Âèêòîð Ìàëüêîâ

«ÄÍÅÂÍÈÊ»
ÏÐÎÔÅÑÑÎÐÀ
À.Ì.ØËÅÇÈÍÃÅÐÀ
ÊÀÊ ÈÑÒÎ×ÍÈÊ
ÏÎ ÈÑÒÎÐÈÈ
ÕÎËÎÄÍÎÉ ÂÎÉÍÛ

УДК
327
94

From the ending of the Second World War in 1945 and his first
close contacts with Democratic party leadership circles in the
early 1950s through his years of participation in the Stevenson
campaigns and Kennedy administration and up until his very
last days in the beginning of 2000’s the famous American histo-
rian Arthur M.Schlesinger, Jr. was always at the vital center of
American politics and public life. For more than half a century
the world known author of many fundamental books on Ameri-
can history and politics recorded his everyday experiences and
reflections in journals that together form an intimate chronicle of
life and events in the USA and outside world. The unique vol-
ume contains his candid impressions of events both in American
domestic life and foreign affairs from the Berlin crisis and the
Bay of Pigs to the fall of the Soviet Union and the contest of
Bush vs. Gore during the election of 2000. The author of the ar-
ticle focuses on selected points of Schlesinger’s Journals which
important for understanding the politics of the last decades.

Ключевые слова: послевоенная Америка; политическая и куль-

турная жизнь; советско-американские отношения; холодная
война; ядерная угроза; международные кризисы.
Key words: America after the Second World War; American political
and cultural life; Soviet-American relations; Cold War; atomic danger;
international crises.
E-mail: vic.malkov@mail.ru

-120-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

ИСТОРИК КАК ПОЛИТИК В конце 2000 года очень влиятель-

ный журнал США «New York Times
Book Review» вышел с портретом
историка Артура Мейера Шлезинге-
ра-младшего на обложке, в окруже-
нии ушедших в мир иной знамени-
тостей – Липпмана, Олсопа, Де Вото, Франкфуртера, Банди, Болена,
Маклиша – и под единой «шапкой», на которой было начертано «Век
Шлезингера». Это было высшим признанием заслуг ученого перед аме-
риканской культурой, а заодно и масштаба его личности. Шлезингер
входил в избранный круг тех, кто своим творчеством, практической
деятельностью в политике, стремлением служить общественным инте-
ресам, оставаясь верным обновленческим идеалам Франклина
Д.Рузвельта, продолжил традиции просвещенного либерализма и соци-
ально-критической мысли в Америке.
Гражданский темперамент создал Шлезингеру репутацию идеологи-
ческого гуру демократической партии, а унаследованное от отца при-
звание служить одной из самых престижных в Америке профессий по-
зволило ему занять почетное место в ряду выдающихся американских
историков современности. Вклад Шлезингера (15 октября 1917 г. – 28
февраля 2007 г.) в науку был отмечен целой серией превосходных иссле-
дований ключевых проблем американской и мировой истории наряду с
разработкой важных вопросов методологии истории, исторической и
прикладной политологии и дипломатической конфликтологии в новей-
1
шее время. Его книги входят в перечень наиболее ярких и, если позво-
лено будет сказать, долговечных образцов американской исторической
и общественно-политической мысли послевоенных десятилетий. Их
популярность как в научных кругах, так и среди широкой читающей
публики является вполне заслуженной. Дважды Шлезингер был удосто-
ен Пулицеровской премии. И вот в наше время, уже после смерти Шле-
2
зингера, мы получили его «Дневник» – теперь уже его последнее произве-

1
«Век Джексона» (1946), «Генерал и президент» (1952), «Будущее американской внешней
политики» (1952), «Век Рузвельта» (в 3-х томах, 1957–1960), «Кеннеди или Никсон: в чем
разница?» (1960); «Тысяча дней: Джон Кеннеди в Белом доме» (1965), «Роберт Кеннеди и
его время» (1978), «Циклы американской истории» (1986), «Имперское президентство»
(1973); «Жизнь в ХХ веке» (2000) и др.
2
Schlesinger A.M., Jr. Journals 1952–2000 / Ed. by Andrew Schlesinger and Stephen Schlesin-
ger. N.Y., 2007. – О роли Шлезингера-мл. в политической жизни США после Второй миро-
вой войны см.: Печатнов В.О. От Джефферсона до Клинтона. Демократическая партия
США в борьбе за избирателя. М., 2008.

-121-
 Страницы истории

дение. Благодаря этому труду можно изнутри увидеть политическую жизнь

США в эпоху холодной войны и подлинное лицо автора.
Связь со всей корневой системой американского прогрессизма, его
леволиберальным крылом в лице замечательной плеяды интеллектуа-
3
лов , носителей неортодоксальной традиции в духовной жизни США,
отразилась на понимании Шлезингером миссии историка. Для себя он
видел ее в твердом намерении служить научной объективности, не быть
заложником сословных или групповых интересов, пристрастий и пред-
почтений. Насколько это ему удалось – покажет будущее, и не исклю-
чено, что в соответствии с политическими пристрастиями современные
читатели будут причислять его к той или иной «партии», но уже заяв-
ленное им самим кредо – признание непостижимости истории – делало
его и ни левым, и ни правым (р.682). Шлезингер был тверд в убежде-
нии, что исторический модерн, политическая заангажированность могут
принести ученому немалые материальные дивиденды, сенсационную
известность и официальное признание, но одновременно способны его
обесчестить, этически поставив вне рамок научной профессии. Он пи-
сал: «История не является выдумкой, мифом, которым можно манипу-
лировать в интересах того или иного правящего класса. История – это
долг чести, который мы отдаем прошлому» (р.535).
Для историка, достигшего национального признания и решившего
вписать себя в качестве наблюдателя и активного участника в процесс
быстро сменяющих друг друга событий, затрагивающих национальные
ценности, «писать честно, правдиво, раскрывая, насколько возможно,
неявные мотивы» (М.Блок), – желанная, но далеко не всегда достижи-
мая цель. Мало кому из мемуаристов удавалось избежать отступлений
от «правдивости по максимуму» в результате давления комплекса при-
чин: синдрома «свой–чужой», личных симпатий и антипатий, органиче-
ского неприятия доводов оппонентов по политическому дискурсу. Все-
гда есть самоцензура и (что еще хуже) дружественное или недружест-
венное вмешательство извне. Читатель «Дневника» – этой, без всякого
преувеличения, побуждающей к новому прочтению многих эпизодов
истории второй половины ХХ века и по-настоящему увлекательной
книги, – сразу обнаружит, что и в ней присутствуют где-то субъектив-
ная мотивированность, где-то односторонность, а где-то не соблюдена
требуемая соразмерность между временными отрезками, каждый из
которых был насыщен событиями, в принципе равноценными либо по
своей внутренней драматической сути, либо по своему долговременно-
му международному звучанию.

3
В.Парингтон, Г.С.Коммаджер, Р.Нибур, Р.Шервуд, Дж.К.Гэлбрейт, Э.Марроу,
А.Миллер, М.Харрингтон, Н.Мейлер, Л.Хелман и др.

-122-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

Достаточно сказать, что в том виде, в котором «Дневник» подготов-

лен сыновьями Шлезингера Эндрю Шлезингером и Стефеном Шлезин-
гером и издан крупным издательством «Пингвин пресс» в 2007 г., он
содержит лишь 1000 страниц, т.е. одну шестую часть оригинального
текста. Понятно: это вынужденное решение о вивисекции стоило редак-
торам и издательству, как они сами сознают, «мучительных» усилий и
даже, думается, угрызений совести. Но, как бы то ни было, «за кадром»
остались не только многие личные оценки, размышления и переживания
как следствие реакции на различные каждодневные озабоченности и
тревоги, формальные встречи и приватные общения с высокими лица-
ми, но и большие хронологические периоды, имеющие ключевое значе-
ние для понимания логики внутренней или международной историче-
ской жизни. Нам не объясняют, например, почему за 1998 годом в на-
рушение календарной последовательности идет 2000 год, или почему
1953 и 1954 годы представлены соответственно одной и двумя (?!) ко-
роткими записями, или каким образом события августа 1991 г. в Совет-
ском Союзе и октября 1993 г. в Российской Федерации оказались никак
не зафиксированными (ни одной строкой!) в «Дневнике», хотя Шлезин-
гер – человек широкой эрудиции и пытливого ума – постоянно интере-
совался и был неплохо осведомлен о протоистории краха СССР и при-
хода Ельцина к власти.
И все равно исповедальный, самокритичный характер «Дневника»
позволяет иногда не замечать кое-где неточных интонаций, а где-то
внешнего вмешательства и досадных умалчиваний, допущенных по
разным (в том числе и объяснимым) причинам самим автором, и произ-
водит удивительно сильное впечатление от чтения этого, без всякой
натяжки, уникального исторического документа эпохи. Можно с пол-
ным основанием говорить о его внутренней цельности и высокой досто-
верности. Дневник передает пульс и ритм смены «временных поясов»
послевоенной истории США, ее непрерывно меняющийся контекст и
все драматические коллизии межпартийной борьбы, идейных конфлик-
тов в самих США и череды международных кризисов, в которых роль
Соединенных Штатов всегда была более чем заметна. Благодаря особо-
му призванию Шлезингера быть востребованным в качестве политиче-
ского консультанта Э.Стивенсона, Дж.Кеннеди, Б.Клинтона открытым
для нас стал доступ ко многим «неизвестным» эпизодам жизнедеятель-
ности государственных и общественных институтов США, руководя-
щих элит, касается ли это аспектов внутренней жизни страны или выра-
ботки внешнеполитических решений.
Но, пожалуй, самым ценным является то, что читатель получает
возможность вникнуть в суть многолетних размышлений автора «Днев-
ника» наедине с самим собой о прошлом, настоящем и будущем США,

