Открыть Электронные книги
Категории
Открыть Аудиокниги
Категории
Открыть Журналы
Категории
Открыть Документы
Категории
Если бы я искал
отображение любви
столь сильной и
безусловной, какую
имеет к нам Бог, в
одном из Его земных
творений, то,
несомненно, этим
существом была бы
собака, - настолько
сильна и безусловна её
любовь к человеку.
(В.Козырев)
Часть первая
День этот начался вполне заурядно и не сулил ничего нового. Так себе,
день как день. Гена как обычно, с авоськой в руках, вышел из булочной и
направился в сторону молочного магазина, но только он поравнялся со
сквериком, что был по пути, как дорогу ему преградили трое подростков.
Двое были примерно такого же возраста, что и он. А третий, – долговязый, в
фуражке, повернутой козырьком назад, – явно старше и на полголовы выше
своих приятелей. И, судя по всему, в этой компании юных гопников он был
заводилой.
– Э-э, паца-а-н, куда канаешь? – с блатной протяжкой в голосе спросил
он.
– В магазин, – как можно спокойнее ответил Гена, но сердце у него
неприятно ёкнуло. Он уже понял, что просто вопросом и ответом эта
встреча не закончится.
– Я чё-то тебя здесь раньше не встречал… Ты чё, приезжий, что ли? –
продолжал допрос долговязый.
– Да.
– Чё «да»?! Откуда приехал?
– Из деревни.
– Ха-а, Клин, приколись, к нам тут колхозан нарисовался! – стал
изгаляться долговязый, обращаясь к одному из подростков, стоящих рядом
с ним. И, придвинувшись вплотную к Гене, угрожающе произнес:
– А ну, гони деньги, крест!
– У меня нет, – прерывающимся голосом произнес Гена.
– А ну, попрыгай! – приказал долговязый.
И Гена, сам не зная почему, хотя внутри всё этому противилось,
несколько раз подпрыгнул. В кармане предательски звякнула мелочь.
– А говоришь, нету!.. – Ухмыльнулся долговязый и крепко ухватил его за
грудки.
Делать было нечего, помощи ждать тоже неоткуда, и Гена полез в карман
за деньгами. Он уже вытащил руку, в которой были зажаты мятая трешка и
несколько монет, как к ним подошел смугловатый, крепко сбитый паренек
и, оттолкнув долговязого, сказал тихо, но очень внятно:
– Слышь, Крендель, отвали и больше не трогай его! Понял!? Это – мой
друг.
– Ха, Вока! Да давно ли этот колхозан твоим друганом заделался?
– Не твое дело! Отвали и всё! – обрубил разговор паренек.
– Ладно, Вока, ещё посчитаемся! – По-блатному прищурившись цыкнул
сквозь зубы в сторону долговязый и, глубоко засунув руки в карманы,
вразвалку отправился восвояси. За ним потянулись и его приятели.
Гена стоял в недоумении, взирая на паренька, который так неожиданно
появился в самый драматический момент этой ситуации и заступился за
него, да ещё и сказал, что он, Гена, его друг.
– Ну, что смотришь как на чудо-юдо? – улыбнулся паренёк.
– Да так, неожиданно как-то всё это… Я уже, было, с деньгами
попрощался.
– Ты что, правда – из деревни?
– Ага, учиться приехал. У нас там только начальная школа.
– А где живешь?
– Да тут, неподалеку. – Кивнул Гена в сторону своего дома.
– Теперь понятно, почему они тебя зацепили, – сказал паренек. – Из
наших-то их тут никто не боится. А вот незнакомых они прижимают.
Считают, что это их территория. Ну да ладно, пусть считают. – И он по-
взрослому протянул Гене руку. – Вова! А лучше Вока, мне так привычней.
– Гена. – Пожал протянутую руку Гена.
– Ты, Ген, не бойся этих… – И Вока кивнул в сторону газетного киоска,
возле которого что-то оживленно обсуждала незадачливая троица. – Больше
они тебя не тронут. А если что – скажи мне. Я во-он в том подъезде живу, в
тридцать седьмой квартире. – И он указал рукой на крайний подъезд
длинного пятиэтажного дома. – И в городе посмелее будь. Когда ходишь, по
сторонам да витринам не озирайся – первый признак, что из деревни, –
поучал Вока. – А не то будешь на каждом углу карманы выворачивать. – И
чуть помолчав, спросил: – А ты в какой школе учиться будешь?
