IА V

О
На правах рукописи

Савина Елена Александровна

Мистические мотивы в прозе М. А. Булгакова

(«Собачье сердце»)

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат
диссертации на соискание учёной степени
кандидата филологических наук

Москва - 2005
 Работа выполнена в государственном образовательном
учреждении высшего профессионального образования
«Московский городской педагогический университет» на кафедре
русской литературы X X века филологического факультета

Научный руководитель:
доктор филологических наук, гфофессор
Кременцов Леонид Павлович

Официальные оппоненты:
доктор филологических наук
Киселёва Людмила Фёдоровна
кандидат филологических наук, доцент
Андреева Татьяна Николаевна

Ведущая организация:
Московский государственный университет
имени М. В. Ломоносова

Защита диссертации состоится « » ноября 2005 года в часов

на заседании диссертационного совета Д. 212.154.15 при Московском
педагогическом государственном университете по адресу: 119992,
Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке M i l l У по

адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1., ауд. , в 15. 00.

Автореферат разослан « » 2005 года

Учёный секретарь
диссертационного совета „.^'^'4'^^^^ В.К. Сигов
i^o^J- 194.6Jr^2^
ЗЧвЭсЗ ^
Эпоха, сформировавшая личность М. А. Булгакова и во многом
определившая его творческую направленность, была временем так
называемого «оккультного возрождения» рубежа столетий, ставшего «золотым
фондом» для мистически окрашенного художественного сознания нового века,
широко охватившего искусство не только начала столетия, но и первых
послереволюционньпс лет. Эта «эпоха, прошедшая через жестокий кризис
рационального познания, была углублена в проблемы религии и сектантства,
«духа и плоти», «бессознательного» и «архетипического», их связи с тайнами
«сверхъестественного», присматривалась ко всему «необычному»,
вслушивалась в «трансцендентное», проникалась духом мифотворчества,
порождая множество авторских мифов, создавая новые <шеомифологические»
тексты, оживляя культуру «тайноведения» прошлого... предлагая новые
прочтения эзотерического наследия мировой культуры»'.
Как известно, вышеозначенная органически развивающаяся традиция
была насильственно прервана, «религия подверглась гонениям, религиозно-
мистические формы светского искусства, утончённые формы оккультных
увлечений и «эзотеризма», а также явления массового оккультизма пошли на
убыль»^. Но Булгаков, будучи свидетелем уничтожения традиции, корнями
уходящей вглубь веков, был и её прямым наследником, сумевшим
противостоять новой власти и сохранить как собственный глубоко
скептический взгляд на происходящее, так и те «краски», которые он
использовал, изображая «бесчисленные уродства» едва налаженного этой
властью быта. Мистическая, роковая предопределённость странных и
страшных перемен, обрушившихся на жителей страны, не могла не волновать
писателя, и отзвуки этих волнений слышны едва ли не в каждом из его
произведений.
М.А. Булгаков, справедливо названный В.И. Лосевым «одним из самых
загадочных русских писателей двадцатого века»^, по словам исследователя,
обладал способностью «проникать в сущность происходящих событий и
предвидеть будущее. Крайне редко он ошибался и в оценке людей»*. К
сожалению, «эти уникальные качества приносили ему не радость, а печаль и
страдания», но именно они помогли при создании удивительного
художественного мира, раздвоенного, .разделённого на профанический,
обыдешшй и серый, и фантастический, таинственный и пугающий.
Мистическое видение окружающего мира, мистическое ощущение
тяжёлой, довлеющей над ним Судьбы и веру в Высшую Справедливость, не
всегда постижимую слабым разумом человеческим, Булгаков перенёс в
творчество из собсгвенной биографии, перенасыщенной «таинственными

Кулыос С «Эзотерические» колы романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»- (Эксплицитное и

имплицитное в романе) Тарту, 1998. С 10.
^ там же, С. 10. РОС. h .I'UlbHA»
' Лосев В.И «Вессмерьте тихий светлый брег. .«/Дневник Мастера и Маргариты М,20(ВИЗ|-1*"ГЕКА
' там же, С. б. СПетербург
«Я»РК
недоговорённостями, провалами и неразгаданными совпадениями»',
загадочными случаями и происшествиями. В «Жизнеописании Михаила
Булгакова» М.О. Чудаковой приведена цитата из письма Н.П. Гдешинской,
сестры одного из друзей Михаила Афанасьевича: «Любил всякую чертовщину.
Спиритические сеансы. Рассказывал всякие чудасии...». Исследовательница
отмечает, что «глубокое знание чертовщины» и обьпрывание её на бытовом
уровне в 10 - 15-х гг. X X века, «вьиревание» этой темы издавна - таковы
штрихи к биографии писателя»*. Ещё более прямолинейно на тему мистики
Булгакова высказался В. Я . Лакшин в «Булгакиаде»: «То, что Михаил
Афанасьевич Булгаков спознался с нечистой силой да ещё не оскорбил, а
усмирил её, одомашнил и взял в попутчики, как глумливого Коровьева,
нагловатого Азазелло или бесцеремонного Кота, перестроило вокруг него весь
быт и уклад, людей и обстановку»^. «Даже Елена Сергеевна, - продолжает
Лакшин, - мало-помалу превратилась рядом с Михаилом Афанасьевичем в
существо... отчасти оккультного толка,.. .перевоспиталась в колдунью, и на то
есть весьма авторитетные литературные свидетельства»'. Иньми словами, в
«Булгакиаде» речь идёт не столько об отражении загадочных, таинственных
происшествий из жизни Булгакова в его творчестве, сколько о
«проникновении» мистики из его «закатного романа» в жизнь.
Согласно подобной, весьма распространенной точке зрения,
булгаковская «демонология» вовсе не воспринимается как постоянный
элемент, характеризующий творчество Булгакова, начиная с его первых
литературных проб. Говоря о степени разработанности мистических мотивов в
прозе М.А. Булгакова, следует отметить, что в основном учёные-булгаковеды
сосредоточились на изучении романа «Мастер и Маргарита», по словам
Р. Джулиани, представляющего собой «настоящую хрестоматию сведений по
демонологии»', в частности, его фантастической линии, воплощённой, прежде
всего, в образах Воланда и его инфернальных слуг. Произведения же,
предшествующие написанию «романа о дьяволе», мифологические,
фольклорные, библейские реминисценции, мотивные связи и возникающие на
их основе смысловые ассохщации в которых, быть может, менее очевидны, но
отнюдь не менее интересны, зачастую оказываются незаслуженно
обойдёнными вниманием литературоведов. Именно такая участь постигла
написанную в 1925 году, изъятую при обыске в квартире Булгакова и лишь
спустя шестьдесят два года появившуюся в советской печати повесть «Собачье
сердце».
«Чудовищная история» о том, как гениальный учёный, мечтая об
«улучшении человеческой породы», проводит эксперимент по пересадке
гипофиза и половых желез погибшего человека беспородному псу.

