Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.

com
Все книги автора
Эта же книга в других форматах

Приятного чтения!

Владимир Евграфович Бугров

Марсианский проект Королёва

Рецензенты:
В. П. Савиных , летчик-космонавт СССР, Дважды Герой Советского Союза,
член-корреспондент РАН, доктор технических наук, профессор;
А. Г. Милованов , главный ученый секретарь Научно-технического совета
Федерального космического агентства, доктор технических наук, профессор.

Предисловие

В 2007 году Россия отметит 100-летие со дня рождения основоположника практической

космонавтики — Сергея Павловича Королева — выдающегося русского советского ученого и
конструктора, верного последователя другого нашего гениального ученого, отца
теоретической космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского, 150-летие которого
мы также отмечаем в этом году.
Во времена Циолковского суть космонавтики определялась однозначным понятием —
«межпланетные полеты», предполагавшим ясную цель — достижение других планет.
С. П. Королев глубоко осознал ее величие и значение самого факта посещения человеком
Марса. Его путь к этой цели был тернист. Жизнь ставила новые ориентиры. Успешно
выполняя задания по обеспечению обороноспособности страны, С. П. Королев продолжал
двигаться по намеченному пути.
На основании Постановления правительства от 23 июня 1960 года С. П. Королев вместе
с большой кооперацией смежных организаций, привлеченных к этим работам, со своими
соратниками В. П. Мишиным и М. К. Тихонравовым приступил к созданию ракеты Н1 и
тяжелого межпланетного корабля. Королевский проект марсианской экспедиции можно по
праву назвать величайшим космическим проектом XX века.
В предлагаемой книге читатели впервые смогут познакомиться с этой неизвестной
страницей творчества Королева. Основу книги составляют рабочие материалы марсианского
проекта. В ней описываются важнейшие события на творческом пути Королева,
предшествовавшие началу работ над проектом и сопровождавшие его разработку в период
1960–1974 годов, вплоть до прекращения работ. Взгляды автора на отдельные события может
не совпадать с мнением других специалистов, но, безусловно, представляет интерес как точка
зрения непосредственного разработчика марсианского и лунного проектов и ведущего
конструктора по лунному экспедиционному комплексу Л3 и многоразовому ракетно-
космическому комплексу «Энергия — Буран».
Настоящая книга — хороший подарок к 100-летию Сергея Павловича и к другим
знаменательным датам 2007 года. Некоторые читатели, возможно, неожиданно для себя
обнаружат собственную причастность к реальной попытке высадить советского человека на
Марс, предпринятой Королевым почти полвека назад. Все, кому близка наша космонавтика,
смогут испытать чувство гордости за своего великого соотечественника.

А. Н. Перминов
Руководитель Федерального космического агентства России

100-летию со дня рождения СЕРГЕЯ ПАВЛОВИЧА КОРОЛЕВА,

пионерам космонавтики, его ученикам и соратникам, руководителям
государства, сотням тысяч гражданских и военных тружеников,
создававшим ракетно-космическую мощь страны, посвящена эта
книга.

От автора

В 1933 году С. П. Королевым, М. К. Тихонравовым и их соратниками по Группе

изучения реактивного движения (-ГИРД), располагавшейся у Красных ворот, была запущена
на полигоне в Нахабино первая советская жидкостная ракета — первый шаг к межпланетным
полетам, о которых они мечтали. Я родился в Москве, на Покровке, в пятистах метрах от
ГИРДа, в том же 1933 году. Это обстоятельство, видимо, «свыше» предопределило мою
судьбу как непосредственного исполнителя проекта экспедиции человека на Марс —
сокровенной мечты этих величайших конструкторов XX века.
В 1956 году я окончил МАИ. В 1955–1961 гг. работал в ОКБ С. А. Лавочкина как
участник создания крылатой ракеты «Буря» и дальнего беспилотного перехватчика «Даль». В
1961–1964 годах в ОКБ-1, в проектном отделе Тихонравова был основным разработчиком
проекта экспедиции на Марс. В 1964–1966 годах — один из основных разработчиков проекта
экспедиции на Луну. С 1964 г. — организатор и в 1966–1968 гг. — член отряда космонавтов
ОКБ-1. В 1968–1974 гг. — ведущий конструктор по лунному экспедиционному комплексу Л3
и ЛЗМ. В 1974–1988 гг. — ведущий конструктор по многоразовому комплексу «Энергия-
Буран». В 1988–1995 гг. — начальник отдела безопасности пилотируемых космических
полетов, ведущий конструктор по конверсии НПО «Энергия». В 1995 году уволился из РКК
«Энергия». По 1997 год — консультант технического директора АО ГАЗКОМ по комплексу «-
Ямал». Ученых званий и наград не имею. В КПСС не вступал.
Работая более двадцати лет ведущим конструктором и действуя от имени главного
конструктора на всех уровнях руководства и на всех этапах работ, я имел уникальную
возможность видеть в целом процесс создания сложных изделий. Мне посчастливилось
наблюдать конкретные действия в этом процессе таких творцов ракетно-космической
техники, как С. А. Лавочкин, А. М. Исаев, Г. Н. Бабакин, С. П. Королев, М. К. Тихонравов,
Г. Ю. Максимов, П. В. Цыбин, К. Д. Бушуев, И. С. Прудников, В. П. Мишин, М. С. Хомяков,
В. П. Глушко, И. Н. Садовский, Г. Е. Лозино-Лозинский, В. Д. Вачнадзе, Б. И. Губанов,
Ю. Н. Коптев и многих других. На основании этих впечатлений у меня сформировалась
вполне определенная комплексная оценка нашей космической истории. Она неизменна, и
хотя это моя личная точка зрения, думаю, что другой человек, прошедший тот же путь,
пришел бы к аналогичным выводам.
В 2003 году мой друг В. П. Никитский попросил сделать за него доклад о ракете Н1 на
Королевских чтениях. Я выполнил его просьбу, рассказав заодно и о марсианском проекте.
Тема вызвала интерес. Оказавшись участником чтений в Москве, в Гагарине и в Калуге, я
обнаружил, что история нашей космонавтики, в самой гуще которой мне пришлось работать,
деформирована, и центральные места в ней постепенно начинают занимать достойные, но не
главные, с моей точки зрения, фигуры. Уже много авторов описали историю нашей
космонавтики так, как она звучит сегодня: «Да, Королев запустил спутник и Гагарина, но
потом проиграл американцам „лунную гонку“, Мишин не обеспечил, пришел Глушко и все
наладил». С этим нельзя было согласиться, а попытки восстановить истину докладами и
статьями вызывали сопротивление многих авторов.
Мои усилия поддержали организаторы чтений. B. Л. Пономарева (как и я, не летавший
космонавт — дублер В. В. Терешковой) привлекла меня к сотрудничеству с Институтом
истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова, где она возглавляла проблемную
группу космонавтики. Директор института В. М. Орел в обстоятельной беседе высказал нам
пожелание рассмотреть концепцию истории отечественной космонавтики не как хронологию
событий, историю предприятий или биографий создателей ракетно-космической техники, а
как нечто целое, имеющее определенную логику развития. В качестве такой концепции была
принята история трансформации идеи межпланетного полета человека. Отклонения от этой
цели были обусловлены необходимостью решения текущих неотложных задач военного,
научного и народно-хозяйственного значения. Была разработана структура данной
концепции, раскрывавшая не только состав работ по осуществлению межпланетного полета,
но и других, связанных с решением упомянутых выше задач и с широким освоением космоса
и выполненных различными организациями.
В связи с приближающимися юбилейными датами 2007 года, ряд фрагментов был
разработан подробно, с акцентом на участие в реализации идеи межпланетного полета
С. П. Королева — как новой неизвестной ранее страницы его многогранного творчества.
Материал под названием «Марсианский проект Королева» был предложен заинтересованным
организациям с перспективой издания книги, создания кинофильма и музейной экспозиции.
Соответствующие предложения были направлены в комиссию Роскосмоса по подготовке к
празднованию знаменательных событий в 2007 году и включены в план мероприятий.
Использовать предложенные материалы, сочли возможным следующие организации.
Журнал «Российский космос» (главный редактор В. П. Савиных, летчик-космонавт
СССР) — опубликовал серию статей «Марсианский проект Королева» (№№ 2, 3, 5, 6, 9 за
2006 г.). Студия «Роскосмос» (руководитель студии А. Н. Островский, советник руководителя
Роскосмоса) — при создании документальных фильмов «Царь-ракета» (режиссер
И. Л. Денисов) и «Марсианские хроники Сергея Королева» (режиссер Т. И. Бочарова).
Государственный политехнический музей (генеральный директор Г. Г. Григорян) — при
подготовке новой экспозиции в отделе авиации и космонавтики (начальник отдела
В. И. Макаров) под рубрикой «Величайший космический проект XX века», а также, при
подготовке и проведении 11-го выпуска программы «Трибуна Академии наук в
Политехническом» — «Конструктор мечты», посвященного 100-летию со дня рождения
С. П. Королева. Московский авиационный институт (декан факультета летательных
аппаратов О. М. Олифанов) — при реконструкции фрагментов марсианского проекта, в том
числе конструктивного облика экспедиционного комплекса (С. О. Фирсюк, И. М. Горлин),
для оформления экспозиции в Политехническом музее. Фонд содействия авиации «Русские
витязи» — директор фонда Ю. М. Желтоногин, ознакомившись с материалами, счел
возможным издать их в виде предлагаемой читателям книги.
Всех, кого я упомянул, и кто выразил готовность отдать в полной мере должное
творчеству Сергея Павловича Королева, я искренне благодарю. Считаю необходимым также
поблагодарить за содействие в том или ином виде появлению этой книги: Б. А. Адамовича,
С. В. Александрова, В. Г. Алиева, И. В. Василенко, М. В. Гетмана, В. В. Глушкова,
А. Н. Давидюка, Г. В. Малышева, Е. В. Маржецкую, И. А. Маринина, А. Г. Милованова,
С. П. Назарова, Я. В. Нечесу, В. П. Никитского, B. Л. Пономареву, Н. Н. Протасова,
В. П. Тарана, М. Шмитова.

Глава 1
 «Лунная гонка» — миф, созданный конкурентами Королева

1.1. Гонка за Королевым

Начало космической эры ознаменовалось триумфальными полетами первых советских

спутников и космических кораблей, космонавтов, автоматических аппаратов и межпланетных
станций. Имя главного конструктора этих уникальных изделий — Сергея Павловича
Королева — при жизни находилось в тени, да и истинный смысл и назначение
проводившихся им обширных исследований также оставались за кадром. И сегодня важная
часть и одна из главных целей творчества Королева по-прежнему остаются под секретом.
Многое из того, что сделал Сергей Павлович, что положило начало самостоятельным
направлениям в ракетной и космической технике, на фоне блестящих достижений его
соратников и последователей начало тускнеть.
Средствами массовой информации активно муссируется рожденный не без помощи
наших специалистов миф о том, что Королев якобы проиграл «лунную гонку» американцам,
допустив ошибку при выборе технических параметров ракеты-носителя Н1. Утверждается,
что эта уникальная ракета, со стартовой массой в десять раз большей, чем у доставившей на
орбиту Юрия Гагарина (2800 т против 280 т), создавалась Королевым с 1960 года без
определенных целей, для «всего и вся». И только в 1964 году советское руководство нашло ей
применение, поставив задачу высадиться на Луну раньше американцев. Эти утверждения не
имеют под собой серьезных оснований.
Абсурдно считать «гонкой» ситуацию, в которой Королеву отводилось времени в два с
лишним раза меньше, чем потратили США на достижение той же цели. Те начали свой
проект в 1961 году и высадились на Луну в 1969, Королеву же лишь в 1964 году предписали
обогнать их и осуществить экспедицию в 1967–68 годах.
«Лунная гонка» действительно имела место, но соревновались в ней не СССР и США, а
наши главные конструкторы друг с другом. Разработка тяжелых ракет и космических
комплексов предполагала значительное финансирование, и на участие в перспективных
космических программах, помимо С. П. Королева, претендовали главные конструкторы
М. К. Янгель и В. Н. Челомей, имевшие возможность влиять на решения Н. С. Хрущева и
других руководителей советского государства и отечественного военно-промышленного
комплекса. Так, председатель Военно-промышленной комиссии Л. В. Смирнов в прошлом
являлся директором днепропетровского завода № 586, где главным конструктором ОКБ был
М. К. Янгель. В свою очередь, под руководством В. Н. Челомея работал сын главы
государства, а кроме того, их поддерживал В. П. Глушко, который, рассорившись с
Королевым по поводу выбора компонентов топлива для новой ракеты, активно
противодействовал созданию Н1.
В 1962 году Н. С. Хрущев отдельными постановлениями поручает Янгелю и Челомею
разрабатывать свои тяжелые ракеты, разделив и без того скудное, по сравнению с США,
финансирование этих работ на троих (и, видимо, забыв, что девять женщин не в силах родить
ребенка за месяц). Именно в этих условиях и началась «лунная гонка» между главными
конструкторами — преимущественно в том, чья «бумага» произведет на Никиту Сергеевича
наиболее благоприятное впечатление по срокам и стоимости.
М. К. Янгель и В. Н. Челомей предлагают Генеральному секретарю свои проекты
тяжелых ракет для высадки на Луну, и в 1964 году он принимает решение: «Луну
американцам не отдавать!» Головные институты отрасли, формировавшие стратегические
планы освоения космоса, не возразили против этого абсурдного решения и, сделав
заключение, что ракеты Янгеля и Челомея не выполнят задачу в требуемый срок, отдали
предпочтение королевской Н1.
Постановлением правительства от 3 августа 1964 года впервые было определено, что
важнейшей задачей в исследовании космического пространства с помощью ракеты-носителя
Н1 является освоение Луны с высадкой экспедиции на ее поверхность и последующим
возвращением космонавтов на Землю. Таким образом, Королеву поручается высадиться на
Луну раньше американцев — задача заведомо невыполнимая, однако отказаться от нее
Сергей Павлович уже не может. Поскольку ракета Н1 для Луны была непригодна, предстояла
ее серьезная модернизация, требующая немалых затрат сил, времени и средств.
Летные испытания ракеты Н1 начались в 1969 году, в том же году американцы
высадились на Луну. Когда самый трудный период доводки Н1 завершился, и к 1974 году
полностью модернизированная Н1 должна была, по общему убеждению, совершить
успешный полет, запуск ее был отменен, а работы по комплексу Н1-Л3 были прекращены.
Успешный старт Н1, к сожалению, устраивал не всех. Велико было желание оппонентов
Королева показать, что «лунная гонка» была, что мы ее проиграли из-за ракеты Н1, а
конкретные виновники неудачи — С. П. Королев и его первый заместитель и преемник
В. П. Мишин.
Хотелось бы спросить авторов вышеупомянутого мифа: если Королев с 1960 года делал
носитель для «всего и вся», в том числе и для Луны, почему же тогда в 1964 году ракету
пришлось кардинально переделывать? Неужели он не знал формулы Циолковского, по
которой даже студент в состоянии рассчитать стартовую массу лунного комплекса на
околоземной орбите?
Сторонники данной концепции отказываются признавать в творчестве Королева
стройную систему, не хотят задать себе простые вопросы. Так какую задачу он ставил,
создавая свою Н1? Какова была главная цель его деятельности? О чем он мечтал? Накануне
100-летия со дня рождения Королева на эти вопросы должны быть даны честные ответы,
которые помогут понять подлинную историю нашей космонавтики в первые десятилетия
космической эры и истинное значение наследия Главного конструктора.

1.2. Главная цель творчества Королева. Неизвестный проект

Пионеры ракетно-космической техники издавна мечтали о межпланетном полете. Вот

выдержки из заметки, написанной в апреле 1964 года заместителем С. П. Королева,
начальником проектного отдела № 9 ОКБ-1 (ныне Ракетно-космическая корпорация
«Энергия» им. С. П. Королева) Михаилом Клавдиевичем Тихонравовым в стенгазету отдела,
редактором которой я тогда был:

«Перед Днем космонавтики — 12 апреля 1964 года, я вспоминаю одну сценку

из далекого прошлого. Этого случая не знает никто, кроме двух человек — ее
участников. Разговор происходил между двумя мечтателями в начале весны 1934
года, быть может, 9 марта. Запомните эту дату! (день рождения Гагарина — авт.) В
воротах дома 19 по Садовой-Спасской улице в Москве задержались два инженера
ГИРДа, который помещался во дворе этого дома.
— Хотел бы я знать, — сказал один, — кто будет проектировать и строить
корабль для полета человека в Космос?
— Конечно, это будет коллектив, обязательно коллектив! — ответил другой.
— Знаю, и ты и я будем в этом коллективе. И если ни одна наша ракета еще
не летала в космос, то это не значит, что мы не доживем до межпланетного полета
человека. Обязательно доживем!..
Один из этих инженеров стал Главным конструктором и создал тот
коллектив, о котором мечтал тогда…»

Через 25 лет после этой памятной встречи двух великих мечтателей (и в то же время —
больших реалистов) Королев создал коллектив и ракеты, позволившие преодолеть земное
тяготение и отправить корабль с человеком в околоземное пространство. Но еще до начала
пилотируемых полетов на околоземные орбиты, сразу после стартов наших первых
спутников, Королев намечает фантастическую цель — разогнать корабль с человеком до
второй космической скорости, вырваться за пределы земного тяготения и отправить его в
околосолнечное пространство на ближайшую планету. После предварительных проработок,
проведенных в ОКБ-1, 23 июня 1960 года выходит постановление ЦК КПСС и СМ СССР
№ 715–296 «О создании мощных ракет-носителей, спутников, космических кораблей и
освоении космического пространства в 1960–1967 гг.». Оно, в частности, предписывало
проведение работ по созданию новой космической ракетной системы со стартовой массой
1000–2000 тонн, обеспечивающей вывод на орбиту вокруг Земли тяжелого межпланетного
корабля (ТМК) массой 60–80 т. Именно межпланетного корабля, о котором много лет назад
грезили молодые инженеры! Главным конструктором межпланетного ракетно-космического
комплекса стал С. П. Королев.
Далекая мечта 1934 года о межпланетном полете становится конкретным
производственным планом и начинает осуществляться на практике. Это самый яркий проект
Сергея Павловича, вершина его творчества, к которой он целеустремленно шел всю свою
жизнь (рис.  1.1 ).
Отдел Тихонравова с 1960 по 1964 год, до выхода злополучного решения по Луне,
занимался марсианской экспедицией, и ни о какой высадке на Луну в то время не было и
речи. Основным назначением ракеты Н1 был пилотируемый полет на Марс, и задумывалась
она как марсианская, а не лунная ракета! Полеты на Луну рассматривались лишь как этап
отработки марсианского путешествия. Дело в том, что межпланетный комплекс массой около
1000 тонн не мог быть выведен на околоземную орбиту одной ракетой, поэтому марсианский
корабль предстояло собирать на орбите. Для этого и нужна была Н1 как носитель, способный
доставить в нужное место конструктивные элементы массой по 75 тонн. Такую размерность
Королев выбрал, чтобы создать ракету в кратчайший срок с максимальным использованием
существующей производственной и испытательной базы. Ее модернизация под лунную
программу повлекла за собой необходимость форсировать характеристики, что увеличило
стартовую массу на 600 тонн, сдвинуло сроки создания и снизило надежность носителя. Без
этих изменений летные испытания Н1 могли начаться не в 1969 году, а раньше и пройти с
гораздо с лучшими результатами.
К сожалению, пятнадцатилетняя напряженная работа огромной кооперации
предприятий, привлеченных в 1960–1974 годах к реализации фантастических замыслов
Королева (экспедиций человека на Марс, а затем и на Луну), до сих пор стыдливо
замалчивается. Когда речь заходит о советских марсианских программах, достижения
Королева упоминаются вскользь, тогда как более поздние факультативные работы других
организаций выдвигаются порой на роль первых советских марсианских проектов. В
частности, в ретроспективном анализе работ по марсианскому проекту, проведенных РКК
«Энергия», упомянуты разработки 1960, 1969, 1988–2001, 2002–2003 годов. Если и
выполнявшихся, то факультативно, без соответствующих постановлений, а о королевском
проекте 1960–1964 годов, который осуществлялся на основании правительственного
постановления 1960 года, не сказано ни слова (рис.  1.2 ). Некоторые специалисты
корпорации, причастные к марсианской теме, утверждают, что Королев вообще не занимался
экспедицией на Марс, а лишь создавал корабль для облета планеты.
Так разработал Королев проект экспедиции на Марс, или нет? Где миф, где путаница
или подтасовка, и что же на самом деле значительного происходило в советской
космонавтике в первые 15 лет космической эры, помимо триумфальных полетов наших
космонавтов? Практически полную закрытость сведений о марсианском проекте Королева
можно объяснить несколькими причинами.
Во-первых, в начале 60-х годов все работы в ОКБ-1 шли в обстановке повышенной
секретности, и аббревиатура ТМК в переписке и разговорах употреблялась нечасто и
неопределенно. Под ней понимались и обитаемый модуль, в котором экипаж из 3–4 человек
мог совершать полет в околосолнечном пространстве, и комплекс для экспедиции на другие
планеты и, в шутку, инициалы Тихонравова Михаила Клавдиевича — руководителя
проектного отдела и главного идеолога пилотируемого полета на Марс у Королева.
Во-вторых, на предварительном этапе марсианская экспедиция планировалась в ОКБ-1
с использованием электрореактивной двигательной установки с ядерным реактором (ЭРДУ с
ЯЭУ) для разгона с орбиты искусственного спутника Земли (ОИСЗ) и других полетных
операций. Однако в связи с неопределенностью сроков создания такой ДУ, в 1962 году
Сергей Павлович дал прямое указание рассмотреть возможность применения вместо нее
жидкостных ракетных двигателей (ЖРД), и в дальнейшем все расчеты строились только на
ЖРД, что принципиально отличало королевский проект от остальных. Но многим больше
запомнился вариант с ЭРДУ и, понимая бесперспективность ее создания в обозримом
будущем, они не рассматривали марсианские идеи Королева как реалистичные. В
последующие десятилетия все эпизодические факультативные проработки марсианской
экспедиции проводились сторонниками ЭРДУ и на ее основе, что лишь укрепляло мнение о
пилотируемом полете как о весьма далекой перспективе и снижало интерес к нему.
В-третьих, Королев сознательно не афишировал свои марсианские разработки, опасаясь
недобросовестной критики со стороны оппонентов. Неудивительно, что даже не все
заместители Королева были в курсе происходящего. В августе 1962 года, на заседании
экспертной комиссии по защите эскизного проекта по ракете-носителю Н1 Королев
представил марсианскую экспедицию с использованием ЖРД, но так искусно
закамуфлировал ее среди других задач Н1, что участники совещания вправе были сделать
вывод, будто он действительно создает эту ракету «для всего и вся». Но, как я уже упоминал,
в этот период никакие другие темы, кроме полета на Марс, в девятом отделе ОКБ-1 не
разрабатывались.
В-четвертых, все результаты вышеупомянутых работ были отражены в эскизном
проекте ракеты Н1 и в трех официальных отчетах отдела — П-558, П-559 и П-583, а также в
большом количестве секретных рабочих материалов на пергамине и ватмане. После кончины
Королева эти материалы получили в свое распоряжение специалисты из ЦНИИмаша, нашего
головного института, и, изучив их, разработали свой вариант экспедиции на Марс, сведения о
котором публиковались в печати. А вот документы по марсианской программе ОКБ-1 —
уникальное свидетельство самого грандиозного космического проекта XX века,
выполненного в 1960–1964 годах под непосредственным руководством Королева и
Тихонравова, — в 1974 году были полностью уничтожены и забыты.
В пятых, сменив В. П. Мишина на посту руководителя королевского ОКБ, В. П. Глушко,
будучи принципиальным противником ракеты Н1, не хотел и слышать от сотрудников каких-
либо высказываний о ней. Постепенно персонал теперь уже НПО «Энергия» привык к тому,
что о «покойнице» и о ее творцах или ничего, или плохо. В качестве «плохого» — обвинение
в том, что она не полетела через восемь лет отработки, выглядит слабовато (притом, что
ракета «Энергия» с двигателями Глушко полетела через тринадцать лет). В этой ситуации
обвинение в проигрыше «лунной гонки» как раз подходило и для ракеты, и для ее создателей.
Так и зарождался миф о ней под завесой закрытости сведений о марсианском проекте.
Сегодня, когда снова идут разговоры о полете на Марс, вопрос о существовании
марсианской программы Королева приобретает принципиальный характер. И дело здесь
отнюдь не в первенстве. Если такой проект был разработан и тем более, если он начал
практически реализовываться, то следующий вопрос: кто и почему его «похоронил» 40 лет
назад, на десятилетия лишив нашу страну абсолютного приоритета в космосе? К сожалению,
в этой «похоронной команде» могут оказаться и очень уважаемые люди. Мы до сих пор
летаем в космос на кораблях, созданных почти полвека назад под руководством
С. П. Королева. Если он через 15 лет после окончания Великой Отечественной войны и
ошибся в выборе цели, приступив с одобрения правительства к осуществлению проекта
экспедиции на Марс, то к какой цели двигались мы 40 лет после него? Кто и почему
рекомендовал правительству другие цели? Чтобы сегодня ставить новые большие задачи,
нужно внимательно проанализировать уроки первых, самых напряженных десятилетий
нашей космонавтики и сделанные нами в то время ошибки, дабы не повторять их снова.
Между тем, проект экспедиции на Марс, под руководством Королева и Тихонравова в
1960–1964 годах, действительно был разработан. Несмотря на утрату архивных материалов,
документальное подтверждение его существования сохранилось и кратко представлено в
этой книге в виде подлинников черновых расчетов и чертежей, выполненных мной лично 45
лет назад в некогда «совсекретной» рабочей тетради и служивших основой официальных
чертежей и расчетов, уничтоженных в 1974 году. История их появления проста.
В 1961 году, после шестилетней работы в ОКБ С. А. Лавочкина по теме «Буря», я был
переведен в ОКБ-1 в отдел М. К. Тихонравова в сектор Г. Ю. Максимова. На предыдущей
службе я получил хорошую инженерную подготовку и в ОКБ-1 сразу оказался основным
исполнителем работ по экспедиции на Марс. Разрабатывал компоновку, состав, весовую
сводку ТМК, комплексные вопросы по экспедиции в целом, занимался анализом и выбором
методов решения основных проблем межпланетного полета. Максимов был занят текущими
работами по марсианским и лунным автоматическим аппаратам, и мне приходилось часто
работать напрямую с Тихонравовым, который регулярно встречался с Королевым,
докладывал ему о наших проработках, проблемах и успехах, и получал, в свою очередь,
рекомендации и советы для дальнейших действий. В 1994 году, узнав об уничтожении
архивных материалов по ТМК, я в установленном порядке рассекретил и забрал свои рабочие
тетради, более двадцати лет хранившиеся в портфеле (рис.  1.3–1.4 ). Они не всегда содержат
окончательные варианты компоновок и расчетов, вошедших в уничтоженные официальные
документы, но весьма подробны и дают полное представление о тех идеях и решениях,
которые закладывались Королевым и Тихонравовым в проект экспедиции на Марс.
Моя дальнейшая производственная биография сложилась так, что с сентября 1964 года
мне больше не пришлось заниматься марсианской темой. Работы по ней были продолжены в
другом — 92-м отделе с основной задачей разработать макет ТМК для наземных испытаний.
Меня же перевели в 93-й отдел, где я выполнял те же функции, что и в девятом отделе, но
теперь уже по лунному проекту. Черновики этих разработок также сохранились в моей
рабочей тетради, но их гораздо меньше, поскольку из-за напряженного режима работы
большинство документов выполнялось сразу в секретных блокнотах, на пергаминах и
ватманах. Нужно особо подчеркнуть, что даже эти немногие рукописи являются
неопровержимым доказательством начала лунного проекта именно осенью 1964 года.
Соответственно, до этого момента ни о какой «лунной гонке» с американцами не было и
речи, поскольку межпланетный корабль и предназначенная для него ракета Н1
разрабатывались в соответствии с постановлением правительства 1960 года, в котором задача
высадки на Луну не ставилась.
Задавшись целью познакомить читателя с марсианским проектом Королева, который
можно по праву считать величайшим космическим замыслом XX века и вершиной его
творчества, я, разумеется, не имел в виду ограничиться публикацией фрагментов из
секретной рабочей тетради. Фундаментальность проблемы заставила выйти далеко за рамки
этой тетради и показать весь спектр работ по решению проблем межпланетного полета,
проводившихся в ОКБ Королева, — в первую очередь, по созданию комплекса Н1-Л3 как
основы для практического осуществления марсианской экспедиции. Многие из
промежуточных результатов данной программы известны сегодня всему миру как
самостоятельные приоритетные научно-технические достижения. Рассматривая марсианский
проект в таком аспекте, нельзя не отметить значение опыта, накопленного, в частности, по
комплексу Н1-Л3, для успешной разработки в последующие десятилетия комплекса
«Энергия-Буран».
Проявив твердую волю, ясность мысли, стратегическую гибкость, Королев вместе с
соратниками и коллегами выстроил могучий фронт взаимосвязанных действий, подчиненных
единой цели. Далеко не все участники понимали их истинную конечную цель, но эффект от
достижения промежуточных результатов был для всех весьма значительным.
Представляя на суд читателям весьма сложную проблему, которая является важным
фрагментом истории пилотируемой космонавтики, я попытался осмыслить ее как эволюцию
идеи межпланетного полета от обоснования его возможности К. Э. Циолковским до первой
реальной попытки его практического осуществления, предпринятой С. П. Королевым.

Глава 2
Путь к межпланетному полету

2.1. Яркий талант смолоду. ГИРД. РНИИ

Сергей Павлович Королев начал свою творческую деятельность в 1924 году, и уже в 17
лет проявил себя как талантливый авиационный конструктор. Он самостоятельно
спроектировал и построил планеры «Коктебель» и «Красная звезда» (СК-3) 1, а планер СК-9,
отличавшийся особой прочностью, был в дальнейшем использован для постройки
ракетоплана РП-318. Полеты на планерах проходили в Коктебеле на легендарной горе
Узунсырт, где начинали свой творческий путь многие наши знаменитые авиационные
конструкторы.
Разработки Королева выделялись среди других, выполненных будущими авиационными
корифеями. Дипломный проект выпускника МВТУ им. Н. Э. Баумана — легкомоторный
двухместный самолет СК-4 (консультант А. Н. Туполев) — в № 2 «Вестника воздушного
флота» за 1931 год был представлен как «новый советский легкий самолет дальнего действия
конструкции т. С. Королева». И все же в историю этот человек вошел не как выдающийся
авиаконструктор, каким он, безусловно, мог стать (рис.  2.1.1 ), а как создатель лучших в мире
космических кораблей.
Мечты о межпланетном полете овладели молодым Сергеем Королевым в конце 30-х
годов. В Московской планерной школе, которую Королев окончил с отличием в 1927 году, он
встречает старого знакомого по полетам на планерах в Коктебеле М. К. Тихонравова и
Ю. А. Победоносцева — будущих известных исследователей ракетной техники.
Захватывающие дружеские беседы о заатмосферных полетах, знакомство в 1929 году с
трудами К. Э. Циолковского и, наконец, личная встреча приводят к крутому повороту в
творческой биографии будущего Главного конструктора. Он оценил возможности,
отрывавшиеся перед летательными аппаратами с применением ракетных двигателей.
Вскоре состоялась и встреча с Ф. А. Цандером, человеком, увлеченным мечтой о полете
на Марс, и осенью 1931 года они, совместно с М. К. Тихонравовым и
Ю. А. Победоносцевым, создают Московскую группу изучения реактивного движения —
МосГИРД. В 1932 году 25-летний Королев сменяет Цандера на посту руководителя
МосГИРДа и, проявив завидную для его возраста целеустремленность, приступает к
практическому воплощению в жизнь идей К. Э. Циолковского о межпланетных полетах. Путь
к ним лежал через строительство летательных аппаратов с мощными реактивными
двигателями, способными вывести человека за пределы атмосферы. И начинается этот путь с
робких, но вполне реальных шагов. Первые основные усилия Королева в ракетной технике
направлены на объединение планера с ракетой: его ракетный планер РП-1 создается на базе
планера Б. И. Черановского (БИЧ-11) и жидкостного ракетного двигателя ОР-2 конструкции
Ф. А. Цандера. Затем под руководством Королева коллектив ГИРДа сконструировал и
построил к 1933 году ракеты ГИРД-09, ГИРД-Х, ГИРД-07, ГИРД-05. Параллельно Королев
занимается авиацией — на конкурсе, объявленном Центральным советом Осовиахима, его
проект многоцелевого самолета «Высокий путь» отмечен премией.
Вскоре успех приходит и на ракетном поприще. Так, 17 августа 1933 года на

1 Именно на этом планере летчик В. А. Степанчонок впервые в мире выполнил петлю Нестерова.
Подмосковном полигоне Нахабино состоялся полет первой советской жидкостной ракеты
ГИРД-09 конструкции М. К. Тихонравова с двигателем на гибридном топливе, которая
поднялась на высоту 400 м, а несколько позже ее серийный вариант и на 1500 м.
Этот день считается днем рождения советского ракетостроения как принципиально
нового вида техники. Успешный запуск первой отечественной жидкостной ракеты ускорил
принятие решения о централизации сил в этой области. Секретная записка с обоснованием
необходимости организации исследовательского института по ракетной технике с
привлечением специалистов ленинградской Газодинамической лаборатории и московской
Группы изучения реактивного движения была направлена из аппарата М. Н. Тухачевского в
ЦК ВКП(б). После совещания у И. В. Сталина принимается решение об учреждении в
Москве Реактивного научно-исследовательского института. 21 сентября 1933 года — день
создания РНИИ. Сергей Павлович в свои 26 лет становится заместителем начальника
института и руководителем отдела ракетных летательных аппаратов.
В этот период за рубежом также проводятся исследования в области жидкостных
реактивных двигателей, и разворачивается пропаганда идеи ракетно-космических полетов.
Впрочем, единственными ракетостроителями в Европе, располагавшими к тому времени
практическим опытом создания ЖРД значительной тяги, была немецкая группа «Берлинский
ракетодром», действовавшая при поддержке частного капитала. Ее деятельность широко
освещалась прессой и была известна Циолковскому, Королеву и Тихонравову. Осенью 1933
года руководитель группы Р. Небель был вызван в гестапо, где ему было запрещено
упоминать о прежних контактах с управлением вооружений сухопутных сил, а публикации в
немецкой печати о работах по ракетной технике оказались под строгим контролем
министерства пропаганды. Вскоре и сама группа была распущена, а ее ведущие сотрудники
В. фон Браун, К. Ридель, Г. Хютер и др. использовали приобретенный опыт при создании
ракеты А-4 (Фау-2) — первой в мире баллистической ракеты дальнего действия на жидком
топливе.
Королев, будучи первопроходцем в самолетостроении и в ракетостроении, уже в 1934–
1938 годах разрабатывает в РНИИ крылатые ракеты, стремясь объединить возможности
самолета и ракеты. Так возникает целая серия управляемых крылатых ракет: жидкостная
управляемая ракета с гироскопическим автопилотом класса «земля — земля» — 212,
твердотопливная ракета класса «земля — воздух» — 217 и жидкостная ракета с
радиокомандной системой наведения класса «воздух — воздух» и «воздух — земля» — 301 и
др.
Но все же главной целью молодого конструктора остаются пилотируемые летательные
аппараты с ракетным двигателем для полетов человека в верхние слои атмосферы —
ракетопланы. Он проектирует ракетопланы РП-218 на базе планера СК-9 с тремя ЖРД ОРМ-
65 конструкции В. П. Глушко и РП-318-1 с ЖРД РД-1-150 конструкции Л. C. Душкина. В
качестве первого шага он создает экспериментальный ракетоплан и испытывает его на земле
и в полете. РП-318-1, на котором в 1940 году совершил полет летчик Федоров, стал первым в
стране пилотируемым летательным аппаратом с ракетным двигателем.
Однако уже на этом этапе своей работы Королев не только столкнулся с непониманием,
завистью, но и был надолго отстранен от любимого дела. Обстановка в РНИИ осложнялась и
закончилась арестом его руководителей. Не миновала эта участь и Сергея Павловича — в
1938 году он был арестован по доносу, необоснованно осужден на 8 лет и сослан. В самом
расцвете своих творческих сил, с 31 по 37 год своей жизни он работал на золотых приисках
на Колыме, в «шарашках» при НКВД в Омске и Казани, занимался установкой ЖРД на
самолетах. Тем не менее, не изменив избранной цели, своей волей и настойчивостью Королев
определил собственную судьбу. После досрочного освобождения в 1944 году он предлагает
проект реактивного перехватчика на базе самолета Ла-5, а осенью 1945 года с группой
специалистов командирован в Германию для изучения трофейной ракетной техники, где
проявляет себя зрелым и способным организатором.
 2.2. Главный конструктор ракетно-ядерного щита

Основную часть развернутого немцами производства баллистических ракет А4 — Фау-

2 захватили американцы не без помощи самих немцев в качестве трофеев, в том числе, более
ста собранных ракет, техническую документацию, испытательное и технологическое
оборудование, и более 500 ведущих специалистов во главе с главным немецким ракетчиком
Вернером фон Брауном. Оставшуюся часть постарались уничтожить. То, что сохранилось,
было рассредоточено в Берлине, Тюрингии, Пенемюнде, в Чехии и Австрии.
В Германии организаторские способности и высокая компетентность Королева
проявляются в полной мере.
В марте 1946 года Королева вызывают в Москву, где он делает доклад правительству о
ходе изучения трофейной техники с предложением объединить усилия отдельных групп.
После совещаний с участием различных руководителей военной промышленности
принимается решение организовать единый центр по сбору и анализу всех сведений о
проектировании и производстве ракет. Создается институт «Нордхаузен», начальником
которого стал генерал-майор Л. М. Гайдуков — член Военного совета гвардейских
минометных частей и заведующий отдела ЦК партии. Он же назначен председателем
межведомственной комиссии, а С. П. Королев — его заместителем и главным инженером
института.
После окончания второй мировой войны угроза ядерного нападения стала для
Советского Союза реальностью, хотя сегодня события тех лет трудно оценивать так, как они
воспринимались современниками. Взрывы американских атомных бомб над Хиросимой и
Нагасаки не были стратегически необходимыми военными операциями против Японии,
поскольку исход войны и без того был предрешен. Эта акция устрашения стала не только
демонстрацией «мускулов» перед своим союзником, но и заявкой на мировую гегемонию. По
периметру границ СССР и социалистических стран как грибы вырастали военные базы
США, на них сосредотачивалась стратегическая авиация, способная нести смертоносное
атомное оружие.
Прогноз дальнейшего развития событий в 1946 году представлялся весьма мрачным и,
как вскоре показала жизнь, отнюдь не без оснований. В 50-х годах общее число средних и
дальних бомбардировщиков США превышало 1500, за один вылет они способны были
доставить к цели (на территорию СССР и его союзников) более 4500 атомных бомб, в
десятки, а то и в сотни раз превосходивших по мощности те, что были сброшены на японские
города. Рассчитывать на своевременный успешный перехват такого количества самолетов не
приходилось. Мы не могли использовать авиацию для надежной доставки ядерного заряда до
Америки. Выход оставался один — в кратчайший срок создать не только атомную бомбу, но и
средства ее надежной доставки до цели.
Весной 1946 года по инициативе Л. М. Гайдукова И. В. Сталину была направлена
докладная записка, о важности которой можно судить уже по составу подписавших ее
руководителей: Л. П. Берия, Г. М. Маленков, Н. А. Булганин, Б. Л. Ванников, Д. Ф. Устинов,
Н. Д. Яковлев. Она послужила основой для принятия главой государства исторического
решения по обеспечению обороноспособности страны.
13 мая 1946 года выходит постановление Совмина СССР № 1017-419, подписанное
И. В. Сталиным, о создании Специального Комитета по Реактивной Технике, определившее
задачи всех министерств и ведомств по обеспечению работ по новым реактивным видам
вооружений (См.  Приложение 1 ) и ставшее образцом комплексного решения сложнейшей
оборонной научно-технической проблемы государственного масштаба. Оно явилось
стартовой площадкой и днем рождения отечественного ракетостроения.
В соответствии с этим документом, все министерства и ведомства должны были
выполнять задания по реактивной технике как первоочередные. Председателем только что
учрежденного Специального комитета был назначен секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков,
его заместителем — министр вооружения Д. Ф. Устинов.
Для реализации поставленных задач предписывалось в ряде промышленных
министерств создать главные управления, а в Госплане — отдел по реактивной технике.
Министерство высшего образования должно было обеспечить в высших учебных заведениях
подготовку специалистов по реактивной технике, включая переподготовку не менее 300
студентов старших курсов к концу 1946 года и переподготовку 500 действующих инженеров
для разработки реактивного вооружения. Министерства создавали отраслевые НИИ и ОКБ,
министерство вооруженных сил — НИИ и Государственный центральный полигон для
испытаний реактивной техники.
Здесь же регламентировалось продолжение работ в Германии по реставрации
технической документации, сохранившейся материальной части, восстановлению и
введению в эксплуатацию лабораторий и стендов с оборудованием, изучению конструкции,
технологии изготовления и испытаний немецких реактивных установок.
Для подготовки отечественной промышленности к деятельности в области
ракетостроения предусматривалось воспроизведение немецкой Фау-2 на советских заводах и
из отечественных материалов.
Данное постановление предопределило грядущий расцвет отечественного
ракетостроения. Перепрофилировались многие заводы, открывались новые производства,
ОКБ и НИИ. В академических и отраслевых вузах появились соответствующие кафедры,
научные направления и выпускники по новым специальностям. На том же основании был
образован и головной институт НИИ-88.
9 августа 1946 года Сергей Павлович Королев был назначен главным конструктором
баллистических ракет дальнего действия (БРДД) — основного средства доставки ядерного
оружия до цели. Руководство страны сумело разглядеть и оценить его особые качества. Ему,
бывшему «зеку», в 39 лет доверили решение важнейшей государственной задачи по
созданию ядерного щита страны. В НИИ-88 в его непосредственном подчинении находился
отдел № 3 — основа будущего ОКБ-1. Заместителем С. П. Королева стал Василий Павлович
Мишин, бессменно проработавший в этой должности 20 лет. 16 августа была утверждена
кандидатура Л. P. Гонора на пост директора, а 26 августа — и структура института, согласно
которой отдел № 3 был преобразован в Специализированное КБ НИИ-88. Теперь этот день
отмечается как день рождения Ракетно-космической корпорации «Энергия» им.
С. П. Королева.
Специфика работы отдела повлекла за собой появление новых направлений научной и
инженерной деятельности по вопросам аэродинамики, баллистики, нагрузок, применения
новых материалов, теплопередачи. Расширялась специализация работ по элементам
конструкции ракет и двигательных установок, арматуре, головным частям, измерениям при
испытаниях и т. д. Это требовало притока новых специалистов. Сергей Павлович специально
отбирал их в высших учебных заведениях и лично принимал в КБ. Большую кадровую
работу проводил и В. П. Мишин.
Многообразие проблем, широкая кооперация, необходимость комплексного решения
вопросов вынуждали главного конструктора выходить далеко за рамки организационного и
технического руководства в масштабах подчиненного ему отдела. Этому способствовал
учрежденный еще в Германии по инициативе Королева Совет главных конструкторов,
позволявший ему без создания новых структур обеспечивать управление работами за
пределами административно подчиненных подразделений. В этот Совет входили
С. П. Королев (председатель), В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, В. П. Бармин, М. С. Рязанский и
В. И. Кузнецов (рис.  2.2.1 ).
В постановлениях Совмина на членов Совета возлагалась персональная
ответственность, что обеспечивало их тесное сотрудничество и единство технических
позиций при создании новой ракетной техники. Совместные решения главных конструкторов
могли быть оспорены только на уровне ЦК КПСС и Совета министров.
Это был прогрессивный вариант управления, когда обязанности обеспечивались
эквивалентными правами, при этом главные конструкторы были поставлены в условия, где
эмоции должны были уступать место трезвому расчету и деловым соображениям.
Отношения между ними были порой далеки от идиллических, но взаимная требовательность
и способность к компромиссу имели решающее значение для успеха дела.
На начальном этапе работ по созданию баллистических ракет Королев получил задание
воспроизвести немецкую А-4 (Фау-2) из отечественных материалов и по нашей технологии.
Не располагая достаточным объемом трофейных компонентов, Сергей Павлович все же
справился с этой проблемой. Однако, не будучи удовлетворенным характеристиками
немецких ракет по дальности и точности стрельбы, он стал разрабатывать ракеты
собственной конструкции, последовательно наращивая их мощь, и в результате создал целую
серию боевых ракетных комплексов различного назначения, в том числе с ядерной
боеголовкой (рис.  2.2.2 ).
Р-1 — первая отечественная баллистическая ракета дальнего действия — копия
немецкой баллистической ракеты А4. Осенью 1948 года на полигоне Капустин Яр состоялся
первый ее успешный запуск. А в 1950 году, несмотря на имевшиеся замечания, она была
принята на вооружение по настоянию Сталина, чтобы военные могли осваивать
эксплуатацию нового вида вооружений.
Р-2 — ракета с дальностью полета до 600 км. Отработана промежуточная схема БРДД с
отделяемой головной частью, типовые элементы конструкции, основные системы, методика
подготовки к пуску, взаимодействие организаций, схемы проведения измерений и т. д. В 1951
году принята на вооружение.

2.3. Первая в мире баллистическая ракета с ядерным зарядом

Работы по совершенствованию БРДД продолжались. При разработке оперативно-

тактических ракет (ОТР) средней дальности больше внимания стало уделяться обеспечению
мобильности, улучшению эксплуатационных качеств и повышению надежности.
Первой в этом ряду можно отметить Р-5 — стратегическую ракету для доставки заряда
на дальность 1200 км. Разработка ее началась в 1951 году, причем при увеличении стартовой
массы Р-5 на 37 % по сравнению с ракетой Р-2, дальность полета за счет использования
классической схемы с несущими баками увеличилась вдвое, при той же массе боевого заряда.
Первый ее успешный пуск состоялся в 1953 году.
Ракета Р-5М — стала первым в мире носителем ядерного заряда. Штатный пуск
состоялся 2 февраля 1956 года. Она впервые в мире пронесла головную часть с ядерным
зарядом через космос и без разрушения доставила его до поверхности Земли в заданном
районе, завершив испытания наземным ядерным взрывом. Этот момент стал началом
создания ракетно-ядерного щита страны. В том же году ракета была принята на вооружение,
а С. П. Королев, В. П. Мишин и члены Совета главных конструкторов были удостоены
званий Героев Социалистического Труда.
В 1959 году в районе Симферополя и Гвардейска (Калининградская область) два полка,
вооруженные ракетами Р-5М с ядерными боеголовками, встали на боевое дежурство.
Прекрасно сознавая глобальность поставленных задач, часть разработок своего КБ,
вместе с ведущими конструкторами этих изделий и специалистами, Королев передает для
серийного производства другим предприятиям, многие из которых впоследствии возглавили
самостоятельные направления в ракетной и космической технике. Так, в 1951 году работы по
серийному изготовлению ракеты Р-1, а в дальнейшем Р-2 и Р-5 были переданы
Днепропетровскому заводу, что способствовало созданию там мощной производственной
базы, успешно использованной в дальнейшем главными конструкторами М. К. Янгелем и
В. Ф. Уткиным, Дважды Героями Социалистического Труда, академиками. Разработанные
ими боевые ракетные комплексы, в том числе знаменитая «Сатана», стали грозным оружием.
Другим примером может служить ракета Р-11, проектировавшаяся как ОТР длительного
хранения. Запуск ее с атомным или фугасным боезарядом предполагался с различных
подвижных средств: колесных и гусеничных автомашин, железнодорожных платформ,
надводных и подводных кораблей. Эти свойства делали ракету грозным и малоуязвимым
оружием. В 1953 году произведен первый успешный пуск, а в 1958 году ракета была принята
на вооружение в сухопутных войсках.
Р-11ФМ — модификация ракеты Р-11, предназначенная для оснащения подводного
флота. В 1955 году выполнен первый успешный старт с глубины 30 м, во время которого
Королев находился на борту субмарины. В 1959 году Р-11ФМ принята на вооружение, что
положило начало советского ракетоносного подводного флота. В 1955 году ее серийное
производство было передано в Миасс вместе с ведущим конструктором Р-11 В. П. Макеевым,
впоследствии академиком, Дважды Героем Социалистического Труда. Став главным
конструктором СКБ-385 и развернув собственные разработки, он обеспечил СССР паритет на
подводном ракетном флоте.
ЭКР — экспериментальная крылатая ракета. Ее следует отметить особо. С. П. Королев,
продолжая на основании постановления от 4 декабря 1950 года по теме НЗ, исследовать
перспективы применения ракет дальнего действия для доставки ядерного заряда, определил
два направления работ: создание баллистических ракет дальнего действия и крылатых ракет
дальнего действия (КРДД). В этот период идея объединения самолета с ракетой
рассматривалась им не как способ достижения максимальной высоты, а как средство
значительного увеличения дальности полета при тех же начальных условиях.
В ряду созданных Королевым одноступенчатых ракет появляются проекты составных
двухступенчатых БРДД и двухступенчатых КРДД, у которых в качестве первой ступени
использовалась БРДД. При этом крылатая вторая ступень с прямоточным воздушно-
реактивным двигателем (ПВРД) позволяла увеличить дальность полета почти в полтора раза.
Проект экспериментальной КРДД Королев утвердил в январе 1953 года.
В 1953 году постановлением от 13 февраля Королеву поручается проектирование
двухступенчатой баллистической ракеты дальнего действия и двухступенчатой крылатой
ракеты с дальностью полета 8000 км и массой полезного груза 3000 кг, а также ЭКР.
За год была доработана ракета Р-11 в качестве первой ступени, начались испытания
ЖРД А. М. Исаева для первой ступени, ПВРД М. М. Бондарюка — для второй. Проводились
летные испытания сложнейшей системы астронавигации конструкции Б. Е. Чертока.
Продолжая разработку двухступенчатой БРДД и оценив сложность одновременных действий
по двум направлениям, Королев выходит с предложением передать работы по КРДД со всей
налаженной кооперацией, документацией и группой специалистов в ОКБ С. А. Лавочкина,
которое впоследствии блестяще справилось с этой задачей, создав уникальную по тем
временам крылатую ракету «Буря». Через 4 года, в 1958 году, начались ее летные испытания.
Они проходили успешно, из 19 пусков 16 оказались удачными, однако «Буря» не выдержала
конкуренции с королевской МБР Р-7, и в 1960 году эта тема была закрыта. Из двух
направлений разработки средств доставки ядерного заряда — БРДД и КРДД предпочтение
было отдано первому.
Высокий технический потенциал крылатой ракеты «Буря» вполне позволял сохранить
ее как самостоятельное направление, тем более что через 15 лет эта схема вновь оказалась
востребованной. Многие специалисты не без оснований считают «Бурю» прототипом и
американского «Шаттла», и нашего «Бурана». Во всяком случае, у В. М. Мясищева
прорабатывалась возможность установки на второй ступени кабины пилота, а у
М. В. Келдыша — возвращаемой второй ступени.

2.4. Межконтинентальная баллистическая ракета Р-7 — фундамент для полета в

космос

Главная цель работ по БРДД — доставка мощного заряда на максимальную дальность.

Исследования в этом направлении привели к созданию серии ракет следующего поколения —
межконтинентальных (рис.  2.4.1 ).
Р-7 — первая межконтинентальная баллистическая ракета, при разработке которой в
1953 году были уточнены первоначальные проектные требования к массе доставляемой
головной части ракеты, увеличившейся с 3000 до 5500 кг. Это повлекло за собой
существенное форсирование технических характеристик изделия и принятия целого ряда
нетрадиционных решений, причем в ее конструкции впервые была применена пакетная
схема. На центральном блоке закреплялись четыре боковых с унифицированными ЖРД с
тягой 80–90 тс. При старте включались двигатели всех пяти блоков первой ступени, а после
отделения боковых продолжал работать только центральный блок — вторая ступень.
Стартовый вес Р-7 составлял 280 т, поэтому для уменьшения веса конструкции сухой
ракеты на пусковом столе она подвешивалась на специальных самоотводящихся при старте
фермах, что позволяло разгрузить нижнюю часть ракеты при стоянке после заправки.
Серьезной проблемой оказалось и сохранение головной части ракеты, скорость входа
которой в плотные слои атмосферы увеличилась в 2,5 раза по сравнению с предыдущими, и
составляла 7900 м/с.
Первый успешный пуск Р-7 состоялся 21 августа 1957 года. Через полтора месяца, 4
октября 1957 года эта ракета вывела на околоземную орбиту первый в мире искусственный
спутник Земли, открыв тем самым космическую эру. В марте 1958 года полет Р-7 впервые
прошел с полным успехом — головная часть достигла цели без разрушения. В январе 1960
года ракета была принята на вооружение, а впоследствии ее сменила модификация Р-7А,
способная доставить ядерный заряд в любую точку на территории противника.
С 1957 года серийный выпуск ракеты Р-7 был передан в Куйбышев (ныне Самара), на
завод «Прогресс», при котором был образован филиал № 3 ОКБ-1 под руководством
ведущего конструктора по ракете Р-7А Д. И. Козлова, в дальнейшем генерального
конструктора ЦСКБ, академика, Дважды Героя Социалистического Труда. Он обеспечил
серийное изготовление модификаций ракеты Р-7 — «Спутник», «Восток», «Молния»,
«Восход», «Союз» и их дальнейшее совершенствование.
Успехи, достигнутые в создании боевых ракетных комплексов, мало изменили
количественное соотношение американских и советских стратегических ядерных сил. К
концу первого послевоенного десятилетия оно расценивалось как 20:1 не в нашу пользу. Тем
не менее, запуск первого искусственного спутника Земли продемонстрировал всему миру
техническое превосходство СССР в космосе и поколебал уверенность во всемогуществе
США. В дальнейшем для гарантии безопасности страны предстояло наращивать количество
боевых межконтинентальных ракет, стоящих на боевом дежурстве и принятых на
вооружение, совершенствовать их технические и эксплуатационные характеристики. Эта
работа велась неустанно и с максимальным напряжением сил.
Р-9А — межконтинентальная баллистическая ракета на кислородно-керосиновом
топливе, с дальностью 13 000 км, стартовой массой 81 т и полезной нагрузкой 1,7 т. В 1963
году впервые стартовала из шахты. Этот пуск положил начало строительству серийных
шахтных стартовых комплексов по всей стране. В 1965 году ракета была принята на
вооружение, а ее серийное изготовление с 1963 года осуществлял все тот же куйбышевский
завод «Прогресс».
ГР-1 — трехступенчатая глобальная ракета могла доставить ядерный заряд в любую
точку земного шара с любого направления. Производство не было начато в связи с
принятыми международными соглашениями.
РТ-2 — первая стратегическая межконтинентальная ракета на твердом топливе со
стартовой массой 51 т и массой боезаряда 500 кг при дальности 10 000–12 000 км, и 1400 кг
— при дальности 4000–5000 км. Это один из самых совершенных комплексов, который стал
на вооружение в 1972 году и существенно повлиял на поддержание ракетно-ядерного
равновесия с США. Разработка ракеты началась с 1959 года, в 1962–1963 годах прошли
летные испытания, и в феврале 1966 года состоялся первый успешный пуск. Опыт
проектирования РТ-2 спустя годы был использован Московским институтом теплотехники
при создании мобильных ракетных комплексов, в том числе знаменитого «Тополя». Их
главным конструктором стал А. Д. Надирадзе, академик, Дважды Герой Социалистического
Труда.