Гена назвал номер школы, куда его уже определили.
– Я тоже в этой школе учусь! – сказал Вока. – А в каком классе?
– В пятом «А», – ответил Гена.
– Здорово! – воскликнул Вока. – Мы же с тобой в одном классе! – И
продолжил уже серьезно: – Значит так, давай вместе держаться, у нас в
школе тоже фикусов разных хватает. Узнают, что из деревни, на каждом
шагу подначивать будут. Ну а сейчас – пока. Извини, спешу! – совсем уж
по-взрослому закончил он разговор. – Если не встретимся на улице,
увидимся в школе.
И он ушел так же неожиданно, как и появился. До начала занятий
оставалось два дня.
Если твой друг ходит в церковь, а ты в это время сидишь дома, то рано
или поздно ты тоже пойдешь вместе с ним; хотя бы из любопытства. И
когда это случилось, Гена очень удивился, что они пришли к
обыкновенному зданию из белого кирпича со строгим крестом на фасаде. А
он-то, было, надеялся увидеть нечто величественное и грандиозное,
устремившиеся ввысь золотом куполов, увенчанных поверху вычурными
крестами; а внутри – иконы, дым курящегося ладана и монотонный,
говорящий нараспев голос священника. То есть примерно то, что он видел в
небольшой церквушки, когда ездил с бабушкой в соседнее село – святить на
Пасху куличи и крашеные яйца. Тогда им пришлось выстоять длинную
очередь, и священник с густой чёрной бородой, растущей от самых глаз,
молясь нараспев, окропил водой принесенные яства. Потом бабушка купила
тонкие свечи и, зажигая их от других уже горящих свечей, ставила перед
иконами и перед каждой подолгу молилась, часто крестясь и кланяясь.
Дома, в углу бабушкиной комнаты, тоже были иконы. На самой большой,
что стояла в центре иконостаса, был изображен человек с узким худым
лицом и строгим пронизывающим взглядом больших тёмных глаз, для
которых, как казалось Гене, не существует ничего тайного. Бабушка
говорила, что это – Иисус Христос, Божий Сын, который пришел на землю,
чтобы спасти людей от их грехов, и он знает всё – и прошлое, и будущее.
Иногда, когда бабушки не было в комнате, маленький Гена вставал на
табурет и, глядя прямо в Его глаза, спрашивал:
– Иисус, Иисус, Божий Сын, скажи мне о моем будущем! – И,
вслушиваясь, трепетно замирал.
Иисус молчал, но Гене казалось, что Его взгляд теплел, становился
ласковым и одобряющим, словно Иисус знал о нём что-то хорошее.
Когда они зашли в здание, Гена удивился ещё больше – длинный зал, два
ряда стульев с проходом посередине; сцена, на ней – кафедра, с правой
стороны зала – длинный балкон. Всё это больше походило на сельский клуб,
чем на церковь. Они пришли поздно, зал был уже почти полон, и только на
заднем ряду оставалось несколько свободных мест. Когда они уселись, Гена
увидел, что на балкон стали выходить люди. Те, у кого в руках были
музыкальные инструменты, прошли в правую его часть, где ещё раньше он
заметил фортепиано, – за него села девушка. Остальные заняли левую
сторону балкона, образовав классическое построение хора в три ряда.
– Это церковный хор, – шепнул Вока. – А вон, смотри, в середине
второго ряда – Павел и Никита.
Присмотревшись, Гена увидел двух старших Вокиных братьев. Перед
хором, как и положено, стоял дирижер – черноволосый, худощавый
мужчина лет тридцати, в чёрном фраке. Он повернулся к музыкантам,
взмахнул палочкой, и в зал полились звуки музыки. Дирижер сделал знак
певцам, и послышалось тихое пение; оно становилось громче и громче.
– Это хвала Богу, – шепнул Вока на ухо Гене.
Происходящее действительно трудно было назвать как-то иначе. Это
была именно хвала Богу в исполнении обыкновенных людей, наполненных
особой благодатью. Зал подхватил песню, и она мощно зазвучала под
сводами церковного здания. И хотя Гена не знал слов песни, его не
покидало чувство, что он – один из участников этого величественного
восхваления.
