Вы находитесь на странице: 1из 17

Введение

Каждая русская эпоха, так или иначе, оказывается перед проблемой


современного ей Пушкина, Пушкина для неё сегодняшнего, снова и снова
подтверждая давний на этот случай прогноз Виссариона Белинского и
каждый раз удостоверяя бессчётно повторяемый диагноз Аполлона
Григорьева «Пушкин – наше всё». [1;166]
То, что «Пушкин - наше всё», - абсолютно точно: всё лучшее, полное,
идеальное, всё явившееся, если воспользоваться гоголевским словом, в
очищенной красоте: русская природа, русская душа, русский характер.
Но из того, что «Пушкин – наше всё», ещё не следует, что «всё наше –
Пушкин». И это не игра в слова. Между тем ощущение, что «Пушкин - наше
всё», часто оборачивается готовностью приписать Пушкину всё наше, в том
числе случайное, быстро преходящее, часто ложное, иногда просто нелепое.
Отсюда и готовность увидеть в «Руслане и Людмиле» зашифрованное
предупреждение о некоем заговоре сил мирового зла, и туманные
рассуждения об якобы недавно найденных масонских тетрадях Пушкина с
якобы содержащимися там пророчествами, и представление самих этих
пророчеств, взятых из якобы существующего таганрогского архива Пушкина.
[2;4]
Основная часть

Поэмы Пушкина – важнейшая часть его художественного творчества.


Они создавались в течение всей жизни. Самая ранняя – «Руслан и
Людмила».[3;141]
Пушкину было двадцать лет, когда поэма была закончена.[4;10]
Отдельным изданием она вышла в 1821г., переиздана в 1828г., и включена в
сборник «Поэмы и повести» в 1835г. (ч. I). [3;141] Когда Пушкин написал
первые песни «Руслана и Людмилы», один из его современников сказал: «И
всё былое обновилось, // Воскресла в песнях старина!» Это было первое и
проницательное суждение об эпической поэзии Пушкина.[5;89] Пушкин
пишет о поэме так: «Поэму свою я кончил. И только последний, т.е.
окончательный, стих её принёс мне истинное удовольствие».[6;58]
Поэмы Пушкина тесно связаны с его творческой эволюцией, они
отражают поиски героев и идей, они свидетельство открытий жанровых
возможностей и новаций поэтического стиля. [3;141]
«Руслан и Людмила» - поэма-сказка. Автор сочетает в ней традиции
шутливой поэмы эпохи классицизма и поиски путей создания
лироэпического произведения, отвечающего требованиям романтизма. Автор
сталкивает в «Руслане и Людмиле» разнородные стили: мрачно-
торжественный эпизод (Руслан на поле битвы) соседствует с эпизодами
комическими (Финн и влюблённая старуха Наина) и эротическими
(Черномор в спальне Людмилы). Нарушение стилевых норм вызвало критику
современников Пушкина. [3;141]
Сюжет «Руслана и Людмилы» не имеет фольклорных аналогов. В
самой поэме присутствует лишь стилизация, но народный элемент резко
возрастает с появлением вступления в поэму («У лукоморья дуб зелёный…»,
1824-1825 гг.). [3;141] Людмила напоминала своим характером героиню
известной в своё время поэмы И.Ф. Богдановича «Душенька». [5;89]
Отрывки из «Руслана и Людмилы» Пушкин читал В.А. Жуковскому
ещё в лицейские годы. Он писал эту поэму, «ничьих не требуя похвал…».
Успех «Руслана и Людмилы» превзошёл все ожидания. Поэму можно
было сравнить с волшебной сказкой Жуковского «Двенадцать спящих дев»,
но это сравнение лишь подчёркивало поэтическую силу нового поэта. Его
преимущество признал и сам Жуковский, подаривший Пушкину свой портрет
с надписью: «Победителю-ученику от побеждённого учителя…»
Признание мастера, к которому Пушкин относился с огромным
уважением, совпало с читательским признанием. Всё издание мгновенно
разошлось, поэму переписывали от руки.… Всех увлёк причудливый и
занимательный сюжет. Многое было знакомо по сказкам и легендам, но
многое было совершенно новым, например, этот «дышащий холм» - голова
богатыря в чистом поле.
И в характере героев соединились сказочные и исторические черты.
Рядом с князем Владимиром возникал Черномор, следом за Русланом
устремлялись в путь Ратмир и Фарлаф. С замиранием сердца читали рассказ
о том, как Людмила перед зеркалом примеряла шапку Черномора: «А
девушке в семнадцать лет. / Какая шапка не пристанет!»
Герои Пушкина торжествовали победу над силами зла и коварства,
которые опутывали их, как «борода Черномора». Но самым замечательным в
поэме был стих, его живая интонация, его шутливые или грустные
«отступления», беседы с читателем – характерная черта пушкинского
повествовательного стиля, уже намеченная в «Руслане и Людмиле».
Общий голос критики нарек Пушкина «первым поэтом», а его поэму –
«лучшим произведением русской эпической музы». Многие стихи из поэмы
вошли в пословицу. Казалось бы, поэт мог быть вполне удовлетворён
результатами своего труда. Но очень скоро он взглянул на свою поэму с
высоты новых замыслов.[5;90] «Никто не заметил даже, что она холодна», -
сказал Пушкин.[7;144]
В 1828 году во второе издание поэмы Пушкин включил «Пролог»,
написанный, по-видимому, в 1824 году в Михайловском, «У лукоморья дуб
зелёный…», как бы заслонив «холодный мрамор» цветущей ветвью народной
поэзии. Это было «драгоценное добавление», как говорилось в журнале Н.А.
Полевого «Московский телеграф»: «Здесь целый мир русских сказок, в эскизе
представленный рукой великого мастера…».[5;91]