-123-
 Страницы истории

убедиться в его отличном историческом глазомере (если воспользовать-

4
ся словами Ключевского ), в его способности постигать процессы и
события через раскрытие человеческой субъективности. Так, например,
констатируя неопровержимый факт «блистательной» деятельности пра-
вительственной машины всех четырех администраций демократов в
годы борьбы с Великой депрессией (р.162), Шлезингер предлагает ис-
кать объяснение этому в феномене Рузвельта, его природной одаренно-
сти руководителя, умеющего находить неординарные решения и неор-
динарных исполнителей. Но это не все. И рядом с похвалой эффектив-
ному менеджеру Шлезингер считает нужным особо сказать о мистиче-
ском даровании Рузвельта соединять в себе решимость и агрессивность
пополам с осторожностью, талант импровизатора с расчетливостью и
мудрым пониманием своей зависимости от мнения большинства (р.467).
«Потрясающая фигура, – с каким-то восторженным чувством поклонника
этой культовой личности и гражданской признательностью завершает
Шлезингер дневниковую запись от 18 июня 1979 года, – вполне возможно
совсем не великий человек, но определенно великий президент» (р.467).
Шлезингер был признанным мастером политического портрета. Кто-
то может сказать, что в самых крупных своих работах он отдал дань
агиографии. И в «Дневнике» тема холодной войны «в лицах» представ-
лена со всей возможной психологической достоверностью и в целом
реалистично, без «гнева и пристрастий», но и без снисхождения к сла-
бостям политиков, таким, как двоедушие, властолюбие, а порой и ко-
варство. На его страницах читатель найдет колоритную галерею поли-
тических антиподов и единомышленников – Сталина, Рузвельта, Чер-
чилля, Трумэна, Хрущева, Стивенсона, Эйзенхауэра, де Голля, Кастро,
Дж.Ф.Даллеса, Тэтчер, Брандта, Никсона, Киссинджера, Кеннана,
Джонсона, Картера, Рейгана, Клинтона, Буша, Гора и др. Все это живые
люди, наделенные индивидуальными, подчас совсем не украшавшими
их чертами. И даже фигура Джона Ф.Кеннеди – сенатора и президента,
с которым Шлезингер был дружен и которого имел возможность на-
блюдать с самого близкого расстояния в качестве советника Белого
дома, – совсем не выглядит экспонатом из Музея восковых фигур мадам
Тюссо. Историк не поддался слащавости, а тем более соблазну героиза-
ции в изображении молодого президента, хотя нигде и не скрывает сим-
патий к нему (р.180–189). Кеннеди у него повсюду стойкий приверже-
нец традиций реформаторства, скроенного по меркам всем понятного
практицизма, но без серьезной идеалистической «начинки». Этим, гово-
рит Шлезингер, «новые рубежи» Кеннеди отличались от устремленного

4
Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. М., 1993.
С.394.

-124-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

к более высокому в идейном отношении смыслу «нового курса» Руз-

вельта (р.187–189). С самого первого упоминания в «Дневнике» всегда
«кажущийся откровенным» (р.57), обаятельный и по-гарвардски воспи-
танный Дж.Ф.Кеннеди – типичный продукт вашингтонских кулуарных
комбинаций, прирожденный политик, унаследовавший от отца способ-
ность к лицедейству (р.150), а вместе с ним деловую сметку и умение
идти против течения.

Дж.Кеннеди и А.Шлезингер

У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ А.Тойнби писал, что «живость исто-

рических впечатлений пропорцио-
5
нальна их силе и болезненности» .
Подсознательно Шлезингер – исто-
рик, публицист и бытописатель по-
литических нравов в брутальный век
оружия массового уничтожения, глобализации, стремительных и не-
ожиданных перемен в мире – своей летописью очевидца подтверждает
это правило. Его реакция на те или иные события пронизана взволно-
ванностью, тревогой, страхом за будущее человечества, страны, близ-
ких. Конкретно речь идет о тех процессах и событиях в США, свидете-
лями которых он был и которые переплетались с поворотами в мировой
политике, приковывавшими к себе внимание и заставлявшими замирать
сердца. Неудивительно, что в «Дневнике» прослеживается ряд сквозных
линий, позволяющих составить представление о причинах и болевых
точках в противоборстве сверхдержав в годы холодной войны и, соот-
ветственно, об отражении их в сознании несторонних наблюдателей,
представителей истеблишмента и рядовых людей – американцев, евро-
пейцев и латиноамериканцев.

5
Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории. М., 2002. С.105.

-125-
 Страницы истории

Одна из них, постоянно присутствующая в атмосфере послевоенного

«длинного мира» (по Дж.Гэддису) или «менуэта» (по Э.Валлерстайну),
– ядерная угроза. Она особым образом окрашивала и окрашивает меж-
дународные отношения ощущением близости бездны, влияя на все ди-
пломатические контакты (р.632). Обе сверхдержавы вынуждены были
непрестанно думать об обороне и нападении с применением ядерного
оружия. Пребывание в этой постоянно сгущающейся атмосфере оказа-
лось для Шлезингера близким по остроте к ожиданию Судного дня. Он
приходит к пугающему его самого выводу о непреодолимости комплек-
са недоверия и страха между двумя странами, нежелании в высших
сферах Вашингтона что-либо слышать о переговорах и компромиссах
(р.124). Мотивы для СССР и США были разные, но все сводилось к
одному – к достижению неизменной цели чувствовать себя свободны-
ми от ограничений с тем, чтобы либо сохранить навсегда подавляющее
превосходство, либо вырвать его у противника, добившись паритета.
Шлезингер полагал, что советскому руководству атомное оружие и его
наращивание были нужны, чтобы убедить мир в том, что советская
система прочна и неколебима (р.134), американцам – чтобы: первое –
вернуть самим себе чувство абсолютной безопасности и непотопляемо-
сти на вечные времена, второе – разрушить до основания советскую
экономику (р.546) и третье – служить атомным зонтиком для союзни-
ков.
Насколько близко человечество находилось от «часа Х» в момент
очередного, связанного с Берлинским кризисом (1958–1961) возраста-
ния высокого напряжения в советско-американских отношениях конца
50-х – начала 60-х годов? Этот вопрос и сегодня, будучи отодвинутым
временем в зону академического интереса, по многим причинам остает-
ся актуальным. Тогда же, когда Шлезингер отразил в своем «Дневнике»
драматические дебаты в Совете национальной безопасности США по
поводу вектора развития ядерных сил США (август 1961 – октябрь
1962 г.), опасность возникновения ядерной войны приобрела особую
остроту. Этим объяснялась крайняя степень возбуждения и нервозности
у информированных и хорошо знакомых с внутренней кухней Белого
дома, Государственного департамента и Пентагона людей. Запечатлен-
ная Шлезингером в записи 12 августа 1961 г. (к этому моменту было
известно, что Берлин будет перегорожен стеной) сцена встречи с
Джорджем Кеннаном может служить подтверждением обуявшего всех
предчувствия, что контроль над ситуацией может быть в любой момент
утрачен. Надежды на благополучный исход кризиса и у Шлезингера, и у
Кеннана почти не было. Более всего они не доверяли благоразумию
людей в мундирах, уверовавших в право и эффективность «первого
удара».

-126-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

«Кеннан, будучи в Белом доме, зашел ко мне, – сообщает Шлезингер

о разговоре с человеком, бывшим еще вчера кумиром всех сторонников
грубой силы. – Он был встревожен военными последствиями Берлин-
ского кризиса и говорил совершенно искренне: "Я завершаю свой жиз-
ненный путь. Я могу не думать о дальнейшей карьере, и потому я хочу
сделать все для того, чтобы предотвратить войну. Мы оба историки, или
лучше сказать, что Вы настоящий историк, а я всего лишь псевдо-
историк. И мы оба хорошо знаем, какой тонкой бывает перегородка
между намерениями человека и последствиями его действий. Нет ниче-
го более надменно заносчивого, более устрашающего намерения, чем
желание некоторых людей взорвать мир, руководствуясь своими собст-
венными представлениями о его переходном состоянии. У меня есть
дети, и я не могу себе представить, что будущее человечества либо
обеспечивается, либо перечеркивается группой недалеких, примитивно
мыслящих людей, ориентирующихся на ограниченную во времени пер-
спективу и близорукие расчеты. Я говорю, что единственной целью,
которая меня еще привлекает в этой жизни, является вложение всех
моих сил в предотвращение войны"» (р.126–128).
Удивительным образом душевное смятение Кеннана, в связи с пря-
молинейной и, как ему казалось, «зауженной» трактовкой военными
планировщиками Пентагона его доктрины «сдерживания» коммунизма
с опасным уклоном в сторону «жесткой силы», совпало со взглядами
министра обороны в администрации Кеннеди Роберта Макнамары, ко-
торый возражал против доктрины «отбрасывания» Эйзенхауэра–
6
Даллеса . Не боясь выглядеть белой вороной и прослыть сторонником
«нового Мюнхена», республиканец Роберт Макнамара взял на себя
трудную миссию умерить давление ястребов, разогретых Берлинским
кризисом и разведывательной информацией о полном ракетно-ядерном
превосходстве США и готовых «действовать соответственно» и неза-
7
медлительно .
Опасность исходила также (пожалуй, она и была самой серьезной) от
непробиваемых душевных доспехов американцев, которые еще не смог-
ли по-настоящему почувствовать утрату своей неуязвимости перед ли-
цом близости общей для всех ядерной катастрофы. Достоверность дан-
ного явления была установлена Шлезингером в его прямом, с глазу на
глаз разговоре с президентом Кеннеди 20 сентября 1961 г. «Я не могу
забыть, – делает он запись в "Дневнике", – главного тезиса из его интер-
вью с редактором лондонской "Evening Standard" Чарльзом Винтуром.

