшевиков)
Ленин и время 39
повлекут за собой их дискредитацию, которая будет только нарастать,
что приведет к утрате исключительно важного влияния этих двух пар6
тий, ранее преобладавших в Советах. С этого момента меньшевики и
социалисты6революционеры разделяются; среди них выделится левая
фракция сторонников объединенных действий с большевиками.
Ситуацию не объяснить тем, что после провала Советов больше6
вистская партия занимает всю авансцену как единственная способ6
ная на власть сила, поскольку партии, включая самих большевиков,
играли решающую роль в Советах. В конечном счете Советы будут
захвачены именно «партийным» измерением. Именно этим объяс6
няется переход от первоначального «Вся власть Советам!» к едино6
личному правлению большевиков. Февральская революция, провал
Советов во взятии власти – то есть провал новой формы Государства
и мирного развития этой новой формы демократического Государст6
ва – приведут к противостоянию классов. Классизм происходит
из провала Советов и противопоставляет Временное правительство
и Генштаб большевикам и вооруженным массам.
Политическое крушение Советов, их неспособность взять
власть позднее будут расширительно увязаны с неспособностью
конкретного класса – мелкой буржуазии, чьи организации будут
дискредитированы и выброшены из политической жизни и госу6
дарственной власти после этого провала. <…>
Множественность мест,
политическая демократия и общество
Как я уже говорил, множественность мест ведет к вопросу о демо6
кратии. Причина здесь в том, что множественность мест затраги6
вает вопрос о соотношениях между политикой и обществом. Мно6
жественность мест вступает в противоречие с единством «места»,
если я мог бы так образно обозначить государство. Принципиаль6
но демократическое измерение множественности мест заключает6
ся в том, что она положительно влияет на соотношение между
обществом и политикой. Места не являются аппаратами, они са6
40 Сильвен Лазарюс
моучреждаются, это изобретения и кристаллизации политики, они
устанавливаются внутри общества, поскольку составляют его
часть, а разногласия в них неразрывно связаны с их собственными
формами сознания и с формами сознания тех, кто их окружает.
Они предъявляют абсолютно новую связку между политикой и об6
ществом – не основанную на принадлежности к классу, к партии.
Если я нападаю на историцизм, а значит, и на историографию
в том виде, в котором она зарождается в XIX веке, это потому, что,
расчертив общество в классовом анализе, они дискредитировали по6
литику и аннулировали разделения, составлявшие драгоценное на6
следие. Наследие Французской революции включало в себя напря6
жение между обществом и политикой, которое Сен6Жюст хотел
разрешить посредством изобретения институций10. В XIX веке исто6
риография попытается осуществить всеобъемлющую унификацию
этого наследия, в котором общество, политика, государство, управ6
ление располагались бы относительно друг друга как предваритель6
но разделенные в опыте. Историография, следующая марксизму,
осуществит эту унификацию на основе понятия класса. Эпоха Лени6
на должна будет иметь дело с этими объединениями и разъединени6
ями. Удержание множества мест наталкивается – и здесь один из уз6
лов проблемы – на то, что общество понимается не как возможное
место политики, но как «независимая зависимость» по отношению
к государству. Множественность мест противоречит централизован6
ным диспозитивам и более всего – государству. <…>
Об ином связывании политики и общества
Это значит, что функция множественности мест состоит в том,
чтобы разорвать старые связи между политикой и обществом и
произвести иной тип связывания. Для этого необходимо отделить
понятия, чья роль и заключалась в том, чтобы сплавлять их в од6
10
Подробнее о мысли Сен6Жюста относительно революционных институций, не яв6
лявшихся государственными послереволюционными институтами, см.: Lazarus S.
Saint6Just, pp. 65–80. – Прим. пер.
Ленин и время 41
но: понятия, которые я называю сводящими (de pontage), – они
предъявляют вместе и хотят сделать мыслимыми сразу категории,
принадлежащие к разным областям. Тогда понятия становятся по6
лисемичными и в моих терминах циркулирующими. Эта циркуля6
ция понятий вынуждает их становиться одной из частей тотально6
сти, одним из компонентов политики, в данном случае – политики
государства.
Историцистская проблематика заполняет и сводит – сужает –
пространство, отделяющее общество от политики, предлагая ана6
лиз в терминах класса и классовой борьбы. Класс и классовая борь6
ба образуют марксистские рамки, в которых работают сводящие
понятия, посредством чего налаживается известный переход меж6
ду политикой и обществом. В рамках марксизма сводящими поня6
тиями являются партия, революция, коммунизм: ими мыслится
сразу соотношение между политикой и обществом, на них лежит
задача сплавлять их воедино. В марксизме, как я уже говорил, во6
прос о государстве зажат между двумя противоположностями: с од6
ной стороны, государство является государством господствующего
класса, это аппарат подавления одного класса другим, с другой сто6
роны, оно навязывается всему народу и предъявляет себя как обще
народное государство, как государство всего общества. Ленин, ко6
нечно же, трактует этот вопрос через класс.
Но когда Ленин говорит: «Общество разделено на классы»,
с моей точки зрения, это не является достаточной спецификацией
общества. Когда он говорит: «Партии представляют классы», луч6
ше было бы сказать, что они их предъявляют. Между партиями
и классами, несомненно, есть соотношение, но оно не относится
к порядку представительства. Конкретнее: партии указывают на
существование классов. Но «представительство» является кате
горией подлаживания класса под государство. Посредством пред6
ставительства осуществляется переход между классом и государст6
вом. Предполагается, что представительство вводит строгое и
жесткое соответствие между государством и классами, тогда как
они являются разными сущностями.
Вместе с Советами имеется набросок демократического государ6
ства всего народа, затем начинается противостояние классов. После
42 Сильвен Лазарюс
Октября и вплоть до конца военного коммунизма в 1921 году мы ви6
дим руководство одного из классов общества. Вопросы о новом госу6
дарстве и вопросы об обществе разобьются друг о друга. Класс и его
партия, позволившие овладеть соотношениями первой последова6
тельности революции, покажут свою неработоспособность на этапе
строительства так называемого социалистического общества.
Если между Февралем и Октябрем налицо масштабное совпа6
дение между классистской проблематикой и революцией, собы6
тиями, то для нового общества эта проблематика становится не6
адекватной. Вопрос о государстве (и связанной с ним власти)
составляет только часть вопроса об обществе, несомненно реша6
ющую, но все равно ограниченную. С моей точки зрения, здесь
необходимо ввести общество как новую политическую сущность
наряду с государством и классами. Но для Ленина «класс» являет6
ся понятием, объясняющим общество, он становится анализа6
тором государства и партий, представляющих классы в их отно6
шениях с государством, но также и государство в отношениях
с классами. У Ленина соотношение класса и государства является
двойным: это соотношение прямое (восстание, государственная
способность пролетарской и народной массы) и непрямое, возни6
кающее при посредстве партии и ее организаций (вооруженные
отряды, профсоюзы, женские объединения, кооперативы и т.д.).
До Октября налицо единство прямого и непрямого соотношений;
после их распад неминуем. И тогда происходит возврат к сводя6
щим понятиям.
Итак, основной формой сомыслимости политики и общества
является форма представительства. Считается, что представитель6
ство концентрирует интересы класса в обществе; оно осуществля6
ется посредством партий, что делает из «партии» первое сводящее
понятие. «Революция» является другим сводящим понятием:
термин «революция» – это то, что (также при посредстве катего6
рии класса) позволяет гомогенизировать политику и государст6
венную власть. Что касается «коммунизма», это понятие выдвига6
ется марксизмом, чтобы разрешить вопрос о паре общества и
политики в исторической перспективе исчезновения обоих: «ком6
мунизм» – это то, что сплавляет оба члена посредством их исчез6
Ленин и время 43
новения. В самом деле, бесклассовое коммунистическое общество
не является обществом в обычном смысле (классовым обществом,
где существует государство). Реализованный коммунизм пред6
ставляет собой исчезновение как огосударствленного общества,
так и политики. У Маркса политика исчезает с началом пролетар6
ской диктатуры и социальной революции пролетариев, которую
он противопоставляет другой, не выходящей за рамки государст6
ва, то есть политической революции буржуазии. Разметка этих де6
сингуляризирующих понятий позволяет иным образом помыс6
лить отношения между политикой и обществом – в логике их
сингулярных процессов. Именно здесь может проглядываться не6
кое совершенно новое связывание.
Множественность мест и единственность времени открыва6
ются для мысли о сингулярности политики и общества. Время
(как единственность) является категорией, посредством которой
схватываются сингулярность процессов и определенная концеп6
ция отношений между политикой и обществом. Единственность
времени предлагает иное отношение между обществом и полити6
кой, освобожденное от внешней темпоральности – темпоральнос6
ти государства, классов, партий, – на основе которой историцизм
связывает политику и общество.
Но множественность мест также предвосхищает нечто по ту
сторону партийной формы. Русский пример показывает, что этот
переход не был найден. После Октября большевистская партия
попытается установить себя в режиме некой полифункциональ6
ности (сразу и аппарат государства и «партия классовой борь6
бы»), которая окажется невозможной; партия станет одним лишь
аппаратом государства и превратится в государство6партию. Го6
сударственное становление партий государством6партией на6
блюдается как в СССР, так и в парламентских государствах, где
сама многопартийность станет государственной.
44 Сильвен Лазарюс
Ленин как произведение
Актуальность Ленина абсолютно современна неактуальности лени6
низма. Я имею в виду следующее: к политике, к политической мысли
(поскольку политика определяется через свой модус и соотношение
со своей мыслью) дóлжно подходить как к произведению, а не как
к учению. Чтобы быть способным сформулировать доктринальные
утверждения о той или иной политической мысли, необходимо под6
ходить к ней как к произведению не в эстетическом смысле (то есть
в том смысле, что искусство, у которого нет объекта, тем не менее
производит объекты – книги, картины, музыкальные пьесы), а в том
смысле, что, когда политика существует, все, что с ней происходит,
целиком и полностью ей принадлежит. Это «шедевр» ее предельной
сингулярности. Является ли произведением Ленина революция?
Октябрь атипичен. Нет ничего, что позволило бы сделать из него
эмблему, опору и основание для современной политики. Необходимо
рассматривать его иначе, выделить и осмыслить запутанные связи
между тем, что я называю произведением Ленина, с одной стороны,
и официальным большевизмом – с другой. Этот большевизм претен6
довал на тотальность: хранитель сразу и сущности произведения,
и его учения, и универсальных уроков революции. Но, с моей точки
зрения, не существует универсальных уроков: произведение Ленина
заканчивается вместе с революцией. Можно идти дальше, но лишь
помня о том, что случится позже и что заставляет нас отмежеваться –
в актуальном положении нашего опыта – от этой категории. Не при6
ходит ли революция, чтобы уничтожить политику? Выбросить ее из
единственности времени? Поглотить ее тогда, когда иссякают ее си6
лы? Не является ли революция чем6то иным, нежели политика?
Могло показаться, что то, что в ту эпоху называли «русской рево6
люцией», было продолжением и обновлением этой категории имен6
но по причине того, что эта революция смогла развить ее дальше –
как классовое овладение историей. Разумеется, термин «революция»
охватывает творческие способности масс, изобретения, которые, ска6
жет Ленин, можно предвидеть абстрактно, но невозможно заранее
представить практически. С другой стороны, у Ленина нет разрабо6
Ленин и время 45
танной мысли о революции, она является его целью, и он дает о ней
отчет в первую очередь через проблематику класса. Он не устает на6
поминать, что центральным вопросом этой революции является во6
прос о власти, и в значительной степени тематика революции у него
совпадает с тематикой взятия власти. Таким образом, «революция»
отсылает к власти, к власти класса. Спецификация классов становит6
ся тем, что организует проблематику политики. Категория револю6
ции оказывается ей подчиненной. «Класс» является категорией поли6
тики в 1917 году точно так же, как в моем понимании «революция»
является категорией политики во Франции в 1792–1794 годах.
Но в мысли Ленина революция в первую очередь связана с сочле6
нением сознания и реального. И то, что поначалу могло показаться
соскальзыванием в историцизм, тут же отбрасывается утверждени6
ем, что нет политического реального, кроме как реального задач.
Отсюда его постоянная борьба против того, что он называет «фра6
зой», ведь историцизм питается фразой. У Ленина нет другого реаль6
ного, кроме реального задач или конкретных мер, об этом я уже
говорил. То, что нужно сделать, кристаллизует то, что нужно помыс6
лить. В вопросе о революции именно соотношение сознания и ре6
ального подвергается испытанию – это поиск «средства», при помо6
щи которого формы сознания будут приданы возможному
событию. Такое никогда не единичное средство – это реше6
ние и предписание. Русская революция в ее традицион6
ном понимании смогла развиться как классовое
овладение историей. Но вопрос, скорее, за6
ключается в овладении формами со6
знания посредством предписа6
ния, что, как мы увидим,
также является другой
формой времени.
<…>
© Сергей Ермаков, перевод с французского

Сергей Ермаков
Биохронополитика:
Ленин глазами Агамбена 1
Б иохронополитика – это не еще один интеллектуальный экзотизм,
который обозначал бы название еще одной возможной дисциплины
или поля исследования; автор – не политический философ, и это сло
во – не понятие, которое ему хотелось бы предложить к циркулиру
ющему научному употреблению. Это рекламное словцо, в сжатом
виде содержащее то, о чем будет говориться: о фигуре профессио
нального революционера, о некоторых структурах и установках, ле
жащих в основании его субъективации и действий; о политике, осно
вывающейся на определенной «форме жизни», представляющей собой
систему аксиом и осознанных операций – разумеется, никак не свя
занной с тем, что обычно понимается под «биополитикой», – и на
определенном «переживании» времени, точнее, особом типе нацелен
ного существования в особом, сжатом и ускорившемся, времени. По
этому это слово можно воспринимать как лестницу Витгенштей
на, которую следует отбросить, как только вы залезли по ней туда,
куда вам требовалось попасть. И точно так же следует относить
ся и к употреблению, сделанному здесь из Джорджо Агамбена, апос
тола Павла, а также других мыслителей, – в конечном счете это не
1 2
Данный текст представляет собой глубокую переработку доклада, прочитанного
в Школе вовлеченного искусства Что делать в мае 2016 года.
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 47
академический текст, в очередной раз напоминающий о необходимо
сти секуляризованного «горбатого карлика теологии» (чтобы тот
или иной радикальный эмансипационный проект мог работать), но
симулирующая такой текст экстраполяция того, о чем подчас мо
жет думать активист, думая о Ленине и пытаясь думать с Лени
ным, когда он ждет своих менее дисциплинированных товарищей,
опаздывающих на акцию на час или полтора.
1. Форма жизни и устав партии
В итгенштейн в «Философских заметках» говорит об особом ти6
пе правил, которые являются не просто нормативными, но кон6
ститутивными2. Они не просто вменяют некоторому предсущест6
вующему агенту обязательство действовать так6то и так6то, не
предписывают определенный процесс, но – в рамках некоторых
типов человеческого взаимодействия – задают само существова6
ние ряда объектов и процессов. Простейший пример – это шах6
матная фигура. Ладья – это не кусок дерева, кости или пластмас6
сы, похожий на крепостную башню, это, как гласят правила,
«фигура, которая может двигаться на любое число полей по го6
ризонтали или по вертикали при условии, что на ее пути нет фи6
гур». Существование ладьи и заключается в сумме правил, по ко6
торым она может быть передвинута на шахматной доске во
время игры. Именно поэтому, найдя на даче старую доску с недо6
стающей фигурой, игроки легко могут заменить ее на камешек
или крышку от бутылки, – если они знают правила, то ладья ос6
танется ладьей.
Недавняя книга «Высшая бедность» («Altissima povertà», 2011)
Джорджо Агамбена посвящена исследованию особого типа чело6
веческого существования, коммунального бытия, которое харак6
теризуется совершенно особым отношением с правилом, посколь6
ку именно оно его конституирует. Это монашеская жизнь, koinòs
См.: Wittgenstein L. Philosophische Bemerkungen. – In: Idem. Schriften. Bd. 2. Frankfurt
a.M.: Suhrkamp, 1964, S. 327–328.
48 Сергей Ермаков
bíos, обще6житие в монастыре и в ордене, достигающее своего пи6
ка в мышлении и организации францисканцев в XIII веке.
У этого общежития есть две важные для того, о чем пойдет
речь, характеристики. Во6первых, в ходе развития монашества от
Пахомия Великого и до святого Франциска возникла мощная тен6
денция растворять монашескую жизнь в монашеском правиле,
а правило – в жизни, сплавляя и то и другое с Евангелием как с об6
разцом3. В монашеских текстах встречаются не только формулы
«regula et vita», «жизнь и правило», но и «vita vel regula», «жизнь или
правило» (то есть жизнь, она же правило), как равнозначные тер6
мины. Эта установка на слияние описывается формулой, звучащей
вполне в духе господствующего в гуманитарных науках последних
сорока лет конструктивизма: forma vitae или forma vivendi, форма
жизни, форма живущего – разве что этой формуле почти 2000 лет,
она старше и самого монашества. Сами правила при этом все
меньше и меньше становятся похожими на то, что мы текстуально
опознаем как некие предписывающие высказывания: в ряде текс6
тов правилом жизни становится описание жизни известного мона6
ха или святого, что не подразумевало, однако, какого6то копирова6
ния или реконструкторства4. Вторая характеристика – то, что было
собственно францисканским достижением в ходе споров с Римом
о бедности и собственности, то есть попытка основать жизнь,
сохраняющую измерение нормы и понятия справедливости, но
полностью изъятую из сферы права. Первым это поняли юристы
XIII века, например, Бартоло да Сассоферрато, писавшие о теориях
францисканцев5; в конечном счете папская курия победила, и
францисканское монашество было заново юридизировано.
Чем же является в этом свете, в свете монашеского правила, ус6
тав революционной партии? Устав любой парламентской партии
должен соответствовать существующим государственным законам
3
См.: Agamben G. Altissima povertà. Regole monastiche e forme di vita. Vicenza: Neri
Pozza, 2011, pp. 15, 38–39, 123–126.
4
В этой точке монашеская vita vel regula, разумеется, отличается от конститутивных
правил Витгенштейна, задающих существование, поскольку сами правила все мень6
ше отличимы от последнего.
5
См.: Agamben G. Op. cit., p. 42.
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 49
и конституции, вне зависимости от ее программы и предпочитае6
мых ею типов деятельности. Устав же революционной – то есть по
определению антигосударственной – партии, подобно францис6
канскому правилу, изъят из сферы права и должен функциониро6
вать иным образом. У двух похожих высказываний, приведенных
ниже, совершенно другой механизм легитимации, если в этом слу6
чае вообще имеет смысл говорить о легитимации; в этих высказы6
ваниях нам дается описание того, что (или кто) становится види6
мым и существует, только если соответствует этому описанию:
1. Членом партии считается 1. Членом Российской социал6
всякий, признающий ее про6 демократической рабочей пар6
грамму и поддерживающий тии считается всякий, принима6
партию как материальными ющий ее программу, поддер6
средствами, так и личным учас6 живающий партию материаль6
тием в одной из партийных ор6 ными средствами и оказываю6
ганизаций. щий ей регулярное личное содей6
ствие под руководством одной из
ее организаций.
Первое высказывание – это предложенный Лениным вариант 16го
пункта Устава, второе – принятый в итоге вариант. Как известно, при6
нятый вариант своей смягченной формулировкой «содействие под ру6
ководством» допускает куда меньшую степень вовлеченности, нежели
прямое ленинское требование участия. Но в обоих случаях здесь зада6
ется – в виде функции с универсальным квантором («всякий») – опре6
деленная forma vitae; если мы отказываемся прочитать ее в 16м пункте,
то просто невозможно понять ни его беззаконное функционирование
(кого он описывает? кому предписывает? откуда черпает силу предпи6
сания?), ни его реальную организационную эффективность.
То, что 16й пункт Устава в ленинском проекте задает forma vitae
конкретно «профессионального революционера» – но также и соот6
ветствующую forma operae, форму деяния, что как раз отличает его
от монашества, – не считывается из одного лишь проекта Устава или
дискуссии о его принятии на Втором съезде РСДРП, но лишь в связ6
ке с написанной годом ранее брошюрой «Что делать?», поскольку
50 Сергей Ермаков
именно в ней описывается то, чем же должны являться собственно
партийные организации и из кого конкретно они должны состоять.
Здесь мы не будем погружаться во всю проблематику програм
мы, ее близости к исповеданию веры и отличия от него («признаю6
щий ее программу»), в ее отношение с собственно политическими
операциями требования и предписания и незавидную судьбу в на6
ше время. Зато в связи с ленинским требованием участия необхо6
димо сразу отличить forma vitae от тех или иных форм «экзистен6
циализма»; требование радикальной ангажированности часто
обвиняют именно в «экзистенциализме», под которым понимают
пафос пограничной ситуации и существование в опасности: пред6
ставая внешним доказательством «аутентичности» действия, такое
существование на самом деле отсылает само к себе, оказываясь са6
моценностью, – и, таким образом, как часто считают, мысль здесь
заканчивается, оставляя место одной лишь страсти. Разумеется,
forma vitae профессионального революционера не является сущест6
вованием такого типа; несмотря на то что возможность быть уби6
тым здесь всегда налицо, никакого «экзистенциалистского» пафоса
у Ленина не обнаруживается. Форма жизни – это не Dasein, не само
бытие6к6смерти, и форма жизни – вовсе не обязательно подлинное
экзистирование, правильно соотносящееся со своей неподлиннос6
тью. Монах или революционер легко может утратить эту форму –
например, в результате «ухода в свою личную жизнь» или же преда6
тельства, – но от этого его экзистенция не перестанет быть его экзи6
стенцией, то есть проблемы соответствия/несоответствия форме
жизни и аутентичного/неаутентичного экзистирования являются
независимыми, а их пересечение – не необходимым. Более того,
у Ленина нет и никакого распространенного в его эпоху витализма.
Слова «жизнь» и «жизненность» – важнейшие операторы (а не толь6
ко тропы) его мысли, у Ленина можно отследить целый пласт «био6
логики», но «жизнь», которая имеется в виду, не несет в себе ничего
органического, ничего ницшеанского или бергсонианского6. Это
6
Это особенно хорошо видно, если сопоставить дискурс Ленина с другим великим
(мета)политическим текстом эпохи – «Размышлениями о насилии» Сореля, где широ6
ко задействован Бергсон.
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 51
политическая и общественная жизнь, которая служит местом дей6
ствия и одновременно чем6то вроде сложной исторической «вери6
фикации» действий и мысли революционера (диалектический, бес6
конечно двусмысленный дуплет теория/практика с бесконечно
отсылающими друг к другу членами у Ленина разворачивается в от6
крытый триплет теория/практика/жизнь – последняя является на6
стоящим резервуаром непредвиденного, в отличие от позднейших
построений сталинского марксизма6ленинизма).
Это значит, что уже здесь, отклонив возможный упрек в экзи6
стенциализме и указав на принципиальное различие между
экзистенцией и формой жизни, еще до вопросов о времени и ре6
волюционном призвании, мы можем сказать, чем же для профес6
сионального революционера является дисциплина. Дисципли6
на – это и есть жизнь6форма, жизнь6правило революционера.
Современному активисту, занимающемуся политикой в свобод6
ное время, может быть, и нужна дисциплина, и вполне легитим6
но сетовать на ее нехватку. Но профессиональный революцио6
нер – это и есть его дисциплина, без нее просто нет такой формы
жизни. Подобно шахматной ладье, состоящей из суммы возмож6
ных правильных ходов, профессиональный революционер состо6
ит из суммы своих дисциплинированных действий, в рамках тре6
буемого Лениным прямого участия в организациях, и вне этой
суммы как «форма» он ничто.
Поэтому в диспозитиве мысли Ленина нет отдельного вопро6
са об организации, так же как у монахов мысль о правиле – это
и есть мысль об общей жизни. Нет ситуации, в которой сначала
были бы наличны люди с определенными, «уже сформировавши6
мися политическими убеждениями», а потом решался бы вопрос
о необходимости создать для них организацию. Политическая
мысль по Ленину в режиме формы жизни неотделима от мысли об
организации, так же как у монахов мысль о правиле неотделима
от осмысления самого монастыря как совместного бытия. Поли6
тическое – это организационное7. В этом смысле можно сказать,
7
Хотя в своем буквальном виде («Нельзя механически отделить политическое
от организационного») эта формулировка появится довольно поздно, в выступле6
52 Сергей Ермаков
что ленинская организация – никогда не являясь институтом,
не имея собственного надежного места, всегда делокализованная
между подпольными группами и заграницей, – также состоит из
суммы дисциплинированных действий своих членов, вне кото6
рых ее не существует. И когда Сильвен Лазарюс говорит, что у Ле6
нина «нет другого реального, кроме реального задач или кон6
кретных мер»8, это надо относить и к ленинской организации, –
организация является системой решений, мер и вмешательств,
отвечающих предельно конкретным задачам; в отличие от инсти6
тута, у нее нет функций. (Но здесь необходимо также уточнить,
что в определенном социологическом смысле как сообщество мо6
настырь является более «коммунистическим» местом, нежели ле6
нинская партия. Потому что партия, очевидно, – это не место, где
вместе живут, но «где» вместе действуют.)
2. Неотложность
Разумеется, «Что делать?» не является метафизическим тракта6
том и не содержит никакой оригинальной, выраженной в поняти6
ях концепции времени. Но и по отдельным следам, и по общему
пафосу брошюры, не говоря уже о сопоставительном чтении с
текстами 1917 года, которые «подгоняют» нерешительных това6
рищей по партии, можно понять лежащий здесь в основании тек6
ста и мысли способ «проживания» времени, отношения со време6
нем политически мыслящего субъекта. Его можно определить
нии на XI Съезде (Ленин В.И. Собр. соч., 56е изд. Т. 45. М.: «Политиздат», 1970,
с. 123, далее – ПСС), очевидно, что она с самого начала была направляющей для
мысли Ленина. Можно было бы даже попытаться прочитать ее появление на этом
съезде – проходившем после Кронштадта, то есть после окончательного разгрома
Советов как отдельного места политики и в условиях уже завершающегося слия6
ния партии с госаппаратом, словом, в условиях деполитизации (за которую, разу6
меется, ответственен в первую очередь сам Ленин), – как желание вернуть и по6
литику и организацию, которая отличалась бы от аппарата, или парадоксальным
образом заново привнести их в аппарат. Но такая попытка выходила бы далеко за
рамки данного текста.
8 13
Лазарюс С. Ленин и время (фрагменты). – Наст. изд., с. 45.
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 53
словом «неотложность»9: это и есть базовая темпоральная мо6
дальность Ленина, из которой вытекает исключительно острое
чувство запаздывания, нехватки времени и следующий отсюда
пафос ускорения. Неотложность и чувство нехватки времени в
«Что делать?» считываются во множестве мест: и когда Ленин го6
ворит о том, что обличительный листок по конкретному случаю
на отдельной фабрике должен выходить как можно скорее, самое
позднее через день6два10, и когда он говорит, что движению нуж6
но как можно скорее взрослеть и что нужно бороться с тем, что
задерживает взросление11, или что рабочего, проявляющего та6
лант агитатора и конспиратора, необходимо избавить от один6
надцатичасовой работы на фабрике, а «иначе он не выработает
большой опытности, не расширит своего кругозора, не сумеет
продержаться несколько, по крайней мере, лет в борьбе с жандар6
мами» (курсив мой. – С.Е.)12. В революционное время в силовых
местах текстов все чаще появляются технические формулы «как
можно скорее», «возможно скорее», «скорейший», «быстрейший» –
целый пласт «акселерационной» терминологии13.
Итак, время «Что делать?», время революционной партии, –
это не время «хода истории», не нейтральное время вселенской
энтропии, но также и не бергсоновская длительность или темпо6
ральная экстатика Dasein. Этому особому типу времени посвяще6
на 46я глава «Оставшегося времени» Агамбена. Апостол Павел
называет его ho nyn kairós, время сего часа, теперь6время, и проти6
вопоставляет его хроносу, времени повторяющихся мирских собы6
тий, времени мира «в целом». Это время, которое не «просто те6
чет», но сжимается и ускоряется, время, устремившееся к концу, –
9
Агамбен вводит понятие неотложности (urgenza) во 26й главе «Оставшегося вре6
мени» (Агамбен Дж. Оставшееся время: комментарий к Посланию к Римлянам.
Пер. с ит. С. Ермакова. М.: «Новое литературное обозрение», 2018 (в печати)), од6
нако делает это в связи с призванием и модальностью требования, но вне собст6
венно вопроса о времени, что интересует нас здесь.
10
ПСС, т. 6, с. 148.
11
Там же, с. 42.
12
Там же, с. 133.
Можно привести сотни примеров из ПСС: тт. 31, 32, 34.
54 Сергей Ермаков
время, которое «остается». «Время сжато, оставшееся же что6
бы…»14, говорится в 1 Кор. 7:29. В собственно мессианическом
мире конец, к которому, ускоряясь, устремляется время, – это па
русия, второе пришествие мессии и начало нового эона. В секуля6
ризованном мире революционера, очевидно, это революция (и,
если он марксист, начало новой экономической формации). Отли6
чие в структуре события здесь на поверхности: если для верующе6
го в мессию сама парусия несомненна и от верующего не зависит,
а оставшееся до нее время заполняется работой спасения, то для
марксистского революционера действует известная диалектичес6
кая двусмысленность, согласно которой к революции, с одной сто6
роны, ведет «объективный ход истории», но готовить и делать ее
должен он сам как субъект политики – с другой.
Важнейшая характеристика ho nyn kairós – это то, что это вре
мядля, то, что звучит в русском «сáмом времени», когда говорят
«сейчас самое время сделать то6то и то6то». «Самое время» – это и
есть то время, в котором возможно постижение конкретной ситу6
ации (то есть постановка задачи), требующей рассчитанного вме6
шательства: именно об этом говорит антиисторицистский термин
Ленина «своеобразие текущего момента». Это подлинно полити6
ческий «час совершаемости», в отличие от историко6философско6
го «часа прочитываемости (познаваемости)» Беньямина. Хотя
Агамбен предостерегает от слишком простого перевода kairós син6
тагмой «благоприятный момент»15, это значение самим Павлом
также удерживается в 2 Кор. 6:2: «Вот, теперь время благоприят6
ное (nyn kairós euprósdektos), вот, теперь день спасения», – что,
к слову, лишает павловской мессианической поддержки тезис
о том, что каждая секунда может быть «калиткой для мессии»16.
Короче говоря, kairós – это время, которое у нас есть, или, что
то же самое, время, которого нам всегда не хватает, но, как подчер6
14
В Синодальном переводе «ho kairòs synestalménos estín» передано как «время ко6
ротко».
15
Агамбен Дж. Указ. соч., гл. 4.
16
Беньямин В. О понятии истории. Пер. С. Ромашко. – В кн.: Его же. Учение о подо6
бии. Медиаэстетические произведения. Сб. ст. Пер. с нем. под ред. А.В. Белобрато6
ва. М.: РГГУ, 2012, с. 250.
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 55
кивает Агамбен, это не какое6то иное по сравнению с хроносом
время. Это то же самое время, но взятое в аспекте призыва и мес6
сианического события, как бы расщепляющего время изнутри и
тем самым дающего место действию. «Несколько, по крайней мере,
лет в борьбе с жандармами», – пишет Ленин. Сжатое, короткое,
всегда недостающее самое время – это и есть время для борьбы. Ра6
зумеется, человек может политически действовать и вне kairós, но
лишь в kairós, в ускорившемся времени, есть свое место для ради6
кального эмансипационного действия; с определенными оговор6
ками можно попытаться сопоставить пару chrónos/kairós с концеп6
цией Сильвена Лазарюса, предлагающего различать историческую
темпоральность (долговечность) социальных и государственных
структур и единственность времени, характеризующую больше6
вистский модус политики17.
Следуя такому пониманию остающегося времени, времени6
для, мы можем уточнить понятие неотложности: неотложность –
это особая модальность, в которой одновременно сопрягаются вре
мя, возможность и долженствование, причем время здесь дается
сразу и в форме наличия, и в форме нехватки. «Как можно скорее»
означает, что действие еще возможно во времени, однако этого
времени всегда почти уже нет, и эта нехватка – это «почти уже» –
неизмерима. Нельзя сказать, что у нас «нет лишнего времени», что
подразумевало бы, что не лишнее уж точно есть; здесь не хватает
всего времени, в котором действие тем не менее еще возможно, и
поэтому мы обнаруживаем себя перед долгом быть бесконечно
быстрыми, чтобы пересечь дистанцию от еще не к уже действия18.
Но именно поэтому это время, сущностно устремленное к испол6
нению и завершению, и является временем (для) радикального
17
См.: Лазарюс С. Указ. соч. – Наст. изд., с. 30.
18
Ср.: «Чем больше стихийный подъем масс, чем шире становится движение, тем еще
несравненно быстрее возрастает требование на массу сознательности и в теоретиче6
ской, и в политической, и в организационной работе социал6демократии» (курсив
мой. – С.Е.) (ПСС, т. 6, с. 52) или ленинское восхищение по поводу выражения «невоз
можно скорый [созыв Учредительного собрания]» (курсив мой. – С.Е.) (ПСС, т. 34,
с. 37); мы могли бы привести множество других примеров. Здесь видно отличие ра6
дикальной политической мысли от некоторых отсылающих к Делёзу «политических
онтологий» вроде акселерационизма, несмотря на их панегирики ускорению.
56 Сергей Ермаков
действия, стремящегося по6настоящему положить чему6то конец.
В этом плане всегда стоит помнить, что в 1917 году революция для
Ленина – это в первую очередь не дверь в постисторическую (или
в марксистской оптике подлинно историческую) утопию, но поли6
тический способ как можно скорее покончить с войной и решить
неотложные социальные вопросы19.
Хотя неотложность не является исключительной характери6
стикой одной лишь революционной организации – государство
может функционировать в режиме неотложности во время вой6
ны или чрезвычайного положения, – но только в такой органи6
зации неотложность становится базовой темпоральностью
политики, некоторым образом определяющей ее изнутри. У го6
сударства (даже когда оно не «плановое») и институтов нет соб6
ственной неотложности, для них она является привходящей. Не6
отложность неизвестна гуманитарному Университету, какими
бы «ангажированными» и «политизированными» ни были рабо6
тающие в нем интеллектуалы, поэтому из производимого ими
знания о политике не следует никакой постановки задач и тре6
бования неотложного вмешательства, и она не направляет вы6
сказывания политической философии. Она является определяющей
только для тех, кто живет и мыслит в мессии – или организованной
революционной борьбой. Партия профессиональных революци6
онеров является организацией неотложности.
Мессианическую и политическую неотложность можно под6
светить сравнением с художественной мыслью. Художественное
изображение «оставшегося времени» – это время включенного
таймера бомбы, известное голливудское клише и великий образ
из романа Андрея Белого. Интересно, что именно масскультовый
Голливуд столь озабочен темой неотложности и спасения, в целом
неубедительной в европейском модернистском кино (например,
в финальной сцене «Слова» Дрейера, где девочка торопит воскре6
19
Например: ПСС, т. 34, с. 300, 326. Ср. размышления Сильвена Лазарюса о том, что
Октябрьская революция имела свойства «политики6как6мысли» (а не просто исто6
рического события, пусть даже исключительной важности) только в соотношении
с войной, которую она должна была остановить (Lazarus S. L'Intelligence de la poli6
tique. Textes établis par & préface de N. Michel. Sarl: Al Dante, 2013, pp. 222–225).
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 57
сение). «Скорость», экшн6фильм с Киану Ривзом, в плане структу6
ры времени является подлинно мессианическим фильмом: устрем6
ленный к катастрофическому концу таймер делает чрезвычайно
значимым каждое – без исключения – действие персонажей, соот6
нося их с собой; именно поэтому такая кинопродукция может слу6
жить пропедевтикой неотложности и исчисляющей время мысли
о действии. Парадокс Голливуда очевиден – да, здесь есть мессиа6
ническое понимание времени, но спасение почти всегда оказыва6
ется одним лишь обезвреживанием бомбы, простым сохранением
наличного, предотвращением апокалипсиса, даже если в отноше6
нии существующего положения вещей – говоря обобщенно, ка6
питализма – выносится осуждение, поскольку он и привел к по6
явлению бомбы. То есть это «катехическое», а не «парусийное»
спасение. Впрочем, в сотериологическом отношении тот же изве6
стный лозунг Розы Люксембург «Социализм или варварство!»
функционирует так же: социальная революция предлагается как
предотвращение апокалиптического уничтожения цивилизации,
спасение от «варварства», приведшего к мировой бойне.
Итак, мессианическое время – это время к цели: «Братия, я не
почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь
вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания (klḗsis, при6
зыва, призвания) Божия во Христе Иисусе» (курсив мой. – С.Е.)
(Флп. 3:13–14). За отказ от «конечной цели» Ленин критикует со6
циал6демократический прогрессизм20, – форма жизни профессио6
нального революционера исходит из интерпеллирующей его (еще
не случившейся) революции и стремится к ней, приближая ее.
В такой перспективе можно прочитать одно место из «Что де6
лать?», где время – не kairós, а именно хронос, «просто идущее вре6
мя», – упоминается непосредственно. Ленин издевательски крити6
кует позицию, гласящую, что «желательна та борьба, которая
возможна, а возможна та, которая идет в данную минуту» (курсив
20
ПСС, т. 6, с. 7. Кавычки самого Ленина, впрочем, свидетельствуют о том, что он не хо6
чет безоговорочно принимать «эсхатологическую» точку зрения: между мессианичес6
ким и эсхатологическим, как показывает Агамбен (гл. 4 «Оставшегося времени»), все6
гда должен оставаться зазор, хотя первое и невозможно в полном отрыве от второго.
58 Сергей Ермаков
мой. – С.Е.)21 (имеется в виду предпочтение уже идущей борьбы
рабочих с хозяевами прямой политической борьбе с самодержави6
ем, которую еще только предстоит организовать).
Что хочет сказать своей критикой Ленин? Не только то, что здесь
совершают две логические ошибки сразу, полагая, что действитель6
ное – это единственно возможное, а единственно возможное – это
и есть желательное. Ленин критикует своих оппонентов, склоняю6
щихся к тред6юнионистской, идущей «в данную минуту» борьбе, по6
тому что это «борьба для самих себя и своих детей, а не для каких6то
будущих поколений с каким6то будущим социализмом». То есть в та6
ком подходе нет мессианического горизонта, «данная минута» отно6
сится не к kairós, а к хроносу – это такая же абстрактная «данная ми6
нута», как и любая другая. Вне устремленности к цели ни у одного
«текущего момента» нет настоящего «своеобразия», а действие,
в свою очередь, никак не связано с ускорившимся временем6к6концу.
3. Профессия
Как известно, в «Что делать?» Ленин артикулирует forma vitae
профессионального революционера и партии профессиональных
революционеров при помощи оппозиций сознательность/сти
хийность и профессионализм/кустарничество, которые не долж6
ны нас обманывать своей внешней простотой.
Мы лишь краем затронем здесь сложную проблематику сознания
у Ленина, хотя именно в этой точке он порывает с предшествующим
ему марксизмом, никогда не декларируя это открыто22. Напомним об6
щеизвестное: сознание антагонизма, по Ленину, – это собственное ус6
21
ПСС, т. 6, с. 47–48.
22
Тема сознания у Ленина как собственного условия политики, сознания как поли6
тической, а не философской или исторической категории, подробно, в радикально
отличном от Лукача ключе разбирается в книгах Сильвена Лазарюса – в уже ука6
занной «L'Intelligence de la politique» и в «Anthropologie du nom» (Paris: Seuil, 1996).
Различие в подходе к сознанию влечет за собой и разные ответы на вопрос об ор6
ганизации у Маркса и у Ленина: как известно, в «Коммунистическом манифесте»
прямо говорится о том, что коммунисты не образуют отдельной партии.
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 59
ловие политики; политика, обусловленная этим сознанием, негенера6
тивна, не вытекает напрямую из экономики, из логики рабочей борь6
бы23; именно потому, что оно является сознанием антагонизма всему
существующему порядку, оно и может быть условием для радикаль6
ной политики, ускоряющей «прохождение фигуры (schēma) этого ми6
ра» (1 Кор. 7:31). Сознание антагонизма не классово: хотя Ленин ино6
гда употребляет сложную синтагму «классовое политическое
сознание», ничего собственно классового – то есть присущего кон6
кретному наличному общественному классу – в нем нет (Лазарюс от6
мечает, что «классовая точка зрения» для Ленина – это атрибут самой
партии24). Собственная классовость пролетариата выражается в од6
ной лишь тред6юнионистской борьбе, не нацеленной на радикальное
изменение всей ситуации, а политическое сознание может быть толь6
ко привнесенным извне. При этом привносимое сознание, хотя
и «подготавливается» революционной интеллигенцией, не является
и неким классовым интеллигентским сознанием: для любого собст6
венно классового сознания характерна «узость»25 (ср. павловское
«отчасти» из 1 Кор. 13:9–12: «Ибо мы отчасти знаем, и отчасти проро6
чествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, пре6
кратится» и след.).
Поэтому мы перейдем сразу к вопросу о «профессии»: кто же
такой профессиональный революционер? Пропагандист и под6
польный типограф, меткий стрелок и удачливый экспроприатор,
публицист, организатор стачек? Или все это вместе?
Прочитаем решающий пассаж из «Что делать?», где Ленин вы6
двигает свою идею организации партии революционеров, то есть
объединения людей, существующих в призыве:
Политическая борьба социал6демократии гораздо шире и сложнее,
чем экономическая борьба рабочих с хозяевами и правительством.
23
Ср. цитату из Каутского о том, что социализм как тип мышления возникает ря
дом с рабочей борьбой, но не из этой борьбы (ПСС, т. 6, с. 39).
24
Лазарюс С. Указ. соч. – Наст. изд., с. 29. В качестве примера можно привести ста6
тью 1902 года «Политическая агитация и “классовая точка зрения”» (ПСС, т. 6,
с. 264–270).
25
ПСС, т. 6, с. 48, 97.
60 Сергей Ермаков
Точно так же (и вследствие этого) организация революционной со6
циал6демократической партии неизбежно должна быть иного рода,
чем организация рабочих для такой борьбы. Организация рабочих
должна быть, во6первых, п р о ф е с с и о н а л ь н о й ; во6вторых, она
должна быть возможно более широкой; в6третьих, она должна быть
возможно менее конспиративной (я говорю, разумеется, здесь и ни6
же, имея в виду только самодержавную Россию). Наоборот, органи6
зация революционеров должна обнимать прежде всего и главным
образом людей, которых п р о ф е с с и я состоит из революционной
деятельности (потому я и говорю об организации революционеров,
имея в виду революционеров6социал6демократов). Пред этим об6
щим признаком членов такой организации должно совершенно сти
раться всякое различие рабочих и интеллигентов, не говоря уже
о различии отдельных п р о ф е с с и й тех и других [курсив Ленина,
разрядка моя. – С.Е.]26.
В словах про стирание различия несложно опознать мессианиче6
скую модель из Рим. 10:12: «Здесь нет различия между Иудеем
и Еллином, потому что один Господь у всех…». То есть партия
профессиональных революционеров должна быть бесклассо
вой – но вовсе не потому, что, захваченная идеями коммунизма,
она уже здесь и сейчас представляет собой, говоря словами апо6
стола, некий «образ будущего» (Рим. 5:14), прототип будущей
коммунистической общины. Ленин максимально далек от утопи6
ческого сознания или концепций, так сказать, «островов будуще6
го», присущих определенным течениям левой и анархистской
мысли. Эта бесклассовость обусловлена строго политическими
причинами, имеющими определенное политико6теологическое
происхождение. И Ленин не предлагает здесь какого6то парадок6
са, что партия профессиональных революционеров, стирающих
в качестве членов партии свои классовые различия, должна при
этом быть партией пролетариата и иметь «классовую точку
зрения». Дело в том, что Ленин, очевидно, удерживает различие
между рабочим классом – социологически и статистически изме6
26
Там же, с. 112.
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 61
римой стратой капиталистического общества с собственными
классовыми интересами, правами и требованиями, – и пролета6
риатом в том откровенно сотериологическом статусе, который
ему придает Маркс в соответствующем месте «Критики гегелев6
ской философии права», когда говорит о том, что пролетариат
представляет собой место полной утраты человека и одновре6
менно место возможности полного возрождения человека27.
В этой точке как революционная партия, так и ведомый ею про6
летариат выходят из зоны, где о них можно сказать что6либо ос6
мысленное социологически. Политическая мысль здесь распола6
гается за пределами социологии, даже если ее конкретные
требования могут быть – и чаще всего являются – социальными.
Во 26й главе «Оставшегося времени» Агамбен приглашает чи6
тателя ненадолго принять всерьез этимологию, предложенную
еще Дионисием Геликарнасским, выводившим латинское classis
(которое через французский язык в итоге станет Марксовым
Klasse) из греческого слова klḗsis28. Klḗsis, означающее «призва6
ние», и его производное klḗtos, «призванный», являются важней6
шими техническими терминами мессианической мысли Павла,
задающими как его собственную функцию «призванного апосто6
ла», так и бытие любого человека в мессианическом призыве. Осо6
бенностью этого призвания, как показывает Агамбен, является
отозвание любого мирского призвания, кем бы призванный ни был
в мирской жизни до мессианического призыва:
Мессианическое призвание – это отозвание любого призвания.
В этом смысле оно определяет единственное возможное призвание,
которое мне кажется приемлемым. В самом деле, что такое призва6
ние, если не отзывание любого определенного фактического призва6
ния? Разумеется, речь не идет о том, чтобы заменить одно призвание
другим, более аутентичным и истинным, ведь исходя из чего тогда ре6
шалось бы в пользу одного или другого? Нет, призвание призывает
само призвание, оно – неотложность, прорабатывающая и опустоша6
ющая любое призвание изнутри, аннулирующая его в том же жесте,
27
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 26е изд. Т. 1. М.: «Политиздат», 1955, с. 428.
28
Агамбен Дж. Указ. соч., гл. 2.
62 Сергей Ермаков Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 63