Архаические истоки поэмы

Следует говорить о трёх слоях допушкинских преданий,


использованных им и отлитых в целое поэмы. Это:
нордические мифы;
русская былина, давшая Скандинавии одни мотивы и взявшая другие;
волшебно-фантастическая сказка XVIII - начала XIX века, знакомая и с
мифами Севера, и с былинами, и с гривуазно-барочными мотивами Запада.
[4;10]
Нордический эпос находит себе выражение, прежде всего, в сюжете о
карлике и великане, рассказанном Головой Руслану. Карлик зол и летуч.
Источник его могущества - огромная голова. Сюжет о великой голове –
излюбленный и повторяющийся в сказках. Но затем фантазия сказочников
устремляется по иному пути. Пушкин же ведёт свой рассказ далее, опираясь
на скандинавский простосюжет. Но знал ли он его?
Итак, у Пушкина Голова рассказывает о коварстве младшего брата,
карлы Черномора, с которыми исполин отправился искать меч, ибо в нём
источник гибели старшего и утраты сверхъестественных сил и власти
младшего. Идёт борьба за меч. Побеждает хитрый и подлый карла, он
отрубает мечом голову великана-брата, переносит её вдаль, подложив под неё
опасный для себя, своей бороды, новообретёный меч. Простосюжет о двух
братьях, коварном карле и великане, обнаруживается и находит себе
объяснение только в Эдде.
В фантастических русских сказках и великан, и карлик живут тоже, но
порознь, разъединённых временем, пространством и самим сюжетом.
Пушкин их соединяет. Источник этого мотива восходит к X – XI векам, но,
несомненно, уходит в более отдалённые эпохи.[4;11] Пушкин так же следует
традиции возможного оборотничества для своих злодеев. Само имя Черномор
появилось в «Илье Муромце» Н. Карамзина и, по-видимому, оказалось
переводом имени Карачун (из сказки М.Попова), которое произведено от
тюркского «кара» - чёрный, а в целом ассоциируется с фольклорным
обозначением смерти как карачуна.
И этот Черномор, преобразующий себя на миг в Руслана, и Наина –
чёрный змей, подобно персонажам Эдды, способны к метаморфозам.
Примечательно, что Отр стал выдрой, Фанфир – ползучим драконом, но
Регин – карлик как будто слаб для этих превращений.
Как в античности поэты стремились увековечить предшественников,
используя наново их сюжеты, так и Пушкин дивным образом обновляет
архаику несколькими путями, из которых самый заметный – бытовой. Его
злодейский карла оказывается в халате и зевающим, ведьма Наина называется
старушкой с клюкой, а плачущая Людмила с аппетитом уплетает
Черноморовы угощения. Лишь Финн и Руслан не окружены игровым текстом.
Пушкин вживляет в русскую литературу сюжет о Фафнире и Регине,
исправляя искажения и наслоения XVIII века, соединяя братьев, разлучённых
в волшебно – фантастических сказках, и реконструирует тем древний мотив.
Происходит возрождение единства давно разошедшихся в литературе
братьев, каждый из которых обрастает новыми эпизодами и
соответственными пейзажами.[4;13]
И последнее. Имена трёх соперников Руслана, которые уже
рассматривались критикой ранее. Однако не вскрытыми остались многие их
смыслы. Так, в черновике Рогдай назван Рахдай, где Rache в переводе с
немецкого означает месть. Фарлаф носит ироничное скандинавообразное
имя, которое можно перевести как «славный путешественник» (laf – слава).
Что касается Ратмира, то К.Батюшков в повести 1810 года «Предслава и
Радмир» представил героя Радмира. Смена согласной буквы Пушкиным была
преднамеренной: в конце XII века жил предок поэта, названный в родословии
сокращенным от Радмира (вариант Ратибор) именем Ратша. Было и второе
написание – Радша, что тоже использует Пушкин в истории своего рода, это
связывается с написанием имени Батюшковым.[4;14]
Стержень сюжета поэмы – выбор жениха, свадьба, похищение невесты,
поиски её, приключения, смерть подлинная (обернувшаяся мнимой) её
спасителя, разрушение козней летучего и пешего врагов и весёлый конец – в
основе содержит элементы былин, уже известных поэту.
Пушкин особо выделяет в поэме, что его «Черномор полнощных
обладатель гор».
Камень – это противное «матери, сырой земле», ласковой, мягкой и
плодоносной, это нерусское, жестко-жестокое начало. [4;16]
Оборотничество нечистой силы Пушкин в «Руслане и Людмиле» отдаёт
Наине, летучесть змея достаётся карлику, функционально заменяющему
«поганого» Тугарина.[4;17]
Каркас поэмы о Руслане – утрата жены, поиск, новое её завоевание и
устранение колдуна – был обнаружен Пушкиным у М.И. Попова.[4;21]
«Матрёшечное» построение волшебно-фантастических повествований
преобразовалось в поэме в принцип «инкрустированного пояса». Вставными
новеллами – камнями – оказываются рассказы Финна и Головы, придающие
элегический и романтический колорит всему повествованию.[4;22]
Таким образом, поэма являет единственный в своем роде пример
гармонизации хаоса. Сами древние сюжеты, преодолев огромные
пространства – географические и временные, часто полузабытые и
опустившиеся до поверхностной яркости лубка, вдруг обретают новую
высоту, новый смысл в предромантической поэме Пушкина. [4;26]
Природа в поэме