2.5. Первые шаги в околоземное пространство

Королев проявил незаурядную дальновидность при разработке боевых ракетных

комплексов, обеспечив не только формирование ракетно-ядерного щита, но и необходимые
предпосылки для практического освоения космоса человеком.
Большинство его боевых ракет находили и чисто научное применение. Уже на носителе
Р-1А устанавливались приборы для измерений параметров разряженной атмосферы — это
были первые геофизические эксперименты. В дальнейшем исследования в этой области
осуществлялись в соответствии с постановлением правительства от 30 декабря 1949 года
комиссией под председательством президента Академии наук СССР С. И. Вавилова и
академика М. В. Келдыша. Запуски проводились на специально предназначенных для этой
цели модификациях ракеты Р-1 — Р-1Б, Р-1В, Р-1Д и Р-1Е.
Помимо прочего, исследовалось поведение животных в условиях невесомости.
Спасание их обеспечивалось катапультированием в скафандре, смонтированном на
специальной тележке, имеющей парашютную систему и систему жизнеобеспечения.
Новая геофизическая ракета Р-2А обеспечивала выведение головной части массой
1400 кг с научной аппаратурой для зондирования атмосферы на высотах до 200 км (рис.  2.5.1
). С ее помощью проверены условия функционирования аппаратуры для искусственных
спутников Земли, исследована твердая составляющая космического пространства при
межпланетных полетах космических аппаратов, более детально изучены верхние слои
атмосферы, а также продолжены биологические исследования. С 1957 по 1960 год было
запущено 13 ракет Р-2А, из них 11 стартов прошли успешно.
На базе носителя Р-5 были построены геофизические ракеты Р-5А, Р-5Б и Р-5В,
выполнявшие целый ряд научных программ, в основном для обеспечения перспективных
разработок ОКБ-1. В частности, были проведены исследования по системе ориентации
космических аппаратов, по аэродинамике и теплообмену. В феврале 1958 года
одноступенчатая ракета Р-5А со стартовой массой 29 т впервые в мире доставила полезный
груз массой 1520 кг на высоту 473 км, при этом возвращенный на Землю объект имел массу
1350 кг, а парашютная система спасения головной части обеспечивала сохранение жизни
животных при приземлении.
Запуск другой геофизической ракеты — Р-11А был приурочен к Международному
геофизическому году, в соответствии с постановлением правительства от 11 июля 1956 года.
Проведенные на этих аппаратах медико-биологические исследования доказали
принципиальную возможность полета в космос и возвращения на Землю живых существ без
заметного изменения состояния здоровья, что позволило Королеву приступить к изучению
проблем, связанных с пребыванием в космосе животных и человека.
Его первая межконтинентальная ракета Р-7 проектировалась как ракета двойного
назначения. Она обеспечивала не только доставку до цели ядерного заряда. Ее модификации
«Спутник», «Восток», «Молния», «Восход» и «Союз» дали возможность выведения на
околоземную орбиту искусственных спутников Земли, автоматических аппаратов,
межпланетных станций и космических кораблей с человеком на борту. Их модификации и по
сей день остаются основным и самым надежным средством доставки пилотируемых
кораблей на околоземную орбиту.
В 1956 году ОКБ-1 выделяется из НИИ-88 в самостоятельную организацию,
возглавляемую С. П. Королевым. На должность начальника головного проектного отдела № 9
по космическим кораблям и аппаратам он приглашает из НИИ-4 своего давнего соратника по
ГИРДу Михаила Клавдиевича Тихонравова. Этому переходу предшествовали длительные и
плодотворные исследования выдающегося ученого по пакетной схеме составных ракет,
запуску искусственного спутника на орбиту и возвращению его на Землю. Не случайно
Сергей Павлович в своих обращениях к правительству отмечал работы ближайшего
соратника.
В 9-м отделе Тихонравова были спроектированы первые искусственные спутники
Земли, автоматические межпланетные станции для изучения Марса и Венеры, лунные
автоматические станции (рис.  2.5.2 ). Там же разрабатывались пилотируемые космические
корабли «Восток», «Восход», «Союз», на которых летали все наши легендарные космонавты,
начиная с Ю. А. Гагарина (рис.  2.5.3 ).
Творческий союз двух великих конструкторов — жесткого и волевого, не знающего
преград бойца Королева и мягкого, интеллигентного, но не менее целеустремленного
мыслителя Тихонравова — во многом предопределил успехи начального этапа нашей
космонавтики. Теперь они объединились, чтобы воплотить в жизнь свои самые смелые
замыслы.

2.6. Широта космических исследований — основа экспедиции на Марс

При создании космических объектов Королев стремится передать большинство своих

разработок своим соратникам на другие предприятия, что способствовало закреплению за
ними статуса головных структур в той или иной производственно-технической деятельности.
Так, куйбышевскому филиалу ОКБ-1 под руководством Д. И. Козлова было поручено
проектирование спутника-разведчика «Зенит», и с 1974 года этот филиал становится
головным КБ по созданию ИСЗ для картографирования, фото и оптико-электронной
разведки, изучения ресурсов Земли.
В 1965 году были запущены спутники «Молния» (руководитель проекта П. В. Цыбин),
впервые обеспечившие дальнюю радиосвязь и телевидение для дальневосточных районов.
Серийное изготовление и дальнейшие исследования по спутникам связи были переданы в
ОКБ-10 в Красноярск, а вскоре это предприятие стало основным разработчиком систем связи
и навигации в стране. Возглавил его бывший заместитель Королева М. Ф. Решетнев, ставший
академиком, Героем Социалистического Труда.
Тернистый путь был пройден ОКБ-1 при создании автоматических станций для полетов
на Луну, Марс и Венеру. После их длительной и незаметной, но изнурительной доводки,
появились первые успехи. Впервые в мире были выполнены полет на Луну,
фотографирование ее обратной стороны, мягкая посадка и передача панорамного
изображения ее поверхности на Землю, полет на поверхность Венеры. По решению
С. П. Королева работы по этим автоматическим аппаратам вместе с технической
документацией были переданы в ОКБ им. С. А. Лавочкина, где они получили дальнейшие
развитие: осуществлены мягкая посадка и доставка лунохода, исследование Луны с орбиты,
доставка грунта с ее поверхности на Землю, исследование Марса и Венеры с орбиты
спутников, посадка автоматических аппаратов на поверхности этих планет, проведены
исследования Солнца. Руководил этими работами в ОКБ им. С. А. Лавочкина Г. Н. Бабакин,
также бывший сотрудник НИИ-88, в дальнейшем член-корреспондент АН СССР, Герой
Социалистического Труда.
В 1962 году в отделе Тихонравова изучался вопрос об использовании самоходного
транспортного средства для передвижения по поверхности планет. Техническое задание на
разработку марсохода выдается Ленинградскому институту транспортного машиностроения
(ВНИИ-100). В мае 1963 года институт для ознакомления с ходом работ посетили Королев и
Тихонравов. В 1965 году эта тема также была передана в ОКБ им. С. А. Лавочкина.
Неизвестный марсоход превратился в знаменитый луноход и в ноябре 1970 года
автоматическая станция «Луна-17» доставила его на поверхность Луны, где он проработал
300 суток, прошел 10 000 м лунных дорог и передал на Землю около 20 000 снимков лунной
поверхности.
Забегая вперед, скажу, что Сергей Павлович в процессе реализации программы лунной
экспедиции решил поручить ОКБ им. С. А. Лавочкина проектирование его «изюминки» —
лунного посадочного корабля, и только после многочисленных просьб наших разработчиков
согласился оставить эту интересную и престижную работу за своим коллективом.
Все эти примеры свидетельствуют о том, что при организации и распределении работ
Королев всегда руководствовался принципами рациональности и целесообразности. Отдавая
в другие руки заведомо привлекательные и выигрышные темы, он сохранял свободными
мощности своего предприятия для решения главной задачи — создания межпланетного
комплекса для полета человека на Марс. Вместе с тем, он всемерно помогал коллегам, считая
их проекты будущими составными частями своего марсианского комплекса. Сергей Павлович
не мог допустить, чтобы переданное в другие руки начинание не дало результата, поскольку
это означало бы, что определенная проблема марсианской экспедиции не будет решена.
Королев строил проект не на пустом месте. Многие из вышеперечисленных работ
открыли целые направления в ракетной и космической технике. Все они, задуманные и
организованные одним человеком, представляют собой тот мощный фундамент, который
позволил Королеву без сомнений в успехе взяться за решение дерзновенной задачи полета
человека на другую планету.

Глава 3
Проект Королева — экспедиция человека на Марс
«То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще
вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной
задачей, а завтра — свершением. Нет преград человеческой мысли!»
С. П. Королев
(газета «Правда» от 1 января 1966 года — за одиннадцать
дней до кончины)

3.1. Марсианский пилотируемый ракетно-космический комплекс

Облик марсианского пилотируемого ракетно-космического комплекса (МПРКК)

окончательно сформировался к 1964 году — лишь на четвертый год проектирования. Он
состоял из двух основных частей: марсианского пилотируемого космического комплекса
(МПКК) — для полета экипажа к красной планете, высадки на ее поверхность и возвращения
на Землю (иногда тяжелый межпланетный комплекс называли ТМК) — и межпланетного
ракетного комплекса (МРК), где в качестве основного элемента использовалась
трехступенчатая ракета-носитель Н1, а также имелись технический, стартовый комплексы и
другие наземные сооружения. МРК должен был обеспечивать подготовку, старт и выведение
на околоземную монтажную орбиту семидесятипятитонных блоков, из которых
предполагалось собрать марсианский комплекс.
Компоновка МПКК к тому времени уже приобрела определенный вид (рис.  3.1.1 ). Для
его сборки на орбите был предусмотрен монтажный отсек сферической формы с шестью или
восемью стыковочными узлами. К нему с одной стороны стыковались марсианский
орбитальный комплекс (МОК) и марсианский посадочный комплекс (МПК), с другой —
разгонный ракетный комплекс в виде центрального и 4–6 боковых модулей, который
обеспечивал старт МПКК с монтажной орбиты и выведение его на траекторию полета к
Марсу.
В состав МОК входили тяжелый межпланетный корабль (ТМК) и разгонный ракетный
блок (РРБ) для разгона ТМК с орбиты спутника Марса на траекторию полета к Земле, а
посадочный комплекс состоял из тормозных и посадочных устройств, посадочной ракеты и
марсианского корабля с двухступенчатой взлетной ракетой и капсулой возвращения.
Сборка на орбите комплекса массой в 400–500 тонн должна была обеспечиваться
запусками 4–6 ракет-носителей Н1 и могла продолжаться в течение года. Все его составные
части должны были проходить полный цикл проверок и испытаний, аналогичных заводским,
выполняемых специальными бригадами космонавтов из числа опытных специалистов ОКБ-1,
головного завода и космодрома. Бригады планировалось доставлять на орбиту на корабле
типа «Союз» и размещать в специальном жилом блоке. После завершения предстартовой
подготовки сборочные бригады возвращались на Землю.
Экипаж прибывал на ТМК заранее и лично проводил подготовку и запуск замкнутого
биолого-технического комплекса, а также проверку всех систем корабля, а экипаж перед
стартом занимал место в спускаемом аппарате, откуда мог управлять всеми динамическими
операциями.
Экспедиция должна была проходить по следующей схеме (рис.  3.1.2 ). Марсианский
комплекс, после выведения с околоземной орбиты на траекторию полета к Марсу и
отделения отработавшего разгонного блока, осуществлял автономный полет, постоянно
поддерживая ориентацию на Солнце и связь с Землей. Блок, в котором размещался экипаж
при полете к Марсу и обратно, представлял собой единую конструкцию и понимался как
собственно ТМК. В его состав входили орбитальный модуль, корректирующая двигательная
установка и возвращаемый на Землю спускаемый аппарат (СА) весом 2,1 тонны, т. е. около
0,5 % от начального веса комплекса на орбите искусственного спутника Земли. Для всех
расчетов было принято, что экипаж экспедиции состоит из трех человек, двое из которых
высаживаются на поверхность Марса.
При возникновении аварийной ситуации на любом этапе разгона с ОИСЗ к Марсу
экипаж, находясь в спускаемом аппарате, имел возможность отделиться от комплекса вместе
с корректирующей двигательной установкой и разгонным блоком и вернуться на Землю.
Переход с траектории полета к Марсу на орбиту его спутника в этом варианте проекта
выполнялся за счет аэродинамического торможения комплекса в марсианской атмосфере,
которое происходило при многократном погружении в нее на определенную высоту и время.
На орбите, после необходимых проверок и подготовки, два члена экипажа перемещались в
капсулу возвращения марсианского корабля. Посадочный комплекс отделялся от
орбитального, осуществлял сход с орбиты, спуск в атмосфере, торможение и посадку.
Проведя необходимые работы на поверхности планеты, экипаж стартовал, выводился
на исходную орбиту, капсула возвращения стыковалась с орбитальным комплексом, и
космонавты возвращались на ТМК. При старте к Земле они занимали места в спускаемом
аппарате, который при подлете к ней отделялся от ТМК и, осуществляя управляемый спуск в
атмосфере, приземлялся.
Описанный облик и компоновка межпланетного комплекса были приняты за основу к
середине 1962 года. В дальнейшем эти работы продолжались до середины 1964 года.

3.2. Начало работ над марсианским проектом

Данный марсианский комплекс представляет собой второе направление в проекте

С. П. Королева. Его главными отличиями, как отмечалось выше, были разгон комплекса с
околоземной орбиты к Марсу и возвращение на Землю с использованием жидкостных
ракетных блоков, а торможение для перехода на орбиту спутника Марса — без
использования тормозного ракетного блока, за счет многократных погружений в
марсианскую атмосферу. Эта схема стала формироваться летом 1962 года.
Предварительный вариант, представленный Королеву, выглядел иначе. Для его разгона
к Марсу с околоземной орбиты и последующих маневров планировалось использовать
электрореактивную двигательную установку с ядерным реактором (ЯЭРДУ). В ней в
результате ядерной реакции горючее (окислитель при этом не требуется) превращается в
высокотемпературный газ, истечение которого из сопла с очень высокой скоростью создает
тягу. ЭРДУ создает значительно меньшую по сравнению с ЖРД тягу, но за счет длительного
включения, постепенно наращивая скорость и раскручивая комплекс в течение нескольких
месяцев на околоземных орбитах, может обеспечить его разгон к Марсу. Таким же образом
предполагалось выполнять операции при переходе на орбиту спутника Марса и при старте с
нее.
Привлекательность ЭРДУ заключалась в том, что она обладает более высокими
энергетическими характеристиками, чем ЖРД. Так, по удельному импульсу (параметр,
определяющий количество топлива, необходимого для разгона объекта до определенной
скорости) ЭРДУ превосходит ЖРД в 200–300 раз и потому не требует гигантских запасов
топлива.
Королев на начальных этапах работы не сдерживал инженерной фантазии и творческих
поисков, в результате чего у наших разработчиков, не обремененных нудными весовыми
расчетами, на поверхности красной планеты появлялись эскадры стотонных сооружений с
шестиметровыми колесами. Они разъезжали по планете на тысячи километров и перевозили
ракеты возвращения. Ответ на вопрос, как они попадают на Марс, был прост — с помощью
ЭРДУ. Возможность не придерживаться жестких весовых ограничений и в дальнейшем
соблазняла многих специалистов, поэтому вариант с ЭРДУ служил мифической палочкой-
выручалочкой всех марсианских проектов прошлого века.
Однако инъекции фантастики принесли свои плоды. Они побудили энтузиазм и
понимание, что прежде чем говорить о многотонных марсианских внедорожниках, нужно
спроектировать средства доставки к Марсу их экипажей.
В девятом проектном отделе ОКБ-1, которым руководил Михаил Клавдиевич
Тихонравов, решение этой задачи с июля 1960 года было поручено сектору Г. Ю. Максимова,
группе В. К. Алгунова, куда я пришел из КБ С. А. Лавочкина. Основной костяк группы —
молодые специалисты: Николай Протасов, Виолетта Губанова, Лидия Крупенская, Лев
Петров, Рева Кангильдиев, Владимир Ходаков, Вячеслав Никитин. Позднее присоединились
Бирюкова, Кирсанов, Буданов, Роксанов, Стаськова. Более опытный Н. Протасов занимался
проблемами жизнеобеспечения, остальные — текущими вопросами по мере их появления.
Привлекались сотрудники и из других групп нашего сектора: Лидия Солдатова, Александр
Луговой, Олег Тихонов, Владислав Борзенко, Иван Трофимкин, а также специалисты из
других подразделений: баллистики Валерий Кубасов и Георгий Гречко (будущие
космонавты), аэродинамик Виктор Миненко, материаловед Владимир Никитский, а по
системам жизнеобеспечения Евгений Церерин, Юрий Жук и Петр Васильевич Флеров —
друг Королева со времен их общего увлечения планеризмом.
Начальник группы Вячеслав Алгунов был отцом троих маленьких детей. Его жена
Галина Алгунова также работала в нашей группе. Будучи скульптором по образованию, она
проектировала интерьеры жилых отсеков, а также изготавливала все памятные медали и
вымпелы, доставлявшиеся на Луну, Марс и Венеру первыми автоматическими космическими
аппаратами. Жили они без родителей, поэтому при всей своей добросовестности и желании,
Алгунову трудно было справляться с обязанностями руководителя, и мое появление в группе
он воспринял с удовлетворением. В силу сложившихся обстоятельств, я оказался основным
исполнителем по проекту: разрабатывал компоновку, состав и весовую сводку по кораблю и
экспедиции. Прежде чем появиться на кульмане или в отчете, черновые технические
проработки появлялись в моей совершенно секретной рабочей тетради. В ходе их анализа
выявлялся перечень новых работ, которые фиксировались в другой, несекретной рабочей
тетради с предложениями по срокам. Алгунов определял исполнителей, согласовывал с ними
сроки, записывал эти работы в ежемесячные планы отдела и контролировал их выполнение.
Такая организация была эффективной в течение всех четырех лет.
Отличались продуктивностью и совещания у Глеба Юрьевича Максимова. К
сожалению, они проходили не часто — в тот период в группах Льва Дульнева и Николая
Береснева нашего сектора были сосредоточены все основные проектные работы по нашим
первым автоматическим аппаратам. Королев придавал им большое значение — они
позволяли «прощупать» проблемы реального межпланетного полета. При полетах автоматов
к Марсу, Венере и Луне практически отрабатывались элементы будущей межпланетной
экспедиции. Неудачные запуски давали бесценный опыт, а удачные — еще и большой
политический эффект.
Из-за постоянной занятости Максимова автоматами мне приходилось часто обсуждать
многие вопросы с М. К. Тихонравовым, который регулярно встречался с Королевым и
обсуждал с ним детали проекта. Иногда после таких бесед Михаил Клавдиевич приглашал
меня и, прохаживаясь вокруг большого круглого стола, начинал увлеченно фантазировать,
видимо, под впечатлением от недавней встречи. Чувствовалось, что и для Сергея Павловича
обсуждение наших проработок по марсианскому проекту было своеобразной отдушиной в
череде бесконечных повседневных проблем по ракете Н1, по «Востокам» и автоматам.
Постоянное взаимодействие с Тихонравовым служило большим стимулом в нашей
работе. Было ясно, что главный конструктор, несмотря на свою занятость, внимательно
следит за ней, и мы не варимся в собственном соку, а движемся в нужном направлении под
его неусыпным контролем и руководством. Меня эти беседы с Михаилом Клавдиевичем
очень вдохновляли. Занимаясь проектом практически круглые сутки и уходя домой в 10–11
часов вечера (полтора часа дороги в один конец из Подлипок до дома в Москве), я
просыпался утром и хватал карандаш, чтобы успеть записать свежую мысль, пока она не
исчезла безвозвратно.
Дело даже не в том, что я осознавал значимость выполняемой мной работы. В то время
я об этом даже не думал. Это сейчас осознавая грандиозность замыслов Королева на фоне
всего последующего в нашей космонавтике, я иногда пытаюсь осмыслить интересное
стечение обстоятельств. В 1933 году двадцатишестилетний Сергей Королев — руководитель
ГИРДа, расположенного у Красных ворот, запуская вместе с Михаилом Тихонравовым
первые советские жидкостные ракеты, мечтал о межпланетном полете. В этом же году в
пятистах метрах от ГИРДа, на Покровке, родился мальчик. Через три десятка лет он оказался
за кульманом, на котором мечта Королева и Тихонравова обретала реальные черты
межпланетного корабля. Удивительно и то, что обе тетради — совершенно секретную,
содержащую черновые расчеты по всем принципиальным техническим вопросам проекта, и
несекретную, с ежемесячными планами всех исполнителей за весь период работы, мне
удалось сохранить. Они являются единственным неопровержимым документальным
доказательством того, что именно экспедиция на Марс, а не «лунная гонка» была главной
целью всего творчества Королева. Далее мы проследим за ходом реализации марсианского
проекта, листая эти тетради…

3.3. Первые проработки тяжелого межпланетного корабля

Разработку марсианского проекта в варианте с применением ЯЭРДУ на раннем этапе

проектирования Королев поручил Борису Андреевичу Адамовичу. Не являясь сторонником
подобной схемы, Адамович все же выполнил задание и подготовил первый вариант
марсианской экспедиции с ЯЭРДУ, хотя заниматься его совершенствованием ему уже не
пришлось. Королев предпочел и утвердил летом 1962 года вариант с ЖРД. В 1963 году по
инициативе Королева для решения проблем по данному проекту был образован Институт
медико-биологических проблем, куда и был направлен Борис Андреевич в качестве
заместителя директора и главного конструктора комплекса систем жизнеобеспечения для
марсианского корабля. Дальнейшая разработка собственно электрореактивного двигателя
была поручена Королевым его заместителю — Михаилу Васильевичу Мельникову.
Учитывая, что перспектива создания такой двигательной установки в обозримом
будущем неясна, сектор Максимова, перед которым была поставлена эта задача, начал с
облетного варианта тяжелого межпланетного корабля. ТМК создавался как комплекс средств,
обеспечивающих многолетний межпланетный полет экипажа из трех человек в условиях
замкнутого изолированного пространства. Выводить его на околоземную орбиту
предполагалось одной ракетой Н1 вместе с разгонным блоком на жидкостных двигателях.
После разгона с ОИСЗ и полета к Марсу, войдя в его гравитационное поле, ТМК
изменял свою траекторию для возвращения на Землю. Большого научного и технического
смысла в этой баллистической эквилибристике не было. Но связка ТМК с разгонным блоком
позволяла выполнить полет в околосолнечном пространстве и без посещения Марса, по
траектории облета Луны или на орбите ее спутника без создания специальных
дорогостоящих облетных программ.
Основное наше внимание было направлено, в первую очередь, на поиск оптимальной
компоновки ТМК (рис.  3.3.1 ). Главным фактором, определявшим облик и конструкцию,
являлась длительная невесомость. Бороться с ней пытались путем создания искусственной
тяжести за счет вращения корабля вокруг центра масс. Жилые и часто посещаемые отсеки
старались разместить на максимальном удалении от центра вращения. Разумным тогда
представлялось расстояние в 10–12 метров.
Следующим важным фактором была необходимость обеспечения экипажа пищей,
водой и воздухом, запасы которых для трех человек на 2–3 года полета имели неприемлемые
весовые характеристики. Снизить их можно было только за счет воспроизводства на борту.
Для этого разрабатывался специальный замкнутый биолого-технический комплекс (ЗБТК),
призванный обеспечить круговорот веществ, потребляемых и выделяемых экипажем, по
существующей в наших земных условиях схеме. Немало разделов в моей тетради посвящено
именно ЗБТК.
Основой процесса круговорота веществ в ЗБТК являлся фотосинтез, поэтому была
спроектирована оранжерея, где предполагалось выращивать картофель, сахарную свеклу,
рис, бобовые, капусту, морковь, салат и другие культуры. Растения планировалось размещать
на компактных стеллажах, разумеется, не в земле, а на гидропонике, корни же помещать в
специальные капсулы, к которым подводится питательный раствор. Проводились
многочисленные расчеты по определению оптимальной площади оранжереи. Она
выбиралась из условия получения наилучших весовых характеристик самой оранжереи и
элементов корабля, вес которых зависел от ее площади. На каком-то этапе проектирования
она достигала 60 м2. В состав ЗБТК также входили хлорельный реактор, ферма с животными
— кроликами или курами, от которых впоследствии отказались, и система утилизации
отходов с запасами реактивов. По вопросам растениеводства проводились консультации с
ведущими сельскохозяйственными специалистами страны, в частности, с ленинградским
профессором Мошковым, который выращивал до 400 кг помидоров в год на одном м 2
огорода. Сергей Павлович придавал большое значение разработке оранжерее, видя в ней
главную возможность для снижения веса корабля и увеличения за счет этого числа членов
экипажа. Наши сельскохозяйственные академики охотно обсуждали возникающие проблемы
с Николаем Протасовым.
Для освещения растений использовали естественное солнечное излучение. От
искусственного отказались из-за низких весовых характеристик элементов солнечных
батарей. В условиях пониженной освещенности у Марса необходимая для освещения
растений площадь солнечного потока достигала сотен метров. Ввести такой поток внутрь
корабля через прозрачные стенки его корпуса, как в обычной огородной теплице, не
представлялось возможным, прежде всего, по тем же весовым соображениям. Поэтому была
придумана весьма сложная система питания оптическим излучением Солнца (ПОИС),
основными элементами которой являлись концентраторы цилиндрической формы,
расположенные вдоль корпуса корабля с двух сторон под определенным углом. При
ориентации их на Солнце отраженный и сжатый ими солнечный поток в концентрированном
виде вводился через щелевые иллюминаторы, расположенные вдоль корпуса, внутрь корабля,
где распределялся между потребителями.
Совместить вращение корабля с его постоянной солнечной ориентацией во время
полета также оказалось непросто. Конкретные решения по этим двум проблемам порождали
третью — весовую. Вращение корабля, необходимое для создания искусственной тяжести,
нужно было организовать в плоскости расположения концентраторов солнечной энергии,
которые должны были сохранить постоянную ориентацию на Солнце. При полете ось
вращения корабля будет сохранять свое положение в пространстве и постепенно отклоняться
от направления на Солнце. Для соблюдения нужной ориентации плоскость вращения корабля
должна постоянно поворачиваться на Солнце. Для выполнения таких поворотов вес топлива
для двигателей мог достигать 15 тонн, что потребовало бы дополнительного использования
нескольких ракет Н1.
Интуитивно мы надеялись, что в длительных полетах можно будет обойтись без
искусственной тяжести. Это позволило бы существенно упростить компоновку. Но ведь речь
идет о 1962 годе, когда экспериментальных подтверждений благополучной реакции человека
на невесомость не имелось, в отличие от фактов плохой ее переносимости. Мы обязаны были
решить этот клубок противоречий и придумать другие варианты.
Решение было вскоре найдено, когда плоскость вращения корабля совместили с
плоскостью траектории полета по принципу вращения бумеранга. Но концентраторы-то по-
прежнему должны были смотреть на Солнце. В результате появились новые немыслимые
компоновочные схемы (рис.  3.3.2 ), на которые сегодня нельзя смотреть без улыбки. Но
такова история — именно так рождался марсианский проект.
Это решение сняло прежние противоречия, но породило новую проблему — создание
постоянно работающего в вакууме узла вращения между корпусом корабля и
концентраторами. Да и сами концентраторы, теперь уже двойной кривизны — для сжатия
солнечного потока в двух плоскостях, значительно усложнились. На их проектирование были
выданы технические задания Ленинградскому государственному оптическому институту, а
нашим материаловедам — задание на разработку высокопрочных тереленовых пленок и их
покрытий с высокими и устойчивыми оптическими характеристиками. Еще одной
головоломкой стали иллюминаторы, которые при значительных габаритах имели крайне
напряженный температурный режим. В частности, рассматривалась конструкция
иллюминаторов со сферическими высокопрочными и жаропрочными стеклами на основе
ситалов диаметром до 1 м. Узел вращения также представлял особую проблему, поскольку
трение в вакууме грозило свариванием металлов. Впоследствии для ее решения была создана
специальная смазка на основе дисульфита молибдена.
После решения вышеописанных задач компоновка ТМК упростилась. В начале весны
1962 года корабль представлял собой пятиэтажный цилиндр переменного диаметра в форме
бутылки (рис.  3.3.3 ). Каждый этаж имел определенное функциональное назначение. Первый
— жилой, с расположенными в нем тремя индивидуальными каютами для экипажа,
туалетами, пленочными душевыми, комнатой отдыха с библиотекой микрофильмов, кухней и
столовой. Второй — рабочий, с рубкой для ежедневного контроля и управления всеми
системами ТМК, мастерской, медицинским кабинетом с тренажерами, лабораторией для
проведения научно-исследовательских работ и надувным внешним шлюзом. Третий —
биологический отсек, с размещенными в нем стеллажами с высшими растениями,
светораспределительными устройствами, арматурой для подачи питательных растворов,
клетками животных, хлорельным реактором, емкостями для хранения урожая, частью
арматуры и оборудования ЗБТК. Четвертый — приборно-агрегатный отсек, в котором была
сосредоточена основная масса приборов, аппаратуры и арматуры всех систем ТМК. Он же
являлся радиационным убежищем.
Пятый этаж располагался снаружи. Это был спускаемый аппарат, который стыковался
своим верхним люком к люку в корпусе ТМК, расположенному в специальной сферической
нише. На днище СА устанавливалась корректирующая двигательная установка с запасом
топлива и частью аппаратуры. Закрывая сферическую нишу, вместе с размещенным в ней
оборудованием, они увеличивали радиационную защиту экипажа. На ОИСЗ спускаемый
аппарат имел возможность с помощью КДУ автономно маневрировать и приземляться при
возникновении нештатных ситуаций.
Снаружи на корпусе ТМК размещались элементы бортовых систем: параболические
концентраторы и иллюминаторы системы ПОИС; солнечные батареи в двух вариантах
установки — по периферии солнечных концентраторов или на панелях вокруг иллюминатов;
радиаторы и жалюзи системы терморегулирования, открытием и закрытием которых
регулировался тепловой режим; антенны дальней радиосвязи, в качестве которых
предполагалось использовать солнечные концентраторы; люк с надувным шлюзом для
выхода и элементы для передвижения по наружной поверхности.
О напряженности нашей работы говорит хотя бы тот факт, что вовремя домой уходили
лишь молодые кормящие мамы, а основные «забойщики» освобождались в 20–21, а то и в 22
часа. Нужно сказать, что такой режим распространялся на весь отдел Тихонравова, где
проектировались автоматические аппараты к Луне, Марсу, Венере и пилотируемые корабли.
Сверхурочные не фиксировались и не оплачивались.
Однажды был такой эпизод. Наша табельная для укрепления трудовой дисциплины
(иногда москвичи опаздывали на пару минут из-за задержки электрички) установила на входе
аппарат, где каждый сотрудник пробивал на своей карте точное время прихода на службу, а
вечером — время ухода. В конце месяца, поскольку факт массовой сверхурочной работы был
официально зафиксирован, экономисты обнаружили, что всем сотрудникам отдела нужно
выдать зарплату в полтора раза больше обычной. Денег на это, конечно, не было
предусмотрено. В дело включились юристы, и запахло грубым нарушением трудового
законодательства. В итоге все закончилось тем, что злополучный агрегат убрали.
О напряжении, с каким трудилась наша группа, и о задачах, которые приходилось
решать, можно судить и по черновикам ежемесячных планов, например, за первое полугодие
1962 года (рис.  3.3.4 ). Помимо проблем по компоновке ТМК, проводились проработки
теоретических чертежей для определения весовых характеристик корпуса (рис.  3.3.5 ), а
также расчеты весовых характеристик основных систем ТМК (рис.  3.3.6 ).

3.4. Экспедиция на Марс — главная цель космической программы Королева

В мае 1962 года Сергей Павлович подписал эскизный проект по ракете-носителю Н1,
состоящий из 29 томов и 8 приложений. Задачи, ею решаемые, были представлены в общем
виде. Королев вынужден был маскировать нашу работу по марсианской экспедиции,
поскольку Министерство обороны не было заинтересовано в создании сверхтяжелых
носителей, да и межпланетные полеты ему были не нужны. А так как без одобрения военных
трудно было утвердить проект на экспертной комиссии, Королев в одном из пунктов
предлагал в их интересах: «…вывод тяжелых автоматических и пилотируемых станций
боевого назначения, способных длительно существовать на орбитах и позволяющих
производить маневр для одновременного вывода на орбиту большого количества ИСЗ
военного назначения». Это именно то, что спустя почти 20 лет США начали воплощать в
программе СОИ. Наши военные специалисты, глядя на американцев, тоже увлеклись этой
затеей, хотя в те времена она их не заинтересовала.
Были и другие причины для маскировки марсианского проекта. Королев опасался его
необъективной критики со стороны оппонентов в вышестоящих организациях. Опасения эти
были не беспочвенными. В апреле 1962 года Н. С. Хрущев подписал постановления, по
которым разработка тяжелых носителей поручалась М. К. Янгелю и В. Н. Челомею, а работы
Королева по созданию Н1 ограничивались эскизным проектом. Правда, назначение ракеты не
отменялось — продолжала действовать формулировка постановления 1960 года: «…
предназначенной для выведения на околоземную орбиту тяжелого межпланетного корабля
весом 60–80 т». Но Королев решил «не дразнить гусей».
 Летом предполагалось представить эскизный проект экспертной комиссии под
председательством президента Академии наук СССР М. В. Келдыша, разделявшего взгляды
Королева, и Сергей Павлович готовился впервые обнародовать свои сокровенные и весьма
далеко идущие планы по марсианской экспедиции. Он дал указание своему заместителю
С. С. Крюкову: «Вместе с М. В. Мельниковым определить потребный вес для полета ЭРДУ
для решения главных задач: Луна, Марс, Венера (то есть ТМК)». Приписка в скобках говорит
о том, что Королев собирался осваивать и Луну, но только с помощью ТМК.
В начале июня 1962 года главный конструктор дал нам указание подготовить «План
освоения космического пространства», и мы тут же приступили к работе (рис.  3.4.1 ). Была
составлена большая таблица — «План освоения Марса и Венеры», черновик которой
сохранился в секретной тетради (рис.  3.4.2 ). Там были указаны четыре этапа освоения:
первые полеты автоматических аппаратов к планетам, исследование планет с их помощью,
облеты планет человеком и дистанционное зондирование с орбиты, а также экспедиции на
планеты. Для каждого этапа задачи разбивались по годам, определялись средства для их
решения, аппараты, эскизы их компоновки, схемы и время полета, типы ракет-носителей и
двигательной установки для выведения на межпланетную траекторию, стартовый вес на
околоземной орбите и весовые характеристики на этапах полета. Был подготовлен проспект
«Плана освоения…», содержавший в основном описание и обоснование содержания
таблицы. При его подготовке я высказал Тихонравову сомнения по поводу перспектив
создания ЭРДУ и они по его совету были отражены в проспекте. Проспект был представлен
Королеву для ознакомления. Вернувшись от Королева, Михаил Клавдиевич показал мне
написанную главным конструктором записку, которая имела принципиальное значение. Ее
текст сохранился в моей рабочей тетради. Но прежде одна деталь — текст написан в тетради
не рукой Королева (рис.  3.4.3 ). Тогда почему это мысли Королева, а не владельца тетради?
Такой вполне резонный вопрос мне задавали после одного из докладов. Объяснение простое.
Королев чаще всего писал записку на отдельном листке и прикалывал его к документу. На
этот раз, возможно, соблюдая режимные требования и учитывая содержание записи, а может,
не желая оставлять стратегически важные мысли на неучтенных листочках, он изложил
весьма важные соображения по плану освоения космического пространства на обороте моего
секретного черновика. Черновик в дальнейшем мог быть уничтожен, и Тихонравов просто
хотел сохранить письменное мнение Королева по вопросам, как я потом убедился,
кардинальным для нашей дальнейшей работы. Не имея под рукой своей секретной тетради,
он попросил меня переписать текст в мою.
Стол Тихонравова был завален документами, и я пристроился на краю стола — писать
было неудобно. По этой причине из четырехсот страниц моей секретной рабочей тетради
только одна страница с текстом записки Королева написана по диагонали. Так что эти
принципиально важные мысли, письменно изложенные главным конструктором в очень
напряженный момент работы (перед представлением эскизного проекта ракеты-носителя Н1
экспертной комиссии, где он собирался впервые официально представить марсианскую
программу), действительно принадлежат Королеву, хотя написаны и не его рукой.
Теперь по существу содержания:

«1. В первую очередь Луна, Марс.

2. Венеру изучать сравнительно в небольшой степени перед посадкой.
3. Перелет человека на планеты должен быть сделан:
а) в минимальное время,
б) с минимальной затратой средств.
Это обеспечивается минимальным комплексом кораблей.
4. Задачи освоения Луны и Марса различны.
5. Первая задача — проектирование корабля для большой экспедиции с
возвращением.
6. Это возможно:
а) на базе сборки, б) с ЭРДУ, в) с ЗБТБ.
 7. Для безопасности полета рассматривать два случая:
а) после посадки невозможен старт,
б) при подлете невозможна посадка.
8. Облетный вариант не нужен.
9. Нужно дублировать следующие трудности:
а) Нет ЭРДУ — вариант с жидкостными двигателями.
б) Нет ЗБТК — вариант с запасами.
в) Сборка — …
По пункту в): 1. Возможно, потребуется облет не по соображениям науки и
техники.
2. Идти на риск посадки на Марс без возвращения на том же корабле
(экспедиция из минимального числа людей ждет следующий корабль). Таким
образом: Можно делать облетный, но он должен быть элементом сборного!!!
Нужно проектировать элементы».

Записка содержит принципиально важные указания. Во-первых, Королев подтверждает

предпочтение марсианской экспедиции перед лунной (п.п. 5, 6: для полета на Луну ЭРДУ и
ЗБТК не нужны ). Во-вторых, Королев дает прямое указание разрабатывать марсианский
комплекс в расчете на жидкостные ракетные двигатели, а не на электрореактивные (пункт 9а
— «Нет ЭРДУ — вариант с жидкостными двигателями» ).
Как видим, утопая в текучке бесконечных проблем по ракетам, пилотируемым кораблям
и автоматам, Королев все-таки лично участвовал в непосредственном проектировании
экспедиции на Марс и находил очень важные решения для ее быстрейшего осуществления.
Жаль, что оценить их важность могли только Тихонравов, Максимов, я и пара инженеров из
нашей группы.

3.5. Проект экспедиции утвержден. Для разгона к Марсу ЖРД вместо ЭРДУ

Содержание записки фактически содержало новое направление наших дальнейших

действий и немедленно нашло отражение в планировании (рис.  3.5.1 ). Для выполнения
указания Королева у нас был месяц. Необходимо было провести анализ возможности
марсианской экспедиции с использованием ЖРД в различных схемах полета и выбрать
наиболее оптимальную. Мне пришлось просчитать 17 схем, а с учетом двух вариантов
опорных орбит у Марса — 34. Расчеты проводились по формуле Циолковского на
логарифмической линейке. С учетом вариаций по трем значениям удельной тяги — 315, 350,
440, по четырем значениям коэффициента воспроизводства продуктов в ЗБТК — от полного
воспроизводства до полных запасов пришлось просчитать 408 вариантов. Для всех схем и
вариантов были определены исходные весовые характеристики перед стартом на
околоземной орбите и на всех этапах полета. Для общего представления на рис.  3.5.2
показано, какую массу должен иметь комплекс на исходной орбите спутника Земли для
отправки 20 тонн в район Марса по различным схемам.
Для удобства сравнительного анализа результаты расчетов были сведены в таблицу
(рис.  3.5.3 ), в которой показаны все рассмотренные схемы, а также весовые характеристики
межпланетного комплекса на всех этапах полета, для всех схем с учетом принятых вариаций.
Результаты проведенного анализа были помещены в кратком отчете (инв. № - П583), основой
которого была таблица, и содержались следующие выводы:

1. Исходный вес межпланетного комплекса на ОИСЗ для различных схем

полета находится в диапазоне 1200–2000 тонн.
2. Оптимальная схема — с доставкой на ОИСМ всего комплекса и со спуском
на поверхность планеты возвращаемого аппарата минимальной массы.
3. Возвращение экипажа на Землю должно происходить в спускаемом
аппарате, без выхода на ОИСЗ, со второй космической скоростью.
 4. Наивыгоднейший вариант — с аэродинамическим торможением для
выхода на ОИСМ, что позволит в 2–3 раза снизить стартовый вес на ОИСЗ.
5. Главный вывод: основной элемент экспедиционного комплекса,
независимо от схемы экспедиции, — ТМК необходимо создавать и отрабатывать на
Земле и на ОИСЗ, как тяжелую орбитальную станцию (ТОС).

Королев, рассмотрев материалы, утвердил их и поручил готовить к заседанию

экспертной комиссии.
В июле 1962 года в зале ОНТИ в ОКБ-1 собралась весьма представительная экспертная
комиссия для рассмотрения эскизного проекта ракеты Н1 — основы марсианской
экспедиции. Кроме председателя — президента Академии наук СССР М. В. Келдыша,
присутствовали секретарь ЦК КПСС Д. Ф. Устинов, главнокомандующий РВСН Маршал
Советского Союза Н. И. Крылов, министр Минобщемаша С. А. Афанасьев, а также
высокопоставленные лица из партийно-хозяйственного аппарата и элита ракетно-
космической отрасли. Королев решил впервые познакомить собравшихся со своими
межпланетными замыслами, не выделяя их из обширного перечня задач. Марсианское
назначение носителя Н1 не акцентировалось — она представлялась как ракета многоцелевого
назначения, в том числе для решения комплекса оборонных задач.
Плакаты по марсианской экспедиции я, как мне было сказано, развесил не на самом
видном месте. На них были отражены схемы осуществления экспедиции, конструктивное
решение внутренней компоновки ТМК, общий вид марсианского комплекса перед стартом с
ОИСЗ для разных схем, компоновка межпланетного комплекса в варианте с
аэродинамическим торможением. В таблицу «План освоения Марса и Венеры» была внесена
строка, отражающая вариант экспедиции на ЖРД, и впервые обозначен срок осуществления
первой марсианской экспедиции — 1974 год. Кроме моих, висели плакаты по освоению
Луны, решению научных, народно-хозяйственных и оборонных задач.
Доклад Королева был очень ровным и спокойным. Он подчеркнул, что представляет
только эскизный проект ракеты Н1, а проекты остальных элементов программы требуют
дальнейшей серьезной проработки. Об экспедиции на Марс он сказал очень кратко, но
отметил, что она рассматривается с использованием ЖРД. У меня сложилось впечатление,
что Сергей Павлович не ставил перед собой задачи вызвать большой интерес к марсианской
теме и, по-моему, достиг этого. Думаю, у многих сложилось впечатление, что за нашими
красивыми марсианскими плакатами нет никаких реальных проработок.
Выступивший после Королева его первый заместитель Василий Павлович Мишин с
оптимизмом и уверенностью дополнил доклад по ракете, а по поводу марсианской
экспедиции на ЖРД с широкой улыбкой произнес: «…Ну, здесь показано, как не надо летать
на Марс — летать надо на ЭРДУ, но ее нет». Это было сказано не в порядке критики, а как
заявление о том, что у нас еще и не такое есть. Похоже, что Мишин, загруженный
проблемами по носителю Н1, о наших последних планах по ЖРД не был осведомлен.
Присутствующие понимали, что создание ЭРДУ не просматривается в ближайшее
десятилетие и вполне могли после выступления Мишина воспринять марсианские материалы
как весьма далекую перспективу.
Впечатление от представленного проекта приводит в своих воспоминаниях
Б. Е. Черток: «Даже спустя 35 лет приведенный текст представляется удивительным каскадом
задач, способных увлечь тысячи энтузиастов. Досадно, что все эти задачи не только не
доводились до сведения общества, даже ученого, но закрывались грифом „совершенно
секретно“. Нас вправе были бы спросить: „Неужели в 1962 году вы не понимали, что кроме
высадки на Луну и посылки автоматов остальные этапы следует планировать на XXI век?“»
В четвертом томе своих воспоминаний — «Лунная гонка» — Черток не упоминает о
работах по марсианскому проекту с использованием ЖРД. А ведь его кабинет находился в 20
метрах по коридору от кабинета Тихонравова! Похоже, что он, как и Мишин, не был
осведомлен о наших действиях. Он действительно мог этого не знать, ведь все исследования
и расчеты проводились тогда в обстановке повышенной секретности. Наша работа не
афишировалась и не обсуждалась в курилках, а на совещаниях или не упоминалась, или не
воспринималась всерьез людьми, не имевшими к ней непосредственного отношения.
Хочется еще раз подчеркнуть, что причина такой закрытости марсианской программы
кроется не только в повышенной секретности. Королев опасался преждевременной
недобросовестной критики в высших правительственных кругах со стороны главных своих
оппонентов В. П. Глушко, В. Н. Челомея и М. К. Янгеля. Обстановка в тот период наверху
была очень сложная. Шла жестокая, спровоцированная Н. С. Хрущевым, «война» за тяжелый
носитель, а значит и за лидерство в перспективных космических программах.
О действительных намерениях Королева красноречивее моих черновиков
свидетельствуют сохранившиеся подлинники его заметок по ТМК и ТОС, датированные
14.09.1962 года (Приложение  2 ). Жаль, что о них также забывают поборники «лунного
мифа». Эти записи поражают широтой видения всех проблем межпланетного полета и вместе
с тем глубиной проникновения в их суть. А ведь сделаны они были всего через два месяца
после заседания комиссии, после которого у многих участников, как и у Б. Е. Чертока,
сложилось впечатление, что главная задача — это Луна, а значит — «лунная гонка».
При подготовке к заседанию экспертной комиссии в дополнение к «Плану освоения…»
была составлена таблица, в которой рассматривались проблемы предстоящего
межпланетного полета и были показаны средства и способы их решения (рис.  3.5.4 ).
Черновиков таблицы нет в моей рабочей тетради, поскольку она из-за ограничения по
времени сразу выполнялась на секретном листе (подобные плакаты делались художниками
по тексту из секретного блокнота, а рамку они потом рисовали сами). Поэтому она
восстановлена по памяти. В графе «Пути решения» представлены события, совершившиеся в
более позднее время. Таблица красноречиво демонстрирует, что все разработки Королева, как
выполненные, так и планируемые, были неотъемлемой частью общего единого замысла —
осуществления полета на Марс. С позиций сегодняшнего дня отчетливо видно, что в целом
космическая программа Королева строго соответствовала главному принципу системного
подхода — цели составных частей системы должны совпадать с целями самой системы.

3.6. Торможение в атмосфере Марса — новый облик ТМК

С начала 1963 года, в соответствии со сделанными выводами, продолжалась проработка

варианта с аэродинамическим торможением. Суть его в том, что снижение скорости
движения экспедиционного комплекса при подлете к Марсу до величины, достаточной для
перехода на орбиту его спутника, осуществляется не за счет импульса тормозного ракетного
блока, а путем многократного погружения всего комплекса в марсианскую атмосферу. После
каждого погружения до высоты 70–100 км и на время порядка 100 секунд комплекс
переходит на вытянутую эллиптическую орбиту. В ее апогее при необходимости проводится
ювелирная, с малыми затратами коррекция для обеспечения требуемой высоты следующего
погружения в атмосферу. Высоты последующих эллиптических орбит постепенно
уменьшаются. Примерно после седьмого погружения высота эллиптической орбиты
становится равной высоте будущей круговой орбиты. В ее апогее выдается небольшой
разгонный импульс, и комплекс переводится на круговую орбиту, исключая последующее
погружение.
Как же возникла идея аэродинамического торможения? Однажды, обсуждая с Виктором
Миненко (мы вместе работали у Лавочкина, в ОКБ-1 он проектировал спускаемые аппараты)
параметры входа аппарата в атмосферу Земли при возвращении из марсианского полета, мы
обратили внимание, что незначительное отклонение траектории аппарата от заданного
коридора входа в атмосферу повлечет либо недопустимые нагрев и перегрузки, либо аппарат,
коснувшись верхних слоев атмосферы и потеряв скорость на неопределенную величину,
уйдет в полет по нерасчетной траектории. На следующее утро я проснулся с вопросом: а
можно ли сместить коридор так, чтобы после «чирканья» траектория стала расчетной?
Предварительный анализ показал, что можно (рис.  3.6.1 ). Идея Тихонравову понравилась, и
он рассказал о ней Королеву. Были выданы задания нашим аэродинамикам и в ЦАГИ.
Процесс пошел.
Такой оборот дела коренным образом менял весь облик и, в первую очередь,
конструктивную конфигурацию комплекса. Вспомнили про крылатую ракету «Буря», на
которой можно было начать эксперименты в околоземном пространстве, а для ее запуска
использовать носитель H11 — модификацию Н1. Пересмотрели все принятые ранее
положения на соответствие их новым требованиям. А они оказались весьма существенными.
Экспедиционный комплекс при погружении в марсианскую атмосферу будет испытывать
нагрузки от скоростного напора и нагрев, допустимые пределы которых весьма ограничены
из-за большого количества внешних элементов. Поэтому размеры, форма и прочность
элементов должны быть рассчитаны на эти новые условия или защищены от их воздействия.
Все это потребовало новых компоновочных схем. Порой приходилось с досадой
возвращаться к вопросу искусственной тяжести и искать хотя бы какой-то приемлемый
вариант. Эти поиски нашли свое отражение в набросках самых футуристических
компоновок, сделанных в тетради (рис.  3.6.2 ). В дальнейшем от искусственной тяжести
отказались, компоновка упростилась и уже прорабатывалась сразу на кульмане. Поэтому
многих ее интересных вариантов, к сожалению, нет в тетради, а основной, одобренный
Тихонравовым и Королевым, воспроизведен по памяти (рис.  3.6.3 ).
Проектирование сводилось к конструктивной увязке многих новых противоречивых
требований. В первую очередь, внимание было уделено разработке различных вариантов
жесткого экрана, который мог одновременно служить защитой внешних элементов комплекса
от воздействия скоростного напора, а также обеспечить ему необходимое торможение при
прохождении марсианской атмосферы. Форма защитного экрана была выбрана в виде
зонтика большого диаметра, расположенного на лобовом торце комплекса и обращенного
выпуклой стороной в сторону набегающего потока. Однако это делало комплекс
неустойчивым, поэтому для большей устойчивости аэродинамической конфигурации
комплекса хотелось придать ему вид бадминтонного волана. С этой целью планетный
посадочный комплекс значительной массы был вынесен за лобовую поверхность тормозного
экрана, чтобы обеспечить приемлемую центровку комплекса при движении в марсианской
атмосфере. Этим также обеспечивалось беспрепятственное отделение посадочного
комплекса для спуска на поверхность планеты. Вместе с ним отделялась и ненужная на
орбите силовая часть тормозного экрана, что повышало эффективность его торможения в
атмосфере при спуске.
Солнечные концентраторы также проектировались в форме зонтика диаметром 15–20 м,
расположенного вокруг отсека оранжереи. Внутренняя его поверхность, ориентированная на
Солнце, выполнялась в виде отдельных секций. Форма поверхности каждой представляла
собой часть параболоида с собственным фокусом, расположенным на обечайке отсека
оранжереи, где для каждой секции устанавливался свой иллюминатор. Всего секций с
иллюминаторами предполагалось от 12 до 24. Солнечный поток попадал на секции,
отражался ими, концентрировался и направлялся через иллюминаторы внутрь корабля, где с
помощью линз Френеля и пленочных отражателей распределялся по потребителям.
Концентратор вместе с оранжереей желательно было располагать на торце комплекса
вогнутой стороной наружу для ориентации на Солнце. Но, будучи самой ажурной
конструкцией, он, в первую очередь, требовал защиты от скоростного напора и поэтому был
конструктивно объединен с тормозным защитным экраном, форма которого была
геометрически совмещена с формой концентратора и приближена к параболоиду.
С целью дальнейшего улучшения центровки рядом с посадочным комплексом
предполагалось разместить разгонный блок, также имеющий значительную массу. Однако
это вступало в противоречие с другими соображениями. Спускаемый аппарат с
корректирующей двигательной установкой должен был располагаться с противоположного
торца комплекса, обеспечивая тем самым возможность экстренного отделения на
околоземной орбите в нештатных ситуациях и безопасность экипажа. Разгонный блок с
большим запасом топлива, скомпонованный в единый блок со спускаемым аппаратом, мог
значительно повысить маневренные возможности СА, в том числе обеспечить при
необходимости возвращение его с экипажем на Землю после разгона комплекса с ОИСЗ на
траекторию полета к Марсу.
В пользу этого варианта было и то, что размещение разгонного блока рядом с
посадочным комплексом не позволяет его включение для проверки перед стартом с ОИСЗ и
для коррекции траектории полета к Марсу. А при его включении для старта с ОИСМ к Земле
экипаж в СА будет находиться в перевернутом положении.
Приведенные соображения — лишь незначительная часть противоречивых требований,
которые пришлось увязывать при выборе оптимальной компоновки марсианского комплекса.
Сюда же можно отнести и размещение панелей солнечных батарей площадью 85 м2,
радиаторов и жалюзи системы терморегулирования площадью 34 м2, антенн, обеспечение
необходимых полей зрения оптических датчиков системы ориентации, взаимное
расположение обитаемых отсеков, выбор оптимального соотношения диаметра и длины
комплекса и многое другое. Все эти проблемы приходилось решать при проектировании.
Большинство из них нашли отражение в тетради в виде конкретных ежемесячных планов
всех участников работ.

3.7. Преимущества весовых характеристик нового варианта ТМК

Правильность выбора принятой схемы экспедиции на Марс с применением ЖРД и

аэродинамического торможения должны были подтвердить новые весовые характеристики
межпланетного комплекса. Параллельно с анализом компоновочных схем и определением
конструктивного облика ТМК было проведено большое количество расчетов по определению
характеристик всех его бортовых систем (рис.  3.7.1 ).
Это позволило провести ревизию весовых сводок всех 24 систем межпланетного и 22
систем посадочного комплексов (рис.  3.7.2 ). В результате определены весовые
характеристики в варианте с аэродинамическим торможением (рис.  3.7.3 ). Масса комплекса
составила 83,1 т, в том числе: ТМК — 16,8 т, посадочный комплекс — 30 т, разгонный блок
— 36,3 т. Затраты веса на обеспечение аэродинамического торможения, включая вес
защитного тормозного экрана, составляли по предварительным расчетам примерно 20 %
(около 20 т) от тормозимого веса, в то время, как вес ракетного блока мог достичь 200 %
(около 180 т).
Иными словами, большая часть полезного груза, выводимого на ОИСЗ при запусках
ракеты Н1, приходилась на топливо (около 450 т), необходимое для доставки к Марсу
тормозного блока. Сравнительные весовые характеристики двух вариантов — с
аэродинамическим торможением и с тормозным блоком — представлены на рис.  3.7.4 . Так,
масса ракетного комплекса для разгона с ОИСЗ к Марсу для обоих вариантов составляет,
соответственно, 211 т и 655 т, а масса всего комплекса на ОИСЗ перед стартом — 378 т и
1141 т.
При использовании схемы с аэродинамическим торможением появлялась перспектива
существенно снизить общее потребное количество ракет Н1. Так, для формирования на
околоземной орбите комплекса массой порядка 1200 тонн необходимо 14–15 носителей Н1 и
время для сборки 3–4 года, что не позволяет относиться к этому варианту серьезно. Если же
исключить из схемы тормозной блок и заменить его на тормозные аэродинамические
устройства, то ракет может понадобиться всего пять, а время сборки сократится до 1 года.
Такой проект имеет право на дальнейшее развитие в качестве основного варианта
экспедиции.
В дальнейшем, увеличивая грузоподъемность ракеты Н1 до 95 тонн, улучшая весовые
характеристики систем межпланетного и посадочного комплексов и снижая вес тормозных
устройств за счет их объединения с конструкцией ТМК и ПК, можно было сократить
стартовый вес до 350 тонн, а количество ракет до четырех и даже трех. В этом случае вариант
полета на Марс на ЖРД, с учетом перспективных возможностей Н1 выводить на орбиту до
240 тонн, во всех отношениях был весьма перспективным.
Таким образом, проведенные в отделе Тихонравова в 1960–1964 годах проектные
проработки по марсианской экспедиции полностью подтвердили правильность принятого
Королевым в июле 1962 года решения ориентироваться на жидкостные ракетные двигатели
вместо ЭРДУ. Это избавляло от проблем, связанных с созданием ЭРДУ, которые не решены
до сих пор, а с учетом аэродинамического торможения обеспечивало удовлетворительное
решение весовых проблем и вселяло твердую уверенность в возможности осуществления
пилотируемого полета на Марс до конца 70-х годов.