в котором она в этом призвании остается и пребывает. Это и только вия) в целом, – у него есть действительный враг, которого нужно
это означает иметь призвание, жить в мессианической klḗsis29. победить, и враг этот является врагом самой политики, ведь функ6
ция политической полиции и заключается в ее, политики, опреде6
Теперь мы можем прочитать слово «профессия», как оно выступа6
ленном «полицизировании». Политик против полиции, политика
ет в процитированном выше отрывке из «Что делать?», помня
профессионального революционера – это политика за политику,
о критике тред6юнионизма в других местах этой работы. Очевид6
политика ради политики32. Другими словами, профессиональный
но, что сам термин «профессия» здесь раздваивается. Есть граж6
революционер является столь же нападающим, сколь и защитни6
данские профессии, согласно которым таксономически членятся
ком: его задача не только привнести сознание антагонизма, но и
рабочий класс и интеллигенция, и есть профессия, в которой –
защитить от полиции возможную массовую политику – например,
в рамках forma vitae партии – должны раствориться и отмениться
как указывает Ленин, обеспечивая конспиративность подготовки
другие профессии. Профессиональный революционер утрачивает
рабочих выступлений или последующее распространение инфор6
не только свой класс, но и свою профессию в качестве определя6
мации о них в условиях государственного контроля над прессой33.
ющего признака – несмотря на то, что в его собственной деятель6
Возможно, здесь следует определить место ленинского сознания
ности должно сохраняться разделение труда30. Парадоксальную
антагонизма по отношению к шмиттовской мысли о вражде, о «по6
роль в тексте играет термин «кустарничество», которое со сторо6
следнем различении» врага и друга. Несомненно, что левые теорети6
ны революционеров и заключается в ставке исключительно на
ки вражды, писавшие до или независимо от Шмитта, согласились бы
профессиональную рабочую борьбу. Мессианическая модель ото
с его опасением – лучше всего истолкованным Деррида в «Полити6
звания любого призвания становится здесь очевидной; как изве6
ках дружбы»34, – что этому различению постоянно свойственно раз6
стно, при обсуждении 16го пункта Устава Аксельрод защищал
мываться, а значит, что деполитизация некоторым образом являет6
право университетского интеллектуала («профессора») оставать6
ся законом политики. Когда Ленин пишет, что стихийно борющимся
ся собой и в организации (для чего организация должна принять
рабочим свойственно впадать в тред6юнионизм, когда Сорель на
соответствующую форму), на что услышал решительное возраже6
протяжении всей своей книги показывает, что только пролетарское
ние со стороны Плеханова, поддержавшего проект Ленина.
насилие – то есть всегда не (до конца) справедливое наступление –
Но в чем же конкретно состоит эта профессия? Профессия про6
может двигать классовую борьбу и революцию дальше, когда Мао
фессионального революционера, в которой стираются все граж6
говорит, что если «мы… не подвергаемся нападкам врага, то это пло6
данские профессии, заключается – о чем постоянно забывают –
хо, ибо это безусловно означает, что мы оказались с ним в одном бо6
в борьбе с политической полицией и обеспечении конспиративной
лоте»35, – все они так или иначе указывают на хрупкость, ненадеж6
деятельности, о чем Ленин неоднократно говорит прямым текс6
том31. То есть профессией называется борьба, борьба с врагом, и
этот враг определяется совершенно недвусмысленно. Пользуясь 32
Ситуация, о которой говорит Рансьер в «Десяти тезисах о политике» (политика
известным шмиттовским различением абсолютного и действи6 против полиции в широком смысле) здесь некоторым образом возводится во вто6
тельного врага, можно сказать, что профессиональный революци6 рую степень. См.: Рансьер Ж. На краю политического. Пер. с фр. Б.М. Скуратова.
М.: «Праксис», 2006, с. 208–210.
онер противостоит не просто врагу в лице Капитала (и самодержа6
33
ПСС, т. 6, с. 110–111.
34
29
Derrida J. Politiques de l'amitié. Suivi de L'Oreille de Heidegger. Paris: Galilée, 1994,
Там же. pp. 86, 101 и след.
30
ПСС, т. 6, с. 146. 35
Цзэдун М. Маленькая красная книжица. Пер. с кит. Сост., комм., предисл. В. Ша6
31
Там же, с. 109–111, 124, 127, 133 и др. пинова, Б. Кагарлицкого. М.: «Алгоритм», 2007, с. 53.
64 Сергей Ермаков
ность и неизначальность этой тем не менее необходимой оппози6
ции. В таком случае секуляризованное мессианическое сознание ан6
тагонизма (всему существующему строю) будет не самим различе6
нием врага и друга, но тем, что постоянно к нему подталкивает и на
нем настаивает, – тем, что заставляет политику заново возникать на
фоне ее постоянной деполитизации. Профессиональный революци6
онер, чье призвание – борьба с политической полицией, не просто
удерживает большой смысл истории, знает, куда она идет и при этом
«научно» разбирается в механике исторических и общественных
сил; в первую очередь это тот, кто борется с деполитизацией – как с
производимой политической полицией, так и с той, что «естествен6
ным образом» присуща любой политике.
***
«Что делать?» Ленина в связке с 16м пунктом Устава не является
текстом о социализме как формации, хотя социализм в нем и опре6
деляется по6марксистски как цель, поэтому в этом тексте нет ника6
кого «утопического потенциала», столь любимого ностальгирую6
щими левыми гуманитариями. Впрочем, и одноименный роман
Чернышевского – книга не об одних только снах Веры Павловны
и утопическом хрустальном дворце, но и о конкретных эмансипа6
ционных практиках. И профессиональный революционер – это не
существующий здесь и сейчас прототип коммунистического чело6
века, а ленинская партия – не островок коммунизма ante rem, хотя
она и бесклассовая по внутреннему устройству. Это книги о форме
жизни, задающие форму жизни, и эта форма жизни представляет
собой сумму актов сознания и дисциплинированных действий, со6
вершаемых в актуальном настоящем. Да, Ленин также иногда упо6
требляет формулу «социалистическое сознание», но в тексте, где
нет ни одного слова о социализме как таковом, оно означает толь6
ко революционное политическое сознание; аналогично тому, как
в «классовом политическом сознании» нет социальной классовос6
ти, «социалистическое сознание» – это не воображение идеального
Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена 65
града, но точка, в которой сознание оказывается в антагонизме ко
всему существующему строю, то есть здесь «социализм» – это кате6
гория политики, а не истории или проектирования будущего обще6
ственного устройства.
Помня о том, что эта форма жизни неотделима от типа партии,
который – несомненно – по целому ряду причин был исторически
дискредитирован, открытым остается вопрос о возможности выбо6
рочного усвоения ее наследства, в том числе описанных здесь
структур и установок, вне этой формы. Так или иначе необходимо
признать, что нынешнее левое движение характеризуется именно
бесформенностью, которую пытаются прикрыть различными ти6
пами политики сообществ, а сообщество, как его понимают в со6
временном смысле, не содержит в себе ничего мессианического
(даже в случае эсхатологических сект).
Возможна ли еще организация, существующая в режиме неот6
ложности, производящая собственное время6для6действия и не яв6
ляющаяся ни сообществом, ни институцией, но организацией по6
литической формы жизни? И нужна ли она вообще в наше время?
Эти вопросы все еще требуют прояснения, причем не просто тео6
ретического, своих исходных предпосылок; очевидно, что многое
из того, что во времена Ленина было само собой разумеющейся –
или принципиально не могущей быть осмысленной – аксиомати6
кой мысли и действия, для нас является чем6то утраченным, чье
место как утраченного для начала необходимо очертить, и для
этого, по6видимому, придется использовать в том числе такие
странные средства, как те, которыми мы воспользовались в дан6
ном тексте36. В качестве заключения приведем еще один пассаж из
«Что делать?», где сконцентрирована – в виде жалобы на отсутст6
вие соответствующего субъекта – та секуляризованная квазимес6
сианическая концепция, отдельные черты которой мы попыта6
лись эксплицировать:
36
Странные в первую очередь не своим «постсекулярным» сближением с политиче6
ской теологией, но в том смысле, что там, где должна быть политико6организаци6
онная речь (на данный момент лишенная собственных координат акта высказыва6
ния), приходится пользоваться операциями университетского дискурса.
66 Сергей Ермаков

Да, это сознание невероятно потускнело. Основной наш грех Джонатан Флэтли
в организационном отношении – что мы своим кустарничеством
уронили престиж революционера на Руси. Дряблый и шаткий в во6 Ленинская теория аффектов
просах теоретических, с узким кругозором, ссылающийся на сти6
хийность массы в оправдание своей вялости, более похожий на
секретаря тред6юниона, чем на народного трибуна, не уме6
ющий выдвинуть широкого и смелого плана, который
бы внушил уважение и противникам, неопытный
и неловкий в своем профессиональном
искусстве, – борьбе с политической
полицией, – помилуйте! это – не
революционер, а какой6то
жалкий кустарь 37.

С егодня, когда в политике так распространены тревога и цинизм,

юбилей Октябрьской революции напоминает нам о том, что иногда
все6таки бывает, что люди, которых различными способами угне6
тают, дезориентируют и третируют, объединяются из солидарнос6
ти, чтобы образовать коллективы со свежей энергией, надеждами и
требованиями, и эти коллективы затем вовлекаются в преобразую6
щее политическое действие. Работы Владимира Ильича Ленина ос6
таются ценнейшим источником, не просто напоминающим нам,
что подобное случается, но и помогающим продумать, каким обра
зом происходит так, что коллектив, глубоко заинтересованный в по6
литическом действии, преданный ему и способный на него, возни6
кает там, где его не было. Действительно, создание сознающего
себя, организованного пролетарского класса было в фокусе ленин6
ской деятельности и сочинений, начиная с его «Друзей народа…»
1894 года и вплоть до Октябрьской революции, когда акценты у не6
го сместились в сторону создания коммунистического Советского
государства и содействия всемирной революции. Сочинения Лени6
на показывают нам, что для создания революционного коллектива
значение имеет не только сознание, но и эмоциональная ориента6
ция. Дело не только в том, что люди думают о ситуации и о тех, вме6
37
сте с кем в ней оказались, но и в том, как они чувствуют.
ПСС, т. 6, с. 127.
68 Джонатан Флэтли
Действительно, Ленин отчасти потому был таким привержен6
цем героической истории о том, как русские рабочие прокладывают
путь революции, и придавал такое значение долговременным орга6
низациям, что то и другое помогает создать коллективные способы
переживания (feeling) разворачивающихся исторических событий.
С точки зрения Ленина, поскольку ключевая задача революционно6
го лидера и революционной партии – сформировать коллективный
способ переживания мира, революционного лидера должно забо6
тить то, как люди переходят с одних позиций на другие, меняют свои
ориентиры и способы смотреть на мир. В этом смысле он перенима6
ет проект аристотелевской «Риторики», которую Мартин Хайдеггер
назвал «герменевтикой повседневности бытия6друг6с6другом». Ка6
ким образом люди оставляют повседневную рутину и вдохновляют6
ся на действие? Как возможно увлечь рабочих, солдат или крестьян?
Какие нужны разговоры, какого рода собрания, какой опыт чтения,
чтобы люди почувствовали солидарность, почувствовали симпатию
к политическим друзьям и неприятие к недругам? Как возможно со6
хранить оптимизм – аффективную приверженность революционно6
му делу – перед лицом поражений или движения вспять? Эти вопро6
сы заботили Ленина не только в связи с революционными
коллективами, которые он надеялся создать и привести в движение,
но и в связи с революционными лидерами, которые не могли наде6
яться вдохновить других, если сами были подавлены.
«Что делать?» (1902) – один из многих текстов, где Ленин напря6
мую обращается к вопросу формирования коллективов и коллектив6
ного действия. Как мы знаем, там он представляет революционную
партию как решение встающей в работах Маркса теоретической и
тактической проблемы, связанной с тем, как класс6в6себе может
стать классом6для6себя. Самую известную формулировку проблема
получила в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта», где Маркс се6
товал на то, что класс (в данном случае мелкие крестьяне) может со6
стоять из групп людей, живущих в сходных условиях и имеющих ряд
общих экономических интересов (противостоящих интересам дру6
гой группы), но эти люди тем не менее могут быть лишены возмож6
ности общаться между собой и иметь представление о самих себе как
о группе. Тем самым они могут не осознавать, что другие разделяют
Ленинская теория аффектов 69
их интересы, а это делает невозможным для класса отстаивать эти
интересы или представлять их в политическом процессе. Поскольку у
них нет видения самих себя, они, как объясняет Маркс, могут особен6
но легко поддаваться манипуляции (позволяя говорить от своего
имени) со стороны политической фигуры, которая сможет предло6
жить версию или образ их интересов и пообещает их защищать. Та6
ким образом, изображение (Darstellung) крестьян Луи Бонапартом
позволяет ему преподносить себя как их представителя (Vertreter).
Ленин принимает как данность, что коллективное самосознание
невозможно без способности создавать коллективный образ самих
себя. Для подобных групп коллективное действие – в лучшем слу6
чае – ограничивалось стихийными, незапланированными восстани6
ями. Для Ленина средством сместить этот «класс6в6себе», не сознаю6
щий себя и потому неспособный к политическому действию,
в направлении «класса6для6себя», себя сознающего и способного
действовать в своих интересах, была революционная партия, в кото6
рой профессиональные политики представляли бы интересы рабо6
чего класса за пределами пространства экономической борьбы.
Именно в этом контексте центральное значение приобретает газе6
та – в той мере, в какой она способна позволить рабочим, которые
в остальном могут быть отчуждены от других рабочих, увидеть и по6
чувствовать сходство в их положении и тем самым не только обрес6
ти сознание класса как целого и собственного места в нем, но и
сформировать эмоциональную привязанность к этому коллективу.
В своем рассуждении об агитационной функции партийной га6
зеты (в разделе, озаглавленном «Политические обличения и “вос6
питание революционной активности”»), написанном отчасти в за6
щиту его собственных высказываний в «Искре», Ленин выдвигает
примечательный аргумент об эмоциональной силе того, что он на6
зывает «обличениями». Ленин начинает с основной проблемы, на6
вязчиво встающей перед революционерами6организаторами: по6
чему люди терпят, когда с ними так плохо обращаются? И почему
рабочие не видят связи между плохим обращением с ними и подоб6
ными же издевательствами над крестьянами и солдатами?
Почему русский рабочий мало еще проявляет свою революцион6
ную активность по поводу зверского обращения полиции с наро6
70 Джонатан Флэтли
дом, по поводу травли сектантов, битья крестьян, по поводу безоб6
разий цензуры, истязаний солдат, травли самых невинных культур6
ных начинаний и т.п.?1
Ленин отвергает любое объяснение, возлагающее вину на рабочих,
настаивая, что винить надо «нас самих», то есть саму партию, за «от6
сталость» от рабочих. Он не намекает на светлое будущее, не пыта6
ется обучить рабочих новым понятиям и теориям и не требует ис6
кать более точных объяснений ситуации. Скорее, Ленин отстаивает
важность вышеупомянутого «политического обличения», выставле6
ния напоказ того, как людей притесняют правительство, полиция,
владельцы заводов и прочие люди, обладающие властью. Когда нам
удается организовать «широкие, ясные, быстрые» обличения гнусно
стей, то есть того, что вызывает чувство резкой брезгливости или от6
вращения, мы можем произвести сильнейший и почти моменталь6
ный эффект.
Сделай мы это (а мы должны сделать и можем сделать это), – и са6
мый серый рабочий поймет или почувствует, что над студентом
и сектантом, мужиком и писателем ругается и бесчинствует та са6
мая темная сила, которая так гнетет и давит его на каждом шагу
его жизни, а, почувствовав это, он захочет, неудержимо захочет
отозваться и сам, он сумеет тогда – сегодня устроить кошачий кон6
церт цензорам, завтра демонстрировать пред домом усмирившего
крестьянский бунт губернатора, послезавтра проучить тех жандар6
мов в рясе, что делают работу святой инквизиции, и т.д.2
Знакомясь с притеснением других людей, читатели не просто пой6
мут, но почувствуют (выделено Лениным), что над ними бесчин6
ствуют те же самые «темные силы», что и над людьми, о которых
они прочитали. То есть чтение этих обличений изменит чувства
читателей по поводу мира и других живущих в нем людей. Испы6
танное чувство принесет с собой неодолимое, «неудержимое» же6
лание действовать, а заодно и знание о том, как действовать, что
делать. Это знание проистекает из чувства, минуя рефлексию или
1
Ленин В.И. Cобр. соч., 56е изд. Т. 6. М.: «Политиздат», 1963, с. 70. – Прим. пер.
2
Там же, с. 71. – Прим. пер.
Ленинская теория аффектов 71
теоретизирование, как если бы оно уже было наличным: своего ро6
да «неосознанное знание» (если воспользоваться выражением Кри6
стофера Болласа3). Как мы можем понимать такое важнейшее
преображение этого коллектива читателей, ведущее из мира, в ко6
тором действие могло казаться бессмысленным или малопонят6
ным, в мир, где оно насущно, необходимо и самоочевидно?
Я выскажу предположение о том, что рабочий или крестьянин,
который (он или она) читает о притеснении других и внезапно ощу6
щает себя видящим, знающим и чувствующим новый, не такой, как
раньше, мир, – что этот рабочий или крестьянин застает себя в новом
настроении (mood). Это слово я заимствую из «Бытия и времени»
Хайдеггера, где им переводят, по существу, непереводимое Stimmung
(по6английски также хорошо передаваемое словом «attunement»4).
Если аффекты или эмоции скорее имеют отношение к чему6то опре6
деленному – я зол на начальника, мне нравится эта книга, мне нелов6
ко, что я пролил соус на рубашку, я боюсь полиции, – то настроения
обычно касаются всего в целом. Все мы знаем, как, например, наша
тревога или летняя расслабленность, скука или воодушевление могут
окрашивать собой все, что встречается на нашем пути.
Для Хайдеггера Stimmung – это больше, чем просто мимолет6
ное, индивидуальное чувство.
Он показывает, что настроение «исходно»; оно имеет основопо6
лагающее значение для нашего «бытия6в6мире»5. Так же как всегда
3
См.: Bollas Ch. The Shadow of the Object: Psychoanalysis of the Unthought Known.
New York: Columbia UP, 1987.
4
«Лад, настрой, настроенность». – Прим. пер.
5
Здесь и далее переводы Хайдеггера приводятся по изданиям: Хайдеггер М. Бытие
и время. Пер. с нем. В.В. Бибихина. М.: «Ad Marginem», 1997; и его же. Основные
понятия метафизики. Мир – Конечность – Одиночество. Пер. с нем. В.В. Бибихина,
А.В. Ахутина, А.П. Шурбелева. СПб.: «Владимир Даль», 2013 (далее – БВ и ОПМ).
Переводы скорректированы с учетом особенностей английских переводов, кото6
рые цитирует автор: Heidegger M. Being and Time. Trans. J. Macquarrie and
E. Robinson. San Francisco, CA: Harper and Row, 1962; и trans. J. Stambaugh (Albany,
NY: SUNY Press, 1996); idem. Fundamental Concepts of Metaphysics. Trans. W. McNeill
and N. Walker (Bloomington, IN: Indiana UP, 1995), а также по оригиналам: Heidegger
M. Sein und Zeit. Tübingen: Max Niemeyer, 1967; и idem. Die Grundbegriffe der
Metaphysik: Welt – Endlichkeit – Einsamkeit. Frankfurt a.M.: Vittorio Klostermann,
1983. В скобках указаны страницы русскоязычных изданий. Пагинация русско6
язычного издания «Бытия и времени» соответствует немецкому изданию. В случа6
72 Джонатан Флэтли
стоит какая6то погода (даже если мы не замечаем этого или не дума6
ем об этом), мы всегда пребываем в том или ином настроении.
Stimmung образует общую атмосферу или «среду», в которой имеет
место наше мышление, делание и действие, задавая условия для на6
шей встречи с миром до всякого познания и желания [воления]6. Та6
ким образом, настроение «всегда уже раскрыло бытиевмире как це
лое и впервые делает возможным, чтобы себя к чемуто направляли»
(БВ, с. 137). Оно раскрывает «бытие6в6мире как целое» в том смысле,
что оно есть направленность (directionality) нашей открытости миру
в конкретной ситуации. В качестве таковой оно формирует то, как
мы подходим к миру, на что обращаем внимание, о чем заботимся,
что игнорируем, в ком видим возможных друзей, кто предстает вра6
гом и на кого мы вообще не обращаем внимания. Настроения, как
отмечает Бен Хаймор (следуя в этом за Рансьером), суть способы
разделения чувственного7. Поскольку «настроения позволяют нам
фокусировать внимание и ориентироваться» (согласно Чарлзу Гинь6
ону), они сами по себе выносят суждение общего, но основополага6
ющего характера; вещи имеют значение посредством настроения8.
Настроения также выносят суждение, разделяя – распределяя –
наши аффекты, помогая одним аффектам соединиться с какими6то
объектами, но исключая соединение с ними других. Что именно вы6
ях, когда особенности английского перевода существенны, страница этого перево6
да указывается после косой черты. – Прим. пер.
6
«Онтологически настроение есть исходный способ бытия Dasein, в котором оно
раскрыто самому себе до всякого познания и желания [воления] и дальше досягае
мости их раскрытия» (БВ, с. 136 / Macquarrie, p. 175). О настроении как «среде»
см. «Основные понятия метафизики» Хайдеггера (с. 117). См. также: Guignon Ch.
Moods in Heidegger's Being and Time. – In: Cheshire C. and Solomon R.C., eds. What Is an
Emotion? Classic Readings in Philosophical Psychology. New York: Oxford UP, 1984,
pp. 230–243. Я также обращаюсь к собственным ранее опубликованным работам
о настроении: Affective Mapping. Cambridge, MA: Harvard UP, 2008, pp. 19–24,
109–113; How a Revolutionary Counter6Mood Is Made. – In: New Literary History, 2012,
Vol. 43, № 3, pp. 503–525; Refreshments of Revolutionary Mood. – In: Literary/Liberal
Entanglements: Towards a Literary History for the Twenty6First Century. Ed. C. Harol
and M. Simpson. Toronto: Univ. of Toronto Press, 2017.
7
Highmore B. Cultural Feelings: Mood, Mediation and Cultural Politics. Routledge:
London, 2017, p. 45.
8
Guignon Ch. Op. cit., p. 237.
Ленинская теория аффектов 73
зывает у нас горе, страх, неловкость, радость, интерес или удивле6
ние, определяется нашим общим настроением или «установкой» по
отношению к миру. Но настроения – не бездвижные каркасы. Они
имеют эстетический характер (Хайдеггер сравнивает их с мелоди6
ей), они суть общий «способ» бытия в (мире) и бытия с (другими су6
ществами). Можно сказать, что настроение выступает чем6то вроде
общей «манеры реагирования» людей на их историческую ситуа6
цию, способа, каким «приспособление [людей] к настоящему» (по
выражению Лорен Берлант) превращается в «активную привычку»
и «разновидности ответной реакции»9. Настроения функционируют
в постоянно меняющейся и сложной системе с обратной связью, ку6
да вовлечены отдельные аффекты, объекты, события, люди и другие
существа в мире. Таким образом, меняющиеся лады настроения об6
разуют тот основополагающий способ, каким «тела постоянно заня6
ты тем, что оценивают свою окружающую среду и откликаются на
ту атмосферу, в которой оказываются», как это формулирует Бер6
лант (на узнаваемом языке своей критической теории)10.
Сходным образом Паоло Вирно обращается к понятию Stimmung –
переводимому в «Грамматике множества» как «эмоциональная то6
нальность» или «эмоциональная ситуация», – чтобы описать формы
субъективности, свойственные постфордистскому множеству, и по6
нять, каким образом множество было одновременно сформировано
новыми условиями прекаритета и мобильности и ориентировано на
них. На мир, сформированный «внезапными поворотами, ощутимыми
шоками, постоянными обновлениями, хронической нестабильнос6
тью» множество отреагировало настроением, характерными чертами
которого являются оппортунизм, то есть способность устанавливать
«близкие отношения с возможным, сколь бы оно ни было обширно»,
и цинизм, то есть знакомство с вездесущими правилами и осознание
их «конвенциональности и необоснованности»11. Эти «способы быть
9
Berlant L. Cruel Optimism. Durham, NC: Duke UP, 2011, p. 20.
10
Ibid., p. 15.
11
Virno P. A Grammar of the Multitude: For an Analysis of Contemporary Forms of Life.
Trans. I. Bertoletti, J. Cascaito, A. Casson. New York: Semiotext(e), 2004, pp. 86, 87.
[См.: Вирно П. Грамматика множества. Пер. с ит. А. Петровой под ред. А. Пензина.
М.: «Ад Маргинем Пресс», 2013, с. 107, 108 (перевод уточнен). – Прим. пер.]
74 Джонатан Флэтли
и чувствовать», пишет Вирно, «столь всепроникающи, что в конечном
счете становятся общими для самых разнообразных контекстов опыта»
(с. 103). Мы не можем понять существующий порядок или как ему со6
противляться, если не обращаем внимания на эти всепроникающие
способы быть и чувствовать.
Если мы все «заброшены» не просто в особые исторические кон6
тексты, но и в определенные положения внутри них, то настроения
образуют способ, каким мы соотносимся с определенной ситуацией
и определенным положением. «Пребывание в настроении вводит
бытие в его “вот”» (БВ, с. 134 / Stambaugh, p. 127). Скука, пока я жду
в очереди, праздничное чувство, испытываемое мною в первый
день школы, тревога из6за незаконченной статьи для академическо6
го журнала – все это способы соотнесения с определенной ситуаци6
ей. Они направляют меня в сторону одних, а не других видов дея6
тельности и располагают меня в моем «вот». Они также создают
способ со6бытия с другими. Настроения по существу коллективны и
соотносительны, они суть «нечто, заранее определяющее наше бы6
тие друг с другом» (ОПМ, с. 116). Если бытие для Хайдеггера необ6
ходимо есть также некоторое «со6бытие», то настроение есть «спо6
соб» этого «со6», форма, которую принимает наша совместность12.
Читатели «Войны и мира», возможно, вспомнят, что в понима6
нии Л.Н. Толстого действиями русских и французских войск «уп6
равляет» настроение, «неопределимая, таинственная связь», кото6
рую он иногда также называет «духом»13. Так, например, Толстой
описывает, как «чем дальше [Пьер] отъезжал от Москвы и чем
глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала
тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное
чувство». Чувство Пьера – не «психологическое», оно не возникает
«в душе как переживание» (ОПМ, с. 116). Скорее оно – прямой ре6
зультат движения от Москвы и погружения в «море войск», с кото6
12
В качестве примера Хайдеггер отмечает, что когда «человека, с которым мы вме6
сте, охватывает печаль», наше «“как” нашего друг6с6другом6вот6бытия» меняется,
даже если наши занятия и поведение особо не изменились. Он также приводит
пример «неунывающего человека», который «приносит с собой живую атмосферу»
(ОПМ, c. 115–116).
13
Толстой Л.Н. Война и мир. В 46х тт. Т. 3. М.: «Правда», с. 259. – Прим. пер.
Ленинская теория аффектов 75
рым он отправлялся на битву. Посредством этого нового способа
бытия с другими в определенной ситуации он пережил «чувство
необходимости предпринять что6то и пожертвовать чем6то». И это
жертвование «составляло для него новое радостное чувство»14. На6
строение здесь, как и у Хайдеггера, – не то, что «внутри» нас; на са6
мом деле настроение «не приходит ни “изнутри”, ни “снаружи”,
но возникает из бытия6в6мире как способ самого этого бытия»,
а именно как способ быть вместе (БВ, с. 136; ОПМ, с. 115)15. Соглас6
но Толстому, успех Кутузова – в его способности считывать настро6
ение своих войск и действовать в соответствии с ним.
Как подсказывает пример Толстого, эти способы бытия вместе
социальны и историчны в первую очередь в том смысле, что всякая
данная обстановка или ситуация отмечена своими настроениями,
которые формируются по6разному распознаваемыми случайными
и медленно меняющимися факторами, но которые, кроме того, ча6
сто структурируются и подготавливаются намеренно. У учебного
класса свои настроения, как и у музея, метро, казино, супермарке6
та или больницы, как и у Facebook'a и смс6переписки. В этих обста6
новках, напоминает Бен Хаймор, можно найти «сочетание людей и
безличных действующих сил, работающих на создание и поддер6
жание вполне конкретных чувств и атмосферы» (p. 8).
Настроения, присущие определенным обстановкам, формиру6
ются не только аффективным трудом людей16, но и практиками и
структурами институтов, государств и экономик. Так, например, по6
этесса Гвендолин Брукс демонстрирует тонкое понимание того, как
создаются и регулируются формирующие мир коллективные наст6
роения, когда описывает «тоскливые часы и непроизвольный план»,
которыми характеризовалась «посеревшая» рутина повседневной
14
Там же, с. 191. – Прим. пер.
15
Настроение, пишет Хайдеггер, есть «мелодия, которая не парит над» нашим бы6
тием, но «задает тон этому бытию, т.е. настраивает и определяет характер и “как”»
этого бытия (ОПМ, с. 116).
16
Аффективным автор называет труд таких специалистов (как правило в сфере
услуг), в задачи которых входит, помимо прочего, поддержание определенного
эмоционального состояния у клиентов. Подробнее см.: Hochschild A. The Managed
Heart: Commercialization of Human Feeling. Berkeley; Los Angeles, CA: Univ. of
California Press, 1983. – Прим. пер.
76 Джонатан Флэтли
жизни для жителей чикагских «китченетов»17 в 19406е годы. В этих
под завязку заселенных домах трудно пробудить в себе внимание к
«мечте», пока тебя одолевают «луковый дух» и «вчерашний мусор,
созревающий в прихожей» и пока люди, вместе с которыми ты мог
бы мечтать, стоят перед тобой в очереди в ванную18. Ричард Райт дал
настроению тех же самых домов немного другую характеристику
(которая заставляет вспомнить в том числе позднесоветские комму6
нальные квартиры и их изображения у художников вроде Кабако6
ва): «Китченет заставляет отчаявшихся и несчастных людей жить
в невыносимой близости, тем самым усиливая подспудные трения,
порождая бесконечные перебранки, обвинения и злопамятность, де6
формируя личность людей»19. Что объединяет Брукс и Райта (а заод6
но и Толстого), так это осознание того, что, как выразился Хаймор,
«этость момента… обнаруживается на уровне настроений и чувств»
(p. 3). В наш нынешний момент мы могли бы указать на вездесущ6
ность долга, на полицейские практики, на потребность общаться
с помощью мобильных устройств и «социальных медиа», на конст6
руирование городских пространств, доступность здравоохранения,
надежность общественного транспорта, качество воздуха, которым
мы дышим, и вечерние новости как на различные способы создавать
настроения и управлять ими, а также способы по6разному распола6
гать различных людей и группы населения по отношению друг к дру6
гу и к исторической ситуации в целом.
В той мере, в какой Stimmung – историческая форма, которая да6
ет нам ориентацию в конкретном мире, которая ощущается на глу6
боко личном и индивидуальном уровне, хотя и не является «психоло6
гической», и выступает ключевым игроком в психической жизни
власти, Stimmung аналогично альтюссеровскому понятию идеоло6
гии. Если идеология, согласно Альтюссеру, «представляет собой во6
ображаемые отношения индивидуумов с реальными условиями их
17
Kitchenette buildings – неофициальное название жилых домов в США, преимущест6
венно в «черном поясе» Чикаго, которые изначально были спроектированы из расче6
та на одну6две семьи, но в послевоенные годы стали сдаваться в аренду. – Прим. пер.
18
Brooks G. kitchenette building (1945). – Reprinted in: BLACKS. Chicago, MI: Third
World Press, 1991, p. 21.
19
Wright R. 12 Million Black Voices. New York: Bison Books, 2008 [1941], p. 108.
Ленинская теория аффектов 77
существования», если она есть способ, каким мы осмысливаем наше
отношение с по существу лишенным смысла миром и наше место
в нем, то Stimmung – это то, как мы в этом мире аффективно ориен6
тированы20. И если для Альтюссера воспроизводство производствен6
ных отношений в значительной степени обеспечивается с помощью
идеологии, то, полагаю, мы можем сказать, что эти отношения вос6
производятся также посредством набора господствующих настрое6
ний. Для всякого данного социального и экономического порядка
необходимо, чтобы определенные вещи «имели значение», а другие
оставались незамеченными. Тогда, как замечает Марк Фишер, этот
порядок кажется «естественным» не только в силу того, что о нем ду6
мают, но и в силу того, что по его поводу чувствуют.
Действительно, Фишер утверждает, что «в несравненно большей
степени, чем любая другая социальная система, капитализм одно6
временно подпитывается настроениями населения и воспроизводит
их»21. Если для позднего капитализма необходимо, чтобы некоторые
люди в определенные моменты чувствовали уверенность в себе или
пребывали в бредовом помешательстве, то больше всего ему, по
всей видимости, необходимо устойчивое, циничное и опустошенное
чувство того, что нет ничего лучше существующего в настоящем.
Именно это Фишер и называет «капиталистическим реализмом», ко6
торый, по его словам, функционирует как «повсюду проникающая
атмосфера, обусловливающая не только производство культуры, но
и регулирование труда и образования и действующая в качестве сво6
его рода невидимой преграды, сдерживающей мысль и действие»22.
Эта атмосфера является «реалистической» в том депрессивном смыс6
ле, что «любое позитивное состояние, любая надежда» кажется
20
Цитата приведена по изд.: Альтюссер Л. Идеология и идеологические аппараты
государства. [Пер. с фр. С. Рындина под ред. И. Калинина, В. Софронова. – Непри6
косновенный запас, 2011, № 3 (77): [URL]: http://magazines.russ.ru/nz/2011/3/
al3.html. – Прим. пер.]
21
Фишер М. Капиталистический реализм. Альтернативы нет? Пер. с англ. Д. Кралеч6
кина. М.: «Ультракультура 2.0», 2010, c. 69. [Перевод исправлен по изд.: Fisher M.
Capitalist Realism: Is There No Alternative? Winchester; Washington: Zero Books, 2009,
p. 35. – Прим. пер.]
22
Там же, c. 37. [Перевод исправлен по изд.: Fisher M. Op. cit., p. 16. – Прим. пер.]
78 Джонатан Флэтли
«опасной иллюзией»23. Подобно Берлант, Вирно и другим авторам,
Фишер концентрируется на прочтении текущей атмосферы и зада6
ется вопросом о том, какие структуры и практики ее формируют, ка6
кие формы бытия и порядка выдаются ею за естественные, для того
чтобы выяснить, как ей сопротивляться и как ее изменить. Как сде6
лать так, чтобы другие вещи возымели значение?
Хотя мы всегда пребываем в каком6нибудь настроении, а наи6
большей властью обладают те настроения, которые мы даже не за6
мечаем, настроения все6таки меняются24. Скажем, в каком6то наст6
роении вообще нельзя подумать о политическом действии иначе,
как о чем6то невозможном, тщетном, глупом или неясном. Но вот
настроение меняется, и организованное политическое сопротив6
ление внезапно кажется чем6то очевидным, осуществимым и
насущным, и возникает ясная и неотложная задача штурмовать
Зимний дворец, оккупировать Уолл6стрит, забаррикадировать ав6
томагистрали или устроить забастовку.
Возвращаясь к «Что делать?», мы можем теперь понять смысл
утверждения о том, что читатели ленинских «обличений» оказа6
лись в новом настроении, которое раскрыло иное «вот» и иной
способ бытия6многих6вместе, позволив увидеть друзей и врагов
так, как их нельзя было видеть раньше. Вещи стали иметь значе6
ние по6новому, в свете явной и осознаваемой множественности.
Возникло новое «мы», которое, в свою очередь, позволяет воспри6
нять и артикулировать новое «я». Действия, которые раньше не
приходили на ум, цели, которые прежде были невидимы, теперь
кажутся не просто по6новому возможными, но почти обязатель6
ными, становятся предметом теперь уже неодолимого желания.
Перемена настроения, которую Ленин видит у рабочих – читате6
лей партийной газеты, есть то, что Хайдеггер называет «противона6
строением». Пробудить или создать такие противонастроения – это
для Хайдеггера единственный способ, каким можно распоряжаться
23
Там же, с. 18.
24
«<…> [К]ак раз те настроения, на которые мы совсем не обращаем внимания и
за которыми уж подавно не наблюдаем, те настроения, которые настраивают нас
так, что нам кажется, будто никакого настроения вообще нет, как будто мы вооб6
ще не настроены, – эти настроения суть самые могущественные» (ОПМ, с. 117).
Ленинская теория аффектов 79
настроением. Рассматривая то, как они создаются, он предлагает об6
ратиться к модели аристотелевской «Риторики», этой «систематиче6
ской герменевтике повседневности бытия6друг6с6другом»25. Чтобы
воздействовать на аудиторию и пробудить противонастроение, нуж6
но cуметь прочитать способ этой повседневности, формы озабоче6
ния и пути, какими с этими заботами управляются, жанры, к кото6
рым повседневность прибегает, и ритмы, которым она следует;
нужно, далее, откликнуться на все эти вещи. «Внутрь настроения и
изнутри него говорит оратор, – пишет Хайдеггер. – Он нуждается в
понимании возможностей настроения, чтобы правильным образом
возбуждать и направлять его» (БВ, с. 138–139). То есть, чтобы гово6
рить успешно, надо уметь понимать не только возможность настро6
ения в целом, но и особенное настроение этого «они»26 и то, к каким
настроениям «их» возможно подтолкнуть. Мое предположение со6
стоит в том, что в ленинском описании мощных преобразующих эф6
фектов, производимых на читателя сведениями о притеснении дру6
гих людей, неявно присутствует почти хайдеггеровское понимание
первичной, раскрывающей природы настроения, как и рабочее зна6
ние о пробуждении противонастроений.
Надо не просто уметь считывать настроение аудитории, но
также уметь распознать, какие настроения могут быть наличны
в данный момент и как можно направить к ним аудиторию. Как у
каждого исторического момента своя господствующая идеология
и лишь определенное число идеологий имеется в каждый кон6
кретный момент, точно так же во всякий конкретный историчес6
кий момент наличествуют определенные настроения. Им нужна
материальная поддержка вроде той, какую могут оказать профсо6
25
В «Риторике» Аристотель, как мы знаем, предлагает и поныне полезное определение
эмоции: «Эмоции – это все те чувства, которые меняют людей таким образом, что за6
трагивают их суждения, и которые, кроме того, сопровождаются болью или удоволь6
ствием. Таковы гнев, сострадание, страх и тому подобное, а также их противоположно6
сти» (1378a) [Аристотель. Риторика. Пер. с древнегреч. О.П. Цыбенко. – В кн.: Его же.
Риторика. Поэтика. М.: «Лабиринт», 2000, с. 60. – Прим. пер.]. Затем он разбирает эмо6
ции, объясняя, как можно вызвать их у разных аудиторий и в разных ситуациях. Пола6
гаю, Хайдеггер находит привлекательным здесь то, что аристотелевское внимание
к эмоциям имеет характер практической, ситуативной, повседневной заботы.
26
В переводе В.В. Бибихина – «люди». – Прим. пер.
80 Джонатан Флэтли
юзы, газеты или политические партии. Настроения могут распро6
страняться, окутывать, вызывать отклик и возникать мгновенно,
но обычно мы скорее наследуем их, чем изобретаем27.
Иногда нужное настроение кажется нам недоступным. Перед ли6
цом нового или непредвиденного события – скажем, избрания на го6
сударственный пост неожиданно гротескно6зловещей фигуры – мы,
похоже, часто впадаем в настроение, не подобающее ситуации. В та6
ких случаях наше возмущение, отчуждение, подавленность словно
принадлежат какой6то другой ситуации. В подобные сбивающие
с толку моменты, когда наше настроение ситуации не соответствует,
его воздействие может походить на то, что Берлант назвала «переби6
ранием жанров»: мы спешно примеряем к себе разные «жанры» или
способы поддержания и установления аффективных связей в мире,
каждый из которых несет с собой некоторый набор ожиданий по по6
воду того, «в какую нарративную форму будет облечена ситуация»28.
Вероятно, нам всем знакомы такие моменты, когда настроение как
будто провоцирует в нас «не те» чувства, немного странные реакции
или неожиданные споры с друзьями непонятно о чем.
В подобных обстоятельствах кажется, что нужно найти или изо6
брести новое настроение или жанр. Это коллективное, обществен6
ное предприятие; оно требует труда и материальной поддержки.
Обычно уже существующие настроения соединяются вместе или
приспосабливаются для новых целей, чтобы создать способ совме6
стного бытия, имеющий отношение к по6новому дезориентирую6
щим условиям, проблемам, объектам и раздражителям. Это пробле6
ма, к которой Ленин обратился в статье «С чего начать?», высказав
соображение, что будущие революционеры должны сначала со6
здать газету, своего рода строительные леса для коллективной орга6
низации, а именно набор ролей, практик, привычек и ритмов, поз6
воляющих вместе быть и работать.
Чтобы создавать настроения, возбуждать и направлять их, надо,
кроме того, быть внимательным толкователем настроений. Как вы6
27
«Мы проживаем миры настроений, нами унаследованные», пишет Хаймор
(Highmore B. Op. cit., p. 13).
28
Berlant L. Austerity, Precarity, Awkwardness (November 2011), публикация на сай6
те: [URL]: www.supervalentthought.com
Ленинская теория аффектов 81
разился Фредрик Джеймисон (в эссе о Ленине), подобно психоана6
литику, «считывающему ритмы произносимых реплик, чтобы услы6
шать желание, управляющее их пульсацией», политический лидер
«прислушивается к коллективному желанию и воплощает его в сво6
их политических манифестах и “лозунгах”»29. Мало кто лучше, чем
Ленин, понимал возможности настроения или имел больший, чем
у него, дар считывать ритмы, улавливать пульсации определенных
настроений и подстраиваться под ситуативный характер своей
аудитории. Это не только сделало его успешным революционным
лидером, но и делает его произведения богатым резервуаром по6
прежнему актуальных уроков того, как схватывать, пробуждать и
направлять настроения, и того, что аффект имеет центральное зна6
чение для работы политической организации.
***
Е сли хайдеггеровское понимание Stimmung дает нам ключ к уяс6
нению того, что произошло, когда рабочие прочли в партийной
газете о притеснении других – пробуждение противонастроения, –
то все6таки остается неясным, как именно это произошло. Соглас6
но описанию Ленина, это эффект чтения, причем производимый
определенной формой изложения: самые мощные агитационные
эффекты дает прямой репортаж о притеснении других людей, ко6
торый, по Ленину, вызывает не сострадание или сочувствие, но не6
медленное переключение в боевое, заряженное коллективным
самосознанием настроение. То, что он здесь рассматривает, – фе6
номен эстетический. Здесь, как и в случае со зрителем трагедии,
чувство, которое человек не позволил себе испытывать по поводу
собственной жизни, возникает в связи с чужими страданиями.
В «Государстве» Платона мы находим понимание чтения, которое
может помочь прояснить то понимание чтения, с которым здесь, по6
хоже, работает Ленин. Для Платона чтение насквозь миметично – не
29
Jameson F. Lenin and Revisionism. – In: Lenin Reloaded: Toward a Politics of Truth. Ed.
S. Budgen, S. Kouvelakis, S. Žižek. Durham, NC; London: Duke UP, 2007, pp. 59–73, 71.
82 Джонатан Флэтли
в смысле, что оно есть изображение, а в смысле, что оно включает
подражание поведению и перевоплощение: читать – значит действо6
вать, а стало быть и чувствовать, подобно другим30. С точки зрения
Платона, чтение чего6нибудь вроде исполненной горя речи Ахилла
в «Илиаде» требует, чтобы читатель «действовал подобно» (homoia
poiein) горюющему Ахиллу31. В условиях, когда устная декламация
поэзии была обычной практикой, понимание чтения как процесса
уподобления имело определенный буквальный смысл. Но тезис Пла6
тона не сводится к пониманию читателей как исполнителей; он рас6
пространяется и на слушателей, а затем и на другие способы чтения
и, вообще говоря, на эстетический опыт в более общем понимании.
Поскольку Платон хочет контролировать формирование субъекта,
а подразумеваемое чтением миметическое поведение как раз форми6
рует субъекты, Платон стремится контролировать поэзию вообще.
Однако трагическая поэзия представляет собой особую пробле6
му. Даже самые добродетельные люди не могут противостоять при6
носимым ею удовольствиям. «<…> [М]ы – даже и лучшие из нас, –
слушая, как Гомер или кто иной из творцов трагедий подражает ко6
му6либо из героев, охваченных скорбью, и произносит длиннейшую
речь, полную сетований, или поет и в отчаянии бьет себя в грудь, –
говорит Сократ, – испытываем, как тебе известно, удовольствие и,
поддаваясь, следуем за подражанием, страдая вместе с героем и
принимая все это всерьез. Мы хвалим и считаем хорошим того по6
эта, который настроит нас по возможности именно так» (605d)32.
30
Как отмечает Халливел, мимесис был у Платона термином гибридным, он отно6
сился не только к изображению (чему посвящен «Мимесис» Э. Ауэрбаха), о кото6
ром, как мы знаем, Платон тоже писал в «Государстве», но и к подражательному по6
ведению и перевоплощению в других. См.: Halliwell S. The Aesthetics of Mimesis:
Ancient Texts and Modern Problems. Princeton, NJ: Princeton UP, 2002.
31
В моих отсылках к греческому языку Платона я опираюсь на Халливела и Аллана
Блума (Bloom A. The Republic of Plato. New York: Basic Books, 1968). В дальнейшем
ссылки на Блума и на греческий оригинал (указываемые в большинстве переводов
Платона) даются в круглых скобках. Выражение «homoia poiein», на которое обра6
щает наше внимание Халливел, находится на с. 55 (377e–378a).
32
Платон. Государство. – В кн.: Его же. Собрание сочинений в 46х тт. Общ. ред.
А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо6Годи. Т. 3. М.: «Мысль», 1994. с. 403. Здесь и да6
лее русский перевод «Государства» изменен с учетом особенностей английского пе6
ревода, на который опирается автор (см. прим. 31). – Прим. пер.
Ленинская теория аффектов 83
Это потому, объясняет Сократ, что «в этом случае испытывает удо6
вольствие и удовлетворяется поэтами то, что при собственных на6
ших несчастьях сдерживается силой, – а ведь оно жаждет слез, над6
лежащих стенаний и удовлетворения: таковы уж его природные
стремления». Мы потому с такой готовностью плачем о чужих не6
счастьях, что еще не плакали о своих собственных.
Согласно Сократу, трагическая поэзия особенно хорошо произво6
дит этот эффект потому, что «лучшее в нас по природе, еще недоста6
точно наученное разумом и привычкой, ослабляет тогда свой надзор
за этим плачущимся началом и при зрелище чужих страданий счита6
ет, что его нисколько не позорит, когда другой человек хотя и притя6
зает на добродетель, однако неподобающим образом выражает свое
горе: оно его хвалит и жалеет» (606a–b). Искусство хитростью застав6
ляет нас отказаться от миметического надзора; лучшее в нас, что при
обычных обстоятельствах заставило бы нас стыдиться плача, не так
сильно пристыжено тем, что мы плачем о ком6то другом. И когда это
чувство жалости однажды испробовано, уже «нелегко удержаться от
него и при собственных своих страданиях» и легче начать жалеть се6
бя. Эти чувства хотят проявиться в той самой мере, в какой общест6
венный порядок требует, чтобы их сдерживали силой.
В момент зрительского со6чувствия страданию трагического ге6
роя испытываемые чувства принадлежат зрителю главным образом
постольку, поскольку именно он прежде сдерживал их силой (требо6
вание, выполнение которого составляет часть цены за вхождение
в сферу добродетельной субъективности). Тем не менее Платон ни6
где не пишет об этих чувствах как о действительно принадлежащих
человеку – они суть «то, что сдерживается силой при собственных
наших несчастьях». Это «то, что» жаждет «слез, надлежащих стена6
ний и удовлетворения». Вытеснив их с самого начала, зритель не
позволил им принадлежать какому6либо «я». Они остаются аффекта6
ми в смысле делёзианца Брайана Массуми: потенциальностью, нео6
существленной интенсивностью. Пусть и в качестве потенциальнос6
ти, они все равно производят эффекты, поскольку по самой своей
сути ищут удовлетворения в слезах, но делают это именно что «бес6
сознательно», как не имеющие отношения ко мне. Таким образом,
когда мы видим, как кто6то другой испытывает чувства, которые мы
84 Джонатан Флэтли
сдерживали силой, у нас эти чувства «есть», но именно и исключи6
тельно постольку, поскольку мы подражаем этому другому человеку
(бессознательное есть речь другого). Становясь другим человеком,
чувствуя его горе и рыдая его слезами, то в нас, что мы сдерживали
силой, находит свое «удовлетворение».
Таким образом, то, что находит удовлетворение и приносит нам
радость, есть нечто, идущее в большей степени через меня, нежели
от меня; оно принадлежит самому несчастью как нечто, чему для
появления на свет, похоже, требуется бытие6с другим и бытие6подоб6
ным этому другому. При таком раскладе наше собственное несчас6
тье можно почувствовать лишь в связи с чужим несчастьем. Вообще
говоря, у Платона дело обстоит таким образом, что чувства, которые
мы считаем своими, по своей природе множественны, словно они
только в том случае и могут появиться, если им станут подражать
(или, по крайней мере, если они будут ощущаться как такие, кото6
рым можно подражать и которыми можно поделиться). Именно по6
этому они представляют проблему для Платона (и для всякого, кто
хочет придерживаться идеи самотождественного рационального
субъекта). Последствия этого вызываемого трагедией переживания
существенным образом непредсказуемы не только потому, что, ры6
дая о горестях других, мы можем начать рыдать о своих собствен6
ных, а сострадая другим, можем начать сострадать и себе. Еще опас6
нее то, что, рыдая о горестях трагических героев, которым мы
подражаем, мы можем начать рыдать о горестях окружающих нас
людей. А в мире, наполненном несчастьем и страданием, плач мо6
жет и не прекратиться.
В платоновской теории неявно присутствует идея, что в саму
форму трагической поэмы, в том месте, где она помогает читателю
или аудитории войти в отношения подобия, внедрен или встроен
образ читателей, на которых она стремится воздействовать, и пони6
мание того, как формируются и контролируются чувства в мире,
в котором находятся эти читатели. В поэтике трагедии мы обнару6
живаем то, что Лорен Берлант называет «практической теорией
о том, как устроена реальная жизнь»33. Ведь трагедия (как ее пони6
33
Berlant L. Cruel Optimism, p. 16.
Ленинская теория аффектов 85
мает Платон), чтобы воздействовать на свою аудиторию, должна
знать, какие пережитые несчастья и прочие вызывающие чувства
события или условия произвели аффекты, которые стремятся реа6
лизоваться, но не могут, а затем она должна обеспечить точки ми6
метического соответствия, где эти аффекты могут заявить о себе.
Настроение – это одно из понятий, позволяющих нам описать эмо6
циональный мир (feeling world) таких читателей, если под настрое6
нием понимать коллективную аффективную атмосферу, которая
структурируется и формируется социальными силами и института6
ми и которая специфична для данного исторического момента34.
Подобно тому как трагедия воздействует на своих читателей,
поскольку «знает», какие в них заключены аффекты, революцион6
ный лидер должен «знать», какие чувства дремлют в качестве по6
тенциальной силы, которую нужно привести в движение, чтобы
возникло коллективное чувство. Обличения, простые описания
страданий других, которые поддерживает Ленин, делают свое дело,
создавая место, где чувство, которое человек не позволил себе ис6
пытывать по поводу собственной жизни, может возникнуть в связи
чужими страданиями. Следовательно, однажды возникнув, это чув6
ство проявляет себя в общем пространстве контакта с другими.
Вместо того чтобы чувствовать себя изолированным и отчужден6
ным, человек ощущает, что эти чувства разделяются и что ими мож6
но поделиться; более того, в том, чтобы ими делиться, он ощущает
особую силу, ведь другие, с которыми он делится этим опытом, пре6
восходят угнетателей мощью и числом. В этот момент переживае6
мое в чтении усиливается еще и ощущением того, что не только
описываемые люди, но и все читатели разделяют одно и то же аф6
фективное переживание. Через опыт чтения человек входит в кон6
такт с этими другими читателями, чье совместное чтение может
способствовать тому преображающему трепету или дрожи, кото6
рой, полагают некоторые, характеризуется «эстетическое чувст6
34
Другими такими понятиями будут «структуры чувства» Реймонда Уильямса, «эмо6
циональный габитус», понятие, разработанное Деборой Гулд в ее книге «Moving
Politics» (Chicago, MI: Univ. of Chicago Press, 2009), а также понятия «аффективная
атмосфера» и «жанр», используемые Лорен Берлант в ее последних работах.
86 Джонатан Флэтли

во»35. Вызванное таким образом настроение может также напра6

вить человека к основополагающей плюральности бытия, к тому
способу, каким бытие6многих6вместе есть основополагающая ситу6
ация (как часто подчеркивает Жан6Люк Нанси), делая это по6ново6
му явным и доступным для понимания, тактического планирова6
ния и организации.
Агитационная подача материала, отстаиваемая Лениным, от6
нюдь не устарела. В самом деле, она вдохновляла революционеров
на протяжении всего XX и начала XXI века. Мне вспоминаются,
к примеру, истории о расовой дискриминации на рабочем месте, ко6
торые публиковались в газетах DRUM (Dodge Revolutionary Union
Movement) в Детройте в конце 19606х годов и сыграли ключевую роль
в формировании полностью марксистско6ленинской Лиги революци6
онных черных рабочих. Можно также указать на по большей части
бесхитростный, почти документальный тон коротких историй
к мему «Я – 99%», который сделало известным движение
Occupy36. Как и в эпоху Ленина, сейчас много таких
чувств, как недовольство, безысходность и тре6
II
вога, – неосуществленная интенсивность,
ждущая своего часа, чтобы стать
настроением, которое под6
толкнет коллектив к
преобразующему
действию.

