Московский государственный университет им.

М.В.Ломоносова

Философский факультет

А.В. Чусов

Начала предметного анализа методов.

(На примере метода Ф.Бэкона.)

Учебно-методическое пособие

Москва, 2009 г.
 Пособие содержит материалы к специальному курсу "Элементы
общей теории метода". Общие основания методологического анализа
экземплифицируются на материале метода Ф.Бэкона. Специально
рассматриваются отношения этого метода к логике и к опыту.
Пособие адресовано студентам, специализирующимся по
кафедре философии и методологии науки философского факультета
МГУ им. М.В.Ломоносова. Настоящие материалы могут быть полезны
для аспирантов и научных сотрудников, а также для всех
интересующихся вопросами философии и методологии науки.

2
 Оглавление
1. Введение в предметный анализ методов..............................................4
1.1. Некоторые условия методологического анализа вообще и
концепции Ф.Бэкона в частности...........................................................6
1.2. Предварительные сведения о Ф.Бэконе и его методологических
трудах......................................................................................................14
2. Общий замысел метода Ф.Бэкона........................................................17
3. Отношение метода Ф.Бэкона к логике................................................28
3.1. "Цель" бэконовского метода..........................................................31
3.2. "Порядок доказательства" в методе Бэкона..................................37
3.3. Специфика понимания Ф.Бэконом "начал исследования"..........50
4. Опыт как методический источник знания в концепции Ф.Бэкона...58
5. Метод Ф.Бэкона в первом приближении – предварительные
результаты предметного анализа.............................................................74
Литература.................................................................................................77

Эти лекции были прочитаны весной 2007 года для студентов

кафедры философии и методологии науки философского факультета
МГУ им. М.В.Ломоносова в составе второй, прикладной части
спецкурса "Элементы общей теории метода". В настоящем издании
представлена часть этих лекций в виде начального предметного
методологического анализа (анализа начальных предметных
определенностей метода Бэкона).
Вопросы спецификации этого анализа метода Бэкона в областях
онтологии, гносеологии, эпистемологии, семиотики и логики требуют
специального изложения, и в данном исследовании остаются
пограничными.

3
1. Введение в предметный анализ методов
Методологические вопросы, в общем и целом, связаны с
основными уровнями моделирования, выделяющими предметные
сферы и области, необходимые для рассмотрения существования
реальной науки (т.е. науки, как она делается в реальности, а не в
аспекте нормативных характеристик научной деятельности). В
настоящих лекциях я подхожу к методологическим проблемам с
точки зрения экспликации неявных определённостей и/или
метафорических интуиций понимания метода и анализа структурных
элементов методического или методологического подхода в
предметном контексте реальных методов.
Напомню набор ключевых необходимых для метода
структурных элементов, выделенных в первой части курса. Это:
1. категории (которые я определяю как структуры мест в универсуме
представления);
2. принципы (которые я понимаю как основания выбора);
3. начало;
4. логика (которые я определяю специальным образом: субстратно –
как систему указаний на материальную структуру методических
действий и их результатов, а функционально – как расслоение
результирующего представления, т.е. модели, на слои истинности);
5. тип результата.
Замечу, что я не определяю "начало" и "результат" – как в силу
интуитивной очевидности этих понятий, так и по той причине, что
мне неизвестно приемлемое операциональное определение этих
терминов. По поводу определения "начала" могу высказать
правдоподобную, на мой взгляд, гипотезу о том, что оно есть
структурный тип данности, принятый в рамках данного метода как
достаточное основание для первого методического действия.
Указанное мной понимание не претендует на полноту,
поскольку далеко не все рассматриваемые мной проблемы
методологии не нашли не то, что адекватного выражения, но даже и
отсутствуют приемлемые их предварительные формулировки. Прежде
всего, можно обратить внимание на то, что данность как проблема не
рассматривалась фактически никем из философов – типичные

4
рассуждения заключаются в принятии некоторого типа данности за
базисный и сведении к нему или надстройке над ним других типов
данности. Аналогично, в общей методологической проблематике не
вполне отрефлексированными являются отношения как а) между
методом и типом предмета (обычно устанавливается та или иная
прямая направленная связь), так и б) между типичным предметом и
конкретной предметной областью (начальная проблематизация есть
лишь у Э.Гуссерля). О первом отношении со своих позиций могу
высказать гипотезу, что тип предмета является инвариантом не
метода, а методологического направления. А о втором – можно
полагать, что многообразие типичных предметов (задача выявления
которого является первой ступенью в реконструкции строения
предметной области) фиксируется благодаря воспроизводству
типичных объективаций (и, в частности, субъективаций). Но в целом
многие методологические проблемы разработаны явно недостаточно,
и настоящий курс преследует цели некоторого продвижения в их
разработке.
Введённые мной в лекционном курсе общие методологические
определённости выглядят весьма абстрактно. И непонятно, имеет ли
такой сравнительно более сложный взгляд на методы и методологию
какие-то преимущества по сравнению с привычным отношением к
делу. На примере анализа конкретной методологии Френсиса Бэкона я
попытаюсь показать, что применение введённых выше понятий
позволяет лучше понимать специфику методов, разрабатывавшихся
классиками.
Таким образом, настоящие лекции посвящены приложению
изложенных в первой части общих методологических конструкций к
конкретному предмету – методологии Ф. Бэкона. Они призваны дать
пример прикладного методологического анализа и, в определённой
степени, служить пособием к такому анализу.
Сделаю частичное пояснение своей позиции: методология в той
мере, в какой она реализована, оказывается связью онтологии с
гносеологией и с эпистемологией. При этом позиция, с которой
выделяется онтология как "то, что истинно есть", является начальной
(фактически первой), но не единственной. В ходе развития
самосознания человечества (и науки) возникают также позиции
5
гносеологические – позиции выделения "того, как есть
(индивидуальное) знание", и как отдельный человек может знать о
том, что есть, а также эпистемологические – позиции выделения
"того, как есть система знания", и как человечество может знать о том,
что есть. Часто останавливаются на гносео- или эпистемологической
позиции. Но, чтобы получать содержательные действительные знания
о чем-нибудь, необходимо совершать переходы между всеми тремя
позициями, добавляя к ним соответствующие семиотические и
логико-конструктивные исследования. Я полагаю, что эти переходы
между онтологией, гносеологией, эпистемологией, семиотикой и
логикой и объективируются (в частности, опредмечиваются,
овеществляются и субъективируются) как в логике и методологии
науки, так и в науке в целом.
Именно предметная связь онтологических, гносеологических,
эпистемологических, семиотических и логических определённостей (в
указанном мной смысле) методологических изысканий Ф.Бэкона и
будут главным предметом моего интереса. Однако на пути к
выделению этого основного предмета необходимо также определять
своё отношение к сравнительно упрочившимся взглядам, которые
выработаны с иных позиций. Такое отношение можно формулировать
в виде прямой критики высказанных позиций, но можно также
проводить самостоятельный анализ своего предмета, фиксируя
пункты несоответствия с высказанными ранее определениями и
характеристиками. В настоящих лекциях избран второй путь.

1.1. Некоторые условия методологического анализа вообще и

концепции Ф.Бэкона в частности
Предваряя дальнейший анализ, специально зафиксирую
некоторые необходимые для него методологические установки.
Прикладной методологический анализ я рассматриваю как
исследование собственных методических определённостей некоторой
методологической концепции и/или направления. При этом я
стараюсь осуществить определённую комбинацию и синтез (по
возможности) двух основных исследовательских позиций. Первая
объединяет элементы структурализма и феноменологии и заключается
в исследовании структуры внутренней связи метода как данности.
6
Вторая же предполагает изучение достаточного для "внутренней
истории" (И.Лакатос) исторического контекста данной конкретной
методологии, реализованного в "объективациях" (в смысле позднего
Д.Лукача или П.Бурдье). Я пытаюсь объединить эти позиции подхода
к некоторому предмету, притом что они связаны с общей критической
установкой, которую я вслед за И.Кантом понимаю как "исследование
условий возможности предмета".
Определённая сложность изложения интересующей нас тематики
в целом (а не только касательно Ф.Бэкона) заключается в том, что во
многих распространённых учебниках по философии и методологии
науки в основном представлена позитивистская традиция, а в ней
вопросам развития методологии науки до позитивизма уделено очень
мало внимания. Признавая важность и, до определённой степени,
необходимость позиции позитивизма, нужно сказать, что его
конструкции гипертрофированы вплоть до нереальности. Нас же
будет интересовать реальная наука и методология и, в частности,
реализованные и воспроизводимые в повседневном научном
движении методологические регулятивы. Я считаю, что следует
отличать метод, декларированный исследователем, от метода
реального, т.е. от реальной организации научного исследования в его
работах. А деятельность позитивистов (в том числе и логицистского
толка) протекала в рамках нормативного представления о том, что
деятельность учёных должна быть логичной. Не отрицая наличия
логики в научном исследовании, следует всё же заметить, что
реальная наука отличается от её логической реконструкции. Поэтому
акцент на чисто логических структурах, по меньшей мере, искажает
наше представление о реальной науке и о реальности науки. А в
случае, когда существенное внимание исследователя было направлено
на предметную сторону, такой акцент и вовсе подменяет предмет
соответствующего метода.
Историческое начало методологии науки можно искать в
античности, прежде всего у Платона, Аристотеля, Демокрита и т.д. Я
придерживаюсь того мнения, что считать началом современной науки
– и в первую очередь специфического для неё профессионально-
производственного отношения к знанию и познанию – следует Новое
время. Отцами-основателями в этом случае выступают Г.Галилей,
7
Ф.Бэкон, Р.Декарт, И.Ньютон, Г.Лейбниц, Д.Локк, Д.Юм и И.Кант (и
только после них возникает фигура О.Конта, с которой фактически
начинается ориентированная на позитивизм история и философия
науки).
Но эти лекции посвящены анализу специфической
предметности методологической концепции Ф.Бэкона, значимость
фигуры которого для науки и методологии науки не вызывает
сомнений. Он, наряду с Декартом, является родоначальником
методологии как особой предметной области. Но, когда говорят о
методологии современной науки, чаще упоминают Декарта и его
рациональный метод. О Бэконе скорее говорят в связи с
эмпирическими установками, которые при этом рассматриваются как
подчинённые теоретическим и логическим разработкам. И хотя
английские мыслители и учёные в целом более склонны признавать
значимость бэконовского подхода, на французских и немецких
авторов гораздо значительнее повлияла ориентация Декарта и
Лейбница на синтез логики и математики. В то же время весьма
существенной для развития науки оказалась интенция Ньютона на
синтез математики и физики. Но, не задаваясь специально историко-
философскими целями, мы ограничим наше исследование собственно
методом Ф.Бэкона.
В настоящее время существует и даже господствует
искажающая положение дел ориентация – попытки приравнять
методологию к формальной логике. Поскольку среди перечисленных
учёных и философов, пожалуй, лишь Г.Лейбниц считал свою
концепцию в целом логической, а остальные относились к логике, по
меньшей мере, критически, концепции этих авторов либо вообще
выпадают из изложения истории методологии, либо их основное
содержание сводится современными исследователями к неразвитым
логическим формам. Особенно это характерно для Ф.Бэкона, метод
которого считают индуктивным, но недоработанным (а в достаточной
мере этот метод якобы был доработан Дж.Ст. Миллем, который,
кстати, был одним из наиболее ярких деятелей позитивизма XIX
века).
Для первого ознакомления с проблематикой метода Ф. Бэкона
из недавно изданных пособий могу порекомендовать хорошую – в
8
части истории методологии, а также в части философии физики –
книгу "Философия науки" под редакцией А.И. Липкина, которая
вышла в издательстве ЭКСМО в 2007 г. На мой личный взгляд,
несмотря на ограниченность некоторых концепций этой книги, её
содержание в указанных пунктах превосходит другие книги
аналогичной тематики. Более старыми, но в целом сохраняющими
значимость являются работы П.П. Гайденко "История
новоевропейской философии в ее связи с наукой" и том третий книги
Дж. Реале и Д. Антисери "Западная философия от истоков до наших
дней" (в переизданиях этой книги в авторский коллектив вошёл
переводчик С.А. Мальцева). Работа Дж. Реале и Д. Антисери
отличается от иных историй философии большей нацеленностью на
связи философии и науки. Так, в ней имеется отдельная глава про
философские и методологические взгляды И.Ньютона, что для
историй философии вообще-то нехарактерно.
Кратко характеризуя взгляды А.И. Липкина, надо указать, что
он в части отношения к Ф.Бэкону существенно опирается на работы
П.П. Гайденко, несколько модернизируя изложение [6, 23-27]. По
отношению к развитию философии и методологии науки выраженная
позиция заключается в том, что в основании построения современной
философии науки лежат гносеология и онтология. Соответственно, он
выделяет в метафизике Нового времени в целом:
 гносеологически противоположные направления рационализма и
эмпиризма (основываясь почти целиком на указанной книге
П.П. Гайденко)
 онтологически противоположные направления органицизма
(который он связывает с биологией и фактически не
рассматривает) и механицизма (родоначальником механической
формы которого он считает П.Лапласа, а далее линия развития идёт
к Э.Маху).
При этом основное его внимание обращено на историю
развития гносеологической противоположности между
рационализмом и эмпиризмом, преодоленной с критических позиций
Д.Юмом и И.Кантом. А.И.Липкин проводит такую классификацию:
рационализм Р.Декарт, Б.Спиноза и Г.Лейбниц
эмпиризм Ф.Бэкон, Д.Локк, Д.Беркли и
9
 французские материалисты XVIII века
критическое направление, в Д.Юм и И.Кант
перспективе –
трансцендентализм
Таким образом, Ф.Бэкон выступает в его изложении как
представитель эмпиризма, исторически действовавший в
противостоянии рационализму. Такое изложение имеет как
внутренние, так и внешние основания, но, на мой взгляд, является не
вполне достаточным для фиксации и исследования именно реальных
определённостей бэконовского метода.
Д. Антисери и Дж. Реале в своём очерке идей Ф. Бэкона
оценивают его несколько иначе. В их изложении, хотя Ф.Бэкон и
создаёт "новую интеллектуальную атмосферу" Запада, но при этом
его работы ограничены идеями Возрождения вроде того, что "знание,
хотя и связано с опытом, тем не менее, является знанием форм, т.е.
сущностей, а не функций количественных законов", или что "все тела
способны к восприятию; что между всем сущим есть универсальная
связь, которая проявляется как сила притяжения и отталкивания; что
силой воображения, например, можно остановить процесс
ферментации пива" [3, 277]. Согласно этой точке зрения, "Ради
общественно контролируемого знания, развиваемого на базе опыта и
сотрудничества ученых, имея в перспективе изменение мира для
всеобщего благосостояния, Бэкон решительно порывает с магией." [3,
279]. Далее методический подход Бэкона излагается с выделением:
– особого положения аксиом;
– различения антиципаций (т.е. предвосхищений) природы и
интерпретаций природы;
– теории идолов, включая особый статус идеи добровольного
очищения ума от предубеждений;
– создания и введения в некоторое тело новой природы;
– идеи открытия форм природы;
– элиминативной индукции;
– набора экспериментальных технических средств (или
прерогативных инстанций), среди которых особо выделяются
"перекрестные инстанции" (experimentum crucis);
– различения плодоносных и светоносных экспериментов.

10
 В изложении Д. Антисери и Дж. Реале дополнительными и
сравнительно весьма ценными моментами изложения бэконовской
системы оказываются межвременные и кросс-культурные ссылки на
оценки работ Ф. Бэкона П. Дюгемом, К.Р. Поппером и другими более
или менее современными учёными и методологами науки.
Однако специфические для Ф. Бэкона методические
особенности в этом изложении оказываются, на мой взгляд, до
известной степени методически изолированными, поскольку
включаются в общий философский контекст, в том числе и
современный, с недостаточным числом различений. Я полагаю, что на
основе такого изложения создаётся несобственное представление,
скажем, о бэконовской индукции или же об онтологии,
характеризующей его методическое построение.
В отличие от рекомендованного мной в плане общего
ознакомления А.И. Липкина, я рассматриваю проблемы развития
методологии науки не только в разрезе оппозитивной пары
гносеологических и онтологических направлений. В отличие от
рекомендованных мной также в плане общего ознакомления
Д. Антисери и Дж. Реале, я рассматриваю проблемы развития
методологии науки не в историко-философском, а в собственно
методологическом плане.
Я отличаю гносеологию от эпистемологии, а также выделяю как
относительно самостоятельные логико-конструктивные и собственно
методологические линии развития. При этом к методологическим
вопросам я подхожу не с формально-логической, а с формально-
предметной точки зрения. В целом выражаемая мной позиция
опирается на тот факт, что учёные в своей повседневной деятельности
занимаются отнюдь не логическими задачами. Они изучают свой
специальный предмет. Я рассматриваю методологические вопросы не
как подразделение логической проблематики, а как исследование,
касающееся предметной (как содержательно-предметной, так и
формально-предметной) структуры научных моделей. Понимая
предмет как данность объекта субъекту, строение предмета и
предметной области можно описывать с точки зрения их формы
(вплоть до формальной онтологии), специфического формального
содержания, а также необходимых форм данности.
11
 В вопросах выделения предмета и предметной области в их
отношении к методу, на мой взгляд, большое значение играют
кантианская трансцендентальная, неокантианская методологическая
(Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер, В. Виндельбанд, Г. Риккерт) и
феноменологическая (Э. Гуссерль) традиции. Однако поставленные
ими вопросы и предложенные средства их разрешения требуют
дальнейшего развития, с использованием философских техник, как до
определенной степени продолжающих классические программы, так и
проблематизирующих некие новые направления. К первым, на мой
взгляд, можно отнести как постгильбертовский формализм
(Н. Бурбаки), так и в целом получившие в последнее время большую
популярность попытки исследования онтологий представления. К
числу относительно новых направлений можно отнести "новую
онтологию первой волны" Н. Гартмана и А.Н. Уайтхеда, а также более
современную неклассическую онтологию Ж.-Л. Нанси,
натуралистические направления (по классификации А.В. Кезина,
который относит к ним эволюционную и генетическую
эпистемологии и радикальный конструктивизм), когнитивные
исследования (Дж. Лакофф) и исследования повседневности научных
практик (сейчас это направление получило неформальный статус
мэйнстрима; из множества современных исследователей наибольшую
известность получили работы Я. Хакинга и Б. Латура, но можно
указать также работы С. Шеффера, М. Хагена и др.). Тем не менее, в
настоящих лекциях не будут рассмотрены компоненты и уровни
материальных практик Бэкона – выход на их исследование возможен
из любого компонента методической конструкции, но требует
непосредственной работы с историческими источниками.
Я полагаю, что предлагаемый мной ракурс предметного
рассмотрения модельных структур позволяет внести некие
дополнительные возможности в синтез описанных выше
методологических позиций.
Моделирование и, в частности, научное моделирование,
предполагает комплекс необходимых уровней (т.е. структурных групп
элементов, отношений и связей, которые выделяются в соответствии с
типичными преобразованиями и/или взаимодействиями предметной
области; при этом я различаю категории "связь" и "отношение" как
12
методологические средства: связь есть единство различного, в
котором онтологически первичным является единство; отношение
есть единство различного, в котором онтологически первичным
является различие). Можно утверждать, что для реализации и
развития некой системы представления в качестве модели фрагмента
мира необходимо (но, возможно, недостаточно) присутствие в ней
следующих уровней:
 онтологического (заключающегося в системе предположений о
типах существования и несуществования в рамках данной модели),
 гносеологического (система предположений о типах
индивидуальных знаний и способностей субъекта, позволяющих в
рамках данной модели производить и воспроизводить
индивидуальное знание о предмете этой модели),
 эпистемологического (система предположений о типах систем
знания, производимых и воспроизводимых в рамках данной
модели),
 семиотического (система предположений о типах средств
представления, работающих в рамках данной модели),
 логико-конструктивного (система предположений о типах
предметно-логических связей в рамках данной модели),
 методологического (система предположений о типах регулятивов
деятельности познающего и конструирующего субъекта в рамках
построения, развёртывания и развития данной модели).
Все указанные определённости уровней служат для меня в
дальнейшем рабочими методологическими и предметными
ориентирами.