6
Речь идет о знаменитой «Длинной телеграмме» Кеннана от 29 января 1946 г.
7
Подробнее см.: Pious R.M. The Cuban Missile Crisis and the Limits of Crisis Management //
Political Science Quarterly. Spring 2001. Vol.116. №1. P.85.

-127-
 Страницы истории

Американцы, – сказал он тогда, – не имеют никакого представления о

том, что такое ядерная война и что, если бы они хорошо все это пред-
ставляли, они бы и наполовину не были бы столь же храбры в отноше-
нии внешней политики. В ходе нашего с ним разговора сегодня вечером
Кеннеди вновь повторил эти свои слова…» (р.137). До Карибского кри-
зиса оставалось чуть более года.
Без штудирования «Дневника» Шлезингера уже невозможно глубоко
вникнуть во внутреннюю обстановку в США, предшествующую потря-
сениям осени 1962 года и последующим изменениям в мировидении
американцев, их отказе от поклонения нуклеаризму. Впрочем, эти пере-
мены и разногласия в правительственных структурах и в общественном
сознании США в связи с полосой кризисов и выходом на новый виток
технологической конфронтации в отношениях двух сверхдержав давали
себя знать и раньше. День за днем Шлезингер фиксирует размывание
единомыслия, усиление критических настроений. Однако реакция на
запуск Спутника и полет Ю.Гагарина была двоякой. Развернувшаяся
пропагандистская кампания за удвоение и утроение ассигнований на
военные и военно-технические нужды ставила задачу отбить атаку «со-
ветской кибернетики» и была одним (и не самым главным) откликом на
новый вызов (р.171). Другим был перенос внимания на выбор конкрет-
ного момента для нанесения упреждающего удара по конкретным целям
на территории очевидного противника. «Сторонники удара с воздуха, –
поясняют видные американские историки, детально изучившие все
предложенные опции противодействия внезапно возросшей «русской
угрозе» со стороны различных влиятельных группировок в вашингтон-
ских коридорах власти, – апеллировали к неоспоримому преимуществу
США в стратегическом балансе, рассчитывая тем самым оправдать их
8
уверенность в том, что Советы не пойдут на ответные меры» .
Шлезингер в «Дневнике» тщательно отслеживал «игры патриотов» и
тех, кто им противостоял. Восхищавший всех умением контролировать
свои эмоции министр обороны Роберт Макнамара выражал плохо скры-
ваемое беспокойство самим фактом близости горячих голов из Пентаго-
на к красной кнопке. Все могло произойти спонтанно, минуя граждан-
ский контроль. Нервозность Макнамары выдавала его неуверенность в
адекватности принятых мер предосторожности и предупреждения от
9
безумных шагов ментально «нестабильных» ядерных иерархов . Ариф-
8
Lebow R.N., Stein J.G. We All Lost the Cold War. Princeton, 1994. P.33, 296 etc.
9
См.: Gerson J. Empire and the Bomb. How the U.S. Uses Nuclear Weapons to Dominate the
World. – Ситуация в целом очень напоминала сюжетную линию нашумевшего фильма
Стэнли Кубрика «Доктор Стрейнджлав, или как я перестал тревожиться и полюбил
атомную бомбу» (1964), точнее, подсказала ему сценарий.

-128-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

метика и алгебра атомного диспаритета, выраженная к началу 1960 года

10
соотношением 17:1 в пользу США , легко могла привести к вспышке
коллективного помешательства в виде попытки развязать ограниченную
11
атомную войну . Постоянные напоминания Н.С.Хрущева, что СССР
«сравнялся, если даже не опередил США» в ракетно-ядерных вооруже-
ниях, только подогревали настроения в пользу «окончательного реше-
ния русского вопроса». Опасность просчета была реальной, уверенность
в выживаемости США в результате нанесения внезапного первого
атомного удара по СССР могла обернуться всеобщей катастрофой без
победителей и побежденных.
Накануне Карибского кризиса 15 октября 1962 года у Шлезингера
состоялась беседа с министром обороны Р.Макнамарой, показавшим,
каким сильным психотропным действием обладает укоренившееся соз-
нание превосходящей ядерной мощи для американцев и «беззащитных»
перед советской угрозой европейцев. Уже сложившийся как убежден-
ный антиядерщик «оппортунист» Макнамара говорил: «Никто из запад-
ных лидеров не смеет и помышлять об атомной войне. Это единственно
верный реалистический подход. Но Пентагон доверху набит документа-
цией, говорящей о сохранении "жизнеспособного" общества после
атомной войны. Эта фраза о жизнеспособном обществе буквально сво-
дит меня с ума… Я пытаюсь вымарать ее из текста, но она каждый раз
возвращается снова. Все знают, что мы не намерены начинать атомную
войну из-за Берлина. Вот почему мы развиваем обычные вооружения.
Но сейчас в Европе они сами говорят, что акцент на обычные вооруже-
ния автоматически снижает значение ядерного сдерживания. Все это
представляется мне полностью бессмысленным. Надежное сдерживание
12
не может базироваться на бессмысленном действии» (р.172) . Высказы-

10
Porter G. Perils of Dominance: Imbalance of Power and the Road to War in Vietnam. Berke-
ley, 2005. P.1, 2, 5.
11
Главный «военный советник» Кеннеди, слывший теоретиком войны без линии фронта,
начальник Объединенного комитета начальников штабов генерал Максуэлл Тейлор был
одним из убежденных сторонников «первого удара» с применением ядерных боеприпасов.
Шлезингер в «Дневнике» дает ему крайне нелестные характеристики (р.306, 338), приво-
дя, в частности, убийственный ответ А.Гарримана на вопрос одного из его собеседников
о том, как он оценивает роль генерала и его способности. «Нет ничего проще, – без
заминки ответил опытнейший политик. – Он дурак» (р.306).
12
Макнамара сохранял до конца дней своих твердую убежденность в помешательстве
тех, кто увязывал накопление ядерных арсеналов или планов ядерной войны с долгосроч-
ными стратегическими расчетами создания «американского мира» (Rhodes R. Arsenals of
Folly. The Making of the Nuclear Arms Race. N.Y., 2007. P.99).

-129-
 Страницы истории

вание Макнамары передавало его пессимизм. Министр обороны не ска-

зал (хотя в доверительном порядке мог бы это сделать), что вопрос об
«обезоруживающем первом ударе» против стратегических сил СССР
стоял в повестке дня Национального совета безопасности с июля 1961
13
года и, следовательно, был санкционирован вновь избранным прези-
дентом, что не мешало ему же в интервью прессе винить во всем «не-
сознательных» избирателей. Шлезингер, не щадя своего фаворита, от-
метил в «Дневнике», что Кеннеди в момент наивысшего накала Берлин-
ского кризиса (1961) предстал в глазах всего мира «взбешенным энту-
зиастом холодной войны» (р.334). Правда, оправдание было всегда под
рукой – риторика Хрущева и его тяга к продолжению испытаний ядер-
ного оружия (р.134).
Гонка ядерных вооружений завела идеи о послевоенном сотрудниче-
стве в тупик, сделав их, по меньшей мере, маловероятными. Но была ли
холодная война изначально неизбежна? Этот вечный и актуальный по
сей день вопрос сильнее всего занимал Шлезингера и всех остальных
«дряхлеющих ньюдиллеров», остро ощущавших свою незащищенность
перед напором ультрапатриотов и русофобов (р.14, 448). Похоже, что
только в 1989 году стали вырисовываться контуры ответа. В конце этого
года Шлезингеру случилось присутствовать на чествовании Джорджа
Кеннана в Национальной академии наук по поводу 42-й годовщины пуб-
ликации (1947) его знаменитой статьи («Истоки советского поведения»)
в журнале «Foreign Affairs». Он поздравил Кеннана с результатом, для
многих совершенно неожиданным: прогноз дипломата-историка в от-
ношении радикальных перемен в Советском Союзе и смягчение между-
народной обстановки стал реальностью. Кеннан, польщенный внимани-
ем коллеги, ответил, мужественно приняв на себя часть вины за ослож-
нения в мировых делах в прошлом: «Я убежден, это могло случиться и
раньше, если бы мы (т.е. США. – В.М.) не придали нашему соперниче-
ству чисто военный характер» (р.683). Уже от себя Шлезингер добавил,
комментируя очень важную ремарку Кеннана: «Конечно, Джордж и
14 15
Чип были против НАТО и директивы СНВ-68 на том основании, что
Советский Союз представлял собой политическую угрозу, на которую
следовало бы отвечать политическими средствами, а не военную угрозу,
которую надлежало отражать военными средствами. Когда Ачесон и Нит-
це одержали верх, настояв на концепции советской военной угрозы, и дали
старт американскому перевооружению, Советский Союз ответил тем же»
(р.683). Итак, «ответил тем же».

13
Gerson J. Op. cit. P.105.
14
Чарльз Болен, дипломат, посол США в СССР в 1953–1954 годах.
15
Признающей безоговорочное право США на превентивную ядерную войну.