' Лакшин В Л , Булгакиада // Голоса и лица М , 2004 С 458

' Чудакова М.О Жшнеописание Михаила Булгакова М , 1988. С.37-38.
' Л а и ш ш ВЯ. Булгакиада. М , 2004. С 448
* Лакшин В Я Булгакиада // Голоса и лица. М., 2004 С. 448.
' Джулиани Р. Демонический элемент в «Записках на манжетах» // Возвращенные имена русской литературы-
Аспекты поэтики, эстетики, философии'Межвузовский сборник научных работ Самара, 1994 С 27
найденному в подворотне и превращенному в результате столь рискованной
операции в «хама и свинью» Полиграфа Полиграфовича Шарикова, вызвала
противоречивые оценки литературоведов. Однако, при всём многообразии
трактовок этого поистине «многоуровневого» сочинения М.А. Булгакова,
исследователями, прежде всего, был отмечен и отмечается его социально-
политический аспект.
Восприятие повести в качестве некой аллегории революционной
трансформации русского общества, предостерегающей об опасности
вмешательства в дела природы, обедняет это сложное и многозначное
произведение, что, по справедливому замечанию С. Фуссо, «безусловно,
аллегорично, но это аллегория... и шире, и глубже традидионной
политической трактовки»'".
А потому, вопреки существующей тенденции, основу данной работы
составляет исследование одного произведения Булгакова, а именно, повести
М.А. Булгакова «Собачье сердце», рассмотренной с точки зрения анализа
особенностей изображения в данном тексте фантастического и обнаружения
присутствующих в нём мистических мотивов, до сих пор не привлекших
достаточного внимания булгаковедов. Именно это определяет актуальность
исследования, так как эта проблема в указанном аспекте практически не
рассматривалась литературоведами.
Научная новизна работы связана с самой постановкой проблемы. Она
определяется тем, что впервые ядро диссертационного исследования
составляет выявление и анализ разноплановых, не только многократно
возникающих в произведениях писателя, но и скрытых, подтекстньк
мистических мотивов в повести, обладающей множеством «смыслов» и
«уровней», несомненно, значимых, хоть и далеко не всегда очевидных.
На основе выявленного значетм мистических аспектов булгаковской
фантастики в рамках данного произведения уточняется его содержательная
сторона, обогащенная существенными дополнениями, позволяющими по-
иному взглянуть на повесть, традиционно трактуемую исследователями
творчества М.А. Булгакова как острую сатиру на политические
преобразования в стране и представителей новой социалистической власти.
Кроме того, в диссертационной работе впервые сопоставлены повесть
М.А. Булгакова и повести Н.В. Гоголя, входяш^1е в циклы «Вечера на хуторе
близ Диканьки» и «Миргород». Методом сравнительного анализа обнаружены
ранее не отмечавшиеся булгаковедами сходства художественных миров этих
произведений, подобия персонажей и общность мотивов.
Основным материалом исследования является повесть
М.А Булгакова «Собачье сердце», такие же художественные произведения
писателя как «Дьяволиада», «Роковые яйца», пьесы «Адам и Ева»,
«Блаженство», «Иван Васильевич», «Зойкина квартира», «Дни Турбиных» и
роман «Мастер и Маргарита», а также повести из циклов «Вечера на хуторе
близ Диканькю) и «Миргород» Н.В. Гоголя, его поэма «Мёртвые души».

"фуссо с «Собачье сердце» - неуспех превращения//Литературное обозрение 1991 № 5 , С. 29.

статьи и монографии литературоведов используются в качестве
дополнительных материалов исследования.
Цель диссертации - исследование мистических мотивов в прозе
М.А. Булгакова на примере повести «Собачье сердце». Цель конкретизируется
в следующих задачах:
1) показать, что содержание вышеназванной повести далеко не
исчерпьпзается социальной сатирой и не может быть постигнуто без учёта
сложной системы разноплановых мотивных связей;
2) проследить функционирование мистических мотивов и смысловых
ассоциаций, возникающих на их основе, в рамках данного произведения,
рассматривающегося как самостоятельное художественное целое;
3) проанализировать влияние гоголевских традиций на Булгакова как
«мистического писателя» и выявить общие черты художественных миров,
созданных в таких произведениях, как повесть «Собачье сердце» и повести
«Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода» Н.В. Гоголя.
Методологической основой данного исследования является сочетание
таких базовых аналитических методов, как проблемно-тематический, метод,
наиболее ориентированный на этические, эстетические и философские
ценности писателя, а также сравнительно-типологический и генеалогический
(предполагающий исследование истоков образности булгаковских
произведений, эстетических и философских пристрастий автора) методы.
Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том,
что её результаты могут способствовать более глубокому изучению творчества
Булгакова. Материал работы, её результаты, выводы и обобщения могут быть
использованы при подготовке спецкурсов, спецсеминаров и лекционных
курсов по истории русской литературы X X века, а также в школьных
программах по литературе (в лицейских классах школ с углублённьпи
изучением гуманитарных дисциплин).
Структура диссертации определена целями и задачами исследования.
Она отражает логику рассмотренного материала и подчинена общим
принципам содержания работы. Диссертация состоит из введения, двух глав,
заключения и библиографии.
Основное содержание работы
Во Введении формулируется предмет исследования, указываются его
цель и задачи, обосновываются актуальность, научная новизна и
методологическая основа данной работы, а также её теоретическая и
практическая значимость.
В первой главе «Гоголевские традиции в повести М.А. Булгакова
«Собачье сердце». Единая «мистическая природа» писателей»
систематизируются многочисленные параллели, связывающие произведения
Гоголя и Булгакова и отмеченные такими исследователями, как Б.Б. Бахтин,
С В . Владимиров, Б.Ф. Егоров, В.Я. Лакшин, Ю. Манн, В.А. Чеботарёва, М.О.
Чудакова и др.; выявляются и анализируются общие для творчества писателей
мотивы, определяющие «родство» персонажей Гоголя и Булгакова и сходство
созданных ими художественных миров.
 Внимание к «невидимой жизни», признание её сугцествования наравне с
«видимой», «действительной» объединяет двух великих писателей и позволяет
говорить о том, что образ мира в творчестве Булгакова - это образ «по-
гоголевски» сдвоенных, слитых воедино реального и ирреального миров. В
Москве, словно в прекрасной Диканьке, сосуществуют «пролетарии» и
«выходцы с того света», ходят мёртвые и бесследно исчезают живые.
Кажущийся реальным, но уже «отмеченный дьявольским знаком» мир
утрачивает цельность, рассыпается на осколки, мир потусторонний
оказывается осязаемо-реальным и вечным. Подобно Гоголю, Булгаков описал
слияние Земли и ада, обусловленное тесным взаимодействием их обитателей и
ужасающим сходством между ними, а потому целью данной главы является
исследование общего «механизма слияния» ирреального и реального миров в
творчестве Н.В. Гоголя и М.А. Булгакова при сопоставлении повестей,
входящих в циклы «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород», и повести
«Собачье сердце».
В § 1. «"Бесовский человек". Общность антагонистов» отмечается тот
факт, что причиной «слияния миров» в произведениях Гоголя является
сходство / двойничество «демонов» и людей, изначально состоящих в кровтюм
родстве или «роднящихся» с «нечистыми», в результате чего происходит так
называемый «обмен ролями», когда «бесы» обретают человеческие черты, а
люди - демонические.
Таким образом, первой из причин «гибели мира» может быть названо
«преступление против рода»". Слабость «безродных», «отщепенцев», ищущих
помощи у «дьявола» и «на всё» готовых, позволяет «нечисти» проникнуть в
мир людей. «Тема безродности», «тема всего творчества Гоголя», «сплетена с
нечистою силой», норовяптей «прилипнуть к тому, в ком расшатано родовое
начало»'^. В гоголевских повестях родство человека с «бесом» неизменно
подкрепляется сходством «родственников», не только отчётливо
проявляющимся в их поведении и внепшости, но и, несомненно, указывающим
на внутреннее, сущностное сходство героев.
Казалось бы, у Булгакова подобных приведённым примеров «кровного
родства человека и чёрта» нет. Однако тема безродности, бесконечно
варьирующаяся в его творчестве, может быть названа одной из главных тем
Булгакова-писателя, так как и у него «трещинки в роде» разрастаются в
«провал», сквозь который «сочится» «нечисть», провал, на дне которого вдруг
оказывается целая страна. Ужас описанной Булгаковым «дьяволиады»,
«дьявольщиньп), неведомой Гоголю, в том, что она корнями врастает в быт, не
менее, а порой и более страшный, чем эта «дьяволиада». Кажется, что
булгаковская фантастика - лишь продолжение кошмарной, «сошедшей с ума»
действительности, а «чудовищные истории», в которые попадают персонажи
повестей, романов и пьес писателя, - «перепев» происходящих в Республике
«историй». «Чертовщина» вымьппленная, в большой степени являясь

