1

«Победы сразу же входят в светлый рок-пантеон. Пять звёзд». «Q»

Чарлз Р. Кросс

2
Чарлз Кросс был редактором «Rocket», ведущего музыкального журнала северо-западной
Америки, с 1986 по 2000 годы. В настоящее время он - внештатный автор и журналист,
пишущий для разнообразных изданий от «Times» до «Rolling Stone», от «Playboy» до
«Guitar World». Его новая книга, «Комната, Полная Зеркал: Биография Джими
Хендрикса», была выпущена издательством «Sceptre» в 2005 году. Он живёт в Сиэтле со
своей семьёй.

ТЯЖЕЛЕЕ НЕБЕС
Биография Курта Кобэйна
(перевод Ольги Фёдоровой)

Моей семье, Кристине

и Эшлэнду

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА 4
Пролог ТЯЖЕЛЕЕ НЕБЕС 6
1. СПЕРВА ВОПЯ ВО ВСЁ ГОРЛО 9
2. НЕНАВИЖУ МАМУ, НЕНАВИЖУ ПАПУ 16
3. ЗАНУДА МЕСЯЦА 24
4. МАЛЬЧИК С СОСИСКОЙ «PRAIRIE BELT» 31
5. ВОЛЯ ИНСТИНКТА 42
6. НЕДОСТАТОЧНО ЕГО ЛЮБИЛ 54
7. СУПИ СЭЙЛЗ В МОЕЙ ШИРИНКЕ 59
8. СНОВА В ШКОЛЕ 62
9. СЛИШКОМ МНОГО ЛЮДЕЙ 73
10. РОК-Н-РОЛЛ ЗАПРЕТЯТ 85
11. КОНФЕТЫ, ЩЕНКИ, ЛЮБОВЬ 95
12. ТАК ТЕБЯ ЛЮБЛЮ 103
13. БИБЛИОТЕКА РИЧАРДА НИКСОНА 113
14. СЖИГАТЬ АМЕРИКАНСКИЕ ФЛАГИ 121
15. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА Я ПРОГЛАТЫВАЛ 130
16. ЧИСТИ ЗУБЫ 139
17. МАЛЕНЬКОЕ ЧУДОВИЩЕ ВНУТРИ 149
18. РОЗОВАЯ ВОДА, ЗАПАХ ПОДГУЗНИКОВ 159
19. ТОТ ЛЕГЕНДАРНЫЙ РАЗВОД 169
20. ГРОБ В ФОРМЕ СЕРДЦА 178
21. ПОВОД УЛЫБНУТЬСЯ 187
22. БОЛЕЗНЬ КОБЭЙНА 197
23. КАК ГАМЛЕТ 207
24. ВОЛОСЫ АНГЕЛА 217
Эпилог ЗАГРОБНЫЙ МИР ЛЕОНАРДА КОЭНА 227
ПРИМЕЧАНИЯ ОБ ИСТОЧНИКАХ 233
БЛАГОДАРНОСТИ 240

3
 ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Менее чем в миле от моего дома находится здание, которое может заставить
кладбищенский холод бежать по моей спине с такой же легкостью, как какой-нибудь
фильм Альфреда Хичкока. Это серое одноэтажное сооружение окружено высоким
забором из цепей, необычная защита в районе закусочных и квартир, относящегося к
среднему классу. За этой оградой три компании: парикмахерская, офис «State Farm
Insurance» и «Стэн Бэйкер, Стрелковый Спорт». Именно в этой третьей компании 30 марта
1994 года Курт Кобэйн с другом купили винтовку «Ремингтон». Владелец впоследствии
рассказал в интервью какой-то газете, что он удивлялся, зачем кому-то покупать такое
ружьё, когда не было «охотничьего сезона».
Каждый раз, когда я проезжаю мимо магазина Стэна Бэйкера, я чувствую, будто я
был свидетелем ужасного несчастного случая на обочине, и в некотором смысле со мной.
События, последовавшие за приобретением Курта в оружейном магазине, оставили мне и
глубокое волнение, и желание навести справки, которые, как я знаю по самой их природе,
непостижимы. Это вопросы относительно духовности, роли безумия гениального актёра,
разрушительных действий злоупотребления наркотиками на душу и желания понять
пропасть между внутренним и внешним миром человека. Эти вопросы слишком реальны
для любой семьи, которую затронула наркомания, депрессия или самоубийство. Для
семей, погружённых в такую темноту - включая и мою - эта потребность задавать
вопросы, на которые нельзя ответить – что-то вроде своей собственной охоты.
Эти тайны питали эту книгу, но в некоторой степени они возникли за несколько лет
до этого во времена моей юности в маленьком вашингтонском городке, где ежемесячные
посылки с «Columbia Record» и «Tape Club» предлагали мне рок-н-ролльное спасение от
обстоятельств. Отчасти вдохновлённый теми присылаемыми по почте альбомами, я
оставил тот сельский пейзаж, чтобы стать автором и редактором журнала в Сиэтле. В этом
штате и несколько лет спустя, Курт Кобэйн обнаружил подобную трансцендентность
через тот же самый клуб звукозаписей и превратил тот интерес в карьеру музыканта.
Наши пути пересеклись в 1989 году, когда мой журнал сделал первую статью о «Нирване»
с фото на обложке.
«Нирвану» было легко полюбить, потому что независимо от того, как велика их
известность и слава, они всегда казались неудачниками, и то же самое можно было
сказать о Курте. Он начал свою жизнь в искусстве в передвижном трейлере, копируя
иллюстрации Нормана Рокуэлла и продолжая развивать дар рассказчика, который придаст
его музыке особую красоту. Будучи рок-звездой, он всегда казался неудачником, но меня
воодушевляло то, как он сочетал подростковый юмор со старческой сварливостью. Видя
его в Сиэтле – невозможно не заметить его смешную кепку с откидными створками на
ушах - он был личностью в индустрии, где было немного истинных личностей.
Много раз при написании этой книги тот юмор казался единственным маяком света в
сизифовом труде. «Тяжелее Небес» охватывала четыре года исследований, 400 интервью,
многочисленные картотеки документов, сотни музыкальных звукозаписей, множество
бессонных ночей и многие мили езды между Сиэтлом и Абердином. Это исследование
заносило меня в такие места - и эмоциональные, и физические – куда, как я думал, я
никогда не пойду. Были моменты большого восторга, как тогда, когда я впервые услышал
неизданную «You Know You’re Right», песню, которую я отношу к категории лучших
песен Курта. Однако, несмотря на все радостные открытия, были времена почти
невыносимой печали, как тогда, когда я держал в руке предсмертную записку Курта,
заметив, что она хранилась в шкатулке в форме сердца рядом с локоном его белокурых
волос на память.
Моя цель в книге «Тяжелее Небес» состояла в том, чтобы воздать дань Курту
Кобэйну, беспристрастно рассказав историю его жизни – этих волос и этой записки. Такой
подход был возможен только благодаря великодушной помощи самых близких друзей
4
Курта, его семьи и его товарищей по группе. Почти все, у кого я жаждал взять интервью, в
конце концов, поделились своими воспоминаниями – за единственным исключением
нескольких лиц, планирующих написать свои собственные истории, и я желаю им успеха
в этой работе. Жизнь Курта была сложной головоломкой, ещё более запутанной, потому
что он скрывал столько деталей, и такое дробление было и конечным результатом
наркомании, и благодатной почвой для этого. Порой я представлял себе, что я изучаю
шпиона, искусного двойного агента, который овладел искусством убеждения в том, что ни
один человек не знает всех деталей его жизни.
Одна моя подруга, сама излечившаяся наркоманка, однажды рассказала о том, что
она называла «негласным» правилом таких семей, как у неё. «Мы росли в семье, - сказала
она, - где нам говорили: «не задавайте вопросов, не говорите и не рассказывайте». Это
был код секретности, и из-за этих секретов и лжи мной владел сильный стыд». Эта книга -
для всех тех, у кого есть смелость, чтобы говорить правду, задавать наболевшие вопросы
и избавиться от теней прошлого.

- Чарлз Р. Кросс
Сиэтл, Вашингтон,
апрель 2001 года

5
 Пролог
ТЯЖЕЛЕЕ НЕБЕС
Нью-Йорк, Нью-Йорк
12 января 1992 года

Тяжелее Небес
- Лозунг, используемый британскими концертными
промоутерами для описания тура «Нирваны» 1989 года
с группой «Tad». Это обобщало и «тяжёлый» саунд
«Нирваны», и вес 300-фунтового Тэда Дойла.

В первый раз он увидел небеса спустя ровно шесть часов и пятьдесят семь минут с
того самого момента, когда в него влюбилось целое поколение. Это была, видимо, его
первая смерть, и лишь самая ранняя из последовавшего множества маленьких смертей.
Для поколения, которое было от него без ума, это была страстная, сильная и
объединяющая преданность - такая любовь, которая, как ты знаешь ещё в самом начале,
предопределена разбить тебе сердце и закончиться, как греческая трагедия.
Было 12 января 1992 года, ясное, но прохладное воскресное утро. Температура в
Нью-Йорке в итоге повысилась до 44 градусов, но в 7 утра, в маленьком номере
гостиницы «Омни» было почти морозно. Окно оставили открытым, чтобы проветрить из-
за смрада сигарет, и манхэттенское утро похитило всё тепло. Сам номер выглядел так,
словно его поглотила буря: на полу, с хаотичностью слепого на распродаже подержанных
вещей, были разбросаны груды платьев, рубашек и обуви. Возле двустворчатых дверей
номера стояло полдюжины подносов с остатками еды, подаваемой в номер, за несколько
дней. Поверх подноса были разбросаны наполовину съеденные булочки и протухшие
ломтики сыра, и над увядшим салатом летало несколько мух-дрозофил. Это состояние
номера четырёхзвёздочной гостиницы было нетипичным - это было последствием того,
что кто-то предупреждал обслуживающий персонал, чтобы те держались подальше от
номера.
Надпись на табличке: «Не беспокоить» была изменена на: «НИКОГДА Не
Беспокоить! Мы Трахаемся!».
Этим утром никаких половых контактов не было. В огромной кровати спала 26-
летняя Кортни Лав. На ней была старинная викторианская комбинация, и её длинные
белокурые волосы разметались по простыне, как локоны героини волшебной сказки.
Рядом с ней на постели был глубокий след, где недавно лежал какой-то человек. Как в
начальной сцене из «чёрного кино», в номере был труп.
«Я проснулась в 7 утра, а его не было в постели, - вспоминала Лав. – Мне никогда
не было так страшно».
Исчезнувшим из постели был 24-летний Курт Кобэйн. Менее семи часов назад у
Курта и его группы «Нирвана» было музыкальное выступление на «Saturday Night Live».
«Их выступление в этой программе оказалось переломным моментом в истории рок-н-
ролла: впервые грандж-группу вживую показывали по национальному телевидению.
Именно в тот же самый уикэнд дебютный альбом «Нирваны» на ведущей студии
звукозаписи, «Nevermind», выбил Майкла Джэксона с первого места в чартах «Billboard»,
став самым продаваемым альбомом в стране. Хотя это был не совсем мгновенный успех -
группа была вместе четыре года - способ, которым «Нирвана» захватила музыкальную
индустрию врасплох, был беспрецедентным. Практически неизвестная год назад,
«Нирвана» стремительно ворвалась в чарты со своей «Smells Like Teen Spirit», которая
стала самой узнаваемой песней 1991 года, её вступительный гитарный рифф возвещал об
истинном начале рока девяностых.

6
 И рок-звезды, подобной Курту Кобэйну, никогда не было. Он был больше
антизвездой, чем знаменитостью, отказавшись ехать на лимузине на «Эн-Би-Си» и
привнося чувствительность магазина поношенных вещей во всё, что он делал. На
«Saturday Night Live» он был в той же самой одежде, что и в предыдущие два дня:
полукеды «Converse», джинсы с большими дырами на коленках, футболка,
рекламирующая неизвестную группу, и свитер-кардиган в стиле Мистера Роджерса. Он
неделю не мыл голову, но покрасился земляничным «Кулэйдом»*, из-за которого его
белокурые локоны стали выглядеть так, словно они были покрыты запёкшейся кровью.
Никогда раньше в истории прямых телетрансляций не было исполнителя, уделявшего так
мало внимания своему внешнему виду или гигиене, или так казалось.
Курт был сложным, противоречивым мизантропом, и то, что порой казалось
случайным оборотом, демонстрировало намёки точной гармонии. Он открыто
признавался во многих интервью, что терпеть не может то, каким его показывает «MTV»,
однако он неоднократно звонил своим менеджерам, чтобы пожаловаться, что этот канал
отнюдь недостаточно крутит его видео. Он одержимо - и с маниакальной настойчивостью
- планировал каждое музыкальное или карьерное направление, полностью прописывая
идеи в своих дневниках за несколько лет до того, как он их осуществлял, однако когда ему
воздавали те почести, к которым он стремился, он вёл себя так, будто это было
неудобство, из-за которого надо вставать с постели. Он был человеком с впечатляющей
энергией, однако в равной степени управляемым сильной ненавистью к самому себе. Даже
те, кто знал его лучше всех, чувствовали, что они вообще его не знают – об этом
свидетельствуют события того воскресного утра.
После окончания «Saturday Night Live», не приняв участия в вечеринке
исполнителей, объяснив, что это «не его стиль», Курт дал двухчасовое интервью одному
радиожурналисту, которое закончилось в четыре часа утра. Его рабочий день, наконец,
закончился, и по всем меркам он был исключительно удачным: он был ведущим
исполнителем на «Saturday Night Live», узнал, что его альбом – хит номер 1, и «Жуткий»
Эл Янкович попросил разрешение сделать пародию на «Teen Spirit». Эти события, вместе
взятые, несомненно, ознаменовали апогей его короткой карьеры, такое признание, о
котором большинство исполнителей только мечтают, и о чём сам Курт грезил, когда был
подростком.
Когда Курт рос в маленьком городке на юго-западе штата Вашингтон, он никогда
не пропускал «Saturday Night Live» и хвастался своим друзьям в неполной средней школе,
что когда-нибудь он будет звездой. Десятилетие спустя он был самой знаменитой
личностью в музыке. Всего лишь после своего второго альбома его провозгласили
величайшим автором песен своего поколения; всего за два года до этого его не приняли на
работу по чистке собачьих конур.
Но в те предутренние часы Курт не чувствовал ни подтверждения, ни побуждения
для празднования; даже наоборот, это внимание усилило его обычное недомогание. Он
чувствовал себя физически больным, страдая от того, что он описывал как
«периодическая жгучая ужасная боль» в желудке, усугублённая стрессом. Слава и успех,
казалось, только заставляли его чувствовать себя хуже. Курт и его невеста, Кортни Лав,
были самой обсуждаемой парой в рок-н-ролле, хотя некоторые из этих разговоров были о
злоупотреблении наркотиками. Курт всегда полагал, что признание его таланта снимет
многие эмоциональные боли, которыми была отмечены его юные годы; то, что он стал
успешным, доказало глупость этого и увеличило стыд, который он чувствовал оттого, что
его резко растущая популярность совпала с обостряющейся наркоманией.
В своём гостиничном номере в эти предрассветные часы Курт взял маленький
полиэтиленовый мешочек с китайским белым героином, заправил его в шприц и сделал
укол себе в руку. Это само по себе не было необычно, так как Курт регулярно принимал
героин в течение нескольких месяцев, когда Лав присоединилась к нему за те два месяца,
когда они стали парой. Но именно в эту ночь, когда Кортни спала, Курт опрометчиво -

7
или преднамеренно – принял гораздо больше героина, чем было допустимо.
Передозировка придала его коже оттенок морской волны, остановила его дыхание и
сделала его мускулы такими же неэластичными, как коаксиальный кабель. Он
соскользнул с кровати и упал лицом вниз на кучу одежды, напоминая труп, случайно
брошенный серийным убийцей.
«Не то чтобы у него была передозировка, - вспоминала Лав. – Дело в том, что он
был МЁРТВ. Если я не проснулась в семь... я не знаю, возможно, я это почувствовала. Это
было так хреново. Это было больно и истерично». Лав отчаянно предприняла попытку
реанимировать его, которая в итоге стала для неё обычной: она облила своего жениха
холодной водой и ударила его кулаком в солнечное сплетение, чтобы заставить работать
его лёгкие. Когда её первые действия не помогли, она снова совершила этот цикл, как
решительный спасатель, оказывающий помощь пострадавшему от сердечного приступа.
Наконец, после нескольких минут усилий, Кортни услышала, что он задыхается, что
означало, что Курт снова дышит. Она продолжала приводить его в чувства, брызгая водой
ему в лицо и массируя его лёгкие. Не прошло и нескольких минут, как он сидел,
разговаривал, и хотя он по-прежнему был весьма невменяемым, спокойно ухмылялся,
почти как будто он гордился своим подвигом. Это была его первая почти смертельная
передозировка. Она случилась в тот самый день, когда он стал звездой.
В течение одного-единственного дня Курт родился на глазах публики, умер в
уединении своей собственной тьмы и был воскрешён силой любви. Это был
экстраординарный трюк, невероятный и почти невозможный, но тот же самое можно было
сказать очень о многом в его нестандартной жизни, начиная с того, откуда он был родом.

8
 1. СПЕРВА ВОПЯ ВО ВСЁ ГОРЛО
Абердин, штат Вашингтон
февраль 1967 - декабрь 1973 года

Он заведомо добивается того, что хочет, сперва вопя во всё горло, потом плача,
если первый приём не срабатывает.
- отрывок из доклада тёти о восемнадцатимесячном Курте Кобэйне.

Курт Дональд Кобэйн родился двадцатого февраля 1967 года, в больнице на холме
с видом на Абердин, штат Вашингтон. Его родители жили в соседнем Хокуиэме, но было
уместно, что Абердин указан в качестве места рождения Курта - он проведёт три четверти
своей жизни в пределах десяти миль от больницы и будет навеки тесно связан с этим
пейзажем.
Тот, кто выглядывал в тот дождливый понедельник из Муниципальной Больницы
Грэйс-Харбор, видел землю суровой красоты, где леса, горы, реки и могущественный
океан пересекались в величественной перспективе. Покрытые деревьями холмы окружали
это пересечение трёх рек, которые впадали в близлежащий Тихий океан. В центре всего
этого был Абердин, самый большой город в округе Грэйс-Харбор, с населением 19 000
человек. Сразу же к западу был город поменьше, Хокуиэм, где в крошечном одноэтажном
домике жили родители Курта, Дон и Венди. А южнее за рекой Чехэйлис находился
Космополис, откуда родом была семья его матери, Фрэйденберги. В тот день, когда не
шёл дождь – что было редкостью в регионе, где выпадало более 80 дюймов осадков в год,
в девяти милях можно было увидеть Монтесано, где вырос дедушка Курта Лиланд
Кобэйн. Это был довольно маленький мир, со столь маленькими степенями разобщения,
что Курт, в конце концов, станет самым известным продуктом Абердина.
Этот вид из трёхэтажной больницы доминировал в шестом самом оживлённом
рабочем порту на Западном Побережье. В Чехэйлисе плавало столько кусков древесины,
что можно было представить, чтобы использовать их для перехода через двухмильное
устье. Восточнее был центр Абердина, где торговцы жаловались, что постоянный грохот
лесовозов отпугивает покупателей. Это был рабочий город, и эта работа почти полностью
зависела от превращения дугласовых пихт с окрестных холмов в коммерцию. Абердин
был домом 37 различных лесопильных, целлюлозных, гонторезных заводов или лесопилок
- их дымовые трубы затмевали самое высокое здание города, которое было всего лишь
семиэтажным. Вниз по холму от больницы находилась гигантская дымовая труба Завода
Ренье, самая большая вышка из всех, которая простиралась на 150 футов в небеса и
извергала бесконечное восхитительное облако потока древесной целлюлозы.
Однако поскольку Абердин бурлил, в то время, когда родился Курт, его экономика
медленно сокращалась. Этот округ было одним из немногих в штате, где уменьшалась
численность населения, поскольку безработный пытал счастья где-нибудь в другом месте.
Деревообрабатывающая промышленность начала испытывать последствия оффшорной
конкуренции и чрезмерной лесозаготовки. Пейзаж уже демонстрировал явные признаки
такого злоупотребления: просеки лесов со сплошной рубкой на окраине города, теперь
просто напоминание о ранних поселенцах, которые «пытались всё это вырезать», согласно
названию местной исторической книги. Безработица требовала более мрачную
социальную цену на сообщество в форме увеличивающегося алкоголизма, домашнего
насилия и самоубийств. В 1967 году существовало 27 таверн, и в самом центре города
было много заброшенных зданий, некоторые из которых были борделями до того, как они
закрылись в конце пятидесятых. Город имел такую дурную репутацию из-за публичных
домов, что в 1952 году журнал «Look» назвал его «одной из горячих точек в битве
Америки против греха».

9
 Однако деградация центра Абердина была соединена со сплочённым социальным
сообществом, где соседи помогли соседям, родителей привлекали в школы, и семейные
узы оставались сильными среди разнообразного иммигрантского населения. Церкви
численно превосходили таверны, и это было место, как и большая часть провинциальной
Америки в середине шестидесятых, где детям на велосипедах давали свободу действий в
своих окрестностях. Весь город стал двором Курта, когда он рос.
Как и большинство первенцев, Курт был выдающимся новорожденным и для его
родителей, и для этой большой семьи. У него было шесть тёть и дядей со стороны матери;
два дяди со стороны отца; и он был первым внуком для обоих генеалогических деревьев.
Это были большие семьи, и когда его мать отправилась печатать объявления о рождении,
ей понадобилось 50 прежде, чем она связалась по телефону с близкими родственниками.
Строка в разделе о рождениях в «Aberdeen Daily World» 23 февраля сообщила о
появлении Курта остальному миру: «У мистера и миссис Дональд Кобэйн, 2830 '/2
Абердин-авеню, Хокуиэм, 20 февраля, в Муниципальной Больнице, сын».
При рождении Курт весил семь фунтов и семь с половиной унций, и его волосы и
цвет лица были тёмными. За пять месяцев его младенческие волосы стали белокурыми, и
цвет его кожи стал светлым. У семьи его отца были французские и ирландские корни – в
1875 году они иммигрировали из Скей-Таунлэнда графства Тирон в Ирландии - и Курт
унаследовал свой заострённый подбородок с этой стороны. От Фрэйденбергов со стороны
матери - которые были немцами, ирландцами и англичанами – Курту достались розовые
щёки и белокурые локоны. Но, безусловно, его самой выдающейся особенностью были
его поразительные голубые глаза; даже медсёстры в больнице судачили об их красоте.

Были шестидесятые, во Вьетнаме бушевала война, но помимо редких сводок

новостей, Абердин чувствовал себя больше похожим на Америку 1950-х. В день, когда
родился Курт, «Aberdeen Daily World» сопоставляла важные новости об американской
победе в Куанг Нгай-сити с местными сообщениями о размере лесозаготовок и
рекламными объявлениями «Джей Си-Пенни», где на распродаже в День Рождения
Вашингтона были представлены фланелевые рубашки за 2.48 $. В тот день «Кто Боится
Вирджинии Вулф?» получил тринадцать номинаций на «Оскара» в Лос-Анджелесе, но в
абердинском кинотеатре для автомобилистов демонстрировали «Девушек на Пляже».
21-летний отец Курта, Дон, работал механиком на станции «Шеврон» в Хокуиэме.
Дон был красив и атлетичен, но со своей стрижкой ёжиком и очками в стиле Бадди Холли
он был странноват. 19-летняя мать Курта, Венди, напротив, была классической
красавицей, которая выглядела и одевалась почти как Марша Брэйди. Они познакомились
в средней школе, где у Венди было прозвище «Бриз». В июне прошлого года, всего через
несколько недель после того, как она окончила среднюю школу, Венди забеременела. Дон
взял на время седан своего отца и придумал предлог, чтобы пара смогла отправиться в
Айдахо и пожениться без родительского благословения.
Когда родился Курт, молодые жили в крошечном доме во дворе другого дома в
Хокуиэме. У Дона был режим удлинённого рабочего дня на станции техобслуживания, в
то время как Венди ухаживала за ребёнком. Курт спал в белой плетёной переносной
кроватке с ярко-жёлтым бантом наверху. С деньгами было туго, но через несколько
недель после рождения сына они сумели достаточно накопить, чтобы оставить
крошечный дом и переехать в дом побольше на Абердин-авеню, 2830. «Арендная плата, -
вспоминал Дон, - была больше всего на пять долларов в месяц, но в те времена пять
долларов – это была уйма денег».
Если и было предзнаменование неприятностей в доме, оно началось с финансов.
Хотя Дон был назначен «главным» на «Шевроне» в начале 1968 года, его зарплата
составляла всего 6 000 $ в год. Большинство их соседей и друзей работало в
лесозаготовительной индустрии, где труд был тяжёл физически – одно исследование
рассказывает об этой профессии как о «более убийственной, чем война» - но зато с более

10
высокой заработной платой. Кобэйны изо всех сил пытались укладываться в бюджет,
однако в отношении Курта они заботились о том, чтобы он был хорошо одет, и даже
раскошелились на профессиональные фото. В одной серии фотографий того периода Курт
одет в белую рубашку и серый костюм с чёрным галстуком-бабочкой, напоминая
Маленького Лорда Фаунтлероя - он ещё по-младенчески пухлый и круглолицый,
толстощёкий. В другой серии он одет в сочетающиеся между собой синий жилет и пиджак
от костюма, и шляпу, больше подходящую Филипу Марлоу*, чем полуторагодовалому
ребёнку.
В мае 1968 года, когда Курту было пятнадцать месяцев, четырнадцатилетняя сестра
Венди, Мари, написала доклад по домоводству о своём племяннике. «Его мать почти всё
время заботится о нём, - написала Мари. - [Она] проявляет своё внимание, обнимая его,
хваля его, когда он этого заслуживает, и принимая участие во многих его действиях. Он
реагирует на своего отца так, что, когда он видит отца, он улыбается, и ему нравится,
когда папа обнимает его. Он заведомо добивается того, что хочет, сперва вопя во всё
горло, потом плача, если первый приём не срабатывает». Мари записала, что его любимой
игрой была игра в прятки, его первый зуб прорезался в восемь месяцев, а его первой
дюжиной слов были: «кокос, мама, папа, мяч, тост, пока, привет, малыш, я, люблю, хот-
дог и киса».
Мари перечислила его любимые игрушки – губная гармоника, барабан,
баскетбольный мяч, машинки, грузовики, кубики, дробилка, игрушечный телевизор и
телефон. Об обычном распорядке дня Курта она написала, что «его реакция на сон
состоит в том, что он плачет, когда его укладывают, чтобы он уснул. Он так заинтересован
в семье, что не хочет их покидать». Его тётя подытоживает: «Он - счастливый,
улыбающийся малыш, и его личность развивается, поскольку это из-за внимания и любви,
которые он получает».
Венди была заботливой матерью, читала книги по образованию, покупала карточки
с текстом и картинками и с помощью своих братьев и сестёр старалась, чтобы за Куртом
присматривали надлежащим образом. Вся большая семья участвовала в восхвалении этого
ребёнка, и Курт расцветал в этом внимании. «Я не могу даже передать словами ту радость
и оживление, которые Курт принёс в нашу семью, - вспоминала Мари. - Он был таким
маленьким человечком, который был таким живым. У него даже в детстве была харизма.
Он был забавным, и он был смышлёным». Курт был достаточно сообразительным, и когда
его тётя не смогла разобраться, как опустить его кроватку, полуторагодовалый ребёнок
просто сделал это сам. Венди была в таком восторге от проделок своего сына, что взяла
напрокат камеру «Super-8» и снимала фильмы с его участием - расходы, которые семья с
трудом могла себе позволить. Один фильм демонстрирует счастливого, улыбающегося
маленького мальчика, разрезающего торт на его второй день рождения и напоминающий
центр вселенной его родителей.
К своему второму Рождеству Курт уже проявлял интерес к музыке. Фрэйденберги
были музыкальной семьёй – старший брат Венди, Чак, играл в группе под названием
«Beachcombers» («Бездельники»); Мари играла на гитаре; а двоюродный дедушка Делберт
сделал карьеру в качестве ирландского тенора, даже снялся в фильме «Король Джаза».
Когда Кобэйны гостили в Космополисе, Курт был восхищён семейными джэм-сейшнами.
Его тёти и дяди записали, как он поёт «Hey Jude» «Beatles», «Motorcycle Song» Арло Гатри
и тему к телевизионному шоу «Monkees». Курт любил сочинять свои собственные стихи,
даже будучи малышом. Когда ему было четыре года, вернувшись с прогулки в парке с
Мари, он сел за фортепьяно и наспех сочинил песню об их приключении. «Мы ходили в
парк, мы купили конфету», - был текст. «Я была просто поражена, - вспоминала Мари. - Я
должна была включить магнитофон – это, возможно, была его первая песня».
После того, как ему исполнилось два года, Курт придумал воображаемого друга,
которого он назвал Бодда. Его родители, в конце концов, стали беспокоиться по поводу
его привязанности к этому призрачному приятелю, поэтому, когда его дядю послали во

11
Вьетнам, Курту сказали, что Бодду тоже призвали в армию. Но Курт совершенно не
купился на эту историю. Когда ему было три года, он играл с магнитофоном своей тёти,
который был настроен на «эхо». Курт услышал эхо и спросил: «Этот голос говорит со
мной? Бодда? Бодда?».
В сентябре 1969 года, когда Курту было два с половиной года, Дон и Венди купили
свой первый дом на Ист-Фёрст-стрит, 1210, в Абердине. Это был двухэтажный дом
площадью в 1,000 квадратных метров с внутренним двором и гаражом. Они заплатили за
него 7 950 $. Жилище периода 1923 года было расположено в районе, который иногда
называли унизительным прозвищем «квартиры тяжких преступлений». Севернее дома
Кобэйнов находилась река Уишка, которая часто выходила из берегов, а юго-восточнее
был лесистый утёс, который местные жители прозвали «Холм Думай обо Мне» – на
рубеже веков на нём красовалась реклама сигарет «Думай обо Мне».
Это был дом среднего класса в относящемся к среднему классу районе, о котором
Курт впоследствии рассказывал как о «белых отбросах, изображающих из себя средний
класс». На первом этаже находились гостиная, столовая, кухня и спальня Дона и Венди.
Наверху было три комнаты: маленькая детская и две спальни, одна из которых стала
спальней Курта. Другая была запланирована для брата или сестры Курта - в том месяце
Венди узнала, что она снова беременна.
Курту было три года, когда родилась его сестра Кимберли. Она даже в детстве
была необыкновенно похожа на своего брата, с такими же гипнотизирующими голубыми
глазами и светло-русыми волосами. Когда Кимберли привезли домой из больницы, Курт
настаивал на том, чтобы он сам принёс её в дом. «Он так её любил, - вспоминал его отец. -
И сначала они оба были прелестны». Их разница в возрасте в три года была идеальной,
поэтому забота о ней стала одной из главных его тем для разговоров. Это положило
начало индивидуальной особенности, которая сохранится у Курта до конца его дней - он
был чувствителен к потребностям и страданиям других, иногда даже чересчур.
Наличие двух детей изменило динамику домашнего хозяйства Кобэйнов, и то
немногое свободное время, которое у них было, отнимали визиты к семье или интерес
Дона к внутренним спортивным соревнованиям. Зимой Дон был занят в баскетбольной
лиге, а летом играл в бейсбольной команде, и большая часть их общественной жизни была
связана с игровыми или послеигровыми событиями. Благодаря спортивным
соревнованиям Кобэйны познакомились и подружились с Родом и Дрес Хёрлинг. «Они
были добропорядочными семейными людьми, и они со своими детьми занимались
многими вещами», - вспоминал Род Хёрлинг. По сравнению с другими американцами
шестидесятых они были также весьма консервативными: в то время никто в их
социальном круге не курил траву, а Дон и Венди редко выпивали.
Однажды летним вечером Хёрлинги играли в карты у Кобэйнов, когда Дон вошел в
гостиную и объявил: «У меня крыса». Крысы в Абердине были обычным явлением из-за
низкой высоты и обилия воды. Дон стал наскоро мастерить копьё, прикрепив нож для
рубки мяса к ручке от метлы. Это вызвало интерес у пятилетнего Курта, который
последовал за своим отцом в гараж, где грызун был в мусорном ведре. Дон велел Курту
стоять в стороне, но это было невозможно для такого любопытного ребёнка, и мальчик
медленно подходил поближе, пока не ухватился за штанину своего отца. План состоял в
том, чтобы Род Хёрлинг поднял крышку ведра, после чего Дон воспользовался бы своим
копьём, чтобы заколоть крысу. Хёрлинг поднял крышку, Дон швырнул ручку от метлы, но
в крысу не попал, и копьё вонзилось в пол. Пока Дон безуспешно пытался выдернуть
метлу, крыса - спокойно и смущённо - поползла по ручке от метлы, стремглав пронеслась
по плечу Дона вниз на землю, и пробежала по ногам Курта, когда он выходил из гаража.
Это случилось за какую-то долю секунды, но сочетание выражения лица Дона и размера
глаз Курта заставило всех рыдать от смеха. Они несколько часов смеялись над этим
инцидентом, и он стал частью семейного фольклора: «Эй, помнишь, как тогда папа
пытался пронзить копьём крысу?». Громче всех смеялся Курт, но в пятилетнем возрасте

12
он смеялся надо всем. Это был красивый смех, звучавший так, словно малыша щекочут, и
он был постоянным рефреном.

В сентябре 1972 года Курт пошёл в детский сад в Начальной Школе Роберта Грея в
трёх кварталах севернее его дома. В первый день Венди отвела его в школу, но после
этого он стал ходить туда сам; район вокруг Фёрст-стрит стал его территорией. Он был
известен своим преподавателям как не по годам развитый, любознательный ученик с
коробкой для завтрака «Snoopy». В его табеле успеваемости в том году его преподаватель
написал «очень хороший ученик». Он не был застенчивым. Когда на урок «покажи и
расскажи» привели медвежонка, Курт был одним-единственным ребёнком, который
позировал с ним для фото.
Предмет, в котором он больше всего отличался – это рисование. Когда ему было
пять лет, было уже ясно, что у него необыкновенные художественные навыки: он рисовал
картины, которые выглядели реалистическими. Тони Хиршман познакомился с Куртом в
детском саду и был поражён способностями своего одноклассника: «Он умел рисовать
всё, что угодно. Однажды мы рассматривали картинки с оборотнями, и он нарисовал
картину, которая выглядела в точности так же, как это фото». Серия, которую Курт
нарисовал в том году, изображала Водяного, Существо Из Чёрной Лагуны, Микки Мауса
и Плуто. На каждый праздник или день рождения его семья дарила ему различные
принадлежности, и его комната стала напоминать художественную студию.
В искусстве Курта поощряла его бабушка по отцу, Айрис Кобэйн. Она
коллекционировала сувениры Нормана Рокуэлла в форме тарелок фирмы «Franklin Mint»
с иллюстрациями из «Saturday Evening Post». Сама она воссоздавала образы Рокуэлла,
вышивая гарусом по канве - а его самая известная картина, «Свобода От Нужды»,
изображающая наиболее типичный американский обед Благодарения, висела на стене её
передвижного трейлера из двух секций в Монтесано. Айрис даже убедила Курта
присоединиться к ней в любимом ремесле: наспех вырезать зубочистками репродукции
образов Рокуэлла на шляпках недавно собранных грибов. Когда эти огромные грибы
высыхали, царапины от зубочистки оставались, как захолустная резьба.
Муж Айрис и дедушка Курта, Лиланд Кобэйн, не имел отношения к творчеству -
он водил асфальтовый каток, который стоил ему большей части слуха - но он на самом
деле научил Курта деревообработке. Лиланд был неприветливым и грубым человеком, и
когда его внук похвастался картиной с Микки Маусом, которую он нарисовал (Курт
любил персонажи Диснея), Лиланд обвинил его в том, что он снял рисунок на кальку. «Я
этого не делал», - сказал Курт. «Нет, делал», - ответил Лиланд. Он дал Курту новый лист
бумаги и карандаш и потребовал: «Ну-ка, нарисуй мне ещё один и покажи мне, как ты это
сделал». Шестилетний ребёнок сел и без всякой модели почти идеально нарисовал
Дональда Дака и ещё один рисунок, Гуфи. Он оторвался от бумаги с улыбкой во весь рот,
получив такое же удовольствие, смутив своего дедушку, как и рисуя своего любимого
утёнка.
Его творческий потенциал всё больше и больше распространялся на музыку. Хотя
он никогда не брал официальные уроки фортепьяно, он мог сыграть простую мелодию по
слуху. «Даже когда он был маленьким, - вспоминала его сестра Ким, - он мог сесть и
просто сыграть то, что он услышал по радио. Он мастерски был способен воплощать всё
то, о чём он думал, на бумаге или в музыке». Чтобы поощрить его, Дон и Венди купили
ударную установку «Микки Маус», по которой Курт энергично колотил каждый день
после школы. Хотя он любил эти пластмассовые барабаны, ему больше нравились
настоящие барабаны в доме своего дяди Чака, так как с ними он мог создавать больше
шума. Он также любил надевать гитару тёти Мари, хотя она была такой тяжёлой, что у
него подгибались колени. Он бренчал на ней, сочиняя песни. В том году он купил свой
первый альбом, сентиментальный сингл Терри Джэкса под названием «Seasons in the
Sun».

13
 Он также любил просматривать альбомы своих тёть и дядей. Однажды, когда ему
было шесть лет, он гостил у тёти Мари и рылся в её коллекции пластинок в поисках
какого-нибудь альбома «Beatles» - они были одними из его фаворитов. Внезапно Курт
вскрикнул и в панике бросился к своей тёте. У него в руках был альбом «Beatles»
«Yesterday and Today» с ужасной «обложкой Мясника», с рисунком, демонстрирующим
группу с имеющимися на них кусками мяса. «И я поняла, каким впечатлительным он был
в том возрасте», - вспоминала Мари.
Он был также чувствителен к возрастающему напряжению, которое он видел
между своими родителями. В течение первых нескольких лет жизни Курта в доме не было
особенных ссор, но также не было свидетельств большой любви. Как и многие пары,
которые поженились молодыми, Дон и Венди были двумя людьми, которых подавляли
обстоятельства. Их дети стали центром их жизни, и тот маленький роман,
существовавший короткое время, пока у них не было детей, было трудно заставить
разгореться вновь. Финансовые трудности обескураживали Дона; Венди была поглощена
заботой о двоих детях. Они стали больше спорить и кричать друг на друга на глазах у
детей. «Ты понятия не имеешь, как много я работаю», - кричал Дон на Венди, которая
повторяла жалобу своего мужа.
Однако у Курта в раннем детстве было много радости. Летом они отдыхали в
семейной лачуге Фрэйденбергов на Уошэуэй-бич на Вашингтонском побережье. Зимой
они ходили кататься на санках. В Абердине редко шёл снег, поэтому они ездили на восток
на маленькие холмы за городом лесозаготовок Портером, и к горе Фаззи Топ. Их поездки
для катания на санях всегда проходили по одному и тому же образцу: они парковались,
доставали сани для Дона и Венди, серебряную тарелочку для Ким и санки Курта «Flexible
Flyer», и готовились скатываться с холма. Курт хватал свои сани, разбегался и бросался
вниз с холма, словно легкоатлет, начинающий прыжок в длину. Как только он
приземлялся, он махал своим родителям, сигнал, что он успешно завершил свой рейс. Вся
остальная семья следовала за ним, и они вместе поднимались обратно на холм. Они
повторяли этот цикл снова и снова на протяжении нескольких часов, пока не становилось
темно, или пока Курт не падал от усталости. Когда они возвращались к машине, Курт брал
с них слово, чтобы они вернулись в следующий уикэнд. Впоследствии Курт вспоминал
эти времена как самые тёплые воспоминания своей юности.
Когда Курту было шесть лет, семья отправилась в фотостудию в центре города и
позировала для официального рождественского портрета. На этом фото Венди сидит в
центре с лучом света за своей головой, создающим сияние; она восседает на огромном
деревянном кресле с подголовником, одетая в длинное викторианское платье в бело-
розовую полоску с кружевными манжетами. Вокруг её шеи – чёрная бархотка, и её
рыжевато-белокурые волосы до плеч разделены на прямой пробор и нет ни одной
выбивающейся пряди. Со своей идеальной осанкой и манерой, в которой её запястья
лежат на ручках кресла, она напоминает королеву.
Трёхлетняя Ким сидит у мамы на коленях. Одетая в длинное белое платье и чёрные
лакированные туфли, она кажется миниатюрной версией своей матери. Она смотрит
прямо в камеру, и у неё вид ребёнка, который может расплакаться в любой момент.
Дон стоит за креслом, достаточно близко, чтобы попасть в кадр, но он растерян. Его плечи
немного ссутулены, и он выглядит больше смущённым, чем по-настоящему
улыбающимся. На нём светло-фиолетовая рубашка с длинными рукавами и
четырехдюймовым воротником, и серый жилет - это снаряжение, в которых можно было
представить себе Стива Мартина или Дэна Эйкройда, пародирующих «диких и
сумасшедших парней» на «Saturday Night Live». У него отсутствующий взгляд, как будто
он задается только одним вопросом - зачем его притащили в эту фотостудию, когда он мог
бы сыграть в бейсбол.
Курт стоит слева, перед своим отцом, в одном-двух футах от кресла. Он одет в
двух тонах - полосатые синие брюки с соответствующим жилетом и красная, как

14
пожарная машина, рубашка с длинными рукавами, которая ему слегка велика, рукава
частично закрывают его руки. Как истинный эстрадный артист в семье, он не просто
улыбается, а смеётся. Он выглядит очень счастливым - маленький мальчик, веселящийся в
субботу со своей семьёй.
Это необыкновенно красивая семья, и их внешний вид намекает на типично
американское происхождение – чистые волосы, белые зубы и выглаженная одежда
настолько стилизована, что они могли быть вырезаны из каталога «Сирз» начала
семидесятых. Однако при более тщательном рассмотрении обнаруживается динамика,
которая, должно быть, была до боли очевидна даже фотографу: это фото семьи, но не
фото брака. Дон и Венди не трогательны, и между ними нет и намёка на любовь; будто
они даже не в одном и том же кадре. Что касается Курта, стоящего перед Доном, и Ким,
сидящей на коленях Венди, можно было легко взять ножницы и разрезать эту фотографию
- и семью - посередине. Получились бы две отдельные семьи, по одному взрослому и
одному ребёнку, у каждого – гендерные особенности - старомодные платья с одной
стороны, и парни с широкими воротниками - с другой.

15
 2. НЕНАВИЖУ МАМУ, НЕНАВИЖУ ПАПУ
Абердин, штат Вашингтон
январь 1974 - июнь 1979 года

«Ненавижу Маму, Ненавижу Папу.»

- из стихотворения на стене спальни Курта.

Напряжение в семье увеличилось в 1974 году, когда Дон Кобэйн решил поменять
работу и освоить лесозаготовительную промышленность. Дон не был крупным мужчиной,
и он не испытывал большого интереса к рубке 200-футовых деревьев, поэтому он стал
работать в офисе «Mayr Brothers». Он, в конце концов, понял, что мог бы заработать
больше денег на лесе, чем работая на станции техобслуживания; к сожалению, его первая
работа относилась к начальному уровню, с зарплатой 4.10 $ в час, даже меньше, чем он
получал, будучи механиком. Он подрабатывал, проводя инвентаризацию на заводе по
уикэндам, и он часто брал с собой Курта. «Он катался по двору на маленьком
велосипеде», - вспоминал Дон. Курт впоследствии высмеивал работу своего отца, и
утверждал, что сопровождать Дона на работу было сущим адом, но в то время он
наслаждался тем, что он в этом участвовал. Однако всю свою взрослую жизнь он провёл,
пытаясь доказать обратное, благодарность и внимание своего отца было крайне важно для
Курта, и он желал этого больше, а не меньше. Он впоследствии признавался, что детство в
своей нуклеарной семье вызывало у него радостные воспоминания. «У меня было очень
хорошее детство, - рассказал он в интервью журналу «Spin» в 1992 году, правда, добавив,
- пока мне не исполнилось девять лет».
Часто Дону и Венди приходилось занимать деньги, чтобы оплатить свои счета,
один из главных источников их споров. Лиланд и Айрис хранили купюру в 20 $ у себя на
кухне - они шутили, что это была двадцатка-путешественница, потому что каждый месяц
они одалживали её своему сыну на продукты, и сразу же после того, как он их возвращал,
Дон занимал их снова. «Он обходил всех, оплачивал все свои счета, а потом приходил к
нам, - вспоминал Лиланд. - Он возвращал нам наши 20 $, а потом говорил: «Чёрт возьми, я
довольно хорошо поработал на этой неделе. У меня осталось 35 или 40 центов». Лиланд,
которому никогда не нравилась Венди, потому что он чувствовал, что она ведёт себя
«лучше, чем Кобэйны», вспоминая, что потом молодая семья отправилась в закусочную
для автомобилистов «Блю Бикон» на Бун-стрит, чтобы потратить эту мелочь на
гамбургеры. Хотя Дон прекрасно ладил со своим тестем, Чарлзом Фрэйденбергом -
который работал в округе водителем грейдера - Лиланд и Венди так и не нашли общий
язык.
Напряжение между этими двоими достигло апогея, когда Лиланд помогал
реконструировать дом на Фёрст-стрит. Он соорудил для Дона и Венди стилизованный
камин в гостиной и установил новые высокие и длинные кухонные столы, но в этом
процессе он и Венди сражались всё больше и больше. Наконец, Лиланд велел сыну
заставить Венди прекратить придираться к нему, или он уйдёт и бросит работу
незавершённой. «Я впервые слышал, чтобы Донни с ней спорил, - вспоминал Лиланд. -
Она жаловалась на то и на сё и, наконец, он сказал: «Закрой свой чёртов рот, или он
заберёт свои инструменты и уйдёт домой». И на этот раз она замолчала».
Как и его отец обращался с ним, Дон жёстко обращался с детьми. Одна из жалоб
Венди состояла в том, что её муж ожидал, чтобы дети всегда вели себя - недостижимый
уровень - и требовал, чтобы Курт вёл себя, как «маленький взрослый». Иногда, как и все
дети, Курт был сорванцом. Большинство инцидентов, выраженных вовне, были в то время
несущественными - он что-то писал на стенах, хлопал дверью или дразнил сестру. Из-за
этих поступков его часто шлёпали, но более обычное - и почти ежедневное - физическое
наказание Дона - бить Курта двумя пальцами в висок или в грудь. Это причиняло мало

16
боли, но психологический вред был глубок - это заставляло его сына бояться большего
физического вреда, и это служило для укрепления господства Дона. Курт стал прятаться в
шкафу в своей комнате. Такие замкнутые, закрытые пространства, вызывающие у
остальных панику, были именно теми местами, в которых он искал убежища.
И было от чего прятаться: оба родителя могли быть язвительными и
насмешливыми. Когда Курт был достаточно юн, чтобы верить им, Дон и Венди
предупредили его, что он получит на Рождество большой кусок угля, если он не будет
хорошим, особенно если он будет драться с сестрой. В шутку они оставляли кусочки угля
в его чулке. «Это была просто шутка, вспоминал Дон. - Мы делали это каждый год. Он
получал подарки и всё такое – мы всегда дарили ему подарки». Однако такой юмор не
прошёл для Курта даром, по крайней мере, когда он рассказывал эту историю чуть позже.
Он утверждал, что целый год ему обещали подарить игрушечное ружьё «Старски и Хатч»,
подарок, который так и не подарили. Вместо этого, утверждал он, он только получил
большой кусок аккуратно упакованного угля. Рассказ Курта был преувеличением, но в
своём внутреннем воображении он начал создавать собственное впечатление о семье.
Иногда Ким и Курт ладили и изредка играли вместе. Несмотря на то, что у Ким
никогда не было артистической жилки Курта - и она всегда ощущала соперничество из-за
того, что остальные члены семьи уделяют ему столько внимания - она совершенствовала
свою способность имитировать голоса. Особенно ей удавались Микки Маус и Дональд
Дак, и эти выступления от души развлекали Курта. Её вокальные способности даже
положили начало новой фантазии Венди. «У моей мамы была мечта, - признавалась Ким, -
что мы с Куртом окажемся в Диснейлэнде, мы оба будем там работать, он будет рисовать,
а я - озвучивать».
Март 1975 года был наполнен большой радостью для восьмилетнего Курта: он,
наконец, посетил Диснейлэнд, и он в первый раз летал на самолёте. В 1974 году Лиланд
ушёл на пенсию, и он с Айрис провели зиму того года в Аризоне. Дон и Венди отвезли
Курта в Сиэтл, посадили его в самолёт, а Лиланд встретил мальчика в Юме, прежде чем
они достигли Южной Калифорнии. За этот безумный двухдневный период они посетили
Диснейлэнд, «Нотс Бери Фарм», и «Юнивёрсал Стьюдиос». Курт был очарован и
настаивал, чтобы они три раза побывали у «Пиратов Карибского моря» в Диснейлэнде. На
«Ноттс Бери Фарм» не испугался гигантских американских горок, но когда уходил с
аттракциона, его лицо было бледным, как у привидения. Когда Лиланд сказал: «Хватит?»,
цвет его лица снова стал румяным, и он снова отправился кататься на горках.
Путешествуя по «Юнивёрсал Стьюдиос», Курт высунулся из поезда перед акулой из
фильма «Челюсти», побудив охранника крикнуть его бабушке и дедушке: «Вам лучше
придержать этого маленького светленького мальчика, или ему откусят голову». Курт не
обратил внимания на этот приказ и сделал снимок пасти акулы, когда она проплывала в
нескольких дюймах от его фотоаппарата. Позже в тот же день, пока они ехали по
автостраде, Курт заснул на заднем сиденье, что было единственной причиной, по которой
его бабушка и дедушка смогли украдкой проехать мимо Волшебной Горы, иначе он
настаивал бы, чтобы они также её посетили.
Из всех своих родственников Курту была наиболее близка его бабушка Айрис; они
разделяли и интерес к искусству, и иногда некую грусть. «Они обожали друг друга, -
вспоминала Ким. - Я думаю, что он интуитивно понимал, через какой ад она прошла». И у
Айрис, и у Лиланда было трудное воспитание, оба были травмированы бедностью и
ранней смертью их отцов на работе. Отец Айрис был убит ядовитыми парами в
Целлюлозном Заводе «Районир»; папа Лиланда, который был шерифом округа, погиб от
случайного выстрела собственного ружья. Когда погиб его отец, Лиланду было
пятнадцать лет. Он пошёл в морскую пехоту, и его послали в Гуадалканал, но после того,
как он избил офицера, его поместили в больницу для проведения психиатрической
экспертизы. Когда его выписали, он женился на Айрис, но боролся с выпивкой и злостью,
особенно после того, как их третий сын, Майкл, родился умственно отсталым и умер в

17
учреждении в возрасте шести лет. «В пятницу вечером он получал зарплату и приходил
домой пьяным, - вспоминал Дон. - Он обычно бил мою маму. Он бил меня. Он бил мою
бабушку и бил приятеля бабушки. Но так было в те времена». Когда Курт был юным,
Лиланд стал мягче, и его самым серьёзным оружием было сквернословие.
Когда Лиланда и Айрис не было, ребёнка нянчил кто-то из многочисленных
братьев и сестёр Фрэйденберг - три тёти Курта жили в пределах четырёх кварталов.
Младшему брату Дона Гэри также несколько раз поручали обязанности по заботе о
ребёнке, и однажды это привело к первой поездке Курта в больницу. «Я сломал ему
правую руку, - вспоминал Гэри. - Я лежал на спине, а он – у меня на ногах, и я
подбрасывал его в воздух ступнями своих ног». Курт был очень активным ребенком, и со
всей его беготнёй родственники удивлялись, что он не сломал больше конечностей.
Сломанная рука Курта зажила, и эта травма, казалось, не удерживала его от
занятий спортом. Дон поощрял его сына играть в бейсбол почти как только он смог
ходить, и обеспечивал его всеми мячами, битами и перчатками-ловушками, которые были
нужны мальчику. В детстве Курт считал, что биты больше годятся в качестве ударных
инструментов, но, в конце концов, он стал принимать участие в соревнованиях по лёгкой
атлетике, начинающихся в районе, а потом в организованной игре. В семь лет он играл в
своей первой команде Детской Лиги. Его папа был тренером. «Он был не самым лучшим
игроком в команде, но он не был плохим, - вспоминал Гэри Кобэйн. - Он не очень хотел
играть, мысленно, как я думаю. Я думаю, что он делал это из-за своего папы».
Бейсбол был примером, когда Курт искал одобрения Дона. «Курт и мой папа
хорошо ладили, когда он был молод, - вспоминала Ким, - но Курт оказался не таким,
каким его хотел видеть папа».
И Дон, и Венди столкнулись с противоречием между идеализированным ребёнком
и реальным ребёнком. Так как у обоих были неудовлетворённые потребности, оставшиеся
с их собственного детства, рождение Курта выявило все их личные ожидания. Дон хотел
отношений отец/сын, которых у него никогда не было с Лиландом, и он думал, что
совместное участие в спортивных соревнованиях обеспечит эту связь. И хотя Курту
нравился спорт, особенно когда его отца не было поблизости, он интуитивно связывал
любовь своего отца с этой деятельностью, то, что оставит неизгладимый след на всей его
жизни. Его реакция состояла в том, чтобы участвовать, но делать это помимо своей воли.
Когда Курт был во втором классе, его родители и преподаватель решили, что его
нескончаемая энергия может иметь большую медицинскую основу.
Проконсультировались с педиатром Курта, и из его рациона удалили Красный Краситель
Номер Два. Когда не наступило никакого улучшения, его родители ограничили
потребление Куртом сахара. Наконец, его врач прописал риталин, который Курт
принимал в течение трёх месяцев. «Он был гиперактивным, - вспоминала Ким. - Он
прыгал на стены, особенно если ему давали сахар».
Другие родственники предполагают, что Курт, возможно, страдал от синдрома
дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ). Мари вспоминала, как она пошла в гости
к Кобэйнам и обнаружила, что Курт бегает по району, стуча в походный барабан и крича
во всё горло. Мари вошла в дом и спросила свою сестру: «Это что же, чёрт возьми, он
делает?». «Не знаю, - был ответ Венди. - Я не знаю, что сделать, чтобы он остановился - я
всё перепробовала». В то время Венди предполагала, что так Курт сжигал свою
избыточную мальчишескую энергию.
Решение давать Курту риталин даже в 1974 году было спорным, когда некоторые
учёные приводят доводы, что он создаёт у детей условный рефлекс и увеличивает
вероятность склонности к употреблению наркотиков в более позднем возрасте; другие
полагают, что, если детей не лечить от гиперактивности, они могут впоследствии лечить
себя при помощи запрещённых наркотиков. У каждого члена семьи Кобэйн было своё
мнение относительно диагноза Курта, и помог ли короткий курс лечения или причинил
ему вред, но по мнению самого Курта, как он впоследствии сказал Кортни Лав, этот

18
препарат был важен. Лав, которой самой прописали в детстве риталин, сказала, что они
оба часто обсуждали эту проблему. «Когда ты - ребёнок, и ты принимаешь этот препарат,
который заставляет тебя испытывать это чувство, куда ещё тебе деваться, когда ты –
взрослый? – спрашивала Лав. – Когда ты был ребёнком, это была эйфория - разве от этого
воспоминания тебе есть куда деваться?».
В феврале 1976 года, спустя всего неделю после девятого дня рождения Курта,
Венди сообщила Дону, что хочет развестись. Она заявила это вечером буднего дня и
стремительно умчалась в своём «Камаро», оставив Дона объясняться с детьми, что ему не
особенно удавалось. Хотя во второй половине 1974 года супружеские конфликты Дона и
Венди увеличились, её заявление застало Дона врасплох, так же, как и остальную семью.
Дон впал в состояние отрицания и ушёл в себя, поведение, которое годы спустя зеркально
отобразит его сын во времена кризисов. Венди всегда была сильной личностью и
склонной к периодическим приступам гнева, однако Дон был потрясён, что она хочет
разбить семью. Её главная жалоба состояла в том, что он бесконечно участвовал в
спортивных соревнованиях - он был рефери и тренером, вдобавок играл в нескольких
командах. «В душе я не верил, что это произойдёт, - вспоминал Дон. – Тогда разводы
были не очень распространены. Я тоже не хотел, чтобы это случилось. Она просто хотела
уйти».
1 марта именно Дон переехал и снял комнату в Хокуиэме. Он ожидал, что гнев
Венди утихнет, и их брак сохранится, поэтому он снял её на неделю. Для Дона семья
олицетворяла огромную часть его личности, а его роль папы ознаменовала один из первых
периодов в его жизни, когда он чувствовал себя нужным. «Он был подавлен мыслью о
разводе», - вспоминал Стэн Таргас, лучший друг Дона. Этот разрыв был сложным, потому
что семья Венди обожала Дона, особенно её сестра Джэнис и её муж Кларк, которые жили
рядом с Кобэйнами. Некоторые братья и сёстры Венди спокойно размышляли, как она
выживет без Дона в материальном отношении.
29 марта Дон был вызван в суд повесткой и заявлением о расторжении брака.
Последовала масса правовых документов; Дон часто был не в состоянии отвечать,
несмотря ни на что, надеясь, что Венди передумает. 9 июля он был обвинён в неявке в суд
в ответ на заявления Венди. В тот же день по окончательному соглашению дом
предоставлялся Венди, но Дону давалось право удержания 6 500 $, причитающиеся в тех
случаях, когда дом будет продан, Венди снова выйдет замуж, или Ким исполнится
восемнадцать лет. Дону предоставлялся его полутонный «Форд»-пикап 1965 года; Венди
позволили оставить семейный «Камаро» 1968 года.
Опека над детьми предоставлялась Венди, но с Дона взыскали плату по 150 $ в
месяц на содержание каждого ребёнка, плюс расходы на их медицинское и
стоматологическое обслуживание, и предоставлялись права на «обоснованное
посещение». Таков был провинциальный суд семидесятых, специфические особенности
посещения не были разъяснены, и соглашение было неформальным. Дон переехал к своим
родителям в их трейлер в Монтесано. Он по-прежнему надеялся, что Венди передумает,
даже после того, как были подписаны последние документы.
Венди ничего такого не испытывала. Когда она с чем-то разделывалась, она с этим
кончала, и она не могла больше разбираться с Доном. Она быстро увлеклась новым
приятелем, красивым портовым грузчиком, который зарабатывал вдвое больше, чем Дон.
Её новый кавалер был также склонен к насилию и гневу, и Венди ничто так не любила,
как видеть, что этот гнев переносится на Дона. Когда новые водительские права Дона
были случайно отправлены в дом Венди, кто-то открыл конверт, натёр фото Дона
фекалиями, снова запечатал его и отправил Дону. Это был не развод - это была война,
наполненная ненавистью, злобой и реваншем родовой вражды.
Для Курта это было эмоциональной катастрофой - никакое другое событие в его
жизни не оказало большего влияния на формирование его личности. Он усваивал развод
так, как делают многие дети. Глубина конфликтов его родителей первоначально была

19
скрыта от него, и он не мог понять причину этого разрыва. «Он думал, что в этом виноват
он, и он брал на себя большую часть этой вины, - замечала Мари. - Это травмировало
Курта, поскольку он понимал, что всё, во что он верил - его безопасность, семья и его
собственная поддержка – рушилось на его глазах». Вместо того, чтобы внешне выразить
свою боль и печаль, Курт ушёл в себя. В июне того года Курт написал на стене своей
спальни: «Ненавижу Маму, Ненавижу Папу. Папа ненавидит Маму, Мама ненавидит
Папу. И от этого просто очень грустно». Это был мальчик, который в детстве был так
привязан к своей семье, что боролся со сном, как Мари написала в своём докладе по
домоводству семь лет назад, потому что «он не хочет их оставлять». Теперь, безо всякой
его собственной вины, оставили его. Айрис Кобэйн однажды описала 1976 год как «год
Курта в чистилище».
Также это было физически трудно для Курта. Мари вспоминала, что в это время
Курт лежал в больнице; её мать сообщила ей, что он оказался там в результате
недоедания. «Я помню, что Курт лежал в больнице из-за недоедания, когда ему было
десять лет», - говорила она. Курт рассказывал своим друзьям, что ему приходилось пить
барий и делать рентген желудка. Возможно, то, что считали недоеданием, было первым
симптомом расстройства желудка, который будет мучить его в более позднем возрасте.
Его мать страдала от болей в желудке, когда ей исполнилось двадцать лет, после его
рождения, и когда у Курта впервые начались боли в желудке, предполагалось, что у него
было то же раздражение, что и у Венди. Приблизительно во время развода у Курта также
непроизвольно подёргивались глаза. Семья предполагала, что это связано со стрессом, и,
по-видимому, так и было.
Пока его родители разводились, его жизнь в предподростковом возрасте, со всеми
её внутренними проблемами, продолжалась. Переходя в четвёртый класс, он стал
замечать, что девочки - сексуальные существа, и интересовался социальным статусом. В
июле того года его фотография появилась в «Aberdeen Daily World», когда его
бейсбольная команда завоевала первое место в Абердинской Лесозаготовительной Лиге
после сводной таблицы из четырнадцати побед и одного поражения. Другим ярким
моментом лета было то, что он приютил чёрного котёнка, который скитался по
окрестностям. Это было его первое домашнее животное, и он назвал его Пафф («Дымка»).
Спустя три месяца после того, как процедура развода был закончена, Курт выразил
заинтересованность в том, чтобы жить со своим отцом. Он переехал в трейлер к Дону,
Лиланду и Айрис, но к началу осени отец и сын арендовали свой собственный
односекционный трейлер напротив. Курт навещал Венди, Ким и Паффа по уикэндам.
Проживание с отцом удовлетворило некоторые эмоциональные потребности Курта
– снова он был в центре внимания, был единственным ребёнком. Дон очень плохо себя
чувствовал из-за развода, который он с лихвой компенсировал существенными
подарками, купив Курту мини-байк «Yamaha Enduro-80», который стал привлекать
соседей. Лайза Рок, которая жила в нескольких кварталах от него, впервые встретилась с
Куртом той осенью: «Он был тихим, очень симпатичным ребёнком. Всегда улыбался. Он
был немного застенчив. Было такое поле, где он катался на своём мини-байке, и я ехала
рядом на своём велосипеде».
Замечание Рок, что девятилетний Курт был «тихим», повторило слово, которое
будет неоднократно использоваться, чтобы рассказывать о нём во взрослой жизни. Он мог
долго сидеть в тишине, не испытывая потребности вести светскую беседу. Курт и Лайза
родились в один день, и когда им обоим исполнилось десять лет, они отметили праздник
вечеринкой у неё дома. Курт был рад, что его пригласили, однако он был осторожен, и
ему было неудобно от этого внимания. В четыре года он был бесстрашен; в десять лет он
был удивительно робким. После развода он вёл себя сдержанно, всегда ожидая, когда
другой сделает первый шаг.
После развода и с началом полового созревания Курта его отец взял на себя
повышенную роль. После школы Курт оставался у бабушки и дедушки, но как только Дон

20
возвращался с работы, остаток дня они проводили вместе, и Курт был счастлив делать всё,
что хотел Дон, даже если это означало спорт. После бейсбольных матчей двое мужчин-
Кобэйнов иногда обедали вместе в местном магазине солодовых напитков. Это была
связь, которой оба наслаждались, но каждый из них не мог не чувствовать потерю семьи -
это словно отрезанная конечность, и хотя они могли без неё жить, они всегда о ней
думали. Их любовь друг к другу в том году была сильнее, чем это было до этого или
после, но, тем не менее, и отец, и сын были глубоко одиноки. Боясь, что он может
потерять своего папу, Курт попросил Дона пообещать не вступать в повторный брак. Дон
дал своему сыну эту гарантию и сказал, что они оба всегда будут вместе.
Зимой 1976 года Курт перевёлся в начальную школу Бикон в Монтесано. Школы
Монтесано были меньше, чем в Абердине, и в течение нескольких недель перехода он
обрёл популярность, которая раньше ускользала от него, и его бесстрашие, казалось,
возвращалось. Несмотря на его внешнюю уверенность, он по-прежнему испытывал горечь
по поводу своих обстоятельств: «Можно было сказать, что он был измучен разводом
своих родителей», - вспоминал одноклассник Дэррин Нитэри.
К тому времени, когда он пошёл в пятый класс, осенью 1977 года, Курт надолго
обосновался в Монте – так местные жители называли город – все ученики в этой
маленькой школе знали его, и большинству из них он нравился. «Он был красивым
ребёнком, - вспоминал Джон Филдс. - Он был смышлёным, и все им восхищались». Со
своими белокурыми волосами и голубыми глазами Курт стал любимцем девочек. «Можно
было без всякого преувеличения сказать, что он был одним из самых популярных детей, -
замечала Рони Тойра. - Была группа примерно из пятнадцати детей, которые тусовались
вместе, и он был важной частью той группы. Он был очень симпатичный, с белокурыми
волосами, большими голубыми глазами и веснушками на носу».
За этой внешней привлекательностью скрывалась борьба за идентичность, которая
вышла на новую стадию, когда, в октябре 1977 года, Дон начал ходить на свидания. Курту
не понравилась первая женщина, с которой познакомился Дон, и его отец её бросил. Со
своей самовлюблённостью десятилетнего ребёнка Курт не понимал желания его отца
дружеского общения со взрослыми, или почему Дон не был счастлив просто с ним
вдвоём. В конце осени Дон познакомился с женщиной по имени Дженни Уэстби, которая
и сама была в разводе, с двумя детьми: Минди, на год младше Курта, и Джэймсом, на пять
лет младше. С самого начала это ухаживание было семейным делом, и их первым
свиданием была прогулка со всеми своими детьми вокруг озера Сильвия. Курт был
любезен с Дженни и её детьми, и Дон подумал, что нашёл себе пару. Он и Дженни
поженились.
Сначала Курту нравилась Дженни - она обеспечила его женским вниманием,
которого ему не хватало - но его положительные чувства к своей новой мачехе были
сведены на нет внутренним противоречием: если он её полюбит, он предаст свою любовь
к матери и своей «настоящей» семье. Как и его отец, Курт ещё надеялся, что этот развод
был просто временной катастрофой, дурным сном. Повторный брак его отца и теперь
ставший крайне тесным трейлер рассеяли эту иллюзию. Дон был немногословным, и его
собственное окружение затрудняло выражение чувств. «Ты говорил, что никогда больше
не женишься», - жаловался Курт Дону. «Ну, понимаешь, Курт, всё меняется», - ответил
его отец.
Дженни пыталась достучаться до него, но безуспешно. «Вначале он ко всем
испытывал много любви», - вспоминала Дженни. Впоследствии Курт непрерывно
ссылался на обещание Дона не вступать в повторный брак, и продолжал замыкаться в
себе. Дон и Дженни попытались компенсировать это, сделав Курта центром внимания в
доме - он первым открывал подарки, и его освободили от повседневной работы по дому -
но эти маленькие жертвы только способствовали увеличению его эмоциональной ломки.
Он время от времени получал удовольствие от игры со своими сводными братом и

21
сестрой, но он также дразнил их и был жесток по отношению к Минди из-за её
неправильного прикуса, беспощадно подражая её голосу при ней.
Всё временно наладилось, когда семья переехала в собственный дом на юг Флит-
Стрит, 413 в Монтесано. У Курта была своя комната, в которой были круглые окна,
напоминая корабль. Через некоторое время после переезда Дженни родила ещё одного
сына, Чэда Кобэйна, в январе 1979 года. Теперь двое остальных детей, мачеха и ребёнок -
все соперничали за внимание, которое когда-то принадлежало одному Курту.
У Курта было раздолье в парках Монте, на дорожках и полях. Это был такой
маленький город, что едва ли требовались транспортные средства; в четырёх кварталах
оттуда было бейсбольное поле, школа была как раз прямо по дороге, и ко всем его
друзьям можно было ходить пешком. В отличие от Абердина, Монте казался чем-то из
пьесы Торнтона Уайлдера, более простой и более дружелюбной Америкой. По средам в
доме Кобэйнов проходили семейные вечера. Мероприятия включали настольные игры
вроде парчизи* или монополии, а Курт был в таком же восторге от этих вечеров, как и все
остальные.
С деньгами было туго, поэтому большинство каникул были связаны с
туристическими походами, но Курт залезал в машину первым, когда они готовились. Его
сестра Ким ездила с ними в походы, пока Дон и Венди не подрались из-за того, означают
ли каникулы уменьшение пособия на ребенка; после этого Ким меньше виделась со своим
отцом и братом. Курт продолжал гостить у своей матери по уикэндам, но вместо тёплых
встреч эти времена обычно только бередили старую рану развода; Венди и Дон с трудом
вели себя вежливо, поэтому поездки в Абердин означали необходимость наблюдать, как
его родители сражаются из-за графика посещений. В один из уикэндов у него случилось
ещё одно несчастье: убежал Пафф, его любимый кот, и больше его не видели.
Как и все дети, Курт жил по определённому распорядку и наслаждался укладом
вещей вроде семейного вечера. Но даже это маленькое утешение приводило к
противоречивым чувствам: он тосковал по близости, хотя боялся, что сближение кончится
тем, что в будущем его бросят. Он проходил стадию половой зрелости, когда
большинство юных мужчин начинает дифференцироваться от своих родителей, находить
свою собственную идентичность. Однако Курт всё ещё оплакивал потерю
первоначального семейного гнезда, и отделение было чревато и нищетой, и ужасом. Он
имел дело с этой массой противоречивых чувств, отделяя себя эмоционально от Дона и
Венди. Он говорил самому себе и своим друзьям, что он их ненавидит, и в этой
язвительности он мог оправдать своё собственное отдаление. Но после того, как днём он
тусовался со своими приятелями и рассказывал о том, какие у него мерзкие родители, он
снова оказывался участником семейных вечеров и являлся единственным в доме, кто не
хотел, чтобы вечерние торжества заканчивались.
Праздники всегда были проблемой. День Благодарения и Рождество 1978 года
предвещали курсирование Курта по полдюжине разных домов. Если его чувства к Дженни
были смесью любви, ревности, и предательства, его чувства к приятелю Венди были
неподдельной злобой. Однажды вечером этот приятель сломал Венди руку – Ким была
дома и видела этот инцидент - и Венди была госпитализирована. Когда она поправилась,
она отказалась предъявлять обвинения. Её брат Чак угрожал этому приятелю, но мало что
можно было сделать, чтобы изменить отношение к нему Венди. В то время многие
думали, что Венди живёт с ним из-за финансовой поддержки, которую он обеспечивал.
После развода она стала работать в «Пирсоне», абердинском универмаге, но именно
благодаря заработку этого портового грузчика они могли себе позволить роскошества
вроде кабельного телевидения. До появления портового грузчика Венди была в таких
долгах по оплате своих счетов, что ей едва не отключили электричество.
Курту в том году было одиннадцать лет, и он был маленький и худой, но он
никогда не чувствовал себя таким беспомощным или слабым как тогда, когда поблизости
был приятель Венди. Он был не в силах защитить свою мать, и стресс от того, что он

22
видел эти драки, заставлял его бояться за её жизнь и, возможно, за свою. Он и жалел мать,
и ненавидел её за необходимость её жалеть. Его родители были его божествами, когда он
был моложе - теперь они были падшими идолами, фальшивыми божествами, и им нельзя
было доверять.
Эти внутренние конфликты начали выражаться в поведении Курта. Он дерзил
взрослым, отказывался выполнять работу по дому и, несмотря на свой небольшой рост,
начал измываться над другим мальчиком с такой силой, что жертва отказывалась идти в
класс. В это оказались вовлечены преподаватели и родители, и все удивлялись, почему
такой милый мальчик стал таким отвратительным. Дойдя до последней черты, Дон и
Джонни, наконец, отвели Курта на консультацию. Была попытка провести семейную
терапию, но Дону и Венди так и не удалось придти на совместный приём. Однако врач
провёл несколько сессий, разговаривая с Куртом. Он пришёл к выводам, что Курту нужна
одна семья. «Нам сказали, что если он будет с нами, нам нужно получить законную опеку
над ним, чтобы он знал, что мы признаём его членом нашей семьи, - вспоминала Дженни.
- К сожалению, всё это на самом деле вызвало проблемы между Доном и Венди, когда они
это обсуждали».
Дон и Венди развелись несколько лет назад, однако их злоба друг на друга
сохранилась, и фактически усугублялась из-за их детей. Это была трудная весна для
Венди - её отец, Чарлз Фрэйденберг, умер от внезапного сердечного приступа спустя
десять дней после своего 61-летия. Мать Венди, Пэгги, всегда была затворницей, и Венди
волновалась, что это увеличит изоляцию матери. Поведение Пэгги, возможно, было
результатом зловещего инцидента детства: когда ей было десять лет, отец Пэгги ударил
себя ножом в живот на глазах своей семьи. Джэймс Ирвинг выжил в этой попытке
самоубийства и был помещён в ту же Вашингтонскую психиатрическую больницу, где
впоследствии назначат шоковую терапию актрисе Фрэнсис Фармер. Он умер от своего
первоначального ранения два месяца спустя; когда он оказался без присмотра
больничного персонала, он распорол свои ножевые раны. Как и многие из трагедий этой
семьи, душевная болезнь прадеда Курта обсуждалась только шепотом.
Но даже муки семьи Фрэйденберг были не в состоянии примирить Дона и Венди в
общем горе. Их споры о Курте закончились, как и все их разговоры, ссорой. Венди,
наконец, подписала документ, который гласил: «Дональд Лиланд Кобэйн должен
единолично отвечать за заботу, поддержку и содержание вышеупомянутого ребёнка». 18
июня 1979 года, за три недели до трёх лет со дня даты развода Дона и Венди, Дону
предоставили законную опеку над Куртом.

23
 3. ЗАНУДА МЕСЯЦА
Монтесано, штат Вашингтон
июль 1979 - март 1982 года

«Его любимое блюдо и напиток - пицца и кока-кола. Его

любимое высказывание – «прощаю»
- из очерка в «Puppy Press».

В сентябре 1979 года Курт пошёл в седьмой класс неполной средней школы в
Монтесано. Это была важная веха, и школа начала играть большую роль в его жизни. Он
стал ходить на занятия по музыке в пятом классе, а к седьмому классу он играл на
ударных в школьной группе, успех, которое он стремился преуменьшить перед своими
друзьями, несмотря на то, что также смаковал его. В основном он учился и репетировал на
ударных в маршевой группе или на маленьких барабанах в ансамбле, учебном малом
барабане и басовом барабане песни вроде «Louie, Louie» и «Tequila». Эта группа из Монте
редко маршировала – в основном, они играли на собраниях или на баскетбольных матчах -
но Курт неизменно присутствовал на любом событии, где они выступали.
Руководитель его группы, Тим Нелсон, вспоминал его как «аккуратного,
обыкновенного ученика, обучающегося музыке. Он не был экстраординарным, но он
также не был ужасным». В том году Курта сфотографировали для монтесанского
ежегодника «Sylvan» игравшим на малом барабане на каком-то собрании. У него была
стрижка «паж», и он слегка напоминал юного Брэда Питта. Он одевался как учащийся
дорогостоящей частной школы – типичная экипировка включала расклешённые джинсы
«Hash», полосатая рубашка для регби «Izod», и спортивные тапочки «Nike». Он одевался,
как все остальные двенадцатилетние мальчики, хотя он был слегка невысокий и
маленький для своего возраста.
Как одного из наиболее популярных детей в школе, его выбрали для очерка в
выпуске от 26 октября 1979 года печатной студенческой газеты, «Puppy Press». Эта статья
вышла под заголовком «Зануда Месяца», и в ней говорилось:
Курт учится в седьмом классе нашей школы. У него белокурые волосы и голубые
глаза. Он думает, что школа – это нормально. Любимое занятие Курта - группа, а его
любимый преподаватель - мистер Хепп. Его любимое блюдо и напиток - пицца и кока-
кола. Его любимое высказывание – «прощаю». Его любимая песня – «Don’t Bring Me
Down» «E.L.O.», а его любимая рок-группа – «Meatloaf». Его любимое телешоу – «Такси»,
а его любимый актёр - Бёрт Рейнолдс.
Это высказывание «прощаю» было вывертом Курта на «прости» Стива Мартина.
Это соответствовало его противоречивому, саркастическому чувству юмора, которое
включало перестановку фраз или задавание абсурдных риторических вопросов –
представьте себе Энди Руни в подростковом возрасте. Типичными такими шутками было
то, что он кричал на костёр: «Как можно портить вполне приличный огонь, дымя?».
Будучи маленьким мальчиком, его метод выживания в пределах подростковой мужской
культуры состоял в том, чтобы по-своему подшучивать над конфликтами и умалять
любых мучителей своим превосходным интеллектом.
Курт часами смотрел телевизор. Это было бесконечное сражение с Доном и
Дженни; они хотели ограничить его время, проводимое перед экраном, но он умолял и
кричал, чтобы ему позволили ещё. Когда его лишали этой свободы, он просто шёл в гости
к своему лучшему другу, Роду Маршу, который жил в квартале от него, и смотрел
телевизор там. Хотя «Saturday Night Live» было после того, как он ложился спать, он
редко пропускал неделю, и в следующий понедельник в школе он пародировал все
лучшие скетчи. Он также делал отличную пародию на Лэтку, персонаж Энди Кауфмана из
«Такси».

24
 Летом прошлого года Курт бросил Детскую Лигу, но когда наступила зима, он
вошёл в юниорскую университетскую команду по борьбе, которая нравилась его отцу.
Дон присутствовал на каждом соревновании и бесконечно справлялся о достижениях
Курта. Тренером был Киничи Кэнно, преподаватель рисования в Монте, и Курт стал
членом этой команды, чтобы и проводить больше времени с Кэнно, и заниматься борьбой.
В Кэнно Курт нашёл мужчину - пример для подражания, который поощрял его
творческий потенциал, и он стал любимым учеником Кэнно. Один из рисунков Курта был
представлен на обложке «Puppy Press» на тот Хэллоуин: на нём был изображён бульдог,
талисман Монтесано, вытряхивающий свой рождественский мешок в конуру. В типичной
для Кобэйна манере он спрятал среди конфет банку пива. Для рождественской открытки в
том году Курт нарисовал пером маленького мальчика, который пытался ловить рыбу, но
зацепил себя рыболовным крючком за спину – она была так же хороша, как большинство
открыток «Холмарк». Как об этом вспоминала одноклассница Никки Кларк, рисунки
Курта были «всегда очень хорошими. Кэнно никогда не приходилось ему помогать,
поскольку он казался продвинутым учеником». Даже когда он не был на уроке рисования,
вспоминала Кларк, Курт никогда не расставался с ручкой: «На каждом уроке он
постоянно что-то машинально рисовал».
Он рисовал в основном автомобили, грузовики и гитары, но также начал
изготавливать собственную грубую порнографию. «Он однажды показал мне такой
набросок, который нарисовал, - говорил одноклассник Билл Бёрхардт, - и это было
совершенно реалистическое изображение влагалища. Я спросил его: «Что это?», а он
засмеялся». В то время Курт никогда не видел влагалище вблизи, разве что в книгах или
взрослых журналах, которыми обменивались мальчики. Ещё одним его фирменным
рисунком был Сатана, персонаж, которого он рисовал в своей записной книжке на каждом
уроке.
Рони Тойра была подружкой Курта в седьмом классе, но это было первое невинное
увлечение, которое так и не стало серьёзным. Он подарил ей свою картину, чтобы
скрепить их союз. «В школе были дети, которые явно были проблемными, или были
изгоями, но он не был одним из них, - говорила она. – Почти единственное, в чём он
отличался, было то, что он был спокойнее большинства детей. Он не был необщительным,
просто тихим».
Дома он был вовсе не тихим, громко жалуясь на то, что он чувствовал, что Дон или
Дженни несправедливо к нему относятся. Немногие вторые браки с детьми когда-либо в
полной мере объединяются, но этот брак всегда существовал на хрупкой основе, и
проблемы фаворитизма и справедливости будут преследовать эту семью. Жалобы Курта
обычно приводили к спорам между Доном и Дженни или увеличивали злобу его
родителей, которая продолжала кипеть по поводу вопросов посещения и пособия на
ребенка. Дон жаловался, что Венди заставляла Ким звонить, если его чек на ребёнка
опаздывал на день.
К концу седьмого класса позвонила школьная медсестра и сказала, что параметры
Курта таковы, что они считают, что они на грани сколиоза или искривления
позвоночника. Дон и Дженни отвели Курта к врачу, и после тщательной экспертизы врач
решил, что Курт не страдает от этого синдрома – у него просто были более длинные руки,
чем у большинства детей его роста, что заставляло первоначальные размеры казаться
кривыми. Но это не убедило Венди. Через семейную систему связи - которая напоминала
плохую версию детской игры в испорченный телефон - она услышала, что у Курта
сколиоз. Она была потрясена, что Дон не встревожен, и что Курт не в гипсовом корсете.
Курт решил поверить диагнозу своей матери, и в более поздние годы утверждал, что у
него был «незначительный сколиоз в неполной средней школе». Хотя его утверждение
расходится с фактами, Курт использовал это как ещё один пример того, как его отец его
подвёл.

25
 Как и многие дети развода, Курт мастерски стравливал родителей друг с другом. В
1980 году Венди работала в Монте в Правлении Окружного Уполномоченного, и Курт
часто приходил к ней после школы, только чтобы сообщить о какой-нибудь новой пытке,
которой его подвергли Дон или Дженни. Поскольку для Курта положение дел в Монте
ухудшилось, он надеялся, что Венди его заберёт. Но у его матери в то время были
собственные проблемы со своим приятелем. Она говорила Ким, что боится, что если Курт
увидит эту дисфункцию у неё в доме, он станет геем. Спустя несколько лет, когда Курт
завёл разговор на эту тему с Венди и Ким, его мама сказала ему: «Курт, ты даже не
знаешь, что это такое. Ты закончишь в колонии для несовершеннолетних или в тюрьме».
Одна из повторяющихся жалоб Курта Венди заключалась в том, что дети Дженни
пользовались в доме преимуществом. Когда бывший муж Дженни дарил подарки Минди и
Джэймсу, Курт чувствовал зависть. Курт предполагал, что та дисциплина, которую ему
определяли, была из-за того, что он не был биологическим ребёнком Дженни. Он говорил
своим друзьям, что ненавидит Дженни, жаловался на её стряпню и утверждал, что она по
норме определяет, сколько газировки разрешать ему пить. Он заявлял, что Дженни могла
бы «услышать, как открывается банка «Пепси», находясь на расстоянии трёх комнат», а на
ланч ему разрешали «всего два ломтика ветчины «Карл Баддиг» на бутерброд, и два
«Грандмаз Кукиз».
Лиланд Кобэйн отчитывал Дона по поводу того, что, как он тоже думал, было
предубеждением против Курта: «На столе могли лежать фрукты, и Минди или Джэймс
могли подойти, взять яблоко и начать его есть. Если это делал Курт, Донни устраивал ему
за это головомойку». Лиланд предполагал, что Дон так боялся, что Дженни уйдёт от него,
как ушла Венди, что он поддерживал Дженни и её детей. Дон признавался, что с
дисциплиной было больше проблем у Курта, чем у детей Дженни, но утверждал, что это
было из-за личности Курта, а не из-за фаворитизма. Но Дон действительно волновался,
что Дженни уйдёт от него, если Курт станет причинять слишком много неприятностей: «Я
боялся, что дойдёт до того, что «или уходит он, или уходит она», а я не хотел её
потерять».
Отношения Курта со своими родными и сводными братьями и сёстрами стали
более сбалансированными, поскольку он становился старше. Он обожал своего
единокровного брата Чэда, потому что любил младенцев. Он бил Минди, но иногда, когда
не было занятий, он целый день играл с ней. Однако когда одноклассники Курта говорили
о его семье - некоторые его приятели считали, что Минди хорошенькая - он тут же
поправлял их, если они называли её его «сестрой». Он рассказывал о Минди своим
друзьям, что она «не моя сестра - дочь новой жены моего папы», говоря эти слова, будто
она была какой-то пыткой, которую он был вынужден выносить.
С Джэймсом он уживался лучше, возможно потому что этот мальчик помладше
никогда не затмевал Курта. Когда другой мальчик бил Джэймса, который был подающим
в одной из бейсбольных команд Курта, Курт вмешивался и угрожал нападавшему. Они
оба также интересовались кино. Летом семья отправлялась в кинотеатр для
автомобилистов с двумя экранами. И Дон, и Дженни брали по машине, потом парковали
одну машину с детьми перед экраном, где показывали фильм для просмотра детей только
в присутствии родителей, пока они смотрели фильм для взрослых на другом экране. Курт
учил Джэймса, что вместо того, чтобы досматривать до конца очередную комедию Дона
Ноттса, они могли бы пойти в туалет и посмотреть взрослую программу вроде «Хэви-
металл», которую любил Курт - стоя прямо у парковки. Курту нравилось рассказывать
своему младшему сводному брату о фильмах, которые он уже видел. В прошлом году он
смотрел «Близкие Контакты Третьего Вида» и мог воспроизвести весь диалог из этого
фильма. «Он обычно за обедом играл со своим картофельным пюре и превращал его в
гору из того фильма, - вспоминал Джэймс.
В 1981 году, в четырнадцать лет, Курт стал снимать свои собственные
короткометражные фильмы, воспользовавшись родительской камерой «Super-8». Одним

26
из первых его произведений был тщательно разработанный плагиат «Войны Миров»
Орсона Уэллса, который изображал инопланетян – их играли персонажи, которых Курт
вылепил из глины – приземляющихся во дворе Кобэйнов. Он показал этот фильм об
инопланетянах Джэймсу, успешно постаравшись убедить этого мальчика помладше, что
их дом захвачен. Ещё один фильм, который он снял в 1982 году, показывает гораздо более
тёмную сторону его души: он назвал его «Курт Совершает Кровавое Самоубийство», и в
нём Курт, играя на камеру, которую держит Джэймс, притворяется, что режет свои
запястья краем наполовину разорванной банкой газировки. Этот фильм наполнен
спецэффектами, фальшивой кровью, а Курт эффектно доигрывает заключительную сцену
собственной смерти в манере, которую он, должно быть, видел в немых фильмах.
Этот ужасный фильм просто добавил арсенала к беспокойствам, которые его
родители уже испытывали по поводу того мрака, который они видели у него внутри.
«Было что-то не так, - утверждала Дженни, - что-то не так в его мыслительном процессе
уже с самого начала, что-то неустойчивое». Он мог спокойно обсуждать такие события,
которые вызывают кошмары у большинства подростков: убийство, насилие,
самоубийство. Он не был единственным в истории подростком, заводившим речь о
самоубийстве, но то, как грубо он шутил по этому поводу, казался его друзьям странным.
Однажды они с Джоном Филдсом шли из школы домой, когда Филдс сказал Курту, что он
должен быть художником, но Курт мимоходом объявил, что у него другие планы: «Я буду
музыкантом-суперзвездой, покончу с собой и уйду в блеске славы», - сказал он. «Курт, это
самая глупая вещь, которую я когда-либо слышал - не говори так», - ответил Филдс. Но
Курт был непреклонен: «Нет, я хочу быть богатым и знаменитым и покончить с собой, как
Джими Хендрикс». Ни один из мальчиков в то время не знал, что смерть Хендрикса не
была самоубийством. Филдс был не единственным другом Курта из Монте, который
рассказывал такую историю - полдюжины других знакомых рассказывает похожие версии
того же самого разговора, всегда с таким же мрачным итогом.

То, что Курт спокойно говорил в четырнадцать лет о самоубийстве, никого в семье
не удивляло. Двумя годами ранее двоюродный дед Курта, 66-летний Бёрл Кобэйн, самый
старший брат Лиланда, с помощью короткоствольного пистолета 38 калибра выстрелил
себя и в живот, и в голову. Тело обнаружил Лиланд. Утверждали, что Бёрла якобы
собирались обвинить в сексуальном домогательстве. Бёрл не был так близок к этой семье,
как другие дяди Курта, но Курт постоянно говорил об этом со своими друзьями. Он
вскользь пошутил, что его дядя «покончил с собой из-за смерти Джима Моррисона», хотя
Моррисон скончался за десять лет до этого.
То, что было шуткой для Курта, было сокрушительным ударом для Лиланда. За год
до самоубийства Бёрла, в 1978 году, брат Лиланда, Эрнест, умер от кровоизлияния в мозг.
Хотя смерть Эрнеста, в 57 лет, официально не была вызвана самоубийством, она
наступила после того, как его предупредили, что он умрёт, если продолжит пить. Он
упорствовал и, в конце концов, упал с лестницы, что привело к аневризме, которая убила
его.
Эти смерти были не единственными, которые повлияли на Курта. Когда Курт был в
восьмом классе, один мальчик из Монтесано повесился возле одной из начальных школ.
Курт был знаком с этим мальчиком; это был брат Билла Бёрхардта. Курт, Бёрхардт и Род
Марш обнаружили труп, висящий на дереве, когда они шли в школу, и полчала смотрели
на него прежде, чем служащие школы, наконец, не прогнали их. «Это была самая
гротескная вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни», - вспоминал Марш. Из-за
семейной истории самого Курта и из-за этого инцидента самоубийство стало концепцией
и словом, которое больше не было неприличным. Напротив, оно было просто часть
окружающей его среды, точно так же как, алкоголизм, бедность или наркотики. Курт
говорил Маршу, что у него «самоубийственные гены».

27
 Экспериментирование Курта с наркотиками началось в восьмом классе, когда он
начал курить марихуану и принимать ЛСД. Он стал курить траву на вечеринках, потом со
своими друзьями, и, наконец, каждый день стал курить один. К девятому классу он был
настоящим наркоманом. Марихуана в Монте была дешёвой, и её было видимо-невидимо –
в основном, самосад - и она помогала Курту забывать свою домашнюю жизнь. То, что
началось как социальный ритуал, стал предпочитаемым им обезболивающим средством.
В то время, как он стал употреблять наркотики, он также начал регулярно
пропускать занятия. Когда он пропускал школу со своими друзьями, они покупали травку
или крали выпивку из бара чьих-нибудь родителей. Но Курт начал пропускать школу
один, или ходить в школу, но уходить после первого урока. Он меньше виделся со своими
друзьями и казался отчуждённым от всего, кроме собственного гнева. Тревор Бриггс
столкнулся с Куртом в новогоднюю ночь 1980 года, он сидел один в парке Монте, качался
на качелях и свистел. Тревор пригласил Курта в дом своих родителей, и оба кайфовали,
смотря по телевизору Дика Кларка. Год закончился тем, что обоих стало тошнить от того,
что они выкурили чрезмерное количество самосада.
То, что всего несколькими годами ранее казалось идиллическим местом, чтобы
ходить в школу, вскоре стало для Курта чем-то вроде тюрьмы. В разговорах со своими
друзьями он теперь ругал Монте наряду со своими родителями. Только что прочитав
«Убить Пересмешника» Харпер Ли, он провозгласил эту книгу точным описанием города.
К началу 1981 года начал появляться другой Курт, или, точнее, не появляться: он
проводил всё больше и больше времени в уединении. В доме на Флит-стрит он переехал в
реконструированную спальню в подвале. Курт говорил своим друзьям, что чувствует, что
этот переезд стал ссылкой. В своей комнате в подвале Курт проводил время со своим
автоматом для игры в пинбол «Монтгомери Уорд», которую ему подарили на Рождество,
стереомагнитофоном, который ему отдали Дон и Дженни, и кучей альбомов. Эта
коллекция пластинок включала Элтона Джона, «Grand Funk Railroad» и «Boston». В том
году любимым альбомом Курта был «Evolution» «Journey».
Его конфликты с Доном и Дженни достигли предела. Все их попытки сделать его
членом своей семьи провалились. Он начал бойкотировать семейные вечера и, внутренне
чувствуя себя покинутым, решил внешне покинуть свою семью. «Мы делали за него
работу по дому, просто типичная вещь, но он её не делал, - вспоминал Дон. - Мы стали
пытаться стимулировать его при помощи карманных денег, но если он не делал
определённую работу по дому, мы вычитали у него карманные деньги. Но он отказывался
что-либо делать. Это кончилось тем, что он нам задолжал. Он буянил, хлопал дверьми и
нёсся вниз по лестнице». Также у него, казалось, стало меньше друзей. «Я заметила, что
некоторые из его друзей ушли, - говорила Дженни. - Он гораздо больше был дома, но он
не был с нами, даже когда он был дома. Он, казалось, становился гораздо больше
сосредоточенным на самом себе. Он был тихим и угрюмым». Род Марш вспоминал, что в
том году Курт убил соседского кота. В этом инциденте подросткового садизма - который
был крайней противоположностью его взрослой жизни - он заманил ещё живое животное
в дымоход своих родителей и смеялся, когда он сдох, и во всём доме неприятно пахло.
В сентябре 1981 года Курт поступил на первый курс средней школы в Монтесано.
Той осенью, пытаясь приспособиться, он оказался в футбольной команде. Он одержал
первую победу, несмотря на свой маленький рост – признак, более, чем что-либо
демонстрирующий, какой крошечной была школа Монтесано. Он тренировался две
недели, но потом бросил, жалуясь, что там слишком много работы. В том году он также
вошёл в легкоатлетическую команду. Он метал диск – удивительная ловкость, учитывая
его телосложение - и он улетел на 200 ярдов. Он был отнюдь не лучшим спортсменом в
команде - он пропускал много тренировок - но он был одним из самых быстрых
мальчиков. Он был снят на фото команды для ежегодника, щурясь от солнца.

28
 В феврале того года, в момент интуитивной прозорливости, дядя Чак сказал Курту,
что тот может получить на своё четырнадцатилетие или велосипед, или электрогитару.
Для мальчика, который рисовал рок-звёзд в своей записной книжке, вообще не было
выбора. Курт уже сломал гавайскую лэп-гитару Дона; он её разобрал, чтобы изучить её
внутреннее устройство. Гитара, которую купил ему Чак, была не намного лучше: это была
дешёвая, подержанная ручная японская модель. Она часто ломалась, но для Курта это был
воздух, которым он дышал. Не зная, как поставить на неё струны, он позвонил тёте Мари
и спросил у неё, как их натянуть в алфавитном порядке. Как только гитара с его помощью
заработала, он постоянно играл на ней и носил её в школу, чтобы похвастаться. «Все
спрашивали его о ней, - вспоминал Тревор Бриггс. - Я увидел его с ней на улице, а он мне
сказал: «Не проси меня играть на ней песни; она сломана»». Это не имело значения – это
был не столько инструмент, сколько идентичность.
Лёгкая атлетика тоже была частью его идентичности; он продолжал заниматься
борьбой, перейдя, как первокурсник, в университетскую команду. Бульдоги Монтесано в
том году выиграли чемпионат лиги, с показателем в двенадцать побед и три поражения,
хотя Курт не играл важную роль в этом успехе. Он начал пропускать больше тренировок и
соревнований, а в университетской команде его рост был огромной помехой. Отношение к
юниорской команде двумя годами ранее было таким, что борьба была забавным способом
подраться; университетская команда, напротив, была в высшей степени серьёзной, и
тренировки требовали, чтобы он боролся с мальчиками, которые сразу же сваливали его.
В конце сезона Курт позировал для фото команды, одетый в полосатые носки до колена -
среди бегемотов команды он был больше похож на тренера, чем на члена команды.
Именно на университетском борцовском ковре Курт устроил одно из своих самых
больших сражений со своим отцом. В день матча за звание чемпиона, как об этом
рассказывал Курт, он вышел на ковёр, намереваясь послать сообщение Дону на дешёвых
местах на открытой трибуне. Как Курт впоследствии рассказывал об этом Майклу
Азерраду, «я ждал, когда раздастся свисток, просто глядя прямо в лицо [Дону], а потом я
сразу же замолчал – я сложил руки и позволил тому парню свалить меня». Курт
утверждал, что сделал это четыре раза подряд, каждый раз сразу же падая, и Дон
разозлился и ушёл. Дон Кобэйн утверждал, что эта история - ложь; одноклассники Курта
этого не помнят и утверждают, что того, кто проигрывал специально, избегали, а то и
избивали, его товарищи по команде. Но Лиланд Кобэйн вспоминает, как Дон рассказывал
ему эту историю после состязания, говоря: «Эта маленькая дрянь просто легла там. Он не
сопротивлялся».
Курт был мастером преувеличивать истории, рассказывая эмоциональную, а не
фактическую правду. Вероятнее всего, произошло вот что - у Курта было состязание с
противником, который был лучше него, и он решил не сопротивляться, чего было
достаточно, чтобы разозлить своего отца-перфекциониста. Но то, как Курт рассказывал
эту историю, и его описание того взгляда, который промелькнул между ним и его отцом,
является свидетельством того, насколько испортились их отношения за эти шесть лет
после развода. Когда-то они проводили вместе каждый свободный час, а в тот день, когда
Дон купил мини-байк, Курт никого никогда не любил больше. Прямо по улице от средней
школы Монтесано был ресторан, где они обычно сидели – только вдвоём, единый
организм, семья - и тихо вместе обедали, объединённые своим одиночеством; маленький
мальчик, который просто-напросто хотел провести остаток жизни со своим папой, и отец,
который только хотел, чтобы кто-то любил его любовью, которая не исчезнет. Но шесть
лет спустя отец и сын закрепились в состязании по борьбе титанов и, как и все великие
трагедии, ни один из борцов не чувствовал, что он мог позволить себе уступить. Курт
отчаянно нуждался в отце, а Дон нуждался в том, чтобы его сын нуждался в нём, но ни
один не мог это признать.
Это была трагедия шекспировских масштабов; независимо от того, как далеко Курт
удалялся от того борцовского ковра, краем глаза он всегда смотрел прямо на отца, или -

29
точнее, с тех пор как его отношения с отцом фактически умерли для него после этого
момента – глядя на призрак своего отца. Спустя почти десятилетие после его поражения в
борьбе на первом курсе, Курт выпалил горький текст в песне под названием «Serve the
Servants» («Служить Слугам»), эти слова - очередной шаг в его нескончаемой схватке со
своим самым большим противником: «Я всячески старался иметь отца, но вместо этого у
меня был папа».

30
 4. МАЛЬЧИК С СОСИСКОЙ «PRAIRIE BELT»
Абердин, штат Вашингтон
март 1982 – март 1983 года

«Не бойся ожесточённо спорить, просто приложи старания».

- из комикса «Познакомьтесь с Джимми, Мальчиком
С Сосиской «Prairie Belt»»

Именно по его собственному настоянию в марте 1982 года Курт покинул Флит-
стрит, 413, и заботу своего отца и мачехи. Курт провёл следующие несколько лет,
слоняясь по метафорической дикой местности Грэйс-Харбор. Хотя он сделал две
остановки, которые были длиной в год, следующие четыре года он проживёт в десяти
разных домах, в десяти разных семьях. Ни в одной из них он не чувствовал себя как дома.
Его первой остановкой была знакомая территория - трейлер его бабушки и дедушки
по отцу возле Монтесано. Оттуда он мог ездить на автобусе в Монте каждое утро, что
позволило ему оставаться в той же самой школе и классе, но даже его одноклассники
знали, что этот переход был трудным. У бабушки и дедушки он получал благосклонность
и расположение своей любимой Айрис, и были моменты, когда он был близок к Лиланду,
но он проводил большую часть времени один. Это был ещё один шаг к большему,
абсолютному одиночеству.
Однажды он помогал своему дедушке мастерить кукольный домик на день рождения
Айрис. Помощь Курта состояла в том, что он методично скреплял миниатюрную черепицу
из кедра на крыше строения. Разделавшись с деревом, Курт наспех смастерил шахматы.
Он начал с того, что нарисовал очертания фигур на дереве, а потом усердно вырезал их
ножом. На полпути этого процесса дедушка показал Курту, как работать лобзиком, потом
оставил пятнадцатилетнего мальчика одного, наблюдая из-за двери. Мальчик взглянул на
своего дедушку, чтобы тот посмотрел, и Лиланд сказал ему: «Курт, ты молодец».
Но Лиланд не всегда говорил такие тёплые слова, и Курт снова оказался в той же
самой динамике отец/сын, которую он испытывал с Доном. Лиланд был скор на то, чтобы
приправлять критикой свои указы Курту. В защиту Лиланда, Курт действительно мог
достать кого угодно. Когда он стал подростком, он постоянно испытывал его на
прочность, и имея так много разных родительских фигур - и ни одну с максимальной
властью над ним – он, в конце концов, утомил своих стариков. Его семья рисовала
картину упрямого и своевольного мальчика, которому было не интересно слушать
взрослых или работать. Раздражительность, казалось, была важной частью его характера,
также, как и лень, в отличие от всех остальных в его семье - даже его младшая сестра Ким
помогала оплачивать счета, разнося газеты. «Курт был ленивым, - вспоминал его дядя
Джим Кобэйн. - Было ли это просто потому, что он был типичным подростком или потому
что он был подавлен, никто не знал».

Летом 1982 года Курт уехал из Монтесано, чтобы жить с дядей Джимом в Южном
Абердине. Его дядя был удивлён, что на него возложили эту ответственность. «Я был
потрясён, что ему разрешили жить со мной, - вспоминал Джим Кобэйн. - Я в то время
курил траву. Я не обращал внимания на его потребности, не говоря уж о том, что, чёрт
возьми, я делал». По крайней мере, по своей неопытности Джим не был деспотичным
педантом. Он был на два года младше своего брата Дона, но был гораздо более
продвинутым, с большой коллекцией пластинок: «У меня была очень хорошая
стереосистема и много пластинок «Grateful Dead», «Led Zeppelin» и «Beatles». И я громко
врубал эту штуку». Самой большой радостью Курта за те несколько месяцев, что он жил с
Джимом, было восстанавливать усилитель.

31
 У Джима и его жены была маленькая дочь, и по причине нехватки места Курта
вскоре попросили уехать. После этого Курт жил у братьев и сестёр Венди. «Курта
передавали от родственника к родственнику», - вспоминал Джим. Он был типичным
безнадзорным ребёнком. Он лучше уживался со своими дядями и тётями, чем со своими
родителями, однако его преследовали проблемы власти. Его дяди и тёти были менее
строгими, однако в более свойских домах было меньше попыток структурированной
близости семьи. У его родственников были собственные проблемы и сражения – ни у кого
не находилось места для него, и физически, и эмоционально, и Курт это знал.
Курт провёл несколько месяцев со своим дядей Чаком, где он стал брать уроки игры
на гитаре. Чак играл в группе с парнем по имени Уоррен Мэйсон, одним из самых
популярных гитаристов в гавани. Всякий раз, когда они репетировали у Чака дома – на
репетициях всегда была трава и бутылка «Джэка Дэниелса» - Курт наблюдал из угла,
уставившись на Уоррена, как голодный смотрит на бутерброд с фрикаделькой. Однажды
Чак попросил Уоррена обучать мальчика, и так началось формальное обучение Курта
музыке.
Как рассказывал эту историю Курт, он взял всего один или два урока, и за тот
короткий период он научился всему, что ему нужно было знать. Но Уоррен вспоминал,
что это обучение растянулось на несколько месяцев, и Курт быть серьёзным студентом,
который пытался заниматься часами. Первое, с чем пришлось иметь дело Уоррену, это
гитара Курта – она больше подходила для того, чтобы хвастаться в школе, чем играть.
Уоррен нашёл Курту «Ibanez» за 125 $. Сами уроки стоили 5 $ за полчаса. Уоррен задал
Курту вопрос, который он задавал всем своим юным студентам: «Какие песни ты хочешь
выучить?» «Stairway to Heaven», - ответил Курт. Курт уже умел играть сырую версию
«Louie, Louie». Они работали над «Stairway», а потом перешли к «Back in Black»
«AC/DC». Эти уроки закончились, когда плохая успеваемость Курта заставила его дядю
пересмотреть этот выбор дневного развлечения.
Курт продолжал ходить в школу в Монте в течение второго месяца второго курса, но
потом он перевёлся в абердинскую среднюю школу Уэзервэкс. Это была та же школа,
которую закончили его мать и отец, но, несмотря на семейные корни и близость к дому
матери – в десяти кварталах - он был там чужаком. Построенный в 1906 году, Уэзервэкс
растягивался более чем на три городских квартала, с пятью отдельными зданиями, а в
классе Курта было 300 учеников – в три раза больше, чем в Монте. В Абердине Курт
оказался в школе с четырьмя группировками - стоунеры, спортсмены, выпускники
дорогих частных подготовительных школ и ботаники - и он сперва не вписывался ни в
одну из них. «В Абердине было полно клик, - замечал Рик Гэйтс, ещё один мальчик из
Монте, который перешёл в Уэзервэкс. – Ни один из нас на самом деле никого не знал.
Хотя Абердин был Хисквиллем по сравнению с Сиэтлом, всё же это был большой шаг
вперёд по сравнению с Монте. Мы никогда не могли понять, куда мы относимся». Смена
школы, будучи второкурсником, была трудна для самых уравновешенных подростков; для
Курта это было мучительно.
Хотя в Монте он был популярен – выпускник дорогой частной школы в своих
рубашках «Izod», спортсмен из-за того, что он участвовал в спортивных соревнованиях - в
Абердине он был чужаком. Он продолжал общаться со своими друзьями в Монте, но,
несмотря на тот факт, что он виделся со своими приятелями почти каждый уикэнд, его
чувство одиночества увеличивалось. Его спортивных навыков было недостаточно, чтобы
получить известность в большой школе, поэтому он бросил спорт. Сочетаясь с его
собственной неуверенностью в себе из-за своей разрушенной семьи и кочевого образа
жизни, его отдаление от мира продолжалось. Впоследствии Курт неоднократно
рассказывал истории о том, что в Абердине его избивали, и о том, что он страдал от
постоянных оскорблений со стороны школьников-деревенщин. Однако его одноклассники
в Уэзервэксе не помнят подобных инцидентов - он преувеличивал эмоциональную
изоляцию, которую он чувствовал, в выдуманных историях о физическом насилии.

32
 В его занятиях была, по крайней мере, одна искупающая милость: в Уэзервэксе была
превосходная программа по рисованию, и на этом уроке Курт продолжал превосходить
других. Его преподаватель, Боб Хантер, считал его экстраординарным учеником: «У него
была способность к рисованию в сочетании с замечательным воображением». Хантер
позволял своим студентам слушать радио, пока они работали - он сам был художником и
музыкантом - и поощрял их быть творческими. Для Курта он был идеальным
преподавателем и, как и мистер Кэнно до него, он оказался одним из немногих взрослых
образцов для подражания, на которых мальчик мог смотреть с уважением.

В тот первый год в Уэзервэксе Курт занимался промышленным дизайном и

полиграфией, пятым и шестым уроками. Эти два 50-минутных урока – по расписанию
сразу после ланча - были единственным периодом, когда он точно был в школе каждый
день. Его способности производили впечатление на Хантера и иногда шокировали его
одноклассников. Для задания нарисовать карикатуру Курт изобразил Майкла Джэксона, с
одной рукой в перчатке в воздухе, а другой держась за свою промежность. На другом
уроке класс попросили нарисовать какой-нибудь объект в развитии: Курт изобразил
сперму, превращающуюся в эмбрион. Его способности к рисованию были образцовыми,
но его извращённый ум был тем, что привлекало внимание его одноклассников. «Та
сперма была для всех нас шоком, - вспоминала одноклассница Териза Вэн Кэмп. - Это
было какое-то другое состояние рассудка. Люди начали судачить о нём, размышляя: «О
чём он думает?»». Когда Хантер сказал Курту, что рисунок с Майклом Джэксоном не
может быть подходящим для показа в школьных актовых залах, вместо этого он
нарисовал нелицеприятную картинку Роналда Рэйгана с лицом, похожим на изюм.
Курт всегда одержимо рисовал, но теперь, при поддержке Хантера, он начал
воображать себя художником. Его каракули стали частью его образования. Он был
искусен в рисовании комиксов, и таким образом он впервые начал изучать искусство
рассказчика. Один комикс с продолжением этого периода был приключениями «Джимми,
Мальчика С Сосиской «Prarie Belt»», названный в честь мясных консервов. Эти истории
документировали трудное детство Джимми – плохо завуалированного Курта - который
был вынужден терпеть строгих родителей. Одна полноцветная, многопанельная версия не
очень тонко рассказывала историю конфликтов Курта с отцом. В первой панели отец
выговаривает Джимми: «Это масло загрязнённое. Я могу чувствовать в нём запах бензина.
Принеси мне гаечный ключ на 9 мм, ты, мерзкий маленький подонок. Если ты
собираешься здесь жить, ты должен жить по моим правилам, а они так же серьёзны, как
мои усы: честность, лояльность, преданность, честь, доблесть, строгая дисциплина, Бог и
страна, вот что делает Америку Номером Один». Ещё одна панель изображает, как мать
кричит: «Я рожаю твоего сына и делаю аборт, не рожая твою дочь. Родительский комитет
в семь, занятие по гончарному делу в 2:30, бефстроганов, собаку к ветеринару в 3:30,
стирка, да, да, м-м-м милый, как приятно заднице, м-м-м, я люблю тебя».
Непонятно, подразумевалась ли под этой матерью в комиксе Дженни или Венди, но
решение посещать Уэзервэкс также повлекло за собой переезд обратно к матери на Ист-
Фёрст-стрит, 1210. Он был так же близок к постоянному дому, который был у Курта,
поскольку его комната наверху осталась нетронутой, святыня раннего детства в
нуклеарной семье. Он иногда проводил здесь уикэнды, продолжая украшать стены
постерами групп, многие из них теперь были нарисованы от руки. Конечно, самой лучшей
частью его комнаты и его жизни была его гитара. Дом Венди был более пуст, чем другие
его остановки за эти годы, позволяя ему репетировать, не отвлекаясь. Но домашний фронт
был только слегка улучшен; его мама, наконец, освободилась от портового грузчика,
однако Курт и Венди по-прежнему ссорились.
Венди стала совершенно другой мамой, не такой, от которой Курт ушёл шесть лет
назад. Теперь ей было 35 лет, но она встречалась с мужчинами помоложе и переживала
стадию, которую можно только описать как своего рода кризиса среднего возраста,

33
типично ассоциирующийся с недавно разведёнными мужчинами - одна из главных
причин, по которой Курт не был сразу же принят обратно под её опеку после того, как он
ушёл от Дона. В том году она мимоходом стала встречаться с 22-летним Майком
Медаком. В течение первых нескольких месяцев, когда они виделись, Венди даже не
сказала Медаку, что у неё есть дети; главным образом, она жила у него в доме, и он не
видел её детей до тех пор, пока не прошло несколько месяцев с начала их отношений.
«Казалось, что она была незамужней женщиной, - вспоминал он. – Мы не ждали вечера
пятницы, чтобы пришла няня – казалось, будто не было никаких детей». Свидания с
Венди не слишком отличались от свиданий с 22-летней девушкой. «Мы ходили в
ближайшую таверну или на танцы. И мы развлекались». Венди жаловалась, как её
последний приятель сломал ей руку, как она боролась в финансовом отношении, и о
равнодушии Дона. Одна из немногих историй, которые она рассказывала о Курте, было
то, как в пять лет он вошёл в гостиную, выставив напоказ эректирующий член перед
Доном и компанией его друзей. Дон смутился и вынес сына из комнаты. Этот инцидент
стал семейной легендой; рассказывая об этом, Венди всё ещё хихикала.
Как 22-летний парень, встречающийся с 35-летней женщиной, Медак делал это
главным образом по физическим причинам; для него Венди была привлекательной
женщиной постарше - идеальная партнёрша, если не ищешь обязательств. Даже
пятнадцатилетний Курт мог это чувствовать, и он был скор на суд. Курт обсуждал
ухажёров мамы со своими друзьями, и его слова были резкими, хотя они не касались
психологического конфликта, который он, должно быть, чувствовал, видя, как его мать
завела любовника, который был всего на семь лет старше него. «Он говорил, что
ненавидит свою маму, - вспоминал Джон Филдс. - Он не одобрял её образа жизни. Она
вообще ему не нравилась, и он поговаривал о побеге. Курт покидал дом, если она была
там, потому что она много на него кричала».
Братья и сёстры Венди вспоминают, как были обеспокоены тем, что она выпивает,
но поскольку стиль общения их семьи был неконфронтационным, это редко обсуждалось.
Привлекательность его матери также, как оказалось, смущала Курта. Все его друзья
потеряли из-за неё голову, а привычка Венди загорать в бикини на заднем дворе
заставляла их подглядывать через забор. Когда друзья у него ночевали, они шутили, что
если бы места было недостаточно, они с удовольствием согласились бы спать с Венди.
Курт бил кулаком любого, кто так шутил, и он на самом деле много дрался. Венди также
казалась привлекательной этим молодым парням, потому что она иногда покупала им
спиртное. «Мама Курта несколько раз покупала нам выпивку, - вспоминал Майк Бартлетт.
- Это было с условием, что мы будем выпивать в доме». Однажды Венди заплатила за
пиво для ребят и разрешила им смотреть видео «Pink Floyd» «The Wall». Один раз, когда
друзья Курта ночевали у него, они вышли за выпивкой и, вернувшись, обнаружили его
мать на диване с приятелем. В ответ на это пьяный пятнадцатилетний Курт завопил на
любовника своей мамы: «Завязывай, чувак! У тебя ничего не выйдет. Иди домой!». Это
была шутка, но в его желании иметь более традиционную семью не было ничего
смешного.
В то Рождество главной просьбой Курта был альбом «Oingo Boingo» «Nothing to
Fear». На праздновании Рождества у Фрэйденбергов его тётя сфотографировала его с этим
альбомом в руках. Со своими по-прежнему короткими волосами и мальчишеским видом
он кажется намного моложе, чем пятнадцатилетний парень. Тётя Мари подарила ему
альбом «Tadpoles» «Bonzo Dog Band», включавший новую песню «Hunting Tigers Out in
Indiah». Той зимой это была любимая песня Курта, и он учился её играть на гитаре. Перед
самым Рождеством он был в гостях у Мари, которая переехала в Сиэтл, чтобы поискать
музыкальные магазины. Один из пунктов в списке желаний Курта был альбом-саундтрек к
телешоу «H. R. Pufnstuf», которое он обожал. О ещё одном альбоме, который он искал, его
тётя никогда не слышала: «Hi Infidelity» «REO Speedwagon».

34
 В феврале того года ему исполнилось шестнадцать, и он сдал на водительские права.
Но самым большим событием той весны было нечто гораздо более важное для него, чем
его ученические водительские права - это было ключевое событие, о которой он
постоянно говорил в своей юности, хотя никогда - во взрослой жизни. 29 марта 1983 года
Курт совершил путешествие в «Сиэтл Сентер Колизеум», чтобы увидеть Сэмми Хэгара и
«Quarterflash», свой первый концерт. Будучи большим фэном сиэтлской радиостанции
«KISW» - сигнал явно ловился ночью - Курт любил «батт-рок» Хэгара, и он также
испытывал нежность к хиту «Quaterflash», «Harden My Heart». Он ездил с Дэррином
Нитэри, старшая сестра которого их отвезла. «Это было важное событие, потому что это
был первый концерт, который мы оба видели, - говорил Нитэри. – Почему-то мы купили
упаковку из шести банок «Schmidt». В пути мы с Куртом сидели на заднем сиденье и
прекрасно проводили время. Когда мы добрались на концерт, я помню, как мы стояли на
полу внизу сзади, где зажигали огни, после того, как отыграли «Quarterflash». Мы просто
испытывали благоговение перед этим всем: огни и выступление. Потом с самого верха
прилетела бутылка виски и разбилась прямо возле нас. Мы чуть в штаны не наложили.
Поэтому мы вылезли оттуда и нашли место на балках повыше, чтобы посмотреть на
Сэмми. Я купил футболку, и Курт тоже». Курт впоследствии переписал историю и
утверждал, что его первым концертом была панк-группа «Black Flag». Однако все его
одноклассники в Уэзервэксе вспоминали, что шестнадцатилетний Курт на следующий
день пришёл в школу в футболке необъятных размеров с Сэмми Хэгаром и говорил, как
паломник, который только что вернулся из святой земли.