-130-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

БОЛЬШАЯ ТРОЙКА: И без разъяснений «писателя и жур-

ИМЕЛА ЛИ ОНА налиста» Л.Млечина у всех автома-
БУДУЩЕЕ? тически возникает вопрос: а как же
Сталин? Очень соблазнительно ска-
зать, что экспансионизм и догма-
тизм (ориентация на распростране-
ние социалистической системы на всю Европу) советского диктатора
инициировали и пролонгировали холодную войну. Шлезингер возража-
ет против такого упрощения (он вообще упрощение в историописании
считал более опасным, нежели даже открытое искажение). У него Ста-
лин – безоговорочно деспот, «мучимый навязчивыми идеями и власто-
любием, наводящий ужас на окружающих», но ничем не похожий
(большинство представителей новой волны планировщиков внешней
политики США вроде государственного секретаря Д.Ачесона было
уверено в обратном) на политика, с которым, вопреки тому, что думал
по этому поводу «наивный» Рузвельт, вообще якобы «нельзя было
иметь дела» (р.335).
Аверелл Гарриман, чаще других общавшийся со Сталиным в годы
войны и после нее, категорически отверг упрощенное толкование внеш-
неполитических замыслов диктатора, его идейных установок. В длин-
ном телефонном разговоре со Шлезингером 31 мая 1971 г. ветеран аме-
риканской дипломатии, «великий капиталист», как его называл Хрущев,
возмущенный прямолинейностью своего давнего соратника по партии и
государственной службе Дина Ачесона, разразился монологом, в кото-
ром выразил свое собственное понимание сталинского поведения на
международной арене после войны. По традиции западных деятелей он
обошел важнейшую тему, которая сыграла серьезную роль в мировиде-
нии Сталина, – убийственные «эксперименты» над Хиросимой и Нага-
саки, призванные оказать психологическое давление на советского вож-
дя. Однако в данном случае важнее всего является мнение Гарримана о
приобретении Сталиным особого опыта в ходе контактов с «демократи-
ческим» Западом под влиянием прежде всего длительного очного и
заочного общения с Рузвельтом, включая и довоенное десятилетие.
Наблюдавший всю свою долгую жизнь в политике и бизнесе развер-
тывание характеров во времени и в «предлагаемых обстоятельствах»,
Гарриман не привык удивляться неожиданным поворотам в идеологи-
ческих предпочтениях ведущих фигур мировой политики и в ней самой
16
в целом . Многие либералы на его глазах становились консерваторами,

16
Как справедливо заметил известный американский журналист и исследователь Дэвид
Холберстам, Гарриман верил в нестатичность, изменяемость убеждений политиков, в
том числе и среди коммунистических лидеров. Закон перемен был характерной чертой

-131-
 Страницы истории

а консерваторы – либералами. Революции, достигнув кульминации,

выбирали путь термидора. Страны, непримиримые на международной
арене, в какой-то момент демонстрировали чудеса взаимопонимания и
наоборот. Гарриман благодаря личному опыту был абсолютно убежден,
что советская дипломатия способна была ответить гибкостью на гиб-
кость партнера на переговорах, если только они нарочито или неожи-
данно не сопровождались какими-либо требованиями, условиями или
еще хуже запугиванием. На страницах «Дневника» Гарриман в своих
совместных со Шлезингером неформальных «прогулках» в прошлое
запечатлен именно таким отвергающим скопившиеся за годы холодной
войны застывшие стереотипы личностных взаимоотношений в Большой
тройке в 1941–1945 годах и в целом, и в двухстороннем формате – Руз-
вельт и Сталин, Рузвельт и Черчилль, Сталин и Черчилль (р.335–336,
575–576, 691–692).
Стремясь в беседах со Шлезингером найти сбалансированный под-
ход к «русскому вопросу», Гарриман делился с ним секретами успеш-
ной личной дипломатии Рузвельта, которая всегда строилась на его,
Рузвельта, собственном даре убеждения и была рассчитана на перспек-
тиву. Заметим, кстати, что именно нетрадиционная дипломатия прези-
дента вносила осложнения в его «особые» отношения с премьер-
министром Великобритании, неисправимым антикоммунистом.
В.О.Печатнов находит, что позволительно говорить о замысле Рузвель-
та, направленном на «перевоспитание» СССР через его постепенную
интеграцию в мировое сообщество («семью народов», по словам прези-
17
дента)…» . Всецело поддерживая такой замысел, Гарриман полагал,
что у него есть серьезный шанс на успех. Он знал Сталина, высоко це-
18
нил его реализм и светскость, когда требовалось…
Пользовавшийся особым доверием Рузвельта и Гопкинса в годы
войны железнодорожный магнат и «уполномоченный» по русским де-
лам Гарриман отталкивался от двух благоприятных факторов. Первый:
от магнетизма, заразительной энергетики Рузвельта, его способности
устанавливать доверительные отношения с партнером любой политиче-

его мышления. «Он резко отличался от других высокопоставленных чиновников, – писал

Холберстам, – в понимании того, что плюрализм в коммунистическом мире стал реаль-
ностью, что сам этот мир изменился, что коммунистический мир находится в движе-
нии» (Halberstam D. The Best and the Brightest. N.Y., 1969. P.74, 90).
17
Печатнов В.О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг. Документальные
очерки. М., 2006. С.107, 118 и др.
18
См.: Leffler M.P. For the Soul of Mankind. The United States, the Soviet Union and the Cold
War. N.Y., 2007. P.55, 56.

-132-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА
19
ской веры. Второй: от «внушаемости» и прагматизма Сталина . В дли-
тельном (не скоротечном) разговоре со Шлезингером 31 мая 1971 года
Гарриман, возмущенный чванливым тоном Дина Ачесона, изображав-
шего Рузвельта в статье, помещенной в одном из популярных журналов,
наивным простаком, сделал серьезное заявление. Он говорил: «ФДР
(Рузвельт. – В.М.) в основном был прав, думая, что он может достигнуть
успеха в своих личных отношениях со Сталиным. Нас разделяло только
то, что он был более оптимистичен, чем я, в отношении того, какой
меры прогресса он может добиться. Сталин находился под огромным
влиянием Рузвельта, вы вполне могли бы сказать, что он испытывал
нечто похожее на благоговейный трепет перед президентом. Он видел в
Рузвельте не только олицетворение мощи США, он также видел в нем
все, что ассоциируется с "новым курсом"; он знал, что все, происходя-
щее в Америке, ни на что не похоже и что он вполне мог бы принять во
внимание для себя лично… Сталин не был связан по рукам и ногам
ленинизмом. Он видел себя не последователем Маркса и Ленина, а все-
го лишь попутчиком и был готов к переменам, если бы это соответство-
вало его собственным планам… Я не знаю, что могло бы случиться,
если бы Рузвельт прожил бы дольше. Я знаю только, что положение
вещей не было бы тем, чем оно стало… Русские были абсолютно убеж-
дены, что изменения произошли в результате смерти Рузвельта и появ-
ления в кресле президента Трумэна. Впрочем, едва ли с этим полностью
можно согласиться. Рузвельт также умел быть жестким. Но все же по-
ложение было бы иным, если бы Рузвельт оставался живым» (р.336).
Продолжением этой важной «исторической справки» на тему об
удивлявшем всех альянсе Рузвельт–Сталин может служить другой эпи-
зод, завершившийся вечером воспоминаний у Аверелла и Памелы Гар-
риман, в ходе которого «главной темой» на этот раз был тандем Руз-
вельт–Черчилль. С особым тщанием Шлезингер воспроизвел в «Днев-
нике» суть и детали разговора с людьми, много лет общавшимися с
президентом США и премьер-министром Англии и имевшими право
судить, какое будущее ждет Большую тройку. Распад, полураспад или
следование курсом военных договоренностей?
Шлезингер 11 июля 1984 г. делает запись в духе привычного для се-
бя запроса о природе и регенерирующем потенциале, способности каж-
дого из участников Большой тройки держаться вместе и после войны,
оставаясь самими собой: «Я только что кончил читать первый из трех
томов переписки Рузвельта с Черчиллем (в годы войны. – В.М.), вы-
шедших в свет под редакцией Уоррена Кимбалла из Рутгеровского уни-

19
Schlesinger A.M., Jr. Journals. P.450; Kimball W.F. Franklin Roosevelt as Wartime States-
man. Princeton, 1991. P.160–183.