1.2. Предварительные сведения о Ф.Бэконе и его

методологических трудах
Ф.Бэкон (1561-1626) был философом, естествоиспытателем,
юристом, политическим деятелем (в частности, парламентарием), а
также государственным чиновником в Англии. Он занимал ряд
должностей, высшая из которых – лорд-канцлер. Его первое
произведение – "Опыты и наставления", опубликованное в 1597 году
и многократно переиздававшееся при жизни, представляло ряд

13
рассуждений на политические и моральные темы. Но в истории его
имя более всего связано с научными исследованиями. Он был ученым
нового типа, ориентированным на работу научного сообщества. Он
стоял у колыбели английского Королевского общества (которое было
одной из исторических парадигм – образцом научного сообщества, в
частности, разных Академий наук).
Бэкон считается основоположником эмпирических методов
исследования. Хотя надо сказать, что эмпирические и, я бы сказал,
более технические методы исследования были развиты Галилеем.
Однако всё равно Бэкон входит в ряд основоположников методологии
науки. Его метод оказал очень сильное воздействие на науку, на
сознание и самосознание ученых. Для лучшего понимания замысла
Бэкона могу порекомендовать работу Д.Л. Сапрыкина "Regnum
hominis", вышедшую в 2001 г. В ней освещаются магические,
алхимические и, отчасти, масонские интенции (в первую очередь речь
идёт о замысле превращения человека в мага и, таким образом,
достижения тождества микро- и макрокосма), которые я принимаю во
внимание отчасти как основание, а отчасти как условия бэконовского
понимания науки. Однако я практически не буду касаться этого
аспекта бэконовской программы, поскольку меня интересует "явная"
(можно сказать, объективированная в истории деятельности и
развития научных институтов), а не "конспирологическая" история
реальной науки. Поэтому субъективные замыслы Бэкона входят в
предмет моего рассмотрения только в объективированном виде. В мои
задачи также не входит критический разбор достоинств и недостатков
методологии Бэкона с вынесением окончательного вердикта по их
поводу. Мне интереснее обнаружить сквозные для истории
философии и методологии идеи и регулятивы, которые
воспроизводились далее – т.е. в ходе развития науки они оказались
действительными. Однако я также пытаюсь их не модернизировать.
Рассмотрение методологических идей в их "собственном
оформлении" возможно, если, с одной стороны – рассматривать их по
возможности в их историческом контексте, а с другой – выделять при
этом их методологический функционал. Поэтому в аспекте
организации науки как не только индивидуальной, но и
институциональной формы получения знаний я ограничусь фиксацией
14
двух тезисов Бэкона. Он исходил из того, что: а) знание является
силой (заметим, что в известном афоризме он использовал не "force",
а "power", т.е. имелась в виду не чисто физическая сила типа прямого
действия или принуждения, а сила, семантически связанная с мощью,
а также с управлением), и б) сотрудничество ученых по природе своей
открыто, носит общественный характер и требует создания
специальных, новых общественных институтов.
О себе Бэкон говорил во "Введении к истолкованию природы"
(1603): "Касаемо меня, я понял, что более всего пригоден для
изучения истины, поскольку мой ум достаточно деятелен, чтобы
обнаружить сходства в вещах (что очень важно) и достаточно крепок,
чтобы обнаружить мельчайшие расхождения между ними. Поскольку
мной овладело желание доискаться до истины, я обладаю терпением в
случае сомнений, испытываю страсть к размышлениям, благоразумен
в выводах, способен изменить мнение, страстен при упорядочении
наблюдений. Я не являюсь ярым приверженцем новшеств или
обожателем старины и ненавижу обман в любой форме. По этим
причинам я счел, что мои природные данные близки и созвучны
правде" (цитируется по: [3, 275].
Две его работы – "Новый Органон" ("Novum Organum
Scientiarum") и "Великое восстановление наук" ("Instauratio Magna
Scientiarum") являются основным корпусом знаний о Ф.Бэконе как о
методологе. Существуют также и иные методологические работы и
наброски, но они не были опубликованы либо не стали широко
известными, и потому фактически не оказали влияния на
последующую историю науки.
Своё первое научно-методическое произведение – "Новый
Органон" (полное название которого включает разъяснение: "или
Истинные указания для истолкования природы") – Бэкон опубликовал
в 1620 году. А в 1623 году он опубликовал первую часть грандиозного
по замыслу сочинения "Великое восстановление наук" (полное
название которого также имеет дополнение: "Разделение наук").
Формально Бэкон осуществил свой замысел на треть, что явствует из
предваряющего публикацию плана, в котором перечислены шесть
частей, причем вышедший ранее "Новый Органон" считается второй
частью. Первая часть "Великого восстановления наук", как сказано,
15
носит подзаголовок "Разделение наук". Вторая – "Новый Органон", по
замыслу связанный с реализацией "вспоможения уму". Третья часть
должна была носить энциклопедический характер и называться
"Явление мира, или Естественная и экспериментальная история для
основания философии". Замысел этой части связан с реализацией
"вспоможения чувству". Четвертая часть – "Лестница разума". Её
замысел связан с реализацией "вспоможения памяти". Пятая часть –
"Предвестья, или Предварение новой философии", по-видимому,
должна была содержать переработанные с помощью развитого
Бэконом метода факты, известные из третьей части. И последнюю
часть он собирался назвать "Вторая философия, или Действенная
наука".
На русский язык сочинения Бэкона переводились неоднократно.
Основным изданием в настоящее время являются двухтомные
"Сочинения", дважды вышедшие в СССР в семидесятые годы (Бэкон
Ф. Сочинения. тт. 1-2, М., Мысль, 1971-1972; (второе, исправленное и
дополненное издание – 1977-1978). Соответственно, в первом томе
содержится первая часть "Великого восстановления…" под названием
"О достоинстве и приумножении наук", а во втором – "Новый
Органон". Цитаты приводятся со ссылкой на это издание.
Подчёркивание в них произведено мной и выделяет существенные для
моего анализа места. В дальнейшем тексте я буду, как правило,
сокращать названия этих трудов как ВН (от: Восстановление наук) и
НО (от: Новый Органон). В случае, когда речь будет идти о Новом
Органоне как о части замысла Бэкона, а не об отдельном
произведении, я буду писать либо Новый Органон, либо Органон, без
кавычек и сокращений.
Сделаю также замечание, имеющее критически-
феноменологический характер. Будучи одним из пионеров в области
методологических изысканий, как и почти всякий первооткрыватель,
Бэкон относится к своему предмету с позиций внешней систематики.
Я имею в виду то объективное обстоятельство, что начало
продвижения в некой предметной области (в данном случае – в
области методологии) с необходимостью опирается или, лучше
сказать, основано на начальных интуициях своеобразия предмета. Тем
самым он, с одной стороны, задает основные направления
16
обнаружения объектов – интуитивным и феноменологическим
образом. С другой же стороны он ещё не может вычленить
необходимые и достаточные элементы, отношения и связи. Он
перескакивает с уровня на уровень и от объекта к объекту просто
потому, что их взаимодействие ещё не эксплицировано, он также
производит многочисленные квазиклассификации. Но! – и тут мы
видим работу классика! – он: а) гениально предполагает базисный
набор собственно методологических объектов и б) фиксирует
некоторые из установок исследования, как необходимые, так и
достаточные для дальнейшего развития.
Предварительно скажу, что описываемые Бэконом регулятивы
научной деятельности предметно определены и ориентированы на
познаваемую онтологию. Их предметная направленность включает
как онтологический, так и гносеологический, и эпистемологический, и
семиотический уровни методологических предпосылок.

2. Общий замысел метода Ф.Бэкона.

Бэкон описывает свой методический замысел в абсолютном
начале "Великого восстановления наук" – в заявлении, предваряющем
посвящение работы королю Якову. Это начальное заявление
озаглавлено: "Франциск Веруламский так мыслил и установил для
себя такие положения, ознакомиться с которыми, по его мнению,
важно и ныне живущим и потомству". [1, 57]
В этом начальном фрагменте замысел всего ВН имеет структуру
рецепта с констатирующей и предписывающей частями.
Элементы констатации, описывающие современное ему
положение дел в науках, следующие:
 "разум человеческий сам себе создает затруднения и не пользуется
трезво и здраво находящимися во власти человека истинными
средствами помощи, вследствие чего возникает многообразное
непонимание вещей, влекущее за собой бесчисленный ущерб";
 заблуждения укоренились;
 первичные человеческие понятия "порочны и смутны и
неправильно отвлечены от вещей" а вторичные "произвольны и
неустойчивы";