"Белый А Мастерство Гоголя М , 1996 С 63

" Там же. С. 63.
отражением реально происходящей «чертовгцины», у Булгакова становится
поистине всеобъемлющей, а соприкосновение реального и ирреального миров
грозит «перерождением» реального мира в ирреальный.
Начало взаимодействия этих миров - в слабости «отщепенцев»,
одиночестве и бессилии их, ищущих помощи у «нечистого», и, как правило, её
получающих. «Знаю, чего недостаёт тебе: вот чего!» - кричит Басаврюк
Петро'^; «Это я - твой друг, всё сделаю для товарища и друга!» - шепчет чёрт
Вакуле"*. Но одинокими и слабыми в произведениях Гоголя и Булгакова
кажутся не только люди, но и «бесы», будто бы также нуждающиеся в
помощи. Именно «слабость» является одной из наиболее интересных и
характерных для большинства демонических персонажей «Вечеров...» и
«Вия» черт. Она, отчасти свойственная «нечисти» из свиты Воланда и,
безусловно, отличающая странного «пса», появившегося в доме учёного, и
позволяет «нечистой силе» смешаться с толпой слабых людей, сделать
следующей шаг к собственной победе.
Так называемая «слабость» демонов выражается в нескольких, не вполне
характерных для них чертах. Прежде всего, необходимо отметить, что и у
Гоголя, и у Булгакова появление рядом с людьми «нечистой силы» нередко
связано с мотивами наказания, «изпгатшя чёрта из пекла» и лишений,
выпавших на долю незадачливого «беса». Таким образом, «безродные» люди
ищут помощи у «безродных» же, «бездомных» бесов. Слабость человека
оказывается тождественной слабости чёрта, поверхностные антагонистические
отношения между этими персонажами маскируют их двойничество - огромное
сходство, подкреплённое тесным взаимодействием (Вакула и чёрт, Петро и
Басаврюк и т. д.), а подчас и родственными связями.
Но слабость «нечистой силы» в произведениях Гоголя и Булгакова
выражается не только в бездомности, сопоставимой с безродностью её
потенциальных жертв. Изгнание из ада на земле оборачивается для
«нечистых» едва ли не большими гонениями. Сцены битья демона или поимки
его с последующей над ним расправой (угрозой таковой) содержат пять из
восьми повестей «Вечеров на хуторе...» и повесть «Вий». В романе Булгакова
«Мастер и Маргарита» также содержатся не только сцены погони за «нечистой
силой», появившейся в Москве, но и «убийства» одного из её представителей:
«- Всё кончено, - слабым голосом сказал кот и томно раскинулся в кровавой
луже, - отойдите от меня на секунду, дайте мне попрощаться с землёй»".
«Воскрешение» «умирающего» Бегемота, который, сделав «глоток бензина»,
«вскочил живой и бодрый», отчасти напоминает одно из «воскрешений»
бездомного «пса» Шарика, чьё крайне плачевное состояние до встречи с
Преображенским при появлении профессора мгновенно сменяется более чем
удовлетворительным.
Тем не менее, избиение / убийство демона неизбежно оборачивается
побоями или смертью для героя, «победившего» «беса». Это может быть

" Гоголь Н в Полное собрание сочинений- В И Т. М , 1940 Т 1 С. 143.

"Тамже С.225.
" Булгаков М А Собрание сочинений: В 10 т. М , 1999. Т. 9. С. 473.
символическая порка Вакулы, в точности повторяющая порку «врага рода
человеческого» (сравнить: «Чуб взял нагайку и ударил его (Вакулу) три раза
по спине»' и три удара хворостиной, «отвешенные» Вакулой чёрту), или
убийство чудовищами Хомы Брута.
«Жульнически выздоровевший»'^ кот Бегемот в романе Булгакова
«смылся в уходящем солгщс, заливавшем город», в то время как из окон пятого
этажа слышались «отчаянные человеческие крики: - «Пожар, пожар,
горим!»". Операция, проведённая «жрецом» из «Собачьего сердца», что
«взмахнув ножичком», «протянул по животу Шарика рану», из которой
«брызнула кровь в разные стороны» и «навёл на лбу у ТТТарика красный
венец»'^, напоминает не только кровавое жертвоприношение, но и убийство
Ивася в повести Гоголя. Сравнить: «Глаза его загорелись... Ум помутился...
Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи»^^
и: «Тело Шарика вдвоём начали разрьтать крючьями, ножницами, какими-то
скобками... Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаза
профессору и окрогшл его колпак»^'. Несмотря на то что Петро, совершивший
«богопротивное дело», погибает, а «маг и чародей» остаётся жив, «смерть»
Шарика на операционном столе повторяет «смерть» («Русская наука чуть не
понесла тяжкую утрату»^^) - «глубокий обморок с профессором
Преображенским». Если же учесть, что за «убийством» Шарика следует
«убийство» Полиграфа Полиграфовича Шарикова, чьи инфернальные черты
ещё более очевидны, нежели демоническая природа «пса», то открытый финал
повести позволяет говорить о неизбежности новых смертей, как расплаты за
муки «человекопса».
Два мира в произведениях Гоголя и Булгакова оказываются соединены
чудовищным сходством их обитателей. Граничащее с родством сходство
людей и демонов, одинаково «безродньк», 10нимых и одинаково же
гибнущих, так как смерть «беса»-побратима неизменно влечёт за собой столь
же страшную гибель человека, делает «выходцев с того света» двойниками
людей, стирает грань между ними и сближает их, «очеловечивая» чертей и
обнаруживая у хуторян «Вечеров» и москвичей «Собачьего сердца»
пугающие, несвойственные им черты.
В § 2. «"Творение божие". Животные-демоны в произведениях
Гоголя и Булгакова» рассматривается одна из таких традищ^онных черт,
издревле приписываемых «нечистому» и вступившим с 1шм в «преступный
сговор» людям, как оборотничество и анализируются оборотнические черты
персонажей творчества Гоголя и Булгакова.
Оборотнями, то есть существами, способными менять обличья,
превращаясь в животньсс, либо, наряду с человеческими, обладающими