-133-
 Страницы истории

верситета. Один вопрос, который возникает из знакомства с этим мас-

штабным и впечатляющим обменом мнений, звучит так: были ли оба
эти человека в реальной жизни расположены друг к другу или им нра-
вилось держаться теории единения друг с другом в историческом кон-
20
тексте героического времени? Я спросил Аверелла и Памелу : если бы
они не были президентом США и премьер-министром Англии, если бы
не было Гитлера и мировой войны, были бы они друзьями? Памела
решительно ответила отрицательно. "Они ничего не имели общего меж-
ду собой, – сказала она. – Они не смеялись вместе по поводу одних и
тех же вещей. Они придерживались разного мнения о людях одного
сорта. Черчиллю нравились мужчины. Рузвельту нравились женщины.
Они по-разному относились к прошлому. Черчилль упивался традиция-
ми, Рузвельт был по большому счету прагматиком. Но обстоятельства
вынуждали их работать вместе, и они делали общее дело". Аверелл
сказал: "Каждый из них спрашивал меня время от времени, как им луч-
ше общаться друг с другом". Мы все спросили его, что он (Гарриман. –
В.М.) отвечал им. Он сказал: "Я говорил им, что следует оставаться
естественными, самими собой"» (р.575).
Человеческий фактор сыграл огромную роль в развязывании холод-
ной войны. И не только в том смысле, что после смерти Рузвельта в
кресле президента США оказался никогда не предполагавший (и не
желавший) «иметь дело» со Сталиным Гарри Трумэн, но и потому, что у
Черчилля оказались развязанными руки для раскола Большой тройки.
Шлезингер с большим доверием отнесся к беседе с Яковом Маликом (в
1953–1960 гг. послом СССР в Англии) на одном дипломатическом обе-
де в Нью-Йорке в 1969 г. От него Шлезингер и услышал «удивитель-
ную» историю, рассказанную У.Черчиллем Я.Малику в Чеккерсе о том,
почему и как отставной британский премьер в 1946 г. сочинил пресло-
вутую Фултонскую речь. «Я был убежден, – сообщил Черчилль Малику,
– что сближение между США и СССР принесет только вред моей стра-
не» (р.318). И действительно после речи о «железном занавесе» такое
сближение стало невозможным. Черчилль реализовал свой замысел.
Продолжая разговор, Малик выразил недоумение в отношении того,
что, хотя его высокий собеседник первым объявил о начале холодной
войны, американцы тем не менее продолжали ее в более неистовом
духе, чем это делали англичане. Черчилль в ответ заметил: «Вы должны
помнить, что американцы – новички на мировой сцене и они всегда
понимают некие обобщения слишком буквально» (р.318).

20
Супруга Гарримана, племянница У.Черчилля.

-134-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

О ВОЙНЕ В КОРЕЕ Начальный период холодной войны

– наиболее опасный в связи с абсо-
лютным превосходством в атомном
оружии у Соединенных Штатов и
еще не завершенным восстановле-
нием СССР из руин – вновь и вновь
вынуждает возвращаться к роли Сталина в связи с военными тревогами
в Европе во второй половине 40-х годов и развязыванием Корейской
войны в 1950 году. Но начнем с более ранних оценок. Пропагандист-
ское назначение самых первых из них позволяет избежать комментари-
ев. В конце же 90-х годов ХХ века видный американский историк хо-
лодной войны Джон Гэддис заявил, что вновь открытые архивы делают
возможным не только задаться вопросом о том, кто развязал Корейскую
21
войну, но и предложить, наконец, ответ на него . Переосмысление при-
чин конфликта в связи с новой познавательной ситуацией привело Гэд-
диса к следующему выводу. СССР долгое время проявлял осторож-
ность, но к концу января 1950 года позиция Сталина в отношении риска
войны с США в Азии в случае поддержки им притязаний Ким Ир Сена
«изменилась радикально». До этого момента Сталин колебался, полагая,
что время броска не наступило (р.73, 74). Но затем дряхлеющий дикта-
тор, поощряемый преданным широкой огласке заявлением госсекретаря
США Д.Ачесона от 12 января 1950 года о том, что США не включают
Южную Корею и Тайвань в «оборонительный периметр» США в Запад-
ном районе Тихого океана, порвал с «духом Ялты», взяв на вооружение
«полностью новый агрессивный тон» (р.73), и ринулся раздвигать гра-
ницы советской империи.
Увы, Гэддис оставил без внимания принципиально важные обстоя-
тельства и прежде всего реальное соотношение в стратегических воо-
ружениях сторон (ядерный потенциал, средства доставки и т.д.), их
абсолютное неравенство, а также отставание СССР в экономике, продо-
вольственной безопасности, технологиях и т.д. Напротив, Шлезингер
поступил осмотрительнее, хотя у автора «Дневника» к 2000 году было
немало возможностей взвесить вновь появившиеся факты (ну, скажем,
пример неудачной операции Советов в Афганистане) и, в частности,
проштудировать «новую» историю холодной войны, связанную с име-
22
нем того же Джона Гэддиса . И что же? Даже если принять во внимание
успешное испытание 29 августа 1949 г. советского ядерного оружия,
политика Кремля к началу Корейской войны и позже (в этом Шлезингер

21
Gaddis J.L. We Now Know. Rethinking Cold War History. N.Y., 1997. P.71.
22
Cold War Triumphalism. The Misuse of History after the Fall of Communism / Schrecker E. –
ed. N.Y., 2004. P. 27–70.

-135-
 Страницы истории

был убежден) принципиально не изменила своего характера: Москва

при всей победоносной риторике своих политиков реалистично оцени-
вала ядерный диспаритет и продолжала держать двери приоткрытыми
для урегулирования корейского вопроса, избегая крайностей конфрон-
23
тационности .
Тем временем в США дела приняли иной оборот. Уже в апреле–мае
1950 года облеченный на то время полномочиями главного советника
Ачесона Дж.Ф.Даллес дезавуирует январское заявление государствен-
ного секретаря и дает твердое обещание представителям Южной Кореи,
что в случае начала войны Соединенные Штаты будут непременно на
их стороне. В классическом труде о дипломатии США в азиатском ре-
гионе после Второй мировой войны Ллойд Гарднер писал, что вспых-
нувшая война в Корее дала администрации Трумэна (а затем и респуб-
ликанцу Эйзенхауэру) отличный повод к переходу в наступление на
позиции коммунизма и разработке новой стратегической доктрины,
соответствующей глобальным целям США. Силовая поддержка режима
Ли Сын Мана американскими войсками, располагающими атомными
бомбами в состоянии боеготовности, как полагали, не могла быть опас-
ной. Между тем, подытоживает Гарднер, «налицо были все признаки,
что Советский Союз не собирается направлять свои вооруженные силы
24
в Корею» .
В «Дневнике» Шлезингера нельзя найти опровержения этого сужде-
ния, хотя северокорейские солдаты и китайские добровольцы воевали
советским оружием, а воздушное пространство над Северной Кореей
контролировалось советскими летчиками. Напротив, Шлезингер посчи-
тал нужным отметить, что американские солдаты появились в Южной
Корее сразу же после 25 июня 1950 года, т.е. на удивление быст-
ро (р.78). Реакцию же Сталина никак нельзя было назвать заранее сре-
жиссированной, заблаговременно обдуманной и соразмерно обстоя-
тельствам незамедлительной. Его мотивы даже с учетом опубликован-
25
ных в последнее время документов остаются загадкой , вызывая бес-

23
В 1954 году Дж.Ф.Даллес, уже будучи государственным секретарем США,
«жаловался», выступая в Совете национальной безопасности, что хитрые «русские
никогда не говорят о применении атомного оружия» (Gaddis J.L. The Unexpected John
Foster Dulles: Nuclear Weapons, Communism and the Russians // John Foster Dulles and the
Diplomacy of the Cold War / Ed. by R.H.Immerman. Princeton, 1990. P.52).
24
Gardner L.C. Approaching Vietnam. From World War II Through Dienbienphy 1941–1954.
N.Y., 1988. P. 96, 97; см. также: Halberstam D. Op. cit. P.137–145.
25
См.: Holloway D. Stalin and the Bomb. The Soviet Union and Atomic Energy 1939–1956.
N.Haven; L., 1994. P.276–288. – В своем многоплановом сочинении, опирающемся на широ-

-136-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

прерывные попытки проникнуть сквозь непроницаемую оболочку ста-

линского образа и стиля мышления. Показательно в этом отношении
участие Шлезингера в закрытой дискуссии по советской внешней поли-
тике в Гарварде в конце декабря 1969 года. Она проходила на фоне обо-
стрения войны во Вьетнаме и раскаленных речей Р.Никсона, «испол-
ненных, как писал Шлезингер, риторики холодной войны» (р.314).
В сущности, в Центре им. Кеннеди в Гарварде обсуждались вопросы
стратегического плана, включая вариант перехода Советского Союза
после превращения в ядерную державу к наступлению в глобальном
масштабе. Многие полагали, что Корейская война для СССР была лишь
началом, пробой сил перед броском вперед. Докладчиком был
А.Гарриман, выступивший с ретроспективным анализом проблемы и
неожиданно по-профессорски философски неангажированно. «Его вос-
поминания, – сделал запись в «Дневнике» Шлезингер 8 декабря 1969 г.,
– были детальны, точны и красноречивы. В одном случае он сказал:
"Много раз (в 1945–1950 гг.) я полагал, что действия Сталина носили
наступательный характер, но теперь я думаю, что он делал это, руково-
дствуясь оборонительными соображениями". Аверелл относил и Корей-
скую войну именно к такому типу поведения, что не означало отрица-
ния участия Москвы наряду с Пхеньяном в инициировании Корейской
войны, поскольку он полагал, что Сталин сделал это по мотивам удер-
жания Советским Союзом "позиций безопасности", утраченных им в
результате отказа американцами предоставить Советскому Союзу окку-
пационную зону на о. Хоккайдо. Гарриман также сказал, что последние
действия СССР против Чехословакии он также относит к категории
оборонительных» (р.315).

кий круг архивных источников, Д.Холуэй пишет о растерянности, в которой пребывали

Сталин и советское руководство после молниеносного контрудара южнокорейцев и
американцев, с заметным запозданием давая понять, что рассматривают войну между
Севером и Югом как внутрикорейский конфликт, в который Москва не собирается вме-
шиваться (р.279). Свою задачу, приходит к выводу Холуэй, Сталин видел в том, чтобы
предотвратить распространение «американской войны» на всю Азию, которое могло
стать предпосылкой усиления американского военного присутствия (пусть даже ценой
конфликта с Китаем и Северной Кореей, Индией и Бирмой) везде и повсюду (р.287, 429).
В более подробном изложении сути новых источников и комментариев к ним Джон
Гэддис только подтверждает вывод Холуэя: Сталин больше боялся стать заложником
внешних обстоятельств, нежели столкнуться с провалом собственных планов «совети-
зации» азиатского региона (Gaddis J.L. We Now Know. P.75–84).

