Военный разведчик
Шелковый путь – 1
Глава 1. Экзамен
Она летела рядом, буквально в нескольких сантиметрах. Красивые карие глаза были
задумчивы и равнодушны. Гибкое, стройное тело было восхитительно! Она не обращала на
меня ни малейшего внимания. По крайней мере, так казалось. Но я не обольщался на этот
счет: чем-то я все-таки был ей интересен. Ведь иначе её не было бы рядом со мной, да и
шерсть у неё на загривке поднялась совсем не случайно. Гравитация делала свое дело – до
воды оставалось не более полуметра. Впервые в жизни я жалел, что не умею летать.
Взмахнул бы руками, да и вернулся обратно. На палубу пограничного катера. Хотя и не
люблю пограничные катера, вернулся бы. Просто, еще меньше, чем пограничные катера, я
люблю пограничных собак. Особенно таких, как та, что летела сейчас рядом. Даже если она
и казалась такой равнодушной…
Экзамен был бездарно провален. Катер должен был появиться не раньше, чем через два
часа. За это время я ушел бы далеко за Днестр. Но вмешался нелепый случай – жене одного
из пограничников срочно понадобилось на другой берег. Катер казался песчинкой в
днестровском лимане, я не тянул и на микро-песчинку. По всем вселенским законам мы не
могли встретиться. Кроме какого-то одного закона, о котором я видно забыл. Через Днестр
переправлялся по стандартной схеме: одежда лежала в водонепроницаемом пакете рядом с
увесистым булыжником. Пакет привязан к телу веревкой. Узел «Прощай, мама».
Альпинисты хорошо знают этот узел. Как только появился катер, короткое движение, и
одежда с камнем ушла на дно. Меня подняли на борт. Подошел старший прапорщик. Он был
немногословен.
– Документы?
Более забавного вопроса я и не ожидал услышать. Нужно было что-то ответить в том
же духе. И в голове уже рождалась шутливая фраза: «Вы знаете, офицер, документы, шифры,
оружие и наркотики утонули. Я не виноват…» Но в это время за моей спиной раздался
звонкий девичий смех. На мостике стояла миловидная, светловолосая девушка. Вопрос о
документах вызвал у нее взрыв веселья. До пограничников, похоже, тоже стала доходить
неуместность вопроса. И в этот момент я совершил глупость. Необъяснимую,
бессмысленную. Я прыгнул за борт… Взыграло детство в одном месте. Решил произвести
впечатление на девушку. Прыжок действительно был красивым. Недаром столько лет
занимался плаванием. Но еще более красивым был прыжок пограничной собаки.
Профессиональный, классный прыжок. Вот тогда-то я и захотел вернуться обратно. Захотел
научиться летать. Но рожденный ползать, как известно… Я шмякнулся о воду как старая,
разбитая калоша. Я лежал в воде как старое гнилое бревно. Рядом мило плескалась овчарка.
Ей было приятно поплавать после длинного рабочего дня. И лишь изредка она бросала
равнодушный взгляд в мою сторону. Ждала, когда я пошевельнусь. О, моя попытка бегства
или сопротивление при задержании были бы для нее настоящим праздником. Она мечтала об
этом всю свою жизнь. Или, по крайней мере, с утра (возможно, утром ее не слишком сытно
покормили). Но я превратился в бревно, у меня не было рук – только ветки, не было ног –
только корни, не было мыслей. Я был всего лишь бревном. Я даже не думал о жуках –
короедах.
Меня снова подняли на борт. Шуток больше не было. Кроме одной – на руки надели
наручники и пристегнули их к ограждению. Катер подходил к берегу. Незаметно
подкрадывались сумерки. Наступал час волка. А волка, как известно, кормят ноги. То есть
лапы. Или зубы. Не помню. В любом случае пора было делать ноги и показывать зубы.
И все-таки здорово, что я уже не был бревном. Мокрым, гнилым. Противно! Я – волк!
Приятно познакомиться, волк. Для вас просто волк. Да, тоже очень приятно!
И что это я так переживаю из-за какой-то овчарки. Собаки – не самое страшное в
жизни. Вы когда-нибудь были волком? Спали в лесу? Чутко прислушиваясь к каждому
шороху. Ведь каждый шорох таит опасность, и каждый встречный может быть не только
дичью, но и врагом. Если после неудачной охоты мокрая шерсть у вас на боках к утру
покрывалась ледяной коркой, вы меня поймете. А собаки не так уж и страшны. С молоком
матери я впитал знание, что уходить от них лучше по скошенным лугам. Запах свежего сена
сбивает их со следа. Уходить весело, легко и лишь раз-другой, резко сменив направление
бега. Охотничьи собаки слишком прямолинейны, почувствовав близость добычи, они
глупеют, пропускают место поворота. Теряют след, сбиваются в кучу и затаптывают все
вокруг. Собаки.
Если это не сработает, слишком назойливым можно перегрызть горло. В крайнем
случае, можно укусить себя за лапу. Это здорово отвлекает, когда тебя рвут на части
охотничьи собаки. Помогает расслабиться. И драться до последнего вздоха. И умереть,
сомкнув зубы на чьей-нибудь шее.
Катер подошел к причалу. Девушка легко выпорхнула с катера на трап.
Сержант-пограничник провел мимо меня овчарку. На поводке она выглядела очень мило. И
хотя шерсть у нее стояла дыбом, как и раньше, во взгляде появилось что-то новое. Не
уважение, нет. Признание достойного противника, признание его силы. Кажется, меня
признали. За своего. Четверолапого. Было приятно. Вот только блохи совсем заели. Так
хотелось почесать лапой брюхо, но я удержался. Не хотелось проявлять слабость при
посторонних. Волк должен быть сильным. Тем более перед овчаркой. Кстати, между нами,
волками, довольно симпатичной овчаркой. Была бы волчицей, с ней бы еще вполне можно
было бы вместе повыть на луну.
Я проводил ее взглядом. Пора было бежать. Но я все медлил. Ждал, когда проводник с
собакой уйдут с причала. При них уходить не хотелось. Люди могли наказать овчарку за то,
что она меня упустила. Подумать, что и они в том виновны, мозгов у них едва бы хватило.
Проще было наказать бедную собачку. Ничего, подожду еще минутку. Подводить овчарку не
хотелось. Хоть и собака, а ведь тоже ходит на четырех лапах. Солидарность. Людям этого не
понять.
Время остановилось. Пограничник с собакой исчезли за углом какой-то постройки.
Старший прапорщик отстегнул наручники от ограждения и почти ласково толкнул меня на
трап. Я обреченно вздохнул, поскользнулся, смешно вскинул вверх руки в наручниках и упал
в воду. Никакой самодеятельности, никакой изобретательности. Скукотища! Сделал то, что
должен был сделать. Акцентировал внимание пограничников на своей безобидности (руки в
наручниках высоко над головой), рассмешил их своей неуклюжестью (упав в воду,
удивленно вскрикнул: «Ой, тону!»). Побарахтался в воде, пару раз погрузился под воду. Ну,
просто цирк какой-то! И, резко оттолкнувшись от борта катера, ушел на глубину. Дальше
работало течение. Метрах в двадцати от причала я, еще находясь на катере, приметил
несколько торчащих из воды свай. От меня требовалось совсем немного – не ошибиться в
выборе направления, доплыть под водой до свай и зацепиться за них. А дальше: выключить
сознание, превратиться в водоросли и оставаться под водой как можно дольше. Главное не
промахнуться. Вынесет на открытое место, сразу заметят. Перехитрить пограничников
можно, уйти от их катера – нет. Мне повезло, я не промахнулся – сваи оказались на месте.
Мне повезло даже вдвойне – голова тоже оказалась на месте. К сожалению, это место было
одно и то же. Я не учел скорости течения, прозрачности воды и сумерек. И еще сотни
факторов, которые необходимо учитывать беглецам. Руки прошли в паре сантиметров от
одной из свай, следом шла голова… Я моментально догадался, что будет дальше (Вообще-то
я сообразительный), у меня хватило на это времени. Времени не хватило лишь на то, чтобы
сгруппироваться, чтобы что-либо изменить. Удар был просто ошеломляющий! И если бы у
этой безмозглой водоросли было бы хоть чуточку серого вещества, не обошлось бы без
серьезного сотрясения мозга. Шейные позвонки, казалось, просто рассыпались, но самое
ужасное было не это. Удар выдавил из легких остатки кислорода и выбил меня из
равновесия. Я больше не был водорослью, не мог дышать под водой и любоваться
проплывающими рядом рыбками. Я был тем, кем был на самом деле: старым, больным
человеком на третьем десятке лет. Пытающимся сдать выпускной экзамен, точнее успешно
его провалившим.
Все было предопределено свыше. В книге судеб. После окончания Московского
высшего общевойскового училища выпускник спортивного взвода, бывший чемпион
Московского военного округа и призер Вооруженных Сил по военно-прикладному плаванию
был направлен для прохождения дальнейшей военной службы в один из приморских
округов. До ближайшего моря рукой подать! Тут недалеко. Сразу за пляжем. Правда, пляж
тянулся на тысячу километров и назывался «Черными песками». Каракумы. Туркестанский
военный округ. Полгода провел в горном учебном центре, изучая взрывное дело и
снайперскую науку, занимаясь альпинизмом и стрельбой. Джентльменский набор юного
разведчика ограничивался двадцатью с лишним учебными дисциплинами. Не так уж и много
для начала. По выпуску из центра занимался проводкой агентурных разведчиков за кордон,
организовывал «коридоры» и обеспечивал их безопасность. Пригодились и навыки боевого
пловца – один из выделенных для военной разведки «коридоров» представлял собой цепочку
подземных озер и, затопленных грунтовыми водами, подземных ходов (У КГБ и МВД были
свои каналы для выхода на территорию соседнего государства). При проведении одной из
таких операций группа разведчиков попала в засаду, прикрывая их отход, получил тяжелое
ранение. И все-таки ушел от преследователей. Группа вернулась без потерь. Вообще-то
работа без потерь была своеобразной визитной карточкой разведчиков. Ибо потери были
синонимом непрофессионализма. А непрофессионалов в военной разведке не держали.
После госпиталя дорога в боевое применение была заказана, впереди маячила штабная
работа в разведотделе. И все-таки он выбил у командования свой последний шанс: дать ему
возможность сдать выпускной экзамен в учебном центре. (Действующие разведчики не реже
одного раза в год проходили переподготовку в горном учебном центре. И сдавали
обязательный «выпускной экзамен»). Ему этот шанс предоставили. Правда решение по нему
было уже принято. Оно не зависело от результатов сдачи экзамена. Но он об этом,
естественно, не знал.
У каждого выпускника центра была своя задача: учебная либо боевая. Ему досталась
учебная: без документов пересечь территорию Одесского военного округа, приграничную
зону. На территории сопредельного государства встретиться с человеком и вернуться. Была
бы боевая, не сливали бы наши комитетчикам информацию, что противник планирует
нарушить Государственную границу. А для МВД, что с зоны под Красноводском бежал
особо опасный рецидивист, убил часового, захватил оружие. При задержании стрелять на
поражение. И его приметы. Для блокировки и прочесывания местности привлекались войска
округа и Внутренние войска. Другими словами создавалась рабочая обстановка. От
выпускника требовалось лишь доказать свою профессиональную пригодность. И уложиться
в двенадцатидневный срок.
Он сделал все правильно. Отсыпался днем. Шел ночами, обходя населенные пункты,
милицейские кордоны и прячась от людей. Питался корешками съедобных растений и сырой
рыбой, один раз ему даже посчастливилось поймать гюрзу. Но он дошел до границы, сутки
вел наблюдение за пограничниками, вскрывая систему их постов и секретов. Переправился
через Прут и встретился в условном месте со связником. По итогам экзамена, ребята из
пограничного наряда, несшего службу на участке его прохода, получили по три года колонии
общего режима. (За нарушение правил несения пограничной службы, повлекшее тяжкие
последствия. Он узнает об этом через много, много лет). А сейчас ему оставалось самое
трудное. Возвращение. Границу пересек в другом месте. Это заняло еще двое суток, но так
было надо. Он не любил возвращаться старыми тропами. Дошел до Днестровского лимана
и… Провалил экзамен. Все коту под хвост. Он целый день прятался в воде под старой
корягой, вел наблюдение и ждал сумерек. Как только на другом берегу зажглись редкие
огоньки, начал переправу. Увы, когда до берега оставалось не более километра, появился
пограничный катер. Фатальная случайность! И все-таки ему здорово повезло. Во-первых, его
не узнали. Злую шутку с пограничниками сыграла ведомственная неприязнь между МВД и
КГБ. Приметы, якобы бежавшего с зоны рецидивиста, были только у милиционеров. Если бы
они были у пограничников, к нему бы отнеслись более серьезно. Во-вторых, катер явно
использовался не по служебному назначению, а это всегда здорово расхолаживает. Даже
пограничников. И, в-третьих, он сыграл свою роль достаточно убедительно. Курортник.
Отдыхающий. Смешной и немного несуразный. Он…
Интересно, с каких это пор я начал думать о себе в третьем лице? Быть может, я уже
умер? Хотя едва ли у покойников так болит голова. А еще плечи, руки, ноги. Каждая
клеточка моего бедного тела выла от жуткой боли. Возможно, я был еще жив. Сознание
возвращалось. Я открыл глаза. Лучше бы я этого не делал! Надо мною была вода. Со всех
сторон: сверху, снизу, внутри – вода. Значит, я умер. Стало безумно страшно. Захотелось
кричать. И тут я все вспомнил. Девушка. Собака. Пограничники. Свая. При ударе об неё я
рефлекторно вытянул руки, пытаясь зацепиться. Увы, промахнулся. И потерял сознание.
Течение сделало бы свою гнусную работу, выдало меня пограничникам. Но руки зацепились
за остатки старой рыбацкой сети, запутавшейся в сваях. И я остался под водой. Интересно,
как долго я там находился? Это неправда, что человек может обходиться без воздуха лишь
пару минут. Некоторые лежат под водой сутками. Через несколько дней течение выносит на
песчаные отмели их распухшие, скрюченные тела. Воздух нужен только живым. А я уже
умер.
Но вода разрывала легкие. Просыпающийся мозг настойчиво требовал только одного –
воздуха. Ему было неважно жив я или нет. Глоток воздуха! Пол царства за глоток воздуха.
Пол царства и половину коня. Нужно было всплывать. Вы, наверное, знаете сотню способов,
как сделать это, оставаясь незамеченным. Можно взять полую травинку и дышать через неё.
Можно крикнуть: «Эй, вы там, наверху! Это я! Всплываю!» Со счастливо-глупой улыбкой
вынырнуть перед глазами восхищенных зрителей в зеленой форме с автоматами
Калашникова. И тут же натянуть на голову по самые уши шапку-невидимку. Неплохо в
таком случае использовать и ковер-самолет на подводных крыльях. В крайнем случае,
сапоги-скороходы на воздушной подушке. Но с волшебными шапками, сапогами и коврами у
меня в этот раз было туго.
Я осторожно выпутался из сети. Подтянулся к свае и обхватил её ногами. И начал
подъем. Мне не нужны были восхищенные зрители. Я не настаивал, чтобы они
рассматривали мой лоб или затылок в прорезь прицела. Скромность украшает. Куда больше,
чем дырка в голове. Мне было достаточно, чтобы из воды появились только губы. Секрет
фокуса прост. Что высматривает наблюдатель? Характерные признаки человека. Голову.
Затылок. Но, как известно, трудно найти черную кошку в темной комнате. Особенно когда ее
там нет. А кто сказал, что я еще здесь? Был, да сплыл. Поэтому задача моя была проста.
Перед самой поверхностью – глубокий выдох. Постараться выдавить из легких всю воду.
Прогнуться в спине, досчитать до трех, и, войдя в ритм с волной, «подвсплыть». Именно
«подвсплыть». В мертвой зоне между волнами на мгновение появляется небольшая воронка
(рот), в неё устремляется воздух и воронка исчезает. Какой такой павлин-мавлин? Какой
пловец? Нет никакого пловца! И никогда не было! В спускающихся над рекой сумерках, на
темной воде это давало шанс.
Прошла целая вечность. Столетие. Умерло дерево. Умер волк. Все умерли. На часах
старшего прапорщика не прошло и десяти минут. В мою сторону даже не смотрели. Два
пограничника деловито прочесывали дно баграми. Между катером и причалом. Прапорщик
встревожено посматривал на часы.
– Может, утонул? – В его голосе послышалась надежда. Судя по всему, возиться с
задержанным пограничнику не хотелось. Да и объяснять командованию, где и когда
задержан нарушитель тоже. А тонут в Днестре ежедневно. Правда, не у всех утопленников
такие красивые наручники. Скорее всего, только из-за них и продолжались еще мои поиски.
Человек у нас бесценен. В смысле, что ничего не стоит. Ни сам человек, ни его жизнь.
Наручники имеют конкретную стоимость.
И это было просто возмутительно! Как же спасение утопающих? Хотелось закричать:
– А может, он еще жив! Ищите лучше! Может быть, его еще можно спасти!
По понятным причинам кричать я не стал. Утонул, так утонул. С кем не бывает.
Мысленно произнес прощальную речь. Отметил, что утопленник был замечательным
человеком. Любил детей, охранял природу, всегда переводил старушек через дорогу…
Прапорщик не выдержал. В последний раз, взглянув на часы, он приказал отчаливать.
Катер взревел моторами и пошел на другую сторону Днестра. А я поплыл к причалу.
Путь к причалу. Звучит безумно красиво! Хотя мне был нужен совсем другой берег и
совсем другой причал. Но этот берег был куда ближе. Поэтому я отдался волнам, проплыл
несколько метров вдоль берега. До ближайшего кустарника. Сил идти не было. Не было сил
даже ползти. Я выполз на берег. Я был молодцом! Я смог уйти от пограничников. Я был
героем! Я заплакал.
Это был полный провал. Нелепая встреча с пограничниками на целые сутки выбила
меня из графика движения. До места сбора под Николаевом оставалось более ста
километров. Две ночи пути. Но сначала необходимо было снять наручники, найти новую
одежду, новую жизнь и хотя бы чуточку сил. Времени в обрез! Где взять эти две ночи? В
моем распоряжении было менее суток. День не в счет. Значит, оставалась только ночь. Одна
единственная ночь.
Я лежал в прибрежных кустах и плакал. Ну и что, ведь меня никто не видел. Я
сильный! У меня еще оставались силы, чтобы плакать. У меня просто не хватало сил, чтобы
идти. Или плыть. На другой берег. Я был словно ежик, в известном анекдоте: сильный,
сильный, но легкий. Меня каждый мог обидеть.
Ночь впереди. Приходилось все начинать сначала. Сначала наручники. Потом одежда.
Если я появлюсь в таком виде перед нашими, от шуток потом не будет отбоя. Одежда была
нужна. Затем необходимо было подняться как можно выше по течению, тогда течение
вынесет на другой берег. Там придется искать ковер-самолет. Но на тот берег нужно было
еще попасть. А для этого надо было встать.
Я медленно досчитал до трех. На счете «Три» резко вдохнул и… Досчитал до ста.
Потом еще раз. И еще. Наверное, из меня мог получиться отличный счетовод. Я
фантастически здорово считал до ста. С дикцией, с выражением. Про себя. Лучший в мире
счетовод! Круче Карлсона. Нет, с Карлсоном я, конечно, погорячился. И вообще, лучше его
не трогать. Он был самой большой трагедией моего детства. Когда я узнал, что Карлсон – это
замаскированный Саид из кинофильма «Белое солнце пустыни», жизнь утратила для меня
всякий смысл.
Невдалеке раздался какой-то звук. Кто-то приближался к кустам. Тело моментально
сжалось пружиной и перекатилось под ближайший куст. Я надеялся увидеть инопланетян.
Пограничный наряд. Динозавра. Но увидел небольшую тропинку и гнома на ней. По
тропинке в крохотном брезентовом плаще шел крохотный старичок, бодро размахивая
удочками. Я перевел взгляд на конец тропы. Берег. Причал. МОТОРНАЯ ЛОДКА! Дедушка
собрался на ночную рыбалку. Обожаю! Разве я не говорил вам раньше, что безумно люблю
старичков-рыбачков. На ужин. Я не успел ни о чем подумать. Сработали рефлексы. Дедушка
прошел в паре шагов от меня. На третьем шаге он уже лежал лицом в землю. Как бы не
пережать. Но дедушка был совершенно спокоен. И даже когда я раздевал его до нижнего
белья и связывал веревкой, найденной в моторной лодке, дед был невозмутим. Ох, непростой
ты дедушка! И лодка твоя на пограничном причале паркуется неспроста. И спокойствие твое
не показное. Либо каждый вечер встречаются на твоей тропе диверсанты, вяжут твои белые
рученьки. Либо ты по молодости сам вязал белые рученьки диверсантам. Но сегодня я был
не очень любопытен. Если дед собирался на рыбалку в погранзоне, значит, моторку
пограничники пропустят без досмотра. Старые дедушки не любят, когда их кто-нибудь
отвлекает во время рыбалки. А пограничники ТАКИХ старых дедушек стараются лишний
раз не беспокоить. Мне же погранзона не нужна. Мне совсем в другую сторону. Хотя искать
меня будут именно у границы. План созрел моментально. Моторная лодка! Хватит ползать
серой мышкой. Прокатимся с ветерком и с музыкой. Это, конечно, большая наглость. Но
наглость, как известно, второе счастье. Даже у разведчика. Тем более что со счастьем у него
всегда небогато.
Да, я снял с дедушки плащ. Он был восхитительно мал. Но если обрезать рукава, мог
сойти за рубашку-безрукавку. Стащил сапоги. Конечно, дедушке они были нужнее. Но
дедушке не повезло. Встретил дедушка бандита на своем пути. Рецидивиста, бежавшего с
зоны под Красноводском (И судя по внешнему виду, бежавшего в одних плавках). Встретил
бы меня, все было бы совсем по-другому. Я бы напоил его горячим чаем, угостил бы
махорочкой. Но не повезло дедушке. Сапоги мне никак не подходили, тем не менее, я бросил
их на дно лодки. Роль есть роль. Станиславский бы мною гордился. Брюки. Может быть,
получится сделать из них шорты или бриджи на худой конец? Вау! То, что нужно! А нужен
был кляп. В кармане плаща оказался старый, замусоленный носовой платок. Любимый.
Видно им часто пользовались. От платка за версту несло несвежей рыбой. Ну, извини, дед.
Чем богаты, как говорится. Кляп был необходим. Чтобы дед не простудился. И не поднял
тревогу раньше времени. На причале нашел кусок проволоки. Пора было избавляться от
наручников. Люблю красивые, блестящие предметы. Но в детстве мама всегда говорила, что
брать чужое – нехорошо. Думаю, это относилось именно к наручникам. А не к дедовым
вещам. Какой же он чужой! Свой в доску! В этот момент он был самым близким мне
человеком. Территориально, разумеется. Наручники тускло блеснули и ушли на дно реки.
А дедушка, тем временем, тайком старался рассмотреть своего обидчика. Вот это
напрасно! Во многом знании – многие печали. Не случайно я раздевал и связывал его в
одном положении – лицом в землю. Ведь для меня это был всего лишь экзамен. Здесь было
запрещено списывать, подсматривать в шпаргалки и убивать. Но деду знать об этом не
полагалось. Так что, меньше будешь видеть, дедуля, дольше проживешь. Я ласково шлепнул
его ребром ладони под основание черепа. Отдыхай дед! Кстати, как у тебя, дорогой, с
насморком? Все в порядке. Дышал дедушка как новорожденный младенец. Ай, да выдержка!
Дед начинал мне положительно нравиться.
Я перенес его к небольшому сараю у причала. Положил на скамейку. Ночи были
теплыми, а через пару часов деда должны были обнаружить. И перекрыть границу. Начать
поиск моторной лодки с воздуха и с моря. Границу – немедленно. А поиск – только с утра.
Ночью моторку ни с вертолета, ни с катера не обнаружить. Радар хорош только в открытом
море. А я уходить в открытое море не собирался. Путь мой лежал в противоположную от
границы сторону. И теперь у меня была уйма свободного времени…
Мотор на лодке завелся с пол оборота. Я в последний раз посмотрел в сторону
негостеприимного берега и направил лодку к устью реки…
Счастливы влюбленные и старики. Часов они не наблюдают. В сумке у деда лежали
рыболовные снасти, пара бутербродов и термос с чаем. Но ни на руке у деда (я это точно
помню), ни в сумке не было часов. Мои же часы утонули вместе с моими вещами. Я не
влюбленный и, по моим расчетам, еще не совсем старик. Я был несчастлив. Мне позарез
нужны были часы. Хорошо еще, что были видны звезды. А вот часов не было. Была лишь
пара бутербродов, да горячий сладкий чай. Ненавижу есть на работе. Я понимаю, дома.
Любимая девушка в очаровательном неглиже, горячий кофе в постель. Я помню, мне всегда
приносили на завтрак кофе в постель. Не в этой жизни? Не мне? Ну, а что, и помечтать даже
нельзя! Ненавижу бутерброды. Цыплята табака, понимаю. Шашлык из молодого барашка.
Конечно, уважаю. Да разве можно перечесть все, что я люблю и уважаю. Вот на последнем
ужине… Нет, это я так к слову. Последний раз я ел трое суток назад. И что было у меня на
ужин, вам лучше не знать. Но вот бутерброды я точно не люблю…
Я съел все до последней крошки. Ни с того, ни с сего, вдруг, проснулся волчий аппетит.
Сейчас я съел бы мамонта, слона и еще одного мамонта. Я с ностальгией подумал о дедушке.
А, ни такой он был и маленький. Окорочка у него были очень даже ничего. На глаза
попались дедовы сапоги. Но, кажется, я был уже сыт.
По моим расчетам лодка шла уже более трех часов. Я старался держать ее как можно
ближе к берегу, чтобы не сбиться с курса. Позади оставались Одесса, Южное. Я чуть было не
пропустил Очаков, но само Провидение вывело меня в Днепровский лиман. Лодка пошла
заметно медленнее, сказывалось течение. Но это было уже неважно. Еще через час я оказался
в Бугском лимане. А еще через пару часов, как только по правому борту появились огни
какого-то села, причалил к берегу. Небольшим перочинным ножом, найденным в сумке у
деда, выцарапал на борту лодки «Белгород-днестровский». Лодку найдут, найдут деда. Дед
найдет на дне лодки свои сапоги, не съеденные мною. И будет непечатно выражаться в мой
адрес, когда в следующий раз пойдет на ночную рыбалку. На своей моторной лодке. В
милиции поломают голову, зачем я оставил эту надпись. А дед поругается, поругается, да
улыбнется понимающе в свои седые, прокуренные усы… Мы с тобой одной крови, дед. Ты и
я. Ты – Маугли, и я – Маугли. Ты – Бандар-Лог, и я – Бандар-Лог. Ты – жёлтый земляной
червяк, и я… Нет, я все-таки Маугли.
Я вышел к месту сбора на рассвете. У ребят случилась истерика. Странные. Наверное,
они никогда не видели живого Робинзона Крузо. В низинах еще стоял туман. В лучах
восходящего солнца на траве сияла роса. По этой росе и туману к ним навстречу шел я.
Босиком. В дедовых одеждах. Хотя возможно, они были вполне нормальными. Может быть,
просто увидели нимб над моей головой?..
Дорогой Сережа!
Получил твое письмо от 9 июля. С интересом прочитал повествование о
твоем житье-бытье и вот, что хочу сказать. Главное, что сейчас определяет
твою жизнь – это чувство сидения на чемодане. Точно такое же ощущение
испытывают пассажиры на аэровокзалах, когда задерживаются рейсы. Но там
больше недели никто не ждет. Твое ожидание подлиннее. Между прочим, вся
армейская служба для многих – это постоянное сидение на чемоданах. Сидят в
группах войск – время идет, переведут в страну, там и начнем дела. Сидят в
Заполярье – время идет, переведут в группу войск, ну и так далее. Так проходит
жизнь и утрачивается время, которое можно использовать с толком.
Сколь бы не был неустроен быт резерва, какие бы психологические
состояния ни приходилось испытывать – себя от личного дела, ведущего к личной
цели, отставлять нельзя.
Ты же волевой парень. Скоро, как говоришь, на несколько дней приедешь в
отпуск. Приедешь, купишь новый календарь. Значит, год улетел и не догонишь. А
разве за это время нельзя было довести английский до 20 тысяч слов? Или взять
что-то иное, требующее усилий. И что может пригодиться впоследствии. И
довести дело до ума?
Хотелось бы, Сережа, чтобы ты понял, что время утекает как песок и вот
так в бесцельном созерцании себя держать не стоит. Человек целеустремленный
не может дать себе права быть в резерве. Пусть как хотят называют
подразделение, где тебе служить – сам не будь в резерве. Делай шаги всегда и
везде.