В прошлом году Гена ездил с отцом, в соседнее село на Новогодние
праздники, к родне, в гости. Дети родственников – Витька и Степка,
уговорили его пойти в школьный клуб на Новогодний вечер. И лишь они
зашли в клуб, как те сразу же исчезли в пестрой веселящейся толпе, оставив
Гену одного. Он стоял посреди всего этого разодетого веселья, чувствуя
себя совершенно посторонним, и жутко сожалел, что вообще согласился
прийти на этот чужой для него праздник. В церкви, Гена тоже почти никого
не знал, но не чувствовал себя как сбоку припека, – как тогда, в школьном
клубе, – наоборот, с самого начала его не покидало ощущение, что всё, что
происходит вокруг, имеет к нему самое прямое отношение.
Хор закончил петь, и к кафедре вышел седовласый мужчина в возрасте.
– Приветствую вас, возлюбленные Господом братья и сестры! –
Непривычно для Гены поприветствовал он сидящих в зале. Но что-то
встрепенулось в груди от этих слов: «Возлюбленные Господом!». Ведь это
относится и к нему!
– Это наш пастор, Филипп Николаевич, – шепотом комментировал Вока.
Пастор попросил всех встать для совершения молитвы. До этого Гена
слышал как молилась бабушка; у Воки в семье тоже молились, когда
усаживались за стол, так что ничего нового или же необычного для него в
этом не было. Ну, разве что кроме некоторых непонятных словосочетаний,
но о них он решил спросить у Воки потом… Но все же не выдержал –
спросил:
– Слышь, Вока, а что такое «открыть ум к разумению Писаний?».
– Это значит, чтобы ты понял, что в Библии написано, – тихо ответил
Вока.
– Аминь! – закончил молитву пастор.
– Аминь! – эхом отозвался зал.
– Аминь, – вместе со всеми произнёс Гена.
Филипп Николаевич открыл Библию, окинул взглядом прихожан и
сказал, что проповедь, которую он сегодня собирается прочесть, будет о
Божьей мудрости. И хотя Гена внимательно слушал проповедь, он мало что
из неё понял. «Наверно, так и не открыл мне Бог ум к разумению
Писаний!», – с огорчением, всерьёз подумал он. И эта мысль настолько
поглотила его, что он даже не заметил как служение подошло к концу и
завершилось таким же образом, как и началось – молитвой пастора. По
дороге домой, он сказал Воке:
– Наверное, мой ум закрыт к разумению Писаний…
– Чего-чего у тебя закрыто? – переспросил тот.
– Ум к разумению Писаний, – повторил Гена вполне серьёзно.
Смех так и распирал Воку, но он удержался.
– Ты, Гена, лучше говори всё своими словами, а то и у других умы
позакрываются. Совсем не обязательно вставлять в разговор то, что говорил
в молитве Филипп Николаевич. А не понял ты… – Он задумался. – Да я и
сам не знаю – почему… Вроде, всё ясно было. Может, оттого, что первый
раз в церкви? Ты будь проще! Представь, что это твой отец говорит, а не
пастор, вот тогда всё и поймешь...
– А как ваша церковь называется?
– Евангельских христиан.
– А ты когда-нибудь в другой… Ну, в этой… где в колокола бьют – был?
– Православной?
– Ну да, в Православной.
– Не-а, – ответил Вока.
– А я был, да только ни одного слова, кроме как «Господу помолимся» не
понял.
– Ну, значит, ходи туда, где хоть что-то понимаешь, – шутя, подытожил
Вока.
В следующее воскресенье Гена слово в слово повторял за пастором слова
молитвы, с особым трепетом он произнес то, что касалось «уразумения
Писаний». На этот раз Филипп Николаевич говорил проповедь о вере.
Поясняя, что вера больше относится к тому, чего нельзя увидеть и ощутить
сразу же, и только через молитву и труд она становится осязаемой, то есть
зримой. Гена не раз слышал, как бабушка говорила кому-нибудь
укоризненно: «У-у, Фома неверующий!». Оказывается, это была не просто
бабушкина присказка, – как думал Гена, а библейская быль о Фоме, одном
из учеников Иисуса, который не поверил, что Он воскрес. Впрочем, многого
Гена не понял и на этот раз. Например, как невидимое превращается в
видимое, и почему для Бога вера важнее всего, даже важнее, чем хорошие
дела. Ещё Филипп Николаевич упоминал о детской вере, пусть наивной, но
искренней, потому, что дети верят в то, что им говорят, не сомневаясь. И
что именно к такой вере призывает Иисус. А Гена, слушая, размышлял про
себя: «Я уже не ребенок, но ещё и не взрослый, так какая же, у меня вера?