-137-
 Страницы истории

КАРИБСКИЙ КРИЗИС. Проницательный Гарриман, по-

ВОПРОСЫ, ОСТАВШИЕСЯ видимому, понимал, что сжатие
БЕЗ ОТВЕТОВ геополитического пространства
после появления на мировой арене
новых, быстро обретавших вес иг-
роков, таких, как Китай, Япония,
Индия, Северная Корея, Югославия, делало положение Советского
Союза менее защищенным и обеспеченным в контактах с окружающим
миром, который становился в отдаленной перспективе все более не-
безопасным и недружественным. Возрастающая неуверенность каса-
тельно внутренней стабильности восточноевропейских союзников
СССР, их ненадежность вынуждали его руководство постоянно прибе-
гать к мерам нажима, давления, дипломатическим демаршам, чтобы
удерживать сложившееся после 1945 года относительное равновесие и
выполнять взятые на себя в качестве великой державы обязательства.
Ответственность за европейский баланс возрастала, а политические и
экономические возможности его сохранения убывали. В целях возме-
щения утраченного влияния (особенно в Европе) СССР переносит вни-
мание на создание собственного военно-промышленного и ядерного
потенциала, средств обороны и нападения, на активную внешнеполити-
ческую и пропагандистскую деятельность. Все эти меры в конечном
счете отражали усиливающийся конфронтационный характер междуна-
родных отношений, хотя в то же время реально значимой его чертой
оставались «ультиматумы, грозные заявления, силовые и паросиловые
26
демонстрации» . Говоря об «оборонительном» назначении этих усилий,
Гарриман имел в виду логику мировых процессов, вызвавших перена-
пряжение всех его (СССР) сил и особое желание Москвы перевести
конфликт с Западом в плоскость маневренной борьбы, разоруженческих
инициатив и дипломатического закрепления итогов Второй мировой
войны.
Самое примечательное – и в своем «Дневнике» Шлезингер зафикси-
ровал это в записи от 10 января 1963 года, – к призыву переосмыслить
роль СССР в мировых делах, трезво оценив его намерения и возможно-
сти, косвенно присоединился и президент Джон Кеннеди. В узком кругу
за обедом в Белом доме Кеннеди откровенно поделился случившимся у
него накануне обмене мнениями с министром культуры Франции гол-
листом Андре Мальро, который по-прежнему настаивал (от лица евро-
пейцев) на ядерном сдерживании Москвы, на многонациональных силах

26
См.: Багатуров А.Д. Кризис миросистемного регулирования // Внешняя политика и
безопасность России. Хрестоматия в двух томах / Сост. Т.А.Шаклеина. М., 1999. Т.1.
Кн.1. С.40.

-138-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

НАТО – одним словом, призывал быть готовым вести полномасштаб-

ную войну с СССР. В ответ Кеннеди заявил, что все эти меры лишены
смысла и неактуальны, «поскольку они все базируются на ожидании
советского нападения на Европу». Последнее же «совершенно малове-
роятно», цитирует Шлезингер президента и добавляет от себя: «В связи
с этим он (Кеннеди. – В.М.) высмеял довод в пользу того, что ядерное
оружие является важным для поддержания престижа в мировом сооб-
ществе. "Что имеет значение, – сказал президент, – так это сильные
финансы. Именно они, а не ядерное оружие делают Францию фактором
международной жизни. Британия также имеет ядерное оружие, но фунт
стерлингов ослаб, и поэтому каждый готов его пнуть. Почему люди
сегодня так расположены к Испании? Не потому, что Испания обладает
ядерным орудием, а потому, что она располагает вызывающим уваже-
ние золотым запасом"».
Далее Шлезингер, не теряя нити рассуждений Кеннеди о реальных
угрозах безопасности Западу и распространенных мисперцепциях отно-
сительно намерений Москвы, возвращается к пересказу заключительной
части «застольной речи» президента. Вот этот фрагмент из рассуждений
Кеннеди: «Вместо того, чтобы испытывать беспокойство по поводу
невероятных способов отражения разного рода напастей, построенных
на измышлениях, публике в Европе следовало бы начать думать о Даль-
нем Востоке и последствиях обретения Китаем ядерного потенциала.
Вот это и является реальной проблемой, между тем европейцы слишком
увлечены целой серией нереальных проблем. Я спросил, как Мальро
отреагировал на эти рассуждения. Президент ответил, что французский
министр не сказал ничего определенного, что свидетельствовало, скорее
всего, о стремлении еще и еще раз продумать состоявшийся между ни-
ми разговор» (р.186).
Эта лекция Кеннеди Андре Мальро о Realpolitic в ядерный век, про-
читанная в присутствии видного американского журналиста Джозефа
Олсопа и Шлезингера с явным намеком на неуместность затянувшейся
демонизации Советского Союза и распространенных в Европе страхов,
была глубоко символична. В сущности, Кеннеди озвучил главные идеи
своей будущей речи в Американском университете 20 июня 1963 года,
где он призвал к пересмотру подходов к холодной войне. Прошло лишь
полтора месяца после Кубинского кризиса и последовавшей за ним
важной беседы А.И.Микояна и Дж.Кеннеди в Вашингтоне (29 ноября
1962 г.), как в советско-американских отношениях наметился серьезный
поворот к взаимопониманию, несмотря на нагромождение трудностей
внешнего и, еще в большей степени, внутреннего характера. Начался
период скрытых от глаз контактов доверенных лиц с обеих сторон с
обсуждением самых острых вопросов, включая вопрос о запрещении

-139-
 Страницы истории

ядерных испытаний. Серия встреч А.Ф.Добрынина с Робертом Кеннеди

и Авереллом Гарриманом (р.187) скрытно, минуя бюрократические
процедуры, подготовила историческое Московское соглашение о пре-
кращении ядерных испытаний в трех средах.
За этой неожиданно наступившей в 1963 году оттепелью, разумеет-
ся, скрывались самые разные причины и факторы: потрясение, постиг-
шее Кеннеди и Хрущева в октябрьские дни 1962 года, появление крити-
ческих узлов во внутриполитической жизни США, связанных с «негри-
27
тянской революцией» (р.191) , миротворчество Бертрана Рассела
(р.176), роль советников как с той, так и с другой стороны. Особо следу-
ет отметить роль А.Ф.Добрынина и А.Гарримана. Последний – «старый
боевой конь», так писал о нем Шлезингер, «резкий и откровенный в
суждениях, «готовый идти достаточно далеко навстречу Советскому
Союзу», и прежде всего в деле недопущения ядерного вооружения Гер-
мании (р.195), – оказался, как нельзя кстати, в амплуа специального
представителя президента США в Москве уже летом 1963 года. Перего-
воры А.Гарримана, А.А.Громыко и лорда Хэйлшэма 16–25 июля 1963 г.
завершились парафированием текста «Договора о запрещении испыта-
ний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под
28
водой» .
В «Дневнике» отражен (несмотря на все разрывы и «пустоты») воз-
никший с начала 60-х годов, частично скрытый от глаз, официально
признанный особый канал связи между Белым домом и Кремлем или –
даже шире – между двумя странами и народами при посредничестве
журналистов, культурных деятелей, ученых, писателей, отставных ди-
пломатов, а иногда и разведчиков. Таким путем две ядерные державы
обретали совместный опыт «общественного» воздействия на настроения
в «верхах» и военных кругах через механизм гуманитарных и личных
контактов государственных деятелей. Атмосфера постепенно стала
меняться. Проникшийся расположением к советскому послу А.Ф.Доб-
рынину Гарриман постоянно напоминал ему о совпадении неких важ-
ных интересов США и СССР и недопустимости игры в прятки, которая
могла плохо кончиться для человечества в случае, если в момент высо-
кого напряжения международных кризисов обе державы окажутся в
изоляции друг от друга. Порой советский посол вынужден был делать
вид, что не слышит своего собеседника (р.187). Но очень скоро оба
ощутили полезность таких отношений. История Карибского кризиса,
27
В начале 60-х годов в США бурно растет движение афро-американцев против расизма
и за гражданские права. Его масштабы затмили все известное ранее.
28
Добрынин А.Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах
США (1962–1986). М., 1997. С.90–92.