Когда 1983 учебный год закончился, Курт открыл панк-рок, и футболка с Сэмми
Хэгаром была засунута на дно ящика комода и так никогда оттуда не доставалась. Тем
летом он видел «Melvins», и это было событие, которое изменило его жизнь. Он написал в
своём дневнике:

«Летом 1983 года ... Я помню, как тусовался в «Трифтуэе» в Монтесано, штат
Вашингтон, когда тот коротко стриженый служащий-разносчик, слегка смахивающий на
парня из «Air Supply», вручил мне листовку, которая гласила: «Фестиваль «Тэм». Завтра
вечером на автостоянке за «Трифтуэем». Бесплатная живая рок-музыка». Монте был
местом, где не привыкли к живым рок-концертам в их маленькой деревне, с населением в
несколько тысяч лесорубов со своими подобострастными жёнами. Я пришёл в фургон с
друзьями-стоунерами. И там стоял тот парень-разносчик «Air Supply», держащий «Les
Paul» с картинкой из журнала с изображением сигарет «Кул». Они играли быстрее, чем,
по моим представлениям, надо было играть музыку, и с большей энергией, чем на моих
пластинках «Iron Maiden». Это было именно то, что я искал. А, панк-рок. Другие стоунеры
скучали и покрикивали: «Сыграйте «Def Leppard». Боже, я ненавидел тех козлов больше,
чем когда-либо. Я прибыл в обетованную землю парковки гастронома и нашёл свою
особую цель».

Он дважды подчеркнул: «Это было именно то, что я искал».

Это было его крещение – тот момент, когда его маленький мир внезапно стал
больше. Тем «парнем-разносчиком «Air Supply»» был Роджер «Базз» Осборн, которого
Курт знал как надменного парня постарше в средней школе Монтесано. Когда Курт
выразил восхищение Базу после концерта, он сыграл на тщеславии Осборна, и вскоре Базз
играл в наставника, передавая панк-рок-пластинки, книгу о «Sex Pistols» и журналы
«Creem» с загнутыми уголками страниц. Несмотря на запись в своём дневнике, это не
было полной трансформацией – Курт, тем не менее, видел, как «Judas Priest» играли в
«Такома Доум» тем летом. Как и другие дети в Абердине, он смешал свой панк с массой
хэви-металла, хотя он не хвастался об этом перед Баззом и теперь одобрял панк-футболки.

35
 «Melvins» образовались за год до этого, с издёвкой назвавшись в честь другого
служащего в «Трифтуэе». Базз утверждал, что научился играть на гитаре, слушая первые
два альбома «Clash». В 1983 году у «Melvins» не было никакой настоящей фэн-базы – их
прерывали и высмеивали большинство металлоголовых в Грэйс-Харбор. Однако дюжина
впечатлительных мальчиков собиралась вокруг их репетиционной точки за домом
ударника Дэйла Кровера на Уэст-Секонд, 609, в Абердине. Эту пёструю команду фэнов
прозвали Цеплялами – название, придуманное Баззом, чтобы описать и их ярый фанатизм,
как в «Звёздном Пути» и привычку цепляться за каждое слово, которое он произнес. Сам
Базз больше напоминал Ричарда Симмонса, со своей причёской в стиле афро белого
мужчины, чем парня из «Air Supply».
Базз раздавал Цеплялам советы, записывал им плёнки и вёл себя, как Сократ из
Монтесано, как старейшина, излагая свои взгляды на всё земное для группы своих
последователей. Он решал, кого допускать на репетиции, а кому запрещать, и он
придумывал прозвища всем принятым. Грег Хокансон стал Кокансоном. Джесси Рид, с
которым Курт познакомился на занятиях в Уэзервэксе и быстро подружился, стал Блэком
Ридом в честь группы «Black Flag», хотя, как и вся компания, он был белым парнем. У
Курта никогда не было постоянного прозвища. Его друзья с того периода времени всегда
называли его Кобэйн. Отсутствие у него прозвища не был признаком того, что ему был
предоставлен какой-то специальный статус. На самом деле было наоборот – у него не
было прозвища, потому что о нем думали как о таком коротышке, который не заслуживал
опознавания.
Как и Курт, «Melvins» географически простирались от Монте (где Базз жил со
своими родителями) до Абердина (репетиционная точка Кровера). Басистом «Melvins»
был Мэтт Лакин, также из Монте, с которым Курт познакомился благодаря борьбе и
Детской Лиге, и вскоре они стали друзьями. Всякий раз, когда Курт ездил в Монте, он,
вероятнее всего, навещал Базза или Лакина, чем гостил у своего отца.
Одна особенная поездка в Монте тем летом была подпитана вовсе не его новой
любовью к панк-року - это было из-за девушки. Андреа Вэнс была младшей сестрой друга
Курта Дэррина Нитэри и работала приходящей няней в Монте, когда как-то днём
неожиданно появился Курт. «Он был прелестный, - вспоминала она. – У него были просто
прекрасные голубые глаза и потрясающая улыбка. Его волосы были очень приятными и
мягкими. Средней длины. Он много не говорил, а когда говорил, то тихо». Они смотрели
«Семейку Брэди», и Курт играл с детьми в «сок-энд-ботс». Ровно в то же время он
вернулся на следующий день, и Вэнс вознаградила его поцелуем. Он приходил снова
каждый день в течение недели, но этот роман так и не зашёл дальше объятий. «Он был
очень милым и очень вежливым, - вспоминала Вэнс. - Я не чувствовала, что у него играли
гормоны».

Но под этой внешностью его гормоны бушевали. Тем же летом у Курта было то, о
чём он впоследствии расскажет как о своём «первом сексуальном опыте» с
неполноценной в развитии девушкой. Как он рассказывал в своём дневнике, он
преследовал её только после того, как стал настолько угнетён состоянием своей жизни,
что он планировал покончить с собой. «В том месяце произошла эпитомия моего
умственного террора со стороны моей матери, - писал он. - Оказалось, что трава уже не
слишком помогает мне избежать своих проблем, и мне на самом деле нравилось делать
бунтарские вещи вроде кражи выпивки и битья витрин магазинов... Я решил, что в
течение следующего месяца я не буду сидеть на собственной крыше и думать о том, как
спрыгнуть, но я действительно покончу с собой. И я не собирался покидать этот мир, не
узнав на деле, что значит перепихнуться».
Его единственным путём к этому казалась эта «полуотсталая девушка». Однажды
Тревор Бриггс, Джон Филдс и Курт проследили за ней, когда она шла домой, и украли
спиртное её отца. Они сделали это несколько раз, но на этот раз Курт остался после того,

36
как его друзья ушли. Он сел на коленях у девушки и коснулся её грудей. Она пошла в
свою спальню и разделась перед ним, но он почувствовал отвращение и от себя, и от неё.
«Я пробовал трахнуть её, но я не знал, как, - написал он. – Мне стало так преотвратно от
того, как пахло её влагалище, и от неё воняло потом, поэтому я ушёл». Хотя Курт
отступил, стыд не покинул его до конца своих дней. Он ненавидел себя за то, что
использовал её, однако он также ненавидел себя, что не довёл до конца этот план
сексуального контакта, почти больший позор для девственного мальчика шестнадцати
лет. Отец этой девушки заявил в школе, что к его дочери приставали, и Курт упоминался
как подозреваемый. Он написал в своём дневнике, что только немного интуитивной
прозорливости спасло его от судебного преследования: «Они пришли с ежегодником и
собирались заставить её указать на меня, но она не могла, потому что в том году я не
фотографировался». Он утверждал, что его отвели в полицейский участок Монтесано и
допросили, но он избежал осуждения, потому что девушке было больше восемнадцати
лет, и по правовому статусу она «не являлась умственно отсталой».

Вернувшись в Абердин, Курт перешёл на третий курс в Уэзервэксе, завязав

романтические отношения с пятнадцатилетней Джэкки Хагара. Она жила в двух кварталах
от его дома, и он рассчитывал время так, чтобы они ходили в школу вместе. Он так
отставал в математике, что был вынужден ходить на занятия по математике с первым
курсом, где они познакомились. Хотя многие из детей в классе думали, что Курт был
странным из-за того, что отстаёт, Джэкки нравилась его улыбка. Однажды после школы
он показал ей рисунок, на котором он изобразил рок-звезду на необитаемом острове. Этот
человек держал гитару «Les Paul» с усилителем «Marshall», подключённым к пальме. Так
шестнадцатилетний Курт представлял себе рай.
Джэкки сказала, что ей нравится этот рисунок. Два дня спустя он подошёл к ней с
подарком; он ещё раз нарисовал тот же образ, но размером с постер, распылителем
краски. «Это тебе», - сказал он, потупившись. «Мне?» - спросила она. «Я бы хотел когда-
нибудь с тобой встречаться», - объяснил он. Курт был только слегка разочарован, когда
Джэкки сказал ему, что у неё уже есть приятель. Они продолжали ходить в школу вместе,
иногда держась за руки, и как-то днём перед её домом он притянул её поближе и
поцеловал. «Я подумала, что он такой милый», - сказала она.
На своём основном третьем курсе даже его внешность стала преобразовываться от
того, что было универсально описано как «милый» до того, что некоторые из его
одноклассников в Уэзервэксе назвали «жутким». Он отрастил длинные волосы и редко их
мыл. Его рубашки «Izod» и пуловеры для регби ушли в прошлое; теперь он носил
самодельные футболки с названиями панк-групп. На одной, которую он часто носил, было
написано «Organized Confusion» («Организованный Беспорядок») - лозунг, который он
придумал для того, чтобы он был названием его первой группы. В качестве верхней
одежды у него всегда было длинное пальто - он носил его круглый год, был ли на дворе
дождь или 90-градусный летний день. Той осенью Андреа Вэнс, его подруга из Монте с
того лета, столкнулась с Куртом на вечеринке и даже не узнала его. «Он был в своём
чёрном длинном пальто, в хай-топ-полукедах, а его волосы были выкрашены в тёмно-
красный цвет, - вспоминала она. - Он был не похож на того прежнего мальчика».
Его круг друзей медленно менялся от своих приятелей в Монте до абердинских
друзей, но в обеих группах их главной деятельностью, так или иначе, становилось
опьянение. Когда они были неспособны совершить набег на запасы родительского
спиртного, они использовали одного из многих бездомных Абердина, чтобы помочь им
купить пиво. Курт, Джесси Рид, Грег Хокансон и Эрик и Стив Шиллингеры наладили
систематическое общение с колоритным персонажем, которого они окрестили Толстяком,
безнадёжным алкоголиком, который жил в ветхой гостинице «Морк» со своим отсталым
сыном Бобби. Толстяк желал покупать им спиртное, если они заплатят и помогут ему
добраться до магазина. Это был трудоёмкий процесс, который по существу немного

37
напоминал пародию Бастера Китона и мог занимать весь день: «Сначала, - говорил
Джесси Рид, - нам приходилось толкать в «Морк» тележку для покупок. Потом мы
поднимались к нему в номер и будили его. Он был в своём покрытом коростой нижнем
белье, оно воняло, и там были мухи, и это было ужасно. Нам приходилось помогать ему
надеть такие широкие брюки. Потом нам приходилось помогать ему спускаться вниз, а он
весил около 500 фунтов. Он был слишком толстый, чтобы идти всю дорогу к винному
магазину, поэтому мы сажали его в тележку и толкали. Если мы просто хотели выпить
пива, мы толкали его к гастроному, который, к счастью, был ближе. И всё, что мы должны
были сделать для него, это купить кварту самого дешёвого солодового напитка».
Толстяк и Бобби, на редкость странная парочка, бессознательно стала первыми
персонажами историй, рассказанных Куртом. Он писал о них короткие рассказы,
придумывал воображаемые песни об их приключениях и зарисовывал их в своём
дневнике. Его карандашный рисунок Толстяка напоминал Игнэйшеса Джея Рейли,
антигероя из «Сговора Остолопов» Джона Кеннеди Тула. Курт ничто так не любил, как
подражать писклявому голосу Бобби, вызывая у своих друзей взрывы кудахтающего
смеха. Его отношения с Толстяком и Бобби были не лишены любви; был уровень
сочувствия, который Курт ощущал к их, по-видимому, безнадёжной ситуации. В том году
на Рождество Курт купил в «Goodwill» Толстяку тостер и альбом Джона Денвера. Схватив
эти подарки своими гигантскими кулачищами, Толстяк недоверчиво спросил: «Это мне?».
Он расплакался. Толстяк провёл следующие несколько лет, рассказывая всем в Абердине,
что Курт Кобэйн - отличный парень. Это был маленький пример того, как иногда, даже в
мрачном мире Курта, появлялось добродушие.
С бесперебойным снабжением выпивкой от Толстяка, Курт продолжал той весной
злоупотреблять алкоголем, и его конфликты с матерью в результате увеличились. Эти
ссоры становились хуже, когда Курт был обкурен или под кислотой, что стало
происходить регулярно. Грег Хокансон вспоминал, как пришёл домой к Курту с Джесси
Ридом и в течение часа слушал, как Венди кричит на Курта, пока Курт кайфовал от ЛСД,
совершенно не реагируя на её крики. Как только они втроём смогли убежать, они ушли из
дома и полезли на водонапорную башню на «Холме Думай обо Мне». Джесси и Хокансон
добрались до вершины, но Курт застыл на полпути на лестнице. «Он очень боялся», -
вспоминал Хокансон. Курт так и не сумел взобраться на башню.
Тревор Бриггс вспоминал, как однажды вечером у Кобэйнов ссора между Куртом и
Венди шла весь вечер: «Я думаю, что она была слегка пьяна, и она поднялась наверх в его
комнату. Она пыталась развлекаться и оттягиваться с нами. Он из-за этого на неё
разозлился. И она сказала: «Смотри, Курт, не то я расскажу твоим друзьям то, что ты
рассказывал мне». А он громко закричал: «О чём ты говоришь?». В конце концов, она
ушла. И я спросил его, о чём она собиралась рассказать. Он сказал: «Ну, я сделал ей
однажды замечание, что только потому, что у парня вырастают волосы на яйцах, не
означает, что он - взрослый или зрелый мужчина!». Эта особая проблема – наличие волос
на яичках - было монументальным вопросом, смущающим Курта. Его лобковые волосы
появились позже, чем у большинства мальчиков, и он ежедневно одержимо осматривал
свои яички, неоднократно наблюдая, как его друзья переступают этот порог до него.
«Волосы на лобке», как он это называл, были частой темой в его дневнике. «Волос на
лобке ещё недостаточно, - писал он. - Потерянные годы. Приобретённые идеалы. Ещё не
развитые. Прошло много времени, когда наши волосы на лобке не в состоянии расти». На
уроке физкультуры он одевался в душевой кабинке, а не открывался до осмотра в
раздевалке для мальчиков. Когда ему было шестнадцать лет, волосы на лобке, наконец,
появились, хотя, поскольку они были светлыми, даже они не были столь же заметны, как у
других мальчиков.
Примерно в то время, когда Курту исполнилось семнадцать лет, Венди увлеклась
Пэтом О'Коннором. О'Коннор был ровесником Венди и зарабатывал 52 000 $. Как и её
предыдущий приятель, O'Коннор тоже работал портовым грузчиком, хотя он не был

38
жестоким, как тот парень, который сломал ей руку. Его заплата стала вопросом
публичного акта, потому что вскоре после того, как он и Венди стали встречаться, Пэт
стал субъектом одного из первых судебных процессов об алиментах сожительнице в
Вашингтоне. Такой иск был подан его бывшей подружкой, которая обвиняла его в том,
что он убедил её бросить работу на местной атомной электростанции, а потом бросил её
из-за Венди. Это было отвратительное дело, растянувшееся на следующие два года. В
судебных документах Пэт перечислил своё имущество: маленький домик, несколько
тысяч долларов в сбережениях и стойка для оружия с тремя ружьями - эти ружья, по
странному стечению обстоятельств, сыграли роль в карьере Курта. Бывшая Пэта одержала
победу, выиграв 2500 $ наличными, машину и оплату затрат на своего адвоката.
Той зимой Пэт переехал в дом Венди. Никому из детей Венди не нравился О'Коннор,
а Курт постепенно его возненавидел. Так же, как он поступил со своим биологическим
отцом и предыдущим приятелем, Курт сделал Пэта объектом насмешек во многих своих
песнях и комиксах. И почти с самого начала у Пэта и Венди были ссоры, которые
заставили сражения между Доном и Венди казаться спокойными по сравнению с этими.
Одна из ссор послужила предоставлением одного из краеугольных камней
музыкальной мифологии самого Курта. После крупной ссоры Венди отправилась на
поиски Пэта и нашла его, по словам Ким, «изменяющим ей. Он был, как обычно, пьян».
Венди стремительно ворвалась в домой в припадке гнева, бормоча, что она может убить
Пэта. В панике она велела Ким собрать оружие Пэта в большой полиэтиленовый пакет.
Когда Пэт вернулся, Венди заявила, что она собирается его убить. Курт утверждал,
рассказывая эту историю сам, что Венди пыталась застрелить Пэта, но не смогла понять,
как зарядить оружие; его сестра не помнит такого поворота. Когда Пэт ушёл, Венди и Ким
протащили мешок с оружием за два квартала от их дома к берегам реки Уишки. Когда они
раскладывали оружие по земле, Венди продолжала повторять про себя: «Надо избавиться
от них, или я кончу тем, что убью его». Она бросила ружья в воду.
Несмотря на то, что Пэт и Венди помирились на следующее утро, Курт выпытал у
Ким местоположение оружия. Когда его тринадцатилетняя сестра показала дорогу, Курт и
двое его друзей выудили винтовки. Когда Курт впоследствии рассказывал эту историю, он
говорил, что обменял ружья на свою первую гитару, хотя на самом деле у него была
гитара с четырнадцати лет. Курт никогда не был тем, кто позволял правде быть помехой
хорошей истории; рассказ о том, что он заложил оружие своего отчима, чтобы купить
свою первую гитару, был просто слишком хорош, чтобы воздержаться от своего таланта
рассказчика. В этой истории были все элементы того, как он хотел, чтобы его
воспринимали как артиста - того, кто превратил мечи деревенщины в панк-рок-орала. На
самом деле, он действительно закладывал оружие, но использовал эти доходы для
приобретения усилителя «Fender Deluxe».
Этот инцидент «оружие в реке» был просто одной из многих ссор Пэта и Венди.
Способ Курта избегать этих ссор - или избегать, чтобы стать их предметом, поскольку Пэт
ничто так не любил, как отчитывать Венди по поводу того, что нужно делать с её
заблудшим сыном – это быстро пробираться от входной двери в свою комнату. Такое
поведение было типично для большинства подростков, хотя его входы и выходы
происходили в бешеном темпе. Когда ему нужно было появиться для какой-то работы по
дому – вроде звонка по телефону или совершения набега на кухню - он пытался выбрать
время своих экскурсов, чтобы избегать Пэта. Его комната стала его убежищем, и его
описание несколько лет спустя в своём дневнике поездки домой было как
эмоциональным, так и физическим:

Каждый раз, когда я возвращаюсь, это - те же самые воспоминания дежа вю, которые
вызывают дрожь в моей спине, полную депрессию, полную ненависть и обиды, которые
длились сразу несколько месяцев, старые тетради «Pee Chee», состоящие из рисунков
чуваков-рокеров, играющих на гитарах, монстров, и высказываниями на обложке вроде

39
«Этот «Бад» для тебя», или «Кайфани», замысловатыми эскизами кальянов, изменения
сексуальных каламбуров по поводу счастливой играющей в теннис девушки. Гляжу
вокруг и вижу постеры «Iron Maiden» с рваными и дырявыми уголками, гвозди в стенах,
где сейчас всё ещё висят кепки с трактором. Вмятины в столе от пяти лет игры с пивом
под называнием «скачущая четвертушка». Испачканный ковёр от пролитых от нечего
делать плевательниц, я смотрю вокруг и вижу всё это чёртово дерьмо и вещь, которая
напоминает мне большую часть моей никчемной юности, каждый раз, когда я вхожу в эту
комнату, я провожу пальцем по потолку и чувствую липкий осадок от скопления дыма
травы и сигарет.

Весной 1984 года его конфликты со взрослыми в доме достигли критической точки.
Он ненавидел Венди за её слабость к мужчинам, так же, как он оспаривал желание своего
отца снова жениться. Он ненавидел Пэта даже больше, поскольку этот мужчина постарше
давал советы в манере, предназначенной для того, чтобы указать на недостатки Курта.
Эти двое мужчин в доме также отличались в том, как, по их мнению, надо относиться к
женщинам. «Пэт был бабником, - говорила Ким, - а Курт - нет. Курт очень уважал
женщин, хотя у него было немного подружек. Он искал ту, в которую можно влюбиться».
Лекции Пэта о том, что «мужчина должен быть мужчиной и вести себя, как мужчина»,
были бесконечны. Когда Курт неоднократно был не в состоянии жить по стандартам Пэта,
его называли «педиком». Однажды в воскресенье в апреле 1984 года оскорбления Пэта
были особенно резкими: «Почему ты никогда не приводишь домой девушек? - спросил он
Курта. - Когда я был в твоём возрасте, в моей постели всё время были девушки - то одна,
то другая».
С этой крупицей совета мужчины Курт отправился на вечеринку. Там он столкнулся
с Джэкки Хагара. Когда она и её подруга хотели уходить, Курт предложил им уединиться
у него дома - возможно, он увидел возможность проиллюстрировать этот момент Пэту.
Однако он украдкой провёл их наверх, не потревожив взрослых. Шэннон была
совершенно пьяна и предпочла отключиться на односпальной кровати в детской возле
спальни Курта. Поскольку её подруга отрубилась и не могла идти, Курт сказал Джэкки:
«Вы можете переночевать здесь».
Внезапно наступил тот момент, которого ждал Курт. Он давно жаждал оставить свои
подростковые сексуальные фантазии и честно объявить своим одноклассникам в школе,
что он больше не девственник (на самом деле, как и большинство мальчиков его возраста,
он лгал по этому поводу в течение нескольких лет). Взрослея в мире, где до мужчин редко
дотрагивались, разве что изредка шлёпали по попе, он жаждал ощутить кожу на коже. В
Джэкки он нашёл союзницу, которая желала этого не меньше, чем он. Хотя ей было всего
пятнадцать лет, она уже была опытной, и в ту ночь, когда она оказалась в спальне Курта,
так случилось, что её постоянный приятель был в тюрьме. Она знала, что произойдёт
дальше, когда они перешли в комнату Курта. Был, как вспоминала Джэкки, момент, когда
они посмотрели друг на друга, и страсть заполнила комнату всей силой оборотов
обжигающего внутреннего двигателя.
Курт выключил свет, оба стянули одежду, и они взволнованно прыгнули в постель и
обнялись. Впервые Курт обнимал полностью обнажённую женщину, момент, о котором
он долго мечтал, момент, который многими ночами подростковой мастурбации, в этой
самой постели, он представлял. Джэкки стала его целовать. В тот момент, когда их языки
соприкоснулись, дверь неожиданно распахнулась, и вошла мать Курта.
Венди была, по какому-то полёту фантазии, не рада видеть своего сына в постели с
голой девушкой. Её также не порадовало то, что она увидела другую девушку в отключке
в прихожей. «Убирайтесь ко всем чертям!» - закричала она. Она поднялась наверх, чтобы
показать Курту молнию снаружи – того факта, что бушевала большая гроза, юные
любовники не заметили – только чтобы обнаружить своего сына в постели с девушкой.
Шагая вниз по лестнице, Венди кричала: «Убери эту суку из моего дома!». Пэт, со своей

40
стороны, хранил полное молчание по этому поводу, зная, что любые его комментарии ещё
больше разозлят Венди. Услышав суету, из соседней комнаты прибежала сестра Курта
Ким. Она увидела Курта и Джэкки, надевавших ботинки на девушку, которая была в
отключке. «Что за чёрт?» - спросила Ким. «Мы уходим», - сказал Курт сестре. Он и
Джэкки стащили другую девушку вниз по лестнице и вышли из дома в одну из самых
больших гроз года.
Когда Курт и две его сопровождающие начали путь по Фёрст-стрит - свежий воздух
привёл в себя пьяную подругу - начался дождь, и хотя это походило на зловещий знак,
ещё до восхода солнца Курт потеряет свою девственность. Он уже заметно дрожал, его
бушующие гормоны смешивались с гневом, стыдом и страхом. Было унизительно
одеваться перед Джэкки, всё ещё эректируя. Как в его первом опыте с отсталой девушкой,
страсть и стыд были одинаково сильными стимулами внутри него, безнадёжно
переплетёнными и перепутанными.
Они направились к дому подруги Джэкки. Но как только они вошли, то же сделал и
друг Джэкки, только что выпущенный из тюрьмы. Джэкки предупредила Курта о крутом
нраве её любовника и, чтобы избежать конфронтации, Курт притворился, что он - парень
другой девушки. Когда Хагара и её приятель ушли, Курт и эта девушка закончили тем, что
провели эту ночь вместе. Это не был самый замечательный секс или что-то в этом роде,
как она впоследствии рассказывала Джэкки, но это была связь, которая была для Курта
очень важна. Он, наконец, вошёл через эту дверь, великий вагинальный рубеж, и он
больше не вёл жизнь, которая была сексуальной ложью.
Курт ушёл рано утром, чтобы погулять по Абердину в слабом свете зари. Гроза
прошла, щебетали птицы, и всё в мире, казалось, ожило. Он гулял несколько часов, думая
обо всём об этом, ожидая, когда начнутся занятия в школе, наблюдая, как всходит солнце,
и задаваясь вопросом, как сложится его жизнь.

41
 5. ВОЛЯ ИНСТИНКТА
Абердин, штат Вашингтон
Апрель 1984 - сентябрь 1986 года

«Меня поражает эта воля инстинкта»

- текст из «Polly», 1990 год.

Тем ранним утром понедельника Курт ходил по улицам Абердина, ощущая запах
её секса на своих пальцах. Для человека, который был одержим запахом, это был
опьяняющий опыт. Чтобы вновь пережить этот акт, всё, что ему нужно было сделать, это
потереть пальцами собственную промежность, и когда он нюхал их, её запах ещё
оставался на них. Он уже забыл о том факте, что его сексуальное посвящение было едва
ли не полным провалом, и вместо этого в своей памяти он превращал его в триумф.
Фактические обстоятельства не имели значения – дрянной был секс или нет, он больше не
был девственником. Будучи романтиком в глубине души, он также полагал, что этот
первый сексуальный контакт было только началом многих приятных сексуальных игр с
этой девушкой; это было началом его взрослого сексуального опыта; бальзам, на который
он мог рассчитывать, такой, как пиво или трава, чтобы помочь ему избежать своей участи.
По пути в Уэзервэкс он украл из какого-то сада цветок. Джэкки увидела Курта, робко
направляющегося к курилке за школой с этой красной розой в руке - она подумала, что
это для неё, но Курт вручил её девушке, с которой он переспал, на которую это не
произвело впечатления. Что Курт был не в состоянии понять, это то, что именно Джэкки
была сильно им увлечена. Другая девушка, напротив, была смущена из-за своего
неблагоразумного поступка, а потом смущена из-за цветка. Это был горький урок, и для
такого чувствительного парня, как Курт, это ещё больше смешало его потребность в
любви со сложностями взрослой сексуальности.
После школы были ещё более неотложные дела, первым из которых было
подыскать место для жизни. Базз поехал с ним, чтобы забрать его вещи. Как правильно
предполагал Курт, эта размолвка с его матерью отличалась от прочих; они приехали,
обнаружив, что она всё ещё в гневе. «Его мама всё это время просто бесилась, говоря ему,
что он – абсолютный чёртов неудачник, - вспоминал Осборн. - Он просто твердил:
«Правильно, мама. Правильно». Она ясно дала понять, что даже не хочет, чтобы он
находился в доме». Собрав свою драгоценную гитару и усилитель, положив свою одежду
в несколько мешков для мусора «Hefty», Курт предпринял свой окончательный
эмоциональный и физический побег из своей семьи. Были и другие побеги, и его
уединение как привычка началось вскоре после развода, но большинство этих шагов было
его. На сей раз он был бессилен перед очень реальным страхом того, как он сможет о себе
позаботиться. Ему было семнадцать лет, он был на третьем курсе в средней школе, но
пропускал большую часть занятий. Он никогда не работал, у него не было денег, а всеми
его вещами были четыре мешка «Hefty». Он был уверен, что уходит, но понятия не имел,
куда он идёт.
Если развод был его первым предательством, а повторный брак своего отца -
вторым, этот третий отказ был в равной степени существенным. Венди бросила его. Она
жаловалась своим сёстрам, что она «уже не знала, что делать с Куртом». Их сражения
обостряли её конфликты с Пэтом, за которого она планировала выйти замуж, и она с
трудом могла позволить себе лишиться этих отношений, разве что по экономическим
причинам. Курт чувствовал, возможно, правильно, что снова один из его родителей
предпочитает ему нового партнёра. Это была маргинализация, которая останется с ним:
смешанный с его более ранними эмоциональными ранами, опыт изгнания из дома был
тем, к чему он неоднократно возвращался, так полностью и не освободившись от этой
травмы. Она просто скрывалась внутри, боль, которая обволакивала остаток его жизни

42
страхом нужды. Нельзя иметь достаточно денег, достаточно внимания, или – что самое
важное - достаточно любви, потому что он знал, как быстро это всё могло исчезнуть.
Семь лет спустя он напишет песню об этом периоде и назовёт её «Something in the
Way» («Что-то на Пути»). Это «что-то» не объясняется в косвенном тексте, но были
некоторые сомнения, что он был тем, кто был на этом пути. Песня подразумевает, что
певец живёт под мостом. Когда Курта просили это прояснить, он всегда рассказывал
историю о том, как его выгнали из дома, он бросил школу и жил под мостом на Янг-стрит.
Это, в конечном счете, стало одним из камней преткновения его культурной биографии,
одной из его единственных наиболее сильных отрывков из мифотворчества, было
очевидно, что этот один отрывок из истории Курта появится в любом описании его жизни
длиной в один параграф: этот парень был настолько нежеланным, что жил под мостом.
Это был сильный и мрачный образ, получивший ещё больший резонанс, когда «Нирвана»
стала известной, и в журналах стали появляться фотографии нижней стороны моста на
Янг-стрит, его мерзкая зловонная природа очевидна даже на фотографиях. Он выглядит
так, что под ним мог жить кто-то вроде тролля, а не ребёнок. Этот мост был всего в двух
кварталах от дома его матери, расстояние, как об этом рассказывал Курт, которое никакая
любовь не могла бы преодолеть.
Однако эта история «жизни под мостом», точно так же, как и история о «ружьях в
обмен на гитары» до этого, была сильно приукрашена Куртом при её рассказе. «Он
никогда не жил под тем мостом, - утверждал Крист Новоселич, который в том году
познакомился с Куртом в школе. - Он там тусовался, но нельзя жить на тех грязных
берегах, когда вода то прибывает, то убывает. Это был его собственный ревизионизм».
Его сестра повторила то же самое мнение: «Он никогда не жил под этим мостом. Там
была тусовка, куда все окрестные дети приходили, чтобы покурить траву, вот и всё». А
если Курт когда-либо проводил одну-единственную ночь под каким-то абердинским
мостом, местные жители утверждают, что это был мост на Сикс-стрит, значительно
больший пролёт моста в полумиле оттуда, простирающийся по маленькому каньону и
любимый абердинскими бездомными. Даже такую обстановку трудно представить,
потому что Курт был нытиком мирового класса; немногие нытики могли пережить
абердинскую весну под открытым небом, где погода – почти что ежедневный сезон
дождей. Однако в этой истории с мостом есть смысл, разве что потому, что Курт
эмоционально рассказывал её так много раз. В тот момент он, должно быть, сам начал
верить в это.
Правдивая история о том, где он проводил дни и ночи в течение этого периода,
более трогательна, чем даже представление Куртом этих событий. Его путешествие
началось на веранде Дэйла Кровера, где он спал в картонной коробке из-под
холодильника, свернувшись, как котёнок. Когда он надоел хозяевам, и его выгнали
оттуда, его изобретательность и хитрость его не подвели: в Абердине было много старых
многоквартирных домов с центральным отоплением в коридорах, и именно там он
прятался большинство ночей. Он прокрадывался туда поздно ночью, находил широкий
коридор, откручивал верхний свет, расстилал свой спальный мешок, засыпал и старался
встать до того, как жильцы дома начинали свой день. Это была жизнь, которая лучше
всего подытоживалась строчкой, которую он напишет несколько лет спустя в одной из
песен: «Меня поражает эта воля инстинкта». Его инстинктивные навыки выживания
хорошо ему послужили, и его воля была сильна.
Когда всё прочее не удавалось, Курт и ещё один парень по имени Пол Уайт
поднимались по холму в Муниципальную Больницу Грэйс-Харбор. Там они спали в зале
ожидания. Курт, более смелый из них двоих, или, возможно, более отчаянный, дерзко
проходил через очередь в больничный кафетерий и набирал еды еду по придуманным
палатным номеркам. «В зале ожидания был телевизор, и мы могли смотреть его весь день,
- вспоминал Уайт. - Люди всегда думали, что мы ждём пациента, который был болен или
умирал, и никогда не задавали вопросов насчёт этого». Это была реальная история за

43
эмоциональной правдой, зафиксированной в «Something in the Way» и, возможно, самый
большой парадокс в его жизни – Курт в итоге вернулся туда, где начался его путь, обратно
в больницу с видом на территорию гавани, туда, где он родился семнадцать лет назад. Он
был там, засыпая в зале ожидания, как беглец, крадя булочки из кафетерия, притворяясь
скорбящим родственником кого-то, кто был болен, но единственной настоящей болезнью
было одиночество, которое он чувствовал в своей душе.
Спустя приблизительно четыре месяца проживания на улице Курт, наконец,
вернулся жить к своему отцу. Для Курта это было нелегко, и то, что он даже рассматривал
переезд обратно к одному из родителей, демонстрирует степень его отчаяния. Дон и
Дженни слышали, что Курт был бездомным, и нашли его спящим на старом диване в
гараже как раз напротив переулка от дома Венди. «В то время он был очень зол на всех и
хотел, чтобы все думали, что его никто не берёт, что в значительной степени было
правдой», - вспоминала Дженни.
В Монтесано Курт вернулся в свою комнату в подвале в доме на Флит-стрит. Его
сражения за свои права с отцом обострялись – словно время, проведённое вдали от Дона,
только сделало его решимость сильнее. Все участники знали, что присутствие Курта не
было долговременной мерой - они вместе переросли их потребности или желания в
отношении друг друга. Гитара Курта сделала жизнь терпимой, и он часами репетировал.
Его друзья и семья начали замечать, что он становился искусным в игре на ней. «Он мог
сыграть любую песню, прослушав её всего один раз, что-нибудь от «Air Supply» до Джона
Кугара Мелленкампа», - вспоминал его сводный брат Джэймс. Семья взяла напрокат «Это
– «Spinal Tap»», а Курт и Джэймс смотрели его пять раз подряд – вскоре он стал
цитировать диалоги из этого фильма и играть песни этой группы.
В то время как Курт вернулся к Дону и Дженни, в семье случилось ещё одно
самоубийство. Кеннет Кобэйн, единственный оставшийся брат Лиланда, был подавлен
смертью своей жены и выстрелил себе в лоб из пистолета 22 калибра. Эта утрата была
почти чрезмерной для Лиланда: суммарное действие трагических смертей его отца, его
сына Майкла и троих его братьев сменило взрывы его гнева серьёзной меланхолией. Если
считать смерть Эрнеста самоубийством из-за алкоголя, все трое братьев Лиланда погибли
от собственной руки, двое из них застрелились.
Курт не был близок к этим дядям, но дом окутывала мрачная атмосфера; казалось,
будто семью прокляли на всех фронтах. Его мачеха прилагала усилия, чтобы найти Курту
работу по стрижке газонов, поскольку это была единственная работа, которую можно
было найти в Монте, помимо заготовки леса. Курт подстриг несколько газонов, но ему
быстро это надоело. Он пару раз просмотрел газетные объявления о работе, но в
Монтесано было немного вакансий. Самое большое экономическое предприятие округа –
атомная электростанция «Satsop» - разорилось до того, как было полностью построено,
оставив безработными пятнадцать процентов, в два раза выше, чем в остальном штате.
Всё достигло критической точки, когда Дон объявил, что если Курт не будет ходить в
школу или работать, ему придётся пойти служить. На следующий вечер Дон пригласил
флотского рекрутера поговорить с его сыном.
Вместо сильного, своевольного человека – который впоследствии в его жизни мог
бы сграбастать моряка за воротник и выставить его головой вперёд в двери – рекрутер
обнаружил грустного и подавленного мальчика. Курт, к всеобщему удивлению, выслушал
эту речь. В конце вечера, больше для того, чтобы утешить отца, Курт сказал, что он
подумает об этом. Для Курта служба казалась адом, но это был ад с другим почтовым
индексом. Как Курт сказал Джесси Риду, «по крайней мере, флот может предоставить
горячее три раза в день и койку». Для парня, который жил на улицу и спал в больничных
залах ожидания, гарантия крова и еды, чтобы это не оплачивали родители, казалась
заманчивой. Но когда Дон попытался убедить его позволить рекрутеру вернуться на
следующий вечер, Курт сказал, чтобы он забыл об этом.

44
 Отчаянно нуждаясь в чём-то, он обрёл религию. Он и Джесси в 1984 году стали
неразлучны, и это распространилось на то, что они вместе стали ходить в церковь.
Родители Джесси, Этель и Дэйв Рид, были ревностными христианами, и семья посещала
баптистскую церковь в Централ-парке, как раз между Монте и Абердином. Курт стал
регулярно посещать воскресные службы, и даже появлялся в Молодёжной Христианской
Группе вечером по средам. В октябре того года он крестился в этой церкви, хотя при этом
не присутствовал ни один из его членов его семьи. Джесси даже вспоминал, что Курт
переживал поворотный период обращения к христианству: «Однажды вечером мы шли по
мосту через реку Чехэйлис, и он остановился, и сказал, что принял в свою жизнь Иисуса
Христа. Он попросил Бога «войти в его жизнь». Я отчётливо помню, как он говорил о тех
откровениях и спокойствии, о которых говорят все, когда они принимают Христа». В
следующие несколько недель Курт говорил в манере пылкого ревностного христианина.
Он начал отчитывать Джесси за то, что тот курил траву, пренебрегает Библией и является
плохим христианином. Религиозное обращение Курта совпало с одним из его
многочисленных периодов трезвости; его история с наркотиками и алкоголем всегда
состояла из загула, за которым следовало воздержание. В том месяце он написал письмо
своей тёте Мари, касающееся своих взглядов относительно марихуаны:
Меня просто убил просмотр «Безумия Марихуаны» по «MTV».... Это было снято в
тридцатых годах, и если люди делали одну затяжку этого дьявольского наркотика,
марихуаны, они повсеместно балдели, убивали друг друга, заводили романы, сбивали
машинами невинных жертв. Они послали того подростка, похожего на Бивера, на
убийство. Ничего себе, это – самое волнующее, с чем я мог столкнуться. Это казалось
большим сверхпреувеличением. Но я согласен с той идеей, которая за этим стоит. Трава -
отстой. Я знаю это по личному опыту, потому что какое-то время я стал почти таким же
вялым, как заплесневелый кусок сыра. Я думаю, что это было большой проблемой для
моей мамы и для меня.

Однако почти сразу же, как Курт отправил это письмо и казался образцом
церковной жизни, он отказался от своей веры, как от пары брюк, из которых он вырос.
«Он жаждал этого, - говорил Джесси, - но это был кратковременный момент страха».
Когда страх утих, Курт снова стал курить траву. Он посещал Баптистскую Церковь в
Централ-парке ещё три месяца, но то, что он говорил, как вспоминал Джесси, «было
больше направлено против Бога. После этого он рассуждал об антибожественных вещах».
Родители Джесси стали привязываться к Курту, и поскольку он очень часто бывал
у них дома, они предложили ему к ним переехать. Они жили у реки Норт, в сельской
местности в четырнадцати милях от Абердина. В то время эти два мальчика, казалось,
давали друг другу то, что отсутствовало в их собственной жизни. Риды проанализировали
возможность переезда Курта на реку Норт, а Венди, Дон, и Дженни - все согласились, что
стоит попробовать. Венди сказала Ридам, что она «просто не знает, что делать», то же
повторили Дон и Дженни. «К нам приходил Дэйв Рид, - вспоминала Дженни, - и сказал,
что он думает, что может что-то сделать для него. Они были религиозной семьёй, и Дэйв
чувствовал, что может обуздать его, раз больше никто не мог». «Мы очень любили Курта,
- объясняла Этель Рид. - Он был таким милым парнем; он только казался потерянным». В
сентябре Курт ещё раз упаковал свои вещи - на сей раз у него была большая спортивная
сумка - и переехал на реку Норт.

Риды жили в доме в 4 000 квадратных метров, и мальчики могли бегать по

огромной лестнице. Возможно, самым лучшим в этом доме была то, что он был настолько
изолированным, что они могли врубать свои электрогитары так громко, как хотели. Они
играли весь день. Хотя Дэйв Рид был консультантом Христианской Молодёжи - он
напоминал Неда Фландерса из «Симпсонов» со своей короткой стрижкой и усами - он не
был обывателем. Рид играл рок-н-ролл двадцать лет, и был членом группы

45
«Beachcombers» с дядей Курта Чаком, поэтому его знали в этой семье. Дом был набит
усилителями, гитарами и альбомами. Риды также были менее строгими, чем Дон: они
позволили Курту поехать в Сиэтл с Баззом и Лакином, чтобы посмотреть на
плодотворную панк-группу «Black Flag». «Rocket» назвала этот концерт вторым лучшим в
1984 году, но для Курта он был всего вторым после концерта «Melvins» на парковке. В
каждом интервью, которое он давал впоследствии в его жизни, он утверждал, что это был
первый концерт, который он когда-либо видел.
Именно здесь, в доме Ридов, Курт впервые джемовал с Кристом Новоселичем.
Новоселич был на два года старше Курта, но в Грэйс-Харбор его было невозможно не
заметить: ростом в шесть футов семь дюймов, он напоминал молодого Авраама
Линкольна. Крист был хорватом по происхождению, из семьи, в которой произошёл
развод, и он мог соперничать с Куртом по поводу дисфункции (Крист был известен в
Абердине как Крис; в 1992 году он сменил написание своего имени на своё
первоначальное хорватское имя, данное при рождении).
Курт познакомился с Кристом в средней школе и на репетиционной точке
«Melvins», но их жизни также пересеклись в одном месте, о котором никто из них больше
никогда не упоминал – в Баптистской Церкви в Сентрал-парке. Крист посещал эту
церковь, но даже старшие вроде мистера Рида знали, что он был там «только из-за
девушек». Джесси однажды пригласил Криста к себе домой, и эти трое джемовали. Крист
в то время играл на гитаре, как Джесси и Курт, поэтому эта сессия звучала как «Wane’s
World», записанный на плёнку, когда они прогоняли обычные подражания Джимми
Пэйджу. Крист и Джесси одно время менялись гитарами; левша Курт был просто привязан
к своей собственной. Они на самом деле играли некоторые из оригинальных песен Курта в
атаке на три гитары.
Как только Курт переехал к Ридам, он предпринял несколько кратких попыток
вернуться в школу в Уэзервэксе. Он уже настолько отставал в своих занятиях, что так или
иначе он бы не окончил школу со своим классом. Курт говорил своим друзьям, что он мог
бы притвориться умственно отсталым, чтобы ходить на коррекционно-компенсирующие
занятия. Джесси дразнил Курта и прозвал его Тупоголовым из-за его
неудовлетворительных оценок. Его единственным реальным участием в школе были
уроки рисования, единственное место, где он не чувствовал себя некомпетентным. Он
участвовал в одном из проектов своего класса на Региональной Художественной Выставке
Средних Школ 1985 года, и его работа была включена в постоянную коллекцию
Управляющего Общественного Обучения. Мистер Хантер сказал Курту, что если он
постарается, он сможет получать стипендию в художественном училище. Стипендия и
колледж требовали окончания Уэзервэкса, то, что Курту не представлялось возможным,
если только он не останется ещё на один год (в более поздние годы он неправильно
утверждал, что ему предлагали несколько стипендий). В конце концов, Курт совершенно
забросил учёбу, но незадолго до того, как он сперва поступил в альтернативную Среднюю
Школу Для Взрослых в Абердине. Учебный план был похож на план в Уэзервэксе, но
никаких формальных занятий не было: студенты работали с преподавателями один на
один. Майк Пойтрас обучал Курта примерно неделю, но мальчик следовал этому
недостаточно долго, чтобы закончить ориентацию. Две недели спустя Курт бросил эту
школу тех, кто не закончил школу.
Как только Курт совершенно перестал ходить в школу, Дэйв Рид нашёл ему работу
в ресторане «Lamplighter» в Грэйленде. Платили по 4.25 $ в час, и он работал мойщиком
посуды, помощником в приготовительной школе, помощником повара и помощником
официанта, убирающим со стола грязную посуду. Был зимний сезон, и ресторан обычно
был пустынным, что отлично подходило Курту.
Именно через общение с Дэйвом Ридом, наряду со своим дядей Чаком и тётей
Мари, Курт впервые стал представлять себе, что когда-нибудь у него может быть будущее
в музыкальном бизнесе. В юности Дэйв и Чак записали сингл с «Beachcombers» - «Purple

46
Peanuts», с «Wheelie» на обороте - и это была ценная вещь в доме Ридов. Курт и Джесси
постоянно крутили эту пластинку, подражая ей на своих гитарах. Сам Курт точно писал
песни – у него было несколько тетрадей «Pee Chee», наполненный листками с текстами.
Некоторыми из названий были «Wattage in the Cottage» («Потребляемая Мощность в
Коттедже»), «Samurai Sabotage» («Саботаж Самурая») и песня о мистере Риде под
названием «Diamond Dave» («Алмазный Дэйв»). Курт даже написал песню,
высмеивающую одного из абердинских одноклассников, который покончил с собой.
Этого мальчика звали Бо; песня называлась «Ode to Beau» («Ода Бо») и пелась в стиле
кантри.
Один из бывших членов «Beachcombers» продолжил свою карьеру, став
промоутером «Capitol Records» в Сиэтле. Как только Курт узнал об этом факте, он
отчаянно уцепился за это. Он привязался к Дэйву, чтобы тот их познакомил, не зная в то
время, что промоутер – это не искатель талантов. «Он всегда хотел познакомиться с ним,
потому что он думал, что это катапультирует его карьеру», - вспоминал Джесси. Это было
самым началом появления Курта Кобэйна, профессионального музыканта, и то, что он
постоянно просил об этом знакомстве – которое так и не состоялось – доказательство
того, что в семнадцать лет он представлял себе карьеру в музыке. Если бы Курт признался
в своих амбициях по поводу ведущих студий звукозаписи в лачуге для репетиций
«Melvins», его сочли бы еретиком. Он держал своё честолюбие при себе, но никогда не
прекращал искать пути выбраться из своей среды.
Жизнь с Ридами была близка к воссозданию семьи, которою он потерял при
разводе. Риды обедали вместе, группой посещали церковь, а музыкальные таланты
мальчиков поощрялись. Настоящая привязанность и любовь были очевидны и ощутимы
среди всех членов этого дома, включая Курта. Когда в феврале 1985 года Курту
исполнилось восемнадцать лет, Риды устроили ему праздник в честь дня рождения. Его
тётя Мари послала ему две книги: «Молот Богов» - биографию «Led Zeppelin», и собрание
иллюстраций Нормана Рокуэлла. В благодарственном письме, которое Курт написал
своей тёте, он рассказал о празднике в честь дня его рождения: «Пришли все ребята из
церковной Молодёжной Группы, принесли торт для меня и Джесси, потом мы играли в
глупые игры, и пастор Ллойд пел песни (он просто вылитый мистер Роджерс). Но приятно
знать, что люди о тебе заботятся».
Но даже с церковной молодёжной группой, пастором Ллойдом и суррогатной
семьёй Ридов Курт не мог в психологическом отношении избежать чувства отторжения,
которое он чувствовал со стороны своей собственной разрушенной семьи, откуда он был
родом. «Для него это было потрясением», - замечал Дэйв Рид. Хотя Курт немного
общался со своей матерью, Дэйв Рид ежемесячно информировал Венди о последних
событиях. В августе 1984 года она вышла замуж за Пэта О'Коннора, а к следующей весне
она была беременна. Во время её беременности Курт однажды заглянул к ней, и когда
Венди увидела, каким потерянным он выглядит, она не выдержала и расплакалась. Курт
встал на колени, обнял мать и сказал ей, что он будет хорошим.
И он был, по крайней мере, в тот момент, но потом кризис вернулся. В марте 1985
года Курт порезал палец, моя посуду на работе и уволился в приступе паники. «Ему
пришлось накладывать швы, - вспоминал Джесси, - и он сказал мне, что если бы он
потерял палец и не смог бы играть на гитаре, он покончил бы с собой». Без работы и с
травмой, которая не давала ему играть на гитаре, Курт бездельничал дома. Он убедил
Джесси пропускать школу, и они вдвоём проводили весь день, выпивая или принимая
наркотики. «Он отдалялся всё больше и больше, - вспоминала Этель Рид. - Мы пытались
разговорить Курта, но просто не могли. Со временем мы решили, что не помогаем ему, и
всё, что мы делали, это обеспечивали для него место, чтобы ещё дальше отдаляться от
людей».
Диссоциация Курта достигла апогея в апреле, когда однажды он забыл свой ключ и
выбил окно, чтобы войти. Это переполнило чашу терпения Ридов, и они сказали Курту,

47
что ему придётся искать другое место для проживания. В том году апрель в Грэйс-Харбор
был дождливым, и в то время как большинство детей его возраста готовились к
школьному балу или вручению дипломов, Курт снова искал приют.

Снова вернувшись на улицы, Курт возобновил бесконечный цикл ночёвок в

гаражах у друзей или в коридорах. Отчаявшись, он, наконец, воззвал к милости
правительства и начал получать 40 $ в месяц на продовольственные талоны. Через
местную контору для безработных, он нашёл работу в Молодёжной Христианской
Организации, начиная с 1 мая. Это была работа на неполный день и обеспечивалась
местным грантом «Работа для Молодёжи», но он рассказывал об этой недолгой работе как
о своей любимой. Работа была на прославленной вакансии дворника, но если другие
служащие заболевали, он замещал спасателя или тренера. Курт любил работу, особенно
работу с детьми. Хотя Курт сам был не очень сильным пловцом, ему нравилось замещать
спасателя. Кевин Шиллингер, который жил в квартале от Молодёжной Христианской
Организации, наблюдал, как Курт учит пяти- и шестилетних детей играть в бейсбол для
детей – во время всего урока на лице Курта была широкая улыбка. Работая с детьми, он
мог обрести чувство собственного достоинства, которого ему не хватало в других сфера
его жизни: ему было хорошо с ними, и они никого не осуждали.
Он также нашёл вторую работу на неполный рабочий день, хотя он редко её
обсуждал. Это было место уборщика в средней школе Уэзервэкс. Каждый вечер он
надевал коричневый комбинезон и драил шваброй коридоры школы, которую он бросил.
Хотя к тому времени, когда он начал работу, учебный год почти закончился, контраст
между его сверстниками, готовящимся к поступлению в колледж, и его собственными
данными заставлял его чувствовать себя таким же слабым, как он чувствовал себя всегда в
своей жизни. Он выдержал два месяца, а потом уволился.
Как только Курт ушёл из дома Ридов, Джесси последовал за ним. Некоторое время
оба жили в доме бабушки и дедушки Джесси в Абердине. Потом, 1 июня 1985 года, они
переехали в квартиру на Норт-Мичиган-стрит, 404. По всем стандартам эта крошечная
квартира-студия за 100 $ в месяц - стены которой были выкрашены в розовый цвет и
поэтому заслужили название «розовая квартира» - была трущобой, но это была их
трущоба. Квартира сдавалась со скромной мебелью, которую они дополнили
аксессуарами для газонов, мотоциклами с коляской «Big Wheel» и дворовыми креслами с
откидной спинкой, украденными у соседей. Венецианское окно выходило на улицу, и
Курт использовал его для своего публичного мольберта и писал мылом на стекле «666» и
«Сатана Рулит». Раздутая кукла висела в петле и была покрыта гелем для бритья.
Повсюду в квартире был гель для бритья «Edge»; пробы продавались в окрестностях, и
Курт и Джесси обнаружили, что можно вдыхать пары из банок и кайфовать. Однажды
вечером они приняли несколько доз кислоты, когда шериф округа Грэйс-Харбор постучал
в дверь и велел им убрать эту куклу. К счастью, офицер не вошёл в их квартиру: он бы
заметил посуду за три недели, сложенную стопкой в раковине, многочисленные предметы
украденной садовой мебели, Гель Для Бритья «Edge», стёртый со всех стен, и трофеи их
недавних проделок - украденные кресты с надгробных камней кладбища и раскрашенные
узором в горошек.
Это была не единственная стычка Курта с законом летом 1985 года. Курт, Джесси и
их приятели, как оборотни, ждали сумерек, а потом отправлялись терроризировать
окрестности, крадя садовую мебель или расписывая спреем здания. Хотя Курт
впоследствии утверждал, что его послания-граффити были политическими («Бог – Гей»,
«Выкинь Христа», он перечислял несколько своих лозунгов), на самом деле, большинство
из того, что он писал, было бессмыслицей. Он привёл в бешенство соседа, у которого
была лодка, написав красными буквами на корпусе судна «Катер»; с другой стороны он
начертал: «Лодочники, идите домой». Однажды вечером он написал граффити на стене

48
Молодёжной Христианской Организации; без малейшего проявления идеальной
справедливости на следующий день ему поручили это стирать.
Ночью 23 июля 1985 года детектив Майкл Бенс патрулировал Маркет-стрит - всего
в квартале от Абердинского Полицейского Участка - когда он заметил в переулке троих
мужчин и белокурого мальчика. Мужчины сбежали, когда подъехала машина Бенса, но
белокурый мальчик застыл, как олень в свете фар, и Бенс увидел, что он выбросил маркер
для граффити. На стене позади него было пророческое утверждение: «Непонятно
какбишьего». С типографской точки зрения это было произведение искусства, поскольку
прописные и строчные буквы были написаны в произвольном порядке, и каждое «T» было
в четыре раза больше, чем другие буквы.
Внезапно мальчик пустился наутёк и пробежал два квартала, прежде чем его
догнала патрульная машина. Как только она это сделала, он остановился, и ему надели
наручники. Он назвался Куртом Дональдом Кобэйном и был воплощённой вежливостью.
В участке он написал и подписал заявление, в котором было полностью написано:
Сегодня ночью, стоя позади банка «SeaFirst» в переулке у библиотеки,
разговаривая с тремя другими людьми, я писал на здании «SeaFirst». Я не знаю, почему я
это сделал, но я сделал. На стене я написал: «непонятно какбишьего». Теперь я понимаю,
как глупо с моей стороны было так поступать, и я сожалею о том, что сделал. Когда
полицейская машина въехала в переулок, я увидел её и выбросил красный маркер,
которым я пользовался.
У него сняли отпечатки пальцев, его сфотографировали для полицейского досье, а
потом отпустили, но потребовали явиться в суд на слушание дела несколько недель
спустя. Он получил 180 $ штрафа, 30 суток условно, и его предупредили, чтобы он
больше не попадал ни в какие переделки.
Для восемнадцатилетнего Курта было легче сказать, чем сделать. Однажды
вечером, когда Джесси был на работе, как обычно, пришли Цеплялы, и все джемовали со
своими гитарами. Один из соседей, крупный мужчина с усами, постучал кулаком в стену
и велел им вести себя потише. Когда Курт впоследствии рассказывал эту историю, он
говорил, что сосед несколько часов беспощадно избивал его. Это была одна из многих
историй, которые Курт рассказывал о том, как его постоянно мучили абердинские
деревенщины. «Это было совсем не так, - вспоминал Стив Шиллингер. – Этот парень
действительно пришёл, велел ему вести себя тише, а когда Курт посмеялся над ним, этот
парень ударил его пару раз кулаком и велел ему «заткнуться к чёртовой матери»». Джесси
в тот вечер там не было, но за всё то время, что он знал Курта, он вспоминал только одну
драку: «Он был обычно слишком увлечён тем, что смешил людей. Я был всегда рядом,
чтобы защитить его». Джесси был невысоким, как Курт, но он толкал штангу и имел
плотное телосложение.
В течение периода в розовой квартире Джесси, вероятно, совершил бы из-за Курта
убийство, тот факт, которым Курт пользовался на полную катушку. Однажды Курт
объявил, что они оба сделают себе ирокез. Они спустились к Шиллингерам, соорудили
машинку для стрижки волос, и вскоре у Джесси был ирокез. Когда пришла пора бриться
Курту, он заявил, что это глупая идея. «Однажды Курт сказал, что если он сможет что-
нибудь написать у меня на лбу, я мог бы написать что-нибудь у него на лбу, - вспоминал
Джесси. - Он взял стойкие чернила и написал на мне «666», а потом удрал. Я был всегда
кретином, на котором все обычно экспериментировали. Если были какие-нибудь
химикаты или выпивка, они всегда хотели, чтобы я первым это попробовал». В мучении
Куртом своего лучшего друга была тёмная сторона. Несмотря на все свои дурачества,
Джесси сумел той весной окончить школу. Однажды вечером, когда Джесси был на
работе в «Бургер-кинг», Курт вырвал фотографии из ежегодника Джесси, наклеил их на
стену и поставил на них красные кресты. Это было больше проявлением его ненависти к
самому себе, чем отражением его чувств к Джесси. Возможно, в приступе стыда из-за
своего гнева Курт решил выгнать Джесси из квартиры. Неважно, что именно Джесси внёс

49
за неё первый взнос. Вскоре Джесси жил у своей бабушки, а Курт – сам по себе. В любом
случае Джесси планировал пойти во флот, и Курт чувствовал угрозу от этого. Это была
модель, которой он следовал всю свою жизнь: вместо того, чтобы потерять того, о ком он
беспокоился, он сначала отдалялся, обычно создавая какой-то смешной конфликт как
способ уменьшить отторжение, которое, как он чувствовал, было неизбежно.
Проживая в розовой квартире, Курт продолжал писать песни, и хотя большинство
из них было по-прежнему плохо замаскированными историями о людях и событиях
вокруг него, многие были юмористическими. Тем летом он написал песню под названием
«Spam» («Спэм»), о мясном продукте, и ещё одну под названием «Class of 85» («Класс
85»), который был атакой на Джесси и выпускной класс, который он пропустил. В ней
были слова: «Мы все одинаковые, просто мухи на дерьме». Хотя его песни были о
замкнутом мире, даже на этой стадии Курт мыслил широко. «Я собираюсь записать
альбом, который будет круче «U2» или «R.E.M.», - хвастался он Стиву Шиллингеру. Курт
любил обе эти группы, и он беспрестанно говорил о том, какими замечательными были
«Smithereens», однако это были влияния, о которых он старался не упоминать в
присутствии Базза из страха нарушить панковский кодекс, что вся популярная музыка
несущественна. Он читал все фэнзины или музыкальные журналы, которые он мог найти,
которых в Абердине было немного; он даже полностью писал длинные воображаемые
интервью с самим собой для несуществующих публикаций. Курт и Стив говорили об
основании собственного фэнзина, зайдя так далеко, что составили проект пробного
экземпляра; Стив оставил проект, когда понял, что Курт писал положительные отзывы на
альбомы, которые он никогда не слышал. Курт также говорил об основании его
собственной студии звукозаписи, и однажды вечером он и Стив записали, как один их
друг по имени Скотти Кэрейт произносит монолог. Как из большинства его идей того
времени, из этого так ничего и не вышло.
Для публикации фэнзина или для студий звукозаписи не было денег, и даже
заплатить за квартиру было трудно. Спустя два месяца после ухода Джесси Курта
выселили. Его домовладелец пришёл в квартиру, когда Курта не было дома, упаковал в
коробки те немногие вещей, которые у него были, включая украденные кресты и «Big
Wheels», и оставил их на улице.
В третий раз за два года Курт оказался бездомным. Он ещё раз подумал о флоте.
Туда на службу записался Тревор Бриггс и убедил Курта воспользоваться парной
флотской системой, чтобы их поместили в учебный лагерь вместе. Безработица в Грэйс-
Харбор стала ещё выше, и варианты для восемнадцатилетнего бездельника были
ограничены. Курт отправился на флотский призывной пункт на Стэйт-стрит и провёл три
часа, проходя тест на профпригодность «ASVAB». Он его прошёл, и флот был готов его
принять; впоследствии Курт утверждал, что получил самый высокий балл, когда-либо
зарегистрированный за этот тест, но в это с трудом верится, поскольку этот тест включал
математику. В последнюю минуту, как и раньше, когда пришла пора служить, Курт
отказался.
Большинство ночей Курт спал на заднем сиденье видавшего виды седана
«Вольво», принадлежащего матери Грега Хокансона, в шутку прозванного «вульвой». К
тому времени, как наступил октябрь, и погода испортилась, ночи на автомобильном
сиденье были жалкими. Вскоре Курт нашёл нового покровителя в семье Шиллингеров,
который, после сильного давления со стороны Курта, согласился его принять.
Лэмонт Шиллингер был преподавателем английского в Уэзервэксе и, как и Дэйв
Рид, он был родом из религиозной семьи. Хотя Лэмонт покинул Церковь мормонов
несколько лет назад, он по-прежнему пытался быть, как он об этом рассказывал,
«свободным порядочным человеком». Были и другие сходства с жизнью у Ридов:
Шиллингеры вместе обедали, проводили время семьёй, и поощряли своих сыновей играть
музыку. Курт был принят как их собственный сын и помещён в ротацию работ по дому,
которые он выполнял без жалоб, благодарный за то, что он в этом участвует. В доме

50
Шиллингеров комната была чуть поменьше – у них было шестеро своих детей - поэтому
Курт спал на диване в гостиной, днём убирая за него свой спальный мешок. Он провёл с
Шиллингерами День Благодарения и рождественское утро 1985 года. Лэмонт купил Курту
весьма необходимую новую пару джинсов «Ливайс». Позже днём на Рождество Курт
зашёл в дом Венди - она только что родила его единокровную сестру Брайэнн.
Новорожденная сделала дом O'Конноров более счастливым местом, однако о
возвращении Курта обратно вообще не говорили.
В декабре 1985 года Курт начал репетировать некоторые из песен, которые он
написал, с Дэйлом Кровером на басу и Грегом Хокансоном на ударных. Он назвал эту
группировку «Fecal Matter» («Фекалии»), и это была его первая настоящая группа. Он
убедил Кровера поехать вместе с ним к тёте Мари, чтобы записать на пленку некоторые
песни. «Он приехал, - вспоминала Мари, - с огромной записной книжкой, полной текстов.
Я показала ему, как отрегулировать некоторые вещи, как делать запись на катушечный
магнитофон, и он сразу же приступил к ней». Курт сначала записал свой голос, а потом он
и Кровер записали гитару, бас и партии ударных на вокал. Мари была обеспокоена
текстом «Suicide Samurai» («Покончивший С Собой Самурай»), но списала его на
типичное подростковое поведение. Мальчики также записали «Bambi Slaughter»
(«Убийство Бэмби») (история о том, как мальчик заложил обручальные кольца своих
родителей), «Buffy’s Pregnant» («Баффи Беременна») (Баффи из телешоу «Дела
Семейные»), «Downer» («Транквилизатор»), «Laminated Effect» («Эффект Расслоения»),
«Spank Thru» («Несись Сломя Голову») и «Sound of Dentage» («Зубовный Скрежет»).
Когда Курт вернулся в Абердин, он воспользовался магнитофоном Шиллингеров, чтобы
сделать копии. То, что у него в руках была реальная плёнка, было для него явным
доказательством, что у него есть талант - это было первое физическое проявление чувства
собственного достоинства, которое он обрёл через музыку. Тем не менее, «Fecal Matter»
распались, так и не сыграв ни одного концерта.
Несмотря на свои внешние обстоятельства, внутренняя артистическая жизнь Курта
стремительно росла. Он продолжал снимать фильмы при помощи камеры «Super-8». В
одном коротком немом фильме того периода Курт идёт по заброшенному зданию в
футболке «KISW» «Лучший Рок Сиэтла» и пытаясь выглядеть как Жан-Поль Бельмондо в
«На Последнем Дыхании» в своих полусферических солнцезащитных очках. В другом он
надевает маску мистера Ти и притворяется, будто нюхает огромное количество того, что
напоминает кокаин, спецэффект, который он создал при помощи муки и пылесоса. Эти
фильмы, все без исключения, были изобретательными и – как и всё, что создавал Курт –
волнующими. Той весной он попытался организовать свой бизнес, украшая скейтборды
граффити. Он зашёл так далеко, что развесил по городу листовки, но его нанял всего один
подросток, попросив взрывающуюся голову. Курт с удовольствием её нарисовал - это
была его профессия - но клиент так и не заплатил, и бизнес рухнул.
18 мая 1986 года Курт снова попал под опеку и надзор Абердинского
Полицейского Управления. В 12:30 утра полицию вызвали к заброшенному зданию на
Уэст-Маркет, 618, и офицер Джон Грин обнаружил Курта карабкающегося на крышу, по-
видимому, пьяного. Грин вспоминал, что Курт был «славным парнем, разве что немного
испуганным». Курта обвинили в противоправном нарушении владения и в том, что,
будучи несовершеннолетним, владел алкоголем путём его употребления. Когда
полицейские обнаружили, что у него был неоплаченный ордер за злонамеренное
причинение вреда имуществу (он был не в состоянии заплатить штраф за арест за
граффити), плюс более ранний арест за алкоголь из Сиэтла, и он не мог найти поручителя,
его посадили в тюрьму. Камера, в которой он сидел, была в точности из старого фильма
про гангстеров: железные решётки, бетонный пол, никакой вентиляции. В своём
заявлении Курт указал «больную спину» в «заболеваниях», и описал себя как «19 лет, 135
фунтов, пять футов девять дюймов, каштановые волосы и голубые глаза». В описании он
преувеличил и свой рост, и вес.

51
 Курт воспользовался своим правом на один телефонный звонок, чтобы позвонить
Лэмонту Шиллингеру и попросить его поручиться за него. Лэмонт решил, что его
воспитание Курта Кобэйна зашло достаточно далеко, и что Курту придётся выручать себя
из беды самому. Лэмонт на самом деле пришёл на следующий день, и даже при том, что
это было против религии Лэмонта, он принес Курту блок сигарет. Неспособный собрать
сумму залога, Курт пробыл там восемь дней.
Спустя несколько лет Курт использовал этот опыт для создания фольклора,
который подчеркивал его остроумие и адаптируемость. Он утверждал, что за время,
проведённое в тюрьме, он рисовал порнографию для других заключённых, чтобы те
мастурбировали. Его кустарное порно было в таком ходу, как он рассказывал, что он
менял его на сигареты, и вскоре он собрал все сигареты в тюрьме. На тот момент он стал,
согласно этой истории, «человеком», который «управлял тюрьмой». Он отваживался
рассказывать эту историю только тем людям, которые его не знали - его абердинские
друзья вспоминают, что он так боялся всех этих образов из тюремных фильмов, которые
он видел за эти годы, что за всё время пребывания там он не сказал ни слова другому
заключённому.
Вскоре жизнь у Шиллингеров для Курта закончилась. Он прожил там год и в
девятнадцать лет – что значительно выходит за пределы возраста эмансипации - он не был
ни их близким родственником, ни официальным воспитанником. Он также начал
ссориться с Эриком Шиллингером, который думал, что Курт злоупотребляет его
гостеприимством. В один из уикэндов семья Шиллингеров отправилась на каникулы без
Курта, и по возвращении обнаружила, что он принудил двух их собак испражняться на
кровати Эрика. Но даже эта проделка не была последней каплей; она наступила однажды
вечером в августе 1986 года, когда Эрик и Курт подрались из-за мини-пиццы «Тотиноз».
В соответствии с всеми рассказами, это была самая серьёзная драка, в которой Курт когда-
либо участвовал, и Курт пытался ударить Эрика толстой палкой. «Я видел Эрика на
следующий день, - вспоминал Кевин Шиллингер, - и у него был подбит глаз. Я видел
Курта, и у него было подбито два глаза». В тот вечер Курт ушёл, обхватив руками
опухшее лицо, и укрылся в комнате для репетиций «Melvins». На следующий день он
заплатил Стиву 10 $, чтобы притащить все его оставшиеся вещи к Кроверу. Его жизнь
превратилась в слишком знакомый образец близости, конфликта и изгнания с
последующей изоляцией.
Одно из единственных радостных событий появилось, когда Крист Новоселич
казался заинтересованным в создании группы. Крист был одним из первых людей,
которым Курт подарил свою плёнку «Fecal Matter». «У него была такая маленькая демо-
кассета, и на ней была «Spank Thru», - вспоминал Крист. - Я подумал, что это очень
хорошая песня». Шелли Дилли, подружка Криста, дружила с Куртом со средней школы, и
они стали предоставлять ему ночлег за их домом, чтобы он спал в фургоне
«Фольксваген», принадлежавший Кристу. «Я всегда проверяла, что у него достаточно
много одеял, чтобы он не замёрз до смерти», - говорила Шелли. Она также бесплатно его
кормила всякий раз, когда он заходил в «Макдоналдс», где она работала.
В начале сентября 1986 года Хилари Рикрод, библиотекарь абердинской
библиотеки «Тимберлэнд» однажды услышала стук в дверь своего дома. Она посмотрела
в замочную скважину и увидела высокого мальчика с красными глазами и Курта,
которого она узнала: он часто проводил дни в библиотеке - читал или спал. Увидев этих
двух странных личностей у себя на пороге - в городе, где кража и грабеж были частью
жизни - она ощутила приступ страха из-за того, что она открыла дверь. Её тревога
усилилась, когда Курт полез себе под пальто. Но то, что он вытащил, было крошечным
голубем со сломанным крылом. «Он ранен и не может летать», - сказал Курт. Рикрод на
мгновение растерялась. «Вы орнитолог, не так ли?» - спросил Курт почти раздражённо.
Она на самом деле была орнитологом, руководя Абердинской организацией по спасению

52
диких птиц, но обычно люди звонили ей, если птица была ранена. Никто никогда раньше
не появлялся у её двери, и уж конечно не двое кажущихся обкуренными подростков.
Курт сказал ей, что нашёл голубя под мостом на Янг-стрит, и они пятнадцать
минут шли к её дому, как только его увидели. Как они узнали, что она - орнитолог, они
так и не объяснили. Но они внимательно наблюдали, как она начала ухаживать за птицей.
Разгуливая по дому, они заметили гитару, которая принадлежала мужу Рикрод, и Курт
немедленно определил: «Это - старый «Les Paul». Это - копия, но очень ранняя копия». Он
предложил её купить, но Рикрод сказала, что она не продаётся. Она на мгновение
подумала, что они могут её украсть.
Однако единственное, что их интересовало, это уход и помощь крошечному
голубю. Вернувшись на кухню, эти двое наблюдали, как Рикрод медленно двигает крыло
птицы, пытаясь определить, насколько сильно оно сломано. «Он ранен, да?» - спросил
Курт. На кухне у Рикрод было два козодоя, две единственные птицы этого вида в неволе,
и она рассказала им, что эти птицы даже попали в газету на первую полосу «Aberdeen
Daily World».
«Я играю в группе, - ответил Курт, сообщив об этом факте так, будто это было
всем известно. - Но даже я никогда не попаду на первую полосу «Daily World». Те птицы
ужасно меня озадачили».

53
 6. НЕДОСТАТОЧНО ЕГО ЛЮБИЛ
Абердин, штат Вашингтон
сентябрь 1986 – март 1987 года

Я явно недостаточно его любил, как люблю теперь.

- Из записи в дневнике в 1987 году.

1 сентября 1986 года Венди одолжила Курту 200 $ - достаточно для первого взноса
и арендной платы за первый месяц - и Курт переехал в свой первый «дом». Это легальное
описание строения на Ист-Секонд-стрит, 1000 ½ в Абердине было слишком щедрым; это
была лачуга, которая во многих других муниципалитетах, возможно, была бы признана
непригодной для жилья по любым надлежащим строительным нормам и правилам.
Крыша прогнивала, доски на парадном входе обвалились, и не было никакого
холодильника или кухонной плиты. План здания был причудливо разбит на пять
крошечных комнат: две гостиных, две спальни и отдельная ванная. Этот дом располагался
за другим домом, вот почему у него был такой странный адрес.
Однако это местоположение – в двух кварталах от дома своей матери - было
идеальным для девятнадцатилетнего юноши, который не был полностью свободным от
психического контроля Венди. За последний год их отношения улучшились. Когда Курт
ушёл из дома, они стали ближе эмоционально; он по-прежнему очень нуждался в
одобрении и внимании Венди, хотя и скрывал эту уязвимость. Она иногда приносила ему
еду, а он мог придти к ней в дом, чтобы постирать, воспользоваться телефоном или
совершить набег на холодильник, всё это при условии, что его отчима не было
поблизости. Эта лачуга находилась возле Армии спасения и за небольшим
продовольственным магазином. Поскольку в доме не было холодильника, Курт хранил
пиво в холодильнике чёрного хода, пока его не обнаружили соседские ребята.
В качестве соседа по комнате Курт выбрал Мэтта Лакина из «Melvins». Курт всегда
хотел быть членом «Melvins»; проживая с Лакином, он почти что добился этого. Главным
вкладом Курта в дом было то, что он установил ванну, полную черепах, в середине
гостиной, и просверлил отверстие в полу, чтобы черепаший поток подтекал под
половицы. Лакин, по крайней мере, воспользовался своими строительными навыками,
чтобы попытаться перестроить стены. В качестве дополнительного бонуса Лакину был 21
год, поэтому он мог покупать пиво. Толстяк вскоре стал далёким воспоминанием.
Это был и дом для вечеринок и, в конце концов, дом группы. Поскольку Лакин был
соседом по комнате, часто приходили Базз Осборн и Дэйл Кровер, и поскольку гостиная
была заполнена аппаратурой группы, там проходили импровизированные джэмы.
Разношёрстная компания Цеплял «Melvins» стала населять эту лачугу. Хотя большая
часть этой связи была сосредоточена вокруг цели опьянения, это безмятежное время на
Ист-Секонд-стрит, 1000 ½, было самым компанейским в жизни Курта. Курт даже стал
любезен с соседями, или, по крайней мере, с их детьми-подростками, которые были
жертвами плодного алкогольного синдрома - который не удерживал его от угощения их
пивом. Ещё один сосед, дряхлый пожилой человек по прозвищу «Хиппи «Lynyrd
Skynyrd»», каждый день заходил послушать экземпляр Курта «Greatest Hits» «Lynyrd
Skynyrd», где он барабанил.
Чтобы платить арендную плату, Курт устроился слесарем-ремонтником на Курорт
Полинезийского Кондоминиума в близлежащем «Ocean Shores». Он садился на автобус и
проезжал 25 миль на этот прибрежный курорт. Это была лёгкая работа, поскольку его
главная обязанность состояла в том, чтобы ремонтировать вещи, а курорт на 66 номеров
не нуждался в ремонте. Когда там появилось место горничной, он порекомендовал
подружку Криста, Шелли. «Он обычно спал в автобусе, вспоминала она. - Было забавно,
потому что на самом деле он вообще не был слесарем-ремонтником. Он спал в номерах

54
мотеля или ходил и совершал набеги на холодильники в номерах после того, как люди
уходили». Единственная польза от этой работы, помимо стартовой платы 4 $ в час,
состояла в том, что ему всего лишь надо было носить коричневую рабочую рубашку, а не
ужасную униформу.
Он хвастался друзьям, какой лёгкой была эта работа – рассказывая о ней, как о
«ремонтном мальчике для битья» - и как он мог проводить большинство дней, украдкой
проникая в номера и смотря телевизор, но он никому не говорил, что ему также
приходилось иногда убирать номера. Курт Кобэйн, который был таким плохим
домохозяином, что он должен был попасть во что-то вроде зала славы, должен был
работать горничной. Каждое утро в автобусе на курорт, обычно с похмелья, Курт мечтал о
будущем, которое не включало бы в себя мытьё туалетов и уборку постелей.
О чём он на самом деле думал, всё время, это о том, чтобы создать группу. Это
было постоянным рефреном в его голове, и он проводил бесконечные часы, пытаясь
понять, как это можно сделать. Базз сделал это - а если Базз это понял, он был уверен, что
тоже сможет. Много раз в 1987 году он путешествовал с «Melvins» в качестве тур-
менеджера на концерты в Олимпию, колледж-город в часе на восток, где он обратил
внимание на восторженных зрителей панк-рока, хотя и мало. Он думал об этом на
протяжении всего пути в Сиэтл с группой, и хотя это означало, что ему придётся таскать
аппаратуру, а на следующее утро идти на работу, вообще не спав, это был вкус большего
мира. Быть тур-менеджером «Melvins» не было приятной работой: не шло речи ни о
деньгах, ни о поклонницах, а Базз был печально известен за то, что относился ко всем, как
к слугам. Но это жёсткое обращение Курт охотно сносил, поскольку он мало чего избегал
в своей учёбе. У Курта развивалась гордость, особенно когда это касалось его игры на
гитаре; когда он нёс усилитель База, он представлял себе, что роли поменялись. Он
занимался каждую свободную минуту, и тот факт, что он становился лучше, был одним из
единственных средств к уверенности в себе, которую он обретал. Его надежды были
вознаграждены, когда Базз и Дэйл попросили его поджэмовать с ними в Олимпии, в
заключительный вечер в клубе под названием «Gessco». Хотя этот концерт видели всего
около двадцати человек - плакат объявлял их как «Brown Towel» («Коричневое
Полотенце») но их название, как предполагалось, было «Brown Cow» («Бурая Корова»*) –
тот вечер ознаменовался его дебютным выступлением перед аудиторией, которая платила.
Однако вместо того, чтобы играть на гитаре, Курт читал стихи, пока Базз и Дэйл молотили
по своим инструментам.
Многие из саморазрушительных привычек, которыми он баловался в розовой
квартире, по-прежнему были очевидны в лачуге. Трэйси Мэрандер, которая
познакомилась с ним в тот период, говорила, что то количество ЛСД, который он глотал,
было значительным. «Курт принимал много кислоты, иногда пять раз в неделю», -
вспоминала она. По крайней мере, отчасти причиной его увеличивающегося употребления
наркотиков была, как ни странно, верность профсоюзу; забастовка абердинских
бакалейщиков в то время означала, что приходилось или ездить в Олимпию, чтобы купить
пиво, или пересекать кордон пикетчиков, и обычно Курт вместо этого предпочитал
принимать кислоту. Когда он на самом деле покупал пиво, обычно это было «Animal
Beer» («Звериное Пиво»), названное так, потому что на банках «Шмидта» были
изображены дикие животные. Когда у него было больше денег, Курт раскошеливался на
«Роллинг Рок», потому что, как он говорил друзьям, «это - почти как «рок-н-ролл»,
написанный наоборот».
Тот год в лачуге был одним из самых длинных и самых экстремальных периодов,
когда Курт злоупотреблял наркотиками. Раньше он сперва неумеренно пил, а потом
завязывал, но, проживая в лачуге, он предпочёл превращаться в настоящего наркомана,
как он мало что предпочитал. «Он всегда этим торговал, - вспоминал Стив Шиллингер, -
принимая просто чуть больше всех остальных, и принимая больше, как только он больше
не был под кайфом». Когда у него не было денег на траву, кислоту или пиво, он

55
возвращался к вдыханию баллонов с аэрозолем. «Он на самом деле увлекался тем, что
становился удолбанным; наркотики, кислота, любой вид наркотиков, - замечал Новоселич.
- Он напивался в середине дня. Он был просто никакой».
Он также продолжал говорить о самоубийстве и ранней смерти. Райан Эгнер жил в
квартале от него, и с того момента, когда он познакомился с Куртом, он вспоминал
ежедневные разговоры о смерти. Однажды Райан спросил Курта: «Что ты будешь делать,
когда тебе будет тридцать?». «Меня не волнует, что будет, когда мне исполнится
тридцать, - ответил Курт тем же самым тоном, которым он обычно обсуждал
испорченную свечу зажигания, - потому что я никогда не добьюсь успеха в тридцать лет.
Знаешь, что такое жизнь после тридцати – я этого не хочу». Эта идея была настолько
чужда Райану, который на всё смотрел с чувством перспектив молодого человека, что он
на мгновение онемел. Райан мог распознать мучение в душе Курта: «Он был образцом
самоубийцы. Он выглядел, как самоубийца, он ходил как самоубийца, и он говорил о
самоубийстве».
К концу весны Курт ушёл с работы на курорте. Отчаянно нуждаясь в деньгах, он
иногда работал укладчиком ковров с Райаном. Супервайзерам компании по укладке
ковров нравился Курт, и Райан дал ему знать, что возможно работать полную рабочую
неделю. Но Курт отказался от этой перспективы, потому что идея относительно серьезной
работы была для него анафемой, и он боялся повредить ту руку, которой он играл на
гитаре, обоюдоострыми ножами, использующимися для резки ковра. «Эти руки для меня
слишком важны, - утверждал Курт. - Я мог испортить свою карьеру гитариста». Он
говорил, что если бы он порезал руки и не смог играть, это стало бы концом его жизни.
Сам факт, что Курт даже использовал слово «карьера», чтобы рассказывать о своей
музыке, демонстрирует единственное место, где существовал оптимизм. Те непрерывные
часы репетиций начинали окупаться. Он писал песни в необыкновенном темпе, наспех
нацарапывая тексты на страницах своей записной книжки. Он учился так быстро и
впитывал так много из тех концертов, которые он видел, и альбомов, которые он слушал,
что можно было почти видеть, как в его голове строятся планы. Особой фиксации на
«группе» не было, поскольку в то время не существовало ни одного её элемента; вместо
этого, поглощённый своей плодовитостью к написанию музыки, он организовал
одновременно три или четыре группы. В одной из первых группировок, которые
репетировали в лачуге, Курт играл на гитаре, Крист на басу, и был местный ударник по
имени Боб МакФэдден. В другой Курт играл на ударных, Крист на гитаре, а Стив
«Инстант» Ньюмэн - на басу. Даже называть их группами, как делал Курт впоследствии,
было несколько преувеличенным: они были реальными только в голове Курта, и он
складывал их так, как кто-то мог бы разрабатывать состав идеальной воображаемой
бейсбольной команды. Заметив, что однажды вечером «Melvins» заплатили 60 $ за
концерт, Курт и Крист организовали группу под названием «Sellouts» («Продажные»),
которая репетировала только песни «Creedence Clearwater Revival», зная, что они будут
иметь большой успех в абердинских тавернах. Курт обсуждал эти группы, как будто у них
были длинные карьеры, когда большинство просто играли на репетициях. Только
ансамбль, который они назвали «Stiff Woodies», выступал перед публикой на пивной
вечеринке ребят из средней школы, которые их игнорировали.
Пока Курт продолжал заниматься джэм-сейшнами и вечеринками, к началу 1987
года он уже постепенно приобретал неугомонность в Абердине. Его друзья заметили, что
пока они довольствовались тем, что использовали музыку как забавное средство, чтобы
провести вечер пятницы, Курт репетировал гитарный рифф или писал какую-нибудь
песню в субботу утром. Всё, чего ему не хватало, это средство передачи своего
творческого видения, но это изменилось. Он и Крист начали играть с окрестным
ударником по имени Эрон Бёркхард в группе без названия; Крист играл на басу, Бёркхард
барабанил, а Курт играл на гитаре и пел. Это была инкубация «Нирваны» и первое
исследование Курта того, чтобы быть музыкальным вожаком стаи. Они репетировали

56
почти каждый вечер в течение первых нескольких месяцев 1986 года, пока Курт не
считал, что за вечер они сделали достаточно. После репетиции они ехали в «Кентакки
фрайд чикен». «Курт любил «чикен литтлз» из «KFC», - вспоминал Бёркхард. - Однажды
Курт взял с собой изоленту и сделал перевернутый крест на динамике автокафе. Мы
смотрели из фургона, просто помирая со смеху, пока служащим не пришлось придти и
снять его».

В начале весны Базз объявил, что он переезжает в Калифорнию, и «Melvins»

распадаются. Это был важный момент в истории абердинской группы и, наблюдая за
этим, Курт, должно быть, думал, что видел Иуду в своём окружении. «Случилось то, -
вспоминал Лакин, - что меня не взяли. Группа будто бы распадалась, что было просто
способом от меня избавиться. Базз сказал: «О, нет, я даже не собираюсь играть в группе. Я
просто переезжаю в Калифорнию». А потом спустя всего месяц после того, как они
переехали, они снова играли как «Melvins». Это было трудно, поскольку точно таким же
способом Базз заставил меня выгнать нашего предыдущего ударника».
Это отделение соседа по комнате от «Melvins» ознаменовало главный этап в
развитии самого Курта: все встали на чью-то сторону в этой размолвке, а Курт впервые
осмелился бросить вызов Баззу. «В тот день Курт отдалился от «Melvins» артистически и
эмоционально», - вспоминал Райан. Курт уже мог понимать, что его собственная
навеянная попом музыка никогда не будет оправдывать ожидания Базза. Хотя он
продолжал говорить о своей любви к «Melvins», он начал перерастать Базза как образец
для подражания. Это был шаг, который должен был произойти, если он собирался
развивать свой собственный голос, и хотя это было болезненно, это освободило его
творчески и предоставило ему артистическое пространство.
Курт и Лакин также действовали друг другу на нервы – Курту не нравились
некоторые друзья Лакина. Ведя себя прямо как в каком-то эпизоде из комедийного
сериала «Я люблю Люси», он взял клейкую ленту, протянул её по центру дома и сказал
Лакину и его друзьям, что они должны оставаться на своей стороне. Когда один из
приятелей Лакина пожаловался, что ему нужно пересечь ленту, чтобы пойти в уборную,
ответ Курта был: «Иди в уборную во дворе, потому что уборная находится на моей
стороне». Лакин отселился. Курт некоторое время жил без соседа по комнате, пока туда не
въехал друг из Олимпии, Дилан Карлсон. С длинными каштановыми волосами и
нечёсаной бородой Дилан слегка напоминал Брайана Уилсона из «Beach Boys» в течение
его потерянных лет, но то, что выходило из его уст, это возмутительные убеждения
относительно религии, народа и политики. Дилан был оригиналом, но он был ярким,
талантливым и дружелюбным - все качества, которыми Курт восхищался. Они
познакомились на концерте «Brown Cow» и подружились.
Дилан переехал в Абердин, якобы работать с Куртом по укладке ковров. Эта работа
оставляла желать лучшего: «Наш босс был таким абсолютным алкоголиком, - вспоминал
Дилан. - Мы пришли утром на работу, а он лежал в отключке на полу в офисе. Однажды
он отрубился перед дверью, и мы не могли её открыть, чтобы войти и разбудить его».
Работа развалилась, но дружба между Диланом и Куртом крепла. С группой, новым
лучшим другом и несколькими замечательными песнями, это был более положительный
Курт, который встретил 1987 год и своё двадцатилетие. А вскоре даже его сексуальная
жизнь неожиданно расцвела, когда его подружкой стала Трэйси Мэрандер.
Они сдружились из-за грызунов - и у Курта, и у Трэйси были домашние крысы. Он
встретил её в первый раз два года назад возле панк-клуба в Сиэтле - это было место
одного из его алкогольных арестов. Он и Базз пили в машине, когда Трэйси подошла,
чтобы поздороваться, и Курт был так восхищён, что был не в состоянии заметить
остановившуюся полицейскую машину. Они сталкивались друг с другом в следующем
году, а в начале 1987 года они укрепили отношения. «Я флиртовала с ним долгое время, -

57
говорила Трэйси. - Я думаю, что он сильно переживал, поверив, что он действительно
нравится девушке».
Трэйси была идеальной подружкой для двадцатилетнего Курта, и она выражала
главный признак на его пути к взрослой жизни. Она была на год старше него, была на
сотнях панк-рок-концертах и многое знала о музыке, огромное сексуальное возбуждение
для Курта. С тёмными волосами, соблазнительным телом и большими глазами, которые
были такими же удивительно карими, как его глаза - голубыми, она была красива
грубоватой красотой и имела практичную позицию. Все, кого она встречала,
превращались в друзей; в этом и во многом другом, она, возможно, не слишком
отличалась от него. Он был сразу же ею очарован, хотя с самого начала он никогда не
чувствовал, что достоин её. Даже в начале их отношений проявлялись эти внутренние
раны и его отстранённая манера поведения. В один из первых раз, когда они спали вместе,
они лежали в приятной истоме после секса, когда она прокомментировала, увидев его
обнажённым: «Боже, ты такой худой». Хотя Трэйси этого не знала, она не могла сказать
ничего более болезненного. Ответ Курта состоял в том, что он набросил одежду и
стремительно выбежал вон. Тем не менее, он вернулся.
Трэйси решила, что она достаточно его любит, поэтому его страх исчезнет; она
любила его так, что он мог даже быть способен полюбить себя. Но для Курта это было
ненадёжным основанием, и в каждом углу сидело оправдание за неуверенность в себе и
страх.
Единственное, что он той весной любил больше, чем Трэйси, это его любимая
крыса Китти. Он с самого рождения растил этого самца крысы, кормя его из пипетки
первые несколько недель. Крыса обычно жила в своей клетке, но в особых случаях Курт
позволял ей бегать вокруг дома, чтобы экскременты крысы не испортили грязный ковёр.
Однажды, пока Китти бегал вокруг лачуги, Курт нашел паука на потолке и убеждал Китти
поймать его. «Я сказал: «Видишь этого придурка, Китти? Поймай его, убей его, поймай
его, убей его», - написал Курт в своём дневнике. Но Китти отказался нападать на паука, и
когда Курт вернулся с баллончиком дезодоранта «Брат», пытаясь убить паука, он услышал
душераздирающий звук и посмотрел вниз, чтобы увидеть:
Моя левая нога ... на макушке моей крысы. Он подпрыгнул, визжа и истекая
кровью. Я крикнул «прости» раз 30. Завернул его в пару грязных трусов. Положил его в
мешок, нашел кусок толстой палки, вынес его наружу и стукнул, и положил её ему на бок
и наступил на весь мешок. Я чувствовал, как дробятся его кости и кишки. Потребовалось
минуты две, чтобы избавить его от страдания, а потом я впал в страдание на весь остаток
ночи. Я явно недостаточно его любил, как люблю теперь. Я вернулся в спальню и увидел
пятна крови и паука. Я закричал ему: «Пошёл ты» и подумал о том, чтобы его убить, но
оставил его там, чтобы, в конце концов, он ползал по моему лицу, когда я лежал без сна
всю ночь.

58
 7. СУПИ СЭЙЛЗ В МОЕЙ ШИРИНКЕ
Рэймонд, штат Вашингтон
март 1987 года

«В Моей Ширинке Супи Сэйлз*».

- Курт компании из пятнадцати человек на первом концерте «Нирваны».

Карьера Курта Кобэйна в качестве лидера группы была почти закончена до того,
как даже началась. Дождливым вечером в начале марта 1987 года группа, наконец,
выехала из Абердин в автофургоне без окон, набитом аппаратурой, направляясь на свой
первый концерт. У этой группы всё ещё не было названия, хотя Курт провёл несметное
количество часов, рассматривая многие варианты, включая «Poo Poo Box» («Коробка С
Каками»), «Designer Drugs» («Модные Наркотики»), «Whisker Biscuit» («Нитевидное
Печенье»), «Spina Biffida»(«Ращщелина Позвоночника»), «Gut Bomb» («Бомба В
Животе»), «Egg Flog» («Взбитое Яйцо»), «Pukeaharrea»(«Рвотарея»), «Puking
Worms»(«Рвотные Черви»), «Fish Food» («Корм Для Рыбы»), «Bat Guana» («Моргающая
Игуана)», и «Imcomponent Fools» («Нисведущие Дураки») (умышленно с
орфографической ошибкой), среди многих других. Но с марта 1987 года ему всё же
пришлось остановиться на одном.
Они отправились в Рэймонд, в получасе к югу от Абердина, но он был больше
похож на Абердин, чем сам Абердин, это был действительно город лесорубов и
деревенщин, поскольку едва ли не каждая работа была связана с древесиной. Выбор
Рэймонда для их дебютного концерта напоминал премьеру бродвейской постановки в
горах Катскилл - это был шанс опробовать вещи на зрителях, воспринимаемых как не
очень проницательных или искушённых.
Готовил этот концерт Райан Эгнер, который благодаря общительному нраву на
короткий период стал их менеджером. Он изводил Курта, чтобы тот выступил на публике,
и хотя его друг отнекивался, Райан запланировал концерт на вечеринке без
предварительного разрешения Курта. Райан позаимствовал на своей работе фургон для
ковров, загрузил их аппаратуру и собрал Курта, Криста, Бёркхарда, Шелли и Трэйси,
которым пришлось сидеть среди рулонов с коврами. Во время поездки Курт постоянно
жаловался, что группа – которая уже должна играть где угодно, только не в его
крошечной лачуги - заслуживает чего-то получше, чем этот концерт, за который им не
заплатят. «Мы играем в Рэймонде, - говорил он, произнося название этого города, как
будто это было пятном на репутации. – Вдобавок, в чьём-то доме. Они даже до сих пор не
знают о том, что такое радио. Они нас возненавидят». «Теория Курта, - замечал Райан, -
состояла в том, или эта компания будет их ненавидеть, что они примут, или зрители их
полюбят, что также будет прекрасно. Он был готов и к тому, и к другому». Это был
классический пример приёма, который Курт применял на всём протяжении своей
остальной карьеры: недооценивая успех и, в сущности, сообщая о самом худшем
возможном сценарии, он представлял себе, как он мог защититься от настоящего провала.
Если фактическое событие, которого он боялся, не становилось полным провалом, он мог
бы объявить о своего рода триумфе, что он снова обманул судьбу. Однако на этот раз его
предсказание оказалось точным.
Этот дом был расположен на Нассбом-роуд, 17, на гравийной дороге в семи милях
от Рэймонда посреди поля. Когда они приехали, в 21:30, Курту сразу же стало страшно,
когда он увидел аудиторию молодёжи, с которой он не был знаком. «Когда я увидела, как
выглядит эта группа, - вспоминала Вэйл Стивенс, которая была на этой вечеринке, - я
сказала: «О-о». Они выглядели совсем не так, как та компания, с которой мы тусовались».
Точно такая же мысль посетила и Курта, когда он внимательно осмотрел дюжину
подростков в футболках «Led Zeppelin» и со стрижками «рыбий хвост». Напротив, Крист

59
был босой, в то время как на Курте была футболка «Munsters» и браслет с металлическими
гвоздями и зубцами, который, возможно, был прямо с Кинг-роуд в 1978 году.
Они вошли в дом, украшенный постером «Ernest», большим журналом с альбомом
«Metallica» и постером самого последнего альбома «Def Leppard». К балке были прибиты
несколько краденых уличных вывесок, включая дорожный указатель «Миля 69». Ударная
установка «Tama» неизменно располагалась в одном углу маленькой гостиной, как и
усилитель «Marshall», а возле кухни находился бочонок.
Группе понадобилось некоторое время, чтобы установить свою аппаратуру, и в это
время эти приезжие точно не снискали расположения тех, кто их принимал. «Он не сказал
ни слова, - сказала о Курте Ким Мэйден. – У него были распущенные волосы, такие
сальные, и они были у него на лице». По крайней мере, своей чопорностью Курт
отличался от Криста, который направился прямо в уборную и стал мочиться, несмотря на
тот факт, что она уже была занята девушкой. Крист открыл аптечку, обнаружил пузырёк с
фальшивой кровью на Хэллоуин, которой он обычно покрывал свою голую грудь,
определил местонахождение клейкой ленты, чтобы надеть её на соски, и начал рыться в
лекарствах, отпускаемых по рецепту. Он вышел из уборной, игнорируя тот бочонок,
подошёл к холодильнику и, обнаружив «Микелоб Лайт», закричал: «Эй, тут хорошее
пиво!». В этот момент Курт начал играть, и Кристу пришлось бежать и хватать свой бас,
потому что начался самый первый концерт «Нирваны».
Они начали с «Downer», одной из первых песен, которые когда-либо написал Курт.
Она перечисляла классические жалобы Кобэйна на прискорбное состояние человеческого
существования. «Раздайте лоботомии / Чтобы спасти маленькие семьи», - пел Курт. Этот
мрачный текст полностью потерялся для компании из Рэймонда, которая не смогла ничего
расслышать, кроме коротких риффов гитары и баса. Курт быстро сыграл её, хотя эта
песня, как и другие, которые последовали за ней, были удивительно профессиональны. К
своему самому первому публичному концерту всё уже было в порядке, именно эта
«Нирваны» завоюет мир в последующие годы: звук, отношение, неистовство, слегка
несбалансированные ритмы, удивительно мелодичные гитарные аккорды, заводные
партии баса, которые гарантировали, что ваше тело придёт в движение и, самое важное,
гипнотизирующее сосредоточение внимания на Курте. Он ещё не был полностью
реализованным исполнителем - и на самом деле те, кто был на той вечеринке, не помнят,
чтобы он когда-либо поднимал голову или смахивал волосы со своего лица - но все сырые
основные конструктивные блоки были на месте. Он заслуживал того, чтобы на него
смотрели, хотя бы потому, что он казался таким глубоким.
Не то, чтобы зрители это заметили, потому что они делали то, что делает каждая
компания подростков на вечеринке – выпивает и общается. Безусловно, самым
поразительным в том концерте было то, что компания не хлопала, когда они закончили
свою первую песню. Единственным, кто казался возбужденным, был Крист, который
объявил: «Отсюда это звучит довольно хорошо», возможно, чтобы удержать нервное
самолюбие Курта от разрушения. Райан, который был пьян, ответил: «Это звучит гораздо
лучше, чем обычно!». «Я думаю, вы, парни, могли бы купить приличный усилитель», - это
было единственным комментарием Курта после окончания своей первой оригинальной
песни перед зрителями. «У нас на самом деле есть приличный усилитель, - утверждал
Тони Поуккьюла, который жил в этом доме, - просто он всё время взрывается». Шелли
крикнула Кристу, чтобы он не снимал штаны - они были единственной одеждой, которая
ещё была на нём надета - в то время как Курт шутил: «в моей ширинке Супи Сэйлз».
««Beastie Boys», - выкрикнула одна женщина. «Скотские* Мальчики», - ответил Курт.
Когда они настраивались между песнями, Курт увидел, что Поуккьюла, у которого
была репутация крутого гитариста района, надевает свой «Fender» и подходит к группе.
Чего Райан не сказал Курту, это то, что об этом вечере Поуккьюле рассказали как о джэм-
сейшне. Курт выразил ужас, поскольку, даже на этой ранней стадии своей карьеры, он не
хотел делить всеобщее внимание. «Будет круто поджэмовать, - тактично соврал Курт

60
Тони, - но ты не возражаешь, если мы сыграем наш концерт? Я на самом деле не знаю
вообще никаких попсовых песен, и импровизировать круто, но мне нравится
импровизировать, только когда я пьян – так мне всё равно». Поуккьюла послушался и сел.
Тогда настал момент для Курта развлечь компанию, а ни Бёркхард, ни Крист, теперь
лежащий на вершине напольного телевизора, казалось, не были готовы. «Давайте просто
врубим эту, - нетерпеливо приказал Курт. - Давайте просто сообразим, как мы будем её
играть». И с этим он начал вступительное гитарное соло к «Aero Zeppelin», предположив,
что его товарищи по группе присоединятся, что они и сделали. Как только песня грянула в
полную силу, она звучала такой же законченной, как и год спустя, когда они её
записывали.
Когда закончилась «Aero Zeppelin», местные стали возбуждаться. Снова не было
никаких аплодисментов, и на этот раз Курта прервали, хотя, откровенно говоря, большая
часть этого прерывания исходила от Криста и Райана, оба были настолько пьяны, что едва
могли стоять на ногах. Группе удалось, как и на многих своих ранних концертах,
успокоить компанию посредством громкости во время песен; им не настолько везло в
перерывах этих песен.
- Эй, кто выкурил всю траву? - вопил Крист.
- Кислота. Я хочу кислоту! - кричала Шелли.
- Тебе просто надо выпить, - сказала одна женщина из Рэймонда.
- Всё, что я хочу – это хорошая трава, - ответил Крист.
- Я вам за пять минут всё завалю, - пригрозил Райан. – Сыграйте какие-нибудь
каверы. Сыграйте что-нибудь. Я устал от того, что вы, парни, прикидываетесь дураками,
такими чёртовыми умственно отсталыми. Вы дураки.
- Давайте сыграем «Heartbreaker» - вопил Крист, когда он врубил вступительный
басовый рифф.
- Вы, парни, пьяные? - спросил какой-то человек.
- Сыграйте как «Zeppelin», - кричал другой человек.
- Сыграйте как Тони Йомми, - вопил ещё один человек.
- Сделайте «Black Subbath», - кричал кто-то из кухни.
И всё почти разваливалось; Курт балансировал на грани срыва. Крист продолжал
вопить: «Играем «Heartbreaker»», на что Курт голосом, который звучал очень юно,
прокричал: «Я её не знаю». Но они, тем не менее, начали песню «Zeppelin», и Курт
прекрасно играл на гитаре. Эта интерпретация разрушилась на полпути, когда Курт забыл
текст, но в тот момент, когда он остановился, зрители подгоняли его, крича: «Соло». Он
изо всех сил старался подражать Джимми Пэйджу на «Heartbreaker», и добавил отрывки
из «How Many More Times», но когда это закончилось, аплодисментов по-прежнему не
было. Курт мудро объявил: «Для всех - «Mexican Seafood»», и они начали этот оригинал.
За ней последовали «Pen Cap Chew», а потом «Hairspray Queen». К концу этого
номера Крист стоял на вершине телевизора, языком имитируя «Kiss». В то время как Курт
и Эрон продолжали играть, Крист выпрыгнул в окно дома. Напоминая трёхлетнего
ребёнка, бегающего с пульверизатором в летний день, он вернулся в дом, а затем проделал
всё это снова. «Это было потрясающе, - вспоминал Крист. - Вместо того, чтобы просто
играть концерт, мы подумали, почему бы не устроить событие? Это было событие».
То, что случилось дальше, гарантировало, что эта вечеринка запомнится. Шелли и
Трэйси решил присоединиться к этому цирку, растирая руками грудь Криста и целуя друг
друга. Курт быстро представил следующую песню: «Она называется «Breaking the Law»
(«Нарушая Закон»)». Они играли то, что впоследствии будет названо «Spank Thru»
(«Мчаться Во Весь Опор»), песню о мастурбации. Эта компания из Рэймонда, возможно,
была не самой искушённой аудиторией, но у них стало возникать ощущение, что они
были объектом какой-то шутки.
Шелли, которая пыталась стащить несколько драгоценных «Микелобов», не
повезло, потому что её ожерелье зажало дверью холодильника. Когда Вэйл Стивенс

61
закрыла дверь и сломала ожерелье, последовала драка. «Ты толстая, грёбаная сука», -
закричала Шелли, и они с Вэйл выскочили драться на дорогу. «Мы просто нарочно вели
себя непристойно, - вспоминала Шелли. – Для нас они были деревенщинами, а мы не
хотели быть деревенщинами».
Курт, видя, что его первый концерт превращается в хаос, отложил свою гитару и
вышел на улицу, в равной степени чувствуя изумление и отвращение. Возле дома к Курте
подошла привлекательная молодая женщина, и когда она приблизилась, он, должно быть,
чувствовал, что его юношеские мечты о том, чтобы стать рок-звездой и привлекать
поклонниц, наконец, осуществились. Но вместо того, чтобы быть обожающей фанаткой,
эта блондинка с начёсом хотела узнать текст «Hairspray Queen». Очевидно, она думала,
что эта песня написана о ней, возможно, прямо на месте. Это был только первый из
многих примеров, когда тексты Курта были неверно истолкованы. Даже на этом первом
концерте Курт не отнёсся благожелательно к зрителям, неправильно истолковавшим его
истинное намерение. «Я те скажу текст, - сказал он ей, казавшись оскорблённым. – Вот:
«чёрт, сука, придурок, козёл, дерьмоед, сукин сын, анальный зонд, ублюдок...»». Девушку
как ветром сдуло.
Курт отправился искать Криста и нашёл его наверху фургона, мочащимся на
машины других гостей. Видя это представление, и всегда сильно беспокоясь о
самосохранении, Курт сказал всем, что пора уезжать. Они собрали свою аппаратуру и
уехали, ожидая, что их отступлению помешают кулаки и ноги их хозяев. Но компания из
Рэймонда, несмотря на всё безумие и оскорбления, которые они вынесли, и несмотря на
то, что их воображали деревенщинами, на самом деле оказалась более благосклонной, чем
многие зрители, которые будут платить за то, чтобы увидеть «Нирвану» за следующие
несколько лет. Некоторые даже предложили комментарий: «Вы, парни, великолепны».
Слышать такие слова было для Курта панацеей. Видеть своё отражение в аудитории, даже
в такой, которая не была полностью восторженной, было гораздо привлекательнее, чем
его самокритика, которая постоянно была жестокой. Если бы эта компания сделала что-то
меньшее, чем повесила его на ближайшем фонарном столбе, это был бы триумф. Зрители
– отвлеченные, когда были ссоры между женщинами, ссоры из-за пива, и полуголый
человек выпрыгивал из окон - предложили ему непродолжительный вкус того, что он
жаждал больше всего в жизни: наркотик внимания.
Когда все они втиснулись в фургон, произошёл некоторый спор о том, кто в группе
был меньше всех пьян, и хотя Курт был самым трезвым, никто не доверял ему вести
машину. Он сидел сзади, в то время как за руль сел Бёркхард. «Все вышли на дорогу
посмотреть, как они уезжают, - вспоминал Джефф Фрэнкс, который жил в этом доме. -
Они все сидели сзади в фургоне, с по-прежнему открытой задней дверью, сидя на рулонах
с коврами. Можно было увидеть, как они опустили раздвижную дверь, когда они
помчались, так, что от их шин отлетал гравий».
В фургоне не было окон, и с закрытой раздвижной дверью был непроглядный мрак.
Это было за несколько месяцев до того, как они будут снова играть перед зрителями, но
они уже смотрели в их будущее, с маленькой частью их уже сформированной легенды.

62
 8. СНОВА В ШКОЛЕ
Олимпия, штат Вашингтон
апрель 1987 – май 1988 года

«Чёрт, я снова в школе! Я хочу переехать обратно в Абердин».

- выдержка из письма к Дэйлу Кроверу.

Через два месяца после концерта в Рэймонде Курт предпринял ещё одну
знаменательную поездку: он навсегда уехал из Абердина. Он провёл там первые двадцать
лет своей жизни, но, уехав, он редко возвращался. Он собрал свои вещи, которые в то
время включали немногим более, чем мешок «Hefty» с одеждой, корзину с альбомами, и
его теперь опустевшую клетку для крысы, и загрузил их в машину Трэйси для 65-мильной
поездки в Олимпию. Хотя Олимпия была всего чуть-чуть побольше, чем Абердин, это
был город-колледж, столица штата, и одно из самых причудливых мест к западу от Ист-
виллидж, со странной коллекцией панк-рокеров, художников, потенциальных
революционеров, феминисток и просто явно экстравагантных типов. Студенты в
Колледже Вечнозелёного Штата – который всюду звали Гринерами* - создавали свой
собственный учебный план. У Курта в планах не было колледжа, но он был, по крайней
мере, в надлежащем возрасте, чтобы с ними сойтись. У него должны были быть
противоречивые отношения с компанией этого города с претензией на художественность -
он очень хотел, чтобы они его приняли, однако он часто чувствовал, что не соответствует
их требованиям. Это была периодически повторяющаяся тема в его жизни.
Курт переехал в Олимпию, чтобы жить с Трэйси в однокомнатной квартире в
старом доме, превращённом в «трёшку» на Пир-стрит, 114 1/2. Она была крошечной, но
арендная плата была всего 137.50 $ в месяц, включая коммунальные услуги. И
расположение, всего в нескольких кварталах от центра города, было идеальным для
Курта, который редко имел возможность пользоваться действующим транспортным
средством. В первый месяц он без особого успеха искал работу, в то время как Трэйси
содержала его, работая в кафетерии авиационного завода «Боинг» в Сиэтле. Она работала
с полуночи до раннего утра, и это длинное ежедневное расстояние означало, что она
уезжала на работу в десять вечера и не приезжала домой до девяти утра. Эта работа
действительно приносила устойчивый доход - то, чего, как они оба знали, нельзя было
ожидать от Курта - и она могла красть еду, чтобы добавить к своему заработку. Из-за
своих необычных смен Трэйси начала оставлять Курту списки того, что он должен
сделать, и эта форма общения превратилась в ритуал их отношений. Один такой список,
который она написала в конце 1987 года, гласил: «Курт: подмети кухню, за кошачьим
туалетом, мусорным ведром, под кормом кота. Вытряси коврики, положи грязную посуду
в раковину, приберись в закутке, подмети пол, вытряси коврики, пропылесось и
приберись в гостиной. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Эта записка была
подписана сердечком и улыбающимся лицом. В ответ Курт написал: «Пожалуйста,
поставь будильник на 11. Тогда я помою посуду. Хорошо?».
Сперва Курт помогал с работой по дому, мыл посуду и даже иногда мыл пол. Хотя
квартира была крошечной, ей требовалась постоянная уборка из-за их зверинца из
домашних животных. В то время как фактический перечень менялся за следующие два
года в зависимости от продолжительности жизни, у них были пять кошек, четыре крысы,
австралийский попугай, два кролика и черепахи Курта. В квартире был запах, который
гости часто неблагосклонно сравнивали с зоомагазином, но можно сказать, что это был
дом. Курт назвал их кролика Стю.
Он также покрасил ванную в алый цвет и написал на стене «РЕДРАМ», ссылаясь
на «Сияние» Стивена Кинга. Поскольку у Курта была склонность писать на стенах, они
благоразумно были покрыты в основном рок-плакатами, многие повернуты обратной

63
стороной, поэтому у него было больше места для творчества. Немногие плакаты,
демонстрирующие лицевую сторону, все были, так сказать, некоторым образом
видоизменены. Огромный плакат «Beatles» теперь мутировал в афро, и очки были на Поле
Маккартни. Над кроватью был плакат «Led Zeppelin», к которому Курт добавил
следующую прозу: «Неудачник, пьянь, алкоголик, мразь, подонок, дегенерат, вошь,
струпья, инфекции, пневмония, диарея, кровавая рвота, моча, дисфункциональная
кишечная мышца, артрит, гангрена, психотическое умопомешательнство, неспособный
строить фразы, ожидая быть предоставленным самому себе в коробке в снегу». Рядом с
этим перечислением был рисунок бутылки креплёного вина «Сандербёрд» и карикатура
на Игги Попа. На холодильнике красовался фотоколлаж, который он сотворил из
изображений мяса, смешанных со старыми медицинскими иллюстрациями патологически
изменённых влагалищ. «Он был неравнодушен к тем вещам, которые были грубы», -
вспоминала Трэйси. И хотя сам Курт редко говорил о религии – «я думаю, что он верил в
Бога, но больше в дьявола чем на самом деле в Бога», говорила Трэйси – на стенах были
кресты и прочие религиозные экспонаты. Курту нравилось воровать с кладбища
скульптуры Девы Марии и рисовать кровавые слёзы под её глазами. Трэйси росла в
лютеранской семье, и большинство их религиозных дискуссий касалось того, мог ли Бог
существовать в мире, наполненном таким ужасом, и Курт принимал позицию, что Сатана
более силён.
Побыв пару месяцев домохозяином, Курт устроился на недолгую работу за 4.75
долларов в час в «Обслуживание Зданий Лемонс», маленький семейный бизнес по уборке.
Он заявлял своим друзьям, что он убирал кабинеты врачей и стоматологов и использовал
эту возможность, чтобы красть лекарства. Но, по словам владельца бизнеса, на маршруте,
где работал Курт, были главным образом промышленные здания, где было немного
шансов что-нибудь украсть. Он использовал кое-что из того, что он заработал, чтобы
купить ржавый старый «Датсан». Одно было несомненно по поводу этого обслуживания
зданий: и физически, и эмоционально оно оставляло Курту мало энергии, чтобы уже не
заниматься уборкой своей собственной квартиры, что создало первый конфликт между
ним и Трэйси. Даже после того, как он бросил эту работу, он явно желал, чтобы больше
никакой уборки за всю его жизнь ему не требовалось.
В Олимпии его внутренняя художественная жизнь развивалась так, как никогда
ранее. Будучи безработным, Курт пустил в ход определённый режим, которому он
следовал до конца своих дней. Он вставал около полудня и у него был, так сказать,
поздний завтрак. Его любимой едой были макароны и сыр «Крафт». Пробуя другие марки,
его тонкий вкус определил, что, когда доходило до плавленого сыра и макаронных блюд,
«Крафт» заслужил свою роль лидера рынка. После еды он проводил остальную часть дня,
занимаясь одной из трёх вещей: смотрел телевизор, что он сделал беспрерывно; занимался
на своей гитаре, что он делал по нескольку часов в день, обычно смотря при этом
телевизор; или создавал какой-нибудь художественный проект, будь то картина, коллаж
или трёхмерная инсталляция. Эта последняя деятельность никогда не была формальной -
он редко называл себя художником - однако он проводил часы в этой манере.
Он также писал в своих дневниках, хотя внутренний диалог, который он вёл, был не
столько прямым репортажем его дня, сколько терапевтическим одержимым / навязчивым
методом, с помощью которого он давал волю своим сокровенным мыслям. Эти записи
были образными и порой тревожащими. Его песни и дневниковые записи иногда
сочетались, но и то, и другое было одержимо отправлениями человеческого организма:
рождение, мочеиспускание, дефекация и сексуальность были темами, в которых он достиг
совершенства. Один маленький отрывок иллюстрирует эти легко узнаваемые темы, к
которым он возвращался снова и снова:

Шеф-повар Бойярди* более скуп более силён менее восприимчив к болезням и

более влиятелен, чем самец гориллы. Он приходит ко мне ночью. Специально открывая

64
замки и сгибая решётки на моём окне. Обходясь мне в жуткие суммы денег за
консультации по поводу домашних ночных вторжений. Он приходит ко мне в мою
спальню. Голый, бритый и пьяный. Покрытая гусиной кожей толстая чёрная рука волосы
встают дыбом на его коже. Стоя в накопителе жира для пиццы. Блюя мукой. Она попадает
в мои лёгкие. Я кашляю. Он смеется. Он взбирается на меня. Я бы хотел пнуть его горячо
воняющую чёртову задницу мачо.

Эти сокровенные мысли, порой полные насилия, резко отличались от внешнего

мира Курта. Впервые в жизни у него была постоянная подружка, которая любила его до
безумия и брала на себя каждую его потребность. Иногда то внимание, которое уделяла
ему Трэйси, граничило с материнской заботой, а он в некоторой степени нуждался в
материнской заботе. Он говорил своим друзьям, что она «лучшая подружка в мире».
Будучи парой, они проявляли признаки общественного порядка. Они вместе ходили в
прачечную самообслуживания, и когда они могли себе это позволить, брали пиццу на
вынос в Таверне на Четвёртой авеню (они жили по соседству с пиццерией, но Курт
утверждал, что она обслюнявленная). Курт любил готовить, и он часто делал Трэйси своё
фирменное первое блюдо, «ванильный цыплёнок», или домашнюю лапшу Альфредо. «Он
ел такие вещи, которые заставляют людей прибавлять в весе, но он так в весе и не
прибавил», - замечала Трэйси. Его размеры всегда были предметом беспокойства, и он
посылал заказы порошков для увеличения веса по объявлениям в конце журналов, но у
них был небольшой эффект. «У него просматривались тазовые кости, и у него были
выпуклые колени, - вспоминала Трэйси. - Он не носил шорты, пока не становилось очень
жарко, потому что он был очень застенчив по поводу того, какие тощие у него ноги». В
одну поездку на пляж Курт поехал одетым в длинные бриджи, пару «Ливайс», вторая пара
«Ливайс» была одета поверх первой пары, рубашку с длинным рукавом, футболку и две
фуфайки. «Он хотел сделать так, чтобы он казался больше», - говорила Трэйси.