Наверное, средняя», – сделал он заключение.
– Вока, а какая у тебя вера? – спросил он, по дороге домой.
– Не знаю, – немного подумав, ответил тот.
– А у меня – средняя, – сказал Гена.
– Чего-чего!? – Чуть не поперхнулся Вока.
– Вера у меня средняя, потому что я уже не ребенок, но еще и не
взрослый, – повторил Гена.
– Ага, средневозрастная. Что-то вроде переходной, да?
– Может, и так. – Ничуть не обиделся Гена и спросил: – Вока, а что такое
«молитвенный труд»? Это когда много молишься, да?
– Ну, вроде того. Только нужно ещё знать, о чём молиться.
– А как узнать? – не унимался Гена.
– Знаешь, я в этих вопросах не такой-то уж и дока, лучше поговори с
моим отцом. Он тебе всё популярно объяснит, – немного подумав, ответил
Вока.
– Ладно, поговорю, – пообещал Гена.
Он видел, что сразу после проповеди к сцене выходят люди; они
молились вместе с пастором и некоторые радостные, а другие наоборот – с
заплаканными лицами, возвращались на свои места. И после очередного
собрания спросил у Воки:
– Вока, почему они радуются?
– Потому что покаялись, и Бог простил их.
– А плачут?
– Потому же.
– А кому нужно каяться?
– Тому, кто грешник.
– А кто грешник?
– Тот, кто грешит, тот и грешник, – как-то уж больно односложно
отвечал Вока.
– Ну, а мне надо каяться?
– Наверное, да.
– А ты каялся?
– Каялся.
– И что, уже не грешник?
Вока вздохнул.
– Иногда грешник.
– Но ведь ты же каялся?
– Каялся.
– Тогда почему – грешник?
– Не знаю. – Пожал плечами Вока.
Тем временем они подходили к Вокиному дому, и он предложил Гене
зайти и обо всем поговорить с его отцом.
Они пришли первыми, и дома у Воки ещё никого не было. Старшие его
братья Павел и Никита, в воскресные дни занятые в церкви, приходили
лишь к вечеру. У Кати сразу после утреннего Богослужения начинались
занятия воскресной школы, и Полина Алексеевна осталась в церкви
дожидаться её. Но вскоре пришел Василий Семёнович. Вока сказал, что у
Гены есть вопросы касательно Бога и покаяния, и что он, Вока, ничего
вразумительного ответить ему не смог.
– Ну, что ж, любознательность – хорошее качество, – сказал Василий
Семенович и пригласил Гену в большую комнату, которая служила и залом.
Он предложил ему сесть в кресло, сам сел на стул напротив и спросил,
каким Гена представляет себе Бога. В глазах Гены навязчиво стоял иконный
образ Иисуса Христа, с большими тёмными глазами.
– Я думаю, Он такой, как на иконе, – не совсем уверенно произнес Гена.
– Хм… – Василий Семенович выдержал небольшую паузу, собираясь с
мыслями. – Не хочу разрушать твое представление, но вряд ли изображение
на иконе полностью соответствует образу настоящего Христа. Ведь на
иконах он изображен по-разному – так, как представляли его художники.
Причем, каждый в своё время и движимый духовными переживаниями,
которые были присущи только ему. Ну, да ладно, спрошу по-другому: ты
когда-нибудь слышал о Боге Отце, Сыне и Святом Духе?
– Ну, да. – Утвердительно кивнул Гена. Он действительно много раз
слышал, как пастор говорил эти слова.
– И как ты это представляешь?
– Никак, – признался Гена.
Он и до этого мало что понимал, а если и понимал, то по-своему, а теперь
в его голове вообще всё перепуталось в один большой ком сплошных
загадок. И в глубине души он уже сожалел, что вообще согласился на этот
разговор.