3.8. Планы экспериментальной отработки ТМК

С января 1964 года, в соответствии с главным выводом отчета 1962 года, были
развернуты работы по двум направлениям: проектированию тяжелой орбитальной станции
(ТОС) для отработки ТМК на ОИСЗ и проектированию ТМК для проведения его наземной
отработки в ИМБП (рис.  3.8.1 ). При создании ТОС выбирались оптимальные высоты орбит
станции с учетом ее торможения в атмосфере, необходимости одновременной доставки на
нее экипажей и грузов и наличия вокруг Земли радиационных поясов.
Понимая, какие возможности открываются с появлением на орбите такой станции,
Королев поручает сформировать комплексную программу исследований, проводимых на
ТОС параллельно с отработкой ТМК. Мы ожидали большого интереса у заинтересованных
организаций, однако наши надежды не оправдались. Академия наук и военные отнеслись к
новым возможностям с прохладцей. Ни о каких официальных предложениях мне, по крайней
мере, в то время не было известно. Тем не менее, такая программа в интересах науки,
народного хозяйства и обороны была нами сформирована, и предполагаемые задачи были
сгруппированы по следующим направлениям.
Летная отработка ТМК. Автономные и комплексные испытания по соответствующим
программам должны были пройти все составные части ТМК: отсеки для отдыха, бытовых
нужд экипажа и проведения работ с аппаратурой; оранжерея, силовые установки для
проведения маневров, системы обеспечения жизнедеятельности, энергопитания,
терморегулирования, ориентации и стабилизации, и другие.
Исследования и эксперименты по созданию новой техники. Проверка новых узлов
и агрегатов. Испытания двигательных установок, материалов. Исследования по
использованию солнечной энергии. Отработка технологии постройки, монтажа и ремонта
внешних сооружений. Изучение принципов создания новой аппаратуры. Отработка системы
обеспечения жизнедеятельности (СОЖ) для длительных полетов.
Обеспечение космических полетов. Предстартовый контроль и подготовка
космических комплексов. Ретрансляция сигналов «земля — космос» и «космос — земля».
Слежение за полетом объектов, определение параметров их движения.
Научные задачи. Изучение деятельности Солнца. Астрономические исследования.
Геомагнитные исследования. Изучение космических излучений, микрометеоритов.
Метеонаблюдения. Изучение распространения радиоволн. Медико-биологические
исследования.
Военные исследования и задачи. Исследование принципов решения военных задач.
Испытания систем для решения военных задач. Ведение военной разведки. Оборона станции.
Перехват космических аппаратов противника. Изучение принципов поражения наземных
целей.
При формировании облика ТОС особое внимание уделялось модульности (рис.  3.8.2 ).
Элементы ТМК и ТОС должны были создаваться независимо друг от друга, иметь
возможность автономного изготовления, отработки, модернизации, замены, что должно было
исключить срыв подготовки всего комплекса из-за неготовности одного из них.
Совместимость входных и выходных параметров, геометрия мест стыковки, габариты зон
обслуживания составных частей ТМК, а также возможность их доставки на орбиту, стыковки
и подключения к системам ТОС должна была обеспечить возможность их замены на
модернизированные. А для заменяемых необходимо было предусмотреть возможность
складирования, модернизации и ремонтопригодности на орбите.
При формировании перечня исследований особое внимание уделялось совместимости
требований к условиям их проведения: к направлению и точности ориентации, к высотам
орбит и участию экипажа.
В случаях, когда условия для проведения экспериментов были несовместимы с
основным режимом работы станции, экспериментальная аппаратура могла быть размещена
на универсальной платформе и доставлена на синхронную орбиту орбитальным буксиром, а
при необходимости возвращена на станцию для профилактики и ремонта.
Модульная структура и другие принципы, положенные в основу проектирования ТОС в
1964 году Королевым как первым главным конструктором тяжелых орбитальных станций, на
долгие годы определили основные принципы их создания. К сожалению, материалы по ТОС,
как и по ТМК, в 1974 году были уничтожены, а идеи Королева начали реализовываться на
станциях только через 25 лет — в 1986–1987 годах.

3.9. Требуется помощь страны

К лету 1964 года были разработаны теоретические чертежи корпуса станции для
выпуска рабочих чертежей в конструкторских отделах (рис.  3.9.1 ). Рассматривалась
возможность использования в качестве корпуса топливных баков верхней ступени ракеты-
носителя Н1. Были также определены основные положения по ТМК (рис.  3.9.2 ),
применительно к его летной и наземной отработке, а также исходные данные для
проектирования составных частей (рис.  3.9.3 ). Были подготовлены все необходимые
исходные материалы, чтобы расширить фронт работ внутри ОКБ-1 и, что гораздо важнее,
обеспечить участие в проекте смежных организаций. Практически были созданы все условия
для выпуска постановления правительства о привлечении к работам по марсианской
экспедиции широкой кооперации предприятий других министерств и ведомств, многие из
которых практически уже начали с нами работать.
Однако этим планам не суждено было сбыться. Прежде чем детально проанализировать
конкретные причины и обстоятельства, помешавшие фактически начатому воплощению в
жизнь грандиозного замысла Королева, хотелось бы показать, что называется «из первых
рук», какие события разворачивались вокруг марсианского проекта.

Глава 4
Лунный комплекс — часть марсианского проекта

4.1. Смена основных задач. Реорганизация проектных отделов в ОКБ-1

К лету 1964 года в отделе М. К. Тихонравова были подготовлены материалы для

развертывания работ по ТМК, ТОСу и НЭКу. В моей тетради в июле появился заголовок
«Хозтовары». Его расшифровка — длинный кульман, рулонный ватман, циркули большие,
картон, клей 88-й — говорит о намерениях исполнять в большом масштабе компоновочные
чертежи отсеков ТМК для его наземной и летной отработки и, как у нас практиковалось,
клеить из картона макеты отсеков. Через месяц, в сентябре, я действительно сидел за самым
большим кульманом, какой нашли в КБ, и рассказывал сидевшему рядом Сергею Павловичу,
но не о ТМК и ТОС, а как на окололунной орбите космонавт после возвращения с Луны,
будет переходить из корабля в корабль. Так для меня начиналась другая — теперь уже лунная
эпопея.
Но Постановление от 3 августа 1964 года нарушило марсианские планы Королева, хотя
и не стало для него неожиданностью. 13 августа Сергей Павлович собрал большое
совещание, на которое были приглашены все главные конструкторы, начальники главков,
госкомитетов, председатели совнархозов, участвующие в программе, сотрудники аппаратов
ВПК и ЦК, командование ВВС и Ракетных войск, космических средств Минобороны,
представители Академии наук, руководители НИИ-4, НИИ-88 и НИИП-5 МО (ныне
космодром Байконур). В совещании участвовали В. М. Рябиков, Г. Н. Пашков, С. А. Зверев,
С. А. Афанасьев и Г. А. Тюлин.
В своем вступительном слове Королев отметил, что на столь представительном уровне
мы собираемся в связи с тем, что постановление от 3 августа впервые ставит перед нами
важнейшую государственную задачу — высадить советского человека на Луну раньше
американского. Присутствующим были представлены эффектно оформленные плакаты,
иллюстрирующие идею полета на Луну и облик лунного комплекса, который, правда, еще
предстояло спроектировать.
В ОКБ-1 С. П. Королев провел реорганизацию. Разработку лунных кораблей он поручил
своему заместителю К. Д. Бушуеву, в подчинении которого находился образованный
специально для этой цели отдел № 93, куда перешла большая часть сотрудников из 9-го,
который возглавил Иван Савельевич Прудников. Марсианским проектом теперь занимался
отдел № 92 во главе с Ильей Владимировичем Лавровым с задачей создать макет ТМК для
наземной отработки в ИМБП комплекса систем жизнеобеспечения человека в условиях,
имитирующих длительный межпланетный полет.
Еще один новый отдел № 90, которому было поручено проведение под руководством
заслуженного летчика-испытателя, Героя Советского Союза Сергея Николаевича Анохина,
наземные, авиационные и морские испытания с участием человека и формирование отряда
космонавтов в ОКБ-1.
Одновременно с необходимыми доработками ракеты Н1 началась напряженная
деятельность по лунному экспедиционному комплексу Л3.

4.2. Истоки мифа о «лунной гонке»

До выхода вышеупомянутого постановления лунной экспедицией в отделе Тихонравова

официально не занимались. Факультативно, как идея, существовала трехпусковая схема. По
ней на ОИСЗ тремя пусками Н1 выводятся составные части лунного комплекса, собираются,
а затем он стартует к Луне, совершает посадку на ее поверхность и возвращается на Землю.
Эта схема созвучна идее облетного «Союза»: там три ракеты Р-7 — облет Луны, здесь три
ракеты Н1 — высадка на Луну.
Энергетически данный вариант крайне невыгоден, а 20–30-тонные посадочные и
взлетные элементы могли создать значительные трудности при их отработке в наземных
условиях. Да и сборка на ОИСЗ 75-тонных блоков могла преподнести неприятные сюрпризы.
Словом, эта схема никаких преимуществ перед той, что была принята Королевым, не имела.
При этом нельзя забывать, что речь шла не о том, чтобы попасть на Луну дешевле или проще,
а о том, как это сделать раньше американцев. После выговора, полученного от Сергея
Павловича, проектанты провели анализ возможных вариантов и пришли к той же схеме, что
была принята для марсианской экспедиции.
Такую же схему применили и американцы. Ее почему-то называют «американской»,
хотя впервые ее придумал и предложил в конце 20-х годов прошлого века советский ученый,
один из пионеров космонавтики Ю. В. Кондратюк.
Записи в моих рабочих тетрадях достоверно показывают, что работа над проектом
лунной экспедиции началась только в сентябре 1964 года. Но откуда тогда взялся миф о
«лунной гонке», которую мы якобы проиграли? Тут требуются некоторые пояснения.
В четвертом томе книги Б. Е. Чертока «Ракеты и люди», который мы уже цитировали,
весьма подробно описано несколько больших совещаний, предшествующих 1964 году, на
которых Королев представлял лунный проект Л3 примерно в том виде, в каком он впервые
появился и был утвержден в начале 1965 года. В частности, о нем упоминается в рассказе о
заседании экспертной комиссии по защите эскизного проекта ракеты Н1 в августе 1962 года.
Так был лунный проект в 1962 году или нет?
Поясню этот парадокс 1962 года. Перед заседанием Королев ознакомился с
подготовленными мной материалами по оценке 24 вариантов осуществления экспедиции на
Марс с применением ЖРД и с эскизами предполагаемых плакатов. На следующий день ко
мне прибежал весьма возбужденный инженер из соседнего сектора Володя Зайцев со
словами: «СП вчера поручил нам срочно проанализировать разные варианты экспедиции на
Луну и сделать такие же плакаты, как у тебя по Марсу. Мы ничего не поняли, покажи, что у
тебя есть». Ознакомившись с моими таблицами и эскизами, он убежал.
Спустя несколько дней на заседании комиссии были представлены плакаты лунного
комплекса, экстренно подготовленные нашими проектантами-корабелами вместе с
ракетчиками Крюкова. Участники совещаний всегда рассматривали красивые плакаты с
интересом. Порой они отвлекали от неувязок и нерешенных вопросов, но никогда у нас не
считались «липой». Главный конструктор должен был за короткое время пояснить свою
техническую идею большому числу уважаемых и весьма занятых руководителей, не всегда
подготовленных к ее восприятию. Пояснять ее «на пальцах» было бы простым неуважением,
поэтому прибегали к подобным средствам наглядности. Я к этому заседанию, по поручению
Королева, также сделал несколько плакатов марсианского комплекса с аэродинамическим
торможением, хотя на тот момент кроме идеи «чиркнуть» по марсианской атмосфере у меня
ничего не было. Как и «лунные» коллеги, провел не одну ночь за рабочим столом в КБ, чтобы
с утра отдать художникам эскизы. Такую «наглядную агитацию» участники совещаний, в
зависимости от степени готовности к восприятию, могли расценивать и как детские
картинки, и как фундаментальный проект. Все определялось глубиной проработок. За одним
и тем же изображением на плакате могли скрываться как двухдневные упражнения
сноровистого инженера за кульманом с карандашом и логарифмической линейкой, так и годы
напряженного труда многих коллективов и организаций.
В этом и заключается, объяснение того парадокса, что многие сотрудники ОКБ-1,
наблюдавшие всего лишь «лунные картинки» на разных совещаниях, искренне считали и
полагают до сих пор, что все эти годы (1960–1964) в отделе Тихонравова вслед за
американцами разрабатывался именно лунный проект. А появлявшиеся иногда там же
марсианские плакаты, за которыми стояли серьезные многолетние исследования, они
воспринимали как красивые иллюстрации к далекой и несбыточной перспективе. Где-то
здесь и берет свое начало пресловутый миф о «лунной гонке».

4.3. Начало работ над лунным проектом — сентябрь 1964 года

Ранее я кратко изложил, как проходила подготовка к марсианской экспедиции, а теперь

пора показать, как на самом деле разрабатывалась лунная программа. Не абстрактная идея
«слетать на Луну», а конкретные облик и конструкция, состав систем и весовые сводки
кораблей. Только в этом случае можно говорить о реальном проекте.
Не помню, как именно я оказался в 93 отделе, где мне было поручено заниматься тем
же, что и в 9-м отделе — компоновкой, весовой сводкой, составом, но теперь уже лунного
экспедиционного комплекса и орбитального корабля. Этим занимались в секторе Виктора
Федоровича Садового. В группе, начальником которой был будущий космонавт Олег
Григорьевич Макаров, на первых порах работали Валентин Стольников, Владимир Буланов,
Изабелла Погосянц, Галина Шишкина, Валентина Лобнева, Галина Балашова, Нина
Терешенкова. Я так же, как и в девятом отделе, формировал для всех перечень
первоочередных работ (рис.  4.3.1–4.3.2 ). Позже присоединились Валентин Бобков, Анатолий
Нестеренко, Аркадий Калатьян, ставший впоследствии начальником группы вместо
О. Г. Макарова.
В сентябре 1964 года мне поручили срочно подготовить состав документов будущего
проекта. Я назвал его предэскизным, поскольку это было самое начало работ. При
обсуждении Королев одобрил состав, но изменил заголовок на «эскизный». Эскизный, так
эскизный — значит, будут соответствующие глубина проработки и сроки исполнения. Но мы
с Макаровым буквально взвились от негодования, когда узнали что сдача намечена на Новый
год. Вооружив Бушуева и Прудникова аргументами в пользу смещения сроков, мы отправили
их на переговоры. Они не хуже нас понимали, что сроки нереальны. Обменявшись мнениями
с Королевым, они вернулись сторонниками его позиции — к Новому году. Однако проект
делать нам, и мы решили, что «еще не вечер».
В то время появилась книжечка «ПЕРТ», где впервые описывались методы сетевого
планирования и управления сложными целевыми программами. Они позволяли увидеть весь
процесс разработок, оптимизировать их последовательность — словом, максимально
сократить сроки. Заканчивалась эта книжка фразой, что каждый, прочитавший ее, может
считать себя крупным специалистом. Одолев книгу за ночь, наутро я уже чувствовал себя
«очень крупным спецом». На ватмане, во весь наш самый большой кульман, мы с
Макаровым, с помощью начальников отделов, стали рисовать сетевой график процесса
проектирования.
К концу второго дня на графике было отмечено 966 работ. Его полагалось обсчитать.
Первый обсчет вытянул цепочку критических событий на 13 месяцев. Оптимизировали —
стало 12. Оптимизировали еще восемь раз — ужали до 7,5 месяцев, появилось 11
критических путей, а дальше ни с места. Проект мог быть осуществлен не раньше конца
первого полугодия следующего года. Доложили Бушуеву — он проникся доверием к нашим
заключениям. Пошли к Королеву. Мы с Олегом остались в приемной. Уже через минуту
Бушуев стремительно вышел из кабинета и, не взглянув на нас, стал быстро удаляться по
коридору вместе с нашим ватманом и табуляграммами. В итоге мы выпустили эскизный
проект к Новому году. В эти три месяца впервые были сформированы весьма
приблизительный облик, конструкция, состав систем и весовые сводки лунных кораблей.
Сохранившиеся в тетради черновики красноречиво говорят о том, что проект только начал
разрабатываться (рис.  4.3.3 ).
Он получился сырым, форсировался под большим давлением Королева, содержал
минимальные исходные данные для составных частей, и в дальнейшем мы не один год
штопали в нем дыры, восполняя недостающие технические требования. Королев, глядя на
готовые тома в красном коленкоре с золотым тиснением, испытывал удовлетворение. Позже я
понял, что тома эти нужны ему были для того, чтобы грохнуть ими по столу в одном из
высоких кабинетов и сказать: «Вы хотели экспедицию на Луну — вот вам экспедиция на
Луну!», но «Где деньги, Зин?».
Комиссия под председательством Келдыша рассмотрела проект, одобрила, и 10 февраля
1965 года он был утвержден, а в феврале был принят и план создания Л3. При его подготовке
мне, как «крупному специалисту», пришлось составить длинный сетевой график создания
комплекса Н1-Л3. Долгие годы потом отделы планирования и координации на своих юбилеях
отмечали этот первый сетевой график в ОКБ-1 как отправную веху своего становления.

4.4. Проект лунного экспедиционного комплекса

Состав лунного комплекса (Л3) предполагал следующие компоненты (рис.  4.4.1 ): два
пилотируемых корабля — лунный орбитальный корабль (ЛОК) с ракетным блоком «И» и
лунный посадочный корабль (ЛК) с ракетным блоком «Е»; ракетный блок «Г» для разгона
комплекса Л3 к Луне; ракетный блок «Д» для доразгона комплекса Л3 до скорости,
необходимой для полета к Луне, коррекции траектории полета к Луне, торможения для
выхода на круговую орбиту спутника Луны, торможения лунного корабля для схода с орбиты;
головной обтекатель, который предохранял весь комплекс от внешних воздействий при
прохождении плотных слоев атмосферы.
На ракете устанавливались последовательно: блоки «Г», «Д», ЛК внутри переходника,
на верхнем торце которого располагался ЛОК. Все элементы закрывались головным
обтекателем, сверху которого располагалась мощная твердотопливная ракетная установка
системы аварийного спасения. Она, в случае аварии носителя Н1, должна была увести
верхнюю часть обтекателя и отсек с экипажем в безопасную зону. В штатном полете после
прохождения плотных слоев атмосферы верхняя часть обтекателя отделялась, обтекатель
раскрывался на две продольные створки и сбрасывался. Общая длина Л3 — 43,2 м,
максимальный диаметр — около 6 м (по ГО), масса — 91,7 т.

4.5. Лунный орбитальный корабль

Лунный орбитальный корабль (ЛОК) (рис.  4.4.2 ) предназначался для полета экипажа к
Луне, по орбите ее спутника и возвращения на Землю. Масса — 9850 кг, при старте к Земле
— 7530 кг. Длина — 10,06 м. Хотя ЛОК и имел внешнее сходство с «Союзом», но
практически был новым космическим кораблем следующего поколения. В его составе
обитаемыми были два отсека — возвращаемый на Землю спускаемый аппарат и бытовой
отсек.
Спускаемый аппарат — герметичный отсек длиной 2,19 м, диаметром 2,2 м, массой
2,8 т. Фарообразная форма СА и смещенный относительно его продольной оси центр тяжести
создавали при спуске в атмосфере подъемную силу. Ее величина и направление действия
могли меняться за счет изменения положения аппарата в набегающем воздушном потоке, что
позволяло отклонять траекторию спуска в определенном направлении, обеспечивая посадку в
заданном районе. Для изменения положения СА в специальных нишах были установлены 8
двигателей системы управления спуском, работающие на перекиси водорода, с тягой 7,5 кгс
и 15 кгс. Экипаж — два человека — при старте располагался в креслах «Казбек» в полетных
костюмах без скафандров. В верхней торцевой части СА предусмотрен люк для посадки
экипажа во время старта, перехода в бытовой отсек и обратно в полете, и выхода из СА после
посадки на Землю. В верхней боковой части — другой люк, закрывающий парашютный
контейнер, утопленный в корпус СА, в котором размещалась плотно уложенная парашютная
система — вытяжной, тормозной и основной купол (площадью около 1000 м2) с двигателями
мягкой посадки. Внешняя поверхность СА покрыта толстым слоем специальной твердой
теплозащиты. Донная часть его закрыта лобовым щитом с утолщенной теплозащитой,
отделяемым на высоте 7 км при спуске на парашюте. В СА находится аппаратура и
оборудование систем жизнеобеспечения, терморегулирования, управления бортовым
комплексом, измерений, бортовая вычислительная машина, а также системы связи,
дозиметрического контроля, телеметрии, медицинская аппаратура, ассенизационное
устройство. Перед космонавтами расположен пульт управления системами корабля.
Бытовой отсек предназначен для отдыха космонавтов, для шлюзования при выходах
членов экипажа в открытый космос. Он находится над СА и соединен с ним через люк.
Состоит из двух полусфер радиусами 1,1 м и 1,15 м, с короткой конической вставкой.
Верхняя полусфера такая же, как у БО корабля «Союз». Нижняя полусфера с увеличенным
радиусом для люка диаметром 80 см, обеспечивающего проход космонавта в лунном
скафандре. В БО размещены стойка для хранения скафандров «Орлан» и «Кречет-94» (для
пилота ЛК), запасы продуктов питания и воды, кинофотоаппаратура и другие системы,
используемые до старта к Земле. На ЛОКе, в отличие от «Союзов», рабочее место космонавта
при сближении и стыковке и соответствующая аппаратура находятся не в СА, а в БО, чтобы
не возвращать их к Земле. На верхней полусфере установлен выпуклый сферический блистер
с иллюминатором для прямого наблюдения за процессом сближения и стыковки, пультом
управления и средствами фиксации космонавта в скафандре на рабочем месте. Снаружи на
БО имеются антенны системы сближения «Контакт», радиосвязи, поручни для перемещения
космонавта по внешней поверхности.
Кроме обитаемых в составе ЛОКа были следующие отсеки.
Приборный отсек с размещенной в нем основной частью аппаратуры расположен
ниже СА. Агрегатный отсек с находящимся в нем ракетным блоком «И» с двигательной
установкой для маневрирования на орбите спутника Луны, разгона корабля к Земле и
коррекции траектории. Энергоотсек с электрохимическим генератором и баками для
хранения жидкого водорода и кислорода. Над бытовым отсеком располагался отсек
двигателей ориентации комплекса с запасом топлива и стыковочный узел. Корпус корабля
покрыт многослойной экранно-вакуумной теплоизоляцией. В нижней части ЛОК имеется
базовый шпангоут, стыкуемый с верхней частью переходника, внутри которого находится
ЛК.

4.6. Лунный посадочный корабль

Лунный посадочный корабль (ЛК) состоит из двух частей: лунного посадочного

агрегата и лунного взлетного аппарата. Масса ЛК перед спуском на Луну 5560 кг, при взлете
с нее — 3800 кг, высота 5,2 м, размер по развернутым опорам посадочного аппарата — 5,4 м
(рис.  4.4.3 ).
Лунный посадочный агрегат (ЛПА) играет роль шасси при посадке ЛК и состоит из
корсета ферменной конструкции максимальным диаметром 2,27 м и лунного посадочного
устройства (ЛПУ). На ЛПУ имеются четыре опорные стойки с двумя подкосами каждая,
снабженные амортизаторами. На нижних торцах стоек установлены полусферические опоры,
заполненные алюминиевыми сотами, деформация которых при контакте с поверхностью
Луны позволяет гасить значительную часть энергии. Около верхней части стоек на корсете
установлены соплами вверх твердотопливные ракетные двигатели прижатия, которые
включаются в момент касания опоры поверхности Луны и «припечатывают» ЛК к грунту,
исключая его подпрыгивание и опрокидывание. На ЛПА размещается герметичный навесной
приборный отсек с аппаратурой, комплексная исследовательская установка массой 105 кг и
другое оборудование, предназначенное для использования до старта ЛК.
Лунный взлетный аппарат (ЛВА) состоит из кабины космонавта, приборного отсека,
отсека двигателей ориентации и ракетного блока «Е».
Кабина космонавта — обитаемый герметичный отсек размером 2,3 × 3,0 м,
собранный из двух полусферических сегментов. В передней части кабины имеется
полусферическая вогнутость с иллюминатором. Космонавт в скафандре «Кречет-94»
специальным приспособлением фиксируется стоя перед иллюминатором. Кресло пилота
отсутствует для экономии объема и массы. Широкий обзор и установленное на
иллюминаторе коллиматорное устройство, на которое с помощью оптической системы
проецируется место посадки с углом обзора 7°, позволяют космонавту наблюдать процесс
автоматической посадки ЛК. В случае необходимости он может перейти на ручное
управление посадкой, регулируя тягу двигателя блока «Е» и используя двигатели
ориентации. Перед космонавтом расположена приборная доска, справа от него — пульт
управления ЛК. Система управления позволяет выполнить всю программу полета ЛК в
автоматическом режиме. В ее составе бортовая вычислительная машина и трехосная
гиростабилизированная платформа. В верхней части кабины, над вогнутостью, имеется еще
один иллюминатор и широкоугольный визир, позволяющий космонавту наблюдать процесс
стыковки с ЛОК и ориентировать свой корабль. На левой стороне кабины расположен
открывающийся внутрь овальный люк для прохода. В кабине размещается система
жизнеобеспечения. Азотно-кислородная атмосфера кабины с давлением 560 мм рт. ст.
позволяет космонавту открывать гермошлем скафандра для приема воды и пищи. Над люком
в задней части кабины снаружи установлена видеокамера, поле зрения которой позволяет
наблюдать все действия космонавта при спуске и подъеме по трапу, а также на поверхности
Луны.
Приборный отсек , герметичный, с размещенными в нем приборами и агрегатами,
врезан снаружи в заднюю часть кабины за спиной космонавта. Отсек двигателей
ориентации с запасами топлива и расположенным на верхнем торце стыковочным узлом,
представляющим собой плоскую плату диаметром 1,08 м с сотовыми ячейками, находится
сверху на кабине. Ракетный блок «Е» жестко крепится к нижней части ЛВА. Он
обеспечивает гашение скорости спуска ЛК с высоты 1–3 км и горизонтальный маневр при
посадке на дальности до нескольких сот метров, а также служит для старта и выведения ЛВА
на окололунную орбиту. Масса блока «Е» — 2950 кг. Основной и резервный двигатели с
тягой каждого 2050 кгс обеспечивают маневрирование ЛК массой 5560 кг при посадке и
3800 кг при взлете в условиях лунной гравитации.

4.7. Схема экспедиции на Луну

Экспедиция на Луну (рис.  4.4.4 ) должна была длиться 11–12 суток и предусматривала
следующие этапы. Выведение Л3 на ОИСЗ ракетой-носителем H1 (1). Через сутки — разгон
Л3 к Луне блоком «Г» (2) и его отделение. Доразгон блоком «Д» до заданной скорости на
траекторию полета к Луне, две коррекции траектории (3), торможение для перевода Л3 на
круговую окололунную орбиту (4), коррекция орбиты для перевода на эллиптическую
орбиту. Выход космонавта в скафандре (шлюзование через бытовой отсек) из ЛОКа и
переход через открытый космос в кабину ЛК.
Отделение ЛК с блоком «Д» от ЛОКа (6). Ориентация ЛК, после включения двигателя
блока «Д» торможение связки (блок «Д» — ЛК) и сход с орбиты (7). На высоте 1,5–2 км
отделение пустого блока «Д» и увод его в сторону. С этого момента автономный полет ЛК:
спуск с торможением блоком «Е», маневр, юстировка, посадка на лунную поверхность,
амортизация, прижатие (8). В случае невозможности мягкой посадки предусматривалось
увеличение тяги двигателя блока «Е» для возвращения ЛК на окололунную орбиту и встречи
с ЛОКом.
Пребывание на Луне (9) предполагалось от 6 до 24 часов. Космонавту предстояло
определить состояние систем ЛК и скафандра, выйти из ЛК, спуститься на лунную
поверхность, установить государственный флаг СССР, развернуть научные приборы, собрать
образцы лунного грунта, провести фотографирование ландшафта и телерепортажи с лунной
поверхности. Закончив работы на поверхности, он возвращался в корабль, надувал кабину
воздухом, закреплял контейнер с образцами лунного грунта, фиксировался сам и отдыхал.
При подготовке к старту необходимо было для включения двигателя выбрать момент
определенного расположения ЛОК на орбите относительно ЛК на лунной поверхности.
Перед включением двигателя блока «Е» откидывалась кабель-мачта и разрывались
электрические и пневмогидравлические связи между ЛВА и ЛПА. Чтобы упорядочить выход
газов при работе двигателя, под его сопло выставлялся газоотражательный лоток. Корабль
взлетал (10), траектория его выведения плавно изгибалась, и он выходил на исходную
окололунную орбиту.
Сближение кораблей на орбите (11) происходило за счет маневров ЛОК. ЛК при этом
выполнял лишь ориентацию. После стыковки космонавт из ЛК, взяв с собой контейнер с
образцами, переходил через открытый космос в БО ЛОКа. После отдыха и подготовки к
возвращению космонавты перемещались в СА, переносили образцы, занимали места в
креслах. ЛК вместе с бытовым отсеком ЛОК отделялся, корабль ориентировался, после
включения блока «И» разгонялся и переходил на траекторию полета к Земле (12). В полете
проводились коррекции траектории (13). Перед входом в атмосферу Земли происходило
отделение СА от отсеков (14). СА входил в атмосферу со второй космической скоростью (15),
совершал управляемый планирующий спуск и посадку на территории СССР или в акватории
Индийского океана.

4.8. Особенность работы над лунным проектом — весовой кошмар

Наша работа началась с ревизии облика комплекса Л3, подготовленного инженерами

Крюкова. Расчетная лимитная стартовая масса комплекса Л3 составляла 91,7 т.
Распределение весов между составными частями всегда было под контролем главного
конструктора. Но все же нам хотелось понять, не слишком ли большую «заначку» оставили
себе ракетчики. И кое-что удалось обнаружить. Например, мне показалось, что не совсем
рационально двигатели ориентации комплекса (ДОК) расположены на нижнем торце блока
«Г». Во-первых, это близко к общему центру тяжести, что увеличивает расход топлива при
разворотах. Во-вторых, нужен еще один комплект на блоке «Д», чтобы обеспечить
ориентацию комплекса после отделения блока «Г». Установив отсек ДОК в верхней части
комплекса, на ЛОКе, мы в несколько раз увеличили плечо до центра тяжести и значительно
выиграли в весе топлива для ориентации. Правда, при аварийном спасании отсек ДОК
должен был улететь вместе с экипажем, нагружая при этом нижний отсек, из-за чего его
пришлось упрочнить, но в целом мы получили выигрыш в весе в пользу корабля.
Были у нас попытки пересмотреть и саму однопусковую схему экспедиции. Авторы
некоторых публикаций недоумевают, почему Королев остановился на этом варианте, а не
использовал два, три и чуть ли не четыре пуска (трехпусковая схема с подсадкой экипажа на
корабле «Союз»)? В этот вопрос необходимо внести ясность. (О трехпусковой я рассказал
ранее.)
Мы рассматривали двухпусковую схему, при которой с ОИСЗ разгонялись к Луне и
выходили на орбиту ее спутника два самостоятельных девятнадцатитонных корабля. Первый
— орбитальный без экипажа, предназначался для стыковки со вторым и доставки
космонавтов с окололунной орбиты на Землю. Второй — посадочный с экипажем,
использовался для спуска с окололунной орбиты, посадки на поверхность Луны, старта с нее
и стыковки с первым. Экипаж имел возможность при необходимости отказаться от спуска на
поверхность и, состыковавшись с орбитальным кораблем, вернуться на Землю.
Эта схема снимала все весовые проблемы, однако Королев не принял ее, и не только
потому, что она не обеспечивала высадки на Луну раньше американцев. Корабли и их
составные части, созданные без особых весовых ограничений, будут малопригодны для
дальнейшего использования в марсианской программе, о которой главный конструктор не
переставал думать.
Но надежды, что-то еще «отщипнуть» у ракетчиков, больше не было, и проектирование
лунных кораблей проходило под гнетом острейшего весового дефицита. За нами стояли
десятки разработчиков составных частей корабля, и равнопрочно разделить между ними
скудные весовые запасы было большой проблемой. Мы пытались изыскать резервы веса, в
том числе там, где это зависело от нас — в общей компоновке, в схеме полета. Многие
решения вынуждены были принимать в ущерб здравому смыслу. Так, к Луне летели только
два космонавта, а высаживался на нее только один. В стыковочном узле не было внутреннего
люка для перехода из одного корабля в другой, и космонавт, вернувшийся с Луны, после
стыковки вынужден был возвращаться в ЛОК через открытый космос. Стыковочный узел
представлял собой штырь с фиксаторами, а ответная часть — плату с сотовыми ячейками.
Время зависания ЛК для выбора места посадки ограничивалось, 15–20 сек. Время
автономного существования ЛК было сокращено до 12–16 часов. Прорабатывали даже
надувной бытовой отсек. Эти и другие решения усложняли полет и снижали надежность.
 Комплекс в весовом отношении «не завязывался», несмотря на все наши усилия. Сергей
Павлович приходил в нашу 315-ю комнату 65 корпуса в сектор Садового, садился за мой
кульман, молча смотрел на паутину чертежа, понятную лишь конструктору, и, видимо, сделав
для себя какие-то выводы, уходил. Когда кто-то из руководителей, подсев рядом, начинал
объяснять, что изображено на чертеже, Королев клал ему руку на колено, и не поворачивая
головы, тихо говорил: «Помолчи…»
При обсуждении деталей проекта за кульманом наедине с конструктором Сергей
Павлович допускал некоторую откровенность, какую вряд ли позволял себе с вышестоящим
руководством и даже со своими замами. При обсуждении весовых сводок, будучи опытным
авиационным конструктором и понимая наше катастрофическое положение, он иногда
уходил от острых вопросов, переводя разговор на другие темы. Например, обсуждал
возможность опережающей летной отработки ЛОКа или перспективы его дальнейшего
использования в других программах. Иногда просто наступал мне на ногу со словами: «Я из
тебя выжму нужный вес», — но нужный вес «не выжимался». Из некоторых аккуратных
замечаний Королева мне становилось понятно, что он не верит в возможность опередить
американцев, хотя внешне он не позволял себе даже легких намеков на сомнения.
К завершению проекта я так и не смог свести концы с концами в весовых сводках.
Королев в очередной раз пришел за кульман, терпеливо выслушал мои жалобы, взял красный
карандаш, написал на чертеже число, обвел его кружком и сказал: «Вот что нужно
показывать». Мне помнится, что это было 3800 кг. Речь шла о весе ЛОКа после старта к
Земле. Разницу между тем, что написал Королев, и тем, что у меня получалось (в тетради я
нашел цифру того периода — 4710 кг), я разделил между составными частями
пропорционально их массе, и на полученную величину уменьшил лимитные массы всех
систем.
Положение с весами было катастрофическим у всех, а не только у нас, и на долгое
время. Королев лично «утрамбовывал» системщиков. Как это выглядело, красочно описывает
Б. Е. Черток. В конце 1965 года весовая проблема обсуждалась на специальном совещании у
М. В. Келдыша.

4.9. Главные проблемы главного конструктора

Общаясь с Сергеем Павловичем не на совещаниях, а за кульманом, я уже тогда, как мне

казалось, правильно понимал его крайне сложное положение. Прочитав удивляющие своей
доскональностью воспоминания Чертока с описанием событий, о которых мне не было
известно ранее, я нашел в них подтверждение многим своим выводам тех лет. Конечно,
Королев стремился на Марс, и в лунную затею он не мог не ввязаться, чтобы не потерять
финансирование своего проекта. Он обязан был блефовать, как и его оппоненты. Я не могу
себе представить, что главные ракетчики страны Королев, Янгель, Челомей в 1964 году
всерьез рассчитывали обогнать американцев.
Никакой «лунной гонки» между конструкторами Королевым и фон Брауном не было, и
никому ничего наша ракетно-космическая страна не проигрывала. Это были «наши
внутренние разборки». Я думаю, что эти два величайших конструктора XX века скорее всего
с уважением относились друг к другу. А если и была гонка, то это была гонка самолюбий и
тщеславия лидеров двух сверхдержав. И тут ничего не поделаешь. Нужно признать, что глава
нашего государства, к большому сожалению, эту гонку проиграл. Нашлись и те, кто активно
помог ему в этом. Королев получил вместе с победой над оппонентами невыполнимую
задачу. Не имея возможности возражать или отказаться от задания, он, видимо, рассчитывал,
что высшее руководство, в конце концов, поймет бесперспективность лунной затеи, и тогда
можно будет в полную силу продолжить работу над марсианской экспедицией, которая
практически продолжалась. А пока нужно было думать о том, чтобы лунный проект был
выполнен добротно, не оказался в корзине, а был максимально использован в дальнейшем.
То, что Королев выжимал из всех веса, не было стремлением «втереть очки» высокому
руководству — он работал на создание перспективных космических систем для своей
главной задачи. ЛК стал бы в дальнейшем марсианским кораблем, поменяв баки
двигательных установок. Отработка его проводилась бы на Луне, до которой три дня полета.
ЛОК стал бы необходимым межорбитальным буксиром, нашли бы применение и другие
элементы лунного комплекса.
На мой взгляд, подобная ситуация с постановлением по Луне стала возможной в
результате того, что наши центральные руководящие органы не хотели полностью передать
Королеву, совместно с привлекаемыми им организациями и, в первую очередь с Академией
наук СССР, право выбора направлений перспективных космических исследований, как это
было при разработке сложных боевых ракетных комплексов. В данном же случае ему была
необходима еще большая стратегическая свобода, однако он ее не только не получил, но
вынужден был ориентироваться на мнение созданного при министерстве головного
института, мнение которого чаще всего совпадало с политическими и другими интересами
руководства. В конце 1963 года по поручению Королева я разработал под руководством
Тихонравова несколько схем, иллюстрирующих структуру перспективных пилотируемых
космических исследований. Их черновики также сохранились в моей тетради. В них главным
образом были представлены два направления исследований: полеты в околоземном
пространстве и межпланетные полеты. Насколько я понимал поставленную мне задачу,
Королев предполагал выйти с предложением передать околоземные работы в другие руки.
Орбитальными станциями военного назначения и кораблем для облета Луны начал
заниматься Челомей, но вскоре эти темы вновь вернулись в ОКБ-1. Позднее я познакомился с
содержанием докладной записки, направленной в правительство за подписью Келдыша и
Королева 27 мая 1959 года, «О развитии научно-исследовательских и опытно-
конструкторских работ по освоению космического пространства». В ней обосновывается
необходимость создания центральной научно-исследовательской организации — Института
межпланетных исследований — на базе привлеченного к работам в этой области
авиационного КБ и завода. В 1963 году Королев добился создания Института медико-
биологических проблем, о котором говорится в докладной. Возможно, в начале 1964 года он
рассчитывал продолжить эту созидательную деятельность, но «лунные страсти» помешали
реализации данного замысла.
Постановление по Луне нанесло тяжелый удар по марсианскому проекту, но он устоял,
благодаря позиции Королева, который фактически объединил эти проекты в одну большую
программу, осуществление которой практически не прекращалось. Весной 1966 года мне
пришлось расстаться с моим самым большим кульманом. Мы с Олегом Макаровым и
нашими коллегами по 9-му отделу, Жорой Гречко и Валерием Кубасовым, были зачислены в
образованный в ОКБ-1 отряд космонавтов. Но это другая история, хотя и она — часть
марсианской программы Королева.

Глава 5
Практическая реализация марсианского проекта

5.1. Кто соберет межпланетный корабль на орбите и полетит на Марс?

23 мая 1966 года В. П. Мишин, выполняя волю С. П. Королева, своим приказом

образовал отряд гражданских космонавтов в ОКБ-1. Обстоятельства появления отряда,
напрямую связанные с марсианским проектом, известны далеко не всем. Думаю, что о них
надо рассказать.
Занимаясь марсианским проектом, мы обратили внимание на ряд проблем
эксплуатационного характера. Это, прежде всего, длительный изолированный полет,
невозможность получить реальную техническую помощь, проведение долгосрочных
заводских операций по сборке и испытаниям комплекса на орбите перед стартом,
необходимость регулярной доставки на орбиту специалистов и грузов, проведение
экспериментов на тяжелой орбитальной станции по отработке систем и оборудования ТМК, и
многое другое. Такие вопросы на кульмане не решишь.
Во время бесед на эти темы с Тихонравовым мы давали волю фантазии, пытаясь
представить, как все будет проходить в реальности. И складывалось вполне определенное
мнение, что справляться с этими проблемами, в первую очередь, связанными со сборкой и
испытаниями марсианского комплекса на орбите, придется специальным бригадам
космонавтов, чья квалификация должны будет соответствовать лучшим сборщикам,
монтажникам, технологам, испытателям, проектантам, конструкторам, материаловедам и
системщикам — словом, лучшим специалистам ОКБ, завода, полигона и смежных
организаций. На эту тему не было отчетов. Возможно, Тихонравов делился некоторыми
соображениями с Королевым, а может, наоборот, они фантазировали вдвоем, а затем Михаил
Клавдиевич проверял на нас устойчивость их позиции.
Всесторонняя оценка перечисленных проблем вызывала сомнения в достаточной
квалификации военных летчиков-истребителей, из которых формировался отряд
космонавтов, для их решения. Военный летчик способен стать специалистом определенного
профиля, но для этого ему необходимо проработать по новой специальности не менее трех
лет, и еще не факт, что он достигнет нужного профессионального уровня, чтобы решить
поставленные задачи. Что касается специальности летчика, которую военные считали
обязательной для космонавта, то, как показала жизнь, летные навыки не всегда
гарантировали успешное пилотирование космического корабля. В то же время, если провести
отбор квалифицированных гражданских специалистов, здоровье которых не будет уступать
здоровью летчика, то за год их можно подготовить к полету. Отряд космонавтов Центра
подготовки космонавтов ВВС приступил к занятиям в марте 1960 года, и уже через год
начались полеты. Разумеется, морально-волевые качества гражданских космонавтов также
должны соответствовать всем установленным требованиям.
Эти и другие соображения привели Сергея Павловича к выводу о необходимости
создания специального отряда космонавтов из нужных специалистов. Для их отбора и
подготовки к выполнению межпланетного полета и, главным образом, для сборки и
испытаний марсианского комплекса на орбите, а также для разработки средств
жизнеобеспечения в длительном межпланетном полете, необходимо было создать
специализированную организацию, которая взяла бы на себя ответственность за решение
перечисленных проблем. По инициативе Королева такая организация была создана в 1963
году, и называлась она Институтом медико-биологических проблем.

5.2. Королев создавал отряд гражданских космонавтов для межпланетных полетов

После полета Ю. А. Гагарина энтузиазм охватил многих сотрудников ОКБ-1 и не только

их. В отдел Тихонравова стали поступать заявления с просьбой о зачислении в отряд
космонавтов. В конце 1962 года Королев собрал в кабинете Михаила Клавдиевича 60
инженеров со стажем работы в ОКБ не менее трех лет. Он побеседовал с каждым, выслушал
доводы, побудившие подать заявление. С особым вниманием отнесся к выступлениям
Г. Ю. Максимова, возглавлявшего сектор по автоматам и ТМК, и К. П. Феоктистова,
возглавлявшего сектор по кораблям «Восток». Константина Петровича он трижды просил
сделать выбор между проектной работой и полетами, пока не услышал четкого ответа в
пользу полетов.
Завершая встречу, Королев сообщил, что со следующей недели все должны будут
пройти сорокадневное медицинское обследование в военном авиационном госпитале, и
успешно прошедшие медкомиссию приступят к подготовке к полетам. Затем он обрисовал
присутствующим яркую картину их участия в покорении космоса, в том числе в
межпланетных полетах. Многие восприняли это как красивую, но далекую романтическую
перспективу, не зная, что в этом кабинете регулярно обсуждается проект марсианской
экспедиции. Мне, как его непосредственному разработчику, хотелось крикнуть: «Ребята, это
не сказка — мы уже проектируем межпланетный корабль!» Но Королев не счел нужным
посвящать сотрудников в детали далеко идущих планов.
Через неделю мы не отправились на медкомиссию, не отправились и через месяц. В
этот период Сергей Павлович занимался организацией ИМБП, которому и предстояло
формировать специальный отряд космонавтов, однако по существовавшему постановлению
правительства отбором космонавтов занимались военные медики, и изменение порядка
проходило с трудностями. Нетерпеливые претенденты стали обращаться к Королеву с
вопросом, почему так долго нет медкомиссии, что, в конце концов, вызвало его резко
негативную реакцию. Вопрос повис в воздухе.
Оценив ситуацию, я пригласил сотрудников нашего 9-го отдела и предложил, учитывая,
что решение вопроса откладывается на неопределенный срок, использовать появившееся
время для проведения оздоровительных мероприятий. Предложение одобрили, написали
протокол, избрали оргбюро, мне поручили написать предложения и разработать план
тренировок, что и было сделано.
Когда я обратился к Тихонравову, чтобы подписать письмо в военный госпиталь для
организации медицинского контроля в период занятий, Михаил Клавдиевич сказал, что
нужно посоветоваться с Сергеем Павловичем. Опасаясь реакции Королева, я категорически
возразил и тут же договорился без всякого письма о проведении медосмотров в городском
физкультурном диспансере. Несмотря на мои отчаянные протесты, Тихонравов все-таки
отправился к Королеву.
Вернувшись, он сказал, что идея Сергею Павловичу понравилась, и он распорядился
составить список на 60 человек за его подписью. Тихонравов передал мне папки с
заявлениями претендентов — их набиралось несколько сотен, и попросил навести в них
порядок. Процесс, что называется, пошел, и я невольно оказался в роли организатора. В моей
плановой тетради в июне 1963 года появился пункт — «7. Разобрать папку Тихонравова и
подготовить письма». Следующий — «8. Оформить отпуск» — зачеркнут. Отпуск был
отменен. Появились и два других пункта — «9. Нарисовать несколько вариантов новой
компоновки (с аэродинамическим торможением). 10. Нарисовать выбранный вариант». А
также с июля 1963 года, в соответствии с планом тренировок, нужно было организовать
спортивные занятия на базе спортклуба «Вымпел» и парашютную подготовку в нашем
аэроклубе (в ОКБ-1 в те времена был свой аэроклуб). Прыжки проводились на аэродроме в
Мячиково.
В начале 1964 года появилась необходимость сформировать экипаж для
разрабатывавшегося трехместного корабля «Восход». Мне позвонила секретарь
М. В. Келдыша и попросила назвать три фамилии для включения в общий список Академии
наук. Я доложил Тихонравову, однако реакции не последовало. В последующие дни меня
терроризировали наши претенденты сообщениями, что уже отобрали два десятка врачей, что
легли на обследование тридцать геологов и астрономов. Я под их давлением наседал на
Тихонравова, а он лишь отшучивался: «Владимир Евграфович, без нас не улетят». Вскоре он
сообщил мне, что мы, по поручению Королева (он был на полигоне), должны подготовить
список на 15 человек. Просматривая старый перечень, Михаил Клавдиевич обсуждал
каждого специалиста, ставил красные кружочки против выбранных кандидатур. Иногда
советовался со мной, но я не считал себя вправе высказываться за или против, а лишь
помогал ему рассуждать. Как знать, может быть, для кого-то из наших ребят звездный час
пробил именно в тот момент, с легкой руки Тихонравова. Список был подготовлен и передан
в отдел кадров.
После возвращения Королева с полигона команда была приглашена к нему на беседу, но
не вся. Из списка исчезли фамилии А. Елисеева, проявившего инициативу и самостоятельно
договорившегося лечь на обследование, и В. Севастьянова, о намерении которого лететь
якобы сообщил Королеву журналист на банкете. Я был вычеркнут отделом кадров — до
установленного стажа работы в ОКБ-1 не менее трех лет не хватало двух месяцев (при
общем восьмилетием стаже). Кстати, при подготовке списков я просил Тихонравова
обратиться к Королеву на полигон за разрешением оставить там В. Кубасова, стаж которого
был два с половиной года. Сергей Павлович разрешил.
К июню 1964 года из группы в 11 человек, направленных в Центральный военный
научно-исследовательский авиационный госпиталь (ЦВНИАГ) ВВС, были отчислены
В. Зайцев, О. Козюпа, Е. Фролов и А. Сидоров. Положительное заключение получили
В. Волков, Г. Гречко, В. Кубасов, О. Макаров, Н. Рукавишников, К. Феоктистов и
В. Яздовский.
Выбор кандидата на предстоящий полет в трехместном корабле, вероятно, еще до
комиссии был сделан Королевым в пользу Феоктистова — основного проектанта по кораблям
«Восток» и «Восход». Совершив 12 октября 1964 года полет на трехместном «Восходе», он
стал первым гражданским космонавтом. Это был важный положительный опыт,
позволивший Королеву продолжить усилия по созданию задуманного им отряда космонавтов
в ОКБ-1.
Отбор специалистов для отряда космонавтов и их подготовка были поручены вновь
образованному отделу С. Н. Анохина. Как-то осенью ко мне пришли ребята из нашей
команды и выразили озабоченность, что Анохин набирает кандидатов в отряд, а наши
прежние списки в расчет не принимает. Я позвонил Анохину, представился, он мне сразу
сказал, что моя фамилия в списках есть, а про остальные списки ему Королев ничего не
говорил.
Ребята наседали, да и я чувствовал обязанность предотвратить надвигающуюся
неразбериху. Тихонравова не было, я обратился к Бушуеву. Он выслушал меня и спросил —
но вы то в списках есть? Я ответил, что есть, он спешил и не мог понять, что же мне надо. Я
пошел к Королеву, и там меня ждал небольшой психологический этюд.
Сергей Павлович, отложив дела, внимательно слушал, пока я объяснял, какие папки с
какими списками определил Тихонравов, и что Анохин, не учитывая их, формирует новые.
Выслушав, он откинулся в кресле и, отдыхая от текучки, позволил себе помечтать о том, что
когда-то космическими монтажниками будет собран на орбите межпланетный корабль, и кто-
то отправится на нем в полет к Марсу. А пока, сказал он, возвращаясь к действительности,
нам нужно обязательно к Новому году закончить эскизный проект по Л3. И в заключение
неожиданно добавил: «Ну, хорошо, передайте Анохину, чтобы он вас включил». Я был
совершенно обескуражен и не успел собраться с мыслями, как объяснять все сначала, вдруг
открылась дверь, и вошел Бушуев. Увидев меня, спросил: «А вы что здесь делаете?» Я
ответил, что пришел с тем же вопросом. Он удивился и «помог» мне, сказав: «Но вы же есть
в списках». Обменявшись несколькими словами с Королевым, Бушуев вышел. Я вновь стал
объяснять, но уже используя для убедительности мраморное пресс-папье и другие предметы
на столе. Сергей Павлович внимательно меня выслушал еще раз и невозмутимо повторил:
«Ну, хорошо, передайте Анохину, чтобы вас включил». Я готов был провалиться сквозь
землю. Не объяснять же в третий раз! Промямлив что-то вроде извинения, что отнял время, и
что приду еще раз с Анохиным, я попрощался и вышел. Подавленный, позвонил Анохину и
долго объяснял ему, какой я бестолковый, предложил взять папки и отправиться к Королеву
вдвоем. Терпеливо выслушав меня, Анохин ответил: «Да, мне сейчас позвонил Сергей
Павлович и сказал, что, в первую очередь, нужно реализовать список № 1 из синей папки,
затем…» И далее все то, что я, как мне казалось, безуспешно пытался ему объяснить. Вот
такой этюд. Видимо, он хотел убедиться, что я действительно пришел хлопотать за ребят, а не
за себя.
В конце 1964 года Королев посетил ИМБП, встретился с руководством и
принципиально договорился о начале отбора, а в начале 1965 года я получил от него указание
поехать в ИМБП и определить конкретный порядок обследования наших специалистов.
Весной 1965 года начались амбулаторные, а затем и стационарные обследования. Успешно
прошли медкомиссию 12 человек, и формирование отряда застопорилось — в ОКБ-1
проводилась напряженная работа по нескольким модификациям пилотируемых кораблей.

5.3. Первый отряд гражданских космонавтов

В. П. Мишин, став преемником С. П. Королева, проявил настойчивость и

решительность при создании отряда. На основании приказа министра общего
машиностроения от 15 марта 1966 года, он образовал мандатную комиссию под
председательством М. К. Тихонравова для формирования отряда космонавтов в ОКБ-1.
23 мая 1966 года по результатам весенней повторной медицинской комиссии в ИМБП и
мандатной комиссии Мишин издал приказ по предприятию № 43: «О включении в состав
группы космонавтов-испытателей летно-методического отдела № 731 (бывший отдел № 90)
инженеров ЦКБЭМ (бывшего ОКБ-1) для участия в испытаниях нового корабля „Союз“ и
лунных кораблей Л1 и Л3». Как видим, в этой формулировке не упомянут межпланетный
полет, для реализации которого и задумывался гражданский отряд. В той обстановке наверху,
кроме слова «Луна», слышать ничего не хотели, и я могу себе представить, что сказали бы
Мишину, если бы он написал, что формирует отряд космонавтов для полета на Марс.
Впоследствии он вспоминал, что не ожидал от военных столь негативного отношения.
Оно исходило от помощника главкома ВВС по космосу генерала Н. П. Каманина, который,
очевидно, не зная истинного назначения отряда, видел в нем серьезную угрозу монополии на
«производство» космонавтов.
В состав группы космонавтов-испытателей были включены: С. Анохин, В. Бугров,
В. Волков, Г. Гречко, Г. Долгополов, А. Елисеев, В. Кубасов и О. Макаров. Эти инженеры
составили первый набор отряда космонавтов ЦКБЭМ. Четверо из них являлись
сотрудниками проектного отдела Тихонравова. Начальником 731-го отдела был назначен
С. Анохин.
Инициатива Мишина была закреплена решением Военно-промышленной комиссии от
17 июня 1966 года № 144, которое фактически узаконило создание в стране первого
гражданского отряда космонавтов. В сборочном цехе завода ЦКБЭМ состоялась встреча
членов отряда с первым заместителем председателя Совмина СССР и секретарем ЦК КПСС
по оборонным вопросам Д. Ф. Устиновым и министром общего машиностроения
С. А. Афанасьевым. Анохин представил им персонально каждого члена отряда.