" Гоголь Н.В. Собрание сочинений, В 14 т. М , 1940. T.1 С. 242

" Булгаков М.А Собрание сочинений: В 10 т М , 1999 Т 9. С. 473
"Тамже. т. 9. С. 475
" Там же. т. 3. С. «3.
^"Гоюль Н В Собрание сочинений. М., 1940 Т 1 С. 146.
" Булгаков, Г 3 С 84
''Булгаков М А Собрание сочинений В Ют М , 1995 Т 3 С 88
 8
некими звериными чертами, являются все демонические персонажи «Вечеров»
и ведьма «Вия». Все они - так называемые «вольные» оборотни, по
собственному желанию и благодаря сверхъестественным способностям
«обращающиеся» в зверей. С точки зрения народнопоэтических
представлений, оборотень - это не только «человек, обратившийся,
обращенный в кого или что-либо, но и предмет, существо, обернувшееся
(обёрнутое) человеком», «В повествованиях об оборотнях грань между
человеком и зверем... проходит через самого оборотня: он и человек, и
животное одновременно» ''. А потому оборотнями могут быть названы не
только «бесы», в облике и поведении которых присутствуют животные черты
(«свиная личина», «козлиная борода» и т.д.), колдуны / ведьмы,
«оборачивающиеся» кошками, собаками, свиньями, но и животные,
обладающие теми или иными человеческими чертами и свойствами (умением
читать, как Шарик, или стрелять из револьвера, как Бегемот).
И, наконец, люди, (на первый взгляд, никоим образом не связанные с
«нечистой силой»), оказавшиеся в ситуации, когда их принимают за зверей,
или выполняющие футпсции животных, несомненно, также могут считаться
носителями оборотнических, то есть демонических черт.
Способность тёмных сил являться в образе этих животных испокон
веков считалась одной из самых зловещих и пугающих черт образа дьявола,
существующего в сознании народа. Гоголь же, сохраняя за «демонами» своих
повестей способность «оборачиваться», оставляя им звериные и птичьи
признаки, изменяет саму суть этих превращений. Знак всесилья, безграничного
могущества и власти Тьмы над слабым родом людским превращается в едва ли
не главный признак слабости «лукавого». Свиная, козлиная, лошадиная и
собачья «личины», сочетающиеся с человеческими чертами (чёрт из «Ночи
перед Рождеством» - «сзади он был настоящий губернский стряпчий в
мундире», «спереди совершенно HeMen»^**, «выдают» беса, позволяют
хуторянам опознать его и влияют на поведение как самого демона, так и
людей, вступающих во взаимодействие с ним.
Повсеместное унижение, пренебрежение, с которым гоголевские
малороссы относятся к «нечистой силе», низводит её представителей до
уровня презренных и отовсюду гонимых животных. Чёрт в повестях
«Вечеров» словно лишается собственной демонической сути, животные черты
сближают, «роднят» его с диканьской живностью. Это сближение объясняется
не только общими зооморфньаш чертами обитателей «пекла» и Земли, но и
переносом демонических черт на животных. Если чёрт у Гоголя
воспринимается как отвратительное, но прирученное и подчиняющееся
животное, сами животные нередко выступают в роли «бывших», изгнанных из
«пекла» и утративших большую часть собственного могущества демонов.
Именно таким «бывшим» демоном является кот в свите Воланда, потешающий
своего господина и время от времени превращающийся в «котообразного

" Власова М Русские суеверия' Энциклопедический словарь. С П б , 2000 С. 367-368

" Гоголь, И В Собрание сочинений: В 14 т. М , 1940 Т I, С. 202.
толстяка». Пёс Шарик, найденный Преображенским и ползающий «как змея,
на брюхе» перед своим «властителем», всезнающий шут, «который обладал
каким-то секретом покорять сердца людей»'^^, неоднократно «умирающий» и
«бессмертный» оборотень, безусловно, также «несколько сродни чёрту».
Во многих произведениях Гоголя животные играют роль «земных»,
«домашних» бесов, замещая подлинных и восполняя их отсутствие. Вероятно,
именно такое замещение происходит в «Повести о том, как поссорился...»,
повестях «Старосветские помещики», «Иван Фёдорович Шпонька...» и в
повести «Собачее сердце», где животное выполняет функции инфернального
существа, являясь обладателем свойств, присущих «выходцам с того света».
Кроме того, что и звери, и «бесы» «очеловечены», максимально приближены к
человеку за счёт внешнего и внутреннего сходства с ним, животные, подобно
демонам, оказываются связаны с людьми кровным родством или пародией на
таковое. Родство человека и зверя возникает благодаря замещению, «подмене»
человека животным и напоминает о широко распространённом народном
веровании в то, что дьявол подменяе-х «своими чертенятами некрещёных
человеческих младенцев»'^*, причём в качестве замены может выступать
животное. Зверь, замещаюпщй человека (ребёнка), - оборотень, так как если
не превращается в человека, то кажется человеком, и выступает в его роли.
В произведениях Булгакова также неоднократно возникают мотивы
замещения человека животным, их максимального сближения. Так близки в
пьесе «Адам и Ева» гениальный химик Ефросимов и его пёс Жак. В повести
«Роковые яйца» упоминается о том, что «действие смертей, и в особенности
Суринамской жабы, на Персикова не поддаётся описанию»^^, и можно
предположить, что эта потеря оказывается для профессора много тяжелее
потери жены, оставившей его из-за «лягушею>. В «Собачьем сердце»
Преображенский, по его собственным словам, «привыкает» к псу Шарику и,
делая операцию, становится «папашей», обретает «незаконнорожденного
сына».
Однако несмотря на то что близость животного (собаки) к человеку
подтверждает их сходство во внешности и поведении, эта близость
представляется людям некой «порочащей» их близостью, «дурным» родством,
очевидным, но недостойным. Своего рода опровержением высказанных и
возможных обвинений в подобном сходстве / «родстве» служат сцены
избиения («убийства» в «Собачьем сердце») собак, перекликающиеся со
сценами избиения «бесов». Следовательно, животные в произведениях Гоголя
и Булгакова могут восприниматься как представители тёмных сил, «выходцы с
того света», связанные с человеком столь же тесно и, зачастую, мстящие ему
не менее страшно, чем демоны в своём традиционном обливши. В. Розанов
(«Опавшие листья») утверждает, что Гоголь животных «нигде не описывает»^*.
С подобным утверждением можно было бы согласиться, если предположить.