Я тут в последнее время приболел. Завтра выхожу на службу.
Жму руку, обнимаю.
А.Щ.
Письмо могло означать только одно – в ближайшие дни придет вызов. Вторая новость
тоже порадовала – похоже, перед отправкой в Афганистан нам дадут возможность на пару
дней слетать в Москву. Не совсем понятной была фраза о необходимости подучить
английский. Видимо он понадобится в недалеком будущем. Выбора у меня не было – если
Сан Саныч писал, что английский нужен, значит, приходилось браться и за него. Английский
язык действительно должен был понадобиться. Но, как ни странно, не только в Афганистане.
Сан Саныч любил многоходовые комбинации. И уже сейчас начинал готовить меня к
следующей задаче.
В одной из стран Центральной Америки полным ходом шла подготовка к очередной
революции. Было бы вполне естественным направить в эту страну группу студентов-медиков
в виде международного студенческого стройотряда. Либо для оказания помощи в уборке
урожая, допустим, кофейных зерен. Перед самым началом революции.
Но до этого было еще очень далеко. Через два дня пришел вызов. Я получил
направление прибыть к месту прохождения дальнейшей службы в Кабул. В 180
мотострелковый полк. Полевая почта 51884. Вместо офицера Егорова Сергея Андреевича.
Начиналось самое интересное. Внедрение. С этим у нас частенько происходили сбои.
Во время Великой отечественной войны разведуправление пошло по ошибочному пути.
Разведчики с рязанскими физиономиями (или даже с чисто арийскими чертами лица), не
выезжавшие в течение всей своей жизни за границы ближайшего райцентра зубрили
«легенды» о «своем» берлинском детстве. Запоминали фотографии соседей и окружающих
их дом пейзажей. И сыпались на мелочах. Ибо человек, говорящий неправду всегда
попадается. Тем более если с ним беседует специалист. А в Абвере неспециалистов не
держали. Жизнь сама подтолкнула к единственно правильному пути. Говорить правду, одну
только правду, но не всю правду. Да, родился в Нью-Васюках, дальше райцентра ни разу не
был. Родители немцы (лучше, если и это было правдой). Учился. Не женился.
Рассказывалось все. Почти все. Умалчивались лишь учеба в разведшколе, да еще кое-какие
мелочи.
Глава 3. Афганистан
Глава 4. Тотахан
На следующее утро в седьмом часу я был уже на баграмском перекрестке. Дежурный
по контрольно-диспетчерскому пункту с радостью сообщает мне, что все машины на Кабул
уже ушли. Ближайшая колонна через неделю. И еще. Согласно приказу командующего
армией все передвижения автомобильной техники с 15-го по 20-е августа категорически
запрещены. В связи с началом праздника Курбан. Что-то мне об этом вчера говорили в
разведотделе. Надо было слушать внимательнее. Тем более что сегодня как раз 15-е число.
Дежурный посоветовал добраться до аэродрома и поговорить с вертолетчиками. Их машины
под приказ не попадали. Да и просто там мог оказаться попутный борт. Это был шанс!
И действительно, на Кабул был попутный рейс. Через Шиндант. Солидный крюк! Но
мне повезло. В Кабуле не дали разрешение на посадку самолета советника, и он приземлился
в Баграме. Через полчаса пришло разрешение. Договариваюсь с командиром экипажа.
Командир дает добро. Поднимаюсь на борт. Пассажиры удивлены: вот из-за кого их
посадили в Баграме. Ну что ж, людям свойственно заблуждаться. Я к их проблемам никакого
отношения не имею. Пока.
Через пятнадцать минут самолет приземляется в Кабуле. В самом дальнем конце
взлетно-посадочной полосы. Вам едва ли приходилось когда-нибудь пересекать пешком всю
взлетно-посадочную полосу международного аэропорта. Не пришлось и мне. На полпути к
пересылке меня подбирает УАЗик какого-то десантника. Он едет к штабу армии. Мне по
пути.
Небольшие узкие улочки Кабула, по-восточному яркие и оживленные. В толпе
мелькают европейские лица. Многие из женщин не носят паранджу. Бегают ребятишки,
качаются на деревянных качелях, крутятся на деревянных каруселях. В небе парят самолеты,
отстреливая тепловые ловушки. Удивительно колоритное смешение века четырнадцатого и
века двадцатого. Бросается в глаза военное одеяние города, царандой (милиция) у зданий с
автоматами. Бронированные стрелковые ячейки, бронетранспортеры на перекрестках.
От штаба армии до полка рукой подать. Жалко, что нет рейсовых автобусов.
Приходится ждать попутную машину. Полковой контрольно-пропускной пункт. Посыльный
помогает отнести мои вещи в штаб. Недалеко от штаба встречаю майора Аушева. Руслан
Султанович старожил в Афганистане. Третий срок. Прошел все командные должности от
командира взвода до начальника штаба полка. Недавно получил звание Героя Советского
Союза. По словам начальника разведки дивизии, в полку он царь и бог. Аушев пристально
смотрит мне навстречу.
– Карпов?
Вот тебе на! Приятно, когда каждый встречный начальник штаба полка знает тебя в
лицо. Но это не к добру!
– Так точно, товарищ подполковник. Старший лейтенант Карпов прибыл для
прохождения дальнейшей службы.
Начальник штаба отвечает в полку за разведку. Возможно, он единственный человек в
полку, который знает о моей реальной задаче. Но для меня было бы куда лучше, если бы о
ней вообще никто не знал. Во многих знаниях многие печали.
– Хорошо. Иди, представляйся командиру. Я завтра еду в Баграм, подброшу до КП
(командного пункта) батальона. Сбор в шесть у КПП (контрольно-пропускного пункта). Без
опозданий!
Нет, если он знает о том, что мне надо в Баграм, знает он видимо немало. Трудно
поверить, чтобы начальник штаба полка был знаком с каждым младшим офицером полка. Не
его это уровень! И тем более заниматься частным извозом, развозить младших офицеров к
месту службы – уж никак не входит в круг его обязанностей! В одном я ошибаюсь – Аушев
действительно знает всех офицеров полка. В том числе и младших. А вот с частным извозом
все гораздо проще – обычное везение. Аушева вызывают в Баграм, в штаб дивизии, я – всего
лишь попутный груз. Попутный груз. Какая прелесть!
Представляюсь командиру и его заместителям. Сдаю предписание и иду устраиваться
на ночь в общежитие. А утром на двух БМП мы выезжаем в Баграм. Продолжает действовать
запрет на передвижение автомобильных колонн до двадцатого августа. На «броню» он не
распространяется. Дорога пустынна и спокойна. И примерно через час мы подъезжаем к
кишлаку Чауни. На его окраине, в старинной крепости 13-го века, расположена десятая
сторожевая застава. Командный пункт второго мотострелкового батальона 180-го полка.
Да, мне продолжает везти. По моим расчетам в батальоне я должен был появиться не
раньше двадцать третьего. Сегодня – шестнадцатое. Идем с опережением графика. Хотя куда
я спешу? Непонятно. Важно другое: началась вторая неделя моего пребывания на войне, а
мою красную фуражку все еще не прострелили. Это просто замечательно! Я до сих пор хожу
в повседневной форме – это в Афганистане большая редкость. Солдаты и офицеры одеты в
экспериментальную полевую форму. Но я переодеваться не спешу: шитые сапоги,
генеральская рубашка, фуражка Центрального экспериментального пошивочного комбината
– визитная карточка кремлевцев. В разведывательно-диверсионной школе мы ходили в
солдатской форме без знаков различия. Так это ж на работе. Здесь совсем другое дело! На
войне иногда хочется немного повыпендриваться. Вот я и выпендриваюсь!
Неожиданный приезд Аушева никого не застает врасплох. Как всегда без сбоев
работает «солдатский телеграф» – кто-то из полковых связистов заранее сообщает о его
приезде по ЗАСу (засекречивающей аппаратуре связи). Командир батальона майор Миронов
встречает нас у ворот крепости. Руслан Султанович поздравляет его с приездом какого-то
майора Петухова. На несколько минут они отходят в сторону, о чем-то секретничают. И
изредка посматривают на меня. Аушев начинает сердиться. Что-то не так в датском
королевстве! Затем он запрыгивает на БМП и машины уходят в сторону штаба дивизии.
Комбат возвращается в крепость, на ходу бросив в мою сторону:
– Через десять минут.
Через десять минут командир батальона уже на боевом посту. В большой панаме и
шортах он лежит на плетеной деревянной кровати в тени крепостной стены. Таинственный
майор Петухов – заменщик моего командира батальона. Сегодня утром он приехал в
дивизию, а значит через пару дней будет здесь. Это значит, что для комбата война
закончилась. Пустячок, конечно, а приятно! Для комбата. Выясняется причина недовольства
Руслана Султановича: два дня назад Шафи перебрался из кишлака Калагулай в кишлак
Калашахи. Это в семи километрах южнее. Причина неизвестна. Но это путало все наши
планы. Егоров Сергей Андреевич, на чье место я приехал, служит командиром взвода
автоматических гранатометов. Его застава прикрывает штаб дивизии и кишлак Калагулай.
Кишлак Калашахи совсем в другой стороне. Но это не проблема. Небольшая рокировка:
одного из офицеров шестой мотострелковой роты переводят на место Егорова. Я – еду в
шестую роту.
Звучат два слова: «Шапко и Тотахан». Какая же маленькая деревня, этот Афганистан!
Все свои. Вместе с Женькой Шапко мы занимались в молодости альпинизмом. Кто такой
Тотахан мне неизвестно.
Комбат – выпускник нашего училища. Жалко, что он скоро уезжает, кремлевцев в
дивизии не так-то и много. Он и сам жалеет, что ничем не сможет мне больше помочь.
На следующее утро уезжаю знакомиться с Тотаханом. Таинственный «Хан»
оказывается небольшой, но очень милой горкой в пяти километрах от хребта Зингар. Высота
с отметкой 1641 метр. Восьмая сторожевая застава. На ней расположены командный пункт
шестой роты и её управление, второй мотострелковый взвод, экипаж танка Т-62,
минометный расчет и станция радиоперехвата. Все это теперь моё. Точнее не все – станция
радиоперехвата принадлежит дивизионному разведбату. Командует станцией старший
прапорщик Витя Томчик – «Дед». Кроме него на станции служат: водитель ГАЗ-66, на базе
которого оборудована станция и три солдата-таджика. Они радиотелефонисты и
переводчики одновременно.
Все постройки на заставе представляют собой нечто среднее между блиндажом и
пещерой. Технология строительства очень простая – взрывным способом в горке
пробиваются небольшие углубления. Обкладываются камнем, перекрываются бревнами и
сверху тоже засыпаются камнями. Таким способом на заставе построены: казарма,
продовольственный склад, склад боеприпасов и штабная землянка. Особняком стоит
ленинская комната. Самое капитальное и красивое помещение на заставе. Она полностью
построена из глинобитных кирпичей. В ней есть даже окна. По периметру заставы выложена
небольшая, чуть больше метра высотой, стена из камней. Вдоль этой стены оборудованы
СПС (стрелково-пулеметные сооружения) или обычные стрелковые ячейки. В них под
полиэтиленовой пленкой на камнях закреплены карточки огня, а в деревянных ящиках
из-под патронов хранится дежурный запас боеприпасов. Пачки патронов к автомату или
пулемету, две наступательные гранаты РГД-5 и две оборонительные Ф-1. На северной
вершине горы – на небольшом скальном утесе расположен первый пост. На южной окраине у
танка – пятый пост. Оба круглосуточные. Еще три-четыре поста выставляются только ночью.
Командир роты капитан, Игнатенко Юрий Иванович, кажется мне слишком взрослым,
даже старым. Ему около тридцати. (Интересно, как люди умудряются дожить до такого
возраста?). Подписан приказ о переводе капитана Игнатенко на вышестоящую должность.
Через неделю ему уезжать.
Ротный приказывает принимать заставу. И Женькин взвод. Не нужно быть семи пядей
во лбу, чтобы понять, что взвод этот не совсем обычный. Три боевых машины пехоты
(БМП-2) да стрелковое оружие – практически единственное, что напоминает о
мотострелковом подразделении. Но станция радиоперехвата, вавиловский прожектор
дальнего действия, переносная станция наземной разведки ПСНР-5. Труба зенитная с
прекрасной оптикой и двадцатикратным увеличением установлена на первом посту. Солдаты
с высшим образованием и знанием фарси. Замкомвзвода сержант Нигмат Хашимов, учитель
русского языка в недалеком прошлом. И нужно быть совсем слепым, чтобы не понять куда я
попал. Здесь все наши. Становится понятным преклонный возраст ротного, а со временем и
то, что самый главный человек в роте не командир, а его заместитель – Олег Артюхов. В
разведке так бывает.
Ну, вот мы и дома. С трех сторон наш командный пункт прикрывают:
гранатометно-пулеметный взвод с севера (выносной пост или восьмая «а» застава), первый
взвод с запада (9 сторожевая застава), и третий взвод (22 застава) – с юга. На востоке
расстилается степь Татарангзар. Она тянется до самого хребта Зингар. Под нами течет речка
Барикав. Летом её можно перешагнуть, не замочив ног. За речкой кишлак Калашахи. Место
удивительно тихое, спокойное. Правда, на прошлой неделе из гранатомета духи подбили
одну из Женькиных боевых машин пехоты. Да семьдесят реактивных снарядов (эРэС-ов)
залетело на заставу. Верится в это как-то с трудом, но дырка от кумулятивной гранаты в
корпусе одной из машин вполне реальна. Да и горка, усыпанная осколками реактивных
снарядов, совсем не кажется миражем. Тут еще Женька порадовал, что у местных жителей
есть одна забавная традиция. Любят они по ночам устанавливать на ближайших дорогах
противотанковые мины. Час от часу не легче! Уж лучше бы они своих женщин любили по
ночам.
Принимаю взвод. Разбираюсь с оружием, техникой, имуществом и личным составом.
Хорошо еще, что боеприпасы считать не надо – ими забит весь артсклад. Или точнее,
блиндаж, который мы называем артскладом. Там хранятся боекомплекты на все стволы
нашей заставы, включая и танк. Мины к миномету сложены штабелями на огневой позиции.
После обеда, с разрешения командира роты, выезжаем на экскурсию. На двух боевых
машинах пехоты едем в небольшой безымянный кишлак за дровами и кирпичом. Кишлак
необитаем. Жители покинули его несколько лет назад. Но не успеваем мы подъехать к
ближайшему дувалу, как откуда-то издалека прилетает реактивная противотанковая граната.
В развалинах скрываются духи. Правда не столь безобидные, как в наши домовые или
лешие. Здешние духи – существа абсолютно реальные. И совсем не безобидные. Их
называют душманами, разбойниками. Приходится принимать необходимые меры
предосторожности. Но дальше все проходит спокойно. Бойцы загружают десантные отсеки
БМП глиняными необожженными кирпичами, собранными в развалинах. Сверху закрепляют
бревна. Женька собирался строить на заставе баню. Теперь этим строительством предстоит
заниматься мне.
На окраине кишлака брошенный виноградник. На каждой лозе спелые, какие-то
солнечные, гроздья винограда. Кишмиш. Ребята набирают его в вещмешки. Для меня все это
в диковинку. Бойцы же относятся к винограду совершенно спокойно. Оказывается,
винограда они едят вдоволь – внизу, под нашей заставой, точно такой же виноградник. А
сейчас сезон уборки винограда.
Обратно возвращаемся без приключений. На заставе новый человек. В гости пришел
Хасан, командир отряда самообороны из кишлака. Пришел знакомиться с новым
командиром. В руках у него крошечный комок – маленький серый котенок. Бакшиш –
подарок новому командиру. Новый командир – это, кажется, я. Значит и подарок мне.
Обожаю подарки! В кишлаках много собак. В основном бездомных. При виде советских
солдат эти собаки начинают сходить с ума от злости. Много собак и на заставах. Их
подкармливают наши солдаты. Такой же лютой ненавистью эти собаки встречают афганцев.
Люди относятся друг к другу куда более терпимо. Но самое забавное, мне кажется, что это
одни и те же собаки. Только каждый раз они ненавидят разных людей: афганцев либо солдат.
Все зависит от того места, где эти собаки находятся в данный момент. Словно они участвуют
в каком-то спектакле. В театре абсурда. Кошки же встречаются в кишлаках крайне редко.
Очень жарко. У кошек мало молока. И когда появляются маленькие котята, кошка-мама
может накормить их только раз-другой. Затем молоко заканчивается, и котята больно кусают
соски. И тогда кошка их бросает. Выживают немногие.
Подарок очень приятный. И очень пушистый. Мне не приходилось слышать, чтобы
кому-то здесь дарили котят. Я тронут до самого сердца. Хасан приглашает посетить его
кишлак. И я обещаю придти к нему в гости в ближайшие дни. Хасан уходит довольный.
Видит, что подарок его очень понравился.
Ну вот и начал я обзаводиться хозяйством. Если все будет хорошо, к осени и корову
купим. Будем молочко пить. И будет у нас в Простоквашино все тик-так. Кстати, чем-то надо
накормить и нашего дикого африканского кота (конечно, дикого африканского, а как еще
можно назвать кота, который летает по землянке, как по саванне; кусается и царапается).
Развожу в миске немного сгущенного молока с водой. Дважды приглашать котенка не
приходится. Он вылизывает все до последней капли и засыпает на моей кровати в нашей
штабной землянке. Или в канцелярии, как мы её торжественно называем. Кстати, землянку
эту построил Хасан. Когда прятался от духов на нашей заставе. Построил в одиночку. В
благодарность за хлеб и приют. Я подписываю акты приема-передачи оружия и техники, и
рапорт о принятии дел и должности командира взвода. А вечером Женька уезжает.
Но поход в гости приходится отложить на неопределенный срок. На следующий день
начинается дивизионная операция по прочесыванию баграмской «зелёнки». «Зелёнкой»
здесь называют нечто среднее между кишлаками, местностью и виноградниками. Точного
определения нет. На заставе развертывают командный пункт батальона. И два комбата,
майор Миронов и его заменщик, майор Петухов, занимают нашу канцелярию. Ротного и его
зама, Олега Артюхова, переселяют в казарму. А мне дают одно отделение батальонного
разведвзвода и отправляют на соседнюю горку. Перекрыть караванную тропу и прикрыть
наш тыл. Забираю четырех своих бойцов, благо надо освободить несколько кроватей в
казарме. Со мною уходят: мой заместитель сержант Нигмат Хашимов, командир танкового
экипажа сержант Игорь Минкин, рядовые Медведев и Сережа Багрий. Выходим в сумерках,
занимаем горку, маскируемся. С нашей стороны хорошо видны скрытые подступы к
Тотахану. По возвращении надо будет подумать над их прикрытием.
День проходит спокойно. Лишь под вечер два наших вертолета зависают над девятой
сторожевой заставой. Ничего не понятно. До тех пор, пока они не открывают огонь по
заставе. Неуправляемыми реактивными снарядами. В эфире слышен мат старшего техника
роты, прапорщика Скворцова. Судя по всему, он собирается врезать по вертолетам из
тридцатимиллиметровой пушки БМП-2. Ротный его еле успокаивает. Вертолетчики
обстреляли своих. Один боец тяжело ранен. Серега Плотников, командир взвода, отвозит его
в медсанбат.
Ночью война прекращается, но перед самым рассветом в мой окоп заползает Нигмат.
– Товарищ старший лейтенант, верблюды.
Я ничего не слышу, но сомневаться в своем заместителе у меня нет ни малейшего
повода. Я подаю команду «Приготовиться!» и запускаю осветительную ракету вниз. В
сторону, указанную Нигматом. Если осветительную ракету запустить вверх, те, кто захочет,
успеют укрыться. Пока она загорится. Когда же ракета летит тебе в лицо, она оказывает
столь ошеломляющее действие, что ты забываешь обо всем на свете. В том числе и о том, в
какую игру сегодня играешь. В войну или в прятки.
Прямо под нами, метрах в двадцати, застывает небольшая группа: два верблюда и
четверо вооруженных людей. У них под ногами горит моя ракета. Мы открываем огонь.
Полтора десятка стволов вполне веский довод в данном споре. В ответ ни выстрела. Ни от
людей, ни от верблюдов. Что самое удивительное, верблюды остаются целыми.
Стремительными ланями они убегают в сторону кишлака Калагудир. Духи остаются на
месте.
На рассвете, с группой бойцов, я спускаюсь к ним. В каждом по несколько пулевых
отверстий. Раненых нет. Подбираем три автомата и один Бур, английскую винтовку. О
результатах боя докладываю на Тотахан. Оба комбата довольны – это действительно
большая удача. Обещают представить отличившихся к правительственным наградам. Я же
прошу связаться с Хасаном, чтобы прислал своих людей похоронить погибших. У афганцев
это нужно сделать в день смерти. От восхода и до заката солнца. Обычай есть обычай. Мы
ничего против не имеем. Теперь это не душманы. Просто погибшие люди. Они погибли в
бою. А значит, попадут в рай.
Тела погибших завернут в белый саван, положат на плетеную кровать и накроют белой
простынёй. Отпевание погибших душманов обычно проводится вблизи кладбища, а не дома.
Чтобы не показывать шурави, где они жили до смерти. И не создавать угрозы родственникам
– вдруг шурави надумают их наказать. За то, что их родственник был моджахедом.
Затем тело положат в могилу, ориентированную в направлении Север-Юг. На правый
бок, лицом к Мекке. (Кстати, могилы для женщин обычно роют глубже, чем для мужчин.
Ведь женщина недостойна лежать на одном уровне с мужчиной. Или мужчина недостоин,
чтобы для него копали слишком глубокую яму. Кто их знает, этих мусульман?! И их обычаи.
Думаю, что и они сами себя знают не очень. Что уж тогда говорить о нас!).
Вдоль могилы положат большой плоский камень (на могилах женщин – поперек),
воткнут веточки джиды, а к ним привяжут лоскутки красного либо зеленого цвета. В
зависимости от того, отомщен погибший или нет. «Око за око, кровь за кровь». Душа
погибшего успокоится только тогда, когда погибший будет отомщен. Родственники будут
молиться о погибшем в мечети. На второй день после смерти, каждый четверг первого, со
дня смерти, месяца, на сороковой день и по истечении года. Будут молиться и мстить.
Последующие дни ничем особым не запомнились. Душманы периодически
обстреливали Тотахан из миномета. Мстили за погибших. Истинные виновники их гибели,
то есть мы, сидели в стороне. Так всегда бывает: одни шкодят, другие отвечают. По
минометчикам работала наша артиллерия, штурмовики и вертолеты огневой поддержки.
Работали от души. Огневая мощь просто потрясала! Но думаю, что и у духов на орехи
доставалось не минометчикам, а кому-нибудь другому.
Двадцать восьмого августа война заканчивается. Мы возвращаемся на заставу. Домой.
Комбаты и разведвзвод уезжают на КП батальона.
На меня впервые пишут наградной. Обычно за хорошую работу меня просто хорошо
кормили. Здесь хорошо кормят независимо от работы. Невольно закрадывается крамольная
мысль, раз кормят и так, может не стоит и работать? Мысль заманчивая. Но меня впервые
представляют к правительственной награде. Целый день я сияю от гордости, как
начищенный медный чайник. Ведь только последний чайник может радоваться таким
глупостям.
НАГРАДНОЙ ЛИСТ
1. ФИО: Карпов Сергей Иванович
2. Воинское звание (для офицеров личный номер): старший лейтенант,
Р-880276
3. Должность: командир МСВ с августа 1986 года
4. Год и место рождения: 1964 г.
5. Национальность: русский
6. Партийность: член КПСС с января 1984 года
7. Участие в боевых действиях по защите СССР: нет
8. Ранения, контузии (когда и где получены).
9. В Вооруженных Силах СССР: с августа 1981 года
10. Какими правительственными наградами награждался ранее:
не награждался
11. Домашний адрес, представляемого к награждению или его семьи.
12. За какие заслуги представляется к награде:
В ДРА с августа 1986 года. Зарекомендовал себя с положительной стороны.
Принимал участие в одной рейдовой операции по уничтожению
бандформирований мятежников.
23 августа 1986 года, находясь с разведывательным подразделением в засаде на
боевой операции по уничтожению мятежников в зеленой зоне Карабаг, старший
лейтенант Карпов Сергей Иванович обнаружил банду и открыл огонь. Умело
выбрав позицию, взвод старшего лейтенанта Карпова С.И. нанес противнику
внезапный, прицельный удар. В результате чего было уничтожено четыре
мятежника. Захвачено три автомата и один Бур. Двух мятежников старший
лейтенант Карпов С.И. уничтожил лично.
Вывод: За мужество и героизм, проявленные при выполнении
интернационального долга в ДРА, достоин награждения медалью «За Отвагу».
Командир 6 МСР капитан Игнатенко
Командир 2МСБ майор Петухов
К медалям «За боевые заслуги» были представлены Нигмат Хашимов, Сергей Багрий,
сержант Минкин, рядовой Медведев. Ротный отвез представления на КП батальона,
подписал их у командира батальона. Но затем к ротному подошел замполит батальона
капитан Немашкалов Юрий Григорьевич:
– Вы что, совсем очумели! Карпов еще и месяца не прослужил в Афгане, а вы уже его
награждаете.
Достал мое представление из стопки бумаг и порвал на глазах у изумленного ротного.
Наверное он был прав. Представления на моих бойцов затерялись где-то в полку.
Глава 5. Шафи
Только первого сентября я смог исполнить свое обещание. Посетить Хасана. Нужно
было искать Шафи. Выходить на контакт. Прекращать воевать. И начинать работать.
Четыре одиночных выстрела из автомата в небо – сигнал Хасану. Одновременно с
выстрелами я начал спуск с горы. Хасан встретил меня на окраине кишлака. Он доволен –
командир его не обманул. Здороваюсь с ним, интересуюсь его здоровьем. Протягиваю
небольшую коробку с медикаментами – это подарок. В коробке бинты, йод, витамины.
Ничего особенного, но для афганцев медикаменты большая ценность. Вдвойне большая
ценность эта коробка для Хасана. Командир-шурави проявил уважение к командиру
местного отряда самообороны. На глазах у старейшин. Это дорогого стоило!
Кишлак совсем небольшой – с десяток крепостей да несколько глинобитных построек.
Крепости поражают размерами и своим предназначением. Для жителей кишлака Калашахи
это такие же обычные дома, как и любые другие. Но в отличие от афганских городов с их
теснотой и грязью, здесь совсем другая планета. Возможно, сказывается смешение племен и
традиций. Здесь проживают не только пуштуны с их кочевым образом жизни, но и таджики,
и нуристанцы. Для последних оседлый образ жизни более привычен. Из поколения в
поколение они строят крепости. Высокие, до шести метров, глинобитные стены. Толщина их
более метра. Даже из танковой пушки пробить такую стену не всегда удается. По углам
крепости трех-четырех этажные сторожевые башни. По внутренней стороне стены
одноэтажные или двухэтажные жилые постройки. Из необожжённого кирпича. Как правило,
расположены они буквой «П». На северной стороне крепости построек нет – северная стена
самая холодная. Отапливать зимой постройки с северной стороны невыгодно. Ведь с
топливом здесь большие проблемы. Только в одной из комнат может быть построено
подобие камина из сырцового кирпича. В качестве топлива используют кизяки –
прессованный и высушенный коровий или верблюжий навоз. Дровами отапливаются только
самые богатые.
На первом этаже обычно располагаются подсобные помещения, кухня и какое-то
подобие гостиной. Нечто среднее между столовой и залом для приема гостей. Пол в этой
комнате застлан циновками, а иногда и коврами. К гостиной примыкает несколько
внутренних помещений. В них живут летом, когда глинобитные стены не дают проникнуть в
дом изнурительной жаре и зною.
На втором этаже расположены спальни и комнаты для зимнего проживания. Как
правило они расположены прямо над кухней. На кухне открытая печь для приготовления
пищи. Вытяжной трубы нет. Вместо неё множество небольших дымоходов. Ими пронизаны
все внутренние стены крепости. Они распределяют теплый воздух по комнатам и
одновременно являются мощным теплоносителем. Дом похож на большой и живой
организм. Ничего удивительного в том, что афганцы к нему так и относятся. К тому же они
считают, что в доме живет множество различных духов – добрых и не очень – шишаков,
мадариалов, дивов.
Это накладывает определенный отпечаток на взаимоотношения между домом и его
жильцами. Так суеверный афганец никогда не войдет в дом с левой ноги. И, входя в комнату,
не поленится произнести: «ИншаАллах» (Если того пожелает Аллах). Так, на всякий случай.
В дальнем углу крепости расположен загон для скота. Недалеко от кухни – большой
колодец. Он называется кяризом. И предназначен, насколько я в курсе, не только для
обеспечения дома питьевой водой. Для этого в нескольких метрах от крепости протекает
арык.