Поселили нас в нашем профилактории, расположенном в лесу рядом с предприятием, и

мы начали подготовку по утвержденной программе. Она предусматривала общефизическую
и специальную подготовку, медицинские обследования, лекции по кораблю «Союз»,
парашютные прыжки в аэроклубе Серпухова (рис.  5.3.1 ), полеты на самолете МиГ-15 и на
летающей лаборатории Ту-104 в Летно-исследовательском институте на невесомость,
воднолыжный спорт, испытания в барокамере, на центрифуге, а также решение задач,
стоявших перед отделом. Организацией занятий занимались заслуженный летчик-
испытатель, Герой Советского Союза Л. М. Кувшинов и заместитель начальника отдела,
бывший летчик А. И. Лобанов. Опекал наш отряд заместитель Королева, его давний друг по
планерам, в прошлом прекрасный авиаконструктор П. В. Цыбин.
В августе 1966 года вся группа совместно с космонавтами ЦПК участвовала в морских
испытаниях на макете спускаемого аппарата на базе ВВС в Феодосии. Поскольку на конец
года планировался запуск двух пилотируемых кораблей «Союз» с участием двух военных и
двух гражданских космонавтов, то 31 августа группа ЦКБЭМ была представлена генералу
Н. П. Каманину. А. И. Лобанов по поручению руководства ЦКБЭМ назвал кандидатов в
первый экипаж (в основной и дублирующий составы). Это были А. Елисеев, В. Кубасов,
В. Бугров и Г. Гречко. От Каманина вся группа была направлена для прохождения
трехдневного обследования в ЦВНИАГ. После обследования предполагалось названных
кандидатов в экипажи отправить на предполетную подготовку в ЦПК. Однако при
обследовании Анохина, Бугрова, Долгополова и Макарова для проведения дополнительных
анализов задержали на 40 дней. Гречко, Елисеев и Кубасов успешно прошли обследование и
были направлены в ЦПК. Вместо меня в ЦПК был направлен Волков, также преодолевший
медкомиссию.
Эта задержка определялась не состоянием нашего здоровья, а была следствием крайне
негативного отношения генерала Н. П. Каманина к участию в полетах гражданских лиц. В
дальнейшем завышенные медицинские требования были снижены, и все 8 человек первого
набора, по мнению самих врачей, могли быть допущены к полетам. Но тогда эта заминка
существенно повлияла на ход событий. После того как Г. Гречко сломал ногу на первых
парашютных прыжках и был отстранен от дальнейшей подготовки, гражданский экипаж
остался без дублера. Это позволило военным тут же заменить двух гражданских членов
экипажей на одного и ввести третьего военного.

5.4. Первые полеты не на Марс, а на орбиту

Первый испытательный полет кораблей «Союз» должен был состояться по следующей

схеме. На орбиту выводился «Союз-1» с космонавтом В. Комаровым. Через сутки стартовал
«Союз-2» с В. Быковским, Е. Хруновым и А. Елисеевым. После стыковки кораблей Хрунов и
Елисеев должны были перейти в «Союз-1» с выходом в космос. Однако эта схема и первый
полет космонавта нашего отряда были реализованы лишь через два с лишним года с третьего
раза. А в первой попытке 23 апреля 1967 года из-за неполадок на «Союзе-1», возникших на
орбите, старт «Союза-2» был отменен. Благодаря этому Елисеев, Хрунов, а возможно и
Быковский, избежали трагической участи Владимира Комарова, погибшего при посадке
«Союза-1». Во второй попытке космонавт Г. Береговой опроверг мнение о превосходстве
летчика-истребителя в управлении космическим кораблем. Из-за ошибок, допущенных им
при пилотировании вручную корабля «Союз-3», стыковка с беспилотным «Союзом-2» не
состоялась. И лишь 15 января 1969 года после двух успешных автоматических стыковок
беспилотных «Союзов», намеченная программа была выполнена экипажами в составе
В. Шаталова, Б. Волынова, Е. Хрунова и А. Елисеева. Успешное участие в этом полете
Елисеева положило начало равноправному участию гражданских космонавтов в испытаниях
космических кораблей.
В 1967 году в состав отряда ЦКБЭМ вошли В. Севастьянов и Н. Рукавишников
(направлены в ЦПК в 1967 году), В. Пацаев (направлен в ЦПК в 1969 году), В. Яздовский
(направлен в ЦПК в 1970 году) и В. Никитский. Из 13 человек, зачисленных в отряд в 1966–
1967 годах, 9 человек проходили подготовку в ЦПК к полетам на кораблях «Союз» и по
программе облета Луны на корабле Л1. Необходимость доработок корабля «Союз» после
гибели Комарова и неудовлетворительные результаты летных испытаний беспилотного
корабля Л1 существенно задержали полеты. В итоге, из этих девяти человек в космосе
побывали: в 1969 году — Елисеев, Волков и Кубасов; в 1970 году — Севастьянов; в 1971 году
— Рукавишников и Пацаев; в 1973 году — Макаров; в 1975 году — Гречко. Яздовский перед
самым стартом из-за психологической несовместимости в экипаже был отстранен от
дальнейшей подготовки.
Оставшиеся трое — Анохин, Долгополов и Никитский, не получив допуска к
подготовке в ЦПК от военных медиков, вернулись к прежней работе и прошли путь до
заместителей генерального конструктора. Мне, не дожидаясь разрешения противоречий
между военными и гражданскими врачами, по просьбе Мишина пришлось стать ведущим
конструктором по лунному экспедиционному комплексу Л3 и ЛЗМ, и временно уйти из
отряда, а после закрытия темы — ведущим конструктором по комплексу «Энергия-Буран». В
отряд я так и не вернулся.
По итогам формирования нашего отряда в первый период (до начала 70-х) нужно особо
отметить следующее. Тихонравов отобрал 15 специалистов ОКБ-1 без учета состояния их
здоровья, лишь по профессиональным критериям. Из 14 человек, направленных на
обследование с 1964 года по начало 1967 года, медиками были допущены к подготовке в
ЦПК — 9 человек, из них приняли участие в полетах — 8. С весны 1965 года до конца 1968
года в ИМБП поступило около 300 специалистов ЦКБЭМ, из которых были отобраны 5, а
пропущен медиками ЦВНИАГа и участвовал в полетах лишь один — В. Пацаев. Думаю, что
комментарии тут излишни.
К сожалению, многие специалисты, занимавшиеся отбором космонавтов, не были
посвящены в истинные цели создания Королевым гражданского отряда. Они ошибочно
полагали, что задача его заключалась в том, чтобы потеснить в корабле военных летчиков,
что и вызывало столь активное противодействие и создавало на первых порах
дополнительные трудности. Преодолевать их активно помогали М. К. Тихонравов,
В. П. Мишин, П. В. Цыбин, С. Н. Анохин, Л. М. Кувшинов и А. И. Лобанов. Все они
проявляли к нам отеческую заботу, за что мы им искренне благодарны.

5.5. Подготовка космонавтов к полетам на Луну

Подготовка по программе экспедиции на Луну должна была начаться осенью 1967

года. Заинтересованными ведомствами было принято решение о составе соответствующей
группы космонавтов. В развитие этого решения В. П. Мишин приказом от 18 августа 1967
года в группу подготовки от ЦКБЭМ включил С. Анохина, В. Бугрова, Г. Долгополова,
В. Никитского, В. Пацаева и В. Яздовского. Был определен состав группы Л3 и в ЦПК. По
поручению С. Анохина я составил обширную программу подготовки, но не помню, чтобы ее
утвердили.
Зимой проектанты ОКБ провели для военных и гражданских две ознакомительные
лекции по лунным кораблям. На этом совместные занятия закончились — тренажеров не
было, конструкторская документация только выпускалась, не говоря уж про
эксплуатационную, а главное — все космонавты уже были записаны в экипажи и в дублеры
на корабли 7К-ОК и 7К-Л1. Иногда вновь поднимался вопрос о составе группы (но не
экипажей) Л3, появлялись новые фамилии, но все это было формальностью, никакой
реальной подготовки, кроме физкультуры, не проводилось.
По стечению обстоятельств из всей нашей компании я оказался единственным, кто был
задействован в отработке действий космонавта по программе Л3. Но должен подчеркнуть,
что это была не подготовка космонавта к высадке на Луну, а отработка конструкции лунных
кораблей с его участием. Конструкторы охотно принимали мое участие в испытаниях и как
проектанта, и как космонавта, рассчитывая получить ценные замечания.
В 1967–1968 годах были проведены: оценка удобства внутренней компоновки и
интерьеров обитаемых отсеков кораблей ЛОК и ЛК; удобства компоновки всех рабочих мест;
отработка действий космонавта в ЛК после посадки, при выходе из корабля по трапу на
поверхность Луны, при выполнении программы на ее поверхности. Все это проводилось на
полу цеха 439 ЗЭМа (рис.  5.5.1 ). В этот же цикл была включена проверка удобства ручного
инструмента и научного оборудования, а также выполнение действий при возвращении на
корабль; отработка выхода космонавта из одного корабля и переход в другой в невесомости в
скафандре — на летающей лаборатории Ту-104; проверка возможностей скафандра на
специальном стенде завода «Звезда», имитирующем лунную тяжесть.
Пришлось летать и на вертолете Ми-4, но с иной целью, чем это делали в Летно-
исследовательском институте А. Леонов и В. Шаталов в 1966 году. Они отрабатывали
посадку вертолета, снижающегося в режиме авторотации. Довольно опасное упражнение,
которого в общей программе не было. Видимо, это частная программа ЦПК. Отработка
посадки предполагалась на специальных тренажерах, а их в то время еще не было. В
проектных подразделениях существовало мнение, что перед пилотируемым полетом район
посадки тщательно обследуют автоматы, чтобы исключить препятствия, которые не сможет
преодолеть лунный корабль. А высадка человека будет разрешена только после успешной
автоматической посадки и взлета беспилотного корабля. Цель же наших полетов на вертолете
— проверка возможности достоверного визуального определения высоты снижения над
местностью, где отсутствуют привычные для глаза земные ориентиры. Как выяснилось,
трава и песок в Капотне, где проводились полеты, достаточно хорошие ориентиры, а вот при
их отсутствии ошибка в оценке высоты может быть в два раза и более.
По мере того как становилось ясно, что обогнать американцев в высадке на Луну не
удастся, интерес к группе Л3 начал пропадать. Еще некоторое время в этот список
дописывались и вычеркивались фамилии, но не более того. Экипажи на Л3 не назначались, и
подготовка не проводилась. После двух неудачных запусков ракеты Н1 в 1969 году
перспективы по экспедиции на Луну стали туманными, подготовка в лунной группе потеряла
смысл и практически прекратилась. Все космонавты были заняты подготовкой по другим
программам.
По программе облета Луны конкретные экипажи проходили интенсивную
подготовку. Выезжали даже в Сомали для визуального изучения созвездия «Южный крест» и
других особенностей небосвода южного полушария, которые нельзя наблюдать в Москве.
Экипажи уже были готовы, а необходимой надежной техники все еще не было.
А. Леонов, проходивший подготовку в составе первого экипажа корабля 7К-Л1 вместе с
О. Макаровым, часто рассказывал впоследствии, как группа космонавтов, отчаявшись от
бесплодных ожиданий, обратилась с письмом в ЦК КПСС с просьбой разрешить полет на не
доведенном до нужного уровня надежности корабле 7К-Л1, а попросту говоря, «рискнуть». И
тут же он высказывает серьезные упреки главному конструктору В. П. Мишину, который не
поддержал благородный порыв космонавтов пойти на риск во славу Родины, якобы не желая
брать на себя ответственность за последствия возможных неудач.
Однако проблема была, разумеется, не в боязни Мишина взять на себя ответственность
— он делал это всякий раз, подписывая заключение о готовности всего комплекса к полету, и
даже не в том, что он лучше космонавтов понимал фактические шансы на успех. Просто
последние неудачные пуски челомеевской ракеты-носителя «Протон» заставили руководство
всерьез задуматься о судьбе экипажа в случае аварии. Даже если система аварийного
спасения уведет отсек с экипажем в безопасную зону, его и там может настичь ядовитое
облако крайне агрессивных компонентов топлива, применяемых Челомеем и Глушко на
«Протоне» (от них в свое время отказался Королев на Н1, поссорившись из-за этого с
Глушко). Сформировалось мнение, что нельзя доверять жизнь экипажа этому ненадежному
носителю. С тех пор «Протон», как известно, не выводит на орбиту пилотируемые корабли.
Отсюда и появился двухпусковый вариант, ставший основным, — с подсадкой экипажа.
Ракета «Протон» выводила на орбиту беспилотный облетный корабль 7К-Л1 с разгонным
блоком «Д», а экипаж доставлялся кораблем 7К-ОК. Он должен был пересесть в 7К-Л1 после
стыковки. Но тут возникала новая проблема. Как экипаж, выйдя в скафандрах из 7К-ОК
через его бытовой отсек, служивший шлюзом, переместится к кораблю 7К-Л1, на котором
бытового отсека не было, и войдет непосредственно в его спускаемый аппарат? Таких
действий прежде на орбите не выполняли. Мишин поручил нам экспериментально
подтвердить возможность такой операции в невесомости на летающей лаборатории Ту-104.
Вместе с будущим космонавтом В. Аксеновым, отвечавшим в отделе Анохина за все
испытания наших изделий в ЛИИ, мы написали программу. Вскоре в салоне самолета был
смонтирован фрагмент двух состыкованных кораблей — бытовой отсек 7К-ОК и спускаемый
аппарат 7К-Л1 с имитацией их внутренних интерьеров, поручни для перехода. Мы выехали в
институт и приступили к работе. После шести полетов было установлено: первый космонавт
с некоторыми трудностями занимает свое место в СА, второй (в моем исполнении)
помещался уже с большим трудом. Лишь на 5–6-м полетах удалось установить некоторую
нестабильную последовательность движений, позволяющую при значительных усилиях
размещение второго космонавта в СА.
 На Совете главных конструкторов, собравшемся, чтобы рассмотреть результаты наших
испытаний и принять решение о возможности осуществления такого варианта облета, после
небольшой полемики главный конструктор скафандров Г. И. Северин объявил, что не
подпишет заключение на применение скафандра в таких условиях. Во-первых, Бугров залез,
но не уверен, что залезут другие, и, во-вторых, после каждого полета у него на затылке
гермошлема оставались вмятины глубиной 1,5 см. И напомнил собравшимся случай с
парашютистом Долговым, который, выполняя прыжок с высоты 20 км, погиб при спуске,
повредив гермошлем непосредственно перед прыжком. Я, как исполнитель операции, был с
ним согласен. Мне поручили подтвердить возможность перехода — я подтвердил, но сделал
это любой ценой. И вмятины действительно были. Я не стал выступать. Промолчали и
Анохин с Аксеновым.
Мишин, поддерживавший эту схему, не получив от нас подтверждения ее надежности,
должен был прислушаться к мнению Северина. Ни у кого не возникало мысли заподозрить
Северина в перестраховке — он был человеком далеко не робкого десятка (в прошлом
чемпион страны по горнолыжному спорту). Мишин, видимо, уже приняв решение, скорее
всего для порядка, спросил и мое мнение. Я сказал, что мы ставили перед собой задачу
определить стабильную последовательность простых движений, которые мог бы надежно
выполнить любой космонавт, и которая гарантирует вход в СА. К сожалению, сделать этого
не удалось. На этом совещание закончилось, и на советской программе облета Луны
фактически была поставлена точка. Именно так она и завершилась на самом деле.
После закрытия проекта облета Луны на Л1, автономные полеты кораблей «Союз» не
компенсировали досады от лунных успехов американцев. Полный провал бредовой идеи
1964 года заменить марсианскую экспедицию лунной и во что бы то ни стало обогнать США
стал очевидным.
Высшее руководство обеими руками ухватилось за идею запуска долговременных
орбитальных станций (ДОС). Они не решали новых технических или научных задач, но
могли отвлечь общественное мнение и руководство страны от ощущения провала.
Космонавтов в ЦПК переориентировали на эту программу. Новых наборов до 1972 года
не было. Реальные полеты на орбитальные станции начались в 1975 году и продолжаются
почти 30 лет. 23 мая 2006 года отряд космонавтов РКК «Энергия» отметил свой 40-летний
юбилей (рис.  5.5.2 ). О конкретных экспериментах, которые выполняли космонавты нашего
отряда в этих полетах, рассказано немало. Вписано много славных страниц в историю
космонавтики, но ностальгия по первым задачам отряда иногда высказывается весьма
определенно. Ветеран отряда Георгий Гречко в № 4 журнала «Российский космос» за 2006
год пишет: «Мой опыт работы на одномодульных станциях „Салют-4“, „Салют-6“ и „Салют-
7“ показал, что их кпд составляет всего несколько процентов — как у паровоза <…> КПД
„Мира“ составлял около 1 %, то есть даже меньше, чем у „Салютов“. <…> Еще в 1978 году,
сразу после окончания своего рекордного полета на „Салюте-6“, я доложил генеральному
конструктору В. П. Глушко, и в отчете написал, и в Америке, куда нас приглашали, говорил,
что постоянно действующие пилотируемые орбитальные станции — это тупиковый путь в
космонавтике <…> А что делать теперь? Мы вписали в историю космонавтики тупиковое
ответвление — многомодульные постоянно действующие орбитальные станции. Настало
время вернуться на магистральное направление, которое наметили еще в 60-е годы прошлого
века Королев и фон Браун, — пилотируемый полет и высадка на Марс».
Если бы проект марсианской экспедиции, уже реализуемый Королевым, Тихонравовым,
Мишиным, не был торпедирован соперниками и соратниками Королева, у гражданских и
военных космонавтов была бы настоящая работа на околоземных и межпланетных трассах на
все времена. Наши конструкторы 45 лет назад ясно представляли себе эту красивую
перспективу и практически воплощали ее в жизнь. После них уже 30 лет об этом, к
сожалению, только мечтают и говорят.
 5.6. Особенности подготовки лунного комплекса Л3 на Байконуре

Весной 1968 года военные и гражданские врачи продолжали обсуждать мое здоровье.
Независимый академик признал его безукоризненным, но этого было мало. Мишин написал
письмо заместителю министра здравоохранения А. И. Бурназяну с просьбой ускорить
решение вопроса. Но время шло. В июле он встретил меня на лестнице и на ходу спросил:
«Как у тебя дела? Зайди к Хомякову». М. С. Хомяков — ведущий конструктор первого
спутника и многих наших изделий, занимал должность заместителя руководителя
предприятия по координации, ему административно подчинялись ведущие конструкторы по
всем изделиям. Поздоровавшись, Хомяков сказал: «Василий Павлович просил меня с тобой
поговорить. Пока летать особо не на чем, может быть, согласишься возглавить работы по Л3
в качестве ведущего конструктора?» От таких предложений не отказываются. Я понимал, что
если доведу машину до летных испытаний, то главный конструктор не откажет мне слетать
на ней. Ошибся в одном — машину закрыли.
Подготовку к полету на Луну в отряде космонавтов пришлось временно отложить.
Нужно было организовать на полигоне подготовку к летным испытаниям первого лунного
комплекса Л3. Все его составные части были соединены между собой кабелями-
удлинителями для проведения комплексных электрических испытаний разобранного
головного блока. Все было готово к началу испытаний, не хватало только подписи ведущего
конструктора. Я был наделен соответствующими полномочиями и вылетел на Байконур,
который впоследствии стал местом моей постоянной работы до 1974 года.
У трапа самолета меня встретил Юрий Лыгин — руководитель филиала нашего завода
на полигоне. Проехали на площадку к монтажно-испытательному корпусу космических
объектов (МИК КО) и поднялись в кабинет Лыгина. Он раскрыл передо мной
технологический паспорт изделия с подготовленным заключением о передаче разобранного
комплекса Л3 на электрические испытания и показал, где я должен расписаться за главного
конструктора (в кармане у меня была доверенность от Мишина). Расписаться, не задавая
вопросов, что называется «не глядя», мне показалось неправильным, а какие можно было
задать вопросы, если еще вчера я был в отряде космонавтов? Я робко спросил: «А можно
посмотреть изделие?» Лыгин спохватился, кому-то позвонил, мне принесли халат, и мы
спустились в зал.
По дороге к нам присоединились сотрудники, образовав свиту человек в 15. Лунный
орбитальный корабль, к которому мы подошли, стоял, собранный в стапеле. Никого не было.
Я не знал, что мне делать дальше. Передо мной опять ненавязчиво положили открытый
технологический паспорт. Нужно сказать, что ведущие конструкторы по изделиям при
Королеве пользовались очень большим авторитетом. Не зря многие из них впоследствии
возглавляли предприятия, которым Сергей Павлович передавал разработанные изделия, и
добивались больших самостоятельных успехов. Правда, в последние годы их авторитет
заметно упал. В некоторых подразделениях их считали «погонялами», интересующимися
только сроками и слабо разбирающимися в технике. У меня в этот момент был шанс еще
больше укрепить это мнение. Пытаясь оттянуть время, я тихо спросил, можно ли подняться
на стапель. За спиной прошептали: «Ведущий „хотят“ осмотреть изделие». Мне дали тапочки
и я в гордом одиночестве, переходя с площадки на площадку, отмечал про себя знакомые
обводы, родившиеся четыре года назад у меня на кульмане. Вот отсек двигателей ориентации
комплекса, бытовой отсек, спускаемый аппарат, пиронож, который должен перед отделением
БО и стартом к Земле, перерубить кабельный жгут толщиной с руку между СА и БО. Вот
остронаправленная антенна (ОНА), через которую осуществляется связь с Землей при
возвращении корабля, вот кабели, идущие к антенне… Стоп!
Но почему кабели к антенне идут через пиронож? Ведь если кабели отрубить — связи с
кораблем на обратной дороге не будет, и он может быть потерян. Спускаясь вниз, я
лихорадочно соображал, что мне делать — ведь за то, что корабль собран в соответствии с
документацией главного конструктора, расписались человек десять из тех, что стояли внизу и
ждали моей формальной подписи. Может, я чего-то не понял? Очень не хотелось при всех
задавать глупые вопросы. Спустившись, я попросил показать чертеж прокладки кабелей к
остронаправленной антенне. Его тут же принесли. Чертеж как чертеж — в нем кабели к
антенне идут мимо пироножа. Я наклонился к Лыгину и тихо спросил: «А почему кабели к
ОНА на изделии заведены в пиронож? На чертеже они проложены мимо». Лыгин, глядя на
чертеж, держал паузу. На стапель подниматься и смотреть на кабели не стал, и так же тихо
ответил: «Мы сейчас все исправим». Я сказал: «Ну, хорошо», — повернулся и пошел
знакомиться с кабинетом главного конструктора.
Что сказал Лыгин после моего ухода подписавшимся в паспорте, не знаю, но на
следующий день все здоровались со мной первыми с расстояния пяти метров. Этот эпизод
значительно упростил взаимоотношения с коллективом при проведении серьезных
мероприятий по изменению существовавшего на полигоне порядка.
Увиденные мной воплощенные в металл конструкции кораблей и другие элементы
лунного комплекса, которые я легко рисовал в тетради и чертил на кульмане, привели в
трепет своей масштабностью и технической мощью. Стало ясно, что мы перешли на другой
уровень разработки — от орбитальных космических кораблей к межпланетным ракетно-
космическим комплексам.
С самого начала работы в новом качестве пришлось столкнуться с большими
трудностями. Автоматические аппараты и корабли «Восток», «Восход» прибывали ранее на
Байконур в более-менее собранном и испытанном виде. Подготовка их к запуску проводилась
совместно с военными по четко отлаженной Королевым схеме и занимала две-три недели, но
для Л3 эта схема оказалась непригодной из-за его масштаба и сложности.
Наше изделие поступало на Байконур в виде многочисленных составных частей,
которые должны были на месте собираться и испытываться в соответствии с требованиями
конструкторской документации, то есть, по чертежам, схемам и заводской технологии. Но
военные по ним не работали, их участие в заводском процессе предусмотрено
соответствующими постановлениями только в качестве представителей заказчика, а не
исполнителей заводских операций. Ответственность за качество изготовления изделия
должен нести головной завод. Привычные ранее практические методы работы на полигоне
потребовали серьезной корректировки.
В первую очередь, пришлось обратить внимание на процедуры изменения
конструкторской документации. Ранее при подготовке изделий для устранения возникающих
замечаний и выполнения новых работ выпускались технические задания. В них подробно
описывались все процедуры, которые необходимо было осуществить для устранения
замечания. Эти словесные описания фактически являлись корректировкой конструкторской
документации (чертежей, схем и т. д.). При этом не перечислялась конкретно документация, в
которую нужно было внести соответствующие изменения. Такой порядок был обусловлен
тем, что военные по чертежам не работали, они действовали по инструкциям, и перечень
работ, составленный в ТЗ и подписанный всеми участники подготовки, фактически являлся
такой инструкцией. Утверждал ТЗ технический руководитель, то есть главный конструктор
или заместитель технического руководителя по испытаниям в ранге заместителя главного
конструктора. После завершения всех работ участники разъезжались, захватив с собой копии
накопившихся за время подготовки десятков технических заданий, и уже у себя в
подразделениях по своему усмотрению проводили необходимые корректировки, выпуская
извещения на изменение чертежей или схем. Ведущий конструктор по изделию,
подписывавший через полгода извещения на корректировку конкретного чертежа или схемы,
видел ссылку на техническое задание, но однозначную привязку извещения к ТЗ установить
порой было трудно. В этом закладывалась определенная порочная свобода выбора при
проведении изменений, которая в дальнейшем превратилась в большую проблему.
Цикл подготовки наших изделий значительно удлинился. Здесь мы впервые
столкнулись и с проблемой корректировки конструкторской документации. Приезжавшему к
нам новому специалисту давалось задание подготовить решение по возникшему замечанию.
Придя в архив, он должен был пролистать не только чертежи конкретного узла, с которым
ему надлежало разобраться, но еще сотню накопившихся технических заданий,
утвержденных руководителем испытаний, где он должен был разглядеть пункты,
относящиеся к его чертежу. Да еще понять, реализованы они в чертеже, или еще нет. Это
была сложная задача.
Попутно возникал другой серьезный вопрос — о правомерности утверждения
руководителем испытаний технических заданий, которые фактически корректировали чужую
конструкторскую документацию. Раньше, считая работы на полигоне по подготовке изделия
к запуску очень ответственным этапом, Королев приезжал сюда вместе с ним. Под его
непосредственным руководством и контролем шел весь процесс, выпускались все
технические задания, поскольку считалось, что изделие сразу будет передано военным.
В нашем же случае аналогичный режим работы главного конструктора исключался из-
за длительного процесса подготовки изделия. Главный конструктор не мог целый год
«сидеть» на полигоне. Он наделял полномочиями заместителя технического руководителя
своего зама по испытаниям — в нашем случае Е. В. Шабарова. Но тот тоже не мог в течение
года находиться на полигоне — ему был подчинен огромный комплекс, требовавший
руководства, и он передоверял полномочия начальнику отдела испытаний, тот — начальнику
сектора, а тот — начальнику группы. И в один прекрасный момент мы обнаруживали, что
полномочиями технического руководителя, то есть главного конструктора, фактически
наделен старший инженер из отдела испытаний, который определяет, кому и какую
документацию нужно откорректировать и утверждать в ТЗ изменения на эту документацию.
Естественно, что при возникновении сложных вопросов такой заместитель технического
руководителя мог руководствоваться не только интересами своего отдела, но и своей группы.
Становилось понятно, что прежний порядок работы к новым изделиям неприменим. Но
и поменять его было не просто, поскольку прежде он приводил к большим успехам,
устраивал военных и главное — наших испытателей.
Нужно отметить, что к началу работ с комплексом Л3 на полигоне сложился
определенный культ испытателей. Он был основан на традиции, которая повелась еще со
времен Л. А. Воскресенского и была продолжена Е. В. Шабаровым, Б. А. Дорофеевым и
А. И. Осташевым. Нелегкий труд испытателей — бессонные ночи в пультовых, поиски
«бобов», плюсов и минусов и, в конце концов, установление дефекта и его причины снискали
им заслуженный авторитет. Этому способствовало и то, что лицо, замещающее главного
конструктора в его отсутствие с правом подписи технических и других документов, было
руководителем испытательного куста.
По мере усложнения готовящихся изделий стали возникать противоречия. В отсутствие
главного конструктора на технической позиции (ТП) результаты испытаний докладывал в
Москву его заместитель по испытаниям. Естественно он не был заинтересован докладывать о
промашках стоявших за его спиной коллективов. С усложнением техники эти ошибки стали
все чаще списывать на приборы и конструкцию, что вызывало нарекания конструкторов и
разработчиков.
Листая бортжурнал с отметками о ходе электрических испытаний, можно было
обнаружить и такие записи: «Не горит транспарант 10» — «Провести частную программу.
Для чего отключить разъемы…». — «Частная программа проведена. Не горят еще десять
транспарантов…». — «Провести еще частную программу. Для чего отключить еще несколько
десятков разъемов». И так целую неделю могли продолжаться поиски дефекта, при этом
половина машины могла оказаться разобранной. Хорошо если возникал дефект в каком-то не
имеющем большого отношения к делу приборе, который срочно самолетом отправляли в
Москву. Но все чаще после недели манипуляций с разъемами и завершения работ по частным
программам, где-то в углу бортжурнала появлялась скромная запись «Откорректирована Ин-
2». То есть транспарант 10 и не должен был гореть!
Такой протокол испытаний означал, что испытатели, расходуя в течение недели ресурс
бортовых систем, выявляли ошибки в своей документации. Надо отметить, что проектно-
конструкторская документация в тот период была довольно низкого уровня. Выход из
положения — изготовить для испытателей электрически действующий макет, на котором
можно было бы корректировать их инструкции. В дальнейшем такие изделия — комплексные
стенды — стали поступать, и они становились неотъемлемой частью процесса отработки не
только изделий, но и эксплуатационной документации.
Когда возникавшие дефекты попадали в поле зрения высоких комиссий, а на роль их
«автора» было несколько претендентов, борьба за «честь мундира» становилась
ожесточенной. В июле 1969 года, перед вторым пуском Н1-Л3, я находился в Москве и
«выколачивал» из разработчиков заключения о допуске их систем к ЛКИ. Позвонил по ВЧ
Лыгин, и каким то придушенным голосом телеграфно сообщил: «В приборном отсеке ЛОКа
падает давление — похоже, что он худой. Шабаров запретил выходить на связь, составлена
справка, что так и должно быть (из-за изменения температуры в помещении). Он дал
указание вывести головной блок на заправочную станцию. Идет заправка». По-нашему, это
называлось «приступить к необратимым операциям» — заправке изделия, после которой
работы на изделии были ограничены. Шабаров спешил — он отвечал за готовность
головного блока к стыковке с ракетой.
Я доложил Мишину о сложившейся ситуации. Реакция была быстрой и решительной:
«Пусть сидят на заправочной станции, никуда не выезжают и ищут негерметичность, а не
найдут, заставлю слить, вернуться в МИК и разобрать машину. Вылетай первым самолетом и
докладывай». Это было очень крутое решение. До старта оставалась неделя, и на полигон
уже прибывали члены госкомиссии. Если не найдем течь, а скорее всего лежа на заправке не
найдем, или не сможем устранить, нужно будет возвращаться в МИК и у всех на глазах
разбирать машину и переносить пуск на месяц. Мишин был сильно возбужден и без особой
надежды на успех я начал: «Василий Павлович, мы ничего лежа на заправке не найдем. Как
лезть с течеискателем в полуметровом зазоре между обтекателем и кораблем? Мы там
больше наломаем, чем устраним. Нужно заканчивать заправку, ехать на старт, ставить
машину и готовить к пуску. Вертикально цепляясь ногтями за внутренние шпангоуты
обтекателя еще что-то можно попытаться сделать. А нет, так все равно сливать и переносить
на месяц. Неделей больше, неделей меньше». Мишин уже через секунду готов был что-то
ответить, но я успел с конкретной просьбой: «Вот только у нас на 13-й площадке (площадка
обслуживания орбитального корабля) нет 380-ти вольт, от которых работает гелиевый
течеискатель. Если бы вы позвонили Бармину…» Мишин тут же взял трубку: «Владимир
Павлович, здравствуй. Слушай, выручай, мы тут вляпались как следует — нам нужно на 13-ю
площадку 380 вольт — без этого никуда не полетим. Я тебя прошу…»
Негерметичность нашли быстро. Единственная мелкая деталь — кому устранять. В
полуметровом зазоре между кораблем и обтекателем примерно на 40 метров вниз
просматривалась зона свободного падения, и посылать на такое задание молодого
монтажника было некорректно. Возражали техники по безопасности, ОТК, заказчик.
Начались обсуждения. Я записал в бортжурнале: «Работу выполнять ведущему конструктору
Бугрову В. Е. и начальнику сборочного производства Кожухову В. И. под личную
ответственность без контроля ОТК и Заказчика». Формулировка всех устроила. Прибыли из
Москвы вызванные мной маститые альпинисты из нашего отдела — Федоров и Пенчук с
альпинистским снаряжением. Провели инструктаж. Запустив гелий в приборный отсек и
пройдя течеискателем по периметру его верхнего шпангоута, мы вышли на струйку гелия и
по ней спустились по обечайке до разъема ЩГ-95. Он и был негерметичен.
В тот самый момент, когда мы вылезли из-под обтекателя с этим известием на свою
площадку, появились испытатели, которые прозванивали машину с пятки, и заявили, что у
них нет цепи в этом же разъеме. Это обстоятельство повлекло серию версий. Вся
госкомиссия, у которой образовалось свободное время, с интересом следила за нашей
эквилибристикой. На одном из заседаний потом при большом стечении участников
Б. Е. Черток изложил основную версию случившегося — разъем был поврежден при
монтаже на заводе, в результате чего во время испытаний образовалась вольтова дуга. Это и
привело к нарушению электрической цепи и герметичности.
После таких явных обвинений в адрес завода Лыгиным заинтересовалась «ЧК». Из
Москвы срочно были вызваны «для дачи показаний» директор ЗЭМа В. М. Ключарев,
начальник ОТК завода Ф. И. Беляев и главный технолог В. Е. Гальперин. Под
председательством Э. И. Корженевского была образована аварийная комиссия, я был его
заместителем. Мы должны были перед вскрытием разъема рассмотреть возможные варианты
его повреждения и определить конструктивные решения для восстановления электрических
цепей и герметичности приборного отсека, вскрыть разъем, изготовить и проверить
материальную часть для ремонта, произвести ремонт и необходимые проверки.
Дело в том, что ответная часть разъема была установлена изнутри приборного отсека, и
это требовало аккуратных решений и действий. Сам разъем имел 7 штырьков диаметром по
3 мм, которые заварены в стеклянную перегородку, обеспечивавшую герметичность. По
версии с вольтовой дугой, при чрезмерном нагреве перегородка имела право потерять
герметичность, а вот куда делась цепь, предстояло выяснить. Когда мы с Кожуховым
отсоединили разъем, мне на ладонь упал полностью перегоревший трехмиллиметровый
штырек.
В 22 часа узким составом собралось техническое руководство: министр
С. А. Афанасьев, новый заместитель начальника нашего главка (бывший начальник
полигона) А. С. Кириллов, В. П. Мишин, Е. В. Шабаров, Э. И. Корженевский и я. Когда после
рассмотрения текущих вопросов разговор возвращался к ситуации с негерметичностью,
Корженевский, дремавший с опушенной на грудь головой, поднимал ее и просил Шабарова
дать указание подготовить справку а том, какие токи проходили через разъем ШГ-95 за весь
период испытаний. Шабаров отвечал уклончиво, говорил, что не считает это нужным, так как
токи слишком малы. Так повторилось четыре раза. Министр удивленно поворачивал голову
от одного к другому, пытаясь понять подоплеку препирательства. В конце концов, Шабров
вспылил: «Эдуард Иванович, любому сельскому электромонтеру ясно, что при наличии
автоматов защиты и при малых токах невозможно сжечь такой разъем».
Оставалось изготовить детали, доработать и проверить изделие. В 7 утра мы стояли с
Лыгиным на старте, ожидая бригаду с деталями, и любовались красавицей ракетой. Ни до, ни
после, я не видел ничего красивее, чем Н1 на старте. Сзади остановилась «Волга», вышел
министр, поздоровался, спросил, как дела. Лыгин ответил, что детали изготавливаются,
проводятся испытания… «Поехали, посмотрим» — сказал министр, повернулся и пошел к
машине. Открывшаяся в мастерской картина впечатляла. Все станки ревели, кругом была
чистота, напротив входа за столом сидел начальник техотдела Николай Ашихменов. Перед
ним лежала цветная схема спроектированного узла и блестели изготовленные детали.
Министру, как мне показалось, не понравилась идея обвинить в случившемся завод. Но
кроме версии Чертока о вольтовой дуге, ничем не доказанной, но озвученной на большом
совещании, других не было, и министр попросил Корженевского представить официальное
заключение комиссии и приложить списки для наказания и поощрения.
Истина была установлена с большим трудом. Руководители нашего завода Ключарев,
Беляев и Гальперин несколько суток внимательно изучали все записи в бортовых журналах,
частные программы, технические задания и однозначно установили следующее. Нарушение
целостности разъема ШГ-95, с последующей потерей герметичности приборного отсека и
нарушением электрической цепи в указанном разъеме, произошло (не помню какого числа,
но еще при проведении электрических испытаний) в три часа ночи при выполнении частной
программы двумя испытателями из подразделений Шабарова и офицером из отдела
электрических испытаний Первого управления. В результате произведенной стыковки и
расстыковки разъемов на головном обтекателе, находившихся под напряжением, произошло
формирование разряда, которым и был выведен из строя разъем ШГ-95.
Когда мы с Корженевским принесли министру заключение комиссии он, прочитав его,
усмехнулся и сказал: «Так… значит сельский электромонтер…» — и, подписывая список, где
все участники эпопеи премировались месячным окладом, спросил: «А где второй? Не
забудьте мне его дать». Мы пообещали…
Мишин, прочитав заключение комиссии, задумался о чем-то другом. Затем тихо, но
твердо произнес: «Да, надо что-то делать? Садитесь с Хомяковым… Думайте». Что делать и
о чем думать, он не сказал, и я не спрашивал, видимо, у него был разговор с Хомяковым.
Эти неопределенные мысли главного конструктора я истолковал как одобрение
программы действий, которая у меня сформировалась за год работы ведущим конструктором
на самом бойком месте. Комплексная оценка процесса создания изделия, с успехом
применявшегося ранее, привела к простому выводу, что он должен быть изменен, и что
организация работ при сборке и испытаниях комплекса Л3 на технической позиции НИИП-5
МО должна соответствовать установленному в головной организации порядку. Исходя из
этого, я представил Мишину очень короткий и, на первый взгляд, незначительный приказ. Он
предписывал: «Все изменения конструкторской документации при подготовке изделия
Н0000-0 (головной блок Л3) на технической позиции проводить в соответствии с
установленным на предприятии порядком: извещениями и карточками разрешения». После
моего комментария о дальнейших действиях и их последствиях Мишин подписал приказ.
В обеспечение приказа Лыгин начал создавать сборочное производство,
технологическую службу, КИС для проведения пневмогидравлических и электрических
испытаний, испытаний в барокамере. Руководители комплексов своими распоряжениями
определили постоянно действующие полномочные представительства. Получили поручения
в обеспечение работ и другие службы предприятия.
Схема стала простой и ясной. При возникновении замечания оно записывалось в
технологический паспорт. Определялся конструкторский документ, подлежащий
корректировке. Подписанное и утвержденное полномочными представителями извещение
направлялось в Москву, где получало по второму кругу во второй графе подписи основных
разработчиков и направлялось обратно к нам в архив под индексом И2Б. Если разработчики
на предприятии были не согласны с извещением, они могли остановить нас и дать свое
решение, но таких случаев практически не было.
Управление всеми работами осуществляли трое: ведущий конструктор, руководитель
испытаний и руководитель филиала завода. Персонально это Бугров, Филин и Лыгин
(рис.  5.6.1 ). В случае отсутствия нас кто-то замещал. Единоначалия не было, и не было
случаев, чтобы мы не решили сообща какой-нибудь вопрос. При возникновении
существенных замечаний всегда старались разобраться в них до конца, и сами принимали все
необходимые решения по их устранению. Исходили при этом из того, что нам на месте
виднее, а также стараясь максимально разгрузить руководителей в Москве от наших
проблем. После проведенных работ мы сообщали на фирму, что произошло и что нами
сделано для устранения замечания, заканчивая обычно доклад словами: «Просим
подтвердить правильность нашего решения». Постоянство этой формулировки часто
становилось поводом для шуток.
Однако внедряемый порядок не все участники подготовки воспринимали с
удовлетворением. На первых порах недовольны были испытатели. Недовольство возникало и
среди некоторых офицеров испытательного управления. Дело в том, что полигону для
выполнения работ по Н1-Л3 было выделена большое количество личного состава (на
совещаниях озвучивалась цифра в 15 тыс. человек). Предполагалось в подчинении у молодых
офицеров создать мощные отделы пневмогидравлических и электрических испытаний.
Введенный порядок остановил организацию этих отделов, не характерные для военных
работы были переданы заводу. Это, естественно, вызывало недовольство военных.
Неудовлетворенность армейских представителей методами наземной
экспериментальной отработки наших изделий после второй аварии ракеты Н1 была
выражена в письме главнокомандующего ракетными войсками маршала Н. И. Крылова на
имя министра общего машиностроения С. А. Афанасьева. Был принят ряд конкретных мер по
повышению надежности изделия. Среди прочих появилось и письмо заместителя министра
Г. А. Тюлина на имя В. П. Мишина с предложением отменить введенный порядок подготовки
головного блока. Письмо это вызвало определенную реакцию у военных, и Мишин
вынужден был написать резолюцию: «Лыгину, Филину, Бугрову. К исполнению не
принимать». Другие военные из представительства заказчика поддерживали наши
нововведения.
Принятый нами порядок оказался устойчивым, не требовал никаких изменений и
просуществовал до закрытия программы в 1974 году. Мы втроем стали друзьями на долгие
годы, ездили в горы кататься на лыжах, выезжали на Куандарью, где великолепные условия
для подводной охоты. За эти годы у нас сформировался дружный творческий коллектив
(рис.  5.6.2 ). За шесть лет для многих наших сотрудников работа по Л3 стала высшей
ракетно-космической школой, а «двойка» на Байконуре — вторым домом. Умели не только
трудиться, но и отдыхать. Летом играли по вечерам в футбол, а зимой — в хоккей на
освещенной площадке, которую построил между гостиницами Лыгин. После возвращения с
рыбалок, не прекращавшихся и зимой, гостиницы наполнялись запахом жареной рыбы и
лука, а по коридорам деловито перемещались люди с графинами.

5.7. Как создавать межпланетные комплексы?

3 июля 1969 года отремонтированный герметичный приборный отсек ЛОКа сгорел в

2500 тоннах жидкого кислорода и керосина после взрыва едва поднявшейся над стартом
ракеты Н1 № 5Л. Личный состав всех площадок, находившихся в районе старта, был
эвакуирован в зону, расположенную на удалении в 20 км. Боевой расчет, участвующий в
запуске, располагался в подземном бункере. Лыгин, Кожухов и я отвечали за эвакуацию всей
команды из МИКа КО. Оставшись там, мы наблюдали старт и последующие события из
торцевых окон с расстояния в 3 км. Скорее всего, мы были немногими, если не
единственными свидетелями этого зрелища, видевшими его своими глазами с близкого
расстояния.
Ракета, развернувшись, упала с высоты 50–100 метров на стартовую позицию и
взорвалась. Начался пожар. В течение 30 минут происходили непрерывные взрывы, рвалась
многослойная экранно-вакуумная теплоизоляция и, поднимаясь вверх, сверкала, как
сплошное северное сияние. Огромные окна в МИКе КО были открыты, чтобы уберечь стекла
от ударной волны. При предыдущем пуске зимой ракета улетела со старта, но все окна в
гостиницах на площадке 2Б были выбиты. На этот раз взрывная волна, беспрепятственно
проникнув в помещения через открытые окна, выбила многие дверные коробки вместе с
закрытыми дверями по всему длинному коридору. Если к этому ужасу добавить 2300 т
агрессивных компонентов топлива, не уступающих отравляющим веществам времен первой
мировой войны, на которых настаивал Глушко, то в этот день могла быть закрыта
окончательно не только программа Н1-Л3, но и все остальные программы, вместе с жилыми
кварталами.
Несколько дней мы оставались под неизгладимым впечатлением от увиденного, и
каждый раз, вспоминая о нем, невольно возвращались к одной и той же мысли: «А что, если
бы это были не кислород и керосин, а компоненты, предложенные Глушко?» Трудно было в
этом случае представить себе размер катастрофы.
Вернувшись в ОКБ и выполняя указание главного «садиться и думать», я пришел к
Хомякову. Наш разговор затянулся и был сумбурным. Насколько откровенным он был с
Мишиным, и насколько откровенно он рассказал о нем мне, не знаю. Чувствовалось, что
Хомяков аккуратно выбирает, что можно передать мне из сказанного главным конструктором.
Из сообщения Хомякова я не смог сформировать для себя однозначного мнения.
Отчетливая общая неудовлетворенность главного состоянием дел определялась не только
неудачными пусками Н1, а в значительной мере общей обстановкой в КБ. Находясь большую
часть времени на полигоне, я не был в курсе многих текущих событий, и мне трудно было
сориентироваться в отдельных деталях. Не знаю, насколько верно, но я сделал для себя два
основных вывода. Процесс создания всех наших изделий становится плохо управляемым, в
некоторых сложных вопросах невозможно разобраться по документации и приходится все
чаще зависеть от устных разъяснений разработчиков. Некоторые руководители
подразделений по космической тематике, видя в Мишине «ракетчика», не считают нужным
посвящать его в нюансы текущих проблем и в свои перспективные замыслы. Все это создает
неуверенность и настороженность, не способствующие успешной работе.
Я поделился с Хомяковым своим взглядом на проблемы, мешающие работать, и
выдвинул предложения по их устранению. Он, как мне показалось, отнесся к ним весьма
серьезно и несколько раз нетерпеливо произнес: «Пиши, пиши подробную докладную
главному». На этом мы разошлись.
Быстро подготовить докладную не получилось. Море экспериментальных изделий на
производстве требовало ежедневного внимания. Проблема была сложной, нельзя было ее
скомкать. Мишин вряд ли найдет время вдаваться в детали, нужно было хотя бы вооружить
Хомякова.
И только в октябре на 10 листах докладная была готова. Мишина на месте не оказалось.
Передавая записку Хомякову, я сказал, что ему лучше идти без меня. Во-первых, это будет
означать, что он лично вник в суть весьма сложной проблемы и сам без помощников знает,
что надо делать. Во-вторых, Мишину удобнее без свидетелей отвергнуть предложения, если
они не годятся. И, в-третьих, мое присутствие могло быть истолковано как то, что я «достал»
Хомякова своими предложениями, и он вынужден привести меня к главному. На том и
решили. Я еще раз проговорил устно основные моменты. Примеры срывов в работе и
Хомяков, и Мишин знали — их знали все. Нужно было сосредоточить внимание главного
конструктора на том, что предлагалось считать основными причинами этих срывов.

1. Отсутствие на ранних стадиях разработки изделия необходимого

комплекта проектно-конструкторской документации по полной иерархической
структуре изделия (комплекс, объект, система, подсистема, прибор, агрегат).
2. Отсутствие единого порядка подготовки, выпуска и реализации
технических решений, обеспечивающего комплектность при корректировке
конструкторской документации.
3. Отсутствие требований к последовательности изготовления и испытаний
экспериментальных изделий и установок, неудовлетворительная работа по
устранению выявленных при испытаниях дефектов и замечаний на штатных
изделиях.
4. Несоответствие прав ведущего конструктора по изделию его обязанностям.
Невозможность организовать эффективный процесс создания изделия, контроль и
управление этим процессом, то есть обеспечить практическую реализацию
технической политики главного конструктора.

Основные меры по их устранению приводились в конце записки.

На следующий день Хомяков пригласил меня, вернул докладную (См.  Приложение  3 )
и сказал, что Мишин прочитал ее и просил подготовить короткую записку с приложением
отдельных проектов приказов по каждой конкретной проблеме.
В ноябре была подготовлена вторая короткая докладная и четыре проекта приказа. Все
они получили одобрение Мишина, и я приступил к их подготовке для подписания в
свободное от основной работы время. Первый приказ об утверждении «Положения о
ведущем конструкторе по изделию» как о полномочном представителе главного
конструктора, реализующем его права и обязанности на всех этапах создания изделия,
потребовал долгих согласований и был выпущен лишь в феврале 1970 года. Положение
определяло список технических, организационных и финансовых документов, подлежащих
обязательному подписанию у ведущего конструктора. Все ведущие очень внимательно
читали документ, а ведущий по кораблю 7K-Л1 Ю. П. Семенов, увидев готовящееся
положение (наши столы стояли рядом), попросил разрешения переписать ряд пунктов в
приказ о своем назначении ведущим конструктором по ДОСам, который он готовил в январе
1970 года.
Второй приказ был посвящен перераспределению функций между ведущими
конструкторами и отделами планирования и координации и являлся фактически дополнением
к первому (См.  Приложение  3 ).
Третий должен был определить порядок заказа экспериментальных изделий в
производстве и упорядочить работу с замечаниями по результатам испытаний. Проблема
здесь заключалась в том, что из огромного перечня экспериментальных установок по
изделию плановые службы нашего завода выбирали по своему усмотрению для
первоочередного изготовления установки с максимальной стоимостью. Как правило, это
были почти полномерные корабли. Изготовление основной массы сравнительно дешевых
экспериментальных установок для проведения испытаний отдельных узлов, механизмов,
фрагментов конструкции отодвигалось на более поздний срок. После их изготовления,
возникавшие во время испытаний замечания, часто вызывали необходимость многократной
разборки комплексных изделий, их доработку и повторение испытаний.
Бороться с этим было невозможно, размахивая согласованными графиками на
оперативках. Я просил конструкторов ввести в чертежи указания, устанавливающие
последовательность изготовления крупных экспериментальных установок и привязку к ним
мелких макетов. Они сопротивлялись, считая, что это вопрос согласования планов-графиков,
то есть задача ведущего конструктора. Корженевский встал на защиту конструкторов, и мы
основательно переругались. Но в итоге он все-таки поручил им разработать такой документ и
лично принял в этом участие. Когда на заводе появилась большая «простыня» с названием
«Логическая схема экспериментальной отработки изделия 11Ф93 (ЛОК)», ставшая частью
технических требований чертежа, на Корженевского со всех сторон посыпались дифирамбы
— документ оказался весьма полезным и совершенно необходимым для завода.
Корженевский проникся сознанием правильности нашего решения, и наш конфликт с ним
был полностью исчерпан.
Четвертый приказ касался двух главных проблем — неполноты проектно-
конструкторской документации и порядка выпуска технических решений. Работая над ним, я
понимал, что приказ о порядке разработки и выпуска полного комплекта конструкторской
документации больше касался будущих изделий и не мог быть реализован в тот период в
масштабе всего предприятия. Большинство изделий по основным нашим темам находились
на разных стадиях производства. И ставить вопрос об упорядочении производственного
процесса создания всех разработок было бы неправильно. Приказ не удалось бы согласовать
в обозримые сроки, хотя он касался всех. Дело было не в том, что разработчики не хотели
выпускать необходимую документацию, существо было сложнее и заключалось в
следующем.
Все составные части многоуровневого комплекса вплоть до каждого прибора и его
элементов, установленные на изделии, должны обладать характеристиками и свойствами,
обеспечивающими выполнение определенных взаимосвязанных функций. Чтобы все
составные части были изготовлены, испытаны, установлены в изделие и оказались
совместимыми во всех режимах и условиях работы, они должны быть изначально описаны
на определенном языке, понятном всем разработчикам, и в этих начальных документах
должны содержаться требования, гарантирующие в дальнейшем их совместимость.
По мере развития космической техники в ее составе стали появляться сложнейшие
многоуровневые изделия со многими составными частями, разнородные по видам схемы
(пневмогидравлическими, электрическими, кинематическими, оптическими) с
преобладанием функциональных особенностей над геометрическими. Однако стандарты
ЕСКД не устанавливали обязательных проектных документов для описания таких изделий. В
ГОСТе же обязательными проектными документами на начальных стадиях разработки для
любых изделий были определены пояснительная записка и чертеж общего вида.
Разработчик, скажем, клапана с дипломом механика мог разговаривать с коллегами с
помощью чертежа общего вида, по которому они могли понять, как он работает. Разработчик
же телевизора с дипломом электрика объяснить своему коллеге с помощью чертежа общего
вида, как работает телевизор, не мог — у них был другой язык — схема. Но схемы не были
определены ГОСТом как обязательные проектные документы, и выпуск их предусматривался
на последующих стадиях.
Ряд систем космического корабля, такие как терморегулирования, ориентации,
навигации и коррекции, электроснабжения на основе электрохимических генераторов,
наконец, корабль ЛОК, лунный комплекс Л3, все эти изделия — «клапан» или «телевизор». С
каким дипломом к ним подходить, и на каком языке действовать? Выпускники высших
учебных заведений имели дипломы инженеров-механиков или инженеров-электриков, а
инженеров-системотехников не было, технологии их деятельности не существовало.
Привлекаемые к проектированию таких систем механики или электрики выпускали
проектную и конструкторскую документацию на сложные комбинированные системы, в меру
своего понимания вопроса, на «своем родном языке». Поэтому в документации оставалось
много «белых» пятен, которые разработчики стремились компенсировать личным
сопровождением ее на всех этапах.
Оказавшись на гребне научно-технического прогресса, они раньше специалистов
других отраслей столкнулись с несоответствием уровней развития техники и организации
работ. Это несоответствие под влиянием эйфории от успехов первых полетов в космос было
обнаружено не сразу. Оно стало обозначаться лишь в конце 60-х годов по мере появления на
автономных и комплексных испытаниях большого количества систем комплекса Л3.
Было ясно, что усовершенствования следовало начинать с нового изделия. Мною был
подготовлен проект приказа, которым поручалось в порядке эксперимента на моем изделии
ввести в действие систему с названием «Этапная программа разработки изделия». Было
подготовлено положение об этой системе, и прилагалась большая калька, на которой впервые
была сделана попытка представить процесс создания изделия в виде сетевого графика
узловых событий, обозначенных документами из положения о ведущем конструкторе
(См.  Приложение  3 ). Однако перспектива внедрения этой системы на моем изделии
представлялась сомнительной — оно полностью увязло в производстве. А заниматься этим
«из любви к искусству» я не имел возможности. После нескольких обсуждений с Хомяковым
мы пришли к выводу, что по этому вопросу к главному идти было не с чем, и он был отложен
«в долгий ящик».
Что касается вопроса технических решений, то здесь сама жизнь нас поторопила. 31
декабря лунный орбитальный корабль был сдан заводом на электрические испытания, а 5
января с него было снято на доработку 500 кабелей. Испытания были сорваны. Мишин
собрал руководство. У всех был один вопрос: откуда взялись 500 кабелей? Я. И. Трегуб —
руководитель испытательного куста предложил: «Василий Павлович, ведущий подписывает
извещения — пусть Бугров объяснит». Я взял тайм-аут и через день повесил перед
руководством плакат на миллиметровке, на котором было показано, что заместители главного
конструктора — Бушуев, Черток, Трегуб в феврале и марте прошлого года утвердили 6
технических решений, не поставив в известность ни главного конструктора, ни ведущего.
Решения были зашиты в чьи-то дела, и их бесконтрольная реализация продолжалась 7–9
месяцев. Многие извещения были сданы без подписи ведущего конструктора, некоторые
придержал завод, видимо зная, что предполагаются новые доработки по кабелям. Я закончил
тем, что сообщил: «Василий Павлович, и вы вчера подписали еще одно такое же решение на
одном листе „Для повышения надежности…“». Мишин тут же дал указание: «Собери мне
все извещения по этому решению, в производство пока не пускай. Посмотрим, что потянется
за этим одним листом?»
Учитывая, что решение оказалось на контроле у главного, извещения были выпущены
быстро. Уже через два месяца у меня на окне лежал рулон калек диаметром 10–12 см. Когда я
показал его Мишину, он тут же сказал: «Отменяю решение — у нас и так все надежно,
введем со следующего изделия». Вернувшись на место, я позвонил Чертоку (его отделы были
инициаторами решения) и передал слова Мишина.
Через некоторое время главный конструктор пригласил меня с кальками. У него сидел
Б. Е. Черток. Комментарий к калькам был коротким: «Василий Павлович, не губи машину,
извещения нужно подписывать, иначе она никуда не полетит». Дело было в том, что в рулоне
калек, содержавшем не одну сотню извещений, примерно 15 % можно было отнести к
реализации решения, а остальные к нему отношения не имели. Разработчики выявляли
ошибки в своей документации, но выпускать извещения и писать в графе «причина»
«Ошибка в схеме…» не хотелось, поскольку завод, получив такие извещения, немедленно
поднимал вопрос о корректировке сроков. Поэтому извещения, посвященные ошибкам,
накапливались в столах и при случае подкладывались под очередное решение — лучше, если
главного конструктора.
После установления истины Черток внимательно выслушал разъяснения Мишина и
ушел, а я получил указание немедленно отдавать извещения в производство и подготовить
приказ о необходимости комплектного проведения изменений. Характер приказа угадывался.
Аналогичный приказ в связи с некомплектностью был выпущен еще до меня. Тогда во время
электрических испытаний половину борта доработали, остальное забыли. Включились,
сожгли массу приборов, написали на себя приказ с выговорами. С тех пор я часто слышал,
как Мишин на совещаниях требовал комплектности при проведении изменений. Теперь и сам
столкнулся вплотную с этим вопросом.
Вместе со мной указание готовить разгромный приказ про 500 кабелей и про это
решение получил и Хомяков. Обсуждая поручение, мы с ним пришли к выводу, что ошибок в
дальнейшем предвидится гораздо больше и что лучше сразу заказать в типографии трафарет
приказа с выговорами, в который нужно будет вписывать только номера извещений, фамилии
авторов и дату.
Придя на место под впечатлением шутки, я сел сочинять приказ и не мог отделаться от
«трафарета в типографии». Постепенно стала появляться мысль, что трафарет — это
неплохо, но не после, а «до того». То есть перед выпуском решения автору следует
предложить заполнить некий бланк определенной формы, в котором необходимо перечислить
заранее, что нужно сделать, чтобы решение было полностью реализовано на изделии,
включая корректировку документации, доработку материальной части, повторение или
проведение новых испытаний. Кстати, В. В. Путину не мешало бы попросить наших
законодателей действовать по такой же схеме, чтобы если уж «хотели как лучше…», то чтобы
было конкретно написано — как «хотели», чтобы не «получилось как всегда».
Типография быстро сделала бланк. Я написал короткий приказ — отныне все решения
выпускать на бланке. Инструкция о порядке оформления решения из нескольких фраз была
не в приказе, а в примечании бланка. Там же был самый важный пункт — номер решения, без
которого оно недействительно, присваивает ведущий конструктор по изделию. Хомяков все
одобрил, но напомнил, что Мишин поручил написать совсем другой приказ. Когда мы
пришли к Мишину, Хомяков сказал: «Василий Павлович, по вопросу комплектности мы
предлагаем сначала выпустить вот такой приказ для профилактики на будущее». Мишин
прочитал проект, внимательно рассмотрел бланк и коротко кивнул: «Давайте, я подпишу».
Подготовив приказ начисто, я сделал небольшое дополнение и на следующее утро,
представляя его на подпись, чтобы Мишин не подмахнул не глядя, сразу обратил внимание:
«Василий Павлович, четвертый пункт прочитайте…» Он заканчивался фразой: «Все
технические решения, оформленные с отступлением от установленного настоящим приказом
порядка, в том числе утвержденные мной и моими заместителями, считать
недействительными и к исполнению не принимать». Прочитав, Мишин взревел: «Ты кого из
меня делаешь? Завтра все прочитают и скажут, что Мишин там вообще… Сам пишет, что его
решения выполнять не надо!» Наметился вынос тела, но я успел: «Василий Павлович, завтра
вас в коридоре остановит Бушуев и скажет, что у нас завал, что мы что-то не выдали
смежникам, и что они готовят письмо министру о переносе сроков, и чтобы закрыть вопрос
вам нужно подписать короткое решение. И вы подпишете. На этом приказ можно будет
похоронить». Экспромт, похоже, получился. Мишин подумал две секунды и, видимо, решив
пожертвовать престижем ради дела, взглянул еще раз на четвертый пункт, на бланк, взял
ручку и поставил подпись.
Мы вышли вместе из кабинета. В приемной было полно народу, все при параде —
отмечалось столетие со дня рождения Ленина. Мишин с широкой добродушной улыбкой,
здороваясь с находившимися поблизости замами, торжественно произнес: «А я вам к
празднику подарок приготовил — завтра почитаете». Некоторые насторожились и проводили
меня подозрительными взглядами. Но я уже шел в канцелярию сдавать приказ на рассылку.
После выхода этого приказа я в течение года на глазах изумленных руководителей рвал
технические решения на белых бумажках, утвержденные Мишиным и его замами, и
заставлял перевыпускать их как положено. Приходил к Мишину, молча клал ему на стол
порванное решение и подготовленное новое и он, как правило, тоже молча, не задавая
вопросов, подписывал его. Так за год удалось приучить всю фирму проводить изменения
комплектно. Мне потом рассказывали, что Семенов, будучи генеральным конструктором, на
каком-то большом совещании сказал: «Бугрову за то, что он придумал технические решения,
нужно памятник поставить». Но поскольку Семенов не оформил это решение как полагалось,
оно также осталось нереализованным.
Вышеперечисленные приказы уже давали эффект, но это были лишь отдельные
фрагменты в общем процессе создания изделий. Хомяков проникся необходимостью
наведения порядка в основе этого процесса — в формировании полного комплекта
конструкторской документации. Он должен был заниматься этим по долгу службы и
обсуждал животрепещущие вопросы с Мишиным. На кораблях 7К, как и на Л3, заводить
новый порядок было поздно. ДОСов Мишин старался не касаться. Они договорились «начать
новую жизнь» с новых полезных нагрузок для ракеты Н1 и поручить это мне. «Я тебе
обещаю, что мы будем заниматься этим вопросом как следует».
Действительно, в 1972 году в моем подчинении был образован отдел, куда были
переведены все ведущие конструкторы по составным частям Л3 и водородным блокам, чтобы
проводить единую техническую политику, однако вскоре работы по Н1-Л3 были
прекращены. Но Хомяков сдержал слово. В 1974 году у В. П. Глушко был подписан приказ о
создании комиссии, в нее вошли все наши руководители, им поручалось представить свои
предложения по улучшению организации работ. Хомяков как-то вызвал меня и отвел к
первому заместителю генерального конструктора Ю. Н. Труфанову — председателю этой
комиссии. От него я получил задание разработать, используя подготовленные всеми
материалы, эффективный процесс создания «Многоразовой космической системы Буран»
(так она тогда называлась) и обеспечить его практическое внедрение в качестве ведущего
конструктора по системе. Этим мне пришлось заниматься долгие годы, но это уже другая, не
марсианская и не лунная история.