– Вижу, совсем сбил тебя с толку своими вопросами, – улыбнулся
Василий Семенович. – Давай я лучше расскажу тебе сказку, хорошо?
– Хорошо. – Поудобнее устроился в кресле Гена. Он любил слушать
сказки.
– Это произошло в одном большом лесу, – начал говорить Вокин папа
спокойным ровным голосом, каким обычно взрослые рассказывают детям
сказки. – В лесу обитало много разных зверей. Они жили дружно, и всё
было бы хорошо, но их дети очень шалили, и это доставляло много
неприятностей взрослым. И вот однажды взрослые звери собрались на совет
у Большего Дуба и решили, что довольно их детям шататься по лесу без
дела и безобразничать, а пусть-ка лучше они учатся, да ума набираются.
Долго думали звери: кого же поставить учителем? И наконец решили, что
лучше Быстрого Зайца учителя не найти, потому что он много бегает по
лесу и немало чего повидал. Но зверята учиться не хотели, вели себя плохо
и не слушались Зайца. Опять собрались звери на совет и решили, что, раз их
дети не слушаются Зайца, то пусть учителем будет Большой Тигр. Уж его-то
они не посмеют ослушаться! Но зверята как только увидели Тигра, в страхе
разбежались в разные стороны. Тогда решили звери, что пусть учителем
будет Мудрый Медведь. В первый же день Медведь удивил зверят,
предложив им самим установить школьные правила, а также наказание за их
нарушение – ведь зверята прекрасно знали, что все правила в лесу
устанавливают взрослые, а они только нарушают их. Поэтому предложение
медведя их заинтересовало, и они составили список, в котором было десять
правил, а также и десять наказаний, если вдруг эти правила кто-то нарушит.
Некоторое время всё шло как нельзя лучше, зверята прилежного учились и
хорошо себя вели. Но однажды кто-то украл у медвежонка бутерброд.
Вскоре нашли и виновного – им оказался маленький серый крольчонок.
Учитель поставил его перед всем классом и спросил, почему он украл
бутерброд. Крольчонок расплакался. «Простите меня, пожалуйста, –
всхлипывал он, растирая лапками слезы. – Утром я не успел позавтракать, а
из сумки медвежонка так вкусно пахло…» По правилам, которые
установили сами же зверята, за воровство полагалось десять ударов
тростниковой палкой по спине, но им стало жаль крольчонка, и они
принялись упрашивать Медведя не назначать ему наказания. Мудрый
Медведь сказал, что, если не наказать крольчонка, то воровство в школе не
прекратится. Поэтому наказание придется исполнить, чтобы все знали –
правила очень серьёзные и нарушать их нельзя. Крольчонок жалобно
всхлипывал и зверятам было жаль его, но они понимали, что учитель прав, и
если крольчонка не наказать, то уже завтра начнут нарушаться все правила.
И в этот момент, тот самый медвежонок у которого крольчонок украл
завтрак, подошел к учителю и спросил: «Скажите, Мудрый Медведь, ведь
по нашим правилам за воровство полагается десять ударов палкой?» – «Да»,
– ответил Мудрый Медведь. «А ведь в правилах не написано, кто должен
принимать наказание, верно?» Медведь удивился, но согласился с тем, что в
правилах об этом действительно ничего не написано. «Но мне не понятно:
что ты хочешь этим сказать?» – спросил он. «Учитель, правило должно быть
выполнено, это так; но пусть вместо крольчонка буду наказан я», – сказал
медвежонок. Медведь поинтересовался мнением других зверят, и все
согласились с тем, что наказание должно быть исполнено, но в правилах не
написано, кто должен нести наказание. Поэтому, если медвежонок примет
десять ударов тростниковой палкой вместо крольчонка, то правило будет
выполнено. Медвежонок подставил спину, и учитель десять раз ударил его
палкой. Крольчонок вздрагивал каждый раз, когда палка опускалась на
спину медвежонка; и лишь только учитель ударил в последний раз, как он
кинулся к медвежонку и, крепко обняв его, проговорил сквозь слезы:
«Медвежонок, медвежонок, прости меня! Я никогда, никогда больше не
буду воровать!!» – «Да ладно, крольчонок, – снисходительно погладил его
по плечу медвежонок. – Просто, в следующий раз, когда захочешь есть,
скажи мне, и я с удовольствием разделю с тобой свой бутерброд». Всё, что
произошло, очень растрогало зверят, а старый Мудрый Медведь даже
прослезился. Урок этот послужил хорошим примером и с тех пор больше
никто не нарушал правил. А Мудрый Медведь ещё много лет учил зверят. А
когда он состарился, учителем стал тот самый медвежонок, которого
наказали вместо зайчонка, но к тому времени он уже вырос и стал большим
и сильным медведем. Ну, вот, на этом и сказке конец и, как это говорится:
кто слушал – молодец. – Закончил прибауткой сказку Василий Семенович.