© Даниил Аронсон, перевод с английского

35
См., например, «Эстетическую теорию» Т. Адорно: «Дрожь, вызывающая волне6
ние субъективности, пока она еще не субъективность, есть затронутость другим.
Эстетическое поведение подстраивается под это другое, вместо того чтобы подчи6
нять его себе» [перевод сделан по изд.: Adorno T. Ästhetische Theorie. Frankfurt a.M.:
Suhrkamp, 1970, S. 490. – Прим. пер.].
36
Я имею в виду мем, когда люди фотографировали себя с листом бумаги или куском
картона в руках, на котором рассказывалась история из их жизни, а в конце были
слова «Я – 99%». Некоторые примеры собраны по ссылке: [URL]: http://wearethe99
percent.tumblr.com/page/2
 Жан Люк Нанси

Что делать?
(фрагменты) 1

Небольшая активистская преамбула

Безработица (как если бы «полная занятость» была единствен6

ным идеалом), массовая безработица (как если бы один6единст6
венный безработный не испытывал массированный страх), выиг6
рывать или проигрывать (как если бы мы были неспособны делать
ничего другого), возрастающий разрыв между богатыми и бедны6
ми (как если бы этот разрыв не был создан одними за счет других),
война и терроризм (как если бы ужас не поднимался к нам из глу6
бины нашего уютного покоя (paix)), техногенные и природные ка6
тастрофы (как если бы можно было еще их различить), свертыва6
ние услуг государственного сектора (как если бы «услуги» не были
квинтэссенцией товара), столкновение цивилизаций (как если бы
какая6то из них уже не была залита слезами, вызванными собст6
венным насилием), обрушение ценностей (как если бы существо6
вали ценности, непереводимые в деньги), религии, чреватые убий6
ством (как если бы убийство не присутствовало уже в ритуале),

1
Перевод выполнен по изданию: Nancy J.L. Que faire? Paris: Galilée, 2016, pp. 9–10,
Лампочка Ильича. Гос. Исторический музей 63–70. Печатается с любезного разрешения автора. – Прим. ред.
90 Жан Люк Нанси
коррумпированная политика (как если бы она некогда была не6
винной), взволнованные статьи в защиту вновь обретенной демо6
кратии (как если бы мы нашли ее когда6то), петиции за солидар6
ность, братство, справедливость (как если бы речь шла о том, что
можно было парафировать)…
Прекратим эти речи, чей исход заранее предопределен: не за6
быто ли уже все на свете (еще одна банальность…)?
В таком случае мы можем начать.
Но не ограничивайтесь одним лишь прочтением. Сделайте
что6нибудь.
***
«Ч то делать?» Вопрос возникает, заставляет с ним считаться,
я ставлю его себе, ставлю его и вам, потому что все мы его себе ста6
вим; в этом смысле, впрочем, этот «предмет» с самого начала сопро6
тивляется тому, чтобы полностью превратить его в «тему», а значит,
и тому, чтобы его «трактовать». «Трактат» о вопросе «что делать?»
может существовать лишь при условии, что мы не спешим на него
отвечать, и мы можем на него ответить только при условии, что мы
не просто задаем вопрос, но также и делаем что6то.
Мы все ставим себе этот вопрос сегодня, в начале второго деся6
тилетия XXI века той самой эпохи, у которой есть много причин за6
даться вопросом о том, на каком, собственно, основании она обла6
дает чертами «эпохи» и не вынесло ли ее за пределы измерения,
предполагающего это название, не вынесло ли ее вообще в другую
эпоху (антропоцен?) и даже за пределы возможности просто по6
мыслить наступление новой эпохи. Несомненно, однако, что вплоть
до сегодняшнего дня эта возможность сопровождала последова6
тельные появления вопроса «что делать?». Может статься, что такая
возможность отныне исчерпана или глубоко трансформирована.
<…> Было бы излишним браться за историю вопроса. В 1994 го6
ду, во время дискуссии в Сорбонне между Аленом Минком и Жаком
Деррида, организованной ассоциацией «Новый мир» (название кото6
Что делать? 91
рой подразумевает доверие тому, что делается, и тому, что нужно сде6
лать), Деррида сумел поставить вопрос так: «Что делать – с вопросом
“что делать?”?» Отсрочивающее тире позволяло, конечно, сохранить
упомянутый вопрос (нужно задаться вопросом, что делать, заново,
совершенно поновому, говорит сам Деррида), отмечая при этом его
свойство уже как цитаты, наследия, может быть затертого, – такого,
которое в силу этого следует возобновить, обновить и снова поста6
вить на карту.
Я не буду комментировать этот текст: скорее, я хочу отметить,
что почти спустя двадцать лет мы, с одной стороны, отброшены
к этому вопросу с силой, гораздо более непреложной, чем экстрен6
ность ситуации, которую ощущали участники дискуссии 1994 го6
да, и, с другой стороны, мы стали еще более сдержанны, даже бо6
лее скептичны к самим возможностям обозначить и привести
в действие некое «делать». Деррида отмечал, что в новоевропей6
ской истории у этого вопроса было два примечательных определе6
ния: определение Канта и определение Ленина, – и каждый раз
они давались накануне революции. Можно было бы осмелиться
сказать, что новоевропейская история размечается возвращением
и смещениями этого вопроса.
Потому что он смещается. Точный вопрос Канта – это не «что
делать?», но «что я должен делать?». В качестве простого вопроса и
в качестве одного из вопросов, ответить на которые себе повелева6
ет разум, он обнажает свойственное Новому времени устранение
заранее данного долженствования (devoir) в пользу долженствова6
ния намечаемого, проектируемого (под эгидой, как известно, пра6
вила всеобщности). Но, поскольку этот вопрос находит свой ответ
во «всеобщем рациональном познании», как выражается Кант, он
обнаруживает характерную для разума практическую природу.
Это означает, что разум действует и предписывает себе действо6
вать сам по себе, не впадая в заблуждение, как это происходит при
его теоретическом применении, но и не имея при этом возможно6
сти определить («схематизировать» на языке Канта) объект уни6
версального наброска действия. Вопрос получает ответ в форме
регулятивной наметки: речь идет о том, чтобы действовать (faire)
так, как если бы универсальная цель могла быть представлена.
92 Жан Люк Нанси
Более или менее напрямую наследие этого «как если бы» (ко6
торое с помощью Файхингера подвергнется переработке, особен6
но значимой благодаря воздействию на Фрейда и Кельзена) будет
определять все реформаторские и преобразовательные начина6
ния, руководимые тем, что Ницше, которого мало кто ожидал
увидеть в этой линии наследования, назовет «регулятивным вы6
мыслом (fiction)». Предположить фиктивный (или, как говорят
сегодня, пользуясь осмотрительной литотой, – функциональный)
характер искомой цели означает выявить разлад между «делать»
самого действия и целью, которой оно должно было бы обладать.
Первая постановка вопроса «что делать?» в качестве вопроса,
содержащего долженствование, подразумевает разрыв внутри де6
лания (le faire): оно предписано, хотя его выполнение необъекти6
вируемо. Впрочем, именно поэтому оно предписано вопреки тому,
что его, вероятно, невозможно исполнить. Этот разрыв является
разрывом внутри самого чистого разума, поскольку он является
разумом практическим: он предписывает себе создать (faire) раци6
ональный мир (в качестве мира, подчиненного моральным зако6
нам). Таким образом, он предписывает себе свое собственное осу6
ществление, хотя его окончательное воплощение может быть
только «постулировано». И именно потому что оно постулирова6
но – потому что оно таково и только таким и является, – осуществ6
ление должно быть представлено в качестве объекта предписания.
Можно сказать, что новоевропейская история отношений
между теорией и практикой (история, начинающаяся с Канта,
его хорошо известным сочинением) разделена надвое между под6
держанием разрыва и требованием его сократить. Решение ко6
леблется в пространстве между движением к вымыслу (fiction6
nement) и осуществлением – Verwirklichung – разума (или Идеи,
Человечества – в зависимости от того, как мы хотим его назвать):
либо мы отдаемся на волю утопии, подстегивая свое воображе6
ние, либо требуем действия, в том числе путем вооруженной
борьбы и захвата власти.
Что делать? 93
***
Вопрос «что делать?» в чистом виде, если можно так сказать – ос6
вобожденный от отсылки к долженствованию, – предполагает, что
долженствование известно, цель определена. Первое дискурсив6
ное появление2 этого вопроса происходит в литературном контек6
сте, а именно внутри вымысла: в романе Николая Чернышевско6
го, опубликованном в 1863 году под названием «Что делать?».
Огромным успехом романа объясняется тот факт, что в 1902 году
Ленин перенимает заголовок книги, которая его потрясла (по его
слову, «перепахала»). Романическое изображение нового челове6
чества, свободолюбивого и чувственного, вызвало сначала очень
жесткую реакцию Толстого и Достоевского, которая не смогла ус6
тоять перед лицом преобладающего восхищения. Заглавие Чер6
нышевского, помимо всего прочего, прочитывается в двойном ре6
гистре: с одной стороны, то, что нужно сделать, – это вывести на
авансцену описанных «новых людей»; с другой стороны, то, что
должен сделать художник, – это предоставить «учебник жизни»3.
Можно, пожалуй, утверждать, что только благодаря этому роману
вопрос обретает устойчивую точку равновесия между вымыслом
и осуществлением, каждое из которых отсылает к другому, в чем и
состоит для Чернышевского экстраполяция гегелевской эстетики.
Когда Ленин снова ставит на карту этот вопрос, речь более не
идет о вымысле, хотя его текст и содержит интересную ремарку,
в которой «мечтаниям» тех, кого он бичует, противопоставляется
необходимость в мечтах другого рода – таких, которые мы пыта6
емся осуществить и в отношении которых мы можем говорить
о «соприкосновении между мечтой и жизнью»4. Но вопрос явным
2
За исключением статьи «Что делать?» («Quoi faire?») Бабёфа, опубликованной
в 1976 году в издании «Бабёф, избранные тексты» («Babeuf, textes choisis»); пред6
ставлены Клодом Мазориком (Paris: Les classiques du peuple, 1976).
3
Это выражение содержится в диссертации по эстетике данного автора, которая
была опубликована в 1885 году. См.: [URL]: http://lespiedsnus6enmouvement.fr/
EsthetiqueRealite.html
4
Ленин цитирует Писарева.
94 Жан Люк Нанси
образом становится вопросом средств. А средства не являются не6
посредственно данными без того, чтобы им не предшествовало
конкретное размышление о цели. Когда мы задумываемся о том,
что было поставлено на кон начиная с этого момента, то есть
с 1902 года, мы понимаем значимость такого размышления. Там,
где вопрос «что делать?» мог сначала появиться в качестве друго6
го – «как делать?», необходимо было, чтобы постепенно заявляли
о себе способность к испытанию на прочность, формирование
и даже трансформация представления о цели самой по себе.
Сегодня мы по6прежнему оцениваем то, в какой мере
этот процесс привел к искажению, потере или пре6
дательству цели, а также то, в какой степени
сама цель была представлена и намечена
так, что она отодвигалась все даль6
ше и дальше в сторону вымыс6
ла, терявшего всякое по6
добие регулятивной
функции.
<...>
© Денис Голобородько, перевод с французского
Жан Люк Нанси
Ленин и электричество 1
Ленин не произнес, пожалуй, фразы более поразительной и пред6
назначенной к будущему, более изобилующему комментариями,
цитированием и даже театральными постановками, чем вот эта:
«Коммунизм – это Советы плюс электричество».
Ее успех вполне заслужен. Она таит в себе главный смысл Рус6
ской революции и, следовательно, смысл, который слово «револю6
ция» приобрело начиная с последней, – если только оно не было
пронизано им ранее, что я не собираюсь здесь рассматривать, но
что надлежало бы сделать.
Этот смысл может быть выражен следующим образом: полити6
ческое освобождение неотделимо от индустриального прогресса.
Это то, что ясно считывается в речи Ленина, в которой это вы6
сказывание содержится в его исходной форме:
Если не перевести Россию на иную технику, более высокую, чем
прежде, не может быть речи о восстановлении народного хозяйства
и о коммунизме. Коммунизм есть Советская власть плюс электри6
фикация всей страны, ибо без электрификации поднять промыш6
ленность невозможно. Эта задача длительная, не менее, как на
10 лет, при условии привлечения к этой работе массы техников, ко6
торые дадут съезду Советов целый ряд печатных документов, где
1
Статья, написанная специально для данного номера. – Прим. ред.
96 Жан Люк Нанси Ленин и электричество 97

разрабатывается детально этот план. Меньше, чем через 10 лет, мы го существования как преобразования природы и создания вто6
не можем осуществить основы этого плана, создать 30 крупнейших рой природы. Сколь бы неопределенной эта мысль ни казалась се6
районов электрических станций, которые дали бы возможность пе6 годня, она тем не менее была в центре революционного мышле6
ревести всю промышленность на современные основания. Понят6 ния в различных его проявлениях.
но, что без этой перестройки всей промышленности, с точки зрения Нет ничего случайного в том, что выражение «промышленная
условий крупного машинного производства, социалистическое революция» появляется (среди прочего в «Манифесте Коммунис6
строительство останется только суммой декретов, останется поли6 тической партии» 1848 года) как своего рода вербальная и концеп6
тической связью рабочего класса с крестьянством, останется спасе6 туальная смычка между французской революцией и революцией
нием крестьянства от колчаковщины, деникинщины, останется русской. Бурный рост техники, сопровождающий победоносное
примером для всех держав мира, но не будет иметь своей основы2. распространение промышленности, идет рука об руку с порождае6
мым наемным трудом и эксплуатацией классовым делением.
Документы, подготовленные техниками и переданные затем съез6
В 1900 году Поль Моран мог написать: «Электричество – это
ду Советов, представляли собой законченный план электрифика6
религия 19006х». Двадцать лет спустя это точно так же и энергия
ции России, который должен был осуществляться под названием
революции, но я не стану останавливаться на отношениях между
плана ГОЭЛРО.
«религией» и «революцией», обсуждавшихся уже столько раз.
Не прослеживая никоим образом политическую, промышлен6
В действительности речь не идет о том, чтобы обвинять Лени6
ную и культурную историю этого периода – в этом я совсем неком6
на, якобы заставившего революционеров поглотить какой6то по6
петентен, – я хотел бы всего лишь обозначить ставку на соединение,
литический опиум, чтобы убаюкать Советы с помощью чар «элек6
исключительно тесное и эффективное, освобождения с техничес6
трической феи». Я не стану затевать нескончаемую дискуссию об
ким развитием.
отношении Ленина к Советам. Вне всякого сомнения, он распоз6
Прежде всего, совершенно явным образом речь идет о чем6то
нал необходимость партии и сильного правительства, которые по6
большем, чем соединение. Если в высказывании Ленина электри6
могли бы подняться до «уровня современной техники». А для это6
чество добавляется к Советам («плюс»), это добавление, однако,
го инженерам пришлось бы выделить место более значительное,
вовсе не простое присоединение. Оно совмещает сознание и волю
чем политическим деятелям, и это то, что прочитывается в речи
важнейшего единства промышленной революции и революции
1920 года, где слова «новейший» и «современный» звучат к тому
политической: вместе и только вместе они составляют закончен6
же как синонимы слова «коммунистический», – или, точнее, как
ную революцию человечества, то есть достижение им полной авто6
обозначения того пространства6времени, внутри которого только
номии и высвобождение его собственной ценности, очищенной от
и может наступить расцвет коммунизма.
всякой меновой стоимости и даже от стоимости потребительной3.
В 1920 году квартал Уолл6стрит в Нью6Йорке уже почти сорок
Это в полной мере соответствует марксистской установке.
лет пользовался подземной сетью электропередач. Москва же
Стоимость для Маркса не является стоимостью потребительной,
должна была восстанавливать свои электростанции.
с которой снята товарная маска: она есть стоимость в себе – цен6
В ту же самую эпоху футуристы и конструктивисты прославля6
ность или смысл, это в данном случае одно и то же, – человеческо6
ли «непогрешимые манеры электричества» (Маринетти), проти6
2
вопоставляя их человеческим недостаткам. Не будет преувеличе6
Речь от 21 ноября 1920 года на Московской губернской конференции РКП(б)
[Ленин В.И. Собр. соч., 56е изд. Т. 42. М.: «Политиздат», 1970, с. 30. – Прим. ред.]. нием сказать, что идеал человечества, возвращенного самому
3
«Ценность» и «стоимость» передаются единым словом «valeur». – Прим. ред. себе, рисовался на фоне полнейшей технологизации.
98 Жан Люк Нанси