-140-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

представленная на страницах «Дневника» во многих своих малоизвест-

ных деталях, драматически продемонстрировала абсолютную необхо-
димость существования «доверительных каналов» прямого общения
первых лиц в государствах, «частной» дипломатии.
Разумеется, все понимают, что Карибский кризис – кульминация хо-
лодной войны – особая тема, требующая дальнейшего изучения в режи-
ме non-stop, хотя появилось немало воспоминаний, исследований в
форме статей, материалов, дискуссий и монографических работ (в част-
29
ности, последняя книга А.А.Фурсенко ), базирующихся частично на
первоисточниках и других достоверных данных, а частично на воспо-
30
минаниях и апокрифах разного рода . Но уже сейчас очевидно, что они
(эти источники и данные) не дают исчерпывающего ответа на все труд-
ные вопросы, способные снять сомнения в отношении рискованных
шагов обеих сторон, когда всем катастрофически не хватало «простран-
ства времени».
Очень важно при этом знать, что Шлезингер, активный участник так
называемого Исполкома, оперативного штаба, созданного при прези-
денте Кеннеди в Белом доме, участник и наблюдатель за всеми состо-
явшимися в 80-е и 90-е годы международными дискуссиями по истории
Карибского кризиса, располагал значительным материалом и личными
впечатлениями для выработки собственных суждений о перипетиях
этого кризиса, его генезиса (включая подготовку операции «Монгуз»),
течения и финала. Не пытаясь предложить здесь их обстоятельный раз-
бор, ограничимся лишь обозначением некоторых значимых пунктов той

29
Фурсенко А.А. Россия и международные кризисы. Середина ХХ века. М., 2006.
30
Весной 1990 года авторитетный журнал «Diplomatic History» опубликовал информа-
тивную и содержательную статью Джеймса Хершберга о подготовке нового вторже-
ния на Кубу (операция «Монгуз») в период после прихода в Белый дом администрации
Кеннеди, проливающую свет на существенные детали предыстории Карибского кризиса
(см.: Hershberg J.G. Before «The Missiles of October»: Did Kennedy Plan a Military Strike
against Cuba? // Diplomatic History. Spring 1990. Vol.14. №2. P.163–198). «Дневник» позво-
ляет в дополнение к этим материалам увидеть выработку идеологии антикубинской
кампании, к чему Шлезингер был непосредственно причастен (р.107–121) и чей провал в
«Долине свиней» вызвал в нем чувство разочарования, но не раскаяния («вся работа
пошла насмарку»). Перелом произошел позднее, после достигнутого компромисса между
США и СССР в октябре 1962 года и установления «дружественных» отношений Шле-
зингера лично с Ф.Кастро. «Он (Кастро. – В.М.), – писал Шлезингер 2 июня 1985 г., –
человек высокого интеллекта, безграничной энергии и кипучей человеческой природы»
(р.599, 603–606, 791–792).

-141-
 Страницы истории

дополнительной информации, которую содержат дневниковые записи за

октябрь–ноябрь 1962 года.
Первое. Решение Кеннеди не доводить дело до «глумления» над
Хрущевым («загнанный в угол зверь контратакует с двойной силой»)
сложилось после провала авантюры в «Долине свиней» и последовав-
шего вслед за этим «частного» визита Гарримана в Москву. Оно было
подсказано президенту все тем же А.Гарриманом и непосредственно
передано Джону Кеннеди в виде меморандума, написанного Шлезинге-
ром еще до 22 октября 1962 г. (р.176), т.е. до объявления «карантина на
31
все виды наступательного оружия, перевозимого на Кубу» . Возможно,
спокойствие Громыко после беседы с Кеннеди 18 октября отражало
косвенно общий подход президента. Фраза А.Ф.Добрынина, неожидан-
но для самого себя узнавшего, что Кеннеди непритворно грозит войной
(«осторожный Громыко давно так не ошибался в своих оценках!»),
32
больше говорит в данном случае о неинформированности посла .
Второе. Согласование среди членов Исполкома «no-win policy» («ни
победителей, ни побежденных») (р.177) явилось, как говорил президент
Кеннеди, подчинением закону «разумного равновесия», достижение
которого должно было снять избыточное внешнее напряжение и неиз-
бежно поднять градус внутреннего. Кеннеди понимал, на что он идет
(р.177) накануне осенних выборов в Конгресс.
Третье. Особо следует сказать о советской операции «Анадырь» и
ядерном оружии на Кубе. Распространенная точка зрения – на Кубе
Советский Союз разместил до 16 октября 1962 года около 40 ракет
среднего радиуса и ядерные боеприпасы к ним. Для этого 3 корабля,
вышедшие с Кольского полуострова, преодолели 7000 миль в сезон
штормов в Атлантике, рискуя при этом быть задержанными, застигну-
тыми штормом, погибшими в результате военного столкновения или
атаки с воздуха. Владислав Зубок пишет об этом, ссылаясь на выступ-
ление генерала Белобородова на конференции в Москве в 1994 году.
А.А.Фурсенко, вторя ему, заявляет, что на Кубу были доставлены 158
ядерных боеголовок к ракетам среднего радиуса действий и для такти-
ческого оружия. Затем со ссылкой на газетный материал он же сообща-
ет, что боеголовки были доставлены судном «Индигирка» «в сопровож-
дении транспорта "Бердянск"» и укрыты в заранее приготовленных
подземных хранилищах. «Американская разведка об этих местах хране-
ния так и не сумела узнать». Отдельно в книге А.А.Фурсенко содержит-
ся информация о теплоходе «Александровск», который также с грузом

31
Добрынин А.Ф. Указ. соч. С.65; Pious R.M. The Cuban Missile Crisis and the Limits of
Crisis Management // Political Science Quarterly. Spring 2001. Vol.116. №1. P.81–105.
32
Добрынин А.Ф. Указ. соч. С.66.

-142-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

боеголовок «благополучно» появился в порту Мариель как раз накануне

введения блокады Кубы американцами 22–23 октября 1962 года. Судя
33
по тексту, он был разгружен . Напротив, Гэддис пишет, что «Александ-
ровск» вообще не разгружался, поскольку ракеты, для которых эти бое-
головки предназначались, не прибыли на Кубу. Ссылка следует на кни-
34
гу генералов А.Н.Грибкова и У.Смита 1994 года издания . И далее,
ссылаясь уже на американских военных, Гэддис высказывает сомнение
35
в отношении самого факта размещения боеголовок на Кубе . Схожее
36
предположение высказывает и американец Ричард Пью , исследова-
тель, проштудировавший огромный корпус доступной документации и
литературы. «Хрущев, – пишет он, – …приказал Плиеву не применять
ядерного оружия и отправить двадцать четыре боеголовки, складиро-
ванных на борту "Александровска", назад в Москву» (так в тексте ста-
37
тьи. – В.М.) .
Шлезингер, видимо, пытался сам разобраться в этой путанице. В 1987
году в марте месяце во Флориде проходила организованная Школой
государственного управления им. Кеннеди конференция по истории
Кубинского кризиса с участием ветеранов и исследователей. Историки-
«ревизионисты», а также советские и кубинские представители не при-
сутствовали. Шлезингер пишет: «Два момента поразили мое воображе-
ние с особой силой: абсолютная решимость Джона Ф.Кеннеди избежать
военной конфронтации, а также (менее важное, но существенное сооб-
ражение) сомнение касательно того, что ядерные боеголовки были дос-
тавлены на Кубу» (р.631).
Как видим, есть вопросы, которые остаются открытыми.
33
Фурсенко А.А. Указ. соч. С.341, 360.
34
Gaddis J.L. We Now Know. P.274, 382.
35
Ibid. P.275.
36
Pious R.M. Op. cit. P.94.
37
Ibid. P.94, 99. – В большом, вызвавшем огромный интерес интервью, данном немецкому
историку и журналисту Бернду Грейнеру, сын А.И.Микояна Серго Микоян, участвовав-
ший в конференции в Кембридже 13 октября 1987 г., ни разу не обмолвился о советских
ядерных боеприпасах на Кубе. Может показаться странным, но Серго Микоян говорил о
размещенных на Кубе советских воинских частях как о щите для ракет, но не складиро-
ванных ядерных зарядов, которые могли бы стать объектом воздушного налета амери-
канских ВВС (см.: Greiner B. The Cuban Missile Crisis Reconsidered. The Soviet View: An
Interview with Sergo Mikoyan // Diplomatic History. Spring 1990. Vol.14. №2. P.219). Видные
американские специалисты Р.Гартхоф, Б.Бернстейн, М.Трахтенберг, Т.Паттерсон,
ссылаясь на отсутствие документально подтвержденных данных, обходят вниманием
этот вопрос, оставляя его рассмотрение будущим поколениям (Ibid. P.223–256).

-143-
 Страницы истории

АМЕРИКА И РОССИЯ: «Объективность, – писал в своем

ЕСТЬ ЛИ ПЕРСПЕКТИВА эссе об уроках холодной войны
ПАРТНЕРСТВА? Шлезингер, – то есть способность
видеть себя такими же, какими дру-
гие видят нас, – является важным
дополнением к искусству государст-
венного управления. Можем ли мы быть уверенными, что наши эмо-
циональные суждения о текущем моменте являются последним словом
и абсолютной истиной? Свирепые идеологические конфликты, которые
в последнее время владели нами, может статься, не слишком сильно
будут интересовать наших потомков. Наши правнуки будут теряться в
догадках, почему какие-то разногласия могли подтолкнуть Советский
Союз и Соединенные Штаты к той последней черте, за которой должен
38
был последовать взрыв нашей планеты» . Получившее широкую из-
вестность эссе Шлезингера увидело свет уже в 1992 году, когда стало
принято считать, что, к счастью, холодная война завершилась, не пре-
вратившись в войну горячую. Связано ли это было с падением комму-
низма? Сенсационно, однако, то, что на протяжении полувека автор
«Дневника» рассматривал конфликт в советско-американских (русско-
американских) отношениях не как столкновение доктрин, а как пре-
имущественно производное от унаследованных предрассудков, чаще
всего надуманных, укоренившихся в подкорковом слое национального
сознания, живучих культурных стереотипах. Иногда он делал это с ого-
ворками, иногда с иронией, а нередко и с возмущением. Но всегда с
акцентом на запущенность общего недуга и, предположительно, его
неизлечимость.
Чаще всего Шлезингер делился своими мыслями и впечатлениями с
людьми, профессионализму и знаниям которых он доверял, с Аверел-
лом Гарриманом и Джорджем Кеннаном. Их взгляды для своего време-
ни могли показаться нонконформистскими (если не крамольными), но с
каждым десятилетием вызывали к себе все большее уважение и симпа-
тии. Официальная линия состояла в желании установить вокруг СССР
жесткий экономический и культурный карантин. Суть же критики была
в стремлении побудить власти и общество к просвещению и пониманию
особенностей и условий исторического процесса обеих стран.
Мы говорили выше о категорическом несогласии Кеннана с раздува-
нием в США военной истерии. Последняя была вызвана Берлинским
кризисом и призывами ястребов быть готовыми нанести упреждающий
ядерный удар по Советскому Союзу после того, как операция по сверже-