17
 "все человеческое мышление, которым мы пользуемся для
исследования природы, дурно составлено и построено и
уподобляется некоей великой громаде без фундамента";
 "люди, восхищаясь ложными силами духа и прославляя их,
обходят и теряют истинные его силы, каковые могли бы у него
быть" и дух необузданно попирает вещи [1, 57].
Предписывающая часть непосредственно контекстуально связана
с констатирующей очевидным имплицитным положением: описанное
положение нестерпимо, и следует его изменить. Эксплицитно же он
ставит задачи, решение которых позволит описанное положение
преодолеть:
 "восстановить в целости или хотя бы привести к лучшему виду …
общение между умом и вещами";
 предоставить духу "должную помощь";
 "обратиться к вещам с лучшими средствами и произвести
Восстановление наук и искусств и всего человеческого знания
вообще, утвержденное на должном основании" [1, 57].
И завершается это краткое описание замысла сравнением двух
путей: "Пути же размышления близко соответствуют путям
деятельности, о которых искони говорится, что один, вначале крутой
и трудный, выводит на простор, другой же, на первый взгляд легкий и
удобный, ведет к бездорожью и пропастям." [1, 58]
Прежде всего, замечу, что тут разнообразные контексты
центрируются на "общении между умом и вещами", каковое общение
является непосредственной целью и предметом всего восстановления
наук. А ведь это общение, как я полагаю, и составляет собственный
предмет не только познания, но и обеспечивающей познание
методологии. Для нас важно, что здесь Бэкон не только констатирует
дурное существующее положение в области наук, но и упоминает два
существенных условия указанного общения. Это "средства" (ума) и
"пути размышления". Таким образом, он с самого начала определяет в
качестве основного предмета своего внимания именно то, из чего
складываются методы. Однако при этом структура метода как в
целом, так и в частностях, в этом очерке методического замысла ещё
не определена. Бэкон просто констатирует (или декларирует), что
правильное методическое движение вообще занятие трудное.
18
 Предисловия к ВН и к НО демонстрируют определённое
единство, развёртывающее указанный краткий замысел – оба они
включают три основных элемента, указанных в подзаголовке
Предисловия к ВН: а) неблагоприятное состояние наук,
б) необходимость открыть человеческому разуму новую дорогу и
в) необходимость дать разуму новые средства помощи.
Методическое содержание Предисловия к ВН мало что добавляет
к замыслу, а скорее воспроизводит его в расширенном виде. Так,
описание неблагоприятного положения дел занимает около четырёх
страниц. О методе как о пути Бэкон говорит здесь достаточно
неопределённо: "направить наши шаги путеводной нитью и по
определенному правилу обезопасить всю дорогу, начиная уже от
первых восприятий чувств" [1, 65]. В этом Предисловии основной
акцент делается на таких общих методических чертах, описанных
достаточно метафорически, как неспешность, близость к природе и
свет, освещающий путь. Говоря о методе, Бэкон в частности
указывает на то, что человеческой деятельности нужно основание, и
сравнивает метод с "мореходной иглой" [1, 65]. Эта метафора
содержит довольно глубокий методологический смысл, на мой взгляд,
заключающийся в неявном введении средств, обеспечивающих
наличие системы координат. Аналогично использованию компаса,
направление методического движения должно нести черты системы
координат. Необходимые структурные моменты сравнения метода с
компасом, на мой взгляд, заключаются в следующем: использование
компаса а) обосновано внешним положением дел (расположением
полюса вне и по отношению к компасу), б) локально фиксировано
(расположением самого компаса вне полюса и относительно к нему),
в) материально организовано в отношении к внешнему для
собственной ориентации взаимодействию (ориентацией плоскости
компаса относительно вектора силы притяжения, что необходимо
просто для того, чтобы стрелка компаса могла свободно вращаться,
будучи частично зафиксированной в корпусе компаса).
Написанное для более ранней работы, Предисловие к НО имеет
сравнительно меньший чем Предисловие к ВН объём, и методические
идеи изложены тут в несколько ином оформлении. В нём отсутствует
краткий диагноз, а метафорическая характеристика существующего
19
положения дел в науках (сравнение с задачей переноски "обелиска
значительной величины" – сверхмассивного предмета – без
использования орудий [2, 8-9]) в большей мере обращена на описание
организации действий как древних, так и современных учёных, чем на
типичные результаты этих действий, или на основания этих
результатов или же на их структуру. Здесь в большей мере, нежели в
начальном отрывке ВН, как и по сравнению с Предисловием к ВН,
представлены специфические методические интенции и структуры.
В первом приближении метод описан здесь как трёхчастная
структура:
 "мы устанавливаем степени достоверности, рассматривая чувство в
его собственных пределах";
 "по большей части отбрасывая ту работу ума, которая следует за
чувством";
 "а затем открываем и прокладываем разуму новый и достоверный
путь от самых восприятий чувств." [2, 7-8]
Этот путь замышляется как ведущий к "недрам природы" [2, 10].
В дальнейшем речь пойдёт и о различении двух стадий "достоверного
пути". На первой из них переход осуществляется от чувств к
причинам и аксиомам, а на второй – от причин и аксиом к природе, но
такая формулировка не входит в данное Предисловие. Зато в нём
совершенно отчётливо провозглашается технический идеал – новые
начала для работы разума должны привести к созданию подручных
средств, позволяющих "чтобы ум уже с самого начала никоим
образом не был предоставлен самому себе, но чтобы он был
постоянно управляем и дело совершалось как бы механически" [2, 8].
Целевое определение требуемого Бэконом методологического
поворота в Предисловии к НО фиксируется как "недра природы" – и
не только фиксируется, но и приобретает определённую
многомерность, поскольку в числе результатов такого подхода
присутствуют такие промежуточные состояния и дополнительные
характеристики как "степени достоверности" (в отношении
чувственного знания), "победа природы работой" и "твёрдое и
очевидное знание". В негативной критической форме фиксируется
также одно из специфических для бэконовского метода понятий –
"тонкость вещей, запечатленная в опыте" [2, 11].
20
 Таким образом, экспликация основных элементов краткого
замысла в Предисловиях вполне различна, что следует объяснять их
разным положением в задуманном Бэконом восьмичастном
методологическом корпусе. Рассмотрим это различие.
ВН непосредственно носит подзаголовок "Подразделение наук".
Предметом этого текста является описание всех известных Бэкону
наук с указанием как их более или менее неблагоприятного
положения, так и средств, необходимых для познания этой
предметной области, и сопровождается выражением отношения к их
строению и специфике. Общую задачу ВН Бэкон описывает так:
"наша цель состоит в том, чтобы найти и предоставить интеллекту
необходимую помощь, благодаря которой он сможет преодолеть все
трудности и раскрыть тайны природы" [1, 285] Такая помощь, в
частности, должна заключаться в создании "искусства открытия",
частью которого является "искусство изобретения искусств",
отличное от "искусства открытия доказательств".
"Новый Органон", упоминание которого появляется во второй
главе пятой книги ВН, помещается Бэконом в число средств наук,
образующих "искусство открытия", и квалифицируется им как часть
"искусства изобретения искусств", в несколько изменённом по
отношению к предыдущей самостоятельной публикации виде. В
указанном месте ВН Органон как методическая конструкция
рассматривается в качестве ступени научного познания,
непосредственно связанной с переходом от действий на чисто
эмпирическом уровне к действиям на теоретическом уровне. Действия
на чисто эмпирическом уровне также составляют часть заявленного
"искусства изобретения искусств". Они необходимы и обладают
методической спецификой, которую Бэкон обобщает под названием
"учёный опыт". Он использует латинское выражение "experientia
literata", а в русском переводе используется словосочетание "научный
опыт". Замечу по этому поводу, что латинское слово "literatum" имеет
значения "грамотный", "образованный", "учёный", которые обладают
смыслом индивидуальной правильности и выделенности действий,
основанной на том, что субъект обучен грамоте как особой технике и
практике и, соответственно, владеет грамотой, тогда как слово
"научный" в наше время скорее имеет смысл отнесения к
21
интерсубъективной и институционализированной сфере деятельности.
Поэтому в современном переводе есть определённое отличие от
бэконовского смысла, которое обусловлено совсем иным положением
науки в современном мире.
Между указанными ступенями научного метода существует
качественная разница. "Experientia literata" методически описывает
модификации экспериментирования, находящиеся "за пределами
открытия какой-либо аксиомы" [1, 286], тогда как Новый Органон
"целиком посвящается рассмотрению всех форм перехода от
экспериментов к аксиомам или от аксиом к экспериментам" [1, 286].
Таким образом, ВН включает Органон как одну из методических
частей, тогда как НО целиком и специально посвящён этой самой
части. Поэтому замысел метода в ВН оказывается включающим в себя
замысел метода в НО как правильную часть. В частности, НО
посвящён практически целиком индукции, тогда как на описание
"истолкования" у Бэкона не хватило времени жизни. Правда, наряду с
описанием "всех форм перехода от экспериментов к аксиомам" он
собирался в НО описать и "все формы перехода от аксиом к
экспериментам" [1, 286], но так и не довёл до конца описания первых
форм и лишь частично привёл примеры вторых.
Теперь обратимся к основаниям методического замысла
Ф.Бэкона. Напомню, что известная в те времена мудрость была
знанием, основанным на авторитете, причём первый неоспоримый
авторитет имело Священное Писание, а второй – греческие авторы.
Но этот несакральный корпус знаний для Бэкона не имеет прочного
значения. Основа поворота к прочным знаниям заключается в том, что
мудрость греков "имеет все черты детства, т.е. склонна к болтовне, но
бессильна и не созрела для того, чтобы рождать" [1, 61]. Т.е. Бэкона
интересует не просто сама способность говорить, описывать что-то.
Его интересует то, что имеет в себе определенную силу, которая
позволяет порождать, переходить к чему-то новому. Бэкон так об этом
пишет: "Привычные нам науки содержат общие положения,
привлекательные и благообразные. Но если обратиться к их
специальным разделам, как бы производящим частям, чтобы они
выдали плоды и дела, то вместо дел все заканчивается
препирательствами и злобными спорами. Вся последовательность и
22
преемственность наук являют образ учителя и слушателя, а не
изобретателя и не того, кто добавляет к изобретениям нечто
выдающееся" [1, 61]. Идеалом субъектного отношения для него
является не отношение между субъектами, находящимися в иерархии
"учитель-ученик". Он довольно явно утверждает ценность отношения
между субъектом и объектом, выраженное парой позиций
"изобретатель-изобретение". Здесь мы находим весьма существенное
для Бэкона основание – ему недостаточно иметь отношение к
предмету, ограниченное передачей знания. Ему также недостаточно
иметь отношение "субъект-новое знание", поскольку новое знание
может не прибавлять ничего к положению дел в мире. Здесь
определённо требуется, чтобы это отношение стало практическим и
реализованным. И он постоянно приводит в пример наукам
механические искусства – речь идёт, как правило, о разных
механизмах: часовых, мореплавательных, астрономических,
строительных, военных и т.д.
Основанием, оправдывающим искусный доступ к "недрам
природы", является своеобразная аналогия, по сути, аналогия
природы, но аналогия специфическая, включающая человека в
качестве одного из компонентов природного действия: "Ни голая
рука, ни предоставленный самому себе разум не имеют большой
силы. Дело совершается орудиями и вспоможениями, которые нужны
разуму не меньше, чем руке." [2, 12].
Поставим теперь вопрос: на каком основании он
противопоставляет механические искусства той ситуации, которая
сложилась в сфере "разумных наук"? Его предпочтение механических
искусств перед умозрениями различает эти занятия по параметру
степени и/или способности развития: "Механические искусства, как
бы восприняв какое-то живительное дуновение, с каждым днем
возрастают и совершенствуются. И, являясь у первых своих творцов
по большей части грубыми, тяжеловесными и бесформенными, в
дальнейшем приобретают все новое достоинство и какое-то
изящество, так что скорее прекратятся и изменятся желания людей,
чем эти искусства дойдут до предела своего совершенствования" [1,
61]. Здесь явно видны как определённое типическое базовое
субъектное отношение к занятиям человека, так и перспективы таких
23
занятий. С одной стороны, Бэкон полагает, что механические
искусства (заметим, создающие "вторую природу") являются
безграничными в развитии. С другой стороны, они тесно связаны с
желаниями и стремлениями людей. Можно сказать, что тем самым он
фиксирует некую базовую склонность, потребность человека – что-то
производить. Человек, таким образом, в понимании Бэкона предстает
не как субъект "чистого" познания, противостоящий природе,
наблюдающий и познающий природу "со стороны". Напротив,
результаты его познания прямо включены в природу, он активен и
создаёт часть этой природы.
Но при фиксации этой части бэконовских рассуждений возникает
естественный вопрос – как же относится этот замысел к религиозным
ограничениям? Начиная ответ на него, можно выдвинуть следующую
гипотезу: метафора механического искусства указывает реальные
границы тому, что может делать учёный. Дело в том, что дела, занятия
и познания людей изначально вписаны в строение мира, в котором
реализуются их плоды. При этом строение мира обладает начальной
самостоятельностью по отношению к активности человека. Это
следует из создания мира Богом. Тем не менее познание строения
мира частично доступно человеку, причём Бог изначально
благоприятствует человеку в познании мира. Бэкон говорит при этом
как об "образце мира", так и о "храме по образцу мира", который
следует основать в человеческом разуме [2, 70]. Основой для этой
идеи служит "достоинство бытия", предопределённое божественным
замыслом (который по определению обладает таким достоинством).
Но он не ограничивается при этом аспектом "возможности"
научных занятий, а ещё и полагает, что человеку как бы "разрешено"
исследовать мир (в дальнейшем эта идея вполне может вылиться в
представление о как бы воспитании человека, в целях его развития от
детства к зрелому состоянию): "не иначе как если бы божественная
природа забавлялась невинной и дружелюбной игрой детей, которые
прячутся, чтобы находить друг друга, и, в своей снисходительности и
доброте к людям, избрала себе сотоварищем для этой игры
человеческую душу" [1, 67].
Другой аспект проблемы познания мира состоит в том, что
сотворённый мир "эмблематичен", а эмблема "сводит
24
интеллигибельное к чувственному" [1, 313]. Это означает, что
пытливый и верящий ум может пытаться пройти обратный путь от
чувства к интеллигибельным божественным идеям. И Бэкон
замышляет найти надлежащий ответ человека на этот вызов со
стороны Бога: "мы строим в человеческом разуме образец мира таким,
каков он оказывается, а не таким, как подскажет каждому его
рассудок" [2, 74].
Интересно, что первым образцом познавательного действия при
этом является анатомирование: "это невозможно осуществить иначе
как рассеканием мира и прилежнейшим его анатомированием." [2, 74].
Замечу, что "анатомирование", т.е. рассечение природы и
"механическое сочленение" очевидным образом непосредственно
неэквивалентны, т.е. не являются обратными операциями. Полагаю,
что эту неэквивалентность не только видел, но и предполагал Бэкон,
задаваясь целью "придания природ" и "изменения тел" [2, 85]. Он
рассуждал примерно так: могущество человека может подражать Богу
и стремиться сотворить нечто подобное божьим творениям, при этом
никогда не достигая их. Далее эта тематика проявляется, в частности,
в связи рассуждений об аналогиях (человека и природы) с
рассуждениями о тонкости (чувств, ума и природы). Однако здесь у
меня пока что недостаточно материала для обоснования этой
гипотезы, а более полное рассмотрение этого вопроса требует
специального онто-, гносео- и эпистемологического исследования.
Возвращаясь к замыслу Бэкона, отмечу, что одной из целей познания
мира оказывается в первом приближении практическая польза, но она,
впрочем, в бэконовском учении идеологически (т.е.
недействительным для научного исследования образом) ограничена
ссылками на непозволительность ставить пользу, как и вообще что-
либо мирское, во главу угла. Тем не менее он всё же полагает, что
возможно и необходимо "установить и распространить могущество и
власть самого человеческого рода по отношению к совокупности
вещей" [2, 78].
И последнее замечание, поясняющее особенности методического
отношения сэра Френсиса к религиозным постулатам. Он исходит из
того, что "Бог всегда все совершает в природе только через вторичные
причины, а если бы кто-нибудь был склонен думать иначе, то это
25
было бы чистейшей клеветой на милость божью и означало бы
приносить источнику истины оскверненную ложью жертву" [1, 89].
Это означает, что Бэкон рассматривает порядок и устройство природы
как относительно самостоятельные по отношению к прямой воле Бога.
Именно поэтому он и заявляет в самом первом афоризме НО, что
"Человек, слуга и истолкователь природы, столько совершает и
понимает, сколько постиг в ее порядке делом или размышлением, и
свыше этого он не знает и не может" [2, 12]. Тем самым он относит
богопознание в сферу собственно религии и делает независимыми от
теологии естественные науки, изучающие порядки природы. Конечно,
он не первый сформулировал эту идею. В форме символического
подобия её высказывал, к примеру, Николай Кузанский. Однако в
социокультурных условиях своего времени Бэкон придал этой идее
импульс развития и постарался сделать из неё столько выводов,
сколько смог.
Интересно отметить такую черту методического замысла, как
ускорение открытий благодаря тому, что на пути метода можно
превзойти пределы воображения. При этом то полезное, что таится в
"недрах природы", "можно представить и предвосхитить быстро,
немедленно, тотчас" [2, 64].
Методический замысел позиционируется, далее, в отношении
возможных опасений на его счёт. Он особо подчёркивает, что не
делает для разума никакой новой западни, никакой новой ловушки, не
старается придать новым познаниям большой вес благодаря каким-то
опровержениям, или благодаря апелляциям к древности, или
благодаря какому-то авторитету (иному), или благодаря тому, что они,
будучи затемнёнными, вызывают к себе некоторое мистическое
благоговение и отношение. Наоборот, он сознательно стремится
привести "к самим вещам и к связям вещей – чтобы люди сами
видели, что им принять, что отвергнуть; что прибавить от себя и
сделать общим достоянием" [1, 66]. С другой стороны, как полагает
Бэкон, если какая-то ошибка и вкрадётся, то вещи будут всё равно
показаны обнаженными и открытыми, так что ошибки можно будет
отметить, выделить и избавиться от них – прежде, чем наука потерпит
от них какой-либо ущерб.

26
 Он бросает вызов возможным противникам своего замысла,
требуя, чтобы они противостояли ему на "его территории": "пусть они
сами понемногу испытают тот путь, который мы указываем и
пролагаем; пусть они привыкнут к тонкости вещей, запечатленной в
опыте; пусть они, наконец, исправят посредством своевременного и
как бы законного промедления превратные и глубоко укоренившиеся
наклонности ума; и тогда наконец (если будет угодно), после того как
это станет им по силам, пусть они воспользуются своей способностью
суждения" [2, 11]. Он не сомневается в том, что после такого личного
опыта ни один человек не сможет оспаривать истинность его метода.
И потому сэр Фрэнсис заявляет, что навсегда укрепил "истинное и
законное сочетание" способностей опыта и рассудка.
Я полагаю, что основанием для такого укрепления является не
автономия разума, а так сказать, "гетерономия опыта", т.е. опора как
на собственный опыт человека, так и на изменения этого опыта самим
человеком, а в перспективе – и на воспроизводимый человеческий
опыт. Основание познания оказывается принципиально
множественным. Названная "гетерономия опыта" по сути выражает не
только такое существенное обстоятельство научной деятельности как
относительно самостоятельный мир, который пред-положен научным
исследованиям всей структурой человеческих занятий. В эту
"гетерономию" включается ещё и изменение собственной
познавательной позиции субъекта и множественность субъектов
опыта. Здесь явное представление о "самих вещах" (которое
имплицитно содержит понимание самостоятельности вещей по
отношению к познающему существу) сочетается с представлением о
"самих субъектах". А опытно (вос)производимое с точек зрения
разных людей наличие связей вещей, на мой взгляд, включает
интуицию мира как "взаимодействия субстанций".
Таким образом, метод Бэкона в его замысле имеет целевую
установку на познание изначально самостоятельного по отношению к
человеку внешнего мира, в котором обнаруживаются локальные
связи, и который, тем самым, предположен как организованный
отчасти системно (или, по меньшей мере, как локальное частичное
целое). Промежуточными целями метода являются достижения

27
(интер)субъективно и опытно (вос)производимых соответствий между
знаниями и вещами, начально независимыми от человека.

3. Отношение метода Ф.Бэкона к логике

Методическая концепция Ф.Бэкона часто трактуется как в
основном логическая, или, в более мягком варианте, как индуктивная.
Выражение "индукция Бэкона" стало штампом. Но мы рассмотрим
отношение метода Бэкона к логике в аспекте его регулятивной
структуры, т.е. с точки зрения того, какие регулятивы исследования
он вводит и описывает. Предварительно заметим, что логику Бэкон
понимает весьма широко. Фактически она не представляет собой
некой определённой логики вроде стандартной логики предикатов.
Она, в первую очередь, является набором регулятивов, методической
позицией, принимаемой при конструировании понятий, правил и
критериев.
Бэкон рассматривает логику как в связи, так и в
противопоставлении своему "искусству", которое называет
"истолкованием природы" и определяет так: "истолкование есть
истинное и естественное творение ума, освобожденного от всех
препятствий" [2, 79]. Основанием для сопоставления логики и
"истолкования" является заявление ими обоими "поддержки и помощи
разуму" (я интерпретирую эту формулу как создание условий и
средств для действий разума). Бэкон полагает, что обычная логика
только лишь заявляет поддержку и помощь исследованию, но не
может достигнуть их. Рассмотрим это убеждение Бэкона подробнее в
собственно логическом аспекте.
Зададим вопрос: что же, собственно, логического содержится в
методе Бэкона. В качестве общего начального замечания примем, что
в основе писаний Бэкона лежит необходимость лучше и совершеннее
применять разум в деле "истолкования природы". Такая цель
зафиксирована Бэконом прямо в названии "Нового Органона",
который имеет подзаголовок "или Истинные указания для
истолкования природы". Он собирается применять разум к
исследованию вещей и к преодолению трудностей в природе (и в
этом, кстати, близко сходится с Декартом). Это искусство

28
истолкования – вроде бы логика, поскольку он говорит, что "мы в
этом нашем Органоне излагаем логику, а не философию" [2, 212]. И
это самоназвание стало мощным основанием для трактовки его
концепции как концепции логической, и даже более того, для
отождествления её с некоторым видом логики – с индуктивной
логикой. Хотя индуктивная логика в понимании, более или менее
близком к современному, получила развитие гораздо позднее, в XIX
веке, стараниями Милля и др.
Прежде всего нужно отметить, что Бэкон понимает логику как
специальный вид использования способностей человеческой души,
отличный от этики. И в ВН определяет логику как искусство, а не как
науку. Рассматриваемое им искусство подразделяется далее на
искусства открытия, суждения, запоминания и сообщения [1, 277]. Из
этих четырёх компонентов в современное понимание логики
абсолютно не "ложится" "запоминание", можно найти некое
частичное соответствие "сообщению", а "открытие", на мой взгляд,
находится на грани между формальной и "диалектической" логикой.
Таким образом, по замыслу предмет бэконовской логики должен
сильно отличаться от того, что уже было известно в его времена под
названием логики. Обычная логика имеет предметом абстракции
вещей, а он хочет сделать предметом логики действия с "природой" и
открытие "свойств и действий тел и их определенных в материи
законов".
Следующий аспект понимания логики Бэконом относится к
общему строению научной деятельности. По Бэкону, путь науки в
целом состоит из четырёх уровней, на которых проявляются
разнокачественные результаты познания. Эти результаты таковы:
а) впечатления чувства, б) отвлечение понятий, в) заключения об
основах наук и г) открытие и проверка. И во всех четырёх частях
наблюдаются пороки: "чувство и сбивает с толку и вводит в
заблуждение… понятия плохо отвлечены от впечатлений чувств,
неопределенны и спутаны… индукция, которая заключает об основах
наук посредством простого перечисления… матерь заблуждений и
бедствие всех наук есть тот способ открытия и проверки, когда
сначала строятся самые общие основания, а потом к ним

29
приспособляются и посредством их проверяются средние аксиомы."
[2, 34]
Он пишет о необходимости лучше и совершеннее применять
разум к исследованию вещей и к преодолению трудностей в природе,
и ориентируется при этом на "истинное и законное сочетание
способностей опыта и рассудка" [1, 66]. Искусство такого
исследования природы он называет логикой. Но на деле Бэкон ставит
вопрос о логике так: "Если бы дело касалось предшествующей логики,
то следовало бы обратить внимание на доказательства и силлогизмы".
Направление действия своей логики он определяет, в
противоположность "обычной логике". Его логика имеет в качестве
предметной области не действия с абстракциями, а действия с
природой: "наша логика учит и наставляет разум к тому, чтобы он не
старался тонкими ухищрениями улавливать абстракции вещей (как
это делает обычно логика), но действительно рассекал бы природу и
открывал свойства и действия тел и их определенные в материи
законы… эта наука исходит не только из природы ума, но и из
природы вещей" [2, 212] Это означает, что Бэкон обращает внимание
на субъективные параметры, выражающие природу ума – а принципы
вывода являются только частью содержания логики, но не
ограничивается рассмотрением только доказательства. Его логика
имеет и второе отдельное и самостоятельное основание – природу
вещей.
И ещё о связи метода Бэкона с логикой. Он делит "искусство
открытия" на "изобретение искусств" и "открытие доказательств".
Первое из них включает "учёный опыт" (напоминаю, что так я
перевожу термин experientia literata) и Новый Органон. Второе же,
полагаю, и должно соответствовать в основных чертах логике в
современном её понимании. Бэкон считает Органон более важным,
чем "открытие доказательств", в частности, потому что он ещё не
создан, очевидно, в отличие от упомянутого "открытия". Это даёт
основания считать, что под "открытием доказательств" он понимал
что-то, близкое "старой логике". Тем не менее, он не разработал
специального "искусства открытия доказательств", и потому об этой
части его метода можно говорить лишь предположительно. Во всяком
случае, на дальнейшее развитие методологического самосознания
30
науки эта часть его замысла влияния не оказала просто по факту
отсутствия.
Различие между своей "новой логикой" и логикой старой он сам
определяет по трем параметрам: "в самой цели, в порядке
доказательства и в началах исследования". [1, 70] Рассмотрим эти
различия подробнее.