Ленин прекрасно понимал потребности и возможности, кото6 Эдуар Жирар

рые существовали в России, переживавшей трудности собственного
переходного периода. Вопрос поэтому отнюдь не в том, чтобы по6 Ленин и этика
нять, в какой степени он проложил – или не проложил – путь стали6
низму, а в том, чтобы узнать, насколько то, что мыслилось как осво6
бождение человечества, в реальности не сообразовывалось –
независимо от действующих лиц, национальной розни, имперских
амбиций, энтузиастических или панических настроений – с движе6
нием, давно действующим под эгидой рациональности и овладения
природными, равно как и социальными силами. Если французская
революция была революцией буржуазии против остатков феодаль6
ного строя, то русская революция была, пожалуй, революцией тех6
ники против остатков политики. В таком случае она удивительным
образом предвосхитила как раз то, что выглядит ее провалом, – по6
рядок, смутный и тревожный, мирового технокапитализма.
Но она открыла также под именем Советов – именем, которое Вопрос этики в творчестве Ленина считается самым сложным для
«даже не переводится на другие языки, а везде произносится понимания. В работах великого революционера поражает соседство
по6русски»4, – утверждение необходимости, ставшей не6 двух, казалось бы, противоположных установок: с одной стороны,
устранимой в современном мире и являющейся та6 обличение капиталистической эксплуатации, жестокой и бесчело6
ковой и для нас: необходимости того, чтобы вечной, по убеждению Ленина, с другой – необходимость насильст6
люди жили вместе без богов и без гос6 венной революционной борьбы за социализм.
под, – пусть даже это будут боги и В предыдущей статье1 мы подчеркнули непоследовательность
господа их собственных техник. большинства попыток объединить теоретические работы Ленина
в связную доктрину. Мы старались продемонстрировать, что в те6
Сентябрь 2017 года оретических текстах Ленина, составляющих в целом органичную
теорию, встречаются элементы нравственного трансцендирова6
ния: моральные суждения Ленина, то беспощадные, то востор6
женные, часто были далеки от ортодоксальных положений марк6
систского учения – он оценивает этическую состоятельность
личности не с точки зрения ее положения в производственных от
ношениях, но исходя из ее нравственной интенциональности.
© Денис Голобородько, перевод с французского С этой точки зрения текстуальный анализ позволил выявить кон6
нотативное существование внешнего по отношению к денотатив6
4
Слова Ленина, произнесенные им в 1920 году на заседании Моссовета в честь го6
1
довщины III Интернационала [Ленин В.И. Собр. соч., 56е изд. Т. 40. М.: «Политиз6 См.: Жирар Э. Историческая диалектика и экстериорность – два элемента ленин6
дат», 1974, с. 205. – Прим. ред.]. ского учения. – История философии, 2017, т. 22, № 2.
100 Эдуар Жирар
ной или декларативной субстанциальности ленинской доктрины.
Отсюда возникает «аристотелевское» противопоставление между
тем, чему присуще изменение, и тем, чему оно не присуще2.
Сложность этических взглядов Ленина формулируется в этом
контексте следующим образом: как диалектическая и прогрессив6
ная логика Истории, необходимой для построения социализма, мо6
жет согласоваться с элементами этики sub specie æternitatis, которые
могут содержаться в Истории и в то же время быть частью доктрины
выдающегося октябриста? Существует ли в рамках Истории объект,
способный устоять перед законами «становления Истории», канони6
зированный в своей незыблемой самотождественности?
Этика революции
Как для молодого Маркса в 1844 году человек лишь «часть приро6
ды»3, так, по мнению Ленина, человек не может существовать вне
Истории. Такое панисторическое видение мира – основополагаю6
щий аспект ленинской доктрины, имеющий два непосредствен6
ных последствия. Прежде всего, человек – часть своего мира, и
в этом качестве он же является и его создателем; в то же время Ис6
тория включает в себя материальность мира и время его станов
ления, и ей чужда всякая экстериорность и трансцендентность.
Следовательно, этика, как и любой другой объект познания, суще6
ствует в рамках Истории и становится одновременно неотъемле6
мой ее частью. В статье «Что такое “друзья народа”...» двадцатиче6
тырехлетний Ульянов пишет:
2
«<…> [Н]апример способный к качественному изменению – качественно изме6
няться, способный менять место – перемещаться; следовательно, прежде чем про6
изойдет горение, должно быть горючее. И прежде зажигания – зажигающее. Таким
образом, и это все необходимо должно было или возникнуть когда6то, раньше не су6
ществуя, или быть вечным» (Аристотель. Физика. – В кн.: Его же. Сочинения в 46х тт.
Т. 3. М.: «Мысль», 1981, с. 222).
3
«Teil der Natur». Ср.: Marx К. Ökonomisch6philosophische Manuskripte aus dem Jahre
1844. – In: Marx6Engels6Gesamtausgabe, I. Bd. 2. Berlin: Dietz Verlag, 1982, S. 369.
Ленин и этика 101
Теперь – со времени появления «Капитала» – материалистическое
понимание истории уже не гипотеза, а научно доказанное положе6
ние, и пока мы не будем иметь другой попытки научно объяснить
функционирование и развитие какой6нибудь общественной фор6
мации – именно общественной формации, а не быта какой6нибудь
страны или народа, или даже класса и т.п. – другой попытки, кото6
рая бы точно так же сумела внести порядок в «соответствующие
факты», как это сумел сделать материализм, точно так же сумела
дать живую картину известной формации при строго научном объ6
яснении ее, – до тех пор материалистическое понимание истории
будет синонимом общественной науки. Материализм представля6
ет из себя не «по преимуществу научное понимание истории», как
думает г. Михайловский, а единственное научное понимание ее4.
Михайловский критикует фрагментарность исторической логики
Ульянова: она сводится к неполному, а значит, ложному толкованию:
если считать, что материализм – это «по преимуществу научное пони6
мание истории», то не исключается допустимость существования
других концепций исторической логики (например, идеалистичес6
ких). Совокупность Истории народов объясняется изменением са6
мой исторической материи5, а не «быта какой6нибудь страны или на6
рода, или даже класса и т.п.». Вследствие этого понятие этики
предстает, как обычно у Ленина, в свете панисторического взгляда,
в данном случае в виде «общественной формации»: ее следует пони6
мать лишь как материальную историческую формацию, продуктом
которой она и является. У Ленина не существует индивидуальной
этики или же какой бы то ни было связи с существованием вне мате6
риальной логики Истории. Так, «соответствующие факты» находят
свое место в рациональности материалистической Истории, которой
Маркс дал окончательное и неопровержимое определение.
Но сложности начинаются, когда в игру вступает временная пе6
ременная. Здесь в ленинской доктрине намечается важное для нас
4
Ленин В.И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал6демократов?
(Ответ на статьи «Русского богатства» против марксистов). – В кн.: Его же. Собр. соч.,
56е изд. Т. 1. М.: «Политиздат», 1967, с. 139–140.
5
В значении латинского слова «res».
102 Эдуар Жирар
различие между Фактологической историей и Концептуальной ис
торией, существующее в марксистской традиции толкования геге6
левской философии истории. Фактологическая история содержит
факты прошлого и настоящего, подтверждаемые эмпирическим пу6
тем. Концептуальная история, История в «философском» или «теле6
ологическом» смысле, преследует свои собственные цели. В целом,
по мнению Ленина, фактический опыт Истории привел к настоя
щему фактическому состоянию мира и к миру, каким он должен
действительно стать после перехода к социализму. Получается, что
в момент t временной переменной, который непосредственно пред6
шествует социалистической революции, Концептуальная история
полностью содержится в Фактологической истории, как6то:
(C  F)  (F 
/ C). Все концептуальное есть фактологическое и
происходит в рамках Истории, а все фактологическое не есть непре6
менно концептуальное. Следовательно, в Истории существуют кон6
цептуальные, или рациональные, факты и другие факты, которые
таковыми не являются. Конец ленинской Истории, то есть триумф
социализма по всему миру, должен привести к следующей ситуации:
(C = F) = (¬ (х) F 
/ C), то есть остатки прежней Истории, пе6
риода до окончательного примирения в Хрустальном дворце Ло6
пухова6, исчезнут в Фактологической истории, которая совпадет
с историей Концептуальной. Отсюда получается, что положение
революционного авангарда зависит от объективного момента за6
хвата Концептуальной историей истории Фактологической, при6
чем подразумевается несомненная необходимость становления
первой. Важно подчеркнуть, что Фактологическая история – дроб6
ная по своей сути, она есть лишь сумма событий, произошедших
вне зависимости от связей, которые они поддерживают между со6
бой (как у Михайловского в предыдущей цитате). Концептуальная
же история, напротив, едина за счет рациональности, которая
объединяет все ее проявления. Но Концептуальная история не
просто описывает – она предписывает. Философская и политичес6
6
Утопическая притча о том, где будет жить человечество, достигшее полного при6
мирения, из романа «Что делать?» Чернышевского – одного из основных источни6
ков вдохновения молодого Ульянова.
Ленин и этика 103
кая этика, таким образом, должна способствовать свершению
этой Истории; в этом цель социализма, цель революции. Фактоло6
гическая история должна изменить свою специфику, поскольку
она теряется во временных категориях прошлого и настоящего.
Таким образом, окончательное установление социализма обозна6
чит слияние Фактологической и Концептуальной историй, исчез6
новение временной переменной. Это будет конец Истории.
В 1901 году в работе «Что делать?» Ленин, критикуя позицию
«Рабочего дела» относительно стихийности революции, пишет:
В чем же состоит роль социал6демократии, как не в том, чтобы
быть «духом», не только витающим над стихийным движением, но
и поднимающим это последнее до «своей программы»? <…> «Ра6
бочее» же «дело» не только следует этой «тактике6процессу», но и
возводит ее в принцип7.
Здесь чувствуется сильный акцент на организации и отношении ре6
волюционной партии к стихийному революционному движению.
«Стихийное движение» рабочих масс содержит лишь революцион6
ный потенциал: его энергия и недисциплинированное желание из6
бавиться от капиталистической эксплуатации нельзя считать по
настоящему революционным. В этом смысле оно принадлежит
Фактологической истории, чье существование невозможно отри6
цать, – стихийное движение действительно существует. В то же вре6
мя оно является рациональной частью развертывания Истории в ее
капиталистический момент, в отличие от фактически господствую6
щего класса (аристократия, буржуазия, владельцы средств произ6
водства и т.д.). В таком контексте стихийное движение становится
носителем необходимости и этической исключительности социализ6
ма, субъектом Истории.
Здесь можно указать на очевидную непоследовательность ле6
нинской системы, в рамках которой Ленин делает следующее ут6
верждение: (A  (¬A)). Альтюссер замечает, например, что в 1894
году при написании работы «Что такое “друзья народа”…» Ленин
7
Ленин В.И. Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения. – В кн.: Его же.
Собр. соч., 56е изд. Т. 6. М.: «Политиздат», 1967, с. 52.
104 Эдуар Жирар
заявляет свою «антигегелевскую» направленность, тогда как уже
в 1915 году в «Философских тетрадях» он считает себя сторонни6
ком Гегеля8. Если не брать в расчет обстоятельства личной жизни
Ленина и его знание философских трудов, ответ на эту критику
можно отыскать в игре временной переменной, в которой, в дан6
ный конкретный исторический момент, философская или полити6
ческая позиция х недействительна относительно t0, но становится
таковой относительно t1. Как нам напоминает статья, недавно вы6
шедшая в газете «Le Monde diplomatique»:
Организационные и стратегические вопросы <…> были [для Ле6
нина] основным полем исследований9.
В ленинской доктрине один и тот же факт или идеологическая
позиция могут быть нереволюционными в момент t0 и революци
онными в момент t1. Будучи в 1920 году главой Cовнаркома, Ле6
нин пишет работу «Детская болезнь “левизны” в коммунизме»,
в которой яростно атакует Розу Люксембург, Карла Либкнехта
и немецких «левых», упрекая их в догматизме и неспособности
оценить особенности работы в определенном революционном
контексте:
Что в России в сентябре – ноябре 1917 года рабочий класс горо6
дов, солдаты и крестьяне были, в силу ряда специальных усло6
вий, на редкость подготовлены к принятию советского строя и
к разгону самого демократического буржуазного парламента,
это совершенно бесспорный и вполне установленный историчес6
кий факт10.
Исторический факт (роспуск буржуазного парламента пролета6
риатом) встраивается в Концептуальную историю в его рацио6
нальном и этическом становлении. Но он приобретает это каче6
ство лишь в объективной специфической ситуации t1, тогда как
в ситуации t0 этого может еще не произойти. Ленин продолжает:
8 11
См.: Althusser L. Lénine devant Hegel. Paris: Maspero, 1972, p. 77.
9 12
Fondu G. Hello Lénine. – Le Monde diplomatique, août 2017, № 761, p. 26.
10
Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. – В кн.: Его же. Собр. соч.,
56е изд. Т. 41. М.: «Политиздат», 1967, с. 43.
Ленин и этика 105
И тем не менее большевики не бойкотировали Учредительного со6
брания, а участвовали в выборах до и после завоевания пролетари6
атом политической власти11.
В этом смысле антипарламентаризм Союза Спартака представ6
ляется регрессивным, ведь он не сопровождается политическим
и объективным положением пролетариата, которое позволило бы
прийти к революции. Так, если обстоятельства не благоприятству6
ют свержению буржуазного правительства, с точки зрения рево6
люционной телеологии для партии предпочтительно участвовать
в буржуазных собраниях, чтобы соединить законные и незаконные
формы борьбы в исторических условиях господства имущего клас6
са. Изолированный исторический факт нельзя принять за правило.
Лишь объективные условия его свершения придают ему философ6
ский смысл. То есть существует революционный δει~ζι12 – необхо6
димость непрерывного анализа политической ситуации с точки
зрения цели революции, которая постоянно по6новому определяет
позицию революционной партии. Этическая цель «партийной на6
уки», по словам Арриго Черветто13, то есть установление социализ6
ма во всем мире, неотделима от его революционного движения и
системной логики Истории, которая его породила.
На протяжении всего творчества Ленина мы видим, как меняет6
ся его отношение к понятию времени, к той самой революционной
телеологии, которая зависит от исторического момента написания
текста. Университетская строгость экономического анализа в «Разви6
тии капитализма в России» (1899) молодого марксиста6борца Влади6
мира Ильича разительно отличается от необходимости революцион6
ной ситуации, провозглашаемой Лениным – главой Совнаркома
в работе «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» (1920). Но ле6
нинская доктрина международной революции, то есть этической це6
ли человечества, впечатляет. Это доктрина всеобщей изменяемости
Истории – политическая жизнь или в целом жизнь этическая зависит
Там же.
Deixis, дейксис.
13
Cervetto A. Préface. – In: Lénine V.I. La Maladie infantile du communisme. Paris:
Sciences marxistes, 2007, p. XVII.
106 Эдуар Жирар
всецело от человеческой воли, и кроме природы, аисторической по
существу, все в мире является субъектом изменения. Ленинская ради6
кальная телеология революции, однако же, помещает свой субъект –
пролетариат, народ – в ситуацию одностороннего его утверждения
~μο14, то есть он становится по сути лишь рабочим клас
в качестве δη
сом, несправедливо эксплуатируемым капиталистическим способом
производства. Согласно марксистской концепции, в «Манифесте
коммунистической партии» мы читаем знаменитые слова:
Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет.
Так как пролетариат должен прежде всего завоевать политическое
господство, подняться до положения национального класса, кон6
ституироваться как нация, он сам пока еще национален, хотя сов6
сем не в том смысле, как понимает это буржуазия15.
Но что такое эта «небуржуазная» национальность? Какие семан6
тические варианты лексемы «народ», такой важной для марксиз6
ма, она может содержать? Какое положение в этом отношении за6
нимает ленинская этика?
Национальная этика
В изложенном нами виде ленинская доктрина квалифицирует
как нейтральные характеристики общественной формации, не
происходящие из исторического процесса, например быт «какой6
нибудь страны или народа, или даже класса и т.п.»16. Таким обра6
зом Ленин исключает эту часть философской этической традиции,
~
другой аспект этики народа – ηθο 17.
В качестве нейтрального термина, если иметь в виду Концепту6
альную историю, и в качестве чистой неопределенности социализма
14
Dèmos, демос.
15
Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. – В кн.: Их же. Соч.,
26е изд. Т. 4. М.: «Политиздат», 1955, с. 444.
16
См. сн. 4. – Прим. ред.
17
Этос – греческое слово, от которого произошел термин «этика».
Ленин и этика 107
(любая нация может стать социалистической) часть этической тра6
~
диции, именуемая η θο, не должна становиться предметом анализа.
И все же Ленин не просто признает существование этоса (это бес6
спорный факт – разные народы, языки и обычаи фактически сущест6
вуют), но и утверждает, что одно из условий законности мирового со6
циализма, то есть полноты Концептуальной истории, – право наций
на самоопределение. Но возникает следующий вопрос: как социализм
может не принимать во внимание этот аспект Фактологической ис6
тории, признавая при этом необходимость права на (само)определе
ние, основанного на этом национальном аспекте народа?
В статье «Критические заметки по национальному вопросу»
Ленин отвечает на очевидный теоретический вопрос: какое место
в мировом социализме будут занимать нации? Вопрос логичным
образом возникал даже в окружении Ленина. На территории Рос6
сийской империи, самой многонациональной страны, по резуль6
татам переписи населения 1897 года проживало лишь 44% рус6
ских18. Сначала он обличает:
Буржуазия всех наций и в Австрии и в России под лозунгом «нацио6
нальной культуры» проводит на деле раздробление рабочих, обесси6
ление демократии, торгашеские сделки с крепостниками о продаже
народных прав и народной свободы19.
Ленин не отрицает ни существование, ни культурную ценность
национальных особенностей при условии, что нация и националь6
ная культура выступают как «реакционные» силы. Внутри же «на6
циональной культуры» Ленин подмечает непременное существо6
вание двух противоположных тенденций:
В каждой национальной культуре есть, хотя бы не развитые, элементы
демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации
есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неиз6
бежно порождают идеологию демократическую и социалистическую20.
18
См.: Graziosi A. Histoire de l'URSS. Paris: PUF, 2010, p. 5.
19
Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу. – В кн.: Его же.
Собр. соч., 56е изд. Т. 24. М.: «Политиздат», 1967, с. 118.
20
Там же, с. 120.
108 Эдуар Жирар
Понятия нации и национальной культуры оказываются предельно
абстрактными, в этом смысле «демократические» и «буржуазные»
элементы существуют в одинаковой степени в каждой нации вне
зависимости от специфики конкретного народа. Таким образом,
речь идет о концепции, лишенной содержания, которая сводится
лишь к географической единице, в рамках которой разворачива6
ется универсальная классовая политическая борьба в капиталис6
тический момент Истории. Он также пишет:
Прогрессивно пробуждение масс от феодальной спячки, их борьба
против всякого национального гнета, за суверенность народа, за
суверенность нации. Отсюда безусловная21 обязанность для марк6
систа отстаивать самый решительный и самый последовательный
демократизм во всех частях национального вопроса. Это – задача,
главным образом, отрицательная. А дальше ее идти в поддержке
национализма пролетариат не может, ибо дальше начинается «по6
зитивная» (положительная) деятельность буржуазии, стремящейся
к укреплению национализма22.
Разграничение, которое проводит Ленин между «отрицательной» –
демократической – работой и «позитивной» деятельностью буржу6
азного национализма, не означает, что Ленин отрицает существо6
вание национального, то есть понимания этики народа не только
~
~μο, но и как η
как δη θο.
Отсюда особая сложность ленинской позиции по националь6
ному вопросу – общий национальный контекст превращается в за6
мкнутое органическое целое, внутри которого воспроизводится
определенная национальная форма классовой борьбы, в то же вре6
мя вписанная в «мировой» контекст международного рабочего
движения. Здесь мы сталкиваемся с логическим противоречием.
Или мы утверждаем, что социализм как универсальная этическая
доктрина потерпел поражение, так как не смог удовлетворить сво6
им собственным требованиям всеобщности, поскольку существу6
ют элементы этики, которые ему чужды. Или же мы констатируем
21
Выделено Лениным.
22
Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу. – В кн.: Его же.
Собр. соч., 56е изд. Т. 24. М.: «Политиздат», 1967, с. 132.
Ленин и этика 109
откат социализма к неуниверсальной этической доктрине, которая
включает элементы человеческой Истории, не зависящие от воли
и не способные к изменению. Но такая позиция противоречит ут6
верждению, что необходима универсальная и интегральная миро6
вая этика, – условию sine qua non преемственности и особенности
социализма как универсального и единственно возможного лекар6
ства от болезней человечества. Социализм более не необходимая
конечная этическая цель Истории. С этой точки зрения вопрос на
циональной этики особенно остро ставит проблему противопос6
тавления Фактологической и Концептуальной истории. Элемент
национальной этики делает неполным конституирование челове6
ческой Истории, зависящей от политической воли, а следователь6
но, и конституирование по6настоящему социалистической этики
в той форме, какая была заявлена Лениным.
Как же мы можем в наши дни использовать ленинизм, учиты6
вая этот теоретический разрыв?
Ленин с точки зрения Ленина
Ленинская этика здесь становится особой, абстрактной этической
формой, чей намеренный режим имманентности лишь частично
принимает во внимание некоторые данные Фактологической ис6
тории. Так что кажется правомерным упрек Либмана, который ру6
гает Ленина за создание абсурдной «чистой культуры»:
…иннациональная культура, которая не должна быть ни русской,
ни еврейской, ни польской, а только чистой культурой, есть бес6
смыслица; <…> рабочий не дожен быть равнодушен к положению
и развитию своей национальной культуры, потому что через нее
и только через нее получает он возможность принять участие
в «интернациональной культуре демократизма и всемирного рабо6
чего движения». Это давно известно, но обо всем этом В.И. [Ленин]
и знать не хочет…23
23
Там же, с. 120. Либмана цитирует Ленин.
110 Эдуар Жирар
Потому что специфическая детерминированность и то, что оказы6
вается социалистическим элементом (по выражению Ленина)
внутри каждой нации, непременно содержит в себе пусть и незна6
чительную, но необходимую семантическую вариацию социализ6
ма этого конкретного народа в отличие от любого другого.
Особенно актуально это непременное условие, если посмотреть
на Советскую историю, опыт которой сводит на нет антиимпериа6
листические высказывания коренных представителей русского на6
рода о других национальных группах, проживавших в Российской
империи. Об этом позднее пишет историк Анри Богдан:
Разгром сепаратистского движения Красной Армией и создание
в 1922 году федерального государства под названием Союз Совет6
ских Социалистических Республик должны были, по логике Лени6
на, породить новую политико6социальную структуру. Она объеди6
нила бы все нации под флагом единой идеологии, коммунизма,
который, выходя за пределы этнических, языковых и локальных
культурных особенностей, должен был в долгосрочной перспекти6
ве привести к созданию нового человека, «homo sovieticus»24.
Мы не будем здесь говорить о вечном споре относительно преем
ственности или разрыва между ленинизмом и сталинизмом или о
репрессивности ленинской государственной идеологии и т.д. Но
очевидно, что Ленин недооценил важность национальной принад6
лежности в создании своей социалистической теории. Определив
ее, он тут же лишил ее содержания, убежденный, подобно истин6
ному марксисту, что лишь место в производственных отношениях
определяет коллективную этику. Возможно, в наши дни именно
Светлана Алексиевич сумела показать внутренний конфликт Со6
ветского Союза – противостояние семейной и исключительно по6
литической этики Ленина25. Вначале мы попытались изложить
этические воззрения Ленина в том виде, в котором они существу6
ют в его текстах, в то же время была предпринята попытка неявно
отделить революционную доктрину от ее автора. Верно и то, что
24
Bogdan H. Histoire des peuples de l'ex6URSS. Paris: Perrin, 1993, p. 205.
25
Алексиевич С. Время секонд хэнд. М.: «Время», 2016.
Ленин и этика 111
Ленин сам сглаживает «дисциплинарные» различия между поли6
тиком, памфлетистом, философом и теоретиком революции; меж6
ду теоретиком и практиком. Вопрос статуса письменного насле6
дия Ленина остается одним из самых сложных. Если подумать,
этот вопрос вполне согласуется с ленинским δει~ζι: как опреде6
лить свое положение в Истории? Как следует действовать, чтобы
приблизить наступление социализма в конкретной ситуации?
Текст разрывают доктрина и мораль непосредственного действия.
Много раз повторенная мечта Ленина о неопровержимой и не
имеющей равных доктрине, легитимизирующей необходимость
социализма и твердо основанной на революционной телеологии,
не лишена теоретических разрывов, что мы и постарались пока6
зать. Несмотря на то, что во время Октябрьской революции Ленин
давал Центральному комитету и Петроградскому совету вполне
конкретные, не терпящие отлагательств указания, в своей разра6
ботке этических идей он не учитывает важные составляющие по6
нятия «этика», тем самым отрицая очевидную реальность. Сама
доктрина содержит противоречие, которое может выявить только
анализ, вне зависимости от «опыта» Советской истории.
Если народ – это самостоятельный этический субъект, то следу6
~μο, о которой
ет иметь в виду две его разновидности. Первая – δη
пишет Ленин: невозможно отрицать, что производственные отно6
шения и общественное положение человека определяют его отно6
шения с миром и принадлежность к общественному классу. Но эти6
~
ческий субьект народа существует также непременно как η θο. Эта
иная разновидность этической реальности погребена в глубинах
Истории, в тех областях, где историческая наука может лишь спеку6
лировать и строить догадки относительно причин возникновения
особенного Volksgeist26, если выражаться словами Гегеля. С этой точ6
ки зрения создание социалистической этики – политической систе6
мы, стремящейся порвать с неравноправием, порожденным господ6
ством капитала, за счет освобождения рабочей силы, – должно
существенно уменьшить часть человеческого мира, способного к из6
26
Дух народа (нем.). В русском языке используется более эллиптический термин
«народность».
112 Эдуар Жирар
менению. Мы часто слышим об исчезновении наций в широком
контексте глобализации и т.д. Следует, однако, признать, что этика,
концепция справедливости, права и равенства нам неподвластны
и что мы привязаны к представлениям, которые было бы неспра6
ведливо называть «шовинистскими». Только если возвысить эту
реальность до нашего сознания, можно будет пролить свет на то,
что мы можем и не можем изменить в Истории в поисках лучшей
этики. Ленин надеялся на это в один из самых трагических мо6
ментов Современной истории. В наши дни социализм
и его этику в рамках истории следует анализировать
с точки зрения того, что он может изменить,
в то же время не обольщаясь иллюзорным
всемогуществом воли, которая была
следствием ложной веры во
всеобщую изменяемость
человеческого
сознания.
Библиография:
Besançon Alain. Les Origines intellectuelles du léninisme. Paris: Gallimard,
1996.
Bogdan Henry. Histoire des peuples de l'ex6URSS. Paris: Perrin, 1993.
Carrère d'Encausse Hélène. Lénine, la révolution et le pouvoir. Paris:
Flammarion, 1979.
Graziosi Andrea. Histoire de l'URSS. Paris: PUF, 2010.
Lih Lars T. Lenin. London: Reaktion Books, 2011.
Ленин В.И. Полное собрание сочинений, 56е изд. М.: Издательство по6
литической литературы, 1967–1975.
Маркс Карл, Энгельс Фридрих. Сочинения, 26е изд. М.: Государствен6
ное издательство политической литературы, 1955–1981.
© Лия Эбралидзе, перевод с французского
Олег Аронсон
Ленин и клинамен
Приехал друг. Был в Ленинграде.
– Ну расскажи, Аллаха ради!
Улыбка вспыхнула во взгляде –
Достал портрет он Ильича.
Из советского сборника
«Стихи узбекских поэтов
о Ленине и партии»
1
С егодня практически любое размышление о Ленине с необходимос6
тью предполагает определенность отношения к нему. Ленина невоз6
можно взять как «чистый» исторический, политический или челове6
ческий материал. Слишком много произошло процессов в мировой
истории, которые накрепко связаны с его именем и которые никакой
исследователь не в силах игнорировать. Любое жизнеописание Лени6
на приводит либо к полемике со сформировавшимся образом выдаю6
щегося политика6революционера, либо к утверждению этого образа.
И нет никакого «между», никакого «взвешенного» подхода. Мы сразу
находимся в ситуации колоссального давления исторического мифа,
созданного как советской идеологией, так и западными левыми.
В этой ситуации «быть нейтральным» – значит либо уже разделять
множество установок, которые позволили такому мифу состояться,
либо отрицать их во всей полноте. Невозможно ни начать с чистого
листа, ни отделить истинного Ленина от фальшивого, ни в полной
мере совершить редукцию этих установок. Дело не только в том, что
и корпус текстов самого Ленина огромен и противоречив, а написан6
ное о нем превышает возможности индивидуального прочтения. Де6
ло также не в фактах и вымыслах, которые переплелись столь сильно,
что порой совершенно невозможно восстановить хоть какое6то подо6
114 Олег Аронсон
бие реальной картины (тот же, кто из стремления к исторической
справедливости пытается это сделать, с неизбежностью получает
справедливую отповедь от оппонентов). И хотя все сказанное важно
для понимания самой фигуры Ленина, есть также и другая сторона
проблемы: он уже не просто некоторая историческая личность среди
прочих, но куда ближе античному герою, чья жизнь одновременно
принадлежит повседневному существованию и миру, где происходит
спор богов. Поэтому, когда мы говорим о Ленине6человеке, особенно6
стях его характера, странностях, недостатках, то почти всегда теряем
из виду Ленина6революционера, у которого человеческое измерение
оказывается помехой в его собственном понимании участия в том,
что он вслед за Марксом называл «классовой борьбой».
Важно также то, что мифологический образ Ленина – освобо6
дителя угнетенных, который начал формироваться еще при жизни
Ленина, стал не просто частью истории двадцатого столетия, но в
каком6то смысле является необходимым условием понимания это6
го века с его радикальными преобразованиями мира и общества,
с его жестокостью и массовостью.
Принято считать, что Ленин в своей политической борьбе (как
и политической риторике) постоянно апеллировал к массам и массы
отвечали ему взаимностью. Однако связь эта не столь проста и оче6
видна. Точнее было бы сказать, что многочисленные утверждения
о почти эмпатическом ощущении Лениным чаяний народа и о непо6
средственном влиянии его речей и текстов на необразованные мас6
сы – это сильное упрощение. И, чтобы прояснить ситуацию, вопросы
«как размышлять о Ленине?» и «как говорить о Ленине?» должны
быть преобразованы исходя из двух условий, между которыми все6
гда возникает напряжение, – мифологического (указывающего на то,
что, возможно, перед нами не столько герой современности, создаю6
щий иллюзию временной близости и рационального понимания,
сколько тот, кто действует в логике античного мира, причем не со6
кратовской, а скорее гесиодовской) и медийного (уже напрямую свя6
занного с массовым обществом). Это, однако, не означает, что Лени6
на следует понимать исключительно как образ (миф) современных
масс6медиа. Скорее, речь идет о том, что фигура Ленина требует для
себя преодоления привычных нам способов размышления и диктует
Ленин и клинамен 115
такие, которые либо были утрачены вместе с античностью, либо воз6
никли в эпоху новых коммуникативных технологий.
Но, прежде чем «говорить о Ленине», зададимся более про6
стым вопросом: как его читать? Отвечая на него, не будем забы6
вать о мифе и медиа. О мифе, который уже к 1917 году был на6
столько силен, что Ленину было даже необязательно напрямую
участвовать в Октябрьском восстании, символом которого он и
без того уже был, и о медиа, без которых Ленин не мыслил рево6
люцию, – для него газета с самых первых лет его политической
активности выступала важнейшим фактором мобилизации разно6
образных разобщенных групп людей. Фактически вопрос должен
звучать так: как читать Ленина, сохраняя в чтении мифологичес6
кую и массовую составляющие, то есть с точки зрения вечности
и глазами угнетенных? (Кстати, для самого Ленина это была одна
и та же точка зрения, проявляющаяся в революционном движе6
нии самой Истории, материалистическое измерение которой об6
ретается именно в классовой борьбе.)
В этой ситуации базовым принципом становится отношение
к текстам Ленина не как к текстам культуры, а как к особым текс6
там, в которых действие имманентно становлению нового мира.
Это тексты, написанные в революционной логике, в логике «преоб6
разования» мира, а не объяснения его. А значит, привычное для нас
различение теории и практики в этом случае должно быть устране6
но. Иными словами, «интеллектуальное» чтение ленинских книг и
статей на предмет выявления их теоретического смысла должно
быть жестко скорректировано практической (политической) зада6
чей. Возможно даже, сами ленинские «идеи» – не более чем ситуа6
тивные силы воздействия на ту или иную общность. И в этом смыс6
ле они ближе к лозунгам. Они перформативны, а не абстрактны.
Из сказанного уже понятно, что не стоит отличать «теоретичес6
кие» тексты Ленина от «политических». Сама «неразличимость» при
этом фактически становится принципом чтения, при котором не
должна утратиться мифологическая составляющая – она выполняет
позитивную роль, поскольку интеллектуальному принципу понима6
ния на смену приходит аффективный принцип восприятия целого
(бесконечности, вечности), характерный как для древнего грека, так
116 Олег Аронсон
и для деиндивидуализированного представителя толпы. Индивид
принципиально ограничен. Для него и вечность и бесконечность –
не более чем абстракции, либо трансцендентные его существова6
нию и приписываемые в качестве атрибутов исключительно богу
или бытию, либо трансценденталии, лежащие в основании рацио6
нального восприятия пространства и времени. «Человек толпы» же,
несущий в себе силу и энергию массы, не просто ощущает себя час6
тью целого, – через него проходит сила множественности и постоян6
ной динамики этого целого, опровергающего статуарность единого
бытия. То есть вечность и бесконечность для него – способы аффек6
тивного переживания того, что мы привыкли называть пространст6
вом и временем и что фактически сводится к месту и событию,
прерывающим гомогенность пространственно6временного конти6
нуума, открывающим континуум постоянной изменчивости.
Ленин, будучи представителем интеллигенции, выходцем из
достаточно обеспеченного сословия, тем не менее был человеком
толпы. Практически все его тексты написаны не для его политиче6
ских и теоретических оппонентов, а для тех, кто не умеет читать,
то есть для тех, кто не способен уловить смысл полемики, для тех,
с кем он разделен социально, для тех, кто не может его понять, но
ощущает общность в негодовании и протесте. Это принципиально
отличало его от других революционеров6марксистов. Его постоян6
ные споры с друзьями и коллегами по партии, с западными соци6
ал6демократами и ортодоксальными марксистами почти всегда
своей подоплекой имели то политическое ощущение момента (ме6
ста6события), которое приходит от масс, а не от общих рассужде6
ний о нуждах народа. Поняв, каким образом Ленин преобразовы6
вал импульсы коллективного недовольства в лозунги своих
статей, мы сможем приблизиться к его особой революционной ло6
гике. И первый шаг – неразличимость. Императив таков: не раз6
личать тексты важные и менее важные, теоретические и поли6
тические. В этой логике «Развитие капитализма в России» или
«Империализм как высшая стадия капитализма», признанные
значительными экономическими и социологическими произведе6
ниями, несут в себе такую же единичность революционного дей6
ствия, как статья в газету, прокламация, листовка и даже пометка
Ленин и клинамен 117
на полях. Заметим, что практически все крупные «теоретические»
тексты написаны Лениным в периоды до революции и между ре6
волюциями, то есть в ситуации политического замедления време6
ни. Листовка и лозунг как раз сжимают, материализуют время ре6
волюционного действия.
Продолжая в том же духе, мы вынуждены констатировать, что
следующим шагом будет введение неразличимости между собствен6
ными текстами Ленина, их интерпретациями и воспоминаниями
о нем, среди которых, в свою очередь, неразличимы правдивые и
ложные. Более того, отличие документальной литературы от худо6
жественной тоже перестает иметь значение. Только если мы примем
это условие, у нас есть возможность вступить в отношение с ленин6
ским мифом, в котором уживаются неразрешимые противоречия,
в котором удерживаются вместе Ленин – преступник и террорист
и Ленин6освободитель.
Но революционная логика как раз демонстрирует, что быть ос6
вободителем угнетенных, менять общество, в основании которого
лежит несправедливость, невозможно, не нарушая законов этого
общества, социальных, а также моральных.
Когда мы говорим о неразличимости мышления и действия,
то нельзя забывать, насколько сильно они для нас разведены.
Но в революционной логике мышление не просто не предшест6
вует действию, которому надлежит быть осмысленным, проду6
манным и желательно моральным, а напротив, действие обре6
тает значение только тогда, когда понимание и мораль им уже
смещены.
Итак, неразличимость как принцип чтения: способность от6
клоняться от штампов как теоретических (мышление в логике при6
вычных причинно6следственных связей), так и практических (свя6
зывающих действие с моралью и правом). Неразличимость вводит
принцип динамики целого, для функционирования которого необ6
ходимо отклонение от разумного действия и, как следствие, ста6
новление действия безумным, аморальным и преступным, то есть
революционным.
118
2 бы к единой неограниченной категории естественного мира»2. Не
Одним из важных споров для осмысления наследия Ленина является
спор о его марксизме. Есть исследователи, которые считают Ленина
продолжателем марксистского учения. Их большинство. Но есть и те,
кто отмечает, что его работы на экономические темы практически не
несут на себе печати углубленного чтения «Капитала», а порой их ав6
тор вступает в полемику с некоторыми тезисами Маркса (например,
относительно возможности революции в аграрных странах и странах
с азиатским способом производства). То же касается и текстов полити6
ческих, для которых ситуация конкретного действия важнее любого
теоретизирования. Конечно, влияние Маркса на Ленина отрицать не6
возможно, но следует признать его марксизм недогматическим, от6
клоняющимся, поддерживающим не суть и незыблемость Марксовой
теории, а ее революционность. Эту революционность для Ленина со6
держит в себе не теория прибавочной стоимости, являющаяся част6
ным механизмом функционирования социальной несправедливости
в определенном типе буржуазного общества, а материалистическая
диалектика и материалистическое понимание истории. Потому для
Ленина Гегель и Дицген оказываются в результате важнее, чем Маркс.
Знаменитые провокативные слова о том, что «нельзя вполне понять
“Капитала” Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не по6
няв всей Логики Гегеля»1, как раз акцентируют то, что логика движе6
ния, логика спора и противоречия для Ленина важнее вскрытого с ее
помощью экономического механизма. Но сама эта логика (диалекти6
ка) может работать («действовать»), как в случае с Марксом, когда об6
щие понятия проявляют свою материальную основу.
Ленин выписывает цитату из Дицгена: «Заслуга идеалистов
в том, что они, по крайней мере, настолько подвинули вперед уме6
ние пользоваться абстракцией и общими понятиями, что новейший
социалистический материализм, наконец, может понять, что и виды
материи, и понятия являются обыкновенными продуктами приро6
ды, и нет ничего и быть не может ничего такого, что не относилось
1 4
Ленин В.И. Собр. соч., 5 изд. Т. 29. М.: «Политиздат», 1969, с. 162.
Олег Аронсон Ленин и клинамен 119
столько ученость Маркса, сколько парадоксальный монтаж Гегеля и
Дицгена проливает свет на ту концепцию материи, которая прони6
зывает, по Ленину, и биологические и социальные формы существо6
вания. «Материя» для него – не что иное, как множественное и дина6
мическое целое, противостоящее трансцендентному бытию, мир
отношений, а не представлений. Сам того не ведая, Ленин на прак6
тике воспроизводит наполовину забытую, наполовину признанную
абсурдной концепцию клинамена – ту самую, которую теоретически
воскрешает Маркс в своей юношеской диссертации 1841 года3.
Согласно Марксу, именно идея непредсказуемого изменения дви6
жения атома (то, что Лукреций в трактате «О природе вещей» назовет
латинским словом «clinamen») принципиально отличает теорию ми6
роздания Эпикура от статичного атомизма Демокрита. Клинамен,
собственно, есть беспричинное отклонение атома от движения по за6
данной траектории, дающее ему возможность сталкиваться с други6
ми атомами, создавая все новые и новые конфигурации. Если атомы
Демокрита были не столько неделимыми единицами, сколько, гово6
ря словами Гегеля, «идеальными принципами», некими абстракция6
ми, которым материальность лишь приписывалась, то клинамен –
нечто совершенно иное. Он предстает как сама материальная сила,
как принцип действия. Маркс описывает его так: «Это “мощь”, это
“отклонение” есть сопротивление, упорство атома, “нечто в груди
его”»4. То есть нечто постоянно нарушающее упорядоченность мира.
Перед нами таящаяся в отношениях между вещами и фактами сила,
которая не подчиняется ни физике, ни логике Аристотеля. Это не ло6
гика законов и силлогизмов, а логика трансформаций и конфигура6
ций. Уже в наше время Делёз, интерпретируя Лукреция, укажет на то,
что его клинамен выполняет ту же функцию, что и conatus у Спино6
зы: «Клинамен – изначальное задание направления движения атома.
Он есть разновидность conatus [волевого движения] – дифференциал
2
Там же, с. 438.
3
См.: Маркс К. Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпи6
кура. – В кн.: Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: «Политиздат», 1956.
Там же, с. 176.
120 Олег Аронсон
материи и, что то же самое, дифференциал мысли»5. Перед нами
жизнь («материя»), игнорируемая созерцанием, но упорствующая в
своем существовании, что проявляется в постоянном нарушении той
формы, которую придало миру наше понимание.
Фактически речь идет о том, что материю надо искать не в вещах
и не в том, из чего они состоят, а в тех силах и отношениях, которые
их деформируют. Для Маркса это производительные силы и произ6
водственные отношения. Для Ленина эти силы и отношения разно6
образны. Они не только экономические, но и риторические (споры
и полемики), политические (союзы и размежевания) и даже физиче6
ские. Но прежде всего – классовые. Именно сила, исходящая от угне6
тенного класса, и создает то нарушение порядка (то непредсказуе6
мое отклонение), которое разрешается в революционном действии.
3 зование обиходно6бытовой речи в теоретической дискуссии было
Но что значит читать тексты Ленина, опираясь на логику динами6
ческого целого, на логику отношений, на концепцию клинамена?
Прежде всего, это значит распознать особую связь Ленина с масса6
ми, поскольку именно масса (и в частности революционная масса)
в XIX веке, веке революций, охвативших Европу, становится той
новой силой, в которой индивид видит одновременно и невидан6
ную мощь, и угрозу. Ее поведение не поддается привычному объяс6
нению. Она непредсказуема. Но политическим лидером становит6
ся именно тот, кто не пугается этой непредсказуемости, а готов
двигаться в ее ритме, кто, будучи индивидом, готов обрести эту
массовидную чувственность. Ленин о массах в этом смысле не пи6
шет. Он пишет о классах, о буржуазии, пролетариате, крестьянст6
ве, но никогда не пишет о массе, для которой классовые различия
перестают иметь значение и для которой общность важнее любого
различия. Однако выдающимся политиком его делает именно им6
манентность движению масс, то есть революционным переменам.
5
Делёз Ж. Лукреций и симулякр. – В кн.: Делёз Ж. Логика смысла. Фуко М. Theatrum
philosophicum. Пер. с фр. Я.И. Свирского. М.: «Раритет»; Екатеринбург: «Деловая
книга», 1998, с. 350.
Ленин и клинамен 121
И именно концепция клинамена помогает показать роль и место
масс в текстах Ленина (массы как «нечто в груди его»), его зависи6
мость от них, а не его способность массами манипулировать.
Важный шаг в этом направлении сделали русские формалисты,
которые стали читать Ленина не на предмет глубины его мысли или
ее ничтожности, не на предмет развития им марксистской теории
или хитроумия его политической тактики, а исходя из риторических
особенностей самих его высказываний. В 1924 году выходит номер
журнала «ЛЕФ», посвященный языку Ленина6. Из замечательной
подборки статей остановимся на двух: это «Основные стилевые тен6
денции в речи Ленина» Б.М. Эйхенбаума и «Словарь Ленина6полеми6
ста» Ю.Н. Тынянова. В первой отмечается стремление ленинских
текстов к речевой стилистике, в отличие, например, от блестящего
литературного стиля сочинений Троцкого. Для того времени исполь6
крайне необычным и даже казалось оскорбительным, причем не
только оппонентам, но и многим читателям. Эйхенбаум называет
этот прием «снижающей речью», «спорщицкой речью», которая при6
сутствует в ленинских текстах наряду с речью интеллигентской, со6
здавая постоянный эффект стилистического столкновения языков.
Эйхенбаум даже отмечает «некий “пафос” будничных слов и выраже6
ний (“очень уж недопустимых”)»7 и связывает это с разрушением
привычной литературной «поэтичности», что отличало позднего
Льва Толстого, еще одного интеллектуала и даже графа, обнаружив6
шего в себе способность быть «человеком толпы». Но если у Толсто6
го эффектом этого стало религиозное «опрощение», то для Ленина
связь с толпой реализовывалась в стилистическом снижении, зада6
чей которого была борьба с абстрактными рассуждениями о «демо6
кратии» и «революции» вообще, с революционным фразерством.
Однако у этого обращения к снижающей речевой стилистике,
помимо того, на что указывает Эйхенбаум, есть еще одна важная
функция – акцентировать ситуацию спора, столкновения, когда кри6
6
ЛЕФ: Журнал Левого фронта искусств. М.; Л.: «ГИЗ», 1924, № 1 (5).
7
Эйхенбаум Б.М. Основные стилевые тенденции в речи Ленина. – ЛЕФ, 1924, № 1 (5),
с. 70.
122 Олег Аронсон
тическое, отклоняющееся высказывание обретает силу даже в отсут6
ствие аргументов.
Именно ситуация полемики и полемическая речь становятся
значимыми для Тынянова, подметившего принципиальный мо6
мент в ленинских текстах: он не убеждает в своей правоте, а разу6
беждает того, с кем вступает в полемику. Тынянов назвал это «разу6
беждающей речью»8, которая для него накрепко связана с его
собственной теорией пародии. «Разубеждающая речь» в споре со6
здает особую ситуацию, которая для полемики в основном нехарак6
терна. В полемике привычно сталкиваются взгляды, теоретические
позиции, некие противостоящие друг другу «истины», для выраже6
ния которых зачастую используются непримиримые языки. Это то,
что Лиотар в одноименной книге называет «распря» (le différend)9.
Между тем ленинская «разубеждающая речь» всегда возникает в си6
туации общности языка, то есть по большей части в контакте с со6
ратниками. С классовыми же врагами нет спора, только война.
Таким образом, Ленин полемизирует с соратниками по револю6
ционной борьбе, западными марксистами, партийными «старика6
ми», меньшевиками, бундовцами, социал6революционерами, а так6
же конкретно с Розой Люксембург, Плехановым, Горьким и многими
другими. Почти со всеми. И до октября семнадцатого года он почти
всегда в меньшинстве (кроме II съезда РСДРП, когда, остроумно на6
звав своих сторонников «большевиками», на годы закрепил за своей
фракцией ощущение политического доминирования). И всякий раз
в споре он осваивает язык противника, изучает его, погружаясь в тер6
минологию и аргументацию оппонента. Наиболее показательный
пример – книга «Материализм и эмпириокритицизм», ради написа6
ния которой он освоил труды западных ученых6эмпириокритицистов
и их русских последователей. И хотя он сам говорит, что философы
за эту книгу будут его ругать, и сам ощущает недостаточную свою
компетентность в обсуждаемых вопросах, он все6таки решается на
полемику и ведет ее неистово, отстаивая свое (революционное) по6
нимание «материи» в противовес научным представлениям о ней.
8
Тынянов Ю.Н. Словарь Ленина6полемиста. – ЛЕФ, 1924, № 1 (5), с. 92.
9
Lyotard J.F. Le Différend. Paris: Minuit, 1983.
Ленин и клинамен 123
В этой книге наряду с тщательными пересказами работ оппонен6
тов сполна присутствует и «снижающая речь», насмешки, издеватель6
ства и даже оскорбления. Зачастую эти недопустимые в научной поле6
мике выражения встречаются тогда, когда Ленин не находит
серьезного аргумента. Но на это можно посмотреть иначе: такие вы6
падения из жанра нужны для того, чтобы отметить зоны принципиаль6
ного размежевания, а смех и брань становятся знаками вхождения в
текст тех социальных сил («низов», «пролетариев», «угнетенных»), ко6
торые отлучены от этой полемики, но, несмотря на всю ее высоколо6
бую «научность», согласно Ленину, причастны ей. Его спор с эмпирио6
критицистами (и прежде всего с Богдановым) не о том, кто прав
(с точки зрения аргументов ответ Богданова выглядит куда убедитель6
ней ленинских претензий). Спор используется как сопротивление, как
сила, вводящая в позитивистскую картину мира только лишь смеще6
ние и отклонение (клинамен), работающее как напоминание о необ6
ходимости преобразований, о том, что революционная логика (логи6
ка, диктуемая «материей») не принадлежит исключительно сфере
политики, а распространяется на всё. Ленин борется не с идеями эм6
пириокритицистов, но с той анестезией к революционной преобразо6
вательной практике, которую он в них видит. И в этой ситуации,
когда важно не переубедить оппонентов, а вызвать общественную ре6
акцию, как раз и действует «снижающая речь». Смех и брань.
4
П очти все, кто вспоминает Ленина, его соратники и его против6
ники, пишут об особом ленинском смехе. Этот смех проник да6
же в крайне идеологизированную советскую Лениниану, постоянно
подтачивая величественный образ создателя Советского государст6
ва. При этом, например, Николай Валентинов (Н.В. Вольский) в сво6
их мемуарах10 отмечает, что не помнит ни одной шутки, ни одного
анекдота от этого периодически заливающегося смехом человека.
Нечто подобное говорят и многие другие его современники, но все
10
См.: «Встречи с Лениным» (1953), «Ранние годы Ленина» (1969), «Малознакомый
Ленин» (1972).
124 Олег Аронсон
помнят эксцентричную жестикуляцию, хитрый прищур, лукавые
глаза вкупе с особой «ленинской» картавостью, опознаваемой мо6
ментально, – все то, что стало основным материалом для актера
Щукина и режиссера Ромма, когда они делали фильм «Ленин в Ок6
тябре» (1937), превративший вождя революции в фольклорного
персонажа. И сколько потом ни пытались сделать Ленина серьез6
ным, остался именно этот почти эфемерный комический образ, на6
полненный знаками жизни – знаками отклонения от идеологии, –
а не бесчисленные монументы и плакаты.
Можно согласиться с Валентиновым: ленинский смех, парадок6
сально сохраненный только игровым кинематографом, совершенно
не предполагает юмора и его разнообразных оттенков. Юмор – удел
рефлектирующих и невротиков, устанавливающих защитную дис6
танцию в отношениях с миром. Смех же (вспомним хотя бы Бергсо6
на) – это жизнь, вторгающаяся в установленный обществом поря6
док. Юмор индивидуален, смех бессубъектен. В случае с Лениным
можно сказать, что его смех – одна из важнейших составляющих ре6
волюционной семиотики (в мире беспричинных отклонений логика
и семиотика совпадают, поскольку мы имеем дело только лишь
с трансформирующимися конфигурациями знаков, когда каждая
новая конфигурация отменяет предыдущую). И если порой даже у
апологетов Ленина некоторые его идеи, заявления и тезисы могут
вызывать сомнение и даже отторжение, то его смех, который, со6
гласно Альтюссеру, «сам по себе есть некий тезис»11, абсолютен. Он
располагает к себе каждого, устанавливая связи с теми, кто разделен
языком, историей, границами – территориальными и социальными.
Вспоминается в связи с этим история о пребывании Ленина
в гостях у Горького на Капри. Они выходили в море на лодке рыбака
Джованни Спадаро и спорили. Ленин утверждал необходимость же6
стокости и государственного насилия в случае захвата власти боль6
шевиками. Горький печально не соглашался с ним. Джованни не по6
нимал ни слова, но по прибытии на берег поделился с Горьким:
«Какой у вас замечательный, веселый и жизнерадостный друг!»
И вправду, находя в ленинских текстах следы того самого смеха, оча6
11
Альтюссер Л. Ленин и философия. Пер. с фр. Н. Кулиш. М.: «Ад Маргинем», 2005, с. 12.
Ленин и клинамен 125
ровавшего итальянского рыбака, нетрудно заметить, что он идет ру6
ка об руку с политическими инвективами и бранью. А ленинская
брань – необходимая часть политической полемики. Она всегда по6
литична. Она всегда одновременно и оскорбление и война.
Проглядывая заметки на полях прочитанных им книг, легко
убедиться, что эти поля – не только пространство согласия или не6
согласия с читаемым автором; это настоящие поля брани, где са6
мым мягким выражением оказывается регулярно повторяемое
«экий вздор!». Но в этом выражении неуловимо присутствует и ус6
мешка. Ленинский смех рассеян по его текстам. Он – в снижающей
речи, в пародийной интонации, он – в несоответствии и отклоне6
нии, благодаря которым ощущается даже не стилистика, а специфи6
ческая мимика текста, обладающего тем, что Тынянов обозначил
как лингвистическое «заражение»12. Именно так почти по6бахтин6
ски понятый ленинский смех создает ситуацию общности и равен6
ства. Он как раз подсказывает нам, каким образом Ленин, знавший
о бедствиях народа из книг и проведший долгие годы в эмиграции,
тем не менее оказывался в отношениях сопричастности с массой.
В его смехе массы узнавали свою возможность свободы (смех как
снятие запретов), а в его брани – несправедливость общества и то
политическое действие, к которому она подталкивает.
Так материализуются абстрактные (в логике индивида) понятия
свободы и равенства. И именно в этом смысле Ленин был «челове6
ком толпы» – в нем разнородные общности, униженные и угнетенные
царской деспотией, с их радостями и отчаянием, опознавали себя.
И, возможно, сила ленинских лозунгов была не только в их реакции на
динамику политической ситуации, но и в тех неполитических импуль6
сах, которые участвовали в их производстве подспудно. Один из них –
смех, то есть чистое выражение неполитической демократии. И когда
Ленин говорит о демократии, то она у него фигурирует всегда не как
либеральная и буржуазная политическая фикция, а как демократия
неполитическая – возникающая, когда политика уходит, когда классо6
вые противоречия снимаются, а государство отмирает. В обыденной
жизни она проявляет себя, например, как общность и равенство в сме6
12
Тынянов Ю.Н. Указ. соч., с. 84 и след.
126 Олег Аронсон

хе, как невидимый источник преобразующих (революционных) им6

пульсов. Неотделимая же от демократии диктатура («диктатура про6
летариата») – уже эффект политики, мобилизации масс.
Но, помимо смеха (и брани), надо отметить и столь важный для
Ленина способ (сегодня мы назвали бы его «медийным») находить
простейшие языковые формулы, в которых даже абсолютно наив6
ный и необразованный человек мог ощутить свое понимание поли6
тики. Их до сих пор повторяют как истины, не требующие доказа6
тельств: «вчера было рано, завтра будет поздно», «верхи не могут,
низы не хотят», «лучше меньше да лучше», «из всех искусств для нас
важнейшим является кино», «идея, овладевающая массами, стано6
вится материальной силой» (правда, это не Ленин, а Маркс). Хотя
надо признать, что не идея овладевает массами, а именно клише:
в нем массы обнаруживают ясную истину, для выражения которой
у них не было своего языка. Ленин – великий изобретатель полити6
ческих клише, каждое из которых сродни его смеху. Но если смех
стимулирует аффективную ситуацию общего доверия, то клише –
аффективность общего понимания.
III
Но, конечно, и смеха, и брани, и политических клише недоста6
точно, чтобы ухватить Ленина как то динамическое целое, в кото6
ром жизнь и революция нерасторжимы. Это лишь намеки, знаки
иной логики иного мира. Возможно, не менее важны в этой конфи6
гурации знаков и восточные («калмыцкие») черты его лица, его рас6
косые глаза, смеясь глядящие на западный мир с накрепко встроен6
ным в него либеральным марксизмом. Этот «взгляд с Востока»
прекрасно уловил Дзига Вертов в «Трех песнях о Ленине»
(1934), где обездоленные и угнетенные народы
объединены не только общей скорбью в свя6
зи со смертью вождя Революции, но
и именем, застывающим в титрах.
В нем исчезает вся политика
и остается лишь аффек6
тивная связь, это
имя – Ильич.

Харшак А.И. В.И. Ленин в Смольном. 1977
Эдуард Надточий
Об одном проигранном споре,
или
Ибн Рушд и большевики
П оследняя неоконченная книга Э.В. Ильенкова «Ленинская диа6
лектика и метафизика позитивизма»1 (собранная после его смер6
ти из части написанного им материала, полный имеющийся текст
не издан до сих пор) обычно трактуется как очередная реплика в
давнем, долгом и никогда не прекращавшемся споре об идеаль6
ном и мышлении с Д.И. Дубровским и его сторонниками. Другой
текст из этого ряда, так и не законченный Ильенковым, был из6
дан, также не полностью, журналом «Вопросы философии» под на6
званием «Проблема идеального»2. Под «позитивизмом» Ильенков
понимал любое сведение мышления к нейрофизиологии, естест6
вознанию и «теории речевых актов». Позитивизм он трактовал
широко, записывая туда и А.А. Богданова со товарищи, и Дубров6
ского, и, по сути, аналитическую философию в целом. Ильенков
был радикальным спинозистом: для него мышление было объек6
тивным процессом движения по логике объекта, и любое сведе6
1
Ильенков Э.В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М.: «Политиз6
дат», 1980.
2
Ильенков Э.В. Проблема идеального. – Вопросы философии, 1979, № 6–7. В полном
виде работа издана как «Диалектика идеального». См.: Его же. Искусство и коммуни6
стический идеал. Избранные статьи по философии и эстетике. М.: «Искусство», 1984.
130 Эдуард Надточий
ние его в той или иной форме к индивидуальной деятельности го6
ловного мозга считал ошибочным, вредным и даже опасным.
В этом контексте внезапное обращение к «Материализму и эм6
пириокритицизму» В.И. Ленина – книге, одиозной даже для совет6
ской философии, имеющей репутацию перевода философской дис6
куссии в наклеивание идеологических ярлыков, ставшей основой
доктрины «ленинской теории отражения», официозной и достаточ6
но нелепой с философской точки зрения, – не могло трактоваться
иначе как попытка вывести дискуссию с Дубровским и его соратни6
ками за пределы собственно философии. Тем самым она превраща6
лась в дискуссию идеологическую, дискредитирующую оппонентов
при помощи набора формул из текста, сакрализованного филосо6
фией четвертой главы «Краткого курса истории ВКП(б)», канониче6
ского сочинения советского «чучхе». В таком виде и при такой ин6
терпретации текст Ильенкова, конечно, вызывал мало интереса и
еще меньше симпатии. Поэтому в обширной ильенковиане этот
текст вспоминают редко и неохотно, и именно поэтому его даже не
издали до сих пор в полном виде. В «Проблеме идеального» Ильен6
ков находится еще в зоне вполне философской аргументации, тогда
как в «Ленинской диалектике» он скорее прибегает к помощи кли6
шированных цитат из одиозной «классики», выходя, таким обра6
зом, за пределы «честной дискуссии» и призывая на помощь то,
с чем спорить в тоталитарном государстве просто невозможно. Учи6
тывая, что в начале своей карьеры (да и не только в начале) Ильен6
ков сам изрядно пострадал от таких приемов ведения «дискуссии»,
текст этот не вызывает ничего, кроме недоумения и сожаления.
Однако нет ли в этой истории какого6то второго дна? Неужели
нужно рассматривать этот текст как итоговое фиаско мыслитель6
ных поисков талантливого философа, не нашедшего ничего луч6
шего, как прибегнуть к своего рода доносу на своих оппонентов
как последнему аргументу?
Ф.Т. Михайлов, ближайший друг и конфидент Ильенкова, переда6
вал в конце 19806х его слова о замысле данного текста: речь идет о тра6
гической истории поражения Ленина, истории, в которой победил
Богданов и «позитивизм». О чем идет речь? Как можно говорить о по6
беде над Лениным философа, известного в советский период только
Об одном проигранном споре 131
как автора фантастического романа «Красная звезда» и отрицательно6
го героя «Материализма и эмпириокритицизма»? И что это такое –
«проигравший Ленин» – в советском мире конца 19706х годов?
Обратимся к опубликованному тексту книги. Ее главный, на6
стойчиво повторяемый тезис: ленинская материалистическая
диалектика – единство диалектики, логики и теории познания; она
противостоит богдановскому «гносеологизму», выделяющему от6
дельную методологию познания, формулируемую при помощи фак6
тов новейшего естествознания, в качестве предмета философии.
В таком виде философия есть не что иное, как общий технический
инструментарий естественнонаучного познания, и никакой другой
философии, кроме философии естествознания, не существует. Вера
в объективность каких6то понятий – идеологический фетишизм, его
критика – основа подлинной философии освобождения пролетариа6
та. Главный предмет критики Ильенкова в его книге – это техни6
цизм, сведение материалистической диалектической философии
к технократическому манипулятивному пониманию мира как набо6
ра приемов и языков, методологическое фасование которых и есть
ключ ко всем проблемам.
Здесь, конечно, необходимо иметь в виду контекст, без которо6
го весь риторический пафос книги Ильенкова будет абсолютно не6
понятен.
Прежде всего, это популярность технократизма в позднем СССР
как метода решения социальных проблем. Брежневский социальный
мир держится на хрупкой конвенции: не трогать социально6полити6
ческие основы советского строя. Возможна любая критика существу6
ющего порядка вещей, но она должна быть либо морально6этичес6
кой, либо технологической. Иными словами, осуждаются либо
«недостаточное» морально6этическое развитие рядовых членов об6
щества, еще не выросших до уровня коммунистической морали, либо
какие6то технологические приемы организации исполнения общего
блага. К концу 19706х, когда Ильенков пишет свой текст, технократи6
ческая утопия в СССР уже пребывает в глубоком кризисе, программа
реформ А.Н. Косыгина – ее символ – свернута. Спор «физиков» и «ли6
риков», в котором Ильенков принимал активное участие на стороне
«лириков» в 19606е годы, потерял всякий смысл: физик А.Д. Сахаров,
132 Эдуард Надточий
адепт теории технократической конвергенции, скоро будет сослан
в Горький, а «лирики» массово переходят на позиции того, что Ильен6
ков, вслед за Лениным, именует «поповщиной». Однако вера в техно6
кратическое решение проблем СССР остается, по сути, единственной
советской политической религией, предлагающей целый набор раз6
новидностей неидеологической речи, не затрагивающей опасного
политического существа кризиса режима.
В области философии такими разрешенными идиолектами яв6
ляются прежде всего «методология» и «теория систем» (в это время
в ведущих университетах и институтах философии уже составля6
ются «системы категорий диалектической философии», понимае6
мые как набор гносеологических инструментов6категорий в духе
неокантианства). Большие надежды возлагаются также на нейро6
физиологию и нейросемиотику, которые позволят исправлять тех6
ническими средствами индивидуальные недостатки индивидов, не
желающих жить по6коммунистически (это, впрочем, наследие пав6
ловской программы исследования условных рефлексов).
Наконец, во второй половине 19706х в фавор у КГБ входит рефлек6
сивная методология Г.П. Щедровицкого, старого знакомого и оппо6
нента Ильенкова еще со времен аспирантуры в МГУ в 19506е годы.
Она носит полуподпольный характер, но ее развитию больше не ме6
шают (хотя в это время происходит разгром всех приватных интеллек6
туальных сообществ) и даже пытаются ее использовать. Для Ильен6
кова символом такого технократического толкования человеческой
природы стал философ Дубровский, отстаивающий в знаменитом
споре об идеальном позиции нейросемиотики. Но Дубровский для
Ильенкова – лишь символ, бирка на куда более широком движении
«неопозитивизма», к которому он не без резона относит и всю анали6
тическую философию языка, и разрешенный в СССР способ ее сущест6
вования под именем «формальной логики». Здесь, конечно, имеется
в виду другой неназываемый старый оппонент Ильенкова – А.А. Зино6
вьев, ко второй половине 19706х уже эмигрант и один из самых опас6
ных диссидентов, чьи книги приравнены по крамольности к книгам
А.И. Солженицына, а также аккуратно упоминаемый И.С. Нарский,
профессор МГУ, адепт аналитической философии, принявший учас6
тие в дискуссии об идеальном на стороне Дубровского.
Об одном проигранном споре 133
Следует еще раз подчеркнуть: и Сахаров, и Зиновьев, и даже
Косыгин с его программой технократических реформ – сторона,
уже скорее проигравшая в споре с режимом. Позиции идеологи6
ческой риторики «ортодоксального ленинизма» непоколеби6
мы – так о каком же поражении может идти речь? Идиолекту,
в котором написан текст Ильенкова, заведомо нельзя предъя6
вить возражений – они опасны. И сам текст Ильенкова полно6
стью выдержан в мейнстримной тенденции на «неоленинизм»,
«возрождение ленинских принципов» – тенденции, которая бу6
дет реализована через несколько лет в коротком, но ярком прав6
лении Ю.В. Андропова на посту генсека и станет образцом для
будущего путинизма.
Чтобы понять трагизм, с каким Ильенков воспринимает свое по6
ложение и положение марксистской философии в конце 19706х го6
дов, нам следует прежде всего обратиться к самой его книге.
В наиболее содержательной второй главе, где Ильенков анализи6
рует два фантастических романа Богданова, он перечисляет са6
мые опасные, с точки зрения Ленина, пункты богдановской соци6
альной философии. Их три:
1. Равновесие как заменяющий противоречие принцип раз6
вития; оно превращено, по сути, в энтелехию любой системы.
2. Экономия как способ достижения равновесия в любом
«энергетическом комплексе»; ею замещается диалектическая ис6
тина. Отсюда вытекает принцип простоты.
3. Организация, вносящая порядок в хаос «эмпирических дан6
ных», как принцип мышления (абстрактный синтез рассудочных
определений объекта противостоит конкретности диалектического
тождества бытия и мышления, осуществляемого в практике).
И затем на примере разбора богдановских утопически6анти6
утопических романов Ильенков демонстрирует их реализацию
применительно к человеческому обществу. Перед нами встает лег6
коузнаваемый образ общества, описанного, в частности, в романах
А. и Б. Стругацких о прогрессорах. Показывая, как разрушается раз
за разом чаемая для «отсталых миров» модель создания гармонич6
ного общества, Стругацкие весьма близки Ильенкову в его пафосе
134 Эдуард Надточий Об одном проигранном споре 135