Единственное в его жизни, что успешно заставляло его чувствовать себя больше,
была его музыка, и к лету 1987 года группа была в расцвете сил. Они по-прежнему не
остановились на постоянном названии, как только ни называясь - от «Throat Oyster»
(«Створка Устрицы») до «Ted, Ed, Fred» («Тед, Эд, Фред»), в честь приятеля мамы Грега
Хокансона. Они сыграли на нескольких вечеринках в начале 1987 года, а в апреле они
даже выступали на колледж-радиостанции «KAOS» в Олимпии. Трэйси дала плёнку этого
радиошоу Джиму Мэю из Любительского Народного Театра (ЛНТ) в Такоме и убедила
Джима пригласить их. Трэйси и Шелли содействовали группе в те ранние дни способами,
которые нельзя недооценивать: они играли неофициальные роли пресс-агентов,
менеджеров, бухгалтеров и рекламистов-продавцов, в дополнение к их работе по
обеспечению того, чтобы их мужчины были сыты, одеты и репетировали.
В мае состоялся первый концерт группы не на вечеринке, который они играли под
названием «Skid Row»(«Городское Дно») – в то время Курт не знал, что у лайт-металл-
группы из Нью-Йорка такое же имя. Это не имело значения; они меняли названия на
каждом из ранних концертов, так, как светский лев мог бы примерять шляпы. Это
выступление, хотя и немного позже вечеринки в Рэймонде, показало группу стремительно
растущей. Даже Трэйси, которая была пристрастна, поскольку она была влюблена в певца,
была поражена тем, насколько они развились: «Когда они начали играть, у меня широко
открылся рот. Я сказала: «Эти парни хороши!».
Может, они звучали и хорошо, но они, несомненно, странно выглядели. На этом
концерте Курт попытался быть эффектным. Он был одет, как и на многих концертах в
этом году, в расклешённые брюки, шёлковую гавайскую рубашку и четырёхдюймовые
туфли на платформе, чтобы казаться выше. Музыкант Джон Пёрки оказался в ЛНТ в тот
вечер и, несмотря на их странное одеяние, вспоминал, что «просто обалдел. Я слышал, как
пел этот человек, и это меня совершенно поразило. Я никогда раньше не слышал такого

65
голоса, как у него. Он был очень индивидуальный. Была одна песня, «Love Buzz», которая
явно выделялась».
«Love Buzz» было одной из недостающих частей, необходимых группе. Крист
обнаружил эту песню на альбоме голландской группы под названием «Shocking Blue», и
Курт сразу же принял её и сделал их фирменной песней. Она начиналась с барабанного
бита в среднем темпе, но быстро превращалась в кружащийся гитарный рифф. Их
исполнение этой песни смешивало равные части психоделического транса с глухой,
замедленной тяжеловесностью партии баса Криста. Курт играл гитарное соло, навзничь
лёжа на полу.
Они начали регулярно играть в ЛНТ, хотя предполагать, что они формировали
аудиторию, было бы преувеличением. Сам театр был бывшим порно-кинотеатром, и
единственным источником тепла был пропановый вентиляторный воздухонагреватель,
который громко работал даже во время концертов группы. Курт высказывался, что в этом
месте был «вездесущий запах мочи». Большинство в толпе на их ранних концертах
приходило посмотреть на другие группы – вечером накануне выступления Курта играли
«Bleeder», «Panic» и «Lethal Dose». «Джим Мэй пригласил тех парней, несмотря на то, что
больше никто с ними не соприкасался, - объяснял Базз Осборн. – Именно там они
приобрели свой первый жизненный опыт». Курт, всегда учившийся у Базза, понимал, что
даже концерт перед своими друзьями был шансом на рост. «Я мог рассчитывать на них,
чтобы они сыграли в любое время, вспоминал Мэй. - Курт никогда не брал денег, что
было также для меня хорошо, потому что я делал только около двенадцати концертов в
месяц, и только два приносили деньги». Курт мудро оценил свою ситуацию и понял, что
группа получит больше концертов и больше опыта, если они будут играть бесплатно.
Зачем им нужны деньги? У них были Трэйси и Шелли.
Шелли, как и Трэйси, устроилась на работу в кафетерий «Боинга». Она и Крист
переехали в квартиру в Такоме, в 30 милях к северу от Олимпии. Из-за этого переезда
группа ненадолго распалась. Раньше, когда и Крист, и Эрон жили в районе Абердина,
Курт ездил на репетиции на автобусе. Но поскольку Крист был в Такоме и работал на
двух работах (в «Сирзе» и в качестве промышленного художника), единственным, у кого,
казалось, было время на группу, был Курт. Он написал Кристу письмо, чтобы уговорить
его вернуться назад в группу. «Оно было забавным; оно было похоже на рекламное
объявление, - вспоминал Крист. – «В нём было написано: «Давай, присоединяйся к
группе. Никаких обязательств. Никаких обязанностей (ну, кое-какие)». И я позвонил ему и
сказал: «Да, давай сделаем это снова». То, что мы сделали, это соорудили репетиционную
точку внизу, в подвале нашего дома. Мы курсировали по стройплощадкам, собирали
отходы и обустроили его старыми деревянными брусами и старым ковром». Курт и Крист
некоторое время были друзьями, но это второе создание группы глубже сплотило их
отношения. Хотя ни один особенно не славился разговором о своих эмоциях, они
выковали братские узы, которые казались сильнее всех прочих отношений в их жизни.
Но даже имея репетиционную точку в Такоме, когда 1987 год подходил к концу,
они снова столкнулись с проблемой ударника, которая будет изводить их в течение
следующих четырёх лет. Бёркхард жил по-прежнему в Грэйс-Харбор, и с новой работой
помощника менеджера в абердинском «Бургер-Кинге» он больше не мог с ними играть. В
ответ Курт поместил объявление «Требуются Музыканты» в номере «Rocket» за октябрь
1987 года: «ТРЕБУЕТСЯ СЕРЬЁЗНЫЙ УДАРНИК. Ориентация на андеграунд, «Black
Flag», «Melvins», «Zeppelin», «Scratch Acid», Этель Мёрман. Подвижный, как чёрт. Курдт
352-0992». Они не нашли никаких серьёзных соискателей, поэтому к декабрю Курт и
Крист начали репетировать с Дэйлом Кровером, который вернулся из Калифорнии, и они
начали говорить о записи демо. В 1987 году у Курта было множество песен, и он жаждал
их записать. Он увидел объявление «Reciprocal», студии, которая запрашивала всего 20 $ в
час за запись, и заказал январскую сессию с подающим надежды продюсером Джэком

66
Эндино. Эндино понятия не имел, кто такой Курт, и он записал «Курта Ковэйна» в свой
график.
23 января 1988 года друг Новоселича привёз группу и всю их аппаратуру в Сиэтл в
покрытом гонтом доме на колёсах, обогреваемом дровяной печью. Он напоминал
захолустную лачугу, размещённую в пикапе, каковой он и был. Направляясь в большой
город, они напоминали «Beverly Hillbillies» с дровяным дымом, выходящим из задней
части дома на колёсах; их грузовик был так перегружен, что задевал все ухабы на дороге.
«Reciprocal» управлялся Крис Хэнжек с Эндино. «Mudhoney», «Soundgarden» и
«Mother Love Bone» - все там работали, и к 1988 году она уже была легендарной. Сама
студия была всего 900 квадратных футов, с диспетчерской, такой крошечной, что три
человека сразу не могли располагаться в ней удобно. «Ковры были потёртыми, все
дверные рамы разваливались и чинились несколько раз, и это показывало их возраст, -
вспоминал Хэнжек. – Можно было увидеть, что в этом месте были подписи 10 000
музыкантов, которые ошивались в этом месте». Однако для Курта и Криста это было
именно то, что они искали: наряду с желанием записать демо-кассету они стремились
находиться в той же лиге с этими другими группами. Они быстро обошлись без
официального знакомства и почти сразу приступили к записи. Менее чем за шесть часов
они записали и смикшировали девять с половиной песен. Последняя песня, «Pen Cap
Chew», была не завершена, поскольку катушка с плёнкой закончилась во время записи, и
группа не хотела выкладывать дополнительные 30 $ на ещё одну катушку с лентой.
Группа произвела впечатление на Эндино, но не слишком. В конце дня Курт оплатил счёт
на 152.44 $ наличными, деньги, которые, как он сказал, он сэкономил, занимаясь своей
работе по уборке.
Потом дом на колёсах был снова загружен аппаратурой, и группа направилась на
юг - в этот день у них также был запланирован концерт в Любительском Народном Театре
Такомы. За час езды они дважды прослушали демо. Эти десять песен были, по порядку,
«If Yoy Must», «Downer», «Floyd the Barber», «Paper Cuts», «Spank Thru», «Hairspray
Queen», «Aero Zeppelin», «Beeswax», «Mexican Seafood» и половина «Pen Cap Chew».
Когда пришло время концерта, они сыграли те же самые десять песен по порядку. Для
Курта это был день триумфов, его первый день в качестве «настоящего» музыканта. Он
был на студии в Сиэтле, и он сыграл ещё один концерт перед обожающей компанией из
двадцати человек. В тот вечер в программе в другой группе играл Дэйв Фостер и
вспоминал это выступление как особенно вдохновенное: «Они были замечательными.
Кровер был просто великолепен, хотя было тяжело расслышать его из-за пропанового
вентиляторного воздухонагревателя, поскольку был очень холодный вечер».
За кулисами произошёл инцидент, который охарактеризовал этот вечер такими
способами, которых Курт не мог предвидеть. По сравнению с Кристом и Куртом Кровер
был ветераном, и он с «Melvins» играли в ЛНТ несколько раз. Он спросил Курта, сколько
они заработали за этот концерт, и когда Курт сказал ему, что они играли его бесплатно,
Кровер выразил несогласие. Мэй объяснил, что он пытался заплатить группе за несколько
их последних концертов – дела у клуба, наконец, пошли чуть получше) - но что Курт
постоянно отказывается брать деньги. Кровер начал кричать до тех пор, пока Курт,
наконец, не сообщил: «Мы не берём никаких денег». Кровер утверждал, что, даже если
плата была всего каких-то жалких 20 $, на карту поставлен принцип: «Ты никогда не
должен делать этого, Курт. Эти парни просто вас обманывают. Вас всегда будут
обманывать. Вы должны получать свои деньги». Но Курт и Крист понимали реальность
ситуации Мэя. Мэй, наконец, придумал компромисс, который позволял Курту сохранить
свою честность и осчастливить Кровера: он убедил группу взять 10 $ на бензин. Курт
положил эту купюру в 10 $ себе в карман и сказал: «Спасибо». В тот вечер он ушёл из
клуба впервые в жизни профессиональным музыкантом, трогая пальцем купюру по пути
до самого дома.

67
 Месяц спустя Курт отпраздновал своё 21-летие, наконец, испытав американский
обряд посвящения, который означал, что он мог легально покупать спиртное. Они с
Трэйси напились – на этот раз покупал Курт - и поели пиццы. Отношения Курта с
алкоголем были то продолжающимся, то прекращающимся флиртом. Будучи с Трэйси, он
меньше пил и принимал меньше наркотиков, чем в те дни, которые он провёл в
абердинской лачуге. Никто из его друзей не помнил, чтобы он был самым пьяным в их
группе – эта особенность обычно выпадала Кристу или Дилану Карлсону, который к тому
времени жил по соседству с Куртом на Пир-стрит - и иногда Курт казался совершенно
воздержанным. Ещё один их сосед, Мэтью «Слим» Мун, бросил пить два года назад,
поэтому рядом были примеры воздержания. Бедность Курта в 1988 году означала, что он
едва мог позволить себе еду, поэтому такая роскошь, как алкоголь, приберегалась на
праздники, или когда он мог совершить набег на ещё чей-то холодильник.
К тому времени, когда Курту исполнился 21, он временно бросил курить и был
твёрд по поводу того, чтобы люди не курили рядом с ним (он подписал записку одному
другу в том году как «заносчивая рок-звезда, которая жалуется на дым»). Он чувствовал,
что курение вредит его голосу и его здоровью. Курт всегда был странной смесью
самосохранения и самоуничтожения, и встретив его однажды вечером, можно было с
трудом представить себе, что он был тем же самым человеком, если бы вы столкнулись с
ним две недели спустя. «Однажды мы ходили на вечеринку в Такоме, - вспоминала
Трэйси, - и на следующее утро он спрашивал меня, что он делал, потому что он был очень
пьян. А я сказала ему, что он курил сигарету. Он был шокирован!».
Его сестра Ким приезжала примерно в то время, когда Курту исполнился 21 год, и
они были связаны так, как не были связаны в течение многих лет, пересказывая во всех
подробностях их общую травму детства. «Он изводил меня лонг-айлендским чаем со
льдом у себя дома, - вспоминала Ким. - Я заболела, но было весело». К 1988 году Курт
перестал пить перед концертами – он всегда был сосредоточен на группе, исключая всё
остальное. В 21 год он исключительно серьёзно относился к музыке. Он жил, спал и
дышал группой.
Даже до того, как у группы появилось постоянное название, Курт был уверен, что
получить видео на «MTV» было их билетом к славе. С этой целью Курт убедил группу
играть в абердинском «Радио-шэке*», в то время как один из друзей снимал это
выступление на видеокамеру с маленькой платой за аренду, используя разнообразные
спецэффекты. Когда Курт посмотрел законченную плёнку, даже он понял, что это больше
похоже на любителей, притворяющихся рок-звёздами, чем на профессиональных
музыкантов.
Вскоре после их выступления в «Радио-шэке» Кровер бросил работу в группе,
чтобы вернуться в Калифорнию с «Melvins». Они всегда знали, что Кровер был только
временным решением их проблемы с ударником. Массовое переселение «Melvins» было
признаком того, во что в то время верили многие с Северо-Запада: прошло так много
времени с тех пор, как какая-нибудь группа с Северо-Запада совершала прорыв –
последним большим успехом была «Heart» - что переезд в более густонаселённый центр
казался единственной дорогой к славе. Потеря Кровера добавилась к расстройству Курта,
но это также помогло ему найти себя, и о его группе можно было думать как о чём-то
другом, чем как об ответвлении «Melvins». Ещё в середине 1988 года больше людей в
Олимпии знало Курта как тур-менеджера «Melvins», чем как лидера его собственной
группы.
Всё поменялось. Кровер порекомендовал Дэйва Фостера, трудно стучащего и
трудно живущего абердинского ударника. Однако снова иметь ударника в Грэйс-Харбор
оставляло логистическую проблему, к тому времени у Курта был его «Датсан» для
помощи. Когда машина работала, что было нечасто, он ездил в Абердин, заезжал за
Гролом, отвозил его в Такому на репетицию, а потом полностью повторял свой путь в
обратном направлении позже тем же вечером или утром, тратя на дорогу несколько часов.

68
 Их первый концерт с Фостером был на вечеринке в одном доме в Олимпии по
прозвищу «Лачуга Кэдди*». Одной из странностей Олимпии было то, что каждый
студенческий дом в восьмидесятых имел какое-нибудь прозвище – «Лачуга Кэдди»
находилась возле поля для игры в гольф. Помимо их радиошоу на «KAOS» и концерте
«Brown Cow» в «Gessco», это было первое публичное выступление Курта в Олимпии, и
это было сегментом трудной кривой роста. Играть в гостиной, полной студентов
колледжа, было культурным шоком. Курт попытался одеться поприличнее - он был в
своей разорванной джинсовой куртке с гобеленом «Тайной Вечери», пришитой на спине,
с пластмассовой обезьяной, Чим-Чим, из мультфильма «Гонщик Спиди», приклеенной к
эполету. Фостер был в футболке, варёных джинсах и с усами. Прежде, чем у группы даже
появилась возможность начать, один парень со стрижкой ирокезом схватил микрофон и
крикнул: «Ударники из Абердина определённо выглядят странно». Хотя парень
критиковал именно Фостера, этот комментарий также очень обидел и Курта: он просто
хотел, чтобы о нём думали как о каком-то ироничном парне из Олимпии, а не об
абердинском провинциале. Классовые предрассудки были борьбой, которую он будет
вести всю свою жизнь, потому что независимо от того, как далеко он уходил от Грэйс-
Харбор, он чувствовал на себе клеймо деревенщины. Большинство Гринеров были из
больших городов – как многие дети из привилегированных колледжей, их предубеждение
по отношению к людям из сельских общин резко отличалось от того либерализма,
который они выражали по отношению к другим расам. Концерт в «Лачуге Кэдди» был
спустя почти год с того дня вечеринки в Рэймонде, и он застал Курта в парадигме,
которую он не ожидал: его группа была слишком стильной для Рэймонда, но здесь, в
Олимпии, они были недостаточно стильными.
Он обсудил это со своими товарищами по группе, надеясь что, если бы они
выглядели более современно, к ним отнеслись бы более серьёзно. Курт велел Фостеру
сократить свою ударную установку с двенадцати барабанов до шести, а потом он напал на
внешний вид Фостера: «Ты не должен быть таким старомодным, Дэйв». Фостер сердито
ответил: «Это нечестно - высмеивать меня как парня с короткой стрижкой – я устроился
на работу. У нас могут быть зелёные волосы и, тем не менее, мы будем выглядеть как
деревенщины». Несмотря на тот факт, что он говорил полную противоположность в
интервью, Курт был очень озабочен тем, что люди о нём думали. Если это означало
избавление от своей варёной джинсовой куртки с белым воротником из овечьей шерсти,
которая теперь находилась в гардеробной его квартиры, так тому и быть. Одежда Фостера,
кроме усов, ничем не отличалась от одежды Курта два года назад, возможно, поэтому
Курт воспринял эту критику так лично. Курт обнаружил, что панк-рок, несмотря на то,
что был провозглашён раскрепощённым жанр музыки, пришёл со своими собственными
социальными нравами и стилями, и что они были значительно более ограничены, чем те
соглашения, против которых они будто бы бунтовали. Существовал дресс-код.
Возможно, в какой-то слабой попытке оставить позади своё прошлое и те
ассоциации с Абердином, которые были у группы, Курт придумал окончательное
название для группы. Фостер впервые услышал о новом названии, когда увидел
рекламную листовку «Нирвана» дома у Курта. «Кто это?», - спросил он. «Это мы, -
ответил Курт. - Это означает достижение совершенства». В буддизме нирвана – это место,
достигаемое, когда кто-то выходит за пределы бесконечного цикла возрождений и
человеческих страданий. Отвергая желания, после Восьмеричного Пути и через
медитацию и духовную практику верующие пытаются достичь нирваны и таким образом
получить освобождение от боли жизни. Курт в то время считал себя буддистом, хотя
единственное, в чём он придерживался этой веры – это смотрел ночную телевизионную
программу.
Именно под названием «Нирвана» группа впервые добилась внимания в Сиэтле,
городе с населением в полмиллиона, где, как был убеждён Курт, его куртка с «Тайной
Вечерей» хорошо подойдёт. Джэк Эндино повторно смикшировал сессию от 23 января на

69
кассете, которую он передал нескольким своим друзьям. Одна отправилась к Дон
Андерсон, которая писала для «Rocket» и издавала фэнзин «Backlash»; другая – к Ширли
Карлсон, которая была ди-джеем-волонтёром на «KCMU», радиостанции Вашингтонского
Университета; а третью он передал Джонатану Поунмэну, совладельцу «Sub Pop»,
независимой студии звукозаписи Северо-Запада. Все три кассеты очень повлияли на
будущее «Нирваны». Андерсон эта кассета понравилась настолько, что она планировала
статью; Карлсон передавала «Floyd the Barber» на «KCMU», их первая трансляция в эфир;
а Поунмэн получил от Эндино номер Курта. Когда он позвонил, Курт был дома с
приехавшим к нему Дэйлом Кровером.
Это был разговор, которого Курт ждал всю свою жизнь. Впоследствии он
переделал эти события, чтобы намекнуть, что слава пришла без какого-либо
подталкивания с его стороны, но это не могло быть далеко от истины. Как только он
получил это демо, он начал делать копии и рассылать их на студии звукозаписи по всей
стране, присматриваясь, чтобы заключить контракт. Он посылал длинные, написанные от
руки письма на каждую студию, о которой он знал, и тот факт, что он не знал о «Sub Pop»,
был единственным показателем скромного статуса студии. Курт больше всего был
заинтересован в том, чтобы быть на «SST» или на «Touch and Go». Грег Джинн, один из
владельцев «SST» и член группы «Black Flag», вспоминал, что получил ту раннюю демо-
кассету по почте: «Моё мнение о них было таким, что они не были очень оригинальными,
что они были механически альтернативными. Это было неплохо, но также не было
замечательно». Хотя Курт послал массу демо на «Touch and Go» в 1988 году, и он даже
зашёл так далеко, чтобы озаглавить эти песни «Демо «Touch and Go» в своей записной
книжке, эта кассета произвела такое слабое впечатление, что никто на студии не помнил,
что они её получали.
Эта плёнка наделала больше шума с Поунмэном, который дал кассету своему
партнёру Брюсу Пэвитту на его основной работе - на «Muzak Corporation», компании,
занимающейся музыкой, звучащей в лифтах. Странно, но комната для дублирования
плёнок «Muzak» была предпочтительной основной работой для многих членов рок-элиты
Сиэтла, и Поунмэн прослушал эту плёнку с теми, кто там присутствовал, включая Марка
Арма из «Mudhoney». Они не одобрили её, поскольку Арм отверг её как «похожую на
«Skin Yard», но не такую хорошую». Однако Поунмэн смог включить «Нирвану» в конец
программы в маленьком клубе Сиэтла под названием «Vogue» одного из ежемесячных
шоу «Sub Pop Sunday». В этих шоу за 2 $ участвовали три группы, хотя скидки на пиво
было столь же большой частью приманки для зрителей, как и музыка. Поунмэн спросил,
может ли «Нирвана» сыграть в «Vogue» в последнее воскресенье апреля. Курт, пытаясь
казаться не слишком восторженным, быстро согласился.
«Vogue» был крошечным клубом на Первой авеню Сиэтла, славившимся своим
барменом-трансвеститом. В прежние времена в нём недолго был клуб новой волны, а до
этого – бар геев-байкеров. В 1988 году самой большой приманкой была ночная дискотека
и скидки на пиво, например, три бутылки «Бир Бир» за три доллара. В этом отношении
«Vogue» был отражением в целом плохого состояния сиэтлской клубной сцены клуба в то
время, где было немного мест для игры новых групп. Как Пэвитт писал в «Rocket» в
декабре 1987 года: «Несмотря на отчаянную нехватку хорошего клуба, Сиэтл редко видел
столько групп». В «Vogue» не было такого сильного запаха мочи, как в Любительском
Народном Театре, но в нём на самом деле был слабый аромат ванили, остаток от
множества разбитых ампул с амилнитритом на полу во время ночной дискотеки.
Тем не менее, Курт Кобэйн не мог дождаться, чтобы выйти на ту сцену. Как
пожилой гражданин, собирающийся на приём к стоматологу, группа позаботилась о том,
чтобы приехать пораньше на этот крайне важный концерт - прибыв за четыре часа до
начала концерта. От нечего делать и зная мало людей в этом городе, они бесцельно
разъезжали на машине. Перед проверкой звука Курта стошнило на парковке возле места
их выступления. «Это было только из-за того, что он нервничал, - вспоминал Фостер. - Он

70
не был пьян». До того, как их позвали, им пришлось ждать в своём фургоне, поскольку
Фостер был несовершеннолетним.
Когда пришло время играть, Курт стал, по описанию Фостера, «довольно
взволнованным». Когда они вышли на сцену, они были удивлены, увидев аудиторию, в
точности такую же маленькую, как на их обычных концертах в ЛНТ. «Там почти никого
не было, - вспоминала ди-джей Ширли Карлсон. – Те немногие люди, которые там были,
все знали Трэйси или Курта по вечеринкам или слышали плёнку. Мы даже не знали, кто
поёт».
В лучшем случае это было тусклое выступление. «Мы не очень облажались, -
вспоминал Фостер, - типа, нам не приходилось останавливаться в середине песни. Но это
было очень устрашающе, потому что мы знали, что это было для того, чтобы получить
контракт на звукозапись». Они сыграли четырнадцать песен без всякого вызова на бис,
начиная с «Love Buzz», которая в то время была необычна. Курт счёл благоразумным
поставить свой лучший материал первым на тот случай, если люди уйдут.
Несколько зрителей на самом деле ушли, и Карлсон была одной из немногих, кто
сказал что-то хорошее о группе, сравнивая их с «Cheap Trick»: «Я помню, как думала, что
Курт не только умел петь и играть на гитаре, хотя вместе не очень хорошо, но у него был
необыкновенный голос, как у Робина Зэндера». Большинство членов сиэтлского рок-
эстэблишмента думали, что эта группа никуда не годится. На фотографа Чарлза
Питерсона они настолько не произвели впечатления, что он не тратил зря на них плёнку и
спросил Поунмэна, благоразумно ли подписывать контракт с этой группой.
Возможно, самым суровым критиком этого выступления группы, как всегда, был
сам Курт. Когда фотограф Рич Хансен снимал группу после концерта, Курт, теперь
потягивая спиртное, кричал: «Мы облажались!». «Они были очень самокритичны по
поводу своего концерта, - вспоминал Хансен. - Казалось, был какой-то разговор о том, что
они пропустили несколько аккордов. Я был поражён тем, какими они были ещё очень
неопытными. У них была абсолютная наивность».
Фотографии Хансена с того вечера дают большее понимание этому выступлению-
паноптикуму группы. Крист, ростом в шесть футов семь дюймов, кажется гигантом рядом
с Куртом и Фостером; у него длинные бакенбарды и вьющиеся волосы средней длины.
Фостер, ростом всего пять футов пять дюймов, доходит до груди Криста и одет в такую
экипировку, за которую, как можно себе представить, его отчитывал Курт: варёные
джинсы, белая футболка с силуэтом горы, выполненным шелкографией, и бейсбольная
кепка задом наперёд с логотипом пива «Корона». Он, кажется, держится на некотором
расстоянии, возможно, помня, что он должен быть на работе в семь утра. Курт, которого
Хансен убедил сесть на колено к Кристу для нескольких кадров, одет в джинсы, серую
фуфайку, вывернутую наизнанку, и тёмный свитер. Его белокурые волосы отросли до
длины на три дюйма ниже плеч. Со своей отросшей пятидневной щетиной он имеет
поразительное сходство с некоторыми изображениями Иисуса Христа. Даже выражение
лица Курта на одной из фотографий - страдальческий и отсутствующий взгляд, как будто
он отмечает этот момент во времени – похож на образ Христа на «Тайной Вечере»
Леонардо да Винчи.
По дороге домой Курт обсуждал этот концерт как их первую настоящую неудачу и
клялся, что они больше никогда так не оконфузятся. Было четыре утра, прежде чем они
вернулись домой, и в этой долгой поездке Курт обещал своим товарищам по группе и
самому себе, что он будет больше репетировать, писать новые песни, и они больше не
облажаются. Но когда Поунмэн позвонил ему через пару дней и предложил им вместе
записать альбом, внезапно собственные воспоминания Курта об этом концерте
изменились. Две недели спустя Курт написал письмо Дэйлу Кроверу, озаглавив его: «О, и
наше окончательное название – «Нирвана»». Цель письма состояла в том, чтобы и
похвастаться, и чтобы посоветоваться. Это было одно из многих писем, которые он
написал, но так и не отправил, и его содержание подробно описывает те детали того

71
вечера, которые он предпочёл вспомнить, и те детали, которые он предпочёл забыть или
восстановить на свой собственный вкус. Он написал полностью следующее:
Итак, в течение последних пары месяцев наше демо своровали, записали и
обсуждали все светила Сиэтлской Сцены. И тот чувак, Джонатан Поунмэн (помнишь того
парня, который мне звонил, когда ты последний раз был у меня?) Мистер-Наследник
бешеных денег, правая рука Брюса Пэвитта, а также финансовый инвестор «Sub Pop
Records», устроил нам концерт в «Vogue» на «Sub Pop Sunday». Важное Событие. Но я
думаю, что, возможно, помогли навязчивая реклама и то, что нас регулярно передавали на
«KCMU». Столько людей, которые пришли, чтобы ОЦЕНИТЬ нас, не сидеть в баре,
напиваться, смотреть на какие-то группы и получать удовольствие, а просто смотреть
концерт. 1 час. Там было по представителю от каждой сиэтлской группы, чтобы просто
посмотреть, мы чувствовали себя так, словно у них должны были быть карточки с
оценками. И вот после выступления Брюс взволнованно пожимает нам руки и говорит:
«Ничего себе, хорошая работа, давайте делать альбом», потом защёлкали вспышки камер,
и та девушка из «Backlash» говорит: «Вот это да, мы можем сделать интервью», да,
конечно, почему бы и нет. А потом люди говорят - хорошая работа, вы, парни,
потрясающие, и теперь от нас ожидают, что мы будем целиком и полностью светскими
людьми, встречаясь, знакомясь и т.д. ЧЁРТ, Я СНОВА В ШКОЛЕ! Я хочу переехать назад
в Абердин. Нет, Олимпия точно такая же скучная, и я могу с гордостью сказать, что я был
только в «Смитфилде» [кафе] раз 5 в этом году. И вот из-за этого беспорядочного события
мы, по крайней мере, получили контракт на сингл с 3 песнями, который выйдет к концу
августа, а в сент. или окт. выйдет EP. Мы попытаемся уговорить их на LP. Теперь
Джонатан - наш менеджер, он устраивает нам концерты аж в Орегоне и Ванкувере. Он
оплачивает всю запись и издержки, связанные со сбытом, и теперь у нас не должно быть
чрезмерно больших счетов за телефонные разговоры. Дэйв работает хорошо. Когда-
нибудь в следующем году «Sub Pop» собирается отправить в тур фургон с 2 или 3
сиэтлскими группами. Да, посмотрим. Исходя из ваших прошлых опытов, как ты
думаешь, разумно ли будет требовать квитанции на запись, урезая затраты? Хватит о
записях. О, кроме того единственного вечера в прошлом месяце мы с Крисом приняли
кислоту и смотрели последний концерт (содрали с Джонни Карсона), и там были Пол
Ревир и «Raiders». Они такие чёртовы тупицы! Усатые, выплясывают, пытаясь изображать
из себя смешных и бестолковых. Это нас так взбесило, и я спросил Криса: у тебя есть
какие-нибудь альбомы Пола Ревира и «Raiders»?
Даже на этой ранней стадии своей карьеры Курт уже начал процесс пересказа
своей собственной истории в манере, которая формировала другого себя. Он начинал
создание своего самого замечательного персонажа, мифического «Курдта Кобэйна», когда
он начал писать с ошибкой своё имя. Он показывал этот тщательно очищенный фантом,
когда ему нужно было дистанцироваться от своих собственных действий или
обстоятельств. Он преувеличил каждый аспект концерта, который был, по его
собственному признанию, лажей: компания была слишком маленькой, чтобы там были
«представители от каждой сиэтлской группы»; вспышки камер были главным образом
метафорическими, поскольку Хансен снял всего несколько кадров. Рассказывая о боссах
«Sub Pop», которые подходили к нему, Курт даже пытается изображать себя как
невольного участника своего собственного успеха. Но в тот момент он был начинающим
актёром, и он признаёт, что планировал «уговорить [«Sub Pop»]» на полнометражный
альбом. Стоит отметить, что фактически каждое деловое ожидание, которое было у Курта
по поводу «Sub Pop», по крайней мере, в ближайшей перспективе, оказывалось
невыполненным.

72
 9. СЛИШКОМ МНОГО ЛЮДЕЙ
Олимпия, штат Вашингтон
май 1988 - февраль1989 года

«Too Many Human» («Слишком Много Людей»)

- первоначальное название «Bleach».

«Sub Pop Records» была основана осенью 1987 года, среди своих первых релизов
выпустив альбомы «Green River» и «Soundgarden». Двадцативосьмилетний совладелец
Джонатан Поунмэн напоминал более молодого и с более тяжелыми веками Рубена
Кинкэйда, менеджера из телешоу «Семья Партридж», и его схемы раскрутки были прямо
из бизнес-плана Кинкэйда, особенно его идея рассылать группы в фургоне «Sub Pop».
Большинство групп на этой студии отмечало его хитрый нрав. Он использовал маленькое
наследство, чтобы основать студию, представляя, что это будет северо-западный
эквивалент «Stax» или «Motown». У него было много сил в качестве промоутера – среди
них не было невысокого мнения и действия в рамках бюджета.
Партнер Поунмэна, Брюс Пэвитт, был давним завсегдатаем на сцене Северо-
Запада, которая переехала в Эвергрин*. В Олимпии Пэвитт оказывал поддержку многим
группам, основал фэнзин под названием «Subterranean Pop» (впоследствии сокращенный
до «Sub Pop»), и начал выпускать сборники на кассетах. Он перестал издавать фэнзин, но
между 1983 и 1988 годами писал популярную у читателей колонку в «Rocket», которую
Курт изучал с сосредоточенным вниманием, которое большинство мальчиков уделяло
только таблице очков в бейсболе. Пэвитт был артистическим выдумщиком «Sub Pop» и
выглядел соответственно: со своими глазами безумца, испуганным выражением лица и
склонностью к необычным бородам он имел более чем случайное сходство с безумным
русским монахом Григорием Распутиным.
К 1988 году «Sub Pop» выпускала горстку синглов и EP каждый квартал, главным
образом групп с Северо-Запада. В этих проектах было мало делового чутья, поскольку
стоимость изготовления сингла была почти так же высока, как полнометражный альбом,
однако они продавали в розницу намного меньше. У «Sub Pop» был небольшой выбор с
количеством своих групп - многие были настолько неопытны, что не написали достаточно
материала, чтобы заполнить полнометражный альбом. С самого своего основания студия
прожгла свой капитал, подобно запуску Интернета, однако они наткнулись на маленькую
рыночную нишу: независимые синглы обратились к элитарным коллекционерам
пластинок, а в панк-роке эти знатоки были законодателями мод. Развивая печать на своей
студии - и придумывая последовательный дизайнерский стиль для всех своих релизов -
они заставляли группы требовать находиться на «Sub Pop», хотя бы чтобы произвести
впечатление на своих друзей. Как сотни других молодых музыкантов, которые были
слабы в математике, у Курта была грандиозно романтичная концепция того, что значит
записываться на студии.
Юношеские иллюзии Курта были быстро разрушены. Первая деловая встреча
группы лицом к лицу с Поунмэном - в «Café Roma» в Сиэтле - была просто чем-то вроде
бедствия. Крист появился, потягивая вино из бутылки, которую он прятал под столом;
Курт сперва был застенчив, но рассердился, когда понял, что Поунмэн предлагает им
гораздо меньше, чем хотела группа. Это был не столько вопрос денег – все знали, что их
мало - но Курт надеялся на то, что группе дадут толчок, выпустив массу альбомов, EP и
синглов. Поунмэн предложил им начать с сингла «Love Buzz» и посмотреть, как он
пойдёт. Курт признавал, что «Love Buzz» была их самой сильной живой песней, но как
автор песен он чувствовал лицемерие в том, что их первым релизом будет кавер. Тем не
менее, в конце встречи все участники согласились, что «Нирвана» запишет сингл, Эндино

73
спродюсирует, а «Sub Pop» оплатит затраты на запись. Для Курта идея относительно
выпуска своего собственного сингла была осуществлением мечты.
А в Грэйс-Харбор происходили события, грозящие разрушить эту мечту. Спустя
некоторое время после концерта в «Vogue» Дэйв Фостер имел несчастье избить сына мэра
Космополиса. Он провёл две недели в тюрьме, лишился своих водительских прав, и ему
пришлось платить тысячи долларов за лечение. Это не могло случиться в худшее время
для «Нирваны», которая репетировала для предстоящей сессии звукозаписи, поэтому Курт
решил уволить Фостера. То, как он провернул это увольнение, многое говорит о том, как
он решил конфликт, то есть не решил. Курт всегда немного боялся Фостера, который был
ниже Курта, но сильным, как Попай. Сначала группа вернула Эрона Бёркхарда, но когда
всё кончилось тем, что его задержали за вождение машины Курта в нетрезвом состоянии,
они снова стали искать ударника по объявлению. Когда они нашли одного, Курт написал
Фостеру письмо: «На наш взгляд, группе нужно репетировать как минимум пять раз в
неделю, если группа надеется когда-нибудь чего-то достичь.... Чтобы не врать тебе, что
мы распались, или продолжать и дальше в том же духе, мы должны признаться, что у нас
есть другой ударник. Его зовут Чэд ... и он просто может репетировать каждый вечер.
Самое важное, что мы можем находить с ним общий язык. Согласись, ты совершенно
другой культуры. И мы чувствуем себя очень дерьмово, что нам не хватает смелости
сказать тебе лично, но мы не знаем, насколько ты рассердишься». По всей видимости,
Курту не хватило смелости отправить это письмо: оно осталось неотправленным. Фостер,
конечно, не был «совершенно другой культуры», чем Курт - он был той же самой
культуры, однако это было прошлое, от которого Курт стремился убежать. Фостер понял,
что его уволили, когда увидел объявление в «Rocket» о предстоящем концерте
«Нирваны».
Курт и Крист нашли Чэда Чэннинга на концерте в Любительском Народном
Театре. «Курт был в таких больших ботинках на высоком каблуке и в широких синих
блестящих стильных брюках», - вспоминал Чэд. То, что Курт и Крист заметили по поводу
Чэда, это его гигантские барабаны «North» - эта ударная установка была самой большой,
которую они когда-либо видели, уменьшив Чэда, который был ростом в пять футов шесть
дюймов, с длинными волосами, сделав слегка похожим на эльфа. Прямота не была
сильной стороной Курта: вместо того, чтобы попросить Чэда примкнуть к группе, он
просто продолжал приглашать ударника на репетиции, пока не стало очевидно, что он -
член группы.

После одной из этих репетиций, теперь снова намеченных в Абердине над

парикмахерской матери Криста, поэтому они могли играть весь вечер, ветераны
«Нирваны» решили показать своему новому ударнику здешние места. Чэд был родом с
острова Бэйнбридж, и до того, как примкнуть к «Нирване», он никогда не был в Абердине.
Эта экскурсия была шоком, особенно район, в котором рос Курт. «Это было похоже на
прогулку по южной стороне Бронкса, - вспоминал Чэд. - Я подумал про себя: «Ё моё»!
Там было очень плохо. Это, возможно, самый бедный район во всём Вашингтоне.
Внезапно получаешь такие настоящие трущобы».
Чад был больше поражён, когда они проезжали мимо выглядящей готически
средней школы Уэзервэкс. Они также показали ударнику пятиэтажный заброшенный
Финч-билдинг; Курт сказал, что подростком он принимал там кислоту, хотя это можно
было сказать о многих местах в Абердине. Они показали Старый Магазин Сэконд-Хэнда
«Dils», где стеллаж с альбомами за 25 центов стоял рядом с двадцатифутовой бензопилой.
Они пошли за пивом в таверну «Poorhouse», где Крист, казалось, знал всех. «Это был
город деревенщин, - замечал Чэд. – Там было полно чуваков со «Скоулом» во рту, в
кепках «Скоул» и в неоновых розовых футболках, в фургонах с брызговиками, и с усами».
Когда они покинули таверну, эти двое аборигенов планировали отвезти Чэда в дом
с привидениями на холмах над городом. Крист направил фургон на север и поехал туда,

74
что составляло дорогой район Абердина: склон холма с величественными
викторианскими домами, построенных первыми лесозаготовительными магнатами. Но на
вершине холма Крист направил фургон в лес, а Курт начал рассказывать историю об
абердинском доме с привидениями, месте, которое местные жители прозвали Замком. Он
сказал, что люди заходили туда и больше никогда не выходили; в одной комнате на стене
были кровью нарисованы изображения клоунов. Пока он говорил, на склоне холма
возникали густо засаженные деревья, нависающими над узкой дорогой.
Когда они достигли Замка, Крист выехал на подъездную дорогу и погасил фары, но
оставил двигатель работающим. Перед ними было строение, которое было трёхэтажным
домом, прежде чем обветшание привело к его обрушению. Крыша поросла мхом, веранда
осела, и все комнаты казались разрушенными, вероятнее всего, маленькими кострами. В
темноте, укрытое ветвями деревьев, оно действительно очень напоминало руины
разрушенного замка в какой-нибудь отдалённой трансильванской местности.
Пока фургон работал на холостом ходу, Чэд удивлялся, почему ни Крист, ни Курт
трогаются с места, чтобы выйти. Они просто сидели там, уставившись на дом, как они
могли бы смотреть на привидение. Наконец, Курт обратился к Кристу и сказал: «Ты
действительно хочешь туда пойти?». Крист ответил: «Не, ну его на хрен. Я туда не
пойду».
Как впоследствии вспоминал Чэд, он убеждал их рискнуть, поскольку рассказы
Курта вызвали у него любопытство: «Я весь горел от нетерпения проверить его и увидеть
то, что было так страшно. Но когда мы добрались туда, они просто сидели на подъездной
дороге, уставившись на дом, не в состоянии двигаться». Чад думал, что это вызов для
него, часть тщательно продуманного испытательного обряда, чтобы проверить его
храбрость. Он решил, что независимо от того, насколько устрашающим был этот дом – а
он был весьма страшный - он не собирался быть слишком напуганным, чтобы туда войти.
Но когда он посмотрел на лицо Курта, он увидел настоящий страх. «Ну, там люди
умерли», - объяснил Курт. За те пятнадцать минут, которые потребовались, чтобы
проехать от таверны до этого дома, Курт рассказал такие убедительные страшные
истории, что он начал верить своим собственным преувеличениям. Они повернули и
поехали обратно в город, и экскурсия Чэда по Абердину закончилась. Крист принял
двойственность Курта за чистую монету, но для Чэда страх на лице Курта было одной из
первых улик, которые у него были, что этот лидер группы был более сложен, чем казался.
Когда новая сессия звукозаписи была запланирована на вторую неделю июня,
Курта переполняли предвкушение и волнение. В мае он не мог говорить фактически ни о
чём другом, сообщая о предстоящей дате всем знакомым и некоторым незнакомым - как
молодой отец, переполняемый гордостью, он рассказывал об этом почтальону или
продавцу гастронома. Группа в том месяце сыграла несколько концертов, чтобы
привыкнуть к Чэду, включая ответный визит в «Vogue» и вечеринку в «Ведьминском
Доме» в честь музыканта из Олимпии Джилли Хэннер. Хэннер исполнялся 21 год 14 мая
1988 года, и друг пригласил их в качестве развлечения. «Они были непохожи ни на одну
группу из Эвергрин, - вспоминала она. - Их саунд задевал тебя. Ты думал: «Я слышал это
раньше», но ты не слышал. Это был больший рок-н-ролл, чем большинство материала
того периода, без всякой бесцельной импровизации». На этой вечеринке Курт
присоединился к Джилли, чтобы спеть версию «The Greatest Gift» «Scratch Acid», и Курт
играл версию «Love Buzz», лёжа навзничь на полу. В то время «Love Buzz» была лучшей
на их концертах - Курт всё ещё изо всех сил старался привести в порядок оригинальный
саунд, который был достаточно сырым, чтобы ссылаться на его панк-чувствительность и
всё ещё демонстрировал свои всё более и более сложные тексты. Слишком часто
концерты группы превращались в громкие фидбэк-сессии, где фактически ни слова Курта
нельзя было расслышать на фоне шума.
В то время как надежды Курта на сингл росли, финансовые проблемы на «Sub Pop»
почти обрекли проект на неудачу. В один из майских дней Курт подошёл к телефону,

75
только чтобы услышать, что Пэвитт просит одолжить 200 $. Это было так смешно, что не
разозлило Курта, однако привело в ярость Криста, Чэда и Трэйси. «Мы были шокированы,
- вспоминал Чэд. - В тот момент мы стали подозревать тех парней». Курт был бы более
расстроен, если бы знал, что «Sub Pop» засомневалась в группе в творческом отношении.
Студия хотела ещё раз на них посмотреть, поэтому Поунмэн впопыхах устроил концерт в
«Central Tavern» 5 июня, в воскресенье вечером. Джэн Грегор, который заказал клуб,
поместил «Нирвану» в середину вечера, где играли три группы. За вечер до концерта
Поунмэн позвонил Грегору и спросил, нельзя ли «Нирване» передвинуться в программе и
выйти первой. Объяснение Поунмэна: «Это воскресный вечер - мы не хотим засиживаться
так поздно». Когда группа вышла, в зале было шесть человек. Одним из них был Крис Нэб
с «KCMU»: «Брюс и Джон стояли перед сценой, тряся головами туда-сюда. Они, должно
быть, видели то, что больше никто видеть не мог, потому что я думал, что они – отстой»».
Этот особенный концерт - и многие последующие - мучили проблемы со звуком, которые
портили Курту настроение и ставили под угрозу его выступление. Несмотря на дрянной
звук и тусклый живой концерт, Поунмэн и Пэвитт решили продолжать сингл.
11 июня «Нирвана» вернулась на «Reciprocal» на сессию. На сей раз продюсер
Эндино знал, как пишется имя Курта, но быстрый и лёгкий студийный опыт их первого
демо не был повторён. За пять часов они закончили только одну песню. Отчасти проблема
возникла, потому что Курт принёс кассету со звуковым коллажем, которую он хотел
поместить на сингле. Единственным способом для того, чтобы это произошло, с грубой
аппаратурой студии, состоял в том, чтобы нажимать кнопку «воспроизведение» на
кассетном магнитофоне в нужный момент во время микширования.
Группа вернулась 30 июня ещё на пять часов, и сделала заключительную сессию 16
июля, которая состояла из трёх часов микширования. В конце концов, тринадцатичасовой
период произвёл четыре трека: «Love Buzz»; новую версию «Spank Thru»; и два оригинала
Кобэйна, «Big Cheese» - который должен был быть обратной стороной – и «Blandest».
«Sub Pop» наняли Элис Уилер, чтобы сфотографировать группу для обложки
пластинки, и в последнюю неделю августа они поехали в Сиэтл в фургоне Криста, чтобы
заехать за ней. Их первая официальная фотосессия была настолько предвкушаемой, что
все они взяли выходной. Крист вернул всех в Такому, где они снялись в нескольких
местах, включая «Вымышленную страну» в Парке Поинт-Дефайнс, и у опоры моста
Такома Нэрроуз. Крист был одет в парадную белую рубашку с короткими рукавами и
возвышался над двоими своими крошечными товарищами по группе на всех фотографиях.
На Чэде была футболка «Germs», берет и круглые солнцезащитные очки, которые
придавали ему такой вид, словно он был лидером группы. Курт был в беззаботном
настроении, улыбаясь на большинстве фотографий. Со своими длинными, как у девушки,
волосами и в футболке «Харлей-Дэвидсон» с надписью «Живу, Чтобы Ездить», он
выглядит слишком юным, чтобы водить, гораздо меньше – чтобы играть в рок-группе.
Неделю назад у него неожиданно появилась угревая сыпь, то, с чем он боролся со средней
школы, и которая вызывала у него приступы смущения. Уилер сказала ему, что она
снимает на инфракрасную плёнку, поэтому его прыщи не будут видны. К тому времени,
когда группа ехала обратно в Сиэтл, они потратили столько же времени на фотосессию,
сколько у них было в студии.
В конце августа Курт получил ещё один необычный телефонный звонок от
Поунмэна и, как и его предыдущие разговоры, он не мог не чувствовать, что его подводят.
Поунмэн сообщил Курту, что «Sub Pop» начинает оказывать новую услугу - синглы
только по подписке, и они планируют использовать «Love Buzz» как дебютный выпуск в
своём «Клубе Синглов». Курт не мог поверить своим ушам; впоследствии обсуждая это со
своими товарищами по группе, он был возмущён. Мало того, что на сингл ушло несколько
месяцев больше, чем планировалось, но теперь он даже не будет продаваться в магазинах.
Казалось, что это вряд ли стоило усилий. Будучи коллекционером, Курт оценил идею с
клубом, но он не был заинтересован видеть свою группу в качестве пробного варианта. Но

76
поскольку у него не было контракта, а «Sub Pop» заплатила за запись, у него также не
было особого выбора.
Через некоторое время после апрельского концерта в «Vogue» Курту позвонила
Дон Андерсон, желая взять интервью у группы для своего фэнзина «Backlash». Вместо
того, чтобы провести это интервью по телефону, Курт предложил подъехать в Сиэтл,
сделав вид, будто у него уже есть там дело, которого не было. Хотя Курт ждал этого
момента много лет - и подготовился к этому с помощью мнимых интервью с самим собой,
которые он написал в юности - в своём первом взаимодействии с прессой он стал нервным
и застенчивым. Большая часть этого часового интервью в итоге получилась о «Melvins»,
тема, которая казалось Курту более удобной, чем своя собственная группа. Читая
расшифровку, можно было почти подумать, что он был членом «Melvins», а не
«Нирваны». «Он боготворил «Melvins»», - замечала Андерсон, то, что много лет было
очевидно в Грэйс-Харбор.
Но, как и сингл «Sub Pop», который снова задерживался в конце августа, эта статья
была отложена на несколько месяцев. С таким количеством задержек, которые он не мог
контролировать, Курт чувствовал себя так, словно он единственный в мире был готов к
своей музыкальной карьере. Статья в «Backlash», наконец, вышла в сентябре, и даже Курт
был удивлён, увидев, что в повествовании Андерсон из 500 слов название «Melvins»
появлялось вдвое больше, чем «Нирвана». «Я видел сотни репетиций «Melvins», - говорил
Курт. - Я водил их фургон в туре. Кстати, все их ненавидели». Эта статья была лестной и
была полезна для привлечения внимания к предстоящему синглу «Love Buzz», однако
когда Курт говорил: «Наш самый большой страх вначале состоял в том, что люди могли
подумать, что мы были каким-то плагиатом «Melvins»», легкомысленный читатель мог бы
придти к подобному выводу. Курт объяснял их дебют в «Vogue»: «Мы были зажаты.…
Мы чувствовали, словно нас оценивают; будто у всех должны были быть карточки с
оценками».
Эта строчка о «карточках с оценками» в этом первом интервью для прессы
повторяла те образы, которые Курт предложил в своём письме к Кроверу; он также
использовал её в более поздних интервью. Она появилась из-за его раздвоенной личности,
той самой личности, которая сказала, что его имя пишется «Курдт Кобэйн». Что его
интервьюеры - и фэны, которые читали эти истории – так и не узнали, это то, что почти
каждое слово, которое он произнёс, было отрепетировано: в его голове, когда группа
разъезжала в фургоне или, во многих случаях, фактически полностью выписано в его
дневниках. Это не было просто хитростью с его стороны или желанием предложить
наиболее ходовой и привлекательный имидж - хотя, несмотря на все панковские идеалы, о
которых он разглагольствовал, он, как и любой другой человек, был, по существу,
виновен в этом - но большая часть его предусмотрительности происходила инстинктивно.
Он представлял себе эти моменты с тех пор, как он начал отступать от внешнего мира
после развода своих родителей, проводя всё время в своей комнате, и писать в записных
книжках «Pee Chee». Когда мир похлопал его по плечу и сказал: «Мистер Кобэйн, мы
готовы к твоему крупному плану», он планировал, как будет идти к камерам, зайдя так
далеко, что даже репетировал то, как он пожмёт плечами, будто создавая впечатление, что
он только неохотно уступил.
Нигде предусмотрительность Курта не была более очевидной, чем в биографии
группы, которую он написал тем летом, чтобы рассылать с демо-плёнкой Эндино. Он
давал этой плёнке много названий, но то, которое использовалось чаще всего, было «Safer
Than Heaven» («Безопаснее Небес») - что это означало, знал только Курт. Он написал
множества проектов этой биографии, и каждая переработка становилась более
преувеличенной. Один из многих примеров был примерно таким:
«Нирвана» - из Олимпии, штат Вашингтон, 60 миль от Сиэтла. Гитара/вокалист
«Нирваны» Курдт Кобэйн и бас[ист] Крис Новоселич жили в Абердине в 150 милях от
Сиэтла. Население Абердина состоит из крайне фанатичных, неотёсанных, жующих

77
порошок, охотящихся на оленей и убивающих гомиков лесорубов, которые «не должны
относиться с предубеждением к извращенцам новой волны». Чэд Чэннинг [ударник] - с
острова богатых деток, злоупотребляющих ЛСД. «Нирвана» - это трио, играющее
тяжёлый рок с панковскими обертонами. Они, как правило, не работают. Поэтому они
могут гастролировать в любое время. «Нирвана» никогда не джэмовали на «Gloria» или
«Louie, Louie». И при этом они никогда не переписывали эти песни и не называли их
своими собственными.
Другая, только немного отличающаяся версия, посланная на «Touch and Go»,
добавляла следующую нижайшую просьбу: «Мы готовы оплатить большинство
выпущенных 1000 копий нашего LP и все затраты на запись. Мы просто хотим быть на
вашей студии. Как вы думаете, вы не могли бы ПОЖАЛУЙСТА послать нам ответ
«достали» или «не заинтересованы», и мы не должны больше впустую тратить деньги,
посылая плёнки?». На обратной стороне плёнки он сделал запись коллажа, который
включал отрывки из песен Шер, «Семьи Партридж», «Led Zeppelin», Фрэнка Заппы, Дина
Мартина и ещё множество несопоставимых артистов.
Предложение Курта заплатить студии за выпуск своей пластинки показывает его
увеличивающийся уровень отчаяния. Он написал черновик письма Марку Лэйнгану из
«Screaming Trees», прося о помощи (Лэйнган был одним из многих его кумиров, которым
Курт регулярно писал в своём дневнике, редко отправляя эту корреспонденцию). Он
написал: «Мы чувствуем, что мы ничего не достигаем.... Оказывается, наш сингл выйдет в
октябре, но в ближайшем будущем нет большой надежды на EP, потому что у «Sub Pop»
финансовые проблемы, и обещание выпустить EP или LP в течение года было просто
ерундовым предлогом для Поунмэна, чтобы удержать нас от поиска других студий». Курт
также написал своему другу Джесси Риду, объявив, что группа собирается выпускать сама
свой LP, поскольку они очень устали от «Sub Pop».
Несмотря на разочарования Курта, у группы, как ни странно, всё становилось
лучше, чем у них было одно время - хотя для Курта это никогда не могло быть достаточно
быстро. Шелли рассталась с Кристом, из-за чего у Криста было больше времени на
репетиции. Курт был счастлив, что у него, наконец, есть ещё два товарища по группе,
которые так же играли в группе, как и он. 28 октября они устроили свой на тот момент
самый престижный концерт, играя на разогреве у «Butthole Surfers» на Юнион-стэйшн в
Сиэтле. Курт боготворил Гибби Хэйнса, ведущего вокалиста «Surfers», поэтому этот
концерт был для него очень важен. Проблемы со звуком снова помешали «Нирване» дать
своё лучшее выступление, но сам факт, что теперь Курт мог сообщить своим друзьям:
«Моя группа играла на разогреве у Гибби Хэйнса», был ещё одним доказательством
повышения своего чувства собственного достоинства.

Два дня спустя они играли один из своих самых бесславных концертов, и тот,
который тронул сердце Олимпии. Это была вечеринка в студенческом общежитии «К» в
Эвергрин за день до Хэллоуина, и Курт и Крист загримировались для этого случая, полив
фальшивой кровью свои шеи. Перед «Нирваной» играли три группы: группа Райана
Эйгнера «Cyclods», последняя группа Дэйва Фостера «Helltrout», и новая группа,
возглавляемая соседом Курта Слимом Муном под названием «Nisqually Delta Podunk
Nightmare». В середине концерта «Nisqually» ударник ударил Слима кулаком в лицо, и
последовала драка. Был такой дикий грохот, что Курт задавался вопросом, что же, в самом
деле, могла бы сделать «Нирвана», чтобы затмить такое событие. У него почти не было
такой возможности, поскольку появилась полиция университетского городка и остановила
эту вечеринку. Райан Эйгнер выступил вперёд и убедил полицейских позволить сыграть
«Нирване», но им велели поторапливаться.
Когда «Нирвана» наконец вышла на сцену, или более точно, перешла в угол зала,
служащий сценой, они сыграли всего 25-минутный концерт, но это было выступление,
которое превратило их из абердинских провинциалов в самую любимую группу Олимпии.

78
Энергия Курта - то, чего не было в других выступлениях – обрела новую глубину, и ни
один человек в зале не мог отвести от него глаз. «Когда он был за сценой, он был
замкнутым, - вспоминал Слим Мун, - когда он хотел быть на ней, он полностью
выкладывался. И в тот вечер он играл с энергией, которую я никогда не видел». Это были
те же самые песни и риффы, которые группа исполняла некоторое время, но с
дополнительной привлекательностью энергичного ведущего вокалиста, они
завораживали. Удивительно, но у него теперь была уверенность перед микрофоном,
которой у него больше нигде в жизни не было. Возросшая энергия Курта, казалось,
настолько пробила Криста, который скакал вокруг, что он шлёпнул нескольких членов
компании своим басом.
Но должен был последовать смертельный удар. В конце их короткого концерта, как
раз после того, как они сыграли «Love Buzz», Курт поднял свою относительно новую
гитару и разбил её оземь с такой яростью, что куски разлетелись по залу, как орудийные
снаряды. Он подождал пять секунд, поднял остатки в воздух и держал их там, разглядывая
толпу. Лицо Курта казалось невозмутимым и зловещим, будто вы взяли маску Каспера –
Дружелюбного Привидения на Хэллоуин и приклеили на тело 21-летнего мужчины.
Гитара подлетела вверх и с размаху она ещё раз ударилась об пол. Курт бросил её и
вышел из зала.
Раньше он никогда не разбивал гитару, возможно, даже никогда не думал о таком
поступке, поскольку гитары были дорогие. «Он никогда не объяснял, почему он бесился, -
вспоминал Джон Пёрки, - но он улыбался. В этом была завершённость - это было похоже
на его собственный маленький личный праздник. Никто не пострадал, но когда он разбил
гитару, это было как будто ему на самом деле было всё равно, ушибёт ли он кого-то. Это
было совершенно неожиданно. Я говорил с ним после этого концерта, а гитара лежала там
на полу, и люди продолжали хватать её куски». Теперь Гринеры могли получить
достаточно «Нирваны».
Три недели спустя Курту позвонили с «Sub Pop», сказав ему, что сингл «Love
Buzz», наконец, готов. Он и Крист поехали в Сиэтл, чтобы забрать его, и Дэниел Хаус с
«Sub Pop» вспоминал, что он настаивал на том, чтобы его прослушали на офисной
стереосистеме: «Мы поставили его для них, и я не думаю, что я когда-нибудь видел Курта
счастливее». И Курт, и Крист были особенно довольны по поводу внутренних шуток на
релизе: имя Курта было написано «Курдт», навеки запутав критиков и фэнов, а на
дополнительной виниловой канавке было нацарапано крошечное сообщение, которое
гласило: «Почему бы вам не поменять свои гитары на лопаты?». Это была строчка,
которую отец Криста часто кричал им на своём ломаном английском с хорватским
акцентом во время их абердинских репетиций.
Гитары на лопаты, ружья на гитары, из Абердина на «Sub Pop». Это казалось чем-
то неясным теперь, когда Курт держал в руке свою собственную пластинку. Вот
окончательное ясное доказательство, что он - настоящий музыкант. Как и его гитара,
которую он обычно таскал в школу в Монтесано, даже когда она была сломана, выход или
успех сингла имели мало значения: само его физическое существование было тем, к чему
он стремился многие годы.
Группа оставила почти 100 из 1 000 экземпляров сингла «Love Buzz», и пока ещё
Курт был в Сиэтле, он забросил один экземпляр на колледж-радиостанцию «KCMU». У
него были большие надежды на этот сингл, он рассказывал о нём на этой станции как о
«чудно мягком и нежном, проникновенном, усыпляющем джангле. Невероятно
коммерческом». Он ожидал, что «KCMU» сразу же добавит этот трек в ротацию, поэтому
он продолжал слушать её весь день. Трэйси приехала в Сиэтл, чтобы отвезти Курта
обратно в Олимпию, и когда они готовились ехать домой, песню ещё не передавали.
Когда они поехали к югу и достигли дальнего диапазона сигнала «KCMU», Курт просто
не мог больше ждать: он велел Трэйси остановиться у бензоколонки. Там он
воспользовался телефоном-автоматом, чтобы позвонить и заказать свой собственный

79
сингл. Относительно того, подумал ли ди-джей станции, что это странно – получить от
группы сингл, а потом иметь, видимо, случайного слушателя, заказывающего его два часа
спустя - неизвестно. Курт ждал более получаса в машине, а потом, наконец, станция
передала «Love Buzz». «Он сидел там, слушая, как его передают по радио, - вспоминала
Трэйси, - с широкой улыбкой на лице».

Курт начал декабрь 1988 года почти в самом лучшем настроении в своей жизни.
Этот сингл приободрил его настроение, и люди всё ещё говорили о концерте в общежитии
«K». Когда он ходил в кафе «Smithfield» или в кофейню «Spar», ребята из колледжа
перешёптывались, когда он входил. Люди начали просить, чтобы он сыграл на их
вечеринках; они всё ещё не предлагали ему платить, но они просили. А «Rocket» сделала
группе их первую рецензию, назвав сингл «отличным первым достижением». Статья в
«Rocket» была хвалебной, но предупредила, что со всем вниманием, которым пользуются
другие группы с «Sub Pop», «Нирвану» могли бы затмить, и на сцене, и на их студии.
«Просачиваются серьёзные следы музыкальности, - писал Грант Олден. – «Нирвана»
отчасти находится на грани современного северо-западного саунда - слишком чистого для
трэша, слишком насыщенного для металла, слишком хорошего, чтобы его игнорировать».
Это было первым доказательством чего-то, что Курт подозревал, но не мог подтвердить
без внешнего утверждения: группа становилась лучше.
Внутри «Sub Pop», где товарищи по студии «Soundgarden» и «Mudhoney» явно
были фаворитами, акция «Нирваны» поднялись. «Этот «Клуб Синглов», тем не менее,
оказался разумным маркетинговым ходом – первый тираж «Love Buzz» был распродан, и
хотя группа не заработала на нём ни гроша, он звучал впечатляюще. Были и другие
хорошие новости: Поунмэн и Пэвитт наметили включить ремикшированную версию
«Spank Thru» в сборник из трёх EP «Sub Pop 200», пока самый выдающийся релиз студии.
И теперь «Sub Pop» были заинтересованы в том, чтобы говорить с Куртом о
полнометражном альбоме. Была одна большая оговорка: поскольку студия была разорена,
«Нирване» пришлось оплатить авансом затраты на запись. Это противоречило тому, как
работало большинство студий звукозаписи, и противоречило тому, как «Sub Pop»
управлялась с другими своими группами. Хотя Курт так и не отправил ни одно из своих
писем «мы готовы вам заплатить за выпуск нашего альбома» на «Sub Pop», его
комбинация голода и неосведомлённости была очевидна более толковому Поунмэну. С
чековой книжкой в руке группа возбуждённо планировала снова вернуться в студию с
Джеком Эндино в конце декабря.
Как только Курт смог сосредоточиться на альбоме, он сразу же начал
дистанцироваться от сингла «Love Buzz», который всего две недели назад был его самым
драгоценным имуществом в мире. Он говорил об этом со Слимом Муном, который
говорил, что у него создалось впечатление, что «Курту в нём ничего не нравилось, кроме
того факта, что теперь у них есть что-то опубликованное». Курт послал экземпляр этого
сингла Джону Пёрки и добавил следующий комментарий: «Вот наш очень
коммерциализированный рок-звёздный / глупый, туманный, с иллюстрацией «Sub Pop» на
обложке, сингл ограниченным тиражом, с Курдтом Кобэйном спереди и сзади. Я рад, что
отпечатали всего 1000. LP будет другим. Совсем другим. Более сырой продукт и более
вульгарные песни». Даже в письме другу он говорил о себе в третьем лице. Его
отношения любви/ненависти с этим синглом отражали его подход ко всей своей работе.
Ничто из того, что когда-либо делала группа, в студии или на сцене, не соответствовало
тому, как это звучало в его голове. Ему нравилась идея относительно альбома, пока он не
выходил, а потом сразу же ему приходилось обнаруживать, что с ним что-то не так. Это
было частью ещё большей неудовлетворённости.
Это было наиболее очевидно в его отношениях с Трэйси. Она беззаветно любила
его, однако он отвергал её сентиментальность и говорил ей, что она не должна так его
любить. Обмены записками продолжались, как их главный метод общения, и её списки

80
того, что нужно сделать, становились более длинными, поскольку он редко делал то, что
она просила, даже при том, что он был безработным и жил за её счёт. В декабре 1988 года
она оставила ему следующую записку: «Привет, Курт! Я буду дома в 2:30 или в 3.
Прежде, чем включить телевизор, не мог бы ты убраться в спальне? Ты мог бы сложить
мою одежду и положить в мой комод или просто в шкаф слева. 1) Вынь свежие газеты, 2)
вытряси ковры в ванной и кухне, 3) Вычисти ванну, раковину и туалет. Прости меня,
прости, прости, я в последнее время - ворчунья и сука. Я люблю тебя, давай напьёмся (не
совсем) и трахнемся сегодня вечером. Люблю тебя».
Курт и Трэйси боролись с аморальным разрывом между Кристом и Шелли. С точки
зрения Курта, это давало Кристу больше времени для группы, но для Трэйси этот разрыв
устранил лучшую пару их приятелей: будто Люси и Рикки приходилось наблюдать развод
Этель и Фреда*. Оказалось, что Трэйси часто волнуется, будут ли она и Курт
следующими, хотя бы потому, что она знала, что разрыв позволит ему посвящать каждый
час своей жизни группе. Она решила проверить, что он выберет, угрожая разрывом. На
самом деле она не хотела расставаться; она просто хотела, чтобы он сказал ей, что он
решил. Но любое испытание силы воли с Куртом было ошибкой. Упрямый, он ответил
практически, когда она сказала, что ему придётся съехать. «Если ты хочешь, чтобы я
съехал, я пойду жить в свою машину», - сказал он. Он и раньше жил в машинах, и будет
жить там снова. Она, конечно, сказала ему, что это ерунда. Но Трэйси по ошибке начала
игру «Кто моргнёт первым?» с первым чемпионом Грэйс-Харбор.
Даже когда группа, наконец, существовала, жизнь для Курта пошла почти как
раньше: он вставал поздно и проводил весь день, сочиняя песни или играя на гитаре, пока
он смотрел телевизор. Однажды днём Трэйси пожаловалась, что он написал песни почти
обо всём в его мире - от мастурбации до персонажей «Mayberry R.F.D.» («Floyd the
Barber») - кроме неё. Он посмеялся над этим предложением, но размышлял над ним в
своём дневнике: «Я хотел бы написать для неё прелестную песню, хотя я не имею
никакого права говорить за неё». На той же самой странице он был менее романтичен,
когда изображал себя персонажем без рук: «Я жестикулирую и ворчу ради твоей
привязанности, орудуя своими плавниками, как кругами ветряной мельницы; мой
нагрудник запачкан напрасными попытками войти в контакт с тобой через слюнную
систему, слюна присохла к моей груди». Одной из его многих навязчивых идей были
«младенцы с плавниками», младенцы, рождённые без рук; он постоянно писал об этой
теме и рисовал странные картинки того, как он представлял себе, как они выглядят.
Неделю спустя он написал песню о своей подружке. Припев был: «Я не могу
видеть тебя каждую ночь за просто так», что прямо относилось к их ссоре. Как ни
странно, хотя он репетировал и играл песню при ней, он так и не признался, что это о ней.
Вместо этого он сказал ей: «Я просто пишу то, что приходит в мою голову, и я ничего не
пишу о тебе или о ком-то ещё». Конечно, он лгал, но тот факт, что он создал этот подарок
для неё, но не желал рисковать интимностью её представления, многое говорит об их
отношениях и его верности им. Словно мальчик из неполной средней школы, который
оставляет валентинку для девочки, но не отваживается подписаться. Когда он сыграл эту
песню для Чэда и Криста, она им сразу же понравилась, и они спросили, как она
называется. «Понятия не имею», - сказал Курт. «О чём она?», - спросил Чэд. «Она о
девушке», - сказал Курт, и они решили, что это подходит для названия. Всё равно
большинство названий Курта имело только второстепенное отношение к текстам.
«About a Girl» была важной песней в развитии Курта как автора - это была его
первая простая любовная песня, и даже если текст был навороченным, она была настолько
беззастенчиво мелодична, что на ранних живых выступлениях «Нирваны», зрители
ошибочно принимали её за кавер «Beatles». Курт сказал Стиву Шиллингеру, что в день,
когда он написал «About a Girl», он крутил «Meat the Beatles» три часа напролёт, чтобы
придти в настроение. Это вряд ли было необходимо: с тех пор, как он был маленьким, он
изучил их работу, хотя в панк-кругах их считали устаревшими.

81
 К концу 1988 года музыкальными влияниями Курта было странное попурри панка,
который он усвоил от Базза Осборна, хэви-металла, который он слушал подростком, и
поп, который он открыл в раннем детстве, где было мало рифмы или причины для их
группировки. Было огромная масса музыкальной истории, которую он пропустил просто
потому, что он не был им подвергнут (он ещё не слышал Пэтти Смит или «New York
Dolls»), однако в других небольших областях, как когда это касалось «Scratch Acid» он
был в некотором роде экспертом, который мог рассказать о каждом треке, который они
выпустили. У него была склонность влюбляться в группу и предпочитать их музыку всем
остальным, обращая в свою веру друзей, как ходящий по домам проповедник. У Криста
было лучшее понимание большего рок-наследия, единственная причина, по которой
Крист оставался необходим группе - Крист знал то, что такое китч, в то время как Курт
иногда заблуждался в этой категории. В конце 1988 года Курт позвал своего друга
Дэймона Ромеро к себе в квартиру, сказав ему: «Я обнаружил такой отличный альбом,
который ты должен послушать». Когда Ромеро приехал, Курт вытащил альбом «Knack»
«Get the Knack» и пошёл с ним к проигрывателю. Ромеро был хорошо знаком с этим
релизом 1979 года, который не мог считаться большим мэйнстримом, однако Курт был
саркастичен и осведомился: «Ты серьёзно?». «Нет, тебе надо его послушать - это -
потрясающий поп-альбом», - был невозмутимый ответ Курта. Курт поставил этот альбом,
и Ромеро с неудобством высидел обе стороны диска, всё время задаваясь вопросом,
наступит ли когда-нибудь кульминация. Но Курт закрыл глаза и хранил молчание, пока он
крутился, играя руками на воздушных барабанах в тихом почтении.
Вскоре после выхода «Love Buzz» Курт записал смешанную плёнку для своей
подруги Тэм Орманд, которая демонстрировала его любимую современную музыку.
Сторона А включала песни Редда Кросса, Оззи Осборна, «Queen», «Bay City Rollers»,
«Sweet», «Saccharine Trust», «Velvet Underground», «Venom», «Beatles» и «Knack»; он
переименовал «My Sharona» («Моя Шарона») в «My Scrotum» («Моя Мошонка»). Сторона
B включала треки таких непохожих друг на друга групп, как «Soundgarden», «Blondie»,
«Psychedelic Furs», «Metallica», «Jefferson Airplane», «Melvins» и «AC-FUCKING-DC», как
он написал это название. На запись такой плёнки ушло несколько часов, но как раз время
у Курта было.
Этим подарком он надеялся заинтересовать Орманд в руководстве «Нирваной».
Понимая, что «Sub Pop» не уделяет внимания его интересам, он думал, что Орманд, у
которой не было никакого предшествующего опыта, но была коммуникабельность, могла
бы лучше их представлять. Тогда он и Трэйси решили переехать в Такому с Тэм. После
просмотра нескольких домов Курт отказался от этой идеи, когда увидел в стене след от
пули.
Вместо этого Орманд переехала в Сиэтл, что для Курта казалось единственным
условием, необходимым для того, чтобы быть менеджером группы. В тот день, когда они
забирали сингл «Love Buzz», они остановились у неё, и Курт сообщил, что она - их новый
менеджер. Он дал ей кипу пластинок и попросил её отправить их на «Touch and Go» и
кому-то ещё, кто, на её взгляд, возможно, будет заинтересован. Она собрала черновую
пресс-подборку, которая включала фотографии с концерта в общежитии «K» и их
незначительные газетные заметки. Даже в день выхода сингла, вспоминала Орманд, «Курт
вёл себя так, будто он ненавидит «Sub Pop»».
Той осенью Курт заказал в библиотеке книгу Дональда Пассмана «Всё, что Вы
Должны Знать О Музыкальном Бизнесе». Прочитав её и поделившись информацией с
Кристом, он стал с большим подозрением относиться к своей студии и решил, что им
нужен контракт. На следующей неделе Крист поехал в Сиэтл и, будучи пьяным, стал
колотить в двери Брюса Пэвитта, крича: «Вы, придурки, мы хотим контракт!». «Sub Pop»
составила короткий проект контракта, который вступил в силу 1 января 1989 года. Он
обязывал к трём альбомам более чем за три года – график, который Курт счёл слишком

82
медленным - и студия должна была заплатить группе 6 000 $ за первый год, 12 000 $ за
второй и 24 000 $ за третий.
Группа провела большую часть декабря, репетируя для предстоящей сессии.
Поскольку их репетиционная точка находилась в Абердине, путешествие могло занимать
большую часть дня. Чэд только иногда брал машину, а транспортное средство Курта едва
ли заслуживало доверия. Обычно Крист ехал на своём фургоне из Абердина в Олимпию,
чтобы забрать Курта; направлялся на север к Сиэтлу, чтобы забрать Чэда, который
переправлялся на пароме из Бэйнбриджа; а потом они все ехали назад в Абердин. В конце
дня маршрут полностью повторялся в обратном направлении. Иногда они проезжали
целых 400 миль, чтобы совершить трёхчасовую репетицию. Однако в этих поездках туда-
сюда была польза: они начали способствовать чувству единства и предоставляли им
время, чтобы непрерывно слушать музыку. «Мы слушали «Mudhoney», «Tad», «Coffin
Break», «Pixies» и «Sugarcubes»», - вспоминал Чэд. Список групп, которые они слушали –
почти такое же хорошее описание саунда «Нирваны» в 1988 году, как и любое другое.
Они умудрились звучать и банально, и оригинально, иногда в одной и той же песне. Но
Курт учился, и учился быстро.
21 декабря 1988 года группа вернулась, чтобы дать свой первый официальный
концерт в родном городе Грэйс-Харбор как «Нирвана». Хотя они начинали собирать
толпы в Олимпии и Сиэтле, это выступление они дали перед компанией из двадцати
человек, главным образом, перед Цеплялами. Они играли в зале «Hoquiam Eagles», всего в
двух кварталах от станции «Шеврон», где когда-то работал отец Курта. Крист разделся до
нижнего белья и снова вымазался кровью. Они играли «Immigrant Song» «Led Zeppelin» на
концерте в первый и единственный раз, и кавер вызвал больший отклик, чем любой из
оригиналов Курта. Этот концерт был отмечен тем, что в первый раз сестра Курта, которая
ещё училась в школе, увидела своего брата на концерте. «Я сидела на краю сцены,
подпевая, - вспоминала Ким. - Я потеряла голос. Мне надо было вставать на следующий
день на занятия и делать сообщение, но я не смогла».
На той неделе Курт послал своим дедушке и бабушке Лиланду и Айрис рождественскую
открытку «Холмарк». В открытку он включил записку, сообщая им последние новости о
своём профессиональном прогрессе:
Дорогие бабушка и дедушка: я давно вас не видел, очень по вас скучаю. Нет мне
прощения за то, что я к вам не приезжаю. Я очень занят, живя в Олимпии, когда я не на
гастролях с моей группой. Мы только что выпустили сингл, и его уже раскупили. В этот
понедельник мы записываем дебютный LP, который выйдет в марте. В феврале мы снова
едем на гастроли в Калифорнию, а потом мы вернёмся только в апреле, чтобы сделать
перерыв. Потом снова в дорогу. Я так счастлив, как никогда в жизни. Было бы здорово,
если бы и вы дали о себе знать. С Рождеством, с любовью, Курт.
Курт преувеличил гастрольный график группы - их концерты были всё ещё
нерегулярными, но их темп увеличивался. Но он не преувеличивал, когда рассказывал о
себе, что он «так счастлив, как никогда». Предвкушение предстоящего этапа карьеры
было всегда для него более радостным, чем фактическое событие, и идея относительно
того, чтобы иметь свой собственный полнометражный альбом – что-то гораздо более
существенное, чем сингл, полагал он - наполняла его достаточным количеством
легкомыслия, чтобы он нехарактерно говорил о своих внутренних эмоциях. Он редко
признавался, как он чувствует себя – однако ещё реже он говорил, что счастлив.
Спустя два дня после концерта в Хокуиэме группа поехала в Сиэтл, чтобы записать
свой альбом. Был Рождественский сочельник. «Нам было нечего делать», - объяснял
Крист. Они провели предыдущий вечер в доме Джэйсона Эвермана, друга Чэда и Дилана.
Что было типично для Курта, он написал мелодии, но мало текстов, поэтому он не спал
большую часть ночи, заканчивая слова. Он сказал своим товарищам по команде, что он в
любом случае не мог спать.

83
 Они приехали на студию на следующий день и работали до глубокой ночи. Во
время этой сессии они наложили основные треки для десяти песен, но Курту не
понравились его вокальные дубли. Единственный трек, который ему очень понравился,
был «Blew», который стал жертвой некоторой интуитивной прозорливости: Крист забыл,
в какой он играет тональности, и по ошибке настроился на лад ниже «Drop-D» в которой
была написана песня*. Результатом был звук, который был тяжелее и глубже, чем то, что
они делали раньше, превосходная ошибка. Как многие из ранних песен, которые написал
Курт, текст к «Blew» не имел смысла - он был, как впоследствии объяснял Курт, просто
«крутой вещью для пения» - но мелодия и текст эффективно сочетали безнадёжность и
отчаяние, темы, которые были превалирующими в большинстве песен Курта.
Около полуночи группа решила, что пора завязывать, и отправилась обратно в
Абердин. В долгой дороге домой они слушали эту сессию шесть раз подряд. Крист
подбросил Курта назад в Абердине в дом Венди в 1:30 утра на Рождество 1988 года. Он
планировал провести праздник там до того, как поехать назад, чтобы повидать Трэйси. На
первый взгляд казалось, что отношения Курта и Венди улучшились. Той осенью он
написал в своём дневнике: «Теперь, когда я съехал, мы отлично ладим. Я сделал то, что
хочет моя мать. Она думает, что у меня есть приличная работа, подружка, машина, дом. Я
должен забрать кое-какие старые вещи, которые я оставил в доме, в моём старом доме, в
моём настоящем доме, теперь просто в доме моей матери».
Курт обычно делал рождественские подарки для своей семьи своими руками,
исходя и из художественных предпочтений, и из экономической необходимости; в 1987
году он смастерил брелки для ключей. Но подарки в 1988 году были простейшими: он
подарил всем, включая своих тёть и дядей, по экземпляру сингла. Иметь созданный
альбом для него было своего рода возвращением домой - теперь у него было
доказательство, чтобы доказать родственникам, что он сделал что-то сам. Венди
прокрутила этот сингл на семейном стерео, но было ясно, что на неё он не произвёл
впечатления. Она сказала, что ему нужно «обратиться к чему-то ещё». Курт ничего не
хотел об этом слышать.
Более захватывающим, чем Рождество, был ещё один выдающийся концерт,
который группа играла 28 декабря в «Underground» в Сиэтле в честь выпуска бокс-сета
«Sub Pop 200». Даже стараясь изо всех сил платить своим группам, «Sub Pop» устраивали
кутежи, и это событие вовсе не было исключением: это было мероприятие на два дня с
восьмью группами в клубе «U-District». «Нирвана» играла в первый вечер и была
представлена Стивеном Джесси Бернстайном как «группа с лиофилизированным
вокалом». Этот концерт был отмечен тем, что это был один из первых раз, когда
«Нирвана» была на равном счету с остальными из списка «Sub Pop» - ранее их считали
детской группой. Они остались в Сиэтле и в течение следующих трёх дней провели ещё
пятнадцать часов в студии с Эндино. Работая до наступления вечера в новогодний
сочельник, Курт, наконец, уехал в Олимпию, чтобы встретить 1989 год с Трэйси.
Во вторую неделю января группа снова вернулась к работе над ещё двумя сессиями
микширования, и с этим они были близки к завершению. После почти 30 часов в студии у
них было девять треков. Они предпочли использовать три из демо Кровера на альбоме, и
они их повторно смикшировали. Курт решил, что альбом будет называться «Too Many
Humans», это не было названием какой-то отдельной песни, но оно подвело итог мрачной
теме его работы. Но в начале февраля группа отправилась на гастроли в Калифорнию и,
проезжая через Сан-Франциско, Курт увидел плакат по предотвращению СПИДа, который
показался ему забавным: он гласил: «Дезинфицируйте Свои Шприцы». ««Bleach»
(«Дезинфицирующий Раствор»)», - сказал он двум своим товарищам по группе, когда
фургон ехал по улице. – Так будет называться наш новый альбом».

84
 10. РОК-Н-РОЛЛ ЗАПРЕТЯТ
Олимпия, штат Вашингтон
февраль 1989 - сентябрь 1989 года

«Если рок-н-ролл запретят, брось меня на хрен в тюрьму».

- Строчка, которую Курт написал на гитаре, 15 июля 1989 года.

За день до того, как Курту исполнилось 22 года, он написал письмо своей матери, в
котором было написано: «Сейчас дождливый воскресный день и, как обычно, особо
нечего делать, поэтому я подумал, что напишу маленькое письмо. По правде говоря,
поскольку каждый день дождлив и медлителен, я в последнее время много написал.
Полагаю, это лучше, чем ничего. Я пишу или песню, или письмо, и пока я устал писать
песни. Ну, завтра – мне исполнится 22 (а я всё ещё не могу это написать по буквам)». Он
не закончил письмо и не отправил этот фрагмент.
Несмотря на скуку, выраженную в этом письме, внутренняя художественная жизнь
Курта процветала. Его 22 год был почти полностью посвящён творчеству - в форме
музыки или живописи. Он давно отказался от стремлений стать промышленным
художником, но в некотором смысле эта свобода позволила его искусству свободно
развиваться. Большую часть 1989 года у него не было работы, если только не считать
работой руководство «Нирваной». Трэйси стала его покровительницей, роль, которую она
взяла на себя в отношении большей части их отношений.
Входя в его квартиру в любой день в 1989 году, вы бы наверняка застали его или с
кистью в руке, или с гитарой. Но на самом деле он был не столько художником, сколько
творцом. Он использовал любой инструмент, который был перед ним, в качестве кисти, и
любой плоский предмет, который он находил в качестве холста. Он не мог позволить себе
настоящий холст или даже качественную бумагу, поэтому многие из его работ были
выполнены на обратной стороне старых настольных игр, которые он находил в магазинах
подержанных вещей. Вместо красок - которые он мог редко себе позволить - он
использовал карандаш, ручку, древесный уголь, «волшебный маркер», аэрозоль, и иногда
даже кровь. Однажды соседка, Эми Мун, зашла только для того, чтобы Курт
приветствовал её у двери с усмешкой безумного ученого, который недавно породил своё
первое творение. Он только что закончил картину, сказал он ей, на сей раз выполненную
акриловой краской, но с одним особым дополнением, «моим секретным ингредиентом».
Он сказал Эми, что он добавляет его ко всем своим картинам в качестве последнего
штриха, совершившегося факта, когда работа была в его вкусе. Этой секретной
изюминкой, объяснил он, была его сперма. «На этой картине моё семя, - сказал он ей. –
Смотри, видно, как оно блестит!», жестом показал он. Эми не отважилась спросить, какой
метод использовал Курт, чтобы приложить своё «семя», но поблизости она не заметила ни
кисти, ни палитры.
Этот необычный ритуал не удержал Эми от того, чтобы заказать Курту нарисовать
для себя картину; это был единственный заказ, который он когда-либо брал. Она
рассказала сон и попросила его изобразить. Он принял этот заказ, и она заплатила 10 $ за
материалы. Получившаяся картина была грубо нарисована, но настолько напоминала её
сон, что Эми с трудом могла себе представить, что Курт нарисовал её по её описанию.
«Ночь, - рассказывала Эми, - и действует какая-то зловещая сила. На заднем плане -
нечёткие деревья, только тени. На переднем плане - фары машины, и только что сбитый
олень. Можно видеть, как животное испускает дух, и его тело остывает. Впереди очень
тонкая женская фигура, поедающая плоть животного, которое, вероятно, ещё не умерло.
Его картина – в точности то, что я видела во сне».
Большинство творений Курта были тревожащими, иногда на самом деле
поразительно тревожащими. Многие были на те же самые темы, которые он исследовал на

85
уроке рисования в школе, но теперь они были более мрачными. Он по-прежнему рисовал
инопланетян и взрывающиеся гитары, но в его альбомах также были пейзажи в стиле
Дали с тающими часами, порнографические части тела на существах без голов, и рисунки
отрезанных конечностей. Всё больше и больше в течение 1989 года его искусство стало
приобретать объёмные черты. Он каждую неделю ходил по множеству магазинов
подержанных вещей, и нечто дешевое и причудливое, вероятно, находило себе место в
одной из его конструкций. На обороте альбома «Iron Butterfly» он нарисовал Бэтмэна,
присоединил к нему голую куклу Барби петлёй вокруг её шеи, и подарил это Трэйси на
день рождения. Он начал коллекционировать кукол, модели машин, коробки для завтрака,
старые настольные игры (некоторые он сохранял в целости, как игру с его любимым
Ивелом Канивелом), игрушечных знаменитостей и другие различные предметы,
найденные на барахолке. Эти предметы коллекционирования не хранились как сокровища
или не ставились на полку, они могли быть расплавлены на заднем дворе во время
барбекю или быть приклеены к обратной стороне настольной игры. Трэйси жаловалась,
что куда бы она ни повернулась, везде на неё таращилась какая-нибудь кукла. Вся
квартира начинала приобретать вид придорожного музея китча, но такой, который
находится в постоянном состоянии и сооружения, и разрушения. «У него был такой
беспорядок, - вспоминал Крист. – Весь его дом был загромождён, и повсюду были вещи.
Однако он был серьёзным художником, и это был один из способов, которым он себя
выражал; как он фильтровал мир. Это проявлялось многими способами, и некоторые из
них были патологическими и извращёнными. Между прочим, всё искусство декадентское
и извращённое. Его тема была довольно последовательна. Всё было просто слегка
удолбанным и мрачным».
Одним из любимых извращений Курта было переставлять половые органы на
фигурах, которых он рисовал. У мужских тел вместо голов были влагалища, у женщин
также могли быть члены в качестве грудей. Одна работа того периода изображает четырёх
обнажённых женщин, сидящих вокруг огромного Сатаны, который выставляет напоказ
громадный эректирующий член. Хотя изображение нарисовано карандашом, женские
головы приклеены из рекламных объявлений в журнале «Домашний Очаг». Фигуры
соприкасаются друг с другом в одной массивной человеческой цепи: одна женщина
испражняется; другая держит руку в своём влагалище; рука третьей в заднем проходе
женщины рядом; а из матки последней женщины появляется ребёнок. У всех бесовские
рога, и они нарисованы так реалистично, что напоминают работу художника Купа из Сан-
Франциско эпохи девяностых.
Большинство художественных работ Курта так и не были озаглавлены, но одна
отдельная картина того периода действительно содержит тщательно выведенное название.
Нарисованная чёрной пастелью на белой двадцатифунтовой купюре, она изображает
контурограмму с огромным улыбающимся лицом вместо головы, отрубающую свою
левую ногу топором. Название гласит: «Мистер Саншайн* Совершает Самоубийство».

Хотя Курт жаловался на скуку, 1989 год был одним из самых загруженных
периодов для группы. К концу 1988 года «Нирвана» дала всего две дюжины концертов за
всю свою двухлетнюю историю, под различными названиями, и используя четверых
разных ударников (Бёркхард, Фостер, Кровер и Чэннинг). Но только в 1989 году они
сыграли 100 концертов. Жизнь Курта превратилась в обычную жизнь действующего
музыканта.
Их первым туром в 1989 году была поездка по Западному Побережью, которая
привела их в Сан-Франциско, где они видели вывеску «Дезинфицируйте Свои Шприцы».
В то время они гастролировали на основе сингла, неслыханное суждение, производящее
расчёт их возможной суммы фэнов; с меньше чем тысячей синглов, проданных во всём
мире, возможность для компании, например, в Сан-Хосе, услышать о них и достаточно их
полюбить, чтобы пойти на их концерт, была более чем абсурдна. Некоторые из этих

86
первых концертов привлекли аудиторию буквально в полдюжины человек, обычно
музыкантов, интересующихся «Sub Pop», поскольку эта студия была большей приманкой,
чем группа. Дилан Карлсон тоже был в этом туре и помнил разочарование Курта. «Это
было чем-то вроде фиаско, - говорил он. - Много концертов были отменены». Кислород
всегда перекрывали владельцы клубов, поскольку группа желала играть для бармена и
швейцара. Самая большая толпа была, когда «Нирвана» играла на разогреве у «Living
Color», более мэйнстримной рок-группы с хитом из Топ-40, в присутствии 400 человек.
Эта аудитория их ненавидела.
Самое худшее среди прочего плохого в этом первом туре началось в Сан-
Франциско. Там группа играла на разогреве у «Melvins» в «Covered Wagon»,
воссоединение, которого Курт долго и с нетерпением ждал. Но когда он обнаружил, что
«Melvins» не были большей приманкой в Калифорнии, чем они были в Грэйс-Харбор, его
вера была убита. Как и во всех прочих концертах тура, они изо всех сил пытались найти
деньги на бензин, пол, чтобы переночевать, и еду, чтобы поесть. Трэйси последовала за
группой в Калифорнию в своей машине, взяв друзей Эми Мун и Джо Престона. В
окружении группы было семь человек, и никому их них не по карману было и буррито*.
Кто-то на улице рассказал им о бесплатной благотворительной столовой. «Возможно, ею
руководило Движение Кришны; Курт с трудом приходил в себя после неё», - вспоминала
Эми. В то время как все остальные жадно глотали бесплатный суп, Курт просто хмуро и
пристально смотрел в свою тарелку. «Он это не ел, - говорила Эми. – Наконец, он просто
встал и ушёл. Это его угнетало». Пища Движения Кришны, компании из десяти человек,
выпрашивание денег на бензин, «Melvins» в качестве коммерческих неудач, звонок для
заказа вашего собственного сингла – это олицетворяло уровень деградации, которую Курт
не представлял себе или к которому не был готов. Той ночью все семь человек спали на
полу в однокомнатной квартире у друга.
Они вернулись в Сиэтл, чтобы сыграть более успешный концерт 25 февраля в
Вашингтонском Университете. Разрекламированная как «Четыре Группы За Четыре
Бакса», это была до настоящего времени самая большая толпа у «Нирваны», аудитория
приблизительно в 600 человек. Они играли с «Fluid», «Skin Yard» и «Girl Trouble», все из
которых были лучше известны, но именно во время выступления «Нирваны» толпа
неистовствовала. Сиэтлские зрители начали танцевать слэм в конце восьмидесятых: это
влекло за собой своего рода неистовое, безумное вращение, обычно исполняемое перед
сценой кружащейся массой подростков. Когда толпа была довольно большой, волны
людей начинали обрушиваться друг на друга, будто в зале разразился ураган. Неистовый
саунд «Нирваны» создавал прекрасный саундтрэк для того, чтобы танцевать слэм,
поскольку они никогда не замедлялись, и даже редко делали паузу между номерами.
Когда случайный фэн взбирался на сцену, а потом прыгал обратно в зал – это называлось
нырком со сцены - ритуальный танец заканчивался. Курт спокойно пел и играл, пока
массы ребят прыгали со сцены, только чтобы тут же прыгнуть. Иногда со сцены
спрыгивало так много ребят, что казалось, что Курт стоит в середине какого-то воздушно-
десантного учебного помещения для парения парашютистов. Это был организованный
беспорядок, но это было именно то, о чём мечтал Курт: использовать свою музыку для
создания хаоса. Многие другие группы привлекали подобную танцующую слэм
аудиторию, но немногие музыканты были способны апатично стоять в самой гуще этих
сценических вторжений так, как Курт. Он производил впечатление, что он привык играть,
в то время как аудитория завладевает сценой; а в Сиэтле это стало таким же привычным,
как и он.
В тот день Курт провёл короткое интервью с «Daily», студенческой газетой
Вашингтонского Университета, в котором он исследовал Северо-Западную сцену, называя
её «последней волной рок-музыки», и «окончательной переформулировкой». Курт сказал
автору Филу Уэсту, что у музыки группы есть «мрачный, мстительный элемент,
основанный на ненависти». Эта статья была первым случаем того, что станет одним из

87
любимых шуток Курта: выплёскивание мифологии на легковерных журналистов. «В
Абердине я люто ненавидел моих лучших друзей, потому что они были идиотами, - заявил
Курт. - Многое из той ненависти всё ещё проявляется». Курт действительно воздал
должное Трэйси за то, что она его содержала, но поклялся, что однажды он будет «жить
на доходы группы». В противном случае, уверял он, «я просто удалюсь в Мексику или
Югославию с несколькими сотнями долларов, буду выращивать картофель и изучать
историю рока по старым номерам «Creem»».
Той весной группа добавила Джэйсона Эвермана в качестве второго гитариста,
впервые сделавшись квартетом. Курт хотел, чтобы Джэйсон делал каверы гитарных
партий, которые, как он чувствовал, он не сможет осилить, поскольку его песни стали
более сложными. Джэйсон играл в более ранних группах с Чэдом и имел репутацию
модного гитариста. Он также сам снискал расположение группы, одолжив Курта 600 $,
которые использовались для оплаты счёта за запись «Bleach». Никаких дополнительных
условий не было – Эверману, между прочим, так деньги и не вернули - но Курт указал
Джэйсона на обложке альбома «Bleach», хотя он не играл на этих сессиях.
С Джэйсоном в своём составе «Нирвана» играла на «Lamefest» «Sub Pop» 9 июня, в
театре «Moore» в Сиэтле. Там они играли разогреве у «Mudhoney» и «Tad», двух самых
крутых групп «Sub Pop», и это ознаменовало официальный выпуск «Bleach». «Нирвана»
играла первой - их концерт был заурядным, если бы Курт не зацепился струнами своей
гитары за волосы. Кульминация вечера наступила, когда Курт увидел, как дети
выстроились в очередь, чтобы купить «Bleach».
К середине 1989 года музыкальная сцена Северо-Запада начала добиваться
международного внимания, подмазанное несколькими разумными поступками Пэвитта и
Поунмэна, которые показывали, что их настоящий блеск был не столько в управлении
студией, сколько в управлении маркетингом. Сама их концепция назвать их ежегодное
представление «Lamefest» было гениальным приёмом: это немедленно обезоружило
любую возможную критику, обращаясь к недовольным музыкальным фэнам, которые
носили футболки с надписью «Неудачник» (студия продала их столько же, сколько и
альбомов). Несмотря на плохое состояние банковского счёта «Sub Pop», в начале 1988
года они оплатили билеты на самолёт для нескольких британских рок-критиков, чтобы те
провели отпуск в Сиэтле. Эти деньги были потрачены не зря: в течение нескольких недель
группы с «Sub Pop» были в английских музыкальных еженедельниках, а такие группы, как
«Mudhoney», стали звёздами «грандж»-движения, по крайней мере, в Великобритании.
Этот термин был предназначен для описания громкого, искажённого панка, но вскоре он
использовался для характеристики фактически каждой группы с Северо-Запада, даже
такой, как «Нирвана», которая была, по правде говоря, больше попсовой. Курт ненавидел
этот термин, но рекламная машина была запущена всерьёз, и Северо-Западная сцена
росла. Хотя в Сиэтле было немного мест для выступлений, каждый концерт становился
событием, и толпы росли в геометрической прогрессии.
Вспоминая спустя несколько лет, почему эта сцена взорвалась, когда это
произошло, Курт размышлял в своём дневнике: «Множество льстивой рекламы со
стороны многочисленных профессиональных английских журналистов…
катапультировали режим «Sub Pop» в мгновенную славу (просто добавь воды или
рекламы)». «Нирвана» обычно упоминалась в ранней волне прессы 1989 года, но в
большинстве статей – таких, как статья в «Melody Maker» в марте 1989 года,
озаглавленная «Сиэтл: Рок-Город» - их отнесли к крошечной вставке на полях как
аутсайдеров. Когда Курт впервые прочёл немного английской прессы о себе, он был,
вероятно, больше всего потрясён, увидев размышление Эверетта Трю о том, что бы делала
группа, не будь они музыкантами: «Речь идёт о четверых парнях ... которые, если бы они
этого не делали, работали бы в супермаркете, или на складе лесоматериалов, или чинили
бы машины». Два из этих трёх перечисленных мест работы были теми, на которых
работал отец Курта; третье было старой работой Базза.

88
 «Bleach» многое сделал для того, чтобы «Нирвана» вышла из тени своих
современников. Это был противоречивый альбом, поместивший песни, которые Курт
написал четыре года назад, прямо по соседству с новой «About a Girl», но у него были
вспышки вдохновения. На грязных номерах вроде «Sifting» аккордовая прогрессия была
груба, в то время как фактические тексты - когда их можно было расслышать – были
дерзкими и умными. Когда «Rocket» рецензировала этот альбом, Джиллиан Гаар указала
разные направления, которыми увлекалась группа: ««Нирвану» кренит от одного конца
молотящего спектра к другому, намекая на гаражный грандж, альтернативный шум и
яростный металл без клятв верности какому-то из них». В своём дневнике примерно во
время этого релиза Курт выражал похожие чувства: «Мои тексты – это большая груда
противоречий. Они делятся на очень искренние мысли и чувства, которые у меня есть, и
саркастические, обнадёживающие, забавные развенчания клише, богемных идеалов,
которые с годами поблёкли. Я хочу быть страстным и искренним, но также мне нравиться
веселиться и вести себя, как придурок»».
Курт точно описал «Bleach» как смесь искренних и банальных чувств, но каждого
из них было достаточно, чтобы он передавался в эфире различных колледж-радиостанций.
На обложке группа использовала одну из фотографий Трэйси, напечатанную как обратное
изображение на негативе, и этот взгляд соответствовал чрезвычайному контрасту между
мрачными песнями и поп-мелодиями. Дуализм Курта был ключом к успеху группы: было
достаточно звучащих по-разному песен, чтобы станции могли крутить несколько номеров,
не изнуряя группу. Этот альбом выстроен медленно, но в конце концов такие песни, как
«Blew», «School», «Floyd the Barber» и «Love Buzz» стали основными элементами на
радиостанции колледжа в стране.
Группе всё ещё предстоял длинный путь. На следующий день после «Lamefest»
группа выступила в качестве замены в последний момент вместо «Cat Butt» на концерте в
Портленде. К группе примкнул восемнадцатилетний Роб Кэйдер, фэн, который был на
каждом их концерте, и Кэйдер побуждал группу радостно петь тему из «Семейки Брэди»,
пока они ехали в фургоне. Но когда они приехали на концерт, билеты купили всего
двенадцать человек, все они – фэны «Cat Butt». Курт в последний момент принял решение
отказаться от концертного репертуара и заявил Кэйдеру: «Мы просто будем спрашивать
тебя в конце каждой песни, что ты хочешь послушать, а потом мы будем это играть».
Когда каждая песня подходила к концу, Курт подходил к краю сцены и указывал на
Кэйдера, который выкрикивал следующий номер. Кроме Кэйдера – который представал во
всём своём блеске - зал оказывал группе холодный приём, за исключением одной песни
«Kiss», «Do You Love Me?», которую «Нирвана» недавно записала для альбома каверов, и
которую Кэйдер благоразумно заказал.

В конце июня 1989 года группа загрузилась в фургон «Додж» Криста для своего
первого важного тура, намеченной на два месяца поездки, в ходе которой они проехали по
США. Кэйдер и группа друзей устроили им проводы. Кэйдер принес 24 упаковки
«Маунтин Дью»* в качестве прощального подарка, всегда любимый группой из-за
возбуждающего кофеина. Они набили фургон футболками со своей новой группой, на
которых было написано: ««Нирвана»: Кое-Как Упакованные, Курящие Крэк,
Поклоняющиеся Сатане Сволочи». Крист и Шелли как раз на днях помирились, и их
расставание было слёзным. И даже Курт был слегка не в себе из-за того, что покидает
Трэйси - это была самая длинная их разлука с тех пор, как они начали встречаться.
У них не было менеджера, поэтому Крист начал брать на себя больше работы по
организации концертов, и фургон был исключительно его областью, регулируемой
жёстким сводом правил. В фургоне висела одна инструкция: «Не пользоваться услугами
любой бензиновой корпорации, кроме «Экссон» - без исключений». Чтобы сэкономить
деньги, нельзя было включать кондиционер, и никому не разрешалось вести машину на
скорости более чем 70 миль в час. В этом первом туре они определили очерёдность

89
вождения машины, но Курт редко попадал в эту ротацию: его товарищи по группе думали,
что он водит слишком медленно. «Он водил, как старушка», - вспоминала Трэйси. Это
было просто одним из многих противоречий в характере Курта; он мог испытывать
желание вдыхать пары со дна банки Геля для Бритья «Edge», но он не собирался попадать
в автомобильную катастрофу.
Их первый концерт был в Сан-Франциско, где оказалось, что они играют перед
маленькой аудиторией, но достаточной, чтобы избежать благотворительной столовой.
Хотя они теперь гастролировали после выхода альбома, дистрибуция «Sub Pop» была
настолько ограничена, что они редко находили свой альбом в продаже. Когда они играли
в магазине в Лос-Анджелесе на «Rhino Records» два дня спустя, в магазине было всего
пять экземпляров альбома на складе. В Лос-Анджелесе у них взял интервью фэнзин
«Flipside», и хотя имя Курта в напечатанной статье было написано с орфографической
ошибкой как «Кёрк», они чувствовали, что эта заметка дала им панк-доверие. В этой
статье автор спросил Курта о наркотиках: «Я почти что достиг в этом совершенства, так
же, как в кислоте, траве и тому подобном, - ответил Курт, кажущийся явно воздержанным.
- Я просто достиг максимума в этом деле. Сперва ты проходишь процесс обучения, потом
ты идёшь по наклонной. Я никогда не принимал наркотики в качестве ухода от
реальности, я всегда принимал наркотики для обучения».
Когда они направились на восток к Среднему Западу и Техасу, они играли для
постепенно уменьшающихся компаний – крошечных, не больше дюжины людей –
главным образом, музыканты, которые ходили на любую группу. «Мы оценивали наши
концерты не столько по тому, сколько людей там было, - вспоминал Чэд, - но больше по
тому, что говорили люди. И много людей говорили, что мы им понравились». Они
совершенствовались как живые исполнители, располагая к себе зрителей, которые не
были с ними знакомы. Как и «Velvet Underground» до них, вскоре они обнаружили, что
аудитория в тысячу музыкантов сильнее, чем 10 000 случайных фэнов. По возможности
они связывались с другими панк-группами, с которыми они были знакомы, чтобы спать у
них на полу, и эти личные связи были столь же важны в том, чтобы они воспряли духом,
как и концерты. В Денвере они гостили у Джона Робинсона из «Fluid», который уже
заметил застенчивость Курта. «Все были на кухне и ели, довольные, что у них есть
домашняя пища, - говорил Робинсон. - Я спросил Криста, где Курт. Он сказал: «О, не
беспокойся о нём; он всегда куда-нибудь уходит». Мой дом был не таким большим,
поэтому я пошёл его искать и нашёл его в комнате моей дочери с выключенным светом,
уставившимся в пространство».
Проезжая Чикаго, Курт приобрёл большое распятие на распродаже в гараже –
вероятно, первый религиозный артефакт, который он не украл. Он высовывал это
распятие из окна фургона, тряся им перед пешеходами, потом делал снимки их
выражений лица, когда он уезжал. Всякий раз, когда Курт находился на пассажирском
сиденье фургона, он держал в руке это распятие, будто это было какое-то оружие, которое
могло ему понадобиться в любой момент.
Много ночей группа спала в фургоне или располагалась лагерем у дороги, поэтому
уединение было редким. Они изо всех сил пытались найти достаточно денег на бензин и
еду, поэтому о том, чтобы останавливаться в мотеле, не было и речи. Единственный
способом, каким они могли купить бензин, было продать достаточно футболок – эти
майки, «кое-как упакованные», спасали тур. Однажды вечером в Вашингтоне, округ
Колумбия, они приехали поздно и остановили фургон за бензоколонкой, планируя там
заночевать. Спать в фургоне было слишком жарко, поэтому они все спали снаружи на том,
что, как они думали, было участком травы в микрорайоне. На следующее утро они
обнаружили, что разбили лагерь на середине скоростного шоссе.
«У нас обычно был выбор – покупать еду или бензин, и нам приходилось выбирать
бензин, - вспоминал Джэйсон. - Большинство из нас были весьма этим довольны, но Курт
это ненавидел. У него, казалось, была слабая конституцию - он легко заболевал. И как

90
только он заболевал, это делало всех несчастными». Желудочная болезнь Курта снова
вспыхнула в дороге, возможно, от нечастой еды, вдобавок он, казалось, последовательно
простужался, даже летом. Его проблемы со здоровьем были не из-за беззаботности; в 1989
году он был самым заботящемся о здоровье членом группы, нечасто пил и даже не
позволял своим товарищам по группе курить рядом с ним из страха утратить свои
вокальные способности.
Когда группа достигла Ямайка-Плэйн, штат Массачусетс, они жили в доме
фотографа Джей Джей Гонсон и её друга Слагго из группы «Hullabaloo». Концерт группы
в тот вечер на Грин-стрит-стэйшн был одним из нескольких, когда Курт играл без гитары:
он разбил свой инструмент накануне вечером. Он был зол на эту гитару, страдая от такой
боли в желудке, что он пил «Строберри Куик»*, чтобы смягчить воспаление, и он
тосковал по дому. После концерта он позвонил Трэйси и сказал ей, что хочет вернуться
домой. На следующее утро Гонсон сделала снимок группы, спящей у неё на полу: они
делили один матрац, и Курт и Крист ночью прижимались друг к другу, как два щенка.
У Слагго на стене висела сломанная гитара, и Курт спросил, не мог ли он её взять.
«Гриф даже не был сломан, поэтому я мог его починить», - заметил Курт. Он поменялся
со Слагго старой гитарой «Mustang», впервые поставив автограф на «Mustang»: «Эй,
Слагго, спасибо за обмен. Если рок-н-ролл запретят, брось меня на хрен в тюрьму». Он
подписал её «Нирвана», думая, что его собственный автограф ничего не значит.
Позже в тот же день Курт создал новую гитару. Она была собрана вместе, как
Франкенштейн, как раз вовремя успев к своему следующему концерту, который сам по
себе был чем-то из страшной истории. Они согласились играть на студенческой вечеринке
в Массачусетском технологическом институте, потому что там платили лучше, чем на их
клубных концертах. Перед концертом Курт лёг на бильярдный стол и брыкался, как
двухлетний ребёнок в припадке, крича: «Я не играю! Это глупо. Мы выше этого. Мы зря
тратим время». Его истерика утихла только тогда, когда Крист сказал ему, что без этого
концерта у них будет недостаточно денег на бензин, чтобы добраться домой. Будто назло
компании группа сыграла энергичный концерт, хотя Крист демонтировал вывеску,
которая растолковывала название студенческого братства костями, вручая кости
аудитории. Члены братства настаивали, чтобы Крист принес извинения и привёл в
порядок вывеску. Новоселич никогда не отказывался от драки, даже если силы были явно
неравными, но он робко схватил микрофон, попросил компанию вернуть кости и сказал,
что он извиняется. Аудитории студенческого братства в итоге концерт понравился.
Также в штате Массачусетс был первый внешний конфликт между Куртом и
Джэйсоном. Джэйсон совершил ошибку, пригласив домой одну девушку после концерта,
то, что остальная группа считала дурным вкусом. И у Курта, и у Криста были удивительно
старомодные отношения к верности и поклонницам. Музыканта, который играет в группе
ради девушек - большая категория, но та, к которой не относился Джэйсон - они считали
компрометирующим.
По правде говоря, Курт и Джэйсон никогда здорово не ладили, потому что во
многом они были слишком похожи. Оба были склонны к задумчивости и проведению
времени в одиночестве, и каждый чувствовал угрозу одиночества другого. У Джэйсона
были длинные, вьющиеся волосы, которыми он тряс, когда играл, и Курт утверждал, что
он находит это раздражающим, хотя он был виноват в тех же самых движениях головой.
Как и Фостер до него, Джэйсон олицетворял ту сторону Курта, о которой певец не хотел
размышлять. Хотя Курт писал все песни, он жаловался на это давление, однако никогда не
позволял другим членам группы вносить много вклада. «Он не хотел уступать любой
контроль. Все знали, что это «шоу Курта»», - замечал Чэд. Курт попросил Джэйсона
придумать несколько новых гитарных соло, но когда Джэйсон сделал то, что требовалось,
Курт вёл себя так, как будто он переступил границы своей роли. Вместо того, чтобы
поговорить об этом, или даже накричать друг на друга, оба стали сердитыми и

91
невосприимчивыми. Как и во многих конфликтах в его жизни, Курт превратил
профессиональное в персональное, и началась своего рода кровная месть.
В Нью-Йорке группа играла концерт в «Pyramid Club» в рамках Семинара Новой
Музыки. Это был их самый выдающийся до настоящего времени концерт, перед
компанией из индустрии, включая кумиров Курта «Sonic Youth». Однако выступление
было подорвано, когда на сцену влез пьяный, вопя в микрофон и сваливая аппаратуру
группы. Джэйсон вышвырнул этого парня со сцены и прыгнул в зал, чтобы его догнать.
На следующий день Курт решил уволить Джэйсона. Они жили в квартире Джэнет
Биллиг в Элфабет-Сити, который был известен в Нью-Йорке как панк-рок-мотель 6.
Джэйсон и Чэд ушли осматривать достопримечательности, а Курт и Крист использовали
свои оставшиеся деньги, чтобы купить кокаин, прервав воздержанность Курта на всём
протяжении тура. Курт решил выгнать Джэйсона из группы, хотя, что было типичным для
своего неконфронтационного стиля, он был не в состоянии сообщить об этом кому-то
другому, кроме Криста. Он просто сказал другим членам группы, что тур закончен, и они
едут домой, и, как обычно, никто ему не перечил. Группа отменила концерты за две
недели - впервые, когда они когда-либо отказывались от участия в концертах. Поездка в
фургоне домой была просто невыносимой. «За всё время поездки никто не сказал ни
слова, - вспоминал Джэйсон. - Мы ехали без остановок, останавливаясь только для
дозаправки». Они добрались домой из Нью-Йорка в Сиэтл, проехав почти 3 000 миль,
меньше чем за три дня. Курт так на самом деле и не сказал Джэйсону, что тот уволен - он
просто больше не позвонил.
Курт тепло встретился с Трэйси после разлуки. Он сказал ей, что скучал по ней
больше, чем он думал, и хотя он никогда не был тем, кто говорит о своих чувствах,
Трэйси была одной из немногих людей, которым он открывался. В том августе Курт
написал письмо Джесси Риду и хвастался, какая замечательная у него подружка: «У моей
подружки теперь есть новая модель «Тойота Тёрсел» `88, микроволновая печь, кухонный
комбайн, блендер и машина для приготовления кофе эспрессо. Я - совершенно
избалованный, испорченный лодырь». «Тёрсел» казался Курту машиной высшего класса.
С возвращением Курта в их отношения вернулось чувство романтики, хотя после
того, как он жил один почти два месяца, угрюмость Курта не привлекала Трэйси. Она
чувствовала, что они переросли крошечную однокомнатную квартиру, особенно с
привычкой Курта к коллекционированию. В начале августа она написала ему записку
следующего содержания: «Я не останусь здесь, в ЗАПЛЕСНЕВЕЛОМ АДУ, дольше чем
до пятнадцатого. Это чертовски грубо». Хотя на Северо-Западе была середина лета, их
квартира страдала от заражения плесенью.
Можно было только удивляться, что кто-то замечал плесень, поскольку со всеми их
животными квартира приобрела запах, по словам Дэймона Ромеро, «вивисекционной
лаборатории». Там были, конечно, черепахи, крысы и кошки, но самый сильный запах
исходил от кролика. Стю была крольчихой, и она служила Курту и Трэйси суррогатным
младенцем, которую они баловали, как единственного ребёнка. Стю часто умудрялась
убегать из клетки, из-за чего Курт или Трэйси вывешивали предупреждение,
информирующее гостей, что они могут наступить на фекалии кролика. Однажды в начале
августа Курт говорил по телефону с Мишель Власимски, импресарио, которую они
наняли, чтобы помочь перенести их отменённые концерты, когда телефон неожиданно
отключился. Курт перезвонил ей минуту спустя и объяснил: «Телефон отключил кролик».
Он шутил, что его квартиру прозвали Зоофермой. Несколько недель спустя Слим Мун
видел, как Курт неистово выпускал своих животных из клеток. «Я размораживал
морозильник ножом и проделал в нём дыру, и я не хочу, чтобы фреон убил животных», -
объяснил он.
Когда в том же доме освободилась двухкомнатная квартира, они перевезли
передвижной музей Кобэйна. Она стоила более 50 $ в месяц, но она была больше и прямо
напротив гаража дома, который занимал Курт. Он оборудовал рабочее место для починки

92
гитар, которые он уже разбил, и чтобы отрезать побольше деревянных грифов для гитар,
которые он ещё должен был разбить. В течение недели, гараж был заполнен сломанными
усилителями, разбитыми колонками и другими остатками гастрольного выступления
«Нирваны».
В середине августа Курт сделал свою первую попытку обратиться за медицинской
помощью из-за проблем с желудком и за консультацией относительно увеличения веса.
Его худоба стала для него навязчивой идеей, настолько, что он покупал много средств из
ночных телевизионных объявлений и безуспешно всех их пробовал. Он показывался
специалисту в Медицинском Центре Cент-Джозефа в Такоме, в здании Клиники Пищевых
Расстройств, но несмотря на всесторонние исследования, какую-то физическую причину
его боли в желудке было невозможно определить. Позже тем летом Курт отправился к
другому врачу, но Трэйси обнаружила его дома спустя десять минут после приёма.
Объяснение Курта: «Они хотели взять кровь, а я ненавижу иглы, поэтому я ушёл». Трэйси
вспоминала, что он «ужасно боялся игл». Его проблемы с желудком приходили и
уходили, и было много ночей, когда его рвало всю ночь. Трэйси была убеждена, что это
из-за его рациона, который, несмотря на рекомендацию его врача, состоял из жирной и
жареной пищи. В то время Крист и Чэд считали так же, как она – они всегда убеждали
Курта есть овощи, категория, которой он совершенно избегал. «Я не буду есть ничего
зелёного», - заявлял он.
В первую неделю августа группа отправилась на «Music Source Studio» с
продюсером Стивом Фиском, чтобы записать EP для продвижения предстоящего тура по
Европе. Сессии продолжались два дня и группа восстанавливалась после потери
Джэйсона, хотя их аппаратура была немного потрёпана из-за гастролей. «У них были
такие большие барабаны «North», - вспоминал Фиск, - и басовый барабан, скрепленный
двумя рулонами клейкой ленты, потому что он очень часто трескался. Они шутили, что
это был «барабан Колокол Свободы»».
Они записали пять новых композиций Кобэйна: «Been a Son», «Stain», «Even in His
Youth», «Polly» и «Token Eastern Song». Качество этих песен представляло собой
огромный скачок вперёд в развитии Курта как автора. Там, где многие из его ранних
мелодий были одномерными разглагольствованиями - обычно рассуждениями о
плачевном состоянии общества – для такой песни, как «Polly» Курт взял газетные вырезки
и сотворил эмоциональную предысторию, сопровождающуюся заголовком. Эта песня,
первоначально названная «Hitchhiker» («Путешествующий автостопом»), имела свои
корни в реальном инциденте 1987 года, когда молодую девушку похитили, жестоко
изнасиловали и мучили паяльной лампой. Удивительно, но песня была написана с точки
зрения и от лица преступника. Курт сумел зафиксировать ужас насилия («дай мне
обрезать твои грязные крылья»), однако в то же время тонко указал на человечность
нападавшего («ей просто так же скучно, как и мне»). Его литературная сила была в том,
что она интересовалась внутренним диалогом, аналогично манере Трумэна Капоте,
который нашёл меру сочувствия для убийц в своей книге «Хладнокровно». Сюжет этой
песни резко отличается от мелодии, которая, как «About a Girl», приятная, медленная и
мелодичная, почти как будто она была задумана, чтобы усыпить бдительность слушателя,
и в результате слушатель бессознательно поёт приятную мелодию об ужасном
преступлении. Курт заканчивает песню строчкой, которую можно понять как эпитафию
насильнику, жертве или самому себе: «Воля инстинкта поражает меня». Спустя годы,
впервые увидев «Нирвану» на концерте, Боб Дилан выбрал «Polly» из всего репертуара
«Нирваны» как самую смелую песню Курта, и та, которая вдохновила его на замечание о
Курте: «У этого парня есть сердце».
Другие мелодии, записанные на этой сессии, были в равной степени
впечатляющими. «Been a Son» - песня о том, что Дон Кобэйн предпочёл бы, чтобы сестра
Курта была мальчиком. И «Even in His Youth», и «Stain» - также автобиографические
песни о Доне, обращающиеся к чувствам Курта по поводу отторжения. В «Even in His

93
Youth» Курт пишет о том, как «папе было стыдно, что он был ничем», в то время как в
«Stain» у Курта есть «озлобленность» и он - «пятно» на семье. «Token Eastern Song» была
единственной забракованной песней - она о творческом кризисе, по существу, песенная
версия неотправленного письма в день рождения, которое он написал своей матери.
Эти песни были также самыми сложными музыкальными композициями Курта до
настоящего времени с рифами, которые были улучшенными и варьирующими. «Мы хотим
крутой рок-саунд», - сказал Курт Фиску, и они его достигли. Когда они прокручивали
плёнку, Курт взволнованно объявил: «Мы на крутой студии, и у нас крутой саунд
барабанов, как на Топ-40». Чтобы отпраздновать, группа спросила, могут ли они забраться
на столы. «Это казалось таким кайфом, таким важным в некоторой степени, и достойным
празднования», - вспоминал Фиск. Он присоединился к Курту, Кристу и Чэду, когда они
влезли на столы и прыгали на них от радости.
Позже в том августе Курт создал ответвлённую группу с Марком Лэйнганом из
«Screaming Trees», Кристом на басу и с ударником «Trees» Марком Пикерелом на
ударных. Курт и Лэйнган писали песни друг с другом в течение нескольких месяцев, хотя
большую часть проведённого вместе времени они говорили об своей любви к Лидбелли.
Группа несколько раз репетировала на репетиционной точке в Сиэтле, которое «Нирвана»
арендовала над автобусной станцией «Континентал Трейлуэйз». «Наша первая репетиция
должна была быть посвящена исключительно Лидбелли, - вспоминал Пикерел. - И Марк,
и Курт принесли плёнки Лидбелли, и мы слушали их на таком маленьком бум-боксе».
Курт и Крист хотели назвать новую группу «Lithium» («Литий»), в то время как Пикерел
предложил «Jury» («Жюри»), название, которое они, в конце концов, выбрали. Но когда
группа отправилась в студию 20 августа, с Эндино в качестве продюсера, проект не
удался. «Будто и Марк, и Курт слишком уважали друг друга, чтобы говорить другому, что
делать, или даже вносить предложения о том, что они должны были делать, - говорил
Пикерел. – Никто из них не хотел занимать положение того, кто принимает решения». Эти
двое вокалистов даже не могли решить, кто должен какую песню должен петь. В конце
концов они записали «Ain’t It a Shame, «Gray Goose» и «Where Did You Sleep Last Night?»,
все песни Лидбелли, но они так и не закончили эту запись. Курт отвлёкся на другой
проект, не связанный с «Нирваной»: он ненадолго ездил в Портленд, чтобы сыграть с
группой Дилана Карлсона «Earth» на студийной сессии.
Потом «Нирване» пришлось вернуться в тур и отыграть две недели концертов на
Среднем Западе. В этой поездке, больше к их изумлению, толпы были чуть больше и
более восторженными. «Bleach» стали передавать в эфире колледж-радио, и на некоторых
концертах они собирали целых 200 фэнов, которые, казалось, знали эти песни. Они
продали много футболок и фактически заработали деньги впервые в своей истории. Когда
они приехали обратно в Сиэтл, они подсчитали свои доходы и расходы и поехали домой с
несколькими сотнями долларов. Курт был изумлён, хвастаясь Трэйси своим доходом,
будто заработанные 300 $ восполняли годы финансовой поддержки, которую она ему
оказывала.
«Sub Pop» запланировали первый тур «Нирваны» по Европе на лето того года.
«Bleach» был выпущен в Великобритании, распалив критиков. Курт никогда не был за
границей и был убеждён, что группа в Европе будет более знаменитой. Он обещал Трэйси,
что вернётся домой с тысячами долларов, и что он будет посылать ей открытки из каждой
страны, которую он посетит.