Гена сидел с широко раскрытыми глазами. Ему было жаль медвежонка,
но одновременно он был восхищен его поступком. Отец Воки спросил,
понял ли он, о чём эта сказка.
– Да, – ответил Гена. – Вместо крольчонка, нарушившего правило,
наказание получил медвежонок.
– Верно. А теперь я хочу рассказать тебе про того, кто поступил как
медвежонок. Про того, кто принял наказание за всё плохое, что сделали
люди. А наказание это было более суровым, чем десять ударов палкой, –
сказал Василий Семенович и продолжил рассказывать дальше:
– Все люди, живущие на земле, подобно крольчонку нарушили закон,
который установил для них Бог, а это значит – что все должны быть
наказаны. А наказанием за грех является смерть. В Библии так и сказано:
«душа согрешающая, та умрет». Но Бог не желал смерти людей и послал на
землю Своего Сына, чтобы он, подобно медвежонку, принял наказание
вместо нас. И Божий Сын, Иисус Христос пришёл на землю в образе
младенца, родившегося у супружеской четы Иосифа и Марии. Произошло
это много лет назад, в маленьком селении под названием Вифлеем, в
котором они остановились на ночлег. Мария была беременной и должна
была вот-вот родить, но в этой деревушке не нашлось места, где бы им
можно было переночевать, Поэтому, опасаясь остаться в поле, Мария и
Иосиф устроились в хлеву. И в эту самую ночь у них родился сын, Иисус, и
его первой кроваткой стала кормушка для скота, которая называется ясли.
Вскоре они вернулись в свой город Назарет. И там Иисус жил вместе с
родителями, будучи у них в повиновении, преуспевая в премудрости и в
любви у Бога и у людей. Когда же Иисусу исполнилось тридцать лет, он
собрал вокруг себя двенадцать учеников, которых назвал апостолами, и стал
вместе с ними ходить по земле Израильской и, имея силу, данную ему
Богом, исцелял больных, помогал страждущим, и всюду увещевал людей
покаяться в грехах и творить правду. Но в одну из ночей, когда Иисус с
учениками устроились на ночлег в Гефсиманском саду, что находился
вблизи Иерусалима, к ним с фонарями и светильниками и с оружием в руках
пришли римские воины и слуги первосвященников и фарисеев. Иисус же,
зная всё, что с ним будет, вышел к ним и спросил: «Кого вы ищете?» Ему
отвечали: «Иисуса Назорея». Иисус говорит им: «Это Я». Тогда воины взяли
Иисуса и, связав его как преступника, повели к первосвященнику. Ночь он
провел под охраной во дворе первосвященника. Утром, обвинив Иисуса в
богохульстве, первосвященник отправил его к Понтию Пилату – римскому
куратору. Воины Пилата возложили на голову Иисуса венец из терна, одели
его в багряницу – символ царства, кланялись ему и, глумясь, говорили:
«Радуйся, Царь Иудейский!» и били по лицу. И после всего этого Пилат
предал Иисуса на распятие. И, неся свой крест, он вышел на место,
называемое Голгофа, и там был распят. Рядом с Иисусом распяли двух
разбойников, по ту и по другую его сторону.
Гена вспомнил худое, удлиненное, со следами страданий лицо Иисуса на
иконе в бабушкиной комнате. Сердце его сжалось в неимоверной жалости,
на глазах выступили слезы.
– Ну, ну, – стал успокаивать его Василий Семёнович. – Это ещё не конец
истории. Ведь Иисус не только умер, но и воскрес.
– Я знаю, – сдерживая слёзы, проговорил Гена. – Но всё равно обидно,
почему они его так…
– Понимаю Гена, что ты сейчас переживаешь, – сказал Вокин папа. – Но
наберись терпения и выслушай всё до конца.