критики идеального мира, как он рисуется Богдановым в виде мар6

сианской цивилизации.
И льенков, родившийся в 1924 году, являлся наследником споров
авангарда с первой сталинской консервативной революцией. В раз6
Это цивилизация инженеров, преодолевающих всякое полити6
рыве, созданном войной, записанные кровью и террором доктрины
ческое противостояние классов и вообще всякое политическое раз6
первой сталинской революции обнулились, и в решающий момент
мышление об обществе в рамках тотальной мобилизации для осу6
формирования исходных посылов своей философской позиции Иль6
ществления глобальных проектов преобразования природы. Это
енков попал в тот краткий зазор, который образовался между уже
цивилизация, где индивидуальное и коллективное психическое
потерявшей всякий смысл первой и еще только ищущей свою про6
равновесие составляет основу солидарности, а простота и эконом6
грамму второй сталинскими консервативными революциями. В об6
ность решений, то есть радикальный рационализм, оформляются
разовавшемся просвете Ильенков вновь увидел исходные проблемы
в программу поведения и принятия решений (в частности, истреб6
споров внутри авангарда 19206х годов и на всю жизнь остался их на6
ления низшей расы землян, бездарно занимающих хорошую плане6
следником. Споры левого авангарда, авангарда футуризма и ЛЕФа,
ту). Наконец, это цивилизация, где организация и ее рациональный
с богдановским Пролеткультом, с одной стороны, и официозным
порядок есть высшая ценность, с точки зрения которой любая еди6
«правым» «сталинским» РАППом, с другой, для него оказались не ме6
ница не означает ничего и при необходимости должна быть подвер6
нее важны, чем для принимавшего в них активное участие М.А.
жена психокоррекции.
Лифшица. Когда в своей последней книге Ильенков пишет об экспе6
Другое дело – и Ильенков об этом пишет с сарказмом, – что такой
риментах экономической программы «равновесия», он глухо отсы6
способ организации общества описан у Богданова совсем неодно6
лает к запрещенному даже в конце 19706х Н.И. Бухарину, главному
значно, и его фантастические романы ни в коем случае не являются
теоретику НЭПа, потерпевшему сокрушительное поражение в борь6
утопиями. Конфликт «разума» и «чувств» в его романах образует
бе со Сталиным в конце 19206х годов. Эхо теорий Бухарина внима6
квинтэссенцию сюжета, и «экономия» и «простота» совсем не побеж6
тельный современник слышал, конечно, и в дискуссиях вокруг про6
дают «сложность» реальной ситуации (истребление низшей расы
граммы Косыгина. Значит ли их негативная оценка Ильенковым,
признано решением неверным). Точно так же равновесие как орга6
что он был сталинист? Совершенно ошибочное заключение, и здесь,
низационный принцип оказывается под вопросом, когда речь захо6
собственно, и сокрыто самое интересное в посыле Ильенкова.
дит о борьбе поколений. Но для Ильенкова – как и для Ленина – это
С его точки зрения, насколько мы можем ее реконструировать
не суть теоретической программы Богданова, а скорее неспособ6
из доступных нам источников, Ленин, противостоя Богданову, по6
ность ее автора примирить свои теории с собственной интуицией
терпел поражение в споре с ним именно потому, что Бухарин ока6
революционера и объективной логикой исторических проблем.
зался наследником идей Богданова в той же мере, что и Сталин.
Позже Е. Замятин, продолжающий отчасти линию размышле6
Стоит заметить, что Богданов – философ большевизма, которого
ний Богданова6писателя, создаст трансгрессивный утопический
Сталин вспоминал постоянно, и если упоминание его имени в
роман «Мы», воспринятый коммунистами в СССР в конечном сче6
четвертой главе «Краткого курса» вполне объяснимо, то упомина6
те как пасквиль на советский строй. Речь идет о конфликте разума
ние его в «Марксизме и вопросах языкознания» говорит нам о том,
и чувств в его идеальном, математически организованном обще6
что идеи Богданова, простые и ясные, продолжают сопровождать
стве, тоже занятом проектом тотальной мобилизации. И то, что
и беспокоить Сталина всю жизнь. Если же посмотреть на высказы6
в замятинском романе сталинский режим узнал себя и возмутил6
вания Сталина, ставшие лозунгами его эпохи, и на стиль его уп6
ся этой правде, возвращает нас к исходному вопросу о проиграв6
равления, то мир «Красной звезды» и «Инженера Мэнни» мы узна6
шем и победившем в споре Ленина с Богдановым.
136 Эдуард Надточий
ем без труда. «Инженеры человеческих душ», сталинский техно6
кратизм в понимании общества, Организация как главный фе6
тиш, тотальные проекты преобразования природы как средство
практического перевоспитания людей, борьба поколений, – все
это фундаментальные черты сталинской эпохи (и, кстати, ника6
кой особой языковой теории у Богданова в 19206е годы, о которой
вспоминает автор «Вопросов языкознания», не было, зато имеют6
ся рассуждения о языке в его фантастических романах).
Но что значит Ильенков вместе с Лениным как с проиграв6
шим? Какую альтернативную позитивность вменяет Ильенков Ле6
нину? Если более или менее понятно, чтó он отрицает, тогда что
же он утверждает?
Если Богданову вместе с Лениным Ильенков вменяет замену
противоречия равновесием и разъясняет в книге, что Богданов в ре6
зультате проповедует сотрудничество классов и отрицает необходи6
мость политического господства пролетариата, то здесь легко об6
наруживается то, что считал достоинством Ленина Карл Шмитт:
представление о политическом как полярном разделении на друзей
и врагов. Когда Ильенков борется за объективность материалисти6
ческой диалектики и за единство гносеологии, логики и диалектики,
он борется за политическую субстанциальность марксистской кон6
кретности. Пока мысль погрязает в болоте равновесий и экономий,
она не в состоянии выйти к своему существу политической решимо6
сти, выражаемой главным политическим вопросом – вопросом
о враге. Ленин – гений радикальной политизации, и философия под
его пером превращается в поле решительной поляризации, в поле
производства экзистенциальных врагов. Тем самым преодолевается
метафизическая судьба и захваченность философии ее политичес6
кой инструментализацией в форме конкретного орудия борьбы
с «идеализмом и поповщиной» как экзистенциальным врагом. Из
абстрактных университетских дискуссий ученых людей философия
снова превращается в то политическое занятие, каким она была
у своих греческих отцов6основателей: агоральное реле между стази6
сом и полемосом. Сократ – гений обращения полемоса в стазис, Ле6
нин – мыслитель6партизан. В этом смысле он наследник Сократа,
предпочитающий стазис полемосу, и этим он зигфридианцу Ильен6
Об одном проигранном споре 137
кову близок. (Эклектик Сталин своим тезисом об обострении клас6
совой борьбы по мере построения коммунизма, безусловно, на сто6
роне ленинско6троцкистской полемософилии, но в области филосо6
фии и в целом сферы духа стазиса он не одобрял, о чем достаточно
ясно высказался под конец жизни в «Вопросах языкознания».)
Ильенков также критикует «организационное усилие». Что он
имеет в виду? Разве Ленин не был адептом организации? Разве не
был Сталин всего лишь продолжателем Ленина в деле создания ре6
гулярного государственного аппарата? Здесь мы выходим к про6
блеме важной, сложной, напрямую связанной с ильенковскими
спорами об идеальном, – к проблеме субъекта. Что за субъект со6
знания у Ленина и у Ильенкова? Почему я связываю этот вопрос
с темой «организации"? Организация в такого рода режимах – не
нейтральное административное усилие, но усилие рефлексивное.
Мотор организационного усилия и есть субъект сознания, то есть
тот, кто весь практический силлогизм ухватывает целиком.
У Аристотеля в трактате «О душе» и в «Категориях» была заложена
фундаментальная для последующей философии двусмысленность:
как связаны в высказывании сущего «подлежащее» и «сказуемое»,
сущность, которая позже станет субстанцией, и предикаты, опреде6
ления сущности6субстанции? Приписываются ли предикаты суще6
му – и сущее тогда стоит в дативе по отношению к категориям –
или, наоборот, сущее порождает из себя свои предикаты6категории,
являясь генетивом высказывания? Или, говоря по6другому, приме6
нительно к отношению тела и души: есть ли душа форма6эйдос тела
или, наоборот, тело – это протез6сборка материи некоторой актив6
ной душой? Если в «Категориях» мы наблюдаем простую двусмыс6
ленность или возможность двойного толкования, то в трактате
«О душе» Аристотелю пришлось душу раздвоить: есть индивидуаль6
ная смертная душа, которая является эйдосом тела и его энтелехи6
ей, но внезапно в тексте появляется еще и коллективная, мировая,
бессмертная по сути душа, которая отнюдь не энтелехия некоторо6
го всеохватного материального тела, но активный агент всего про6
цесса формовки телесности – подлинный источник активности. Эта
двусмысленность в дальнейшем породила две традиции в истолко6
138 Эдуард Надточий
вании отношения бога как субъекта и предикатов его определимо6
сти как наибольшего и наивысшего сущего. Согласно одной из них,
он порождает все предикаты из себя, согласно другой – предикаты
ему приписываются как чему6то предельному и непостижимому.
Если сквозь призму этой проблемы рассматривать спор Ленина
с Богдановым, то Богданов, безусловно, адепт логики приписывания
предикатов, а Ленин – порождения предикатов субъектом. Где нахо6
дится агент процесса? – вот суть спора Ленина и Богданова, продол6
жающих древний философский спор. Превышает ли этот агент раз6
мерность индивидуального действия или, напротив, индивидуальное
действие и есть источник самого процесса приписывания, тогда как
воображаемый субстанциональный агент вне человека – всего лишь
комплекс наших ощущений, фетиш, который следует подвергнуть
критике? Ленин громит Богданова и его сторонников за богострои6
тельство, но на деле упор здесь следует делать на слове «строительст6
во». Богданов, поклоняясь технике, находится в логике титанизма,
восстания против богов, а потому и богочеловечества, порождения
богов из титанического самопроявления некоторого технического
присутствия. Ленин, наоборот, защищает «бога, или природу» (гово6
ря спинозистским языком), видя в нем активный источник всякой ка6
тегориальности и предикативности, порождаемой из «объективной
реальности» как такого высшего источника.
В своей книге, как и в неопубликованном тексте о Спинозе, Иль6
енков сближает богдановщину с антиспинозизмом, а ленинскую по6
зицию напрямую отождествляет со спинозизмом, в котором ему осо6
бенно дорог тезис о том, что предикат мыслимости совсем не
обязательно связан с человеком и превышает человеческое бытие.
Ильенков – адепт мировой души, превышающей человеческое суще6
ствование, или некоторого активного источника6усии всего процесса
телесно6материального самопознания мира в человеческой деятель6
ности. Сказать, что Ильенков защищает онтологическое бытие бога
как максимального сущего, было бы слишком просто и не совсем точ6
но. Бога как принцип он неустанно клеймит. Спинозизм позволяет
легко переключаться с бога на природу, и никакой проблемы спино6
зист Ильенков здесь не видит. Как не видит в «материи как объектив6
ной реальности, данной нам в ощущениях», никакой проблемы и Ле6
Об одном проигранном споре 139
нин. В обоих случаях работает принцип пассивной интенционально6
сти, в рамках которой индивид выступает конечной точкой данности,
чей источник находится вне человеческого присутствия и контроля.
Однако здесь – в отличие, к примеру, от феноменологии пассив6
ной данности, описываемой Ж.6Л. Марьоном, – отсутствует главная
основа новоевропейской метафизики – отождествление сущего
с бытием. Когда Ильенков отвергает индивидуальное бытие созна6
ния и говорит о его принципиально коллективной природе, о дей6
ствии по логике объекта (посредством которой активный агент вне
человека порождает в слепоглухонемом свет сознания путем рас6
предмечивания коллективного опыта, данного в форме предме6
тов), – он нас выводит, как и Ленин в своей критике Богданова, к
фундаментальному спору на заре новоевропейской метафизики,
произошедшему во второй половине XIII века между адептами Ибн
Рушда и его противниками. Получив в руки арабские истолкования
и переводы еще не известных в Европе сочинений великих гречес6
ких философов в результате крестовых походов, теологи и филосо6
фы европейских университетов испытали сначала шок, а затем и
мощное влияние мысли, неведомой им ранее по своим масштабам
и горизонтам. Один из ходов этой мысли, маркированный именем
Ибн Рушда, или Аверроэса, вызвал настоящий скандал: Ибн Рушд
создал систему мира, в которой индивидуальная душа была второ6
степенной смертной формой. Бессмертная душа могла быть только
коллективной, мыслил не человек – нечто «мыслилось» в человеке,
что придавало форму материи6субстанции, из которой он состоит.
Но это значит, что и грешил не человек, а нечто «грешилось»: исто6
рия личного усилия по спасению души отменялась данным спосо6
бом мышления. Этот ход был одним из возможных путей интерпре6
тации фундаментальных посылок аристотелевской философии,
а значит, под угрозу ставилось как использование текстов самого
Аристотеля, так и вся вновь открытая философия древних как несо6
вместимая с христианским учением о спасении индивидуальной
души. Радикалы, такие как Бонавентура, предлагали вообще запре6
тить философию как еретическое знание.
Из спора во имя спасения Аристотеля и философии как тако6
вой и родилось у Фомы Аквинского утверждение, различающее
140 Эдуард Надточий
ens и essentia, бытие и сущность, – утверждение, ставшее основой
всей новоевропейской философии как философии субъект6объ6
ектных отношений. Формула Декарта «ego cogito» – одна из лемм
придуманного Фомой против Ибн Рушда – в защиту Аристотеля –
мыслительного хода. Следует еще отметить, что Ибн Рушд ввел
различение научной и философской истины: лишь последняя мог6
ла высказываться о мире вообще, в чем мы без труда узнаем ос6
новной тезис Ленина и Ильенкова об отношениях новейшего есте6
ствознания и марксистской диалектики. Этот тезис Фома также
решительно оспорил своей доктриной о единстве интеллекта.
Не имея возможности погружаться в детали этой археологии
субъекта3, я только замечу, что спор, который ведет Ленин с Богдано6
вым и спустя шестьдесят лет возобновляют Ильенков и Дубровский,
говорит нам о том, что никакого различения ens и essentia, то есть
никакого рождения новоевропейской метафизики с характерным
для нее субъектом, в русской интеллектуальной традиции не про6
изошло. Как продемонстрировало обстоятельное коллективное ис6
следование под руководством Н.С. Плотникова4, в русской мысли и в
русском языке «субъект» в его новоевропейском смысле отсутствует.
3
Сама эта дискуссия много сложней, разумеется, чем описано в данной статье. На де6
ле она охватывает рамки спора двух арабских философов, ставших доступными в Ев6
ропе в XIII веке – Ибн Рушда и Авиценны, – о соотношении материи, или субстанции,
и формы или (на языке латинских переводов) об отношении первичной и вторичной
субстанции. История эта очень сложная и запутанная, практически интеллектуаль6
ный детектив, ставший сюжетом ряда книг знаменитого историка средневековой фи6
лософии Алена де Либера (Libera A. de. La Querelle des universaux, de Platon à la fin du
Moyen Âge. Paris: Seuil, 1996), еще не законченного проекта «Археология субъекта»
(вышло три из семи планируемых томов), а также многочисленных введений и ком6
ментариев к текстам Фомы Аквинского, связанным с этой дискуссией, и текстам са6
мого Аверроэса. Остается лишь удивляться, почему дискуссия о материи (то есть, по
сути, о первичной и вторичной субстанции) в русском большевизме, в принципе не6
плохо знакомом французским философам, до сих пор не стала предметом сравнения
с яростными университетскими дискуссиями XIII века на ту же самую тему. Краткий
синтез концепции де Либера дан в курсе лекций: Libera A. de. L'Invention du sujet mod6
erne. Cours du Collège de France 2013–2014. Paris: Vrin, 2015.
4
О программе исследовательского проекта «Личность – субъект – индивидуум. Кон6
цепты персональности в истории немецко6русских культурных связей» см.: Плотни
ков Н.С. Между «мрачным субъектом» и «светлой личностью». Понятия персонально6
сти в истории русской мысли (К постановке проблемы). – Новое литературное
обозрение, 2005, № 76, с. 7–13, а также сайт проекта: [URL]: www.rub.de/personalitaet
Об одном проигранном споре 141
Почему? Потому что аверроизм и связанное с ним монофизитство
в российской интеллектуальной традиции победили метафизику
индивидуальной души и утвердились как фундаментальное осно6
вание специфически русской «метафизики». Речь не идет о том, что
в Россию какими6то неведомыми путями проник аверроизм. В XIII ве6
ке никаких институций, способных на такие дискуссии, в Улусе Джу6
чи или Новгородской республике еще не существует, а когда в даль6
нейшем, в XVIII веке, в России рождается запрос на метафизическую
мысль, все уже давно забыли об Ибн Рушде. Между тем новоевро6
пейская метафизика субъекта насчитывает несколько столетий не6
прерывного развития. Тем не менее какие6то условия воспроизвод6
ства мысли в России блокируют восприятие метафизики субъекта,
тогда как любые формы философии коллективной души, порождаю6
щей предикаты в индивиде, встречаются с симпатией и большим по6
ниманием. «Субъективизм» европейской философии толкуется как
главный ее недостаток русскими учениками. На входе в аппараты
восприятия стоит какой6то невидимый аверроистский фильтр.
Если теперь вернуться к дискуссии Ленина и Богданова, то мы
должны констатировать, что Ленин занимает позиции «сильного
аверроизма», а Богданов – умеренного. Но его «умеренный аверро6
изм», реализуемый через фигуру инженера, критика идеологическо6
го фетишизма и титанического человека техники, атакующего субъ6
ект как буржуазный фетиш, не может удержаться, рассыпаясь под
напором программы «сильного аверроизма» Ленина. Ленин пишет,
разумеется, не о коллективной душе, а о материи как действующем
вне человека агенте, но его материя близка «природе, или богу» Спи6
нозы, главного субститута Ибн Рушда в памяти новоевропейской ме6
тафизики. В свою очередь, отражение как основа конструирования
человеческого присутствия создает миметическую модель действия,
близкую опредмечиванию и овеществлению в теории практики спи6
нозиста Маркса, открытой и воссозданной лишь после прочтения не
известных еще при жизни Ленина текстов.
Внутри русского аверроизма и антисубъектного монофизитства
столкновение с техническим модерном – самым радикальным про6
дуктом новоевропейской метафизики – способно привести и приво6
142 Эдуард Надточий
дит к крайне опасным последствиям, а именно к появлению монст6
руозного титанического коллективного субъекта. Не имея внутри
себя никаких тормозных устройств в виде конструкции европейско6
го индивида6субъекта, носителя личной совести и ответственности,
названный субъект буквально реализует в рамках инженерного уси6
лия, организованного по принципу наибольшей экономии, основы
общества, описанные в романах Богданова и Замятина. Наоборот,
программа «сильного аверроизма» Ленина с ее материей – вынесен6
ным вовне агентом процесса развития – и отражением – миметиче6
ским аппаратом, разрывающим непрерывность приписывания пре6
дикатов в условиях тотального стазиса, – несет в себе потенциал
критики титанического коллективного субъекта. Пролетарий, этот
высший, максимальный человек Платонова, присутствующий при
титаническом захвате мира сущим как субъектом, дает нам пред6
ставление о сути и масштабах столкновения двух стратегий проле6
тарской революции. В текстах Платонова ленинская программа ан6
тисубъектности агента действия и богдановская программа
инженерствующего субъекта Пролеткульта непрерывно сталкива6
ются в трагическом конфликте, уничтожая саму возможность ens Ра6
бочего в специфическом пролетарском гуманизме живого отноше6
ния с техникой как материей существования.
Ленинская концепция совмещения науки и внечеловеческого
агента действия, то есть ленинский вариант программы последова6
тельного аверроизма, проиграла богдановско6сталинской концеп6
ции титанического субъекта6инженера, поставляющего мир в на6
личие, и в 19206х годах это был безальтернативный проигрыш,
намекает нам Ильенков. Ничего удивительного, поскольку оппо6
нент Сталина Бухарин с его теорией равновесия и социально6поли6
тической программой не имел никаких сильных аргументов против
сталинской программы форсированного титанического технициз6
ма, превращающего индивида в исчисляемый расходный материал.
Соответственно, никаких шансов не имел и современный Ильенко6
ву косыгинский технократизм. Напротив, нейрофизиологическая
программа истолкования сознания, с которой так яростно борется
Ильенков своей аверроистско6спинозистской теорией идеального,
представляется ему повторением программы богдановского техни6
Об одном проигранном споре 143
цизма на еще более опасном витке развития технических возмож6
ностей управления биологическим расходным материалом.
При этом он с романтической очевидностью осознает всю без6
надежность своей позиции: настоящая битва разворачивается меж6
ду адептами «новейшего естествознания» и почвенными консерва6
торами6богостроителями, и тому специфическому «ортодоксаль6
ному марксистскому консерватизму», с позиций которого критику6
ет мир вокруг себя Ильенков, нет места в этом новом стазисе. Ваг6
нер, фигура космического краха коммунистических надежд, вопло6
щенная в тетралогии «Гибели богов» как гибель героя, на которого
возлагалась надежда спасения мира, – вот, пожалуй, наиболее адек6
ватное самоописание того, как ощущает свое «проигранное дело»
Ильенков в 19706е годы. Остается только пить и слушать траурный
марш похорон Зигфрида, столь блестяще им описанный в одном из
текстов, посвященных Вагнеру. Вагнеровский Gesamtkunstwerk
для Ильенкова был, несомненно, эстетическим пережива6
нием аверроистско6спинозистского до6 и сверхсубъ6
ектного единства Природы, или Бога, представ6
ленного как трагедия дела, проигранного
даже не столько богами, сколько кар6
ликами6нибелунгами – пролета6
риями с крючковатыми
носами, слишком лю6
бящими золото.

Андрей Парамонов
Ленин, Богданов,
пролетарская культура
и марсиане
П реодолеть нехватку культуры или, точнее, «культурности» – пожа6
луй, важнейший среди вопросов, особенно волновавших Ленина в
последний год его деятельной жизни. От его решения, по его убежде6
нию, во многом начинает зависеть успех строительства социализма в
России. В его последнем публичном выступлении на XI съезде ВКП(б)
в апреле – мае 1922 года проблема «культурности» – одна из самых
главных тем. Озабоченность этим вопросом явно заметна в наброс6
ках Ленина к плану политического отчета партии, в подготовитель6
ных записках к его выступлениям на съезде, в которых то тут, то там
он расставляет восклицания: «вопрос о культурности», «разрыв (про6
пасть) между необъятностью задач и нищетой материальной и ни6
щетой культурной. Засыпать эту пропасть», «Обеспечен успех, если
хватит? чего? культурности!!!», «Вполне достаточно экономических и
политических средств для постройки фундамента социалистическо6
го общества. Не хватает? Культурности, уменья», «завоеватель и заво6
еванный: уровень культуры», «Скромная работа культурная, культур6
но6хозяйственная. Проверка исполнения!!!» и т.д.1.
Насколько эта тема в конце жизни заботила вождя свидетельству6
ет, в частности, и статья «О нашей революции (По поводу записок
1 4
Ленин В.И. Собр. соч., 56е изд. Т. 45. М.: «Политиздат», 1970, с. 409–417.
Ленин, Богданов, пролетарская культура и марсиане 145
Н. Суханова)»2 одна из последних, которая записывалась под его
диктовку уже во время прогрессирующей болезни 16 и 17 января 1923
года, но которая так и осталась незавершенной. Статья представляет
собой критический отклик на выход в Берлине первых книг «Записок
о революции» левого меньшевика Н.Н. Суханова, дневниковых свиде6
тельств о революционных событиях в Петрограде 1917 года. В послед6
них числах декабря 1922 года только что вышедшие 36я и 46я книги
«Записок…» были по просьбе Ленина доставлены в Кремль.
В своей статье, построенной на предъявлении «нашим мелко6
буржуазным демократам» серии обвинений в «необычайной» тру6
сости, непонимании марксизма «до необыкновенной степени пе6
дантства», отрицании возможности «иного перехода к созданию
основных посылок цивилизации, чем во всех остальных западноев6
ропейских государствах», Ленин формулирует ответ на «шаб6
лонный» упрек, высказываемый в адрес большевиков со стороны
«европейской социал6демократии», который он улавливает и в «За6
писках…», а именно: «Россия не достигла такой высоты развития
производительных сил, при которой возможен социализм»3. Однако
свой ответ он дает в виде очередного вопроса, утвердительное раз6
решение которого в значительной мере определяется степенью
убежденности в этом отвечающего: «…а не мог ли народ, встретив6
ший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в пер6
вую империалистскую войну, не мог ли он, под влиянием безвыход6
ности своего положения, броситься на такую борьбу, которая хоть
какие6либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем
обычных условий для дальнейшего роста цивилизации?»4.
Статью завершает тот же «ответ6вопрос», но переформулиро6
ванный уже относительно культуры: «Если для создания социализ6
ма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не
может сказать, каков именно этот определенный “уровень культу6
ры”, ибо он различен в каждом из западноевропейских госу6
дарств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания рево6
2
Там же, с. 378–382.
3
Там же, с. 380.
Там же.
146 Андрей Парамонов
люционным путем предпосылок для этого определенного уровня,
а потом уже, на основе рабоче6крестьянской власти и советского
строя, двинуться догонять другие народы»5. И хотя знака вопроса
в конце предложения нет, но стоит лишь его поставить, как в ор6
биту самого вопроса попадет не только «культура», ее «уровень»,
но и «рабоче6крестьянская власть», и «советский строй». Этот во6
прос останется в ленинской статье без ответа.
Но, может быть, вопрос должен быть поставлен по6другому.
Не получается ли так, если воспользоваться словами из романа Алек6
сандра Богданова «Красная звезда», что в своем «ответе» Ленин, по6
добно некоему марсианину Мэнни, одному из героев романа, «впал
в ошибку расчета, придавая уровню культурности больше значения,
чем культурной силе развития»6? Под культурной силой развития Бог6
данов понимает здесь не культуру вообще и не «культурность»,
а культуру коллективизма, то, что он называет пролетарской культу6
рой. «Пролетарская культура определяется в основе не борьбой, а тру6
дом, не разрушением, а творчеством. Ее душа это – ее положительные
элементы. Жизнь, проникнутая коллективизмом, трудом, освобож6
денным от фетишей, единая в своих целях и в своих методах, – как
это называется? Социалистический идеал. Вот что такое пролетар6
ская культура»7. Лишь такой уровень развития пролетарской культу6
ры, при котором пролетариат способен предложить свое коллекти6
вистское мировоззрение в качестве общечеловеческого, считает
Богданов, открывает возможности свершения пролетарской револю6
ции и перехода к социализму. Попытка же осуществить социалисти6
ческие преобразования при относительной слабости пролетарской
5
Эта формулировка почти дословно совпадает с утверждением из статьи «О коопе6
рации» (от 6 января 1923 года): «Нам наши противники не раз говорили, что мы
предпринимаем безрассудное дело насаждения социализма в недостаточно куль6
турной стране. Но они ошиблись в том, что мы начали Не с того конца, как полага6
лось по теории (всяких педантов), и что у нас политический и социальный перево6
рот оказался предшественником… культурному перевороту…» (Ленин В.И. Собр.
соч., 56е изд. Т. 45. М.: «Политиздат», 1970, с. 376–377).
6
Богданов А.А. Вопросы социализма. Работы разных лет. М.: «Политиздат», 1990,
с. 201.
7
Богданов А.А. Элементы пролетарской культуры в развитии рабочего класса. Лек6
ции, прочитанные в Московском Пролеткульте весной 1919 г. М.: «ГИЗ», 1920, с. 91.
Ленин, Богданов, пролетарская культура и марсиане 147
культуры, прозорливо предупреждает он большевиков в 1918 году,
стала бы «программой авантюры, самой мрачной в истории пролета6
риата, самой тяжелой по последствиям… Единственным концом
авантюры явилось бы длительное царство Железной пяты»8.
***
Вопрос о культуре и революции имеет давнюю истории в россий6
ской революционной социал6демократической мысли. Особенно
активно он начинает обсуждаться после рабочих вооруженных вос6
станий 1905–1907 годов. Самый заметный участник этих обсужде6
ний и один из инициаторов постановки вопроса о культуре как про6
летарской культуре – Александр Богданов, активный участник и
организатор вооруженных выступлений в России, ближайший со6
ратник Ленина по большевистской фракции в те годы; в это время
он вместе с Лениным и Леонидом Красиным входит в руководство
так называемого Большевистского центра – неформальной структу6
ры, созданной большевиками внутри ЦК объединенной РСДРП.
В широком смысле идея пролетарской культуры станет для
Богданова главной темой его жизни. Он будет продолжать рабо6
тать над ней несмотря на постоянные попытки Ленина дискреди6
тировать его позицию. Он не откажется от нее и после 1913 года,
когда по причине несогласия с руководством партии вынужден
будет оставить революционную деятельность. Уже после Февраль6
ской революции он станет инициатором создания и в последую6
щем одним из руководителей Пролеткульта – всероссийского дви6
жения по развитию пролетарской культуры.
С самого начала Богданов не ограничивается теоретическим
развитием идеи пролетарской культуры, а пытается придать ей
практическое и даже злободневное звучание. Вместе с Максимом
Горьким он выступает организатором и затем становится одним из
преподавателей школ для активистов6пролетариев, которые прово6
8
Богданов А.А. Вопросы социализма. М.: «Кн. изд6во писателей в Москве», 1918, с. 38.
148 Андрей Парамонов
дятся на Капри (1909) и в Болонье (1910), издает сборники по во6
просам пролетарской культуры, предпринимает попытку организо6
вать издание специальной образовательной энциклопедии для ра6
бочих. Публикует два научно6фантастических романа: «Красная
звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1913), – в которых в свободной
художественной форме занимается своего рода экспериментирова6
нием с представлениями о социалистической революции, коллек6
тивистской культуре и будущем цивилизации. На страницах рома6
нов можно найти наброски идей его будущего грандиозного
проекта тектологии – всеобщей организационной науки, над кото6
рый он будет работать в последующие годы. В этих своеобразных
«полевых» исследованиях его теоретические схемы не только полу6
чают жизненную образность, вбирают в себя импульсы времени, но
и обнаруживают определенную самостоятельность развития. Мно6
гое из написанного Богдановым демонстрирует сегодня удивитель6
ную современность звучания, а к его автору, без сомнения, можно
отнести слова, которые он сказал когда6то о Марксе: «…все время
протаскивает… за пределы того, что сам сказал»9.
Мы обратимся к его роману «Красная звезда», в котором Бог6
данов попытался представить возможную встречу человечества
с иной, более высокоразвитой и, что самое важное, коллективист6
ской культурой, и попробуем, скрываясь под маской доверчивых
читателей, «протащить» себя по одной из сюжетных линий рома6
на за пределы того, что автор «сам сказал».
***
Повествование в романе ведется от лица главного героя Леонида,
человека социалистических убеждений, на момент описываемых
в романе событий – активного участника подготовки революции
в России. Его соратник, недавно включившийся в революционную
9
Богданов А.А. Гениальность и талант с социологической точки зрения. – Архив
РАН. Ф. 350. Оп. 2. Д. 13. Л. 39 (цит. по: Гловели Г.Д. А.А. Богданов: от политичес6
кой экономии к тектологии. – Вопросы политической экономии, 2017, № 1, с. 85).
Ленин, Богданов, пролетарская культура и марсиане 149
работу, оказывается представителем группы марсиан, тайно изуча6
ющих нашу планету. Он предлагает Леониду отправиться с ним
на Марс для знакомства с более развитой цивилизацией, давно уже
достигшей социализма, на что тот дает согласие.
Первое, что отмечает герой романа по прибытии на Марс, это
ярко6красный цвет окружающей природы. На «заботливое» пред6
ложение марсиан воспользоваться очками, которые предохрани6
ли бы его глаза от раздражения, он отвечает отказом: «Это цвет
нашего социалистического знамени… <…> Должен же я освоить6
ся с вашей социалистической природой»10. В целом его первые
впечатления от Марса – это цвета и формы: глубокое темное небо
зеленоватого цвета с «похудевшим» Солнцем и двумя вечерними и
утренними звездами – Землей и Венерой, однотипная архитекту6
ра домов, в которых живут марсиане: два этажа, прозрачные кры6
ши из голубого стекла, под которыми размещаются спальня и
комната для «дружеских бесед», где вечерами марсиане любят от6
дыхать при естественном голубовато6зеленом освещении, не на6
ходя мрачным оттенок, который оно придает их лицам.
С первых же дней пребывания на чужой планете герой пытает6
ся войти в марсианскую жизнь. За долгое космическое путешест6
вие до Красной планеты он освоил язык ее обитателей и теперь
каждую минуту времени рассчитывает потратить на изучение от6
крывшегося перед ним совершенного мира. Его не покидает ощу6
щение огромной ответственности, которая на него легла. Не сразу
ему приходят слова, которые передавали бы это чувство: «…послу6
жить началом действительной взаимной связи двух миров, между
которыми я, социалист, находился на границе как бесконечно ма6
лый момент настоящего – между прошлым и будущим»11.
Как человек социалистических убеждений, герой прежде всего
знакомится с системой организации труда на Марсе и производст6
венным процессом. Высокая степень автоматизации производства
позволила марсианам избавить работников предприятий от тяже6
лого узкоспециализированного, однообразного труда, сведя их
10
Богданов А.А. Вопросы социализма [1990], с. 135.
11
Там же, с. 159.
150 Андрей Парамонов
функции к управлению различного рода машинами. В силу универ6
сальности и простоты освоения необходимых для такого рода опе6
раций приемов каждый волен поменять в любой момент профес6
сию – он может это сделать по своему усмотрению или откликаясь
на оперативные данные о потребностях экономики планеты в той
или иной специальности. Отлаженный статистический учет и вы6
сокоскоростные средства коммуникации позволяют каждому без
ущерба для производства определять для себя подходящее место,
объем и продолжительность работы12 – своего рода воплощение
марксистской идеи «всесторонней подвижности рабочего»13, кото6
рый из «простого носителя известной частичной общественной
функции» становится «всесторонне развитым индивидуумом»14.
С необычайным воодушевлением герой приступает к освое6
нию научных и технических знаний нового мира, не оставляя без
внимания и другие сферы жизни марсиан.
Ощущение «своеобразной магии, странной магии, спокойной
и холодной»15 вызывает у него общественная жизнь марсиан бла6
годаря своей организованности и согласованности, а скорость ис6
полнения решений, принимаемых на общих собраниях почти все6
гда единогласно, производит впечатление «сказочной».
Однако во время посещения музея из беседы со знакомым
марсианином герой с удивлением узнает, что преобладающим ли6
тературным жанром нового мира является трагедия или, точнее,
«трагедия целого»16. Основу сюжетов современной трагедии, по
словам его собеседника, составляют глубокие жизненные проти6
воречия, возникающие из ограниченности отдельного существа
по сравнению с целым, из «бессилия вполне слиться с этим целым,
вполне растворить в нем свое сознание и охватить его своим со6
12
«Влияние статистики непрерывно сказывается на массовых перемещениях труда,
но каждая личность свободна» (Богданов А.А. Вопросы социализма [1990], с. 143).
13
Энгельс Ф. Анти6Дюринг. – В кн.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 26е изд. Т. 20. М.: «По6
литиздат», 1961, с. 306.
14
Там же, с. 307.
15
Богданов А.А. Вопросы социализма [1990], с. 160.
16
Там же, с. 154.
Ленин, Богданов, пролетарская культура и марсиане 151
знанием»17. Вскоре герой обнаруживает своеобразную тоталь6
ность этого жанра. Оказавшись после посещения музея на экскур6
сии в «лечебнице», он находит, что сюжеты «трагедии целого» не
ограничиваются лишь сферой идей, а разыгрываются и на физио6
логическом уровне в форме «товарищеского обмена жизнью»18 –
практики обменного переливания крови, в которую оказывается
вовлечено все без исключения население Марса. Эта практика,
как объясняют герою, состоит в одновременном взаимном обме6
не кровью между двумя или более существами. Марсиане занима6
ются этим регулярно и в результате оздоровляют и даже омолажи6
вают друг друга, взаимно продлевая свою жизнь на десятки лет19.
Об увиденных в музее скульптурах герой говорит лишь наме6
ками: «…только отрывочные указания на то, что… всего более по6
разило». Более чем скупо передает он и содержание характерных
сюжетов изобразительного искусства, ограничиваясь лишь самы6
ми общими характеристиками: «…чрезвычайная простота и един6
ство мотива. <…> Любимые темы новейших художников – экстаз
творческой мысли, экстаз любви, экстаз наслаждения природой,
спокойствие добровольной смерти…»20.
Трудности, сопровождающие попытку передать понятие красоты
увиденного, Леонид объясняет тем, что для этого необходимо «быть
самому к ней органически причастным…». Он связывает отмечаемую
им «странность», «полупризрачность» своих впечатлений с постоянно
присутствующим у него «то ясным, то смутным» сознанием того, что
перед ним образы чужого мира. Вслед за этим, однако, он неявно об6
наруживает возможность иного объяснения: «…прекрасное женское
тело этих статуй и картин вызывало во мне непонятное чувство, как
17
Там же.
18
Там же, с. 158.
19
Подробнее об обменном переливании см.: Парамонов А.А. Социализм в настоя6
щем. Коммуникативная логика обменной гемотрансфузии Александра Богдано6
ва. – В кн.: Культура и революция: фрагменты советского опыта 1920–19306х гг.
Отв. ред. Е.В. Петровская. М.: ИФ РАН, 2012, гл. 1, с. 6–27; его же. Социализм в на6
стоящем. К истории обменной гемотрансфузии Александра Богданова. – Синий ди6
ван, 2010, № 15, с. 93–106.
20
Богданов А.А. Вопросы социализма [1990], с. 150.
152 Андрей Парамонов
будто совсем не похожее на знакомое мне любовно6эстетическое вле6
чение, а похожее скорее на те неясные предчувствия, которые волно6
вали меня когда6то давно, на границе детства и юности»21.
Чтение художественной литературы нового мира не приносит
ему ожидаемого привычного чувства отдыха или успокоения. Он
ощущает «внутреннюю чуждость» ее образов. Попытка «глубже»
проникнуть в них, сделать их «близкими и понятными» приводит
к обратному результату: «…образы становились призрачными и
одевались туманом»22.
Театральные постановки также оставляют у героя лишь «чув6
ство непонятного». «Сюжеты были просты, игра превосходна,
а жизнь оставалась далекой. Речи героев были так сдержанны и
мягки, поведение так спокойно и осторожно, их чувства подчер6
кивались так мало, как будто они не хотели навязывать зрителю
никаких настроений…»23. Только в исторических пьесах из дале6
кого прошлого он ощущает знакомую «энергичность» игры акте6
ров и «откровенность» выражения чувств.
Однако «несмотря на все» было «одно обстоятельство», которое
вновь и вновь «привлекало… с особенной силой» нашего героя в
один из театров городка, где он жил. Причина этой привлекательнос6
ти оказывается неожиданной. По его словам, она состояла в том, что
в этом театре «не было актеров»: «Пьесы, которые я там видел, либо
передавались оптическими и акустическими передаточными аппара6
тами из далеких больших городов, либо <…> были воспроизведени6
ем игры, которая была давно… Марсиане, зная способы моменталь6
ного фотографирования в естественных цветах, применяли их для
того, чтобы фотографировать жизнь в движении, как это делается для
наших кинематографов. Но они не только соединяли кинематограф с
фонографом, как это начинают делать у нас на Земле, – пока еще
весьма неудачно, – но они пользовались идеей стереоскопа и превра6
щали изображения кинематографа в рельефные. <…> Было странно
видеть ясно и отчетливо живых людей, которые движутся, действуют,
21
Там же.
22
Там же, с. 160.
23
Там же.
Ленин, Богданов, пролетарская культура и марсиане 153
выражают свои мысли и чувства, и сознавать в то же время, что там
ничего нет, а есть матовая пластинка и за нею – фонограф и электри6
ческий фонарь с часовым механизмом»24.
Кроме особой реалистичности, «ясности и отчетливости» изоб6
ражения и звука, герой ничего не сообщает ни о художественных
достоинствах так привлекающих его представлений «без актеров»,
ни о своих репертуарных предпочтениях. Нет ни слова и о его по6
стоянном стремлении пытаться делать образы ближе или понятнее.
Можно сказать, что в этот театр его влечет лишь одно: возможность
вновь и вновь разделять вместе с другими образы «жизни в движе6
нии», эти никак не выделяемые им моменты чужой жизни, проеци6
руемые на матовую поверхность экрана, за которой «ничего нет».
«Это было почти мистически странно и порождало смутное со6
мнение во всей действительности»25, – завершает он описание
своего зрительского опыта.
В этом «сомнении в действительности» слышится уже не просто
очередная констатация смутности субъективных впечатлений глав6
ного героя. Это можно прочитать как догадку о том, что внезапно от6
крывшаяся общность удовольствия может быть распространена
и на восприятие всего мира в целом, иными словами, как обнаруже6
ние возможности передать свою функцию зрения другому и в то же
время раствориться в общности. Но на этом пути героя подстерега6
ет неожиданное препятствие – ограниченность его сенсомоторного
опыта, что он позже назовет нехваткой «культуры внимания»26.
***
Для понимания последующего развития событий, происходящих
с героем, путевой нитью может послужить описание Жиля Делёза,
с помощью которого в своем анализе послевоенного кинематографа
он разъясняет введенное им понятие «образ6время»: «Это чисто оп6
тические или звуковые ситуации, и персонаж, попавший в них, не
24
Там же, с. 160–161.
25
Там же, с. 161.
26
Там же, с. 171.
154 Андрей Парамонов
знает, как реагировать, – это “охладевшие” пространства, в которых
он перестает переживать и действовать; он обращается в бегство,
начинает бесцельные прогулки, маятникообразные движения, – при
смутном безразличии к тому, что с ним происходит, и нерешитель6
ности относительно того, что ему следует предпринять. Но то, что он
утратил в сфере действия или реакции, он компенсирует прозорли6
востью: он ВИДИТ, и в итоге проблемой зрителя становится “что сле6
дует в образе разглядеть?” (а уже не “что мы увидим в следующем
образе?”)»27. Происходит уже не только изменение характера вос6
приятия, – меняется сам его субъект. Согласно Делёзу, зрителю
открывается иной смысл вне глубины вещей, который, вслед за Оле6
гом Аронсоном, можно назвать опытом «чувственности сообщест6
ва»28. Необходимо отметить, что сообщество коммуницирует «по6
средством общих образов, содержательно пустых, но сохраняющих
важный коммуникативный момент, не сводимый к репрезентации,
к пониманию, к обмену информацией»29.
Итак, в силу стечения обстоятельств герой оказывается на ка6
кое6то время в одиночестве, вне окружения знакомых ему марси6
ан, отношения с которыми у него сложились еще до прибытия на
Марс, – нет никого поблизости, в отношениях с кем он мог бы при6
вычно ощущать себя тем же. Однако он по6прежнему продолжает
свои занятия, отмечая, что они стали продвигаться успешнее: «То,
что я изучал, как6то механически легко и свободно стало уклады6
ваться в моей голове, и при этом ощущение было таково, словно
голова совершенно пуста и в ней можно поместить еще очень,
очень много»30. Его больше не волнует, как раньше, невозможность
сформулировать для себя по «старой привычке» то, что он узнает:
к нему приходит ощущение «неважности» всего этого.
Но постепенно Леонид начинает замечать утрату способности
внимания: «Мысли отвлекались то и дело то в одну, то в другую сто6
27
Делёз Ж. Кино. Пер. с фр. Б. Скуратова. Науч. ред. и вступ. ст. О. Аронсона. М.:
«Ad Marginem», 2004, с. 606 (перевод уточнен).
28
Аронсон О.В. Коммуникативный образ. М.: «Новое литературное обозрение»,
2007, с. 330.
29
Там же.
30
Богданов А.А. Вопросы социализма [1990], с. 161.
Ленин, Богданов, пролетарская культура и марсиане 155
рону; яркие воспоминания, часто очень неожиданные и далекие,
всплывали в сознании и заставляли забывать окружающее, отни6
мая драгоценные минуты. <…> Все чаще меня тревожило какое6то
странное, беспокойное чувство, точно было что6то важное и спеш6
ное, чего я не исполнил и о чем все забываю и стараюсь вспомнить.
Вслед за этим чувством поднимался целый рой знакомых лиц и ми6
нувших событий и неудержимым потоком уносил меня все дальше
назад, через юность и отрочество к самому раннему детству, теря6
ясь затем в каких6то смутных и неясных ощущениях»31.
Не имея сил преодолеть растущее внутреннее стремление по6
стоянно перескакивать от одного предмета внимания к другому,
но желая продолжать свою работу, Леонид собирает в своей ком6
нате «целые груды книг, раскрытых заранее на нужном месте, таб6
лиц, карт, стенограмм, фонограмм», но в итоге вынужден будет
признать, что организация этих хаотичных блужданий, «прогу6
лок», «ритурнелей» приводит лишь к усилению рассеянности.
Однако существует пространство, где, как оказалось, могло как6
то собираться распадающееся сознание Леонида. Это темная зелено6
вато6синяя пустота марсианского неба, в которую он, как это и при6
нято у марсиан, вместе со всеми всматривается вечерами (может
быть, поэтому марсиан не беспокоил вечерний «мрачный оттенок»
на их лицах?). «<…> [К]огда я ложился в постель и смотрел сквозь
стеклянную крышу на темное небо, тогда мысль начинала самоволь6
но работать с удивительной живостью и энергией. Целые страницы
цифр и формул выступали перед моим внутренним зрением с такой
ясностью, что я мог перечитывать их строчка за строчкой. Но эти об6
разы скоро уходили, уступая место другим; и тогда мое сознание пре6
вращалось в какую6то панораму удивительно ярких и отчетливых
картин, не имевших уже ничего общего с моими занятиями и забо6
тами: земные ландшафты, театральные сцены, картины детских ска6
зок спокойно, точно в зеркале, отражались в моей душе…»32 И опять
поток исчезающих, сменяющих друг друга образов, которые не вы6
зывают у героя никакого волнения, но «только легкое чувство инте6
31
Там же, с. 162.
32
Там же.
156 Андрей Парамонов
реса или любопытства, не лишенное очень слабого приятного оттен6
ка», в чем можно уловить уже знакомую интонацию испытанного им
прежде опыта переживания общности удовольствия.
Постепенно происходит распространение этого «коллективного
опыта» восприятия образов на внешний мир: «Эти отражения сна6
чала проходили внутри моего сознания, не смешиваясь с окружаю6
щей обстановкой, потом они ее вытесняли»33. Героя начинают пре6
следовать голоса «знакомые и незнакомые», а поток «живых
образов, воспоминаний и фантазий» не прекращается уже и днем:
«Окружающее как6то бледнело и терялось за ними и приобретало
призрачный оттенок»34.
С какого6то момента сознание Леонида настигает «оргия при6
зраков».
Многого я, конечно, не помню, и, кажется, сознание часто спуты6
валось у меня наяву, как во сне. Приходили и уходили или просто
появлялись и исчезали самые различные люди, с какими я встре6
чался в своей жизни, и даже совершенно незнакомые мне. Но меж6
ду ними не было марсиан, это были все земные люди, большей ча6
стью те, которых я давно не видал… <…> галлюцинации
продолжались и усиливались, превращаясь в целые связные, но не6
лепо6бессодержательные разговоры большею частью между неиз6
вестными мне лицами: то пассажир торговался с извозчиком, то
приказчик уговаривал покупателя взять у него материю, то шуме6
ла университетская аудитория, а субинспектор убеждал успокоить6
ся, потому что сейчас придет господин профессор35.
Незнакомые лица, случайные чужие разговоры. Что это? Герою от6
крывается мир повседневности, мир разделяющих коллективную
чувственность, сообщество за рамками кого6либо революционного
коллективизма? В романе с момента прикосновения к этому миру
начинается «выздоровление» Леонида – его оставляет тревога, свя6
занная с «долгом перед человечеством». Быть может, открытый им
33
Там же.
34
Там же, с. 163.
35
Там же.
Ленин, Богданов, пролетарская культура и марсиане 157
мир повседневности и был тем мгновением настоящего, которым он
намеревался стать, и прикосновение к этому настоящему открыло
возможность вхождения в будущее, в по6новому коллективистский
мир? И вот мы застаем его смотрящим в окно на темнеющую крас6
ную «зелень» парка, в которой он уже не видит «ничего чуждого его
сердцу»36. Он встречается глазами со взглядом Нетти, марсианки,
своей возлюбленной, «светлым призраком», как он ее называет.
«[Е]е большие, глубокие глаза, зеленовато6синие, как небо ее плане6
ты»37 становятся для нас свидетельством обретения героем нового
коллективистского мира.
***
Был ли знаком Ленин, беспощадный критик философских идей
Богданова, с этим романом? Можно с уверенностью утверждать,
что роман Ленин читал. Об этом свидетельствует сохранившийся
постскриптум из его письма к матери, Марии Александровне Улья6
новой, отправленного летом 1908 года из Женевы. Само письмо не
сохранилось, но, судя по содержанию постскриптума, в нем шла
речь и о романе.
Сохранившийся документ представляется чрезвычайно инте6
ресным. Приведем его полностью.
P.S. Сегодня прочел один забавный фельетон38 о жителях Марса, по
новой английской книге Lowell'я – «Марс и его каналы». Этот Lowell –
астроном, долго работавший в специальной обсерватории и, кажет6
ся, лучшей в мире (Америка).
Труд научный. Доказывает, что Марс обитаем, что каналы – чудо
техники, что люди там должны быть в 2–3 раза больше здешних,
притом с хоботами, и покрыты перьями или звериной шкурой,
с четырьмя или шестью ногами. Н...да, наш автор [А. Богданов,
автор романа «Красная звезда». – Ред. Собр. соч.] нас поднадул, опи6
36
Там же, с. 165.
37
Там же, с. 166.
38
Фельетоном в то время называли рецензии на книги, театральные постановки, вы6
ставки и т.п. Лишь позднее это название закрепилось за сатирическими заметками.
158 Андрей Парамонов

савши марсианских красавиц неполно, должно быть по рецепту: Федор Блюхер

«тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»...
Вышла новая повесть Горького: «Последние»39. Наследие Ленина
Кажется, что Ленин пишет это с каким6то по6детски непосредственным
удовольствием. Приводимые им факты, несмотря на свою необыч6
ность, подтверждаются авторитетом и высоким уровнем оснащеннос6
ти лаборатории. Однако помимо нескрываемой иронии этот фрагмент
несет и другой – неявный – смысл. Проблема в том, что в книге Лоуэл6
ла речь идет лишь об эволюции каналов на Марсе и делается предполо6
жение об их рукотворности, а следовательно, и о существовании на
этой планете разумной жизни. Все остальное – плод фантазии небезыз6
вестного Герберта Уэллса, автора того самого «фельетона», в котором
он, отталкиваясь от выразительной гипотезы рецензируемого Лоуэлла,
рассуждает о преимуществах обладания хоботом, перьями и шестью
ногами40. Шутка Ленина оказывается своего рода lapsus calami.
Но это еще не все. Ленин приводит цитату из пушкинского
Говоря о Ленине, мы вспоминаем его, с одной стороны, как «пар6
тийного публициста», одного из создателей радикальной полити6
стихотворения «Герой» в распространенном ошибочном ва6
ческой партии (РСДРП(б)), с другой – как основателя Советского
рианте: у Пушкина вместо «нам» стоит «мне». А что ка6
государства. Иногда эти смыслы совпадают: так, партия в какой6то
сается Горького, то у него нет такой повести, но
момент становится инструментом решения задач государственно6
есть пьеса. Постскриптум оказывается про6
го строительства, – иногда расходятся: мало быть честным и ис6
странством соединения гетероген6
кренним коммунистом, бюрократическое администрирование –
ного. Ленин невольно обнаружи6
профессиональная сфера деятельности. Поэтому, чтобы дать оцен6
вает себя в «богдановском»
ку тому, что он сделал, стоит вспомнить те проблемы, с которыми
мире повседневности,
он столкнулся.
но этого еще не
«видит».