94
 11. КОНФЕТЫ, ЩЕНКИ, ЛЮБОВЬ
Лондон, Англия
октябрь 1989 – май 1990 года

В магазине рядом с вами:

Нирвана. Цветы. Духи. Конфеты. Щенки. Любовь.
- из воображаемого рекламного объявления
для второго альбома «Нирваны».

20 октября 1989 года Курт приехал в Лондон. У него было три выходных дня перед
первым концертом, и он хотел посетить Британский музей, однако он заболел, поэтому
довольствовался тем, что сфотографировался на входе. Его товарищи по команде
исследовали британские пабы, а Курт - который в то время не пил и не курил траву из-за
своих проблем с желудком - остался в гостинице с бронхитом, что периодически
повторялось. Пытаясь вылечиться, он бил себя кулаком в грудь, думая, что такое насилие
высвободит его мокроту.
Группа гастролировала по Европе с «Tad», ещё одной группой с «Sub Pop»,
которую возглавлял Тэд Дойл, 300-фунтовый бывший мясник из Айдахо. Поскольку у
этих двух групп был глубокий и тяжёлый саунд, и из-за почти нелепой тучности Тэда
один умный британский промоутер разрекламировал один концерт как «Тяжелее Небес».
Эта игра слов стала официальным названием тура, используясь на постерах и в газетных
объявлениях. Это была подходящая совокупность звуковой атаки, которую создавали обе
группы: если весь уровень громкости не подавлял, то мрачные темы таких песен, как
«Downer» «Нирваны» и «Cyanide Bath» «Tad», конечно, подавил бы. Они планировали
вместе быть ведущими исполнителями, попеременно играя друг у друга на разогреве, на
братском концерте.
Курт ожидал в Европе славы и богатства: вместо этого он оказался в
низкобюджетном туре, который требовал от группы сыграть 37 концертов за 42 дня в
девяти разных странах, маршрут, который был возможен, если только они ехали бы всю
ночь. Их транспортным средством, арендованным у «Sub Pop», был сморщенный
десятиместный фургон «Фиат», который должен был перевозить их аппаратуру, товары
тура, троих членов «Нирваны», четверых членов «Tad» и двоих членов команды.
Учитывая объём Тэда, рост Криста и тот факт, что ударник «Tad» настаивал на том, чтобы
стоять в фургоне, ежедневная погрузка могла занимать час и напоминала что-то из сценки
Братьев Маркс. А перед отъездом, из-за многих желудочно-кишечных проблем, Тэду
Дойлу приходилось претерпевать почти ритуальную ежедневную рвоту. Этот последний
недуг был таким регулярным, что его можно было вписывать в гастрольный график: «10
утра - загружаем фургон; 10:10 – Тэда рвёт».
Курт был околдован внутренними функциями Тэда. Он страдал от собственных
болей в желудке, но его рвало только желчью или кровью. Рвота Тэда, заявлял Курт,
напоминала произведение искусства. «Прежде, чем Тэд садился в фургон, Курт держал
такой пластмассовый таз, - вспоминал Курт Дэниэлсон из «Tad». - Он терпеливо стоял
там, держа эту пластмассовую ванночку, с восхищённым блеском в глазах. Он
выжидающе смотрел на Тэда и, наконец, Тэда рвало, и это просто извергалось
великолепным, красочным потоком, а Курт всё это ловил. Больше никто не стремился
держать эту ванночку; это была работа Курта, и это был его восторг». У Тэда также часто
были туалетные аварии, что означало поездки на обочину дороги, к немалому изумлению
английских водителей, которые проезжали мимо 300-фунтового мужчины,
облегчающегося на разделительной полосе. В некотором смысле, желудочно-кишечная
система Тэда стала той осенью музой Курта: он написал песню «Imodium» о лекарстве
Дойла от диареи.

95
 Элиминация продолжалось в качестве лейтмотива, когда группа исследовала
печально известный район красных фонарей Гамбурга и его порно-супермаркеты. Сам
Курт был в некотором роде порнографом-любителем: одержимый женской задницей, он
неоднократно фотографировал зад Трэйси. Он находил вульгарное сексистское порно, но
был восхищён девиантным порно, как антрополог, ищущий неизвестные племена.
Особенно его увлекали журналы, изображающие то, что он называл «дерьмовой
любовью», сексуальный фетиш, более формально называемый скатофилией. «Курт был
очарован всем неординарным: всем аномальным, в психологическом отношении
странным или необычным, физически или социально странным, - замечал Дэниелсон. -
Если это касалось отправлений организма, тем лучше. Вместо того, чтобы пить или
курить траву, он кайфовал, наблюдая специфические особенности человеческой натуры,
открывающиеся вокруг него». Курт был слишком беден, чтобы приобретать какое-либо
порно, но Тэд на самом деле купил один журнал с Чиччолиной, звездой секс-индустрии,
которая привлекла международное внимание после избрания в итальянский парламент. На
одной из иллюстраций была изображена Чиччолина, выходящая из лимузина в процессе
мочеиспускания в рот какому-то мужчине. Каждое утро в фургоне «Фиат» Тэд доставал
этот журнал и объявлял: «Библиотека открыта», после чего вожделенный журнал
передавали по кругу.
Эти подростковые выходки были единственными развлечениями в графике,
который был ошеломляющим и деморализовывающим. «Мы ездили в Париж, но у нас не
было времени посмотреть на Эйфелеву Башню», - вспоминал Чэд. Этот график, утверждал
Курт, казалось, был предназначен для того, чтобы физически и психологически их
сломать. Этот лихорадочный темп стал сказываться на их концертах: иногда они играли
исключительно хорошо (как в Норидже, где неистовая толпа вызывала их на бис), а
иногда всё разваливалось (как в Берлине, где Курт разбивал свою гитару на шести песнях
за концерт). «Они были или феноменальны, или почти что отвратительны, - вспоминал
тур-менеджер Алекс МакЛеод. - Но даже когда они были отвратительными, вокруг них
была энергия». Большинство толп были восторженны и знакомы с их песнями, и многие
концерты были аншлаговыми – впервые для «Нирваны». Но поскольку эти места были
маленькие, ни одна группа не заработала много денег.

О них на самом деле много писали в прессе, и это, наряду с обширными

трансляциями влиятельного ди-джея Джона Пила, продвинуло «Bleach» в Топ-Десятку
британских чартов независимых студий. Будучи в Берлине, «Нирвана» впервые очутилась
на журнальной обложке, в Сиэтле на «Rocket». Курт рассказал автору Нилсу Бернстайну,
что его текущими влияниями были «прелестные группы» вроде «Shonen Knife», «Pixies» и
«Vaselines», его последняя и величайшая страсть. Он также обратил внимание на то, что
он описал как предубеждение, которое, как он чувствовал, сиэтлские неформалы имели
против «Нирваны»: «Я чувствую, будто нас заклеймили как неграмотных деревенских
парней, трахающих кузин, которые понятия не имеют, что вообще происходит. Это
полностью неверно».
Хотя Курт, наконец, играл перед обожающими зрителями, им овладела ужасная
меланхолия. В тех случаях, когда они могли позволить себе гостиницу, он часто делил
номер с Куртом Даниэлсоном, и эти двое всю ночь не ложились спать в темноте своего
номера, уставившись в потолок, и говорили о том, что их привело в этот чёртов фургон
«Фиат». Курт рассказывал фантастические истории о своей юности, о Толстяке, об
абердинской тюрьме и о странной религии, которую создал Дилан Карлсон, смешав
сайентологию и сатанизм. Но самые странные истории, которые он рассказывал, были о
его собственной семье: истории о Доне и Венди, о ружьях в реке, о его школьных
приятелях, пристающих к его матери. Во время одной бессонной ночи Курт признался,
что ему жаль, что он не дома. «Я хотел вернуться домой с первой недели этого тура, -
говорил он, лёжа на своей гостиничной кровати. – Знаешь, я мог бы. Я мог бы поехать к

96
моей маме прямо сейчас, если бы захотел – она мне разрешила. Она послала мне деньги».
Его голос дрогнул, будто он искусно врал. «Понимаешь, у неё был бы я».
Спустя несколько дней в Риме Курт потерял самообладание на сцене. Первым
играли «Tad» и разогревали толпу скандированиями «Трахни Папу Римского», что всегда
было популярно у панк-рокеров в Италии. К тому времени, когда вышла «Нирвана»,
аншлаговая аудитория была раздражена. Но проблемы с акустической системой привели
Курта в бешенство, и отыграв 40 минут, он залез на 30-футовую стойку с колонками и
крикнул толпе: «Я собираюсь покончить с собой!». Никто в зале, даже Крист, Чэд или
Поунмэн и Пэвитт (которые заглянули на этот концерт), не знали, что и думать. Не знал и
Курт, который внезапно оказался перед аудиторией, кричащей «прыгай» на ломаном
английском языке. Он всё ещё бренчал на своей гитаре - остальные члены группы
перестали и наблюдали - и казался неуверенным в том, что делать дальше. «Он сломал бы
себе шею, если бы прыгнул, и в какой-то момент он это понял», - заметил Дэниэлсон. В
конце концов, Курт спустился вниз, но его умопомрачение не закончилось. За кулисами
промоутер жаловался, что разбили микрофон. Тур-менеджер МакЛеод спорил с этим и
демонстрировал, что микрофон работает прекрасно - они с трудом могли позволить себе
его заменить. Курт схватил микрофон, крутанул его, как Роджер Далтри, и разбил его об
пол. «Вот теперь он разбит», - воскликнул он, уходя.
Он достаточно отдохнул, чтобы сыграть ещё пять концертов в Европе, и тур
закончился в Лондоне очередным «Lamefest». Курт выложился целиком на этом
последнем концерте, подпрыгивая на сцене, пока не разбил в кровь колени. Но в
психологическом отношении после Рима тур для Курта закончился. У него не было
больше гитаристов, чтобы уволить, поэтому на этот раз он, по существу, уволил свою
студию. Пэвитт и Поунмэн полетели в Рим; Курт не смог удержаться от сравнения
состояния фургона с элитным самолётом, в котором путешествовали эти двое. Хотя
«Нирвана» продолжала работать на «Sub Pop» ещё год, в постепенно ухудшающемся
союзе, Курт уже в эмоциональном отношении отверг свою студию.

К тому времени, когда «Нирвана» в начале декабря вернулась в Америку, Крист и

Шелли объявили о своей помолвке, со свадьбой, назначенной на Рождество у них дома в
Такоме. Курт и Трэйси присутствовали, хотя путь из Олимпии в Такому был одним из
самых худших 30 минут в их отношениях. Трэйси не могла видеть свадьбу Шелли, не
обсуждая тему обязательств с Куртом, пусть даже она и знала, что это была тема,
предназначенная, чтобы причинять ей боль. Во время европейского тура Крист часто
звонил Шелли; всё, что Трэйси получила от Курта, это редкая открытка, хотя в одной из
них двадцать раз было написано «я тебя люблю». Но по пути в Такому единственное, что
он говорил о браке, это шутки о том, что она выйдет замуж за кого-то другого. «Я всё ещё
хотел бы занимать с тобой сексом, потому что мне это очень нравится», - сказал он ей,
думая, что делает ей комплимент. На свадьбе Курт провёл большую часть вечера на
крыше один, нехарактерно напившись, встречая Новый Год.
В то Рождество Курт и Трэйси праздновали почти три года близости. Хотя он с
трудом мог себе это позволить, он вручил ей в подарок «Искусство Рока», подарочное
издание за 100 $. Внешне они казались устойчивой парой, но что-то в Курте изменилось, и
это понимал и он, и Трэйси. Когда он вернулся с гастролей, ему понадобилось больше
времени, чтобы улучшить свои отношения с ней, и контраст между тем временем, которое
они провели врозь, и временем, проведённым вместе, был её испытанием на прочность.
Она чувствовала, что теряла его из-за остального мира.

И в некотором смысле она его потеряла. Поскольку для «Нирваны» всё

продолжало улучшаться, группа всё больше и больше обеспечивала ему чувство
собственного достоинства и финансовую поддержку, которая ранее исходила от неё. К
началу 1990 года у Курта был связанный с группой бизнес, которым нужно было

97
заниматься каждый день, и Трэйси знала, что не надо проверять, где она окажется при
сравнении. Но, по правде говоря, она также отдалялась от него. Она была рассудительной
девушкой, а Курт просто продолжал становиться всё более и более странным. Она
задавалась вопросом, когда это всё могло бы закончиться. В феврале того года он сделал
запись в своём дневнике, полуфантазию и полуреальность, которая обеспокоила бы
любую любовницу: «Я - парень 23 лет, а у меня лактация. Моя грудь никогда не была
такой воспалённой, даже после того, как меня сильно били в грудь одноклассники-
хулиганы. Я не мастурбировал месяцами, потому что потерял воображение. Я закрываю
глаза и вижу своего отца, маленьких девочек, немецких овчарок, комментаторов
теленовостей, но никаких чувственных, с надутыми губами, обнажённых сексуальных
кошечек, вздрагивающих в экстазе. Я вижу ящериц и младенцев с плавниками». Эта и
другие записи вроде этой заставляли её волноваться по поводу его душевного состояния.
Курт всегда плохо спал, скрипя ночью зубами и жалуясь на периодически
повторяющиеся кошмары. «С тех пор, как он себя помнил, ему всегда снились сны о
людях, пытающихся его убить, - вспоминала Трэйси. - В этих снах он пытался отбиваться
от этих людей бейсбольной битой, или от людей с ножами, которые шли за ним, или от
вампиров». Когда он просыпался, иногда со слезами на глазах, Трэйси утешала его так,
как мать успокаивает маленького мальчика, обнимая его и гладя его по голове. Она всегда
будет заботиться о нём, говорила она ему; она никогда не уйдёт. Однако он лежал там,
смотря в потолок, пропитанный потом. «Ему всё время снились эти сны». Она
беспокоилась о том, как он успокаивался, когда был в туре.
Внешне, в течение дня, он выглядел замечательно, никогда не рассказывая о
дурных снах, вместо этого производя впечатление того, кому снится только группа.
«Нирвана» начала год с краткой студийной сессии, где они записали песню «Sappy». Ещё
в европейском туре они уже говорили о новом альбоме к лету. Впервые в карьере Курта
он не единственный прилагал усилия к новому релизу - теперь «Sub Pop», пресса,
колледж-радио и даже растущие кадры фэнов спрашивали у него о новой музыке. Он по-
прежнему писал с непомерной скоростью, и песни продолжали становиться лучше. Никки
МакКлюр переехала в квартиру по соседству с ним и обычно слушала, как он через стены
постоянно играет на своей гитаре. Однажды днём той зимой она нечаянно услышала
красивую мелодию, проникающую через вентиляционное отверстие; он то начинал, то
прекращал песню, как будто он сочинял её на месте. В тот вечер она настроила радио на
«KAOS» и услышала, как Курт играет ту песню, которую он репетировал в тот день,
вживую в эфире.
19 января 1990 года «Нирвана» играла ещё один концерт в Олимпии, который
вошёл в книги по истории, хотя этот - по причинам, отличным от других. Этот концерт, в
фермерском зале за городом, соединил «Нирвану» с «Melvins» и «Beat Happening». В
качестве костюма Курт использовал сценическую кровь, чтобы нарисовать у себя на руках
следы от иглы. Он точно не знал, как выглядит героинщик, поэтому он преувеличил эти
следы, которые придали ему омерзительный вид, больше похожий на зомби из фильма
Эда Вуда, чем на наркомана. «У него были короткие рукава, и на обеих руках от запястий
до этих рукавов были такие кровоподтёки, - замечал Гарт Ривс. – Казалось, что он чем-то
заболел». Тем не менее, попытка Курта пошутить имела непредвиденные последствия: его
пародию не так поняли многие в толпе, и стали распространяться слухи, что он на самом
деле героинщик. Однако концерт представлял собой в некотором роде переломный
момент: хотя «Melvins» были ведущими исполнителями, «Нирвана» теперь была
популярнее своих наставников. «Melvins» закончили своё выступление динамическим
кавером Нила Янга «Rockin' in the Free World». Курт был в первом ряду, поднимая свой
кулак с остальным залом, однако он не мог не заметить, что треть толпы ушла после
выступления «Нирваны».
Нечто ещё более отвратительное случилось следующим вечером, когда «Melvins» и
«Нирвана» играли в Такоме в зале под названием «Legends». Концерт был полностью

98
аншлаговым и заработал «Нирване» дневную зарплату в 500 $, один из их самых больших
чеков до настоящего времени. Со сцены ныряли сотни людей, создавая хаос. Одним из
самых несносных был Мэтт Лакин из «Mudhoney», который воспользовался своим
проходом за кулисы, чтобы выйти на сцену, потом нырнуть головой вниз в зал. Концерт
«Нирваны» пришлось останавливать три раза, чтобы прекратить драки между Лакином и
вышибалами. «Он - наш друг», - постоянно говорил Курт вышибалам, казавшись и
обеспокоенным, и смущённым. К концу выступления «Нирваны», которое включало
номер «Sweet Home Alabama» «Lynyrd Skynyrd», перед группой стояло пять охранников.
Это не казалось Курту странным, но что явно его поразило, это видеть, как Марк Арм из
«Mudhoney» стоял справа на сцене, тряся головой туда-сюда во время всего концерта
«Нирваны».
Марк Арм, настоящим именем которого было Марк МакЛафлин, был определённо
законодателем мод сиэтлского панк-рока. В то время как Пэвитт и Поунмэн умело нажили
на грандже капитал, Арм со своей группой «Mudhoney» и своей предыдущей группой
«Green River» фактически изобрёл этот музыкальный стиль и даже придумал термин
«грандж», написанный в сиэтлском фэнзине в начале восьмидесятых. Арм был ярким,
саркастическим, талантливым, печально известным своими кутежами, и он излучал такую
уверенность, которая убеждала людей в том, что он был создан для славы. Короче говоря,
он был всем тем, чем, как представлял себе неуверенный парень из Абердина, он никогда
не сможет быть. То, что Арм появился на вашем концерте и был замечен получающим
удовольствие, было словно Жаклин Кеннеди Онассис приехала на вашу свадьбу и
танцевала всю ночь. Обожание Куртом Арма было заметно всем, но это должно было
быть больше всего заметно Баззу Осборну, который видел, что его бывший подопечный
продвигается вперёд.
Курт пытался завязать дружбу с Армом со скромным результатом. Будучи в
Сиэтле, он часто заглядывал в квартиру Арма, где его напугала коллекция панк-рок-
синглов Арма - окончательный символ статуса в их круге. «Он явно боготворил Марка, -
вспоминала Кэрри Монтгомери, подружка Арма. – На Марка, конечно, это вовсе не
производило впечатления». В то время «Mudhoney» оставались в приоритете у «Sub Pop»
и королями сцены Северо-Запада. Множество ведущих студий звукозаписи
интересовалось ими, но они обещали держаться «Sub Pop» благодаря дружбе Арма с
Пэвиттом.
Но даже для «Mudhoney» эта дружба подверглась испытанию в течение 1990 года,
когда финансовые проблемы «Sub Pop» угрожали потопить студию и все группы на ней.
Хотя альбомы «Tad», «Нирваны», и «Mudhoney» были стойким ходовым товаром, их
продажи нигде не приближались к тому уровню, который требовался для финансирования
большой операции, построенной Пэвиттом и Поунмэном. ««Sub Pop» фактически
попросили одолжить половину нашего первого европейского аванса», - вспоминал Стив
Тёрнер из «Mudhoney». Студия была так бедна, что предлагала группам акции вместо
взятых в долг гонораров. «Мы сказали: «В чём дело?»» - вспоминал Мэтт Лакин.
Особенно трудно для Лакина было наблюдать, как «Sub Pop» относились к его друзьям из
«Нирваны». «Я видел, как долго Брюс обещал выпустить им ещё один альбом, и он
продолжал откладывать его, - вспоминал Лакин. – Им приходилось отодвигать его на
задний план».
Деньги, которые Курт заработал на гастролях, были быстро потрачены. Той весной
он снова начал обращаться с заявлениями о приёме на работу, ходя кругами перед
объявлениями в «Daily Olympian» по поводу таких профессий, как уборка квартир и
помывка насосом собачьих конур у ветеринара; он претендовал на эту последнюю
позицию, но ему отказали. Он и Крист решили открыть свой собственный бизнес по
уборке, который они назвали «Pine Tree Janitorial». Это была одна из схем Курта по
быстрому обогащению, и он зашёл так далеко, что нарисовал рекламные листовки их
нового бизнеса с рисунками Курта и Криста со швабрами. Это объявление агитировало:

99
«Мы специально ограничиваем количество наших коммерческих офисов, чтобы убирать
лично, экономя своё время». Несмотря на то, что эти листовки были расклеены по всей
Олимпии, ни один клиент так их и не нанял.
Когда он не был генеральным директором «Pine Tree Janitorial», Курт писал песни
и гастролировал. Они оставили первую неделю февраля для тура по Западному
Побережью с «Tad», который пока был у них самым успешным, собирая большие
восторженные толпы в Портленде и Сан-Франциско (на концерте в День святого
Валентина, который разрекламировал эти группы как «сексуальные амбалы»). Даже в
циничном Голливуде люди старались попасть на их концерт в «Raji’s». «Это был вечер,
когда они завоевали Лос-Анджелес, - вспоминала Плезант Джеман, которая заказывала
зал. - Люди просто трепетали. Этот клуб вмещал всего 200 человек, но я клянусь, что там
было 400». В Лос-Анджелесе они гостили у Дженнифер Финч из группы «L7», которая
рассказывала об их выступлении в то время как «похожее на выступление в цирке
Датского Дога и Пуделя: Чэд был крошечный, его волосы спускались до его задницы, и у
него были дикие глаза; Курт был чуть выше Чэда, но его волосы были волокнистыми и
длинными; а потом был Крист, который был таким высоким, что, глядя на него, можно
было свернуть шею».
Этот тур также отметил воссоединение Курта со своим старым приятелем Джесси
Ридом, который теперь жил возле Сан-Диего. Они встретились в «Макдоналдсе» в Сан-
Исидро, бесславном из-за того, что оттуда была видна кровавая перестрелка, и Курт
настаивал на том, чтобы сделать это место частью их путешествий. Джесси поехал с
группой в Тихуану на концерт, и позже в тот вечер, за несколько дней до 23-летия Курта,
два старых друга отпраздновали, выпив полгаллона спиртного и нюхая метамфетамин.
Несмотря на непрерывные проблемы с желудком, к началу 1990 года Курт снова начал
пить, и хотя он ещё нечасто употреблял алкоголь, когда он выпивал, он напивался до
чёртиков.
Когда Курт вернулся в Олимпию, у него было всего три недели перед отъездом в
очередной длительный тур, который должен был включить остановку в Висконсине,
чтобы записать продолжение к «Bleach». Курт и Трэйси пытались вновь разжечь их
роман, но это напряжение было очевидно всем вокруг них. «Они больше так открыто не
влияли друг на друга», - вспоминал Слим Мун. Курт жаловался Слиму, что Трэйси хочет
заниматься сексом чаще, чем он. Для неё это было частью укрепления их отношений; для
него это означало эмоциональное обязательство, которое он больше не мог давать.
В марте того года однажды вечером заглянул Дэймон Ромеро, и они взяли
напрокат видео, частая деятельность для домоседа вроде Курта. Курт выбрал новый
фильм Алекса Кокса под названием «Прямиком в Ад» - в нём снимались Джо Страммер и
Элвис Костелло. Во время просмотра фильма Ромеро указал на одну актрису и сказал:
«Эй, это та девушка из той группы из Портленда». Ромеро указывал на Кортни Лав.
Несмотря на жестокие рецензии, которые этот фильм собрал от критиков, Курту нравился
этот фильм. «В нём просто было достаточно китча, чтобы Курту он понравился», -
вспоминал Ромеро.
20 марта группа прокралась в один из классов Эвергрин с несколькими друзьями,
чтобы снять то, что, как предполагал Курт, стало бы его собственным официальным
видео-релизом. План Курта состоял в том, что группа будет выступать, пока эпизоды,
которые он записал с телевизора, будут проецироваться на заднем плане. «У него было
несколько часов этого идиотского дерьма, - вспоминал режиссёр Джон Снайдер. - Он
записал «Star Search» со старыми сценками Донни и Мари, кусочки из «Острова
Фантазии» и все эти безумные рекламные ролики поздно ночью с «Lee Press-On Nail». На
первой песне, «School», группа играла, пока Донни и Мари танцевали позади них чечётку.
На «Big Cheese» изображения на заднем плане взяли из немого фильма о ведьмах,
который заказал Курт, наряду с несколькими фильмами Курта «Super 8» из его детства.
«Он ломал кукол, поджигал кукол или что-то вроде «Истории Игрушек», где все куклы

100
неправильно собраны», - вспоминал Алекс Костелник, который управлял одной из камер.
Курт обсуждал распространение записи и поездку в Абердин, чтобы добавить ещё
отснятого материала из его детских пристанищ. Как и многие из его идей, она так и не
воплотилась.
Спустя неделю они снова упаковались в фургон и снова поехали в тур. Трэйси
спала, когда Курт уехал, но она написала записку в его дневнике: «До свидания, Курдт.
Хорошего тура и прекрасной записи. Держись. Увидимся через семь недель. Скучаю по
тебе. С любовью, Трэйси». Это покоряло, но даже в её любви можно было ощутить
поражение. Даже Трэйси теперь писала его имя как его второе «я» «Курдт». Своего Курта
она потеряла.
В Чикаго 2 апреля группа впервые исполнила «In Bloom». После концерта они
ехали всю ночь, чтобы прибыть в Мэдисон, штат Висконсин, обитель «Smart Studios» и
продюсера Батча Вига. У них была всего неделя, чтобы записать свой альбом, но Курт
напомнил всем о том, сколько треков они сумели сделать в течение пяти часов для своего
первого демо. Большинство их новых песен были всё ещё эмбриональными, тот факт,
который Курт пытался сгладить. Однако все были в полной уверенности, что Виг -
который работал с сотнями альтернативных рок-групп - мог преобразовать их идеи. Виг
на самом деле произвёл впечатление на группу; сам будучи ударником, он сумел
зафиксировать саунд ударных, который, как думал Курт, исчез из их прочих продуктов.
Работая в бешеном темпе, они записали восемь песен, включая кавер «Velvet
Underground» «Here She Comes Now», записанный для альбома-сборника. Они сделали
пять новых песен и перезаписали две старые только через несколько дней. Курт был,
конечно, разочарован, что они не сделали больше. Пять из тех песен, которые они
записали на «Smart», в итоге вышли на альбоме «Nevermind».
Новые песни показали Курта измеряющим эмоциональные глубины своей
собственной жизни для материала, и пишущим о персонажах вокруг него. «In Bloom» был
тонко замаскированным портретом Дилана Карлсона, в то время как «Pay to Play» шутила
над практикой клубов, заставляющих группы платить, чтобы играть. «Breed» была самой
сложной песней сессии: она начиналась под названием «Imodium» из-за средства от
диареи Тэда, однако немногое в версии, записанной на «Smart», связывало её с Тэдом;
вместо него Курт использовал это название, чтобы предложить то, что пришло ему в
голову. Более замысловатая, чем ранние монотонные речи Курта, она закачивалась
строчкой: «Она сказала», подразумевая, что песня была записанным диалогом, и добавив
ещё один пласт повествования для расшифровки.
Курт придумал название альбома: «Sheep» («Овцы»)*. Это название было его
внутренней шуткой по поводу масс, которые, как он был убеждён, будут покупать его
следующее достижение. «Не потому, что вы хотите или нет; потому что хотят все
остальные», написал он в фальшивом анонсе для «Sheep». В этом анонсе было написано:
«Пусть женщины правят миром. Выкинь Христа. Уничтожьте большее и меньшее из двух
зол. Укради «Sheep». В магазине рядом с вами. Нирвана. Цветы. Духи. Конфеты. Щенки.
Любовь. Солидарность Поколений. И Убийство Ваших Родителей. «Sheep»». Примерно в
это же время он написал ещё одну фальшивую биографию группы, ту, которая окажется
странно пророческой, пусть даже она была наполнена подростковыми шутками. Она
рассказывает о группе как о «трижды Лауреатах Премии Грэнни**, Номер 1 в Топ 100
«Billbored»*** 36 хиляков****подряд. Дважды на обложке «Bowling Stoned»*****,
провозглашенная самой оригинальной, провокационной и важной группой нашего
десятилетия «Thyme»****** и «Newsweak»*******».
Через несколько часов после окончания их завершающего микширования на
«Smart» они вернулись в тур, и Виг послал мастер-кассеты на «Sub Pop», хотя у группы
были серьёзные сомнения относительно того, хотят ли они, чтобы студия выпустила эту
сессию. Спустя две недели, в штате Массачусетс, Курт позвонил Трэйси, и последовал
длинный телефонный разговор – тот, который, как они оба понимали, последует, но тот,

101
который она надеялась отложить или избежать. Он говорил ей о том, в чём в их
отношениях не удавалось разобраться и что, возможно, они больше не должны жить
вместе. Это не был тотальный разрыв; честность не была тем путём, которым Курт решал
конфликты. «Он думал, возможно, что мы должны какое-то время пожить отдельно,
потому что нам нужно место побольше», - вспоминала Трэйси. Предложение Курта
изобиловало словами «может быть» и смягчалось заверением, что «даже если мы не будем
жить вместе, мы по-прежнему будем встречаться». Но они оба понимали, что всё кончено.
В течение следующего месяца Курт во время путешествия спал с одной молодой
женщиной. Это был единственный случай неверности, который когда-либо видели его
товарищи по группе. К тому же, секс был паршивым, и Курт ненавидел себя за то, что был
настолько слаб. Он рассказал об этом Трэйси, когда вернулся; у него было множество
возможностей для того, чтобы быть неверным за эти годы, и выбор времени для этого
эксцесса наводит на мысль, что он пытался эмоционально дистанцироваться, чтобы дать
ей повод его ненавидеть, чтобы сделать разрыв проще.
Как и во всех турах «Нирваны» после приблизительно месяца в дороге, группа – и
Курт – казалось, распадаются. На концерте в «Pyramid Club» почти в конце апреля, у них
был очередной приступ проблем со звуком. Настроение Курта поднялось, когда в толпе
нью-йоркских неформалов он увидел одного человека, который подпрыгивал, даже во
время их длинных настроек; он не мог поверить своим глазам, когда понял, что это Игги
Поп. Но его восторг длился всего мгновение, прежде чем превратиться в смущение: Курт
был одет в футболку с Игги Попом. Другие люди, возможно, могли бы посмеяться над
этим случайным совпадением, но для Курта это подтверждало рок-идолопоклонство,
которое он отчаянно хотел скрыть. Он закончил концерт, уничтожив ударную установку
Чэда.
Чэду пришлось уделять более пристальное внимание капризам Курта, чтобы
распознать, когда он мог бы торпедироваться на барабаны. Это было и самобичевание, и
акт агрессии - Курт становился всё более неудовлетворённым игрой Чэда на ударных. В
Бостоне Курт бросил в Чэда кувшин, полный воды, который пролетел в нескольких
дюймах от уха ударника.
К тому времени, как группа приехала обратно на Северо-Запад в конце мая, почти
ничего не пришлось говорить, что Чэд не соответствует группе. Ничего, конечно, не было
сказано. Но примерно через две недели после окончания тура Чэд, выглянув из окна
своего дома на острове Бэйнбридж, увидел фургон, двигающийся по длинному проезду и,
как обречённый персонаж какой-нибудь новеллы Эрнеста Хемингуэя, понял, что конец
близок. Он на самом деле был удивлён, что Курт даже не зашёл - это было доказательство
того, насколько Курт любил Чэда, несмотря на то, что он вскоре будет утверждать, что
Чэд «не вписывается в группу». Много раз все они трое спали в одной постели, Курт и
Чэд с обеих сторон от Криста, чтобы они могли укрываться одним одеялом. Крист вёл
этот разговор; Курт почти не сказал ни слова и провёл большую часть разговора,
уставившись в пол. Но даже Чэду это принесло некоторое облегчение: «Я провёл
последние три года с этими парнями бок о бок, - вспоминал Чэд. - Мы вместе прошли
через ад. Мы вместе переживали неприятности, в маленьких фургонах, играли, не получая
денег. Не было никакого крутого папика с крутыми баксами, чтобы нас выручать». Курт
крепко обнял Чэда на прощание. Чэд знал, что была дружба, но он также понимал, что
теперь она кончилась. «Когда мы попрощались, я знал, что я долго их не увижу».

102
 12. ТАК ТЕБЯ ЛЮБЛЮ
Олимпия, штат Вашингтон
май 1990 – декабрь 1990 года

«Так тебя люблю, что меня тошнит»

- из «Aneurysm», 1990 год

На той же неделе, когда Курт уволил Чэд, он также расстался с Трэйси. Это тоже
было своего рода увольнением, и он плохо справлялся со всеми подобными
расставаниями. Эдикт Курта для Трэйси состоял в том, что они не должны жить вместе:
однако, сказав это, у него не было ни денег, ни возможности в своей апатии для того,
чтобы съехать. А поскольку она потратила все свои деньги, оплачивая их счета, она не
могла позволить себе съехать. Они продолжали жить в одной квартире до июля, когда она
нашла новое место в Такоме. Эти три месяца они жили в альтернативных мирах, в одном
физическом пространстве, но в эмоциональном отношении очень далеко друг от друга.
Его мир также был миром измены, потому что наряду с тем, что Курт сообщил
Трэйси о своей неверности в Техасе, он не счёл нужным рассказать ей о ещё большей
измене, что он полюбил другую женщину. Этим новым объектом его страсти была
двадцатилетняя Тоби Вэйл, музыкант из Олимпии. Курт был знаком с Тоби два года, но
только в начале 1990 года у него была возможность провести с ней весь вечер. На
следующий день он сказал Дилану, что встретил первую женщину, которая заставила его
так нервничать, что его стошнило. Он вставил это переживание в песню «Aneurysm», с
текстом: «Так тебя люблю, что меня тошнит». Хотя она была на три года моложе, она
была более образованной, чем он, и он часами слушал болтовню Тоби и её подруги
Кэтлин Ханна по поводу половой дискриминации и об их планах по созданию группы под
названием «Bikini Kill». У Тоби был свой собственный фэнзин, и на его страницах она
придумала фразу «восставшая девшшшка», чтобы рассказать о модели панк-феминизма
1990-х. Она была, главным образом, барабанщицей, но умела играть на гитаре; у неё была
обширная коллекция панк-рок-альбомов; и она была, как представлял себе Курт, его
двойником в женском обличье. «Ты просто никогда не встречал девушку, которая столько
знает о музыке», - замечал Слим Мун.
Однако, несмотря на их общие музыкальные интересы, Курт увлёкся той, кто
никогда не смогла бы полюбить его так, как Трэйси, и которая, что более важно, никогда в
нём не нуждалась. У Тоби был более легкомысленный взгляд на отношения, чем у Курта;
она не искала мужа, а также не относилась к нему по-матерински. «Дружки для Тоби
больше походили на модные аксессуары», - замечала Элис Уилер. То, что Курт искал в
отношениях, это своего рода семейная близость, которой ему не хватало с раннего
детства; но Тоби отвергала традиционные отношения, которые он искал, будучи
женофобом.
Даже слово «подружка» означало нечто иное в панк-рок-сообществе Олимпии, где
немногие признавались, что они – пара. Вести себя так, будто вы постоянно встречаетесь -
означало принять традиционные образцы общества, чтобы избавиться от которых все
приезжали в Олимпию. «В Олимпии никто не ходил на свидания», - замечал Дилан.
Согласно этим стандартам, отношения Курта с Трэйси были совершенно старомодными;
его союз с Тоби не соответствовал таким стереотипным ролям.
Их роман начался тайно - он по-прежнему жил с Трэйси, когда он впервые
переспал с ней. Но даже после того, как Трэйси съехала, их связь, казалось, не развивалась
дальше разговоров в кафе и редкого секса поздно ночью. Он всё время одержимо думал о
ней и нечасто уходил из квартиры, боясь, что она может позвонить. Она звонила редко.
Их отношения, главным образом, влекли за собой походы на концерты, работу над
фэнзином или разговоры о политике. Он начал интерпретировать её взгляды на панк-рок,

103
пропуская их через себя, что вдохновляло его на написание списков того, во что он верил,
того, что он ненавидел, и альбомов, которые он должен послушать. Был один лозунг,
который он повторял снова и снова: «Панк-рок - это свобода». Он начал решительно это
заявлять в каждом интервью, хотя никогда не объяснял, свободы от чего он ищет: это
стало мантрой для решения всех противоречий в его жизни. Тоби думала, что это звучит
здорово.
Однако, несмотря на их интеллектуальное единение, многие в Олимпии так и не
узнали, что они были парой. «Всё то время, когда они встречались, - говорил Слим, - меня
сбивало с толку, официально ли они встречались. Возможно, для неё это было неудобно,
когда он расстался с Трэйси, в некотором смысле, потому что это ставило её в
затруднительное положение. Я не думаю, что она на самом деле намеревалась быть с ним
длительный период времени». Курт узнал, что у Тоби аллергия на кошек, поэтому на его
зооферму обычно вход был воспрещён. К этому времени там также было грязно: как
только Трэйси уехала, вся квартира приобрела вид мусорной свалки, с нагромождением
немытой посуды, грязной одежды, разбросанной на полу, и изуродованными куклами
Курта, следящими за этим местом своими безумными сломанными глазами.
Годом ранее Курт жаловался, что феминистки ему угрожают. Но как только Курт
начал спать с Тоби, феминизм восставшей девшшшки ему было легче переварить, и
вскоре он принял это, будто это была недавно обнаруженная религия. Тот же мужчина,
который читал порнографию с Чиччолиной, теперь употреблял такие слова, как
«женоненавистничество», и говорил о политике угнетения. В своей записной книжке Курт
записал два правила рока, которые были цитатами Тоби: «1: научись не играть на своём
инструменте; 2: не причиняй боль девушкам, когда танцуешь (или в любое другое
время)». Это «научись не играть» было одним из многих идей Кэлвина Джонсона,
который утверждал, что музыкальность всегда вторична по отношению к чувству.
Курт впервые встретил Тоби, играя с «Go Team», группой из Олимпии,
сосредоточенной вокруг Кэлвина, но тогда большая часть музыкальной сцены Олимпии
была сосредоточена вокруг Кэлвина. Со своей мальчишеской короткой стрижкой и
склонностью носить белые футболки Джонсон напоминал своенравного новобранца из
морской пехоты. Но когда речь заходила о панк-роке, он принимал манеру, если не вид,
диктатора, творя политику так, как недавно коронованный деспот готовит конституцию.
Он был лидером «Beat Happening», совладельцем «K Records», ди-джеем на «KAOS» и
промоутером местных рок-концертов. Он проповедовал низкокачественную, независимую
рок-этику, и он управлял Олимпией так, как Базз Осборн командовал Грэйс-Харбором.
«Кэлвин был очень нероковым, - вспоминал Джон Гудмэнсон. - Шутка была в том, что,
если в вашей группе был басист, вы не могли быть на «K»». У последователей Кэлвина
даже было своё собственное имя: «кальвинисты». Тоби была не только кальвинистской,
она когда-то была подружкой Джонсона.
Каждая стадия отношений Курта и Тоби представлял собой сомнения в его чувстве
собственного достоинства. Курту было достаточно трудно вписаться в космополитичную
сцену Сиэтла, но даже в крошечной Олимпии он чувствовал, будто он был участником
панк-рок-версии конкурса «Рискни!»*, и что один неправильный ответ отправит его назад
в Абердин. Для парня, который рос, нося футболку с Сэмми Хэгаром, он считал, что ему
придётся постоянно использовать своё второе «я», «Курдта» в качестве маскировки,
чтобы защитить своё истинное прошлое. Он так и признавался в редкий момент
саморазоблачения в своём дневнике: «Всё, что я делаю – чрезмерно сознательная и
нервная попытка попробовать доказать другим, что я по крайней мере интеллектуальнее и
круче, чем они думают». Когда его попросили назвать его влияния в пресс-интервью в
1990 году, он перечислил совершенно иной список музыки, чем у него был годом ранее:
он постепенно понял, что в мире панк-рок-элитизма чем группа неизвестнее и
непопулярнее, тем стильнее употреблять её название. Друзья стали больше замечать это

104
раздвоение личности: когда Курт был рядом с Тоби, он мог критиковать ту группу,
сторонником которой ранее в тот же день он был.
Тем летом и Крист, и Курт привередливо копировали демо-кассеты со «Smart
Studios», но они не тратились впустую на почтовые расходы, посылая их на «Touch and
Go»; они послали их на «Columbia Records» и «Уорнер Бразерс». После всех проблем с
«Sub Pop» Курт и Крист попытались заключить контракт с какой-нибудь ведущей студией
звукозаписи, хотя бы для того, чтобы получить приличную дистрибуцию. Для Тоби это
было анафемой. Она объявила, что её группа никогда не будет на ведущей студии
звукозаписи. Находясь под влиянием её позиции, Курт умерил свои аппетиты
относительной ведущей студии звукозаписи, говоря интервьюерам, что «Нирвана»
подпишет контракт с такой студией, обналичит авансовый чек, распадётся, а потом
выпустит альбом на «K». Это была великолепная фантазия и, как и многие замечательные
идеи, которые приходили ему в голову, он не собирался вести себя так глупо, чтобы
рисковать своим шансом на славу и богатство.

Сразу же после короткого сотрудничества с Тэм Орманд «Нирвана» была сама себе
менеджером, используя Мишель Власимски в качестве импресарио, а Крист занимался
большинством финансовых расчётов. «Я был единственным членом «Нирваны», который
закончил школу», - объяснял Крист. В мае 1990 года «Sub Pop» послала группе новый
проект контракта - он был на 30 страницах и предоставлял студии многочисленные
недвусмысленные права. Курт понимал, что он не хочет подписывать этот документ. Он и
Крист обратились к Сьюзен Силвер, уважаемому менеджеру «Soundgarden». Она бросила
один взгляд на контракт и сказала, что им нужен адвокат.
Силвер была удивлена тем, как они были непреклонны, не желая больше
находиться на «Sub Pop». Они жаловались, что «Bleach» не получил никакой раскрутки, и
что эта студия никогда не предоставляла им отчётность о том, сколько продано
экземпляров. Курт объявил, что он хочет сделку на бешеные деньги на ведущей студии
звукозаписи с силой большой корпорации позади него, хотя у группы по-прежнему не
было ударника. Подобное заявление было основанием для публичного повешения на суде
Кэлвина, но это даже было в контрасте с большинством групп Сиэтла. Это также
противоречило тому, что Курт говорил в прессе не далее как тремя неделями ранее. 27
апреля, когда радиостанция «WOZQ» спросила, не думает ли группа подписывать
контракт с ведущей студией звукозаписи, он ответил: «Нас вообще не интересует никакая
ведущая студия. Было бы хорошо иметь дистрибуцию получше, но всё остальное, что
выходит на ведущих студиях – просто куча дерьма».
Но через некоторое время после того интервью его разрыв с Трэйси лишил его
своей благотворительницы. Теперь он заявлял, что хочет «сделку на миллион долларов»,
но, возможно, намекая на влияние Тоби, он объявил, что, даже когда «Нирвана» получит
свою огромную сделку, они будут «по-прежнему гастролировать в фургоне». Курт
слышал о Питере Патерно, одном из самых сильных адвокатов индустрии, и спросил, не
могла ли Сьюзен замолвить за них слово. «Завтра я еду в Лос-Анджелес, - сказала она. -
Если вы как-нибудь приедете, пока я там буду, я вас отведу и познакомлю с ним». Крист
ответил: «Мы начнем путь сегодня вечером и увидимся через несколько дней».
Два дня спустя они встретились с Силвер в Лос-Анджелесе. Силвер представила их
Дону Маллеру, известному агенту, и когда Патерно не смог выкроить время в своём
графике, она связала их с адвокатом Эланом Минтцем. Он счёл их «наивными, но
честолюбивыми». Специализацией Минтца была новые группы, но он обнаружил, что
даже в качестве новых артистов «они явно были среди самых неопрятных из тех, кто
когда-либо входил в эту дверь». «Sub Pop» также говорила с адвокатами, пытаясь
использовать растущую репутацию «Нирваны», чтобы заставить какую-нибудь ведущую
студию вкладывать в них капитал. Минтц сказал об этом группе, намекнув, что они могли
бы получить дистрибуцию, которую они хотят, на «Sub Pop». Курт подался вперёд и

105
решительно ответил: «Избавьте меня от этой студии!». Курт заявил, что хочет продать
много альбомов. Поражённый их плёнкой, с этого дня Минтц начал работать, чтобы найти
им сделку.
Это было нетрудной работой. Даже к середине 1990 года «Нирвана» выступала в
качестве динамичных живых исполнителей, и многообещающий успех «Bleach» на
колледж-радио привлёк интерес агентов «артистов и репертуара», служащих, нанятых
студиями для заключения контрактов с группами. Первым заинтересованным агентом
A&R был Брет Хартман с «MCA», который в начале 1990 года обсуждал их контракт с
Поунмэном и Пэвиттом. Хартман боялся, что его интерес не передастся группе, поэтому
он получил домашний номер Курта и начал оставлять сообщения на автоответчике Курта.
Когда они вернулись в Сиэтл из Лос-Анджелеса, Крист и Курт снова направились в
студию, 11 июля, записывать сингл «Sliver», чтобы выпустить перед очередным
британским туром. На этот концерт они наняли Дэна Питерса, ударника «Mudhoney», хотя
они по-прежнему прослушивали ударников. Это была их последняя дешёвая и сердитая
студийная сессия, записанная в середине альбома «Tad», пока эта группа была на
обеденном перерыве. Это название было ещё одним сочинением Кобэйна, не имеющее
отношения к тексту, но на сей раз это название было единственной непонятной вещью в
этой песне: это было откровенным и творческим прорывом. В качестве темы Курт добыл
то, что он знал лучше всего - свою семью. Как Ричард Прайор, который пробивался в
своей комедийной карьере, пока не начал шутить о том, что вырос в публичном доме,
Курт, наконец, открыл свой уникальный голос, который развился, когда он написал о
своей семье. Он открыл свой дар автора почти случайно.
«Sliver» рассказывает историю о мальчике, которого привезли к его бабушке и
дедушке, и он не хочет, чтобы его родители уходили. Он просит свою бабушку отвести
его домой, но тщетно. Он ест пюре на обед. У него проблемы с перевариванием мяса. Он
катается на своём велосипеде, но ушиб ногу. Он пытается смотреть телевизор, но
засыпает. «Бабуля, отведи меня домой / Я хочу побыть один», - вот неприукрашенный
припев. Эта песня кончается, когда мальчик просыпается на руках у своей матери.
«Возможно, это самая откровенная песня, которую мы когда-либо записывали», -
объяснял Курт «Melody Maker». Она также была одной из первых песен «Нирваны»,
использующая контрастную динамику, которая станет характерной чертой группы: тихие
и медленные куплеты, но припев вступает как оглушительная стена звука. После её
выпуска Курт насмехался над её смыслом, и он имел дерзость утверждать, что она не
автобиографичная. Но никто, конечно, ни один из тех, кто его знал, в это не верил: «Она о
жизни маленького мальчика и желании быть дома с мамой и нежелании, чтобы за ним
присматривали его бабушка и дедушка», - объясняла его сестра Ким.
В августе «Нирвана» отправилась в короткий тур по Западному Побережью, играя
на разогреве у «Sonic Youth», с Дэйлом Кровером в качестве их временного ударника.
Этот тур был шансом для Курта познакомиться с Тёрстоном Муром и Ким Гордон из
«Sonic Youth», которых он считал чуть ли не членами королевской семьи. Его чувство
собственного достоинства повысилось, когда он обнаружил, что они относятся к нему как
к равному. Эти две группы тут же подружились, и лучше всего Мур и Гордон давали
деловые советы, предложив «Нирване» подумать об их управляющей компании, «Gold
Mountain».
Им, несомненно, нужна была помощь. Несмотря на оказанную им честь тура, им
мало платили, они следовали за огромным автобусом «Sonic Youth» в своём нелепом
маленьком фургоне «Додж», больше напоминая испытывающих благоговение фэнов, чем
самих звёзд. На концерте в Лос-Анджелесе Брет Хартман с «MCA» и его босс Пол
Эткинсон пришли за кулисы, чтобы побеседовать с группой после их концерта, и
обнаружили Курта и Криста, пакующих свою аппаратуру; они были слишком бедны,
чтобы позволить себе тур-менеджеров. Эткинсон пригласил группу съездить на «MCA»,
но Крист сказал, что они должны ехать обратно, потому что ему надо на работу. Разговор

106
приостановили, когда Крист объяснил, что ему надо идти продавать футболки – им нужны
деньги на бензин, чтобы уехать из города.
Когда тур достиг Северо-Запада, интерес к парням из родного города был больше,
чем к «Sonic Youth». В Портленде и Сиэтле они были восходящими звёздами; после
каждого концерта растущее число фэнов воздавало им хвалу. Однако индивидуальность
Курта, казалось, не изменялась из-за этого внимания, замечала Сэлли Бэрри, которая
играла в одной из разогревающих групп в этом туре. «Он был первым человеком из тех,
кого я когда-либо видела бросающимся в толпу со своей гитарой, и ему было пофиг, -
вспоминала она. – Что касается других людей – можно было видеть, что у них это
продумано. Но что касается Курта - это было мгновенно и искренне». Почти каждый
концерт заканчивался тем, что Курт прыгал к зрителям, или зрители прыгали к нему. В
этом туре Курт избавился от своего ударника, поскольку Кровер заявил, что он изобьёт
Курта до полусмерти, если его ударная установка будет испорчена.
Кроверу пришлось вернуться в «Melvins», поэтому «Нирвана» наняла Дэна
Питерса в качестве своего нового ударника, и они стали планировать британский тур. Но
даже когда Питерс стучал на барабанах в группе на концерте 22 сентября, в зале был ещё
один кандидат, которого Курт и Крист готовили к прослушиванию. Этот концерт,
который Питерс сыграл хорошо, был его первым и единственным концертом с
«Нирваной».
Этим приезжим ударником был 21-летний Дэйв Грол. Будучи родом из Вирджинии, Грол
играл в группах «Scream» и «Dain Bramage». Переставления букв в фамилии, возможно,
было достаточно, чтобы расположить к себе Курта, поскольку это показывало, как ничто
другое, что Грол разделяет его чувство юмора. Именно Базз связал Грола с «Нирваной»,
отступив от своей роли наставника, и это, возможно, был самый большой подарок,
который он когда-либо даровал. Как только Курт и Крист стали репетировать с Гролом,
они поняли, что они наконец-то определились с ударником.
Всего через двадцать дней Дэйв Грол играл свой первый концерт с «Нирваной»,
едва знакомый с названиями песен, ещё меньше - с партиями ударных. Но относительно
Грола это едва ли имело значение: как обнаружили Крист и Курт, он был зверем за
ударной установкой. В прошлом Курт боролся с ударниками, его перфекционизм
возникал из-за того, что он сам играл на ударных. Во время большинства проверок звука
Курт регулярно пересаживался за ударную установку и стучал на нескольких песнях
забавы ради. Но Грол был таким ударником, который сделал Курта довольным, что он
выбрал гитару.
Первый концерт Грола был в клубе «North Shore Surf» в Олимпии. Этот вечер
ознаменовался чем-то вроде самого худшего технического бардака за всю истории
«Нирваны»; электрический сбой был причиной неоднократных перебоев с питанием, и
группе пришлось наполовину убавить свои усилители, чтобы избежать дальнейших
отключений. Единственное доступное освещение исходило от зрителей, держащих
фонарики, создавая зловещий эффект, как нечто из дешёвого независимого фильма. Играя
на крошечной ударной установке, Грол слишком перестарался: он так сильно стучал по
ней, что разбил малый барабан.
Неделю спустя группа гастролировала по Англии, раскручивая сингл «Sliver»,
который в типичной манере не вышел, пока тур не закончился. Кроме того, они играли
для неистовых зрителей, их слава в Англии была намного больше, чем в США. Будучи в
Лондоне, Курт ходил на концерт «Pixies», одну из своих любимых групп. На следующий
день он позвонил менеджеру «Pixies» Кену Гоузу и спросил, не хочет ли он управлять
«Нирваной». Гоуз не был знаком с Куртом, но согласился встретиться.
Когда они встретились в вестибюле гостиницы, Гоуз обнаружил, что Курта больше
интересовал разговор о «Pixies», чем раскрутка своей собственной группы. «Он не был
вашим обыкновенным фэном, того типа, которых мы всегда видим у двери на сцену, -
вспоминал Гоуз. – На самом деле, он был не очень-то фэном; он был учеником этой

107
группы. У него явно было невероятное количество уважения к тому, что они делают. Он
об этом только и говорил». Во время их разговора последовала суета, когда в гостиницу
вошёл Чарлз Томпсон, ведущий вокалист «Pixies». Гоуз предложил представить Курта
своему кумиру, но Курт оцепенел от этого предложения. «Не думаю, - сказал Курт, слегка
попятившись. - Я, м-м-м, я не могу». А потом Курт поспешно удалился, ведя себя так,
будто он был недостоин даже находиться рядом с таким талантом.
Когда «Нирвана» вернулась из Англии, Дэйв Грол решил переехать в квартиру на
Пир-стрит - он жил с Кристом и Шелли. На той же неделе «MCA» послала билеты для
Курта и Криста, чтобы они прилетели в Лос-Анджелес, чтобы пройтись по их офисам. Эта
студия была не первым выбором группы – прошло столько времени с тех пор, как «MCA»
была популярна, люди шутили, что их название расшифровывается как «Musical Cemetery
of America» («Музыкальное Кладбище Америки») - но они не могли отказаться от
бесплатных билетов. Студия поселила их в гостинице «Шератон Юнивёрсал», и после
того, как они приехали, Брет Хартман зашёл, чтобы выяснить, удовлетворяют ли их
условия. Он обнаружил приоткрытый минихолодильник, а Курт и Крист сидели на полу в
окружении крошечных бутылок со спиртным. «Кто поставил эту штуку в наш номер?» -
спросил Курт. Несмотря на тот факт, что группа пять раз гастролировала по США и
дважды по Европе, Курт никогда не видел мини-бара с возможностью заказа
дополнительных товаров. Когда Хартман объяснил, что в его холодильнике может быть
всё, что угодно, а «MCA» заплатит, Курт недоверчиво посмотрел на него. «Я понял, -
вспоминал Хартман, - что, возможно, эти парни не так опытны, как я думал».
Они не видели мини-баров, но они знали, что к ним будут равнодушны на
следующий день, когда они прогуливались по «MCA». Хартман и Эткинсон
распространили экземпляры «Bleach», наряду с памяткой, убеждающей персонал быть
сердечным и обходительным. Однако, когда они сопровождали группу по зданию,
оказалось, что все важные шишки были на ланче. Энджи Дженкинс, которая руководила
отделом рекламы, недолго поговорила с ними и подбодрила их, так же, как и ребята из
отдела обработки корреспонденции, которые были среди нескольких служащих «MCA»,
которые слышали «Bleach». Самое смешное произошло, когда группа приехала в офис
Ричарда Палмезе, который быстро пожал им руки, прежде чем пробормотать: «Очень
здорово познакомиться с вами, парни. Мне очень нравится ваша музыка, но у меня через
пять минут назначен ланч. Я должен извиниться». Курт даже не был уверен, с кем он
познакомился, поэтому он повернулся к Эткинсону и спросил: «Кто этот парень?». «Это
президент «MCA»», - с гримасой ответил Эткинсон. И из-за этого у «MCA» не было
шансов на успех. Будучи в Лос-Анджелесе, Курт и Крист связались с «Sonic Youth»,
которые снова предложили Руководство «Gold Mountain» и сказали им, что они должны
подписать контракт с их студией, «DGC», частью «Geffen Records», одной из немногих
студий, которая пока не выражала интереса.
К тому времени, когда Курт вернулся на Северо-Запад, Грол переехал к нему, и его
присутствие временно подняло Курту настроение. Жизнь в одиночестве никогда не шло
на пользу умственному здоровью Курта, и его уединение достигло пика летом 1990 года.
У него были все признаки ребёнка, который пережил серьёзную травму: он перестал
разговаривать, разве что когда говорили с ним, и он каждый день проводил несколько
часов, только и делая, что, поглаживая клок своей бороды, уставившись в пространство.
Он и Тоби так долго не виделись, а когда они на самом деле встретились, он, казалось, не
мог перевести эти отношения на следующий уровень. Он горько замечал в своём
дневнике: «Единственная разница между «друзьями, которые время от времени
трахаются», и «приятелем/подружкой» - это официально дающиеся названия».
Когда Грол переехал к нему, всё временно улучшилось; он был настолько
добродушным, насколько Курт был замкнутым. «Этот дом, - вспоминала Никки
МакКлюр, - стал страной парней. Теперь у Курта был тот, с кем он всё время тусовался.
Отчасти в этом было некоторое ощущение мужа и жены». Поскольку Курт был

108
практически неспособен что-то прибирать, Грол делал такие вещи, как стирка одежды
Курта. Немногие другие могли бы справляться с таким состоянием квартиры, но Грол
провёл последние несколько лет в дороге. «Дэйв был воспитан в фургоне волками», -
объясняла Дженнифер Финч. Он научил Курта создавать самодельные татуировки при
помощи иглы и туши. Однако когда Курт решил запечатлеть у себя на руке логотип «K
Records» - «К» внутри щита - он однажды отправился в тату-салон в Олимпии с Кэндис
Педерсен из «K». Будучи начинающим, Курту пришлось делать себе уколы несколько раз
и наливать чернила в рану.
Эта татуировка была очередной попыткой произвести впечатление на Тоби – и на
Кэлвина. Тем, кто был незнаком с «K Records», Курт объяснял, что эта татуировка
провозглашает его любовь к «Vaselines». Любопытно, что «Vaselines» не были на «K»,
хотя эта студия их распространяла. «Кто знает, что он хотел сказать этой татуировкой, -
говорил Дилан Карлсон. - Я думаю, что ему нравились те альбомы, которые
распространяла «K», больше, чем те альбомы, которые они выпускали. Он должен был
сделать татуировку с надписью «K Distribution» («Дистрибуция «К»).
Запечатлеть у себя на руке «Vaselines» было бы идеей получше. С тех пор, как
Курт добавил песню этой группы «Molly’s Lips» к репертуару «Нирваны», он пел этой
группе дифирамбы. Для Курта они были прекрасной группой. Они были несерьёзными,
непрофессиональными и неизвестными за пределами Великобритании и небольшого
количества поклонников в США. Вскоре после того, как Курт услышал «Vaselines», он
начал в своих дневниках одну из своих многовариантных кампаний по написанию писем,
пытаясь подружиться с Юджином Келли из этой группы. Эти письма были всегда
непринуждёнными (в одном Курт упоминает о своём «нелепом бездеятельном графике,
куда я удаляюсь в предрассветные утренние часы и успешно избегаю любого намёка на
дневной свет») и неизбежно заканчивались какими-нибудь хвалебными комментариями о
том, какими выдающимися являются «Vaselines»: «Не пытаясь быть слишком смущающее
слащавым, я должен сказать, что те песни, которые написали ты и Фрэнсис – вообще одни
из самых красивых песен».
Грол разделял музыкальный вкус Курта, но не его одержимость искать
расположения легенд. Он гораздо больше интересовался девушками, а они
интересовались им. Он стал встречаться с Кэтлин Ханна из «Bikini Kill» - Дэйв и Курт
тогда делали то, что являлось версией свидания вчетвером в Олимпии с Кэтлин и Тоби;
они пили пиво и составляли списки самых важных панк-рок-альбомов. Большинство
развлечений Дэйва и Курта были подростковыми, но рядом с Тоби и Кэтлин все были
более общительными. Эта ситуация сделала Курта более привлекательным для Тоби,
поскольку перспектива тусоваться компанией была менее серьезна, чем личные свидания.
«Тоби и Кэтлин буквально говорили: «Давай встречаться с «Нирваной»», - вспоминал
сосед Йэн Диксон. Во время одной бурной ночи тусовки в доме Курта Ханна написала
спреем: «Курт пахнет подростковым духом» на стене спальни. Она намекала на
дезодорант для девушек-подростков, поэтому её граффити были не без намёка: «Teen
Spirit» пользовалась Тоби и, написав это на стене, Кэтлин поддразнивала Курта из-за того,
что он спит с ней, намекая, что он был отмечен её ароматом.
Однако, несмотря на редкую ночь кутежа, Курт был одинок и разочарован - он
провёл несколько ночей, тайно заглядывая в окно Тоби с улицы, как застенчивый Сирано.
Впервые за много лет он чувствовал себя менее оптимистичным по поводу своей карьеры,
хотя студии продолжали звонить. Странно, но после многих лет ожидания, когда он
фактически приблизился к подписанию контракта, он был полон неуверенности в себе. Он
потерял ту близость, которая у него была с Трэйси, и их дружбу. Через несколько недель
после того, как Трэйси съехала, Курт, наконец, признался, что он всё это время спал с
Тоби, и Трэйси пришла в ярость. «Если ты врал об этом, ты врал обо всём», - кричала она,
и он отчасти верил ей.

109
 Он на самом деле, очень недолго, подумывал о покупке дома в Олимпии. Он
фактически не мог совершить никакой покупки, пока не получил авансовый чек, но он
был достаточно уверен, что заключит крупную сделку, поэтому он заплатил взнос, чтобы
раздобыть список имеющейся в наличии доступной недвижимости. Он ездил со своим
другом Майки Нелсоном из «Fitz of Depression» смотреть на обветшалые коммерческие
здания, планируя построить студию звукозаписи спереди, а жить сзади. «Казалось, что его
интересуют только те здания, которые выглядели как фирмы, - говорил Нелсон. – Он не
хотел жить в обычном доме».
Но эта идея и все прочие фантазии, которые у него были по поводу будущего,
улетучились в первую неделю ноября, когда Тоби порвала с ним. Он был опустошён;
когда она сообщила ему эту новость, он был едва способен подняться. Его никогда не
бросали, и он воспринял это ужасно. Он и Тоби встречались меньше шести месяцев. Это
были легкомысленные свидания, легкомысленный секс и легкомысленный роман, но всё
это время он надеялся, что более глубокая близость была не за горами. Он вернулся к
своему старому образцу усваивать то, что его бросили, и снова ненавидеть самого себя.
Она ушла от него не потому, что была юной; она ушла от него, представлял себе он,
потому что он её не заслуживает. Ему было так тошно, что, помогая Слиму переезжать
неделю спустя, ему пришлось остановить машину, чтобы его вырвало.
Как следствие этого разрыва Курт стал более угрюмым, чем когда-либо. Он
заполнил целую записную книжку разглагольствованиями потоком сознания, по большей
части жестокими и страдальческими. Чтобы выразить своё отчаяние, он использовал
письмо, музыку и живопись, и со своей болью он писал песни. Некоторые из них были
безумными и злыми песнями, но они представляли собой ещё один уровень его
мастерства, поскольку эта злость больше не был шаблонной и теперь имела ту
достоверность, которой не хватало его ранним работам. Эти новые песни были полны
гнева, раскаяния, мольбы и полного отчаяния. За эти четыре месяца после их разрыва
Курт написал полдюжины своих самых незабываемых песен, и все они были о Тоби Вэйл.
Первой была «Aneurysm», которую он написал в надежде вернуть её. Но вскоре он
отчаялся, и вместо этого использовал свои песни так, как раньше делали многочисленные
авторы песен, чтобы выразить всю глубину его боли. Одна песня называлась «Formula»,
но, в конце концов, она получила новое название «Drain You». «Один ребёнок сказал
другому: «Мне повезло, что я встретил тебя»», - гласил текст, цитируя слова, которые
сказала ему Тоби. «Теперь мой долг - выпить тебя до дна», - был припев; это было и
подтверждение силы, которую она имела над ним, и обвинение.
Были и другие песни, вдохновлённые Тоби, иногда не так ясно связанные с ней, но
все - с её призраком. ««Lounge Act» - это о Тоби», - замечал Крист. Одна строчка в песне
ссылается на татуировку Курта: «Я приостановлю сам себя, я надену щит». Ещё одна
подытоживает, что их отношения больше напоминали учёбу, чем любовь: «Мы заключили
договор учиться у того, кого хотим, без новых правил». В более раннем незаписанном
тексте «Lounge Act» Курт более прямо обращался к своей бывшей возлюбленной: «Я
ненавижу тебя, потому что ты так похожа на меня». «Lithium» была написана до Тоби, но
текст со временем изменился и, в конце концов, изобразил её. Впоследствии Курт
рассказал Крису Моррису из «Musician», что эта песня включала «некоторые из моих
личных впечатлений, вроде расставаний с подружками и плохих отношений, ощущение
той смертельной пустоты, которую ощущает человек в этой песне - очень одинокий,
уставший».
Хотя Курт никогда специально к ней не обращался, его самая известная песня,
«Smells Like Teen Spirit», не могла быть о ком-то другом, с текстом: «Она скучающая и
самоуверенная». «Teen Spirit» была песней, навеянной многим - его злостью на своих
родителей, его скукой, его вечным цинизмом - однако несколько отдельных строчек
напоминают о присутствии Тоби. Он написал эту песню вскоре после их разрыва, и
первый вариант включал строчку, вырезанную из заключительной версии: «Кто будет

110
королём и королевой подростков-изгоев?». В тот момент в его воображении был ответ -
это Курт Кобэйн и Тоби Вэйл.
Его песни были самым плодотворным аспектом этого разрыва; его письма и
рисунки демонстрировали более бешеный и патологический результат. Один рисунок
изображает инопланетянина, с которого медленно срывают кожу, на другом женщина в
шляпе Ку-Клукс-Клана задирает свою юбку и выставляет напоказ своё влагалище; ещё
один изображает мужчину, пронзающего женщину своим членом; а ещё один показывает
мужчину и женщину, занимающихся сексом поверх надписи: «Насилуй, Насилуй». Таких
рисунков было множество, и несметное количество страниц с историями,
оканчивающимися трагически, и с тревожными образами. Типично следующее
перечисление:

Когда я рос, я хотел быть педиком, черномазым, сукой, шлюхой, евреем,

латиносом, фрицем, макаронником, женоподобным, белым хиппи, жадиной, делающим
деньги, здоровым, потным, волосатым, мужественным, странным сторонником новой
волны, сторонником правого крыла, сторонником левого крыла, крылом цыплёнка,
шестёркой, агрессором, глупым придурком, ядерщиком, консультантом Анонимных
Алкоголиков, психиатром, журналистом, вонючим кулаком, писателем-романистом, геем,
чёрным, калекой, героинщиком, заражённым СПИДом, гермафродитом, ребёнком с
плавниками, с избыточным весом, страдающим анорексией, королём, королевой,
ростовщиком, брокером, курильщиком травы (всё шикарно, лучше меньше, да лучше, Бог
– гей, гарпунь добычу) журналистом, рок-журналистом, сердитым, своенравным, средних
лет, ожесточённым, маленьким, тощим, самоуверенным, старым, импресарио и
редактором фэнзина, который выделяет маленький процент в ещё меньшем проценте.
Держите их порознь, обособленными, в единении сила, не уважайте чувства других. Убей
себя убей себя убей убей убей убей убей убей насилие насилие насилие насилие насилие
насилие – это хорошо, насилие – это хорошо, насилуй убей насилуй жадность жадность
это - хорошо, жадность – это хорошо насилие да убей

Тем не менее, большая часть гнева была направлена внутрь. Если той осенью и
была одна центральная тема в его творчестве, то это ненависть к самому себе. Он
представлял себя «плохим», «испорченным», «больным». На одной странице
рассказывалась сумасшедшая история – полностью вымышленная – о том, как ему
нравится пинать ноги пожилых женщин, потому что «в этих лодыжках была пластиковая
бутылка, полная мочи, привязанной к ним, и трубка, ведущая в старое изношенное
мускулистое влагалище; повсюду разлетаются жёлтые пятна. Потом он искал «50-летних
гомиков, имеющих такую же мускульную дисфункцию, но в другой впадине…. Я пинаю
их резиновое нижнее бельё, и коричневое вещество впитывается в их бежевые слаксы».
Но эта беспокоящая история, в конце концов, превращается в насилие над автором:
«Потом люди без специфических фетишей пинают меня по всему телу и голове и смотрят,
как красное дерьмо брызгается, и бежит, и впитывается в мои синие джинсы и белую
рубашку». История заканчивается тем, что он несколько раз пишет: «Я - плохой», а потом,
двадцать раз большими буквами, размером с те, что он использовал для написания спреем
на стенах Абердина: «Я, Я, Я», пока он, наконец, не исчерпал место, заполнив каждый
дюйм страницы. Он писал это, изо всех сил нажимая ручкой на бумагу. Он не
предпринимал никаких усилий, чтобы прятать эти истории, и напротив, его дневники
валялись раскрытыми по всей квартире. С Гролом стала встречаться Дженнифер Финч, и
она прочитала некоторые из записей, оставленных на кухонном столе, и заметила его
мучения. «Я беспокоилась за Курта, - вспоминала она. - Он был просто неуправляем».
Та ненависть, которую он испытывал к другим, была умеренна по сравнению с той
жестокостью, с которой он характеризовал себя. Часто темой становилось самоубийство.
Одна из этих обличительных тирад описывала во всех подробностях, как он мог бы

111
превратиться в «Хелен Келлер*, проткнув свои уши ножом, потом вырезав свою гортань».
Он неоднократно фантазировал о рае и аде, охвывая и идею духовного начала как
спасения после смерти, но так же часто искренне отвергая её. «Если ты хочешь узнать, на
что похожа жизнь после смерти, - размышлял он, - то надень парашют, сядь в самолёт,
вколи себе в вены изрядное количество героини, а потом сразу же дозу закиси азота,
потом прыгай или подожги себя».
Ко второй неделе ноября 1990 года в дневниковых заметках Курта стал появляться
новый персонаж, и эта фигура вскоре пробила себе дорогу почти в каждый образ, песню
или историю. Он умышленно писал с орфографической ошибкой его название, и при этом
он жертвовал ему собственную жизнь. Странно, но он употреблял его в женском роде, но
поскольку он стал его большой любовью той осенью - и даже вызывал у него тошноту, в
точности так же, как Тоби – в этом выборе рода была справедливость. Он называл его
«героиней».

112
 13. БИБЛИОТЕКА РИЧАРДА НИКСОНА
Олимпия, штат Вашингтон
ноябрь 1990 - май 1991 года

«Возможно, мне пора в Клинику Бетти Форд или в Библиотеку Ричарда Никсона, чтобы
спастись от дальнейшего надругательства над моим анемичным грызуноподобным
телом».
- из письма Тоби Вэйл, май 1991 года.

«Героиня», незаконнорожденная самим Куртом форма слова «героин», впервые

появилась ещё в его грубых комиксах в восьмом классе. Когда он рос, очарованный рок-н-
роллом, он хорошо понимал, что многие музыканты, которых он боготворил, стали
жертвой наркомании. И хотя он привык курить траву, часто слишком много выпивал и,
как известно, вдыхал пары со дна банок с кремом для бритья, он клялся, что его никогда
не постигнет подобная участь. В 1987 году, во время одного из очистительных периодов
трезвости Курта он отчитал Джесси Рида, когда его друг предложил, чтобы они
попробовали героин. «После этого Курт со мной не тусовался, - вспоминал Джесси. - Я
пытался найти героин, наркотик, который я никогда не пробовал, и он никогда не
пробовал, а он мне выговаривал: «Почему ты хочешь убить себя? Почему ты хочешь так
ужасно умереть?». В своей личной истории с наркотиками, которую он сочинил позже в
жизни, Курт написал, что впервые принял героин в Абердине в конце восьмидесятых; его
друзья это опровергают, поскольку в то время он испытывал страх перед иглами, и в его
кругу нельзя было найти никакого героина. Он действительно иногда принимал в
Абердине перкодан, наркотик, отпускаемый по рецепту; он, возможно, романтизировал и
преувеличил этот опиат, вспоминая об этом позже.
Осенью 1990 года, когда у Курта было разбито сердце из-за Тоби, те же самые
вопросы, которые он ранее задавал Джесси, можно было задать ему самому. В начале
ноября он преодолел свой страх перед иглами и впервые укололся героином с одним
другом в Олимпии. Он находил, что эйфорические влияния этого наркотика помогают ему
временно избавиться от свой душевной боли и боли в желудке.
На следующий день Курт позвонил Кристу. «Эй, Крист, я принимал героин», -
сказал Курт своему другу. «Круто! На что это было похоже?», - спросил Крист. Курт
сказал: «О, нормально». Потом Крист сказал ему: «Ты не должен этого делать. Посмотри
на Энди Вуда». Вуд был ведущим вокалистом «Mother Love Bone», подающей надежды
группы из Сиэтла, который умер от передозировки героина в марте 1990 года. Новоселич
ссылался на других друзей из Олимпии, которые умерли от героиновой зависимости.
Ответ Курта: «Да, я знаю». Новоселич, играя роль старшего брата, предупредил Курта,
что героин не похож на другие наркотики, которые он принимал: «Я точно помню, как
сказал ему, что он играет с динамитом».
Но это предупреждение было пропущено мимо ушей. Хотя Курт обещал Кристу,
что он больше не будет пробовать этот наркотик, он нарушил это обещание. Чтобы
избежать разоблачения Кристом или Гролом, Курт принимал этот наркотик в домах у
друзей. Он нашёл дилера по имени Хосе, который продавал его многим Гринерам в
Олимпии. По случайному совпадению, той осенью Дилан Карлсон впервые
экспериментировал с героином, однако не с Куртом. Но вскоре их связь также
распространилась на героин - обычно они принимали его всего один раз в неделю
вследствие нескольких факторов, включая их бедность и нежелание стать наркоманами.
Но они изредка продолжали кутежи, как в тот раз, когда они снимали дешёвый
гостиничный номер в Сиэтле, чтобы дремать при закрытых дверях, чтобы не тревожить
своих друзей или соседей по комнате.

113
 Но друзья Курта были встревожены тем, что он употребляет наркотики. Трэйси,
наконец, простила Курта, и они изредка тусовались. Когда Шелли сказала ей, что Курт
принимает героин, она не могла поверить своим ушам. На той неделе Курт позвонил
Трэйси поздно ночью, явно под кайфом, и она прямо бросила ему вызов: «Он сказал мне,
что принимал это несколько раз. Он сказал, что это ему очень понравилось, и что это
делает его более общительным. Но он сказал, что не собирался всё время это принимать.
Я пыталась идти по тонкой грани, говоря ему, он не должен этого делать, не заставляя его
плохо себя чувствовать из-за того, что он делает это». Неделю спустя они провели вместе
вечер, побывав на нескольких вечеринках. Между этими мероприятиями Курт настоял,
чтобы они зашли к нему, чтобы он смог сходить в туалет. Когда он не вернулся, Трэйси
пошла его искать и нашла его на полу, с бутылкой дезинфицирующего раствора рядом с
ним и с иглой в его руке. Она была в ярости: Курт превратился в то, что Трэйси не могла
себе представить даже в своём самом худшем кошмаре. Шутка по поводу названия
первого альбома «Нирваны» больше никому не казалась забавной. Но героин для Курта
был только маленькой частью 1990 года, и почти всегда он держал своё обещание
принимать его только иногда. Его отвлекал от всего остального тот факт, что его карьера
взлетела, как никогда. Осенью он подписал контракт с «Virgin Publishing», который
принёс ему его первый большой чек. Кэз Атсуномия, президент «Virgin», прилетел на
Северо-Запад, чтобы подписать контракт. Хотя Кэз был давним ветераном индустрии и
работал со всеми от «Clash» до «Queen», он был потрясён, увидев убогость квартиры
Курта. Они говорили о влияниях Курта, особенно о «Clash»; Курт сказал, что «Sandinista!»
был одним из первых альбомов, что у него были, которые были далеко не панковскими.
Первая доля договора Курта на публикацию облеклась в форму чека на 3 000 $. Он
заплатил за квартиру, а потом поехал в Торговый Комплекс Саут-Саунд с Майки
Нелсоном и Джо Престоном. Курт потратил почти 1 000 $ в «Тойз-Ар-Ас»* на систему
«Nintendo», две видеокамеры «Pixelvision», два автоматических пневматических ружья,
напоминающих винтовки M16, и несколько пластмассовых моделей Ивела Канивела. Он
также купил фальшивые собачьи фекалии, фальшивую рвоту и резиновые отрубленные
руки. «Он бросил всё это в корзину, - вспоминал Престон. - Это была просто куча хлама,
которую он мог уничтожать». Будто восьмилетнему мальчику дали свободу в магазине и
сказали, что он может брать всё, что захочет. Курт использовал пневматическое ружьё,
чтобы сразу же пострелять по окнам здания Лотереи Штата Вашингтон на другой стороне
улицы. Он также купил за 20 $ подержанный детский велосипед «Swinger», модель,
которая в то время была явно немодной: он был настолько крошечным, что для того,
чтобы крутить педали, ему приходилось прижимать колени к плечам. Курт радостно ездил
на велосипеде, пока не стемнело.
Он всё ещё ездил на этом велосипеде спустя несколько дней в самом разгаре того,
что в то время было самой важной деловой встречей, которая у него когда-нибудь была.
По рекомендации Тёрстона Мура группа связалась с Руководством «Gold Mountain». Этой
фирмой управляли Дэнни Голдберг и Джон Силва. Силве, как более молодому менеджеру,
поручили работу по ведению переговоров с «Нирваной». Это была лёгкая задача - из-за
его связи с «Sonic Youth» он уже имел одобрение Курта. Силва и его подружка Лиза
Фэнчэр приехали в Сиэтл, чтобы встретиться с группой лицом к лицу и пригласили их
пообедать. Курт любил, когда его приглашают на обед главы музыкальной индустрии,
потому что только так он мог гарантированно прилично пообедать. Но в этот вечер Силва
и остальные члены группы несколько часов сидели без дела, пока Курт ездил по кругу на
своём велосипеде «Swinger» на автостоянке Лотереи. «Все мы решили, что он что-нибудь
себе сломает», - вспоминала Фэнчэр. Хотя эта долгая задержка казалась просто ещё одной
детской забавой, более циничный наблюдатель мог бы предположить, что это был первый
шаг Курта в том, что станет битвой характеров с тем, кто вскоре станет его менеджером.
Курт отложил свой велосипед, чтобы пойти на обед, но впоследствии сообщил, что
в городе играют «Beat Happening». Это было испытание интереса Силвы, и как любой

114
хороший бизнесмен, Силва сделал вид, что он в восторге, и пошёл с Куртом на концерт.
Силва впоследствии возражал Фэнчер, что он терпеть не может группу Кэлвина (она
также вспоминала, что вначале он ненавидел «Sonic Youth», жалуясь на их «большое
самомнение»). Однако он прошёл серьёзное испытание Курта, и в течение недели
«Нирвана» подписала контракт с «Gold Mountain».
25 ноября «Нирвана» играла концерт в «Off Ramp» в Сиэтле, который привлёк
больше представителей A&R, чем любой концерт в истории Северо-Запада.
Представители «Columbia», «Capitol», «Slash», «RCA» и нескольких других студий
сталкивались друг с другом. «Эти парни A&R оказывали жёсткий прессинг», - замечал
Дэймон Стюарт из «Sony». Огромное количество представителей A&R изменило то, как
группу воспринимали в Сиэтле. «К тому времени, - объясняла Сьюзен Силвер, - вокруг
них происходил конкурентный ажиотаж».
Сам концерт был замечательный – впоследствии Курт рассказал другу, что это
было его любимое выступление «Нирваны». Во время концерта из восемнадцати песен
группа сыграла двенадцать невыпущенных мелодий. Они начали с мощной «Aneurysm», в
первый раз она игралась публично, и толпа танцевала слэм и дрейфовала, как на сёрфинге
без доски, пока не разбила лампочки на потолке. «Я думал, что концерт был
удивительный, вспоминал Ким Тэйл из «Soundgarden». - Они сделали кавер «Here She
Comes Now» «Velvet Underground», который, как я думал, был блестящим. А потом, когда
я услышал «Lithium», он мне хорошо запомнился. Бен, наш басист, подошёл ко мне и
сказал: «Это хит. Это – прямо хит из Топ-40»».
На тех людей A&R это также произвело впечатление. Когда концерт закончился -
после перерыва из-за пожарной тревоги - Джефф Фенстер с «Carisma Records» сумел
убедить группу, что его студия – это самый лучший выбор. Спустя два дня позвонил
адвокат «Нирваны», Элан Минтц, и сказал, что группа будет подписывать контракт с
«Charisma». Контракт был на 200 000 $, крупный, но не безумный аванс. Но прежде чем
Фенстер смог подготовить контракт, группа решила, в последний момент, вместо этого
подписать контракт с «DGC», отпечатком «Geffen Records». Хотя представитель A&R
«DGC» Гэри Джёрш не был одним из ранних претендентов, одобрение «Sonic Youth», в
конце концов, оказалось решающим фактором. В «Geffen» также был сильный промо-
отдел, возглавляемый Марком Кэйтсом, и «Gold Mountain» знали, что промоушн был
ключом к прорыву группы. Контракт с «Geffen» обязывал заплатить «Нирване» 287 000 $,
в то время один из самых больших авансов для группы с Северо-Запада. Минтц освободил
группу из остатков их контракта с «Sub Pop»: в качестве части соглашения с «Geffen»,
«Sub Pop» заплатили 75 000 $ и получали 2 процента с продаж следующих двух альбомов.
Хотя Курт читал книги по музыкальной индустрии, даже он был не готов к тому,
как долго придётся согласовывать это соглашение - контракт не был подписан до апреля -
и как мало денег первоначально предназначалось ему. К тому времени, как были
удержаны расходы на адвокатов, менеджеров, налоги, и долг, «Gold Mountain» установили
ему предварительный гонорар в 1 000 $ в месяц. Он сразу же задолжал по своим счетам и
жаловался, что он может позволить себе только корн-доги* - теперь на полу в квартире
валялись палочки от них.
Грол вернулся на восток на большую часть декабря, и без своего соседа по комнате
Курт стремился избавиться от скуки всеми необходимыми средствами. Он много
тусовался с Диланом, и вскоре преодолел ещё один барьер, который он поклялся никогда
не пересекать. Дилан был страстным поклонником оружия, а Курт последовательно
проповедовал то, что оружие - это варварство. Несколько раз Курт соглашался пойти с
Диланом в лес, но он не дотрагивался до оружия, а однажды даже отказался выходить из
машины. Но, в конце концов, Курт начал позволять Дилану показывать ему, как целиться
и стрелять. Это было безопасно: проделывание дыр в банках при помощи винтовок или
стрельба по художественным проектам, которыми Курт решил пожертвовать.

115
 Курт также начал много тусоваться с Майки Нелсоном, чтобы отовариваться в
магазинах подержанных товаров. «Там всегда был какой-нибудь альбом, который он
надеялся отыскать, - говорил Нелсон. – В одном из его любимых была куча
дальнобойщиков, говорящих по радиосвязи. У него был альбом «Lie» Чарлза Мэнсона. И
он был большим фэном «H. R. Pufnstuf». Даже в конце 1990 года Курт всё ещё
рекламировал достоинства «Get the Knack» «Knack». «Он сказал мне, что все
замечательные песни на этом альбоме – это те, о которых люди не слышали».
Джон Пёрки в том месяце заходил в эту квартиру и помогал Курту покупать
рождественские подарки. Самым большим приобретением Курта в том году был большой
сделанный на заказ аквариум для своих черепах. Перед шоппингом они курили
марихуану, но Пёрки был удивлён, когда Курт спросил: «Ты не знаешь, где я могу достать
героин?». Пёрки ответил: «Ты же не колешься, правда?». «О, нет, - соврал Курт. - Я
просто что-нибудь покурю». Во многих отношениях его скудный бюджет помог
сдерживать его страсть к наркотикам: он просто не мог позволить себе стать наркоманом.
11 декабря Курт снова обратился за медицинской помощью из-за своей боли в
желудке, показавшись врачу в Такоме. На сей раз диагнозом был синдром раздражённой
толстой кишки, и Курту прописали лидокс, форму клидиниума. Это лекарство, казалось,
не предотвращало его боль, и он прекратил принимать его две недели спустя, когда он
заболел бронхитом.
Год закончился концертом в канун Нового года в Портленде в «Satyricon». Слим
ездил с группой и видел то, что он вспоминал как сногсшибательный концерт, несмотря
на факт, что Курт напился виски и кока-колы вопреки предписаниям его врача. Теперь
было заметно, что Курт привлекает поклонниц. Слим видел, как одна молодая женщина
весь концерт не сводила с него глаз: «Её поведение говорило: «Я – та девушка из зала,
которая хочет трахнуть тебя сегодня вечером!». Однако Курт не обратил внимания и, как
и в большинство вечеров, пошёл домой один.
Они начали 1991 год с трёхчасовой ночной поездки из Портленда, поскольку на
следующий день у них была запланирована студийная сессия. Они закончили две песни,
«Aneurysm» и перезапись «Even In His Youth». Они также отработали несколько песен,
которые Курт только что написал, включая раннюю «All Apologies». «У них была куча
идей, которые они хотели низвергнуть, - вспоминал Крэйг Монтгомери, который
продюсировал эти треки. - Но их аппаратура была в ужасном состоянии, и все они были
довольно окосевшие».
Друг Курта Джесси Рид вернулся на Север-Запад на праздники, и на следующий
день после сессии звукозаписи они отправились в Абердин, чтобы навестить родителей
Джесси. В пути Курт говорил о своём будущем со старым другом, и когда машина
въехала в округ Грэйс-Харбор, он признался в любви к этому пейзажу и этим людям,
опровергая всё, что он говорил в своих интервью. Когда они проезжали несколько ферм у
Сэтсоп - идиллической долины, несмотря на заброшенную атомную электростанцию -
Курт сказал Джесси, что он мечтает использовать свой студийный аванс, чтобы купить
ферму. Он увидел большое роскошное ранчо и указал на него: «Что ты думаешь о том
доме вон там? Если я его куплю, то мы сможем играть так громко, как захотим,
устраивать классные вечеринки, приглашать туда людей, и никому не будет до этого
дела». Этот дом не продавался, а у Курта ещё не было денег, но он поклялся Джесси, что,
если он когда-нибудь прославится, он вернётся в гавань и купит ранчо, «в точности как у
Нила Янга в Калифорнии».
В начале 1991 года Курт сделал телефонный звонок, который он откладывал много
лет: он позвонил своему отцу. С тех пор, как он переехал в Олимпию, он общался с Доном
в основном через бабушку и дедушку.
Этот разговор - как было типично для общения между двумя стоическими
мужчинами-Кобэйнами - был коротким. Курт главным образом говорил о группе,
рассказывая Дону, что он подписал контракт с ведущей студией звукозаписи; Дон не знал,

116
что это означает, но когда он спросил Курта, достаточно ли у него денег, его сын сказал
«да». Курт спросил о других детях Дона, и они вкратце поболтали о новой работе Дона
детективом в Патруле Штата Вашингтон. Курт рассказал отцу, что он много выступает;
Дон сказал, что был бы рад как-нибудь зайти к нему. Разговор длился всего несколько
минут и был больше примечателен тем, что эти двое мужчин не говорили ни о чем, кроме
того, чем они занимались. Дон был неспособен говорить о том страдании, которое он
испытывал оттого, что его первенец скитается, а Курт был неспособен говорить ни об
одном страдании, которое он испытывал: ни о разводе, ни о повторном браке или об их
многих других сражениях.
Со своей матерью у Курта оставались отношения получше; её заинтересованность
в его карьере и её одобрение его как музыканта, казалось, увеличивались, как и его слава.
Вдобавок Курт и Венди стали ближе в том году, когда произошла ещё одна семейная
трагедия 2 января 1991 года - брат Венди Патрик умер от СПИДа в Калифорнии в 46 лет.
Гомосексуализм Патрика в семье Фрэйденберг всегда был глубокой тайной; он был так
красив и так нравился девушкам, что его родители, казалось, были неспособны в это
поверить, когда он сообщил, что он – гей. Ещё до своего диагноза он страдал клинической
депрессией, но когда у него обнаружился СПИД, это повергло его в душевную панику.
Его злость на своих родителей была так велика, что он планировал написать трактат о его
пожизненной сексуальной истории - включающий то, что над ним надругался его дядя
Делберт - и послать его в «Aberdeen Daily World», чтобы поставить в неудобное
положение свою семью. В этой ситуации семья решила не включать причину смерти в его
некролог и указать его близкого друга, с которым он жил, в качестве «закадычного друга».
Курта пригласили на поминки, но он не пришёл, сославшись на то, что ему надо работать
над своим будущим альбомом.
На этот раз Курт не врал, чтобы избавиться от семейного обязательства. Он
действительно готовился к своему альбому, и когда начался 1991 год, он придирчиво
работал. «Нирвана» сняла новую репетиционную точку в Такоме, и каждый день они
часами репетировали. Частью их прогона было научить Грола песням из их репертуара, но
в основном это было для оттачивания нового материала, который писал Курт. В январе
«Sub Pop» выпустили свой последний официальный сингл «Нирваны», живую запись
«Molly’s Lips» «Vaselines». На дополнительной канавке студия выгравировала прощание
из одного слова: «Пока».
В феврале Курту исполнилось 24, и по такому случаю он сел и начал писать
историю своей жизни, одна из множества коротких попыток, которые он предпринял за
несколько лет. Эта версия заняла три страницы, прежде чем иссякнуть. «Привет, мне 24
года, - писал он. - Я родился белым мужчиной, представителем класса мелкой буржуазии
неподалёку от побережья Штата Вашингтон. У моих родителей была компактная
модульная стереосистема в корпусе, имитирующем древесину и бокс-сет на четыре
пластинки с модными хитами радио AM начала семидесятых под названием «Good
Vibrations» «Ronco». Там были такие хиты, как Тони Орландо и «Tie a Yellow Ribbon»
«Dawn» и «Time in a Bottle» Джима Кроса. После моих многолетних просьб мне, наконец,
купили мне жестяную ударную установку с бумажными барабанами с конца каталога
«Сирз». Не прошло и недели, как моя сестра продырявила эти барабаны отвёрткой».
Курт продолжил рассказ записью, что он помнит, как его мать играла на
фортепиано песни «Chicago», и что он навеки будет признателен своей тёте Мари за то,
что она подарила ему три альбома «Beatles». Он писал, что одним из его первых
разочарований было, когда он выяснил, в 1976 году, что «Beatles» распались шесть лет
назад. Развод его родителей, казалось, повлиял меньше: «Мои родители развелись,
поэтому мы с папой переехали в трейлерный парк в ещё меньшее сообщество
лесозаготовителей. Папины друзья уговорили его вступить в Колумбийское общество
«Грампластинки – почтой», и вскоре в моём трейлере раз в неделю стали появляться
пластинки, накопилась довольно большая коллекция». И на этом попытка рассказать

117
историю его жизни закончилась. Он вернулся к своей любимой теме дневника в то время:
написанию аннотаций на обложку будущего альбома. Он написал много разных версий –
в альбом, в конце концов, не вошла ни одна - но один черновой вариант посвящения для
этого альбома рассказал больше о его детстве, чем его попытка в биографии: «Спасибо
неободряющим родителям повсюду, - писал он, - за то, что дали своим детям желание их
разоблачить».

В марте «Нирвана» играла канадский тур из четырёх концертов, а потом сразу же

вернулась к репетициям. После большого спора со своими менеджерами и студийными
боссами они снова остановились на Батче Виге в качестве продюсера, используя «Sound
City», студию возле Лос-Анджелеса. Эта студия понесла расходы, однако их вычли из
аванса «Нирваны».
Прежде чем отправиться в Калифорнию, у группы был ещё один концерт в Сиэтле,
17 апреля, в гостинице «O.K.». Курт организовал его после того, как услышал, что у его
друга Майки Нелсона было столько неоплаченных вызовов в суд из-за автотранспортных
происшествий, что он рисковал сесть в тюрьму. Состав исполнителей включал «Bikini
Kill» и «Fitz Of Depression», и Курт настаивал, чтобы все доходы отдали Нелсону. Этот
концерт был не полностью аншлаговым из-за того, что в тот же вечер была вечеринка в
честь фильма «Одиночки». Выступление «Нирваны» включало каверы «Turnaround»
«Devo», «Wild Thing» «Troggs» и «D7» «Wipers», но когда группа сыграла новую
композицию, произошёл сюрприз. Курт невнятно произносил вокал, возможно, даже не
зная все слова, но гитарная партия уже была на месте, как и потрясающий заводной ритм
ударных. «Я не знала, что они играют, - вспоминала Сьюзи Теннант, промо-представитель
«DGC», - но я понимала, что это было удивительно. Я помню, как подпрыгивала и
спрашивала всех рядом со мной: «Что это за песня?»».
Слова Теннант копировали то, что Новоселич и Грол сказали всего три недели
назад, когда Курт принес на репетицию новый рифф. «Это называется «Smells Like Teen
Spirit», - объявил Курт своим товарищам по группе, украв граффити Кэтлин Ханна. В то
время никто в группе не знал об этом дезодоранте, и только когда песня была записана на
мастер-диск, все отмечали, что она содержит в себе название продукта. Когда Курт
впервые принёс эту песню на студию, у неё был более быстрый ритм и меньше
концентрации на связке. «Курт играл только припев», - вспоминал Крист. Именно Крист
предложил замедлить мелодию, а Грол инстинктивно добавил мощный ритм.
В гостинице «O.K.» Курт просто напел несколько куплетов. В этот период он
менял тексты на всех своих песнях, и «Teen Spirit» имела около дюжины версий. Одна из
этих первых версий включала припев: «Отрицание и от чужих / Возрождение и от
одобрения / Вот и мы, мы так известны / Мы так глупы и из Вегаса». Другая начиналась:
«Выйди и поиграй, установи правила / Развлекись от души, мы знаем, что проиграем».
Позже в той же версии была строчка без всякого рифмованного куплета: «Самый
прекрасный день, который когда-нибудь у меня был, это когда завтра так и не наступило».
Неделю спустя группа отправилась в Лос-Анджелес. По дороге Курт заехал на
«Universal Studios» и катался на тех же самых аттракционах, где он был со своими
бабушкой и дедушкой пятнадцать лет назад. Группа въехала в Оуквудские апартаменты)
на следующие шесть недель, неподалёку от «Sound City Studios». Виг навестил их во
время подготовки к записи и обнаружил хаос. «На стенах были граффити, - вспоминал он,
- и диваны были вверх тормашками. Каждую ночь они не ложились спать и доходили до
Венис-бич до шести утра». Та нервозность, которую чувствовала группа из-за записи,
снималась пьянством, что все трое членов группы делали сверх меры. Однажды ночью
Крист был арестован за вождение в нетрезвом виде; Джону Силве пришлось бороться за
то, чтобы выручить его и вернуть в студию.
Большинство сессий начиналось в три часа дня и продолжалось до полуночи. Во
время перерывов Курт блуждал по залам студии и пялился на золотые пластинки

118
альбомов вроде «Rumours» «Flitwood Mac» и «Damn the Torpedoes» Тома Петти, однако
больше всего на него произвёл впечатление альбом Ивела Канивела, записанный здесь.
Облегчённо-металлическая группа «Warrant» арендовала эту студию до «Нирваны»; когда
эта группа вернулась, чтобы забрать аппаратуру во время сессии «Нирваны», Курт
завладел студийной системой оповещения и начал кричать: «Принеси мне «Вишнёвый
Пирог»(«Cherry Pie»), так назывался хит «Warrant». Однажды ночью Курт украл
оригинальные мастер-плёнки альбома Ивела Канивела и отвёз их домой в Олимпию.
Они провели ту первую неделю, пытаясь записать основные треки, главным
образом концентрируясь на саунде ударных, который был специальностью Вига. Спустя
две недели они наложили десять песен, хотя большинство из них не имело больше трёх
дублей, потому что голос Курта пропадал после такого крика. Многие из этих песен были
теми, которые они предварительно записали во время сессий на «Smart Studio», и это была
больше техническая, чем творческая работа.
По сравнению с другими сессиями группы, проблем было мало. Во время записи
«Lithium» Курт изо всех сил пытался записать свои гитарные партии правильно и
постепенно становился всё более и более расстроенным, в конце концов, разбив свою
гитару об пол студии. В итоге Виг решил использовать дубль, записанный во время
нервного срыва Курта; его назвали «Endless, Nameless» и записали на компакт-диск в
качестве скрытого трека.
Самой большой проблемой сессии было промедление самого Курта: он всё ещё не
определился с текстами для многих песен, хотя несколько мелодий, таких, как «Polly» и
«Breed», группа играла много лет. Когда он действительно закончил тексты, большинство
были столь же парадоксальны, как и изобличительны. Многие строчки оставляли
слушателя в недоумении относительно того, поёт ли он о внешних или внутренних
обстоятельствах, игнорируя объяснение при сообщении эмоционального тона. В своих
дневниках Курт написал письмо давно умершему критику Лестеру Бэнгсу, жалуясь на
состояние рок-журналистики – профессии, которая и очаровывала, и отталкивала его –
спрашивая: «Какого чёрта журналисты настаивают на том, чтобы придумывать
второразрядную фрейдистскую оценку моих текстов, когда 90 процентов времени они
расшифровали их неправильно?». Несмотря на мудрость в вопросе Курта, он часами
пытался понять песни своих кумиров. Он также трудился над своими собственными
композициями, попеременно вставляя сообщения или редактируя себя, когда он думал,
что был слишком откровенен.
Так обстояло дело с «Something in the Way», последней песней, записанной во
время этих сессий. Текст во всех подробностях рассказывал о мифическом периоде
проживания Курта под мостом. Он написал эту песню год назад, но он скрывал её от
своих товарищей по группе. В своём первом представлении об альбоме Курт хотел
«девичью» сторону (составленную изо всех песен о Тоби) и «мальчишескую» сторону
(чтобы включить среди прочих «Sliver», «Sappy» и «Polly», все песни о своей семье или о
своём внутреннем мире). Он всегда планировал закончить альбом «Something in the Way»,
однако он никогда не говорил об этом своему продюсеру. Вместо этого он сочинил эту
песню во время сессий на «Sound City» как сюрприз в последний момент и написал тексты
в студии, появившиеся перед всеми так, как будто он сочинил их тут же, тогда как он
работал над ними годами. Несмотря на своё письмо Лестеру Бэнгсу, ни один индивидуум
не анализировал фрейдистские значения его текстов больше самого Курта, и он очень
хорошо знал, что выпуск песни, намекающей на то, что он жил под мостом, причинит
много боли его семье.
Когда они закончили эти сессии, пришёл друг Грола и предложил Курту пари, что
в течение шести месяцев он будет на обложке «Rolling Stone». Курт ответил: «А, не
будем». Майки Нелсон и его товарищи по группе «Fitz of Depression» также появились и
жили с «Нирваной» в Оуквуде, также, как и «Melvins» - во время одного уикэнда в их
трёхкомнатной квартире спали 22 человека. «Fitz» столкнулся с гораздо большим

119
невезением: один клуб обещал весьма необходимый концерт, но в последний момент
отменил. «Перезвоните ему, - настаивал Курт, - и скажите, что мы тоже будем играть».
Спустя два дня после завершения своего альбома «Нирвана» играла в крошечном лос-
анджелесском клубе под названием «Jabberjaw» и дебютировала с «On a Plain» и «Come
As You Are» перед изумлённым залом. Они настаивали, чтобы всю плату за вход отдали
Нелсону. В письме Тоби Курт рассказывал об этом концерте о «неописуемо обломанном
выпивкой и наркотиками, нестройном, и довольно, м-м-м, небрежном. Мне потребовалось
более пятнадцати минут, чтобы заменить струну на своей гитаре, в то время как люди
прерывали меня и обзывали пьяным. После концерта я выбежал наружу, и меня вырвало».
В клубе Курт заметил в зале Игги Попа, и на сей раз на Курте не было в смущающей
рубашке. «Это был, возможно, самый лестный момент в моей жизни», - замечал он.
Однако самой откровенной частью письма Курта было его признание об
увеличении наркотической зависимости, включая куаалюд, который он глотал, как
конфеты. «Я в последнее время принимал много наркотиков, - писал он Тоби. –
Возможно, мне пора в Клинику Бетти Форд или в Библиотеку Ричарда Никсона, чтобы
спастись от дальнейшего надругательства над моим анемичным грызуноподобным телом.
Я не могу дождаться, когда снова буду дома (где бы он ни был) в кровати, невротичный,
истощённый и жалующийся, какая дерьмовая погода, и в этом вся причина моего
страдания. Я скучаю по вам, «Bikini Kill». Я всей душой люблю вас». Он подписался -
«Курдт».
Это письмо – как и многие другие, которые он написал - осталось неотправленным,
возможно, из-за женщины, с которой он столкнулся за две недели до концерта в
«Jabberjaw». Она сыграла в его жизни гораздо большую роль, чем Бетти Форд, Ричард
Никсон, или Тоби Вэйл. Он запомнил её по маленькой роли в фильме «Прямиком в Ад».

120
 14. СЖИГАТЬ АМЕРИКАНСКИЕ ФЛАГИ
Олимпия, штат Вашингтон
май 1991 – сентябрь 1991 года

«Может, мы сможем вместе гастролировать по Штатам и сжигать

на сцене американские флаги?»
- из письма Юджину Келли, сентябрь 1991 года

Курт Кобэйн и Кортни Лав впервые заметили друг друга в одиннадцать вечера в
пятницу, 12 января 1990 года, и в течение 30 секунд они дрались на полу. Местом
действия был «Satyricon», маленький, тускло освещенный ночной клуб в Портленде, штат
Орегон. Курт был там из-за концерта «Нирваны»; Кортни пришла с подругой, которая
встречалась с членом разогревающей группы с чудесным названием «Oily Bloodmen»
(«Масляные Кровожадные Люди»). Уже будучи в Портленде личностью с дурной
репутацией, Лав в окружении своих поклонников заседала в кабинке, когда она увидела
Курта, проходящего мимо за несколько минут до начала выступления его группы на
сцене. Кортни была в красном платье в горошек. «Ты похож на Дэйва Пёрнера», - сказала
она ему, сделав так, чтобы это замечание звучало как маленькое оскорбление, но также и
заигрывание. Курт действительно слегка напоминал Пёрнера, ведущего вокалиста «Soul
Asylum», поскольку его волосы стали длинными и нечёсанными - он мыл их всего раз в
неделю, да ещё и куском мыла. Курт ответил собственным заигрыванием: он схватил
Кортни и опрокинул её наземь. «Это было перед музыкальным автоматом, - вспоминала
Кортни, - который играл мою любимую песню «Living Color». На полу было пиво». Она
была рада, что её комментарий привлёк внимание, но она не ожидала, что её придавит к
полу этот маленький парень-бродяга. Со своей стороны Курт не рассчитывал на то, что
его соперница окажется настолько крепкой: она была на три дюйма выше и сильнее. Не
будь у него школьного опыта борьбы, она могла победить в этой схватке. Но всё это
катание по полу было в шутку, и он собственными руками поднял её и в знак примирения
подарил ей наклейку с Чим-Чим, обезьяной из «Гонщика Спиди», который он сделал
своим талисманом.
Когда впоследствии Курт рассказывал эту историю Майклу Азерраду, он сразу же
почувствовал влечение к Кортни: «Я подумал, что она похожа на Нэнси Спанджен. Она
была похожа на классическую панк-рок-чувиху. Я на самом деле чувствовал в некотором
роде, что я к ней неравнодушен. Возможно, хотел трахнуть её той ночью, но она ушла».
Предположения Курта были, без сомнения, сомнительны – в Портленде с ним была
Трэйси и, несмотря на его восхищение, изменять – это было на него не похоже. Но связь
между Куртом и Кортни была сексуальной: борьба была фетишем Курта, и такой
достойный соперник, как Кортни, был главным возбуждающим фактором.
Той ночью они расстались, но Кортни следила за карьерой «Нирваны», как питчер
Американской Бейсбольной Лиги мог бы следить за подвигами игрока Национальной
Бейсбольной Лиги. Она читала заметки с «Нирваной» в рок-прессе и повесила наклейку
Курта с Чим-Чим на футляр своей гитары, хотя она оставалась при своём мнении по
поводу группы - их ранний материал был для неё слишком металлическим. Как и
большинство рок-критиков в то время, она предпочитала «Mudhoney», а после
прослушивания «Love Buzz» в музыкальном магазине она решила купить этот сингл.
Впоследствии увидев группу на концерте, её больше поразило их странное физическое
свойство: «Крист был очень, очень большим, - замечала она, - и он затмевал Курта до
такой степени, когда уже не видишь, какой Курт привлекательный, потому что он казался
крошечным мальчиком».
Её мнение о «Нирване» и об этом крошечном мальчике полностью изменилось,
когда в октябре 1990 года она купила сингл «Sliver». «Когда я его крутила, - вспоминала

121
она, - я думала: «О Боже – я это пропустила!»». На обратной стороне была «Dive»,
которая стала её любимой песней «Нирваны». «Она очень сексапильная, и сексуальная, и
странная, и цепляющая, - отмечала она. - Я думала, что она гениальная».
Когда в конце 1990 года подруга Кортни Дженнифер Финч стала встречаться с
Дэйвом Гролом, «Нирвана» и Курт стали частой темой их девичьих разговоров. Они
прозвали Курта «Пикси-Мит»*, и из-за его маленького роста, и из-за почитания Куртом
«Pixies». Кортни призналась Гролу, что она без памяти влюбилась в Курта, а когда Дэйв
сказал ей, что Курт внезапно стал одиноким, Кортни послала Курту подарок, означающий
перемещение их борцовского поединка на другую арену. Это была шкатулка в форме
сердца, в которой были крошечная фарфоровая куклой, три засохших розы, миниатюрная
чайная чашка и покрытые шеллаком ракушки. Она приобрела эту шёлково-кружевную
шкатулку в Антикварном Магазине Джералда Катца в Новом Орлеане, и перед тем, как её
послать, она надушила её своими духами, как магическими чарами. Когда ароматная
шкатулка прибыла в Олимпию, это была самая благоухающая вещь в квартире на Пир-
стрит, хотя достичь этой разницы было нетрудно. На Курта произвела впечатление кукла;
к 1990 году куклы были одним из многих средств, которые он использовал для своих
художественных проектов. Он перекрашивал им лица и приклеивал им на головы
человеческие волосы. Получившиеся существа были и красивы, и абсурдны, больше
напоминая не кукол, а детские трупы.
Во второй раз Курт и Кортни встретились в мае 1991 года во время концерта «L7»
в «Palladium» в Лос-Анджелесе. Курт за кулисами пил сироп от кашля прямо из бутылки.
По иронии судьбы, которая напоминала его первую встречу с Трэйси и их общими
крысами, Кортни открыла свою сумочку и показала свой собственный пузырёк сиропа от
кашля, более сильнодействующей марки. Они снова боролись на полу, но на этот раз это
было больше ощупывание, чем физическая проба сил. Атмосфера, по словам тех, кто это
видел, была очень сексуальной. Когда Курт отпустил её, напряжённость ослабла, и они
говорили на узкопрофессиональные темы. Кортни тут же похвасталась, что её группа,
«Hole», закончила запись «Pretty on the Inside», с продюсером Ким Гордон из «Sonic
Youth»; Курт говорил о своём собственном альбоме, который был всё ещё в работе. Курт
обычно был кротким, когда впервые с кем-то знакомился, но в своих попытках произвести
впечатление на Кортни он извлекал все названия и достижения, какие мог - он явно хотел
утереть ей нос. Как вскоре обнаружил Курт, немногие могли бы превзойти Лав в
разговоре. Она знала гораздо больше него о музыкальном бизнесе, и карьера «Hole»
ускорялась так же быстро, как в то время карьера «Нирваны». Она была равной Курту,
если не его наставницей, там, где Тоби и не снилось.
В их разговоре Курт признался, что живёт в Оуквудских апартаментах; Кортни
сказала ему, что она живёт всего в нескольких кварталах. Она записала свой номер
телефона на барной салфетке и настоятельно попросила, чтобы он время от времени
звонил. Она искренне флиртовала, и он флиртовал ей в ответ.
Вопреки всем правилам ухаживания, он позвонил ей позже той ночью в три часа
утра, казавшись отчаявшимся несчастным неудачником из «Свингеров». «На заднем фоне
было много шума», - вспоминала Кортни. Курт притворился, будто звонит только потому,
что хочет разузнать, где она достала свой сироп от кашля – той весной он стал
предпочитать его всем прочим одурманивающим веществам. Но то, что он действительно
хотел – это поговорить с ней ещё. И как выяснил Курт, Кортни могла говорить. Той ночью
её обычно рокочущий голос был просто шёпотом – в соседней комнате спал её бывший
приятель и товарищ по группе Эрик Эрландсон. В то время у неё также был роман на
расстоянии с Билли Корганом из «Smashing Pumpkins».
Они проговорили почти час, и это был разговор, который Курт вспоминал каждую
неделю. Хотя по телефону он был обычно прям и несдержан, существовали редкие
индивидуумы, которые могли открывать в нём интересного собеседника, и Кортни была
одной из них. Он был способен говорить по телефону то, что был неспособен сказать

122
лично всего несколько часов назад. Курт упомянул о шкатулке в форме сердца и
поблагодарил за неё Кортни. Её тронуло то, что он об этом сказал, но вскоре она перешла
к другим темам, далее извергая рэп потока сознания, который включал среди прочих
кратких остановок продюсеров, критиков, «Sonic Youth», игру на гитаре, марки сиропа от
кашля и написание песен. Она переключалась с одной темы на другую так, как кто-то мог
бы переключать каналы на телевизионном пульте. Когда Курт рассказывал об этом
разговоре своему другу Йэну Диксону, он начал с заявления: «Я познакомился с самой
крутой девушкой во всём мире». Как в мае того года жаловались Диксон и его прочие
друзья, «Курт говорил о ней без остановки. Вот так: «Кортни говорит это» и «Кортни
говорит то»». Это было за пять месяцев до того, как они снова увиделись, но за то время
Курт часто вспоминал их разговор, задаваясь вопросом, был ли он на самом деле, или это
просто медикаментозная мечта, вызванная слишком большим количеством сиропа от
кашля.
В начале июня Виг закончил альбом «Нирваны», и группа начала трудоёмкий
процесс наблюдения за микшированием, мастерингом и созданием обложки и видео.
Начальный бюджет на запись составлял 65 000 $, но к тому времени, как альбом был
закончен два месяца спустя, расходы превышали 120 000 $. Виг сделал замечательную
работу, зафиксировав на студийном альбоме мощь живых концертов «Нирваны», однако
его миксы не были симпатичны студии или менеджерам «Нирваны».
Карьерой «Нирваны» теперь руководили трое: соуправляющие Джон Силва и
Дэнни Голдберг из «Gold Mountain» и Гэри Джёрш из «DGC». Эта троица взялась за
трудную задачу по убеждению Курта, что альбом нуждается в повторном микшировании.
Пригласили Энди Уоллеса, который работал с такими разнообразными исполнителями,
как «Slayer» и Мадонна. «Микс Уоллеса был важным фактором в записи того альбома
самого по себе», - замечал Голдберг. Уоллес смикшировал основные треки так, чтобы они
мощно звучали по радио: он создавал расстояние между гитарой и ударными, которое
создавало звуковой удар, отсутствующий в предыдущих записях «Нирваны». Курт в то
время согласился с этим направлением, хотя впоследствии он утверждал, что из-за этого
альбом кажется «зашуганным». «Единообразно, - вспоминал Уоллес, - все мы хотели,
чтобы запись звучала так круто и мощно, как это возможно».
Лишь в начале июня Курт остановился на определённом названии для альбома. Он
отверг «Sheep», считая его поверхностным. Однажды он предложил Кристу назвать его
«Nevermind». Для Курта это название работало на нескольких уровнях: оно было
метафорой его отношения к жизни; оно было грамматически неправильным, объединив
два слова в одно, всегда плюс для Курта; и оно пришло из «Smells Like Teen Spirit»,
которая становилась самой обсуждаемой песней этих сессий. Хотя группа вошла в
студию, уверенная, что хит – «Lithium», к тому времени, как альбом был закончен, в
качестве первого сингла рекламировался «Teen Spirit».
Курт провёл два года, планируя аннотации и разнообразные концепции обложки
альбома, но в начале 1991 года он отбросил все свои идеи и начал с нуля. Той весной он
видел телешоу о родах под водой и попросил студию попытаться получить материал этой
программы, но безуспешно. Наконец, Курт выразил немного другую идею на листке из
записной книжки: это был малыш, плывущий под водой, преследуя долларовую купюру.
Это был необыкновенный образ, и первоначально существовало некоторое противоречие
по поводу того, насколько был заметен член малыша. Для обратной стороны обложки
Курт настаивал на картинке Чим-Чим, покоящейся на коллаже влагалища/мяса.
Для фотографий группы Курт нанял нью-йоркского фотографа Майкла Лэвина,
который прилетел в Лос-Анджелес в начале июня. Курт встретил его объятием, а потом
сказу же похвастался огромным воспалением у себя во рту. У него также были ужасно
заражённые дёсны, результат нечастой чистки зубов. Никогда не являясь поклонником
того, чтобы его фотографировали, Курт поддержал себя для съёмок, выпив полную
бутылку бурбона «Джим Бим». Но, несмотря на эту инфекцию, Курт был в хорошем

123
настроении и много улыбался. «Он был очень забавным и дружелюбным, - вспоминал
Лэвин. - Мы ели маисовые лепёшки, гуляли и делали снимки». «Когда пришло время
выбирать окончательные снимки для внутренней обложки, Курт выбрал фотографию, на
которой он демонстрирует свой средний палец.
Ко второй неделе июня «Нирвана» снова была в туре, который был их
единственным реальным источником дохода. Они совершили двухнедельное турне по
Западному Побережью с «Dinosaur Jr.» и «Jesus Lizard». Теперь они играли песни из
«Nevermind», хотя альбом выходил через несколько месяцев, и на каждом концерте «Teen
Spirit» вызывала в толпе отклик. Курт вернулся в Олимпию с достаточным количеством
денег, чтобы купить машину; его старый «Датсан» был отбуксирован на автомобильную
свалку. 24 июня он приобрёл у друга бежевый «Плимут Валиант» 1963 года за 550 $. Хотя
у машины было 140 000 миль пробега, она была в хорошем состоянии, и друзья Курта
подмечали, что она похожа на автомобиль, в котором ездит бабушка. Он водил её очень
медленно, когда ездил по Олимпии - он думал, что езда с ограничением скорости в десять
миль уменьшит износ двигателя.
Курт и Тоби остались друзьями, и оба продолжали говорить об альбоме, который
они хотели записать вместе. Единственный другой женщиной в жизни Курта в то время
была Кэрри Монтгомери, старая подружка Марка Арма, с которой он сблизился. Эти
отношения были платоническими, хотя все на этой сцене, включая Марка Арма, думали
иначе. Без подружки Курт был мрачнее, чем обычно, что было заметно само по себе. Все
его друзья были взволнованы из-за его успеха, но он не разделял их энтузиазм. Как будто
мир устроил в его честь парад, и все в городе пришли отпраздновать, кроме него самого.
Когда одна юная девушка из Англии появилась в Олимпии тем летом, прилетев
специально чтобы разыскать Курта и переспать с ним, он нехарактерно для себя с ней
переспал. Спустя всего пару дней он понял свою ошибку, однако поскольку он избегал
конфликта, ему потребовалась почти неделя, чтобы выгнать её из дома. Когда он это
сделал, она стояла возле квартиры на Пир-стрит, крича и ругаясь. Это был такой
инцидент, который тотчас же стал в Олимпии предметом сплетен. Смешанное с его
решением подписать контракт с ведущей студией звукозаписи, это нарушение испортило
его отношения с кальвинистами; увеличившиеся слухи о его употреблении героина только
подлили масла в огонь.
В июле Грол переехал в Западный Сиэтл; Курт снова был один и ещё больше
отошёл от мира, если это было возможно. Он больше не ограничивал свои наркотические
кутежи до одной ночи в неделю – если он мог позволить себе героин и найти его, он
принимал этот наркотик весь уикэнд и вырубался один в квартире. Он меньше писал в
своём дневнике, меньше репетировал на гитаре и больше уходил от мира.
Даже когда Курт был трезв, он становился более эксцентричным, или это замечали
его друзья. У него был маленький белый котёнок по имени Куисп, и он выкрасил мех
этого кота (как и свои собственные волосы) красным, белым и синим «Кулэйдом»*. Он
позволял Куиспу, который был самцом, заниматься сексом с кроликом, Стю, которая была
самкой. У Стю было необычное влагалище, которое восхищало Курта - её матка была
вывернута наизнанку, что означало, что она часто выпячивалась наружу. «Он обычно брал
карандаш и совал его туда», - замечал Йэн Диксон. Теория Курта состояла в том, что кот,
занимаясь сексом с крольчихой, испортил репродуктивные органы крольчихи, хотя он не
делал никаких попыток остановить их проделки, и наблюдение за их спариванием
представителей разных видов стало одним из его любимых развлечений.
В том месяце Курт и Диксон ходили купаться в карьер возле Олимпии, и Курт
пришёл домой со множеством головастиков, которых он поймал. Он бросил их в
аквариум, со злорадным ликованием наблюдая, как его черепахи поедают головастиков.
«Смотри, - сказал Курт Диксону, - можно увидеть, как в резервуаре плавают их маленькие
конечности и кусочки». Молодой человек, который обычно спасал птиц со сломанными
крыльями, теперь восхищался, наблюдая, как черепахи поглощают головастиков.