Общая площадь крепости не менее четырехсот квадратных метров. Живет в ней, как
правило, одна семья. Такие вот жилищные условия были у жителей кишлака Калашахи.
Меня окружает толпа ребятишек. Сначала пугливо, держатся на расстоянии. Я
подзываю старшего, мальчугана лет восьми. Спрашиваю, как его зовут? Мальчишку зовут
Абдул. Протягиваю ему гость ирисок. Прошу разделить между ребятишками поровну. Это
разумно. И по-взрослому. Абдул переполняется чувством гордости. Уходит к ребятам, там
моментально возникают шум и гомон. Я знаю, что сейчас важно не переиграть. За мною
следят десятки глаз. Добиться уважения афганцев крайне сложно. На это может уйти не один
день. А потерять его можно в один миг. И навсегда. Но я так же знаю, что афганцы очень
любят детей. Не учитывать это нельзя.
Мы заходим с Хасаном на его пост. Это старинная полуразвалившаяся глинобитная
крепость на окраине кишлака. Знакомлюсь с его четырьмя бойцами. Хасан называет их
сарбозами – солдатами, но ополченцы поправляют своего командира. Мы – аскеры (герои).
Вид у этих героев достаточно жалкий. Интересно, почему, в отличие от ополченцев,
душманы выглядят так грозно? У меня закрадывается подозрение, что при появлении духов
отряд Хасана разбежится в одно мгновение.
Я прошу собрать старейшин кишлака. Ждать их приходится недолго. Старикам и
самим интересно, что здесь происходит. Мы садимся пить чай. За чаем любая беседа течет
легче. А разговор предстоит серьезный. Душманы продолжали минировать дорогу между
Тотаханом и 9-й сторожевой заставой. Прямо под носом у поста самообороны. На этой
неделе там подорвалась одна машина с дивизии и одна БМП с 9-й заставы. С этим надо было
что-то делать.
Старики смотрели на меня настороженно и молчали. Я начал разговор издалека. Как
узор старинного персидского ковра он вился красочный и пестрый. И только ковродел знал,
каков будет его рисунок.
Есть такое понятие «Восточный базар». Это когда покупатель заходит в лавку, дукан
(духан по-местному), и спрашивает цену приглянувшейся вещи. Дуканщик не продаст товар
такому покупателю. Или продаст втридорога. Потому что это плохой покупатель и плохой
человек. Хороший покупатель поздоровается, поинтересуется здоровьем. Спросит, как
обстоят дела, как идет торговля? Пожелает удачи в делах и расскажет новости большого
мира. Вечером дуканщик расскажет эти новости своей жене. Жена приготовит вкусный
ужин, и всю ночь будет любить своего мужа горячо и страстно. Потому что нельзя не любить
такого умного и знающего мужа. А утром, набирая из арыка воду в кувшин, жена расскажет
услышанные новости своим подругам и соседкам. Соседки и подруги будут удивленно
цокать языками и завистливо смотреть ей вслед.
За этот взгляд, за вкусный ужин, за жаркие страстные ночи дуканщик предложит
покупателю самую низкую цену. Потом поторгуется и снизит её еще немного. Ибо так
принято на Востоке. И останется с прибылью. Ведь без прибыли нет торговли. В стране, где
нет телевидения, а газеты продаются лишь в столице, новости можно узнать только от
путников. Для них всегда открыта дверь дукана.
Я поздоровался с аксакалами. Рассказал о последних новостях в мире. Взгляды
стариков начали постепенно оттаивать. Я был «правильным покупателем». Я знал их
обычаи. Я не называл аксакалов саксаулами. Это подкупало. Постепенно разговор оживился
и перешел на дела насущные. Я заговорил о минах. Мне объяснили, что мины устанавливают
душманы. Возможно, что этими душманами были именно эти старики, но только ночью. Не
днем. Как истинные оборотни они меняли свое обличье в зависимости от времени суток. Но
говорить с ними на эту тему было бесполезно.
Оборотня словом не убьешь. Были у меня сомнения насчет чеснока и осиновых кольев.
Чтобы бороться с оборотнем, нужно самому стать оборотнем. Я прикинулся овечкой. Сказал,
что человек я новый и с душманами пока едва ли справлюсь. А вот дорогу придется
охранять. Либо афганцам, либо нам, шурави. Они спросили, в чем разница? Разницы
практически не было. Если дорогу будут охранять афганцы, ею будут пользоваться афганцы
и шурави. Если дорогу будут охранять наши сторожевые посты, проход для афганцев по этой
дороге будет закрыт.
Под шкурой беззащитной овечки блеснули волчьи клыки. Старики это сразу
почувствовали. Аксакалы почувствовали силу. Силу они уважали. Все это было большой
военной хитростью или маленьким обманом. Я не мог запретить афганцам пользоваться
дорогой. Не имел такого права. К счастью, они этого не знали. Старейшины прикинули, что
им выгоднее: установка мин или кратчайшая дорога к соседнему кишлаку. Дорога была
важнее. Вопрос с минами был улажен. Мы расходились довольные друг другом. Я не
перегнул палку: чужестранец и иноверец не мог ничего приказывать гордым и
свободолюбивым афганцам. Решение было принято старейшинами. Просто я подвел их к
нужному решению. Старики это прекрасно поняли. Они ненавидели чужестранцев, но
уважали сильную руку и сильную власть.
Я попрощался со старейшинами. Хасан осторожно взял меня под руку.
– Командиру надо увидеться с одним человеком. С очень уважаемым человеком.
Из сбивчивых объяснений Хасана я понял, что этот человек – хозяин кишлака.
Неужели настоящий бай? Или султан? Это было не так важно. Главное, что я все еще не
встретил Шафи. Ни один из старейшин не подходил под данное мне описание. Мы подошли
к одной из крепостей. Она заметно отличалась от других. Каким-то неуловимо легким
изяществом. Мы вошли во двор. Мужчина атлетического телосложения средних лет
устанавливал новый тандыр (печь в виде большого глиняного кувшина для выпечки
лепешек). Светло-коричневая длинная рубаха, аккуратная скандинавская бородка. Не узнать
его было невозможно. Шафи задумчиво посмотрел в нашу сторону. Вытер руки о рубаху.
Пригласил в дом.
Меня впервые в жизни назвали «саибом» – господином. Но я не заблуждался на этот
счет. Здесь очень важна была интонация. Еще в Москве я обратил внимание, что в штабах
служат три категории полковников: Товарищи Полковники (их звания и фамилии произносят
с подобострастием), товарищи полковники (просто полковники) и эй-полковники.
Интонация Шафи показывала, что я для него просто полковник. Обращается он ко мне
с уважением, которое обычно оказывается гостям, но подобострастия в голосе не было. Мы
прошли в одну из комнат первого этажа. Расселись на небольших циновках. Девушка в
длинной, ярко-синей, парандже поставила перед нами огромные блюда с угощением (это
немного странно, ведь обычно в домах афганцев женщины не показываются на глаза
посторонним). Под паранджой на мгновение мелькнули щиколотки маленьких стройных
ножек. Дымящийся плов из длинного китайского риса с изюмом, сочные дольки дыни и
арбуза (арбуз был непривычного светло-зеленого цвета), миски с чем-то похожим на соус
или подливку к плову. Медные подносы с нежными кусками баранины. Запеченная утка и
несколько перепелок. Суп-шурпа из мяса и лука с пряностями. Большие куски курута –
высушенного на солнце сыра из овечьего молока. Горячие пшеничные лепешки. Да чтоб ко
мне всегда обращались как к «просто полковнику», лишь бы так кормили! Зеленый чай в
небольшие фарфоровые пиалы подливает сам Шафи.
Правила хорошего тона требуют отведать угощения и похвалить его. Я наверное очень
воспитан – ем в две руки и три горла. С превеликим удовольствием. Все действительно очень
вкусно. Мои похвалы блюдам звучат не слишком часто, зато как искренне! Хозяин довольно
посмеивается – ему приятен мой аппетит.
Он интересуется, на каком языке мне проще будет с ним общаться. Шафи свободно
владеет английским, китайским и японским языками. С удовольствием поболтал бы с ним на
английском. Но я удерживаюсь от соблазна. Говорю, что хочу выучить афганский язык.
Шафи удовлетворенно кивает в ответ. Мы продолжаем разговор на фарси. При моем
небольшом словарном запасе это непросто. Объема краткого русско-дари разговорника явно
не хватает. Но Шафи великодушно разбавляет свои фразы русскими и английскими словами
и выражениями. Хасан больше налегает на еду.
Я понимал, что при Хасане поговорить не удастся и примерно через час начал
собираться на заставу. Мы вышли во двор. В глаза бросилось, что рядом с тандыром лежат
заготовки ножей. Я поинтересовался, что это такое? Шафи объяснил. Я спросил, могу ли
посмотреть, как их делают. Мне нужен был повод для того, чтобы прийти снова. Шафи
кивнул в знак согласия. Почему бы нет? Затем из кучи хлама достал полоску металла от
гильзы танкового снаряда и дощечку от снарядного ящика. Протянул их мне.
– Я хочу посмотреть, какие ножи делают в России.
Все получилось достаточно правдоподобно. Любопытный шурави напросился в гости к
самому богатому человеку в кишлаке. Не будет же он проситься в гости к бедному
дехканину. К дехканину можно прийти и без приглашения.
И Шафи не уронил своего достоинства. Одной фразой он дал понять, кто в кишлаке
настоящий хозяин. Вот тебе и агентурный контакт! Тот еще жук, этот Шафи. Все получилось
достаточно естественно. Хотя я прекрасно понимаю, что хороший экспромт – это заранее
подготовленный экспромт. Меня ждали в этом доме. Это видно по количеству блюд. Да и
заготовки ножей едва ли просто так валяются во дворах афганских крепостей. Все эти
мелочи просчитаны заранее. Не так-то прост этот Шафи.
И все-таки мне он понравился. Нет, понравился не то слово. С первой нашей встречи,
безраздельно и на всю свою жизнь, я почувствовал в нем не только соратника, но и Учителя.
Учителя с большой буквы.
Вместе с дощечкой Шафи передает листок с шифрограммой. Наши её уже заждались.
Ведь до сих пор не ясна причина переезда Шафи из кишлака Калагудир в Калашахи. Да и я
слишком долго не мог выйти с ним на связь.
Мы прощаемся. Договариваемся встретиться «пас фарда» – послезавтра. Нужно срочно
передать шифровку в разведотдел. Я возвращаюсь на заставу. Первым делом иду к Вите
Томчику. Со станции радиоперехвата по ЗАСу (засекречивающей аппаратуре связи)
связываюсь с разведотделом. Передаю шифровку. Её содержание мне неизвестно, я передаю
только столбики цифр. Но столбиков много и я понимаю, что рядом с нами происходит
что-то достаточно серьезное. Второй вывод напрашивается сам собой – отдохнуть здесь
толком не получится. Шафи не даст.
Сегодня у меня есть еще одно важное и неотложное дело. Нужно дать имя моему другу
– дикому африканскому коту. С этим у афганцев все очень просто: у каждого человека есть
имя. Но детей по именам называть – нежелательно. Особенно при посторонних. Если
прозвучит имя ребенка, его услышит шайтан. А это может привести к беде. Поэтому детей
называют просто «бача» – мальчик, ребенок. Или дают прозвище. Вот и хасанову подарку я
даю имя «Пищак» – на фарси это просто Кот. Теперь у моего друга есть имя. Когда я
развожу в тарелке немного сгущенного молока, он прилетает откуда-то из-под кровати еще
до того, как я пытаюсь позвать его по имени. Но имя ему нравится. Это видно по тому, как
сладко он засыпает вечером на моем одеяле. Так может спать только кот, у которого теперь
есть Имя.
Вечером выхожу на связь с девятой заставой. Там находится наш старший техник роты.
Прошу его привезти мне завтра какой-нибудь инструмент по металлу. У нас в ЗИПе
(запасные инструменты и принадлежности) боевых машин пехоты только гаечные ключи,
молотки да всякий хлам. А мне нужно сделать свой первый нож. Пока нет инструмента, из
дощечки пытаюсь выстрогать рукоятку будущего ножа.
Вечера на Тотахане очень короткие. В горах вообще темнеет быстро. Только что легкий
туман укрыл речку Барикав. Сумерки прокрались в Калашахи. А вот уже и ночь на пороге.
Миллионы звезд вспыхивают над головой. Такого количества звезд я не видел никогда в
жизни.
Через час все вокруг освещает огромный диск луны. Тени удлиняются. Все
приобретает какой-то фантастический, сказочный вид. Трассирующие пули перечеркивают
небосвод. Они кажутся совершенно безобидными. Они летят навстречу падающим звездам.
В начале сентября здесь всегда звездопад. Удивительно! Небо дарит нам звезды. Мы
отвечаем пулями.
Ночью с дежурным по заставе проверяю посты. В первую смену дежурит сержант
Минкин, командир танкового экипажа. Спать совсем не хочется. И мы подолгу
задерживаемся у каждого часового. По Уставу часовым разговаривать запрещается, но
караульная служба на заставе организована по каким-то особым, не совсем еще мне
понятным, правилам. По этим правилам часовые перекликаются друг с другом. И с
удовольствием присоединяются к нашему разговору. Вместе веселее. И не так страшно.
К тому же ночью люди более открыты, легче идут на контакт, раскрываются. У
машины радиоперехвата слышатся голоса. Там тоже не спят. Подходим ближе. Старший
прапорщик Томчик, командир станции, и его механик обсуждают какую-то «полетевшую
АБ-шку». Оказывается, у них сломался генератор. Если завтра они его отремонтируют, то
могут подарить нам море света. В голове у меня немедленно возникают картины
освещенных улиц и проспектов, рекламных щитов и ярких витрин. Но, увы, через мгновение
выясняется, что море света умещается в одной маленькой шестидесятиваттной лампочке.
Которую можно будет повесть только в канцелярии роты.
Вы даже не представляете, какая это роскошь – электрическая лампочка. Конечно же в
полку свет есть. Есть он в больших городах. И, возможно, на Марсе. Вот только на заставах
света нет. Я понимаю, что эта лампочка – подарок в честь моего приезда на заставу. Или
награда за выход на связь с Шафи. Второе более правдоподобно.
Ближе к полуночи на выносном посту начинается война. Гранатометно-пулеметный
взвод прапорщика Иванищева несколько минут ведет интенсивный огонь во все стороны.
Оказывается это лишь проверка боевой готовности.
Ротный оценивает работу командира взвода одной короткой, но такой емкой фразой:
– Достал этот Иванищев!
Думаю, что эта фраза означает успешное выполнение учебной задачи и отражение
условного противника. И что эта небольшая война – способ поддержания высокой боевой
готовности заставы. А не способ хоть немного развлечься.
На следующее утро иду знакомиться с заставой. Точнее с Тотаханом. Беру с собой
автомат, две гранаты и минный щуп. Экскурсия начинается. Под первым постом
обнаруживаю небольшую пещеру. В ней живёт семейство дикобразов. Они недовольны
моим появлением. Шипят, сердятся. В мою сторону летит несколько игл. Говорят, что они
ядовиты. На самом деле все гораздо проще. Иглы полые внутри, в них скапливаются
различные микробы. Если поцарапаться такой иглой, в рану попадет инфекция. Со всеми
вытекающими из этого последствиями.
По словам ротного, минных полей вокруг заставы нет. Но недалеко от пещеры мне
попадается на глаза растяжка: граната Ф-1 с проржавевшей насквозь проволокой. Да две
противопехотные мины нажимного действия. И это наверняка не все. Минные поля есть. Нет
только карт установки и закрепления минных полей. Для Афганистана явление довольно
распространенное.
В подтверждение моих мыслей недалеко от Зубов Дракона, так я называю две
небольшие скалы на южном склоне горы, обнаруживается могила нашего солдата.
Подорвавшегося на нашей же мине. Тело отправлено в Союз, фанерной звездой и небольшой
каменной насыпью обозначено место подрыва. Под звездой небольшая надпись: «(Фамилия
смыта дождями) Вадим Сергеевич, настоящий человек. Погиб 16 сентября 1984 года».
Очень много скрытных подступов и не простреливаемых, мертвых зон. Их нужно будет
прикрывать с миномета. И устанавливать сигнальные мины. В отличие от наших
противопехотных мин, на которых подрываются, как правило, наши же бойцы, сигнальные
мины более интересны в использовании. Обычно сигнальные мины срывают шакалы, лисы
или дикобразы. Кроме отрицательных эмоций ущерба от них никакого. Но душманы видят,
что здесь установлены сигнальные мины и стараются обойти это место. Что нам и требуется.
Если же сигнальную мину установить под небольшим углом в сторону растяжки,
разумно где-нибудь недалеко посадить и группу захвата. При срабатывании сигнальная
ракета с противным воем устремляется в голову виновника этого торжества. Несколько
минут, ослепленный и оглушенный, он будет самым желанным клиентом любой группы
захвата.
Часовой с первого поста докладывает о колонне машин, проследовавшей в Калашахи.
Это был агитотряд. Он привез муку, консервы, керосин. Решение старейшин по минному
вопросу необходимо было подкрепить гуманитарной помощью.
Вместе с агитотрядом приехал капитан Франц Клинцевич, заместитель командира 345
парашютно-десантного полка по спецпропаганде. На несколько минут он поднимается к нам
на заставу. Приятно было встретить в Афганистане такого классного специалиста по работе с
местными жителями.
После его отъезда я занимаюсь установкой сигнальных мин. А ближе к вечеру мы с
командиром роты поднимаем заставу «В ружьё». Занятия по боевой готовности проводятся
на заставе практически ежедневно. Иначе нельзя – бойцы должны работать на автопилоте.
Сигнал тревоги прост и понятен всем – длинная автоматная очередь. Но сейчас тревога
учебная и командир роты ограничивается лишь своим громоподобным голосом:
– Застава, в ружьё!
Через минуту на связь выходят экипажи танка и боевых машин пехоты. Из
стрелково-пулеметных сооружений раздаются голоса:
– Рядовой Улановский к бою готов!
– Сержант Анточ к бою готов…
В отличие от Андрея Иванищева ротный проводит занятия без боевой стрельбы.
Говорит, что любая стрельба действует на нервы жителям Калашахов. Без лишней
необходимости делать этого не следует. Трудно с ним не согласиться.
Бойцы действуют грамотно. Видна Женькина школа. А вот с целеуказанием возникают
проблемы. Нет карточки огня миномета. Танк не пристрелян. А я-то обрадовался, что бойцы
действуют толково. Выясняется, что толковость эта только внешняя. Застава неплохо
управляется голосом, сигналов же по радио наводчики-операторы не понимают.
Работы непочатый край. К ночному бою застава не готова. Да и к дневному, похоже,
тоже. Склоны горы довольно крутые и невольно порождают чувства неприступности и
безопасности. Безопасность эта мнимая. Налетов на заставу еще не было, а значит, и опыта
их отражения нет. Я прекрасно понимаю, что для этого недостаточно красиво бегать и
докладывать о готовности. А опыт, полученный при нападении на заставу, может оказаться
последним, полученным при жизни.
Вечером рисую схему местности. Обозначаю ориентиры. Отмечаю дальности до них. И
делаю свой первый боевой нож. В обед старший техник роты прапорщик Скворцов, привез
мне с девятой заставы напильник и небольшую ручную дрель. Остальные инструменты
принес рядовой Исагалиев, механик-водитель моей командирской БМП. Полоска металла от
танкового снаряда мягкая и легко обрабатывается. Немного сложнее сделать рукоятку ножа,
но ночь длинная и хорошо, когда есть чем её занять. За ночь я должен дважды проверить
посты и это очень печально! Раньше я был уверен, что ночи созданы для мечтаний и любви.
Как я заблуждался!
Глава 6. Лейла
Здравствуй, Сережа!
Оказывается, ты в солнечном Афганистане не теряешь времени зря.
Наверное, домой уже приедешь в полосатом халате и чалме…
Значит, в кишлаках «большого начальника» принимают сердечно? Это
хорошо. Сережа, чем же тебе доверили командовать – ротой, батальоном?
Помнишь, «остались позади стремительные марши, учебные атаки позади…»
Теперь действительно все так. А ведь раньше, пару лет назад, я не могла даже
предположить, что курсант С. Карпов в отличие от многих готовится не к
учебным боям…
Отправила поздравительную открытку с днем рождения тебе домой.
Получилось неловко. Я понимаю, в службе заранее сложно что-то определить.
Сегодня приказ, завтра – новый район действий. Но если надо, так надо. Верно?
Ты подарил мне «Подснежник» – спасибо! Мне тоже захотелось сделать
тебе что-нибудь приятное. Почитай повнимательнее нашу газету.
Теперь делюсь своими новостями. Недавно меня приняли в Союз
журналистов СССР. Для меня это очень большое событие. Вступление в Союз в
20 лет – случай почти исключительный. Пришлось много работать, заниматься.
В общем, чего расписывать. Так и должно быть, если в жизни есть цель. А мне бы
хотелось стать хорошим журналистом.
Что тебе еще рассказать? В Подмосковье осень. Мы уже начинаем
мечтать о тепле, ласковом солнышке, первых цветах.
До свидания! Лиля.
Приятно было увидеть свои строчки в газете. Я чувствовал себя великим поэтом. Ровно
пятнадцать минут. До тех пор, пока не пришел Нигмат Хашимов.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?..
Мои строительные увлечения не прошли даром – мой заместитель заболел какой-то
странной экзотической болезнью. Болезнь называлась «трудоголизм». Одним из её
проявлений была необъяснимая тяга к трудовым подвигам. Это можно было ожидать. После
наших первых строительных успехов Нигмат решил замахнуться на невозможное. Он
задумал решить проблему с туалетом. Безумец! Есть проблемы, которые решить не может
даже бог. Что уж тут говорить о возможностях какого-то командира заставы.
Проблема с туалетом действительно стояла на заставе довольно остро. В скальном
грунте практически невозможно было делать большие ямы. Ни вручную, ни взрывным
способом.
С этим вопросом и обратился ко мне сержант Хашимов. Он почему-то возомнил, что я
знаю все на свете. О способах решения проблем, связанных с канализацией. Такой кайф
обломал! Ведь до того, как стать сантехником, я был поэтом. Целых пятнадцать минут!
Как хорошо, когда люди в тебя верят. В таком случае ты иногда делаешь вещи, о
которых в любых других условиях не мог бы даже и мечтать. Я и не мечтал произвести на
Нигмата впечатление эрудита. Знающего ответы на все вопросы.
Но ответ пришел сам собой. Вспомнилось босоногое детство. Когда родители каждое
лето отправляли меня в ссылку в деревню. В эти годы в школе нам рассказывали о
декабристах и царских репрессиях по отношению к ним. О женах декабристов, добровольно
поехавших за мужьями в ссылку. Я не чувствовал себя женой декабриста. Готовой
добровольно оставить в городе своих друзей. И когда меня на целый месяц отправляли в
деревню без суда и следствия, это казалось ужасным беззаконием.
Из этих времен о деревне осталось два воспоминания. О том, как болела в первые дни
голова от этого противного кислорода. И о ласточках, которые строили свои гнезда под
крышей дома. И как опасно было сидеть под этими гнездами.
Мы занялись плагиатом. Все в этой жизни было изобретено уже до нас. Ласточками. С
противоположной от кишлаков стороны мы укрепили на скале несколько бревен. На них
закрепили аккуратную постройку. Настелили пол с характерными отверстиями. Глубина
выгребной ямы была равна высоте горы Тотахан. 1641 метр.
Если бы вы были воробьем, вы бы поняли моих бойцов. Вы – большой воробей,
парящий под облаками. А внизу под вами – маленькие, маленькие люди. Вы тоже
представляете, как приятно чувствовать себя птицей? Гадить с высоты птичьего полета! Если
еще представить, что на головы моджахедов, вы поймете, какой восторг у моих бойцов
вызвало появление такого объекта на заставе. На протяжении многих месяцев он будет
пользоваться повышенным интересом личного состава заставы. До самого вывода наших
войск.
Глава 7. Госпиталь
Серёжа, здравствуй!
Что случилось, почему ты не пишешь?! Я как-то не обращала внимания. Все
думала: вот завтра или послезавтра придет письмо. Ну в крайнем случае, в конце
недели приеду из общежития, а оно меня дома дожидается. А потом думала, что
у тебя времени не хватает, ведь работа у вас не с восьми до пяти. И письма ты
пишешь не мне одной. Все ждала, тем более, что сентябрь пролетел для меня
очень быстро. А тут и октябрь уже подходит к концу, а от тебя ни звука… Я
вдруг обнаружила, что получила твое последнее письмо ровно полтора месяца
назад.
Серёжа, может тебе правда некогда?! Так ты не пиши много. А может,
мои письма до тебя не дошли, и ты обиделся? Либо я чего-нибудь не так
написала?! Так ты не обращай внимания, прости меня. Только напиши,
пожалуйста. Я буду ждать.
О других, более серьезных и веских, причинах твоего молчания я просто
боюсь думать. Ведь их не может быть, правда?! Не должно. Я почему-то в этом
уверена, уверена в твоем везении. Ты только не разуверяй меня своим молчанием.
Пиши. Не пропадай.
Обязательно напиши!
Пожалуйста, напиши!
Лена.
Глава 8. На заставе
Привет, Серёга!
Наконец-то узнал твой адрес, сам ты так и не решился написать моим,
домой. Вот и пришлось искать тебя через другие каналы. Но все равно, очень рад,
что могу написать тебе. Как ты там поживаешь? Кто из наших ребят с тобой?
Игорек Дороганов поехал туда же куда и ты, может вы попали в один полк? Со
мною в одном полку Толик Кузьменко, Мишка Алехин, Андрюха Трифонов. А в
соседнем полку, он через дорогу, Мишка Горбунов и Валерка Ярулин. Санька
Шувалов попал в разведбат, он от меня недалеко.
Коротко о себе. Попал в мотострелковый полк в горный батальон,
командиром мотострелкового взвода. Полк стоит под Гератом, но в полку
пробыл недолго, и меня откомандировали командиром группы снайперов. Отряда,
в который входит моя группа, по штату в дивизии нет. Подчиняемся
заместителю командира дивизии. Временно, пока командир в госпитале,
командую отрядом. Работы хватает, ребята молодые – обучаем. В рейды ходим
чаще, чем любое разведподразделение. И с полками, и самостоятельно. Мне такая
работа очень даже по душе.
Ребята мои стреляют так, что у всех командиров глаза на лоб вылезают
от удивления. Да и по горам лазят как кошки. Думаю, что пробуду в этом отряде
до замены, хотя официально числюсь в своем полку. Стоим мы под Шиндантом.
Так что если будешь в наших краях, заезжай на ДУЦ (дивизионный учебный
центр), мы как раз там и стоим.
Ну, а как ты поживаешь, как идет служба? Пиши обо всем. Толик
Кузьменко и Мишка Алехин в одном батальоне, стоят на точках вокруг
Шинданта. Мишкина точка – самая ближняя ко мне, всего в одном километре,
так что видимся с ним часто. Но сейчас он продолжает лучшие традиции
резерва, уже два раза отсидел на губе. А сейчас он в Союзе в отпуске за 1986 год.
Толик, наоборот, стоит на самой дальней от меня точке. Это примерно
километрах в двадцати. Но бывал и у него, когда гонял бойцов (совершали
марш-броски).
В мае намечаются соревнования снайперов армии, постарайся приехать
старшим со своими снайперами. Очень хорошо бы встретиться. Как там у тебя
насчет отпуска? Напиши заранее, чтобы я знал. Мишка Горбунов говорил мне,
что его хотят отправить зимой. У меня с этим проще, пока я в отряде
снайперов, могу ехать в любое время по желанию.
Ну, пока! Да и напиши, как тебя найти, если буду в Кабуле?
До встречи.
Володя.
Нет, с лазаретом идея действительно была удачной. Теперь я постоянно ношу с собой
большую брезентовую медицинскую сумку. В ней небольшой запас медикаментов, бинтов. И
витаминов – их я отношу маленькому Абдулу, а он делится с ребятишками. Выглядит это
очень забавно. Каждое утро у крепости Хасана собирается малышня, выстраивается в
очередь, а Абдул выдает каждому малышу по одному драже гексавита и одну аскорбинку.
Чтобы не болели. Он настоящий «помощник табиба» – помощник доктора. И делает свою
работу очень добросовестно и старательно. До этого он был обычным сиротой, теперь
уважаемый в кишлаке человек. Восьми лет от роду.
Наконец-то добираюсь до Шафи. Что-то изменилось в наших взаимоотношениях.
Словно Шафи принял меня в свою семью. Я понимаю, в чем дело. Я сдал необходимые
экзамены. Меня взяли в ученики. Вы даже не представляете, как приятно это осознавать.