3.1. "Цель" бэконовского метода

В начале обсуждения этой проблематики сделаю то общее
замечание, что цель практически всегда понимается и
рассматривается в сопряжении со средствами её достижения. А метод
стандартно понимается как связь с истиной, причём связь, в которой
специально разработаны промежуточные средства познания. Для
прояснения актуального в этом пункте методологического вопроса о
соотношении целей и средств, думаю, необходимо сделать ряд
замечаний в духе "предельного обоснования" методологии. А именно,
можно как минимум феноменологически (т.е. на уровне данности)
установить и вполне определённые формально, и вполне актуальные
онтологически (и даже онтически) соотношения между целями и
средствами. Я констатирую, что в жизни людей существуют два
относительно обособленных (вплоть до объективации) уровня
реализации результатов действий (и более общо – деятельности), и на
этих уровнях непосредственно фиксируется присутствие разных
отношений между действием, результатом действия, целью и
средством. В плане идеальной реализации результат вполне
определяется целью (а в идеальном пределе и совпадает с ней). В
плане же материальной реализации результат вполне определяется
средствами (и совпадает с итогами материальных преобразований
формы наличного материала, непосредственно осуществляемых
посредством имеющихся средств). Таким образом, направленность на
материальную или идеальную реализацию, как правило, связана с
некой спецификой (пред)полагаемых отношений между целями и
средствами.
Итак, начнём рассмотрение целей логики в аспекте своеобразия
взглядов Бэкона на них. По видимости (или в общепринятом

31
выражении), целью как логики в целом, так и применения её средств
является специально организованное достижение истины. Можно
сказать, что это декларированная цель логики. Истину как главную
цель преследует и Бэкон. Но сакраментальный вопрос заключается в
том, что же есть истина, и, развивая его, какие средства и каким
образом следует при этом использовать.
Уточняя внутренние определённости истины, можно двигаться в
том направлении, что истина как категория метода (т.е. в методически
категориальной позиции цели) зависит от принятых в рамках данного
метода формальной онтологии, гносеологии и эпистемологии.
Формально логической позицией тут было бы отождествление
эпистемологии с формальной онтологией и с логикой. Однако я здесь
не рассматриваю собственно онто-, гносео- и эпистемологических
определённостей. Эта задача в отношении к структуре и строению
метода пока лишь намечена мной в основных чертах и оставлена на
продолжение настоящих лекций.
Однако оценивать отношение к истине можно также и
относительно внешним (для некоторого конкретного синтеза
онтологии, гносеологии и эпистемологии) образом: по совокупности
результатов, считая инварианты таких результатов "реальными" и/или
"достижимыми" целями методических усилий. И здесь
обнаруживается специфика позиции Бэкона. Типологически оценивая
результаты предпринятых до него чисто логических усилий, он во
многих местах своих сочинений пишет, что целью обычного
доказательства в логике является победа над противником. Типичный
контекст подобных утверждений в бэконовском представлении
образуют людские споры. Замечу, что для вынесения своего вердикта
в отношении логики он должен занять либо позицию "сверху", либо
позицию "в стороне от" типичной логической ситуации спора,
поскольку критерии некоторой деятельности всегда лежат вне сферы
непосредственной реализации этой деятельности (М. Шелер).
Своеобразие занятой им позиции заключается в основаниях такого
"взгляда со стороны". Он не считает достаточно реальными
высказанные мнения, убеждения и знания. Предельной реальностью
для него оказывается внешний мир. Поэтому в бэконовской логике
целевой областью является Природа как некое обобщающее понятие
32
реальности. В неё в первую очередь и с необходимостью включены
объекты практики и результаты действий в мире, а людские знания
оказываются производными и по большей части произвольными
конструктами, не обусловленными Природой напрямую. Следует
сказать, что такая Природа является не единичной и не
индивидуальной природой, а совокупностью природ, реализующей
универсум. Она отличается от единичных природ, о которых Бэкон
также ведёт речь в разных местах своих трудов.
Таким образом, Бэкон чётко фиксирует область методически
обоснованных действий (можно сказать, область значений
познавательных действий, если рассматривать их как функции). Это
не знания, а сама Природа и связь Природы со знаниями.
Познавательное воздействие предполагается совершить по
отношению к природе и к этой связи. Это же обстояние дел Бэкон
формулирует так: "перед этой нашей наукой стоит задача нахождения
не доказательств, а искусств, и не того, что соответствует основным
положениям, а самих этих положений, и не вероятных оснований, а
назначений и указаний для практики." [1, 70]. Поэтому
непосредственным предметом и целью его методических устремлений
является не доказательство, осуществляемое по отношению к
человеку, а "искусство истолкования природы" [2, 67, 79 и др.] и
"искусство открытия" [1, 277; 2, 79 и др.]. В связи с таким
определением цели Бэкон и формулирует задачу методического
поиска: "найти и предоставить интеллекту необходимую помощь,
благодаря которой он сможет преодолеть все трудности и раскрыть
тайны природы" [1, 285]. Помощь должна заключаться в создании
условий для уподобления разума – вещам: "с помощью особой науки
сделать разум адекватным материальным вещам" [1, 285]. В этом
последнем положении, в частности, можно ясно усмотреть идею
отождествления микро- и макрокосмов. Однако нам интереснее её
собственно методологический смысл, состоящий в требовании
создания необходимых для реализации этого целевого состояния как
средств и условий, так и интегрирующего их "пути".
Возвращаясь к отличию бэконовского руководства ума от
"старой логики", заметим, что средства, используемые логиками в
рассуждениях, суть как раз те самые отвергаемые Бэконом
33
силлогизмы и умозаключения старой логики. Он говорит: "за
различием в устремлениях следует и различие в действиях. Там [в
обычной логике] рассуждениями побеждают и подчиняют себе
противника, здесь делом – природу" [1, 70]. В отличие от
рассуждений, средствами бэконовского метода являются "дела". Они
очевидно отличны от классических логических средств, поскольку тут
действие "доказательства кому-то" не предполагает этого "другого"
как универсальную формально-логическую инстанцию оценки.
"Другой" для Бэкона является: а) кооперативным производителем
научных данных, и б) агентом воспроизводства "experientia literata",
т.е. учёного опыта (а лучше сказать – "грамотного" или
"образованного" – таковы первые и основные значения латинского
слова "literata"). Отметим, что Бэкон проводит специальные
рассуждения, связывая письменный опыт с научным познанием. К
этому сюжету мы вернёмся при рассмотрении эпистемологических и
семиотических оснований метода Бэкона. С другой стороны,
зафиксируем также, что метод Бэкона имеет целью вовсе не то, чтобы
"другой" формально согласился с высказываемой истиной как с
высказыванием. Специфическим критерием согласия в данном случае
является реализация некоторого положения дел. Я полагаю, что
непосредственный собственно методологический смысл этого
положения прямо связывает познание с его целями "по Бэкону", но
этим не исчерпывается. Ближайшим образом речь здесь идёт об
эмпирической воспроизводимости результатов познания.
Науки в целом, как искусная совокупность знаний и действий,
непосредственно отличны от метода. Тем не менее, метод, если он
должен быть согласован с действительными науками, должен и
обеспечивать достижение их глобальной цели. И "искусства" как
конструктивные образования Бэкон рассматривает не сами по себе, а в
подчинении общей цели наук. Рассуждая о такой цели, он сравнивает
научную деятельность с соревнованием: "Не может правильно
совершаться ристание, если сама мета положена и утверждена
неправильно. Подлинная же и надлежащая мета наук не может быть
другой, чем наделение человеческой жизни новыми открытиями и
благами." [2, 43] Использованное в переводе старинное русское слово
"мета" имеет одним из значений "цель". Тем самым глобальная цель
34
наук вообще, как вида деятельности человека, определяется Бэконом
как практическая, связанная с "благами".
Следует сказать несколько слов также, о том, как понимать
"искусство". Основные современные значения этого слова в русском
языке лишь частично совпадают со значением, которое имеет в виду
Бэкон. Хотя определённая связь тут всё же есть. Начнём с
английского языка, в котором активно существует выражение "fine
arts" – это то, что относится к сфере прекрасного, в российском
понимании это в основном совпадает с областью "высокого
искусства". Но точно так же говорят, например, о "martial arts", что на
русский язык переводится как "боевые искусства". Часто говорят
"искусство", имея в виду такие сочетания как искусство полемики,
искусство театра, ремесленное искусство. Правда, по отношению к
этим предметам иногда говорят также "мастерство", но "искусство" в
отличие от "мастерства" в целом понимается как нечто производящее,
а не хозяйствующее (замечу, кстати, что в западных языках "хозяин" –
это одно из основных значений слова master: русской калькой с
которого является "мастер"). И в семантическом гнезде значений
слова "искусство" значение "хозяйского владения" входит как
наиболее отдалённое, лишь на самой периферии.
Искусность, с другой стороны, близка к "техничности", а
греческое "технэ" имеет смысловые связи прежде всего с ремеслом.
Поэтому я полагаю, что основные смысловые интуиции слова
"искусство" в концепции Бэкона заключаются в сочетании
производящей деятельности с повседневной, близкой к практике,
реализацией результатов этой деятельности.
Можно было бы продолжить это рассуждение о смысле
"искусства" также и в близком Бэкону направлении развития
понятийных интуиций техники, очерченном М.Хайдеггером, т.е. в
сторону про-из-ведения, по-става и т.п. Не развивая далее
этимологического и смыслового анализа, ограничусь указанием на то,
что Бэкон приводит в пример умствованиям – механические
искусства, в типичном контексте производства результатов,
погружённых в повседневность. Относительно более современным
для нас – в начале XXI века – было бы также сказать, что результаты

35
производства нагружают повседневность, но это уже не бэконовская
постановка вопроса.
Эти рассуждения о смысле "искусства" косвенно подтверждаются
и замечаниями Бэкона о частных и частичных целях и результатах
метода. Он говорит так: "Никто не может придать данному телу
новую природу, или удачно и целесообразно превратить тело в новое,
пока он не будет хорошо знать об изменении и превращении тел". [2,
85] Это косвенное указание, в котором, как раз поскольку оно
косвенное и служебное, хорошо видна именно сущность
методических интенций Бэкона, направленных на природные цели.
Тут речь не идет о том, чтобы создать материю вообще – такое
создание демонстрировало бы божественное могущество. Но вот
формы, принимаемые материей, подвластны человеку в двух
аспектах: человек может либо из старого тела создать новое, либо
изменить уже существующее тело, и одно из методических
направлений нацелено на овладение способами изменения и
превращения тел.
Истина понимается Бэконом как производное состояние
познания, к которому приводят познавательные действия,
обоснованные общим включением познания в структуры действий, а
действий – в структуры мира. При этом действия на начальном
чувственном уровне непосредственно представляют инстанцию
опыта, а на производном уровне, являющемся началом теоретизации,
– инстанцию фактического содержания аксиомы. Замечу, что Бэкон
призывает не только "утончить" действия в направлении приближения
чувств к тонкости природы, но и освободить чувства от умственных
предрассудков.
Принимая во внимание проведённые выше различения, можно
сказать, что целью бэконовского метода является не истина сама по
себе, существующая обособленно, так же как и не истина, являющаяся
лишь простым следствием из формальных оснований (т.е. истина,
связанная лишь с умозрениями). Целью Бэкона является истина,
которая может быть реализована, истина, согласно которой можно
что-то произвести. Такая истина состоит в согласии знаний с
природой, причём субъект истины находится в контексте мира и
обладает желаниями, определёнными его существованием в этом
36
мире. Поэтому Бэкон рассматривает науку не просто в связи с
получением практических плодов, но ещё и в связи с желаниями
человека: "в самой работе по истолкованию мы в каждом отдельном
случае уделяем место для человеческой хартии, или хартии
желанного. Ибо искать и желать умело есть часть науки." [2, 198]

3.2. "Порядок доказательства" в методе Бэкона

Рассмотрение "порядка доказательства" у Бэкона находится в
связи с его общим стремлением к практической предметности. В
данном случае оно принимает вид предметной проблематизации
структурных границ доказательства, причём доказательство
рассматривается как методически вполне определённый компонент в
корпусе научной теории и, шире, научной деятельности. Для
реализации истинного познания он требует использовать некую
"истинную индукцию", причём под словом "индукция" понимает
несколько различных методических конструкций (впрочем, тесно
связанных друг с другом в контексте его метода, можно сказать, они
являются последовательными расширениями некоторого основного
ядра).
Основание отказа Бэкона от "старой" или "обычной" логики и
попыток разработки им своей "логики" аргументируется им так, что
разработанные прежней логикой средства непригодны для "связи ума
с природой". Доказательства в ней осуществляются, как правило, с
помощью силлогизма, и не устраивают Бэкона ещё и своей
абстрактностью, т.е. неприспособленностью к рассуждениям о
конкретных вещах и реальных обстоятельствах их существования.
Обосновывая то утверждение, что доказательство, использующее
силлогизмы, негодно для действительного познания, Бэкон говорит:
"Мы отбрасываем доказательство посредством силлогизмов, потому
что оно, во-первых, действует неупорядоченно, а, во-вторых, упускает
из рук природу." [1, 71]. Отказ силлогизмам в значимости имеет два
основания: неупорядоченное действие и упущение природы. В первом
случае имеется в виду неправильный порядок установления истинных
положений, а во втором – потеря связи исследования с предметной
областью.