124
 Во вторую неделю июля Курт сделал нечто настолько нетипичное, что когда
Трэйси впервые услышала эту новость, ей пришлось повторять её дважды, поскольку она
не могла поверить, что слышит это о том человеке, которого она когда-то любила: Курт
продал своих черепах. Он утверждал, что продаёт их, потому что нуждался в деньгах; это
было не из-за его графика, поскольку ему всегда удавалось найти друзей, чтобы
ухаживали за животными, когда он был в отъезде. Он говорил всем, кто слушал, что он
беднее, чем когда-либо, несмотря на то, что подписал контракт с ведущей студией
звукозаписи. Он просил за черепах 100 $, но когда покупатель предложил всего 50 $, он
согласился. Трэйси посетила квартиру на Пир-стрит и нашла причудливый аквариум на
боку во дворе. Любопытно, но несколько головастиков, используемых как корм для
черепах, выжили, и трава была покрыта крошечными лягушками.
15 июля Курт полетел в Лос-Анджелес, чтобы ещё поработать над обложкой
альбома и промо-фотографиями. Когда 29 июля он вернулся в Олимпию, он обнаружил
свои пожитки в коробках у обочины; его выселили. Несмотря на запись своего дебюта на
ведущей студии звукозаписи той весной и подписание контракта на запись, он задолжал
за квартиру. Его соседи, к счастью, связались с Трэйси, чтобы она приехала и спасла
животных, но произведения Курта, его дневники и большая часть его музыкального
оборудования находилась в картонных коробках возле квартиры. В ту ночь и ещё
несколько недель после этого он спал в своей машине.
Пока Курт спал на заднем сиденье своего «Валианта» в Олимпии, его менеджеры и
студийные боссы были в Лос-Анджелесе, размышляя, сколько продадут экземпляров
«Nevermind». Ожидания в «Geffen» начались с очень низкого уровня, но поднимались по
мере распространения промо-плёнки. На самом деле, как ни странно, ожидания были
выше за пределами собственной студии Курта, чем в компании. В течение 1990 и в начале
1991 года «Нирвана» стала модной группой, и промо-плёнка распространялась, как вирус,
среди посвящённых служащих музыкальной индустрии. Джон Траутмэн был одним из
таких примеров: хотя он работал на «Ар-Си-Эй», он сделал несколько дюжин копий и
отдал их радио-программистам и друзьям просто потому, что он был в восторге от этой
группы. «Нирвана» увеличивала аудиторию старомодным способом, посредством своих
непрерывных гастролей. Накануне выпуска нового альбома в ожидании находилась их
лояльная фэн-база.
«Нирвана» подписала контракт с «DGC», более маленьким отпечатком студии
«Geffen», в которой было всего несколько служащих и всего пара популярных
исполнителей. Напротив, у «Geffen» была «Guns N' Roses», самая успешная рок-группа
века. Служащие «Geffen» прозвали «DGC» «Компания Захоронения Отходов» («Dumping
Ground Company»), вместо того, что эти инициалы означали на самом деле, «Компания
Дэвида Геффена» («David Geffen Company»), шутя, что на «DGC» записываются слабые
группы, чтобы не позорить имя «Geffen». Немногие на студии ожидали, что «Нирвана»
впервые выпустит хит. «В то время на маркетинговых собраниях, - замечал Джон
Розенфельдер, радио-продюсер «DGC», - 50 000 – вот сколько планировалось продать,
поскольку «Sonic Youth» продали 118 000 экземпляров «Goo». Мы понимали, что если
продадут половину этого, мы будем очень рады». Загадочный глава студии, Дэвид
Геффен, позволил своему штату A*R управлять студией, но Розенфельдер направил
кассету «Nevermind» шофёру Геффена, надеясь на поддержку группы боссом студии.
Курт и остальные члены группы прилетели обратно в Лос-Анджелес в середине
августа, чтобы начать попытки промоушна альбома и подготовиться к туру по Европе.
«DGC» оплатили им гостиницу, одноместный номер в «Холидэй Инн». Там было всего
две кровати, поэтому Курт и Дэйв каждую ночь бросали монету, чтобы посмотреть, кто
ляжет с Кристом. Но для Курта любая кровать, даже разделённая с гигантским басистом,
была лучше, чем заднее сиденье его машины.
15 августа они играли на показательном концерте индустрии в «Roxy». Хотя этот
концерт был организован главным образом для того, чтобы позволить руководителям

125
«Geffen» увидеть своё новое приобретение, он собрал толпу сильных мира сего со всех
направлений индустрии. «Это было странно, - вспоминал Марк Кэйтс, промо-директор
«DGC», - потому что все должны были на них посмотреть, все должны были придти». Их
выступление произвело впечатление даже на обычно уравновешенных руководителей
«Geffen». После концерта вице-президент «Geffen» объявил: «Мы продадим 100 000», -
что было вдвое больше, чем он предсказывал две недели назад.
В день концерта в «Roxy» группа дала своё первое радио-интервью о «Nevermind»
на колледж-радиостанции «KXLU». Их вёз Джон Розенфельдер, пока они кидались
арахисовыми шоколадными конфетами «Риз» в проезжающие машины. Когда
Розенфельдер сказал Курту, что «Nevermind» «хорошая музыка, чтобы под неё балдеть»,
Курт ответил: «Я хочу футболку, окрашенную кровью Джерри Гарсии». Как его строчка:
«Панк-рок - это свобода», этот комментарий о ведущем вокалисте «Grateful Dead»
повторялась так часто, что Курт с таким же успехом мог повесить её на бамперную
наклейку. На радиостанции Розенфельдер выпустил пробный виниловый тираж того, что,
как они теперь решили, было первым синглом - он представлял собой самое первое
публичное исполнение в эфире «Smells Like Teen Spirit». На обратном пути в гостиницу
Курт восторженно вспоминал, как здорово он звучал.
Через два дня после концерта в «Roxy» группа приступила к съёмкам
музыкального видео «Smells Like Teen Spirit». Концепция этого видео – неудавшийся
митинг для поднятия духа - принадлежала Курту. Он написал основную предварительную
версию, детализируя её до идеи использовать проституток в качестве участниц
танцевальной группы поддержки с символами анархии на их свитерах. Он сказал Джону
Гэннону, знакомому оператору, что он хочет, чтобы его снимала «бешено танцующая
камера», «что-то, обо что я могу разбить голову». Но Курт с самого начала боролся с
режиссёром Сэмом Бэйером, которого он прозвал «маленьким Наполеоном». По правде
говоря, Курт сам хотел быть режиссёром этого видео. Бэйер и Кобэйн стали состязаться в
крике, но режиссёр смог использовать это ему на пользу: Курт был явно сердит, что
помогло продвинуть песню. Он также был пьян, потому что между дублями залпом выпил
полбутылки «Джима Бима». Курт помог редактировать заключительную версию и
добавил кадр, который показывал его лицо почти вдавленным в камеру - это был
единственный раз на видео, когда видна его привлекательная внешность. Когда толпа
вышла из-под контроля и понеслась на группу, это в точности воссоздаёт некоторые из
ранних концертов группы, играемых без сцены.
В этом клипе даже была скрытая шутка, та, которая была упущена большинством
из тех, кто его видел, помимо Курта, Криста и нескольких Цеплял из Абердина. В видео
появлялся школьный уборщик, работая шваброй и ведром. Так Курт изображал свою
бывшую работу в абердинской школе. Самый худший уборщик школы Уэзервэкс теперь
был новейшей рок-звездой Америки.
Через два дня после съёмок видео группа отправилась в тур из десяти концертов по
Европе с «Sonic Youth». Курт убедил Йэна Диксона сопровождать группу в дороге.
Поскольку с деньгами было туго, Курт обещал своим менеджерам, что Диксон будет жить
в его номере. «Я знаю, что Джон Силва думал, что мы – любовники», - вспоминал Диксон.
В то время Силва был не единственным, кто подозревал, что Курт – гомосексуалист:
многие в «Geffen» и «Gold Mountain» ошибочно предполагали, что он был геем.
Европейский тур, большая часть которого зафиксирована в фильме Дэйва Марки
«1991: Год Панк-Прорыва», был чем-то вроде переломного момента – «Нирвана» играла
для неистовых толп, и Курт был нетипично для себя радостным. Промо «Nevermind»
циркулировали, и будущий успех альбома витал в воздухе, будто был предопределён.
Этот краткий двухнедельный тур был самым счастливым временем Курта-музыканта.
«Даже летя туда на самолёте, - вспоминал Марки, - Курт прыгал от счастья». Когда
«Нирвана» играла на фестивале в Рединге - самом влиятельном рок-мероприятии Англии

126
– на сцену согласился выйти Юджин Келли из «Vaselines» и сыграть дуэтом на «Molly’s
Lips». Как Курт скажет впоследствии, это был самый замечательный момент в его жизни.
В Рединге также играли «Hole»; они тоже гастролировали по Англии. Курт
столкнулся с Кортни накануне вечером, когда «Hole» играли на разогреве у «Mudhoney».
Чтобы позлить Кортни, Курт ушёл из клуба с двумя поклонницами, однако впоследствии
он утверждал, что ни с кем их них не занимался сексом. На Рединге Кортни была более
великодушной. Когда Марки навёл на неё свою камеру и спросил, есть ли у неё что
сказать, она ответила: «Курт Кобэйн заставляет моё сердце замирать. Но он – дерьмо».
Рединг был первым концертом, когда Курт обнаружил, что «Нирвана» привлекает
внимание, сопоставимое с «Mudhoney». Всего четыре года назад Курт играл свой первый
публичный концерт на пивной вечеринке и изо всех сил пытался играть достаточно
громко, чтобы заглушить шум компании – теперь он играл для зрителей фестиваля в 70
000 человек, и как только он подходил к микрофону, вся огромная толпа затихала, как
будто собирался говорить принц. «В тот день у «Нирваны была некоторая дерзость, -
вспоминал тур-менеджер Алекс МакЛеод. – У них была уверенность».
И на этот раз эта уверенность распространилась на чувства Курта по поводу самого
себя. В туре у него было славное время, когда он вовсю пользовался своей восходящей
популярностью. Большинство концертов было фестивалями, представляющими пять или
шесть групп, и атмосфера была, как на вечеринке на целый день. «Они примкнули к тому,
что было похоже на бродячий цирк, - замечал Марки, - и это не казалось им обузой - это
казалось больше похожим на каникулы». Но это были каникулы из фильма Чеви Чэйза:
каждая остановка тура включала обкидывание едой или какую-то форму пьяного дебоша.
Выступление «Нирваны» обычно было в начале дня и, отыграв, они проводили день,
выпивая спиртное, предоставляемое промоутерами. К тому времени, как 25 августа
«Нирвана» добилась успеха на фестивале «Паккелпоп» в Бельгии, они вели себя, как
студенческая братия на весенних каникулах, громя свои гримёрки и сваливая подносы с
едой. Во время выступления Чарлза Томпсона из «Pixies» Курт схватил за кулисами
огнетушитель и открыл его. Годом ранее он был слишком застенчив, чтобы даже
познакомиться с Томпсоном; теперь он пытался окатить своего бывшего кумира из
огнетушителя на сцене.
В туре Курт редко подходил к огнетушителю, чтобы им не воспользоваться. В
более ранних турах его разрушительные тенденции были вызваны расстройством своей
игрой, проблемами со звуком или драками со своими товарищами по группе. Но
разрушение во время этой краткой вспышки в его жизни приводили к радостному
процветанию. «Самое захватывающее время для группы – это как раз перед тем, как они
становятся очень популярными», - впоследствии сказал Курт Майклу Азерраду. В случае
с «Нирваной» это был, несомненно, август 1991 года.
Когда тур первого сентября достиг Роттердама, Курт подошёл к этому последнему
концерту почти с ностальгической задумчивостью. На нём была та же самая футболка, что
и две недели назад - это была пиратская футболка «Sonic Youth», которую он не стирал,
как и свои джинсы, единственную пару штанов, которая у него была. Его багаж состоял из
крошечного мешка, в котором был только экземпляр «Голого Завтрака» Уильяма С.
Берроуза, который он обнаружил в лондонском книжном киоске. Возможно,
вдохновленный его чтением на ночь, этот роттердамский концерт превратился в нечто из
романа Берроуза после того, как Курт обнаружил за кулисами какие-то костюмы. «Курт и
Йэн Диксон пили водку в немереных количествах, - вспоминал МакЛеод. - Они украли
несколько врачебных халатов и масок для защиты лица, и они там бушевали, надоедая
людям. Люди входили в гримёрку, а их обливали апельсиновым соком и вином. В какой-
то момент Йэн вывез Курта на больничной койке. Они были двумя этажами выше в таком
атриуме, поливая апельсиновым соком тех охранников, а потом убежали».
Контролировать эти проделки было работой именно МакЛеода, но он только разводил

127
руками: «Нам было 22 или 23 года, и мы были в такой ситуации, в которой ни один из нас
никогда и не думал находиться».
В Роттердаме Курт снова столкнулся с Кортни в клубе. Она сразу же напросилась
поехать обратно в Англию в фургоне «Нирваны». Её кокетливо-скромный танец с Куртом
продолжался, а на пароме, когда группа смотрела «Терминатора», Кортни флиртовала с
Дэйвом в попытке привлечь внимание Курта. Когда это не удалось, она оставила свою
сумочку с паспортом в фургоне «Нирваны», и должна была позвонить на следующий
день, чтобы её вернуть. Кортни была разочарована, когда сумку вернули Диксон и
МакЛеод, а не Курт. Он тоже изображал скромность.
3 сентября «Нирвана» записала ещё одно радиошоу для Джона Пила, а потом
отправилась отмечать свой последний вечер в Англии. Курт утверждал, что они нашли
наркотик экстази, который он впервые принял. На следующий день он прилетел обратно в
Олимпию, закончив один из самых радостных туров, который он когда-либо совершал.
Ему по-прежнему было негде жить, и он заснул той ночью, свернувшись на заднем
сиденье своего «Валианта».
Он вернулся в Олимпию, которая очень изменилась за три недели его отсутствия,
по крайней мере, для него. Пока «Нирвана» играла на огромных фестивалях в Европе,
Олимпия устраивала свой собственный фестиваль, «Международный Поп-Андеграунд», с
50 исполнителями. «Нирвана» первоначально планировала играть на «МПА», но после их
контракта с ведущей студией звукозаписи они больше не были независимыми
исполнителями, и отсутствие Курта на самом большом балу, который когда-либо
устраивали в Олимпии, было заметно. Это ознаменовало конец его отношений с
кальвинистами, и конец времени его проживания в городе, который он любил больше
любого другого, однако он чувствовал, что в нём ему никогда не были рады.
Но в некотором смысле он был готов уехать. Так же, как Курту было необходимо
вырваться на свободу из сферы влияния Базза, он проходил стадию развития, когда ему
пришлось оставить Олимпию, Кэлвина и Тоби. Это был нелёгкий переход, потому что он
верил в кальвинистские идеалы независимости, и они помогли ему, когда он нуждался в
идеологии, чтобы вырваться из Абердина. «Панк-рок - это свобода», - выучил он, строчка,
которую он продолжал повторять любому журналисту, который слушал. Но он всегда
знал, что панк-рок был другой свободой для детей, которые выросли в
привилегированных слоях общества. Для него панк-рок был классовой борьбой, но она
всегда была вторична по отношению к борьбе, чтобы заплатить за квартиру или найти
другое место для сна, чем заднее сиденье машины. Музыка для Курта была больше, чем
просто преходящее увлечение – она стала единственным вариантом его карьеры.
Прежде чем уехать из Олимпии, Курт сел и написал последнее письмо Юджину
Келли из «Vaselines», благодаря его за то, что тот играл с «Нирваной» на Рединге. В этом
письме он демонстрировал, что уже начал эмоционально отдаляться от Олимпии.
Удивительно, он критиковал «KAOS», самую любимую радиостанцию, которая была
одним из его первых публичных форумов: «Я понял, что … у ди-джеев крайне ужасный
музыкальный вкус. О, да, и чтобы доказать мою точку зрения, прямо сейчас они крутят
песню «Нирваны» со старого демо».
Он написал о недавнем конфликте с Ираком: «Мы победили в этой войне. Полный
эффект патриотической пропаганды. У нас есть преимущественное право покупки
торговых карт «Бури в Пустыне», флагов, лозунгов на бамперы и множества видеоверсий
нашей триумфальной победы. Когда я иду по улице, мне кажется, будто я на
нюрнбергском ралли. Эй, может, [мы] сможем вместе гастролировать по Штатам и
сжигать на сцене американские флаги?».
Он закончил письмо ещё одним описанием своего положения дел, которое, если бы
Курт отправил письмо - как обычно, он так его и не отправил – возможно, шокировало бы
и Келли, и любого другого, кто видел Курта на сцене в Рединге, играющим перед 70 000
обожающих фэнов. «Меня выселили из квартиры. Я живу в своей машине, поэтому у меня

128
нет адреса, но вот номер телефона Криста для сообщений. Твой приятель Курдт». На той
же неделе сингл «Smells Like Teen Spirit» поступил в продажу в музыкальные магазины.

129
 15. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА Я ПРОГЛАТЫВАЛ
Сиэтл, штат Вашингтон
сентябрь 1991 – октябрь 1991 года

«Каждый раз, когда я проглатывал кусок пищи, я испытывал мучительную, жгучую,

тошнотворную боль в верхней части моего желудка»
- описание наркотических и желудочных проблем Курта из его дневника.

Вторая пятница сентября – пятница, тринадцатое – была одним из самых

экстраординарных дней в жизни Курта. Это был день, в котором было два обкидывания
едой, дуэль на огнетушителях и уничтожение наградных золотых дисков в микроволновой
печи. Весь этот божественный хаос состоялся на праздновании выпуска «Nevermind» в
Сиэтле.
День начался с ряда радиоинтервью на самых больших рок-станциях Сиэтла. Курт
тихо сидел на первой – «KXRX», но едва обронил слово и начал бросать пиццу по
аппаратной. Ранее на той неделе он желал поговорить с любым заинтересованным
журналистом. «Даже если это был автор, который им не нравился, - подробно
рассказывала публицист Лиза Глатфелтер-Белл, - Курт говорил: «Этот парень - придурок,
но ему нравится этот альбом, поэтому мы дадим ему десять минут»». Его отношение
изменилось после всего нескольких телефонных интервью. Он устал, пытаясь
объясняться, и каждое следующее интервью превращалось в игру, чтобы посмотреть,
какую новую байку он мог бы сочинить. Когда он говорил с Патриком МакДоналдом из
«Seattle Times», он утверждал, что приобрёл надувную куклу из секс-шопа, отрезал руки и
ноги и намеревался надеть её на сцену. Однако к концу недели ему надоело даже
обманывать журналистов. Поскольку он был радостным в Европе две недели назад,
возвращение в Америку - и раскручивание альбома – кажется, его утомило. Процветание
Роттердама быстро сменилось сдержанностью и смирением. Во время следующих двух
интервью Курт остался в машине, оставив Криста и Дэйва болтать с ди-джеями.
В шесть часов у группы был их очень ожидаемый праздник в честь выпуска
альбома только по приглашениям в «Re-bar», событие, которого Курт ждал всю свою
жизнь («Bleach» так не праздновался). На приглашениях было написано: «Страх Перед
Тринадцатым Числом – это фигня*, здесь «Нирвана»». Эта боязнь имела отношение к
страху пятницы тринадцатого, но что было действительно страшно, это то, насколько
клуб был набит музыкантами, музыкальными журналистами и влиятельными фигурами
сцены.
Это был шанс Курта погреться в лучах славы, наконец, покорив Сиэтл, однако ему,
казалось, было неловко от этого внимания. В этот день и в течение многих последующих
у него создавалось впечатление, что он предпочёл бы быть где-то в другом месте, чем
продвигать свой альбом. Будучи мальчиком, который вырос в центре внимания своей
семьи, только чтобы потерять это признание в юности, он с подозрением отреагировал на
этот поворот своей судьбы. Он сидел в фотокиоске на вечеринке, физически присутствуя,
но скрытый от глаз суконной занавеской.
Группа тайком пронесла полгаллона «Джима Бима», нарушив вашингтонский
закон о спиртном. Но прежде, чем какой-нибудь алкогольный инспектор мог бы их
арестовать, разразился хаос, когда Курт стал кидаться в Криста салатной приправой
«ранчо», и в результате последовало обкидывание едой. Нарушителей схватил вышибала
и вышвырнул их вон, не зная, что выгнал именно тех троих человек, в честь которых
устраивалась эта вечеринка. Прежде, чем Сьюзи Теннант из «DGC» смогла всё уладить,
Криста пришлось вытаскивать из стычки с вышибалой. «Мы смеялись, - вспоминал Крист,
- говоря: «О Боже, нас только что выгнали с нашей собственной вечеринки в честь
выпуска альбома!»». Какое-то время группа стояла в переулке за клубом и разговаривала

130
со своими друзьями через окно. Вечеринка по-прежнему бушевала внутри, и большинство
присутствующих так и не заметили, что почётных гостей прогнали.
Празднование возобновилось на чердаке у друга, пока Курт не схватил
огнетушитель, и это место пришлось покинуть. Потом они перебрались в дом Сьюзи
Теннант, где разрушение продолжалось до рассвета. У Сьюзи на стене висел золотой диск
группы «Nelson»; Курт снял этот диск, назвав его «оскорблением человечества», вымазал
его помадой и бросил его в микроволновую печь на разморозку. Ночь закончилась тем,
что Курт примерил одно из платьев Сьюзи, накрасился и разгуливал в женском платье.
«Курт превратился в красивую женщину, - вспоминала Сьюзи. –У меня было такое
платье, мое платье «Holly Hobby», и Курт выглядел в нём лучше, чем я, лучше чем любая,
кого я когда-либо видела».
Курт провёл ту ночь у Сьюзи, как и многие из участников вечеринки. Он, одетый в
то платье, заснул под постером Пэтти Смит. Когда он проснулся на следующее утро, он
объявил, что он и Дилан планируют провести этот день, протыкая дыры в ростбифе.
«После того, как мы проткнём его, чёрт возьми, мы его съедим», - сказал он. Он ушёл,
спросив, как пройти к супермаркету.
Два дня спустя «Нирвана» выступала в магазине на «Beehive Records». «DGC»
ожидали приблизительно 50 клиентов, но когда более 200 ребят выстроились в очередь к
двум часам дня – хотя было намечено, что это событие начнётся в семь – их, наконец,
осенило, что, возможно, популярность группы была больше, чем думали сначала. Курт
решил, что вместо того, чтобы просто подписывать альбомы и пожимать людям руки –
обычная практика в магазине – «Нирвана» будет играть. Когда в тот день он увидел
очередь в магазине, он впервые, как слышали, произнёс слова «ах ты чёрт» в ответ на
свою популярность. Группа удалилась в таверну «Blue Moon» и стала пить, но когда они
смотрели из окна и видели, что на них смотрит множество фэнов, они чувствовали себя,
словно они снимаются в фильме «Вечер Трудного Дня». Когда начался концерт,
«Beehive» был так переполнен, что дети стояли на стеллажах с альбомами, и чтобы
защитить стеклянные окна магазина, пришлось выстроить перед ними заградительные
барьеры. «Нирвана» сыграла 45-минутный концерт – выступая в помещении магазина -
пока толпа не начала вклиниваться в группу, как митинг для поднятия духа на видео
«Smells Like Teen Spirit».
Курт был смущён тем, каким это всё стало важным. Изучая толпу, он видел
половину сиэтлской музыкальной сцены и массу своих друзей. Его особенно нервировало
то, что он видел там обеих своих бывших подружек - Тоби и Трэйси - танцующих бибоп
под песни. Даже эти наперсницы теперь были частью аудитории, давление которой он
чувствовал, чтобы ей служить. Магазин продавал первые экземпляры «Nevermind» тем
фанатам, у которых была возможность, и они быстро были распроданы. «Люди срывали
со стен постеры, - вспоминала менеджер магазина Джэйми Браун, - просто чтобы у них
была бумага для автографа Курта». Курт продолжал в изумлении качать головой.
Курт удалился на парковку, чтобы покурить и немного постоять. Однако этот день
стал ещё более странным, когда он увидел двух своих старых школьных приятелей из
Монтесано Скотта Коукли и Рика Миллера с дисками «Sliver». Хотя Курт в тот день дал
сотни автографов, ни разу он не чувствовал себя так сюрреально, чем когда он ставил
свою подпись на сингле о своих бабушке и дедушке для двух парней из того города, в
котором жили его бабушка и дедушка. Они говорили о своих общих друзьях из гавани, но
этот разговор заставил Курта задуматься – Коукли и Миллер были напоминанием о
прошлом, которое, как думал Курт, он оставил позади. «Ты ещё возвращаешься в гавань?»
- спросил Коукли. «Не очень часто», - ответил Курт. И Коукли, и Миллер были озадачены,
когда они посмотрели на свои синглы и заметили, что Курт подписал их «Курдт».
Впоследствии Курт ссылался на этот обмен как один из первых моментов, когда он
понял, что знаменит. Однако вместо того, чтобы подбодрить его, это осмысление только
вызвало панику. Хотя он всегда хотел быть знаменитым - и ещё когда он учился в школе в

131
Монте, он обещал своим одноклассникам, что однажды он будет знаменит - реальная
вершина его мечтаний глубоко его нервировала. Крист вспоминал этот особенный
концерт - бесплатный концерт в музыкальном магазине за неделю до официальной даты
выпуска альбома – как поворотный момент для Курта. «После этого всё и началось, -
говорил Крист. - Мы не были той же самой группой, что раньше. Курт, он просто как
будто замкнулся. Ещё происходило много чего личного. Это усложнялось. Это было даже
больше, чем мы ожидали».
Не то чтобы аудитория «Beehive» была более навязчива, чем большинство; на
самом деле, как обнаружила группа, когда начался их тур, толпа в Сиэтле была потише по
сравнению с теми, с которыми они сталкивались где-то в других местах. Этот тур был
запланирован до успеха альбома, поэтому большинство мест были крошечными, что
приводило к тому, что сотни, если не тысячи фэнов жаждали билетов, которые они не
могли достать. Каждый концерт был цирком. Когда они прикатили в Бостон 22 сентября,
Курт с нетерпением ожидал в этот редкий свободный вечер увидеть «Melvins». Однако
когда он попытался уговорить швейцара пропустить его в клуб, тот не слышал о
«Нирване». Мэри Лу Лорд, автор-исполнитель из Бостона, стоявшая у двери,
прощебетала, что она слышала о «Нирване», и они играют следующим вечером. Это было
не в состоянии поколебать швейцара, и Курт, наконец, заплатил.
Оказавшись внутри, Курт сосредоточил своё внимание на Лорд, а не на своих
старых друзьях. Когда Лорд сказала, что она - музыкант, и играет в подземных переходах,
он спросил её о любимых группах, и она перечислила «Pastels», «Vaselines», Дэниела
Джонстона и «Teenage Fanclub». «Ерунда, - ответил Курт. - Это мои любимые группы, в
таком же порядке!». Он заставил её назвать песни каждого артиста, чтобы доказать, что
она не шутит. Они проговорили несколько часов, и Лорд прокатила его на руле своего
велосипеда. В итоге они проговорили всю ночь, и на следующий день Курт пришёл к ней
в квартиру, где увидел на стене изображение Лестера Бэнгса. Он попросил Лорд сыграть
какую-нибудь песню, и когда она исполнила две песни с ещё не вышедшего «Nevermind»,
он почувствовал, что очарован этой розовощёкой девушкой из Сэйлема, штат
Массачуссетс.
Когда они гуляли по Бостону, он градом сыпал рассказами о своей жизни. Он
рассказал Лорд, как однажды его отец пнул собаку, о том, каким несчастным он рос в
своей семье, и о Тоби. Если одно из важнейших правил флирта состояло в том, чтобы
никогда не говорить о своей последней подружке со своей потенциальной будущей, Курт
нарушил это правило. Он рассказал Лорд, что Тоби была «потрясающей», но что она была
«настоящей разбивательницей сердец». Он признался, что он всё ещё находится под её
влиянием.
Курт также рассказал Лорд, как он стал увлекаться восточной религией под
названием джайнизм. Он видел в ночной программе по телевизору документальный
фильм, который привёл его в восторг, потому что на официальном флаг джайн был
изображён древний вариант свастики. С тех пор он читал всё, что он мог найти о джайнах,
которые поклонялись животным, как святым. «Он рассказал мне, - вспоминала Лорд, - что
у них есть больницы для голубей. Он сказал, что хочет примкнуть к ним. Он планировал
иметь такую большую карьеру, и что, когда всё это осуществится, он собирается уйти и
примкнуть к джайнам». Одной из идей джайнизма, которой больше всего был заворожён
Курт, было их видение загробной жизни. Джайнизм проповедовал, что вселенная была
рядом наслоений рая и ада. «Каждый день, - рассказывал Курт Лорд, - все мы проходим
сквозь рай, и все мы проходим сквозь ад».
Когда они гуляли по Бостонскому Бэк-Бэю, Курт не мог угнаться за Лорд. «Он был
похож на старика, - замечала она. – Ему было всего 24 года, но его усталость была совсем
не по годам». Он рассказал Лорд, что некоторые наркотики помогают смягчить его боль в
желудке. Она не принимала наркотики и больше не спрашивала, но спустя полчаса он

132
снова вернулся к этой теме и спросил её, пробовала ли она когда-нибудь героин. «Я даже
не хочу слышать, что ты говоришь о таком дерьме», - сказала она, прервав этот разговор.
В тот вечер они отправились в «Axis», где «Нирвана» выступала в программе со
«Smashing Pumpkins». Когда Курт и Лорд подошли к этому клубу, он схватил её гитару и
взял её за руку. «Я уверена, что люди в очереди думали: «Это Курт с этой придурошной
девушкой из подземки», - говорила Лорд. - Я бывала там много лет, и все меня знали, и
они все, возможно, думали, что я ужасна. Но тогда я была здесь, гуляла по этой улице, и
мы с ним держались за руки».
На следующий день, 24 сентября, «Nevermind» официально поступил в продажу.
Съёмочная группа «MTV» сняла короткий отрывок новостей, как Крист играл в «Твистер»
в своём нижнем белье, покрытом жиром «Криско». Курт отменил большую часть
интервью и рекламных кампаний, которые организовали «DGC», и вместо этого провёл
этот день с Лорд. Когда Марк Кэйтс с «DGC» привёл Новоселича и Грола в «Newbury
Comics», самый модный музыкальный магазин Бостона, они обнаружили длинную
очередь. «Это было удивительно, - вспоминал Кэйтс. – Там было около тысячи ребят,
пытающихся купить этот альбом».

Понадобились две недели, чтобы «Nevermind» попал в Топ-200 «Billboard», но

когда он действительно вошёл в чарты, альбом стал № 144. Ко второй неделе он поднялся
до № 109; к третьей неделе он был под № 65; и после четырёх недель, второго ноября, он
пулей взлетел на № 35. У немногих групп было такое быстрое восхождение в Топ-40 со
своими дебютами. «Nevermind» был бы ещё выше, если бы «DGC» были более готовы -
благодаря их скромным ожиданиям, студия первоначально отпечатала всего 46 251
экземпляр. В течение нескольких недель альбом был распродан.
Обычно быстрое восхождение в чартах присуще хорошо организованному промо-
успеху, поддержанному силой маркетинга, однако «Nevermind» достиг своего первого
успеха без такой смазки. В течение первых нескольких недель альбому слегка помогло
радио, за исключением нескольких избранных городов. Когда промо-штат «DGC»
пытался убедить программистов крутить «Teen Spirit», первоначально они встречали
сопротивление. «Люди на рок-радио, даже в Сиэтле, говорили мне: «Мы не можем это
крутить. Я не могу понять, что говорит этот парень»», - вспоминала Сьюзи Теннант с
«DGC». Большинство станций, которые добавили этот сингл, намечали его на поздний
вечер, думая, что он «слишком агрессивный», чтобы ставить его днём.
Но радио-программисты обратили внимание на количество слушателей, которые
звонили с заявками. Когда «KNDD» Сиэтла на самом деле исследовала «Smells Like Teen
Spirit», эта песня получила самую высокую положительную реакцию, которую когда-либо
регистрировала комиссия, организующая опрос общественного мнения. «Когда
исследуется песня, подобная этой, - замечал Марко Коллинз с «KNDD», - мы говорили о
прокручивании этого трека по телефонной линии, и люди слышали всего
пятнадцатисекундный клип. Попробуйте представить, что такое впервые услышать «Teen
Spirit» по телефону».
Внутри «MTV» это видео вызвало переполох, когда оно рассматривалось в начале
сентября. Эми Финнерти, 22-летняя программистка, так сильно переживала из-за этого
видео, что объявила, что если канал не будет крутить этот клип, то «MTV» - это не то
место, где она хочет работать. После бурных споров видео было добавлено в специальное
шоу «120 Минут». В ноябре оно попало в регулярную ротацию как одно из первых видео
канала «Buzz Bin».
Впервые Курт увидел себя по телевидению, когда он был в Нью-Йорке спустя
несколько дней после концертов в Бостоне. Он остановился в гостинице «Роджер Смит»,
и в его номере была Мэри Лу Лорд. Когда это видео появилось в «120 Минутах», Курт
позвонил своей матери. «Там я», - радостно сказал он. «Там снова я», - повторил он, когда
спустя десять секунд он появился снова. - А там снова я». Он продолжал игриво сообщать

133
об этом каждый раз, когда видел себя по телевидению, как будто его присутствие было
неожиданностью.
В тот день «Нирвана» играла редкий акустический концерт в магазине на «Tower
Records». Во время этого короткого выступления Курт таскал печенье «Орео» из мешка с
продуктами, которая была у одного фэна, и запивал его молоком, которое он также
своровал из этого пакета. В тот же вечер они играли аншлаговый концерт в клубе
«Marquee», за которым последовала вечеринка в доме у Эми Финнерти с «MTV». Слух об
этом праздновании просочился в аудиторию клуба, и многие пришли без приглашения.
Курт тайком ушёл с вечеринки и отправился с Финнерти и Лорд в бар напротив. «В этом
месте есть лучший музыкальный автомат, который я когда-либо видел», - объявил Курт,
хотя в этой машине были только диско-мелодии. В один из немногих случаев за всю свою
жизнь, возможно, в честь официального выпуска «Nevermind», Курт поднялся и
потанцевал.
После Нью-Йорка тур ускорился, а с ним и слава «Нирваны». Когда и сингл, и
видео из «Teen Spirit» прыгали всё выше в чартах, все концерты стали аншлаговыми, и
появились признаки мании побольше. Курт продолжал общаться с Лорд по телефону и
рассказывал о ней звукорежиссёру Крэйгу Монтгомери как о своей «подружке». Спустя
две недели после Нью-Йорка она приехала в штат Огайо, только чтобы обнаружить Курта
в состоянии нервного срыва. Он сидел на бильярдном столе, пиная его ногами и ругаясь.
«Что не так?» - спросила она. «Всё, - ответил он. – Никто не может сделать этот чёртов
саунд. Этот чёртов отстой. Я делал это так чертовски долго. А концерт чертовски
отстойный. Я вообще не мог себя расслышать». Она, обычно выступавшая перед
прохожими в подземке за четвертные, сказала ему, что рада его успеху, но она не смогла
приободрить его. «Я устал от этого чёртова дерьма, этих чёртовых крысиных нор», -
сообщил он. Чего она не знала, это то, что Курт страдал от наркотической ломки. Это
была страшная тайна, о которой он не рассказал Лорд или своим товарищам по группе.
Она сопровождала тур ещё на двух концертах, но в Детройте, утром 12 октября, она
уехала, чтобы вернуться к своей работе в музыкальном магазине в Бостоне. Курт и группа
направились в Чикаго и на концерт в «Metro».
Тем же утром 12 октября Кортни Лав села в самолёт в Лос-Анджелесе и полетела в
Чикаго, чтобы навестить Билли Коргана. У Лав и Коргана был бурный роман - она была
больше увлечена любовными письмами, которые он писал, чем его фактическим
присутствием. Когда она приехала к нему в квартиру, она неожиданно обнаружила его с
другой подружкой. Разразился скандал, и Кортни убежала среди града обуви.
Она потратила свои последние 10 $ на такси до «Metro», где она с удивлением
обнаружила в программе «Нирвану». Уговорив швейцара её пропустить, она позвонила
Коргану из телефона-автомата: в более поздних сообщениях она утверждала, что
позвонила, чтобы убедиться, что она полностью порвала с Билли перед тем, как
романтически увлечься Куртом. Корган сказал ей, что не может её видеть, и она в сердцах
отшвырнула телефон.
Все признаки сексуальной привлекательности Кортни и Курта присутствовали на
более ранних встречах, не было лишь удобного случая. Она видела последние пятнадцать
минут выступления «Нирваны», которые в основном включали разрушение Куртом
ударной установки, и она всё время удивлялась, что же так разозлило этого парня. Он был
для неё загадкой, и Кортни привлекала эта необъяснимость. Она была не единственной
женщиной, попавшей в эти сети. Как замечала Кэрри Монтгомери: «Курт заставлял
женщин хотеть лелеять и защищать его. В этом был его парадокс, потому что он также
мог быть зверски и чрезвычайно сильным; однако в то же время он мог казаться слабым и
деликатным».
После концерта она отправилась на вечеринку за кулисами, где пошла прямиком к
Курту: «Я видел, как она прошла по комнате и села к нему на колени», - вспоминал
менеджер Дэнни Голдберг. Курт был рад её видеть, и особенно рад, когда она попросила

134
пожить в его гостинице. Если Курт был плох в том, чтобы признаваться в прошлых
романтических переплетениях, Кортни в этом отношении ему не уступала, и она
рассказала ему всю печальную историю драки с Корганом. Когда они разговаривали, Курт
напоминал об описании «самая крутая девушка в мире», которым он вознаградил её после
того долгого разговора в Лос-Анджелесе пять месяцев назад. Они ушли из клуба вместе и
гуляли по озеру Мичиган, в конце концов, дойдя до «Дэйз Инн».
Секс, как впоследствии Курт рассказывал об этом своим друзьям, был
удивительным. Он рассказал Кортни, что он мог пересчитать по пальцам своих бывших
возлюбленных. Она была так потрясена этим фактом, как и всем остальным, что он
говорил; она приехала из мира Сансет Стрип, где секс предлагался так небрежно, как
подвезти домой с концерта. Кортни также была удивлена, увидев, что в качестве нижнего
белья Курт носит полосатые, как зебра, брифы. «Ты должен купить семейные трусы», -
сказала она ему.
Но их связь, даже в той истоме после контакта, была значительно больше, чем
сексуальной - это была эмоциональная связь, та, которую не понимал ни один из их
друзей или товарищей по группе. Как ни странно, наперсники Курта думали, что он
увлёкся ею не от хорошей жизни; друзья Кортни чувствовали то же самое по поводу того,
что она встречается с ним. В их личных историях было знакомое чувство, и когда Кортни
рассказывала о детстве, которое включало пренебрежение, когда её перекидывали между
разведёнными родителями, и драки в школе, это была территория, которая была знакома
Курту. Она была первой женщиной, которую он когда-либо встречал, когда он рассказал
ей истории о своей юности – мифологизируемые в этом отношении выше простого
преувеличения - она ответила, сказав: «Я могу рассказать и покруче». Это стало почти
игрой «у кого было самое плохое детство?», но в их союзе Курт чувствовал, что его жизнь
нормальна.
Как и все, то, что Курт больше всего хотел от партнёра, это безоговорочной любви;
но той ночью в «Дэйз Инн» он обнаружил в Кортни ещё что-то, что ускользало от него в
других отношениях - понимание. Он чувствовал, что Кортни по сути был знаком запах
того дерьма, через которое он перебрался. Мэри Лу Лорд нравились «Vaselines», но она
никогда не жила в картонной коробке. Трэйси, несмотря на всю свою непоколебимую
любовь к Курту, всегда принимали в своей семье, даже когда она делала нечто
сумасшедшее, например, встречалась с панк-рокером из Абердина. Курт испробовал всё,
чтобы сделать так, чтобы его полюбила Тоби, но их дороги были настолько разными, что
он не мог даже сделать так, чтобы она понимала его кошмары, ещё меньше - причину, по
которой он принимал наркотики. Но Кортни знала студенистый вкус избыточного
правительственного сыра, выдаваемого на продовольственные талоны; она знала, что
такое гастролировать в фургоне и бороться за деньги на бензин; и за время своей работы
стриптизёршей, в «Jumbo’s Clown Room», она пришла к пониманию такой деградации,
которое испытывали немногие люди. Они оба впоследствии шутили, что их связь была из-
за наркотиков - и она, конечно, включала наркотики - но первоначальное влечение было
чем-то более глубоким, чем общее желание убежать от реальности. Напротив, это был
именно тот факт, что Кортни Лав, как и Курту Кобэйну, было от чего убегать.
Они расстались на следующее утро, Курт продолжил тур, а Кортни вернулась
обратно в Лос-Анджелес. Но в течение следующей недели они обменивались факсами и
телефонными звонками, и вскоре болтали каждый день. Несмотря на успех «Нирваны»,
Курт не был счастлив в дороге и постоянно жаловался на состояние их фургона, клубы
«крысиные норы» и новая жалоба – парни-студенты, которые теперь приходили на их
концерты после просмотра по «MTV» видео группы. Некоторые в стане «Нирваны»
первоначально приветствовали увлечение Кортни Куртом с энтузиазмом - по крайней
мере, у него было с кем поговорить (он меньше и меньше общался с Новоселичем и
Гролом).

135
 В Далласе, 19 октября, Курт снова дошёл до состояния нервного срыва, на этот раз
на сцене. Концерт был обречён с самого начала, потому что он был переаншлаговым, и
зрители высыпали на сцену. Расстроенный, Курт разрушил пульт управления, бросив в
него свою гитару. Когда спустя несколько минут он нырнул в толпу, вышибала попытался
помочь ему вернуться на сцену, что Курт по ошибке счёл актом агрессии. Он ответил,
шарахнув торцом своей гитары по голове вышибалы, разбив её в кровь. Это был удар,
который, возможно, убил бы человека поменьше, но он только оглушил вышибалу,
который ударил Курта кулаком по голове и пнул его, когда певец убегал. Зрители начали
бунтовать. Курт спрятался наверху в шкафу, пока промоутер Джефф Лайлз, наконец, не
убедил его, что вышибала отправился в больницу и не сможет причинить ему никакого
вреда. «Я знаю, что в тот вечер он выпил тонну сиропа от кашля», - объяснял Лайлз. Курт,
наконец, появился снова и закончил выступление.
Но действо было далеко от завершения. После концерта Лайлз сумел отвести
группу в ожидающее такси, которое помчалось прочь, только для того, чтобы сразу же
вернуться назад: никто из группы не знал, в какой они были гостинице. Как только такси
вернулось, то же сделал вышибала - укомплектованный окровавленным бинтом на голове.
Он разбил окна такси своим кулаком, пока водитель отчаянно пытался отъехать. Такси
отъехало, но когда они ехали – по-прежнему не зная, куда - члены «Нирваны» сидели на
заднем сиденье, покрытом разбитым стеклом. Это было не единственным событием – тур-
менеджеру группы вскоре пришлось выплачивать тысячи долларов каждую неделю,
чтобы покрыть убытки, причинённые группой.

Неделю спустя Курт воссоединился с Кортни на бенефисе против запрещения

абортов в Лос-Анджелесе. За кулисами они, казалось, очень близки, и многие заметили,
какой идеальной рок-н-ролльной парой они кажутся. Однако позже вечером, за
закрытыми дверями, их отношения приняли более разрушительный оборот. Впервые Курт
подал идею о том, чтобы принимать героин. Кортни мгновение помедлила, но потом
согласилась. Они купили этот наркотик, пошли в его гостиницу, «Беверли Гарлэнд»,
приготовили наркотики, и он сделал ей укол – Кортни не могла сама обращаться с иглой,
поэтому Курт, бывший иглофоб, обслужил и себя, и её. Получив кайф, они вышли
погулять и наткнулись на мёртвую птицу. Курт вытащил у этой птицы три пера и передал
одно Кортни, держа два других в своей руке. «Это тебе, это мне», - сказал он. А потом,
взяв в свою руку третье перо, он добавил: «А это - для нашего ребёнка, который у нас
родится». Она засмеялась, и впоследствии вспоминала это как момент, когда она впервые
влюбилась в него.
Но у Курта уже была ещё одна возлюбленная. К осени 1991 года героин больше не
был для него рекреационным бегством от реальности на уикэнд и вместо этого стал
частью постоянной ежедневной привычки. Он «решил» за несколько месяцев до того, как
встретил Кортни, стать «героинщиком», как он написал в своём дневнике. Впоследствии
Курт сел и, ради программы лечения, которую он проходил, подробно описал всю свою
наркотическую историю. Она начинается так:

Когда я вернулся из нашего второго европейского тура с «SonicYouth», я решил

ежедневно принимать героиню из-за непрерывной боли в желудке, от которой я страдал в
течение последних пяти лет, [и которая] буквально довела меня до того, что я хотел
покончить с собой. В течение пяти лет, каждый божий день, каждый раз, когда я
проглатывал кусок еды, я чувствовал мучительную, жгучую, тошнотворную боль в
верхней части моего желудка. В туре боль стала гораздо сильнее из-за недостатка
надлежащего и упорядоченного режима еды и диеты. С начала этого расстройства у меня
было десять желудочно-кишечных процедур сверху и снизу, которые выявили
воспалённое раздражение в одном и том же месте. Я консультировался с 15 различными
врачами и пробовал приблизительно 50 различных типов лечения язвы. Единственное, что

136
я обнаружил, это воздействие тяжёлых опиатов. Много раз я оказывался буквально
выведенным из строя, лёжа в постели неделями, меня тошнило, и я голодал. Поэтому я
решил, если я в этой ситуации чувствую себя как героинщик, я, возможно, с таким
успехом им и буду.

Что было экстраординарным в подробном рассказе Курта о своём путешествии в

зависимость, это его понимание того, что это влечёт выборы. Он писал о своей
зависимости как о «решении», о том, что было принято из-за мыслей о самоубийстве,
которые у него были после хронической боли в желудке. Его хронометраж начал отсчёт
его абсолютной зависимости в начале сентября 1991 года, в месяц выпуска «Nevermind».
Кортни сама боролась с наркоманией летом 1989 года, когда героин был
повальным увлечением на лос-анджелесской рок-сцене: она использовала группы 12
шагами и буддистские песнопения, чтобы помочь себе избавиться от своей привычки. Но
её воздержанность к октябрю 1991 года была слабой, это было главной причиной, по
которой друзья вроде Дженнифер Финч предупреждали её держаться от Курта подальше.
Проблемы Лав с наркотиками отличались от проблем Курта – для неё героин был
социальным наркотиком, и сам факт, что она не могла колоться сама, был помехой
ежедневному злоупотреблению. Но поскольку Кортни раньше боролась с этим
наркотиком, многие в рок-сообществе судачили, что она подсадила его на наркотики,
когда во многих отношениях правдой было обратное. «Люди обвиняют Кортни, что
Кортни пробудила у него интерес к героину, но это неправда, - утверждал Крист. - Он
принимал его до того, как он даже познакомился с Кортни. Кортни не подсаживала Курта
на наркотики».
После их первой ночи совместного приёма героина он пришёл на следующий вечер
и снова хотел покайфовать. «У меня было правило - не принимать наркотики две ночи
подряд, - вспоминала Кортни, - что это плохо. И я сказала: «Нет, этого не будет». И он
ушёл».
На третью ночь Курт позвонил ей, рыдая, и спросил, не может ли она заехать.
Когда Кортни приехала в гостиницу, она обнаружила его неудержимо трясущимся, у него
был срыв. «Мне пришлось вести его в ванну, - вспоминала она. - Он должен был вот-вот
прославиться, и это его тревожило. И он был очень худой и тощий. И мне пришлось в
некотором роде своими руками поднимать его, потому что он ослаб. Он не принимал
наркотики. Но он вернулся и надулся, потому что я не принимаю с ним героин». Той
ночью Кортни снова принимала с ним героин. «Я не говорю, что это была его вина, но я
говорю, что был выбор, который я сделала. Я думала: «Я полагаю, я вернусь к этому»».
Поскольку «Нирвана» продолжала тур «Nevermind», продажи альбома
увеличивались в геометрической прогрессии. Каждое утро, когда их тур продвигался по
Западному Побережью, они слышали новое сообщение о самых последних данных. К Сан-
Диего было продано 100 000 экземпляров альбома в Сан-Диего, к Лос-Анджелесу - 200
000, а к утру, когда они достигли Сиэтла, для концерта на Хэллоуин, он стал золотым,
разошедшись тиражом в полмиллиона. Всего за более чем месяц до этого Курт уничтожал
золотые альбомы «Nelson» в микроволновой печи – вскоре у него был свой собственный.
Но, несмотря на внимание и свою внезапную славу, в тот день у Курта были другие
обременительные проблемы – у него не было носок. Он и Кэрри Монтгомери пошли
пешком из театра в «Бон Марше». В этом универмаге Курт выбрал несколько пар нижнего
белья (теперь он покупал семейные трусы) и носки (белые). Когда он принёс свои покупки
к прилавку, развернулась сцена, достойная пьесы Сэмюэля Беккета: «Он начинает
снимать свои ботинки и носки, чтобы достать остальную часть своих денег, - вспоминала
Кэрри. - Он достаёт из своего ботинка такие смятые банкноты. Он буквально вытряхивает
свой ботинок на прилавок в «Бон», и продавец смотрит на него так, будто он
ненормальный. Этим раздражающим, старым, грубым способом он начинает
разворачивать эти банкноты, и ему потребовалась вечность, чтобы их пересчитать. Ему

137
пришлось лезть в другой карман, чтобы найти ещё. На прилавке рядом с его деньгами
такая большая куча ворсинок. Продавец, в костюме, смотрит на Курта так, будто он был
бездомным». Несмотря на свой золотой альбом, Курт по-прежнему был бездомным -
проживая в гостиницах или с друзьями вроде Кэрри, когда группа не гастролировала.
Концерт в тот вечер был для Курта смутным: съёмочная группа документального
фильма, внимание СМИ, люди-радиорекламщики и его семья и друзья за кулисами,
казалось, что куда бы он не повернулся, кто-то о чём-то его спрашивал. Он усложнил
положение дел двумя собственными решениями: он пригласил «Bikini Kill», чтобы
открывать концерт, поэтому рядом была Тоби, плюс он убедил Йэна Диксона и Никки
МакКлюр выступить в качестве танцоров эротических танцев в костюмах на всё тело – на
его костюме было написано «девочка», а на её – «мальчик». Когда телеоператоры
продолжали убирать танцоров Курта подальше, он расстроился, и это отразилось на его
выступлении. Обзор «Rocket» отмечал: «Эти парни уже богаты и знамениты, но они всё
ещё представляют собой чистую дистилляцию того, что такое быть неудовлетворённым в
жизни».
После концерта Курт казался контуженным. «Он напоминал мне кота в клетке», -
замечал фотограф Дэррел Уэстморланд. Когда Уэстморланд расположил Курта, чтобы
сфотографировать его с сестрой Ким, Курт дёрнул её за волосы в тот момент, когда
щёлкнул затвор. «Он был весь раздражён и был каким-то придурком», - вспоминала Ким.
Но самые странные моменты того дня были предназначены - как концерт в
магазине «Beehive» - для нескольких призраков, от которых Курт не смог бы спастись.
Позже в тот вечер он тусовался с Тоби, и в итоге она спала на полу в его гостиничном
номере. Она была не единственной в его номере – как всегда, было полдюжины друзей,
которым нужно было место, куда завалиться - но не было ни малейшей иронии в том, что
Тоби спала у него на полу в тот день, когда было продано полмиллиона экземпляров
альбома, который был якобы о том, что она его не любит.
А после концерта Курт наткнулся на ещё одно знакомое лицо из гавани. Там, у
служебного входа, стоял и курил траву с Мэттом Лакином Стив Шиллингер, некогда один
из самых близких друзей Курта и член семьи, которая приютила его, когда он спал в
картонной коробке. Шиллингер сказал слова, которые теперь были крайне очевидны для
Курта независимо от того, насколько он хотел их отрицать: «Ты теперь очень знаменит,
Кобэйн. Ты по телевидению, типа, каждые три часа».
«Я на самом деле не замечал», - сказал Курт, на мгновение помедлив, чтобы
поискать классическую язвительную реплику Цеплял, которая обезвредила бы это
состояние славы, будто одни слова могли сдержать то, что теперь было не остановить. «Я
не знаю об этом, - ответил Курт, и его голос казался очень юным. – В машине, где я живу,
у меня нет телевизора».

138
 16. ЧИСТИ ЗУБЫ
Сиэтл, штат Вашингтон
октябрь 1991 – январь 1992 года

«Пожалуйста, не забывай есть свои овощи или чистить зубы».

- из письма мама Курта, написанного в «Aberdeen Daily World».

Настоящие осмысленные ухаживания Курта и Кортни начались в ноябре 1991 года,

когда «Нирвана» начала ещё один тур по Европе, и «Hole» последовали за ними спустя
две недели, играя во многих из тех же самых мест. Эти двое влюблённых говорили по
телефону каждую ночь, посылали факсы или оставляли загадочные сообщения,
написанные на стенах гримёрок. Их внутренняя шутка состояла в том, что когда он ей
звонил, он притворялся фанк-рокером Ленни Кравитцем. Когда звонила Кортни, она
утверждала, что она – бывшая жена Кравитца, актриса из «Шоу Косби» Лиза Боне. Это
привело к большой неразберихе для ночных администраторов гостиниц, которые могли
бы быть проинструктированы немедленно сунуть определённый факс под дверь номера, в
котором, как они очень хорошо знали, Ленни Кравитц не останавливался. «Вот когда мы
начали по-настоящему влюбляться - по телефону, - рассказал Курт Майклу Азерраду. -
Мы звонили друг другу почти каждую ночь и через день отправляли друг другу факсы. Я,
типа, наговорил по телефону на 3 000 $».
Однако в то время как развивался этот любовный роман по факсу, у Курта
оставалось незаконченное дело, чтобы уделить ему внимание, то, в чём он всегда был
плох. После того, как «Нирвана» закончила свой первый британский концерт, в Бристоле,
он был изумлён, обнаружив за кулисами Мэри Лу Лорд. Она прилетела, чтобы сделать
ему сюрприз, то, что она делала с апломбом. С того момента она поняла – что-то не так:
он был другим, и это был не просто уровень его славы, хотя это тоже резко отличалось от
того, что было всего месяц назад. В прошлом месяце, в Бостоне, Курт мог гулять, и его не
беспокоили; теперь его каждую минуту кто-то дёргал за рукав. В тот момент Курта
схватил какой-то представитель звукозаписывающей компании, чтобы сообщить: «Мы
только что продали на этой неделе 50 000 штук». Для Великобритании это была
удивительная статистика, но Курт отреагировал тем, что выглядел озадаченным: было ли
что-то, что он должен был с этим делать?
На следующий день Лорд осведомилась: «Ты встретил кого-то ещё?». «Я просто
устал», - солгал он. Она приписала это его желудку, на который он замечательно
жаловался, утверждая, что он болит сильнее, чем когда-либо. Той ночью телефон в его
номере зазвонил в три часа утра: это была Кортни, но Курт так и не ответил. Один ди-
джей рассказал Кортни, что «подружка» Курта - Мэри Лу Лорд. «Подружка Курта? –
крикнула в ответ Кортни, чуть не плача. - Я - подружка Курта». Первое, что сказала
Кортни по телефону, это: «Кто такая, мать твою, Мэри Лу Лорд, и почему люди говорят,
что она – твоя подружка?». Голос Кортни кружил вокруг имени Лорд, как будто это был
особенно отвратительный паразит. Курт ухитрился отрицать, что у него роман с Мэри Лу,
не упоминая прямо её имени, поскольку она была в четырёх футах от него, когда он
говорил. Лав абсолютно однозначно сказала Курту, что если она ещё когда-нибудь
услышит о какой-то Мэри Лу Лорд, между ними всё будет кончено. На следующее утро
Курт холодно спросил Лорд, как она доберётся до Лондона - она поняла, что, спрашивая
это, он почти что сообщал, что между ними больше не будет ничего.
День спустя Лорд смотрела телевизионную программу под названием «Слово»
(«Word»), где у «Нирваны» было очень разрекламированное выступление. Прежде чем
сыграть сокращённую 90-секундную версию «Teen Spirit», Курт схватил микрофон и, сухо
и монотонно, что казалось, будто он заказывает ланч, произнёс: «Я просто хочу, чтобы все
в этом зале знали, что Кортни Лав из поп-группы «Hole» - лучшая трахальщица в мире».

139
Его слова, как он хорошо понимал, вышли далеко за пределы этого зала. Британская
миллионная телевизионная аудитория вздохнула, хотя самые громкие звуки пришлось
издать Мэри Лу Лорд, которая была вне себя.
Курт уже был предметом широкого освещения СМИ в Великобритании, но вот это
декларативное заявление привлекло к нему больше внимания, чем всё, что он произнес за
свою карьеру – с тех пор, как Джон Леннон утверждал, что «Beatles» были популярнее,
чем Иисус Христос, ни одна рок-звезда так не оскорбляла британскую публику. Цель
Курта не состояла в том, чтобы увеличить свою скандальную репутацию - напротив, он
просто выбрал это телевизионное шоу, чтобы сказать Лорд, что всё кончено, и поклясться
в своей любви к Кортни. Его анализ сексуальных способностей Лав достиг того, что он
наверняка не имел в виду - это переместило его с первых полос музыкальных
еженедельников на первые полосы ежедневных таблоидов. В сочетании с
феноменальными продажами «Nevermind», теперь то, что он говорил, становилось
новостью. Он и принимал такой поворот событий, и проклинал его, в зависимости от того,
работало ли это на его интересы.
Спустя три недели, 28 ноября, в тот день, когда продажи «Nevermind» достигли в
США одного миллиона, группа выступила ещё на одном высоко котирующемся
британском телевизионном шоу, «Top of the Pops». Продюсеры настаивали, чтобы
«Нирвана» играла «Teen Spirit», и программа требовала, чтобы исполнители пели живой
вокал под записанный аккомпанемент – просто шаг вперёд от фонограммы. Курт тайно
замыслил план с Новоселичем и Гролом, чтобы сделать своё выступление дурацким.
Когда заиграл записанный аккомпанемент, Курт пел вокал в замедленной, почти как в
Вегасе, лаундж-версии; он пытался, как он впоследствии утверждал, звучать как
Моррисси.
Продюсеры были в ярости, но «Нирвана» избежала их гнева, быстро уехав на
концерт в Шеффилд. Когда они уезжали, Курт впервые в тот день улыбнулся. «Ему было
очень забавно, - замечал Алекс МакЛеод. – Без всяких сомнений, они были самой крутой
вещью, случившейся в музыке. И он этим пользовался. Он знал, что у него есть сила».

Если дерзость была атипичным недостатком Курта, она ежедневно витала вокруг
Кортни. В этом проявлялась его маленькая часть обожания. Она входила в большинство
социальных сред со всем изяществом росомахи, бросающейся в курятник, однако в то же
время она могла быть остроумной и забавной. Даже те в команде и организации
«Нирваны», кто её не любил - а в этой категории были многие – находили её забавной.
Курт по натуре был вуйаеристом и ничто так не любил, как создавать скандал,
сидеть и смотреть, как он разворачивается. Но когда в комнате была Кортни – особенно в
комнате за кулисами в местах, где они выступали - люди просто не могли отвести от неё
глаз, и больше всех - Курт. Немногие были достаточно глупы, чтобы принимать Кортни в
игру по показу своего вербального превосходства, а те, кто это делал, находил, что она
может саркастически высмеять даже самого остроумного противника. У Курта была
значительная склонность к тому, чтобы быть плохим мальчиком, и поэтому ему
требовалась плохая девочка. Хотя он знал, что в лучшем случае Кортни будет всего лишь
тёмным персонажем, он ещё больше любил её за это. «Он вырабатывал через неё часть
своей агрессии, - объясняла Кэролин Рю, барабанщица «Hole». - Он балдел от этого,
опосредовано, потому что у него не было смелости сделать это самому. Он нуждался в
ней, чтобы она была его рупором. Он был пассивно-агрессивным». Лав, в свою очередь,
была просто агрессивной, характеристика, которая принесла ей много безжалостной
критики в панк-рок-мире, где, несмотря на декларации равенства, всё ещё доминировали
мужчины и определялись роли, как должны себя вести даже раскрепощённые женщины.
Когда Кортни связалась с Куртом, пресса обвинила её в том, что она прицепилась к
восходящей звезде. И хотя это обвинение было, по существу, верным, эти слухи упустили
то, что ранние отзывы о «Hole» были такими же пылкими, как и о «Нирване». В ноябре

140
1991 года Курт был более известен, чем она, и друзья Кортни предупреждали, чтобы она
не связывалась с ним из-за вероятности того, что её карьера затмит её собственную. Но,
будучи хладнокровной, она не считала это возможным, и обижалась, когда выдвигались
такие предположения. Сказать по правде, они оба были честолюбивы, что было частью их
привлекательности по отношению друг к другу.
Хотя их история любви была необычной, в некоторых отношениях она затрагивала
традиционное чувство. Некоторые из факсов, которые они посылали, были
непристойными, но другие были прямо из дешёвого романа: будучи авторами, они
пытались завоевать сердце другого. Один факс Кортни в начале ноября гласил: «Я хочу
быть где-то над тобой со всеми конфетами в моих руках. Ты пахнешь вафлями и
молоком... я люблю тебя и скучаю по твоему телу и твоим двадцатиминутным поцелуям».
Обе стороны этого союза были также скромны до такой степени, что это было
почти похоже на импровизированное юмористическое выступление. Близкие друзья
рассказывали истории об их извращённом чувстве юмора, то, что редко видела публика.
Той осенью Кортни составила список «самых раздражающих особенностей» Курта, и ее
догадки были и злыми, и кокетливыми: «1. Строит из себя милашку перед журналистами,
и все они всё время на это клюют. 2. Строит из себя беспомощного милашку-панк-героя
перед фэнами-подростками, которые уже всё равно думают, что он – Бог, и не уже не
нуждаются в убеждении. 3. Убеждает весь мир, что он робкий, застенчивый и скромный,
когда, в сущности, он - скрытый хвастун и самовлюблённый человек, вот почему я всё
равно его люблю, но никто этого не знает, кроме меня. 4. Является Рыбами, и
одновременно объектом моих сильных желаний и отвращений». Она закончила очередной
факс обещанием покупать ему цветы каждый день, когда она разбогатеет. Во многих её
факсах есть строчки, которые спустя несколько лет в итоге появятся в её самых известных
песнях. «Я – расчленённая кукла, плохая кожа, кукольные сердца, в ней ножи до конца
моих дней, вынь моё маленькое сердце, впитай его своей левой рукой и позвони мне
сегодня вечером», она отправила по факсу 8 ноября. Другие сообщения были просты и
милы: «Пожалуйста, расчешись сегодня вечером и помни, что я люблю тебя», - написала
она однажды ночью.
Он послал ей книги - «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда и «Грозовой
Перевал» Эмили Бронте, и факсы, которые были столь же романтичны, хотя из-за
присущей ему странности большинство из того, что он писал, было также просто
обыкновенной чудаковатостью. Он часто был одержим своими любимыми
непристойными темами: выделения человеческого организма, «траханье в зад», рождение,
младенцы и наркотики. Он признавался в вероятности того, что их бестактности могли бы
попасть в таблоиды. Один факс, который он послал в середине ноября, говорил об этом с
большей долей правды. Он начинался с имени Кортни внутри сердца и гласил:

О, вонючая, кровавая сперма. Я слишком часто галлюционирую. Мне нужен

кислород. Хвала Сатане, мы нашли щедрого на рецепты врача, который желает давать
рецепты по требованию всякий раз, когда его держатель не может отовариться на улице. Я
думаю, что у меня что-то вроде липкого грибка, кожное заболевание, потому что я
продолжаю отрубаться в предрассветные часы, покрытый кровью маленького мальчика и
одетый в ту же самую потную одежду, которую я не снимал с концерта прошлым вечером.
Маленький Оливер, индийский мальчик, которого я купил на прошлой неделе, становится
довольно профессиональной медсестрой, разве что иглы, которые он использует, такие
большие, что из-за них мои руки раздуваются, как мячи для гольфа. Я имею в виду,
бильярдные шары. Он также теперь гораздо лучше сосёт мой кабель теперь, когда я выбил
ему зубы. Гвидо завтра посылает рыбу тому администратору в гостинице. Я надеюсь, что
она хорошо плавает. Я люблю тебя. Я скучаю по тебе. P.S.: я убедил Ленни Кравитца, что
это его ребёнок, и он хочет заплатить за аборт. Люби меня.

141
 Вместо подписи он нарисовал рыбу. Конечно, у него не было индийского
мальчика-раба любви, и не было никакой ноябрьской беременности. Однако та привычка,
о которой он говорил, была настоящей, и он нашёл британского терапевта, который
прописывал фармацевтический морфий.
Кортни настолько сходила с ума от страсти, что к концу ноября, после того, как она
не видела Курта две недели, она нехарактерно отменила концерт «Hole» и полетела в
Амстердам. Там они купили героин и провели день, балдея и лениво занимаясь сексом.
Кортни не принимала наркотики только потому, что она любила Курта – у неё были свои
собственные искушения, от которых стоило убегать - но она редко принимала наркотики,
когда его не было рядом. Рядом с Куртом она переступала все границы, поскольку она
хорошо знала, что быть с ним в близких отношениях означает жить в пропитанном
опиатами мире бегства от действительности. Она выбрала Курта и, сделав это, выбрала
наркотики.
После Амстердама и короткой остановки в Лондоне она снова присоединилась к
туру «Hole», а «Нирвана» продолжила свои британские концерты. Ни одна группа в туре
со времён «Sex Pistols» не привлекала такого большого внимания. В каждом концерте
было что-то, заслуживающее освещения в прессе, или, по крайней мере, что-то, из-за чего
они попадали в газеты. В Эдинбурге они играли акустический концерт в пользу детской
больницы. В Ньюкасле Курт объявил со сцены: «Я - гомосексуалист, я - наркоман, и я
трахаю пузатых свиней», ещё один классический кобэйнизм, хотя всего одно из трёх его
заявлений было правдой. К тому времени, когда тур снова достиг Лондона, Курт был
выведен из строя болью в желудке и решил отменить шесть концертов в Скандинавии.
Учитывая состояние его здоровья и усиливавшуюся зависимость, это было мудрое
решение.

Пока Курт был в Европе, его мать написала письмо в «Aberdeen Daily World». Оно
представляло собой первое упоминание о Курте в газете его родного города, с тех пор, как
его команда Детской Лиги выиграла чемпионат Лесозаготовительной Лиги в том году,
когда развелись его родители. Это письмо вышло под заголовком: «МЕСТНЫЙ
«БРЕНЧАЛА» ИМЕЕТ УСПЕХ, СООБЩАЕТ МАМА»:

Это письмо до известной степени адресовано всем вам, родители, у которых есть
дети, стучащие или бренчащие на барабанах или гитарах в вашем гараже или над вашими
комнатами. Поосторожней с тем, что вы говорите, иначе вам, возможно, придётся взять
обратно каждое из этих обеспокоенных родительских наставлений. Вроде: «Займись
делом». «Твоя музыка хороша, но шансов добиться успеха практически нет». «Продолжай
своё образование, потом, если ты всё ещё будешь хотеть играть в группе, ты можешь, но
если это не сработает, тебе будет на что опереться». Эти слова кажутся знакомыми?
В общем, мне только что позвонил мой сын, Курт Кобэйн, который поёт и играет
на гитаре в группе «Нирвана». Сейчас они гастролируют по Европе. Их первый альбом на
«Geffen Record Co.» только что стал «платиновым» (более миллиона продаж). Они на 4
месте в Топ-200 альбомов в «Billboard». В общем, я знаю, что у многих шансов добиться
успеха по-прежнему практически нет, но у двоих мальчиков, которые никогда не
упускали из вида свою цель, у Курта и [Криста] Новоселича, сейчас на самом деле есть
повод улыбнуться. Многие, многие и многие часы репетиций окупились.
Курт, если ты случайно это читаешь, мы очень гордится тобой, и ты – действительно один
из самых хороших сыновей, которые могли бы быть у матери. Пожалуйста, не забывай
есть свои овощи или чистить зубы, и теперь, [когда] у тебя есть своя горничная, убирай
свою постель.
- Венди О`Коннор, Абердин

142
 Курт не читал «Aberdeen Daily World», за всю свою жизнь он на самом деле редко
ел овощи, а его наркомания к декабрю 1991 года была настолько ужасной, что он обычно
прикреплял к двери своего гостиничного номера записку, предупреждая горничных,
чтобы те не входили - если они входили, они часто находили его в отключке. Странно, но
он также не чистил зубы, одна из причин, по которой у него была инфекция дёсен во
время кавер-сессий «Nevermind». «Курт ненавидел чистить зубы, - говорила Кэрри
Монтгомери. - Однако его зубы никогда не выглядели шишковатыми, и у него никогда не
было неприятного запаха изо рта». Кэрри вспоминала, как Курт рассказывал ей, что
поедание яблок работало так же, как чистка.
21 декабря Курт, Кэрри и группа друзей планировали поехать в Портленд на
концерт «Pixies». Для этой долгой поездки Курт арендовал «Понтиак Грэнд Эм»,
беспокоясь, что его «Валиант» не справится с этим расстоянием. Он редко водил
«Валиант», проехав всего 3 000 миль в тот первый год, когда он его приобрёл. Вместо
этого он использовал его как мобильный гостиничный номер, иногда спал на заднем
сиденье и хранил всё своё имущество в багажнике. Его друзья встретились с ним в
Абердине, куда Курт уехал, чтобы поесть тушёное мясо своей матери.
Динамика в этом доме на Фёрст-стрит подверглась континентальному сдвигу со
времени последнего визита Курта в Абердин: впервые с раннего детства Венди
относилась к нему как к самому важному человеку в жизни. Даже Курт был поражен
изменением в этой ситуации, особенно когда он увидел, что его отчим, Пэт О'Коннор,
заискивает перед ним: это походило на плохой эпизод телесериала «Дела Семейные», где
Митхеду дают любимое раскладное кресло Арчи. Когда приехали его друзья, они
оставались достаточно долго, чтобы Курт подарил своей шестилетней единокровной
сестре Брайэнн кое-какие художественные принадлежности - он её обожал – прежде чем
они быстро уехали.
На следующий день в Сиэтл приехала Кортни, и Кэрри была призвана, чтобы служить
амортизатором, когда Кортни пришла в гости к семье Курта. Они впервые встретились в
«Maximilien», прекрасном французском ресторане, на рынке Пайк-плэйс, чтобы
выработать стратегию, как справиться с этим важным первым знакомством. Когда Кортни
встала, чтобы пойти в туалет, Курт спросил Кэрри, что она думает о его новой любви.
«Вы, ребята – как стихийное бедствие», - ответила она. Кэрри была одной-единственной
подругой Курта, поэтому у неё был необычный взгляд на их союз. «Мне нравилось быть
рядом с ними так же, как интересно наблюдать автомобильную катастрофу», - замечала
она.
Когда Кортни вернулась, ещё один обедающий спросил: «Ребята, вы - Сид и
Нэнси?». Курт и Кэрри посмотрели друг на друга, и оба знали, что Кортни вот-вот
взорвётся. Лав встала и закричала: «У моего мужа альбом номер один во всей стране, и у
него больше денег, чем когда-нибудь будет у любого из вас!». Он, конечно, не был её
мужем, а также у него не было альбома номер один – на той неделе он был на 6 месте - но
её намерение было ясным. Подбежал официант, и саркастичный клиент скрылся в
безопасное место. Несмотря на эту вспышку, и частично из-за неё, Кэрри нашла Кортни
яркой и забавной, и подумала, что они выглядят милой парой. Поездка в Абердин прошла
хорошо, и Венди понравилась Кортни и сказала Курту, что она ему подходит. «Они были
словно клоны, приклеенные друг к другу, - впоследствии сказала Венди автору Тиму
Аппело. - Он был, возможно, единственным человеком, который любил её полностью и
совершенно безоговорочно».

Спустя неделю Курт и другие члены «Нирваны» отправились обратно, но по

дороге, вместе с Кортни, в другой тур. Они играли концерты на своих самых больших
аренах – залах на 20 000 мест - но поскольку этот тур был запланирован перед прорывом
альбома, у них было место в середине программы из трёх групп. На разогреве были «Pearl

143
Jam» - они сами только начинали становиться звёздами - в то время как ведущими
исполнителями были «Red Hot Chili Peppers».
Перед концертом 27 декабря на Лос-Анджелесской Спортивной Арене, Курт
провёл интервью с Джерри МакКалли из журнала «BAM». Статья МакКалли вызвала
сенсацию, хотя бы потому, что его описание Курта соответствовало тем слухам, которые
начали циркулировать по поводу наркотиков. МакКалли написал, что Курт «иногда
клевал носом на середине фразы». В этой статье нигде не упоминался героин, но описание
автором «суженых зрачков; впалых щеках; и покрытой струпьями, желтоватой кожи»
Курта беспокоило. Он описал Курта выглядящим «больше похоже на 40-летнего, чем на
24-летнего».
Когда Курт не клевал носом, он удивительно здраво рассуждал по поводу своей
карьеры. «Я хотел, по крайней мере, продать достаточно альбомов, чтобы быть
способным есть макароны и сыр, чтобы мне не надо было работать», - заявил он. Он
упомянул Абердин - он редко делал интервью, не анализируя этот город, будто он был
возлюбленной, которую он не взял с собой - и высказался: «Девяносто девять процентов
людей [там] понятия не имели, что такое музыка, или искусство». Он утверждал, что
причина, по которой он не стал лесорубом, была в том, что «на самом деле я был
маленьким парнем». Хотя ему не удалось вставить в печать свою строчку: «Панк-рок - это
свобода», он на самом деле утверждал: «Для меня повзрослеть... это струсить.... [Я]
надеюсь, что умру до того, как превращусь в Пита Тауншенда». Он обыграл строчку
Тауншенда из «My Generation»: «Я надеюсь, что умру до того, как состарюсь» и,
возможно, намекая на это, он открыл концерт песней «Baba O`Riley» «Who».
Столь же шокирующим, как выступление Курта, настоящим сюрпризом было его
объявление о будущих планах: «Я женюсь, и это - полное откровение – то есть,
эмоциональное. Я никогда в своей жизни не чувствовал себя таким защищённым, и таким
счастливым. Похоже, что у меня больше нет никаких комплексов. Похоже, ощущение
того, что я очень неуверен в себе, улетучилось. Я полагаю, что женитьба играет не
последнюю роль в безопасности и правильном образе мыслей. Я и моя будущая жена –
личности настолько непостоянные, что я думаю, если нам придётся драться, мы вот так и
расстанемся. Женитьба – дополнительная частица безопасности». Он закончил это
интервью ещё одним предсказанием: «Есть много вещей, которые я хотел бы сделать,
когда буду старше. По крайней мере, просто иметь семью, которая бы меня
удовлетворяла».
Курт и Кортни решили пожениться в декабре, лёжа в постели в лондонской
гостинице. Перед разговором с МакКалли Курт не сделал официального заявления, но все
остальные в группе уже знали. Не было установлено никакой даты, поскольку помолвка
или не помолвка, бизнес «Нирваны» ни в коем случае нельзя было откладывать.

«Нирвана» закончила 1991 год концертом в канун Нового года в «Cow Palace» в
Сан-Франциско. Вечер открывали «Pearl Jam» с отрывком из «Smells Like Teen Spirit», и
Эдди Веддер пошутил: «Запомните, что мы играли это первыми». Эта острота была
подтверждением того, что знали все в этом здании: когда начался 1992 год, «Нирвана»
была самой популярной группой в мире, а «Teen Spirit» - самой популярной песней. На
этом концерте был Киану Ривз и пытался подружиться с Куртом, который резко пресёк
эти попытки. Позже в тот вечер в своей гостинице Курту и Кортни настолько надоели
другие гости, что они повесили на свою дверь табличку: «Пожалуйста, Никаких
Знаменитостей. Мы Трахаемся».
К тому времени, когда группа добилась успеха в Сэйлеме, штат Орегон, на
последнем концерте тура, подтвердилось, что продано два миллиона экземпляров
«Nevermind», и он продавался в таком ускоренном темпе, как никогда. Куда бы Курт не
поворачивался, кто-то его о чём-то просил – одобрения сделки, интервью, автограф. За
кулисами Курт быстро поймал взгляд Джереми Уилсона, ведущего вокалиста «Dharma

144
Bums», портлендской группы, которой восхищался Курт. Уилсон помахал Курту, не желая
отвлекать его от какой-то женщины, пытающейся убедить его появиться в рекламном
объявлении гитарных струн. Когда Уилсон уходил, Курт крикнул: «Джереми!» и бросился
в объятия Уилсона. Курт не сказал ни слова, он просто покоился в медвежьих объятиях
Уилсона, пока Джереми повторял: «Всё будет хорошо». Курт не рыдал, но казалось, он
был близок к этому. «Это было не просто короткое объятие, - вспоминал Уилсон. - Он
стоял так целых 30 секунд». Наконец, сопровождающий схватил Курта и потащил его на
очередную встречу.
После нескольких выходных дней в Сиэтле настроение Курта, казалось,
улучшилось. В понедельник, 6 января 1992 года, суперфэн Роб Кэйдер ехал на своём
велосипеде по Пайн-стрит, когда внезапно услышал, что кто-то громко зовёт его по
имени. Это был Курт, который гулял с Кортни. Кэйдер поздравил Курта с успехом
альбома и с известием, что «Нирвана» будет на «Saturday Night Live». Но как только
Кэйдер сказал эти слова, он понял, что допустил ошибку – тёплое настроение Курта
сменилось угрюмым. Два года назад, когда Кэйдер поздравлял Курта с тем фактом, что на
концерт в Любительском Народном Театре пришло двадцать человек – в два раза больше,
чем на их предыдущем концерте - Курт отреагировал на эту новость ослепительной
улыбкой. К началу 1992 года последнее, что он хотел слышать, это насколько он
популярен.
Тогда, на следующей неделе, слава Курта значительно увеличилась, когда группа
прилетела в Нью-Йорк, чтобы быть музыкальными гостями на «Saturday Night Live».
Настроение Курта казалось приподнятым на их репетиции в четверг, когда они делали
прогон несколько своих ранних песен. Однако все знали, что на этом шоу им придётся
играть «Teen Spirit», независимо от того, насколько Курт стал уставать от этого хита.
Он заплатил за то, чтобы его мать и Кэрри Монтгомери полетели с ним в Нью-
Йорк. Когда остальные члены команды «Нирваны» впервые познакомилась с Венди, над
ним снова стали подшучивать. «Все всегда говорили: «Ого, Курт, твоя мама пикантная», -
вспоминала Кэрри. Это было последнее, что хотел слышать Курт; это ещё больше
раздражало, чем говорить, какой он знаменитый.
В то время как Курт репетировал, Кортни, Кэрри и Венди ходили по магазинам
одежды. Позже Курт отправился покупать наркотики, которые было так же легко найти в
Нью-Йорке, как распродажу платьев. В Элфабет-сити Курт был потрясён, обнаружив
очереди клиентов, ожидающих торговца, в точности как в песне «Velvet Underground».
Теперь он был влюблён в ритуал употребления, и его затягивало в покрытый шрамами ад,
в который он входил. Китайский белый героин в Нью-Йорке (героин с Западного
Побережья всегда был чёрной смолой), заставлял его чувствовать себя искушённым, и он
был дешевле и сильнее. Курт становился ненасытным.
В ту пятницу, когда Венди в полдень постучала в дверь номера своего сына, он
открыл в нижнем белье и выглядел ужасно. Кортни всё ещё лежала под одеялами.
Повсюду были подносы с едой, и после всего двух дней, проведённых ими в номере, пол
был покрыт мусором. «Курт, почему бы тебе не вызвать сюда горничную?» – спросила
Венди. «Он не может, - ответила Кортни. – У него украли нижнее бельё».
Эта неделя ознаменовала перелом в отношениях Курта с группой и командой. До
этого момента все знали, что Курт стал наркоманом - а Кортни обычно была козлом
отпущения из-за всё более и более мрачного отношения Курта. Но в Нью-Йорке было
ясно, что именно Курт следует в направлении саморазрушения, и что у него есть все
признаки активного наркомана. Хотя все знали, что Курт злоупотребляет наркотиками –
как предполагалось, героин - никто не знал, что с этим делать. Было достаточно трудно
убедить Курта сделать проверку звука или расчесаться, ещё труднее - заставить его
слушать совет относительно его личных дел. Курт и Кортни переехали в другую
гостиницу от остальной части окружения; они были всего в нескольких кварталах, но это
действие послужило метафорой для растущих разногласий в группе. «К тому времени, -

145
вспоминала Кэрри, - в стане «Нирваны» уже было разделение на «хороших» и «плохих»
людей. Курт, Кортни и я сама были плохими людьми. У нас было такое чувство, что нам
не рады, и это стало более негативным».
Менеджеры «Нирваны» также не знали, что делать. «Это было очень мрачное
время, - говорил Дэнни Голдберг. - Впервые я понял, что у него проблемы с
наркотиками». В то же время, когда «Gold Mountain» работали, чтобы привлечь внимание
к выступлению группы на «Saturday Night Live», его менеджеры лично молились, чтобы
проблема Курта с наркотиками не поставила их в неудобное положение или не сорвала их
растущий финансовый успех. «Я просто надеялся, что всё не потеряет управление и
публично не выйдет из-под контроля», - вспоминал Голдберг.
А потом, будто всё было недостаточно бурно, появилась новость, что в следующем
номере журнала «Billboard» «Nevermind» займёт первое место, вытеснив «Dangerous»
Майкла Джэксона. Хотя «Nevermind» весь декабрь топтался возле 6 места, он прыгнул к
вершине, основываясь на продажах 373 520 экземпляров через неделю после Рождества.
Многие из этих покупок совершались в необычной манере, по словам Боба Циммермана с
«Tower Record»: «Мы видели несметное количество ребят, возвращающих CD, которые их
родители подарили им на Рождество, и покупающих взамен «Nevermind», или используя
деньги, которые они получили в подарок, чтобы купить этот CD». «Nevermind» был,
возможно, первым альбомом, который когда-либо попадал на 1 место благодаря обменам.
В ту пятницу Курт и Кортни дали интервью для статьи с иллюстрацией на обложке
«Sassy», подростковому журналу. Курт отклонил просьбы «New York Times» и «Rolling
Stone», однако он согласился на эту статью, потому что он чувствовал, что этот журнал
был очень глупым. После этого интервью они помчались на съёмки на «MTV». Но Курт
плохо себя чувствовал, и то, что было запланировано как часовой концерт, закончилось
через 35 минут. Курт спросил Эми Финнерти: «Ты можешь увести меня отсюда?». Он
хотел посетить Музей Современного Искусства.
Его настроение значительно улучшилось, как только он вошёл в этот музей – он
вообще впервые посещал большой музей. Финнерти было трудно не отставать, пока Курт
носился от одного крыла к другому. Он остановился, когда подошёл фэн-афроамериканец
и попросил автограф. «Эй, чувак, мне нравится твой альбом», - сказал парень. В тот день у
Курта сто раз просили автограф, но это был единственный раз, когда он отреагировал на
это улыбкой. Курт сказал Финнерти: «Ни один чернокожий ещё никогда не говорил, что
ему нравится мой альбом».
После музея Курт вернулся на «Эн-Би-Си» на очередную репетицию «Saturday
Night Live». На этот раз продюсеры шоу хотели, чтобы группа исполнила только те песни,
которые они собирались делать на программе, поэтому «Нирвана» играла «Teen Spirit» и
«Territorial Pissings». Этот второй выбор был не по нраву каналу, и произошёл спор. У
Курта в тот день было достаточно работы, и он уехал.

В субботу днём, в день телевизионного шоу, группа запланировала фотосессию в

студии Майкла Лэвина. Курт приехал, но был настолько под кайфом, что он продолжал
спать стоя. Он жаловался, что ему нездоровится. «Тогда он был так удолбан, - вспоминал
Лэвин, - что не мог открыть глаза».
К началу января Курт уже настолько серьёзно пристрастился к героину, что
нормальная доза больше не заставляла его чувствовать эйфорию: как и всем наркоманам,
ему нужно была увеличивать ежедневные запасы просто чтобы остановить симптомы
ломки. Но нью-йоркский героин был сильным, и Курт использовал больше, чем было
благоразумно, в попытке достигнуть эйфории. Он решил уколоться утром в ту субботу,
чтобы быть в рабочем состоянии ко времени начала «Saturday Night Live». В своей
попытке должным образом урегулировать свою дозу - невозможная задача, опустошая
один мешок героина за другим - он принял слишком много и днём был в ступоре. К тому
времени, когда группа приехала на «Эн-Би-Си», Курта рвало у студии. Он провёл

146
несколько часов перед шоу, лёжа на диване, игнорируя ведущего Роба Морроу и
отказавшись дать автограф дочери президента «Эн-Би-Си». Единственное, что его
порадовало, это когда он говорил по телефону с «Жутким» Элом Янковичем и согласился
на пародию на «Teen Spirit». Ко времени начала шоу он снова был трезвым и несчастным.
Перед их первым номером, когда Морроу представил группу, в студии наступила
заметная тишина. Курт выглядел ужасно – у него был нездоровый цвет лица, плохое
окрашивание превратило его волосы в цвет малинового варенья, и он появился спустя
несколько мгновений после того, как его вырвало. Но как много раз случалось в его
жизни, когда он был припёрт к стене, он отвечал замечательным выступлением. Когда
Курт энергично начал первое гитарное соло «Teen Spirit», руководитель группы «Saturday
Night Live» Дж. Э. Смит повернулся к звукорежиссёру «Нирваны» Крэйгу Монтгомери и
сказал: «Боже, этот парень, несомненно, умеет играть.
Хотя это была не самая лучшая версия «Teen Spirit», которую когда-либо играла
«Нирвана», в этой песне было достаточно сырой энергии, чтобы оживить даже тусклое
выступление и по-прежнему звучать революционно. Она работала на живое телевидение,
потому что это выступление группы рассказало половину истории этой песни: Крист
подтанцовывал со своей бородой и длинными волосами, напоминая безумного,
удлиннённого Джима Моррисона; Грол, без рубашки, стучал по барабанам с настроением
Джона Бонэма; а Курт казался одержимым. Курт, возможно, не выкладывался на 100
процентов, но любой, кто видел эту программу, знал, что он был чем-то разозлён. Тот
парень, который провёл свою юность, снимаясь в фильмах «Super-8», знал, как подать
себя перед камерой, и его отчуждённость, и сила гипнотизировали, заставляя на него
смотреть.
Когда группа вернулась для следующего номера, это был настоящий катарсис. Они
играли «Territorial Pissings», вопреки желаниям продюсера, и закончили разрушением
своих инструментов. Курт начал атаку, проткнув динамик своей гитарой; Грол сбил свою
ударную установку со стойки; а Крист подбрасывал барабаны в воздух. Это было,
конечно, рассчитано, но злость и разочарование не были фальшивыми. В одном
заключительном «fuck you» Америке, когда передавались титры программы, Курт и Крист
поцеловались по-французски («Эн-Би-Си» вырезала это окончание на всех повторах
передачи, опасаясь, что это было оскорбительно). Курт впоследствии утверждал, что этот
поцелуй был его идеей, сделанный, чтобы позлить «деревенщин и гомофобов» в
Абердине, но, по правде говоря, он отказывался выходить на финальное прощание, пока
Крист не вытащил его на сцену. «Я подошёл прямо к нему, - вспоминал Крист, - и схватил
его и сунул свой язык ему в рот, поцеловав его. Я просто хотел, чтобы его настроение
улучшилось. В конце этого всего я сказал ему: «Всё будет хорошо. Это не так плохо.
Хорошо?». Хотя Курт Кобэйн только что завоевал ту немногую молодёжь в Америке,
которая ещё не была в него влюблена, он не чувствовал себя завоевателем. Он чувствовал
себя, как обычно - как дерьмо.

Курт пропустил вечеринку участников «SNL» и быстро покинул студию. У него

было запланировано дать интервью, но, как обычно, он опоздал на несколько часов. Рано
утром Эми Финнерти сидела в квартире Джэнет Биллиг, когда позвонил Курт, спросив, не
может ли он занять денег. У него был альбом номер 1, он только что играл на «Saturday
Night Live», но говорил, что у него нет денег. Они пошли к банкомату, и Биллиг дала
Курту 40$.
Спустя час, когда Курт появился в студии ди-джея Курта Сент-Томаса, он был в
настроении говорить и дал одно из самых длинных интервью в своей жизни. Целью этого
разговора было создание промо-CD для радиостанций. Курт рассказал о «ружьях в реке»,
байки о том, как ел корн-доги, проживая с Дэйвом, и истории об Абердине как городе
провинциалов и деревенщин. Когда спустя два часа Курт уехал, Марк Кэйтс из «DGC»

147
повернулся к Cент-Томасу и сказал: «Ого, я не могу поверить, сколько ты от него
получил. Он никогда так не говорит. Но я не знаю, всё ли это правда».
Спустя несколько часов, когда в воскресенье утром всходило солнце, Кортни
обнаружила, что у Курта передозировка героина, который он принял после того интервью.
Нельзя узнать, было ли это намеренно, но Курт слыл безрассудным наркоманом. Она
спасла ему жизнь, оживив его, после чего он казался таким хорошим, как никогда. В тот
день пара сделала ещё одно фото с Лэвином для обложки «Sassy» - на одном снимке Курт
целует Кортни в щёку, и журнал использовал его для обложки. Менее восьми часов назад
Курт был в коме.
В интервью с Кристиной Келли из «Sassy» Курт обсуждал их помолвку: «Моё
отношение радикально изменилось, и я не могу поверить, насколько я счастливее, и
насколько я даже меньше ориентирован на карьеру. Иногда я даже забываю, что играю в
группе, настолько я ослеплён любовью. Я знаю, что это звучит смущающе, но это правда.
Я мог бы бросить группу прямо сейчас. Это неважно. Но у меня контракт». Когда Келли
спросила, изменили ли его отношения стиль его письма, Курт разоткровенничался: «Я
просто так потрясён тем фактом, что я влюблён до такой степени, что я не знаю, как будет
меняться моя музыка».
Но самый иронический комментарий был высказан, когда Келли спросила,
собирается ли пара заводить ребёнка. Курт ответил: «Я просто хочу находиться в
определённых условиях и быть защищённым. Я хочу позаботиться о том, чтобы у нас был
дом, и позаботиться о том, что у нас есть деньги в банке». Он не знал, что Кортни уже
носит их ребёнка.

148
 17. МАЛЕНЬКОЕ ЧУДОВИЩЕ ВНУТРИ
Лос-Анджелес, штат Калифорния
январь1992 - август 1992 года

«В твоей голове – маленькое чудовище, которое говорит: «Ты знаешь,

что тебе будет лучше»
- Курт, рассказывая своей сестре о наркомании, апрель 1992 года.

Именно все те рисунки «младенцев с плавниками», которые он нарисовал за эти

годы, заставили Курта запаниковать, услышав новость о беременности; и это, и
понимание, что они принимали героин в тот период, когда был зачат ребёнок - в начале
декабря. Самым беспощадным критиком Курта всегда был его собственный внутренний
голос, и это портило беременность, замечали его друзья, вызывало у него в некотором
роде самый сильный позор в его жизни. Несмотря на всю испорченность своей жизни - и
внутреннюю, и внешнюю - он свято чтил две вещи: обет, что он никогда не превратится в
своих родителей, и клятву, что если у него когда-нибудь будут дети, он предложит им
лучший мир, чем тот, в котором он рос. Однако в начале января 1992 года Курт
беспрестанно думал обо всех этих рисунках «младенцев с плавниками», которые он
нарисовал, и задавался вопросом, даруют ли ему своего собственного как кару небесную.
Одновременно, даже в отчаяние Курта был оптимизм по поводу беременности.
Курт искренне любил Кортни и думал, что у них будет ребёнок со множеством
способностей, включая необычный интеллект. Он верил, что его чувство к ней было
глубже, чем любовь, которую он видел между его собственными родителями. И, несмотря
на возбуждение Курта из-за приёма наркотиков, Кортни казалась удивительно спокойной,
по крайней мере, спокойной по стандартам Кортни. Она сказала Курту, что ребёнок - это
данное Богом знамение, и она была убеждена, что он не родится с плавниками,
независимо от того, сколько рисунков искаженных зародышей Курт нарисовал в юности.
Она сказала, что его кошмары – это просто страхи, и что ей снится, что у них здоровый,
красивый ребёнок. Она придерживалась этих взглядов, даже когда окружающие считали
иначе. Один врач-нарколог, с которым она консультировалась, предложил «дать ей
морфий», если она согласится на аборт. Кортни возмутилась и нашла другого
специалиста.
Она обратилась к специалисту по врождённым дефектам в Беверли-Хиллс,
который сказал, что героин, когда его принимают в первый триместр беременности,
представляет мало угрозы врождёнными дефектами. «Он сказал ей, что если она пройдёт
курс лечения и будет постепенно уменьшать дозу, не будет ни одной в мире причины, по
которой она не могла бы родить здорового ребенка», - вспоминала её адвокат, Розмэри
Кэрролл. Когда эти образы «младенца с плавниками» улетучились из его головы, Курт
примкнул к Кортни в убеждении, что беременность - это благословение. Если уж на то
пошло, неодобрительное отношение других только усиливало решимость Курта, так же,
как это было сделано в его связи с Кортни. «Мы знали, что это было действительно не
лучшее время, чтобы обзавестись ребёнком, - сказал Курт Майклу Азерраду, - но мы
просто приняли решение его иметь».
Они арендовали трёхкомнатную квартиру в Лос-Анджелесе за 1 100 $ в месяц на
Норт-Сполдинг, 448, между Мелроузом и Фэрфаксом. Это был тихий район, и они были
относительно изолированы, потому что никто не мог ездить: Курт был не в состоянии
оплатить штраф за нарушение правил дорожного движения и временно лишился своих
прав; Кортни никогда не училась водить машину. Впервые Курт жил за пределами штата
Вашингтон, и он обнаружил, что скучает по дождю.
Но вскоре после переезда они уехали, чтобы запереться в «Холидэй Инн». Они
наняли нарколога, который специализировался в быстрой детоксикационной терапии, и он

149
порекомендовал им остановиться в мотеле – будет грязно, сказал он им. Так оно и было.
Хотя впоследствии Курт пытался преуменьшить эту ломку, утверждая, что он «спал три
дня», другие рисовали гораздо более мрачную картину детоксикации, которая влекла за
собой несколько часов рвоты, жара, диареи, ознобов и все те симптомы, которые можно
было бы связать с самым худшим гриппом. Они выжили, употребляя в больших
количествах таблетки снотворного и метадон.
Хотя оба проходили детоксикацию ради ребёнка, Курту пришлось уехать через две
недели в тур по Дальнему Востоку. «[Я] понял, что я не смогу принимать наркотики,
когда мы добрались до Японии и Австралии», - написал он в своём дневнике. В середине
своей детоксикации Курту пришлось снимать видео для «Come As You Are». Он
настаивал, чтобы все кадры его лица казались смутными или искаженными.
Перед отъездом в тур Курт позвонил своей матери, чтобы рассказать ей о
беременности. К телефону подошла его сестра Ким. «У нас будет ребёнок», - объявил он.
«Я лучше дам тебе маму», - ответила Ким. Когда Венди узнала эту новость, она сообщила:
«Курт, больше меня потрясти ты не мог».
Первые несколько концертов в Австралии прошли гладко, но в течение недели
Курт страдал от боли в желудке, что повлекло отмену концертов. Однажды ночью он
пошёл в кабинет неотложной помощи, но ушёл после того, как нечаянно услышал слова
одной медсестры: «Он просто героинщик». Как он написал в своём дневнике: «Эта боль
делала меня неподвижным, скрючившимся на полу ванной, отрыгивая воду и кровь. Я
буквально умирал от голода. Мой вес уменьшился примерно до 100 фунтов». Отчаянно
нуждающийся в избавлении от болезни, он обратился к одному австралийскому врачу,
который специализировался на рок-группах. На стене офиса гордо демонстрировалась
фотография этого терапевта с Китом Ричардсом. «По совету моего руководства меня
отвели к врачу, он прописал мне физептон, - написал Курт в своём дневнике. – Эти
таблетки, казалось, работали лучше, чем всё остальное, что я пробовал». Но несколько
недель спустя, после того, как тур достиг Японии, Курт заметил на флаконе этикетку: «На
ней было написано: «Физептон - содержит метадон». Снова подсел. Мы пережили
Японию, но к тому времени опиаты и гастроли начали наносить сильный урон моему
телу, и моё здоровье было не лучше, чем когда я избавлялся от наркотиков».
Несмотря на свои физические и эмоциональные сражения, Курт обожал Японию,
разделяя одержимость этой страны к китчу. «Он был в совершенно чужой стране, и он
был пленён этой культурой, - вспоминал Кэз Атсуномия из «Virgin Publishing», который
был в туре. – Он любил комиксы и игрушку «Привет, Киска»». Курт не понимал, почему
японские фэны дарят ему подарки, но сообщил, что в подарок он примет только игрушку
«Привет, Киска». На следующий день его засыпали этими безделушками. Перед
концертом в Токио Уцуномии пришлось помогать Курту покупать новую пижаму. Когда
Курт сказал продавцу, что он хочет пижаму, чтобы надеть на сцену, этот степенный клерк
посмотрел на певца, словно тот действительно был сумасшедшим.
В Осаке, в редкий свободный вечер, «Нирвана» воссоединилась с одним из своих
любимых гастрольный партнёров, «Shonen Knife», поп-группой, состоящей из трёх
японок. Они подарили Курту игрушечных мечи, новую обезьяну Чим-Чим с мотором и
отвели его на обед в брасвурст-ресторан, который он выбрал. Он был разочарован, узнав,
что завтра вечером у «Shonen Knife» концерт, так же, как и у «Нирваны». Нехарактерно,
Курт рано закончил выступление «Нирваны» и сообщил со сцены, что он планирует пойти
на концерт «Shonen Knife». Когда его такси уезжало, его окружили японские девушки,
хватающиеся за машину, просто желая дотронуться до неё. На концерте «Shonen Knife»
всё было точно также сюрреально, потому что, поскольку он был там единственным
белокурым, голубоглазым парнем, его было легко заметить. «Он по-прежнему был в своей
пижаме», - вспоминала Наоко Ямано из «Shonen Knife».
Кортни снова присоединилась к туру в Японии, и они провели 25-й день рождения
Курта, улетев в Гонолулу на два запланированных концерта. В самолёте они решили

150
пожениться на Гавайях. Они мечтали о свадьбе в День святого Валентина, но не
закончили вовремя свой добрачный контракт. Курт предложил этот контракт после
сильного лоббирования со стороны менеджера Джона Силвы. Добрачный контракт
должен был, главным образом, охватить будущий доход, потому что на момент их
свадьбы они были по-прежнему «чертовски бедны», как рассказывала об этом Кортни.
Когда Курт заполнял свою налоговую декларацию на 1991 год, из-за тайного способа,
которым музыкальная индустрия платит гонорары очень поздно, и огромного процента,
забираемого менеджерами и адвокатами, его доход до вычета налогов составлял всего 29
541 $. Он имел вычеты в 2 541 $, давая ему налогооблагаемый доход 27 000 $ за год, когда
он играл перед сотнями тысяч фэнов и продал почти два миллиона альбомов.
Кортни вела переговоры с «DGC» о своём собственном контракте на запись,
который давал «Hole» аванс миллиона долларов и твёрдый размер гонорара, значительно
выше, чем у «Нирваны», предмет её большой гордости. У неё всё ещё были сомнения по
поводу того, что её саму по себе не могли воспринимать как артистку, раз она выходит
замуж за кого-то настолько знаменитого, как Курт. В Японии она кратко записала свою
меланхолию в своём дневнике: «Моя слава. Ха-ха. Это оружие, идите на хрен, точно так
же, как утренняя тошнота беременных.... Может ли это быть просто коммерческим
эффектом от слишком большого количества продаж и наполовину - странная случайность,
наполовину - продуманная, но я начинаю думать, что я не могу петь, не могу писать, это
уважение постоянно на низком уровне, и это не его вина. Боже, как это могло быть....
Только посмейте меня уволить, просто потому, что я замужем за РОКЗВЕЗДОЙ».
Они поженились на Вайкики-Бич на закате в понедельник, 24 февраля 1992 года.
Церемонию проводил священник, не относящийся ни к одной конфессии, найденный
через свадебное бюро. Перед свадьбой Курт принял героин, хотя он сказал Азерраду, что
он «был не очень под кайфом. Я просто принял совсем чуть-чуть, чтобы меня не
тошнило». Кортни была в старинном шёлковом платье, которое некогда принадлежало
актрисе Фрэнсис Фармер. На Курте была пижама в синюю клетку и плетёный
гватемальский кошелек. Из-за своей измождённости и эксцентричной одежды он больше
напоминал пациента, проходящего химиотерапию, чем обычного жениха. Однако эта
свадьба не была для него несерьёзной, и во время этой короткой церемонии он плакал.
Поскольку свадьба была устроена второпях, большинство из восьми гостей были
из команды группы. Курт велел прилететь Дилану Карлсону, чтобы быть шафером, хотя
это было отчасти ускорено желанием Курта, чтобы Дилан привёз героин. Дилан ещё не
встречался с Кортни, и его первое знакомство с ней произошло за день до свадьбы. Ему
понравилась Кортни, и он понравился ей, хотя ни один не смог побороть убеждение, что
другой оказывает на Курта отрицательное влияние. «В одном она ему очень подходила, -
вспоминал Дилан, - а в другом она была ужасной». Дилан привёл свою подружку, и эти
двое были единственными посетителями, которые не были на содержании «Нирваны».
Но большее значение имели те, кто отсутствовал: Курт не пригласил свою семью
(как и Кортни), и отсутствие Криста и Шелли было заметно. Утром в день свадьбы Курт
запретил являться туда Шелли и нескольким членам команды, потому что он чувствовал,
что они судачили о Кортни – результатом этого эдикта было также неприглашение
Криста. «Курт менялся», - вспоминала Шелли. В том месяце Курт сказал Кристу: «Я не
хочу даже видеть Шелли, потому что, когда я смотрю на неё, я жалею о том, что я делаю».
Анализ этого Шелли: «Я думаю, смотреть на меня было похоже на то, будто он смотрит
на свою совесть».
Шелли и Крист покинули Гавайи на следующий день, предполагая, что группа
распалась. «Мы думали, что всё кончено», - вспоминала Шелли. Крист был просто
опечален и чувствовал, что старый друг его избегает: «Курт в тот момент был в своём
собственном мире. После этого я стал довольно отдалённым от него. Так, как прежде, уже
не было. Мы что-то говорили о направлении группы, но на самом деле после этого
никакого направления группы не было». Это было за четыре месяца до того, как

151
«Нирвана» снова выступала на публике, и почти за два месяца до того, как Крист и Курт
увиделись.
Курт и Кортни провели медовый месяц на Гавайях, но этот солнечный остров не
был идеей Курта о рае. Они вернулись в Лос-Анджелес, где легче подпитывалась его
наркомания. Впоследствии Курт преуменьшал своё увеличивающееся злоупотребление
как «гораздо менее бурное, чем все думают». Он рассказал Азерраду, что решил
продолжать быть наркоманом, потому что он чувствовал, «если бы я тогда бросил, я в
итоге делал бы это снова всё время, по крайней мере, следующие несколько лет. Я считал,
что я спекусь от этого, потому что я всё ещё не испытывал ощущения полноценного
героинщика. Я был по-прежнему здоров». Его химическая и психологическая зависимость
была на этой стадии настолько велика, что его комментарии были попыткой
минимизировать то, что стало подрывающей здоровье пагубной привычкой. Его
собственный рассказ о себе в своём дневнике был совсем не здоровым, по крайней мере,
когда он представлял себе, каким его видят другие: «Обо мне думают как об истощённом,
желтокожем, похожем на зомби, отвратительном, наркомане, героинщике, пропащем
человеке, на грани смерти, саморазрушительной, эгоистичной свинье, неудачнике,
который колется за кулисами всего за несколько секунд перед выступлением». Вот как он
представлял себе, что о нём думают люди; его собственный разговор с самим собой был
ещё мрачнее, подытоженный строчкой, которая неоднократно появляется в его
произведениях: «Я ненавижу себя, и я хочу умереть». К началу 1992 года он уже решил,
что это будет названием его следующего альбома.
Героин стал, во многих отношениях, тем хобби, которого у него никогда не было в
детстве: он методично приводил в порядок свою «рабочую» коробку, так, как маленький
мальчик мог бы перетасовывать свою коллекцию бейсбольных карт. В этой священной
коробке он хранил свой шприц, посуду для расплавления наркотиков (героин с Западного
Побережья имел консистенцию кровельной мастики, и его надо было варить), ложки и
ватные тампоны, используемых для подготовки героина для инъекций. Покрытый
шрамами ад дилеров и ежедневных партий стал банальным.
Весной 1992 года он не сделал фактически ничего, что бы касалось группы, и
отказался планировать будущие концерты. Группе предлагали безумные деньги, чтобы
сделать тур по аренам в качестве ведущих артистов –«Nevermind» по-прежнему находился
возле вершины чартов - но Курт отказывался ото всех переговоров. Хотя Кортни бросила
наркотики во время их январской детоксикации, когда Курт ежедневно покупал героин и
заполнял их квартиру запахом его варки, она снова оказалась на скользком пути. Это
сочетание их слабостей помогало затягивать каждого в спираль злоупотребления, а их
взаимная эмоциональная зависимость сделала нарушение этого цикла почти
невозможным. «У Курта и Кортни это было так, будто они – два персонажа пьесы, и они
просто меняются ролями, - замечала Дженнифер Финч. - Когда один трезвел и ему
становилось лучше, другой срывался. Но Кортни могла контролировать себя больше, чем
Курт. У него это было такое крушение поезда, и все это знали, и все просто не хотели
стоять на пути».
В начале марта Кэролин Рю из «Hole» пришла к ним в квартиру, чтобы
покайфовать. Когда Рю попросила отдельный шприц, Курт ответил: «Мы их все разбили».
В попытке контролировать их зависимость Кортни часто уничтожала все шприцы в
квартире, в результате чего Курт просто был вынужден покупать новые, когда он покупал
свой ежедневный героин. Даже Рю, у которой были свои собственные сражения,
зависимость Курта казалась ускоряющейся. «Курт говорил о приёме наркотиков, будто
это было так чертовски естественно, - вспоминала она. - Но это было не так». Даже в
пределах наркотической культуры уровень употребления Курта казался отвратительным.
Ожидание ребёнка давало Курту маленький маяк надежды в том, что становилось
всё более и более безрадостным существованием. Чтобы убедиться, что зародыш
развивается правильно, они сделали несколько сонограмм, фотографий ребёнка в матке.

152
Когда Курт их увидел, его заметно трясло, и он зарыдал от облегчения, что ребенок
нормально развивается. Курт взял одну из сонограмм и использовал её в качестве
центральной части картины, над которой он начал работать. Когда второй тест показал
ультразвуковое видео зародыша, он попросил копию и одержимо просматривал на своём
видеомагнитофоне. «Курт постоянно говорил: «Посмотрите на эту маленькую фасолину»,
- вспоминала Дженнифер Финч. – Вот почему они назвали её «Бин» («Фасолина»). Он
показывал на её руку. Он знал все до единого особенности этого графического
изображения». На начальной стадии беременности, после определения пола ребёнка, они
выбрали имя Фрэнсис Бин Кобэйн. Ее второе имя было их прозвищем, в то время как её
имя произошло от Фрэнсис МакКи из «Vaselines», или так впоследствии Курт говорил
репортёрам. Её фото на сонограмме впоследствии было воспроизведено на обложке
сингла «Lithium».

К марту беспокойство по поводу увеличивавшейся зависимости Курта от

наркотиков и её влияние на Кортни подвигло его менеджеров сделать попытку их первой
формальной интервенции. Они обратились к Бобу Тимминсу, специалисту-наркологу,
репутация которого была основана на работе с рок-звёздами. Кортни вспоминала, что
Тимминс так благоговел перед Куртом, что уделял ей мало внимания. «Он буквально
игнорировал меня, а из-за Курта пускал слюни», - говорила она. Тимминс предложил,
чтобы Курт подумал о стационарной программе химической зависимости. «Моего совета
послушались, - сказал Тимминс. - Я рекомендовал этот специфический совет, потому что
это происходило в больнице «Cedars-Sinai», и я чувствовал, что некоторые медицинские
проблемы представляли собой по моей оценке. Это не было всего лишь только «иди
лечиться, очистись и ходи на собрания». Было много медицинских проблем».
Первоначально пребывание Курта в «Cedars-Sinai» существенно помогало, и
вскоре он казался трезвым и здоровым. Но хотя он согласился продолжить принимать
метадон - наркотик, который прекращает ломку, не вызывая кайфа - он рано закончил
лечение и отказался от собраний 12 шагов. «Он был явно необщительным, - замечал
Тимминс. - Эта часть его личности, возможно, мешала восстановительному процессу».
В апреле Курт и Кортни отправились в Сиэтл, где они присматривали дом.
Однажды вечером они появились на «Orpheum Records» и устроили сцену, когда они
конфисковали все пиратские диски «Нирваны» в магазине. Кортни справедливо
утверждала, что эти CD были нелегальными, но продавец возразил, что его уволят, если
владелец обнаружит, что CD исчезли. Как ни странно, Курт пришёл в этот магазин в
поисках CD группы «Negativland», который сам по себе был признан контрабандным
после судебного процесса. Продавец спросил, не могут ли они написать записку его боссу,
поэтому Кортни написала: «Мне нужно, чтобы ты не тратил деньги моего мужа, чтобы я
могла кормить своих детей. С любовью, миссис Кобэйн». Курт добавил: «Всем макароны
и сыр». Эта записка была очень странной, обеспокоенный продавец спросил Курта: «Если
я потеряю свою работу, я могу работать на вас?». На следующий день в магазин позвонил
мужчина, который спросил: «Тот парень с длинными волосами, который работал здесь
вчера вечером, всё ещё работает?».
Пока пара была в Сиэтле, Фрэйденберги устроили для них комбинацию свадебного
торжества / вечеринки в честь будущего ребёнка. Впервые многие из дядей и тёть Курта
получили возможность познакомиться с Кортни, но некоторые уехали до того, как она
приехала: вечеринка была намечена на 14:00, но почётные гости не появились до семи.
Кортни рассказала родственникам Курта, что они могли бы купить викторианский
особняк в Грэйс-Харбор. «Тогда мы сможем быть королём и королевой Абердина», -
шутила она.
Брак первоначально, казалось, сделал мягче и Курта, и Кортни. Когда они были
вдали от центра внимания, и вдали от наркотиков, в их отношениях было много моментов
нежности. Освобождённые от своей славы, они оба превратились в испуганных

153
потерянных детей, которыми они были до того, как о них узнали. Каждую ночь перед
сном они вместе молились. В постели они читали друг другу книги. Курт говорил, что он
любил засыпать, слушая звук голоса Кортни - это был отдых, которого он был лишён
большую часть своей жизни.