Чему радуюсь? Ведь учиться будет наверняка труднее, чем стать учеником. В этом я
почему-то совсем не сомневаюсь.
Мы подолгу сидим у стен крепости, слушаем ветер и шелест травы. Сегодня Шафи
настроен философски. Изредка он вступает в диалог с ветром и травой. Мне кажется, что
меня он просто не замечает. Но это не так. Теперь я занимаю в его жизни тоже какое-то
место. А значит, что-то для него значу.
– Когда-нибудь человек научится говорить с травой и ветром, с птицами и арыком.
Возможно, когда-нибудь человек узнает, что существует только одна раса, одна религия и
одна национальность – житель планеты Земля. Тогда закончатся все распри и войны.
Но, скорее всего до этого он уничтожит всех людей другого цвета кожи, с другим
цветом глаз и волос, верящих в других богов, проживающих в другой стране или на соседней
улице. Скорее всего, он и сам погибнет в этой борьбе. И тогда ветер будет разговаривать с
травой, а арык с птицами.
Мне не понятно чем вызваны такие мысли Шафи, но я не спешу его прерывать. Пусть
выговорится. Человеку иногда нужен не только собеседник, но и слушатель. Надо уметь
слушать. Ведь человек, который много говорит, очень часто не слышит никого кроме самого
себя. А это первый шаг к одиночеству.
Шафи говорит не просто так. Я понимаю, что постепенно он подводит меня к каким-то
выводам. К новым идеям и мыслям. Это уже начало занятий со мной. Возможно, даже по
джен-дзю-терапии.
Шафи словно читает мои мысли. Но наполняет их новым смыслом и содержанием.
– Учись слушать. Вместе со звуками ты научишься впитывать в себя тепло ветра и
трав, энергию солнца и журчание арыка. То, что среди людей называется энергией Ци (в
Японии – Ки). Это жизненная сила. Без неё человек мертв. Он может ходить, дышать и
думать. Но быть мертвым. Энергия Ци – это душа человека. Она неразрывно связана с
природой. Она может накапливаться в нем, а может и уходить. Капля за каплей, как уходит
вода между пальцами. Ты должен научиться чувствовать эту энергию. Ею пронизан весь
мир. Ты должен научиться накапливать в себе эту энергию. И делиться ею с окружающими.
Вы, шурави, слишком религиозны. Я не говорю о православии. Для вас даже атеизм –
религия. В каждой религии есть нечто такое, ради чего люди идут на костёр и на смерть. Это
достойно уважения. Но в каждой религии есть и другая сторона – это религиозный
экстремизм. Он есть как в религии, так и в атеизме. Вы, атеисты, критикуя верующих за то,
что они признают существование души в человеке и жизнь после смерти, впадаете в другую
крайность – отрицаете вполне очевидные вещи. У вас очень хорошая медицина. Ваши
хирурги творят чудеса. Но почему тогда у вас так много больных? Может быть, пора
пересмотреть устоявшиеся взгляды? Ведь хирург может только вырезать пораженный орган,
вылечить может только природа. Может быть, пора все-таки признать, что человек – это
соединение души, разума и тела. А не только мышц, связок, сухожилий и сосудов.
Попробуем разобраться, почему к врачу обращается пациент? Чем вызваны его
проблемы? Любой специалист по восточной медицине скажет, что все болезни начинаются
от недостатка жизненной энергии Ци, врач же найдет другие вполне объективные причины.
И, возможно, что оба будут правы.
Истина, как всегда, находится где-то посередине. Чтобы вернуть больному здоровье,
необходимо укрепить тело, успокоить душу и вернуть ему цель в жизни.
Для укрепления тела мало заниматься спортом или зарядкой. Спорт – это лишь
маленькая тропинка к здоровью. Любая тропинка может вывести к жилью человека, а может
завести и в джунгли, где человек погибнет.
Укрепление тела – это путь. А путь – всегда соединение множества тропинок, ведущих
в одном направлении. Это нужно понимать. Если хочешь дойти до своей цели, ты должен
придерживаться пути. Соединяя с ним свои следы, свою тропу.
Поэтому укреплять тело, разумнее придерживаясь нескольких основных направлений.
Это динамические упражнения для укрепления мышц (спорт, гимнастика, зарядка).
Статические упражнения для связок и сухожилий (работа с неподвижными предметами).
Декомпрессионные упражнения для растяжения позвоночника (плавание, различные висы).
Упражнения для развития гибкости. Закаливание (или воздушные ванны, как минимум).
Человек должен ходить пешком. Не менее двух километров ежедневно (это предохранит от
застойных явлений в области таза, а значит, предотвратит и появление множества серьезных
мужских и женских заболеваний). Человек должен танцевать. Не реже одного раза в неделю
(ведь в танцах человек расширяет спектр своих привычных движений). И петь. Пусть даже в
одиночестве (наращивая капилляры в области гортани, он поставит надежный заслон на пути
различных микробов, попадающих в его организм через носоглотку). Он должен загорать
(ведь без света в организме нарушаются очень многие обменные процессы). И должен
разумно питаться. Есть с удовольствием. Но получать удовольствие не только от еды.
И помнить одно простое правило. Одну треть жизни человек должен провести на ногах,
вторую – сидя, третью – лежа. Это тоже правило равновесия. Вот только лежать можно на
больничной койке, а можно в постели с любимой женщиной. Выбор за тобой.
С другой стороны надо помнить, что здоровье – это не только здоровое тело. Но это и
наличие цели в жизни. Человек должен знать направление своего движения, своего развития.
Ведь в жизни, как и в горах, возможно только движение вверх или вниз. А как же остановки,
спросишь ты? Долго стоять на крутом склоне невозможно. Любая остановка – лишь
прелюдия перед шагом вперед, вверх. Либо начало падения вниз. Длительная остановка – это
путь в никуда. Только движение! Только вперёд и вверх!
Вы, шурави, придумали достаточно простую, но правильную формулу движения:
«Человек в своей жизни должен построить дом, посадить дерево и воспитать сына». Немного
примитивно, но в целом верно. Хотя человек – существо более сложное. И цель его жизни
определить в двух словах невозможно. Тем более одной формулой. Но для начала, это тоже
неплохо.
Иногда человек чувствует себя совершенно здоровым. У него есть цель в жизни. И он
шаг за шагом приближается к ней. Но душа почему-то не спокойна. Словно находится не на
своем месте. Где оно, её место?
Любой ребенок подскажет тебе ответ на этот вопрос. У души три точки опоры. Она
держится на благополучии твоего дома (и семьи), успеха в работе и хороших друзьях. Всё
очень просто! Если в течение недели ты не будешь преуспевать в работе (а ты должен
стремиться стать лучшим!), не будешь дарить радость и наслаждение своей любимой (и это
не обязанность, а состояние невозможности жить по-другому), играть со своими детьми
(ведь только в игре ребенок познает самые светлые стороны этого мира) и не будешь
встречаться со своими друзьями (которые обогатят тебя новыми идеями, впечатлениями,
радостью) – как сможешь ты быть спокоен за свою душу? Но здесь тоже очень важно найти
равновесие, свою «золотую серединку». Между временем, посвященным работе, семье и
друзьям. Найдя равновесие, ты найдешь время для всего. Для семьи, работы и друзей.
И вот ты добился своего. У твоего пациента совершенное тело, спокойная душа и ясная
цель в жизни. Это еще не всё! В нем нет жизненной силы. Нет тепла. Нет энергии Ци.
Вот здесь (Шафи показал на область между пупком и солнечным сплетением)
находится сосуд жизненных сил. Ты можешь наполнить его сам. Получая энергию Ци от
любимых книг, картин, от того, что тебя окружает. От дерева, грустящего над арыком. И
виноградной лозы, любящей солнце. Ты можешь наполнять и сосуд жизненных сил
пациента. Но можешь и открыть каналы, по которым человек будет самостоятельно получать
эту энергию.
Вы, европейцы, живете в слишком агрессивном мире. Плохая экология, стрессы, шум,
тесные одежды и обувь закрывают ваши чакры. Каналы, по которым вы могли бы получать,
так необходимую вам, энергию из внешнего мира.
Ты должен научиться их открывать. Это совсем несложно – достаточно лишь вернуть
пациенту возможность ЧУВСТВОВАТЬ. Я научу тебя этому. Научу, как вернуть ему
возможность полнокровно использовать свои органы обоняния, осязания, зрения и слуха.
И тогда человек почувствует, что начинает парить над землей. Вот это и называется
хорошей работой. Человек должен быть здоров. Должен летать. Быть счастливым. И любить.
За такую работу пациенты будут тебе по-настоящему благодарны. Ты должен не только
вылечить их, но и вернуть им возможность парить под небесами. В этом и есть твое
настоящее призвание врача.
Время с Шафи летит незаметно. Уходить не хочется. Но время уже поджимает, пора
возвращаться на заставу. Впереди еще самая трудная часть сегодняшнего дня – подъём на
горку.
То, что происходит далее – неожиданно даже для меня. Шафи оборачивается в сторону
своей крепости и чуть слышно произносит:
– Джуй, кожда аст Хуай Су (Ручеек, где…)?
Окончание вопроса мне не совсем понятно. До тех пор пока Лейла не выводит из
крепости небольшого серого ослика. С удивительно неприличным именем – Хуай Су.
Оказывается, давным-давно жил на свете китайский монах Хуай Су из Чанша. Он был
искусным каллиграфом. Однажды, когда Хуай Су достиг совершенства в скорописи, он
собрал все свои кисти и закопал их в землю. Назвав это место «Могилой кистей».
Ослик получи свое имя в знак того, что когда-то темной ночью он закопал свой разум
под каким-то холмом. А место забыл.
Шафи предупреждает меня, что он бестолковый и плохо слушается команд. В голосе у
Шафи слышатся ласковые нотки. На самом деле ослик выглядит смышленым и очень
милым. Я понимаю, что плохо он может слушаться только моих команд.
Шафи объясняет мне, что ослик хорошо знает дорогу на заставу. Он отвезет меня туда,
при условии, что я не буду ему мешать. И сам вернется домой. Мешать ему я не собираюсь.
Тем более, если он отвезет меня на гору. Но он такой маленький, игрушечный, что у меня
возникают насчет этого большие сомнения.
Лейла ласково обнимает своего маленького серого друга. Повязывает небольшую
уздечку. По всему видно, что ослик общий любимец. Шафи весело улыбается.
Картина действительно достойная. Пера любого художника-баталиста. Называется
«Мы красные кавалеристы». Красный командир с медицинской сумкой на плече верхом на
ослике со смешным именем Хуай Су.
Ехать на нем очень забавно. Ноги мои цепляются за землю. Приходится их постоянно
приподнимать. Но надолго меня не хватает. И они снова начинают считать все кочки и
буераки. Но впечатления просто потрясающие! Я впервые еду на ослике.
И по новому для меня маршруту. Вместо того, чтобы подниматься по кратчайшему
пути, мой друг поворачивает к седловине между вершиной горы и выносным постом. А
потом по тропинке, протоптанной нашими бойцами, поднимает меня на заставу. И это
называется бестолковым осликом?! Хорошо еще, что я не пытался им командовать и
управлять. Просто доверился. В благодарность за это Хуай Су показал мне самый легкий и
простой путь к вершине.
Я чувствую себя последним ослом. Мой кратчайший путь на заставу оказывается путём
отъявленного мазохиста. Самым трудным и бестолковым. Даже маленький ослик это
прекрасно понимает.
Я даю ему кусочек лепешки, ласково тереблю уши. И отпускаю.
– Ташакор, Хуай Су. Сафар ба хайр (Спасибо, Хуай Су. Счастливого пути)!
Ослик налегке резво убегает обратно. Забавно перебирая своими маленькими
копытцами. Убегает домой. А я долго смотрю ему вслед. Пока он не добирается до крепости
Шафи. Спасибо, дорогой ослик. Спасибо, Шафи!
На заставу прибыло молодое пополнение. Пять человек. Три узбека, один
азербайджанец и один туркмен, рядовой Кесаев из Ашхабада. Рота скоро станет почти
полностью узбекской. Все как обычно, отбор молодого пополнения проводится в полку и на
КП батальона. Отбирают лучших. В стрелковые роты приходят оставшиеся. Кстати,
неплохие ребята. Выясняется, что Кесаев отлично стреляет. Практически из любого вида
оружия. Я забыл, мы не совсем обычная стрелковая рота.
Ночью снова выставляю расчет ПСНР у Зубов Дракона и ухожу на засаду. Ночь
проходит спокойно, и я уже собираюсь возвращаться, но две тени появляются на дороге. Да,
сегодня мне повезло больше, чем обычно. Ночь лунная. Светло как днем. И я замечаю их
первым. Два человека пришли со стороны кишлака Карабагкарез. Шли вдоль арыка, и наша
станция наземной разведки их не обнаружила. А может быть, ребята их просто прозевали.
Как бы то ни было, но меня об их появлении не предупредили.
Хотя теперь это не столь важно. Передо мною они как на ладони. Копаются на дороге,
киркой и небольшой лопатой пытаются выкопать лунку для мины. Грунт очень тяжелый и
мужикам приходится изрядно попотеть.
И чего я их так мучаю? Пора закругляться! Я выбираю первую цель – это ближайший
ко мне афганец. В ночном прицеле он кажется таким огромным. Серия из двух выстрелов –
это совсем не сложно. Второй даже не успеет сообразить, что произошло. К тому же у меня
автомат с прибором бесшумной, беспламенной стрельбы (точнее, не просто автомат, а
АКМСН – автомат Калашникова модернизированный со складывающимся прикладом и
креплением для ночного прицела, с самим прицелом и прибором бесшумной беспламенной
стрельбы). Как раз то, что сейчас и нужно. А потом можно будет сделать еще парочку
контрольных выстрелов.
Палец ложится на спусковой крючок. И начинает понемногу выбирать свободный ход.
Да, с целями мне сегодня просто потрясающе повезло. Неужели они совсем ничего не
предчувствуют? Говорят, что человек предчувствует свою смерть. Иногда даже за несколько
дней. Но мои подопечные спокойны и невозмутимы. Они усердно продолжают ковырять
грунт.
Выстрел должен прозвучать неожиданно для стреляющего. Так меня учил инструктор.
Но я знаю, что он раздастся именно сейчас. Сию минуту. И, вдруг словно молния, одна
мысль пронзает мой мозг. Глупая мысль. Из анекдота:
– Доктор, я жить буду?
– А смысл?
Действительно, что даст моя стрельба? Да, подстрелю двух духов. Это здорово! Но на
их месте появятся новые духи. Предотвращу подрыв нашей машины. Замечательно! Но через
пару дней на дороге появятся новые мины. Проявлю свою крутизну. Может быть, даже
заработаю медаль. Медаль «За участие ледниковом периоде». Но может быть лучше
проявить свою мудрость? Заглянуть немного вперед?
Так чешется указательный палец. Когда еще подвернется такая удача. Такие цели! Но я
уже знаю, что сделаю с ними. Я не убью их.
Приходится дожидаться, когда моджахеды закончат установку мины. Замаскируют её.
И, забрав инструменты, пойдут в сторону Карабагкареза. Скорее всего, в течение дня они
будут заниматься своими делами, ожидая взрыва. Но, вполне возможно, что ребята залягут
где-то на окраине кишлака и организуют наблюдение за местом установки мины. Кто их
знает, что у них на уме?!
Рисковать нельзя. И пока афганцы еще не дошли до кишлака, я приступаю к своей
работе. Быстро, но аккуратно снимаю грунт над миной. При снятии противотанковых мин
может возникнуть только одна проблема – частенько их устанавливают на неизвлекаемость.
На ощупь чувствую ребра пластиковой мины итальянского производства ТС-6,1. Старая
знакомая – в разведшколе с такими уже приходилось встречаться. Где-то сбоку должен быть
ремень для переноски? Ага, вот и он. Привязываю к нему капроновую бечевку (Веревки –
моя слабость. Постоянно ношу в кармане двухметровый кусок репшнура –
восьмимиллиметровый альпинистский капроновый шнур. И десятиметровую бечевку
примерно трех миллиметров в диаметре). Мину нужно сдернуть с места. Тогда проверим,
что лежит под нею.
Вот ведь бездельники, даже гранату не положили под мину на разгрузку! За что их
только в банде держат?! Ну да ладно, не я их туда отбирал.
На место мины я укладываю большой черный камень. Он мой старый знакомый.
Помните, ведь это же – «Камень, лежащий у обочины»? Как хорошо, когда рядом старые
друзья. Они всегда помогут в трудную минуту. Вот и сейчас мне не пришлось искать, чем
заменить мину. И «Камень, лежащий у обочины» подсказал мне, что именно его нужно
положить на это место. И почему.
Я с благодарностью подумал о Шафи. Спасибо, учитель, твои уроки уже приносят свои
первые плоды. И, как здорово, когда плоды эти вызывают добрую улыбку.
Когда мина не сработает, моджахеды придут её проверить. Обнаружив вместо мины
большой черный камень, они отнесут его в банду. Главарь им не поверит и накажет. Ни за
что, ведь они ни в чем не виноваты. А рядовые моджахеды могут и поверить своим друзьям,
которые никогда раньше им не лгали. Но поверят чему? Тому, что мина превратилась в
камень? Что место это облюбовали дивы? Или что это происки шайтана?
Нет, для этих двоих было бы лучше, если бы их убили при установке мины. Да и для
главаря банды, пожалуй, тоже. Моя невинная шутка для него могла иметь далеко идущие и
печальные последствия. Мне об этом даже думать не хотелось. Некогда было.
Времени до рассвета оставалось совсем немного. А нужно было еще убрать следы
своего пребывания. Если они где-нибудь останутся, моя шутка потеряет всякий смысл.
Афганцы – прекрасные следопыты. Недооценивать их профессионализм в этом было просто
глупо. Но я знал, что они будут искать. И постарался сделать, все от меня зависящее, чтобы
они этого не нашли.
Я забрал мину, свое оружие и пошел следом за моджахедами. Вдоль арыка.
Нормальные герои всегда идут в обход – этой истине меня научил вчера мой друг ослик
Хуай Су.
На засады я всегда ходил в резиновых калошах – традиционной обуви афганцев. Важно
было не наступать на следы моих новых друзей. Тогда мой след не вызвал бы никаких
подозрений. В течение дня по этой дороге пройдут еще десятки ног. А раньше вечера духи
проверять мину не решатся. Да и необходимости в том не будет. К тому времени мои следы
окончательно потеряются. Чего не скажешь о следах наших экспериментальных ботинок или
сапог. На рассвете мальчишки-пастухи погонят отары овец к реке на водопой. Отары всегда
гоняют вокруг наших застав. Мы все прекрасно понимаем, что афганцы проверяют, чем мы
занимались ночью. И куда ходили. Появление на рассвете следов нашей обуви недалеко от
заставы расскажет им о многом.
Я выхожу к речке. Дно Барикава каменистое. По воде можно идти спокойно. До самой
заставы. Следов здесь не останется. Небольшая хитрость есть только на выходе.
Я подхожу к месту, где обычно поднимаюсь на свою заставу. Здесь целое море моих
следов. Добавим еще парочку. Я переобуваюсь в свои горные ботинки. И выхожу из воды.
Снимаю расчет ПСНР с дежурства. У ребят сегодня будет выходной. После ночных
дежурств в караул их не ставят. Нужно будет парочку часов вздремнуть и мне. А пока
необходимо проверить станцию. Почему мои бойцы не обнаружили духов ночью? Неужели
те оказались в мертвой зоне, не перекрываемой радиолокационным полем. Если это так, в
следующий раз, места для проведения засад нужно будет подбирать тщательнее. Чтобы духи
не могли незаметно выйти мне во фланг или тыл. Неожиданности мне ни к чему.
Около часа пришлось просидеть с переносной станцией наземной разведки. Все,
обнаруженные визуально цели светились и на экране. И только старик с ишаком, прошедшие
от Карабагкареза в Калашахи вдоль арыка, остались необнаруженными. Так и есть! За
насыпью, расположенной перед арыком, станция цели не засекала. Это не страшно, но такие
места надо было знать.
Я вернулся на заставу. Станцию мы больше не сворачивали. Возле неё был выставлен
круглосуточный пост. Можно было ограничиться расчетом ПСНР, но она все равно не могла
работать круглосуточно – не хватало аккумуляторов. Станцию приходилось включать только
по мере необходимости.
А на заставе меня ждал большой подарок. От моего кота по имени Кот (Пищак – на
фарси). На моем одеяле лежала первая, пойманная им мышь. Заметив, что я оценил его
успешную охоту, Кот, не спеша, съел её тут же на одеяле. Съел с превеликим удовольствием
на глазах у того, кто теперь знал, что Кот стал взрослым. Ему исполнилось четыре месяца.
Да, уже декабрь. Скоро и здесь начнется зима. Вчера, с молодым пополнением из полка
привезли несколько писем. Прочитать их еще не успел. Одно от Сан Саныча. Второе от
Ленки Андреевой.
Первым, естественно, открываю письмо Сан Саныча. Сначала, как говорится,
самолеты…
Здравствуй, Серёжа!
Прошу извинить за молчание. Письмо твое получил только после отпуска. И
вот сразу, не откладывая, пишу.
Читаю твои письма с интересом. Тем более, что в основном все места, о
которых ты рассказываешь, встают в памяти. Знаю я хорошо и провинцию
Парван, и в достаточной мере знаком с Баграмом, пыльным, прокаленным
солнцем. Кстати, я в свое время проходил подготовку горного стрелка в горах
Алтая и служил в горной артиллерии на Кавказе. И скажу, что для человека
долины при некоторых навыках в горах бывает легче, чем горянину на равнине.
Но для себя всегда имей в виду: главное – разведка и охранение, и
господствующая высота.
Наслышан о твоей работе. Молодцом!
Здесь у нас все в порядке. Идет большая работа по преодолению всего
косного, что как правило накапливается в любом хозяйстве и перестает
замечаться старой хозяйкой. Поэтому дел всяких полно – и основных и побочных.
Но все они важны.
В России уже глубокая осень. Порой мельтешит снежок. На рынках в
полном объеме представлены дары природы, которые только что собраны. Скоро
уже зима. Кстати в местах, где ты служишь она тоже бывает довольно суровой
и, по-моему, даже более гнусной, чем зима российская.
Ни пуха тебе, ни пера! Твердой руки и удачи! Обнимаю А.А.
Какое славное письмо – никаких задач между строк, никаких ценных указаний.
«Разведка и охранение, и господствующая высота» – это мы уже проходили. Или проходим
сейчас.
И как хорошо, что ничего больше не надо учить – ни английского, ни эсперанто.
Похоже, что с послеафганскими планами что-то не складывается. Но о них пока думать
слишком рано. До них еще нужно дожить.
Открываю второй конверт. Ленка Андреева – частица моей юности. Светлая и
радостная частица. В школе наш класс дружил с головой, со спортом и с девчонками из
художественной гимнастики. Другими словами наши ребята умудрялись хорошо учиться,
заниматься спортом и дружить с самыми красивыми девчонками города. Городской
командой по художественной гимнастике. Едва ли мы тогда знали, что такое любовь. Но
девчата были ослепительно красивы, а красота всегда так притягательна! Лена Андреева,
Люба Челышева, Инна Глебова… Нет, наверное мы все-таки были в них по уши влюблены?!
Но как все это было далеко. Сейчас девчата вышли замуж. Ленка работала тренером в
спортивной школе, Инна – в поликлинике. Говорят, что она стала прекрасным
врачом-физиотерапевтом. О Любаше ничего не было известно.
С КП батальона пришла радиограмма: «Командиру Диогена (Позывной двадцать
второй заставы) с личными вещами и оружием срочно прибыть на Пахарь (позывной КП
батальона)».
Связываюсь с двадцать второй. Три трассирующих пули над заставой – сигнал выхода
на связь. Передаю информацию Корниле. Интересно, зачем он понадобился комбату? И к
чему такая спешка?
Ближе к полудню спускаюсь в Калашахи. Мирзо встречает меня у дверей в хасанову
крепость. Рана у него подсыхает. Еще пару дней и можно будет выписывать из лазарета.
Маленький Абдул провожает ко второму пациенту. Верблюд наш тоже молодцом. Рана у
него не опасная. Единственная проблема, которая могла возникнуть – это большая потеря
крови. Ну, да мы его вовремя перебинтовали.
Там же я встречаю и Шафи. Он принес какую-то мазь на травах для хозяина верблюда.
У Шафи здесь свои пациенты. Но, как мне кажется, он еще и подстраховывает мои
медицинские опыты. Очень важно, чтобы у меня все получилось с моими первыми
пациентами. Нельзя, чтобы не получилось. И он это прекрасно понимает. От его поддержки
становится как-то спокойнее на душе. Теперь я уверен, что все будет хорошо.
Мы лежали на кладбище.
Посреди обелисков и старых надгробий.
Укрываясь за траурным камнем от пуль и осколков,
Что летели навстречу из-за серых дувалов.
Нам казалось, что небо разрывалось над нами.
Смутно солнце мерцало, снег струился безмолвно
Над причудливой вязью арабского слога.
Похоронных надгробий изуродован камень.
Изрешечены надписи чёрною сталью…
Мы лежали на кладбище.
Посреди обелисков и старых надгробий.
Мы с тобою лежали в снегу и в воронках.
Там живых и погибших заносило поземкой.
Коротко и ясно. Не случайно говорят, что краткость – сестра таланта. По всему видно
на нашем поле появился новый игрок. Талантливый и опасный. Нужно будет обратить
внимание на этого Шер-шо. И нужно будет поинтересоваться обстановкой в Баги-Аламе. У
меня есть информация, что последние две недели там ведутся большие земляные работы.
Роются ходы сообщений, похоже, что оборудуется укрепрайон. К тому же из разведотдела
пришла информация, что в Баги-Аламе заработала новая радиостанция. Что-то там
происходит?!
А пока получаю разрешение у комбата на выезд. Оказывается, раненый мальчик
находится не в Калашахах, а в кишлаке Калайи-Девана. Это мирный кишлак в двух
километрах севернее Чауни, моджахедов там нет. Приятно узнать, что слух о моем лазарете
дошел так далеко. Но боюсь, что слух несколько преувеличен.
Беру одну БМП (механик-водитель Витя Михин, наводчик-оператор Вадик Бильдин),
своего переводчика Мишу, командира разведотделения Ришата Фазулова (Удивительно
толковый сержант! Я уж не говорю о Саше Хливном, он мой заместитель. А заместителю по
штату положено быть умнее своего командира) и начальника батальонного медпункта
Любовь Николаевну. У неё врачебного опыта куда больше моего! Как хорошо, что в
батальоне есть свой фельдшер! Мне бы такого в мой лазарет.
С маленьким Абдулом забираемся на броню, покажет нам дорогу. Успеваю задать ему
несколько вопросов о старшем брате. О том самом, Сафиулло, который находится сейчас в
одной из подчиненных Анвару банд. Абдул ничего не скрывает. Он уже привык ко мне.
Говорит, что недавно виделись. И что у брата какие-то проблемы. Спрашивает, если
Сафиулло сдастся, не убью ли я его? Я отвечаю, что, конечно же, нет. Брат Абдула, мой брат.
На улицах Калайи-Деваны полным-полно дехкан. Но еще больше детей. Словно
галчата, они быстрыми стайками окружают нас. Готовые в любую минуту, с визгом,
разбежаться, но не далеко. Убежать чисто символически – они уже знают, что их никто не
обидит. Ребятишки с завистью смотрят на Абдула, но он этого словно и не замечает.
Маленький хитрец! Я-то вижу как ему приятно это внимание.
Идем по узким улочкам к одному из домов. На пороге небольшая заминка. Какой-то
старик не хочет нас пускать. За моей спиной слышны голоса: «Шурави табиб, дохтор (Этот
русский – доктор)». Пока продолжается небольшая заминка, к нам как-то боком
подкрадывается какой-то сухонький и весь сморщенный, как гриб-боровик, старик-дехканин.
У него на руках девочка двух лет. Он что-то объясняет. Но очень тихо и боязливо. Никто не
обращает на него внимания. Я обращаюсь к переводчику.
– Миша, спроси, что у него случилось?
Оказывается у малышки уже около месяца высокая температура и кашель. Конечно же
её необходимо везти в больницу. Но кто же на это пойдет?! Любовь Николаевна дает старику
две упаковки таблеток от кашля и аспирин. Объясняет, как их принимать.
Наконец-то нас приглашают в дом. Во дворе бегают ребятишки, телята, овцы. Из-за
дувала испуганно выглядывает какая-то женщина. Скорее всего, мать ребенка. По узкой
крутой лестнице мы поднимаемся на второй этаж. Небольшая темная комнатка. На стенах
висят какие-то мешочки, миски, нехитрая домашняя утварь. В углу комнаты стоит карабин.