37
 Принимая за логикой статус руководства ума, Бэкон ставит
задачу определения порядка умозаключений в форме "индукции",
необходимым образом связанной с природой. "Индукцию мы считаем
той формой доказательства, которая считается с данными чувств и
настигает природу и устремляется к практике, почти смешиваясь с
нею." [1, 71] Такая индукция, в общем-то, не совпадает со
стандартным ходом формального доказательства. Здесь, как и во
многих других местах, проявляется опытный характер бэконовской
"логики". Бэкон вообще первым основанием всякого истинного
знания признаёт опыт (я бы на месте Бэкона сказал: "реализацию"),
наиболее предпочтительной формой которого является эксперимент:
"Самое лучшее из всех доказательств есть опыт, если только он
коренится в эксперименте" [2, 34]
Но Бэкон также говорит: "Для наук нужна некоторая форма
индукции, которая производила бы в опыте разделение и отбор, и
путем должных исключений и отбрасываний делала бы необходимые
выводы" [1, 72]. Здесь намечена позитивная последовательность
познавательных действий: разделение опыта – отбор – исключения –
необходимые выводы.
Замечу, что он отрицает, что способ рассуждения, названный им
"истинной индукцией" совпадает с обычной логической индукцией, в
которой "одно и то же действие разума одновременно и находит
искомое, и выносит суждение о нем; здесь процесс совершается
непосредственно, почти так же как в чувственном восприятии, не
нуждаясь ни в каких промежуточных звеньях" [1, 304]. Ту же мысль
он выражает и несколько иначе: "плоха та индукция, которая
заключает об основах наук посредством простого перечисления, не
привлекая исключений и разложений или разделений, которых
требует природа" [2, 34]. Таким образом, его претензии к
классической индукции состоят в том, что она относится к своему
предмету так же непосредственно, как и чувство, и не использует, с
одной стороны, вспомогательных средств, а с другой – не опирается
на опытную данность природы.
Указанному привычному, но неверному пути противостоит
правильный путь: "восходить по истинной лестнице, по непрерывным,
а не прерывающимся ступеням – от частностей к меньшим аксиомам
38
и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим" [2,
61]. Так выраженное содержание метода, если рассматривать его
формально, могло бы подойти для индуктивной логики. Но дело в
том, что оно для Бэкона отнюдь не единственное и не выражает
метода в его полноте. А полная бэконовская "индукция" содержит
возврат к опыту, проверяющему, действительно ли мы получили
"аналогию мира".
Обсудим указанные негативные и позитивные регулятивы с
точки зрения проявления в них и в их контекстах предпосылок
бэконовских рассуждений.
Прежде всего, он не утверждает, что вообще невозможно
проводить чисто логические преобразования знаний посредством
силлогизмов. Взятые сами по себе, силлогизмы обладают некой
"математической достоверностью" [1, 71]. Однако истинность
выводов зависит от таких оснований применения силлогизма как
понятия, слова и предложения. А они-то как раз и обнаруживают
отсутствие связи с природой вещей. Поэтому Бэкон категорически
заявляет: "мы отбрасываем силлогизм, и не только применительно к
принципам…, но и применительно к средним предложениям, которые
силлогизм, правда, так или иначе выводит и порождает, но лишь как
бесплодные в работе, удаленные от практики и совершенно
непригодные в действенной части науки. …мы оставляем за
силлогизмом …права в области обыденных искусств и мнений (ибо
здесь мы ничего не затрагиваем), однако по отношению к природе
вещей мы во всем пользуемся индукцией как для меньших посылок,
так и для больших." [1, 71]
Рассмотрим сначала "неупорядоченность действий" "обычной"
логики. Здесь выясняется, что Бэкон рассматривает познание в некой
связи технического действия и его условий и посылок. Так, силлогизм
имеет структуру, в которую входят такие элементы, как: понятия,
слова, предложения и суждения [1, 71; 2, 13-14]. При этом
существенным основанием применения силлогизма является наличие
общих утверждений. Бэкон подвергает критике принятые в логике
действия по получению понятий, облечению их в слова и выражения и
созданию общих положений. Формальная упорядоченность
силлогизма не включает действий по обоснованию понятий, равно как
39
и деятельности по обоснованию абстракций. Поэтому её основания
неистинны, и её средства не могут быть приняты в действительном
познании, направленном на истину, а не на мнения.
Старая логика не устраивает Бэкона тем, что порядок логических
действий, использующих силлогизм как средство рассуждения,
укоренён только и исключительно в природе ума (который сам по
себе стремится к чистым умозрениям и любит "воспарять"). Этот
порядок выглядит так: "До сих пор обычно дело велось таким
образом, что от чувств и частного сразу воспаряли к наиболее
общему, словно к твердой оси, вокруг которой должны вращаться
рассуждения, а оттуда выводилось все остальное через средние
предложения: путь, конечно, скорый, но крутой и не ведущий к
природе, а предрасположенный к спорам и приспособленный для
них." [1, 71]. Заметим, что здесь Бэкон принимает
эпистемологическую предпосылку, заключающуюся в, по меньшей
мере, тройном подразделении сущностных уровней строения корпуса
знаний: на начальном располагаются "чувственные данные и
частности", на втором – "средние" положения, которые могут быть
выводами из положений как первого, так и третьего уровней, на
третьем – "наиболее общие" положения (а есть и фрагменты, в
которых Бэкон описывает четыре уровня, различая уровни частностей
и "низших" аксиом). Если отвлечься от бэконовской конструкции,
можно предположить альтернативную ей – например, такую: дело
обстояло бы иным образом, если бы сами по себе рассуждения о
"наиболее общем" имели прочные основания (позиция, характерная, к
примеру, для Э.Гуссерля). Я полагаю, что такая предположенная
ситуация была бы возможна лишь в случае, если б "тонкость"
человеческого ума превосходила бы "тонкость" природы или, по
меньшей мере, не уступала последней (например, если бы "природа"
не была самостоятельным образованием, а являлась созданием
человеческого ума, как это происходит в кантовской концепции: в
соответствии с априорными структурами ума, закономерно связанный
мир явлений строится как референт истинных знаний). Но именно
такую ситуацию Бэкон считает в принципе нереальной: "Тонкость
природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что
все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования –
40
бессмысленная вещь" [2, 13] Поэтому силлогизм бесплоден и
"подчиняет себе мнения, а не предметы" [2, 13].
Далее обратим внимание на требование "не упускать из рук
природу" – это лейтмотив всего корпуса работ Бэкона. Это очень
сильная, по сути – внелогическая претензия, имплицитно содержащая
по меньшей мере три методических отношения: познания к
мысленным конструкциям (абстракциям и/или обобщениям), опыта к
познанию и познания к его интерпретации (истолкованию) в опыте.
Интерпретируя отношение познания к мысленным конструкциям,
я бы сказал, что Бэкон, возвышая содержательную сторону познания,
стремится снизить высокую оценку и значение абстрактного
формального подхода, что в те времена было вообще характерно для
подхода учёных, но также и для классического логического подхода к
науке, и для отношения к логике. Так, он часто говорит о
неправильности абстракций, их "нетвёрдости", произволе и
утверждает, в частности, что "лучше рассекать природу на части, чем
абстрагироваться" [2, 23], имея при этом в виду чисто мыслительную
операцию.
Методическое отношение опыта к познанию в методологии
Бэкона имеет такую общую характеристику как непрерывность
логического движения, что прямо относится к "порядку
доказательства". Здесь требуется непрерывность переходов между
ступенями обобщения, т.е. в том, что Бэкон называет индукцией:
"непрерывно и постепенно устанавливаются аксиомы" [1, 71],
"непрерывный ход и порядок открытия" [1, 78], "вывод аксиом из
ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно" [2,
15], "восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не
прерывающимся ступеням – от частностей к аксиомам" [2, 61]. Это
постоянно повторяющееся требование непрерывности в выводах
связано с онто- и эпистемологическими представлениями Бэкона.
Познание природы, нацеленное на открытие её формы (и более
конкретно – порождающей формы), непосредственно связано со
следующим типом мысленного результата: "открытие во всяком
порождении и движении скрытого процесса, продолжающегося
непрерывно от проявленного действующего начала и проявленной
материи вплоть до данной формы" [2, 80]. Вот этот процесс и должен
41
быть представлен в виде научных установлений, имеющих форму
аксиом. Поэтому так называемое "доказательство" для Бэкона имеет
смысл серии мыслительных актов, воспроизводящих реальное
порождение в мысленных формах.
Наконец, методическое отношение познания к его интерпретации
(истолкованию) в опыте можно сформулировать в явно не
присутствующем у Бэкона требовании, чтобы каждый пункт
умозрения был связан с опытным подтверждением.
Перейдём теперь к позитивной "индуктивной" программе Бэкона,
предполагающей такую последовательность познавательных
действий: разделение опыта – отбор – исключения – необходимые
выводы. Этот порядок индукции является практически основным для
Бэкона. В некоторых местах своих сочинений он исключает из неё тот
или иной элемент, но всегда оставляя в характеристике "разделения и
исключения". А в плане своего замысла он ещё и упоминает
"дедукцию" к опыту в качестве заключительной части ВН. Правда, о
дедукции он больше нигде и ничего не говорит. С другой стороны, он
говорит, что метод должен включать как движение от опытов к
аксиомам, так и движение от аксиом к опытам.
Заметим, что доказательство в формуле, противопоставляющей
рассуждение и дело, рассматривается Бэконом как разновидность
человеческого действия, имеющая дело со знаниями. Я полагаю, что,
если бы речь шла о чистой формализации и о преобразовании знаний
на уровне умозрения, то упорядоченность логического действия
можно было бы свести к стандартным логическим критериям. Но
поскольку в представлении Бэкона доказательство должно быть
упорядочено на основе предметных соображений, то я полагаю, что
соответствующие средства и критерии придают его подходу
онтологические, гносеологические или эпистемологические черты, и в
результате возникает некий особый (онто-, гносео- или
эпистемологический) предметный аспект, не сводимый к
логическому. На правомерность такой трактовки указывает, во-
первых, то обстоятельство, что действие доказательства у Бэкона
приводит не к положению, имеющему чисто логический статус, а к
положению, имеющему место в мире. В его представлении "путь не
проходит по равнине, у него есть восхождения и нисхождения.
42
Сначала восходят к аксиомам, а затем спускаются к практике." [2, 60]
В этом смысле логическое движение является не только
однонаправленным, поскольку ведёт только от аксиом к выводам, но и
одноуровневым, поскольку целиком происходит в разуме. Я бы
сказал, что для Бэкона оно происходит на "равнине разума", имея в
виду, что оно определяется природой разума. А методическое
движение Бэкона, в отличие от логического, сочетает направление от
практики к аксиомам с направлением от аксиом к практике.
Истинный путь проходит по меньшей мере "по" двум
самостоятельным уровням и "между" ними: "наш путь и наш метод …
состоят в следующем: мы извлекаем …причины и аксиомы из
практики и опытов и из причин и аксиом снова практику и опыты как
законные истолкователи природы." [2, 68; см. тж. 2, 60] Это означает,
что он должен быть определён как в компонентах, принадлежащих
каждому из этих уровней, так и в связях между уровнями. Заметим,
что опытный уровень является основным для Бэкона в двух смыслах –
начальном и финальном. Собственно логическая деятельность же
относится к преобразованию уровня "причин и аксиом" и является
чисто технической. С другой стороны, чисто логическая деятельность
протекает в относительно обособленной сфере суждений (как
производимых человеком представлений).
Поэтому научное исследование специфическим образом
относится к миру – основания упорядочения доказательств носят не
формально логический характер, а ориентированы на строение
практической предметной области, которое требуется воспроизвести в
необходимом числе тонких различений. В первом приближении эти
методологические определённости фиксируются как онтологические:
"Мы не создали, повторяю, и не готовим никакого насилия и никакой
западни для суждений людей, а приводим их к самим вещам и к
связям вещей, чтобы они сами видели, что им принять, что
отвергнуть, что прибавить от себя и сделать общим достоянием." [1,
66] В этом афоризме целью метода выступают вещи и их связи,
образующие некое строение мира, достаточное для вынесения
суждения, обладающего истинностью. При этом строение мира, к
данности которого приводятся люди, является по отношению к
логической конструкции не просто первичным, но и обладает
43
статусом критерия, опираясь на который можно решать, истинно ли
суждение. Дело в том, что собственные чувства и разум таким
критерием для Бэкона не являются, о чём будет сказано позднее более
подробно.
Пожалуй, самым полным описанием истинной индукции
является описание в CV афоризме первой части НО: "Для построения
аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та,
которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена
не только для открытия и испытания того, что называется началами,
но даже и к меньшим и средним и, наконец, ко всем аксиомам. …
Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства
наук и искусств, должна разделять природу посредством должных
разграничений и исключений. И затем после достаточного количества
отрицательных суждений она должна заключать о положительном. …
Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для
открытия аксиом, но и для определения понятий." [2, 61-62]
Сначала обратим внимание на область применения индукции как
частного метода, подчинённого общему пути: в неё входит по
замыслу Бэкона вообще всё содержание человеческого знания, от
понятий до аксиом, от начал до природы (которая тоже должна быть
разделена, т.е. преобразована), имеющей форму опыта. Правда, в
данном афоризме опыт не присутствует, но непосредственно перед
ним речь идёт о методическом создании "естественной истории" как
необходимого достаточно полного собрания опытов (и в том числе
механических), затем на основе этой истории о методическом
создании "таблиц открытия", а уж после всего этого можно
приступать к индукции. Тем самым в последовательности афоризмов
описывается та часть методического пути от опыта к аксиомам и
причинам, которую призвана завершить индукция. Часть
"историческая" при этом рассматривается как методическое пособие
для памяти, а часть табличная – как методическое пособие для разума.
Обе эти части представляют "учёный опыт", не выходящий за рамки
чистого опыта. А Органон как методическое руководство как раз
руководит обработкой табличных данных силами и средствами ума с
целью получить аксиомы и причины как теоретические результаты.

44
 Теперь обратимся к наиболее известному, пожалуй,
бэконовскому изобретению – к "таблицам открытия". Именно правила
работы с ними впоследствии были формализованы сначала Миллем, а
далее – логиками XX века. Можно сделать то феноменологическое
замечание, что бэконовские правила работы с таблицами по сути
относятся к систематизации и обобщению опытного материала и
регулируют работу учёного с опытными данными и с опытными
средствами. Это техника исследования, которую Бэкон развивает на
уровне обработки начальных данных и аксиом. "Таблицы открытия"
для многих сразу ассоциируются с методом индукции Бэкона.
Индукция Бэкона в качестве начальных и подручных средств
включает: а) таблицы сущности и присутствия; б) таблицы
отклонения или отсутствия в ближайшем; в) таблицы степеней или
сравнений. Они представляют собой сведение известного в разных
порядках и перспективах сопоставления. Такое сопоставление имеет
целью обнаружить (открыть) "природы" как предполагаемые в
онтологическом отсеке методологии Бэкона скрытые объекты: "…на
основании представления всех и отдельных примеров следует открыть
такую природу, которая всегда вместе с данной природой и
присутствует и отсутствует, возрастает и убывает и является …
частным случаем более общей природы." [2, 109] Заметим, что в
онтологии Бэкона "природы" существуют на многих объектных
уровнях– они бывают как минимум а) "непосредственно данными",
б) "существующими совместно с иными непосредственно данными
природами" и в) "общими в большей или меньшей степени".
Таблица сущности или присутствия имеет задачей "представить
разуму все известные примеры, сходящиеся в этой природе, хотя бы и
посредством самых различных материй" [2, 91]. Таблица отклонения,
или отсутствия в ближайшем – это таблица отрицательного. Как
пишет Бэкон, "отрицательное должно быть подчинено
положительному, и отсутствие природы должно быть рассмотрено
только в предметах, наиболее родственных тем, в которых данная
природа присутствует и наблюдается" [2, 93]. И таблица степеней –
это "примеры, в которых исследуемая природа присутствует в
большей или меньшей степени" [2, 104].

45
 Однако сами по себе таблицы открытия являются лишь
средствами, подготавливающими индукцию: "Задачу и цель этих трех
таблиц мы называем представлением примеров разуму. А после
представления должна прийти в действие и самая индукция." [2, 109]
Табличные данные надо использовать для "проведения надлежащих
различений", и результатами использования таблиц являются
переходы между уровнями знания. Индукция для Бэкона, собственно,
и заключается в том, что, когда мы составили таблицы этих трёх
типов, за этим следуют действия, изменяющие форму и состав знания.
Эти действия создают знания нового типа.
Для осуществления индукции сначала требуется в некотором
примере отбросить или исключить те природы, которые входят в
первую и вторую таблицы. Затем привлекаются данные из третьей
таблицы, использование которых завершает индукцию, т.к. при этом
утверждается положительная аксиома об исследуемой природе. На
мой взгляд, вхождение природы в третью таблицу является
основанием для построения "схематизма" в целях последующего
опытного включения этой "природы" в мир, но это предположение
ещё должно быть проверено онтологическими и
эпистемологическими реконструкциями метода Бэкона. Интересно
отметить, что процедуры сравнения табличных данных фактически
воплощают такой методологический регулятив как отсутствие
спешки. Сравнение оказывается техническим способом отложить
вынесение мнения, не делать скороспелых выводов.
Характеризуя свой метод с позиций его "неабстрактности", Бэкон
писал: "мы направляем ум так, чтобы он мог всегда пригодными
способами обратиться к природе вещей. И поэтому в учении об
истолковании мы даем много разнообразных указаний о
видоизменениях способа открытия применительно к качеству и
состоянию того предмета, который мы исследуем." [2, 76] Поэтому
логика Бэкона – это предметная логика, логика предметной связи.
Дополнение к сбору фактов в таблице сущностей включает в себя
позитивную и негативную эвристики. Негативная эвристика выражена
в таблицах различий, позитивная – в таблицах степеней. Эвристика –
это слово, которое обозначает некоторые содержательные правила для
открытия (от греч. "эврика" = нашёл). По поводу иногда
46
встречающихся претензий с помощью чисто формальных логических
правил совершать открытие чего-то нового, следует заметить, что с
помощью чисто формальных логических правил практически не
получается открытия делать. Однако люди всё же стараются
фиксировать приемы получения открытий. Такие приемы и получают
название "эвристики".
Несколько уклоняясь от нашего предмета, скажу, что
определение "нового" является общей проблемой, поскольку
"истинную" новизну надо отличать от ещё одного повторения чего-то
"старого" в потоке изменений. Есть предварительный рабочий ответ
на вопрос: "что такое "новое"?". Он состоит в фиксации того, что
"новое" в неком универсуме (мире) есть то, что организовано иначе,
чем "старые" объекты, наполняющие этот универсум (некая
проблематизация вопроса предпринята в работе Г.М.Елфимова
"Возникновение нового"). Другими словами, "новое" в мире
определяется через новый тип, и "возникновение нового" означает
реализацию нового типа.
Возвращаясь к Бэкону, заметим, что таблицы сходства и
степеней, или присутствия и отсутствия – являются именно
эвристиками, т.е. определенными содержательными правилами,
которые позволяют узнать что-то новое. Новый смысл слова
"эвристика" в методологии науки введен Лакатосом, который
описывал позитивную или негативную эвристику в составе научной
теории как: а) правила, которые позволяют получать новые
формулировки предметных задач (позитивная эвристика) и
б) правила, которые запрещают ставить задачи таким образом, чтобы
разрушалось твердое ядро теории (соответственно, негативная
эвристика). Примеры позитивной эвристики достаточно очевидны.
Примеры негативной эвристики по отношению к исследовательским
программам современной физики и средневековой схоластики: в
рамках современной физики не имеет смысла вопрос "сколько ангелов
уместится на кончике иглы?" Такой вопрос, как и попытка его решить,
разрушает теоретическое ядро современной физики; точно так же,
вопрос о том, из какого химического вещества соткана одежда ангела,
опять-таки разрушает теоретическую основу средневекового способа
мышления, согласно которой ангелы бесплотны сами, и одежда их
47
тоже бесплотна (невещественна). Эти примеры, на мой взгляд,
достаточны для иллюстрации того, что Бэкон вводит эвристики в
состав логики как определенные средства. С помощью этих средств
логика его метода и осуществляется.
Замечу также, что в число негативных эвристик бэконовского
метода входят и учения об опровержениях: "Мы решили разделить
учение об опровержениях на три части: опровержение софизмов,
опровержение толкований и опровержение призраков, или идолов" [1,
305]. Иными словами, учение об идолах входит в состав метода не как
чисто гносеологический конструкт. Оно имеет функцию отсечения
методологически неверных ходов.
О связи чувственных данных, опыта и методической научной
работы Бэкон пишет многократно. Приведу один пример такого
рассуждения, довольно ярко показывающий, каково соотношение
этих областей в соответствии с его пониманием: "надо исследовать
все сгущения в природе, происходящие от холода, чтобы, познав их
причину, перенести их в искусства" [2, 203]. Здесь речь идёт о
чувственных непосредственных данных – о сжатии тел при
охлаждении. Эти данные составляют начальный эмпирический базис
(который, согласно правилам метода, должен быть расширен и
пополнен). Исследование должно выявить "причину" этих явлений. А
затем причина подобного рода явлений должна быть перенесена в
"искусства", т.е. в производящую деятельность человека. Таков
полный цикл бэконовского исследования в основных чертах, в
который индукция входит на стадии нахождения причины.
Приспособления для развития опытных действий, в общем-то,
механические, но к механическим средствам, которые фиксируют
факты, или опытные аксиомы, добавляются и некоторые рецепты.
Индукция, другими словами, оказывается у Бэкона технической
процедурой, сродни созданию механизма. Есть техника выделения
аксиом, есть и рецепт, позволяющий судить, правильно ли выделены
аксиомы: "нужно взвесить и исследовать, приспособлена ли
выделяемая аксиома только к мере тех частностей, из которых она
извлекается, или она полнее и шире. А если она полнее и шире, то
надо смотреть, не может ли аксиома укрепить свою полноту и широту
указанием новых частностей как бы некоторым поручительством,
48
чтобы мы и не погрязли в том, что уже известно" [2, 62]. Здесь
фактически присутствует то требование, эксплицированное в
современной методологии науки, что гипотеза рассматривается как
содержательная, когда у нее есть новые нетривиальные выводы. В
этом случае гипотеза интересна. Если истолковывать это в более
современных терминах, то речь фактически идёт о собственном
"физическом" смысле гипотезы, который для Бэкона первичен.
Индукция путем элиминации начинается с составления трех
таблиц - таблицы присутствия, таблицы отсутствия и таблицы
степеней – в обработке которых как материала должны проявиться
способности разума. На их основе в уме следует воспроизвести все
возможные случаи явления, после чего огнем ума разложить природу
на составляющие. Процесс исключения опирается на аргументацию
контрпримерами, которые ограничивают пространство логических
возможностей. Бэкон полагает, что на этом пути в конце концов
останется практически единственная возможная гипотеза,
согласующаяся с данными, сведенными в три таблицы, значение
которых (данных) оценено путем отбора и исключения. Добавим, что
речь тут фактически идет о синтезе воображения, в определенном
ограниченном смысле предшествующем истолкованию. Индукция
путем элиминации приводит к гипотезе. Однако эта гипотеза не
является концом исследования. Она, напротив, выступает как
руководство к дальнейшему исследованию через дедукцию и
эксперимент. Из гипотезы выводятся факты, а затем с помощью
экспериментов в разных условиях проверяется, подтвердятся ли эти
факты, предполагаемые гипотезой.
Подытоживая сказанное, нужно подчеркнуть, что "порядок
доказательства" у Бэкона есть порядок логически разнокачественных
действий, заключающихся в действиях на разных уровнях познания и
в переходах между этими уровнями. При этом, скажем, переход от
опытных данных к формам природ можно было бы считать
формализацией, но Бэкон предъявляет к ней неформальные
требования. Или переход к новым опытам можно было бы назвать
экземплификацией, если бы не явное (по сути онтологическое)
указание Бэкона на связь получающегося нового именно с опытом, а
не с исходным теоретическим конструктом.
49
 Предметное методологическое значение проведённого анализа
заключается в том, что логика бэконовского метода является не
формальной, а качественной, предметно определённой, что отражает
его замысел. Это, в частности, проявляется в том, что логические
линии вывода в бэконовском исследовании не просто формально
неупорядочены "по факту", поскольку всегда остаётся возможность
для включения новой природы как основания нового направления
опытного и теоретического исследования. Т.е. основания
исследований у Бэкона, абстрактно говоря, образуют не просто
открытое, но и постоянно расширяющееся множество. Даже при
условии конечной перечислимости аксиом они вряд ли могут быть
строго упорядочены, так как путь исследования является
"зигзагообразным". Такова некая "объектная" структура метода
Бэкона. Фактически она отличается от высказанных им представлений
как о перспективах применимости этого метода, так и о строении
множества ожидаемых результатов. К примеру, он высказывает
убеждение в том, что общечеловеческое дело познания можно
завершить. Оно может продолжаться в течение многих человеческих
жизней, но в конце концов будет завершено.