Партия

Большевики – идеологическая партия, в основании деятельности

которой лежал тезис о неизбежной смене частной собственности
на средства производства общественной. Все остальное: револю6
ция, окончание войны, вопрос о земле, даже вопрос о самой пар6
39
тии (второй пункт Устава) – вторично и вытекает из решения этой
Ленин В.И. Собр. соч., 56е изд. Т. 55. М.: «Политиздат», 1975, с. 254.
40
главной задачи. Партия путем революции берет власть не для то6
Подробнее см.: Вальдман К. Постскриптум Ленина. – Техника – молодежи, 1990,
№ 7, с. 53–55. го, чтобы взять власть, а для того, чтобы построить новый, более
160 Федор Блюхер
эффективный с точки зрения производительности труда общест6
венный порядок, при котором «свобода каждого будет условием
свободы всех». С момента победы в СССР в 1991 году буржуазной
контрреволюции прошло более четверти века, срок достаточно
большой, чтобы задать один вопрос: превзошел ли уровень произ6
водительности труда в РФ уровень производительности труда, ко6
торый был в СССР в «застойные» 1970–19806е годы? Информация,
приведенная в Википедии, показывает, что в СССР этот показа6
тель был выше, однако производительность труда в последние го6
ды стала расти, и этот отрыв сократился.
Но дело даже не в эмпирических данных, которые, как мы пони6
маем, легко фальсифицируются, и не в том, как утверждала одна
иранка (член леворадикальной партии Фидаинов) в 1990 году в Гер6
мании, что «раньше была альтернатива, а теперь ее нет», – дело
в другом. Готовы ли мы сегодня, находясь в твердом уме, утверж6
дать, что государственный и экономический строй, основанный на
частной собственности, с неизбежностью должен смениться стро6
ем, основанным на общественной собственности? Для Ленина глав6
ные слова в этом предложении «с неизбежностью должен». А для
нас? Боюсь, что пиратский софт и торрент, доставшиеся нам после
поражения социализма – очень слабое утешение при отказе от идеи
перехода к общественной собственности.
Мир, в котором мы сегодня живем, – это мир полностью побе6
дившей частной собственности. Этот мир, конечно, можно улуч6
шать, реформировать, можно исправлять отдельные его недостатки,
но отказаться от самого принципа частного интереса, лежащего в ос6
новании всех общественных отношений, в пользу интереса коллек6
тивного, кажется, решительно невозможно. Тем более что пролета6
риата, о котором больше 150 лет назад писали классики марксизма
и к которому более 100 лет назад обращался Ленин, уже нет, да и «ра6
бочие» партии, начиная с военного займа 1914 года, твердо и бес6
прекословно встали на путь «социал6шовинистического оппорту6
низма». Когда Ленина спрашивали о том, верит ли он во что6нибудь,
он вполне серьезно отвечал: в мудрость рабочего класса. Мы или ли6
шены возможности такого ответа, или должны честно сказать: в
КПК. И дело даже не в унижении нашей «национальной гордости» –
Наследие Ленина 161
как известно, для коммуниста нет отечества, – но путь, по которому
развиваются сегодня Китай и Вьетнам, кажется нам не тем социа6
лизмом, о котором мечтал Ильич. А раз дело обстоит именно таким
образом и никакой альтернативы не предвидится, то не проще ли
признать В.И. Ленина «кремлевским мечтателем», большевизм –
утопией, социалистическую революцию – «национальной катастро6
фой», пойти учиться праву, экономике и культуре у передовых стран
Европы и Америки, кстати, вернуть Крым Украине в виде акта доб6
рой воли, подтверждающего серьезность наших намерений, и, нако6
нец, встать на путь мирового цивилизационного процесса? Однако
Крым отдавать жалко, поэтому придется начать поиск решения сего6
дняшних проблем с философии истории К. Маркса.
В тезисах о философии Фейербаха Маркс решительно заявил,
что его философия – не философия в старом смысле этого слова, а
скорее материалистическая методология науки История. Эта наука
не о действиях личностей, народов или государств, а о соотноше6
ниях производительных сил и производственных отношений, ко6
торыми описывается развитие человечества. Далее довольно крат6
ко, прямо скажем лапидарно, описывается история этого самого
человечества и делается вывод, что когда производственные отно6
шения, господствующие при буржуазном строе, начнут тормозить
развитие производительных сил, то они будут заменены новыми –
социалистическими – производственными отношениями. В каче6
стве возможного «могильщика» буржуазии классики марксизма
выделяют западноевропейский пролетариат – рабочих крупных
индустриальных предприятий, производящих сложные механиз6
мы и машины. Потому что они: 1) организованы в рамках самого
производства, 2) образованны в силу технической профессии, 3) со
ставляют критическую массу, способную своими солидарными
действиями влиять на политику государства, 4) могут осознанно
действовать в рамках своих коллективных интересов. По всем че6
тырем пунктам марксисты в течение полутора веков вели бурные
дискуссии, даже не подвергая сомнению основной постулат, лежа6
щий в основании всего течения – факт наличия «человечества».
Если наличие «личности» подтверждается фактом нашего само6
сознания, наличие «государства» – полицией и правовыми актами,
162 Федор Блюхер
наличие «народа» – общими сказками и легендами, то наличие «че6
ловечества» не находит ни одного эмпирического обоснования, и ос6
тается признать, что это исключительно философская конструкция,
возникшая задолго до социализма. В социалистические учения эта,
по всей видимости, христианская идея перешла из философии и
практики европейского Просвещения вместе со своим причинным
обоснованием – категорией труда. То есть если мы считаем, что все
люди на Земле едины, равны и взаимосвязаны (Н. Кузанский) и в си6
лу этого как объект называются человечеством, то у этого объекта
должна быть причина, а так как возникновение из «ничего» к восем6
надцатому столетию уже утратило мощь универсального объясне6
ния, то в качестве субстанции (самопорождающей сущности бытия)
был выбран труд. Тем более что у труда как раз была эмпирическая
основа, переданная в пословицах и поговорках. И пока мы остаемся
в рамках новоевропейской механистической парадигмы, замешан6
ной на неоплатонистической традиции средневекового реализма,
возразить данной логической схеме очень сложно, ведь именно труд
«сделал из обезьяны человека». Однако попробуем перейти от реа6
лизма к номинализму, а от субстантивизма – к функционализму.
Конечно, никакого человечества нет. Это только имя. В реально6
сти существуют только люди, которые разделены между собой функ6
ционально. Функции возникают в результате исторически закреп6
ленного естественного разделения труда, которое соответствует
природным и социальным условиям, в каких существуют эти самые
люди. Труд – безусловно, важный элемент в жизни людей, но не един6
ственный; главное – не количество труда, а его качество, то есть сов6
падение трудозатрат и целеполагания. Сообщества людей различа6
ются по эффективности использования трудовых ресурсов, которое
можно сравнить по номенклатуре и количеству потребляемой про6
дукции. Именно в рамках этой модели возникникают «умные» евреи,
«трудолюбивые» немцы, «наглые» американцы, «жадные» французы
и прочие «русофобы» и, конечно же, «ленивые и нелюбознательные»
русские. Можно показать еще много следствий, вытекающих из дан6
ной установки, для нас же важно лишь одно. Основным качеством че6
ловека является не труд, а культурное потребление – именно культу6
ра потребления отделяет цивилизованные народы от варваров.
Наследие Ленина 163
Итак, труд (а совместный труд называется производством) или
потребление? С одной стороны, ответ очевиден: потребление вто6
рично, потому что, прежде чем потреблять, нужно производить;
с другой стороны, понятно, что перед нами цикл «курицы и яйца»,
и если мы будем искать ответ в исторической ретроспективе, то
труд как производственные отношения появляется исключительно
с возникновением Человека как родового существа, а потребление
доступно не только варварам, но и животным (например, обезьяны
страдают алкоголизмом в результате соседства с человеком). А раз
так, то смысл (эйдос) производства задается структурой потребле6
ния (ни один собственник не будет производить то, что не сможет
продать), причина производства продукта непосредственно зависит
от его конечного потребления, и, наконец, хотя по времени произ6
водство раньше, не будь у этого конкретного момента производст6
ва предшествующего потребления, не было бы вообще никакого
производства.
Прервемся на некоторое время в интерпретациях Стагирита.
Персонажу нашей статьи они были чужды. До 1914 года он был на6
столько ортодоксальным марксистом, что читать «Материализм
и эмпириокритицизм» чудовищно скучно. Сплошной пересказ
Маркса и Энгельса без каких6то серьезных попыток понять кризис
естествознания начала ХХ века. Впоследствии, судя по воспомина6
ниям современников, он и сам не слишком высоко оценивал этот
свой труд. Все изменила война. Точнее, искажение большинством
социал6демократических рабочих партий Европы смысла резолю6
ций II Интернационала. Неизбежность Первой мировой войны
вытекала из учения марксизма о борьбе капитала за переделы меж6
дународных рынков. Кто мог остановить войну? Только сила соли6
дарности пролетариата: всеобщая стачка 3,8 млн. членов рабочих
партий, 11 млн. членов профсоюзов и 7 млн. членов кооперативов
должна была парализовать промышленность и железные дороги,
заставить буржуазные правительства отказаться от милита6
ристической политики. Но вместо этого члены рабочих партий
вдруг стали патриотами своих правительств и решили кое6что при6
обрести у соседей, раз уж им все равно «нечего терять». В начале
сентября 1915 года 38 человек «вышли из Мекки» в Циммервальд,
164 Федор Блюхер
чтобы осудить шовинистические решения руководства европей6
ских социал6демократов. К концу конференции из этой «массы» вы6
делилась группа порядка десяти человек во главе с Лениным, потре6
бовавшая резолюции о поражении своего правительства и о
гражданской войне против своего правительства и своей буржуазии.
Именно здесь начинается история превращения лидера одной из
немногочисленных фракций социал6демократической партии Рос6
сии, легальной деятельностью которой руководил агент царской ох6
ранки Р.В. Малиновский, в «вождя мирового пролетариата».
Эти лозунги и сегодня часть российской общественности при6
знает актуальными, особенно если заменить в них местоимение
«своей» на «путинской». Однако главное не в лозунгах, а в том, кто
может претворить слова в действия. С точки зрения Ленина, это
может сделать только партия, скроенная по военному образцу,
совмещающая легальную и нелегальную деятельность. «…[Е]сли
в массах нарастает злоба и отчаяние, если налицо революционная
ситуация, готовься создать новые организации и пустить в ход
столь полезные орудия смерти и разрушения против своего прави6
тельства и своей буржуазии. <…> Это – новый вид организации и
борьбы, которому тоже надо научиться…»1
Сторонники теории государственной измены Ленина должны
сначала хотя бы внятно объяснить, из6за чего велась Первая миро6
вая война, понять состояние не профессионального, а мобилизо6
ванного военнослужащего армии, технически не подготовленной к
современной войне (снарядный голод, патронный голод, просто хо6
лод и голод), и осознать простой факт, что уже в ноябре 1914 года
русские солдаты стали ротами сдаваться в плен немцам. Ленин не
был «первым в стране дезертиром», но он был одним из первых в
мире, кто сказал солдатам, сержантам и офицерам: «Государство
вас мобилизовало и отправило умирать на фронт, но у вас есть свои
собственные интересы, отличные от интересов государства, – так
возьмите власть в государстве и реализуйте эти свои интересы».
1
Ленин В.И. Крах II Интернационала. М.: «Политиздат», 1981, с. 46.
Наследие Ленина 165
Государство
Октябрьский переворот впервые в мире привел к власти в отдель6
но взятой стране социалистические партии. Произошла кардиналь6
ная смена правящей элиты. «Старые нелегальщики», «профессио6
нальные журналисты»2, позднее выразится Ленин, стали строить
новое государство. И нужно сказать сразу: часть задачи была вы6
полнена хорошо – государство было построено. Правда, внешне оно
мало походило на торжество справедливости. Еще до всякой побе6
ды было заявлено, что это будет диктатура пролетариата, и пробле6
ма заключалась лишь в том, что того самого западноевропейского
пролетариата, о котором писали Маркс и Энгельс, в стране почти не
было. Именно с этого момента Ленину предстоит самому развивать
коммунистическую идею, часто идя наперекор не только европей6
ской социал6демократии, но и своим учителям. Последнее сочине6
ние, где ссылок на Маркса и Энгельса много, – написанная летом
1917 года книга «Государство и революция»; потом Ленин скорее
ссылается на историю партии и диалектический метод.
Начать стоит с власти Советов рабочих, крестьянских и сол
датских депутатов. Нет в марксизме никаких солдатских депута6
тов и быть не может. Солдат не участвует в процессе производства,
и его вхождение во власть никак не связано с теоретическим по6
ложением о диктатуре пролетариата; скорее уж речь идет о дикта6
туре Советов, то есть партий, которые представлены в Советах.
Солдатский бунт, ставший Февральской революцией, смог продол6
житься социалистическим переворотом в октябре только потому,
что «караул устал» воевать. Только те партии, которые обещали не6
медленное прекращение войны, могли рассчитывать на поддержку
вооруженного народа: «Десять миллионов рабочих и крестьян бы6
ли у нас вооружены, и нашим лозунгом был: немедленный мир, во
что бы то ни стало» (с. 581). Это свое обещание большевики сдер6
жали. Ленин впоследствии не один раз признает: революция «свя6
2
Ленин В.И. Избранные произведения. Т. 3. М.: «Политиздат», 1970, с. 482. Далее
все цитаты в тексте приводятся по данному изданию.
166 Федор Блюхер
зана с первой всемирной империалистической войной» (с. 719).
Именно эти люди, участники вооруженной борьбы, впоследствии
и стали основой стремительного роста численности РКП. А как же
пролетариат? «Сплошь да рядом идущие на фабрики – это не про6
летарии, а всяческий случайный элемент» (с. 647).
И здесь же особенно важное: «Это правильно по Марксу, но
Маркс писал не про Россию, а про весь капитализм в целом, начи6
ная с пятнадцатого века» (там же). Это прямое противоречие сло6
ву классика, то, чего ранее за Лениным не наблюдалось.
Впрочем, смена названия партии в марте 1918 года с социал6де6
мократической на коммунистическую не случайна. С точки зрения
политики не самое удачное время для ребрендинга. Но II Интернаци6
онал был интернационалом социал6демократических партий, а боль6
шинство европейских социал6демократов не признает социалис6
тический характер русской революции. Тезис «страна не готова
к социализму» повсеместен. Согласен с ним и Ильич. Положение
о том, что страна не достигла «такой высоты развития производитель6
ных сил, при которой возможен социализм», он называл бесспорным
(с. 720). Но и свою задачу летом 1919 года, в разгар гражданской вой6
ны, Ленин видит не в построении социализма. Государство, по Лени6
ну, – это машина насилия, «для поддержания господства одного клас6
са над другим» (с. 196). «И эту машину мы возьмем в руки того класса,
который должен свергнуть власть капитала» (с. 205). Но вот война за6
кончена, власть взята. Что дальше? «…[М]ы предполагали без доста6
точного расчета – непосредственными велениями пролетарского го6
сударства наладить государственное производство и государственное
распределение продуктов по6коммунистически в мелкокрестьянской
стране. Жизнь показала нашу ошибку. <…> Пролетарское государст6
во должно стать осторожным, рачительным, умелым “хозяином”, ис6
правным оптовым купцом…» (с. 593).
Но может ли аппарат насилия, созданный «из бывших» для по6
беды в гражданской войне, который «мы переняли» («Мы тогда
[в 1917 году. – Ф.Б.] очень испугались и попросили: “Пожалуйста,
вернитесь к нам назад”. И вот они все вернулись…» (с. 680)), стать
аппаратом госкапиталистических преобразований? Здесь важно
понять, кто они, эти люди, составляющие госаппарат в РСФСР. Кто
Наследие Ленина 167
такой Акакий Акакиевич? Титулярный советник, штабс6капитан пе6
хоты, лейтенант флота в феодальной сословной стране – дворянин.
Незнатный, чаще всего живущий только на свое жалование, страда6
ющий от безденежья, мелкий, несчастный, затюканный дворянин,
живущий в стране, где 90% населения считает, что ему6то как раз
легко и весело живется на Руси. Здесь самое время применить ле6
нинский метод «революционной диалектики» (с. 718): 1) рассмот6
реть всесторонне историю вопроса, 2) взять предмет в саморазви6
тии, 3) с точки зрения человеческой практики и 4) с точки зрения
не абстрактной истины, а конкретного «классового подхода». «Рево6
люционность» же ленинского метода в том, что в общей посылке ис6
пользуется строгая дизъюнкция «либо – либо». «Середины нет, “тре6
тьего” нет и быть не может» (с. 554).
В стране, где практически не было пролетариата, крупная бур6
жуазия должна была ограничиваться либо торговым капиталом,
либо выполнением государственных заказов, для которых и ис6
пользовался имеющийся пролетариат. Мелкая буржуазия города
была мещанами, та же дифференциация на селе давала кулака и се6
редняка. Дворянская знать в такой стране была крупными земле6
владельцами и жила с поместья. Николай Ростов после смерти от6
ца и разорения семьи женится на Марии Волконской, уходит со
службы с доходом в 1200 рублей годовых, становится рачительным
«хозяином» и мечтает «восстановить» поместье семьи. Кто же шел
служить в госаппарат, куда на руководящие должности устраивали
по протекции, как того же Николая Ростова или Стиву Облонского,
который знал, что «должность для него найдут»? Из нашего классо6
вого анализа выпадает большая группа людей – мелкие дворяне,
живущие даже не с ничтожных поместий, как мать и сестра Рас6
кольникова, а со службы, как Мармеладов. Все эти госслужащие
были «дворянами пера», ничего другого у них не было, как у проле6
тариата, и если они теряли службу, они теряли всё. Поэтому им бо6
лее ничего и не оставалось, как верно служить любой центральной
власти. Но эта верность определяет и возможные границы их служ6
бы: они исполнители приказов сверху, и в традициях старой фео6
дальной России они могут создать аппарат подавления, но быть ра6
чительными хозяевами они не умеют.
168 Федор Блюхер
В соответствии с марксистским анализом, класс, к которому при6
надлежит человек, определяется его местом в процессе производст6
ва. Кем же становился советский служащий, работающий в новом го6
саппарате? Новым мелким дворянином. Государство Российское –
особой природы, оно не вырастало из страны как административный
институт, созданный для решения военных, юридических и фискаль6
ных задач; Государство Российское через решение военных, юриди6
ческих и фискальных задач создавало эту страну, то есть оно не было
надстройкой, созданной для обслуживания производственных отно6
шений, а было непосредственной производительной силой. Поэтому,
заняв определенное место в госаппарате этого государства, любой че6
ловек, даже член идеологической партии, начинает играть ту роль,
которая ему положена в силу его классового статуса. Массовое народ6
ное сознание и зафиксировало этот феномен в высказывании «новые
господа ничем не лучше старых».
Революция в России произошла и победила потому, что одна из
самых радикальных партий страны заключила союз с мелкой бур6
жуазией. Политика НЭПа была реализацией этого союза, и решаю6
щую роль в ее проведении должен был сыграть госаппарат, состоя6
щий из членов победившей радикальной партии. Неожиданно мы
начинаем замечать, что и с аппаратом и с партией происходят
странные метаморфозы. «…[Г]осударство в наших руках, – а в но6
вой экономической политике оно в этот год действовало по6наше6
му? Нет. Этого мы не хотим признать: оно действовало не по6наше6
му. А как оно действовало? Вырывается машина из рук: как будто
бы сидит человек, который ею правит… но машина едет не совсем
так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у ру6
ля этой машины» (с. 631). Да и в партии, которой руководит ЦК в со6
ставе 19 человек, а текущей работой в Москве – две узкие коллегии
по 5 человек и которая, по словам Ленина, «самая настоящая “оли6
гархия”» (с. 308), начинают возникать проблемы. Троцкий «увлека6
ется чисто административной стороной дела», у Зиновьева и Ка6
менева «октябрьский эпизод» не случаен, Бухарин – не вполне
марксист, Пятаков – «администратор» (с. 694–695), Сталин груб и
увлекается администрированием, Орджоникидзе и Дзержинский –
великороссы6шовинисты (с. 701–702). То есть вожди радикальной
Наследие Ленина 169
партии, встав во главе государственного аппарата, превратились
в крупную, нет, не буржуазию – феодальную знать; именно в этом
виде их и начинают воспринимать подчиненные. Что же делать?
Сменить задачу: формирование «условий для дальнейшего рос6
та цивилизации», переход к созданию «основных посылок цивили6
зации» (с. 719–720). Создавать крупную промышленность (элект6
рификация), через систему высшего образования вырастить новый
аппарат, поставить госаппарат под контроль партии, расширив ЦК
за счет пролетариев до 100 человек, а комитет рабочего контроля
до 400–500 (с. 700). Не успел. Да и не мог успеть. Сам утверждал,
что это «дело, требующее поколений» (с. 512). Прошло несколько
поколений, и я живу в стране, о которой он мечтал: в меру развитой
(чтобы это понять, достаточно в соседних странах поездить на об6
щественном транспорте), в меру культурной (по крайней мере, вся
многочисленная бюрократия – с высшим образованием), в меру де6
мократичной (многопартийность и выборы налицо), в общем,
в нормальной средней европейской стране. Но один вопрос так и
остался не решен. Возможен ли социализм? То есть может ли обще6
ственная собственность на средства производства быть более эф6
фективной, чем частная?
К сожалению, нужно признать, что эмпирический материал, ко6
торый мог бы окончательно разрешить этот спор, отсутствует. На6
ши бывшие соседи по социализму – такие же средние восточноевро6
пейские страны, чуть лучше, чуть хуже, но никто из них в Данию,
Новую Зеландию или Южную Кореею не превратился. А рассуждать
от обратного – «смотрите, как бедно живут люди на Кубе» – некор6
ректно: на соседних островах, кроме Доминиканы, находится и Га6
ити. Поэтому опять придется прибегать к помощи философии.
Как мы помним, идея общественной собственности была вы6
двинута как следствие размышления над историей всего человече6
ства и имела, скорее всего, христианскую природу. Но вот «бог
умер», и после ужасов ХХ века, кажется, вполне очевидным было бы
перейти в качестве исходного пункта к реальному индивиду и пра6
вам человека. Нам также придется признать, что права существуют
не только у детей и женщин, но и у таких участников судебного про6
цесса, как корпорации и государство. А раз так, то именно государ6
170 Федор Блюхер
ства и корпорации являются теми коллективными субъектами, ко6
торые управляют сегодня развитием. Стоп, понятие «человечество»
имеет нулевой объем. Развитием же чего они управляют? Развити6
ем государства и развитием корпораций, и, следовательно, их инте6
ресы и должны ограничиваться гражданами этих государств и вла6
дельцами (или акционерами) этих корпораций. Право индивида
тем самым дополняется коллективными правами на защиту и полу6
чение прибыли. За защиту отвечает демократическое государство,
где индивид – избиратель. А кто отвечает за получение части при6
были? Тоже государство, которое из фискальной прибыли старает6
ся обеспечить своим гражданам более или менее равные возможно6
сти цивилизованного существования.
По большому счету, и у Ленина, и у современного демократи6
ческого государства одна цель – улучшение цивилизованного су6
ществования, но в одном случае – «человечества», а в другом –
«своих избирателей». Ленин, разочаровавшись в оппортунизме
«рабочей аристократии» Запада, начинает искать «человечество»
на Востоке. Он ставит цель: через захват власти в государстве при6
общить жителей полуколониальных стран к западной цивилиза6
ции (промышленности, городской жизни, медицине) и культуре
(образованию и науке). Современный капитализм, служа част6
ным интересам, в том числе граждан своих государств, готов ин6
корпорировать в состав этих граждан только отдельных индиви6
дуумов, желательно с входным билетом в 200 тыс. евро. Если при
этом в Африке или Азии гибнет какое6либо недемократическое го6
сударство, то, судя по последним действиям, западный избиратель
предпочел бы, чтобы оно погибло вместе со своими гражданами.
У нас нет окончательного ответа, какой вид собственности более
эффективен; в конечном счете форма собственности не так силь6
но влияет на работу фирмы, в отличие, например, от менеджмен6
та. Как всегда, «неразрешимые вопросы» опять упираются в ми6
ровоззрение. Одни предпочитают жить в мире, свободном от
«человечества», и видеть вокруг себя исключительно таких же,
как они, «белых, англосаксов, мужчин», другие же считают, что ес6
ли «человечества» нет, то слишком многое дозволено. Мои личные
симпатии на стороне последних, в том числе и Ленина.
Наследие Ленина 171
История движется странным путем. Наполеон учился быть хо6
рошим офицером и даже стал очень хорошим генералом, а в резуль6
тате мы получили всеобщее избирательное право для мужчин, суд
присяжных в Европе и Первую республику. Кромвеля за его хозяй6
ственную деятельность в поместье называли «пивоваром», а в ре6
зультате мы имеем конституционную монархию и исполнительную
власть парламента. Просто во время всеобщего бедствия эти люди
оказались во главе хорошо организованной группы с ясными для
народа целями и планом действия. Большевики не принимали ни6
какого участия в организации русской Февральской революции, но,
когда прежняя власть рухнула, только у них оказалась военизиро6
ванная организация, точно сформулированные стратегические це6
ли и тактическая последовательность шагов. Да, и, конечно, 476лет6
ний главнокомандующий, который уже несколько лет готовился
к гражданской войне. А в результате? Ну, мы же сказали. История
движется странным путем. Между Кромвелем и торжеством парла6
ментаризма прошло не менее двухсот лет, между первым Кон6
сулатом и Пятой республикой – почти сто шестьдесят. Мо6
жет быть, мы позднее поймем, что для отсталых,
периферийных, полуколониальных стран есть
лишь два пути развития: либо к нормаль6
ному, по европейским меркам, ци6
вилизованному государству
через социализм, либо
в сторону Гаити и
современной
Африки.

Денис Шалагинов, Эдвард Сержан,
Валера Косякова, Софья Прантикова
Некроленинизм:
очерк о дефигурации будущего
Но каков же путь революции, если он есть?
Ж. Делёз, Ф. Гваттари. «Анти6Эдип»
– Поиски ответа на этот вопрос привели
к противоположному результату.
– Противоположному чему?
– Именно это и надо выяснить. Общими усилиями.
«Папа, умер Дед Мороз» (1991), реж. Е. Юфит, В. Маслов
Он не знал о том, что он умер.
Ф. Джеймисон. «Ленин как политический мыслитель»
Идея – это время, живущее в будущем.
«Космополис» (2012), реж. Д. Кроненберг
«Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить» – этот тройственный
комсомольский вердикт становится отправной точкой для нашего
размышления о том, чем мог бы быть полезен ленинизм сегодня, ес6
ли бы само обещание вечной жизни вождя пролетариата было
нарушено. Странно, но бросающийся в глаза идеологический1 ха6
рактер третьей части заявления Маяковского, переквалифициро6
вавшегося из футуриста в футуролога, отнюдь не мешает самому
прогнозу соответствовать текущему положению вещей: Ленин все
еще жив. Однако дело здесь заключается в том, чтобы узнать, что
это за жизнь. Один из возможных маршрутов ответа пересекает
земли киберчеловеческого будущего. «Темное желание» – так ха6
рактеризует протагонист романа Дона Делилло «Ноль К» стремле6
ние избавиться от личности и собственности, быть выскобленным,
1
О советской «официальной идеологии вечности» см.: Гусейнов Г. Смерть в СССР,
или Последствия одного бессмертия. – Археология русской смерти, 2017, № 1 (т. 4),
с. 30–31.
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 173
выхолощенным: твои органы сложат отдельно, а тело в капсуле по6
местят в хранилище; эта трансгуманистическая модель управляе6
мого будущего отсылает к специфической форме жизни в условиях
неприемлемости самой идеи смерти – «манекеножизни»2. Совсем
не сложно усмотреть в этом сценарии кибервариацию на тему фе6
доровского «общего дела» – с важной поправкой: речь идет не о вос6
крешении предков, а об обеспечении вечной жизни для тех, кто мо6
жет себе это позволить3. Разумеется, этот частичный космизм,
вызревающий в лоне позднего (или абсолютного, как сказал бы
Франко «Бифо» Берарди4) капитализма, предполагает радикальное
переосмысление смерти, которая отныне должна рассматриваться
не в качестве определяющего человеческую сущность феномена, а
скорее как «культурный артефакт»5: преодоление смерти, преодоле6
ние времени, преодоление истории, вечное настоящее. Контуры
этой строго упорядоченной мечты напрямую связаны с поставлен6
ным нами вопросом и позволяют дать на него предварительный ча6
стичный ответ: «манекеножизнь» – это жизнь специфического арт6
объекта, смысл которого, подсказывает Делилло, исчерпывается
2
Делилло Д. Ноль К. Пер. с англ. Л. Трониной. М.: «АСТ»; «Corpus», 2017, с. 78,
167–169.
3
«Половина людей меняет кухни, а другая половина голодает» (там же, с. 82).
4
Берарди вводит термин «абсолютный капитализм» для характеристики современ6
ной глобальной системы, единственными принципами которой являются накопле6
ние ценностей, рост дохода и экономическая конкуренция: «Вовсе не освобождая
общество от любых правил, неолиберальное дерегулирование экономики освобо6
дило капитал от политического закона и социальных нужд, в то же время обрекая
общество на слепое следование закону финансового накопления. Это ознаменова6
ло начало эпохи капиталистического абсолютизма, в котором накопление капита6
ла… полностью независимо от общественного интереса» (Берарди Ф.Б. Новые ге6
рои: массовые убийцы и самоубийцы. Пер. с англ. М.Ю. Диунова. М.: «Кучково
поле», 2016, с. 130–131). Проблематика абсолютного капитализма отсылает к лю6
бопытному преломлению вопроса о жизни/смерти: «В сравнении с бессмертной
душой капитала смерть индивида становится всего лишь эмпирической банально6
стью – простым перераспределением акций» – так Лэнд характеризует «подлинно
вампирическую цивилизацию» нашего настоящего (Land N. The Thirst for
Annihilation: Georges Bataille and Virulent Nihilism (An Essay in Atheistic Religion).
London; New York: Routledge, 1992, pp. 78–79), в котором «экономика вновь стала
“всем”» (Джеймисон Ф. Ленин как политический мыслитель. Пер. с англ. Е.А. Вах6
рушевой. – Научный ежегодник ИФиП УрО РАН, 2015, т. 15, вып. 2, с. 78).
5
Делилло Д. Указ. соч., с. 84.
174 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова
«самой фигурой, самим зрелищем»6. С некоторыми оговорками
можно было бы констатировать: таково нынешнее «экзистенциаль6
ное» состояние Ленина, мумия которого является персонифициро6
ванным воплощением идеологии вечности7.
Если бы этим все исчерпывалось, здесь можно было бы смело
поставить точку. Однако специфическое положение Ленина как жи6
вой6мертвой фигуры неизбежно дополняется его заповедью «не
дать угаснуть революции»8. По мнению Фредрика Джеймисона,
именно в этом состоит подлинное значение и актуальность вождя
пролетариата. Но Ленин6как6идея остается привязанным к конкрет6
ному революционному образу, который, как и многие другие обра6
зы подобного рода, поддается рекуперации: символ революции ли6
шается своего подрывного значения, выхолащивается и продается –
в результате революция низводится до знака и оседает в области
масскульт6эстетики9. Принимая это во внимание, следует заметить,
что отмеченная Бенджамином Нойзом важность дебатов о лени6
6
«…[М]аленькое человеческое тело, одно, в мавзолее» (там же, с. 172, 173).
7 этот мотив указывает Джеймисон); выражаясь в сугубо философ6
Гусейнов комментирует эту ситуацию следующим образом: «Ленин и вовсе присутст6
вует как последний символ советской вечности и советских безутешных похорон, ког6
да зарываемый в землю мнится уходящим в эту самую вечность и – продолжающим
жить среди нас» (Гусейнов Г. Указ. соч., с. 36–37). Таким образом, Ленин как оплот со6
ветской идеологии бессмертия является не живым и не мертвым, оказывается в зоне
неразличимости жизни и смерти, в связи с чем его положение даже можно было бы по6
пытаться обозначить с помощью эпитета «трансжимертвый» (trans6vimort), который
Делёз и Гваттари использовали для описания шизофреника, попеременно живого
и мертвого (Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти6Эдип: капитализм и шизофрения. Пер. с фр.
и послесл. Д. Кралечкина; науч. ред. В. Кузнецов. Екатеринбург: «У6Фактория», 2008,
с. 125–126), однако в нашем случае речь идет не об утвердительном использовании
дизъюнктивного синтеза, не о «транспозиционном субъекте», лишенном лица, а о чи6
стой «лицевости», представленной в качестве присутствующего отсутствия.
8 10
Значение Ленина как революционной идеи состоит в соединении политики и эко6
номики в том «Событии6как6процессе», которое мы называем революцией, а также
в ограждении самой революционной идеи от рутинизации и компромиссов (Джей
мисон Ф. Указ. соч., с. 80).
9
Джозеф Хиз и Эндрю Поттер положили эту хорошо известную с ситуационистских
времен идею в основу своей книги с говорящим названием «Бунт на продажу»
(Хиз Дж., Поттер Э. Бунт на продажу. Пер. с англ. Д. Скворцова. М.: «Добрая книга»,
2007). Однако попытка авторов поведать о том, «как контркультура создает новую
культуру потребления», скорее напоминает руководство к действию, предназначен6
ное для маркетолога: авторский театр бунта против бунта и сам весьма недурно про6
дается.
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 175
низме10 связана, в частности, с проблемой реактивации его револю6
ционного потенциала. Мы считаем, что ответ на вопрос о том, как
это сделать, во6первых, отсылает к своеобразной иконоборческой
практике: необходимо произвести «дефигурацию», то есть освобо6
дить идею революции – события6как6процесса – от привязки к обра6
зу бессмертного (не живого и не мертвого) вождя пролетариата –
класса, который, вероятно, уже не является революционным11. Во6
вторых, стоит обратить пристальное внимание на проблему зависи6
мости от вождя: «Любой известный нам революционный опыт или
эксперимент, – отмечает Джеймисон, – был назван по имени Вождя
и также часто был связан с судьбой этого Вождя, по крайней мере
в биологическом смысле»12. В той же работе американский исследо6
ватель упоминает приснившийся Троцкому в ночь на 25 июня 1935
года сон, в котором с ним разговаривал Ленин, не знавший о своей
смерти. Троцкий так и не рассказал Ленину о том, что тот уже умер.
Вероятно, следовало бы исправить эту ошибку, чтобы тем самым
внести посильный вклад в затянувшийся процесс умирания вождя,
смерть которого становится частным вариантом смерти бога (на
ской манере, можно сформулировать эту мысль в виде шутки: сде6
лать «божественное» небытие6в6себе небытием6для6себя (впрочем,
сделать это было бы затруднительно, ведь Троцкий – в отличие от
Ленина – все6таки умер). При этом важно понимать, что богохуль6
ство вовсе не обязательно означает отступничество13.
Однако если «смерть бога» действительно является благой вестью
современности14, стоит выскоблить все его аватары, в нашем случае –
См.: Noys B. The Fabric of Struggles. – In: Communization and its Discontents:
Contestation, Critique, and Contemporary Struggles. Ed. B. Noys. Wivenhoe; New York;
Port Watson: Minor Compositions, 2011, p. 15.
11
См.: Касториадис К. Дрейфующее общество. Беседы и дискуссии (1974–1997).
Пер. с фр. Н. Осиповой, Б. Скуратова. М.: «Гнозис/Логос», 2012, с. 51–53.
12
Джеймисон Ф. Указ. соч., с. 81.
13
См.: Харауэй Д. Манифест киборгов: наука, технологии и социалистический фе6
минизм 19806х. Пер. с англ. А. Гараджи. М.: «Ад Маргинем Пресс», 2017, с. 8.
14
Слотердайк П. Сферы. Плюральная сферология. Т. III. Пена. Пер. с нем. К.В. Ло6
щевского. СПб.: «Наука», 2010, с. 20.
176 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова
привилегированную фигуру вождя6спасителя. Конечно, революция
не делается как произведение искусства15, но обращение к логике со6
здания художественного произведения, на наш взгляд, было бы сов6
сем не лишним. В работе о Фрэнсисе Бэконе (1981) Делёз высказыва6
ет особенно важную в данном контексте мысль: «…современная
живопись оккупирована, осаждена фотографиями и клише, которые
обосновываются на холсте еще до того, как художник приступит к ра6
боте. Действительно, было бы ошибкой считать, что живописец рабо6
тает на белой, девственной поверхности. Поверхность всегда уже вир6
туально заполнена всевозможными клише, с которыми предстоит
порвать»16. В случае с учением Ленина таким предсуществующим кли6
ше является образ вождя пролетариата. Вопрос об осуществимости
«пересборки» ленинизма или обнаружении его актуальности в изме6
нившихся экономико6политических и культурных условиях может оз6
начать вопрос о возможности революционной теории без фигуры
вождя17. Что останется, если очистить ленинское учение от авторита6
ризма, централизма, ведущей роли партии? Мы полагаем, что частич6
ный ответ на этот вопрос был в свое время предложен Карлом Шмит6
том: знание своего врага и союз философии с партизаном.
***
Именно «большевистская теория Ленина познала и признала пар6
тизана»18. Цель большевиков, согласно Шмитту, можно представить
в весьма лаконичной форме: коммунистическая революция во всех
странах мира; при этом все, что содействует ее достижению, квали6
фицируется как благое и справедливое. Это позволяет сформиро6
15
«Китаянка» (1967), реж. Ж.6Л. Годар.
16
Делёз Ж. Фрэнсис Бэкон: логика ощущения. Пер. с фр. А.В. Шестакова под ред.
С.Л. Фокина. СПб.: «Machina», 2011, с. 29.
17
Сам Ленин классифицировал бы наши «вопли против “вождей”» как проявление дет6
ской болезни левизны, которая мешает нам принять простой факт необходимости
«полной переделки мелкобуржуазной обстановки», однако не является ли отказ от фи6
гуры вождя необходимым моментом этой переделки? (Ленин В.И. Детская болезнь «ле6
визны» в коммунизме. URL: https://www.marxists.org/russkij/lenin/ 1920/leftwing/)
18
Шмитт К. Теория партизана. Пер. с нем. Ю.Ю. Коренца. М.: «Праксис», 2007, с. 95.
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 177
вать четкую позицию по отношению к партизанской борьбе: «...ру6
ководимые коммунистическим центром партизаны являются бор6
цами за мир и доблестными героями; партизаны, уклоняющиеся от
этого руководства, являются анархическим сбродом и врагами че6
ловечества»19. Таким образом, здесь мы сталкиваемся с ленинским
централизмом, однако русский революционер прекрасно понимал
иррегулярный характер партизана как явления и напрямую связы6
вал это свойство с разрушительным потенциалом партизана как
«сильнейшего отрицания наличного капиталистического поряд6
ка»20. Именно эта иррегулярная сила, по мнению Шмитта, была
призвана к осуществлению абсолютной вражды в условиях револю6
ционной войны – войны «подлинной» как раз потому, что она осно6
вана на абсолютной вражде21, – именно в серьезном отношении
к последней и состояло преимущество Ленина перед остальными
марксистами/социалистами своего времени. Легко догадаться, кто
являлся абсолютным врагом большевизма: «классовый враг, бур6
жуа, западный капиталист и капиталистический общественный
строй в каждой стране, где он господствовал»22. В союзе философии
и партизана, дополненном знанием врага, заключалась тайна удар6
ной мощи большевиков.
Итак, революционная теория Ленина ориентирована на подчи6
нение иррегулярного партизана руководящему центру, но здесь
можно усмотреть желание «усидеть на двух стульях»: навязать пар6
тизану дисциплину, тогда как именно «недостаток дисциплины фи6
гурирует в списке воинских доблестей партизан»23. Это тем более
верно в эпоху децентрализованной власти – в мире глобализиро6
ванного капитализма революционная теория должна быть избавле6
на от «желания центра»: «Конечно, остались еще Зимние Дворцы,
но они обречены скорее на штурм туристами»24. Сама форма парти6
19
Там же, с. 80.
20
Там же, с. 83.
21
Там же, с. 81.
22
Там же, с. 83.
23
Невидимый комитет. Грядущее восстание. М.: «Ультракультура 2.0», 2011, с. 100.
24
Там же, с. 119.
178 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова
занской борьбы перешла от полицентричной организации в духе
кубинских foco – отрядов, которые казались вполне автономными,
но, по сути, представляли собой зародыш авангардной партии, –
к организации сетевой: это делает ортодоксально6ленинистские па6
раметры принятия решений и соответствующие стратегии более
непригодными25. Поэтому даже установленная связь философии
с партизаном, которую Шмитт классифицировал как одно из клю6
чевых достижений русского революционера, не может быть приня6
та безоговорочно, – в условиях глобализации и сетевой организа6
ции ленинская теория кажется безнадежно устаревшей. В этом
смысле к ленинистам вполне применима ленинская же критика:
они «загляделись» на одну определенную форму, забыв о ее односто6
ронности, «побоялись увидеть ту крутую ломку, которая в силу объ6
ективных условий стала неизбежной»26. Тем не менее несложно до6
гадаться, что сказал бы русский революционер о «множествах»,
«машинах войны» или «темных континентах» – теоретических про6
дуктах, которые разработаны для описания субъекта сопротивле6
ния в условиях децентрализованной власти «империи»: «...просто
необдуманное, бессвязное употребление “модных”, по нашему вре6
мени, словечек о “массе”…»27. «And so on and so on», – прибавят к
этому некоторые из современных последователей Ленина, посвя6
тившие себя мечтам о приходе в мир глобализированного капита6
лизма новой, усовершенствованной, левой Тэтчер.
Чрезвычайно важно понимать, что накануне пришествия гос6
подина «истинных ленинистов и политических консерваторов объ6
единяет то, что они отвергают, если можно так выразиться, либе6
ральную “безответственность” леваков… <…> Как и подлинный
консерватор, истинный ленинист, – говорят нам, – не боится дей6
ствовать и признает все последствия, в том числе и негативные,
реализации своего проекта»28. «Ленинист» и «консерватор». «Ис6
25
См.: Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи. Пер.
с англ. под ред. В.Л. Иноземцева. М.: «Культурная революция», 2006, с. 94–121.
26
Ленин В.И. Указ. соч.
27
Там же.
28
Жижек С. Что может сказать нам Ленин о свободе сегодня? Пер. с англ. А. Смир6
нова. URL: http://www.ruthenia.ru/logos/kofr/2002/2002_09.htm
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 179
тинный» и «подлинный». Довольно сложно предугадать, кто из них
одержит победу в схватке за истину, которую мы, видимо, утрати6
ли с наступлением эры либерализма, «царства антихриста». Во мно6
гом соглашаясь с Жижеком, мы не можем не признать, что в его об6
винениях в адрес радикальных левых (например в фальши, –
потому что те якобы ничего не желают знать о тайной полиции, ко6
торая боролась бы с контрреволюцией, etc.) звучит трогательная
ностальгия по государству, приправленная реализмом (в значе6
нии, предложенном Слотердайком29). В своем ожидании господина
словенский ленинизм приобретает ауру евразийской фантазии
о «радикальном субъекте»30. Здесь замечание Джеймисона о том,
что в революционной теории – в частности ленинской – имеет ме6
сто нечто вроде социалистической монархии или сочетания мо6
нархии и анархии31, становится как нельзя более уместным. Про6
блема заключается в том, как перейти от абсолютной монархии
к форме организации, в рамках которой вождь превратился бы
в номинальную фигуру (а лучше – вовсе исчез). Американский ис6
следователь отмечает, что подобного не происходило, и… высоко
оценивает философскую позицию Жижека.
Однако этот консервативный урок истории, которая учит нас
тому, что поиски ответа на вопрос «Как построить коммунизм?»
приводят к «противоположному результату», не стоит восприни6
мать как приговор: ленинский завет состоит именно в том, чтобы
научиться отстаивать революционные идеи в самой реакционной
обстановке. В конечном счете знаем ли мы, видели ли мы когда6ни6
будь реальный коммунизм? Вероятно, самый верный ответ: «На са6
мом деле мы еще ничего не видели»32. Именно здесь «бред» некро6
реализма любопытным образом превращается в здравый смысл:
29
«Реализм – это распространенная форма веры в то, что катастрофа всегда пра6
ва»(Слотердайк П. Указ. соч., с. 754–755).
30
Мы полагаем, что в данном контексте особенно показателен фрагмент, живопи6
сующий метафизическую войну «радикального субъекта» и «ризоматического не6
озверя» (Дугин А. Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли. М.: «Евразий6
ское движение», 2009, с. 636–637).
31
См.: Джеймисон Ф. Указ. соч., с. 82–83.
32
Делёз Ж., Гваттари Ф. Указ. соч., с. 59, 378.
180 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова
– Вы никогда не задумывались о том, что такое неведомое?
– Нет.
– Поиски ответа на этот вопрос привели к противоположному
результату.
– Противоположному чему?
– Вот именно это и надо выяснить. Общими усилиями33.
Выше мы отметили, что одним из преимуществ Ленина как полити6
ка было знание своего абсолютного врага. В этом смысле необходи6
мо вспомнить о том, что ключевым симптомом «детской болезни
левизны» является безусловное отрицание старых – капиталистиче6
ских – форм, тогда как коммунизм невозможно создавать из иного
материала, кроме того, который содержится в самом капитализме.
Поэтому на знаменитый ленинский вопрос («Что делать?»)34 можно
ответить: «Не выходить из процесса, а идти дальше»35. Этот предло6
женный Делёзом и Гваттари рецепт отсылает к специфическому по6
ниманию утопического («неведомого»): «Утопия, – заявляют фило6
софы, – неотделима от бесконечного движения: этимологически это
слово обозначает абсолютную детерриториализацию»36. Этот абсо6
лютный предел остается недостижимым, но необходимо сместить
акцент на сам процесс. Нет никакого смысла дожидаться вызрева6
ния условий для «финальной битвы» (Ленин), которая положит ко6
нец капитализму. Жажда финала37, во6первых, несет на себе ничем
33
«Папа, умер Дед Мороз» (1991), реж. Е. Юфит, В. Маслов.
34
Ленин В.И. Указ. соч.
35
Делёз Ж., Гваттари Ф. Указ. соч., с. 378.
36
Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? Пер. с фр. и послесл. С. Зенкина.
М.: «Академический проект», 2009, с. 115.
37
Сегодня «апокалиптический тон» в философии снова вошел в моду – достаточно
вспомнить о Брассье с его «солнечной катастрофой» или о Вударде с его грезами о
«декорпореализации». В контексте нашего размышления следует обратить внима6
ние на то, что жажда разрушения – мотив, связанный с идеей абсолютной детерри6
ториализации. В частности, в сравнительно недавно вышедшей работе Эндрю Калп
заявляет о необходимости разрушения мира как финальной составляющей трехчаст6
ного проекта революционной негативности ([1] смерть бога, [2] смерть человека,
[3] смерть мира) (Culp A. Dark Deleuze. Minneapolis, MN: Univ. of Minnesota Press,
2016). Забавно, что провозглашаемая необходимость конца света, который якобы
может привести к полному коммунизму, проистекает из той же самой идеи «детер6
риториализованного социума» как «апокалипсиса» (Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти6
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 181
не стираемую печать телеологии, во6вторых, сигнализирует о «ка6
питалистическом реализме»38 – параличе политического воображе6
ния, который может быть представлен в известной формуле «легче
вообразить конец света, чем конец капитализма».
Вполне вероятно, что любой утопический образ сконструиро6
ванного будущего обладает темной изнанкой, которая обрекает
утопическое на коллапсирование в нечто вроде Utopian Doghouse
(2002) от Ателье ван Лисхаута: «Будущее всегда целостно и едино6
образно – мы все счастливы там. Поэтому оно никогда не станет
нашим желанным счастливым местом»39. Битва за будущее всегда
была в центре внимания левых, и Ленин с его уверенностью в том,
что будущее принадлежит коммунизму, здесь не исключение, а на6
против, яркий пример. Однако постулирование раз и навсегда за6
данного образа будущего неизбежно погружает нас в эсхатологи6
ческую фантазию, в стихию того самого мессианизма, который
в свое время подвергся критике со стороны Деррида40. Можно ли в
таком случае сказать, что смерть образа вождя должна идти рука
об руку со смертью образа будущего41, который является неустра6
Эдип, с. 278), что и hyperstition – «перформативная фикция» Лэнда и CCRU, которая
обозначала наступление состояния абсолютной детерриториализации в тогда еще
не наступившем 2012 году. То есть «теоретическая вера» возвещала о «грядущем пре6
дугаданном коллапсе», уже наступившем в будущем конце человеческого мира, од6
нако абсолютная детерриториализация, как верно замечает Нойз, носит асимптоти6
ческий характер: на ней можно настаивать, но она недостижима (Нойз Б. Танцуй и
умри. Пер. с англ. – Разногласия, 2017, № 12, с. 88; “Hyperstition: An Introduction”.
Delphi Carstens Interviews Nick Land, 2009. URL: http://merliquify.com/blog/articles/
hyperstition6an6introduction/#.WaRFBvlJbIU). Таким образом, попытки радикализи6
ровать теорию Делёза/Гваттари попали в финалистскую ловушку. Схожее желание
покончить со всем можно обнаружить и в манифестациях Невидимого комитета:
«Решить, что цивилизация умерла, взять в руки процесс ее смерти: только это реше6
ние избавит нас от трупа» (Невидимый комитет. Указ. соч., с. 83–84).
38
Фишер М. Капиталистический реализм. Пер. с англ. Д. Кралечкина. М.: «Ультра6
культура 2.0», 2010, с. 37.
39
«Космополис» (2012), реж. Д. Кроненберг.
40
См.: Деррида Ж. Маркс и сыновья. Пер. с фр. Д. Новикова. М.: «Логос6альтера»,
«Eccehomo», 2006, с. 73–74.
41
В этом смысле постулат Иглтона о том, что «желаемое будущее должно быть осу6
ществимым будущим», воспроизводит логику фигурации (Иглтон Т. Идея культу6
ры. Пер. с англ. И. Кушнаревой. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012,
с. 38). Вопрос не в том, какая утопия является «дурной», а какая «хорошей»: раци6
онально сконструированный образ идеального конечного состояния метафизичен
182 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова
нимым атрибутом традиционной левой мысли? В бергсонистском
духе следовало бы назвать утопизм типичным продуктом рацио6
нальности – интеллекта, способного иметь дело лишь со статичны6
ми формами, фиксированными образами42, тогда как утопия, о ко6
торой идет речь у Делёза/Гваттари, в некотором роде оказывается
чем6то вывернутым наизнанку: это бесконечное движение к тому,
что теоретики называют «телом без органов», которое как раз6таки
лишено всякого образа. Соответственно, то, что мы называем де6
фигурацией, есть лишь частный случай практики ускользания – де6
территориализации/демонтажа/проработки существующего.
Но разве это не является – в некотором роде – важнейшей харак6
теристикой коммунистической идеи43? Разница состоит лишь в том,
что мы предпочитаем говорить не о коммунизме, который неиз6
бежно отсылает к эсхатологическим/телеологическим мотивам, а о
коммунизации как имманентном условиям капитализма процессе
обобществления, сопровождаемом разработкой альтернативных
форм организации, – иначе говоря, идея коммунизации требует ис6
ходить из текущих условий глобального капитализма, а не опирать6
ся на абстракцию радикального коммунистического внешнего44.
Формула «процесс, а не цель» (Делёз/Гваттари) отсылает к необхо6
димости пересмотра отношений с будущим, движение к которому
отражает логику прогресса; именно одинаковое понимание време6
ни стирает различие между на первый взгляд непримиримыми вра6
гами: в логике творческого разрушения, предполагающей необхо6
в теории и (если обратиться к историческим прецедентам) тоталитарен на практи6
ке, поэтому ничем не лучше мечтательных томлений.
42
Дефигурация как практика освобождения от сконструированного образа, в кото6
ром интеллект способен узнать свое отражение, является одним из проявлений кам6
перовской «новой критики, которая в верности к Анти6Эдипу перетекает к Анти6Нар6
циссу» (Кампер Д. Тело. Насилие. Боль: сб. ст. Пер. с нем. Сост., общ. ред. и вступ. ст.
В. Савчука. СПб.: Изд6во Русской христианской гуманитарной академии, 2010, с. 100).
43
«Коммунистическая идея – это не только продукт критической теории, но реаль6
ное движение, разрушающее существующее положение вещей» (Деррида Ж. Указ.
соч., с. 88). Вместо разрушения мы предпочли бы говорить об имманентной прора6
ботке, хотя необходимо признать: об отказе от логики творческого разрушения
сравнительно легко заявить в теории, однако в области практики (даже теоретиче6
ской) этот отказ остается чем6то сродни жесту без движения.
44
См.: Noys B. Op. cit., p. 9.
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 183
димость уничтожения прошлого ради изобретения будущего, узна6
ют себя как ультралевые, так и завзятые капиталисты:
– Ты знаешь, во что всегда верили анархисты?
– Да.
– Скажи мне.
– Желание уничтожать – это творческий порыв…
– …А также признак капиталистического мышления: насильст6
венное разрушение. Старые отрасли должны быть решительно уст6
ранены. Новые рынки должны быть силой утверждены. Уничто6
жить прошлое и создать будущее45.
Творческое разрушение – вне зависимости от того, исходит оно
слева или справа, – может быть понято как своеобразная попытка
вписывания цели в процесс. Странная конвергенция капитала и ме6
тафизики!.. Капитализм, будучи не столько формацией, сколько тен6
денцией, как сказал бы Лэнд, вектором имманентизации, поддержи6
ваемым рынком, не избавляется от логики прогресса – последняя
всего лишь мутирует в культ экономического роста. Хронология про6
гресса формирует само представление о человеческом, о чем свиде6
тельствуют такие понятия, как «агентность» или «интенция». Капи6
тализм создает время как таковое46. Однако специфическим
телеологизмом, присущим идее творческого разрушения, дело не ис6
черпывается: парадоксальным образом в современном мире созида6
ние будущего времени дублируется ситуацией, в которой само буду6
щее создает настоящее: ярким примером здесь может послужить
«упреждающая персонализация» – способ получения информации,
непосредственно не запрашиваемой, но потенциально необходимой
пользователю: «...алгоритмические подпрограммы составляют для
45
«Космополис» (2012), реж. Д. Кроненберг.
46
См.: Цзин А.Л. Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма.
Пер. с англ. Ш. Мартыновой. М.: «Ад Маргинем Пресс», 2017, с. 36–37. В замечатель6
ной работе Анны Лёвенхаупт Цзин акцентируется внимание на том, что капитализм
не просто насаждает специфический вариант логики прогресса и времени, но и не6
вольно создает детерриториализованные пространства, прекарные ассамбляжи, ба6
лансирующие на границе капиталистической и некапиталистической экономик:
«Прекарный мир – мир без телеологии. Неопределенность, бесплановая природа
времени пугает, однако благодаря мышлению в понятиях прекарности делается оче6
видным: неопределенность6то и делает жизнь возможной» (там же, с. 36).
184 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова
нас рекомендации на основе осуществленного нами выбора. <…>
Алгоритмы компании знают о наших желаниях еще до того, как мы
осознаем это сами»47. Таким образом, привычный ход времени изме6
няется, усложняется: предшествование «настырного» будущего на6
стоящему, сопровождаемое прогрессистским маршем вперед, раз6
рывает наш повседневный опыт и в некотором роде подтачивает
центральную – не только для Ленина, но и для всех левых мыслите6
лей – идею революции: если будущее уже произошло и отнюдь не со6
держало в себе никаких революций, можем ли мы (вслед за Лени6
ным и др.) продолжать наивно твердить о грядущем коммунизме,
etc.? Здесь высказанная Джеймисоном мысль о событии6как6процес6
се, вероятно, оказывается весьма кстати. Если мы более не можем
полагаться на будущее, уже обладающее определенным образом,
у нас все еще остается возможность мыслить революционное как
идею события6процесса48, эдакого «жизненного порыва», который
преобразует наше настоящее и прошлое…
Выше мы сказали о том, что ленинский союз философии и пар6
тизана утратил свою актуальность, однако это не совсем так: просто
сегодняшняя партизанская борьба более не привязана к руководя6
щему центру и связана именно с «анархическим сбродом», ассоции6
рующимся с «дарквебом», «шифропанком», «политикой невидимос6
ти» и т.д. Ее невидимый характер, удачно схваченный Александром
Р. Гэллоуэем с помощью кибернетической метафоры черного ящика,
представляет собой своеобразную проработку киберпанк/хакер6
этики в условиях всепроникающей сетевой логики (т.н. коннекти6
визма) с присущим ей императивом прозрачности и может быть свя6
зан с низовой подрывной активностью современного агента
производства, который автономисты называют множеством – эда6
47
Аванесян и Малик также упоминают политику превентивных боевых действий, уп6
реждающий контроль и деривативы – элементы финансовой системы, связанные с ис6
пользованием будущей цены на имущество для получения прибыли с настоящей цены:
«Неопределенности будущего служат для создания цен в настоящем» (Аванесян А., Ма
лик С. Комплекс6время. Пер. с англ. А. Улько. URL: http://moscowartmagazine.com/
issue/31/article/542).
48
С различными вариантами этой идеи мы встречаемся у Альтюссера (протяжен6
ный разрыв), Делёза/Гваттари (событие, процесс), Бадью (имманентный разрыв,
процесс истины).
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 185
кой «самоуправляемой живой плотью»49. Согласно Гэллоуэю, сего6
дняшнюю политику можно охарактеризовать как своего рода «тем6
ное делёзианство», в котором утверждение позитивности и приня6
тие множественного в самых различных его формах приводит тем
не менее к тому, что аффирмативность призвана была исключить:
жесткому бинаризму, проведению черты между прозрачным миром
и «темными континентами», иначе говоря, пространством, контро6
лируемым государственной властью, и невидимыми зонами, насе6
ленными партизанами и сетевыми террористами. Подобного рода
идеи, основанные, во6первых, на хорошо известных оппозициях
«гладкое – рифленое» / «машина войны – аппарат захвата», во6вто6
рых, на хакерской культуре, в6третьих, отсылающие к деятельности
таких групп, как, с одной стороны, Тиккун и Невидимый комитет, с
другой – Черный блок, становятся для Гэллоуэя и подхватившего его
теоретический импульс Калпа материалом для продумывания свое6
образной материалистической политики, дополненной «нематери6
альной или идеалистической войной»50. Именно здесь мы встреча6
емся со специфической версией ленинского союза философии и
партизана в условиях позднекапиталистического мира, где степень
подключенности равнозначна степени реальности.
Если отнестись к этому достаточно серьезно, обещание того,
что «мир унаследуют взаимосвязанные»51 (= подключенные), пере6
станет казаться таким уж оптимистическим – в этом контексте
предложенная Калпом «дисконнективистская» модель «конспира6
тивного коммунизма»52 может послужить неплохим стимулом
к размышлению. Партизаном в данном случае станет «конспира6
тор», ускользающий от подключений, как некая противополож6
ность «прокрастинатору», отказывающемуся от их селекции, тем
49
Negri A. Approximations towards an ontological definition of the multitude. Trans. A.
Bove. URL: http://www.generation6online.org/t/approximations.htm
50
Galloway A.R. Black Box, Black Bloc. – In: Communization and its Discontents,
pp. 246–249.
51
Цукерман Э. Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную
эпоху. Пер. с англ. Д. Симановского. М.: «Ад Маргинем Пресс», 2013, с. 227.
52
Culp A. Op. cit., p. 43.
186 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова
самым протестуя против императива новизны53. Возможно, прокра6
стинатору и удается поймать принцип «сколько подключения,
столько и реальности» на слове, но разве (вот именно!) непродук6
тивность подобного «революционного безразличия» не была в свое
время успешно демистифицирована (?): «Безразличие бесполезно.
<…> Твоя нейтральность ничего не значит»54. В этом смысле кон6
спиративный коммунизм, за который ратует Калп55, продолжая
вслед за Гэллоуэем проводить линию «темного делёзианства», ка6
жется нам более приемлемой моделью – при условии вычета из нее
эсхатологических элементов: следовало бы отказаться от жажды
апокалипсиса56 и от идеи полного коммунизма в пользу коммуниза6
ции. Кто знает, может быть, для того, чтобы вырваться из6под влас6
ти капиталистического вечного настоящего, следует совершить
противоположное моделированию будущего движение его дефигу6
рации… «[Г]ибнет образ»57 – мы считаем, что это благая смерть.
Подводя черту под сказанным выше, мы дадим свой – неизбеж6
но неполный и, вероятно, предельно умозрительный58 – ответ на
поставленный в начале данного очерка вопрос о том, чем нам мог
бы быть полезен ленинизм сегодня – при условии его дефигура6
ции: выше мы изложили позицию Шмитта, в соответствии с кото6
рой ключевое достижение Ленина состоит в знании своего абсо6
лютного врага, но логика друг/враг, которая, по мысли немецкого
теоретика, является самим фундаментом политического, не позво6
53
Регев Й. Невозможное и совпадение: о революционной ситуации в философии. Пер.
с иврита М. Макаровского; пер. с англ. П. Хановой. Пермь: «Гиле Пресс», 2016, с. 121.
54
Перек Ж. Человек, который спит. Пер. с фр. В. Кислова. М.: «Флюид», 2006, с. 125.
55
Несмотря на все недостатки его проекта, которые не представляется возможным
обсудить в рамках настоящего очерка. Подробнее об этом см.: Шалагинов Д.
Summa contra connexiones: ненависть к миру и двойная жизнь. – Философия. Жур6
нал Высшей школы экономики, 2017, т. 1, № 3 (в печати).
56
Делилло прав в том, что это – властное (и нескромное, добавил бы Бадью) жела6
ние: «Все хотят распоряжаться концом света» (Делилло Д. Указ. соч., с. 11). Стоило
бы оставить эту жажду неутоленной.
57
Берроуз У.С. Билет, который лопнул. Пер. с англ. URL: http://lib.ru/INPROZ/
BERROUZ/bilet.txt
58
Не выходящий за пределы философии, которую сам Ленин считал «неверным пу6
тем неверных путей» (Альтюссер Л. Ленин и философия. Пер. с фр. Н. Кулиш. М.:
«Ад Маргинем», 2005, с. 19–20).
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 187
ляет нам избавиться от привязки к образу. Напротив, она намерт6
во сцепляет нас с объектом отрицания, поэтому здесь, на наш
взгляд, необходимо обратиться к концепту детерриториализации,
отсылающему к идее, в соответствии с которой система сама про6
изводит средства своего демонтажа59. В этом смысле капитализм –
не столько враг, сколько требующий проработки материал, сама
материя жизни коммунистического, которое – и в этом аспекте на6
следие Ленина не утрачивает актуальности – не может создаваться
из иного материала, кроме того, что предложен капитализмом.
***
В свое время Бадью заявил о том, что реальный социализм стал
своеобразным приговором марксизму, вследствие чего марксизм
должен быть разрушен. Однако сама мысль о его разрушении и яв6
ляется актуальной фигурой марксизма, поэтому необходимо за6
нять позицию, имманентную кризису, стать активным субъектом
разрушения, использовать смерть марксизма в качестве причины
для перестройки политики60. Применительно к ленинизму это
могло бы означать, в частности, разрушение образа вождя, выбор
в пользу децентрализации и политики «невидимости», отказ от
идеи коммунизма – как эдакого постисторического рая на земле –
в пользу коммунизации как совокупности специфических прак6
тик мышления/действия, имманентных условиям абсолютного
капитализма. Термин «имманентность», который среди прочего
означает «отсутствие выхода вовне»61, в данном случае может от6
сылать к ленинской формуле: «не из чего строить коммунизм, кро6
59
Такое толкование этого концепта – предложенное Калпом – явным образом отсы6
лает к знаменитой фразе Маркса и Энгельса о том, что буржуазия «производит преж6
де всего своих собственных могильщиков» (Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммуни6
стической партии. Пер. с нем. URL: https://socialist.news/assets/pdf/manifest.pdf).
60
См.: Бадью А. Мета/Политика: можно ли мыслить политику? Краткий трактат по
метаполитике. Пер. с фр. Б. Скуратова, К. Голубович. М.: «Логос», 2005, с. 39, 43, 44.
61
Kerslake C. Marxism and Money in Deleuze and Guattari's Capitalism and
Schizophrenia: Оn the Conflict between the Theories of Suzanne de Brunoff and Bernard
Schmitt. – In: Parrhesia, 2015, № 22, p. 62.
188 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего 189