5.8. Ракета-носитель Н1 — основа марсианского проекта Королева

Главная отличительная особенность марсианского проекта Королева от всех остальных

в том, что он сразу становился реальностью. Через два года после выхода Постановления от
23 июня 1960 года, открывшего дорогу на Марс, в августе 1962 года был одобрен эскизный
проект ракеты Н1, а в декабре этого же года на Байконуре началось строительство стартового
комплекса. В кооперации по его созданию и техническому оснащению участвовало более 30
госкомитетов и министерств, около 120 КБ, научно-исследовательских, проектных
организаций и промышленных предприятий. Постановления по Луне в 1962 году еще не
было. Для какой же цели создавались эти гигантские дорогостоящие сооружения?
В красиво оформленной книге «Мировая пилотируемая космонавтика» сказано
буквально следующее: «…по замыслу С. П. Королева, ракета Н1 в советской программе
фактически являлась основополагающим элементом для последующего развития „всего и
вся“ — …Конкретных предложений, которые можно было противопоставить вызову,
брошенному президентом Дж. Кеннеди и программой „Аполлон“, в советской программе не
было». Авторы книги имеют право не знать, для какой цели создавалась Н1, если об этом до
сих пор не в курсе большинство сотрудников нашего предприятия. Королев точно знал, для
какой цели ему нужна эта ракета, иначе зачем в отделе Тихонравова четыре года специальная
группа проектировала единственную полезную нагрузку для Н1 — марсианский
экспедиционный комплекс?
Марсианская сверхтяжелая трехступенчатая ракета Н1 — главный элемент ракетного
комплекса (рис.  5.8.1 ). То, что она действительно была марсианской нужно, наконец,
признать, исходя не только из представленных документальных источников, но и учитывая
выступления Келдыша перед первым и вторым пусками Н1. Он призывал отказаться от
экспедиции на Луну как от первоочередной задачи и отдать приоритет разработанному при
Королеве проекту полета к Марсу. В приложении к первому тому эскизного проекта носителя
Н1, одобренном межведомственной комиссией в июле 1962 года, были помещены и
материалы по марсианскому комплексу как приоритетной задаче Н1.
Как я уже упоминал, марсианский комплекс со стартовой массой на околоземной
орбите в 500–600 т мог быть собран только на орбите, куда его элементы должны были
доставляться новой космической ракетной системой, основу которой составляла ракета Н1.
Масса полезного груза, выводимого носителем Н1, выбрана Королевым с учетом
возможностей ее создания и отработки в кратчайший срок с максимальным использованием
существующей производственной и экспериментальной базы. Она составляла 75 т (в
постановлении указана масса 60–80 т).
Стартовый же вес Н1 для выведения 75 т на орбиту высотой 300 км на начальном этапе
проектирования — 2200 т. Конструктивно ракета состояла из трех блоков с поперечным
делением (рис.  5.8.2 ), представлявших собой силовые каркасные оболочки, воспринимавшие
внешние нагрузки. Внутри через специальные термомосты подвешивались сферические
топливные баки, располагались двигатели и другие системы.
Блоки соединялись между собой переходными отсеками ферменного типа,
обеспечивающими выход продуктов сгорания при включении двигателей верхнего блока при
«горячем» разделении ступеней (двигатели верхнего блока включались до отделения
нижнего). Верхние баки горючего блоков «А» и «Б» защищались специальными
отражателями. По наружной поверхности блоков, в обход баков окислителя под
обтекателями, были проложены расходные трубопроводы для подачи горючего из верхнего
бака к двигателям.
К нижнему торцу блока «А» крепилось переходное кольцо, соединявшее ракету с
комплексом наземного оборудования. Ракета при старте отделялась от кольца, которое вместе
с элементами разделения входило в ее состав. Тем самым за разработчиком носителя
сохранялась ответственность за разделение ракеты с наземным оборудованием.
На блоке «А» устанавливались 24 двигателя по окружности диаметром в 13,4 м с шагом
15°, тягой 150 тс каждый. На блоке «Б» — 8, на блоке «В» — 4. На ракете имелась
специальная система КОРД, которая должна была распознавать приближающуюся аварию
двигателей по показаниям контрольных параметров и выдавать команды на их отключение.
Многодвигательная установка первой ступени обеспечивала выведение полезного груза даже
при отказе двух двигателей, которые отключались вместе с парой противоположных. Таким
образом, высокая тяговооруженность первой ступени Н1 позволяла осуществлять полет при
отключенных четырех двигателях.
Впервые в практике ракетной техники носитель управлялся по тангажу и рысканью
посредством рассогласования тяги противоположных двигателей. Такое решение было
возможно за счет удаления противоположных двигателей на расстояние 13,4 м друг от друга.
Это значительно упростило конструкцию двигательной установки и хвостового отсека.
Управление по крену осуществлялось с помощью специальных сопел крена.
В качестве топлива для двигателей была выбрана нетоксичная, наиболее дешевая и
освоенная в производстве пара — керосин и кислород с перспективой применения водорода
на блоках «Б» и «В». Разработка двигателей была поручена Н. Д. Кузнецову (ОКБ-276),
поскольку В. П. Глушко, чьи агрегаты применялись на предыдущих ракетах Королева,
отказался разрабатывать двигатели для Н1 на принятых главным конструктором компонентах
топлива. На мой взгляд, это обстоятельство, переросшее в неразрешимый конфликт между
ними, отрицательно повлияло не только на результаты работ по Н1 и марсианскому проекту в
целом, но и на судьбу созданного Королевым огромного коллектива в ОКБ-1 и в смежных
организациях, и предопределило закат нашего лидерства в космонавтике.
На базе Н1, используя ее верхние ступени, предполагалось создание унифицированного
семейства ракет на тех же экологически чистых компонентах — кислороде и керосине, а в
дальнейшем на водороде. Это ракеты Н11 со стартовой массой 700 т и полезным грузом 20 т,
использующая вторую и третью ступени Н1 и дополнительную четвертую; H111 со стартовой
массой 200 т и полезным грузом 5 т, использующая третью ступень Н1 и дополнительную
четвертую, в качестве которой могли быть использованы проектировавшиеся в составе
комплекса Л3 блоки «Г», а в дальнейшем водородные блоки «С» и «Р».
При разработке Н1 проявился новый подход в решении ряда научно-технических и
производственно-технологических проблем: по статической и динамической прочности;
вопросам аэро- и газодинамики; созданию новых типов сложнейшей крупногабаритной
арматуры; базы для наземной экспериментальной отработки; уникальных сооружений на
технической и стартовой позициях. Для изготовления баков и сборки крупногабаритных
отсеков на полигоне создавались филиалы КБ и завода, что существенно изменило
сложившуюся схему работ. Как показала жизнь, это было единственно правильным
решением.

5.9. Доработки ракеты-носителя Н1 под лунную программу

Пагубными для ракеты и марсианской программы оказались последствия

необоснованного решения Хрущева, установившего приоритетной задачей для Н1 высадку
человека на Луну с нереальными сроками 1967–1968 гг. Потребовалась немедленная
коренная модернизация Н1, существенно задержавшая ее создание и отрицательно
повлиявшая на надежность. Все это в итоге нанесло ущерб и нашей лунной программе.
Схема полета на Луну у нас с американцами была одинаковой, а вот условия ее
реализации были несравнимыми не только по срокам и финансированию. Главная проблема
заключалась в том, что американская ракета Сатурн, проектировавшаяся с 1961 года
специально для лунной экспедиции, могла выводить на ОИСЗ 140 т, в то время как Н1,
создававшаяся с 1960 года не для Луны, а для Марса — только 75 т, вполне достаточных
лишь для сборки на орбите марсианского комплекса. Это обрекало отечественную лунную
программу на жесточайший весовой дефицит на лунных кораблях, на проведение весьма
болезненных мероприятий по форсированию мощности ракеты Н1 и, с учетом трех
потерянных лет, на полную бесперспективность осуществления идеи обогнать в этих
условиях американцев.
Начались мучительные доработки ракеты с целью увеличения массы выводимого
полезного груза. Это, прежде всего, изменение наклонения плоскости трассы запуска,
снижение высоты орбиты с 300 до 220 км, установка цилиндрических вставок в баки для
увеличения запасов топлива, снижение температуры термостатирования горючего до –15–
20 C°, переохлаждение кислорода до –190 C°, установка шести дополнительных двигателей в
центральной части блока «А», форсирование тяги двигателей всех трех ступеней Н1.
Реализация этих мероприятий была материально затратной и привела в итоге к
увеличению стартовой массы ракеты более чем на 25 % (почти 2800 т), что также
красноречиво свидетельствует о «марсианском» предназначении Н1. Несмотря на все
ухищрения, массу выводимого полезного груза удалось увеличить всего с 75 до 95 т.
 5.10. Наземная экспериментальная отработка ракеты-носителя Н1

Наземная отработка ракеты Н1 по размаху и сложности была несравнима со всеми

известными ранее. Выбранная Королевым компоновочная схема с поперечным делением
ступеней ракеты и начальная грузоподъемность в 75 т позволяли проводить параллельно
отработку всех ступеней с максимальным использованием существующей
экспериментальной базы НИИ-229, полигона НИИП-5 МО, ЦКБЭМ (ОКБ-1), НИИ-88 и
других организаций.
Так, в НИИ-229 (ныне НИИ Химмаш), что под Загорском, проводились испытания на
действующей модели масштаба 1:10 пусковой установки стартового комплекса и ракеты с
работающими пороховыми двигателями. Были получены ее аэрогазодинамические
характеристики, определены нагрузки, действующие на элементы, собраны данные для
расчетов баллистики и управления. В 1968 году проведены огневые испытания блоков «Б» и
«В».
В ЦКБЭМ на механических, гидравлических, вибрационных и ударных стендах, в
термобарокамерах и высокотемпературных установках проводились динамические, ударные,
тепловые испытания узлов и агрегатов, испытания на герметичность, испытания систем
разделения и стыковки кораблей ЛОК, ЛК, блока «Д» в штатных и аварийных ситуациях.
В НИИХСМ отрабатывались системы сброса хвостовых отсеков, разделения и сброса
головного обтекателя, лунное посадочное устройство. На моделях масштаба 1:10
проводились исследования газодинамических процессов старта ракеты Н1.
В НИИП-5 МО на технической позиции отрабатывались системы разделения ступеней
Н1.
В ОКБ-276 с 1962 года проходили экспериментальные исследования двигателей
Кузнецова, конструкторско-доводочные и межведомственные испытания. Всего было
испытано 394 двигателя для первой и второй ступеней ракеты. В 177 огневых испытаниях
участвовали датчики и приборы системы КОРД, проверялись и уточнялись алгоритмы
контроля и работоспособность аппаратуры.
В НИИ-88 проводилась наземная отработка комплекса.
В подтверждение заложенных в проект характеристик были проведены исследования и
эксперименты по уточнению аэродинамики ракеты, нагрузок на нее и динамических
характеристик. Статическая и динамическая прочность конструкции отрабатывалась на
полноразмерных макетных изделиях Н1. К испытаниям привлекались различные
специализированные организации.
К концу 1968 года была в полном объеме завершена отработка прочности ракеты
применительно к ее первому пуску. Все последующие изменения конструкции проверялись
на этих изделиях. В период с начала 1969 до середины 1974 года запланированная отработка
прочности ракеты с учетом замечаний, выявленных в процессе наземных и летных
испытаний, была завершена.
Следует отметить еще два важных момента, касающихся экспериментальной отработки
ракеты Н1. Первый — Королев предполагал, не ограничиваясь только наземной стендовой
отработкой блоков «Б» и «В», провести их опережающие летные испытания в составе двух
созданных на их основе самостоятельных ракет Н11 и Н111. Однако принятое Хрущевым
решение о создании челомеевской ракеты УР-500 («Протона») перечеркнуло эти замыслы
Королева.
Второй момент связан с отказом Королева от строительства стенда для наземных
огневых испытаний блока «А», за что он подвергался систематической критике со стороны
оппонентов. Не будем выстраивать предположения, что было бы со стендом при тех
конкретных авариях, которые имели место в ходе летных испытаний ракеты, — возможно,
технология их подготовки и проведения исключила бы его разрушение, аналогичное тому,
что произошло при запуске второго изделия. Вопрос в другом.
При разработке ракеты «Энергия» этот недостаток отработки Н1 учли, и для
проведения наземных огневых испытаний первой ступени («пакета» — блока «Ц» совместно
с четырьмя блоками «А») было предусмотрено создание Универсального комплексного
стенда-старта (УКСС). И с большим трудом этот уникальный стенд был создан.
Однако главный конструктор комплекса и ракеты Б. И. Губанов выдвинул предложение
отказаться от проведения наземных огневых испытаний всего пакета. Мотивировал он это
тем, что неестественно ракету, развивающую тягу в несколько тысяч тонн удерживать на
земле с таким же усилием. И ему удалось согласовать это решение со всеми
заинтересованными сторонами, в том числе критиковавшими ранее Королева за отказ от
подобных испытаний ракеты Н1.
При этом стендовую машину 6С, предусмотренную для проведения подобных
испытаний, он предложил переделать в летную. Это было очень рискованное решение — на
стендовое изделие могли быть разрешены конструкторами отступления недопустимые для
летного. Руководитель КБ Куйбышевского филиала Б. И. Пензин категорически возразил
против этого решения — ему необходимо было перевыпустить огромный объем
документации. Я как ведущий конструктор его поддержал. В неофициальной беседе в
присутствии своих помощников Борис Иванович выдвинул и такой мотив: «Володя, ты
пойми, вот слетает „Буран“, и о ракете даже никто и не вспомнит, а я хочу, чтобы она
прозвучала». С этим доводом главного конструктора можно было если уж не согласиться, то,
по крайней мере, понять, да и корабль стоил очень дорого, а риск потерять его при первом
пуске ракеты, не проходившей полномасштабную наземную отработку, все-таки был.
Решения были приняты, ракета успешно слетала, как говорится — победителей не
судят. Но последствия этих манипуляций с комплектами конструкторской документации
«аукнулись» при первой попытке запуска комплекса «Энергия-Буран» 29 октября 1988 года,
когда за 51 секунду до старта прошла команда аварийного прекращения пуска (АПП), и он
был отменен. К этому времени я, как начальник вновь созданного на предприятии, по
решению министра и Глушко, отдела безопасности пилотируемых космических полетов,
обязан был провести независимое расследование. Его результаты отражены в отчете. Было
установлено, что документацией, утвержденной главным конструктором и находящейся в
архиве на момент пуска, выдача команды АПП по факту неотвода от изделия площадки с
приборами прицеливания не предусмотрена. В этом случае, при старте изделия с не
отделившейся площадкой (по размерам чуть меньше «Жигулей»), ему грозила неминуемая
катастрофическая ситуация вплоть до взрыва на старте. Появилась эта команда АПП в
результате ошибки, допущенной исполнителями в «подпольном» извещении при выпуске его
с нарушением установленного порядка и не санкционированным главным конструктором. Я
привел этот эпизод, чтобы показать еще раз, к чему может привести несоблюдение
требования о комплектности при проведении изменений.

5.11. Результаты летных испытаний — ракета Н1 летает

Летные испытания марсианской ракеты-носителя Н1 и головного блока с нештатным

лунным экспедиционным комплексом начались в феврале 1969 года. К этому времени на
полигоне Байконур была создана целая система стартовых и технических сооружений,
заправочные станции для работ с головным блоком Л3 и ракетой Н1, бункеры для проведения
пусков. Был построен огромный МИК для сборки ракеты и МИК КО для сборки головного
блока и его элементов. Существовавшая ранее схема проведения работ с использованием
военных оказалась для изделий такого масштаба непригодной, пришлось создавать филиалы
заводов, разворачивать сборочное производство.
Технологический процесс подготовки комплекса Н1-Л3 к летным испытаниям на
полигоне Байконур был однозначно определен единственно правильным, как показало время,
решением Королева: изготавливать составные части ракеты непосредственно на полигоне, в
монтажно-испытательном корпусе. Организовать транспортировку крупногабаритных грузов
по трассе, проходившей по Волге и Каспийскому морю, представлялось проблематичным.
Техническая позиция, созданная на Байконуре, обеспечивала проведение всего
комплекса работ по сборке и испытаниям ракеты и ее составных частей — блоков «А», «Б», и
«В», головного блока — Л3, а также полностью собранного комплекса Н1-Л3 перед
отправкой на стартовую позицию. Работы с головным блоком проводились в МИК КО на
площадке 2Б и на заправочной станции, а все остальные — в «большом» МИКе в
соответствующих его пролетах.
Топливные баки собирались на стапелях в МИКе из подогнанных на заводе в
Куйбышеве панелей. Изготовление ракетных блоков проводилось в вертикальном положении.
Готовые и испытанные в МИКе блоки стыковались между собой в горизонтальном
положении, и собранная таким образом ракета после необходимых испытаний
перекладывалась кранами на транспортировочное устройство и перевозилась в монтажно-
заправочный корпус, где производилась ее стыковка с предварительно заправленным
головным блоком. Собранный комплекс Н1-Л3 перекладывался кранами на установщик,
вывозился на старт и переводился в вертикальное положение на пусковой установке.
Разработку стартового комплекса Н1 вело ГС КБ Спецмаш под руководством
В. П. Бармина и с участием смежных организаций. Старт был спроектирован с единым
технологическим блоком и двумя пусковыми установками.
В начале 1969 года заканчивалась сборка первой летной марсианской ракеты Н1 и
первого летного лунного комплекса Л3 в нештатной комплектации. Взамен ЛОКа
использовался корабль 11Ф92, который был сделан из элементов лунного облетного корабля
7К-Л1, с дополнительным отсеком двигателей ориентации комплекса.
Старт был назначен на 21 февраля. Программой предусматривалось выведение
комплекса на орбиту ИСЗ, старт к Луне, переход на окололунную орбиту и через 3,5 суток
старт к Земле.
21 февраля 1969 года был произведен первый пуск ракетно-космического комплекса
Н1-Л3 № 3Л. Ракета ушла со старта с двумя выключенными системой КОРД двигателями. На
6-й и 25-й секундах полета разрушились трубки, идущие к датчикам окислителя и горючего.
Вытекавшие компоненты топлива, смешиваясь, привели к пожару на 55-й секунде, в
результате которого на 69-й секунде сформировалась команда на отключение всех
двигателей. Полет был прерван.
3 июля 1969 года состоялся второй пуск H1-Л3 № 5Л в той же комплектации и по
аналогичной программе. Через 0,4 секунды произошел взрыв турбонасосного агрегата (ТНА)
8-го двигателя. Причиной взрыва, вероятно, послужили недостаточные зазоры внутри его
корпуса. В хвостовом отсеке произошли разрушения и пожар. На 18 секунде система КОРД
отключила все двигатели, кроме одного, который начал создавать разворот ракеты. Когда
отклонение достигло пятнадцати градусов, сработала система аварийного спасения и увела
спускаемый аппарат в сторону. Сама ракета, развернувшись, с высоты 50–100 м упала на
стартовую позицию, и взорвалась. В дальнейшем, чтобы не допустить падения ракеты на
старт, в системе КОРД была введена задержка на выключение двигателей до 50-й секунды.
27 июня 1971 года — третий пуск H1-Л3 № 6Л. На ракете в начале полета возникло
возмущение по крену из-за неучтенных возмущающих газодинамических воздействий, не
проявившихся в полной мере при первом пуске из-за отключенных двигателей. На 14-й
секунде разворот составил 145 град. Поскольку выключение двигателей было заблокировано,
ракета пролетела до 50-й сек, после чего была ликвидирована.
11 ноября 1972 года состоялся четвертый пуск H1-Л3 № 7Л. Для компенсации
возникших на прошлом пуске возмущений по крену, на ракете установили дополнительно
еще 4 двигателя. Общее их число на комплексе составило 48. Был установлен новый
спецвычислитель системы управления участком выведения, еще один установлен на ЛОКе
для управления полетом по трассе «Земля-Луна-Земля». ЛОК был в штатном исполнении с
электрохимическим генератором и запасами водорода и кислорода, блоки «Г» и «Д» тоже
штатные. Работу всего комплекса Н1-Л3 контролировали 13 тыс. датчиков.
Основные двигатели Кузнецова прошли модернизацию, но эти новые надежные
двигатели могли быть поставлены только через полгода на ракету № 8Л. Двигатели же,
установленные на 7Л, были менее надежными, но они уже стояли на ракете, а та находилась
на старте, и на них были выданы заключения о допуске к ЛКИ. Но не только двигатели
вызывали сомнения. Можно ли было считать надежной систему управления разработки
Н. А. Пилюгина, если после допуска к ЛКИ ее спецвычислитель приходилось неоднократно
вынимать из спускаемого аппарата для замены, в том числе на стартовой позиции? Кое-кто,
выдавая заключение, мог думать, что из-за двигателей до его системы дело не дойдет. Но у
нас, непосредственных руководителей подготовки Л3, подход был прост — никакой
поблажки ни «своим», ни «чужим».
Сомнения, подогреваемые противоречием, что нельзя пускать с ненадежными
двигателями и срывать установленные сроки, исходившие от высшего руководства, в
конечном счете, должны были решаться на уровне главного конструктора. Снять весь
комплекс со старта, демонтировать, отправить на доработку и снова собрать — дороже, чем
сделать новый. Возникали подозрения, что в этой ситуации неудачный пуск кое-кого устроит
больше, чем удачный.
Сергей Павлович Королев, задумавший и ракету Н1, и всю эту гигантскую программу,
нацеленную на Марс, к сожалению, не участвовал в пусках и принятии решений, а ведь это
были реальные летные испытания его марсианской ракеты — основы его проекта. После
Королева ответственность за принятие стратегических решений целиком легла на плечи
Мишина. Человеку, не работавшему в той обстановке, довольно трудно представить
состояние руководителя, обремененного таким объемом работ и грузом ответственности,
понять, что это не только чисто производственная, но и чрезвычайное нервное
перенапряжение.
Вот только один эпизод. 25 июня 1971 года умирает А. М. Исаев — один из пионеров
ракетно-космической техники. 27 июня 1971 года состоялся аварийный пуск третьей ракеты
Н1, а 30 июня 1971 года погибают при возвращении на Землю Добровольский, Волков и
Пацаев. Подобная длительная эмоциональная нагрузка на руководителя не проходит даром. К
ноябрю 1972 года при подготовке к четвертому пуску Н1 Мишин оказался в больнице.
Заболел вслед за ним и его заместитель по носителю Н1 Охапкин (инсульт). Техническое
руководство четвертым пуском было возложено на Б. Е. Чертока. Принимая решение в этой
сложнейшей обстановке, он обязан был действовать формально, и формально у него не было
оснований для отмены пуска. Он отдал распоряжение — пускать.
Полет продолжался до 106-й секунды, когда взорвался ТНА окислителя четвертого
двигателя. Семи секунд не хватило блоку «А», чтобы закончить свою программу до
включения двигателей второй ступени и разделения ступеней. Всего семи секунд не хватило
для подтверждения того, что сложнейшая первая ступень ракеты Н1 работоспособна, что
означало бы продолжение марсианского проекта. Были бы, наверное, свои проблемы с
лунным комплексом, но на Марс дорога была бы открыта.
М. В. Келдыш в 1969 году перед первым и вторым пусками Н1 предлагал отказаться от
высадки на Луну и вернуться к проекту экспедиции на Марс. Теперь в 1972 это было бы
своевременно. Но для противников Н1 неудачный пуск был долгожданным. По его результату
уже готовились стратегические выводы, двигатели Кузнецова были объявлены «гнилыми»,
против Н1, Мишина и проектов Королева выстраивалось обвинение.
Это весьма краткое представление результатов четырех пусков Н1 даже неспециалистам
красноречиво говорит о том, что по самой ракете вопросов не было, и что шквал нападок на
нее следует считать необоснованным. Единственное замечание на третьем пуске —
нештатный разворот по крену — следствие газодинамических воздействий, возникших от
установки шести дополнительных двигателей. Итог четырех пусков — ракета летит
нормально, она управляема, аэродинамически устойчива, газодинамика стабильна, прочность
не вызывает сомнений, все замечания устранимы.
То, что Н1 не выполнила своей главной задачи в период 1969–1972 годов, следует
объяснять либо преждевременным началом ее летных испытаний с неотработанными
двигателями, вызванным исключительно искусственным ажиотажем вокруг Луны, либо
неудовлетворительной работой системы КОРД разработки Б. Е. Чертока, которая обязана
была отключать неисправные двигатели до их взрыва, но в действительности не умела этого
делать.
Для устранения главного замечания — ненадежной работы двигателей, требовалось
время. Следует подчеркнуть, что двигатели Кузнецова переделывались под лунную
программу до первых летных испытаний всего 4,5 года. К четвертому запуску в 1972 году
прошло только 8 лет отработки. В то же время двигатели Глушко для ракеты «Энергия»
отрабатывались 13 лет! Следующий пуск Н1 со штатным лунным комплексом Л3 был
назначен на конец 1974 года.
К весне 1974 года, то есть через 10 лет отработки, были устранены все выявленные при
прошлых испытаниях замечания по двигателям. Надежность двигателей Кузнецовым была
достигнута. Они качественно модернизировались: был полностью переделан ТНА, доработан
газогенератор, обеспечен многоразовый запуск с трехкратным ресурсом после огневых
технологических испытаний. У всех участников подготовки была уверенность в успехе.

5.12. Отработка межпланетного полета на макете ТМК в ИМБП

Как отмечалось ранее, Борис Адамович, выполнивший по заданию Королева первый

проект экспедиции на Марс в варианте с электрореактивными двигателями, в 1963 году был
назначен в ИМБП на должность заместителя директора и главного конструктора ИМБП и
комплекса систем жизнеобеспечения для межпланетного корабля. Ему предстояло провести
вполне конкретные работы, чтобы понять поведение человека в изолированном от внешнего
мира марсианском корабле под воздействием факторов межпланетного полета, а также какие
условия нужно создать в корабле, чтобы он чувствовал себя в этих условиях комфортно.
У нас на предприятии разрабатывать макет ТМК для наземных испытаний, было
поручено вновь созданному после «лунной» реорганизации отделу 92 под руководством
Ильи Лаврова. В отдел были переведены многие сотрудники 9-го отдела из сектора
Максимова. Основными действующими лицами были сам И. В. Лавров, В. К. Алгунов,
А. В. Мельник, Николай Протасов, объединивший работы по системам жизнеобеспечения,
Владимир Корсаков, получивший задание от Королева обеспечить изготовление макета ТМК
на нашем заводе и его монтаж в ИМБП.
Работы над макетом ТМК начались еще в девятом отделе под руководством
Тихонравова. Исходными данными для его разработки были сведения, содержащиеся в
проекте экспедиции на Марс с применением ЖРД, утвержденном экспертной комиссией в
составе эскизного проекта по ракете Н1 летом 1962 года, а также в дополнениях к нему,
сделанных к осени 1964 года. Все основные проектные требования к кораблю ТМК были
сосредоточены в двух толстых томах (П-558 и П-559) и в большом количестве приложений с
чертежами и схемами. Но этих сведений было недостаточно, многое оставалось в головах —
мы не успевали превращать их в архивные документы, и приходилось компенсировать их
отсутствие большим количеством устных разговоров.
Надо отметить, что разговоры между участниками были одной из важных форм
проектирования. В них зачастую и формировался облик корабля и его систем. Не помню,
чтобы были какие-то споры, обычно к высказанной идее все старались что-то добавить,
чтобы улучшить ее. Изредка Максимов, освободившись на время от забот по автоматам,
собирал всех на мозговой штурм. Творческая обстановка во время обсуждений, где казалось
бы не обойтись без жарких споров и конфликтов, поддерживалась благодаря отношению
Тихонравова, Максимова и Алгунова. Беседы с Тихонравовым для меня лично являлись
«кислородом».
Мы с Корсаковым еще в девятом отделе часто садились рядом, и я наговаривал все, что
было продумано и накопилось во время разработки и обсуждений проекта и держалось в
голове. Корсаков все это впитывал как губка. Иногда мы начинали фантазировать, как на
самом деле будут выглядеть будни космонавта в межпланетном полете. Даже в поездках на
речку (мы на моем «горбатом» или его «Яве-350» обшарили с подводными ружьями все реки
Московской области) продолжали обсуждать детали быта на ТМК. Помню, особенно
тщательно составляли список технической и художественной литературы, которая может
понадобиться экипажу в длительном, полностью изолированном межпланетном полете.
Библиотеку им. Ленина с собой не возьмешь, и ноутбуков в 1964 году не было.
Единственным приемлемым носителем информации в те годы была восьмимиллиметровая
кинопленка. Список был нужен, чтобы заблаговременно заказать микрофильмы и
соответствующую аппаратуру для чтения, на что уйдет много времени. В итоге все наши
разговоры вместе с проработками, проводившимися в подразделениях, превращались в
исходные данные конструкторам и технические задания смежным организациям.
Возвращаясь с Байконура в Москву, я часто встречал Владимира Корсакова, он был
фактически ведущим конструктором по макету ТМК, который входил в состав внушительной
экспериментальной установки под индексом ЭУ-37. Мы перебирали то, что забыли, не учли,
не додумали. Но, тем не менее, процесс уже шел во всю. На базе Института медико-
биологических проблем Минздрава СССР, созданном по инициативе Королева, был
развернут уникальный наземный экспериментальный комплекс (НЭК), содержащий все
необходимые системы для имитации условий длительного межпланетного полета (кроме
невесомости) и обеспечения жизнедеятельности экипажа в этих условиях. Именно в НЭКе и
был смонтирован в 1967–1969 годах макетный образец тяжелого межпланетного корабля, в
составе которого проходили наземную отработку бортовые системы жизнеобеспечения,
радиационной защиты, спасения в аварийных ситуациях, сбора и обработки экологической и
медико-биологической информации и многие другие.
Главным требованием, которому должны были отвечать ТМК и все обслуживающие его
системы НЭКа, и которое превращало ЭУ-37 в настоящий внеземной корабль для полетов
человека к планетам Солнечной системы, являлось требование автономии — полной
изолированности от внешнего мира. Макет ТМК не был просто большим космическим
кораблем — он качественно отличался от всех пилотируемых космических летательных
аппаратов, которые когда-либо создавались на Земле к тому времени (1971–1975 годы), и
сегодняшнего дня.
Небывалый уровень автономии обеспечивался сочетанием ряда конструктивных
решений и технологических приемов, из которых можно выделить следующие:

1. Комплексная система жизнеобеспечения, включающая в себя: оранжерею с

реакторами-культиваторами для хлореллы, фитотронами для высших растений
(пшеницы, овощей и др.); аппаратуру для регенерации и очистки воздуха физико-
химическими методами, в т. ч. с использованием ионообменных смол; системы
регенерации воды из конденсата атмосферной влаги; системы «Электрон» и
«Гном»; холодильники для хранения запасов пищи; специально разработанные
сбалансированные бортовые рационы питания, в т. ч. с сублимированными
продуктами.
2. Система радиационной защиты, в основе которой было радиационное
убежище (РУ) оригинальной конструкции, оснащенное упрощенными системами
отображения информации и управления кораблем, а также специальные
медикаменты — радиопротекторы.
3. Система профилактики неблагоприятного воздействия невесомости на
человеческий организм, осуществлявшаяся с перспективой создания искусственной
тяжести путем вращения корабля, с регулярным использованием вело- и других
тренажеров, регулярной физической тренировки.
4. Наличие на борту мастерской с запасом инструментов и материалов,
 давшей возможность широкомасштабного проведения многопрофильных
ремонтных, профилактических, регламентных, монтажных работ, технического
обслуживания всех систем корабля, при условии ремонтопригодности и
доступности узлов, агрегатов и систем.
5. Система медицинского и медико-психологического отбора, подготовки,
комплектования и обеспечения контроля психологической совместимости членов
экипажа.
6. Система профессиональной подготовки, направленная на достижение
взаимозаменяемости (полной или частичной) членов экипажа при выполнении
основных видов работ и основных критически значимых рабочих операций (ручная
стыковка и др.).
7. Рациональный режим труда и отдыха в суточном и многодневном
масштабе времени, правильная организация рабочей зоны, организация сна, досуга,
быта. Наличие в компоновке жилых отсеков корабля индивидуальных кают, салона
(кают-компании) и кухни (камбуза).
9. Система психологической поддержки, включающая комплекс мероприятий
по профилактике неблагоприятного влияния длительной сенсорной и социальной
изоляции. Наличие на борту средств досуга — читальных аппаратов, телевизоров,
магнитофонов.
10. Система санитарно-гигиенических средств и мероприятий (умывание,
душ, и т. д.). Наличие в компоновке корабля душевой кабины, туалетной комнаты,
стиральной машины.
11. Система медицинского контроля, медицинских исследований и
медицинской помощи в полете (эксперименте). Обязательное включение в состав
экипажа врача широкого профиля, с несколькими специализациями, в том числе по
психофизиологии труда.

Большинство указанных приемов, методов, средств и конструктивных решений

находились на уровне изобретений или «ноу-хау», многие из них были применены впервые в
мировой практике, с большим опережением существовавшего на момент разработки
мирового уровня.
В состав макетного образца ТМК было включено немало новых и новейших по тому
времени деталей, узлов, агрегатов и другой наукоемкой продукции. С другой стороны, эти
новые элементы гармонично и целесообразно сочетались в конструкции корабля с
элементами старыми, простыми, проверенными в деле.
В этом смысле можно сказать, что проект ТМК был ярким воплощением подхода
Королева к решению проблем создания новых образцов космической техники за счет умелого
применения простейших, надежных и отработанных решений для достижения в сжатые
сроки при относительно малых затратах качественно новых результатов.
В работе над объектом участвовала широкая межотраслевая кооперация, включающая
десятки организаций, предприятий, учреждений страны. Однако тон задавали инженеры и
медики — специалисты ЦКБЭМ (НПО «Энергия») и ИМБП МЗ СССР.
На начальном этапе подобных экспериментов преобладали задачи отладки служебных
систем, обеспечивающих газовый состав атмосферы в обитаемых отсеках. Поэтому большое
значение придавалось вопросам космической токсикологии и, более широко, вопросам
обитаемости объекта. Пуско-наладочные работы в отсеках изделия ЭУ-37 были
благополучно завершены к 1971 году. Аппаратура и оборудование НЭКа в целом были также
приведены в готовность к серьезным длительным экспериментам, позволявшим с
максимально возможной на Земле полнотой моделировать условия пилотируемого
межпланетного полета и профессиональную деятельность экипажа. НЭК был оборудован
современными средствами медицинского контроля и исследований, компьютерной базой для
обработки результатов экспериментов, системой аварийной сигнализации о состоянии
здоровья и среды обитания.
К концу 60-х — началу 70-х годов НЭК был готов к проведению экспериментов и
испытаний в изделии ЭУ-37 с участием человека.
В первом длительном эксперименте в макете межпланетного корабля в 1971–1972 годах
продолжительностью 50 суток участвовал экипаж в составе В. А. Корсакова,
Ю. Ф. Климентова и Г. Н. Пожарского. Накопленный космической медициной к тому
времени опыт убедительно свидетельствовал о решающем значении правильного решения
вопросов психологии и психофизиологии труда для успешного осуществления длительных
пилотируемых космических миссий. Исходя из этого обстоятельства, два последующих
длительных эксперимента были во многом подчинены изучению указанных вопросов, для
чего в состав экипажа вводился врач-исследователь с соответствующей специализацией.
Циклограммы этих экспериментов были насыщены разнообразными методиками
исследований: медицинских, психологических, медико-технических. Весьма существенное
время в структуре режима труда и отдыха уделялось техническому обслуживанию и
профилактическому ремонту систем корабля. Интенсивному изучению подвергалась
способность человека-оператора выполнять штатную деятельность по управлению кораблем
при сближении и стыковке, для чего в состав оборудования был включен уникальный по
тому времени тренажер «Волга», моделировавший процесс стыковки. Работая на нем,
испытатель оценивал ряд технических параметров — таких, как расход рабочего тела,
скорость касания, угловые скорости по курсу, крену и тангажу, потребное время для
выполнения стандартной задачи по поиску и причаливанию. Наряду с этим количественно
оценивался уровень психофизиологической напряженности оператора по показателям
вариационной пульсометрии, кожно-гальванической реакции, артериального давления,
электроэнцефалограммы. Тем самым изучалась «физиологическая цена» выполнения
сложной операторской задачи по управлению динамическим объектом на фоне длительного
изолированного «полета».
В ходе экспериментов испытатели подвергались воздействию комплекса факторов,
характерных для длительного космического полета: длительная и напряженная
профессиональная деятельность, эмоциональный стресс, лимит и дефицит времени для
выполнения необходимых операций, сенсорная и социальная изоляция, напряженность
межличностных отношений, резко измененные параметры газовой среды (состав атмосферы,
температура, давление и влажность). Часто возникали нештатные или аварийные ситуации, а
в некоторых случаях они моделировались искусственно. При этом оценивалась способность
членов экипажа преодолевать утомление и переутомление, дефицит сна, ситуацию острого
или хронического неуспеха. Анализировались параметры внутригрупповой совместимости и
личностные особенности, влияющие на успех-неуспех деятельности индивидуума в составе
малой группы.
Второй длительный эксперимент продолжительностью 60 суток был организован и
проведен на макете ТМК в 1974 году с 29 мая по 25 июля. Состав экипажа: командир
Корсаков В. А., бортинженер Рябов Э. В., врач-испытатель Макаров В. И.
Третий длительный эксперимент продолжительностью 90 суток был организован и
проведен в 1975 году с 27 марта по 25 июня. Состав экипажа: командир Корсаков В. А.,
бортинженер Абушкин Б. М., врач-испытатель Макаров В. И. (рис.  5.12.1 ).
Испытания на макете марсианского корабля продолжались и после отстранения от
должности начальника предприятия и главного конструктора В. П. Мишина в апреле 1974
года, и далее по инерции до середины 1975 года. Научно-исследовательская, инженерно-
конструкторская, испытательная деятельность на наземном экспериментальном комплексе
была подчинена решению доминирующей задачи — отработке агрегатов и систем
марсианского корабля — ТМК, а также вопросов обеспечения жизнедеятельности и
работоспособности экипажей применительно к условиям именно межпланетного
пилотируемого полета. Однако с приходом к руководству В. П. Глушко после его решения о
прекращении работ по королевским проектам эта деятельность была по существу поставлена
«вне закона». В дальнейшем эксперименты в НЭКе были перенацелены на обслуживание
текущих потребностей программы полетов на орбитальные станции. Многие системы ТМК
продолжали совершенствоваться в условиях реального космического полета уже в составе
орбитальных станций.
Однажды на Байконуре, появившийся там Николай Протасов, занимавшийся всем
комплексом систем жизнеобеспечения на ТМК и курировавший от ОКБ-1 эти работы в НЭКе,
с грустью сообщил мне: «Володя, меня бросили в воду». Это означало, что ему поручили
заниматься системой регенерации воды для орбитальных станций. Эта система, созданная
для ТМК, перекочевала сначала на ДОС, потом на «Мир», где регенерировала (то есть
превратила конденсат в воду и, в первую очередь, в питьевую для нужд экипажа) в общей
сложности 21,5 тонны воды, обеспечив пятнадцатилетние потребности экипажа. На МКС к
осени 2006 года она регенерировала 8 тонн воды. Поэтому утверждения некоторых авторов о
том, что первые орбитальные станции были созданы для того, чтобы их системы
использовать для межпланетных кораблей, мягко говоря, не совсем корректны. Правильнее
следует сказать, что многие системы, созданные для межпланетного корабля, были
использованы на орбитальных станциях и естественно проходили там свою дальнейшую
отработку.
Королев мечтал о космическом полете, не связанном никакими ограничениями. В 1962
году он так сформулировал комплекс первоочередных задач космической биотехнологии:
«Надо бы начать разработку „оранжереи по Циолковскому“, с наращиваемыми постепенно
звеньями или блоками, и надо начинать работать над „космическими урожаями“. Каков
состав этих посевов, какие культуры? Их эффективность, полезность? Обратимость
(повторяемость) посевов из своих же семян, из расчета длительного существования
оранжереи? Какие организации будут вести эти работы: по линии растениеводства (и
вопросов посева, влаги и т. д.), по линии механизации и „светотеплосолнечной“ техники и
систем ее регулирования для оранжереи и т. д.?»
В порядке подготовки к комплексным испытаниям в составе ТМК первые наземные
лабораторные образцы биолого-технических систем жизнеобеспечения прошли отработку в
научном годовом эксперименте в 1967–1968 годах с участием трех испытателей в наземном
лабораторном комплексе.
В этом эксперименте осуществилась регенерация практически всех (кроме пищи)
продуктов потребления и жизнедеятельности физико-химическими методами и
биологическое восполнение потребностей человека в витаминах и клетчатке при
культивировании в оранжерее зеленых культур: капусты хибинской, огуречной травы, кресс-
салата и укропа. Трое испытателей: врач Г. А. Мановцев, биолог А. Н. Божко и техник
Б. Н. Улыбышев в течение года в условиях полной изоляции от внешней среды жили и
работали, потребляя кислород и воду, полученные из их продуктов жизнедеятельности. В
процессе эксперимента была установлена возможность нормального выращивания высших
растений в замкнутом объеме при пребывании в нем человека и многократного
использования транспирационной воды без ее регенерации для полива растений.
Эксперимент был завершен 5 ноября 1968 года.
Видно, что стали претворяться в жизнь прозорливые слова К. Э. Циолковского: «Есть
полная возможность еще на Земле практически выработать и испытать средства дыхания и
питания человека в изолированном пространстве».
Испытаниями, проводившимися в ИМБП, не исчерпывались медико-биологические
исследования в обеспечение марсианского проекта Королева. Так, в конце 1960-х — начале
1970-х годов в Институте Физики Сибирского отделения Академии наук СССР
(г. Красноярск) было проведено не менее десятка длительных (до полугода) экспериментов с
целью доказательства возможности осуществления в ограниченном замкнутом пространстве
биологической системы жизнеобеспечения, автономно управляемой изнутри. Замкнутая
экосистема с общим объемом около 300 м3 включала, помимо испытателей, звенья высших и
низших растений (оранжерея). Замкнутость по массообмену достигала 82 %.
Воспроизводимая часть рациона экипажа была доведена до 60 % по массе и до 52 % по
калорийности. Особо отметим, что объем гермообъекта, использовавшегося в г. Красноярске,
точно соответствовал объему блока обитаемых отсеков макетного образца ТМК,
установленного в НЭКе (г. Москва).
В тот же период в Жуковском на базе Летно-испытательного института им.
М. М. Громова были проведены исследования, направленные на отработку принципов
создания искусственной тяжести при перелете «Земля-Марс-Земля». Были изготовлены две
установки длительного вращения. Первая из них — медленно вращающаяся камера (МВК-1)
и более совершенная установка — стенд «Орбита», смонтированная на центрифуге
диаметром 20 м. В результате многочисленных экспериментов с участием испытателей было
установлено, что фактор вращения не может служить препятствием в медицинском
отношении к созданию космического объекта (конкретно, ТМК) с искусственной тяжестью.
В тот же период на базе ИМБП был подготовлен, организован и проведен первый в
мире длительный эксперимент продолжительностью в три года с хроническим облучением
подопытных животных (собак). Спектральный состав, суммарная интенсивность и общая
доза облучения соответствовали ожидаемым значениям при перелете «Земля-Марс-Земля». В
данном эксперименте моделировались факторы галактического космического излучения и
облучения электронами и протонами высоких энергий, возникающих при хромосферных
вспышках на Солнце. Углубленно изучалось состояние здоровья подопытных животных, в
том числе реакции кроветворной системы и особенности протекания высшей нервной
деятельности. Было показано, что примененные факторы не приводили к развитию
угрожающих жизни патологических состояний и не вызывали срыва высшей нервной
деятельности животных.
При создании ИМБП С. П. Королевым предусматривалось приоритетное решение
медико-биологических проблем, критически значимых для осуществления длительных
межпланетных полетов. Учитывая необходимость проведения экспериментальных
исследований по данной проблеме, в середине 1960-х годов был осуществлен поиск таких
природных экстремальных зон на нашей планете, в которых условия обитания человека в
наибольшей степени приближены к условиям межпланетной экспедиции. В итоге для этих
исследований применительно к длительным межпланетным полетам человека была выбрана
антарктическая станция «Восток». Известно, что зимовка на станции сопровождается почти
полной изоляцией от внешнего мира, гипокинезией, необычным световым режимом,
периодическим воздействием сверхнизких температур (до –80 C°) и постоянной гипоксией в
связи с тем, что станция расположена на ледниковом куполе Антарктиды.
В период с 1965 по 1971 годы институт принял участие в 5 антарктических
экспедициях. Девять научных сотрудников института находились на станции «Восток» по
одному году, выполняя разнообразные физиологические и метаболические исследования в
интересах космической физиологии и медицины. В итоге многолетних антарктических
исследований была описана стадийность процессов адаптации к экстремальным условиям
обитания. Выявлены закономерности развития астенизации организма, апробированы
средства и способы поддержания жизнедеятельности человека в этих условиях.
Проведенный анализ показал также, что при длительном нахождении в экстремальных
условиях наиболее значимыми факторами, с точки зрения их влияния на общее состояние и
поведение человека, являются не физические факторы внешней среды, а социальная
изоляция, монотонность и однообразие окружающей обстановки.
Полученные результаты и проведенные наблюдения были учтены при медицинском
обосновании возможности длительных пилотируемых космических полетов. В то же время
полученные в Антарктиде результаты явились существенным вкладом в решение проблем
экологической физиологии и адаптации человека к неблагоприятным
климатогеографическим условиям.
Комплекс работ по созданию систем жизнеобеспечения человека на борту марсианского
корабля в длительном межпланетном полете был задуман и организован Королевым в
процессе разработки проекта этого корабля в 1960–1964 годах. В проект верило немало
людей разных профессий, непосредственно занимавшихся его осуществлением. Именно
поэтому работы продолжались почти десять лет после Королева. Это красноречиво говорит о
том, что марсианский проект Сергея Павловича, в отличие от всех других, действительно
был реальностью.
В совместном российско-американском издании «Космическая биология и медицина», в
котором подведены итоги развития этой науки к началу XXI века, констатировалось, что
степень разработанности биологических систем жизнеобеспечения по-прежнему
определяется в основном результатами исследования моделей, созданных в СССР в 70–80
годы. Речь идет в первую очередь о конкретных моделях ЗБТК, предназначавшихся для
реализации в бортовом варианте в составе ТМК.

5.13. Марсианская программа продолжала осуществляться до 1974 года

Реализация марсианского проекта по другим элементам и проблемам шла полным

ходом в соответствии с принятой ранее программой. Модернизировалась ракета Н1,
разрабатывались водородные двигатели. Автоматическая сборка на орбите была выполнена
на кораблях «Союз». На автоматах отрабатывались элементы межпланетного полета и
посадки, изучались атмосферы планет. Выполнялись работы на орбите вне корабля. Вход СА
в атмосферу Земли со второй космической скоростью осуществлялся по программе облета
Луны на кораблях Л1. Облегченная аппаратура марсианских кораблей разрабатывалась для
кораблей Л3. Изготовленный макет ТМК для наземных испытаний был передан в Институт
медико-биологических проблем для проведения годового эксперимента с участием
испытателей в условиях, имитирующих длительный межпланетный полет. Все эти факты
красноречиво говорят о практической реализации марсианского проекта Королева. Летную
отработку ТМК планировали на тяжелой орбитальной станции. В ОКБ-1 был создан
собственный отряд гражданских космонавтов — строителей и испытателей будущих
межпланетных кораблей.
Работы по Луне проводились широким фронтом и также способствовали выполнению
марсианской программы. Лунный посадочный корабль после отработки и последующей
модернизации мог стать марсианским посадочным. Лунный орбитальный корабль стал бы
хорошим орбитальным буксиром с возможностью довыведения на орбиту и широкого
маневрирования на ней за счет энергетики собственного ракетного блока «И». Разгонные
ракетные блоки «Г» и «Д» тоже нашли бы свое место в общей марсианской программе.
Многие из перечисленных работ имели свое собственное научное, прикладное или
приоритетное значение и убедительно подтверждали реализуемость марсианского замысла
Королева. Они создавали мощную базу для его дальнейшего развития и практического
осуществления.
Далее представлены основные обстоятельства, повлиявшие на судьбу королевского
проекта. Среди них лишь одно — трагическую гибель Королева — можно считать форс-
мажорным, остальные были результатом конкретных действий тех или иных лиц, которые
они совершали с искренним намерением прославить Родину новыми космическими
победами, а иногда и в угоду собственным интересам.
Не ставя целью выдвигать обвинения, попробуем дать объективную оценку событиям,
происходившим вокруг марсианского проекта Королева. Исходя не из интересов
космонавтики вообще, а исключительно из интересов осуществления экспедиции на Марс по
проекту, разработанному под непосредственным руководством Королева и Тихонравова в
1960–1964 годах, и принятому ими именно в том виде, то есть со стартом на ЖРД от Земли и
с аэродинамическим торможением у Марса. Дальнейшей реализации проекта с большим
упорством добивался Мишин вплоть до 1974 года.