3.3. Специфика понимания Ф.Бэконом "начал исследования"

Намеченный путь истинного восхождения, прежде всего,
определён стремлением получить твёрдые основания для выводов.
Ведь шаткость положений старой логики определена, в частности,
также и шаткостью её оснований, к которым в первую очередь
относятся понятия, слова, предложения и аксиомы. Общая позиция
Ф.Бэкона по отношению к этим логическим основаниям, являющимся
человеческими произведениями, состоит в том, что они не могут быть
истинными основаниями познания, поскольку несут в себе
ограниченность и своеволие человека. Использовать их в познании
можно, но только если провести специальную работу по их очищению
и преобразованию, основанную на внелогических эмпирических
началах. Такие основания занимают в бэконовской методологии
ключевое положение. Это чувство, опыт и эксперимент, причём
гносеологически первичным в этом ряду является чувство, поскольку

50
именно от чувств "нужно всего искать в исследовании природы, если
только мы не хотим безумствовать" [1, 73]. Такое основание
методологии приводит к тому общему свойству методологических
конструктов Бэкона, что не только специфически логические
правильные основания вывода вроде аксиом, но и вообще все
методически построенные промежуточные и финальные пункты
познания должны обладать чувственной (и опытной) значимостью.
Формулируя своё отношение к логике, Бэкон описывает
негативное методическое содержание, от которого необходимо
отталкиваться при попытках обрести позитивное методическое
содержание. Это, во-первых, неправильная абстракция,
заключающаяся в том, что "понятия разума …дурно и опрометчиво
отвлечены от вещей, смутны и недостаточно определены и очерчены"
[1, 71]. Это, далее, недействительность силлогизма, который
"подчиняет себе мнения, а не предметы" [2, 13]. Это также аксиомы,
полученные неверным путём. Всё это основания той логики, за
которой он оставляет область "обыденных искусств и мнений" [1, 71].
Правда, кроме оснований и принципов работа с силлогизмами может
породить также средние предложения, но только как "бесплодные в
работе, удаленные от практики и совершенно непригодные в
действенной части науки" [1, 71] положения, которые Бэкон
специально не рассматривает, а лишь упоминает в нескольких местах.
Это негативное отношение к основаниям обычной логики
находит прямое выражение в критической части НО, две части
которой прямо относятся к основаниям – это "опровержение
прирожденного человеческого ума, предоставленного самому себе" и
"опровержения доказательств" [2, 66-67].
Ф.Бэкон понимает индукцию не в узком смысле – как метод
логического вывода, а более широко – как общее руководство одного
из двух основных направлений познания. Это движение от опыта к
аксиомам и причинам, в ходе которого осуществляется не только
переход между конструкциями познания (понятия, слова,
предложения, аксиомы), но и создание самих этих конструкций. Так,
Бэкон говорит о необходимости правильной работы с понятиями, к
которой следует привлечь индукцию: "Пользоваться же помощью
этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для
51
определения понятий" [2, 61-62]. Иначе говоря, он понимает
индукцию не только как средство вывода, но и как средство
образования понятий. Однако эта идея связи образования понятий с
индукцией в его работах по большей части так и осталась всего лишь
"заявлением о намерениях". Он также набрасывает некоторые
положения, относящиеся к использованию знаков и даже фиксирует
ряд положений, имеющих семиотическое значение. Но, повторяю, эти
части замысла, на мой взгляд, остались лишь начатыми, а иногда и
лишь названными, а по сути – существенно недоработанными.
Вернёмся к собственно логической проблематике вывода и
оснований вывода. Чтобы подчеркнуть противопоставление Бэконом
своей позиции в отношении к логике, я рассмотрю наиболее развитую
в его трудах концепцию аксиом. В этом пункте отличие замысла
Бэкона как от современного понимания логики, так и от логики
современной ему самому проявляется, пожалуй, наиболее наглядно.
Со времён Евклида идеалом и парадигмой научного труда
является дедуктивная аксиоматическая конструкция. Не буду здесь
проблематизировать предметное содержание геометрии Евклида.
Ограничусь только указанием на тот факт, что в ней явно
различаются, во-первых, аксиомы и постулаты, во-вторых, теоремы и
проблемы. Это замечание можно развить далее в том смысле, что
утверждение, что геометрия Евклида построена "чистым"
аксиоматико-дедуктивным способом, неадекватно предметному
строению и содержанию предметной (конструктивной) логики,
реализованной в "Началах". Возвращаясь к Бэкону, замечу, что
аксиомы в его концепции явно имеют иные функции и статус, нежели
чисто логические. На мой взгляд, это можно объяснить тем, что он
рассматривал аксиомы не как компоненты чистых рассуждений, а как
средства методического познания. Посмотрим, как именно это
происходит.
Замечу, что И.С.Нарский в примечании к седьмому афоризму об
истолковании природы и царстве человека в НО так поясняет термин
"аксиома": "Под аксиомами имеются в виду общие положения,
научные генерализации, выражающие законы природы." [2,
примечание 2] Запомним это положение и обратимся к тексту.

52
 Начну с фиксации того очевидного факта, что для Бэкона
аксиома непосредственно являются положением, участвующим в
познании. И, в частности, аксиомы присутствуют в умозаключениях.
На место аксиом в умозаключениях мы обратим специальное
внимание несколько далее, а сейчас я установлю ещё одну, связанную
с этой первой, феноменологическую характеристику аксиомы, которая
состоит в том, что аксиому принимают за истинное положение.
Оснований для принятия аксиомы за истину в принципе три: свет
божественных истин, собственная природа ума и, что является для
него основным, внешняя для человека, практическая природа. Есть
аксиомы высшие, к которым относятся божественные истины, в
частности, свидетельства Священного писания, но также и некоторые
теологические принципы, вроде принципа троицы. Божественные
истины он почти не обсуждает, делая ряд замечаний вроде того, что
исследование природы не противоречит вере и даже приводит к вере.
А вот "человеческие истины" Бэкон ставит в ряд "идолов", т.е.
ложных божков. Рассматривая употребление аксиом в рассуждениях,
не построенных по правилам истинного метода, он указывал, что
такие аксиомы представляют собой чистые порождения ума, не
имеющие оснований в природе. Они являются мнениями и
устанавливаются людьми в ходе рассуждений. Но "не может быть,
чтобы аксиомы, установленные рассуждением, имели силу для
открытия новых дел, ибо тонкость природы во много раз превосходит
тонкость рассуждений" [2, 15]. Таким образом, эта разновидность
аксиом не соответствует целям науки. Принятие же природы за
основание возможно лишь на путях метода, разрабатываемого
Бэконом.
В его концепции различаются уровни аксиом, которые могут
быть "низшими", "средними", "наиболее общими не абстрактными" и
"высшими самыми общими абстрактными" [2, 61]. Это различение
выглядит странным как по числу уровней, так и по отношению между
этими уровнями. Чтобы прояснить его, требуется присмотреться к
тому, как и в какой связи образуются аксиомы и какое значение для
познания имеют.
Прежде всего заметим, что на тех уровнях истинного пути, где
существуют аксиомы, Бэкон помещает ещё один вид методических
53
промежуточных результатов – "причины", которые выглядят вполне
равноправными с аксиомами [2, 68]. Т.е. аксиомы являются не
единственным результатом восхождения от опытов к теории.
Предваряя последующее, я бы сказал, что в сравнении с задачей
выявления причин установление аксиом является сравнительно более
простой задачей, но в случае методологии Бэкона это утверждение
можно достаточно обосновать лишь на основе развитого онто- и
эпистемологического анализа.
Бэкон устанавливает, что "самые низшие аксиомы немногим
отличаются от голого опыта" и возникают в ходе непрерывного и
постепенного отвлечения от частностей. "Средние" аксиомы имеют
практические корни, потому что они "жизненны, от них зависят
человеческие дела и судьбы". Относительно этих средних аксиом я
полагаю, что в таком контексте их характеристики как "истинных и
твердых" являются не логическими, а онтологическими. Далее в этот
ряд, идущий от "голого опыта" к "жизненности", вполне вписываются
"наиболее общие не абстрактные" аксиомы, поскольку они
"правильно ограничены этими средними аксиомами". Общим для
переходов с одного уровня аксиом на другой здесь является то, что в
ряду представлены не произвольные обобщения, а ограниченные
спецификой предметных областей. И из него выбиваются "высшие
самые общие абстрактные" аксиомы, которые у Бэкона не связаны с
этими тремя типами аксиом. Таким образом, на основе сказанного
можно заключить, что Бэкон различал обобщение и абстрагирование
как приёмы создания аксиом. Однако для более развёрнутых выводов
на этот счёт требуется более глубокий гносео- и эпистемологический
анализ.
Теперь я обращу внимание на функциональные характеристики
такого конструкта как аксиома. В методическом руководстве Бэкона
работа с аксиомами включена в число основных задач. И он указывает
основные действия с аксиомами: их можно 1) отвлекать от
частностей, 2) правильно отбирать и 3) правильно ограничивать
аксиомы высших уровней аксиомами низших уровней. Аксиома в
первом смысле – это обобщение как результат познания (и на вид
совпадает с концептом "эмпирического обобщения"). Такое
использование аксиом является для Бэкона основным, поскольку
54
связано с целями науки: "аксиомы, отвлеченные должным образом из
частностей, в свою очередь легко указывают и определяют новые
частности и таким путем делают науки действенными" [2, 15].
Второй смысл использования аксиом, на мой взгляд, помимо
очевидного смысла "работы по правилу" обнаруживает у аксиомы
сходство с гипотезой. А развитое понимание соответствующей
проблематики состоит в том, что гипотезу надо выдвигать не как
единственное положение, а как элемент спектра предметных
альтернатив.
Третий же смысл по структуре напоминает образование понятий,
но очевидным образом к нему не сводится. Замечу, что примеры
рассуждений Бэкона, в которых проявляются соответствующие
регулятивы, требуют специального исследования принимаемой им
онтологии. К примеру, он связывает установление аксиомы с
ограничением природы: "наше требование и предписание
относительно истинной и совершенной аксиомы знания состоят в том,
чтобы была открыта другая природа, которая могла бы быть
превращена в данную природу, но была бы ограничением более
известной природы наподобие истинного рода" [2, 82]. Этот отрывок,
хотя и с трудом, ещё можно истолковать в терминах отношения рода
и вида, хотя здесь становится существенной проблема интерпретации
"природы".
Но ведь у Бэкона есть также подразделение аксиом по типу их
содержания – на аксиомы "первого" и "второго" рода [2, 83-84]. Это
второе подразделение связано со сравнительно менее сложными, чем
в случае "природ", онтологическими типами объектов и связей,
фиксируемых аксиомами. Первый род аксиом "выводит вещь из форм
простых природ", тогда как второй "направлен не на простые
природы, а на конкретные тела, как они открываются в природе в ее
обычном течении". [2. 83] Тем самым связанные с этими родами
аксиом методологические регулятивы уже в первом приближении
обнаруживают ориентацию на некоторое строение предметной
области. Аксиомы "первого" и "второго" рода имеют также
содержательное значение, состоящее в выявлении "скрытого
процесса" образования форм некоторой данной природы в природных
процессах или же скрытого "схематизма" [2, 80], внутреннего для
55
неподвижных тел. Это различие природы и схематизма, на мой взгляд,
естественно трактовать как первую форму выражения двойного
устремления научного познания: на структуру явления и на закон
протекания. Практически на это указывает и сам Бэкон, правда, в
весьма специфической форме "разделения наук": "Из двух родов
аксиом, которые установлены выше, возникает истинное деление
философии и наук… исследование форм, которые (по смыслу и по их
закону) вечны и неподвижны, составляет метафизику, а исследование
действующего начала и материи, скрытого процесса и скрытого
схематизма (все это касается обычного хода природы, а не основных и
вечных законов) составляет физику" [2, 87]. Очевидно, указанные
места у Бэкона не могут быть истолкованы без онтологического
анализа "природы", "формы", "процесса" и т.д.. Более подробное
рассмотрение онтологических структур я откладываю на будущее, а
сейчас для меня достаточно указать, что действия, совершаемые с
аксиомами у Бэкона, являются вполне внешними по отношению к
стандартной функции вывода из аксиом.
Возвращаясь к приведённому выше мнению переводчика, можно
сказать, что его трактовка значения и роли аксиом в методе Бэкона, на
мой взгляд, приемлема лишь частично. В ней явно учитывается лишь
одна из функций, имеющихся у аксиом в рассуждениях Бэкона:
обобщение. А утверждение о том, что аксиомы выражают законы
природы, не очень хорошо совмещается с наличием "низших" аксиом,
которые выводятся из свидетельств опыта, как говорит Бэкон, "из
ощущений и частностей" [2, 14].
Далее можно зафиксировать такой явный функциональный
смысл аксиом в концепции Бэкона, как использование их в качестве
промежуточных оснований рассуждений. Бэкон констатирует наличие
аксиом в рассуждениях, взятых "сами по себе", без правильного
отношения к природе. В этом и только в этом случае аксиомы
являются собственными основаниями для рассуждений. Однако
результатами таких рассуждений будут мнения. В правильном же
познании аксиомы являются промежуточными звеньями. Так, в случае
методически правильного пути, на котором необходимость выводов
определяется истинной индукцией, устанавливаются всё более общие
аксиомы. Истинная индукция здесь понимается как "форма
56
доказательства, которая считается с данными чувств и настигает
природу и устремляется к практике, почти смешиваясь с нею" [1, 71].
И в восхождении степеней общности аксиом теоретически можно
достичь такой стадии, на которой "наиболее общее получается не в
виде бессодержательного понятия, а оказывается хорошо
определенным и таким, что природа признает в нем нечто подлинно
ей известное и укорененное в самом сердце вещей" [1, 71-72].
Аксиомы в данном случае являются необходимыми ступенями такого
восхождения, которое на каждом шагу обнаруживает замену менее
общей дедуктивной теории на более общую. Однако основанием
перехода на каждом шагу при этом остаётся опора на опыт и
индукцию.
Таким образом, Бэкон понимает аксиомы не как начальные, а как
производные положения, которые устанавливаются исследователем.
Обратим внимание на то, как происходит это "установление". Здесь
опять сначала в качестве негативного примера выделяется обычный
путь ума, опирающегося только на собственную природу, на
характерное для ума "воспарение". Возникшие на этом пути
установления имеют характер лишь мнений. Альтернативный и
правильный способ заключается в том, что возможно устанавливать
аксиомы, опираясь на такие индуктивные (в понимании Бэкона)
операции как "разделение и отбор", которые производятся в опыте [1,
72]. Получается, что в бэконовском индуктивном руководстве
познания аксиомы как основания вывода – это необходимые
промежуточные этапы, в разной степени причастные эмпирическому
содержанию. Говоря более современным языком, Бэкон оценивает
аксиомы по их конструктивной значимости для построения модели
предмета. При этом его моделирование имеет ту особенность, что от
него требуется соответствие предмету абсолютно во всех моментах. К
этому можно заметить, что развитие наук показало: развитая научная
теория в принципе не обходится без идеализаций. Однако во времена
Бэкона последнее утверждение было бы, с одной стороны, гораздо
менее обосновано практикой науки, с другой же – неестественным для
первичной наивной позиции естествоиспытателя, считающего, что он
непосредственно описывает природу.

57
 Подытоживая сказанное, можно утверждать, что начала
исследования Ф.Бэкона, которые в распространённом представлении
сводятся к аксиомам и в современной терминологии воспринимаются
как логические, основываются им на эмпирических и предметных
началах. Соответственно, логические компоненты в его "логике"
имеют статус лишь моментов в действии познания и не определяют
основного содержания этой "логики". А основано такое понимание на
онто- и эпистемологических положениях. В этой связи можно, в
частности, выделить идею "учёбы на божественных творениях",
позволяющей далее "подняться до свободного чтения книги сущего"
[1, 114], в связи с идеей непосредственного выражения "идей
божественного разума" (в отличие от идолов человеческого ума) в
"подлинных чертах созданий природы" [2, 15].

4. Опыт как методический источник знания в

концепции Ф.Бэкона
Развитие наук может иметь собственные основания в двух сферах
– в умозрении и в природе. Эти сферы имеют радикально разные
значения для наук, поскольку "то, что основано на природе, растет и
преумножается, а то, что на мнении, меняется, но не растет" [2, 38].
Основанием для того, чтобы обратиться к природе, для Бэкона
являются важнейшие для жизни людей, но случайные открытия,
лежащие в сфере механических искусств, "основание которых –
природа и свет опыта" [2, 38]. Именно опираясь на природу в свете
опыта люди открыли порох, компас и проч. Такое открытие возможно
потому, что основной его механизм лежит в природе, но может быть
"просвечен" опытом. Сочетание специфических качеств природы и
опыта до сих пор было случайным, но положение можно исправить,
преобразуя опыт. Так появляется идея соединения человека с
природой в опыте. И мы подошли к рассмотрению сферы опыта как
основного пункта развития методической концепции Бэкона. К этой
сфере непосредственно относятся его ключевые методические
понятия "чувство", "опыт" и "эксперимент". Можно сказать, что это
Альфа и Омега данной концепции, поскольку метод движется,
замыкая круг, среди этих понятий.