38
Schlesinger A., Jr. Some Lessons from the Cold War // Diplomatic History. Winter 1992.
Vol.16. №1. P.51.

-144-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

нию революционного правительства Кубы (весной 1961 г.) была провале-

на и в США обострилась дискуссия о подсчете ядерных потенциалов двух
сверхдержав. Непоследовательность внешнеполитического курса Ва-
шингтона после определенных улучшений советско-американских отно-
шений, достигнутых по итогам Карибского кризиса в результате согла-
шений по ограничению испытаний ядерного оружия и достижений пе-
риода «разрядки» в середине 70-х годов, вызывала резкое неприятие Кен-
нана. Политику Картера–Бжезинского, близорукую, собранную из отдель-
ных фрагментов, совершенно непохожих на элементы плотно скроенной
долгосрочной программы (р.437, 554), Кеннан относил к категории упу-
щенных возможностей, провальных в перспективе. Он был резок и нели-
цеприятен, предвидя сползание советско-американских отношений по
наклонной вниз, по линии сокращения пространства «детанта» и выхода
на авансцену его наиболее яростных противников.
При встрече со Шлезингером после бесплодных переговоров об уг-
лублении разрядки в сентябре 1979 года Кеннан следующими словами
выразил свое отношение к дипломатии Вашингтона: «Мне 75 лет, и я
всегда постоянно отвергал постулат, согласно которому сегодняшний
день проигрывает рядом с прошлым. Но, если сказать правду, я никогда
в моей жизни не встречался с таким дилетантизмом, самодеятельностью
и настоящей пачкотней, с которыми приходится встречаться в послед-
ние месяцы». Климат непрофессионализма, по его мнению, проявил
себя в безнадежной попытке что-то предпринять в связи с так называе-
мой проблемой советских войск на Кубе. «Метод, которым администра-
ция Картера руководствуется, пытаясь решить эту проблему, нарушает
все элементарные дипломатические нормы. Мы собираем факты неза-
конным образом, наша реакция чрезмерна, мы припечатываем русских к
наглухо закрытой двери, мы отдаем все предпочтения внутренней поли-
тике перед внешней, и теперь мы загнали сами себя в угол и не знаем,
как из него выбраться. И, наконец, мы поставили под угрозу соглашение
об ограничении стратегических наступательных вооружений» (р.474).
Вывод Кеннана опирался на реальные факты, известные ему лучше,
чем кому-либо другому. Уже весной 1977 года, т.е. сразу же после при-
хода в Белый дом президента Джеймса Картера, как об этом пишет вид-
ный американский историк дипломатии Мелвин Леффлер, «советско-
39
американские отношения быстро совершили поворот к худшему» . В
подтверждение высказанной, в сущности, самим Кеннаном мысли о
деструктивности «советов» Бжезинского Леффлер приводит массу при-
меров того, как после Хельсинкского акта (1975), исходя из внутренних

39
Leffler M.P. For the Soul of Mankind. The United States, the Soviet Union and the Cold War.
N.Y., 2007. P.267.

-145-
 Страницы истории

побуждений, правительство США инициировало кампанию, подры-

вающую доверие к политике Москвы. Упор делался на тезис о неспо-
собности Москвы придерживаться духа и буквы Хельсинкского согла-
шения о правах человека, культурных обменах и т.д. Одновременно
Вашингтон отказался дать ход достигнутым предварительным догово-
40
ренностям по сокращению ядерных арсеналов . Президент Картер был
предельно красноречив: «Сейчас такое время, когда нельзя быть гиб-
ким». «Картер, – комментирует Леффлер, – сам настоял на смене курса
41
и отказе от политики разрядки» .
1 января 1980 года Шлезингер оставил в «Дневнике» примечатель-
ную запись: «Мир делает всех пессимистами… Заложники (американ-
ские дипломаты в Тегеране. – В.М.) все еще не на свободе, русские во-
шли в Афганистан. Картер все еще президент США» (р.486). Невероят-
ная пропагандистская кампания, поднятая против «неожиданного» рус-
ского вторжения в Афганистан, расчистила дорогу к власти Рейгану и
рейганизму, сделав Кеннана также сторонником крайне пессимистиче-
ских прогнозов. 11 января 1980 года Шлезингер воспроизводит его
(Кеннана) оценку сложившейся ситуации: «Джордж Кеннан высказался
вчера вечером в клубе. Он заявил мне приватно, что он "потрясен" на-
строениями, которые царили на завтраке в Белом доме в Вашингтоне в
среду, во время которого Картер коротко информировал чиновников и
политиков, имеющих отношение к внешнеполитической деятельности,
о своих оценках и намерениях, вытекающих из факта советского втор-
жения в Афганистан. "Все бросились объяснять политические и дипло-
матические вопросы в военных терминах и требуют дать ответ, прибе-
гая к военным решениям… Я был вовлечен в процесс советско-
американских отношений в течение пятидесяти пяти лет, т.е. более про-
должительный срок, чем кто-либо другой по обе стороны конфликта. Я
внес свой вклад в состояние фрустрации и безнадежной агонии. Я знаю,
что представляют собой советские лидеры. Но я никогда не находился в
состоянии большей депрессии, чем сегодня, видя, к чему мы пришли в
наших отношениях с Советским Союзом"» (р.486).
Чувствуется, что Шлезингер находился под глубоким впечатлением
от этого драматического высказывания автора доктрины «сдерживания»
и, без всякого сомнения, самого знающего и влиятельного кремленолога
в США. И уже через пару дней он решил специально обсудить с
А.Гарриманом возникшее положение, чтобы убедиться в адекватности
реакции Кеннана. Кроме того, Афганистан мог показаться еще одним
«сюрпризом» холодной войны по аналогии с Кореей (1950) и Кубой

40
Ibid. P.268.
41
Ibid. P.270.

-146-
 «ДНЕВНИК» ПРОФЕССОРА ШЛЕЗИНГЕРА

(1962). И вакханалия, поднявшаяся в стране в связи с вступлением со-

ветских войск в Афганистан, могла быть вполне оправданно истолкова-
на в категориях доктрины «национальной безопасности», как ее видел
Бжезинский и ему подобные.
В этом случае градус военного столкновения между США и СССР
грозил подскочить вновь до критического уровня. Беседа с Гарриманом
13 января 1980 года была лаконичной и содержательной. Главные отве-
ты были найдены: «Аверелл, с кем я говорил во вторую половину дня,
так же, как и Кеннан, очень сильно обескуражен спадом в советско-
американских отношениях, хотя он воспринимает это не так трагически,
как Джордж Кеннан. "Мы уже сталкивались с кризисами и раньше, –
сказал он, – и мы будем сталкиваться с ними и дальше. Но через десять
месяцев после Кубинского ракетного кризиса мы заключили соглаше-
ние о прекращении испытаний ядерного оружия. Главное состоит в том,
чтобы сохранить переговорный процесс по стратегическим наступа-
тельным вооружениям". Он (Гарриман. – В.М.) чувствует, что мы очень
затруднили положение Брежнева в его попытках сдерживать его собст-
венных ястребов – особенно после того, как решили в марте 1977 г.
ревизовать пункты грядущего соглашения (по сокращению наступа-
тельных вооружений. – В.М.), что привело не только к потере целого
года, но и породило чувство подозрительности и недоверие. Он сказал,
что в течение нескольких недель до случившегося в Афганистане мы
знали, что Советский Союз планировал войти в него, и что мы отказа-
лись информировать советское руководство, как серьезно мы будем
относиться к этим событиям; отсюда их волнения сегодня. Он чувствует
то же, что и Кеннан во время брифинга в среду в Белом доме. "Все яст-
ребы высказались вслух, – сказал он, – а голуби сидели и молчали". Я
(Шлезингер. – В.М.) решил не задавать вопроса, почему он и Джордж
также не сказали ни слова» (р.486, 487).
На этом характерном фрагменте неоконченного откровения историка
А.М.Шлезингера-младшего можно было бы и прервать краткие заметки
по поводу его «Дневника, 1952–2000». Разумеется, сделанная нами те-
матическая выборка не отражает и сотой доли его содержания. Строго
говоря, кто-то может сказать, что ее нельзя в необходимой мере считать
репрезентативной. Действительно, вне обозрения остались такие важ-
ные сюжеты, как внутренняя политика, многочисленные кризисы вроде
Уотергейтского, Вьетнамская война и «Буря в пустыне», распад Юго-
славии, Рейган и рейганизм и многое другое. Тем не менее есть уверен-
ность, что еще десятки лет исследователи и любознательные читатели
будут обращаться к «Дневнику» как к ценному источнику по истории
холодной войны и непритязательным, но запоминающимся зарисовкам
его автора политических нравов второй половины ХХ века.

-147-