'' Булгаков М.А. Собрание сочинений. В 10 т М , 1995. Т. 3 С. 77.

* Максимов С В Нечистая, неведомая и крестная сила СПб , 1994 С 254.
" Булгаков М А Собрание сочинений- В 10 т М , 1995 Т 2. С 307.
" Розанов В.В. Опавшие листья. М., 1992, С, 327.
 10
что «описанные» Гоголем животные - «бывшие» бесы в процессе своего
становления людьми.
Оказываясь причастными к происходящим роковым событиям, порой
принимая весьма активное участие в происходящем, гоголевские звери
сочетают в себе черты «прошлой» и «будущей» ипостасей, вьшолняя функции
демонов и обладая при этом человеческими свойствами.
Так, диканьскую «нечисть» в «Миргороде» заменяют животные, подобно
инфернальным чудовищам, несущие беды, а порой и смерть своим хозяевам.
Ещё более выраженными демоническими чертами наделён пёс Шарик в
повести Булгакова, оказавшийся в центре «чудовипщой истории» и меняющий
животный облик на человеческий, хотя, по словам Преображенского,
человеком Шариков так и не стал.
Полиграф Полиграфович Шариков - итог превращения демона в
человека, страшный результат слияния демонического мира и мира людей,
крайней степени их близости, граничащей с взаимопроникновением.
О слиянии двух миров пишет и Н.В. Гоголь в своих ратгах повестях,
однако животные-демоны в «Старосветских помещиках», «Повести о том, как
поссорился...», «Вие» и др. лишь похожи на людей, замещая человека и
исполняя его роли. В повести М.А. Булгакова собака становится
равноправным, а в некотором смысле, и привилегированным членом
человеческого общества. В этом поистине «чудовищном» обществе,
перевёрнутом «кверху дном» мире, «вчерашний» пёс получает документы
(«три бумаги, зелёную, жёлтую и белую»), подтверждаю1цие его
принадлежность к «жилищному товариществу», и право на «жилплощадь в
шестнадцать квадратных аршин» (21, т. 3, с. 116), должность и оружие.
Впрочем, и Гоголя, и Булгакова объединяет высказанная ими в своих
произведениях мысль о том, что прежде чем демоны, обернувшись
животными, вошли в мир людей, люди опустились до уровня животных, став
неотличимыми от демонов с собачьими и свиными личинами. Именно люди,
превращающиеся в зверей, являются первопричиной гибельного для живущих
соединения Земли и Ада.
В § 3 «"Вот тебе и свадьба". Взаимосвязь оборотнических; мотивов и
свадебной символики в творчестве Н.В. Гоголя и М.А. Булгакова»
рассматриваются причины взаимосвязи оборотнических и свадебных мотивов
в произведениях Гоголя и Булгакова; особо отмечается то, что и у Гоголя, и у
Булгакова обращение человека в животное является прямьпи следствием и
продолжением свадебного обряда, связывающего представителя тёмных сил с
представителем человеческого общества.
Традиционно «мотив оборотничества связан с переходными свадебными,
похоронными обрядами, которые свидетельствуют о перемене в жизненном
пути человека, об умирании человека в одном мире и появлении его в
другом»^'. То есть свадьба и похороны неизменно объединены общей для этих
двух событий идеей «умирания человека», становящегося совершенно иным

ШуклинВВ Русский мифологический словарь Екатеринбург, 1995 С 234

 И
по воскрешении. «Думается, что тема оборотничества свидетельствует, прежде
всего, о страхе смерти, которым пронизан свадебный обряд»'", - пишет Г. И.
Кабакова.
Вероятно, всё вышесказанное может объяснять причины изображения
Гоголем свадебных торжеств или упоминания о них, появляюцщхся в шести из
восьми повестей «Вечеров...», в трагически-траурных тонах, так как свадьбы в
этих повестях в той или иной мере, но всегда оправдывают страх
«невоскрешения».
На наш взгляд, причины столь безрадостных последствий свадеб
«Вечеров на хуторе,..» кроются в том, что эти свадьбы «заваривает» нечистая
сила, имеющая прямое отношение к заключающимся бракам. Подчиняя себе
человека, «нечисть» не только принимает активное участие в судьбе
влюблённых героев, но и высхупает в качестве одной из брачующихся сторон.
НЕ «весёлые» свадьбы «Вечеров на хуторе близ Диканьки» - удачная попытка
тёмных сил упрочить свои позиции на Земле, апофеоз слияния двух миров.
Именно поэтому о такой «свадьбе» мечтает и ведьма Солоха, стремящаяся
«прибрать к рукам» «кабана»-Чуба, и колдун «Страшной мести», «Брат
Копрян», приехавший сватать собственную дочь, и Полиграф Полиграфович
Шариков, требующий от Преображенского выселения Бормснталя по причине
своей готовящейся «женитьбы». «Свадьба», о которой «крайне хмуро и
неприязненно» уведомляет Преображенского «заведующий подотделом
очистки» - подобие страшных свадеб «Вечеров...», последняя решительная
попытка «человекопса» «утвердиться» в роскопшой квартире-Вселенной,
которой ему так хотелось бы обладать. И хотя этого «последнего шага»
«странного качества пёс», вторично и своевременно прооперированный двумя
гениальными хирургами, сделать не успевает, пугающая кровожадность этих
хирургов (см. сцепу первой операции) подчёркивает сходство между ними и
их «эксперименталып^м суп1еством», а характер действий «седого
волшебника» грозит появлением новых чудовищ и тоской страшных
гоголевских свадеб.
Итак, важнейшая из гоголевских тем, тема слияния,
взаимопроникновения реального и ирреального миров, угрозы поглощения
первого последним, отчётливо слышна в прозе М.А. Булгакова, в част1юсти, в
его повести «Собачьем сердце». Вслед за своим великим Учителем Булгаков
пишет о слиянии двух миров, осуществляемом за счёт пугающей, чудовищной
двойственности (оборотничества) их обитателей, отличающей не только
персонажей «Вечеров...» и «Миргорода», но и героев повести, до сих пор
воспринимающейся лишь как острый сатирический памфлет.
Во второй главе диссертации «Мифологическая символика повести
М.А. Булгакова "Собачье сердце"» исследуются мифологические и
евангельские мотивы в прозе Булгакова, анализируется символика повести
«Собачье сердце», в частности, символика инфернального, обладающая
особым значением для творчества писателя.