И повсюду запах гниющего тела. Пол застелен одеялами, валяются подушки. В потемках мы
не сразу увидели в самом дальнем углу крохотного мальчугана под байковым одеялом.
Месяц назад он, как и другие дети, играл на крыше. Шальная пуля пробила лёгкое и
повредила позвоночник. Наша же Любовь Николаевна оказала ему первую помощь.
Мальчишку отвезли в афганский госпиталь. Но их не пустили даже за ворота – в госпитале
не делают таких сложных операций, он все равно умрет.
Его отвезли в наш медсанбат, сделали операцию. Все прошло нормально. Если,
конечно, нормальным можно назвать чудо, которое совершили наши хирурги. В полевых
условиях они провели сложнейшую операцию по ампутации части левого легкого. Спасли
мальчишку и его позвоночник. Оставалось совсем немного – реабилитация. Его перевезли в
Кабул в афганский госпиталь. От афганского медперсонала требовались лишь уход и
внимание. Но этого как раз и не хватило. У мальчишки пошли по всему телу пролежни. Он
умрет, сказали его отцу. И выписали, как безнадежного.
Такая вот картина! Но рефлексы работают, работают руки и ноги мальчугана. Значит,
работает и позвоночник. А мясо нарастёт! Нужен только уход и специальные упражнения,
зарядка. Это совсем не сложно! Пытаюсь объяснить его отцу, как надо ухаживать за
ребенком, что делать. Он смотрит на меня непонимающе: зачем все это? На все воля Аллаха!
Я всего лишь – бедный дехканин. У меня нет денег, поэтому в госпитале не стали лечить
моего сына. Поэтому Аллах отвернулся от меня.
Какая дикость! Мне даже нечего ему возразить. Тем временем Любовь Николаевна
делает перевязку. Мальчишка даже не стонет, а боли страшные. Гниёт живое тело. Не могу
смотреть. Выхожу на улицу.
Через пару минут выходит и наш фельдшер.
– Бесполезно, он не выживет. Надо возвращаться.
Мы идем к машине. В третий раз за сегодня я слышу, что мальчишка не выживет. И
вдруг такая злость накатывает и накрывает меня с головой.
– Миша, со мной!
Я возвращаюсь обратно к отцу мальчишки. Миша не успевает переводить мои слова.
Да это и не слова, это злость на дикость, на трусость отца. Он прав, этот темный, забитый
дехканин, судьбы людей в руках Аллаха. Но герои творят свою судьбу сами. Ты можешь
жить трусом, но когда умирает твой ребенок, ты обязан стать героем.
Я еще раз объясняю, что нужно делать отцу для ухода за ребенком. Говорю, что буду
приходить к нему очень часто и проверять это. А если мальчик умрет, я расстреляю его
своими руками.
Отец мальчика принимает все за чистую монету. Он здорово напуган. Я и сам сейчас
верю, что могу его расстрелять. Мой гнев, выглядит более весомым, чем возможный гнев
Аллаха. Но главное, что теперь у мальчишки будет уход. А я сделаю все, чтобы он выжил.
Переводчик Миша удивлённо смотрит в мою сторону. Что я могу сказать ему в ответ?
У машины еще один пациент. На плетёной кровати лежит маленькая девчушка.
Сильный жар. Спрашиваю, как давно? Вторую неделю. Перед этим мы смотрели девочку, у
которой высокая температура держится уже около месяца. Что за дикость! Как переубедить
этих дехкан, что обращаться в таком случае надо не к мулле, а к доктору. За один день
многовековые предрассудки побороть невозможно, но девочка очень плоха. Состояние
крайне тяжелое. Загружаем девчушку и её отца в десантное отделение машины, едем в
госпиталь.
Афганский госпиталь находится недалеко от аэродрома. Нас останавливают у ворот: в
госпитале сегодня выходной, приема нет. Что за бред, какой выходной может быть в
госпитале?! Среди афганских солдат слышен шёпот: «Русский офицер сердится». И один из
них убегает за врачом. Минут через пять к воротам подходит врач, молодой афганец
примерно моих лет. Осматривает девочку. Обещает завтра отправить её в Кабул. Отец
девочки и один из солдат относят её на носилках в приемное отделение.
Перебрасываемся парой фраз с доктором. В госпитале работает шестнадцать человек,
из них только шестеро врачей. Врачи учились в Советском Союзе и в Кабуле. Но могут
сделать только перевязку. Нет опыта и нет хирургического инструмента.
Кроме них в провинции есть еще две больницы. В каждой по одному врачу. Три
школы. На полтора миллиона жителей провинции Парван. Работа очень опасная. Душманы
убивают учителей и врачей.
Возвращаемся в батальон. Прошу Любовь Николаевну держать меня в курсе, как
обстоят дела с лечением этой девочки? Если наш фельдшер будет хоть изредка этим
интересоваться, возможно, афганцы будут ухаживать за нею немного лучше.
В батальоне встречаю своего ротного. Володя Стародумов возвращается из отпуска по
болезни. Был в Союзе, счастливчик! И, естественно, задержался ровно на семь суток. Это
конечно, серьезный проступок, но ведь вернулся же! Я бы точно остался. Хотя бы на часок!
Володя показывает письмо от Лёнчика, офицера из Джелалабадского
десантно-штурмового батальона, с которым он лежал в одной палате в госпитале: «Передай
своему поэту, что во время боевой операции Игорю Овсянникову из гранатомета
прострелило ноги. В госпитале их ампутировали…».
В голове не укладывается, Игоря не могли ранить! Это просто какая-то ошибка!
НАГРАДНОЙ ЛИСТ
1.ФИО: Карпов Сергей Иванович
2-11.
12.За какие заслуги представляется к награде:
В ДРА с августа 1986 года. За время прохождения службы в полку принимал
участие 9 поисково-засадных операциях по ликвидации бандформирований
мятежников, где зарекомендовал себя смелым и решительным офицером, умело
ориентирующимся в сложной боевой обстановке. С декабря 1986 года исполняет
обязанности командира второго разведывательного взвода.
Особенно отличился 27 декабря 1986 года при проведении боевой операции в
зеленой зоне Чарикар. Разведывательный взвод, под командованием старшего
лейтенанта Карпова С.И. получил задачу прикрывать работу группы
спецминирования в районе населенного пункта Калайи-Биланд. При выдвижении
разведвзвода на указанный рубеж из ближайшей крепости по разведчикам был
открыт огонь. Умело управляя взводом, старший лейтенант Карпов С.И. с
отделением разведчиков выдвинулся по лощине к крепости и во встречном бою
уничтожил трех душманов.
Вновь отличился 11 января 1987 года. Разведвзвод в составе разведбата дивизии
проводил боевую операцию в районе населенных пунктов Ахмедзаи, Мусахейль,
Гафурхейль (Панджшерское ущелье). В ночь с 11 на 12 января разведвзвод
старшего лейтенанта Карпова С.И. получил задачу в составе 3
разведывательно-десантной роты блокировать горное ущелье.
При выдвижении разведчики наткнулись на засаду. При первых же выстрелах
старший лейтенант Карпов С.И. укрыл взвод за ближайшими укрытиями. Под
кинжальным огнем душманов с группой разведчиков он выдвинулся во фланг
мятежникам и открыл огонь. Лично уничтожил две огневые точки противника. Тем
самым обеспечив выполнение задач разведывательно-десантной ротой без потерь.
Вывод: за личное мужество и отвагу, проявленные в бою с мятежниками при
выполнении интернационального долга на территории ДРА достоин награждения
медалью «За Отвагу».
Командир 2МСБ майор Лобода
Мы отмечаем старый Новый год. В гости к нам пришли секретарь комитета комсомола
батальона Володя Щёголев и заместитель начальника штаба Валера Куделин. Наши самые
близкие друзья. Попутно отмечаем день рождения моего командира первого
разведотделения Эдика Передерия. Мы собрались в солдатской столовой (Если так можно
назвать комнату в крепости, выделенную для этих целей). На трёх стола разложены конфеты,
печенье, самодельные торты (Основа которых – обычное печенье, пропитанное сгущенным
молоком), в кружках – горячий чай. В мисках дымится праздничный плов. Поздравления,
пожелания. Читаю свои стихи. Ребята играют на гитаре и гармошке. Да, ребята у меня
подобрались талантливые (никак не могу привыкнуть, что «не у меня» – через месяц должен
вернуться из отпуска Толя Викторук, их командир).
Дедушка Мороз принес моим разведчикам подарки: сегодня пришли письма из
педагогического института. Каждому из ребят. Даже не думал, что они будут так рады!
Значит, я все-таки поступил правильно, что написал письмо в комитет комсомола
музыкально-педагогического факультета.
А я получил письмо от Володи Иванова из Шинданта.
Привет, Серёга.
Как там твои дела, что нового, как идет служба? Что-то от тебя давно
нет писем, забываешь старых друзей?
Как там Дороганыч? Что у него нового? Вышли мне его адрес, если он у
тебя есть. Передавай ему от меня, Алехина и Толика Кузьменко огромный привет.
Толика я сейчас вижу часто, правда на этой неделе не смог заехать к нему.
А так, если не уходим в горы, то частенько захожу к нему. Он теперь рядом со
мной. Как раз он стоит с одной стороны, а Алехин с другой. Я дал Толику твой
адрес, он обещал написать. Не помню, писал тебе или нет, Толик получил новую
должность – заместителя командира роты, на хорошем счету у начальства. Он
мне сказал, что в Союзе на прыжках разбился Сергей Кузнецов из девятой роты.
Он служил в десантно-штурмовом батальоне. Так что уже второй с нашего
выпуска.
Игорь Быков написал, что его отправляют в ДРА, вот жду, когда
прилетит. Может попадет к нам в дивизию. А если попадет к вам, пусть сразу
же напишет.
Как там у тебя насчет отпуска? Когда поедешь? Мы с Толиком летим на
Новый год, а там уж как получится.
Мишку Горбунова не видел уже три недели. То есть, как вернулись из
Кандагара, как-то заезжал к нему раз, но его не застал.
У меня самого все нормально. Частенько мотаемся по горам, так что
времени свободного мало. Ну, ладно привет тебе от ребят. Пиши, не забывай.
Да, от Игоря Овсянникова письма получаешь? Мне он что-то давно не
пишет. Или, может, пишет на полк? Высылаю тебе свою фотографию,
кандагарскую. Если у тебя есть твои, то высылай. Хоть посмотреть какой ты
там.
До встречи. Пиши.
Володя.
Как написать ему об Игоре Овсянникове? Но написать надо. Игорю сейчас нужна
поддержка. Нужна как никогда.
Пришла радиограмма со штаба полка. Запланировать и проводить засадно-поисковые
действия каждую ночь. По заставам передан приказ: «Огонь не открывать даже при
обстреле. Сообщать об этом в центр боевого управления и действовать по его указаниям».
Вот она прославленная инициатива командиров среднего звена. В кодограмме N28
были высказаны пожелания «усилить разведывательную деятельность». Проводить же
засады каждую ночь – просто глупость. Запретить заставам открывать ответный огонь при
обстреле – преступление. Тем более, что в кодограмме по этому поводу было сказано: «В
случае обстрела или нападения на охраняемый объект или подразделения войск, ответным
огнем и решительными действиями всех сил и средств уничтожать противника. И не
допускать случаев безнаказанных диверсионных действий противника». К сожалению, в
армии принято выполнять не более разумный приказ, а тот, который поступил последним.
На следующую ночь выходим на засаду в район кишлака Каламуса-Паин. Ночь
проходит спокойно, но в воздухе витает какое-то напряжение. Что-то происходит вокруг,
что-то нехорошее. Но это только предчувствия. На рассвете мы возвращаемся на десятую
заставу.
Бойцы укладываются отдыхать, а я сажусь составлять новый план засадно-поисковых
действий. На каждую ночь. Глупость, но это приказ. До этого засады проводились после
трехдневной подготовки. Первый день – отдых разведчиков после прошедшей засады,
выгрузка машин, чистка оружия. Обслуживание техники. Второй день – пристрелка оружия,
тактические занятия на местности, подобной той, на которой предстоит действовать
следующей ночью. Отработка различных ситуаций и вводных. Третий день – загрузка машин
боеприпасами, проверка оружия, средств связи, ночных прицелов и приборов ночного
видения. И вечером выход на засаду.
Иногда, чтобы сбить духов со счета, и не попасть на встречную засаду – выход
планировался не через три дня, а через четыре. Эта система подготовки оправдала себя на
протяжении многих лет. Если же засады проводить каждую ночь – рушилась вся система.
Не было времени для отдыха разведчиков и их подготовки. А это неминуемо должно
было привести к потерям. Ведь на войне невозможно всё время быть охотником, когда-то ты
становишься и дичью. Этим приказом нас автоматически превращали в дичь.
Поэтому и надо было поломать голову над новым планом. Чтобы вывести своих бойцов
из-под удара.
Днем иду в Калайи-Девану. Сопровождение не беру, ведь это частная прогулка. И
подставлять своих разведчиков не хочется. Проведываю своего мальчишку. Приказываю его
отцу спустить мальчика со второго этажа. На улице прохладно, но очень солнечно. С полчаса
мальчишка лежит на свежем воздухе на плетеной деревянной кровати. Мне кажется, он
совсем ни на что не реагирует. В глазах боль и усталость. Совсем недетская усталость.
Мы заносим его в одну из комнат первого этажа. Перебинтовываю его, засыпаю с ног
до головы стрептоцидом. Мальчика нужно оставить здесь. Наверху в темной дальней
комнате у него нет ни шанса выздороветь. А здесь есть окно. В окно виден мир. А это
неплохой повод чтобы жить.
Но жить не всегда получается. Вечером наступает конец света. Сразу после двадцати
часов духи обстреливают реактивными снарядами джабальский полк. Всю ночь горит
колонна топливозаправщиков. Сорок семь машин. Реактивными снарядами обстреливают
чарикарский саперный полк, штаб дивизии и аэродром. Наступает первый день перемирия.
Мой взвод отправляют на пятую «А» заставу. Ожидается приезд заместителя
Командующего армией. Мои машины будут изображать бронетанковую технику четвертой
мотострелковой роты. А разведчики её бойцов. Кажется, это называется показухой? Меня же
вызывают в разведотдел. Отвожу план засадно-поисковых действий на февраль. Встречаю
там Отари Давитадзе, командира первой роты разведбата. Начальник штаба батальона
Валера Балясников сейчас в Союзе в отпуске по болезни. И Отари исполняет его
обязанности.
С совещания приходит майор Качан, наш начальник разведки. Рассказывает, что вчера
штаб дивизии обстреливали градовскими снарядами. Значит «секретное оружие», о котором
так много в последнее время говорят духи, не что иное, как градовская установка. Серьёзная
новость. Моджахеды называют её «Бим» (По нашей армейской терминологии «БМ» – боевая
машина).
А ночью снова выходим на засаду. Недалеко от нашей двадцать второй заставы. Так
хочется заехать на родной Тотахан, но наши желания не всегда исполняются. Комбат просит
осмотреть плато и кяризы на предмет подготовки духов к пускам реактивных снарядов.
Моджахеды запускают их с камней, особой сложности в этом нет. Но доставка боеприпасов
занятие довольно хлопотное и заметное. С этим то мы и боремся.
Под двадцать второй заставой встречаю наших старых знакомых, третью
разведывательно-десантную роту. Около часа болтаем с Рашидом Исламгалиевым (ротным),
Семеном (его замом), Серёгой Иноземцевым (командиром взвода), Васей (техником),
Валерой (арткорректировщиком) и Юрой (сапером). Они давно приглашают меня к себе на
место замкомроты. Знают, что Игорь Гук был моим однокурсником. Третья рота давно стала
мне родной. Мы и в операциях уже несколько раз были вместе. А после последней, они
вообще считают меня своим добрым ангелом-хранителем. И очень удивляются, что я не
соглашаюсь. Как я могу объяснить им, что у меня совсем другая задача. Я – почтальон
Печкин. Моя задача – носить письма от Шафи на Тотахан. И обратно. Командую
разведвзводом я лишь по счастливому недоразумению.
Ребята ночью тоже уходят на засаду. К подножию горы Гагаргар (Отм. 2326).
Далековато. Моя засада – у кишлака Чашмайи-Харути. Так я же не дивизионный разведбат!
Перед самым рассветом мы возвращаемся к своей броне. Под двадцать вторую заставу.
У Корнилы опять чрезвычайное происшествие. Какой-то боец баловался с запалом от
гранаты, в результате изуродовал кисть руки. Мои разведчики оказывают ему первую
медицинскую помощь.
Корнила докладывает о происшедшем в батальон. Просит меня подойти к
радиостанции. На связи комбат.
– Что думаешь, разведчик, нужно его везти в госпиталь?
Прекрасно понимаю, чем вызван этот вопрос. За потери с командиров всегда
спрашивают по полной программе. И тем более, за травмы полученные при неосторожном
обращении с оружием. Но сейчас уже думать поздно, бойца нужно срочно везти в медсанбат.
Захватываем его с собой.
После медсанбата возвращаемся на КП батальона. Но отдохнуть не получается. Комбат
приказывает выделить одно отделение для сопровождения колонны на седьмую и двадцать
первую заставы. А самому с двумя отделениями выехать к хребту Зингар. Там нужно что-то
забрать. Уточняю что? Несколько переносных зенитно-ракетных комплексов «Стингер».
Оказывается, в одной из пещер дехкане кишлака Калайи-Девана случайно на них
наткнулись. Рядом с комбатом стоят два афганца. Они-то и должны показать дорогу.
Но что-то здесь не так. Неделю назад по всем разведподразделениям прошла
информация, что командир первого подразделения, взявшего «Стингер» – получит звезду
Героя Советского Союза. До этого душманы обычно использовали более дешевые
английские «Блоупайпы». Англичане снимали эти ракетные комплексы с вооружения, как
устаревшие, и довольно охотно спихивали их афганским моджахедам.
Стингеры были новинкой. Современной и довольно грозной. Понятно, что наше
командование было заинтересовано в их захвате. Не думаю, что это было вызвано заботой о
наших летчиках. Но зато давало возможность показать всему миру, что ряд зарубежных
стран (В частности одна – со звездно-полосатым флагом) не прекращают вмешиваться во
внутренние дела Афганистана.
Тогда я еще не знал, что первые Стингеры перевозились в Афганистан как настоящие
драгоценности и хорошо охранялись. Но одно я знал точно, звезду Героя нельзя получить за
погрузочно-разгрузочные работы. За то, что ты съездил по указанному адресу, забрал там
парочку Стингеров и привез их на КП батальона. К сожалению, комбат о таких мелочах не
задумывался. Возможно, мысленно он уже примерял на свой китель золотую звездочку.
Мы подъехали к кишлаку Калайи-Девана. Там два моих проводника вдруг признались,
что сами они в этой пещере не были. Стингеры видели вот эти двое. И показали мне на
двоих, чистой воды моджахедов. Я поинтересовался, почему же они сами не пришли к нам
на заставу?
– Они боялись, что вы их убьёте.
Да, при виде этих двоих комбат бы хорошенько подумал, прежде чем отправлять нас к
чёрту на рога. Сажаем их на броню. Они показывают направление на кишлак
Чашмайи-Харути. Сегодня ночью мы там уже были. От Калай-Деваны туда около
двенадцати километров. Но мы не доезжаем два километра и сворачиваем налево. Вдоль
пересохшего русла реки Танги. Машины приходится оставлять. Слишком крутой подъём.
Я уже догадываюсь, что будет дальше. Метров через пятьсот хребет Зингар закроет нас
от огневых позиций дивизионной артиллерии. И мы останемся без огневой поддержки. Наши
БМП нас уже и сейчас прикрыть не смогут.
Я выхожу на связь с Отари Давитадзе, исполняющим обязанности начальника штаба
разведбата. У него хорошие отношения с эскадрильей МИ-24, вертолетов огневой
поддержки. Они постоянно барражируют над баграмским аэродромом. Объясняю ему в двух
словах ситуацию, сообщаю частоту, на которой работает моя радиостанция и прошу
договориться, чтобы парочка вертушек залетела между делом в наш район. Это незаконно,
но ради старой дружбы на что не пойдешь! Вертолетчики знают, что если собьют их
вертолет – их жизни будут зависеть от расторопности разведчиков. Так уж сложилось, что в
Афганистане разведподразделения частенько выполняют задачи поисковых отрядов.
Вытаскивают летчиков из пекла и окружения. И поэтому разведчикам они обычно не
отказывают. Никогда не отказывают. Таков неписаный закон фронтового братства.
На плато нам встречаются свежие, не более чем трехдневные, следы каравана. Значит,
гуляют здесь духи. И очень много следов нашей армейской обуви, оставленных не позднее,
чем сегодняшней ночью. Но они остаются левее нас, и я не пытаюсь их идентифицировать.
На пути попадается несколько пещер. Осматриваем их. В них осколки разбитых
глиняных кувшинов и какие-то тряпки. Похоже, в этих пещерах моджахеды пережидают
дневные часы. Но сейчас в них никого нет. Пещеры нас немного задерживают, но есть дела,
в которых лучше не спешить. Мы можем совершать любые глупости, но оставлять
моджахедов за своей спиной – непозволительная роскошь.
А на душе у меня уже скребут кошки. Мы рассыпаемся в цепь. Хорошо, что ребята
понимают меня с полуслова. Мы разбиты на четыре тройки. Идем перекатом. В каждой
тройке один занимает позицию для стрельбы лежа, второй перемещается, короткими
перебежками. Третий поднимается, чтобы повторить маневр второго. Каждая тройка
прикрывает соседнюю.
Нашим проводникам этот стиль передвижения совсем не нравится. Они начинают
нервничать. Это видно по их прямым, напряженным спинам. С такими спинами люди
обычно идут на эшафот. Хотя возможно, что я и ошибаюсь. Ведь я никогда не видел, как
люди идут к эшафоту.
Два пулемета открыли огонь практически одновременно. Наши проводники сиганули в
кяриз. Свою задачу они выполнили – вывели нас на засаду. Всю дорогу от наших машин я
держал их на прицеле. И все-таки их прыжок оказался для меня неожиданным. Ненадолго.
Не задумываясь, я бросил им вслед гранату Ф-1.
К пулеметчикам присоединились три автоматчика. Позиции у них хорошие. Нам их не
достать. Но и им нас тоже. Нас спасло то, что мы не шли в колонну, а растянулись цепью. То,
что не стояли на одной линии. И то, что давным-давно мои родители дружили с одной
немецкой семьёй. Глава её, офицер вермахта, после войны три года был у нас в плену. А
потом навсегда остался в этой странной и удивительной России. Он-то и рассказал мне о
«Змейке», предбоевом порядке разведподразделений вермахта. Она-то нас и спасла. Мои
разведчики передвигались именно в таком предбоевом порядке.
Мы отрыли ответный огонь. Оставаться на месте было равносильно гибели. Надо было
уходить. Но путь назад был отрезан автоматчиками. Нас выдавливали в небольшой коридор
в этом огневом мешке. И я не сразу сообразил почему.
В эфире раздается голос Ришата Фазулова, командира второго разведотделения.
Говорит он открытым текстом и на повышенных тонах.
– Товарищ старший лейтенант, тут со всех сторон мины!
Я уже и сам вижу, что духи выдавили нас на наше же минное поле. Вокруг рассыпаны
небольшие ярко-оранжевые пластмассовые контейнеры. Размером со спичечный коробок.
Это мины-лепестки. Вертолетчики сбрасывают их из больших металлических ящиков на
караванные тропы. Через трое суток мины самоликвидируются. Опасности днем они
практически не представляют. Слишком заметны. Их предназначение – ночная работа.
Против вьючных животных и их погонщиков. Охраны и сопровождения. Против караванов.
С оружием и боеприпасами. Ведь только они ходят в горах ночью.
На связь выходит Отари Давитадзе.
– Сокол. Я – Беркут. Держись. Крокодилы (вертолёты огневой поддержки) будут через
пару минут. Обозначь себя. Как понял, прием?
– Беркут. Я – Сокол. Понял тебя хорошо. Спасибо.
Жестами показываю своим разведчикам, чтобы обозначили фланги. Ребята поджигают
сигнальные дымы. Через мгновение над нашими головами проходят два МИ-24. И
открывают огонь по засаде НУРСами (неуправляемыми реактивными снарядами).
Интенсивность стрельбы моджахедов сразу падает.
Это даёт возможность сосредоточиться на минах. Их много, но проползти можно. Тем
более сейчас, когда вертолетчики работают с духами. Начинаю движение. Теперь главное не
спешить. За мною следом ползёт Максим Таран. Леша Стасюлевич нас прикрывает.
Все бы ничего, но шальная духовская пуля попадает в одну из мин перед моим носом.
Мина срабатывает. Несколько осколков впиваются мне в лицо. Самый большой перебивает
нижнюю губу. Крови немного, но говорить я не могу. Жестами показываю Максиму, чтобы
передал всем группам: «Остановиться, занять круговую оборону и выходить по одному.
Следом за мной». Передаю ему свою радиостанцию.
В эфире голос комбата. Похоже, он лично прослушивает наш эфир. Фраза Ришата
заставляет его поволноваться.
– Сокол, Я – Пахарь. 737 (Доложите обстановку). Я – Пахарь. Прием.
Показываю Максу, чтобы ответил комбату. Он выходит в эфир.
– Пахарь, Я – Сокол. 037 (У нас все нормально). Я – Сокол. Прием.
– Где старший Сокола? Я – Пахарь. Прием.
Что ему ответить? Я отмахнулся, скажи мол, куда-то вышел. Занят или вообще болтает
сейчас с каким-нибудь другим комбатом. Потом объяснимся, сейчас надо заниматься
делами. Делать проход в минном поле.
Лепестки мы прошли довольно быстро, но впереди оказалось самое сложное.
Настоящее минное поле. Стало понятным многое из того, что произошло за последние сутки.
Третья разведрота вышла на засаду прошедшей ночью в район гора Гагаргар. Это был
отвлекающий маневр. Тем временем саперная рота дивизионного инженерно-саперного
батальона устанавливала минное поле в районе пересохшего русла реки Танги. Вот откуда
взялись следы наших армейских сапог в этом районе. Моя же засада была частью общего
плана. Не ведая того, я прикрывал саперов с фланга.
Около часа шомполом автомата я сантиметр за сантиметром прощупывал грунт,
проделывал проход в минном поле. За это время мы проползли почти пятьдесят метров.
Оставшиеся двенадцать километров до заставы мы проехали на своих БМП минут за
пятнадцать.
А потом еще полчаса Любовь Николаевна накладывала мне швы на нижнюю губу.
Комбат сидел рядом и за что-то извинялся. Осколки решили не доставать. Корпус
мины-лепестка сделан из пластмассы, и рентген их не обнаруживает. Поэтому искать
осколки можно только на ощупь. Я подумал, что моя челюсть вполне может без этого
обойтись. Тем более, что Любовь Николаевна пообещала, что через пару лет они все равно
должны выйти наружу. Прожить так долго я даже и не надеялся.
Весь следующий день я чувствовал себя героем. Я вывел взвод из засады без потерь. А
еще освоил новую специальность. Сапёра. Точнее – одноразового сапёра.
Не нужно было быть большим умником, чтобы понять главное. Не мой опыт и даже не
прославленная немецкая «змейка» спасли жизни моих бойцов. Нас никто и не хотел убивать.
Душманы разыграли свою серенаду «Солнечной долины» как по нотам. Судя по всему, на
той стороне перевала находился караван с оружием. Когда моджахеды обнаружили, что
тропа заминирована, кому-то из них и пришла в голову идея со Стингерами. Нас
использовали как одноразовых саперов для проделывания прохода в нашем же минном поле.
Единственное, что помогло нам избежать потерь, так это выдержка и опыт моих
разведчиков. Если бы они только запаниковали…
Я чувствовал себя оплёванным. С головы до ног. Хотя на что здесь было обижаться?!
Мне повезло, я встретил более сильного и опытного противника. Чем был сам. Нужно было у
него учиться. Урок был прекрасный. И все равно на душе было очень грустно. Интересно, а
кому бы после такого было бы весело?
Я вышел на связь с Отари Давитадзе. Еще раз поблагодарил его и рассказал о своих
опасениях. О предполагаемом караване. Отари со мной соглашается. И успокаивает, за
одного битого – двух не битых дают. Ну почему я не из числа тех двух?!
На заставе меня ждет письмо от Кости Гуриненко, талантливого и веселого школьника
из Киева. Мы играем с ним в шахматы в письмах. Одно письмо – один ход. Партия
получается очень длинной. И только это спасает меня от полного разгрома. Ведь Костик –
кандидат в мастера спорта по шахматам. И одно письмо от девчат из института народного
хозяйства имени Плеханова. Одна из них, Ленка Калинина, сестра моего друга Гришки
Крюкова. Остальные – наши друзья: Галка Титова, Юлька и Оля Бантюковы, Таня и Ира.