ме материала, созданного капитализмом»62, – формуле, конгени6

альной левой акселерационистской мысли, адаптировавшей жаж6
ду абсолютной детерриториализации к условиям ленинизма63.
Какая странная встреча Ленина и Лэнда! Наверное, они всту6
пили бы в оживленную дискуссию – скажем, о вирулентности. Бри6
танский философ представил бы русскому революционеру свое
понимание капитализма как своеобразного вируса, который рас6
пространяется через финансовые потоки, вызывая зависимость у
хозяев, чьи телесные границы он нарушает64. Ленин удивился бы и
рассказал собеседнику о том, что ведь именно капиталисты (точ6
нее, их «буржуазная полиция») любят сравнивать коммунизм с «за6
разой», которая прорастает из всех сторон общественной жизни,
уже проникла в организм и полностью его собой пропитала65. Лэнд
заявил бы, что социализм был не более чем «диатрибой против не6
доразвитого капитализма». Однако русский политический мысли6
тель продолжил бы гнуть свою линию: «Неважно! Все это в про6
шлом, а вот будущее, которое Вы сколько угодно можете называть
абстрактной величиной, все равно вполне реально [это реальность
абстракции, как сказал бы г6н Массуми]. “Зараза” найдет выход,
даже самый неожиданный, так что жизнь возьмет свое… Коммуни6
сты должны знать, что будущее, во всяком случае, принадлежит
им». Эта уверенность подкупает, заражает, но – кто знает? – мо6
жет, именно в области предзнания будущего – какое бы из своих
посткапиталистических обличий то ни принимало в различных те6
оретических верованиях – и заключается ключевое сходство рус6
ского революционера с британским философом?..
В свете сказанного выше ставка на будущее уже не кажется
столь непогрешимой, но если попытаться – временно – отделить
мысль об «экспериментальном процессе поиска в универсальном

62
Ленин В.И. Указ. соч.
63
См.: Srnicek N., Williams A. Inventing the Future: Postcapitalism and a World Without
Work. London; New York: Verso, 2015.
64
См.: Land N. Machinic Desire. – In: Idem. Fanged Noumena: Collected Writings,
1987–2007. Ed. R. Mackay & R. Brassier. Falmouth: Urbanomic; New York: Sequence
Press, 2012, p. 338.
65
Ленин В.И. Указ. соч. Белоусов П.П. В.И. Ленин готовится к выступлению. 1967
190 Д. Шалагинов, Э. Сержан, В. Косякова, С. Прантикова

пространстве возможностей»66 от встроенного в него императива

изобретения будущего, почему бы – вот именно в порядке экспе6
римента – не обратиться в противоположную сторону: «Обычно
думают, что прошлое непреложно: что было, то было, и изменить
это нельзя, тогда как будущее открыто – оно зависит от непредска6
зуемых случайностей. Следовало бы опрокинуть это представле6
ние: прошлое открыто для ретроактивных реинтерпретаций, в то
время как будущее закрыто… <…> Это не значит, что мы не спо6
собны изменить будущее; это означает лишь то, что для измене6
ния будущего мы должны сначала не “понять”, а изменить наше
прошлое, заново объяснить его таким образом, чтобы оно стало
открытым по направлению к новому будущему, не похожему
на то, которое вырастает из господствующего сегодня взгляда
на прошлое»67? Тем не менее хотелось бы оставить этот
спор прошлого и будущего открытым, чтобы избежать
«драматизма финала» ради «эйфории постоян6
ной изменчивости»68, так как именно в этом
утверждении процесса как такового
IV
и состоит жест, который мы обо6
значили с помощью гибрид6
ного слова «некроле6
нинизм»: жизнь
в движении.

66
Williams A., Srnicek N. #Accelerate: Manifesto for an Accelerationist Politics. – In:
#ACCELERATE# The Accelerationist Reader. Ed. R. Mackay & A. Avanessian. Falmouth:
Urbanomic, 2014, p. 362. Рус. пер.: Срничек Н., Уильямс А. #Ускорение: манифест
политики акселерационизма. URL: http://gefter.ru/archive/17113
67
Жижек С. Конец капитализма, конец человечества? Пер. с англ. Э. Патракеева. –
Stasis, 2017, т. 5, № 1, с. 35. Вопрос о реинтерпретации прошлого также отсылает
к проблематике, связанной с метанойей, которая отнюдь не случайно возникает
в контексте размышления о времени: фундаментальная трансформация сознания
приводит к «переписыванию» реальности благодаря т.н. «сильной темпоральнос6
ти» (Аванесян А., Хенниг А. Метанойя: спекулятивная онтология языка, мышления
и мозга. – Транслит, 2017, № 19, с. 94–111).
68
Аронсон О. Трансцендентальный вампиризм. – Синий диван, 2010, № 15, с. 46.

Чехонин С.В. Владимир Ильич Ленин. 1920
Руслан Хаиткулов
Ленин, Толстой
и литературная критика
Деятельность Владимира Ильича Ленина многократно подвергалась
анализу с самых разных сторон. Ленин6политик, Ленин6экономист,
Ленин6философ становились объектами пристального изучения, кри6
тики и апологетики. В то же время фигура Ленина как критика оста6
валась в тени других его ипостасей: как замечает Аннет Рубинштейн1,
и его сторонники и его противники практически игнорировали то
внимание, которое он уделял литературе, за исключением разве что
нескольких фрагментов «Партийной организации и партийной лите6
ратуры»2. Впрочем, последнее сочинение касается не литературы как
таковой, а вопросов свободы слова и связи литераторов с партией,
а значит, и здесь в первую очередь исследователей интересует скорее
общеполитическая сторона дела. Даже в большинстве трудов, посвя6
щенных именно проблемам марксистского подхода к искусству
(у Терри Иглтона, Реймонда Уильямса, Фредрика Джеймисона и др.),
имя Ленина встречается лишь в контексте его политической и госу6
дарственной деятельности, но не по части влияния его специальных
работ на дальнейшее развитие марксистского подхода к литературе.
1
Rubinstein A. Lenin on Literature, Language and Censorship. – In: Science & Society,
Fall 1995, Vol. 59, № 3, p. 368.
2
Ленин В.И. Партийная организация и партийная литература. – В кн.: Его же. Собр.
соч., 56е изд. Т. 12. М.: «Политиздат», 1968, с. 99–105.
194 Руслан Хаиткулов
Можно выделить несколько причин такого отношения к этой сто6
роне его наследия3: прежде всего, Ленин действительно не был лите6
ратурным критиком, и статей, посвященных вопросам искусства, у
него несравненно меньше, чем работ по другой тематике; они, более
того, не составляют некой единой системы: в основном, за исключе6
нием цикла о Льве Толстом, это разрозненные замечания и наблюде6
ния. Во6вторых, известно, что его предпочтения в области искусства
в целом и в литературе в частности были достаточно традиционны:
широко известна любовь Ленина к Тургеневу, Чернышевскому, Гер6
цену, Горькому и Толстому и его настороженное отношение к аван6
гарду и футуризму. Такая узость вкусов практически автоматически
проецировалась и на его теории в области литературы, коль скоро их
создатель не оценил многие произведения, которые в настоящее вре6
мя считаются высочайшими точками культурной жизни той эпохи. В6
третьих, с учетом общей ангажированности автора довольно легко
упростить его позицию до обусловленной чисто политическими при6
чинами (хотя уже отношение Ленина к Маяковскому позволяет от6
вергнуть такой редукционизм). Наконец, если брать советское обще6
ство, то общее славословие в адрес Ленина и социалистического
реализма вряд ли было способно пробудить живой интерес в читате6
лях, а сколько6нибудь критическое отношение к его теориям было
идеологически недопустимым. В памяти же постсоветского человека
из литературной критики Ленина задержалась разве что фраза о «зер6
кале русской революции» – соответствующая статья часто цитирова6
лась в учебниках и, как и многие другие общие штампы советских
времен, вызывала лишь скуку. Таким образом, деятельность Ленина
в этой области остается практически забыта как в массовом созна6
нии, так и в специализированной литературе.
Тем не менее сам факт, что Ленин живо интересовался литерату6
рой и как читатель и как политический деятель, не подлежит сомне6
нию, а наличие отдельного цикла работ по этой тематике позволяет
поставить вопросы, во6первых, о том, как они соотносятся с преж6
3
С учетом общей значимости фигуры Ленина стоит оговориться, что даже при том
что его литературно6критическая деятельность привлекала намного меньше вни6
мания, нежели политическая, среди работ о ней есть труды таких крупных теоре6
тиков, как, например, Дьёрдь Лукач и Михаил Лифшиц.
Ленин, Толстой и литературная критика 195
ней традицией марксистской критики, а во6вторых, об их связи с ос6
тальными частями ленинского идейного наследия. Статьи о Льве
Толстом в наибольшей степени подходят для выполнения этой зада6
чи, так как сама фигура Толстого вызывала полемику в марксист6
ской среде, что позволяет четче сопоставить позицию Ленина с пози6
циями других марксистов того времени. Наконец, необходимо
отметить, что наше рассмотрение ограничится в основном лишь не6
посредственно текстами Ленина, в то время как из биографической
литературы известно множество его критических замечаний о раз6
ных писателях, что потребовало бы отдельного полноценного иссле6
дования. Наша задача, однако, будет выполнена, если удастся хотя
бы отчасти заново привлечь внимание к ныне практически забытым
текстам и создать более широкий контекст их прочтения.
Ленин и марксистская литературная критика
Хотя Маркс и Энгельс не являлись теоретиками литературы, их
интерес к этой теме и связанные с ним замечания, а также, что бо6
лее важно, общий подход к трактовке соотношения материальной
действительности и идей привели к появлению марксистской кри6
тики как явления (несмотря на все дальнейшие трансформации
марксизма, традиция эта жива и по сей день). Вслед за Стефаном
Моравски мы можем выделить три основных аспекта марксист6
ской критики того времени:
1) генетический, имеющий дело с историческими условиями
создания произведения;
2) миметический, характеризующий когнитивную ценность
данного произведения;
3) функциональный, связанный с тем, интересам какого клас6
са это произведение служит и как воспринимается в контексте
этого интереса4.
4
См.: Morawski S. Lenin as a Literary Theorist. – In: Science & Society, Winter 1965, Vol. 29,
№ 1, p. 3.
196 Руслан Хаиткулов
Как правило, эти три составляющие были тесно переплетены.
Памятуя о том, что «господствующими идеями любого времени бы6
ли всегда лишь идеи господствующего класса»5, марксисты начали
активно работать, стараясь связать художественное творчество
с позицией автора в классовой иерархии. Подобного рода социоло6
гизм в рамках генетического аспекта критики был характерен не
только для периферийных и незначительных фигур – мы можем ви6
деть его даже у марксистских теоретиков первого ряда. Так, Плеха6
нов полагает, что «Толстой был не только сыном нашей аристокра6
тии, он был ее идеологом, правда, не во всех отношениях»6, и пишет
о «неспособности заменить в своем поле зрения угнетателей угне6
таемыми, – иначе сказать: перейти с точки зрения эксплуататоров
на точку зрения эксплуатируемых…»7. Признавая, что Толстой с не6
обычайной силой творчески изобразил эксплуатацию народа, Пле6
ханов замечает, что «эксплуатация эта рассматривается Толстым
с точки зрения того нравственного зла, которое она причиняла сво6
им эксплуататорам»8. При всей ограниченности подобного подхода
ему нельзя отказать в известной последовательности: представи6
тель определенного класса, даже наиболее одаренный и субъектив6
но честный, в силу объективных свойств его классовой позиции вы6
нужден видеть мир иначе. Несмотря на все усилия приблизиться
к крестьянству, Толстой является (и не может не являться) носите6
лем сознания совершенно другого класса.
Подобного рода обобщения были общим местом в марксистской
критике того времени: так, например, В.М. Фриче характеризовал
произведения Толстого как «реализм светского барства»9. В критиче6
ской статье, посвященной проблемам пролетарского искусства,
Александр Богданов отмечает, что «капиталист лично может быть да6
5
Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. – В кн.: Их же. Соч., 26е
изд. Т. 4. М.: «Политиздат», 1955, с. 445.
6
Плеханов Г.В. Карл Маркс и Лев Толстой. – В кн.: Его же. Избранные философские
произведения. Т. 5. М.: «Соцэкгиз», 1958, с. 631.
7
Там же, с. 633.
8
Там же, с. 637.
9 12
Цит. по: Лифшиц М. Ленинизм и художественная критика. – В кн.: Его же. Надоело:
в защиту обыкновенного марксизма. М.: «Искусство – XXI век», 2012, с. 313.
Ленин, Толстой и литературная критика 197
же и благороднейшим человеком; но, поскольку он представитель
своего класса, его действия и мысли будут необходимо определяться
его социальной позицией»10. Миметический и функциональный ас6
пекты при таком подходе практически однозначно вытекают из гене6
тического. Позже этот подход к анализу литературно6художественно6
го творчества был осужден как односторонний и получил ярлык
«вульгарного социологизма». На его место пришла другая теория –
«теория отражения», связанная с подходом самого В.И. Ленина и, как
считается, наиболее полно выраженная им в статьях о Л.Н. Толстом.
Лев Толстой: цельность и расщепленность
Ш ироко известна характеристика, которая была дана Лениным
Толстому в разговоре с Максимом Горьким: «Какая глыба, а? Ка6
кой матерый человечище!»11. Столь же известна фраза Ленина, вы6
несенная в заглавие одноименной статьи, а именно что Лев Тол6
стой – зеркало русской революции. Обе характеристики, однако,
отнюдь не являются самоочевидными.
Прежде всего, стоит заметить, что позиция Ленина на самом
деле не настолько далеко отстоит от позиции его оппонентов, на6
прямую связывающих общественные условия с идейным содержа6
нием произведений: в статье «Л.Н. Толстой и его эпоха» Ленин,
описывая систему Толстого, отмечает, что «именно идеологией
восточного строя, азиатского строя и является толстовщина в ее
реальном историческом содержании»12. По всей видимости, под
этой фразой мог бы подписаться тот же Плеханов.
Далее, в относительно малоизвестной полемической статье Ленин
парадоксальным образом сам опровергает первую из упомянутых
фраз. Споря с социал6демократами, группировавшимися вокруг газе6
10
Богданов А. Критика пролетарского искусства. – В кн.: Его же. Вопросы социализ6
ма. Работы разных лет. М.: «Политиздат», 1990, с. 444.
11
Горький М. В.И. Ленин. – В кн.: Его же. Собрание сочинений. Т. 18. М.: «Худлит»,
1963, с. 280.
Ленин В.И. Л.Н. Толстой и его эпоха. – В кн.: Его же. Собр. соч., 56е изд. Т. 20. М.:
«Политиздат», 1973, с. 102.
198 Руслан Хаиткулов
ты «Наша Заря», он решительно отвергает данную теми характеристи6
ку Толстого: «Какой величавой, какой мощной, вылитой из единого
чистого металла, фигурой стоит перед ними этот Толстой…». Более
того: «Говорит красно – и все ведь это неправда. Не из единого, не из
чистого и не из металла отлита фигура Толстого»13. Таким образом, пи6
сатель предстает перед нами отнюдь не «глыбой», что, видимо, было
сказано скорее для красного словца в дружеской беседе. Напротив, фи6
гура Толстого оказывается противоречивой и расщепленной, и там,
где остальные видели последовательность и цельность, Ленин, напро6
тив, увидел разрыв. Подобный ход, естественно, куда более органичен
для диалектического мышления по сравнению с идеями Базарова и
других сотрудников «Нашей Зари», даже если он и был порожден не6
обходимостью уязвить политических противников.
Еще более неожиданной предстает идея Ленина о том, что Лев
Толстой является зеркалом русской революции. Лукач обращает
внимание на то, что сам Ленин понимает, что идея эта кажется
крайне неочевидной, так как это зеркало не отражает объекты
правильно (а существование объективной истины в рамках марк6
систской доктрины для Ленина проблемой не являлось)14. Толстой
противоречив, но противоречива и сама материальная действи6
тельность, и «противоречия во взглядах Толстого надо оценивать
не с точки зрения современного рабочего движения и современ6
ного социализма (такая оценка, разумеется, необходима, но она
недостаточна), а с точки зрения того протеста против надвигаю6
щегося капитализма, разорения и обезземеления масс, который
должен был быть порожден патриархальной русской деревней»15.
С одной стороны, такой ход давал новую, более содержательную
и достаточно убедительную интерпретацию творчества Л.Н. Тол6
стого. И философские взгляды и критика эксплуатации крестьянст6
ва находили свое объяснение: если судить с точки зрения объектив6
ных условий, именно русская деревня была развитием капитализма
13
Ленин В.И. Герои «оговорочки». – В кн.: Его же. Собр. соч., 56е изд. Т. 20. М.: «По6
литиздат», 1973, с. 94.
14
См.: Лукач Г. К истории реализма. М.: «Гослитиздат», 1939, с. 243.
15
Ленин В.И. Лев Толстой как зеркало русской революции. – В кн.: Его же. Собр.
соч., 56е изд. Т. 17. М.: «Политиздат», 1968, с. 210.
Ленин, Толстой и литературная критика 199
обречена на это противоречие. С другой стороны, выдвигая этот те6
зис, Ленин не поясняет, как именно получилось так, что граф Тол6
стой отражает и выражает точку зрения крестьянства лучше, пол6
нее и убедительнее, чем на то способны сами крестьяне, и почему
это вообще в принципе возможно. Подобной проблемы не возника6
ло у того же Плеханова, так как у него Толстой также служил зерка6
лом – но скорее русской реакции, в соответствии со своим классо6
вым статусом. Увлекшись тем, что показывает это зеркало, Ленин
ни слова не говорит о том, что обеспечило ему эти отражательные
свойства, причем скорее вопреки мейнстриму тогдашней марк6
систской мысли, чем в согласии с ней. Маркс и Энгельс отмечали,
что, когда классовая борьба обострится до предела, некоторая часть
буржуазии (очевидно, самая прозорливая) может перейти на пози6
ции пролетариата как будущего победителя16. Переход Толстого на
позиции крестьянства данная идея также не может объяснить – оче6
видно, эта позиция могла казаться более выигрышной разве что
в нравственном отношении, но не в исторически6практическом.
Луначарский писал о Ленине, что тот «мог отметить только са6
мое главное в противоречиях, из которых соткано толстовство, но
это главное обрисовано с поразительной меткостью, и этому глав6
ному найдена широкая социальная причина»17. Причина, правда,
оказалась очень широкой – связь между генетическим и миметиче6
ским аспектами критики была нарушена. Несмотря на классовый
статус Толстого, его работы имели большую ценность и могли обес6
печивать хотя бы частично правильное отражение действительнос6
ти. Аналогичным образом разошлись генетический и функциональ6
ный аспекты – при правильной оценке роль произведений Толстого
отнюдь не сводилась к защите моральных ценностей правящего
класса. Разрушая корреляцию между классовым статусом и идей6
ной позицией, Ленин должен был предложить что6то взамен.
Так как в его литературных трудах обнаружить прямой ответ на
этот вопрос невозможно, приходится обратиться к другим его рабо6
там в поисках сколько6нибудь удовлетворительного решения.
16
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Указ. соч., с. 434.
17
Луначарский А.В. Ленин о Толстом. – «Красная панорама», 7 сентября 1928 г., № 36.
200 Руслан Хаиткулов Ленин, Толстой и литературная критика 201