Кабакова г и Антропология женского тела в славянской ipaflifflHH М., 2001 С. 169.

 12
Мистика, ирреальное захгамает особое место в произведениях Булгакова,
являясь неотъемлемой частью созданного им художественного мира. Писатель
обращается и к традиционным мифологемам как своеобразному готовому
языку, и создаёт свой собственный язык символов, мифологизировавшихся в
рамках его художественной системы. Но следует заметить, что мистические
мотивы слышны отнюдь не только в романе «Мастер и Маргарита». Все
тексты Булгакова отмечены фантастическими, магическими и, в том числе,
демоническими знаками, образующими свою поэтику, свою сюжетность, свою
архитектонику, не является исключением и повесть «Собачье сердце».
В § 1 «"Шарик-пёс". Демонические черты животного в повести»
детально рассматривается образ пса в повести Булгакова, что позволяет
говорить о наличии у этого персонажа выраженных, проявляющихся на
многих уровнях, инфернальных черт. На этом основании в параграфе делаются
следующие выводы:
1) пёс - это некий демонический дух, на инфернальную природу
которого указывают живучесть, Знание, недоступное «простым смертным»,
кошачьи и змеиные повадки, способность к мгновенному перевоплощению и
т.д.;
2) он пребывает в крайне плачевном состоянии, но быстро (мгновенно)
оправляется, что бьшо бы невозможно, если бы речь шла об обьпшовенном
бродячем животном;
3) он не случайно попадает к профессору: «тебя-то мне и надо», то есть
не любого бездомного пса, а именно его. Шарика, ищет Преображенский;
4) профессор Преображенский - не просто талантливый врач-
экспериментатор, а некто значительно более могущественный. Обращения
Шарика: «господин», «властитель», «благодетель», и о себе: «рабская наша
душа» (сравнить: «раб Божий» - устойчивое сочетание христианских молитв)
позволяют говорить о надмирности профессора. Если так, то подчёркнутое
самоуничижение Шарика в присутствии своего «повелителя» при уч5те
возрастающей силы «пса» ставит Преображенского на недосягаемую высоту,
объясняя всё происходившее в его квартире.
Важнейшим этапом «преображения» Шарика является приглашение его
в квартиру «господина», а потому анализу устройства квартиры, символики
предметов, её наполняющих, отводится в данном параграфе значительное
место, так как именно в этом доме-мире происходят дальнейшие события
повести и превращения Шарика, страстно желающего «утвердиться» в
«похабной квартирке» профессора.
В § 2 «"Важный пёсий благотворитель". Профессор Преображенский
как литературный предшественник Воланда» образ профессора из повести
Булгакова «Собачье сердце» рассматривается в качестве «предшествештка»
Воланда.
Подобное предположение подтверждается результатами сравнительного
анализа образов этих персонажей. Сопоставление героев повести и романа
Булгакова позволяет говорить о том, что так называемые «дьявольские черты»
Преображенского действительно сочетаются с общечеловеческими чертами в
 13
образе учёного, проявляясь на многих уровнях, включая не только род
деятельности Филиппа Филипповича, но и внешность, речь, стиль поведения,
имя, окружение.
На первый взгляд, облик Преображенского не имеет и той слабо
выраженной демонической окраски, которой в романе отличается облик
Воланда, отразивший некоторые «литературные» представления христиан о
сатане. Тем не менее, в портрете Филиппа Филипповича присутствую г
характерные для образа дьявола детали, сближающие профессора медицины с
«профессором чёрной магии» из романа «Мастер и Маргарита». Подобными
деталями в описании внешности Преображенского, в частности его одежды,
являются перчатки, чёрный костюм и халат. Наличие перчаток на руках
«иностранца» в романе подчёркнуто автором: «Ишь, и не жарко ему в
перчатках»^'. «Не снимая коричневых перчаток»^^, Преображенский угощает
Шарика «Особенной краковской», а надев «чёрные перчатки», Филипп
Филиппович производит злосчастную операцию. Совпадение данного
аксессуара у Преображенского и Воланда позволяет предположить, что
Булгаков как в одном, так и в другом случае мог ориентироваться на
распространённую легенду о том, что дьявол, принимая человеческий облик,
скрывает кисти рук, напоминающие птичьи лапы, перчатками.
В романе «Мастер и Маргарита» неоднократно упомянуто, что «лицо
Воланда бьшо скошено в сторону, правый угол рта оттянут книзу»"; «рот
какой-то кривой. Правый глаз чёрный, левый почему-то зелёный. Брови
чёрные, но одна выше другой. Что касается зубов, то с левой стороны у него
были платиновые коронки, а с правой - золотые»^''. Таким образом, в портрете
«специалиста по чёрной магии» главной особенностью является перекос,
бросающаяся в глаза искажённосгь, диспропорциональность черт как знак
более страпгаого, внутреннего перекоса. С другой стороны, разноглазие,
золотые и платиновые коронки, нарочитая театральность этого образа - здесь
символ фальши, итры, что очень характерно для того, чьё имя («Воланд»,
«Фоланд» или «Фаланд») в переводе с немецкого означает «обманщик»,
«лукавый»^'. Эти же детали можно заметить и в портрете Филиппа
Филипповича Преображенского: «Лицо Филиппа Филипповича перекосило
так, что тяпнутый открыл рот»'*; «он оскалил фарфоровые и золотые коронки
и одним приёмом навёл на лбу Шарика красный венец»'^, причём ещё более
очевидно демонические черты Преображенского проявляются во время первой
операции над Шариком.
Особое внимание необходимо обратить и на речь профессора, который
«гремит, подобно древнему пророку», «его голос, как командная труба.

^' Булгаков М А. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1999 Т 9, С 159.

"Тамже,Т. З.С. 50.
"Тамже, Т 9 С 388
" Там же, т. 9. С. 159.
" Лакшин В Я. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Литературно-критические статьи. М., 2004 С.
271,
"Булгаков М.А Собрание сочинений В 10 т М., 1995 Т. 3. С. 72.
" Там же, Т. 3 С. 83.
 14
разносится по всему жилищу»'*. Во время первой операции над Шариком он
«рычит», «сипит» и «злобно ревёт». Нами отмечено, что подобная манера речи
и низкий голос традиционно приписывались дьяволу, являясь одной из его
отличительных черт: «Какой бы образ ни принял на себя дьявол, его всегда
выдаёт сиплый, очень громкий голос с примесью устрашаюхцих и зловегцих
звуков»'^. Таким образом, Преображенский (голос - «командная труба») вновь
может быть сопоставлен с Воландом, чей голос «был так низок, что на
40

некоторых словах давал оттяжку в хрип» .