Гена вытер рукавом рубашки слезы.
– Многие люди, видевшие смерть Иисуса, не знали, что он умер за их
грехи, – продолжил историю Василий Семёнович. – Некоторые с насмешкой
говорили: «Почему ты спасал других, а себя спасти не можешь? Сойди с
креста, докажи всем, что ты – Божий Сын!» Один же из разбойников,
повернув к нему голову, сказал: «Господи, помяни меня, когда придешь в
Своё Царство». Иисус из последних сил ответил ему: «Истинно говорю,
ныне же будешь со мною в Раю». Прошло ещё немного времени, и
прозвучал громкий крик, вырвавшийся из груди Иисуса. Затем стоявшие
рядом услышали его слова: «Господи! В твои руки предаю дух мой». Голова
Иисуса бессильно опустилась на грудь. Он умер, исполнив
предназначенную ему Богом миссию. Он умер, приняв смерть как наказание
за грехи всего мира. Он умер вместо меня, вместо тебя, вместо всех людей,
живущих на Земле. Ибо все, без исключения заслуживают смерти за
совершенные ими грехи. Но Иисус, приняв наказание, занял наше место,
дабы всякий грешник не погиб, но имел жизнь вечную!.. – Отец Воки сделал
небольшую паузу и продолжил дальше. – Тело Иисуса положили в склепе,
который был вырублен в скале и принадлежал одному очень знатному
человеку. Точно так, как было об этом предсказано в Библии ещё много лет
назад. Через три дня мать Иисуса – Мария и вместе с ней ещё одна из
женщин, ходившая за Иисусом, пришли к склепу. И тут случилось
необъяснимое. Прямо на их глазах произошло великое землетрясение. И
ангел Господень, сошедший с небес, отвалил камень от дверей склепа и
сидел на нём. Вид его был как молния, и одежда бела как снег. Охранявшие
склеп римские солдаты испугались и встали, словно мертвые. Ангел же,
обратившись к женщинам, сказал: «Не бойтесь, ибо знаю, что вы ищите
Иисуса распятого; его нет здесь: он воскрес, как и сказал. И пойдите скорее,
скажите ученикам, что он воскрес из мертвых, и ожидает их в Галилее».
Женщины пошли и рассказали всё ученикам. Те пошли в Галилею, на гору,
куда повелел им Иисус. И там увидев его, поклонились. Приблизившись,
Иисус сказал им: «Дана мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите и
научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, уча их
соблюдать всё, что я повелел вам. И я буду с вами во все дни до скончания
века…»
Василий Степанович посмотрел на Гену. У того уже высохли слезы, на
лице сияла улыбка.
– Помнишь ещё сказку? – спросил он.
– Да. – Утвердительно кивнул головой Гена.
– А помнишь, кто нарушил правила?
– Крольчонок.
– А кого наказали?
– Медвежонка.
– А как попал на небеса разбойник?
– Потому что обратился к Иисусу и попросил, чтобы он вспомнил его,
когда придет в Своё Царство.
– Верно. И вот поэтому, Гена, – сказал Василий Семенович, – чтобы
получить прощение грехов нужно не только верить, что Иисус есть, но и
обратиться к Нему в молитве покаяния. То есть признать себя грешником и
попросить прощение за все плохое, что когда-либо сделал в жизни, и затем
пригласить Его в своё сердце. И тогда твоя земная жизнь будет светла, а
когда однажды она закончится, будешь жить вечно на Небесах с Иисусом.
– Я могу покаяться только на следующеё воскресенье? – спросил Гена.
– Не обязательно. – Улыбнулся Василий Семенович. – Можно и сейчас.
И если хочешь, я могу тебе в этом помочь.
Через минуту они стояли на коленях. Василий Степанович произносил
слова молитвы, а Гена старательно повторял за ним. И хотя он лишь
повторял слова молитвы покаяния, ему казалось, что они уже давно и
осмысленно живут в его сердце.