В том месяце Кортни вернулась в Лос-Анджелес по делам «Hole»; Курт остался в

Сиэтле и даже сделал короткую однодневную сессию звукозаписи с «Нирваной», в
домашней студии Бэрретта Джонса. Они записали «Oh, the Guilt», «Curmudgeon» и
«Return of the Rat», заключительная песня была запланирована для альбома-трибьюта
портлендской группы «Wipers». На следующий день после сессии Курт поехал на своём
«Валианте» в Абердин, чтобы нанести свой первый визит в Грэйс-Харбор за несколько
месяцев.
Два дня спустя Курт поехал обратно в Сиэтл, чтобы отыскать свою сестру и
привезти её в Абердин. У него был подтекст на этот долгий день поездки, шестичасовое
путешествие туда и обратно, о котором он не сообщал Ким, пока машина не проехала
мимо «Холма Думай обо Мне» всего в нескольких минутах от дома Венди. «Ты знаешь
свою лучшую подругу Синди? – спросил он. - Она сказала маме, что у тебя с Дженнифер
роман».
«Это не роман, - ответила Ким. - Мы - подружки. Я – лесбиянка». Курт это знал
или, по крайней мере, подозревал это, но его мать не знала. «Мама точно сразу же
взбесится», - сказал он своей сестре. Курт велел Ким притвориться, будто их мать не
знает. Курт, как и Венди, предпочитал неконфронтационный стиль - однако Ким сказала
своему брату, что она ничего подобного делать не будет.
Когда они приехали в Абердин, Курт решил, что им надо посовещаться, прежде
чем войти в дом. Он доехал до парка Сэма Бенна, где они сели на качели, и он решил
воспользоваться этим моментом, чтобы сделать собственное шокирующее заявление. «Я
знаю, что ты пробовала траву и ты, возможно, принимала кислоту и кокаин», - сказал он
ей. «Я никогда не притрагивалась к кокаину», - утверждала Ким. «Ну, притронешься», -
ответил её брат. Их разговор перерос в спор о том, будет ли в итоге Ким, которая была
всего в двух неделях от своего 22-летия, принимать кокаин. «Ну, ты будешь принимать
кокаин, - настаивал Курт. - Но если ты когда-нибудь притронешься к героину, я пойду и
достану ружьё, и я приду и найду тебя, и я тебя убью». Было не похоже, что он шутит.
«Ты не должен об этом беспокоиться, - сказала ему Ким. - Я никогда не вставляла себе в
руку иглу. Я никогда этого не делала». Ким поняла, что так, как Курт построил это
предупреждение, он передаёт сообщение о самом себе.
После некоторого долгого молчания, вполне естественного между братом и
сестрой, Курт, наконец, сообщил: «Я чист около восьми месяцев». Он не указал то, от чего
он был чист, но Ким слышала слухи, как и все остальные. Она также подозревала, что он
врал о времени очистки в восемь месяцев – на самом деле это было меньше месяца, и он
по-прежнему был на ежедневной дозе метадона.
«Я немного знаю о героине», - сказала она своему брату. Курт вздохнул, и будто
открылась дверь, и брат, которого Ким всегда любила, вошёл и ещё раз показался ей. Он
не прятался за своей придуманной личностью, ложью или славой, когда он рассказывал ей
о боли, которую он чувствовал, пытаясь бросить героин. Он рассказывал об этом, как о
курении сигарет, когда каждая новая попытка бросить становится всё труднее и труднее.
«Чем больше это принимаешь, - объяснял он, - и чем больше бросаешь, тем тяжелее
становится бросить в третий, и в четвёртый, и в пятый, и в шестой раз. В твоей голове
маленькое чудовище, которое говорит: «Ты знаешь, что тебе будет лучше, и ты знаешь,
что мне будет лучше». Будто у меня в голове другой человек, который говорит мне, что
всё будет хорошо, если только я пойду и приму немного».
Ким лишилась дара речи. По его упоминанию, как трудно было бросить в «пятый»
или «шестой» раз, она поняла, что он зашёл гораздо дальше, чем она предполагала.

154
«Никогда не беспокойся обо мне, Курт, потому что я никогда не притрагиваюсь к этому
дерьму, - сказала она. - Я никогда к нему не подойду. Ты чист восемь месяцев - это
здорово. Пожалуйста, продолжай». Она исчерпала слова и дрожала от шока «понимания,
что твой брат – героинщик», как она об этом вспоминала. Несмотря на слухи, Ким было
трудно признать, что её брат, который вырос с ней и страдал от многих из тех же самых
оскорблений, был наркоманом.
Курт снова вернулся к теме сексуальности Ким и тому предубеждению, с которым,
как он понимал, она столкнется в гавани. Он пытался отговорить её от того, чтобы быть
лесбиянкой. «Не разочаровывайся в мужчинах полностью, - убеждал он. - Я знаю, что они
– кретины. Я бы никогда не встречался с парнем. Они – придурки». Ким нашла это
весёлым, поскольку, несмотря на то, что она хранила свою тайну от своей семьи, она
всегда знала, что она - лесбиянка, и чувствовала лёгкий стыд. Даже несмотря на все те
граффити «Гомо-Секс – Это Круто», которые Курт писал спреем в Абердине, он изо всех
сил старался принять то, что его сестра – лесбиянка. Когда этот разговор был сведён на
нет, и они пошли к дому, он долго по-братски держал её в объятиях и поклялся, что он
всегда будет любить её.
16 апреля 1992 года «Нирвана» впервые появилась на обложке «Rolling Stone».
Хотя эта статья была якобы о группе, даже заголовок – «В Сердце и Душе Курта Кобэйна»
- было доказательством того, что всё, что делала «Нирвана», было сосредоточено на
Курте. Для фото на обложке он надел футболку с надписью «Корпоративные Журналы –
По-Прежнему Отстой». Тот факт, что этот материал вообще был собран вместе, было
доказательством того, как кропотливо работали менеджеры Курта, чтобы убедить его, что
корпоративные журналы - не отстой. Он отклонил просьбы об интервью «Rolling Stone» в
1991 году, а в начале 1992 года он написал журналу письмо: « В этот момент нашей, м-м-
м, карьеры, до лечения выпадения волос и плохой репутации, я решил, что у меня нет
никакого желания давать интервью…. Мы не извлекли бы выгоду из этого интервью,
потому что среднестатистический читатель «Rolling Stone» - это бывший хиппи средних
лет, ставший хиппикритиком, который относится к прошлому как к «славным дням» и
имеет более добрый, более нежный, более взрослый подход к новому либеральному
консерватизму. Среднестатистический читатель «Rolling Stone» никогда не наживёт
добра*». Он не отправил это письмо, и через несколько недель после его написания он сел
с Майклом Азеррадом из этого журнала снова поговорить о том, как он хочет футболку,
выкрашенную в крови Джерри Гарсии.
Первоначально он оказал Азерраду холодный приём, но когда Курт начал
рассказывать истории о том, как его избивали в школе, Азеррад встал, показав весь свой
рост в пять футов шесть дюймов, и пошутил: «Я не знаю, о чём ты говоришь». После
этого они подружились, и Курт ответил на вопросы Азеррада, сумев опубликовать многие
из главных модификаций своей жизни, включая то, что «Something in the Way» - о том
времени, когда он жил под мостом. Когда его спросили о героине, Курт ответил: «Я даже
больше не пью, потому что это разрушает мой желудок. Моё тело не позволило бы мне
принимать наркотики, даже если бы я захотел, потому что я всё время очень слаб.
Наркотики – это пустая трата времени. Они разрушают твою память, твоё чувство
собственного достоинства и всё, что согласовывается с твоим чувством собственного
достоинства. В них вообще нет ничего хорошего». Когда он говорил, сидя в гостиной в
квартире в Сполдинге, его любимая «рабочая коробка» находилась в шкафу, как
усыпанная драгоценностями семейная реликвия.
Хотя эта статья в «Rolling Stone» преуменьшала напряжённые отношения в группе,
между временем интервью и его публикации «Нирвана» временно прекратила
существование. Когда группа подписала свой первый контракт на издание, Курт
согласился поровну поделить гонорары за написание песен с Новоселичем и Гролом. Это
было щедро, но в то время никто не представлял, что продадут миллионы экземпляров
этого альбома. Из-за феноменального успеха «Nevermind» Курт настаивал, чтобы эти

155
проценты были пересмотрены, чтобы дать ему большую часть дохода - он предложил
деление 75/25 в отношении музыки, чтобы он получал 100 процентов за тексты - и он
хотел, чтобы это соглашение было ретроспективным. «Я думаю, когда «Nevermind»
заканчивался, Курт начал понимать, что [контракты на издание] были не просто
абстрактными документами; это были реальные деньги, - замечал адвокат Элан Минтц. –
Разделение публикаций означало вопросы образа жизни».
Крист и Дэйв чувствовали себя обманутыми, что Курт хотел, чтобы новый
контракт был ретроспективным, но, в конце концов, они согласились, думая, что иной
выбор ликвидирует группу. Курт твёрдо сказал Розмэри Кэрролл - теперь одновременно
работающей адвокатом Курта, Кортни и «Нирваны» - что он распустит группу, если не
получит своё. Хотя Грол и Новоселич обвиняли Кортни, Кэрролл вспоминала, что Курт по
этому поводу был непреклонен. «Его внимание было подобно лазеру, - замечала она. - Он
был очень уверенным и очень упорным, и до мелочей знал, о чём говорил. Он знал себе
цену, и он знал, что заслужил все деньги, [поскольку] он написал все тексты и музыку». В
конце концов, эти проценты не оставили такой же глубокий вред, как то, как Курт хотел с
этим обращаться: как и при большинстве конфликтов, он избегал проблемы, пока он не
приходил в ярость. Некоторые члены команды группы были потрясены, услышав, как
Курт плохо отзывается о Кристе, который был одним из самых замечательных ключевых
фигур в его жизни.
К маю Курт снова вернулся на героин, сумев оставаться трезвым менее шести
недель. Его пристрастие стало общеизвестным в рок-кругах и, в конце концов, слухи
достигли «Los Angeles Times». 17 мая, в статье, озаглавленной «Почему «Нирвана»
исчезла из восхитительного гастрольного сезона?», Стив Хокман написал: «Сдержанная
позиция [«Нирваны»] возобновила предположение общественности, что у певца /
гитариста Курта Кобэйна есть проблема с героином». «Gold Mountain» опровергли эти
слухи, выпустив то, что станет стандартным опровержением, возлагая ответственность за
отсутствие группы на «проблемы Курта с желудком».
В том месяце приходил в гости старый друг Курта Джесси Рид, и в тот день, когда
у него был Джесси, Курту пришлось колоться дважды. Оба раза он уходил в ванную,
чтобы не использовать его на глазах своего самого старого друга или Кортни, которая
страдала от утренней тошноты беременных и не хотела видеть, как кайфует Курт. Но Курт
не стеснялся обсуждать свою привычку с Джесси, и они проводили большую часть дня,
ожидая, когда доставят новую партию героина. Курт явно перестал бояться игл, что
Джесси помнил из их юности - Курт даже просил своего старого друга найти ему какие-
нибудь незаконные стероиды для инъекций.
Джесси обнаружил, что эта квартира по обстановку не слишком отличается от
розовой квартиры в Абердине - там на стенах были граффити, мебель была дешёвой и,
вообще, «это была жуткая дыра». Но один аспект этого жилища на самом деле впечатлил
Джесси: Курт снова начал рисовать, и гостиная была заполнена его работами. «У него
было 100 квадратных футов холста, - вспоминал Джесси. - Он говорил об уходе от музыки
и открытии своей собственной галереи». То, что рисовал Курт в 1992 году, изображало
резкий рост. Одна картина была ярко-оранжевым холстом 24 на 36 дюйма с коричневым
зубом собаки, висящим в центре на верёвке. На другой были изображены тёмно-красные
пятна от раздавленных цветов посередине размазанной краски. Ещё одна изображала
кроваво-красные кресты с призрачными белыми инопланетными образами позади них. На
одном гигантском холсте был изображён инопланетянин, висящий, как марионетка, с
крошечной шишкой выставленного члена; в углу был маленький котёнок, глядящий на
зрителя, а в другом углу Курт написал: «ректальные абсцессы, конъюктивит,
расщеплениепозвоночника».
Наконец, начали приходить чеки с гонорарами Курта, и деньги на холст и краску
больше не были проблемой. Он сказал Джесси, что принимает в день героин на 400 $,
непомерное количество, которое убило бы большинство наркоманов; отчасти причина

156
такой суммы состояла в том, что большинство дилеров просили с Курта завышенную
цену, зная, что он может заплатить. Джесси обнаружил, что, когда Курт кололся, у него
немного ухудшалась его двигательная функция: «Он не дремал. Ничего не менялось».
Джесси и Курт провели большую часть дня, просматривая видеокассету с
человеком, выстрелившим себе в голову. «У него было такое видео какого-то сенатора, -
вспоминал Джесси, - пустившего себе пулю в лоб на ТВ. Этот парень достаёт пистолет
357 калибра из манильского конверта и пускает себе пулю в лоб. Это было довольно
красочно. Курт купил его в каком-то садистском магазине». Это видео на самом деле было
самоубийством Р. Бадда Дуайра, должностного лица штата Пенсильвания, который,
будучи обвинённым во взяточничестве в январе 1987 года, созвал пресс-конференцию,
поблагодарил свою жену и детей, вручил конверт своему штату, в котором была его
предсмертная записка, и сказал репортёрам: «Те, кто звонил, сказали, что я – современный
Иов». При работающих камерах Дуайр вставил в рот ружьё и спустил курок – ему снесло
затылок, и он сразу же погиб. Пиратские копии этого живого телевизионного репортажа
циркулировали после смерти Дуайра, и Курт её купил. Он одержимо смотрел это
самоубийство в 1992 и 1993 годах - почти так же часто, как он смотрел ультразвук своей
дочери в матке.
После того, как прибыла партия героина Курта, Джесси сопровождал Курта по
нескольким местам. Одной остановкой был Сёркит-Сити, где Курт потратил почти 10 000
$, покупая новейшую видеотехнику. Джесси в тот вечер уехал, чтобы вернуться в Сан-
Диего, и обнял слабого Курта на прощание. Они продолжали общаться по телефону, но
хотя никто в то время об этом не знал, двое старых друзей виделись в последний раз.

В июне «Нирвана» начала европейский тур из десяти концертов, чтобы

компенсировать отменённые в 1991 году концерты. К первому концерту в Белфасте Курт
уже жаловался на боль в желудке и был поспешно доставлен в больницу. Там он
утверждал, что боль была вызвана отказом принимать свои таблетки метадона; во время
других инцидентов он утверждал, что метадон вызывает некоторые его боли в желудке.
Это был первый концерт в туре, он был хорошо освещён журналистами, у которых были
запланированы интервью с Куртом: когда им сказали, что он «недоступен», они учуяли
материал для публикации. Британский публицист группы, Энтон Брукс, почти комично
пытался выпутать репортёров из этого лобби, чтобы никто не заметил, как Курта выносят
из гостиницы на носилках. Когда один репортёр объявил: «Я только что видел Курта в
машине скорой помощи», проблемы со здоровьем Кобэйна стало внезапно трудно
отрицать. «Я помню, как возвращался в офис, и позвонили с «Си-Эн-Эн», - вспоминал
Брукс. - Я сказал: «У него проблемы с желудком. Если бы это был героин, я бы вам
сказал. Он находится на лечении»». Чтобы перехитрить назойливых репортёров, Брукс
показал прописанные склянки Курта. Проведя час в больнице, Курт поправился и сыграл
концерт на следующий день без инцидентов. Но руководство наняло двух охранников,
чтобы следить за Куртом – и он сразу же ускользнул от них.
Перед концертом в Испании группа дала интервью Киту Кэмерону для «NME».
Статья Кэмерона упоминала слухи о наркотиках и сомневалась, возможно ли «Нирване»
перейти «в течение шести месяцев от никому не известных персонажей до суперзвёзд и до
полного провала». Это были пока что их самые неодобрительные отзывы в прессе и,
казалось, поощряли других британских авторов включать в свои статьи голословные
утверждения о злоупотреблении героином, тема, ранее считавшаяся табу. Но, несмотря на
описание Кэмероном Курта как «омерзительного», на фотографиях, сопровождающих
статью, он выглядел по-мальчишески, с высветленными короткими волосами и в очках с
толстыми стёклами в стиле Бадди Холли. Эти очки были ему не нужны, но он думал, что
они придают ему умный вид; он также надевал похожую пару в видео «In Bloom». Когда
его тётя сказала ему, что очки делают его похожим на своего отца, Курт больше никогда
их не надевал.

157
 3 июля, ещё в Испании, у Кортни начались схватки, хотя срок её родов не должен
был наступить до первой недели сентября. Её быстро доставили в испанскую больницу,
где Курт не мог найти врача, который мог бы говорить по-английски достаточно хорошо,
чтобы его понять. Наконец, по телефону они связались с терапевтом Кортни, который
порекомендовал им лететь домой следующим рейсом. Они так и сделали, и «Нирвана»
отменила два концерта в Испании во второй раз.
Когда они прибыли в Калифорнию, врачи заверили их, что с беременностью всё
хорошо, но, тем не менее, они вернулись в катастрофу: их ванна была затоплена. Курт
хранил в ванне гитары и дневники, и они были уничтожены. Он и Кортни,
обескураженные, тут же решили переехать, хотя она была на восьмом месяце
беременности; также дилеры героина стучались в их дверь в любое время дня и ночи,
искушение, перед которым Курту было трудно устоять. Курт направился в офис «Gold
Mountain», чтобы настоять, чтобы Силва нашёл им новое место для проживания.
Несмотря на своё увеличивающееся состояние, Курт по-прежнему не мог открыть
аккредитив, и он оставлял все свои финансовые вопросы своим менеджерам.
Силва помог им найти дом, и они переехали в конце июля, оставив в квартире в
Сполдинге весь свой хлам и слово «отцеубийца», написанное на стене над камином. Их
новый дом на Альта Лома-террис, 6881, был чем-то прямо из кино; он служил местом для
натурных съёмок нескольких фильмов, включая «Умереть Заново», и версию Роберта
Олтмана «Долгое Прощание». Он располагался на маленьком отвесном берегу на холмах
Северного Голливуда, с видом на «Холливуд-Боул». Единственный способ достичь этого
отвесного берега, где было десять квартир и четыре дома - это общий подъёмник,
выглядящий готически. Кобэйны снимали свой дом за 1 500 $ в месяц. «Во многих
отношениях он был противный, - вспоминала Кортни, - но он был нормальный. Всё-таки
это была не квартира».
Обезумев из-за своей увеличивающейся боли в желудке, Курт подумывал о
самоубийстве. «Ко мне тотчас же вернулась та знакомая жгучая тошнота, и я решил
покончить с собой или остановить эту боль, - написал он в своём дневнике. - Я купил
оружие, но вместо этого выбрал наркотики». Он бросил метадон и вернулся прямо к
героину. Когда даже наркотики, казалось, не облегчали его боль, он, в конце концов,
решил снова попробовать лечиться после лоббирования Кортни и своих менеджеров. 4
августа он обратился в отделение наркологической реабилитации больницы «Cedars-
Sinai» для своей третьей реабилитации. Он начал консультироваться у нового терапевта –
в 1992 году он показывался дюжине различных специалистов по химической зависимости
- и согласился на 60-дневную интенсивную детоксикационную программу. Это были два
месяца «голодания и рвоты. Прикреплённый к капельнице и громко стонав из-за самой
ужасной желудочной боли, которую я когда-либо испытывал». Спустя три дня после
поступления туда Курта, Кортни зарегистрировалась в другом крыле той же самой
больницы под вымышленным именем. Согласно её медицинской документации,
просочившейся в «Los Angeles Times», ей давали преднатальные витамины и метадон.
Кортни страдала и от сложной беременности, и от неврастении: ранее на той неделе она
получила факс статьи о ней, намеченной к выпуску в номере «Vanity Fair» за следующий
месяц.

158
 18. РОЗОВАЯ ВОДА, ЗАПАХ ПОДГУЗНИКОВ
Лос-Анджелес, штат Калифорния
август 1992 – сентябрь 1992 года

«Розовая вода, запах подгузников…. Эй, подружка, детоксикация. Я в своей коробке

«Kraut», томлюсь здесь в своей чернильной тюрьме».
- из письма для Кортни 1992 года.

Фрэнсис Бин Кобэйн родилась в 7:48 утра 18 августа 1992 года в Медицинском
Центре «Cedars-Sinai» в Лос-Анджелесе. Когда врач сообщил, что в её семи фунтах и
одной унции, как оказалось, превосходное здоровье, и от матери, и от отца можно было
услышать внятный вздох облегчения. Фрэнсис была не только здоровой, она также была
прелестной, родившись с голубыми глазами своего отца. После рождения она кричала и
реагировала, как нормальный ребёнок.
Но история рождения Фрэнсис и события, которые разворачивались на той неделе,
были далеко не нормальными. Кортни находилась в больнице на постельном режиме в
течение десяти дней, но её слава притягивала репортёров из таблоидов, которых
приходилось отпугивать. Хотя ей велели лежать в постели, как только у неё начались
схватки, в четыре утра, она сумела подняться, схватить стойку с капельницей, к которой
она была подключена, и пошла по коридорам огромного медицинского комплекса, пока не
обнаружила Курта в крыле химической зависимости. Его реабилитация шла не очень
хорошо; он был неспособен удерживать пищу и проводил большую часть своего времени
во сне или рвоте. Когда Кортни вошла в его палату, она стянула с его лица одеяла и
закричала: «Вставай с этой кровати и приходи сейчас же! Ты не оставишь меня делать это
одну. Твою мать!».
Курт покорно последовал за ней в крыло для родов и родоразрешения, но от него
не было особой помощи. У него было такое слабое здоровье – он весил 105 фунтов и был
всё ещё подключён к капельнице – что он не мог достаточно глубоко дышать, чтобы
служить инструктором по дыханию. Кортни отвлеклась от своих схваток и стала
ухаживать за своим больным мужем: «Я рожаю ребёнка, он выходит, а его рвёт, он
отрубается, и я держу его за руку и растираю его желудок, пока ребёнок выходит из
меня», - рассказала она Азерраду. Курт потерял сознание за несколько мгновений до
появления макушки Фрэнсис, и он не видел того, как она проходит через родовые пути.
Но как только ребёнок вышел, пососал и был вымыт, он взял её на руки. Это был момент,
о котором он рассказывал и как об одном из самых счастливых, и самых пугающих в его
жизни. «Я так чертовски испугался», - сказал он Азерраду. Когда Курт осмотрел её более
тщательно и увидел, что у неё есть все пальцы, и она не «младенец с плавниками», часть
того страха исчезла.
Однако даже огромная радость держать на руках свою новорождённую дочь не
могла избавить Курта от увеличивающейся истерии, вызванной статьёй в «Vanity Fair». На
следующий день, в сцене, которая могла бы быть написана для пьесы Сэма Шепарда, Курт
сбежал из детоксикационного отделения больницы, купил героин, словил кайф, а потом
вернулся с заряженным пистолетом 38 калибра. Он пошёл в палату Кортни, где он
напомнил ей о клятве, которую дали они оба - если окажется, что они по какой-то причине
потеряют своего ребёнка, они совершат двойное самоубийство. Оба боялись, что у них
отберут Фрэнсис, а Курт боялся, что он не сможет бросить героин. Он поклялся не
смиряться с такой судьбой. Кортни обезумела из-за этой журнальной статьи, но не хотела
покончить с собой. Она пыталась переубедить Курта, но он сходил с ума от страха. «Я иду
первой», - сказала она ему наконец в качестве уловки, и он отдал ей пистолет. «Я держала
эту штуку в своей руке, - вспоминала она в интервью с Дэвидом Фрикке в 1994 году, - и
чувствовала то, что говорили в «Списке Шиндлера»: я никогда не узнаю, что со мной

159
случится. А как насчёт Фрэнсис? Несколько жестоко. «О, твои родители умерли на
следующий день после того, как ты родилась»». Кортни отдала оружие Эрику Эрландсону
из «Hole», который был единственным другом, на которого они могли рассчитывать
независимо от того, каким всё становилось отвратительным, и он избавился от него.
Но чувства отчаяния Курта не прошли; они только увеличились. На следующий
день он украдкой провёл в «Cedars-Sinai» торговку наркотиками, и в палате возле крыла
для родов и родоразрешения у него случилось передозировка. «Он почти умер, - сказала
Лав Фрикке. – Эта торговка сказала, что она ещё никого не видела таким безжизненным.
Я сказала: «Почему бы тебе не пойти и не позвать медсестру? Здесь повсюду медсёстры».
Медсестра была найдена, и Курта привели в чувство – он в очередной раз победил смерть.
Но он не мог спастись от сентябрьского номера «Vanity Fair», который поступил в
продажу на той неделе. Написанная Линн Хиршберг, эта статья была озаглавлена:
«Странная Любовь: являются ли Кортни Лав, ведущая дива постпанк-группы «Hole», и её
муж, предмет обожания из «Нирваны» Курт Кобэйн, гранджевыми Джоном и Йоко? Или
очередными Сидом и Нэнси?». Это был порочащий портрет, называющий Лав
«личностью-железнодорожной катастрофой», и изображающий её брак с Куртом как не
что иное, как карьерный ход. Но самые глубокие раны нанесли несколько анонимных
цитат, явно от человека, близкого к супругам, которые вызывали озабоченность здоровьем
Фрэнсис и их проблемами с наркотиками во время беременности. Эти заявления и без
того были достаточно плохими; Курт и Кортни чувствовал себя вдвойне преданными
оттого, что кто-то в их организации оклеветал их публично.
Ещё хуже, что статью рассматривали как новость другие информационные
агентства, включая «MTV». Курт сказал Кортни, что он чувствует себя обманутым, что
эта сеть сделала его знаменитым, только чтобы его уничтожить. На той неделе он сел и
написал письмо на «MTV», нападая на Хиршберг и эту сеть:

Дорогое Пустое телевидение*, объединение всех корпоративных Богов: как, чёрт

возьми, вы смеете включать в себя такую дрянную журналистику от доставляющего
неудобства, непопулярного в школе страшилища, которое весьма нуждается в том, чтобы
разбить ему судьбу. Сейчас цель моей жизни посвящена только тому, чтобы осудить
«MTV» и Линн Хиршберг, которая, кстати, состоит в сговоре со своим любовником
Куртом Лодером (пьющим «Gin Blossom»). Мы выживем без вас. Легко. Старая школа
быстро уходит.
- Курдт Кобэйн, профессиональный рок-музыкант. Урод.

Со своей стороны Кортни всё ещё трясло от того факта, что она так неправильно
истолковала Хиршберг. Большинство проблем, которые поднимались в этой статье, уже
затрагивались в других материалах, но именно тон этой статьи казался классовой войной.
В 1998 году Кортни разместила на «Америке Онлайн» следующее высказывание:

Я не имела НИКАКОГО чёртова понятия, как «ажиотажный менталитет» вроде

«Vanity Fair» / Хиршберг воспримет меня и мою семью. Я была защищена от мэйнстрима
всеми возможными способами всю свою жизнь: феминизм, панк-рок и субкультурный
образ жизни не позволяли мне иметь систему ценностей, которая понимала, о чём думает
мэйнстрим, или которая понимала, что мы, «грязные панки», не имеют никаких прав на
американскую мечту; это, и к тому же я думала, что это всё, что нужно, чтобы
прославиться; я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛА о том архетипе, который на меня обрушат.... Но
факт остаётся фактом, большая часть этой статьи была недосказанной и недостоверной.

Это внимание переместило Курта и Кортни из рок-журналов в газеты США, где

суд общественного мнения был скор на обвинение любого родителя, считающегося
никудышным. Таблоид «Globe» выпустил материал, озаглавленный: «Ребёнок Рок-Звезды

160
Родился Героинщиком», дополненный фотографией деформированного новорождённого -
как ложно подразумевалось, Фрэнсис. Хотя Кортни была не первой матерью с
проблемами с наркотиками, родившей ребёнка, вскоре она стала самой обсуждаемой, и о
«ребёнке Кобэйнов» стали так же говорить за буфетными стойками и в очередях в
супермаркетах, как о ребёнке Линдбергов несколько десятилетий назад. Эксл Роуз из
«Guns N' Roses», даже оценил со сцены: «Курт Кобэйн – грёбаный героинщик с женой-
героинщицей. И если этот ребёнок родился деформированным, я думаю, что они оба
должны сесть в тюрьму».
Через два дня после рождения Фрэнсис осуществились самые худшие опасения
супругов, когда в больнице появился социальный работник из Окружного Отдела Защиты
Детей Лос-Анджелеса, держа в руках номер «Vanity Fair». Кортни была удручена и
чувствовала – больше, чем в любой другой момент своей жизни – её судили, так оно и
было. Курт провёл большую часть своей жизни, чувствуя, что его судят, но на этот раз
оценивались его родительские навыки и его наркомания. Разговор между социальным
работником и Лав сразу же стал раздражительным. «За пять минут знакомства с этой
женщиной, - вспоминала Розмэри Кэрролл, - Кортни создала атмосферу, где эта женщина
хотела сломать и ранить её. И, к сожалению, там было средство нападения». Округ
ходатайствовал о том, чтобы отобрать Фрэнсис и объявить Курта и Кортни никудышными
родителями, почти полностью основываясь на статье в «Vanity Fair». В результате
обвинений округа Кортни даже не разрешали забрать Фрэнсис домой, когда она
выписывалась из больницы через три дня после родов. Вместо этого Фрэнсис пришлось
остаться для наблюдения - несмотря на тот факт, что она была здорова - и её выписали
всего через несколько дней на попечение няни, поскольку суд не отдал её Курту и Кортни.
24 августа 1992 года, спустя шесть дней после рождения Фрэнсис, прошло первое
судебное слушание. Хотя Курт и Кортни надеялись сохранить опеку над Фрэнсис как
супруги, они были готовы к возможности того, что суд может ограничить контакты
одного из родителей, и поэтому у них были разные адвокаты. «Это сделано со
стратегической точки зрения, - вспоминал Нил Хёрш, адвокат Курта, - поэтому если есть
несовпадение интересов или вопросов, можно разделить родителей и быть уверенным, что
ребёнок живёт в семье». К тому же, суд постановил, что Курту и Кортни не разрешается
видеть своего ребёнка без присмотра назначенного судом опекуна. Курту требовалось
пройти 30-дневное лечение от наркотиков, и оба родителя были обязаны нерегулярно
сдавать анализы мочи. Курт был чист в течение нескольких дней, однако он сказал
Кортни, что он чувствует, что это судебное решение разбило его сердце надвое. «Это
было ужасно, - вспоминала Кэрролл. - Этот ребёнок был очень желанным. Кортни многое
пережила, чтобы родить этого ребёнка. Почти все, кого она знала и кому доверяла,
убеждали её не рожать этого ребенка с разными степенями интенсивности, явно исключая
Курта. Она пережила физическую боль, гораздо большую, чем при нормальной
беременности, из-за борьбы с ломками, и оставалась здоровой, когда всё вокруг неё
здоровым не было. Пережить это и родить ребёнка, а потом у тебя отбирают этого
ребёнка....». Хёрш вспоминал, наблюдая за Куртом с Фрэнсис: «Надо было видеть его с
этим ребёнком. Он мог просто часами сидеть и смотреть на неё. Он был таким же
любящим, каким был бы любой отец».
Они уже планировали завести няню; вскоре они разработали сложный план
поместить Фрэнсис под временную опеку нянь и родственников, как требовал судья. В
этом была ещё одна проблема: какому родственнику? И у Курта, и у Кортни было столько
проблем со своими собственными семьями, что они не желали доверять Фрэнсис своим
родителям. В конце концов, появилась мысль о единокровной сестре Кортни Джэйми
Родригес. «Не было никакой проблемы в том, что они не будут хорошо присматривать за
этим ребёнком, - замечала Кэрролл. - Это не было проблемой. Единственной проблемой
были наркотики. Это был такой безумный американский пуританский менталитет

161
«борьбы с наркотиками». Предположение состояло в том, что ты не можешь быть
наркоманом и быть хорошим родителем».
После множества обманов Джэйми прилетела, чтобы удовлетворить предписание
постановления суда. «Она была едва знакома с Кортни, - вспоминал Дэнни Голдберг. - Мы
сняли ей жилище как раз рядом с Куртом и Кортни, поэтому официально у неё была опека
на несколько месяцев, хотя судебная система решила, что для них хорошо воспитывать
своего собственного ребёнка. Я часто был единственным, к кому приходила Джэйми,
чтобы выписать ещё один чек».
Джэкки Фэрри, подругу Джэнет Биллиг из «Gold Mountain», наняли в качестве
няни, и в течение следующих восьми месяцев она несла основную ответственность за
воспитание Фрэнсис. Хотя у Фэрри до этого не было никакого опыта работы няней - и она
до этого даже никогда не держала на руках ребёнка - она серьёзно относилась к работе и
пыталась дать Фрэнсис постоянный уход в ситуации высокой драмы. «Это было
решающим, из-за того, что [Курт и Кортни] переживали в своей жизни, что кто-то всегда
был там, чтобы заботиться о Фрэнсис», - вспоминала Фэрри. Все - Джэкки, Джэйми и
Фрэнсис – переехали в Оуквуд - тот же самый многоквартирный комплекс, где Курт жил
во время записи «Nevermind» - пока Курт продолжал реабилитацию, а Кортни вернулась в
дом на Альта-Лома без своего ребёнка.
Спустя два дня после этого судебного слушания Курт полетел в Англию.
Новорожденный ребёнок, наркологическая клиника, статья «Vanity Fair» и судебные
слушания отошли в сторону, он был нужен на сцене.

Мало того, что «Нирвана» была ведущим исполнителем на Фестивале в Рединге

1992 года, Курт по существу составил программу из исполнителей, среди которых были
«Melvins», «Screaming Trees», «L7», «Mudhoney», «Eugenius», и «Bjorn Again», кавер-
группа «Abba», которую обожал Курт. Но большинство из 60 000 фэнов пришло на
«Нирвану», и Курт был королём этого панк-рок-бала.
Вокруг этого концерта было больше безумия, чем вокруг любого концерта,
который когда-либо играла «Нирвана». Большую его часть создала английская пресса,
которая публиковала материалы о личной жизни Курта, будто они передавали
международные экстренные выпуски новостей. Несколько газет утверждали, что
«Нирвана» распалась, а о Курте рассказывали, что он нездоров. «Каждый день появлялись
новые слухи по поводу того, что «Нирвана» не будет играть, - вспоминал Энтон Брукс. -
Люди приходили и спрашивали меня, каждые пять минут: «Они играют?». А я говорил:
«Да». А потом подходил кто-то ещё и говорил, что они слышали, что Курт мёртв».
Курт был жив-здоров, приехав в Лондон на той неделе. За два дня до фестиваля
Джей Джей Гонсон гуляла по площади Пиккадилли, когда она столкнулась с ним. Они
немного поболтали, Курт хвастался фотографиями ребёнка, потом сказал, что ему надо в
туалет. Они были прямо перед Музеем Восковых Фигур Рок-Н-Ролла, поэтому Курт
поднялся по лестнице ко входу и очень вежливо спросил, не может ли он воспользоваться
туалетом. «Нет, - сказал ему охранник, - наша уборная – только для гостей». Курт
умчался. В окне музея находилась точная восковая копия Курта с гитарой в руках.
На концерте во время выступления разогревающих исполнителей строились
предположения и продолжали цирукулировать слухи, что «Нирваны» не будет на
концерте. Шёл дождь, и толпа приветствовала «Mudhoney», забрасывая их грязью. «Жар
тел был такой сильный, - вспоминала Гонсон, - что над толпой поднимались клубы пара,
потому что ночью продолжал идти дождь». Люди ждали, чтобы увидеть, появится ли
«Нирвана» на самом деле, и жив ли ещё Курт. «Уровень энергии был так невероятно
высок, - вспоминала Гонсон. - Когда любая фигура выходила на сцену, сквозь зал
проходила ударная волна».
Курт решил сыграть на слухах и договорился, что появится на сцене в инвалидном
кресле и замаскированный в медицинский халат и белый парик. Когда он выехал на сцену,

162
он упал с кресла и обмяк. Крист, будучи всегда идеальным комическим партнёром, сказал
в микрофон: «Ты сделаешь это, чувак. С поддержкой его друзей и семьи... ты, парень,
сделаешь это». Курт сорвал маскировку, подпрыгнул в воздух и врезал «Breed». «Это был
такой электрический момент, - вспоминал Брукс, - он заставлял вас хотеть плакать».
Сам концерт был откровением. Группа не играла вместе, или даже не
репетировала, в течение двух месяцев, однако они исполнили концерт из 25 песен,
которые охватывали весь их репертуар. Он даже включал отрывок хита «Boston» 1976
года «More Than a Feeling», чтобы открыть «Teen Spirit», подходящий, поскольку Курт
утверждал в своих интервью, что он украл свой рифф у «Boston». Несколько раз казалось,
что они на грани провала, но они всегда незаметно отодвигались от пропасти. Курт
посвятил «All Apologies» Фрэнсис и попросил толпу скандировать: «Кортни, мы тебя
любим». Во время перерыва в песне группа шутила по поводу своей собственной кончины
так, что это не казалось забавным. «Я не знаю, что вы, парни, слышали, но это - не наш
последний концерт или что-то в этом роде», - сказал Крист залу.
«Да, - утверждал Курт. - Я бы хотел официально и публично объявлять, что это -
наш последний концерт…».
« … пока мы не будем играть…» - присоединился Крист.
« … снова...» - добавил Грол.
« … в нашем ноябрьском туре, - закончил Курт. - Мы собираемся гастролировать в
ноябре? Или мы собираемся записывать альбом?».
«Давайте делать альбом», - ответил Крист.
Было неудивительно, когда они закончили вечер «Territorial Pissings» и разбили
свои инструменты. Они ушли за кулисы как победившие захватчики, в то время как тур-
менеджер Алекс МакЛеод катил пустое инвалидное кресло. «Им было что доказывать, и
они хотели это доказать, - замечал МакЛеод. - Они хотели встать перед всеми этими
людьми, которые говорили: «Всё кончено, он – идиот, он ни на что не годен», и сказать
им: «Мать вашу! Это ещё не конец»».

Курт вернулся в Лос-Анджелес 2 сентября, но, несмотря на то, что добился

расположения Великобритании в третий раз, он чувствовал себя вовсе не победоносно. Он
по-прежнему был на метадоне и на реабилитации, хотя он поменял лечебные центры и
теперь был пациентом «Эксодуса» в Марина Дель Рей. Крист навещал его в этом центре и
обнаружил, что его друг выглядит больным: «Он просто лежал там в постели. Он был
просто измучен. После этого ему стало лучше, потому что он стал очень измождённым.
Всё было очень тяжело; он был отцом; он был женат; он был рок-звездой; и всё это
случилось сразу. Для любого, кто проходит через всё это, это масса давления, но
увлекаться героином, пока через всё это проходишь – это другое дело».
Курт проводил время в «Эксодусе», занимаясь индивидуальной терапией,
групповой терапией, и даже посещая собрания 12 шагов. Большую часть вечеров он писал
в своём дневнике, сочиняя длинные трактаты обо всём - от этики панк-рока до личной
цены пристрастия к героину. «Жаль, что здесь нет никого, у кого бы я мог попросить
совета, - написал он однажды вечером. – Того, кто не заставлял бы меня чувствовать себя,
как дерьмо, из-за того, что я болтаю всё, что мне известно, и пытаюсь объяснить все те
сомнения, которые мучают меня, о, уже около 25 лет. Мне жаль, что никто не может
объяснить мне, почему, точно, у меня больше нет желания учиться».
Хотя Курту позволяли выписываться для коротких дневных визитов к Фрэнсис и
Кортни, его ночи казались бесконечными. Их брак имел нередко встречающуюся
динамику - когда Курт был слабым и нуждающимся, он больше увлекался Кортни.
Письма, которые он писал ей из реабилитационного центра, были комбинацией
стихотворных разглагольствований и потока сознания. Он покрывал их воском свечи,
кровью, и иногда своей спермой. В одном письме, которое он написал в этот период, было
следующее:

163
 Розовая вода, запах подгузников. Воспользуйся своей иллюзией. Говори с
издёвкой. Эй, подружка, детоксикация. Я в своей коробке «Kraut», томлюсь здесь, в своей
чернильной тюрьме. Вроде голодая и вроде раздуваясь. У меня отошли воды. Продавая
свой водоём с аншлагом каждый вечер. Предатель во мраке в постели, скучая по тебе
больше, чем по какой-нибудь песне «Air Supply». Кукольный бифштекс. Полностью
прожаренный.... Твоё молоко такое тёплое. Твоё молоко - моё дерьмо. Моё дерьмо - твоё
молоко. У меня цвет лица маленького человека. Я безмолвный. Я беззубый. Ты
вытягиваешь из моих зубов мудрость. Моя мама – фея молочных зубов. Ты даёшь мне
жизнь, зубные протезы и клыки. Я люблю тебя больше, чем фею молочных зубов.

Но большая часть того, что писал Курт, была о его борьбе за то, чтобы
освободиться от героина. Как раз перед обращением в реабилитационный центр его
дневниковые записи отражают растущее состояние отрицания, особенно в ответ на
освещение в СМИ его проблемы с наркотиками. «Я не пристрастился к героине!» -
написал он однажды, будто он пытался себя убедить. Ещё одна такая запись: «Я не гей,
хотя хотел бы им быть, чтобы просто позлить гомофобов. Для тех из вас, кто озабочен
моим нынешним физическим и умственным состоянием, я - не героинщик. У меня было
довольно непонятное и доставляющее неудобство состояние желудка на протяжении
последних трёх лет, которое, между прочим, никак с этим не связано. Ни напряжения, ни
суеты, а потом, бах! Как выстрел: время желудка».
Однако как только Курт бросал героин достаточно надолго, чтобы преодолеть
физическую зависимость, он занимал противоположную точку зрения, демонстрируя
ненависть и отвращение к самому себе в первую очередь за то, что он пристрастился.
«Почти все, кто пробует тяжёлые наркотики, то есть героиню и кокаин, в конце концов,
станет буквально рабом этих веществ, - заявлял он в ходе одного такого самоанализа. - Я
помню, кто-то говорил: если ты попробуешь героиню один раз, ты подсядешь. Конечно, я
смеялся и издевался над этой идеей, но теперь я верю, что этот очень правильно». И хотя
под кайфом Курт использовал свой желудок как повод для наркотиков, когда он был
трезв, он это оспаривал: «Мне очень жаль тех, кто думает, что они могут использовать
героиню как лекарство, потому что, м-м-м, ясен пень, он не помогает. Наркотическая
ломка – это всё, что ты когда-либо слышал. Тебя рвёт, тебя мотает, ты потеешь, ты гадишь
в свою кровать точно так же, как в том фильме, «Кристиан Ф.». Курт ссылался на
немецкий фильм 1981 года о наркотиках.
Он обнаружил, что его собственное лечение стало более успешным, когда он начал
посещать врача Роберта Фримонта, лос-анджелесского консультанта по химической
зависимости, который также консультировал Кортни. Фримонт не мог быть более
сомнительным: он некогда лишился своей медицинской лицензии после того, как
прописал самому себе наркотики. В конце концов, он вернул свою лицензию и начал
практику, излечивая нескольких самых популярных звёзд Голливуда от их проблем с
наркотиками. Он был успешен в профессии, где темпы рецидива удивительно высоки,
возможно, потому что он сам знал, что такое зависимость. Он верил в щедрое
прописывание законных наркотиков клиентам, проходящим детоксикацию от героина, что
являлось той методологией, которую он применял к Курту.
В сентябре 1992 года Фримонт начал использовать на Курте экспериментальный -
и в то время незаконный – план лечения, который включал ежедневные дозы
бупренорфина. Этот относительно лёгкий наркотик стимулирует наркотические
рецепторы мозга, и таким образом может снизить тягу к героину, или так предполагал
Фримонт. Это помогало Курту, по крайней мере, временно. Как Курт рассказывал в своём
дневнике: «Меня познакомили с бупренорфином, который, как я обнаружил, облегчает
боль [в желудке] за несколько минут. Он экспериментально использовался в нескольких
детоксикационных центрах от опиатной и кокаиновой ломки. Самое лучшее в нём – это

164
то, что никаких известных побочных эффектов нет. Он действует как опиат, но он не даёт
тебе кайфа. Потенциальный диапазон бупренорфина – такой, как у лёгкого барбитурата, и
по шкале от одного до десяти он - один, а героиня – десять».

8 сентября Курт получил увольнительную из «Эксодуса», чтобы репетировать с

«Нирваной» - несмотря на его продолжающуюся реабилитацию, бизнес группы не
останавливался, и на следующий день у них было запланировано выступление на «Video
Music Awards» «MTV». «VMA» были эквивалентом гранджевой «Academy Awards» - это
были заметные музыкальные награды, в то время более уважаемые, чем премии Грэмми, и
выдавались с церемонией, которая привлекала влиятельных фигур индустрии. «Нирвана»
была номинирована на три награды, и в июле было объявлено, что они будут играть на
этом шоу.
По-прежнему были сомнения, сможет, или должен ли Курт играть на шоу
вручения наград в его состоянии. Курт предпочёл, с давлением от руководства, играть.
«Он ненавидел ходить на шоу вручения наград, - объяснял менеджер Дэнни Голдберг, - и
ему не всегда нравилось, что его узнают, но он очень усердно работал, чтобы его
номинировали на эти шоу вручения наград, и он очень усердно работал, чтобы его
узнавали». В своих интервью Курт ныл, что «MTV» слишком много крутит его видео;
неофициально он звонил своим менеджерам и жаловался, когда он думал, что их крутят
недостаточно.
Было гарантировано, что огромная телевизионная аудитория купит больше
альбомов, но, возможно, что более важно для Курта, эти награды были его первой
возможностью стоять на подиуме и быть признанным самой популярной в мире рок-
звездой. Хотя Курт всегда преуменьшал свой успех и давал понять в интервью, что он
пойман в ловушку своей популярности, в каждом повороте своей карьеры он делал
решающие выборы, которые содействовали славе и успеху; это было одно из самых
больших противоречий в его характере. Нелепость человека, выступающего на «MTV» и
говорящего о том, как он ненавидит славу, была упущена многими из фэнов «Нирваны»,
которые предпочитали видеть Курта таким, каким он успешно представлялся - безвольной
жертвой славы, а не тем, кто умело её ищет. Однако даже в этом желании признания Курт
хотел, чтобы всё было на его собственных условиях, как доказывали события той недели.
Спор разгорелся с первой репетиции. Когда Курт вошёл в «Pauley Pavilion»
Калифорнийского Университета в Лос-Анджелесе, он подошёл к Эми Финнерти с «MTV»
и сказал ей: «Я буду играть новую песню». «Из-за этого он был весь взволнован и вёл себя
так, будто это был подарок», - вспоминала Финнерти. К большому удивлению
руководителей «MTV», которые ожидали услышать «Teen Spirit», они быстро разразились
«Rape Me». На самом деле это была не новая песня - «Нирваны» играла её на концерте в
течение двух лет - но для шишек с «MTV» она была новой. В ней было всего одиннадцать
строк текста, с припевом: «Изнасилуй меня, мой друг, изнасилуй меня ещё». У неё была
такая же броская тихая/громкая динамика, как у «Teen Spirit», и с тем странным припевом
она создавала замечательную эстетику Кобэйна - красивую, цепляющую и тревожащую.
Финнерти сразу же направилась в производственный трейлер, где её боссы прочли
ей лекцию по поводу выбора группой песни: они думали, что «Rape Me» - это об «MTV».
«О, да ладно, - возражала она. – Я могу вас заверить, что он писал эту песню не для нас
или не о нас». Курт написал её ещё в конце 1990 года, но к 1992 году он переделал текст,
включив резкую критику «нашего любимого внутреннего источника», намёк на статью
«Vanity Fair». Хотя в интервью он защищал эту песню как аллегорию на злоупотребления
общества, к сентябрю 1992 года она также стала представлять более личную метафору
того, как, по его ощущению, к нему относились СМИ, его менеджеры, его товарищи по
группе, его зависимость и «MTV» (как дальновидно сообразили руководители «MTV»).
Между шишками с «MTV» и Куртом, всё ещё находящимся на реабилитации,
началась битва характеров, а Финнерти и «Gold Mountain» играли роли посредников.

165
«MTV» угрожали снять «Нирвану» с концерта; Курт сказал - отлично. «MTV» угрожали
перестать крутить видео «Нирваны»; Курт сказал - отлично, хотя он, возможно, втайне
этого боялся. А потом сеть повысила ставку и угрожала перестать крутить видео других
артистов, которыми руководили «Gold Mountain». Финнерти была завербована, чтобы
бегать между этими двумя лагерями, и она ездила в «Эксодус» с Кортни, Фрэнсис и няней
Джэкки, чтобы поговорить с Куртом, который быстро уехал обратно в это учреждение
сразу же после репетиции. Они сидели на лужайке и обсуждали варианты, но никакого
решения не нашли, и Курту пришлось мчаться на терапию. Во время каждой следующей
попытки реабилитации терапия стала большей частью его лечения от наркотиков, хотя он
по-прежнему отказывался посещать консультации психолога вне реабилитационного
центра.
Курт пересмотрел свой выбор песни, но только после того, как ему сказали, что
Финнерти будет уволена, если «Нирвана» будет играть «Rape Me». Руководители «MTV»
были явно удивлены, когда «Нирвана» появилась на заключительной репетиции в день
концерта. Все глаза в зале устремились на Курта, когда он вошёл, и в тот момент, когда он
потянулся, взял Финнерти за руку, и демонстративно прогуливался по центральному
проходу, подчёркнуто размахивая руками с Эми, как двое малышей на детсадовской
экскурсии. Это всё было сделано для шефов «MTV»: Курт дал понять, что если её уволят,
он не будет играть на их вечеринке.
Эта особенная репетиция была ничем не примечательна. Группа играла «Lithium»;
песня звучала великолепно, и штат «MTV» хлопал, возможно, даже слегка с чрезмерным
энтузиазмом. Однако пока все ждали начала концерта, стали циркулировать слухи, что раз
концерт будет живым, Курт планирует играть «Rape Me». Это было своего рода
напряжением, которое окутывало самые значимые выступления «Нирваны», и Курт в этом
преуспел.
Тем временем, за кулисами разворачивалась драма. Курт, Кортни, няня Джэкки и
Финнерти сидели с Фрэнсис, когда мимо проходил Эксл Роуз, держась за руки со своей
подружкой-моделью Стефани Сеймур. «Эй, Эксл, - поманила его Кортни, голосом, слегка
похожим на Бланш Дюбуа: «Ты будешь крёстным отцом нашего ребенка?». Роуз её
проигнорировал, но повернулся к Курту, который подбрасывал Фрэнсис на своём колене,
и наклонился поближе к его лицу. Когда вены на шее Эксла раздулись до размера
садового шланга, он пролаял: «Заткни свою суку, или я выброшу тебя на мостовую!».
Идея, что кто-то мог контролировать Кортни, была настолько смехотворна, что на
лице Курта появилась широкая улыбка. Он начал бы неудержимо хихикать, если бы не его
сильное чувство самосохранения. Он повернулся к Кортни и приказал голосом, как у
робота: «Хорошо, сука. Заткнись!». У всех, кто это слышал, это вызвало хихикание, кроме
Роуза и Сеймур. Возможно, стремясь сохранить лицо, Сеймур создала свою собственную
конфронтацию, спросив Кортни, с таким большим количеством сарказма, сколько она
могла собрать: «Ты - модель?». Лав, которая только что родила своего ребёнка три недели
назад, была слишком быстра, чтобы взять верх над кем угодно в таком типе остроумия -
особенно над Стефани Сеймур - и дала отпор: «Нет. Ты - нейрохирург?». С этим Роуз и
Сеймур быстро удалились.
Потом «Нирване» пришло время выходить на сцену. Шефы «MTV» уже придумали
план на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы быть уверенными, что Курт их не
обманет. Инженеры были проинструктированы, что если группа будет играть «Rape Me»,
они должны были немедленно дать рекламу. Единственная проблема была в том, что
никто в кабине не знал, как звучит невыпущенная «Rape Me». Шоу началось, и «Нирвана»
вышла на сцену. Внезапно наступило неловкое молчание, и в тот момент можно было
увидеть, как Курт, Крист и Дэйв зажмурились. Курт жил ради таких моментов - все те
часы во время его юности, когда он машинально рисовал логотипы групп в записных
книжках и бесчисленные часы просмотра «MTV» хорошо его обучили. Он знал, что
никогда не разочарует зал, будь то восемнадцать ребят в Любительском Народном Театре,

166
или компания свиты с «MTV», сидящих в Ви-Ай-Пи-секции. Он начал медленно бренчать
на своей гитаре. Сначала было неясно, какую песню он играет, но когда Крист вступил с
партией баса, все в зале и по радиоволнам, услышали начальные аккорды «Rape Me». Что
телевизионные зрители не могли слышать или видеть, это то, что один из руководителей
«MTV» бежит в аппаратную. Но до того, как их могли отключить, «Нирвана»
переключилась на первые аккорды «Lithium». «Мы сделали это, чтобы их разозлить», -
вспоминал Крист. Это было меньше двадцати секунд - и «MTV» вырезали это, когда они
снова повторяли этот концерт - но это был один из самых прекрасных моментов
«Нирваны». Когда песня закончилась, Крист подбросил свой бас в воздух, и он
приземлился прямо ему на лоб. Он спустился со сцены и упал без сил, и многие подумали,
что он умер. Когда Финнерти нашла его за кулисами, он трясся и смеялся.
Когда «Нирвана» завоевала награду за Лучшее Альтернативное Музыкальное
Видео, они послали его получать пародиста Майкла Джэксона. Но все трое членов группы
на самом деле появились, когда они завоевали приз Лучшему Новому Артисту, и Курт
сказал: «Знаете, очень трудно верить всему, что читаешь». Опровержение статьи «Vanity
Fair» стало для него навязчивой идеей. Он был трезв в течение двух недель, у него был
ясный цвет лица и чистота проповедника в глазах. Впоследствии, пока Эрик Клэптон
играл «Tears in Heaven», Финнерти и Кортни сговорилась заставить Курта и Эдди Веддера
станцевать вместе медленный танец. Когда женщины столкнули их вместе, Курт схватил
своего конкурента и танцевал с ним, как неуклюжий подросток на балу.
Новоселич тем временем столкнулся с Даффом МакКэганом из «Guns N' Roses» и
двумя телохранителями, нарываясь на драку. Крист, Кортни и малышка Фрэнсис были в
трейлере группы, когда окружение безуспешно пыталось его свалить. Курт это пропустил,
потому что он уехал, чтобы успеть к комендантскому часу «Эксодуса». «Это было
довольно забавно, то, что ты сделал», - сказала Финнерти, когда он влез в фургон, чтобы
уехать. «Да», - сказал Курт. Он улыбался, как маленький мальчик, который смутил своих
преподавателей, но убежал, чтобы снова их раздражать на следующий день.

Спустя неделю после «MTV Awards» Курт сел в своём доме в Альта-Лома с
Робертом Хилберном из «Los Angeles Times», чтобы дать своё первое большое интервью
за шесть месяцев. Впервые он был отдалённо честен с кем-то из прессы по поводу своего
пристрастия к героину – более половины печатного интервью касалась его сражений с
наркотиками и здоровьем. Курт признался в проблеме с героином, но преуменьшил её
степень. Он сказал, правильно, что его опыт с наркотиками до того, как он записал
«Nevermind», был лишь «поверхностным», но когда он говорил о своём употреблении с
того времени, он его минимизировал, называя его «маленькой привычкой», и рассказывал
о своей стадии зависимости как о «трёхнедельной». Он сказал, что он «предпочёл
использовать наркотики», воспроизводя язык своих собственных дневников.
Многие из его комментариев о его здоровье и его жизни были смягчены
присутствием Фрэнсис, которую он держал на руках во время интервью. «Я не хочу,
чтобы, когда моя дочь выросла, её однажды изводили бы дети в школе…. Я не хочу,
чтобы люди говорили ей, что её родители были героинщиками, - говорил он. - Я знал, что,
когда у меня будет ребёнок, я буду ошеломлён, и это верно…. Я не могу передать,
насколько изменилось моё отношение, с тех пор как у нас появилась Фрэнсис. Держать на
руках моего ребёнка – это самый лучший в мире наркотик».
Он говорил о том, как он был близок к уходу из «Нирваны», но сказал, что группа
теперь находится на твёрдой почве. Они планировали записать «очень сырой альбом» и
могли бы снова гастролировать, предполагал он. Но он не принимал в расчёт идею
относительно длинного тура, предупреждая, что его хрупкое здоровье мешает ему сделать
это. «Мы не могли бы больше продолжать длинные туры, - сказал он Хилберну. - Я лучше
буду здоровым и живым. Я не хочу жертвовать собой или своей семьёй».

167
 Это интервью представляло собой эмоциональный прорыв для Курта; будучи
честным по поводу своего пристрастия, он избавился от части позора, связанного с ним.
Как только Курт обнаружил, что за честность ему рукоплещут, а не избегают, он
чувствовал себя человеком, которого обрекли на публичную экзекуцию, только чтобы в
последний момент простить. Вскоре после выхода статьи Хилберна он размышлял в своём
дневнике над текущим состоянием своей жизни.
Иногда я думаю, что я мог быть просто самым счастливым парнем в мире. Почему-
то в прошлом году я был благословлён множеством хорошо сделанного материала, и я
особо не задумываюсь, что эти безделушки и подарки были приобретены из-за того факта,
что я – приветствуемый критикой, любимый во всём мире подростковым кумиром,
подобный полубогу блондин-ведущий вокалист, непонятно честный. Заикающийся, с
откровенным дефектом членораздельной речи, Золотой мальчик, рок-звезда, который
наконец, наконец перестал скрывать своё порочное двухмесячное пристрастие к
наркотикам, излив на мир классическое: «Я больше не могу хранить это в тайне, потому
что мне причиняет боль то, что я скрываю какую-то часть моей личной жизни от моих
любящих, обеспокоенных, мы-думаем-о-тебе-как-о-нашем-всеобщем-достоянии-
персонаже-комиксов-но-мы-по-прежнему-любим-тебя-фэнов». Да, дети мои, в этих словах
полного грёбаного идиота, говорящий от имени всего: «Мы очень ценим то, что ты,
наконец, признался в том, в чём мы тебя обвиняли, нам нужно было услышать это, потому
что мы были обеспокоены, потому что эти ехидные сплетни, шутки и догадки у нас на
работе, в школах, и на вечеринках, ну, м-м-м, истощились».

168
 19. ТОТ ЛЕГЕНДАРНЫЙ РАЗВОД
Сиэтл, штат Вашингтон
сентябрь 1992 – январь 1993 года

«Тот легендарный развод - такая скука».

- из «Serve the Servants»

Через два дня после вручения наград «MTV» Курт, Кортни и Фрэнсис – вместе с
Джэйми и Джэкки – прибыли в Сиэтл, где «Нирвана» была ведущим исполнителем на
бенефисе для борьбы с законопроектом о музыкальной цензуре, внесённым в
законодательный орган штата Вашингтон. Прошлым вечером они играли концерт в
Портленде, чтобы поддержать права гомосексуалистов. Выбор группой бенефисов -
главным образом, организаций в защиту геев и абортов – принёс ему такую часть багажа,
на которую Курт не рассчитывал: теперь он получал смертельные угрозы. «Это было,
главным образом, защита права на жизнь, - вспоминал Алекс МакЛеод. - Мы установили
металлоискатели. Один из звонивших предупредил, что Курта будет застрелен в тот
момент, когда выйдет на сцену. Эта перспектива была достаточно жуткой, но столь же
ужасным было возвращение в Сиэтл, где он впервые после рождения ребёнка увиделся со
своими родственниками.
Курт прибыл в аншлаговый «Coliseum» Сиэтл-центра на 16 000 мест, чтобы уже в
своей гримёрке обнаружить Венди, Ким и единокровную сестру Брайэнн. Впервые они
увидели Курта с Фрэнсис. «Он был так взволнован, и он был таким хорошим папой, -
вспоминала Ким. - Он просто обожал Фрэнсис и очень её любил. Он делал всё, что
угодно, чтобы заставить её улыбнуться или засмеяться».
Пока его семья сходила с ума по Фрэнсис, Курт услышал от своего тур-менеджера
последние новости. Вновь поступили смертельные угрозы; у «Fitz Of Depression» были
проблемы во время проверки звука (Курт, конечно, настаивал, чтобы они играли на
разогреве); и была масса журналистов, надеющихся взять у него интервью. В конце
концов, Курт сдался. Однако стоило ему подумать, что он избавился ото всех проблем, к
нему в панике подбежала Ким с таким переломным моментом, которого Курт не ожидал.
«Тут папа!» - воскликнула она. - Какого хрена он здесь делает?». Курт выругался. Дон
убедил пропустить его за кулисы, показав охраннику свои водительские права и
удостоверение Патруля Штата. «Ну, ничего, - заверила Курта Ким. - Я сказала ему, что в
гримёрки никого не пускают». Конечно, это была ложь, поскольку даже маленькие
группы с «Sub Pop» расхаживали, попивая бесплатное пиво. Ким предупредила
начальника охраны, чтобы Дона ни в коем случае не пускали к сыну. Курт не видел своего
отца восемь лет и не говорил с ним с февраля 1991 года. Дон пытался связаться с Куртом,
но их отношения были очень отчуждёнными, у него даже не было номера телефона своего
сына, но он оставлял сообщения соседям и секретарям звукозаписывающей компании.
Дон вошёл в гримёрку с единокровным братом Курта Чэдом. «О, привет, папа», -
сказал Курт, сменив тон своего голоса, чтобы скрыть ту ярость, которую он
демонстрировал несколько мгновений назад. Впервые за десятилетие четверо Кобэйнов,
некогда бывших семьёй - Дон, Венди, Курт и Ким - были в комнате вместе. В их клан
теперь входили ещё единокровные брат и сестра, Кортни и пара служащих Курта.
Фрэнсис Бин Кобэйн, которой было три недели от роду, воркующая и ворчащая, пока её
передавали от родственника к родственнику, была единственной, кто не обращал
внимания на всё это напряжение; всем остальным это казалось взвешиванием спортсмена
перед особенно острым матчем по боксу.
Мыльная опера семьи Кобэйн не разочаровала зрителей. Когда Дон увидел, что
Венди держит на руках Фрэнсис, он сказал: «Ну, привет, бабуля, - сделав акцент на слове
«бабуля», будто это было что-то пренебрежительное. – Каково это – чувствовать себя

169
бабулей?». «Это здорово, дедуля, - ответила Венди в таком же саркастическом тоне. – Мне
это нравится, дедуля». То, что во многих семьях, возможно, было юмористической или
сентиментальной перебранкой, превратилось в неловкую конфронтацию. С тех пор, как
Дон и Венди развелись, прошло более восемнадцати лет, но внезапно эта бывшая семья в
эмоциональном отношении вернулась в Абердин, на Ист-Фёрст-стрит, 1210, и отношения
между мамой и папой остались прежними. Для Курта это было соединение его новой
семьи с ранами бывшей. «Я думала: «О, Боже, не начинайте снова»», - вспоминала Ким.
Единственной иной динамикой была роль Курта; он больше не был тем маленьким
беспомощным мальчиком. Он стал - с 16 000 любящих фэнов, ожидающих его по ту
сторону стены – главой семьи.
Кортни раньше никогда не видела Дона и молча отмечала, как он похож на своего
сына – Дон обладал грубой красотой Стива МакКуина средних лет. Но Курт не скупился
на слова, особенно для своего двойника постарше: «Заткнись на хрен, - закричал он на
своего отца, так яростно, как он никогда в своей жизни не говорил, используя это бранное
слово, за которое в детстве он получал «бум» по виску. - Не говори так с ней. Не унижай
её».
Венди, Ким, Кортни и Брайэнн быстро вышли из комнаты. «Чёрт возьми, ты постарел», -
сказал Курт своему отцу, когда он успокоился. Он сразу же предположил, что Дон здесь,
чтобы попросить деньги. «Я ничего не хотел, - вспоминал Дон. - Я просто хотел
установить с ним контакт. Я сказал: «Если ты счастлив, развлекайся, это здорово. Просто
попробуй поддерживать отношения»».
Курт подписал плакат для своего единокровного брата Чэд – которого Курт
представил всем как «своего сводного брата», больше к ужасу Дона - и сказал своему
отцу, что ему надо уходить: он опаздывал на концерт «Нирваны». Когда заведующий
постановочной частью Джефф Мэйсон вёл Курта на сцену, у Курта было всего несколько
секунд, чтобы оставить позади свою семью и стать «Курдтом Кобэйном», рок-звездой,
своим другим «я». Он собирался выходить на сцену в том самом зале, где он видел свой
первый рок-концерт, Сэмми Хэгара с «Quarterflash», всего за десять лет до этого, хотя,
казалось, это было целую вечность назад. Мэйсон и Курт всегда использовали эти
короткие прогулки, чтобы обсудить детали концерта или эмоционально настроиться - это
был один из немногих раз, когда Курт когда-либо совершал ту длинную прогулку в
сторону прожекторов в полной тишине.
Сам концерт был феноменальным, самым лучшим, который «Нирвана» когда-либо
давала в Сиэтле. Раздражительность Рединга прошла, и Курт напоминал человека,
горящего желанием обратить в свою веру всех неверующих. Сотни ребят рассекали по
головам зрителей, низвергавшимся по баррикадам, как лемминги по утёсу. Во время
перерыва между песнями Крист рассказал историю о том, как он был «отлучён от жизни»
из «Coliseum» за то, что напился на концерте Нила Янга: за кулисами он обнаружил свою
фотографию на доске объявлений лиц, которых нельзя пропускать внутрь.
После этого концерта Курт отверг все просьбы об интервью, кроме одной: для
«Monk», нерегулярно издаваемого журнала о путешествиях. Когда Джим Кротти и Майкл
Лэйн из «Monk» пробились к его гримёрке, они обнаружили, что она опустела – там были
только Курт и Фрэнсис. «Было такое ощущение, - вспоминал Кротти, - сродни тому, когда
я познакомился с Далай-ламой: когда у тебя есть кто-то, каждый шаг которого разбирался
до такой степени, что в твоей собственной голове они принимают такую невероятную
важность. Снаружи была вся эта активность, а потом ты открываешь дверь, а там - Курт
Кобэйн в пустой комнате держит на руках ребёнка. Он казался таким чувствительным,
незащищённым, уязвимым и нежным, когда держал на руках ребёнка».
Если интервью Хилберна застало его в серьёзном настроении, этот разговор был
самой большой мифотворческой сессией в жизни Курта. Когда его спросили об Абердине,
он рассказал историю о том, как его выгнали из города: «Они преследовали меня до
Абердинского Замка с факелами, как чудовище Франкенштейна. А я сбежал на

170
воздушном шаре». Когда Кротти спросил, есть ли у него в памяти «какое-нибудь самое
типичное место в Абердине», он сказал: «под мостом». Он рассказал, что его любимая еда
– это «вода и рис». Когда его спросили, верит ли он в реинкарнацию, он ответил: «Если ты
на самом деле посредственный человек, ты вернёшься какой-нибудь мухой и будешь есть
дерьмо». А когда Кротти спросил Курта, как бы он мог озаглавить автобиографию, его
ответ был: «Курт Кобэйн: Я Не Думаю».
Той осенью Курт и Кортни – а с ними - Фрэнсис, Джэйми и Джекки – провели
большую часть времени в Сиэтле, живя в «Сорренто», «Инн Эт Зе Маркет» и нескольких
других четырёхзвёздочных гостиницах. Они регистрировались как «Саймон Ритчи»,
настоящее имя Сида Вишеса. Они только что приобрели дом за 300 000 $ на одиннадцати
акрах возле Карнэйшна, в 30 милях от Сиэтла. Дом – сквозь который прорастало дерево –
был таким ветхим, что на этом участке они начали строительство нового дома.
Это было в то время, когда в Сиэтле Курт узнал, что две женщины из Англии
пишут какую-то несанкционированную биографию. Следуя по пятам статьи «Vanity Fair»,
это привело его в негодование, поскольку у его тёти Джуди уже взяли интервью для этой
книги. 22 октября Курт, Кортни, тётя Джуди и Дэйв Грол звонили соавтору Виктории
Кларк и оставили ряд всё более и более угрожающих сообщений. «Если в этой книге
выйдет что-то, что причинит боль моей жене, я к чёртовой матери причиню боль вам», -
предупредил Курт. В другом он бушевал: «Мне плевать, если то, что я вам говорю,
записывается. Я полагаю, что я мог бы выбросить несколько сотен тысяч долларов, чтобы
вас уничтожить, но, возможно, сперва я попробую законный путь». Эти сообщения
заполнили плёнку на автоответчике Кларк, который она отдала полиции. Когда «New
York Times» спросила Дэнни Голдберга об этих угрозах, он сказал: «Курт абсолютно
отрицает идею о том, что он или какой-либо член группы делали такие телефонные
звонки». Но впоследствии Курт признался, что он их делал. Он также написал Кларк
письмо (так и не отправленное), которое включало такой яд, как: «Вы и ужасно
завистливые, и ужасно уродливые. Вы пишете книгу не о моей группе, вы пишете книгу о
том, как вы завидуете моей умной, красивой, сексуальной и талантливой жене, ничего из
этого нет ни у одной из вас. Если в вашей книге появится хотя бы один-единственный
таблоидный или негативный комментарий или заявление в отношении моей жены, я (с
большим энтузиазмом, чем у меня было когда-либо в жизни) с удовольствием посвящу
каждый чёртов час моей жизни, чтобы ваша жизнь стала невыносимой. Если это не
сработает, ну, в общем, не забывайте, что я работаю на мафию».
Обсуждая этот вопрос несколько месяцев спустя, Курт по-прежнему не раскаялся:
«Если я когда-нибудь окажусь обездоленным и потеряю свою семью, я не постесняюсь
отомстить людям, которые меня раздражали, - сказал он Майклу Азерраду. - Я всегда был
на это способен. Я пытался раньше убить людей в припадке гнева, когда я вступал с
людьми в драки.... Когда люди излишне меня раздражают, я просто не могу не хотеть
избить их до смерти». Месяцем ранее он получал смертельные угрозы; теперь их делал он.
Телефонные звонки Курта поздно ночью стали обычным явлением, хотя
большинство из них были тонко завуалированными криками о помощи. Всем – от его
адвоката до членов команды – он звонил в четыре часа утра. Однажды он позвонил своей
тёте Мари в 2:20 утра с деловым предложением: он хотел записать для неё альбом. «Я
полагаю, что я мог бы также поддержать свой авторитет, пока он у меня есть», - объяснил
он.
Курт часто звонил Джесси Риду посреди ночи - он знал, что Джесси всегда
посочувствует. В дружбе Курта наступало постепенное изменение по мере того, как росли
и его слава, и употребление им наркотиков. Курт и Дилан стали ближе, чем когда-либо, но
многие из его старых друзей отсеялись раньше времени – большинство из них теперь
были неспособны связаться с ним из-за барьеров своей славы и своего гастрольного
графика. Старые друзья Курта жаловались, что клином стала Кортни: иногда, когда они

171
звонили, она вешала трубку, думая, что это приятели-наркоманы, и желая защитить Курт
от своих пороков.
Курт всё больше и больше зависел от тех, у кого он просил совета и с кем дружил.
Соуправляющий Дэнни Голдберг играл более важную роль, как и члены команды Алекс
МакЛеод и Джефф Мэйсон. Но его доверие теперь редко распространялось на других
членов «Нирваны». Отношения Криста и Курта изменились после свадьбы: хотя они
говорили о делах группы, дни социальных взаимодействий были сочтены. «Я помню, как
у нас с Куртом по телефону происходили крупные ссоры, - вспоминал Крист, - а в конце
этого телефонного разговора он сказал: «Ну, всё наладится». А я сказал: «Да, всё
наладится». Это - то, на чём мы сошлись, просто чувствовать себя лучше по поводу
всего». И пока Дэйв и Курт были как братья, когда они жили вместе, к концу 1992 года
Курт открыто говорил об увольнении Дэйва всякий раз, когда он был недоволен чем-то,
что делал ударник, вне сцены или на сцене.
Одни из самых необычных товарищеских отношений, которые Курт завязал в
течение 1992 года, были с Бадди Арнолдом, который рассказывал сам о себе как о
«старикашке-еврейском-джазовом ударнике-бывшем героинщике». Арнолд руководил
Программой Помощи Музыкантам, которая предлагала направления лечения для
музыкантов. После их первого взаимодействия в 1992 году Курт подозрительно
посмотрел на этого лысого, тощего пожилого гражданина и спросил: «Вы когда-нибудь
принимали наркотики?». «Только героин, - ответил Арнолд, - и только в течение 31 года».
Этого было достаточно, чтобы укрепить доверие Курта. Будучи в Лос-Анджелесе, Курт
заходил в квартиру к Арнолду, но он редко хотел говорить о лечении: в основном он хотел
послушать про Чарли Паркера, Билли Холидэя и других легендах, с которыми был знаком
Арнолд. Арнолд пытался вставлять назидательные истории о том, как их уничтожили
наркотики. Курт вежливо слушал, но всегда переводил разговор обратно на гениев.

24 октября Курт воссоединился с Кристом и Дэйвом, чтобы начать работу над

своим следующим альбомом. Они решили вернуться, чтобы сделать демо с Джэком
Эндино на том же микшерном пульте, что и на «Bleach». Хотя они работали над шестью
песнями, только «Rape Me» достигла очень большого прогресса. Кортни и Фрэнсис
приехали на второй вечер сессии; Курт делал последний дубль вокала для «Rape Me»,
пока Фрэнсис сидела у него на коленях. Эта сессия закончилась, когда пришёл
неизлечимо больной семнадцатилетний парень из учреждения «Make-A-Wish», и группа
купила ему пиццу.
Они закончили октябрь концертом в Буэнос-Айресе, в Аргентине, для 50 000
фэнов. Им предлагали огромные деньги за выступление на таких мега-концертах, и теперь
Курт иногда их принимал. Но этот концерт был болезненным и для группы, и для зала:
«Нирвана» сыграла первые аккорды «Teen Spirit», но не играла эту песню, и толпа почти
бунтовала в своём разочаровании. Курт также скучал по Фрэнсис - это был один из его
первых концертов тура без неё.
В начале ноября Курт и Кортни переехали в Гостиницу «Фор Сизонс Олимпус» в
Сиэтле, зарегистрировавшись под именем Билл Бэйли, настоящим именем Эксла Роуза.
Они оставались там почти два месяца и наговорили по счёту 36 000 $ прежде, чем эта
роскошная гостиница их выгнала. В итоге их вышибали изо всех роскошных гостиниц в
Сиэтле, и они были вынуждены переехать в более скромные жилища. Это было не из-за
их наркомании, которая типично доставляла им проблемы, а вместо этого из-за их
привычки оставлять сигаретные окурки на коврах и дотла разрушать свои номера. «Я
всегда давала чаевые горничным, - вспоминала няня Джэкки Фэрри, - но это дошло до
того, когда гостиница сказала: «Мы не хотим больше иметь с вами дела»».
В ресторане «Garden Court» «Фор Сизонс» Кортни давала интервью с Джиллиан
Гаар из «Rocket» за неделю до Дня Благодарения. В основном Кортни говорила о будущем
альбоме «Hole» - но у неё был один комментарий относительно своего мужа: «Вся эта

172
идея о том, что этот человек так слаб, и у него вообще нет выбора – кто-нибудь вообще
поставит его альбом? Кто-нибудь вообще поставит мой альбом? Вы говорите о двух
людях, которые абсолютно не глупы!». Она нападала на дискриминацию по полу в роке,
где «женщина, конечно, может только воспользоваться своей киской, чтобы куда-то
попасть. Мужчины могут продвинуться, просто играя хорошие песни».
Интервью в «Rocket» было первым в том, что будет большей кампанией защиты от
повреждений - супруги чувствовали себя настолько униженными статьёй в «Vanity Fair»,
что они начали поощрять просьбы об интервью от сочувствующих авторов. Джонатану
Поунмэну с «Sub Pop» требовалось у «Spin», чтобы представить их, и его статья под
названием «Семейные Ценности», нарисовала портрет любящих и чрезмерно заботливых
родителей. «Мы знали, что могли бы дать [Фрэнсис] то, чего не получили мы, - сказала
Кортни сказала Поунмэну, - лояльность и сострадание, поощрение. Мы знали, что могли
бы дать ей настоящий дом и баловать её». Но более эффективными, чем эта статья, были
сопроводительные фотографии Курта и Кортни, играющих со своим ребёнком. Эти
фотографии показывали, что они были замечательно красивой семьёй, а Фрэнсис была
красивым ребёнком, который выглядел и здоровым, и холёным.
В октябре Курт провёл много часов, одержимо сочиняя аннотации на обложку
«Incesticide», альбома обратных сторон, намеченного к выпуску перед Рождеством; он
также нарисовал обложку альбома, где ребёнок цепляется за родителя-инопланетянина,
уставившегося на цветы мака. Он написал как минимум двадцать разных вариантов
аннотаций на обложку, и использовал этот форум, чтобы раскритиковать то, что он
воспринимал как растущий список своих врагов. В одном варианте Курт подверг
сомнению свой образ того, кем управляют другие: «большое «fuck you» тем из вас, кто
имеет смелость утверждать, что я так наивен и глуп, что позволил бы себе быть тем, кого
обманывают и кем манипулируют».
В том октябре менеджеры Курта предложили ему рассмотреть выпуск
авторизированной биографии, которая могла бы отпугнуть более изобличительную
прессу. Он согласился, решив, что если он расскажет историю своей жизни - даже если
она была противоречивой - это дало бы ему нужную подачу информации. «Gold
Mountain» обратились к Майклу Азерраду, который в октябре начал работу над книгой,
сделанной в сотрудничестве с Куртом. Для её обложки Курт даже нарисовал картину
маслом, которая не была использована. Той осенью он дал Азерраду серию интервью, и
хотя он в основном говорил правду, как в своём интервью с Хилберном, он много раз
направлял автора к менее освещённой сцене, чтобы игнорировать гораздо более мрачный
пейзаж. Как это было, книга Азеррада включала откровенные признания Курта в
проблемах с наркотиками, хотя степень его склонности преуменьшалась. Когда Курт
прочитал заключительную рукопись, он сделал только два фактических изменения, но
оставил многие из своих собственных мифических историй, от ружей в реке до
проживания под мостом.
Во вторую неделю ноября Курт сделала фотосессию для «Monk» - он должен был
быть на обложке их сиэтлского номера. Он прибыл один в студию Чарли Хозелтона и, в
отличие от большинства фотосессий, полностью сотрудничал. «Давай так, - сказал Курт
Хозелтону. - Я останусь столько, сколько ты хочешь, я сделаю всё, что ты хочешь, только
тебе придётся сделать для меня две вещи: выключи свой телефон и не открывай дверь,
если кто-то постучит». Кортни уже звонила в студию пять раз в его поисках. Редакторы
«Monk» убедили Курта одеться, как лесоруб, и позировать с бензопилой. В один момент
съёмки Курт отважился выйти на улицу, и когда Хозелтон попросил его позировать перед
автоматом кофе эспрессо, Курт сделал лучше - он отпихнул баристу и приготовил кофе.
Месяц спустя, когда Курт давал интервью «Advocate», еженедельному гей-журналу, автор
Кевин Оллман нашел, что супруги выглядят удивительно домашними - Кортни готовилась
отвести Фрэнсис на прогулку в коляске. Когда Оллман прокомментировал, что они вовсе
не похожи на Сида и Нэнси, Курт ответил: «Просто удивительно, что в этот момент рок-н-

173
ролльной истории, люди всё ещё надеются, что их рок-кумиры будут жить как эти
классические рок-архетипы вроде Сида и Нэнси. Предполагать что мы – точно такие же,
потому что мы какое-то время принимали героин – довольно обидно, что ожидают, что
мы будем такими». Интервью имело большие перспективы и показало, что Курт
подыгрывает геям-читателям журнала. Он ошибочно утверждал, что был арестован за то,
что написал спреем в Абердине: «Гомо-Секс – Это Круто», и говорил о своей поддержке
прав гомосексуалистов. Он пересказал историю об Эксле Роузе / «MTV», но преувеличил,
утверждая, что у Роуза было окружение из «50 телохранителей: огромных, гигантских,
безмозглых болванов, готовых убивать». Когда Курта спросили про героин, он признался,
что некогда боролся с этим наркотиком, но объяснил, что слухи о нём продолжались,
потому что «я - тощий человек. Все думают, что мы снова на наркотиках, даже люди, с
которыми мы работаем. Я полагаю, что мне придётся привыкать к этому до конца своих
дней».
Курт признался, что в прошлом году был его наименее плодовитый период. По
крайней мере, он читал книги, утверждал он, включая «Парфюмера» Патрика Зюскинда,
во второй раз; он также заявлял, что он - фэн работы Камиллы Палья - это было одним из
многих влияний, которые оказала Кортни. Он говорил о живописи, и сказал, что в
последнее время создание кукол было его первичным художественным выражением. «Я
копирую их из журналов коллекционеров кукол, - объяснял он. - Они глиняные. Я
обжигаю их, а потом заставляю их казаться очень старыми, и надеваю на них старую
одежду». Когда его попросили сказать какие-нибудь заключительные слова, он
отреагировал ответом, который не звучал как исходивший от 25-летнего юноши: «Я не
имею права судить».
К середине ноября лос-анджелесский суд ослабил свои ограничения на Кобэйнов, и
сестра Кортни Джэйми уехала. Во время своего трехмесячного периода опеки над
Фрэнсис Джэйми доказала, что она строгая хозяйка, редко давая Курту и Кортни
проводить время со своей дочерью без надзора. Когда Джэйми уехала, Джэкки
продолжала устанавливать правила, ограждая ребёнка от своих родителей, когда они были
под кайфом. Джэкки заботилась о большой части пеленания и кормления, хотя она часто
отдавала Фрэнсис, с полной бутылочкой, её родителям, когда было пора спать. «Иногда
Курт говорил : «Я очень хочу её видеть», - вспоминала Фэрри. - И я её приносила, но он
на самом деле был неспособным, поэтому я её забирала, потому что он дремал». Когда
Курт и Кортни были трезвы, они были нежными и безумно любящими родителями.

В течение последних месяцев 1992 года Курт завершил многие из песен для своего
следующего альбома - который он ещё называл «I Hate Myself and I Want to Die» («Я
Ненавижу Себя И Хочу Умереть») – и большинство было о его семье, старой и новой.
Принимая во внимание, что отец преследовал Курта, Дон стал центральным персонажем в
этом последнем песенном цикле. В «Serve the Servants» Курт создал свой самый
автобиографический текст, начиная с прямой ссылки на манию вокруг «Nevermind»:
«Подростковый страх хорошо окупился / Теперь я скучный и старый». Были тычки на
своих критиков («самозваные судьи судят») и то, как пресса относилась к Кортни («если
она всплывает, тогда она не ведьма»). Но большая часть песни была о Доне, с позорной
строчкой: «Я так пытался иметь отца / Но вместо этого у меня был папа». В припеве Курт
преуменьшал самое существенное единичное событие в его жизни: «Тот легендарный
развод - такая скука». Когда он исполнял эту песню, он пел эту фразу, как будто она была
ненужной, но в своём самом первом варианте текста он написал эту строчку в два раза
больше и подчеркнул её три раза.
Хотя никакие объяснения были не нужны, Курт написал для этой песни
исчерпывающие аннотации для обложки. «Я полагаю, что эта песня - для моего отца, -
написал он, - который неспособен общаться на уровне любви, которой я всегда ждал.
Своим собственным способом я решил дать знать своему отцу, что я не испытываю к нему

174
ненависти. Мне просто нечего ему сказать, и мне не нужны отношения отец/сын с
человеком, с которым я не хочу проводить скучное Рождество. Другими словами: я
люблю тебя; я не ненавижу тебя; я не хочу с тобой разговаривать». Написав это, Курт
передумал – большую часть он вычеркнул.
Курт также написал Дону неотправленное письмо следующей весной, размышляя о
том, как его изменила Фрэнсис:

Семь месяцев назад я решил поставить себя в такое положение, которое требует
самой высокой формы ответственности, которую только может иметь человек.
Ответственность, которую нельзя навязать. Каждый раз, когда я смотрю телевизионное
шоу про умирающих детей, или вижу рекомендацию родителя, который недавно потерял
своего ребёнка, я не могу не плакать. Меня каждый день преследует мысль о том, что я
могу потерять своего ребёнка. Я даже немного нервничаю, когда беру её в машину, боясь
попасть в аварию. Я клянусь, что если я когда-нибудь окажусь в подобной ситуации [как
та], которая была у тебя (т. е. развод), я буду биться до своей смерти, чтобы сохранить
право обеспечивать своего ребёнка. Я буду прилагать все усилия, чтобы напомнить ей,
что я люблю её больше, чем самого себя. Не потому, что это отцовский долг, а потому что
я этого хочу, из любви. И если мы с Кортни в итоге возненавидим друг друга, мы оба
будем взрослыми и достаточно ответственными, чтобы быть любезными друг с другом,
когда рядом наш ребёнок. Я знаю, что ты чувствовал в течение многих лет, когда моя мать
так или иначе промывала мозги нам с Ким, чтобы мы тебя ненавидели. Я не могу
достаточно подчеркнуть, насколько это полностью не соответствует действительности, и я
думаю, что это очень праздная и неудачная отговорка для того, чтобы не пытаться
настойчивее предоставлять твои отцовские обязанности. Я не могу вспомнить, чтобы моя
мать когда-нибудь говорила о тебе дерьмо, только гораздо позже, как раз в последние два
года школы. Это было время, когда я пришёл к своему собственному пониманию без
необходимости вклада моей матери. Однако она заметила моё презрение к тебе и к твоей
семье и оказывала влияние на мои чувства соответственно, пользуясь удобным случаем,
чтобы сорвать на тебе своё неудовлетворение. Каждый раз, когда она говорила о тебе
дерьмо, я давал ей знать, что я это не воспринимаю, и каким ненужным я это считаю. Я
никогда не вставал ни на твою сторону, или на сторону своей матери, потому что пока я
рос, я одинаково презирал вас обоих.

Ещё больше говорил коллаж, который Курт нарисовал в своём дневнике, где он
взял фото Дона из ежегодника и приклеил его рядом с фотографией его представителя
A&R, Гэри Джёрша. Над Доном он написал: «Старый Папа», с подписью: «Заставил меня
заложить мою первую гитару. Настаивал, чтобы я участвовал в спортивных
соревнованиях». Над Джёршем он написал: «Новый Папа», без описания. Под этим
коллажем Курт приклеил несколько фотографий из старых медицинских учебников
деформированных тел, и озаглавил его: «Множество настроений Курдта Кобэйна». Под
настроением «ребёнок» он использовал изображение отсталого человека; для «слабого»
он изобразил человека, который обмочился; для тощего человека он написал «хулиган»,
чтобы описать своё настроение; а для единственного нормального человека он подделал
рубашку мужчины, поэтому там было написано: «Bratmobile» и на ней был нарисован
шприц для «дерзкого» настроения.

Курт и Кортни закончили 1992 год в Сиэтле, на концерте «Supersuckers» в клубе

«RKCNDY» в канун Нового года. Позже на вечеринке Курт столкнулся с Джеффом
Холмсом, местным антрепренёром. Они болтали о музыке, и когда возникла тема «Meat
Puppets», Холмс сказал Курту, что он знаком с этой группой. Холмс позвонил Кёрту
Кёрквуду и передал трубку Курту. Это было началом дружбы между «Meat Puppets» и
«Нирваной», которая в итоге привела к сотрудничеству.

175
 Когда заканчивался год, Курт и Кортни составили список тех, кому они
намеревались послать рождественские открытки. В нём были все обычные
неблагонадёжные люди и несколько неприятных адресатов: Эдди Веддер, Эксл Роуз и
Джо Страммер. Возле имени Страммера Кортни посоветовала написать: «Спасибо за то,
что натравил на нас свою подругу Линн Хиршберг, она действительно чертовски милая и
честная. Передашь ей наши наилучшие пожелания, ладно?». Открытка, которую они
послали Сьюзен Силвер, менеджеру «Soundgarden», была адресована «нашему любимому
внутреннему источнику», поскольку они полагали – ошибочно - что Силвер была автором
цитат «Vanity Fair».
Также в их списке рождественских открыток были два человека, к которым
супруги были действительно близки - доктор Пол Крэйн, который помогал при родах
Фрэнсис, и доктор Роберт Фримонт. На самом деле, по подсчёту, сделанному для Курта
«Gold Mountain», между 1 января и 31 августа 1992 года Кобэйны потратили 75 932.08 $
на медицинские счета. Почти половина ушла на врачей, участвующих в их лечении от
наркотиков, включая 24 000 $ только доктору Майклу Хороуитцу, на которого Кортни
впоследствии подала в суд, утверждая, что он опубликовал в прессе её медицинские
карты. Доктор Фримонт получил 8 500 $ за своё лечение и бупренорфин, который он им
прописывал. Некоторые счета были дореабилитационными и представляли собой плату
врачам-«докторам Филгудам»*, которые прописывали наркотики. Хотя Курт, наконец,
заработал большие баксы на «Nevermind» (общий объём продаж достиг восьми миллионов
экземпляров), эти медицинские счета демонстрировали, какую часть 1992 года поглотили
их сражения за здоровье.
Курт раскрыл больше финансовых деталей в интервью «Advocate»: в 1992 году он
заработал более миллиона долларов, «из которых 380 000 $ ушли на налоги, 300 000 $
ушло на [покупку карнэйшнского] дома, остальное ушло на врачей и адвокатов, а наши
личные расходы составили 80 000 $. Это включает плату за прокат машин, еду, всё. Это не
очень много; это явно не столько, сколько за год тратит Эксл». Их счета на адвокатов
составили 200 000 $. Хотя доход Курта невероятно повысился с прошлого года, он тратил
деньги так быстро, как он мог их зарабатывать.

За две недели до Рождества был выпущен «Incesticide», сборник купюр и обратных

сторон «Нирваны». Он вошёл в чарты «Billboard» под номером 51, замечательный трюк,
учитывая то, что это был не новый материал. В течение двух месяцев было продано
полмиллиона экземпляров без больших промо-усилий или гастролей.
Единственными концертами, которые «Нирвана» сыграла в том январе, были два
концерта на мегастадионе в Бразилии, предпринятые за огромную зарплату. Концерт 16
января в Сан-Паулу собрал самую большую толпу, для которой когда-либо играла
«Нирвана» - 110 000 - и команда, и группа вспоминали его как своё одно-единственное
худшее выступление. Прошло много времени с тех пор, как группа репетировала, и Курт
нервничал; в довершение ко всему, он смешал таблетки со спиртным, что заставило его
изо всех сил пытаться сыграть один аккорд.
В их концерте было больше каверов, чем песен «Нирваны». Они играли «Seasons in
the Sun» Терри Джэкса, «Kids in America» Ким Уайлд, «Should I Stay or Should I Go»
«Clash», плюс «Rio» «Duran Duran». На кавере «Queen» «We Will Rock You» («Мы Вас
Заведём») Курт поменял текст на «We Will Fuck You» («Мы Вас Трахнем»). После
тридцати минут концерта Крист швырнул свой бас в Курта и умчался. «Это была такая
комедия ошибок, - вспоминал гитарный техник Эрни Бэйли. – Все стали бросать в них
фрукты, в таком классическом водевильном жесте. Нам было интересно, выберемся ли мы
оттуда, чтобы нам не перевернули фургон». В конце концов, Крист обнаружился и был
выпихнут обратно на сцену командой - если бы группа не сыграла 45 минут, они не
выполнили бы свой контракт, что означало, что никакой зарплаты не будет. К тому же,
даже огромный чек не покрывал затраты на аппаратуру, которую разбила группа. Крист

176
впоследствии описал этот концерт как «психическое расстройство», хотя один
бразильский журнал был менее добр: «Они вообще не были настоящей «Нирваной»;
вместо этого был только депрессивный Кобэйн, создающий шум своей гитарой».
Курт на той неделе был в депрессии и хотел покончить с собой. У группы была
неделя до их следующего концерта в Рио, и их первоначальный план состоял в том, чтобы
работать над будущим альбомом. Но когда они остановились в своей многоэтажной
гостинице в Рио, Курт после ссоры с Кортни угрожал выпрыгнуть и разбиться. «Я думал,
что он выпрыгнет в окно», - вспоминал Джефф Мэйсон. Наконец, Мэйсон и Алекс
МакЛеод забрали его, чтобы поискать другую гостиницу. «Мы останавливались в
гостинице за гостиницей, но не могли остаться, потому что мы входили в номер, а там был
балкон, и он был готов выпрыгнуть», - объяснял Мэйсон. Наконец, МакЛеод нашёл номер
на первом этаже, нелёгкая задача в Рио. В то время как остальные члены группы спали в
своей роскошной многоэтажке, Курт жил в одноэтажном клоповнике.
Большая часть отчаяния Курта происходила из-за наркотической ломки. В туре,
под бдительным надзором группы и команды, он был неспособен убежать и купить
наркотики, по крайней мере, не чувствуя стыда. Даже когда он мог улизнуть от
усиленного надзора, одним из самых больших страхов в его жизни было то, что он будет
арестован при покупке наркотиков, и это в итоге попадёт в газеты. Единственное, над чем
размышляли рок-критики, это что он стал настоящим наркоманом - он мог всегда это
отрицать или делать то, что он обычно делал, признаваясь в интервью, что он принимал
наркотики в прошлом. Но если бы он был арестован, никакое отрицание, которое он мог
бы придумать, не преуменьшило бы арест. Чтобы уменьшить свою тягу к героину, он
принимал любые интоксиканты, которые он мог найти – таблетки или выпивку - но это
было гораздо менее надёжным рецептом.
Ночь в гостинице на первом этаже, казалось, помогла, и Курт появился в студии на
следующий день обновлённым, желая работать. Курт играл самую первую версию «Heart-
Shaped Box», песни, которая была результатом сотрудничества с Кортни. Несмотря на
настроение Курта ранее в поездке, как только он начал запись, он вышел из своей
меланхолии. «Было несколько моментов, которые были позитивны в музыкальном
отношении», - замечал Мэйсон. В перерывах между песнями «Нирваны» Кортни и новая
барабанщица «Hole», Пэтти Скимэл, работали над несколькими песнями Лав.
Их бразильская поездка закончилась ещё одним огромным концертом, 23 января,
на стадионе «Apoetose» в Рио. Этот концерт был более профессиональным, чем в Сан-
Паулу, и они дебютировали с «Heart-Shaped Box» и «Scentless Apprentice», который в этой
форме растянулся на семнадцать минут. Когда они на следующий день летели домой,
Курт и другие члены группы были снова полны оптимизма по поводу предстоящих сессий
для своего нового альбома.

177
 20. ГРОБ В ФОРМЕ СЕРДЦА
Сиэтл, штат Вашингтон
январь 1993 – август 1993 года

«Я на несколько недель был похоронен в гробу в форме сердца»

- Ранняя версия «Heart-Shaped Box»

Строчка: «Я ненавижу себя и хочу умереть», некоторое время обитала в устном и

письменном репертуаре Курта Кобэйна. Как многое из его текстов или острот, которые он
отпускал в интервью, прежде, чем они появлялись публично, они много раз были
озвучены в его дневнике. Эта строчка впервые появилась в его записях примерно в
середине 1992 года в списке рифмованных куплетов, и хотя он не придумал к ней рифму,
как учёный, который наткнулся на успешную формулу, он ходил вокруг неё. К середине
1992 года он зациклился на этой фразе, говоря репортёрам и друзьям, что это будет
названием его следующего альбома. В лучшем случае это был юмор висельника.
Шуткой не было то выражение ненависти к самому себе, которое всё время
неожиданно возникало в дневниках Курта, включая стихотворение, которое звучало как
граффити из его детства: «Я ненавижу тебя. Я ненавижу их. Но больше всего я ненавижу
себя». Ещё в одном высказывании этого периода в стиле Джэка Керуака он писал о своей
боли в желудке, будто это было проклятие: «Меня яростно рвало до самого желудка,
буквально выворачивало наизнанку, чтобы показать тебе прекрасные, тонкие, как волосы,
нервы, которые я хранил и растил, как своих детей, украшая и маринуя каждый, будто Бог
трахнул меня и привил эти драгоценные маленькие яйца, и я шествую вокруг них с
победоносностью павлина и с материнской гордостью, как шлюха, освобожденная от
обязанностей неоднократного насилия и пытки, повышенную до более достойной работы
просто традиционной старой доброй ежедневной здоровой проституции». Это замечание -
«будто Бог трахнул меня» - появлялось часто, и оно возникало без юмора - это было
собственное объяснение Курта своих физических и эмоциональных сражений.
Это было как раз после того, как Крист убедил Курта, что «Нирвана» могла бы
открывать собственные судебные процессы названием: «Я Ненавижу Себя и Хочу
Умереть», чтобы Курт подумал о чём-то ещё. Он менял названия, сначала на «Verse
Chorus Verse» («Куплет – Припев – Куплет»), а потом, наконец, на «In Utero» («В
Утробе»), которое было взято из стихотворения Кортни.
На многие из песен, которые Курт написал в 1992 году, оказал влияние его брак.
«Мы питаем друг друга» - написал он в «Milk It», строчка, которая подводит итог их
творческому и эмоциональному союзу. Как обычно в браке двоих артистов, они начинали
похоже думать, делиться идеями и использовать друг друга в качестве редакторов. Они
также делили дневник: Курт писал одну строчку, к которой Кортни добавляла двустишие.
Он читал её записи, а она – его записи, и на каждого влияли размышления другого.
Кортни была более традиционным автором текстов, сочиняя более скрытные и менее
мрачные строчки, и её чувствительность очень подходила, среди прочих, к «Heart-Shaped
Box» и «Pennyroyal Tea». Она сделала Курта более внимательным автором, и не случайно
они остаются двумя самыми совершенными работами «Нирваны»: они были сотворены с
большим количеством концентрации, чем Курт потратил на целый альбом «Nevermind».
Но самая большая роль Кортни в новых песнях Курта была в качестве персонажа –
тогда как «Nevermind» был главным образом о Тоби, так «In Utero» был сформирован
Доном, Кортни и Фрэнсис. «Heart-Shaped Box», конечно, ссылается на первый подарок
Кортни – шёлково-кружевную шкатулку, но строчка этой песни: «Навеки в долгу за твои
бесценные советы» - из записки, которую он ей послал. «Я навеки благодарен за твои
бесценные мнения и советы», - написал он, казавшись более искренним в этом письме,
чем он на самом деле поёт эту строчку. Этот альбом было его подарком ей - он вернул ей

178
«Heart-Shaped Box», сделав её в музыкальной форме. Однако это не была валентинка
«Холмарк»: «Heart-Shaped Box» эволюционировала через несколько вариантов, и Курт
первоначально назвал её «Heart-Shaped Coffin» («Гроб В Форме Сердца»), в которой была
строчка: «Я на несколько недель был похоронен в гробу в форме сердца». Кортни
сообщила, что это слегка мрачновато. Однако их отношения были такими, когда каждый
убеждал другого раздвинуть границы, и художественный риск этих новых песен был
вопросом гордости как для неё, так и для него.
Перед тем, как направиться в студию, у Курта был список из восемнадцати песен,
которые он обдумывал; двенадцать из этого списка, в конце концов, появились на
законченном альбоме, но со значительно изменёнными названиями. Песня, которую в
итоге назвали «Radio Friendly Unit Shifter» начинала жизнь как «Nine Month Media
Blackout», не слишком завуалированный ответ Курта на статью «Vanity Fair». «All
Apologies» первоначально называлась «La, La, La... La», в то время как «Moist Vagina»,
обратная сторона, начиналась с гораздо более длинного и более образного названия
«Мокрое Влагалище, а потом она взорвала его так, как его никогда не взрывали, мозги
размазались по всей стене».

Группа полетела в Миннесоту в День святого Валентина, чтобы начать работу над
альбомом. В поисках разреженного и сырого саунда они наняли продюсером Стива
Элбини - Курт намеревался уйти как можно дальше от «Nevermind». Элбини играл во
влиятельной панк-группе «Big Black», и ещё в 1987 году Курт ездил на сиэтлскую
теплоцентраль, чтобы посмотреть последнее выступление «Big Black». Будучи
подростком, Курт боготворил Элбини, хотя во взрослом возрасте это были в лучшем
случае рабочие отношения. Элбини хорошо ладил с остальной частью группы, но
впоследствии рассказывал о Кортни как «психованном чудовище в чулках». Она считала,
что единственное, когда он подумает, что она привлекательна, это «если бы я была родом
с Восточного Побережья, играла на виолончеле, имела большие титьки и маленькие
серьги колечками, носила чёрные водолазки, имела бы весь соответствующий багаж и
никогда не говорила бы ни слова».
«Gold Mountain» выбрали «Pachyderm Studios» в Кэннон Фоллз, штат Миннесота,
думая, что деревенский климат минимизирует отвлечение внимания. Так и было: к
шестому дню сессии - 20 февраля, 26-летию Курта – группа закончила все основные
треки. Когда они не работали, они устраивали розыгрыши по телефону Эдди Веддеру и
ездили в Миннеаполис, в часе езды. Там Курт искал «Молл оф Америка» из-за
пластмассовых анатомических моделей Прозрачного Человека, его последняя
коллекционная страсть. Когда альбом был закончен, спустя всего двенадцать дней после
того, как они его начали, группа отпраздновала это, поджигая свои штаны. «Мы слушали
заключительные миксы, - объяснял Пэт Уэлен, один из друзей, который к ним зашёл. -
Все наливали себе на штаны растворитель, поджигали их, а потом перебрасывали пламя с
одной брючины на другую, и от одного человека к другому». На них были штаны, когда
они это делали; чтобы избежать ожогов, им приходилось тушить друг друга пивом, как
только пламя охватило их ноги.
Законченный альбом был записан за половину времени, ушедшего на «Nevermind».
«Всё было на подъёме, - вспоминал Крист. - Мы оставили всё личное за дверями. И это
был триумф - это мой любимый альбом «Нирваны»». Точку зрения Новоселича разделяли
многие критики, а Курт думал, что это его самый значительный успех. Сначала Курт в
качестве первого сингла видел «Pennyroyal Tea»: она объединила битлзоподобный рифф с
медленной/быстрой скоростью, усовершенствованной «Нирваной». Это название
намекало на травяное средство, вызывающее аборт. Хотя песню формировал текст
Кортни, он заканчивался документальным описанием желудка Курта: «Я на тёплом
молоке и слабительных, нейтрализаторах кислот со вкусом вишни».

179
 В «In Utero» также было множество рок-песен в быстром темпе, но даже у них есть
текстовая глубина. В «Very Ape» и «Radio Friendly Unit Shifter» несколько хрустящие
риффы, проигрываемые во время трёхсекундного перерыва в баскетбольном матче,
однако их тексты достаточно замысловатые, чтобы вдохновить на курсовую работу и
дебаты в Интернете. «Milk It» была поджигателем панк-рока, с которым группа
справилась за один дубль, однако Курт потратил несколько дней, отлаживая текст. «Её
молоко - моё дерьмо / Моё дерьмо - её молоко», таков был его извращённый способ связи
со своей женой. Эта песня также намекала на его реабилитацию («твой запах всё ещё
здесь в месте моего восстановления»), вдобавок он повторил строчку, которую он
вставлял в разные песни, начиная со школы: «Посмотри, светлая сторона – это
самоубийство». В своих неиспользованных аннотациях к «Dumb» он описал своё падение
в наркоманию: «Вся эта трава. Вся эта якобы не вызывающая привыкания, безвредная,
спасительная сигарета с марихуаной, которая повредила мои нервы, разрушила мою
память и заставила меня испытывать желание испортить школьный бал. Она просто
никогда не была достаточно сильной, поэтому я пошёл дальше и перешёл на мак».
Но ни одна песня на альбоме не сравнится с «Heart-Shaped Box». «Я бы хотел
съесть твой рак, когда ты почернеешь», - спел Курт в том, что, должно быть, является
самым замысловатым маршрутом, который предпринял какой-либо автор песен в поп-
истории, чтобы сказать: «Я тебя люблю». Строчкой: «Брось вниз петлю свой пуповины,
чтобы я смог подняться обратно» Курт закончил свою самую превосходную песню своей
просьбой, которая могла быть адресована Кортни, своей матери, своей дочери или,
возможно, наиболее вероятно, своему Богу. Его собственное объяснение в своих
неопубликованных аннотациях на обложке полностью разрозненно (большинство из них
он зачеркнул), но касается «Волшебника Страны Оз», «Я – Клавдий», Леонардо да Винчи,
самцов морских коньков (которые вынашивают свой молодняк), расизма на Диком Западе
и Камиллы Палья. Как и всякое великое произведение, «Heart-Shaped Box» избегает
любой лёгкой категоризации и предлагает слушателю много интерпретаций, как
очевидно, и её автору.
Что «Heart-Shaped Box» означала для Курта, лучше всего предполагает трактовка,
которую он написал для видео песни. Курт представлял себе, что главную роль в нём
сыграет Уильям Берроуз, и он написал Берроузу с просьбой сняться в этом видео. «Я
понимаю, что публикации в прессе относительно моей наркомании могут заставить вас
думать, что эта просьба исходит от желания найти соответствие наших судеб, - написал
он. - Позвольте мне заверить, это совсем не так». Но именно то, чего Курт надеялся
достичь, сняв писателя в видео, так и не прояснилось: в своей попытке убедить Берроуза
участвовать в нём он предложил скрыть лицо писателя, чтобы никто другой, кроме Курт,
не знал о том, что он играл в эпизоде. Берроуз отклонил это приглашение.
И альбом «In Utero», и видео «Heart-Shaped Box» зациклен на образах рождения,
смерти, сексуальности, болезни и зависимости. Было сделано несколько версий этого
видео, и сражение по поводу того, кто создал эти идеи, в конце концов, заставили Курта
расстаться с видеорежиссёром Кевином Кёрслэйком, который сразу же подал в суд на
Курта и «Нирвану»; финальную запись закончил Антон Корбийн, она включала кадры
растущей коллекции кукол Курта. Выпущенное видео сосредоточено вокруг похожего на
героинщика пожилого Иисуса, одетого как Папа, в шапке Санта-Клауса, распятого на
маковом поле. На дереве висит зародыш, и вновь появляется втиснутым в бутылку
капельницы, которая питает Иисуса, который перемещён в больничную палату. Крист,
Дэйв и Курт показаны в больничной палате, ожидая выздоровления Иисуса. Появляется
гигантское сердце с кроссвордом в нём, а также арийская девочка, чей белый ку-клукс-
клановский колпак превращается в чёрный. И на всём протяжении показа этих образов
лицо Курта продолжает атаковать камеру. Это абсолютно поразительное видео, и ещё
более замечательное, потому что Курт неофициально говорил своим друзьям, что многие
из этих образов ему приснились.

180
 В первую неделю марта Курт и Кортни переехали в дом за 2,000 $ в месяц на
северо-востоке Лэйксайд-авеню, 11301 в Сиэтле. Это был современный трёхэтажный дом,
прямо у озера Вашингтон, с видами на гору Рейнир и Каскадные Горы. Он также был
гигантским, и с более чем 6 000 квадратных футов жилой площади он был больше, чем
все предыдущие дома Курта, вместе взятые. Однако Кобэйны быстро заполнили дом -
целая комната стала студией Курта для рисования, там были помещения для гостей и
нянь, а награды «MTV» Курта украшали уборную на втором этаже. В гараже на две
машины, рядом с «Валиантом» Курта, у них теперь был серый «Вольво 240DL» 1986 года,
который, как Курт гордо рассказывал своим друзьям, был самой надёжной когда-либо
созданной семейной машиной.
Вскоре после переезда продолжающийся процесс Курта и Кортни с Отделом
Защиты Детей, наконец, подошёл к концу. Хотя Кобэйны первоначально следовали
постановлениям суда, они всё ещё боялись, что у них заберут Фрэнсис. Переезд в Сиэтл
был стратегическим ходом в этом сражении - Кортни знала, что Междуштатное
Соглашение препятствует лос-анджелесскому судье осуществлять над ними контроль их в
Сиэтле. Лос-анджелесский социальный работник по имени Мэри Браун прилетела в Сиэтл
в начале марта, чтобы посмотреть на Фрэнсис в её новом доме. Когда она
порекомендовала округу прекратить дело, её решение, в конце концов, было принято.
«Курт был в восторге», - вспоминал адвокат Нил Хёрш. 25 марта, спустя всего неделю
после того, как Фрэнсис исполнилось семь месяцев, Фрэнсис была по закону возвращена
под неконтролируемую опеку своих родителей. Возвращение их дочери пришло с
прейскурантом: они потратили более 240 000 $ на адвоката.
Фрэнсис оставалась со своими родителями на протяжении всего расследования,
хотя Джэйми или Джэкки находились на месте, чтобы удовлетворить суд. Джэкки был
спасительным средством в качестве няни, но к началу 1993 года она была истощена. За
время её работы ей дали всего несколько выходных, хотя в новом доме она сумела
установить более строгие границы своих обязанностей: она настаивала, чтобы когда
Фрэнсис просыпалась ночью, её родители ухаживали за ней до 7 утра. Но теперь Фэрри
приходилось отвечать на многие звонки звукозаписывающих компаний, которых Курт
хотел избежать: «Люди звонили и говорили: «Вы можете сделать так, чтобы Курт мне
перезвонил?» А я говорила: «Я ему передам», но я знала, что он не будет им
перезванивать. Он просто не хотел иметь дело с тем, что напрягало его в жизни. Он
просто хотел тусоваться с Кортни и не иметь дела с миром». Фэрри объявила, что в апреле
она уезжает.
Джэкки проводила собеседование с многочисленными профессиональными нянями
как с потенциальными заместительницами, но было ясно, что большинство не могло
соответствовать драматургии дома Кобэйнов. «Они спрашивали: «Когда время питания?»,
- говорила Фэрри. – Мне приходилось им говорить, что у них в доме всё работало совсем
не так, как обычно». В конце концов, Кортни решила нанять в качестве новой няни
Майкла «Кэли» Дьюитта, двадцатилетнего бывшего тур-менеджера «Hole». Несмотря на
свою юность Кэли превосходно ухаживал за Фрэнсис, которая сразу же к нему
привязалась. Дополнительно Кобэйны наняли на частичную занятость Ингрид Бернстайн,
мать своего друга Нилса Бернстайна.
Апрель 1993 года был напряжённым месяцем и для «Hole», и для «Нирваны».
«Hole» выпустили «Beautiful Son», песню, которую Кортни написала о Курте, и поместила
на обложку детскую фотографию. «Нирвана» тем временем отправилась в «Cow Palace» в
Сан-Франциско, чтобы сыграть бенефис для жертв насилия в Боснии, проблема, которой
был озабочен Новоселич из-за своего этнического наследия. Это был первый концерт
«Нирваны» в США за шесть месяцев, и они использовали его для представления своего
будущего альбома, сыграв восемь из двенадцати песен на «In Utero», многие впервые на
концерте. Курт решил поменять свою обычную позицию, слева на сцене, и расположиться

181
справа на сцене - будто он пытался переделать концерт группы. Это сработало, и заядлые
фэны ссылались на этот концерт как одно из лучших живых выступлений группы.
Хотя «In Utero» был записан, он по-прежнему ожидал выпуска, и спор в апреле по
поводу его производства затмил всё остальное из того, что группа делала той весной.
Группа требовала Элбини, потому что они хотели более сырой саунд, но они обнаружили,
что его финальные миксы слишком застывшие. Новость об этом вернулась продюсеру,
который в апреле сказал Грегу Коту из «Chicago Tribune»: ««Geffen» и руководство
«Нирваны» ненавидят этот альбом.... Я вообще не верю, что он выйдет». Курт ответил
собственным пресс-релизом: «Наша студия звукозаписи не оказывала никакого давления,
чтобы изменить эти треки». Но конфликт продолжался, и Курт заставил «DGC»
выпустить объявление на целую страницу в «Billboard», отрицающее утверждения, что
студия отклонила альбом. Несмотря на эти опровержения, большинство на студии
действительно думали, что производство слишком сырое, и в мае был нанят Скотт Литт,
чтобы сделать «Heart-Shaped Box» и «All Apologies» более адаптированным к радио. И
снова, когда возникала проблема, которая могла повредить успеху его альбома, Курт
соглашался на путь наименьшего сопротивления и наибольших продаж.
Это не останавливало его от того, чтобы тихо сердиться. Хотя он продолжал
говорить репортёрам, что он поддерживает ремиксы Литта и думает, что Элбини здорово
поработал - два противоречивых утверждения - в своём дневнике он в общих чертах
наметил планы по выпуску альбома именно так, как он хотел. Сначала он выпустил
версию Элбини, как «I Hate Myself and Want To Die», но только на виниле, кассете и
восьмитрековой плёнке. Его следующая фаза действий состоялась спустя месяц. «После
многих неубедительных обзоров и сообщений относительно скупого, бескомпромиссного
винила, кассеты, релиза только на восьми треках мы выпускаем ремикшированную
версию под названием «Verse Chorus Verse»». Для неё Курт хотел этикетку с надписью:
«Адаптированная Для Радио, Переключательная, Компромиссная Версия». Не
удивительно, что «DGC» отказалась следовать планам Курта. Ремикшированная версия
«In Utero» была намечена к выпуску в сентябре.
В первое воскресенье мая, в 21:00, центр скорой помощи 911 округа Кинг получил
сообщение из дома Кобэйнов о передозировке наркотиков. Когда прибыли полиция и
машина скорой помощи, они обнаружили Курта на диване в гостиной, бормочащего о
Гамлете. Он страдал, как заметили полицейские, от «симптомов, связанных с
передозировкой наркотика.... Потерпевший Кобэйн был в сознании и был способен
отвечать на вопросы, но явно находился в состоянии опьянения».
Всего за несколько минут до прибытия полиции Курт посинел и, казалось, снова
умер. Кортни сказала полицейским, что Курт был в доме у друга, где он «ввёл себе героин
стоимостью от 30 $ до 40 $». Курт поехал домой на машине, а когда Кортни набросилась
на него из-за того, что он набрался, он заперся в спальне наверху. Кортни угрожала
позвонить в полицию или его семье, а когда он не ответил, она довела до конца вторую
угрозу. Она связалась с Венди с первого раза, и мать и сестра Курта сразу же сели в свою
машину, и «помчались вихрем», как вспоминала Ким.
За те два с половиной часа, которые потребовались Ким и Венди, чтобы нестись из
Абердина в Сиэтл, состояние Курта ухудшилось. К тому времени, когда приехали Венди и
Ким, Курта рвало, и он был в шоке. Он не хотел звонить 911, сказал он им своим
невнятным голосом, потому что он «скорее умрёт», чем увидит в газетах, что у него была
передозировка или его арестовали. Кортни брызгала на Курта холодную воду, провела его
по дому, дала ему валиум и, наконец, ввела ему наркан, препарат, используемый для
нейтрализации героина, но ни одно из этих усилий полностью не оживило его (партия
наркана, который был сам по себе незаконно получен, всегда хранилась в доме для этой
цели). Венди пыталась сделать Курту массаж спины - её способ успокоить своего сына -
но героин сделал его мускулы более упругими, чем у гипсового манекена. «Это было
ужасно, - вспоминала Ким. – Нам, в конце концов, пришлось вызывать скорую помощь,

182
потому что он начал синеть». Когда прибыла полиция, она обнаружила, что «его
состояние постепенно ухудшилось до такой степени, что его трясло, он покраснел, бредил
и бессвязно говорил».
Как только Курт оказался в машине скорой помощи, кризис, казалось, был
предотвращён. Ким последовала за «скорой» в больницу Харборвью, где события приняли
курьёзный поворот. «Там он был весел, - вспоминала она. - Он лежал в коридоре этой
переполненной больницы, получая жидкости через капельницу, и вещество, чтобы
нейтрализовать наркотики. Он лежит там и начинает говорить о Шекспире. Потом он
задремал, проснулся через пять минут и продолжил свой разговор со мной».
Отчасти причина того, что Ким послали вдогонку за машиной скорой помощи,
была в том, что Кортни хотела выбросить остальную часть героина Курта, но не могла его
найти. Когда Курт снова пришёл в себя, Ким спросила его, куда он его положил. «Он в
кармане купального халата, висящего на лестнице», - признался Курт, как раз перед тем,
как снова отключиться. Ким побежала к телефону и позвонила домой, однако к тому
времени Кортни уже его обнаружила. Когда Ким вернулась к Курту, он снова очнулся и
настаивал, чтобы она не говорила, где находятся наркотики.
Спустя около трёх часов наркана Курт был готов идти домой. «Когда он смог
выписаться из больницы, я не могла достаточно быстро зажечь его сигарету», - говорила
Ким. Для неё было огромной печалью видеть то, что иногда казалось почти комическим
столкновением со смертью: передозировка стала для Курта обычной, частью игры, и это
безумие было нормальным состоянием. Действительно, как было указано в полицейском
отчёте, Кортни рассказала полицейским большую, более грустную правду об этом
эпизоде: «Этот тип инцидента случался и ранее с потерпевшим Кобэйном».
«Героиня» стала теперь частью повседневной жизни Курта, а иногда, особенно
когда у него не было дел с группой, а Кортни и Фрэнсис уезжали, центральной частью. К
лету 1993 года он принимал его почти каждый день, а когда не принимал, у него была
ломка, и он громогласно жаловался. Это был период более функциональной зависимости,
чем в прошлом, но его привычка по-прежнему превосходила ту, что была у большинства
наркоманов. Даже Дилан, сам наркоман, находил уровень дозировки Курта опасным. «Он
явно принимал много наркотиков, - вспоминал Дилан. - Я хотел кайфовать и по-прежнему
быть способным что-то делать, но он всегда хотел принять столько, чтобы он не мог
делать ничего. Он всегда хотел принять больше, чем ему нужно было принять». Интерес
Курта был в уходе от реальности, и чем быстрее и больше он выходил из строя, тем
лучше. В результате было много передозировок и почти смертельных ситуаций, целая
дюжина только в одном 1993 году.
Увеличение пристрастия Курта противоречило усилию, которое предпринимала
Кортни, чтобы стать трезвой. В конце весны она наняла экстрасенса, чтобы помочь ей
бросить наркотики. Курт препятствовал оплате счетов от экстрасенса и смеялся над её
советами, что обоим супругам надо избавиться ото «всех токсинов». Однако Кортни
относилась к этому серьезно; она попыталась бросить курить, начала пить каждый день
свежевыжатый сок и посещать собрания Анонимных Наркоманов. Курт сперва
насмехался над своей женой, но потом поощрял её посещать собрания Анонимных
Наркоманов хотя бы потому, что у него было больше свободного времени, чтобы
набраться.
Первого июня Кортни организовала интервенцию в доме на Лэйксайд.
Присутствовали Крист, друг Нилс Бернстайн, Джэнет Биллиг из «Gold Mountain», Венди и
отчим Курта, Пэт О`Коннор. Сперва Курт отказался выходить из своей комнаты и даже
смотреть на группу. Когда он, наконец, вышел из своей комнаты, он и Кортни начали
кричать друг на друга. В припадке гнева Курт схватил красный маркер «Сэнфорд
Мэджик» и нацарапал на стене прихожей: «Ни один из вас никогда не узнает моего
истинного намерения». «Было ясно, что с ним никак не справиться», - вспоминал
Бернстайн. Собравшаяся группа перечислила длинный перечень причин, по которым Курт

183
должен перестать принимать наркотики, одной из самых повторяющихся были
потребности его дочери. Его мать сказала ему, что он под угрозой его здоровье. Крист
умолял Курта, говоря о том, как он ограничил своё собственное пьянство. Когда Пэт
О'Коннор поделился историями о своей борьбе с алкоголем, Курт молчал и смотрел на
свои кеды. «По лицу Курта можно было увидеть, что он думает: «Ничто в вашей жизни не
имеет отношения ко всему, что происходит в моей жизни, - вспоминал Бернстайн. - Я
думал про себя: «Это так не сработает»». Когда Курт снова вернулся в свою спальню в
гневе, собравшиеся начали спорить между собой о том, кто виноват в наркомании Курта.
Для самых близких к нему было легче обвинять друг друга, чем возлагать ответственность
на него.
Тем летом Курт начал всё более и более изолироваться; друзья в шутку прозвали
его Рапунцель, потому что он очень редко выходил из своей комнаты. Его мать была
одной из немногих людей, которых он слушал, и Кортни всё больше и больше
использовала Венди как посредника. Курт по-прежнему отчаянно нуждался в материнской
заботе, и он регрессировал почти до эмбрионального состояния, когда он отошёл от мира.
Венди могла утешить его, гладя его по голове и говоря ему, что всё будет прекрасно.
«Были времена, когда он балдел наверху, и никто, ни Кортни или кто-то ещё, не мог к
нему подойти, - замечал Бернстайн. - Но заходила его мама, и он не мог не впустить её. Я
думаю, что это была химическая депрессия». Депрессия преследовала семью Венди, и
хотя несколько друзей Курта предлагали ему лечиться, он предпочитал игнорировать их
просьбы и лечиться наркотиками. По правде говоря, любому было трудно заставить его
что-то делать: если мир «Нирваны» сам по себе можно было бы счесть маленьким
народом, Курт был королём. Немногие отваживались ставить под сомнение психическое
здоровье короля из страха быть изгнанными из королевства.
4 июня, после очередного ужасного дня драмы, Кортни вызвала из-за Курта
полицию. Когда полицейские прибыли, она рассказала им, что у них был «спор по поводу
оружия в доме»; она швырнула ему в лицо стакан сока, а он её толкнул. «На этот раз, -
гласил полицейский отчёт, - Кобэйн толкнул Лав на пол и начал её душить, оставив
царапину». Закон Сиэтла требовал, чтобы полиция арестовала, по крайней мере, одну
сторону в любом домашнем споре - Курт и Кортни начали спорить из-за того, кто будет
тем, кого арестуют, поскольку оба хотели быть удостоенными этой чести. Курт настаивал,
чтобы он отправился в тюрьму - для того, кто является пассивно-агрессивным, это было
кладезем возможности и для эмоционального отступления, и для игры в мученика. Он
победил. Его отправили в Северный Участок и заточили в Тюрьму Округа Кинг. Полиция
также конфисковала из дома большую коллекцию боеприпасов и оружия, включая два
пистолета 38 калибра и полуавтоматическую скорострельную винтовку «Кольт AR-15».
Но подлинная история того, что случилось в тот день, иллюстрировала
увеличивающееся напряжение в их браке. Как у двоих персонажей новеллы Рэймонда
Карвера, их ссоры всё более и более включали колкости по поводу недостатков друг
друга, и в этот день Курт открыто подчёркивал свою наркоманию перед Кортни и её
экстрасенсом. «Ему пришлось искать, конечно, единственный наркотик, который довёл
бы меня до безумия, - вспоминала Лав. - Он решил, что попробует крэк. Он придумал
большую безумную постановку по поводу того, как он собирался приобрести и
попробовать крэк стоимостью в десять долларов»».
Чтобы изводить свою жену, Курт вёл себя так, будто «он проворачивает
наркотическую сделку века» с частыми телефонными звонками дилеру. Зрелище его
очищенного кокаина в их доме бесило Кортни, и вместо того, чтобы швырять в него
стакан, как утверждалось в полицейском отчёте, она на самом деле швырнула
соковыжималку. Это было не очень-то и дракой - физические сражения между этими
двоими заканчивались ничьёй, в точности как их первое состязание по борьбе на полу
портлендского клуба. Но всё равно Кортни вызвала полицию, полагая, что отправить его в
тюрьму лучше, чем если бы он сжёг дотла их дом вместе с очищенным кокаином. «Я

184
уверена, что Курт, в конце концов, получил свой крэк, как-нибудь, где-нибудь, но я на
самом деле никогда об этом не узнала», - говорила она. Он провёл в тюрьме всего три часа
и был освобожден той ночью под залог в размере 950 $. Обвинения впоследствии были
сняты.
После этого ареста они помирились, и как неоднократно случалось в их
отношениях, эта травма их сблизила. На стене их спальни она в сердцах написала
граффити: «Ты бы лучше любил меня, ты, придурок». Спустя месяц после этой драки
Курт рассказал об их отношениях Гэвину Эдвардсу из «Details» как «кружащийся дервиш
эмоции, все эти крайности драк и любви друг к другу сразу. Если я на неё сержусь, я буду
на неё кричать, и это честно». Оба были мастерами по раздвижению и испытанию границ
– всё это Курт проделывал в детстве - и всякий раз, когда он злил Кортни, он знал, что ему
придётся снова добиваться её расположения, обычно при помощи любовных писем. Одна
такая записка начиналась так: «Кортни, когда я говорю: «Я люблю тебя», я не стыжусь, и
при этом никто никогда, никогда не приблизится к запугиванию, убеждению и т.д. меня в
том, чтобы думать иначе. Я не скрываю своих чувств к тебе. Я разворачиваю тебя во всю
ширь с размахом крыла павлина, однако слишком часто с объёмом внимания пули в
голове». Эта проза была самоуничижительной, в ней он рассказывал о себе как о «тупом,
как цемент», но также напоминал ей о своём супружеском долге: «Я гордо выставляю
тебя напоказ, как кольцо на своём пальце, в котором тоже не содержится никаких
минералов».