Другой, не менее важной особенностью речи Преображепского является
чрезмерно частое употребление им слова и выражений, содержащих слово
«чёрт». «Подобное лечится подобным», - говорит Воланд в романе «Мастер и
Маргарита». Основное правило первобытного колдовства усвоило и
христианство. Именно оттого, что «подобное вызьтает подобное», издревле
считалось, будто христиане должны избегать произнесения имени чёрта, в
случае крайней необходимости заменяя его словами «враг», «лукавый» и так
далее.
Однако, наряду с регулярно произносимым словом «чёрт» в самьк
разнообразных вариациях, Преображенский с не меньшей частотой на
протяжении всей повести употребляет имя Бога. Зачастую эти имена находятся
в непосредственной близости, в одном контексте или на расстоянии
нескольких строк (см.: собр. соч. М.А. Булгакова, т. 3, с. 52, 71, 108). Таким
образом, рассматривать столь частое употребление Преображенским этих слов
как приём спирита, «приём вызывания», невозможно, так как, 1'оворя словами
самого профессора, «двум богам нельзя служить». Следовательно,
Преображенский, свободно оперирующий подобными словами и
выражениями, содержащими эти слова, преследует иные цели. Вероятно, для
того, чтобы выявить эти цели и приблизиться к пониманию природы образа
учёного в повести, необходимо учес1ь то, как называют самого
Преображенского пахгаенты и обитатели квартиры. «Маг», «кудесник»,
«чародей», «божество» и «жрец», «седой волшебник», «творец», «величина
мирового значения» - все эти определения, данные Преображенскому,
позволяют говорить об этом персонаже как, если не о Боге или дьяволе, то о
существе, максимально приближенном к ним. Подобный вывод можно
сделать, исходя из семантического значения термина «маг», паиболее верно и
чётко характеризующего профессора из «Собачьего сердца» по сути и роду
деятельности. В.В. Емельянов утверждает, что «в древнем Иране магами
называли своих и мидийских жрецов. Греки эпохи афинского полиса стали
именовать этим словом самих зороастрийцев, а в позднеантичной культуре
слово «маг» потеряло свой этноконфессиональный оттенок и стало обозначать
любого жреца, астролога и колдуна негреческого происхождения»'".

" Т а м же, Т 3 С. 72,75.

" Максимов С В Нечистая, неведомая и крестная сила СПб., 1994 С 246.
" Булгаков М А. Собрание сояинений: В 10 т М., 1999 Т, 9. С 388
■" Емельянов В В. Шарль Фоссе и ассирийская магия//Фоссе Ш Ассирийская магия С П б , 2001 С 15
 15
Казалось бы, «божество» («творец») выпадают из общего
синонимического ряда, но необходимо учесть, что в ассирийской или
месопотамской (шумеро-вавилоно-ассирийской) магии, элементы которой
позже и распространились по Европе, существовало несколько ступеней
обучения магов. Последней, пятой ступени достигали наиболее искусные из
них, эти люди («маги храма») мыслили в масштабе всей страны (и даже мира)
и получали почетный титул «мудрец» (ср. «Пречистенский мудрец»
Преображенский). Таким же титулом обладал и верховный бог страны,
«мудрейший из богов, - Ашшур в Ассирии или Мардук в Вавилонии, Симон-
волхв был признан в Риме одним из богов, на берегу Тибра воздвигли его
статую с надписью - «Simoni deo sancto» (Симону богу святому)''^.
Вьппесказанное позволяет сделать следующий вывод: маг древних
цивилизаций был не просто хюсредником между людьми и богами, он
мыслился равным богам, соответственно, и диалог мага с духами строился по
принципу общения равного с равными.
Говоря о повести М.А. Булгакова, можно с большой долей уверенности
утверждать, что столь частые апелляхщи Преображенского к Богу или чёрту
сродни заклинаниям египетских жрецов и вавилонских магов. Подобным
образом «маг и чародей» из «Собачьего сердца» не столько обращается к
потусторонним силам, сколько демонстрирует окружающим свои связь и
равенство с этими силами.
В § 3 «"Маленький опыт". Магическая природа операции в повести
"Собачье сердце"» операция по пересадке гипофиза и половых желез
человека собаке, приобретшей вследствие этого антропоморфные черты и
способность говорить, интерпретируется как опыт мага-алхимика,
стремящегося обрести «эликсир жизни» и создавшего «человечка»-
гомушсулуса.
Разумеется, «сюжет повести не был всецело основан на блестящей
выдумке писателя» , опыты Преображенского в области омоложения, будучи
плодом воображения М.А. Булгакова, имели и реальную основу. Размьппления
об оперативном улучшении «породы» не только животных, но и человека,
выравнргеании (по «соц. заказу») уровня рождаемости в разных социальных
группах, были весьма характерны для действительности двадцатых годов
прошлого века. Именно в этот период активно развивались генетика и
евгеника («наука о рождении лучших»), что выразилось как в работе
Аниковской генетической станции Наркомзема РСФСР, так и (причём в
наибольшей степени) в публикациях научно-популярных статей по вопросам
евгеьшки и омоложения. Но разработки учёных, стремившихся создать «новую
формаципю людей», «более высокий общественно-биологический тип, если
угодно - сверхчеловека»''^, о которых знал и которые использовал Булгаков
при написании повести, вызывают прямые ассоциации и с обрядами жрецов
Египта, и с опытами «чародеев» средневековой Европы.

" Забьшш! М. Русский народ' Его обычаи, предания, суеверия и поэзия. М., 1880 С. 196.
* Чудакова М.О. Послесловие ( К повести М.А Булгакова «Собачье сердце») // Знамя. 1987 № 6 С, 136.
" Яблоков Е А Художественный мир Михаила Булгакова. М , 2001. С. 55.
 16
Хирурги начала двадцатого века и алхимики тринадцатого к достижению
своих целей двигались разными путями, но цели, которые они преследовали,
были сходными. Стремление «улучшить человеческую породу» заставляло
одних, рискуя собственными жизнью и честью, раз за разом пытаться создать
эликсир жизни, а других, рисковавших не меньше, делать операции во имя
«человека будущего». В образе Преображенского чудесным образом
соединены маг-алхимик и современный М.А. Булгакову учёный, что и
составляет научно-фантастическую основу повести «Собачье сердце».
Операция же, проведённая «пречистенским мудрецом», соотносима как с
экспериментами Штейнаха и Воронова, так и с манипуляциями средневековых
адептов магии.
Одной из целей алхимии (пе единственной и не первостепенной) бьша
переделка «низших» металлов - свинца, олова, железа в металлы
«благородные» - серебро и, особенно, золото с помощью таинственной
субстанции, называемой «философским камнем». Позже имегшо превращение
любых металлов в золото стало казаться основополагающей задачей
таинственной науки. Но на более высоком, философском уровне восприятия
«алхимия - это система мьшшения, долженствующая улучшить, а в конечном
итоге довести до совершенства человеческую природу»*'. Следовательно,
предпосылки тех исследований, что велись генетиками в двадцатые годы
прошлого столетия, существовали в учениях магов Х Ш - X V I I веков. Уже
тогда человек стремился приблизиться к величайшей из тайн мироздания и не
оставлял своих попыток, пока не появились эволюционные теории Дарвина и
Ламарка, а позднее и теория наследственности Грегора Менделя, положившая
начало современной генетике. Александр Сетон, шотландский алхимик
семнадцатого века, писал: «Мудрый зрит небеса отражёнными в Природе, как
в зеркале, и он предаётся этому Искусству не ради золота или серебра, но ради
любви и знания, каковое оно открывает»**. Слова Преображенского: «Я
заботился... об евгенике, об улучшении человеческой породы. Неужели вы
думаете. Что я из-за денег произвожу их? Ведь я же всё-таки учёный...»*' -
перекликаются со словами А. Сетона. Тем пе менее, «волшебник, маг и
кудесник из собачьей сказки» не только открывает «секрет вечной молодости»,
но и более чем успешно продаёт его десяткам своих высокопоставленных
пациентов, решая тем самым и проблему «философского камня». То, к чему
стремились, далеко не всегда достигая желаемого, Парацельс, Калиостро,
Иоганн Тритемий, Соломон Трисмозин и другие, казалось бы, достипгуто
героем повести Булгакова. Но «высшее существо, важный пёсий
благотворитель» на этом не останавливается, стремясь покорить последнюю
вершину алхимии - «без всякой реторты Фауста создать гомункула», «вызвать
к жизни новую человеческую единицу»**, а «пламенный Борменталь»,