Живут они в одной комнате и письма свои подписывают её номером «703»: «Гришка пишет,
что у вас самое страшное – это прослыть трусом». Я с ними не согласен. У нас самое
страшное – это прослыть идиотом. И все-таки они правы. На ум приходят какие-то строчки.
Я записываю их на обратной стороне своей рабочей карты.
Дорогой Серёжа!
Очень рад твоему письму. От всей души поздравляю с первой наградой.
Медаль «За Отвагу» – медаль солдатская и может статься, что такой уже
больше никогда не получишь. А на груди офицера, особенно старшего, солдатская
медаль – своеобразный знак качества.
Я все не писал тебе, ожидал, что будешь в отпуске.
В последнее время очень много работаю. Сдал в Воениздат книгу. Вторая
принята в «Молодой гвардии». Работаю над вторым изданием монетного
каталога СССР. Первый тираж разошелся так далеко, что я получил от
коллекционера даже письмо из США.
Но обо всем при встрече.
Думаю, что ты появишься в отпуск в ближайшее время.
Ни пуха, ни пера! А.Щ.
Понемногу начал ходить наш маленький Карим. Это было нашей самой большой
победой. И ею мы были обязаны вниманию и заботам Абдула. И он очень этим гордился!
Сафиулло со своими бойцами прижился на посту Нурутдина. Всей своей «бандой» они
приходили к нам на десятую заставу играть в волейбол. И играли очень даже прилично.
В середине апреля на Сафи будет совершено покушение. Его же родственник, доктор
Хабиб, обстреляет его из автомата. Погибнет случайный прохожий, старик. Сафиулло чудом
спасется.
А еще Людмила Николаевна передаст мне, что девочка, которую мы отвозили в
баграмский госпиталь, умерла. Причина смерти неизвестна.
Пришло время вернулся на родной Тотахан. Там было очень пусто. Я не сразу понял
почему? На заставе не было моего дикого африканского кота. Он погиб при одном из
обстрелов. Это было так странно, мы привыкаем к гибели людей, а смерть маленького
котенка кажется нам настоящей трагедией! А чем еще это может быть?!
Теперь мы встречаемся с Шафи почти каждый день. Подолгу беседуем о кодексе чести
японских самураев, о джен-дзю-терапии, о восточном массаже. Для меня это целый мир,
новый и удивительный. Шафи учит меня приемам концентрации энергии, диагностике
пациентов по теплоотдаче (воспалительные процессы, как правило приводят к повышению
температуры поврежденных органов) и восстановлению их энергетического баланса. Мы
занимаемся дыхательной гимнастикой Цигун и приемами рукопашного боя. Фехтованием и
афганским языком. Качанием маятника (способ передвижения на поле боя, напоминающий
падение кленового листа, и позволяющий сблизиться с противником, ведущим по тебе
огонь) и стрельбой по-македонски с двух рук.
Где-то рядом с нами постоянно находится и Лейла. Шафи её больше не гоняет. А Лейла
не обращает на нас внимания. Ей хорошо рядом с нами, а это главное. Она читает своих
китайских поэтов или рисует на серых листах картона, из-под наших сухих пайков, простым
карандашом.
Однажды я подхожу посмотреть на её каракули. Нет, пора прекращать семейству Шафи
шокировать бедного русского друга. Художники всегда казались мне волшебниками. Они
могли взять в руки кисть или карандаш. И нарисовать окно, за которым был целый мир. Или
дверь, в которую могли войти друзья. Или камин, возле которого всегда можно было
согреться. Это было настоящим волшебством! Но я никогда не мог подумать, что
волшебнику может быть всего двенадцать лет. У Лейлы была профессиональная рука
художника и душа волшебника. На невзрачных листах картона появлялись образы Шафи и
Хуай Су, меня и каких-то неизвестных, но, по всему видно, очень добрых существ.
Крепости, дома, горы…
Однажды я поинтересовался у Шафи, откуда у Джуй столько талантов? Он очень
удивился моему вопросу.
– А разве ваши дети менее талантливы?
Мне трудно было ему ответить. Но дальнейшая фраза меня очень заинтересовала.
Оказывается, Шафи не был чистокровным пакистанцем. Его племя было очень древним и
сильным. И в племени существовала старая и добрая традиция.
Если в семье должен был появиться ребенок, за полгода до этого главу семейства
вожди племени отпускали в «декретный отпуск». Его не брали в походы и на войну. Он
занимался более важным делом. Рассказывал своему будущему ребенку сказки и легенды
своего племени. Находился все это время рядом со своей женой. И помогал ей по хозяйству.
В последние полгода это считалось мужской работой.
Жена меньше переживала о своем муже. Ведь он был рядом, а не на войне. И ребенок
рождался более здоровым. Ребенок слышал голос своих родителей еще до рождения и
поэтому был более послушным. Отец рассказывал ему сказки, в которых были добрые дивы
и злые шишаки. Всех их отец изображал разными голосами. И ребенок рождался более
талантливым.
– А разве у вас не так? – Спросил Шафи.
Что я мог ему ответить?! Что в традициях наших мужчин, узнав о возможном
появлении ребенка, было свалить куда-нибудь на очередную, подвернувшуюся под руку,
войнушку. Может быть это было и не так. Но тогда откуда так много было войн в нашей
истории.
Что же касается сказок, то наши мужчины предпочитали их традиционно рассказывать
своим секретаршам, нежели своим беременным женам.
В моем лазарете стали появляться больные и раненые. Работать стало полегче, благо из
разведбата мне прислали целый ящик медикаментов. И большой пакет бинтов. В кишлаке ко
мне понемногу стали привыкать. И однажды даже пригласили на свадьбу. Я долго не мог
понять, где же жених и невеста, пока мне не объяснили, что их там не было. Весёлые у
афганцев свадьбы. Мало того, что калым надо платить, так ещё и на своей свадьбе не
погуляешь. Но у каждого свои традиции. Абдул снова вернулся в крепость Хасана. Опять
начал помогать мне в лазарете. И однажды даже привел в гости маленького Карима. Ему
оказалось семь лет, хотя выглядел он после болезни не более чем на четыре года. Но зато он
пришел на своих ногах. Передал большое спасибо от своего отца. Отец его был молодцом, он
смог стать героем. Выходил своего сына. И спас ему жизнь. Я видел, как он был счастлив.
Работа в должности заместителя командира роты оказалась совсем необременительной.
Правда, меня периодически нагружают дополнительной работой. Приходится походить
арткорректировщиком с «Командос», афганским полком специального назначения, в
Карабагкарез. Три дня там идет самая настоящая война. С атаками и ожесточенными
контратаками. Доходит до рукопашных схваток. Банда Карима действительно очень
боеспособна.
В одной из таких схваток с группой афганских спецназовцев мы отбиваем у духов
троих хадовцев (офицеров афганской госбезопасности) и нашего советника Михаила
Ивановича. Хадовцы зовут его Громовержцем за его громоподобный голос. Он легко ранен в
голову. Но до отправки в медсанбат долго и от чистого сердца жмет мою руку.
В марте прогулялся на боевую операцию по зачистке Лангара с разведбатом. Перед
началом операции я зашел попрощаться с Шафи. В последнее время мы видимся с ним
довольно часто. Я перенес с места на место столько шифрограмм, что из них уже можно
сделать парочку здоровенных томов. Я прекрасно понимаю, что рейды и операции,
происходящие вокруг – результат незаметной работы Шафи. И может быть, совсем
чуть-чуть, результат работы почтальона Печкина.
У Шафи перебинтована рука. Один из бойцов с хасанова поста недавно выстрелил в
него из охотничьего ружья картечью. И еще с двумя бойцами ушел в банду. Они недавно
приехали в кишлак из Кабула. Все трое были доверенными людьми Шафи, и ушли в банду
Хайрулло-Хана по его распоряжению. А выстрел должен был обеспечить им радушный
прием. Шафи в банде Хайрулло-Хана ненавидели и боялись.
На пороге в его комнату сидит Лейла. Перебирает небольшие прозрачные камни в
металлической коробке.
– Что это? – Спрашиваю я у Шафи.
– А, это? Алмазы, – совершенно равнодушно отвечает мне он.
– Откуда такое богатство?
– Ахмад (Ахмад Шах) очень любит Джуй. Постоянно дарит ей эти камушки.
Я знал, что в Панджшерском ущелье алмазы добывают открытым способом. А
Панджшер – родовые земли Ахмад Шаха. Но, что алмазы можно потрогать своими руками,
как-то не укладывалось в голове.
– А можно посмотреть?
Шафи снисходительно улыбается в ответ.
– Что раньше их никогда не видел?
– Почему не видел?! Видел по телевизору.
– Алмазы – не очень красивые камни. У Джуй есть коробка с бриллиантами. На них
стоит посмотреть.
Шафи говорит несколько слов Лейле и она приносит коробку поменьше.
– This souvenir from uncle Ahmad (Это подарок от дяди Ахмада).
Внутри коробки переливаются настоящие бриллианты. Когда-то я уже слышал, что
бриллианты – лучшие друзья девушек. Но сегодня я впервые видел маленькую девочку, у
которой кроме них, отца и маленького Хуай Су никого больше не было в целом мире.
Шафи рассказал, что алмазы здесь встречаются довольно часто. Особенно на речных
перекатах Панджшера. Местные жители даже дрессируют особую породу больших черных
птиц. Эти птицы, словно наши галки, приносят в свои гнезда всё, что блестит. Не стоит
говорить, что их гнезда находятся у дома их хозяина, а блестящие предметы – как правило
алмазы. В месяц хозяин этой птицы-геолога собирает в её гнезде алмазов на несколько тысяч
долларов. По здешним меркам это целое состояние.
Оставляю Лейле на память несколько своих строчек. «Снежинку» в память о
прошедшей зиме. Мне хочется, чтобы ей не было холодно и одиноко в её будущей жизни.
Я принес Лейле большой блокнот для рисунков и цветные карандаши. Мне очень
нравится, как она рисует. И она очень рада этому подарку, но на глазах её слёзы. Ей очень не
хочется, чтобы я уходил на войну. Все мы прекрасно понимаем, что дивизионному
разведбату предстоят тяжелые бои. Район Лангара хорошо укреплен духами. А, значит,
вместе с разведчиками хлебну лиха и я. Единственное существо, которое радуется моему
отъезду – это Хуай Су. Теперь ему не придется несколько дней возить меня на Тотахан.
Возможно, он это понимает, раз так приветливо машет мне своим забавным хвостиком.
Почти целую неделю мы воюем под Лангаром. Духи ожесточенно сопротивляются.
Никак не хотят оставлять насиженные позиции. В разведбате большие потери. В эти дни
погибает командир баграмского разведбата и ранен командир третьей
разведывательно-десантной роты Рашид Исламгалиев.
После этой операции меня представляют к ордену «Красной Звезды», но наградной
оформлен неправильно и его возвращают обратно. Где-то теряется и наградной на афганский
орден «За храбрость». За операцию в Карабагкарезе. За делами и заботами больше ими никто
не занимается.
НАГРАДНОЙ ЛИСТ
1.ФИО: Карпов Сергей Иванович
2.Воинское звание (для офицеров личный номер): старший лейтенант,
Р-880276
3.Должность: командир МСВ с августа 1986 года
4.Год и место рождения: 1964 г.
5.Национальность: русский
6.Партийность: член КПСС с января 1984 года
7.Участие в боевых действиях по защите СССР: нет
8.Ранения, контузии (когда и где получены).
9.В Вооруженных Силах СССР: с августа 1981 года
10.Какими правительственными наградами награждался ранее:
медалью «За Отвагу» Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28.02.87 г.
11.Домашний адрес, представляемого к награждению или его семьи.
12.За какие заслуги представляется к награде:
В Республике Афганистан с августа 1986 года. После награждения медалью «За
Отвагу» принимал участие в 12 операциях по ликвидации бандформирований
мятежников, где проявил себя мужественным, смелым и решительным
командиром.
Отличился 7 марта 1987 года. Под прикрытием огня миномета и стрелкового
оружия банда мятежников предприняла нападение на 8 сторожевую заставу.
Старший лейтенант Карпов С.И. поднял заставу по тревоге, организовал оборону.
Под непрекращающимся обстрелом старший лейтенант Карпов С.И. умело
руководил боем, находясь на более опасных направлениях. Лично подавил 2
огневые точки мятежников. Понеся потери, противник вынужден был отступить.
Личный состав заставы потерь не имел.
Вновь отличился 19 марта 1987 года. При проведении боевой операции в районе
населенного пункта Лангар разведывательно-десантная рота, в составе которой
действовал старший лейтенант Карпов С.И., попала в засаду. Под кинжальным
огнем мятежников старший лейтенант Карпов С.И. организовал круговую оборону,
а сам с группой солдат, используя рельеф местности, выдвинулся в тыл
мятежникам, и забросал их огневые точки гранатами. В бою лично подавил три
огневые точки мятежников. Рота потерь не имела.
Вывод: За личное мужество и отвагу, проявленные в бою при исполнении
интернационального долга в условиях, сопряженных с риском для жизни и умелое
руководство боевыми действиями старший лейтенант Карпов Сергей Иванович
достоин награждения орденом «Красной Звезды».
Командир 6 роты ст. лейтенант Стародумов
Заместитель секретаря партийного бюро 2 МСБ лейтенант Иваницкий
Командир 2 МСБ майор Лобода
Привет, Серёга!
Извини, что долго не писал, был в отпуске. Заезжал к Игорю Овсянникову.
Он уже ходит на протезах, пока тяжело, но ходит. Ты его знаешь, он своего
добьется, я верю. Сейчас он должен быть в госпитале, но потом опять поедет в
санаторий (в третий раз). Так что ему пока не пиши или он получит твое письмо
только по приезду из санатория. Он мне сказал, что в санаторий можно ездить
три раза, так что вскоре ему придется предстать перед медкомиссией. А потом
поедет к себе в Находку. Собирается поступать в университет на исторический.
Мои родители должны были заехать к нему, если успеют. Так как он приезжает в
госпиталь на 7-10 дней чтобы оформить путевку в санаторий.
Заезжал к родителям Мишки Горбунова. Они были и у нас, раза три. Даже
приезжали на проводы в воскресенье, а в понедельник я улетал. Заезжал в Чирчик к
Ольге. Был у них один день, потом сразу же в Кабул.
Побывал и в Ижевске, у родителей Игоря Быкова.
В училище не заезжал. Не было настроения, да и одному как-то не то.
Надеюсь, что по замене вместе туда наведаемся.
Ну, что ж отпуск прошел, теперь ждем замену. Ты пишешь, что твой
отпуск скорее всего будет в конце декабря. Алехин тоже тянет к этому. Да и
Толик хочет ехать на Новый год, может быть, встретитесь в Москве.
Никак не могу представить себе, что погиб Саня Козлов, как-то не верится.
Хотя уже насмотрелся всего. О том, что погиб Серёга я слышал осенью, а вот о
Сане первый раз от тебя. На днях рейд, опять в Кандагар, посчитаемся и за них.
Передавай всем привет. Не забывай старых друзей, пиши.
До встречи в Подмосковье.
Володя
P.S . Да, с прошедшим тебя Новым годом! Серёнь, как там у тебя на
литературном фронте? Есть что-нибудь новенькое? Или при встрече
прочтешь? А на личном фронте изменений не намечается? У меня все без
изменений.
Весна проходит незаметно. В середине мая меня вызывают в полк. Нужно провести
пятидневные сборы с молодым пополнением по альпинизму. Пополнение было кстати, на
последних боевых полк понес большие потери. Первый человек, встреченный мною в полку
– Руслан Аушев. Он останавливает меня на строевом плацу перед столовой.
– Как вы смотрите на то, чтобы принять под командование первый разведвзвод? –
Интонация у него, как у Иосифа Виссарионовича Сталина. И такой же уставший взгляд под
густыми бровями. Трудно поверить, что такие предложения могут быть адресованы первому
встречному на плацу офицеру (Даже если этот офицер и носит мою фамилию!). И озвучены
так, между прочим. Ни здравствуйте, ни пожалуйста.
– Прибыл для проведения сборов по альпинизму…
Я уже сработался с ребятами из второго разведвзвода. Командир его заменяется в этом
месяце. Ни для кого не секрет, что меня пророчат на его место. А тут предлагают первый
разведвзвод. В другом батальоне, другие люди. Желания никакого. Тем более что теряется
контакт с Шафи. За это мне точно открутят голову мои отцы-командиры. Нет, голову – это
слишком жестоко. Скорее всего открутят хвост. По самую голову.
Аушев смотрит на меня внимательнее. Что-то в моей интонации его заинтересовало.
Наверное, шутливые нотки. В глазах у него появились чуть заметные смешинки.
– Хорошо. До вечера подумайте над моим предложением. А вечером принимайте
разведвзвод. Сборы за вас проведут другие.
Так рухнули все мои планы. На ближайшие пять дней. В Управлении разрабатывалась
абстрактная идея, в реальной жизни начальник штаба мотострелкового полка принимал
решение. Жить этой идее или нет. И был по-своему прав. В последних боевых действиях под
Чарикаром при выходе на задачу разведвзвод первого батальона попал в засаду. Первый залп
по разведчикам душманы сделали из противотанковых гранатометов. Бойцов разрывало на
части. Тяжело ранен был командир взвода Женя Шапко. У остальных разведчиков будет
шоковое состояние – использование противотанковых гранатометов против людей
парализует ужасом любого. Их расстреляют из пулеметов. Четверо убитых, командир –
пятый (почти через три месяца, 6 августа 1987 года, Женька скончается в госпитале, так и не
приходя в сознание.) Остальные – легко и тяжелораненые. В строю останется только двое.
Выбора у меня не было. Аушев был горячим ингушским парнем и мог сделать из меня
все что угодно. Шашлык, к примеру. Неповиновения он не прощал, да и отказаться было
неудобно. Могли посчитать за труса. Хотя героем я себя и сам никогда не считал. Но и
трусом слыть не хотелось. Разведвзвод, так разведвзвод! Первый, так первый! Тем более что
разведвзвод – это так здорово! Можно было поизощряться в составлении планов
засадно-поисковых действий. Пофантазировать со способами выхода на задачу, с
прикрытием артиллерией, авиацией. Организацией взаимодействия с соседними
подразделениями. Можно было походить на засады. От души повеселиться, пострелять. Это
было классно! Есть старое правило: если тебе не нравится твоя работа, но ты не можешь по
тем или иным причинам её оставить – полюби её! Я начинал влюбляться в работу
начальника разведки первого батальона. И не важно, что в это время я должен был
находиться в другом месте и заниматься совсем другими делами. Это пусть отцы-командиры
разбираются. Мы – люди маленькие.
Вечером я принимал разведвзвод. Точнее то, что от него оставалось. Двух разведчиков,
вместо положенных двадцати четырех по штату. Две боевых машины пехоты. Третья, боевая
разведывательная машина, была подбита на последней операции. Не хватало четырех
автоматов, касок и бронежилетов, погибших разведчиков. Зато снаряжения и имущества
было в избытке. Женя Шапко всегда был хозяйственным мужиком! Я написал рапорт о
приеме дел и должности. Но актов на оружие и имущество составлять не стал. Принимать их
было не у кого. Да и времени не было. Составил акты на списание оружия, касок и
бронежилетов, принадлежащих погибшим разведчикам. И приступил к сотворению мира.
Мой новый мир не был слишком большим. Он не состоял из океанов и материков. Не
включал в себя ни рыб, ни птиц. В нем даже насекомым не было места. Он состоял всего
лишь из одного разведвзвода. Из двух бойцов. Нет, теперь нас было трое. Оставалось
набрать и подготовить еще двадцать одного человека. Самым смешным было, как всегда,
отпущенное на это время. Через неделю полк уходил на очередную операцию.
Но зато впервые в жизни я почувствовал себя богом. Точнее, меня назначили богом. На
несколько дней. Аушев разрешил мне проводить отбор среди молодого пополнения в первую
очередь. Обычно отбор начинала полковая разведрота, затем рота связи и
инженерно-саперная рота. Разведвзвод батальона, как правило, был на четвертом месте. Но
правила придумывают для того, чтобы было место для исключений. В этот раз все было
по-другому. К тому же мне было предоставлено право отбора кандидатов во взвод и из числа
старослужащих солдат. Проблем с набором не было. Разведка всегда была окутана ореолом
романтики. И всегда находились добровольцы на бесплатные приключения и романтические
прогулки под луной. Многие мечтали получить медаль или орден. О пуле в грудь или
осколке в живот ребята почему-то не задумывались. Взвод был набран довольно быстро.
Катастрофически не хватало времени на его боевое слаживание.
В первый же вечер моего командования разведвзводом замполит батальона старший
лейтенант Ревякин (Прокудин Николай Николаевич) приказал написать письма родителям
погибших солдат. Официальные извещения уже были составлены. Но, по устоявшейся в
Афганистане традиции, в случае гибели солдата командир взвода, его заместитель и
командир отделения писали родителям солдата несколько строк: «Он был настоящим
товарищем. Во взводе все его любили и всегда знали, что в трудную минуту он обязательно
придет на помощь. Так было и в последнем его бою, когда он до последнего патрона
прикрывал отход своих товарищей». Трудно писать такие строчки, если не служил с этими
ребятами ни дня. Если ни разу их не видел. Но, мне кажется, было бы еще труднее, если бы я
их знал.
После веселой жизни диверсанта и разведчика (Не говоря уж о сторожевой заставе!)
служба в мотострелковом полку кажется спектаклем. Строевые смотры, построения,
разводы. Обязательное присутствие на утренней физической зарядке. Каждый вечер
совещания у командира батальона затягиваются до полуночи. И остается совсем немного
времени до пяти утра, чтобы выполнить поставленные задачи.
На одном из совещаний присутствует командир дивизии генерал Барынькин. Комбат
ставит задачи на завтрашний выезд. Завтра начинаются очередные боевые действия. Где-то
за Гардезом. В полном объеме задача, как всегда, неизвестна. Информацию доводят лишь в
части нас касающейся. По прибытии в Гардез получим следующую задачу. Такая
многоступенчатость предотвращает утечку информации. Комбат в ударе, хочет произвести
на комдива хорошее впечатление, количество задач растет в геометрической прогрессии. Но
комдив его останавливает.
– Товарищ командир батальона, если бы я был молодым лейтенантом и мне поставили
бы столько задач на ночь, я бы вас всех послал… и пошел бы спать. Все это памятник вашей
нераспорядительности. Товарищ майор, все это можно было сделать и раньше, а не в
последнюю ночь. Товарищи офицеры, приказываю всем идти на концерт, а затем отбой».
Приказ есть приказ, идем на концерт. Из Москвы приехали какие-то артисты. Но
комдив уезжает, и нас вызывают прямо с концерта. Совещание продолжается. До двух часов
ночи. Наносим кодировку на карты, получаем переговорные таблицы, разбиваем личный
состав на боевые тройки. На первом этапе операции задача моего разведвзвода, совместно со
взводом старшего лейтенанта Игоря Васильева, прикрывать выдвижение армейской
артиллерийской группы. Завтра в четыре часа утра мы должны встретить её у
инфекционного госпиталя. Точнее уже сегодня. Двадцатого мая 1987 года.
Поднимаю своих разведчиков. У контрольно-пропускного пункта собирается полковая
колонна. У нас отдельная задача, поэтому мы уезжаем раньше. Встречаем артиллеристов и
начинаем выдвижение. Город еще спит. На улицах пусто. Но первое впечатление обманчиво.
Едва ли кто-то может уснуть при таком шуме. По Кабулу идут танки и боевые машины
пехоты. Начинается армейская операция.
До Гардеза дошли сравнительно спокойно. В одном месте только духи обстреляли
экипаж боевой машины пехоты, стоявший на блоке. Пули рикошетируют от брони и
асфальта. БМП стоит на обочине и ведет неспешный ответный огонь из
тридцатимиллиметровой пушки. Под гусеницами БМП отстреливаются из автоматов два
солдатика. Какая-то нереальная картина. Сразу же чувствуется, что стреляют не по тебе. С
двух машин сходу открываем огонь по ближайшей зеленке. Перестрелка моментально
стихает.
Недалеко от Гардеза подбираем с обочины двух афганцев. Безобидные дехкане. Играют
в какую-то детскую игру. Перекладывают камушки в разные кучки. Проехала мимо БМП –
камушек в одну кучку, проехал танк – в другую. Писать среди афганцев умеют лишь
единицы, счет знают многие. Но с камушками сложнее ошибиться. Поэтому игра эта очень
распространена. Среди детей и взрослых. Особенно вблизи пунктов постоянной дислокации
советских войск. Сдаем афганцев на ближайшем посту царандоя, афганской милиции. Через
несколько минут после нашего отъезда их наверняка отпустят. И это правильно. Можно
было бы передать их хадовцам. Афганская госбезопасность работает как часы. Если к ним
попал, значит – виновен. А раз виновен, могут и расстрелять. За что, не важно. Но отдавать
их хадовцам бессмысленно. Где-то в другом месте сидят другие игроки. Этих игроков сбили
со счета, и то ладно!
В Гардезе залили полные баки солярки. День отдохнули и только на следующее утро
двинулись к Алихейлю. Спустились по горному серпантину в ущелье. Даже и не верится, что
это и есть древний Шелковый путь! Но вдоль всей дороги на ветках деревьев и кустарников
висят шелковые ленточки. Их оставляют путники. Такая традиция. Чтобы путь был легким и
гладким. В ущелье полумрак. Солнце сюда почти не заглядывает. Ленточки практически не
выцветают. И трудно сказать, когда их здесь повесили. Вчера или тысячу лет назад.
Фантастическое ощущение слияния времен. Мы проходим через зону ответственности
племенного афганского полка. Командующий, генерал Громов, договаривается со
старейшинами, чтобы они разрешили пройти через их земли. В этом нет ничего странного.
Если знать историю этого племени.
В четвертом веке до нашей эры Александр Македонский совершал свой индийский
поход. Он мечтал покорить весь мир, но мир остался непокоренным. Войско было измотано
многочисленными стычками с местными племенами. Но страшнее всего был тропический
ливень, не прекращавшийся почти два месяца. Солдат мучила лихорадка, лошади выбились
из сил. Ганг превратился в несбыточную мечту. И даже возвращение на родину уже казалось
нереальным. Воины не роптали, это был открытый бунт. Они угрожали царю. И ему не
оставалось ничего другого, как отдать приказ повернуть назад. На месте последней стоянки
остались больные и раненые. Обычный маленький подвиг великих людей. Они знали, что
погибнут. Здесь ли или в пути, не имело значения. Они не хотели быть обузой своим
товарищам. Не хотели, чтобы их товарищи погибли из-за них. Кто-то должен был вернуться.
Кто-то должен был рассказать об их последних днях. Самое удивительное, что такие же
лагеря и лазареты, оставшиеся на территории Афганистана и Персии были беспощадно
уничтожены местными жителями. Там македонцы были захватчиками и не заслуживали
другой участи. Здесь же, на последней стоянке, они были всего лишь людьми. Местные
жители не видели в них угрозы, а видели лишь путников, попавших в беду. Именно эта
последняя стоянка стала концом великого похода и началом истории сильного и
могущественного племени. Которое на многие века осталось на Древнем Шелковом пути. И
которое сейчас мы ошибочно называем афганским племенным полком.
В племени существовала почти военная дисциплина. Основной сферой деятельности
стала организация таможенной службы вдоль Шелкового пути. Это не было рэкетом. Просто
за десятую часть провозимого товара, племя выделяло надежную охрану для сопровождения
торговых караванов. От реки Инд до нынешнего Гардеза.
Проживая среди племен проповедующих ислам, они смогли сохранить свои традиции и
обычаи. И веками мысленно продолжали свой последний поход на край света. Со своим
великим вождем Александром Македонским. Может быть поэтому, загадочный Будда стал
их новым богом. Ведь он был богом на тех землях, к которым они так долго стремились.
Племя стало настолько сильным и могущественным, что уже в наши дни не только
Командующий сороковой армией генерал Громов вынужден проводить переговоры с его
вождями, чтобы получить разрешение на проезд армейской группировки по их землям. Но,
мне кажется, даже местные боги в чем-то к ним прислушиваются.
Тогда я впервые их увидел. Высокие, под два метра ростом, воины. С темными,
немного вьющимися, волосами и ярко голубыми глазами (На востоке более распространены
карие глаза). Хорошо вооруженные и обученные. С железной дисциплиной, они напоминали
воинов древней Атлантиды. И немного – пришельцев из других миров.
Тогда я впервые познакомился с этим племенем. Нет, я не совсем прав. Не тогда,
немного раньше. Ведь родом из этого племени были мой учитель Шафи, и его дочь Лейла.