Спустя две недели после ареста из-за домашнего насилия, Нил Карлен прибыл в
дом Кобэйнов, чтобы взять интервью у Кортни для «New York Times». Когда он постучал,
Курт открыл, держа на руках Фрэнсис, и сообщил, что его жена на «своём собрании
Анонимных Наркоманов». Он пригласил Карлена войти, и они сидели и смотрели
телевизор. «Это был такой огромный дом, - вспоминал Карлен, - но там были сигаретные
окурки, потушенные об тарелки, и очень уродливая, дерьмовая мебель. В гостиной был
такой огромный восемнадцатифутовый телевизор. Как будто кто-то пришёл в магазин и
сказал: «Я хочу самый большой телевизор из каталога».
По телевизору шёл последний эпизод «Бивиса и Баттхеда», популярного шоу
«MTV». «Я знаком с Бивисом и Баттхедом, - сказал Курт Карлену. - Я рос с такими
людьми; я их узнаю». В отчасти большой интуитивной прозорливости в эту программу
входило видео на «Smells Like Teen Spirit». «Хорошо! – воскликнул Курт. - Давай
посмотрим, что они о нас думают». Когда эти двое мультяшных персонажей горячо
поддержали «Нирвану», Курт казался искренне польщённым. - Мы им нравимся!».
Как будто по сигналу, домой пришла Кортни. Она поцеловала Курта, подбросила
Фрэнсис на своих коленях, и только со слабым намёком сарказма объявила: «Ах,
идеальная семья – прямо картина Нормана Рокуэлла». Даже Карлен был поражён
домашним имиджем. «Я постоянно думал о них как о Фреде и Этель Мертц, - вспоминал
он. - Он был очень похож на Фреда, с руками в карманах, в то время как Этель вела
хозяйство». Карлен также заметил, что застал Курта в тот день, когда у него были ясные
глаза. «Я видел достаточно героинщиков, чтобы понять, что он чист».
При таких обстоятельствах Лав не хотела говорить с «New York Times», но она на
самом деле желала высказать свои мысли для книги, которую Карлен писал о группе
«Babes in Toyland». Их интервью продолжалось несколько часов, и Курт часто
присоединялся, когда Кортни его побуждала. «Он не был таким пассивным, как говорили
люди», - замечал Карлен. Кортни использовала Курта, поскольку она была закоренелым
панк-рок-историком - когда она излагала свою точку зрения и нуждалась в какой-то дате
или названии, она обращалась к Курту, и он непременно знал ответ. «Это было похоже на
просмотр телевикторины, где ходили к профессору, чтобы проверить факты», - замечал
Карлен.

185
 У Курта было одно собственное затруднительное положение: он размышлял,
покупать ли гитару, которая когда-то принадлежала Лидбелли. Она продавалась за 55 000
$, но он не мог решить, была ли его покупка «панк-шагом» или «антипанк-шагом».
Единственное напряжение, которое Карлен заметил между супругами, было то, когда
Кортни наткнулась на альбом Мэри Лу Лорд в коллекции пластинок Курта. Это подвигло
Лав на рассказ о том, как она гналась за Лорд по улице в Лос-Анджелесе, угрожая её
побить. Курт молчал, и это был единственный раз, когда Карлен подумал, что Курт вёл
себя как «многострадальный муж».
Беседа Кортни об истории панк-рока продолжалась несколько часов после того, как
Курт лёг спать. Карлен, в конце концов, провёл ночь в резервной спальне. Утро принесло
единственное доказательство, что это был нетипичная семья: когда Курт пошел, чтобы
приготовить завтрак, еды не было. Поискав несколько минут, Курт положил на тарелку
сахарное печенье и объявил, что это завтрак.
1 июля «Hole» играли свой первый концерт за несколько месяцев, в «Off-Ramp» в
Сиэтле. Кортни модернизировала свою группу, и они готовились к гастролям по Англии и
записи альбома. Курт пришёл на этот концерт, но он был никакой. «Он был в таком
опьянении, что едва мог стоять, - вспоминала Мишель Андервуд из этого клуба. – Нам
пришлось помогать ему передвигаться. Казалось, что он очень нервничал из-за неё». Его
нервозность усугублялась тем фактом, что в день концерта «Seattle Times» опубликовала
материал о его аресте в прошлом месяце за инцидент домашнего насилия. Кортни
пошутила на сцене: «Мы жертвуем все деньги, которые вы заплатили, чтобы придти сюда
сегодня вечером, в Фонд Жён, Побитых При Домашнем Насилии. Нет! ". Впоследствии
она вернулась к этой теме: «Домашнее насилие – это не то, что когда-либо случалось со
мной. Мне просто нравится защищать своего мужа. Это не подлинная история. Они всегда
врут, чёрт возьми. Почему каждый раз, когда мы выпиваем чёртово пиво, это попадает в
чёртовы новости?». Несмотря на эту драму, её выступление было захватывающим, и
впервые она покорила сиэтлскую аудиторию.
Концерт «Hole» закончился в пятнадцать минут второго, но для Кобэйнов это не
было концом вечера. Брайан Уиллис из «NME» пришёл за кулисы и спросил, может,
Кортни хочет дать интервью. Она пригласила его к ним домой, но провела большую часть
интервью, рекламируя альбом Курта. Лав даже поставила для Уиллиса «In Utero»,
журналист впервые услышал этот альбом. Он был поражен, написав: «Если бы это мог
услышать Фрейд, он бы кончил от нетерпения». Он назвал это «альбомом, беременным
иронией и озарением. «In Utero» - это месть Курта».
Впечатление от прослушивания Уиллиса было прервано, когда в комнату вошёл
Курт, чтобы сообщить: «Мы только что были в новостях, на «MTV». Рассказывали о
материале в «Seattle Times», и как «Hole» только что начали своё кругосветное
путешествие в Сиэтле в «Off-Ramp». Сказав это, Курт закусил английскими оладьями и
горячим шоколадом, и сел у стойки, глядя на восход солнца. Когда Уиллис подробно
описал ночные события в «NME», он закончил свою статью некоторым анализом: «Для
того, кто прошёл через такое большое количество дерьма за последние два года, чьё имя
было снова забрызгано грязью, кто собирается выпускать альбом, который весь рок-мир
отчаялся услышать, и сталкивающийся с изумительным вниманием и давлением, Курт
Кобэйн в высшей степени удовлетворённый человек».

186
 21. ПОВОД УЛЫБНУТЬСЯ
Сиэтл, штат Вашингтон
август 1993 – ноябрь 1993 года

«Чёрт побери, Иисус чёртов Христос всемогущий, люби меня, меня, меня, мы можем
продолжать в порядке эксперимента, пожалуйста, мне всё равно, что это не элита, мне
просто нужна компания, тусовка, повод улыбнуться».
- Из дневниковой записи.

Как и все прочие американские семьи с маленьким ребёнком, Курт и Кортни

купили видеокамеру. Несмотря на то, что Курт мог сконструировать гитару из куска
дерева и лишних проводов, он никогда не понимал, как вставить батарейку, поэтому
камера использовалась только тогда, когда они находились возле розетки. Единственная
видеокассета показывала период от их первого совместного Рождества в декабре 1992
года до кадров с малышкой Фрэнсис в марте 1994 года.
Некоторые эпизоды на плёнке были с концертов «Нирваны», или были съёмки, где
группа тусуется за кулисами. Один короткий фрагмент запечатлел Курта, Кортни, Дэйва,
Криста и Фрэнсис, сидящих на «Pachyderm Studios», слушая первый прогон «All
Apologies», все вместе кажутся измотанными в боях после недели в студии. Но большая
часть этой плёнки документировала развитие Фрэнсис Бин и её взаимодействия с их
друзьями: на ней показано, как она ползает вокруг Марка Лэйнгана и разговаривает, пока
Марк Арм поёт ей колыбельную. Часть плёнки юмористическая, как когда Курт
поднимает зад ребёнка и издаёт пукающие шумы, или съёмки того, как он поёт ей
серенаду – версию а капелла «Seasons in the Sun». Фрэнсис была очень счастливым
ребёнком, таким же фотогеничным, как её родители, с гипнотизирующими глазами своего
отца и высокими скулами своей матери. Курт её обожал, и это видео документирует его
сентиментальные черты, которые редко видела публика - взгляд, который он дарил и
Фрэнсис, и Кортни в те нежные моменты, был взглядом неподдельной любви. Хотя это
была самая известная семья в рок-н-ролле, большая часть этой съёмки могла быть снята в
любом доме со счётом, открытым в магазине игрушек «Тойз-Ар-Ас».
Но один сегмент на плёнке стоит надо всеми остальными и показывает, насколько
удивительно необычна эта семья. Снятая Кортни в ванной их дома в Карнэйшне сцена
начинается того, как Курт купает Фрэнсис; он одет в бургундский домашний жакет и
выглядит как красивый деревенский сквайр. Когда он поднимает Фрэнсис как самолёт над
ванной, она невольно фыркает, потому что ей очень забавно. У Курта такая улыбка до
ушей, которая так и не попала ни в один в фотоснимок – ближе всего был тот фотограф,
что снимал Курта, Венди, Дона и Ким в абердинские времена. На этом видео Курт
кажется в точности таким, какой он есть: заботливый, безумно любящий отец,
очарованный своей прекрасной дочерью, и ничего больше в жизни не желая, кроме как
притворяться, что она - самолёт, парящий над ванной, и бомбить с воздуха жёлтых
резиновых уток. Он говорит с ней голосом, как у Дональда Дака - точно так же, как делала
его сестра Ким, когда он рос - и она хихикает и кудахчет, полная такого ликования,
выражать которое может только восьмимесячный ребёнок.
Потом камера поворачивается к раковине, и в мгновение ока сцена меняется.
Справа от раковины, закреплённый в восьми дюймах от стены, находится держатель для
зубной щётки – такой же белый фарфоровый держателей для зубной щетки, который
имеется в 90 процентах всех домов Америки. Однако это специфическое приспособление
делает настолько выдающимся то, что в нём хранятся не зубные щетки: в нём находится
шприц. Это такой удивительный и неожиданный объект, который можно увидеть в
ванной, что большинство зрителей его бы не заметило. Но он находится там, вися
торжественно, кончиком иглы вниз, грустное и трагическое напоминание что независимо

187
от того, насколько обычной выглядит эта семья со стороны, есть призраки, которые
сопровождают даже эти нежные моменты.
К июлю 1993 года зависимость Курта стала настолько обыденной, что она была
частью жизни в доме Кобэйнов, и всё работало на неё. Метафора, часто использующаяся
для описания роли алкоголизма внутри семьи – 10 000 фунтовый слон посреди гостиной -
казалась настолько очевидной, что немногие потрудились произносить это. То, что Курт
собирался принимать наркотики по крайней мере часть дня, стало статус-кво; таким же
обычным, как дождь в Сиэтле. Даже рождение его ребёнка и лечение, предписанное
судом, служило только временным его отвлечением. Хотя он был на метадоне и
бупренорфине несколько недель подряд, он не был свободен от опиатов достаточно долго,
чтобы полностью пройти детоксикацию на протяжении почти года.
В этой безумной логике, которая обрушивается на семьи, застигнутые
наркоманией, казалось почти лучше, когда Курт был на наркотиках: напротив, он был
невыносим, когда страдал от физической боли ломки. Только немногие на самом деле
высказывали эту теорию - что система, вращающаяся вокруг Курта, была более
устойчивой, когда он принимал наркотики, а не воздерживался - но Курт сам признавался
в этом. В своём дневнике он утверждал, что, если он будет чувствовать себя, как
героинщик при ломке, он мог бы с таким же успехом стать им на практике. И у него были
друзья, которые с ним соглашались: «Вся эта [теория] «заставьте его перестать принимать
наркотики» была абсурдна и, в конце концов, причинила Курту вред, - утверждал Дилан
Карлсон. – Наркотики – это проблема, когда они могут влиять на твои способности,
скажем, иметь дом или сохранить работу. Пока они не становятся проблемой такого
характера, ты просто оставляешь человека в покое, а потом они заставят эмоционально
деградировать их самих - ты не сможешь довести их до такой деградации…. У него не
было никакой причины не принимать наркотики».
К лету 1993 года зависимость была линзой, через которую преломлялось всё в
жизни Курта. Однако хотя он внешне был счастливее на наркотиках, в безумном
отрицании, что это зависимость, внутри он был полон раскаяния. Его дневники
фиксировали жалобы на свою неспособность оставаться трезвыми. Он чувствовал, что все
вокруг его оценивают, и он был прав в этом ощущении: каждый раз, когда его товарищи
по группе, семья, менеджеры или команда сталкивались с ним, они делали быстрый обзор,
чтобы определить, под кайфом он или нет. Он испытывал на себе эти десятисекундные
поверхностные осмотры много раз каждый день и был в ярости, когда предполагалось, что
он был удолбан, когда это было не так. Он чувствовал, что он функциональный наркоман
- он мог принимать наркотики и играть – поэтому он ненавидел постоянный осмотр и
проводил всё больше и больше времени со своими друзьями-героинщиками, где он
чувствовал, что его изучают менее внимательно.
Однако к 1993 году даже наркотики не помогали так, как когда-то. Курт находил
реальность наркомании гораздо плачевнее, чем то очарование, которое он некогда
представлял себе, читая работы Уильяма С. Берроуза, и даже в замкнутой субкультуре
наркоманов он чувствовал себя чужим. Одна дневниковая запись того периода показывает
его отчаянно умоляющим о дружбе и, в конце концов, о спасении:

Друзья, с которыми я могу говорить, тусоваться и развлекаться, точно так же, как я
всегда мечтал, мы можем говорить о книгах и политике и вандализме ночью, не желаете?
А? Эй, я не могу перестать выдирать свои волосы! Пожалуйста! Чёрт побери, Иисус
чёртов Христос Всемогущий, люби меня, меня, меня, мы можем продолжать в порядке
эксперимента, пожалуйста, мне всё равно, что это не элита, мне просто нужна компания,
тусовка, повод улыбнуться. Я не буду душить тебя, а, чёрт, чёрт, есть здесь кто-нибудь?
Кто-нибудь, хоть кто-то, Боже, помоги, помоги мне, пожалуйста. Я хочу, чтобы меня
приняли. Меня должны принять. Я буду носить любую одежду, которую ты захочешь! Я

188
так устал плакать и мечтать, я оочень, оочень одинок. Есть тут кто-нибудь? Пожалуйста,
помогите мне. ПОМОГИТЕ МНЕ!

Тем летом врач наркотической реабилитации Курта, 60-летний Роберт Фримонт,

был найден мёртвым в своём кабинете в Беверли-Хиллс, упавшим на свой рабочий стол.
Причиной его смерти был сердечный приступ, хотя сын Фримонта Марк утверждал, что
это было самоубийство от передозировки, и что его отец снова пристрастился к
наркотикам. Во время его смерти против Фримонта было возбуждено уголовное дело
Медицинским Советом Калифорнии по обвинению в грубой небрежности и
непрофессиональном поведении из-за того, что он прописывал несметное количество
бупренорфина своим пациентам. Фримонт, конечно, сделал доступным большое
количество бупренорфина своему самому известному клиенту - он выписывал его Курту
коробками.

17 июля 1993 года «Nevermind», наконец, вылетел из чартов «Billboard»после

пребывания там целых два года лет. На той неделе группа ездила в Нью-Йорк, чтобы дать
интервью и сыграть выступление-сюрприз как часть Семинара Новой Музыки. В вечер
перед концертом Курт сел и дал интервью с Джоном Сэваджем, автором «Английской
Мечты». Возможно, потому что Курт восхищался книгой Сэваджа, он был особенно
откровенен по поводу своей семьи, рассказывая о разводе своих родителей как о том, что
заставляло его чувствовать себя «виноватым» и тоскующим по тому, что он потерял: «Я
отчаянно хотел иметь классическую, понимаешь, типичную семью. Мать, отец. Я хотел
этого благополучия». И когда Сэвадж спросил, мог ли Курт понять, что большое
отчуждение может привести к жестокости, он ответил утвердительно: «Да, я определённо
могу понять, как психическое состояние человека может ухудшиться до такой степени,
что они сделают это. Я дошёл до такой степени, когда я фантазировал об этом, но я
уверен, что я предпочёл бы сперва покончить с собой». Фактически каждое интервью,
которое Курт давал в 1993 году, имело какую-нибудь ссылку на самоубийство.
Когда Курту задали неизменный вопрос о героине, он неизменно соврал: он
говорил в прошедшем времени, говорил, что он принимал героин «около года, время от
времени», и утверждал, что он принимал его только из-за своих проблем с желудком.
Когда Сэвадж попытался разобраться в этих болях в желудке, Курт заявил, что они
прошли: «Я думаю, это что-то психосоматическое». Сэвадж посчитал, что Курт в тот
вечер был чрезвычайно весел. «Я не чувствовал такого оптимизма как раз со времён
развода моих родителей», - объяснил он.
Спустя двенадцать часов Курт лежал на полу в уборной своей гостиницы, у него
снова была передозировка. «Его губы были синие, а его глаза полностью вылезли на лоб, -
вспоминал публицист Энтон Брукс, один из людей, которые поспешили к Курту. - Он не
дышал. В его руке всё ещё торчал шприц». Брукс был шокирован, когда он увидел Кортни
и няня Кэли приступили к действиям, как опытные медицинские работники - они были
настолько методичны, что у него создалось впечатление, что они делают это регулярно.
Пока Кортни проверяла признаки жизни Курта, Кэли поддерживал Курта и неистово бил
его кулаком в солнечной сплетение. «Он ударил его один раз, и у него не было особой
реакции, поэтому он ударил его ещё раз. Потом Курт начал приходить в себя». Это,
вдобавок холодная вода в лицо, восстановили Курту дыхание. Когда прибыла служба
безопасности гостиницы, привлечённая шумом, Бруксу пришлось их подкупить, чтобы
они не вызывали полицию. Брукс, Кортни и Кэли вытащили наружу всё ещё не
пришедшего в себя Курта. «Мы стали помогать ему идти, - вспоминал Брукс, - но сперва
его ноги не двигались». Когда Курт, наконец, смог говорить, он настаивал, что не хочет
ехать в больницу.
После еды и кофе Курт казался полностью восстановившимся, хотя всё ещё
изрядно под кайфом. Он вернулся в гостиницу, где у него был запланирован массаж в

189
своём номере. Когда Курт получил своё растирание, Брукс подобрал с пола пакетики с
героином и спустил их в унитаз. Как ни странно, спустя меньше чем три часа после его
комы в уборной, Курт снова давал интервью, отрицая, что он принимает наркотики. На
проверке звука в тот вечер он был всё ещё слишком под кайфом - возможно из-за мешка,
не найденного его служащими. «Он почти умер прямо перед тем концертом», - вспоминал
звукорежиссёр Крэйг Монтгомери. Когда Дэвид Йоу из разогревающей группы «Jesus
Lizard» пошел поболтать с Куртом перед началом концерта, «Курт не мог говорить. Он
мог просто бормотать. Я сказал: «Привет», а он сказал: «баззколлодбед». По образцу,
который становился чересчур знакомым, несмотря на более раннее ухудшение состояния
Курта, на сцене он, казалось, хорошо себя чувствует, и сам концерт был потрясающим.
Группа добавила Лори Голдстон на виолончели, и это было впервые, когда они включили
в свой концерт акустическую интерлюдию.

«Нирвана» вернулась в Сиэтл на следующей неделе и играла бенефис 6 августа,

чтобы собрать средства на расследование убийства местной певицы Мии Сапаты. На той
неделе Курт, Кортни, Крист и Дэйв провели редкий свободный вечер вместе, сходив на
«Aerosmith» в «Coliseum». За кулисами Стивен Тайлер из «Aerosmith» отвёл Курта в
сторону и рассказал ему о своём опыте с восстановительными группами 12 шагов. «Он не
читал нотации, - вспоминал Крист, - просто говорил о подобных опытах, через которые он
прошёл. Он пытался ободрить его». На этот раз Курт, казалось, слушал, хотя он мало что
сказал в ответ.
На той же неделе, также в Сиэтл-центре, Курт дал интервью «New York Times»,
проведя его на вершине Спэйс-нидл. Курт выбрал это место, потому что он никогда не
был в самой известной достопримечательности Сиэтла. Теперь он настаивал, чтобы
представитель рекламного отдела «DGC» записывал на плёнку каждое интервью - он
думал, что это опровергнет неправильное цитирование. Этот разговор с Джоном
Парелезом, как и все интервью Курта 1993 года, звучали как сеанс психотерапии, когда
Курт обсуждал своих родителей, жену и значение своих текстов. Он достаточно себя
разоблачил, чтобы Парелез мудро отметил противоречия: «Кобэйн рикошетирует между
противоположностями. Он осторожный и беспечный, искренний и саркастичный,
ранимый и невосприимчивый, осознающий свою популярность и пытающийся её
игнорировать».
В первую неделю сентября Курт и Кортни вернулись в Лос-Анджелес для
двухнедельного пребывания, их первый длительный визит, начиная с переезда. Они
посетили «MTV Video Music Awards» 1993 года, и «Нирвана» завоевала приз за Лучшее
Альтернативное Видео за «In Bloom». Группа в этот вечер не играла, и сцен из
предыдущих вознаграждений года было мало. За прошлый год в музыкальном бизнесе
многое изменилось, и «Нирвана» в большинстве этого была пропавшей без вести. Хотя
«In Utero» был крайне ожидаем, они больше не были самой популярной рок-группой в
мире, по крайней мере, в коммерческом отношении: эта награда теперь была отдана «Pearl
Jam».
На той неделе Курт и Кортни выступили на бенефисе «Рок Против Насилия» в
голливудском клубе «Lingerie». Кортни была указана в программе как сольная
исполнительница, но после исполнения «Doll Parts» и «Miss World» она позвала своего
«мужа Йоко», и на сцену вышел Курт. Вместе
они исполнили дуэты «Pennyroyal Tea» и песню Лидбелли «Where Did You Sleep Last
Night?». Это был единственный раз, когда они когда-либо играли вместе на публике.
«In Utero» был, наконец, выпущен 14 сентября в Великобритании и 21 сентября в
США, где он вошёл в чарты под номером 1, и было продано 180 000 экземпляров только
на первой неделе. Он достиг таких показателей продаж без поддержки «Уол-март» или
«Кей-март»: обе сети возражали против названия песни «Rape Me» и коллажа с куклами-
зародышами Курта на обратной стороне обложки. Когда его менеджер позвонил с этой

190
новостью, Курт согласился на исправления, чтобы альбом поступил в магазины. «Когда я
был маленьким, я мог ходить только в «Уол-март», - объяснял Курт Дэнни Голдбергу. - Я
хочу, чтобы дети могли покупать этот альбом. Я сделаю то, что они хотят». Голдберг был
удивлен, но он знал, что согласится с тем, что скажет Курт: «Никто и не думал отказывать
ему в этом отношении. Никто не заставлял его ничего делать».
Однако Курт на самом деле конфликтовал со своими менеджерами по поводу дат
концертов. Он начал 1993 год, утверждая, что он не планирует гастролировать. Поскольку
оно было озвучено, это решение, конечно, уменьшило бы шансы нового альбома на
достижение вершины чартов. Из-за этой проблемы Курт столкнулся с безжалостной силой
сопротивления: все, кто с ним работал - от его менеджеров до его команды и товарищей
по группе – зарабатывали большую часть своих денег на гастролях, и они убеждали его
передумать. Но когда он обсуждал этот вопрос со своим адвокатом, Розмэри Кэрролл, он
казался непреклонным. «Он сказал, что не хочет ехать, - вспоминала она. - И честно
говоря, на него оказывали давление, чтобы он ехал».
Большая часть этого давления исходила от руководства, но что-то было вызвано
его собственным страхом нужды. Хотя он был богаче, чем когда-либо
мог себе представить, тур сделал бы его ещё богаче. Записка, которую Дэнни
Голдберг послал Курту в феврале 1993 года, намечала детали его планируемого дохода на
следующие восемнадцать месяцев. «Пока «Нирване» заплатили немногим более 1.5
миллионов $, - утверждается в записке по поводу дохода за написание песен. - Я считаю,
что ожидается ещё 3 миллиона $, которые будут выплачены за следующие несколько лет».
Голдберг подсчитал, что доход Курта после вычета налогов в 1993 года будет включать 1
400 000 $ с гонораров за написание песен, 200 000 $ за ожидаемые продажи двух
миллионов экземпляров нового альбома, а если «Нирвана» гастролирует, дополнительные
600 000 $ с розничной торговли и доходов с концертов. Даже эти суммы, писал Голдберг,
были скромными: «Я лично считаю, что [твой] доход на следующие восемнадцать
месяцев будет вдвое больше этой суммы или ещё больше, но для рационального
планирования семьи, я думаю, что можно с уверенностью допустить 2 миллиона $,
которые предположительно дают тебе свободную комнату, чтобы очень красиво
обставить твой дом и знать, что у тебя будет солидная заначка». Несмотря на свои более
ранние протесты, Курт согласился гастролировать.
25 сентября «Нирвана» вернулась в Нью-Йорк, чтобы снова выступить на «Saturday
Night Live». Они играли «Heart-Shaped Box» и «Rape Me», и хотя выступление было
шатким, оно было свободно от напряжения их первого визита. В дополнение к
виолончелистке Голдстон они добавили бывшего гитариста «Germs» Джорджа
Рутенберга, известного под своим сценическим псевдонимом Пэт Смир. Смир был на
восемь лет старше Курта, и он уже пережил длинную драму героинщика с Дарби Крэшем,
своим товарищем по группе «Germs». Он производил впечатление, что мало что могло бы
лишить его присутствия духа; его противоречивое чувство юмора ободряло группу, и его
твёрдая игра помогала Курту меньше раздражаться на сцене.

За неделю до начала тура «In Utero» Курт полетел в Атланту, чтобы навестить
Кортни, которая записывала альбом «Hole». Когда он заглянул в студию, продюсеры Шон
Слэйд и Пол Колдери поставили ему песни с её альбома, которые были сделаны. Курт
казался гордым успехом Кортни и похвалил её текстовые способности.
Позже в тот же день Кортни попросила Курта спеть бэк-вокалы на нескольких
незаконченных номерах. Сперва он протестовал, но уступил. Слэйду и Колдери
показалось, что Курт был незнаком с большей частью материала. «Она говорила что-то
вроде: «Давай, подпой вот на этой», - вспоминал Колдери. - Он постоянно говорил: «Ну,
дай мне её послушать. Как я могу на ней петь, если я её не слышал?». Она сказала:
«Просто пой и не думай». Результаты были менее чем впечатляющие, и вокал Курта
использовались только на одной песне в заключительном миксе. Но Курт существенно

191
разогрелся, когда официальная сессия закончилась, и последовал джем. Он сел за
ударные, Эрик Эрландсон и Кортни взяли гитары, а Слэйд - бас. «Это была классная
тусовка», - вспоминал Слэйд.
Курт вернулся в Сиэтл только чтобы спустя неделю уехать в Финикс, чтобы
репетировать для предстоящего тура «Нирваны». В полёте на Лос-Анджелес с пересадкой
в том же самолёте летела группа «Truly», и у Курта было тёплое воссоединение со своими
старыми друзьями Робертом Ротом и Марком Пикерелом. Пикерел в итоге оказался на
сиденье рядом с Куртом и Кристом - Грол находился перед кабиной - и Пикерел
чувствовал себя смущенным, потому что держал номер «Details» с «Нирваной» на
обложке. Курт схватил его и пожирал статью. «Он стал взволнованным, когда читал», -
вспоминал Пикерел. Курт был недоволен цитатами Грола. «Он говорил и говорил об
этом», - сказал Пикерел. За несколько минут своих разглагольствований Курт сообщил о
своём следующем альбоме: «Я хочу привлечь других людей просто чтобы создать другой
вид альбома». Он повторно возвращался к этой теме той осенью, угрожая уволить своих
товарищей по группе.
Тур «In Utero» начался в Финиксе в зале на 15 000 мест, где прошлым вечером
выступал Билли Рэй Сайрус. Это был самый крупномасштабный тур, который совершала
«Нирвана», и включал тщательно продуманную программу. Когда «MTV» спросили
Курта, почему группа теперь играет на больших аренах, Курт был прагматичен, ссылаясь
на увеличенные издержки производства концерта: «Если бы нам приходилось просто
играть в клубах, мы были бы полностью на мели. Мы вовсе не так богаты, как все
думают». Когда «USA Today» выпустила негативную рецензию этого дебюта
(«Творческая анархия деградировала в плохой перформанс», - написала Эдна Гандерсон),
Смир предупредил приступ Курта, заметив: «Вот хреново - они совсем нас достали. Это
самая забавная вещь, которую я читал в своей жизни». Даже Курту пришлось засмеяться.
Кортни умоляла Курта не читать свои рецензии, однако он одержимо искал их,
даже во внегородских газетах. Он становился всё больше и больше параноидальным по
поводу СМИ и теперь требовал изучать предыдущие заметки автора перед тем, как
согласиться на интервью. Однако в Дэвенпорте, штате Айова, Курт в итоге отправился
домой с концерта в машине с публицистом Джимом Мерлисом и одним автором «Rolling
Stone». Курт не знал, что среди них был этот журналист, когда он направил Мерлиса в
заведение вроде «Тако Белл». Этот ресторан быстрого питания кишел ребятами с
концерта, все вытаращили глаза, когда они увидели Курта Кобэйна, стоящего в очереди,
чтобы заказать лепёшку с начинкой. «День маисовой лепёшки был моим любимым днём в
школе», - сказал он всем, кто слышал. Эта история, конечно, в итоге попала в прессу.
Во время этой первой недели тура Алекс МакЛеод отвёз Курта в Лоренс, штат
Канзас, чтобы встретиться с Уильямом С. Берроузом. В прошлом году Курт выпустил
сингл с Берроузом, озаглавленный «The Priest They Called Him» («Его Прозвали
Священником») на «T/K Records», но они сделали эту запись, посылая туда и обратно
плёнки. «Встреча с Уильямом была для него очень важным событием, - вспоминал
МакЛеод. – Это было то, что он никогда не думал, что случится». Они болтали несколько
часов, но Берроуз впоследствии утверждал, что тема наркотиков не упоминалась. Когда
Курт уезжал, Берроуз сказал своей помощнице: «С этим парнем что-то не так; он
хмурится безо всякой причины».
В Чикаго, три дня спустя, группа закончила концерт, не сыграв «Smells Like Teen
Spirit», и раздавался свист. Курт сел в тот вечер с Дэвидом Фрикке из «Rolling Stone» и
начал: «Я рад, что ты смог сделать это на самом дерьмовом концерте в туре». Интервью
Курта с Фрикке было настолько полно намёков на его эмоциональное смятение, что оно
могло бы с такой же лёгкостью появиться в «Психологии Сегодня». Он говорил о своей
депрессии, своей семье, своей славе и своих проблемах с желудком. «После того, как
человек испытывает хроническую боль в течение пяти лет, - сказал он Фрикке, - к тому
времени, когда кончается пятый год, ты буквально безумен…. Я был как шизофреник, как

192
мокрый кот, которого побили». Он сообщил, что с его желудком теперь намного лучше, и
признался, что прошлым вечером он съел целую чикагскую пиццу. Курт сообщил, что во
время своих самых худших проблем с желудком «я хотел покончить с собой каждый день.
Я много раз был очень близок к этому». Когда он обсуждал свои надежды на свою дочь,
Курт утверждал: «Я не думаю, что мы с Кортни настолько испорченные. Нам всю жизнь
не хватало любви, и мы нуждаемся в этом так, что, если есть у нас и есть какая-то цель, то
это дать Фрэнсис как можно больше любви, как можно больше поддержки».
После Чикаго концерты улучшились, как и настроение Курта. «Мы были на
подъёме», - вспоминал Новоселич. Всем нравилось играть материал «In Utero», и они
добавили «Where Did You Sleep Last Night?» и госпел-номер под названием «Jesus Wants
Me for the Sunbeam». Во время некоторых частей тура четырнадцатимесячная Фрэнсис
путешествовала со своим отцом, и Курт казался счастливее, когда она была рядом. В
конце октября семь концертов на разогреве играли «Meat Puppets», объединив Курта со
своими кумирами, Кёртом и Крисом Кёрквудами.
Некоторое время «Нирвана» вела переговоры с «MTV» по поводу выступления на
программе сети «Unplugged». Именно в ходе гастролей с «Meat Puppets» Курт, наконец,
согласился на эту идею, пригласив Кёрквудов принять участие в этом концерте, думая,
что их дополнительное присутствие в группе поможет. Идея играть концерт без всяких
причиндалов заставляла Курта нервничать, и он заранее больше волновался по поводу
этого специфического выступления, чем по поводу любого другого, начиная с дебюта
группы на пивной вечеринке в Рэймонде. «Курт очень, очень нервничал», - вспоминал
Новоселич. Остальные были более прямолинейны: «Он был в ужасе», - замечал
выпускающий менеджер Джефф Мэйсон.
Они прибыли в Нью-Йорк во вторую неделю ноября и начали репетиции в
павильоне звукозаписи в Нью-Джерси. Но когда с каждым взаимодействием, которое
группа когда-либо имела с «MTV», больше времени уходило на переговоры, чем на
репетиции. Кёрквуды обнаружили, что большинство дней они проводят, просиживая в
ожидании; вдобавок они были предупреждены руководством «Нирваны» воздерживаться
от марихуаны рядом с Куртом. Они находили это особенно раздражающим, поскольку
Курт постоянно опаздывал на репетиции и был явно под кайфом. «Он появлялся,
напоминая призрак Джэйкоба Марли, - замечал Кёрт Кёрквуд, - весь замотанный во
фланель, в шляпе «разделанный олень». Он напоминал маленького старого фермера. Он
думал, что такая маскировка заставит его соответствовать местным жителям Нью-Йорка».
Хотя Курт согласился делать этот концерт, он не хотел, чтобы его «Unplugged» был
похож на все прочие в этой серии; у «MTV» были противоположные планы, и дебаты
превратились в споры. За день до записи Курт сообщил, что он не будет играть. Но
«MTV» воспользовались этой уловкой. «Он сделал это просто чтобы вывести нас из себя,
- говорила Эми Финнерти. - Он наслаждался этой властью».
В день концерта Курт приехал, несмотря на угрозы, но он нервничал, и у него была
ломка. «Не было шуток, не было улыбок, ничего забавного от него не исходило, -
признавал Джефф Мэйсон. – Поэтому все более чем немного беспокоились о
выступлении». Кёрт Кёрквуд волновался, потому что они не репетировали весь концерт:
«Мы играли песни несколько раз, но никогда не репетировали концерт. Никакой
согласованной репетиции так и не было». Финнерти была обеспокоена, потому что Курт
лежал на диване, жалуясь на то, как плохо он себя чувствует. Когда он сказал, что хочет
«Кентакки фрайд чикен», она сразу же послала кого-то найти его.
Но на самом деле он желал большего, чем просто «KFC». Один из членов команды
«Нирваны» сказал Финнерти, что Курта рвёт, и спросил, может ли она «что-нибудь
достать», чтобы помочь ему. «Мне сказали, - вспоминала Финнерти, - что «он не добьётся
успеха на концерте, если мы его не выручим». А я говорю: «Я никогда не принимала
героин, и я не знаю, где его найти»». Было предложено, что валиум поможет Курту
преодолеть ломку, и Финнерти попросила ещё одного работника «MTV» купить партию у

193
одного коррумпированного фармацевта. Когда Финнерти вручила её Алексу МакЛеоду,
он сообщил в ответ: «Эти слишком сильные – ему нужен валиум 5 миллиграммов». В
конце концов, отдельный посыльный появился с партией, которую организовал сам Курт.
Курт, наконец, сел, сделал короткую проверку звука и задержал репетицию. Он
пробовал акустический формат и был полон страха. Его самое большое опасение состояло
в том, что он запаникует во время концерта и испортит запись. «Ты можешь
гарантировать, - спросил он Финнерти, - чтобы все люди, которые меня любят, сидели в
первом ряду?». Финнерти перетасовала аудиторию так, чтобы Джэнет Биллиг и некоторые
другие товарищи Курта сидели в первом ряду. Но даже этого было недостаточно, чтобы
его успокоить; он ещё раз остановил проверку звука и сказал Финнерти: «Я боюсь». Он
спросил, будет ли толпа хлопать, даже если он не будет играть хорошо. «Конечно, мы
будем хлопать тебе», - сказала Финнерти. Он настоял, чтобы она села так, чтобы он мог её
видеть. Он также попросил выпускающего найти смазку для грифа гитары; он никогда не
пользовался ею раньше, но сказал, что он видел, как его тётя Мари наносит её на свою
акустическую гитару, когда он был маленьким.
За кулисами, ожидая начала концерта, Курт всё ещё казался взволнованным. Чтобы
улучшить его настроение, Кёрт Кёрквуд поднял то, что было между ними действующей
шуткой: Кёрквуд соскабливал жвачку с нижней части столов в ресторанах и пережёвывал
её. «Чувак, ты чертовски странный», - сообщил Курт. Когда они готовились к выходу на
сцену, Кёрквуд вынул изо рта кусок жвачки и предложил половину Курту – эта шутка
вызвала у Курта первую улыбку за день.
Когда камеры начали работать, эта улыбка надолго ушла. У Курта было выражение
лица гробовщика, подходящий вид, поскольку сцена была обставлена для жуткой черной
мессы. Курт предложил лилии-звездочёты, чёрные свечи и хрустальную люстру. Когда
продюсер «Unplugged» Алекс Колетти спросил: «Ты имеешь в виду, как на похоронах?».
Курт сказал, что это именно то, что он имеет в виду. Он выбрал репертуар из
четырнадцати песен, который включал шесть каверов; пять из шести песен-каверов
упоминали смерть.
Будучи строгим в выражении, и с глазами, которые были немного красные, Курт
всё равно выглядел красивым. Он был одет в свой свитер мистера Роджерса, и хотя его
волосы были немыты неделю, он казался очень юным. Он начал с «About a Girl», которая
была исполнена в заметно иной аранжировке, убирая её объем, чтобы подчеркнуть
основную мелодию и текст. Это не был «Unplugged» в чистом виде, поскольку «Нирвана»
использовала усилители и ударные, хотя с прокладками и щётками. Более точное название
было предложен Джеффом Мэйсоном: «Они должны были назвать это «смягчённой
«Нирваной»».
Но эмоциональное выступление Курта было усиленным. Потом была «Come As
You Are», а потом цепляющая версия «Jesus Wants Me For A Sunbeam», с Новоселичем на
аккордеоне. Только после этой третьей песни Курт заговорил с залом. «Я гарантирую, что
запорю эту песню», - сообщил он перед кавером Дэвида Боуи «The Man Who Sold the
World». Он не запорол, и он чувствовал себя достаточно свободно во время следующего
перерыва, и даже шутил, что если он будет никакой, «ну, этим людям придётся
подождать». Можно было почти услышать коллективный вздох облегчения толпы.
Впервые вечером он казался настоящим, всё ещё обращаясь к аудитории в третьем лице.
Напряжение Курта проявилось в зале: он были сдержанным, неестественным, и
ждал от него сигнала, чтобы полностью расслабиться. Этого так и не произошло, но
натянутость в этом зале – она появлялась во время игры за звание чемпиона – служила для
того, чтобы сделать этот концерт более незабываемым. Когда пришло время исполнять
«Pennyroyal Tea», Курт спросил остальную группу: «Я играю её один или как?». Группе
так и не удалось закончить репетицию этой песни. «Играй её один», - предложил Грол. И
Курт сыграл, хотя на середине песни он, казалось, сбился. Он сделал очень короткий вдох,
а когда он выдохнул, то позволил своему голосу оборваться на строчке «тёплое молоко и

194
слабительные», и именно в этом решении - позволить своему голосу прерваться - он
обнаружил, что прорывается сила. Эффект был замечательный: будто наблюдаешь за
великим оперным певцом, сражающегося с болезнью, заканчивающим арию, позволив
эмоции, а не точности нот, продвигать песню. На нескольких номерах казалось, будто
тяжесть крыла ангела могла заставить его согнуться, однако эти песни помогали ему: эти
слова и риффы были настолько частью его, что он мог петь их полумёртвым, и они по-
прежнему были сильны. Это был уникальный величайший момент Курта на сцене и, как и
все высшие точки его карьеры, он произошёл, когда он, казалось, был обречён на провал.
После «Pennyroyal Tea» остальные песни почти не имели значения, но он
становился более уверенным после каждой. Однажды он даже улыбнулся после просьбы
из зала о «Rape Me», пошутив: «А, я не думаю, что «MTV» позволили бы нам её играть».
После десяти песен он вызвал Кёрквудов, представив их как Братья «Meat», и исполнил
три их номера с их поддержкой. Кёрквуды были почтенными изгоями, но их странность
прекрасно подходила к эстетике Кобэйна.
Для заключительного вызова на бис Курт выбрал «Where Did You Sleep Last
Night?» Лидбелли. Перед исполнением этой песни он рассказал историю о том, как он
решил купить гитару Лидбелли, хотя в этой версии цена была раздута до 500 000 $, в
десять раз больше того, что он говорил за три месяца до этого. Хотя Курт был склонен к
преувеличению, рассказывая любую историю, его подача этой песни было недосказанной,
смягчённой, эфемерной. Он пел эту песню с закрытыми глазами, и когда его голос
прервался, он на этот раз превратил этот вопль в примитивный крик, который, казалось,
продолжался несколько дней. Это было захватывающе.
Когда он ушёл со сцены, произошёл очередной спор с продюсерами «MTV» - они
хотели вызова на бис. Курт знал, что он не сможет превзойти то, что он уже сделал.
«Когда вы видели то скорбное выражение его лица перед последней нотой, - замечала
Финнерти, - это было почти будто его последнее дыхание жизни». За кулисами остальная
группа была воодушевлена этим выступлением, хотя Курт всё ещё казался неуверенным.
Крист сказал ему: «Ты здорово там поработал, чувак», а Джэнет Биллиг была так тронута,
что плакала. «Я сказала ему, что это его бар-мицва, определяющий карьеру момент, то,
что он стал хозяином своей карьеры», - вспоминала Биллиг. Курту понравилась эта
метафора, однако когда она похвалила его игру на гитаре, это, казалось, зашло слишком
далеко: он раскритиковал её, объявив, что он «дерьмовый гитарист», и что она никогда не
должна больше его хвалить.
Курт ушёл с Финнерти, избежав вечеринки после концерта. Однако даже после
этого превосходного выступления его уверенность не казалась выше. Он жаловался: «Это
никому не понравилось». Когда Финнерти сказала ему, что это было невероятно, и что
всем это понравилось, Курт возразил, что на его концертах зал обычно подпрыгивает.
«Они просто тихо там сидели», - ворчал он. Финнерти наслушалась уже достаточно:
«Курт, они думают, что ты - Иисус Христос, - сообщила она. – У большинства этих людей
никогда не было возможности увидеть тебя так близко. Они были полностью тобой
очарованы». На этом он смягчился и сказал, что хочет позвонить Кортни. Когда они
вошли в лифт в его гостинице, он подтолкнул Финнерти и похвастался: «Я был чертовски
хорош сегодня вечером, не так ли?». Это был единственный раз, когда она когда-либо
слышала, что он признался в своём собственном мастерстве.
Однако событие, которое произошло за два дня до записи «Unplugged», служило
большим показателем внутреннего мира Курта, чем что-то на «MTV». Днём 17 ноября
группа готовилась уезжать из своей нью-йоркской гостиницы, чтобы отправиться на
репетицию «Unplugged». Когда Курт проходил через вестибюль, к нему подошли три
парня-фэна, держащие CD, чтобы попросить автограф. Он проигнорировал их просьбы,
направляясь к ожидающему фургону, закрыв лицо руками так, как делают
многочисленные опасные преступники, чтобы избавиться от фотографирования, уходя из
здания суда. Эти трое казались удивлёнными, что он был настолько нелюбезен, однако,

195
как вспоминала виолончелистка Лори Голдстон, «в них было что-то, что не казалось
совершенно раздражающим. Хотя они не получили автограф, у них была связь с Куртом,
и это было то, чего они очень хотели». Даже «fuck you» от своего загадочного героя было
поводом для празднования.
Когда фургон заполнила остальная группа, один член команды немного
задерживался, поэтому они ждали. Было ясно, что если бы фургону пришлось стоять там
несколько дней, эти фэны оставались бы там всё это время просто чтобы поглазеть на
Курта, который не смотрел на них. Пока они ждали, Крист бросил Курту: «Эй, тот парень
назвал тебя придурком». Новоселич, скорее всего, сказал это в шутку - никто из
присутствующих не помнит, чтобы они слышали что-то пренебрежительное.
Отсутствующий член команды, наконец, вскочил в фургон, и водитель начал отъезжать.
Но в тот момент, когда машина поехала, Курт закричал: «Стой!» с такой же силой, с какой
человек мог бы кричать: «Пожар!» при первом взгляде на огонь. Водитель дал по
тормозам, и Курт открыл окно с пассажирской стороны. Фэны на тротуаре были
потрясены, что он заметил их присутствие и подумали, возможно, что он, наконец,
предложит им драгоценный автограф. Но вместо того, чтобы высунуться из окна, Курт
вытянул из него своё длинное, тощее тело, вроде Леонардо Ди Каприо в «Титанике».
После того, как он полностью вытянулся, он выгнул спину и выбросил из глубин своих
лёгких огромный комок слизи. Он увял в воздухе, как в замедленной съёмке, перед тем,
как приземлиться прямо на лоб человека, который держал в руке один экземпляр из
проданных восьми миллионов экземпляров «Nevermind».

196
 22. БОЛЕЗНЬ КОБЭЙНА
Сиэтл, штат Вашингтон
ноябрь 1993 – март 1994 года

«А название нашего двойного альбома – «Болезнь Кобэйна». Рок-опера о

рвоте желудочным соком.
- из дневниковой записи.

В день «Unplugged» у Курта был секрет, который повлиял на его настроение: его
желудочные проблемы вернулись, и его рвало желчью и кровью. Он вернулся к рулетке
врачей, показываясь множеству специалистов на обоих побережьях, или везде, где
останавливался тур. Пока он получал много различных мнений относительно своих
болезней – некоторые думали, что это синдром раздражённой толстой кишки, но этот
диагноз был сомнительным, и он был проверен с отрицательным результатом на
гранулематозную болезнь - ни одно из лечений не принесло ему облегчения. Он по-
прежнему клялся, что героин помогал, но был ли он без героина достаточно долго, чтобы
понять, была ли это проблема или лечение, было спорно.
Утром «Unplugged» Курт провёл час, заполняя анкету врача по поводу
особенностей его питания. В ней он рассказал историю всей жизни едва ли не голодания,
и духовного, и физического. Он написал, что его любимый вкус – «малиново-
шоколадный», а меньше всего ему нравятся – «брокколи/шпинат/грибы». На вопрос, какое
блюдо из тех, что готовила его мать, ему нравилось больше всего, он ответил: «Жаркое,
картофель, морковь, пицца». На вопрос: «Чем вы кормили собаку семьи под столом?» он
ответил: «Едой мачехи». Он описал свои главные предпочтения в обедах на вынос как
«Тако Белл» и пицца пепперони с тонкой корочкой. Единственная кухня, в ненависти к
которой он признавался, была индийская кухня. Когда анкета осведомлялась о его общем
здоровье, он был не в состоянии упомянуть свою наркоманию и просто написал «боли в
животе». Что касается зарядки, единственной физической нагрузкой, о которой он
сообщил, были «выступления». А на вопрос: «Нравится ли вам наслаждаться девственной
природой?» он написал ответ из двух слов: «О, нет!».
Он записал прогрессию своих желудочнокишечных проблем в своём дневнике,
тратя страницы на мелкие подробности вроде описания эндоскопии (процедуры,
посредством которой крошечная видеокамера через горло вставлялась в кишки, то, что он
делал три раза). Он и мучился из-за своего желудка, и понемногу развлекался этим.
«Господи, пожалуйста, - умолял он в одной из записей, - чёрт с ними, с хитовыми
альбомами, только пусть у меня будет собственная сугубо индивидуальная необъяснимая
редкая желудочная болезнь, которую назовут в мою честь. А название нашего двойного
альбома – «Болезнь Кобэйна». Рок-опера о рвоте желудочными соками освенцимского
грандж-мальчика на грани анорексии, с сопроводительным эндоскопическим домашним
видео!».
Хотя «Unplugged» был эмоциональным максимумом, десять дней спустя в Атланте
он достиг физического минимума, лежа на полу в гримёрке, схватившись за живот.
Поставщики продуктов тура игнорировали его просьбу о макаронах и сыре «Крафт» -
вместо этого они стряпали блюда из макаронных ракушек, сыра и перцев халапеньо.
Кортни принесла тарелку пасты менеджеру Джону Силве и спросила: «Какого чёрта
халапеньо и монтерейский сыр делают в этих макаронах?». Когда она подняла тарелку над
головой, как официантка, она показала райдер Курта, где жирным шрифтом заявлялось:
«только макароны и сыр «Крафт»». Чтобы придать особое значение своему намерению,
она швырнула еду в мусор. «Ей было всё равно, что о ней думает Силва, она просто
хотела гарантировать, что Курт получит ту еду, которую он может есть, - вспоминал
Джим Барбер, который был в номере. - Она сказала Джону: «Почему бы тебе просто не

197
дать Курту быть таким, какой он есть?»». Чтобы далее проиллюстрировать своё
намерение, Кортни вынудила Силву исследовать рвоту Курта, в которой была кровь.
После того, как Лав вышла из номера, Силва повернулся к Барберу и сказал: «Понимаешь,
с чем я должен иметь дело?».
Отношения между Куртом и его менеджерами ухудшились до такой степени, что
организация «Нирваны» напоминала дисфункциональную семью - по правде говоря, это
было похоже на семью самого Курта, где его товарищи по группе играли роли сводных
братьев, в то время как его менеджеры были родителями. «Курт ненавидел Джона», -
вспоминал один бывший служащий «Gold Mountain», возможно, потому что Силва слегка
напоминал Курту своего отца. К концу 1993 года недоверие Курта к «Gold Mountain»
было настолько сильно, что он регулярно нанимал Дилана Карлсона, чтобы
просматривать свои финансовые отчёты, чтобы заверить его, что они в порядке, и у Курта
было большинство взаимодействий с Майклом Майзелом, помощником Силвы. Со своей
стороны, Силва открыто рассказывал о своём самом известном клиенте как о
«героинщике», что было правильно, однако тем, кто нечаянно это слышал, это казалось
вероломным. Правдой также было то, что Силва – как и все в жизни Курта, включая
Кортни - просто не знал, что делать с пристрастием Курта. Жёсткая любовь была лучше,
чем одобрение? Лучше было его позорить, чем позволять?
Ещё один менеджер Курта, Дэнни Голдберг, работал в качестве пресс-агента «Led
Zeppelin» во время пика невоздержанности этой группы; поэтому задачи вроде поиска
врачей для наркотической реабилитации обычно возлагались на него. Курт постепенно
стал относиться к Дэнни как к личности отца, даже если он думал, что компания Дэнни –
«Gold Mountain» - обманывала его. Их личные отношения усложнялись
профессиональными: жена Голдберга, Розмэри Кэрролл, была адвокатом и Курта, и
Кортни. Это была кровосмесительная ситуация, которая вызывала удивление. «Я не
думаю, что это было в целом в его наилучших интересах, и я говорю это не комментируя
таланты [Кэрролл] как адвоката», - замечал Элан Минтц, прежний адвокат Кобэйна.
Однако нельзя было отрицать то, что Курт доверял и Розмэри, и Дэнни. Вскоре
после рождения Фрэнсис он написал проект «последней воли» (оно так и не было
подписано), заявляя, что в случае гибели Кортни он желает, чтобы опекунами его дочери
стали Дэнни и Розмэри. После них он возлагал эту обязанность на свою сестру Ким, а
после неё он называл список последующих опекунов: Джэнет Биллиг; Эрик Эрландсон из
«Hole»; Джэкки Фэрри, их бывшая няня; и Никки МакКлюр, старая соседка Курта, с
которой он не разговаривал больше года. Девятой в этой последовательности – получая
эту ответственность за Фрэнсис только в случае смерти Кортни, Розмэри, Дэнни, Ким,
Джэнет, Эрик, Джэкки и Никки - была Венди О'Коннор, мать Курта. Курт написал, что
абсолютно ни при каких условиях - даже если умрут все остальные родственники в его
семье - Фрэнсис не передавали его отцу или кому-то из семьи Кортни.

Американский этап тура «In Utero», с грохотом двигаясь на протяжении ещё

одного месяца после «Unplugged», 10 декабря достиг Cент-Пола, штат Миннесота. В
конце недели у «Нирваны» была ещё одна съёмка на «MTV», и Курт решил заключить
мир с этой сетью: он пригласил Финнерти и Курта Лодера взять у него интервью. На этой
записи группа напилась и сбилась в кучу, пока они не опрокинули камеру. «Это так и не
вышло в эфир, - Финнерти, - потому что все, включая Курта Лодера, так набрались
красным вином, что это было неприлично». Потом Лодер и Новоселич разрушили
гостиничный номер, разбив телевизор и выкидывая куски мебели в вестибюль.
Впоследствии эта гостиница безуспешно судилась, чтобы взыскать то, что, как они
утверждали, было ущербом на сумму 11 799 $.
Спустя три дня группа записала на плёнку «Live and Loud» «MTV» в Сиэтле. Эта
сеть снимала концерт «Нирваны» перед маленькой компанией, используя реквизит, чтобы
казалось, будто Канун Нового Года, когда программа выйдет в эфир. После выступления

198
Курт пригласил фотографа Элис Уилер в гостиницу «Фор Сизонс», чтобы поболтать. Он
заказал бифштекс обслуживанию номеров, объяснив, что ««MTV» платит». Он убедил
Уилер приехать к нему в гости в новый дом, который купили они с Кортни, но он не смог
вспомнить адрес. Он сказал ей, как он теперь говорил большинству друзей, чтобы она
связалась с ним через «Gold Mountain». То, что он давал номер своего руководства, имело
неумышленный результат дальнейшей изоляции Курта: многие старые друзья говорили,
что звонили в «Gold Mountain», но им так и не перезвонили и они, в конце концов, теряли
связь.
Спустя неделю, когда тур достиг Денвера, Курт воссоединился с Джоном
Робинсоном из «Fluid». Когда Робинсон признался, что «Fluid» распались, Курт хотел
знать каждую деталь; у него создалось впечатление, что он ищет подсказки. Робинсон
упомянул о том, что он начал писать песни на фортепьяно и хочет делать роскошный
альбом, используя струнные и духовые инструменты. «Ого! – ответил Курт. - Это –
именно то, что я хочу сделать!». Он сообщил, что он обсуждал подобную идею с Марком
Лэйнганом, и пригласил Робинсона сотрудничать с ними обоими после того, как длинный
тур закончится. Он также говорил о работе с Майклом Стайпом из «R.E.M.».
Тур, наконец, сделал перерыв на Рождество, и Курт и Кортни полетели в Аризону,
чтобы провести четыре дня в престижном курорте с минеральными водами Каньон Рэнч,
возле Тусона. На Рождество она подарила ему видеокопию сериала Кена Бёрнса
«Гражданская Война», который восхищал Курта. На этом курорте Курт пытался пройти
самостоятельную детоксикацию и каждый день посещал доктора Дэниела Бэйкера,
местного консультанта учреждения. Этот врач предложил одно понимание, которое
осталось с Куртом и значительно позже после долгого уикэнда: он предупредил Курта,
что его зависимость прогрессирует до такой степени, что ему придётся протрезветь, или
это будет означать его смерть. Многие другие давали тот же совет, но именно в этот день
Курт, казалось, слушал.
Разница между воздержанностью и опьянением никогда не была
проиллюстрирована яснее, чем 30 декабря, когда «Нирвана» играла концерт на Большом
Западном Форуме возле Лос-Анджелеса. Кинорежиссёр Дэйв Марки в тот вечер делал
видеосъёмку и заметил, что показ опьянения настолько чрезмерный, что он выключил
свою камеру из жалости. И это был не Курт, который был никакой - это был Эдди Ван
Хален. Этот знаменитый гитарист, пьяный, стоял на коленях за кулисами, прося Криста
позволить ему поджемовать. Курт пришёл только чтобы увидеть, что его бывший герой
упал перед ним со своими сморщенными губами, как заторчавший Дин Мартин в плохой
пародии «Rat-Pack». «Нет, ты не можешь играть с нами, - категорично заявил Курт. – У
нас больше нет лишних гитар».
Ван Хален не понял этой явной лжи и указал на Пэта Смира, крича: «Ну, тогда
дайте мне сыграть на гитаре этого мексиканца. Он кто, он - мексиканец? Он чёрный?».
Курт не мог поверить своим ушам. «Эдди превратился в такого расистского гомофобного
добродушного шутника, типичного деревенщину, - замечал Дэйв Марки. - Это было
сюрреально». Курт был в ярости, но, наконец, придумал достойный словесный ответ: «На
самом деле, ты можешь джемовать, - пообещал он. – Ты можешь выйти на сцену после
нашего вызова на бис. Просто выходи туда и выступай один!». Курт умчался.
Когда 1993 год закончился, Курт написал несколько размышлений о значении
уходящего года. Он сочинил письмо в «Advocate», благодаря их за то, что организовали
его интервью, и перечисляя свои достижения: «Это был плодотворный год. «Нирвана»
закончила очередной альбом (которым мы весьма гордимся, хотя мы терпели оскорбления
и унижения от людей, которые утверждали - до его выпуска - что мы собираемся
совершить «коммерческое самоубийство»). Моя дочь, Фрэнсис, ангелоподобная радость,
научила меня быть более терпимым ко всему человечеству».
Он также сочинил неотправленное письмо Тоби Вэйл. Тоби по-прежнему
надеялась закончить их звукозаписывающий проект, о котором они часто говорили, и это

199
убедило Курта - всё ещё уязвлённого её первоначальным пренебрежением - что она
интересуется им только для продолжения своей карьеры. Он написал ей ожесточённое
письмо: «Заставь их платить, пока ты ещё красива, пока видят твои успехи, и они
поджигают тебя». Ссылаясь на «In Utero», он сообщал: «Каждая песня на этом альбоме -
не о тебе. Да, я не твой приятель. Да, я не пишу о тебе песни, кроме «Lounge Act»,
которую я не играю, разве что когда рядом нет моей жены». За яростью Курта была
ужасная рана, которую он всё ещё чувствовал от её отказа. Это были не единственные его
язвительные слова в адрес Тоби: в ещё одном неотправленном длинном и скучном письме
он поносил её, Кэлвина и Олимпию:

В прошлом году я заработал около пяти миллионов долларов, и я не дам и медного

гроша этому элитарному маленькому придурку Кэлвину Джонсону. Ни за что! Я
сотрудничал с одним из своих кумиров, Уильямом Берроузом, и я не мог чувствовать себя
круче. Я переезжал на год в Лос-Анджелес и вернулся, чтобы обнаружить, что трое моих
лучших друзей стали законченными героинщиками. Я научился ненавидеть движение
восставших девввшек, свидетелем которого я был с самого его начала, потому что я
трахался с той девушкой, которая издавала первый фэнзин в стиле девввшек, и теперь она
эксплуатирует тот факт, что она трахалась со мной. Не на полную катушку, но
достаточно, чтобы я чувствовал себя эксплуатируемым. Но всё в порядке, потому что
несколько лет назад я предпочёл позволить эксплуатировать себя корпоративным белым
мужчинам, и мне это нравится. Это хорошо. И я не собираюсь жертвовать ни единого
чёртова доллара этому чёртову нуждающемуся независимому фашистскому режиму. Они
могут голодать. Пусть едят винил. Каждую крошку для него самого. Я смогу продавать
свою бездарную, бесталанную задницу в течение многих лет, основанных на своём
культовом статусе.

В начале января Курт и Кортни переехали в свой новый дом на Восточном

Бульваре Лэйк-Вашингтон, 171 в модном Дэнни-Блэйн, одном из старейших и самых
престижных районов Сиэтла. Их дом был прямо на холме у озера в районе роскошных
прибрежных поместий и величественных особняков начала века. На доме поперёк улицы
была вывеска на французском языке «стоянка запрещена», в то время как их ближайшим
соседом был Ховард Шульц, генеральный директор «Starbucks». Хотя Питер Бак из
«R.E.M.» владел домом в квартале от них, он и Кобэйны были исключениями в этом
районе, который занимали наследники потомственных богачей, светские матроны и такой
тип людей, в честь которых называют общественные здания.
Их дом был построен в 1902 году Элбертом Блэйном – в честь которого был назван
этот район - и он приберёг самый красивый и большой кусок земли для себя: он занимал
почти три четверти акра и был пышно усажен рододендронами, веерными клёнами,
кизилами, гемлоками и магнолиями. Это было сногсшибательное имение, хотя у него
была странная особенность – оно располагалось в непосредственной близости к
маленькому городскому парку, который делал его менее закрытым, чем многие из домов
района.
Сам дом занимал 7 800 квадратных футов, был трёхэтажным монолитом с пятью
спальнями и пятью каминами. С фронтонами и гонтами из серой гальки, он казался
больше подходящим для побережья штата Мэн, где он мог служить строением для отдыха
бывшего президента. Как и большинство больших старых домов, он был продуваемым
насквозь, хотя кухня была, конечно, тёплой - она была в значительной степени
переделана, и в ней был холодильник «Traulson» из нержавеющей стали, духовка
«Thermador» и дубовый пол. На первом этаже была гостиная, столовая, кухня и
библиотека, которая стала спальней для няни Кэли. На втором этаже была спальня для
Фрэнсис, две спальни для гостей и комната хозяина со своей собственной личной
уборной, из которой открывались виды на озеро. Верхний этаж состоял из большого,

200
неотапливаемого чердака, в то время как в подвале была ещё одна спальня и несколько
похожих на пещеры, полутёмных кладовых. Кобэйны заплатили за этот дом 1 130 000 $,
их ипотека «Чэйз Манхэттeн» составляла 1 000 000 $, с ежемесячными платежами 7 000 $
и налогами 10 000 $ в год. Позади дома было отдельное строение, в котором находились
оранжерея и гараж. «Валиант» Курта - который некогда служил его единственным домом
- вскоре разместился в гараже.
Каждый член семьи нашёл маленький угол дома, чтобы назвать своим
собственным: северный двор стал детской площадкой Фрэнсис, укомплектованный
гимнастическим снарядом «джунгли»; коллекция чайных чашек Кортни была выставлена
на обозрение на кухне, в то время как ассортимент её дамского белья заполнил целый
шкаф в спальне; а подвал стал складом золотых наградных дисков Курта - они не были
выставлены, просто сложены в кучу. В нише на первом этаже помещался полностью
одетый манекен, как какой-то странный, похожий на труп, часовой. Курту не нравились
большие пространства, и его любимой частью дома был шкаф в хозяйской спальне, где он
играл на гитаре.
Вскоре Курт нашёл и другие места, чтобы прятаться. У него был перерыв в месяц
перед тем, как тур «In Utero» должен был направиться в Европу, и он, казалось, принял
осознанное решение провести столько из этой передышки, сколько возможно, принимая
наркотики с Диланом. Их отношения стали глубже, чем их общие пристрастия: Курт
искренне любил Дилана и был ближе к нему, чем к любому другу в его жизни, кроме
Джесси Рида. Дилан был также одним из немногих из друзей Курта, которого радушно
принимали в доме на Лэйк-Вашингтон – Кортни просто не могла ему запретить,
поскольку когда она иногда срывалась, Дилан был её главным торговцем наркотиками.
Случались почти комические сцены, когда Дилан служил курьером и для мужа, и для
жены: Курт звонил в поисках наркотиков, в то время как на проводе ждала Кортни в
поисках интоксикантов для себя, и каждый просил, чтобы он не рассказывал об этом
другому супругу.
К 1994 году их нянь Кэли также страдал от своих собственных неприятностей. Он
числился в платёжной ведомости, поскольку в тот момент он был, по существу, семьёй, но
поручил большую часть надзора за Фрэнсис другим опекунам и говорил с Джэкки Фэрри
о том, чтобы она вернулась. Кэли по-прежнему делал большинство покупок - покупал
замороженные мини-пиццы «Тотино» для Курта и пироги «Мари Каллендер» для Кортни
- поскольку Кобэйны очень редко ходили в магазин сами, они мучились с этой проблемой.
Лэрри Рэйду довелось стоять за Куртом и Кортни в Бакалее «Роджерс Трифтуэй» в том
январе: «Они бросали эту вещь в свою корзину, но в том, что они покупали, не было
никакого смысла. Это было жуткое дерьмо, вроде приправы, кетчупа и всего такого
прочего. Будто ты ослеп, пошёл в магазин и просто бросаешь вещи в свою корзину».
Когда Кортни попыталась запрещать приходить торговцам наркотиками, Курт
нанял друзей, чтобы прятать партии в кустах. Употребление Куртом наркотиков
расширялось в ходе его зависимости: если он не мог найти героин, он вводил кокаин,
метамфетамины или принимал лекарства, отпускаемые по рецепту, вроде перкодана,
купленного на улице. Если все прочие источники истощались, он принимал огромные
количества бензодиазепинов в форме валиума или других транквилизаторов; они снимали
симптомы его героиновой ломки. Любые попытки остановить поступление наркотиков на
Бульвар Лэйк-Вашингтон, 171 имели больше успеха, чем водопроводчик, пытающийся
укрепить трубу, которая была изрешечена дырами от пуль: как только одну течь
заделывали, появлялась другая.
И посреди этих ежедневных травм «Нирвана» продолжала работу, планируя
следующий тур и намечая репетиции, хотя Курт появлялся нечасто. Группе предложили
место в программе как ведущим исполнителям на Фестивале Лоллапалуза 1994 года. Все в
жизни Курта, от его менеджеров до остальных членов группы, думали, что «Нирвана»
должна воспользоваться этой возможностью, но Курт отказывался от дальнейших

201
гастролей. Его сдержанность приводила в бешенство Кортни, которая чувствовала, что он
должен ехать в тур, чтобы укрепить их финансовое будущее. Большинство споров из-за
этой или других возможностей приводило к состязаниям между ними с криками и бранью.
В последнюю неделю января Курту позвонила Венди, чтобы объявить о том, что её
собственная десятилетняя перебранка с Пэтом О'Коннором, наконец, закончилось - они
развелись. Курт, хотя и сожалел о её горе, почувствовал ликование, услышав, что его
бывший претендент за внимание его матери, наконец, устранён. Но он также услышал
новость, которая его опечалила: его любимая бабушка Айрис страдает от проблем с
сердцем, и её отправили в больницу в Сиэтле для взятия анализов и лечения.
Лиланд позвонил Курту, как только Айрис положили в больницу в Сиэтле. Курт
купил орхидей на 100 $ и со страхом рискнул отправиться в Шведскую Больницу. Ему
было тяжело видеть Айрис такой слабой; она была одной из единственных устойчивых
сил на всём протяжении его детства, и мысли о её смерти пугали его больше, чем о своей
собственной. Он сидел с ней несколько часов. Пока он там был, у постели зазвонил
телефон; это был его отец. Услышав голос Дона, Курт сделал вид, что уходит. Но Айрис,
даже в своём слабом состоянии, схватила его за руку и передала ему трубку. Независимо
от того, насколько он хотел избегать своего отца, он не мог отказать в просьбе
умирающей женщине.
Курт и Дон болтали впервые после их ужасного столкновения на концерте в
Сиэтле. Большая часть разговора была об Айрис - врачи прогнозировали, что она
вылечится от своей текущей болезни, но у неё необратимая болезнь сердца. Однако что-то
в их коротком разговоре, казалось, сломало барьер - возможно, потому, что Курт услышал
в голосе Дона тот же страх, который чувствовал и он. Прежде чем Курт повесил трубку,
он дал своему отцу домашний номер телефона и попросил своего папу звонить. «Мы
скоро соберёмся вместе», - сказал Курт, повесив трубку, и посмотрел на свою бабушку,
которая улыбалась. «Я знаю, что многое из этого – из-за моей матери, - сказал Курт Айрис
и Лиланду. – Теперь я знаю, что многое из этого было ерундой».
К январю 1994 года Лиланд сильно изменился - Курту было больно видеть Лиланда
таким смиренным и испуганным. Хотя Лиланд перенёс много потерь - после ранней
смерти его отца и самоубийств его братьев - болезнь его 49-летней жены, казалось, было
тяжелее всего перенести. Курт пригласил своего дедушку переночевать у него дома, и
когда приехали двое мужчин-Кобэйнов, Кортни разгуливала в комбинации. Это был
обычный наряд исполнительницы, которая сделала предметы нижнего белья заявкой на
модность, но старомодный Лиланд нашёл это возмутительным: «Она без трусов; я
абсолютно уверен, что леди так себя не ведут». В гостиной Лиланд столкнулся с Кэли и
был потрясён, когда Курт сообщил ему, что этот длинноволосый, выглядящий
удолбанным юноша – одна из нянь Фрэнсис.
Кортни ушла на собрание, поэтому Курт отвёл своего дедушку в его любимый
ресторан: «Международный Дом Оладьев». Курт порекомендовал тамошний фирменный
ростбиф, который они оба заказали. Когда они ели, Курт тщательно изучал маршрут
своего предстоящего европейского тура. Группа планировала сыграть 38 концертов в
шестнадцати странах в течение менее двух месяцев. Хотя он не был столь же изнурителен,
как тур «Тяжелее Небес» с Тэдом, он казался Курту более изнуряющим. Он специально
попросил перерыв на полпути, во время которого он надеялся посмотреть Европу как
турист с Кортни и Фрэнсис. Курт сказал Лиланду, что когда он вернётся, он хотел
запланировать рыбалку. Во время их обеда Курта три раза прерывали другие клиенты,
прося автографы. «Он дал их им и спросил, что они хотели, чтобы он сказал, - заметил
Лиланд. - Но он сказал мне, что он не любит это делать».
По пути обратно домой Курт попросил сесть за руль грузовика Лиланда «Форд» и
сказал своему дедушке, что хочет купить похожую модель. В том месяце он уже ходил
смотреть машины и приобрёл чёрный «Лексус». Дженнифер Адамсон, одна из подружек
Кэли, вспоминала, что Курта зашёл к ней в квартиру, чтобы похвастаться: «Кортни хотела

202
её купить, но Курт думал, что она слишком причудливая, и ему не нравился цвет. Они в
итоге её вернули». Впоследствии Кортни объясняла в Интернет-постинге: «Мы однажды
вышли и купили очень дорогую чёрную машину, покатались на ней, налюбовались на неё
вдоволь и почувствовал себя униженными, будто мы предатели – поэтому мы вернули её
в течение восемнадцати часов после её покупки».

В последнюю неделю января у «Нирваны» была сессия звукозаписи на «Robert

Lang Studios» в северном Сиэтле. В первый день, несмотря на неоднократные телефонные
звонки, Курт был не в состоянии придти. Кортни уже уехала за границу с «Hole», и никто
в доме Кобэйном не подходил к телефону. Новоселич и Грол использовали это время,
работая над песнями, которые написал Дэйв. Курт также был не в состоянии появиться на
второй день, но на третий, в воскресенье, он приехал, не сказав ни слова о том, почему он
пропустил предыдущие сессии. Никто его не спрашивал: группа давно утратила свою
демократию, и Крист и Дэйв примирились с ожиданием, думая, что это чудо, что Курт
принимает какое-то участие.
В тот третий день они работали целых десять часов, и несмотря на небольшие
ожидания, наложили треки для одиннадцати песен. Утром в студию зашёл чёрный
котёнок. Этот новый посетитель немного напоминал старого питомца детства Курта,
Паффа, намного улучшив настроение Курта. Группа записала несколько песен,
написанных Гролом (которые впоследствии будут перезаписаны «Foo Fighters»), и на них
Курт играл на ударных. Одна песня Курта, которую они записали, называлась «Skid-
marks» («Жёлтые пятна»), ссылаясь на пятна на белье; Курт так и не избавился от своей
одержимости фекалиями. Ещё одна называлась «Butterfly» («Бабочка»), но она, как и
большинство новых песен, была без текста и полностью не сформирована.
Одна-единственная композиция Курта была укомплектована вокалом, и она стоит
как одно из высших достижений во всём своём каноне. Он впоследствии назвал её «You
Know You’re Right» («Ты Знаешь, Что Ты Прав»), но единственный раз, когда её играли
вживую - в Чикаго 23 октября 1993 года - он назвал её «On the Mountain» («На Горе»). В
музыкальном отношении она демонстрировала ту же самую мягкую/твёрдую динамику
«Heart-Shaped Box», с тихими куплетами, сопровождаемыми громким припевом с криками
Курта. «Мы быстро разбомбили её вместе, - вспоминал Новоселич. – У Курта был рифф, и
он его ввёл, а мы его записали. Мы её нирванизировали».
В текстовом отношении куплеты были сочинены плотно, с цепляющим,
мучительным припевом: «Ты знаешь, что ты прав». Первый куплет был списком
деклараций, начинающихся так: «Я никогда не беспокоил тебя / Я никогда не обещал /
Если бы я снова сказал это слово / Я бы уехал отсюда». Один куплет - который мог
исходить только от Курта Кобэйна - гласил: «Я ухожу в запой / Всегда знал, что до этого
дойдёт». Второй куплет переключается на заявления о женщине – «Она просто хочет
любить себя» - и заканчивается двумя строчками, которые должны быть саркастическими:
«Всё никогда не было так отлично / И мне никогда не было так хорошо». Жалобный вопль
в припеве не мог быть яснее: «Боль», - кричал он, растягивая это слово почти на десять
секунд, дав ему четыре слога, и оставляя впечатление неизбежной муки.
Ближе к концу сессии Курт искал того чёрного кота, но он исчез. Когда они
закончили, начинался вечер, и группа отметила это тем, что отправилась на обед. Курт
казался воодушевлённым и сказал Роберту Лэнгу, что он хочет заказать побольше
времени, когда они вернутся из Европы.
На следующий день Курт позвонил своему отцу. Они говорили более часа, самый
длинный разговор между двумя мужчинами-Кобэйнами за более чем десятилетие. Они
обсуждали Айрис и её прогноз – врачи отправили её обратно в Монтесано - и свои семьи.
Дон сказал, что он хочет увидеть Фрэнсис, и Курт гордо рассказывал обо всём, что она в
последнее время могла сказать и сделать. Что касается их собственных натянутых
отношений, они избегали снова видеть друг в друге свои разочарования, но Дон смог

203
произнести слова, которые ранее много раз ускользали от него. «Я люблю тебя, Курт», -
сказал он своему сыну. «Я тоже люблю тебя, папа», - ответил Курт. В конце этого
разговора Курт пригласил своего отца приехать посмотреть его новый дом, когда он
вернётся из тура. Когда Дон повесил трубку, это был один из немногих раз, когда Дженни
Кобэйн видела, как её обычно стоический муж плачет.
Спустя два дня Курт полетел во Францию. Первый концерт, который «Нирвана»
планировала играть, был эстрадным концертом. Курт придумал решение, которое
позволило ему спасти репутацию: они купили чёрные костюмы в тонкую полоску - он
назвал их «экипировкой «Knack»». Когда начался концерт, они исполнили простые версии
трёх песен, но из-за того, что они оделись в свои наряды, это имело тот же эффект, что и
комедийный скетч. В Париже группа сделала фотосессию с фотографом Юрием
Ленкеттом; одна из фотографий изображает Курта, в шутку приставившего к своей голове
оружие. Даже настолько рано в туре те, кто был близок к нему, заметили в Курте
перемену. «Он был в тот момент никакой, - вспоминала Шелли Новоселич. - Это было
грустно. Он просто был таким усталым». Курт путешествовал в отдельном тур-автобусе
от Новоселича и Грола, но Шелли думала, что их отношения казались лучше: «Не было
такого напряжения, как в предыдущем туре, но, возможно, всё просто становилось
нормальным».
Следующие концерты был в Португалии и Мадриде. В Испании – всего три
концерта в туре из 38 концертов - Курт уже говорил об их отмене. Он позвонил Кортни в
ярости. «Он ненавидел всё, всех, - рассказывала Лав Дэвиду Фрикке. - Ненавидел,
ненавидел, ненавидел... Он был в Мадриде и проходил через зал. Дети курили героин с
фольги и говорили: «Курт! Героин!» и показывали ему большие пальцы. Он звонил мне,
плача…. Он не хотел быть кумиром героинщиков».
Он также не хотел расставаться с Кортни, но их увеличивающиеся ссоры по
телефону - главным образом, о том, что они принимает наркотики - вдобавок разлука,
вызванная туром, заставляли его бояться этого результата. Он хотел, чтобы она ездила с
ним, но она заканчивала завершающий этап своего альбома. Курт пошёл к Джеффу
Мэйсону и спросил, что будет, если он отменит тур: Мэйсон сообщил ему, что из-за
прошлых отмен им придётся отвечать за убытки ото всех пропущенных концертов,
которые не были из-за болезни. Курт зациклился на этом вопросе, и в тур-автобусе на
следующий день он продолжал шутить, что поскольку страховка распространяется на
болезнь, если он умрёт, им всё равно придётся играть.
Хотя Курт был убит горем при виде европейских подростков, приравнивающих его
к наркомании, беспокойство, охватившее его, на самом деле фактически возникало из-за
его пристрастия. В Сиэтле он знал, где найти героин, и героин знал, как найти его. В
Европе, даже если он находил наркокурьера, он боялся, что его арестуют при пересечении
границы. Вместо этого Курт пользовался услугами лондонского врача, который был
известен за то, что он либерально прописывал легальные, но мощные наркотики. Курту
прописывали транквилизаторы и морфий, и он принимал и то, и другое, чтобы снять боли
своей ломки. Когда он в туре сталкивался с неприятностями, всё, что требовалось - это
один телефонный звонок этому врачу, который немедленно выписывал рецепт без
вопросов, и международные курьеры обычно перевозили их Курту.
20 февраля, в день в дороге, Курту исполнилось 27 лет. Джон Силва в шутку
подарил ему блок сигарет. Четыре дня спустя, в Милане, Курт и Кортни отмечали свою
вторую годовщину, но они делали это порознь: она всё ещё была в Лондоне, давая
интервью для своего альбома. Они на самом деле говорили по телефону и планировали
отпраздновать, когда они воссоединятся неделю спустя.
К 25 февраля, в их второй из двух вечеров в Милане, что-то в Курте изменилось.
Он больше не казался просто депрессивным – в нём было пораженчество. В тот день он
пришёл к Кристу и сказал, что он хочет отменить тур. «Он привёл мне какую-то
ерундовую, абсурдную причину, почему он хочет забить на него», - вспоминал

204
Новоселич. Курт жаловался на свой желудок, хотя Крист слышал этот протест уже сотни
раз. Крист первым делом спросил, почему он согласился на этот тур, и напомнил Курту,
что отмена будет стоить сотни тысяч долларов. «В его личной жизни что-то происходило,
и его это очень беспокоило, - замечал Крист. - Была какая-то ситуация». Но Курт не
делился с Кристом никакими подробностями – он давно перестал быть близким со своим
старым другом.
В тот вечер Курт не отменил тур, но единственная причина, по которой он этого не
сделал, теоретизировал Новоселич, это потому, что следующий концерт был в Словении,
где присутствовали многие родственники Криста. «Он терпел это ради меня, - вспоминал
Крист. - Но я думаю, что его решение было принято». В течение их трёх дней в Словении
остальная часть группы ездила по деревням, но Курт оставался в своём номере. Новоселич
читал «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, и он объяснил Курту
сюжет, думая, что это его отвлечёт: «Это о таком парне в Гулаге, который по-прежнему
использует свой день по максимуму». Единственным ответом Курта было: «Боже, и он
хочет жить! Почему ты пытался жить?».
Когда группа прибыла в Мюнхен на два запланированных концерта в «Terminal
Einz», начиная с 1 марта, Курт жаловался, что плохо себя чувствует. Он нехарактерно
позвонил своему 52-летнему кузену Арту Кобэйну в Абердин, разбудив его посреди ночи.
Арт не видел Курта почти два десятилетия, и они не были близки, но он был рад его
слышать. «Он становился действительно сытым по горло своим образом жизни», - сказал
Арт «People». Арт пригласил Курта на предстоящее воссоединение семьи Кобэйн, когда
он вернётся из Европы.
Все, кто видел Курта в тот день, сообщают о чувстве отчаяния и паники в каждом
его действии. Добавлением к его напастям было место, в котором они играли: это было
заброшенный крупный аэропорт, превращённый в клуб, и там была ужасная акустика. На
проверке звука Курт попросил у Джеффа Мэйсона свой суточный аванс и объявил: «К
концерту я вернусь». Мэйсон был удивлён, что Курт уходит, принимая во внимание, как
громко он жаловался на то, что плохо себя чувствует, и он спросил, куда он направляется.
«Я иду на вокзал», - ответил Курт. Все в туре знали, что это значит; Курт мог также
сообщить: «Я иду покупать наркотики».
Когда Курт вернулся спустя несколько часов, его настроение не улучшилось. За
кулисами он позвонил Кортни, и их разговор закончился ссорой, как и все их разговоры за
последнюю неделю. Потом Курт позвонил Розмэри Кэрролл и сказал ей, что хочет
развестись. Когда он положил трубку, он стоял сбоку у сцены и смотрел на
разогревающих исполнителей. Курт выбирал все разогревающие группы для «Нирваны»,
и для этого этапа тура он выбрал «Melvins». «Это было то, что я искал», - написал он в
своём дневнике ещё в 1983 году, когда он впервые увидел эту группу, и они изменили его
жизнь. Во многих отношениях он любил «Melvins» больше, чем он любил «Нирвану» -
они означали спасение, когда его надо было спасать. Прошло всего одиннадцать лет с того
судьбоносного дня на парковке Трифтуэя в Монтесано, но в его жизни так многое
изменилось. Однако в Мюнхене их концерт только заставил его чувствовать себя
ностальгически.
Когда «Melvins» закончили, Курт прошёл в их гримёрку и выдал длинный список
проблем Баззу Осборну. Базз никогда не видел Курта таким обезумевшим, даже когда
Курт был изгнан из дома Венди ещё в школе. Курт сообщил, что он собирался распустить
группу, уволить своё руководство и развестись с Кортни. Перед выходом на сцену Курт
сообщил Баззу: «Мне просто придётся делать это в одиночку». «Оглядываясь назад, -
замечал Базз, - он говорил обо всей своей жизни».
Спустя семьдесят минут концерт «Нирваны» закончился раньше времени из-за
Курта. Это был стандартный концерт, но, как ни странно, включал два кавера «Cars» -
«My Best Friend’s Girl» и «Moving in Stereo» - и после этой последней мелодии Курт ушёл
за кулисы. За кулисами Курт схватил своего агента, Дона Мюллера, который, случайно

205
был на концерте, и сообщил: «Вот и всё. Отменяй следующий концерт». Было всего два
концерта перед их запланированным перерывом, которые Мюллер договорился отложить.
На следующее утро Курт показался врачу, который прописал перерыв – требуемый для их
страховки - заявив, что он слишком болен, чтобы выступать. Врач порекомендовал ему
взять два месяца отдыха. Несмотря на диагноз, Новоселич думал, что всё это спектакль:
«Он был просто никакой». Крист и несколько членов команды полетели обратно в Сиэтл,
планируя вернуться на следующий этап тура 11 марта. Курт отправился в Рим, где он
должен был встретиться с Кортни и Фрэнсис.

3 марта Курт остановился в номере 541 в пятизвёздочной гостинице «Эксельсиор»

в Риме. Планировалось, что Кортни и Фрэнсис приедут позже тем вечером. В тот день
Курт исследовал город с Пэтом Смиром, посещая достопримечательности, но главным
образом собирая реквизит для того, что, как он представлял себе, будет романтическим
воссоединением - они с Кортни не виделись 26 дней, самый длинный промежуток в их
отношениях. «Он пошёл в Ватикан и украл несколько подсвечников, больших, -
вспоминала Кортни. - Он также взял для меня кусок Колизея». Вдобавок он купил
дюжину красных роз, дамское бельё, чётки из Ватикана и пару бриллиантовых серёжек в 3
карата. Он также отправил посыльного, чтобы получить по рецепту роипнол,
транквилизатор, который мог помочь от героиновой ломки.
Лав приехала, только гораздо позже, чем ожидалось – в тот день она была в
Лондоне, давая интервью для своего будущего альбома. Во время одного из этих
интервью Кортни приняла роипнол на глазах автора. «Я знаю, что это - контролируемое
вещество, - сказала она «Select». – Мне прописал его мой врач; это вроде валиума».
Кортни наблюдалась у того же лондонского врача, что и Курт. Когда Кортни и Фрэнсис,
наконец, прибыли в Рим, семья, их няни и Смир тепло воссоединились, и заказали
шампанское, чтобы отпраздновать – Курт ничего не пил. Через некоторое время Кэли и
вторая няня отнесли Фрэнсис в её комнату, а Смир ушёл. Наконец оставшись наедине,
Кортни и Курт стали целоваться, но она была обессилена от поездки, и роипнол её
усыпил. Курт хотел заняться любовью, сообщила она впоследствии, но она была слишком
обессилена. «Даже если я была не в настроении, - сказала она Дэвиду Фрикке, - я просто
должна была лечь там с ним ради него. Всё, что ему было нужно, это перепихнуться».
В шесть утра она проснулась и обнаружила его на полу, бледного, как привидение,
из одной ноздри текла кровь. Он был полностью одет, в своём коричневом вельветовом
пальто, и в его правой руке была пачка наличных в 1 000 $. Кортни видела Курта близким
к смерти от передозировок героина в больше чем дюжине случаев, но это не была
передозировка героина. Вместо этого она нашла письмо на трёх страницах, зажатое в
напряжённом, холодном шаре его левой руки.

206
 23. КАК ГАМЛЕТ
Сиэтл, штат Вашингтон
март 1994 года
«Как Гамлет, я должен выбирать между жизнью и смертью».
- из римской предсмертной записки.

Когда Курт сел, чтобы написать свою предсмертную записку в гостинице

«Эксельсиор», он думал о Шекспире и Принце Датском. Два месяца назад, во время своей
попытки вылечиться от наркомании в Каньон Рэнч, его врач предупредил, что ему
придётся выбирать, продолжать ли своё пристрастие – которое, в конце концов, будет
означать смерть - или стать трезвым, и что его ответ определит само его существование.
Курт ответил: «То есть, как Гамлет?».
В своей римской записке Курт цитировал самого известного персонажа Шекспира:
«Доктор Бэйкер говорит, что, как Гамлет, я должен выбирать между жизнью и смертью. Я
выбираю смерть». Остальная часть записки касалась того, что в туре он был болен, и что
Кортни «больше его не любит». Этот последний момент он усилил, обвинив свою жену в
том, что она спит с Билли Корганом, к которому он всегда ревновал. В одном из их
разговоров на той неделе она упомянула, что Корган пригласил её поехать на отдых. Она
отказалась, но Курт воспринял это как угрозу, и его живое воображение от этого
разбушевалось. «Я лучше умру, чем переживу ещё один развод», - написал он, ссылаясь
на разрыв своих родителей.
После обнаружения безжизненного тела Курта Кортни вызвала портье, и Курта
быстро доставили в Поликлиническую Больницу Умберто I. Лав обнаружила рядом с
Куртом две пустые прозрачные упаковки роипнола - он принял 60 таблеток размером с
аспирин, по отдельности вынимая каждую из контейнера из пластмассы и фольги.
Роипнол имеет силу в десять раз больше валиума, и этого комбинированного действия
было достаточно, чтобы он подошёл очень близко к смерти. «Он был мёртв, юридически
мёртв», - сообщила впоследствии Лав. Однако после промывания желудка у Курта
появился слабый пульс, хотя он был в коме. Врачи сказали Кортни, что это дело случая:
он может восстановиться без последствий; у него может быть повреждение мозга; или он
может умереть. Во время перерыва в своём дежурстве она взяла такси до Ватикана,
приобрела ещё чётки, опустилась на колени и молилась. Она позвонила его семье в Грэйс-
Харбор, и они тоже молились за него, хотя его единокровная сестра, восьмилетняя
Брайэнн, не могла понять, почему Курт «в Такоме».
Позже в тот день, Сеть Кабельного Вещания прервала передачи, чтобы сообщить,
что Курт умер от передозировки. Крист и Шелли сняли трубку и услышали ту же
печальную новость от представителя «Gold Mountain». Большинство первоначальных
сообщений о смерти Курта были сделаны из офиса Дэвида Геффена - женщина,
представившаяся Кортни, оставила сообщение главе студии, сказав, что Курт мёртв.
После часа паники и горя выяснилось, что звонил имитатор.
Когда друзьям в Америке сказали, что Курт мёртв, он проявил первые признаки
жизни за двадцать часов. У него во рту были трубки, поэтому Кортни дала ему карандаш
и блокнот, и он набросал: «Пошла ты», а потом: «Убери эти чёртовы трубки у меня из
носа». Когда он, наконец, заговорил, он попросил земляничный молочный коктейль.
Когда его состояние стабилизировалось, Кортни велела перевести его в Американскую
Больницу, где, как она думала, за ним будут лучше ухаживать.
На следующий день доктор Освальдо Галлетта устроил пресс-конференцию и
сообщил: «Курт Кобэйн безусловно и значительно поправляется. Вчера он был
госпитализирован в Римскую Американскую Больницу в состоянии комы и нарушения
дыхания. Сегодня он оправляется от фармакологической комы, вызванной не
наркотиками, а комбинированным действием алкоголя и транквилизаторов, которые были

207
в виде лекарства прописаны врачом». Кортни сказала репортёрам, что Курт не
«отделается» от неё так легко. «Я за ним и в ад пойду», - сказала она.

Когда Курт пришёл в себя, он вернулся в свою собственную маленькую частицу

ада. В его голове ничего не изменилось: все его проблемы по-прежнему были с ним, но
теперь усугублялись замешательством от широко разрекламированного впадения в
немилость. Он всегда боялся ареста; эта передозировка и объявление умершим на «Си-Эн-
Эн» было почти единственным, что могло быть хуже.
И несмотря на то, что он почти пережил смерть и провёл двадцать часов в коме, он
по-прежнему жаждал опиатов. Впоследствии он хвастался, что дилер приходил в его
больничную палату и качал героин через капельницу; он также позвонил в Сиэтл и
договорился о том, чтобы грамм героина оставили в кустах возле его дома.
А в Абердине Венди ощутила большое облегчение, услышав, что Курту лучше.
Венди сказала «Aberdeen Daily World», что её сын - «в профессии, находиться в которой у
него нет стойкости». Она сказала репортёру Клоду Йоссо, что она хорошо справлялась с
новостями, пока не посмотрела на стену: «Я бросила один взгляд на фотографию моего
сына и увидела его глаза, и я не сдержалась. Я не хотела, чтобы мой сын умирал». В том
году у Венди были сражения за собственное здоровье: она боролась с раком груди.
Курт выписался из больницы 8 марта и спустя четыре дня улетел обратно в Сиэтл.
В самолёте он просил у Кортни роипнол так громко, что его невольно слышали другие
пассажиры; она сказала ему, что он весь кончился. Когда они прибыли в аэропорт Си-Так,
его вывезли из самолёта в инвалидном кресле, он «выглядел ужасно», по словам Трэвиса
Майерса, сотрудника таможни. Однако когда Майерс попросил автограф, Курт
согласился, написав: «Эй, Трэвис, никакой марихуаны». В Америке тот осмотр, которого
он боялся, практически отсутствовал, потому что официальное заявление «Gold Mountain»
сообщало, что в Риме была случайная передозировка – немногие знали, что он принял 60
таблеток или оставил записку. Курт не сказал даже своему лучшему другу, Дилану. «Я
думал, что это была случайная передозировка, что было основной версией и было
правдоподобно», - вспоминал Дилан. Даже Новоселичу и Гролу сказали, что это была
случайная передозировка. Все в этой организации и раньше были свидетелями
передозировок Курта; многие смирились с тем, что его наркомания однажды унесёт его
жизнь.
Европейский тур был отложен, но группе и команде велели готовиться к
Лоллапалузе. Курт никогда не хотел играть на этом фестивале, и он ещё должен был
подписать контракт, но руководство предполагало, что он уступит. ««Нирвана»
подтвердила, что они будут выступать на Лоллапалузе 1994 года, - говорил промоутер
Марк Гайгер. – По этому поводу ничего не писали, но с ними всё согласовали, и мы
работали над завершением контрактов». Вклад «Нирваны» в кассовые доходы составляли
около 8 миллионов $.
Курт чувствовал, что это предложение было неподходящим; он не хотел выступать
в обстановке фестиваля, и он просто не хотел гастролировать. Кортни чувствовала, что он
должен заработать эти деньги, утверждая, что «Нирвана» нуждалась в повышении
карьеры. «Ему угрожали судом за те концерты, которые он не дал в Европе, - вспоминал
Дилан. - А я думаю, что он чувствовал себя так, будто он материально разорён». Розмэри
Кэрролл вспоминала, что Курт решительно объявил, что он не хочет играть на фестивале.
«Все вокруг него, по существу, говорили ему, что он должен, в своей личной и
профессиональной жизни», - говорила она. Курт справился с этой ситуацией так, как он
имел дело с большинством конфликтов: он их избегал и, тянув время, он отменял сделку.
«Он замыкался, не от наркотиков, а от того, что он имел дело с людьми, - вспоминала
Кэрролл. - Это было такое трудное время, что я думаю, что люди преувеличивали и
винили его наркоманию, когда они не получали то, что от него хотели».

208
 Однако наркотики присутствовали, в больших количествах, чем когда-либо
раньше. Кортни надеялась, что Рим испугает Курта – это ужаснуло её – поэтому его
беспечное чрезмерное злоупотребление встревожило её. «Я вышла из себя», - сказала она
Дэвиду Фрикке. Она решила установить железное правило, которое, как она надеялась,
заставит Курта, их друзей и соседей по дому и саму себя воздерживаться: она настаивала,
чтобы в доме не принимали никаких наркотиков. Ответ Курта был прост и типичен: он
ушёл из своего особняка за 1.13 миллионов $ и останавливался в мотелях по 18 $ за ночь
на убогой Орора-авеню. В самые худшие времена своей зависимости он часто удалялся в
эти мрачные места, даже не потрудившись в большинстве случаев регистрироваться под
вымышленным именем. Он часто посещал «Сиэтл Инн», «Крест», «Клоуз-Ин», «A-1» и
«Марко Поло», всегда платя наличными, и в уединении своего номера он мог дремать
часами. Он одобрял учреждения в северном Сиэтле: хотя они были менее удобны, чем его
дом, они были близко к любимому дилеру. По ночам он не возвращался домой, Кортни
стала паниковать, беспокоясь, что у него передозировка. Она быстро отменила свою
политику. «Мне жаль, что я просто не делала так, как я делала всегда, просто не была
толерантна к этому», - впоследствии сказала она Фрикке.
Но Курта прогнала не просто досада Кортни; после Рима с ним случилось что-то
другое. Новоселич задавался вопросом, на самом ли деле после комы у него было
повреждение мозга. «Он не слушал никого, - вспоминал Крист. - Он был очень удолбан».
Дилан тоже заметил какую-то перемену: «Он не казался живым. Раньше он был сложнее;
потом он казался монохроматическим».
Спустя неделю после Рима позвонил отец Курта, и у них был приятный, но
короткий разговор. Он пригласил своего папу в гости, но когда Дон приехал, дома никого
не было. На следующий день Курт извинился по телефону, утверждая, что был занят.
Однако когда его отец вернулся два дня спустя, Кэли сообщил, что Курта снова нет.
Честно говоря, Курт был дома, но был под кайфом и не хотел, чтобы его отец видел его в
таком состоянии. Когда они поговорили потом, Курт обещал позвонить, как только у него
будет перерыв в его деятельной карьере.
Эта карьера - по крайней мере, когда это касалось «Нирваны» - по существу,
закончилась ко второй неделе марта. Решение Курта отменить тур, отвергнуть
Лоллапалузу и отказаться репетировать, наконец, подтвердило то, что Новоселич и Грол
подозревали, разрасталось в течение некоторого времени. «Группа распадалась», -
вспоминал Крист. Единственный музыкальный проект, который планировал Курт, был с
Майклом Стайпом из «R.E.M.». Стайп зашёл так далеко, что послал Курту билеты на
самолёт в Атланту на сессии, которые они запланировали на середину марта. В последний
момент Курт отказался.

12 марта полиция Сиэтла была послана в дом на Лэйк-Вашингтон после того, как
кто-то позвонил по 911, но повесил трубку. Кортни открыла дверь, извинилась за звонок и
объяснила, что была ссора, но теперь она под контролем. Курт сказал полицейскому, что в
его браке «было большое напряжение». Он сказал, что им надо «сходить на лечение».
18 марта Курт снова угрожал покончить с собой, заперевшись в спальне. Кортни
пинала дверь, но не могла её сломать. В конце концов, он охотно её открыл, и она увидела
на полу несколько ружей. Она схватила револьвер 38 калибра и приставила его к своей
голове. «Я спущу это [курок] прямо сейчас, - угрожала она. - Я не могу видеть, как ты
снова умираешь». Это была та же игра в русскую рулетку, в которую они играли в
больнице «Cedars-Sinai» в 1992 году. Курт закричал: «Никакой безопасности нет! Ты не
понимаешь, в этом нет никакой безопасности. Он выстрелит!». Он отобрал у неё оружие.
Но спустя несколько минут он снова запер её и опять угрожал покончить с собой. Кортни
позвонила по 911, и в течение нескольких минут приехали двое полицейских.
Офицер Эдвардс написал в своём полицейском отчёте, что Курт утверждал, что он
«не хочет покончить с собой и не хочет себя ранить…. Он заявил, что заперся в комнате,

209
чтобы спрятаться от Кортни». Как только прибыла полиция, Кортни пыталась
преуменьшить этот эпизод, чтобы Курт смог избежать ареста. На всякий случай она
указала на его оружие, и полиция конфисковала три пистолета и полуавтоматическую
штурмовую винтовку «Кольт AR-15» с инцидента прошлым летом - это оружие было
возвращено Курту спустя месяц после первоначального ареста из-за домашнего насилия.
Полиция также конфисковала 25 коробок с патронами и бутылку «белых таблеток» -
впоследствии оказалось, что это был клонопин, бензодиазепин, используемый прежде
всего для контроля приступов. Курт этот транквализатор в огромных количествах, думая,
что он поможет ему от ломки. Клонофин вызывал у него паранойю, манию и бред. Его не
прописывали; вместо этого он покупал этот препарат на улице. Полицейские отвезли
Курта в центр города, но официально не арестовывали его.
Йэн Диксон гулял в тот вечер по Пайн-стрит и столкнулся с Куртом на углу улицы.
Когда Диксон спросил, что случилось с его старым другом, Курт сказал: «Кортни сделала
так, чтобы меня арестовали. Я только что вышел из тюрьмы». Он рассказал о ссоре, не
сказав об оружии. «Он сказал, что это была размолвка влюблённых, - вспоминал Диксон, -
и что он угнетён, потому что он очень любит Кортни». Они пошли в «Piecora’s Pizza», где
Курт жаловался на то, что у него нет ни гроша. «Он попросил одолжить 100 $, и можно ли
ему остаться у меня, - вспоминал Диксон. - Он говорил о том, что попросит свою маму
послать ему немного денег». Внезапно Курт ушёл, сообщив, что ему надо позвонить.
Четыре дня спустя Курт и Кортни поссорились, когда ехали на такси на
автостоянку «Американская Мечта». Кортни убеждала Курта подумать об ещё одном
«Лексусе», но у Курта были другие мысли: он купил небесно-голубой «Додж Дарт» 1965
года за 2 500 $. На свой верный «Валиант» он повесил табличку «продаётся».
Ему была не очень нужна машина, потому что он провёл большую часть марта
слишком удолбанным, чтобы садиться за руль. Поскольку его злоупотребление
развивалось по спирали, он обнаружил, что его обычные дилеры отказываются продавать
ему наркотики: никто не хотел неприятности, чтобы известный героинщик умер на их
лестничной клетке. Он нашел новую дилершу, называвшую себя Кейтлин Мур, которая
жила на пересечении 11-й и Дэнни-уэй и продавала ему «спидболлы» - смесь героина и
кокаина. Это не был кайф, предпочитаемый Куртом, но Мур позволяла клиентам-рок-
звёздам колоться в её квартире, что было существенным, потому что Курт больше не
чувствовал, что ему рады дома.
Когда он не был у Мур или в «Taco Time» на Мэдисоне – в его любимом месте для
покупки буррито – его часто можно было найти в Гранадских Апартаментах, дома у
подружки Кэли Дженнифер Адамсон. Дженнифер испытывала благоговение, видя, что
самая известная в мире рок-звезда сидит у неё на диване, много раз принимая наркотики,
но в других случаях просто убивая время. «Он сидел в моей гостиной комнате в шляпе с
покрытыми ушами и читал журналы, - говорила она. - Люди приходили и уходили; там
всегда много чего происходило. Никто не знал, что он там, или не узнавал его». В мире
культуры героинщиков Курт находил некоторую анонимность, которой он был лишён где-
то ещё. Однако когда Дженнифер стала лучше узнавать Курта, она была в недоумение из-
за того, каким он казался одиноким. Он сказал Дженнифер и Кэли: «Вы, ребята - мои
единственные друзья».
Кортни пребывала в неуверенности по поводу того, что делать, чтобы его
остановить, и большинство разговоров превращалось в споры. «Они начали много
ссориться, - замечала Дженнифер. – Ясно, что он не обращался к ней в своё самое
отчаянное время нужды, или к кому-нибудь ещё по этому поводу». Когда Курт съехал от
Кортни, он находился под покровительством Дилана, хотя бы потому, что Дилан никогда
не читал ему нотации, чтобы привести в порядок его поведение. Однажды вечером той
весной эти эти двое мужчин скрепили свои отношения, замкнув машину без ключа
зажигания и пустив её в канаву в имении Курта в Карнэйшне. «У меня такой муж-
миллионер, - вспоминала Кортни, - и он там ворует машины».

210
 После Рима даже приятели Курта-наркоманы заметили увеличивающееся
безрассудство в его употреблении. «Когда большинство людей делает укол героина, они
обращают внимание на то, сколько, - замечала Дженнифер. - Они думают: «давайте
удостоверимся, что это не слишком много». Курт никогда не думал об этом; он никогда не
колебался. Ему на самом деле было всё равно, убьёт ли это его; всё так и сохранялось».
Дженнифер начала бояться, что у Курта случится передозировка в её квартире: «Меня
поражало, как такой маленький человек и такой худой парень мог столько принимать. Вы
не могли для него уместить в шприце достаточно». На третью неделю в марте она
отчитывала Курта по поводу того, как он подвергает свою жизнь опасности, но его ответ
испугал её ещё больше: «Он сказал мне, что выстрелит себе в голову. Он сказал полушутя:
«Вот как я умру!».

К третьей неделе марта, как его любимый Гамлет в пятом акте, Курт стал совсем
другим человеком, и в безумии, которое не проявляло никаких признаков уменьшения.
Наркотики, смешанные с тем, что многие вокруг него описывали как пожизненную
невыявленную депрессию, окутывали его безумием. Даже героин предал его; он сообщал,
что он больше не был таким эффективным болеутоляющим; его желудок по-прежнему
болел. Менеджеры Кортни и Курта решили заставить его лечиться. В случае Курта все
знали, что это было в лучшем случае безнадёжным усилием, с маленьким шансом на то,
что он изменится - он ранее прошёл через несколько интервенций, и он, вероятно, не был
удивлён. Он уже побывал в полдюжинах учреждений для лечения от наркотиков, и ни
одно не помогало больше на чем несколько недель. Но как это понимала Кортни, по
крайней мере, интервенция была чем-то, что они могли сделать, каким-то физическим
действием. Как многие семьи активного наркомана, те, кто окружал Курта, сами
чувствовали себя всё больше и больше беспомощными.
Дэнни Голдберг связался со Стивеном Чатоффом; из восстановительного центра
«Шаги». «Я начал разговаривать с Куртом по телефону, когда он был очень, очень
набравшийся, - вспоминал Чатофф. - Он принимал довольно немного героина или каких-
то других болеутоляющих. Но мы также говорили, во время из его более вразумительных
периодов, когда он был не существенно одурманен, о некоторых его проблемах детства и
о некоторых его нерешённых проблемах семейного происхождения, и боли, которую он
испытывал. У него очень болел желудок, который он лечил лекарствами с этими
опиатами». Чатофф чувствовал, что зависимость Курта была «формой
посттравматического стресса, или какой-то формой депрессивного расстройства». Он
рекомендовал стационарную программу лечения. Чатофф описал более ранние
реабилитации Курта как «детоксикация, удар и сияние», предположив, что они были
разработаны, чтобы отрезвить Курта, но не имели дело с основными проблемами.
Чатофф обнаружил Курта неожиданно отзывчивым, по крайней мере, сначала: «Он
согласился, что он нуждается [в стационарном лечении]; то, что он должен был
воздействовать на свою «психическую боль», как он выразился». Но в одном Курт не
признался - а Чатоффу в то время не сказало руководство – что в Риме была попытка
самоубийства: Чатофф верил тому, что он прочёл в газете, что это была случайная
передозировка.
Курт высказал Дилану серьёзные сомнения, что реабилитация поможет. Пробуя
лечение полдюжину предыдущих раз, Курт знал, что у повторных пациентов всё
складывается непросто. Хотя были краткие моменты, когда он утверждал, что желал
пройти боль ломки, большую часть времени он просто не хотел останавливаться: Джэкки
Фэрри вспоминала, как забирала Курта с реабилитации за 2 000 $ в день, только чтобы он
направил её к дому, где, как она подозревала, жил его дилер. Все прочие его поездки на
реабилитацию были результатом ультиматумов от его менеджеров, жены или суда, и все в
итоге имели те же самые результаты: он снова возвращался к наркомании.

211
 Чатофф планировал свою интервенцию на вторник, 21 марта, но прежде, чем
можно было даже собрать всех участвующих, Курта предупредили, и её отменили.
Новоселич признался, что Курта предупредил он, чувствуя, что эта идея обернётся против
них самих, и что Курт сбежит. «Мне просто было очень жаль его, - вспоминал Крист. - Он
выглядел таким удолбанным. Я знал, что он не будет это слушать». Крист видел Курта
впервые после Рима на той неделе в мотеле «Марко Поло» на Орора-авеню. «Он там
временно поселился. Он бредил. Это было так жутко. Он сказал: «Крист, где я могу
купить мотоцикл?». Я сказал: «Чёрт, о чём ты говоришь? Ты не хочешь покупать
мотоцикл. Ты должен убираться отсюда к чёрту»». Крист пригласил Курта поехать в
отпуск, только они вдвоём, чтобы поговорить, но Курт отказался. «Он был очень тихий.
Он просто отдалился от всех своих отношений. Он ни с кем не общался».
Курт пожаловался, что голоден, поэтому Крист предложил угостить его обедом в
модном ресторане; Курт настаивал, что хочет гамбургер из «Джек-ин-зе-бокс». Когда
Новоселич поехал к «Джек-ин-зе-бокс» в ближайшем «U-District», Курт возразил: «Те
гамбургеры слишком жирные. Поехали в тот, что на Капитолийском Холме – там еда
лучше». Только когда они прибыли на Капитолийский холм, Новоселич понял, что на
самом деле Курт вообще не хочет гамбургеров: он просто использовал своего старого
друга, чтобы тот подвёз его купить наркотики. «Там рядом был его дилер. Он просто
хотел удолбаться до беспамятства. С ним не о чем было говорить. Он просто хотел
убежать. Он хотел умереть, вот что он хотел сделать». Эти двое мужчин начали кричать
друг на друга, и Курт быстро убежал из машины.