*' Мазедшо V История мапш и колдовства. М , 1999 С 242.

*^ Там же. С 240.
" Булгаков М А Собрание сочинений: В 10 т М , 1995. Т 3. С 123
" Там же. т . 3 С. 91.
 17
играющий роль подмастерья мага, утверждает, что и эта великая цель
достигнута.
В § 4 «"Говорящая собачка". Религиозно-мифологическая основа
образа Полиграфа Шарикова» утверждается, что мифологическая основа
сюжета повести содержит три составляющих. Первоначально, когда
результаты операции ещё не столь очевидны, и вероятность того, что «пёс»
погибнет, представляется Борменталю, ведущему записи, существующей,
«эксперимент» Преображенского («на омоложении нарвался») подобен
попытке чародея разгадать «секрет вечной молодости». В тот момент, когда
выясняется, что Шарик, то есть существо, появившееся в результате операции,
способно говорить и ходить подобно человеку, Борменталь пишет о создании
гомункула (ещё одной мечте алхимиков). Когда же оказывается, что не только
«развить Шарика в очень высокую психическую личность», но и «сделать
человека» из «этою хулигана» не удастся никому, а новый, преображённый
Шарик много хуже Шарика прежнего, в облике Полиграфа проступают
«оборотнические» черты.
На основании данного утверждения нами делается вывод о том, что для
«Собачьего сердца», так же как и для многих других произведений М.А.
Булгакова, характерно смешение языческой и христианской парадигм.
Осмысление событий программируется не только в связи с религиозно-
мифологическими представлениями античной Европы или Ближнего Востока,
но и в аспекте символики христианских двунадесятых праздников. Так,
операция, превратившая «милейшего пса» в заведующего подотделом очистки
Полиграфа Шарикова, соотносима и с мотивами Рождества, Крещения и
Пасхи, и с оборотническими мотивами.
Шариков же, сверхъестественным образом «зародившийся» в
профессорской квартире благодаря чудесной, то есть «чудовищной» операции
как варианту «непорочного зачатия» в сочетании с некромантией, выступает в
роли не только гомункулуса-оборотня, но и мессии «нового образца». Б.
Гаспаров подчёркивает связь Преображенского и Шарикова с образами Бога-
отца и Бога-сына, а, следовательно, сходство гфофессора и созданного им
«экспериментального существа» не исчерпывается сходством манеры речи и
отчасти - внешности (то есть эмоциональных проявлений) героев, «Папаша»
Преображенский, как Бог-Отец, и Шариков, подобно Богу-Сыну, могут быть
представлены как две стороны своеобразной псевдо-Троицы, где в качестве
третьей стороны, Святого Духа, выступает демон-пёс.
В Заключении подводятся итоги и формулируются основные выводы
проделанной работы. В качестве одной из основных задач современного
булгаковедения видится продолжение работы по дальнейшему углублённому
изучению мистики и мифопоэтики булгаковских текстов, начиная с ранних
произведений писателя, явно обойдённых вниманием учёных, и закаьтивая
«романом о дьяволе», отнюдь не до ко1ща «расшифрованном» филологами.
Повесть «Собачье сердце», традиционно воспринимаемая
исследователями в качестве острой социально-политической сатиры и
аллегории революционных преобразований в России, является сложным
 18
«многоуровневым» произведением, обладает разветвлённой системой
символов и целым рядом подтекстных периферийных «смыслов». При учёте
этого содержание повести, кажущееся очевидным и бесхитростным,
обогащается весьма важной для наиболее глубокого понимания произведения
информацией, «обрастает» интереснейшими штрихами, так как евангельские
реминисценции, ново- и ветхозаветные мотивы, играющие значительную роль
в произведениях Булгакова, здесь не противостоят мифологическим,
фольклорным, а сливаются с ними в единое целое, вследствие чего описанные
автором события перестают выглядеть лишь пародией на события
революционных лет, «чудовищный» момент «рождения» нового советского
мира.

Основные положения диссертации

отражены в следующих публикациях:

1. Савина Е. А. «Маленький опыт» профессора Преображенского

Магическая природа операции // Сборник работ молодых учёных МГЛУ,
Выпуск X X I . М., 2005. - С. 133-139 (0,3 п. л.).

2. Савина Е. А. Мотив безродности в повестях Н. В. Гоголя и

М. А. Булгакова // Сборник работ молодых учёных МГПУ, Выпуск XX.
М., 2005. - С. 145-152 (0,3 п. л.).

3. Савина Е. А. Свадебные и оборотнические мотивы в повестях

«Майская ночь, или Утопленггаца» Н. В. Гоголя и «Собачье сердце»
М. А. Булгакова // Сборник работ молодых учёных МГПУ, Выпуск ХХП.
М.,2005.-С. 140-151 (0,5 п. л.).

4. Савина Е. А Образ пса в повести М. А. Булгакова «Собачье сердце» //

Сборник работ молодых учёных МГПУ, Выпуск ХГХ. М., 2004. - С. 143-
148 (0,3 п. л.).

5. Савина Е А. Образ дома в повести М. А. Булгакова «Собачье сердце» //

Вопросы истории и теории русской литературы X X века: Материалы УГП
Виноградовских чтений. М., МГПУ, 2004. - С. 62-68 (0,3 п, л.).

^^к-,^
f

IP
^

Подл, к псч. 18.10.2005 Объем 1.25 п.л. Заказ №. 377 Тир 100 экз.

Типография МПГУ
 РНБ Русский фонд

2006-4
34890

2 9 ноя 2005