Значительное место в творчестве Пушкина отводится описанию


природы. Поэт умел ее видеть и понимать, «прекрасная природа была у него
под рукой здесь, на Руси, на ее плоских и однообразных степях, под ее вечно
серым небом, в ее печальных деревнях и ее богатых и бедных городах».
[8;162]
Картины природы, лексика, обозначающая природные явления, широко
представлены в «Руслане и Людмиле». Эта поэма Пушкина знаменовала
собой разрушение классицистического стиля, поразив «подлинных ценителей
искусства своими высокими художественными качествами, непривычной
легкостью языка, близкого к разговорному, своим искрящимся юмором,
богатством поэтических красок. [10; 24]
Многие слова, входящие в тематическую группу «Природа», пришли к
восточным славянам из глубины веков. Их семантическая значимость
чрезвычайно велика. Они в пушкинской поэме – слова-миры, слова-истории,
свидетельствующие о бытовой и духовной культуре наших предков. Это
земля, поле, река, вода, степь, луг, лес, дуб, солнце.[9;3]
Неслучайны в поэме ономастические наименования: в пустынных
Муромских лесах, богатых киевских полей, финские поля, вдоль берегов
Днепра, днепровски волны; они придают повествованию историческую
конкретность, фольклорное наполнение, обогащают авторскую речь. Язык
поэмы живой, легкий благодаря использованию постоянных эпитетов (дол
широкий, дуб зеленый, синие туманы, в поле чистом, в сырую землю),
разговорных форм слов (рощица, лужок, ветерок, у ручейка, на травку).
Лексика природы выступает как одно из выразительных средств
художественной речи. Вот как с ее помощью Пушкин рисует портрет
Людмилы: «В его руках лежит Людмила,/Свежа, как вешняя заря…»; «Как
часто тихое лицо/Мгновенной розою пылает!»
Привлекают своей точностью и поэтичностью метафорические образы,
построенные на сходстве реалий живой и неживой природы (прием
олицетворения). Например:

Долина тихая дремала,


В ночной одетая туман,
Луна во мгле перебегала
Из тучи в тучу и курган
Мгновенным блеском озаряла.
Или:
Яснели холмы и леса,
И просыпались небеса. <…>
Дремало поле боевое…

Древние славяне были земледельцами. Они обожествляли землю,


солнце и воду. Заклинание солнца должно было дать плодородие, тепло и
свет. В поэме слово солнце обозначает не только «небесное светило» («И
солнце с ясной вышины/Долину смерти озаряет»), но и характеризует князя
Владимира, именуемого в народе Красное Солнышко, а у Пушкина –
«Владимир-солнце», «Владимир-солнышко».[9;4]
Частым атрибутом художественных зарисовок природы являются
эпитеты. Например, создавая образ чудной долины, в которой есть два ключа,
обладающих магической силой, поэт использует антонимическую пару
метафорических эпитетов живая волна – мёртвая вода и как следствие
данных характеристик эпитет тайные («из тайных вод»):
Долина чудная таится,
И в той долине два ключа:
Один течет волной живою,
По камням весело журча,
Тот льётся мёртвою водою;
Кругом все тихо, ветры спят,
Прохлада вешняя не веет,
Столетни сосны не шумят,
Не вьются птицы, лань не смеет
В жар летний пить из тайных вод;
Чета духов с начала мира,
Безмолвная на лоне мира,
Дремучий берег стережет…

Поэма шуточно-ироническая в своей основе и это поддерживается, и в


частности, лексикой природы. Пребывая в отчаянии, Людмила «на воды
шумные взглянула,/Ударила, рыдая в грудь,/В волнах решилась утонуть -
/Однако в воды не прыгнула./И далее продолжала путь». Слова на воды, в
волнах, в воды являются конструктивными элементами создания авторской
иронии.
Реалии природы выступают как источник вечной красоты, гармонии,
примирения с суетностью жизни. Старец, мудрый финн, беседуя с Русланом,
утверждает, что «ручьи, пещеры наших скал», «дремучие дубравы» - это
отрадная тишина «в беспечной юности». Для него природа в пору
одиночества стала утешением старости: «И в мире старцу утешенье/Природа,
мудрость и покой».[9;5]
В эпилоге к «Руслану и Людмиле», являющемся как бы «отдельным»
произведением, в тончайшем психологическом сочетании с картинами
природы возникает образ самого поэта. Величественная кавказская природа
вызывает у него возвышенные переживания:[11;46]

Теперь я вижу пред собою


Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой…

В прологе поэт с помощью слов у лукоморья, дуб, кот, волны, через


леса ,через моря, словосочетаний дуб зелёный, следы невиданных зверей,
брег песчаный и пустой, бурый волк живописует данную им
действительность, вводит читателя в сказочный мир поэмы.[9;5]
Природа – средство подтверждения фантастики, главной
художественной ценности сказки. Людмила пребывает в заколдованном
царстве у Черномора, злого чародея. И здесь мы видим фантастические
истоки красоты – прекрасный волшебный сад. Для его изображения
привлекаются наименования редкостной флоры и фауны. Словесно-
художественный образ сада создается сочетанием тропов: эпитетами,
метафорами, олицетворением. Например:

Аллеи пальм, и лес лавровый,


И благовонных миртов ряд,
И кедров гордые вершины,
И золотые апельсины
Зерцалом вод отражены <…>
И свищет соловей китайский
Во мраке трепетных ветвей;
Летят алмазные фонтаны
С веселым шумом к облакам<…>

Природа – фон, на котором развёртываются события далёких времен


русской жизни:
И видят: в утреннем тумане
Шатры белеют за рекой;
Щиты, как зарево, блистают,
В полях наездники мелькают,
Вдали подъемля черный прах;
Идут походные телеги,
Костры пылают на холмах.