Глава 6
Финал марсианской экспедиции
 В 1962 году С. П. Королев планировал к 1974 году осуществить марсианскую
экспедицию. Но в 1974 году приказом В. П. Глушко все работы были прекращены,
материальная часть и документация уничтожены.
Для реализации таких значительных проектов, как экспедиции на Марс или Луну,
нужно иметь ясную цель, время, деньги, коллектив, способный решить задачу с талантливым
руководителем во главе, которому созданы соответствующее условия. На все это необходима
добрая воля руководства страны. Яркий пример удачного соединения всех компонентов
успеха — создание ракетно-ядерного щита, повлекшее за собой создание мощного научно-
производственного механизма, способного решать задачи любой сложности от «Востока» до
«Бурана». Однако этот механизм давал сбои, когда «в верхах» меняли цели и устанавливали
сроки их достижения, игнорируя мнение главного конструктора, ориентируясь на
рекомендации лиц, не отвечающих за конечный результат. Что за силы манипулировали
мнением руководства страны и заставляли его так легко жонглировать целями, каждая из
которых могла быть значительной вехой в истории отечественной космонавтики? Погубив
марсианский проект, они лишили нашу страну абсолютного превосходства в космосе на
долгие времена.
Причины разрушения марсианского, а вместе с ним и лунного проектов не следует
искать в нашей общей экономической отсталости или нехватке финансовых средств, как это
делают некоторые авторы публикаций и участники телевизионных передач. Денег,
потраченных на «лунные капризы» Хрущева, на бессмысленную разработку комплекса
«Энергия-Буран», на тридцатилетние прогулки по околоземным орбитам с зарубежными
друзьями, хватило бы, чтобы слетать не только на Марс, но и на Юпитер. При решении этих
задач удовлетворялись прихоти приближенных к власти главных конструкторов, пожелавших
сделать свои собственные космические ракеты и корабли или самые мощные в мире
ракетные двигатели, или еще что-нибудь сделать впервые в мире.
Основные события в истории отечественной космонавтики, которые мы считаем
вехами, сопровождались значительными затратами денежных средств, людских и
материальных ресурсов и поэтому предопределялись соответствующими постановлениями
Совмина СССР и ЦК КПСС. Выходу этих постановлений предшествовали действия,
совершаемые участниками ракетно-космических программ, истинные мотивы которых
зачастую тщательно маскировались в официальных документах и не всегда были доступны
обозрению. Порой они кроются в сложных взаимоотношениях между участниками программ
и вряд ли могут быть достоверно изложены даже их исполнителями. Постановления,
предоставлявшие большие возможности одним участникам, ограничивали действия других и
ставили под угрозу осуществление тех или иных программ. Так, по марсианскому проекту
Королева в период 1964–1974 годов его соратниками и соперниками, а также вовлеченными
ими в борьбу с королевским детищем руководителями партии и правительства было нанесено
несколько сокрушительных ударов.

6.1. 1964 год. «Луну американцам не отдавать!» Н. С. Хрущев

Первый удар был нанесен постановлением от 3 августа 1964 года, когда программа
экспедиции на Марс была подменена промежуточной задачей высадки на Луну. Проследим
основные события, предшествовавшие появлению этого постановления.
12 апреля 1961 года — первый полет человека в космос. В мае того же года президент
США объявляет высадку американца на Луну национальной задачей. Н. С. Хрущев в 1961
году игнорирует это заявление и не призывает соревноваться с Америкой, сохраняя
поставленную Королеву в 1960 году фундаментальную задачу по созданию тяжелой ракеты
для межпланетного полета. Однако через год постановлением от 16 апреля 1962 года Хрущев
тормозит работы по Н1, ограничив их эскизным проектом, и поручает создание тяжелой
ракеты Р-56 М. К. Янгелю. Через неделю постановлением от 24 апреля 1962 года Хрущев
поручает создание еще одной тяжелой ракеты УР-500 — будущего «Протона» —
В. Н. Челомею, перечеркивая дальнейшие работы по королевской H11 (две верхние ступени
Н1) и лишая в будущем не только возможности опережающей летной отработки второй и
третьей ступеней носителя Н1, но и всю страну семейства экологически чистых носителей.
Чем это вызвано, если не влиянием на Хрущева со стороны соперников Королева?
Поручая разработку тяжелых ракет еще двум главным конструкторам, Хрущев
фактически лишает Королева доверия. В 1946 году Сталин доверил Королеву, бывшему всего
два года назад «зеком», решение главной для обороны страны задачи — создание надежных
средств доставки ядерного заряда до территории предполагаемого противника, не допуская
ни какой конкуренции. И Королев оправдал его доверие. С 1960 по 1962 год, в период
наивысших космических успехов Королева, выполнены полеты Ю. Гагарина, Г. Титова,
«Зенитов», станции «Венера-1», осуществлен успешный пуск боевой ракеты Р-9. Авторитет
Королева несоизмерим с авторитетом Челомея, Янгеля и Глушко. Авторитет Королева не
только вызывал зависть ракетных корифеев, но и создавал угрозу авторитету партийно-
правительственной верхушки, которая, засекретив главного конструктора, с удовольствием
играла роль незримой организации, обеспечившей наши космические успехи.
Хрущев, используя космические достижения для пропаганды социализма и нашей
боевой мощи, понимал, что Королев обеспечил эти достижения не один, что он создал и
объединил вокруг себя гигантские коллективы единомышленников — ученых,
конструкторов, производственников и военных. Добившись вместе с ними космических
побед, созвучных победам 1945 года, он, несмотря на засекреченность, становится Жуковым
в космонавтике. Это не могло не насторожить генерального секретаря. То, что он
воспрепятствовал вручению Королеву Нобелевской премии, говорит о многом. Так или
иначе, события 1962 года предопределили хаос в космонавтике, а конкретные действия
вовлеченных в это Челомея, Янгеля и Глушко, в свою очередь, способствовали появлению
губительного для марсианского проекта постановления по Луне от 3 августа 1964 года.
Надо сказать, что с весны 1964 года обстановка становилась очень напряженной.
Тихонравов, возвращаясь после встреч с Королевым, иногда приглашал меня и делился
впечатлениями. Последнее время он все чаще отмечал серьезную обеспокоенность в
настроении главного конструктора. Она была не напрасной. Перспектива развития событий
по многим направлениям становилась плохо предсказуемой. Министерство обороны
прекратило финансирование строительства стартовых и технических сооружений для Н1.
Председателю Военно-промышленной комиссии Смирнову от руководителей министерств и
ведомств поступали предложения перенести на пару лет сроки поставки комплектующих для
Н1. Королев в марте обратился к Хрущеву с докладом о ходе работ по Н1, при этом ему не
удалось получить поддержку по их оживлению, и в частности, по форсированию создания
водородных двигателей и отработке стыковки. Вместо этого Хрущев проявил интерес к Луне.
Сотрудники аппарата ВПК и Госкомитета по оборонной технике сосредоточили основное
внимание на серийном производстве боевых ракетных комплексов Челомея, Янгеля и
Макеева. В ОКБ-1 их интересовали пуск трехместного корабля «Восход» и причины четырех
аварийных пусков автоматических станций к Венере и автоматов для посадки на Луну,
состоявшихся в марте-апреле. Состояние работ по Н1 их не очень заботило. У Челомея шла
подготовка к летным испытаниям ракеты УР-500, полным ходом разрабатывалась
сверхтяжелая УР-700, для которой Глушко собирался создать мощные двигатели. Он не
только активно поддерживал Челомея, но и не менее активно критиковал Н1 за двигатели
Кузнецова и за отход от пакетной схемы, по которой были сделаны «семерка» и УР-500. В
окружении Хрущева все чаще озвучивались планы покорения Луны раньше американцев, но
без участия Королева. Временные и технико-экономические показателями этих планов были
хорошо «приглажены».
По ситуации, складывавшейся вокруг ОКБ-1, и по впечатлениям от бесед с
Тихонравовым, можно было сделать вывод, что Королев как хороший стратег и политик
обязан был предположить худший для своих замыслов вариант развития событий. А он был
простой. Хрущев мог поручить подготовку экспедиции на Луну как ближайшей
первостепенной задачи Челомею, под чьим руководством работал сын генсека, и для
которого тем самым открывалась перспектива стать со временем вторым Королевым или
Челомеем. Финансирование проектов по тяжелым носителям и перспективным космическим
программам, которое до сих пор делилось на троих, сосредоточилось бы в руках Челомея.
Королеву в этом случае можно было разрешить заниматься запуском автоматов, «Восходов»
и даже марсианской программой, не вынося ее за пределы ОКБ-1. Работы по ракете Н1,
которые и без того еле теплились, были бы потихоньку свернуты. Приостановленное
строительство наземных сооружений технической и стартовой позиций можно было
возобновить с учетом требований нового проекта Челомея.
Развитие событий по такому сценарию представлялось весьма вероятным.
Препятствовать ему, отстаивая марсианский проект, означало усилить позиции Челомея и
остальных оппонентов по Луне. Единственный вариант, позволявший не упустить
финансирование работ по Н1, — представить собственные предложения по экспедиции на
Луну на ракете Н1, превосходящие по характеристикам предложения Челомея и Янгеля.
Именно так и поступил Королев — он принял правила навязанной ему игры. Проектанты
Крюкова быстро подготовили необходимые материалы. Королев озвучил их на Совете
главных конструкторов 23 июня 1964 года. Устинов дал указание нашему головному
исследовательскому институту НИИ-88 провести оценку теперь уже трех предложений по
освоению Луны. И, конечно, институт совершенно объективно дал заключение о том, что для
осуществления экспедиции на Луну больше подходит королевская ракета Н1.
В результате возникла неопределенная ситуация. Институт, отдав предпочтение
носителю Н1, не сделал категорического заключения о том, что на любом нашем носителе
невозможно высадиться на Луну раньше американцев, считая, видимо, что определять сроки
— прерогатива главных конструкторов. Казалось бы, Королев, выигравший нашу «лунную
гонку», мог теперь сказать Хрущеву: «Хотя моя ракета признана лучшей, но и я не берусь
обогнать американцев». Однако ставить так вопрос было рискованно — генсек мог ответить:
«Не беретесь вы, возьмутся другие». Ведь Янгель, Челомей и Глушко, проигравшие «лунную
гонку», не пришли к Хрущеву и не заявили, что они «„пошутили“, и что обогнать
американцев уже нельзя, ни на какой ракете». Хрущев остался со своей иллюзией, и вопрос
опять повис в воздухе. Чтобы его решить, Королев с Келдышем обратились к председателю
ВПК Смирнову, но тот к Хрущеву не пошел. Оттягивать решение было нельзя, и они с
согласия Устинова обратились напрямую к Хрущеву с простым вопросом: «Летим или не
летим на Луну?» Королев имел право надеяться, что генсек трезво оценит обстановку и
оставит лунную затею американцам.
Была еще одна неопределенность. Дело в том, что НИИ-88, как головной отраслевой
институт, должен ориентировать руководство отрасли, а стало быть, и страны в выборе
основных направлений космических исследований. Отдав предпочтение Н1, институт не
убедил руководство, что и на ней нельзя обогнать США. Но главное, институт, исходя из его
обязанностей, должен был дать аргументированное заключение, что единственно
правильным и перспективным направлением развития советской космонавтики на данном
этапе является экспедиция на Марс, а это проект, который Королев выполняет по
постановлению правительства уже 4 года. Луна в этом случае будет освоена в ходе отработки
этого проекта после американцев, а пока будем осваивать ее автоматами. Получив такое
заключение, министр Афанасьев обязан был доложить о нем Устинову, а тот вряд ли захотел
бы утаить его от Хрущева. Но институт и тут не выполнил своей основной задачи. Наш
эмоциональный генсек, потеряв не без помощи наших же специалистов «пространственную
ориентировку в космосе», на вопрос Королева-Келдыша дал простой и ясный ответ: «Луну
американцам не отдавать!» 3 августа 1964 года вышло постановление правительства,
впервые определившее главной задачей для ракеты Н1 высадку экспедиции на Луну и
поставившее нашу космонавтику с ног на голову. Марсианский проект Королева не был
закрыт, но его отодвинули на второй план.

6.2. 1965 год. Центральная задача — не высадка, а облет Луны

После злополучного постановления по Луне марсианский проект все же устоял,

благодаря позиции Королева, фактически объединившего обе задачи в одну большую
программу. Однако этим не исчерпывались последствия «лунной лихорадки». Втянутая в нее
партийно-правительственная верхушка начинала понимать, что Хрущева спровоцировали на
невыполнимое решение высадиться на Луну раньше американцев.
Порадовать нового Генерального секретаря Л. И. Брежнева хотелось если уж не
высадкой, то хотя бы облетом Луны, но раньше, чем это сделают США, которые планировали
его как один из предварительных этапов экспедиции. У нас для облета Луны тем же
постановлением от 3 августа 1964 года было поручено Челомею (с его подачи) создание
сложнейшего ракетно-космического комплекса. Облетная эпопея в таком виде была
бесполезной, никчемной затеей. Она не вписывалась ни в марсианский, ни в лунный
проекты, но оказалась значительной дополнительной нагрузкой для ОКБ-1 и стала, по
существу, вторым ударом по марсианской экспедиции. История с облетом Луны такова.
Королев еще в 1959 году поставил задачу: для отработки основного элемента
марсианской экспедиции — сборки — подготовить проект сборки на орбите кораблей
«Восток». Наши инженеры пришли к идее использовать образующийся на орбите комплекс
для облета Луны и предложили это Королеву. Он считал (и писал об этом в своих записках),
что облет Луны будет выполнен на ТМК как этап отработки марсианской экспедиции. Однако
согласился с инициативой, и в результате появился проект комплекса «Союз» для облета
Луны.
Однако «Восток» при возвращении от Луны на Землю не был приспособлен для входа и
спуска в атмосфере Земли со второй космической скоростью. Поэтому начали проектировать
облетный корабль 7К-Л1 со спускаемым аппаратом новой формы. Увязнув в выборе формы,
допроектировались до постановления от 3 августа 1964 года о высадке на Луну. Поскольку
этим же постановлением Челомею по его предложению было поручено разрабатывать
корабль для облета Луны, то с ОКБ-1 эта задача с согласия Королева была снята.
Корабль 7К-Л1 как облетный потерял смысл и из лунной программы был исключен. Его
передали в подразделения П. В. Цыбина, занимавшиеся военной тематикой для
использования в военных программах. К Королеву вскоре опять пришли проектанты во главе
с Феоктистовым с инициативой использовать 7К-Л1 для отработки сборки на орбите. Он
согласился. Корабль отобрали у Цыбина, сняли за ненадобностью облетную аппаратуру и
дополнительно установили орбитальную — он стал орбитальным кораблем 7К-ОК.
В 1965 году стало ясно, что Челомей не справится в заданные сроки с облетным
кораблем, за который он взялся, и эту разработку вновь поручили Королеву. В ОКБ-1 уже
проектировался корабль для экспедиции на Луну — ЛОК. Программой летной отработки
предусматривался облет Луны, но сроки этих испытаний были далекими. Прежний облетный
корабль 7К-Л1 более не существовал — он был переделан в 7К-ОК.
В результате «свадьбы» с Челомеем в ОКБ-1 появляется новый корабль 7К-Л1, который
должен был выводиться на ОИСЗ челомеевским «Протоном» и разгоняться к Луне нашим
блоком «Д», заимствованным из комплекса Л3. Наверху, чтобы скрыть расточительность
теперь уже по кораблям, считали, что они должны быть унифицированы.
Так, осенью 1965 года в ОКБ-1 одновременно разрабатывались три вроде бы похожих,
но совершенно разных корабля. Было потрачено много усилий, чтобы упростить весь
комплекс задач и сократить объем предстоящих работ. Я в это время в проектном отделе
занимался компоновкой ЛОКа, и мне поручили разобраться с унификацией этих трех
кораблей.
Сергей Павлович в очередной раз пришел ко мне за кульман, а до этого я неоднократно
ему докладывал, что никакой унификации не получается, подтверждая свои слова
соответствующими чертежами. На этот раз, не зная, что еще можно показать, я на картинках
трех кораблей обвел оранжевым карандашом два одинаковых по названию отсека —
приборный и спускаемый аппарат (больше для выразительности старого чертежа). Сергей
Павлович внимательно посмотрел на чертеж, на меня, одобрительно положил руку мне на
колено и сказал: «Ну, вот видишь, а говорил не получается унификация». Встал и вышел.
Я понимал, что эта «унификация» была фикцией. Королев не мог позволить себе
сказать конструктору: «Да нарисуй ты им, как будто они унифицированы», — и терпеливо
ждал, когда я сам догадаюсь это сделать. Это были разные конструкции, а значит, в
производство пойдут три корабля, и у каждого будет свой огромный перечень
экспериментальных изделий и установок. Только для ЛОКа изготавливались 178
экспериментальных изделий, многие из которых были полномасштабными кораблями. Их
нужно было спроектировать, сконструировать, сопровождать в производстве, устранять
замечания по результатам испытаний. Это большая и тяжелая работа огромного коллектива.
Облет Луны пилотируемым кораблем было предписано считать центральной задачей на
1965–1967 годы для сохранения приоритета СССР в области освоения космоса. На этой
программе теперь было сосредоточено внимание высшего руководства и разработчиков. Но и
она оказалась невыполнимой. Корабль 7К-Л1 в установленные сроки так и не стал
пилотируемым. В 1968 году американцы облетели Луну на своем «Аполлоне». К этому
времени ни 7K-Л1, ни носитель «Протон» не были готовы к старту. Из 12 запусков лишь один
— восьмой — прошел успешно. Наша программа облета Луны утратила смысл и была
закрыта.
Итог? Умиление от встречи на Земле черепашек, впервые в мире облетевших Луну, и
великолепные фотографии Земли над горизонтом Луны — мизерная плата за многолетнюю
разработку, изготовление, испытания и запуск 12 пилотируемых (без пилота) космических
кораблей. Единственная выгода от этой программы в том, что на базе 7К-Л1 был сделан еще
один корабль с индексом 11Ф92, который заменял ЛОК при первых пусках Н1-Л3. С ним
пришлось иметь дело уже мне как ведущему конструктору по Л3.
Программа облета Луны, утвержденная Хрущевым в 1964 году в угоду амбициям
Челомея, была, по существу, второй попыткой открыть ему, а заодно и сыну генсека, дорогу в
космос. В отличие от программы Л3, которую Королев рассматривал как часть марсианского
проекта, облетная программа Л1 была тупиковой. Она оказалась весьма трудоемкой и, хотя
поручалась Челомею, нанесла ощутимый удар по марсианскому и лунному проектам
Королева. И еще неизвестно, как бы она развивалась, если бы Хрущева не сменил Брежнев.
По двум другим кораблям из трех также была проведена огромная работа. ЛОК, как
наиболее перспективный, прошел полный цикл запланированных испытаний в 1968–1974
годах и в штатном исполнении был подготовлен к ЛКИ. Он мог стать хорошим орбитальным
буксиром и, располагая большими возможностями, заменить «Союзы». Слетал бы он и на
Луну. Летом 1974 года приказом Глушко испытания были запрещены, производственные
заделы уничтожены. Мне с трудом удалось «стащить» один корабль и передать его в родной
авиационный институт.
Корабль 7К-ОК — «Союз» вместе с ракетой «Союз», созданные Королевым в середине
60-х, и их модификации летают четвертый десяток лет и являются сегодня единственным в
мире надежным средством доставки экипажей на ОИСЗ.
В разгар работ по Л1 и Л3, кроме трех вышеупомянутых, разрабатывались лунный
посадочный корабль, беспилотные корабли Т1К и Т2К для опережающей летной отработки
ЛОКа и ЛК на ОИСЗ, корабль 11Ф92 на базе 7К-Л1 для замены ЛОКа при первых пусках Н1.
Их необходимо было спроектировать, изготовить, испытать. Всем этим должны были
заниматься сотни наших лучших специалистов. Безусловно, такой дополнительный объем
работ по лунным программам требовал огромного напряжения и тормозил главную —
марсианскую.
 6.3. Гибель Королева. Перегрузка в ОКБ-1. Переломный 1969 год

Королев не успел довести свое детище до так называемых у ракетчиков «необратимых

операций», когда уже никакими силами нельзя было бы закрыть марсианский проект. В
дополнение ко всем научно-производственным проблемам добавилась обычная проблема со
здоровьем. Что происходило на операционном столе во время тривиальной хирургической
операции по удалению полипа, в результате которой жизнь Королева оборвалась, мы не знаем
— то ли оперировал министр здравоохранения академик Б. В. Петровский, то ли главный
хирург армии академик А. А. Вишневский. Но что-то у них проходило не так, иначе как
объяснить, что Вишневский после операции не вышел к жене Королева, находившейся с утра
в больнице, хотя они дружили семьями. Через четыре года Вишневский, вспоминая
операцию в разговоре с Чертоком, скажет о Королеве: «Он должен был жить». Значит, очень
злой рок распорядился, чтобы стечение обстоятельств или допущенная ошибка повлекли за
собой трагедию на операционном столе, ставшую роковой поворотной вехой в истории
советской космонавтики.
Несколько лет назад в глухой Тверской деревне один из жителей пригласил меня к себе
в дом и, убедившись, что я действительно работал с Королевым, показал мне небольшую
книгу. Эту книгу подарил его отцу написавший ее известный врач-хирург. Передавая отцу
книгу, автор открыл один из рассказов и сообщил, что записал его со слов другого хирурга,
который помимо своей воли оказался свидетелем операции, проводимой с Сергеем
Павловичем Королевым. Подробно описав ход операции, он изменил все, что могло так или
иначе подсказать, кто был пациентом. Я не стремился представлять здесь рассказ или его
комментарий. И нет причин подозревать старого отставного полковника в том, что он
придумал эту историю. А насколько правдоподобно то, что события, описанные в рассказе,
имеют отношение к Королеву, читатель может решить самостоятельно. Книга называется
«Под белой мантией», и написал ее известный хирург, академик АМН СССР Федор
Григорьевич Углов.
Это был третий и непоправимый удар по марсианскому проекту. В буквальном смысле
— «необратимая операция». Тяжкое бремя руководства осуществлением всей грандиозной
программы ложится на Василия Павловича Мишина — первого заместителя Королева с 1946
года и его преемника. По-разному отнеслись к этому некоторые соратники Королева, по-
своему видевшие дальнейшие пути в развитии космонавтики и свою роль в ней. Используя
давление вышестоящих инстанций, они стремились к достижению собственных целей, не
совпадавших с целями, намеченными Королевым.
Мишин, ставший заложником лунной программы, с упорством добивался решения
всего комплекса задач, оставленных Королевым. Для решения проблем межпланетного
полета и самостоятельных научных, военных и народно-хозяйственных задач было
разработано, изготовлено и выведено на околоземную орбиту 45 автоматических аппаратов и
станций (рис.  6.3.1 ), из них 12 стартовали к Луне, 19 — к Марсу и Венере, 14 — на
околоземные орбиты. Запущено 44 космических корабля: «Восток», «Восход», «Союз», Л1,
из них 22 пилотируемых, 12 беспилотных стартовали к Луне, три станции «Салют», не
ставшие пилотируемыми.
В период 1965–1970 годов увеличилось в 6 раз количество наших межконтинентальных
баллистических ракет и боеголовок. По количеству МБР мы начинаем превосходить США. И
это период самой напряженной работы не только нашего ОКБ, но и всей кооперации по Н1-
Л3. За создание боевых ракетных комплексов в ОКБ-1 отвечали Королев и Мишин как
руководители всей кооперации.
Сопровождение пусков боевых ракет также требовало постоянного напряжения
большого числа специалистов. После неудачных испытаний, а их было немало, в аварийные
комиссии привлекались лучшие умы, начинался поиск причин дефектов и доработка
следующих изделий. Самый сложный период работы по созданию Н1 и Л3 приходится как
раз на это время. Проводится огромный объем экспериментальной отработки их элементов.
Главной среди задач того времени была отработка ракеты Н1 — основы для практической
реализации марсианского проекта Королева. Мишин уделял ей основное внимание.
Два последующих после смерти Королева года до начала подготовки к летным
испытаниям комплекса Н1-Л3 прошли в напряженном труде многих тысяч ученых,
конструкторов, производственников, испытателей, военных, строителей, транспортников и
многих других участников огромной кооперации, вовлеченных Королевым в осуществление
марсианской и лунной экспедиций. Этот труд, даже в его отсутствие, неизбежно привел бы к
успеху, если бы не спровоцированное завистниками энергичное вмешательство
вышестоящих организаций в работу налаженного механизма.
1969 год стал переломным в судьбе марсианского и лунного королевских проектов. 21
февраля 1969 года был произведен первый заведомо преждевременный пуск носителя Н1 с
неотработанными двигателями, который закончился аварией на 70-й секунде полета. По
старым меркам это был определенный успех. Вот тут-то и нужно было остановиться и
спокойно доводить двигатели, разрабатывать марсианский комплекс, а заодно слетать на
Луну после американцев. Но желание предвосхитить американскую экспедицию хотя бы
успешным запуском Н1 и хоть как-то сгладить очевидный провал победило. Второй пуск Н1
состоялся 3 июля. Ракета взорвалась, едва оторвавшись от старта и разрушив его до
основания.
Это происходило на фоне зримых успехов американцев в подготовке лунной
экспедиции. Соперники Королева и партийно-хозяйственная верхушка понимали, что
спровоцированная ими погоня уже давно потеряла всякий смысл. Но отказаться от высадки
на Луну означало пойти к Брежневу и объяснить, кто и зачем толкнул страну на эту авантюру.
На это никто не мог решиться. У высшего руководства так и не хватило мужества. Ждали,
вдруг американцев постигнет неудача, а наша ракета слетает успешно, тогда наш провал
станет не таким очевидным. Ну, а если нет, то виноватых можно будет «назначить» потом.
Ждать оставалось недолго.
Лишь президент Академии наук СССР М. В. Келдыш, вместе с которым С. П. Королев
формировал перспективную стратегию космонавтики, в 1969 году дважды и весьма
аргументировано предлагал отказаться от лунной программы и вернуться к первоначальной
задаче Н1 — полету на Марс. Его предложения могли вернуть нашу космонавтику на
единственно правильный путь, но они не были приняты — Келдыша никто не поддержал.
16 июля 1969 года весь мир, кроме нас, смотрел телетрансляцию о высадке
американцев на Луну. Интересна реакция нашей прессы. В газете «Правда» всю первую
страницу под заголовком «Год в земном звездолете» занимал отчет о только что
закончившемся в ИМБП годичном эксперименте, проводившемся в НЭКе на макете ТМК с
целью отработки методов жизнеобеспечения для марсианской экспедиции. А на последней
странице, где-то рядом с разделом «Спорт», была помещена заметка в один абзац размером в
2 см о высадке американцев на Луну. Среди разработчиков и понимающего руководства
особого уныния не наблюдалось. Событие было закономерным и ожидаемым. Впереди всех
нас ждала все та же изнурительная многолетняя работа огромного количества людей,
создававших чудеса техники на гребне технического прогресса.

6.4. «ДОСы — магистральный путь освоения космоса» Л. И. Брежнев

В конце 1969 года по марсианской и лунной программам Королева был нанесен

четвертый и весьма ощутимый удар — со стороны жаждущих быстрых и шумных успехов
сотрудников нашего же предприятия. К. П. Феоктистов, посоветовавшись с Б. Е. Чертоком, от
имени заместителей Мишина К. Д. Бушуева, С. О. Охапкина и С. С. Крюкова обратился к
Д. Ф. Устинову с предложением. Но сделал это тайком, за спиной Мишина, дождавшись,
когда тот уйдет в отпуск, и в обход нашего министра. Предложение было заманчивым — в
течение года создать и впервые в мире запустить на орбиту пилотируемую долговременную
орбитальную станцию, взяв для этого у Челомея два корпуса, предназначенных для военной
станции «Алмаз», и быстренько начинить их аппаратурой, созданной для кораблей 7К.
Ничего похожего на станцию ТОС, которая разрабатывалась Королевым, у этой не было.
Мишин и Челомей резко возразили против этой затеи, считая, что станциями должен
продолжать заниматься Челомей. Но руководство увидело возможность вскоре порадовать
Генерального секретаря Л. И. Брежнева новыми космическими достижениями. Мишина,
несмотря на его яростное сопротивление, под угрозой освобождения от должности обязали
разрабатывать станции. На очередном заседании руководства он, комментируя принятые
решения, не сдерживал гнева и не выбирал выражений. Его возмущал не столько способ
принятия решения — у него за спиной, главное — он видел в нем попытку покушения на
королевское детище — ракету Н1. В конце он произнес: «Если узнаю, что кто-нибудь, кроме
вот этих двоих — Бушуева и Феоктистова — будет заниматься ДОСами, выгоню к чертовой
матери!»
Несмотря на примитивность (кроме политического, другого смысла они не имели),
ДОСы были новыми пилотируемыми изделиями, и их разработка требовала немалых усилий.
Ведущим конструктором по этой теме, после безуспешного завершения работ по кораблю
7К-Л1, был назначен Ю. П. Семенов (в то время зять А. П. Кириленко — второго лица в
государстве). В уста Брежнева «специалисты» умело вложили лозунг: «Исследования с
помощью долговременных орбитальных станций — магистральный путь в освоении
космоса». Теме было придано государственное значение, выделено серьезное
финансирование, открыта «зеленая улица» на всех предприятиях, в том числе и на нашем.
Мишин, понимая, что невозможно вести такой дополнительный объем работ без
ущерба для основной темы Н1-Л3, в 1972 году вместе с Челомеем написал письмо, в котором
они предлагали все работы по станциям вернуть Челомею. Это предложение было одобрено
министром Афанасьевым, он дал указание готовить соответствующие документы. Но наши
«специалисты», продолжая манипулировать мнением вышестоящих руководителей,
подготовили наверх встречное письмо, в котором предлагали освободить Мишина от
занимаемой должности. В конфликте разбирался Д. Ф. Устинов, но ничего не изменил. Весь
дополнительный объем работ, обрушившийся на перегруженные коллективы ОКБ-1 и
кооперации, буквально сметал разработки по Н1-Л3, переводя их в разряд второсортных.
Мишин сопротивлялся новой затее не зря. Успехов на ДОСах пришлось ждать
несколько лет. На первой станции первая экспедиция не удалась из-за ошибки в управлении
процессом стыковки, во второй экспедиции экипаж погиб при возвращении на Землю.
Вторая станция не вышла на орбиту из-за аварии челомеевской ракеты «Протон». Третья
станция вышла на орбиту, но из-за дефектов в системе ионной ориентации и отсутствия в
проектной документации команды на прекращение нештатного режима, а также из-за
неоперативных действий группы управления израсходовала запасы топлива на ориентацию и
была потеряна. Ответственным за неудачи на станциях, в том числе за гибель людей,
естественно, считали Мишина.
Лишь через пять лет на четвертой станции Г. Гречко и А. Губарев начали регулярные
работы, но это был уже 1975 год. В № 4 журнала «Российский космос» за 2006 год
заслуживает особого внимания статья Гречко, где он делится своими впечатлениями об
итогах тридцатилетних полетов на орбитальные станции. Высказывается на эту тему в своей
книге и главный инициатор создания станций в 1969 году К. П. Феоктистов: «Прошло почти
сорок лет с начала полетов человека в космос. Что же принесли эти полеты гражданам
страны, которые оплачивали эти дорогостоящие работы? Что бы ни говорили политики и
чиновники, оплачивало эти работы общество в целом, трудящиеся, налогоплательщики,
отдававшие часть ими заработанных денег государству. Так вот люди, которые платили,
ничего не получили». Но это сказано им в 2000 году, а тогда, в 1969-м, ущерб, нанесенный
энтузиастами скороспелых орбитальных станций работам по H1-Л3, был огромным.
 6.5. 1974 год. «Контрольный выстрел» по проекту Королева сделал друг и соратник

В 1974 году окончательный удар по марсианскому проекту Королева нанес его друг и
соратник в прошлом, а теперь соперник и ярый противник ракеты Н1 — В. П. Глушко. К
весне 1974 года когорта одержимых личными интересами добилась отстранения Мишина от
должности главного конструктора и начальника ЦКБЭМ.
Мне довелось шесть лет взаимодействовать с Мишиным в разных ситуациях (как
ведущий конструктор по Л3 был подчинен непосредственно ему). Могу утверждать с полной
ответственностью: вряд ли любой другой руководитель, в том числе и Глушко, которого я
также видел в работе многие годы (как ведущий конструктор по комплексу «Энергия-
Буран»), справился бы со всем клубком проблем более успешно. Главное преимущество
Мишина перед всеми — он 20 лет неизменно подставлял свое плечо Королеву, таким опытом,
кроме него, не обладал никто.
Сменивший Мишина Глушко, своим приказом, с молчаливого согласия партийно-
правительственной верхушки, запретил пуск подготовленного комплекса Н1-Л3, а также
прекратил работы не только по лунной программе, но и по ракете Н1, а стало быть, и по
марсианскому проекту. Производственные заделы на заводах, полигоне, в смежных
организациях были уничтожены.
Никто из нас — непосредственных участников работ — не сомневался в успешном
запуске Н1. Глушко, видимо, тоже, иначе зачем было запрещать? Даже с экономической
точки зрения, уничтожение изготовленного комплекса Н1-Л3 на Земле дороже, чем его
самоуничтожение в полете. Глушко не устраивал успешный старт Н1, который мог
перечеркнуть диагноз, заведомо поставленный им двигателям Кузнецова после восьми лет их
отработки — «гнилые». Между тем, Кузнецов довел ресурс своих «гнилых» до трех часов
непрерывной работы при заданном ресурсе не более 20 минут. Свои же двигатели для
«Энергии» Глушко, игнорируя всеобщие сомнения, доводил 13 лет.
Возможно, специалисты, сотрудничавшие в то время с Глушко, попытаются оправдать
государственными интересами его необоснованное, незаконное и варварское решение о
прекращении работ по Н1. Но один штрих вынуждает усомниться в том, что эти действия
диктовались государственными, а не личными мотивами.
В энциклопедии космонавтики, выпущенной в 1985 году под редакцией Глушко,
рассказано о многих заместителях Королева, но ни слова не сказано о Мишине, которого
Королев 20 лет признавал своим бессменным первым заместителем, и который восемь лет
был его преемником. Я думаю, не нужно выяснять причины, по которым фамилия Мишина
даже не упомянута в энциклопедии. Хорошо известна их взаимная личная неприязнь с
Глушко. Других мотивов нет. И если это так, мы вправе предположить, что Глушко мог такую
же предвзятость проявить по отношению к двигателям Кузнецова, к ракете Н1 и ко всему
творчеству Королева. А значит, только в угоду тщеславию и амбициям он мог похоронить
королевский проект экспедиции на Марс и вольно или невольно, дважды поставить
отечественную космонавтику в хвост к американцам — на Луне и на «Буране».

6.6. Экспедиция на Марс могла стать главной задачей страны и после Королева

Это могло произойти трижды в 1969 и в 1974 годах. В 1969 году президент Академии
наук СССР М. В. Келдыш дважды призывал сделать пилотируемый полет к Марсу главной
задачей для ракеты Н1 и в освоении космического пространства. Обоснованные предложения
Келдыша сделаны не в частных беседах, а на официальных совещаниях с участием высоких
партийно-хозяйственных руководителей. Оба его выступления в 1969 году предельно
подробно изложены Чертоком в его воспоминаниях.
Первый призыв Келдыша вернуться к марсианскому проекту Королева прозвучал в его
выступлении 27 января 1969 года на Совете главных конструкторов по поводу предстоящего
первого пуска Н1, а также по программе лунной экспедиции. Помимо главных
конструкторов, на Совете присутствовали заведующий отделом оборонной промышленности
И. Д. Сербин, министр общего машиностроения С. А. Афанасьев, его заместитель
Г. А. Тюлин (далее по тексту книги Чертока).
«…Судя по ходу обсуждения, никто не был готов выступить с какими-то новыми
предложениями… кроме Келдыша. Вначале он дремал. В разгар перепалки по поводу
экспериментальной базы он взял слово и высказал то, что не решался сказать ни Мишин, ни
министр и никто из нас:
— Состояние работ по H1-Л3, по-моему, такое, что срок высадки на Луну нам надо
перенести на 1972 год. Принять решение по этому поводу в ближайшее время…
Давайте честно скажем, действительно ли мы все считаем, что высадка одного человека
на Луну будет приоритетом? Можем ли мы опередить в этом американцев или, может быть,
нам следует сегодня подумать о Марсе? Автоматы на Луне и даже луноходы мы будем иметь
и без Н1… Сегодня есть две задачи: высадка на Луну и полет к Марсу. Кроме этих двух задач
ради науки и приоритета никто ничего не называет. Первую задачу американцы в этом или
следующем году решат. Это ясно. Что дальше? Я за Марс. Нельзя делать такую сложную
машину, как Н1, ради самой машины и потом подыскивать для нее цель. 1973 год — хороший
год для беспилотного полета тяжелого корабля к Марсу. Мы верим в носитель Н1. Я не
уверен в 95 тоннах, но 90 будем иметь с гарантией. Последние полеты „Союзов“ доказали,
что стыковка у нас в руках. Мы можем в 1975 году осуществить запуск пилотируемого
спутника Марса двумя носителями Н1 со стыковкой на орбите. Если бы мы первыми узнали,
есть ли жизнь на Марсе, это было бы величайшей научной сенсацией. С научной точки
зрения Марс важнее Луны…»
Далее Черток пишет: «Поведение Келдыша на этом совете было для нас —
разработчиков программы Н1-Л3 сигналом, своего рода просьбой о более активной и
организованной поддержке новой стратегии в политике большого космоса. В 1969 году было
еще не поздно. История нашей космонавтики могла пойти по-другому, окажись мы храбрее.
Эх, вот когда действительно нашей истории не хватало Королева! Да, он мечтал о
Марсе больше, чем о Луне.
Решительно переложить руль мог бы широко и далеко мыслящий руководитель
государства. Но такого нам не суждено было иметь».
Комментарий здесь может быть только один — спасибо Чертоку за эту протокольную
запись очень важного заявления Келдыша, который, судя по всему, лучше многих был
информирован Королевым о его последних планах экспедиции на ЖРД. Предлагая запуск
пилотируемого спутника Марса в 1975 году, Келдыш точно знал, что никакой ЭРДУ к этому
времени не будет.
Второй призыв вернуться к марсианской теме Келдыш сделал 3 июня 1969 года — за
месяц до второго пуска Н1. Далее по тексту книги Чертока.
«…Келдыш на этом совещании выступил в поддержку начатых у нас еще при Королеве
проработок марсианской экспедиции. Он попросил Мишина коротко сообщить о состоянии
проекта. Проект экспедиции на Марс предусматривал предварительную сборку
межпланетного экспедиционного комплекса на околоземной орбите. Основными модулями
комплекса были межпланетный орбитальный корабль, марсианский посадочный корабль,
возвращаемый на Землю аппарат и энергетическая установка, основой которой был ядерный
реактор. Энергетическая установка обеспечивала работу электрореактивных двигателей на
межпланетной орбите по дороге к Марсу и возвращении экспедиции на околоземную орбиту.
Длительность экспедиции составляла два-три года. Имелось в виду использование по дороге
искусственной тяжести.
В то время медицина считала, что человек не способен сохранить здоровье и
работоспособность в условиях невесомости более чем два-три месяца.
Работа над проектом марсианской экспедиции была захватывающе интересной. Но она
отвлекала внимание основных идеологов от текущих, не терпящих отлагательства проблем.
Марсианский доклад Мишина был выслушан без всякого энтузиазма. Наоборот, собравшиеся
руководители дали понять, что мы напрасно теряем время. Только Келдыш высказался за
продолжение работ, „…но не в ущерб Л3“.
— Мы у себя в ОПМ тоже рассматривали такие возможности. Должен сказать, —
заявил Келдыш, — что если ракета-носитель Н1 будет надежно летать и если доработать ее,
сделав третью ступень водородной, то двухпусковой вариант может оказаться достаточным
для пилотируемого полета к Марсу.
…Мишин заверил, что над марсианским проектом мы работаем, не отвлекая людей от
Л3, а водородный блок для четвертой ступени не забросили, через год доведем его до
стендовых испытаний…»
Здесь необходим комментарий.
Келдыш был последователен — на прошлом совещании в феврале он решительно
выступил за Марс и сам обосновал смену приоритетов. Теперь он, будучи осведомленным о
проекте экспедиции на ЖРД, вправе был ожидать сообщения о проработках по этому
варианту и попросил Мишина доложить. Но Мишин доложил о варианте с ЭРДУ. Почему?
Видимо, после выступления Келдыша на совещании в феврале Мишин должен был поручить
подготовить справку. О разработке какого-то нового варианта речи быть не могло. Зная
расклад проектных сил в ОКБ в этот период, можно предположить, что его поручение попало
на «благодатную почву» — к приверженцам ЭРДУ. В архиве лежали еще не уничтоженные
материалы полета на ЖРД, принятого Королевым и Тихонравовым. Мишину подготовили
материалы по старому варианту с ЭРДУ, выполненного Адамовичем. В его разработке
некоторые проектанты принимали участие, и амбиции, похоже, взяли верх. Королев и
Тихонравов в 1962 году отказались от него в пользу ЖРД, о чем Мишин вполне мог не знать.
Королев, возможно, не считал нужным забивать голову своему заму, загруженному
ракетными делами, еще и проблемами межпланетных полетов, которыми занимался другой
его зам.
Естественно, что доклад Мишина, ориентированный на ЭРДУ, ни у кого не мог вызвать
энтузиазма. Собравшиеся руководители могли не знать деталей, но то, что на создание ЭРДУ
потребуется не один десяток лет, скорее всего, понимали все. Судьбоносное предложение
Келдыша второй раз оставили без внимания. Собравшиеся второй раз не воспользовались
реальной возможностью круто изменить дальнейший ход нашей космической истории.
Необходимо заметить, что эти предложения должен был, наверное, сделать не Келдыш,
а наш головной институт ЦНИИмаш, исходя из своих основных задач определять
направления развития космонавтики. В крайнем случае, он должен был решительно
поддержать Келдыша. Но у института, как видно, были на этот счет свои планы. В 1966 году
после гибели Королева специалисты ЦНИИмаш запросили наш марсианский проект.
Получив доступ к нему, изучили его и подготовили свой вариант — «Мавр», утвержденный
директором института в 1968 году. На этот раз, как и в 1964 году, при принятии порочных
решений по Луне, институт свои основные обязанности выполнять не стал, а вместо этого 30
июля 1969 года подписал у министра приказ, которым поручил сам себе разработку ракетно-
космического комплекса для экспедиции на Марс с красивым названием «Аэлита» и
разрабатывал его 5 лет до закрытия Н1.
А ведь разработка таких проектов — задача ОКБ, а не научно-исследовательского
института! Но и перед ОКБ она также стояла: приказом министра от 30 июня разработка еще
одного марсианского комплекса в составе ракеты УР-700М и корабля МК-700М была
поручена… Челомею! А Мишин, вместо того чтобы продолжить, как предлагал Келдыш
работу над марсианским проектом Королева, должен был неизвестно зачем еще пять лет
биться над осуществлением бездарной лунной затеи, спровоцированной пять лет назад не без
участия ЦНИИмаша и Челомея. Как будто Мишина умышленно удерживали на
невыполнимой задаче, чтобы обвинить в проигрыше «лунной гонки»! Не здесь ли четко
выстраивается пресловутый миф о ней?
 Из выступлений Келдыша ясно, что он, как и Королев с Тихонравовым, верил в
реальность полета на Марс, а ведь президент Академии наук СССР был председателем
многих самых высоких экспертных комиссий, и именно его вера в королевский проект нам
очень важна.
Третий призыв к марсианской переориентации прозвучал из уст Д. Ф. Устинова. Это
может показаться странным — к большинству ударов, обрушенных на марсианский замысел
Королева, он непосредственно прикладывал руку. Проект требовал поддержки, когда на этапе
завершения летных испытаний находилась ракета Н1. Но почему теперь, когда проект
полностью уничтожен, Устинов предложил к нему вернуться?
В 1974 году на совещании, проходившем 13 августа, новый генеральный конструктор
нашей организации, теперь уже НПО «Энергия», В. П. Глушко в присутствии высокого
руководства представлял собравшимся свою новую программу. Отчет об этом важном
совещании имеется в той же книге Чертока. Приведу лишь то, что имеет отношение к
заголовку раздела. Вступительное слово Устинова Черток, с его слов, расценил как
предупреждение Глушко, чтобы не вздумал ломать и перекраивать тематику, которую
заложил Королев, и по которой мы добились общепризнанных успехов при Мишине.
После обстоятельного доклада Глушко и прений, подводя итог совещания, Устинов в
своем выступлении отметил некоторую неопределенность перспективы и задал Глушко
вопрос: «А что дальше? Предлагались (и я знаю, далеко зашли) проекты по экспедиции на
Марс, по лунной базе. Здесь возможно сотрудничество с американцами. Не упускайте это,
мы вас поддержим». Глушко, представляя свою программу, упомянул экспедицию на Марс,
как одну из перспективных задач, но связал ее осуществление с созданием суперракеты
«Вулкан» РЛА-130 с выводимым весом 250 тонн. Один из выступавших прокомментировал
это так: «Валентин Петрович предлагает на Земле собрать две ракеты Н1». Эта затея была
отвергнута.
Что же помешало Глушко прислушаться к предложению Устинова и сделать
экспедицию на Марс главной задачей советской космонавтики, пусть даже не на Н1, а на
своей новой ракете? Ведь это был вполне реальный шанс — в его руках оказались
возможности, которые не снились Королеву, когда он начинал работу над марсианской
программой через 15 лет после войны, не имея даже подтверждения о том, что с человеком
ничего не случится в космосе. У Глушко теперь в распоряжении была мощнейшая
кооперация с численностью около 250 тысяч человек во главе с королевской фирмой, которая
располагала уникальным пятнадцатилетним опытом создания марсианского и лунного
комплексов. А он все-таки, не рискнул. Почему? Ответ напрашивается сам собой. Если бы
Глушко объявил экспедицию на Марс главной задачей, то, во-первых, любой старший
инженер из наших проектных отделов за 5 минут мог бы доказать ему, что эту задачу можно
решить намного быстрее, дешевле и проще на Н1; а во-вторых, возникал вопрос: что за
специалисты рекомендовали правительству в 1964 году отказаться от полета на Марс и
сосредоточиться на лунной экспедиции, а в 1974 году через 10 лет они же советуют
отказаться от этой идеи и заново заняться Марсом? А в результате могло последовать
обвинение этих специалистов не только в технической недальновидности, но и в провале
нашей космической программы и потере престижа.
Руководители последующих лет в полной мере воспользовались возможностями
созданного Королевым коллектива, и могли выбрать достойные задачи. Но они отвергли
идею полета на Марс. 15 мая 1987 года успешно стартовала мощная (но с той же полезной
нагрузкой, что и Н1) ракета «Энергия», оказавшаяся невостребованной, ибо перед ней, в
отличие от Н1, не была поставлена достойная ее возможностей цель.
Правда, за два года до этого появилась еще одна — четвертая реальная возможность
вернуться к марсианскому проекту. До этого никакие разговоры с В. П. Глушко на эту тему не
имели смысла. Но в 1985 году представился реальный шанс. Как-то меня встретил в
коридоре П. В. Цыбин и сказал: «Зайди». Он уже сдал полномочия главного конструктора по
«Бурану» Ю. П. Семенову, стал научным консультантом и, будучи великолепным
авиационным конструктором и человеком творческим, времени даром не терял. В его
небольшом кабинете на доске и многочисленных листках на столе содержались расчеты и
наброски летательного аппарата. Павел Владимирович проектировал воздушно-космический
самолет, который должен был взлетать с аэродрома выходить в космос и возвращаться на
любой аэродром первого класса.
Перед тем как продолжить, не могу удержаться и не привести распечатку из Интернета,
переданную мне в редакции журнала «Техника Молодежи» С. В. Александровым, который,
кстати сказать, первым начал публиковать материалы о марсианском проекте С. П. Королева.

«Воздушно-космический самолет (ВКС), разрабатывавшийся в Ракетно-космической

корпорации „Энергия“ в середине 1980-х годов
История этого практически неизвестного проекта еще ждет своего открытия. Но
один интересный факт известен уже сегодня — используя проект воздушно-
космического самолета, руководство НПО „Энергия“, в первую очередь в лице
В. П. Глушко, в 1985 году попыталось „дать последний бой“ программе создания
многоразовой космической системе (МКС) „Энергия-Буран“, которая к тому
времени уже вступала в этап полномасштабных летно-космических испытаний.
Открыто выступить против навязанной „сверху“ программы „Энергия-Буран“
В. П. Глушко и его окружение не могли — создание МКС являлось фактически
общенациональной военно-стратегической задачей и было узаконено
постановлениями и решениями Совета обороны, ЦК КПСС, Совета министров,
ВПК и закреплено министерскими приказами и пятилетними планами СССР.
Поэтому было принято решение обратиться с письмом в ЦК КПСС „от лица
коллектива“ НПО „Энергия“, подписи под которым должны были поставить
многочисленные руководители среднего звена — руководители отделов, отделений
и т. п. Так и было сделано — текст письма, обосновывавшего бесперспективность
продолжения работ над „Бураном“ и необходимость развертывания
широкомасштабных работ по созданию ВКС (имевшего „внутрифирменное“
обозначение ГК-155), по негласному решению парткома и с ведома В. П. Глушко,
было поручено написать Владимиру Евграфовичу Бугрову, занимавшему в ту пору
должность руководителя группы и ведущего конструктора по МКС „Энергия-
Буран“ в 167 отделе НПО.
Письмо в ЦК ушло, но инициатива „коллектива“ осталась без ответа… Проект
воздушно-космического самолета „лег под сукно“…
Сохранившиеся конструкторские эскизы и фотографии масштабной модели ВКС
позволяют получить общее представление о проекте….»

Данная распечатка — образец очередного «безобидного» мифа. А теперь, что было на

самом деле.
Когда Цыбин познакомил меня со своими проработками, я «зажегся» его идеей и
буквально в каждый обеденный перерыв бегал к нему обсуждать детали проекта.
Становилось ясно, что для создания ВКС нужно полностью использовать весь научно-
производственный задел по «Бурану», но тогда остается вопрос — а что делать с ракетой
«Энергия»? Вот тут и намечался ясный ответ: не возить же на ней космонавтов на орбиту —
конечно на Марс! С этого момента ВКС стал моим кровным делом. Но все должно быть по
порядку. Главный вопрос — к кому обращаться с предложением, чтобы оно не вызвало
обратной реакции? Разумеется, на самый верх. Письмо М. С. Горбачеву действительно
написал я, но не как соавтор — идея полностью принадлежала Цыбину. Просто Павел
Владимирович не мог прочитать то, что сам писал. Про себя я понимал, что по головке могут
не погладить — ведущий конструктор по комплексу «Энергия-Буран» пишет своей рукой, что
«Буран» не нужен. Но идея была очень заманчивой. Однако, в отличие от того, что сказано в
Интернете, реакция Президента на это письмо была вполне адекватной. Он созвал совещание
с участием большого количества военных высшего состава и главных конструкторов всех
наших ведущих авиационных фирм. Поскольку предмет обсуждения был заранее объявлен,
многие явились с конкретными проработками. Цыбин участвовал в совещании и подробно
рассказал о том, что на нем было. Горбачев поддержал идею. Вскоре вышел приказ министра,
предписывавший создать в подчинении Цыбина проектное подразделение, и оно было
создано приказом нашего генерального директора В. Д. Вачнадзе. Никаких нареканий в мой
адрес от руководства не поступало. Был даже подготовлен и завизирован всеми и
Б. И. Губановым, приказ о моем назначении ведущим конструктором по изделию ГК-155
(внутренний индекс ВКС) с сохранением обязанностей по изделию 11Ф36 (индекс МРКК
«Энергия»). Хотя приказ не был подписан, я провел необходимую организационную работу:
нашел помещение, набрал в отдел специалистов, помог разработать структурную схему ВКС,
словом, процесс пошел, и осталось ждать проекта по ВКС и успешного запуска ракеты
«Энергия». Нахлынувшая на страну перестройка смешала все карты, в том числе и
космические. М. С. Горбачев не проконтролировал исполнение принятых им решений по
проекту ВКС.

***

Подводя итог по этому разделу, мы видим, что уверенность в осуществлении в

недалеком будущем экспедиции на Марс была не только у Королева и Тихонравова, но и у
Келдыша и даже у Устинова. А все, что задумывали Королев и Тихонравов, осуществлялось.
Так что экспедиция на Марс вполне могла стать главной задачей страны. Для этого она
должна была стать одной из главных задач главы государства. Главе кто-то должен был
объяснить, что именно экспедиция на Марс на самом деле магистральный путь освоения
космического пространства, а не какие не долговременные станции.
Марсианской экспедиции, вопреки мнению сегодняшних скептиков, был предопределен
успех. «Буран» по чьей-то злой воле занял ее место. Я очень кратко рассказал, как мы,
используя опыт работ с комплексом Л3, приступили к коренному усовершенствованию
процесса создания таких сложных изделий, какими являются марсианский, лунный
комплексы, комплекс «Энергия-Буран». И, как видно, нам это удалось. Если успешно слетал
и сел с отклонением в три метра от расчетной точки на полосе беспилотный корабль
«Буран», то столь же успешно слетал бы на Марс и вернулся на Землю ТМК. Триумф
«Бурана» — это триумф созданной Королевым школы по созданию сложнейших
пилотируемых ракетно-космических комплексов. В чем конкретно заключается существо
этой школы, мы постараемся разобраться, но это — отдельная тема.