Следующую ночь мы встретили у горы Норай. Там на первом этапе остается
артиллерия. Мой разведвзвод уходит вместе с командным пунктом полка. КП
немногочисленно: командир полка подполковник Прудников, начальник штаба
подполковник Аушев, начальник артиллерии полка подполковник Потатуев, начальник связи
старший лейтенант Вовка «Катушкин», комендантский взвод да несколько саперов. Моя
задача их прикрывать.
В первый же день в соседнем 181-м полку подрывается старшина роты. Шел следом за
сапером, наступил на противопехотную мину. Оторвало ногу. Вообще-то район тяжелый. До
Пакистана несколько километров. Каждое утро под нами тралят дорогу и все равно каждое
утро подрывы. Скорее всего, на радиоуправляемых фугасах.
Неделю сидим на небольшой горке. Окапываемся по ночам. Пока ничего сложного,
обстреливают нас не часто. Изредка прилетают санитарные вертолеты под прикрытием двух
МИ-24, забирают раненых. У соседей. Больше всего достается 345-му
парашютно-десантному полку и 181-му мотострелковому. Правда и наша первая рота
наткнулась на противопехотные мины. Лишь чудом обошлось без потерь.
Изредка с группой солдат из комендантского взвода спускаемся за водой. Это целый
праздник! При строжайшем питьевом режиме на горке у родника можно даже умыться.
Крохотный ручеек протекает в какой-то тысяче метров под нами. Но праздник, как всегда, не
на нашей улице. У ручья бултыхаются бойцы комендантского взвода. Мы обеспечиваем их
безопасность.
Сегодня у нашего санинструктора взвода, Жени Челпанова, день рождения. Вечером
собираемся недалеко от его окопа. Со всеми предосторожностями разводим небольшой
костерок в его окопе, кипятим воду. В каких-либо других условиях это можно было не
понять, а на горке, где каждый глоток воды на учете, мы пили чай. Прямо из каски. Был день
рождения у Жени Челпанова.
Утром под нами заработал духовский арткорректировщик. Его радиостанцию
запеленговала четвертая рота нашего разведбата. Но в роте всего одна машина
радиоперехвата. И взять точный пеленг у них не получается. Известно только, что он где-то
очень близко. Просидел целый день со своей 255-й радиостанцией. Она у меня тоже
поисковая, может определить направление на передатчик. Но все без толку – либо
арткорректировщик работает на других частотах, либо у него сегодня выходной. Но держать
такого друга у себя под боком не хочется. Приходится ставить себя на его место. Ибо мое
место для него было бы идеальным – мы сидим на вершине. Но это место уже занято. Над
нами солнце и звезды, остается место только под нами. Ниже, метрах в трехстах, небольшой
кустарник. Единственное место, подходящее нашему другу. Связываюсь с разведбатом,
прошу сообщить, когда заработает передатчик. Ведь еще бабушка говорила мне, что когда я
ем, я глух и нем. В переводе на обычный язык это означало, что во время работы
радиостанции радист глух и слеп. В этот момент его лучше всего и брать. Так учила меня
моя бабушка.
Корректировщик заработал только на рассвете. Жаворонок, любит работать по утрам.
Мы взяли его без шума и пыли. Ведь он не был знаком с моей бабушкой. И к тому же не
занимался в детстве военным троеборьем. Троеборцы знают этот фокус. Один из видов их
состязаний – метание учебных гранат на точность. В реальной жизни из осколочной гранаты
Ф-1 выкручивается запал, граната метается в окоп, где сидит арткорректировщик. Не важно,
куда попадет эта граната. Извините, был не прав! Не важно, для метающего. Для
арткорректировщика это еще как важно. Шестисотграммовая чугунная болванка,
пролетающая в нескольких сантиметрах от головы, на две-три секунды вызывает состояние
ступора. А разве я сказал, что она пролетела мимо? Этого я не говорил. Бача (так мы
называем афганских детей и просто афганцев) даже не успел доесть открытую банку
тушенки. Как мило с его стороны! Тем более что я сегодня ещё и не завтракал. Выносим его
к вертолетной площадке. Ко времени прилета транспортного МИ-8, он уже приходит в себя.
В тот же день духи атакуют 345-й парашютно-десантный полк. У десантников девять
погибших. Наша полковая разведрота помогает их вытаскивать.
Так закончился первый этап операции. Утром спускаемся с горки к своей бронегруппе.
Аушев с саперами, через полчаса и мы с командным пунктом полка. Наше место занимает
первая рота. Перекидываемся парой слов с Игорем Кирпичёвым, командиром взвода первой
роты. Он наша полковая легенда. Красавец, настоящий гусар, воюет весело и красиво. И
постоянно с ним происходят какие-то приключения, которые со временем обрастают все
новыми и новыми подробностями. И превращаются то в легенды, то в анекдоты.
Во время обеда где-то невдалеке слышен взрыв. Похоже на фугас. Едем с заместителем
командира полка майором Агибаловым разбираться. Так оно и есть! У переезда через речку
афганский КАМАЗ решил обогнать танк и съехал с протраленной колеи. Подрыв. У машины
вырвало задний мост, КАМАЗ перебросило через танк. А водитель отделался только
контузией. Повезло парню! Если бы не пошел на обгон, повезло бы больше.
31 мая колонна выдвигается к населенному пункту Алихейль. В пункте постоянной
дислокации афганского полка должно состояться короткое совещание. Перед самым
совещанием встречаю Франца Клинцевича, заместителя командира 345-го
парашютно-десантного полка по спецпропаганде. Франц рассказывает, что на первом этапе
духи ходили на одну из рот их полка в атаку. В лобовую, средь бела дня. Обкурились они
там что ли, эти духи! Новость неожиданная. И неприятная.
На совещании нам наконец-то раскрывают замысел операции. Короткими бросками,
рота за ротой, мы выдвигаемся к пакистанской границе. Перекрываем её и занимаем
оборону. За нашей спиной афганский полк оборудует укрепрайон. Задача – продержаться две
недели. Затем мы уходим, они остаются. Красиво было на бумаге, да забыли про буераки.
Пока идет совещание в расположении полка взрывается несколько реактивных снарядов.
Духи дают нам понять, кто в доме хозяин. Быть гостем не всегда приятно. Тем более,
незваным. Ну да мы люди не гордые! Гости мы не привередливые. Нам бы водицы лишь
испить, а то с утра не ели, да и ночевать негде. Так что на следующее утро мы идем в гости.
Ведь, кто ходит в гости по утрам…
Утром следующего дня меня вызывает командир полка. Приказывает выделить двух
снайперов. А им – подавить минометный расчет. Голос у подполковника Прудникова тихий
и интеллигентный. Такой же, как и он сам. И такой же смертельно усталый. Задача
поставлена очень корректно. Уничтожить расчет, находящийся на закрытой огневой
позиции, снайперы не могут. Подавить же – означает воспрепятствовать ведению
прицельной стрельбы. Это возможно. Стоит лишь обнаружить корректировщика
минометного огня. Проблема в другом: оба мои снайпера прослужили в Афганистане
меньше месяца. И были снайперами только по должности, но никак не по призванию.
Боевого опыта – ноль. Ни одной подтвержденной ликвидации. Ставить им задачу на
свободную охоту, значит посылать их на верную гибель. Но приказ есть приказ. Если мы не
уберем этих духов, они уберут нас. В горах зверя страшнее, чем миномет нет!
В любом приказе скрыта небольшая свобода выбора. Выбора способа выполнения
поставленной задачи. Только глупцы не понимают этого. Командир должен уметь брать на
себя ответственность в этом выборе. Слова о том, что ты солдат и выполнял приказ,
достойны солдата. Но не командира.
Передо мною была поставлена задача. Вот только способ ее решения был выбран, на
мой взгляд, немного неправильно. Точнее, неправильно были выбраны исполнители. Это
была работа не для снайперов. И я даже догадывался, для кого.
Ну, почему все лучшее в этом мире детям? А старикам все остальное. Ну, почему
именно я должен делать эту работу? Я стар для нее. Я слишком стар для этой работы. Я стар.
Я просто «супер стар». Что это означает по-английски вы, конечно же, знаете. Я начинал
чувствовать себя супер звездой. Явная мания величия! Созрел очередной клиент для
психушки. Конечно же я не был героем. Никогда не был. Просто был подготовлен немного
лучше, чем мои бойцы. И эту работу должен был сделать сам.
Вы, конечно же, представляете, как работает снайпер. Ничего сложного. Берет
снайперскую винтовку, выбирает огневую позицию. При появлении цели открывает огонь. И
возвращается домой. К ужину. Вот и все. Добавить здесь нечего. Почти нечего. Ну, разве
что, сбор информации о цели иногда занимает довольно много времени. В зависимости от
нее выбираются вид оружия и боеприпасов. Боеприпасы порой приходится вручную
«доводить до ума». И это не только стачивание и различные надпилы оболочки пули. Есть и
другие способы повышения эффективности боеприпасов. Ими должен владеть снайпер. Если
учесть биоритмы объекта, на его «критические дни» (А то, что они случаются ежемесячно не
только у женщин, вы, конечно же, знаете) можно наложить дополнительную
психологическую, физическую и эмоциональную нагрузку. В этих целях за два-три дня до
ликвидации проводится определенная подготовительная работа. Затем, с учетом положения
солнца в момент выстрела, выбирается позиция. Удобная, как для стрельбы, так и для
отхода. Занимают ее, как правило, ночью. Маскируют. Снайпер рассчитывает поправки на
ветер, высоту цели над уровнем моря, температуру и влажность воздуха. Определяет вынос
точки прицеливания в зависимости от направления и скорости движения цели. Я вам еще не
сказал, что снайпер не работает в одиночку? Значит, я вообще ничего вам еще не сказал.
Снайпер – игрок командный. Парочка саперов проделывают для него проход в своем минном
поле. Пока он занимает позицию, они прикрывают его фланги осколочными минами
направленного действия (МОН-50 или МОН-100). Оператор переносной станции наземной
разведки рассказывает ему сказки о движении противника. Ставятся задачи группе
прикрытия и группе прикрытия отхода. Выстрел производится при появлении цели. Но если
есть выбор, можно произвести его на рассвете либо на закате. На рассвете противник,
обычно, достаточно невнимателен. Но после выстрела тебя целый день будут высматривать,
пытаться уничтожить либо захватить. Могут выслать поисковый отряд. Вот тут-то и
понадобится группа прикрытия. Как правило, это минометчики либо артиллеристы. А
следующей ночью, когда ты будешь возвращаться, тебе пригодится группа прикрытия
отхода. Обычно это пулеметчики. Я не стал рассказывать еще о нескольких участниках этой
команды. Думаю, что вам эти подробности будут неинтересны. Снайпер – всего лишь
вершина айсберга. Если вы не видите всю команду, это не значит, что ее нет.
Да, выстрел можно произвести на рассвете. Но разумнее все-таки сделать это перед
закатом, в так называемый «час волка». Вы же знаете, что в это время биологические часы
человека делают с ним смешные вещи. Да и день перед позициями противника разумнее
проводить, когда никто не подозревает о твоем существовании. И не ищет тебя. К тому же
после выстрела ждать ночи придется совсем не долго. Так работает снайпер. Правда, не
всегда. Многое здесь зависит от уровня его подготовки и конкретной задачи.
Для чего я вам все это рассказываю. Да так, от нечего делать. Вы же и без меня
прекрасно понимаете, что в работе снайпера выстрел – конечная и важная часть работы. Но
не самая главная. Особое место в ней занимает и подготовительная часть. Она самая
трудоемкая. Но главным все-таки является выполнение задачи и возвращение снайпера
живым. В его подготовку вложены достаточно большие средства налогоплательщиков. А их
надо беречь.
В этот момент я меньше всего думал о средствах налогоплательщиков. Правда
сохранность моей шкуры была для меня не совсем безразлична. Даже наоборот. Её-то мне
как раз и хотелось сохранить. На память. Но более важным сейчас было продумать план
предстоящей операции. Другими словами, я бы поспал часок – другой. Благо командир полка
забыл забрать у меня авианаводчика. А Виталик так вдохновенно рассказывал анекдоты. Под
них так сладко засыпалось!
Но поспать не удается. Сегодня прилетают вертушки. Приходится снова спускаться к
посадочной площадке. Выставлять охранение и выгружать сухой паек. На очередные пять
суток. С вертолетом прилетает Виталик Жердев, командир взвода автоматических
гранатометов. И тёзка нашего авианаводчика. Знакомы мы с ним еще до Афгана. Хороший
парнишка. Пробудет у меня два дня. Вот это настоящий подарок! После госпиталя он
добирается до своего взвода. Ближайшая оказия туда будет только через двое суток. Это то,
что мне надо! Оставить своих разведчиков под началом авианаводчика я не могу – слишком
веселый парень. Опыта командования нет. Виталик Жердев – другое дело! Он не подведет. А
мне на денек нужно отлучиться. По личному делу.
Вечером начинаю шаманить. Вместе со своими пулеметчиками. Рассматриваю
окружающий мир в прорезь прицела, втыкаю в брустверы окопов небольшие колышки. Это
защита от шайтана! Все шаманы используют для этого колышки. Осиновые. У меня под
рукой были только сосновые. Но это было несущественно. Я обозначал сектора для ночной
стрельбы. Готовил огневые мешки для тех, кто любит бегать по ночам. За мною. И
«коридор» для своего выхода.
Со снайперами проверил ночные прицелы. Они должны были им пригодиться
следующей ночью. Ночью, когда я должен был возвращаться из самовольной отлучки. Я
готовил группу прикрытия отхода. Ставил задачи своему заместителю, саперам и связистам.
Моя же подготовка заняла гораздо меньше времени. Ровно столько, сколько было
необходимо, чтобы справиться с суточным горно-летним сухим пайком. Я хорошенько
поужинал. Супом «Особым с черносливом» (на самом деле он больше напоминал компот с
черносливом и рисом), смолотил 400 граммовую банку овощей. Расправился со
стограммовыми банками тушенки и сосисочного фарша. Умял печеночный паштет и
стограммовую банку сгущенного молока. Вволю напился чаю с галетами. К чему лукавить:
люблю повеселиться, особенно поесть. Врачи-диетологи не рекомендуют много есть на
ужин. Так я же практически ничего и не съел. Так, слегка размялся! К тому же следующий
день я собирался поститься.
Во время ужина в нескольких метрах от моего окопа падает реактивный снаряд. И не
разрывается. Странно! Скорее всего, это хорошая примета. Ведь если хороших примет не
хватает, их приходится придумывать. Разве не так? Вот я их и придумываю.
А еще в нашей шаманской работе очень важны амулеты. От злых духов помогают
самые разнообразные. Но я беру с собой только проверенные: АКМ с накрученным на ствол
прибором бесшумной, беспламенной стрельбы и магазин с тридцатью патронами с
ослабленным пороховым зарядом (для бесшумной стрельбы). Тридцать патронов на одну
ночь – это очень много! Надеюсь, что мне столько не понадобится. И очень мало! Секунд на
двадцать боя. Правда в бою любого количества патронов будет мало! Беру радиостанцию
Р-255 и подсумок с двумя осколочными гранатами Ф-1. И два ножа. Это мои главные
амулеты! Один сделал еще на заставе. Как учил Шафи. Из латунной гильзы танкового
снаряда. Деревянная рукоятка, лезвие обоюдоострое, широкое. Сантиметров пять в длину.
Детская игрушка! Было бы побольше времени, сделал бы и вторую такую игрушку. Двумя
одинаковыми ножами работать легче. Ведь бог дал человеку две руки. Но времени не
хватило. Второй сделать не успел. Приходится брать с собою обычный армейский
штык-нож. Он выглядит гораздо солиднее. Но, как известно, не все то золото, что блестит. В
применении он неудобен. После каждого удара его приходится вынимать из противника, а
это потеря времени. Моя «игрушка» рассчитана на проходные движения и надрезы. А это
хороший выигрыш во времени! Что для меня достаточно важно. Жизненно важно. К тому же
ножи позволяют работать тихо. Только ненормальные любят шуметь. По ночам. Да еще в
тылу противника. Я работать не люблю. По ночам. И тем более шуметь.
С полчаса уходит на то, чтобы закрепить поверх брезентовой куртки-штормовки
маскировочную сетку, несколько веток и пучков сухой травы. Оставляю свои документы и
офицерский жетон с личным номером Виталику Жердеву. Ближе к полуночи луна прячется
за облаками, начинает моросить дождь. Пора! Последняя молитва на дорогу: «Боже, пусть
этой ночью мне приснится самая красивая девушка на свете! Возможно, этой ночью у нее
ничего и не получится. Ведь эту ночь я проведу не в своей кроватке. Следующую ночь,
возможно, тоже. Но все равно, пусть она мне приснится. Еще раз. Когда-нибудь».
Я шел всю ночь. Шел более четырех часов. Сначала на юг. Потом на восток, потом на
север. Духи находились на востоке. Но, как известно, нормальные герои всегда идут в обход.
Капитан Немо за это время прошел бы 20 тысяч лье. Под водой. Просто подводная лодка
идет слишком медленно. Куда ей до меня. Куда до меня капитану Немо! Я был ракетой,
космическим кораблем. По моим расчетам я прошел почти полтора километра. За ночь.
Триста метров на юг, примерно километр на восток, и метров двести – на север. Я двигался
со скоростью света. Ну, почти со скоростью света (это у вас скорость света 300 000
километров в секунду; мои же восемь метров в минуту казались мне куда как круче!). Правда
на поворотах меня постоянно обгоняли черепахи, муравьи и какие-то маленькие противные
букашки. Ненавижу лихачей! Я шел на первой космической скорости. Своей первой
космической (пятьсот метров в час)! В правом ряду. Соблюдая все правила
межгалактического движения. Они же, наверное, врубили вторую, а то и третью
космическую скорость. Лихачи!
Ну, а кого еще можно встретить в горах ночью. Ночью в горах гуляют только
последние лихачи. И идиоты. Если бы у меня было зеркало, я бы точно увидел в нем одного
из них. К счастью, зеркала у меня не было.
Перед самым рассветом я заполз в какую-то небольшую промоину. Засыпал себя
ветками и старой пожухлой травой. Впереди был долгий, долгий день…
Мне повезло. Повезло трижды. Во-первых, ночью я не наткнулся на духов. Во-вторых,
я вышел на батарею пусковых реактивных установок. И, в-третьих, я не оглох за день. Третье
было самым удивительным.
Весь день шли пуски реактивных снарядов по позициям 181-го мотострелкового полка.
Причуды горного рельефа: духи сидели под нашим носом, а огонь вели по нашим соседям.
Вполне возможно, что батарея, которая вела огонь по нашей горке и которую позавчера
накрыла наша авиация, располагалась именно перед позициями 181-го полка. Так бывает.
Забавно было наблюдать со стороны, как все это происходило. Метрах в двухстах от
меня, на небольшой полянке в ряд стояли шесть машин. Внешне немного напоминающие
наши установки «Град». Когда одна из машин отстреливала свой боекомплект, начинала
работать другая. Тем временем к первой подъезжал допотопный грузовичок и с него пятеро
бородатых мужиков снаряжали пусковую установку реактивными снарядами. К тому
времени, когда заканчивала работать шестая установка, первая уже была готова к работе. На
каждую пусковую установку приходилось по машине со снарядами. Плюс две резервных на
батарею. Склад боеприпасов у них находился где-то очень близко. Но уже на территории
Пакистана. Машины оборачивались менее, чем за час. И это с учетом времени погрузки!
Заряжающие тоже менялись через час. Работали в три смены по пять человек. Еще несколько
человек копошились у машин. Маленький, но хорошо организованный муравейник. Правда,
муравьев-стражников я что-то не приметил. Едва ли они не выставили боевое охранение.
Просто на позиции стоял такой жуткий грохот, что охранение предпочитало держаться
подальше от пусковых установок. При пусках всегда возможны отклонения реактивных
снарядов от рассчитанной траектории. Поэтому в секторе стрельбы никого из охранения не
было уж точно. На это я и рассчитывал, выбирая свой маршрут движения.
Пока все складывалось как нельзя лучше. Меня не заметили. В мою сторону вообще
никто не смотрел. Каждый был занят своим делом. За что я так люблю артиллеристов! Рядом
с ними никогда не бывает праздношатающихся бездельников. Тяжелая физическая работа,
постоянный грохот приводят к тому, что после смены артиллеристы валятся с ног от
усталости. И моментально засыпают мертвецким сном. Милое дело для диверсантов
находиться в это время рядом с ними!
Все складывалось хорошо. За одним маленьким исключением. Я никак не мог
обнаружить огневую позицию минометчиков. Это попахивало какой-то мистикой! Она
находилась не более чем в пятидесяти метрах от меня. Я прекрасно видел корректировщика
огня, лежащего на небольшом коврике под поваленной сосной. Точнее его спину. Видел
бинокль и крошечную японскую радиостанцию в левой руке. Я прекрасно слышал каждый
выстрел миномета, ощущал вибрацию воздуха и земли. Но сам миномет не видел!
Чтобы его обнаружить, необходимо было сменить место. Моя промоина оказалась
прекрасным укрытием, но никудышным наблюдательным пунктом. Такое тоже иногда
случается. Для смены места необходимо было дождаться темноты, и потерять еще одни
сутки. Это в мои планы не входило. Но, как известно, человек предполагает, а Аллах
располагает. Придется ждать ночи, менять позицию и следующий день вести наблюдение.
Пока не обнаружу минометную позицию, дальнейшие действия просто бессмысленны.
И тут мне в очередной раз улыбнулась удача! Выглядела она совсем неказисто. В виде
старенького, разбитого грузовика. Он отделился от колонны машин, перевозивших снаряды.
И остановился в нескольких метрах от меня. К нему подошли пятеро афганцев и начали
деловито выгружать мины. И относить их на огневую позицию. Кто бы мог подумать, что
она находилась у меня под самым носом. И лишь небольшой куст не позволил мне
обнаружить её раньше. Он рос в паре метров от моего лежбища и закрывал от наблюдения
совсем крохотный пятачок земли.
В тридцати метрах от меня находилась огромная воронка от авиабомбы. В этом районе
такие воронки встречались довольно часто. Около семи метров в диаметре и трех в глубину.
Многие из них, наполненные дождевой водой, превратились в чудесные, декоративные
озера. Поначалу меня здорово удивляла геометрическая правильность формы этих озер. Но
несколько дней назад мои разведчики случайно наткнулись на корпус авиабомбы. Бомба
попала в почти отвесный склон горы и соскользнула по нему вниз. Взрыватель не сработал,
но от трения воспламенился тротил. Бомба не взорвалась, а просто выгорела. Довольно
редкое явление. На корпусе неплохо сохранилась советская маркировка двухтонной
фугасной авиационной бомбы образца 1934 года и год изготовления. Одна тысяча девятьсот
сорок третий. Никогда раньше не приходилось видеть таких огромных авиабомб. К тому же,
я никогда не слышал о том, что в конце Великой отечественной войны наши самолеты
бомбили Великий Шелковый путь и пакистанскую границу. Точнее, в те времена это была
граница с Индостаном, колонией наших союзников, англичан. Да и в Афганистане династия
Надир-шаха в то время не оказывала такой серьезной поддержки гитлеровскому режиму. Ну,
по крайней мере, настолько серьезной, чтобы бомбить его территорию. Или может быть я
просто не в курсе. Небольшая историческая загадка. Ответа на которую мы, скорее всего,
уже не получим.
Другой вопрос беспокоил меня в этот момент. Больше любой исторической загадки. Я
видел корректировщика огня, видел подносчиков мин. Но не видел ни одного минометчика.
Это было странно. По логике вещей, они должны были помогать в разгрузке машины. Ну,
предположим, что они не вылезали из воронки потому, что укладывали мины. Но после
окончания работы, когда подносчики сели пить чай, они снова не появились. Это могло
означать только одно…
В этот момент корректировщик повернулся в мою сторону. Ну, конечно, минометчики
держались в стороне от афганцев по одной простой причине. Они считали их людьми
второго сорта. Корректировщик огня был арабом. Как я не догадался сразу! Ведь по почерку
за версту было видно, что это не совсем обычный минометный расчет. Стрельба по
выносной точке прицеливания, как днем, так и ночью не были характерны для афганцев. Как
не была характерна и такая виртуозная меткость стрельбы. Она требовала не только
определенных навыков владения оружием, но и знания таблиц ведения огня. И наличия
минометного прицела. Афганцы же прицелом, как правило, не пользовались.
Все встало на свои места. Я прикрыл глаза и позволил себе немного расслабиться. До
начала сумерек оставалось еще более часа. Спешить было некуда. Да и рабочий день уже
практически подходил к концу. Оставалось совсем немного: убрать корректировщика,
сходить в гости к минометчикам и вернуться домой. К своим. Оставались сущие пустяки!
Корректировщика разумнее всего было убрать из автомата. Тем более, что у меня был
прибор бесшумной беспламенной стрельбы. Это здорово упрощало задачу. Минометчиков я
легко бы достал и гранатой. Тридцать метров дальности, большая площадь цели – задача не
сложная. Стоило только немного приподняться из укрытия. Во время пуска реактивных
снарядов никто бы и не обратил внимания на разрыв гранаты.
Но в данных условиях такой способ был не самым лучшим. Ведь помимо ликвидации,
необходимо было получить подтверждение успешности её проведения. Неподтвержденная
ликвидация сродни недоделанной работе. А она, как известно, всегда является началом
следующей, более трудоемкой, работы. Её всегда приходится доводить до конца. Но второй
раз это сделать всегда сложнее. Противник узнает твои способы действий и, самое главное,
твою цель. И готовит тебе должный прием. Не оставляя второго шанса. Поэтому делать все
нужно с первого раза. Качественно и надежно. Граната здесь никак не подходила.
Сумерки подкрались, как всегда, незаметно. Над позициями 181-го полка появился
санитарный вертолет. Видимо у ребят снова потери. И сразу же оживились расчеты
пусковых установок. Батарея открыла огонь по месту предполагаемой посадки вертолета.
Всю поляну накрыло облаком пыли и ревом реактивных снарядов. Зашевелился и мой
корректировщик. 181-й полк не был его целью, но что-то заинтересовало его на позициях
нашего полка. Он буквально прилип к биноклю. В этот момент я выстрелил. Трижды. Серия
из трех выстрелов – так нас учили в разведшколе. Голова, корпус, живот. Расстояние было
слишком маленьким, поэтому я трижды выстрелил ему в голову. Выбрался из укрытия,
повесил автомат за спину и, пригнувшись, побежал к позиции минометчиков.
По моим расчетам минометчиков было не более двух-трех человек. По крайней мере, я
на это надеялся. В тот момент, когда прыгал в воронку. С ножами в обеих руках.
Их действительно оказалось только двое. Нож в левой руке прошел «перевернутой
двойкой» по стандартной траектории: надрез бедра, трехглавой мышцы плеча и гортани.
Затем кулак с рукояткой моего игрушечного ножа «ушел» в височную кость одного из
минометчиков. Хуже дело обстояло с наводчиком. Он прильнул к прицелу и мой штык-нож,
находившийся в правой руке, нашел только его спину. Точнее позвоночник. Лезвие застряло
где-то между четвертым и пятым грудными позвонками и сломалось. Мне здорово повезло,
что их было только двое! Я смог добить минометчика обломком ножа. Эх, мама-мамочка,
ведь учила ты меня в детстве никогда не бить лежачих. И не бить в спину. Говорила, что
кратчайший путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Жалко, что путь к желудку
моего минометчика оказался мне недоступен.
Я наскоро осмотрел огневую позицию. Небольшой китайский фонарик в цинке из-под
патронов на бруствере служил выносной точкой прицеливания. Прицельные таблицы на
арабском языке. Аккуратные штабеля осколочных мин. На небольшом коврике сложены два
автомата Калашникова китайского производства, рюкзаки с магазинами и каким-то хламом.
Стоит большое блюдо с остатками плова. Несколько лепешек, красивый арабский нож в
кожаных ножнах и три гранаты Ф-1 лежат рядом. Нож и гранаты забираю с собой.
Пора уходить. Рукояткой штык-ножа разбиваю водяные уровни на прицеле. Можно
наклонить ствол миномета и опустить в него мину. Предварительно проведя с ней несколько
несложных манипуляций. При небольшом угле наклона выстрела не произойдет. Затем
миномет ставится в исходное положение. Когда в него опустят вторую мину, будет очень
весело. Очень смешно. Окружающие просто умрут. От смеха. Миномет разорвет на
множество маленьких-маленьких миномётиков.
Правда для этой ситуации такая шутка не подходит. Едва ли кто будет стрелять из
этого миномета. С этой позиции. А при смене огневой позиции первая мина, скорее всего,
будет обнаружена. И коэффициент полезного действия её станет равным нулю.