Был нанят новый консультант по имени Дэвид Бёрр, и позже на той неделе была
намечена ещё одна интервенция. Дэнни Голдберг вспоминал, как Кортни умоляла по
телефону: «Ты должен приехать. Я боюсь, что он покончит с собой или кого-нибудь
ранит». Интервенция Бёрра прошла в пятницу, 25 марта. Просто чтобы удостовериться,
что Курт не сбежит, Кортни порезала шины на «Вольво» и «Дарте»; шины «Валианта»
были настолько лысыми, что она думала, что Курт не рискнёт сесть за его руль.
Эта интервенция не удивила Курта, хотя выбор времени в итоге был неудачным:
Курт и Дилан только что словили кайф. «Мы с Куртом всю ночь отрывались наверху, -
объяснял Дилан. - И я, и он только что проснулись, сделали укол, чтобы проснуться, и
спустились, и там было это море людей, чтобы противостоять ему». Курт был в ярости,
проявляя злобу недавно посаженного в клетку зверя. Его первая реакция состояла в том,
чтобы схватить мусорную корзину и бросить его в Дилана, который, как он думал, его
сюда заманил. Дилан сказал Курту, что он в этом не участвовал, и убеждал Курта уехать.
Но Курт остался и оказался в комнате, заполненной его менеджерами, друзьями и
товарищами по группе. Он будто был на суде, и как полный раскаяния преступник,
которому грозит смертная казнь, во время всей процедуры он сосредоточил свой взгляд на
полу.
В комнате были Кортни; Дэнни Голдберг, Джон Силва и Джэнет Биллиг из «Gold
Mountain»; Марк Кэйтс и Гэри Джёрш с его студии; Пэт Смир из группы; Кэли, нянь; и
консультант Дэвид Бёрр. Матери Курта там не было, потому что она была в Абердине,
ухаживая за Фрэнсис. Многие из участников прилетели ночными рейсами, чтобы тотчас
же прибыть в Сиэтл. Один за другим, каждый перечислял список причин, по которым
Курт должен отправиться на лечение. Каждый выступающий заканчивал угрозой,
последствие, которое могло ожидать Курта, если он не уступит. Дэнни, Джон и Джэнет
сказали, что они больше не будут с ним работать; Гэри Джёрш сказал, что «Geffen»
бросит «Нирвану»; Смир сказал, что «Нирвана» распадётся; а Кортни сказала, что
разведётся с ним. Во время этих предупреждений Курт молчал: он уже предвидел эти
окончания, и в каждом случае он уже отваживался разорвать эти союзы сам.
Хотя Бёрр сказал всем, что они «должны были противостоять Курту», немногие
присутствующие были на это способны. «Все очень боялись Курта, - замечал Голдберг. –

212
Вокруг него была такая аура, что даже я чувствовал, что действую крайне осторожно, и я
не хотел сказать что-то не так. У него была такая мощная энергия, что другие люди, со
всем уважением, буквально вообще не говорили с ним. Они просто как бы собрались
вокруг и прятались на заднем плане». Человеком, который говорил больше всего, был
Бёрр, который пытался профессионально руководить интервенцией, но в этом случае его
пациентом был Курт Кобэйн, который не слушал: его зависимость была слишком
сильным и твёрдым щитом, чтобы отражать эти удары.
Настоящая драма началась, когда заговорила Кортни. Она была, безусловно, самой
откровенной из тех, кто был в комнате, но тогда она теряла больше всех. Она просила
Курта пойти лечиться, умоляя: «Это должно кончиться!... Ты должен быть хорошим
папой!». А потом она бросила угрозу, которая, как она понимала, причинит самую
сильную боль: если они разведутся, и он не бросит свою зависимость, его доступ к
Фрэнсис будет ограничен.
После того, как все остальные, кроме Курта, высказались, наступил краткий
момент тишины, вроде того, который возобновляет главное сражение в фильме с Джоном
Уэйном. Курт медленно поднял глаза и злобно смотрел то на одного человека, то на
другого, пока он не выигрывал каждое состязание «кто кого переглядит». Когда он,
наконец, заговорил, он в гневе выплёвывал слова. «Кто, чёрт возьми, вы все такие, чтобы
говорить мне это?», - ревел он. Он составил свою собственную опись о каждом, кто был в
комнате, рассказывая в мельчайших деталях о случаях их приёма наркотиков, свидетелем
которых он был. Дэнни Голдберг ответил, сказав Курту, что они все беспокоятся именно о
его здоровье, а не чьём-либо другом. «Как мы будем даже разговаривать, если ты
удолбан? – умолял Голдберг. – Поэтому ты сделайся чуть чище, а потом, по крайней мере,
мы сможем поговорить об этом». Курт становился всё злее и злее и, будучи умелым
словесным тактиком, начал препарировать каждого в комнате, нападая на каждого с
оскорблением, которое, как он знал, ударит по самому их больному месту. Он обозвал
Джэнет Биллиг «жирной свиньёй», и обозвал всех в комнате лицемерами. Он в ярости
схватил «Жёлтые страницы» и открыл на разделе «психиатры». «Я здесь не доверяю
никому, - объявил он. - Я найду психиатра из «Жёлтых страниц», которому я смогу
доверять».
Его самая большая злость была припасена для Кортни. «Его самым большим аргументом
было то, что Кортни была более удолбана, чем он», - вспоминал Голдберг. Атака Курта на
Кортни была опровергнута, когда ему сказали, что она летит в Лос-Анджелес на
реабилитацию. Его убеждали её сопровождать. Он отказался и продолжал звонить
психиатрам, попадая только на автоответчики. Кортни сама была никакая - интервенция и
последние три недели, когда каждый день она ожидала услышать новость о его
передозировке, сделали своё дело. Ей надо было помочь с машиной, и Курту предложили
ещё один шанс её сопровождать. Он отказался, и когда её машина уехала, он исступлённо
просматривал «Жёлтые страницы». «Я даже не поцеловала или не попрощалась со своим
мужем», - впоследствии сказала Лав Дэвиду Фрикке.
Курт утверждал, что никто в комнате не имеет никакого права его судить. Он
удалился в подвал со Смиром, сказав, что всё, что он хочет делать, это некоторое время
поиграть на гитаре. Те, кто присутствовал, медленно стали расходиться; большинство
попали на обратные рейсы на Лос-Анджелес или Нью-Йорк. К вечеру ушли даже Бёрр и
Смир, и Курта оставили с той же пустотой, которую он чувствовал на протяжении
большинства дней. Он провёл остаток вечера у своей дилерши, жалуясь ей на
интервенцию. Дилерша впоследствии рассказывала одной газете, что Курт спросил её:
«Где мои друзья, когда они мне нужны? Почему мои друзья против меня?».

На следующий день Джэкки Фэрри вернулась на работу к Кобэйнам и увезла

Фрэнсис в Лос-Анджелес, чтобы быть рядом с Кортни. В Сиэтл приехали мать и сестра
Курта, которых Кортни убедила попытаться с ним поговорить. Их конфронтация прошла

213
не лучше, чем интервенция, и у всех сторон осталось ещё большее ощущение душевной
боли и потери. Курт явно был под кайфом, и Венди и Ким причиняло боль видеть его в
такой огромной эмоциональной боли. Он не слушал: дошло до того, когда тема была
исчерпана. Когда мать и сестра уходили - обе в слезах - Ким, будучи самой откровенной в
семье, задала своему брату ещё один вопрос, когда она стояла в двери: «Ты действительно
так нас ненавидишь?». Когда она сказала это, она рыдала, что, должно быть, показалось
Курту экстраординарным: Ким всегда была сильной девушкой, той, которая никогда не
плакала. А тут она стояла в дверях его дома, и именно он довёл её до слёз. «О, да», -
ответил он, казавшись столь же саркастическим, как она когда-либо слышала. «О, да, -
сказал он. - Я на самом деле ненавижу вас, ребята. Я ненавижу вас, ребята». Ким больше
ничего не могла сказать – ей пришлось уйти.
В Лос-Анджелесе Кортни остановилась в гостинице «Пенинсула», чтобы начать
сомнительный план лечения под названием «гостиничная детоксикация». Она состояла в
том, что несколько раз её навещал консультант по наркотикам в гостиничном номере,
избегая китча более публичного лечебного центра. Она пыталась звонить домой в Сиэтл,
но не получила никакого ответа.
Курт, как она подозревала, отсутствовал, принимая наркотики. Теперь он был один
в доме с Кэли. Курт позже в тот день появился в доме местного дилера, но он купил и
принял так много героина, что дилер отказался продать ему ещё: они делали это и из
притворного беспокойства за его здоровье и боялись, что, если у него будет
передозировка их наркотиком, это может навести на них полицию. «Он был в загуле, -
сообщил Роб Морфитт, который был знаком с несколькими людьми, которые
сталкивались с Куртом в тот уикэнд. - Он ходил кругами и был крайне взвинчен».
Обычная опрометчивость Курта сменилась желанием смерти, которое пугало даже самых
закоренелых, циничных героинщиков. Последние несколько месяцев его наркомании он
безрассудно делил иглы с другими наркоманами, игнорируя официальные публичные
предупреждения о ВИЧ и гепатите. Чёрная смола героина часто вызывала нарывы от
примесей, используемых, чтобы её разбавить. К марту на руках Курта были струпья и
нарывы, которые сами по себе были потенциально опасны для здоровья.
Позже в тот день он подкупил других наркоманов, чтобы они купили ему героин,
обещая им взамен наркотики. Когда наркотики были поделены у них в квартире и
приготовлены, Курт подготовил шприц, который был чёрным, как уголь - он был не в
состоянии использовать достаточно воды, чтобы его разводить. Его сообщники в ужасе
наблюдали, как после инъекции он сразу же стал испытывать последствия передозировки.
По квартире прошла паника, когда Курт начал задыхаться: если бы он там умер,
неизбежно была бы привлечена полиция. Жители квартиры велели Курту уходить, а когда
он не смог передвигаться, они вытащили его наружу. Его «Валиант» был припаркован на
улице, и они бросили его на заднее сиденье. Один человек предложил позвонить по 911,
но Курт был в достаточном сознании, чтобы это слышать, и покачал головой. Они
оставили его в покое, полагая, что если он хочет умереть, он сделает это по собственной
инициативе.
Вот к чему всё это привело: самая известная рок-звезда своего поколения лежала
на заднем сиденье машины, он был неспособен говорить, неспособен двигаться, и снова
пребывал всего в нескольких дюймах от смерти. Он провёл в этой машине много ночей -
она была такой же надёжной и удобной, как дом, когда у него вообще был - и это было
такое же хорошее место, чтобы умереть, как и любое другое. На вывеске «продаётся» на
заднем стекле, написанной на куске картона, был номер его домашнего телефона.

В тот уикэнд Курт не умер. Однако в ещё одном трюке, бросившему вызов науке,
его конституция пережила ещё одну дозу героина, которая убила бы большинство людей.
Когда он на следующий день проснулся в машине, его эмоциональная и физическая боль

214
вернулась: то, что он хотел больше всего, это освободиться ото всей боли. Даже героин
теперь не помогал.
Когда он вернулся домой, были многочисленные сообщения от Кортни, а также
сообщения от нового психиатра по имени доктор Стивен Скаппа, которого рекомендовал
Бадди Арнолд. Курт перезвонил Скаппе и начал подолгу с ним говорить. Он, казалось,
смягчился и общался со Скаппой так, как ни с кем из прочих врачей. В тот понедельник
ему также позвонила Розмэри Кэрролл, которая пыталась уговорить его лечиться. «Для
тебя это будет легко, - сказала она ему, - для большого количества этих людей, которых
ты хочешь удержать от управления твоей жизнью, чтобы нарисовать полностью
отрицательную картину тебя; чтобы они, по существу, поддерживали контроль из-за этой
проблемы с наркотиками. Если ты пойдёшь лечиться, ты дашь им на одну стрелу в их
колчане меньше, ты радикально уменьшишь их вооружение. В этом, возможно, не будет
никакого смысла и, возможно, это не будет базироваться на логике, но это так. Поэтому
ты иди и займись этим. Это облегчит решение этих проблем, когда ты это бросишь. Это
даст нам основание идти прежним курсом». Ответ Курта был: «Я знаю». Он сказал
Кэрролл, что ещё раз попробует лечиться.
В тот вторник для Курта было забронировано место на рейс в Лос-Анджелес, и
Крист был задействован, чтобы отвезти его в аэропорт. Когда Курт доехал до дома
Криста, было ясно, что он не хочет ехать. Пока они ехали в течение 25 минут, Курт рыдал,
вопил и кричал. На Федеральном шоссе 5, около выезда Такуила, Курт попытался открыть
дверь и выпрыгнуть из движущейся машины. Крист не мог поверить, что это произойдёт,
однако своими длинными руками он сумел держать Курта, пока он вёл машину, пусть
даже его машина виляла. Они добрались до аэропорта спустя несколько минут, но Курту
не стало лучше: Кристу пришлось тянуть его за воротник, так, как школьный учитель мог
бы сопровождать хулигана в кабинет директора. В главном терминале Курт ударил
Криста кулаком в лицо и попытался сбежать. Крист перехватил его, и последовал
борцовский поединок. Два старых друга дрались на полу переполненного терминала
аэропорта, ругая и ударяя друг друга кулаками, как два пьяницы в драке в абердинском
баре. Курт освободился от хватки своего друга и побежал по зданию, крича: «Пошёл ты!»,
на глазах у потрясённых пассажиров. Последнее, что видел Крист, это белокурая копна
волос Курта, поворачивающая за угол.
Крист вернулся в Сиэтл один, рыдая. «У Криста было такое огромное, огромное
количество любви к Курту, - вспоминала Шелли. – У нас обоих. Он был для нас семьёй. Я
знала его почти половину его жизни». Подростком Шелли тайком давала Курту «Биг-
Маки» из-за прилавка абердинского «Макдоналдса». Несколько недель ещё в 1989 году
Курт, Трэйси, Крист и Шелли - все делили одну двуспальную кровать, в которой спали по
очереди. Курт когда-то жил в фургоне за их домом, и Шелли приносила ему одеяла, чтобы
убедиться, что он не замёрз до смерти. Крист и Курт проехали вместе, казалось, миллион
миль, и они говорили друг другу то, что они никогда не говорили никому другому. Но в
тот вечер во вторник Крист сказал Шелли, что в душе он чувствует, что больше никогда
не увидит Курта живым, и он был прав.

Позже в тот вечер Курт несколько раз говорил по телефону со Скаппой, а также,
как вспоминала Кортни, у него был с ней приятный разговор. Во время него он дремал, но
несмотря на свои действия, которые он ранее проделал с Кристом, он снова согласился на
лечение. Были приняты меры, чтобы он вылетел на следующий день.
Покорно согласившись ехать, Курт сделал то, что самые активные наркоманы
делают перед тем, как отправиться на лечение: он попытался принять столько героина,
чтобы хоть что-то осталось в его организме в течение тех первых ужасных дней ломки. На
следующий день Курт поехал к Дилану, чтобы попросить об услуге: он хотел купить
оружие «для защиты и из-за грабителей», поскольку полиция конфисковала всё остальное
его оружие, и он поинтересовался, купит ли его Дилан для него. Дилан поверил этой

215
логике, хотя в Вашингтоне не было никакой регистрации винтовок. Они поехали в
«Sports» Стэна Бэйкера на Лэйк-Сити-уэй, 10000. «Если бы Курт хотел покончить с собой,
- впоследствии вспоминал Дилан, - он бы наверняка скрыл это от меня». Внутри Курт
указал на двадцатикалиберную винтовку «Ремингтон М-11». Дилан купил её и коробку
патронов, заплатив 308.37 $ наличными, которые дал ему Курт. Приобретя винтовку, Курт
пошёл домой.
В тот вечер Харви Оттингер, шофёр «Проката Лимузинов Вашингтона», приехал в
своём лимузине, как планировалось, в дом на Лэйк-Вашингтон. Он ждал час, и Курт,
наконец, появился, держа в руках маленькую сумку. По пути в аэропорту Курт понял, что
он оставил коробку с патронами для винтовки в своей сумке и спросил Оттингера, не
может ли он избавиться от них. Шофёр согласился, и когда они остановились в «Си-Так»,
Курт вышел из машины и поспешил на свой рейс на Лос-Анджелес.

216
 24. ВОЛОСЫ АНГЕЛА
Лос-Анджелес, штат Калифорния – Сиэтл, штат Вашингтон
30 марта – 6 апреля 1994 года

«Порезался волосами ангела и дыханием ребёнка».

- из «Heart-Shaped Box»

Пэт Смир и Майкл Майзел из «Gold Mountain» встретили Курта в Международном

Аэропорту Лос-Анджелеса в среду вечером и отвезли его в Восстановительный Центр
«Эксодус», часть Морской Больницы Дэниела Фримэна в Марина Дель Рей. Это было то
же самое учреждение, в которое Курт обращался в сентябре 1992 года. Это был
реабилитационный центр, которому благоволили рок-звёзды - Джо Уолш из «Eagles»
уехал за день до этого, а Гибби Хэйнс из «Butthole Surfers» находился там, когда приехал
Курт. Курт зарегистрировался для того, что было запланировано как 28-дневная
программа.
Ему отвели номер 206 в здании на двадцать мест. В тот первый вечер он прошёл
40-минутное вводное интервью с медсестрой. Потом он вернулся в общий зал и сел рядом
с Хэйнсом, который был одним из его кумиров в подростковом возрасте. «Все шли на
собрание Анонимных Кокаинщиков, но Курт сказал, что он останется в «Эксодусе»,
потому что он только что туда попал, - вспоминал Хэйнс. – Он, казалось, смертельно
устал оттого, что он смертельно уставший».
Утром в четверг Курт начал свой курс лечения, который состоял из групповой
терапии, собраний и индивидуальной терапии со своим консультантом по
злоупотреблению наркотиками, Найэлом Стимсоном. «Он полностью отрицал, что у него
есть проблема с героином, - сказал Стимсон. - Я спросил его, понимает ли он серьёзность
того, что с ним произошло в Италии: «Чувак, ты почти умер! Ты должен относиться к
этому серьёзно. Твоя наркомания привела тебя туда, где ты почти погиб. Ты понимаешь,
как это серьёзно?». Ответ Курта был: «Я понимаю. Я просто хочу очиститься и уйти
отсюда». Стимсону не сообщили, что в Риме была попытка самоубийства. В результате
Курт был в обычной палате в «Эксодусе», хотя совсем неподалёку было запирающееся
психиатрическое отделение больницы.
Кортни в тот день несколько раз звонила в «Эксодус» и спорила с персоналом,
когда ей говорили, что Курт недоступен. На своих сессиях со Стимсоном Курт редко
упоминал о своих сражениях с Кортни. Вместо этого он говорил, что беспокойство от
потенциально проигранного судебного процесса с первоначальным видеорежиссёром
«Heart-Shaped Box» Кевином Кёрслэйком было тем, что больше всего его пугает.
Кёрслэйк подал иск 9 марта, утверждая, что он, а не Курт, придумал многие идеи на этом
видео. Курт сказал своему консультанту, что он почти не думает ни о чём другом, с тех
пор как был подан иск Керслэйка, и он волновался, что это дело уничтожит его в
финансовом отношении. «Он сказал мне, что его самый большой страх состоит в том, что,
если он проиграет это дело, он потеряет свой дом», - сказал Стимсон.
Днём в четверг Курта навестили Джэкки Фэрри и Фрэнсис – Кортни не пришла,
потому что её врач отговорил её от этого на ранних стадиях воздержания Курта. Фрэнсис
в то время было девятнадцать месяцев; Курт поиграл с ней, но Фэрри заметила, что он,
казалось, не в себе, и она предположила, что это из-за лекарств, которые ему давали в
этом центре, чтобы помочь ему при ломке. В разговоре с Фэрри Курт не упоминал иск
Кёрслэйка, но на самом деле завёл разговор о споре с Кортни по поводу Лоллапалузы.
Джэкки и Фрэнсис побыли там недолго, но обещали вернуться на следующий день.
Они вернулись в пятницу утром в одиннадцать, и Джэкки обнаружила, что Курт
выглядит удивительно отдохнувшим. «Он был в таком невероятно счастливом
настроении, что я просто не понимала, - вспоминала Фэрри. - Я думала: «Боже, за одну

217
секунду, возможно, это слишком хорошо, чтобы быть правдой». Он хватил через край,
говоря мне все такие невероятно лестные вещи и был очень позитивным. И это было ему
не свойственно – сидеть без дела и пытаться заставить мир казаться лучше. Обычно он
был такой раздражительный. Но я просто восприняла это как признак того, что это
положительный 24-часовой благоприятный поворот». Фэрри рассказала Курту о своих
планах относительно телешоу, и Курт нехарактерно ободрял её, сказав, что она будет
«великолепной большой знаменитостью», потому что она «не была вся нервная».
Перемены настроения Курта было недостаточно, чтобы встревожить Фэрри - она
просто предположила, что он на таблетках, которые предоставляет реабилитационный
центр. По сравнению с первым визитом он больше общался с Фрэнсис физически и
подбрасывал её в воздух, чтобы заставить её хихикать. Фэрри на мгновение вышла в холл,
думая, что она даст им двоим время побыть наедине. Когда она вернулась, Курт посадил
Фрэнсис на плечо, похлопывая её по спине, и нежно говорил ей что-то на ухо. Фэрри
забрала Фрэнсис и сказала Курту, что они навестят его на следующий день. Он проводил
их до двери, посмотрел в глаза своей дочери и сказал: «Пока».
Рано днём Курт сидел в курилке за «Эксодусом», болтая с Гибби. Большинство
пациентов, проходящих повторную реабилитацию - которыми были и Курт, и Гибби –
подходили к лечению с юмором висельника, и они оба судачили о других с проблемами
хуже, чем их собственные. У одного ударника развились такие серьёзные нарывы, что ему
ампутировали руку. Гибби шутил, что он был доволен, что он - просто певец, и Курт
долго над этим смеялся. Они посмеивались над одним общим знакомым, который сбежал
из «Эксодуса», перемахнув через стену позади здания: это было совершенно ненужно,
поскольку входные двери были не заперты. «Мы с Куртом смеялись над тем, каким он
был тупицей, чтобы убежать через стену», - вспоминал Хэйнс.
В тот день Курта навещали Пэт Смир и Джо «Мама» Нитцбург. Мама был другом
Кортни-художником, который ранее сам проходил лечение от наркотиков. В прошлом
году, в акте альтруизма, никогда не разглашаемого, Курт заплатил за обучение Мамы в
художественной школе, когда Мама отклонил финансовую помощь. Кортни послала
Маму в «Эксодус» с письмом для Курта вместе с конфетами и фэнзином, который, как она
думала, ему понравится. Мама был удивлён тем, каким рассудительным был Курт всего за
один день умеренности. «Ты хорошо выглядишь; как ты себя чувствуешь?», - спросил он.
«Я чувствую себя не так плохо», - был невозмутимый ответ Курта.
Они втроём отправились в задний внутренний дворик, чтобы Курт мог покурить.
Гибби всё ещё был там и отпускал те же шутки о перелезании через стену. Они болтали
почти час, но это был по большей части разговор о пустяках. Курт всегда хотел ходить в
художественную школу и сказал Маме, что он ему завидует. У Мамы осталось
впечатление, что Курт был невозмутим: «Что бы его ни беспокоило, он, казалось, уже
смирился с этим». Пэт и Джо ушли около пяти вечера, и когда они уходили, Мама сказал
Курту, что они придут снова. «Он производил впечатление, которое хочешь, чтобы
производил на тебя наркоман на реабилитации, - замечал Мама. – Впечатление «я не могу
больше этого делать, я сдаюсь».
В ту пятницу днём Кортни неоднократно пыталась связаться с Куртом по
телефону-автомату для пациентов. Она, наконец, позвонила, когда он был возле него, и
они недолго поговорили. «Что бы ни случилось, - сказал он ей, - я хочу, чтобы ты знала,
что ты записала очень хороший альбом». Она нашла странным, что он об этом упомянул,
поскольку её альбом выходил только на следующей неделе. «Что ты имеешь в виду?», -
спросила она, смущённая театральностью в его голосе. «Просто помни, несмотря ни на
что, я люблю тебя». С этими словами он повесил трубку.
В тот вечер в 7:23 сосед по комнате Майкла Майзела ответил на телефонный
звонок. Это был Курт. «Майкла этим вечером не будет, - сообщил сосед, - я должен
сделать так, чтобы он тебе перезвонил?». Курт сказал, что его не будет возле телефона.

218
Спустя две минуты он вышел через чёрный ход «Эксодуса» и перелез через ту
шестифутовую стену, по поводу которой они с Гибби шутили ранее в этот день.

Он ушёл из «Эксодуса» только в своей больничной одежде. В своей палате он

оставил несколько рубашек и недавно начатый дневник с четырьмя песнями в зачаточном
состоянии. За свои 27 лет он исписал две дюжины различных блокнотов на пружинах,
которые служили в качестве его дневников, но к 1994 году он редко записывал свои
мысли. Однако иногда во время пребывания Курта в «Эксодусе» он заканчивал задание
вроде теста Роршаха, в котором от него требовалось проиллюстрировать дюжину слов;
результаты читались как нечто из его дневников. Это был тип тренировки, которая у
Курта отлично получалась на протяжении всей своей жизни, с тех пор, как его дедушка
потребовал от него нарисовать Микки-Мауса.
Когда его попросили иллюстрировать негодование, он нарисовал два сердитых
глаза с красным огнём рядом с ними. Для ревности он нарисовал нацистский знак с
ногами. Чтобы выразить одиночество, он набросал узкую улицу с двумя гигантскими
небоскрёбами, уменьшающими стороны. Для обиды он нарисовал спинной мозг с
прикреплёнными к нему мозгом и сердцем: это слегка напоминало обратную сторону «In
Utero». Для безопасности он изобразил круг друзей. Для капитуляции он нарисовал
человека с ярким светом, исходящим от него. Для депрессии он изобразил зонтик с
бантами по окантовке. Для решимости он нарисовал ногу, наступающую на шприц. И для
последней страницы этого упражнения, чтобы изобразить энергию, он нарисовал
крошечного полицейского размером с муравья на огромном пейзаже.
Через два часа после того, как Курт перепрыгнул через забор, он воспользовался
своей кредитной карточкой, чтобы купить билет первым классом в Сиэтл на рейс 788
«Дельты». Перед посадкой он позвонил в «Сиэтлский Лимузин» и договорился, чтобы за
ним заехали в аэропорт - он особенно просил, чтобы они не присылали лимузин. Он
попытался позвонить Кортни; её не было, поэтому он оставил сообщение, что он звонил.
Кортни уже искала его в Лос-Анджелесе, убеждённая, как только она услышала
известие о том, что он ушёл из «Эксодуса», что он покупает наркотики, и у него будет
потенциальная передозировка. «Она была в истерике», - вспоминал Джо Мама. Кортни
стала звонить торговцам наркотиками и спрашивать, там ли Курт; она не доверяла их
словам, поэтому она приходила. Она также решила распространить слух, что у неё была
передозировка, предполагая, что этот обман дойдёт до Курта, и он свяжется с ней. Почти
обезумев, Кортни – три дня воздерживавшаяся – снова оказалась в знакомых притонах
дилеров и сорвалась.
Тем временем, Курт летел в самолёте. Он сидел рядом с Даффом МакКэганом из
«Guns N' Roses». МакКэган начинал свою карьеру в нескольких панк-группах Северо-
Запада, и несмотря на всю давнюю вражду между «Нирваной» и «Guns», Курт, казалось,
был рад видеть Даффа. Курт признался, что ушёл из реабилитационного центра; Дафф
сказал, что он понимает, поскольку он сам был на реабилитации от героина. МакКэган мог
сказать, что что-то было неладно. «Я по всем своим инстинктам понимал, что что-то не
так». Эти двое говорили об общих друзьях, но в их разговоре также была тоска - и из-за
отъезда из Лос-Анджелеса, и из-за возвращения на Северо-Запад. «Мы говорили о том, на
что похоже то, что мы возвращаемся домой, - вспоминал МакКэган. – Именно это, по его
словам, он делал, «ехал домой»». Курт сообщал это как тот, кто отсутствовал много лет, а
не три дня. Когда самолёт прилетел в Сиэтл, МакКэган хотел спросить, не нужно ли
подвезти Курта, но когда он обернулся, того не было.

Курт приехал домой в 1:45 утра в субботу, 2 апреля. Если он и спал, то недолго:
около 6 утра, когда рассвело, он появился в комнате Кэли на первом этаже дома. Кэли был
там с подругой Джессикой Хоппер, которая училась в миннеаполисском пансионе и была
на весенних каникулах. Кэли встречался одновременно и с Джессикой, и с Дженнифер

219
Адамсон (до этого у него был роман с номинированной на Оскара актрисой Джулиет
Льюис). Хотя Джессика была моложе Кэли и была правильной (не принимала ни
наркотики, ни алкоголь), она его обожала.
Кэли в субботу утром был в отключке после вечеринки. Прошлой ночью, пытаясь
согреть огромный дом после того, как топливо для печи закончилось, удолбанный Кэли
поджёг «Presto Log»* снаружи перед попыткой принести его в свою комнату; он бросил
его на пол в гостиной. Поскольку его личные проблемы увеличились, обязанности няни
Кэли были сокращены. «К тому моменту Кэли ни за что не отвечал, - замечала Джессика, -
разве что помогал доставать наркотики или гарантировать, что Курт не умер».
В то утро Курт вошёл в комнату Кэли и сел в ногах кровати. Джессика проснулась,
а Кэли - нет. «Привет, девушка-скинхэд», - пропел Курт Джессике, подражая тексту одной
панк-песни. Джессика попросила Курта: «Позвони Кортни! Ты должен позвонить Кортни;
она с ума сходит». Она схватила со стола номер, вручила ему и смотрела, пока Курт
набирал номер «Пенинсулы». Оператор гостиницы сообщил, что Кортни не принимает
никаких звонков. «Это её муж. Соедините меня», - потребовал Курт. Курт забыл кодовое
название, которое было необходимо, чтобы связаться со своей женой. Он постоянно
повторял: «Это её муж», но оператор гостиницы его не соединял. Расстроенный, он
повесил трубку. Кэли мгновенно проснулся и, увидев Курта, велел ему позвонить Кортни.
Поскольку Кэли снова заснул, Джессика и Курт тихо сидели в течение нескольких
минут, смотря «MTV». Курт улыбнулся, когда появилось видео «Meat Puppets». Спустя
пять минут он снова позвонил в гостиницу, но его по-прежнему не соединяли. Джессика
заснула, видя, как Курт перелистывает журнал «Puncture».
Спустя двадцать минут Курт позвонил в «Такси Грэйтоп». Он сказал шофёру, что
его «недавно ограбили, и ему нужны пули». Они поехали в центр города, но увидели, что
поскольку было 7:30 утра в субботу утром, и магазины спортивных товаров были
закрыты. Курт попросил шофёра отвезти его к 145-й и Ороры, сказав, что он хочет есть.
Вероятнее всего, Курт остановился или в «Крест», или в мотеле «Куэст», в тех местах, где
он жил раньше - они были неподалёку от одного из его дилеров. В тот день он также
пошёл в «Сиэтлское Оружие» и купил коробку патронов для винтовки двадцатого
калибра.
А в доме Кобэйнов главный телефон звонил каждые десять минут, но Кэли боялся
подходить, думая, что это Кортни. Когда он, наконец, снял трубку, он сказал ей, что не
видел Курта. Всё ещё озадаченный событиями прошлого дня, Кэли думал, что
прикроватный визит Курта был просто сном. Кэли и Джессика поссорились, и в порыве
гнева он предложил ей лететь домой ближайшим рейсом. Он попытался воспользоваться
100 000 $ «Мастеркард», которую дал ему Курт, чтобы купить ей билет на самолёт, но
платёж был отклонён. Он позвонил Кортни, чтобы пожаловаться, и она сказала ему, что
заблокировала карточки Курта, думая, что это поможет определить его местонахождение.
Плохо себя чувствуя, Джессика легла спать и проспала большую часть следующих двух
дней, пытаясь игнорировать домашний телефон, который без конца звонил.
Следующие два дня Курта изредка видели в разных местах. В воскресенье вечером
его видели в ресторане «Cactus», обедающим с худощавой женщиной, возможно, его
дилершей Кейтлин Мур, и неустановленным человеком. После того, как Курт закончил
есть, он облизал свою тарелку, что привлекло внимание других обедающих. Когда
принесли счёт, его кредитная карточка не сработала. «Он казался травмированным,
услышав, что его карта не сработала, - вспоминала Джинни Хеллер, которая была в
ресторане. - Он стоял у стойки, пытаясь выписать чек, но для него это казалось
болезненным процессом». Курт сочинил историю о том, что его кредитную карточку
украли.
В то воскресенье Кортни звонила частным детективам по лос-анджелесским
«Жёлтым страницам», пока не нашла того, кто работал в уикэнд. Том Грант и его
помощник Бен Клагман пришли в тот день к ней в «Пенинсулу». Она сказала, что её муж

220
скрылся из реабилитационного центра; она волнуется за его здоровье; и она попросила
Гранта проследить за квартирой дилера Кейтлин Мур, где, как она полагала, может быть
Курт. Грант заключил договор субподряда с одним сиэтлским детективом, дав указания
следить за домом Дилана Карлсона и квартирой Кейтлин Мур. Наблюдение было
установлено поздно ночью в воскресенье. Однако частные детективы не сразу установили
наблюдение в доме на Лэйк-Вашингтон или в доме, который был у Кобэйнов в
Карнэйшне, где в то время жила сестра Курта Ким. Кортни предполагала, что Кэли даст ей
знать, когда Курт появится в их доме.
Рано утром в понедельник у Кэли и Джессики в самом разгаре была очередная
ссора, когда зазвонил телефон, и Кэли рявкнул: «Не подходи. Это просто Кортни, а мы
ничего не знаем о Курте». Джессика спросила Кэли, говорил ли он с Куртом, с тех пор как
они его видели. «Что ты имеешь в виду – «с тех пор как я его видел»?», - спросил Кэли,
вытаращив глаза. Джессика со всех деталях рассказала о событиях субботы. Кэли,
наконец, сказал Кортни, что Курт на самом деле был в доме в субботу.
В Лос-Анджелесе Кортни пыталась давать интервью, несмотря на тот факт, что она
снова проходила гостиничную детоксикацию. В понедельник она встретилась с Робертом
Хилберном из «Los Angeles Times», чтобы поговорить о новом альбоме «Hole», «Live
Through This». Во время этого интервью она постоянно рыдала, а на её журнальном
столике лежало руководство Анонимных Наркоманов. Материал Хилберна начинался с
подзаголовка: «Как раз когда Кортни Лав должна сосредоточиться на «Hole» и своей
карьере, она не может не беспокоиться о своём муже». «Я знала, что это должно быть
самым счастливым временем моей жизни, - говорила Лав, - и были моменты, когда я
чувствовала это счастье. Но не теперь. Я думала, что за эти годы я пережила много
тяжёлых времён, но это самое тяжёлое».
Именно в этот день стало ещё тяжелее. После её интервью Кортни позвонил Дилан,
который сообщил, что от Курта нет никаких вестей. Кортни подумала, что Дилан лжёт, и
она постоянно в нём сомневалась. Но её отношение, казалось, не изменило его поведения,
и он прямо сказал: «В последний раз я его видел, когда он ехал в Лос-Анджелес, и мы
купили винтовку». Кортни впервые услышала о винтовке, и у неё началась истерика. Она
позвонила в полицию Сиэтла и сделала заявление о пропаже человека, утверждая, что она
– мать Курта. Заявление гласило: «Мистер Кобэйн сбежал из калифорнийского
учреждения и полетел обратно в Сиэтл. Он также купил винтовку и, возможно, хочет
покончить с собой. Мистер Кобэйн может быть в месте [адрес Кейтлин Мур] из-за
наркотиков». Оно описывало Курта как «не опасного», но «вооружённого винтовкой».
Кортни попросила полицию проверить дом на Лэйк-Вашингтон, и полицейские проезжали
там несколько раз, но не видели никакого движения. В понедельник Кортни снова
встретилась с Томом Грантом и велела ему обыскать несколько мотелей, где часто
останавливался Курт. Сиэтлские детективы проверили эти места, но не определили
местонахождение Курта.
В понедельник вечером Кэли ушёл из дома на вечеринку, оставив Джессику одну в
своей комнате. Около полуночи она услышала шумы. «Я слышала шаги наверху и в холле,
- вспоминала она. - Они были целенаправленными, понимаете, вроде как не на цыпочках,
и я предположила, что это Курт». Она крикнула: «Эй» в темноту прихожей, но не
услышала никакого ответа и вернулась в спальню Кэли. Кортни отчитала Джессику и
Кэли, что, как «персонал», они должны держаться комнаты Кэли. Кэли не возвращался до
3 утра, и они с Джессикой спали допоздна на следующее утро.
Во вторник днём Кортни послала Эрика Эрландсона из «Hole»
в дом на Лэйк-Вашингтон, чтобы поискать Курта. «Он ворвался в дом, как такой
большой разряд молнии, и он был зол на Кэли», - вспоминала Джессика. «Вы, ребята,
должны помочь мне искать», - приказал он. Эрландсон велел им обыскать все углы и
закоулки, потому что Курт спрятал винтовку: он особенно настаивал, чтобы они поискали
в тайном отсеке за шкафом в спальне хозяина, которым, как сказала ему Кортни,

221
пользовался Курт. Они нашли отсек, но оружия не было. Они также поискали отверстие в
матрасе, который в нём прорезал Курт, чтобы хранить наркотики - оно было пустым.
Никто не догадался обыскать гараж или оранжерею, а Эрландсон торопился, направляясь
в дом в Карнэйшне.
Во вторник утром Кортни планировала дать телефонное интервью «Rocket».
Эрландсон позвонил в этот журнал и сказал, что его придётся отложить, как и все
интервью Кортни на остальную часть недели. У неё явно не было времени: она всё время
была на телефоне, пытаясь найти кого-то, кто видел Курта после субботы. Она
преследовала Дилана, всё ещё убеждённая, что он что-то скрывает, но он казался столь же
озадаченным местонахождением Курта, как и она.
Утром в среду, 6 апреля, Джессика Хоппер вызвала такси, чтобы отвезти её в
аэропорт. Она всё ещё плохо себя чувствовала: во время её визита в доме Кобэйнов не
было никакой еды, кроме бананов и безалкогольных напитков, и там было так холодно,
что она редко вставала с постели Кэли. Когда она шла по длинному проезду к машине, её
стошнило.
Кортни продолжала звонить домой, но на её звонки никто не отвечал. В среду
утром она сказала Гранту, что она думает, что Кэли, возможно, прячет Курта. Грант в тот
вечер полетел в Сиэтл, заехал за Диланом, и вместе они проверили квартиру Кейтлин
Мур, «Марко Поло», «Сиэтл Инн» и «Крест», но не нашли никаких следов Курта. В 2:15
утра в четверг они обыскали дом на Лэйк-Вашингтон, войдя через окно кухни.
Температура снаружи понизилась до 45 градусов, но казалось, что внутри холоднее, чем
на улице. Они ходили из комнаты в комнату и нашли неубранную кровать в спальне
хозяина, но холодную наощупь. По телевизору транслировалось «MTV» с выключенным
звуком. Не найдя никаких следов Курта, они уехали в 3 часа утра, не обыскав сад или
гараж.
В четверг днём Кортни связалась с Кэли в квартире Дженнифер Адамсон - он жил
там, потому что боялся находиться в доме Кобэйнов. Кортни была в ярости и потребовала,
чтобы он вернулся, чтобы искать Курта. Кэли и Дженнифер поехали вместе, взяв с собой
подругу, Бонни Диллард, которая хотела посмотреть, где живут такие известные рок-
звёзды. Когда они приехали, уже смеркалось, и Кэли жаловался, как жутко в тёмном доме.
Он сказал Дженнифер, что не хочет туда возвращаться, но он знал, что, если он этого не
сделает, Кортни взбесится.
Они вошли и начали искать снова, включая свет, когда они входили. Кэли и
Дженнифер держались за руки, когда они входили в каждую комнату. «Честно говоря, -
вспоминала Дженнифер, - мы ожидали найти его мёртвым в любой момент». Хотя дом в
то время был якобы постоянным местом жительства Кэли, он подпрыгивал от каждого
скрипа половицы, как один персонаж из фильма Винсента Прайса подпрыгивал, когда с
башни слетала летучая мышь. Они обыскали все уровни, включая чердак на третьем
этаже.
Дженнифер и Диллард убедили Кэли уйти, как только они обследуют все комнаты.
Наступала ночь, и этот старый остроконечный дом - который был жутким и в солнечный
день – в сумерках наполняли длинные тени. Кэли в нерешительности набросал записку:
«Курт: я не могу поверить, что ты сумел находиться в этом доме так, чтобы я этого не
заметил. Ты – чёртов придурок, потому что не звонишь Кортни и, по крайней мере, дай ей
знать, что с тобой всё в порядке. Ей очень больно, Курт, и этим утром у неё был
очередной «несчастный случай», и теперь она снова в больнице. Она - твоя жена, она тебя
любит, и у вас обоих есть ребёнок. Возьми себя в руки, чтобы, по крайней мере, сказать
ей, что с тобой всё в порядке, или она умрёт. Это нечестно, чувак. Сделай же что-
нибудь!». Он оставил это послание на парадной лестнице.
Вздохнув с большим облегчением, эти трое сели в машину и начали движение по
длинному проезду, Кэли и Дженнифер спереди, а Диллард сзади. Когда они свернули на
бульвар Лэйк-Вашингтон и помчались к городу, Диллард кротко произнесла: «Знаете, м-

222
м-м, мне неприятно это говорить, но когда мы ехали по проезду, мне кажется, что я видела
что-то над гаражом». Дженнифер обменялась с Кэли взглядом, выражающим ужас. «Я не
знаю, - продолжала Диллард. – Я просто видела тень там, наверху». «Почему ты ничего не
сказала?», - в сердцах крикнула Дженнифер. «Ну, я не знаю, - объяснила Диллард. - Я не
думала, что она была настоящая». Дженнифер знала, как суеверна Диллард, и она
продолжала вести машину к городу. «Ну, с меня хватит, - объявила Дженнифер. – Я не
вернусь».

Двумя днями ранее, в предрассветные часы вторника, 5 апреля, Курт Кобэйн

проснулся в своей постели, подушки всё ещё пахли духами Кортни. Он впервые
почувствовал этот аромат, когда она послала ему шёлково-кружевную шкатулку в форме
сердца три коротких года назад: он часами нюхал эту шкатулку, представляя себе, что она
её касалась интимными частями своего тела. В этой спальне в тот вторник её аромат
смешивался с немного резким запахом варёного героина; это также был запах, который
его будоражил.
В доме было холодно, поэтому он спал в одежде, включая своё коричневое вельветовое
пальто. По сравнению с теми ночами, которые он проводил, когда спал на улице в
картонных коробках, это было не так плохо. На нём была удобная футболка «Half
Japanese» (рекламирующая панк-группу из Балтимора), его любимая пара «Ливайс» и,
когда он сел на краю кровати, он зашнуровал единственную пару обуви, которая у него
была – это были кеды «Converse».
Был включён телевизор, настроенный на «MTV», но звук выключен. Он подошёл к
стереосистеме и поставил «Automatic For the People» «R.E.M.», убавив звук так, чтобы
голос Стайпа звучал, как дружеский шёпот на заднем фоне – впоследствии Кортни
обнаружила, что стереосистема по-прежнему включена, и в чейнджере этот CD. Он зажёг
«Кэмел Лайтс» и вернулся в постель с блокнотом размера 33 х 40.6 , прислонив его к
груди, и с красной ручкой с лёгким нажимом. Чистый лист бумаги ненадолго очаровал
его, но не из-за творческого кризиса: он представлял себе эти слова в течение многих
недель, месяцев, лет, десятилетий. Он сделал паузу просто потому, что даже лист
стандартного размера казался таким маленьким, таким ограниченным.
Он уже написал длинное личное письмо своей жене и дочери, которое он набросал
в «Эксодусе»; он вёз это письмо всю дорогу обратно в Сиэтл и положил его под одну из
тех пахнущих духами подушек. «Ты знаешь, что я люблю тебя, - написал он в этом
письме. - Я люблю Фрэнсис. Прости меня. Пожалуйста, не следуй за мной. Прости меня,
прости, прости». Он несколько раз написал: «Прости», исписав целую страницу этой
просьбой. «Я буду там, - продолжал он. - Я буду защищать вас. Я не знаю, куда я иду. Я
просто больше не могу быть здесь».
Это письмо было довольно трудно написать, но он знал, что это второе послание
будет в равной степени важно, и ему нужно было быть осторожным с этими словами. Он
адресовал его Бодде - имя его воображаемого друга детства. Он писал крошечными,
обдуманными буквами, и писал по прямой линии, не следуя правилам. Он составлял слова
очень методично, удостоверяясь, что каждое понятно и легко прочитать. Когда он писал,
освещение от «MTV» давало большую часть света, так как солнце всё ещё вставало.

Говорю на языке обученного идиота, который очевидно предпочёл бы быть

кастрированным, инфантильным нытиком. Понять эту записку будет довольно легко. Все
предупреждения из 101 урока панк-рока за эти годы. Начиная с моего первого знакомства
с, скажем так, этика, связанная с независимостью и вовлечением всего вашего
сообщества, оказалась стабильной. Я не испытывал волнения, как от прослушивания, так
и от создания музыки, наряду с тем, что я всё-таки писал уже слишком много лет. Я не
могу выразить, насколько я чувствую себя виноватым в этом. Например, когда мы
находимся за кулисами, зажигаются огни и начинается безумный гул толпы, не меня это

223
не действует, точно так же, как это было с Фредди Меркьюри, который, казалось, любил,
наслаждался любовью и обожанием толпы. Это то, чем я полностью восхищаюсь и
завидую. Дело в том, что я не могу вас обманывать. Каждого из вас. Это просто нечестно
по отношению к вам или ко мне. Я не представляю худшего преступления, чем
насаживать людей, притворяясь и делая вид, что я оттягиваюсь на все 100 процентов.
Иногда я чувствую себя так, словно я должен запускать таймер перед выходом на сцену. Я
пытался делать всё, что в моих силах, чтобы быть благодарным за это, и я благодарен,
Боже, поверь мне, я благодарен, но этого недостаточно. Я ценю то, что я и мы затронули и
развлекли многих людей. Я, должно быть, один из тех самовлюбленных людей, которые
ценят что-то только тогда, когда оно уходит. Я чересчур чувствителен. Мне надо быть
слегка безразличным, чтобы снова вернуть энтузиазм, который у меня был когда-то в
детстве. В наших последних трёх турах я стал намного больше ценить всех тех людей,
которых я знаю лично, как и фэнов нашей музыки, но я по-прежнему не могу справиться с
неудовлетворением из-за чувства вины и сопереживания, которые я испытываю по
отношению к каждому. Во всех нас есть что-то хорошее, и я думаю, что просто слишком
люблю людей. Настолько, что я чувствую себя крайне, чертовски ужасно. Несчастный,
маленький, чувствительный, неблагодарный, Рыба, чувак-Иисус! Почему бы тебе просто
не получать от этого удовольствие? Я не знаю. У меня есть богиня - жена, от которой
исходит честолюбие и сочувствие… и дочь, которая слишком во многом похожа на меня,
каким я был раньше. Переполненная любовью и радостью, целуя каждого человека,
которого она встречает, потому что все хорошие и не причинят ей вреда. И это ужасает
меня до такой степени, что я едва ли смогу что-то сделать. Для меня невыносима мысль о
том, что Фрэнсис станет несчастным, разрушающим самого себя, гибельным рокером,
которым стал я. Мне повезло, очень повезло, и я благодарен, но когда мне исполнилось
семь лет, я стал ненавидеть всех людей вообще. Людям кажется, что жить так легко,
потому что у них есть сочувствие. Сочувствие! Думаю, только потому что я слишком
люблю и слишком жалею людей. Спасибо вам всем с самого дна моего пылающего,
вызывающего тошноту желудка за ваши письма и участие в последние годы. Во мне
слишком много от эксцентричного, капризного ребенка! Во мне больше нет страсти,
поэтому помните, что лучше сгореть, чем угасать.

Когда он отложил ручку, он заполнил всё, кроме двух дюймов страницы.

Потребовались три сигареты, чтобы набросать это письмо. Эти слова не давались легко, и
были неправильно написанные и наполовину законченные предложения. У него не было
времени, чтобы переписывать это письмо двадцать раз, как он переписывал многие
письма в своих дневниках: на улице становилось светлее, и ему нужно было действовать
до того, как проснётся остальной мир. Он подписал его: «Мир, любовь, сочувствие. Курт
Кобэйн», написав печатными буквами своё имя вместо того, чтобы использовать подпись.
Он дважды подчеркнул «сочувствие»; он использовал это слово пять раз. Он написал ещё
одну строчку – «Фрэнсис и Кортни, я буду у вашего алтаря» - и сунул бумагу и ручку в
левый карман своего пальто. На стереосистеме Стайп пел о «Человеке на Луне». Курт
всегда любил Энди Кауфмана - его друзья обычно лопались от смеха ещё в неполной
средней школе в Монтесано, когда Курт пародировал его Лэтку из «Такси».
Он встал с кровати и пошёл в гардеробную, куда он убрал щит со стены. В этом
секретном закутке хранился кейс из бежевого нейлона с ружьём, коробка с патронами для
винтовки и коробка из-под сигар «Том Мур». Он переместил щит, положил патроны себе
в карман, взял коробку из-под сигар и взвалил тяжёлую винтовку на своё левое плечо. В
шкафу в прихожей он взял два полотенца; они не были ему нужны, но кому-то
понадобятся. Сочувствие. Он тихо спустился с девятнадцати ступенек широкой лестницы.
Он был в нескольких футах от комнаты Кэли и не хотел, чтобы его кто-то увидел. Он
продумал всё до конца, планировал это с той же продуманностью, которую он вкладывал
в свои обложки для альбомов и видео. Будет кровь, много крови, и беспорядок, которого

224
он не хотел в своём доме. Главным образом, он не хотел преследовать этот дом, оставлять
свою дочь с теми кошмарами, от которых страдал он.
Когда он направился в кухню, он миновал дверной косяк, где они с Кортни начали
отмечать, насколько выросла Фрэнсис. Сейчас там была одна линия, маленькая
карандашная отметка с её именем - 31 дюйм от пола. Курт больше не увидит никаких
отметок повыше на этой стене, но он был уверен, что без него жизнь его дочери будет
лучше.
На кухне он открыл дверь своего холодильника из нержавеющей стали «Traulson»
за 10 000 $ и взял банку рутбира «Барк», убедившись, что он не потерял саквояж с
винтовкой. Неся свой невероятный груз - рутбир, полотенца, коробку с героином и
винтовку - всё это впоследствии будет найдено в причудливой группировке - он открыл
дверь на задний двор и прошёл через маленький внутренний дворик. Забрезжил рассвет, и
туман висел близко к земле. Большинство рассветов в Абердине ощущались точно так же,
как этот: мокрый, влажный, сырой. Он больше никогда не увидит Абердин; никогда на
самом деле не заберётся на вершину водонапорной башни на «Холме Думай обо Мне»;
никогда не купит ферму, о которой он мечтал в округе Грйэс-Харбор; никогда больше не
проснётся в зале ожидания больницы, притворяясь убитым горем посетителем, просто
чтобы найти тёплое место для сна; больше никогда не увидит свою мать, сестру, отца,
жену или дочь. Он сделал двадцать шагов к оранжерее, поднялся по деревянной лестнице
и открыл задние застеклённые створчатые двери. Пол был линолеумный: его легко будет
очистить. Сочувствие.
Он сидел на полу однокомнатного строения, глядя на передние двери. Никто не
мог увидеть его здесь, пока не забрался на деревья за его имением, а это не было вероятно.
Последнее, чего он хотел, это чтобы такой идиот мог бы оставить его овощем, и оставить
его с ещё большей болью. Два его дяди и двоюродный дедушка совершали ту же ужасную
прогулку, и если они сумели с этим справиться, он знал, что тоже сумеет. У него были
«самоубийственные гены», как он обычно шутил со своими друзьями ещё в Грэйс-
Харбор. Он больше никогда не хотел видеть больницу изнутри, больше не хотел, чтобы
врач в белом халате его щупал, больше не хотел, чтобы в его больном желудке находился
эндоскоп. Он покончил со всем этим, покончил со своим желудком; он не мог быть более
конченным. Как великий кинорежиссёр, он планировал этот момент до мельчайшей
детали, репетируя эту сцену и как режиссёр, и как актёр. За эти годы было много
генеральных репетиций, неприятностей, почти дошедших до этого, или случайно, или
иногда с умыслом, как в Риме. Это всегда было тем, что он держал в голове, как
драгоценный бальзам, как единственное средство от боли, которое не уйдёт. Ему не было
дела до свободы от нужды: он хотел свободы от боли.
Он сидел, думая об этом, несколько минут. Он выкурил пять «Кэмел Лайтс». Он
отпил несколько глотков своего рутбира.
Он вынул из своего кармана письмо. Там всё ещё оставалось немного места. Он
положил его на линолеумный пол. Ему пришлось писать большими буквами, которые не
были такими прямыми из-за поверхности, на которой он находился. Он сумел нацарапать
ещё несколько слов: «Пожалуйста, живи, Кортни, ради Фрэнсис, ради её жизни, которая
будет гораздо счастливее без меня. Я люблю вас. Я люблю вас». Эти последние слова,
написанные крупнее всех остальных, закончили лист. Он положил письмо поверх груды
земли и проткнул ручкой посередине, так, чтобы она поддерживала бумагу поверх земли,
как стойка.
Он вынул винтовку из своего кейса из мягкого нейлона. Он тщательно сложил
кейс, как маленький мальчик, убирающий свою лучшую воскресную одежду, придя из
церкви. Он снял свой жакет, положил его поверх кейса, и положил два полотенца на
вершину этой груды. А, сочувствие, приятный дар. Он пошёл к раковине и налил немного
воды для того, чтобы приготовить наркотики, и снова сел. Он распечатал коробку с 25

225
патронами для винтовки и вынул три, положив их в магазин ружья. Он взвёл курок
«Ремингтона», чтобы один снаряд был в патроннике. Он снял ружьё с предохранителя.
Он выкурил свой последний «Кэмел Лайтс». Он сделал ещё глоток «Барка». На
улице начинался пасмурный день - это был день, похожий на тот, в который он впервые
пришёл в этот мир, 27 лет, один месяц и шестнадцать дней назад. Однажды в своём
дневнике он попытался рассказать историю о том самом первом мгновении своей жизни:
«Моим первым воспоминанием был светло-зелёный кафельный пол и очень сильная рука,
держащая меня за лодыжки. Эта сила ясно дала мне понять, что я больше не в воде, и я не
могу вернуться. Я пытался пинаться и извиваться, вернуться в дыру, но он просто держал
меня там, временно остановив во влагалище моей матери. Он словно дразнил меня, и я
мог чувствовать слизь и кровь, испаряющиеся и сжимающие мою кожу. Реальность была
кислородом, поглощающим меня, и этот стерильный запах оттого, что я никогда не
вернусь в дыру, ужас, который никогда не мог повториться снова. Понимание этого
успокаивало, и поэтому я начал свой первый ритуал того, чтобы иметь с этим дело. Я не
плакал».
Он взял свою коробку из-под сигар и вытащил маленький полиэтиленовый пакет, в
котором был мексиканский чёрный смоляной героин на 100 $ - это было много героина.
Он взял половину, щепотку размером с ластик, и положил его в свою ложку. Методично и
искусно он приготовил героин и свой шприц, введя его прямо над своим локтём,
неподалёку от своей татуировки «K». Он сложил инструменты обратно в коробку и
почувствовал, что его уносит, он быстро уплывает с этого места. Джайнизм проповедовал,
что существует тридцать раев и семь адов, и все они слоями проходят через нашу жизнь;
если ему повезёт, это станет его седьмым и последним адом. Он убрал свои инструменты,
уплывая всё быстрее и быстрее, чувствуя, как замедляется его дыхание. Теперь ему надо
было спешить: всё становилось туманным, и все предметы приобретали зеленоватый
оттенок. Он взял тяжёлую винтовку, положил его поперёк потолка себе в рот. Это было
громко; он был в этом уверен. А потом он умер.

226
 Эпилог
ЗАГРОБНЫЙ МИР ЛЕОНАРДА КОЭНА
Сиэтл, штат Вашингтон
апрель 1994 – май 1999 года

«Дай мне загробный мир Леонарда Коэна, чтобы я мог тосковать вечно».
- из «Pennyroyal Tea»

Ранним утром в пятницу, 8 апреля, электрик Гэри Смит прибыл на бульвар Лэйк-
Вашингтон, 171. Смит и несколько других рабочих были в доме с четверга, устанавливая
новую систему безопасности. Дважды заглядывала полиция и велела рабочим
предупредить их, если придёт Курт. В 8:40 в пятницу Смит находился возле оранжереи и
поглядел внутрь. «Я увидел, что там на полу лежит тело, - сказал он впоследствии одной
газете. - Я подумал, что это манекен. Потом я заметил, что у него в правом ухе кровь. Я
увидел винтовку, лежащую поперёк его груди, указывая ему в подбородок». Смит
позвонил в полицию, а потом в свою компанию. Друг диспетчера его фирмы взял на себя
сообщение на радиостанцию «KXRX». «Эй, парни, вы будете должны мне за это
несколько хороших билетов на «Pink Floyd»», - сказал он ди-джею Марти Римеру.
Полиция подтвердила, что в доме Кобэйнов было обнаружено тело молодого мужчины, и
«KXRX» передала это сообщение в эфир. Хотя полиция не опознала покойного, в первых
сообщениях предполагалось, что это был Курт. Минут через двадцать «KXRX» приняла
печальный телефонный звонок от Ким Кобэйн, которая представилась сестрой Курта, и со
злостью спросила, почему они передают такой ошибочный слух. Они велели ей позвонить
в полицию.
Ким так и сделала и, услышав эту новость, позвонила своей матери. Вскоре после
этого на пороге дома Венди появился репортёр «Aberdeen Daily World». Её цитата
появилась в сообщении «Associated Press» и была переиздана во всём мире: «Теперь он
умер и вступил в этот дурацкий клуб. Я говорила, чтобы он не вступал в этот дурацкий
клуб». Она ссылалась на совпадение, что Джими Хендрикс, Джэнис Джоплин, Джим
Моррисон и Курт - все умерли в 27 лет. Но его мать сказала кое-что ещё, что больше не
сообщалось ни в какой другой газете - хотя каждому родителю, который слышал новость
о смерти Курта, не нужно было это читать, чтобы понять, какую потерю она чувствует. В
конце своего интервью Венди сказала о своём единственном сыне: «Я больше никогда его
не обниму. Я не знаю, что делать. Я не знаю, куда идти».
Дон услышал о смерти своего сына по радио - он был слишком расстроен, чтобы
говорить с репортёрами. Лиланд и Айрис узнали об этом, когда смотрели телевизор.
Айрис пришлось лечь после этой новости - она не была уверена, сможет ли это выдержать
её больное сердце.
Тем временем в Лос-Анджелесе Кортни стала пациенткой «Эксодуса»,
обратившись туда в четверг вечером. В четверг она была арестована в «Пенинсуле» после
того, как полиция прибыла в её «забрызганный рвотой и кровью номер» и обнаружила
шприц, блокнот с бланками рецептов и маленький пакет, который, как они полагали, был
героином (вещество, как оказалось, было индуисским пеплом удачи). Когда её выпустили
под залог в размере 10 000 $, она обратилась на стационарное лечение, прервав свою
детоксикацию в гостинице.
В пятницу утром в «Эксодус» приехала Розмэри Кэрролл. Когда Кортни увидела
выражение лица Розмэри, она узнала новость, не имея необходимости даже слышать её.
Две женщины несколько мгновений смотрели друг на друга в полной тишине, пока
Кортни, наконец, не задала вопрос из одного слова: «Как?».
Кортни уехала из Лос-Анджелеса в «Лирджете» с Фрэнсис, Розмэри, Эриком
Эрландсоном и няней Джэкки Фэрри. Когда они приехали в дом на Лэйк-Вашингтон, он
227
был окружён съёмочными группами телевизионных новостей. Лав быстро наняла частных
охранников, которые поместили поверх оранжереи брезент, чтобы СМИ не могли туда
заглядывать. Перед появлением этих навесов фотограф «Seattle Times» Том Риз снял
несколько кадров оранжереи через отверстие в заборе. «Я думал, что это, возможно, был
не он, - вспоминал Риз, - это мог быть кто угодно. Но когда я увидел там эту кеду, я
понял». Фотография Риза, которая вышла на первой полосе субботней «Seattle Times»,
показала вид сквозь застеклённые створчатые двери, включая половину тела Курта, его
прямую ногу, его кеду и его сжатый кулак рядом с коробкой из-под сигар.
Днём Отделение Судебно-Медицинской Экспертизы округа Кинг выпустило
заявление, подтверждающее то, что все уже знали: «Вскрытие показало, что Кобэйн умер
от раны от винтовки в голову, и рана, по-видимому, самопричинённая». Вскрытие
проводил доктор Николас Хартшорн - задача была особенно эмоциональной, потому что
Хартшорн некогда раскручивал концерт «Нирваны» в колледже. «Мы поместили в наше
сообщение «по-видимому» самопричинённую рану от выстрела в голову в тот момент,
потому что мы по-прежнему хотели поставить все чёрточки поперёк всех наших «t» и
точки над всеми нашими «i», - вспоминал Хартшорн. – Не было абсолютно ничего, что
указывало бы, что это что-то другое, а не самоубийство». Однако из-за внимания СМИ и
известности Курта полиция Сиэтла не закончила своё полное расследование за 40 дней, и
провела более 200 часов, интервьюируя друзей и семью Курта.
Несмотря на слухи об обратном, труп был опознан как Курт, хотя сцена была
ужасной: сотни дробинок от патрона винтовки расширили его голову и изуродовали его.
Полиция сняла с тела отпечатки пальцев, и эти отпечатки соответствовали тем, которые
уже были в деле с ареста из-за домашнего насилия. Хотя более поздний анализ винтовки
заключил, что «четыре карты снятых скрытых отпечатков не содержат никаких чётких
отпечатков», Хартшорн сказал, что отпечатки на оружии не были четкими, потому что
оружие должно было выпасть из руки Курта после того, как наступило трупное
окоченение. «Я знал, что его отпечатки там есть, потому что он держал его в руке», -
объяснял Хартшорн. Дата смерти была установлена как 5 апреля, хотя она, возможно,
наступила за 24 часа до или после. По всей вероятности, Курт умер в оранжерее, в то
время как происходили несколько поисков в главном доме.
Вскрытие обнаружило следы бензодиазепинов (транквилизаторов) и героина в
крови Курта. Уровень обнаруженного героина был настолько высок, что даже Курт -
печально известный своей неуёмной привычкой - возможно, прожил бы не намного
дольше, если бы не выстрел из ружья. Ему удался трюк, который был весьма
выдающимся, хотя он имел сходство с действиями его дяди Бёрла (выстрелы и в голову, и
в живот), и его прадеда Джэймса Ирвинга (нож в живот, и последующее вскрытие раны):
Курт сумел убить себя дважды, используя два метода, в равной степени роковые.
Кортни была безутешна. Она настояла, чтобы полиция отдала ей забрызганное
вельветовое пальто Курта, которое она надела. Когда полицейские, наконец, ушли из сада,
и под присмотром только охранника она повторила последние шаги Курта, вошла в
оранжерею – которую всё-таки надо было очищать - и опустила свои руки в его кровь.
Стоя на коленях на полу, она молилась, выла и вопила, воздев свои покрытые кровью
руки к небу, и кричала: «Почему?». Она нашла маленький остаток черепа Курта с
волосами. Она вымыла водой и шампунем этот ужасный сувенир. А потом она начала
уничтожать свою боль наркотиками.
Той ночью на ней были слои одежды Курта, потому что они всё ещё пахли им. В
дом приехала Венди, и мать и невестка спали в одной постели, прижимаясь друг к другу
ночью.
В субботу, 9 апреля, был нанят Джефф Мэйсон, чтобы отвезти Кортни в
помещение для гражданской панихиды, чтобы увидеть тело Курта до его кремации - она
уже попросила, чтобы с его рук были сделаны гипсовые слепки. Также были приглашён и
отказался Грол, но Крист приезжал до Кортни. Он провёл несколько личных мгновений со

228
своим старым другом и не выдержав, заплакал. Когда он уехал, в смотровую привели
Кортни и Мэйсона. Курт лежал на столе, одетый в свою самую лучшую одежду, но его
глаза были зашиты. Впервые Кортни была со своим мужем за десять дней, и это был
последний раз, когда их физические тела были вместе. Она гладила его по лицу, говорила
с ним, и отрезала локон его волос. Потом она сняла с него штаны и отрезала маленький
локон волос с его лобка - его любимых волос на лобке, волос, которых он так долго ждал
подростком, так или иначе их нужно было сохранить. Наконец, она села верхом на его
тело, положила голову ему на грудь и завопила: «Почему? Почему? Почему?».
В тот день начали приезжать друзья, чтобы утешить Кортни, и многие приносили
наркотики, которые она без разбора глотала. Между наркотиками и её горем она была
катастрофой. Каждые пять минут звонили репортёры, и хотя не была в лучшей форме,
чтобы говорить, она иногда отвечала на звонки, но для того, чтобы задавать вопросы, а не
отвечать на них: «Почему Курт это сделал? Где он был на той прошлой неделе?». Как
многие убитые горем возлюбленные, она сосредотачивалась на этих мельчайших деталях,
чтобы избежать своей потери. Она провела два часа, разговаривая по телефону с Джин
Стаут из «Post-Intelligence», размышляя над этим и объявив: «Я сильная и могу принять
всё, что угодно. Но я не могу принять это». Смерть Курта попала на первую полосу в
«New York Times» и множество телевизионных и газетных репортёров обрушилось на
Сиэтле, пытаясь сделать материал, где немногие источников говорили со СМИ.
Большинство делали обзорные статьи о том, что Курт значил для поколения. Что ещё
можно было сказать?
Нужно было организовывать похороны. Сьюзен Силвер из «Soundgarden»
предложила свою помощь и запланировала частную службу в церкви, и одновременно
публичные поминки со свечами в Сиэтл-центре. В тот уикэнд медленная процессия
друзей достигла дома на Лэйк-Вашингтон – все казались крайне потрясёнными, пытаясь
разобраться в необъяснимом. К их горю добавился физический дискомфорт: когда в
пятницу приехал Джефф Мэйсон, он обнаружил, что масляный бак полностью высох.
Чтобы согреть огромный дом, он стал посылать лимузины, чтобы купить хворост для
растопки из «Сэйфуэя». «Я ломал стулья, потому что камин был единственным способом
согреть дом», - вспоминал он. Кортни была наверху в их спальне, завернувшись в слои
одежды Курта, записывая послание, которое будет транслироваться на публичных
поминках.
В воскресенье днём была проведена публичная служба со свечами в «Flag Pavilion»
в Сиэтл-центре, и присутствовали 7 000 человек, неся свечи, цветы, самодельные плакаты,
а некоторые сжигали фланелевые рубашки. Выступал консультант по самоубийствам и
убеждал убитых горем подростков обращаться за помощью, пока местные ди-джеи
делились воспоминаниями. Передали короткое сообщение от Криста:
Мы помним Курта за то, каким он был: заботливым, щедрым и милым. Давайте
сохраним эту музыку с нами. Она всегда будет с нами, навеки. У Курта была этика по
отношению к своим фэнам, которая основывалась на панк-рок-мышлении: нет особенных
рок-групп; нет великих музыкантов. Если у тебя есть гитара и большая душа, просто
колоти по чему-нибудь и имей в виду: ты - суперзвезда. Подключай тона и ритмы,
которые универсально человечны. Музыку. Используй свою гитару, как барабан, чёрт
побери. Просто улавливай ритм и позволь ему литься из твоего сердца. Вот уровень, на
котором Курт говорил с нами: в наших сердцах. И вот где эта музыка будет всегда,
навеки.
Потом транслировали плёнку Кортни. Она записала её вчера поздно ночью в их
постели. Она начала:

Я не знаю, что сказать. Я чувствую тот же самое, что и все вы. Если вы все
думаете, что сидеть в этой комнате, где он играл на гитаре и пел, и не чувствовать, что это
такая честь – быть рядом с ним, вы сумасшедшие. Тем не менее, он оставил записку. Она

229
больше похожа на письмо грёбаному редактору. Я не знаю, что случилось. Я имею в виду,
что это случилось бы, но могло случиться, когда ему было бы 40. Он всегда говорил, что
переживёт всех, и ему будет 120. Я не буду читать вам всю записку, потому что всё
остальное – не ваше собачье дело. Но кое-что в ней – для вас. Я на самом деле не думаю,
что прочесть это – значит, унизить его достоинство, считая, что это адресовано
большинству из вас. Он – такой придурок. Я хочу, чтобы вы все очень громко сказали
«придурок».

Толпа крикнула «придурок». А потом Кортни прочитала предсмертную записку. В

течение следующих десяти минут она смешала последние слова Курта со своими
собственными комментариями на них. Когда она читала тот отрывок, где Курт упоминал
Фредди Меркьюри, она крикнула: «Курт, тогда какого чёрта! Ну, и не становился бы рок-
звездой, придурок». Там, где он написал о «слишком сильной любви», она спросила: Так
почему же ты просто не остановился, чёрт возьми?». А когда она цитировала его строчку
о том, что он «чувствительный, неблагодарный, Рыба, чувак-Иисус», она завопила:
«Замолчи! Ублюдок. Почему бы тебе просто не наслаждаться этим?». Хотя она читала эту
записку толпе - и СМИ - она говорила, будто Курт был её единственным слушателем. В
конце, перед тем, как прочитать строчку Нила Янга, которую цитировал Курт, она
предупредила: «И не запоминайте это, потому что это грёбаная ложь: «Лучше сгореть,
чем угасать». Боже, ты - придурок!». Она закончила читать записку, а потом добавила:
Просто помните, это всё ерунда! Но я хочу, чтобы вы знали одну вещь: та
ерундовая «жёсткая любовь» восьмидесятых, она не работает. Она не настоящая. Она не
работает. Я должна была позволить ему, все мы должны были позволить ему иметь его
нечувствительность. Мы должны были позволить ему иметь то, от чего его желудку было
легче, мы должны были позволить ему иметь это вместо того, чтобы пытаться снять с него
кожу. Идите домой и скажите своим родителям: «Даже не пытайтесь пробовать на мне эту
ерундовую жёсткую любовь, потому что она не работает, чёрт возьми». Вот что я думаю.
Я лежу в нашей постели, и мне действительно очень жаль, и я чувствую то же, что и вы.
Мне очень жаль, ребята. Я не знаю, что я могла бы сделать. Мне жаль, что я не здесь. Мне
жаль, что я слушала других людей. Но я слушала. Каждую ночь я сплю с его матерью, и я
просыпаюсь утром и думаю, что это он, потому что их тела – в некотором роде одно и то
же. Теперь мне надо идти. Просто скажите ему, что он - придурок, хорошо? Просто
скажите: Придурок, ты – придурок». И что вы его любите.
Когда экстраординарная плёнка Кортни передавалась в Сиэтл-центре, в другой
стороне города 70 человек собрались в Церкви Единства Правды на частную службу. «Не
было времени для программы или приглашений», - вспоминал преподобный Стивен
Таулз, который вёл службу. Большинство присутствующих было приглашено по телефону
прошлым вечером. О нескольких самых близких друзьях Курта - включая Джесси Рида –
забыли, или они не смогли приехать за такой короткий срок. Компания включала
контингент из «Gold Mountain» и несколько вагонов друзей из Олимпии. Боб Хантер,
старый преподаватель Курта по рисованию, был одним из немногих из Абердина. Даже
бывшая подружка Курта Мэри Лу Лорд приехала и села сзади. Кортни и Фрэнсис сидели
впереди между Венди и Ким; женщины семьи Кобэйн, казалось, были единственным, что
поддерживало Кортни, чтобы не упасть. Приехали Дон, Дженни и Лиланд; Айрис была
слишком больна. Там была и Трэйси Мэрандер, столь же обезумевшая, как и семья - она
была так же близка к Курту, как и его кровные родственники.
В церкви скорбящие обнаружили фотографии шестилетнего Курта, лежащие на
скамейках. Таулз начал с 23-го псалма, а потом сказал: «Как ветер, обдувающий
вселенную, время уносит с собой имена и дела завоевателей, как и обычных людей. И всё,
чем мы были, и всё, что остаётся, это жить в воспоминаниях тех, кто заботился о том,
чтобы мы прошли этот путь, но лишь краткий миг. Мы здесь, чтобы вспомнить и
освободить Курта Кобэйна, который прожил короткую жизнь, которая была длинна в

230
достижениях». Таулз рассказал историю Золотого Будды, который провёл годы, скрытый
под слоем глины, прежде чем стала известна его истинная ценность, а после этого прочёл
стихотворение под названием «Странник». Потом он попросил компанию рассмотреть ряд
вопросов, предназначенных для того, чтобы заставить их подумать о покойном. Он
спросил: «Есть ли между вами незаконченное дело?». Если бы Таулз потребовал поднять
в ответ руки, зал заполнился бы поднятыми руками.
Потом Таулз предложил остальным выступить вперёд и поделиться своими
воспоминаниями. Брюс Пэвитт с «Sub Pop» говорил первым и сказал: «Я люблю тебя, я
уважаю тебя. Конечно, я опоздал на несколько дней, чтобы это выразить». Дилан Карлсон
зачитал буддистский текст. Крист зачитал подготовленные записи, вроде его записанного
на плёнку сообщения.
Дэнни Голдберг рассказал о противоречиях Курта, как он говорил, что ненавидит
славу, однако жаловался, когда его видео не крутили. Голдберг сказал, что любовь Курта
к Кортни «была одной из тех вещей, из-за которых он продолжал жить», несмотря на его
постоянную депрессию. И Голдберг говорил об Абердине, хотя и с перспективы жителя
Нью-Йорка: «Курт приехал из города, о котором никто никогда не слышал, и он
продолжал изменять мир».
А потом встала Кортни и прочитала подлинную предсмертную записку, которую
она держала в руках. Она вопила, кричала, плакала, и смешивала записку Курта с
цитатами из библейской Книги Иова. Она закончила, рассказывая о Бодде, и сколько этот
воображаемый друг значил для Курта. Почти никто в зале не знал, о ком она говорит, но
этого упоминания о воображаемом друге детства Курта было достаточно, чтобы заставить
Венди, Дона, Ким, Дженни и Лиланда тихо плакать. Преподобный Таулз закончил
церемонию чтением Евангелия от Матфея 5:43.
Когда служба окончилась, вернулись старые ссоры. Мэри Лу Лорд быстро вышла.
Дон и Венди едва говорили. А один из друзей Курта из Олимпии был так оскорблён
комментариями Дэнни Голдберга, что на следующий день он распространил по факсу
пародию. Но нигде не было более явных разногласий, чем в планировании двух
конкурирующих поминок после службы. Одну проводили Крист и Шелли, а другую -
Кортни, и только горстка скорбящих посетила обе. Кортни опоздала на поминки у себя
дома, поскольку после церемонии она отважилась придти на службу со свечами. Там она
раздала часть одежды Курта фэнам, которые были изумлены, увидев, что она сжимает
предсмертную записку. «Это было невероятно, - вспоминал охранник Джэймс Кёрк. – Она
не была в полиэтиленовом пакете или ещё в чём. Она показала её ребятам и сказала: «Я
очень сожалею»». По пути домой Кортни остановилась у радиостанцию «KNDD» и
потребовала эфирного времени. «Я хочу выйти в эфир и заставить их прекратить крутить
Билли Коргана и немедленно поставить Курта», - объявила она. Станция вежливо её
выставила.

Спустя неделю Кортни получила урну с прахом Курта. Она взяла горсть и
захоронила её под ивой перед домом. В мае она положила остальное в рюкзак с
плюшевым медведем и поехала в буддистский монастырь «Нэмгиал» возле Итаки, штат
Нью-Йорк, где она искала освящения пепла и отпущения грехов для себя. Монахи
благословили останки и взяли горсть, чтобы сделать мемориальную скульптуру - цацу.
Большая часть останков Курта находилась в урне на бульваре Лэйк-Вашингтон,
171 до 1997 года, когда Кортни продала дом. Она переехала в Беверли-Хиллс с Фрэнсис и
урной Курта. Перед продажей дома она настояла на соглашении, позволяющем ей
однажды вернуться и переместить иву.
Спустя пять лет после самоубийства Курта, 31 мая 1999 года, в День Поминовения,
Венди организовала последнюю службу для своего сына. План состоял в том, что Фрэнсис
развеет пепел Курта в ручье за домом Венди, в то время как буддистский монах прочтёт
молитву. Кортни и Фрэнсис уже были на Северо-Западе на той неделе на отдыхе. Со

231
времени смерти Курта Кортни сблизилась с Венди и купила ей дом за 400 000 $ на участке
земли в как раз возле Олимпии. Именно за этим домом и планировалась служба, и была
приглашена горстка семьи и друзей. Хотя Венди сама не звала Дона, его пригласили
менеджеры Кортни, и он приехал. Но внутренние семейные ссоры отчасти продолжались:
Лиланд, теперь живущий один в своём трейлере после смерти Айрис в 1997 году, не
пришёл. Кортни на самом деле пригласила Трэйси Мэрандер, и она приехала, желая
сказать Курту последнее прощай. Когда Трэйси пришла и увидела Фрэнсис, она была
поражена красотой девочки - босая, одетая в пурпурное платье, её глаза казались
необыкновенно похожими на глаза парня, которого Трэйси когда-то любила. Эта мысль
посещает Кортни каждый день своей жизни.
За эти годы после смерти Курта многие предлагали воздвигнуть в Абердине
памятник, и место его рождения, возможно, также служило подходящим местом, чтобы
развеять его пепел. Развеивание пепла Курта под его мифическим мостом было бы своего
рода самосудом и буквальной иронией; впервые он спал бы там.
Но вместо этого под пение монаха шестилетняя Фрэнсис Бин Кобэйн развеяла
пепел своего отца в ручье МакЛэйн-крик, и он растворился и уплыл вниз по течению. Во
многих отношениях это тоже было подходящим местом упокоения. Курт нашел свою
истинную артистическую музу в Олимпии, и меньше чем в пяти милях отсюда он сидел в
дерьмовой маленькой квартирке, которая пахла кроличьей мочой, и весь день писал
песни. Эти песни пережили Курта и даже его самые мрачные кошмары. Как однажды
заметил его бывший приёмный отец Дэйв Рид, предложив самое хорошее суммировании
жизни Курта из всех когда-либо предложенных: «У него было отчаяние, а не храбрость,
быть собой. Как только ты сделал это, ты не можешь ошибиться, потому что ты не
можешь делать никаких ошибок, когда люди любят тебя за то, что ты такой, какой есть.
Но для Курта было неважно, что его любят другие люди; он просто недостаточно любил
самого себя».
Была ещё одна частица судьбы и крупица старой истории, которая соединила этот
отдельный участок воды, земли и воздуха с этими бренными останками; как раз на
вершине холма, менее чем в десяти милях отсюда, в истоке МакЛэйн-крик и всех рек в
этой местности, была маленькая цепь Вашингтонских гор, известных как Блэк-Хиллс.
Именно здесь, несколько лет назад, молодая семья каталась на санках после первого
похолодания. Они ехали на своём «Камаро» по дороге с движением в два ряда, за
крошечный лесозаготовительный город Портер, на забавный маленький холм под
названием Гора Фаззи-Топ. В этой машине ехали мама, папа, малышка-дочь и маленький
шестилетний мальчик с такими же эфемерными голубыми глазами, как у Фрэнсис Кобэйн.
Этот мальчик ничто в мире так не любил, как кататься на санках со своей семьёй, и во
время этой поездки из Абердина он упрашивал своего отца ехать быстрее, потому что он
не мог больше ждать. Когда «Камаро» приезжал на стоянку у вершины Фаззи Топ,
мальчик быстро выбегал, хватал свои сани «Flexible Flyer», быстро бежал к горе и мчался
вниз так, будто его один полёт мог как-то остановить время. У подножия горы он махал
своей рукой в рукавице своей семье, и широкая, сердечная улыбка появлялась на его лице,
его голубые глаза искрились от зимнего солнца.

232
 ПРИМЕЧАНИЯ ОБ ИСТОЧНИКАХ
Написание этой книги вызвало проведение более 400 интервью в течение четырёх
лет. Большинство сессий интервью было сделано лично и записано на плёнку, хотя
некоторые проводились по телефону или по электронной почте, а горстка была сделана
даже через защитное стекло тюрьмы. Чтобы избежать 50 страниц примечаний об
источниках, гласящих: «Из интервью с автором», каждая глава начинается со списка
субъектов моих интервью в порядке цитирования в тексте для этой отдельной части.
Большинство моих субъектов указано в тексте: многие другие источники появляются на
заднем фоне, и их имена не появляются в рукописи, но их помощь и воспоминания, тем не
менее, были основными в сведении вместе этой истории. Когда субъект указывается
впервые, отмечается год моего интервью. В дополнение к многочисленным людям,
перечисленным здесь, много коллег помогали в предоставлении источников или
поддержки. Я надеюсь, что я включил их всех в последующий раздел «Благодарности».

Пролог
Страница 4 «Я проснулась в 7 утра»: электронное письмо Кортни Лав
Чарлзу Р. Кроссу, 1999 год.
Страница 5 «Не то чтобы у него была передозировка»: там же.

Глава 1: Сперва Вопя Во Всё Горло

Интервью автора с Доном Кобэйном, 1999; Мари (Фрэйденберг) Эрл, 1998, 1999,
2000; Родом и Дрес Хёрлинг, 1999; Брэндоном Фордом, 2000; Тони Хиршманом, 1999;
Лиландом Кобэйном, 1998, 1999, 2000; Ширли Де-Рензо, 1999; Коллин Векич, 1999;
Дороти Векич, 1999; Майклом Вилтом, 1999; Джэймсом Алтиканом, 1999; Нормой
Алтикан, 1999; Кендаллом Уильямсом, 1999; и Ким Кобэйн, 2000. Хилари Рикрод из
Абердинской Библиотеки Тимберлэнд и Лиланд Кобэйн предоставили необходимый фон
истории округа Грэйс-Харбор, и я благодарен им обоим за их широкомасштабную
помощь.

Глава 2: Ненавижу Маму, Ненавижу Папу

Интервью автора с Доном Кобэйном; Лиландом Кобэйном; Ким Кобэйн; Гэри
Кобэйном, 1999; Мари Эрл; Стэном Таргасом, 1999; Стивом Шиллигером, 1999; Дженни
Кобэйн, 1999; Лайзой Рок, 1999; Дэррином Нитери, 1999; Кортни Лав, 1998, 1999, 2000,
2001; Джоном Филдсом, 1999; Рони Тойра, 1998; Джоном Брискоу, 1999; Лоис Стопсен,
2000; Родом Маршем, 2001; Миро Джангам, 1998; и Джэймсом Уэстби, 2000.
Страница 14: «Я меня было очень хорошее детство»: «Family Values», Джонатан
Поунмэн, «Spin», декабрь 1992 года.
Страница 19: Айрис Кобэйн однажды описала 1976 год: Кристофер Сэндфорд,
«Kurt Cobain» (Carrol & Craf, 1996), страница 30.

Глава 3: Зануда Месяца

Интервью автора с Доном Кобэйном; Тимом Нелсоном, 1999; Биллом Бёрхардтом,
1999; Лиландом Кобэйном; Родом Маршем; Рони Тойра; Дженни Кобэйн; Ким Кобэйн;
Джоном Филдсом; Джэймсом Уэстби; Майком Бартлеттом, 1999; Скоттом Коукли, 1999;
Тери Зиллеттом, 1999; Беверли Кобэйн, 1999; Тревором Бриггсом, 1999; Мари Эрл; и
Джимом Кобэйном, 1998.
Страница 24: Эта статья вышла под заголовком: «Puppy Press» благодаря
любезности Скотта Коукли.
Страница 25: Рисунки Курта «всегда были очень хорошими»: интервью с Никки
Кларк, взятое Хилари Рикрод, 1998 год.

233
 Страница 28: Филдс был не единственным другом Курта: у Билла Бёрхардта,
Майка Бартлетта, Рода Марша, Тревора Бриггса, Дэррина Нитери и других есть подобные
истории.
Страница 30: Как Курт впоследствии рассказывал об этом: Майкл Азеррад, «Come
As You Are: The Story of Nirvana» (Doubleday, 1993), страница 21.

Глава 4: Мальчик С Сосиской «Prairie Belt»

Интервью автора с Доном Кобэйном; Лиландом Кобэйном; Джимом Кобэйном;
Уорреном Мэйсоном, 1999; Дэном МакКинстри, 1999; Риком Гэйтсом, 1999; Бобом
Хантером, 1999; Теризой Вэн Кэмп, 1999; Майком Медаком, 1999; Джоном Филдсом;
Кэти Аттер, 2000; Шэйном Лестером, 2000; Майком Бартлеттом; Тревором Бриггсом;
Мари Эрл; Дэррином Нитэри; Бренданом МакКэрроллом, 1999; Кевином Хоттингером,
1999; Эваном Арчи, 2000; Баззом Осборном, 1999; Биллом Бёрхардтом; Стивом
Шиллингером; Андреа Вэнс, 1999; Джэкки Хагара, 1999; Джесси Ридом, 1999, 2000;
Куртом Вэндерхуфом, 1998; Грегом Хокансоном, 1999; и Ким Кобэйн.

Глава 5: Воля Инстинкта

Интервью автора с Джэкки Хагара; Баззом Осборном; Кристом Новоселичем, 1997,
1998, 1999; Ким Кобэйн; Грегом Хокансоном; Полом Уайтом, 1999; Джастином
Холандом, 1999; Дженни Кобэйн; Джэймсом Уэстби; Беверли Кобэйн; Доном Кобэйном;
Джесси Ридом; Дэйвом Ридом, 1999; Этель Рид, 1999; задержанным Джоном Грином,
2000; задержанным Майком Хэймоном, 2000; Ши-лой Уилэнд, 2000; Бобом Хантером;
Теризой Зайнивиц, 1999; Майком Пойтрасом, 1999; Стэном Форманом, 1999; Кевином
Шиллингером, 1999; задержанным Майклом Бенсом, 2000; Тревором Бриггсом; Лэмонтом
Шиллингером, 1999; Стивом Шиллингером; Мари Эрл; Шелли Новоселич, 2000; и Хилари
Рикрод, 1998, 1999, 2000.

Глава 6: Недостаточно Его Любил

Интервью автора с Ким Кобэйн; Мэттом Лакином, 1998; Джесси Ридом; Шелли
Новоселич; Трэйси Мэрандер, 1998, 1999, 2000; Стивом Шиллингером; Куртом
Флэнсбергом, 1999; Марком Экертом, 1999; Кристом Новоселичем; Райаном Эгнером,
1999; Эроном Бёркхардом, 1999; и Диланом Карлсоном, 1996, 1998, 1999, 2000.

Глава 7: Супи Сэйлз В Моей Ширинке

Интервью автора с Ким Кобэйн; Кристом Новоселичем; Шелли Новоселич;
Эроном Бёркхардом; Трэйси Мэрандер; Джеффом Фрэнксом, 1999; Мишель Фрэнкс, 1999;
Вэйл Стивенс, 1999; Ким Мэйден, 1999; и Тони Поуккьюла, 1999. Особенная
благодарность Джеффу Фрэнксу за его помощь в исследованиях.

Глава 8: Снова В Школе

Интервью автора с Трэйси Мэрандер; Стивом Лемонсом, 2000; Слимом Муном,
1998, 1999; Джимом Мэем, 1999; Джоном Пёрки, 1999; Кристом Новоселичем, Райаном
Эгнером; Крисси Проктор, 1999; Баззом Осборном; Джэком Эндино, 1997, 1999; Крисом
Хэнжеком, 1998; Дэйвом Фостером, 2000; Ким Кобэйн; Бобом Уиттэйкером, 1999; Брэдли
Суиком, 1999; Аргоном Стилом, 1999; Уином Видором, 1998; Костосом Делянисом, 1999;
Дон Андерсон, 1999; Ширли Карлсон, 1998, Вероникой Калмар, 1999; Грегом Джинном,
1998; Джэйсоном Финном, 1998; Скоттом Джиампино, 1998; Куртом Дэниэлсоном, 1999;
и Ричем Хэнсеном, 1999.
Страница 74: «ТРЕБУЕТСЯ СЕРЬЁЗНЫЙ УДАРНИК»: «Rocket», октябрь 1987 год
Страница 79: «Сиэтлская Сцена Ускоряется»: Брюс Павитт, «Rocket», декабрь 1987
года.

234
 Глава 9: Слишком Много Людей
Интервью автора с Трэйси Мэрандер; Стивом Шиллингером; Кристом
Новоселичем; Дэйвом Фостером; Чэдом Чэннингом, 1997; Джилли Хэннер, 1998; Райаном
Эгнером; Йэном Грегором, 2000; Дебби Леттерман, 1997; Крисом Нэбом, 1998; Джэком
Эндино; Эллис Уилер, 1997, 1999, 2000; Дон Андерсон; Кингом Коффи, 2000; Слимом
Муном; Джоном Пёрки; Дэниелом Хаусом, 1997; Тэм Орманд, 1999; Дэймоном Ромеро,
1998; Хилари Рикрод; и Ким Кобэйн.
Страница 87: «Я видел сотни репетиций «Melvins»: «It May Be the Devil», Дон
Андерсон, «Backlash», сентябрь 1988 года.
Страница 91: ««Нирвана» отчасти находится на грани»: Грант Олден, «Rocket»,
декабрь 1988 года.

Глава 10: Рок-Н-Ролл Запретят

Интервью автора с Трэйси Мэрандер; Эми Мун, 1999; Кристом Новоселичем;
Диланом Карлсоном; Джо Престоном, 1999; Джэйсоном Эверманом, 1999; Робом
Кэйдером, 1998; Чэдом Чэннингом; Джоном Робинсоном, 1998; Джей Джей Гонсон, 1998;
Слагго, 1999; Мишель Власимски, 1999; Слимом Муном; Стивом Фиском, 1999; Марком
Пикерелом, 1999; и Келли Кэнери, 1997.
Страница 91: «последней волной рок-музыки»: «Hair Swinging Neanderthals», Фил
Уэст, «Daily», 5 мая 1989 года.
Страница 102: «Речь идёт о четверых парнях»: «Sub Pop», Эверетт Трю, «Melody
Maker», 18 марта 1989 года.
Страница 102: ««Нирвану» кренит от одного конца»: Джиллиан Гаар, «Rocket»,
июль 1989 года.
Страница 104: «Я почти что достиг в этом совершенства»»: «Nirvana», Al the Big
Cheese», «Flipside», июнь 1989 года.
Страница 109: «Боб Дилан выбрал «Polly»»: Чак Кризафулли, «Teen Spirit»
(Fireside, 1996), страница 45.

Глава 11: Конфеты, Щенки, Любовь

Интервью автора с Трэйси Мэрандер; Куртом Дэниэлсоном; Чэдом Чэннигом;
Алексом МакЛеодом, 1999; Ники МакКлюр, 1999; Гартом Ривcом, 1998; Марком Армом,
1998; Кэрри Монтгомери, 2000; Стивом Тёрнером, 1998; Мэттом Лакином; Кристом
Новоселичем; Плезант Джеман, 1997; Дженнифер Финч, 1999; Джесси Ридом; Слимом
Муном, Дэймоном Ромеро; Стюартом Холлерманом, 2000; Джоном Снайдером, 1998;
Алексом Костелником, 1998; Марией Брэганца, 1998; Грегом Бэйбиором, 1998; Слагго; и
Джей Джей Гонсон.
Страница 112: «я чувствую, будто нас заклеймили»: «Berlin Is Just a State of Mind»,
Нилс Бернстайн, «Rocket», декабрь 1989 года.
Страница 115: «даже придумал термин «грандж»»: Марк Арм, «Desperate Times».
Страница 118: «они записали восемь песен»: Чарлз Р. Кросс и Джим Бёркенштадт,
«Nevermind: Nirvana» (Schirmer Books, 1998), страница 32.

Глава 12: Так Тебя Люблю

Интервью автора с Трэйси Мэрандер; Диланом Карлсоном; Слимом Муном; Элис
Уилер; Джоном Гудмэнсоном, 1998; Тэм Орманд; Джорджем Смитом, 1999; Кристом
Новоселичем; Сьюзен Силвер, 2000; Доном Мюллером, 1998; Эланом Минтцем, 2000;
Бреттом Хартманом, 1998; Ким Кобэйн; Сэлли Бэрри, 1999; Полом Эткинсоном, 1998;
Кевином Кеннеди, 2000; Беттиной Ричардс, 1999; Алексом Костелником; Гордоном
Рафаэлом, 1999; Кеном Гоузом, 1998; Энджи Дженкинс, 1999; Ники МакКлюр;
Дженнифер Финч; Йэном Диксоном, 1999; и Микки Нелсоном, 1998.

235
 Страница 124: «Возможно, это самая откровенная песня»: «Heaven Can’t Wait»,
Эверетт Трю, «Melody Maker», 15 декабря 1990 года.
Страница 130: «некоторые из моих личных впечатлений»: «The Year’s Hottest New
Band Can’t Stand Still», Крис Моррис, «Musician», январь 1992 года.

Глава 13: Библиотека Ричарда Никсона

Интервью автора с Джесси Ридом; Кристом Новоселичем; Диланом Карлсоном,
Трэйси Мэрандер; Kэзом Атсуномия, 1999; Микки Нелсоном; Джо Престоном, Ники
МакКлюр; Лайзой Фэнчер, 1997; Дэймоном Стюартом, 1997; Сьюзен Силвер; Кимом
Тэйлом, 1997; Джеффом Фенстером, 1997; Эланом Минтцем; Дэйвом Дауни, 1999;
Джоном Пёрки; Кэти Хьюз, 1999; Крэйгом Монтгомери, 1999; Доном Кобэйном; Майклом
Вилтом; Лу Зайнивиц-Фишер, 2000; Сьюзи Теннант, 1997; Боб Уиттэйкер; Шивоном
O'Брайеном, 1996; и Бэрреттом Джонсом, 2000,
Страница 139: «На стенах были граффити»: Кросс и Бёркенштадт, «Nevermind:
Nirvana», страница 58.

Глава 14: Сжигать Американские Флаги

Интервью автора с Крист Новоселичем; Йэном Диксоном; Дэнни Голдбергом,
2000; Майклом Лэвином, 1997; Кэрри Монтгомери; Кортни Лав; Диланом Карлсоном;
Слимом Муном; Джоном Траутманом, 1997; Джоном Розенфельдером, 2000; Марком
Кэйтсом, 1999; Джоном Гэнноном, 1999; Дэйвом Марки, 1999; и Алексом МакЛеодом.
Страница 142: «Я подумал, что она похожа на Нэнси Спанджен»: Азеррад, «Come
As You Are», страница 169.
Страница 144: ««Единообразно», - вспоминал Уоллес»: Кросс и Бёркенштадт,
«Nevermind: Nirvana», страница 97.
Страница 149: «Самое захватывающее время для группы»: Азеррад, «Come As You
Are», страница 187.

Глава 15: Каждый Раз, Когда Я Проглатывал

Интервью автора с Кристом Новоселичем; Лайзой Глэтфелтер-Белл, 1997;
Патриком МакДоналдом, 1997; Сьюзи Теннант; Джеффом Россом, 1997; Биллом Ридом,
1997; Робертом Ротом, 1998; Джеффом Гилбертом, 1998; Ким Уорник, 1998; Джэйми
Браун, 1997; Скоттом Коукли; Мэри Лу Лорд, 1998; Марком Кэйтсом; Кортни Лав; Марко
Коллинзом, 1997; Эми Финнерти, 1999; Питером Дэвисом, 1999; Лори Уэйнштейн, 1998;
Рэем Сэндоу, 1998; Тимом Девоном, 1998; Эшли Рэфлауэром, 1999; Крэйгом Монтгомери;
Кэрри Монтгомери; Дэнни Голдбергом; Элисон Хамамура, 1999; Джимом Форэттом,
2000; Джеффом Лайлзом, 1999; Джиджи Ли, 2000; Дэрреллом Уэстморландом, 1997; Ким
Кобэйн; и Стив Шиллингером.
Страница 161: «Обзор «Rocket» отмечал»: Чарлз Р. Кросс, «Rocket», ноябрь 1991
года.

Глава 16: Чисти Зубы

Интервью автора с Кортни Лав; Кристом Новоселичем; Мэри Лу Лорд; Алексом
МакЛеодом; Кэролин Рю, 1988; Кэрри Монтгомери; Йэном Диксоном; Ники МакКлюр;
Джерри МакКалли, 1997; Биллом Холдшипом, 1997; Джереми Уилсоном, 1998; Робом
Кэйдером; Эми Финнерти; Дэнни Голдбергом; Бобом Циммерманом, 1998; Майклом
Лэвином; Марком Кэйтсом; и Куртом Сент-Томасом, 1999.
Страница 163: «Вот когда мы начали по-настоящему влюбляться»: Азеррад, «Come
As You Are», страница 205.
Страница 167: «Это письмо до известной степени», «Aberdeen Daily World», 11
ноября 1991 года.

236
 Страница 168: «Они были словно клоны, приклеенные друг к другу»: «The Power of
Love», Дэна Кеннеди, «Entertainment Weekly», 12 августа 1994 года.
Страница 168: «иногда клевал носом на середине фразы»: «Spontaneous
Combustion», Джерри МакКалли «BAM», 10 января, 1992 года.
Страница 169: «Я женюсь»: там же.
Страница 173: «Мое отношение радикально изменилось»: «Ain’t Love Grand»,
Кристина Келли, «Sassy», апрель 1992 года.
Страница 174: «Я просто хочу находиться»: там же.

Глава 17: Маленькое Чудовище Внутри

Интервью автора с Розмэри Кэрролл, 2000; Кортни Лав; Дэнни Голдбергом;
Джоном Гэнноном; Ким Кобэйн; Кэзом Атсуномия; Наоко Ямано, 1998; Мичи Накатани,
1998; Ацуко Ямано, 1998; Диланом Карлсоном; Кристом Новоселичем; Шелли
Новоселич; Бэрреттом Джонсом; Крэйгом Монтгомери; Дженнифер Финч; Кэролин Рю;
Бобом Тимминсом, 2000; Бадди Арнолдом, 2000; Шоном Тессье, 1998; Тимом Аппело,
1998; Мари Эрл; Майклом Азеррадом, 2000; Джэкки Фэрри, 2001; Робертом Круджером,
2000; Эланом Минтцем, Джесси Ридом; Алексом МакЛеодом; и Энтоном Бруксом, 2000.
Страница 175: «Мы знали, что это было действительно не лучшее время»: Азеррад,
«Come As You Are», страница 245.
Страница 177: «Моя слава. Ха-ха. Это оружие»: Поппи Зэд Брайт, «Courtney Love,
the Real Story» (Simon & Schuster, 1997), страница 131.
Страница 177: «не очень под кайфом. Я просто принял совсем чуть-чуть»: Азеррад,
«Come As You Are», страница 251.
Страница 178: «если бы я тогда бросил, я в итоге делал бы это снова»: там же,
страница 255.
Страница 182: «Я даже больше не пью»: «Inside the Heart and Mind of Kurt Cobain»,
Майкл Азеррад, «Rolling Stone», 16 апреля 1992 года.
Страница 183: «Сдержанная позиция [«Нирваны] возобновила»: Стив Хокман, «Los
Angeles Times», 17 мая 1992 года.
Страница 185: «в течение шести месяцев»: «Love Will Tear Us Apart», Кит Кэмерон,
«NME», 29 августа 1992 года.

Глава 18: Розовая Вода, Запах Подгузников

Интервью автора с Розмэри Кэрролл; Кортни Лав; Дэнни Голдбергом; Ким Кобэйн;
Нилом Хёршем, 2000; Энтоном Бруксом; Джей Джей Гонсон; Джэкки Фэрри; Кристом
Новоселичем; Алексом МакЛеодом; Крэйгом Монтгомери; Бадди Арнолдом; Марком
Фримонтом; Эми Финнерти; и Даффом МакКэганом, 2000.

Страница 187: «Вставай с этой кровати»: Азеррад, «Come As You Are», страница
269.
Страница 187: «Я рожаю ребёнка»: там же.
Страница 187: «Я так чертовски испугался»: там же.
Страница 187: «Я держала эту штуку в своей руке»: «Life After Death», Дэвид
Фрикке, «Rolling Stone», 15 декабря 1994 года.
Страница 187: «Он почти умер»: там же.
Страница 197: «Я не хочу, чтобы, когда моя дочь выросла»: «Nirvana’s Kurt
Cobain», Роберт Хилберн, «Los Angeles Times», 21 сентября 1992 года.
Страница 197: «Мы не могли бы больше продолжать»: там же.

Глава 19: Тот Легендарный Развод

Интервью автора с Алексом МакЛеодом; Ким Кобэйн; Энтони Роудсом, 1999;
Микки Нелсоном; Доном Кобэйном; Кортни Лав; Джеффом Мэйсоном, 2000; Кристом

237
Новоселичем; Джимом Кротти, 1998; Майклом Лэйном, 1998; Викторией Кларк, 1998;
Джэкки Фэрри; Дэнни Голдбергом; Мари Эрл; Нилом Хёршем; Розмэри Кэрролл; Джесси
Ридом; Кэрен Мэйсон-Блэр, 1998; Ингер Лорре, 1999; Бадди Арнолдом; Джэком Эндино;
Майклом Азеррадом; Чарли Хозелтоном, 1998; Грегом Сэйджем, 1999; Джеффом
Холмсом, 1997; Тимом Силбогом, 1998; Джэйми Кранчбёрд, 1999; Эрни Бэйли, 1998;
Дэнни Мэнголдом, и Бэрреттом Джонсом.
Страница 200: «Они преследовали меня до Абердинского Замка»: Джим Кротти,
«Monk» № 14, январь 1993 года.
Страница 201: «Если я когда-нибудь окажусь обездоленным»: Азеррад, «Come As
You Are», страница 287.
Страница 203: «Вся эта идея о том, что этот человек»: «Love in the Afternoon»,
Джиллиан Гаар, «Rocket», ноябрь 1992 года.
Страница 203: «Мы знали, что мы могли бы дать ей»: Поунмэн, «Spin», декабрь
1992 года.
Страница 204: «Просто удивительно, что в этот момент»: «The Dark Side of Kurt
Cobain», Кевин Оллман, «Advocate», 9 февраля 1993 года.
Страница 207: «из которых 380 000 $ ушли на налоги»: там же.
Глава 20: Гроб В Форме Сердца
Интервью автора с Кристом Новоселичем; Алексом МакЛеодом; Кортни Лав;
Пэтом Уэленом, 1999; Нилом Хёршем; Джэкки Фэрри; Розмэри Кэрролл; Ингрид
Бернстайн, 1998; Ким Кобэйн; Диланом Карлсоном; Джессикой Хоппер, 1998, 1999;
Нилсом Бернстайном, 1999; Пэйр Бернстайн, 1999; Нилом Карленом, 1998; и Мишель
Андервуд, 1997.
Страница 214: ««Geffen» и руководство «Нирваны»»: Грэг Кот, «Chicago Tribune»,
апрель 1993 года.
Страница 214: «симптомов, связанных с передозировкой»: эта и все полицейские
заметки следуют из отчётов Полицейского Управления Сиэтла.
Страница 218: «кружащийся дервиш эмоции»: «Heaven Can Wait», Гэвин Эдвардс,
«Details», ноябрь 1993 года.
Страница 220: «Если бы это мог услышать Фрейд»: «Domicile on Cobain St.»,
Брайан Уиллис, «NME», 24 июля 1993 года.

Глава 21: Повод Улыбнуться

Интервью автора с Кортни Лав; Кристом Новоселичем; Алексом МакЛеодом;
Диланом Карлсоном; Энтоном Бруксом; Крэйгом Монтгомери; Джэкки Фэрри; Дэвидом
Йоу, 1998; Лори Голдстон, 1998; Бобом Тимминсом; Марком Кэйтсом; Дэнни
Голдбергом; Розмэри Кэрролл; Шоном Слэйдом, 1999; Полом Колдери, 1994: Робертом
Ротом; Марком Пикерелом; Кристи Гэймер, 1999; Джимом Мерлисом, 2000; Ким Нили,
1998; Тором Линдси, 1998; Кёртом Кёрквудом, 1999; Дерриком Бостромом, 1999; Эми
Финнерти; Джеффом Мэйсоном; и Джэнет Биллиг, 2000
Страница 223: сын Фримонта Марк утверждал, что это было самоубийство: Марк
Фримонт, «The Doctor Is Out», неопубликованная рукопись.
Страница 223: «я отчаянно хотел иметь»: «Howl», Джон Сэвадж, «Guardian», 22
июля 1993 года.
Страница 224: «Кобэйн рикошетирует между противоположностями»: «The Band
That Hates To Be Loved», Джон Парелез, «New York Times», 14 ноября 1993 года.
Страница 227: «Я рад, что ты смог сделать это»: «Kurt Cobain», Дэвид Фрикке,
«Rolling Stone», 27 января 1994 года.

Глава 22: Болезнь Кобэйна

Интервью автора с Кортни Лав; Кристом Новоселичем; Джэкки Фэрри; Алексом
МакЛеодом; Джимом Барбером, 2000; Диланом Карлсоном; Эланом Минтцем; Дэнни

238
Голдбергом; Эми Финнерти; Элис Уилер; Джоном Робинсоном; Дэйвом Марки; Лэрри
Рэйдом, 1998; Розмэри Кэрролл; Лиландом Кобэйном; Доном Кобэйном; Дженнифер
Адамсон, 1999; Дженни Кобэйн; Шелли Новоселич; Дэнни Суджерманом, 2000; Лекси
Роббинсом, 1999; Биллом Бэйллардженом, 1998; Доном Мюллером; и Баззом Осборном.

Страница 235: «Это был плодотворный год. «Нирвана» закончила»: письмо в

«Advocate», 25 января 1994 года.
Страница 241: «Он ненавидел всё, всех»: Фрикке, «Rolling Stone», 15 декабря, 1994
года.
Страница 242: «Он становился действительно сытым по горло»: «Kurt Cobain»,
Стив Догерти, «People», 25 апреля 1994 года.
Страница 243: «Я знаю, что это - контролируемое вещество»: «Love and Death»,
Эндрю Харрисон, «Select», апрель 1994 года.
Страница 244: «Даже если я была не в настроении»: Фрикке, «Rolling Stone», 15
декабря 1994 года.

Глава 23: Как Гамлет

Интервью автора с Кортни Лав; Джэкки Фэрри; Кристом Новоселичем; Алексом
МакЛеодом; Ким Кобэйн; Шелли Новоселич; Лиландом Кобэйном; Трэвисом Майером,
2000; Диланом Карлсоном; Розмэри Кэрролл; Марком Гайгером, 1998; Йэном Диксоном;
Дженнифер Адамсон; Дэнни Голдбергом; Стивеном Чатоффом, 2000; доктором Луи
Коксом, 2000; Робом Морфиттом, 1999; Кэрен Мэйсон-Блэр; Бадди Арнолдом; Марком
Кэйтсом; и Энтоном Бруксом.
Страница 244: «Он был мёртв, юридически мёртв»: «The Trials of Love», Роберт
Хилберн, «Los Angeles Times», 10 апреля 1994 года.
Страница 245: «в профессии, находиться в которой»: Клод Йоссо, «Aberdeen Daily
World», 11 апреля 1994 года.
Страница 246: «Я вышла из себя»: Фрикке, «Rolling Stone», 15 декабря 1994 года.
Страница 246: «Мне жаль, что я просто не делала так»: там же.
Страница 252: «Я даже не поцеловала или не попрощалась»: там же.

Глава 24: Волосы Ангела

Интервью автора с Кортни Лав; Кристом Новоселичем; Диланом Карлсоном;
Джэкки Фэрри; Алексом МакЛеодом; Майклом Майзелом, 1999; Гибби Хэйнсом, 2000;
Бобом Тимминсом; Хэролдом Оуэнсом, 2000; Бадди Арнолдом; Найэлом Стимсоном,
2000; Хэролдом Оуэнсом, 1999; Джо «Мамой» Нитцбергом, 2000; Даффом МакКэганом;
Джессикой Хоппер; Джинни Хеллер, 1999; Бретом Чэйтелесом, 1999; Дженнифер
Адамсон; Розмэри Кэрролл; и Дэнни Голдбергом. События последних часов Курта
собраны по полицейским отчётам, данным судебно-медицинских экспертиз и фотографий
с места происшествия.
Страница 261: «Я знаю, что это должно было быть самым счастливым»: Хилберн,
«Los Angeles Times», 10 апреля 1994 года.

Эпилог: Загробный Мир Леонарда Коэна

Интервью автора с Кортни Лав; Марти Римером, 1998; Майком Уэстом, 1998; Ким
Кобэйн; Доном Кобэйном; Лиландом Кобэйном; Дженни Кобэйн, Джэкки Фэрри; Розмэри
Кэрролл; Томом Ризом, 1998; Николасом Хартшорном, 1999; Дэйвом Стерлингом, 1998;
Шэрон Селдон, 1999; Джэймсом Кёрком, 1991; Джеффом Мэйсоном; Эланом Митчеллом,
1999; Джин Стаут, 1998; Дэном Рэйли, 1998; Синтией Лэнд, 1998; Кристом Новоселичем;
Сьюзен Силвер; преподобным Стивеном Таулзом, 2000; Бобом Хантером; Элис Уилер;
Трэйси Мэрандер; Диланом Карлсоном, Дэнни Голдбергом; Джэнет Биллиг; и Лиландом
Кобэйном.

239
 Страница 268: «Я увидел, что там на полу лежит тело»: «Seattle Post-Intelligencer»,
9 апреля 1994 года.
БЛАГОДАРНОСТИ
Написание такой длинной книги - задача, которая по своей природе является
одиночной попыткой, однако такой, которую нельзя осуществить без помощи субъектов
интервью, друзей и семьи. Моя самая большая благодарность - друзьям и семье Курта
Кобэйна, которые тратили время своей жизни, чтобы давать бесчисленные интервью,
которые во многих случаях занимали целые дни. Книга таких масштабов была бы
невозможна без их доверия и заинтересованности в этой истории и этом авторе. Кроме
того, многие люди обеспечивали меня документами, записями, фотографиями,
разрешениями, помощью в исследовании и советами, и чьи имена не появляются в тексте.
Ниже перечислены некоторые из многих людей, которые оказывали мне помощь в этом
процессе, и без чьей помощи эта книга не была бы возможна: Джо Адкинс, Шэннон
Олдрич, Джоэл Амстердам, Джорис Баас, Стефани Баллазиотс, Пола Бэлзер, Джим
Барбер, Дженнифер Барт, Райан Тиагу Беквит, Дженни Бендел, Джим Бёркенштадт, Питер
Блеча, Джэнет Биллиг, Джеф Бёрлингэйм, Роуз Бёрнетт, Том Баттеруорт, Блэйн Картрайт,
Джон Чэндлер, Мора Кронин, Бетти Кросс, Кэти Кросс, Хёрб Кросс, Ник Куа, Денни
Дикэй, Эдам ДеЛоч, Дэвид Дезантис, Дон Дезантис, Дуэйн Дьюитт, Гэйл Файн, Рик Фрил,
Дебора Фрост, Джиллиан Гаар, Кэм Гарретт, Кеннеди Грей, Фред Гудмэн, Нэнси Гаппи,
Джо Хэдлок, Мэнни Хэдлок, Хитэр Хэнсен, Дэниел Харрис, Териза Хикок, Луиз Хелтон,
Энжела Хёрли, Билл Холдшип, Расмас Холмен, Пит Ховард, Джош Джэйкобсон, Лэрри
Джэйкобсон, Миро Джангам, Джон Кайстер, Шэрон Нолл, Джон Кол, Мэри Кол, Эд
Козински, Тёрса Крон, Робин Лаананен, Майкл Лэвин, Лорен Лэйзин, Брэндон Либерман,
Джэймс Линдли, Эми Ломбарди, Бен Лондон, Кортни Лав, Элисон Лауэнстейн, Кэти
Маеск, Трэйси Мэрандер, Бенойт Мартини, Синди Мэй, Джинни МакГуир, Кармен
Медал, Майкл Майзел, Лорен Миллс, Ричард Милн, Сэнди Милн, Кёртис Минато, Териза
Паркс, Нина Пёрлман, Питер Филбин, Маритта Филлипс, Ребекка Полински, Джонатан
Понт, Холли Кэра Прайс, Берни Рэнеллоун, Розз Резабек-Райт, Патрик Робинсон, штат
журнала «Rocket» (1979-2000), Фил Роуз, Мелисса Росси, Рекс Райстед, Джайэн Сэйлем,
Роберт Сантелли, Кристин Шротер, Мэри Шу, Арлин Шумер, Джилл Сайпел, Дебора
Симер, Клинт Шинкл, Эрик Шинкл, Марта Шинкл, Нил Шинкл, Нил Скок, Мэтт Смит,
Курт Сент-Томас, Дениз Салливан, Шэррин Саммерс, Кэрри Свинджен, Сьюзи Теннант,
Элисон Торн, Брэд Толински, Митч Тьюфел, Яан Уэлски, Эндрю Улеманн, Джош Вэн
Кэмп, Элис Уилер, Дрю Уиттемор, Дэвид Уилкинс, Кендалл Уильямс, Майк Зиглер и Боб
Циммерман. Также многие фэны «Нирваны» великодушно одалживали мне материалы и
записи, которых ещё не было в моей коллекции. Моя электронная почта для любых
источников с дополнительной информацией – charlesrcross@aol.com., и любое
приложение к этой рукописи будет выслано на www.charlesrcross.com. Я хочу
поблагодарить Пэм Уилсон-Эрбар за её помощь в расшифровке многих моих интервью,
проводимых для этой книги. Сэра Лэйзин была жизненно необходима, чтобы довести эту
книгу до конца, в течение нескольких лет, от идеи до завершения. Питернелль Ван
Арсдэйл вышла за пределы своего чувства долга, работая над этим проектом и являясь
моим адвокатом. Некоторые коллеги тратили время, чтобы читать или слушать рукопись в
развитии, и за это я особенно благодарен Карле Дезантис, Джо Эрбару, Эрику
Флэннигану, Джо Гаппи, Джону Кайстеру, Карлу Миллеру, Крису Филлипсу, Кристине
Шинкл, Эдему Тепеделену и моему сыну Эшлэнду. Особенно я хочу выразить
признательность тем музыкантам, которые записывали пластинки, которые я слушал
подростком - особенно тем, кто позволял «Columbia Record» и «Tape Club» лицензировать
свои альбомы - и тем, кто создает музыку, которая продолжает заставлять меня снова
чувствовать тот подростковый дух.
- Чарлз Р. Кросс
апрель 2001 года

240
 «Здесь представлено первое упоминание о Курте в газете его родного города, с тех
пор как его команда младшей лиги выиграла чемпионат Лесозаготовительной в том году,
когда развелись его родители. Письмо, вышедшее под заголовком «МЕСТНЫЙ
«БРЕНЧАЛА» ИМЕЕТ УСПЕХ, СООБЩАЕТ МАМА»»
Всемирный успех группы Курта Кобэйна, «Нирваны», определил музыкальную
сцену в начале 1990-х. Его жизнь и смерть быстро стали легендой рок-н-ролла. Эта
наиболее полная книга рассказывает историю экстраординарного артистического блеска и
боли, которая погасила его.
«Я была очень рада прочесть эту биографию, результат исследования четырёх лет
и 400 интервью, не говоря уж о священных полицейских и медицинских отчётов Курта и
его неопубликованных дневниках. Я была на седьмом небе, пока я читала всю книгу -
внимательно, задумчиво». - Джули Бёрчилл, «Guardian».
«Исследование Кросса безупречно…. «Heavier Than Heaven» является или должно
быть последним словом Курта Кобэйна». Линн Барбер, «Daily Telegraph».
«Приведёт в восторг даже самого легкомысленного читателя». Кит Кэмерон,
«Mojo».

ОЛЬГА ФЁДОРОВА - рок-музыкант, писатель, автор первого перевода

«Дневников» Курта Кобэйна и нескольких книг о Курте Кобэйне.

e-mail: fabiehynd@mail.ru

Страницы в Интернете:
www.proza.ru/author.html?fabiehynd
www.stihi.ru/author.html?fabiehynd
www.music.lib.ru/o/olxga_f/

Форматирование – www.NIRVANAone.RU.

241