Глава 7
Сколько было марсианских проектов?
Предыдущим разделом можно было бы и закончить рассказ о марсианском проекте
Королева, о титанических усилиях по его практическому осуществлению, о событиях,
развернувшихся вокруг него. Однако сложилось так, что разговор придется продолжить и
внести ясность в еще один вопрос. Я не стал ранее заострять на нем внимание, поскольку не
хотелось затрагивать интересы моих друзей и коллег по работе.
Вопрос касается представления истории разработки марсианского проекта в ОКБ-1,
существенно деформируемой некоторыми авторами в их публичных выступлениях.
Постепенно, не встречая сопротивления, эта история превратилась в очередной миф, который
условно можно назвать «электрореактивным». Хорошо совпадая с псевдоисторией о «лунной
гонке», развивая ее в «нужном направлении», он звучит приблизительно так: «Королев к
проекту экспедиции на Марс никакого отношения не имел. Им с 1960 года и по сей день в
ОКБ-1 занимаются другие люди».
Появление этого мифа возвращает нас к началу книги: «Так разработал Королев проект
экспедиции на Марс, или нет? Где мистификация, где путаница, где умысел?» Надеюсь, что у
читателя, ознакомившегося с этой книгой, не осталось сомнений в том, что марсианский
проект действительно был разработан Королевым, и что это не листочки из «совсекретной»
тетради В. Е. Бугрова, а пятнадцатилетний беззаветный труд многотысячного коллектива по
его практическому осуществлению.
Кочевавший ранее по страницам прессы, «электрореактивный миф» неожиданно
приобрел чересчур навязчивую форму и появился в ряде серьезных публикаций, авторы
которых повествуют о проектах Ф. А. Цандера, В. фон Брауна, ЦНИИмаша, В. Н. Челомея,
американском и европейском проектах.
По поводу проекта экспедиции на Марс в ОКБ-1 в ряде источников сказано следующее:
«В 1960 году в ОКБ-1 был разработан проект „МЭК“ (Межпланетный экспедиционный
комплекс). Это был первый отечественный проект полета к Марсу с посадкой человека на
поверхность Марса. Основным принципиальным решением проекта было использование
электроракетных двигателей для перелета по межпланетной траектории. Это решение
оставалось неизменным для всех последующих модификаций проекта ». На этой
несоответствующей истине основе и выстраивается «электрореактивный миф». После
подробного описания проекта 1960 года рассказывается о проектах 1969, 1986 и
последующих годов. Всего во всех источниках, описывающих историю марсианских
проектов в РКК «Энергия» упоминаются 10 проектов (не считая представленного в этой
книге в двух вариантах): 5 проектов, ориентированных на ракету Н1 (1959–1969 гг.), и 5
проектов, ориентированных на ракету «Энергия».
Из приведенной формулировки вытекает вопрос: А где же в этом наборе место
Королеву и его проекту, о котором подробно рассказывается в нашей книге? Для фон Брауна
место нашлось, а для Королева нет? Никто из авторов серьезных изданий не задался простым
вопросом: «Неужели основоположник практической космонавтики, всю жизнь мечтавший о
межпланетных полетах, не имеет никакого отношения к экспедиции на Марс?» Или они
решили, что Сергей Павлович с его проектом недостоин быть в одном списке с Цандером,
фон Брауном и Челомеем? Его фамилия вообще не упоминается в связи с марсианской
экспедицией. Нечего сказать — «хороший подарок» к 100-летию Королева, который не
только разработал единственный в Советском Союзе официальный проект марсианской
экспедиции, но и развернул огромный фронт работ по его практическому осуществлению!
Ясно, что авторы были прекрасно осведомлены о существовании королевского проекта,
о чем свидетельствует ссылка на статью «Марсианский проект Королева» (РК № 2) в списке
использованной литературы. Знали, но вычеркнули из истории отечественной космонавтики
и проект Королева, и его самого, и Тихонравова, и Мишина, а заодно и труд тысяч
специалистов, беззаветно отдавших лучшие годы своей жизни попытке высадить советского
человека на Марс. И сделано это не случайно. Авторы, искажая фактическую историю
марсианского проекта в ОКБ-1, вполне осознанно выстраивают определенную гипотезу.
Построение этой гипотезы-мифа начинается с того, что проекту 1960 года присваивается то
же название, что и «современным проектам пилотируемой экспедиции на Марс — „МЭК“».
Тем самым авторы утверждают, что краеугольные камни в МЭК были заложены еще в 1960
году, но не Королевым. А кем? Ведь известно, что Королев никакого проекта под названием
«МЭК» не разрабатывал. Его проект в обоих вариантах — и с ЖРД, утвержденным в 1962
году, и с ЯЭРДУ, дальнейшая разработка которого была прекращена Королевым летом 1962
года, был известен всегда и всем под аббревиатурой ТМК. Его упоминает М. В. Келдыш в
1969 году, на него ссылается Д. Ф. Устинов в 1974 году.
В публикациях данного автора, правда, фигурирует ТМК, но при этом утверждается,
что это проект не экспедиции на Марс, а лишь облета его без высадки человека на
поверхность, и разрабатывался он якобы с 1959 по 1960 год. Из всех этих утверждений
следует вывод, что Королев если и разрабатывал ТМК, то до 1960 года и только для облета
Марса, а далее с 1960 года к программе экспедиции на Марс («МЭК») никакого отношения
не имел. Чем же Королев занимался — не иначе как «лунной гонкой»?
 Получается странная история. В ОКБ-1 в начале 60-х годов какой-то засекреченный
главный конструктор — некий «Конек-Горбунок» или «Маркиз Карабас» разрабатывал
масштабный проект «МЭК», да еще декларировал его неизменность на все времена, не
обращая внимания ни на ТМК, ни на Королева! Так кто же руководил ОКБ-1? Похожая
ситуация была после того, как В. П. Глушко не упомянул В. П. Мишина в энциклопедии
космонавтики, тем самым оставив ОКБ-1 после смерти С. П. Королева в 1966 году на 8 лет
без руководства.
В разных источниках авторы представляет девять отличающихся друг от друга проектов
экспедиции на Марс (все они, конечно, с электрореактивными двигателями). На предприятии
до начала 90-х годов работали 17 главных и генеральных конструкторов, но ни один из них, в
том числе ни Мишин, ни Глушко, ни Семенов, как и Королев с Тихонравовым, не удостоился
чести быть упомянутым в качестве разработчика хотя бы одного, наравне с Цандером, фон
Брауном и Челомеем.
Прежде чем посмотреть, что представляют вышеупомянутые проекты, необходимо
сообщить читателям следующее (авторы мифа это прекрасно знают). Разработка проекта,
требующего привлечения значительных государственных ресурсов, как правило,
осуществляется на основании правительственных постановлений. Их выходу предшествует
подготовка и представление организацией, претендующей на головную роль в его разработке,
технических предложений. Этим же постановлением определяется заказчик, который
финансирует работы, головная организация-исполнитель, главный конструктор проекта и
многое другое. Разработанный проект утверждается главным конструктором и
представляется на рассмотрение специально назначенной правительством экспертной
комиссии. Утвержденный ею проект служит основанием для выпуска рабочей документации
и изготовления экспериментальных или штатных изделий. Требования к эскизному либо
техническому проекту определяются государственными стандартами, предполагающими
наличие конструкторских документов (чертежей, схем, расчетов), состав и содержание
которых также устанавливается госстандартами. Статьи в газетах и журналах, в том числе и
научно-технические отчеты, по своему статусу проектами не являются.
Мне неизвестно, чтобы кто-нибудь из главных и генеральных конструкторов ОКБ-1 —
НПО «Энергия» назначался главным конструктором и утверждал проект экспедиции на
Марс. Такого не было. А теперь попробуем ответить на несколько вопросов.
Вопрос первый: был ли на самом деле в 1960 году разработан тот «МЭК», который
положен в основу всей легенды как краеугольный камень? Никакого «МЭКа», равно как и
другого проекта экспедиции на Марс, в 1960 году не было и быть не могло. Во-первых, даже
самые талантливые конструкторы за полгода (постановление вышло в июле 1960 года)
проект экспедиции на Марс не сделают. Напомню, что это был 1960, а не 2006 год — Гагарин
еще не летал. В то время в отделе Тихонравова шла планомерная, напряженная работа над
двумя вариантами проекта с ЖРД и с ЯЭРДУ. Во-вторых, фамилии всех подразумеваемых
авторов проекта 1960 года известны и упомянуты в книге «РКК „Энергия“». Из восьми
человек шестеро были из сектора К. П. Феоктистова, который в то время занимался
проектированием корабля «Восток». 1960 год перед запуском Гагарина был самым
напряженным, и при всем желании они никакой марсианский проект в то время сделать не
могли. Да и Королев не поручал его разработку сектору, который нес перед ним
ответственность за «Восток». Он ведь уже доверил марсианские работы Максимову и
Адамовичу.
Однако, зная амбициозность Феоктистова, хорошо известную всем, кто с ним работал,
трудно представить, чтобы Константин Петрович спокойно отнесся к тому, что рядом без его
участия разрабатывается такой грандиозный замысел. Конечно, о привлечении занятых на
«Востоках» основных разработчиках и о разработках чего-то серьезного не могло быть и
речи. И надо сказать, что «маститые» далеко не всегда воспринимали творческие порывы
начальника сектора с восторгом. А вот подбросить идею и дать поручения молодым
специалистам прикинуть на досуге, «нарисовать картинки», Феоктистов вполне мог. Он
любил их привлекать к проработке своих личных творческих замыслов за их безотказность,
исполнительность и свежие институтские знания.
Подтверждением того, что никакой серьезный марсианский проект в этом
подразделении не был разработан, может служить сохранившийся в еще одной моей
секретной тетради конспект лекции, прочитанной К. С. Шустиным, основным помощником
Феоктистова, в отряде космонавтов летом 1966 года. Его фамилия также упоминается в числе
шести разработчиков проекта «МЭК» в 1960 году. Во время лекции Шустин рассказал о всех
важных работах подразделения Феоктистова в 1959–1965 годах. Марсианские работы им не
упоминаются.
Перед заседанием экспертной комиссии по защите эскизного проекта по Н1 летом 1962
года был эпизод, о котором мне рассказал Борис Андреевич Адамович. Королев решил
просмотреть подготовленные материалы по марсианской экспедиции в варианте с ЯЭРДУ.
Сергей Павлович уже сделал выбор в пользу ЖРД, но поскольку по ЯЭРДУ была проделана
большая работа, он хотел увидеть и ее результаты. Адамович подготовил материалы проекта,
но присутствовавший тут же Феоктистов тоже представил свои проработки, хотя Королев
ему их не поручал. Сергей Павлович уловил возникшее замешательство и напрямую спросил:
«Кто это все готовил?» Возникла пауза. Феоктистов молчал. Адамович вынужден был
неопределенно ответить: «Это мы готовили, Сергей Павлович». Тогда Михаил Клавдиевич,
чтобы сгладить замешательство сказал: «Ну, раз неясно, кто готовил, я расписываюсь за
всех». И поставил размашистую подпись. Королев этот вариант проекта не подписывал и на
рассмотрение экспертной комиссии не выносил.
Этот же эпизод повторил мне сотрудник, работавший в то время в секторе Феоктистова.
Кстати сказать, ссылка на этот единственный официальный, хотя и не рассмотренный
экспертной комиссией проект экспедиции на Марс с ЯЭРДУ, приведена в книге
«Марсианская одиссея», 2006 г.: Адамович Б. А., Санин  A.  Л. и др. Эскизный проект
тяжелого межпланетного корабля с электрореактивными двигателями. ЦКБ ЭМ №  3/1033,
1962, 480 с. (Вместо ЦКБ ЭМ должно быть ОКБ-1, а номер указан точно — я нашел его
также в своей тетради — В. Б. ) То, что происходило дальше в 1962 году, я уже рассказал в
главе 3.
Вопрос второй: был ли в 1969 году разработан следующий упомянутый во всех
источниках проект? В феврале и июле 1969 года Келдыш предлагал отказаться от высадки на
Луну и запустить в 1975 году пилотируемый спутник Марса. Естественно, он имел в виду
вариант ТМК на ЖРД, утвержденный им в 1962 году. Реальную ЯЭРДУ ни в 75-м, ни в 95-м
году создать было невозможно. Летом на Совете главных конструкторов Мишин доложил,
что над проектом ведется работа, при этом он рассказал о варианте с ЯЭРДУ, который,
естественно, ни у кого не вызвал интереса. Какие проектанты готовили ему этот материал,
почему не представили утвержденный проект на ЖРД?
Подготовку материалов по марсианской программе, после выступления Келдыша
зимой, Мишин в то время мог поручить только В. К. Безвербому, возглавлявшему
центральную проектную службу, которая была структурно поставлена над всеми остальными
подразделениями, что создавало некоторую напряженность в их взаимодействии.
В книгах воспоминаний некоторых наших сотрудников можно прочитать о том, что
Мишин, став преемником Королева, не сумел наладить хороших отношений с проектными
подразделениями и вынужден был создавать новые проектные надстройки в структуре
предприятия, привлекая при этом специалистов не всегда высокой квалификации. Должен
отметить, что причина напряженности между проектными подразделениями и главным
конструктором была не в том, что Мишин не сумел наладить отношения, а гораздо глубже.
Конфликт начался еще при Королеве, когда его заместитель Бушуев летом 1963 года решил
отделиться, прихватив с собой весь космический куст. Королев пресек эти начинания. Но
если Бушуева не устраивал Королев, вряд ли его больше устраивал Мишин. У истории
появления ДОСов те же корни. Некоторые руководители проектных подразделений не
желали инвестировать свои способности в долгосрочные программы и стремились к
получению быстрых «прибылей».
Очевидно, что подразделения Безвербова не могли разработать за полгода новый
проект, а лишь с чьей-то помощью «освежить» то, что было сделано к 1964 году в секторе
Максимова по утвержденному в 1962 году варианту с ЖРД. Но Максимов собирался в
Институт космических исследований, Лавров и Протасов переключились на работы по
системам жизнеобеспечения, Бугров сидел на Байконуре с лунным комплексом и не знал о
марсианских поручениях, Адамович в качестве заместителя директора ИМБП проводил
наземные испытания на макете ТМК.
Я не выяснял, кто и как «рекомендовал» специалистам Безвербого ориентироваться на
совершенно «нереализуемый», но зато «свой» вариант с ЯЭРДУ образца 1960 года. Сегодня
должно быть ясно, что и в 1960, и в 1969, и в 1989 годах он был одинаково «нереализуемым».
Идею 1960 года «освежили» — исключили стотонные марсианские внедорожники, и что
дальше? Один из наших сотрудников в своих воспоминаниях пишет, что в 1969 году Челомей
разработал 100 томов эскизного проекта экспедиции на Марс (по другим источникам, он это
сделал к 1980 году), а мы, соревнуясь с ним, разработали 101 том. Я спросил у Безвербого
насчет 100 томов. Виталий Константинович ответил: «Ну, конечно, никаких 100 томов не
было, но проработки велись». А на мой прямой вопрос: «А чем же они завершились?» — дал
ответ: «Да ничем. После пуска не до того было» (второй запуск Н1 летом 1969 года
закончился разрушением старта). Отсюда следует, что и в 1969 году закладки краеугольного
камня в «электрореактивный миф» не получается.
Вопрос третий: в НПО «Энергия» в период 1986–1989 годов, как сообщается авторами
в разных источниках, за три года были выпущены пять проектов экспедиции на Марс,
ориентированных на ракету «Энергия». Эти проекты действительно были выпущены, или это
дальнейшее развитие «электрореактивного мифа» 1960, 1969 годов? Их история в разных
источниках описана по-разному. Как утверждается, работы над проектами проводились в
течение многих десятилетий. Из книги «РКК „Энергия“» видно, что разработчики проекта
1960 года через 26 лет «напряженной» работы поняли, что два ядерных реактора лучше, чем
один, и выпустили вариант с двумя реакторами. Поработав еще три года, в проекте 1989 года
они отказываются от ядерных источников и заменяют их солнечными батареями, заодно
уменьшая экипаж с шести человек до четырех. Заметим, что эта «историческая» версия
написана в 1996 году — через 36 лет после начала работы! А через 46 лет — в 2006 году —
разработчики решили существенно улучшить старые проекты 1969 года и установили в них
вместо двух три ядерных реактора. Но и этого им показалось мало, и они в 2006 году
«выпускают» еще один проект 1987 года, в котором вместо трех устанавливают шесть
ядерных реакторов! Так же легко жонглируют разработчики количеством членов экипажа —
весьма важным параметром, определяющим облик и весовые характеристики комплекса.
Разбор противоречий в вариантах, ориентированных на использование ракеты «Энергия»,
проводился, исходя из предположения, что они существовали. Это делалось исключительно
для того, чтобы читатель мог убедиться, что «главный конструктор» серии виртуальных
электрореактивных проектов экспедиции на Марс устал и запутался, проводя задним числом
изменения в своих старых проектах «неучтенными извещениями». Думаю, что и он
относится к своему творчеству с юмором.
Дело в том что, выстраивая «электрореактивный миф» в разделе «Проекты полетов
человека к другим планетам», в книге «РКК „Энергия“», авторы, видимо, не участвовали в
подготовке другого раздела — «Глобальные космические проекты с использованием ракеты-
носителя „Энергия“». Здесь указывается следующее: «Ракета-носитель „Энергия“ как
ракетно-космическая система XXI века, обладающая в настоящее время максимальной
грузоподъемностью, может использоваться для безотлагательного решения ряда глобальных
проблем, представляющих огромную международную значимость.
В НПО „Энергия“ в период 1987–1993 гг. были проведены проектные проработки по
космическим комплексам, базирующимся на ракете-носителе „Энергия“, для решения задач:
восстановление озонового слоя Земли; удаление радиоактивных отходов Земли за пределы
Солнечной системы; освещение приполярных городов…» И так далее — краткие описания
десяти конкретных проектов, вплоть до удаления космического «мусора». «Все
перечисленные перспективные проекты неоднократно докладывались генеральным
конструктором Ю. П. Семеновым на научных конференциях и международных форумах и
привлекли большое внимание международной общественности».
Очевидно, что если бы проект экспедиции на Марс в указанный период существовал, то
он попал бы в категорию «Глобальные космические проекты…» в книге «РКК „Энергия“».
Таким образом, мы ответили и на третий вопрос — до 1993 года никаких марсианских
проектов, ориентированных на ракету «Энергия», не разрабатывалось.
Здесь я должен сделать серьезную оговорку. Я вовсе не считаю, что проработки,
сделанные какими-то коллективами в свободное от работы время или даже одиночками дома
на кухне и не являющиеся по своему статусу проектами, не заслуживают внимания. Более
того, я убежден, что без них, на 80–90 % попадающих в корзину, нельзя сделать что-либо
путное. Вопрос заключается совсем в другом: если авторы серьезных публикаций, описывая
историю появления марсианских проектов, решили представить свои домашние проработки в
качестве проектов, то почему не использовали такие же «домашние» записи Королева по
ТМК и ТОС, ведь они должны быть хорошо им известны, раз уж они взялись за историю.
После однозначных ответов на поставленные вопросы, возникает еще один — зачем
понадобилось кому-то играть в какие-то виртуальные проекты, выстраивать из них гипотезы,
легенды, то есть создавать этот «электрореактивный миф»? Оправдать такие, прямо скажем
странные действия, наверное, можно, попытавшись встать на место тех наших специалистов,
которым пришлось встречаться с американцами в то время, когда начались контакты с ними в
середине 90-х годов. Ведь являться на зарубежные встречи с пустыми руками неправильно —
не из Верхней Вольты едем, а из России — ведущей космической державы. А что достойного
внимания могли предложить в середине 90-х годов сотрудники наших проектных отделов?
Рассказать, как мы 20 лет проектируем и ремонтируем наши орбитальные станции или, что
всем желающим предоставляем возможность поплавать в космосе в скафандре — этакий
международный клуб «космического дайвинга»? Это все не то. А что еще? Ведь ушлые
американцы наверняка зададут ехидный вопрос: «Ну, что, главные конструкторы, что еще
сконструировали? То, что вы нам лунную гонку проиграли, это мы от вас уже слышали — вы
об этом сами уже который десяток лет на всех перекрестках кричите. То, что вы за нашим
„Шаттлом“ со своим „Бураном“ 15 лет гнались, это мы тоже знаем. Мы хоть полетали и
бросили, а вы даже летчика не прокатили, сразу в Парк культуры поставили». Вот тут самое
время их чем-то ошеломить. Но чем? Сказать, что Королев на Н1 на Марс собирался? А
вдруг они нам на это ответят: ребята, вы нам уже какой десяток лет мозги компостируете
своей «лунной гонкой», а оказывается вы в 1974 году никакой не лунный, а свой собственный
наполовину сделанный марсианский проект угробили? Значит, про Королева нельзя. А что,
если так: мы с самого детства, то есть с 1960 года, решили лететь только на Марс. Наметили
прямую дорогу: спутник — «Восток» — «Союз» — станция — еще станция — еще больше
станция — и межпланетный корабль. Идем, не сворачивая, прямой дорогой. Все
отрабатываем на станциях, почти все отработали, хоть завтра лети! Но нет только
электрореактивного двигателя. Ждем уже 35 лет. Как только будет, тут же полетим. А что?
Смотрится. На такую наживку можно ловить.
Не знаю, как на самом деле рассуждали те, кто собирался в Америку, только пришли
они примерно к такому же выводу. И я, честно говоря, не вижу, где они поступили
неправильно. На крючок с наживкой насадили для верности еще солнечные батареи
площадью в 30 футбольных полей, и американская сторона рухнула под напором русского
интеллекта. Решила посмотреть проект. Но его-то нет! Неважно, покажем фрагмент проекта
— марс-модуль. Параметры немножко другие, вес не 500 т, а 150 кг, площадь солнечных
батарей не 30 футбольных полей, а 30 м2, но как звучит — «первый этап экспедиции человека
на Марс»! Те, похоже, клюнули на нашу липовую наживку, и пошли доставать деньги на
настоящий проект. А мы, вернувшись на Родину, вывернули пустые карманы и стали дальше
делать вид, что никуда не летим только потому, что ждем электрореактивные двигатели.
Тут надо еще раз отдать должное специалистам. Они проявили дальновидность.
Американцы идею, похоже, восприняли. Но вдруг прикатят на юбилей фирмы в 1996 году,
тут книжка юбилейная, а в ней про Марс ни слова! Срочно внесли в раздел целых две
страницы. Маловато, но видно, как десятилетиями бились над электрореактивным проектом
и как на станциях его отрабатывали, иначе что мы на них 20 лет отрабатываем? И чтобы
зарубежным коллегам приятно было вспомнить, как их охмуряли, на целой странице из двух
расписано, как в 1994 году Ю. П. Семенов Голдину про марс-модуль рассказывал и
документы передавал. Правда, Тихонравова не упомянули, ведь единственный законный
проект с ЯЭРДУ в 1962 году он лично утвердил. Ну что делать — места не хватило. Зато за
державу теперь не обидно, да и имидж свой, как и рубашка, все-таки ближе к телу. И опять я
не вижу, где тут специалисты поступили неправильно.
Вполне добросовестно, пусть в несколько шутливой форме, я обосновал действия
создателей «электрореактивного мифа» и придумал благородные мотивы их поступков, хотя
какими они были на самом деле, неизвестно.
А если без шуток, то, рассмотрев в деталях все факты, которыми жонглирует главный
конструктор «электрореактивного мифа» в подтверждение якобы существующего уже 46 лет
проекта «МЭК», можно сделать следующие выводы.

1. Авторы доказывают полную непричастность Королева к проекту

экспедиции на Марс. Делают это вполне осознанно. Для доказательства своей
позиции они среди вороха виртуальной электрореактивной шелухи размещают две
неприметные фразы: первая — «В 1959 году в ОКБ-1 разрабатывался проект
„ТМК“ для облета экипажем Марса. Торможение у Марса, выход на
околомарсианскую орбиту, посадка на поверхность Марса не
предусматривались…»; и вторая — «В 1960 году в ОКБ-1 был разработан проект
„МЭК“. Это был первый отечественный проект полета к Марсу с посадкой
человека на поверхность Марса».
2. Единственным официальным проектом экспедиции на Марс в СССР и в
России до настоящего времени является проект, разработанный под
непосредственным руководством С. П. Королева на основании постановления ЦК
КПСС и Совмина СССР от 23 июня 1960 года, утвержденный в июле 1962 года
С. П. Королевым и председателем межведомственной комиссии президентом
Академии наук СССР М. В. Келдышем в составе эскизного проекта по ракете Н1. В
значительной мере реализован: проведены летные испытания ракеты Н1 (1968–
1972 годы), проведены испытания тяжелого межпланетного корабля (ТМК) в
ИМБП (1968–1974 годы). Его особенность — использование жидкостных ракетных
двигателей для разгона к Марсу и аэродинамического торможения в его атмосфере
для перехода на орбиту спутника.
3. Вариант проекта экспедиции на Марс с использованием
электрореактивных двигателей также был разработан под непосредственным
руководством Королева. В июле 1962 года был утвержден Тихонравовым, но
дальнейшая разработка, по решению Королева, была прекращена. Работы по
созданию электрореактивного двигателя были продолжены и ведутся по настоящее
время.
4. Ни один из проектов с электрореактивными двигателями, упомянутых
авторами публикаций и рассмотренных выше, не существовал и не существует в
статусе проекта экспедиции на Марс. А описанные различия являются различиями
лишь в источниках энергии для ЭРДУ и могут свидетельствовать о том, что
первоначальный выбор источника энергии был сделан условно. Он продолжается
вот уже 46 лет, еще не закончен, и поэтому превосходство ЭРДУ перед ЖРД
следует считать недоказанным.

Надо сказать, что Королев в 1962 году отказался от варианта с ЭРДУ не только потому,
что перспектива создания двигателей в приемлемые сроки была нулевая, и, как видим,
оказался прав. Прменение аэродинамического торможения позволило снизить начальную
массу комплекса сразу в два раза, и весовое преимущество ЭРДУ полностью исчезло, а те,
кто не знал об этом, долгое время продолжали пребывать в эйфории от этого мифического
превосходства.
В дополнение к сказанному необходимо отметить, что при рассмотрении лишь
исторического аспекта обнаруживается весьма серьезная предвзятость, проявленная
авторами публикаций. Нет никаких гарантий, что они не деформировали и техническую
сторону проекта с целью подтвердить свою историческую версию. В нашей популярной
книге не место для анализа технических аспектов серьезных изданий, но на вопросы,
касающиеся не только исторических, но и технических проблем, следует обратить внимание.
В заключение хочется привести высказывание президента Академии космонавтики
Анатолия Сазоновича Коротеева (РК № 3). «Большим преимуществом Академии может стать
оперативное привлечение квалифицированных кадров. Тех кто уже в возрасте и отошел от
конкретной деятельности, но имеет опыт и высокую квалификацию, и безусловно, молодых
специалистов. Мы должны работать в тесном контакте с нашими ведущими вузами, с
Академией наук. В противном случае через какое-то время мы можем оказаться в плену
заблуждений ограниченного контингента специалистов». К этому хочется добавить, что в
составе этого «ограниченного контингента» могут оказаться лица очень высокого ранга, как
чаще всего и происходило в истории нашей космонавтики. А заблуждения у них возникали
под влиянием очередного мифа, удачно поданного автором в период творческой
растерянности.

Заключение
Главная вершина, намеченная К. Э. Циолковским и С. П. Королевым,
остается непокоренной
Для реализации таких значительных проектов, как экспедиции на Марс или Луну,
нужно иметь ясную цель, время, деньги, коллектив, способный решить задачу, с талантливым
руководителем во главе, которому должны быть созданы соответствующее условия. На все
это необходима добрая воля руководства страны. Яркий пример удачного соединения этих
компонентов успеха — создание ракетно-ядерного щита. В процессе решения этой
сложнейшей целевой задачи был создан мощный научно-производственный механизм,
способный справиться с заданиями любой сложности — от «Востока» до «Бурана». Однако
этот механизм начал давать сбои, когда правительство резко меняло цели и устанавливало
нереальные сроки их достижения, игнорируя мнение руководителя коллектива, ориентируясь
на рекомендации лиц, не отвечающих за конечный результат. Определенные силы
манипулировали мнением партийного руководства и заставляли его жонглировать задачами,
каждая из которых могла стать значительной вехой в истории нашей космонавтики и
обеспечить нашей стране абсолютное превосходство в космосе.
Причины разрушения марсианского проекта Королева, а вместе с ним и лунного, не
следует искать в нашей общей экономической отсталости или нехватке финансовых средств,
как это делают некоторые авторы публикаций и участники телевизионных передач. Ресурсов,
потраченных на «лунные капризы» Хрущева, на бессмысленную, как оказалось, разработку
комплекса «Энергия-Буран», на тридцатилетние прогулки по околоземным орбитам с
зарубежными друзьями, хватило бы, чтобы слетать не только на Марс, но и на Юпитер. При
решении этих задач часто удовлетворялись прихоти приближенных к власти главных
конструкторов, пожелавших сделать свои собственные космические ракеты, корабли,
орбитальные станции, самые мощные в мире ракетные двигатели или еще что-нибудь — все
равно что, но «впервые в мире».
Как видим, Сергей Павлович Королев, приступив к практической реализации самого
грандиозного проекта XX века, 45 лет назад проявил куда большую дальновидность, чем его
преемники и американцы. Он поставил конечной целью экспедицию на Марс, а
разработанными под нее средствами рассчитывал решить все промежуточные задачи. Столь
же дальновидно он поступил 50 лет назад, создавая боевую межконтинентальную ракету Р7,
которая обеспечивала не только доставку ядерного заряда в любую точку планеты, но и наш
приоритет в космонавтике. Она и созданный при Королеве корабль «Союз» (как бы его ни
модернизировали) по сей день, уже четвертый десяток лет являются единственным в мире
надежным средством доставки человека в околоземное пространство. Трудно вообразить,
какие горизонты открыл бы перед нашей космонавтикой марсианский проект Королева. Нет
сомнений в том, что замыслы Королева были бы реализованы, и наш человек впервые начал
бы осваивать и околосолнечное пространство, если бы эти дальновидные проекты не
торпедировались его соперниками, а получили бы более решительную поддержку со стороны
не только государства, но и его ближайших нетерпеливых соратников и подчиненных.
Рассказывая о марсианском проекте и о его месте в творчестве Королева, я допускал
отступления, описывая события и проблемы, по моему мнению, имеющие к нему отношение.
Погружаясь в эти отступления, читатель мог потерять главную нить рассказа, а мне хотелось,
чтобы у него осталось цельное восприятие всего творчества Королева. Поэтому «сухой
остаток» от прочитанного приведен в таблицах Приложения 6.

Приложения

Приложение 1

Подлежит возврату в течение 24-х часов в Особую группу У. Д.

Совета Министров СССР
Совершенно секретно (Особая папка)

СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР

Постановление № 1017-419сс
от 13 мая 1946 г. Москва, Кремль.

Вопросы реактивного вооружения.

Считая важнейшей задачей создание реактивного вооружения и организацию научно-

исследовательских и экспериментальных работ в этой области, Совет Министров Союза ССР
ПОСТАНОВЛЯЕТ:

I.

1. Создать Специальный. Комитет по Реактивной Технике при Совете Министров

Союза ССР в составе:
т. Маленков Г. М. — председатель
т. Устинов Л. Ф. — заместитель председателя.
т. Зубович И. Г. — заместитель председателя, освободив его от работы в Министерстве
электропромышленности
т. Яковлев Н. Д. — член Комитета.
т. Кирпичников Н. И. — член Комитета.
т. Берг А. И. — член Комитета
т. Горемккин П. Н. — член Комитета
т. Серов И. А. — член Комитета
 т. Носовский Н. Э. — член Комитета.
2. Возложить на Специальный Комитет по Реактивной Технике:
а) наблюдение за развитием научно-исследовательских, конструкторских и
практических работ по реактивному вооружению, рассмотрение в представление
непосредственно на утверждение Председателя Совета Министров СССР планов и программ,
развития научно-исследовательских и практических работ в указанной области, а также
определение и утверждение ежеквартальной потребности в денежных ассигнованиях и
материально-технических ресурсах для работ по реактивному вооружению;
б) контроль за выполнением Министерствами и ведомствами заданий Совета
Министров СССР о проведении научно-исследовательских, проектных, конструкторских и
практических работ по реактивному вооружению;
в) принятие совместно с соответствующими министрами и руководителями ведомств
оперативных мер по обеспечению своевременного выполнения указанных заданий;
3. Специальный Комитет имеет свой аппарат.
4. Установить, что работы, выполняемые министерствами и ведомствами по
реактивному вооружению, контролируются Специальным Комитетом по Реактивной
Технике. Никакие учреждения, организации и лица, без особого разрешения Совета
Министров, не имеют права вмешиваться или требовать справки о работах по реактивному
вооружению.
5. Обязать Специальный Комитет по Реактивной Технике представить на утверждение
председателю Совета Министров СССР план научно-исследовательских и опытных работ на
1946–1948 гг., определить как первоочередную задачу — воспроизведение с применением
отечественных материалов, ракет типа ФАУ-2 (дальнобойной управляемой ракеты) и
Вассерфаль (зенитной управляемой ракеты).

II.

6. Определить головными министерствами по разработке и производству реактивного

вооружения:
а) Министерство вооружения — по реактивным снарядам с жидкостными двигателями;
б) Министерство сельскохозяйственного машиностроения по реактивным снарядам с
пороховыми двигателями;
в) Министерство авиационной промышленности — по реактивным самолётам-
снарядам.
7. Установить, что основными министерствами по смежным производствам, на которые
возлагается выполнение научно-исследовательских, конструкторских и опытных работ, а
также производство по заказам головных министерств, утверждаемых Комитетом, являются:
а) Министерство электропромышленности — по наземной и бортовой радиоаппаратуре
управления, селекторной аппаратуре и телевизионным механизмам, радиолокационным
станциям обнаружения и определения координат цели;
б) Министерство судостроительной промышленности — по аппаратуре
гироскопической стабилизации, решающим приборам, корабельным радиолокационным
станциям обнаружения и определения координат цели и расстояния до снаряда, системам
стабилизации корабельных стартовых установок, головкам самонаведения реактивных
снарядов для стрельбы по подводным целям и приборов;
в) Министерство химической промышленности — по жидким топливам, окислителям и
катализаторам;
г) Министерство авиационной промышленности — по жидкостным реактивным
двигателям для дальнобойных ракет и производству аэродинамических исследований и
испытаний ракет;
д) Министерство машиностроения и приборостроения — по установкам, пусковой
аппаратуре, различным компрессорам, насосам и аппаратуре к ним, а также другой
комплектующей аппаратуре;
е) Министерство сельскохозяйственного машиностроения — по неконтактным
взрывателям, снаряжению и порохам.

III.

8. В целях выполнения возложенных на Министерства задач, создать:

в Министерствах: Вооружения, Сельхозмашиностроения и Электропромышленности —
Главные Управления по реактивной технике;
в Министерстве Вооруженных Сил СССР — Управление реактивного вооружения в
составе ГАУ и Управление реактивного вооружения в составе военно-морских сил;
в Министерствах: Химической Промышленности, Судостроительной промышленности,
Машиностроения и Приборостроения — Управления по реактивной технике;
в Госплане Совета Министров СССР — отдел по реактивной технике во главе с
заместителем председателя Госплана.
9. Создать в министерствах следующие научно-исследовательские институты,
Конструкторские Бюро и полигоны по реактивной технике:
а) в Министерстве вооружения — Научно-исследовательский институт реактивного
вооружения и Конструкторское Бюро на базе завода № 88, сняв с него все другие задания, с
размещением этих заданий по другим заводам Министерства вооружения;
б) в Министерстве сельхозмашиностроения — Научно-исследовательский институт
пороховых реактивных снарядов на базе ГЦКБ-1, Конструкторское Бюро на базе филиала
№ 2 Министерства авиационной промышленности и Научно-исследовательский полигон
реактивных снарядов на базе Софринского полигона;
в) в Министерстве химической промышленности — Научно-исследовательский
институт химикатов и топлив для реактивных двигателей;
г) в Министерстве электропромышленности — Научно-исследовательский институт с
проектно-конструкторским бюро по радио и электроприборам управления дальнобойными и
зенитными реактивными снарядами на базе лаборатории телемеханики НИИ-20 и завода
№ 1. Поручить т. Булганину рассмотреть и решить вопрос о передаче Министерству
электропромышленности завода № 1 Министерства вооружённых сил, с тем, чтобы
выполнение программы этого завода было возложено на Министерство
электропромышленности;
д) в Министерстве вооруженных сил СССР — Научно-исследовательский реактивный
институт ГАУ и Государственный Центральный полигон реактивной техники для всех
министерств, занимающихся реактивным вооружением.
10. Обязать министерства: Вооружения (т. Устинова), Сельхозмашиностроения
(т. Ванникова), Электропромышленности (т. Кабанова), Судостроительной промышленности
(т. Горегляд), Машиностроения и приборостроения (т. Паршина), Авиапромышленности
(т. Хруничева), Химпромышленности (т. Первухина), Вооружённых Сил (т. Булганина)
утвердить структуры и штаты управлений, НИИ и Конструкторских Бюро соответствующих
министерств.

IV.

11. Считать первоочередными задачами следующие работы по реактивной технике в

Германии:
а) полное восстановление технической документации и образцов дальнобойной
управляемой ракеты ФАУ-2 и зенитных управляемых ракет — Вассерфаль, Рейнтохтер,
Шметтерлинг;
б) восстановление лабораторий и стендов со всем оборудованием и приборами,
необходимыми для проведения исследований и опытов по ракетам ФАУ-2, Вассерфаль,
Рейнтохтер, Шметтерлинг и другим ракетам;
в) подготовку кадров советских специалистов, которые овладели бы конструкцией ракет
ФАУ-2, зенитных убавляемых и других ракет, методами испытаний, технологией
производства деталей и узлов и сборки ракет;
12. Назначить руководителем работ по реактивной технике в Германии т. Носовского с
пребыванием его в Германии. Освободить т. Носовского от других работ, не связанных с
реактивным вооружением. Помощниками т. Носовского назначить тт. Кузнецова (ГАУ) и
Гайдукова.
13. Обязать Комитет по реактивной технике отобрать из соответствующих министерств
и послать в Германию для изучения и работы по реактивному вооружению необходимое
количество специалистов различного профиля, имея в виду, что с целью получения опыта к
каждому немецкому специалисту должны быть прикреплены советские специалисты.
14. Запретить министерствам и ведомствам отзывать, без ведома Специального
Комитета, своих работников, находящихся в Германии, работающих в комиссиях по
изучению немецкого реактивного вооружения.
15. Министерствам: вооружения, сельхозмашиностроения, авиационной
промышленности, электропромышленности, химпромышленности, машиностроения и
приборостроения и вооружённых сил СССР в месячный срок подготовить и представить на
утверждение Специального Комитета по реактивной технике конкретные планы
конструкторских, научно-исследовательских и опытных работ в Германии по реактивному
вооружению, с установлением задания и сроков для каждого Конструкторского Бюро.
Для ознакомления с проводимыми работами по реактивному вооружению в Германии, в
целях подготовки плана предстоящих работ, командировать в Германию тт. Устинова,
Яковлева и Кабанова с группой специалистов, сроком на 15 дней.
16. Поручить Министерству вооружённых сил СССР (т. Булганину) сформировать в
Германии специальную артиллерийскую часть для освоения, подготовки и пуска ракет типа
ФАУ-2.
17. Предрешить вопрос о переводе Конструкторских Бюро и немецких специалистов из
Германии в СССР к концу 1946 года.
Обязать министерства: вооружения, сельхозмашиностроения, электропромышленности,
авиационной промышленности, химпромышленности, машиностроения и приборостроения
подготовить базы для размещения немецких Конструкторских Бюро и специалистов.
Специальному Комитету по реактивной технике в месячный срок внести в Совет Министров
СССР предложения по этому вопросу.
18. Разрешить Специальному Комитету по реактивной технике устанавливать немецким
специалистам, привлекаемым к работам по реактивной технике, повышенную оплату.
19. Обязать Министерство вооруженных сил СССР (т. Хрулева) выделить для
обеспечения всех советских и немецких специалистов, занятых на работах по реактивному
вооружению в Германии:
бесплатных пайков по норме № 11 — 1000 шт.
по норме № 2 с дополнительным пайком — 3000 шт.
автомашин: легковых — 100 шт.
грузовых — 100 шт.
и снабдить горючим и водительским составом.
20. Обязать Министерство финансов СССР и Советскую Военную Администрацию в
Германии выделить для финансирования всех работ, проводящихся Специальным Комитетом
по реактивной технике в Германии, 70 миллионов марок.
21. Разрешить Специальному Комитету по реактивной технике и Министерствам
заказывать в Германии различное специальное оборудование и аппаратуру для лабораторий
Научно-исследовательских институтов и Государственного Центрального полигона
реактивного вооружения, в счёт репараций. Поручить Специальному Комитету совместно с
Госпланом и Министерством внешней торговли определить перечень заказов и сроки их
поставки.
22. Поручить Специальному Комитету представить Совету Министров СССР
предложения о командировании в США Комиссии для размещения заказов и закупки
оборудования и приборов для лабораторий Научно-исследовательских институтов по
реактивной технике, предусмотрев в этих предложениях предоставление Комиссии права
закупки по открытой лицензии на сумму 2 миллиона долларов.
23. Обязать заместителя Министра внутренних дел т. Серова создать необходимые
условия для нормальной работы конструкторских бюро, институтов, лабораторий и заводов
по реактивной технике в Германии (продовольственное снабжение, жилье, автотранспорт и
др.).
Министерству вооруженных сил СССР (т. Хрулеву) к Главноначальствующему СВА
т. Соколовскому оказать т. Серову необходимое содействие.

V.

24. Обязать Специальный Комитет по реактивной технике учесть все вывезенное

различными министерствами и ведомствами оборудование, приборы, аппаратуру, а также
материалы и образцы по реактивной технике и перераспределить их между
соответствующими министерствами и ведомствами в соответствии с возложенными на них
задачами.
25. Поручить министерству вооруженных сил СССР (т. Булганину) внести в Совет
Министров предложения о месте и строительстве Государственного Центрального полигона
для реактивного вооружения.
26. Обязать Специальный Комитет по реактивной технике представить Председателю
Совета Министров СССР на утверждение положение о премировании за разработку и
создание реактивного вооружения, а также предложения о повышенных окладах для особо
квалифицированных работников по реактивной технике.
27. Разрешить Специальному Комитету по реактивной технике приравнять вновь
создаваемые Министерствами: вооружения, сельхозмашиностроения, авиационной
промышленности, электропромышленности, машиностроения и приборостроения,
химической промышленности и вооруженных сил СССР Научно-исследовательские
институты и Конструкторские бюро по реактивному вооружению, в отношении заработной
платы и снабжения промышленными и продовольственными товарами, к научным
учреждениям Академии наук СССР, в соответствии с Постановлением СНК СССР № 514 от 6
марта 1946 года.
28. Обязать Министерство авиационной промышленности (т. Хруничева) передать
министерству вооружения специалистов по двигателям, аэродинамиков, самолётостроителей
и др. в количестве 20 человек.
29. Обязать министра высшего образования т. Кафтанова организовать в высших
учебных заведениях и университетах подготовку инженеров и научных работников по
реактивной технике, а также переподготовку студентов старших курсов других
специальностей на специальность по реактивному вооружению, обеспечив первый выпуск
специалистов по реактивному вооружению по высшим техническим учебным заведениям не
менее 200 человек и по университетам не менее 100 человек к концу 1946 года.
30. Поручить Специальному Комитету по реактивной технике, совместно с
Министерством высшего образования, отобрать из научно-исследовательских организаций
Министерства высшего образования и других министерств 500 специалистов,
переподготовить их и направить для работы в Министерства, занимающиеся реактивным
вооружением.
31. В целях обеспечения жильём переводимых в СССР немецких специалистов по
реактивной технике, поручить т. Вознесенскому предусмотреть в планах распределения
выделение до 15 октября 1946 г. 150 разборных финских домов и 40 рубленых
восьмиквартирных домов по разнарядке Специального Комитета по реактивной технике.
32. Считать работу по развитию реактивной техники важнейшей государственной
задачей и обязать все министерства и организации выполнять задания по реактивной технике
как первоочередные.

Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин.

Управляющий Делами Совета министров СССР Я. Чадаев.

Приложение 2

Заметки
по тяжелому межпланетному кораблю и тяжелой орбитальной станции2
[1962 г.]

14.9.62 г. Надо бы начать разработку «Оранжереи по Циолковскому» (ОР), с

наращиваемыми постепенно звеньями или блоками, и надо начинать работать над
«космическими урожаями» (?):
каков состав этих посевов, какие культуры?
их эффективность, полезность?
обратимость (повторяемость) посевов из своих же семян из расчета длительного
существования ОР?
какие организации будут вести эти работы?
по линии растениеводства (и вопросов почвы, влаги и т. д.),
по линии механизации и пр. ОР,
по линии «свето-тепло-солнечной» техники и систем ее регулирования и т. д. для ОР.
__________________________

Видимо, к ОР надо одновременно начать разработку и «космической фермы» (КФ) для

животных и птицы. Надо бы эту задачу уточнить — имеет ли она практический смысл для
экологического цикла (институты Академии наук и Академии медицинских наук).
__________________________

Что можно иметь на борту ТМК или ТОС (либо в ОР) из декоративных растений,
требующих минимума затрат и ухода?
__________________________

Надо, очевидно, положительно решить вопрос о возможности выхода из аппарата

человека в космическое пространство .
Основное здесь — скафандр и его системы автономного питания для
жизнеобеспечения.
__________________________

Как наладить постоянную радиационную службу на Земле?!

(и не только радиационную, но и по другим вопросам):
надо, очевидно, иметь систему постоянно (и очень длительно) работающих спутников
для этой цели и систематически получать информацию, ее записывать, автоматически
обрабатывать и т. д.
__________________________

2 Выдержки из записных книжек С. П. Королева. Публикуются впервые.

 Надо решить проблему «постоянных спутников», или «орбитального пояса», для
несения ряда функций в течение очень длительного времени.
Как их (эти спутники) ремонтировать, регулировать, перезаряжать и т. д.? Нужна целая
система или служба около Земли .
__________________________

Вопросы, связанные с невесомостью — основные!

Видимо, здесь опыты на «Союзе» и на ТОС дадут возможность получить большие и
очень большие длительности (до 1 года) пребывания в условиях невесомости (что при 1 годе
решает проблему полета к ближним планетам, так как сроки 3–5 лет будут уже примерно
того же порядка).
Видимо, создание ТОС есть необходимый этап для длительных полетов в космическом
пространстве , так как здесь будут отрабатываться у Земли (т. е. легко доступны с Земли)
люди и вся техника.
Это важный методический шаг! , без которого не пройти.
Ему предшествовать должна тщательная и длительная подготовка
__________________________

полет к Луне с созданием «спутника Луны»;

это будет репетиция к полету к планетам.
__________________________

Вообще, похоже, что разработке ТМК (и ТОС, учитывая, что сегодня еще неясно: может
быть, ТМК на первом этапе и станет ТОС, что очень будет способствовать надежной
отработке всех систем около Земли, например, в течение 1 года) должен сопутствовать ряд
работ, без которых просто нельзя идти в длительный космический полет, а именно:
надо тщательно исследовать радиационные облака, их форму и стабильность, поле
напряжения и т. д.;
условия связи и прохождения радиоволн;
интенсивность солнечного излучения на высотах
__________________________

Особое внимание необходимо уделить разработке кабины ТМК: что из себя должны
представлять стены, пол, потолок, люки, окна и пр.?
как ходить в кабине? (магнитный пол либо искусственная тяжесть, искусственное
ускорение, пусть небольшое!),
место командира, его пульт, его система управления
как вести вообще наблюдение вокруг ТМК и как его самого осмотреть (если где
нужно?),
все оборудование (вплоть до мелочей, посуды и т. д.) должно быть приготовлено,
закреплено, амортизировано,
__________________________

Можно ли разрушать метеориты с борта ТМК? Какие это будут средства для их
разрушения?
__________________________

Конечно, важна типизация кабин, ракетных блоков, спускаемых аппаратов, танкеров,

основных систем на борту и аппаратуры, вообще разного бортового оборудования и т. д.
Вообще по ТМК с самого начала надо вводить разумную систему нормализации и даже
стандартизации многих узлов стыковки, оборудования, дверей, люков, мебели, поручней,
аппаратуры и пр. и т. д., очень это важно!
__________________________

Какие средства на борту ТМК надо предусмотреть для высадки на другие планеты, т. е.
планетолеты, ну а для них, что надо, предусмотреть для пребывания на планете и, главное,
для передвижения на ее поверхности.

Приложение 3
 ГЛАВНОМУ КОНСТРУКТОРУ
тов. МИШИНУ В. П.

ЗАПИСКА

ЦКБ и Заводом Экспериментального Машиностроения проводится большая работа по

созданию изделий 11Ф93 и 11Ф94. Комплексами КБ успешно решаются сложные
технические задачи.
Значительно расширился фронт и взаимовлияние работ, для общей координации
которых создана специальная служба. Регулярно составляются графики работ и строго
контролируется их выполнение.
Все подразделения предприятия, как правило, выполняют порученные работы в сроки,
установленные графиками. И, тем не менее, создание изделий ведется крайне медленно, со
значительным отставанием от первоначально намеченных сроков.
Такое положение объясняется систематическими срывами работ, истинные причины и
виновники которых зачастую остаются невыясненными.
Анализ природы наиболее характерных срывов показывает, что большинство из них
связано с выявлением на поздних стадиях изготовления изделия несовместимости его узлов и
систем, являющейся следствием либо неполноты решения технических и организационных
вопросов на более ранних стадиях разработки, либо плохой их реализации.
Так, например:
В целях улучшения организационно-технического руководства разработкой конкретных
изделий предлагается:
1. Определить, как главную задачу ведущих конструкторов, — технический контроль,
организационно-техническое руководство и координацию всех работ по конкретным
изделиям.
Положение о «Ведущем конструкторе по изделию» утвердить.
2. Считать основной задачей службы координации (отд. 005):
— создание в кратчайший срок методики оценки фактических потребных и
располагаемых мощностей всех подразделений с учетом всех разрабатываемых тем;
— быстрейшее внедрение методов машинного расчёта сроков выполнения работ на
основе реальных возможностей подразделений.
3. Руководителям комплексов и отделов обеспечить представление на рассмотрение
ведущим конструкторам документации, указанной в разделе III «Положения о ведущем
конструкторе».
4. Руководителям всех подразделений предприятия не представлять указанную
документацию на утверждение ГК его заместителям без подписи или визы ведущего
конструктора.
5. Начальнику технического отдела тов. ТИХОНОВУ Д. Д., нач. отд. 001
тов. БАЙКОВУ А. Ф., нач. канцелярии тов. ЛАРЬКОВОЙ В. В., нач. ППО
тов. ОТРЕШКО А. П. не принимать для хранения, размножения, исполнения и рассылки
документы перечисленные в разделе III «Положение о ведущем конструкторе», неимеющей
подписи или визы ведущего конструктора.
6. Ведущий конструктор по изделию обязан рассматривать представляемые документы
не позднее, чем в трехдневный срок.
7. Начальнику БОСНУ тов. ГРИЦАЕНКО П. Д. совместно с ведущими конструкторами
разработать и внедрить, в соответствии с планом внедрения системы ЕСКД, руководящие
материалы на все основные документы, перечисленные в разделе III «Положения о ведущем
конструкторе».
 8. Нач. отдела 001 тов. БАЙКОВУ А. Ф. по заявкам ведущих конструкторов
организовать дела по «изделиям» для централизованного хранения основной документации
по изделию и сообщить всем руководителям подразделений перечни документов, которые
должны направляться после утверждения на имя ведущего конструктора.
9. Всем руководителям подразделений по требованию ведущих конструкторов
производить повторный выпуск или корректировку документов, не имеющих подписи
ведущего конструктора.
10. Ведущим конструкторам по изделиям 11Ф93, 11Ф94 дать конкретные предложения
об усилении их групп с учетом возлагаемого объема работ, с правом привлечения к этой
работе наиболее квалифицированных специалистов ЦКБЭМ. Зам. Главного Конструктора
тов. ХОМЯКОВУ М. С. совместно с ведущими конструкторами по изделиям 11Ф93, 11Ф94 и
нач. отдела 007 тов. МАМОНТОВЫМ А. М. представить на утверждение структуру
взаимодействия ведущих конструкторов по изд. 11A52, 11Ф93, 11Ф94 и определить в ней
распределение ответственности за комплексные вопросы по ГБ изд. 11A52.
11. Всем начальникам отделов направить ведущим конструкторам списки ведущих
специалистов по разрабатываемым и курируемым системам и экспериментальным
установкам (по согласованной форме).
12. Проработать вопрос о целесообразности внедрения на предприятии «Этапной
программы разработки изделий типа 11Ф93, 11Ф94». (см. приложение) для чего, создать
рабочую группу по прилагаемому списку, и поручить ей до 15 декабря 1969 года представить
конкретные предложения.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
о ходе изготовления экспериментальных установок
изделия 11Ф93

ЦКБЭМ и Заводом Экспериментального Машиностроения проводится большая работа

по созданию изделия 11Ф93. Комплексами КБ успешно решаются сложные технические
задачи. Значительно расширился фронт и взаимовлияние работ, для общей координации
которых создана специальная служба. Регулярно составляются графики работ и
контролируется их выполнение. Все подразделения предприятия, как правило, успешно
отчитываются в выполнении месячных заданий.
Тем не менее, создание изделий ведётся крайне медленно, со значительным
отставанием от первоначально намеченных сроков. Ряд экспериментальных установок в
среднем по 10–12 месяцев находится в сборочном цехе.
Такое положение объясняется как отсутствием поставок комплектующих элементов, так
и систематическими срывами работ, истинные причины и виновники которых зачастую
остаются невыясненными.
Последствиями таких срывов являются:
— приостановка работ в производстве и на испытаниях;
— срочное изменение большого количества выпущенной документации;
— доработки изготовленной материальной части;
— повторение ряда экспериментальных работ.
Это ведет к возврату изделия на начальные этапы изготовления, а при невозможности
проведения необходимых доработок, влечет за собой неповторимость характеристик
штатных и экспериментальных изделий, искажение результатов экспериментов и требует
новых подтверждений надежности изделия в целом.
На ликвидацию последствий несвоевременного решения вопросов, затрачивается много
усилий и времени. Внимание руководства предприятия, комплексов и отделов обращается, в
основном, на решение «горящих вопросов».
Анализ наиболее характерных срывов приводит к следующим выводам:
 1. Большинство срывов, значительно снижающих эффективность работы предприятия в
целом, связано с выявлением на стадии изготовления изделия несовместимости его узлов и
систем, являющейся следствием либо неполноты решения технических и организационных
вопросов на ранних стадиях разработки, либо плохой реализации принятых решений.
Профилактика выявления «нерешенных вопросов» на начальных стадиях разработки ведется
неудовлетворительно.
2. Выявление, анализ и реализация замечаний по изделию в процессе изготовления и
испытаний ведется стихийно и препятствует планомерной работе по созданию изделия и
обеспечению его надежности.
3. Планирование и координация работ в КБ по конкретным изделиям ведется
неоперативно и без учета реальных возможностей подразделений. Монтажная координация
практически отсутствует.
4. Существующий порядок подготовки, оформления и реализации технических
решений не обеспечивает нужной оперативности и полноты решения вопросов.
Причины перечисленных недостатков и предлагаемые меры по их ликвидации
приводятся в приложениях.