Ограничиваюсь тем, что под одну из мин в штабеле подкладываю духовскую гранату Ф-1.
На разгрузку. Сюрприз! Кольцо забираю с собою. Вся операция заняла не более пяти минут.
И не привлекла ничьего внимания. Теперь пора домой. Переваливаю через бруствер воронки
и растворяюсь в ночи…
Дорога обратно занимает гораздо меньше времени. Примерно через час я уже на своей
горке. Меня никто не преследовал и мои бойцы не подстрелили меня по ошибке. Можно
сказать, что жизнь удалась. Меня встречает Виталик Жердев. Дружески хлопает по плечу,
внимательно смотрит в глаза. И до утра никого ко мне не подпускает. Всю ночь мне кажется,
что от меня пахнет кровью.
А на рассвете мы с разведгруппой спускаемся на вертолетную площадку. Вертолетчики
привезли боеприпасы и несколько буханок черного хлеба. Какие все-таки молодцы!
Пустячок, как говорится, а приятно. Нам на взвод достается одна буханка. После приевшихся
галет это настоящее чудо. Настоящий хлеб! Вообще-то с питанием у нас на горке проблем
нет. Горно-зимний паёк – просто сказка. Но после месяца жизни на одних и тех же паштетах
и фаршах, мои бойцы начинают мечтать о какой-нибудь обыкновенной гречневой каше.
С вертолетом улетает Виталик. К своему взводу.
Ты плачешь? Не надо!
Утри свои слезы.
Из сердца печаль прогони!
Ты видишь: мы живы.
Мы рядом с тобою,
Как прежде сегодня стоим.
В строю золотые блестят эполеты.
И шпоры чуть слышно звенят.
И только лишь лица
Едва ли уж вспомнить,
Но пусть нас за это простят.
Но пусть нам простят,
Что мы мало успели,
В седле проводя свои дни.
Что мало смеялись,
Любили и жили
Гусары военной поры.
Мы шумные балы
И девичьи взоры
Сменили на звездную пыль,
На жаркие схватки,
На вольную волю,
На русскую степь и ковыль.
Мы спали в степи,
Укрываясь зарёю.
И суженных видели в снах.
И больше всего
Мы любили Россию,
Как любящий сын свою мать.
Далекие звезды
Горели над нами,
А с ними сгорали и мы.
И лишь похоронки,
Как пепел остались,
От нашей короткой любви…
Ты плачешь? Не надо!
Утри свои слезы.
Из сердца печаль прогони!
Ты видишь: мы живы.
Мы рядом с тобою,
Как прежде сегодня стоим.
На следующее утро пришел приказ о завершении операции. Всё! Конец! Через наши
позиции проходят подразделения 181-го мотострелкового полка. В этом полку служит мой
лучший друг, Игорек Дороганов. На несколько минут он задерживается у моего окопа.
Рассказывает, что у них тяжело ранен начальник штаба батальона Валера Балясников. Сидел
недалеко от фугаса, когда боец наступил на замыкатель электродетонатора. Взрывной
волной Валеру отбросило на валун. Сильно поврежден позвоночник. Валера был
начальником штаба отдельного разведбата, мы познакомились с ним в сентябре прошлого
года. Лежали в одной палате в Баграмском инфекционном госпитале. Что он делал в 181-м
полку мне непонятно. Наверное после госпиталя его перевели к ним из разведбата. Но
спросить об этом я уже не успеваю. Игорь уходит со своими.
Мой разведвзвод прикрывает отход полка. И за что я так люблю свою работу! Для меня
это всегда было непонятным. Фильм о войне по телевизору, удобное кресло, любимая
девушка рядом – вот это я понимаю. А раскаленный ствол пулемета, наседающие духи и
последняя граната в руке, кому это может нравиться? Только какому-нибудь безмозглому
идиоту! Неужели я похож на идиота? Нет, скорее всего, нет. Мне тоже не нравится
прикрывать отход полка.
В этом нет ничего особо сложного. На занятиях по боевому слаживанию, перед
началом операции, я гонял своих бойцов до седьмого пота. Пока они не научились правильно
передвигаться на местности. Разведвзвод разбивается на три группы: бронегруппу и две
разведгруппы. Каждая разведгруппа – на три тройки разведчиков. Боевая тройка – основа
всех основ! Три человека – это три темперамента, три разных срока службы в армии, три
различных положения в пространстве. И три сектора наблюдения, обеспечивающие как
обзор, так и возможность ведения огня в круговом секторе. Один разведчик лежит,
прикрывает остальных, в готовности открыть прицельный огонь по противнику. Короткими,
в два-три патрона, очередями. Второй приподнимается. Третий передвигается короткими
перебежками. В готовности вести скоростную стрельбу длинными очередями. Обеспечивая
тем самым необходимую плотность огня. Направление его движения: в сторону
поставленной задачи или во фланг противника. Ибо фланг противника – самое излюбленное
место для разведчиков. Ведь если вы сильный, вы можете себе позволить провести охват
противника с двух сторон. Если вы сильный, но умный – вы пойдете в обход. А если вы
очень умный, но совсем никакой в плане силы, вы начнете отходить. Куда? Естественно,
конечная цель вашего движения – оказаться на фланге противника. Все очень просто:
противник сильнее (или так думает), он догоняет вас, слабого (или вы делаете вид, что
слабы). Но в нужный момент вы «делаете шаг в сторону», пропускаете его и оказываетесь
чуть сбоку и сзади. Любой разведчик позавидует вашему положению! И искренне
посочувствует вашему противнику.
Так обеспечивается триединая задача действий на поле боя. Удар, огонь и маневр.
Организация и согласование этих действий – ни что иное, как Пять Великих Частей
буддизма. Три разведчика – это Земля, Вода и Воздух. Решение применить тот или иной вид
маневра приходит из Пустоты (Это опыт, знания, талант и интуиция. Ты не должен
повторяться в способах действий. Иначе твои маневры станут предсказуемыми). И умелое
использование Огня. Стрелкового, артиллерийского, авиационного. Но самое главное, огонь
должен быть внутри тебя, в твоей душе, твоем сердце. То, что называется энергией Ци. Если
не будет этого огня, все остальное просто теряет смысл.
Так что организовать отход не сложно. Это такое же движение к цели, только наоборот.
Проблема в другом. Любой птицелов скажет вам, что поймать птицу налету очень сложно. И
сложно её найти. Она летает быстро, высоко и где угодно. Но есть места, где она теряет все
свои преимущества. Там, где она ест и пьет. И там, где находится её гнездо. Каждый знает,
что разведгруппы лучше всего уничтожать на задаче либо на пути к пункту постоянной
дислокации. Где находится задача разведгруппы, противник знает не всегда. Но где
располагаются пункты постоянной дислокации советских войск, здесь знают все. И только
ленивый не поставит засаду на путях отхода к ним. После выполнения задачи группа
возвращается смертельно уставшей, возможно выносит своих раненых или погибших. С
приближением к своим теряет бдительность и становится очень уязвимой. Поделать с этим
практически ничего невозможно. Кроме одного – не спешить с возвращением. На путях
отхода оставлять ловушки и огневые засады. Выделять боковые дозоры и эффективно
использовать группы прикрытия отхода. В том числе артиллерийские и авиационные.
Мы так и делаем. Хотя это не всегда получается. 30 апреля 1984 года в Панджшерском
ущелье первый батальон 682-го полка нашей дивизии попал в засаду. Погибло пятьдесят три
человека. Из них двенадцать офицеров. Пятьдесят восемь человек ранены.
Это было три года назад. В прошлом году недалеко от этих мест в засаду попала наша
полковая разведрота. Арабы-наемники расстреляли её практически в упор. В этом году под
Баграмом мой нынешний разведвзвод еще под командованием Женьки Шапко попал в
засаду… Да, задуматься есть над чем.
Поэтому я связываюсь со своей бронегруппой, ставлю ей дополнительные задачи.
Выделяю боковые дозоры. Спасибо саперам, за время нашего ничегонеделания они
перекрыли минами наиболее опасные направления. Остается только закрыть тропинку, по
которой мы уйдем. Я задерживаюсь на пару минут. Больше не требуется. Чтобы установить
растяжку. Привязать проволоку к дереву на высоте 15–20 сантиметров от земли. К другому
дереву привязать гранату Ф-1. К её кольцу прикрепить проволоку. У первого дерева под
проволоку привязать вторую гранату так, чтобы проволока прошла над предохранительной
чекой. И вынуть кольцо. А на первой гранате только разогнуть усики. Для того, чтобы её
кольцо вышло легче. Принцип «Ян – Инь». Одна граната работает на нагрузку, вторая на
разгрузку. Правда, у меня остается еще одна граната. А я не люблю носить лишнее. Открою
тайну. В подсумке у меня лежат еще две гранаты Ф-1 – мой неприкосновенный запас. Но это
святое, они лишними быть не могут.
Бог, как известно, любит троицу. Вы скажете, что я ненормальный? Скорее всего, даже
маньяк. Вы правы, обычный гранатный маньяк. Лицо мое знакомо? Нет! Ах, гранаты! Так
граната Ф-1 с первой мировой войны практически не изменилась. Её все прекрасно знают и
любят. И я в том числе! А мы с вами раньше нигде не встречались? Ну, что ж, будем
знакомы! Третья граната – мой фирменный автограф. Я укладываю её каждый раз. И всегда в
новое место. На этот раз: в небольшую ямку под лист картона из-под сухого пайка. Это
грубейшая ошибка – вес предмета над предохранительной чекой должен быть побольше. К
тому же это уже вторая ошибка. Первая заключается в том, что перед установкой
мины-ловушки необходимо подготовить укрытие. На случай, если что-нибудь получится не
так. А я этого не сделал. Спешка! Хотя она и нужна в другом месте. И при других занятиях.
Но не ошибается тот, кто ничего не делает. Остальные имеют право на ошибку. Но только на
одну.
Да, действительно, сапер ошибается только один раз. Когда рождается на свет. Все
остальное лишь цепочка последующих причинно-логических событий. Он идет не в тот
детский сад, не в ту школу, выбирает не ту профессию. Возможно, что и моя самая первая
ошибка тоже связана с моим рождением. Под листом картона раздается характерный
щелчок…
Впереди еще целых четыре секунды жизни. Как здорово, когда ты не только знаешь,
что ждет тебя впереди. Но у тебя еще есть и время, чтобы доделать то, что не успел сделать
раньше. Я был счастливейшим из всех смертных! Я мог доделать то, что не успел сделать
раньше. Построить дом, жениться на своей любимой девушке. (Самой красивой и желанной
девушке в мире. С самим светлым именем на свете!). Воспитать замечательных детей:
мальчика и девочку с чудесными, как у их мамы глазами. У меня была впереди еще целая
вечность! Замедлитель в запале ручной гранаты горит от трех до четырех секунд.
Осколки гранаты Ф-1 поражают в радиусе около двухсот метров. Двести метров за три
– максимум четыре секунды не пробежит не один олимпийский чемпион. Но если граната
окажется в ямке глубиной более пятнадцати сантиметров, можно остаться в живых лежа и в
двух-трех метрах от неё. Моя граната лежала практически на грунте. Чтобы уцелеть, мне
необходимо было уменьшить свой силуэт, ни в коем случае не подниматься и постараться
отодвинуться от гранаты. Как можно дальше! Возможно, это давало какой-нибудь шанс. Я
только не знал какой.
И не думал об этом. Я сложил руки вдоль туловища и, как бревно, покатился по склону.
И почему я до сих пор не освоил телепортацию! Или хотя бы, для начала, не овладел
телекинезом! Немного пошевелил бы мозгами и переместил бы себя на двести один метр от
этого места. Правда если бы у меня были эти самые мозги, телепортация и телекинез мне бы
не понадобились. Тогда бы я не забыл подготовить укрытие перед установкой
мины-ловушки. Но пораскинуть мозгами никогда не поздно! Через пару секунд мне могла
представиться такая возможность. У людей, играющих с минно-взрывными игрушками,
всегда есть такая возможность. Правда, я никуда не спешил. Катился себе вниз под уклон.
Впереди была целая жизнь.
Взрыв раздался метрах в четырех от меня. Я ничуть этому не огорчился. Часть
осколков приняла на себя ближайшая сосна, остальные пролетели мимо. Я не жалел о том,
что не оставил свой автограф. Не смог установить мину-ловушку. Собственно говоря, я не
столь тщеславен. К тому же весь день у меня было замечательное настроение. Вчера мне
приснилась любимая девушка. Она ждала меня. Это было хорошей приметой! Я подхватил
автомат и рюкзак. И поспешил присоединиться к своим. Ну, её, эту войну!
К обеду мы спустились к нашей бронегруппе. Ущелье здорово изменилось за
последние две недели. Сгоревшие БТР (бронетранспортер) и бензовоз. И автоматные гильзы
вокруг. Воронка от управляемого фугаса. И покореженный остов КАМАЗа рядом.
Механики-водители и наводчики-операторы БМП устремляются нам навстречу.
Чумазые и счастливые. Как все-таки здорово возвращаться! Если все сложится удачно,
завтра к вечеру будем в Гардезе. Еще через пару дней – в Кабуле. Отвоевались! Это так
здорово!
Одна вещь беспокоит меня. Чей-то пристальный и недобрый взгляд. Всю дорогу с
нашей горки я чувствовал его спиной. Пора к этому привыкнуть. Здесь за нами постоянно
наблюдают. Из-за каждого куста, из-за каждого камня. И не всегда это взгляды друзей. Чаще
совсем наоборот. Но этот взгляд по-настоящему неприятен. Не могу удержаться,
поворачиваюсь в сторону гор. И не успеваю. Мир взрывается мириадами звезд.
Ослепительными, непонятными. И сразу же гаснет. Что это? Почему так темно? И так
больно! Звука выстрела я уже не услышал…
Книга вторая
Не берите ни мешка, ни сумы, ни обуви
и никого на дороге не приветствуйте.
Новый Завет.
Глава 2. Плен
Многие считают, что они держат богов за… Некоторые части тела, скажем так. Боги –
большие шутники. Иногда они позволяют людям так думать. Но потом, когда им это
надоедает, они ставят людей на место. Через боль, унижения, страх и одиночество.
Другое дело, когда ты родился в рубашке. Когда ты ходишь у богов в любимчиках.
Тогда тебе многое позволяется. И многое прощается.
Я чувствовал себя настоящим любимчиком богов. Родившимся в рубашке,
обласканным и счастливым. А как же иначе? Я действительно был любимчиком богов, раз
меня не застрелили в первую же минуту. Меня не били, и даже не обыскивали. Это было
просто фантастикой! Привыкли, что наши офицеры ходят с автоматами, пистолеты с собой
не носят. О гранатах видно просто не подумали. Они только стащили меня с Хуай Су,
осмотрели мою медицинскую сумку и приказали следовать за ними.
Их было трое. Старший в длинной коричневой рубахе и черной жилетке, здоровый
мужик лет сорока. Второй, лет тридцати в светлой рубахе и пиджаке, застегнутом на одну
пуговицу. Огромная чалма показывала, что он не был афганцем. А лишь человеком, под них
маскирующимся. Уж слишком неаккуратно она была замотана. Третий, паренек лет
семнадцати, с длинными черными волосами в вязаной женской кофте. Похоже, мама,
отправляя его в банду, опасалась, как бы он там не простудился. Это было довольно
трогательно. Все трое с автоматами Калашникова со складывающимся прикладом
(китайского производства, десантный вариант). Они появились, как из-под земли. Недалеко
от арыка. Очень грамотно взяли меня в кольцо. Никто не мешал друг другу держать меня на
прицеле. Старший, стоял немного в стороне и чуть сзади. Наблюдал за мною, пока
подчиненные наспех осматривали мою сумку. В его поведении чувствовалась хорошая
школа. Он что-то гортанно крикнул самому младшему. Тот вернул мне сумку, подхватил под
уздечку Хуай Су и наш маленький караванчик направился в сторону кишлака Джарчи. В
самое логово душман.
Никогда не думал, что попаду в плен. Тем более так глупо. В нескольких метрах от
поста Хасана. Под самым Тотаханом. Средь белого дня. От наблюдателей наших сторожевых
застав и поста Хасана нас закрывала только небольшая земляная насыпь. Обычная земляная
насыпь стала гранью между свободой и пленом, жизнью и смертью.
Но грань была пройдена. Чем ближе мы подходим к кишлаку Нари-Калан (от него до
Джарчи менее километра), тем меньше желания у меня остаётся идти. Я был любимчиком
богов. Под курткой в гранатном подсумке у меня лежало два ключа от ворот рая. Или ада.
Теперь это было уже неважно. Оставалось только выдернуть предохранительное кольцо
одной из гранат. Оказывается, это было совсем несложно. На меня практически не обращали
никакого внимания. Рука спокойно дотянулась до кольца.
Умирать было совсем не страшно. Какая-то грань была уже пройдена. Казалось, что
мозг уже умер. Осталось только закончить с телом. Непослушные пальцы разогнули усики и
потянули предохранительное кольцо.
За спиной раздался голос старшего. Едва ли он видел мои манипуляции. Скорее всего,
просто что-то почувствовал.
– Дируз барадар захми, бесйёр хароб аст (вчера был ранен брат, очень плох).
Я ничего не ответил. Пальцы сжимали выдернутое кольцо осколочной гранаты. Мне
уже было неинтересно, что там произошло с его братом. В голове включился хронометр. Он
отсчитывал наши последние секунды.
Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три. Двадцать четыре. Двадцать пять.
Двадцать… Секунд было слишком много. Замедлитель унифицированного запала ручной
гранаты горит около четырех секунд. Я понял это не слишком быстро. Но четыре секунды
уже явно прошли.
Я бессмысленно посмотрел по сторонам. Посмотрел на сопровождающих меня
моджахедов. На старшего. Он продолжал что-то говорить, но я совершенно не понимал его
слов. Я возвращался на землю.
В гранатном подсумке лежала шифровка Шафи и две гранаты Ф-1. У одной из них
предохранительная чека находилась поверх подсумка. Достаточно было только выдернуть
кольцо… Я выдернул кольцо другой гранаты. Её предохранительная чека была прижата к
гранате краями подсумка. Эх, надо было потренироваться пару раз как-нибудь на досуге.
Тогда бы не путал, где какая граната. Впрочем, хватило бы и одного раза, чтобы больше
ничего не путать. Все-таки жалко, что есть вещи, которые нельзя сделать дважды.
Потренироваться. Как говорила моя бабушка, человек в чём-то равен богам. Он может
практически всё. Даже летать. С девятого этажа, например. К сожалению, некоторые вещи
он может делать только один раз. В жизни. Это и отличает его от богов.
Я был равен богам. В этот момент. Ведь у меня был второй шанс. Ничего страшного не
произошло. Достаточно было только достать эту гранату из подсумка. Или выдернуть кольцо
второй. Мне никто не мог помешать. В этой ситуации. Ведь в этот миг я был богом.
Мёртвым богом. Я уже умер. Живо было только тело. Рука потянулась к подсумку. Пальцы
нащупали второе кольцо. Но сил его выдернуть у меня уже не было. Такая нечеловеческая
усталость вдруг опустилась на мои плечи. Боже, как же я устал сегодня умирать.
Увы, я не был богом. Я был всего лишь человеком. Причём, наверное, самым слабым из
людей. У меня тоже не получилась вторая попытка. Меня успокаивала только одна мысль –
если гранату найдут, обезвредить её уже не успеют. В этом сомнений у меня не было.
Мы зашли в кишлак Нари-Калан. Подошли к одной из крепостей. Нас уже ждали. Во
дворе прямо на земле сидело десятка полтора хорошо вооруженных бородачей. Душманы. Я
впервые видел их так близко.
Меня сразу же провели в одну из комнат. В углу, у большого сундука, стояло красивое
и, похоже, очень дорогое, охотничье ружьё. Рядом лежал окровавленный патронташ с
патронами. Судя по всему, хозяин дома был большим любителем охоты. Или гость,
посетивший хозяина. Это было более похоже на правду.
На большой циновке посредине комнаты лежал крепкий мужчина лет сорока. Если бы
не многочисленные окровавленные тряпки, ни за что бы не подумал, что он тяжело ранен.
Выглядел он совсем неплохо. К тому же был в сознании. Возле него сидело несколько
стариков. При моём появлении они молча встали и вышли из комнаты. Я знал, что по
законам шариата мне здесь делать было нечего. Если аллах послал небесную кару на
правоверного, значит, тот того заслужил. И только аллах мог решать его судьбу, карать или
миловать. А не какой-то там неверный, врач-шурави.
К сожалению, у старшего группы, захватившей меня, на этот счет были совершенно
другие взгляды. Судя по всему, воевал он довольно долго. И успел сделать несложный
вывод: после пулевого или осколочного ранения судьбу правоверного лучше доверять рукам
врача, а не воле всевышнего. Тем более, когда этот правоверный твой родной брат.
Ранение было осколочным. Множественным. В плечо, руку и живот. Получено
прошедшей ночью. Под Тотаханом. Из разговора я понял, что это были осколки ВОГ-17,
осколочной гранаты от автоматического гранатомёта АГС-17. Фантастика! Поверить в это
было невозможно. Прапорщик Андрей Иванищев, командир гранатометно-пулеметного
взвода достал своими ночными стрельбами не только жителей ближайших кишлаков и
командование роты. Андрюха умудрился завалить главаря одной из банд моджахедов. То,
что раненый был главарём банды, у меня сомнений не вызывало.
Ошибиться в этом было невозможно. Не успел я подойти к раненому, как из соседней
комнаты принесли два небольших ящика. Старший открыл их, и перед моими глазами
засверкали, всеми цветами радуги, бесценные сокровища. Такого богатства я не видел
никогда в жизни. И едва ли уже когда увижу. Сказочные сокровища! В ящиках лежал
полевой набор хирургических инструментов. Судя по надписям, французского производства.
Скальпели, шприцы, лекарства, антибиотики. Всё, что нужно для проведения довольно
серьёзных хирургических операций в полевых условиях. Возможно, в соседней комнате
лежал и ящик с хирургами. Удивляться здесь было нечему. Нужно было привыкать.
Я возвращался на землю. Ещё мгновение назад я собирался выдернуть кольцо ручной
гранаты. Меня удерживала только одна мысль. Погибнуть было не сложно, сложнее было
доставить шифровку Шафи до адресата. Но она того стоила. Моя жизнь не стоила ничего. В
этом я не заблуждался ни на мгновение.
Но блеск инструментов гипнотизировал, притягивал взгляд. В комнате больше не было
разведчика, старшего лейтенанта Карпова. В комнате был только врач.
– Сатль аб, мохтарам (ведро воды, уважаемый).
Старший крикнул что-то за дверь и в комнате моментально появился мужчина с ведром
воды. Расторопность моджахедов была удивительной. Судя по всему, в банде была железная
дисциплина. Я попросил всех выйти из комнаты.
– Омум шагерз.
В комнате остался только старший. Он отошёл в угол комнаты и присел на сундук.
Автомат положил себе на колени. Возможно, совершенно случайно его ствол был направлен
в мою сторону.
Я вымыл руки и начал осматривать раненого. Под окровавленными тряпками меня
ждало полное разочарование. Да, это действительно было осколочное ранение. Но я никогда
не думал, что осколки гранаты от автоматического гранатомета столь гуманны. Ранение
было пустяковым. Я с грустью подумал о 82-миллиметровом миномёте. Вот где душевные
осколки! Вот где работа для хирургов!
Проблема была в другом: раненый потерял слишком много крови. Слишком
непрофессионально были наложены повязки. Удивительный парадокс! Моджахеды так
славно воюют, а вот военно-медицинская подготовка у них совсем никудышная. Я понимаю,
аллах аллахом, но повязки накладывать всё-таки нужно уметь.
Промедол из шприц-тюбика подействовал на раненого почти сразу. Он обмяк, но
сознания не потерял. Крепкий мужик, ничего не скажешь! Осколки из руки и плеча я извлёк
довольно легко. Засыпал раны стрептоцидом. Рисковать с незнакомыми французскими
медикаментами я не решился. Обработал края ран йодом. И наложил повязки. А вот с
ранением в живот у меня возникли проблемы. Серьёзные проблемы.
Где находился осколок, мне было неизвестно. Нужен был рентгеновский снимок. К
тому же, я вдруг вспомнил, что никогда еще не проводил операций на брюшную полость. Да
и вообще, те пули и осколки, которые я извлекал раньше, всегда были на виду. Опыта же
серьёзных операций у меня не было.
Глупо! Как сказать этому старшему, что мне нужен рентгеновский снимок. Человек,
который ни разу не видел электрической лампочки, может и обидеться на слова о
рентгеновском аппарате. А, обидевшись, пристрелить. Можно, конечно же, сказать ему и то,
что у меня нет опыта проведения таких операций. И отказаться от её проведения. Результат
будет тот же. Уж очень они обидчивы, эти моджахеды. Шуток не понимают.
Да я – самый крутой в мире доктор Айболит! А этот рентгеновский аппарат мне и в
гробу не нужен! Первая часть этой мысли попахивала полным бредом. Во второй
проблёскивала частица разума. В гробу рентгеновский аппарат мне действительно был ни к
чему.
Слава богу, что мне никто не угрожал. Ствол автомата, направленный в мою сторону
казался детской игрушкой. В кармашке гранатной сумки под моей курткой болталась граната
Ф-1 с выдернутой чекой. Предохранительный рычаг её мог отлететь при малейшем
движении. И тогда бы у меня не было головной боли с этим ранением в живот. Доктор Жак
Гийотен ошибался, говоря, что гильотина – лучшее средство от головной боли. Просто он не
пробовал наши осколочные гранаты Ф-1. Попробовав раз, он бы стал рекомендовать своим
пациентам только их.
Я сделал скальпелем небольшой надрез наружной косой мышцы живота. Сразу же под
скальпелем тускло блеснул крохотный стальной осколок. Я достал его пинцетом.
Фантастическое везение! Об этом можно было только мечтать. Но сил для того, чтобы
мечтать у меня больше не было. Я обработал рану и попрощался. Сказал, что приду завтра. В
это же время.
Старший вывел меня во двор крепости. Мне вернули моего ослика Хуай Су. И
проводили до окраины кишлака. Не сказав ни слова. У меня не было сил удивляться.
Подсознательно я понимал, что все правильно. Если бы меня не отпустили, наши войска
начали бы операцию по моему освобождению. Или возвращению трупа. Затем операцию
возмездия. Все это сопровождалось бы стрельбой, артиллерийскими и авиационными
ударами. Шумом и суетой. Раненый пока был не транспортабелен. Вывести его из-под удара
в ближайшие дни было невозможно. К тому же раненому нужен был покой. И
квалифицированный уход. Старший принял правильное решение. Как офицер, я мог остаться
в кишлаке только в виде трупа. Но это вызвало бы ненужные хлопоты и проблемы. Как врач,
я был нужен ему живым. Поэтому меня отпустили. Ни для кого не было секретом, что я
частенько навещаю свой лазарет в кишлаке Калашахи и раненых в других кишлаках. И
никогда не делю своих пациентов на мирных дехкан и моджахедов. Ну, насчет этого
утверждения я бы не был столь категоричен. Людям свойственно ошибаться. В том числе и
на мой счёт.
Потихоньку все вставало на свои места. Судя по всему, ребята эти были из банды
Анвара. Кто-то из приближенных к руководству банды. Возможно, кто-то из них даже сам
Анвар, или его брат Шер-шо (Шер-шах). Старший группы, захватившей меня. Или раненый
моджахед.
С раненым тоже всё было очень просто. Пошел утром поохотиться на уток. Недалеко
от Тотахана по руслу реки Барикав было множество небольших запруд с деревянными
чучелами уток и укрытиями для охотников. А вместо утки поймал несколько осколков с
выносного поста. Вообще-то это могло быть чрезвычайным происшествием. То, что бойцы с
гранатометно-пулеметного взвода Андрея Иванищева ранили из автоматического
гранатомёта охотника. Хотя, с другой стороны, охотникам нечего было делать под выносным
постом. Мест для охоты вокруг было предостаточно. Но то, что обычный охотник оказался
главарем банды, меняло всё кардинально. То, что в течение нескольких последних лет не
удавалось сделать многим профессионалам (А за Анваром и его братом, Шер-шо, вот уже
несколько лет охотились наши разведподразделения), смог сделать обычный командир
гранатомётно-пулемётного взвода прапорщик Андрей Иванищев! Подстрелить одного из
братьев. Жаль только, что ранение оказалось столь пустяковым. Да, и то, что раненный был
одним из братьев – всё ещё оставалось лишь моей догадкой. Хотя я практически не
сомневался, что она верна на все сто.
Я вернулся на Тотахан разбитым и смертельно уставшим. Мой ослик Хуай Су тоже не
был преисполнен жизненных сил и оптимизм