58
 Как уже говорилось, чувство является гносеологически
первичным. Кроме того, "чувства раскрывают нам природные
явления" [1, 89] и "осведомление начинается от чувства" [2, 170].
Однако отсюда не следует, что чувство является для Бэкона
непосредственным началом метода. Ведь "чувства довольно часто
обманывают и вводят в заблуждение" [1, 284]. Тем не менее, чувства,
хотя они и не могут служить непосредственным источником истин,
всё же выполняют роль необходимого компонента критерия истины:
"чувства всегда обманывают, однако они же и указывают на свои
ошибки; только ошибки близки, а указания на них приходится искать
далеко" [1, 72]. И действительно, без помощи чувств об истинах
природы нельзя было бы судить. Тут вспоминается спинозовское
"истина есть критерий себя и лжи" – некая разновидность
самореференции, двухуровневая конструкция, в которой одна из
противоположностей располагается и на базисном уровне, и на
метауровне. Но у Бэкона иная конструкция. Чувство не
противоположно опыту, а причастно ему, как и вообще всему
мирскому. Однако истинность, присутствующая в опыте, является
следствием активного сочленения природ и вещей, в котором
активность природных компонентов самостоятельна и независима от
чувства. Эта истинность скрыта, но она присутствует в "недрах
природы" независимо от того, наблюдают ли её люди, поскольку в
этих недрах таится много до сих пор еще не открытого [2, 64]. И она в
принципе имеет чувственное выражение. Надо только увидеть её,
опознать среди чувственных данных. Преобразование чувственной
данности должно проводиться под контролем разума, но при этом
результатом должна быть опять-таки чувственная данность:
"благодаря нашим правилам все будет более доступным и гораздо
более достоверным" [2, 79]. Таким образом, основой всего
познавательного движения служит именно чувство, но для
установления ему правильного места и роли в познании оно должно
получить помощь от метода: "мы не умаляем значения чувства, а
помогаем ему" [2, 75].
И Бэкон выдвигает задачу преобразования нетвёрдого основания
чувств в прочную основу научного познания, чтобы получать
"достаточные знания". Задача эта, с его точки зрения, в принципе
59
решается "союзом с активной деятельностью человека" [2, 75]. Укажу,
что, очевидно, можно понимать активную деятельность человека как
"дело", о котором речь уже шла ранее в связи с отличием метода от
"обычной" логики. Чувство входит в дело на правах начала, но для
завершения и превращения в нечто реальное требуется активность:
"все дело завершается в действовании: если там было начало дела, то
здесь его конец" [2, 170].
Если посмотреть на "дело" и спросить, а какое знание в нём
непосредственно получается, то ответом будет "опыт". Дело человека
с точки зрения получаемого при его выполнении знания выражается в
опыте. Опыт здесь является важной структурой, непосредственно
представляющей собой связь человека и мира. И бэконовское
направление мысли противоположно кантовскому, когда явления
считаются инстанцией, разделяющей человека и мир.
Тем не менее, прямо взять и получить опыт, содержащий прочное
знание, практически невозможно. Это мог бы сделать лишь субъект,
чьи чувства и ум отвечают тонкости природы. Но человек таким
субъектом заведомо не является. Поэтому надо привести человека к
такому состоянию, когда он смог бы получать из опыта результаты,
хоть в какой-то мере адекватные природе. На решение этой задачи
направлено восполнение "недостаточности чувств" [1, 72]. Заметим,
что восполнение вовсе не сводится к снабжению чувств средствами,
восполняющими их недостаточность в отношении к какому-нибудь
предмету. Иначе говоря, восполнение не есть действие,
заключающееся только в преобразовании чувства. Восполнение
чувства опытом содержит структуру опыта, связанную с предметом.
От чувства Бэкон требует в этом пункте нечто вроде
феноменологического "эпохе": "непосредственному восприятию
чувств самому по себе мы не придаем много значения, но приводим
дело к тому, чтобы чувства судили только об опыте, а опыт о самом
предмете" [1, 73]. Смысл такого примата свидетельств опыта над
чувственными данными, очевидно, в том, чтобы организацией опытов
заставить природу саму давать недвусмысленные показания о
положении вещей. Исторически, на мой взгляд, такой поворот
подготовлен другой известной идеей "чтения книги сущего", которая
также присутствует у Бэкона [1, 114]. И соединение "чтения книги
60
природы" с активностью человека даёт концепцию опыта,
разрабатываемую Бэконом.
Начало такой постановки задачи познания восходит к
магическим и алхимическим практикам средних веков. Задача,
скажем, алхимика, как ее понимали многие авторитеты в средние
века, состоит в том, чтоб стать магом. В соответствующем
средневековом представлении, в мире существуют два полюса:
микрокосм (человек) и макрокосм (Космос). Они потенциально
подобны, т.е. подобие в случае обычного человека не реализовано. И
пока человек не является магом, он не может реализовать свое
тождество космосу. Поэтому человек, чтобы в конце концов стать
микрокосмом, соответствующим макрокосму – реализовать себя в
полной мере – в частности, должен узнать, как образован космос.
Практическая же направленность приводит не просто к реализации
тождества с миром (которая, отвлечённо говоря, могла бы произойти
и в форме медитации). Практика же вносит элемент активности,
близкий к преобразованию, а в пределе – и к созданию мира. Этому
направлению развития сопутствует и идея мудрости Творца, к
каковой мудрости можно и нужно приближаться. Приближение может
при этом распадаться на познание и творение, когда, не только познав,
но и частично освоив божественную мудрость, человек становится
способен производить по меньшей мере отдельные вещи мира. Для
этого, в общем-то, и требуется превращать разные вещества, получать
философский камень, и на эту главную задачу нацелены и все
алхимические средства. В этом структурном отношении алхимия и
магия входят в один гомологический ряд. Но Бэкон специально
разделяет "могущество" человека и "знание" человека. Первое
направлено на то, чтобы "производить и сообщать данному телу
новую природу", тогда как второе нацелено на то, чтобы "открывать
форму данной природы, или истинное отличие, или производящую
природу, или источник происхождения" [2, 80]. А свой метод он
ограничивает познанием.
Метод имеет экспериментальную направленность, основанную
на активности человека. Эта последняя направлена не только на опыт,
но и на преобразование природы. В наше время некоторые считают
такую направленность чрезмерной, имея в виду, что преобразование
61
природы имеет некие границы, и, если перейти их, данный тип
природы исчезнет. Скажем, некоторые виды животных уничтожены.
Или содержащее компонент "чёрного" юмора замечание, что мы не
можем позволить себе практически проверить истинность
теоретически найденного способа мгновенного уничтожения земного
шара. Я полагаю, что такой поворот мысли Бэкон отверг бы на том
основании, что знание о полном уничтожении какой то части мира –
если его воплотить в действие – окажется слишком близким к
возможностям Творца, оно неприемлемо как исполненное гордыни.
Опыт как активное действие человека есть действие в природе.
Следует отметить, что возможности человека в опыте ограничены
соединением и разъединением тел природы [2, 12]. Опыт однороден
природе, о чём Бэкон говорит специально, сознательно и явно
противопоставляя свою позицию стандартному схоластическому (и
аристотелевскому) пониманию актуального существования в мире. В
аристотелевской традиции акт связан с отдельной вещью и отделён от
происходящего в мире движения. Движение при этом является чем-то
вторичным, существует противоположность между "естественными
движениями" и движениями вынужденными. В частности,
естественно для тела пребывать в некотором естественном месте. И
вынужденное движение происходит, когда тело выходит из своего
места под внешним воздействием. Бэкон же эту противоположность
отвергает: "всякое насильственное движение есть также естественная
вещь" [2, 32]. Поэтому опыт, включающий активность человека,
которая оказывается естественной вещью, и может нести в себе
"тонкость", сравнимую с природной: "тонкость опытов намного
превосходит тонкость самих чувств, хотя бы и пользующихся
содействием изысканных орудий" [1, 73]. В этой связи становятся
понятными упоминания Бэконом императива "подчинения разума
природе". Это подчинение означает не пассивное следование течению
вещей, а активное воздействие на них при одновременном "молчании
ума" и ограничении чувств восприятием феноменов. Вспомним, что
Бэкон выдвигает требование не спешить именно и прежде всего по
отношению к начальным выводам из опытных данных.
Рассмотрим теперь обратную сторону опыта – природу. Опыт
вроде бы несёт свет. Более того, Бэкон говорит также, что "свет опыта
62
природы… вечен" [2, 24]. Так не достаточно ли просто смотреть на
природу? Отрицательный ответ на этот вопрос основан на
представлении о мире как о построенном здании, представляющем
собой "лабиринт для созерцающего его человеческого разума" [1, 64].
Человека, вступившего через этот лабиринт, встречают запутанные
дороги, обманчивые подобия вещей и даже обманчивые подобия
знаков(!), а также некие узлы природы. А проходить надо при
"неверном свете чувств, то блистающем, то прячущемся, который
пробирается сквозь лес опыта и единичных вещей". Интересно, что
опыт, взятый в совокупности с единичными вещами, выглядит как
"лес". А "неверный свет чувств" не позволяет разобраться в опыте и
вещах. Замечу, что "лес" по смыслу является чем-то выросшим само
по себе, тогда как "лабиринт", как правило, кем-то устроен.
Главное основание для методического обращения к свету Бэкон
находит в действиях Творца, который в первый день создал свет, а
лишь в последующие дни занялся созданием материальных творений
[1, 64]. И Бэкон призывает уподобиться Творцу, который создал свет и
в течение дня ничего больше не делал, хотя, в принципе, можно было
бы создать свет, а затем в этот же день, воспользовавшись светом,
что-нибудь ещё сотворить. Здесь божественный порядок сотворения
мира выступает как образец для опытного познания. Замечу попутно,
что зрительная метафора познания, на мой взгляд, вообще связана с
тем, что постоянный и достаточно мощный свет позволяет чётко и
ясно видеть предмет или вещь. Это означает возможность при
наличии достаточного света различать все необходимые особенности
видимого образа предмета (т.е. его "эйдоса" в начальном смысле
слова). По-моему, эта интуиция понимания и заключена во многих
относящихся сюда метафорических выражениях вроде "пролить свет".
Возвращаясь к первой, чувственной, индивидуальной и, так
сказать, природно-человеческой стороне опыта, надо подчеркнуть и
такую субъектную характеристику опытного познания как
субъективные интенции учёных. Благодаря познанию причин и
некоторых опытных аксиом, поддерживаются как убеждённость
ученого, так и его заинтересованность в познании. Т.е. "светоносные"
опыты – это ещё и некая возможность воспроизводить научную
позицию, удовлетворяя стремления учёных. Бэкон видит основание
63
для этого в том, что "светоносные опыты никогда не обманывают и не
разочаровывают, ибо приложенные не к тому, чтобы осуществить
какое-то дело, но чтобы открыть в чем-либо естественную причину,
они, каким бы ни был их исход, равным образом удовлетворяют
стремление, так как полагают конец вопросу" [2, 59]. Т.е. стремление
ученого к познанию – это некоторая важная подчиненная
характеристика, которая, как я уже говорил в другой связи, будучи
служебной характеристикой, в конце концов оказывается главной.
Ведь то, что в какой бы то ни было концепции, в действии и т.д.
выполняет служебную функцию, оказывается существенно
необходимым для её реализации. Замечу также, что в необходимости
служебных функций для реализации можно видеть своеобразную
форму "диалектики слуги и господина".
Тем не менее, отношение между светоносными и плодоносными
опытами не столь однозначно, поскольку "что в действии наиболее
полезно, то и в знании наиболее истинно" [2, 82]. Полагаю, этот
пассаж следует интерпретировать не как начальный, а как конечный
критерий метода. Действительно, если принимать этот критерий за
основной и единственный, то не будет никакой необходимости в
собственно методе. Одни только светоносные опыты без плодоносных
не приведут к практической пользе, которая всё же знаменует
конечную цель наук. Поэтому этот критерий оценки в методе Бэкона
занимает метаметодологический уровень. Он применяется по
отношению к целостной реализации метода, а не к конкретным
промежуточным целям и результатам.
И, несколько расширяя контекст в сторону младших
современников Бэкона, замечу, что здесь наблюдается установка, в
корне отличающаяся от также использующей концепт света
познавательной установки Декарта. Декарт опирается на
естественный свет разума, Бэкон – на неверный свет чувства.
Поскольку чувства дают неверный свет, постольку путь разума в
лабиринте, того, чтобы его уверенно пройти, нужно направлять
некоторой путеводной нитью, и, как говорит Бэкон, "по
определенному правилу обезопасить всю дорогу, начиная уже от
первых восприятий чувств" [1, 65]. Интересно заметить, что у Бэкона,
как и у Декарта, одним из первых требований является требование
64
отсутствия поспешности, но способ отрешения от спешки оказывается
существенно иным. Декарт требует вдумчиво исследовать нечто,
добиваясь полной и абсолютной уверенности в некоторой истинности.
А Бэкон предлагает не ограничиваться сферой разума, а некоторым
светоносным образом видоизменять окружающее, но при этом
воздерживаться от быстрых суждений. Экспериментальная
направленность на преобразования очень существенна для Бэкона, так
как он ищет здесь внешние разуму и чувствам основания,
позволяющие говорить о методическом движении в зрительных
терминах (как и Декарт, который вводит их в иной структуре
представления), полагая, что истинное восприятие возникает тогда,
когда "сходятся изображение и лучи вещей". Иначе говоря, возможна
схема организации опыта, позволяющая судить о том, насколько
совпало изображение, которое мы из этого опыта получили, с самими
по себе образами внешних вещей.
"Просветление" обладает рядом характеристик в отношении как к
опыту, так и к познанию, на которые указывает следующая его
характеристика: "открывает доступ к самым глубинам практических
приложений, могущественно охватывает и влечет за собой все
колонны и войска этих приложений и открывает нам истоки
замечательнейших аксиом, хотя само по себе оно не столь полезно" [2,
71]. Поэтому "свет" в структуре опыта выполняет ряд необходимых
для познания в целом функций в отношении к "глубинам практики", к
"практическим приложениям" и к "истокам аксиом". Замечу, что это
разные уровни модели метода. Первый образует часть
предположенной онтологии мира, второй представляет собой
практический подраздел эмпирической сферы, а третий образует
опытное основание для установления аксиом.
Поэтому опытное познание, претендующее на ясность и чёткость
как самого этого познания, так и его результатов, должно
ориентироваться на свет. Это положение хорошо коррелирует с
отождествлением познания и света у Бэкона: "хорошо проверенное и
определенное познание простых натур есть как бы свет" [2, 71].
В сфере опыта, рассматриваемой под таким "светоносным" углом
зрения, возникают существенные различения. А именно, Бэкон
различает такие методические единицы сферы опыта как базисные и
65
играющие служебную роль "инструменты", два основных вида опытов
(плодоносный и светоносный) и эксперимент как особый тип опыта
(имеющий массу разновидностей). При этом тематику инструментов
он развивает до удивления мало, утверждая даже, что "немногого
стоят орудия, предназначенные для усиления и обострения чувств" [2,
22]. Объясняя этот факт, можно предположить, что инструментальная
тематика не развивается потому, что инструмент в его понимании не
специально создан для опыта, а является полезной опытной
реализацией некоторой чувственной структуры. Поэтому инструмент
как второстепенное методическое средство не может конкурировать с
экспериментом, специально направленным на познание истины.
Но вернёмся к структуре различения опытов посредством света.
Своеобразие позиции человека в опыте состоит в том, что
усердие в опытах может направляться на два типа результатов опытов
– бывают опыты плодоносные и бывают светоносные. Опыт
плодоносный имеет своим результатом "плод", т.е. какую-то пользу
для человека. Но есть также опыты светоносные, не направленные на
какие-то заранее намеченные практические цели. Светоносными
опытами называются те, "которые сами по себе не приносят пользы,
но содействуют открытию причин и аксиом" [2, 59]. При этом Бэкон
специально оговаривает, что "скрытое в природе более открывается,
когда оно подвергается воздействию механических искусств, чем
когда оно идет своим чередом" [2, 58]. Это убеждение вполне
характеризует экспериментаторскую направленность метода (в
скобках замечу, что ныне она часто считается чрезмерной, но для
своего времени такое перенаправление внимания исследователей с
созерцания на вмешательство было абсолютно необходимым). Однако
для методической концепции гораздо более важной является
методологическая направленность опытного познания в случае
опытов светоносных. Их результаты в виде познания причин не менее,
а более важны, чем аксиомы. В то же время это и субъектная
характеристика научного методического познания: ведь они
поддерживают убежденность и заинтересованность ученого. Тут
Бэкон выразил универсальное основание удовлетворения от научной
деятельности: "они никогда не обманывают и не разочаровывают. ибо,
приложенные не к тому, чтобы осуществить какое-либо дело, но для
66
того, чтобы открыть в чем-либо естественную причину, они, каков бы
ни был их исход, равным образом удовлетворяют стремление, так как
полагают конец вопросу" [2, 59]. Следует обратить внимание на
убеждение Бэкона в том, что опытные факты могут быть
однозначными. Оно далее может быть развито до представления о
независимости истины не только от её интерпретации, но и от способа
её представления. Эта особенность его метода, по-моему, в
дальнейшем развивается и проявляется в стремлении опытных наук к
математизации, хотя во времена Бэкона еще не было достаточных
условий для такой постановки вопроса.
Бэкон специально указывает, что действия, имеющие целью
придать некому телу некоторую природу или изменить природу
какого-то тела, должны опираться на познание, получаемое в
"светоносных" опытах. "Плодоносные" опыты тоже имеют право на
существование, но методически гораздо менее важны, так как имеют
результатом менее важную в методическом смысле "пользу", а не
"причину". Здесь становится более чётким различие между
правильной "по Бэкону" методической направленностью познания и
его практической направленностью. "Плодоносные" опыты в качестве
результатов дают не только пользу как результат практический, но и
некоторые типы аксиом в качестве результата познавательного. А
"светоносные" опыты в качестве результатов могут иметь аксиомы и
причины, но по определению не могут иметь плодов. С помощью
светоносных опытов возможно познать причины. По сути здесь
противостоят два вида истин. Истины фактического содержания мира
противостоят истинам устройства мира, конструкциям мира, схемам.
Понятно, что, познав конструкцию, можно перевести её в факт.
Однако разница в типах существования тут всё же очевидна:
"конструкция" вещи более отвечает замыслу создателя, творца и
изобретателя, чем непосредственное "строение" этой вещи.
Следующий момент существования светоносных опытов
заключается в открытии скрытого в природе. При этом Бэкон
специально оговаривает, что скрытое в природе более открывается,
когда оно подвергается воздействию механических искусств, чем в
случае, когда оно идет своим чередом. Надо сказать, что нечто
похожее есть у Декарта, который говорил о допущении порядка,
67
противоречащего естественному ходу вещей. Но Бэкон, очевидно,
стоит на гораздо более жесткой позиции. Декарт лишь предполагает
существование порядка. В методе Бэкона человек, изучающий
природу, должен подвергать её воздействию "механических
искусств", принципиально не ограничиваясь тем, чтобы показания
этой природы давались только в её естественном течении.
Методическая помощь чувствам и уму содержит не только
изгнание "идолов", не только создание средств, улучшающих чувство,
но и преобразование опыта в эксперимент. Эксперимент в методе –
это не просто опыт: "опыт… зовется случайным, если приходит сам, и
экспериментом, если его отыскивают" [2, 44]. Это означает, что в
методе предполагается специальная деятельность по отысканию
экспериментов, т.е. эксперимент а) является одной из промежуточных
целей метода. В отношении эксперимента можно также установить
такие феноменологические характеристики его места и роли в методе
Бэкона, как: б) приведение к чувственной данности недоступных
ранее объектов, в) направленность опыта, г) превращение в пример и
д) связь с аксиомами. Две последних характеристики относятся к
связи экспериментов с индукцией и одна из них предваряет
индукцию, обеспечивая её начало, а вторая – образует промежуточные
и финальные результаты индукции. Обе они не выражены в
собственных методологических заявлениях Бэкона и являются
результатом взгляда со стороны на то, как является и проявляется
методологическая концепция Бэкона.
Поясняя выделенное мной "превращение в пример", поскольку
эта характеристика роли эксперимента далеко не очевидна, следует
указать, что в части истолкования эксперименты, сведённые в
таблицы, получают статус примеров. Это по сути предварительная
рационализация, поскольку для Бэкона все без исключения примеры
характеризуются неким отношением к искомой природе.
А вот "связь с аксиомами" выражена у Бэкона хотя и в
недостаточно категорической, но всё же в более отчётливой форме.
Так, он пишет: "более высокие и коренные воздействия на природу
зависят …от первичных аксиом" [2, 84]. Это означает, что в
правильном познании направленный опыт соответствует аксиомам,
которые по сути выступают в качестве конструктивных схем его
68
организации. Связывая такие "более коренные и высокие
воздействия" с приближением к конечной цели метода, можно
полагать, что они должны быть результатами не единичных
экспериментов самих по себе, а долгого пути применения индукции,
поскольку первичные аксиомы должны быть в наибольшей мере
приближены к тонкости природы и, соответственно, должны наиболее
глубоко залегать в её недрах. С другой стороны, найденные причины
и аксиомы имеют обратное воздействие на опыты: "в естественной
истории можно ошибочно поверить многим опытам и принять их, но
спустя короткое время их легко отвергнуть и отбросить на основании
найденных причин и аксиом" [2, 69].
Эксперимент обладает не только феноменологическими
характеристиками и внешними связями и функциями. Он отличается
от простого опыта прежде всего по своему строению. Превращение
опыта в эксперимент приводит к возникновению "учёного опыта":
"когда же при проведении эксперимента следуют какому-то
определенному направлению и порядку, то это можно сравнить с тем,
когда человека ведут за руку: именно это мы и понимаем под научным
опытом" [1, 300]. Строение эксперимента, таким образом, содержит
"направление" и "порядок" (вероятно, порядок осуществления). Кроме
того, "исследование не может быть удовлетворительным иначе как в
письме" [2, 59-60]. Поэтому эксперимент отличается от простого
опыта тем, что он становится "письменным". Итак, три основные
структурные черты "учёного опыта" заключаются в его:
а) направленности, б) упорядоченности и в) письменной форме
фиксации.
Обращу внимание на возможное направление развития
методологической проблематики, выходящее за пределы учения
Ф.Бэкона. Особый статус эксперимента среди многообразия простых
опытов определён его особым отношением к чувству. А именно,
эксперимент способен "объекты, недоступные нашим органам чувств,
сводить к чувственно воспринимаемым объектам" [1, 284]. В этом
пассаже Бэкон затрагивает чрезвычайно важную тематику, на мой
взгляд, до сих пор находящуюся в практически неразработанном
состоянии. Это проблема "данного" (das Gegebene), т.е. оснований
принятия непосредственной данности тех или иных предметов,
69
принятия, необходимого – в смысле "предельного обоснования" – для
реализации любого представления. При этом какой-то из видов
данности принимается (как правило, по умолчанию) в качестве
первичного, очевидного, базисного и т.п. Бэкон решает проблему
данности довольно специфическим образом. Он полагает, что, хотя
чувственная данность является основополагающей, но собственная
активность человека способна приводить к новым видам данности.
Тем самым опыт, включающий собственную активность человека,
понимается как расширяющаяся область (а если принимать во
внимание историческую перспективу развития этой идеи – то и как
развивающаяся). Конечно, он тут явно не имеет в виду ни указанной
мной тематики расширения спектра типов данностей, ни тематики
обоснования той или иной структуры этих типов. Однако эти
проблемные круги, по-моему, присутствуют в контекстных
подструктурах бэконовского рассуждения.
Следующий аспект опытной организации науки заключается в её
постоянном развитии. Такое развитие можно понимать как
ограниченное и как неограниченное. В этом пункте Бэкон не занимает
определённой позиции, в целом всё же склоняясь к ограниченности
развития сферы экспериментального опыта. Более подробный анализ
требует углубления, как минимум, в онтологические и
эпистемологические конструкции. На непосредственно же
предметном уровне позиция Бэкона определена далеко не однозначно.
С одной стороны, он говорит в НО о возможности конечного
завершения дела наук: "если бы среди нас был кто-нибудь, кто
отвечал бы нам на вопросы о фактах природы, то открытие всех
причин и завершение наук было бы делом немногих лет" [2, 65].
Однако о границах, определяющих такое возможное расширение
познания, в ВН говорится уже менее оптимистично, чем в НО.
Обращаясь к читателям, он полагает, что замысел его дела не есть
нечто "бесконечное и превышающее силы смертных", но отводит на
его реализацию гораздо больше времени, поскольку уже "не
предполагает, что дело может быть завершено на протяжении одного
века, но предназначает его потомкам" [1, 68]. И есть некая позиция
неопределённого расширения научных исследований, когда научные
исследования рассматриваются как постоянно развивающиеся. Здесь
70
присутствует такой естественно возникающий в методологии Бэкона
предметный аспект, как расширение предмета исследований
посредством опытов и экспериментов: "никто не может правильно и
удачно исследовать природу какой-либо вещи, ограничиваясь самой
этой вещью; трудолюбиво видоизменяя свои опыты, он не
успокаивается после них, а находит предмет для дальнейших
исследований." [1, 64]. Я полагаю, что здесь Бэкон ориентируется на
разные корреляты познания. В первом и втором случаях, говоря о
временных пределах осуществления исследований, он внутренне
принимает идею мира, который можно охватить единым взором в его
основаниях, тогда как в последнем – познание рассматривается как
непосредственная деятельность с внутренней организацией. В таком
ракурсе познание приобретает самостоятельность, причём происходит
это благодаря его опытным средствам.
Возвращаясь к характеристике существования экспериментов в
науке, следует отметить, что они по Бэкону являются
непосредственным опытным содержанием науки. Он "в известной
мере обрисовывает" сферу учёного опыта, устанавливая такие их
модификации: "изменение, распространение, перенос, инверсия,
усиление, применение, соединение и, наконец, случайности (sortes)
экспериментов" [1, 286]. Основанием для такого выделения служит то,
что находится "за пределами открытия какой-либо аксиомы" [1, 286].
Интерпретируя эту классификацию и её основания, я полагаю, что
речь идёт здесь непосредственно об организации опыта. Подобно
другим его классификациям, эта выглядит достаточно произвольной.
Причиной этому, на мой взгляд, является следование Бэконом своему
же принципу непрерывности восхождения. Он получил эмпирическое
многообразие экспериментов и фиксирует их различия, "не отходя" от
этого материала.
Обратим внимание на то, что, согласно методу, опытные факты
могут быть доведены до такого состояния, когда свет опыта в них, по
сути, однозначно указывает на некую природу или причину. Это
означает, что хотя организация опыта и может включать в него как
одну, так и несколько природ, причин, форм и процессов, но всё
множество экспериментов организовано таким образом, что их
результаты сходятся к одной такой сущности и высвечивают её.
71
 Здесь следует выделить тот структурный момент эксперимента,
что в опытных фактах могут смешиваться разные познаваемые
природы (а в случае единичного опыта или "частности", относящееся
к ним слово "природа" в понимании Бэкона означает что-то вроде
"единичной субстанции"). При этом Бэкон не ставит под сомнение то,
что можно сформировать опыт таким образом, что в его свете мы
дойдём до некоторой истины, причины (или же непосредственно
увидим ложность какого-то предположения). Наиболее известный
относящийся сюда пример – так называемый "пример креста",
"experimentum crucis" (сейчас иногда говорят о "критическом
эксперименте", имея в виду сходное понимание). Он обладает
ясностью и авторитетностью, с его приведением ход истолкования
заканчивается. Такой пример может быть включён в индуктивный
вывод, поскольку непосредственно даёт основание для того, чтобы
"приписать причину природе" [2, 144]. При этом одновременно
заканчивается исследование. Говоря современным языком, в этом
случае образуется связь двух конструктов теоретического уровня с
одновременным понижением уровня абстракции. Особенностью этого
типа экспериментов является то, что они (предположительно, исходя
из их определения) могут дать отчётливый ответ на некий научный
вопрос, однозначно разрешить некую дилемму. Кстати, многие
современные методологи сходятся в том, что эксперимент с такими
познавательными свойствами вообще-то невозможен. Внешним
основанием для такого вердикта является открытость множества
гипотез. Внутренним же, на мой взгляд, является принципиальная
полиструктурность любого объекта мира.
Последний вопрос сферы опыта, который я сейчас рассмотрю, не
вдаваясь в глубины онтологии, содержит не только нелинейность
связи экспериментов с формами, но и предпосылки развития новых
представлений о строении Природы. На непосредственно предметном
уровне методических требований к целям и возможным результатам
он может быть выражен так: "Какую степень сложности предполагает
реальной учёный в своём исследовании?" Предварительно я уже
касался этого вопроса при отличении науки Бэкона от магии и
алхимии. Можно добавить к этому рассмотрению также явную ссылку
на формальную и конечную причины Аристотеля [1, 207, 209-210 и
72
др.]. Это, однако, лишь рамки рассуждений, которые заполняются в
связи с опорой на предполагаемую Бэконом активность человека в
опыте.
Обсуждая этот вопрос, хочу отметить, что Бэкон в контексте
действий человека с телами в экспериментах высказал замечание об
экспериментальных артефактах: "многие природы считаются
результатом разделения, как если бы они ранее существовали в
сложном целом, в действительности же их заново создают и вводят
огонь и тепло и другие способы разложения" [2, 86]. Однако какой-то
специальной техники работы с артефактами Бэкон не формулирует.
Тем не менее это замечание важно с учётом его методической
направленности. Непосредственный негативный момент заключается
в указании на необоснованность прямых истолкований опытов. Но тут
есть и позитивный момент. Это представление о скрытой
организации, которая может быть определена при методически
правильном движении. Для этого действия исследователя должны
фиксировать как специфику материала, так и собственные
воздействия на материал, и аналогии других воздействий, чтобы
"раскрыть истинный схематизм в сложном целом" [2, 86]. В этом
случае, как я полагаю, требуются рациональные преобразования всех
указанных сущностей: "необходимо разделение и разложение тел,
конечно, не огнем, но посредством размышления и истинной
индукции с помощью опытов, а также посредством сравнения с
другими телами и сведения к простым природам и их формам,
сходящимся и слагающимся в сложном" [2, 89]. Аналогичным
образом он пишет также о "скрытом процессе" и о "схематизме тел"
[2, 80] как о целях исследования, имеющих опытные эквиваленты
(наверное, с моей стороны осторожнее было бы сказать
"интерпретации").
Эта констатация фактически приводит нас к границам
непосредственно предметных определённостей сферы опыта. Далее
начинается синтез опытного познания с рациональным
Подводя некоторые итоги, можно сказать, что эмпирическая
сфера науки в представлении Ф.Бэкона является компонентом общей
экспериментально-опытной установки, которая практически
формирует корпус науки как в отсеке её эмпирических данных, так и в
73
связях этого отсека с теоретическими реконструкциями скрытых
объектов. Эмпирическая сфера науки, по Бэкону, обладает
специфическими собственными объектами и связана с последующей
рациональной ступенью познания разнонаправленными связями. В
его исследовании происходит переход от неструктурированного
случайного опыта к структурированному активному, т.е. к
эксперименту. Эксперимент в целях внесения эмпирических данных в
теоретическую деятельность превращается в пример, который в
дальнейшем связан с: а) природами, б) формами, в) процессами и
г) схематизмами тел. Форма тут понимается не формально-логически,
а онтологически, в общем контексте средневекового разделения на
материю и форму (при этом форма есть нечто сходное со строением, а
не со структурой тел). Такое понимание формы сходно с
определением de re, т.е. с детерминацией, а не с дефиницией. Бэкон
говорит специально, что "форма отсутствует там, где отсутствует
природа, и присутствует там, где присутствует природа" [2, 90]. Т.е.
он рассматривает некоторые индивидуализированные и
реифицированные формы, формы, переведенные в образцы.