Что может быть прекраснее любви? Но вместе с тем, что любовь делает
жизнь ярче, красивее, она одновременно и усложняет её. Но сама в себе
имеет источник, из которого влюбленные могут пить и взрослеть в этом
чувстве, освежаться в нём и побеждать невзгоды. И источник этот – сама
любовь. Ещё совсем недавно Гена и Марьяна могли довольствоваться
общением друг с другом лишь в своих мечтах и грёзах. А теперь, когда они
расставались даже на малое время, – всего лишь до следующей встречи, –
им казалось, что мир уже не так прекрасен, как когда они были вместе; уже
не так радует взгляд небесная синева; и уже солнце не такое яркое и
поблекла трава, потеряв свой нежно-зеленый цвет. У любви есть свое бремя,
и влюбленные несут его легко. Их не обременяет всегда думать друг о
друге, общаться в мыслях, когда нет возможности встретиться, посвящать
друг другу всё свободное время. В любви это легко, непринужденно и
просто. А встреча влюбленных?! Это же целое событие! Гамма чувств,
кульминация ожидания! Гена любил Марьяну, Марьяна любила Гену, и
казалось, во всем мире нет такой силы, которая могло бы разрушить это
чувство. Но есть одна древняя легенда…
На перекрестке трёх караванных путей, огражденный со всех сторон
высокой каменной стеной, стоял славный древний город. По караванным
путям перевозились несметные богатства. С востока величественно
переступали верблюды навьюченные золотом, благовониями и множеством
драгоценных камней; со стороны тёплых морей везли сладости, шелка и
ковры; из северных стран шли караваны с ладаном, серебром и
диковинными мехами. Купцы города вели торговлю, и на его главной
площади раскинулся огромный шумный базар, от которого городская казна
имела постоянный доход. У всех жителей города была работа и хороший
достаток; сироты и вдовы получали положенное им содержание, о его
князьях ходили легенды, мужчины города были сильные и храбрые, а его
женщинами восхищался Восток. И, когда случалось по этой земле
проходить полчищам завоевателей, надежные стены города давали защиту
всем, кого набег заставал в пути. И врагам не удавалось одолеть его, ибо
защитники города были славные воины.
В городе было достаточно продовольствия, чтобы выдержать даже самую
длительную осаду. А вода в него поступала из озера, находящегося в горах,
по трубам, зарытым глубоко в землю. И это была великая тайна, о которой
знали лишь пятеро мудрецов. И вот однажды, в ту пору, когда со
смоковницы опадает цвет и становятся заметны крошечные зелёные завязи
плодов, караванные пути опустели. Это означало лишь одно: из степей к
городам, утопающим в зелени садов, движется многочисленная свирепая
орда. Разрушая и грабя всё на своем пути, завоеватели доходили до моря,
сворачивали в сторону плодородных долин, орошаемых двумя большими
реками, шли до гор и уходили с добычей обратно в бескрайнюю степь,
чтобы рассеяться по ней кочевыми родами. И вновь собраться в огромное
войско, когда Великий Хан пошлет своих вестников, которые полетят по
кочевьям на вороных скакунах, созывая всех в Большой поход...
Но на этот раз в стане кочевников был старший сын одного из мудрецов,
знавший, – как наследственную тайну, о трубах, проложенных под землёй к
озеру. Одержимый тщеславием, он сам пришел к хану и, за обещание
сделать его главным визирем города, открыл великую тайну. Лазутчики
нашли озеро и отравили его. Сила яда проявилась не сразу, и люди ещё
несколько дней пили смертоносную воду. Наконец яд начал действовать, и
все жители непобедимого града умерли в один день. И враги без боя
завладели несметными сокровищами города, разрушили и сожгли его до
основания. А на пепелище колдун орды принес в жертву чёрного козла и
произнёс проклятие на это место, чтобы город никогда не был восстановлен.
Сыну же мудреца хан велел отрубить голову, а тело выкинуть за стан.
– Если ты предал отца и свой народ, то предашь и меня! – сказал он и
отпихнул его ногой, когда тот бросился перед ним на колени, умоляя о
пощаде.
Может быть, этот город – прообраз многих и многих отношений, в
которых были выложены надежные стены, да и всего другого было
достаточно, чтобы они не разрушились. Но в самый главный источник,
которым является любовь, вошло нечто отравленное, и погибла жизнь,
оставив голые, теперь уже никому не нужные стены…
Новый год встречали у Марьяны. В этот Новогодний вечер всё было, как
и полагается – торжес