Слова туман, река, холмы на предметно-понятийном уровне обозначают


реалии природы. Однако они, хотят и не окрашены эмоционально -
экспрессивно или стилистически, сопряжены, тем не менее, с такими
эмоциями, как тревога, смута. Это слова-опоры, фоновые единицы, с
помощью которых поэтически воссоздаются картины восстания печенегов.
[9;6]
Поле в «Руслане и Людмиле» - яркий поэтический образ, развернутый в
выразительную картину из далекого прошлого, которое поросло «травой
забвения». Психологизм образа достигается фольклорно-изобразительными
средствами: обращением к полю, риторическими вопросами к нему,
привлечением фигуры Баяна. Это вызывает грустное размышление Руслана:

«О поле, поле, кто тебя


Усеял мертвыми костями?
Чей борзый конь тебя топтал
В последний час кровавой битвы?
Кто на тебе со славой пал?
Чьи небо слышало молитвы?
Зачем же, поле, смолкло ты
И поросло травой забвенья?..
Времен от вечной темноты,
Быть может, нет и мне спасенья!
Быть может, на холме немом
Поставят тихий гроб Руслана,
И струны громкие Баянов
Не будут говорить о нем!»

Пейзажные зарисовки Пушкина – это своеобразный отсчет времени,


показатель поры года:

И дни бегут; желтеют нивы;


С дерев спадает дряхлый лист;
В лесах осенний ветра свист
Певиц пернатых заглушает;
Тяжелый, пасмурный туман
Нагие холмы обвивает;
Зима приближалась…

В обозначении Пушкиным реалий природы нашли отражение языковые


и стилистические нормы предшествующей поэзии. Отсюда славянизмы
(древа, жадный вран, долина брани, бранный луг, ветер хладный, утро
хладное, позлащённые плоды, на темени полнощных гор, брег отлогий,
волны сребрилися в потоке), поэтизмы (стремнины, небосклон, дубравы, тень
дубров, в лазурных небесах, морей неверные пучины, благовонных миртов
ряд), усечённые прилагательные (борзы кони, столетни сосны).
Итак, поэтичность, эмоционально-смысловая насыщенность,
выразительность языка Пушкина в большой мере обусловлены широким
использованием лексики природы. Природа в поэме «Руслан и Людмила»
предстает как художественный образ, способный доставить читателю
истинное наслаждение.[9;7]
Заключение
пушкин поэма руслан людмила
В заключении можно сказать, что поэма «Руслан и Людмила» не
столько о прошлом, сколько о современности и о будущем. Проникнутая
радостным ощущением возможностей земного счастья, охваченная
неудержимым стремлением к свободе, она обличает коварство и зло во имя
гуманности. Её главная мысль громко звучит в напутственных словах
добролюбивого Финна Руслану: «Но зла промчится быстрый миг.… С
надеждой, верою весёлой. Иди на всё, не унывай…»
Поэма представляет собой как бы синтез ранних творческих исканий
поэта. Вместе с тем «Руслан и Людмила» - определённый рубеж в развитии
русской литературы, торжеством романтизма.
Библиографический список

А.С. Пушкин в русской критике. М., 1953


А.С. Пушкин: Школьный энциклопедический словарь./Сост. В.Я. Корвина,
В.И. Корвин; Редкол.: В.И. Корвин (отв. Ред.) и др.; Под ред. В.И. Коровина.-
М.:Просвещение, 1999.-776с.: ил
Григорьев Ан. Литературная критика. М.,1967. с 166
Гудзий Н.К. Пушкин. Киев, 1949
Л.О. Варик. Природа в поэме А.С. Пушкина «Руслан и Людмила»//Русская
речь, М. «Наука»-1999, №6
Н.К. Телетова. Архаические истоки поэмы А.С. Пушкина «Руслан и
Людмила»// Русская литература, С-Пб «Наука»- 1999, №2
Н.Н. Скатов. Пушкин сегодня//Русская литература, С-Пб «Наука»-1999, №2
Пушкин А.С. Полн. Собр. Соч.: В16 т. – М., 1937-1949. – т.11.-с.144
Пушкин в школе. Пособие для учителей, студентов, учащихся старших
классов. Сост. В.Я. Коровина. - М.: РОСТ, Скрин, 1998
Пушкинская энциклопедия. 1799-1999. – М.: ООО «Фирма» Издательство
АСТ, 1999.-808с.: ил
Фридман Н.В. Романтизм в творчестве А.С. Пушкина. М., 1980

Размещено на Allbest.ru

Вам также может понравиться