Литературная критика учной социалистической идеи извне. Но, согласно Ленину, такая
и проблема классового сознания идея создавалась (и вообще могла быть создана) только представи6
телями образованных высших классов, интеллигенцией. Один из
Такого рода решение можно отыскать, если читать произведения важнейших политических тезисов Ленина дает нам ключ и к пони6
манию его литературных работ. Так же как социалистическая ин6
о Толстом при помощи политических работ Ленина, в первую оче6
теллигенция, не являясь пролетариатом, может служить своего ро6
редь «Что делать?». В самом деле, вопрос о выработке правильного
да зеркалом пролетарской революции, Толстой отразил позицию
классового революционного сознания уже вставал перед марксист6
крестьянства. Угнетенные классы оказываются не только экономи6
ской мыслью, и мнения здесь разделились. В споре с социал6демо6
чески эксплуатируемыми – они также отчуждены от своей сущнос6
кратами, группировавшимися вокруг газеты «Рабочее дело», Ленин
ти (Ленин, не доживший до публикации многих рукописей ранне6
ясно выразил свою позицию на этот счет. Вопрос о том, каково
го Маркса, скорее всего, мог бы извлечь из них немало для своей
соотношение стихийного и сознательного элементов в рабочем
критики). Метафора зеркала в достаточной мере плодотворна –
движении, стоял достаточно остро. Способны ли рабочие самостоя6
сам по себе пролетариат (и, соответственно, крестьянство) не мо6
тельно, в ходе естественной борьбы за свои права выработать рево6
жет увидеть себя непосредственно и опознать себя без этого зерка6
люционное сознание? Рабочедельцы, за которыми закрепился
ла. В этом плане неслучайным выглядит другое высказывание Ле6
ярлык «экономистов» (имеющий в глазах Ленина, конечно, прене6
нина, которое приводит Горький, – о том, что до графа Толстого
брежительную окраску), занимали на первый взгляд более ортодок6
мужика как такового в русской литературе и не было. Интеллиген6
сальную позицию и боролись за права и достаток рабочего класса.
ция, таким образом, в глазах Ленина обладает уникальным свойст6
Характерно, что их упрек, адресовавшийся Ленину, состоял в «пре6
вом – способностью отражать мир с позиций других классов, даже
уменьшении значения объективного или стихийного элемента раз6
если сама и принадлежит к образованной верхушке общества.
вития»18. Подобный упрек можно было бы легко адресовать и лите6
Хотя как6то раз Ленин в запале отверг идею, что интеллигенция
ратурной критике Ленина. Более того, на протяжении всей жизни
является мозгом нации, мы видим, что на самом деле в его теории
такое обвинение выдвигалось в его адрес неоднократно, включая и
она выполняет как раз эту роль, правда в специфической форме.
важнейшее решение – о вооруженном захвате власти в стране, кото6
Мозг этот поражен не просто раздвоением на сознание революцион6
рая «объективно», по меркам ортодоксального марксизма, не до6
ное и буржуазное, – по сути, он страдает от наличия множественных
стигла достаточного развития для социалистической революции.
личностей, выраженных сильнее или слабее. В сознании интелли6
Ответ, данный рабочедельцам Лениным, хорошо известен:
генции могут быть выражены интересы самых разных промежуточ6
«…социал6демократического сознания у рабочих и не могло быть.
ных классов и групп, составляющих нацию, причем совокупно
Оно могло быть принесено только извне. История всех стран сви6
интеллигенция отражает в художественном и преображенном виде
детельствует, что исключительно своими собственными силами
мир, как он воспринимается изо всех общественных позиций.
рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред6юнио6
Мы видим, что здесь сознание фактически отрывается от матери6
нистское…»19. Рабочий не может в полной мере осознать свои исто6
альных условий существования, что открывает более широкие воз6
рические классовые интересы без привнесения в его сознание на6
можности для его изменения. С одной стороны, это уменьшает роль
18
объективных предпосылок и переносит основной вес на осознанную
Ленин В.И. Что делать? – В кн.: Его же. Собр. соч., 56е изд. Т. 6. М.: «Политиздат»,
1963, с. 29. духовную активность. С другой стороны, ленинский подход меняет
19
Там же, с. 30. отношение к культурному наследию прошлого и способствует при6
202 Руслан Хаиткулов
своению важных символических фигур, даже если они будут из про6
тивоположного лагеря. Поэтому понятен и скепсис Ленина в от6
ношении организаций, подобных Пролеткульту, – строить самостоя6
тельную пролетарскую культуру, не захватив наследие культуры
буржуазной, оказывается столь же нелепо, как, например, пытаться
организовывать материальное производство, не экспроприировав
производственные активы буржуазии.
Теория отражения и историческое развитие
С тоит учитывать, что сам вопрос о способности интеллигенции
отражать что6либо может быть поставлен в двух плоскостях –
практической и исторической. С точки зрения практической не6
обходимо понять, как именно Ленин оценивал литературу, отра6
жающую позицию других классов, коль скоро интеллигенция, как
это видно из примера Толстого, способна вставать на их точку зре6
ния и выражать ее полнее, чем могли бы сами представители этих
классов. С точки зрения исторической нужно рассмотреть эту спо6
собность в ее развитии, так как она, в свою очередь, также может
зависеть от общего соотношения классовых сил.
На первый взгляд может показаться, что с практической точки
зрения сколько6нибудь полезной Ленину должна была представ6
ляться либо литература, написанная привилегированными класса6
ми тогда, когда они еще выполняли прогрессивную роль (великие
буржуазные реалисты), либо по крайней мере та литература, что от6
ражает позицию промежуточных групп и классов, колеблющихся и
могущих примкнуть к пролетариату. На определенном этапе, когда
капиталистические отношения еще не сформировались полностью,
их роль нельзя оценивать как исключительно реакционную. Тем не
менее даже тогда, когда вовсю идет политическая борьба, а пози6
ции сторон разделились окончательно, Ленин находит время на то,
чтобы написать краткую рецензию на книгу Аркадия Аверченко
«Дюжина ножей в спину революции», отражавшую, очевидно, пози6
цию классового противника. И все же в рецензии отмечаются две
Ленин, Толстой и литературная критика 203
ключевые черты: прекрасное знание дореволюционного быта при6
вилегированных слоев и, как ни странно, яркий и мощный харак6
тер самой книжки, объясняющийся тем, что автор питал неподдель6
ную ненависть к предмету своего изображения. «Поразительный
талант», «рассказы… яркие до поразительности», «есть прямо пре6
восходные вещички», «некоторые рассказы, по6моему, заслуживают
перепечатки»20 – значительно более лестные характеристики, чем
Ленин давал, например, политически близкому ему Маяковскому.
Генетический аспект опять оказывается оторванным от мимети6
ческого и функционального. При этом получается так, что откровен6
но реакционное произведение, пусть даже и несущее пролетариату
некоторое знание о том, как устроено классовое сознание его вра6
гов, может быть признано важным в том числе и в силу художествен6
ных достоинств в рамках марксистской критики. Этот вопрос уже
возникал в связи с художественным талантом Толстого, фигуры го6
раздо большего масштаба, но гораздо менее политически спорной.
В этом отношении марксистской литературной критике приходи6
лось достаточно сложно – в случае политической враждебности пи6
сателя надо было либо отвергать какие6то признанные величины,
либо искать противоречия внутри его позиции, показывая, что он не
полностью реакционен. Даже Лукач нехотя упоминает пример Кип6
линга, но лишь для того, чтобы позже сообщить, что все6таки худо6
жественная сила и ценность буржуазных писателей в среднем
снижаются. Тем не менее чем дальше, тем острее для марксистов
должна вставать проблема оценки художественно сильных, но поли6
тически абсолютно чуждых произведений. Пример Ленина как раз
показывает, что эти стороны, пусть и находящиеся в тесной взаимо6
связи, ни в коем случае не должны друг друга подменять.
Несколько легче ответить на гипотетический вопрос о том, как
именно может меняться отражающая функция интеллигенции по
мере развития исторических процессов (по крайней мере в марк6
систской трактовке). Подобного рода отражающую функцию она
может выполнять только в условиях достаточно полного разделе6
20
Ленин В.И. Талантливая книжка. – В кн.: Его же. Собр. соч., 56е изд. Т. 44. М.: «По6
литиздат», 1970, с. 249–250.
204 Руслан Хаиткулов
ния труда, когда сама функция общественной рефлексии обособля6
ется в некоторой части привилегированного класса. С одной сторо6
ны, может показаться, что такая ситуация, как и всякое разделение
труда, ведет к прогрессу в плане эффективности. С другой стороны,
еще Адам Смит предостерегал, что чрезмерная специализация
приводит к одностороннему развитию способностей и в конечном
счете может уродовать человека. Применительно к мастерству
художественного слова в буржуазном обществе этот эффект опи6
сал Лукач: признавая, что «реалист нового образца становится уз6
ким литературным специалистом, виртуозом литературной выра6
зительности», он при этом замечает, что «писатели становятся все
больше только наблюдателями общества, в противоположность
старым реалистам, которые участвовали в жизни общества»21. Как
мы можем видеть, со времен Лукача представление о том, что ос6
новная задача писателя – это достигать максимально возможной
степени владения формой, но не пытаться выразить какое6либо со6
циальное содержание, лишь только укрепилось.
Если следовать теории Ленина, то подлинное и полное отраже6
ние общества в художественном творчестве может возникнуть
лишь тогда, когда исчезнут сами общественные противоречия,
порождающие противоречивость и частичность их отражений. Ес6
ли брать марксистское представление об этих противоречиях, то
подобная ситуация должна была бы возникнуть тогда, когда будут
упразднены классы. В этом случае общество совпало бы со своим
отражением, а привилегированная позиция стороннего взгляда
писателя перестала бы быть необходимой. Тем не менее это поло6
жение нуждается в уточнении: если, как говорит Маркс, комму6
низм есть не конец истории, а ее подлинное начало, тогда долго6
жданное совпадение откладывается. Если понимать упразднение
классов не в утопически6идеализированной перспективе, то по су6
ти оно означает лишь устранение противоречия, бывшего до того
главным и определяющим фактором развития общества. Устранив
его, мы до некоторой степени ослабляем и все остальные конфлик6
ты, которые исходно порождались социальным неравенством, но
21
Лукач Д. Указ. соч., с. 261–262.
Ленин, Толстой и литературная критика 205
это не значит, что противоречия, не связанные с распределением
ресурсов и присвоением труда или по крайней мере связанные не
только с ними, пропадут автоматически. История не заканчивает6
ся в тот момент, когда исчезает главный конфликт прошлого, и но6
вые конфликты неизбежно породят новые противоречия. В таком
случае художественная литература (если допустить, что она оста6
нется самостоятельным явлением) сохранит свой характер раско6
лотого зеркала, отражающего противоречивое содержание, пусть
критерий правильности отражения и не будет основан на классо6
вом подходе. Таким образом, содержание новой художественной
литературы будет адекватно бесклассовой структуре общества, и
с этой точки зрения взгляд автора не будет искажаться какими6то
внешними причинами. Однако при этом вполне возможна парти6
кулярная позиция писателя, обусловленная его принадлежностью
к определенной группе, занимающей конкретную позицию по от6
ношению к неклассовым противоречиям.
«Объективное» и «субъективное» у Ленина
Мы видим, что предложенный Лениным подход к литературной
критике является отступлением от общепринятых методов марксист6
ской критики того времени. Несмотря на то что сам Ленин не прояс6
няет, что дает ему возможность связать положение Льва Толстого
с позицией крестьянства в русской революции, прочтение его лите6
ратурных работ через призму его политических текстов позволяет
восполнить этот пробел. Отличия от более ортодоксальной критики
в области литературы, таким образом, располагаются в общем русле
расхождений Ленина с остальными современными ему марксистами.
Роль «объективных предпосылок» оказывается менее значимой
что в сфере литературной, что в сфере политической, где выработка
классового сознания не только не происходит автоматически в силу
положения рабочего в классовой иерархии, но и невозможна без при6
внесения его извне интеллигенцией. Аналогичным образом объек6
тивных экономических предпосылок также оказывается недостаточ6
206 Руслан Хаиткулов
но для политической революции, и, напротив, политические условия
могут подготовить коренной экономический переворот.
Духовная жизнь общества в работах Ленина приобретает не
только некоторую автономию, но и оказывается критически важной
для функционирования и формирования экономических и полити6
ческих институтов. Особую роль в этом процессе начинает играть
интеллигенция, а следовательно, возрастает роль активного созна6
ния, потому что никакая позиция не может сама по себе гарантиро6
вать верный взгляд на вещи, и, напротив, нет такой ситуации, когда
это отражение всегда было бы стопроцентно неверным. Этим объяс6
няется отсутствие жесткой связи между генетическим, миметичес6
ким и функциональным аспектами в критике Ленина, что дает ей
возможность быть более гибкой и значительно расширяет область
ее применения, помогая обнаружить противоречия, не обуслов6
ленные напрямую классовыми различиями автора или чи6
тателя. Естественно, что это не только позволяет по6
лучить новые ответы, но и ставит ряд новых
вопросов, четких ответов на которые нет у
самого Ленина, однако сама по себе
их постановка в дальнейшем
может способствовать раз6
витию марксистской
литературной
критики.
Денис Ларионов, Кирилл Корчагин
«Кто был он?..» Фигура Ленина
в новейшей литературе
(диалог)
 Д.Л.: Предметом нашего разговора я предлагаю сделать фигуру
В.И. Ленина в ее, так сказать, мифогенной перспективе, а предпо6
лагаемый горизонт рассмотрения – художественные и литератур6
ные практики 1990–20106х годов. При этом хотелось бы не только
обратиться к культурным координатам различных текстов и вы6
ступлений, но и попытаться наметить политические импликации
мифогенности образа Ленина.
Как известно, фигура вождя стала мифологизироваться еще
при жизни, а к концу советского периода уже мало кого интересо6
вали его человеческие качества и роль в истории. Этому способст6
вовало и размещение его тела в Мавзолее, где Ленин, по словам
Бориса Гройса, «излучает некое завораживающее сияние, которое
действует на людей совершенно спонтанно»1. В конце советской
эпохи миф о Ленине стал предметом саркастического высмеива6
ния со стороны соц6артистов и других неподцензурных авторов:
вспомним хотя бы книгу стихотворений Тимура Кибирова «Когда
был Ленин маленьким» и «Мою маленькую лениниану» Венедик6
та Ерофеева. Но в перестроечные годы потешались не только над
ним: многим советским партийным и государственным деятелям
1
Гройс Б. Ленин и Линкольн – образы современной смерти. – В кн.: Его же. Утопия
и обмен. М.: «Знак», 1993, с. 353.
208 Денис Ларионов, Кирилл Корчагин
досталось «по полной программе» (хотя в некоторых случаях де6
мифологизация оказалась недостаточной).
Между тем образ Ленина нашел себе место и в новой, постмодер6
нистской, мифологии. В 1985–1986 годы Павел Пепперштейн созда6
ет художественный альбом «Ленин», в котором вождь пролетариата
предстает объектом деконструкции, помещаясь в непривычные,
подчас эзотерические контексты. А в 1991 году было обнародовано
знаменитое выступление Сергея Курехина, над которым можно про6
стодушно посмеяться, а можно воспринять его как весьма своеоб6
разное шизоаналитическое высказывание о политическом деятеле.
Как известно, в середине 19906х годов Курехин вступил в Национал6
большевистскую партию и сблизился с Александром Дугиным, для
которого Ленин был «красным аватаром гнева», но в то же время
«малой евразийской аватарой» и «торжественной и скорбной фигу6
рой, тонким маньяком, сквозь которые выли безудержные ветры
Континента»2. Таким образом, Дугин предпринял, так сказать, силь6
ную интерпретацию образа Ленина, которая противопоставлялась
как советской ленинофилии, так и постсоветской ленинофобии.
Если для исторического Ленина были чрезвычайно важны идеологи6
ческие контуры его теоретической – позднее перетекшей в практи6
ческую – работы, то для Дугина он стал вне6 или даже сверхистори6
ческим воином света, который примыкает к традиционалистской
борьбе с и без того шаткими ценностями демократии. Надо сказать,
что менее воинственный, но также связанный с мистическими кон6
нотациями образ Ленина возникает в одном из поздних рассказов
Павла Пепперштейна «Республика французского короля». Из визу6
альных же примет конца 19906х – начала 20006х годов можно вспом6
нить незабываемую обложку книги Александра Проханова «Госпо6
дин Гексоген».
Таким образом, Ленин вновь оказывается излучающим «некое
завораживающее сияние» образом6маркером, проявляющим нео6
жиданную и на первый взгляд эфемерную связь между (поздне)кон6
цептуалистской практикой (Пепперштейн), шизоанализом (Куре6
хин) и различными изводами правой политики (Дугин, Проханов).
2
Дугин А. Красный аватар гнева. URL: http://imperium.lenin.ru/LENIN/7/Lenin2.html
«Кто был он?..» 209
 К.К.: Мне тоже хотелось бы начать с позднесоветского искусства –
той его части, что до сих пор хуже осмыслена теоретически или да6
же на уровне описания происходивших тогда процессов. Вспомним
одну из главных песен конца восьмидесятых – которую еще до не6
давнего времени можно было услышать на улицах, пока она, види6
мо, не потеряла свой взрывной потенциал, – «Все идет по плану»
Егора Летова, которую можно воспринимать как едкую сатиру на
позднесоветское состояние. Возможно, это одна из наиболее прямо6
линейных песен Летова:
Границы ключ переломлен пополам
А наш батюшка Ленин совсем усоп
Он разложился на плесень и на липовый мед
А перестройка все идет и идет по плану
А вся грязь превратилась в голый лед
и все идет по плану
Мы помним, что перестройка, как и оттепель, шла под лозунгами
возвращения к подлинному ленинизму, – это и становится объектом
иронической критики со стороны Летова. Такая критика вообще ши6
роко осуществлялась в позднеперестроечной литературе и поп6куль6
туре: ты выше говоришь о вершинных проявлениях, искусстве мос6
ковского концептуализма и т.п., но это захватывало очень широкие
слои. Однако меня здесь интересует другой смысл, который скрыт за
фигурой Ленина и присутствует, прежде всего, в концептуальном ис6
кусстве и у Летова как во многом интуитивного его последователя
(впрочем, декларировавшего приверженность концептуализму).
Образ Ленина у Летова оказывается ключом к одной из цент6
ральных категорий так называемого «западного марксизма» – того,
что вышел из «Истории и классового сознания» Лукача. Это катего6
рия тотальности3, впервые возникшая в его «Теории романа» (1920)
и характеризующая специфическую для античного искусства спо6
собность видеть взаимосвязь между разрозненными вещами, поз6
воляющую достигать их одновременного восприятия как фрагмен6
3
См., например, уже довольно давнюю, но не потерявшую актуальности книгу:
Jay M. Marxism and Totality. The Adventures of a Concept from Lukács to Habermas.
Berkley; Los Angeles: Univ. of California Press, 1984.
210 Денис Ларионов, Кирилл Корчагин
тов единого мира (именно к такой тотальности, по Лукачу, стре6
мился европейский исторический роман); в более поздней «Исто6
рии и классовом сознании» (1923) тотальность становится цент6
ральной категорией общественного бытия – тем, к чему должен
стремиться ортодоксальный марксизм, если он желает превратить6
ся из социальной теории в инструмент политической практики.
Категория тотальности позволяет воспринимать отдельные вещи,
вступающие друг с другом в диалектические отношения, «в качест6
ве диалектически6динамичных моментов целого, которое столь же
диалектически динамично»4.
Конечно, советский проект осознавал себя как тотальный, и
подкопы под этот проект велись из двух возможных точек – со сто6
роны, напротив, частности и сингулярности, сопротивляющейся
объединению в тотальность, и со стороны альтернативной тоталь6
ности, которая должна была бы вытеснить тотальность официаль6
ную. Возможно, именно это определяет два пути развития неофи6
циального искусства: искусство, ориентированное на частные
подрывы существующих схем (это, скажем, Андрей Синявский или
Аркадий Белинков, многие неофициальные поэты – тот же Тимур
Кибиров, отстаивавший право частного человека быть невключен6
ным в диспозитивы власти) или на создание альтернативной схемы,
которая могла быть очень разной (что можно наблюдать и у Брод6
ского, и у московского концептуализма при всей разнице их взгля6
дов на эти вещи).
Отношение к тотальности – это своего рода tour de force неофи6
циальных искусства и литературы. По понятным причинам они не
могли принять как свою ту тотальность, которая в малейшей мере
была связана с советским проектом, но необходимость выработки
новой тотальности или демонстративного отказа от старой явно
или неявно стояла перед всеми деятелями андерграунда. Это приво6
дило и к созданию нового имперского мифа у Бродского, откуда со6
ветская эпоха словно бы выпадала, и к московскому концептуализ6
4
Лукач Д. История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалек6
тике. Пер. с нем. С. Земляного. М.: «Логос6Альтера», 2003. Цит. по Интернет6вер6
сии: https://www.marxists.org/russkij/lukacs/1923/history_class/03.htm
«Кто был он?..» 211
му, конструирующему из советских знаков новое сакральное прост6
ранство (и сакрализующему советскую повседневность). В этом
контексте приведенный пример из Летова, видимо, наиболее про6
зрачен и недвусмыслен.
У Летова Ленин – это своего рода тот, кто стоит у врат тоталь6
ности, поэтому в более позднем творчестве – когда Летов выбира6
ет для себя «право6левый» радикализм лимоновского толка – эта
фигура остается, выражая те смыслы, которые уже не могут быть
прочитаны как пародийные. В альбоме «Невыносимая легкость
бытия» мы находим песню «В Ленинских горах»:
Это в Ленинских горах
Закричал и умер тот,
В кого не верил бог
В морозных небесах
Это липкий страх
Пропустить вперед того
Кто поднимает гроб
На розовых руках
Здесь можно вспомнить и фильм Александра Сокурова «Молох»
с его зеленоватой, трупной поверхностью, когда разлагается как
бы сам экран, куда проецируются образы. Ленин здесь открывает
дверь в мир тотальности, где все вещи спаяны в неразрывное един6
ство и каждая вещь вступает в множество диалектических связей
со всеми другими вещами (так, собственно, Лукач и понимал то6
тальность уже в «Теории романа»). Что свидетельствует об этой то6
тальности? То, как Летов присваивает советскую культуру, встраи6
вает ее в собственный утопический проект, который предполагает
радикальный нигилизм – полное стирание мира в результате его
самосожжения. Именно в этом контексте он прочитывает, напри6
мер, советские военные песни (альбом «Звездопад»). Мне кажется,
такой вариант тотальности во многом родственен тому, что мы об6
наруживаем у Андрея Монастырского прежде всего в его «Поэтиче6
ском мире», где многословные строфы нанизываются на один клю6
чевой концепт, как бы сплавляющий их воедино, – на концепт
«пустоты» (со всеми ее буддийскими обертонами, которые были
важны для Монастырского). Ленин для Летова – это такая же точка
212 Денис Ларионов, Кирилл Корчагин
пустоты, заражающая своей пустотностью весь остальной мир и
подчиняющая его пожирающей тотальности.
Эти два текста Летова демонстрируют два среза эволюции обра6
за Ленина за десять лет: мы сталкиваемся с этим образом, когда он
уже функционирует как икона, как то, что лишено референции к ис6
торическому Ленину. Уже в середине восьмидесятых, когда соц6арт
деконструировал официальную иконографию, было ясно, что за
этим образом не стоит никакой реальной фигуры. Тогда же Лотман
со ссылкой на Романа Якобсона писал о том, что имя, лишенное ре6
ференциальных характеристик, открывает дверь в пространство
мифологического, когда имена перестают функционировать как
знаки и словно бы «слипаются» с обозначаемыми ими объектами5.
Это написано о кинематографе, но легко представить, что в подтек6
сте имеется в виду главное советское имя – Ленин. Это имя претер6
пело такую же эволюцию, в результате которой возник мифологи6
ческий персонаж Ленин, обладающий свойством «лениности»
(Lenin6ness). Но здесь эволюция не остановилась: этот мифологиче6
ский герой стал словно бы разбухать изнутри, разрываться на части
и выбрасывать вовне протуберанцы своей мифологической сути.
Уже революционная поэзия и искусство, посвященные Лени6
ну, рисуют его в виде мифологического персонажа. В 1918 году
Николай Клюев в стихотворении «Ленин на эшафоте» пишет: «Ле6
нин – птичья октябрьская тяга, / Щедрость гумен, янтарность пло6
дов… / Словно вереск дымится бумага / От шаманских волхвую6
щих слов», а Валерий Брюсов чуть позже: «Кто был он? – Вождь,
земной Вожатый / Народных воль, кем изменен / Путь человече6
ства, кем сжаты / В один поток волны времен…». Тем самым фи6
гура Ленина наделяется нечеловеческим могуществом, способно6
стью самим своим присутствием сшивать воедино времена и
пространства – это, конечно, образ античного бога. (Показатель6
но, что Мандельштам упоминает Ленина в стихотворении, напи6
санном размером, напоминающим античный: «И налетит пла6
менных лет стая, / Прошелестит спелой грозой Ленин…».) То же
5
Лотман Ю.М. Место киноискусства в языке культуры. – В кн.: Его же. Об искусст6
ве. СПб.: «Искусство6СПБ», 2005, с. 657–658.
«Кто был он?..» 213
происходит и в изображениях вождя – особенно в то время, когда
официальная иконография еще не полностью сформировалась и
за пределами cоветской республики. Например, на просторах Ин6
тернета мне попалась такая открытка хорватского художника Йо6
зо Кляковича (1924), на которой Ленин изображен титаном, со6
крушающим старый миропорядок.
Такой процесс можно проследить и на примере многих попы6
ток изображать Ленина сегодня или каким6то образом обходиться
с его старыми изображениями. Пожалуй, самый наглядный слу6
чай – это судьба памятника Ленину в Бухаресте: у старого памят6
ника исчезла голова (наиболее важный и узнаваемый элемент ле6
нинской иконографии) и ее место заняли переплетающиеся друг
с другом стебли цветов. Памятник был переименован в «Гидру»,
что, конечно, предполагает известные политические (правые и
антикоммунистические) коннотации. Думается, однако, что сам
процесс эволюции этого образа шире, чем его конкретная полити6
ческая интерпретация, – он может быть и правым, и левым, и да6
же вовсе не предполагать никакой ангажированной подоплеки.
Так, летовский ряд портретов Ленина есть смысл завершить
стихотворением недавно ушедшего поэта Виктора Iванiва: Летов
для него (в отличие от Ленина) всегда был принципиален, так что
он насыщал свои стихи цитатами из него или даже превращал неко6
торые его песни в неиронические пастиши. Именно так был преоб6
разован текст песни «Все идет по плану», пастиш по мотивам кото6
рого открывает последнее собрание стихов Iванiва «Дом грузчика»:
МОЛИТВЫ КЛЮЧ ПЕРЕЛОМЛЕН ПОПОЛАМ
ВЫХОДИ НА СЛУЖБУ господень бог
И ТВОЙ ПОЯС РАЗРУБЛЕН ГОВОРЮ ТЕБЕ ПРЯМО
ВЫХОДИ ИЗ КОЖИ КАК ЖАРКИЙ боК
АРМИЯ КРАЙОВА РЕЖЕТ ПАНОРАМУ
И МОЯ СУДЬБА В ОДНОМ СЕДЛЕ СО МНОЙ
ФОНАРИ ГОРЯТ И СТОЯТ УПРЯМО
КОРАБЛИ ПЛЫВУТ В СВОЙ ДОМ РОДНОЙ…6
6
Iванiв В. Дом грузчика. М.: «Новое литературное обозрение», 2015, с. 44.
214 Денис Ларионов, Кирилл Корчагин «Кто был он?..» 215

Это очень показательный текст, и показательный прежде все6

го тем, что Ленина здесь нет, хотя именно он был центральным
персонажем для Летова. Зато он еще более насыщен эсхатологиче6
скими и даже религиозными мотивами, которые у Летова присут6
ствуют скорее в подтексте. Почему это происходит? Можно пред6
положить, что в силу пролиферации мифологических аспектов
образа Ленина: оболочка нетленного ленинского тела уже не со6
стоянии сдержать все то напряжение мифологического мира, ко6
торое готово выплеснуться за его пределы. Если у Летова вождь
мирового пролетариата «разложился на плесень и на липовый
мед», то у Iванiва эти неприглядные субстанции становятся осно6
вой для новой жизни, протекающей уже за пределами ленинского
тела, но особым образом детерминированной им.
 Д.Л.: Два года назад была издана поэма Сергея Завьялова «Совет6
ские кантаты», которая, на мой взгляд, уже не имеет ничего обще6
го с постмодернистскими манипуляциями с образом Ленина. Одна
из частей этой поэмы, «Старый большевик6рабочий над гробом Ле6
нина», построена по принципу античного эксода (по собственному
признанию автора), что указывает на точку завершения (ленин6
ской эпохи? ленинской философии и практики?), которую раз за
разом приходится переживать. Тем не менее, прочитав этот текст,
я поразился его уместности для культурно6идеологического кон6
текста середины десятых годов. Можно сказать, что Завьялов
«вбрасывает» Ленина в новый и по6настоящему незнакомый исто6
рический виток, где революционная ситуация чувствуется/ищется
очень многими (и в конечном итоге возникает: я имею в виду Май6
дан). Но кем становится Ленин в этот момент? Продолжает ли он
быть «точкой пустоты» или, напротив, совпадает со своим истори6
ческим профилем? Становится фигурой героической? Возможно,
Завьялову удалось примирить фигуру Ленина с языком высокого
модерна, что до него пытался сделать Мандельштам, для которого
Ленин, а позднее и Сталин представали в отчетливо героическом
свете, а происходящие в 19206х и 19306х годах политические про6
цессы (во всех смыслах этого слова) были событиями едва ли не
вселенского масштаба. Но при этом Завьялов обращается к тому,
чего Мандельштам попросту не мог увидеть (это было к нему
Н. Бабич. «Ленин – ум, честь и совесть нашей эпохи». Плакат. 1973
216 Денис Ларионов, Кирилл Корчагин
слишком близко), – специфике (ранне)советской субъективности,
создаваемой насильственными экстенсивными методами.
 К.К.: Думаю, надо сказать пару слов о том, как устроена эта по6
эма. В ней три части и каждая представляет читателю фрагмент
советского мира: сначала это «Старый большевик6рабочий над
гробом Ленина», то есть самое начало советской эпохи, затем «Кол6
хозница6мордовка поет песню о Сталине» (это начало большого
террора) и наконец «Комсомолец6инвалид Великой Отечественной
войны с книгой Николая Островского» (это уже предоттепельные
времена). Все три части объединены не фигурой Ленина (он при6
сутствует только в первой), но фигурой Сталина: она нависает
мрачной тенью над речами всех трех персонажей. Кто эти персона6
жи? Они те, кому новейшая поэзия не хочет давать голос, – те, ко6
му чужда книжная культура. Они говорят «на пределе отчаяния»,
«у них нет языка, который был бы понятен нам» (слова Завьялова
из интервью, сопровождающего книгу), но своей речью они обуст6
раивают экстатический культ, в центре которого – фигура Ленина,
функционирующая в качестве священной жертвы, своей кровью
скрепляющая советский проект. Это мифологическая картина, и
Завьялов стремится ее исследовать. Вот первый отрывок из поэмы,
речь рабочего6большевика:
УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН
ЗАВЕЩАЛ НАМ ДЕРЖАТЬ ВЫСОКО
И ХРАНИТЬ В ЧИСТОТЕ
ВЕЛИКОЕ ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ПАРТИИ.
КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН,
ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ
ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
в твоей кончине товарищ Ленин
начало новой жизни
мы не отдадим тебя смерти
мы не отдадим тебя времени веку капитала
ты будешь среди нас лежать не тлея
как грозное утверждение о том что
смерти нет для пролетариата
восставшего чтоб разрушить
весь мир насилья
«Кто был он?..» 217
самая дикая злоба…
самая бешеная ненависть…
самый бесшабашный поход лжи и клеветы…
В основе каждого текста лежит музыкальное произведение, кото6
рое должно звучать в воображении читателя, когда он сталкива6
ется с текстом «Советских кантат». Процитированный фрагмент
подразумевает «Кантату к двадцатилетию Октября» Сергея Про6
кофьева, где звучат неадаптированные тексты Маркса, Ленина и
Сталина. Завьялов в начале каждого фрагмента цитирует вось6
мую часть кантаты – «Клятву Сталина», утверждая тем самым
присутствие последнего в любом разговоре о Ленине. Сталин вы6
ступает здесь как своего рода страшный двойник Ленина, кото6
рый, подобно призраку, посещает нас каждый раз, когда речь
идет о вожде мировой революции.
В основе впечатления, которое способен вызвать этот текст, –
тот факт, что такая речь в постсоветской литературе не могла су6
ществовать в «неснятом» виде: она подвергалась многочислен6
ным ироническим остранениям в духе московского концептуа6
лизма (разумеется, если речь идет не о разнообразном art brut,
способном напрямую следовать за комсомольской поэзией двад6
цатых). Сокрушительная новизна поэмы Завьялова в том, что он
первым в новейшей литературе решился не заключать эту речь в
иронические кавычки.
Но главное, что у Завьялова Ленин тоже уже умер. Смерть
вождя – то событие, которое словно бы очерчивает возможную
для нас глубину погружения в историю. Это точка сингулярнос6
ти, запускающая современность (возможно, здесь надо видеть
различие между «русским» ХХ веком и европейским, начавшим6
ся с Первой мировой войной). Самый древний образ, что может
явиться нам, – тот, кто стоит над гробом Ленина, и в этой точке
мы встречаемся с зловещим архонтом советской государствен6
ности, Сталиным. Как ни странно, в этой точке Завьялов оказы6
вается предельно близок к Летову, и, возможно, в такой близос6
ти нужно видеть близость поколений – людей восьмидесятых
годов. Если попытаться свести содержание поэмы к формуле, то
218 Денис Ларионов, Кирилл Корчагин

она в полифонической, избегающей авторской речи форме Андрей Горных

стремится показать такого советского человека, который не
принимает на себя роль жертвы, несмотря на то что по гамбург6 Империализм сегодня
скому счету именно жертвой он и является: экстатическое лико6
вание, растворение в тотальности заменяет для героев поэмы (рецензия на книгу «Lenin Reloaded:
возможность воспринимать себя жертвами («колхозница лику6 Toward a Politics of Truth»1)
ет над трупами расстрелянных старых большевиков», «комсо6
молец, парализованный и ослепленный, ликует на койке Дома
инвалидов войны» и т.д.).
Опыт «Советских кантат» поучителен: при попытке
придать Ленину новую жизнь в искусстве мы всегда
придаем жизнь Сталину, его страшному двой6
нику. Возможно, для того чтобы возвраще6
ние Ленина как эмансипирующей
фигуры состоялось, необходимо
Почему Ленин ?
не воскрешать его образ,
но делать искусство
«по6ленински»?
Вопрос «зачем вообще изучать Ленина?» в начале XXI века выгля6
дел почти что риторическим на момент выхода книги (2007). Ка6
питализм, казалось бы, нашел формулу стабильности, и будущее
представало бесконечным совершенствованием жизни с помо6
щью цифровых технологий с постепенным встраиванием стран
«третьего мира» в глобальную электронную демократию. Любой
позитивный ответ на этот вопрос тогда – когда «практически не
осталось людей, серьезно рассматривающих альтернативы капи6
тализму» (p. 1), – мог показаться как минимум теоретической экс6
травагантностью.
Потом последовал невиданного масштаба мировой финансо6
вый кризис, политическая дестабилизация на Ближнем Востоке,
война в Украине, кризис системной политики в странах «первого
мира» (феномен неопопулизма). На этом фоне столетие русской
революции уже не выглядит чисто формальным поводом для того,
чтобы обратиться к проблеме «перезагрузки Ленина».

1
Lenin Reloaded: Toward a Politics of Truth. Ed. S. Budgen, S. Kouvelakis, S. Žižek. Durham,
NC; London: Duke UP, 2007. В скобках указаны страницы рецензируемой книги.
220 Андрей Горных Империализм сегодня 221

Политический пафос книги заключается в придании нового Девять месяцев одного года,
импульса левой критической мысли. Поздний капитализм «ко6 или Гегель во время чумы
лонизирует», используя выражение Джеймисона, само вообра6
жение и сегодня «бесстыдно эксплуатирует ужасы Гулага и Хо6
локоста в качестве последней тактики запугивания, чтобы
Книга беллетристична: она напоминает произведения лени6
нианы типа «Ленин в Октябре» или «Ленин в Польше». Красной
путем шантажа склонить нас к отказу от любых серьезных ради6
нитью сквозь статьи многих авторов проходит история «Ленин
кальных убеждений» (р. 2). Любые попытки помыслить отлич6
в Швейцарии». Сентябрь 1914 года, началась Первая мировая
ное от циклов накопления капитала будущее объявляются эти
война, как «Титаник», идет ко дну старая добрая Европа. На эту
чески неприемлемыми. Вообразить сегодня конец света гораздо
социальную катастрофу накладывается личная драма Ленина,
проще, чем самые скромные изменения в существующем спосо6
знаменитый «грубый пинок» от соратников (от Плеханова
бе производства.
и, шире, II Интернационала), занявших шовинистические
«Возвращение к Ленину», декларируемое в книге, означает,
позиции. После поражения революции 1905 года и десятилетия
прежде всего, разблокирование утопического воображения, выход
реакции революционная идея, казалось, терпит окончатель6
из тупика, в котором оказалось мышление об альтернативах капи6
ный крах. В этот момент отчаяния Ленин систематически –
тализму.
с сентября по май 1914 года – штудирует философию, прежде
Но почему бы снова не вернуться к Марксу, возвращения к ко6
всего Гегеля.
торому стали уже «академической модой»? Тем более что сегодня
Первый урок Ленина для Бадью заключается в том, «как реак6
у нас есть выбор «Марксов» – Маркс культурологии, Маркс пост6
тивировать сам вопрос о теории в контексте политического»
модернистских софистов, Маркс мессианских пророчеств, сани6
(p. 17). XX век рождался под знаком «опустошающей истерии» ак6
рованный Маркс – «классик» социальной теории, наконец,
тивизма, в ситуации радикальной неопределенности в отношении
Маркс, о котором говорят даже на Уолл6стрит как о предсказате6
своих политических желаний, что осознавал Ленин, как и в своей
ле современной глобализации. Все эти «Марксы», по мнению
области Фрейд. Реакцией на эту истерию активизма (которая при6
редакторов сборника, имеют одну общую черту – отрицание соб6
вела, в частности, европейскую социал6демократию к поддержке
ственно политического измерения. Обращение к Ленину служит
своих правительств в мировой войне) служит ленинский жест по6
как раз тому, чтобы избежать этой ловушки «постмарксизма».
гружения в теорию и систематическое переосмысление основ ре6
Для авторов книги Ленин – это не толкователь, который привнес
волюционной практики. Что мы можем вообразить по6настояще6
в марксизм азиатские деспотические принципы («стандартный
му нового? Что такое политика как мысль? Таковы, по мнению
западный расистский аргумент»), но теоретик и практик, рас6
Бадью, ленинские вопросы, которые задают траекторию осмыс6
крывший политический потенциал марксизма.
ленного возвращения к практике.
Алекс Каллиникос детализирует этот философский урок, вы6
деляя в нем три момента. Во6первых, стратегическое значение те6
оретического анализа капитализма, в частности, понимание кон6
кретной исторической фазы его развития (примером чего
сегодня может служить «Империя» Хардта и Негри). Во6вторых,
отношение к политике как к «самому концентрированному выра6
222 Андрей Горных
жению экономики». В6третьих, концепция партии как формы
«концентрации пролетарских энергий» (p. 38).
Фредрик Джеймисон развивает тему концентрации энергий,
описывая своеобразный энергетический каскад. Политическая
мысль Ленина – а Ленин в конечном счете всегда мыслит полити6
чески, – это «уникальная концентрация человеческой энергии»
(p. 63). Она придает волю партии так же, как последняя концент6
рированно отражает интересы пролетариата, придает ему энер6
гию политического действия. С одной стороны, партия выражает
глубинную волю класса, артикулирует ее, наподобие гегелевской
выражающей (expressive) причинности, в самых различных аспек6
тах (политика, экономика, культура). С другой – она предстает са6
мостоятельным «инструментом» истории, когда концентрация со6
циальной энергии приводит к историческому клинамену,
революционному скачку в постепенности, ретроактивному эффек6
ту, при котором партия как выражение, «следствие» борющегося
класса становится «причиной» класса победившего.
И здесь можно говорить о партии как о дерридеанском «опас6
ном дополнении», которое придает классу как «причине» его
каузальную силу, но в конечном счете она сама может превра6
титься в автономную силу, господствующую над классом (и, со6
ответственно, можно говорить о том, что ленинизм чреват ста6
линизмом, – проблеме, также обсуждаемой на протяжении всей
книги).
Центральный момент ленинизма Джеймисон усматривает
в диалектике политического и экономического. Ленин не был эко6
номическим теоретиком, отдаленно приближающимся к Марксу.
Но он держался понимания экономики как «в конечном счете оп6
ределяющей инстанции» с той же принципиальностью, с какой
Фрейд отстаивал в качестве определяющей инстанции сексуаль6
ность в борьбе с «оппортунистами» типа Юнга, пытавшимися при6
дать либидо характер универсальной человеческой энергии (не
является ли уступка позднего Фрейда – его концепция Эроса и Та6
натоса – психоаналитическим НЭПом? – спрашивает Джеймисон).
Подмена экономического политическим – стандартная, по мне6
нию Джеймисона, тактика буржуазной критики марксизма, пере6
Империализм сегодня 223
ключающей критический фокус с экономической эксплуатации на
политическое представительство, с капитализма на свободу. Ле6
нинское же кредо заключается в том, что лишь переворот в спосо6
бе производства – революция – приведет к адекватной интересам
трудящихся политической надстройке (в итоге к демонтажу госу6
дарства). Революция, таким образом, выступает как «третий тер6
мин», диалектический синтез экономического и политического.
Но для Джеймисона очевидно, что тезис об экономике как об опре6
деляющей инстанции сегодня актуален как никогда. В эпоху глоба6
лизации «все снова становится экономическим» (p. 66), политиче6
ские реалии становятся «прозрачными» и за ними хорошо
просматриваются те или иные экономические интересы. Ленин6
ская концепция империализма служит лишь первым наброском то6
го, что в наши дни проявилось с гораздо большей отчетливостью:
это глобальный рынок с доминирующими на нем интересами
транснациональных корпораций.
Славой Жижек развивает диалектику экономического и поли6
тического в психоаналитическом ключе. Политическое присутст6
вует «в самой сердцевине экономики» – именно в этом для него за6
ключается смысл понятия классовой борьбы (p. 92). Если позиция
популистского политика – антиленинская позиция! – заключается
в том, чтобы выявить внутри социально6экономической системы
инородный элемент, «пришельца» (например, еврея, финансового
спекулянта), который постоянно угрожает ее нормальному функ6
ционированию и является причиной патологических потрясений
общественного «организма», то диалектическая позиция состоит
в том, чтобы понять патологию, кризис как ключ к функциониро6
ванию капиталистической системы, подобно тому как для Фрейда
истерические симптомы – ключ к пониманию функционирования
субъекта как такового.
Дело, следовательно, не в том, чтобы реальные социально6
экономические антагонизмы (между общественным характером
труда и частной собственностью, между конкретным и абстракт6
ным трудом и т.п.) овеществить в виде внешнего Врага и проти6
вопоставить ему сплоченный посредством самой этой идеологи6
ческой инверсии Народ (что приводит к фашизму как к крайней
224 Андрей Горных
форме популизма). Настоящая левая политика заключается в том,
чтобы изменить сам способ производства с присущими ему анта6
гонизмами.
Капитализм в этом контексте – не столько категория, обознача6
ющая определенную социальную сферу, сколько именно способ
производства, «трансцендентальная матрица, которая структури6
рует все социальное пространство» (p. 92). Поэтому политическая
классовая борьба пронизывает весь марксистско6ленинский ана6
лиз. Категории политической экономии (стоимость товара «рабо6
чая сила», производство прибавочной стоимости и т.п.) представ6
ляют собой не объективные экономические данные, но величины,
определяемые политической борьбой.
Кевин Андерсон подчеркивает значимость ленинского ут6
верждения о том, что нельзя понять «Капитал» Маркса без пони6
мания всей «Науки логики» Гегеля. Следовательно, заключает
он, никто из современных Ленину марксистов не понял Маркса –
в качестве ключа к пониманию ленинской политики. В ранних
работах – прежде всего «Материализме и эмпириокритицизме»
(1908) – Ленин еще придерживался «механистического» взгляда
на сознание как «отражение» объективной реальности (р. 125).
Прививка гегелевской диалектики к марксизму ХХ века, поло6
жившая начало целой традиции гегелевского марксизма (Лукач,
Адорно), позволила переосмыслить революционную практику.
Здесь мы имеем дело с тем, что можно было бы парадоксальным
образом назвать отрицанием отрицания идеализма у Ленина.
Классовое сознание не есть фотокопия объективной реальности.
Социальная реальность сама может выступать проекцией этого
сознания (в чем и заключается сущность События революции).
Верного отражения действительности вообще не существует. Ре6
альность, движимая противоречиями, сама постоянно развива6
ется. «Правильное» отражение – это опережающее отражение
этого развития в интересах рабочего класса. И здесь становится
очевидна важность политического воображения и коллективно6
го осознания своих перспектив.
Даниэль Бенсаид описывает темпоральность ленинского по6
литического воображения в терминах диалектических «скач6
Империализм сегодня 225
ков». Бессобытийное время капитализма – это беньяминовское
«гомогенное время», с которым согласуется и неполитическое
время ревизионистской социал6демократии, время «пассивного
накопления сил» (Каутский). Время Ленина – это время борьбы,
кризисов, коллапсов, уникального стечения обстоятельств и свя6
занных с этим мгновенных возможностей, реализация которых
требует постоянной проверки и модификации теории практи6
кой. Революционная политика не послушно следует за экономи6
кой, но по6своему выражает и трансформирует ее посредством
«постоянной игры смещений и сгущений» (p. 154) политическо6
го дискурса, который, таким образом, уподобляется фрейдов6
ской работе сновидения, делающей «скрытое содержание» сна
действенным фактором психической жизни.
Другие авторы книги рассматривают более специальные ас6
пекты ленинского наследия. Жорж Лабика подчеркивает реле6
вантность ленинской концепции империализма для анализа фе6
номенов «глобального правительства» (МВФ, Всемирный банк,
ВТО и т.п.) и неолиберальной идеологии (мегамонополии, карте6
ли, отмывание денег, криминализация экономики). Жан6Жак Ле6
серкль размышляет о вкладе Ленина в философию языка, кото6
рый может послужить критике лингвистического мейнстрима
нынешнего англосаксонского прагматизма. Антонио Негри при6
водит аргументы в пользу продуктивности ленинского опыта ор6
ганизации масс с точки зрения биополитики нового пролетариа6
та как представителя нематериального труда.
Что делать?
На классический русский вопрос авторы книги предлагают разные
ответы, которые объединяет разве что их сознательная неопреде6
ленность, вторящая неопределенности исторического момента.
Большинство авторов книги сходятся в том, что продуктив6
ность политического наследия Ленина воплощается в следующих
принципах:
226 Андрей Горных Империализм сегодня 227

– учет постоянной возможности возникновения «слабых зве6

модели соотношения между сценой, актерами, режиссером и
ньев» в системе и использование подходящего момента;
публикой.
– создание партии, которая, как рычаг, способна многократно
Славой Жижек в качестве жеста, задающего утопическую пер6
увеличить силы и повернуть (ускорить) ход истории, воздействуя
спективу, видит решительное, «сектантское» самоотделение рево6
на данную точку в данное время;
люционных сил от «разлагающегося трупа старой Европы» (p. 95)
– функционирование партии как «экрана», восполняющего су6
по аналогии с тем, как ленинский эксперимент 1921 года предпо6
ществующий порядок (который кажется вечным и монолитным) в
лагал организацию хозяйств нового типа в некапиталистических
области разрыва, слабого звена, и ее способность дать отчетливый
анклавах путем передачи земли протокоммунистическим христи6
образ альтернативного будущего (идеологический фантазм), ко6
анским сектам в России.
торый станет более реальным, чем сама реальность, и может вы6
Согласно Эрику Хобсбауму, вторая эпоха длительной мирной
звать цепную реакцию в массах («втянуть» их в борьбу).
экспансии капитализма закончилась в 19906е годы (после разви6
Алекс Каллиникос подчеркивает значение партийной органи6
тия капитализма в 1815–1914 годах). «Перезагрузить» Ленина
зации для антиглобалистских движений и стратегического выбо6
сегодня для авторов книги означает прежде всего повто6
ра ими наиболее уязвимой точки приложения силы, полагая при
рить то, что Ленин сделал в 1914 году во время кол6
этом, что современные массовые социальные движения по сути
лапса классического капитализма (p. 4):
провалились, поскольку следовали фукианскому принципу дис6
радикально переосмыслить кризис нео6
персного сопротивления власти.
либеральной идеологии прогресса
Негри, напротив, отмечает, что в глобальном капитализме «не
и предложить свое видение
осталось больше “слабых звеньев”» (p. 304) (подобно тому как
альтернативы капи6
один из героев фильма «Космополис» Д. Кроненберга (2012) заве6
т а листической
ряет владельца финансовой корпорации: «В нашей системе безо6
системе.
пасности нет слабых мест»). «Новому пролетариату» нужно искус6
ственно создавать такие звенья путем наращивания решающего
перевеса именно в этой точке системы. Левым же теоретикам не6
обходимо способствовать его дальнейшему росту путем «произ6
водства коммунистической автономной субъективности изнутри
постмодернистских множеств» (p. 307).
Терри Иглтон считает, что новое антиглобалистское движе6
ние, возникшее в Сиэтле без теории ленинского типа, способно
достичь лишь уровня «антикапиталистического сознания», на6
правленного на гуманизацию или смягчение последствий функ6
ционирования Системы. В то же время концепцию партии как
политического авангарда рабочего класса он сравнивает с дру6
гой ленинской концепцией, а именно Советов, которые уподоб6
ляются социальной поэтике коллективного театрального экспе6
римента Брехта, предполагающей поиски радикально новой

Об авторах
Антонио НЕГРИ (р. 1933) – италь6
янский философ, социолог и соци6
альный теоретик марксистского
толка. Профессор социологии Па6
дуанского университета. Один из
вдохновителей леворадикального
движения «Рабочая автономия».
На русском языке выходили миро6
вые бестселлеры «Империя» (в со6
авт. с М. Хардтом; 2004) и «Множе
ство: война и демократия в эпоху
империи» (в соавт. с М. Хардтом;
2006). Знаменит также своим про6
чтением Спинозы («Дикая анома
лия» (1981), «Спиноза и мы» (2010)
и др.).
Сильвен ЛАЗАРЮС (р. 1943) –
антрополог, социолог, политичес6
кий философ. Бывший профессор
Университета Париж6VIII. Основа6
тель (вместе с А. Бадью и Н. Ми6
шель) активистских групп Союз
коммунистов Франции марксист6
ско6ленинской ориентации (СКФ,
1969) и Политическая организа6
ция (1985). Автор книг «Антропо
логия имени» (1996), «Постижи
мость политики» (2013) и др.
Редактор6составитель сборника
«Политика и философия в трудах
Луи Альтюссера» (1993).
Об авторах 229
пер. – 2009), переведенная на мно6 Андрей ПАРАМОНОВ (р. 1959) –
гие языки, остается одной из клю6 кандидат философских наук, науч6
чевых работ философа. Русскому ный сотрудник Института филосо6
читателю известен по книгам фии РАН, доцент НИУ «Высшая шко6
«Corpus» (1999) и «Бытие единич ла экономики». Участник проекта по
ное множественное» (2004). изданию наследия М.К. Мамардаш6
вили. Область научных интересов:
Эдуар ЖИРАР (р. 1990) – аспирант философская антропология, исто6
и преподаватель философского фа6 рия и философия науки и техники.
Сергей ЕРМАКОВ (р. 1982) – пере6
культета Университета Париж6I Публиковался в журналах «Пуш
водчик, магистр филологических
Пантеон6Сорбонна. Область науч6 кин», «Искусство кино», «Синий ди
наук (СПбГУ), ассоциированный
ных интересов: философия Гегеля и ван», «Эпистемология и философия
сотрудник Социологического ин6
ее рецепция в России. науки», «Философский журнал» и др.
ститута РАН. Сфера научных инте6
ресов: политическая философия,
Олег АРОНСОН (р. 1964) – канди6 Федор БЛЮХЕР (р. 1956) – кандидат
теория действия, акционизм, поли6
дат философских наук, старший на6 философских наук, руководитель
тическая теология.
учный сотрудник Института фило6 сектора философских проблем соци6
софии РАН. Автор книг «Богема: альных и гуманитарных наук Инсти6
Джонатан ФЛЭТЛИ (р. 1967) –
опыт сообщества (Наброски к фи тута философии РАН, доцент кафед6
профессор Уэйнского государст6
лософии асоциальности)» (2002), ры философии и гуманитарных наук
венного университета (Детройт,
«Метакино» (2003), «Коммуника МГППУ. Автор книг «Философские
США). Автор книги «Аффективное
тивный образ (Кино. Литература. проблемы исторической науки»
картографирование: меланхолия
Философия)» (2007), «Что остает (2004), «Дискурсанализ и дискурсив
и политика модернизма» (2008),
ся от искусства» (в соавт. с Е. Пет6 ные практики» (в соавт. с С. Гурко,
а также статей о модернистской
ровской; 2015), «Силы ложного. А. Гусевой, Г. Гутнером; 2016). Сфе6
литературе, афро6американском
Опыты неполитической демокра ра научных интересов: диалектичес6
рабочем движении, коллективной
тии» (2017) и др. кий и исторический материализм.
чувственности и современном ис6
кусстве. Готовит к выходу книгу
Эдуард НАДТОЧИЙ (р. 1962) – Денис ШАЛАГИНОВ (р. 1986) – ас6
«Симпатизируя/уподобляясь Энди
доктор литературоведения Лозанн6 пирант Школы философии НИУ
Уорхолу» (2017; в печати).
ского университета, maître6assis6 «Высшая школа экономики», магис6
tant секции славистики. Специали6 трант УНИ «Русская антропологи6
Жан4Люк НАНСИ (р. 1940) – со6
зируется в области истории ческая школа» (РГГУ). Сфера науч6
временный французский фило6
философии и литературы. Сфера ных интересов: постструктурализм,
соф. Автор более тридцати книг,
научных интересов: политическая акселерационизм, постопераизм.
где исследуются проблемы сооб6
теология, политическая философия,
щества, отношения философии
геопоэтика. Публиковался в журна6 Эдвард СЕРЖАН (р. 1990) – магист6
и литературы, философии и искус6
лах «Синий диван», «Логос», «Социо рант НИУ «Высшая школа экономи6
ства, психоанализ, политика, а
логические исследования», «Отече ки» (программа: «Комплексный со6
также христианство. Книга «Не
ственные записки», «Даугава», циальный анализ»). Сфера научных
производящее сообщество» («La
«Юность» и др. интересов: марксизм6ленинизм.
communauté désoeuvrée», 1986; рус.
230
Валера КОСЯКОВА – кандидат
культурологии, старший преподава6
тель УНИ «Русская антропологичес6
кая школа» (РГГУ), содиректор КЦ
«Пунктум». Автор книги «Три апока
липсиса Средневековья» (2017). Сфе6
ра научных интересов: марксизм,
анархизм, терроризм.
Софья ПРАНТИКОВА – магистрант
УНИ «Русская антропологическая
школа» (РГГУ). Сфера научных ин6
тересов: анархизм, терроризм.
Руслан ХАИТКУЛОВ (р. 1988) – ма6
гистр экономики, преподаватель
факультета экономических наук
НИУ ВШЭ. Публиковался в журна6
лах «Вопросы экономики», «Мировая
экономика и международные отно
шения», «Синий диван», альманах
«Истоки» и др. Один из редакторов
«Капитала» К. Маркса (2011). Науч6
ные интересы: история экономичес6
ких учений, философия экономиче6
ской науки, критическая теория.
Денис ЛАРИОНОВ (р. 1986) – аспи6
рант сектора эстетики Института
философии РАН. Автор критических
Об авторах
статей, публиковавшихся в журна6
лах «НЛО», «Октябрь», «Новый мир»,
на сайтах OpenSpace.ru и Colta.ru.
Опубликовал стихотворный сбор6
ник «Смерть студента» (2013).
Кирилл КОРЧАГИН (р. 1986) – кан6
дидат филологических наук, стар6
ший научный сотрудник Института
русского языка им. В.В. Виноградо6
ва, редактор журнала «НЛО». Поэт,
переводчик. Статьи о современной
поэзии публиковались в журналах
«НЛО», «Новый мир», «Октябрь»,
«Транслит», «Russian Literature» и
др., на ресурсах OpenSpace.ru и «Ар
замас». Один из авторов учебника
«Поэзия» (2016).
Андрей ГОРНЫХ (р. 1968) – канди6
дат философских наук, профессор
Европейского гуманитарного уни6
верситета (г. Вильнюс). Автор книг
«Формализм: от структуры к текс
ту и за его пределы» (1999), «Медиа и
общество» (2012), а также статей по
критической теории и психоанали6
зу. Сфера научных интересов: марк6
сизм, психоанализ, история и тео6
рия визуальной культуры.
Содержание
От редактора . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3
I
Антонио Негри. К марксистскому прочтению марксизма Ленина . . . 9
Сильвен Лазарюс. Ленин и время (фрагменты) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24
Сергей Ермаков. Биохронополитика: Ленин глазами Агамбена . . . . . . 46
Джонатан Флэтли. Ленинская теория аффектов . . . . . . . . . . . . . . . . . 67
II
ЖанЛюк Нанси. Что делать? (фрагменты) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 89
ЖанЛюк Нанси. Ленин и электричество . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 95
Эдуар Жирар. Ленин и этика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 99
Олег Аронсон. Ленин и клинамен . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113
III
Эдуард Надточий. Об одном проигранном споре, или Ибн Рушд
и большевики . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 129
Андрей Парамонов. Ленин, Богданов, пролетарская культура
и марсиане . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 144
Федор Блюхер. Наследие Ленина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159
Денис Шалагинов, Эдвард Сержан, Валера Косякова, Софья Прантикова.
Некроленинизм: очерк о дефигурации будущего . . . . . . . . . . . . . . 172
IV
Руслан Хаиткулов. Ленин, Толстой и литературная критика . . . . . . . . . 193
Денис Ларионов, Кирилл Корчагин. «Кто был он?..» Фигура Ленина в
новейшей литературе (диалог) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 207
Андрей Горных. Империализм сегодня (рецензия на книгу «Lenin Reloaded:
Toward a Politics of Truth») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 219
Об авторах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 228
 Синий Диван
Философскотеоретический журнал
под редакцией Елены Петровской

№22
ISBN 9785946071833

Издательство «ТРИ КВАДРАТА», Москва 2017

Издатели: Сергей Митурич, Савва Митурич

Верстка, выпускающий редактор: Ольга Филиппова

Наши книги можно заказать по адресу:

Издате льство «Т Р И К ВА Д РАТА »
Москва 125319, ул. Усиевича д. 9, тел. (8)499/15161833
e6mail: 3quadrata@gmail.com

Подписано в печать 04.12.2017. Формат 70х100/16. Печать офсетная.

Бумага офсетная №1. Печ. л. 16,75. Тираж 700 экз.
Отпечатано в ООО «ИПК “Парето6Принт”» – 170546, Тверская обл.,
Промзона Боровлево61, комплекс №3А, www.pareto6print.ru