Приложение № 1

ПРИКАЗ
НАЧАЛЬНИКА ПРЕДПРИЯТИЯ

Анализ хода работ по изготовлению экспериментальных изделий 11Ф93 показал, что

одной из основных причин задержки их изготовления, помимо отсутствия комплектующих
изделий от смежных организаций и срывов работ по вине завода, является большой поток
изменений технической документации (извещений за 1969 г.).
Причина этих изменений — выявление при изготовлении изделия несовместимости его
узлов и систем, являющейся следствием неполноты решения технических и
организационных вопросов на ранних этапах разработки. Это объясняется недостаточным
техническим контролем всех выполняемых работ на полноту решения вопросов, под которой
понимается:
— наличие нерешенных вопросов и необходимость дальнейшего контроля за их
решением;
— согласованность с другими работами, с требованиями на изделие и с исходной
документацией;
— оценка объема изменений, вытекающих из результатов данной работы и сложности
их последующей реализации;
— необходимость проведения новых работ, не предусмотренных ранее.
Такой контроль должны осуществлять как руководители отделов и комплексов, так и
ведущие конструкторы по изделиям.
Для создании службы координации, ведущему конструктору представляется на
рассмотрение большой объем выпускаемой технической документации. В настоящее время,
подразделения КБ отчитываются за выполнение работ перед отделами 005 и 006, которые по
своему положению не решают задач глубокого технического контроля работ по конкретным
изделиям, а лишь проверяют сроки их выполнения.
Необходимость подписания документов у ведущего конструктора не определена
официально, поэтому большинство из них сдается в архив без подписи ведущего
конструктора. Так, например, из_______работ, выполняемых подразделениями КБ по изд.
11Ф93 в только_______подписаны ведущим конструктором.
Проводимая проверка отдельных документов после закрытия планов подразделений
показала, что они нуждаются в корректировках и уточнении, а выполнение плана, в связи с
этим, могло быть не засчитано. Например, инструкция на проверку герметичности
изд. 11Ф93, Ии101 подготовленная отд. 822 (см. Петров В. И.) утверждается после всех
согласований руководителем комплекса № 8, содержала много грубых ошибок
(несоответствие обозначений кранов в системе и на схемах, возможность подачи воздуха
высокого давления в магистраль низкого давления и т. п.) и была практически полностью
переработана.
Такая практика отчетности подразделений в выполнении работ создает обстановку
бесконтрольности, и предпосылки для возникновения нерешенных вопросов и лишает
ведущих конструкторов возможности следить за ходом работ, способствовать наилучшему
его регулированию и оказывать подразделениям КБ и завода действенную помощь в
предупреждении возможных срывов.

февраля________70

В целях упорядочения организационно-технического руководства разработкой

конкретных изделий

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. «Положение о ведущем конструкторе по изделию» — утвердить.

2. Действие «Положения» распространить на ведущих конструкторов по изделию:
11А52 — КАШО А. С.
ГБМ 11А52 — ПЕТРОВА В. И.
11Ф93 — БУГРОВА В. Е.
11Ф94 — ВЯТКИНА Е. П.
11С824 — ИВАНОВА В. И.
ДОС — СЕМЕНОВА Ю. П.
Р5В — ПЕТРЯХИНА А. М.
8К98 — ТИТОВА Ф. А.
3. Руководителям всех подразделений предприятия проработать настоящее положение с
личным составом своих подразделений и принять его к исполнению.
4. Руководителям всех подразделений предприятия с момента выхода настоящего
приказа не представлять на утверждение мне и моим заместителям документов,
перечисленных в разделе III настоящего «Положения» без подписи или визы ведущего
конструктора.
5. Начальникам отделов 001, 006, 124 и канцелярии предприятия
тт. БАЙБАКОВУ А. Ф., ОТРЕШКО А. П., ТИХОНОВУ Д. Д. и ЛАРЬКОВОЙ В. В. не
принимать для хранения, оформления и рассылки документы, указанные в разделе III
«Положения». Выпущенные ранее документы (вошедшие в раздел III «Положения»), в
отдельных случаях, по представлению мне ведущим конструктором, подлежат корректировке
или переизданию.
6. Ведущим конструкторам по изделиям представить мне на рассмотрение предложения
о структуре и составе своих групп.
7. Начальнику отдела 001 тов. БАЙКОВУ А. Ф. по заявкам ведущих конструкторов
организовать дела по «Изделиям» для централизованного хранения документации по
изделию.
8. Начальнику БОСНУ-3 тов. ГРИЦАЕНКО П. Д. совместно с ведущими
конструкторами разработать и внедрить единую форму документов, перечисленных в разделе
III «Положения».
 9. По техническим и организационный вопросам корреспонденцию внутри
предприятия по конкретным изделиям адресовать соответствующий ведущим конструкторам.

С целью упорядочения планирования и координации работ по изделиям 11Ф93 и 11Ф94

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Исключить из числа задач и обязанностей отд. 005 (т. Иванников А. Н.) и передать

другим подразделениям нижеследующие работы:
— составление месячных планов подразделений на основании планов-графиков отделу
006;
— рассмотрение и подписание месячных планов подразделений и оперативная
корректировка ведущим конструкторам;
— контроль выполнения месячных планов подразделений по качеству (рассмотрение и
подписание выпускаемых документов и отчетов о выполнении планов работ) ведущим
конструкторам по изделиям;
— рассмотрение и подписание бланков-заказов на изготовление материальной части на
производстве ведущим конструкторам;
— согласование и регистрацию технических решений по изделиям ведущим
конструкторам;
— рассмотрение и подписание документов о поощрении сотрудников предприятия за
качественное выполнение работ по изделиям ведущим конструкторам;
— рассмотрение и подписание денежных договоров со смежными организациями
ведущим конструкторам и отделу 006;
— рассмотрение и подписание денежных заводских актов о завершении этапных работ
по сборке штатных и экспериментальных изделий ведущим конструкторам и отделу 006;
— подготовку оперативных докладов и справок о фактическом состоянии работ по
изделию для руководства предприятия и вышестоящих организаций.
2. Начальнику отдела 005 (т. Иванников А. Н.) обеспечить разработку и практическое
внедрение методики определения располагаемых мощностей подразделений и потребных
трудозатрат на выполнение типовых работ.
3. Ведущим конструкторам по изделиям 11Ф93, 11Ф94 (т. Бугрову В. Е., Вяткину Е. П.)
обеспечить подготовку полного комплекта планов-графиков работ по изделиям в порядке,
установленном «Положением о планировании работ по изделиям».
4. Отделу 005 (т. Иванников А. Н.) производить согласование планов-графиков работ по
конкретным изделиям, обеспечивая при этом соответствие располагаемых и потребных
мощностей подразделений.
5. Руководителям комплексов взять под личный контроль документы, определяющие
объем и взаимосвязь работ по изделиям по курируемым отделами комплекса системам и
экспериментальным установкам.
6. «Положение о порядке планирования работ по изделию» ввести в действие с 1 апреля
1970 г. для изделий 11Ф93 и 11Ф94.

/МИШИН/

Приложение № 4
Проект.

ПРИКАЗ
 НАЧАЛЬНИКА ПРЕДПРИЯТИЯ
№___

Усложнение состава и идеологии разрабатываемых ЦКБЭМ изделий, возникновение

новых технических задач за последний период привело к значительному увеличению
количества принимаемых технических и организационных решений.
Порядок подготовки и реализации технических решений не однотипен и не
регламентирован, что значительно снижает их эффективность.
Анализ существующего порядка подготовки и принятия решений обнаруживает
следующие недостатки.
При подготовке технических решений подразделения зачастую не решают полностью
всего круга вопросов и не выявляют достоверно:
— перечня документов подлежащих выпуску и корректировке;
— перечня новых работ;
— возможных сроков реализации решения;
— исполнителей новых работ;
В таких случаях, хотя вопрос считается решенным, после принятия решения следует
длительный этап его уточнения.
Реализация решений по аналогичным техническим и организационным вопросам
различными подразделениями осуществляется по разному: приказами, решениями Г. К.,
решениями заместителей Г. К., протоколами совещаний, планами-графиками, извещениями.
Нет единого порядка оформления и реализации решений. Это приводит к тому, что
технические решения, протоколы совещаний, определяющие изменение материальной части
изделий не всегда попадают к исполнителям, зачастую остаются в делах отделов и отдельные
вопросы, вытекающие из данных решений, долгое время остаются вне контроля и
практически не решаются.
С момента принятия решения до воплощения его в производство проходит слишком
длительный срок. В ряде случаев это объясняется тем, что соответствующая корректировка
ряда документов ведется последовательно подразделениями-держателями подлинников,
после официального получения исходного документа, хотя техническое существо вопроса
позволяет провести корректировку одновременно. При этом, принятое во внимание в момент
утверждения решения состояние производства за время реализации существенно меняется,
что приводит к новым доработкам.
Перечисленные недостатки во многом объясняются следующими причинами:
1. Отсутствует утвержденный состав документов для однотипных изделий, систем и
узлов, определяющий процесс их создания.
2. Однотипные по существу документы не унифицированы по форме.
3. Не определена единая логическая последовательность выпуска документов.
4. Отсутствует полный перечень всех работ по изделию для всех этапов и реальная
модель процесса создания изделия.
5. Отсутствует документ, позволяющий быстро и достоверно оценить перечень
документации подлежащей корректировке в связи с принимаемым решением.

Для устранения указанных причин необходимо комплексное решение ряда вопросов,

касающихся ведения организационно-технических документов по изделию.
С целью проверки возможности внедрения и удобства практического использования на
предприятии единой системы, повышаемой эффективность организационно-технического
руководства работами по созданию изделий

ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Для изделий 11Ф93, в качестве эксперимента, параллельно с существующей
системой документации ввести в действие «Этапную программу разработки изделия»
(ЭПРИ).
2. Работы проводить в соответствии с «Временным положением об ЭПРИ» и
утвержденным планом-графиком.
3. Руководство работами и контроль за выполнением настоящего приказа возложить на
ведущего конструктора и БУГРОВА В. Е.

НАЧАЛЬНИК ПРЕДПРИЯТИЯ /МИШИН/

Приложение 4

История марсианского проекта в зеркале стенной печати ОКБ-1

В нашем 9-м проектном отделе Тихонравова родилась традиция — выпускать к Новому

году стенгазету, в которой не было ни заметок, ни подписей, а все основные события
истекшего года представлялись в виде карикатур, причем главные персонажи были легко
узнаваемыми. Тематика газет не ограничивалась интересами отдела, скорее это был взгляд на
события в ОКБ глазами проектантов.
Основной состав редколлегии в 9 и 93 отделах — умеющие рисовать: Г. Алгунова,
В. Бугров, Г. Балашова, Л. Горшков, В. Любинский, А. Максименко, А. Саркисьян,
Г. Сизенцев, В. Шауров, Б. Шиманский. Участвовали и сотрудники, не отличавшиеся
художественными талантами, но хорошо улавливавшие суть происходящего: Б. Адамович,
В. Бобков, В. Иванов, Б. Сотников, В. Тимченко, К. Шустин и другие.
Эти газеты выпускались с 1962 по 1974 год, и со временем многие члены редколлегии
«расползлись» по всему КБ. В том числе и ваш покорный слуга: был в отряде, потом, став
ведущим по Л3, пропадал на Байконуре. Газеты уже не были изданиями проектного отдела, а
стали «интернациональными». В коллектив вливались новые люди, но основной костяк
редакции в целом сохранялся.
Чтобы очередная газета появилась, я должен был за две недели до Нового года
составить общую композицию, подготовить комнату и планшет и «согнать» всех вместе для
создания «критической массы». «Согнать» было не просто — не потому, что не хотели, а
просто люди были заняты бесконечной текучкой, некоторые стали уже начальниками
отделов. Но традиция неизменно сохранялась.
Коллективное творчество всем нравилось. Проводилось своеобразное подведение
итогов достаточно осведомленными участниками прошедших за год событий. Честно говоря,
в некоторых газетах усматривается склонность к представлению тех событий, ближе к
которым оказывался я, но не потому, что они навязывались мной, а из-за того, что маловато
добавляли остальные в силу своей занятости.
Собравшись вместе, мы обсуждали общий замысел, добавляли фрагменты,
устанавливали масштаб для каждого, распределяли их между нами и отправлялись по своим
рабочим местам, где каждый творил по своему усмотрению. Единого стиля не было — у
каждого был свой. Моих персонажей, например, можно отличить по обуви — такие ботинки
были на карикатурах Бориса Ефимова. Портретного сходства добивались сообща. На куске
пергамина кто-то рисовал кружок. Другой, наложив сверху еще пергамин (рисунок не
исправляли), добавлял характерный нос. Следующий на своем пергамине — другую деталь и
через 2–3 минуты среди десятка рисунков портрет очередного героя становился узнаваемым
всеми. Готовые фрагменты после обсуждения передавливались на планшет, обводились
тушью и раскрашивались.
За день-два до Нового года очередная газета размером 2 &#215; 1 м висела в коридоре,
и огромная толпа переменного состава часами (увы, в рабочее время) сдержанно гоготала,
постепенно вникая в содержание. То, что газеты обходились без слов, представлялось
удобным, но иногда в рисунках можно было увидеть второй смысл и услышать неожиданный
комментарий. Тут вступали в полемику специально подготовленные нами «толмачи»,
которые достойно разъясняли, что на самом деле нарисовано и как это нужно «правильно»
понимать.
Мы в полной мере пользовались свободой слова, недоступной тогда для обычной
прессы (конечно, в рамках, установленных режимом секретности). Напомню, что в те
времена громко произнесенное в коридоре слово «ракета» уже могло считаться нарушением
режима. Это накладывало определенные условия. За многие годы у нас не было никаких
противоречий с руководством. Лишь однажды по моему недосмотру мы слегка «съехали за
грань», но вопрос был тут же исчерпан. Об этом эпизоде можно прочитать в Примечании ,
ознакомившись сначала с газетой за 1965 год.
Наши руководители, хотя и становились персонажами многих карикатур, относилось к
газетам благосклонно. В них не было злобы, а был здоровый юмор. К. Д. Бушуев, обычно,
подходя к газете и разглядывая ее через головы зрителей, спрашивал: «Так, ну, где здесь я?»
Однажды, ближе к обеду, к нему в кабинет зашел другой заместитель Королева
С. О. Охапкин, которому пришлось в коридоре протискиваться через толпу. Он возмутился:
«Константин Давыдович, что у Вас за безобразие — толпы людей стоят в коридоре в рабочее
время разглядывают газету, смеются…» Бушуев, взглянув на часы, с улыбкой ответил:
«Сергей Осипович, мои с утра уже посмотрели, а это твои смотрят».
Газеты хранились у меня в специально сваренном алюминиевом тубусе. В результате
моего длительного пребывания на Байконуре и неоднократных реорганизаций с переездами
они исчезли, и я не мог их отыскать долгое время. В середине 80-х их обнаружил Павел
Владимирович Цыбин и передал мне. Но двух первых газет не было. Поэтому придется
рассказать об их содержании устно.
Первая газета была выпущена в конце 1962 года. Главным его событием, я напомню,
было утверждение эскизного проекта по ракете Н1 и в его составе проекта межпланетного
комплекса для экспедиции на Марс на ЖРД. В газете был изображен красивый старинный
парусник, который символизировал межпланетный корабль, отправлявшийся от Земли или от
ОКБ-1 в просторы вселенной. Саша Максименко, рисовавший этот парусник акварелью,
теперь на компьютере воспроизвел его условную схему (только Новый год должен быть
1963). На палубе разворачивались события с участием сотрудников нашего отдела. Корабль
уверенно шел вперед под парусами против ветра. На парусе по-латыни было написано:
«Через тернии к звездам». Этот девиз долгие годы кочевал из газеты в газету вместе с
обрывками паруса.
Как-то выйдя в коридор из комнаты, где рисовали газету, я столкнулся с Юрием
Гагариным, приехавшим поздравить с Новым годом Михаила Клавдиевича. Пригласив его к
нам в комнату, я показал ему газету и попросил пожелать что-нибудь отделу к предстоящему
празднику. Прямо во весь парус он написал длинное послание со словами благодарности
отделу за корабль «Восток» и пожеланием новому кораблю дальнего счастливого плавания.
Видимо, это красивое искреннее обращение к коллективу первого космонавта и стало
причиной того, что наша первая, а вместе с ней и вторая газеты находятся по сей день в
одной из частных коллекций.
Помню, по соображениям режима, я даже Гагарину не сказал, что это корабль для
экспедиции на Марс. Никаких марсианских признаков не было заметно, и зрители
воспринимали его как символический корабль. Более того, Максименко, рисовавший
парусник 45 лет назад, теперь искренне убеждал меня, что он рисовал тогда «Восток» (он не
работал в группе по ТМК) и что было это в 1961 году. Но общий замысел рисовал я, знал о
нем и Адамович, бывший тогда редактором ежемесячных стенгазет. Максименко согласился
со мной, не найдя объяснений тому, почему обломки этого корабля кочуют из газеты в газету,
почему рядом с ними изображены Лавров, Алгунов (занимавшийся ТМК) и НЭК, не
имеющий к «Востоку» отношения, и, наконец, что за отчет П-583 торчит из земли около
останков корабля в газете 1967 года. Я показал, как сложно было рисовать «совсекретные»
события и как легко можно было принять миф за истину, а истину за миф.
Вторая газета за 1963 год отражала противоречия, выявившиеся в отношении военных к
мирным замыслам Королева. Их, естественно, больше интересовало развитие боевых
ракетных комплексов, а в возможность превратить Н1 в грозное оружие они верили слабо,
кстати, как и мы сами. На газете была нарисована передняя часть прошлогоднего парусника,
а вместо кормы к ней была добавлена передняя часть броненосца, символизируя единство
основы для достижения разных целей и стремление к компромиссам.
Последняя газета вышла к 1974-му году. В 1972 году газета не выпускалась (я так и не
смог выбраться перед Новым годом с Байконура). Выпускать газету за 1974 год у меня не
поднимались руки. После того как сменивший Мишина Глушко запретил дальнейшие работы
по Н1 и по всем проектам, построенным на ее основе, не нужно было иметь большого
воображения, чтобы представить, что мы могли нарисовать про чужого человека,
пришедшего на фирму, чтобы разрушить все, что мы огромным трудом создавали целых 15
лет. Независимо от наличия у Глушко чувства юмора, рисковать и ставить под удар нашу
команду не хотелось. Ни я, ни кто другой не проявили инициативы, и газеты больше не
выпускались.

Примечание

В первый рабочий день нового 1966 года меня пригласил зайти Константин Давыдович
Бушуев. В его кабинете были С. С. Крюков, И. С. Прудников, К. П. Феоктистов и секретарь
партбюро. Перед ними у стены на стуле стояла наша новогодняя газета. Исключительно
вежливо Бушуев сказал: «Владимир Евграфович, вот мы тут рассматриваем вашу газету, и
некоторые фрагменты вызывают у нас вопросы. Вы можете нам пояснить?» Первым начал
Крюков: «Вот вы елку (Н1) изобразили лежа, Сергей Павлович увидит — решит, что у нас
все развалилось, а мы уточненные данные на доработку уже подготовили…» Бушуев
посетовал по поводу эпизода свадьбы корабля с «Протоном», сказав, что приезжали
«челомеевцы» и обиделись на то, что неверно отражены отношения между нашими фирмами.
Феоктистов по поводу его битвы со Змеем Горынычем, на туловище которого я в последний
момент увидел и попросил убрать номер почтового ящика фирмы Н. А. Пилюгина, вопросов
задавать не стал — этот сюжет рисовали его подчиненные. На мой взгляд, он был самым
ехидным. А вот третий вопрос просто отправил меня в «нокдаун». Дело в том, что в газете
показано внедрение сетевых методов управления, которые начало насаждать министерство.
Нарисовали фигуру Королева, как он затягивает все предприятие в сеть. Не получалось
похожим лицо. Мне пришлось пройти к Королеву со «срочным» производственным
вопросом. Во время визита он 30 секунд говорил по телефону, удачно повернувшись ко мне в
профиль. Вернувшись, я быстро нарисовал профиль, который сочли похожим на СП. Стали
прилаживать фигуру в сюжет и сообразили, что этими делами больше занимается Мишин.
Нескладно нарисовали его фигуру без лица. Кто-то предложил поместить и Королева — раз
уж сделали — жалко выбрасывать. А куда поместить? Ну, вот как будто он ходит и всеми
руководит. Где ходит и кем руководит? Словом, всем захотелось поместить в газете
дружеский шарж на главного конструктора. Я понимал, что делаем что-то не то, был бы
сюжет с его участием — другое дело. Но согласился — всем хотелось. Когда газета уже
висела, я увидел несуразный замкнутый кружок следов от его ног (так творчески воплотили
идею — «ходит и руководит»). Сказал, чтобы стерли, но, видимо, не успели. Похоже, что
именно этот бездумный и бессмысленный сюжет и возбудил наших руководителей: «А что
СП подумает, когда увидит». Вопросы были очень простые: «А что означают эти следы перед
фигурой Сергея Павловича — Главный топчется на месте или круг замкнулся?» Я не стал
объясняться — что тут скажешь. Вместо отрезанного куска с подозрительными фрагментами,
нарисовали красивую елку.
Иногда мы делали в газете некий прогноз развития событий. Через 10 дней 12 января
1966 года ребята остановили меня, когда я порывался изорвать отрезанный кусок газеты. Уж
больно зловещим оказался прогноз: круг действительно замкнулся. А провиси газета с этим
сюжетом до 12-го — ее бы всю изорвали.

Пролистав газеты, я вдруг обнаружил, что они удивительным образом действительно

рассказывают о судьбе марсианского проекта. Не могла же вся редколлегия 40 лет назад,
создавая эти газеты, предполагать, что события сегодняшнего дня потребуют доказательств
существования проекта Королева экспедиции человека на Марс?! Может быть, теперь,
вместе с тетрадями и газетами любители мифов поймут, что их жалкие выдумки не
вычеркнут из нашего прошлого эти славные и дорогие нам страницы.

Приложение 5

Комментарий к портрету

На обложке книги использована репродукция с картины автора, имеющей свою

любопытную историю.
Летом 1968 года, я прилетел на Байконур в качестве ведущего конструктора по лунному
экспедиционному комплексу Л3. Работа была очень напряженная, и в небольшое свободное
время хотелось чем-то отвлечься. Я привез масляные краски, холст 50 &#215; 35 и начал у
себя в номере рисовать портрет Сергея Павловича Королева. Когда он был готов в карандаше,
ко мне в номер зашел Юрий Иванович Лыгин — руководитель служб нашего завода,
находящихся на Байконуре, мой близкий друг с первых дней нашего знакомства. Надо
сказать, что он был в любимчиках у Сергея Павловича и, естественно, питал к нему особые
чувства. Придя ко мне, он долго молча смотрел на карандашный рисунок. Когда я сказал, что
собираюсь писать маслом, он со словами: «Дай сюда, не надо маслом — ты испортишь», —
забрал портрет к себе в номер.
Я взял другой холст. Второй портрет уже был выполнен в масле в красных
напряженных тонах и почти подсох, когда на Байконур прилетел главный конструктор
Василий Павлович Мишин. Прямо с аэродрома он приехал к нам в МИККО, и мы доложили
ему обстановку. Мы — это Юрий Лыгин, я, непосредственно подчиненный Мишину, и Борис
Филин — руководитель электрических испытаний. Выслушав наши доклады, уходя, он
многозначительно бросил мне: «Я там в гостинице тебе подарок привез». Вернувшись
вечером в гостиницу, мы обнаружили, что Василий Павлович привез из Евпатории мою жену.
Тут я вспомнил, что сегодня 18 января — день моего рождения, и что мы родились в один
день с нашим главным. Поняли, что допустили ошибку еще в МИКе, не поздравив его. Ведь
мы руководили всеми работами по Л3 от ЦКБЭМ. Надо было срочно исправлять ошибку.
Время уже позднее, магазины на «двойке» закрыты, на «десятку» за 80 км ехать бесполезно
— не успеть. Идти поздравлять главного с пустыми руками — неудобно, а с бутылкой
спирта, оставшегося от технологических операций на изделии, — аморально. Положение
казалось безвыходным. Коллеги, не сговариваясь, посмотрели на портрет Королева и, не
спрашивая меня, сели сочинять поздравительную надпись на его обороте.
Оставив затею с холстами, я увидел красивый значок, сделанный ребятами из ЦКБ
«Геофизика». Переговорив с ними, я нарисовал силуэт Королева, в «Геофизике» изготовили
20 красивых разноцветных значков. Я показал их главному, они ему понравились, и он велел
заказать партию. Руководитель организации, которому я показал эскиз, сказал: «хороший
портрет, только лучше, чтобы Ваш руководитель утвердил, что это действительно Королев».
Я ввел на эскизе подпись Мишина, но, явившись утром к нему, а это было 22 мая 1974 года,
узнал, что его освободили от должности. Обращаться к нему с пустяками в такой обстановке
я не смог. Но партия значков все же впоследствии была изготовлена по указанию нашего
генерального директора Вахтанга Дмитриевича Вачнадзе.
 Спустя несколько лет я взялся за третий холст. На этот раз портрет был написан на фоне
казахстанской степи. И ситуация магическим образом повторилась. Поздно вечером я узнал,
что у Вахтанга Дмитриевича назавтра круглая дата, а мы с ним учились в МАИ на одном
факультете и вместе участвовали в самодеятельности: он в танцколлективе, а я в
драматическом. Оставить событие без внимания было неправильно. Но время позднее, а рано
утром мне в цех. Вариант оставался один — подарить портрет.
Осенью 1982 года я, как ведущий конструктор по комплексу «Энергия-Буран», был
снова командирован на Байконур и на этот раз у меня был четкий замысел картины и ее
эскизы. Специально поселившись в гостинице на 113 площадке в номере с окнами на запад, я
старался к 9 часам вечера закруглить производственные дела и бежал в гостиницу, чтобы
успеть сделать эскиз казахстанского заката в тех цветах, которые мне были нужны, и который
длился всего 5–7 минут. Потом, когда я смотрел на картину, у меня самого порой возникала
мысль — нет, так не бывает, но, тем не менее, закаты в степи под Байконуром именно таких
невероятных цветов, какие запечатлены на картине, и я больше не видел нигде ничего
подобного. Картину размером 1 &#215; 0,5 м — уже четвертый портрет — я писал в Москве.
Она даже стала лауреатом конкурса, посвященного 80-тилетию Королева.
В октябре 1987 года в кинотеатре «Россия» собралась общественность по поводу 30-
летия запуска первого искусственного спутника Земли. Был запланирован сеанс прямой
связи с экипажем орбитальной станции, на которой находились Александр Александров и
Юрий Романенко. Я уже не помню, как возникла эта идея, но мы с Виктором Благовым —
руководителем полета — придумали отправить картину на борт орбитальной станции.
Лишиться четвертой картины было жалко, но грела мысль, что на станции будет висеть
портрет Сергея Павловича, и что этот портрет нарисован мной. Связь с бортом была
установлена, и Алексей Леонов, который находился с нами на сцене (вместе с картиной),
торжественно сообщил экипажу, что их ждет сюрприз. Во исполнение творческого замысла,
я сделал легкий каркас из тонких алюминиевых трубок. Все было упаковано в компактный
сверток. Объяснили задачу ведущему конструктору по грузовику Евгению Вяткину, который
сказал, что можно без проблем отправить ближайшим грузовиком. Но я, как бывалый
ведущий конструктор решил, что нужно все сделать, как положено: оформить техническое
решение, предъявить заказчику — словом, соблюсти необходимые формальности. Пошли
оформлять решение. Когда Вяткин явился за подписью главного конструктора станций Юрия
Павловича Семенова, тот, прочитав, спросил: «Это кто придумал?» Вяткин ответил, что
Благов с Бугровым. «Ну, вот пусть Благов с Бугровым и идут к Глушко объяснять, что они
хотят на станцию отправить портрет Королева». Предполагаемая реакция Валентина
Петровича была предсказуемой — вопрос на этом был закрыт.
Сергей Павлович так и не слетал в космос. Картина с его портретом висит в гостиной
моего дома в тверской деревне. Глядя на нее, я вспоминаю эту историю и думаю, что еще
ждет ее в связи с приближающимся 100-летним юбилеем самого Королева.

Приложение 6

Пилотируемая экспедиция на Марс

Проект С. П. Королева 1962 года

 Королев Сергей Павлович

• Впервые в мире предпринял реальную попытку практически осуществить вековую
мечту человечества о полете на другую планету.
• Главный конструктор советского ракетно-ядерного щита.
• Основоположник практической космонавтики.
• Главный конструктор пилотируемого ракетно-космического комплекса для экспедиции
человека на Марс.
 • Дважды Герой Социалистического Труда, академик, лауреат Ленинской премии.

 Мишин Василий Павлович

• 20 лет с 1946 г. — бессменный первый заместитель Королева. Его преемник 8 лет в
1966–1974 годах.
Обеспечил:
• Ввод в эксплуатацию пилотируемого ракетно-космического комплекса (ракеты и
корабля) «Союз».
• Проведение летных испытаний корабля для облета Луны 7К-Л1.
• Начало летных испытаний долговременных орбитальных станций (комплекса ДОС-
7К)
• Проведение летных испытаний (четырех пусков) марсианской ракеты Н1.
• Проведение комплекса намеченных Королевым работ.
• Герой Социалистического Труда, академик, лауреат Ленинской премии.

 Тихонравов Михаил Клавдиевич

• Соратник Королева с 1929 года. Его заместитель, начальник проектного отдела по
спутникам, автоматическим аппаратам и станциям для полетов к Луне, Марсу и Венере,
космическим Кораблям «Восток», «Восход» и «Союз». Руководитель проекта тяжелого
межпланетного корабля для экспедиции человека на Марс.
• Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, член-корреспондент
Международной академии астронавтики.

Основные события на пути к осуществлению проекта экспедиции на Марс

С. П. Королева

1930 г . Впервые в мире выполнена мертвая петля на планере конструкции Королева.

1933 г. Построена и запущена под руководством С. Королева первая советская ракета
на гибридном топливе ГИРД-09 конструкции М. Тихонравова.
1933 г. Королев назначен заместителем начальника вновь образованного РНИИ.
1938 г.  Королев несправедливо осужден и отправлен в заключение.
1940 г. Впервые в стране выполнен полет человека на летательном аппарате с
жидкостным ракетным двигателем.
1945 г. Королев досрочно освобожден из заключения и направлен в Германию для
изучения трофейной ракетной техники.
13 мая 1946 г. Вышло постановление, подписанное И. Сталиным о создании
Специального Комитета по Реактивной Технике, ставшее стартовой площадкой для
отечественной ракетостроительной промышленности.
1946 г. Королев назначен главным конструктором баллистических ракет дальнего
действия — основного средства доставки ядерного оружия до цели.
1950–1951 гг. Приняты на вооружение первые советские баллистические ракеты
дальнего действия Р-1 и Р-2.
13 февраля 1953 г. Вышло постановление, определившее создание двух видов
двухступенчатых ракет для доставки ядерного заряда: баллистической (будущей Р-7) и
крылатой (будущей «Бури»). Запущена первая межконтинентальная баллистическая ракета Р-
7 с двойным назначением для доставки ядерного заряда и для практического проникновения
человека в космос.
1956 г. Принята на вооружение первая в мире баллистическая ракета с ядерным
зарядом с дальностью 1200 км Р-5М.
1957 г. Запущен первый искусственный спутник Земли.
1959 г. Впервые выполнен перелет с Земли на другое небесное тело («Луна-2»).
 1960 г. Принята на вооружение первая в мире межконтинентальная ракета с ядерным
зарядом Р-7А.
23 июня 1960 г. Вышло постановление, предписывавшее проведение работ в ОКБ-1 по
созданию тяжелой ракеты для вывода на ОИСЗ тяжелого межпланетного космического
корабля массой 60–80 т.
1962 г.  Выпущены постановления о разработке тяжелых ракет в ОБК М. К. Янгеля и
В.  Н.  Челомея.
1962 г. В отделе М. К. Тихонравова проведен анализ и подтверждена возможность
осуществления экспедиции на Марс на ЖРД.
1962 г. Разработаны два варианта межпланетного комплекса для экспедиции на Марс с
ЯЭРДУ и с ЖРД. Королевым выбран вариант с ЖРД.
1962 г. Эскизный проект ракеты Н1 и в его составе проект межпланетного комплекса
утверждены межведомственной комиссией.
1963 г. По инициативе Королева создан институт медико-биологических проблем.
1963 г. В отделе М. К. Тихонравова разработан облик межпланетного корабля для
экспедиции на Марс с применением ЖРД и с аэродинамическим торможением.
1964 г. Начато проектирование тяжелой орбитальной станции ТОС для отработки ТМК
на орбите.
1964 г. Подготовлены исходные данные для разработки рабочей документации на ТМК
и выпуска постановления правительства для привлечения кооперации.
3 августа 1964 г.  Вышло постановление, определившее высадку человека на Луну
первоочередной задачей для марсианской ракеты Н1.
1964 г. Образован отдел 92 для разработки макета межпланетного корабля для
наземных испытаний в ИМБП.
1965 г. Утвержден эскизный проект лунного комплекса Л3.
1965 г.  ОКБ-1 поручена разработка комплекса для облета Луны Л1 в связи с
проблемами по его созданию в ОКБ В. Н. Челомея.
1966 г. Образован отряд космонавтов в ОКБ-1 для сборки и испытаний межпланетного
комплекса на ОИСЗ.
1968 г. Создан наземный экспериментальный комплекс НЭК в ИМБП. Проведен
годичный эксперимент для отработки систем жизнеобеспечения в межпланетном полете с
участием испытателей.
1969 г. Комплекс Н1-Л3 с нештатным головным блоком подготовлен к летным
испытаниям.
1969 г. Президент Академии наук М. Келдыш дважды предлагает отказаться от
высадки на Луну и возобновить работы по марсианской программе. Предложение не
встретило поддержки.
1969 г.  Принято решение о разработке долговременных орбитальных станций.
1969–1972 гг. Проведен первый этап летных испытаний четырех ракет Н1 с
недоработанными двигателями. Испытания полностью подтвердили работоспособность
ракеты. Двигатели требуют дальнейшей доводки.
1972–1975 гг. Проведены наземные 50-ти, 60-ти и 90-суточные испытания на макете
межпланетного корабля с участием испытателей.
1973 г. Успешно выполнена часть комплексной программы освоения околосолнечного
пространства и подготовки к межпланетному полету.
22 мая 1974 г.  В.  Глушко, сменившим В. Мишина, принято решение о прекращении
работ по марсианскому проекту Королева, в первую очередь по ракете Н1.
Производственные заделы уничтожены. Выдвинута программа создания семейства ракет
конструкции Глушко.

С. П. Королев — главный конструктор ракетно-ядерного щита

 Постановление Совмина СССР № 1017-419 от 13 мая 1946 года, подписанное
И. В. Сталиным, явилось важнейшим документом по обеспечению создания новых
реактивных видов вооружения для защиты страны от ядерной угрозы.
9 августа 1946 года Королев становится главным конструктором баллистических ракет
дальнего действия.
За 20 лет Королев создал и сдал на вооружение 10 боевых ракетных комплексов.
Передавая их дальнейшую разработку ученикам и соратникам, он вместе с ними создал
могучий ракетно-ядерный щит нашей Родины.

Индекс / Разработка С. П. Королева в ОКБ-1 / Передача в серийное производство / Дальнейшее развитие

Р-5М / Первая в мире баллистическая ракета с ядерным зарядом. / В 1955 году

серийное производство передано в Днепропетровск, где создана мощная производственная
база. / Создав грозные боевые комплексы, в том числе знаменитую «Сатану», М. К. Янгель и
В. Ф. Уткин стали академиками, Дважды Героями Соц. Труда.

Р-11М / Первая оперативно-тактическая ракета длительного хранения с ядерным или

фугасным боезарядом. / / Запуск с колесных и гусеничных автомашин, железнодорожных
платформ, и кораблей сделали ее грозным малоуязвимым оружием.

Р-11ФМ / Р-11ФМ — модификация ракеты Р-11 для оснащения подводного флота. В

1955 году первый успешный старт с подводной лодки с глубины 30 м. Положено начало
созданию в стране ракетоносного подводного флота. / В 1955 году серийное производство
передано в Миасс вместе с ведущим конструктором Виктором Макеевым. / Развернув
собственные разработки, В. П. Макеев обеспечил паритет на подводном ракетном флоте, став
академиком, Дважды Героем Соц. Труда.

ЭКР / Постановлением от 13 февраля 1953 г. Королеву поручается разработка 2-х

видов ракет для доставки ядерного заряда до цели: двухступенчатых баллистической и
крылатой ракеты с дальностью полета 8000 км. / Работая над будущей Р-7, Королев
разрабатывает экспериментальную крылатую ракету ЭКР. В 1954 г. он передает работы по
КРДД вместе с заделом в КБ С. А. Лавочкина. / В КБ С. А. Лавочкина была создана
уникальная крылатая ракета «Буря», проведены ее успешные испытания. Она уступала
ракете Р-7 и дальнейшие работы были прекращены.

Р-7 / Первая в мире межконтинентальная баллистическая ракета с ядерным зарядом и

первая в мире космическая ракета. Ее модификации «Спутник», «Луна», «Восток»,
«Молния», «Восход», «Союз» обеспечили запуски более 1300 космических кораблей и
аппаратов. / Серийный выпуск с 1957 года передан в Куйбышев (ныне г. Самара) на завод
«Прогресс». / Ведущий конструктор Д. И. Козлов — в дальнейшем главный конструктором
всех ее модификаций разработки ОКБ-1. Академик, Дважды Герой Соц. Труда.

Р-9А / Межконтинентальная баллистическая ракета на кислородно-керосиновом

топливе, впервые стартовала из шахты. / Серийное изготовление с 1963 года передано на
завод «Прогресс» в Куйбышеве. (Р-9А). / С этой ракеты началось строительство серийных
шахтных стартовых комплексов по всей стране.

РТ-2 / Первая межконтинентальная ракета на твердом топливе. Это один из самых

совершенных ракетных комплексов, повлиявший на поддержание ракетно-ядерного паритета
с США. / Опыт создания РТ-2 был использован Московским институтом теплотехники /
Разработаны мобильные ракетные комплексы, в т. ч. «Тополь». Их главный конструктор
А. Д. Надирадзе стал академиком, дважды Героем соц. Труда.

С. П. Королев — основоположник практической космонавтики

Р-7 21.08.57. Первая в мире космическая ракета, модификации которой «Спутник»,

«Луна», «Восток», «Молния», «Восход», «Союз» обеспечили запуски более 1300
космических кораблей и аппаратов (до 2000 г.).
Р-1А 05.49. Первая геофизическая ракета. Модификации боевых ракет Р-1Б, Р-1В, Р-
1Д, Р-1Е, Р-2А, Р-5А, Р-5Б Р-5В, Р-11А, «Вертикаль» обеспечили проведение исследований
условий орбитальных и межпланетных полетов человека.
ПС 04.10.57. Первый в мире искусственный спутник Земли.
ККС-3 19.08.60. Первое возвращение из космоса животных.
«Луна-1» 02.01.59. Первый искусственный спутник Солнца.
«Луна-2» 12.09.59. Первый полет на другое небесное тело.
«Луна-3» 04.10.59. Первые фотографии обратной стороны Луны.
«Луна-9» 31.01.66. Первая мягкая посадка на Луну. Съемка поверхности.
«Луна-10» 31.03.66. Первый искусственный спутник Луны.
«Венера-1» 12.02.61. АМС. Первый полет к Венере.
«Марс-1» 01.11.62. АМС. Первый полет к Марсу.
«Венера-З» 16.11.65. АМС. Первое достижение Венеры 1 марта 1966 г.
«Венера-4» 12.06.67. АМС. Первый спуск в атмосфере Венеры.
«Восток» 12.04.61. Первый полет в космос. Ю. А. Гагарин.
«Восход» 12.10.64. Первый полет трехместного корабля.
«Восход-2» 18.03.65. Первый выход в открытый космос. А. А. Леонов.
КК «Союз» 30.10.67. Первая стыковка на орбите беспилотных кораблей.

Экспедиция на Марс. Реализация проекта

Проблемы межпланетного полета / Пути решения

Доставка на околоземную орбиту элементов межпланетного комплекса / Разработка

марсианской ракеты Н1 и наземного комплекса.
Оценка возможности осуществления экспедиции человека на Марс / Разработка
проекта межпланетного корабля. Анализ вариантов. Определение облика и характеристик.
Проверка возможности полета человека в космос / Разработка и запуски пилотируемых
кораблей «Восток», «Восход», «Союз».
Стыковка элементов межпланетного комплекса на околоземной орбите / Отработка
автоматической стыковки на кораблях «Союз».
Обеспечение межорбитальных операций / Использование орбитального корабля ЛОК из
состава лунного экспедиционного комплекса Л3.
Сборка и испытания комплекса на орбите / Создание специального отряда космонавтов
в ОКБ-1.
Монтажные и сборочные работы вне корабля / Разработка скафандров. Отработка
выхода из корабля. Выход Леонова на корабле «Восход-2».
Влияние радиационных поясов / Запуски спутников «Электрон». Построение модели
радиационных поясов Земли.
Обеспечение космической связи / Запуски спутников «Молния».
Разгон с околоземной орбиты к Марсу / Создание 75-тонных модулей разгонного блока.
Межпланетный полет по траектории к Марсу: ориентация, навигация, коррекция, связь
и др. / Запуски автоматических межпланетных станций «Марс», «Венера».
Переход на орбиту спутника Марса / Аэродинамическое торможение в атмосфере
Марса. Отработка на моделях в ЦАГИ и в полетах.
Наблюдения поверхности Марса с орбиты его спутника. Определение мест посадки /
Разработка и запуск на ОИСЗ спутников-разведчиков «Зенит» для отработки средств и
методов наблюдения.
Посадка корабля на поверхность Марса / Отработка посадки автоматов на Луну и
планеты. Разработка и летные испытания на ОИСЗ корабля Т2К.
Старт и возвращение на исходную орбиту / Отработка старта с Луны на аппаратах
разработки ОКБ им. С. А. Лавочкина.
Облик и конструктивные решения по посадочному марсианскому кораблю /
Проектирование лунного посадочного корабля ЛК по программе Л3 — прототипа
марсианского корабля.
Передвижение по поверхности Марса / Разработка марсохода. Изготовление и летные
испытания на Луне его прототипа — «Лунохода».
Стыковка на орбите спутника Марса / Отработка стыковки на орбите спутника Луны по
программе Л3.
Старт с орбиты спутника Марса к Земле / Отработка старта с орбиты спутника Луны к
Земле по программе Л3.
Возвращение экипажа на Землю со второй космической скоростью / Запуски
беспилотных кораблей 7К-Л1 по программе облета Луны.
Эвакуация экипажа с места посадки / Разработка и испытание комплекса средств
поиска и спасения по программе Л3.
Пребывание человека в условиях длительного межпланетного полета / Создание
Института медико-биологических проблем (ИМБП) для решения проблем жизнеобеспечения.
Обеспечение жизнедеятельности экипажа / Разработка и испытание систем
жизнеобеспечения в наземном экспериментальном комплексе (НЭК).
Наземная экспериментальная отработка тяжелого межпланетного корабля / Разработка,
изготовление, монтаж и испытания макета ТМК в составе НЭКа в ИМБП.
Летная экспериментальная отработка тяжелого межпланетного корабля / Разработка
тяжелой орбитальной станции (ТОС) для отработки ТМК на околоземной орбите.

Иллюстрации

Рис. 1.1.

Рис. 1.2.

Рис. 1.3. «Совсекретная» рабочая тетрадь сотрудника 9-го отдела ОКБ-1

В.  Е.  Бугрова.

Рис. 1.4. Служебная записка с просьбой передать тетрадь В. Бугрову.

 Рис. 2.1.1. Ранние работы Королева.

Рис. 2.2.1. Совет главных конструкторов: В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, В. И. Кузнецов,

С. П. Королев (председатель), М. С. Рязанский, В. П. Бармин, Б. Е. Черток (не член Совета).

Рис. 2.2.2. Баллистические ракеты дальнего действия.

Рис. 2.4.1. Межконтинентальные баллистические ракеты.

Рис. 2.5.1. Геофизическая ракета Р-2А на старте и ее головная часть.

Рис. 2.5.2. Спутники, автоматические аппараты и станции.

Рис. 2.5.3. Пилотируемые космические корабли.

Рис. 3.1.1. Общий вид марсианского пилотируемого космического комплекса.

Рис. 3.1.2. Схема марсианской экспедиции.

Рис. 3.3.1. Первые компоновочные схемы ТМК.

Рис. 3.3.2. Компоновочные схемы ТМК с вращением жилых отсеков в плоскости

траектории.

Рис. 3.3.3. Компоновочная схема ТМК в начале 1962 года.

Рис. 3.3.4. Месячные планы работ по ТМК (первое полугодие 1962 года).

Рис. 3.3.5. Теоретический чертеж ТМК.

Рис. 3.3.6. Весовая сводка по конструкции.

Рис. 3.4.1. Содержание проспекта «План освоения Марса и Венеры».

Рис. 3.4.2. Черновик таблицы «План освоения Марса и Венеры».

Рис. 3.4.3. Текст записки Королева. Июнь 1962 года.

Рис. 3.5.1 План работы на июнь 1962 года.

Рис. 3.5.2. Исходная масса на ОИСЗ для перемещения 20 т.

Рис. 3.5.3. Сводная таблица для выбора схемы полета на Марс с применением ЖРД.

Рис. 3.5.4. Проблемы экспедиции и пути решения.

Рис. 3.6.1. Расчеты аэродинамического торможения.

Рис. 3.6.2.а-б. Первые схемы ТМК с аэродинамическим торможением. 1962–1963  гг.

Рис. 3.6.2.в-г. Первые схемы ТМК с аэродинамическим торможением. 1962–1963 гг.

 Рис. 3.6.3. Схема и общий вид МПКК после старта с ОИСЗ. 1964 год.

Рис. 3.7.1. Расчеты характеристик систем ТМК.

Рис. 3.7.2. Весовые сводки ТМК и посадочного комплексов.

Рис. 3.7.3. Весовая сводка МПКК.

Рис. 3.7.4. Сравнительные весовые харакктеристики.

Рис. 3.8.1. Начало работ по тяжелой орбитальной станции (ТОС).

Рис. 3.8.2. Модульные элементы ТМК и ТОС.

Рис. 3.9.1. Теоретический чертеж на корпус станции.

Рис. 3.9.2. Основные положения для разработки ТМК.

Рис. 3.9.3. План подготовки исходных данных на составные части.

Рис. 4.3.1. План первоочередных работ по проекту Л3. Сентябрь 1964 года.

Рис. 4.3.2.a-б. Состав документов и материалов предэскизного проекта.

Рис. 4.3.3. Первые черновики документов лунного проекта: заголовок в тетради, эскиз

компоновки Л3, схема полета Л3, весовая сводка Л3, первый ТЧ Локка, ТЧ спускаемого
аппарата.
 Рис. 4.4.1. Лунный экспедиционный комплекс Л3.

Рис. 4.4.2. Лунный орбитальный корабль — ЛОК.

Рис. 4.4.3. Лунный посадочный корабль — ЛК.

Рис. 4.4.4. Схема экспедиции на Луну.

Рис. 5.3.1. На парашютных прыжках на аэродроме г. Серпухова. 1966 г. Справа

налево: С.  Анохин, В. Волков, В. Бугров, А. Елисеев, Г. Гречко, В. Кубасов, Г. Долгополов,
О.  Макаров.

Рис. 5.5.1. В. Бугров отрабатывает выход космонавта на поверхность Луны на

макете лунного корабля.

Рис. 5.5.2. Космонавты отряда РКК «Энергия» на юбилейной встрече 23 мая 2006

года. В центре (пятый слева) президент РКК Н. Н. Севастьянов.

Рис. 5.6.1. В. Е. Бугров, Ю. И. Лыгин, Б. Н. Филин.

Рис. 5.6.2. Группа участников подготовки лунного комплекса Л3 в МИКе КО. В первом

ряду: А.  Д. Шатский, Б.  Н. Филин, В. Е. Бугров, В. И. Кожухов, Ю. И. Лыгин,
В.  М. Ключарев, Ф. А. Беляев, А. П. Собко, В. Е. Гальперин; второй ряд: Е. И. Зыков,
В.  Н.  Керносов, В.  И. Писаренко, Е. И. Ковтуненко, Л. М. Александров, Ф. А. Куприянов,
В.  П.  Шинкин, Б.  В.  Шагов, А. А. Васильев. Н. А. Ашихменов, Е. Б. Наумов, В. В. Ерпылев,
А.  Д.  Фролов, И.  С. Ефремов, Г. В. Вишняков. Ю. А. Воробьев, Б.  Е.  Волков.

Рис. 5.8.1. Ракета-носитель Н1.

Рис. 5.8.2. Ступени ракеты-носителя Н1:

 Блок А : максимальный диаметр 16,8 м (размер по стабилизаторам 22,33 м), высота
30,1 м, 30 двигателей НК-15 тягой по 153 тс на земле;
Блок Б : максимальный диаметр около 10,3  м, высота 20,5 м, 8 двигателей НК-15В
тягой по 180 тс в пустоте;
Блок В : максимальный диаметр около 7,6 м, высота 11,5 м, 4 двигателя НК-19 тягой
по 41 тс в пустоте.

Рис. 5.12.1. 25 июня 1975 года. Москва. ИМБП. После завершения 90-суточного

эксперимента в макете марсианского корабля ТМК. Экипаж испытателей. Слева направо:
В.  А.  Корсаков, бортинженер Б. М. Абушкин, врач В.  И. Макаров.

Рис. 6.3.1.

1964 год (С новым 1965 годом). Главное событие уходящего 1964 года —
постановление по Луне. Трещина символизирует разделение отдела Тихонравова.
Центральный фрагмент — плот под парусом символизирует постройку лунного комплекса
на обломках марсианского. Марсианский корабль сел на мель, идет выпуск документации на
макет ТМК для испытаний в ИМБП. Избушка — лунный корабль. Катают на бильярде
шары — «Востоки» В. Молодцов и В. Благов. Вокруг марсианского утенка — Г. Максимов с
группой. Преждевременное ликование ракетчиков С. С. Крюкова по поводу успешного
снаряжения трехступенчатой елки — Н1. Дед Мороз несет «подарки» (доработки ракеты
Н1 под лунную программу). По обуви угадывается В. П.  Мишин. В гуще событий можно
увидеть и наших художников: В. Бугрова, Л. Горшкова, В. Любинского, А. Максименко,
А.  Саркисьяна, Г. Сизенцева, В.  Шаурова, Б. Шиманского.

1965 год (С новым 1966 годом). Фрагменты этой газеты убедительно показывают,
что работа над лунным проектом в ОКБ-1 началась только в 1965 году. Американцы
работают уже пятый год. Ни о какой «лунной гонке» не может быть и речи. Наша
марсианская елка «развязалась», и разработчики смотрят американский фильм о том, как
надо «завязывать» лунную (перед новым годом в ОНТИ показали фильм про «Сатурн»).
Центральный фрагмент — конвейер по производству лунных проектов под руководством
Бушуева и Прудникова. Сохранение тайны гарантировано. ТМК к наземным испытаниям в
ИМБП готовит Лавров. Максимов под флагом ТМК проводил в полет последние
межпланетные автоматы ОКБ-1. Его новорожденное межпланетное дитя подбросили на
«Лавочку» (передали работы в КБ им. С. А. Лавочкина). «Свадьба» нашего корабля 7К-Л1 с
челомеевской ракетой «Протон» — неравный брак. С Луной происходит что-то
непонятное. «Вышестоящие», глядя на обстановку в космонавтике, заготавливают
«арбузы», но раздавать их, кроме как в ОКБ-1, больше некому, Главный конструктор —
«ходит и руководит».

1966 год. (С новым 1967 годом). Главное трагическое событие года мы решили не
затрагивать. Мишин образовал отряд космонавтов ОКБ-1. По мостику из паруса старого
марсианского корабля в отряд перешли четыре проектанта, и эта новая тема отражена в
рисунках и в номере отдела. Наш старый парусник обветшал и растаскивается. Максимов
не видит пути вперед. Елка приобретает форму. Предусмотрены и бочка с песком и
пожарник в хороводе. Задуманная сказочная птица может превратиться при реализации в
ящик. Стол пуст, «шары» закончились. Часть проектантов свои противоречия с главным
представляла так. Мишин мог их представить по-другому. Осел отпиливает козлу рога по
совету мартышки, «мишка» не вмешивается. Вывеска: «Квартет не работает,
реорганизация». Фрагмент появился в связи с несколькими реорганизациями. На газете
намечена «Линия отреза». Напряженный труд врачей по отбору космонавтов. Гречко на
прыжках сломал ногу — наших вычеркнули из экипажа. Один Елисеев пробился в «бочку»,
несмотря на длинную очередь. Стыковку кораблей и переход из корабля в корабль уже
отработали.

1969 год. (С новым 1970 годом). Главные события года — два неудачных пуска Н1
сдержанно отображены морем огня из задней части лошади и позой А.  П. Абрамова,
оценивающего перспективы строительных работ в связи с разрушением старта. Высадка
американцев на Луну затронута вскользь — две встречные команды космонавтов — наши
«туда», а те «оттуда». Общая компоновка навеяна поручением Мишина и Хомякова
(раздел  5. 7.) дать предложения по упорядочению работы предприятия. Предприятие
видится как единый четко отлаженный механизм. Принципы получения выходной мощности
на валу представлены кинематической схемой. Центральный фрагмент за круглым столом
— упорядоченная процедура принятия технических решений. Чтобы включилось сцепление
нужно все нерешенные вопросы решить и переложить из левого мешка в правый. Это
функцию выполняют: Я.  И. Трегуб, С. О. Охапкин, Б. Е. Черток, К. Д. Бушуев,
М. В. Мельников. (Приказ по оформлению решений будет подписан через три месяца).
Рулевой ведет корабль строго по курсу, указанному компасом с внешним управляемым
магнитом. Для оперативного решения вопросов предусмотрен инструмент справа. Сзади
рулевого противоречивый Феоктистов. Готовится новая «голова» но не на Марс, а на ОИСЗ
— 100-тонный многоцелевой орбитальный комплекс. (Комплекс Л3 мы будем делать еще 5
лет). Брак 7К-Л1 и Ур-500 распался, наша программа облета Луны закрыта. На попоне
скакуна новый девиз: «В своих дерзаниях всегда мы правы». Воз по-прежнему везет «старая
кляча» семерка, побуждаемая Э. И. Корженевским, кнутом и пряником. От широкой и
мировой общественности П. В. Цыбин отстреливается «Союзами» на обочину вместе со
знаком «Основная дорога». Выброшен на обочину не только марсианский проект, но и
лунный. По нему работать еще 4 года.

1970 год. (С новым 1971 годом). Это номер наглядно показывает, что произошло на
предприятии после несанкционированного главным конструктором обращения к
Д.  Ф. Устинову с предложением по ДОСам. Четкий механизм принятия коллегиальных
решений. Варят их в проектных отделах. Могут снести золотое яйцо и в центральном
проектном подразделении В. К.  Безвербого. Поступившие блюда, будут рассмотрены.
Незаконнорожденное дитя «аист» с фирмы отнес прямо к Д. Ф. Устинову. Ведущий
конструктор Ю. П. Семенов при поддержке «сверху» с зеленым светофором прокладывает
на предприятии Мишина «магистральный путь освоения космоса» для ДОСов. Обманутое
руководство отстраняет несогласного В.  П. Мишина на обочину вместе со знаком
«Основная дорога». Выброшен на обочину не только марсианский проект, но и лунный. По
нему работать еще 4 года.
 1973 год. (С новым 1974 годом). Общую компоновку этой газеты также делал не я.
Она создавалась в службе главного конструктора В. А. Борисова, образованной летом 1972
года, которая стала правопреемником проектов на Н1. В 1964 году марсианская команда
была остановлена. На прямом пути воронки с обломками елки. Пришлось идти в обход.
Часть коллектива, помимо брошенной на ДОСы, свернула на дорогу за океан (намечался
«Союз-Аполлон»). Основная часть коллектива на разбитом грузовичке вырулила на прямую
дорогу. За рулем главный конструктор В. А. Борисов, в кузове много знакомых лиц. Впереди
грузовичка ведущий конструктор по полезным нагрузкам Н1. Вот только куда он выведет в
наступающем 1974 году?

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.com

Оставить отзыв о книге
Все книги автора