5. Метод Ф.Бэкона в первом приближении –

предварительные результаты предметного анализа
Краткая формулировка того, что же представляет собой метод
Бэкона, на наш взгляд, прежде всего должна фиксировать
специфическую опытную направленность, доходящую до фиксации
результатов опытов и обработки таких результатов. И если наклеивать
ярлыки, то ему, пожалуй, подошло бы название "конструктивно-
рациональный опытный метод".
Непосредственно метод Бэкона является наставлением к тому,
чтобы, анализируя многообразие опытов, выделить сначала некоторые
простые опыты, которые дают основание для достаточно грубого
осуществления нашего знания (это положительная индукция), и затем,
уточняя и усложняя наше знание, восходить по ступеням ко все более
отдаленным и все более общим аксиомам. Бэкон надеялся, что таким
путем можно в пределе познать волю Творца, выйдя на божественные
аксиомы.
74
 Сам он часто говорит о том, что в его методе сочетаются два по-
разному организованных методических направления движения
познания – "индукция" и "истолкование". В первом методическом
направлении общей целью двух его ступеней является создание
достаточного набора данных, правильных оснований и необходимых
средств для последующей чисто формальной логической работы –
установления понятий, выражений и аксиом – на основании опыта.
Второе же направление движения метода ведёт от причин и аксиом к
опытам. Однако можно полагать (в перспективе последующего
развития этого методического направления), что та часть
методических изысканий, которая направлена на восполнение
недостатков чувства, также является относительно самостоятельным
направлением методики.
Называемая "логикой" метода индукция в явном виде возникает
на уровне обработки и переработки опытных данных, но только после
методических приёмов, обеспечивающих индукцию достаточным
материалом опытов. При этом индукция не завершает метода, т.е. не
исчерпывает принципиальные для Ф.Бэкона методические структуры.
Завершением метода является "истолкование", которое отчётливо и
непосредственно связано с опытом и имеет целью реализацию
познанной "аксиомы" или "причины". Я бы сказал, что типичным
инвариантом такого исходящего из опыта и возвращающегося к
опыту исследования является "схема опыта", а типичным результатом
– "опытный образец". Если опираться на те примеры познания,
которые были современны Ф.Бэкону, – он чаще представляется в виде
механизма. Здесь присутствует скрытая проблематика причинности
как действия (можно упомянуть, к примеру, как в целом современные
Бэкону представления Галилея о причинности, так и их связь с
развитием мануфактуры). Но механицизм в методе Бэкона
присутствует не как принципиальная особенность, поскольку для него
фактически речь идет о том, что мы каким-то образом способны
воссоздать опытную полноту образца. И при этом Бэкон не фиксирует
ограничений на тип связи. Иначе говоря, он не постулирует, что мы
должны сочленять все природы (т.е. все входящие в образец
структурные/инвариантные компоненты) именно механическим
путем. Поэтому бэконовский метод в первом приближении может
75
казаться механистическим, но в аспекте структуры его регулятивов
оказывается вовсе не необходимо механистичным. В долгосрочной
перспективе он зависит от аналогий природы, которые могут как
подтверждать, так и разрушать механистические метафоры,
являющиеся разновидностью аналогий человека.
Предварительным результатом моего рассмотрения метода
Ф.Бэкона является, в частности, установление "кандидатов" на роль
категорий, принципов и типов результатов метода.
Кандидаты на роль категорий метода отбираются по интуитивно
довольно простому критерию: они должны характеризовать
различные типичные места в структуре метода. Такими кандидатами
на роль категорий бэконовского метода, относящимися к разным
уровням предпосылок, являются, в частности: чувственные данные,
опыт, эксперимент, пример, понятие, слово/имя, предложение,
гипотеза, аксиома, общность, форма, природа, причина, процесс,
схема, пример, индукция и истолкование. Но понимаются они в очень
специфическом смысле: к примеру, аксиома – это фиксация
инвариантной структуры такой реализации, равно как и
представление этой реализации, индукция – это некоторое
искус(ствен)ное движение, которое приводит к выделению
последовательности аксиом разной степени общности и/или причин, а
истолкование – это реализация аксиом и/или причин, завершающаяся
неким финальным опытом.
Соответственно, в число кандидатов на роль типов результатов
использования метода попадают:
 аксиома (формулировка аксиомы),
 естественная причина (нахождение естественной причины),
 "скрытый процесс" образования форм некоторой данной
природы, скрытый "схематизм" (конструкция действия,
представляющая механизм порождения истинной природы),
 отвлечение понятия и
 повышение общности.
Принципы метода у Бэкона (как это очень часто случается в
разработках методов) выражены наименее явно и могут быть лишь
реконструированы, при использовании общих соображений
касательно перехода между уровнями существования в методически
76
строимой модели. Так, в основе перехода от табличных данных к
индукции лежит принцип непрерывного перехода между уровнями
знания. При завершении индукции используется принцип
утверждения в положительном, т.е. преобразования мысленного
материала в положительную аксиому (как в утверждение). В
методическом движении познания вполне отчётливо присутствует
также принцип опытной интерпретации (опытной реализации
общего), который состоит в том, что после установления аксиомы
направление движения познания изменяется, познание прекращает
двигаться в сторону обобщения опытных данных и направляется на
новые опыты.
Перечисленные выше результаты являются промежуточными и
должны быть дополнены и скорректированы последующим более
глубоким анализом метода Бэкона.

Литература
1. Бэкон Ф. Великое восстановление наук. // Бэкон Ф. Сочинения, т.1,
М., Мысль, 1977.
2. Бэкон Ф. Новый Органон. // Бэкон Ф. Сочинения, т.2, М., Мысль,
1978.
3. Антисери Д. и Реале Дж. Западная философия от истоков до наших
дней. Т. 3. От Возрождения до Канта. СПб, "Пневма", 2002.
4. Гайденко Пиама. История новоевропейской философии в ее связи с
наукой. М., ПЕР СЭ; СПб, Университетская книга, 2000.
5. Сапрыкин Д.Л. Regnum hominis. М., 2001.
6. Философия науки. М., Эксмо, 2007.

77